Бомба мгновенного действия
Стюарт Джейсон


Бучер #8






Когда-то он был одним из лидеров организованной преступности, теперь он оперативник организации "Белая шляпа" и борется со своими бывшими подельниками. За его голову назначена награда 250000$, и каждый день в его жизни может оказаться последним.

Роман из суперпопулярной серии "Бучер", задвинувшей на задний план "Палача", "Дестроера" и многих других. В свое время книги серии "Бучер" занимали первые места во всевозможных рейтингах, номинировались (и как правило удачно) почти на все крупные детективные премии. Автор (обладатель пулитцеровской премии за статьи в области криминалистики) доказал, что и экш-романы могут являться Литературой с большой буквы. Пришло время и русскоязычному читателю ознакомиться с этими своеобразными шедеврами. Неповторимый слог, блестящие сюжеты, не дающие оторваться от книги до последней страницы, непревзойденный экшн, искометный юмор – не пропустите!!!






Стюарт Джейсон

Бомба мгновенного действия





Глава 1


По улицам предрассветного города в усталом отчаянии, пронзительно завывая, носился промозглый ветер.

Вот-вот должны были совершиться ужасные зверские убийства: в городе находился сам Бучер-Беспощадный[1 - Непереводимая игра слов: Bucher – фамилия героя и Butcher – прозвище, данное ему врагами ("беспощадный", "безжалостный" и т. п.), произносятся одинаково. (Прим. пер )].

В этом захудалом районе третьеразрядных жилых домов, сдаваемых внаем, некуда было укрыться от мерзкого кладбищенского запаха, разносимого ветром и пропитавшего все в округе своими отвратительными миазмами.

Бучер остановился в тени и сумрачно огляделся вокруг. Густой мрак, окутывающий тротуар, на котором он стоял, с неравными промежутками рассеивался вверху слабыми желтыми пятнами давно запущенных уличных фонарей. Ветхие дома, знававшие когда-то лучшие времена, а теперь образовывающие район городских трущоб, громоздились по обеим сторонам разбитой, всей в рытвинах и колдобинах мостовой. Эту тоскливо-унылую сцену пыталась оживить лишь одинокая отважная лампочка в единственной телефонной будке, ярко светящаяся впереди почти в самом центре квартала.

В течение целой долгой минуты Бучер осматривал своими холодными глазами улицу, по которой только что шел. Несколько часов назад Рико Скримони и Рэм Дэм ЛаГуна (настоящее имя – Персиваль Пинкхэм) напали на его след и уже, наверное, воображали себе, как получат учрежденную Синдикатом премию в награду за голову Бучера – "только мертвого" – в четверть миллиона долларов, и теперь не отставали от него, словно предстоящее убийство и размер премии накрепко приковали их к нему.

Но ничего, скоро они от него отстанут. Уж в чем, в чем, а в этом-то Бучер был уверен. Он уже и так потратил чересчур много времени, заманивая этот дуэт убийц в самый заброшенный район города, где на их поганую перестрелку никто и внимания не обратит. А Бучер стремился покончить с перестрелкой, раз уж она неизбежна, как можно скорее. Директор службы безопасности "Белая Шляпа" уже ждал его в аэропорту с чрезвычайно ценными сведениями по делу, которое раскручивал Бучер. Совсем недавно поступили сведения о попытке провезти в Соединенные Штаты огромное количество героина, очищенного и нерасфасованного. Пресечь контрабанду следовало в зародыше, иначе, как выразился директор "Белой Шляпы", "вся страна окажется по уши в этой гадости, если мы не остановим ее поток".

Повернувшись, Бучер опять двинулся вдоль тротуара, прячась в тени, отбрасываемой домами. Взятую напрокат машину он поставил у обочины мостовой за несколько кварталов, а сюда дошел пешком, рассчитывая, что Скримони и ЛаГуна последуют за ним. До сих пор, однако, они ничем не обнаружили своего присутствия.

Но убийцы вот-вот появятся. Бучер знал это наверняка. Столь безжалостные и жестокие профессионалы, как Скримони и ЛаГуна, просто не в силах устоять перед завораживающим магнетизмом суммы в двести пятьдесят тысяч долларов, назначенной Синдикатом за его голову.

При одной мысли об этом Бучера передернуло от отвращения, и он пренебрежительно фыркнул. Неуемная алчность и ненасытная кровожадность – уж на что другое, а на эти два порока он за свою жизнь насмотрелся предостаточно. И когда два эти качества сливались воедино в стремлении их обладателя добиться своих низменных целей, результаты, как правило, оказывались настолько отталкивающими, что свинью и ту вырвало бы. За что бы ни брались Рико Скримони и Рэм Дэм ЛаГуна...

Внезапно почувствовав опасность, Бучер как вкопанный застыл на месте в густой тени, готовый в любую секунду ринуться в бой. Впереди, метрах в тридцати от освещенной телефонной будки, он заметил какое-то движение. А в этой части города, в этот поздний ночной час, на этой пустынной улице и особенно в этих обстоятельствах любое движение заслуживало самого пристального внимания.

Бучер осторожно шагнул на середину тротуара, чтобы получше присмотреться, и опять остановился, выругавшись от удивления про себя. Немудрено, что он не смог засечь, как двое убийц преследовали его по пятам. Ясное дело, эти гнусные подонки тоже оставили машину, как он и предполагал. Но вот они обошли его спереди и теперь стояли перед ним на углу, загородив ему путь. И если судить по той растерянности, с которой они возбужденно жестикулировали и перешептывались, то они явно спорили насчет того, в каком направлении продолжать преследование.

Поняв, что они потеряли его след, Бучер, чтобы исправить ситуацию, быстро двинулся им навстречу, нарочно громко стуча каблуками о тротуар.

Услышав стук шагов, Рико Скримони и Рэм Дэм ЛаГуна сразу же напряглись, глядя во все глаза на затененные места в направлении, откуда кто-то шел.

Бучер со злорадством удовлетворенно усмехнулся, ему не терпелось покончить со всем этим разом, чтобы двое отъявленных мерзавцев прекратили наконец следить за каждым его шагом в своем стремлении улучить подходящую возможность и разделаться с ним. Как Скримони, так и ЛаГуна были лучшими "стволами" Синдиката – этот статус они заслужили, совершив десятки не поддающихся нормальному воображению зверских преступлений.

Работали они обычно в паре. Этот зловещий тандем функционировал как отменная машина для совершения убийств – что составляло предмет особой гордости Синдиката.

Бучер вновь неподвижно замер на месте, а они пристально смотрели в его сторону и никак не могли разглядеть в густой тени. Было нечто, внушавшее неописуемый безмолвный страх, в этом крупном костистом человеке, которого окрестили в преступном мире "Беспощадный" и которому в "Белой Шляпе" присвоили псевдоним "Айсмен", означавший в известном смысле "не ведающий жалости хищник". И опять на мрачное лицо Бучера набежала злорадная усмешка, по мере того, как он наблюдал за приближающимися Скримони и ЛаГуной.

Действовали-то они правильно, как им и полагалось, но именно их не знающая пределов алчность и патологическая кровожадность вот-вот обернутся для них их же собственной смертью. В эту минуту каждый из них стремился выглядеть со стороны самым обычным пешеходом, вышедшим темным ранним утром на моцион. Они поравнялись с телефонной будкой, когда Бучер быстро ступил в освещенное пятно, падающее от уличного фонаря.

– Бучер!

Это воскликнул Скримони, самый жестокий из двоих. Внезапное появление Бучера застигло убийц врасплох. Они остановились, застыв на месте.

– Ага, – кровожадно прорычал Рэм Дэм ЛаГуна через мгновение. – Бучер, точно. Ровнехонько двести пятьдесят кусков, – и, самодовольно улыбнувшись, он грубо захохотал.

– Спокойно, спокойно, Персиваль, – слегка осадил ЛаГуну Бучер, прекрасно зная, что одно только упоминание его настоящего имени приводит того в ярость. – Разве можно, чтобы сыночка мамаши Пинкхэм так высоко унесло на крыльях розовой мечты загрести сумму, назначенную за мою несчастную голову. Ни у кого ведь еще не выгорело.

Рэм Дэм ЛаГуна, который и в обычном-то своем психическом состоянии весьма походил на мерзкого завистливого лягушонка, сейчас раздулся, словно разгневанная жаба. На протяжении долгих лет с коварной беспощадностью он убивал каждого, кому могло быть известно его настоящее имя – Персиваль Пинкхэм, и до настоящей минуты полагал, что уничтожил их всех до единого. И вот, оказывается, он ошибался: Бучеру известно тоже. А теперь, стало быть, об этом узнал и его дружок – приятель и соучастник Рико, что совсем из рук вон плохо. И прежде всего для самого дружка-приятеля Рико. После того, как они разделаются с Бучером, ЛаГуне придется всадить пару-другую пуль и в старину Рико, покончив с ним навсегда.

– Что за трен, какой еще Персиваль Пинкхэм? – подозрительно рявкнул Скримони.

– Персиваль Пинкхэм – настоящее имя Рэм Дэма, – ровным спокойным голосом проговорил Бучер, не спуская глаз с обоих мерзавцев. – Рэм Дэм ЛаГуна – имя одного героя комиксов, а молоденькая шлюха из Ньюпорта прилепила его Персивалю лет десять или двенадцать назад, когда он прислуживал мне шестеркой в одном борделе на Восточном побережье, – и Бучер, ухмыльнувшись, обратился к ЛаГуне: – Верно ведь, Персиваль?

Ненависть загорелась в глазах ЛаГуны, и он что-то угрожающе пробормотал.

Пораженный Скримони воскликнул, не обращаясь ни к кому конкретно:

– Боже мой!

Рико Скримони – наполовину итальянец, наполовину пуэрториканец был среднего роста, легкого сложения и тщательно, со вкусом одевался – полная противоположность своему дружку практически во всем. Сейчас, словно огорошенный, он уставился на ЛаГуну и произнес с трудом, как бы в благоговейном ужасе:

– Персиваль Пннкхэм? – После чего повторил с иронической усмешкой: – Боже мой!

ЛаГуна был массивен, его здоровенные плечи распирали пиджак, толстенные руки свисали словно у гориллы, а кривоватые ноги были широко расставлены. Он представлял собой какое-то странное чудище, на которое никогда не находится пиджака достаточно большого размера или брюк, подходящих по длине, еще и поэтому та девка из Ньюпорта прозвала его ЛаГуной – "широченным заливом". Короче говоря, внешне он полностью соответствовал сложившемуся у многих стереотипу недалекого обезьяноподобного громилы, кем этот сукин сын и являлся на самом деле.

– Тебе не следовало знать, что мое имя не ЛаГуна, – напряженно проговорил он. – Как это ты пронюхал?

– Умею читать мысли, Персиваль, – колючий смех Бучера наверняка привел бы в ужас менее зачерствевшие души. – Особенно грязные худосочные мыслишки вроде твоих и Рико.

Горячая кровь бросилась в лицо Рико Скримони, и ярость исказила тонкие латиноамериканские черты его лица. Он был весьма высокого мнения о собственной персоне, считая себя образованным и остроумным. И если, полагал он, ответить остроумно он мог и не всегда, то уж в половине случаев – точно. Доказывать это он был готов кому угодно и когда угодно.

– Ну, ты, подонок, много мнишь о себе! – зло бросил он Бучеру. – Тут ты никого не запугаешь. Хочешь что-нибудь сказать напоследок?

После слов Бучера убийцы подобрались и напружинились, готовые к действиям.

– Что ж, приятель, напоследок у меня действительно кое-что есть.

– Раз так, – отозвался Рэм Дэм ЛаГуна, – тогда выкладывай.

– Вы, два сопливых сукина сына, кончайте свою игру прямо сейчас и мотайте домой к мамочке, она вам штанишки мокрые сменит.

Взвыв от ярости, Рико Скримони, как и ожидал Бучер, сунул правую руку под мышку, где у него оттопыривался тяжелый "Гертер" 35-го калибра. Через какую-то долю секунды его примеру последовал ЛаГуна, выхватив из-за пояса короткоствольный револьвер. Вскинув пистолет, Скримони любовно взвел курок и...

Пых-х!

Из дула "Вальтера П-38" с глушителем, неведомо как появившегося в большой руке Бучера, донесся почти бесшумный короткий выдох, и вылетевшая оттуда девятимиллиметровая пуля с насечками пробила в голове Скримони, на месте левого глаза, огромное окровавленное отверстие. Испустив ни на что не похожий совершенно нечеловеческий вопль, он навзничь опрокинулся на тротуар.

Наводя револьвер на Бучера, Рэм Дэм ЛаГуна дрожал от охватившего его бешеного возбуждения. Старина Рико мертв, и теперь единственным из живых, знающих его подлинное, такое ненавистное ему имя, остается Бучер, но он тоже сейчас умрет. Указательный палец ЛаГуны плотно обвился вокруг спускового крючка...

Пых-х!

Рэм Дэма Персиваля Пинкхема ЛаГуну бешено мотнуло назад, когда разрывная пуля прошила ему грудь и вышла под левой лопаткой, оставив в спине зияющую рваную рану величиной с чайное блюдце. Его рука, все еще сжимающая оружие, безвольно опустилась, выпавший револьвер загремел о тротуар, и ЛаГуна, издав предсмертный вздох, беззвучно рухнул наземь.

Спрятав "вальтер" в кобуру, Бучер быстро вошел в телефонную будку и набрал известный лишь ему номер "Белой Шляпы". В трубке раздалось электронное попискивание, после чего спокойный голос произнес:

– Докладывайте.

– Говорит Айсмен, – ответил Бучер. Затем он объяснил, где находится, и в сжатой форме перечислил сложившиеся обстоятельства. Он уже собрался было повесить трубку, как вдруг увидел двух полисменов, один из которых был вооружен полицейской винтовкой, направляющихся к нему из патрульной машины, затормозившей только что посреди мостовой. Он добавил в трубку: – Тут полиция подъехала. Мне понадобится помощь, чтобы выпутаться.

И он получил помощь, чтобы выпутаться. Он получил ее в таком объеме и так быстро, что не прошло и четверти часа после того, как оказался в отделении полиции.

* * *


Капитан Жюль Циммерман, начальник отдела по расследованию убийств, прекрасно понимал, в чем заключается его политическая выгода. Спустя считанные минуты после того, как полисмены сообщили по рации в отделение об убийстве двух человек и о задержании Бучера, капитану Циммерману позвонил вышестоящий начальник, распоряжение которого не исполнить он не мог, даже если бы и захотел. Сразу же после этого звонка Циммерман приказал принести себе в кабинет досье на Бучера, где он прочел:

"Бучер, тридцать семь лет, рост шесть футов три дюйма, вес без одежды 190 фунтов. Одно время руководил преступной деятельностью Синдиката на Восточном побережье страны. По некоторым, пока невыясненным причинам, несколько лет назад порвал с преступным миром. В отместку Синдикат назначил за его голову вознаграждение в 250000 долларов. По имеющимся сведениям, имеет несколько текущих счетов в ряде швейцарских банков. Особо опасен при столкновении и задержании".

Прочитав текст дважды, капитан Циммерман увидел, как полицейские, задержавшие Бучера, вводят того в отделение. Несколько секунд спустя один из них выложил на стол капитана наплечную кобуру с пистолетом "Вальтер П-38", два кастета и нож с выкидывающимся лезвием. После чего патрульные застыли от удивления при виде того, как Циммерман встал из-за стола и, широко улыбаясь, протянул Бучеру руку.

– Позвольте мне первым поздравить вас, мистер Бучер, с отличным выполнением сложного и ответственного задания. Наш город станет в тысячу раз спокойнее теперь, когда по нему перестанут шляться такие типы, как Скримони и ЛаГуна. – Он продолжал, показывая на пялящих в недоумении глаза полицейских: – Думаю, моим людям вы не стали раскрывать, что являетесь членом специального подразделения, подчиняющегося лично губернатору штата?

Бучер тотчас смекнул в чем дело – нечто подобное он и ожидал.

– Нет, – ровно ответил он. – Я подумал, что будет лучше подождать, когда мы приедем в отделение. Нас могли подслушать, ну и так далее. Мне иногда кажется, что и у мостовой есть уши.

– Верно, верно, – излучающий любезность капитан Циммерман расплылся в улыбке, давая своим подчиненным знак, что они свободны. – Всегда лучше подстраховаться, не так ли? – Он выразительно пожал плечами: – Что касается меня, мистер Бучер, то я не смею больше вас задерживать. – И он заговорщически подмигнул ему, словно знал о существовании некоей тайны, известной лишь им двоим. – Мой отдел всегда сотрудничает с ведомством губернатора, мистер Бучер. Всегда и при любых обстоятельствах.

Капитан все еще продолжал разглагольствовать, треща как сорока и изнывая от острого, так и неутоленного любопытства, но Бучер уже сгреб все свое снаряжение и направился к двери. Следующий пункт его назначения – аэропорт, где должна наконец состояться его столько раз откладываемая встреча с директором "Белой Шляпы".




Глава 2


– А-а, мистер Бучер, – произнес директор, невысокий, седеющий человек с усталым взглядом, когда Бучер вошел в главный салон большого реактивного самолета. – А то я уж начал было думать, не повезло ли ЛаГуне и Скримони, но я, конечно же, ошибался. Полагаю, с капитаном Циммерманом трудностей не возникло?

– В вашем сообщении говорилось, что вы располагаете крайне существенной информацией по делу, которым я занимаюсь, – с ходу заявил Бучер со свойственной ему жесткостью. – Мне необходимо что-нибудь, хоть какая-то зацепка, с которой я мог бы начать. Пока ни на что напасть мне не удалось – со всех сторон сплошная глухая стена.

Они уселись в кресла, и только после этого директор ответил:

– За те годы, что вы работали на Синдикат, мистер Бучер, доводилось ли вам встречаться с неким гангстером по имени Джонни Просетти?

– Джонни Зажигательная Бомба? Черт, ну конечно, доводилось. Был у меня одним из сборщиков денег с девиц. Только не уверяйте меня, что Просетти замешан в этой контрабанде наркотиками. Чтобы задумать и спланировать операцию, которую мы сейчас раскручиваем, он слишком глубоко погряз в бабах и пьянке.

– Возможно, вы были бы правы, мистер Бучер, если бы мы не располагали информацией из восьми надежных источников, что именно этот Просетти – основная пружина всей операции.

– А как насчет Жирного Витторио? – поинтересовался Бучер. – Его имя нигде еще не всплывало?

На лице директора появилось озадаченное выражение.

– Жирный Витторио?

– Луиджи Витторио, – продолжал Бучер, – член правления одной старой фирмы, специализировавшейся на организации платных убийств. Витторио покровительствовал Просетти, друг к дружке они присосались сильнее, чем блохи к бродячему псу. Если Просетти замешан в этой контрабанде, то вряд ли Витторио стоит в стороне.

– Рад, что вы вспомнили об этом, мистер Бучер. Возможно, через Витторио вы как-то сможете выйти на Просетти, поскольку мы потеряли его след. Исчез, как в воду канул.

– Когда?

– Примерно два месяца назад. Это все, что нам удалось установить. Я надеялся, что вам известно, где он сейчас.

Нахмурившись, Бучер задумался.

– Могу только предположить, что Просетти находится в городе Рено, в ночном клубе "Алмазная Тиара", владельцем которого является Витторио. Если уж и Витторио не знает, где сейчас Просетти, тогда его наверняка прирезал какой-нибудь ревнивый муж или любовник.

– Конечно, это тоже не исключено. Однако наши информаторы утверждают, что во главе контрабандистов стоит Просетти. А контрабанда наркотиков расцвела сейчас пышным цветом.

Он протянул Бучеру листок желтой бумаги, на которой обычно печатаются телеграммы.

– Вот посмотрите. Поступило примерно в тот час, когда вы занимались Скримони и ЛаГуной.

Пробежав глазами, Бучер уставился на листок со смешанным выражением изумления и гнева на лице. Наконец он бессознательно пробормотал:

– Бег ты мой! – Затем обратился к директору: – Теперь мне ясно, что вы имели в виду, говоря "пышным цветом".

В сообщении речь шла о том, что агентам по борьбе с наркобизнесом удалось выйти на дом в портовом городе Нью-Бедфорд, штат Массачусетс, и обнаружить в нем целых пятьсот килограммов очищенного нерасфасованного героина.

– Видите ли, мистер Бучер, – размеренно проговорил директор. – С каждым днем этот бизнес разрастается. Таможенники с ног сбились, пытаясь выяснить, как наркотик проникает в нашу страну, но ничего определенного узнать им до сих пор не удалось. Единственное, с чего мы можем начать, это с установления местонахождения Просетти, поэтому боюсь, что заняться этим придется вам.

– Но вы не хотите, чтобы я прикончил Просетти. – В устах Бучера это прозвучало как утверждение, а не как вопрос.

Директор отрицательно покачал седеющей головой.

– Не раньше, чем нам станет известно все, что знает он. После этого поступайте с мерзавцем, как сочтете нужным. Насколько я понимаю, за ним числятся неоплаченные, давно просроченные долги.

– Да, вы чертовски правы, – прорычал Бучер, вставая. – С этим сукиным сыном у меня личные счеты. Буду держать вас в курсе того, как пойдут дела в Рено, в "Алмазной Тиаре" у Витторио.

– Одну минуту, мистер Бучер. – Директор жестом предложил Бучеру опять сесть в кресло, после чего начал неторопливо говорить в микрофон, вмонтированный в стенку рядом с его креслом. Закончив отдавать распоряжения пилоту, он опять обратился к Бучеру: – К взлету все готово. Полагаю, что в Рено мы доставим вас задолго до того, как туда прибудет очередной рейсовый самолет.

* * *


Два часа спустя Бучер остановил свой взятый напрокат "Форд" неподалеку от ночного клуба Витторио "Алмазная Тиара".

Бучер знал Луиджи Витторио как человека, обладающего воображением слепого червя, моралью мартовского кота и этикой свирепой барракуды. Из женщин он предпочитал только стройных и гибких пышногрудых блондинок, а из развлечений – пируэты высшего пилотажа, демонстрируемые им в постели. Кроме того, он был одержимым подражателем, хотя его подражательство ограничивалось лишь "Алмазной Тиарой", из которой путем неимоверных усилий и баснословных затрат он попытался было создать западный вариант известнейшей и несравненной "Алмазной Подковы", принадлежащей Роузу, но потерпел фиаско по всем пунктам, ибо в своем непомерном усердии имитаторски следовать образцу перестарался тоже по всем пунктам, включая, например, и то, что его ночной клуб был открыт круглосуточно. "Алмазная Тиара" оказалась чрезмерно претенциозной и чересчур роскошной даже для самых что ни на есть пресыщенных и изощренных сластолюбцев.

Выйдя из машины, Бучер некоторое время изучал затененный навесом вход в заведение, пытаясь вспомнить, где он видел этого огромных размеров швейцара в розовой, словно раковина изнутри, ливрее. Прошло несколько минут, прежде чем он вдруг вспомнил: Кид Мокетон! Сейчас уже в годах, а в свое время был чемпионом страны по спортивной борьбе, и у него были все основания надеяться на титул чемпиона мира среди тяжеловесов, но он здорово не поладил с Джерри Пассинкой в Джерси. Однажды вечером двое телохранителей Джерри усыпили Мокетона, выстрелив в него пулей-ампулой со снотворным, после чего натешились вволю, отделав его до неузнаваемости кусками свинцового кабеля. Физически он сумел поправиться, а вот умственно – нет, и стать прежним Кидом Мокетоном, как личностью, ему уже было не суждено. Согласно диагнозу лучших специалистов Клиники Майо[2 - Одна из известнейших клиник США. Находится в США, г. Вочестер, штат Миннесота. (Прим. пер.)], этот когда-то выдающийся волевой спортсмен теперь превратился в человекоподобное существо.

Перейдя улицу и приблизившись к огромному швейцару, Бучер извлек из бумажника пятидесятидолларовую купюру.

– Здорово, Кид! – Он вложил сложенную бумажку ему в руку. – Сколько времени утекло, а? Как сейчас поживаешь?

Минуло целых шестьдесят секунд, прежде чем в глазах Мокетона загорелся огонек, свидетельствующий о том, что их обладатель узнал обратившегося к нему.

– А-а, да-да, здравствуйте, мистер Бучер. – Он посмотрел на сложенную купюру в своей ручище, затем на человека, подавшего ее. – Все это сейчас ни к чему, мистер Бучер. Не надо бы вам мне это здесь давать...

– Деньги твои, – перебил его Бучер. – Оставь у себя. Это твоя доля от моего выигрыша, когда я поставил на тебя в той схватке, когда ты разделал под орех Майкла Джоунза. – Бучер ни разу не видел, как борется Мокетон, и, конечно же, никогда не делал на него ставок. Более того, он и понятия не имел, существует ли вообще человек по имени Майкл Джоунз. – Если, конечно, – усмехнулся Бучер, глядя в ничего не выражающее бессмысленное лицо, – мистер Витторио не платит тебе столько, что какие-то пятьдесят долларов для тебя сущий пустяк.

Когда до великана дошел наконец смысл этих слов, он с удивительной энергией затряс головой:

– Не-ет, не-ет, мистер Бучер. Мистер Витторио мне вообще почти не платит, велит, чтобы я на чаевых собирал, но мне еще ни разу никто не давал пятьдесят долларов. Если скажете про них мистеру Витторио, то половину он у меня отберет.

Бучер кивнул. Патологическая жадность Витторио осталась такой же, как и прежде. Вслух он произнес:

– Что, дела настолько плохи?

– Угу, у меня – да. Так значит, вы ему ничего не скажете, мистер Бучер? – с безнадежной мольбой в голосе спросил Мокетон.

– Витторио, стало быть, здесь, – уточнил Бучер. Этот ответ был одной из главных причин, по которой он вступил в разговор с Мокетоном.

Рассеянно кивнув, бывший борец крепко сжал в руке купюру, и на его придурковатом лице отразилась неподдельная детская радость.

– Да-а, да-а, он здесь. Он тут и живет.

Собравшись уходить, Бучер уже было отвернулся от Мокетона, но вдруг вновь повернулся к нему, точно внезапно вспомнив то, о чем забыл спросить.

– Кстати, Кид. А Джонни Просетти тут не появлялся в последнее время?

Мокетон попытался придать своему лицу осмысленное выражение и наконец опять завертел сплошь покрытой рубцами и шрамами головой:

– Давно уже не появлялся, мистер Бучер.

– Ну, как давно? Неделю? Две недели? Два месяца? Или три?

– Правильно, мистер Бучер. Как раз столько я и не видел Джонни Просетти.

С минуту Бучер смотрел на него, затем, поняв, что уточнять бесполезно, решил отступиться. Киду Мокетону, давно превратившемуся в нечто, способное вести лишь растительно-животный образ жизни, было явно не под силу вспомнить о событиях, выходящих за рамки времени, истекшего только что.

– Ладно, Кид. Это неважно.

Хотя для большинства Джонов и Мэри, ежедневно работающих с девяти до пяти вечера, и прочих американцев среднего класса только-только наступило время завтракать, в "Алмазной Тиаре" жизнь уже вовсю била ключом, что подтверждала и соблазнительная аппетитная полуодетая певичка, выступавшая под аккомпанемент такого большого оркестра, что сам Джек Тиргарден[3 - Известный дирижер и руководитель джазовых оркестров. (Прим. пер.)] позеленел бы от зависти при его виде.

Войдя в зал, Бучер остановился у дверей, осматривая помещение. Он вдруг понял, почему Витторио выбрал для своей деятельности такой город, как Рено. Большинство посетителей его заведения были женщины. А при таком наплыве бабенок всех мастей, прибывающих в этот город для скорейшего, без всяких проволочек оформления развода, и при том, что "Алмазная Тиара" открыта круглосуточно, эта грязная жирная сволочь мог подцепить себе фактически любую по своему желанию.

Справа от главного входа, метрах в двухстах от Бучера, располагалась центральная касса, и он не без удивления отметил, что молодая кассирша является не блондинкой, не пышногрудой, а довольно невзрачной женщиной, похожей на серую мышку, лет двадцати пяти с прямыми черными волосами и темным цветом смуглого лица. В данный момент она рассчитывалась с подвыпившей рыжеватой бабенкой, которая буквально вцепилась в своего хлыщеватого спутника с явными повадками альфонса, не сводя с него глаз, и поэтому никак не могла уплатить по счету.

Бучер не спеша подошел и, ожидая, когда кассирша освободится, заметил газету, лежащую на прилавке около кассового аппарата. На первой полосе в одной из статей речь шла о двоих жителях южного Техаса, неожиданно и таинственно скончавшихся от интенсивного атомного облучения, как установило посмертное вскрытие. По мере того, как Бучер читал статью, что-то в отдаленном уголке его памяти пыталось всплыть на поверхность, но как раз в эту самую минуту рыжая дамочка и ее альфонс, шатаясь, побрели к выходу, и он не стал вспоминать.

– Слушаю вас, – обратилась к Бучеру кассирша с мышиным личиком, почему-то пристально посмотрев на него.

– Где я могу найти Жирного Витторио?

– Как передать, кто его спрашивает?

Бучер выложил все, что ему требовалось, без церемоний:

– Передай этой жирной свинье, что у Бучера к нему разговор есть, да скажи, что если он через черный ход смыться вздумает, я приволоку его обратно и вышибу из него мозги прямо здесь, на виду у всех его шестерок.

Кассирша, имя которой "Мисс Анна Хелм" было выбито тут же на металлической пластинке, почти незаметно, искоса еще раз посмотрела на Бучера, после чего, нажав на клавишу внутреннего переговорного устройства, повторила услышанное слово в слово. Ее усилия были вознаграждены истошным громоподобным выкриком, в котором угадывались гнев и страх одновременно. Несколько мгновений спустя в противоположном конце огромного зала распахнулись двойные двери, и в поле зрения появилась гора колышущегося мяса, заключенная между головой и ступнями. При звуке его разгневанного голоса временно наступила тишина, которая, однако, длилась очень недолго. Витторио ринулся на кассиршу словно раскормленный до невероятных размеров демон мести в людском обличье.

– Шлюха! – проревел он. – Ты уволена! Треплешь каждому, где я сижу. С Бучером сговорилась, наводчица! Уволена! С этой же минуты! Чтобы я больше тебя в глаза не видел у себя в "Тиаре". Прочь с глаз моих! К чертовой матери!

От злости он весь содрогался, тряслись все триста девяносто семь фунтов его живого веса. Он стоял перекошенный от ярости с пылающим малиновым, как у поросенка, лицом до тех пор, пока кассирша не вынула из-под прилавка свою сумку и не вышла в дверь прямой походкой, вся кипя от негодования.

