Обручальное кольцо
Сильвия Холлидей


Обручальное кольцо было единственным сокровищем юной Пруденс Оллбрайт, единственной надеждой на возвращение жениха, отправившегося искать счастье в колонии Нового Света. Устав ждать, девушка бежала из своего безотрадного дома, чтобы найти его самой. Но случилось так, что судьба свела Пруденс с благородным судовым врачом Россом Мэннингом, рискнувшим жизнью, чтобы вырвать ее из грязных рук жестокого и распутного капитана Хэкетта…


Сильвия Холлидей

Обручальное кольцо


Хочу, чтобы мои дорогие друзья. Лиз и Джон Деннинги, знали: они – желанные гости в подлинном Бергхоуп-Мэнор в Винсли (Брэдфорд-на-Авоне, графство Уилтшир). Я бережно храню память о шумных, полных тепла вечерах у камина в старинной комнате Крэнмера.


Глава 1


Лондон, 1750 год

– Ну и чудачка ты, Пру! Ей-богу, лучше быть шлюхой в Чипсайде,[1 - Один из беднейших кварталов старого Лондона. – Здесь и далее примеч. пер.] чем каждый день так издеваться над собой!

Пруденс Оллбрайт состроила гримасу своей подруге Бетси, продолжая обматывать вокруг груди широкую муслиновую ленту. Затаив на секунду дыхание, она сделала еще одно усилие и потянула ленту так, что ткань затрещала, а потом завязала концы.

«Жаль, что у меня пышная грудь!» – с досадой подумала девушка, тут же осудив себя за раздражительность: папа был бы ею недоволен. Ведь что Бог ни делает, все к лучшему.

– Бетси, если сегодня вечером разговор в таверне пройдет удачно, я с наслаждением опять надену корсет и красивое платье. Но пока… – Пруденс натянула на себя сорочку и подвязала ее под самым горлом, влезла в нижнюю юбку, а в довершение всего облачилась в ветхое, вылинявшее платье и туго зашнуровала его на груди.

Теперь ее фигурка стала по-мальчишески плоской и худенькой. Завязав на талии старенький фартук, Пру с улыбкой пожала плечами:

– По лондонским докам гораздо безопаснее разгуливать под видом бесполой старухи.

Бетси хмыкнула и протянула руку к скляночке с румянами.

– Может, оно и так, но это занятие неприбыльное. – И она мазнула яркой краской по щекам и в ложбинке между грудями, чтобы придать большую соблазнительность своему весьма скромных размеров бюсту. – Нет, ты только подумай, – вдруг хихикнула она. – Я из сил выбиваюсь, чтобы моя грудь выглядела повнушительнее, а ты, у которой этого добра в избытке, мучаешься, скрывая свои прелести.

Пруденс закрутила длинные темно-рыжие волосы в узел, заколола его на макушке маленьким гребнем и надела парик, с которого свисали седые, засаленные космы. Сверху она водрузила большую грязную шляпу с лентами по бокам, которая почти полностью скрывала ее свежее, юное личико, а потом завязала на груди изодранную косынку.

– Но, Бетси, что еще мне остается делать? – со вздохом сказала Пру.

Бетси фыркнула, показывая, что ее терпение истощилось.

– Клянусь всеми знаменами Тауэра, надень-ка нормальное платье и идем вместе – прогуляемся по улицам! С такой-то мордашкой ты и моргнуть не успеешь, как заработаешь на билет до Виргинии. Это куда лучше, чем строить из себя старую каргу и продавать всякую мелочь, урывая фартинг здесь, фартинг там.

– Господи помилуй! Ты же знаешь, я никогда не смогу стать портовой шлюхой и… – Пруденс запнулась. В целом мире Бетси была ее единственным другом. К кому еще она обратилась бы за помощью, приехав в Лондон? Нет, Пру совсем не хотелось обижать Бетси резкими словами. А кроме того, если верить подруге, то выходит, что ей нравится эта профессия.

Бетси прищелкнула языком.

– О, Пру, ты всегда была скромницей. Еще во времена нашего детства, когда мы жили в Винсли. Ты делала все по правилам, не то что я.

– Ничего подобного! Я тоже безобразничала. И меня не раз запирали одну на маслобойне, чтобы я раскаялась в своем поведении. А иногда мама клала меня на коленку и отхаживала прутиком по заду… Но я старалась не расстраивать папу.

Бетси подмигнула Пру и сказала с усмешкой:

– Ну да, потому-то ты и распевала целыми днями псалмы. А пока ты стояла на коленях в церкви, я украдкой целовалась с деревенскими парнями.

– Меня учили чтить и бояться Господа, – возразила Пруденс. – Разве это плохо? А теперь ты хочешь, чтобы я вмиг все забыла и вышла с тобой на улицу?

– Пресвятая Матерь Божия! Пру, ты рассуждаешь как завзятая девственница.

Пруденс вздрогнула и дотронулась до кольца, подаренного Джеми, чувствуя, как ее щеки вспыхнули от стыда. Буквы «Джи Эй», выгравированные вязью на тусклом золотом ободке, казалось, насмехались над ее надеждами.

– Какую это песню ты, бывало, пела? – ухмыльнулась Бетси и затянула тоненьким сопрано:
		Уплыл в море мой Бобби Шэфтоу


		С серебряной пряжкой на башмаке.


		Но он вернется и женится на мне,


		Милый Бобби Шэфтоу.


– Так и будет! Он на коленях клялся мне в верности. И сказал, что мы обручились пред лицом Господа. Мы уже были бы женаты, если бы Джеми не отозвали на его плантацию в Виргинию.

– Да зачем же твоему распрекрасному лорду Джеми – виконту, как ты утверждаешь, – жениться на деревенской девчонке? Хоть бы и с приданым от деда?!

– Потому что он любит меня! – с жаром ответила Пру.

– А письма, которые ты посылала в Беркшир? Он ведь так и не ответил на них.

– Наверное, Джеми уже уехал в Колонии.[2 - Имеются в виду североамериканские английские колонии, в будущем – США.] И все еще не получил их. – Она вытянула руку, сжатую в кулачок, чтобы Бетси полюбовалась золотым колечком. – Джеми отдал мне свое кольцо. А оно немало" стоит. И сказал, что теперь мы уже как бы женаты.

– Фу! Муж чины всегда платят за благосклонность женщины. Так устроен мир. Подарок – в обмен на твое сокровище. Вот почему лорд Джеми отдал тебе кольцо.

Пруденс вдруг одолели непривычные сомнения. Ведь Бетси гораздо лучше ее знает мужчин. Но Джеми, милый Джеми – он так хорош, и его взор так правдив!..

– Нет, я люблю его! И он меня любит. Джеми обрадуется, узнав, что я не стала ждать его возвращения и отправилась к нему на другой край света, через океан. И он женится на мне. – Пруденс стиснула руки на животе и тут же скорчилась от боли. – Он должен жениться! – Она вздохнула, выпрямилась и с трудом выдавила улыбку: – Ты злючка, Бетси. Того и гляди, я начну сомневаться в моем лорде Джеми. Но чем быстрее я двинусь в путь…

– Тогда заложи свое кольцо, – сухо посоветовала Бетси.

– Сохрани Господи! Кольцо, которое дал мне Джеми? В тот день он поцеловал меня и… – Пру снова залилась румянцем и умолкла.

Ее подруга усмехнулась – лукаво и многозначительно, как опытная женщина.

– Тебе понравилось? Ты никогда не рассказывала мне об этом.

Пруденс отвернулась. Ее лицо горело как маков цвет. Только дважды они с Джеми были близки. Склон холма, мягкий дождичек; все вокруг окутано туманом; овцы, которые тыкались носом в ее ноги… комья грязи, прилипшие к юбке… а потом страх и боль.

– …Его слова и поцелуи были полны искренних обещаний, – пробормотала она.

Бетси крепко ухватила Пруденс за плечи и повернула лицом к себе.

– А все остальное? – спросила она, скептически приподняв брови.

– Я… я очень боялась, что нас кто-нибудь увидит… и конечно же, все это не укрылось от глаз Господа… А второй раз, перед его отъездом… времени было так мало.

Свидание получилось грустным, и Джеми торопился. – Пру сглотнула слезы и вытерла глаза, не в силах признаться, что именно эта часть отношений с Джеми доставляла ей меньше всего удовольствия. Бетси нежно обняла подругу.

– Ах ты, моя милая невинная бедняжка! Как заставить тебя прозреть? Ты все видишь в розовом свете. – Она вздохнула. – Может, и в самом деле лучше тебе зарабатывать деньги прежним способом, хоть на это уйдет много времени. – Бетси подошла к треснувшему зеркалу, стоявшему на камине, чересчур большом для их маленькой, тесной мансарды. – Что касается меня… – Она нахмурилась, рассматривая в зеркале свое отражение. – Господи, да я похожа на привидение. Как будто сейчас Хэллоуин.[3 - Ежегодное (31 октября) празднество, своего рода карнавал, с ряжеными, страшными масками и т. п. Назначение Хэллоуина – распугать и рассеять "нечистую силу" в канун Дня Всех Святых.] Надо еще подкраситься. Дай-ка мне скляночку со светло-вишневыми румянами, дорогая.

Пруденс внимательно наблюдала, как подруга портит свое прелестное личико: сначала Бетси намазала щеки кричаще яркой краской, а потом, орудуя кроличьей лапкой, положила сверху густой слой пудры.

Пру подумала, что Бетси слишком красива, чтобы тратить свою юность, общаясь с отбросами общества в лондонских доках. Но возможно, когда-нибудь она узнает, что такое настоящая любовь, и ей повезет, как Пру с Джеми.

– Ты готова наконец? – спросила Бетси, взбила белокурые волосы, распушила юбки под нарядным шелковым платьем и надела на голову кокетливую соломенную шляпку.

– Еще минуточку. – Пру присела на колени возле холодного камина, набрала горсть золы и потерла ею руки и лицо. Тут к ней снова вернулся природный оптимизм. – Ну, если я сегодня договорюсь обо всем с твоим мистером Кроуном, то, милостью Божьей, в Виргинию мне удастся попасть гораздо быстрее, чем я рассчитывала, – с улыбкой добавила она.

Бетси фыркнула.

– В любовных делах он не мастак, только трепаться умеет. Господи, ни на секунду не умолкает! Но когда Кроун сказал, что едет в Вильямсбург со всем своим семейством и его жене нужна служанка присматривать за детьми, я сразу подумала о тебе.

Пруденс взяла маленький горшочек с дегтем, подошла к зеркалу и вымазала черной массой передние зубы. Потом повесила на руку огромную корзину.

– Я готова. Нет, подожди! Кольцо лорда Джеми. – Любовно погладив золотой ободок, она с явной неохотой сняла его с пальца.

Дома Пруденс никогда не расставалась с этой вещицей, и по ночам ей спалось спокойнее с кольцом на руке.

Встав коленями на убогую кровать, на которой девушки спали вдвоем, Пруденс приподняла дешевенький матрас, набитый ветошью и оческами шерсти, поцеловала подарок Джеми и положила его рядом с тощим мешочком, где хранились деньги. Это были все ее сбережения. Она нахмурилась, порылась в нем и вытащила несколько монеток.

– Сегодня надо купить побольше лент. Моряки любят дарить их своим подружкам.

Бетси согласно кивнула:

– Это точно. Все, как я говорила. Подарок в обмен на сокровище. Хочешь овладеть женщиной – преподнеси ей какую-нибудь безделушку. – Она вздохнула. – Ничего, дорогая. Не дуйся на меня. Лорд Джеми, конечно, любит тебя. А теперь скажи: ты вернешься домой, чтобы переодеться перед встречей с мистером Кроуном?

– Конечно. – И Пруденс указала на свои лохмотья. – Он ни за что не наймет меня в таком виде.

– Приходи к семи. Сегодня вечером мне придется повозиться с одним похотливым адвокатишкой.

– Значит, я буду спать в прихожей? – Пруденс скорчила гримаску.

Прихожая в крошечной мансарде одного из лондонских доходных домов, где жили подруги, была узкая, темная, и там плохо пахло. Поэтому Пруденс терпеть не могла, когда клиенты оставались на ночь.

– Нет, – успокоила ее Бетси. – Этот корабль попал в штиль. Оснащен-то он как надо, да вот паруса не стоят и маловато ветра! Больше часа не задержится. – Она запустила руку за корсаж и выудила оттуда шестипенсовик. – Вот тебе про запас. На карманные расходы. Купи корнуэльский пирог, чтобы не скучно было дожидаться, пока я закончу.

Пруденс спрятала монету в карман и пылко обняла Бетси.

– Что бы я без тебя делала?

Подруги спустились по лестнице и вышли на Шулейн. Здесь было много домов предварительного заключения. В них под присмотром бейлифов[4 - Бейлиф – судебный пристав.] сидели должники, которым вскоре предстояло отправиться в центральную тюрьму. Убогие таверны и жалкие магазинчики придавали улице весьма неприглядный вид. Девушки быстро свернули за угол, миновали Флит-Маркет, задержавшись там на несколько минут, чтобы купить ленты, а потом распрощались возле Олд-Бейли-роуд. Бетси пошла в северную часть города – к Ньюгэйт-стрит и Чипсайду, где молодые щеголи рыскали в поисках легкой поживы. А Пруденс направилась к Темзе. Зловонные портовые запахи отравляли свежий утренний воздух. Даже в этот ранний час из таверн вырывались клубы табачного дыма и поднимались вверх до самых карнизов крыш, к которым в виде рекламы были подвешены пивные кружки. На каждом углу резко пахло рыбой: там во всю мочь орали лоточники, предлагая свой товар. В сточных канавах гнили дохлые собаки и крысы. Их трупы время от времени пожирали грязные, вонючие свиньи, бродившие по улицам. Приятным исключением были только кондитерские: оттуда шел вкусный аромат выпечки и хорошо прожаренного английского ростбифа. Приподняв юбки, Пруденс перешагнула через небольшую канавку, куда колбасники выкидывали зловонные отбросы своего товара, и с отвращением сморщила нос. Нет, ей был не по душе этот город – грязный и многолюдный.

Проходя мимо собора святого Павла, она задрала голову вверх. Толпы людей портят даже красоту этого великолепного сооружения: ведь его невозможно увидеть целиком. Пруденс вздохнула. Но папочка был бы рад взглянуть на собор, особенно на чудесные украшения внутри. За первым вздохом последовал второй. Со дня приезда в Лондон Пруденс только раз была в церкви. Однажды серым, дождливым деньком она прокралась в собор святого Павла, словно закосневшая во всех пороках грешница, которая не имеет права обращаться с мольбой к своему Создателю.

Миновав здание Таможни, Пруденс по Тауэрской лестнице спустилась на набережную. От августовской жары, нараставшей с каждой минутой, у нее кружилась голова. Лента, туго стянувшая грудь, мешала дышать.

В районе Пула – той части Темзы, которая простирается от Тауэрского моста до Лаймхауса, – кораблей 5ыло гораздо меньше, чем обычно. На фоне чистого голубого неба четко вырисовывались мачты двух крепеньких «купцов».[5 - Так назывались торговые судна] Плоскодонное судно, нагруженное углем, несколько маленьких каботажных суденышек, три-четыре тендера,[6 - Одномачтовое парусное судно.] на которых перевозили провизию из доков, – ют и все. Зато набережная была запружена народом: носильщики, стражи порядка, торговцы сновали взад и вперед, словно пчелы в улье. Такие не станут покупать безделушки у бедной старухи. Что касается моряков, которые коротали время, стоя в дверях таверн и пивных, то они скорее потратят свои денежки на шлюх, с вызывающим видом прогуливающихся по набережной, чем на та-5ак или жестянку с чаем. Казалось, даже самый воздух был осквернен их непристойными замечаниями и похабными выкриками.

– Эй, куколка! Может, пришвартуешься ко мне?

– Красоточка, я тебя умоляю, подними-ка свои паруса! Пожалей хоть немного морячка – у него аж зудит в одном месте!

– Ах ты, милашка! Можно влезть к тебе на борт? Пруденс краснела от этих грубых слов. Хорошо еще, что они адресованы не ей; и все же она испытывала жгучий стыд. За двадцать один год своей жизни Пру впервые услышала такие речи только здесь, в Лондоне.

И вдруг она вспомнила о своем бедном покойном папочке, который наверняка сказал бы сейчас: «Котеночек мой, тебе некого винить, кроме самой себя. Бог указывает множество путей, а выбор остается за нами».

Но разве она могла придумать что-то лучшее?

Возле одного из причалов суетился народ. Пруденс сразу узнала свою приятельницу – краснощекую толстуху, которая подвозила провизию на корабли. Стоя в лодке, она бешено жестикулировала. Дюжина разряженных девиц, все в кружевах и ярких лентах, что-то кричали ей в ответ.

Протиснувшись сквозь толпу, Пруденс хмуро спросила:

– Что стряслось, Грейс?

Толстуха раздраженно фыркнула, откинув со лба седую прядь волос.

– Под Дептфордом стоит военная флотилия, корабли уже готовы к отплытию. Я сказала этим девкам, что могу отвезти их туда, если каждая заплатит по два пенса. Но здесь поместятся только двое, иначе мне придется выгрузить весь товар. – И она указала на корзины со свежими продуктами и домашней птицей, которыми была забита маленькая лодка. – А какая мне от этого выгода? И кого выбрать среди этих размалеванных потаскушек? Все они хороши – что одна, что другая!

«Флотилия! Целая флотилия! И там полным-полно моряков, которым понадобятся свечи, мыло и табак для дальнего плавания. Им можно сбыть все, что лежит у меня в корзине», – подумала Пруденс. Собравшись с духом, она вытащила из кармана шестипенсовик, подаренный Бетси, и протянула серебряную монету Грейс:

– Вот, если возьмешь меня вместо них.

Грейс ухмыльнулась и тут же выхватила деньги из рук Пруденс.

– Договорились!

Под аккомпанемент громких жалоб проституток лодочница помогла Пруденс влезть на борт, усадила ее между двух клеток с живыми цыплятами, а потом налегла на весла.

Дептфорд находился в нескольких милях от Пула, вверх по течению Темзы. Это была небольшая деревенька, главными достопримечательностями которой являлись Королевская верфь, военные склады, бараки для моряков и несколько зданий, где располагались различные службы Адмиралтейства. В доках стояла дюжина высоких, горделивых военных кораблей, сверкавших свежей краской. На мачтах висели яркие знамена и флаги. А палубы кишмя кишели матросами, которые торопливо собирались в дорогу.

Лодочница просовывала свои товары в открытые иллюминаторы и амбразуры военного корабля третьего класса. А Пруденс поднялась на верхнюю палубу с помощью веселых матросов, которые передавали «старушку» друг другу из рук в руки. Содержимое корзины расходилось молниеносно. На палубе царил настоящий хаос: плачущие жены моряков, наглые проститутки, торговцы, предлагавшие всякую всячину, надменные офицеры, морские пехотинцы в нарядных формах и скромно одетые матросы смешались в бурлящую, пеструю толпу, обуреваемую и волнением, и страхом. Дальняя дорога обещала множество приключений, но Пруденс слыхала, что французы нападают на английские колонии. И моряки, конечно, сознавали, что для многих из них это путешествие может оказаться последним.

Прошло немногим более часа, а в корзине Пруденс почти ничего не осталось. Зато в кармане звенели деньги. Девушка перегнулась через борт: лодка Грейс, все еще наполовину забитая товаром, плыла к другому кораблю. Значит, в город они вернутся не скоро. Пруденс в изнеможении прислонилась к поручню. Жара и толпы людей действовали на нее угнетающе, а лента, туго стягивающая грудь, мешала дышать. Может, укрыться где-нибудь в тенечке и отдохнуть?

Пруденс с трудом прокладывала путь в суетливой толпе, обходя стороной шлюпки, заставленные клетками с домашней птицей, и пушки, стоявшие на открытой палубе. Едва не наткнувшись на группу моряков, которые загружали припасы в трюм, она вдруг услышала какой-то грохот, доносившийся сверху, резко обернулась, и как раз вовремя. Прямо над головой угрожающе раскачивалась огромная клеть, подвешенная к шлюпбалке. Раздался глухой удар, и в ее голове словно зазвенели колокольцы. Прижав руку ко лбу, Пруденс рухнула на пол. Из-под парика сочились теплые струйки крови.

– Эй, бабуся, здорово тебе досталось? – спросил молоденький загорелый морячок, склонившись над ней. Его черные глаза были полны сочувствия, а руки уже тянулись к ее голове.

Пруденс вывернулась и с трудом встала на ноги.

– Нет-нет! – пробормотала она, прижав к ранке край передника. – Я просто немного передохну где-нибудь.

Этот парень не должен видеть ее вблизи! Дрожа и пошатываясь, Пруденс побрела к баку, зашла внутрь и оказалась на верхней батарейной палубе. Там было не менее людно, чем снаружи. Моряки, зная, что впереди их ждут долгие недели вынужденного воздержания, наслаждались жизнью в объятиях проституток. При виде хрипло стонущих парочек Пруденс почувствовала, как к горлу у нее подступила тошнота. Двигаясь словно в полусне, она попятилась назад – к люку. Крутая лестница вела на нижнюю палубу. Может, спуститься туда?

И вдруг она оступилась и полетела по ступенькам вниз головой, больно ударяясь всем телом о деревянные доски.

Пруденс казалось, что это мучительное падение будет длиться вечно, словно она проваливалась в черную, бездонную пропасть. Но вот наконец она с грохотом рухнула на пол.

Когда Пруденс удалось очнуться и оглядеться вокруг, оказалось, что она находится на нижней батарейной палубе. Кругом не было ни души. Борясь с дурнотой и головокружением, задыхаясь от спертого воздуха, она изо всех сил старалась хоть как-то развеять туман в голове.

Лучи солнца пробивались через открытые амбразуры. «Воздух! – мелькнуло в сознании Пруденс. – Только бы добраться до свежего воздуха!» Обдирая руки, она поползла по шершавому дощатому настилу к одной из пушек, стоявшей как раз возле небольшого проема в стене. Вцепившись в орудие окровавленными пальцами, Пруденс попыталась привстать. Но тут у нее вновь закружилась голова, в ушах раздался звон, и все тело облилось липким ледяным потом. Жалобно застонав, она пошатнулась и упала, ударившись о холодный ствол пушки. А потом… все исчезло.


Глава 2


– Будь я проклят, сэр! Никогда еще не видал, чтобы мужчина так плакал. – Врач Росс Мэннинг хмуро покосился на юного лейтенанта, наложил последний шов на глубокую рану в мошонке и восхитился плодами своих трудов. «Аккуратно заштопано! Отличная работа!» – решил он. Даже привередливые экзаменаторы в Барбар-Серджеон-Холл не сумели бы ни к чему придраться.

Лейтенант Эллиот шмыгнул носом и утер мокрое лицо рукавом.

– Если человеку больно, он имеет право плакать, – мрачно заявил юноша.

Росс окинул его внимательным холодным взглядом.

– Мужчина не имеет права на слезы. Ни при каких обстоятельствах. Если, конечно, он действительно мужчина.

«Я ведь не плакал, даже когда моя дорогая Марта…» – Росс скрипнул зубами, стараясь преодолеть боль. Не стоит опять погружаться мыслями в прошлое.

Он посмотрел на Эллиота, который с мучительной гримасой слез с операционного стола и стал натягивать на себя окровавленные брюки.

– В следующий раз, – посоветовал врач, – будьте поосторожнее, показывая новичкам, как надо управляться с абордажной саблей. Почаще промывайте рану. От соленой воды она будет чертовски сильно болеть, но заживет быстрее. Воспользуйтесь моим советом. Примерно через неделю я сниму швы. Но еще дней двадцать вам будет трудно ходить.

Эллиот шаркнул по дощатому полу своей туфлей, украшенной пряжкой, и откашлялся с видом человека, который стесняется задать нескромный вопрос.

– А как же?.. – выдавил он наконец.

– К тому времени, когда мы придем в Вильямсбург, вы уже будете в полной боевой готовности и сможете подобрать себе любую шлюху. Если вам этого так хочется, – добавил Росс с отвращением.

– У меня есть жена, сэр! – в ужасе воскликнул лейтенант.

– Тем лучше для вас, – пожал плечами врач. – А теперь идите. У меня есть другие дела.

Эллиот, прихрамывая, медленно выбрался из кубрика. А Росс вылил таз с окровавленной водой в бадью, которую должен был вынести его подручный, аккуратно отложил в сторону инструменты и вымыл стол. Господи, этот мальчишка едва не описался от такой пустяковой операции! А если будет сражение и ему придется оттяпать ногу, что тогда?

Росс окинул взглядом помещение, которое на ближайшие месяц-два должно было стать его рабочим кабинетом. Как и на большинстве военных кораблей, кубрик врача располагался в кормовой части, на нижней палубе, угнездившейся прямо под нижней батарейной палубой. Там стоял операционный стол, большой шкаф для медикаментов, по указанию Росса битком набитый всякими присыпками, микстурами, ножами и пилами; а также еще один длинный стол, узкий, как полка, прикрепленный к бизань-мачте. Во время сражения сюда клали тяжелораненых. Длинные занавески, прибитые гвоздями к двум балкам, защищали от сквозняков и отгораживали кубрик от помещения, где жили гардемарины и рулевые. Их койки располагались ярусами вдоль прохода. У дальней стены кубрика лежали свернутые гамаки, заменявшие кровати помощникам врача.

Росс направился в свою каюту. Она была гораздо просторнее, чем на прежнем корабле, и врач обставил ее по своему вкусу. Широкий, обшитый деревом сундук, служивший Россу постелью, удобное мягкое кресло, скамья, небольшой матросский сундучок, буфет и письменный стол. На нем лежала небольшая горка книг, и еще хватало места, чтобы поесть и развернуть альбом для рисования. К балкам было подвешено несколько фонарей: каюта находилась под ватерлинией, и в ней всегда царил полумрак.

Росс подошел к сундучку, снял с себя белый парик и убрал его в предназначенную для этого коробку. Здесь, в открытом море, церемонии ни к чему, парик понадобится разве что в офицерской столовой. Но может, капитан этого корабля более требовательный и чопорный, чем другие? Росса одолевало любопытство, ему хотелось побыстрее познакомиться со своим новым начальством. Интендант шепнул ему, что капитан Хэкетт – необыкновенный человек.

Отыскав ленту, Росс завязал ею свои светло-каштановые волосы. Они казались несколько бесцветными. Поддразнивая Росса, Марта, бывало, сравнивала их с мокрым песком на берегу моря. И это всегда несколько нервировало его. Россу хотелось, чтобы жена считала его полным совершенством.

Он снял с себя рубаху с длинными рукавами и надел китель, поскольку собирался обойти весь корабль и выяснить, нет ли среди моряков желающих занять койку в его «больничной палате». В дверь тихонько постучали. В ответ на разрешение войти в каюту шагнул бледный молоденький гардемарин – на вид еще подросток.

– Прошу прощения, мистер Мэннинг, но капитан Хэкетт приглашает вас к себе, – сказал юноша, смущенно потянув себя за вихор.

– Спасибо. – Росс окинул его лицо взглядом профессионала. – Позагорай немного, пока мы еще в северных широтах, сынок. А то от тебя одни угольки останутся, когда корабль подойдет к Азорским островам.

Отпустив посланца, Росс поднялся по трапу на три пролета и оказался под ютом, где располагалась каюта капитана. Яркие лучи солнца проникали сюда сквозь зарешеченные кормовые люки; это означало, что до вечера еще далеко. Росс вышел на ют и прислонился к поручню. Дул сильный ветер, и корабль резво несся вдаль. Ширнесская гавань уже давно осталась позади. Небо заволакивало тучами. «Наверное, будет дождь, но настоящего шторма пока бояться нечего», – подумал Росс. Он пересек ют и постучал в каюту капитана. Слуга, впустивший его, тут же вышел.

Да, интендант был прав. Капитан – сэр Джозеф Хэкетт – заметно отличался от прочих смертных своей поразительной красотой. Ошеломленный Росс не мог оторвать глаз от этого необыкновенного лица: твердый изящный подбородок, идеально прямой нос, яркие черные глаза и черные брови, изгибавшиеся дугой. Капитану было лет тридцать пять, но его загорелая кожа казалась довольно гладкой, хотя возраст и морские ветры уже оставили на ней свои следы. Хэкетт снял с себя напудренный парик. Его блестящие волосы цвета воронова крыла были завязаны сзади черной шелковой лентой с большим бантом, а по бокам – тщательно завиты и напомажены. Дорогой, отлично сшитый мундир подчеркивал достоинства его худощавой, стройной фигуры. Аккуратно подстриженные ногти были тщательно отполированы.

Росс огляделся вокруг. Роскошное убранство этой просторной каюты как нельзя лучше подходило ее обитателю. Стены, обшитые красным деревом, и алые плюшевые кресла создавали великолепный фон для этого черноволосого красавца. Росс невольно едва заметно улыбнулся. Бог наградил Хэкетта не только редкой внешностью, но, по-видимому, и немалым тщеславием: среди картин и резных гербов на стенах висело несколько зеркал в золоченых рамах.

Не вставая с кресла, капитан лишь слегка кивнул, когда Росс отдал ему честь.

– Доктор Мэннинг, надеюсь вы уже устроились?

– Да, сэр.

– Вы познакомились с другими офицерами?

– Почти со всеми, сэр.

– Вам понравилась ваша каюта?

В ответ на благодарность Росса капитан самодовольно усмехнулся.

– Ручаюсь, она гораздо лучше той, что была у вас на «Громе». Говорят, вы служили там год. – Его красиво очерченный рот презрительно скривился. – Корабль четвертого класса – во всех отношениях. Так мне, во всяком случае, говорили. Да к тому же капитан – дурак.

Росс сжал кулаки. Мало того, что этот человек тщеславен, – он еще и чванлив.

– Я отслужил на «Громе» десять месяцев, сэр, – сухо ответил врач, стараясь не забывать, что разговаривает со старшим по званию. – И считаю, что там и капитан, и команда – прекрасные люди и отличные товарищи. Таково мое мнение.

– В самом деле? Ну а я слыхал совсем иное. «Бессердечный Мэннинг». Так вас называли за глаза матросы, перешептываясь в темных уголках.

До Росса доходили слухи об этом, но он не придавал им значения. Какая разница, особенно в нынешней ситуации? Но Хэкетт не имеет права бросать ему в лицо подобное оскорбление…

– Я не ставил целью добиться расположения команды, – процедил он сквозь зубы. – Моя задача – лечить больных и немощных.

Хэкетт лениво оправил кружевную гофрированную манжету.

– Ответ, достойный гордеца. Но надеюсь, что во время этого путешествия ваша гордость и моя не столкнутся лбами. Я умею быть терпимым, как и подобает человеку благородного происхождения, получившему хорошее воспитание. Но даже я могу выйти из себя. Я ведь достаточно богат, чтобы спокойно наслаждаться жизнью в своем поместье. Однако я внял зову долга и отправился служить моему бесценному повелителю, его величеству Георгу II. В то время как вы… – Хэкетт показал рукой на свой герб. – Что остается делать человеку, не имеющему титула? Только изучать медицину или юриспруденцию, чтобы зарабатывать себе на хлеб.

Росс так глубоко втянул в себя воздух, что его легкие обожгло, словно порывом ледяного ветра.

– По какому поводу вы пригласили меня, капитан Хэкетт? – спросил он, тщательно взвешивая слова.

Хэкетт откинулся на спинку кресла и сложил кончики пальцев.

– Повод был достаточно серьезный. Главный старшина корабельной полиции доложил, что вы еще до отплытия велели снять наручники с матросов, которые завербованы насильно. Их держали на баке.

– Да, велел.

– И тем самым нарушили приказ дежурного офицера. Это вы понимаете?

Росс решил, что капитан принимает его за дурака.

– Клянусь бородой Эскулапа, конечно, понимаю. Но вербовщики зверски избили этих бедняг. Я должен заняться их ранами.

– Черт побери, сэр, вы не имели права действовать таким образом!

– Я поговорил с дежурным гардемарином и объяснил ему, в чем дело. Но он проявил поистине ослиное упрямство.

В глазах Хэкетта вспыхнул гнев.

– И вы ослушались его приказа? На военном корабле?

Росс уже кипел от раздражения. Не хватало еще, чтобы капитан ставил под сомнение его решения – решения врача!

– Я считаю, что в вопросах, касающихся здоровья и жизни членов экипажа, мое мнение является решающим. Особенно по сравнению с детскими капризами младшего офицера, у которого еще молоко на губах не обсохло.

Хэкетт в ярости сорвался с кресла и вплотную подскочил к Россу:

– Черт возьми, вы, кажется, забываетесь, любезнейший! Попробуйте поговорить со мной в таком тоне при людях – и я велю вас высечь! И не посмотрю, что вы врач!

Росс спокойно выдержал эту атаку и окинул Хэкетта ледяным взглядом.

– Я вовсе не намерен перечить вам, капитан. Но чем скорее вы дадите мне свободу действий, тем раньше в вашем распоряжении будет здоровый экипаж, готовый к сражениям.

Они стояли, пожирая друг друга глазами. Напряженное молчание длилось с минуту, но обоим она показалась вечностью. Присутствие врача на военном корабле было жизненно важным, и Росс, и капитан прекрасно знали это. Наконец в пронизывающем взгляде капитана появилось нечто похожее на колебание, и он отошел в сторону, гордо расправив плечи.

– Когда речь пойдет о болезнях и лечении, я, конечно, буду полагаться на ваши суждения, Мэннинг. Но взамен рассчитываю на большую уступчивость с вашей стороны. Даже врача можно посадить в карцер!

Росс отвесил ему полупочтительный-полунасмешливый поклон. Он отстоял свои позиции, хотя капитану очень не хотелось признавать это.

– Это все, сэр?

Хэкетт на несколько секунд задержался перед зеркалом, любуясь своим отражением. За это время его гнев поутих, и, когда капитан вновь обернулся к Россу, на его лице уже появилась покровительственная улыбка.

– Нас ждет долгое путешествие, Мэннинг. Пусть мы – неровня друг другу, но давайте будем добрыми друзьями. – Он указал на кресло и взял со стола маленький колокольчик. – Садитесь. Я велю принести мадеры.

Капитан явно старался вести себя сообразно правилам приличия.

– Не сомневаюсь, что плавание пройдет удачно, – отозвался Мэннинг примирительным тоном, взяв бокал, принесенный слугой.

Хэкетт пил вино, нарочито небрежно откинувшись в кресле, словно позировал для портрета: он слегка склонил голову набок, рука покоилась на эфесе шпаги.

– Вы сами убедитесь, доктор, что «Чичестер» – отличный корабль. Мои люди приучены к послушанию, хотя это далось мне не без труда. Войны с французами можно ожидать в любую минуту. В Колониях по всему побережью вспыхивают беспорядки. А на границе между Французской Канадой и Новой Шотландией, по слухам, уже идут открытые военные действия. У нас на борту сотня морских пехотинцев. Если они не погибнут в морских сражениях, их пошлют на границу, к северу от Виргинии. Но нам, возможно, придется столкнуться с большими опасностями еще на пути в Колонии.

– Прошу прощения, сэр, но я в таких делах не новичок. Я участвовал в сражении, когда служил на «Громе». А мои помощники тоже достаточно компетентные люди. Мы провели последнюю ночь на берегу, обсуждая предстоящие нам нелегкие обязанности.

Хэкетт прищелкнул языком.

– Пустая трата времени! – И вдруг усмехнулся – похотливо, как сатир. – А вот я эту ночь провел в обществе нескольких очаровательных созданий. Одна из них влезла на стол, совершенно обнаженная, и начала танцевать. Как она танцевала!.. – Хэкетт облизнул губы, предавшись сладким воспоминаниям. – Клянусь жизнью, я и не думал, что женское тело обладает такой гибкостью. А в это время другие девицы всячески ублажали меня и те жизненно важные для мужчины органы, которые нуждаются в постоянных развлечениях.

– Весьма приятный вечер, без сомнения, – заметил Росс, стараясь, чтобы в его голосе не прозвучало отвращение.

– И никаких последствий, благодарение Господу. Я уже много лет ничем не болел, потому что могу позволить себе за пятьдесят гиней провести ночь в хорошем, чистом публичном доме. Но надеюсь, у вас имеются лекарства от тех мерзких напастей, что посылает нам любовь?

– Разумеется. Но вы, вероятно, считаете себя неуязвимым, если отваживаетесь посещать лондонских шлюх.

Лицо Хэкетта вспыхнуло от возбуждения. Женщин он явно любил не меньше, чем собственную персону.

– Ах, но эти приключения! Это ощущение риска! На Хавмун-стрит есть одно заведение… – Капитан подошел к комоду и вытащил из ящика маленькую книжечку в кожаном переплете. – У тамошней хозяйки – она добрая женщина! – целый батальон красоток, да каких… Чуть ли не с каждой я перепробовал все позы и все способы.

Хэкетт открыл книжку и перелистал страницы, показывая Россу картинки, на которых были изображены обнаженные совокупляющиеся пары.

Мэннингу с трудом удалось скрыть свое отвращение.

– Весьма изобретательно, – с трудом выдавил он. Хэкетт рассмеялся и ткнул пальцем в одну особенно непристойную картинку.

– Неужели это вас не возбуждает? «Нисколько!» – подумал Рос, содрогаясь от омерзения, и устремил на капитана ледяной взгляд.

– Меня не интересуют женщины. Бог свидетель, он не солгал.

– Что ж, о вкусах не спорят, – пожал плечами Хэкетт. – На моем корабле полным-полно молоденьких подносчиков пороха. Мальчиков лет одиннадцати-двенадцати с мягкой, нежной кожей. Я уверен, что среди них вы найдете и таких, кто охотно удовлетворит ваши прихоти за один-два шиллинга.

Росс встал. Пора уходить отсюда, не то он сорвется и наговорит бог знает что.

– С вашего разрешения, сэр, я вернусь к своим обязанностям, – сказал он спокойно.

Но тут в боковой двери появился слуга Хэкетта.

– Капитан, сэр Джозеф, прошу прощения, – заговорил он, раболепно кланяясь. – Пришел весьма странный человек и заявил, что у него есть для вас какое-то сообщение.

– Впусти его.

В каюту робко шагнул матрос и замер, теребя в руках потертую матросскую шапочку. Он был столь же уродлив, сколь Хэкетт – красив. Голова, сидевшая на толстой шее, казалась чересчур большой даже для такого плотного бочкообразного туловища. Кривые ноги были настолько короткими, что создавалось впечатление, будто он стоит на корточках. Красный нос, похожий на картофелину, обезображен шишкообразными наростами. Эту неприглядную внешность дополняли маленькие, чересчур близко посаженные глазки, мясистый рот, свернутый на сторону, и рябая, морщинистая кожа. Черные сальные волосы, перевязанные сзади кожаным ремешком, уже начали редеть на макушке.

Уродец неуклюже отдал честь.

– Если позволите, капитан, первый лейтенант хочет сообщить вам, что мы скоро подойдем к Мэргейту. Через час или около того, так он рассчитал. Он велел спросить: может, капитан пожелает высадиться и отправить письма в Лондон? Понимаете, сэр, мы ведь больше не будем причаливать, пока не сменим галс и не выйдем в Канал.[7 - Имеется в виду пролив Ла-Манш.]

– Ах ты, наглец! Ты что же думаешь, я в первый раз плаваю в этих водах? – зарычал Хэкетт.

Матрос яростно затряс головой:

– Нет, сэр. Совсем нет. Я честный опытный моряк, сэр, и всегда стараюсь быть вежливым. Это правда, сэр.

– Попридержи-ка свой язык, болтливая собака! Ты что, новенький?

– Да, сэр! – раздался испуганный голос.

– И как же тебя кличут? – спросил Хэкетт, явно полагая, что такое жалкое создание не может обладать именем.

– Вэдж, сэр. Тоби Вэдж. – Кем ты служишь?

– Канониром, сэр. Если позволите, сэр.

– А ты знаешь, как я обхожусь с наглецами, которые осмеливаются усомниться в моих познаниях?

Вэдж дрожал всем телом.

– Да, сэр. Знаю, сэр. Ходили такие разговоры. И я видел рубцы на спине у своего дружка Гауки. Он получил их от вас в прошлое плавание.

– В таком случае будь поосторожней, Вэдж. А лейтенанту Сент-Джону скажи, чтоб шел полным ходом. Никаких писем я посылать не собираюсь. И еще передай ему, чтоб впредь тебя ко мне не присылал. Никогда! Понял?

– Да, сэр, я п-понял, – заикаясь, еле выговорил Вэдж, отдал честь и попятился к двери.

Хэкетт допил свою мадеру и весь передернулся:

– Не выношу уродов! Меня от них тошнит.

– За что винить этого человека? Так уж распорядилась природа, – хмуро отозвался Росс.

– И все же этой собаке лучше держаться от меня подальше. – Хэкетт встал с кресла. – Ну-с, мистер Мэннинг, а теперь мне пора заняться картами…

– Сэр. – Росс поклонился и направился к двери. Да, если считать этот разговор своего рода предзнаменованием, то их ждет нелегкое плавание.

– Постойте-ка доктор! Сегодня вечером все офицеры ужинают у меня. Таков мой обычай. Что делать, положение обязывает. Я даю обед в первый день плавания, а потом – раз в неделю. Вы тоже, разумеется, в числе приглашенных. Приходите в мою каюту к первой вахте, когда пробьет восемь склянок. И будьте точны: я не люблю опозданий.

Росс вышел на палубу и глубоко вдохнул в себя свежий морской воздух, словно хотел очистить душу и тело от налипшей на них грязи. Общение с Хэкеттом подействовало на него угнетающе. Капитан оказался жестоким, самовлюбленным человеком, кичащимся своим титулом, положением в обществе и богатством. Мало кто стал бы тратить столько денег на застолье. На других кораблях капитаны обычно оказывали такую честь лишь старшим офицерам, и то один-два раза за все плавание. Но чтобы приглашать весь офицерский состав, да еще каждую неделю!.. А эта отвратительная похотливость…

Одолеваемый мрачными мыслями, Росс спустился на главную палубу. Как несовершенно устроен мир! И бесполезно бороться с жестокостью и злом. Кругом полно трусов, корыстолюбцев, глупцов. И на месте одних тотчас появляются другие – ничем не лучше прежних.

Росс кивнул, точно соглашаясь с собственными мыслями. Да, он принял верное решение, и разговор с Хэкеттом – прекрасное тому подтверждение. Общаясь с людьми, невозможно избавиться от меланхолии. Год назад Росс надеялся, что сбережет душевный покой, посвятив себя медицине: его дни будут заполнены заботами о больных, и ночные кошмары исчезнут. Но все оказалось бесполезным. Он ухаживал за своими пациентами, оперировал, лечил, но не испытывал при этом ничего, кроме полнейшего безразличия. Господи помилуй, ему было наплевать, выживут они или умрут, станет им легче или их страдания усилятся. Конечно, Росс старался изо всех сил и по праву гордился своим мастерством, но не видел в больных людей.

А эти кровавые бойни! Что может быть бесчеловечнее? В прошлом году, в мае, они вступили в бой с французами у берегов Вест-Индии. Росс выбросил за борт столько ампутированных рук и ног, что ими можно было бы накормить целую стаю акул. Ему надоело видеть, как на лица здоровых, крепких парней ложится печать смерти. Он устал от сознания, что жизнь скоротечна, а борьба бесплодна. Как ничтожно человеческое существование перед неизбежностью конца!

