Притяжение любви
Памела Кент








Неожиданные, экстраординарные события врываются в жизнь главных героев — знаменитого нейрохирурга и его бывшей жены. Экстремальная ситуация, в которую они попадают, позволяет им преодолеть конфликт, возникший ранее между ними, и понять истинное отношение друг к другу.

Для широкого круга читателей.






Памела Кент

Притяжение любви





Глава 1


Хирург лишь частью своего сознания отметил почтительный шум в операционной. Трудно было не обратить внимания на аплодисменты.

Он отступил от операционного стола, на котором находился пациент — в сущности, не пациент, а лишь его мозг, крошечное вместилище человеческого знания и опыта, обложенное стерильными салфетками, — и посмотрел на окружающих; движением бровей врач показал, что отдает должное их восторженной оценке. Затем он кивнул ассистентке, замершей в ожидании. Молодой женщине, одной из наиболее талантливых старших ассистентов Кливлендской неврологической больницы, предстояло теперь закончить операцию, длившуюся в напряжении двенадцать часов.

Двенадцать изнурительных часов, и, слава Богу, все прошло благополучно!

— Великолепно. — Друг и коллега нейрохирурга выступил вперед, внимательно наблюдая за работой ассистентки. — Я не думал, что это возможно. Я действительно в это не верил.

— Ну, насколько это великолепно, мы узнаем, когда попробуем разбудить пациента. Если нам это удастся.

— Он проснется. И проживет долгую и плодотворную жизнь, благодаря тебе и твоему методу.

Другие врачи, коллеги заходили в операционную, пока длилась эта, можно сказать, эпохальная операция, но хирург не ожидал увидеть здесь свою медсестру, помогавшую ему в частной практике. Бросив взгляд на больного и убедившись, что заключительный этап операции проходит нормально, он пересек комнату.

— По-видимому, что-нибудь серьезное, — полувопросительно-полуутвердительно сказал доктор.

— Разумеется, иначе меня бы здесь не было.

Он кивнул. Большинство сотрудников больницы относились к хирургу с благоговейным страхом, но на его медсестру это не распространялось. Она смотрела на Стефана с должным уважением, но не с большим, чем на любого другого человека. Опыт и природный ум позволяли ей философски относиться к успеху. Это ее качество было не последней причиной, почему он взял ее на работу.

— Моя мать?

— Нет, это ваша бывшая жена. — Глаза медсестры тревожно блестели из-под маски. — Ее привезли в приемное отделение университетской больницы сегодня утром, а в полдень, узнав, кто она такая, отправили сюда.

— И ты ждала до девяти часов, чтобы сообщить мне? — Он помедлил, вспомнив, где находился в это время. — Да, конечно, ты не могла сделать это раньше.

— Вас здесь заменить было невозможно. И я не хотела вас расстраивать.

— Что произошло? Что с ней случилось?

— Она в сознании. Предварительное обследование не показало ничего необычного.

Доктор понял, что медсестра, всегда говорившая правду, пытается избежать прямого ответа. Его руки все еще в заляпанных кровью хирургических перчатках непроизвольно сжались, словно чувствовали необходимость каких-то действий.

— Что в действительности с ней произошло?

— Мне очень жаль, но ты должен это знать. Линдсей нашли на рассвете, она лежала на обочине дороги, на острове Келлис, без сознания. Она заявляет, что видела НЛО. И никакие разумные доводы не в состоянии ее переубедить.




Пациентка была совершенно спокойна. Несколько лет назад она упала с лошади и, ударившись головой, ненадолго потеряла сознание. Вплоть до конца того уик-энда ей было труднее, чем обычно, сосредоточиться и сконцентрировать внимание. Сейчас же мысли плавно текли у нее в голове, напоминая успокаивающие аккорды старинной симфонии. Она не была в замешательстве. Но все вокруг были в панике.

Линдсей спустила ноги с кровати и в этот момент услышала, как позади нее открылась дверь. Она даже не посмотрела, кто это. Ей было уже все безразлично. Вместо этого наклонилась и попыталась отыскать свои туфли.

— Я еду домой, — сказала она. — Со мной все в порядке, меня проверили, прослушали, сделали всевозможные снимки и анализы. Я столько раз дотрагивалась до своего носа указательным пальцем, что на нем уже должна появиться дырка. И я сейчас же отправляюсь домой.

— Ты никуда не поедешь.

Этот мужской голос был хорошо знаком ей и, как всегда, вызвал у нее внутренний трепет.

— Вот как? — Она обернулась, ее светлые волосы волной рассыпались по плечам. — Даже когда мы были женаты, Стефан, ты никогда мне не приказывал.

— Это приказ твоего врача.

— У меня нет врача. Я не просила привозить меня в больницу.

— Я твой врач. Уже целых двадцать минут.

— Я не просила тебя.

— Линдсей, — он подошел ближе, остановившись в нескольких шагах от ее кровати, — ты хочешь сказать, что мое присутствие здесь нежелательно?

Она подумала, что даже спустя год после развода она не может этого сказать, и, глядя на него, попыталась не выказывать своих эмоций. Он не был похож на хирурга, только что закончившего двенадцатичасовую операцию, ставшую вехой в развитии нейрохирургии. И тем более он не напоминал отчаявшегося мужа у постели «свихнувшейся» жены. Он был похож на Стефана Дэниелса, человека, однажды ставшего центром всего ее мира, средоточием всей ее жизни.

— Я говорю, что хочу домой.

Выражение его лица было одновременно успокаивающим и доводящим до бешенства. Это была профессиональная маска врача.

— Я отправил детей к своей матери. Ты не должна о них беспокоиться.

— Я знаю, где дети. Я уже дважды с ними разговаривала. — Линдсей протянула руку и беспомощно ее уронила, прежде чем Стефан смог дотянуться. — Что тебе сказали?

— Я говорил лишь со своей медсестрой, Кэрол, и видел твою историю болезни.

— А врачи в университете?

— Я говорил с двумя.

— Они сказали тебе, что хотели меня отправить в психоневрологическое отделение? И если бы я не была твоей женой в течение двенадцати лет, я бы уже была там.

— Никто не считает, что ты сошла с ума.

— Нет? Тогда что же они думают? Что это временное умопомрачение? Депрессия? Или они считают, что это опухоль в мозгу или тромб? Что-нибудь, что заинтересует знаменитого врача?

— У тебя слишком напряжены нервы.

— Нет. Я просто эмоциональна. Естественная, нормальная реакция.

Линдсей откинулась на подушки, подобрав под себя ноги, как маленькая девочка. Находясь со Стефаном, она часто чувствовала себя маленькой девочкой, смущенной, ранимой, умоляющей, задетой за живое. Хуже всего, что одновременно она ощущала себя женщиной, настоящей женщиной, хотя и не должна была бы ничего чувствовать.

— Прошлой ночью я видела нечто невероятное. Я понимаю, как это должно звучать для каждого, кто не видел этого собственными глазами. Я знала об этом прежде, чем начала рассказывать обнаружившим меня людям и врачам, которые меня обследовали.

— Попробуй рассказать мне об этом.

— Я была на острове, — начала она.

— Почему?

Она попыталась улыбнуться, но ничего не получилось.

— Я никогда не смогу закончить свой рассказ, если ты будешь прерывать меня на каждой фразе. Дети остались на ночь у своих друзей. Я люблю остров в это время года, когда там уже не так много туристов. Можно почувствовать, как он думает… — Она остановилась. Она почти ощущала его реакцию. — Ты понимаешь, что я имела в виду. В действительности я не верю, что остров думает. Это просто, просто…

— Просто метафора. — Она пожала плечами. — Продолжай.

— Это была прекрасная ночь. Великолепная. Ты выходил на улицу прошлой ночью? Разве можно наблюдать за звездами в городе?

— Я не думал о звездах.

— Наверное, нет. — Она отвернулась, отчетливо осознавая, как все это звучит. — Я отправилась на прогулку.

— Я говорил тебе раньше, что небезопасно гулять ночью одной.

Ты мне о многом говорил. И о многом молчал, подумала она, но не сказала об этом вслух.

— Но все было так спокойно. На острове нет преступников. И он практически безлюден в это время еще несколько недель. Я пошла погулять.

— И эта прогулка закончилась бессознательным состоянием на обочине дороги?

— Ты можешь просто слушать? А не обвинять? И не делать поспешных выводов?

Она знала, что это слабость, но ей было необходимо дотронуться до него, ей так хотелось этого, с тех пор как он появился в дверях. И она решилась. Только легкое скользящее прикосновение кончиков пальцев к тыльной стороне его ладони. Легчайшее прикосновение — и вдруг пустота внутри нее превратилась в бездонную пропасть. Она отняла руку, но он перехватил ее, мягко сжимая.

— Что же случилось во время прогулки? Она не могла больше выдерживать его взгляд.

Закрыв глаза, она продолжала:

— Я увидела огни в небе. — Голос был слегка охрипший, как бы влекущий за собой ее воспоминания. — Разноцветные огни. Я никогда не видела ничего подобного. Я не могу описать эти цвета. Передо мной было поле, и свет, казалось, навис над ним. Затем он опустился на землю. Я подошла поближе, мне было любопытно.

Она открыла глаза, все еще избегая его взгляда. Впрочем, она знала, что это совсем не нужно, ибо она все равно не увидит ничего, кроме того удивительного света, какой она видела всякий раз, когда повторяла свой рассказ.

— Я подошла поближе, а потом уже не шла, какая-то невидимая сила несла меня к центральному лучу. Мне не было страшно. Это было что-то выходящее за пределы понимания. И еще я четко помню, что меня охватило чувство, очень сильное, доминирующее чувство любви и доброй воли. Оно было настолько реальным и как бы отделенным от меня, что казалось, я могу до него дотронуться.

— А потом?

— Я больше ничего не помню до того момента, как меня нашли на обочине дороги.

— Ты была там всю ночь?

— Не знаю. Я сказала тебе все, что помню. — Она посмотрела ему в глаза. Он не отвел взгляда. В его светло-карих глазах светилось сочувствие. В словах же сочувствия было меньше.

— Я могу дать тебе дюжину возможных объяснений того, что произошло, что ты якобы видела.

Выдернув свою руку, она переспросила:

— Якобы видела?

— Прости. Не спорю, что ты что-то видела. Но либо должно быть простое логическое объяснение случившемуся, о котором никто не подумал, либо…

— Либо…

— Мозг очень сложный орган, Линдсей.

— Понимаю.

— Скажи мне, что же, по-твоему, ты видела?

— Я знаю, что это был прямой контакт. Свет шел от какого-то корабля. Я столкнулась с существами с другой планеты. Я уверена в этом.

— Но ты ведь не помнишь, что случилось после того, как ты была притянута этим светом.

— Я не могу вспомнить каждый отдельный момент. Я помню, что меня приветствовали. Помню, что чувствовала себя частью чего-то невообразимо огромного… — Она развела руками, не находя слов, чтобы описать это чувство. — И я знаю, что мне не причинили никакого вреда, что обо мне заботились, С кем или с чем бы я ни столкнулась, эти существа были настолько разумны, настолько внимательны, что я ни одной минуты не была в опасности.

— Ты помнишь это, хотя не можешь вспомнить что-либо конкретное?

— Я не могу объяснить. — Она встретила его взгляд. — И для чего пытаться это делать? Ты уже решил, что со мной что-то не в порядке. В лучшем случае я просто измучена. В худшем — я ненормальная.

— Ты измучена? Именно поэтому ты отправилась на остров? Чтобы отдохнуть?

— Конечно. Остров очень спокойное место. Это прекрасное место, и я чувствую себя там помолодевшей. Но я не измучена. Я не работаю двадцать четыре часа в сутки. Я не изнуряю себя работой до такой степени, чтобы засыпать на ходу.

— Ты одна воспитываешь двоих детей. Твой бизнес процветает.

— Я видела то, что видела. — Она наклонилась вперед. — И я отправляюсь домой.

Он выпрямился.

— Завтра. Если результаты всех анализов будут в порядке.

— Сегодня. Не дожидаясь никаких результатов, кроме тех, что уже есть в моей медицинской карточке.

Он посмотрел на нее непроницаемым взглядом и понял, что она не уступит.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Я сам отвезу тебя домой.

— Это вовсе не обязательно. Я могу позвонить друзьям.

— Я отвезу тебя. И останусь с тобой. — Он поднял руку, отвергая все ее протесты. — Я остаюсь.

— Это уже не твой дом.

— И ты больше не моя жена. — Он наклонился к ней. — Неужели ты думаешь, что какой-то клочок бумаги может что-то значить сейчас? Я останусь и прослежу, чтобы с тобой все было в порядке. Не хочу слышать никаких возражений.

Она была слишком уставшей, слишком опустошенной эмоционально, чтобы вступать в спор. Закрыв глаза, она увидела разноцветные огни. Ей хотелось почувствовать то спокойствие, тот взлет надежды и радости, которые она испытала. Но все это уже ушло, оставив место лишь чувству сомнения и неуверенности, которые были с ней всегда в присутствии любимого человека, с самого первого дня их встречи.

— Позволь мне одеться.

Она почувствовала на лбу его губы. На мгновение ей показалось, что она ошибается. Затем она почувствовала пустоту и поняла, что это не так. Когда она открыла глаза, Стефана уже не было в комнате.




По-видимому, кто-то из соседей включил свет у входа. Окна были распахнуты, пропуская свежий вечерний ветерок, и у входа не лежали газеты и журналы. Стефан протянул руку за ключом. Свой ключ он вернул ей после развода. Линдсей попросила лишь опеки над детьми и возможности пользоваться их летним домом на острове Келлис. Он настоял, чтобы ей остался их дом на Роки-ривер, так же как и значительная часть их инвестиций.

Но сегодня ему хотелось, чтобы этого летнего домика у нее не было.

— Как ты себя чувствуешь?

— Я не могу ничего сказать…

Он повернул ключ и распахнул дверь. На пороге их встретил аромат свежего кофе.

— Кто-то был здесь.

— Я позвонила миссис Чарлз, перед тем как уехать из больницы.

— Она хорошая соседка.

— Тебе вовсе не нужно здесь оставаться. Она зайдет ко мне, если я попрошу.

— Она же не врач.

— А я не больна.

— Линдсей, пожалуйста. — Стефан ввел ее в дом. Она упрямо отворачивалась от него, но он хорошо представлял себе то отчаяние, страх, смятение, которые она пытается скрыть.

Он коснулся ее плеча, и она неохотно повернулась.

— Я хочу остаться, — сказал Стефан, — не только ради тебя, но и ради себя самого. Ну улыбнись же.

— Мне бы хотелось, чтобы дети были здесь с нами.

Он не осмелился ей сказать, что рад, что их здесь нет. Развод был достаточно тяжелым испытанием для Джефа и Мэнди, от которого они еще полностью не отошли. И совсем не обязательно им было видеть свою мать в таком состоянии.

Он оставил Линдсей и детей потому, что она попросила его об этом. И у него не было никаких причин сомневаться в том, что развод ей необходим. Все было так до сегодняшнего дня.




Глава 2


Интенсивность этого света значительно превосходила цвета радуги. Свет был чистый и мягкий, но достаточно яркий, так что Линдсей была вынуждена прикрыть глаза. Звезда опустилась на землю, ее слепящий блеск был чуть приглушен и отрегулирован так, чтобы невзначай не ослепить земное существо, какое могло бы ее заметить.

Но она ее видела. Она купалась в многоцветье красок, позволила этому свету привлечь ее к самому центру и, оказавшись там, охотно распахнула ему свою душу и сердце.

Они просили прощения. Она чувствовала это глубоко внутри, хотя и не помнила, какие именно слова были сказаны. У звезды не было планов вступать в контакт с землянами. Но даже самые точные расчеты не могли исключить случайности. Она рассмеялась детским беззаботным смехом. Она допускала, что встреча именно с ней, а не с кем-нибудь другим была наиболее случайной. Нет, она не могла улететь вместе с ними. Она не могла остаться навсегда в этом великолепии света, надежды, радости. Ее ждали дети. И Стефан.

— Стефан. — Она заставляла себя вернуться, произнося его имя. — Стефан!

— Я здесь, с тобой все в порядке, все в порядке, Линдсей, открой глаза!

Глаза не открывались, несмотря на его слова. Она чувствовала, как ее что-то тянет назад, от него, опять к свету. Она мысленно просила прощения, что не может ему подчиниться.

— Проснись, Линдсей!

Она с трудом поборола это ощущение и открыла глаза. Свет все еще присутствовал, окружая ее подобно лучам радуги. Медленно-медленно они исчезали, и наконец лишь солнечный свет наполнил комнату. Что-то перехватило ее дыхание. Подступили слезы, и она разрыдалась. Щека ощутила знакомую обнаженную грудь, заросшую густыми волосами. Она почувствовала тепло рук Стефана, обнимающих ее.

— Тебе больно? — спросил он.

— Да.

— Где больно? Скажи мне!

— Я не могу передать это ощущение. — Она еще крепче прижалась к его груди. Рука Стефана скользнула вниз к ее запястью, проверяя пульс.

— Ты знаешь, где ты находишься?

— В своей постели.

— Ты знаешь, какой сегодня день?

— Мне все равно.

— Голова болит?

— Это из-за тебя. — Она попыталась освободиться, но его руки не отпускали ее.

— Я не хочу тебя пугать. Я хотел только убедиться, что тебе просто приснился плохой сон.

— Это не сон. — Она старалась остановить быстро ускользающие мгновения. — Не сон. Я опять была там.

— Где?

— На острове. Я видела свет. Меня как будто что-то притягивало. — Она пыталась вспомнить что-нибудь еще, но, произнося слова, сознавала, что все исчезает из памяти. Она чувствовала себя опустошенной и измученной.

— Что-нибудь еще?

— Нет. — Она попыталась сесть, и на этот раз он отпустил ее. — Почему ты здесь?

Прежде чем ответить, он протянул ей бумажные салфетки. Они были мягкого пастельного цвета, как все предметы в этой комнате, за исключением тяжелой мебели красного дерева. Обстановка в их доме отражала компромисс между их вкусами. Удивительно, но результат этого компромисса был великолепен, чего, к сожалению, нельзя было сказать об их браке.

— Я заходил несколько раз ночью. Недавно я проснулся и решил еще раз заглянуть к тебе. Прежде чем я успел дойти до двери, я услышал, как ты меня позвала.

— Я не звала тебя. Во всяком случае, не помню.

— Ты спала очень крепко. Я испугался, когда не смог тебя сразу разбудить.

— Я измучилась. Вчерашний день был таким изнурительным.

— Но ты всегда спала очень чутко.

— Я была моложе.

— Ты и сейчас еще очень молода.

Она вытерла глаза. Они часто были у нее на мокром месте. Так же легко и естественно она смеялась, любила. Ей всегда казалось это само собой разумеющимся, но сейчас она была бы рада сдержать слезы.

— Я знаю, что ты беспокоишься, — произнесла она, тщательно подбирая слова. — Я благодарна тебе за это. Но не волнуйся, пожалуйста, ради нас обоих.

Его рука коснулась ее щеки. Глаза смотрели внимательно и изучающе.

— Почему?

— Потому что я не могу этого вынести. — Она проглотила комок в горле. Он был так близко, но в то же мгновение она вспомнила, насколько далеки они друг от друга сейчас, и так было всегда. Мучительно знакомое ощущение близости Стефана не могло возместить всего того, чего никогда не было в их отношениях. Его колючий небритый подбородок, сонный утренний запах кожи, жар его тела, когда оно сливалось с ней. Но все это никак не могло быть важнее того, что всегда отсутствовало в их отношениях.

— Я попрошу Хильду побыть с тобой, — сказал он мягко.

Линдсей очень уважала и ценила мать Стефана, хотя та была ее полной противоположностью. Хильда Дэниелс жила в мире цитат и формул. Уйдя на пенсию, Хильда — профессор физики все свое время теперь посвятила тому, чтобы донести до широкого круга людей принципы и положения любимой науки. Ее первая книга пользовалась огромным успехом, который и окрылил ее для написания следующей.

Хильда не любила возиться на кухне, у нее даже не было кухонного фартука. Она считала, что дети должны знать свое место, и в ее понимании этим местом была библиотека или классная комната. Ее дом был наполнен ценными произведениями искусства, музыкой Вагнера и философскими разговорами. Она любила своих внуков, так же как и своего сына, но ни Хильда, ни недавно умерший отец Стефана, Сэмюель, чьи исследования ДНК принесли ему мировую известность, не понимали детей. Джеф и Мэнди любили и восхищались своей бабушкой, но предпочитали как можно реже бывать в ее доме.

— Уверен, что она будет счастлива помочь тебе. — Стефан встал.

— Не сомневаюсь. Но она будет еще счастливее, когда вернется домой к поискам новых способов объяснения теории относительности для других.

— Ты собираешься ей рассказать, что с тобой случилось?

— Да.

— Она не сможет понять.

— Думаю, ты прав.

Линдсей спустила ноги с кровати. Она вспомнила, какой незащищенной и жалкой она была в тонком больничном халатике. Хорошо, что сегодня утром на ней собственная одежда, а на Стефане гораздо меньше одежды, чем вчера. Но она чувствовала себя как-то неловко, хотя фиалкового цвета рубашка прикрывала ее до самых лодыжек. Спальня, казалось, еще хранила их близость, здесь все напоминало о радостных минутах, проведенных вместе, об обнаженных телах и спутанных волосах.

Его тело всегда приводило ее в восхищение. Он был прекрасно сложен, а правильное питание и занятие спортом укрепили и развили его. Поэтому он выглядел значительно моложе своих тридцати девяти лет и пользовался восхищенным вниманием женщин, встретившихся на его пути после развода. Она знала об этом, но не от Стефана, а от так называемых друзей, которые считали своим долгом рассказывать ей обо всем, что касается Стефана. Она находила выход, заводя новых друзей.

Линдсей посмотрела в окно.

— Мне не хотелось бы, чтобы это тебя волновало. Все, что случилось, случилось со мной, но я знаю, что сообщения об этом будут тебе неприятны. Я не притворяюсь, Стефан. Если я буду с кем-то говорить, то постараюсь быть осторожной.

Он хотел было ответить, но его остановил звук хлопнувшей дверцы машины. Они услышали счастливый крик Мэнди.

— Они уже приехали, я пойду открою дверь. Тебе лучше одеться. Я не уверена, что Хильда поймет, почему ты выглядишь не надлежащим образом.




— Понимаю, как это звучит, Хильда. — Линдсей налила себе еще чашку кофе. Пока Линдсей одевалась, ее свекровь приготовила кофе, но каждому досталась лишь крошечная чашечка. У нее было определенное мнение по поводу кофеина и прочих дурных, как она считала, привычек. Хильда не выносила человеческих слабостей.

— Существует множество объяснений подобных явлений.

Линдсей понимала, что Хильда старается быть доброжелательной. Она и в самом деле была добра, в ней не было злобы и предубежденности. Ее моральные принципы были такими же несгибаемыми, как и ее спина. Она знала, что правильно, и соответственно устраивала свою жизнь. В данный момент она была уверена, что необходимо мягко, но настойчиво переубедить Линдсей, пытаясь найти разумное объяснение случившемуся с ней.

Линдсей поставила чашку на стол и уселась поудобнее.

— Ты веришь, что все произошло именно так, как я рассказала?

Хильда нахмурилась.

— Существуют законы, всеобщие универсальные законы. Свет, притягивающий тебя к своему центру? Я никогда не слышала ни о чем таком.

— Все ли явления подпадают под эти всеобщие законы? Или, возможно, нам еще многое предстоит узнать?

— Мы знаем достаточно, чтобы сомневаться в возможности подобных случаев.

— Тогда, по-вашему, я все это придумала?

— А что сказал Стефан?

— Очень немного, и только чтобы отделаться. — Линдсей не сказала «как обычно», хотя слова вертелись у нее на языке. Она сомневалась, что Хильда когда-либо понимала, почему они развелись. Хильда вырастила сына по своему образу и подобию. И, вероятно, не могла и представить, что у него есть какие-то недостатки.

— И что ты будешь делать теперь? — спросила Хильда.

Линдсей поняла, что разговор на эту тему считается исчерпанным. Что она будет делать?

— Я собираюсь провести лето на острове. Все заказы выполнены, и мне необходимо сменить обстановку, чтобы набраться новых впечатлений.

Линдсей создавала и продавала образцы для вышивания. Ее образцы пользовались спросом и продавались в магазинах для рукоделия по всей стране. Этот доход был ей необходим, так как она не хотела трогать капитал, доставшийся ей после развода.

— Ты считаешь это благоразумным? Возвращаться именно туда, где все произошло?

— Что бы со мной ни произошло, я хочу туда поехать.

— Я показала папочке свою работу. — Мэнди вошла в кухню и бросилась к матери.

Следом вошел Стефан.

— Работа очень хорошая, да и почерк у нее стал гораздо лучше.

— Если он улучшится еще, то будет похож на компьютерный шрифт. — Линдсей поцеловала дочь в макушку, ее губы прикоснулись к ровному тонкому пробору, проходившему через головку Мэнди. Хильда разделила каштановые волосы внучки и заплела их в две тугие косички.

— Я также рассказала ему таблицу умножения.

— В первом классе не учат таблицу умножения. — Стоя в дверях, Джеф безжалостно колотил кончиком ботинка деревянную поверхность.

— Нет, учат. Учитель сказал, что это поможет мне сидеть спокойно.

— Ну, это не сработало.

— Но я хорошо веду себя на уроках!

— Каждый в первом классе должен знать таблицу умножения, — вмешалась Хильда. — Если в школе думают по-другому, тогда надо перевести ребенка в другую.

— Эта школа очень хорошая. — Линдсей уже столько раз участвовала в спорах о том, какая школа лучше — частная или государственная, что ее голос звучал совершенно спокойно. Школы в пригороде Кливленда были отличными, но Хильда считала, что только частная школа может обеспечить блестящее будущее ее внукам. А Линдсей знала, что дети счастливы в своей школе, узнавая и познавая окружающий мир наряду с арифметикой и правописанием. Стефан не противился ее решению.

— Но я до сих пор не знаю таблицу, — сказал Джеф. — Я всегда забываю счет после семи и восьми. И когда я думаю, сколько будет семью восемь, у меня начинает болеть голова.

— Пятьдесят шесть, — пискнула Мэнди.

Хильда не улыбалась. Линдсей знала, что свекровь, так же как и ее сын, не может понять ни свою невестку, ни внуков. Уже давно-давно она обнаружила, что Линдсей не позволит ей превратить Джефа в кого-то, кем быть он не хочет. Она, конечно, любит внука, но сейчас, когда ему было уже девять лет, стало ясно, что она потеряла к нему всяческий интерес.

— Джеф показал тебе свой рисунок озера? — спросила Линдсей.

— Нет. Почему бы тебе не сбегать наверх и не принести его? — обратился Стефан к Джефу.

Линдсей заметила тревогу в карих глазах сына, так напоминавших отцовские. Он старался не смотреть на отца.

— Я не знаю, где он.

— Он висит над твоей кроватью, — сказала мать.

— Нет, я его перевесил.

— О!

Джеф откинул прядь русых волос со лба. Но как только он убрал руку, непослушная прядка опять заняла свое место. У него были ее шелковистые русые волосы, но в остальном он был похож на отца. Он был высоким для своего возраста и в будущем обещал превратиться в очень привлекательного мужчину.

— Как дела в вашей бейсбольной команде? — спросил Стефан. — Ты давно ничего мне не рассказывал.

— Я не знаю. Я ушел оттуда.

— Но тебе необходимо заниматься спортом. Надо быть в команде.

— Я катаюсь на велосипеде по всему району. — Джеф настойчиво водил ботинком по паркету. — Мы с друзьями строим здание клуба у Адама. Его отец разрешил нам пользоваться инструментами.

— Все это прекрасно, но спорт тоже очень важен. Это необходимо для твоего физического развития и учит ладить с другими.

— Мне кажется, Джеф пытается тебе объяснить, что он все это делает, даже не играя в бейсбол, — промолвила Линдсей.

— Это не одно и то же.

— Конечно. Но это гораздо интереснее, — сказал Джеф. — Здание клуба находится в самом лесу среда деревьев. Мы воображаем, что это замок. У него еще нет крыши, и нам очень нравится смотреть в небо.

Таким образом их не испугают никакие летающие рыцари, подумала Линдсей и подмигнула сыну, показывая ему, что прекрасно все поняла.

— Если тебе не нравится бейсбол, есть же еще футбол, — сказал Стефан. — В следующем семестре мы подумаем, в какую команду тебя записать.

Джеф не спорил. Но глядя на упрямо сжатый рот, Линдсей знала, что он готов отстаивать свой собственный выбор. И это ей понравилось. Может быть, именно столкновение характеров поможет им понять друг друга.

В дверь позвонили, и Мэнди направилась открывать.

— Ты кого-нибудь ждешь? — поинтересовался Стефан.

— Нет. Может быть, это миссис Чарлз.

— Сомневаюсь. Она заходила еще утром, когда ты спала, и обещала зайти после обеда.

— Мне пора идти. — Хильда встала. — Если я буду тебе нужна, Линдсей, позвони, пожалуйста. Я с удовольствием приеду и займусь детьми.

Линдсей представила себе, во что превратится дом, стоит только Хильде остаться здесь хотя бы на день. Каждый предмет, каждая ваза и безделушка, детские игрушки — все будет вычищено, вымыто и расставлено в образцовом порядке. Кухонные шкафы будут очень аккуратно заполнены, каждый — определенными продуктами. Даже для остатков еды в холодильнике Хильда найдет надлежащее место.

Она тоже встала и обняла Хильду, коснувшись подбородком седых волос свекрови.

— Ты так помогла мне, забрав вчера детей. И если будет нужно, я обязательно позвоню. Но сейчас можешь спокойно ехать домой и продолжать свою работу. Я чувствую себя прекрасно.

На какое-то мгновение она и сама в это поверила. Здесь, у себя дома, окруженная любящими людьми, она чувствовала себя как обычно. Выпавшие из памяти часы, проведенные на острове Келлис, казались небылицей, придуманной отцами города, чтобы отвадить туристов. Она была тем же человеком, что и всегда. Возможно, встревоженная проявлением своих чувств к человеку, который не был ее мужем. Отчаянно гордая и обожающая своих детей. Признававшая и любящая женщину, которая однажды была ее свекровью. Она была Линдсей Дэниелс!

— Мамочка, там за дверью человек с видеокамерой. — Мэнди влетела в кухню, ее глаза блестели от возбуждения. — Он хочет знать, живешь ли ты здесь. Он говорит, что ты видела космический корабль. Ты его действительно видела?

— Космический корабль? Как он выглядел? — спросил Джеф, подбегая к ней. — И там были марсиане на борту?

Линдсей обняла детей. Ее глаза встретились с глазами Стефана. И она ясно поняла, что она не просто Линдсей Дэниелс, мать, бывшая жена, невестка. Она стала кем-то другим.

И все в ее жизни уже изменилось.




Глава 3


Прохладная сырая весна окрасила остров Келлис в ярко-зеленые цвета далекой островной страны, где все еще жили многочисленные семьи Келлис. Однако у острова Келлис было мало общего с далекой Ирландией. Расположенный в четырех милях севернее Марблхеда, штат Огайо, и в двадцати милях к югу от основной территории Канады, остров на озере Эри, площадью в 2800 акров, был оазисом летнего туризма. Добраться до него можно было лишь по воде или воздуху, поэтому основным источником существования для жителей острова был туризм. Когда осенью туристы уезжали, на острове оставалось едва более сотни постоянных жителей.

Спустя три недели после своего одинокого путешествия на остров, закончившегося так необычно и таинственно, Линдсей теперь уже с детьми снова направлялась туда.

— Почему мы никому не можем сказать, куда мы едем? — уже в пятый раз спрашивала Мэнди.

Линдсей стояла, держась, за поручень парома, и испытывала беспокойство. Высокие волны озера были окрашены в мрачные серые тона. Облака бежали быстрее парома, и она боялась, что вот-вот разразится буря.

— Мы никому ничего не говорили, потому что не хотим, чтобы за нами следили. — Джеф повернулся к сестре.

— А мне понравилось разговаривать с людьми из газеты. А симпатичная тетя с телевидения надписала мне свою фотографию.

— А маме не нравится, когда ты с ними разговариваешь, и папе тоже.

— Почему бы нам тогда не поехать куда-нибудь в другое место? Куда-нибудь подальше? Например, на Гавайи?

Хороший вопрос! Линдсей и сама не могла понять, почему ее так тянет к месту того происшествия… встречи… внезапного нападения. Она припоминала, как все это описывалось в газетах. Линдсей не была простым обывателем. Когда-то она была женой Стефана Дэниелса, нейрохирурга, теперь ставшего знаменитым. Кто-то в больнице, кому доставляла удовольствие пикантность ситуации — «растворенная психика» бывшей жены известного нейрохирурга, — допустил утечку информации.

Телерепортеры и газетчики подняли шум, требуя ее интервью. Бесчисленное множество специалистов-психологов, ни один из которых с ней не разговаривал, давали свою профессиональную оценку происшествия. Специалисты в области астрономии и физики пространно рассматривали возможности высадки на острове космического корабля.

Во все время этой шумихи, путаницы, неурядиц и откровенной лжи Стефан открыто ее поддержал. Он авторитетно защищал трезвость ее рассудка и здравость ума, никак не опровергая ее версии происшедшего. Случись все это с ним, ей было бы очень трудно поверить в истинность его рассказа.

— Я надеюсь, что, — она наконец-то обратилась к дочери, — никто не узнает о нашем приезде сюда. А если все-таки это обнаружится, то вряд ли кто-нибудь рискнет забраться так далеко для интервью.

— Бабушка говорит, что людям уже все это неинтересно, — сказал Джеф.

— Думаю, она права.

— С тех пор как репортеры приезжали сюда и заявили, что на поле нет никаких следов посадки космического корабля.

Линдсей смотрела на вздымавшиеся волны.

— Я знала, что они ничего не найдут, Джеф. То, что со мной произошло, было случайностью. Люди на корабле не ожидали, что их увидят, и не хотели этого. И конечно, они предусмотрительно уничтожили все следы своего пребывания.

— Я верю тебе, мамочка.

Она обернулась и потрепала его по голове.

— Я знаю, и не думай, что я не благодарна тебе.

— Насколько благодарна?

— Ну… не настолько, чтобы увеличить твои карманные деньги.

Линдсей обняла детей, так как паром уже причаливал. Затем все вместе они спустились на главную палубу за своей машиной.

Через полчаса они уже ехали по короткой дороге к дому. Летом паром ходил каждые полчаса до самой полуночи. Но большинство путешественников, пользовавшихся паромом, имели велосипеды или брали напрокат тележки для гольфа, чтобы ездить по асфальтированным дорогам острова длиной всего пятьдесят миль.

Обычно Линдсей привозила фургон с продуктами на все лето, но, припарковав его у дома, она им не пользовалась до самого отъезда с острова. Прелесть пребывания на острове заключалась в медленном, размеренном ритме жизни.

С самого начала этот коттедж стал для Линдсей настоящим домом. Дети тоже любили его. Стефан же был всегда слишком занят, и за все лето едва ли набиралось несколько дней, которые он проводил здесь с ними.

— Кто это? — Мэнди указала в окно на человека, копавшегося у клумбы на краю их лужайки. Эта клумба принадлежала обитателям ближайшего к ним дома — их разделяло примерно полквартала.

— Я не знаю. — Линдсей подняла руку, приветствуя незнакомца, и обогнула лужайку.

Мужчина тоже махнул рукой в ответ. Линдсей успела заметить только копну русых волос и широкие плечи незнакомца.

— Что случилось с Рэндолфами? — Джеф широко открыл окно и постарался высунуть голову как можно дальше, чтобы посмотреть назад.

— Они просто арендовали коттедж. Кажется, теперь он принадлежит этому человеку и его семье. Может быть, Рэндолфы приедут позже.

— Мне не нравятся Рэндолфы. У них нет сыновей.

— А мне нравятся, — сказала Мэнди. — У них нет мальчишек.

— Возможно, в этом году будут и девочки и мальчики. — Линдсей въехала на дорожку, ведущую к дому. — Но прежде чем выяснить это, мы должны распаковать вещи.

Они выгружали из машины коробку за коробкой. В магазинах острова имелись лишь самые необходимые продукты, поэтому Линдсей привозила много припасов на все лето. Пока дети распаковывали свои вещи, она заполнила морозилку и холодильник, разложила по полкам консервы и продукты.

Семикомнатный коттедж был хорошо проветрен и вычищен и готов принять своих хозяев. Она хорошо поработала и привела все в порядок, когда приезжала сюда несколько недель назад.

— Кто-то был в моей комнате. — Мэнди проскользнула на кухню.

— Ты говоришь, как маленький медвежонок. — Линдсей улыбнулась дочери. — Кто-то сломал твой стул и съел твою кашу.

— Но там действительно кто-то был, мамочка.

— Я там была, когда приезжала раньше. Открывала окна, пылесосила, вытирала пыль.

— Кто-то переложил мою одежду. Шорты теперь лежат в верхнем ящике, а рубашки — в нижнем.

Линдсей попыталась вспомнить, открывала ли она ящик в комнате Мэнди, хотя и не представляла, зачем бы она стала это делать. Мэнди оставила совсем немного прошлым летом — только несколько летних вещичек, которые были ей велики.

— Наверное, ты просто забыла, куда их положила. — Линдсей вытащила банан из коробки, которую разгружала, и протянула Мэнди.

— Ничего я не забыла. Прошлым летом я еще не могла дотянуться до верхнего ящика.

— Ну тогда это я все переложила.

— Но ты же не помнишь точно?

Линдсей не хотелось объяснять дочери, что она все еще страдает от провалов в памяти после того случая.

— Работы было так много. Я торопилась. Вероятно, я все переложила.

— И игры в гостиной тоже? Скрэббл сейчас лежит в самом низу. Это наша любимая игра, и она всегда была сверху.

Линдсей смутно вспоминала, как вытирала пыль с коробок с играми, но не перекладывала их. Делать это было незачем.