И мгновенно с Витторио произошла полная метаморфоза. Лишь только он повернулся лицом к Бучеру, весь его неописуемый гнев трансформировался в угодливое раболепие. Выкручивая свои жирные, как сардельки, пальцы, он обратился к Бучеру.

– А-а, Бучи, дружище! – выдохнул он. – Ты, надеюсь, простишь меня за то, что я использовал тебя как предлог, чтобы избавиться от этой шлюхи. Давно собирался вышвырнуть этот слегка обросший мясом скелет, да все руки не доходили.

Знаком он подозвал одну из многочисленных девиц, встречающих и рассаживающих посетителей, и когда та подошла, объявил ей, что теперь главным кассиром назначается она. Затем повернулся обратно к Бучеру, вновь стиснув руки и выкручивая пальцы.

– Ну, так чем могу быть полезен старому приятелю, крошке Бучи? – Его попытка придать своему испуганному голосу дружелюбную интонацию решительно не удалась, на смертельно побледневшем лице был написан выворачивающий душу страх, который никак не могла скрыть его обрюзгшая, вся в красных прожилках физиономия.

Да и Бучер не спешил ему на выручку. Он сверлил Витторио бесчувственным застывшим взглядом, не сводя с толстяка глаз до тех пор, пока его наигранно-вымученное радостное возбуждение не улетучилось окончательно. Бледность, поначалу лишь пробивавшаяся, теперь полностью залила его физиономию, и скрыть ее было уже невозможно. Многоярусный мясистый подбородок Витторио дрожал от страха перед неопределенностью, а своим толстым, цвета ветчины языком, он то и дело проводил по трясущимся губам, шумно облизываясь от нервного возбуждения.

– Что... что у тебя на уме, Бучи? – наконец проблеял он, судорожно сглотнув слюну. – Я... я ведь ничего плохого тебе не сделал. Зачем ты приехал? Что... что я такого сделал?

Бучер медленно подошел к нему и, подавшись вперед, приблизившись почти вплотную к раздувшейся жирной массе, именуемой брюхом, укоризненно сказал:

– Ты прячешь от меня Джонни Просетти.

– Джонни Просетти? – бессмысленно пролепетал Витторио. – Джонни Просетти, – повторил он, на этот раз чуть не шепотом, не спуская своего еще не верящего взгляда с сурового лица Бучера. – Да где ты был, Бучи? Ты разве не слышал? Мне ведь пришлось объявить открытый контракт с выплатой двадцати пяти тысяч долларов тому, кто прикончит этого сукина сына, потому что он взял у меня сто тридцать семь тысяч и смылся, а мне свой паршивый вексель оставил. Вот тебе нужны двадцать пять тысяч, Бучи? Контракт еще ни с кем не подписан, так что всякий, кто отыщет и прикончит ублюдка, получит деньги.

Хотя за все время, пока Витторио говорил умоляющим голосом, на непроницаемом лице Бучера не отразилось абсолютно никаких эмоций, он, тем не менее, слушал этого страдающего от ожирения, перепуганного до смерти человека с удивлением. Ни по одному из известных ему тайных каналов преступного мира Бучер не получал данных о том, что Витторио объявил контракт на убийство Джонни Просетти, хотя само по себе это еще не означало, что толстяк лжет. К тому же, если бы он сейчас лгал, то качеством своей актерской игры он мог посрамить иных звезд Голливуда. Бучер поверил словам Витторио, и теперь выходило, что, начиная расследование дела о контрабанде наркотиков, он, образно говоря, оказался посреди реки с сильным течением в лодке без весел.

– Когда ты видел Джонни последний раз? – не скрывая разочарования, рявкнул Бучер.

– Три, три с половиной месяца назад. Смылся с одной из моих любимых официанток, ублюдок двуличный. По имени Телла, я бабу имею в виду. Знаешь, когда она ложилась в пос...

Но Бучер уже не слышал слов Витторио. Входная дверь была рядом, и, сделав два больших шага, он исчез за нею, прежде чем толстяк успел закончить фразу.

Мрачный от испытанного разочарования, Бучер мимоходом кивнул Киду Мокетону и вышел на улицу к своей машине.

– Жирный Витторио солгал вам, мистер Бучер!

Перестав отпирать дверцу, Бучер резко обернулся и увидел кассиршу Анну Хелм, ту самую серую мышку, которую Витторио выгнал несколько минут назад и которая стояла теперь перед ним.

– Повтори, – отрывисто бросил Бучер.

– Я говорю, что Витторио наврал вам, мистер Бучер. Я стояла за дверью и слышала ваш разговор с ним.

– Продолжай, – неожиданно Бучер испытал странное и острое ощущение человека, провалившегося в отверстие отхожего места, от которого, тем не менее, исходит нежный аромат роз. – Продолжай, – повторил он.

– Джонни Просетти звонил Витторио по междугородному на прошлой неделе. Я это знаю потому, что сама снимала трубку и соединяла их.

– Откуда был звонок? – быстро спросил Бучер. – Из какого города?

Плотно сжав губы, Анна Хелм упрямо покачала головой.

– Все ясно, – сказал Бучер, доставая бумажник. – Поскольку в реальной действительности из ничего возникает только ничто, то сколько?

– Вы правы, мистер Бучер, – решительно ответила Анна. – Я назову свею цену. Но это будут не деньги.

Медленно засовывая бумажник в карман, Бучер с любопытством посмотрел на молодую женщину.

– О'кей! Выкладывай. Если сойдемся в цене, заключаем сделку.

– Я скажу, откуда был звонок, только если вы пообещаете, что на поиски Джонни Просетти возьмете меня с собой. У меня свои личные счеты с этим мерзавцем.

– Но я могу пообещать, а потом взять и нарушить обещание, – сказал Бучер.

– Правильно. Можете, – слабое подобие улыбки едва тронуло мягкую линию ее губ. – Но вы не сделаете этого, мистер Бучер. До того, как несколько минут назад вы вошли в "Тиару", мы ни разу не встречались с вами, но я узнала вас сразу же по статьям в журналах. Да, да, даже в такой глуши, как местечко Красный Олень, провинция Альберта, в Канаде, откуда я родом, и то наслышаны об ужасном Беспощадном Бучере, – при этих словах широкая улыбка озарила ее лицо, явно преобразив его в лучшую сторону. – И раз уж я работала в "Тиаре", то кое-что до меня доходило, так вот – даже ваши самые ненавистные враги иногда клялись словом Бучера. Если уж он его дает, то не нарушает никогда.

– Что за личные счеты у тебя с Джонни Просетти?

Лицо молодой женщины неожиданно преобразилось: на нем появились необычайная суровость и решительность.

– Мистер Бучер, вы знаете, почему Джонни Просетти прозвали Зажигательная Бомба?

– Знаю.

– Моя сестра Джулия встретила Просетти на своем пути года два назад и кончила тем, что стала безвольной игрушкой в его руках. Я намерена заставить Джона Гринлифа Просетти – Зажигательную Бомбу – заплатить за смерть сестры, мистер Бучер, даже если для этого мне придется убить его спящего.

Хладнокровная, но неукротимая жестокость, прозвучавшая в ее голосе, заставила Бучера посмотреть на нее другими глазами.

– Итак, – продолжала она, прежде чем он успел что-то сказать, – даете слово, что я еду с вами?

"Какого черта? – подумал Бучер. – А почему бы и нет? В конце концов какой у меня выбор?"

– О'кей, черт возьми. Даю слово. Так откуда Просетти звонил Витторио?

– Из отеля "Женева" в Мехико.

– Жди меня здесь, – прорычал Бучер. – Я сейчас. Отвешу только пару оплеух этому жирному борову.

– Ради Бога, – остановила его Анна. – Ради Бога, не надо. Если вы сделаете это, он догадается, что о телефонном звонке вам сообщила я. И насколько я могу судить о Витторио, за мою жизнь тогда нельзя будет дать и ломаного цента.

Подумав, Бучер вернулся к машине. Анна была права. Витторио не преминет убрать ее за то, что она выложила все и о Просетти, и о звонке из Мехико.

– Садись, – Бучер показал на дверцу с противоположной стороны машины, открывая свою и усаживаясь за руль.

* * *


Некоторое время спустя, когда Бучер уже выруливал взятый им напрокат "Форд" на стоянку у аэропорта, Анна посмотрела на него расширенными от безмолвного ужаса глазами.

– Боже, – только и проговорила она тихим дрожащим голосом. – Вы всегда мчитесь вот так, словно на пожар?

– А? Что? – рассеянно переспросил Бучер, мысленно находясь уже в Мехико. – Только когда я в машине.

Анна быстро смерила его оценивающим взглядом, стараясь определить, намеренно или нет он отпустил эту плоскую банальную остроту, решила, что нет, и ничего не сказала в ответ ему.

Единственный прямой рейс в Мехико, на который им удалось взять билеты, был ровно через час. Такая задержка разозлила Бучера, который уже хотел было взять напрокат небольшой самолет, но Анна попросила его не делать этого.

– Почему? – буркнул он.

– Раз уж все равно прошло столько времени после его звонка, один час ничего не меняет, а мне перед вылетом нужно кое-что сделать.

– Например?

– То, что всегда делает любая женщина, которая летит в Мексику с симпатичным незнакомцем, глупый.

Мягко рассмеявшись, она затем кокетливо улыбнулась.

– Спокойно, не волнуйся, – и с этими словами зашагала прочь, бросив через плечо: – Вернусь перед посадкой.

Бучер посмотрел ей вслед. Он испытывал нечто странное к Анне Хелм и никак не мог сформулировать, что же именно. У него все-таки имелся один возможный способ определить, что собой представляет это "нечто странное", если оно вообще существует. В "Белой Шляпе" по его запросу могли произвести обычную процедуру установления и проверки ее личности. В любом случае, он ведь пообещал директору, что на протяжении всей работы по этому делу будет тесно взаимодействовать с их организацией. Когда он будет звонить и докладывать о последних событиях, он попросит установить личность некоего "обросшего мясом скелета" по имени Анна Хелм из местечка Красный Олень, провинция Альберта, Канада.




Глава 3


С "Белой Шляпой" Бучер кончил говорить по телефону полчаса назад, и сейчас он сидел спиной к стене в огромном сводчатом зале ожидания, надеясь, что Анна Хелм перепутает время и вообще не явится к посадке на рейс в Мехико. Внезапно его внимание привлекла в высшей степени элегантная, красивая, яркая молодая женщина в безукоризненно сидящем на ней зеленовато-голубом платье. Когда он впервые увидел ее, она находилась метрах в семидесяти, идя быстрым шагам в его направлении. И в тот самый момент, как Бучер заметил ее, он испытал хорошо и давно знакомое ему ощущение, когда ноет под ложечкой. Он вдруг поймал себя на том, что изумленно пялится на нее, чуть ли не раскрыв рот.

Было что-то невероятно эротическое в ее элегантной складной, подтянутой фигуре и походке, и на минуту Бучер почувствовал себя так, словно его ударили кувалдой под дых. Он был поражен, что реагирует подобным образом на один лишь вид этой молодой женщины, если учесть, что он не знает ее имени, до этого ни разу не видел ее и, по всей вероятности, никогда больше вообще не увидит. Более того...

Внезапно Бучер вздрогнул и еще пристальнее присмотрелся к объекту своего внимания, который теперь уже направился непосредственно к нему. Он что, и в самом деле никогда не встречался с нею в прошлом? И неожиданно для самого себя он почувствовал нечто едва уловимое, но определенно уже знакомое ему в этой женщине.

Насторожившись и весь напрягшись, Бучер встал, когда молодая женщина, как теперь было совершенно очевидно, шедшая именно к нему, пересекла установленную им отметку 20 метров.

Он еще раз напряг свою память в почти отчаянном усилии вспомнить, где эта женщина уже встречалась ему в его бурном прошлом, но – все безрезультатно. Задача была безнадежной с самого начала, и Бучер пришел к заключению, что самым мудрым решением будет прямо в лоб, без обиняков спросить эту красотку, кто же она такая, черт подери. Оказалось, однако, что никакой необходимости в этом нет. Молодая женщина назвала себя прежде, чем Бучер успел задать свой вопрос.

Пока она преодолевала последние разделяющие их метры, он стоял, не шелохнувшись, и даже не знал толком, сумеет ли вообще пошевелиться, если захочет, потому что женщина, приближающаяся к нему в такт с ударами его сердца, не шла. Она плыла. По крайней мере, в восприятии Бучера – именно плыла. Рыжевато-золотистые волосы, роскошными волнами ниспадающие на узкие плечи, и все ее женские прелести, расположенные именно там, где им и надлежит быть, а также черты лица, назвать которые можно было очаровательными и возбуждающе-влекущими, – все это придавало ей сходство с несбыточной мечтой. Прелестной и манящей.

Подойдя прямо к нему, она стояла, пристально глядя в его суровые глаза.

– Закрой рот и не таращи глаза, – резко скомандовала она, любуясь произведенным эффектом. – Или ты всегда пялишься на женщин так, словно только что прибыл с необитаемого острова?

Бучер сел, как подрубленный.

– Нет, черт бы меня побрал! – только и сумел он вымолвить пораженно. – Как же, черт возьми, ты это сделала? Зачем?

– Зачем? – удивленно переспросила его Анна Хелм. – Мне нужно было это место кассирши в "Алмазной Тиаре", а подруга официантка, которая рассказала мне о нем, предупредила, что Жирный Витторио – это грязный извращенец, у которого на подхвате тысяча всяких подручных и все – чрезмерно любопытны. Вот зачем. Эта маскировка была вынужденной защитной мерой, вот и все.

Она дерзко показала Бучеру кончик языка и села рядом.

– Ну, а как я все сделала, – продолжала она. – Для этого, конечно, кое-что потребовалось, поэтому я прихватила вот это, чтобы легче было объяснять. – Она полезла в сумку, доставая оттуда бумажный пакет, из которого вынула черноволосый парик. Бучер сразу определил, что именно эти волосы, черные и прямые были у нее на голове, когда он впервые увидел ее за кассой. – Вот, носила, чтобы скрыть свои настоящие волосы, – сказала она, ткнув пальцем в парик. – Тут еще брови и ресницы, которые я наклеивала, чтобы изменить глаза. Поразительно, как глаза преображают все лицо человека. Ну и конечно, в "Тиаре" я пользовалась тональным кремом, чтобы цвет лица был на несколько оттенков темнее, чем на самом деле. – Она опять полезла в бумажный пакет. – А это, фу! Это штуковина, которую я натягивала, чтобы казаться плоскогрудой и... Скажи-ка, Бучер, до этого момента я ведь казалась тебе страхилезой? В том виде, в каком ты впервые увидел меня в "Алмазной Тиаре"?

– Возможно. Хотя особого внимания я не обратил, – ответил Бучер, ухмыляясь во весь рот так, что от напряжения у него заныли мышцы лица.

– Что ж, именно так я и хотела выглядеть. Страхилезой. И мне это, должно быть, удалось, если сам хозяин "Тиары", сволочь жирная, ни разу не полез меня лапать, поверишь, нет? Но Боже мой! Я никогда не ношу ни поясов, ни граций, ни лифчиков и... во всяком случае сейчас я похожа на страхилезу? Хочу сказать, когда ты увидел, как я шла к тебе минуту назад, показалась я тебе страшилищем?

Все еще ухмыляясь, Бучер отрицательно покачал головой.

– Ну скажи же мне хоть что-нибудь. Чего расселся и ухмыляешься, как дурак? Все у меня колышется там, где и должно у женщины?

Бучер не выдержал и расхохотался.

– Все правильно, – выговорил он наконец. – Там, где положено, у тебя колышется будь здоров.

Лицо Анны осветилось довольной, радостной улыбкой.

– А знаешь, некоторые из вас, проклятых янки, и в самом деле ничего.

Бучер было машинально кивнул, но вдруг с любопытством посмотрел на нее.

– А как насчет остальных, которые не "ничего"?

– Ну, в вашей стране слишком много баранов, как и везде.

– Баранов?

– Именно. Понимаешь, тех, из которых состоит обыкновенное стадо. – В ее голосе послышалось с трудом сдерживаемое раздражение. – В большинстве своем люди бараны. При любом общественном строе есть лишь две разновидности людей – лидеры и бараны, причем девяносто девять и девять десятых – бараны, над которыми стоят и управляют ими лидеры. Вот одна из причин, почему я так глубоко уважаю вашего президента.

– Не надо мне о политике, – рявкнул Бучер, поскольку странное ощущение счастья, только что испытанное им, совершенно необъяснимо трансформировалось в какую-то кислятину.

– В мире все пронизано политикой, – заявила Анна. – Все до мельчайше...

Сам не зная почему, Бучер резко встал и отрезал:

– О политике со мной не говори. Когда слышу, у меня в жилах кровь от бешенства закипает. – И добавил: – Пойдем. Объявили посадку на наш рейс.

От их веселого игривого настроения не осталось и следа. По крайней мере у Бучера: любые споры о политике или о политических деятелях всегда действовали на него именно так. Его приводила в замешательство ее манера перескакивать с одной темы на другую. Но еще больше озадачивало даже не это, а сам выбор тем. "Сначала она назвала нас проклятыми янки, – вспомнил Бучер, – а теперь заявляет, что только некоторые из нас "ничего", а остальные – стадо баранов и не больше".

Бучер искоса посмотрел на нее, направляясь к трапу самолета и спрашивая себя, что же представляет собой эта девица, которой он позволил так взнуздать себя.

* * *


Огромный воздушный лайнер вырулил на стартовую позицию, замер на месте, словно собираясь с силами, после чего мощным рывком устремился вперед, быстро набирая скорость, прежде чем Анна смогла снова открыть рот. Когда же она заговорила, в голосе у нее слышались нотки искреннего раскаяния, из чего Бучер сделал вывод, что она боится опять чем-нибудь обидеть его и стремится загладить свою вину.

– Бучер, – тихо сказала она, прижимаясь к нему. – Было время, когда у меня тоже закипала кровь в жилах. Я серьезно говорю: ты знаешь, она часто закипает из-за отсутствия в пище железа. А знаешь, чем я вылечилась? Шпинатом. Да, да. Только шпинатом и ничем больше, он почти из одного железа состоит. Я его горы поедала. Как-то вечером отправилась в ресторан и съела целых семь больших тарелок шпината. Официант несет седьмую и говорит: "Мадам, по чему вы едите так много шпината?", а я ему: "Из-за железа, конечно". Ну, официант подумал, что я чокнутая, и не поверил мне, когда я принялась объяснять, что в шпинате содержится масса железа.

Бучер был застигнут врасплох, поэтому несколько пассажиров испуганно повернули головы в его направлении, заслышав раскатистый хохот.

– Тс-с, – улыбнулась Анна. – Я не собиралась тебя смешить. Говорю же, что это серьезно.

– Ну, конечно, серьезно, – ответил Бучер, не найдя ничего лучшего. – Я прекрасно понял. – Он удивленно покачал головой. Ни внешне, ни своим поведением она не походила на девушку, способную перерезать Джонни Просетти горло во время сна. Когда Бучер сказал это вслух, лицо Анны моментально приняло сумрачное выражение.

– Подожди, увидишь, что я сделаю с Джонни Просетти, – с угрозой в голосе произнесла она. – Он уже мертв, только никто пока не сообщил ему об этом. Почему бы сначала его не связать или не всадить в него пулю-ампулу со снотворным, а потом выбить из него дух, как это сделали ребята Джерри Пессинки с Кидом Мокетоном? Или облить его бензином, дождаться, пока очухается, и поднести спичку. Справедливость была бы идеальная, тебе не кажется?

Бучер снова посмотрел на очаровательное существо, сидящее рядом. На сей раз сомнений быть не могло: она говорила серьезно. Очень серьезно. Она, вне всякого сомнения, с удовольствием превратила бы Джонни Просетти в яркий живой факел. И все-таки, как ни странно, то, что она страстно желала убить человека таким варварским способом, ничуть не умаляло ее очаровательной женственности.

– Бучер, скажи, больше я не вывожу тебя из терпения? – спросила наконец Анна.

– Из терпения?

– Ну, ведь вывела же. В некотором роде. Еще в аэропорту.

– Ну и.?.. – Бучер не понимал, к чему она клонит.

– Ну, и с этой минуты о политике постараюсь с тобой не говорить. Я ведь понимаю, каково тебе слышать это после того, как ты столько лет был связан с Синдикатом. Тебе наверняка доводилось видеть все самые темные и мерзкие стороны политической кухни и политиканов. Такое кого угодно отвратит от политики.

Это был один из крайне редких моментов Бучера, когда он решительно не знал, что сказать. И никак не мог понять, почему. Возможно, это объясняется тем огромным, невероятным напряжением, в котором он находился последние несколько недель. Вне всякого сомнения, это был самый бестолковый, бездарный и гнетущий период, который он когда-либо переживал. В течение этих недель, едва проснувшись, он сразу же начинал размышлять, как найти хоть какую-то зацепку, которая помогла бы ему разгадать, каким способом контрабандистам удается ввозить в Соединенные Штаты такое немыслимое количество героина. Он с боем прорывался с одного конца Синдиката в другой, но жестокие переделки, в которые он время от времени попадал, не приносили ровным счетом никакого результата. Из-за переполоха, поднятого им, по всему преступному миру прошел слух, что высшее руководство Синдиката вот-вот повысит ставку за его голову еще на четверть миллиона долларов, доведя ее таким образом до кругленькой суммы в полмиллиона.

К этому известию Бучер отнесся точно так, как считал нужным – как к слуху. Не более и не менее. Как бы там ни было в действительности, ему-то что за дело? Если профессиональные убийцы Синдиката не в состоянии заполучить за его голову четверть миллиона сейчас, то еще одна четверть никак не превратит их в более метких или быстрых стрелков.

"Или, может быть, – рассуждал про себя Бучер, – такое внезапное замешательство вызвано появлением на горизонте Анны Хелм?"

Анна озадачивает его, это – факт, признать который лучше сейчас, чем потом. Прежде всего – своим молниеносным превращением из лишенного вкуса серенького существа неопределенного пола в ослепительную дразняще-яркую молодую особу, сидящую теперь рядом с ним. Но вот ее отношение к нему все еще остается для него загадкой. Она вела себя так, словно они были закадычными друзьями долгие годы. Более того, всем своим поведением она недвусмысленно показывала, что не возражает против того, чтобы они узнали друг друга гораздо ближе.

Бучер не испытывал никаких угрызений совести, когда дело касалось кратковременных знакомств с представительницами прекрасного пола и случайных скоротечных романов, но ему, как никому другому, была известна атмосфера, царящая в Синдикате и формирующая вполне определенный тип женщин. Анна Хелм к этому типу явно не принадлежала. А может, он неправильно понимает ее? Возможно, неверно истолковывает ее откровенную манеру поведения и привычку высказывать все прямо в лицо? Что ж, время покажет, но в данный момент выяснить это никакой возможности у него не было. Придется попросту подождать и попытаться прийти к определенному выводу по ходу дела.

– Вот он, – возбужденно воскликнула Анна спустя некоторое время, дернув Бучера за рукав пиджака и вжавшись лицом в стекло иллюминатора.

– Что "вот он"? – рассеянно спросил Бучер, поражаясь в данную минуту легковерию, с каким он "купился" на легенду Жирного Витторио о двадцати пяти тысячах долларов, якобы назначенных им за убийство Джонни Просетти.

– Вот он, Мехико, – ответила Анна, не отрываясь от иллюминатора. – Ты ведь знал, что мы полетим в Мехико, а, дорогой? Когда уезжали из Рено.

– Приятель Витторио получит свое сразу же, как только я вернусь в Рено, – прорычал Бучер.

При этих словах лицо Анны сделалось серьезным, она откинулась в кресле, а самолет тем временем лег на левое крыло и стал плавно заходить на посадку. Она проговорила тихонько:

– На какое-то время я и думать забыла о той отвратительной причине, по которой мы прилетели сюда. Кстати, Бучер, зачем тебе так нужен Джонни Просетти?

Бучер знал, что рано или поздно этот вопрос всплывет, и держал ответ наготове.

– Деньги, – ответил он, – то самое зелененькое божество, которому мы поклоняемся. Просетти задолжал мне значительную сумму еще с той поры, как я порвал с Синдикатом. Вот решил взыскать с него.

– Да-а! – ее лицо приняло торжественное выражение. – Чует мое сердце, что с какой стороны ни посмотреть, Просетти кругом выходит неудачником.




Глава 4


На то, чтобы взять напрокат машину в гигантском, словно человеческий муравейник, международном аэропорту Мехико, у Бучера ушло гораздо больше времени, чем на прохождение таможенного досмотра. И все-таки менее чем через час после приземления самолета Бучер и Анна, сидящая рядом с ним, уже маневрировали по "Авениде де ла Реформа" с непредсказуемо движущимся по ней транспортом на пути к роскошному отелю "Женева". Выехав из аэропорта, они еще так и не обменялись ни единым словом и уже находились на расстоянии одного небольшого квартала от "Женевы", когда это произошло.

Без всякого предупреждения и какой-либо видимой причины Бучер ощутил надвигающуюся опасность и как ответную реакцию неодолимую потребность немедленно ринуться в бой. Он резко вырулил за бордюрный камень на край тротуара, столь быстро нажав на тормоза, что Анну бросило на приборный щиток.

– Что случилось? – спросила она, открыв рот и оцепенев при виде помрачневшего лица Бучера.

– Не знаю пока, – и от ярости хищника, прозвучавшей в его голосе, по спине Анны поползли мурашки. – Но чертовски хочу выяснить. Сиди здесь.

– Нет, я...

– Сиди здесь!

Анна съежилась от страха. Вся манера и тон Бучера не допускали возражений, поэтому она сидела, притихнув, в то время как Бучер распахнул дверцу, вышел из машины и встал, глядя на отель "Женева" и укрываясь в тени, отбрасываемой гроздьями высоченных тропических цветов, растущих на обочине тротуара.

Возможно, сейчас он ведет себя глупо, подумал Бучер. Никаких очевидных признаков того, что что-то не так, не было. И все же инстинкт самосохранения, в прошлом спасавший ему жизнь несчетное число раз, настойчиво твердил ему: что-то тут не так. Быстро, по-прежнему оставаясь в тени, он осмотрелся. Было начало первого, уличное движение в это время дня еще не стало сильным. Большинство местного населения предвкушало традиционную сиесту[4 - Полуденный отдых в южных странах. (Прим. пер.)]. Однако до его слуха доносился смех из бассейна во дворе отеля. Гости «Женевы» были преимущественно не мексиканцами, а иностранными туристами и отнюдь не намеревались прекращать свои занятия ради сиесты.

"Значит, вот где таится опасность, – хладнокровно оценил ситуацию Бучер, – отель "Женева"."

Осторожно выйдя из тени, он двинулся по одному из бесчисленных проулков, которыми изобилует мексиканская столица, ведущему под прямым углом ко двору отеля, где находился бассейн. Бучер был уже как раз на полпути между оставленной машиной и зданием отеля. Чтобы преодолеть оставшееся расстояние, требовалось сделать еще несколько шагов, и вдруг он заметил, как что-то ярко сверкнуло в окне на пятом этаже отеля. Бучер метнулся за толстую глинобитную стену, и спустя долю секунды раздался дребезжаще-кашляющий звук крупнокалиберной винтовки с глушителем.

Проклиная свою глупость, он, однако, сумел овладеть собой. Именно сейчас никак нельзя было терять хладнокровия. Какой-то сукин сын хотел убить его, а Бучер был намерен остаться в живых. Все еще укрываясь за стеной на полусогнутых ногах, он начал медленно выпрямляться. Верхний край стены находился сантиметрах в двадцати от уровня его глаз. Он быстро осмотрел проулок и нашел то, что искал, метрах в четырех от себя, – это была большая потемневшая от старости деревянная дверь, наглухо закрепленная кожаными ремнями.

Бучер пригнулся и стал пробираться на полусогнутых, оставаясь в этом положении, даже когда поравнялся с дверью. Очевидно, она была частью ограды заднего двора отеля. Из внутреннего кармана пиджака Бучер извлек небольшой приборчик, внешне точь-в-точь похожий на обыкновенную шариковую ручку. Однако вещь эта составляла предмет особой гордости технических специалистов "Белой Шляпы" – мощный миниатюрный телескоп с силой линз, позволяющих дать увеличение от трех до шестидесяти крат.

По-прежнему с величайшей осторожностью Бучер немного выпрямился, просунул объектив минископа в щель между досками и начал наводить его на резкость, покручивая зубчатое колесико большим и указательным пальцами. Когда изображение стало в фокус, перед ним в матовой дымке возникла кирпичная кладка отеля. Бучер, тщательно осмотрев всю стену, без труда установил окно, из которого был произведен выстрел.

Он постоянно увеличивал размер изображения, и распахнутое окно предстало перед ним на расстоянии всего в несколько сантиметров. А метрах в двух от окна, в глубине номера, он обнаружил кое-что еще. От изумления Бучер шепотом выругался.

Яркое сверкание, замеченное им ранее, было не чем иным, как отблеском палящего мексиканского солнца, отразившегося от окуляров на винтовке. А сейчас Бучер видел, что эту самую винтовку крупного калибра с оптическим прицелом сжимают костлявые руки Лэппи Рэмзака. И он опять выругался от удивления. Стало быть, где-то в системе оповещения "Белой Шляпы" что-то дьявольски барахлит.

Лэппи Рэмзак был одним из самых высококвалифицированных профессиональных убийц, когда-либо находившихся на службе у Синдиката. Более того, Рэмзак никогда не работал в одиночку, а всегда с Икки Я-Я, о котором до недавней поры Бучер думал, что его уже несколько лет нет в живых, Йортом Свиное Брюхо и Текумсе Хо-Хо – еще тремя убийцами, каждый из которых в изящном искусстве убивать не уступал Лэппи Рэмзаку ни в чем.

"Бог ты мой, – рассеянно думал Бучер, – да на этот раз Синдикат пустил по моему следу целую волчью стаю". Этих подонков ему не удастся запугать так, как Жирного Витторио. Кого угодно, но только не Рэмзака и компанию. Таким громилам страх неведом. Кроме того, они весьма дорожат своей репутацией – перечнем совершенных убийств, – ронять которую не собираются. Это Бучеру было известно. Но теперь ему стало известно и другое. Сам факт, что за ним охотятся именно эти четверо убийц, говорит о том, что он чертовски близко подобрался к раскрытию тайны контрабанды наркотиков.