Да. Он принял верное решение. И не откажется от него. Срок его службы истекает в этом году. И, несмотря на беспорядки, которые устраивают французы, война еще не объявлена. Когда корабль придет в Колонии, он подаст в отставку, покинет цивилизованный мир и проведет остаток своих дней отшельником, затерявшись где-нибудь в дебрях виргинских лесов. От наследства матери еще кое-что сохранилось – этого вполне хватит для дикой, первобытной жизни в Новом Свете. Может, там он наконец обретет желанный внутренний покой, наслаждаясь светлыми воспоминаниями о Марте?.. И тогда мучительные угрызения совести, пожирающие его, как раковая опухоль, утихнут.

«О Боже! – подумал Росс, утирая выступившие на глаза слезы. – Помоги мне обрести мир в одиночестве».

А если нет – тогда пузырек с ядом прервет эти страдания.


Глава 3


Близился полдень. Лучи солнца вдруг потускнели, и облака приобрели угрожающий стальной оттенок. Плохое начало для плавания. Росс, еще не успевший прийти в себя после встречи с Хэкеттом, направился к люку и стал спускаться вниз, на бак. С каждым шагом лестница все сильнее погружалась в полумрак. Он хотел было зажечь один из фонарей, висевших в нишах, но вспомнил, что оставил коробочку с трутом в своей каюте. И вдруг Мэннинг замер, уставившись в темный провал лестницы. Потом присел на корточки. Нет, он не ошибся!..

Алое пятно, привлекшее его внимание, оказалось длинной лентой. Наверняка ее обронила какая-нибудь шлюха, торопясь сойти на берег. Росс уже хотел поднять ленту, но заметил еще одну вещицу. Потом третью… четвертую… Целая россыпь мелких предметов валялась на ступеньках: коробочки с чаем, свечка, несколько плиток прессованного табака. След вел вниз, к подножию лестницы. Добравшись до нижней, батарейной палубы, Росс обнаружил там покореженную корзину, лежавшую среди пушечных ядер.

А потом раздался какой-то шорох. Он доносился оттуда, где стояли пушки. Господи! Неужели на корабле уже сейчас зреют заговоры среди недовольных? Напрягая зрение, Росс всматривался в полумрак, который не мог рассеять даже свет, падающий из амбразур.

Наконец он углядел какую-то странную груду тряпок, наполовину скрытую стволом пушки. Росс с удивлением уставился на нее. И вдруг лохмотья зашевелились. Может, кто-нибудь из моряков от скуки притащил сюда кошку или собаку? Но неведомое существо издало звук, очень похожий на человеческий стон.

Мэннинг ринулся вперед и спустя несколько секунд уже стоял на коленях возле женщины, распростертой на полу. Судя по спутанным седым волосам, торчавшим из-под шляпки, это была древняя старуха. Наверное, одна из торговок, на свою беду упавшая с трапа как раз перед отплытием корабля. Или старухе вдруг стало плохо – неудивительно в таком-то возрасте! – она уронила свою корзину, а затем из последних сил приползла в этот угол.

Понимая, что несчастная женщина могла сильно покалечиться, Мэннинг перевернул ее очень бережно. Лицо старухи почти сплошь было покрыто грязью и кровью. Мэннинг шепотом выругался. Здесь слишком темно, чтобы как следует разглядеть жертву, не говоря уже о ее ранах. А они явно серьезные, учитывая, сколько часов старуха провела без сознания. Да, она наверняка в тяжелом состоянии.

Возможно, Росс и не сумеет помочь ей, несмотря на все свое искусство врача.

Взяв старуху на руки, Мэннинг решил отнести ее в кубрик и спустился вниз еще на один пролет. За время службы на «Громе» он привык к морской качке и даже теперь, с тяжелой ношей, шел твердым, уверенным шагом. Осторожно уложив женщину на операционный стол, Росс сразу обратил внимание на ее худобу. Даже необъятных размеров юбки не могли скрыть этого. Возможно, она потеряла сознание от голода. У торговок, слоняющихся в доках, обычно большие семьи, которые надо чем-то кормить. Пенни, сэкономленный на куске сыра за завтраком, идет на ужин для детей. Мэннинг уже хотел было послать одного из своих помощников в камбуз за горячим мясным бульоном, но потом подумал, что с этим можно подождать. Сначала надо осмотреть бедняжку. Ведь он прежде всего врач.

Мэннинг налил в таз воды, принес бинты и губки. Потом раздраженно нахмурился: при таком тусклом освещении невозможно как следует заняться пациенткой. Надо зажечь еще несколько фонарей. Подвесив их к балкам, Мэннинг подошел к столу и опытным взглядом окинул тело старухи. Вывихов как будто нет, кровь только на лице, на руках и на краешке фартука. Дай Бог, чтобы не было закрытых переломов: лечить их – сплошная мука, учитывая, как пациенты вопят от боли. А с пожилой женщиной будет еще труднее.

Странно, подумал он, щупая ей пульс: сердце бьется ровно, сильно. Кожа на запачканных кровью руках гладкая; пальцы длинные, не скрюченные. Словом, незаметно никаких возрастных деформаций. Но сначала надо заняться самым важным. Мэннинг снял китель, закатал рукава и взял губку.

И вдруг лицо старухи исказилось, она стала судорожно хватать ртом воздух, издавая при этом тихие, болезненные крики. Неглубокие выдохи сопровождались стонами. Мэннинг отбросил губку и склонился над своей пациенткой. Раной на голове, пожалуй, стоит заняться попозже. Очевидно, падая, она сломала несколько ребер, а может быть, одно из них проткнуло легкое. Во всяком случае, что-то мешает ей дышать, а это создает дополнительные трудности.

Он сорвал с женщины большую шейную косынку и швырнул ее на пол. Мэннинг и не предполагал, что старуха окажется такой тощей. Ее грудь представляла собой едва заметные выпуклости. Взяв ножницы, он разрезал корсаж до самой талии. Еще одна странность! Нижнее белье было идеально чистым и новым, не то что ужасающие лохмотья, надетые сверху.

Старухе с каждой минутой становилось все хуже. Она мотала головой, задыхаясь от боли. Тут уж некогда было заботиться о женских нарядах. Мэннинг без всяких церемоний схватился за ворот рубашки обеими руками и резко потянул ее в разные стороны.

– Клянусь бородой Эскулапа! – пробормотал он. – Это еще что за маскарад?!

Бюст женщины был туго перевязан муслиновой лентой. Сверху и снизу виднелись полоски кожи – гладкой и розовой. Значит, ей мешает дышать эта лента, надо убрать ее как можно быстрее. Мэннинг снова потянулся за ножницами и одним махом разрезал повязку.

Его взору предстали великолепные пышные груди с маленькими розовыми сосками. Правда, они были варварски сдавлены плотной материей, оставившей на коже красные пятна, но их форма не стала от этого менее соблазнительной. Когда-то подобное зрелище могло привести Мэннинга в понятное волнение. Но теперь…

Женщина с облегчением раскинулась на столе, жадно втягивая в себя воздух. Росс смотрел на нее бесстрастным взглядом хирурга. Таинственная незнакомка еще не пришла в себя, но ее ровное дыхание доказывало, что с легкими все в порядке. Их «лечение» потребовало лишь одного-двух взмахов ножниц. Значит, пора заняться раной на голове.

– Ну, что же еще ты скрываешь, «старуха»? – насмешливо спросил Мэннинг, хотя незнакомка по-прежнему была без сознания. Во всяком случае, ее глаза оставались плотно закрытыми.

Мэннинг приподнял ее голову и снял бесформенную шляпку. Теперь он ясно видел, что седые космы – всего лишь парик. Росс сдернул его. На дощатый пол со стуком упал гребень, а ему на руки обрушилась волна густых шелковистых волос. Они были темно-рыжие, цвета осенних листьев.

– Будь я проклят!.. – пробормотал ошеломленный Мэннинг. – Ее лицо, залитое кровью, наверняка не менее прекрасно, чем тело и волосы. – Его обуревало желание рассмотреть незнакомку получше. И желание это не имело никакого отношения к обязанностям Росса Мэннинга – врача. – Интересно, какие у нее глаза? Как они сочетаются с такими роскошными волосами?

Мэннинг выжал губку и отер ею лоб пациентки. Почувствовав холод, она громко вскрикнула и открыла глаза.

Они оказались зелеными, как он и предполагал. Прекрасные зеленые глаза, полные ужаса.


Пруденс со страхом уставилась на незнакомца. Еще не открывая глаз, она смутно чувствовала, что ее грудь обнажена. А когда увидела лицо какого-то мужчины, склонившегося над ней, да еще так близко… Ей сразу вспомнились рассказы Бетси о том, как распутны и коварны в столице представители сильного пола. Ее охватила паника, в горле застрял удушливый комок.

– Что вы со мной делаете? – спросила Пруденс дрожащим голосом.

Она еще никогда не встречала таких холодных синих глаз. Они походили на сосульки, свисающие с карнизов крыш, – твердые и блестящие.

– Лежите спокойно, – сказал незнакомец. – Вы сильно ушиблись.

Пруденс попыталась было чем-то прикрыться, но тщетно: от ее платья остались одни лохмотья.

– Ч-что же вы за человек, если пользуетесь моей беспомощностью?

– Господь всемогущий! Это вечное женское нытье! Как будто у мужчины ничего другого нет на уме.

– И что же у вас на уме?

Лицо незнакомца оставалось совершенно бесстрастным.

– Послушайте, юная леди, я врач, – промолвил он с усталым вздохом. – Я уже сказал: вы сильно ушиблись. Вы помните, что с вами произошло?

Его голос был совершенно спокоен, и Пруденс стало стыдно. Как глупо сразу думать о худшем! Но предостережения Бетси… и этот несчастный случай. Она закрыла глаза, стараясь побороть приступ головокружения.

– Я упала. С лестницы. Там была пушка… – Воспоминания давались ей с трудом. – Я ударилась о клеть… когда шла погрузка.

Пруденс дотронулась до одного болезненного местечка у корней волос и вскрикнула.

– Хорошо, – кивнул врач с невозмутимым видом: страдания Пруденс явно не вызвали у него сочувствия. – Вы избавили меня от необходимости искать рану.

Он взял влажную губку и поднес ее ко лбу девушки.

– Подождите! – воскликнула Пруденс, только сейчас заметив, что висевший над ней фонарь раскачивается. – Где мы?

– На «Чичестере» – военном корабле третьего класса Королевского флота.

– Мы в море?

– Конечно, мы плывем.

– Боже милосердный! Плывем?! Но я же не могу находиться здесь! – закричала Пруденс, пытаясь выпрямиться и сползти со стола. При каждом движении кровь гулко стучала в висках. – Я должна вернуться в Лондон!

Тут ее ноги подкосились, и девушка рухнула прямо в объятия врача. Мэннинг с суровым видом заставил ее лечь на прежнее место. Его глаза были холодны, как хмурое зимнее небо.

– Самых трудных пациентов мне приходится привязывать к столу. Неужели и с вами надо поступать так же?

Пруденс окончательно перепугалась. Оказаться связанной и беспомощной наедине с незнакомым мужчиной?!

– Нет. Пожалуйста, не надо, – прошептала она.

– Тогда делайте то, что я говорю. Лежите спокойно. О вашем возвращении в Лондон потолкуем позже.

Росс откинул волосы со лба Пруденс и стал промывать ранку влажной губкой. Его движения были очень осторожными и мягкими. Это немало удивило Пруденс.

Ведь незнакомец говорил с ней таким неприязненным тоном.

Она принялась с любопытством разглядывать врача. Если б не колючий, суровый взгляд, его вполне можно было бы назвать привлекательным. Даже красивым, призналась себе Пруденс. Широкий лоб свидетельствовал о недюжинном уме. Квадратная челюсть придавала его облику мужественность, но без всякого намека на жестокость. Длинный, благородной формы нос с небольшой горбинкой на переносице был слегка асимметричен. Выражение лица носило отпечаток даже некоторой беззащитности. Общее впечатление портил только вот этот холодный взгляд. Целиком погрузившись в работу, врач плотно сжал свои четко очерченные губы.

«Интересно, – подумала Пруденс, – как он выглядит, когда улыбается? Если, конечно, он способен улыбаться. Ах, эти ужасные глаза…»

Пруденс продолжала стыдливо прикрывать грудь руками. Но так ли уж это необходимо? Врач ни разу не посмотрел на нее как на женщину. Его равнодушие, конечно, успокаивало, и все же Пруденс почувствовала, что ее гордость несколько уязвлена. Ведь даже неотесанные мужланы в Винсли оборачивались, когда она проходила мимо них по Хай-стрит. И тут в ее ушах раздался голос покойного отца.

«О, Пруденс, – сказал бы он с нежной укоризной. – Все это суета сует, котеночек. Пустое тщеславие».

Конечно, тщеславие. Но этот доктор… он такой странный, какой-то отчужденный. Пруденс не оставляло ощущение, что он хоть и смотрит на нее, но толком не видит.

– Рана не очень тяжелая, – сказал между тем Росс, откладывая в сторону губку. – Но придется наложить несколько швов, иначе она долго не затянется. – Он подошел к шкафчику, достал оттуда маленькую кривую иглу, продел в нее нитку, сделанную из кишок, и снова склонился над Пруденс. – Лежите смирно. Не шевелитесь.

Пруденс, почувствовав, как игла вонзилась ей в кожу, сморщилась от боли, а потом закрыла глаза и стиснула зубы. Наконец Росс закончил мучительную операцию и отрезал концы ниток.

– Молодец, девочка! Вы держались очень мужественно.

Пруденс покоробило от его снисходительного тона.

– А вы думали, что я буду кричать? – резко сказала она.

Росс окинул ее холодным, неодобрительным взглядом, и воцарилось долгое молчание.

– У вас есть имя? – спросил он через некоторое время.

– Почему же нет? – огрызнулась Пруденс. В присутствии этого человека она постоянно испытывала неловкость, а потому ужасно злилась на него. – Или вы принимаете меня за труп, с которым можно делать все что угодно: ощупывать, тыкать иголкой, зашивать?

Росс скептически фыркнул:

– Конечно, нет. Трупы не разговаривают. «Будь он проклят, грубиян!»

– Пруденс,[8 - Имя Пруденс означает «благоразумная».] – пробормотала она.

– Что? – изумился Росс.

– Да, так меня зовут. Пруденс Оллбрайт.

Он ухмыльнулся в ответ, доказав тем самым, что вполне способен и улыбаться.

– Доктор Росс Мэннинг. Это мое имя. Ну а теперь, – он обмакнул губку в тазу и поднес ее к лицу Пруденс, – надеюсь, вы сможете еще немного посидеть не дергаясь? Я хочу посмотреть, нет ли у вас других ран.

Пруденс угрюмо кивнула. Росс смыл с ее лица кровь и копоть и сообщил, что на подбородке у нее только маленькая царапина, а на щеке – синяк.

– Тут не о чем беспокоиться.

Потом он протер губкой ее руки и мрачно спросил:

– Обо что, собственно, вы ударились? О пушку, о клеть или об лестницу?

– Наверное, обо все сразу. – Пруденс чувствовала себя ужасно глупо: ведь она оказалась такой неуклюжей.

– На палубе я стукнулась головой о клеть. Из раны пошла кровь, я решила спуститься вниз и упала с лестницы. Потом я, кажется, встала, но ударилась о пушку и потеряла сознание.

Росс с трудом сдержал улыбку:

– Отличная работа! На вас просто живого места нет. Чем же вы приложились к пушке?

– Не знаю. Вроде бы головой.

Росс запустил пальцы в ее волосы, ощупывая череп. Вдруг Пруденс взвизгнула от боли. Врач раздвинул рыжие пряди и стал внимательно рассматривать синяк над ухом.

– Огромный кровоподтек, но кожа не повреждена. Очевидно, легкое сотрясение мозга. Вот почему вы были без сознания столько времени. Да еще эта дурацкая повязка, она выдавила почти весь воздух из ваших легких! – В голосе Росса явственно звучали нотки насмешки и презрения. – На полоумную вы вроде не похожи. Так что же на вас такое нашло? Объясните мне, во имя самого сатаны!

Как ни противно, а придется защищаться от всех этих издевательств.

– Мне очень нужны деньги, – с жаром начала Пруденс. – А выбор невелик: или нарядиться старухой и продавать всякую мелочь, или выйти на улицу такой, какая я есть… Только в этом случае люди, конечно же, решили бы, что я продаю… кое-что другое.

Пруденс осеклась, чувствуя, как кровь прихлынула к ее щекам. Как она могла сказать такую непристойность? Так развязно вести себя с незнакомым человеком?!

– Продавать «кое-что другое»? – сухо повторил Росс. – Полноте, к чему это жеманство? Я уже в том возрасте, когда разговоры об отношениях между мужчинами и женщинами не вгоняют в краску. – Он насмешливо вздернул брови. – Интересно, а вы?

Пруденс восприняла этот вопрос как вызов. В конце концов она тоже уже не ребенок-несмысленыш.

– Мне двадцать один год.

– И у вас, несомненно, солидный жизненный опыт? – протянул Мэннинг.

Пруденс покраснела еще сильнее. События этого года показали ей – и весьма болезненным образом, – что она не разбирается ни в жизни, ни в самой себе и что не все прописные истины стоит принимать на веру.

Мэннинг невесело усмехнулся и вдруг задрал ее нижние юбки до самых бедер.

– Пресвятая Матерь Божия! Что же вы творите? – Пруденс резко привстала, и в голове у нее снова гулко застучала кровь. Она не знала, что делать: то ли зажать пальцами мучительно нывшие виски, то ли прикрыть обнажившуюся грудь. И еще не помешало бы иметь третью руку: чтобы натянуть юбки на ноги.

Доктор Мэннинг тяжко вздохнул. Он явно терял терпение.

– Это смешно! Вы ведете себя как малое дитя. Вы кубарем катились по крутой лестнице, и мне нужно удостовериться, что у вас нет переломов или вывихов. Немедленно ложитесь, черт побери, я хочу закончить осмотр!

Пруденс присмирела. Да, верно, она ведет себя как капризная девчонка! Этот врач, наверное, решил, что она полная идиотка.

Пруденс раскинулась на столе, уставившись в потолок, на черные просмоленные балки… Боже милосердный! У нее же черные зубы! Мало всех этих глупых фокусов – еще и вид дурацкий! Искоса взглянув на Мэннинга, Пруденс начала яростно оттирать деготь.

Но врач как будто ничего не замечал. Он развязал ее подвязки и стянул чулки вниз, к лодыжкам. А потом начал умело ощупывать ноги, надавливая их в разных местах и внимательно наблюдая за реакцией. Заметив ссадину на коленке, Мэннинг промыл и ее.

– Советую вам несколько дней подвязывать чулки пониже, пока царапина не заживет.

Мэннинг говорил наставительным тоном, словно нянька, поучающая ребенка. Почему этот человек постоянно унижает ее – и словами, и всем своим поведением? С первой же минуты, как она открыла глаза?

– Я часто разбивала коленки, – мрачно заявила Пруденс. – Когда была маленькая.

– Да ну? С вами и тогда, наверное, было трудно иметь дело?

Его насмешливое спокойствие взбесило Пруденс. Она метнула на врача сердитый взгляд и промолчала.

– Конечно, синяки есть. Этого и следовало ожидать. Но они пройдут сами, – даже не потрудившись прикрыть ее ноги, Мэннинг подошел поближе и пристально посмотрел Пруденс в лицо. Так ботаник рассматривает насекомое, наколотое на булавку. – Где еще болит?

Пруденс осторожно пошевелилась и застонала.

– Везде. Когда я упала… – Она в смятении прикусила губу. Все ее тело было как сплошная рана.

– Можете сесть?

– Попробую.

Дождавшись, пока Пруденс медленно приподнялась, приняв сидячее положение, Мэннинг начал стягивать с ее плеч платье.

– Ах ты, мужлан! Развратник! – завопила она, изо всех сил залепив ему оплеуху.

Мэннинг отпрянул от нее. Трудно было представить, что его глаза могут стать еще холоднее, и все же на этот раз Пруденс чуть не заледенела под пронизывающим взглядом врача. Его губы плотно сжались, на скулах заиграли желваки.

– Если вы повторите нечто подобное, я отплачу вам той же монетой. Только бить я буду не по лицу.

Пруденс вдруг вспомнила, как в детстве папа устраивал ей головомойку за плохое поведение, и чуть было не извинилась перед Мэннингом. Но ее гордость встала на дыбы. За что, собственно, просить прощения? Разве этот похотливый демон не пытался лапать ее?

– Больше вы до меня не дотронетесь, – храбро сказала она. – Я не позволю.

– Проклятие! Ну и своенравная же вы особа! Позвольте напомнить еще раз: я врач, хирург. Падая, вы сильно разбились. Я просто хочу удостовериться, что у вас не сломаны ребра. – Скрестив руки на груди, Мэннинг ждал, пока до Пруденс дойдет смысл его слов. – Вы ведете себя как ребенок. Может, мне раздеть вас насильно?

Не хватало ей еще и этого унижения! Пруденс не сомневалась, что Мэннинг выполнит свою угрозу. Она осторожно стянула платье с плеч и опустила его до пояса, ухитрившись при этом закрыть грудь рукой. А потом надменно выпятила подбородок.

– Вот теперь можете продолжать осмотр, доктор.

– Уберите руки, черт возьми! – рявкнул Мэннинг. – Я и раньше видел женскую грудь. Этим меня не удивишь.

Пруденс, одолеваемая сомнениями, сердито сверкнула глазами.

– Делайте как велено! И не выводите меня окончательно из терпения! – В первый раз за все это время Росс позволил себе такую вспышку гнева.

Пруденс опустила руки и села, застыв как статуя. Длинные пальцы врача ощупывали ее.

– Здесь большой синяк, – Росс надавил на грудную клетку сбоку. – И здесь тоже.

Он дотронулся до плеча Пруденс, и она сморщилась от боли. Потом занялся ее спиной и повторил свой дотошный осмотр еще раз. Его прикосновения были очень нежными. Если бы не эти холодные глаза, Пруденс могла бы только восхищаться мастерством Мэннинга. Вот так же когда-то ее ласкал Джеми. Пруденс вздохнула.

– Вам больно?

– Нет.

Боль, гнездившаяся в душе Пруденс, пересиливала страдания от ушибов.

Пальцы Росса вдруг замерли возле маленького пятнышка под правой лопаткой.

– Тут у вас шрам.

– В детстве я упала с дерева и ударилась о камень. Завершив наконец обследование, Мэннинг снова встал лицом к лицу с Пруденс. Но на этот раз она не пыталась прикрыть свою наготу и вообще уже не испытывала неловкости. От врача исходило такое холодное безразличие! С тем же успехом Пруденс могла бы раздеться перед бычками в отцовском коровнике.

– Вы очень удачно упали, – заметил Росс. – Я, конечно, не имею в виду вашу голову. Но на спине всего несколько синяков и ссадин. – Он перевел взгляд на нижнюю часть тела пациентки, с подобающей скромностью прикрытую юбками. – А что у вас здесь?

Пруденс покраснела.

– Здесь все в порядке, и не смейте меня трогать! Она подбоченилась, дабы придать своим словам большую убедительность, и тут же скривилась от боли.

– Что такое?

Пруденс ощупала берцовую кость через юбки.

– Похоже, еще один синяк. Ничего страшного.

– Покажите.

– Очевидно, вы не успокоитесь, пока не разденете меня целиком?

– Я только хочу осмотреть вас как следует. Больше мне ничего не нужно, – увещевал ее Росс отеческим тоном, словно пытался втолковать простейшие вещи неразумному ребенку.

Пруденс с возмущенным видом привстала. Нет, в конце концов должен же быть какой-то предел! Она скромная женщина: даже Джеми не видел ее полностью обнаженной.

– Вы уже посмотрели достаточно. На остальное я не даю вам согласия.

Поколебавшись, Росс пожал плечами и подошел к шкафчику с лекарствами.

– Я дам вам присыпку из коры ивы – для раны на голове. Сейчас вам надо поспать несколько часов. Недели через две какой-нибудь врач в Лондоне снимет швы. Надеюсь, вы об этом не забудете. Я аккуратно вас заштопал, но вы будете чувствовать небольшой зуд.

Пруденс улыбкой выразила свою благодарность – вполне искреннюю. Этот врач хоть и не отличается хорошими манерами, но свое дело знает.

– Спасибо, я… – начала было она.

– Будь я проклят! А вы хитрец, Мэннинг! – раздался чей-то голос.

Пруденс удивленно обернулась: в дверях стоял поразительно красивый мужчина в отлично сшитом мундире. Он смотрел на нее, прищурив свои черные глаза и скривив губы в недоброй усмешке.

Пруденс уставилась на незнакомца, не в силах пошевельнуться от изумления, а тот издал резкий смешок.

– Вот значит как, мистер Мэннинг. Женщина! И судя по всему – настоящее сокровище.


Глава 4


Доктор Мэннинг замер, а потом ловко отдал честь.

– Капитан Хэкетт, сэр. – Поспешно подняв с пола косынку, он сунул ее в руки Пруденс и шепнул: – Прикройтесь.

Она с благодарностью улыбнулась, накинула косынку на плечи, завязала на груди и заткнула концы в нижнюю юбку, а потом, вспомнив о своих обнаженных ногах, быстро опустила ее вниз.

Капитан звонко и многозначительно рассмеялся. Природа щедро одарила его – это было первое, о чем подумала Пруденс, увидев Хэкетта, несмотря на весь свой испуг и удивление. Он производил впечатление человека добродушного и милого. И все же по телу Пруденс пробежала дрожь. Почему она чувствует себя так неловко в его присутствии?

– Вы удивляете меня, мистер Мэннинг. Я-то полагал, что у нас с вами разные пристрастия.

Пруденс уже не раз испытала на себе холодность и безразличие Мэннинга и думала, что он не может быть другим. Но когда врач обернулся и посмотрел в лицо Хэкетту, ей показалось, будто теперь его спокойствие – лишь маска, за которой скрываются какие-то иные чувства.

– Что привело вас сюда, капитан?

Хэкетт указал на длинные занавески, отделяющие кубрик от помещения, где ярусами стояли койки.

– Кто-то услышал женский голос. Мне доложили об этом, и я решил сам разузнать, в чем дело.

Он подошел поближе к столу. Его черные глаза внимательно изучали Пруденс, на губах появилась одобрительная улыбка, от которой по ее телу пробежала дрожь возбуждения.

– Я не собираюсь спрашивать, почему вы провели на борт корабля этот чудесный цветок, – продолжал Хэкетт. – Но отдаю должное вашему вкусу. Она красавица! Надеюсь, вы… как бы это поизящнее выразиться?.. Надеюсь, вы щедрый человек, доктор. И демократ, когда речь идет о правах на собственность.

Пруденс удивленно нахмурилась. Права на собственность? Что он имеет в виду?

– В данном случае – нет, – отозвался Мэннинг все тем же любезным тоном.

Он повернулся спиной к капитану, схватил Пруденс за левую руку, потом, украдкой порывшись в кармане камзола, извлек оттуда кольцо и надел ей на безымянный палец. Его глаза молили о помощи.

– Эта молодая женщина – Марта Симондс Мэннинг, сэр. Моя жена. – И в подтверждение своих слов положил руку на плечо Пруденс.

Жена? Она едва сумела скрыть свое изумление, но не оттолкнула Росса. Может, потому, что все произошло слишком неожиданно, а может, ее насторожило странное выражение лица Хэкетта. Более того, Пруденс даже ухитрилась бросить на Мэннинга преданный взгляд, подобающий любящей супруге, хотя совершенно не понимала, что заставляет ее принимать участие в этом странном обмане. И почему она должна доверять именно Мэннингу, а не капитану?

– Черт возьми! – воскликнул Хэкетт. – Жена? Я не верю вам!

– Извольте убедиться сами. – Мэннинг потянул Пруденс за левую руку и с улыбкой попросил. – Сними кольцо, дорогая. Пусть капитан посмотрит.

Широкое золотое кольцо было украшено завитками и узорами из цветов и листьев. Отдав блестящую вещицу, Пруденс продолжала разглядывать ее, восхищаясь искусной работой.

– Обратите внимание, с внутренней стороны выгравирована надпись, – сказал Мэннинг. – «Pour toujours». – Он снова улыбнулся Пруденс: – Помнишь, дорогая?

Хэкетт повертел кольцо в руках и, прищурившись, стал изучать тонкую вязь.

– Какие странные буквы!..

Тут Пруденс наконец обрела дар речи. Если уж она решила участвовать в этой непонятной игре, надо как-то проявить себя.

– Навеки, – перевела она. – Это старофранцузский. Капитан взглянул на нее с восхищением:

– Вы не только красивы, но и образованны.

Росс кивнул и снова надел кольцо на палец Пруденс.

– Да, вы правы, – согласился он с несколько удивленным видом.

Мэннинг явно принял Пруденс за невежественную простушку.

– Жена, – пробормотал Хэкетт и нахмурился.

Пруденс не могла понять, что именно его так расстроило. Ее поражала и явная напряженность в отношениях между капитаном и Мэннингом. И почему Мэннинг – такой спокойный, разумный человек (чтобы не сказать больше) – вдруг представил ее как свою жену? Чистейшее безумие! Поразмыслив немного, Пруденс пришла к выводу, что у нее нет никаких причин скрывать от Хэкетта правду.

– Ах, но… – начала было она и тут же умолкла, заметив предостерегающий взгляд Мэннинга.

– Да. Марта – моя жена. Теперь уже три года, сэр. Жаль, что я не могу показать брачное свидетельство. Ведь вы, очевидно, сомневаетесь в моих словах. Правда, у меня есть носовой платок с нашими инициалами. Желаете посмотреть? – Росс говорил любезным тоном, но выражение его глаз было дерзким, даже вызывающим.

– В этом нет необходимости, – сказал Хэкетт, пренебрежительно махнув рукой. – Но может быть, вы объясните, мистер Мэннинг, каким образом ваша жена оказалась на корабле? – Он сжал челюсти и злобно взглянул на врача. – Я не люблю безбилетных пассажиров. И тех, кто им помогает, – тоже.

– Сэр, я недоволен сложившейся ситуацией не меньше, чем вы. Но к сожалению, даже образованные женщины не всегда ведут себя мудро. Моя жена – еще совсем юное существо, как видите. У нее незрелый ум. Марта решила изменить внешность и тайком пробраться на корабль, чтобы сделать мне сюрприз. Глупая выходка! К тому же ее угораздило свалиться с лестницы на батарейную палубу, где я ее и нашел.

Пруденс покачала головой. Одному Богу ведомо, почему она мирится с этими выдумками. Зачем терпит оскорбления? Но признаваться в обмане уже несколько поздновато: это поставит ее в еще более неловкое положение. Пруденс улыбнулась беспомощной, невинной улыбкой, как и подобает «глупенькой юной» жене.

– Простите, капитан… Хэкетт, не так ли? Я совсем забыла о правилах приличия, иначе уже давно извинилась бы за то, что попала на ваш корабль без разрешения. Но я сильно ударилась головой. Очевидно, поэтому в ней все смешалось и перепуталось. Видите? – Она откинула волосы, продемонстрировала Хэкетту ранку, зашитую Мэннингом, и искоса взглянула на врача. Очевидно, ей следует обращаться к нему по имени? Что ж, рискнем. – Росс… мой дорогой муж… неплохо заштопал меня.

Мэннинг потрепал Пруденс по голове и попытался выдавить нежную улыбку, но она получилась деланной. Хэкетт круто повернулся к нему.

– Черт возьми, я не верю в этот спектакль!

Лицо Мэннинга застыло как маска, однако он не потерял самообладания.

– Вы сомневаетесь в правдивости моих слов, сэр? Но зачем мне лгать ради малознакомой женщины?

Обняв Пруденс, он приподнял ее подбородок и поцеловал прямо в губы.


Поцелуй длился долго. К тому же Росс подошел к делу основательно и впился в рот Пруденс с жадной настойчивостью влюбленного. В первый момент она была слишком ошеломлена и испугана, чтобы сопротивляться, но потом вспомнила, что на них смотрит Хэкетт. И все же Пруденс продолжала играть свою роль. Она положила руку на плечо Мэннинга, и тот крепко сжал ее в объятиях. Его теплая рука покоилась на обнаженной спине Пруденс, мускулистое тело прижималось к ее груди. У нее загорелись щеки – то ли от стыда за эту непристойную сцену, то ли по какой-то другой причине… причине, о которой Пруденс даже не осмеливалась думать. Наконец она оттолкнула его, прервав поцелуй, и шепотом взмолилась:

– Пожалуйста, не надо!..

Какие бы нежные слова ни говорил Мэннинг, Пруденс быстро разобралась в его истинных чувствах. Для этого достаточно было заглянуть в его холодные, равнодушные глаза. Отступив назад, Росс слегка поклонился:

– Прости меня, женушка, я оскорбил тебя, сам того не желая. Ты вся зарделась от смущения. Вы удовлетворены, сэр? – продолжал он, обращаясь к Хэкетту. – Ради того, чтобы убедить вас, мне пришлось унизить жену.

Капитану было явно не по себе.

– Проклятие! Но вы же сами сказали… тогда, в моей каюте… что женщины вас не интересуют. Значит, это не так?

Мэннинг пожал плечами.

– Я имел в виду – во время плавания, когда мы с женой в разлуке. Она одна царит в моих мыслях. И ее добродетели заставляют меня хранить верность супружеским обетам.

Хэккет скривил свои красивые губы.

– Да вы просто образцовый муж! Какая же вы счастливица, миссис Мэнинг! Однако меня ждут дела. – И он церемонно поклонился Пруденс: – Ваш покорный слуга, мадам. Буду весьма польщен, если сегодня вечером вы окажете мне честь и отужинаете у меня вместе с вашим мужем. Другие офицеры тоже будут счастливы познакомиться с вами. Итак, в восемь часов в моей каюте.

– Нет, – заявил Мэннинг категорическим тоном и покачал головой. – Моя жена еще не оправилась от полученных при падении тяжелых травм. Боюсь, мы оба сегодня не сможем появиться за вашим столом.

Пруденс нахмурилась. Как он смеет решать за нее? Не хватало еще провести весь вечер в компании этого брюзгливого мизантропа и лишиться общества очаровательного капитана Хэкетта и целой толпы молоденьких офицеров, жаждущих угодить ей!.. Она одарила Хэккета самой обаятельной улыбкой, на какую была способна.

– С радостью принимаю ваше предложение, капитан. Несколько часов отдыха – и я наверняка буду свежа, как маргаритка. – Увидев, как помрачнел Мэннинг, Пруденс улыбнулась еще ослепительнее. – Вот тебе, старый зануда! – И, немного поколебавшись, протянула руку Хэкетту. – До вечера, сэр. Я жду его с нетерпением, – добавила она просто для того, чтобы немного позлить Мэннинга.

Глаза капитана широко раскрылись. Приятно удивленный, он склонился к руке Пруденс и пылко поцеловал ее.

– Почту за счастье, если такая очаровательная женщина украсит своим присутствием мой стол. Разумеется, вы займете самое почетное место – справа от меня, дорогая леди.

– Если позволите, сэр, теперь я хотел бы остаться со своей женой наедине, – сдавленно пробормотал Мэннинг. Хэкетт ухмыльнулся:

– Я отлично вас понимаю, доктор, и завидую.

– Я собираюсь хорошенько пожурить ее, – пояснил Мэннинг, с отвращением взглянув на Пруденс. – А может, даже и поколотить, – пробормотал он едва слышно.

Пруденс была несколько озадачена, увидев, что Хэкетт ухмыльнулся еще шире, а на его лице появилось сладострастно-жестокое выражение.

– О да. Я тоже иногда развлекаюсь таким образом. Как приятно потом осушать слезы и исцелять боль!

– Сэр, прошу вас, удалитесь, – повторил Мэннинг сквозь зубы. – Это дитя нуждается в отдыхе.

– Разумеется. – Хэкетт снова поклонился Пруденс. – Итак, до встречи в восемь, мадам. Буду с нетерпением ждать момента, когда смогу опять насладиться вашим очаровательным обществом.

С этими словами капитан повернулся и вышел из кубрика.

Как только он скрылся из виду, Пруденс вытянула вперед руку с кольцом и сердито взглянула на Мэннинга:

– Ну а теперь, сэр, может быть, вы соизволите объяснить…

Тот нахмурился, приложил палец к губам и указал на тонкие занавески, призывая ее к молчанию. Пруденс понимающе кивнула: если уж ссориться, то так, чтобы никто не знал об этом. Она хотела было слезть наконец со стола, но Мэннинг подхватил ее на руки, понес в свою каюту и уложил на кровать. А потом с силой захлопнул дверь. Пруденс испуганно привстала.

Пресвятая Матерь Божия! Значит, она ошиблась – этот человек лишь притворялся равнодушным к ее прелестям. Так вот зачем он назвал ее своей женой! Чтобы остаться с ней наедине и овладеть силой! Похотливый мужлан!

– Вы думаете, я не умею кричать? – в ярости воскликнула она. – Только посмейте дотронуться до меня! Вы придумали весь этот вздор, будто я ваша жена… только ради того, чтобы удовлетворить свои грязные желания!

Она сорвала с руки кольцо и швырнула его через всю каюту.

Глаза Мэннинга потемнели от гнева и стали похожи на сапфиры – такие же синие, с холодным блеском.

– Ей-богу, будь вы и в самом деле моей женой, я бы, наверное, задрал ваши юбки и отшлепал как следует. Может, тогда вы поумнели бы немного! – Он указал на дверь каюты. – Там, за этой стенкой, находятся триста мужчин – триста! И все они томятся по женщинам. Один капитан чего стоит! При таких аппетитах ему и целого публичного дома будет мало. Жаль, что вы не слышали, какие он мне рассказывал истории… Вряд ли вам захотелось бы оказаться единственной женщиной на этом корабле! Ведь здесь вы полностью во власти Хэкетта, а это жестокий, сластолюбивый человек. – Росс презрительно усмехнулся. – А вы, маленькая дурочка! Вы улыбались ему, подали руку, приняли его приглашение, словно речь идет о пикнике! За ужином будьте начеку, не то капитан сразу запустит свою лапу к вам под юбку. Или вы этого хотите?

Пруденс смотрела на Мэннинга во все глаза. Ее ярость потихоньку угасала. Можно ли верить врачу? Хэкетт такой очаровательный мужчина! Хотя иногда говорит странные, даже загадочные слова. И все же вряд ли врач, этот неотесанный грубиян, прав в отношении капитана. Но, так или иначе, она находится здесь – в запертой каюте, на корабле, откуда невозможно убежать. Правда, запер ее вовсе не капитан, которого ей якобы следует бояться, а Мэннинг – весьма неприятный субъект. Ведь не постеснялся же он раздеть ее чуть ли не догола!

– А вы? – спросила Пруденс. – Как насчет ваших аппетитов?

– Я не интересуюсь женщинами. Я врач.

– Разве врачи – не мужчины?

Росс вздохнул, его лицо несколько смягчилось.

– В моем сердце живет любовь к прекрасной женщине. Она согревает меня по ночам. Я думаю о своей жене, о Марте, и этого вполне достаточно.

Пруденс прикусила губу. Ее одолевали сомнения.

– Значит, вы действительно считаете, что капитан?..

– Да, я уверен, – хмуро отозвался Мэннинг и, опустившись на колени, принялся искать кольцо.

«А вдруг он прав? И я по молодости и неопытности просто не понимаю, что делает ради меня Мэннинг? – подумала Пруденс. – Все-таки он доктор и привык спасать людей. Может, он и в самом деле избавил меня от беды, но я слишком глупа, чтобы осознать это? Господи помилуй, да что я знаю о мужчинах, собравшихся на этом корабле? И о мужчинах вообще за исключением Джеми?»

Терзаемая стыдом и угрызениями совести, она наблюдала за отчаянными попытками Мэннинга нащупать затерявшееся на полу кольцо.

– Извините меня и спасибо за то, что вы так добры ко мне, – прошептала Пруденс, нарушив наконец тягостное молчание.

Мэннинг выпрямился и снова надел найденное кольцо ей на палец.

– Наконец-то я слышу от вас слова благодарности, – заметил он с сухим смешком. – Однако я решился на этот обман не только ради вашего спасения, но и потому, что капитан мне самому крайне неприятен.

– Как вы галантны, сэр! – парировала Пруденс, уязвленная тем, что он встретил в штыки ее извинения. Неужели нашлась женщина, пожелавшая выйти за него замуж? – А где ваша жена, Марта? Сидит дома и ждет вашего возвращения? – поинтересовалась она с плохо скрытым сарказмом, играя кольцом.

– Она умерла год назад, – ответил Мэннинг безжизненным, ровным голосом.

– О! – Пруденс в ужасе зажала рот рукой. – Простите! Мне так жаль.

– Почему? Это ведь не ваша беда.

От Мэннинга по-прежнему веяло ледяной суровостью, взгляд оставался бесстрастным, но Пруденс вдруг ощутила прилив сочувствия и жалости к нему.

– Наверное, с тех пор вы пролили немало слез?

– Я оплакиваю жену по-своему, – холодно отозвался Мэннинг.

– Но как… почему она умерла?

Пруденс услышала, как врач заскрипел зубами.

– Моя жена умерла по вине одного человека… из-за его глупости и безмерной самоуверенности.

– Что вы имеете в виду? Кто же… Мэннинг нетерпеливо отмахнулся от ее вопроса.

– Вам пора отдыхать. Мне не нравятся размеры шишки у вас на голове. Сейчас я принесу лекарство. – Мэннинг зашел в кубрик и вернулся через несколько минут с маленьким стаканом в руке. – Выпейте! – приказал он.

Пруденс немного помедлила, внимательно всматриваясь в лицо Мэннинга. Если за этой маской холодности скрывается добрый, сердечный человек, то отыскать его будет нелегко: он спрятан в самой глубине, в тайная тайных души. Она выпила содержимое стаканчика и скорчила гримасу.

– Вкус как у горького яблока.

В глазах у Мэннинга вдруг вспыхнуло любопытство.

– Целуя вас, я почувствовал вкус дегтя.

– Это одна из деталей маскарада. Я должна была выглядеть беззубой старухой. – Пруденс хихикнула и показала свои передние зубы.

– Тут еще осталось пятно. Постойте-ка!.. – Усевшись на кровать, Мэннинг вытащил свой носовой платок. – Вряд ли вы очаруете Хэкетта и его гостей, если явитесь к ним с черными зубами.

Сдвинув брови, он ухватил ее рукой за подбородок и принялся тщательно оттирать зубы кусочком белоснежной материи.

Его лицо было совсем близко. И Пруденс вспомнила, как они целовались. От Мэннинга пахло табаком и зубным порошком, смешанным с мятой. Очень приятный запах! И целуется он хорошо. Сейчас, по прошествии некоторого времени, Пруденс была вынуждена признать это. Ну, конечно, до Джеми ему далеко. Но ведь Джеми – самый лучший, другого такого не найти в целом свете.

– Вот так, – удовлетворенно заявил Мэннинг и спрятал в карман носовой платок. – Теперь вы сможете явиться на ужин во всей своей первозданной красоте.

– Ужин? О Господи! – вскрикнула Пруденс, вспомнив о вечернем приеме. – И зачем я согласилась пойти! Во что мне одеться? Посмотрите! Это же просто лохмотья. Не могу же я нарядиться в ваши брюки и камзол, даже если у вас найдутся лишние, – надо мной все будут смеяться.

Пруденс покраснела. Опять гордыня и пустое тщеславие. Папочке было бы стыдно за нее.

– У меня найдется кое-что получше, – вдруг сказал Мэннинг и подошел к своему сундучку.

Открыв крышку, он долго рылся в нем и наконец извлек оттуда платье, нижнюю юбку и корсет. Шелковая ткань нежнейшего зеленого цвета по краям была расшита розами.

– Это мое любимое, – мрачно сказал Мэннинг, вручая платье Пруденс. – Марта выглядела в нем как королева.

Пруденс смущенно взяла его.

– О, но… вы действительно не будете возражать? Синие глаза Мэннинга не выразили никаких чувств.