— Не стоит волноваться, дорогая. Вот если ты обнаружишь пропажу чего-либо, тогда будет причина для беспокойства.

— К нам кто-то пришел. — Мэнди бросила кожуру от банана в корзинку и побежала к двери.

— Мэнди, подожди. — Линдсей бросилась за ней. Что-то сжалось в груди. Никогда прежде она не боялась ничего на острове. Теперь же существовала масса причин для беспокойства, от вездесущих и назойливых репортеров до пришельцев. — Подожди, я посмотрю, кто это, — сказала Линдсей. Она подошла к окну и отдернула прозрачную занавеску, разглядывая входную дверь. У двери спокойно стоял мужчина, которого они видели на лужайке по пути к дому. — Открой!

Мэнди охотно распахнула дверь.

— Здравствуйте! Вы наш новый сосед?

— Я все лето буду жить в доме на краю дороги. — Он улыбнулся.

— А что случилось с Рэндолфами? Я имею в виду людей, что жили там прошлым летом.

— Мне кажется, они больше не приедут.

— У вас есть дети?

— Мэнди, хватит задавать вопросы! — Линдсей подошла к дочери и опустила руку на ее плечо. — Входите. Я — Линдсей Дэниелс, а это Мэнди… — Она услышала шум позади себя и увидела Джефа. Он тоже был представлен.

— Я — Алден Фицпатрик. — Алден вошел в дом и протянул Линдсей руку. Ее рука утонула в его большой ладони.

— У меня нет знакомых по имени Алден, — сказала Мэнди, когда мужчина протянул руку и ей.

Он поздоровался с Джефом, прежде чем ответил:

— А разве мое имя такое необычное?

— Оно достаточно необычно, чтобы заинтересоваться, — промолвила Линдсей. — Это семейное имя?

Он помедлил с ответом.

— Нет.

— У вас есть дети? — заинтересовался Джеф.

— Мне кажется, вам лучше им ответить, — произнесла Линдсей, любуясь им. Алден Фицпатрик был интересный мужчина. Мимолетное впечатление не подготовило ее к появлению реального человека. Он был высок и широкоплеч, с четкими чертами лица, сильным и упрямым подбородком, явно показывающим необходимость считаться с его обладателем. Густые волнистые волосы отливали бронзой, а глаза светились яркой озерной голубизной. Когда он улыбнулся, его глаза стали еще ярче.

— Дети? Нет.

— О черт. — Мэнди затрясла головой. — А вы собираетесь здесь оставаться на все лето?

— Мэнди! — Линдсей опять притянула к себе малышку. Ее пальцы предупреждающе сжали плечико дочери.

Алден рассмеялся.

— Не сомневаюсь, что тебе хотелось бы с кем-нибудь поиграть?

— А у вас есть собака? — спросил Джеф.

— Нет, боюсь, что нет, — помедлив, ответил Алден.

— Чем мы можем вам помочь, мистер Фицпатрик? — спросила Линдсей.

— Ничем, честно говоря. Я просто хотел познакомиться.

Интересно, так ли это на самом деле? Во время разговора его ясные голубые глаза внимательно осмотрели все вокруг. У него не было ни детей, ни собаки, тем не менее он проводил лето на этом тихом острове на озере Эри, когда большинство мужчин его возраста — по ее мнению, ему где-то чуть больше тридцати — должны усердно заниматься своей карьерой или если уж отдыхать, то либо заниматься гольфом, либо плавать с аквалангом… По натуре она не была подозрительна, но последние недели научили ее осторожности.

— Я рада, что вы зашли, — сказала она. — Вам нравится здесь на острове?

— Это очень красивое место.

Она отметила, что он медлил с ответами всего несколько мгновений. Когда-то у нее был приятель, который слегка заикался, и он справлялся со своим недостатком, стараясь точно воспроизвести в уме слова, перед тем как отвечать. Она решила, что у Алдена либо та же проблема, либо это помогает ему скрывать правду.

— Вы в отпуске? — Она рискнула задать прямой вопрос.

— Отпуск? — Он широко улыбнулся. — Ну это уж точно не совсем то, чем я обычно занимаюсь.

— А чем вы обычно занимаетесь?

— Я врач.

— В самом деле? Отец моих детей — нейрохирург. А у вас какая специализация?

Вопрос показался ему довольно странным.

— Специализация? Я принимаю всех пациентов, которые ко мне обращаются.

— Значит, вы терапевт, — сказал Джеф.

— Насколько я могу судить, любой врач необходим на этом острове. Значит, если вам будет нужно что-либо этим летом, просто позвоните.

— Это очень приятно. Обычно доктора не хотят принимать пациентов во время отпуска, — удивилась Линдсей.

— Я могу позабыть свою специальность, если у меня не будет практики.

Пальцы Алдена задержались на дверной ручке. Его руки напомнили Линдсей широкие с длинными пальцами ладони Стефана.

— Я ухожу. Я только хотел сказать, что кто-то построил домик на дереве в ста ярдах от моего дома. Ну для меня он, конечно, несколько маловат, но дети могли бы в нем играть все лето.

— Дом на дереве? — Глаза Джефа округлились. — Я не помню никакого дома на дереве.

Линдсей также ни о чем таком не помнила. Неужели они его проглядели прошлым летом?

— Я уже лазил на дерево, чтобы посмотреть, — сказал Алден. — Он очень устойчив и расположен не так уж высоко, так что можно не волноваться. Почему бы вам не прийти и не взглянуть на него попозже?

— Можно? — вместе выдохнули Джеф и Мэнди.

— Ну почему нет? — Но вопреки своим словам Линдсей не хотелось позволить им это.

Что, если Алден не тот, за кого себя выдает? Что, если он только притворяется другом, а на самом деле ему просто нужны новости? С другой стороны, вряд ли репортер пошел бы на такие трудности, чтобы завоевать ее доверие. Кроме всего прочего, есть же люди, которые «постоянно общаются» с НЛО. Ее история была гораздо менее сенсационной, чем, например, жителя Айовы, который заявил, что его недавно забрали на космический корабль, где он встретил Элвиса и Авраама Линкольна.

В то же время людей больше всего интересуют знаменитые личности. Она бывшая жена Стефана и сама широко известна благодаря своим работам. Поэтому, конечно, она представляла собой гораздо больший интерес, чем фермер из Айовы или старушка из Нью-Мексико, которая совсем недавно встретилась с инопланетянами, по ее словам похожими на огромные зеленые помидоры на ножках из сельдерея.

— Хорошо, я буду дома весь день. Я вас встречу, — обратился Алден к детям. — Рад, что встретился с вами, Линдсей. Позвоните мне, если будет необходимо.

— И вы тоже, — вежливо ответила она. — Это маленький остров, и люди здесь заботятся друг о друге. — Она хотела, чтобы слова прозвучали как предупреждение, и если он понял, то ничем это не показал.

— Так и должно быть. — Он попрощался с детьми и еще раз пожал ей руку. Затем ушел.




За последние недели Линдсей старалась полностью забыть ту ночь, когда она встретилась с существами с другой галактики. Сейчас же, захваченная тайной сверкавших вдалеке молний, она вернулась к воспоминаниям. Они были очень нечеткими, поверхностными, но это не огорчало ее. Каким-то образом она понимала, что не должна была что-либо запомнить, как и не должна была оказаться утром на обочине дороги. Все произошло совсем не так, как предполагалось, с того самого момента, как она увидела огни в поле.

И где находятся эти существа сейчас? Какую далекую звезду они исследуют? Что они узнали о нас?

Начинался дождь, но, захваченная своими мыслями, она не обратила на это внимания. Все, что с ней случилось, было настолько выше пределов человеческого понимания, что естественной реакцией окружающих была подозрительность. В течение нескольких часов, а может просто мгновений, она являлась частью чего-то таинственного, что невозможно выразить словами. Но теперь все исчезло. Она снова мать двоих прекрасных ребятишек, известная художница. Неожиданно чувство глубокого одиночества охватило ее, как будто что-то очень дорогое ушло из ее жизни.

Дождь усиливался, и она не могла больше не обращать на это внимания. Дети находились у Алдена, и надо было привести их домой, пока не началась буря. Она встала и направилась по каменистой тропинке к дороге.

Начался настоящий ливень. Ее охватил озноб, за несколько мгновений одежда промокла до нитки. Прикрыв рукой глаза, она вглядывалась вдаль, пытаясь увидеть детей, но ничего не могла разглядеть дальше двадцати ярдов. Линдсей громко позвала их и ускорила шаги.

На полпути к дому Алдена она услышала шум двигателя и, удивленная, отступила в траву. Из плотной пелены дождя появился «пежо». Открылась дверца, и знакомый голос позвал ее.

— Стефан? Что ты здесь делаешь? — Облегченно вздохнув, она села в машину.

— Спасаю своих детей и жену.

— Ты вовремя. — Она обернулась и увидела Джефа и Мэнди, промокших насквозь и притихших на заднем сиденье машины. — Почему вы не вернулись домой до дождя? Я велела вам возвращаться сразу же, как только начнут надвигаться тучи.

— Но мы не видели неба из-за деревьев, — смущенно заерзала Мэнди. — И мы забыли.

— Нехорошо забывать такие вещи. Дом на дереве — плохое укрытие от дождя.

— Это сказал и Алден. Он пришел перед самым дождем и велел нам слезть. Мы как раз направлялись домой, когда папа нас увидел.

— Кто этот человек? — спросил Стефан. — И что Джеф и Мэнди делали в его доме в эту бурю?

Линдсей слишком хорошо знала Стефана. Его голос становился угрожающе-спокойным, а слова — более отчетливыми именно в моменты неприятностей и волнения.

— Он наш новый сосед. — Ее злость удивила ее саму, придя на смену благодарности. — Он разрешил детям поиграть в домике на дереве рядом с его коттеджем. Я не могу держать их все время дома. И то, что они промокли, не убьет их.

— Но молния убивает!

— Их предупредили, чтобы они вернулись домой, если погода ухудшится.

— Ну ладно. Я рад, что оказался на месте.

— Я тоже рада. Но все окончилось бы хорошо, даже если бы тебя здесь не было. Алден находился с детьми, и я уже направлялась к ним.

— Ты промокла. Тебе бы надо заняться собой.

— Кстати, что ты здесь делаешь? Почему ты на острове?

Стефан остановил машину у входа и выключил двигатель.

— У моего адвоката коттедж на другой стороне. Этим летом он не собирается здесь часто бывать, и поэтому разрешил мне им пользоваться в любое время. У него здесь машина.

Она не стала напоминать, что он никогда не пользовался их собственным коттеджем, пока был его хозяином. Дети прислушивались к их разговору, а она и так уже сказала слишком много.

— Входи, пожалуйста. Я приготовлю какао.

— С алтеем?

— Конечно, но сначала нужно обсохнуть и переодеться.

— А можно нам будет опять сходить к Алдену? — спросил Джеф. — В доме на дереве так здорово! Он большой, в нем есть стол и стулья. Там даже есть полки для вещей.

— С условием, что вы будете возвращаться домой, когда вам сказано. — Бросив взгляд на Стефана, она поняла, что ему не понравились ее слова, но не стала оправдываться. Дети выбрались из машины, и она последовала за ними, не дожидаясь Стефана. Оказавшись внутри, она прямиком отправилась в свою комнату и сняла промокшую одежду. Вытершись насухо, надела юбку и блузку и спустилась вниз.

Она обнаружила Стефана на кухне. Он аккуратно расставлял на столе кружки, четыре ярко расписанные кружки с их именами. Линдсей никогда и не убирала его кружку, как будто всегда ожидала его возвращения.

— Тебе не в чем меня обвинить, — начала она, не дожидаясь его вопросов. — Дети не всегда слушаются. Если бы ты знал их получше, то понял бы.

Он поднял на нее глаза. Выражение его лица не изменилось.

— На кого ты сердишься, Линдсей?

Она не знала, что ответить. Она редко сердилась, и ей было трудно объяснить даже самой себе, что происходит.

— Ты знаешь, я считаю тебя хорошей матерью. В противном случае я не позволил бы детям оставаться с тобой.

— Извини. — Она подошла к стенному шкафу и достала какао.

— Ты расстроилась, увидев меня здесь?

— Ты за мной наблюдаешь!

— Я хотел посмотреть, как вы устроились. Я знал, что, если я предложу свою помощь, ты откажешься.

— Было время, когда я отдала бы все на свете, лишь бы ты приехал сюда!

— Я знаю.

— Алден тоже врач. Он терапевт и будет здесь все лето заниматься какой-то работой.

— Тебе не кажется странным, что он может быть свободным все лето?

— Ты его видел. Он не показался мне бывшим убийцей.

— Но может быть, он из газетчиков?

— Неужели ты считаешь, что я об этом не подумала? — Она поставила какао на стол и глубоко вздохнула. — Прости, я не понимаю, что со мной сегодня творится.

— Ты не рассердишься на меня, если я попробую угадать?

Она покачала головой. Он подошел к ней сзади так близко, что сквозь тонкую шелковую блузку она ощутила тепло его тела.

— Мне кажется, что возвращение сюда, даже если у тебя и была в этом необходимость, вовсе не так просто. Это растревожило твои воспоминания. Не так ли?

— Это так. Но вовсе не те воспоминания, о которых ты думаешь?

— Нет?

Она повернулась. Он был всего в нескольких дюймах, но не отодвинулся.

— Не плохие воспоминания, а хорошие, Стефан. Память о тех редких моментах, когда мы были здесь вместе.

Линдсей следила за выражением лица Стефана. Оно менялось, но менялось так неуловимо. Она не осмеливалась признать, что чувство одиночества, переполнявшее ее совсем недавно, вдруг исчезло, как прекратилась буря снаружи.




Глава 4


Дул сильный ветер. Линдсей стояла у края поля, пристально вглядываясь в видневшийся за ним лес. Ее альбом для эскизов лежал рядом. Это продолжалось уже долго, а на бумаге не появлялось никаких зарисовок.

У нее не возникало ни малейших воспоминаний о ночи, проведенной здесь. Разноцветные огни не тревожили больше ее воображение. Она пристально смотрела на поле, но ей казалось, что она никогда прежде здесь не была. Если здесь произошла встреча с какой-то другой формой жизни, если ее жизнь круто изменилась на этом самом месте, то непременно что-либо должно было показаться знакомым. Но она ничего не чувствовала. Поле было огромным, покрытым зеленой травой, и это было все.

— Разве ты не собираешься рисовать? — спросила Мэнди. — Посмотри, я нарисовала вон то дерево!

Линдсей бросила взгляд на рисунок дочери. Дерево находилось на краю поля и было хорошо видно. Мэнди прекрасно его нарисовала. Плавный изгиб поля, за ним — дерево, склонившееся от порывов ветра. Рисунок, так же как и само поле, вызвал у Линдсей ощущение совершенной пустоты, то же чувство, которое она испытала в первый день пребывания на острове.

— Это очень хорошо, Мэнди. Давай поищем, что бы еще нарисовать. — Она захлопнула свой альбом и постаралась выбросить из головы ту странную майскую ночь.

— Может быть, поищем Джефа?

— У нас еще есть время, — Линдсей посмотрела на часы, — но, наверное, уже пора возвращаться. Дадим ему возможность показать нам, что они с Алденом сделали.

— Я хотела бы им помочь строить забор.

— Я знаю, но Алдену нужен лишь один помощник, а Джеф — старший. Не сомневаюсь, что в следующий раз помогать будешь ты.

На велосипедах они добрались до коттеджа за двадцать минут. Ветер обещал быть теплым, но и день был достаточно приятным, легкий ветерок приносил свежесть с моря, а небольшие облака, проплывавшие в небе, закрывали солнце. Они повернули на дорожку к дому Алдена и оставили велосипеды у дерева. Затем отправились искать Алдена и Джефа.

Изгородь была идеей Джефа с самого начала. Во время одного из посещений домика на дереве Алден сказал Джефу, что он собрался завести огород. Он показал мальчику землю, которую решил вскопать на солнечной стороне лужайки позади дома. Джеф был в таком же восторге, как и Алден. Вместе они сделали грядки и спланировали, что где посадить. Они не знали, что у них выйдет, но это было им все равно. Но как только на грядках стали появляться первые ростки, выяснилось, что огород нуждается в защите от грызунов. Так у Джефа возникла идея построить изгородь, и Алден с восторгом ее поддержал. Казалось, Алден чувствовал, что его присутствие в жизни Джефа сейчас необходимо. Хотя Линдсей все еще не до конца верила объяснениям Алдена, он очень ей нравился, не говоря о том, что Алден был один из самых привлекательных мужчин, которых Линдсей встречала в своей жизни, он был добрым и внимательным к окружающим. Он стал другом Джефа в тот период жизни мальчика, когда ему был необходим пример для подражания. Несмотря на все ее опасения, лучшего друга для Джефа трудно было себе представить… за исключением разве что его собственного отца.

Они обнаружили Джефа и Алдена в доме, где те наслаждались лимонадом. Алден слушал объяснения Джефа, как лучше всего победить в его любимой видеоигре. Когда Линдсей и Мэнди вошли на кухню, он поднялся, приветствуя их улыбкой. Указав Мэнди на стул рядом с собой, он предложил им лимонада.

Они уселись, и под непрекращающуюся болтовню Джефа он наполнил их стаканы. Напиток, предложенный Алденом, не был сладким, и Линдсей с удовольствием наблюдала, как дети стараются не замечать этого. Значит, он действительно им нравился. Напомнив ребятам, что пора возвращаться, так как скоро приедет их отец, она попросила показать ей построенную изгородь.

Изгородь была шедевром из переплетенных деревянных палочек и проволоки, а ворота представляли собой настоящее произведение искусства.

— Джеф, это твоя идея? — спросила Линдсей. — Это прекрасно! — Она вгляделась в рисунок. Деревянные дощечки перекрещивались между собой, создавая сложный рисунок из квадратов и треугольников. Он был необычен. И она отреагировала соответственно. Она была в восторге.

— Частично — моя, — гордо сказал Джеф. — Но в основном это идея Алдена.

Линдсей отошла и посмотрела на изгородь с другой стороны.

— Это напоминает мне что-то, но я никак не могу вспомнить, что именно.

— У меня кружится голова, когда я на нее смотрю, — сказала Мэнди.

— А мне нравится! — Джеф заупрямился.

— Когда я еще училась в колледже, я провела год в Париже. — Линдсей посмотрела на Алдена. — Меня интересовала скульптура. Может, это напоминает мне что-то увиденное в то время?

— Парижская скульптура? — Алден положил руку на плечо Джефа. — Значит, мы гораздо талантливее, чем думаем.

— Мне хотелось бы вспомнить… — Линдсей пожала плечами. — Но моя память уже не та, что прежде.

— Не та? — Казалось, это заинтересовало Алдена. — Почему вы так говорите?

Она хотела было рассказать ему о случившемся той ночью на поле. Все-таки не верилось, что Алден мог быть газетчиком. Но она всегда была чувствительна к нюансам, а он, казалось, с нетерпением ждал ее ответа. Возможно, он думает, что ее рассказ послужит началом интервью. А она не хотела снова увидеть свое имя в заголовках газет.

— Думаю, эти дни были такими загруженными. — Линдсей взяла Мэнди за руку. — Нам надо идти. Спасибо, что разрешили Джефу провести здесь утро.

— Я всегда рад Джефу, — ответил Алден, — и Мэнди тоже. — Он улыбнулся и коснулся ее руки. Его рука задержалась на мгновение. — Ну конечно, и их маме.




Это был просто дворовый пес. Беспородный, непризнанный, кишащий блохами. Даже не очень забавный. У него были висячие уши и тоскливые глаза, таксы, спутанная курчавая шерсть неухоженного пуделя и аппетит Кинг-Конга.

Стефан бросил собаке еще один гамбургер. Она проглотила его на лету, рыгнула, благодарно виляя грязным хвостом.

— Собака вас не беспокоит? — Молодой человек, меланхолично протиравший столы в ресторане, подошел к Стефану.

— Нет. А что, это ее основное занятие?

— Что? — Юноша нахмурился.

— Я подумал, что один из новых приемов в торговле. Я уже купил ей четыре гамбургера.

— Хозяин уже звонил в ветеринарную службу. Собака бродит здесь несколько дней. Кто-то, приехавший на старом грузовике, бросил ее. Всем надоело, что она беспокоит людей. К тому же она разносит заразу. Не так ли?

Стефан все понял. Он живо представил себе, что случится с собакой, как только ее заберут.

— Бедняга! — Пес благодарно завилял хвостом. Он подвинулся к Стефану, улегся на полу у его ног и положил голову на лапы.

— Собаки, они ничего не стоят, их слишком много, — философски заметил юноша уходя.

— Тебя вышвырнули как старый башмак, не так ли, Конг? — Стефан обратился к собаке. — Что произошло? Ты слишком много ешь? Лаешь чересчур громко? Или у тебя слишком много блох?

Конг перевернулся на спину и заболтал в воздухе всеми четырьмя лапами. Стефан заметил, что лапы не соответствуют росту собаки. Это был молодой пес, но уже рослый. Он обещал превратиться в огромную собаку, когда вырастет, что, вероятно, никогда не случится.

— Ты кого-нибудь покусал? Подрался с другими собаками?

Лапы задвигались еще быстрее.

— Я не могу взять тебя домой, — извинился Стефан. — Прости, но я, правда, не смогу это сделать. — Он сознавал, что разговаривает с собакой в людном месте, но не мог остановиться. — Я живу в квартире, а там не разрешают держать собак. Мои дети были бы рады собаке, но не совсем такой, как ты.

Он подумал о своих тщательных поисках. За последние недели он перечитал горы книг о собаках, их воспитании, чтобы выбрать подходящую породу для детей. Он ходил в магазины, торговавшие щенками, и наблюдал за их возней и характерами. Всего лишь пять дней назад он внес большой залог за кокер-спаниеля, чья родословная была безупречна. В конце месяца его можно будет забрать домой. Он хотел сказать сегодня об этом Джефу и Мэнди.

— Извини, мне очень жаль.

Конг снова перевернулся. Он сел и посмотрел прямо в глаза Стефану. Его язык свисал до самой груди.

Если бы Стефан верил, что это возможно, он бы поклялся, что пес улыбается.

Стефан постучал в дверь коттеджа. В доме слышны были разговоры, но он не стал сам открывать дверь. Этот дом когда-то принадлежал ему, но сейчас все изменилось. Он теперь гость, а гости ждут, когда им откроют дверь.

Что-то потерлось о его ногу, но он даже не взглянул. Он очень хорошо знал, что это.

Дверь отворилась.

— Стефан, ты задержался! Я ждала тебя час назад. — Линдсей посмотрела вниз, затем подняла глаза. — Стефан?

— Я здесь ни при чем.

— Ни при чем? — Линдсей замолчала. Самый уродливый пес, когда-либо встречавшийся ей, прыгнул вперед и чуть не сбил ее с ног.

— Прекрати, Конг! — Стефан оттащил собаку за ошейник, который он купил по, пути. Ошейник был самого большого размера, который только нашелся в магазине, но через месяц и он будет мал.

— Конг? — Линдсей отряхнула юбку. — Конг? — Она не смогла удержаться и расхохоталась.

— Ты можешь назвать его как угодно.

— Я? Почему я? Это не моя собака.

— Папа! — Джеф замер в трех шагах от них. Его глаза расширились. — Что это?

— Это собака. Брошенная. Ее хотели забрать к ветеринару. — Он не сказал, что едва успел посадить собаку в машину, как подъехал зловещего вида человек на грузовике, где уже было три воющих пленника в клетках. Он и Конг успели вовремя.

— Забрать? — Улыбка исчезла с лица Линдсей. На смену пришло выражение какой-то затаенной грусти. Стефан надеялся, что это начало понимания. Он отпустил ошейник, и пес помчался прямо на Джефа. К чести последнего надо сказать, что он не тронулся с места.

— Можно, он останется? — спросил Джеф. Его слова слились с возгласами Мэнди, застывшей на пороге. — Какой он красивый!

— Мне кажется, мое мнение никого не интересует, — сказала Линдсей.

Она отступила в сторону, и Стефан оказался рядом с детьми и прижавшимся к ним грязным и дурно пахнущим псом. Он попытался навести порядок.

— Джеф, шампунь в машине. Вам с Мэнди придется научиться ухаживать за ним. Это теперь ваша собака.

— Как его зовут? — требовательно спросила Мэнди.

— У него нет имени…

— Конг, — твердо ответила Линдсей.

— Как, Гонконг?

— Наверное, скорее Кинг-Конг. Правильно? — Линдсей взглянула на Стефана.

— Пусть зовут его, как им хочется.

— Конг? — Джеф поднял голову. — Мне нравится.

— Можно нам показать его Алдену? Можно, мы с ним пойдем к нему?

Линдсей посмотрела на Стефана.

— Послушайте, ваш отец только что приехал. Не убегайте пока.

— Мы только на минутку.

— В сумке поводок и шампунь от блох, — сказал Стефан. — Лучше пристегните поводок, иначе он может убежать. Он еще не знает, где его дом.

— Значит, нам можно идти?

Стефан кивнул. Дети исчезли моментально. Через мгновение до них донесся лишь стук захлопнувшейся двери.

— Извини. — Линдсей посмотрела на Стефана. — Они слишком возбуждены. Им надо поделиться с кем-то, а Алден единственный человек поблизости. И он к ним очень добр.

Теплота, наполнявшая Стефана с момента появления с Конгом, моментально испарилась.

— Добр?

— Он очень добрый человек и любит детей. Я постоянно прошу его отправлять детей домой, чтобы они ему не докучали, но он никогда этого не делает.

— Не кажется ли тебе, что дети проводят слишком много времени с человеком, которого ты не знаешь?

— А насколько хорошо мы вообще знаем кого-либо? — Она прислонилась к полке, сложив руки на груди. — Ты можешь быть замужем много лет и совершенно не знать мужа. А можно встретить незнакомца и почувствовать, как будто вы знаете друг друга целую вечность.

— Но ты не можешь так думать?

— Иногда подобные мысли приходят мне в голову.

— И тебе кажется, что ты уже давно знаешь Алдена?

Она повернулась к кофеварке и добавила еще воды.

— Алден очень открытый человек. Поэтому так легко узнать его.

— Легко узнать то, что он хочет тебе показать.

— Я понимаю, что ты хочешь сказать. Но я не хочу давить на него. Я тоже иногда размышляю, что он собой представляет. Для человека, у которого на лето была намечена серьезная работа, у него слишком много свободного времени. Но ему трудно не верить.

— Разве мы говорим только о доверии?

— Что ты имеешь в виду?

Но он не мог заставить себя продолжить. И они молча сидели, ожидая возвращения детей с Конгом.

— Его нет дома, — сказала Мэнди, входя в дом. — Он куда-то ушел.

Стефан встал, когда они появились, и отнес чашку в раковину.

— Готовы искупать Конга? Я помогу.

Джеф дернул Конга за ошейник.

— Ты нам поможешь его вымыть?

— Думаю, что нам всем троим придется потрудиться. Мне кажется, что он не привык купаться.

Мэнди остановилась на расстоянии вытянутой руки.

— А где мы его искупаем?

— В озере. Идите с Джефом и наденьте купальники. Потом мы отправимся на пляж и бросим его в воду.

Мэнди взвизгнула от восторга.

— Давайте, не теряйте времени.

Дети не стали больше задерживаться. Они помчались вверх по лестнице, Конг следовал за ними.

— На озере? — Линдсей тоже встала. — Сегодня прохладно.

— Не ты ли говорила, что вода никому никогда не вредила?

— А вас ждать к ужину?

Он предпочел отказаться от приглашения, так как давно обнаружил связь между своей тоской и временем, проводимым с Линдсей.

— Я отвезу их на ужин к себе, разожжем камин и поджарим хотдоги.

Она почувствовала холод одиночества и представила, каково же было Стефану, когда его ждал одинокий вечер в пустой квартире.

— Ладно, кажется, у меня будет свободный вечер. — Она постаралась улыбнуться. — Боюсь, что совсем обленюсь.

— Это тебе не помешает.

На мгновение ей показалось, что он хочет что-то добавить. Может быть, он хотел дать понять, что он чувствовал, будучи разделенным с семьей. Но она опять решила, что не права.

— Желаю хорошо провести время!




Глава 5


— Я подумал, что это должны быть вы. — Линдсей обернулась и увидела Алдена, переходящего через дорогу. Уже не впервые она отмечала плавность его походки. Его движения напоминали ей движение волн в океане, радующее глаз своей свободой. Тело у него было великолепное — мускулистое, с узкими бедрами и широкими плечами. Она была уверена, что другие женщины отмечали и его походку, и стать, и синеву глаз в сочетании с бронзой волос, и типично мужские очертания упрямого подбородка.

— Привет! — Линдсей отвернулась от поля, смущенная, что ее здесь застали.

— Вам хотелось побыть одной? — спросил Алден. — Я проходил мимо и могу уйти.

— Нет, я как раз собиралась уходить.

— Если вы идете домой, я вас провожу.

— Вы гуляли?

— Я слышал, что это полезно.

Она улыбнулась. Ее больше не волновала замедленность его речи. Она была уверена, что это просто нерешительность, а никакой не расчет.

Будучи очень интересным и привлекательным мужчиной, Алден Фицпатрик, казалось, не был слишком уверен в себе.

— Вы рисовали? — Он показал на альбом, который она держала под мышкой.

— Пыталась. Но здесь так пустынно. Я сегодня уже была здесь дважды, но ничего у меня не получилось.

— Можно посмотреть?

— Нет.

— Извините. Я слишком назойлив?

— Не знаю.

— Я тоже не знаю.

Она вздохнула.

— Алден, вы действительно тот, за кого себя выдаете? И если у вас есть какая-то другая причина общаться со мной и моими детьми, мне бы лучше знать об этом.

Они прошли немного в молчании, потом он сказал:

— Я тот, за кого себя выдаю.

— Это хорошо.

— И мне нравятся ваши дети. И вы.

— Это тоже хорошо.

— Что же может быть еще?

Она колебалась, сказать ему или нет. Случай с ней не был тайной. Весь остров Келлис гудел об этом. Она дважды была в городке после приезда, и оба раза ее городские друзья просили снова и снова рассказать свою историю. Они не хотели причинить ей никакого вреда. Напротив, они были полностью на ее стороне. Просто эта невероятная история внесла некоторое разнообразие в их жизнь.

— Разве вы не слышали, что со мной случилось на этом поле? Разве вам никто не рассказал?

— Никто мне ничего не говорил.

— Я приезжала сюда в мае, хотела приготовить все к приезду детей. Когда стемнело, отправилась на прогулку. Была прекрасная ночь. В небе сияли мириады звезд. Я шла по дороге и подошла к этому полю. А потом увидела огни…

— Огни?

— Да. — Линдсей закончила свой рассказ единым духом. Казалось, что он слышит все это впервые. — А потом я очнулась утром на дороге, надо мной склонились двое местных жителей.

— Как же вы, наверное, перепугались!

Его реакция принесла облегчение.

— Немного.

— И растерялись?

— Все кругом были растеряны. Я же знала, что со мной произошло. В конце концов, я знала что-то о сути происшедшего. Все же кругом думали, что я сошла с ума.

— Людям очень трудно поверить в то, что сами они не испытали.

— Ну а вы что думаете? Я сошла с ума?

— Нет.

— Вы считаете, что там где-то может быть другая жизнь? — Она протянула руку к небу.

— Если бы мы не верили в возможность существования того, что мы не видим, то не было бы никаких открытий.

— Хотелось бы, чтобы все так думали.

— А это не так?

Она покачала головой.

— Очень жаль.

Казалось, что он на самом деле так думает. Он действительно жалел ее. Она сказала себе, что, может быть, его сочувствие вызвано желанием разговорить ее. Но она в это не верила.

— Что же вы надеялись найти на этом поле?

— Ответы. — Разговор принял другое направление. Об этом в прессе еще не упоминалось. До сих пор она не открыла ему ничего нового. Но ни с кем, кроме Стефана, она не обсуждала своих чувств. Бульварные газеты могли бы все ее чувства превратить в сенсацию.

— И вы их нашли?

— Ни одного.

— Но ответы редко находят там, где их ищут.

— Но я не представляю, где еще я могу их получить.

Если он и мог подсказать ей, то не сделал этого. И к ее облегчению, сменил тему.

— А где дети?

— У отца.

— А вы чувствуете себя одинокой?

— Как вы догадались?

На мгновение Алден показался ей удивленным. Он медлил с ответом больше обычного. Наконец он сказал:

— Это же очевидно.

— Кажется, я не умею скрывать свои чувства.

Он улыбнулся. Улыбка была очень искренней и доброжелательной.

— А зачем? Для чего это делать?

— Это защищает от обид и разочарований.

— Но я не собираюсь обижать вас.

Она верила ему, хотя он, очевидно, и был человеком, могущим очень легко причинить боль женщине. Его глаза потемнели в ожидании ответа. Что-то шевельнулось у нее в груди. Она была ему небезразлична, он был добр и находился здесь, рядом, а она так нуждалась в сочувствии.




Наступал ранний тихий вечер, в доме было тоже тихо, лишь тиканье стенных часов нарушало тишину. Линдсей приготовила себе сандвич — хлеб она испекла еще утром — и вышла во дворик. На горизонте проплывали облака, все обещало прекрасный закат. Она закончила ужин и отправилась по тропинке к озеру.

Она редко пропускала восход или закат солнца. Иногда ей казалось, что только они связывают ее с ходом времени. Они начинали и заканчивали день, и в тех случаях, когда она их пропускала, то как бы теряла чувство времени.

Дойдя до озера, Линдсей поняла, что не ошиблась по поводу заката. Небо переливалось оранжевыми и золотыми красками, чередуясь с фиолетовыми лучами. Присев на каменную скамейку, она наслаждалась этим зрелищем, радуясь, что вокруг никого не было. Небо было так же молчаливо, как и ее дом. Даже утки, пролетавшие на горизонте, не издавали ни звука.

Интересно, а любуются ли закатом Стефан и дети? Стефан редко останавливался на несколько минут полюбоваться закатом или сумерками.

За исключением одного случая.

Ей почему-то вспомнился тот вечер. После развода она старалась не вспоминать дни своего замужества, дни, проведенные со Стефаном. Она надеялась, что наступит день, когда эти воспоминания не будут вызывать боль. Но не теперь. Она еще не была в состоянии спокойно принять проникающую теплоту и яркость воспоминаний, преодолевавших ее защиту и наполнявших ее чувствами, о которых она старалась забыть.

Это случилось вечером того дня, когда они впервые встретились. И закат! Против воли воспоминания захватили ее. Тот закат был самым прекрасным из всего, что она видела.




Наконец-то после трех лет напряженной учебы она заканчивала колледж. Эти три года были наполнены танцами, поэзией и искусством. Ее руководитель — эклектик, склонный к экспериментам, которые призваны были развивать творческое начало в учениках. Правда, наличие творческого начала не гарантировало стабильной работы в будущем. Но это ничего не значило. Переполняли ее тогда жизненная энергия и уверенность в своих силах. Она была как жаворонок, вылетевший из гнезда, где требовательные и любящие родители направляли ее, помогая преодолеть собственную незрелость. Теперь, вдалеке от дома, она начала расправлять крылья.

Она училась в небольшом колледже в Мичигане. Здесь студенты обращались к профессорам по имени, а профессора усаживались за парты и приглашали студентов занять их место на кафедре. В общежитии ежедневные споры затягивались почти до утра, устраивались разные демонстрации, в том числе и протеста, и стихийные концерты. В кафетериях висели плакаты, призывающие свести к минимуму употребление сахара, мяса и муки высших сортов; плакаты, рекламировавшие равноправие полов и зовущие к правильной политической ориентации, были и на дверях комнат отдыха. Линдсей все это впитывала моментально, жила и любила, переполненная молодой радостью и жаждой жизни.

Тогда она и встретила Стефана.

В начале октября солнце стало заходить все раньше, и у нее было мало шансов успеть после окончания занятий добраться до места, где она любила наблюдать закат. Тем вечером у нее были танцевальные занятия, и она не успела снять танцевальное трико, торопясь к своему любимому месту.

Небо было темно-синим, густого синего цвета — цвета любимого карандаша ее детства. Тропинка шла наверх, но она не чувствовала усталости. Она никогда не станет профессионалом, это не ее дело, но внутри у нее звучала музыка, она ее слышала так же, как чувствовала краски во время рисования, форму — занимаясь скульптурой и рифмы, — когда писала стихи.

Тропинка была безлюдна. Становилось холодно — еще одна причина поторопиться, — и другие студенты уже вернулись в общежитие или сидели в кафе. Кругом — ни души. Правда, в студенческом городке было довольно безопасно, и она ничего не боялась. Сам закат защищал ее. Она не могла себе представить, что можно совершить что-либо дурное в тот удивительный момент, когда солнце скрывается за горизонтом.

Любимым местом наблюдения был холм, возвышавшийся над долиной, где стояли дома. Отсюда можно было видеть все небо. Слово «долина», конечно же, было преувеличением. Территория вокруг колледжа была холмистой, но этот холм был самым высоким на многие мили вокруг. Стоя на холме, она не обращала внимания на разбросанные внизу на полях домики, и ей казалось, что она единственный человек в целом мире.

Когда она добралась до холма, небо еще больше потемнело. Широкая полоса яркого золотого цвета охватила горизонт, и исходившие от нее солнечные лучи освещали все небо. Рядом не было никого, кто разделил бы с ней восторг от этой непостижимой красоты. Она бросила книги на скамейку и побежала к ограждению.

Интуиция подсказала ей, что это последний закат, которым она любуется в этом сезоне. Сегодня солнце начало опускаться за горизонт до ее прихода, а завтра и в последующие дни закат начнется еще раньше. Она затаила дыхание, стараясь вобрать в себя каждую частичку света, форм и узоров. Небо являло собой калейдоскоп красок, медленно переходящих одна в другую. Ее та, что она начала танцевать.

Разогретая танцем, она сбросила свитер на землю. Это был какой-то ритуальный танец. Она кружилась и прыгала, протягивая вверх руки, как бы умоляя заходящее солнце задержаться еще на несколько мгновений. Она делала высокие балетные прыжки, и ей казалось, что она устремляется прямо в небо, что она птица и вот-вот полетит.