Нет, вовсе не случайно четверо лучших профессионалов Синдиката поджидали его в отеле "Женева". Кто-то здорово подставил его. Кто-то, кому было известно о том, что он направляется в Мехико, в отель "Женева", подготовил ему тепленькую встречу.

Злобный возглас вырвался из груди Бучера. Этим "кем-то" могла быть только Анна Хелм, потому что больше никто не знал, что они летят в Мехико. Если только Витторио не посадил им на хвост какую-нибудь свою ищейку еще в "Алмазной Тиаре". Эта ищейка легко могла узнать, куда направляются Бучер и Анна, сразу же после того, как их самолет взлетел. Бучер раздраженно тряхнул головой. С выяснением того, кто именно его выдал, можно было и подождать. Сейчас же ему предстоит схватиться с четырьмя матерыми убийцами, одним из которых он займется немедленно.

Крайне тщательно Бучер определил расстояние между собой и Лэппи Рэмзаком – сто метров. Ну, может, сто десять. С поправкой на то, что при выстреле на сто метров пуля, выпущенная из "Вальтера П-38", снижается на десять сантиметров, Лэппи Рэмзака можно уже считать покойником.

Доставая пистолет из наплечной кобуры, Бучер вдруг испытал острое отвращение к происходящему, и его жесткое лицо исказила презрительная гримаса. Убивать человеческое существо, пусть даже подобное Рэмзаку, не дав ему ни единого шанса, – это находилось в вопиющем противоречии с теми убеждениями, которые он разделял и всегда отстаивал.

– Будь я проклят, – пробормотал Бучер, – если изменю этим убеждениям из-за такого подонка, как Лэппи Рэмзак.

И он сделал предупредительный выстрел прямо в окно, под потолок, но тут...

– Бучер!

Он метнулся в сторону и отскочил на несколько метров. В проулке стояла Анна Хелм с озабоченным выражением лица, обеспокоенно глядя на него.

– Бучер, дорогой, с тобой все в порядке?

– Прочь! – бессознательно проревел Бучер. – Глупая баба...

Он бросил взгляд на окно, увидел Лэппи Рэмзака, целящегося из своей винтовки в Анну, и вскинул "вальтер".

Пых-х! Пых-х! Пых-х!

Три несущих смерть выдоха отшвырнули Лэппи Рэмзака вместе с его крупнокалиберной винтовкой в глубь номера, и он исчез из пределов видимости. Бучер не видел, куда именно попали три торопливо выпущенные им пули, но знал наверняка, что Лэппи Рэмзак никакой угрозы больше собой не представляет.

– Бучер! Сзади! – в отчаянии воскликнула Анна.

Бучер развернулся на сто восемьдесят градусов. Икки Я-Я, рябой и надушенный, всегда предпочитал холодное оружие. Когда Бучер обернулся, тот находился метрах в двадцати пяти и теперь, крадучись, быстро приближался, сжимая в левой руке грозно сверкающее, отточенное, как бритва, полуметровое мексиканское мачете.

– Брось мачете, Икки, – крикнул Бучер. – У тебя нет шансов.

Взрыв безумного хохота ясно показал, что наступающий не имеет ни малейшего намерения бросать на землю свое смертоносное оружие, а по яркому неестественному блеску глаз Икки Бучер догадался, что тот накачался героином. Когда их разделяло не более десяти метров, Икки с торжествующим душераздирающим воплем кинулся вперед, занеся мачете высоко над головой.

Пых-х! Пых-х!

Два смертоносных выдоха – и нападающий застыл на месте. Словно натолкнувшись на невидимую бетонную стену, он рухнул к самым ногам Бучера и, распростершись на земле, больше не двигался.

– Бучер, я... мне... – Анна торопливо сделала два шага в его направлении, прежде чем он повернулся к ней.

– В машину, дура! Быстро!

Анна метнулась назад.

Когда она ушла, Бучер вставил в "вальтер" новую обойму и несколько секунд стоял, глубоко задумавшись. Пока все шло хорошо, однако оставались еще двое убийц – Йорт Свиное Брюхо и Текумсе Хо-Хо, ничуть не менее опасные, чем Рэмзак или тот, чей труп валялся у него под ногами. Как оценивал ситуацию Бучер, у него был выбор: либо сворачивать все и сматываться (он был уверен, что в "Женеве" Джонни Просетти не окажется), либо самому ввязаться в бой и выяснить отношения с двумя оставшимися громилами, чтобы покончить с этим делом навсегда.

Он решил пойти по второму пути. Если повезет, у него может появиться возможность поговорить по душам хотя бы с одним из мерзавцев перед тем, как начнется фейерверк. Ему чертовски хотелось знать, кто же пустил Синдикат по его следу в Мехико. Пару минут назад он пришел к выводу, что Анна Хелм выдать его никак не могла. Кем бы она ни оказалась впоследствии – это ему предстояло выяснить, – с Синдикатом она не связана. Лэппи Рэмзак чуть было не пристрелил ее, рассуждал Бучер, и она же предупредила его о нападении Икки Я-Я, поэтому к Синдикату она никакого отношения иметь не могла. Поняв это, Бучер испытал безотчетное, неясное ему самому, странное, но тем не менее громаднейшее облегчение.

Скорее всего, Йорт и Текумсе знают, кто подставил его, – Жирный Витторио, не иначе. Во всяком случае в таком рассуждении прослеживается хоть какая-то логика.

"В общем, я вычищу Йорта Свиное Брюхо и Текумсе Хо-Хо из "Женевы", – решил про себя Бучер, – и если возможно, узнаю то, что известно им". Перерезав ножом кожаные ремни, которыми крепилась дверь, и шагнув вперед, он понял, что оказался на небольшой огороженной площадке – заднем дворике отеля, у самой кухни ресторана. Стало ясно, что лучше всего в здание проникнуть именно через кухню.

Шеф-повар "Женевы" полнокровный индеец Диего Якатек, родом из Четумала, мексиканской территории Куинтана Роо, был настолько восхищен тем, что Бучер не только бегло говорил на чистейшем испанском, но так же свободно владел и труднейшим языком древнего народа майя, что, казалось, был готов передать в полное распоряжение Бучера всю кухню ресторана.

– Одна вам, шеф, а вторую поделите между своими подчиненными, если желаете, – произнес Бучер на безукоризненном языке майя, протягивая Якатеку две пятидесятидолларовые купюры.

– Эти люди, которых вы ищете, сеньор Бучер, – спросил Диего, – как они выглядят?

Бучер стал сжато, но детально описывать внешности Джонни Просетти, Йорта Свиное Брюхо и Текумсе Хо-Хо, а когда он заканчивал, в кухне уже толпились не только помощники Якатека, но и официанты и коридорные.

– Знает ли кто-нибудь из вас о местонахождении этой троицы? – спросил в завершение Бучер.

Следующие десять минут он провел в крохотном кабине-тике шеф-повара за большущей кружкой крепкого пульке из личных запасов Якатека. По истечении этого времени все, кто рассыпался по отелю в разных направлениях, начали стекаться на кухню. Еще несколько минут – и у Бучера было все, что ему требовалось знать.

Джонни Просетти был зарегистрирован в "Женеве", но пять дней назад рассчитался и выехал, предварительно заказав через пассажирское агентство отеля авиабилет в столицу Ирака Багдад. Остальные двое, как и предполагал Бучер, еще проживали в "Женеве". По словам миниатюрно сложенной стройной официантки, которую звали Ольга, в настоящее время они сидели в баре.

– А жена сеньора Йорта, сеньор Бучер, находится в номере 227, – добавила Ольга.

– Его жена? – искренне удивился Бучер.

– Да, сеньор, – и Ольгу заметно передернуло, – его жена, которую я обслуживаю в ресторане три раза в день. Не женщина, а сущий вампир: ест одно сырое мясо, приправленное кетчупом и острым томатным соусом. Едва садится за столик, сразу заказывает только две порции филейной вырезки, совершенно сырой, даже не подогретой, и бекона – точно такого же. Мне после этого кошмары снятся.

– Ест сырое мясо? – не веря своим ушам, переспросил и без того прекрасно слышавший все Бучер, желая услышать это еще раз.

– Ест сырое мясо, сеньор, – решительно подтвердила Ольга.

– Как она выглядит? – "Ну и ну, – стал лихорадочно вспоминать Бучер, – разве что это..."

Собравшиеся на кухне напряженно ловили каждое слово Ольги, которая дала точный словесный портрет Сью Шенли, известной в преступном мире под кличкой Сэлли Свежая Кровь.

– Значит, сейчас она в номере 227? – уточнил Бучер, с трудом скрывая охватившее его возбуждение.

– Да, сеньор. В это время у нее всегда сиеста.

Бучер извлек из бумажника еще две купюры по пятьдесят долларов.

– Шеф, вы можете постараться сделать так, чтобы ни Йорт, ни Текумсе не выходили из бара еще хотя бы десять минут?

Несмотря на свою родословную невозмутимых майя, экспансивность, с которой Диего Якатек пожал плечами и всплеснул руками в ответ, была явно южноамериканской. Однако усмешка, которой он сопроводил этот жест, была типичной для древнего воина майя, рвущегося в бой.

– С величайшим удовольствием, сеньор Бучер, – воскликнул он. – Десять минут или десять часов – нет проблем.

– Покажите, как пройти к номеру 227 с черного хода, – обратился Бучер к Ольге.

Две минуты спустя миниатюрная официантка остановилась вместе с Бучером на третьем этаже, тронув его за локоть своей крошечной точеной ручкой.

– Вон там, – показала она пальцем. – Третья дверь направо. И, возможно, вам понадобится вот это, сеньор. – Она быстро вложила что-то ему в руку и исчезла.

Взглянув на предмет, оказавшийся у него в руке, Бучер не сдержал довольной усмешки. Помимо ценных сведений и прочей оказанной ему помощи, за свои двести долларов он получил еще и ключ от 227-го номера. Подбросив ключ на ладони, Бучер решительно шагнул к двери. Выиграет он, проиграет или сведет игру вничью, – как бы там ни было, но будет чертовски приятно повидать Сьюзен Шенли спустя столько лет.




Глава 5


Она уже почти проснулась и лежала, томно раскинувшись на кровати, когда в номер бесшумно вошел Бучер.

– Бу-учер, – протянула она слегка севшим со сна голосом. – Как ты вошел?

– С помощью вот этого, – он показал ей ключ. – И еще прикончив Лэнпи Рэмзака и Икки Я-Я.

– Ты убил Лэпа и Ика? – ее серые глаза округлились, и все же в самой глубине зрачков Бучер разглядел жестокое ликование их обладательницы при этом известии.

– Что тут происходит, Бунни? – спросил Бучер, употребляя ласкательное имя, которым он называл ее несколько лет назад.

– Не смей называть меня Бунни, ты, сукин сын похотливый, раз смылся тогда и оставил меня одну. Посмотри-ка получше, что с твоей Бунни стало. Уже под тридцать, и смотрюсь ни на день моложе. Знаешь, Бучер, я устала. До такого изнеможения дошла, что иногда ложусь спать и думаю, что лучше бы совсем не проснуться.

– По-прежнему гипогликемия?[5 - Заболевание, вызванное пониженным содержанием глюкозы в хрови. (Прим. пер.)]

Она печально кивнула:

– По-прежнему гипогликемия. И единственное, что мне помогает, это – сырая говядина.

– Ты не ответила на мой вопрос, Бунни, – мягко напомнил ей Бучер. – Что тут происходит?

Ее серые глаза в упор смотрели на него.

– Собираешься кончать со Свиным Брюхом и Хо-Хо? Если нет, и если они узнают, что я говорила здесь с тобой, мне – крышка.

– Свиное Брюхо не пришью, так и быть, раз просишь за него. Как-никак он тебе муж, если я правильно понял.

– Что за чушь! Просто кому-то в Синдикате пришла мысль, что группа вызовет меньше подозрений, если в ней будет женщина. Я бы даже трехметровым шестом не позволила Свиному Брюху прикоснуться к себе, да он и сам бы не захотел. Они с Хо-Хо интимные друзья. Здесь, в "Женеве", мы уже с неделю впятером. Сначала нас было шестеро, но Просетти несколько дней назад выехал.

– А почему, Бунни? – спросил Бучер. Дело, на его взгляд, начинало принимать странный оборот. – Почему вы живете тут так долго? Зачем вообще вы сюда приехали?

– Мне ничего не объясняли. Я не знаю. Честное слово, Бучер. Не знаю. Но дело крупное. Это мне известно. Что бы ни происходило тут, оно грандиозное.

– И связано с наркотиками?

Она кивнула.

– Но, если я не ошибаюсь, наркотики – лишь часть целого. Причем незначительная.

– А Джонни Просетти?

– Он самый главный заправила.

– Кто устроил на меня засаду в "Женеве"?

Сьюзен свесила с кровати ноги и встала, томно и грациозно потянувшись всем телом. Увидев, как его глаза внимательно прошлись по всем соблазнительным извивам ее фигуры, она довольная удовлетворенно и призывно улыбнулась ему в ответ.

– И этого не знаю, но слышала, как упоминали имя Жирного Витторио. Вместе со словами "Ибн-Вахид". Какого черта это означает?

Задумавшись, Бучер нахмурился, отыскивая в памяти хоть какую-то зацепку. Однако найти ему ничего не удалось.

– Арабское выражение, – ответил он наконец. – Означает "сын номер один" или "первый, старший сын". Какое оно имеет отношение ко всему этому?

– Имеет какое-то, но какое, не знаю. Единственное, что мне доподлинно известно, так это то, что ты переполошил и поднял на ноги весь Синдикат. Даже наверху паника. Самые высокие шишки боятся до смерти, что ужасный Бучер вот-вот постучит к ним в дверь. Поэтому и требуют твою голову. Знаешь, что неделю тому назад ты сломал Джино Пампорини челюсть аж в семи местах? – Она сдавленно хихикнула.

– Держу пари, не скоро этот гад опять приступит к своим делишкам.

Внезапно лицо ее приняло серьезное выражение, и она пристально посмотрела Бучеру в глаза, натягивая на себя тонкое платье.

– Повторяю: если Свиному Брюху и Хо-Хо станет известно, что я говорила с тобой, можешь ставить на мне крест. Но думаю, ты и сам это знаешь.

– Знаю. И не порви я с тобой тогда же, когда я разорвал с Синдикатом, крест можно было бы ставить еще тогда.

У Сьюзен Шенли отвалилась челюсть, и она уставилась на Бучера с глуповатым от удивления видом.

– А я-то, дура, не могла сообразить, – прерывисто прошептала она наконец. – Так вот, значит, в чем дело было. Вот почему ты бросил меня. Чтобы защитить от... от...

– Ее серые глаза наполнились слезами. – Ах ты мой большой, гадкий, милый... – Она уже готова была броситься в его объятия, но Бучер поднял руки и показал ей на телефон – времени предаваться эмоциям у них не было.

– Позвони в бар и скажи Свиному Брюху и Хо-Хо, что я, должно быть, пришил Лэппи и Икки, потому что ты точно видела меня в коридоре только что. Сделаешь?

– Сделаю ли я? – Она стиснула зубы. – Ты чертовски прав, я сделаю это. – Прежде чем снять трубку, она помедлила. – Знаешь что? На следующей неделе мне исполняется тридцать лет, но для меня еще не поздно родить ребенка. Если бы я сумела вырваться из лап Синдиката наверняка, то при первом удобном случае я сменила бы имя и внешность, вышла замуж за простого парня в глубинке и нарожала бы ему с полдюжины детей. Вот такая жизнь была бы по мне. – Она сняла трубку: – Бар, пожалуйста.

– Возьми, – Бучер протянул ей пачку стодолларовых банкнот, когда она кончила говорить и положила трубку. – Здесь пять тысяч. Можешь их считать подарком ко дню рождения в память о былом. Когда я покончу со Свиным Брюхом и Хо-Хо, сматывайся в Сан Мигель де Альенде, это в Гуанахуато. Найдешь там Флета Мэркина. Ежедневно около четырех он бывает в Куль-де-Сак. Скажешь, что ты от меня, и объяснишь, что тебе надо лечь на дно. Флет позаботится обо всем остальном. Когда...

Резким жестом Бучер остановил вырвавшийся было из ее груди возглас благодарности.

– Тсс-с, – прошептал он. – Спрячься вон в тот шкаф.

По-моему, сюда идет теплая компания.

Сьюзен моментально забралась в шкаф, прикрыв за собой дверку.

Прислушавшись, Бучер шагнул в небольшую нишу слева от входной двери. Из коридора послышались тяжелые приглушенные шаги, приближающиеся к номеру. Лишь на секунду они затихли перед дверью, после чего в номер плечом к плечу ввалились Йорт Свиное Брюхо и Текумсе Хо-Хо. У каждого убийцы в руках было по стволу.

Пых-х! – тихо выдохнул "вальтер" с глушителем. Издав истошный вопль, Йорт Свиное Брюхо выронил свое оружие, схватившись левой рукой за раздробленную правую.

Пых-х!

Текумсе Хо-Хо издал такой же отчаянный вопль и тоже схватился левой рукой за правую.

– Лучше прикончи меня, Бучер, сукин сын, сволочь, – проскрежетал зубами Йорт Свиное Брюхо, корчась от нестерпимой боли.

– Сунешься за вторым, сразу прикончу, – пообещал Бучер. Он вложил "вальтер" в кобуру, переведя взгляд на Текумсе. – К тебе это тоже относится, Хо-Хо. Начнешь доставать ствол из рукава, и тебе крышка.

Оставшееся у убийц оружие Бучер даже и не пытался отобрать, прекрасно зная, что это бесполезно: со своими пушками они не расстанутся ни за что. Но он все же надеялся успеть допросить хотя бы одного из них, прежде чем возобновится перестрелка.

Его надеждам не суждено было сбыться. Йорт и Текумсе были профессионалами, инстинкт убивать слишком прочно и глубоко укоренился в них, а сейчас и подавно он был обострен до предела.

– Стреляй! – заорал Йорт, метнувшись за спину своего напарника.

Текумсе бросился на пол, вытряхивая из рукава револьвер, а Йорт уже успел выхватить из-под правой подмышки пистолет тридцать восьмого калибра.

Пых-х! – "вальтер" чуть слышно выдохнул, мозг Йорта прошила пуля, и он рухнул замертво.

Пых-х!

Стоя на коленях, Текумсе Хо-Хо опустил револьвер, напряженно глядя на алую струю, пульсирующими толчками бьющую из отверстия у него в горле. Рухнув лицом вниз, он больше не двигался, как и его напарник, лежащий позади.

– Все... все кончено? – раздался испуганный голос Сьюзен Шенли, которая выглядывала в щелочку приоткрытой дверки шкафа.

– Кончено, – успокоил ее Бучер. – По крайней мере, самое худшее. Но рано или поздно полиция обнаружит эти трупы и те два, на улице, так что тебе лучше всего сматываться отсюда как можно скорее. Если доберешься в Сан Мигель к Флету Маркину, ты спасена.

– А ты куда, Бучер?

– Назад в Рено, – не моргнув глазом, солгал он. – Надо расквитаться с Жирным Витторио.

У Бучера были очень веские основания скрывать свое намерение направиться по следам Джонни Просетти в Ирак. Каждый его шаг был под наблюдением, а в Багдаде ему хотелось, по возможности, избежать очередной схватки с громилами из Синдиката, в ходе которой ему опять пришлось бы стрелять первым, чтобы не стать трупом самому.

Когда Бучер вернулся, Анна Хелм, целая и невредимая, сидела в машине с лицом, залитым слезами. Вид у нее был несчастный.

– Наверняка считаешь, что я вела себя ужасно, – шмыгнула она носом.

– Нет, – отрезал Бучер, заводя мотор, – не ужасно. А чертовски глупо. Теперь будешь делать, как скажу.

– Н-но, но тебя же могли убить!

– И ты спасла мне жизнь, высунув свою задницу, так что ли? – прорычал он, пропуская перед собой грузовик-бетономешалку, прежде чем выехать на проезжую часть. – Такое со мной проделывали столько раз, что я со счета сбился, а все еще живой, как видишь! Ну какого черта ты вылезла из машины?

– Я... из-за того ужасного типа с ружьем в руке. Я увидела, как он стрелял в тебя. – Ее тугая высокая грудь приподнялась, когда она прерывисто вздохнула. – А сейчас мы куда?

– В Багдад. К Джонни Просетти. – С минуту Бучер молчал, выруливая на свободную полосу движения. Затем продолжил: – Анна, ты никогда не слышала, как кто-нибудь в "Алмазной Тиаре" упоминал имя Ибн-Вахид?

Анна ответила не сразу, пытаясь вспомнить, она от напряжения даже нахмурилась.

– Ибн-Вахид? – переспросила она наконец и покачала головой. – Нет, не помню. Разве это имя?

– Что-то вроде, – кивнул Бучер, – но скорее неофициальный семейный титул. В буквальном переводе – это "сын номер один", – по-арабски, кстати, – и обычно употребляется для обозначения первенца, сына, родившегося первым, ну а в переносном смысле оно может обозначать очень важную шишку.

– Это имя означает что-то особое для тебя?

– Пока не знаю. Может, выясним, когда прилетим в Багдад. Между прочим, в аэропорту держись от меня подальше, пока не сядем в самолет, поняла? Билетами и всем остальным я займусь сам, а ты стой на расстоянии.

Анна раскрыла от ужаса рот.

– Потому что в аэропорту тебя могут поджидать другие убийцы? – робко спросила она.

– Именно, – ответил Бучер.

Однако в аэропорту никто из гангстеров Синдиката Бучера не поджидал, поэтому обошлось без насилия.

Первое, что сделал Бучер, сдав взятую напрокат машину и купив билеты на самолет, это – связался по телефону с "Белой Шляпой" и попросил, чтобы кто-нибудь, хорошо знающий преступный мир Багдада, встретил его в аэропорту сразу по прибытии туда.

– И еще, – сказал он в заключение, – возьмите Луиджи Витторио, Жирного, задайте ему жару и выжмите из него все, что можно. Каким-то концом он тоже замешан в этом наркобизнесе, нажмите на него покрепче. А если понадобится законное основание для задержания, используйте как предлог убийство Сэма Уиннинга в Нью-Джерси тринадцать лет назад. Витторио сидит в этом по уши. – Точно описав место, где должны покоиться останки Уиннинга, Бучер повесил трубку.

Несколько минут спустя, когда, весь в напряжении, он прохаживался по залу ожидания, высматривая боевиков из Синдиката, а держащаяся поодаль Анна Хелм не спускала е него настороженного взгляда, его внимание привлекла жирно набранная шапка на первой полосе мексиканской газеты в киоске – "СМЕРТЬ ОТ АТОМНОЙ РАДИАЦИИ". Бучер заинтересовался, вспомнив, что видел похожие газетные заголовки в Рено, в "Алмазной Тиаре", и внимательно прочитал статью.

В ней сообщалось о трех мексиканских рыбаках, обнаруженных мертвыми на пляже Манзанилло, на западном побережье Мексики. Согласно медицинскому освидетельствованию, полученному в результате вскрытия, все трое скончались от чрезмерного воздействия атомной радиации. Расследование, предпринятое полицией, зашло в тупик.

И сейчас, как тогда в "Алмазной Тиаре", где он читал подобную же статью, что-то шевельнулось у него в памяти, готовое всплыть на поверхность и обрести зримые очертания, но Бучер опять не стал напрягаться и вспоминать. И тем не менее статья никак не выходила у него из головы, когда час спустя они с Анной заняли свои места в салоне самолета.

– Подумать только, – счастливым голосом проговорила она, пристегивая ремни, – меньше, чем через сутки, если брать со всеми пересадками, мы будем в Багдаде. – Она еще теснее прижалась к Бучеру, мечтательно улыбаясь. – Ну разве это не романтично?

– Угу, – рассеянно промычал Бучер. – Романтика, черт бы ее побрал.

– Несносный! – она надула свои прелестные губки. – Ты вообще-то способен думать хоть о чем-нибудь, кроме насилия, резни и убийств?

Самолет уже с ревом несся по взлетной полосе, набирая скорость, и Бучер пристальнее вгляделся в Анну Хелм. Эта женщина становилась для него все загадочнее с каждой минутой. Нет, возможно, даже более чем загадочной. Скорее – влекущей и восхитительной тайной, окунуться в которую, забыв обо всем, он никак не мог себе позволить.

– Я никогда не думаю об убийствах, – ответил он, немного погодя, – а только о том, чтобы остаться в живых.

Это у моего противника всегда на уме убийство. Я же стремлюсь выжить.

– Прости, – быстро сказала Анна, мягко коснувшись его рукой, и на ее красивом лице отразилось искреннее раскаяние. – Я не хотела обидеть тебя, но знаешь, во мне все поет от радости. Только представить себе, что мои подружки в Красном Олене узнают, что я побывала в Багдаде, ой-ой-ой!

– А что они скажут, узнав, что в Багдад ты летала, чтобы перерезать горло спящему?

– О! – радостное возбуждение схлынуло с ее лица. – Ну, я не знаю. А может, ты сам убьешь Джонни Просетти ради меня? – Задумавшись, она опять нахмурилась и тут же сменила тему:

– Может, расскажешь, что произошло в отеле?

Бучер коротко рассказал, не упомянув, однако, о Сьюзен Шенли.

– Ты застрелил и тех двух? – Анна в ужасе раскрыла рот. – А скажи мне вот что: как ты узнал, что они поджидают тебя. Мы же абсолютно спокойно ехали в машине, и вдруг совершенно неожиданно ты сворачиваешь на обочину, словно тебе известно, что впереди опасность. Как ты узнал?

– Сорока на хвосте принесла, – хитровато усмехнулся Бучер. Скажи он ей правду, что о надвигающейся опасности ему всегда говорит внутренний голос, она сочла бы его отъявленным лгуном. Он и сам не мог толком объяснить этот свой дар. В прошлом сотни раз он пытался найти этому какое-то логическое обоснование, однако ничего не получалось. – Да нет, конечно же, не сорока, – не моргнув глазом, солгал он. – Просто когда мы подъезжали к "Женеве", я заметил, как в окне мелькнуло лицо Лэппи Рэмзака, и сразу смекнул, что его присутствие в отеле сулит мне мало хорошего.

– Надо же, – только и протянула Анна, и по выражению ее лица Бучер понял, что она не поверила в такое объяснение полностью.

Но из головы у него не выходили другие проблемы, особенно одна, которая с каждым часом отодвигала на задний план все остальные. Он все больше убеждался в том, что расследуемое им дело не ограничивается, как поначалу предполагал и он сам, и директор "Белой Шляпы", только контрабандой наркотиков. К счастью, после последних недель блуждания по лабиринту он, наконец, напал хоть на что-то стоящее. А уж когда Джонни Просетти окажется у него в руках...

– В Багдаде расстаемся, – внезапно заявил Бучер, ибо столь же внезапно понял: он не может повсюду таскать за собой Анну, постоянно путающуюся у него под ногами, что в "Женеве" едва не закончилось для нее трагически. Особенно когда запахнет жареным. А если его не обманывает чутье, жареным в Багдаде запахнет непременно, да еще как. – Будешь кайфовать в отеле, а я – выполнять всю черную работу.

– Я... мне... так действительно надо? – спросила Анна испуганным голосом. Затем, поглядев на сурово-непроницаемое лицо Бучера, добавила: – Что ж, наверное, надо, раз ты говоришь. Поскорей бы прилететь в Багдад.




Глава 6


Багдад, столица Ирака, – огромный оазис с населением 750 тысяч человек, раскинувшийся на берегах экзотической реки Тигр к юго-востоку от Турции, город, со всех сторон окруженный раскаленной песчаной пустыней, город резких контрастов, тайн и заговоров, столица маленькой страны, признающей лишь два социальных „слоя – неслыханно богатых и неслыханно бедных.

Надежды Анны Хелм сбылись. Сделав четыре пересадки и лишь одну курортную остановку, они с Бучером приземлились в аэропорту Багдада точно по расписанию.

– Деньги у тебя есть? – спросил Бучер, когда самолет подруливал к зданию аэропорта.

– Денег хватит. Конечно, сумма, выложенная за билет, проделала в моем бюджете ощутимую брешь, но у меня осталось еще достаточно.

Она прижалась к Бучеру, умоляюще заглядывая ему в глаза.

– Бучер, дорогой, ну, пожалуйста. Мне что, действительно в отеле надо останавливаться?

Он кивнул.

– Сейчас да. По крайней мере, до тех пор, пока я не разведаю обстановку.

– Черт, – пробормотала Анна, и в ее серых глазах мелькнула озорная искра. – Странные вы, янки. Вот канадец точно попытался бы поухаживать за мной во время той остановки в Риме.

Пропустив ее слова мимо ушей, Бучер переспросил:

– О чем это ты?

Озадаченно уставившись на него, она внезапно хихикнула.

– Я спросила, дурачок, с какой кроватью мне номер снимать – с двуспальной или односпальной?

– С какой хочешь, – рассеянно ответил он, и в это время самолет, покачнувшись, замер на месте. Бучер сидел, глядя в иллюминатор, и думал, прислали ли из "Белой Шляпы" кого-нибудь для связи, как он просил.

– Ну, знаешь, я... – возмущенно начала Анна. – Не знаю, что, но что-то я сделаю, это точно. – Дернув его за рукав, она повернула Бучера лицом к себе. – Скажи, я некрасивая?

– Конечно, красивая.

– Ну, тогда...

– Да? Что "ну, тогда"?

– О-о-о! – она в отчаянии притопнула изящной ножкой. – Ничего тогда!

Через несколько минут после того, как они вошли в здание аэропорта, Бучер явственно почувствовал, что за ними следят. Пока Анна у стойки наводила справки об отелях Багдада, он встретился взглядом с молодым нищим, уставившимся на него с улицы через оконное стекло. В тот самый момент, когда их глаза встретились, нищий описал рукой незаметный со стороны жест, и Бучеру стало ясно, что связь установлена.

– Но я не хочу ехать в отель "Язифик" одна, – запротестовала Анна, когда они вышли на улицу и остановились у главного входа в пределах слышимости молодого нищего.

– О'кей, – ответил Бучер чуть громче, чем необходимо. – Я помогу тебе устроиться в "Язифике", но потом мы ненадолго расстанемся. У меня есть дела в аэропорту.

Однако для встречи с союзником Бучеру не понадобилось возвращаться в аэропорт. Едва выйдя из "Язифика", он сразу увидел дожидающегося его нищего.