– А почему я должен возражать? Это всего лишь платье.

– Но вы оставили его себе на память.

– Да, в минуту слабости. Впрочем, это не ваша забота. А теперь я хочу, чтобы вы уснули. Утром я поговорю с капитаном: может, он разрешит вам высадиться в Портсмуте или в Плимуте. Если же нам придется пройти через весь Канал без остановок, то уж на Азорских-то островах мы наверняка причалим к берегу, чтобы пополнить запасы продовольствия. Там я найду корабль, который отвезет вас назад в Англию. Если у вас нет денег на проезд, я заплачу.

– Но почему вы так много делаете для меня? Неужели в глубине души он все-таки добрый человек?

– Потому что я могу позволить себе это, – ответил Мэннинг, пожав плечами.

Пруденс разочарованно вздохнула. Потом еще раз, но уже по другому поводу. Ведь время летит, пройдут недели, прежде чем она вернется в Лондон. Еще одна задержка, еще одно препятствие на пути к осуществлению главной цели. А бедная Бетси будет с ума сходить от волнения.

Постойте-ка! Что он такое сказал? Азорские острова? Что, если там она найдет корабль, плывущий в Америку? О, какое счастье! Может быть, милостью Божьей, ей удастся увидеть Джеми раньше, чем она предполагала.

– Ваш корабль остановится на Азорских островах? – переспросила Пруденс, просияв от радости.

– Да. Мы ведь следуем в Виргинию. О пресвятые небеса!

– В Виргинию? Как раз туда-то мне и надо попасть! Мэннинг насмешливо вздернул брови.

– Вот как? Неужели вам не нравится Лондон? Все эти грязные улицы, где полным-полно жуликов и размалеванных шлюх?

Нет, этот человек невыносим! Он способен очернить все вокруг.

– Я приехала в Лондон только для того, чтобы заработать на билет до Виргинии, – нетерпеливо объяснила Пруденс. – Там у меня есть… друг, с которым я хочу повидаться. Я должна увидеть его.

Мэннинга, судя по всему, утомил этот разговор. Ему надоело слушать о горестях Пруденс.

– Желаю вам удачи.

– Доктор Мэннинг, я… – Пруденс с трудом подыскивала слова. И равнодушный взгляд доктора отнюдь не облегчал ей задачу. – Когда мы доберемся до Азорских островов… возможно, мне придется ждать несколько недель, прежде чем появится какое-нибудь торговое судно, следующее в Виргинию?..

– Совершенно верно. И что же? Пруденс стиснула руки.

– А можно… можно мне остаться на этом корабле до конца плавания, пока мы не доберемся до Колоний!

– Боже милосердный! В качестве моей «жены»?!

Пруденс была в отчаянии. Ей надо поскорее встретиться с Джеми. От этого зависит вся ее жизнь, ее счастье! И вот появился шанс – словно благословенный дар, ниспосланный небесами.

– Я знаю, даже спрашивать вас об этом неприлично. Но мне так хочется попасть в Виргинию.

– Чтобы повидаться… со своим дружком? – протянул Мэннинг.

– Да, – прошептала она с тоской в голосе. – Я знаю, что буду обузой для вас. Вам придется содержать меня, платить за еду. Но кое-какие деньги у меня есть. – Пруденс порылась в карманах трясущимися руками и выудила оттуда свой утренний заработок. – Вот. Возьмите. Что же касается остального, я уверена, мой друг возместит вам ущерб.

Мэннинг пристально посмотрел на нее:

– Ваш друг? Наверное, возлюбленный? Пруденс вспыхнула и опустила глаза, не в силах вынести этого пронизывающего взгляда.

– И что же произойдет, когда вы его отыщете? Глаза Пруденс наполнились слезами.

– Мы поженимся.

– Долгий же путь вам придется проделать для этого.

– Я не могу ждать, пока он вернется в Лондон! – закричала Пруденс, доведенная до отчаяния.

– А! Теперь понимаю. – Мэннинг окинул ее холодным, бесстрастным взглядом врача. – И через сколько же месяцев вашему другу, – это слово он произнес с кривой усмешкой, – придется жениться волей-неволей?

От стыда у Пруденс вновь запылали щеки. Она совершила позорные, греховные поступки. А теперь Мэннинг, этот человек с ледяным взором, хочет, чтобы она исповедовалась перед ним. Нет, пусть лучше ее сожжет адское пламя, но она не раскроет ему своих тайн!

– Ну, что же вы? Говорите. Вы беременны?

От такой откровенности Пруденс остолбенела и с удивлением уставилась на Мэннинга. Какое ему, собственно, дело? Может, он просто намерен выяснить, девственница она или нет. Бетси всегда говорила, что мужчины обожают девственниц. Пруденс вздохнула. Она так молода и неопытна. А к тому же одинока и растерянна. Мэннинг сумел сбить ее с толку одним бестактным вопросом.

– Я… я уверена, он весь истомился, ожидая меня, – сказала Пруденс. Ее губы дрожали. Джеми, милый Джеми… И вдруг на нее нахлынули воспоминания о пережитых страданиях. Пруденс закрыла лицо руками и разрыдалась. – Но если это так сложно для вас… – выдавила она придушенным голосом.

Мэннинг схватил ее за плечи и заглянул в заплаканное личико. В его глазах промелькнуло нечто похожее на сочувствие.

– Вы еще очень молоды. И, как я подозреваю, очень глупы. – Вздохнув, Росс отпустил ее. – Конечно, это безумие. Но я, наверное, сумею придумать какую-нибудь правдоподобную историю для капитана Хэкетта. Объясню ему, почему вы должны остаться на борту корабля до конца путешествия.

Пруденс шмыгнула носом и вытерла глаза.

– О, спасибо вам, доктор Мэннинг. Спасибо!

В порыве благодарности она бросилась к нему и обвила его руками за шею.

– Боже милостивый! – встревоженно воскликнул Мэннинг, отталкивая от себя Пруденс. Заметив ее изумление, он сухо рассмеялся: – Надеюсь, вы не собираетесь расплачиваться со мной натурой?

Пруденс чуть не задохнулась от ужаса.

– Пресвятые небеса! Конечно, нет.

От взгляда Мэннинга все вокруг, казалось, покрылось инеем.

– В таком случае будьте добры, не поступайте так больше. Последний раз я обнимался со своей женой. И намерен жить воспоминаниями об этом до того дня, когда мы вновь соединимся с ней за гробом. Что касается «доктора Мэннинга», то, поскольку я считаюсь вашим мужем, вам следует называть меня Росс. Привыкайте к этому. Я, разумеется, буду называть вас Мартой. Вы должны откликаться на это имя, как на ваше собственное.

– Конечно, – кивнула Пруденс.

– А теперь ложитесь и отдыхайте. Я тем временем соберу мелочи, которые вы обронили. – Мэннинг издал резкий сардонический смешок. – Отдадите их своему молодому человеку вместо приданого.

Мэннинг относился к Джеми с явным предубеждением, и Пруденс сразу же захотелось защитить своего возлюбленного.

– Он не нуждается в моем приданом! – гордо заявила она. – Мой друг – виконт.

Мэннинг приподнял брови, наморщив гладкий лоб.

– А вы, вероятно, герцогиня?

– Неужели вам нравится быть жестоким? – тихо спросила Пруденс.

– Я не жесток, но и не добр, – с ухмылкой ответил Мэннинг.

– Какой же вы?

– Можете считать, что я… – Насмешливая улыбка погасла, и на лице Мэннинга вдруг появилось выражение такой безысходной скорби, что у Пруденс невольно сжалось сердце. – Считайте, что я живой труп. Помните наш разговор? – спросил он хриплым, глухим голосом.

– Росс. – Пруденс сочувственно тронула его за руку, Он вздрогнул, отдернул руку и резко скомандовал:

– Ложитесь спать!


Пруденс разбудил звон корабельного колокола. На столе стояли небольшие часы. Она с трудом привстала и посмотрела на них, сонно моргая. Семь часов. Ее тело словно окоченело, но боль, как ни странно, стихла. И кровь уже не пульсировала в висках. Очевидно, лекарство Мэннинга подействовало.

Пруденс слезла с койки. На краешке стола Росс поставил ее корзинку с остатками товара. Рядом лежал гребень. Платье Марты было аккуратно повешено на спинку стула. Пруденс рассмотрела его как следует и приложила к себе. Платье оказалось чуть-чуть коротковатым. Наверное, Марта была на дюйм-два пониже ростом. Но корсет придется впору, если зашнуровать его потуже. А на нижней юбке можно просто подтянуть тесемку.

Пруденс осмотрела свою собственную одежду. Платье у нее простенькое, но на каждый день вполне сгодится. Только надо его выстирать. Дыру на подоле легко устранить, отрезав кусок ткани от нижней юбки. Но вот сорочка…

Пруденс прищелкнула языком. Новехонькая, с иголочки, привезенная из Винсли сорочка! И к чему была такая спешка! Почему Мэннинг столь бесцеремонно обошелся с ее туалетами? Сорочка разорвана до пояса! Ну что ж, придется найти принадлежности для рукоделия и заняться штопкой.

Пруденс повернулась к маленькому зеркальцу, висевшему на стене, и вздрогнула от ужаса. На лице еще остались следы запекшейся крови, спутанные волосы торчали во все стороны… Утром, нарядившись старой каргой, она и то выглядела лучше! Но ничего – Пруденс решительно расправила плечи, – надо просто поскорее заняться своей внешностью.

Мэннинг весьма предусмотрительно принес в каюту таз с водой, полотенце и кусочек мыла. Пруденс принялась за дело, и уже через четверть часа результаты оказались вполне удовлетворительными. Лицо, которое она так тщательно оттирала, стало розовым. Кожа заблестела. Рыжие волосы были аккуратно уложены на макушке и скреплены гребнем. Несколько локонов, свободно падавших на лоб, скрывали рану.

«Красива ли я?» – подумала Пруденс, разглядывая себя в зеркале. Из всех знакомых мужчин только Джеми называл ее хорошенькой. Капитан Хэкетт первый сказал, что она красива. А Росс Мэннинг? Ну, этому на все наплевать, он ничего вокруг себя не замечает.

Пруденс нашла в сундучке набор швейных принадлежностей, достала оттуда нитки и иглу и принялась за работу. Стежки получились ровненькими – в точности, как учила ее мама. Пруденс зашивала сорочку с изнанки, чтобы не был виден грубый шов. Одеваясь, она почувствовала слабый аромат лаванды, исходящий от шелкового платья Марты, и снова задумалась о том, почему умерла эта бедная женщина.

– Боже милосердный!

Услышав это приглушенное восклицание, Пруденс резко обернулась.

В дверях стоял Мэннинг. Он вцепился в дверной косяк, словно боялся упасть. Врач был одет в темно-синий китель и белый жилет; его светло-каштановые волосы, как и положено, скрывались под напудренным париком, перевязанным сзади черной шелковой лентой. Лицо казалось мертвенно-бледным, по цвету оно ничем не отличалось сейчас от искусственных локонов на висках.

– Доктор Мэннинг, вам плохо? – испуганно вскричала Пруденс.

Он прерывисто вздохнул:

– Я словно увидел привидение.

«Нельзя мне было надевать это платье, – подумала Пруденс. – Какая же я глупая! Следовало догадаться, что, несмотря на показное хладнокровие, его все еще терзает скорбь».

Мэннинг, дрожавший как в лихорадке, застонал и прикрыл глаза рукой.

– Должно быть, я сошел с ума!..

– Наверное, мне не нужно было… – пробормотала Пруденс, неловкими пальцами распуская шнуровку на платье Марты.

Мэннинг поднял голову. Холодный туман, застилавший глаза, рассеялся. Он протянул ей руку и почтительно поклонился:

– Идем к столу, Марта.


Глава 5


– Как вы думаете, к утру начнется дождь? – спросила Пруденс, съежившись под порывом пронизывающего холодного ветра, который гулял по всему юту. В воздухе остро пахло солью и промозглой сыростью, предвещавшей дождь.

Пруденс искоса взглянула на стоявшего рядом Мэннинга. С тех пор как они вышли из каюты, он не проронил ни слова, и его лицо, повернутое в профиль, казалось суровым и застывшим под желтым светом кормовых фонарей. Пруденс чувствовала себя виноватой. Какой Росс грустный и отчужденный! Тяжело ему сейчас приходится.

– Дождь? – переспросил Мэннинг и встряхнул головой, словно пытался прогнать обступившую его тьму. – Штурман считает, что приближается сильный шторм. Тем легче будет убедить капитана оставить вас на борту. Он хочет пройти Канал до того, как начнется буря, иначе нас может прибить к берегу, а это опасно, – добавил Мэннинг, нахмурившись. – Да, имейте в виду, я сказал Хэкетту, что у вас есть родственники в Виргинии и вы хотите повидаться с ними. У Марты действительно там живут кузены, их фамилия Симондс. Это на случай, если капитан начнет задавать вам вопросы. По-моему, он не совсем поверил нашим выдумкам.

У Пруденс возникло ощущение, что, разговаривая с ней, Мэннинг находится где-то очень далеко.

Она покрепче уцепилась за его руку и даже слегка сжала ее, надеясь хоть таким образом вернуть беднягу к реальности.

– Наверное, за ужином я должна играть роль преданной жены?

– Как пожелаете, – ответил Мэннинг, пожав плечами.

Когда они вошли в каюту капитана, за столом уже сидели шестеро офицеров, не считая Хэкетта. Знакомясь с Пруденс, некоторые вставали и приветствовали ее кивком головы, другие целовали руку. «Интересно, смогу ли я запомнить их имена?» – подумала Пруденс. Все они так похожи: молодые, со свежими лицами и стройными фигурами. И одеты одинаково: в кители, украшенные галунами. Точь-в-точь как новенькие блестящие кегли, расставленные на лужайке.

Но лейтенанта Эллиота, конечно, трудно было с кем-то спутать. Он отличался от других необычайной бледностью и с трудом приподнялся со стула. Его сосед шепотом отпустил по этому поводу какое-то острое словцо, и щеки Эллиота залил горячий румянец.

И первого лейтенанта, мистера Сент-Джона тоже невозможно будет забыть: он так ослепительно улыбнулся Пруденс и наговорил столько комплиментов, причем совершенно искренних!

– Клянусь дьяволом, доктор! – воскликнул лейтенант. – Как это вам, такому брюзге, если только верить словам Эллиота, удалось добиться расположения этой великолепной женщины? Не обижайтесь, сэр, но едва ли вы заслуживаете такого счастья! – добавил он с усмешкой и поклонился Пруденс. – Мадам, ваша красота, подобно солнцу, будет освещать наш корабль во время плавания.

Следуя примеру Эллиота, Пруденс вспыхнула от смущения.

Ей запомнился и начальник интендантской службы – мистер Сликенхэм. Это имя отлично к нему подходило.[9 - Слово «slick» означает «скользкий, хитрый».] Хитрые, бегающие глазки придавали интенданту сходство с хорьком, а вкрадчивая манера разговаривать выдавала его истинную суть – подхалима и карьериста.

– Мы рады видеть жену доктора на борту нашего корабля, – промурлыкал он. – Не так ли, сэр Джозеф?

Капитан Хэкетт поцеловал руку Пруденс и усадил ее рядом с собой.

– Вы выглядите очаровательно, миссис Мэннинг, – сказал он, окинув ее восхищенным взглядом, задержавшись – правда, всего лишь на мгновение – на пышной, округлой груди. – Это была отличная мысль – прихватить с собой нарядное платье. Я думаю, моя дорогая леди, что вы сами готовились выступить в роли просительницы – на случай, если муж откажется замолвить за вас словечко.

Пруденс наконец вспомнила, какую роль ей предстоит играть.

– Мне очень хотелось повидать своих родственников в Колониях. А кроме того, видите ли, разлука с мужем для меня невыносима, – добавила она, надув губки. Джеми считал, что эта ее гримаска просто очаровательна.

Капитан наградил ее еще одним поцелуем руки и столь обворожительной улыбкой, что Пруденс засомневалась, стоит ли верить предостережениям Мэннинга. К тому же ведь он сам сказал, что защищает ее только потому, что недолюбливает Хэкетта. Но она, Пруденс, вовсе не находит, что капитан – такое уж исчадие ада, каким описывал его врач! Не обращая внимания на хмурый вид Мэннинга, она с улыбкой обратилась к Хэкетту:

– Вы так добры, что позволили мне остаться, сэр Джозеф. Я навеки ваша должница.

– Имейте в виду, – решительно заявил Хэкетт, – я не забуду о вашем обещании. И буду рассчитывать на вознаграждение. – Он многозначительно улыбнулся и сделал знак слугам, чтобы те начали разносить блюда.

Пока длился ужин, Хэкетт постоянно оказывал Пруденс знаки внимания. И она, сидя между любезным капитаном и очаровательным лейтенантом Сент-Джоном, чувствовала себя настоящей принцессой.

Ей прислуживали, подавали кушанья, делали комплименты, ею восхищались… Это было совершенно новое, пьянящее ощущение. От возбуждения у Пруденс закружилась голова, а щеки залились румянцем.

Когда она была подростком, папочка только и делал, что обуздывал ее своенравный характер. А дедушка, исповедовавший методизм,[10 - Методизм, или протестантизм, – религиозное течение, возникшее в США и в Англии в XVIII в. Методизм требовал от своих приверженцев последовательного, методического соблюдения религиозных предписаний, смирения, терпения.] и его новая жена, розовощекая и набожная, грозили ей поркой за один только взгляд в сторону деревенских парней. Можно представить, что началось бы, осмелься Пруденс поощрять их ухаживания! И вот сейчас она – к ее собственному удивлению – кокетничала со своими кавалерами весьма умело и тонко. Она смеялась, стоило капитану отпустить какую-нибудь остроту, и расточала милые улыбки Сент-Джону в ответ на его любезности.

– Боюсь, джентльмены, вы совсем вскружили голову моей жене, – проворчал наконец Росс, который все это время провел в одиночестве в самом дальнем конце стола, куда усадил его Хэкетт.

Капитан расхохотался и подлил вина в бокал Пруденс.

– Неужели в вас говорит ревность, мистер Мэннинг? Может, нам все-таки стоит высадить леди на берег? Ведь это нам следует завидовать вашему счастью. Не так ли, джентльмены? Нас всех ждет долгое, унылое плавание, без женского общества… – Хэкетт снова рассмеялся, но на этот раз его смех прозвучал как-то странно и неприятно для Пруденс.

– Всех, кроме Эллиота, конечно, – сказал один из офицеров.

Остальные разразились издевательским хохотом, который еще больше заинтриговал Пруденс.

– Джентльмены, будьте добры, – Росс приподнялся со стула. Его глаза потемнели от ярости. – Моя жена очень молода и наивна.

Пруденс сердито нахмурилась. Почему Мэннинг все время обращается с ней как с девочкой? Над чем бы ни подшучивали тайком мужчины, ее они ничем не обидели! В конце концов она решила просто не обращать внимания на этого несносного типа, Мэннинга. Тронув Хэкетта за рукав, Пруденс наградила его ослепительной улыбкой.

– Сэр Джозеф, ваш «Чичестер» – великолепный корабль! Вы должны гордиться тем, что являетесь его капитаном. Вы уже долго служите во флоте?

Капитан, явно польщенный, ответил ей такой же лучезарной улыбкой.

– Я служу в Королевском флоте уже десять лет и пользуюсь хорошей репутацией. «Чичестер» – шестидесятипушечный корабль третьего класса. Вполне приличный – для своего уровня. Но я рассчитываю на повышение. Перед тем как отправиться в это плавание, мне посчастливилось участвовать в охоте на лис с самим сэром Джоном, герцогом Сэндвичским.

Тут Хэкетт сделал паузу, дабы удостовериться, какое впечатление его слова произвели на присутствующих. Некоторые понимающе кивнули, а широко раскрытые глаза лейтенанта Эллиота были полны нескрываемого восхищения и благоговейного трепета. Хэкетт самодовольно улыбнулся Пруденс и продолжал:

– Сэндвич – первый лорд Адмиралтейства, миссис Мэннинг. Он весьма проницательный человек, и в его обязанности входит оценивать мастерство капитанов, а также своих друзей, разумеется, и вознаграждать их. – Хэкетт пригладил локоны своего парика. – Надеюсь, господа офицеры помогут мне заслужить его благосклонность, – добавил капитан довольно суровым тоном.

Он вновь любезно улыбнулся Пруденс, взял ее руку и коснулся губами нежной кожи.

– Все щедрые деяния должны быть вознаграждены. Не так ли, дорогая леди? Я всегда готов выразить благодарность тем, кто умеет доставить мне приятные минуты. Самыми разными способами.

Из горла Мэннинга вырвался сдавленный хрип:

– В таком случае, сэр, мне лучше прятать от вас свою жену. Дабы она не отвлекала вас от честолюбивых целей!

Пруденс уставилась на него с недоумением. Чем он, собственно, недоволен? Она сочла последнее замечание Хэкетта вполне безобидным.

Капитан прищурился, и его черные глаза превратились в узкие щелочки.

– Почему вы постоянно дерзите мне, мистер Мэннинг? Неужели вы боитесь, что я украду вашу жену? – Он рассмеялся и продолжал уже откровенно злобным тоном: – Черт побери, я не знаю, удастся ли ее уговорить!

В глазах Росса сверкнул гнев, но он не успел ничего ответить, так как Хэкетт, взмахнув рукой, уже обратился к другим офицерам:

– А знаете, джентльмены, у меня сложилось впечатление, что наш новый врач… прекрасный врач… имеет… совершенно особые склонности. Во время нашей первой встречи он чуть ли не открыто сказал мне об этом. Нам придется тщательно следить за ним, пока не закончится плавание.

Росс втянул в легкие побольше воздуха, чтобы выровнять дыхание. Он старался не обращать внимания на усмешки и грубый хохот окружающих. Изумленная Пруденс прикусила губу. Между тем Росс сунул руку во внутренний карман камзола и вытащил оттуда шелковый носовой платочек, отделанный по краям кружевами.

– Думаю, вас это заинтересует, сэр. Видите, вот здесь, в уголке, вышиты наши имена – Росс и Марта. Моя жена сделала это своими собственными руками. Вряд ли человек с особыми наклонностями мог получить такой подарок.

Мэннинг попросил сидящих за столом передать платок капитану. Его глаза светились торжеством.

Хэкетт молча уставился на кусочек шелковой материи, а потом улыбнулся Пруденс.

– Искусная работа, моя милая леди. И когда же вы подарили мужу этот платок?

У Пруденс, которая уловила тень подозрения во взгляде капитана, перехватило дыхание.

– В день его рождения, – выпалила она, недолго думая.

Но Росс перебил ее:

– Нет! В годовщину нашей свадьбы.

На лице капитана появилась коварная улыбка.

– Как интересно! Столь драгоценный подарок, а вы не помните, по какому случаю он был сделан.

Пруденс была в панике. Пресвятые небеса! А ведь Росс предупреждал, что капитан не верит им. Если сейчас обман раскроется, его будут ждать серьезные неприятности. Может быть, даже арест. А что станется с ней? Ее отправят в Англию на первом же корабле. Тут нечего и сомневаться.

– О, какая же я дурочка! – воскликнула Пруденс, изобразив невинную улыбку. – Наверное, выпила слишком много вина. А может, это последствие моего падения. Прости меня, Росс. Конечно же, это была годовщина нашей свадьбы. Я прекрасно помню, как накануне провела без сна целую ночь, чтобы закончить вышивку вовремя. – И она снова улыбнулась Хэкетту, моля Бога, чтобы тот поверил ее объяснению.

Но капитан продолжал смотреть на Пруденс с подозрением.

– Любопытно, как вы познакомились с вашим мужем? – не слишком дружелюбно спросил он.

Заметив, как напрягся Мэннинг, Пруденс бросила на него весьма красноречивый взгляд, призывающий к молчанию.

– Нет, Росс. Я расскажу сама. Или ты опасаешься, что я забыла и об этом?

Бог свидетель, ее слова прозвучат более убедительно. Мэннинг слишком холоден, а его воспоминания омрачены печалью.

– Это произошло в моей деревне, в Уилтшире, – начала Пруденс. – Я бродила по холмам, присматривая за дедушкиными овцами. А Росс приехал навестить друга. Какого-то лорда… по-моему, он жил в соседнем приходе. Я пела. – Она посмотрела на Хэкетта с невинной улыбкой. – Как это прекрасно – провести день на природе, среди благоуханных кустов тимьяна и сладостной тишины, которую нарушают только звуки песни.

– Я отлично помню все это, – кивнув, отозвался Росс.

На Пруденс нахлынули воспоминания, и ее сердце болезненно сжалось.

– Росс подъехал ко мне верхом на лошади и спросил, о чем я пою. Это была старая песня, которую я узнала от матери, – о любви, разлуке и о томительной печали осени.

Она запнулась, чувствуя, как к горлу подступили слезы. Лейтенант Сент-Джон, тронутый до глубины души, взял ее за руку.

– Вы должны спеть нам как-нибудь, миссис Мэннинг. Я уверен, у вас красивый голос.

Хэкетт бросил на него злобный взгляд.

– И что же было потом, миссис Мэннинг? – резко спросил капитан. – Потом, когда вы познакомились со своим будущим мужем?

– Мы резвились на солнышке, как дети. Рвали примулы, которые росли среди скал. Он смеялся над моими тяжелыми деревянными сабо. Я чувствовала себя простой крестьяночкой. Ведь он… он человек высокого происхождения, джентльмен.

Пруденс чуть было не сказала «виконт», но вовремя остановилась.

Росс откашлялся.

– В этих сабо ты была просто очаровательна. Однако, мне кажется, джентльмены узнали уже достаточно много. Неужели ты хочешь поведать им все наши тайны, дорогая? – спросил он, явно пытаясь прервать излияния Пруденс.

Но было уже поздно. Та забыла обо всем, погрузившись в дорогие ее сердцу воспоминания, и продолжала рассказывать, словно грезя наяву:

– Потом он приходил на это место много-много раз. В хорошую погоду и в ненастье. Мы сидели на траве, болтали и смеялись. А однажды, когда шел теплый мягкий дождь, он… – Пруденс осеклась, залившись горючими слезами. О Джеми! Никогда, с самого дня творения, люди не переживали столь прекрасных мгновений! Никто никогда…

Она взглянула на капитана: тот смотрел на нее с каким-то странным выражением. «Господи, да что же я делаю? Или я совсем забыла стыд?» – подумала Пруденс. Вытерев мокрые щеки, она ухитрилась тихонько рассмеяться.

– Он ухаживал за мной так галантно, что я до сих пор не могу удержаться от слез, вспоминая об этом.

Поверил этой истории Хэкетт или нет, но на других офицеров она произвела сильное впечатление. Они начали ерзать на стульях, бормоча какие-то утешительные слова.

– Ваша чувствительность делает вам честь, миссис Мэннинг, – заметил Сент-Джон. – Но мы не обладаем правом знать о тайнах вашей личной жизни.

Хэкетт откинулся на спинку кресла и скептически приподнял брови.

– Отчего же? Я с удовольствием послушаю, что было дальше.

– Разумеется. Очаровательная история, – льстиво поддакнул интендант Сликенхэм и несколько раз тряхнул головой, выражая тем самым свое согласие с капитаном.

От огорчения Пруденс прикусила губу. Еще немного – и она разболтала бы все свои секреты. Уж слишком сильна была переполнявшая ее печаль: того гляди, вырвется наружу. Что подумает Хэкетт? Пруденс с отчаянием посмотрела в сторону Мэннинга.

Тот лениво потянулся.

– Меня что-то одолела зевота. Наверное, я похож на птенца с разинутым клювом, – устало промолвил он. – Надеюсь, джентльмены извинят нас, не так ли, женушка? Я отправляюсь спать. Да и тебе нужно отдохнуть, ты все-таки сильно ушиблась. – Мэннинг встал и махнул рукой Пруденс. – Идем. С вашего позволения, сэр капитан, – добавил он, поклонившись Хэкетту. – Полагаю, нам придется отложить трогательную исповедь моей супруги до следующего раза.

Не дожидаясь ответа Хэкетта, Мэннинг подошел к Пруденс и помог ей встать со стула.

Офицеры тоже поднялись и хором пожелали им спокойной ночи. Но самолюбие капитана было явно задето внезапным уходом доктора и его жены.

– В следующий раз вы продолжите ваш рассказ, милая леди. Я уверен, – сказал он сурово. – Я рассчитываю на это.

На юте не было ни души. В свежем, бодрящем воздухе пахло солью и дегтем. Когда они добрались до главной палубы, Пруденс глубоко и умиротворенно вздохнула. Поскрипывали шпангоуты, высоко над головой хлопали паруса. Смеялись матросы, собравшиеся на баке. Обычные, повседневные звуки. Они успокаивали и даже радовали Пруденс, напоминая о том, что она находится на корабле, который мчится по ночному морю в дальние края – туда, где живет милый Джеми.

– Вам стало лучше? – спросил Росс. Его голос прозвучал на удивление нежно.

– Да, – снова вздохнув, ответила Пруденс.

– Наверное, вы очень сильно любите его – этого вашего виконта? – грустно заметил Мэннинг. – А я впервые увидел Марту на балу, как раз перед поступлением в университет. Боюсь, мои воспоминания менее романтичны по сравнению с вашими. Сначала я ей не приглянулся. – Он тоже вздохнул. – Хэкетт что-то подозревает. Нам нужно быть настороже. Давайте-ка поделимся друг с другом нашими воспоминаниями, а то он снова поймает нас на каких-нибудь противоречиях.

– Я буду рада узнать побольше о Марте, – с сочувствием сказала Пруденс.

Росс недовольно хмыкнул.

– А мне совсем не хочется говорить о пен. Не обольщайтесь. Я не в восторге от пашей авантюры. И не испытываю ни малейшего желания открывать душу незнакомому человеку. Тем более легкомысленной девчонке! – Он горько усмехнулся. – Не то что вы, моя маленькая пастушка! По-моему, вы готовы всему свету рассказать о своей любви к виконту. – В его голосе звучало осуждение.

– Да, я могу вечно говорить о том, как люблю лорда Джеми, – парировала Пруденс, с упреком взглянув на Мэннинга.

– Ага, вот, значит, как его зовут – этого любовничка, который сделал вам ребенка, а потом сбежал!

Пруденс, у которой потеплело на душе от вина, комплиментов и приятной атмосферы, царившей за ужином, снова испытала на себе холодный цинизм Росса.

– Он не виноват, – заявила она, защищая Джеми. – Ему пришлось уехать. Но обещания виконта так же честны, как истинна его любовь ко мне.

Росс недоверчиво рассмеялся.

– Хотел бы я знать, что же на самом деле произошло между вами на этом холме.

– О! – воскликнула Пруденс, которую переполняли в равной мере и гнев, и стыд. – Вы жестокий, злой человек! Как вы могли подумать?!

– А вы? – прервал ее Росс, издевательски ухмыляясь. – Этакая наивная девочка, которая не умеет посмотреть правде в глаза? За ужином мне хотелось взять вас за плечи да потрясти как следует. Каждой своей улыбкой вы поощряли этого похотливого пса. Неужели вы не слыхали, что он говорил? И ничего не поняли? Господи помилуй, да ведь Хэкетт предлагал вам стать его любовницей! Пруденс прищелкнула языком.

– Глупости! Капитан был любезен со мной – и только.

– Господи Иисусе, – пробормотал Мэннинг. – И это все, что вы заметили?

Он был так уверен в своей правоте, что Пруденс начала колебаться.

– Ну, – призналась она наконец, – кое-что меня, конечно, удивило. Что он имел в виду, когда говорил о ваших «склонностях»?

– Хэкетт думает, что я повинен в содомском грехе. И предпочитаю заниматься любовью с мальчиками или мужчинами, – сухо объяснил Мэннинг, совсем озадачив Пруденс.

– С му-мужчинами и мальчиками? – переспросила она, заикаясь. – Что это… как же это можно?..

– Клянусь бородой Эскулапа! – взорвался Мэннинг. – Где вы выросли? В теплице?

– О! – Пруденс в ярости топнула ногой. Хватит с нее оскорблений! Ей надоело чувствовать себя глупым ребенком. – Меня воспитали христианкой! Я знаю, что такое страх Божий! – вскричала она. – И привыкла верить людям, а не выискивать в их словах какой-то тайный грязный смысл.

– Тихо! – Мэннинг схватил ее за руку. – Хэкетт смотрит на нас с юта. Не надо показывать ему, что мы ссоримся.

Пруденс застыла в нерешительности. В сущности, они оба заинтересованы в том, чтобы Хэкетт не узнал правды. Возможно, он вовсе не такой уж негодяй, каким рисует его Мэннинг. И все же капитан – человек гордый и непременно отомстит им, если поймет, что его одурачили.

– Что же нам делать? – прошептала она.

– Я думаю, нам следует поцеловаться, – не дожидаясь согласия, Росс заключил ее в объятия.

Его твердые губы были так настойчивы, а поцелуй – так сладок! Пруденс задыхалась и таяла от наслаждения, прижимаясь к нему все сильнее. Ее руки обвились вокруг его шеи, голова кружилась, а тело содрогалось от новых, еще не изведанных ощущений. Это сильное теплое мужское тело, властные руки, огненные поцелуи… Когда Росс разжал объятия, Пруденс все еще была словно в полусне.

«О Пруденс, – с тревогой подумала она. – Какой грех! Постоянно мечтать о Джеми и наслаждаться поцелуями другого мужчины!»

Она была потрясена. Ее охватили смущение и стыд за свою неверность. Вот папочка… Пока мама была жива, он ни разу не взглянул на другую женщину, не говоря уже о том, чтобы целоваться с кем-либо. Такой и должна быть истинная любовь! Она заставляет забыть обо всех ради одного человека, твоего избранника!

Дрожащая и испуганная, Пруденс быстро отвернулась от Росса, не желая, чтобы он увидел выражение ее лица.

– Вас знобит? – спросил Мэннинг. – Опять заболела голова?

Пруденс изо всех сил старалась скрыть греховное, запретное удовольствие, которое доставил ей этот поцелуй. Тем более что на самого Мэннинга, он, судя по всему, не произвел никакого впечатления. Значит, ей должно быть стыдно вдвойне!

– Да, меня едва держат ноги. И кости снова начали ныть, – пожаловалась она.

– Я дам вам еще одно лекарство перед сном. Идемте. Мэннинг обнял ее за талию и помог спуститься по трапу.

Пруденс, словно в тумане, видела собравшихся возле кубрика матросов, которые провожали их лукавыми ухмылками и о чем-то оживленно перешептывались. Триста мужчин, как говорил Росс. Триста человек, изголодавшихся по женщинам. Неужели ей придется терпеть все это до конца плавания? Пруденс вспомнила, как Бетси рассказывала о насильниках, о мужчинах, которых следовало бояться. Она вздрогнула и теснее прижалась к Россу.

Когда они оказались в кубрике, Мэннинг насыпал в стакан с водой какой-то порошок и проследил, чтобы Пруденс выпила все до дна.

– Спать вы будете хорошо, – сказал он и вывел ее в коридор.

Они подошли к каюте Росса. Вдруг дверь распахнулась, и на пороге появился матрос. Такого урода Пруденс не видела за всю свою жизнь. Он напоминал страшных горгулий, высеченных из камня в темных углах и на колоннах старинной церкви в Винсли. Ее сердце дрогнуло от жалости. Как грустно, наверное, жить, имея столь отталкивающую внешность! Дети, должно быть, разбегаются врассыпную и прячутся при виде него.

Испуганный матрос застыл на месте и сдернул с головы свою шапочку.

– Прошу прощения, доктор Мэннинг. Я не хотел сделать ничего плохого. Совсем ничего, сэр!

– Вас зовут Вэдж, не так ли? Тобиас Вэдж? – хмуро спросил Мэннинг.

– Так точно, сэр! Хотя дружки кличут меня Тоби. Синие глаза Росса сверкнули холодным, металлическим блеском.

– Уборка моей каюты не входит в ваши обязанности. Этим занимается мой слуга. Что же вы делали там? Крали?

Вэдж покачал огромной головой:

– О нет, сэр! Мы с Гауки[11 - Гауки означает «простачок».] – это мой приятель – хотели оказать вашей леди радушный прием. Я оставил маленький подарочек, видите, сэр? – Тобиас указал большим пальцем в сторону каюты. Глаза у него были добрые и полные искренности.

После некоторых колебаний Росс кивнул.

– Хорошо, идите к себе. И держитесь подальше от юта, – добавил он. – Капитан вышел подышать свежим воздухом.

– Благодарствую, сэр! – Лицо Вэджа расплылось в добродушной улыбке и так похорошело, что его было не узнать. – У него на меня зуб, это точно. Я это нутром чую.

– Чем же вы его так рассердили? – участливо спросила Пруденс.

– Да я и знать не знаю, леди. Но вот какое дело: когда я сошел на берег в Дептфорде, мне заяц перебежал дорогу. Плохое предзнаменование, это уж точно. А моя мамаша – упокой, Господи, ее душу! – всегда говорила, что я потому-то и родился таким уродом. Она уж на сносях была, а тут ее заяц напугал – большой да черный… – Вэдж осекся, обеспокоенно взглянул на застывшее лицо Росса и попятился к проходу. – Ну, я небось отдыхать вам мешаю. Уж простите. – И, отдав честь, он исчез.

– Почему капитан невзлюбил его, если на то нет никаких причин? – поинтересовалась Пруденс, нахмурив брови.

На лице Росса появилась гримаса отвращения.

– Понимаете, Хэкетт имеет возможность ежедневно созерцать свою красоту, глядя в зеркало, и презирает тех, кто лишен такой внешности. А теперь давайте зайдем в каюту. Не стоит здесь вести такие разговоры.

В каюте горел только один фонарь; его мягкий свет едва разгонял темноту. Койка была аккуратно застлана двумя одеялами, в изголовье лежали две подушки. На одной из них Вэдж оставил свой подарок: маленькую тарелочку из китового уса, доверху наполненную фундуком.

– Какое великодушие! – воскликнула Пруденс и, взяв тарелочку в руки, стала с улыбкой ее рассматривать.

Но Росс только сухо рассмеялся.

– Вы думаете, эти люди – добрые самаритяне с возвышенной душой? Нет, они лишь по-детски суеверны. Считается, что фундук – символ плодовитости.

– О! – Пруденс, вспыхнув от смущения, рухнула в кресло.

Только теперь она начала осознавать, в какую щекотливую ситуацию попала. Им с доктором волей-неволей придется терпеть общество друг друга на протяжении пяти-шести недель. Как это неловко и неудобно! И потом: где же она будет спать? В каюте стояла всего одна койка.

Впрочем, Пруденс не сомневалась: через несколько мгновений Росс вытащит откуда-нибудь гамак и подвесит его к балкам.

Но пока… Пруденс была обескуражена, ибо понятия не имела, как ей надо держать себя с Россом. Она изо всех сил пыталась скрыть свое волнение и держаться непринужденно. Может, поболтать с ним немного?..

– У меня создалось впечатление, что все офицеры здесь – очень приятные люди, – улыбнулась она Мэннингу.

– Я познакомился с ними только утром, когда поднялся на борт корабля. Обычные, несколько амбициозные, но, в общем, вполне добродушные ребята. Только бой покажет, чего они стоят.

– Особенно мне понравился первый лейтенант Сент-Джон.

– Да уж, я это заметил. И он тоже, – проворчал Мэннинг. – Вам следует вести себя умнее и осторожнее.

Но Пруденс совсем не хотелось выслушивать очередное отеческое наставление.

– А что с лейтенантом Эллиотом? Он захворал? – быстро перебила она Росса. – За ужином ему явно было не по себе. Он сидел такой бледный и измученный. А другие почему-то над ним подшучивали. Очень странно! Вы не знаете, в чем тут дело?

Росс откашлялся и стал приводить в порядок бумаги, валявшиеся на столе.

– Он… он поранился, и мне пришлось его прооперировать.

– О бедняжка! – вздохнула Пруденс. – Но почему же все так жестоко дразнили его?

– Вам не следует этого знать.

Пруденс, уязвленная снисходительным тоном Росса, метнула на него сердитый взгляд.

– Я не ребенок, мистер Мэннинг! Он насмешливо вздернул брови.

– Вот как? Хорошо. Если вы уж так настаиваете. Эллиот показывал свое искусство владения абордажной саблей и порезал себе яйца.

Пруденс чуть не задохнулась. Кровь снова прилила к ее щекам. Она подняла глаза и принялась рассматривать фонарь, потом уставилась в дощатый пол – лишь бы не встретиться с торжествующим взглядом доктора. Он наслаждался тем, что сумел смутить ее, наглец!

Но Мэннинг, если и заметил, как ей стало неловко, предпочел не показывать этого, за что Пруденс была ему благодарна.

– Ну, – отрывисто произнес он, – вы собираетесь болтать всю ночь о ерунде или лучше поговорим о насущных делах? Так вот, раз в педелю мы ужинаем у капитана, а в остальное время вы будете есть здесь или с офицерами в кают-компании. Она находится на верхней батарейной палубе, прямо под каютой Хэкетта. Я предпочел бы, с вашего позволения, сопровождать вас туда. Ведь неизвестно, сможете ли вы сопротивляться чарам Сент-Джона.

Все необходимое здесь есть, – он указал на ночной горшок с крышкой, стоявший в углу. – Если же вы пожелаете уединиться, то рядом с кают-компанией, на кормовом балконе, имеется туалет. Впрочем, я не буду вам особенно мешать, потому что большую часть дня провожу в кубрике и занят своей работой.

– Значит, мне придется целыми днями сидеть одной в этой темной норе? – воскликнула Пруденс, упрямо выпятив подбородок.

Мэннинг колебался, очевидно, пытаясь уяснить для себя, насколько она упряма и своевольна.

– Нет, разумеется, пет, – сказал он наконец. – Дышать спертым воздухом вредно для здоровья. И вы не привыкли к такому образу жизни. В хорошую погоду я разрешу вам выходить на палубу. Остальное время можете проводить в кают-компании. Она светлая и просторная. К тому же там вас всегда ждет приятное общество. Однако, я надеюсь, вы не забудете о правилах приличия, которым должна следовать замужняя женщина.

Пруденс надулась. Этот человек или обращается с ней как с ребенком, или разговаривает так, словно она шлюха!

– Что касается процедуры раздевания и одевания, – спокойно продолжал Мэннинг, не потрудившись заметить мрачного выражения ее лица, – то я полагаю, мне не стоит всякий раз выходить из каюты. Моряки, которые спят в кубрике, могут заподозрить неладное. Лучше попросите меня отвернуться, и я с удовольствием выполню вашу просьбу.

Пруденс, пожалуй, оценила бы его такт, если б все это не было сказано таким резким, повелительным тоном. Даже дедушка не позволял себе ничего подобного.

– Благодарю, – проговорила она, стараясь, чтобы ее голос звучал столь же самоуверенно.

– Ну-с? – спросил Мэннинг, скрестив руки на груди. Казалось, он ждал чего-то.

– Се-сейчас? – с запинкой пробормотала Пруденс, чувствуя, что всю ее смелость как рукой сняло. – Вы хотите, чтобы я… сейчас?

– Вы вообще-то собираетесь ложиться спать? Завтра у меня будет трудный день. И я, между прочим, нуждаюсь в отдыхе.

Пруденс опять почувствовала себя ребенком, которого взрослые журят за глупое упрямство. Она послушно встала с кресла. Мэннинг тут же отвернулся, снял парик и тряхнул головой: его светло-каштановые, скорее даже песочного цвета, волосы рассыпались по плечам. Пруденс нервно сглотнула. Значит, ей придется не только самой раздеваться в присутствии Мэннинга, но и быть свидетельницей того, как он укладывается в постель.