Наконец, тяжело дыша, она остановилась. Бросив последний взгляд на заходящее солнце, она вдруг заметила то, чего не видела раньше. Мужчину.

— Простите, — сказал он. — Я понимаю, что нарушил ваше одиночество…

На мгновение она замерла. Затем схватила свитер и зарылась в него лицом. Подняв глаза, она улыбнулась — настолько симпатичным, располагающим к себе выглядел этот человек.

— Если бы я знала, что у меня есть зритель, я бы старалась еще больше.

— В это трудно поверить!

— Вы здесь уже давно?

— Достаточно, чтобы пожалеть, что не пришел еще раньше.

— Вы любите смотреть на закат?

— Закат? — Его взгляд обволакивал ее как самая нежная ласка. — Не совсем. Скорее на красивых женщин. — Он пожал плечами.

Ей показалось, что он дотронулся до нее, как будто его руки, а не глаза двигались и обнимали ее.

— Вы тоже здесь учитесь?

— Я учусь на последнем курсе медицинского факультета в университете.

— И вы хотите посмотреть, какие мы все здесь ненормальные, как думают многие?

— Я должен кое с кем встретиться. Я припарковался здесь недалеко и собирался пройти коротким путем.

Ей хотелось спросить, с кем он встречается, с мужчиной или с женщиной. Вместо этого она протянула руку. Он взял ее, и теплота его руки была как объятие.

— Я — Линдсей Паркер.

— Стефан Дэниелс. — Он не отпускал ее руку, затем взял другую ладонь и стал внимательно рассматривать.

— Собираетесь предсказать мое будущее?

— Свое собственное. Вы не замужем, не обручены, если, конечно, ваш избранник не настолько беден, чтобы купить кольцо.

— Я свободна как птица.

— Когда вы танцевали, вы и казались птицей. Я думал вы улетите и оставите меня на земле.

— Если бы я могла летать, я бы взяла вас с собой. Согласны?

— Наверное, нет.

— Гм, очень плохо.

Их пальцы переплелись. Заинтересованная, она не сопротивлялась.

— Некоторым из нас не суждено летать.

— Почему?

— Прежде всего мы хотим понять все, что нас окружает, а уж потом стремиться познать неизведанное.

— Именно поэтому вы хотите стать врачом?

— Именно поэтому.

— И вы уже начали свой путь к пониманию окружающего?

Он притянул ее к себе. Она не сопротивлялась.

— Я как раз обнаружил кое-что, о чем мне хотелось бы узнать побольше.

— Тогда я вам помогу. Мне двадцать один год. В конце года я заканчиваю курс и стану бакалавром искусств. Мне хочется сделать свою жизнь созидательной, но я не знаю как.

— А еще?

— Что еще?

— Личная жизнь?

Дразнящая улыбка появилась на ее лице.

— У меня дюжина поклонников, но в настоящее время — ни одного любовника. Последние три года — самые лучшие в моей жизни. По окончании я хотела бы жить на всех континентах…

— Одновременно?

— Если бы смогла.

— Я почти уверен, что у вас получится.

— Мне хочется испытать все!

— Все хорошее?

— Да, ну и немного плохого тоже. Я хочу знать, что чувствуют другие. Я хочу это чувствовать.

— А я хочу прекратить их боль.

Она уставилась на него. Даже тогда, в эти первые минуты знакомства, она сознавала, насколько они разные. Однако это ее не обескуражило.

— Две половинки одного целого, — мягко произнесла она.

С явным нежеланием он отпустил ее руки.

— Можно мне пригласить вас на ужин сегодня вечером?

— Но ведь вы кого-то ждете?

— Мне просто надо передать бумаги моего профессора здешнему преподавателю. Они вместе занимаются исследованиями.

— У меня хватит времени принять душ и переодеться?

Он улыбнулся. Это была первая его улыбка, обращенная к ней, и она обещала так же много, как и этот закат.

— Мне не хотелось бы, чтобы вы переодевались.




Она нашла золотую середину. Пока он относил бумаги, приняла душ, надела облегающую майку темно-вишневого цвета с длинной замшевой юбкой, убрала волосы, скрепив их серой блестящей лентой, завершив туалет изящными вышитыми туфельками, которые вполне могли сойти за балетные тапочки. Когда он приехал в общежитие, она уже ждала в гостиной.

Они ели пиццу: он — мясную, начиненную пепперони, она — с грибами, так как была убежденной вегетарианкой. Они болтали до закрытия ресторана, затем пошли в другой, открытый всю ночь. После кофе и пирога он рассказал ей о родителях и своем детстве. Она поняла, что он очень одаренный молодой человек, который серьезно относится к занятиям, а еще более серьезно к своему будущему, которое он собирался посвятить лечению людей. Он был не обычный, не такой, как его ровесники, и это началось еще в детстве, когда он развивался так быстро, что далеко позади оставлял своих сверстников, которые все еще наслаждались детством и отрочеством. Она рассказала ему о своем одиноком детстве, о разводе родителей, которым была необходима моральная поддержка, пока они не устроили свои жизни заново. Рассказывала о преподавателях, девушках-скаутах, учителях танцев, которые помогли ей преодолеть ее собственные проблемы, когда родители были заняты новыми семьями. Поделилась своими мечтами, которые она надеялась претворить в жизнь.

Они говорили о любимых книгах, фильмах, оставивших наибольшее впечатление, музыке. Их вкусы были диаметрально противоположны. Она любила Дебюсси. Ему нравился джаз и игра на клавикордах. Он читал философов, она предпочитала готический роман. Он не досмотрел до конца «Энни Холл», ее любимый фильм.

Он не дотронулся до нее, пока они не дошли до дверей общежития. Их разговор длился всю ночь, и солнце начало уже появляться на горизонте, когда они поднялись по наружной лестнице общежития на крышу, чтобы полюбоваться восходом.

— Я прихожу сюда всегда, когда у меня есть время.

— А ты когда-нибудь спишь?

— Мне не требуется много времени для сна.

— Тебе надо было учиться на медицинском факультете.

— Я увижу тебя опять? — Она смотрела на него, а не на восход. — Или мы настолько разные? Я пугаю тебя, или тебе со мной неинтересно?

— Я могу задать тебе тот же самый вопрос?

— Но ты не спросил меня.

Он протянул руки, и она охотно оказалась в его объятиях. Никогда прежде ее так не волновала близость мужчины. Он был уверен в себе и достаточно опытен. Ему ничего от нее не требовалось, только то, что она хотела бы ему дать. Она провела руками по его телу под распахнутым пальто, затем крепко обняла за шею. Пристально посмотрела в глаза, когда он притянул ее ближе. И в этих первых лучах восходящего солнца она уже знала, что всей жизни вдвоем не хватит, чтобы по-настоящему узнать его.

Если он когда-нибудь позволит ей это.

За мгновение до того, как их губы соединились, в ее сердце вкралась легкая тревога. Ее чувства к нему уже были слишком сильны. Она понимала, что, если он ее поцелует, пути назад уже не будет. А они были такие разные! Может быть, даже слишком.

Но все барьеры, разделявшие их, вдруг исчезли, как только она ощутила прикосновение властных губ. Поцелуй был жадным и требовательным, таким, каким — она подсознательно это чувствовала — он и должен быть. Ее тело таяло от близости Стефана, жар проникал глубоко внутрь. Она узнавала его вкус, чувства, сущность. Линдсей знала теперь, как сильно он в ней нуждается и насколько осторожным и внимательным он будет, добившись того, чего так жаждет.

Стефан посмотрел ей в глаза. Она не знала, сможет ли дальше сдерживать себя.

— Солнце уже встало.

— Да. — Она склонила голову на его плечо.

Он обнимал, но не очень крепко.

— Нам лучше остановиться сейчас, если мы вообще собираемся останавливаться на этом.

— Да.

— А мы собираемся?

Он оставлял за ней право принять решение.

— А что хочешь ты?

Его рука откинула прядь волос с ее щеки.

— Увидеть тебя снова.

Улыбнувшись, она поняла, что только эти слова и будут доказательством его чувств.

— Тогда мы увидимся.

Они обменялись еще одним страстным поцелуем. Затем она осталась на крыше, наблюдая, как он сбегал вниз по ступенькам лестницы. Перегнувшись через перила, она ждала его появления. Он махнул ей рукой и исчез в направлении городка.

Она ждала на крыше, пока он не исчез и небо не наполнилось обещанием ясного нового дня. Затем она исполнила танец в честь восхода солнца.

Солнце уже зашло, когда Линдсей медленно вернулась в коттедж. Здесь не было городских огней, которые смягчали бы темноту, и поэтому ночь опускалась на остров плотным черным покрывалом. Она споткнулась, но не обратила на это внимания. Голова болела, и она передвигалась с трудом. Ее тело было странно опустошенным и неповоротливым. Она все еще вспоминала первую ночь со Стефаном, эту удивительную ночь открытий и восторгов. Почему так печально закончилось то, что обещало столько радости?

Бросив взгляд на небо, она не нашла ответа и там. За годы их совместной жизни она узнала много об одиночестве, но никогда не испытывала чувства такой полной опустошенности, чувства, что она одна во всей Вселенной.

Войдя в дом, она включила свет и приготовила постели для детей. Нашла старое одеяло и устроила убежище для Конга на полу в холле, разделявшем их комнаты.

Когда все было закончено и делать было совсем нечего, она уселась на ступеньках и расплакалась.




Глава 6


Конг был вымыт, и блохи по возможности выведены. Мэнди завязала на шее пса бант, сделанный из старого галстука, а Джеф терпеливо и тщательно расчесал его спутанную тусклую шерсть. Он все еще представлял собой жалкое подобие собаки, какое Стефану приходилось когда-либо видеть.

Очевидно, у детей было противоположное мнение.

— Какой он стал красивый! — Голос Мэнди, прижавшейся к собачьему боку, доносился с заднего сиденья машины.

С другой стороны раздались нечленораздельные звуки. Стефан пытался их разобрать, делая огромные допущения. Слова Джефа подозрительно напоминали звук «м..м..мм…то»

— Что ты сказал?

— Мама с нами согласится, — произнес Джеф более отчетливо.

— Надеюсь. — Стефан свернул на дорожку, ведущую к дому. Он не собирался так долго задерживаться и надеялся, что Линдсей не волновалась. Обычно его короткие обязательные встречи с Джефом и Мэнди было довольно сухи и формальны. Он говорил, они слушали. Он водил их "повсюду: в зоопарк, на симфонические концерты, в музеи; они послушно следовали за ним. Обычно он привозил их к ужину.

Сегодня же все было по-другому. У него не было даже никакой возможности общаться с ними. Даже на симфонических концертах — в перерывах — он имел возможность разговаривать с ними, но сегодня они говорили только с собакой и между собой. Они обращались к Стефану, только когда им требовалась его помощь в купании пса или в его дрессировке.

Никто из них не беспокоился, что сказать, никто не думал, что он должен делать. Центром всего этим вечером был Конг. Ему представлялось, что таким и должен быть спокойный дружеский день в кругу семьи, каким наслаждается большинство семей.

Только он, Джеф и Мэнди не были в действительности семьей. Не совсем.

— Мама сидит на веранде, — сказал Джеф.

Сын был прав. Линдсей тихонько покачивалась на качелях, лунный свет подчеркивал шелковистость ее светлых волос. Он остановил машину и позволил детям первыми подойти к ней. Она приласкала собаку и уверила Джефа и Мэнди, что Конг просто великолепный пес. Затем она отправила их готовиться ко сну.

Дверь за детьми и собакой захлопнулась, и Линдсей обернулась к Стефану. Пространство между ними, казалось, было наполнено электрическими искрами. Он понимал, что ему надо попрощаться и уйти, но не мог себя заставить сделать это.

— Ты выглядишь усталым. — Она улыбнулась, и эта улыбка нашла отклик где-то глубоко в его душе.

— Ты тоже. — Он подошел поближе. Она казалась измученной, что было большой редкостью. Ее энергия казалась безграничной. Она мало спала, для отдыха ей хватало пары часов. — С тобой все в порядке?

— Мне казалось, что у вас выходной, доктор Дэниелс?

— Старая привычка. — Он приблизился к ней. Казалось, что она плакала. В нем росла тревога, а может, ему просто кажется? — Линдсей, я не хочу вмешиваться. Я знаю, у меня нет никакого права. Но с тобой все хорошо? Или что-то случилось?

Она опять опустилась на качели. Это было странно. Обычно она шла с детьми наверх, смеялась и шутила с ними, пока они укладывались в постель.

— Со мной все хорошо. Просто я слишком много думала сегодня.

Он оказался возле нее, совершенно не собираясь этого делать.

— Можно, я сяду?

Вместо ответа она подвинулась. Он сел рядом, старательно избегая прикасаться к ней. За время, проведенное вместе, они редко так сидели. Но один такой случай всплыл сейчас в его памяти, напоминая о ярких и незабываемых минутах прошлого.

— В нашем первом доме были качели на веранде. Помнишь? Все жители соревновались, кто будет первым качаться в теплые летние вечера!

— Помню. Мы никогда не были первыми.

— Затем в доме Паттерсона тоже были качели.

Она не ответила, и они надолго замолчали.

— Я думала о том дне, когда мы встретились, — наконец произнесла она. — Еще до того, как вы вернулись. Я была на пляже, любовалась закатом.

Он хранил в памяти все случившееся той ночью, но не стал говорить ей об этом.

— Это был красивый закат?

— Великолепный! Я чувствовала… — Она не закончила.

Он положил руку на спинку качелей, все еще старательно избегая прикосновений.

— Ты совсем не изменилась с той ночи.

— Это не так.

— Мамочка. — Мэнди появилась на веранде, одетая в длинную хлопковую ночную рубашку. — Джеф говорит, что Конг должен спать с ним.

Линдсей встала и пошла к двери.

— Я с ним поговорю.

Стефан тоже поднялся.

— Мне лучше уехать.

— Подожди. — Линдсей обернулась к нему. — Побудь еще немного.

Он не был уверен, что правильно угадал напряжение за простой фразой.

— Ты уверена?

— Поступай как хочешь. Если ты торопишься, то уезжай, я не хочу тебя задерживать.

— Я не тороплюсь.

— Тогда я приготовлю кофе. Садись и расслабься.

Он снова уселся на качели. На лестнице послышался стук каблучков Мэнди, затем до него донесся приглушенный мягкий звук голосов на верхнем этаже. Ему казалось, что это опять его дом, что Линдсей укладывает детей спать и что скоро он поднимется наверх, в спальню, и она будет в его объятиях.

Она вспомнила ту ночь, когда они встретились. Что вызвало эти воспоминания? Когда она попросила его о разводе, он предполагал, что она вычеркнет из памяти воспоминания о тех радостных мгновениях, которые были у них раньше. Так ли это было на самом деле? В первые шесть месяцев после развода он не мог даже оставаться с ней в одной комнате. Ему было трудно пережить эту боль. А воспоминания? Он старался хранить их тщательно спрятанными в глубинах сознания. Он отгонял эти воспоминания, с головой уйдя в работу. Он не был уверен, что даже сейчас воспоминания будут менее болезненными. А как же Линдсей? Она плакала, он был уверен в этом. Сколько же еще она сможет вынести и не сломаться?

Качели под ним мерно покачивались. Ему хотелось бы не вспоминать о других качелях. Она права: они редко качались на качелях в их первом доме, он был всегда слишком занят. Но были и другие качели.

Качели в доме Паттерсона. Он ясно вспомнил одну ночь вскоре после того, как они с Линдсей встретились. Ему было двадцать четыре года, и он был настолько очарован ею, что не мог думать ни о чем другом. Он пытался отогнать эти воспоминания, но они были настойчивыми, и их невозможно было изгнать из памяти. Именно с этим Линдсей столкнулась на пляже? Неужели это судьба, рок и они навсегда связаны воспоминаниями о своем прошлом?

Он подумал о дисциплине и самосохранении. Но в конце концов, под звуки голосов Линдсей и детей, перестал сопротивляться. И начал вспоминать.




— Я рада, что наконец-то мы сможем пообедать одни без твоих друзей. Паттерсон был очень мил, что разрешил тебе пользоваться квартирой в свое отсутствие.

— Кто-то же должен кормить его рыбок. — Стефан смотрел, как Линдсей медленно обходит однокомнатную квартиру его лучшего друга, трогая вещи просто ради чувственного удовольствия.

Там было на что посмотреть. Чего только не натаскал в дом эксцентричный Паттерсон! На каждой горизонтальной поверхности в комнате располагались пепельницы — все из разных штатов, хотя Паттерсон был яростным противником курения. Все стены были оклеены различными предметами повседневного обихода. На одной теснилось множество этикеток химчисток, на другой — использованные чеки. На полке в углу стояли фигурки танцоров хула. Противоположный угол был занят чучелом пеликана, покрытым, как татуировкой, фальшивыми бриллиантами. И из уважения к наступающему Рождеству голова его была украшена праздничной пластиковой звездой.

Паттерсон собирался стать психиатром.

— Эта квартира может свести с ума! Ты не находишь? — Линдсей резко повернулась и обняла Стефана.

Он любил чувствовать гибкое тело Линдсей возле себя. Держа ее в объятиях, он как бы обнимал саму музыку, сам свет. Когда он держал ее в своих объятиях, он забывал обо всем на свете.

— Это место ненормальное. Паттерсон и сам сумасшедший.

— Ты ведь с ним даже незнакома!

— Это разве моя вина? — Она оттолкнула Стефана, чтобы заглянуть ему в глаза. — Ты не знакомишь меня со своими друзьями. Ты меня стыдишься?

— Стыжусь тебя?

— А разве нет?

— Смеешься? Я просто не хочу ни с кем тебя делить, вот и все. Мне уже и так трудно удерживать своих соседей по комнате. Если я познакомлю тебя со своими друзьями, то могу больше не увидеть.

— На самом деле? А почему? Тебе кажется, что тебя так легко заменить? — поддразнивала она его.

Он знал, кем он был на самом деле. Целеустремленный, одержимый, фанатичный искатель правды. И в то же время знал, кем он не был… Чутким, импульсивным, непосредственным. Все это было задушено в нем еще в детстве, и он редко сожалел об этом, разве что в такие вот моменты, когда ему хотелось стать всем для этой женщины.

— Мне не хотелось бы тебя отпугнуть.

— Почему ты думаешь, что ты так мало для меня значишь?

Он не мог понять, как получилось, что их отношения приобрели такой серьезный характер. Они встречались всего два месяца, и только когда оба были свободны. Его разум говорил, что отношения должны развиваться медленно, что в период знакомства необходимо тщательно взвесить все мелочи, которые могли привести либо к счастливой совместной жизни, либо разрушить ее. Но все его существо противилось этому, оно приказывало ему обнять эту женщину и никогда не отпускать.

— Ну? — спросил он.

Она подбоченилась.

— Ну, что?

— Я тебе нравлюсь?

— А ты сам не видишь?

— Может быть, мне надо убедиться. А как?

Он наслаждался радостью, светившейся в ее улыбке.

— Давай посмотрим. Мой пульс ускоряется.

— Разве? — Взяв ее за руку, он дотронулся указательным пальцем до запястья. — Мне не с чем сравнивать.

— Когда мы вместе, у меня поднимается температура!

— Твои щеки покраснели.

— Я встречаюсь с тобой, когда только ты захочешь.

— Но ты отказалась встретиться со мной на прошлой неделе в пятницу.

— Но я договорилась еще до того, как ты позвонил.

— У тебя была встреча!

— Я всю ночь переживала, что не с тобой.

Он коснулся ее щеки. Она больше не улыбалась.

— Моя температура растет, и пульс учащается, и я думаю о тебе, когда не должен этого делать.

— Стефан! — Линдсей обхватила его лицо ладонями. Всей кожей он ощущал прикосновение каждого пальца. — Боюсь, наши чувства совпадают.

Он засмеялся. Звук шел откуда-то из глубины существа, из той скрытой тюрьмы, где хранились его улыбки. Поцеловал сначала одну ладошку, потом другую. И отчетливо понял, что если он немедленно не уйдет из этой комнаты, в углу которой виднелась большая заманчивая двуспальная кровать, то овладеет ею прямо сейчас.

— Хочешь, покажу тебе качели! — Он взял ее за руку и повел из комнаты. Затем открыл дверь — тайное убежище Паттерсона.

Она захлопала в ладоши.

— Кто бы мог подумать!

Качели свисали с потолка маленькой застекленной веранды. Лунный свет проникал в нее сквозь густую листву вечнозеленых растений. Квартира находилась в старом доме в колониальном стиле, и застекленная веранда в большой степени являлась частью этого стиля.

— Не могу поверить, она отапливается! — сказала Линдсей.

— Он выращивает цветы.

— Судя по всему, это же оранжерея!

— Бегонии. Но они у него не цветут.

Линдсей не обратила внимания на цветы, занимавшие все помещение. Она подбежала к качелям и плюхнулась на них.

— Стефан! Как прекрасно! Иди сюда, посиди со мной!

Он присоединился к ней. Качели были достаточно велики, они могли уместиться вдвоем. Он чувствовал прикосновение ее бедра, ее груди к своей руке, когда она положила голову на его плечо. Его переполняли самые сильные чувства, когда-либо испытанные им. С невероятной быстротой он терял контроль над собой.

Почувствовав, как она прижалась к нему, он повернулся. Казалось, его тело принадлежит другому человеку. Оно отказывалось подчиняться его приказам.

— Линд…сей! — Он медленно, раздельно произнес ее имя. В нем звучало предупреждение.

— Сте…фан! — Улыбнувшись, она притянула его голову к себе.

Она была огнем, музыкой, светом. Ее губы искали его губы, словно она боялась потерять что-то новое, что-то еще более прекрасное. Он прижал ее к себе, стремясь получить все сразу, поняв ее желание идти до конца. Она была сама жизнь, и он хотел ее.

Она шевелилась, прижимаясь к его груди; его охватил огонь, стоило ему коснуться ее мягкой груди. Она засмеялась низким гортанным смехом, когда он попытался сжать ее еще сильнее. Ее губы целовали его ухо, подбородок, впадинку на шее, она двигалась вместе с ним, обволакивая его, чувственная, податливая, страстная…

В ту же минуту его руки скользнули под свитер, наслаждаясь теплотой и шелковистостью ее кожи. Их тела растворялись друг в друге. Его пальцы чувствовали огонь, пожиравший ее, и дрожь пронизывала его с головы до пят. То, что страсть может быть такой сильной, настолько непосредственной, оказалось для него неожиданностью. Она не была первой женщиной, которую он обнимал, она не была его первой женщиной. Но в этот момент он понял, что можно по-другому отнестись к слову «первый» и что в самом важном она всегда будет единственной в его жизни.

У нее не было ничего под свитером, кроме тоненькой шелковой рубашки. Ее грудь жаждала прикосновений. Она застонала, когда властные руки коснулись ее. Медленно-медленно, получая огромное удовольствие от мысли, что он может доставить ей радость, Стефан принялся ласкать ее тело. Он стал изучать все изгибы и впадинки ее груди. Она продолжала целовать его, шепча какие-то бессвязные слова. Он ласкал твердеющие вершинки грудей, ложбинку, их разделявшую, чувствовал ускорившийся стук ее сердца. Каждая ласка и каждое прикосновение были сладостной пыткой.

Она слегка отодвинулась и сняла свитер. Стефан позволил ей это сделать и почувствовал новую волну непреодолимого желания. Затем в мерцающем лунном свете он увидел жемчужный блеск ее нагого тела и понял, что рубашки тоже нет…

Она была прекрасна, такая совершенная, такая светящаяся. На мгновение мелькнула мысль: хорошо бы остановилось время, он хотел сохранить этот миг навсегда. Затем неистовое желание овладело им, и он наклонил голову, чтобы ощутить то, что она так бескорыстно ему предлагала.

Он познавал ее на вкус. Она была теплой, прозрачной, женщиной до кончиков ногтей. Он слышал ее шепот, чувствовал, как она выгнулась навстречу ему. Грудь у нее была небольшая, великолепной формы, и он ласкал каждую языком, делая круги вокруг сосков. Она вздохнула и выгнулась дугой, предлагая ему еще большую свободу. Он обхватил сосок губами и принялся нежно его покусывать. Она прошептала что-то, в ее шепоте слышался призыв к новым ласкам. Он приподнял край ее юбки, и его руки заскользили по бедрам, пока не достигли самого сокровенного, продолжая поглаживать ее сквозь тонкую ткань трусиков.

Она опять изогнулась, и он сразу не понял ничего. Она сжалась и вскрикнула, затем крик повторился. В конце концов он все понял.

Он крепко прижал ее к себе, ее продолжала сотрясать дрожь разрядки. Кровь стучала у него в висках. Он смог довести ее до таких высот! Он знал, как охотно она отзывалась на его ласку, как удивительно сексуальна, но никогда и не надеялся, что он может так ее возбудить.

Он прошептал ее имя. Ее руки сомкнулись вокруг него, затем он почувствовал, что она стягивает с него свитер. Все его эмоции были обострены до предела. Закрыв глаза, он чувствовал, как она расстегивает пуговицы на его рубашке. Затем ощутил ее руки на своей груди.

— Твоя очередь, — мягко прошептала она. Ее слова отозвались где-то глубоко в нем. Он был уже настолько возбужден, что не помнил, случалось ли такое прежде, а она даже еще и не дотронулась до него.

— Еще нет.

— Ты не знал? — спросила она. — Ты и не знал, что ты со мной делаешь?

Он не мог, не знал, как ответить. Ее губы блуждали по его груди. Он знал, что никто их увидеть не может, что темнота и зелень скрывают их. Но чувствовал себя полностью открытым этой женщине, всему миру. Он обманывал сам себя, считая, что может управлять своими эмоциями. А сейчас исчезли все его мысли.

Легким движением руки она расстегнула ему джинсы. Ее рука, грациозная, многообещающая, опустилась на него. Сквозь ткань он ощущал жар ее пальцев и застонал.

— Хорошо. Ты должен хотеть меня так же, как я хотела тебя.

Он задержал ее и снова поцеловал. Ее губы были мягкие и уступчивые. Они становились все мягче, по мере того как длился поцелуй. Но ее руки не останавливались. Они легко скользнули под ткань трусиков и начали свою эротическую игру. Огонь пробежал по его жилам. Как он может так хотеть ее, как может умирать от желания?

Она оторвалась от его губ и стала покрывать поцелуями дорогое лицо и шею. Медленно, в то время как рука двигалась все быстрее. Ее губы коснулись соска, зубы принялись его покусывать. Она рассмеялась, и он почувствовал, что смех вызвал новый взрыв желания.

Он изогнулся, как она прежде. Затем прокричал ее имя. Ее рука замедлила свои движения, затем остановилась.




— Твой кофе. — Линдсей стояла перед Стефаном, протягивая ему чашку с его именем.

Он взял ее и удивился, что у него не дрожат руки. Он был настолько захвачен своими воспоминаниями, что на мгновение светлячки показались ему снежинками.

— Можно измерить наши отношения по чашкам кофе. — Он подвинулся, освобождая ей место.

Она примостилась рядом.

— Нам не полагается иметь никаких отношений.

— У нас двое детей.

— Они не переставая болтают о Конге. Они счастливы, что ты его привез.

— У нас был прекрасный вечер.

— Да? Я рада. Ты им нужен.

Интересно, а ей он еще нужен? Есть ли теперь другие мужчины в ее жизни, которые заняли его место? Он не знал, какое место занимал в ее жизни, но был уверен, что существует множество мужчин, которые бы этого хотели.

Они никогда не говорили об этих безымянных, безликих существах, хотя эти мысли и преследовали его. Она не была больше его женой и имела полное право на такие взаимоотношения, но одна мысль, что ее обнимают чужие руки, приводила его в бешенство. И никакой развод не мог этого изменить. Она оставалась в его душе, и никакие адвокаты, законы и судьи не могли этого изменить.

— Ты когда-нибудь думал о новой семье?

Он решил, что она угадала его мысль.

— А ты?

— Ты всегда отвечаешь вопросом на вопрос. Как будто простой ответ — целая проблема для тебя.

— Ты не всегда меня за это упрекала!

— Нет. Это пришло позже. Когда я почувствовала себя несчастной.

Он поставил чашку на пол террасы.

— Я должен идти.

Она накрыла ладонью его руки.

— Нет, останься. Извини, Стефан. Мне кажется, нам надо научиться быть в разводе.

— Я не собираюсь жениться. — Он сел, оставив кофе на полу. Ему и так будет трудно заснуть.

— Почему?

— Ты удивлена?

Она сомневалась, стоит ли продолжать. Она не знала, чем закончится разговор, и боялась чего-то. Она была слишком уязвима сегодня вечером, и, по-видимому, Стефан тоже. Слезы подступали к глазам. Во второй раз за сегодняшний вечер. Она с трудом проглотила комок, подступивший к горлу.

— Наши друзья любят рассказывать мне, как много женщин теперь в твоей жизни, — сказала она, удерживаясь от слез.

— Какие друзья?

— Это неважно.

— Важно. Почему кто-то может быть так преднамеренно жесток?

— Жесток? Да нет же. Мы разведены. Мне кажется, они думают, что мне интересно.

— Это жестоко.

Она вздохнула.

— У тебя, конечно, есть право на личную жизнь так же, как и у меня. Я просто не ожидала, что это мне будет небезразлично.

— Не ожидала?

— Мне кажется, я никогда об этом не думала. Все было настолько больно, и я не думала, что эта боль будет продолжаться.

— Почему ты сейчас об этом вспомнила?

— Не знаю. Наверное, ты прав. Может, я действительно схожу с ума.

— Я никогда этого не говорил. — Он повернулся к ней. — Я никогда даже не думал об этом.

— Я вижу огни в небе, где их вовсе нет. Вдруг я начинаю верить в НЛО, чего раньше со мной не было. Я лью слезы по малейшему поводу. — Она опять проглотила слезы. — Я задаю себе вопросы, которые меня не должны касаться.

— В моей жизни нет других женщин. Я хожу с коллегами туда, где мне необходимо бывать. Я пытался дважды назначать свидания, но они закончились полным фиаско. Я пытался представить этих женщин в своей постели, и это было ужасно.

Она уставилась на него.

— Стефан!

Он провел рукой по волосам.

— Ты это хотела услышать, Линдсей? Ты этого хотела? — Он встал и подошел к перилам. Небо было усеяно звездами, такими далекими. Это не имело значения. Он задыхался. — Я не спал ни с кем после развода. Не смог преодолеть чувство, что я предал бы тебя, если бы сделал это.

— Почему я принесла тебе столько боли? Как ты мог причинить такую боль мне?

— Не имеет значения. Нельзя ничего вернуть.

— Нельзя?

— Ну, я ответил тебе. — Он посмотрел на нее. — А твоя жизнь? Ты собираешься замуж?

— Нет.

— В твоей жизни должны быть мужчины.

— Нет никого, кто имел какое-либо значение.

Он вспомнил, сразу же вспомнил другую ночь, много лет назад, когда она сказала то же самое. Ему хотелось бы опять оказаться на веранде дома Паттерсона. Ему хотелось бы повторить все прошедшие годы, но с другим результатом.

— Я тоже ни с кем не спала. Мы оба прекрасная пара, не так ли? — Она встала и тоже подошла к перилам. — Нам нельзя больше говорить об этом!

— Нам нельзя было начинать и этот разговор.

— У меня нет никакого права спрашивать тебя о чем-либо. Ты свободен. Я свободна.

— Свободен? — Он взял ее левую руку. — На твоем пальце больше нет кольца, ты освободилась от дорогого кольца, весом не меньше унции, и я тоже. Но от чего еще мы освободились? От боли, от страданий? Все говорят, что это пройдет. Но мне кажется, что моя боль останется со мной.

Ее глаза застилали слезы, и она ничего не могла с этим поделать.

— Я никогда не хотела причинить тебе боль.

— Наши намерения всегда были превосходными, не так ли? И это не имело никакого значения. — Он не отпускал ее руку, не мог себя заставить сделать это. Его желания в этот миг были далеки от благородных.

— Наверное, ты должен идти, — сказала она, но не отнимала руки, а щеки были мокрыми от слез.

— А что с Алденом Фицпатриком?

— Алденом?

— Что-то возникло между вами? Джеф и Мэнди говорили о нем весь вечер.

— Алден — очень хороший, понимающий человек, ему нравятся наши дети.

— А ты одинока и уязвима.

Она знала, что должна обидеться. Стефан не был больше ее мужем, и ее отношения с Алденом его не касаются. Но она не обиделась. Она хотела прижаться к нему, успокоить его, сказать, что никто не сможет заменить ей его. Она хотела утешить его, успокоить боль, о которой он ей рассказал и о которой он не обмолвился.

Но не смогла.

— Да, я одинока и уязвима. Если бы было по-другому, мы бы здесь не стояли, не так ли?

— Нет? И это все?

— Это все.

— Ты можешь сказать, что не испытываешь ко мне никаких чувств? Можешь?

Она закрыла глаза. Слезы капали сквозь ресницы.

— Я никогда не смогу этого сказать.

— Линдсей. — Он обнял ее. Она прижалась к нему и поняла, что если она сейчас не прекратит это, то не сможет остановиться никогда.

Он склонил голову и целовал ее слезы. В его руках она чувствовала себя драгоценностью, чем-то очень хрупким и ценным. На мгновение она прильнула к нему, чувствуя твердость его тела и понимая, насколько до сих пор они подходят друг к другу.

Затем она отодвинулась от него, глаза ее расширились, и в них был испуг.

— Тебе лучше уйти.

Стефан знал, что она права, но не хотел уходить. Он хотел забыть обо всем, что знал, во что верил. Он хотел рассеять все ее сомнения, отнести ее в спальню, их спальню, и любить ее, пока она не забудет обо всех своих несчастьях и снова будет принадлежать только ему.

Он хотел стать другим человеком.

— Я приеду на следующей неделе.

Она кивнула.

— Прости.

Она снова кивнула.

И так и осталась стоять на террасе и оставалась там еще долго после того, как он уехал.




Глава 7


В комнату вошел Джеф, за которым следовал Конг.

— Конг лаял на каждую белку, которую мы видели во время прогулки. Он хороший сторожевой пес, — сказал Джеф.

— Прекрасно. Теперь нам не надо будет беспокоиться о том, что на нас нападут белки.

— Он лаял также и на людей.

— Ты заходил с ним к Алдену?

— Его не было дома.

Линдсей подняла голову и увидела через открытое окно Алдена, шедшего по направлению к задней двери дома. Она ждала, что Конг — этот суперсторожевой пес — поднимет лай, но Конг оставался сидеть на своем месте с высунутым языком.

— А вот и Алден пришел, — сказала она Джефу. — Ты не откроешь ему дверь?

Джеф распахнул дверь. И только тогда, когда Конг услышал голос Алдена, который поздоровался со всеми, он среагировал. Линдсей с ужасом увидела, как Конг с оскаленными зубами и прижатыми к голове ушами бросился в сторону Алдена. Казалось, он готов был загрызть Алдена.

— Конг! — кинулась за ним Линдсей, но Джеф опередил ее. Он бросился сверху на собаку и схватил ее за ошейник. Конг остановился недалеко от Алдена. Когда он понял, что не сможет добраться до Алдена, то начал отчаянно лаять. — Прекрати, Конг! — Линдсей подбежала к псу и тоже схватила его за ошейник на тот случай, если Джеф не сможет справиться с ним.

Алден присел у двери и стал спокойно что-то говорить Конгу. Линдсей из-за лая Конга не могла разобрать его слов, но пес стал постепенно успокаиваться.

Наконец Конг совсем перестал лаять. Не спуская глаз с Конга, Алден поднялся и протянул руку. Конг зарычал. Алден продолжал спокойно говорить что-то псу и подошел еще ближе.

— Будьте осторожны с ним, — сказала Линдсей. — Мы практически не знаем ничего об этой собаке. — Впервые она подумала, не совершили ли они ошибку, взяв Конга. Это была ошибка Стефана.

— Я его сильно удивил, — сказал Алден. — Но сейчас с ним все в порядке. — Он встал прямо перед Конгом, нагнулся и ласково потрепал его за уши.

Линдсей почувствовала, как напряглось тело Конга, но постепенно напряжение стало спадать.

— Теперь его можно отпустить, — сказал Алден. — Правильно, друг? Мы с тобой подружимся. — Конг стал повизгивать.

— Вы знали его раньше? — спросил Джеф. — Я имею в виду, что Конг ведь бродяга. Вы знали его до того, как он появился у нас?

— Нет, не знал.

— Кажется, он очень зол на вас.

— Я его просто застал врасплох. Собаки любят, чтобы их предупреждали заранее.

— Я не думаю, что Конг умный, — сказала Линдсей. — Я и то заметила вас, когда вы шли к нам. Не знаю, почему он не учуял вас.

— Конг — умный пес, — сказала Мэнди. Она обняла Конга, и он лизнул ее в лицо.

— Итак, у вас появился новый член семьи, — сказал Алден.

Линдсей улыбнулась, радуясь, что закончился весь этот переполох.

— По-видимому, да. Не хотите ли кофе? Мы готовили бутерброды, так как собираемся на пляж. Дети заверили меня, что вода теплая. Они были там вчера со своим отцом.

— Вода отличная, я плаваю каждый день, — сказал Алден.

— А мама не любит холодной воды, — сказала Мэнди.

Линдсей налила кофе в чашку, а Алден сел к кухонному столу. Мэнди вскарабкалась ему на колени, как будто это было привычное для нее место. Линдсей хотела было возразить, но по выражению лица Алдена поняла, что он не против этого.

Она поставила чашку кофе перед Алденом.

— Вы пойдете с нами на пляж? Можно сделать побольше бутербродов. — Линдсей не успела договорить, как сама удивилась своему предложению. Она все еще переживала после разговора со Стефаном прошлой ночью. Ее чувства к бывшему мужу были слишком неопределенны, чтобы дать хоть какой-нибудь повод другому мужчине.