– Бучер-паша, – обратился тот к нему без всяких вводных вежливых фраз на удивительно чистом английском языке, четко, без растягиваний произнося слова[6 - Характерная особенность речи англичан в противоположность речи американцев. (Прим. пер.)], – будьте добры, следуйте, пожалуйста, за мной, но незаметно для окружающих. – С этими словами молодой человек в лохмотьях повернулся и пошел прочь.

Бучер последовал за ним, искоса бросая по сторонам пристальные взгляды. Он плохо помнил Багдад, в котором был несколько лет назад. Выполняя одно из своих крупных заданий в Синдикате до того как возглавил отдел Восточного побережья, он прилетел в Багдад, пытаясь установить и наладить надежный источник снабжения для бурно растущего тогда рынка наркотиков в Соединенных Штатах. При воспоминании об этом он скорчил кислую рожу. Первый его приезд в Багдад оказался весьма успешным, и для себя он решил, что и этот будет таким же.

Через несколько минут Бучер понял, что связник-нищий ведет его не в бедные предместья, а в самый респектабельный и престижный район Багдада. На улицах здесь было относительно немного нищих, еще меньше мальчишек-чистильщиков, а проституток не было совсем. Он уже без малого час шел за связником, как вдруг фигурка в лохмотьях остановилась и уселась на траву под высоченной финиковой пальмой, увешанной плодами. Неподалеку стояло напоминающее дворец здание, метрах в ста от тротуара, в глубине улицы.

– Пройдите через малые ворота, что справа от больших у меня за спиной, Бучер-паша, – проговорил молодой нищий, глядя в сторону от подошедшего к нему Бучера. – Потом заходите в дом и представьтесь. Вас ждут.

Ничего не ответив, Бучер выполнил все, как было сказано, и закрыл за собой небольшие встроенные ворота, лязгнувшие металлическим запором.

– Бог ты мой! – изумленно проговорил он, осмотревшись вокруг.

Возвышающееся перед ним здание, только часть которого была видна с улицы из-за ограды, не было домом в обычном смысле этого слова. По своим размерам и очертаниям оно напоминало дворец Абден в Каире. Однако в отличие от Абдена, пространство вокруг него не было сплошь залито бетоном – все было покрыто обширными лужайками с цветочными клумбами и тропическими плодовыми деревьями, которые были подстрижены настолько идеально, что при виде их любой утонченный знаток садового искусства пришел бы в неописуемый восторг. Между воротами и парадным входом Бучер насчитал целых тридцать семь фонтанов, причем некоторые даже двухэтажные.

Он уже потянулся к сверкающему медному кольцу на огромных двойных дверях лимонного дерева, инкрустированных жемчугом, как они вдруг бесшумно распахнулись сами.

Увидев человека, открывшего двери, одетого в строгий, безукоризненный коричневый костюм европейского покроя, Бучер машинально провел аналогию между ним и молодым Уинстоном Черчиллем.

– Меня зовут Бучер, – представился он без обиняков.

Дружелюбно улыбнувшись, человек протянул руку для приветствия и заговорил с таким же четким британским произношением, что и нищий:

– Да, да, мистер Бучер. Давно ждал встречи с вами. Много читал и слышал о ваших подвигах в борьбе с организованной преступностью в вашей замечательной стране. Проходите, прошу вас. Жара сегодня такая, что в песке прямо на улице можно яйца запекать. Меня зовут Саид Махмуд Хадраба.

О вашем прибытии меня известили вчера, – продолжал хозяин, проводя его через огромный сводчатый зал, по роскоши и великолепию не сравнимый ни с чем, что когда-либо доводилось видеть Бучеру. Там и тут стояли восхитительные скульптуры, украшающие помещение, стены были увешаны огромными красивыми портретами пожилых мужчин и женщин, явно написанными в старинные времена арабской истории, а огромная хрустальная люстра ручной работы весила, по оценке Бучера, никак не меньше двух тонн.

– Фамильное состояние, – пояснил Хадраба, обведя вокруг рукой. – Досталось еще от моего прапрапрадеда Абу эль-Эддина. Старика обезглавили в середине прошлого века за то, что во время очередного переворота он принял не ту сторону. – Саид указал на дверь, к которой они подходили. – А здесь мой кабинет. Думаю, нам лучше побеседовать в нем.

– Кто известил вас о моем прибытии? – спросил Бучер, когда они оказались в кабинете, стены которого были сплошь заставлены книгами, и уселись. Он – в огромное кресло, с чересчур мягкими сиденьем и спинкой, а Хадраба – за большой письменный стол лимонного дерева.

– Как кто? Наше руководство, разумеется. Вчера, шифрованной радиограммой. – Хадраба широко улыбнулся: приезд Бучера явно доставлял ему огромную радость. – Я являюсь членом той же самой организации, что и вы, мистер Бучер. И моя сестра Карамина – также.

Бучер вдруг невольно почувствовал, что чудовищный червь подозрения настойчиво зашевелился в нем. Возможно, Хадраба говорит правду, и они с сестрой действительно члены "Белой Шляпы", но не исключено, что он лжет и что все это ловушка, тщательно подстроенная Синдикатом с тем, чтобы кто-то получил назначенное за голову мертвого Бучера вознаграждение в четверть миллиона долларов. И все же имелось средство, хоть и используемое, как правило, в третьеразрядной приключенческой кинопродукции Голливуда, с помощью которого Бучер мог узнать наверняка, солгал ему Хадраба или нет.

– "Яблоки под столом не обладают запахом вина", – проговорил Бучер, назвав начало опознавательного пароля "Белой Шляпы", фразу № 63.

Дружелюбно улыбнувшись, Саид Хадраба одобрительно кивнул.

– "Вы правы, сэр Камелот, – ответил он, – но если бы яблоки были обработаны правильно, из них получился бы великолепный сидр".

Услышав ответ, Бучер в свою очередь тоже одобрительно усмехнулся. Ответ Хадрабы представлял собой заключительную часть пароля – отзыв, который никак не мог знать человек, не являющийся членом их организации – службы безопасности "Белая Шляпа".

– И ваша сестра тоже член "Белой Шляпы"? – спросил Бучер.

– Вам придется поверить, что да.

Быстро повернув голову на звук голоса, Бучер внимательно всмотрелся в лицо молодой женщины, одетой в теннисный костюм, стоящей в дверях и держащей поднос с тремя высокими запотевшими бокалами, пытаясь узнать ее. Это ему не удалось, во всяком случае, сразу, однако его не покидала уверенность, что он где-то видел ее. Причем совсем недавно.

– Моя младшая сестра Карамина, мистер Бучер, – представил ее Саид Хадраба, и в его интонации послышалась глубокая нежность к вошедшей. – Как вы думаете, в теннис она играет так же хорошо, как изображает нищих?

– Черт меня подери, – буркнул в нос Бучер, моментально узнав в Карамине Хадрабе того самого молодого нищего, что встретил его в аэропорту.

– Она и других перевоплощать умеет великолепно, не только себя, – продолжал Саид Хадраба, в то время как его сестра подавала Бучеру бокал.

Бучер незаметно внимательно оглядел Карамину с близкого расстояния, когда та, подав бокал Саиду, уселась со своим бокалом в руке на подлокотник кресла брата. "Лет двадцать пять, – подумал Бучер, – самое большее двадцать шесть". Стройная, почти мальчишеская фигурка, если бы не полная высокая грудь, распирающая теннисную блузку без всякого намека на эротику. Двигалась Карамина немного скованно, с той грацией еще необъезженной молодой кобылки, которая вызывает у молодых людей самые необузданные пылкие фантазии, а у пожилых мужчин – ностальгию по ушедшей юности. Едва она начинала говорить, в ее голосе сразу же слышалась неизъяснимая восхитительная свежесть и порывистость старшеклассницы. От ее улыбки, которую она посылала Бучеру поверх своего бокала, у того по спине пробегал приятный холодок, как-то особенно волнующий его.

– Мой жестокий деспот брат, мистер Бучер, неофициально является для всего Ирака тем же, чем директор "Белой Шляпы" для всей организации "Белая Шляпа", – пояснила она, играючи теребя брата за ухо.

– А вот это уже переносит нас к сути дела, как я полагаю, – сказал Хадраба. – Чем мы можем быть вам полезны в Багдаде, мистер Бучер?

– Выведите меня на Джонни Просетти, – ответил Бучер.

– И только-то? – удивилась Карамина. Они с братом недоуменно переглянулись – С чего вдруг этот божий дар прекрасному полу стал представлять такой интерес для вас?

– Наркотики. Огромные партии героина контрабандой ввозятся в Соединенные Штаты, наводняя рынки, контролируемые преступным миром. Мы считаем, что за всей этой операцией стоит Просетти.

Коротко, в двух словах, Бучер описал им ситуацию, как он ее себе представлял, и заключил:

– Последняя крупная партия поступила несколько дней назад. Наши агенты обнаружили ее в Нью-Бедфорде, штат Массачусетс, и захватили пятьсот килограммов очищенного героина.

Саид Хадраба тихо присвистнул от удивления.

– Пятьсот килограммов! – повторил он. – Надо же, я и вообразить не мог, что дело приняло такие масштабы. Просетти следует остановить немедленно. Сейчас же и ни днем позже. Я сказал "ни днем позже", мистер Бучер, потому что за последние несколько месяцев произошли любопытные события, и моя разведка получила данные, которые замыкаются на Джонни Просетти. Ничего существенного. Так, мелочи по сравнению с тем, что вы сейчас назвали. Подружка Просетти, глухонемая танцовщица, была выловлена зверски убитой в Тигре. Бедняжка не могла ни слышать, ни говорить, поэтому, по-нашему – моему и Карамины – мнению, она, вероятнее всего, увидела что-то такое, за что поплатилась жизнью. Как я уже сказал, сам по себе этот факт может показаться незначительным, но в совокупности с некоторыми другими происшествиями он создает впечатление, что прямо у нас под носом разворачивается нечто гораздо более существенное, чем контрабанда героина.

Внимательно и заинтересованно слушая Саида Хадрабу, Бучер насторожился при этих словах. С самого начала расследования этого дела его не покидало точно такое же ощущение.

– Есть ли у вас какие-либо рабочие версии относительно того, что это может быть?

Хадраба отрицательно покачал головой.

– При всей эффективности моей разведывательной сети, я не имею ни малейшего представления о том, что это такое. – Он хотел было продолжать, но в это время зазвонил телефон на его письменном столе.

Сняв трубку, Хадраба ответил по-арабски – этим языком Бучер овладел несколько лет назад в Египте. Он не сводил глаз с полноватого, немного бульдогообразного лица Хадрабы, который внимательно слушал собеседника на другом конце провода. По его лицу сначала пробежала тень удивления, затем оно застыло от едва сдерживаемой ярости. Голос его, однако, звучал спокойно, когда, положив трубку, он обратился к сестре:

– Гаш-шашины достали Абдула.

– Нет! – задохнулась пораженная Карамина.

Поставив свой бокал на стол, Хадраба посмотрел на Бучера с тем стоическим выражением, с которым душевно сильные люди скрывают обуревающие их чувства.

– Абдул Мазрак был нашим лучшим агентом и самым близким другом, фактически – членом семьи. Некоторое время назад его нашли в реке Тигр, всплывшего лицом вниз, связанного, с кляпом во рту и с выпущенными внутренностями – точно так же была убита и обнаружена в реке глухонемая танцовщица. Смерть Абдула означает, вероятнее всего, что гаш-шашинам все-таки удалось либо внедрить своего человека в нашу организацию, либо раскрыть ее внутренний шифр. – Он быстро поднялся из-за стола. – Прошу извинить меня, мистер Бучер, но я вынужден немедленно покинуть вас. Необходимо кое-что сделать, и я должен лично проследить за выполнением. Вместо меня с вами останется Карамина, и за время моего отсутствия посвятит вас в некоторые подробности.

– Кто это звонил, Саид? – спросила Карамина, когда ее брат, выйдя из-за стола, направился к двери.

– Али, – ответил тот на ходу.

Мгновение спустя его быстрые шаги затихли, удаляясь.

После ухода Саида Хадрабы Бучер не проронил ни слова, желая, чтобы беседу возобновила сама Карамина.

– Бедный, дорогой Абдул! – проговорила она наконец, обращаясь скорее сама к себе, нежели к Бучеру. – Он... – она осеклась, и ее темные глаза наполнились слезами. – Он был нам обоим за отца. Саиду и мне. Умереть такой ужасной смертью... – Она замолчала, вытирая слезы. – Это грязное дело, – продолжала она окрепшим голосом, – мерзкое, грязное, кровавое дело. А вы что думаете, мистер Бучер?

– Думаю, что для начала мне надо узнать, кто такие гаш-шашины, – ответил Бучер, допивая свой бокал и ставя его на небольшой столик около кресла.

Карамина рассмеялась. И было странно слышать такой скрипучий, горький смех от столь юного и прелестного существа.

– Миллионы человек в Ираке хотели бы знать, кто такие гаш-шашины. Такое знание стоит, по крайней мере, состояние, причем не одно. Ну, а если называть вещи своими именами, то Орден Гаш-шашинов – это очень крупная, разветвленная и могущественная организация одержимых убийц. Само слово "гаш-шашин" – это множественное число от существительного "гаш-шаш", означающего "человек, который уже не может обходиться без гашиша". Орден Гаш-шашинов – секретный мусульманский орден, основанный еще во времена крестовых походов человеком по имени Гас-сасин, от которого в английский язык и пришло слово assasin – "убийца". Этого самого Гас-сасина называли еще Горный Старец: его крепость находилась в горных районах Персии, и единственной целью ордена было убивать и грабить христиан и всех, у кого есть хоть что-то ценное. Со времени своего основания Орден Гаш-шашинов распространился по всему Ближнему Востоку. У нас в Багдаде во главе этого ордена стоит кровожадный изверг, известный под именем Ибн-Вахид.




Глава 7


На жестком, словно высеченном из камня, лице Бучера не проявилось ни малейших признаков удивления, которое он испытал, услышав, как Карамина произнесла имя Ибн-Вахид. Он только кивнул, вполне отдавая себе отчет в том, что давно ожидал, что рано или поздно это имя где-нибудь да обязательно всплывет.

– "Не могли бы вы рассказать мне все по порядку, – любезно попросил он. – Это имя мне не раз доводилось слышать в Штатах. Хотелось бы знать все, что известно об этом Ордене Гаш-шашинов.

– Как я сказала, орден был основан в одиннадцатом веке в Персии, сейчас – Иран. Так, по крайней мере, гласит предание. Один мусульманин по имени Гас-сасин, основатель этого презренного ордена, заявлял, что ему якобы открыт особый доступ в небесное царствие мусульман и что каждый, кто исполнит его распоряжение, каким бы оно ни было, сможет время от времени посещать это царствие, которому он дал название Райские Кущи Благословенного Аллаха. Вы знакомы с мусульманской мифологией, мистер Бучер?

– Отчасти да. Но продолжайте.

– Тогда вам, по всей вероятности, известно, что небесное царствие мусульман – это место, где постоянно журчат хрустальные фонтаны, круглый год цветут сады и виноградники, но самое главное – это такое место, где у каждого мужчины – а небесное царствие мусульман предназначается, согласно Корану, прежде всего для мужчин – к его услугам десятки юных гурий, каждая неописуемой ослепительной красоты, удовлетворяющая малейшее его желание.

Для достижения своих целей Гас-сасин использовал гашиш. Особо избранным давали его, и когда они приходили в себя после наркотического забытья, то оказывались, как они считали, в Райских Кущах Аллаха, где попадали в руки целого сонма опытных и соблазнительных очаровательных "райских" гурий. Побывав в таких "райских кущах", жертвы обмана опять получали гашиш и изымались оттуда. Придя в себя, на этот раз они уже оказывались в обычном мире со всеми его жестокими реальностями, и им сообщалось, что в Райские Кущи отныне они попадут только в том случае, если будут беспрекословно исполнять все распоряжения Гас-сасина. И они повиновались, идя на самые жестокие преступления, какие можно себе вообразить, только бы не лишиться права доступа в Райские Кущи. Доведя таким образом этих людей до фанатизма, Гас-сасин давал им задание спускаться с гор в долину, на торговые пути, где они нападали на богатые караваны, убивая всех сопровождающих и приводя верблюдов с поклажей в его горную крепость.

К сожалению, после смерти Гас-сасина основанный им орден не умер вместе с ним. Более того, он пустил корни по всему Ближнему Востоку, и в настоящее время самая могущественная организация Ордена Гаш-шашинов находится здесь, в Багдаде. По приказанию грозного и беспощадного Ибн-Вахида его члены совершают самые отвратительные и страшные преступления, не поддающиеся нормальному воображению. Но что еще хуже, в последние годы Багдадский Орден перешел к политическим акциям резко антиамериканского характера. Помните, как несколько месяцев назад ваш президент посетил Москву с визитом доброй воли? В знак протеста Ибн-Вахид отдал приказ, и его последователи устроили резню по всему Ираку. В одном только Багдаде были хладнокровно умерщвлены семьдесят три человека, известные своими симпатиями к Соединенным Штатам. Карамина помолчала, испытующе посмотрев на Бучера.

– Вот что за враг перед нами, мистер Бучер. Некоторое время назад Ибн-Вахиду стало известно, что мой брат возглавляет разведывательную службу в масштабах всей страны, и с тех пор он пытается внедрить в нашу организацию своих людей. Но перед ним стояла та же самая трудность, что и перед нами в борьбе с гаш-шашинами: ему никак не удавалось узнать в лицо ни одного из агентов моего брата. До сегодняшнего дня. Убив Абдула, Ибн-Вахид тем самым сообщает брату, что неуязвимости нашей организации положен конец. Теперь с каждым часом надо ждать развития событий.

Взяв свой бокал, Карамина задумчиво отпила из него.

– То, что брат так обрадовался вашему прибытию, не просто дань вежливости, мистер Бучер. Он считает, что в вас – наше спасение. Вы – наш избавитель, если можно так выразиться. Надеюсь, он не ошибся.

– Значит, внешний облик Ибн-Вахида неизвестен никому, кроме его самых фанатичных последователей? – уточнил Бучер.

– Насколько я понимаю, даже не всем последователям. Хотя в Райские Кущи они и имеют доступ, но только немногим из самых доверенных его приближенных дозволено знать Ибн-Вахида в лицо.

Карамина опять отпила из бокала.

– И они скорее умрут все до единого, чем выдадут его внешность. Позвольте привести вам пример. Не так давно багдадская полиция задержала на месте преступления двух членов Ордена Гаш-шашинов, совершивших убийство одной пожилой богатой вдовы ради ее драгоценностей. Обоих поместили в тюрьму, где им было обещано полное освобождение от наказания за это и любые другие преступления, совершенные ими в прошлом, а кроме того – круглая сумма за описание внешности Ибн-Вахида. Вместо того, чтобы принять эти щедрые условия, они покончили с собой. Один из них дал другому задушить себя, после чего тот, разбежавшись, ударился о прутья решетки с такой силой, что проломил себе череп.

Бучер изумленно покачал головой. Поверить в такое было почти невозможно.

– А как полиция узнала, что эти двое – члены Ордена Гащ-шашинов? – спросил он.

– С тех пор, как орден занялся политическими акциями, каждый из тех, кто приближен к Ибн-Вахиду, – приближен настолько, что знает его внешний облик, – носит отличительный знак, состоящий из трех зеленых звездочек, как на флаге Ирака, прикалываемый к одежде с левой стороны груди, когда он идет на задание, как это было в случае убийства вдовы. А на маске Ибн-Вахида, которую он носит, не снимая, тоже изображены три зеленые звездочки в том месте, где она закрывает лоб.

– Так, ну а что же Джонни Просетти?

– Он бабник. Бегает за юбками, хотя вам это, наверное, и без меня известно. За последние несколько месяцев Просетти уже примелькался в багдадских ночных клубах – что ни вечер, новая подружка, а то две или три сразу; Появляется примерно на неделю, затем пропадает из виду на несколько дней. Лишь недавно брат заподозрил, что тот установил связь с Орденом Гаш-шашинов. Нам доподлинно известно, что он тесно связан с компанией "Саудовско-Иракский Экспорт", местной фирмой, специализирующейся на вывозе дешевых безделушек под старину, антиквариат и тому подобное, изготавливаемых по большей части вручную прямо здесь из жин-жина.

– Тот Джонни Просетти, которого я знаю, таким экспортом заниматься не станет, – прорычал Бучер, вставая. – Где расположена резиденция этой компании? Хотел бы я взглянуть на нее изнутри.

– Не получится. Они работают только на экспорт. В самой стране ничем не торгуют – ни оптом, ни в розницу. Мне пришлось нанять одного профессионального вора, чтобы он выкрал для меня одну куколку, сделанную из жин-жина. И, кроме того, по ночам их помещение хорошо охраняется.

На жестком лице Бучера появилось злобное выражение, иногда заменявшее ему улыбку.

– А какие у вас, черт возьми, основания считать, что я не смогу попасть туда, куда пробрался ваш воришка?

– Да, да, верно. Я и забыла про ваш послужной список. Возможно, вам это удастся. – Карамина послала ему ослепительную многообещающую улыбку. – Я сама покажу вам, где расположена компания "Саудовско-Иракский Экспорт", если вы подождете, пока я переоденусь.

* * *


Ночь уже окутала своим покрывалом древнюю и сказочную жемчужину Ближнего Востока, когда Бучер припарковал двухместную спортивную машину Карамины на Торговой улице. Она была темной и безлюдной. Тускло светящиеся уличные фонари стояли на расстоянии ста метров друг от друга.

Это был бедный район города, и Бучер погасил фары автомобиля за несколько кварталов отсюда, когда они только въезжали на Торговую улицу, узкую, неухоженную и освещаемую главным образом серебристой полной луной.

– Вот здание компании, – тихо сказала Карамина, ткнув пальцем в ветровое стекло. – Как раз здесь. Но вам нужно присмотреться.

Подобно всем остальным зданиям на этой улице, в доме, занимаемом "Саудовско-Иракским Экспортом", на тротуар выходила лишь толстая глинобитная стена с обычной одностворчатой дверью и небольшим окошком. Ни освещения, ни рекламных витрин – только стена, окошко да дверь. Следуя совету Карамины, Бучер всмотрелся пристальнее и разглядел то, чего раньше не заметил, – охранника.

К тому же здоровенного охранника. Охранника прямо-таки огромных размеров. На нем были широкие штаны, типа шаровар, простой халат и феска – излюбленная одежда на Востоке. Подпоясан же он был широким кожаным ремнем со стальными заклепками, на котором висел устрашающего вида ятаган – кривая турецкая сабля.

Сунув левую руку в карман пиджака, Бучер вставил пальцы в отверстия кастета, крепко сжав его.

– Видишь, Карамина?

– Теперь вижу, – неуверенно проговорила она. – Будем продолжать? А может, лучше вернемся?

Бучер посмотрел ей прямо в глаза, блестящие от лунного света.

За время, что мы знакомы с тобой, у меня сложилось впечатление, что ты не из тех, кто отступает?

– Я не отступаю, – она вызывающе выпятила челюсть. – Но этот охранник может оказаться гаш-шашином, очень уж похож, а со своим ятаганом он...

– Тем интереснее, – перебил ее Бучер. – Однако если отмщение за смерть Абдула ты хочешь начать с отступления, то пожалуйста. Что же до меня, я сейчас отрежу уши этому верзиле, чтобы не маячил тут на виду.

– Ты нанес мне запрещенный удар, Бучер, – с болью в голосе проговорила Карамина.

– Я прилетел сюда, чтобы выполнять работу, и я намерен выполнить ее, даже если для этого потребуется, чтобы весь Багдад был усеян трупами гаш-шашинов. Оставайся здесь и жди моего сигнала.

Выйдя из машины, Бучер направился к дому, в котором размещалась компания "Саудовско-Иракский Экспорт". Он вдруг отметил тот примечательный факт, что ни у одного из других домов на этой грязной улочке сторожей не стояло.

Огромный охранник с ятаганом в руке возник прямо на пути подошедшего Бучера.

– Что здесь вынюхиваешь, собака? – угрожающе проревел он.

На беглом арабском Бучер обругал его самым страшным в арабском мире ругательством "Айн аллах дин абук!", что означает "Да отвернет аллах взор свой от отца твоего и от дома его".

Пещерообразная пасть охранника исторгла леденящий душу яростный рев взбесившегося буйвола, ятаган взмыл вверх и...

Пых-х!

...вылетел у него из рук от удара по нему пули, выпущенной из "вальтера", неведомо как успевшего оказаться у Бучера в правой руке. Отточенное, как бритва, смертоносное оружие взлетело вверх и упало на булыжную мостовую с металлическим лязганьем, заслышав которое десятки бродячих собак, наводняющих бедные районы иракской столицы, подняли заливистый лай.

Издавая душераздирающие вопли от нестерпимой боли и зажимая рану в руке, охранник закрутился в бешеной пляске, в то время как Бучер, хладнокровно вложив пистолет в кобуру, подошел ближе. Он не хотел убивать охранника, ему лишь нужно было сделать его более податливым. Насколько Бучер мог судить об уровне интеллектуального развития этого негодяя по его внешнему облику и выражению лица, с ним необходимо немного поработать, чтобы довести до требуемой кондиции. "Наверняка дьявольски суеверен, скотина", – подумал Бучер.

Бац!

Удар кастета, зажатого в левой руке Бучера, пришелся прямо по челюсти охранника. Тот распрямился, глаза его остекленели. На широченном мясистом лице появилось придурковатое выражение, и, не издав больше ни звука, он осел, неловко растянувшись у самых ног Бучера.

На лице внимательно наблюдавшей за всем происходящим из машины Карамины Хадбары было написано выражение изумления и неподдельного восхищения. Значит, это был не вымысел: то досье, которое они с братом получили на этого человека по имени Бучер-Беспощадный, оказалось правдой! Он действительно был беспощаден в своей ярости, словно тигр, и свиреп, как доведенный до бешенства дикий вепрь. Молодая кровь еще быстрее заструилась в ее жилах от неожиданно нахлынувшего и захлестнувшего все ее существо приятного возбуждения. Но тут она увидела, что он машет ей рукой, и выскочила из машины.

Переодевая теннисный костюм, Карамина решила, что наиболее подходящей одеждой для того, чтобы сопровождать Бучера сюда, будет легкий желтовато-коричневый брючный костюм, одним из аксессуаров к которому был узкий кожаный ремешок.

– Дай-ка ремень, – протянул руку Бучер, стоящий на коленях рядом с начавшим стонать охранником.

Спустя минуту, туго стянув ему руки за спиной, Бучер поставил его на ноги. Затем он поднял с мостовой ятаган и протянул его Карамине.

– Вздумает дергаться – руби голову, – приказал он.

Карамина взялась за рукоятку огромной кривой сабли обеими руками, подтвердив коротким решительным кивком, что их пленнику придется несладко, попытайся он убежать.

– А сейчас отойди-ка назад, – Бучер шагнул к двери, доставая "вальтер".

Пых-х!

От сильного удара пули бронзовый замок, висевший на двери, разлетелся на множество осколков. Толкнув дверь и вынув из кармана тонкий, размером с ручку, фонарик, Бучер обернулся к ошеломленному охраннику и проговорил на безукоризненном арабском:

– Только попробуй побежать, умрешь на месте. Понял?

Охранник затряс головой, судорожно проглотив комок в горле, а Карамина воззрилась на Бучера, не веря собственным ушам.

– Так ты говоришь по-арабски? – ахнула она.

– Ты слышала это только что.

– Да, но я имею в виду, говоришь безо всякого акцента. Точно как мы.

Пристально сверля глазами охранника, Бучер продолжал на арабском языке:

– Разумеется, я говорю на нем без акцента, Я говорил на нем сотни лет, прежде чем ты и этот гнусный червяк увидели лучи солнечного света, зажженного нашим благословенным аллахом, потому что я есть перевоплощенный Гас-сасин, Горный Старец, и истинный основатель Ордена Гаш-шашинов.

Вздрогнув всем телом, охранник в ужасе выкатил на Бучера свои вылезающие из орбит сверкающие белками глаза.

На лице Бучера никак не отразилось то удовлетворение, которое он испытал, увидев, что сумел найти верный подход к их неотесанному суеверному пленнику. Они с Караминой молча наблюдали, как смуглое лицо охранника медленно становилось грязно-серым. Не обращая внимания на удивление и одобрительные возгласы Карамины, Бучер схватил его за руку и втолкнул внутрь помещения.

– Заметил, как изменилась его физиономия, когда ты заявил, что являешься основателем Ордена Гаш-шашинов? – прошептала Карамина по-английски. – Он наверняка сам гаш-шашин.

– Согласен, – ответил Бучер на этом же языке. – Будь настороже, когда я начну работать с этой дубиной. Можем узнать кое-что ценное.

Когда они вошли в дом, фонарик Бучеру не понадобился. Комната размером семь на двадцать метров освещалась двумя маленькими тусклыми лампочками, свисающими с потолка. Кроме стула и разбитого письменного стола как раз под одной из них в комнате стояло лишь несколько штабелей грубых деревянных ящиков. На одном из штабелей валялся покрытый пылью моток веревки.

– Твое имя, собака! – заорал Бучер на охранника по-арабски.

– Омар, эффенди-паша, – выпалил тот. – Омар Ахмуд.

– Не смей называть меня другом! – проревел Бучер прямо в перепуганное лицо охранника. – Я не твой эффен-ди. Я – Гас-сасин-паша – спустился из Райских Кущ Благословенного Аллаха, чтобы такие верблюды, как ты и Ибн-Вахид, никогда больше не появлялись там ни в этой жизни, ни в следующей. Запомни: я – Гас-сасин-паша!

Бучер увидел, что с лица Омара Ахмуда исчезла даже тень сомнения, которая сменилась выражением окончательно сформировавшейся убежденности: этот тупоголовый осел теперь безропотно поверил в то, что он, Бучер, действительно является перевоплотившимся Гас-сасином, Горным Старцем.

– О, великий! – проревел Омар Ахмуд, выпучив глаза.

– Воистину велики творения рук твоих, о могущественный Гас-сасин-паша!

Только сейчас Бучер всмотрелся в зрачки Омара и ощутил его смрадно-сладковатое дыхание – этот сукин сын так наглотался гашиша, что малейшим усилием со своей стороны Бучер легко мог внушить тому, что является самим всемогущим аллахом.

– Повернись спиной, мерзкое отродье.

Когда тот повиновался, Бучер нанес ему жестокий удар по основанию черепа, сразу же подхватив его под мышки, чтобы смягчить падение.