Она отвела взгляд, быстро сняла платье, нижнюю юбку и корсет, а потом села на стул и принялась стягивать с себя ботинки и чулки. За всю свою жизнь Пруденс не испытывала такого чувства стыда – даже когда Джеми задрал вверх ее юбки.

«Глупенькая Пруденс! Где же твоя смелость?» Разве Мэннинг не видел тебя на операционном столе совсем обнаженной? А ведь сейчас, в длинной рубашке, вид у нее куда более пристойный. Пруденс искоса взглянула на врача. Он уже снял с себя брюки. Ноги у него были длинные и мускулистые, покрытые легким пушком каштановых волосков. Она чуть не поперхнулась. Какая же это безумная, дурацкая авантюра!

– Я готова, – прошептала Пруденс. Росс обернулся и холодным, отчужденным взглядом посмотрел на свою гостью, которая заплетала волосы в длинную толстую косу.

– Это та самая рубашка, которую я разорвал? Пруденс показала ему шов на изнанке.

– Видите, я ее заштопала. Но лучше было бы иметь еще одну.

– На складе у мистера Сликенхэма наверняка найдется пара отрезов какой-нибудь материи. Так что если вы умеете обращаться с иголкой…

Мэннинг аккуратно свернул свою одежду и положил ее на скамью, потом взял парик и подошел к сундучку.

Пруденс, которая уже начала было нервничать, вздохнула с облегчением. А! Конечно же, он хранит свой гамак там, в сундучке.

Тем временем доктор откинул крышку, вытащил коробку и, тщательно расправив парик, убрал его туда. Захлопнув крышку, он обратился к Пруденс:

– Ну-с, где вы ляжете? – Мэннинг указал на койку. – У стены или с краю?


Глава 6


– Негодяй! – прошипела Пруденс. Тут уж не требуются пояснения Бетси, и так видно, что у этого человека на уме! – Вы хотите, чтобы я легла с вами в постель? Сначала поцелуи – и вы еще разыгрывали безразличие! А потом… потом это!

Мэннинг, совсем потеряв терпение, крикнул:

– Черт меня подери! Сколько же с вами хлопот! Будь моя воля – вы спали бы на сундуке, где обычно ложусь я. Но мы находимся на корабле. Здесь трудно что-либо скрыть. Слуга, который убирает каюту, очень скоро догадается, что мы спим порознь! И будьте уверены, сразу же доложит об этом капитану, а тот до сих пор не верит нам. Вы не забыли, как быстро он узнал о том, что в кубрике находится женщина? Я уверен, здесь полно людей, готовых шпионить ради того, чтобы добиться благосклонности Хэкетта.

Пруденс грызла ноготь, с подозрением поглядывая на Росса.

– Послушайте, – продолжал доктор уже более спокойно. – Койка достаточно широкая, и я даю честное слово, что не дотронусь до вас.

«Может, стоит довериться ему?» – подумала Пруденс.

– Вы клянетесь?

– Клянусь. – Росс вздохнул. – Я уже почти забыл о наслаждениях, которые получал от близости с женщиной. К счастью. Я живу воспоминаниями. – Он указал на кровать. – Ложитесь с краю. Тогда вы сможете вырваться из лап «негодяя»… в случае чего… – И вдруг Росс рассмеялся – весело и добродушно, открыв ровные белые зубы. На его щеках появились маленькие ямочки.

Пруденс сцепила пальцы и уставилась в пол.

– Простите меня, я такая глупая.

Она очень удивилась, услышав его мягкий, полный сочувствия голос.

– Вы вовсе не глупая. Просто вы слишком молодая, – пробормотал он. – И наверное, порядком напуганы. – Росс покачал головой. – Вам не надо бояться меня, Пруденс Оллбрайт. Честное слово.

Он подошел к кровати, взял с полочки, приделанной к ее изголовью, свечку и коробочку с трутом, чиркнул кремнем по огниву и зажег свечу. Поставив ее на прежнее место, Мэннинг откинул одеяло, забрался в постель и устроился у самой стенки.

– Идите, – позвал он Пруденс и похлопал рукой по матрасу. – Погасите фонарь. Когда вы ляжете, я задую свечу.

После некоторых колебаний она встала на колени, закрыла глаза и сложила руки, погрузившись в молитву. Сколько раз по ночам, когда душа разрывалась от муки и из глаз текли слезы, Пруденс произносила эти слова!

Она просила Господа, чтобы он помог ей поскорее найти Джеми. И чтобы они поженились. Пруденс вздохнула, пытаясь совладать со своей печалью. Стыдно плакать перед Мэннингом.

Потом она погасила фонарь и перебралась через высокий бортик кровати, ухитрившись при этом повернуться к Мэннингу спиной. И тут же сморщилась от боли. Матрас был слишком тонкий, и синяк на бедре мгновенно дал о себе знать.

«Наверное, он ужасно большой, поэтому и болит так сильно, – подумала Пруденс. – Не забыть бы утром рассмотреть его хорошенько».

– Спокойной ночи, – сказал Росс и задул свечу. Потом он немного покрутился, устраиваясь поудобнее, натянул одеяло, укрыв себя и Пруденс, и затих. Верный своему слову, доктор улегся так, что их тела не соприкасались.

В каюте было темно, как в погребе. Корабль слегка покачивался на волнах. Эти ритмичные движения не успокаивали Пруденс, а скорее наоборот – будоражили ее нервы. Ровное дыхание Мэннинга свидетельствовало о том, что он почти мгновенно провалился в сон. Но его гостья никак не могла погрузиться в блаженное забытье.

«Что я здесь, собственно говоря, делаю? – с ужасом думала Пруденс. – Наверное, я сошла с ума. Мой рассудок повредился от пережитых горестей».

Она вспомнила о маме, которая умерла девять лет назад, об отце… Уже два года прошло, как его похоронили… Что они сказали бы сейчас, увидев, что их милая, скромная дочка валяется в одной постели с незнакомым мужчиной и мчится бог весть куда, ради осуществления своих безумных целей!

О реакции дедушки вообще лучше не думать. Папочка был человеком строгим, но добрым. Укрощая бунтарские наклонности дочери, он пытался обратить ее на путь истинный, подавая пример собственной добродетели. И хотя Пруденс никогда не дотягивала до идеала благочестивой христианки, он все равно любил ее и умел прощать.

Когда папа умер, Пруденс уже некому стало защищать от праведного гнева дедушки. Лицемерия в нем было столько же, сколько в отце чистой, искренней веры. Дедушка… Ужасный человек, требующий от внучки беспрекословного послушания! И она подчинялась ему, дрожа от страха и втайне сгорая от возмущения, но понимала, что рано или поздно им не избежать открытого столкновения.

И откуда же ей было знать, что противник одержит в этой схватке полную победу?

Пруденс, вздохнула и потеребила кольцо, которое ей дал Росс. Но так не хватало сейчас другого кольца – кольца, подаренного Джеми. Оно утешало ее в печали, напоминая об обещанной свадьбе. После смерти отца для Пруденс наступили тяжелые времена: она чувствовала себя совсем одинокой. Джеми был ее единственной радостью. А потом он уехал. И ей пришлось пережить такой ужас… Пруденс зажала рот рукой, чтобы сдержать стон, рвавшийся из ее измученной души.

Откуда-то издалека донесся звон корабельного колокола. Корабль. Она на корабле. И плывет в Америку… к Джеми. Зачем же отчаиваться? Сколько раз папа говорил о том, что Бог дал людям величайший дар – надежду, которая ободряет их в те минуты, когда жизнь кажется невыносимой. Значит, и ей нужно надеяться на лучшее. И радоваться. Скоро она будет в объятиях Джеми. Тут нет никаких сомнений.

Эти приятные мысли успокоили Пруденс. Ей казалось, будто ласковая, теплая волна подхватила ее и понесла вдаль, в страну сновидений. Скоро-скоро она увидит Джеми! Глупо предаваться мрачным мыслям – мрачным, как эта каюта. Глупо сомневаться в Божественном Провидении. «Джеми, – думала она, чувствуя, как тяжелеют веки и закрываются глаза. – Милый Джеми!..»

И вдруг Пруденс взвизгнула: теплая сильная рука обняла ее за талию, тяжело надавив на живот. Охваченная ужасом, она рывком выпрямилась. Но, сползая с кровати, задела ногой высокий деревянный бортик и с грохотом рухнула на пол.

– Проклятие! – пробормотал Мэннинг. Пруденс слышала, как он шарил рукой в темноте, потом чиркнул огнивом, и пламя свечи рассеяло мрак. Росс привстал и удивленно уставился на нее, моргая от резкого света. Глаза у него были совершенно сонные.

– Какого дьявола! Что случилось?

– Что случилось? И вы еще спрашиваете?!

Пруденс привстала на колени. Оскорбленная до глубины души, она даже не знала, что еще ответить. Ведь этот развратник притворяется, будто он ни при чем!

Мэннинг потер глаза и снова воззрился на Пруденс.

– Так в чем же дело? – И вдруг выражение его лица несколько смягчилось. – Вам приснился кошмар? Я прав? – участливо спросил он.

Пруденс охватило сомнение. А может, он и в самом деле не виноват и обнял ее машинально, во сне?

– Я… я услышала какие-то странные звуки… и было темно, – заикаясь, пробормотала она. Что еще оставалось сказать? – Я испугалась.

Росс выругался.

– И начали орать так, что мертвый бы проснулся? Слава Богу, у меня здоровое сердце, а то к рассвету матросам пришлось бы выбросить мой труп за борт.

Пруденс сердито нахмурилась. Вольно или невольно, но он дотронулся до нее. И продолжает разговаривать дальше прежним наглым, пренебрежительным тоном!

– Это получилось не нарочно! – резко ответила Пруденс.

– Мне снился прекрасный сон!.. Я видел жену. А вы все испортили своей истерикой.

Пруденс сразу поняла, в чем дело, и пристыдила себя за недавнюю вспышку гнева. Ну конечно же, он принял ее за Марту, решил, что рядом с ним в постели лежит жена. Несчастный, отчаявшийся человек!

– Мне… мне так жаль, – заикаясь, сказала Пруденс. Она чувствовала себя совершенной дурочкой.

Мэннинг пожал плечами.

– По ночам на корабле можно услышать самые разные звуки. Новичков они пугают. Ну, давайте спать.

Пруденс осторожно встала на ноги. К счастью, падение с кровати не принесло большого вреда ее бедному телу, покрытому синяками.

– Погодите, – остановил ее Мэннинг и указал на фонарь, висевший в дальнем углу. – Возможно, вас пугает темнота. Наверное, вы, как в детстве, спите со свечой. Зажгите вон тот фонарь, только убавьте пламя. Теперь мы всегда будем оставлять его на ночь – ради вашего спокойствия.

Пруденс взяла протянутую ей свечу, игнорируя унизительный намек на то, что она еще не вышла из детского возраста. А может быть, это и к лучшему: пусть Мэннинг видит в ней ребенка, а не женщину. Тогда у него не возникнет желания овладеть ею. Она поднесла свечку к фонарю, потом задула ее и снова улеглась в кровать, повернувшись спиной к Мэннингу и прижавшись всем телом к бортику.

Несколько минут Мэннинг беспокойно ворочался с боку на бок и наконец со вздохом промолвил:

– Проклятие! Теперь я не могу уснуть. Пруденс не сводила глаз с мерцающего света фонаря, который придавал каюте жутковато-мрачный вид.

– Значит, это был приятный сон? Послышался еще один вздох.

– Да, как всегда. Он был прекрасен, как и вся моя жизнь с Мартой.

– Расскажите о ней, – попросила Пруденс, несколько поколебавшись.

– Зачем? – Голос Мэннинга снова звучал холодно и отчужденно.

– Мне это может понадобиться, если капитан Хэкетт что-нибудь о ней спросит. – И тут же подумала: нет, это не совсем так. – Я и сама хочу знать, – добавила она тихо.

– Марта была настоящим ангелом: красивая, добрая, милая. И теперь ее душа покоится в раю, вместе с ангелами, – хрипло и медленно произнес Росс. Казалось, каждое слово дается ему с трудом.

– Вы говорили, что не понравились ей сначала. Росс печально рассмеялся.

– За годы учебы в университете я написал ей кучу любовных писем. Наверное, не меньше, чем рефератов, которые я сдавал своим профессорам. Я едва не провалил экзамен на хирурга, потому что был занят только мыслями о ней. И наконец-то Марта согласилась стать моей женой. Мы поженились весной сорок седьмого года. И танцевали в саду, среди цветущих деревьев. Судьба даровала нам два года блаженства. Всего два!.. – Он застонал и тут же тихо выругался, словно негодуя на собственную слабость.

Пруденс, которой передалась его боль, смахнула со щеки слезы и шепотом спросила:

– Но как… почему она умерла?

– А вам все нужно знать? – вспылил Мэннинг.

– Вы можете не рассказывать, если не хотите.

– Тут нечего особенно рассказывать. Жизнь – штука простая. В ней есть и хорошее, и плохое, и боль, и красота… – Он заговорил своим привычным тоном, резким и отчужденным: – У нее была опухоль матки. Я считал, что она доброкачественная. Марта хотела, чтобы я ее оперировал. Она думала, что сможет иметь детей, если я избавлю ее от этой напасти. Но я не решался.

Пруденс слушала его и поражалась: голос Мэннинга звучал бесстрастно, словно речь шла о совершенно постороннем человеке.

– И Марта умерла от опухоли? – с сочувствием спросила она.

– Нет. Ее погубил один хирург – самонадеянный и высокомерный. Он так верил в свою непогрешимость, что никто не мог переубедить его и заставить отказаться от операции. Он неосторожно задел сосуд, И Марта умерла от кровотечения.

В широко раскрытых глазах Пруденс мелькнул ужас. Неужели Мэннинг имеет в виду самого себя?

– Но как же он мог…

– Довольно, – устало сказал Росс. – Это не слишком приятная тема.

– Наверное, вы пролили немало слез? Он скрипнул зубами.

– Я никогда не плачу. Это слабость, которую я не могу себе позволить.

«Человек, который никогда не плачет? – думала Пруденс. – Должно быть, он прячет свои слезы в глубине души».

Ей очень хотелось утешить его.

– Но вы, конечно же, еще встретите какую-нибудь другую женщину. И будете счастливы с ней все оставшиеся вам годы, сколько их отпустит Бог.

– Оставшиеся годы? – Мэннинг безрадостно рассмеялся. – Сколько же, по-вашему, мне лет?

Пруденс внимательно посмотрела на него. Он лежал, уставившись в потолок. Суровый профиль, крепко сжатые губы, брови, сдвинутые к переносице… Она сразу вспомнила об отце, который тоже временами бывал суров и хмурился точь-в-точь, как Мэннинг.

– О, вы, по-моему, очень-очень старый! – выпалила она.

Росс снова засмеялся. Еще ни разу в жизни Пруденс не слыхала такого мрачного смеха.

– Может, и в самом деле мой путь завершен. Что ж, я пожил достаточно и много чего повидал.

Пруденс встревожилась – в голосе Мэннинга звучала полная безнадежность.

– Но вы, наверное, прекрасный хирург?

– В котором уже не осталось почти ничего человеческого, – пробормотал он. – Который испытывает к людям одно отвращение. Знаете, что я собираюсь сделать, когда мы приедем в Виргинию? Я скроюсь в диких лесах Шеннандонских гор, построю там себе хижину и отпущу бороду.

– И что вы там будете делать?

– Буду рисовать, бродить по лесу. И ждать смерти. Пруденс чуть не задохнулась от ужаса.

– О нет, нет! Не надо! Вы отрежете себя от всего мира!

Мэннинг повернул голову и заглянул ей в глаза. На его лице появилась издевательская улыбка.

– У вас есть для меня план получше?

У Пруденс разрывалось сердце от этого холодного, отчужденного тона.

– Когда я была маленькая, в нашей деревне жила одна старуха, – тихо заговорила она, – которая знала разные древние обычаи. Ну, и эта женщина делала зимнее вино – так она его называла. Она оставляла горшки в снегу, чтобы они замерзли как следует. А потом получалось рубиново-красное вино – крепкое, густое, без примесей. И я, бывало, убегала с уроков и мчалась к ней, утопая в сугробах, чтобы попробовать запретный напиток. – Пруденс вздохнула, вспомнив о тех волшебных временах, когда она жила с мамой и папой, окруженная их любовью, в полной безопасности.

– Очаровательная история! – фыркнул Мэннинг. – И что же из нее следует?

– Неужели не понятно? Быть может, ваше сердце, как это вино, заледенело и ждет освобождения. А потом оно оттает и станет еще прекраснее и чище, чем прежде.

– Любопытная мысль. Только к чему все это?

– Ну, чтобы жить и снова любить! Еще не все для вас кончено. Я испытала счастье с лордом Джеми, потому что всегда мечтала о любви и не теряла надежды. И сейчас полагаюсь на волю Божью. Мой возлюбленный ждет меня там, в Америке. Я знаю. А вы… Разве вы не верите, что у Господа есть насчет вас свои планы! Неужели вы совсем потеряли надежду?

Мэннинг привстал, опершись на локоть, и приподнял Пруденс за подбородок.

– Великий Боже, – прошептал он, пристально посмотрев ей в глаза, – неужели в мире еще существуют такая нежность и доверчивость? Бедное, глупенькое дитя! Вместе с Мартой я похоронил свои надежды и себя самого. Когда мы доберемся до Виргинии, у вас, надеюсь, начнется новая жизнь. А моя закончится. Именно этого я и хочу. – Мэннинг разжал пальцы, отпустив подбородок Пруденс, и опять улегся на подушку. – Больше всего на свете, – добавил он страстно.

Пруденс печально отвернулась. Что тут сказать? Какие у него теплые пальцы! Она до сих пор чувствовала их прикосновение, но на сердце у нее стало холодно от его отчаяния. Нет, это трудно понять. Неужели горе может быть настолько сильно, что у человека исчезает желание жить, гаснет святая искорка в душе? Меня, думала Пруденс, страдания сделали сильнее и решительнее. А Росс…

«Прости меня, Господи. Я не имею права судить его. У меня по крайней мере есть ради кого жить. И есть, кого любить».

Пруденс ещё долго лежала в полудреме, и в голове у нее вихрем кружились мысли. Потом она услышала, как Мэннинг заворочался и сонно пробормотал:

– Марта.

Его рука снова обвилась вокруг ее талии, но на этот раз Пруденс не стала сопротивляться. Ей было тепло и уютно.

Но почему она позволила это? Чье исстрадавшееся сердце нуждалось в нежных объятиях? Мэннинга? Или ее собственное?


Глава 7


– Я принес вам завтрак.

Пруденс с трудом оторвала голову от подушки и посмотрела на Мэннинга затуманенным взглядом. Он держал в руках небольшой поднос, на котором стояла плошка с густой кашей и кружка горячего, дымящегося сидра. Она застонала. В висках опять стучали молоточки, а желудок сводили спазмы. Какой ужас!

– Господи! – жалобно простонала Пруденс, ухватившись за живот. – Я не смогу проглотить ни кусочка. Меня стошнит.

– А… ну конечно. Совсем позабыл.

Голос Мэннинга звучал насмешливо и слегка неодобрительно.

– Что вы имеете в виду? – негодующе спросила Пруденс.

Он дерзко улыбнулся:

– Это от качки, я уверен. Скоро вы привыкнете.

– У меня болит голова, – мрачно заявила Пруденс, не в силах выдавить из себя ответную улыбку.

– В каюте спертый воздух. Одевайтесь, я выведу вас на палубу. Шторм, кажется, прошел стороной, только дождь моросит. – Росс поставил поднос на буфет. – Но сначала вы должны позавтракать. Выпейте чаю и съешьте хоть несколько печений. Я настаиваю. – Он показал ей на таз с водой, стоявший на столе. – Вставайте. Пока вы будете одеваться и умываться, я приготовлю чай.

Неужели он не даст ей возможности самой спокойно привести себя в порядок? Пруденс даже не пошевелилась, с раздражением дожидаясь, пока Мэннинг повернется к ней спиной. И вот наконец она одержала маленькую победу! Стоило Россу отойти в сторонку, как она соскочила с кровати. Теплая вода приятно освежила лицо. Умывшись, Пруденс сразу почувствовала себя гораздо лучше; даже головная боль утихла. Она приспустила рубашку и протерла подмышки, потом побрызгала себя ароматной розовой водой, которую принес предусмотрительный Мэннинг. Кроме таза, он оставил на столе стакан с холодной водой, зубной порошок и щетку. Пруденс почистила зубы и выпила воду, оставшуюся в стакане, чтобы унять подкатывавшуюся к горлу тошноту.

Пока она облачалась в платье Марты, Мэннинг готовил завтрак. Он вытащил из сундучка маленькую жаровню, зажег огонь и вскипятил воду. Заварив чай, Росс повернулся и подал чашку Пруденс, которая в это время расчесывала медно-рыжие кудри.

– А у вас очень красивые волосы, – вдруг заметил он. Эта фраза прозвучала скорее как констатация факта, нежели комплимент, поэтому Пруденс предпочла на нее не реагировать. Воткнув гребень в волосы, она взяла чашку.

– Вы считаете, это разумно?..

– Когда идет качка, лучше чтобы желудок был полный. В любом случае, какова бы ни была причина недомогания. Погодите. – Мэннинг повернулся и вынул из буфета маленький пузырек. – Вам определенно поможет настой мяты, – сказал он, наливая несколько капель в чашку.

От чая по телу Пруденс растеклось тепло, а сухое печенье хорошо легло на желудок.

– Не знаю, что со мной случилось, но сейчас почти все прошло.

– Так и должно быть. Я знаю по собственному опыту, что приступы морской болезни длятся недолго. Легкая тошнота по утрам. И только. – Росс кивнул, указывая на скамью, где лежал большой сверток. – У мистера Сликенхэма полным-полно муслина. Ножницы, иголки и нитки – все в вашем распоряжении. Правда, чулок у интенданта нет, но я отдам вам несколько пар своих.

– Спасибо. – Пруденс прикусила нижнюю губу. – Вы, наверное, уже давно встали? Но как же вы ухитрились…

– Выбраться из кровати? Я перелез через вас. Она вспыхнула от стыда. Значит, Мэннинг был совсем близко…

– Видимо, я проделал все это очень осторожно, – усмехнулся Росс. – Вы даже не пошевелились.

– И тем не менее это непорядок, – заявила Пруденс.

– Ладно, будет вам, – нетерпеливо перебил ее Росс. – Вы пережили эту ночь, никто вас не тронул, верно? Придется вам привыкнуть к тому, что я встаю рано. Можете спать у стены, если видите тут что-то неприличное.

– Я так и сделаю! – с вызовом воскликнула Пруденс. Надо показать ему, что она не какая-нибудь глупышка, которой можно командовать как угодно!

– Идемте на палубу, – предложил Мэннинг, направляясь к двери.

– Нет. Не пойду. Сначала я хочу заняться рубашками и заштопать платье. Я собираюсь оставаться здесь все утро.

Он пожал плечами.

– Пожалуйста, можете капризничать, сколько душе угодно. Если пожелаете глотнуть свежего воздуха, ищите меня в кубрике. – Росс вышел из каюты с недовольным выражением лица.

Оставшись одна, Пруденс вспомнила наконец о синяке на бедре. Она подняла юбки и внимательно его изучила. Красное пятно диаметром в несколько дюймов находилось прямо на берцовой кости. Прикасаться к нему было очень больно. И что удивительно: оно до сих пор не изменило цвет. А синяки ведь обычно становятся багровыми. Наверное, не так уж сильно она ушиблась. Пруденс быстро опустила юбку. Пора приниматься за работу.

Она развернула ткань, которую принес Росс, и разложила ее на полу. Отличный муслин! Мэннингу, конечно, пришлось немало заплатить за него. Надо будет записать все расходы. Джеми вернет потом деньги. Пруденс отрезала несколько кусков, чтобы выкроить из них рубашки. К ее большому удовольствию, материи осталось довольно много. Значит, можно будет залатать подол платья, не жертвуя нижней юбкой.

Потом она свернула куски муслина, аккуратно положила их стопочкой на скамью и, нахмурившись, подумала, что не следовало проявлять такое упрямство и отказываться от предложения Росса. Ей очень хотелось прогуляться по палубе и немного проветриться. Но уступить Мэннингу?! Нет, даже одна мысль об этом невыносима. Тем более что доктор, судя по всему, решил, будто она, словно ребенок, в конце концов послушается его.

«Котеночек, по ведь упрямство и есть проявление ребячества», – часто говорил отец.

Да, это – ребячество и глупость. И вот теперь в голове у нее что-то бухало, словно там выбивали ковер. Смирив гордыню, Пруденс направилась было к двери, но услышала тихий стук. В ответ на приглашение войти в каюту шагнул молодой матрос.

– Доброе утро, мадам! – сказал он, поклонившись. – Меня зовут Томпсон, я прислуживаю мистеру Мэннингу, убираю его каюту. Но если я причалил сюда не вовремя, вы не стесняйтесь и скажите мне. Я исчезну быстрее, чем червяк с крючка, когда идет косяк трески.

– Нет-нет, – ответила Пруденс, довольная столь любезной речью. – Я как раз собиралась прогуляться.

Она прошла по коридору и заглянула в кубрик. Росс сидел за столом, а перед ним выстроились с полдюжины моряков. Рядом со шкафчиком, где хранились медицинские принадлежности, стоял краснолицый мужчина, одетый получше, чем матросы: на нем был простой, без знаков отличия китель, жилет и видавший виды парик.

Когда Пруденс появилась на пороге, Росс поднялся со стула, с трудом скрывая насмешливую улыбку.

– Так быстро?

Слава Богу, можно сослаться на Томпсона!

– Мне не хотелось мешать уборке каюты, – надменно заявила она. – И поэтому я решила принять твое любезное приглашение прогуляться по палубе.

Росс указал на человека в парике.

– Позволь представить тебе Бэйли, одного из моих помощников.

Тот улыбнулся и склонил голову:

– Добро пожаловать на борт нашего корабля, миссис Мэннинг! – Его улыбка стала еще шире. – Понимаете, я не просто помощник, а первый помощник врача. И мне очень приятно служить под началом вашего мужа.

– С комплиментами повремени до конца плавания, – фыркнул Росс и указал Пруденс на дверь. – Постой-ка в коридоре, женушка. Я должен закончить дела с этими людьми…

«Нет, ему не удастся выгнать меня, да еще так грубо и бесцеремонно!»

– Я подожду здесь, – твердо сказала Пруденс. – В коридоре слишком душно. Впрочем, если желаешь, я могу пройтись по палубе и без тебя, муженек.

Холодные синие глаза Мэннинга сузились, превратившись в щелочки. Пруденс вздрогнула и приготовилась удалиться. Но Росс, передумав, подвинул ей стул.

– Оставайся, если хочешь.

Пруденс уселась, изо всех сил стараясь сохранить независимый вид.

Росс поманил пальцем матроса, стоявшего первым в ряду:

– Подойди-ка сюда!

Лицо у матроса было осунувшееся, кожа сухая и воспаленная. Росс пощупал ему пульс, положил руку на голову и покачал головой.

– У тебя лихорадка. Может, ты сам знаешь причину?

– Так точно, сэр! – Моряк закатал рукав и показал большую рану на предплечье, из которой сочился густой желтоватый гной. Кожа вокруг покраснела и распухла. – Два дня назад мне в руку воткнулась щепка, сэр.

Мэннинг раздраженно поморщился.

– И ты решил, что рану вылечит сам Господь Бог, а помощь врача не нужна. Прочисти гнойник, Бэйли, и наложи компресс, – приказал он своему помощнику. – А потом пошли этого беднягу к Ричардсу, в лазарет. Он не сможет нести вахту, пока не пройдет лихорадка.

Пока Бэйли вводил зонд в рану, Росс начал осматривать следующего пациента. Этот матрос стонал, вздыхал и жаловался на добрую сотню болезней. Росс тщательно обследовал его. Закончив, он скрестил руки на груди и хмуро взглянул на притворщика.

– Клянусь Господом, – проворчал Мэннинг, – ты просто ленивый сукин сын и дурак в придачу! Ни черта у тебя не болит! Иди-ка и занимайся своим делом, пока я не доложил боцману, что ты увиливаешь от службы. И поблагодари Создателя: твоему здоровью можно только позавидовать!

Матрос уныло повесил голову и бочком проскользнул в дверь. Вслед за ним к Мэннингу подошел мужчина, который, дожидаясь своей очереди, все время ожесточенно чесался. Он протянул руки, показывая их Россу. Кожа была покрыта зеленоватыми струпьями, похожими на мох. Они перемежались с красными гнойниками. Пруденс содрогнулась при виде такого зрелища. Она уже раскаивалась в своем необдуманном решении остаться в кубрике.

– Меня совсем замучила чесотка, мистер Мэннинг. Вряд ли я смогу нести службу, – посетовал матрос.

Росс быстро осмотрел его.

– Если б всех, кто страдает чесоткой, освобождали от военной службы, у нас бы и в армии, и во флоте осталось человек десять. Перестань чесаться, парень! Из ранок течет гной, а от него болезнь распространяется на другие части тела. – Он взял ручку, нацарапал несколько строк на листке бумаги и отдал его своему помощнику. – Бэйли, приготовь-ка лекарство вот по этому рецепту для нашего чесоточного друга.

Очередной пациент подошел к Мэннингу, едва волоча ноги и согнувшись пополам от боли.

– На что жалуетесь? – нетерпеливо спросил Росс. Матрос откашлялся, поскреб затылок и тревожно оглянулся на Пруденс.

– Ну, сэр, я в Лондоне сошелся с одной… ну в общем, оказалось, что она – «горящий корабль». И ведь ничего мне не сказала! А теперь вот… – Он опустил глаза и тихо выругался.

Росс возвел очи горе.

– Будь я проклят. Ждать честности от шлюхи! Ладно, показывай.

– Но, сэр… – Матрос побагровел и опять украдкой взглянул на Пруденс.

– Показывай!

Матрос вздохнул, приспустил брюки и задрал рубаху. Пруденс вихрем вылетела из кубрика.

Несколько минут она стояла в коридоре, дрожа от ужаса и пытаясь забыть увиденное. Красные, воспаленные мужские гениталии, сплошь покрытые язвами. Папа умер очень быстро, маму свел в могилу какой-то непонятный тайный недуг. И сейчас Пруденс впервые в жизни поняла, как болезни могут изуродовать человеческое тело. Когда Росс вышел в коридор, ее еще продолжало трясти.

– Я… я не думала… – робко начала Пруденс, подняв на него глаза с наворачивающимися на них слезами.

Если она и рассчитывала на утешение, то ледяной взор Мэннинга быстро рассеял эти надежды.

– Я имею дело с самой жизнью. А вы строите себе воздушные замки и населяете их преданными возлюбленными, живете в придуманном мире. Если медицина отпугивает вас своей грубостью, никогда не входите в кубрик без моего разрешения.

Пруденс охватило чувство стыда. Ее гордыня была усмирена. Мэннинг попросил ее уйти, потому что хотел избавить от неприятного зрелища. Он вел себя властно, приказывал, по ради ее же блага.

– Я… простите меня, – еле выговорила Пруденс. Ее губы дрожали.

– Таково суровое пробуждение от сладких грез, – смягчился Мэннинг. – Я тоже прошу у вас извинения. – Он протянул ей руку. – Идемте на палубу.

Пруденс взяла его под руку, и ее смятение понемногу улеглось. Едва оправившись от пережитого, она спросила Мэннинга:

– А что будет с тем матросом, у которого лихорадка?

– Если начнется гангрена – а я боюсь, что так оно и случится, – придется ампутировать ему руку.

– Какой ужас! Бедняга! – Она бросила взгляд на бесстрастное лицо Росса. – Неужели вас это не огорчает?

– Отчего же! Я очень огорчен, что врачи пока не умеют справляться с инфекциями.

Но Пруденс имела в виду совсем другое!

– А что значит «горящий корабль»? – сделала она еще одну попытку.

Росс приподнял брови.

– Вы действительно хотите знать?

– Конечно.

– Матросы называют так шлюх, больных гонореей. Более подробные объяснения нужны?

Пруденс отрицательно покачала головой и не проронила больше ни слова, пока они не поднялись на палубу. Уж не настолько она невежественна. Бетси всегда предохранялась от недугов, сопутствующих ее ремеслу, с помощью разных эликсиров и мазей.

Дождь уже закончился. Воздух был чист и свеж. Плотная пелена облаков стала рассеиваться, и на свинцово-сером фоне показались просветы ярко-голубого неба. Нежные дуновения ветерка, обвевавшего лицо, вливали в Пруденс новые силы. С каждым мгновением в ней все сильнее закипала радость. Над ее головой белели надутые паруса, внизу о борт корабля мягко и ритмично били глянцевитые волны. Она плывет к Джеми!

Пруденс широко раскинула руки, словно хотела обнять весь этот сверкающий мир, и улыбнулась Россу.

– Я как будто заново родилась! Неужели вас не радует такой прекрасный день?

Во взгляде Мэннинга застыло отчаяние.

– Бог мой, как я хотел бы видеть мир вашими глазами!

– Мой выдуманный мир? Кажется, так вы говорили? «И говорили с изрядной долей презрения», – добавила про себя Пруденс.

Росс взял ее за подбородок. Его пальцы были нежными и теплыми. На какое-то мгновение Пруденс почудилось, что он вот-вот поцелует ее, хотя это было бы совершенно невероятно.

– Ваша душа столь же чиста, как очаровательно лицо. Я думаю… будь я похож на вас, возможно, мне удалось бы спасти мир. Или по крайней мере самого себя.

– Росс!.. – прошептала Пруденс, трепеща от его ласковых прикосновений.

Как ему удается тронуть ее сердце? Откуда в нем эта сила?

– Прошу прощения, мистер Мэннинг, леди.

Они обернулись. Рядом стоял Тоби Вэдж, застенчиво переминаясь с ноги на ногу.

– Да, Вэдж. Что случилось? – хмуро спросил Мэннинг. – Ты болен и нуждаешься в моей помощи?

– О нет, сэр. Но моему дружку, Гауки, уж очень хочется посмотреть на вашу леди. Гауки, говорю я ему, она красивая, точно картинка. Оснастка что надо. – Матрос неуклюже поклонился. – Если вы не против, мадам?

– Нет, мне очень приятно, – ответила Пруденс. Этот грубоватый комплимент, как ни странно, показался ей очень трогательным.

Вэдж махнул рукой долговязому, нескладному парню в клетчатой рубахе, который маячил поблизости:

– Эй, Гауки! Давай полный вперед! Иди сюда, поприветствуй леди и скажи свою речь.

Гауки подтянул широкие штаны, сложил губы трубочкой и выпустил за борт целую струю коричневой слюны, смешанной с жевательным табаком. Потом он шагнул вперед и поклонился еще более неловко, чем Вэдж.

– Ваш слуга, мадам. – Гауки переложил кусок прессованного табака за другую щеку. Его загорелое лицо покраснело от смущения. – Мы с Тоби слыхали, – он ткнул пальцем в Вэджа, – будто вы забрались на корабль совсем без вещей… в корзине-то у вас одни безделушки… Ну, мы тут с дружками посовещались…

– Они все отличные канониры, вот что я скажу! – перебил его Вэдж.

Гауки метнул на него свирепый взгляд, очевидно, уязвленный тем, что его прервали на самой середине заранее заготовленного монолога.

– Короче говоря, мадам, решили мы поделиться с вами кто чем может. Всякими вещичками, которые могут вам понадобиться. Мы их оставили в вашей каюте, мистер Мэннинг. Вот и все. Я все сказал. – Гауки вперил глаза в пол, и его длинное лицо покраснело еще сильнее.

Пруденс едва не расплакалась.

– Как вы добры! Спасибо. И поблагодарите от моего имени своих друзей.

– Надеюсь, ты не попался на глаза капитану, Вэдж? – поинтересовался Росс.

Тоби так яростно закивал своей массивной головой, что стал похож на марионетку, которую дергают за веревочку.

– Так точно, сэр! Не попался, мистер Мэннинг. Только слыхал я, что капитан родился при темной луне. Дурное это предзнаменование. Вот. Значит, плавание пройдет плохо. А бедному Тоби Вэджу придется еще хуже. – И он опять ткнул большим пальцем в сторону своего приятеля. – Вот у Гауки с прошлого года остались рубцы – так его капитан отделал.

– Держись от него подальше.

– Так точно. Буду обходить стороной. Уж очень я его боюсь.

Пруденс хотела было выразить свое возмущение неблаговидным поведением Хэкетта, но тут раздался пронзительный звук свистка.

– Это боцман зовет на обед, – пояснил Росс и повернулся к Гауки и Вэджу: – А вы возвращайтесь на бак. И не забудьте передать своим друзьям, что мы благодарим их за доброту. Ну что, жена? – продолжал он, обращаясь к Пруденс. – Идем обедать?

Вэдж и Гауки поспешно направились в свою столовую, а Росс повел Пруденс в кают-компанию.

Там уже толпилась масса народу: и мичманы, и те молоденькие офицеры, с которыми Пруденс познакомилась за вчерашним ужином. Все они сидели за длинным обеденным столом, смеясь и подшучивая друг над другом.

Прислуга сновала туда-сюда, расстилая скатерть и расставляя оловянные тарелки. На корме было много окон, поэтому кают-компания, залитая светом, выглядела очень уютно. Под окнами стоял длинный рундук, застеленный матрасом. Первый лейтенант Сент-Джон и еще один незнакомый Пруденс человек разместились на нем, занятые оживленной беседой. Огромный восьмиугольный стол был придвинут к скамье, которая шла вдоль степы. Пруденс, имевшая некоторое представление о кораблях, знала, что под ней находится верхняя часть руля. На скамье расположился лейтенант Эллиот. Он не участвовал в общем веселье, его лицо по-прежнему выражало страдание. Вспомнив о том, какая беда настигла лейтенанта, Пруденс вновь испытала прилив жалости к нему.

Сент-Джон заметил Пруденс и тут же вскочил на ноги.

– Ба! Да это же миссис Мэннинг. Рад видеть вас! – Он прильнул губами к ее руке. – Однако я предпочел бы остаться с вами наедине, подальше от свирепых взглядов вашего мужа. – Сент-Джон усмехнулся, обращаясь к Россу: – А знаете ли вы, сэр, что ваша жена – обладательница самых прекрасных зеленых глаз в мире! Как она попала на корабль – остается загадкой. Осмелюсь предположить, что миссис Мэннинг – сирена, которую послали сами боги, чтобы околдовать всех нас!

Пруденс вспыхнула, не находя слов от приятного волнения.

Сент-Джон порылся в кармане своего кителя.

– Вчера вечером я заметил, что на ваших туфлях нет пряжек. Надеюсь, вы окажете мне честь и примете этот скромный дар. Я преподношу его как плату за возможность лицезреть вашу красоту во время плавания. – С этими словами он вытащил пару сверкающих серебряных пряжек тонкой работы и протянул их ей.

Пруденс приняла подарок, не сдержав изумленного вздоха.

– Вы очень добры, лейтенант Сент-Джон.

– Зовите меня просто Эдвин, – ответил он с ослепительной улыбкой. – Не будет ли мне позволено обращаться к вам по имени – Марта?

Пруденс опустила глаза. Она так смутилась, что не могла смотреть в лицо лейтенанту. Никогда еще ей не оказывали столь изысканных знаков внимания. Даже Джеми вел себя менее пылко – по крайней мере вплоть до того дня, как признался в своей любви.

– Разумеется, я разрешаю. Да и как может быть иначе! Могу ли я отказать вам, когда вы так любезны со мной?

Росс, стоявший поблизости, кашлянул.

– Идем к столу, – сказал он холодным, напряженным голосом. – Сейчас начнут разносить блюда.

Сент-Джон предложил руку Пруденс.

– Вы позволите, Марта?

Пруденс взяла его под руку и не стала возражать, когда лейтенант сел рядом с ней. Среди офицеров завязался спор: каждый хотел занять место по другую от нее сторону. Но Росс, быстро усевшись рядом с Пруденс, остановил ухажеров суровым взглядом.

Обед прошел оживленно. Пруденс быстро запомнила имена и чины старших уорент[12 - Высшее унтер-офицерское звание.] -офицеров: штурмана, командира артиллерийской части, боцмана и старшего интенданта. Здесь был и капитан морской пехоты. Она вежливо кивнула Сликенхэму и поблагодарила его за муслин. Но этот человек ей по-прежнему не нравился. А когда интендант мимоходом упомянул о деньгах, которые Россу пришлось выложить за ткань, Пруденс невзлюбила его еще больше. В Винсли гораздо дешевле стоил самый лучший шелк!

Росс все это время оставался молчаливым и задумчивым, зато Сент-Джон вел светскую беседу, не умолкая пи на минуту, и то и дело восхвалял красоту Пруденс, ее изящество и очарование. Когда обед закончился и офицеры стали расходиться, лейтенант дотронулся до ее руки.

– Подождите, Марта, – взмолился он. – После нашего вчерашнего разговора мне страстно хочется услышать, как вы поете. Иди сюда. – Сент-Джон сделал знак лейтенанту Эллиоту. – Приободрись немного ради этой прелестной леди и настрой-ка свою скрипку.

– Но я знаю только старинные деревенские песни, – нерешительно ответила Пруденс, их после смерти отца ей запрещали петь дома.

Эллиот задумчиво сдвинул брови.

– Вам известна песня «Идем-ка прогуляемся, мадам»?

Пруденс улыбнулась, проигнорировав сердитый взгляд Мэннинга.

– Конечно.

– Но ее надо исполнять дуэтом, – добавил Сент-Джон. – Можно мне спеть с вами?

Пруденс кивнула, и лейтенант махнул рукой Эллиоту, чтобы тот начинал.

Это была изысканная любовная песенка, в виде диалога между страстным поклонником и несговорчивой красавицей – предметом его воздыханий. Пруденс, следуя тексту, старательно изображала кокетку. Сент-Джон тоже вошел в роль: он прижал руку к груди, и в его глазах горел огонь неразделенной любви.

Когда они закончили, публика разразилась аплодисментами и веселым смехом.

– Ваша жена – самая восхитительная женщина из всех, кого я встречал в своей жизни, сэр! – сказал Сент-Джон, поклонившись Россу.

Тот скрипнул зубами.

– Моя жена, сэр, – это моя жена! – Он схватил Пруденс и закрыл ей рот властным поцелуем.

Она прильнула к нему, отвечая на страстные движения его губ. Испуганная и беспомощная, она растворялась в сладостном блаженстве, чувствуя, как пол уходит из-под ног.

– Неужели нам предстоит постоянно наблюдать за проявлением ваших супружеских чувств, мистер Мэннинг?

Пруденс резко обернулась: на пороге стоял капитан Хэкетт и смотрел на них пристально и сурово.

Росс несколько натянуто приветствовал его, склонив голову.

– Я только хотел показать этим джентльменам, что у миссис Мэннинг есть муж.

– И притом ревнивый, – заметил капитан, скривив губы. – Но это ничего. – Он пожал плечами. – Я пришел лишь засвидетельствовать свое почтение очаровательной леди. – Хэкетт поднес руку Пруденс к губам. В его глазах появилось какое-то странное выражение. – Хорошо ли вам спалось, миссис Мэннинг? Ведь это было в первый раз? Я имею в виду, это была ваша первая ночь на борту корабля.

Пруденс только моргнула в ответ. Ее голова все еще кружилась от поцелуя. Но она достаточно быстро сумела взять себя в руки и сообразить, на что намекает капитан. Он явно подозревает их в обмане.

– Да, капитан, – сказала Пруденс с трудно давшейся ей улыбкой. – Только кровать узковата. У нас дома она гораздо шире.

Не забыть бы спросить Мэннинга, где находится их «дом»!

Хэкетт ответил ей улыбкой, весьма напоминавшей гримасу.