Во всяком случае, чем она рискует? Ведь рядом с ними будут дети. Да и присутствие Конга, возможно, отвлечет их, так что у них вряд ли появится возможность для разговоров личного характера. Если быть до конца честной с собой, следует признать, что она вызвала некоторый интерес у Алдена. Правда, он никогда не переступал за определенные рамки. Он был корректен и внимателен к ней. Неужели она должна бегать от каждого мужчины, обладающего качествами, которые ей так хотелось видеть у Стефана?

— Я приду попозже, — сказал он. — Вам и так вполне хватит забот, чтобы сделать бутерброды для всех присутствующих.

— Глупости! Одним бутербродом меньше, одним больше, какое это имеет значение!

— Я мы умеем строить замки из песка, — заявила Мэнди. — Джеф строит их лучше всех.

— Что ты, Мэнди, — сказал Джеф. — Ты не учитываешь Алдена.

— Ты уверен в этом? — спросил Алден. Линдсей заметила сострадание в его глазах.

У нее возникло странное чувство, что он знает, о чем она думает. Впрочем, может, это нормально. Стефан часто говорил ей, что все, о чем она думает, можно прочитать по ее лицу. Но что думал Стефан, она никогда не могла определить.

— Я уверен, — ответил Джеф. — Абсолютно уверен в этом.

Алден осторожно опустил Мэнди на ноги и встал со стула.

— Ну, пойду собираться. Я принесу с собой печенье, которое испек вчера вечером.

— Прекрасно. Мы догоним вас в пути. Мы поедем на велосипедах. Возьмите зеленый велосипед из гаража.

— Хорошо, — ответил Алден и помахал рукой на прощание. Конг вскочил со своего места, когда Алден проходил мимо него. На секунду его уши прижались к голове, как будто он снова собирался броситься на Алдена. Но через несколько секунд Конг положил голову на лапы и успокоился, провожая взглядом удаляющегося Алдена.




— Сегодня прекрасный день, — сказала Линдсей, подставляя тело солнечным лучам. Она чувствовала себя скверно после прошлой ночи, но сейчас на берегу озера она почти забыла о головной боли, и тягостное настроение покинуло ее.

— Да, — ответил Алден, устраиваясь возле нее. У него была великолепная фигура. Как и Стефан, он был атлетического телосложения. Правда, она очень удивилась, засомневавшись в его силе, когда увидела, как ненадежно он держался на велосипеде. Он был широк в плечах, узок в бедрах и талии, у него были длинные мускулистые ноги.

С усилием оторвав взгляд от него, Линдсей прикрыла рукой глаза от солнца, чтобы посмотреть, где дети.

Мэнди еще не вошла в воду, а Джеф уже плавал то вперед, то назад в том месте, где вода доходила ему до пояса. Может быть, он представлял себя Нептуном, морским богом, или пиратом, наблюдающим за вражескими судами. Что-то подталкивало его соревноваться с самим собой. Она выразила свои мысли вслух.

— Интересно, чем это занимается Джеф?

— Тренируется, — ответила Мэнди. — Папа показал ему, как надо плавать на скорость, и сказал, что он должен тренироваться, чтобы попасть в команду пловцов.

— Мне не нравится, что Джеф считает, будто он должен совершить что-либо выдающееся или из ряда вон выходящее, чтобы заслужить любовь отца, — сказала Линдсей.

— Он так считает? — спросил Алден.

— Думаю, что Стефан любит его. Но Джеф совсем не похож на отца, и это огорчает Стефана. Он думает, что его задача состоит в том, чтобы внушить детям желание достигать превосходства в любом деле.

— А вы так не думаете?

— Я думаю, что его задача как отца должна просто заключаться в том, чтобы они знали, что он любит их. Мэнди всегда удается щегольнуть перед отцом, потому что она хорошо умеет делать то, что кажется важным для него. Но Джеф этого не делает и поэтому считает, что подводит отца.

— Но сейчас же он пытается это сделать?

— Видимо, да.

— Вы разговаривали со Стефаном об этом?

— Как вы думаете, сколько на небе звезд?

— Вы хотите знать точное количество?

— Вот столько раз я говорила ему об этом.

— И поэтому вы развелись с ним.

Это прозвучало не как вопрос. Он просто понял все, и она была благодарна ему за это.

— Он хороший человек, но я не могла продолжать с ним жить при таком различии во взглядах на вещи.

— Но вы хотели бы, чтобы их не было?

— Больше всего на свете. В тот вечер, когда я встретила Стефана, я сказала ему, что мы составляем две половинки одного целого. Я думаю, я полюбила его в тот вечер. Мне казалось, что он обладает теми качествами, которых нет у меня. И я сказала себе, что он для меня все. Он сильный, интеллигентный и умный человек. Он хотел жить со мной, но не нуждался во мне.

— И вы страдали от того, что он не нуждался в вашей заботе?

— Я перестала чувствовать, что являюсь частью его жизни. Казалось, он вообще не нуждался во мне. Но сейчас у меня есть дети, которым я нужна, и этого мне вполне достаточно.

Она вспомнила все те прошедшие ночи, когда она вообще не видела Стефана. По мере того как он все больше и больше уделял внимание своей карьере, он все дальше и дальше уходил от нее. А когда иногда приезжал на короткое время и оставался дома, то быстро поднимался в свою комнату. Его приглашали на работу в лучших больницах и клиниках. Все свое свободное время он посвящал научной работе. Он сделался профессионалом в своем деле. Но при этом стал менее доступным для нее.

— Наконец я совсем замучилась так жить. Я думала, что если он будет свободен от нас, то может полностью отдаться своей карьере. А когда у него выдастся свободное время, то он сможет побыть со своими детьми, и я не буду обвинять его ни в чем. Я надеялась, что если развяжу ему руки, то он станет тем отцом, в котором нуждаются дети.

— И мужем, так необходимым для вас?

Его слова удивили ее. Она посмотрела на Алдена.

— Нет.

— Нет?

— Если я разошлась с мужем, то разошлась навсегда. Я думала, что, когда пройдет эта боль, я смогу начать новую жизнь.

— И вам удалось это?

— Думаю, нет.

— Вы по-прежнему его любите?

Линдсей сидела рядом с самым интересным мужчиной, который когда-либо ей встречался, и все продолжала говорить о Стефане.

— Любовь — очень сложная вещь, — сказала она приглушенным голосом. — Вы когда-нибудь были женаты, Алден?

— Женат? Нет.

— Что, еще один доктор, который занят своей карьерой?

— Нет. В моей жизни есть женщины. У меня имеются также другие интересы. У меня есть друзья.

— А вам бы не хотелось иметь жену и детей?

Он усмехнулся. В его глазах светилась какая-то особая теплота.

— Я начинаю думать, что пропустил что-то самое важное в жизни.

— Вы должны как-то устроить свою личную жизнь.

— Ну, это, мне кажется, легко можно сделать.

Линдсей улыбнулась. Она была заворожена его глазами. В них было что-то такое, чего она никогда раньше не замечала, что-то необъяснимое, глубокое и потаенное.

— Я думаю, вы своеобразный человек. Вы отличаетесь от всех тех людей, которых мне приходилось встречать.

— И чем же?

— Не знаю.

Алден коснулся своей рукой ее волос. Это было быстрое и нерешительное прикосновение. Затем он положил руку снова на одеяло.

— Я не так уж сильно отличаюсь от других. Все мы способны на большее, чем думаем. Различия — это только видимые черты.

— Мама! Я не вижу Джефа! — крикнула Мэнди.

Линдсей вскочила на ноги и зорко оглядела озеро. Джеф, которому, видимо, надоело барахтаться на мелководье, стал уплывать дальше на середину озера.

— Надо его позвать, чтобы он плыл обратно, — сказала Линдсей. — Он еще плохо плавает, особенно когда устает.

Она подошла к берегу, где стояла Мэнди.

— Он уплывает все дальше и дальше, к середине озера, — сказала Линдсей и показала рукой в ту сторону, чтобы и Мэнди смогла видеть Джефа.

— Ему не надо этого делать.

— Ты права.

— Джеф! — позвала Линдсей, сбрасывая сандалии. — Я поплыву за ним. Мне не нравится, что он заплыл так далеко.

— Я его уже не вижу, — испуганно воскликнула Мэнди.

— Не может быть! — Линдсей уже была в воде, даже не обратив внимания на холодную воду, которая, казалось, удерживает ее на одном месте. Она не могла заставить себя плыть быстрее, а только гребла то одной, то другой рукой и постепенно начала приближаться к тому месту, где в последний раз видела Джефа. Она почувствовала, что уже не достает дна, но здесь было еще глубже, чем она предполагала.

А Джефа нигде не было видно.

Она плыла, подняв голову высоко над водой, и это отразилось на скорости. Она молила Бога, чтобы появился какой-нибудь признак, рябь, всплеск или что-нибудь такое, что бы подсказало ей, что она плывет в нужном направлении. Но ничего такого не было видно. Линдсей нырнула, открыла глаза и стала всматриваться в глубину вод. Она находилась под водой до тех пор, пока не начала задыхаться, но Джефа так и не увидела.

Когда Линдсей вынырнула, справа от себя метрах в семи она обнаружила Алдена.

— Я его заметил! — прокричал он. — Сейчас нырну за ним.

Она поплыла в его сторону. Алден исчез под водой, и, прежде чем она смогла к нему подплыть, он уже был на поверхности воды вместе с Джефом.

— Я плыву с ним к берегу, — прокричал Алден, держа голову Джефа лицом вверх. Алден быстро поплыл к берегу. Линдсей ни за что не смогла бы плыть с такой скоростью, с которой плыл Алден. К тому времени, когда она достигла берега, Джеф уже лежал на спине, а над ним колдовал Алден. Когда Линдсей, шатаясь, вышла из воды, она услышала кашель Джефа.

— Джеф! — Линдсей подскочила к нему вместе с Мэнди.

— С ним все будет в порядке? — жалобным голосом спросила Мэнди.

— Все будет в порядке, — заверил их Алден. Он перевернул мальчика на живот и привел его в положение, которое показалось Линдсей необычным. Джеф стал глубоко дышать. Хотя его легкие заполнены водой, но вода изо рта не шла. Линдсей заметила, как начал исчезать синюшный оттенок его кожи, которая вскоре стала приобретать более естественный, розоватый цвет. — У него хорошее дыхание, — сказал Алден. — Джеф, откашляйся от воды полностью, и тебе станет лучше.

Джеф старался, как мог. Наконец Алден отпустил его, и Джеф лег на спину на песок. Его глаза были закрыты. Алден знаком показал, что Линдсей может подойти к Джефу. Она опустилась на колени возле сына и позвала его.

— Джеф! — схватила она его за руку. — Ты действительно хорошо себя чувствуешь?

Джеф открыл глаза и заплакал. Она прижала его к груди, гладя по голове.

— Все хорошо, — шептала она ему, — с тобой все в порядке.

— У меня судорогой свело ноги.

— Ты слишком долго купался.

— Я хотел стать первоклассным пловцом, — закашлялся Джеф, — для папы.

— Ты и так первоклассный пловец. Для меня ты самый хороший, какой ты и есть на самом деле. Тебе ничего не надо доказывать. Папа тебя любит.

Джеф ничего не ответил. Он снова стал плакать, и на этот раз Линдсей не смогла найти тех слов, которые бы успокоили Джефа.




— Алден прямо летел над водой, — сказала Мэнди. Она сидела возле кухонного стола, прижав к груди чашку с какао.

— Как он меня нашел? — спросил Джеф.

Джеф выглядел еще бледным, но он уже вполне оправился после случившегося. Он протянул чашку, попросив еще какао. Линдсей налила ему в чашку какао из стоящей перед ней большой кружки. Наступил вечер. Линдсей уже несколько раз повторила свой рассказ, но Джефу, казалось, никогда не надоест слушать об этом.

— Алден заметил то место, где он видел тебя в последний раз, и к тому же он прекрасный пловец. Он быстро доплыл к тому месту, а затем нырнул за тобой. На наше счастье, он нашел тебя с первой попытки.

— Да, он, казалось, летел над водой, — добавила Мэнди.

— Хорошо, что Алден такой прекрасный спортсмен. — Линдсей, конечно, не сказала детям, как она рада тому, что Алден плавает намного лучше, чем ездит на велосипеде.

У Линдсей еще сильней разболелась голова. Когда она плыла за сыном, ей казалось, что голова вот-вот расколется от боли.

— Я плыл нормально, но потом почувствовав боль в ноге, старался двинуть ею, но никак не мог. И я испугался, — сказал Джеф, глядя в чашку с какао.

— Я позвонила отцу, пока ты переодевался.

Джеф поднял на нее глаза, в которых стояли слезы.

— Зачем? Теперь-то какой в этом смысл?

— Я позвонила потому, что он твой отец. И если что-нибудь случается с вами, он должен об этом знать. — Линдсей не сказала, что не смогла поговорить со Стефаном, так как он в то время находился в больнице. Он проинструктировал персонал, чтобы его вызывали к телефону только в экстренных случаях. Во время телефонного разговора она даже вышла из себя, что случалось с ней крайне редко. Но и это не помогло. Женщина на другом конце провода была непреклонна. Линдсей не было в списке тех лиц, которые могли бы отрывать доктора Дэниелса от работы. Женщина пообещала передать доктору, что Линдсей звонила. Она выразила сожаление по поводу того, что сын Линдсей, ее сын, чуть было не утонул. Конечно, если бы мальчик действительно утонул, то она еще бы подумала, вызывать доктора или нет.

Сейчас весь этот разговор казался ей просто смешным, но в то время ей было не до смеха, и она здорово разозлилась. В глазах стояли слезы, а голос был очень взволнованным. И вконец разозлившись, она сделала непростительную ошибку — позвонила Хильде и прямо сказала свекрови, что она думает о том, какого сына та вырастила.

Что-то надломилось в ней.

Конечно, нельзя было винить Хильду, как, впрочем, и Стефана. По-видимому, надо было винить саму себя за то, что она ожидала от него какой-то поддержки. Даже такой простой вещи, как внести ее имя и имена детей в список тех лиц, которые могли бы звонить и отрывать его от работы, он и то не сделал. Да она вообще никогда не имела возможности отрывать его от дел. Неужели это было причиной того, что она разошлась с ним?

— Мама, мы тебя ждем!

Линдсей пришла в себя и увидела, что стоит в низу лестницы, не отрывая взгляда от перил. На секунду ей показалось, что она не сможет подняться на второй этаж. Она не знала, она ли качается из стороны в сторону или это качается лестница. Головная боль стала невыносимой, несмотря на то, что полчаса назад она приняла болеутоляющую таблетку. Состояние болезни было настолько непривычно для Линдсей, что она совсем растерялась. Она закрыла глаза и сделала несколько глубоких вздохов. Когда она снова открыла глаза, то увидела, что лестница стоит на своем месте.

Линдсей стала медленно подниматься по лестнице. Она поцеловала сперва Джефа, подоткнув под него легкое одеяло, стараясь не думать, что она могла сегодня потерять сына. В комнате Мэнди она выключила свет и открыла окно перед тем, как пожелать ей спокойной ночи. Она почувствовала, что Мэнди и Джеф стали особенно дороги ей в этот вечер.

Спустившись снова вниз, Линдсей налила себе бокал вина. Если и аспирин не смог снять головную боль, то, может, боль сама пройдет, если она немного отдохнет на веранде. Линдсей хотела было позвонить еще раз Хильде, но не смогла заставить себя это сделать. Она понимала, что правильнее всего в создавшейся ситуации позвонить Хильде. Но завтра она, может быть, будет чувствовать себя лучше, позвонит свекрови и извинится перед ней.

Выйдя на веранду, она увидела, что все небо было сплошь усеяно звездами. Ни одного облачка не было видно. Сначала Линдсей решила вернуться опять в дом. Она хотела, чтобы сегодняшняя ночь не напоминала ей о другой звездной ночи, проведенной на острове, после чего вся ее жизнь пошла наперекосяк. Именно после того случая у нее начали появляться головные боли, вместе с глубоким чувством одиночества, тоской по Стефану и вспышками гнева.

Вспомнив свою прошедшую жизнь, она поняла, что не все моменты были ею учтены. Линдсей никогда не прекращала тосковать по Стефану. И только тогда, когда она увидела НЛО, она ясно осознала, каким разрушительным моментом стал для нее развод в эмоциональном плане. Стефан был необходим ей, действительно необходим. После той ночи она прямо столкнулась с тем фактом, что его уже реально нет в ее жизни.

Головные боли, рассеянность, одиночество, слезы — все это были симптомы депрессии. Раньше она не хотела признаться себе в этом, но теперь это очевидно. Она пережила кризис, а все, что случилось с ней после этого, являлось только следствием этого кризиса. Она поняла все, но это уже не имело никакого значения.

Линдсей заметила в небе какой-то свет, который она не могла даже описать.

Все вокруг было наполнено музыкой и светом. Ее охватило странное волнение. Она была близка к тому, чтобы вспомнить все случившееся с ней на поле в начале лета и таким образом заполнить пробелы в памяти.

Затем до нее донесся звук мотора машины. На секунду, только на одно короткое мгновение, Линдсей захотелось снова увидеть свет. И она увидела свет, но на этот раз свет двух передних фар машины, которая ехала по узкой дороге. У Линдсей вначале возникло чувство разочарования, которое затем перешло в гнев. Она узнала машину марки «пежо». Наконец-то Стефана оторвали от работы!

Линдсей поставила бокал на стол возле качелей и поднялась со своего места, чтобы встретить Стефана. Он моментально вышел из машины и быстро поднялся на террасу. Она даже не заметила, как он очутился около нее.

— Как он себя чувствует? — спросил он.

Линдсей уже успела отойти от своего гнева.

— С Джефом все в порядке. Он сейчас спит.

— Как это могло случиться?

Она посмотрела на него.

— Отличный вопрос! Мне бы доставило удовольствие обсудить его по телефону. К сожалению, мне не дали такой возможности.

— Я уволил с работы дежурившую на телефоне женщину. Она оказалась идиоткой! Твое имя находится в самом верхнем ряду постоянного списка лиц, которые могут мне звонить. Я всегда считал, что меня вызовут, если ты позвонишь. Эта дежурная посмотрела только в ежедневный список и даже не подумала заглянуть в постоянный.

— Я рада, что ты считаешь, что для тебя дети важнее твоей работы. Кто тебе сообщил, что Джеф чуть не утонул?

— Мать.

— Понятно. Ей дали такую возможность.

— Мать сказала им, что она о них думает.

— После того как я сказала ей, что думаю о тебе. — Линдсей почувствовала себя виноватой и заплакала.

Некоторое время он стоял молча, но затем нежно обнял ее. Линдсей хотела либо оттолкнуть его, либо упасть в его объятия и остаться в них навсегда. Но она не смогла сделать ни того, ни другого. Она еще громче заплакала. И никак не могла заставить себя прекратить плакать.

Стефан еще крепче обнял плачущую Линдсей и нежно стал покачивать ее из стороны в сторону.

— Извини меня, — сказал он. — Я должен был быть в то время здесь, вместе с тобой. И тебе не пришлось бы одной пройти через весь этот кошмар. Ну, поплачь, поплачь! Как бы мне хотелось поплакать вместе с тобой!

Линдсей заплакала еще сильнее. Она почувствовала, как он прикоснулся щекой к ее волосам. Еще секунда — и она оказалась в его объятиях, их губы слились в поцелуе.

Он ей был нужен, и в этот момент ничто другое не имело для нее никакого значения. Ей был хорошо знаком этот запах и его манера обнимать ее. Напряжение и печаль, с которыми она жила так много времени, исчезли. Их поцелуй означал воссоединение, возвращение домой. Если раньше они были две отдельные половинки, то теперь составляли единое целое, что-то реальное, и были частью чего-то большого и важного, что не позволит им быть одинокими.

Целуя Линдсей, он крепко сжимал ее руками, как будто хотел почувствовать ее тело. Он издал хриплый звук, и она почувствовала, что он готов обладать ею. Ее тело тоже готово было принять его. Блаженное тепло разлилось у нее между ногами, груди напряглись, и по всему телу пробежала дрожь. Она желала его так же страстно, как и он ее.

Да, она желала его. Что в этом плохого, подумала она. Ведь они продолжают оставаться мужем и женой. Они остались верны друг другу даже после развода. Они любят своих детей и заботятся друг о друге.

Но в действительности мы уже не муж и жена, подумала она.

Линдсей отвела голову назад, приоткрыв губы, чтобы почувствовать прикосновение его языка. Ее руки оказались под его рубашкой, и она вонзила ногти ему в спину.

— Нет!

Вначале ей показалось, что это ее голос. Она знала, что лучше им остановиться. Она слишком долго боролась с собой, чтобы расстаться со Стефаном, но не для того, чтобы принять его потом в свою жизнь таким путем. Стефан оттолкнул ее от себя.

— Это Джеф, — сказал он.

Она все поняла.

— Иди к нему.

Линдсей увидела, как он открыл дверь и вошел в дом. Через несколько секунд он уже поднимался по лестнице, и скоро она услышала его приглушенный голос.

Когда она немного успокоилась, то вошла в дом и стала подниматься по лестнице. Она нашла Стефана в комнате Джефа. Мальчик засыпал. Его голова надежно покоилась на руке отца. Кошмар, который заставил Джефа плакать, закончился навсегда.




Глава 8


Стефан провел всю ночь в доме Линдсей. Он не спрашивал у нее разрешения на это, так как не был уверен, какой будет ответ. Он обнял своего сына, взял его на руки и находился с ним до тех пор, пока Джеф снова не заснул. Затем Стефан перенес его на двухспальную кровать, лег рядом с ним и заснул.

Первое, что он увидел на следующее утро, было лицо Джефа. Каждый раз, когда он смотрел на сына, его сердце наполнялось любовью и гордостью. Но Джеф оставался чужим для него, как и его мать, женщина, которую он полюбил с первого взгляда. Его любовь к обоим не уменьшилась, несмотря на то, что он не понимал их. Наблюдать за Джефом было все равно что смотреть на рассвет или закат солнца. Его охватывал благоговейный трепет, который он не мог себе объяснить никакими теориями, почерпнутыми из книг и лекций.

— Что ты здесь делаешь?

Стефан постарался тщательно обдумать ответ, затем сел на кровати.

— Я беспокоился о тебе, — ответил он и подумал, что это не ответ в подобной ситуации.

— Беспокоился обо мне?

Стефан похлопал рукой по кровати. Джеф осторожно сел на кровати, стараясь не прикоснуться к отцу.

— Конечно, я беспокоился о тебе, Джеф. Я должен был сам убедиться, что с тобой действительно все в порядке.

— Я чувствую себя хорошо.

Стефан задумался, что бы еще спросить у сына.

— Никаких болей не чувствуешь? Дышать не трудно?

— Нет.

— Ты, наверное, очень испугался.

— Алден так быстро вытащил меня из воды, что я даже не успел испугаться.

Стефан чувствовал, что должен быть благодарен Алдену Фицпатрику. Но он никак не мог понять той раздражающей его неприязни к человеку, который спас жизнь его сына. И эта неприязнь теперь еще больше усилилась.

— Джеф, — Стефан положил руку на колено сына, — сделай мне одолжение. Я хочу, чтобы ты провел этот день со мной. Я всегда говорил тебе, что следует делать. Почему бы и тебе не показать мне некоторые из вещей, которые ты любишь делать?

— Какие вещи?

Стефан засмеялся.

— Вот в этом и заключается вопрос, не правда ли? Ну, не знаю, какие вещи. Ты должен показать их мне.

— Ты имеешь в виду вещи, которые находятся в деревянном домике Алдена?

— Да, хотя бы.

— Тебе они не понравятся.

— Почему ты так думаешь?

— Ну, в них нет ничего интересного. Ты сам ведь знаешь. Те вещи, которые я люблю делать, ничему меня не учат.

— Думаю, что ты должен много учиться, чтобы больше знать. Ты прекрасный парень и должен научиться преодолевать себя.




Стефан позвонил в офис, затем пошел принять душ, а Джеф спустился вниз, чтобы сказать матери об их планах на сегодняшний день. Когда Стефан вышел из ванной, он увидел на столике чистую одежду, которую оставил еще тогда, когда жил здесь. Интересно, почему Линдсей не вернула ему одежду? На одежде сверху аккуратно лежали бритвенный прибор и зубная щетка. И когда Стефан спустился вниз, он почувствовал себя человеком, которому когда-то принадлежал этот коттедж.

Он подумал, что ему надо извиниться перед Линдсей за те неудобства и волнения, которые он причинил ей, оставшись на ночь в доме. Напряженное состояние, возникшее между ними на веранде, угнетало его.

Линдсей встретила его улыбкой, но он не смог определить, о чем она думает. Прежде чем он открыл рот, чтобы намекнуть ей о прошедшей ночи, она подала ему чашку с хорошо приготовленным кофе — лучшим кофе в мире — и пригласила к столу, где на большом блюде лежали горячие пшеничные блинчики.

Стефан думал, что Линдсей воспользуется моментом, чтобы поговорить о том, что произошло прошлой ночью между ними. Он полагал, что она сразу начнет разговор, что они разберутся во всем, примут решение и потом забудут об этом. Правда, он не был уверен, что готов к такому разговору. Но она только спросила:

— Как тебе удалось так легко получить выходной день?

— У меня сегодня по графику нет операций. Намечено несколько встреч, но их вполне можно было отменить.

— Ты не умеешь врать.

— Я не вру насчет операций. — Он поднял на нее глаза и увидел, что она улыбается. — Но у меня есть одно важное дело. Мне необходимо провести этот день со своим сыном.

— Ты прав. — Она посмотрела в сторону.

— Спасибо, что ты поняла… все.

— Я не все понимаю до конца, но я действительно знаю, почему ты остался с нами прошлой ночью. Не беспокойся об этом.

— Надеюсь, это не перейдет у меня в привычку.

— Не должно. Это смущает детей.

Он подумал, не в этом ли заключается единственная причина ее беспокойства, но не посмел спросить ее.

Вскоре на кухню вошли Джеф, Мэнди и Конг. Они шли друг за другом.

— Почему ты будешь гулять целый день с Джефом, а не со мной? — спросила Мэнди. Она остановилась перед отцом и погрозила ему пальцем.

— А ты хотела бы провести день со мной?

Мэнди отвернулась от отца. На этот прямой вопрос, она, видимо, не знала, что ответить. Стефан взял за руку Мэнди и привлек ее к себе.

— Хорошо. Я с удовольствием проведу день с тобой.

— А какой день?

Он засмеялся.

— А у тебя есть расписание встреч?

— У меня в комнате есть календарь. Хочешь на него посмотреть?

— Да, очень хочу.

— Я зачеркиваю каждый прошедший день перед сном. Я не пропускаю ни одного дня.

— Я тоже так делал, когда был маленьким мальчиком.

— Иногда мне грустно это делать. А тебе тоже было грустно?

Стефан обнял Мэнди.

— Иногда было грустно, но я не был таким умным, как ты. Я просто не обращал на это внимания.

— Папа, есть такие вещи, которые, как считает мама, я не должен делать, — сказал Джеф, глядя в небо на облака.

Во время трехчасовой прогулки с сыном по острову Стефан сегодня сделал для себя одно открытие. Если он станет объяснять Джефу или давать советы по таким вопросам, как этот, то мальчик замкнется в себе и перестанет с ним разговаривать. Но если он скажет ему что-нибудь простое, то Джеф продолжит разговор.

— Какие вещи?

— Ну, например, резьба по дереву. Ножом. Ну ты сам знаешь об этом.

Стефан понял, что сын испытывает его.

— Ну, это доставляет беспокойство матерям, да и отцам тоже.

— Но я работаю с ножом очень осторожно.

— Это хорошо.

— Но одно мне совершенно ясно: это качество передалось мне от тебя.

Стефан засмеялся.

— Не говори только мне, что ты умеешь делать операции без какой-либо тренировки.

— Я никогда не буду резать что-нибудь живое, — заявил Джеф.

— Может быть, ты скажешь мне, какой материал ты используешь для резьбы?

— Корни деревьев.

— С самим деревом или без него?

— Без дерева. Я использую корни, выброшенные на берег. Я их собираю. Но я применяю также и ветви. Но корни лучше для резьбы.

Стефан представил себе сына с мачете в руке, рубящим корни и ветви, пальцы на руках и ногах.

— А что ты вырезаешь из них?

— Хочешь посмотреть?

— Конечно.

— Но ты не расскажешь об этом маме?

— Я не могу ее обманывать, Джеф. Ведь она никогда меня не обманывала.

— Я думал, что после развода люди больше не обращают внимания на такие вещи.

— Но я обращаю.

— Родители Брендона Рили развелись, но они все время кричат друг на друга. Мать Брендона не разрешает его отцу даже находиться на веранде. Ему приходится вызывать Брендона с улицы, когда он приезжает, чтобы забрать его к себе в конце недели.

— Мы с твоей матерью продолжаем оставаться друзьями.

— Но тогда почему ты разошелся с мамой?

— Иногда даже лучшие друзья не могут жить вместе.

— Мама тоже говорит так.

Стефан был рад, что, по крайней мере, он и Линдсей честно говорят об их отношениях.

— Ты мне покажешь корни?

Джеф сел на землю.

— Может быть, тебе не надо говорить об этом маме, если она не спросит? Я имею в виду, если она спросит, показывал ли я тебе изделия из дерева, которые вырезал ножом, то ты должен сказать ей об этом. Но, может быть, ты забудешь упомянуть о корнях, когда она тебя спросит, что мы делали сегодня? Это же не будет ложью?

— Да, не будет. Точно не будет.

— Ну и хорошо.

Стефан также сел рядом с сыном.

— Но я должен буду сказать ей, что у тебя все пальцы на месте. Но если ты мне покажешь, как хорошо и осторожно работаешь с ножом, то я могу сказать ей и об этом.

— Ты ей и об этом хочешь рассказать?

— Еще не знаю. Но сперва я должен посмотреть, с какой осторожностью ты работаешь с ножом.

— Спасибо, папа.

Стефан пожал плечами.

— Не за что. — Он на мгновение прижал к себе сына и повторил: — Не за что.

— Ты этому никогда не поверишь, я хотел бы, чтобы Джеф показал тебе вырезанные им изделия из дерева.

Дети уже легли спать, а Стефан собирался возвращаться в коттедж своего адвоката. Но вначале он хотел поговорить с Линдсей о деревянных вещах, вырезанных Джефом.

Линдсей принесла ему виски. В доме нашлось несколько бутылок любимого им шотландского виски. Он еще раз удивился.

— Множество гномов и троллей?

— А также карликов и пигмеев. Джеф вполне мог бы выставить свои изделия на продажу на художественной выставке. А вырученные деньги пойдут на оплату его обучения в колледже.

— Он прячет их от меня. Мне это не нравится.

— Он не хочет тебя огорчать, Линдсей. Он просто увидел корни и ветви и представил себе, что они — это крошечные, маленькие люди, которые просятся, чтобы их выпустили на волю.

— И поэтому он использует свой детский охотничий нож.

— Он научился основным приемам резьбы по дереву у кого-то из своей группы. Не думаю, чтобы он стал делать то, что, по его мнению, тебе не понравится. Но в нем живет художник.

— Он однажды попытался поговорить со мной об этом. Но я была не в настроении выслушать его до конца. Я с ужасом не раз представляла, что вижу его без пальца.

— Джеф очень осторожно работает с ножом. Но ему необходимы хорошие инструменты. Он затачивает свой нож — вот и все, что ему остается делать. Для большей безопасности ему надо купить настоящие инструменты.

— Это не хобби для ребенка.

— Но он обещал заниматься резьбой только под руководством мастера. Я сказал ему, что буду контролировать его, когда смогу приезжать сюда.

— И как часто ты будешь приезжать?

Он считал, что уже давно прошло то время, чтобы делать какие-либо покаянные признания. Но все же сказал:

— Я знаю, что слишком много внимания уделял работе.

Она удивилась. Это было так не похоже на Стефана. Линдсей села на скамейку возле него и положила руку ему на колено, но тут же быстро убрала ее, когда поняла, что сделала.

— Я думаю, сейчас это не имеет значения. Важно то, что у тебя еще есть время, чтобы оставаться отцом, который так необходим детям. Ты можешь встречаться с ними, когда захочешь. Если ты не хочешь встречаться с ними здесь или в нашем доме, то можешь забирать их с собой в другое место. Но разговаривай с ними так, как ты сегодня разговаривал с Джефом. Это так важно для них.

— В нашем доме? — спросил Стефан.

Она усмехнулась.

— Развод еще не означает, что надо вычеркнуть из памяти все воспоминания.

И когда Стефан замолчал, еще долгое время вокруг них витали воспоминания.




Год совершеннолетия Линдсей наступил после ряда снежных бурь, которые продолжались почти неделю. Когда ей надоел снег, лед и Стефан, который часто был слишком занят, чтобы встречаться с ней, Линдсей улетела на каникулы в Ки-Уэст, где у ее матери и отчима был свой дом, в котором они не жили в тот момент. Линдсей пригласила с собой Стефана, но тот отказался. Он полностью погрузился в свои дела, которые ни за что не хотел бросать. Поэтому Линдсей чувствовала себя покинутой. Дом матери представлял собой коллекцию блестящих предметов из стекла, мрамора и нержавеющей стали. От всех этих предметов отражался свет, падающий из широких, ничем не украшенных окон. Мать и отчим уже в течение месяца находились по своим делам в Европе, но каждое утро в дом приходила экономка, которая занималась уборкой. Линдсей бродила по комнатам, которые были еще не полностью обставлены, и думала, что ей лучше было бы остаться в колледже.

Линдсей провела свой первый день во Флориде, загорая и купаясь в огромном бассейне, который занимал почти всю площадь позади дома. В тот вечер у соседей было какое-то празднество, во время которого жарились туши целиком. Сидя в кресле под лунным светом, она слушала, как все друг друга угощали в этой большой и счастливой семье.

На следующее утро она пошла по магазинам, чтобы уйти от тишины, царящей в доме ее родителей. Линдсей наблюдала за матерями с детьми, за подростками, собиравшимися в шумные группы, за прогуливающимися рука об руку молодыми мужчинами и женщинами. Но потом она решила, что тишина лучше, чем одиночество на улицах города.

В тот вечер, когда она одолела половину повести, которую нашла на книжной полке, вдруг раздался звонок в дверь. Линдсей не ожидала никого, но в то время она предпочла бы даже поговорить с почтальоном, чем читать книгу. Когда она открыла дверь и увидела Стефана, то поняла, что причиной ее неудовлетворенности была тоска по нему. Она еще не пришла в себя, как очутилась в его объятиях.

— Я думала, ты не придешь!

Он еще крепче прижал ее к себе и прошептал, касаясь губами ее волос:

— Мне тебя очень не хватало. Я ничего не мог делать.

— Потому что скучал по мне?

— А ты как считаешь? — сказал он и нежно ее поцеловал.

— Думаю, я только часть той причины, что ты ничего не мог делать.

— В доме кто-нибудь есть?

— Экономка уже ушла.

— И никого больше нет? Может быть, подруга, которую ты пригласила в последнюю минуту? Или какой-нибудь друг?

— Друг ушел через заднюю дверь, как только услышал звонок.

— Ну, тогда закрой эту дверь на все время моего пребывания в доме.

Он осмотрел безжизненное пространство комнаты и спросил:

— Это не твой дом?

— Нет, это дом моих родителей. Но я редко приезжаю к матери.

— Жаль, что я не встречусь с ней.

— Ты не сможешь с ней встретиться, — успокоила его Линдсей.

Он снова посмотрел на Линдсей, затем подошел к ней и взял в руки ее лицо.

— Как тебе удается читать мои мысли?

— У меня было много времени, чтобы попрактиковаться в этом деле. Ты же никогда не учил меня этому.

— Так о чем же я сейчас думаю?

— Ты хочешь есть.

На его лице появилась улыбка, одна из тех редких улыбок, которая могла бы испортить ее хорошее настроение.

— Ты почти угадала, — сказал он.

На самом деле она, конечно, знала, чего он хочет, но понимала, что для этого еще не наступило время. Линдсей положила свои руки на его и опустила их вниз, как бы создав барьер между ними.

— И я еще думаю, что ты хочешь переодеться и поплавать в бассейне, перед тем как я приготовлю тебе что-нибудь поесть и заварю чай.

— И я должен это сделать?

— Да.

Он неохотно отпустил ее.

— Хорошо. Но потом мы пойдем поужинать в какое-нибудь прекрасное место.

— О, я знаю одно такое место.

Оставшееся до вечера время прошло во взаимных обменах взглядами, улыбками и нежными, продолжительными поцелуями.

Да, Стефан ухаживал за ней, они встречались уже в течение шести месяцев, но еще не были близки. У них для этого просто не было времени и подходящего места. И даже в те редкие моменты, когда им удавалось оставаться наедине, они никогда не переходили за определенные рамки. Они были разными людьми, но оба прекрасно понимали серьезность их отношений и поэтому боялись давать заранее какие-либо обещания друг другу, дабы не нарушить сложившиеся между ними отношения.

В тот вечер Линдсей оделась с большим вкусом. Она никогда не была в ресторане, который выбрала, но знала, что у него хорошая репутация.

Когда Линдсей вышла из комнаты, Стефан уже ожидал ее. На нем была рубашка, которую она подарила ему на Рождество, и это ей было приятно.

Ресторан размещался на открытой площадке. На столиках горели свечи. От того места, где они сидели, открывался прекрасный вид на массивы тропических садов и слышался шум волн, разбивающихся о берег. В ресторане играл джазовый оркестр из трех музыкантов. Воздух вокруг был наполнен ароматом роз и жасмина.

— Ты очень здорово выглядишь, — сказал он.

Линдсей заметила, каким взглядом он смотрел на нее. У него не нашлось других слов, чтобы сказать, как она выглядит.

Ужин вышел на славу и полностью оправдал все надежды Линдсей. Была теплая ночь, их столик обдавал легкий ветерок с моря, в котором смешались запахи океана и цветов.

Стефан заказал себе мясо под винным соусом, а Линдсей — блюдо из прекрасно приготовленных свежих овощей. На десерт они взяли клубнику с мороженым и кофе.