– Сними ту веревку с ящиков, – обратился Бучер к Карамине по-английски. – Помоги мне растянуть его на полу и привязать в таком положении к этим четырем стойкам, пока он не очухался. Доходили ли до тебя какие-нибудь слухи о том, где у Багдадского Ордена Гаш-шашинов расположены эти "райские кущи"?

Карамина покачала головой.

– Правда, один из агентов моего брата сообщал о слухах – разумеется, весьма туманных и расплывчатых, – что в самом Багдаде или где-то неподалеку существуют эти самые "кущи". А больше ничего. – Карамина молча изучающее посмотрела на Бучера, затем тихо рассмеялась и продолжила: – Что это навело тебя на мысль предстать перед ним перевоплотившимся Горным Старцем?

Бучер, привязывающий охранника за щиколотку к стойке, посмотрел на нее.

– Этот тип соткан из предрассудков и суеверий, и мне показалось, что это неплохая идея.

– Гениальная идея! Кретин действительно считает тебя Гас-сасином. Что ты хочешь с ним делать?

Когда Бучер изложил Карамине план, созревший у него в голове, она пришла в неописуемый восторг.

– Вот бы Саид услышал это, – воскликнула она, от радостного удивления не в силах сдержать распирающего ее смеха.

– Ну а пока наш приятель Омар приходит в себя после моего тычка, давай-ка взглянем, что там в этих ящиках.

– Жин-жин, – ответила Карамина, вытирая кончиком носового платка проступивший на лице пот. – Один из ящиков открыт.

– Жин-жин? – переспросил Бучер, вспомнив, что она уже употребляла это слово. – Что такое жин-жин?

– Он изготавливается из сердцевины распространенного в пустыне растения, которое бедуины измельчают в крупный зернистый песок. Это и есть жин-жин.

Чтобы удовлетворить свое любопытство, Бучер взломал несколько грубо сколоченных ящиков. В каждом из них он обнаружил крупнозернистый песок коричневого цвета, описанный Караминой как жин-жин.

– И ты нанимала профессионального вора, чтобы он выкрал куколку, сделанную из этого материала? – поразился Бучер.

Карамина кивнула в ответ.

– Да, именно из этой комнаты. Как ему удалось проделать все и остаться незамеченным, не имею ни малейшего представления. Наверное, потому что он профессионал.

Бучер озадаченно почесал затылок. "Не то, не то, черт возьми, – пронеслось у него в голове, – абсолютно не то. Джонни Просетти может быть заядлым бабником, но он в жизни не станет заниматься куклами из этого чертова жин-жина!"

Растянутый на полу Омар Ахмуд громко и протяжно застонал.

– Аллах всемилостивейший, – промычал он утробным басом.

– Пошли, – сказал Бучер Карамине по-английски. – Встань вон там и дай мне позабавиться с этим остолопом.

После чего он прогремел крепко привязанному охраннику громоподобным голосом по-арабски:

– Проснись, гнусное отродье мерзкой свиньи!




Глава 8


Веки Омара Ахмуда затрепетали, и он окончательно пришел в себя. Когда Бучер увидел, что глаза охранника устремились на него, он выхватил из футляра, прикрепленного к левой ноге, повыше щиколотки, свой нож с выкидывающимся лезвием, нажал на кнопку, и острая, отточенная, как бритва, сталь, сантиметров пятнадцати длиной, со зловещим щелчком выскочила наружу. Омар Ахмуд тихо заверещал от охватившего его ужаса.

– Омар Ахмуд, – продолжал Бучер все тем же громовым голосом, стараясь повернуть нож так, чтобы угрожающий отблеск, отбрасываемый лезвием, попал в глаза распростертому на полу охраннику. – Знай же, Омар Ахмуд, я – Гас-сасин, Горный Старец, удостаиваю тебя чести, обращаясь и снисходя к тебе. Отныне, как в этой жизни, так и в последующей, тебе воспрещается посещать Райские Кущи Благословенного Аллаха. С нынешней ночи и навеки прекраснейшие, восхитительные гурии в Райских Кущах никогда более не произнесут имени твоего, и звучать оно будет не Омар Ахмуд – Великий Воин, а Омар Ахмуд – Евнух!

Как ни силен был страх пленника, однако вероятность того, что его могут оскопить, была настолько за пределами его воображения, что прошло несколько секунд, прежде чем смысл угрозы дошел до его отуманенного наркотиком сознания.

– О, Великий из великих Гас-сасин-паша! – исступленно взмолился он. – Во имя пресвятого аллаха! Во имя священной любви к пророкам его!

– Молчать! – проревел Бучер, для вящего эффекта проводя лезвием по своей ладони. – Молчать, собака! Ты навлек на себя гнев аллаха своим недостойным поведением в Ордене Гаш-шашинов. Никогда отныне не вкушать тебе прелестей сказочных гурий в Райских Кущах! – Бучер присел на корточки рядом с ним. – Теперь не шевелиться. Замри, а я буду делать из тебя евнуха отныне и навеки!

Ужасающий вопль отчаяния и протеста вырвался из груди Омара Ахмуда. Его ноги, неплотно прикрученные к стойкам, яростно забарабанили по бетонному полу. Вслед за исторгнутым воплем, словно очередь из пулемета, раздались бессвязные выкрики:

– Нет! Нет! Нет! Во имя пресвятого аллаха...

Бучер с напускной злобой залепил ему пощечину.

– Умоляй Ибн-Вахида, предавшего тебя. Если не искупишь свою вину, то навеки пребудешь во тьме кромешной. Евнухом! – Придав своему лицу глубокомысленное выражение, он добавил: – У тебя есть лишь один путь к спасению, но ты слишком глуп, чтобы воспользоваться такой возможностью, Омар Ахмуд.

– Какой путь? – вскричал охранник во всю силу своих легких. – Во имя аллаха, что за путь?

– Скажи мне, где я могу найти Ибн-Вахида. Тогда отпадет необходимость карать тебя. Справедливую кару аллаха я перенесу на Ибн-Вахида, а не на тебя. Или же ты предпочитаешь вечно прозябать евнухом во тьме кромешной?

"Интересно, – думал Бучер, – как далеко с ним можно зайти?"

И он решил нажать на охранника посильнее.

– Ты понял меня, Омар Ахмуд? – спросил он. – Я – посланец пресвятого аллаха – прибыл покарать Ибн-Вахида: эта свинья посмела прогневать аллаха, но поскольку я не могу разыскать Ибн-Вахида, ты должен передать его в мои руки. Такова цена за твое спасение.

– Нет! – испуганно вскричал охранник. И мгновение спустя зачастил: – Не знаю, ни как выглядит Ибн-Вахид, ни где его можно найти! Только членам Святая Святых известно, как выглядит Ибн-Вахид и где он находится.

Бучер вопросительно посмотрел на Карамину.

– Вполне возможно, что он говорит правду, – сказала она по-английски. – Я уже говорила, что лишь немногим из самых доверенных сообщников Ибн-Вахида известна его внешность.

Придав своему лицу скорбное выражение, Бучер заговорил, обращаясь к Омару Ахмуду на его родном языке:

– Меня угнетает мысль о том, что такого благородного мусульманина, как ты, Омар Ахмуд, я вынужден лишить его мужских достоинств, но коль скоро тебе неведомы ни сам Ибн-Вахид, ни место, где его можно отыскать, ни какой-либо член Святая Святых, то совершить это является моим скорбным мучительным долгом. – С этими словами легкими касаниями ножа Бучер разрезал шаровары охранника ниже пояса.

– Гарум-аль-Рамшид! – в беспамятстве истерически завопил Омар Ахмуд. – Гарум-аль-Рамшид из Святая Свя...

Страшный, закладывающий уши гром прогремел в комнате, словно пушечный выстрел, и в мгновение ока голова Омара Ахмуда превратилась в неразличимую массу раздробленных костей, кусков плоти и сгустков мозгового вещества.

"Четыреста пятьдесят восьмой!" – мгновенно среагировал Бучер.

Не поднимаясь с корточек, он развернулся на месте и, схватив Карамину за колени, грубо потащил ее с собой за штабеля ящиков с жин-жином.

– Беднягу прикончили из винтовки для охоты на слонов 458-го калибра, патроном, заряженным мелкой дробью, – пробормотал Бучер, перехватив нож в левую руку, а правой рывком достав пистолет.

Пых-х! – мягко выдохнул "Вальтер П-38", и свет в дальнем конце комнаты потух.

Пых-х! Ближняя к ним лампочка тоже брызнула осколками, после чего комната погрузилась во мрак.

– Хоть отчасти уравнять шансы, – удовлетворенно сказал Бучер вполголоса. – Откуда стреляли?

– Не из двери, – прошептала Карамина, – и не из окна. Когда все случилось, я смотрела как раз в том направлении.

С минуту оба молчали, напряженно вслушиваясь, дожидаясь, пока их глаза хоть немного привыкнут к темноте, потом Бучер прошептал ей в самое ухо:

– Посмотри вверх, через потолок проникает лунный свет. Вероятно, этим путем, через слуховое окно, твой профессиональный вор и проник сюда.

Смутно, однако все более отчетливо по мере того, как их глаза привыкали к темноте, в потолке стали различаться очертания слухового окна размером примерно в два квадратных фута.

– Тихо! – выдохнул Бучер в ухо Карамине. – Ни звука. Рано или поздно любопытство возьмет над ним верх.

В полнейшей тишине Бучер и Карамина просидели на корточках за ящиками с жин-жином показавшиеся им нескончаемыми пятнадцать минут, прежде чем до их ушей донесся хоть один звук. Затем с потолка, от самого слухового окна, которое теперь резко выделялось на фоне освещенного луною неба, послышался скрип. Прошло еще некоторое время. Они по-прежнему ждали, затаив дыхание, устремив глаза вверх, но звук не повторился. Вместо этого, с самого края слухового окна показалась чья-то ясно очерченная голова.

Со скоростью нападающей кобры взметнулась вверх левая рука Бучера. Зловещий отблеск лунного света мелькнул на бритвенно отточенном лезвии его выпущенного, словно из пращи, ножа, который внезапно оборвал свой полет, вонзившись точно в горло убийцы с характерным звуком хрустнувших позвонков и разрезаемой плоти. Затем их слуха достиг ужасный нечленораздельный звук предсмертного отчаяния, короткий отрывистый хрип, который издают только умирающие. Бучер и Карамина услышали бряцание крупнокалиберной винтовки, катящейся по крыше. Припав к полу, они смотрели вверх, наблюдая, как человеческое тело все больше закрывало отверстие слухового окна, пока наконец не пролезло в него целиком и не рухнуло прямо в комнату.

– Спокойно, – Бучер схватил за руку Карамину, которая хотела было встать. – Там могут быть другие.

Но никого больше не было. Еще одно пятнадцатиминутное ожидание в полной темноте и последующий тщательный осмотр дома с улицы не дали Бучеру ничего.

– Знаешь его? – Бучер посветил фонариком в лицо убитого им человека.

– Нет, – приглушенно ответила Карамина, – никогда не встречала. – Склонившись над трупом, одетым точь-в-точь, как лежащий рядом Омар Ахмуд, она распахнула на нем халат. – Смотри, – и она показала на зеленые звездочки, вышитые на рубахе. – Орден Гаш-шашинов. Но зачем им понадобилось посылать человека, чтобы убивать своего же?

– Они и не посылали, – мрачно ответил Бучер. – Его подослали убить нас, но когда он услышал, что Омар Ахмуд вот-вот расколется, он решил прикончить сначала его, а нас – потом. Считаю, что он следил за нами от самого дворца, выбирая время, чтобы улучить момент и расправиться с нами.

– Но... чего ради ему было убивать тебя? Ты же прилетел в Багдад только что.

– Убийства совершаются не по расписанию. Давай, уходим отсюда.

Несколько минут спустя, когда они садились в ее маленькую машину, Бучер добавил:

– Поезжай домой. Меня высади где-нибудь в центре города. У меня есть дела.

– "Дела" со своей соблазнительной блондинкой в отеле "Язифик"?

– Черт меня подери! – искренне удивившись, воскликнул Бучер.

С того момента, как он оставил Анну Хелм стоящей, словно обиженный ребенок, в дверях ее номера, он ни разу даже не вспомнил о ней. Неохотно пообещав вернуться и поужинать с нею, он, однако, чувствовал, что она ухватится за это и заставит его выполнить вырванное у него обещание. Если он правильно раскусил Анну Хелм, то сейчас она должна с досады обгрызать себе все ногти.

– Нет, – ответил Бучер Карамине. – Сегодня вечером в "Язифике" никаких дел у меня нет, и она не моя блондинка. Кстати, ее зовут Анна Хелм. Хочу немного побродить по городу, может, разузнаю что об этом типе Гарум-аль-Рамшиде.

– А почему у меня не спросишь? Я знаю, кто этот Гарум-аль-Рамшид, Бучер. В Ираке его знает любой, даже бедуин из пустыни. Он владелец большого караван-сарая под Багдадом на берегу Тигра. Если Гарум-аль-Рамшид – член Ордена Гаш-шашинов и входит в синклит, именуемый "Святая Святых", то тогда власть Ибн-Вахида гораздо могущественнее, чем можно вообразить. Если выразить это на европейский манер, Гарум-аль-Рамшид правит всем Ираком, стоя за троном властелина преступного мира.

– И прекрасно, – Бучер удовлетворенно кивнул. – Тогда найти его не составит труда.

На лице Карамины отразилась тревога.

– Тебе не удастся взять Гарум-аль-Рамшида на испуг и выведать у него хоть что-нибудь об Ибн-Вахиде. Такие дела здесь делаются иначе, чем в Америке. Ты не сможешь просто так открыть пальбу и броситься на Гарум-аль-Рамшида.

– Черта с два не смогу. Хочешь пари?

– Но его же круглосуточно охраняет целая дюжина телохранителей!

– Серьезно? Будет забавное кино!

– Бучер, они же убьют тебя!

– Чушь собачья! Кое-кто уже пытался и не раз. Ну, а если убьют, то мои любимые цветы – пурпурные розы. Позаботишься, чтобы на мои похороны принесли с дюжину, а?

– О-о-о! – Карамина яростно сжала губы и в сердцах ударила по рулю своим маленьким кулачком. – Ты невыносим! Абсолютно невыносим!

– Я еще к тому же и живой.

– Странно только, почему.

В непринужденную интонацию Бучера вкрались нотки раздражения, а во рту появился кисловато-горький привкус, предвещавший поражение, как и всегда в подобные минуты.

– Живой я потому, что хорошо владею своей профессией, – отпарировал он. – А профессия моя – убивать, но убивать ради справедливости. Живой я потому, что не питаю никаких иллюзий относительно своего двуногого собрата. Когда все наносное с него сходит, то перед тобой остается не что иное, как эгоистичный сукин сын, движимый алчной корыстью. Он способен логически оправдать любой свой поступок, невзирая на вред, приносимый окружающим, если только поступок этот отвечает его целям. Мой главный принцип: быстро убей или умрешь сам. Если бы он был иным, я не сидел бы здесь, так что кончай распространяться о том, как делаются дела у вас, а как – в Штатах. Человек одинаков, где бы он ни находился, и в Ираке он реагирует на то же самое, на что и повсюду в мире. Высади-ка меня лучше не в центре, а у этого караван-сарая Гарум-аль-Рамшида. Начну прямо оттуда.

В машине воцарилась тишина. Карамина умело маневрировала по неубранным, запущенным улочкам бедных предместий. Наконец, когда они уже подъезжали к застроенному современными зданиями центру Багдада, она тяжело вздохнула.

– Хорошо, Бучер. Возможно, твои методы лучше наших, так что пусть будет караван-сарай Рамшида. Но давай сначала заедем к нам, и брат посвятит тебя в кое-какие детали относительно Гарум-аль-Рамшида. Сейчас Саид уже должен быть дома, и это займет у тебя несколько минут.

– Согласен.

В ее предложении был смысл. Здравый смысл.

– Ну, а когда поговоришь с Саидом, я сама провожу тебя в караван-сарай, – сказала Карамина, став опять приветливой и обаятельной, как прежде.

Однако Бучер не побеседовал с Саидом Хадрабой, когда они приехали и вошли во дворец. Беседовать Саиду Хадрабе больше было не суждено ни с кем. Во всяком случае, в этой жизни. Карамина невольно протестующе вскрикнула, когда они обнаружили ее брата. Он сидел у себя в кабинете, крепко привязанный к креслу с кляпом во рту и с вывалившимися из распоротого живота внутренностями.

В углу кабинета, также привязанную и с кляпом во рту, но без следов каких-либо физических повреждений, хотя и на грани истерики, они обнаружили Анну Хелм.

– В кабинет они ворвались внезапно! – воскликнула Анна, припав к Бучеру, когда ее отвязали. – Все четверо сразу. На одном была маска. Мы с мистером Хадрабой сидели и разговаривали, когда они вломились в кабинет, схватили нас, привязали, и тут я... я потеряла сознание. – Она спрятала лицо на груди Бучера, ее всю колотило.

Как ни странно, эффект, произведенный на Карамину смертью брата, был совершенно противоположным тому, который мог вообразить Бучер. Ее красивое лицо окаменело, превратившись в непроницаемую маску, темные глаза с затаенной яростью сверкали, когда она объяснялась с прибывшими по вызову представителями багдадской полиции.

Версия, изложенная Караминой полиции, была такова. Анна Хелм – подруга мистера Бучера, а мистер Бучер – друг ее убитого брата и ее самой. Они познакомились с ним в Англии, когда обучались там в школе-пансионе несколько лет назад. Мисс Хелм и мистер Бучер пришли в гости к ней и Сайду. Мисс Хелм и Сайд захотели остаться дома сегодня вечером, а она и мистер Бучер поехали вдвоем в ночной клуб. Вернувшись, они обнаружили, что брат зверски убит, а мисс Хелм – в полуобморочном состоянии. Это преступление, совершенное по непонятным мотивам, безусловно, дело рук гаш-шашинов, а руководил убийцами, вероятнее всего, сам Ибн-Вахид. Разве не заявляет мисс Хелм, что видела три зеленые звездочки на маске, скрывавшей лицо одного из убийц?

– На ночь вы можете остаться здесь, – предложила Карамина Бучеру и Анне после того, как полицейские ушли, а тело брата было увезено. – В восточном крыле, где расположены мои апартаменты, есть несколько свободных спален.

– Ну, нет! – резко, почти злобно ответила Анна. – За все сокровища Востока я не останусь на целую ночь в этом страшном месте. Мы возвращаемся в "Язифик"!

Бучер ничего не сказал на это, а спросил у Анны:

– Прежде всего, какого черта ты тут делала? Что конкретно?

– Тебя искала, глупыш. – Она надула свои очаровательные припухшие губки, потупив взор. – Ты же обещал, что пригласишь меня поужинать, помнишь? А когда я тебя так и не дождалась, я дала коридорному немного денег, чтобы он выяснил, куда ты уехал. Ну таксист и привез меня сюда.

– Когда вы приехали, мой брат был один? – спросила Карамина.

– Абсолютно. Даже слуг не было.

– А где же слуги? – удивился Бучер. Приехав во дворец, он еще не встретил ни одного, а по его оценке, для поддержания порядка в таком здании их должен быть не один десяток, включая садовника.

– Всем слугам был дан выходной день, – пояснила Карамина. – К брату должен был приехать важный посетитель. – Многозначительный взгляд, брошенный ею на Бучера, далему понять, что этим важным посетителем был он сам.

– Ну, пошли, Бучер, милый! – повисла у него на руке Анна Хелм. – Уедем из этого жуткого места.

– Подожди тут, в кабинете, – сказал ей Бучер. – Мне нужно обговорить кое-что с Караминой с глазу на глаз, прежде чем мы поедем.

– Нет!– нетерпеливо вскричала Анна, гневно притопнув ногой. – Мы едем немедленно!




Глава 9


Бучер внимательно и изучающе смерил взглядом молодую женщину, с которой он познакомился в Рено, в "Алмазной Тиаре" Жирного Витторио. Вполне понятно, что она страшно напугана этим зверским убийством, совершенным фактически у нее на глазах, но в ту самую минуту, когда он пристально смотрел на нее, он подметил тень какого-то отвратительного, омерзительного выражения, исказившего на доли секунды черты ее красивого лица. Он был поражен, но тут же позабыл об этом, отнеся все на счет ее страха.

– Тогда топай! – грубо отрезал Бучер. – Только, сказав "мы", ты употребила неверное местоимение, если ты, конечно, не беременна. Я поговорю с Караминой наедине несколько минут. Если будешь еще здесь, когда мы закончим, то отвезу тебя в "Язифик". – Взяв Карамину за руку, он повел ее к двери. – Пошли. Где нам можно поговорить?

Карамина повела его в свои комнаты в восточном крыле.

– Здесь можно говорить, не опасаясь, – сказала она. – Все комнаты звуконепроницаемы, а один из наших агентов, работающий тут как ремонтник, чтобы следить за слугами, ежедневно проводит проверку на случай установки скрытых подслушивающих устройств. – Она тяжело вздохнула. – Сейчас, когда Абдул убит, Али Ахмуд станет нашим тайным доверенным агентом номер один Он тоже работает на нас несколько лет.

– Али Ахмуд? – переспросил Бучер. – Тот самый человек, который звонил твоему брату об убийстве Абдула?

С той же фамилией, что и Омар Ахмуд – охранник, убитый сегодня в компании "Саудовско-Иракский Экспорт"?

Внезапно побледнев, расширенными от ужаса глазами на застывшем лице Карамина посмотрела на него.

– Боже мой! – лихорадочно выдохнула она. – Так, по-твоему... А мне и в голову не пришло... Неужели нас предал Али Ахмуд?

Они наконец дошли до ее комнат, когда Карамина произнесла эти слова, и остановились у дверей. Увидев, что ее немного качнуло, он обнял ее.

– Успокойся, Карамина, успокойся, – Бучер привлек ее к себе, бережно поглаживая своей большой рукой мягкие шелковистые волосы девушки. Всего за какой-то час на нее обрушилось и злодейское убийство брата, и известие о том, что доверенный слуга их семьи и тайный агент, возможно, оказался предателем, – перенести такое нелегко. Однако она быстро овладела собой, не делая все же попыток освободиться из объятий Бучера.

– Это Али, правда? – прошептала она, глядя в его суровое лицо снизу вверх. Сделав глубокий вдох, она приникла головой к его груди. И сразу же из ее глаз хлынули слезы, целые потоки жгучих соленых слез, сопровождаемые истеричными рыданиями.

Оставаясь стоять, Бучер держал Карамину в объятиях и, поглаживая, успокаивал ее, как мог, шепча время от времени слова сочувствия, которых она, похоже, не слышала. Прошло несколько минут, прежде чем она высвободилась из его объятий, сделав шаг назад, и прекратила рыдать, улыбнувшись через силу несколько напряженной и загадочной улыбкой.

– Тебе хоть раз доводилось успокаивать агента "Белой Шляпы", заливающегося слезами? – спросила она, всхлипнув последний раз.

– Всегда приходится что-то делать впервые, – уклончиво ответил Бучер.

– Ты хотел о чем-то поговорить со мной?

– Как быстрее всего в это время суток передать из Багдада сообщение "Белой Шляпе"?

Карамина моментально среагировала на тревогу, прозвучавшую в его голосе.

– В прошлом году у брата появился мощный коротковолновый передатчик, с антенной и прочим, установленный в потайной комнате, примыкающей к его кабинету. Он получил также постоянную частоту "Белой Шляпы", шифровальные блокноты и все остальное.

Карамина подошла к небольшому секретеру у стены и протянула Бучеру бумагу с ручкой.

– Зашифруй свое сообщение. Я передам его сразу же, как ты увезешь отсюда Анну Хелм. Эту ночь ты проведешь в "Язифике"?

– Нет. Остается еще Гарум-аль-Рамшид.

– Тогда у меня есть идея, Бучер, – воскликнула она с энтузиазмом. – Раз ты говоришь по-арабски без акцента, я могу замаскировать тебя так, что никто ни за что не догадается, что ты не араб. А уж сама-то я замаскируюсь легко. Когда все закончишь в "Язифике", возвращайся сюда. Я к тому времени приготовлю все необходимое, мы отправимся в караван-сарай Рамшида и, как говорят у вас в Америке, провентилируем обстановку. Ну, а завтра, днем или вечером, как скажешь, опять явимся туда и сделаем то, что ты решишь.

Бучер одобрительно кивнул, даже не пытаясь скрыть своего восхищения. Для молодой женщины, только что пережившей большое личное горе – смерть любимого брата, а затем получившей веское основание для того, чтобы заподозрить доверенного друга семьи в предательстве, она оправилась невероятно быстро.

– В караван-сарае я намерен похитить Рамшида, узнать от него, как выглядит Ибн-Вахид и где его можно найти.

Увидев, что на лице Карамины отразилось сомнение, Бучер подвел ее к кушетке и усадил рядом с собой.

– Слушай меня внимательно, Карамина, – продолжал он. – Ваша организация как орудие сбора информации провалена, ее больше не существует. Вероятнее всего, Али Ахмуд или какой-то другой предатель уже сообщил Ибн-Ва-хиду имена всех ваших людей. Через день-другой, не позже, начнется резня. Сколько у вас людей?

– Во всем Ираке?

– Да.

– Сто семьдесят шесть человек.

– Сколько времени понадобится, чтобы связаться с ними?

– Полчаса. Максимум – час.

– Тогда сразу же, как отправишь радиограмму "Белой Шляпе", свяжись с каждым из них. Скажи, чтобы спасали свою жизнь, что Орден Гаш-шашинов внедрил в организацию предателя и что доверять теперь нельзя никому, только самому себе. Поняла?

Карамина кивнула.

– Молодчина. А теперь мне потребуется пара минут, чтобы составить сообщение.

Она тактично молчала все время, пока Бучер писал, и заговорила только тогда, когда он протянул ей листок.

– А как быть с Али Ахмудом, Бучер? – спокойно спросила она. – Ведь предупреждая остальных, я тем самым дам ему понять, что нам известно о предателе в наших рядах.

– Вот и прекрасно. Я как раз хочу, чтобы он знал. Меня интересует, какова будет его реакция. А сейчас пошли обратно в кабинет, и я отвезу Анну в отель.

– Жалко, что я не осталась у себя в Красном Олене, – язвительно проговорила Анна, когда они вышли из дворца и сели в спортивную машину Карамины. – От этого Багдада у меня мурашки по спине.

– А как же Джонни Просетти?

– Не знаю, как же Джонни Просетти. Знаю только, что хочу домой.

Всю остальную дорогу до "Язифика" они ехали почти молча, и, к изумлению Бучера, едва они вошли в номер к Анне, как она сразу же начала раздеваться, швыряя одежду и белье на широкую двуспальную кровать.

– Пошевеливайся, – соблазнительно улыбнулась она.

– А потом закажем, чтобы принесли чего-нибудь поесть.

– Анна, – интонация, с которой Бучер произнес это имя, заставила ее быстро и настороженно взглянуть на него.

– Все игры в постели, в которые мы с тобой можем поиграть, начнутся чуть позже. Сейчас у меня дела.

Она уже успела сбросить с себя последнее, что на ней осталось, когда он произносил эти слова, и неторопливой походкой подошла к двери, у которой он стоял. Сейчас перед ним стояла не просто девушка, а само воплощение вечной манящей женственности, соблазнительница, прекрасно сознающая абсолютную власть своего пола над мужчиной.

– Опять этот Джонни Просетти, милый? – сладким голоском пропела Анна. Мягкими руками она обвила его шею и крепко прижалась к нему всем своим роскошным влекущим телом, а ее высокие упругие груди приподнялись вверх, словно перезревшие медовые дыни, готовые вот-вот лопнуть. – Опять он?

– Джонни Просетти должен мне ровно миллион долларов, – не задумываясь, солгал Бучер.

Близость Анны, ее нагота и слабый, но пьянящий и кружащий голову аромат женского тела, бьющий ему прямо в нос, затрудняли дыхание. Наклонив к себе его лицо и почти прильнув к нему губами, она прошептала:

– А не может старый Джонни – да и все на свете – немного обождать? Ну хоть полчасика?

Буря чувств, пронесшаяся в груди Бучера, никак не отразилась на его суровом лице. Он действительно находился в смятении. В аналогичной ситуации при других обстоятельствах одежды на нем сейчас осталось бы ничуть не больше, чем на Анне, и они уже вовсю резвились бы в постели, как озорные похотливые кролики. Но теперь...

– Я скоро вернусь, – это было лучшее, что он мог подыскать.

Анна резко отстранилась от него, ее серые глаза яростно сверкнули. От того, что она напустилась на него, Бучер испытал облегчение.

– А-а, так это та самая арабская шлюха, с которой ты был сегодня, скажешь нет? – В голосе ее послышались истерические нотки. – Не терпится к ней, да? Ну так я тебе сейчас выдам кое-что...

Бучер так и не услышал, что собиралась сообщить ему Анна, хотя ее приглушенные возгласы злобы и неутоленной страсти еще долго доносились до него через захлопнутую дверь, когда он спускался по лестнице в холл.

Назад, во дворец Хадрабы, Бучер ехал тем же путем, которым он отвозил Анну в отель "Язифик", как вдруг, не доехав до дворца двух кварталов, он безо всякой видимой причины ощутил надвигающуюся опасность и как ответную реакцию – неодолимую потребность немедленно ринуться в бой. Пренебрегать таким предупреждением было нельзя. Слишком часто в прошлом его инстинкт самосохранения, инстинкт хищника в джунглях, предостерегал его от неминуемой смертельной опасности.

Тут только его осенило, что, согласившись отвезти Анну в "Язифик", он оставил Карамину одну, совершенно беззащитную.

Бучер не стал подъезжать ко дворцу через парадные ворота, а вместо этого въехал в густую аллею, после чего обогнул дворец пешком, выискивая либо пролом в стене, либо зубчатый стальной забор, скрытый густыми зарослями. Через пять минут он нашел то, что искал: маленькие железные ворота, а рядом – чуть побольше, похожие на парадные, очевидно, задний вход на территорию, примыкающую ко дворцу. Менее тридцати секунд ушло у него на то, чтобы отпереть замок на маленьких воротах и проникнуть внутрь.

И вновь предчувствие опасности захлестнуло его. Сделав всего два шага, он замер, не двигаясь, затаив дыхание, отыскивая глазами заднюю стену дворца. И опять полная серебристая луна, которая сегодня вечером уже помогла ему обнаружить убийцу на крыше дома "Саудовско-Иракского Экспорта", пришла на помощь.