– О да. Я тоже тоскую по домашнему очагу и уюту. По своей кровати. Мне недостает здесь очень многих удобств. – Он бросил неприязненный взгляд на Мэннинга. – Но что делать! Приходится мириться с этим. По крайней мере большинству из нас. Не так ли, мистер Мэннинг?

Улыбка Росса получилась не менее фальшивой.

– Всего через несколько недель мы будем в Виргинии, сэр. Там пас ждут все удовольствия, какие только можно найти на суше.

– Да, по пока я терплю лишения. Правда, я надеюсь, что вы, мистер Мэннинг, найдете средство облегчить мои страдания.

– Увы, сэр. Это не в моей власти.

– Значит, вы ничем не сможете помочь?

– Нет, сэр. Я уверен.

Пруденс в изумлении уставилась на их напряженные лица. Господи помилуй, сейчас-то из-за чего они злятся? Капитан жаждет домашнего уюта. Вполне понятное желание, с ее точки зрения.

К счастью, назревающую ссору прервал боцман:

– Ваш приказ остается в силе, капитан? Хэкетт нахмурился:

– Разумеется. Мне не нравится, что на корабле собралось столько насильно завербованных матросов. Сборище слабаков и нескладех! Идиоты! Не выношу этих ленивых, ни к чему не способных выродков! – Тут он опомнился и поклонился Пруденс: – Прошу прощения, миссис Мэннинг. Эти плуты ведь ни на что не годятся, кроме как пожирать казенное продовольствие. А поскольку я здесь командую… – Хэкетт поманил к себе Сент-Джона. – Среди младших офицеров и гардемарин есть немало грязнуль. Это отвратительно! Отдайте приказ, чтобы они не смели появляться на палубе в клетчатых рубахах, а их белье было бы чистым. Пусть выполняют новый указ короля и носят только форму. Я не допущу вокруг себя беспорядка и безобразий! Понятно?

– Так точно, сэр!

– Кстати о безобразиях. Доктор Мэннинг, кажется, вы стояли на палубе и разговаривали с этим типом, пародией на человека? С Вэджем. Так, кажется, его зовут?

– Да, капитан. – Росс так свирепо сжал челюсти, что стал похож на кулачного бойца, который готовится нанести удар противнику. Пруденс доводилось видеть их на деревенских ярмарках.

– Поверьте, капитан, – быстро вставила Пруденс, дотронувшись до рукава Хэкетта, украшенного галунами, – Вэдж оказал мне маленькую услугу. И разговаривала с ним я, а не муж. Нужно было поблагодарить его, только и всего. – Она улыбнулась, представив взору Хэкетта очаровательные ямочки на щеках. Пруденс надеялась таким образом смягчить его гнев.

Капитан с улыбкой посмотрел на тонкие пальчики, вцепившиеся в его рукав, и его напрягшееся тело расслабилось.

– Что ж, дорогая леди, на этот раз придется простить наглость Вэджа. Но только ради вас. Как я могу отказать столь прелестной защитнице? – Он поцеловал руку Пруденс, долго не отрывая от нее губ. – Я и сам готов оказать вам любые услуги. Если обстоятельства позволят. – Хэкетт поклонился. – Ваш покорный слуга, мадам. Идемте, Сент-Джон, нам надо кое-что обсудить.

«А мне наконец пора заняться шитьем», – подумала Пруденс.

– Ты проводишь меня в каюту, Росс? Или мне пойти одной?

Мэннинг решительно взял ее под локоть.

– Я думаю, тебе понадобится эскорт, – проворчал он.

Они вышли на палубу. Голубое небо уже совсем расчистилось, ветер разогнал облака. Яркое летнее солнце стояло в зените.

Но у Пруденс по коже подирал мороз: она ощущала волну холодной ярости, исходящую от Росса, который крепко держал ее под руку. Иногда таким же бывал папа: он как будто сердился на нее, но непонятно, по какой причине. Неужели Мэннинг разозлился за то, что она любезничала с капитаном, и собирался затеять ссору?

Весь путь до каюты они проделали молча. А когда открыли дверь, Пруденс улыбнулась от радости, и мрачные мысли тут же вылетели у нее из головы. На полу лежали подарки, преподнесенные Вэджем и другими канонирами. Она подскочила к изрядно обшарпанному рундуку, опустилась на колени и начала изучать его содержимое, сопровождая осмотр восторженными восклицаниями. Подношения были весьма скромные, но для людей, которые отдали их Пруденс, они, несомненно, имели огромную ценность. Связка лука, небольшой кусок соленой свинины, завернутой в промасленную бумагу; баночка с маслом, от которого уже шел прогорклый запашок; два гребня грубой работы, вырезанные из китовой кости, голубая лента, крошечное зеркальце, облупленное и поцарапанное, и раковина на шнурке, которую можно было носить на шее, как кулон.

– О! – воскликнула Пруденс. – Как мило! Какая прелесть!

И она улыбнулась Россу в надежде, что он разделит ее радость.

Но Мэннинг только пожал плечами:

– Женщина на корабле – редкость. Вот они и расщедрились по такому случаю.

– Ну, если вам нравится вести себя как собака на сене… – обиженно отозвалась Пруденс.

Раздосадованная тем, что Росс испортил ей все удовольствие от подарков, она подошла к скамье и взяла отрез муслина.

– Вы только представьте! Шесть шиллингов за ярд! Этот мистер Сликенхэм просто грабитель!

– Я в жизни не видал пи одного торговца, который не хотел бы набить свой карман, – фыркнул Мэннинг. – А уж как он отмеряет и взвешивает… Я не поставил бы и фартинга на его честность.

– Как бы то ни было, я прослежу, чтобы лорд Джеми вернул вам деньги.

– Это не обязательно.

– О нет! Он должен сделать это. Глаза Росса вспыхнули.

– Нет!

Да, он явно пребывал в отвратительном настроении. А Пруденс не собиралась вступать с ним в бой из-за нескольких фунтов стерлингов.

– Очень хорошо, – пробормотала она. – Спасибо вам за муслин.

Он кивнул в ответ и указал на рундучок, стоявший на полу.

– Вэджу и его друзьям я заплачу, разумеется. А вот это достойный повод для ссоры.

– Ни в коем случае!

Росс уставился на нее в полном недоумении:

– Господи, почему же?

– Неужели вы не понимаете, что такое доброта? – с упреком воскликнула Пруденс. – Как можно унижать этих людей, расплачиваясь с ними за подарок? Милостивый Боже! Ведь вы стали хирургом для того, чтобы помогать людям!

– Нет, – сказал Росс с циничной улыбкой. – Мне было интересно. Я рассматривал занятия медициной как своего рода развитие интеллекта. – И, не дав ей возможности ответить, направился к двери. – Меня ждут дела.

– А я займусь шитьем, – бросила Пруденс, надеясь, что ее голос звучит так же холодно.

Росс, потянувшийся было к задвижке, приостановился.

– Кстати, раз уж речь зашла о подарках… Извольте вернуть Сент-Джону его пряжки.

– Ни за что!

Нет, он зашел слишком далеко! Только и делает, что командует!

Росс круто повернулся.

– Будь я проклят! Вы что, совсем ослепли? Разговаривая с ним, вы жеманитесь, краснеете, кокетничаете! И думаете, что дело ограничится этим? Ей-богу, если вы и дальше собираетесь заигрывать с Сент-Джоном, да еще так бесстыдно, мы будем обедать здесь. В одиночестве! Я не позволю вам компрометировать себя ради пары каких-то там дурацких пряжек или пошлого комплимента!

Пристыженная Пруденс молчала. Подарок в обмен на твое сокровище – так говорила Бетси. Неужели Сент-Джон хочет добиться ее благосклонности? А сама она настолько наивна и глупа? И, как утверждает Росс, совсем не понимает мужчин? Нет! Это он неправильно смотрит на жизнь.

– Вы считаете, что любой восхищенный взгляд – прелюдия к… – Она не смогла выговорить это ужасное слово.

– К прелюбодеянию? – усмехнулся Росс. – Нет. Но я полагаю, что это может произойти в ближайшие дни, ибо своим поведением вы подаете определенные надежды.

– Почему вы так говорите? Лейтенант Сент-Джон – да и капитан тоже! – ведут себя как истинные джентльмены. Они добры ко мне, предупредительны. И вовсе не похожи на развратников, хотя вы меня этим и пугаете. Они – нет. А вот вы… Вы пользуетесь любой возможностью, чтобы… поцеловать меня… самым непристойным образом.

Лицо Мэннинга, полное холодного безразличия, стало похоже на маску.

– Эти поцелуи ничего для меня не значат. Я всего лишь хотел напомнить окружающим, что вы – замужняя женщина. Сами вы не в состоянии это запомнить. Если бы я не поцеловал вас, то, боюсь, за дело принялся бы капитан или Сент-Джон!

– Чепуха! Они ведут себя любезно, и мне кажется только вежливым – платить им той же монетой. Как вы могли вообразить себе нечто большее? – Пруденс с трудом сглотнула, чувствуя, что сердце сжалось в ее груди. – Неужели вы не понимаете? Я люблю лорда Джеми. Только его! Я с нетерпением жду того дня, когда состоится наша свадьба! – Она с вызовом взглянула на Росса. – И если вы полагаете, что ваши поцелуи мне очень нужны, что для меня это не только способ одурачить капитана…

– Ну да, конечно. Этот таинственный лорд Джеми совсем вскружил вам голову, если вы пошли на такой риск, чтобы встретиться с ним. И вы действительно надеетесь, живя в своем мире грез, что знатный человек снизойдет до вас и захочет жениться?

Пруденс отвернулась, из глаз ее брызнули слезы. Милый Джеми! Неужели, поставив на карту все, она проиграет? Что ей приходится выносить… Этот нелепый обман, общество холодного, бесчувственного человека…

– Вы сказали, что у вас есть дела, – глухо промолвила Пруденс. – А мне нужно заняться шитьем. Пожалуйста, уходите.

Теплые сильные руки Росса легли ей на плечи. Повернув Пруденс лицом к себе, он смахнул слезу с ее щеки. Теперь его синие глаза стали теплыми и мягкими, как летнее небо.

– Пруденс, вы – наивное дитя. Я только хотел предостеречь вас. Не возлагайте слишком больших надежд на эту встречу. Неизвестно, что ждет вас в Америке. Я… – Тут он запнулся и нахмурился: по всему кораблю разнеслась гулкая барабанная дробь. – Проклятие! – выругался Росс и направился к двери.

– Что там такое?

– Это сигнал всем выйти на палубу. Я приказываю вам остаться здесь.

– Будет сражение? Здесь, в этих водах? Мне хочется посмотреть.

– А я запрещаю! – закричал Росс. – Сидите внизу! – И он вышел, громко хлопнув дверью.

«Запрещаю?» Пруденс закипала от ярости, словно горшок на огне. Она участвует в этой нелепой игре в мужа и жену на равных! Она Россу не служанка! Пруденс взялась было за шитье, продела нитку в иглу и сделала первый стежок, но почувствовала, что руки ее дрожат. В конце концов кусок материи полетел на пол. Нет! Нельзя позволять Мэннингу то и дело отдавать приказы!

Пруденс вихрем выскочила из каюты и стала подниматься вверх. На трапе не было ни души; ритмичная барабанная дробь становилась все громче. Добравшись до юта, она вышла на солнечный свет и в недоумении оглянулась вокруг. На палубе собрался весь экипаж. Матросы стояли на сходнях и толпились на баке. Росс и другие офицеры выстроились по стойке «смирно» на ютовой надстройке.

Росс тут же сбежал вниз по ступенькам и грубо схватил Пруденс за руку.

– Черт, я же велел вам оставаться внизу!

– Но почему? – заикаясь от удивления, спросила она. – Почему мне нельзя?..

И тут Пруденс увидела его. Увидела человека, привязанного к линю. Его рубашка была разодрана, спину испещряли красные, кровоточащие полосы. Пруденс застыла от ужаса. А в это время помощник боцмана поднял обтрепанную веревку и с размаху ударил ею по спине несчастного, оставив еще один багровый след. Раздался страдальческий вопль.

– Боже милосердный!.. – прошептала Пруденс и, потеряв сознание, рухнула в объятия Росса.


Глава 8


Пруденс зевнула и открыла глаза. Каюта, погруженная в полумрак, освещалась всего одним фонарем, стоявшим на столе, за которым работал Росс. Казалось, он что-то писал, целиком уйдя в свои мысли.

– Сколько сейчас времени? – спросила Пруденс странно хриплым голосом.

Росс поднял голову и улыбнулся:

– Скоро пробьет шесть склянок. Приближается время ужина. Семь вечера, – пояснил он, видя ее удивление.

– Долго же я спала…

– Гораздо дольше, чем вам кажется. Уже два дня вы не вставали с кровати. Думаю, это последствия сотрясения мозга.

Пруденс протерла глаза.

– Два дня? А как же вы?.. Росс улыбнулся еще шире:

– Вы меня ничем не побеспокоили.

На языке у Пруденс уже вертелись резкие слова, но она вовремя сообразила, что лежит у самой спинки кровати. Каким бы ни был Росс Мэннинг, но он умел держать обещания.

– Что вы делаете? – спросила она, заметив огромный фолиант, лежавший на столе.

– Рисую. Для меня это лучший способ убить время.

– Покажите.

Он с явной неохотой поднял тяжелый альбом и отнес его Пруденс. Она привстала и оперлась на локоть, чтобы получше рассмотреть рисунки. Первая страница была испещрена набросками рук – очевидно, рук самого Росса, догадалась Пруденс. Их изображение поразило ее своим мастерством.

– Но это же великолепно! – воскликнула она, восхищенная его талантом, о котором и не подозревала.

– Мне хочется посмотреть еще, – заявила Пруденс и потянулась, чтобы перевернуть страницу, но Росс захлопнул альбом.

– Нет.

Пруденс хихикнула.

– Там есть что-то непристойное?

У Бетси была такого рода книжка, которой она, по ее словам, «подбадривала» некоторых своих клиентов. Столь загадочное объяснение подруги заинтриговало Пруденс. Однажды она заглянула в книжку и тут же отбросила ее, содрогаясь от отвращения.

– Конечно, нет, – смущенно отозвался Росс. Потом он пожал плечами и убрал руку, разрешив таким образом Пруденс смотреть дальше.

К немалому удивлению Пруденс, в альбоме оказалось полным-полно рисунков, изображавших ее: несколько набросков рук, овал щеки, лицо в профиль, ее тело, раскинувшееся на постели. И даже брови: Росс, видимо, не раз пытался уловить их особый изгиб. Пруденс подняла на него глаза и тут же стыдливо отвернулась. Значит, Мэннинг внимательно разглядывал ее, пока она спала. Она ощутила странное волнение.

– Это очень… лестно для меня, – пробормотала наконец Пруденс с запинкой.

Росс холодно и отчужденно рассмеялся, еще раз подчеркнув, как глупо ждать от него изъявления романтических чувств!

– Не подумайте, ради Бога, – сухо заявил он, – что я поддался вашим чарам, как те молодые щеголи из кают-компании. Просто вы – отличная модель для художника. К тому же приятно рисовать женщину, когда находишься в обществе одних мужчин.

Мужчины. Это слово напомнило Пруденс о сцене, которую она хотела бы забыть.

– А тот бедный матрос, которого секли?..

Росс проворно захлопнул альбом и снова уселся за стол.

– Он выздоровеет.

У Пруденс задрожали губы.

– Но почему?..

– Это был один из насильно завербованных. Капитан Хэкетт решил преподнести остальным урок.

– Но это же варварство! И вы смолчали?

– А что мне оставалось делать? – проворчал Мэннинг. – Это военный корабль. В Королевском флоте такие вещи случаются часто. – В его глуховатом голосе зазвучали нотки гнева. – Но я ведь просил вас остаться внизу.

– Насколько я помню, вы запретили мне выходить! – сердито возразила Пруденс. – Словно маленькому ребенку.

– А разве ваше непослушание не ребячество? – Росс укоризненно покачал головой. – И ко всему прочему вы упали в обморок, чуть не сбив меня с ног…

– Марта, наверное, была в восторге от того, как вы ею командовали… Могу себе представить!.. – дерзко выпалила Пруденс.

И тут же пожалела об этих словах, нечаянно сорвавшихся с языка. Росс замер, сжав челюсти.

– С этой минуты я постараюсь вести себя так, чтобы мои приказы выглядели как просьбы, – сказал он и посмотрел на Пруденс, обдав ее холодом. – Вы сможете одеться и поужинать в кают-компании? Или принести вам еду сюда?

Пруденс горько раскаивалась в своей глупой выходке. – Нет, я сейчас встану, – кротко сказала она, слегка приподнялась и чуть не ахнула, опустив глаза вниз: вместо ночной сорочки на ней была мужская рубаха. Конечно же, это рубашка Росса, надетая прямо на голое тело. – Что вы сделали с моей одеждой?

– Поскольку вы были явно не в состоянии шить, я отдал ваши сорочки Томпсону. Он выстирал их, а заодно – платье и фартук, в котором вы появились на корабле. Даже дыры заштопал.

– О, но ведь это моя работа…

– Большинство матросов неплохо орудуют иглой. Им то и дело приходится шить паруса.

Пруденс сползла с кровати. Ноги плохо слушались ее. Она не осмеливалась думать о том, как Росс снимал с нее сорочку. Слава Богу, все это время она была без сознания! И тем не менее Пруденс чувствовала себя очень неловко. Интересно, какие еще рисунки можно отыскать в альбоме Росса? Уж слишком поспешно он его забрал.

Росс положил на кровать свежевыстиранную сорочку и платье Марты, а потом отвернулся, не дожидаясь просьбы Пруденс.

Одеваясь, Пруденс улучила минутку, чтобы рассмотреть свои раны. Огромный синяк на плече был по-прежнему черного цвета, но начал желтеть по краям. Это хороший признак. С бедром дело обстояло еще лучше: красное пятно почти исчезло, хотя надавливать на него было больно. Пруденс, наклонив голову, уставилась в зеркало. Порез на голове заживает, через неделю-другую Росс наверняка снимет швы.

Закалывая локоны (спасибо Вэджу и его друзьям, которые подарили ей гребни!), она услышала, как колокол прозвонил шесть раз. А потом боцман засвистел в свисток, созывая матросов на ужин. Пруденс тихонько кашлянула, и Росс повернулся к ней.

– Пожалуйста, дайте мне руку. Я еще слишком слаба.

Они поднялись по трапу, уворачиваясь от поварят, которые выбегали из камбуза с блюдами, полными дымящейся еды, и неслись наверх, крича: «Поберегись!»

За ужином Пруденс пребывала в подавленном настроении. Сент-Джон снова щедро расточал комплименты, но она не могла забыть предостережений Мэннинга. Что, если лейтенант расхваливает ее отнюдь не бескорыстно? Что, если он вовсе не так добр, как кажется? Пруденс не хотела, чтобы ее поведение было понято превратно. Кроме того, она постоянно чувствовала на себе мрачный взгляд Росса. Стоит ей хоть немного поощрить Сент-Джона, и Мэннинг, чего доброго, схватит ее в охапку и утащит в каюту! Поэтому Пруденс отвергла настойчивые мольбы Сент-Джона еще раз спеть дуэтом, сославшись на нездоровье и слабость. Как только тарелки опустели, Росс встал и вывел ее на палубу.

На вечернем небе лежал отблеск закатного солнца, но темно-синий бархатный полог уже сверкал звездами. Над горизонтом висел серебряный серпик молодого месяца.

Росс порылся в кармане кителя.

– Ночь так хороша, что не хочется идти вниз. Если позволите?.. – Он вытащил трубку и кисет.

Пруденс с улыбкой кивнула. Папочка тоже курил трубку, и ей нравился запах табака.

Росс нашел коробочку с трутом, раскурил трубку и прислонился к поручню, погрузившись в глубокое раздумье. Бледно-голубой дымок вился над его головой, потом, подхваченный легким ветерком, проплыл мимо Пруденс и унесся прочь, в морскую даль.

Пруденс смотрела в чистое вечернее небо. Его величие, как всегда, вселяло в нее благоговейный трепет. Может, и Джеми сейчас глядит на новорожденный месяц. Ни разу еще они не любовались вместе красотой лунной ночи. Дедушка требовал, чтобы к закату солнца овцы уже были в своем загоне. Но скоро все изменится: они с Джеми будут стоять рядышком, и Пруденс положит голову ему на плечо, а его кольцо, освященное обрядом венчания, вернется на свое законное место и снова украсит ее руку. А потом… потом… Пруденс тяжело вздохнула. Потом наладится и все остальное. Она прижала руку к низу живота и почти физически ощутила сладостную боль.

Голос Росса вернул ее к реальности.

– Вы загадали желание на новолуние? – Он тихо рассмеялся: – Ну конечно же. И какой он – ваш лорд Джеми?

– У него черные волосы. Глаза сияют, как звезды. Он умеет посмеяться и весело пошутить. – Пруденс снова вздохнула. – И так возвышенно говорит о своей любви…

Росс иронически хмыкнул:

– Когда он говорил о любви – до или после того, как соблазнил вас?

Пруденс резко повернулась к Мэннингу. На глазах у нее выступили слезы.

– Да разве вам дано это понять? С вашим-то холодным сердцем?

Он слегка оторопел и даже смутился.

– Простите, – сказал Росс, потупив голову. – Разумеется, вы совершенно правы. В такую приятную ночь не стоило мучить вас своими мрачными мыслями. Я слишком устал от жизни.

В его голосе звучало такое отчаяние, что Пруденс растрогалась.

– Так зачем же вы предаетесь печали? Ночь прекрасна, и рука Господа простерта над всем миром! Вы тоже должны загадать желание. Желание, полное надежды на счастливое будущее. Давайте же! – И она ободряюще тронула Росса за рукав.

Он отошел подальше и выбил трубку о наружную планку борта, не отрывая глаз от разлетающихся во все стороны искр.

– Я уже загадал, – ответил наконец Росс. – У меня одно желание – умереть поскорее, избавиться от этого несносного существования. А до тех пор, пока не наступит сладостное освобождение, я надеюсь обрести покой в уединении. – Он протянул Пруденс руку. – Идемте. Если вы не очень сильно устали, я могу предложить вам свои книги. Почитаете часок-другой и развлечетесь немного.

Пруденс шагнула к нему, по тут же споткнулась: корабль качало, да и ноги ее еще не окрепли. Она едва не упала, но Росс успел вовремя подхватить ее.

Его лицо, едва различимое в темноте, было совсем близко. Пруденс слышала его прерывистое дыхание. Теплые руки обнимали се с такой силой, что сердце забилось как безумное. И вдруг Мэннинг наклонился и поцеловал ее – словно это была самая естественная вещь на свете, словно иначе и быть не могло. Пруденс потянулась к нему и снова почувствовала прикосновение пылающих упругих губ. Кровь прихлынула к ее щекам.

– Черт побери, мистер Мэннинг! Я начинаю подозревать, что ваш брак – не что иное, как ловкий розыгрыш. Ни один муж не целует так часто собственную жену!

Росс оторвался от губ Пруденс, но продолжал крепко держать ее за талию.

– Капитан Хэкетт, сэр. Вы видели мою супругу. Кто же осудит меня, зная, как она прекрасна?

– Я могу только позавидовать вам, сэр. – Хэкетт поклонился Пруденс. – К вашим услугам, мадам. Боюсь, в скором времени весь экипаж возненавидит вашего мужа.

Капитан произнес слово «возненавидит» с такой глумливой усмешкой, что Пруденс не на шутку встревожилась.

– Но к вам это не относится, капитан, не правда ли? – спросила она с чарующей улыбкой.

Хэкетт загадочно улыбнулся ей в ответ.

– Моя милая леди, мы с мистером Мэннингом найдем общий язык. Не беспокойтесь.

Поклонившись, капитан скрылся в кают-компании.

– Развратная тварь! – проворчал Мэннинг. – Ей-богу, придется мне с ним разобраться.

– Не понимаю, почему капитан вам так не нравится?.. Ведь он говорил что-то о взаимопонимании. Разве похоже, что он собирается стать вашим врагом?

– Похоже, Хэкетт хочет завладеть… – Росс осекся и пожал плечами. – Ладно, это не имеет значения. Вряд ли вы поймете. Но гарантирую: в ваш мир такие негодяи не ворвутся.

Пруденс тут же вспомнила, как страстно Росс поцеловал ее, и почувствовала себя ужасно виноватой. А если бы Джеми узнал об этом? Что она сказала бы ему? Что его невеста целовалась с другим мужчиной? И не просто целовалась, а с упоением! Как это папочка учил ее бороться с искушением? Надо говорить: «Изыди от меня, сатана».

– Но этот «наглец» не целовал меня, – возразила Пруденс. – Это сделали вы и без всякой причины.

В ней закипал глухой гнев, причину которого Пруденс и сама не понимала.

– Я заметил, что капитан идет к нам по палубе.

У него на все готов ответ! Теперь, выходит, не на что и злиться.

– Во всяком случае, не следовало целовать меня с такой страстью, ужасный вы человек! – воскликнула Пруденс и рванулась прочь.

Росс схватил ее за рукав. Она дернулась, обернулась к нему и… оказалась в его не слишком нежных объятиях. Росс грубовато прижал ее к себе и властно прильнул к губам. Пруденс, попав в плен этих сильных рук, трепетала и стонала, задыхаясь от наслаждения. Его язык проскользнул между ее полураскрытых губ и там, внутри, затеял безумную, сладостно-мучительную игру. Пруденс казалось, что она куда-то плывет. Каждая клеточка ее тела вибрировала от страсти.

«Прости меня, Господи!» – подумала она. Поцелуи Джеми еще свежи в ее памяти, а она способна испытывать наслаждение от них с другим мужчиной! Дедушка был прав: она грешница и безбожница. «Изыди от меня…» Но заветная фраза не помогала. Поддавшись соблазну, Пруденс обвила руками шею Росса.

Когда тот наконец отпустил ее, Пруденс едва удержалась на ногах. Пошатываясь в такт качке, она думала только об одном: не упасть бы к ногам Мэннинга. И она еще смела обвинять Росса в том, что он получает удовольствие от этих поцелуев!

Росс издал тихий смешок, в котором явственно слышалась издевка. Он отлично понял ее греховную слабость!

– Вам тоже не мешает поубавить пыл. Пруденс расплакалась от стыда и унижения.

– Притворство это или нет, но больше не смейте меня целовать! Никогда! Если вы это сделаете, я расскажу капитану всю правду. И вас закуют в кандалы. И меня это только обрадует. И… и… – Всхлипывая, она помчалась по трапу и скрылась в каюте.

Когда вошел Росс, Пруденс уже лежала в постели, повернувшись к нему спиной и прижавшись к самому бортику. Чума его возьми, этого хладнокровного мерзавца! Он целуется, как любовник, но при этом осмеливается смотреть на нее равнодушными глазами!

Пусть только попробует сегодня ночью дотронуться до нее – она мигом вышвырнет его из кровати!


Росс поднял глаза от миски с овсяной кашей.

– Я думаю, через три-четыре дня мы будем на Азорских островах. И встанем на якорь в гавани Понта-Дельгадо, пока к нам не присоединятся остальные корабли флотилии.

Хэкетт вовсю подгонял матросов и уже не раз устраивал порки, дабы подстегнуть их рвение. На третий день плавания «Чичестер» вырвался далеко вперед.

Пруденс отхлебнула пива из кружки. Несколько дней назад на корабле кончился чай, и от воды шел неприятный запашок. Но у Мэннинга были свои запасы бренди и пива. Их использовали даже для того, чтобы чистить зубы.

– Хорошо бы поскорее сойти на берег, – заметила Пруденс.

– Если удастся, я отвезу вас на минеральные источники. Остров Сан-Мигель славится ими. – Росс посмотрел на ее пустую тарелку и одобрительно кивнул. – Вы быстро покончили с вареными яйцами. Может, попросить Томпсона принести еще?

– Нет. – Пруденс протянула руку и взяла со стола, за которым они завтракали, горшочек с джемом. – Но от печенья я бы не отказалась…

Сказав это, она чуть не рассмеялась. «Нет, вы только взгляните: и впрямь парочка пожилых любящих супругов».

Замкнутое пространство корабля способствовало сближению. В течение очень короткого времени между Мэннингом и Пруденс установились легкие и весьма фамильярные отношения. Когда она переодевалась, Росс не удосуживался отворачиваться – разве что Пруденс меняла сорочку. И она без прежнего стеснения смотрела на Мэннинга, который умывался и брился, обнаженный до пояса. Правда, его могучий торс вызывал у нее странное волнение.

После того злополучного вечера Росс ни разу не поцеловал ее и вообще не вспоминал об этом случае.

Поразмыслив, Пруденс решила, что все к лучшему. Папочка наверняка пожурил бы ее и сказал, что винить тут некого – только саму себя. Она укоряла Росса за излишне страстные поцелуи, но при этом пыталась обмануть себя, скрыть собственное вожделение. Любой дурак заметил бы, что Росс совершенно к ней равнодушен. Об этом красноречиво свидетельствует его холодная манера поведения, когда они остаются наедине. Может, он целовал ее так пылко просто в отместку? В общем, если кто-то и проявил слабость, так это она, Пруденс.

Пруденс привыкла к ледяному безразличию Росса и решила, что, должно быть, таким уж он уродился. Что делать, если у пего характер мизантропа, который всегда старается держаться подальше от людей?

Но во сне, почти каждую ночь, он обнимал ее. Пруденс просыпалась, и его рука лежала у нее на талии. Иногда Росс шептал «Марта», и у Пруденс сердце разрывалось от жалости. Бедняга!.. У нее не хватало духа оттолкнуть его и разрушить эти сладкие грезы.

Чтобы защититься от подозрений Хэкетта, они вместе сочинили несколько историй «супружеской жизни», слепив их, словно кусочки мозаики, из разных реально происходивших событий: о том, как Росс практиковал в Лондоне, об их загородном доме в Глочестершире, о сельской ярмарке, куда Пруденс ходила вместе с Джеми.

Но как только разговор касался интимных подробностей, связанных с Мартой, Росс тут же замыкался в себе. А Пруденс не хотела злить его своими расспросами. Он редко называл ее Марта – даже при посторонних, – словно это имя доставляло ему нестерпимую боль. Пруденс не возражала: что ж, пусть обращается к ней просто «жена».

С едой дело обстояло куда лучше, чем она предполагала, наслушавшись рассказов моряков, которые частенько захаживали к Бетси. Все офицеры, включая Росса, взяли на борт собственные запасы продовольствия и вина, чтобы дополнить скудный корабельный рацион. А многие держали кур в клетках, которые стояли на главной палубе, в тени баковой надстройки.

Они обедали и ужинали в кают-компании, а раз в неделю угощались за столом капитана. С тех пор как Пруденс попала на корабль, она уже трижды посещала эти пиршества. В присутствии капитана Росс всегда вел себя натянуто, а потом туманно намекал, что от этого человека можно ждать только неприятностей. Но Пруденс пока не видела в поведении капитана ничего предосудительного.

Большую часть дня она проводила в светлой, веселой кают-компании: шила там или читала. Молодые офицеры не давали ей скучать. Они вместе играли в вист и в триктрак,[13 - Триктрак – настольная игра с костями и фишками, известна с середины XVII в.] а лейтенант Эллиот научил Пруденс игре в кости. Она часто пела под аккомпанемент его скрипки, но дуэты с Сент-Джоном больше не повторялись. К чему испытывать терпение Росса?

Иногда офицеры флиртовали с ней. Точь-в-точь как деревенские парни, пускающие пыль в глаза местной красавице. Они всячески хвастались, изображали рыцарей перед поединком и на коленях умоляли Пруденс назвать имя ее избранника, окружали знаками внимания и осыпали комплиментами. Но она свято помнила слова отца, который частенько говаривал: «Гордыня ведет к падению», – и не позволяла вскружить себе голову.

Ей уже порядком прискучили неумеренные комплименты Сент-Джона. Пытался он ее соблазнить (как уверял Росс) или нет, но общение с этим щеголем утомляло Пруденс. Он не отличился большим умом и не мог поддержать серьезной беседы. Росс все же разрешил ей (правда, без особой охоты) носить его пряжки, но только потому, что подарок был грошовый и из-за него не стоило затевать ссору.

– Что вы сегодня собираетесь делать? – спросил Росс, покончив с пивом.

Пруденс раздраженно поджала губы.

– Понятия не имею.

Сорочки давно были готовы, она даже сделала на них вышивку. Книги, предложенные Россом, оказались скучными, хотя Пруденс иногда листала их, чтобы убить время. Росс уже сообщил, что сегодня дует штормовой ветер и на верхней палубе будет холодно. Значит, о прогулке нечего и думать. Ей стало не по себе при мысли о том, что опять придется слушать пустую болтовню Сент-Джона. Проведя с ним пару часов в кают-компании, Пруденс всегда радовалась обществу молчаливого Мэннинга.

– Не знаю, – повторила она, с неприятным сознанием, что впереди ее ждет длинный, тоскливый день.

– Чем вы обычно занимались дома, в деревне?

– Пасла дедушкиных овец. Ходила в церковь. Читала.

– Вам нравится читать? Для женщины это редкость.

– Мой папа был деревенским учителем, – сказала Пруденс, – он занимался и со мной.

– А!.. – Росс, казалось, обрадовался. – Может, вы знаете и латынь?

– Да. Немного.

– В таком случае, если хотите, можете мне помочь часок-другой в кубрике. Будете готовить и надписывать лекарства.

– Я и сама думала: не поухаживать ли мне за больными.

– Это не слишком приятное занятие. – Мэннинг нахмурился. – Помните, в прошлый раз…

Пруденс вспыхнула. Перед ее глазами снова встал матрос, страдающий отвратительным недугом, его красные, распухшие гениталии.

– Обещаю… я уйду из кубрика… если меня что-то напугает.

Росс едва удержался от улыбки.

– А вы не упадете в обморок при виде крови?

– Нет, я много раз видела, как повар режет овец. А потом выдирает их внутренности голыми руками. – Она указала на свое простенькое платье и фартук: – И одета я для черной работы.

Росс встал со стула.

– Что ж, идемте.

Они отправились в кубрик. Волны яростно швыряли корабль из стороны в сторону. Шторм разыгрался не на шутку. Возле кубрика, как всегда, толпились матросы, явившиеся к доктору со своими жалобами. Росс открыл дверь. Пруденс кивнула Бэйли в знак приветствия, а тот изумленно воззрился на нее и, забравшись рукой под парик, поскреб бритую голову.

Первым посетителем оказался Гауки. Он пришел в сопровождении Тоби Вэджа. У его друга на верхнем веке сидел огромный ярко-красный ячмень, и глаз почти совсем заплыл.

Вэдж шаркнул ногой, приветствуя Росса, и ткнул пальцем в Гауки:

– Вот, сэр, посмотрите-ка на моего дружка Гауки. Уж неделя прошла, как его гляделка – та, что с правого борта, – распухла, будто рыба-иглобрюх… А он и внимания не обращал. Я ему говорю: «Гауки, пора тебе навестить доктора, клянусь телом Господним». Да ведь он упрям как осел, сэр. И вот до чего себя довел. «Как же ты будешь нести вахту, – спрашиваю я, – если останешься без иллюминатора?» Ну вот мы и пришли. – И он подтолкнул Гауки вперед.

– По-моему, ячмень скоро прорвется, – сказал Росс, осмотрев беднягу. Он черкнул что-то на листке бумаги и отдал его Бэйли. – Отпарь ему веко, чтобы ячмень лопнул, а потом приготовь вот эту мазь.

Пруденс откашлялась.

– Покажи мне, где стоит жаровня, муженек! – Она застенчиво улыбнулась Россу, который вопросительно поднял брови. – Мне эта процедура знакома. Ячмени выскакивают не только у моряков, но и у нас – жителей суши.

Бэйли занялся мазью, а Пруденс разожгла в маленькой жаровне древесный уголь. И когда та достаточно разогрелась, взяла кувшин с водой и стала лить на угли тонкую струйку, велев Гауки наклониться пониже, пока можно будет терпеть жар.

Вэдж все это время болтал без умолку. С его грубого лица не сходило мрачное выражение.

– Так оно и должно было случиться, леди. Понимаете, неделю назад у старины Гауки порвался шнурок на ботинке. Дурная примета. Ну, дружок мой присел, значит, на палубу, чтобы его завязать. А потом возьми да и подними глаза. И кто, как вы думаете, стоит рядом? Капитан Хэкетт, а глаз-то у него черный! Как я услыхал об этом, так и говорю ему: «Плохо тебе придется, Гауки, от этого человека». – И он указал на своего злополучного друга. – И бедняге Вэджу тоже. И вот оно – доказательство, верно?

Простодушие суеверного Тоби вызвало у Пруденс улыбку. Она вылила на угли еще немного воды, чтобы пар продолжал идти. Через несколько минут ячмень лопнул. Гауки довольно ухмыльнулся, потер больной глаз носовым платком, взял мазь и поблагодарил доктора за помощь.

Вслед за ним вошел бледный, истощенный матрос, которого терзала лихорадка. Ему надо было сделать кровопускание. Потом появился пациент с плевритом, харкающий кровью. Росс делал необходимые процедуры, выписывал лекарства или отсылал больных в лазарет, к своему второму помощнику – Ричардсу.

Несколько матросов получили ранения; мальчика – подносчика пороха (во время сражений он должен был снабжать им канониров) мучила сильная простуда.

Один матрос, стонущий от боли, приковылял в кубрик, жалуясь на свой раздутый от водянки живот. Он только скрипел зубами, когда Росс проткнул ему брюшную полость длинным острым зондом и оттуда хлынула водянистая жидкость.

Пруденс исполняла все указания Мэннинга: бинтовала, накладывала мази, помогала Бэйли готовить лекарства. Ей было грустно видеть столько людей, измученных недугами, но вопреки ее ожиданиям сами болезни не вызывали особого отвращения.

Когда из кубрика наконец вышел последний пациент, Росс устало потер затылок и посмотрел на Пруденс с оттенком уважения. Его глаза потеплели.

– А теперь идите в кают-компанию. Вы достаточно потрудились на сегодня.

– А вы?

– Я отправлюсь в лазарет.

– Возьмите и меня.

– Это – малоприятное место. Там лежат умирающие, которым я почти бессилен помочь. Самый воздух отравлен их болезнями. Их рвет, а бывает и кое-что похуже. Там невыносимая духота и зловоние. Хорошо известно, что зараза передается через воздух.

Пруденс встала и оправила юбки.

– Я пойду туда.

– Клянусь бородой Эскулапа, вы упрямы как ослица!

– Не больше, чем вы сами! И кто этот Эскулап, которым вы все время клянетесь?

– Римский бог врачевания. И, Господь свидетель, я хотел бы обладать его силой. – Росс со вздохом указал на дверь, пропуская Пруденс вперед. – Что ж, идите, если уж вам так хочется. Но предупреждаю, это не веселая прогулка. Вы увидите мир с печальной стороны, и зрелище будет не из приятных. Готовьтесь.

Лазарет располагался на верхней палубе. Они осторожно поднимались по трапу, крепко вцепившись в перила, чтобы сохранить равновесие. Шторм все усиливался. Росс вел за собой Пруденс, старательно обходя пушки и встречных матросов, которые готовились к борьбе со стихией.

Помещение, выделенное для лазарета, оказалось довольно большим. От орудий его отгораживали занавески. Внутри Пруденс увидела множество гамаков, висевших почти впритык друг к другу. Больные невольно заражали соседей своим дыханием. Резкий ветер, дувший в открытые иллюминаторы, разгонял тошнотворный запах разлагающейся человеческой плоти, но вместе с ним залетали и брызги, обдавая дождем тех, кто имел несчастье находиться близко от борта.

– Ну, Ричардс, как дела? – спросил Росс своего второго помощника.

– Боюсь, не пройдет и часа, как мы потеряем Нэша, – ответил тот, покачав головой.

– Ну, этого следовало ожидать, – бесстрастно сказал Росс и пошел вперед, расталкивая плечами гамаки.

Пруденс, съежившись от страха, последовала за ним. Перед ее глазами мелькали красные, воспаленные от лихорадки лица, истощенные тела, обрубки ампутированных конечностей, перевязанные окровавленными бинтами, сломанные руки и ноги, прикрепленные к дощечкам. Некоторые больные стонали в забытьи, другие ругались и плакали от боли. Один моряк кашлял так надрывно, словно у него разрывались легкие.

«Матерь Божия, – подумала Пруденс. – Если бы можно было исцелить их всех сразу каким-нибудь волшебным заклинанием!»

Они подошли к гамаку, где лежал мужчина с мертвенно-бледным лицом. Его запавшие глаза лихорадочно блестели, дыхание было прерывистым. Едва взглянув на него, Пруденс ощутила подлинную физическую боль.

– Итак, Нэш, – резко спросил Мэннинг, щупая пульс умирающего, – примирились ли вы со своим Создателем?

– Так точно, сэр! – Темные глаза Нэша были полны смирения, но Пруденс заметила, что в глубине их притаился ужас.

– Вот и хорошо, – заметил Росс и вдруг, выпустив запястье Нэша, метнулся к соседнему гамаку.

Он отдернул одеяло, задрал до колена штанину пациента и, нахмурившись, легонько нажал на забинтованную ногу. Матрос завопил от боли.

Росс шепотом выругался и повернулся к помощнику:

– Ричардс, мне не нравится его нога. Отнеси его к Бэйли и вели готовиться к операции. Я скоро приду и сделаю ему ампутацию.

– Вы отрежете мне ногу? Нет, сэр! Только не мою ногу, сэр! – в панике закричал моряк.

– Если я оставлю ногу, гангрена распространится дальше, и придется тебе пересесть на корабль смерти, приятель. – Доктор махнул рукой Ричардсу: – Прихвати нескольких матросов, они помогут тебе донести этого человека до кубрика.

Через несколько минут беднягу, продолжавшего вопить что было мочи, вынесли из лазарета.

Пруденс, потрясенная и холодной деловитостью Росса, и трагической судьбой молодого моряка, застыла возле гамака, в котором лежал Нэш. А тот, услышав крики, пришел в волнение, начал метаться и дрожать. Его лицо покрылось бисеринками пота. Пруденс вытерла ему лоб своим фартуком, бормоча слова утешения.

Нэш, немного успокоившись, ответил ей слабой улыбкой.

– Не то что бы я боялся смерти, леди, – прошептал он. – Да вот жена у меня есть и малыш, он только что родился. Я и видел-то его всего один раз. А мне хотелось бы покачать свое дитятко на коленях.

Пруденс сглотнула слезы.

– Когда-нибудь Господь соединит вас на небесах. Она сумела влить ему в рот немного воды, поправила подушку, по которой металась его влажная от пота голова, и держала за руку до тех пор, пока Нэш не испустил последний вздох. Наконец он дернулся и затих, уставившись в потолок неподвижными глазами.

Пруденс, вдруг остро ощутившая свою беспомощность, изнывала от печали и жалости. Она сделала знак Россу, который во время агонии Нэша ходил между гамаками и по очереди осматривал больных, останавливаясь только для того, чтобы дать инструкции Ричардсу, уже вернувшемуся в лазарет.

– Росс, – прошептала Пруденс, увидев, что он направляется к ней.

Больше она не смогла выдавить из себя ни слова и просто тупо наблюдала, как Росс пощупал Нэшу пульс и покачал головой. Потом он закрыл ему глаза, натянул на лицо одеяло и, крепко взяв Пруденс под локоть, выволок ее из лазарета.

– На сегодня достаточно. Возвращайтесь в каюту. У нее задрожали губы. В лазарете осталось еще столько несчастных, нуждающихся в ее заботах!

– Нет.