После ужина Линдсей не хотелось сразу идти домой.

— Давай немного погуляем, — сказала она после того, как Стефан расплатился по счету.

Стефан накинул шаль ей на плечи и взял под руку. Пройдя через террасу, они медленно пошли к берегу по дорожке, обрамленной с двух сторон розами и гибискусами.

— Я так рада, что ты приехал, — сказала Линдсей, остановившись.

— Я тоже рад, — ответил он и обнял ее.

Она освободилась от его руки и решила, что наступило время признаться ему в любви.

— Я пыталась забыть тебя.

— Знаю.

Она удивилась.

— Ты знаешь?

— Я ж не совсем бесчувственный.

— Я не считала тебя бесчувственным.

— Но иногда тебе это казалось.

— Ты не прав. Просто я прочитала твои мысли.

— Ты приводишь меня в смятение и смущение.

Стефан повернул ее к себе, чтобы видеть лицо.

— Я редко думал об этом, но полагаю, что женюсь только на женщине, которая похожа на меня.

— На женщине, у которой все расписано по часам и которая бы не уступала тебе в умственном развитии? На женщине, которая бы прекрасно понимала, почему ты должен уделять двадцать часов в сутки своей работе?

— Жизнь не слишком длинная.

— И за эту жизнь ты многое хочешь узнать? Ты не рассчитываешь на меня или на подобную женщину, не правда ли?

— Нет, не рассчитываю.

Они молча погуляли еще некоторое время. В конце террасы находилось решетчатое, простое, геометрической формы ограждение, сделанное из кипарисовых планок; ограждение густо обвивали побеги бегонии.

Линдсей дотронулась до алых цветов.

— Как бы выглядело это ограждение без цветов? — спросила она. — Может быть, тебе больше не нравится голое ограждение?

— Конечно нет.

— А без ограждения как основы растение росло бы как попало. И тогда здесь были бы сплошные заросли и никакого вида, и не нашлось бы места, где можно посидеть.

— Значит, я ограждение, а ты бегония.

Линдсей дотронулась рукой до его щеки.

— Ты должен решить, хочешь ли ты узнать вещи, которым я бы научила тебя, Стефан? Я не хочу изменять тебя, но и не хочу изменяться. Но я никогда не прощу тебе, если ты меня покинешь. Если же ты меня не покинешь, если ты будешь поддерживать такие отношения, которые установились между нами сейчас, но обособишься, то тогда мы только будем причинять боль друг другу.

— Я тебя не совсем понимаю.

— Я не уверена, поймешь ли ты меня. — Она опустила руку. — Я люблю тебя. С самого начала у меня было право сказать тебе об этом. — Линдсей много раз намекала ему в разных формах, что любит его, но впервые она прямо сказала ему об этом. Она ждала его ответа и не знала, что он думает.

— Ты меня любишь, — сказал он наконец, — но ты же пыталась забыть меня?

— Сейчас переломный момент в наших отношениях. Неужели ты этого не понимаешь? Мы достигли такого момента, когда трудно, очень и очень трудно повернуть назад. Я люблю тебя и не хочу причинить тебе боль. Ни за что на свете! Но я не хочу, чтобы и мне причинили боль. Может быть, сейчас мы причиняем боль друг другу. Может быть, нам не следует заходить дальше в наших отношениях.

— А может быть, и не следует.

Линдсей закрыла глаза. Она почувствовала, как он положил руки на ее плечи. Потом поцеловал ее. Я его предупредила обо всем, подумала она. Когда запах воздуха, смешанный с ароматом цветов и запахом мужчины, которого она любила, наполнил ее, она забыла о всех предосторожностях. Она предоставила Стефану шанс уйти из ее жизни, но он отказался от него.

— Я знала, что в ту ночь мы совершили ошибку, — сказала Линдсей. Она снова почувствовала запах сада, но другого сада, а мужчина, который принес ей столько боли, был тот же самый.

— Нет, ты не совершила ошибку. Ты жила надеждами, и я также.

Она встала со своего места.

— Я страстно желала тебя.

— Ты хотела получить от меня что-то большее, чем секс. Я тоже этого хотел.

— Что ты хотел? — Она повернулась к нему лицом. — Что ты вообще хотел, чтобы я тебе дала? Да, я не могла обеспечить тебе размеренную и спокойную жизнь. Ее тебе могла дать идеальная жена, которая готовила бы для тебя, убиралась в доме, воспитывала тихих, интеллигентных детей, никогда не беспокоивших тебя. Она должна была способствовать росту твоей карьеры и не выступать со своими требованиями. В ту ночь я тебя предупредила, что никогда не буду такой женой.

— Ты должна была постараться.

— Не надо говорить мне об этом, Стефан!

Он встал с места.

— Так что ты сейчас от меня хочешь, Линдсей? Я не оправдал твоих надежд, потому что недостаточно многому у тебя научился? Может быть, мне изменяет память, но ты сама сказала, что мы развелись потому, что я недостаточно обеспечивал тебя.

— Ты обеспечивал меня полностью материально, но не дал самого главного — самого себя. И ты вряд ли бы принял то, что я тебе предлагала.

— Тогда я приму это. — Он притянул ее к себе и, прежде чем она начала протестовать, поцеловал. Но Линдсей и не пыталась сопротивляться. Она уже не была невинной девушкой. Она хотела этого так же сильно, как и он, так же сильно, как в ту ночь в Ки-Уэсте. Линдсей всегда будет нужен Стефан, и ничто, никакие годы, логика или боль, которую они причинили друг другу, не смогут убить в ней это желание.

Он отошел от нее.

— Ты развелась со мной, потому что не научилась идти на компромисс! Ты хотела получить все, а когда не смогла, то решила развестись со мной!

— Я развелась с тобой потому, что я любила тебя так сильно, что не могла больше выносить этого!

Он взглянул на нее.

— Ну, и что это означает?

— Я любила и люблю тебя очень сильно. Можешь ли ты понять, что значит жить с человеком, надеясь каждый день получать от него хоть немножко любви?

— Я любил тебя.

— Да, ты так говорил. Иногда так говорил. Но твоя любовь была как оазис в пустыне, Стефан! Оазис, окруженный кирпичной стеной. И я не могла преодолеть эту стену, хотя прекрасно знала, что все, что мне нужно в жизни, находится под другую сторону стены. Я не смогла преодолеть ее, несмотря на то что прилагала огромные усилия.

Стефан сказал тихо и взвешенно:

— Когда ты искала меня ночами, я был с тобой. Я всегда был с тобой.

Она отвернулась от него.

— Нет, ты не был со мной.

— Но я снова могу быть с тобой.

— Наш брак не удался.

— Как и наш развод. Тебе по-прежнему нужен я. И ты тоже нужна мне. Мы могли бы снова создать семью и жить вместе.

Он обнял ее за талию.

— Может, нам нужно попробовать начать все с начала?

— А что это изменит? — Линдсей была непоколебима. Она поцеловала его и подумала, что уже никогда не прижмется к нему. — Что это изменит? — повторила она.

— Но мы могли бы приложить еще больше усилий, чтобы сделать это.

— Я не смогу.

— Тогда я тебе совсем не нужен. Неужели ты хоть раз не мечтала о том, чтобы мы снова были вместе? Неужели ты не думала обо мне хоть раз ночью, когда не могла уснуть, потому что твое тело разрывалось от страстного желания?

— Перестань, Стефан!

Он повернул ее лицо к себе.

— Тогда скажи мне, что ты меня больше не любишь. Скажи мне, что когда ты сказала несколько минут назад, что любишь меня, — это просто сорвалось с твоего языка. Скажи мне, убеди меня, чтобы я в это поверил, и я никогда больше не буду спрашивать тебя об этом.

Линдсей хотела найти подходящие слова, но не смогла солгать ему.

— Думаю, тебе нужно сейчас уехать.

Стефан поднял ее подбородок, и она была вынуждена смотреть ему в лицо.

— Я реальность для тебя, а не те цветные огни в небе, неземная музыка, ощущение совершенства и бесконечности. Я только человек, который находится рядом с тобой. Ты можешь дотронуться до меня, видеть и слышать меня. Я хочу, чтобы ты снова возвратилась в мою жизнь, чтобы мы были вместе до тех пор, пока смерть не разлучит нас.

— То, что я видела той ночью, не касается тебя!

— Ты всегда хотела большего, чем я тебе давал, чем давал этот мир и люди, живущие в нем.

— Я хотела только любви.

— И ты нашла ее в видении одной ночью. Но это видение не было реальностью, а я реальный человек. — Стефан снова поцеловал ее.

На этот раз она оказала сопротивление. Линдсей знала, как легко будет уступить ему, но она не могла уступить ему, несмотря на то что это причиняло ей боль.

— Я хочу, чтобы ты уехал, Стефан.

— Нет, не говори так.

— Уезжай! — Она оттолкнула его от себя.

— Ты не можешь сказать, что больше меня не любишь. Ты не можешь этого сказать.

— Зачем снова спрашивать меня об этом? Почему ты так долго ждал момента, чтобы тебе предоставили еще один шанс?

— Я поверил тебе, когда ты сказала, что хочешь уйти от меня.

— Логично.

— А сейчас я не верю тебе.

— Ты мне всегда был нужен, но ты никогда со мной не был и не будешь, потому что не можешь отдать всего себя мне.

— Но я же здесь, с тобой. — Он дотронулся до ее щеки, и Линдсей почувствовала теплоту его рук. Она закрыла глаза. Линдсей точно определила момент, когда эта теплота исчезла. Она стояла в саду и слушала, и стояла там до тех пор, пока не услышала шум отъезжающей машины.




Глава 9


Всю неделю после разговора в саду Линдсей просыпалась задолго до рассвета. Сон благотворно влиял на нее, приводил мысли в порядок. На восьмой день, сквозь густую дымку сна, она услышала, как открывается дверь спальни. Затем раздалось хихиканье.

Повернувшись на бок, Линдсей увидела возле своей кровати Мэнди. Язык отказывался шевелиться. Она с трудом спросила:

— Ты давно проснулась, дорогая?

— Ну ты и соня!

Она взглянула на прикроватные часы — они показывали десять. Она ужаснулась.

— Мы приготовили тебе завтрак.

— Кашу с тостами и апельсиновый сок, — уточнил Джеф, входя в спальню вслед за сестрой.

— Вы и апельсиновый сок сами приготовили? — Линдсей понимала, что необходимо сесть, чтобы дети видели, насколько ей приятна их забота. Подняться ей удалось с трудом. Произошло то, чего она опасалась, — комната закружилась волчком. Она сжала зубы и стала ждать. Неожиданно головокружение прошло.

Джеф взволнованно склонился над ее постелью.

— Ты хорошо себя чувствуешь?

— Боюсь, что нет. Поэтому и проспала так долго.

— Может быть, вызвать врача? Позвонить Алдену?

— Нет. Наверное, в меня заполз какой-нибудь жучок.

— Светлячок? — спросила Мэнди.

Линдсей удалось рассмеяться.

— Нет, но такое ощущение, что голова светится изнутри.

— Мама имеет в виду, что у нее грипп или что-нибудь в этом роде. То же самое, что было у тебя прошлым Рождеством, когда ты не смогла играть в школьной пьесе, — пояснил Джеф.

— Алден мог бы помочь!

Линдсей взяла сок.

— Мне не нужна ничья помощь, дорогая. Просто я должна отдохнуть. Отлежусь сегодня в постели. Вы сможете присмотреть друг за другом?

Детям эта мысль пришлась по душе. Они принялись кормить Линдсей кашей и обсуждать, как они будут друг за другом присматривать. Ясно, что болезнь Линдсей для них такой же праздник, как Рождество или день рождения.

Сама Линдсей никак не могла оценить это обстоятельство как праздничное. Болезнь не была для нее неожиданностью. Выходя в город за молоком и хлебом, она слышала разговоры о том, что уже несколько человек на острове умудрились подхватить летнюю простуду. Вероятно, большая нагрузка, связанная с детьми, сказалась на ее иммунитете. На прошлой неделе они ездили в соседний парк Седар-Пойнт. Затем два дня ходили под парусом с двумя друзьями, живущими в восточной части острова, в Роки-Ривер. Они много катались на велосипедах и совершали бесконечные прогулки. Она считала, что это поможет ей выбросить из головы, перестать думать о том, что случилось с Джефом, а также о Стефане и переменах, происшедших в их отношениях.

Остаток утра прошел для Линдсей как в тумане. Периодически просыпаясь, она то ловила на себе взгляды Мэнди и Джефа, то вдруг обнаруживала, что рядом никого нет. Один раз она сделала попытку попить воды, но даже не смогла взять в руку чашку.

Через какое-то время, может, через несколько минут, а может, и часов, до нее донесся отчаянный лай Конга. Странно, что одна собака может поднять такой же шум, как и целая стая волков. Не успела эта мысль до конца оформиться в ее голове, как раздался голос Алдена.

— Как вы себя чувствуете?

Она ощутила у себя на лбу прохладу его руки.

— А вы что здесь делаете?

— Пришел Джеф и сказал, что вы заболели.

— Алден, со мной… со мной все будет в порядке. Просто мне нужно отдохнуть.

— Я тут кое-что принес. Это должно помочь.

— Я не принимаю никаких лекарств. Лучше… пусть лучше организм сам себя лечит.

— Вы очень плохо себя чувствуете?

— Просто отвратительно.

— Тогда давайте немножко поможем вашему организму.

— Вы неумолимы.

— Ваша болезнь может оказаться серьезнее, чем кажется.

— Что же это может быть?

На сей раз он сделал более длительную паузу, чем обычно.

— Возможно, что ничего серьезного. Но это не то, что выльется в легкий озноб и небольшой кашель. У вас жар и вдобавок, боюсь, малокровие. Может быть, вы переутомились?

— Немного. Но из-за этого я никогда не болела.

— Теперь болеете. Так что лучше примите то, что я принес.

У Линдсей не было сил сопротивляться.

— Ну хорошо. Только если это поможет мне побыстрее поправиться. Мне не хотелось бы, чтобы… Джеф и Мэнди оставались без присмотра.

Алден отвернулся от нее и открыл свою сумку.

— Они сказали, что у вас друзья в другой части острова. Давайте, я позвоню им и попрошу взять детей к себе на сегодняшний вечер. Если они не смогут, я их сам возьму. Только боюсь, что, если дети будут слишком близко, вы вряд ли сможете как следует отдохнуть.

— Я не хочу никому причинять неудобства.

— Причинять неудобства?

— Ну знаете… беспокоить кого-то.

— Правильно.

Неожиданно ее осенила мысль, что было весьма странно, так как последнее время ее мозги варили не очень хорошо.

— Алден, английский вам родной язык?

— Нет.

— Тогда все ясно.

— Что ясно?

— Ясно, почему вы так долго думаете, прежде чем что-то сказать.

— Вы очень сообразительны.

Голова снова загудела. Она опустилась на подушку и закрыла глаза. Вскоре она почувствовала, как Алден взял ее за руку. Укол был настолько безболезненным, что Линдсей даже не потрудилась открыть глаза и посмотреть, что он делает.




Стефан лишь однажды видел Алдена. Они познакомились во время грозы — в первый день приезда на остров Линдсей с детьми. Джеф с Мэнди столько о нем рассказывали, а Линдсей давала ему такие лестные характеристики, что Стефану уже казалось, будто они старые знакомые.

Алден не нравился Стефану.

А Алден был достаточно чуток, чтобы не чувствовать неприязни со стороны Стефана. Он без всякого труда сумел завоевать симпатию его жены и детей. О такой легкости Стефан мог только мечтать. Стефан был уверен, что Алдену все дается без труда. Он тоже был врачом, но в отличие от Стефана не был повязан таким количеством ограничений. Он мог менять свои планы, по желанию устраивал себе летние отпуска и даже отказывался от специализации ради удовольствия заниматься общей терапией.

А может, он просто так это преподносил Линдсей.

Стефан понимал, что ему следовало бы быть благодарным Алдену. Он заботился о Линдсей и даже взялся присмотреть за детьми, чтобы та смогла как следует отдохнуть. Но в глубине души Стефан был благодарен ему не больше, чем в тот раз, когда Алден спас жизнь Джефу.

Когда паром прибыл на остров Келлис, был уже почти вечер. Чтобы успеть на него, Стефан отказал двум пациентам, чем, безусловно, нанес ущерб своей профессиональной репутации.

За последний месяц он позволил себе выходных больше, чем за все время работы в больнице. Его репутация человека, на которого можно рассчитывать днем и ночью, не считаясь с его личной жизнью, оказалась подмоченной, но ему было все равно.

Как только паром пристал к берегу, Стефан отправился к своему адвокату, чтобы забрать «пежо». И уже через несколько минут стучал в дверь Алдена Фицпатрика.

Человек, открывший ему дверь, лишь отдаленно напоминал вымокшего до нитки спасителя Джефа и Мэнди. Теперь Алден превосходно выглядел и дружелюбно улыбался.

Стефан протянул ему руку.

— Я Стефан Дэниелс, отец Джефа и Мэнди. Мы с вами встречались несколько недель назад.

Алден пожал ему руку.

— Верно. Джеф сказал, что вы с ним утром разговаривали.

— Я звонил, чтобы узнать, как у них дела. Я рад, что позвонил.

— Проходите, — пригласил его Алден.

Дом Алдена был небольшим и очень ухоженным. По всему было видно, что в нем не живут дети, не было даже маленьких безделушек, которые повсюду так любила раскидывать Линдсей. Казалось, что здесь вообще никто не живет. Стефану вспомнилась его собственная квартира. В ней было много общего с домом Алдена.

— Я как раз еду к Линдсей. Мне хотелось бы знать, что вы думаете по поводу ее заболевания.

— Теперь ей должно быть лучше.

— Да?

— Я дал ей одно лекарство.

— Какое?

— Я сам его изобрел.

— Не думаю, что это могло бы меня утешить.

— Я глубоко изучил восточную медицину. Есть множество способов лечения заболеваний, не доступных пониманию врачей на западе.

— И все же мне бы не хотелось, чтобы вы ставили свои эксперименты на членах моей семьи.

— Вы сами убедитесь, что ей стало легче. Хотя, конечно, о полном выздоровлении говорить пока не приходится.

— Что вы имеете в виду?

Алден замялся. Стефан успел обратить внимание на то, что Алден частенько запинается, когда говорит. Но на этот раз было ясно, что он не знает, что сказать или как сказать.

— Мне кажется, это не обычный вирус.

— Что же тогда это, по-вашему?

— Не думаю, что моей квалификации достаточно, чтобы назвать точный диагноз. Но считаю, что ее должен осмотреть специалист, которому это по силам.

— Да о чем вы все говорите, черт бы вас побрал?

— Я всего лишь осмотрел ее накоротке. Имеет место некое перерождение. Осмотрите ее сами, и вы поймете, что я имею в виду.

— Перерождение?

— Перерождение. Перерождение. Это все, что я могу вам сказать.

— Где вы учились?

Алден улыбнулся.

— Там, где нельзя было прикинуться, что ты в чем-то разбираешься, если на самом деле это не так.

Стефан посмотрел в глаза Алдену — у него возникло странное чувство кротости.

— Пойду-ка я лучше сам ее посмотрю.

— Думаю, это лучшее, что можно предпринять.




Когда Линдсей проснулась, на улице было уже темно. Последние несколько часов прошли для нее словно в тумане. Ей даже стало казаться, что в действительности Алден не приходил и не делал ей никаких уколов. Но ведь она и впрямь почувствовала себя лучше. Много лучше. Хотя еще и не вполне нормально.

В доме царила полная тишина. Линдсей повернулась, чтобы посмотреть на часы, и нашла записку, которая была оставлена возле термоса с холодной водой. В ней было написано, что дети у их друзей в другой части острова и приедут только завтра во второй половине дня. Конга они забрали с собой.

Линдсей села, чтобы налить себе немного воды — комната уже не ходила ходуном. Не было причин волноваться за Джефа и Мэнди. В семье, которая взяла их к себе, тоже были дети, их сверстники. Они смогут неплохо провести время вместе, а Линдсей найдет, чем их отблагодарить, когда поправится. Теперь она могла себе позволить думать о выздоровлении.

Еще через полчаса она нашла в себе силы принять душ и переодеться в вязаный комбинезон. Она даже стала подумывать о том, чтобы спуститься на кухню и перекусить, но тут хлопнула входная дверь.

— Алден?

— Нет, это другой доктор.

— Стефан, а ты что тут делаешь?

Он несся по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.

— Почему ты не в постели?

— Я собиралась спуститься вниз и поискать что-нибудь съестное.

— Даже не думай. Я что-нибудь приготовлю и принесу тебе.

Линдсей хотела возразить и даже раскрыла было рот, но потом поняла, как здорово было бы поесть наверху, в спальне.

— Отлично. Благодарю тебя.

Стефан думал, что она начнет спорить. Но стоящая перед ним женщина была слишком бледна и ослаблена. Казалось, что даже легкий сквознячок может сбить ее с ног. Он приложил ладонь к ее щеке.

— Как ты себя чувствуешь?

— Полагаю, тебе это известно. Иначе ты не приехал бы.

— Я еще утром звонил, чтобы узнать, как дела. Джеф сказал мне, что ты заболела. По пути я заехал к Алдену.

— Не стоило тебе беспокоиться. Я просто простудилась.

Она снова устроилась в постели и закрыла глаза. Снизу, с кухни, раздавались ласкающие слух звуки. Пока они были женаты, Стефан редко утруждал себя готовкой, но ей вспоминались те разы, редкие, но приятные, когда он крал от своего времени пару выходных дней и оставался дома. И тогда он угощал их блюдами, приготовленными по рецептам своего детства: кислая капуста с клецками или цыпленок в чесночном соусе от Хильды. Все это было настолько вкусно, что даже такая заядлая вегетарианка, как Линдсей, не могла устоять.

Одно блюдо она помнила так отчетливо, что теперь ей даже чудился его запах. Сходство с тем, что сейчас готовилось на кухне, было слишком очевидным. Тогда, как и теперь, она лежала в постели и слушала, как Стефан копошится на кухне. Но и разница тоже была весьма очевидна. Это было обычное флоридское утро, утро, которое они со Стефаном посвятили любви впервые в жизни.

А ночь накануне? Ее она тоже отчетливо помнила. Не удивительно, что все эти воспоминания всплыли именно теперь, когда ее способность сопротивляться чему-либо была резко снижена.

Возможно, не имело смысла пытаться забыть то, чего нельзя забыть. Годы, прожитые вместе со Стефаном, составляли значительную часть ее жизни. Попытка сделать вид, что они для нее ничего не значат, совершенно бессмысленна, как, впрочем, и сами воспоминания. Но и это не имеет значения. У нее нет желания бередить память. Ни желания, ни сил.




После прогулки в саду ресторана Стефан повез ее домой. Дорога была долгой. Возле общественного пляжа он остановил машину, и они стали прогуливаться по берегу, держа друг друга за руки. Она сняла туфли и потребовала, чтобы Стефан тоже разулся. Вода оказалась холодной. Они шлепали по ней, словно дети, поднимая вокруг себя брызги.

Стефан подарил ей найденную ракушку. Это была жемчужно-розовая спиралевидная ракушка, совершенная по своей форме — никто из них так и не вспомнил, как она называется. Она нашла для него морскую звезду, но он швырнул ее назад, в пучину вод, так как звезда оказалась еще живой. Глядя, как звезда закружилась в воздухе, она подумала, что бесполезно пытаться перебороть свою любовь к нему.

Когда они вернулись в дом, Стефан откупорил бутылку шампанского. Они чокнулись, словно на брудершафт.

— За дополнительные рейсы на Флориду, — сказала она. — И за мужчину, который терпеливо ждет.

— За мужчину, который не намерен больше ждать.

Неторопливая улыбка появилась у нее на лице.

— Больше не намерен?

— Допивай шампанское.

И она допила. Тоже очень медленно.

Он не выдавал своего смущения. Когда она осушила свой бокал, он взял его и поставил на стойку.

— Давай искупаемся.

На улице светила яркая луна, превращая белый песок в нескончаемую опаловую гряду, а тропические растения и воду в бассейне — в лагуну южных морей. Лагуна эта была совершенно пустынна — от внешнего мира ее отгораживал ряд кипарисов, заросли бамбука и пальм.

У самой кромки воды Стефан выпустил руку Линдсей, Она стояла к нему лицом и улыбалась, словно провоцируя его.

— Ну, кто первый?

— Ты.

Линдсей не испытывала и тени неловкости. Она потянулась к верхней пуговице своего платья, но Стефан ее опередил. Он погладил ладонями ее шею, а затем переместил их ниже, туда, где были бретельки.

Стефан опустила руки. Она смотрела Стефану прямо в лицо. Он напоминал исследователя, человека, решившего во что бы то ни стало справиться с проблемой. Сначала одна, а затем другая бретелька платья упала с ее плеч. Руки его опускались все ниже.

Верхняя пуговица поддалась. Она чувствовала, как легкий ветерок ласкает ее кожу, сантиметр за сантиметром. Вскоре была расстегнута вторая пуговица, а за ней и третья. Когда Стефан добрался до четвертой пуговицы, платье соскользнуло, и грудь Линдсей обнажилась. Стефан принялся ласкать ее руками.

Можно было бы произнести тысячу фраз, но он предпочел молчание. Прижав ее к себе, он стал целовать ей шею. Она запрокинула голову и наслаждалась прикосновениями его губ и рук. Платье спало ей на бедра, освободив руки. Она обняла его и прижала к себе. Когда платье упало у ее ног, губы их сомкнулись.

Она старалась раздевать его как можно медленнее, настолько, насколько позволяло терпение. Прижав ладони к его груди, она стянула с него рубаху через голову. Его теплое тело прижалось к ней. Прильнув еще теснее к Стефану, Линдсей нащупала пояс его брюк, а затем и молнию.

— Ты уверен, что хочешь купаться? — спросила она. Вместо ответа он продолжал целовать ее. Очень скоро вся их одежда оказалась на полу.

Он подвел ее к самому краю бассейна. Она не могла отвести от него глаз. Конечно, она и раньше видела его в плавках, но теперь от вида его мужественного обнаженного тела у нее захватывало дух.

Он хотел ее. Оказавшись в прохладной воде, Линдсей тоже стала сгорать от вожделения. Все тревоги по поводу того, что самоконтроль Стефана вызван отсутствием настоящего желания, исчезли сами собой. Полностью отдавшись любовной прелюдии, они не выпускали губы друг друга. Он был страстным мужчиной и, как и подобает страстному мужчине, смаковал каждое мгновение.

Они были близки к пику возбуждения.

Оттолкнувшись от бортика, она выплыла на середину бассейна. Подняв голову над водой, она не увидела Стефана, но почувствовала, как он слегка задел ее ногой. Она поплыла от него прочь, словно дельфин от акулы, судорожно хлопая руками по воде. Снова подняв голову, она опять не увидела его, но еще одно легкое прикосновение дало ей понять, что он не отстал. Линдсей рассмеялась и поплыла за Стефаном. Она видела, как его силуэт передвигается под водой в направлении мелкой части бассейна. Она продолжала плыть за ним. Когда Стефан вынырнул, чтобы набрать в легкие воздуха, Линдсей оказалась прямо возле него.

Она обвила руками его шею и поцеловала. Но прежде чем он успел ответить на поцелуй, она устремилась к противоположному бортику. Когда Стефан настиг ее, она едва могла перевести дух. Линдсей рассмеялась, но вскоре смех заглушил его поцелуй. Она прижалась к Стефану, их ноги переплелись. Вода не охлаждала пыл Стефана — тело было теплым, а кожа гладкой и приятной на ощупь. Она гладила его ладонями.

Сначала желание казалось ей мучительным, теперь же она только распалялась. Стефан без труда поднял ее на руки и слизал капельки воды с ее шеи. Затем его голова скользнула ниже. Когда губы Стефана дотронулись ее соска, она испустила глубокий стон. Прогнувшись, она скрестила ноги у него на талии. Вокруг нее плескалась вода, а его губы двигались вдоль ее тела. Было настолько жарко, что в какой-то момент Линдсей показалось, что она может раствориться.

— Стефан, подожди. Не здесь. — Она отстранила его.

Держа Линдсей на руках, он понес ее к выходу из бассейна. Вскоре они очутились на самой верхней ступеньке. Они лежали, а вокруг них плескалась вода. Они ждали слишком долго. Теперь им было не до поисков постели.

Под ней была прохладная плитка, а сверху разгоряченный мужчина. Когда он вошел в нее, она обняла его и прижала к себе. Он был словно огонь, а она поглощала Стефана, как окружающая их вода. Теперь она ревновала любимого даже к лунному свету.

Стефан выпрямился над Линдсей, запрокинув в экстазе голову. Она всегда помнила его именно таким — мужественным, прекрасным, полностью отдающимся любви. Глаза его были прикрыты. Линдсей еще крепче прижала Стефана к себе — в ней непонятно почему проснулся страх.

— Стефан!

Даже если он и услышал ее, то все равно ничего не ответил.

— Стефан!

Он открыл глаза и посмотрел на Линдсей.

Она не знала, что он видел перед собой. В этот миг, самый важный миг в ее жизни, он вдруг показался ей каким-то далеким. То, что видела или не видела она сама, вполне могло оказаться отраженным в воде лунным светом. А может, это просто были естественные страхи женщины, отдавшей наконец себя мужчине.

— Я здесь, — произнесла она.

— Я знаю.

Больше ей ничего не было нужно. Она позабыла о своих страхах и потребовала, чтобы он отдался ей полностью. Со всеми своими мыслями и каждой частичкой своего неразделенного прежде тела.

Ее просьба звучала всего одно мгновение. Его ответ будет откликаться теперь в ее теле целую вечность.




Глава 10


Эта ночь, проведенная в Ки-Уэсте, была полностью посвящена любви, наполнена исследованиями и открытиями, едва слышными вопросами и произнесенными в экстазе ответами. Где-то незадолго до рассвета Линдсей наконец заснула в объятиях Стефана. Проспать всю ночь с мужчиной было для нее чем-то новым, но она так уютно прижалась к нему, лежа на своей узкой кровати, словно они всю жизнь спали вместе.

Если Стефан и не мог еще сказать ей о своих чувствах, то уж без всякого труда показывал, сколько радости она ему доставила. Линдсей погрузилась в сон, столь же уверенная в своей над ним власти, как и в своих собственных чувствах.

Когда Линдсей проснулась, уверенности у нее поубавилось. Стефана с ней не было. Она знала, что он должен находиться где-то рядом, в доме, но почему он встал? Постель была смята, но Линдсей хотелось ощущать его присутствие. Может, он испугался того, что лишается свободы, или их близость оказалась для него слишком ошеломляющей? Линдсей не знала, стоит ли спрашивать его об этом. Накануне ночью, достигнув вершины близости, он закрыл глаза, словно отгораживаясь от нее. Он был самым одиноким человеком из всех, кого она знала.

А может, эта ночь любви положила конец брошенному им вызову? Он был мужчиной, который нуждается в постоянном сопротивлении, и, возможно опережая события, уже думает о том, что будет дальше?

Она погладила рукой подушку в том месте, где покоилась его голова. Он не был ее первым любовником, но как бы ей хотелось, чтобы он оказался последним. Вообще-то она рассчитывала на годы свободы. Ей нужны были обожатели и жизнь, наполненная творчеством. Студент-медик никак не вписывался в ее планы. Она не представляла себя женой врача.

И вот она уже близка к этому.

Донесшийся снизу шум прервал ход ее мыслей. Раздался грохот упавшей кастрюли, а затем послышалось громкое ругательство. Она рассмеялась, и тревоги ее улетучились. Студент-медик оказался весьма практичным. Может, он и вел себя накануне, как романтик, но утром он вновь стал рациональным Стефаном.

Линдсей решила не портить сюрприз, который он для нее готовил, поэтому снова легла и стала ждать.

Когда Стефан наконец поднялся в спальню, солнце уже светило вовсю. В руках у него был поднос, на котором стояли чашки из серебряного сервиза матери. Рядом с белыми фарфоровыми блюдцами и чайником, в котором, судя по запаху, был кофе, лежал букетик гардений. На тарелках был самый великолепный омлет, который она только видела, а рядом с ним дымились свежеприготовленные брокколи.

Линдсей села на постели.

— Знаешь что? Мы такие непохожие. Но это не имеет никакого значения.

— Правда?

— Правда. А тебе как кажется?

— Эта ночь была просто… — Он покачал головой.

— Ну, попробуй подобрать эпитет. Любой.

— Даже не знаю, что со мной станет, если ты вдруг вздумаешь от меня уйти.

У Линдсей замерло сердце. Она понимала, что значат эти слова для Стефана и чего они ему стоят.

— Ты затронула какую-то часть моей души, — продолжал он. — Только тебе это удалось. И я не хочу тебя потерять.

— Я никогда от тебя не уйду. — Линдсей обняла его, понимая, что и сама никогда не сможет его отпустить.

Когда они наконец принялись за еду, брокколи стали совсем холодными, а сыр на омлете застыл. И все же этот завтрак и связанные с ним мгновения стали для обоих незабываемыми. Как и его слова. Хотя больше он их никогда не произносил.




— Не возражаешь, если я к тебе присоединюсь?

Линдсей открыла глаза и увидела в дверях Стефана с подносом в руках. Ей было известно, где она находится. Она знала, какой был день. Но в какое-то мгновение ей захотелось забыть о том, сколько времени пролетело. И каким это время было наполнено одиночеством. Она попыталась изобразить улыбку:

— Не возражаю. Ты сегодня что-нибудь уже ел?

— Я завтракал. — Усаживаясь поудобнее, он поставил поднос на край кровати.

Прежде чем Линдсей успела возразить, он взял еще одну подушку и положил ей под голову.

— Тебе следует быть повнимательнее к себе.

— Знаешь, меня уже смотрел Алден.

— Он сказал, что мне самому стоит тебя посмотреть.

— Вы проводите исследования на пару?

— Просто мы оба за тебя беспокоимся.

— Но это же глупо.

— Расскажи мне, что с тобой было на этой неделе.

Линдсей нашла в теперешней ситуации какую-то сладкую горечь. Мужчина и женщина сидят вместе на постели и ужинают. Дразнят друг друга. Чтобы не спорить, меняют темы разговора. Обсуждают перипетии своих жизней. Хотя по решению суда они больше не заслуживают этого удовольствия. Несколькими невнятными фразами судья раз и навсегда освободил их от необходимости разделять радости и печали. И вот они снова вместе. Пока.

Она прожевала и сказала:

— Ты всегда спрашивал меня о том, что со мной было на прошедшей неделе. Даже когда мы были еще женаты. Тогда, казалось, нам вообще некогда было разговаривать. Разве что урывками.

— Я этого не помню.

— Мне следовало бы еще тогда сказать тебе об этом, но я старалась быть понимающей женой.

— Ты говоришь так, словно признаешь свою неправоту.

— А я никогда и не считала, что в нашем разводе целиком виноват ты.

— Правда?

— Правда, хотя, как я тебе уже говорила, твоя привычка задавать мне вопросы сыграла немалую роль. — Линдсей улыбнулась, чтобы немного смягчить свои слова.

— А я, на твой взгляд, был не способен от нее избавиться? — спросил Стефан и тоже улыбнулся.

— Ты всегда меня спрашивал, как прошла у меня неделя.

— Да, пожалуй.

— Я была занята. Очень занята. Мне хотелось перестать думать о том, что случилось с Джефом, поэтому мы и мотались туда-сюда, чтобы отвлечься. Наверное, я переутомилась и поэтому заболела.

— Я тоже был очень занят. — Он рассказал Линдсей о том, как у него прошла неделя, о старушке, которой поставили ошибочный диагноз и отправили умирать в полном неведении в богадельню, пока оттуда ему не позвонила знакомая медсестра и все не рассказала. — Я осмотрел ее во вторник, а в среду уже прооперировал. В начале этой недели она уже называла весь персонал по именам и расспрашивала о семьях. Теперь, когда она окончательно поправится, ее выпишут домой.

— Это прекрасно. — Линдсей взяла его за руку. Она гордилась Стефаном.

— Это все наука.

— Не наука, а люди, которые умеют научные достижения применять.

— Научные принципы лечат.

— Лечит человеческое участие.

— Не сомневаюсь, твой друг Алден с тобой бы согласился.

— Я тоже в этом не сомневаюсь.

Он взял ее чашку, чтобы наполнить чаем.

— Как ты себя чувствуешь?

— Уже лучше. Меня лечит твое присутствие.

— И хорошее питание.

Она рассмеялась. Они неотрывно смотрели друг на друга. Их теперешняя близость становилась пугающе притягательной. Ей больше не хотелось делать вид, что это не так.

— А когда, по-твоему, разница между нами сделалась роковой?

— Когда мы перестали пытаться понять друг друга.

— Возможно. — Она взяла свою чашку, но к губам не поднесла. — Я пыталась все понять. Мне даже казалось, что у меня получилось.

Стефан так долго раздумывал, прежде чем ответить, что Линдсей решила, что он хочет сменить тему. Но она ошиблась.

— И что же ты поняла?

Линдсей показалось, что она готова простить его.

— Я поняла, что ты любил меня, насколько это возможно для тебя. Что у тебя никогда и в мыслях не было сделать мне больно. Но что любовь никогда не будет занимать главное место в твоей жизни. У тебя попросту не было на нее времени.

— Тогда ты ничего не поняла.

Она снова поймала на себе его взгляд, хотя и понимала, чем это чревато.

— И что же я не поняла?

— Сейчас не время говорить об этом, — ответил он холодно.

— Может быть, это поможет нам преодолеть время.

— Думаю, тебе следовало завести этот разговор до того, как мы развелись.

— Мне казалось, если бы ты тогда понял, в каком я отчаянии, то сам завел бы этот разговор. Но этого не произошло. Ты просто посмотрел на меня и сказал: «Ну что ж, раз ты этого хочешь, я поговорю со своим адвокатом».

— А ты заговорила о разводе, только чтобы поднять проблемы наших взаимоотношений? Решила таким образом положить конец игре, правила которой даже не удосужилась мне объяснить?