Он увидел их у западного крыла дворца, когда они готовились влезть в окно первого этажа. Их было трое, все мужчины, в традиционных восточных шароварах, расшитых халатах и фесках, а в руке у каждого – длинный кривой ятаган, зловеще мерцающий в лунном свете. Наверняка это те самые убийцы, которые расправились с Саидом Хадрабой, а теперь возвращаются, чтобы покончить и с его сестрой.

Безмолвный хищный оскал исказил черты сурового лица Бучера, оскал свирепого, беспощадного волка, подбирающегося к своей жертве. Все становилось на свои места. Видимо, именно на него ляжет основная тяжесть операции в Багдаде.

Поскольку широкая лужайка позади дворца была также тщательно засажена кустарниками и цветами, с таким же обилием фонтанов, как и с фасада, для Бучера не составило труда обогнуть здание незамеченным тремя убийцами и подойти к переднему входу. Смуглое лицо Карамины осветила радостная улыбка, когда с немецким пистолетом-пулеметом в руке она открыла дверь на его тихие постукивания.

– Это мой самый любимый, – сказала она, поигрывая смертоносным оружием. – Там наверху у нас целый арсенал. Этот пистолет я взяла на тот случай, если какой-нибудь из гаш-шашинов вздумает вернуться. – Она удовлетворенно улыбнулась, слегка поддразнивая его. – Признаюсь, не ожидала, что ты вернешься так быстро. Для мужчин, предпочитающих блондинок, Анна Хелм прямо-таки неотразима. – Однако увидев по суровому лицу Бучера, что ему не до шуток, она почувствовала комок в горле. – Что-нибудь не так?

– Мы тут не одни. – Бучер кивнул на ее пистолет-пулемет. – Он скоро тебе пригодится. Трое гаш-шашинов лезут сейчас через окно в западном крыле. Ведет ли лестница в твои комнаты прямо оттуда?

– Ведет, – ответила она с удивившим его хладнокровием.

– Тогда спрячемся у тебя и подстережем этих ублюдков там.

Они молча поднялись по лестнице и тихо прошли в комнаты Карамины. Большая передняя освещалась мягким матовым светом.

– Вон там, – сказала Карамина, закрыв дверь и задвинув ее на засов. – Этот коридор ведет к тому дальнему крылу. Если они поднимутся по задней лестнице, то для того, чтобы попасть сюда, а затем ко мне в спальню, им придется пройти по коридору. Другого пути нет. – Она показала на противоположный конец передней. – Там есть небольшая ниша, где мы можем подождать, не опасаясь, что нас увидят.

– Молодчина! – Бучер подошел к нише первым. Она была расположена под прямым углом к началу коридора, которым должны были пройти убийцы, – отличное место для засады.

– Ты передала мою радиограмму "Белой Шляпе"? – прошептал Бучер, когда они простояли молча уже несколько минут.

– Да. И уже приняла ответ. Они, должно быть, ждали, чтобы передать его. – Вынув из кармана сложенный вдвое листок бумаги, она протянула его Бучеру. – У меня ведь нет ключа от твоего шифра, поэтому тут все записано так, как они передали.

Бучер уже собрался было прочесть радиограмму, как вдруг до его слуха донеслись слабые звуки осторожно открываемой двери. Сунув листок в карман пиджака, он извлек из кобуры свой "вальтер".

– Идут, – прошептал он ей в ухо. – Тихо.

– Бучер, – ответила ему Карамина тоже шепотом, который однако не мог скрыть злобной, свирепой ярости в ее приглушенном голосе. – Позволь, я выйду первой. Дай мне увидеть лица всех троих, перед тем, как начнется. И если один из них окажется Али Ахмудом, отдай его мне. За Саида. О'кей?

Бучер восхищенно кивнул, не веря, что это говорит та самая девушка, которая совсем недавно беспомощно содрогалась от рыданий в его объятиях.

И опять они ждали в полной тишине, не издавая ни звука. Однако на сей раз долго ждать им не пришлось.

Из своего укрытия им был беспрепятственно виден весь коридор, и, услышав приглушенные крадущиеся шаги, они поняли, что убийцы движутся в их направлении. Спустя полминуты в переднюю вошел первый с ятаганом наготове. Осторожно вглядевшись, он повернулся и подал знак остальным.

В разговоре с Караминой Бучер ничего не упомянул о своей надежде на то, что одним из убийц окажется сам кровожадный Ибн-Вахид. Его надежде не суждено было сбыться. У каждого из вошедших на левой стороне халата был вышит треугольник из трех зеленых звездочек, и ни на одном не было маски.

Бучер ощутил, как вздрогнула Карамина, когда в переднюю вошел третий убийца. Он был не столь крупным, как его сообщники, и намного меньше огромного Омара Ахмуда, и тем не менее достаточно было одного взгляда, чтобы безошибочно определить в нем брата убитого охранника.

Никого не обнаружив в передней, все трое переглянулись, и первый спросил третьего громким шепотом:

– Где ее спальня?

– Идемте, покажу, – тоже шепотом ответил третий. – Но спать ей еще рано. – Он направился прямо в сторону ниши, в которой стояли Бучер и Карамина, намереваясь пройти мимо, как вдруг Карамина, сделав большой шаг, преградила ему дорогу, сжимая смертоносный пистолет-пулемет в опущенной руке.

– Привет, Али Ахмуд! – выкрикнула она. – Ты – гнусное отродье мерзкой свиньи! Это тебе за Саида!

Вздрогнув всем телом, Али Ахмуд замер на месте как вкопанный. Словно пытаясь защититься, он вытянул вперед свободную левую руку.

– Нет, малышка! Я...

Карамина вскинула руку и нажала на спусковой крючок. Ее пистолет-пулемет издал оглушительную, долго не смолкавшую очередь. Добрая пригоршня тяжелых пуль, мгновенно вылетевших из отверстия его зловещего тупорылого ствола, безжалостно впилась в грудь Али Ахмуда, буквально разворотив ее и швырнув его самого на второго убийцу.

Пых-х! – смертоносный выдох "вальтера" был совершенно заглушен очередью, и девятимиллиметровая пуля прошила оба виска второму убийце, который пытался было уклониться от валящегося на него Али Ахмуда, но рухнул замертво на пол.

Какие-то доли секунды первый убийца с занесенным над головой ятаганом колебался, но, собравшись с духом и бешено вскрикнув, бросился на Карамину. Отшвырнув ее в сторону левой рукой, Бучер встал на пути у разъяренного гаш-шашина.

Пых-х! Пых-х! Пых-х! Пых-х!

Мягкое стаккато "вальтера" прозвучало, как погребальный звон, ибо четыре пули буквально в клочья разнесли голову нападавшего. Со всего маху он грохнулся на пол сантиметрах в тридцати от Бучера.

Загнав в "вальтер" новую обойму, Бучер повернулся к Карамине, не сводившей наполненных слезами глаз с только что убитого ею человека.

– Ребенком я играла у Али на руках, – проговорила она отсутствующим голосом. – Он-то и называл меня малышкой.

– Так как насчет маскировки, о которой ты говорила? – быстро спросил Бучер, стремясь отвлечь Карамину от мрачных мыслей.

– Все готово. Костюмы для посещения караван-сарая Рамшида. Да, я чуть было не забыла за всем этим шумом – мне опять вызывать полицию?

– Не сейчас. Сначала выйдем из дворца, потом позвонишь.

– Тогда спустимся вниз. Шкаф с одеждой у меня там.

Спустя тридцать минут Бучер изумленно созерцал свое отражение в зеркале. Сайд Хадраба был прав, утверждая, что его сестра умеет перевоплощать людей. Трудно было поверить, что ей удалось так преобразить его внешность за столь короткое время.

Окладистая борода, ниспадающая ему на грудь, была иссиня-черного цвета с легкой проседью и идеально гармонировала с его ставшим смуглым лицом. Разрез его глаз Карамина слегка изменила, а с помощью мастики придала несколько иную форму носу. Теперь он походил на свирепого коршуна, парящего в небе над песчаной раскаленной пустыней.

На голове его возвышался огромный тюрбан белого шелка, в самой середине которого горел крупный рубин. Пальцы были унизаны массивными перстнями с изумрудами, а с шеи свисала тяжелая золотая цепь.

– Изумруды – поддельные, цепь – под золото, – пояснила Карамина. – И всем это известно. Но именно так и принято в Багдаде. У всех богатых арабов имеются точные копии каждой фамильной драгоценности. Иначе они становились бы жертвами грабителей, не успев выйти за порог собственного дома.

Бучер посмотрел на свой шелковый балахон до пят, который европейцу показался бы длинным платьем.

– Да, разодела ты меня что надо.

– Ты – богатый шейх из аравийской пустыни, – пояснила Карамина. – Я же облачусь в традиционную женскую одежду. Всякий подумает, что я твоя любимая младшая жена. Теперь на тот случай, если кто-нибудь проявит излишнее любопытство. Мы посещаем караван-сарай только потому, что сейчас месяц Рамадан. Понимаешь? В течение всего этого месяца – сентябрь по западному календарю – у мусульман с рассвета и до заката длится пост, в полном соответствии с Кораном. Однако после заката все, кто соблюдает Рамадан, целую ночь напролет предаются кутежам и обжорству. Так что Рамадан – это месяц ночных оргий, именно они и происходят в это время, поэтому не вскакивай с места и вообще не удивляйся ничему, что бы ты ни увидел в караван-сарае.

Пока она говорила, Бучер машинально рассматривал небольшую статуэтку восточной танцовщицы на столике. Когда Карамина закончила, он показал на игрушку.

– Это и есть та самая куколка, которую профессиональный вор выкрал для тебя в компании "Саудовско-Иракский Экспорт"? – Бучер взял фигурку и пристально посмотрел на нее.

– Та самая, – подтвердила Карамина. – Сделана из жин-жина, крупнозернистого песка, который мы сегодня видели.

Куколка высотой сантиметров двадцать была обделана несколько грубовато и густо раскрашена в пастельные тона.

– И это только из одного жин-жина? – с любопытством спросил Бучер.

– Насколько я понимаю, да. Бучер взвесил статуэтку на ладони.

– На ней краски наляпано граммов сто, не меньше.

– А это потому, что жин-жин сначала смешивают с водой для образования вязкой массы, наподобие мастики, которой затем придают нужную форму и высушивают. Если она намокает, то опять превращается в песок. Если разломать фигурку, чтобы под краску могла проникнуть вода, и погрузить ее в сосуд, она вскоре превратится в густую клейкую массу, плавающую на поверхности. Высушишь эту массу и опять получишь жин-жин.

Бучер посмотрел на раковину рядом со столиком.

– А давай опустим ее в воду и посмотрим, что с ней станет.

– Делай, как знаешь. Примерно через минуту она превратится в вязкое вещество.

Разломив фигурку пополам и погружая ее в воду, Бучер впервые заметил, что на основании черными, очень мелкими буквами написано "Сделано в Гонконге".

– Черт меня подери! – Интуиция подсказывала ему, что именно сейчас он подступает к самому главному, но в данный момент он еще не мог сказать точно, как это впишется в общую картину.

Фигурка начала распадаться на крупинки почти сразу. Через минуту жин-жин превратился в вязкую массу коричневого цвета, всплывшую на поверхность воды. Ухватив большим и указательным пальцами одну крупинку, Бучер коснулся ее кончиком языка. И в это мгновение его словно озарило. Он понял, как именно контрабандистам удается провозить в Соединенные Штаты тысячи килограммов чистого героина.

– Что такое? – удивилась Карамина. – Ты словно желчь на язык положил.

– Горчит, почти как желчь, – ответил он ей, не успев прийти в себя от изумления. И продолжал с благоговейным трепетом в голосе:

– Чистый героин растворяют в воде для приготовления клейкой, вязкой массы из жин-жина, придают ей форму куколок или статуэток, высушивают, ставят клеймо "Сделано в Гонконге", чтобы отвлечь внимание от районов Ближнего Востока и конкретно – Багдада, а затем переправляют в Штаты прямо у них под носом.

– Ты хочешь сказать... – начала было возбужденно Карамина.

– Погоди! – Бучер поднял руку, призывая ее к тишине. – Когда куколки благополучно доставляются в Соединенные Штаты и попадают в руки Синдиката, вся процедура проделывается в обратной последовательности. Изделия растворяют в обычной воде, после чего ее сливают и выпаривают, получая чистый героин. – Он резко расхохотался, чтобы скрыть свое изумление. – Настолько просто, что кажется сложным. – И он облегчением покачал головой, повторяя: – Настолько просто, что кажется сложным, – после чего добавил: – Быстро. Отстукай еще одну радиограмму, уж от нее-то очередная контрабандная операция точно взлетит на воздух. А потом двинемся в караван-сарай.

– Но для чего идти в караван-сарай сейчас, когда ты знаешь, каким способом героин переправляют в Соединенные Штаты? – недоуменно спросила Карамина. – Разве теперь с этим делом не покончено?

– Не совсем, – ответил ей Бучер. – "Белая Шляпа" может перекрыть контрабандный поток героина в Штаты на этот раз, но если я не положу конец источнику снабжения здесь, в Ираке, то вскоре этот поток возобновится по другому каналу. Так что следующая наша остановка – караван-сарай.

Согласно классическому определению, караван-сарай – это большое голое изнутри строение, где по ночам отдыхают верблюды из проходящих караванов. Время и запросы клиентуры, однако, наложили свой отпечаток на эту классическую дефиницию, придав ей более современный оттенок, по крайней мере, в том, что касалось караван-сарая Гарум-аль-Рамшида. Он был местом, где ночью не только отдыхали караваны, но где сами караванщики получали всевозможные виды обслуживания и развлечений. Фактически это было нечто вроде второй Мекки, только без всякого намека на какие-либо религиозные обряды. Более того, эти неутомимые, закаленные путешественники, бороздящие пустыни Ирака вдоль и поперек, искали и находили в караван-сарае диаметрально противоположное своей религии, особенно в течение месяца Рамадан, когда десятки крупных и мелких племен, кочующих в пустынях, собирались там, чтобы предаваться безудержному разгулу целых тридцать дней.

Караван-сарай Гарум-аль-Рамшида был отнюдь не строением, а лишь огромной территорией на берегу Тигра, отгороженной стеной из саманного кирпича. Бучер остановил машину кварталов за десять, и оставшееся расстояние они прошли пешком. Тем самым Бучер хотел начисто исключить вероятность того, что машину Карамины кто-либо опознает. Хотя дело о контрабанде наркотиков можно было считать уже закрытым, гаш-шашины не становились от этого менее опасными.

– У меня такое ощущение, словно я – ходячий арсенал, – проворчал Бучер, когда они подходили к главным воротам караван-сарая. В карманах его пиджака, скрытого под длинным до пят балахоном, лежало несколько небольших гранат ударного действия и зажигательных бомб специальной конструкции размером с обычный грецкий орех. Это оружие было взято из личных запасов вооружения и боеприпасов покойного Саида Хадрабы.

– Запомни, не удивляйся ничему, что бы ты здесь ни увидел, – еще раз предупредила его Карамина. – Этот месяц длящихся всю ночь напролет оргий иногда, по западным меркам, выходит за пределы общепринятого и дозволенного. Иногда он рассматривается как подходящее время для сведения старых счетов, что обыкновенно не обходится без поножовщины.

Они уже подходили к главному входу в эту огромную огороженную территорию, как вдруг метрах в десяти Бучер заметил то и дело спотыкающегося бедуина, ведущего двух верблюдов. Язык у него присох к гортани. В этом человеке не осталось почти ничего человеческого.

– Смотри, говори только по-арабски, когда тебя могут услышать окружающие, – тихо напомнила ему Карамина, что было совершенно излишне. Тут она тоже увидела бедуина и замолкла на полуслове, вцепившись в рукав Бучера.

– Место Испепеляющей Смерти! – в ужасе выдохнула она.

– Место чего? – и Бучер еще пристальнее вгляделся в бедуина и его несчастных животных. Все трое до безобразия распухли, идти они были почти не в состоянии, а открытые участки тела и шкура были усеяны гнойными язвами размером с серебряный доллар. Лицо бедуина казалось одной сплошной огромной язвой, а различить его черты было невозможно.

– Бог мой! – с отвращением пробормотал Бучер, остановившись вместе с Караминой, пытаясь сбросить с себя охватившее его оцепенение и недоумевая, где и как бедуин-кочевник мог подвергнуться столь сильному атомному облучению в пустыне. Бучеру было совершенно ясно, что именно оно – причина заболевания.

Как только до его сознания дошло это, он вспомнил о статьях, в которых описывались сходные случаи радиационного облучения – одну статью он прочел в Рено, в "Алмазной Тиаре", а вторую – в аэропорту Мехико. В обеих речь шла о людях, умерших по той же самой причине – двоих на юге Техаса и троих – на побережье в Манзанилло. Читая тогда эти статьи, он пытался что-то припомнить, но память словно бы противилась ему. И вот сейчас она услужливо пришла ему на помощь, и Бучер отчетливо вспомнил, как директор "Белой Шляпы" сказал ему на одном из инструктажей несколько месяцев назад:

– Агентство Пентагона по атомной безопасности всегда гордилось надежной охраной своей базы в Манзано под Альбукерке, штат Нью-Мексико, где за четырьмя рядами ограждений с усиленной системой электронной сигнализации и под круглосуточным наблюдением десятков часовых складированы тысячи единиц списанного ядерного оружия. И тем не менее, в январе 1971 года двоим молодым мексиканцам, перешедшим нелегально границу, удалось проникнуть через систему охраны. Задержали их уже на самой территории базы. На допросах они одинаково показали – причем твердо держались этого, – будто думали, что здесь расположено богатое ранчо, где они могут получить работу и пропитание. На вопрос, каким образом они сумели проникнуть на территорию базы, они ответили, что просто вошли на нее. Их, разумеется, депортировали назад, в Мексику, и лишь много позже, когда они уже скрылись у себя в стране, стало известно, что они являлись членами международной шпионской организации.

Все еще глядя на обреченного бедуина и двух его верблюдов, Бучер обратился к Карамине:

– Где находится это Место Испепеляющей Смерти? – Он еще только формулировал вопрос, а в голове у него уже начала обретать очертания другая мысль – мысль настолько неожиданно новая, что она потрясла воображение.

– Где – не знаю. Этого не знает никто, известно лишь, что где-то к северу от Багдада, чуть южнее турецкой границы.

Обожженный бедуин теперь спорил о чем-то со стоящим у главных ворот огромным охранником, пытаясь войти в караван-сарай.

– Разве иракское правительство не может ничего предпринять?

– Бучер, я же говорила тебе, что в Ираке дела обстоят иначе. Почти все дела. Правительство считает, что бедуины – это самая низшая, презренная раса, а до сегодняшнего дня Испепеляющая Смерть поражала исключительно бедуинов. Поэтому правительству на все это решительно наплевать. Брат пытался узнать хоть что-нибудь об этом Месте Испепеляющей Смерти. Он работал с молодой проституткой по имени Абела Майдан в городке Амадийя, она там действовала как наш тайный агент, но выяснила она что-либо или нет, мне неизвестно. – Карамина посмотрела на Бучера сквозь тонкую вуаль, скрывавшую ее лицо, и нерешительно спросила: – Это важно?

– Тише, – оборвал ее Бучер. Он с трудом различал нечленораздельную хрипящую дикцию обреченного на мучительную смерть бедуина, начавшего протестовать, поскольку охранник ни в какую не пропускал его в караван-сарай. Бучер едва разбирал слова из-за шума, поднятого посетителями караван-сарая по ту сторону ворот, но все-таки два раза он явственно расслышал "...в краю гор, восточнее Амадийи..."

– Карамина!

– Да, Бучер? – откликнулась она, встревоженная его резкой отрывистой интонацией.

– Где находится Амадийя?

– Это городок у самой границы с Турцией, аборигены живут там точно так же, как и тысячу лет назад.

– А проститутка, с которой работал твой брат, та самая Абела Майдан, сообщала она ему что-нибудь, не знаешь?

– Ничего, но она первой обратила его внимание на Место Испепеляющей Смерти.

Бучер хотел было что-то сказать, как вдруг, бросив взгляд на главные ворота караван-сарая поверх голов кутил, сидящих со скрещенными ногами прямо на полу, он увидел цветущую с двойным подбородком физиономию Джонни Просетти.

– Карамина, можешь ты соблазнить мужчину? Или хотя бы притвориться, что соблазняешь?

– Что, что?

– Ты ведь прекрасно слышала меня.

Она прыснула с девической непосредственностью, и через тонкую ткань вуали обозначилась озорная улыбка.

– Хочешь, чтобы я соблазнила тебя? Боже! А я уж начала было думать, ты никогда не попросишь.

– Я хочу, чтобы ты притворилась, будто соблазняешь Джонни Просетти, и вывела этого ублюдка сюда.

– Джонни Просетти в караван-сарае?

– Вон, смотри, – Бучер показал пальцем. – Видишь того высокого типа в балахоне, как у меня? Стоит у вертела, на котором козы поджариваются. Подожди, он сейчас опять обернется. Это и есть Просетти.

– Да, – тихо ответила сразу посерьезневшая Карамина. – Вижу. И ты хочешь, чтобы я выманила его сюда.

– Приведи его вон туда, – сказал Бучер, опять показывая пальцем, но в этот раз уже на стену метрах в сорока от главного входа. Одна из тусклых лампочек, освещающих верхнюю часть стены караван-сарая, мерцала как раз над этим местом. – Сумеешь?

– Может, хочешь пари? – живо улыбнулась Карамина. Из-под длинной накидки, наброшенной поверх костюма танцующей гурии, она извлекла свой немецкий пистолет-пулемет, протянув его Бучеру. – Подержи у себя, хорошо? Если мне придется разрешить ему дать волю рукам, чтобы заманить сюда, не хочу, чтобы он обнаружил у меня пистолет.

Спустя десять минут Бучер, стоящий в темноте за пределами освещаемого лампочкой круга, увидел, как Карамина вышла из караван-сарая в сопровождении отдувающегося Джонни Просетти.

– Но нам нужно спешить, – говорила по-арабски Карамина, обернувшись к нему. – Отец скоро закончит свои дела там, в караван-сарае, и строго накажет меня, если узнает, что я пошалила с мужчиной.

– Радость моя, – засмеялся Просетти, отвечая ей по-английски. – Ни слова не понимаю из того, что ты говоришь, но если тебе нужно, чтобы тебя загарпунили по-быстрому, то я как раз тот самый мужчина.

Проведя Просетти к тому месту, на которое ей указывал Бучер, Карамина остановилась и обернулась, сделав вид, что готова упасть в объятия Просетти, как вдруг из темноты выступил человек и уперся в его спину дулом пистолета-пулемета.

Просетти резко обернулся.

– Какого черта тебе надо, недоумок бородатый? – в сердцах прорычал он.

– Здорово, Джонни, старина. Давненько не виделись.

Просетти вздрогнул и пригляделся – голос бородатого был знаком, но не его лицо.

– Я спрашиваю, какого черта тебе нужно? – рявкнул он.

– Мне нужен ты, старина, – зловеще хищные нотки зазвучали в голосе Бучера. – Жирный Витторио утверждает, что объявил контракт с наградой в двадцать пять тысяч тому, кто прихлопнет тебя. И вот я здесь по этому самому контракту, – и тут Бучер снял со своего лица бороду, ниспадавшую ему на грудь.

– Бучер-Беспощадный!!! – От страха налитые кровью глаза Джонни Просетти округлились, а дыхание стало прерывистым.

– Точно, старина. Он самый, Бучер-Беспощадный. Свою последнюю жертву ты облил бензином и поджег. Просто так, развлечения ради. Пришло время расплаты. – Бучер протянул пистолет-пулемет Карамине. – Ты говорила, что хочешь прошить этого сукина сына очередью тоже просто так, удовольствия ради, милашка. Что ж, валяй. Сровняй его с землей.

– Не-ет! – вскрикнул Просетти, взметнув в мольбе руки. – Этот контракт Жирного – блеф! Липа! – Он пожирал глазами красивую девушку, с которой только что рассчитывал поразвлечься, и от мрачного решительного выражения на ее лице его обуял такой неописуемый страх, что он утратил всякий контроль над собой.

Его рыхлая с двойным подбородком физиономия вдруг потекла, словно перестоявшее тесто, а глаза, и без того выпученные, казалось, вот-вот вылезут из орбит.

– Не блеф, – прорычал Бучер, – и не липа. Я охочусь за тобой с того самого времени, как ты превратил в живой факел ту старуху из Фресно. От контракта Жирного тебе не откупиться и за сто тысяч долларов.

– Тогда двести тысяч! – завопил Просетти. – Деньги у меня есть, даже больше. Двести тысяч!

Сделав вид, что серьезно взвешивает его предложение, Бучер обратился к Карамине:

– Двести тысяч – это куча денег, милашка. Что скажешь?

Карамина с ходу включилась в игру и сделала это мастерски.

– А почему бы ему не откупиться, выдав нам Гарум-аль-Рамшида? Нам за него дадут куда больше, чем двести тысяч, например, Ибн-Вахид, люди, которым выгодна его смерть.

От внимания Просетти, ловившего каждое слово в поисках выхода из безнадежной ситуации, в которую он угодил, не ускользнуло имя, которое Карамина не стала произносить целиком, намеренно сделав вид, что чуть было не оговорилась. Его страх начал понемногу отступать.

– Хочешь прикончить Рамшида для Ибн-Вахида, Бучи? – нервно засмеялся он. – Это можно устроить. Я сейчас как раз проворачиваю одно непыльное дельце с Ибн-Вахи-дом через Рамшида, но если тебе надо прикончить этого типа...

– Я знаю, что это за дельце, – перебил его Бучер, с трудом сдерживая охватившее его возбуждение и надеясь, что именно сейчас подтвердятся все его подозрения. – Это героин, который вы провозите в куколках из жин-жина с клеймом "Сделано в Гонконге".

– Так тебе известно? – удивился Просетти.

– Конечно, – ответила Карамина. – Ибн-Вахид рассказал все моему брату, они старые друзья.

– Крошка, – злобно съязвил Просетти, – у Ибн-Вахида друзей нет. Лично я его не знаю, ни разу не видел, но друзей у него нет. Соратники – может быть, но не друзья.

И тут Бучер решился сыграть наугад.

– Кстати, старина. А что этот субъект Ибн-Вахид делает с расщепляющимся материалом, который твои ребята таскают с базы в Манзано под Альбукерке, штат Нью-Мексико?

Джонни Просетти качнуло. Причем качнуло заметно.

– Кто проболтался? – дико проревел он. – О моих делах с мексиканцами не должен был знать никто, кроме Витторио и Мокетона. Всю операцию финансирует Мокетон, он ее и спланировал.

На этот раз качнуло Бучера, хотя и незаметно для постороннего глаза. Но все равно ему понадобилось несколько секунд, чтобы полностью прийти в себя. То, что бывший борец, а ныне придурковатый Мокетон на самом деле является главарем преступной организации, надо было переварить: ведь всего несколько дней назад Бучер из сострадания подал ему пятьдесят долларов!

– Не переживай насчет того, что кто-то проболтался, – сумел он выдавить из себя. – Мокетон сам на днях сказал мне об этом в "Алмазной Тиаре" у Жирного. Хотел и меня подключить в память о добрых старых временах.

– В самом деле? – Просетти отважился чуть заметно ухмыльнуться. – Старик Мокетон – тот еще кадр, а? Все эти годы под придурка работает, а сам постоянно планирует операции, одну крупнее другой. Молоток, старина Моки.

– Ты не ответил мне, что Ибн-Вахид делает с расщепляющимся материалом, который вы поставляете ему за героин, – резко напомнил ему Бучер.

– Не знаю, что там он с ним делает, Бучи. Честно. Рамшид обронил как-то, что Вахид надеется построить какую-то атомную установку для ирригации пустыни к северу от Багдада для блага своего народа, вот и все, что мне известно.

– К северу отсюда лежит только горный массив вокруг городка Амадийя, так?

– Да, кажется. Что-то в этом роде. – На протяжении нескольких секунд Бучера не покидало необъяснимое чувство, что на самом деле все здесь обстоит не так, как выглядит на первый взгляд, что Просетти разыгрывает перед ним тщательно отрепетированный спектакль, и, тем не менее, ему никак не удавалось найти логического обоснования этому странному чувству, пока инстинктивно он не ощутил надвигающуюся опасность.

Джонни вполне естественным движением руки прихлопнул у себя на лице какое-то ночное насекомое. При этом он слегка сместился в сторону и назад от Бучера, а Карамина, в глаза которой после его перемещения начал бить свет от лампочки, тоже ступила чуть в сторону, но ближе к Бучеру. Проделав это, она на какую-то долю секунды оказалась на одной прямой линии с Бучером и, еще не успев закончить свое движение, издала ужасный пугающий звук, который, однако, трудно было интерпретировать как предсмертный хрип. Тихо закрыв глаза, словно совершая молитву, она рухнула наземь.

Прыгнув вперед, Бучер опустился перед ней на колени.

– Карамина! Что с тобой? Что случилось?

Не получив ответа, он попытался было взять Карамину на руки и приподнять ее, как вдруг его рука наткнулась на длинную рукоятку кинжала, торчащую у нее под левой лопаткой.

– Просетти! – дико проревел Бучер.

Ответом ему была безмолвная тишина. Он быстро огляделся по сторонам. Джонни Просетти растворился во тьме. От отчаяния и внезапно навалившейся опустошенности Бучер тихо выругался, глядя на неподвижную фигурку, застывшую у него на руках.

"Все это время убийца ожидал приказа Просетти, – устало подытожил Бучер, поняв, что этот кинжал предназначался для него, – и в ту самую минуту, когда убийца метнул его, Карамина неожиданно сделала шаг в мою сторону, оказавшись на линии полета кинжала и приняв смертельный удар на себя".

– Спи спокойно, малышка, – услышал Бучер свой голос, словно со стороны. – Я уничтожу того, кто сделал это, даже если мне придется прикончить каждого сукина сына из Ордена Гаш-шашинов.




Глава 10


Бучер проснулся неожиданно. Он был готов к действиям; еще не открыв глаза и не издав ни единого звука, но, запустив руку под подушку, он крепко сжал вселяющую уверенность ребристую рукоятку "вальтера". Разбудивший его шум шел из дальнего конца одноместного номера, от двери. Осторожно Бучер чуточку приподнял веки. В это время дверь приоткрылась, и он увидел, как кто-то крадучись вошел, закрыв за собой дверь. Приглушенный звук задвигаемого запора совпал со щелчком выключателя настенного бра в изголовье кровати Бучера.