– Проклятие! Да вы стали белая как мел! И скоро начнется такая качка, что вам не удержаться на ногах. Я иду в кубрик. Надо закончить одну работенку, пока шторм не разошелся в полную силу.

Он называет это «работенкой». А на самом деле речь идет о том, что Росс собирается хладнокровно отрезать человеку ногу!

– Как вы можете лечить, не испытывая жалости к людям? – вскричала Пруденс.

– Я не обязан быть добрым, – проворчал Росс. – Я должен лечить. И ничего больше.

– Но ко мне вы добры. Значит, это чувство вам знакомо. Неужели вам безразлично, что испытывают ваши пациенты?

– В лазарете умирает куда больше народу, чем во время сражения, – устало ответил Росс. – Через неделю половину этих людей унесет в могилу лихорадка.

– Когда-нибудь мы все умрем. Но значит ли это, что надо забыть о сочувствии к людям? Даже маленькие проявления доброты облегчат их страдания.

Росс уставился на нее с удивлением, потом потер глаза.

– Давайте оставим эту тему. Мир устроен несовершенно. – Он вздохнул. – А теперь отправляйтесь в каюту. Мне предстоит делать ампутацию.

– Я буду помогать. С этим человеком следует обращаться ласково.

Росс рассмеялся, и в его холодных синих глазах мелькнула издевка.

– Вряд ли ему потребуется ваше «ласковое обращение». Бэйли уже накачал его бренди под самую завязку. И, дай-то Бог, он потеряет сознание при первом же надрезе. Так что приберегите свое сочувствие для умирающих и не мешайте мне работать.

При этих словах Пруденс вспомнила о бедном Нэше, который никогда уже не увидит своего ребенка. И эта трагедия смешалась с ее собственным горем. Не в силах справиться с собой, Пруденс отвернулась, закрыла лицо руками и начала всхлипывать.

– Ну, клянусь Господом, – сказал Росс, – вы сейчас же ляжете в постель! – Он поднял ее и понес вниз по трапу в каюту. Там Мэннинг уложил Пруденс на кровать и, нахмурившись, проворчал: – До обеда вы должны отдыхать. И больше никаких визитов в лазарет. Понятно?

Пруденс шмыгнула носом и утерла слезы. Неужели Росс сердится за проявленную ею слабость? Или ее упреки достигли цели и он понял, что врач не должен быть таким бессердечным?

Как только Мэннинг вышел из каюты, Пруденс с трудом слезла с кровати и наклонилась над ночным горшком. Ее выворачивало наизнанку.


Глава 9


Пруденс вздохнула и откинула со лба влажные волосы. Ее тело ломило от усталости, и на сердце было тяжело. Она оглянулась на дверь, ведущую в лазарет, и снова вздохнула. В помещении, из которого она только что вышла, стояла невыносимая духота, а зловоние проникало даже сюда.

На рассвете, как раз перед утренней вахтой, шторм утих. Но качка сделала свое дело, и несколько бедолаг извергли из себя скудную пищу, которую едва смогли проглотить накануне. Все утро Пруденс крутилась возле них с тазами, пытаясь утишить спазмы, вытирала пот, увлажнявший их лица после приступов рвоты. Она помогла Ричардсу заново перевязать больного, который в бешенстве сорвал с себя бинты, и спела колыбельную молоденькому умирающему гардемарину. А потом занялась моряком, которому Росс вчера ампутировал ногу: он неистово метался в своем гамаке.

Но сколько еще всего надо сделать! Сколько страдальцев нуждаются в утешении! Увы, все ее ласковые слова не могут облегчить их мук. Впервые она начала понимать Росса с его мрачным цинизмом. Если принимать чужое горе близко к сердцу, можно сойти с ума.

И тем не менее Пруденс продолжала верить в лучшее. Надежда есть везде – даже в аду. Вот, к примеру, матрос, которого Ричардс уже записал в покойники, – сегодня он пошевелился, открыл глаза и улыбнулся. А когда Пруденс напоила его мясным бульоном, у больного порозовели щеки.

Но эти запахи! Пота, испражнений и давно не мытых тел. Пруденс едва не задохнулась. Чтобы прийти в себя, нужно глотнуть свежего воздуха и посмотреть на солнышко. Она поднялась по трапу и направилась в кают-компанию, моля Бога, чтобы там не оказалось Сент-Джона.

В кают-компании не было ни души. Очевидно, большинство молодых офицеров занимались навигацией или наблюдали за учебной стрельбой из пушек. В эти неспокойные времена угроза появления вражеского французского корабля была вполне реальной.

Обрадованная возможностью побыть немного одной, Пруденс открыла маленькое окошко, уселась под ним и глубоко вдохнула соленый морской воздух. Несколько минут назад прозвонило семь склянок. Значит, сейчас половина двенадцатого. Скоро будет обед. Но она не сумеет проглотить ни куска, пока не освежит тело и душу.

– Я бы вам шею свернул!

Услыхав рассерженный голос Росса, Пруденс вздрогнула и испуганно обернулась. Он стоял посреди кают-компании, уперев руки в бока, с искаженным от ярости лицом.

– Что я такое сделала? – спросила Пруденс, запинаясь на каждом слове.

– Я заходил в лазарет. Ричардс сказал, что вы провели там все утро. Но я ведь, кажется, достаточно ясно приказал вам не делать этого?

Пруденс нервно сглотнула и собрала все свои силы, чтобы противостоять Россу. Он был поистине страшен в гневе!

– Вы ведь только играете роль моего мужа, – заявила она, стараясь сдержать дрожь в голосе, – но в действительности таковым не являетесь.

Его синие глаза засверкали, как драгоценные камни.

– Я запретил вам это как врач.

– А почему? Разве за больными не нужно ухаживать, доктор Мэннинг?

– Но не вы должны этим заниматься!

– Неужели это такая тяжелая работа?

– В общем-то нет, но… – В его пронизывающем взгляде появилось нечто похожее на колебание.

Пруденс тут же воспользовалась своей маленькой победой.

– Неужели я кажусь вам совсем беспомощной? Неужели вы считаете меня глупенькой мечтательницей, которую пугает любое столкновение с суровой реальностью?

– Проклятие, в лазарете вы можете подцепить заразу и надолго сляжете в постель.

– А как же вы, и Бэйли, и Ричардс? Разве вы не рискуете каждый день? Имейте в виду, здоровье у меня не хуже вашего.

Росс явно потерял почву под ногами и начал запинаться.

– Женщине вообще там не место, и поэтому я не разрешил вам больше ходить туда… – Он умолк, окончательно запутавшись в объяснениях.

Пруденс пренебрежительно отмахнулась:

– Чепуха! Вы рассердились только потому, что я не подчинилась вашим приказаниям. А у меня, между прочим, неплохо получается – можете спросить у Ричардса. И я буду ходить в лазарет.

– Господи помилуй, зачем?

Пруденс подумала о том, сколько еще времени ей предстоит прожить в одиночестве, пока она не найдет Джеми, и вновь ощутила мучительную пустоту в душе. Ее глаза наполнились слезами.

– Мне нужно любить кого-нибудь, – прошептала она.

Росс умолк, чувствуя себя побежденным, и напряжение, сковавшее его, спало. Он уселся рядом с Пруденс и взял ее за руку.

– Я от души желаю вам выйти замуж и родить много детей… – Голос Росса звучал теперь совсем мягко.

Это было уже слишком. И за что Господь наказывает ее так сурово? Пруденс зажала рот рукой, пытаясь сдержать рыдания.

Ее горькие слезы расстроили Росса. Очевидно, он ощущал себя беспомощным, столкнувшись со столь сильными чувствами, незнакомыми ему.

– Ну, хватит, хватит! – проворчал он. – Через несколько недель вы увидитесь со своим лордом Джеми, – и неуклюже потрепал ее по плечу. – Ричардс сказал мне, что вы для больных прямо как луч света. Я горжусь вами!

Неожиданная похвала подбодрила Пруденс. Она вытерла мокрые щеки и слабо улыбнулась.

– Сколько там страданий и бед! Этим людям трудно обрести надежду.

– Но вы-то ее не потеряли, не правда ли? – спросил Росс.

Пруденс кивнула. Все ужасы, которые она видела за эти дни, не могли поколебать ее оптимизма.

– Знаете, Петерсон – тот, кому вы ампутировали ногу, – повеселел, хотя ему и больно. Он шутит, что устал лазить по фор-марсу. Поваром, говорит, быть спокойнее.

– Как только культя подживет, я попрошу интенданта сделать ему деревянный протез.

Но после сегодняшнего посещения лазарета у Пруденс остались и другие приятные ощущения.

– Вы очень хороший хирург и фармацевт!

– Спасибо. Я делаю все, что в моих силах.

– Нет, гораздо больше. Я перевязала несколько человек и заметила, как аккуратно вы зашили их раны. Благодаря вашим лекарствам матросы выздоравливают. Я-то знаю: многие доктора своими снадобьями отправляют пациентов на тот свет. А вы спасаете их.

Росс вконец смутился и повторил:

– Я делаю все, что в моих силах.

– Наверное, в молодости у вас был хороший учитель. Знакомое облачко набежало на его глаза. Росс снова ушел в себя, отгородившись стеной от внешнего мира. Потом он вскочил со скамьи и взволнованно зашагал по комнате.

Пруденс испуганно уставилась на него. Из-за чего он так разволновался?

– Росс? – робко позвала она.

Он круто развернулся и встал к ней лицом.

– Вы излишне любопытны.

Но Пруденс не собиралась отступать.

– Расскажите, – настаивала она. Он горько поджал губы.

– Этим учителем был человек, убивший мою жену… – Росс рухнул на скамью и прикрыл глаза рукой. – Когда-то я называл его отцом.

– Пресвятая Матерь Божия!

– Меня вызвали к пациенту, – продолжал Росс холодно и бесстрастно. – В это время он сделал Марте операцию. Когда я вернулся, она была уже мертва.

– Какой ужас! Несчастный человек. Сколько же он выстрадал! Потерять разом и невестку, и сына!..

Росс поднял голову и взглянул на Пруденс. Его глаза пылали от ярости.

– Боже всемогущий! Вы называете его несчастным?! Да это чудо, что я не проткнул его шпагой на месте!

– Но ваш отец наверняка мучается, сознавая свою вину, и нуждается в прощении. Неужели в вашем сердце не осталось доброты? Бог велит прощать даже тех, кто приносит нам зло.

Росс сжал зубы.

– До конца своих дней я не назову его отцом. И не прощу. Пусть горит в аду!

– И после этого вы уехали и стали плавать на кораблях?

– Да.

– Но разве огромный океан может спасти вас от воспоминаний? – мягко спросила Пруденс. – Разве в нем утонет ваше прошлое?

– Господи Иисусе! Опять эта ваша несносная наивность! И сколько я должен ее терпеть?

Пруденс вдруг упала перед ним на колени, впервые поняв до конца глубину его горя и причину обычной желчной злобы. Потерять в один день любимую жену и отца!

– Росс, – взмолилась она, устремив на него взгляд, в котором светилось искреннее сочувствие, – простите вашего отца, послушайтесь заветов Господа. Не печаль терзает вашу душу, а черная ненависть. С Божьей помощью мы можем утешиться в горе и пережить его. А ненависть пожирает нас, словно самая страшная болезнь. Она заразна, как лихорадка, которая мучает тех несчастных в лазарете.

Росс издевательски усмехнулся.

– Избавьте меня от своих проповедей. Разве можете вы понять мою трагедию, маленькая пастушка с экстравагантной мечтой выйти замуж за лорда! Поезжайте-ка лучше домой, в свою деревню, и найдите себе какого-нибудь простого парня.

Пруденс поднялась с колен. Да, этот человек не заслуживает и крохи жалости. И зачем она унижалась, пытаясь примирить его с отцом? Ведь их ссора ее совершенно не касается.

– Мне никто не нужен, кроме моего лорда Джеми, – заявила она, вызывающе вздернув подбородок.

Росс ухмыльнулся.

– Этот развратный аристократишка, который вскружил вам голову? Да он просто решил, что вы – легкая добыча. А вы все липнете к нему! И вообще я устал слушать этот тошнотворный любовный бред.

– Черт побери, – презрительно отозвалась Пруденс, – вы разговариваете со мной словно ревнивый муж. Вас оскорбляет моя любовь к лорду Джеми? Или вы завидуете? И потому стараетесь разрушить мои прекрасные мечты? А может, ваша ненависть к отцу распространяется на весь мир?

Росс застыл как изваяние, только в уголке глаза дергался мускул. Потом встал, шагнул к двери, но на полпути оглянулся. От его сурового лица веяло холодом.

– Я называю вас женой, потому что вынужден участвовать в глупом фарсе, но вы не имеете права копаться в моей душе. – Он сухо поклонился. – Передайте мои извинения своим глупым обожателям. Сегодня я буду обедать в каюте.


– Мне нравится, как вы нарисовали надутые паруса, но корабельный колокол, по-моему, должен быть чуть больше.

Росс, сидевший с альбомом на коленях и пастелью в руках, поднял голову и улыбнулся Пруденс.

– Неужели вы будете поучать меня в такой прелестный день?

Они находились на юте. Пруденс смотрела в сияющее голубое небо, которое не омрачало ни единое облачко. Приближался конец августа, но в этих широтах было куда жарче, чем сейчас в Винсли. Радость била из Пруденс ключом, а почему – она сама не знала. Может, виной тому было это кристально чистое небо, сияющее солнце и спокойное море, похожее на голубовато-зеленое стекло, на котором оставался широкий пенистый след от их корабля? Она улыбнулась Россу, довольная тем, что он пребывает в светлом настроении.

До Азорских островов все было иначе. После той ссоры в кают-компании Росс стал вести себя с Пруденс еще более холодно и отстраненно, чем прежде. Молчание висело над ними как проклятие. Конечно, Пруденс не следовало говорить с Мэннингом об отце, она не имела права бередить его раны. Пруденс продолжала ходить в лазарет, но находила в этом теперь гораздо меньше удовольствия: ведь ей не с кем было поделиться своими радостями и печалями.

Когда они достигли Азорских островов и высадились на берег, Пруденс почувствовала, что не может дольше выносить эту муку. Она застенчиво взяла Росса под руку и сказала, что стосковалась по его дружбе, которая была для нее большой опорой. Он поломался сначала, стал мямлить что-то насчет особых вулканических пород на этом острове, а потом – правда, неохотно – признался, что и ему не хватает их прежних легких отношений.

Росс отвез ее в город Понта-Дельгадо – прогуляться и посмотреть окрестности. Пруденс шагала рядом с ним, гордо подняв подбородок. Впервые в жизни она совершенно точно знала, что ее красота никого не оставляет равнодушным. Откуда же появилась такая уверенность в себе? Может, она обязана этим офицерам с «Чичестера», которые неустанно расхваливали ее? Или своему спутнику – высокому, полному достоинства человеку, который с видом собственника держал ее под руку?

Росс купил ей соломенную шляпку от солнца и новую нижнюю юбку. А еще – несмотря на все протесты Пруденс – простое синее муслиновое платьице: для работы в лазарете. Она отказалась идти на минеральные источники, потому что стеснялась раздеваться перед незнакомыми людьми. Зато они наведались в театр и посмотрели какую-то глупую комедию. Правда, искренний смех Росса доставил ей большее удовольствие, чем ужимки актеров. И вот сейчас, через неделю после отплытия, их дружба расцвела пышным цветом.

Росс закончил набросок баковой надстройки и вздохнул:

– Получилось совсем не то, что я хотел.

С точки зрения Пруденс рисунок был чудесным: видно, что его делал отличный художник.

– Неужели вам во всем нужно достичь совершенства?

– Да, наверное, в этом мое проклятие. А вы рисуете?

– Немного.

Он перевернул страницу альбома и протянул его Пруденс:

– Ну-ка, попробуйте.

Она взяла альбом и уселась на палубу возле поручня, скрестив ноги. Пруденс так и тянуло пролистать альбом, но она поборола искушение. С того дня, как она увидела там свои портреты, Росс прятал его в каком-то тайнике, подальше от ее глаз.

– Я всегда любила рисовать деревья и людей. Так что, за неимением кряжистого дуба придется взяться за вас.

Он ответил такой чарующей улыбкой, что Пруденс пришла в волнение.

– А сможете ли вы быть беспристрастной к «очень, очень старому человеку»? Ведь, кажется, так вы меня назвали однажды?

Пруденс покраснела и опустила голову.

– Я уверена, вы прекрасная модель, несмотря на преклонный возраст, и…

– Мне всего двадцать шесть, – сухо вставил Росс.

– О! – воскликнула Пруденс и начала бормотать что-то невразумительное, чтобы скрыть свое удивление и неловкость. – А я думала, вы гораздо старше… вы такой… вы не похожи на… О Боже! – Она прикусила губу. – Но вы очень привлекательны, – нескладно закончила Пруденс.

Только бы он не обиделся на ее глупую болтовню!

Росс ухмыльнулся и стал Похож на дерзкого насмешника-мальчишку. «И почему я решила, что он стар?» – подумала Пруденс.

– В самом деле привлекателен?

– Да, только не слишком задирайте нос! До капитана Хэкетта вам далеко!

– А это еще кто такой? – поинтересовался Росс, пряча улыбку.

Пруденс не знала, как отвечать. Это было что-то новенькое. Меньше всего она ожидала, что Росс будет шутить и поддразнивать ее.

– Ну, теперь, когда выяснилось, что вы не намного старше меня, я не позволю вам читать мне нотации и изображать из себя строгого наставника, – с достоинством заявила Пруденс.

Но от смеха Росса все ее высокомерие мигом улетучилось и кровь снова прихлынула к щекам.

– Вы плутишка, Росс Мэннинг. Вот кто скрывается… за этой благопристойной и суровой внешностью, – выпалила она.

На этот раз ей действительно хотелось оскорбить его!

– Я?! – Росс широко раскрыл свои синие глаза – чистые и невинные. Потом, прищурившись, взглянул на небо. – Боюсь, луна успеет взойти, прежде чем вы соберетесь рисовать.

Пруденс ответила ему гримаской, положила альбом на колени и взяла пастельный карандаш.

– Я не могу начать, пока вы болтаете.

Росс посмотрел на нее с видом кающегося грешника, поджал губы и сделал серьезную мину. А Пруденс штрихами вывела его красиво очерченный широкий подбородок, высокие скулы, придававшие строгость излишне мягким линиям лица. Ресницы – невероятно густые и длинные – оттеняли выразительные глаза. Пруденс пожалела, что в ее распоряжении нет красок: ей хотелось изобразить их замечательный цвет. Она время от времени отрывалась от рисунка, чтобы еще раз вглядеться в свою модель.

– У вас искривлен нос, – вдруг заметила она, нахмурившись.

– Верно. Это последствие школьной драки. Один нахал осмелился издеваться над моими рисунками.

– И он здорово поколотил вас, судя по всему.

– Напротив. Его унесли домой на носилках. Разумеется, я получил ужасный нагоняй от учителя. А моя правая рука была сплошь покрыта синяками. Я неделю не мог рисовать. – Росс улыбнулся, с удовольствием вспоминая о расправе над своим врагом.

– Меня тоже постоянно бранили. А еще мама наказывала меня, запирая на маслобойне. – Пруденс рассмеялась. – Интересно, знала ли она, что там я отколупывала штукатурку со стены и наслаждалась этой местью?..

– Да, видно, у вас с детства бунтарские наклонности. И масса упрямства – как и сейчас, – заметил Росс, покачав головой.

Пруденс вдруг помрачнела, удрученная воспоминаниями.

– Ангельским характером я и вправду не отличалась. После смерти мамы отец пытался обуздать мой нрав. – Она вздохнула. – Но я часто его подводила. Не знаю, был бы он доволен тем, как я распорядилась своей жизнью после его кончины.

Пруденс устремила взгляд в морскую даль. «О, папочка, – подумала она с тоской. – Будь у меня твоя мудрость – и возможно, все было бы иначе. Твоя мудрость и знание людей».

– Расскажите мне о своей деревне. По-моему, вы говорили, что она где-то в Уилтшире.

Пруденс мечтательно улыбнулась:

– Это – прелестное местечко. Весной там растут подснежники, их полным-полно по обочинам тенистых тропок. Наш дом стоял как раз у проселочной дороги, недалеко от старинной церкви. Говорят, она была построена во времена Генриха III. А рядом теснились, окруженные живыми изгородями из кустов боярышника, домики, где жили ткачи. В пруду плавали гуси. Летом я любила собирать курослеп, а потом возвращалась домой с мокрыми ногами, и мама бранила меня.

– И еще вы рвали примулы – вместе с лордом Джеми.

– Да, они росли на холмах, за поселком, где я пасла своих овец. Как красиво там было на рассвете, когда небо начинало розоветь! А на Хай-стрит мычали коровы, возвращавшиеся домой с пастбища. В конце этой улицы стояла папина школа.

Пруденс печально понурила голову. Все это утрачено навеки.

– Воспоминания наводят на вас грусть? – участливо спросил Росс.

– Мне жаль, что меня там сейчас нет.

– Так расскажите о чем-нибудь приятном. И настроение улучшится.

Пруденс задумалась, а потом улыбнулась.

– Мне нравилось бывать и на деревенском лугу. Конечно, дедушка запрещал ей это удовольствие. Но иногда Пруденс удавалось ускользнуть тайком и посидеть там, спрятавшись в тени большого дерева от острых глаз дедушкиного управляющего – ужасного сплетника.

– Крестьяне, закончив работу, приходили на луг со скрипками и дудками. Как там было весело! Парни устраивали состязания, игры и пускали пыль в глаза девушкам. Иногда бывали и танцы. Все смеялись и радовались… А за моей подружкой Бетси ухаживало с полдюжины поклонников.

– А вы танцевали, моя маленькая пастушка? И тоже кружили головы молодым людям?

– Господи! Я не осмеливалась! Дедушка пришел бы в ярость. Но я запоминала па и повторяла дома, в своей комнате.

Росс, опершись руками о палубу и задрав голову вверх, всматривался в небо.

– А Марта танцевала как ангел. Помнится, однажды на балу к ней привязался какой-то толстый старый сквайр. Она пыталась ускользнуть от него, а он приглашал ее всякий раз, когда музыканты играли быстрые хороводные танцы. Я пытался вмешаться, но Марта была слишком хорошо воспитана, чтобы отказать старику. Ну и неуклюжий он был танцор! То и дело наступал Марте на ноги. По дороге домой, сидя в карете, мы так смеялись над ним. Но когда Марта сняла чулок, я увидел, что у нее сломан палец.

– Бедняжка!.. – пробормотала Пруденс.

– А на следующий день мы узнали, что этот медведь свалился с лестницы и сломал себе ногу. А все из-за своей неуклюжести, так о нем говорили. С моей точки зрения, олух получил по заслугам, но Марта – добрая душа – навестила его и принесла говяжий студень, чтобы утешить старика в несчастье. – Росс тихонько рассмеялся. – Через месяц он прислал ей в подарок безделушки: видно, решил, что Марта к нему неравнодушна. Тут уж пришлось отправить письмо. Я написал, что очень польщен теми чувствами, которые внушила ему моя жена, но дальнейшее ухаживание может обернуться плохо для его здоровья. Старик понял намек. И Марта осталась без поклонника. – Росс хмыкнул. – Мы еще долго смеялись, вспоминая тот случай.

Пруденс смотрела на него с некоторым недоумением.

– Первый раз вижу, чтобы вы улыбались, рассказывая о Марте.

– Просто это – забавное происшествие, и говорить о нем приятно. – Росс тоскливо улыбнулся и указал на альбом. – Вы уже закончили?

Пруденс напрочь позабыла о рисунке: она буквально таяла от радости, наслаждаясь смехом и улыбками Росса. И не могла понять, почему чувствует себя такой счастливой. Вернувшись к прерванному занятию, Пруденс начала напевать себе под нос одну из старинных песенок, которым учил ее папа.

– Спойте погромче. У вас красивый голос. Пруденс зарделась, потом кивнула и запела:
		Весенним месяцем маем


		В прозрачной, чистой реке


		Рыбки, резвяся, играют,


		Зеленеет луг вдалеке.


		Парни и девушки тоже


		Любят резвиться там —


		Сено в стога уложат


		И бегают по лугам.


– Отличная песня, леди. И голосок у вас чудесный. Пруденс посмотрела на главную палубу: там стоял улыбающийся Тоби Вэдж.

– О, спасибо!..

– У нас на баке все зовут вас жаворонком. Вы вот поете да нас радуете. – Вэдж покачал своей массивной головой. – А матросских песен небось не знаете?

– Наверное, это тоже плохая примета? Тоби удивленно наморщил лоб.

– Простите, леди?

– Не важно. Я просто пошутила. Что же мне спеть? Вэдж сунул руку в карман своих широченных штанов и выудил оттуда дудочку. Приложив ее к губам, он начал выводить какую-то мелодию. Дудка казалась слишком хрупкой для его толстых, грубых пальцев, и Пруденс была поражена, услышав, какие нежные звуки извлекает из нее Тоби. Мелодия была очень живая и веселая.

– Ну, конечно, я знаю ее, – кивнула Пруденс и через несколько секунд начала: – В городе Плимуте жила одна девица…

– Ах ты, гнусный урод! Как ты смеешь фамильярничать с господами?

Музыка оборвалась на тоненькой, жалобной ноте. Тоби в ужасе поднял глаза: с ютовой надстройки на него злобно смотрел капитан Хэкетт.

– Нет, сэр. Я вот только… я для леди тут одну песенку исполнил. Понимаете, сэр капитан?

Хэкетт спустился вниз и встал возле поручня.

– Тебе что, больше заняться нечем, хам и бездельник?! А может, хочешь получить дюжину горяченьких?

Вэдж хватал ртом воздух.

– Нет, сэр. Я ведь как раз шел на вахту, сэр. А тут услышал, что леди поет…

– А я слышал, что восемь склянок прозвонили уже несколько минут назад. Ах ты, пес паршивый! Вот значит как ты несешь службу? Почему не отдаешь честь офицеру?

– Я… я… – Вэдж неуклюже переминался с ноги на ногу, пытаясь запихнуть куда-нибудь свою дудку и одновременно поднести руку ко лбу.

– Прошу вас, капитан! – воскликнула Пруденс, вскочив со своего места. – Это я во всем виновата. Я заставила его играть.

Хэкетт ответил ей кривой, деланной улыбкой.

– Дорогая леди, пожалуйста, не вмешивайтесь в дела, которые вас не касаются. И не берите на себя вину этого мерзкого урода! – Он круто повернулся и снова заорал на Вэджа: – А ты ступай наверх, образина, и неси свою вахту! Не то пожалеешь, что родился на свет!

– Н-н-но, сэр капитан. Вы уж простите, но я канонир. Что же мне делать наверху-то?

Хэкетт со всей силы грохнул кулаком о поручень.

– Проклятие! Ты еще со мной споришь? – И он махнул рукой человеку с маленькой ротанговой палочкой,[14 - Палочка, сделанная из дерева так называемой ротанговой пальмы.] который стоял на сходнях. – Эй, старшина корабельной полиции! Надень-ка этому сукиному сыну кандалы на ноги! Пусть посидит несколько дней на ветру да на солнце – поразмыслит о своем дерзком поведении. А для начала всыпь ему хорошенько!

Росс стоял, сжав кулаки, и с яростью смотрел на капитана:

– Я протестую, сэр. Этот человек…

– Это мое дело, сэр. – На красивых губах Хэкетта появилась коварная усмешка. – Вы оспариваете мои приказы, мистер Мэннинг?

Росс скрипнул зубами и опустил голову.

– Нет, сэр, – пробормотал он.

Пруденс со страхом смотрела, как Вэджа поволокли на бак и приковали к полу. Потом она услышала свист трости и приглушенные стоны, которыми сопровождался каждый удар. Неужели Росс смолчит? Она осуждающе взглянула на него. Желваки на скулах Мэннинга заиграли, но он отвернулся.

А Хэкетт расправил свое кружевное жабо и, несколько успокоившись, одарил Пруденс лучезарной улыбкой.

– Ну-с, дорогая леди, – сказал он как ни в чем не бывало, – Сент-Джон говорит, что вы прекрасно играете в триктрак. Не хотите ли зайти в мою каюту и посоревноваться со мной?

Пруденс не знала, на кого надо сердиться больше: на жестокого Хэкетта или на Росса, у которого не хватило смелости защитить бедного Тоби.

– Простите, капитан, – промолвила она, с трудом смиряя гнев. – К сожалению, у меня разболелась голова.

– Я приготовлю тебе лекарство, – встрепенулся Росс.

– Я сделаю это сама, – холодно заявила Пруденс. Ему не удастся так просто загладить свою вину! Опустив глаза вниз, она только сейчас заметила, что до сих пор держит в руках альбом и карандаш. – Я не стану заканчивать твой портрет.

Пруденс перечеркнула лицо Росса крест-накрест, отшвырнула альбом и помчалась вниз, в каюту.

Солнечный день казался теперь ей тусклым и унылым.


Глава 10


Войдя в каюту Росса и закрыв за собой дверь, Пруденс поежилась. Чем скорее она снимет промокшее платье, тем быстрее прекратится дрожь. Она мельком взглянула на большое влажное пятно, расползавшееся по юбке. Слава Богу, хоть корсаж не намок, когда этот матрос опрокинул на нее таз с водой. Ведь в запасе у нее только корсет Марты, расшитый розочками. А вот нижней юбке досталось не меньше, чем платью.

Часы на столе показывали одиннадцать. До обеда вполне хватит времени, чтобы переодеться. Пруденс снова передернулась от холода. Конечно, надо было уйти из лазарета сразу, как только случилась эта неприятность. А она осталась да еще принесла воды, чтобы вымыть беднягу. Правда, его дела куда серьезнее ее собственных. Теперь остается только надеяться на то, чтобы не простудиться.

Пруденс стянула с себя платье и нижнюю юбку. Сорочка, к счастью, была сухой. Она взяла голубое миткалевое платье, подаренное Россом. Пожалуй, стоит надеть его для разнообразия, а корсет можно зашнуровать какой-нибудь лентой покрасивее. Порывшись в матросском сундучке, который ей преподнесли канониры, Пруденс извлекла оттуда свою корзинку с безделушками. Где-то там лежит роскошная вишнево-красная лента.

Сундучок сразу напомнил ей о Тоби Вэдже. Несчастный… Уже целых три дня он сидел, прикованный кандалами к палубе, и не мог пошевелить ногами. Его массивную голову припекало солнце и нещадно секли ветры. Пруденс подходила к нему всякий раз, когда поблизости не было капитана, приносила еду и воду, умывала опаленное солнцем лицо. Тоби, несмотря на свой тяжкий жребий, держался так стойко, что у Пруденс сердце разрывалось от жалости. Похоже, он смирился с горькой участью, постигшей его на борту «Чичестера»: в его бесхитростном сознании дурные предзнаменования и капитан Хэкетт сплелись в одно целое и все это путешествие воспринималось как проклятие, ниспосланное небесами.

Два дня Пруденс дулась на Росса, считая его так или иначе ответственным за то, что случилось с Вэджем. Но потом все же решила простить. Конечно, он мог бы выразить свой протест и порешительнее, но ведь в конце концов Хэкетт – капитан.

Протянув ленту сквозь петельки корсета, она, морщась, принялась затягивать концы. Корсет давил на бедра, и оттуда по всему телу пульсировала резкая боль. Боже милосердный, с тревогой подумала Пруденс. Она уже больше недели не смотрела на ушиб, решив, что он давно зажил. Пруденс расшнуровала корсет, сбросила его на пол и приподняла рубашку.

Синяк стал ярко-красным и вздувшимся. От краев зловещего пятна расходились тоненькие розоватые полоски. Пруденс не раз видела такие нарывы у сельских ребятишек и сразу поняла, что произошло. Синяк не рассосался, как положено. Наоборот, началось опасное заражение, и сердцевина опухоли полна гноя.

Она в смятении прикусила губу. Может, позаимствовать у Росса какой-нибудь инструмент и вскрыть нарыв? Только вот место уж очень неудобное: самой до него дотянуться трудно.

Пруденс вздрогнула, услышав скрип отодвигаемого засова, и стремительно одернула сорочку. Не хватало еще, чтобы Росс застал ее полуобнаженной, с задранными до талии юбками!

Он остановился в дверях и нахмурился.

– Прошу прощения… Я не знал, что вы переодеваетесь.

Пруденс почувствовала себя маленькой девочкой, пойманной за кражей сахара из кладовки.

– Это не важно… просто мое платье… я вот только… – нервничая и запинаясь, пробормотала Пруденс.

Росс закрыл дверь и шагнул к ней.

– Что-то случилось?

– Ничего!

Почему она разговаривает с ним так, словно в чем-то виновата?

– У вас покраснели щеки.

Пытаясь хоть как-то загородиться от него, Пруденс скрестила руки на груди.

– Мне… мне просто неловко.

– Черт подери, дело вовсе не в этом, – проворчал Росс. – И глаза у вас чересчур красные!.. – Как Пруденс ни старалась увернуться, он все-таки приложил ладонь к ее лбу. – Боже милостивый! Да у вас лихорадка! А ведь я предупреждал, чем могут кончиться эти хождения в лазарет!

Пруденс вздохнула. Ничего не поделаешь: видно придется все рассказать Россу. Он не отвяжется до тех пор, пока она не выложит ему правду.

– У меня нарыв. Наверное, я сильно ушибла бедро, когда свалилась в люк.

Росс негромко выругался.

– Значит, все это время он гноился? А вы даже не соизволили посмотреть?

Его гнев испугал Пруденс.

– Я… я думала, что это само пройдет…

– А ну-ка покажите!

– Я сама вылечу нарыв.

– Черт подери, ведь я же врач! Немедленно покажите!

Пруденс неохотно приподняла сорочку, стараясь не слишком обнажать тело, и одной рукой вцепилась в материю там, где она прикрывала низ живота.

Росс, наклонившись, стал рассматривать ее бедро.

– Господи Иисусе! Заражение уже начало распространяться. Это не какой-нибудь волдырь или нарыв, а карбункул, от которого вы можете умереть! – Он посмотрел на Пруденс снизу вверх, раздраженно скривив губы. – И когда же вы намеревались сообщить мне об этом? Еще немного – и пришлось бы оттяпать ногу! – Отмахнувшись от ее робких оправданий, он мигом сбросил со стола книги и бумаги. – Ну-ка, укладывайтесь сюда.

Пруденс забралась на стол и, смирив свою бунтующую скромность, снова подняла сорочку. Росс с сердитым видом сорвал с себя китель и закатал рукава рубахи. Внимательно наблюдая за его действиями, Пруденс наконец отважилась спросить:

– Вы собираетесь вскрыть его?

– Этим дело не обойдется. Надо будет удалить гной, пока заражение не пошло дальше. Лежите спокойно! – приказал он. – А я принесу кое-что из кубрика.

Росс вышел из каюты и очень быстро вернулся с бинтами, ланцетом и банкой для отсоса крови.

– Будет дьявольски больно, – заявил он. – Но винить в этом следует только саму себя.

Он сделал глубокий надрез в центре карбункула, и Пруденс вздрогнула. Но Росса совершенно не волновали ее страдания: Пруденс пожинала плоды своего безрассудства.

– Сомневаюсь, что этот ушиб доставил бы вам такую боль, если б мы занялись им в первый же день, – ворчал Росс. – Но тогда вы предпочли жеманиться и не позволили мне осмотреть его.

Пруденс не сводила с врача тревожных глаз. А Росс достал жаровню, разжег ее, налил немного воды в банку и поставил на горячие уголья. Когда вода выкипела, он, видимо, решив, что банка достаточно прогрелась, ухватил ее за дно с помощью бинтов.

– Да поднимите же свою сорочку повыше, черт вас подери! – буркнул он, сердито посмотрев на Пруденс. – И поторапливайтесь, пока в банке сохраняется вакуум.

Пруденс угрюмо повиновалась, но по-прежнему старалась прикрыть нижнюю часть тела рубашкой. «Неужели, – подумала она, – и отец Росса, когда-то обучивший его врачебному ремеслу, был так же холоден и черств с пациентами?..»

Но тут ей стало не до вопросов. Ее захлестнула волна мучительной боли, и все вокруг растворилось в этой боли. Раскаленная банка обожгла кожу и начала отсасывать гной, издавая при этом омерзительные звуки. Казалось, из тела Пруденс заживо выдирают куски плоти. К ее глазам подступили слезы, и она страдальчески вскрикнула.

А Росс уже отставил в сторону банку с ее содержимым и прижал к ране чистый бинт.

– У вас останется шрам. Но тут уж ничего не поделаешь.

Соорудив из марли небольшую повязку, он наложил ее на карбункул.

– Сейчас я перевяжу рану и вы примете лекарство от лихорадки. Чтобы выздороветь окончательно, вам придется по меньшей мере дня два оставаться в постели. Ясно? А теперь ложитесь и приподнимите сорочку до талии.

Пруденс уставилась на него с негодованием. Какую еще гадость он задумал?

– В жизни не сделаю ничего подобного!

– Да чтоб вас черти разодрали! Вы и теперь хотите поиграть в застенчивость? Повязка не будет держаться, если я не оберну ее вокруг бедер.

Пруденс поняла, что опять ведет себя глупо, по-детски. Росс давным-давно видел ее груди и ноги – и ее гордость не особенно от этого пострадала. Вздохнув, она приподняла сорочку, стараясь не встречаться с Россом глазами.

Он наклонился пониже, прилаживая повязку, и вдруг непроизвольно вздрогнул. Пруденс широко раскрыла глаза от удивления.

– Боже всемогущий, – прошептал Росс. – Так у вас был ребенок!

Она гневно затрясла головой.

– Не говорите чепухи! – Пруденс сердито поджала губы. – Вы что же, намерены глазеть на меня все утро или, может, соизволите закончить свою работу? Мне не очень-то нравится валяться здесь, словно лондонской шлюхе!

– Прошу прощения… – Росс быстро перебинтовал ее, аккуратно опустил сорочку и помог подняться со стола.

Пруденс, пошатываясь, направилась было к кровати, но он остановил ее, положив руки на плечи.

– Пруденс, ведь я же врач, – сказал Росс, и его взгляд смягчился. – Неужели вы полагаете, что я не знаю, как выглядит живот женщины, носившей ребенка?

Она задрожала.

– Я уже ответила вам: это чепуха!

– Вы рожали, – настаивал он. – И, как я понимаю, совсем недавно.

У Пруденс больше не было сил сдерживаться. Глотая слезы, она закрыла глаза и отвернулась.

– Нет.

Росс легонько встряхнул ее.

– Да, моя бедная глупышка. И ребенок… от вашего лорда Джеми?

После некоторых колебаний Пруденс наконец кивнула. Горечь и стыд, кипевшие в ее душе, были готовы прорваться, словно нарыв. Она ни с кем не говорила об этом… только с Бетси. А последние несколько дней ей даже удалось заставить себя не думать о ребенке.

– У меня был мальчик, – прошептала Пруденс. – Такая очаровательная, милая крошка. На плече у него родимое пятно, похожее на бабочку… Как будто его ангел поцеловал.

– И когда же он родился?

– В… в мае… – Ее голос дрогнул, едва не сорвавшись на истерический визг. Сколько еще назойливых вопросов ей предстоит вынести?

– А где он сейчас?

И наконец все ее душевные страдания потоком вылились наружу.

– Я по… потеряла его, – зарыдала Пруденс, повиснув на плечах Росса. – Я его потеряла! Господь покарал меня за пороки и грехи… – Она всхлипывала, содрогаясь всем телом.

– О Боже!.. – пробормотал Росс. Взяв Пруденс на руки, он присел на стул и принялся тихонько укачивать ее. – Не плачь, моя маленькая Пруденс, – повторял он снова и снова. – Не плачь. Ты скоро увидишь своего лорда Джеми.

Раньше Пруденс казалось, что она уже выплакала все слезы, скорбя о своей утрате. Но теперь, в уютных объятиях Росса, долго сдерживаемая потаенная боль выплеснулась снова. Пруденс рыдала до полного изнеможения.

Он отнес ее на кровать и заботливо, словно нежная нянька, накрыл одеялом. А потом вышел из каюты. Пруденс лежала неподвижно, дожидаясь его возвращения. Росс принес большой стакан с какой-то жидкостью молочного цвета и велел ей выпить. Пруденс без всяких возражений залпом проглотила жидкость. Она пребывала в странном оцепенении и двигалась механически, как марионетка, которую дергают за ниточки.

А потом незаметно для себя Пруденс погрузилась в дремоту и во сне нежно баюкала своего малыша.


Выбравшись на ют, Росс устало вздохнул. Он немного побаивался предстоящего разговора с Хэкеттом по поводу своих пациентов. Придется защищаться и отстаивать свое мнение – мнение профессионала. В лазарете чересчур много больных лихорадкой. Им мало чем поможешь. К счастью, плавание продлится недолго. Значит, экипажу вряд ли грозит цинга. Вот это была бы настоящая трагедия! На борту «Грома» Росс повидал предостаточно матросов, попавших в когти к морскому дьяволу, и хорошо помнил их бледные, беззубые лица с провалившимися глазами.

Слава Богу, что хоть Пруденс выздоравливает. Уже два дня Росс отпаивал ее сильным успокоительным, стараясь исцелить не только рану, но и исстрадавшееся сердце. Пока она спала, Росс менял повязку и с удовлетворением отмечал, что красные полоски начинают исчезать с ее тела, разрез на месте нарыва понемногу заживает и заражения вроде бы нет. Сегодня утром Пруденс проснулась на часок и смогла проглотить немного горячей мясной похлебки и стакан мадеры. Правда, глаза у нее были затуманены, а голос лишился прежней нежности и мелодичности.

Росс покачал головой. Подумать только – ребенок! Он до сих пор не мог поверить в это. Сам-то он чаще всего под бременем своего горя был мрачен и хмур. А Пруденс вновь начала петь и смеяться, хотя ее сердце разрывалось от невыносимой муки. Перед такой трагедией собственное несчастье Росса казалось куда менее значительным. Потерять ребенка, выношенного в своем чреве! Неудивительно, что Пруденс с такой нежностью ухаживала за матросами и говорила, что ей нужно кого-то любить. У Росса не хватало мужества спросить, как умер ее малыш.

Он постучал в дверь каюты капитана. Теперь Хэкетт не вставал и не улыбался при его появлении. Оставаясь наедине, они уже давно перестали делать вид, что их связывает что-либо… кроме взаимной враждебности.

– Мистер Мэннинг, – сказал капитан. – Надеюсь, ваша супруга выздоравливает?

– У нее была довольно тяжелая лихорадка. Но все уже позади.

– Могу я рассчитывать, что вечером она украсит своим присутствием мой стол? Она слишком… соблазнительна, чтобы радовать только ваш взор.

Росс заскрежетал зубами. Кровь закипала у него в жилах, когда похотливые глаза Хэкетта останавливались на груди Пруденс, когда капитан намекал на то, что не прочь овладеть ею. К счастью, Пруденс слишком невинна, чтобы понять завуалированный смысл его слов.

– Сомневаюсь, что вечером жена будет чувствовать себя достаточно хорошо, – твердо сказал Росс.

– Какая жалость! А теперь расскажите мне о больных в лазарете. Сликенхэм сообщил, что их там дюжины три.

Росс помрачнел. Сликенхэм слыл соглядатаем и подхалимом, к тому же интендант был явно нечист на руку. Росс презирал этого мерзавца. Однако именно от него и ему подобных во многом зависела репутация таких людей, как Хэкетт: ведь в сравнении со Сликенхэмом легче сохранять маску добропорядочности.

– Незачем было посылать его шпионить, сэр, – недовольно проворчал Росс. – Вы вполне могли бы обратиться непосредственно ко мне.

Темные глаза Хэкетта сверкнули от едва сдерживаемого гнева.