Линдсей поставила чашку.

— Нет! Тогда я была слишком обижена, чтобы продолжать с тобой жить. К тому же я знала тебя слишком хорошо и понимала, что даже под страхом развода ты не станешь говорить мне о своих чувствах.

— Подожди минуточку. Я сейчас вернусь.

Она не могла ждать. Ответы Стефана, так же как и его молчание, вертелись у нее в голове. Беспокоило ее и еще кое-что. Ее собственные слова. Правду ли она говорила? А может, она попросила Стефана о разводе, ухватившись за это, как за последнюю попытку примирить противоречия между ними, и сама отказывалась в этом себе признаться? Может, это было всего лишь неудавшейся попыткой показать ему, как он ей нужен?

Тогда Линдсей и впрямь убедила себя в том, что хочет, чтобы Стефан ушел. Теперь же ее мучали сомнения, а было ли это ее истинным желанием. Прошел год — их развод стал свершившимся фактом. Но принес ли он ей хоть какое-нибудь успокоение? А главное, думала ли она когда-нибудь, что он принесет успокоение?

— Ты можешь сесть?

Даже если Стефан и был взволнован происшедшим, это не было заметно. Он был похож на самого обыкновенного врача, которому каждый день приходится иметь дело с совершенно посторонними людьми. Линдсей ничего не оставалось, кроме как можно скорее покончить с этой процедурой, и она уселась, оперевшись на подушки.

— Как ты себя чувствовала утром, до того как тобой занялся Алден?

— У меня кружилась и болела голова.

— У тебя такое впервые?

Сказать ли ему правду, подумала Линдсей.

— Нет, но сегодня я впервые почувствовала, что не могу не обратить на это внимание.

— Линд…сей. — Он покачал головой. — Обещай, что, если у тебя появятся еще какие-нибудь необычные симптомы, ты сразу же поставишь меня в известность.

— Стефан, головные боли у меня от перенапряжения.

Он взял стетоскоп.

— Давай я послушаю тебя.

— У меня все в порядке с дыханием.

— Не сомневаюсь. Но все же позволь мне тебя послушать.

Она никогда его не стеснялась, даже в самом начале их отношений. Все это глупости, сказала она себе и расстегнула молнию.

Он потянул молнию еще ниже. Должно быть, Стефан догадался, что на ней нет бюстгальтера.

Стефан согрел раструб стетоскопа ладонью.

— В груди какие-нибудь боли беспокоят? Или кашель?

Линдсей отвела глаза.

— Нет.

— Послушай, Линдсей, я все-таки врач.

— Ты мой муж и любовник. — Тут она поняла, что только что сказала. — Бывший, — добавила она.

— Дыши.

Это было нетрудно, но, когда он коснулся ее стетоскопом, она вздрогнула. Стетоскоп был холодным, но ладонь Стефана оставалась теплой. Он обвел рукой ее грудь и прижал инструмент к телу.

— Выдохни.

Нарастающие в ее теле ощущения не имели ничего общего с болезнью. Линдсей почувствовала, как кровь прилила к щекам и как захватило у нее дух, когда он снова переместил стетоскоп.

— Вдохни еще раз.

— Ты еще не наслушался?

Стефан встретил ее взгляд.

— Вдохни еще раз.

Она вдохнула и задержала дыхание. Левой рукой он придерживал ее за плечо, а правой держал стетоскоп.

— Хорошо, теперь выдохни.

Линдсей знала, как учащенно бьется ее сердце. Ей казалось несправедливым, что все ее чувства так очевидны для него в то время, как свои он прячет глубоко внутри.

— Тебя так беспокоит мое здоровье? — требовательно спросила Линдсей. — Или это еще что-то? В конце концов, как ты можешь оставаться объективным?

— Еще.

— Что еще?

— Вдохни еще раз.

Линдсей сделала ему такое одолжение. Затем она подняла руки, собираясь застегнуть молнию. Но Стефан сделал это сам. Она вздрогнула, когда его руки задержались у нее на плечах.

— Я не возражал, когда ты попросила меня о разводе, — тихо произнес он. — Мне казалось, что между нами все кончено. Ведь если бы ты меня любила, то не захотела бы разводиться.

Сколько ошибок. Сколько непонимания. На щеку ее скатилась слеза.

— Это было к лучшему. Нечего ворошить прошлое.

— Думаешь? Значит, я зря трачу время каждый день?

— А как что-то может быть по-другому, если мы все такие же?

— Я и сам хотел бы знать.

— Я не нужна тебе. Это так. Ты считаешь наш брак неудачным. Ты привык, что тебе в жизни все всегда удавалось. Ты путаешь любовь с уязвленным самолюбием.

— Ты нужна мне. — Он повернул ее к себе. — Я отлично понимаю разницу.

— Тебе нужен секс. И мне нужен секс. Мы слишком долго были одни.

— Мы сами это выбрали. Ни один из нас не попробовал что-либо изменить.

Она открыла глаза и увидела, что на нее смотрит человек, которого она любит. Всегда любила. Оставалось только протянуть руку, и он снова разделит с ней все, что имеет. Сколько ночей напролет она тянулась к нему с тех пор, как он ушел из дому. Сколько ночей она мучалась тем, что его нет.

Желание было слишком велико — она больше была не в силах ему сопротивляться. Где-то глубоко в ней родился звук, говорящий ему, что она сдается. Это было ни да, ни нет — выбор за ним. Он взял в ладони ее лицо, и она с удивлением обнаружила, что его руки дрожат. Губы его оказались упругими и необыкновенно сладкими. Она вздохнула и еще сильнее прижала его к себе.

— Господи, как же мне тебя не хватало, как я по тебе стосковался, — шептал он ей прямо в ухо, словно боялся произносить эти слова громко. Его губы коснулись мочки уха, он ласкал ее своим дыханием. Отвечая на его ласки, она вздрагивала, как и в тот первый вечер во Флориде.

— Мне тоже тебя очень не хватало, — сказала она. — Очень. Очень.

Стефан улыбнулся. В его нежных прикосновениях не осталось ничего от прикосновений врача, разве что он продолжал вдыхать в нее живительную силу. Свою силу. Свою энергию. Что-то большое, что-то загадочное, сродни волшебному лекарству Алдена.

Она откинулась на подушки и позволила его прикосновениям, его теплоте врачевать свое тело. Ей хотелось наслаждаться. Ей хотелось летать. А больше всего ей хотелось забыть о страхах, все еще покоящихся на краю ее сознания, забыть навсегда.

— Ты скучала по мне? — нежно спросил Стефан. — Почему я ничего не знал? Почему ты не сказала мне?

Он поцеловал ее в шею, и она закрыла глаза. Они все больше наполнялись слезами, но то были слезы радости.

Ему так хорошо было с ней рядом. Он с такой радостью брал своими руками ее плечи, ее руки. Положив руку ей на грудь, он понял, что и это для него огромная радость.

— То, что соединено Господом… — Она произнесла это вслух вопреки своей воле.

— …Человеку не под силу разделить, — закончил он.

Слезы потекли у нее по лицу.

— Это мы с тобой, Стефан. Это мы сами во всем виноваты.

— Но больше так не должно быть. Никогда. — Его губы снова встретились с ее. Она ощутила вкус сожаления и надежды. Она ощутила вкус нового начинания. Страх улетучился, слезы высохли. Она всегда верила в истории со счастливым концом. Они со Стефаном могли попытаться начать все сначала. Они могли сделать свой брак более зрелым. Да и как было не попытаться, когда в них жила подобная страсть!

Он расстегнул до конца ее костюм, и она вздрогнула от нетерпения. Своими умелыми пальцами Линдсей легко справилась с пуговицами на его рубашке. Она жадно гладила ладонями его грудь. Он был таким красивым, он всегда был таким красивым! Прикасаясь к нему, она испытывала одновременно соблазн и удовлетворение.

На какую-то секунду он оставил ее, чтобы раздеться. Его не было какую-то секунду, но она чувствовала себя обманутой, ущемленной. После стольких месяцев, проведенных врозь, одной секунды оказалось достаточно.

Лежа под одеялом, она исследовала губами и ладонями его тело. Она быстро вспомнила, что ему нравилось больше всего, какие поцелуи, какие прикосновения. Это произошло само собой, так, словно они никогда и не расставались. То же было и со Стефаном — он откликался на ее желания еще быстрее, чем она сама могла их осознать. Она прижалась к нему, обхватила ногами, обвила руками шею. Ей захотелось раствориться в нем без остатка.

— Я люблю тебя, Стефан, — горячо произнесла она. — Я никогда не переставала тебя любить. Никогда! Да я и не смогла бы.

Он не дал ей договорить, проглотил ее слова своими губами, сам не сказав ничего. Он повернул ее на спину и вошел в нее с такой легкостью, словно они никогда и не расставались.

Она испустила глубокий стон и ясно осознала, как одиноко, как пусто ей было без него.

Она прогнулась навстречу его движениям, стремясь вновь и вновь ощущать тепло мускулистого тела. Она впилась ногтями в его спину, противясь любому его движению прочь от нее, словно опасаясь новой разлуки. Они потеряли друг без друга целый год жизни. Теперь она не отдаст любимого никому.

Он выпрямился, и она пристально посмотрела на него, ожидая, надеясь увидеть в его лице отражение тех же чувств.

Глаза Стефана были закрыты.

Ее охватила холодная волна страха. Даже теперь она не знала, что он чувствует, даже теперь, когда они достигли высшего пика наслаждения. После всего, что было, после года боли и одиночества она все еще не знала этого. Глаза ее тоже закрылись — ей захотелось стремительно полететь через пространство.

Но в пространстве нет Стефана.

Он почти сразу отпрянул от нее и лег рядом, не касаясь ее тела. Немало времени прошло, прежде чем он произнес первые слова.

— С тобой все в порядке?

Слова сами сорвались с ее уст.

— Нет.

— Я сделал тебе больно?

— Я даже не могу передать как.

Он повернулся к ней лицом. Он был взволнован. Озабочен.

— Что у тебя болит? Где?

— Ты не сможешь увидеть это место. Может быть, даже ты вообще не веришь в его существование.

— О чем ты?

Она прикоснулась к его груди.

— О моем сердце. О моей душе.

Он потянулся к ней.

— Линдсей…

— Не надо! — Линдсей села. — Я люблю тебя, Стефан. Я сказала тебе об этом. Я попыталась выразить это всеми возможными способами. Мне показалось: вдруг что-то изменилось и ты захочешь сделать то же самое. Но ведь ничего не изменилось, правда?

— Ничему и не надо было меняться.

— Для тебя, — может, и нет.

— А чего хочется тебе?

— Мне хочется понять, что ты за человек. Мне хочется чувствовать это, когда мы занимаемся любовью. Мне хочется, чтобы ты отдавался целиком.

— Боже праведный, Линдсей! Ты хочешь, чтобы я признался тебе в любви? Я люблю тебя. Я никогда не любил ни одну другую женщину.

— Благодарю тебя за пламенную речь, — сказала она, свесив ноги с кровати.

— То, что ты хочешь, просто невозможно. Ты просишь меня о невозможном.

— Иногда я встречаю разные пары. Пары престарелых людей. Они неспешно прогуливаются рука об руку, кажется, что каждый из них точно знает, куда сейчас шагнет его спутник. Женщина останавливается, чтобы наклониться и сорвать цветок, а мужчина заранее замедляет шаг. Он знает, что она будет делать, еще прежде чем та успевает об этом подумать. Он столько лет провел рядом с ней. — Речь Линдсей постепенно стала переходить в плач. Она почувствовала, как он попытался ее обнять, но отстранилась. — Может быть, то, чего мне хочется, и невозможно. Может быть, я просто сумасшедшая, раз позволяю себе мечтать о подобных вещах.

— Ты болеешь. Ты просто сейчас очень чувствительна.

— А ты рационален. Разве ты этого не понимаешь? Ведь ничего не изменилось! И как мы могли допустить такое? Я не хочу этой боли. И ты тоже.

— Тогда перестань причинять себе такую боль.

— Я хочу, чтобы ты ушел.

Она почувствовала, как он встал. Она не стала смотреть, как он одевается. Стараясь избегать прикосновения, она натянула комбинезон.

— Хорошо, я уйду, — сказал Стефан, — и мы снова окажемся там, где были до моего прихода.

— Мы уже там. Мы совершили ошибку. Иди.

— Я уйду. А ты подумай, насколько от этого ты станешь счастливее. Но я не ошибаюсь, думая, что мне этого совсем не хочется.

Он стоял перед ней одетый. Она больше была не в силах отводить глаза.

— Ты, наверное, единственный, кому известны твои мысли, — сказала Линдсей.

— Я хочу тебя. Я хочу спасти наш брак.

— Ты хочешь жену, которая жила бы с тобой. Ты хочешь семью, которую можно осчастливливать своими посещениями, но только тогда, когда тебе Бог на душу положит. Тебе не нужна я. Тебе нужен кто-то, кто сможет выражать чувства, которых ты не испытываешь сам. Ты хочешь, чтобы кто-то давал тебе тепло, когда ты сам на это не способен.

На сей раз глаза его были открыты. Они были полны переживаний. Но и теперь она могла прочесть их не лучше, чем прежде.

— Скажи мне, что я не права, — взмолилась она. — Дай мне хоть какой-то знак!

Лишь одну секунду ей казалось, что он вот-вот снова потянется к ней. И она, хоть это и казалось глупостью, готова была вернуться в его объятия. Но он резко развернулся и вышел из комнаты.

Ведомая чувствами, а не разумом, она подбежала к окну. Глаза ее ничего не видели за пеленой слез — она стояла и слушала, как отъезжает машина. Когда стих шум мотора, она вдруг поняла, что значит умереть заживо.

Линдсей прислонилась щекой к окну. В доме было очень тихо. Тишина казалась ей невыносимой. Она слышала, как бьется ее сердце. Кровь так прилила к голове, что, почудилось, она вот-вот лопнет.

Ей нужно было уйти куда-нибудь. Она побрела к шкафу и стала расчесывать волосы. Было только одно место, один человек, к которому она могла бы отправиться и который мог ее понять.

Там, за окном, лунный свет освещал пространство, отделяющее ее дом от дома Алдена. Вечер был теплым, но, когда легкий ветерок потрепал ей волосы, ее пробила дрожь.

Пройдя полпути, она испугалась, что не дойдет. Ноги ее налились свинцом, голова невыносимо болела. Слез уже не осталось, но сменившая их пустота была еще страшнее.

Почти дойдя до дома Алдена, она вдруг поняла, что идти дальше не может. Она уселась на придорожный валун и обхватила руками голову. Головокружение усилилось. Она с ужасом подумала, найдет ли ее на этот раз какой-нибудь случайный прохожий, как это случилось в мае. Но на сей раз в небе не мерцали разноцветные огни, не было неземной музыки и пришельцев из другой цивилизации. Было только отсутствие единения с самым любимым на свете человеком и пустота, которая пугала и разрушала ее.

Через какое-то время она поняла, что нет вообще никаких звуков в этой ночи, а может, она просто не слышала их за гулом, стоящим в ушах. Не было слышно ни сверчков, ни ночных птиц. Даже лес стоял в полном безмолвии, словно все звери, как и она, затаились в ожидании чего-то.

Она подняла голову, боясь сделать вдох, боясь прервать это мгновение.

И вдруг послышалась музыка. Аккорды ее были нежными и манящими. Ее даже нельзя было назвать музыкой. Требовалось какое-то более точное определение. Гул в голове прошел. Музыка, музыкальные инструменты вытеснили его. Она встала — головокружение тоже прошло. Она пошла навстречу музыке, музыка вела ее к дому Алдена. У самых ворот она остановилась и стала как завороженная вслушиваться.

Казалось, музыка ласкает стены его маленького домика. Из окон исходил свет, он отливал самыми разными цветами, названия которых были ей незнакомы. Она посмотрела на ворота, ведущие в сад, их форма вдруг показалась ей знакомой. Она видела уже эту форму другой ночью. Такой же рисунок был на корпусе космического корабля. Она подняла голову, чтобы взглянуть на ночное небо, но над ее головой были только звезды.

Она медленно перевела взгляд на дом. Алден стоял перед ней на ступеньках в свете разноцветных огней. Она знала, что это был он, хотя и не могла видеть лица. Ей был виден его силуэт. Она не боялась. Она была в трансе.

— Линдсей.

Она слышала его голос сквозь звуки музыки. Слышала совершенно отчетливо. Она подняла ногу, чтобы сделать шаг, но ее уже несло навстречу ему. Она не чувствовала страха. Она пронеслась сквозь отделяющее их пространство и упала ему на руки.




Глава 11


Когда Стефан повернул «пежо» к дому своего адвоката, он увидел, что в окнах горит свет. Фрэнк Барнс, сам дважды разведенный, отличался усердием. Он был натуральным трудоголиком. Его настоящее имя было Францек Барнияк. Его родители, эмигранты, торговали колбасой и пирогами на площади Чикаго, но Фрэнк уже давно открестился от своего происхождения и от толпы родственников, которые ни за что по доброй воле не позволили бы ему забыть о своих корнях. Судья присвоил ему новое имя, а военно-воздушные силы дали образование. Демобилизовавшись и окончив юридический факультет, он сделал блестящую карьеру в одной из лучших кливлендских компаний.

Стефан не очень-то любил Фрэнка. Хотя в этом человеке и не было ничего такого, что можно было бы любить или не любить. Он был целиком поглощен работой. Фрэнк редко занимался чем-либо, что не способствовало его подъему по социальной или профессиональной лестнице. Когда он предложил Стефану свой дом на острове, Стефан понял, что это делалось не из альтруистических соображений, а из чисто практических. Он надеялся, что Стефан порекомендует его в качестве адвоката своим коллегам по госпиталю. Поскольку Стефан не имел ничего против — в городе просто не было лучшего адвоката, чем Фрэнк, — оба были вполне довольны.

Стефан подумывал о том, чтобы припарковать «пежо» и отправиться прямо на пристань. Ему не хотелось разговаривать с Фрэнком. Особенно сейчас. Он еще не отошел от встречи с Линдсей. Он был смущен и зол. Не имело смысла обсуждать это с Фрэнком. Он знал, какого Фрэнк мнения о женщинах. Он даже в суде представлял их интересы исключительно редко. Большинство разводящихся женщин знали о его репутации и искали себе других адвокатов.

И тем не менее Стефан понимал, что Фрэнк наверняка заметил отсутствие «пежо». Нужно было нанести визит вежливости и вернуть ключи. В конце концов, не так уж важно, что было тому причиной, но предложение Фрэнка использовать его дом оказалось весьма кстати.

Когда Стефан вошел в дом, Фрэнк находился на кухне. Он был пухлым лысеющим коротышкой. Его рубашка и пляжные шорты выглядели настолько новыми, что Стефан даже попытался разглядеть на них ценники. Как и Стефан, Фрэнк совершенно не умел отдыхать.

— Да ты вернулся, как я погляжу, — сказал Фрэнк, поднимая в знак приветствия бокал с пивом. — Заезжал к Линдсей и детям?

Стефан не знал, как ему ответить, чтобы не солгать. Линдсей была для него как комета. Она пронеслась через его жизнь, чтобы оставить за собой искры воспоминаний и сгореть в земной атмосфере. И еще чтобы потребовать от него невозможного.

Без особого желания он тоже взял пиво.

— Линдсей больна, я приезжал ее навестить.

— Зря ты с ней развелся. Ты ведь любил ее. А она тебя.

— Да. Но она серьезно больна. И началось это после ее встречи с «летающей тарелкой». И я не думаю, что это ей приснилось.

Может быть, она чувствовала себя так одиноко, что приняла за НЛО что-то самое обыкновенное. Возможно даже, этот опыт дал ей что-то, чего она никогда не испытывала.

— Например?

— Общение. Внимание.

— Ты заделался в психологи?

— Любой уважающий себя адвокат должен быть психологом.

— Если бы и вправду существовала другая цивилизация, пожелавшая вступить с нами в контакт, она непременно сделала бы это через такого человека, как Линдсей.

— Потому что она слабая?

— Потому что она открыта для всего и вся. Потому что она больше слушает, чем говорит.

— Не то что я, да?

Раньше Стефану казалось, что Фрэнк — ни рыба ни мясо, но теперь, похоже, он начинал приходить к другому мнению.

— Не совсем. — Он допил свое пиво.

— Так ты веришь, что она действительно видела НЛО?

Стефан не мог в это верить. Но он и не мог признать Линдсей ненормальной или лгуньей, даже перед Фрэнком, который в силу своего характера с пониманием отнесся бы к той или к другой характеристике.

— Не знаю.

— Извини, но мне кажется, что ты сам для нее как инопланетянин. Вы просто с разных планет. И говорите на разных языках.

Стефан подумал о минувшем вечере, о том, как замечательно было все вначале, и как все это рассыпалось в прах.

— Я пытаюсь говорить на ее языке.




Музыка звучала нежнее, мелодичнее. Теперь она напоминала пузырящийся водопад звуков. Свет сделался бледнее. Он почти слился с пастельными тонами, освещающими гостиную Алдена. Алден медленно повернул светильники слева направо. Музыка стала еще мягче.

— Кто ты? — спросила Линдсей. До этого она стояла на ступеньках в его объятиях и не понимала, происходит ли это сейчас или было сто лет назад. Тогда они не разговаривали. Она купалась в музыке и свете. Он повел ее внутрь.

— Ты знаешь, кто я.

— Я знаю, что ты не из этого мира.

— Да.

— И ты был на том корабле, который я видела. На космическом корабле.

— Ты помнишь?

— Кажется, да. Но у тебя не было…

— Человеческого тела?

— Да.

— Его и сейчас нет. Во всяком случае, в вашем понимании. Наша цивилизация отказалась и перестала испытывать потребность в устойчивой форме и кислороде сотни миллионов лет назад. По вашему времяисчислению.

— Но я чувствую, как ты ко мне прикасаешься.

— Но я тебя не чувствую. Так, как ты меня. Я тебя вижу. Мы приобретаем способность видеть, когда переходим в это состояние.

— Ты похож на человека.

— Возможно, тебе действительно так кажется. Но твоей собаке нет.

— Конгу? Вот почему он так злится, когда ты появляешься.

— Он не чувствует моего запаха. Поэтому он и приходит в ярость, когда я попадаю в поле его зрения. Он понимает, что его обманывают. Животные на вашей планете гораздо умнее, чем вы, люди, о них думаете.

— А ты можешь ощущать вкус?

— Насчет этого ты уже давно догадалась, правда?

Она улыбнулась ему. Она сидела в летнем коттедже в компании инопланетянина, и ей казалось, что она всегда была с ним знакома.

— Если ты еще когда-нибудь прилетишь на землю, пожалуйста, не появляйся в облике шеф-повара.

— Линдсей. — Он взял ее за руку. Его рука была такой же теплой, как и рука человека. А выражение лица было еще теплее. — Как ты себя чувствуешь?

— Не знаю. А ты и вправду врач?

— В моем мире врач — это нечто большее, чем у вас. У нас нет тел, чтобы их лечить, но даже в нашем обычном обличий мы иногда… болеем. — Он покачал головой. — Мне не нравится тот мир. Вдали от центра? Вдали от света? Не могу подобрать подходящего слова. Ну да, я врач. Но мое лечение не сравнимо ни с чем, о чем ты можешь иметь представление.

— Но почему ты здесь? Почему ты снова на острове? — Сидя возле него, она стала ворошить воспоминания. Тот майский вечер все яснее и яснее всплывал в ее памяти. — Тебя ведь здесь вообще не должно было быть? Посадка здесь была случайной? Что-то вышло из строя в твоем корабле.

— Да.

— И я не должна была стать свидетельницей вашего приземления. И никто не должен был.

— Наша система обнаружения тоже вышла из строя. На этом краю острова не было отмечено признаков жизни людей. Если бы все сработало как надо, мы бы здесь не сели.

— Сначала ты просил меня полететь с тобой. Затем ты спросил моего разрешения помочь мне забыть обо всем, что было, пока мы находились вместе.

— Ты стала для меня приятной неожиданностью. Мы встречали и других дышащих — людей, как вы себя называете, — иногда случайно, иногда специально. Они были слишком восприимчивы. Они слишком боялись, что мы можем причинить им какой-то вред. Все, за исключением детей. Дети всегда нас понимали.

— А что произошло с другими?

— Они все забывают. Они просыпаются и воспринимают все, как какой-то странный сон. И продолжают жить своей жизнью. Ты тоже должна была все забыть. И ты пыталась. Нам это известно. Твое сознание слишком развито, чтобы им можно было управлять подобным образом.

— Ты поэтому вернулся? Потому что мне не удалось забыть?

— Не совсем.

Она почему-то чувствовала, что он непременно расскажет ей о причине, когда она будет готова ее услышать. Казалось, он сам постепенно подводит ее к ответу.

— Тебя действительно зовут Алден?

— Нет. Изучая английский язык, мы переворошили сотни имен. Алден — это из вашего старого языка. Это значит защитник.

— Защитник?

— Имя, которое мне было дано при формировании… — Он произнес ряд звуков, которые Линдсей ни за что не смогла бы воспроизвести. — Конечно, там, у нас, мое имя, когда его произносят без участия голосовых связок, звучит несколько по-другому. Но теперь тебе понятно, почему здесь меня называют Алденом.

— А Фицпатрик?

Он улыбнулся.

— Один из наших увидел эту фамилию на вывеске на доме. Странно это, когда продают дома, правда? У нас нет никакой собственности. Разве мы можем продавать то, что нам не принадлежит? Мне пришлось немало попыхтеть, чтобы понять, как арендовать этот коттедж.

— А зачем вообще ваши люди сюда прилетают?

— Мы прилетаем к вам время от времени, чтобы убедиться, что вам не нужна наша помощь. У нас есть много чего вам предложить, но не раньше, чем вы сами будете к этому готовы.

— А мы уже готовы? Разве ты не поэтому вернулся на наш остров?

— Пока не совсем. Во-первых, вы еще не научились жить в мире друг с другом. Вы должны начать заботиться о своих детях и стариках. Вы должны прекратить разрушать землю.

— Поезд, боюсь, уже ушел. Вам следовало прилететь в шестидесятые.

— Нам еще выпадет шанс. Но, похоже, времени на это уйдет больше, чем кажется.

— Многие люди с этим согласились бы.

— И ты одна из них.

— Да. — Она глубоко вздохнула. Ей показалось, что ее легкие наполнились музыкой и разноцветными огнями. Все остальное куда-то уплывало: головная боль, сердечная печаль. Впервые после того, как она очнулась на обочине дороги и ее отвезли в больницу, она не сомневалась в своем здравом рассудке. Единственное, чего бы ей очень хотелось, это чтобы Стефан был рядом и вместе с ней слушал, что говорит Алден.

— Я должна была сразу тебя узнать, — сказала Линдсей.

— Тебе это почти удалось. У тебя сразу же возникли подозрения, хотя ты и не улавливала прямой связи.

— А ты был в нашем доме, прежде чем мы сами туда попали? Мэнди сказала мне, что кто-то в нем побывал…

— Я должен был досконально изучить ваш образ жизни. Предметы говорят нам о многом. Они словно пропитаны духом людей, которые имеют с ними дело, прикасаются к ним. Я должен был получше познакомиться с вещами, которыми пользуются люди. Я смог разобраться абсолютно во всем, но вот игрушки меня немного сбили с толку.

— Игрушки? Баскетбольный мяч Джефа? Он сказал, что из мяча был выпущен весь воздух.

— Боюсь, что не без посторонней помощи.

— И ведь вовсе не мышь попортила набивку плюшевого кролика Мэнди.

— В данном случае мне кажется подходящим слово «попортила».

— А я думала, что Мэнди это померещилось.

— Она очень наблюдательная девочка. Весьма наблюдательная. Она бы с легкостью научилась всему, чему мы можем ее научить, представься ей такая возможность.

— А она ей представится?

— Мне бы этого хотелось.

— Но это невозможно?

Он покачал головой.

— Для этого нам придется взять ее с собой. А это противоречит всем нашим принципам. Мы не можем брать никого с собой, пока в этом нет объективной необходимости. Мэнди будет нужна здесь. Этому миру ее талант пригодится больше, чем нашему. Она принесет ему неоценимую пользу, как и Джеф.

— И Джеф тоже?

— Но ты и сама это уже почувствовала.

— Я всегда это предполагала. — Господи, как много понято за один раз. Она отошла в конец комнаты, поближе к свету. Казалось, свет этот льется из ниоткуда. Она была не в состоянии распознать его источник. — Алден, раз ты здесь не для того, чтобы брать кого-нибудь с собой, и не для того, чтобы остаться и помогать нам, то что же получается?

— Попробуй перенестись во времени назад, в ту ночь, когда мы впервые встретились.

Она позволила своему сознанию свободно течь во времени. Услышав тогда музыку и увидев разноцветные огни, она поначалу испугалась. Но страх быстро сменился восторгом. К тому моменту, когда ее несли на корабль, ее желание попасть туда было просто невыразимо. Она была совершенно уверена, что ей никто не причинит вреда.

— Меня встретили с радостью, — сказала она. — Мне казалось, что я со всеми вами хорошо знакома. Меня изучали… — Она замялась и посмотрела на него. — Ты изучал меня.

— Верно.

— В историях про НЛО, которые мне довелось слышать, говорится о маленьких инопланетянах с крысиными мордочками, которые ощупывают, пихают и пугают похищенных ими людей.

Он рассмеялся.

— С крысиными мордочками? Наверное, это другие инопланетяне.

— А эти истории — правда?

— Жизнь существует по всей Вселенной. Было бы абсолютным невежеством полагать иначе. Но наша цивилизация еще не знакома со всеми формами жизни.

— Но ведь ты изучал меня… проверял, не сделал ли мне больно! — Линдсей снова посмотрела на него. — Теперь я припоминаю. Ты не ожидал найти живое существо здесь. У вас возникли проблемы с кораблем. Какой-то щит или экран вышел из строя, и вы опасались, что в результате нашей встречи я могу быть выведена из строя, измениться физически.

Прежде чем заговорить, Алден позволил другому воспоминанию созреть в ее сознании.

— Отчасти ты и изменилась, Линдсей, и поэтому ты все это помнишь. Твой разум, твоя собственная энергия слишком сильны, чтобы наше предположение о том, что ты все забудешь, было бы верным. Но в ту ночь ты и сама продвинулась в своем развитии. Этому способствовало и то, что ты запечатлела в своей памяти, и физические реалии, связанные со вступлением в контакт с нашим кораблем, когда экраны вышли из строя.

— Продвинулась в развитии?

— Ты перенесла страшный шок.

— Эти головные боли? Головокружение?

Он кивнул головой.

— Мы боялись, что ты можешь не оправиться. После того как мы улетели, ты слишком много времени провела без сознания. Ты должна была очнуться сразу после того, как мы скроемся из виду, но этого не произошло. И тогда меня отправили сюда, чтобы позаботиться о тебе.

— Мудрый защитник. — Теперь она поняла, что означает его имя.

— Я надеялся, что смогу защитить тебя.

— Ты защитил Джефа. Ты спас его, когда он тонул. Мэнди сказала, что ты просто летел по воде. Это правда?

— Можно сказать и так.

— А как ты согнул его, чтобы восстановить дыхание?

— Этому меня научила ваша медицина. Я прочитал все, что люди успели положить на бумагу за долгую историю своего существования. А знаешь, сколько знаний было утрачено этой планетой лишь потому, что они вышли из моды? Каждая культура — это настоящий кладезь премудрости. Приобретая новые знания, в медицинском понимании, принятом на Западе, люди с легкостью отказываются от старых.

— А зачем тебе было столько учиться? Вашему народу нужна помощь?

— Я учился, чтобы оказать помощь тебе.

Пока вокруг нее мерцали пастельные огни, она не испытывала страха. Но даже не чувствуя страха, она не могла забыть о том, что существуют вещи, способные испугать.

— А разве я нуждаюсь в помощи? — спросила она. — Головные боли усилятся?

— Это было бы наилучшим исходом.

— А наихудшим?

— Ты можешь умереть.

— Скоро?

— Очень скоро. — Он подошел к ней и взял ее за руку.

Она погладила его по щеке.

— В этом нет твоей вины, Алден.

— Никто не собирался принести тебе вред.

— А когда ты учился, ты научился чему-нибудь, что могло бы мне помочь?

— Мы можем тебе помочь.

Странно, но, когда он заговорил о ее возможной смерти, она совершенно не испугалась. Но теперь она испытывала облегчение.

Ей не придется оставить детей, и они не будут расти без нее. Ей не придется оставить Стефана.

Она произнесла его имя вслух еще прежде, чем решила что-либо сказать. В это мгновение она поняла, что, несмотря ни на что, не пожелала бы расстаться со Стефаном. Это явилось для нее откровением, ослепительной вспышкой истины. Это откровение было выше ее желания видеть его другим, выше надежды, что он изменится. Выше злобы.

— Он очень хороший врач, — сказал Алден. — Один из лучших в этой стране. Однажды он станет одним из лучших в мире.

— Откуда тебе об этом известно?

— Я вижу, что происходит в его сознании.

— Правда? Должна сказать, меня это не очень-то утешает.

— Я могу видеть, только когда это необходимо. Мы слишком верим в право на интимность.

— А чем ты можешь мне помочь?

— Сначала скажи мне, почему ты не хочешь оставлять детей и Стефана?

Его вопрос показался ей странным.

— А разве ты не скучаешь о своих близких, когда расстаешься с ними?

— Но я никогда с ними не расстаюсь. Они всегда со мной.

Линдсей чувствовала, что он говорит правду, но понять, что он имеет в виду, было выше человеческих возможностей.

— Моя семья в каком-то смысле тоже всегда находится рядом со мной. Воспоминания, чувства.

— Думаю, мы лишились чего-то очень важного, когда поднялись над необходимостью чувственного ощущения.

— По-моему, это так.

— Но если я помогу тебе, ты не сможешь к ним прикасаться.

Она задумалась над его словами. Теперь уже страх стал просачиваться сквозь свет, музыку и обволакивающую теплоту Алдена.

— Что ты имеешь в виду?

— Я могу понять только то, чему научился. Большинство знаний о гуманоидной форме существования, которыми мы когда-то располагали, за ненадобностью были стерты из нашей памяти. Я никогда не имел дела, да и никто из нас, с лечением человеческого тела. Если бы то, что с тобой произошло, было обыкновенным человеческим заболеванием, мы бы тебя вылечили. Мы бы нашли какие-нибудь записи, словом, что-нибудь, что помогло бы нам понять природу болезни. На этой основе мы смогли бы разработать лекарство.

— Со мной произошло что-то необычное?

— Произошло злокачественное изменение клеток твоей сосудистой системы. Похоже, что человечество еще не сталкивалось с таким заболеванием. Как видишь, это твой первый шаг, шаг, чтобы подняться над своим телом. Но поскольку ты к нему еще не готова, он может оказаться для тебя смертельным.

— Тогда как же вы можете мне помочь?

— Мы можем подготовить тебя к этой эволюции. Мы можем взять тебя с собой, научить тому, что тебе следует знать, показать тебе то, что ты должна увидеть. Ты будешь готова, и процесс этот не окажется для тебя роковым. Ты станешь такой же, как мы. Ты станешь одной из нас. Ты будешь жить с нами, работать с нами…

— Но ведь ты говорил, что вырывать кого-то из дома противоречит вашим принципам?

— Мы сами создали эту проблему. В связи с этим нам разрешено принять меры, чтобы ее устранить.

— А как же мои дети? Стефан?

— Они не могут отправиться с тобой. Подумай сама. Разве справедливо было бы отнимать их у планеты, которая в них нуждается? Они уже стали частью истории. Стефану суждено… — Он замолчал.

— Суждено что?

— Суждено способствовать эволюции вашей расы.

— Стефан может как-то повлиять на ход истории?

Он лишь улыбнулся.

— Ты больше не хочешь мне об этом рассказывать?

Он покачал головой.

— Но я не могу лететь без них!

— Конечно, мы не имеем права настаивать.

Тут Линдсей осенило.

— А могу я отправиться с вами, вылечиться, а затем вернуться? У тебя же есть тело? Могу я вновь обрести свое тело, когда вылечусь?

— К тому времени земля перестанет быть такой, какой ты ее знаешь, — мягко ответил он. — Твоя семья уже давно умрет, Линдсей. Время не остановится, пока тебя не будет.

— А ты уверен, что я должна умереть? Ты ведь сам говорил, что у тебя нет опыта в обращении с людьми. Ты уверен?

— Насколько я могу судить. Если бы для меня существовал какой-то способ постичь весь человеческий опыт, человеческую интуицию, к которой я не имею доступа, я бы ответил тебе с полной уверенностью. Но я этого сделать не могу. Я могу только рассчитывать и предполагать. Твой муж…

— Стефан? Он смог бы мне помочь, если бы разобрался в моем заболевании?

— Возможно. Но я не уверен, что ему это удастся. Он обладает сильным потоком… — Он запнулся, а затем произнес какие-то слова, похожие на его имя, состоящие из звуков, которые она не смогла разобрать. — Извини, — сказал он по-английски, — перевода нет. Это принцип, который ведет нас, учит, знакомит со всем, что мы видим. Твой муж располагает им в огромной мере, но боится его применять.

— Это любовь.

— Это самое подходящее слово в вашем языке.

Из глаз Линдсей покатились слезы.

— Боится? Но почему?

— Не знаю. Возможно, Он боится неизвестности.

— Но ведь он стремится познать все.

— Все из того, что доступно его взору, но ничего из того, что недоступно.

Она встала и подошла к окну.

— Я не могу его бросить. Я не могу бросить детей.

— Но ведь ты оставишь их, если умрешь.

— Ты не понимаешь. Я не могу жить без них.

— Не понимаю.

— Этот принцип, который вас ведет, этот… — Она попыталась произнести это слово так же, как и он, но у нее ничего не вышло.

— Спасибо за попытку, — сказал он.

— Любовь! Разве ты не любил кого-нибудь или что-нибудь в своей жизни настолько, что был бы не в силах расстаться с ним? Разве ты не отдал бы за этого кого-то или что-то свою жизнь?