– Как ты раздобыла ключ от моего номера? – отрывисто спросил он, только сейчас отдавая себе отчет, что совершил дурацкую непростительную ошибку в отношении своей личной безопасности, заперев дверь только на замок.

– Взяла у дежурного внизу, – ехидно улыбнулась Анна Хелм.

Она стояла у двери, на ней было лишь полотенце, обернутое вокруг бедер, которое она придерживала рукой.

– А теперь выруби свет, дурачок. У меня для тебя сюрприз.

– Выкладывай, – проворчал Бучер без особого Интереса.

– Не могу, глупый. Я слишком далеко отсюда.

Только сейчас дошло до Бучера значение ее слов, и он беззвучно выругался. Вернувшись в отель "Язифик" после допроса в полиции в связи с убийством Карамины, Бучер обнаружил, что Анна сняла номер 26, примыкающий к его собственному и соединенный с ним дверью. Тогда он отказался от своего номера и снял другой, желая побыть один, чтобы тщательно обдумать сложившуюся ситуацию, которая приняла столь неожиданный поворот, и проанализировать информацию, полученную им от Просетти во время их кратковременного разговора.

Он пришел к выводу, что преднамеренно ли, нет ли, но Просетти сказал ему правду. Однако у Бучера сложилось твердое убеждение, что все, происшедшее у караван-сарая, было не чем иным, как тщательно запланированной коварной операцией, имевшей целью убить его, Бучера. Ему понадобилось также определенное усилие, чтобы поверить в то, что Кид Мокетон, придурковатый швейцар "Алмазной Тиары", и есть глава всей разветвленной аферы по контрабанде наркотиков. Как бы там ни было, но радиограмма, которую Карамина передала "Белой Шляпе" прежде, чем они отправились в караван-сарай, поставила точку на этой контрабанде раз и навсегда.

Бучер выключил бра, и через несколько секунд Анна, теплая и надушенная, уже без полотенца, оказалась у него под одеялом, страстно прижимаясь к нему всеми выпуклостями и изгибами своего свежего юного тела.

Спустя полтора часа горячие лучи яркого южного солнца пробудили Бучера от сладкой дремы. Он уже одевался, когда Анна, открыв свои серые глаза, удовлетворенно улыбнулась ему.

– М-м-м! – радостно сказала она. – Никогда не пробовал предложить себя напрокат за деньги, как племенного бычка?

– Пошла ты к черту! – усмехнулся в ответ Бучер. Он неожиданно с благодарностью ощутил, что мрачное состояние, грозившее было охватить его после трагической гибели Карамины, исчезло полностью. – Вот, – он бросил на покрывало пачку стодолларовых банкнот. – Возьми билет до Рено на сегодняшний утренний рейс и жди меня там. Я прилечу туда через несколько дней.

Томно, соблазнительно потянувшись, Анна села в постели.

– Правда? – с жаром переспросила она. – Мне просто не терпится вырваться из Багдада. Прямо кричать готова. Ты куда сейчас?

– Сначала с тобой в аэропорт, – ответил Бучер.

Затем он намеревался взять напрокат самолет, долететь на нем до Амадийи и встретиться там с проституткой по имени Абела Майдан. Дело о наркобизнесе, ради которого он прилетел на Ближний Восток, практически: перестало существовать, однако ему хотелось как можно больше узнать о Месте Испепеляющей Смерти и в особенности – что этот кровожадный убийца Ибн-Вахид собирается делать с расщепляющимися материалами, полученными от Джонни Просели. Помимо этого, оставалось невыполненным обещание, данное Бучером Карамине, и с каждой минутой в нем росла уверенность, что шансов выполнить это обещание будет больше, если он отправится в Амадийю.

– Ты обещаешь мне, что мы встретимся в Рено через несколько дней? – спросила Анна с тоской в голосе, когда спустя некоторое время они стояли в Багдадском аэропорту.

– Ну, конечно. – Бучер игриво похлопал ее пониже талии. – А теперь давай. Твой рейс через полчаса.

– Но где именно в Рено, Бучер? Это же большой город.

– Оставь свои координаты в Торговой Палате, я туда наведаюсь.

Самолета, который Бучер надеялся взять напрокат, попросту не существовало. По крайней мере, в Багдадском аэропорту. Их там вообще не было. Единственное, что могли ему предложить, был старый разбитый вертолет, выглядевший так, словно его десять раз сбивали во время второй мировой войны, а потом собрали и склеили по кусочкам. Вертолет вибрировал и громыхал столь яростно, что Бучер благодарил Бога, что зубы у него свои, а не вставные, иначе он наверняка растерял бы их. И все же вертолет летел.

Пунктом назначения была Амадийя на севере Ирака, всего два часа лета. Целью его было найти проститутку Абелу Майдан, являющуюся доверенным лицом Саида Хадрабы и агентом его разведывательной организации. Или, точнее, являвшуюся, когда организация еще существовала. За истекшие сутки Ибн-Вахид и его шайка головорезов практически уничтожили эту организацию и, возможно, саму Абелу Майдан тоже.

После того, как была убита Карамина и он впервые понял, что кинжал, вонзившийся ей в сердце, предназначался ему, Бучера не оставляло все более крепнувшее подозрение, что он оказался перед лицом тщательно спланированного заговора, имеющего целью убить его. Кроме того, во всяком случае так ему казалось сейчас, когда у него появилась возможность целиком сосредоточиться только на этом, он начинал подозревать, что каждый его шаг находится под пристальным наблюдением. Взять хотя бы четверых убийц, поджидавших его в Мехико, в отеле "Женева". Или вчерашнюю ночь, к примеру. Каким-то образом, неведомо как, Ибн-Вахиду и его гаш-шашинам стало известно заранее, что он с Караминой направляется в караван-сарай. Как именно это достигалось, Бучер не имел ни малейшего представления, но чем больше он размышлял об этом, тем сильнее убеждался в том, что Джонни Просетти специально подстроил все так, чтобы Бучер его увидел, и что испуг Просетти был напускным. И все же Бучера озадачивало то, что Просетти сказал ему правду, ибо тогда Бучер знал о контрабанде наркотиков уже достаточно, чтобы отличить правду от лжи.

Он посмотрел вниз на песчаные барханы, проносящиеся под вертолетом, который, несмотря на свой внешний вид, работал на удивление отменно. В аэропорту Бучеру не удалось найти подходящую емкость для воды на случай вынужденной посадки в пустыне, и он прихватил с собой десяток бутылок пива местного производства. Откупорив одну из них, он сделал глубокий глоток. Сразу же завоняло, как в грязном туалете на автобусной станции. Он швырнул почти полную бутылку в незастекленный иллюминатор с выражением брезгливого отвращения на лице и стал шарить по карманам в поисках носового платка, чтобы вытереть струящийся по лицу пот, как вдруг в руки ему попался сложенный вдвое листок бумаги.

Бучер рассеянно посмотрел на него, недоумевая, что это может быть, и внезапно его осенило, что это та самая радиограмма, которую Карамина приняла вчера и о которой он начисто забыл, так и не прочитав ее.

– Черт меня подери! – выругался он вслух. В тот момент, когда Карамина передавала ему листок, он был слишком занят подготовкой засады на трех гаш-шашинов и не успел его прочесть.

Развернув листок и прочитав самое начало, он сразу же повел вертолет на снижение и посадил его в ложбине между песчаными дюнами.

Спустя пять минут, прочитав радиограмму дважды, он сидел, тупо уставившись перед собой в одну точку, спрашивая себя, есть ли теперь смысл вообще предпринимать какие-либо дальнейшие шаги, и ощущал под языком кисловато-горький привкус, предвещающий полное поражение. Если бы вчера он не забыл о радиограмме и прочел этот листок, то сейчас Карамина была бы жива.

Радиограмма по большей части касалась данных, уже известных Бучеру, а также информации, относительно которой у него уже и без того были веские основания считать ее правдивой. Люди "Белой Шляпы" взяли Жирного Витторио по обвинению в убийстве Сэма Уиннинга, и он буквально вывернулся наизнанку, выложив на первом же допросе абсолютно все, что ему было известно о преступной деятельности Синдиката, в том числе и то, что Бучер узнал от Джонни Просетти вчера ночью. Кида Мокетона тоже арестовали, а таможенное управление Соединенных Штатов было предупреждено относительно всех возможных поставок статуэток и игрушек из жин-жина с клеймом "Сделано в Гонконге".

Кроме того, в радиограмме Бучеру предписывалось определить, в каких целях планируется использовать расщепляющиеся материалы, похищенные с базы в Манзано и поставленные в обмен на героин.

Однако потрясла Бучера заключительная часть радиограммы. Потрясла настолько, что он продолжал сидеть, бессмысленно глядя в одну точку, в который раз спрашивая себя, стоит ли теперь предпринимать дальнейшее расследование. В этом последнем абзаце, пожалуй, чересчур многословно сообщалось, кто именно является кровожадным извергом, именующим себя Ибн-Вахидом.

Что-то вдруг начало резко меняться в Бучере, причем такие перемены всегда были глубоко чужды его самой натуре. Одно из правил, которым он подчинял свое поведение, состояло в том, что никогда, ни при каких обстоятельствах он не должен браться за опасное дело, если мозг его затуманен яростью. Однако сейчас, взмыв в небо на этой дребезжащей развалюхе, несясь на полной скорости к Амадийе, он отбросил все соображения личной безопасности, словно вышвырнул их в незастекленный иллюминатор, и безрассудно отдал себя во власть целиком охватившего его чувства гнева и ненависти такой неудержимой силы, что он ощутил привкус горечи во рту.

К тому времени, когда он посадил вертолет на южной окраине Амадийи посреди окруживших его собак, коз, овец, ослов, верблюдов и ребятишек с расширенными от удивления глазенками, ярость, охватившая все его существо, уже превратилась в клокочущее, неистовое, свирепое бешенство, представляющее смертельную опасность для всякого, кто случайно или преднамеренно окажется у Бучера на пути или просто молвит хоть слово против.

Несколько неточное описание Амадийи, сделанное Караминой, как городишка, где жители живут, подобно своим далеким предкам, можно было объяснить, пожалуй, лишь тем, что с момента ее последнего посещения этого захолустья прошло достаточно много времени. Технический прогресс в виде электричества проник и сюда. Там и тут над лавчонками, двери в которые были проделаны прямо в глухих глинобитных стенах, светилась реклама безалкогольных напитков. Однако в остальном время, казалось, действительно обошло Амадийю стороной.

Из окон, никогда не знавших стекла, высовывались головы любопытствующих аборигенов, другие провожали Бучера взглядом с плоских крыш своих жалких обиталищ из саманного кирпича. Он уже отошел метров на пятьдесят от места посадки и угрюмо, ожесточенно шагал вперед в сопровождении стайки молча таращившихся на него мальчишек и заливающихся безудержным лаем дворняг всевозможных помесей и размеров.

Как почти в любом городишке сельского типа повсюду в мире, в Амадийе имелась лишь одна центральная улица, неровно вымощенная булыжником и сохранившаяся еще со времен, когда Ближним Востоком правила Римская империя. Едва ступив на мостовую, Бучер почувствовал на себе сотни пар глаз, что уже само по себе свидетельствовало о том, что его прибытие сюда на вертолете было чем-то из ряда вон выходящим, если учесть к тому же его светлую кожу и костюм европейского покроя.

Пройдя еще метров пятьдесят к центру городка, он вдруг подсознательно ощутил назревающую опасность. Необузданная дикая радость захлестнула его, а все его крупное костистое тело напряглось, как струна. Несколько недель Ибн-Вахид водил его вокруг пальца, и вот теперь время сведения счетов стремительно приближалось. А опасность, надвигающаяся сейчас, будет отличным поводом хоть частично излить рвущуюся из него наружу бешеную ярость.

– Во-от как, – раздался у него за спиной голос. – Сам великий Бучер-Беспощадный пожаловал к нам в Амадийю, несомненно, для того, чтобы научить этих гадких гаш-шашинов хорошим манерам.

Остановившись, Бучер обернулся. Свирепое возбуждение от предстоящей схватки, словно сказочный чудодейственный эликсир, пробежало по его жилам. Человек, подошедший к нему сзади, был одного с ним роста, но гораздо более крупного телосложения. Одет он был в шаровары, красную феску и непременный халат с тремя зелеными звездочками на груди слева – знак Ордена Гаш-шашинов.

– Где мне тут найти Ибн-Вахида? – требовательно спросил Бучер, прекрасно зная, что в данных обстоятельствах этот вопрос звучит смешно и что никогда ответа он не получит. Но думай он иначе, он просто не стал бы спрашивать. Каждый мускул его тела изнемогал от нетерпения и отчаянно рвался в бой, жестокий бой. В ответ араб укоризненно покачал головой и...

Бац!

...резко мотнулся в сторону и назад от сокрушительного удара кулаком в челюсть. Тяжело рухнув задницей на выщербленную булыжную мостовую, он так и остался сидеть, крутя головой, словно оглушенный бык.

– Когда я задаю вопрос, сукин сын, – прорычал Бучер, восстанавливая свое душевное равновесие, – нужно отвечать.

Он примерился и со всего маху ударил араба жестким квадратным носком ботинка точно в висок. Словно мощной тугой пружиной, того швырнуло в сторону. К удивлению Бучера, тихий рокот одобрительного бормотания донесся до его слуха от десятков столпившихся зевак.

Мальчуган лет десяти подбежал к нему, улыбаясь во весь рот.

– Не нужен ли чужеземному эффенди-паше проводник по Амадийе? – живо спросил он.

Бучер улыбнулся в ответ. Было очевидно, что население Амадийи отнюдь не питает нежных чувств к гаш-шашинам.

– Спасибо. Может быть, потом.

Здравый смысл, помноженный на многолетний опыт, подсказывал Бучеру, что схватка далека от завершения. И это оказалось действительно так, потому что краем глаза Бучер уловил какое-то движение в одной из многочисленных лавчонок, двери в которые были пробиты прямо в глиняных стенах домов. Все это он видел боковым зрением, поэтому ему показалось, будто сдвинулась вся стена целиком, и, только обернувшись, Бучер понял, в чем дело. Стена осталась стоять на месте, а с места сдвинулся человекообразный великан. Переваливаясь с боку на бок, он подошел к двери, повернулся и, с трудом протиснувшись в проем, встал перед Бучером метрах в пяти.

Гробовая тишина воцарилась над улочкой. Зеваки, высовывающиеся из окон, сидящие на крышах, и покупатели в лавочках рядом и напротив – все замерли, затаив дыхание.

Они пожирали глазами эту громадину едва ли не двух с половиной метров роста, а в плечах – не менее метра.

И вновь яростное возбуждение, словно эликсир, заструилось по жилам Бучера. Намеренно или нет, но Ибн-Вахид оказывал ему неоценимую услугу, выставляя против него этого гиганта невероятных размеров, потому что как раз такой противник был сейчас достоин его. Хищное выражение убийцы исказило лицо Бучера, и он сунул руки в карманы пиджака, ища то, что было нужно, среди россыпи мелких зажигательных бомб. Когда он вынул руки, на каждой было по кастету. Бучер передернул плечами, чтобы сбросить напряжение и расслабить мышцы, и тут великая заговорил утробным рыком, звучащим, словно раскаты грома.

– Я Ахбад-аль-Малик, – проревел он и усмехнулся во весь рот, что заставило Бучера с удивлением вглядеться в него: изо рта у этого громилы торчали клыки длиной в дюйм! – Я Ахбад-аль-Малик, и ты обидел моего друга Абдина Рабха. – С этими словами он махнул своей ручищей в сторону человека, которого только что отделал Бучер. – А потому сейчас я вытяну из тебя кишки и ими же задушу тебя.

Бучер усмехнулся, с каждой минутой чувствуя себя все лучше – да, денек, видно, будет что надо, – и бросил в лицо Ахбад-аль-Малику оскорбительное арабское ругательство, которое нельзя ни простить, ни взять обратно.

– Аин аллах динак! – размеренно проговорил он, чтобы слышали все обступившие их зеваки. – Ва аин аллах дин абук! – что в переводе означает "Да отвернет аллах лик свой от тебя и от дома отца твоего".

После чего Бучер подобрался, словно стальная, сжатая до предела пружина. Он не питал никаких иллюзий насчет своего врага, стоящего перед ним, словно скала, зная, что схватка предстоит не на жизнь, а на смерть.

Вздох удивления и восхищения вырвался из груди собравшихся при виде такой отчаянной смелости чужеземца. Многие мужчины стали перекликаться, заключая пари и делая ставки на того, кто, по их прогнозам, одержит верх. К своему изумлению, Бучер услышал, причем дважды, иначе он не поверил бы собственным ушам, как кто-то крикнул молодым мужским голосом:

– Сто динаров на чужеземного эффенди-пашу!

Ахбад-аль-Малик так и эдак сгибал в локтях свои невероятной толщины руки, поворачиваясь во все стороны, демонстрируя всем свое гипертрофированно-мощное телосложение и сверкая влажными клыками, выделяющимися на смуглой расплывшейся мясистой физиономии, искаженной от ненависти к Бучеру за нанесенное им неслыханное страшное оскорбление.

Пока Малик неуклюже топтался на месте, похваляясь перед толпой, Бучер внимательно изучал соперника, проводя визуальные прикидки. Удовлетворенный проделанным анализом, он начал по сантиметру приближаться к противнику. Ему всегда нравилось наблюдать эту хвастливую самоуверенность в кретинах, с которыми предстояло драться, – рано или поздно она-то в конечном счете и взламывала их оборону.

Отношение местного населения к гаш-шашинам прояснилось окончательно, когда мальчуган вдруг вырвался из толпы и с ненавистью плюнул в Малика. Взмахнув огромной ручищей, Малик нанес мальчишке удар, который наверняка оказался бы смертельным, попади он в цель. Однако рука лишь скользнула по плечу мальчика, который, отлетев на несколько метров, ударился о стену, сполз по ней наземь и остался лежать без движения.

– Эти мелкие блохи совсем уже разучились вести себя с теми, кто стоит выше их, – прорычал Малик, одарив Бучера злобной клыкастой ухмылкой. Он собрался было продолжать демонстрировать свою бычью силу, но времени у него уже не осталось.

Бучер нанес удар.

Кастет в его правой руке тускло блеснул на ярком солнце своими массивными набалдашниками – удар пришелся Малику прямо по губам. Кровь брызнула во все стороны, и одновременно вылетели зубы, включая клыки. И прежде чем Ахбад-аль-Малик успел прийти в себя от резкой боли и от неожиданности, Бучер начал с неукротимой яростью обрабатывать его, применяя как разрешенные, так и запрещенные приемы, которым он обучился в многочисленных рукопашных схватках в трущобах Чикаго еще в свои ранние годы борьбы за выживание и за главенство в преступном мире.

Когда Малик попятился назад, стремясь избежать града сокрушительных ударов бронированных кулаков, уже раздробивших ему зубы, Бучер бросился на него и, широко расставив ноги, принялся наносить резкие молотообразные боковые удары по необъятному брюху своего соперника.

Переломившись пополам и тщетно пытаясь восстановить дыхание, Малик наклонился вперед, хватаясь за воздух своими здоровенными лапищами. Бучер раскинул их в стороны, его колено с силой пушечного ядра взлетело вверх, врезавшись прямо в мясистое лицо, которое от этого опять приняло вертикальное положение, и, наконец, левой рукой нанес страшнейший удар наискосок в переносицу, с удовлетворением услышав ломкий хруст раздробленных хрящей. Раздался звук, походящий сначала на отдаленный шум приближающегося товарняка, но длилось это считанные секунды, после чего он превратился в дикий рев Ахбад-аль-Малика, рев от нестерпимой боли, ярости и неутоленной жажды крови. Тщетно пытаясь избежать нескончаемой серии ударов, дробящих лицевые кости и кромсающих плоть, он отвернулся от Бучера, закрыв руками свое превращающееся в кровавую маску лицо. Бучер рассмеялся пугающим, леденящим душу смехом, который заставил зевак с недоумением посмотреть на него. Однако они забыли о его смехе, когда он, привстав на носки, словно вратарь, готовящийся выбить мяч с рук в самую середину поля, мягко шагнул вперед и жестким квадратным носком своего тяжелого ботинка нанес Малику сильнейший коварный удар в пах.

Вопли боли и отчаяния слились в громоподобный агонизирующий рев. Малик разогнулся и всей своей огромной массой со страшной силой резко выпрямился, словно собираясь взмыть вверх. Бучер развернул потерявшего способность двигаться и ориентироваться в пространстве наемного убийцу к себе, придвинулся к нему вплотную, и на мясистую и без того уже расплющенную и окровавленную физиономию Малика обрушился новый град тяжелых бронированных кулаков Бучера. Спустя две минуты в облике профессионального убийцы, подосланного, как с самого начала было ясно Бучеру, Ибн-Вахидом, чтобы расправиться с ним, не осталось ничего человеческого. Едва дышащее тело гиганта, распростертое на булыжной мостовой, фактически не имело лица.

Резко обернувшись, Бучер поискал глазами сообщника Малика, но Абдина Рабха и след простыл. Мальчуган, которого Малик отшвырнул к стене, уже сидел на земле, глядя на Бучера сияющими глазенками и улыбаясь ему во весь рот. Затем Бучер окинул взглядом окружающих его зевак, застывших в благоговейном молчании. Он с уважением поклонился, поочередно коснулся правой рукой груди, губ и лба, выпрямился и воздел руки над головой, приветствуя этими традиционными арабскими жестами всех собравшихся в знак пожелания им мира и дружбы.

Благоговейная тишина взорвалась восторженными криками, и все, столпившиеся на улочке, бросились к нему, бурно выражая свое уважение и восхищение. Среди этих возгласов Бучер узнал голос молодого человека, ставившего сто динаров на "чужеземного эффенди-пашу".

– Получил выигрыш? – улыбнулся ему Бучер.

– Да, и не с одного, – радостно улыбнулся тот в ответ. Затем совсем не на арабский манер он протянул Бучеру руку и произнес на ломаном английском: – Мое имя Ямашид. Моя учиться два года в техническая школа в Америка, штат Джорджия. Моя хотела быть инженера. – Он пренебрежительно показал на своих земляков. – Но эти люди инженера не нужна.

Поверженного Бучером колосса обступила целая толпа женщин, которые пинали его и плевались. Хотя Бучер сам превратил его в корчащийся окровавленный кусок мяса, он не желал быть свидетелем того, что собиралась проделать с несчастным ублюдком эта остервеневшая толпа женщин, поэтому он сразу перешел к делу.

– Я прилетел в Амадийю, чтобы разыскать здесь молодую женщину по имени Абела Майдан, – сказал он Ямашиду. – Знаешь ее?

– Здесь почти каждый знает Абелу Майдан, ее все очень любят. – Ямашид показал пальцем на Малика, которого женщины начали раздевать догола. – Он и его сообщник тоже искали Абелу, но никто не сказал им, где она, потому что они – гаш-шашины. Они хотели убить ее.

– Ты можешь проводить меня к ней?

Ямашид отошел в сторонку и о чем-то пошептался с бородатым стариком, по мнению Бучера, одним из старейшин этого городка, после чего опять подошел к Бучеру и утвердительно кивнул.

– Сейчас Абела прячется, – сказал он, – но когда мы доберемся к ней, она будет на своем рабочем месте.

По арабским представлениям о женском возрасте Абела Майдан была уже не молода, лет тридцати с небольшим, и она также не была проституткой. Эта женщина являлась хозяйкой публичного дома, в который Ямашид привел Бучера. Невысокого роста, приземистая, она подозрительно смотрела на Бучера своими черными глазами, пока Ямашид красочно не описал ей, как Бучер разделался с Ахбад-аль-Маликом.

Сейчас Бучер не придал серьезного значения тому описанию Абелы Майдан, которое ему дала Карамина. Он был слишком поглощен погоней по горячему следу Ибн-Вахида и просто не заметил некоторых явных расхождений.

– Значит, ты из Багдада, от Саида и Карамины Хадра-бы, Бучер-паша? – вкрадчиво уточнила Абела. – Честное слово?

– Нет! – прямо ответил ей Бучер. – Потому что и Саид и Карамина убиты Ибн-Вахидом, которого я тоже убью, если ты покажешь мне, откуда действуют гаш-шашины. По-моему, их опорный пункт где-то здесь.

Абела ответила не сразу, она долго сидела, положив руки на колени. Наконец, глубоко вздохнув, она перевела взгляд на Бучера.

– Саид и Карамина – большая потеря для Ирака, – горестно сказала она. – Когда вчера вечером я по своей портативной рации приняла радиограмму от Карамины, то подумала, что мне не дожить до сегодняшнего дня. Но здесь, в Амадийе, у меня много верных друзей, и меня прятали до тех пор, пока я не получила сообщение от Ямашида прийти сюда. Да, я могу показать тебе опорный пункт, с которого гаш-шашины осуществляют свои операции. Когда они заявляются в городок, то посещают мое заведение, и вот у одного гаш-шашина, когда он был вчера с одной из моих девочек, из кармана выпала карта.

Бучер встряхнул головой, словно отгоняя от себя невероятную мысль, боясь, не ослышался ли он.

– И эта карта у тебя?

– Конечно. – Из своих многочисленных юбок Абела извлекла листок плотной бумаги, сложенной в несколько раз. – Она твоя, если нужна тебе.

Едва сдерживая дрожь в руках от столь неслыханно щедрого подарка, преподнесенного ему самой судьбой, Бучер развернул карту и разложил ее на полу. Составлял ее явно не профессиональный картограф, и тем не менее вычерчена она была, пожалуй, даже с чрезмерной тщательностью. На нее было нанесено все до мельчайших подробностей. Это была самая что ни на есть детальная рельефная карта с нанесенными контурными линиями, расчерченная по метрической шкале.

На ней была показала Амадийя как узловая точка, часть западной Турции и Черного моря, а также пять советских городов – Севастополь, Одесса, Киев, Минск и Ленинград. Бучер молча изучал карту, решительно недоумевая, почему на ней оказались советские города, и вдруг вспомнил о расщепляющемся материале, выкраденном людьми Джонни Просетти и обмененном на героин. Теперь этот материал в руках Ибн-Вахида, и если он располагает самолетами, причем самолетами большой дальности и с высоким потолком полета, такими, как американский У-2...

Бучер почувствовал, как кровь отхлынула у него от лица при одной только мысли об этом.

– Абела, – спросил он, чудовищным усилием воли уняв дрожь в голосе, – ты не замечала никаких самолетов в этой части Ирака за последние месяцы?

– Я замечал, – быстро ответил Ямашид, а Абела кивнула, подтверждая его слова. – Но высоко они не поднимались и фигур сложных не выполняли. Похоже, на них только обучают летать. А опознавательные знаки на них USA.

– Можешь ты описать эти самолеты? – дурное предчувствие закралось в сердце Бучера.

– Один мотор спереди с пропеллером, удлиненный узкий фюзеляж и очень длинные и широкие крылья, прямо непропорционально большие по сравнению с остальными частями самолета.

Бучер кивнул. Нехорошее предчувствие все росло.

– Такие большие крылья предназначены для полетов в верхних слоях атмосферы, где воздух сильно разряжен и куда обычно самолеты не забираются. Знаешь, сколько лопастей у пропеллера?

– Четыре, – спокойно проговорила Абела Майдан. – Иногда гаш-шашины приходят сюда поразвлечься с моими девочками и болтают между собой.

Странное чувство овладело Бучером, когда он пристальнее всмотрелся в лицо женщины, назвавшейся Абелой Майдан. Впервые ему пришло в голову, что внешность ее не соответствует описанию, которое ему дала Карамина. И потом, для чего понадобилось гаш-шашинам приходить сюда и забавляться с ее девицами, когда к их услугам Райские Кущи Ибн-Вахида? Ответ на этот вопрос мог быть только один: эта женщина не настоящая Абела Майдан. Опять Ибн-Вахид обвел его вокруг пальца, как неопытного щенка, и...

Бучер напряг мускулы, готовый ринуться в бой, и напряженно спросил:

– И тебе известно, для чего предназначены эти самолеты, не так ли, женщина?

– Известно! – воскликнула она, хрипло рассмеявшись. – Для того, чтобы сбросить атомные бомбы на Россию и вызвать войну между нею и Соединенными Штатами, понял, ты, грязная американская свинья?

Миллиард ослепительно ярких вспышек разорвались у Бучера в мозгу, ноги у него подкосились, и он почувствовал, что летит головой вниз в черную бездонную пропасть, теряя сознание.

Сознание возвращалось к Бучеру, и по мере того, как мир звуков и предметов выкристаллизовывался все четче, обретая привычные очертания, он совершенно отчетливо понимал, что оказался самым что ни на есть наивным сосунком, которых когда-либо видел свет. Типичнейшим представителем глупого и доверчивого племени сосунков. Бучер осторожно приподнял веки.

Он валялся на полу в каком-то помещении, напоминающем кабинет и отгороженном, по-видимому, от огромного авиационного ангара. Он определил это по тому, что потолка в кабинете не было, однако вдали виднелась крыша из рифленого железа на толстых металлических поперечных балках. Откуда-то совсем поблизости до него донесся звук работающего авиационного двигателя.

Ноги у него были свободны, а вот руки, туго скрученные за спиной, ломило от боли. Однако эта боль ничто по сравнению с болью в ребрах. Ощущение было такое, будто он лежит на острых камнях. И тут он вспомнил о крохотных зажигательных бомбах, которые вчера ему дала Карамина. На них-то он и лежал. И хотя мысль о том, что при нем есть хоть какое-то, но оружие, отчасти успокаивала, проку от этих бомб не будет никакого, если он не высвободит себе руки.

Бучер начал осторожно извиваться, заводя согнутые ноги назад под себя, стараясь принять такое положение, чтобы пальцами суметь достать из-за носка тонкую полоску остро отточенной стали с пластиковым покрытием, которую он постоянно носил с собой. Проделывая эти манипуляции, он обнаружил, к своему изумлению, что люди, захватившие его, оставили при нем не только зажигательные бомбы, но и кнопочный нож с выкидывающимся лезвием в футляре, прикрепленном к левой ноге повыше щиколотки.

Через несколько секунд руки у него были свободны.

От ангара кабинет был отгорожен стенкой высотой чуть больше метра. Осторожно ощупав здоровенную шишку на затылке, оставшуюся от удара Ямашида, и решив, что ничего серьезного – если, конечно, не считать уязвленного самолюбия – рана собой не представляет, Бучер осторожно встал на колени и выглянул наружу.

От увиденного мороз прошел у него по коже.