– Выходит, отчет верен? – требовательно спросил он. – Три дюжины?

– Тридцать четыре человека, сэр, если быть точным, – так же сухо ответил Росс. – Различные формы лихорадки и прочие болезни, обострившиеся из-за летней жары и плохого питания. Матросы не в состоянии работать под палящим солнцем, когда у них не хватает питьевой воды.

– Они получают все, что им положено согласно морскому уставу.

– Как же! Главный интендант урезает их рацион на полпинты,[15 - Английская пинта равна 0,57 литра.] – с презрительной усмешкой заметил Росс. – И это известно всем. Им дают сыр, который давно пора было бы выбросить за борт! Вам следует напомнить мистеру Сликенхэму о положениях морского устава.

Хэкетт рассвирепел.

– Вы осмеливаетесь учить меня командовать кораблем, сэр?

– Отнюдь, сэр. Но вам нужны здоровые матросы, да и мне тоже. Следует выбрать что-то одно: либо интендант набивает себе карманы, либо матросы получают достаточное количество пищи и воды, чтобы противостоять недугам.

Хэкетт откинулся на спинку кресла.

– Я не слишком доверяю вашему заявлению о том, что Сликенхэм мошенничает, но я могу сделать так, чтобы матросы получали весь положенный им рацион. – Он сцепил пальцы и лукаво улыбнулся. – За некоторую мзду.

– Неужели я сам должен платить звонкой монетой за то, что матросам положено по закону? – сердито проворчал Росс.

– Конечно, нет. Видите ли, Сликенхэм оказался очень полезным человеком… во многих отношениях. В том числе в отношении миссис Мэннинг. Главному интенданту удалось поговорить с глазу на глаз с прислуживающим вам Томпсоном. Застилая вашу кровать, он ни разу не заметил на постельном белье признаков… так сказать супружеских удовольствий. Довольно странное открытие, не правда ли? При такой-то очаровательной супруге. И тем не менее спите вы вместе. Не могли бы вы растолковать мне сей парадокс, сэр?

Росс едва не задохнулся от ярости. Он вспомнил, как однажды ночью проснулся от какого-то странного звука. Ему показалось, что скрипнула дверь каюты. А вдруг это Сликенхэм решил проверить предположения капитана? Слава Богу, что он не повесил в каюте гамак, как собирался сделать вначале.

– Мои отношения с женой – это мое сугубо личное дело, – сухо промолвил Росс.

– Разумеется. Но, учитывая, что вы сами сказали о женщинах в первый же день нашего знакомства, согласитесь: я имею право подозревать… и сомневаться в том, что вы действительно страстно любите жену. Несмотря на нежные поцелуи. Наверное, они предназначались только для отвода глаз?

– Я предан Марте.

– Конечно, конечно… Как же! И все у вас в порядке. Но позвольте изменить тему разговора. Вы желаете, сэр, чтобы матросов сытно кормили. А я, между прочим, совершенно очарован вашей прекрасной… супругой. И поскольку вы, кажется, особенно в ней не нуждаетесь… как обычно мужчина нуждается в женщине, то мы с вами, полагаю, могли бы прийти к соглашению. Я поговорю с мистером Сликенхэмом по поводу рациона для матросов. А вы взамен познакомите меня поближе с прелестным созданием, которое именуете своей женой.

Росс стиснул кулаки, обуреваемый желанием тут же, на месте удушить этого мерзкого типа. Но Хэкетт, разумеется, ждал от него подобного рода взрыва. Росс поклонился и спросил напряженным голосом:

– Желаете сказать что-нибудь еще, сэр? Хэкетт небрежно отмахнулся:

– Нет-нет! Но подумайте о моих словах, мистер Мэннинг. Почему бы, собственно, нам обоим не удовлетворить свои желания?

Росс вихрем выскочил на ют и вцепился в поручень. Его переполняла ярость. Пруденс грозит опасность, о которой она и не подозревает. А помочь ей нелегко.

И в самом деле: как предупредить ее, как сказать о непристойном предложении капитана? Пруденс слишком невинна и доверчива. Ей незачем знать о гнусных вещах, на которые способны мужчины, в том числе и Хэкетт. Значит, Россу надо сдерживаться и не поддаваться на омерзительные провокации капитана. По-другому Пруденс не защитишь.

Росс содрогнулся, представив, как Хэкетт, распустив слюни, склоняется над белоснежным телом Пруденс, ласкает мягкие изгибы налитых грудей, запускает руки в душистые огненные волосы… Срывает поцелуи с ее нежных уст. Ласкает все ее тело и наконец пробирается к бесценному сокровищу, скрытому за соблазнительным треугольником рыжевато-золотистых волос. А потом погружается в…

Господи Иисусе! От изумления у Росса перехватило дыхание. Он отер пот, выступивший на лбу. Куда завели его эти мысли? Ведь сейчас он представлял себе не Хэкетта, вовсе даже не Хэкетта. Боже, да ведь он видел самого себя! Росс почувствовал, как его чресла горят от возбуждения. Уже год он испытывал голод по женщине.

Росс сделал глубокий вдох, чтобы остудить свой пыл. «Прости меня, Марта, – страдальчески взмолился он к умершей. – Прости за эту слабость, пускай и мимолетную!»

И вдруг Росс рассмеялся. Какое безумие – думать о плотских удовольствиях с Пруденс! Она молода и неопытна. Даже если бы он уступил минутной физической потребности, глубина и сила его страсти перепугали бы ее до смерти. А потом пришлось бы до скончания дней жить с чувством вины. Ведь это – предательство по отношению к памяти Марты. Нет, не буди лихо, пока оно тихо.

Кроме того, Пруденс очарована своим лордом Джеми. Мечтает о замужестве. Может, у нее все получится… Россу неприятно было думать об этом человеке. Он почти не сомневался: Джеми скорее всего просто аристократ-бездельник, проказник, который догадался, что победа будет легкой, и не упустил такую прекрасную возможность. Впереди Пруденс ждет только горе – независимо от того, оставит ли ее возлюбленный или она найдет его и уговорит жениться.

Подумав об этом, Росс нахмурился. Жениться… Но для чего ей так нужен этот брак, если ребенка уже нет? Просто для себя, чтобы начать новую жизнь? Он нахмурился еще сильнее, вспомнив, как Пруденс тошнило в то первое утро. Но только ли от качки? Или есть другая причина?

– Клянусь бородой Эскулапа… – пробормотал Росс.

А может, не так уж она невинна? Может, Пруденс снова забеременела?.. Не слишком ли скоро после первых родов? Росс с отвращением покачал головой. Наивную девушку, вероятно, легко соблазнить. Но только один раз. А вторично? Нет, тут уж требуется ее собственное желание, осознанное согласие. Она ведь должна хорошо понимать, к чему все это приведет. Вряд ли наивное, чистое создание пойдет на такое.

«Да дьявол с ней!» – подумал Росс. Пруденс и так уже основательно взбаламутила его жизнь. Его мысли, планы на будущее – все пошло кувырком… Он устал думать о Пруденс. Устал разбираться в ее неурядицах. Чем скорее закончится это плавание, тем лучше.

И спокойная, одинокая, отупляющая жизнь в далекой глуши вдруг показалась ему еще желаннее, чем прежде.


Глава 11


Пруденс осторожно пошевелилась, стараясь не касаться раной матраса. Но в какую бы сторону она ни поворачивалась, заснуть не удавалось. И за что рассердился на нее Росс?

Она сказала, что хочет одеться и пойти на ужин к капитану, чтобы немного взбодриться. Росс приказал ей вернуться в постель, утверждая, что это необходимо по врачебным соображениям, но она настояла на своем.

Не потому ли Росс и злится? Но ведь он, конечно, уже успел привыкнуть к ее упрямству. Пруденс чувствовала, что временами Россу даже нравится уступать ее капризам и требованиям. А может, он взъелся из-за того, что узнал о ребенке? Решил, что падшая женщина не заслуживает его внимания?

За ужином Пруденс нисколько не приободрилась и не развлеклась. Настроение было грустным, а ухаживания Сент-Джона только докучали ей. Росс почему-то слишком грубо вел себя с Хэкеттом, и это окончательно вывело Пруденс из себя. Она тоже до сих пор была возмущена тем, как капитан поступил с Вэджем. Но это не основание для столь дерзких выходок. Все-таки «Чичестер» – военный корабль, и суровые наказания здесь не в диковинку.

Они встали из-за стола довольно рано. Росс держался надменно и холодно. Наконец они вошли в каюту, разделись и пожелали друг другу спокойной ночи.

В этот вечер Пруденс молилась более пылко, чем обычно: ей очень хотелось вернуть душевное равновесие, вновь обрести надежду на будущее. Сент-Джон сказал, что до берегов Виргинии они доберутся немногим дольше, чем через пару недель. Разве это не повод для радости?

Виргиния… и Джеми. Если подумать о нем, может, нервы успокоятся и удастся уснуть? Но ничего не вышло. Пруденс напрасно пыталась вспомнить любимое лицо. Его черты расплывались, словно отражение дерева в пруду, по которому ветер гонит рябь.

Она почувствовала себя брошенной и одинокой. Ей так хотелось ощутить тепло человеческого тела! Она осторожно придвинулась поближе к спящему Россу и прижалась к нему спиной. Он что-то пробормотал и крепко обнял ее. Пруденс умиротворенно вздохнула и закрыла глаза. Как с ним спокойно и уютно! Она словно создана для его объятий. Еще немного – и ее охватит дрема.

Пруденс разбудил боцманский свисток, созывающий матросов на завтрак. Росс по-прежнему обнимал ее, его ладонь покоилась у нее на груди. Пруденс не стала отстраняться. Она нуждалась в ласке и защите. Ее до сих пор трясло от кошмарного сна, в котором причудливо и живо, словно наяву, переплелись все ужасы минувшего года. Даст Бог, ей будет так же уютно лежать рядом с Джеми, и он утешит ее в печали. Пруденс просто не могла представить, что когда-нибудь ей придется остаться в постели одной.

– Боже милостивый! – воскликнул Росс, отдернув руку. Пруденс повернулась и села. А он соскочил с кровати, встал посреди каюты и с тревогой уставился на нее, тяжело дыша. Широко расставленные босые ноги так крепко упирались в пол, словно он решил всю оставшуюся жизнь не сходить с этого места. Пруденс вдруг подумала, что никогда еще не видела таких стройных мужских ног.

– Прошу прощения! – хрипло пробормотал Росс. – Я не хотел прикасаться к вам. Конечно, вы вправе упрекнуть меня, но я не подозревал, что…

Пруденс покачала головой и ободряюще улыбнулась:

– Ничего страшного. Вы все время делаете так во сне. Наверное, вам снится Марта. Иногда вы произносите ее имя, а потом обнимаете меня.

Это открытие, похоже, привело его в замешательство.

– И… больше ничего?

– Нет.

– Черт подери! Вам следовало разбудить меня! Вы должны были…

– А с какой стати? Чтобы потревожить ваш сладкий сон? Вернуть вас к печальной реальности? Заставить вас увидеть, что рядом лежу я, а не Марта?

– Вы просто наивная дурочка, – проворчал Росс. – Неужели вы не боитесь, что это может закончиться… чем-нибудь нехорошим?

Пруденс спустила ноги с кровати.

– А почему я должна бояться? Или вы считаете, что я вам больше не доверяю?

Росс уставился на ее босые ступни, и на его лице появилась странная гримаса. Потом, произнеся какое-то грубое ругательство, он покраснел и повернулся к ней спиной. Но Пруденс все же успела заметить у него под рубашкой какую-то странную выпуклость.

– Я… я всего лишь обычный человек, – выдавил Росс.

– И очень порядочный человек. Я знаю: вы не причините мне зла.

Росс напрягся, его спина словно окоченела.

– Марта – единственная женщина, которую я любил. Наверное, это воля Господня, чтобы в земной жизни у нас была лишь одна духовная супруга. Во всяком случае, для меня это так. Я никогда не полюблю другую женщину. – Его плечи вздымались от прерывистого дыхания. – Но плоть может оказаться слабой, – продолжал Росс. – И я настаиваю, чтобы вы будили меня всякий раз… когда я ненароком обниму вас.

– Но зачем? Мне это не мешает, а вам приносит утешение.

Росс повернулся к ней лицом, изогнув губы в саркастической усмешке.

– Ах, какое благородство с вашей стороны! Вы, значит, сочувствуете моей слабости? Но при этом, конечно, представляете, будто вас обнимает Джеми.

Пруденс прикусила губу. Она уже почти решилась рассказать ему о своем печальном сне. Но теперь это невозможно.

– Так что же? – поинтересовался Росс. – Почему вы не защищаете своего распутника? Или не находите нужных слов? Неужели вам до сих пор снятся сладкие сказочки о том, как он женится на вас?

Чума его возьми! Нет, ничего она ему не расскажет! Никогда! Он все нагло извратит, перетолкует ее исповедь по-своему и причинит еще большую боль. Пруденс раздраженно отвернулась и протянула руку к нижней юбке.

Росс начал поспешно натягивать на себя чулки и брюки.

– Я велю Томпсону принести сюда завтрак. Или вам приятнее побыть в обществе ваших ухажеров?

Пруденс пристально посмотрела на него. Каждое жестокое слово, слетавшее с его уст, увеличивало пропасть, которая начала пролегать между ними.

– Куда девалось ваше благородство? Глаза Росса были холодны как лед.

– Во мне его почти не осталось. Я давным-давно отрекся от всяких чувств… и от всего мира. Я хочу жить в одиночестве, разве вы забыли об этом?

– Неужели я стала для вас невыносимым бременем? Росс повязал на шею платок и застегнул камзол.

– Да. В тех случаях, когда приходится терпеть «нежную заботу», которой вы щедро оделяете и меня, и других. Просто душите своей добротой. – Он издал короткий смешок и потянулся за накидкой. – Но возможно, вы проявляете сострадание лишь потому, что нуждаетесь в моей помощи? И в моем кошельке?

– О!.. – воскликнула Пруденс.

Нет, сегодня Росс решительно невыносим. И все только из-за этого случайного объятия во сне? Пруденс наклонилась, подхватила туфли Росса, резко распахнула дверь каюты и вышвырнула их в коридор.

– Можете закончить свой туалет там, – заявила она. – А матросы пусть думают что угодно. Не сомневаюсь, они знают, что все супруги время от времени ссорятся… – Ледяной взгляд Росса все сильнее разжигал в ней бешенство. Как бы побольнее его уколоть? – Разумеется, это не относится к вам и вашей святой Марте.

Росс застыл как статуя. На какой-то миг Пруденс показалось, что он вот-вот ударит ее. Но вместо этого Мэннинг бесстрастно улыбнулся и отвесил поклон:

– К вашим услугам, мадам. А Марта, к ее чести, действительно не отличалась сварливостью.

Пруденс хотела было запустить в него чем-нибудь, но он вихрем вылетел из каюты.

Пруденс присела на стул и закрыла глаза рукой. Россу никогда не хотелось заботиться о ней – вот в чем дело. Просто до сих пор он скрывал свои истинные чувства. Но чем ближе они подплывали к Виргинии, тем больше он погружался в мечты о вожделенном одиночестве. И Пруденс стала для него невыносимым бременем, потому что нарушала внутренний покой Росса, не давала полностью отстраниться от мира.

Вот ведь и дедушка говорил: «Вечно ты путаешься у всех под ногами, Пруденс Оллбрайт!»

Он никак не мог простить единственную дочь, которая против его воли вышла замуж за скромного учителя. Старик надеялся, что она вступит в брак с каким-нибудь сквайром – таким же зажиточным, как и он сам. Мама рассказывала, что он пришел в бешенство, узнав о ее побеге, и порвал с дочерью все отношения. Отец, выбиваясь из сил, зарабатывал на жизнь в сельской школе. Жили они в полуразвалившемся маленьком коттедже, постоянно испытывая нужду то в еде, то в дровах для очага. И все же Пруденс вспоминала о тех временах с нежностью. Тогда в ее жизни были любовь, веселье, смех и такая простая радость, как посидеть на коленях у отца…

Потом мама заболела, и дедушка, сменив гнев на милость, позволил им приехать к нему в усадьбу и остаться там. И все равно постоянно напоминал отцу, что тот – жалкий неудачник, неспособный должным образом заботиться о своей семье.

Пруденс казалось, что дедушка возненавидел с самого начала и ее: ведь он мечтал о внуке, а родилась девочка. К тому же она была плодом столь презираемого им брачного союза. Старик не проявлял к Пруденс ни капли тепла.

Дела пошли еще хуже, когда умер отец и новая жена дедушки стала полной хозяйкой в доме. Эта женщина была последовательницей учения Джона Уэсли.[16 - Джон Уэсли (1703–1791) – английский теолог, основатель методистской церкви.] Суровая и злопамятная, набожная до лицемерия, она сделала дедушку и внучку настоящими врагами. Любая безобидная проделка Пруденс считалась грехом, любое неосторожное слово становилось поводом для наказания. Девочку сурово бранили за недостаточно благочестивое поведение, выговаривали за легкомысленный смех. А уж когда выяснилось, что Пруденс беременна…

Она задрожала, вспомнив свой ужасный сон. Вот она снова стоит на коленях перед дедушкой и молит его не выгонять ее из дома. Пруденс была готова выйти замуж за любого, кого бы ни выбрал дедушка, только бы ей позволили сохранить ребенка.

«Ты принесла в этот дом позор и бесчестье. Больше ты мне не внучка!»

Пруденс зажала уши, но голос старика эхом отдавался у нее в голове. Уже несколько месяцев снова и снова она слышала во сне эти страшные слова – «позор и бесчестье».

Пруденс уставилась в потолок затуманенными от слез глазами.

– Но ведь отец моего ребенка – знатный лорд, дедушка, – шептала она, заново переживая прошлое. – И он любит меня.

«Нет у тебя никакого ребенка, – ответил ей старик – и прошлой ночью, во сне, и в то ужасное июньское утро. – Нет у тебя ребенка! Отныне он принадлежит мне! И я воспитаю его на свой лад, так, чтобы твои грехи и пороки не запятнали его».

Пруденс вытерла мокрое лицо тыльной стороной ладони. За последние месяцы слезы лились из ее глаз, как дождь из весенних туч.

«Ах, Джеми, – подумала она. – Только ты можешь вернуть мне моего малыша!» Пруденс сцепила руки на груди, словно ощутив прикосновение мягких сосущих губок… Она до сих пор помнила нежный запах новорожденного – он был слаще самых дорогих духов.

«Знатный лорд? – переспросил ее тогда дедушка с усмешкой. – Скорее уж какой-нибудь неотесанный деревенский парень, который играючи воспользовался твоей порочностью и распутством. А если он и вправду знатный лорд, пускай сам приедет сюда и предъявит права на ребенка».

«И он приедет, дедушка, – подумала Пруденс. – Подожди – сам увидишь». Они с Джеми с достоинством войдут в дом, как законные муж и жена, и заберут то, что принадлежит им по праву.

Старик не сможет им отказать. Титул Джеми – хорошее средство убеждения. Если понадобится, они его немного припугнут. Пруденс была уверена, что все закончится хорошо. Только это и поддерживало ее все долгие мучительные месяцы разлуки с Джеми и ребенком.

Воодушевленная надеждой, Пруденс вытерла глаза и оделась. Если будет приличная погода, она выйдет на палубу. На лазарет у нее сегодня сил не хватит. К тому же ей не хотелось снова встретиться с Россом.

Пруденс вздохнула. Теперь она сожалела, что вообще рассказала ему о ребенке. Все равно сочувствия от него не дождешься. Слишком уж Росс холоден, категоричен в суждениях и захвачен стремлением к неземному совершенству. Разве он простит ее слабости… поймет, почему она уступила Джеми? И его равнодушие… Человек, решивший стать отшельником, вряд ли проявит сочувствие к женщине, которая попала в полосу невезения, да еще по собственной вине. Нет-нет, Пруденс и так уже было стыдно за несколько неосторожных слов, случайно сорвавшихся у нее с языка.

Больше она не расскажет о себе ни слова, сколько бы Росс ни настаивал. А потом она отыщет Джеми, и все будет прекрасно.

– Боже милосердный, прости мои грехи! – прошептала она. – И даруй неразумному созданию твоему такую судьбу, какую ты сам пожелаешь.

Но до каких же пор Господь будет карать ее? И сколько еще мук придется вынести, прежде чем она снова прижмет к груди своего малыша?


– По-моему, вы морочите мне голову, Марта!

Пруденс посмотрела на Сент-Джона, сидевшего напротив нее за доской для игры в триктрак, и одарила его обаятельнейшей улыбкой. Бросив кость, она нахмурила лоб, как бы глубоко задумавшись, а потом нарочно передвинула свои фишки в весьма уязвимую позицию. Даже Сент-Джон, какой бы он ни был болван, вряд ли упустит столь удобный случай!

– Мне еще далеко до совершенства в этой игре, лейтенант, – жеманно улыбнулась она.

У Сент-Джона выпал дупель. Пытаясь скрыть свое торжество, он решительно убрал с доски две фишки Пруденс. Она надула губки.

– Ну-ну, что вы! – принялся утешать ее лейтенант. Он потянулся к Пруденс через стол и похлопал ее по руке. – Это всего лишь игра. И для женщины у вас получается совсем неплохо. Но вы, помнится, обещали называть меня Эдвином, а потом забыли об этом.

– Как трудно быть женщиной! – вздохнула Пруденс. – Ах, мне хотелось бы родиться большим, сильным мужчиной и играть уверенно… так же, как вы.

Лейтенант надулся, точно павлин.

– Дорогая Марта. Вы неподражаемы.

– Ах, Эдвин… – Пруденс закрыла лицо руками, притворяясь смущенной.

На самом деле она с трудом удерживалась от смеха. Сент-Джон оказался таким напыщенным и важным, но его было очень легко одурачить. Пруденс вволю наслаждалась этим новым развлечением. Она открыла свою женскую силу, о которой прежде и понятия не имела. Как действовали на Сент-Джона ее улыбки и гримаски! Впрочем, с ним это не составляло особого труда. Лейтенант был глуповат. И все равно, играя и кокетничая с ним, Пруденс чувствовала себя красивой и смелой. Она много раз видела, как Бетси проделывает такие же штучки с деревенскими парнями на лужайке. В то время Пруденс завидовала своей подруге и не могла понять, где женщины учатся искусству пленять мужчин. Сейчас она стала проводить подобного рода опыты с Сент-Джоном, и он мгновенно поддался ее чарам. От этого настроение Пруденс заметно улучшилось.

Милосердный Господь знает, как ей необходимо хоть какое-то утешение. Отчуждение, возникшее в последние дни между нею и Россом, Пруденс переживала очень болезненно. Она лишилась друга, причем по совершенно непонятным причинам. На холодность Росса она отвечала раздражением и нарочно противилась всем его желаниям. Когда он пытался обнять ее во сне, Пруденс отталкивала его руку. И почему-то ей очень нравилось, что легкий флирт с Сент-Джоном приводит Росса в бешенство. Что сказал бы папочка, знай он о ее кокетстве и своенравии! Пруденс старалась не думать об этом.

Она подняла глаза: в кают-компанию вошел Росс. Кивнув нескольким офицерам, засидевшимся за столом после ужина, он направился к ней.

– Жена, после ужина миновал уже час. Ты не собираешься спать? – Он говорил сдержанно, но в голосе звучало напряжение.

Пруденс ответила ему нежной улыбкой, боясь, что ее раздражение вот-вот вырвется наружу. Последние дни Росс не сказал ей почти ни одного приветливого слова, только отдавал приказы!

– Супруг мой, – сдержанно начала она. – Почему ты почти никогда не обращаешься ко мне по имени? Неужели тебе так трудно произнести слово «Марта»?

В его синих глазах сверкнул холодный огонь.

– Прошла всего неделя, как ты встала после лихорадки, Марта. Тебе нужно побольше отдыхать, я настаиваю на этом.

Пруденс повернулась к Сент-Джону и задорно рассмеялась.

– Муж произносит мое имя почти так же нежно, как вы, Эдвин. Но кажется, жаждет испортить этот прелестный вечер.

Сент-Джон сложил игральную доску.

– А мы еще не слыхали сегодня вашего пения. Прошу вас, пока Эллиот здесь. – Он кивнул на лейтенанта Эллиота, увлекшегося разговором. – Эй, приятель, берись-ка за скрипку. Миссис Мэннинг сейчас порадует нас пением.

– Если позволит муж, – сказала Пруденс, жеманно поджав губки. – Он стал таким суровым…

Росс уже открыл рот, чтобы ответить, но промолчал, оглушенный возгласами Сент-Джона и других офицеров, которые наперебой уговаривали его согласиться. Что плохого, если миссис Мэннинг, перед тем как отойти ко сну, споет одну песенку? А им всем до смерти хочется услышать ее нежный голосок. Прикусив губу, Росс неохотно кивнул.

– Что же вы споете нам сегодня? – спросил лейтенант Эллиот.

– Вы знаете мелодию «Черные волосы моего любимого»? – отозвалась Пруденс, поднимаясь со стула.

Глаза Росса сузились.

– Черные, мадам?

Она вспомнила о Джеми и его темных локонах.

– Да, черные, – с мечтательным видом подтвердила Пруденс, – и карие глаза.

Росс предостерегающе нахмурился:

– Но это всего лишь песня.

– Разумеется! – поспешно ответила Пруденс, овладев собой.

Росс сухо поклонился.

– В таком случае я оставляю тебя с этими джентльменами… Пропой им свою песню. Но надеюсь, у тебя хватит благоразумия вернуться в каюту в надлежащее время, – раздраженно добавил он и пошел к двери. Эллиот уже выводил на скрипке первые ноты.

Пруденс очень скоро пожалела, что выбрала именно эту песню. Каждая строка напоминала ей о Джеми и пробуждала печальные воспоминания. Под конец на глазах у нее выступили слезы.

Сент-Джон тут же подскочил к ней и взял под локоток.

– Это грустная песня. Не стоило петь ее, Марта. Пойдемте. Вечер сегодня погожий, свежий воздух вернет вам силы.

Лейтенант повел ее на ют. Небо переливалось от блеска звезд. Они сверкали, словно драгоценности на черном бархате. Закинув голову, Пруденс смотрела в темную высь, но думала только о Джеми и своем сыне. Повсюду царил безмятежный покой, а она – чуть ли не впервые в жизни – чувствовала себя такой одинокой и покинутой, крохотной песчинкой среди бесчисленного множества звезд, жаждущей отыскать другую песчинку, родственную душу… Вот тогда ее существование снова обретет смысл. Пруденс вздохнула.

– Я боготворю вас, Марта, и хочу, чтобы вы знали об этом.

Обернувшись, она увидела, что Сент-Джон уже раскинул руки, готовясь заключить ее в свои объятия.

– Эдвин, я…

Он обхватил ее за талию и притянул к себе.

– Вы так прекрасны, так желанны… Я томлюсь по вашей нежности, по вашей благосклонности…

Пруденс предпринимала неловкие попытки вырваться. Ее тронули ласковые слова Сент-Джона. Когда-то и Джеми тянулся к ней так же страстно, говорил почти те же самые слова… Но сейчас он бесконечно далеко. Она чувствовала себя слабой и беззащитной.

– Я… я ведь замужняя женщина, Эдвин, – с запинкой пробормотала Пруденс, цепляясь за остатки здравого смысла.

– Дьявол бы побрал вашего мужа! Он не способен оценить вас по достоинству. Подарите мне свою любовь, и вам не придется жалеть об этом, обещаю!

«Уж не лишилась ли я рассудка?» – подумала вдруг Пруденс. Она совсем забылась и погрязла в грехе. Это недопустимо!

– Я не могу! Это противно Господу.

Сент-Джон еще сильнее сжал ее в своих объятиях.

– Тогда всего один поцелуй, молю вас. Я мечтаю об этом, мечтаю коснуться ваших прелестных губок.

Пруденс колебалась. Всего один поцелуй. Много ли тут вреда? Она ведь почти и не целовалась с мужчинами… не считая Джеми. Ну, и еще Росса. Интересно, а все ли целуются одинаково? Всегда ли при этом испытываешь такое восхитительное чувство? Сент-Джон, конечно, дурак… Но любопытство уже разгоралось в Пруденс, требуя удовлетворения. А сердце разрывалось от одиночества. Пруденс подняла лицо.

– Хорошо, один поцелуй. А потом я должна уйти.

– Вы просто ангел.

Сент-Джон склонил голову и впился губами в ее рот. Пруденс не знала, радоваться ей или огорчаться, но она не почувствовала ничего. Совершенно ни-че-го! Ни трепета, ни учащенного биения сердца, ни стука пульсирующей в висках крови – ничего этого не было… Сухие губы Сент-Джона почему-то вызывали у нее отвращение. Пруденс попыталась оттолкнуть его.

– Я буду весьма признателен, сэр, если вы оставите мою жену в покое, – вдруг раздался ледяной голос.

У Пруденс перехватило дыхание. Она резко повернулась и увидела Росса, который свирепо смотрел на них, стиснув зубы. К счастью, уже стемнело, и он не мог заметить краску стыда, выступившую на ее лице.

– Это н-не то, что вы думаете, Мэннинг! – заикаясь, стал оправдываться Сент-Джон. – Я п-просто пожелал вашей супруге спокойной ночи… – Бормоча что-то бессвязное, он дергал свой шейный платок, словно тот душил его.

– Ну-с… я предпочитаю принять ваше объяснение, сэр, – промолвил Росс еще более суровым голосом. – На сей раз. Ибо на борту корабля я не принадлежу себе. Но на берегу имею право использовать свое искусство владения шпагой. Вы меня поняли?

Сент-Джон кивнул и пустился наутек. Пруденс вяло улыбнулась Россу:

– Это был всего лишь безобидный поцелуй. Он ничего не…

Но Росс прервал ее, и весьма бесцеремонно.

– Черт бы вас подрал! – зло пробормотал он, крепко ухватив Пруденс за запястье. – Будь вы в самом деле моей женой, я перекинул бы вас через колено и отшлепал как следует! – И гневно приказал: – А теперь идемте вниз.

Спотыкаясь, Пруденс плелась следом за ним по трапу. Как смягчить его гнев? Пруденс побаивалась, что Росс выполнит свою угрозу, когда они останутся в каюте одни. И не важно: жена она ему или нет. Господь свидетель: она вела себя глупо, недостойно, словно капризный ребенок.

В тускло освещенном коридоре перед самой дверью в их каюту Пруденс удалось освободиться от его цепкой хватки.

– Росс… подождите, Сент-Джон застал меня врасплох. Я не ожидала, что он сделает это. – Пруденс старалась говорить помягче, чтобы успокоить его.

Но лицо Росса исказилось от ярости.

– Не ожидали? В самом деле не ожидали? Черта с два! Вот уже несколько дней вы флиртуете с ним напропалую, чуть ли не предлагаете залезть к вам под юбки. И что же подумает Хэкетт, если узнает об этом?

Она судорожно сглотнула.

– Я… я не знаю.

– Он подумает, что добропорядочная миссис Мэннинг – легкая добыча. – Росс устремил на нее полный презрения взгляд. – Я прав?

– Нет, – прошептала Пруденс, потупившись. – Это было какое-то наваждение. Я сожалею…

Мэннинг открыл дверь каюты.

– В таком случае заходите в эту каюту, пока она является вашим домом, и ложитесь спать. – Росс захлопнул дверь, сорвал с себя китель и швырнул его на матросский сундучок. – И впредь не смейте общаться с этим мерзким лейтенантом! У него даже не хватило мужества ответить за свое распутство… Удрал как трусливый пес. Не оставайтесь больше в кают-компании после ужина, особенно если меня вызовут в лазарет.

Пруденс уже начала было сожалеть о своем проступке. Но теперь, выслушав столько властных приказов, раскаивалась даже в том, что извинилась перед Россом! Пруденс резко потянула за шнуровку своего платья, сняла его и отбросила в сторону.

– Что-нибудь еще, супруг мой? – язвительно спросила она.

– Да. Отошлите этому нахалу пряжки, чтобы у него не осталось никаких сомнений относительно ваших чувств. – Синие глаза Росса холодно изучали Пруденс, и она застыла на месте. – И не надо носить такое глубокое декольте. В последнее время вы демонстрируете свою грудь не хуже любой шлюхи!

Пруденс порывисто отвернулась, заскрежетав зубами. Жаль, что воспитание не позволяет ей выругаться от души.

Дальнейшие приготовления ко сну происходили в полном молчании. Пруденс не могла даже смотреть на Росса, но чувствовала на себе его внимательный взгляд. Она преклонила колени для вечерней молитвы. Увы! Кипевший в душе гнев заглушал мысли о Господе.

– Я ложусь в кровать, – сухо сказала Пруденс, поднявшись с пола. – Можете потушить свет.

Росс направился к ближайшему фонарю, потом замер, стоя к ней спиной.

– Ну, и как… понравилось вам целоваться с ним? – вдруг спросил Росс печальным, глухим голосом.

Пресвятая дева! Уж не ревнует ли он ее, этот тиран?

– Да, мне было очень приятно. Вот тебе, деспот! Получай!

Росс хрипло застонал, повернулся и, притянув Пруденс к себе, жадно впился в ее губы. Та, задыхаясь и дрожа от яростных движений его языка, обняла Росса за шею и ответила ему со всей страстью, на которую было способно ее измученное сердце. Руки Росса опустились вниз, к ее ягодицам, и стали мять их сквозь сорочку. От этих грубоватых ласк тело Пруденс пронзила жаркая, трепетная дрожь, и оно запылало, как дерево, воспламененное молнией!

Безумие, какое безумие… Пруденс понимала это, в ней еще оставалась крохотная частица сознания, не замутненная страстным желанием. И все же она теснее прижалась к груди Росса и застонала, опьяненная ощущением близости. Ее сердце неистово билось. Пруденс запустила пальцы в его шелковистые волосы, чувствуя при этом неизъяснимое наслаждение.

Но Росс оттолкнул ее с такой силой, что Пруденс споткнулась и чуть не налетела на сундучок.

– Оставьте меня! – крикнул он, грохнув кулаком по столу. – Бога ради, оставьте меня в покое!

Пруденс в изумлении уставилась на него, пытаясь восстановить равновесие, а заодно и дыхание. Росс согнулся пополам, словно пронзенный страшной болью, на его лице появилась странная гримаса. Она не верила своим глазам, не понимая, почему он отверг ее? Разве он не чувствует тот же трепет, тот же ненасытный голод, который переполняет сейчас все ее существо и лишает рассудка?

– Росс, – мягко сказала Пруденс, протягивая к нему руки, – пойдем в постель.

Он резко выпрямился и бросил на нее свирепый взгляд.

Пруденс прикусила губу. Он, вероятно, понял ее слова как весьма недвусмысленное приглашение. Но может быть, она сама виновата в этом? Ах, незадачливая Пруденс!

– Пойдемте спать, – поправилась она, ощущая ужасную неловкость.

Изыди, сатана! Изыди!

Росс презрительно скривил губы.

– Сегодня ночью вы, возможно, предпочли бы отправиться в постель к Сент-Джону. Но должен вас предупредить… Когда мы покинули Азорские острова, он приходил ко мне за лекарством. Похоже, лейтенант весело провел там время.

– За… каким лекарством?

– А вы не видели, к каким результатам приводят визиты госпожи гонореи? У распутных дам начинается жжение в некоторых интимных местечках. Припухлости, омерзительные выделения, которые могут продолжаться несколько недель. Потом появляются болезненные язвы… если только не обратиться к врачу. Язвы – это самое неприятное. Но все равно, идите, идите к своему Сент-Джону, если вам хочется.

Пруденс вздрогнула от этих жестоких слов, явно предназначенных для того, чтобы испугать ее. Она повернулась к кровати. Ее губы тряслись от ужаса и отвращения.

– Погасите свет, – сказала она, изо всех сил стараясь сохранить достоинство. – Я хочу спать.

Росс издал короткий торжествующий смешок.

– Я так и думал! – Он шагнул к кровати, сдернул с нее свою подушку и одно из одеял и холодно объявил: – Я буду спать на полу, чтобы ни у вас, ни у меня не возникло искушения.


Пруденс приостановилась, держась рукой за дверь в кают-компанию, и посмотрела на небо. Оно было мрачным – под стать ее настроению. В лазарете умирал молодой кроткий матрос. Его легкие на глазах пожирала болезнь. И она почти ничем не могла помочь, не могла дать ему покой и утешение.

Так хотелось разрыдаться на плече у Росса и поведать ему все свои горести. Но их дружба распалась, едва начавшись. Они соблюдали хрупкое перемирие, но разговаривали совсем мало и только по поводу разных мелких дел, касающихся их совместного житья. После той ночи, проведенной Россом на полу, Пруденс уговорила его вернуться на прежнее место. Ведь не было никакой гарантии, что Томпсон не зайдет к ним в каюту в неурочный час! А потом он донесет об увиденном Сликенхэму… Итак, они снова лежали рядом, но пространство между ними было не меньше океана, разделяющего Европу и Америку.

И тем не менее во сне Росс по-прежнему обнимал ее. И для Пруденс это было единственным утешением, хотя она с болью понимала, что он жаждет получить тепло и нежность не от нее, а совсем от другой женщины. Она мучилась от сознания своей вины, ибо начала ненавидеть эту давно умершую Марту. Но когда это произошло и почему?

– Моя милая леди, вы чем-то расстроены? Пруденс обернулась и увидела капитана Хэкетта, который спускался по сходням с юта.

– Я просто… это из-за одного молодого паренька, он умирает в лазарете. Я подумала: может, найти где-нибудь Библию и почитать ему?

– Вы так заботливы и великодушны, моя дорогая. Но я не намерен уступать вам в этих качествах. Я дам свою собственную Библию.

Хэкетт повел ее к своей каюте, пропустил внутрь и снял с головы треуголку. Потом тщательно пригладил темные волосы и кивнул в сторону небольшого столика, на котором стояли графин и несколько бокалов.

– Вы очень бледны. Присаживайтесь. И позвольте предложить вам глоток мадеры.

После некоторых колебаний Пруденс кивнула и села на стул. Быть может, вино согреет ей душу?.. Она пила медленно, маленькими глоточками, наслаждаясь напитком, от которого по всему телу разливался покой.

На красивом лице капитана, внимательно наблюдавшего за ней, играла добродушная улыбка. В этот миг он был похож на любящего отца, который окружает заботами своего ребенка. Когда Пруденс осушила бокал до последней капли, он протянул руку к графину.

– Не желаете ли еще, моя милая леди?

– Нет-нет!.. Я уже вполне пришла в себя. Капитан прошел к дальней двери, открыл ее и кивком пригласил Пруденс последовать за ним.

– Прошу вас.

За его спиной виднелся край кровати, занавешенной пологом. Пруденс почувствовала смутное беспокойство.

– Я подожду вас здесь.

– Но все мои книги там. Их много. Возможно, вы отыщете парочку забавных романов и развлечете этого беднягу.

– Да… разумеется.

В самом деле, с какой стати волноваться, если Хэкетт ведет себя так любезно? Он закрыл за собой дверь, но Пруденс по-прежнему казалось, что она в полной безопасности. Все его книги действительно стояли за дверью на книжной полке с бортиком. Если не закрыть дверь, туда и не дотянешься. Увидев названия на корешках, Пруденс с восторгом воскликнула:

– Ах, как жаль, что я только сейчас узнала о ваших книгах! Джонсон… Свифт! Это же мои любимые писатели!

– Вы читаете по-французски?

– Да.

– Тогда, может быть… – И он вручил ей увесистый том.

– Рабле? – Пруденс вспыхнула, вспомнив о непристойностях, которыми изобилует этот роман. – Ах, но он такой греховодник!

– Так вы и впрямь читали?

Она смущенно кивнула. Это запретное удовольствие стоило ей половины дня, проведенного взаперти в сыроварне. А потом мама сердито отчитала ее, хотя папочка, кажется, только обрадовался – правда, втайне.

Хэкетт снял с полки стопку книг и отнес их в другой конец каюты, к маленькому столику под иллюминатором.

– Здесь больше света. Надеюсь, кое-какие книги подойдут вам и вашему подопечному. Свою Библию я тоже дам.

Пруденс начала просматривать книги. «Робинзон Крузо» Дефо. Да, матросу это должно понравиться. Еще несколько романов, стихи. В самом низу лежал небольшой, изящно переплетенный томик. Пруденс раскрыла его, и у нее перехватило дыхание. Там было полно скабрезных картинок – точь-в-точь как в альбоме, который Бетси держала для своих клиентов. Пруденс мгновенно захлопнула книжку и с ужасом посмотрела на Хэкетта.

Он ответил ей невинной улыбкой.

– Произошла ошибка, моя милая леди. Я не собирался показывать вам это.

– Но ведь такая книга… Он пожал плечами.

– Нет ничего мучительнее одинокой жизни на борту корабля. Когда рядом нет женщин, мужчине приходится развлекаться всеми возможными способами.

– Но как же вы могли?..

Пруденс показалось, что улыбка Хэкетта стала чуть менее невинной.

– Ну-ну, моя милая леди! Вы ведь достаточно опытны и, конечно же, знаете, в чем нуждаются представители сильного пола. К сожалению, ваш супруг, – в его голосе появились нотки презрения, – …смею предположить, его потребности направлены в несколько иную сторону.

Пруденс сразу вспомнила свой давний разговор с Россом. Его считали приверженцем содомского греха – любителем мужчин и мальчиков. Никому и в голову не приходило, что он тоскует по покойной жене и способен страстно целовать ее, Пруденс.

– Чепуха! – пылко возразила она. – Росс очень любит меня… именно как мужчина.

Хэкетт скептически вздернул брови.

– Да? Всем известно, что вы с ним живете в одной каюте, но этим ваши отношения и ограничиваются.

Пруденс прикусила губу. Откуда Хэкетт узнал об этом? Ей было неловко. Но надо же как-то выкрутиться, даже солгать – лишь бы развеять подозрения капитана.

– Нет! Разумеется, этим дело не ограничивается! Хэкетт лукаво улыбнулся:

– Быть может, вы удовлетворяете его… какими-то не совсем обычными способами? Мне хочется услышать о них.

Пруденс встала с видом оскорбленной добродетели. Она не желала больше разговаривать с этим развратником. Правда, смысл последних фраз был не совсем понятен ей, но она чувствовала: в них кроется что-то безнравственное.

– Капитан Хэкетт, я добродетельная жена. Пожалуйста, позвольте мне пройти.

Загородив ей дорогу, Хэкетт рассмеялся. Он вел себя как настоящий ловелас.

– Разрази меня гром! И вы думаете, я поверю в эти небылицы? После того как вы начали охотиться за Сент-Джоном? И одарили его поцелуем? – Он покачал головой. – Глупый выбор! Ведь вы могли заполучить меня. – Хэкетт пригладил свои идеально уложенные локоны. – Мы отлично смотрелись бы вместе. Ваша красота вполне под стать моей.

Он шагнул к ней. Пруденс, затрепетав от страха, отступила назад. «Если бы хоть один иллюминатор был открыт, я могла бы закричать, – в смятении подумала она. – На палубе кто-нибудь да есть, меня услышали бы».

Между тем Хэкетт нарочито медленно снял китель. Он напоминал опасного хищника, который готовится схватить добычу. Взглянув на его крепкое, жилистое тело, Пруденс поняла, что ей не справиться с ним.

– Я могу быть очень щедрым с такой очаровательной дамой. Куда щедрее какого-то невзрачного докторишки.

Как это Бетси говорила о мужчинах? – Подарите безделушку в обмен на мое сокровище? – едко спросила Пруденс.

– Я могу подарить вам много больше, чем безделушки, моя милая леди. – Хэкетт легонько постучал пальцем по непристойной книжке. – Для женщины, которая… склонна к приключениям, у меня найдутся и алмазы.