— Конечно, я отдал бы свою жизнь. Но только если бы существовала какая-то цель. А ты отдаешь свою жизнь без всякой цели.

— Но я не хочу жить без своей семьи. Если мне и вправду суждено умереть, хотя я в этом пока не уверена, сколько бы дней мне ни осталось, я хотела бы провести их с ними.

— Этого я понять не могу.

— Значит, я не хочу подниматься до вашего уровня. Думаю, что в этом мы ближе к… — На сей раз она произнесла звуки более правильно.

— Я бы хотел испытывать те же чувства, что и ты.

— Не думаю.

Она почувствовала, как он взял ее за руки. В его прикосновениях не было ничего навязчивого. Никогда не было. Казалось, что он растворяется в ней в полном соответствии с ее мыслями и чувствами. Его присутствие ее одновременно согревало и пугало. Это то, что она должна была получить, если бы захотела спасти свою жизнь. Но как отличалось это от того, что было у нее со Стефаном. Это тоже было любовью. Любовью в понимании Алдена.

Но не в ее понимании. Не такая любовь была ей нужна. Ей хотелось, чтобы у них со Стефаном было такое же понимание, как с Алденом, но чтобы это понимание сочеталось со страстью, которую она всегда к нему испытывала.

— Я не могу их оставить, — выговорила она.

— У тебя есть время, чтобы подумать и решить.

— Сколько у меня времени?

— Точно я не могу сказать. Мы сможем определить это по тому, как будет развиваться болезнь.

— Значит, ты останешься со мной? Ты подождешь?

— Я останусь здесь ровно столько, сколько буду тебе нужен. Я постараюсь, чтобы мое присутствие действовало на тебя успокаивающе.

Она повернулась к нему. Он обнял ее и прижал к себе.

Спокойствие, которое он ей приносил, было бесконечно.

Ей всем сердцем хотелось, чтобы на его месте был Стефан.




Глава 12


От квартиры Стефана до больницы было минут пять. Поэтому, собственно, он в ней и поселился. Она находилась в обыкновенном каменном четырехквартирном доме, принадлежащем другому врачу. Стефан собирался когда-нибудь купить свой собственный дом, но за последний год он даже не удосужился ни разу посмотреть на каталог.

После развода Стефан попросил Кэрол, медсестру, работающую с ним, помочь ему выбрать мебель. Он только объяснил, какие расцветки нравятся ему больше всего, а уж остальную работу Кэрол сделала как нельзя лучше. Хотя ни он, ни она особого энтузиазма при этом не выказали. Единственным интересным элементом интерьера были рисунки Мэнди и Джефа, оправленные в рамки и подаренные Стефану Линдсей на Рождество.

Через две недели после последней поездки на Келлис, субботним утром, Стефан потягивал кофе, стоя возле карандашного рисунка медведя, сделанного Мэнди в возрасте трех лет. В квартире все еще стоял запах вчерашнего ужина. Стефан принимал у себя бывшую жену одного своего коллеги и готовил ей цыпленка под чесночным соусом. Муж Элен недавно предпочел ей молоденькую и хорошенькую пациентку, и в связи с этим Элен пребывала в удрученном состоянии. Стефан встретил ее случайно возле супермаркета, и они отправились выпить. Пропустив пару стаканчиков, они закончили ужином у него дома.

Но если бы даже кто-нибудь из них захотел, чтобы их отношения переросли в нечто большее, они не смогли бы этого допустить.

Стефану сначала казалось, что он хочет Элен. Ему был нужен кто-то, чтобы стереть из памяти ощущение тела Линдсей, аромат ее кожи, тепло ее прикосновений. Но смугловолосая Элен со своей голливудской улыбкой для этой роли никак не подходила. Да и никто не подошел бы. Они расстались, оставив при себе невысказанные сожаления. Стефан даже не записал номер ее телефона.

Он смотрел на нарисованного Мэнди медведя и представлял, что разговаривает с ним. Вырасти, настаивал Стефан. Стань человеком, раз уж не можешь быть медведем. Забудь о прошлом и подумай о будущем.

Но ему и в голову не приходило, как это можно сделать.

В операционной он был Господом Богом. Он не верил в собственную всесильность: такие вещи могут оказаться роковыми в профессии хирурга. Но оперируя, он держал в своих руках жизнь и смерть, и никто не спрашивал его о том, что он при этом чувствует. Да и в конце концов, что могли значить его чувства в сравнении с неверным движением руки или потерей самоконтроля? Важно было, что он делал, а не что он при этом испытывал.

Теперь же казалось, что чувства вытеснили все, смели все преграды на пути. После развода волны эмоций стали захлестывать в нем логику действий и способность сосредоточиться. А с тех пор как Линдсей во второй раз прогнала его, в его душе не осталось и следа спокойствия или надежды вновь его обрести.

Он услышал на лестнице шаги и детский смех. Он сказал себе, что в это утро все будет хорошо. Линдсей, наверное, не захочет с ним встречаться и поэтому проводит Джефа и Мэнди лишь до двери. Разговаривая с ней накануне по телефону, он старался держать дистанцию и сказал лишь, что хочет забрать детей на выходные. Она вызвалась сама их привезти, сославшись на то, что у нее все равно есть дела в городе. В их беседе не было ничего личного. Ему даже показалось, что она стремится как можно скорее повесить трубку.

Зазвенел звонок входной двери, и Стефан, позабыв о медведе Мэнди, помчался встречать ее саму. Он схватил ее на руки и крепко прижал к себе, вдыхая аромат цветочного шампуня и детского тельца. Свободной рукой он потянулся к Джефу, но тут увидел Линдсей.

— Привет, Стефан.

Какое-то мгновение он даже не знал, что ей ответить. Он кивнул и перевел все внимание на сына, но в горле у него пересохло. Он слушал детскую трескотню, что-то пропускал мимо ушей, на что-то отвечал, чем-то восторгался. Казалось, он никогда не опустит Мэнди на пол. А Джефа он с такой силой прижал к себе, что ребенку оставалось только беспомощно попискивать.

Он сдался только тогда, когда дети сами потребовали, чтобы их пропустили внутрь и показали, что там появилось новенького. Линдсей стояла в нескольких шагах от Стефана и смотрела на него.

— Я не ожидал тебя увидеть, — сказал он.

— Почему? Я же сказала, что привезу детей.

— Помню. Но мне казалось, что ты захочешь оставить их у дверей.

— Правда? — Линдсей была одета во все розовое. Когда-то этот цвет подчеркивал свежесть и сочность ее кожи. Но сегодня она выглядела бледной. Очень бледной.

Он отошел в сторону, чтобы впустить ее. Этого требовала обыкновенная вежливость.

— Зайдешь?

— С удовольствием.

Он удивился не меньше, чем когда увидел ее в дверях.

— Хорошо. Я сварил кофе. Выпьешь?

— Да, спасибо.

Следуя за Линдсей на кухню, Стефан обратил внимание на то, как она двигается. Казалось, она плывет. То, как она держала голову, сказало ему, что ее мучает головная боль.

Войдя на кухню, она сразу же села, словно короткий переход утомил ее. Он налил ей кофе и напомнил себе, что он больше не вправе проявлять о ней заботу.

— С тобой все в порядке? — спросил Стефан, усевшись напротив Линдсей за маленький столик. Все его напоминания себе оказались чистой попыткой, не приведшей ни к какому результату. — Все в порядке?

— Не думаю, Стефан.

Из спальни донесся детский визг. Он заранее купил им подарки и теперь понял, что они уже нашли их. Скоро они прибегут на кухню, чтобы похвастаться ими перед матерью.

Стефан потянулся было к руке Линдсей, но потом одумался.

— Что тебя беспокоит?

— Я думаю, тебе стоит меня осмотреть.

Прошло две недели с момента их последней встречи. Две недели гордыня не позволяла ему набрать ее номер и поинтересоваться, не почувствовала ли она себя немного лучше. Теперь ему стало стыдно.

— Те же симптомы? — спросил он.

— Те же, только стало еще хуже.

— Ты была у врача?

Она слабо улыбнулась.

— У Алдена. Приятно вам провести выходные, Стефан. Не волнуйся обо мне. В понедельник я загляну к тебе в кабинет. Это уже скоро. А Джеф и Мэнди пусть проведут это время с тобой. Ты… Ты должен узнать их получше.

Он нетерпеливо теребил руками край стола.

— И все-таки что сказал Алден?

— Он сказал, что я должна показаться специалисту. Лучше всего тебе.

У него больше не было времени на расспросы. Прибежал Джеф, чтобы показать Линдсей набор инструментов для работы по дереву, который ему купил Стефан. За ним показалась Мэнди — у нее в руках был чемоданчик с медицинскими инструментами, перед которыми инструменты Джефа имели бледный вид.

Мэнди потребовала, чтобы ей дали апельсинового сока, а Джеф — молока. Стефан обрадовался, что ему было чем заняться, пока дети хвастались своими подарками. Он достал стаканы, которые купил специально для них. На стаканах были изображены известные герои мультфильмов. Стефан смотрел эти мультики как-то вечером, когда остался совершенно один и ему было нечем заняться.

Обернувшись, он увидел, что Линдсей поднимает с пола косынку. Это была шелковая косынка с розовыми и черными геометрическими фигурами, которая очень подходила к наряду Элен. Стефан вспомнил, что Элен сняла ее накануне вечером. Она боялась капнуть на нее соусом.

Он видел, как Линдсей рассмотрела косынку и пропустила ее через пальцы, словно шелк мог что-то сказать ей о владелице вещи. Затем Линдсей поднесла косынку к лицу, как будто хотела понять хозяйку через запах духов.

Отчего-то Стефану вдруг стало стыдно, хотя стыдиться ему было нечего. Они в разводе, к тому же Линдсей ясно дала понять, что не желает его возвращения. Слова объяснения стали напрашиваться на язык, но он не позволил им вырваться. Объяснения могли смутить их обоих.

Когда Стефан закрыл холодильник и вернулся, Линдсей аккуратно сложила косынку и положила ее на столик у стены.

Прежде чем они остались снова наедине, она стала собираться.

— Ты возвращаешься на остров?

Она утвердительно кивнула.

— Хочу провести выходные дома. Есть кое-какие дела и вдобавок…

— Что?

— Не знаю. Просто хочу побыть дома и убедиться, что все в порядке.

Ее объяснения взволновали его.

— Я высажу Джефа и Мэнди у двери в воскресенье вечером?

— Пожалуйста. Так я зайду к тебе в кабинет в понедельник? Или мне поискать другого врача?

— Приходи. Я назначу тебе полное обследование.

— Мы так мало знаем. Нам кажется, что мы понимаем… все. А на самом деле мы не понимаем ничего. — Она отвернулась.

— Приходи пораньше. И рассчитывай так, что тебе придется остаться в больнице на ночь. Я сегодня всех предупрежу. Дети смогут побыть у Хильды.

Она не спорила с ним. Она плывущей походкой вышла из квартиры, оставив его наедине с переполнявшими его эмоциями.

В доме на Роки-Ривер было убрано, цветы политы. Линдсей обошла его, то и дело проводя рукой по стенам. Она прижала к щеке подушечку — это была первая подушечка для иголок, которую завела себе Мэнди. Она погладила морского змея, которого Джеф смастерил из папье-маше.

Ей были так дороги и этот дом, и связанные с ним воспоминания. Она смотрела по углам и вспоминала первые шаги, сделанные Мэнди, и слезы Джефа, пролитые над сломанной игрушкой. Она чувствовала запах рождественской елки с привкусом мяты, пасхального кулича с кардамоном, который пекла Хильда, первых летних роз. Она ощущала у себя на шее тепло детских рук и слышала музыку детского смеха.

А еще она чувствовала присутствие Стефана. Год, что его не было в этом доме, не смог выветрить ощущение того, что Стефан где-то здесь. Его любимая софа слева все еще несла отпечаток тела.

Там, возле входной двери, стоял столик, на который Стефан швырял зимой свою шапку и перчатки. А за ней были ступени, по которым он как-то нес ее в спальню в припадке страсти.

Прошло две недели с тех пор, как Линдсей был вынесен смертный приговор. Две недели от того срока, что ей оставила жизнь. Эти две недели ушли у нее на то, чтобы смириться с вестью, которую ей сообщил Алден. Как верила она все эти годы, что жизнь ее бесконечна? Как могла она так обмануть себя, решив, что хочет провести часть из отведенного ей на жизнь времени вдали от любимого мужчины? Или позволить какой-то ничтожной гордыне лишить ее отведенных им вместе дней?

На кухне она взяла ракушку, которую Стефан нашел для нее той ночью в Ки-Уэсте. В тот день, когда они впервые въехали в этот дом, она заняла почетное место на подоконнике возле раковины. Когда Стефан уезжал, она не захотела расставаться ни с одним из своих воспоминаний. Она сознательно старалась привязать себя ко всему, что было для нее частью его. Несмотря на весь свой самообман, она в глубине души верила в то, что он изменится.

Теперь же она понимала, что ей не по силам изменить Стефана. Более того — не стоит даже пытаться. Он не был куском глины, из которого можно лепить все, что угодно. Он был мужчиной, за которого она вышла замуж, не больше и не меньше, человеком, со свойственными ему достоинствами и недостатками. Почему и когда вдруг его недостатки стали так важны для нее, что она напрочь позабыла о достоинствах?

Линдсей прижала ракушку к груди. В какой-то миг комната закружилась перед ней в пурпурных тенях. Она пошатнулась и схватилась за стойку, чтобы не упасть. Ракушка упала и разбилась вдребезги у ее ног.

— Стефан!

Его здесь больше не было, и он не мог слышать ее плач. Она сама просила его оставить этот дом, уйти из ее жизни. Но ей никогда не хотелось, чтобы он уходил.

Так кому же из них двоих так и не удалось раскрыть свои истинные чувства?




Кабинеты Стефана Линдсей обставляла сама. Они находились в самом конце бесконечного больничного коридора. Но вид из окон компенсировал неудобство расположения. Они выходили на парк и небольшой пруд, где пациенты и навещавшие их родственники иногда кормили уток.

Сегодня она чувствовала себя неуютно. Даже утиные чучела, выставленные на стойке приемной и так подходившие к интерьеру, казались ей совершенно безжизненными. Ей хотелось выйти на улицу и покормить настоящих уток, погладить их перья. Ей не хотелось здесь находиться.

Кэрол подошла к ней поздороваться, она была более чем любезна, но Линдсей продолжала ощущать беспокойство. Опаздывать было не в духе Стефана. Он всегда относился к своим пациентам как к ровне, неважно, кто был перед ним. Она посмотрела на часы — прошло только двадцать пять минут, а ей уже казалось, что она провела здесь несколько часов.

Впервые с тех пор, как она побывала в его доме в субботу, она позволила себе вспомнить о косынке, найденной на полу. Что за женщина была ее владелица и что эта женщина значила в жизни Стефана? Линдсей была уверена, что это не могло быть какой-то длительной связью; Стефан сам сказал, что, с тех пор как они развелись, у него никого не было, и Линдсей не имела основания ему не верить. Но он сказал это еще до того, как она изгнала его из своей жизни и постели навсегда. Может, теперь он окончательно порвал с мыслью о том, что они все еще муж и жена? Может, теперь другая женщина заполнила пустоту в его жизни?

Он заслуживал того, чтобы пустота эта была заполнена. А скоро образуется такая пустота, которую самой Линдсей уже никогда не суждено будет заполнить. Она умрет, а он останется жить. Когда ее не станет, он заслуживает большего, чем дни и ночи одиночества и тоски по навсегда утраченному. Он заслуживает тепло и любовь. И Линдсей хотелось, чтобы они у Стефана были.

Но стать свидетельницей этого при жизни она была не в силах. Дверь открылась, и из холла появился Стефан. Никто не предупредил ее, что его еще нет. Единственное, что она испытала при виде Стефана, было чувство облегчения. Он осмотрел помещение и наконец увидел ее. Затем он улыбнулся другим пациентам и обмолвился парой слов с сидящим в углу пожилым мужчиной. Жестом он велел Линдсей следовать за ним.

Он провел ее прямо в свой кабинет и закрыл за собой дверь. Накануне вечером он высадил детей у дома Линдсей, а сам даже не стал выходить из машины. Теперь она пыталась прочитать в его лице тень хоть каких-то чувств.

— Кэрол проведет общий осмотр и если обнаружит что-нибудь, то позовет меня. Если нет, она проводит тебя в больничное отделение и поможет разместиться. У тебя частный бокс на втором этаже. Я дал матери номер твоего телефона, так что дети смогут звонить тебе, когда у тебя не будет осмотров. Я знаю, что ты будешь о них волноваться.

Она подумала о том времени, когда дети уже не смогут ей позвонить.

— Я не сомневаюсь, что с ними будет все в порядке. К тому же им следует получше познакомиться со своей бабушкой.

— У тебя есть ко мне какие-нибудь вопросы?

— Ты меня ненавидишь?

Стефан уставился на нее.

— Как ты можешь задавать мне такие вопросы?

— Я в стольком была не права.

— Сейчас не место и не время для откровений.

— Мы еще ни разу не оказывались с тобой в таком месте в такое время, правда?

— Еще будет какая-нибудь критика?

— Нет. — Она наклонилась вперед. На какое-то мгновение у нее закружилась голова и она потеряла равновесие. Пытаясь вернуть равновесие, она пошатнулась.

Стефан отступил назад.

— Слушай, Линдсей, все, что мне сейчас хочется, — это выяснить, что за болезнь в тебе сидит, если она действительно в тебе сидит. Главное не спутать ее с чем-нибудь еще. Пока ты здесь, я для тебя врач. Думаю, что так будет лучше для нас обоих.

Его логика была безупречна.

— Извини.

Что-то пробежало по его лицу, что-то незнакомое.

— Не надо извиняться.

— Это тоже не разрешено? Мне придется к этому привыкнуть.

— Зачем? Ведь ты привыкла к отсутствию общения. Ты сама сказала, что это было причиной, по которой ты от меня ушла.

Она посмотрела на него. Он не оставлял ей возможности ответить.

— Ты поговоришь со мной, когда мы закончим? — спросила она наконец. — Пожалуйста, Стефан! Мне очень нужно с тобой поговорить.

Стефан барабанил пальцами по краю стола, но ему все еще удавалось контролировать выражение своего лица.

— Давай позже об этом подумаем. Позже.

— Позже… — Теперь это слово приобрело для нее новое значение. Позже это будет непозволительной роскошью. Она медленно встала, а Стефан потянулся к системе внутренней связи.

— После осмотра Кэрол объяснит тебе, какие потребуются анализы. Некоторые могут показаться тебе не нужными, но…

— Не волнуйся. Мне необходимо полное обследование.

Его рука задержалась над кнопкой.

— Значит, никаких возражений?

— Никаких.

— Вот и хорошо.

Линдсей оперлась руками о край стола.

— Когда я смогу тебя увидеть?

— Скорее всего сегодня во второй половине дня. А если днем не получится, тогда вечером.

— Хоть этим я обязана тому, что ты так много работаешь.

Стефан вызвал Кэрол. Линдсей наблюдала за тем, как они совещались некоторое время. Затем Кэрол вывела ее из кабинета. У двери она остановилась и в последний раз посмотрела на Стефана.

— Я не хочу, чтобы ты о чем-то беспокоилась, — сказал он.

Линдсей грустно улыбнулась. Там, за окном, по небесно-синей глади пруда плавали утки. Она постаралась запечатлеть в памяти его теперешнюю элегантность, стремительное движение уток по водной глади, восторженный крик детей.

— Спасибо, — ответила она, — я знаю, что я в надежных руках.




Глава 13


Врачи больницы в своих ежедневных заботах то и дело сновали мимо поста медсестры; в свете неоновых ламп мелькали их белые халаты с приколотыми к ним личными карточками. Стефан не обращал на них никакого внимания.

— Я полагаюсь на твое мнение, Джорж. Ты знаком с историей болезни Линдсей. Теперь ты видел результаты анализов. Что я упустил? Что же, черт побери, я упустил?

— Давай обсудим это где-нибудь в другом месте.

— Где?

Джорж Легран посмотрел на часы.

— В буфете.

Стефан пошел вслед за ним к лифту. Те, кто уже успел войти в кабину, учтиво расступились. В этой больнице, как, впрочем, и во всех других, существовала негласная иерархия, и Стефан с Джоржем уверенно занимали в ней высшую ступень.

Оба они успели порасти трехдневной щетиной, на этом сходство между ними заканчивалось. Джоржу, привлекательному вдовцу, было далеко за пятьдесят. Он не был оперирующим врачом, но часто присутствовал на операциях, когда дело касалось его пациентов. Он заведовал отделением неврологии, и именно он прилетел за Стефаном в Нью-Йорк, чтобы убедить его перейти на работу в кливлендскую неврологическую клинику.

Выйдя из лифта, Стефан направился вперед, а Джорж немного задержался, чтобы дать указания проходящей мимо медсестре. Буфет напоминал по размерам пригородный вокзал, только еще более запущенный. Во время последнего ремонта о буфете, видимо, забыли или просто обошли это помещение стороной как безнадежное. Главными его достопримечательностями были вытертый ковер, обшарпанные столы и старая кофеварка, которая смешивала молоко и сахар наугад. Как-то под Рождество кто-то из персонала притащил сюда елку и водрузил ее возле единственного окна. Елка давно уже осыпалась, но никто до сих пор не удосужился ее убрать. Время от времени по праздникам кто-то украшал ее голые ветки соответственно поводу. В настоящее время на ней болтались пластмассовые пасхальные яйца.

Стефан выбрал столик в углу, предварительно смахнув пустые пластиковые стаканчики в ближайшую урну. Затем сходил за кофе для себя и для Джоржа.

— Во-первых, успокойся, — сказал Джорж, — если мы что-то и упускаем, то это так и будет оставаться упущенным, пока ты не успокоишься.

— Я не имею права ничего упускать.

— Ты, как никто, должен понимать, как вредно во всем винить себя.

— Я должен понимать это как никто?

— Ты создан для рационального мышления.

Стефан рассмеялся. В его смехе было столько же горечи, сколько и в стакане кофе.

— Мое рациональное мышление завело меня в никуда. Я до сих пор так и не смог поставить диагноз Линдсей.

— В сравнении с прошлой неделей ты продвинулся на целый шаг вперед. Теперь ты уже уверен, что это все-таки какое-то заболевание.

— Если я каждую неделю буду делать всего лишь по одному шагу, а состояние Линдсей будет ухудшаться с той же скоростью, что и теперь, то она будет мертва прежде, чем я успею пройти половину этой комнаты.

— Ты проверил возможность того, что это какие-то микробы? Нехватка витаминов? Или химическая интоксикация?

— Ты отлично знаешь, что проверил. Ни анализ крови, ни рентген на них не указывают. — Стефан посмотрел на Джоржа. — Там на острове есть один врач. Его зовут Алден Фицпатрик. Он был первым, кто осмотрел Линдсей. Он назвал это вырождением. Я поверил ему. И знаешь, что я тебе скажу? Мы пользуемся сотнями научных терминов, латинских названий, названий, данных в честь тех или иных исследований, но ни одно описание не кажется мне таким точным.

— Слишком уж стремительное вырождение.

— Да, черт побери!

Джорж положил руку Стефану на запястье.

— Есть вероятность, что это какая-то редкая разновидность множественного склероза или что-то вроде того, с чем мы еще никогда не сталкивались. Ты мог бы попробовать соответствующее лечение. Стероиды. Гипербариевый кислород, если уж ничего не остается. В клинике есть один врач, который сейчас тестирует новое лекарство.

— Я не хочу использовать Линдсей в качестве подопытного кролика.

— А у нее больше не было видений? Каких-нибудь новых галлюцинаций?

— Если даже и были, она отказывается об этом говорить.

— Признаюсь, вся эта история с НЛО смущает меня больше всего. Галлюцинации и видения не оказывают влияния на общее самочувствие. Мы же видим целый букет всевозможных симптомов.

— Я был бы рад выявить причину хотя бы одного из них. Хотя бы для начала!

Джорж откинулся на спинку стула.

— Тебе следует перестать самому заниматься этим случаем.

Стефан выпил уже полстакана кофе, так и не почувствовав его вкуса.

Не дождавшись ответа, Джорж продолжал:

— У тебя есть хорошие знакомые, которые могли бы постараться для тебя. К тому же здесь не требуется хирургическое вмешательство.

— Ты хочешь сказать, что того, что я делаю, недостаточно? Ты имеешь в виду, что мне не хватает квалификации?

— Ты отлично знаешь, что я не это имею в виду. Ты слишком близко принимаешь все это к сердцу.

— Никто не позаботится о ней так, как я.

— Никто из врачей нашей больницы не отнесется к ней хуже, чем ты. Было бы оскорбительным по отношению к твоим коллегам полагать обратное.

— Я проконсультируюсь со всеми, с кем только возможно. Но я настаиваю на том, чтобы оставаться ее лечащим врачом.

— Почему?

Стефан глубоко вздохнул, а затем медленно выпустил воздух из легких. Так медленно и так осторожно, как он это делал в самый критический момент во время операции.

— Потому что кто-нибудь другой, возможно, и сможет пробежать лишнюю милю, а я доберусь до края Вселенной, чтобы найти ответ.

— Наверное, ты должен это сделать, — сказал Джорж. — Потому что, если на этой обласканной Богом Земле и найдется ответ, то я, во всяком случае, его не знаю.




Линдсей оделась для прогулки. Стефан позаботился о том, чтобы окна ее палаты выходили на пруд. Натянув туфли, она подошла к окну. Она не обернулась, когда открылась дверь. Она знала, кто это. Одним из преимуществ ее болезни была повышенная чувствительность к тому, что происходит вокруг. Ей казалось, что это подготовка к тому моменту, когда ее тело окончательно рассыплется и утратит форму. Только ее неправильно информированное тело не отдавало себе отчета, что, вместо того чтобы перейти в чистое сознание, подобно Алдену, она попросту умрет.

— Линдсей?

— Я наблюдаю за утками, Стефан. — Она обернулась и с улыбкой пригласила его присоединиться к своим наблюдениям.

— В этом году происходит что-то необычное.

Она была довольна тем, что он это заметил.

— Ты должен будешь привести сюда Мэнди и Джефа и покормить уток, когда… — Тут она осеклась. Она еще не обсуждала с ним будущего. Подвергая себя бесконечным, иногда болезненным исследованиям, она словно объявляла ему о своей скорой смерти доступным ему языком. Он ни за что не поверил бы ей, если бы она просто сказала ему о том, что умирает. Он всегда был человеком, которому требуются доказательства. — Почему бы нам не сесть и не поговорить? — Его ответ был ей известен заранее. Она слышала напряжение в его голосе, хотя он и старался говорить как обычно. Ей хотелось избавить его от самого трудного — Стефан, я уже знаю.

— Знаешь что?

Она почувствовала, как он напрягся, сидя возле нее. Она посмотрела ему в лицо.

— Я знаю, что мне недолго осталось, — ответила она, все еще избегая слова «смерть».

— Почему ты так думаешь?

— Мое тело мне подсказывает. Я знаю. Ты не волнуйся, все в порядке.

— Нет, не все в порядке.

Он отнял свою руку и встал.

Она смотрела, как он мечется по комнате из угла в угол, словно беспомощный лев, запертый в клетку.

— Я смогла с этим смириться, — сказала она. — А ты можешь?

— Смириться? — Он выждал паузу. Брови его приняли суровые очертания. — Лучше бы ты, черт побери, не смирялась с этим. Я не позволю тебе смириться. Это все равно что сдаться. Ты будешь бороться. Мы вместе будем бороться до тех пор, пока не найдем ответ и необходимое лечение.

Он обнял ее и прижал к себе.




Линдсей потребовала, чтобы ее отпустили назад, на остров. Он настоял на том, чтобы ехать с ней и чтобы дети оставались у Хильды еще некоторое время, пока она не наберется немного сил.

На пароме они заняли места на открытой палубе. Линдсей позволила ветру трепать свои волосы. Этим вечером, под звук работающего на судне двигателя, она чувствовала себя живой как никогда.

Стефан держал ее, крепко прижав к себе.

— У тебя нет причин думать о самом плохом. Существует множество заболеваний с такими же, как у тебя, симптомами. Рано или поздно эти симптомы исчезают и пациенту требуется лишь некоторое время на то, чтобы окончательно прийти в себя.

Линдсей словно не обратила внимания на его слова.

— Дети будут нуждаться в тебе. — Она положила голову Стефану на плечо и вздохнула, когда он еще крепче прижал ее к себе. — Я рада, что вы так здорово поладили этим летом. Знаешь, они все время только и говорят о тебе.

— Забавно. Когда они со мной, они только и делают, что говорят о тебе.

— Они тяжело перенесли наш развод. — Линдсей почувствовала, как он напрягся.

— А ты ожидала, что будет наоборот?

— Я не уверена, что знаю, чего ожидала. Думаю, что никто этого не знает.

— Это же был не боксерский матч. В разводе не бывает чистого брейка, когда подсчитываются очки и объявляется победитель.

— Никто и не победил. А уж дети в особенности.

Глаза ее оставались печальными. Она продолжала смотреть на воду, но ее головная боль при этом усиливалась. И тем не менее она чувствовала, что находится наедине с мужчиной, которому обязана принадлежать.

Когда паром причалил к острову, они стояли словно в нерешительности. Она молча шла вниз по трапу, вцепившись в руку Стефана, а Стефан тем временем рыскал в кармане в поисках ключа от микроавтобуса, который она припарковала возле причала.

Войдя в дом, он первым делом бросился открывать окна.

— Ты хочешь есть?

Она уже несколько дней не испытывала голода. Ей казалось, что ее тело больше не нуждается в хлебе насущном.

— В буфете еще есть суп.

— Консервированного супа тебе будет недостаточно. — Он отправился на кухню и осмотрел содержимое холодильника и буфета. — Макароны и отварные овощи в сырном соусе, — сказал он, когда осмотр был окончен. — Пшеничный рулет и свежие помидоры.

— Ты станешь все это для меня готовить?

— Я готов сделать для тебя все, что угодно. — Произнося эти слова, он отвернулся от нее, и голос его остался неизменным.

— Тогда, может быть, ты проводишь меня в спальню и займешься со мной любовью?

Стефан остался стоять неподвижно. Как ни странно, она вдруг как бы увидела, что комнату наполняют краски. Солнце уже почти садилось и заливало комнату светом. Пространство вокруг нее было фиолетово-розовым, ее захлестывали волны разноцветных огней, почти так же, как в доме Алдена. Пространство, окружающее Стефана, было темнее и гуще. Это была полночная синева, наполненная пепельной серостью. Она ощущала привкус пепла.

— Мы с тобой недавно уже занимались любовью, — выговорил он наконец. — А потом ты выгнала меня.

— Я больше не буду тебя выгонять. Никогда. Я просто не смогу.

— Потому что тебе кажется, что ты умираешь?

— Потому что я жива. Потому что в последнее время я позволила страху занять место всех моих остальных чувств. — Линдсей стояла неподвижно, а вокруг нее плясали разноцветные огни. — Я не знаю, когда это все началось и почему. Я перестала доверять своему сердцу и уверовала в твою холодность, согласившись на твое отсутствие. Но теперь я знаю, что была не права.

— Нет. Это я был не прав.

— Нас больше ничто не сможет разлучить!

— Тогда подари мне любовь.

Он обнял ее. Она показалась ему легче, чем обычно. Создавалось впечатление, что она соткана из воздуха. Он прижал ее к себе еще крепче, боясь, что она вот-вот ускользнет.

Это ощущение исчезло, когда они поднялись в спальню. Он повалился на кровать, увлекая ее за собой. Она целовала его в щеки, в лоб, в губы. Все, что их окружало, казалось им таким знакомым, таким дорогим. Ей хотелось выпить его до дна, отдать ему все, что в ней накопилось. Она дотрагивалась до его лица и с трепетом ощущала пальцами его тело. Она слышала, как стонет его сердце.

Он растянулся на кровати, а она накрыла его тело своим, слезы застилали ей глаза.

— И как я могла просить тебя уйти? — шептала она.

Он провел пальцами по ее волосам.

— Теперь это не имеет значения.

— Ты только вспомни. Если бы мне… если бы мне пришлось оставить тебя. Ты только вспомни. — Она снова поцеловала его. Она не оставила ему возможности возразить, и он обнял ее и уложил на спину, повернув к себе лицом. Он навалился на нее всей массой своего тела так, что она не в силах была сопротивляться.

— Ты не оставишь меня. Я тебя не отпущу, — пообещал он. — Ты слышишь меня? Я не позволю тебе уйти!

Она взяла его лицо в ладони и притянула к себе. Глаза его были широко раскрыты, и она могла прочесть каждое его чувство. Она забыла о собственном отчаянии и целиком отдалась ему.

— Я всегда буду с тобой.

Когда он снова поцеловал ее, между ними не осталось никаких барьеров. Закат окрасил комнату. Линдсей смотрела на Стефана и думала о последних отблесках уходящего дня.

Она не чувствовала себя одинокой и ничего не боялась. Ее слезы были слезами счастья.




Глава 14


Стефан встречал рассвет. Он оставил Линдсей досыпать в одиночестве, хотя это было и нелегко. Беспокойство не оставляло его — она нуждалась в его заботе. Ему не хотелось ее будить. Ему не хотелось, чтобы его опасения потревожили ее сон.

Он предупреждал ее, что в понедельник ей придется вернутся в больницу. Ей был назначен осмотр у двух других врачей, и к тому же Джорж хотел осмотреть ее еще разок. Им всем не терпелось найти причину ее недуга или, на худой конец, начать лечение симптомов.

Пока ей будут делать нескончаемые анализы, Стефану предстоит сидеть в больничной библиотеке, склонившись над томами медицинских пособий.

Теперь на него работали два врача из их же клиники. Когда-нибудь кто-нибудь все же должен будет найти ответ на вопрос, в чем заключается причина заболевания Линдсей.

— Стефан?

Он обернулся. Он не слышал ее шагов. Она ступала словно по воздуху. Он протянул руки ей навстречу, и она припала к нему, как будто это были их самые первые и самые счастливые дни.

— Тебе нужно поспать, — увещевал он ее.

— Сон — это пустая трата времени. Мне нужно было увидеться с тобой.

Она собиралась сказать ему правду. Разве могла она поверить в то, что он опустит руки и позволит ей умереть с миром, оставив ее на попечение Алдена? Стефан никогда не признал бы своего поражения. Он ни за что не позволил бы ей попросту раствориться в ночи. Он был одержим стремлением бороться за ее жизнь, бороться каждой частичкой своего тела. Он не знал, что то, что происходило с ней, было неизбежным.

Ей вовсе не хотелось проводить последние отведенные ей дни подобным образом. Она отказывалась умирать на больничной койке, привязанной к медицинскому оборудованию, и вдали от людей и мест, которые были ей так дороги. Алден обещал ей спокойствие, но никто не гарантировал ей выздоровление. Ей хотелось спокойствия. Ей хотелось, чтобы Стефан и дети были вместе с ней и чтобы в самый последний миг жизни рядом был Стефан, а не больничные сестры и не доктора, борющиеся за победу над своим злейшим врагом. Стефан.

Но поверит ли Стефан в правду? И есть ли хоть кто-нибудь, кто сможет в это поверить? Или он сочтет, что это всего лишь еще один симптом ее непонятного заболевания?

Она хранила молчание. Она дорожила каждым мгновением, оставшимся ей в жизни.

— Может быть, нам следовало бы познать горечь расставания, прежде чем мы решили быть вместе?

— Мне не по душе подобный анализ.

— И мне тоже. — Ее голос дрогнул.

— Ты готова подумать над этим не спеша, Линдсей?

Она удивленно посмотрела на него. Ее смутил его тон.

— Что ты имеешь в виду?

— Мне бы не хотелось без причины обнадеживать детей.

Он уставился на нее.

На какое-то мгновение она лишилась дара речи. Ей и в голову не приходило, что она могла ошибиться прошлым вечером. Но она и вправду здорово обидела Стефана. Возможно, даже слишком сильно для того, чтобы попытаться попросить его о возобновлении их брака. А может, ему просто нужно было какое-то время.

У нее времени не было.

— Я понимаю, что все это звучит необычно… — мягко сказала она. — Я понимаю, что ты боишься. Но…

— Боюсь? Нет. — Он накрыл ее руку своей. — Ты уверена?

— По правде, мы ведь с тобой никогда и не разводились. Разве мог какой-то клочок бумаги разрушить наш брак? Ведь только чувства двух людей имеют тут какое-то значение. Но мне бы хотелось, чтобы каждый из нас вновь высказался за себя. Я хочу знать… знать, что ты полностью принадлежишь мне.

Он пристально посмотрел на нее. Она была настолько хрупкой, что, казалось, легкого ветерка достаточно, чтобы вознести ее к небесам. Он крепко сжал ее ладони.

— Тебе хочется этого потому, что ты боишься, что можешь умереть?

— Мне хочется этого потому, что я люблю тебя.

— Я не позволю тебе умереть. Я ведь уже говорил тебе. Вся жизнь перед нами. Мы еще будем воспитывать внуков. И правнуков тоже.

— Тогда давай в ближайшее время снова поженимся. Иначе наши внуки нас не поймут.

Он склонился к ней, взяв ее за подбородок так, что она вынуждена была на него посмотреть.

— Это мое самое большое желание.

— Стефан! — Она крепко прижалась к нему.




— Он очень талантливый скульптор и резчик по дереву, — сказала Хильда. — Почему никто никогда мне не говорил, что мой внук любит резать по дереву?

Линдсей сидела неподвижно и позволяла другим проявлять заботу о себе. Мэнди накинула на нее вязаный афганский платок. Джеф принес ей любимую подушку. Хильда же пичкала ее холодной водой и витаминами с того самого момента, как они с детьми приехали.

— Мне казалось, тебе это будет не интересно, — сказала Линдсей.

— Не интересно узнать о собственном внуке? Мне все о нем интересно. И о Мэнди тоже. Разве я переехала в Кливленд, чтобы писать книги? Я могу писать книги где угодно.