В ангаре он насчитал пять самолетов класса У-2, около которых копошилось человек шесть. Четыре машины стояли с заглушенными моторами, а двигатель пятого был остановлен только что. В наступившей тишине его внимание привлекли чьи-то голоса, и изо рта у него вырвалось приглушенное ругательство, когда он увидел Джонни Просетти в сопровождении Ямашида. Они шли по ангару метрах в сорока от него, явно направляясь к кабинету.

Когда минуту спустя они вошли, Бучер сидел на полу спиной к стене, держа руки сзади, словно они все еще были крепко связаны.

– А-а-а, Бучи-Вучи старина! – сдавленно рассмеялся Просетти. В одной руке у него была двадцатилитровая канистра, а в другой – "Вальтер П-38" Бучера. – Ну кто бы мог подумать, что так легко удастся разделаться с самим великим Бучером-Беспощадным, с этой великой задницей! И кому?! Кучке вонючих иностранцев! – Он с деланной грустью покачал головой. – Какой стыд! Какой срам! – Его цветущая, пышущая здоровьем физиономия с двойным подбородком превратилась в злорадную маску. – Пусть я не получу обещанные за тебя четверть миллиона, но зато спалю тебя живьем, слышишь, ты, задница? Ух, и повеселюсь же я!

– Это почему же не получишь? – небрежно спросил Бучер.

Поставив тяжелую канистру на пол, Просетти оперся своим толстым задом на краешек исчерченного письменного стола, глядя на Бучера в упор.

– Да потому, что именно Мокетон и Ибн-Вахид заключили между собой сделку – убрать тебя за предательство Синдиката. – И Просетти вновь закачал головой от изумления и восхищения. – Это они условились, что Ибн-Вахид заманит тебя в ловушку, подбрасывая время от времени правдивую информацию, чтобы ты проявил любопытство и поскорее взял след. И вот, старина Бучи-Вучи является в добрую старую Амадийю и хватает наживку! Да не хватает, а заглатывает, как сосунок неопытный! Ну, что теперь скажешь?

Бучер посмотрел на Ямашида, все еще стоящего у двери. По презрительным взглядам, которые тот бросал на Просетти, Бучер понял, что симпатии друг к другу они не испытывали.

– Голливуд потерял в тебе великого актера, Ямашид, – размеренно проговорил Бучер. – Ты мог бы чудеса творить, играя там обманщиков и предателей.

Ямашид с ненавистью плюнул в сторону Бучера, не удостоив его ответом.

По-прежнему опираясь о стол, Просетти поднес к глазам "вальтер" с глушителем и критически осмотрел его.

– Сколько парней Синдиката ухлопал ты из этой пушки, Бучер? – Вопрос он задал таким тоном, словно его это действительно интересовало и он хотел услышать ответ. Не получив его, Просетти наставил пистолет на Бучера, прищурил левый глаз, хрипло произнеся: – Бах! Бах!" – и продолжал: – Ну же, Бучи-Вучи старина. Говори, не томи. Пятьдесят? Сто? Полтораста?

Совершенно неожиданно для себя и зная, что понятия порядочности в преступном мире не существует, Бучер ответил:

– Очень скоро ты пожалеешь, что из этой пушки я не прикончил тебя. По Багдаду прошел слушок, что у Ибн-Ва-хида на тебя крупные планы. Крупные недобрые планы! – От него не укрылось, как Просетти при этих словах едва заметно вздрогнул от неожиданности, а Бучер, бросив взгляд на Ямашида, понял по выражению его лица, что попал почти в яблочко.

– Что ты там несешь, подонок? Какие еще "крупные недобрые планы"? – взревел побагровевший Просетти.

Спрятав "вальтер" в ящик письменного стола, он подошел вплотную к Бучеру, наклонился и с размаху залепил ему пощечину. В других обстоятельствах человек, осмелившийся поднять на Бучера руку, был бы убит в ту же самую секунду, но сейчас у него были иные планы.

– Я тебя спрашиваю! Что за "крупные недобрые планы", задница? – заорал Просетти, и в голосе его зазвучали встревоженные нотки.

– Просетти, имеешь ты хоть отдаленное представление, для чего предназначены вон те пять самолетов? – спокойно спросил его Бучер.

– Нет. Меня это не интересует.

– Сколько раз ты уже был здесь? В этом ангаре? На этой базе?

– В первый раз. А что? Может, спросишь еще почем нынче капуста на рынке в Токио? – и Просетти звучно заржал, довольный своей плоской остротой.

– Это самолеты типа У-2 дальнего следования и с высоким потолком высоты. На каждом будет по одной атомной бомбе, которые они сбросят на Россию. Бомбы изготовлены из тех самых расщепляющихся материалов, которые ты продавал Ибн-Вахиду за героин.

– Да ну? – Просетти сделал напускной вид, будто сказанное сильно заинтересовало его. – А с чего бы это Ибн-Вахиду бомбить Россию?

– Чтобы вызвать атомную войну между нею и Соединенными Штатами. На самолетах опознавательные знаки USA.

– Брехня собачья. Никому в здравом уме и в голову не придет начинать атомную войну.

– Все правильно. В здравом – нет. Но ведь Ибн-Вахид-то не в здравом уме. Он – сумасшедший.

– Ну и какое это имеет отношение к его "крупным недобрым планам" в отношении моей персоны?

– А такое, что тебя привезли сюда для того же самого, что и меня. Чтобы убрать. Меня – потому, что Мокетон заключил с Ибн-Вахидом сделку, а тебя – потому, что ты слишком много знаешь. Пораскинь-ка мозгами.

Двойной подбородок Просетти затрясся от страха, лицо стало белым как полотно.

– Врешь! – прохрипел он.

Бучер покачал головой.

– А ты спроси этого двуличного ублюдка у себя за спиной.

Разговор велся на английском, но Ямашид вслушивался в каждое слово, поэтому когда Просетти обернулся, он ожесточенно затряс головой.

– Так что, Ямашид? – спросил Просетти. – Бучер правду говорит?

– Нет, – ответил Ямашид. И по его интонации Бучер понял, что тот лжет. – Тебя пригласили, чтобы наградить. За твою работу Ибн-Вахид щедро вознаградит тебя.

– Вот так-то! – воскликнул Просетти с алчностью в голосе. – И Гарум-аль-Рамшид мне сказал то же самое. – Он опять повернулся к Бучеру, абсолютно уверенный, что ему ничто не угрожает. – Слыхал, ты, задница? Вот и выходит, что ты лживая свинья. – И он счастливо затрещал, словно ребенок, получивший игрушку. – Еще и вознагражденьице. Как говорится, за оказанные услуги, ха-ха-ха! Услуги, оказанные совершенно бескорыстно. Но в одном ты уж точно прав, приятель Бучи. Кто-кто, а ты-то точно здесь для того, чтобы тебя убрали, потому что через пару минут ты у меня вспыхнешь ярким живым факелом. И уж поджарю я тебя на славу! – Он подошел к двери, прихватив канистру с бензином. – Вот прямо сейчас пойду и подготовлю хорошенькое местечко, чтобы добрый костерчик запалить. – И, грубо захохотав, он вышел.

Бучер молча наблюдал, как Ямашид враждебным взглядом провожает Просетти. Чтобы завязать разговор в ожидании того, что с роковой неизбежностью должно было вот-вот произойти, он спросил по-арабски:

– Почему Ибн-Вахид хранит отходы расщепляющихся материалов в таком месте, где бедуины могут подвергаться облучению? Чтобы окутать покровом зловещей тайны этот район, назвав его Местом Испепеляющей Смерти, и отпугнуть не в меру любопытных?

– Может быть, – Ямашид безразлично пожал плечами. – Никому нельзя спрашивать Ибн-Вахида, почему он поступает так, а не иначе.

– Ты что, входишь в так называемую Святая Святых или просто шестеришь на подхвате по мелочевке?

Не получив ответа, Бучер продолжал разговор дружелюбным голосом, словно испытывая от него наслаждение, однако уже держа в заведенных за спину руках свой нож с выпущенным лезвием.

– Тогда ты, по-моему, просто самая последняя шестерка и не знаешь даже, как выглядит Ибн-Вахид.

Ямашид с ненавистью посмотрел на него уничтожающим взглядом.

– Как выглядит Ибн-Вахид, не знает никто.

– Ошибаешься, сынок. Я знаю. Правительство моей страны знает. – И, решив, что самое подходящее время для заготовленной лжи наконец настало, он добавил:

– В ту самую минуту, когда эти пять самолетов пересекут границу с Турцией, эскадрилья американских истребителей поднимется в воздух, чтобы сбить их. Более того, правительству русских уже сообщили о планах Ибн-Вахида, и их станции слежения противовоздушной обороны на северном побережье Черного моря уже приведены в состояние боевой готовности на случай, если у американских истребителей что-то сорвется.

– Ты лжешь, сын свиньи! – злобно крикнул Ямашид, однако в глазах его сверкнула тревога.

Бучер внимательно посмотрел на молодого человека, раздумывая. Его выпад дал даже лучшие результаты, чем он ожидал.

– Сын я свиньи или нет, но операция, задуманная Ибн-Вахидом, провалится с треском. Сейчас я сообщу тебе кое-что такое, чему ты поверишь только тогда, когда будет уже слишком поздно.

В эту минуту несколько здоровенных гаш-шашинов подошли к двери снаружи. Один из них приоткрыл ее и, просунув голову внутрь, обратился к Ямашиду:

– Где эта американская свинья Просетти, которого Ибн-Вахид приказал убрать?

– Вышел только что, – робко ответил Ямашид.

Злорадно ухмыльнувшись, гаш-шашин закрыл за собой дверь.

Бросив взгляд поверх перегородки, Бучер увидел, как все они торопливо вышли из ангара. Он уже собрался было продолжить разговор, как вдруг в поле его зрения попал еще один человек – сам Ибн-Вахид!

Длинный и черный балахон с головы до пят скрывал его фигуру. Голова и лицо были закрыты тесно прилегающей черной маской, на лбу которой были вышиты три зеленые звездочки. Кроме того, материал маски, прикрывавший нижнюю часть лица, оттопыривался, словно Ибн-Вахид дышал через респиратор.

Но Бучер знал, что это не респиратор, а модулятор голоса, который преобразует человеческий голос в раскатисто-механический, как у робота. Если слушать голос, проходящий через такой модулятор, то невозможно определить даже пол говорящего.

Бучер молча проследил за тем, как Ибн-Вахид исчез из его поля зрения, пройдя вправо так, что за картотечными ящиками, стоящими у противоположной стены кабинета, его стало не видно. Одной из причин, заставлявшей его так долго и терпеливо ждать, было как раз то, что он хотел убедиться, здесь Ибн-Вахид или нет. Теперь наступило время действовать.

Ямашид тоже следил за фигурой Ибн-Вахида, пока она не скрылась из виду, после чего повернулся обратно к Бучеру.

– Что ты там трепал, во что это я поверю, когда будет слишком поздно?

Свирепое выражение и хищный оскал исказили суровое лицо Бучера.

– Вот во что, – и он опустил из-за спины левую руку, показав, что не связан.

Издав испуганное восклицание, Ямашид извлек из своих широких шаровар небольшой пистолет и вскинул его. Но сделал он это слишком поздно. Правая рука Бучера молниеносно взметнулась вверх.

Ямашид застыл неподвижно, и его вылезающие из орбит глаза, остекленев, уставились вниз, как раз на рукоятку ножа, торчащую у него из-под подбородка. Он умер мгновенно, рухнув на пол, а пистолет выпал из его руки, забряцав по бетону.

Не поднимая головы, Бучер на коленях прокрался к письменному столу, достал из ящика свой "вальтер", проверил обойму и сунул его в кобуру под мышку. Впервые после того, как к нему вернулось сознание, он почувствовал себя полностью одетым. По-прежнему не вставая на ноги, он на коленях оттащил труп Ямашида за картотечные ящики у противоположной стены, убедившись, что на полу не осталось следов крови.

Бучер уже собирался занять свое прежнее положение спиной к стене, как вдруг взгляд его упал на прозрачное стекло, отгораживающее кабинет от ангара. Через несколько вентиляционных отверстий он увидел гаш-шашинов, которые только что подходили к кабинету, а также Ибн-Вахида и Джонни Просетти.

Просетти попал в беду. В серьезную беду. В ту самую беду, о которой Бучер предупреждал его. Распростертый, он лежал на песке метрах в сорока от ангара, причем каждый из гаш-шашинов крепко удерживал его за запястье или за щиколотку, а в руках у Ибн-Вахида была та самая двадцатилитровая канистра.

Гортанный душераздирающий вопль вырвался из груди Просетти, когда Ибн-Вахид размеренно, не торопясь начал обливать его бензином. Однако эти страшные отчаянные крики не дали никакого эффекта. Ибн-Вахид продолжал лить бензин, гаш-шашины ржали и перешучивались, изнемогая от сладостного садистского нетерпения, а Джонни Просетти все издавал такие жуткие, леденящие душу вопли, что даже у привыкшего ко всему Бучера кровь стыла в жилах.

Опорожнив канистру, Ибн-Вахид подал гаш-шашинам знак, и все они одновременно отпустили Просетти, сделав шаг назад. Просетти стал лихорадочно подниматься, стремясь убежать прочь. Он заскулил от ужаса, когда Ибн-Вахид бросил к его ногам зажженную спичку. Буквально в одно мгновение огненные языки охватили Просетти, и он превратился в живой факел, обезумевший от нестерпимой боли, причиняемой пламенем, пожирающим его плоть. Бросаясь то вправо, то влево, он испускал истошные вопли, заглушающие зловещее потрескивание.

Ибн-Вахид опять отдал какое-то распоряжение четырем гаш-шашинам, указав на один из двух больших вертолетов, стоящих метрах в ста от них. Все четверо послушно встали по двое в затылок друг к другу и направились к вертолету.

Когда он легко взмыл вверх и исчез в безоблачном голубом небе, от Джонни Просетти на песке осталась лишь бесформенная подрагивающая груда обугленного человеческого мяса.

Весь содрогаясь от отвращения, Бучер опустил голову, чтобы не созерцать вызывающее рвоту зрелище, пытаясь проглотить застрявший в горле комок. Джонни Просетти, конечно, не заслуживал того, чтобы жизнь ему была сохранена, фактически давно уже лишив себя права называться человеком, но умереть столь ужасной, мучительной смертью...

И опять Бучер, согнувшись, на коленях пробрался назад, к стене, занял прежнее положение, заведя руки за спину. Но на этот раз рука его сжимала не нож, а "Вальтер П-38"! Ему непременно нужно было выведать у Ибн-Вахида некоторые подробности, знать которые мог только сам Ибн-Вахид, иначе Бучер давно уже начал бы действовать. И едва он занял нужное положение, как произошло то неизбежное, чего он столь долго ждал, – дверь распахнулась, и вошел Ибн-Вахид. Человек в длинном черном балахоне с закрытым маской лицом с минуту молча смотрел на него, после чего проговорил:

– Возблагодарим всемогущего аллаха за столь долгожданную встречу!

Слова, произносимые через модулятор голоса, звучали раскатисто-гулко, с металлическим отзвуком.

– Интересно, – Бучер говорил отчетливо, чеканя каждое слово, – как повлияло бы на арабское мужское самолюбие известие о том, что во главе Ордена Гаш-шашинов стоит женщина?

Он неожиданности Ибн-Вахид резко вздрогнул и медленно опустился в кресло, стоящее за письменным столом.

– Значит, тебе известно, кто я, – произнес гулкий металлический голос.

– Известно. Жирный Витторио и Кид Мокетон раскололись и выложили всю подноготную, лишь бы спасти свои шкуры.

Две руки в черных перчатках протянулись к маске, и через мгновение Бучер смотрел в красивые серые глаза Анны Хелм. Однако что-то незнакомое появилось сейчас в этих глазах. В ее взгляде было нечто странное.

– Одного не могу понять, – спокойно проговорил Бучер, – как это тебе удавалось сообщать своим людям о моих предполагаемых передвижениях, не подходя к телефону. Ты ведь нигде не звонила. По крайней мере, ни в Рено, ни в Мехико – точно, а Лэппи Рэмзак с компанией уже поджидал меня в отеле "Женева".

– Неужели так трудно догадаться, глупый? – самоуверенно улыбнулась Анна. – Хороший радиотехник может творить чудеса всего из нескольких транзисторов. Связь поддерживалась по радио, только и всего.

– Но Лэппи Рэмзак чуть было не пристрелил тебя.

– Да ничего подобного. Он просто сделал вид, чтобы сыграть на твоем дон-кихотстве и прикончить тебя, когда ты бросишься из укрытия мне на помощь. Все время, что ты стоял в том проулке, я была с Рэмзаком на связи. Когда в "Женеве" тебя убрать не удалось, я изменила тактику и стала по кусочкам то там, то тут подбрасывать тебе ценную информацию, чтобы заманить сюда.

– Это ты убила Карамину?

Анна кивнула.

– Случилось непредвиденное. Тот нож предназначался для тебя.

– Вчера ночью в постели ты не была только кровожадной.

Анна рассмеялась глубоким грудным смехом.

– Глупыш, ведь в постели ты что надо, с Джонни Просетти не сравнить. А еще я не убила тебя в "Язифике" потому, что если постоянно только работать без отдыха, то можно занудой стать.

– Считаю, что и Саида Хадрабу убила ты.

– Правильно считаешь. Этот добрячок, уже давно начал совать нос в мои дела.

– А я, очевидно, следующий, – сказал Бучер. – Каким способом ты меня прикончишь – как Просетти или как Саида?

– Ни так и ни эдак. Ты умрешь по-другому. Полетишь в самолете с одним из моих пяти летчиков-камикадзе. Они стартуют, когда стемнеет. Я только что отправила четырех человек за атомными бомбами в нашу лабораторию. Но тебя не станут накачивать гашишем с опиумом, как летчиков. Надеюсь, полет тебе понравится. Он ведь только в один конец.

При упоминании гашиша и опиума Бучеру стало понятно то, что раньше никак не укладывалось у него в сознании. Пристрастившиеся к гашишу с опиумом – это наиболее злобные и кровожадные из всех наркоманов. Смесь этих двух различных по своим свойствам наркотиков временами доводит человека до сумасшествия.

– Но зачем, Анна? – неожиданно для самого себя спросил Бучер. – Зачем разжигать атомную войну?

Миловидное лицо Анны Хелм опять исказило то злобное омерзительное выражение, которое Бучер наблюдал днем раньше, во дворце Хадрабы.

– Затем, что я презираю все американское, – с налитыми кровью глазами бросила она ему прямо в лицо. – В том числе самих американцев и все исповедуемые ими ценности. Мой отец был американец, работал в одной нефтяной компании на Ближнем Востоке. С моей бедной матерью обращался, как с собакой. Когда она надоела ему, взял и вышвырнул ее на улицу. Тогда я поклялась отомстить, и я мстила. А потом узнала, что мой брат по матери, Амах, и был Ибн-Вахид, глава Ордена Гаш-шашинов. Он принимал точно такие же меры предосторожности, как и я сейчас, чтобы скрывать свою внешность, – с модулятором голоса и всем прочим. И вот однажды Амах стал жертвой несчастного случая, но к тому времени функции Ибн-Вахида мне были уже достаточно известны, поэтому я заняла его место, иникто даже не догадался об этом. Потом...

– Даже члены Святая Святых? – перебил ее Бучер.

– Я упразднила Святая Святых. Потом в мировой экономике важнейшую роль стала играть нефть, и я сразу поняла, что если бы что-то отвлекло внимание от нашего региона, например, война между Россией и Соединенными Штатами, то Ибн-Вахид со своим Орденом Гаш-шашинов мог бы контролировать положение дел в нефтяном бизнесе на веем Ближнем Востоке, а потом занять лидирующее положение в мировой экономике.

– А сейчас, значит, ты хочешь сунуть меня в самолет и отправить в Россию, – отстраненно промолвил Бучер, мгновенно перенесясь мыслями далеко отсюда.

– Именно! И не надейся, что наши вчерашние забавы в постели помогут тебе. Просетти они не спасли.

– Где расположены твои "райские кущи", Анна?

– В деревушке, милях в десяти к востоку от Амадийи, там же, где и мои лаборатории. – Она испытующе посмотрела на Бучера. – К чему все эти вопросы? Ты ведь уже мертв, только сам этого не понимаешь.

Бучер пропустил мимо ушей ее последнюю фразу.

– Когда твои летчики вернутся с бомбами?

– Те были не летчики. Мои летчики, все пятеро, вон в том конце ангара в отдельном отсеке, их там сейчас накачивают гашишем и опиумом. Как и ты, из России они тоже не вернутся. На самолетах они спикируют, каждый точно на свою цель.

– Чья это была мысль – распустить слух, что во главе всей операции по контрабанде наркотиков якобы стоит Джонни Просетти?

– Моя. Я тщательно изучила твой послужной список и досье и поняла, что уж на это ты клюнешь наверняка. И все сработало.

Пристально глядя на очаровательное внешне существо, сидящее перед ним за письменным столом, Бучер вспоминал, как нежна а ненасытна была Анна в постели всего день назад, и при одной только мысли о том, что ему предстояло совершить с минуты на минуту, жгуче-горький комок подступал к горлу. Еще ни разу в жизни он не убил ни одной женщины, и вот теперь до захода солнца ему придется сделать это. Даже не будь у него никаких других оснований, он обязан убить Анну Хелм, чтобы отомстить за смерть Карамины Хадрабы.

Бучер вдруг поймал себя на том, что все пристальнее вглядывается в глаза Анны. Мороз пробежал у него по коже. В ее глазах он словно бы увидел отражение страшного в своем безумии бешено полыхавшего адского пламени. Тис вот в чем дело! Догадка, сначала лишь теплившаяся у него в мозгу и лишь постепенно обретавшая все более явственные контуры, оказалась верной: Анна Хелм была безнадежно больна, она – безумна. Это то самое безумие, когда сознание целиком отдано во власть гашиша и опиума.

Бучер с облегчением выругался про себя. Анна сама предоставляла в его распоряжение веские доводы, чтобы не убивать ее. Убивать женщину не достойно само по себе, но убивать женщину, потерявшую рассудок...

Однако ее можно доставить в Багдад на том оставшемся вертолете и сдать властям. Вот в чем решение проблемы! Пусть кто-то другой станет ей судьей и палачом. Но сначала ему предстоит заняться этими пятью самолетами.

– А где Ямашид? – вдруг спросила Анна. – Куда он делся?

– Скорее всего, отлетел прямиком в ад. А тело его там, за ящиками. Это я прикончил этого сукина сына.

– Как ты смог убить его, если у тебя руки связаны? – вскипела Анна.

– А вот так, мадам! – ответил Бучер, поднимаясь на ноги и опуская руки. В правой он сжимал "вальтер", а в левой – зажигательную бомбу.

Оглянувшись, Анна увидела труп Ямашида, после чего, не веря своим глазам, воззрилась на Бучера. Невероятно, но, откинув голову назад, она залилась неудержимым женственным смехом.

– Убери свою пушку, глупый. Меня ты ею не испугаешь. Я же говорила, что знакома с твоим досье, помнишь? Из всех, кого ты убил, женщин не было ни одной.

– А я и не собираюсь убивать тебя, Анна. Но вот государство Ирак – оно сделает это. Ведь до сих пор высшая мера наказания в этой стране – обезглавливание, не так ли? С отрубленной головой тебе будет не до смеха.

И вновь Бучер всмотрелся в ее глаза, на сей раз с более близкого расстояния: неприкрытое бешенство, клокочущее в их серой глубине, производило ужасающее впечатление. Это было страшное, намеренно вызываемое безумие наркомана, уже не способного обходиться без гашиша и опиума. Едва Бучер осознал это, как ноздри ему защекотал специфический сладковато-приторный запах, исходящий от тела всех наркоманов, принимающих гашиш в смеси с опиумом. Только сейчас Бучер наконец догадался, почему каждое убийство Анна совершала столь изощренно, смакуя все тщательно и хладнокровно продуманные ею детали. Ведь тот, кто систематически принимает смесь гашиша и опиума, легко идет даже на самые отталкивающие, самые омерзительные, самые немыслимые преступления.

– Да, крошка, – сказал Бучер, ощутив внезапно, что страшно устал, устал так, что не только тело, но и душа словно бы налились усталостью. – Впереди у нас с тобой Багдад, но сперва мне надо закончить одно маленькое дельце.

С этими словами он привстал на носки, широко расставив ноги, размахнулся и с силой швырнул зажигательную бомбу размером с грецкий орех через стенку, отгораживающую кабинет, в ближайший самолет, стоящий метрах в ста.

– Что ты сделал? – Анну Хелм словно пружиной выбросило из кресла. Бешенство, граничащее с помешательством, не таилось уже в зрачках, а плясало в широко раскрытых, наполненных безумием глазах.

– А ты посмотри! – подзадорил ее Бучер.

Медленно и по-своему даже красиво в воздухе стал образовываться небольшой летящий огненно-яркий ореол правильной формы, который приземлился метрах в десяти от первого самолета и закатился прямо под него. Оглушительный гром потряс ангар. Огонь мгновенно распространился, охватив все пространство, занимаемое пятью самолетами, и почти сразу с ужасающим грохотом взорвались бензобаки первой машины.

– Не-ет! – испустила истошный вопль Анна Хелм. – Нет! Нет! Нет!

В иных обстоятельствах смертельное отчаяние, звучащее в ее голосе, могло бы вызвать жалость и сострадание. Прежде чем Бучер успел схватить и удержать ее, она скользнула за ограждение и стремительно понеслась к охваченному пламенем самолету, словно голыми руками надеясь погасить бушующее море огня.

Выйдя из кабинета, Бучер сразу увидел одурманенных наркотиками летчиков-камикадзе, которые одновременно с ним покинули свое помещение в противоположном конце ангара. Они постояли немного, с полнейшим безразличием созерцая происходящее, и вернулись обратно к себе.

– Анна! Назад! – Невзирая на свое отвращение к этой женщине, он никак не хотел быть свидетелем того, как она будет гореть заживо. – Назад!

Предостережение прозвучало слишком поздно, даже если бы Анна и пожелала внять ему. Один за другим взорвались бензобаки остальных четырех самолетов, превратив теперь весь ангар в кромешный огненный ад.

Бучер едва успел выскочить из ангара – вслед ему уже дохнуло испепеляющим жаром. Он почти добежал по растрескавшейся, кое-как забетонированной взлетной дорожке до уцелевшего второго вертолета, но вдруг, остановившись и обернувшись, увидел, как из грохочущего и пылающего ада возникла Анна Хелм. Возглас изумления вырвался из груди Бучера. Ведь он считал ее уже мертвой. Было совершенно невероятным, что живое существо вообще в состоянии пробежать по такому раскаленному ангару расстояние от самолетов до дверей.

Однако остаться целой и невредимой Анне Хелм не удалось. Спереди и сзади от головы до пят ее лизали жадные языки пламени. Издавая страшные нечеловеческие вопли, вся в слезах, брызжа слюной и извергая поток ругательств в адрес Бучера – все это одновременно, как может делать лишь потерявшая рассудок, – она изо всех сил рванулась к нему.

Бучер лихорадочно искал глазами хоть что-нибудь, чем можно было бы сбить с нее пламя, но не нашел ничего. Да если бы и нашел, толку было бы мало. Огненные языки почти сделали свое дело. Через несколько минут Анна Хелм превратится еще в один кусок обугленного человеческого мяса. За компанию с Джонни Просетти.

Она неслась прямо на Бучера. Безумные глаза вылезали из орбит, от прикушенного языка в уголках рта выступила кровавая слюна. Анна была уже метрах в пяти от него, как вдруг ее рука взметнулась вверх, и Бучер увидел, как на ярком солнце зловеще блеснуло длинное стальное лезвие кинжала.

– Анна! Стой! – Бучер пытался было увернуться, но каблук его ботинка прочно застрял в трещине взлетной дорожки, и он упал навзничь, как подрубленный.

Словно разъяренная тигрица бросилась на него Анна Хелм. Ноздри у нее расширились и подрагивали, глаза почти совсем вылезли из орбит, а сама она издавала какие-то звериные рыки, хрипы и всхлипывания, в которых не осталось ничего человеческого и испускать которые может лишь безумец.

– Анна! Нет!

Она уже подбежала к Бучеру, когда он выкрикивал эти слова. Подбежала так близко, что он ощущал жар полыхающей одежды и горелый запах ее кожи. Склонившись над ним, она занесла свое смертоносное оружие для последнего рокового удара...

Пых-х! Пых-х! Пых-х1

Три тяжелые пули, вспоровшие и разорвавшие грудь Анны, оказали на нее странное, неожиданное воздействие. Она легко распрямилась, выронив кинжал. Внезапно ее искаженные черты разгладились и вновь стали нормальными, а прежде чем рухнуть замертво, она кротко улыбнулась, и эта последняя улыбка осветила ее лицо.

Откатившись от нее по земле, Бучер рывком вскочил на ноги. От интенсивного жара, идущего изнутри, огромный ангар стал съеживаться. Назавтра единственное, что останется как напоминание о ненависти и алчности Анны Хелм, будет куча пепла и несколько металлических каркасов, да и те вскоре поглотит песчаная пустыня. Он так и не увидел, осталось ли хоть что-либо от пяти летчиков.

Вскочив на ноги, Бучер даже не взглянул на труп Анны Хелм» не стал он смотреть на него и сейчас, когда огромная тяжесть навалилась ему на плечи, словно клоня его к земле. "Ну до каких пор? – в отчаянии спрашивал он себя. – До каких пор будут еще продолжаться убийства?"

Медленно отвернувшись от этой мрачной сцены насилия и смерти, он направился к стоящему в нескольких метрах вертолету, еще сильнее ссутулившись от какой-то тяжести, упорно гнувшей его к земле, и с каждым шагом все сильнее ощущая во рту кисловато-горький привкус, предвещавший поражение.


notes



Примечания





1


Непереводимая игра слов: Bucher – фамилия героя и Butcher – прозвище, данное ему врагами ("беспощадный", "безжалостный" и т. п.), произносятся одинаково. (Прим. пер )




2


Одна из известнейших клиник США. Находится в США, г. Вочестер, штат Миннесота. (Прим. пер.)




3


Известный дирижер и руководитель джазовых оркестров. (Прим. пер.)




4


Полуденный отдых в южных странах. (Прим. пер.)




5


Заболевание, вызванное пониженным содержанием глюкозы в хрови. (Прим. пер.)




6


Характерная особенность речи англичан в противоположность речи американцев. (Прим. пер.)