— Мне казалось, что тебя больше интересуют академические исследования, — тактично ответила Линдсей.

— Я знаю, о чем говорю. Я говорю о моих внуках.

Слезы подступили к горлу Линдсей, но она сдержала приступ благодарности. Хильда любила детей. Дай Бог, чтобы она всегда оставалась с внуками и давала им то, что уже не сможет дать Линдсей.

— Мой дед был резчиком по дереву, — сказала Хильда.

— Он вырезал часы. Часы с кукушкой, — пояснил Джеф, — бабушка показывала мне такие.

Линдсей смутилась.

— Я знаю. Я видела их у тебя дома, Хильда, только я забыла.

— Он бы гордился Джефом. — Хильда улыбнулась Джефу, и Джеф улыбнулся ей в ответ. Линдсей поняла, что она сама была виновата в том, что эти двое так до сих пор и не смогли по-настоящему познакомиться. Она слишком часто волновалась о Джефе понапрасну. И Хильда и Стефан давно уже были готовы принять его таким, какой он есть. Им просто необходим был шанс, чтобы познакомиться с ним поближе.

Линдсей почувствовала, как руки опустились ей на плечи. Руки Стефана. Она положила на них свои ладони. Она была рада, что Хильда согласилась остаться на ночь. Ей хотелось, чтобы и Хильда узнала то, что они со Стефаном собираются сказать детям.

Она поняла — Джеф заметил, что происходит что-то необычное. Он беспокойно оглядывался по сторонам.

— Джеф, Мэнди, — сказала она, — подойдите, пожалуйста, сюда.

Мэнди выбралась из угла, где она обучала Конга команде «Сидеть!». Джеф подошел ближе, но он так и не решился посмотреть матери в глаза.

— Мы с папой должны вам кое-что сказать. — Она оглянулась и посмотрела на Стефана. Она хотела, молила, чтобы он сделал это сам.

— Мама и я, мы снова женимся. Мы будем жить вместе, как и раньше. — Он посмотрел сначала на детей, а затем на Линдсей. — И мы надеемся, что вам это придется по душе.

— Думаешь, я удивлена? — спросила Хильда. — Нет. Единственное, что меня до сих пор удивляло, что вы отказываетесь прислушаться к своим собственным сердцам. Но я рада, что это наконец произошло. Хотя вам и потребовалось так много времени.

— Вы женитесь? — обрадовалась Мэнди. — И свадьба будет?

— Да. На следующей неделе, — ответила Линдсей.

— А меня возьмете? В последний раз меня на ней не было.

— Можешь не сомневаться.

Джеф сделал шаг вперед. Он посмотрел прямо в глаза своему отцу.

— А ты будешь уделять нам время?

Стефан решительно кивнул головой.

— Даже больше, чем обычно.

— Раньше ты этого не делал.

— Для этого было множество причин, но вы тут ни при чем. Но теперь их нет. Все наше время принадлежит нам. Всем нам.

— А ты сможешь жениться, пока еще больна, мама? — спросила Мэнди, она вскарабкалась Линдсей на коленки и стала гладить ее по щекам.

— Мы поженимся несмотря ни на что, — ответила Линдсей. Она поцеловала ладошку Мэнди.

— Вы снова полюбили друг друга? — спросила Мэнди.

На мгновение в комнате воцарилось молчание. Затем Стефан наклонился к дочке и посмотрел ей прямо в глаза.

— Мы никогда не переставали любить друг друга, — сказал он. — Просто иногда взрослые тоже ошибаются.

— Это была очень большая ошибка, — сказала Мэнди. — Мне бы здорово не повезло, если бы я совершила такую!

Линдсей рассмеялась. Она похлопала Мэнди, а затем и Джефа, который также вскарабкался ей на колени. Стефан обнял их и рассмеялся. Хильда сидела напротив. Глаза ее были полны слез.




Линдсей стояла у окна и наблюдала, как Стефан прощается с детьми и Хильдой. Она была одета в то самое платье, в котором когда-то выходила за него замуж. Был ранний вечер, а большинство гостей уже разошлись по домам. Гостей, приглашенных на бракосочетание, было немного. Они не хотели превращать в балаган восстановление своего брака. Были приглашены только самые близкие друзья: Фрэнк, который по его собственному признанию, предпочитал присутствовать на процедурах бракосочетания, а не на бракоразводных процессах, а также несколько коллег Стефана.

Еще был Алден.

Она повернулась к Алдену лицом. Они были одни в комнате.

— Стефан хочет, чтобы в понедельник я вернулась в больницу. Он больше не будет меня сторониться.

— Он видит, что происходит?

— Что именно?

Глаза Алдена казались бездонными. В них читалась вселенская печаль.

— Происходит именно то, чего я боялся. И быстрее, чем я надеялся.

Она кивнула головой. Она чувствовала, что это правда.

— Я бы не могла сейчас держаться на ногах, если бы не твое лечение, правда?

— Мои лекарства всего лишь прибавляют тебе немного сил. Но с их помощью нельзя остановить наступление неизбежного.

— И скоро они начнут просто снимать боль, — с грустью сказала она.

— Линдсей, ты слишком быстро приближаешься к тому моменту, когда уже будет поздно отправляться с нами.

— Я ведь уже говорила тебе о своем решении.

— Тебе пора принимать лекарство.

— Так скоро? Я ведь уже принимала до начала церемонии?

— Его действия будет недостаточно, чтобы дотянуть до утра.

Линдсей снова повернулась к окну.

— Я не могу ехать в больницу. Я не хочу покидать остров.

— Я буду помогать тебе, где бы ты ни находилась.

— Нет. Я должна сказать Стефану, что в больницу не поеду. Если я лягу в больницу, то уже никогда не вернусь домой. Я хочу остаться здесь. Со Стефаном. С тобой. С Джефом и Мэнди.

— Что ты собираешься ему сказать?

На какой-то миг она испугалась. Она знала, что Алден обладает способностью управлять ее волей. Если он не захочет, чтобы она говорила Стефану правду, то с легкостью может ей помешать.

— Не волнуйся, — сказал он. — Ничего из того, что ты ему расскажешь, не сможет нам повредить. Я не собираюсь заставлять тебя молчать.

— А ты можешь мне помочь? Ты можешь заставить его поверить в то, что я говорю правду?

— Нет.

Она заметила, что Стефан направился к дому. Алден взял ее за руку, и она тут же ощутила знакомое покалывание, которое поможет ей продержаться еще несколько часов.

— Что мне сказать ему, чтобы убедить?

— Ничего кроме правды.

Она повернулась к нему за объяснениями, но его уже не было. Линдсей закрыла глаза и задумалась о тех тайнах, которые ей открылись. Она бы по кусочку отдала их все за каждый лишний год жизни, проведенный со своей семьей. В ней не родилось даже чувства собственной значимости от приобщения к удивительным тайнам Вселенной.

Дверь открылась.

— Линдсей?

— Я здесь…

Поднявшись в спальню, он заботливо уложил ее в постель. Кто-то уже успел откинуть одеяла. Она облегченно вздохнула.

Стефан дотронулся до ее щеки.

— Я помогу тебе раздеться.

— Думаю, стоило дожидаться этого момента.

— Ты слишком ослаблена, чтобы заниматься любовью.

Глаза ее наполнились слезами. Она притянула Стефана к себе.

— Нет. — Она не стала добавлять, что скоро это будет действительно так. — И не лишай меня первой брачной ночи.

— Тебе следует отдохнуть.

— Я отдохну. Потом.

Он обнял ее так, что она лежала, прижавшись головой к его груди.

— А ты помнишь нашу другую первую брачную ночь?

— Помню.

— Ты был таким красивым. Хотя, конечно, не таким красивым, как теперь. Я открыла для себя много из того, к чему стремилась всю жизнь.

Стефан сомневался, до конца ли он ее понимает. Он знал, что никогда не сможет выразить свои чувства с той же легкостью, с которой это делает она. Еще он знал, что полная ясность не имеет никакого значения. Теперь Линдсей поняла самое главное. Он любил ее. Он любил ее с самого начала.

— Ты и дети — самое главное в моей жизни, — нежно сказал он, едва касаясь губами ее волос…

Она не ответила ничего. Он почувствовал кожей ее теплое дыхание и понял, что она заснула. Страх в нем вдруг возобладал над всем остальным. Он испытывал искушение растолкать ее, чтобы убедиться, что она просто спит. Вместо этого он подоткнул подушку ей под голову и пощупал пульс на шее. Пульс оказался учащенным и не таким равномерным, как хотелось бы.

— Черт побери, Линдсей, — тихо, но взволнованно сказал он.

Он даже не успел ее раздеть. Теперь он старался делать это как можно аккуратнее. Он раздумывал, позвонить ли в больницу, чтобы предупредить дежурного врача о том, что он ее сейчас привезет, или лучше дождаться утра. Конечно, она будет сопротивляться изо всех сил. Пока ей не станет совсем плохо, для нее будет лучше оставаться здесь.

— Стефан? Ложись в постель.

Ее голос звучал так, словно она находилась где-то далеко.

Он пощупал ее лоб ладонью.

— Как ты себя чувствуешь?

— Я жду, когда ты разденешься.

Он снял с себя одежду, быстро скользнул под одеяло и обнял ее.

— Ты заснула.

— В мою первую брачную ночь? Этого не может быть.

— Значит, ты хорошо притворилась.

— Ты… ты просто нервничаешь из-за того, что тебе придется заняться любовью с твоей молодой женой.

Ему так хорошо было с ней. Пока ее не было, он как бы был лишен своей собственной половины. Он стал целовать ее лоб, спадающие на ухо светлые волосы, ее шею. Касаясь ее руками и губами, он вспоминал ощущение своего тела, а затем говорил себе, что в этом нет необходимости, — Линдсей снова принадлежит ему. Она никогда его больше не оставит.

Он нежно поцеловал ее. Затем еще раз, но уже не так нежно. Он чувствовал, что она ускользает от него. Она и была и не была с ним. Он мог прикасаться к ней, ощущать ее присутствие, но что-то все же изменилось. Снова подступил страх, но он отогнал его от себя. Ему не хотелось ничего бояться. Что-то подсказывало ему, что не стоит портить такое мгновение.

Это она восстановила их связь. Она обхватила его ногами и слилась с ним с той же легкостью, с какой суд расторг их брак.

Когда все было позади, Стефан уложил Линдсей возле себя. Она заснула почти сразу же.

Он погладил ее волосы, она повернулась к нему лицом и прижалась щекой к груди. Щека была горячей. Он снова пробежал в уме все пособия по медицине. Они с коллегами уже буквально поселились в больничной библиотеке. И так ничего и не смогли найти. Ни он, ни кто-то еще. Завтра, когда Линдсей будет в больнице, он с новыми силами сможет взяться за поиски ответа.

— О чем ты думаешь?

Вопрос застал его врасплох.

— Честно? Я думал о том, что у тебя, похоже, до сих пор держится температура. Я был бы рад, если бы завтра утром ты отправилась в больницу.

— Я не поеду в больницу. Я не больна. Я умираю. И ничто из того, что мне могут предложить в больнице, не в силах это изменить. Я хочу остаться здесь. Я хочу умереть з…

— О чем ты говоришь?

— Я знаю, что со мной происходит. Есть в этом мире, на этой земле вещи, которых мы не понимаем. Одна из них оказалась здесь в мае.

— Ты говоришь о космическом корабле, который, по-твоему, ты видела?

Она улыбнулась и дотронулась до его щеки.

— Разве за все годы, что ты меня знаешь, я когда-нибудь видела то, чего на самом деле не было? — Она прикоснулась к его губам, чтобы не дать ему ответить. — Я видела этот корабль. Видела, как он садится на поле, помню, как Я очутилась в нем. Но возникли проблемы. Корабль и совершил посадку потому, что возникли проблемы. И те же самые проблемы столкнули меня с силами, которые стоят за пределами нашего понимания, с силами, которые не способно выдержать человеческое тело. И вот в результате я умираю.

Стефан уставился на нее.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — сказала Линдсей. — Но я не сошла с ума, дорогой. Хотя мне и хотелось бы, чтобы это было так. Тогда меня можно было бы вылечить.

— Но откуда тебе обо всем этом известно? Ты внезапно это вспомнила? Этот инопланетянин снова прилетал на землю, чтобы предупредить тебя?

— Раскрой свою душу. Прислушайся ко мне своим сердцем.

— Откуда тебе это известно? — спросил он на сей раз резче.

— Мне Алден рассказал.

— Алден! — Стефана охватила ярость. — Чего он, черт побери, добивается?

— Он говорит правду. Он не из этого мира.

Стефан закрыл глаза.

— Я убью его.

— Раскрой свою душу. Прислушайся своим сердцем, — она дотронулась пальцами до его век, — посмотри на меня.

Он открыл глаза, и она прочитала в них гнев.

— Если этот ублюдок причинил тебе хоть какой-то вред, он покойник.

— Он не причинил мне никакого вреда. Никто не причинял мне никакого вреда. Это было случайностью, в результате которой я умираю. Алден вернулся, чтобы помочь мне. Но он не в состоянии что-либо сделать, кроме как просто поддержать меня. Я узнала в нем того, кого я встретила на корабле. Не сразу. Немного позже. Знаешь, Стефан, я понимаю, что все это звучит странно. Я знаю! Но я действительно видела НЛО. Я была на борту. И Алден там был. В другой форме. Сейчас он выглядит как человек, но он не человек. Представители его расы могут принимать разные формы, если в этом есть необходимость. Они те, кем когда-нибудь сможем стать мы. Они чисты, бесхитростны и живут в гармонии с тем, чего мы также не видим.

Он оттолкнул ее от себя, но она вцепилась в его руку.

— Стефан!

— Не пытайся меня остановить. — Он разжал ее пальцы. — Я найду твоего так называемого дружка-инопланетянина и выясню, в какие игры он вздумал поиграть!

Линдсей силилась сесть, пойти вслед за Стефаном, но он оделся прежде, чем она успела свесить ноги с кровати. Комната пошла кругом у нее перед глазами. Было такое ощущение, что она находится в центре карусели. Она схватилась за спинку кровати и встала — комната стала вращаться еще быстрее. Она не могла сделать ни шага. В отчаянии она бросилась назад на кровать и зарыдала.




Глава 15


— Я ждал, что ты придешь. — Алден отвернулся от окна, выходящего на освещенное луной озеро. Он стоял неподвижно и следил за Стефаном. Стефан с треском захлопнул за собой дверь.

Сделав шаг вперед, Стефан требовательно спросил:

— Я хочу знать, что ты с ней сделал и зачем!

Алден с грустью покачал головой.

— Боюсь, что мы причинили ей огромный вред. Мы не безупречны и тоже можем делать ошибки.

— Твоей самой большой ошибкой было то, что ты решил остаться здесь на ночь! — Стефан был словно пружина. Его руки, умелые руки нейрохирурга, потянулись к горлу Алдена.

Алден сделал грациозное движение рукой, и Стефан, споткнувшись, упал к его ногам.

— Ты тоже обладаешь способностью понимать, что я говорю… — произнес Алден.

— Ты ублюдок! — Стефан вскочил на ноги и снова бросился на Алдена. Алден остановил его, выставив ладонь против его лица. Стефан хотел пошевелиться, но не мог. Их разделяло непреодолимое пространство.

— Прислушайся к тому, что ты знаешь, — сказал Алден. — Прислушайся! Правду не всегда можно потрогать руками, Стефан. Иногда к ней нельзя прикоснуться, как ты сейчас не можешь прикоснуться ко мне.

— Что ты делаешь со мной? Что ты делаешь с моей женой?

— Послушай. Закрой глаза. Открой свое сердце.

— Но это же безумие!

— Безумие — это утрата прикосновения. Здравый рассудок — это стремление прикоснуться ко всему, чего не знаешь. Ты все знаешь, Стефан? Ты настолько самоуверен, что считаешь, будто понимаешь Вселенную?

Стефан уставился на него. Его разум отказывался признать очевидное. Он стоял в нескольких шагах от человека, которого ему хотелось убить. Он, врачеватель, хотел вцепиться в горло Алдена и задушить его. И единственное, что не позволяло ему это сделать, было несколькими шагами, которые он был не в состоянии преодолеть.

— Закрой глаза. Раскрой свое сердце, — повторил Алден.

Стефан снова уставился на него.

— Делай со мной что хочешь, но сними эту напасть с моей жены!

Алден покачал головой.

— Мне бы хотелось, чтобы это было так просто. Но все, что она тебе рассказала, — правда. Мы пока не всесильны. Мы причинили ей вред по незнанию. Теперь мы хотим помочь. Но знания наши ограничены, ведь мы не люди. Мы только можем научиться вас понимать. — Он снова провел рукой, и невидимая стена между ним и Стефаном исчезла.

Стефан бросился на Алдена. На какое-то мгновение его страстное желание осуществилось. Алден был у него в руках. Стефан чувствовал пальцами его плоть. Но вдруг Алден исчез.

Стефан повалился вперед и задел головой подоконник. Обернувшись, он увидел, что Алден стоит у него за спиной. Стефан снова схватил его, и снова Алден на мгновение оказался в его руках. А затем исчез.

И в третий раз произошло то же самое.

Стефан упал на колени. Комната шла кругом у него перед глазами. Весь мир шел кругом. Все, что он знал, провалилось куда-то и образовалась пустота. Река чувств, открывшаяся ему с пониманием его любви к Линдсей, превратилась в стремительный и неудержимый поток, который смывал все, во что он когда-то верил.

На месте того, что он когда-то знал, была пустота. Темень!

— Она сказала тебе, что я хочу забрать ее с собой? — спросил Алден. — Она сказала, что, если согласится, я смогу спасти ей жизнь?

Стефан почувствовал, как по его щекам потекли слезы.

— Нет.

— Только в этом случае мне удастся ее спасти. Мы забыли все, что знали когда-то о человеческом теле. Раньше мы были почти такими же, как вы. Почти такими же, каким ты меня теперь видишь. Но мы решили, что у нас больше нет в этом нужды. И мы избавились от многого. Очень многого.

— Что в ней происходит? Как ты можешь ее спасти?

— Тело Линдсей готовится к тем же переменам, которые произошли с нами тысячи лет назад. Но это не может произойти здесь. Она еще не готова к этому. И не сможет подготовиться, находясь здесь. Поэтому мы должны забрать ее с собой и помочь подготовиться к этому переходу.

— Тогда возьми ее. Сейчас. Не дай ей умереть!

— Она отказывается отправляться с нами!

— Ей нельзя отказываться.

— Но она отказывается. Она не хочет оставлять тебя и детей. Она предпочитает умереть здесь.

— Тогда я сам заставлю ее!

— Ты не сможешь этого сделать, так же как она не смогла заставить тебя поверить в космический корабль и внеземных существ.

Стефан не мог говорить. Страшная правда сдавила его горло так же, как несколько секунд назад его пальцы сдавливали шею Алдена.

Его любовь убивала Линдсей. Любовь к ней, потребность в ней были для нее смертным приговором.




Линдсей с трудом дошла до входной двери. Драгоценные минуты и масса сил ушли у нее на то, чтобы одеться и спуститься вниз. Боли не было. Напротив, ей казалось, что все это происходит с ней во сне. Она с трудом переставляла ноги.

Ей было необходимо добраться до Стефана. Где он теперь? Она не предполагала, что он способен на такую ярость, которую она прочла сегодня в его глазах. Он хотел убить Алдена. Может, даже уже пытался это сделать. При этой мысли на глаза ее навернулись слезы. Она сама довела его до этого. Она должна была отправиться с Алденом, оставив Стефана и детей жить без нее. Какую же новую боль она причинила им оставшись!

Она глубоко вздохнула, а затем выдохнула. Сколько ей еще осталось таких вздохов? А Стефану? Вдруг он тоже теперь погибнет. Вдруг он погибнет, пытаясь спасти ее? Она ведь так мало знала об Алдене и его цивилизации. Как поступит Алден, когда столкнется с яростью Стефана?

За первым шагом последовал другой. Вот она сделала уже дюжину шагов. Она шла быстрее, чем ожидала. На улице головокружение немного утихло. Держа руки чуть в стороны, она могла сохранять равновесие. Она сконцентрировала взгляд на точке вдалеке, на дереве, растущем у края двора Алдена. Она сосредоточилась на том, чтобы дойти до него.

Лучи лунного света освещали ей путь. Один раз она споткнулась, но устояла на ногах. Почти достигнув цели, она снова споткнулась и беспомощно растянулась на земле, ударившись головой о корень дерева. Она стала ощупывать его. Наконец ей удалось подняться, удерживаясь за ствол.

Все вертелось вокруг нее. Она была вынуждена держаться за дерево.

— Стефан. — Но голос ее скорее напоминал шепот. Она сосредоточилась на своем дыхании. Вдох-выдох. Вдох-выдох, и так до тех пор, пока круговерть не затихла и к ней не вернулась способность нормально видеть.

На другой стороне двора она увидела дом Алдена и услышала знакомые ей мелодии. Она осторожно прислонилась к дереву и отпустила руки.

Она сможет это сделать. Должна и сможет, независимо от того, какими будут последствия. Она сделала сначала один шаг, затем — другой, пока наконец дерево не осталось позади. Она снова споткнулась, но не упала.

— Стефан.

В окне был виден мужской силуэт. Но это не был силуэт ее мужа. Она со стоическим упорством переставляла ноги. Каждый шаг стоил ей путешествия в тысячу миль.

— Она идет, — сказал Алден.

Стефан знал, о чем тот говорит. Он знал, что Линдсей рядом, еще прежде чем Алден заговорил об этом.

— Сколько ей осталось жить?

— Не знаю.

— И как же ваши люди смогли довести ее до этого?

Алден повернулся к нему.

— Виноват во всем я.

Стефан посмотрел на него и заметил, что лицо Алдена залила печаль.

— Ты?

— В ту ночь я был вахтенным на корабле. В мои обязанности входило настроить защитный экран. В спешке я пропустил один элемент системы безопасности. Я чувствовал, что что-то не в порядке, но времени на проверку не было. По идее, должна была бы сработать система предупреждения, но она была выведена из строя теми же атмосферными явлениями, которые повредили наш корабль.

— Вот почему ты здесь!

— Нет. Я был бы здесь в любом случае. На корабле я был еще и врачом. Я считаю своим священным долгом лечить, когда это возможно.

— На сей раз ты чувствуешь себя особенно обязанным?

— Ты понимаешь.

Стефан попытался подняться. Он хотел пойти к Линдсей, но оказался привязанным к полу.

— Мы должны закончить все сейчас, — сказал Алден. — Вместе.

Открылась дверь, и на пороге показалась Линдсей. Она посмотрела сначала на Алдена, затем на Стефана. С отчаянным плачем она бросилась к нему.

— Ты в порядке?

Он схватил ее и прижал к себе. Его слезы покатились по ее волосам.

— Линдсей! — Он схватил ее и прижал к себе.

Алден пересек комнату. Он наклонился и погладил лицо Линдсей. Она отвела его руку и прижалась щекой к руке Стефана.

— Сегодня ночью ты должна отправиться со мной. — Алден сделал шаг назад. — Время на принятие решения истекло.

— Я уже приняла решение.

— Прошу тебя, отправляйся! — Стефан попытался оторвать ее от себя.

— Может хоть один из вас понять? — спросила она. — Я не могу жить вдали от людей, которых люблю. Для меня предпочтительнее смерть! Как могу я жить отдельно от тех, кто мне дорог? Я не желаю трансформироваться. То время, которое мне осталось на жизнь, я хочу прожить в своем теле, с тобой, Стефан, и с нашими детьми. Смог бы ты отправиться на моем месте?

Стефан посмотрел на Алдена — тот тоже понял, что Линдсей победила.

— Это всегда было твоим решением, — сказал Алден. — Всегда.

— Стефан, — она взяла в ладони его лицо, — скажи, что ты понимаешь меня.

Он не мог произнести этого вслух, но она читала это в его глазах. Изможденная, она припала к нему. Он держал ее так, словно силился остановить неизбежное.

— Что я могу сделать? — прошептал он. — Должно же быть что-то, что я могу. — Он поднял глаза и посмотрел на Алдена. — Помоги мне. Помоги нам!

Алден ничего не сказал в ответ.

— Должно же быть хоть что-то?

— Закрой глаза. Открой свое сердце. Слушай.

Стефан прижал Линдсей к себе еще крепче. Он плотно сжал веки и прислушался к переполняющему его хору голосов. Страх вытеснял в нем все остальное.

— Не старайся избавиться от страха, — сказал Алден. — Открой свое сердце. Следуй за голосами, пока они не стихнут.

Стефан ощущал тело Линдсей. Он видел ее тело в постели, в доме, обнаженное и разгоряченное от занятий любовью. Его пронзила мысль, что этого может никогда больше не быть. Слезы покатились по его щекам, и он прижал ее еще крепче.

В его видениях Линдсей отступила от него и подошла к окну. Вокруг нее струился солнечный свет. Он наклонился и поцеловал ее.

Первое видение исчезло, и тут он увидел, как тонет Джеф. Стефан летел по воздуху прямо над ним, но никак не мог до него дотянуться. Он был не в состоянии шевелиться. Он вздохнул, вскрикнул, и оцепенение прошло. Он мягко упал в воду и опустился на дно. Руки его сплелись вокруг тельца сына, и они оба поднялись на поверхность.

Озеро превратилось в больничную операционную. Стефан увидел себя в стерильной униформе. Он прикоснулся к голове человека, лежащего на столе, и этого прикосновения было достаточно, чтобы понять, как он будет его лечить. Он почувствовал силу в своих пальцах. Волшебную силу.

— Любовь. — Он открыл глаза.

— Это самое красивое слово, — произнес Алден.

— Ты ведь тоже ее любишь, правда? — прошептал Стефан.

— Закрой глаза, Стефан.

Стефан закрыл глаза. На сей раз в его видении был Алден. Он увидел, как Алден тянется к Линдсей, и глаза его наполнены тоской. Он увидел слезы в глазах Алдена. Он больше не был в человеческом облике. Но было в нем что-то торжественное, что-то светящееся. Стефану хотелось прикрыть глаза ладонью, но он не смог.

Пока он наблюдал, пятно бесформенного света остановилось в нескольких сантиметрах от Линдсей.

— Прикоснись к ней, — потребовал Стефан. — Излечи ее!

— Я не могу.

Стефан открыл глаза и увидел возле Линдсей Алдена в человеческом обличье.

— Почему ты не можешь?

— Я уже объяснил тебе почему.

— Потому что ты не человек. А я человек, но и я не могу ее вылечить, потому что у меня не хватает знаний! Я не все понимаю!

— Как-то я уже говорил тебе, что мы могли бы многому друг друга научить.

— Научи меня сейчас! Я научусь всему, чему должен научиться.

— Может быть, когда-нибудь у нас будет для этого достаточно времени.

— А сейчас его недостаточно?

Алден покачал головой.

— Почему ты не сказал об этом тогда? Почему ты не объяснил мне того, чего я не понимаю?

— Потому что тогда ты не понял бы меня. Теперь ты можешь понять.

— Нет. — Стефан закрыл глаза. — Нет!

Теперь ему привиделся дом. Ушли драгоценные секунды на то, чтобы он узнал его. Это был их дом. Но он был лишен того тепла, которое принесла в него Линдсей. Он увидел Джефа и Мэнди. Он увидел себя, как он сам тянется к детям. Он уже почти дотянулся до них, но ощущал в руках пустоту. Их жизни стали пусты. Его сердце…

Он открыл глаза. Он больше не выдержит таких видений.

— Что я должен сделать? — спросил он.

— Остался только один выход, — сказал Алден.

— Я согласен на него, что бы это ни было.

— Ты можешь погибнуть.

Линдсей молчала и прижималась к Стефану. Ее заставила молчать и стоять неподвижно та же сила, которая приковала Стефана к полу. Но вдруг силы к ней вернулись. Она стала отталкивать его и пытаться вырваться.

— Нет, Стефан!

— Что это? — продолжал спрашивать Стефан. — Что я могу сделать?

— Что мы можем сделать? — Алден опустился на колени возле них и положил руки им на плечи. Линдсей перестала вырываться. Она смотрела на него, широко раскрыв глаза.

— Не причиняй ему вреда, — умоляла она. — Не надо, Алден.

— Он должен сам принять за себя решение, так же как ты приняла решение за себя, — сказал Алден.

— Какое решение? — спросил Стефан. — Какое? Я готов сделать все, что угодно.

— Что ты чувствуешь? — спросил Алден.

Стефан сосредоточился. Он чувствовал покалывание в том месте, где Алден прикасался к нему. Но было что-то большее. От его прикосновения в голове появлялась ясность.

— Я… я не могу объяснить. Я не знаю.

Алден отошел от него.

— Встань.

На мгновение Стефан еще крепче прижал к себе Линдсей. Он поцеловал ее волосы. А затем резко отстранил от себя. Она тоже попыталась встать, но не смогла.

— Отойди от нее, — сказал Алден.

Стефан посмотрел вниз и увидел, что Линдсей плачет. Он сомневался.

— Отойди, — повторил Алден.

Стефан отошел от Линдсей так, чтобы между ними было достаточно пространства.

— Довольно?

— Да.

Стефан смотрел, как Алден подходит, и вот между ними осталось всего несколько сантиметров. Алден повернулся к Линдсей.

— Есть такие чувства, которые испытывают ваши собратья и на которые мы уже не способны. Мне кажется, я начинаю понимать одно из них — то, которое вы называете завистью. Этому человеку следует позавидовать, потому что у него есть твоя любовь. Бог будет сопутствовать тебе, куда бы ты ни направилась.

Она закрыла лицо ладонями и еще сильнее заплакала.

Он повернулся к Стефану.

— Есть много вещей, которых мы уже не знаем. Я думаю, большинство этих знаний принадлежит вам. — Он коснулся лба Стефана и улыбнулся.

Стефан с трудом дышал. Руки его были бессильно опущены.

— Все мои знания не стоят ничего, раз они не могут спасти Линдсей.

— Моих знаний тоже недостаточно. Но если вместе?

— Ты сказал, что у нас нет времени, чтобы учить друг друга.

— Нет, учить, нет. Но я могу передать тебе мои знания, а ты мне — свои.

— Как?

— Мы должны слиться на какое-то мгновение.

— Слиться?

— В вашем мире нет такого понятия. Я не могу этого объяснить. В том мире, откуда я прибыл, есть такой способ обмениваться знаниями. — Он издал длинный и непонятный ряд звуков. — Мой дом.

Стефан повторил за ним. У него это получилось.

— Ты тот, — сказал Алден, — о ком я все время думал.

— Тогда слейся со мной.

— Мы никогда еще не делали этого с представителями вашей расы. Я не могу обещать, что ты выживешь. Мы только знаем, что большинству землян это не под силу. Если кому-нибудь это и удастся, то только тебе.

— Нет, Стефан! — Линдсей силилась встать, но не могла даже шелохнуться. — Не делай этого!

— И когда мы сольемся, я смогу вылечить Линдсей?

— Я на это надеюсь.

— Надеешься?

— Надеюсь. Хочу. Молю.

— Ты сказал, что мы научим друг друга.

— Мы были не правы, утратив то, что когда-то знали. Если мне, в свою очередь, удастся выжить с тем, чему ты меня научишь, то это поможет нашему миру.

— Если ты выживешь.

— Гарантий никаких нет.

— Ты собираешься сделать это ради Линдсей?

— Я бы сделал все, что в моих силах.

— Нет. — Линдсей продолжала сопротивляться, хотя и без толку. — Прошу вас обоих! Не надо!

— А представители твоей расы, они все такие, как ты? — спросил Стефан.

Алден улыбнулся.

— Ты готов это выяснить?

Стефан смотрел на Линдсей. Ему хотелось прикоснуться к ней. Он протянул руку, но она была слишком далеко. Она была в отчаянии. Он отвернулся от нее. Сердце его разрывалось на части.

— Закрой глаза, — сказал Алден. — Очисти свой разум.

— Нет, Стефан!

Стефан видел, как Алден протянул руку в сторону Линдсей. В комнате воцарилась тишина. Он закрыл глаза.

Линдсей силилась встать, но не могла. Говорить она тоже не могла. Она в страхе увидела, как Алден поводит руками над плечами Стефана. Ей хотелось крикнуть изо всей силы, чтобы он остановился, но она не могла произнести ни звука.

Она с плачем смотрела, как руки Алдена опускаются все ниже. Медленно. Медленно. Наконец они опустились, его пальцы касались шеи Стефана. Она снова попыталась вскрикнуть, но не смогла. Она в страхе тянулась к Стефану, а свет становился все ярче.

Раздался взрыв, вспышка света, грохот, который почти оглушил ее. Два человека превратились в одного. Глаза ее закрылись, она была не в силах в это поверить.

Комната снова наполнилась тишиной. Она попыталась сделать вдох, но не смогла, словно из комнаты откачали весь воздух. В последнем усилии она открыла глаза и увидела, что на полу, лицом вниз, лежит человек. Один человек. Стефан.

А затем стало темно.

Когда Линдсей проснулась, в окно лился солнечный свет. Она не знала, где находится, но в первые мгновения это не имело значения. Она была наполнена таким спокойствием, что лежала неподвижно и смотрела в потолок.

Птичье щебетание привело ее в чувство. Поначалу этот звук показался ей приятным. Затем она стала сосредоточиваться на мелодии. Ей показалось, что она уже слышала эти звуки прошлой ночью, когда силилась добраться до коттеджа.

Когда память стала к ней возвращаться, спокойствие исчезло — его сменил страх.

— Стефан! — Губы ее с трудом могли произнести слова. Голова отказывалась поворачиваться. Она вспомнила, что последнее, что видела, — это Стефан, лежащий на полу лицом вниз.

Она собрала все силы, чтобы повернуть голову. На сей раз это у нее получилось. Стефан лежал всего лишь в нескольких метрах от нее.

— Нет! — Она поползла в его сторону и протянула к нему руку, но он был слишком далеко. Она еще сильнее потянулась к нему. Силы в ней брались из какого-то загадочного, таинственного внутреннего источника. Ближе, еще ближе. Наконец кончики ее пальцев коснулись его руки.

Кожа была теплой.

— Стефан!

Одно прикосновение дало ей заряд. В ней родилась надежда и новые силы. Она подползла еще ближе.

— Стефан, ты слышишь меня?

Он издал звуки, которые человек издает, когда просыпается. Она попробовала сесть. Сначала неудачно, но вскоре ей это удалось. Она коснулась его щеки, и глаза его открылись.

Он поднял голову и посмотрел в ее сторону. Он смотрел так, словно не знал, кто она такая, кто он сам такой. Еще долго казалось, что он не сможет сфокусировать взгляд. Ею снова овладел страх. Он был жив, но какую цену заплатил, пытаясь спасти ее?

— Линдсей?

Она заплакала от облегчения. Он медленно потянулся к ней и обнял ее.

— Мне показалось, что ты умер, — сказала она. — Прошлой ночью. О, Стефан, я была уверена, что ты погибнешь.

Он держал ее, прижав к себе, слегка покачиваясь из стороны в сторону.

— Скажи что-нибудь. Пожалуйста, скажи что-нибудь, — просила она.

— Не бойся, я здесь. Все в порядке.

Она еще теснее прижалась к нему, исполненная благодарности.

— Алдена нет.

— Я знаю.

— Он вернулся на свой корабль?

Какое-то время он молчал.

— Не думаю, — сказал он наконец.

— Он умер?

— Нет. Он в безопасности, где бы он ни был.

Она беспокоилась за Алдена, но еще больше она беспокоилась за человека, который был рядом с ней.

— Стефан, вчера ночью с тобой было все в порядке?

— Да, все в порядке. — Он поцеловал ее в лоб. — А тебе не стало хуже сегодня утром?

— Нет.

— Наш вчерашний обмен временно приостановил трансформацию твоего тела. Алден знал, что, если ты увидишь, как это произойдет, у тебя появится еще время.

— Откуда ты это знаешь? Он сам тебе сказал?

— В каком-то смысле да. — Он повернул ее лицо к себе, посмотрел на нее и понял, что никогда не видел ее такой, какой она была на самом деле. И еще он понял, что и сам не давал ей увидеть себя таким, какой он есть. Теперь он сделал и то и другое.

Где-то в горле ее родилось всхлипывание, но она не сказала ни слова.

— Алден ушел, Линдсей. Не знаю, где он и вернется ли когда-нибудь. Но он оставил мне то, что знал сам. И забрал с собой мои знания. Как и обещал.

Она дотронулась до его щеки. Она не могла отвести глаз от его лица. Он тоже не отводил глаз.

— Что ты видишь?

Она испытывала облегчение, словно прозвучали сразу и вопрос и ответ.

— Стефан.

Он покачал головой.

— Я изменился, Линдсей. Меня зовут Стефан, но я уже не тот, кем был раньше.

— Я знаю.

— Я раньше столького не понимал.

— Но теперь ты понимаешь?

— Не все. Все, что мы с Алденом знали, лишь крошечная частица вселенского знания. Но теперь, по-моему, мне известно достаточно.

— Чтобы вылечить меня?

— Да.

— Ты действительно так считаешь?

— Я не могу давать обещаний. Но я стал понимать несравненно больше. Врачи так во многом были не правы. Есть столько всевозможных способов лечения, к которым они относятся не более как к древнему предрассудку. Но теперь, когда я понял, что происходит, как меняется твое тело… я думаю… я знаю…

Он дотронулся до ее лба. Глаза его закрылись.

— Что ты делаешь?

— Ш-ш-ш…

Она тоже закрыла глаза. Она чувствовала тепло, исходящее от его рук, и что-то большее. Что-то мощное, но успокаивающее.

— Любовь, — тихо произнес он.

Он открыл глаза. Они светились от слез.

— В нашем языке это самое подходящее слово. — Он нежно ее поцеловал.

Она прижалась к нему и позволила силе любви наполнить ее и дать ей лечение.

Может, Стефан и не мог ничего обещать. Но в этот момент Линдсей поняла, что главное обещание она от него уже получила. Они будут вместе, сколько бы времени им ни осталось.

И никто во всей Вселенной не мог бы просить большего.