Пруденс смерила его ледяным взглядом.

– Дайте же мне пройти!

Он вздохнул:

– Будем играть в «оскорбленную добродетель»?

– Я – порядочная женщина! – воскликнула Пруденс, в ярости топнув ногой.

Хэкетт со смехом покачал головой.

– Порядочная женщина никогда не переступила бы порог каюты одинокого мужчины. Только в том случае, если она знает, чего хочет.

– Чтобы чума вас взяла вместе с вашими мерзкими замыслами! Я намерена уйти отсюда.

– Ну разумеется. – Хэкетт самодовольно ухмыльнулся и отступил в сторону. Пруденс метнулась к двери. Но как только она потянулась к задвижке, капитан крепко схватил ее сзади. Его руки скользнули вверх по корсажу и надавили на грудь. Потом он резко развернул Пруденс и притянул к себе. – Ладно, давайте заканчивать эту игру! – издевательски рассмеялся он. – Вы не святая невинность и даже не жена, как я подозреваю. Мэннинг – болван. Ему не хватает ума оценить вас по достоинству и насладиться как следует. Но я с самого начала дал себе слово овладеть вами.

Лихорадочный блеск его глаз напугал Пруденс.

– Пожалуйста, дайте мне пройти, – прошептала она.

– Немного поздновато изображать из себя скромницу, которая, чуть что, теряет сознание, – пробормотал Хэкетт и вцепился ей в волосы. Другой рукой он обхватил ее за бедра и прижал к себе. Даже сквозь юбки Пруденс чувствовала, сколь сильно его желание.

Горячие губы Хэкетта овладели ее ртом, и Пруденс, застонав от ужаса и отвращения, начала колотить его по плечам. Но тщетно! В ответ донеслось лишь злобное удовлетворенное хихиканье. Пруденс билась в его объятиях вне себя от страха. Наконец ей удалось отдернуть голову и прервать этот ненавистный поцелуй. Она тут же плюнула Хэкетту прямо в лицо.

Капитан зло вскрикнул и отпрянул, его хватка ослабела, и Пруденс, вырвавшись из рук Хэкетта, со всего размаху дала ему пощечину. Он стер плевок и погладил щеку, на которой остались красные отметины пальцев. К удивлению Пруденс, губы Хэкетта медленно растянулись в похотливой улыбке.

– Черт меня подери, – со смехом промолвил он, – да вы, оказывается, из породы тигриц. Какое приятное открытие! Ничего, моя милая леди, скоро я укрощу вас. Вы будете рыдать от наслаждения и… от боли, пока я не закончу свое дело.

С этими словами Хэкетт опять бросился к ней и обнял с невероятной силой. Как Пруденс ни извивалась, она не могла вырваться из этих железных тисков. Он грубо швырнул ее на койку и принялся возиться с застежками штанов. Пруденс лежала, еле переводя дух, слишком ошеломленная, чтобы пошевелиться.

«Что делать?» – лихорадочно думала она. Когда Хэкетт навалится на нее всем телом, бежать будет поздно. Между тем капитан уже высвободил из убежища свое напрягшееся мужское достоинство и рванул вверх ее юбки. Пруденс подтянула колени к подбородку и, хорошенько прицелившись, ударила его в самую уязвимую точку.

Хэкетт отшатнулся, сморщившись и согнувшись пополам от боли.

Пруденс, с трудом соскочив с кровати, помчалась к двери, вихрем пронеслась через большую каюту, служившую столовой, и наконец оказалась на воле. Она прислонилась к поручням юта и перевела дух, едва сдерживая слезы. Много ли времени потребуется этому негодяю, чтобы прийти в себя и ринуться за ней следом?

Пруденс в отчаянии окинула взглядом матросов, слонявшихся по палубе. Да, эти несчастные люди слишком боятся капитана, чтобы встать на ее защиту. Росс! Сейчас он, наверное, в кубрике. Пруденс метнулась к люку.

Нет… Разве сможет она рассказать ему о случившемся? Ей некого винить, кроме самой себя. Ведь Росс пытался предостеречь ее – с первого же дня. А теперь, после этой дурацкой выходки с Сент-Джоном, он решит, что она сознательно поощряла капитана. А что еще может подумать Росс, узнав, как она по своей воле вошла в каюту Хэкетта? Только одно: что Пруденс – распутница и дурочка.

Она вытерла рот, пытаясь избавиться от омерзительных ощущений после поцелуя Хэкетта. А его прикосновения!.. Пруденс передернулась. Да, надо было слушаться Росса. Поступками мужчин, лишенных женского общества, руководит только вожделение. Помнится, Бетси – в присущей ей развязной манере – говорила:

– Удивительно! У мужиков, которые несколько недель провели без женщин, член так и выскакивает в полной боевой готовности, словно часовой на посту!

Хэкетт недвусмысленно показал ей, чего хочет, – и словом, и делом. А Сент-Джон… Эти льстивые речи, соблазнившие ее на поцелуй… А может, он всего лишь пытался скрыть таким образом свое низменное желание получить более весомые доказательства ее благосклонности? А Джеми… – Господи, прости за эти грешные мысли! – уж не был ли и он во власти своих животных инстинктов… помимо любви, конечно?

А Росс? Пруденс вспомнила о предательской выпуклости на его рубашке в то утро, когда он созерцал ее обнаженные ноги. Правда, тогда она сделала вид, будто по наивности не понимает, что это означает. Но к чему обманывать себя? Возможно, его отталкивает уже совершенный ею грех, возможно, ему не хочется брать на себя лишние заботы. Однако все это не помешало Россу испытать возбуждение. Им, как и остальными, владело безумное вожделение.

Пруденс затрепетала. Она чувствовала себя как животное, которое преследуют рычащие, брызжущие слюной псы. Меньше чем через две недели они будут в Виргинии. Не так уж скоро, если все это время придется оберегать остатки своей чести.

Она поспешно направилась в каюту, твердо решив отныне не терять голову. После долгих лет, проведенных в наивной простоте сельской жизни, мужское общество поначалу показалось ей волнующим. Но в действительности оно куда более пугающе и опасно, чем она могла представить.


Глава 12


– На палубе сильный ветер, леди, прямо ужас! Вам бы лучше остаться наверху.

Пруденс приостановилась и улыбнулась Тоби Вэджу, который столкнулся с ней возле люка.

– И что насчет этого говорят твои предзнаменования? Тоби энергично закивал:

– Да-да, леди, а как же! Помните, какое вчера было солнышко – яркое да радостное. Словно кружочек масла в овсяной каше, верно?

– Да, пожалуй…

Пруденс наслаждалась прекрасным днем и своими надеждами. На сердце у нее стало светло. Если Господь смилостивится, то примерно через неделю они доберутся до спокойной гавани. Только бы ветер не подвел.

– Так вот, мой приятель – вы знаете, Гауки его кличут, – идет он, значит, мимо капитанской каюты – и вдруг слышит, что кэп свистит. Словно и не рад хорошей погоде. Не то что мы.

– И что же?

– Дьявол меня забери! Да ведь дурная это примета – свистеть на корабле! Все равно что плевать в лицо черту! Вишь ты, любому моряку это известно! И не успели мы глазом моргнуть, как налетел этот ветер. – Вэдж вздохнул. – Может, он и не нарочно… а все же это его проделки. В нашем кэпе сидит дьявол, прошу прощения, конечно.

Ну, с этим последним заявлением Пруденс охотно согласилась бы. А что касается погоды… Росс говорил, что они находятся в тропических широтах и здесь, неподалеку от Виргинии, часто бывают циклоны. Сентябрь в этих краях – самый опасный месяц, когда то и дело бушуют штормы. Но бессмысленно растолковывать это Вэджу, который давным-давно решил, что Хэкетт – причина всех бед, происходящих на корабле.

– Если и впрямь собирается шторм, – сказала Пруденс, – я, пожалуй, схожу в лазарет – поухаживаю за больными.

– Ладно, леди, как пожелаете. – Вэдж потеребил клок волос на лбу и вышел на палубу.

А Пруденс спустилась в лазарет. По пути она, как обычно, встретила множество матросов, которые занимались своей будничной работой. После ужасной сцены с Хэкеттом Пруденс делала все возможное, чтобы не ходить в одиночестве по темным закоулкам корабля. Когда Росс совершал свои обходы, она всегда сопровождала его и отыскивала для этого повод. Покидая лазарет, она придумывала какую-нибудь пустяковую причину и уговаривала Ричардса проводить ее до каюты.

Хэкетт делал вид, будто ничего не произошло. Он вел себя изысканно вежливо, но теперь и не пытался скрыть своих намерений. Его горящие похотью глаза то и дело задерживались на груди Пруденс.

Она так и не рассказала об этом случае Россу: уж слишком холодно он держался. А кроме того, Пруденс опасалась, как бы он не выкинул нечто безрассудное: ведь это может закончиться большими неприятностями. Оставалось только молить Бога о том, чтобы они добрались до берега раньше, чем ненависть Росса к капитану выплеснется в какой-нибудь опрометчивый поступок.

Когда Пруденс вошла в лазарет, резкий ветер и дождь уже врывались в иллюминаторы. Завываниям стихии вторили стоны раненых и больных. У Пруденс разрывалось сердце от этих погребальных звуков. Кивнув Ричардсу, она повязала свой фартук и двинулась вперед среди раскачивающихся гамаков.

Она поздоровалась со старым седым моряком с туго перевязанной головой. В черепе у него была трещина. Он лежал в лазарете уже неделю, все это время балансируя между жизнью и смертью. Но сегодня цвет лица у него стал значительно лучше, и Пруденс повеселела. Она умыла моряку лицо, пошутила насчет девушек, которых он будет обхаживать, когда они высадятся на берег. Потом занялась следующим больным.

Между тем шторм усиливался. В иллюминаторах вспыхивали зигзаги молний, то и дело озаряя лазарет причудливым светом. Гром гремел так, словно по палубам перекатывались пушечные ядра. Барабанил дождь. Волны поднимали корабль вертикально вверх и снова швыряли вниз. От сильной качки взад и вперед летали фонари, а полоскательные чашки скользили по полу.

Пруденс становилось все труднее держаться на ногах. Передвигаясь от одного матроса к другому, она цеплялась за гамаки, чтобы удержать равновесие. Это был самый сильный шторм за все время плавания, и работа шла с трудом. Больные не получили горячую мясную похлебку: в самом начале шторма коки погасили огонь в камбузе. Делать перевязки и давать лекарства было почти невозможно.

Вдруг совсем рядом с кораблем устрашающе сверкнула молния, и почти сразу послышался не менее сильный раскат грома, от которого судно вздрогнуло и подпрыгнуло на волнах. Ричардс, расплескавший ночной горшок, грубо выругался. Пруденс, которую отбросило к переборке, с трудом поднималась на ноги.

– Скоро наш корабль начнет скакать, как рыба, брошенная в кипяток. Ничего, конечно, с этим не поделаешь, миссис Мэннинг, – сказал Ричардс, с отвращением глядя на лужу, разлившуюся по полу. – Пока не пройдет шторм, надо держаться поближе к своей койке. – Отыскав свободный гамак, он подвесил его к балке. – Может, проводить вас в каюту?

Пруденс покачала головой: какой смысл понапрасну гонять Ричардса? Сейчас у тех, кто выстоял перед ударом шторма и может держаться на ногах, есть дела и поважнее. Она понаблюдала за Ричардсом, который, задрав ногу, впрыгнул в гамак, – иной возможности выполнить этот сложный маневр не было, – а потом осторожно двинулась к двери.

Спускаясь на нижнюю палубу, Пруденс судорожно цеплялась за скобы и поручни и наконец добралась до коридора, ведущего к каюте Росса. Она была совершенно вымотана своими отчаянными попытками устоять на ногах. Ей так хотелось поскорее оказаться в уютной, надежной кровати!

И вдруг она в ужасе отпрыгнула в сторону. В дверях, сгорбившись, стоял какой-то матрос и бормотал под нос нечто неразборчивое. С опаской приблизившись к нему, Пруденс разглядела в тусклом свете фонарей долговязую фигуру Гауки, приятеля Вэджа. Он вымок насквозь; длинные растрепанные волосы свисали на лицо слипшимися прядями.

– Что вы здесь делаете?

– Ох, мадам, я так испугался! Он ведь умрет, спаси Господь его душу!

«Кто, Росс? – тут же промелькнуло в сознании Пруденс. – Что же с ним случилось?» Она почувствовала, что ей не хватает воздуха.

– О ком вы? О докторе Мэннинге?

– Нет-нет, мадам! Я о Тоби.

– Он ранен?

– Еще хуже, мадам. А я тут один, и рассказать-то некому.

– Боже милостивый! Так что же стряслось?

– Мы были на палубе. Ну, я и другие канониры. Привязывали пушки перед штормом. А старина Тоби… тянул вместе с нами. Тут линь возьми и порвись, и орудие покатилось.

– Его раздавило? – вскрикнула Пруденс.

Гауки покачал головой. С его впалых щек стекали капли дождя.

– Нет, мадам. Я прыгнул к нему и бросил другой линь, ну, чтобы закрепить пушку. Но тут появляется капитан и как набросится на беднягу Тоби, точно наш боевой корабль на французский фрегат! И давай честить его: ты, мол, не матрос, а болван и растяпа, паршивый сукин сын… ну, и все такое. А потом показывает вверх, на грот-мачту. Нижние паруса-то, ясное дело, спущены из-за шторма. Но одна брам-стеньга порвалась. И вот, понимаете, свешивается она и болтается, точно здоровенная белая чайка в небе перед закатом.

– А разве нельзя было починить ее после того, как закончится шторм?

– В том-то и дело, мадам. И для корабля никакой опасности нет: парус-то маленький. Но кэп замахал кулаками на Тоби и закричал: «А ну, полезай наверх, урод проклятый, и тяни брам-стеньгу!»

– Но ведь Тоби – канонир. Он не умеет обращаться со снастями.

– Господи помилуй, конечно! Тоби пытался растолковать это капитану. Ведь таких отличных канониров, как Вэдж, у нас на полубаке отродясь не бывало! Только капитан и слушать его не стал. «Ты что-то слишком часто начал мне перечить, пес паршивый», – говорит. А потом пригрозил: дескать, не полезешь – получишь сотню палочных ударов.

– Господи Иисусе! И что же Тоби сделал? Гауки помрачнел.

– Ну, старина Тоби – он ведь парень бравый, его не запугаешь! Вот он и полез…

Пруденс слушала рассказ Гауки со все возрастающим ужасом.

– Значит, он благополучно залез наверх, а потом спустился?

– Нет, мадам. Залезть-то залез… а спуститься капитан ему не разрешил.

– Не разрешил спуститься?! В такой шторм? – Пруденс едва не сорвалась на крик.

– Он даже поставил у грот-мачты морского пехотинца с абордажной саблей. Я-то и другие канониры хотели стянуть Тоби вниз. Да ведь этот… с саблей, грозит, что, мол, разрубит гроты, если мы подойдем близко. Вот мы и топтались там на месте – беспомощные, как фрегат в безветренную погоду.

Пруденс задыхалась от ужаса:

– Значит, Тоби до сих пор там… наверху?

– Ну да, то-то и оно. Все цепляется за жизнь. Если только его уже не сдуло ветром.

– Господи, помоги ему!

Пруденс повернулась и зашагала к люку, стараясь приноровиться к неистовой качке корабля. Выбравшись на палубу, она юркнула под выступ бака, чтобы укрыться от беснующейся стихии. Свист ветра уже давно превратился в рев; дождь обрушивался на корабль ледяным потоком. Пушки громыхали в своих лафетах-тележках; лязг насосных цепей смешивался со скрипом шпангоутов и балок.

Через несколько секунд Пруденс вымокла до нитки – от дождя и перекатывающихся через борт волн. Ветер вырвал гребни из волос, и длинные пряди хлестали ее по лицу.

Она внимательно всматривалась в снасти. Господи, вот он! Пруденс содрогнулась. Тоби Вэдж, добравшийся примерно до середины мачты, висел там с побелевшим от смертельного страха лицом и завывал, как бешеная собака. От этих пронзительных, заупокойных звуков кровь стыла в жилах. С каждым рывком корабля мачта угрожающе раскачивалась, точно молодое деревце на ветру. «Откуда же только у бедняги берутся силы?!» – подумала Пруденс.

А капитан Хэкетт, укрывшийся от непогоды в дверях кают-компании, спокойно наблюдал за этой сценой. Он прижался к косяку, скрестив руки на груди; на его лице играла злорадная улыбка. На палубе, насквозь продуваемой ветром, собрались несколько матросов и офицеров. Они были слишком запуганы, чтобы вступить в спор со своим капитаном, и смущенно отводили в сторону взгляды. Даже морской пехотинец, стоявший на страже возле мачты, был явно пристыжен. И только капитанский прихвостень Сликенхэм улыбался с довольным видом.

Пруденс нетерпеливо оглядывалась по сторонам. Неужели ни у кого не хватит духа вступиться за Вэджа? В открытой двери бака мелькнула фигура Росса. Испустив вздох облегчения, она бросилась туда и крепко вцепилась в руку доктора.

– Бога ради, сделайте же что-нибудь!

Росс то сжимал, то разжимал кулаки. Его застывшее лицо стало похоже на маску. В глазах сверкал огонь бессильной злобы.

– Не могу, – холодно ответил он и сжал челюсти. – Я уже пытался образумить капитана, но он твердо решил довести дело до конца. Думаю, Хэкетт не успокоится, пока Вэдж не погибнет. И в мире будет одним уродом меньше, так он выразился.

Пруденс, не веря своим ушам, уставилась на Росса широко открытыми глазами.

– И поэтому вы не хотите ничего предпринять?

Его губы скривились в горькой гримасе.

– Вы же знаете, капитан будет рад расправиться со мной – только дай повод. Это военный корабль, и у Хэкетта здесь неограниченная власть. А у меня нет права вмешиваться. – Голос Мэннинга звучал холодно и отчужденно.

Пруденс чуть не разрыдалась от ярости и отчаяния.

– Ах вот как! И вас не волнует, что станется с этим беднягой? Почему вы не можете отменить приказ Хэкетта? Неужели настолько испугались? – Расплакавшись, она забарабанила кулачками по груди Росса. – Вы просто-напросто эгоист и трус к тому же! Думаете только о себе! Неужели вам наплевать, когда умирают другие? Можно ли до такой степени отстраниться от жизни, от людей?

Казалось, Росс вот-вот взорвется. Он напрягся, раздираемый противоречивыми чувствами, а потом грубо схватил Пруденс за плечи и начал изо всех сил трясти ее.

– Вы наивная дурочка, черт бы вас побрал! – орал он. – Вы что, ослепли и не видите, сколько в мире зла? Если меня закуют в кандалы, не пройдет и часа, как этот негодяй войдет в мою каюту… и займет мою койку! И будет утешать мою «супругу»! – В его глазах полыхала ярость. – Вы останетесь пленницей, игрушкой в его руках до конца плавания!

Перепуганная Пруденс удивленно смотрела на него. Она уже подверглась атаке Хэкетта, но почему-то думала, что капитан ограничится одной попыткой.

– До… до конца плавания? – спросила она с запинкой. – Н-нет, он… он не осмелится… ведь другие мужчины…

– Кто? Ваш трусливый Сент-Джон? – сказал Росс с презрительной усмешкой. – Вы полагаете, он защитит вас? Бог мой, капитан уже не раз предлагал мне выступить в роли сводника, даже обещал взамен увеличить рацион матросам! Вот как страстно он вас домогается!

– Боже милосердный… – Пруденс опустила голову, дрожа всем телом.

Но Росс был неумолим. Он снова встряхнул ее и сердито крикнул:

– Вы хотите этого, черт возьми? Только скажите – и я сам залезу на мачту и сниму оттуда Вэджа!

Пруденс со стоном прижалась к его груди.

– Это чудовищно! – пробормотала она сдавленным голосом.

Росс обнял ее.

– Да, чудовищно и несправедливо, – прошептал он. – Но так уж устроен мир. С незапамятных времен матросов наказывают, и они терпят.

В этот миг прямо над ними сверкнула молния. Корабль содрогнулся, и на палубе осталось обугленное, дымящееся пятно. Сквозь рев бури послышался пронзительный вопль Тоби. Пруденс вырвалась из рук Росса.

– Я не могу вынести это! А вдруг, если я сама попрошу капитана…

– Не будьте дурочкой! Это бесполезно! Ему нужно одно – получить в свое распоряжение ваше тело.

Вэдж закричал снова.

– Я пойду к нему! Если уж такова цена… – с мукой промолвила Пруденс.

– Я запрещаю! – взревел Росс, сверкая глазами.

– А я пойду!

Она повернулась и поплелась к двери, борясь с ужасом и отвращением. Но Росс положил ей руку на плечо, повернул к себе, а потом… Пруденс успела заметить только его кулак, нацеленный ей в подбородок.

– Прошу прощения, – решительно сказал Росс.

У Пруденс потемнело в глазах, и забвение принесло долгожданное освобождение от страданий.


Пруденс проснулась в своей кровати. Челюсть мучительно ныла. По легкому раскачиванию фонарей она поняла, что шторм стих. Причем уже несколько часов назад: ведь ее платье почти высохло. Пруденс с трудом сползла с постели. На душе было тяжело. Несчастный Вэдж! Наверное, он погиб.

Застонав, она откинула спутанные пряди волос, упавшие на лицо, и потерла виски, в которых пульсировала кровь. Голова болела не меньше, чем челюсть. Как тут собраться с мыслями? И все же Пруденс вспомнила: в кубрике у Росса есть порошки от головной боли… Они определенно помогут. Пошатываясь, она вышла в коридор.

Из открытой двери кубрика доносился гул голосов. Там собралась целая толпа матросов. Они жались по углам и негромко переговаривались. Вид у них был угрюмый, а в интонациях явственно слышалось недовольство. Пруденс замерла, ухватившись за дверной косяк.

В центре кубрика, на столе, сидел Тоби Вэдж, завернутый в одеяла. Он был похож на старенького, скрючившегося гнома. Губы посинели от холода, зубы стучали, как в лихорадке. Редкие волосы свисали на изъеденное оспинками лицо мокрыми слипшимися косичками. И теперь они стали белыми, точно снег.

Из-под одеяла торчали его черные от смолы, трясущиеся руки, похожие на ветки какого-то странного растения. Короткие пальцы были перевязаны бинтами. Тоби дрожал мелкой дрожью, бормоча что-то непонятное, и вдруг разразился пронзительным смехом, в котором не осталось почти ничего человеческого.

Росс, склонившийся над ним, сердито скомандовал помощнику:

– Бэйли, подай мне шину. Это последняя.

Росс начал прибинтовывать узкую дощечку к большому пальцу Тоби. Заметив в толпе матросов встревоженное лицо Гауки, Пруденс быстро подошла к нему.

– Пресвятая Дева, – тихо сказала она. – Что же случилось с его руками, Гауки?

Гауки – взрослый мужчина с грубым, обветренным лицом – сейчас был похож на мальчишку, готового вот-вот расплакаться.

– Когда капитан наконец разрешил нам снять Вэджа, тот никак не хотел отпускать мачту. Вцепился мертвой хваткой… Вот и пришлось сломать ему несколько пальцев.

– Какой ужас! – простонала Пруденс и шагнула к столу. Матросы расступились. Протянув дрожащую руку, Пруденс погладила Тоби по шероховатой, в оспинках щеке и прошептала: – Ну, как дела, Тоби?

Росс взглянул на нее, на мгновение оторвавшись от своей работы. Казалось, он только сейчас заметил присутствие Пруденс в кубрике.

– Напрасно стараешься. Куда девался его рассудок – не знаю, но здесь его точно нет.

Это хладнокровное замечание не остановило Пруденс. Она положила ладонь на руку Вэджа.

– Тоби?

Он хмуро посмотрел на ее длинные рыжие волосы, свободно рассыпавшиеся по плечам.

– Черные волосы – плохо, – бормотал он. – Золотые – еще хуже. А рыжая женщина приносит беду. – Тоби засмеялся и тупо уставился в пространство. – Да, и в Евангелии так сказано.

Пруденс прикусила губу.

– Тоби, я твой друг.

Он захихикал и принялся что-то невнятно лепетать, вперив взгляд в потолок. Казалось, Тоби разговаривал с кем-то… или с чем-то невидимым.

– Когда упадет небо, нам достанутся жаворонки… только вот у меня было… дурное предзнаменование, понимаешь? – Тут глуповатая улыбка сменилась свирепой гримасой, еще больше исказившей его уродливое лицо. Тоби погрозил Россу своими забинтованными пальцами. – От бледнолицего человека спасайся ножом, а от черного человека берега жену. – Потом он затрясся, охваченный внезапным ужасом, и, бешено озираясь по сторонам, закричал: – А капитан здесь? Храни меня Господь, неужели он здесь?

Вэдж попытался спрыгнуть со стола, но Росс бросился вперед и удержал его.

– Успокойся, матрос. Капитана здесь нет. – Он обернулся и поманил к себе Гауки. – За ним нужно присматривать получше, чем это обычно делают в лазарете. Положи его в свой гамак и смотри в оба. Я помог его телу, а о разуме пусть позаботится Господь.

– Слушаюсь, мистер Мэнининг. Я присмотрю за Тоби, и остальные тоже. Каждый час будем сменять вахту, пока не доберемся до земли. Мы уж не дадим своему дружку пропасть зазря. – Гауки заскрежетал зубами и выпятил подбородок. – Бедный старина Тоби, мы же его любим… Будь проклят этот мерзавец!

Росс смерил его ледяным взглядом.

– Не вздумай мстить капитану или устраивать мятеж. Понял? В случае чего я не стану тебя защищать. Но мне не доставит удовольствия смотреть, как тебя будут вешать! – Он сердито ткнул рукой в толпу матросов. – И любого из вас – тоже!

Гауки потупил глаза, в которых продолжал гореть бунтарский огонь.

– Так точно, мистер Мэннинг. Мы поняли.

– Что сделано, того не воротишь. Через неделю мы будем на берегу. Держите себя в руках и исполняйте свои обязанности. Вы ведь матросы короля и должны быть преданы его величеству независимо от того, каков Хэкетт. А теперь отнесите Вэджа на бак, завтра я еще раз взгляну на его пальцы. – Росс достал из своей аптечки фляжку и вручил ее Бэйли. – Иди с ними и посиди с Тоби до полувахты.[17 - Морская полувахта длится с 16 до 20 часов со сменой вахтенных в 18.00.] Отпаивай его бренди, пока не прекратится дрожь.

Еле сдерживая слезы, Пруденс смотрела, как матросы поднимают Вэджа и выносят его из кубрика. Она и представить не могла, что их грубые руки окажутся такими нежными. Пруденс повернулась к Россу. Ее губы дрожали. Синие глаза Мэннинга потемнели от угрызений совести и тревоги.

– Извините, что пришлось ударить вас, – пробормотал он, погладив Пруденс по щеке, и негромко чертыхнулся, когда она дернулась. – Глупое дитя.

– Что… что же теперь будет с Вэджем?

– Пока мы в море, о нем будут хорошо заботиться. Матросы преданно относятся к своим товарищам. Они и вахту за него отстоят, и проследят, чтобы Тоби был накормлен.

– А потом?

– Если к Тоби не вернется рассудок, я возьму его к себе в слуги, пока не поселюсь где-нибудь в глуши. Нельзя бросать Вэджа на произвол судьбы. А потом посажу его на какой-нибудь корабль, направляющийся в Англию. Он может жить на пансионе в Гринвичском госпитале для увечных и престарелых матросов. Там за ним будут хорошо ухаживать. – Росс горько усмехнулся. – И никто не помешает ему до конца дней нести этот суеверный бред.

Пруденс совсем потеряла контроль над собой. Ее начал бить озноб.

– Почему же бред? Я помню, как старухи то же самое говорили про рыжие волосы. Неужели это я во всем виновата?

– Вы? Не будьте дурочкой. Разве я мог разрешить вам пойти к Хэкетту? Вы думаете, он сдержал бы свое обещание, получив то, чего так добивался?

– Нет, это все из-за меня! – выкрикнула Пруденс. – Я знаю: вы рискнули бы своим положением и свободой ради того, чтобы спасти Тоби. Вы не подчинились бы капитану… если б… если б не я.

Сознание вины камнем легло на сердце Пруденс. И наконец ее горе прорвалось потоком слез. Она рыдала горько и отчаянно, вся сжавшись от душевной боли.

Росс обнял ее и притянул к себе.

– Пруденс… милая моя, храбрая девочка. Ты ничего не могла сделать.

Он обнимал Пруденс, гладил по спине и шептал слова утешения до тех пор, пока всхлипывания не стихли. Пруденс подняла голову. Росс вытащил свой носовой платок и вытер ей нос и мокрые щеки. Его руки были нежными, в глазах светилось мягкое сочувствие. Он осторожно запустил пальцы в ее длинные волосы, раздвигая спутанные пряди, потом коснулся щеки, провел пальцем по все еще трясущимся губам. И вдруг глаза Росса странно сверкнули. Пруденс показалось, что на миг ей удалось заглянуть в его душу. Этот тяжелый, неподвижный взгляд, волнующие прикосновения… Она затрепетала, охваченная волной чувственности, и все ее горести исчезли как по волшебству.

Но Росс вздрогнул, устало прикрыл глаза и выпустил Пруденс. Отвернувшись от нее, он ухватился за край стола и тяжко вздохнул. Пруденс заметила, как напряглись его руки и плечи.

– Шторм прошел, в камбузе сейчас снова разожгут огонь, – негромко и глухо заговорил Мэннинг. – Ступайте в каюту и переоденьтесь. Ваше платье совсем вымокло. А я тем временем узнаю, когда подадут ужин.

Пруденс ощущала разочарование и боль. Словно приоткрылась дверца в чудесный, незнакомый мир… и снова захлопнулась, оставив ее ни с чем. Дотронувшись до его руки, она прошептала:

– Росс…

Он повернулся. Его лицо исказилось в горькой гримасе.

– Если вам дорога ваша безопасность, – проговорил Мэннинг сдавленным голосом, – уходите. Немедленно!


Глава 13


Росс, сидевший в противоположном углу кают-компании, бросил сердитый взгляд на Пруденс и подлил вина в свой бокал. Он раздраженно барабанил пальцами по столу, удивляясь, как у него хватает сил выносить все это.

«Нет, вы только посмотрите на нее!» – с отвращением думал Росс. И куда подевалась застенчивая скромница, которую он принес в свой кубрик в первый день их знакомства? Пруденс красива, у нее хорошие манеры, мужчины мгновенно теряют от нее голову – и юная чаровница, разумеется, стала понимать это! Настоящая ведьма! Как она мило зарделась, благодаря Эллиота за игру на скрипке! Как задорно смеялась вместе с тем молодым гардемарином, чье имя Росс никак не мог запомнить. А как порозовели ее щечки, когда она улыбалась Сент-Джону…

Впредь ничего, кроме дружеских улыбок, сурово заявил себе Росс в тот вечер, когда Пруденс бесстыдно целовалась с лейтенантом на палубе. Да как она посмела?! Надо было просто-напросто перекинуть ее через колено и задать хорошую трепку. И почему он не сделал этого? Уму непостижимо. О, уж тогда Пруденс стала бы послушной и отказалась бы от легкомысленного флирта! И это было бы победой, хоть и небольшой. Впрочем, вряд ли. Что там кокетство! Ее природного обаяния вполне достаточно, чтобы пленить любого офицера на борту этого корабля… Офицеры! Черт подери! Разве в лазарете найдется хоть один матрос, который с готовностью не отдал бы за нее жизнь?

А сегодня Пруденс особенно очаровательна. За ужином она так и лучилась весельем и беспрестанно смеялась. Спела полдюжины песен своим мелодичным голоском, а выиграв у Эллиота в триктрак, хлопала в ладоши, словно счастливый ребенок. Она даже была вежлива со Сликенхэмом, хотя вообще терпеть его не могла.

Что ж, уныло подумал Росс, возможно, у нее есть основания радоваться. Ведь завтра она отправится к своему лорду Джеми. Ожидалось, что еще до рассвета рулевой увидит мыс Генри и, если удержится хорошая погода, к концу утренней вахты корабль продвинется далеко вверх по реке Джеймс.[18 - Мыс Генри находится на юго-востоке Виргинии, при входе в Чесапикский залив, а следом за ним начинается река Джеймс (Джемс).]

Через несколько дней Пруденс попадет в лапы к этому негодяю и будет глядеть на него своими доверчивыми глазами – зелеными, словно цветущий весенний луг. И что сделает мошенник – разобьет ее сердце отказом? Или поцелует и будет любоваться ее волосами, которые кажутся янтарно-огненными при свете лампы – вот как сейчас. Хватит ли у него ума насладиться ее смехом, забавным, дерзко вздернутым носиком, молочно-белой кожей? Оценит ли он доброту, которой дышит каждое ее слово? Или мерзавцу Джеми нужно лишь вонзить свое мужское достоинство поглубже в ее тело, и он не заметит ни очарования, ни нежности Пруденс.

Росс застонал и на миг зажмурил глаза. «Помоги мне, Господи! Еще один день». А завтра они достигнут берега. И тогда он будет спасен.

Когда-то с Мартой Росс был таким невинным. Все эти годы ухаживаний за ней… Да, он был настолько поглощен своими занятиями, что на вожделение просто не хватало времени. К тому же Россу претило распутное поведение друзей-студентов, которые были готовы удовлетворить свою похоть с любой попавшейся на пути уличной девкой… Нет, он не мог подражать им. Но почему-то был уверен, что рано или поздно, когда Марта окажется в его объятиях, все у них будет хорошо.

И в итоге дарами, которые он принес на их брачное ложе, оказалось многолетнее воздержание и непорочность так и не проверенного в деле мужского достоинства. Но все же мало-помалу они научились доставлять удовольствие друг другу. Росс прислушивался к разговорам в кофейнях, когда речь заходила о женщинах и о всевозможных способах, которыми мужчины испокон веков удовлетворяют их. После этого он возвращался домой, горящий желанием применить в деле свое новообретенное знание. И Марта, застенчивая и невинная, все же порой с готовностью отдавала свое тело его неловким попыткам. По мере приобретения опыта их страсть расцветала, словно пышный цветок, выращенный в «оранжереях» любовных ночей. Росс просыпался по утрам, сжимая жену в объятиях, и думал, что это счастье превыше райского блаженства.

А потом она погибла. И желание увяло, словно его никогда не было. Поначалу, когда Росс сгорал от любовного томления по Марте, он удивлялся, как же католические священники умудряются соблюдать обет безбрачия и при этом не терять разума от властных призывов плоти. Теперь же он это понимал. Его страсть умерла вместе с Мартой, потребности плоти исчезли, как и его единственная настоящая любовь. Росс был убежден, что навеки предан Марте, поэтому ему казалось естественным, что все мирские страсти оказались похороненными вместе с ней.

С Мартой он испытал подлинное блаженство. И сознание этого помогало пережить дни, недели, а потом и месяцы горя. И если его сердце терзали муки, то по крайней мере к душевной боли не добавлялись страдания плоти.

Пока не появилась Пруденс… Росс не знал точно, когда это началось, но в какой-то миг заметил, что мысли о ней обуревают его днем и ночью. Порой в грезах перед ним вставали дразнящие видения, он вспоминал ее тело, вкус ее губ, бархатное прикосновение нежной руки… А потом одергивал себя, проклиная свою слабость. Иногда, проснувшись в тускло освещенной каюте, Росс видел, что Пруденс лежит в его объятиях, но сколько ни ругал себя, у него не хватало духу отодвинуться от нее.

Росс снова застонал: «Прости меня, Марта. Прости… Я оказался настолько вероломен, что позволил себе мечтать о другой женщине! И если я сойду с пути истинного и позволю случиться немыслимому…»

– Защити меня, Господи, – чуть слышно прошептал он.

Да, оставался еще один день. А потом Пруденс навсегда исчезнет из его жизни.


– Не удостоите ли вы нас еще одной песенкой, Марта?

Пруденс натянуто улыбнулась Сент-Джону и посмотрела в дальний угол кают-компании, где Росс сидел за столом, держа в руке бокал с вином. Весь вечер он не сводил с нее сердитого взгляда. Росс пребывал в каком-то странном раздраженном настроении, и Пруденс совсем не хотелось оставаться с ним наедине. Но позволит ли он ей задержаться?

Вообще всю минувшую неделю с Россом творилось нечто непонятное. Нельзя сказать, чтобы он злился или излучал привычную холодность. Но с Пруденс он вел себя напряженно, даже грубо и все время стремился уединиться. Как будто его тяготили какие-то тайные, недоступные ей мысли. Пожалуй, Пруденс предпочла бы этой спокойной и сдержанной отчужденности гнев: тогда она по крайней мере не сомневалась бы, что в душе Росса еще осталось нечто человеческое.

С того печального дня, когда разразился шторм, они ни разу не говорили о тяжкой участи Тоби Вэджа. Пруденс по-прежнему терзало чувство вины, и она понимала, что Росс тоже недоволен собой. А что касается самого несчастного матроса…

Пруденс каждый день заходила на бак. Иногда Тоби узнавал ее, но гораздо чаще – нет. Он мог сидеть часами, бормоча какой-то невнятный суеверный вздор. Или вдруг сгибался над матросским сундучком и, дрожа всем телом, начинал ругать капитана, который якобы подсматривает за ним сквозь дырку в переборке. Гауки и прочие его товарищи тщетно законопачивали щели смолой: дурной глаз Хэкетта виделся Тоби повсюду.

– Еще одну песенку, миссис Мэннинг. Мы вас умоляем. В память о нашем замечательном плавании!

Пруденс прикусила губу и взглянула на пылкого молодого офицера, склонившегося над ней. Потом повернулась к Россу, пытаясь угадать его настроение.

– Ну что ж, может быть… Но тот сорвался со стула.

– Нет, жена! Сегодня вечером ты пела вполне достаточно. А завтра нам предстоит нелегкий день. – Росс подскочил к ней, ухватил за локоть и решительно потащил прочь из кают-компании.

Яркая холодная полная луна омывала палубу неземным светом. Пруденс охватила непонятная тоска. С чего бы это? Надо радоваться, что поиски Джеми почти подошли к концу. Наверное, еще до Святок[19 - Святки начинаются накануне Рождества и длятся 2 недели: у католиков – с 24 декабря по 6 января; у православных – с 6 по 19 января.] она снова обнимет своего ребенка. Тогда почему же у нее на сердце так тяжело?

Пруденс обвела глазами корабль. Да, ей будет не хватать офицеров с их любезностями, матросов, за которыми она ухаживала, – ах, как светлели при этом их тусклые лица! – даже успокаивающего ритма корабельной жизни, несмотря на все ее неудобства.

Мельком взглянув на мужчину, решительно шагавшего рядом с ней, Пруденс подумала: «А больше всего мне будет недоставать тебя, Росс Мэннинг!» То, что он постоянно был рядом, ободряло ее, позволяло ощущать себя более опытной и самостоятельной. Да, трудно будет обойтись без всего этого, как и без дружбы, без доброй насмешки, которая порой поблескивала в ясных синих глазах Мэннинга. И его спокойной силы, так часто поддерживавшей ее…

Минет завтрашний день – и больше они никогда не увидятся. У Пруденс своя жизнь и свои планы. Джеми и Англия… А Росс мечтает об уединении в глуши. Между ними будет пролегать бескрайний океан. Пруденс споткнулась при спуске в люк, и ее глаза вдруг затуманились слезами.

Она встряхнула головой, чтобы разогнать тоску. Папа сейчас сказал бы ей: «Назвалась груздем – полезай в кузов!» Разве ее ребенок, ее сокровище, не стоит любой жертвы?

Подходя к кубрику, они услышали какое-то странное приглушенное бормотание, пронзительный смех, а потом – сердитый ропот других голосов. И весь этот шум то и дело заглушали визгливые звуки дудки.

– О Боже, да это Вэдж! – промолвил Росс, открывая дверь в кубрик.

Посередине помещения, на столе, сидел Тоби Вэдж, свесив вниз короткие ноги. Он ухмылялся и, словно безумный, бормотал себе что-то под нос, сжимая в перевязанных руках дудочку. Рядом, уставившись на него, стояли Бэйли и Ричардс. Оба были босы и в рубашках навыпуск. Их лица побагровели от гнева. В углу кубрика покачивались их натянутые гамаки.

– Что здесь происходит, черт побери? – спросил Росс. Бэйли обернулся.

– Да вот, мистер Мэннинг, он забрел сюда с бака. И разбудил нас своей проклятой музыкой. А уходить никуда не желает.

Росс решительно шагнул к Вэджу.

– Тоби, – негромко сказал он, – пора спать. Вэдж поднес дудку к губам и принялся наигрывать какую-то нежную мелодию, ловко пользуясь здоровыми пальцами. Закончив играть, он просиял и кивнул Россу.

– Положи под подушку кусочек хлеба – и спасешься от дьявола. Клянусь своей жизнью.

– Отправляйся на бак и устраивайся спать в своем гамаке. Тебя ждет Гауки.

Вэдж надул губы и неистово затряс головой. Ричардс вздохнул.

– Сэр, его тянет к земле. Боится лезть по трапу. Мы отвели Тоби к люку, а он посмотрел вверх – да как затрясется! И побежал обратно… в кубрик.

Росс потер глаза.

– Господи, неужели он боится подняться на один пролет?

– Удивительно, сэр, что он и в гамак-то залезает – так его пугает высота. Спасибо капитану… – добавил Ричардс, презрительно скривив губы.

– Ладно, умерь свое негодование, – сказал Росс. – Тебе еще предстоит плыть с ним в Англию. И Бэйли тоже.

– Только если я не устроюсь в другой лазарет, – буркнул первый помощник.

Росс приподнял Вэджа и снял его со стола.

– Пойдем-ка, Тоби. Сыграем с тобой в одну игру. Ты закроешь глаза, а я отведу тебя в постель.

Вэдж повиновался. Он зажмурил глаза и озорно улыбнулся, словно ребенок, готовый к проказам.

– Что-то вроде как глаза засорило росой, – пробормотал он. – А ты меня видишь?

– Утром Гауки промоет тебе глаза. А теперь пойдем. – Росс повернулся к Пруденс: – Я скоро вернусь.

Он увел Вэджа из кубрика, а Пруденс отправилась в каюту. Присев за стол, она сняла туфли и стянула чулки. Она уже собиралась встать, чтобы расшнуровать платье, но тут ее внимание привлек выдвинутый ящик стола. Внутри Пруденс заметила краешек альбома для рисования. И, охваченная любопытством, вытащила его.

– Пресвятая Дева!.. – прошептала она, с возрастающим волнением перелистывая страницы. На каждой из них было полным-полно ее изображений: вот она спит на кровати, а вот стоит на палубе среди матросов и смеется, вот сосредоточенно вышивает. Каждый рисунок дышал нежностью, добротой и изяществом. Пруденс судорожно глотнула воздух. Росс так внимательно наблюдал за ней, а она ничего не замечала. Это смущало ее и в то же время наполняло необъяснимой радостью. Выходит, она все-таки тронула его холодное сердце?

«Ах, Пруденс, Пруденс!..» – со вздохом подумала она, закрыв альбом и аккуратно положив его на место. У нее нет никакого права думать о Россе. Думать следует о сыне. А стало быть, о Джеми… тоже… и только.

Росс вошел в каюту и, притворив за собой дверь, печально покачал головой:

– Ох уж этот бедняга…

– Неужели вы ничего не можете сделать?

– Я всего лишь врач, а не волшебник. Быть может, когда Тоби окажется на берегу, вдали от Хэкетта, его помутившийся рассудок прояснится.

– А долго ли вы собираетесь оставаться в Вильямсбурге?[20 - Вильямсбург – город на юго-востоке Виргинии, до 1780 г. был ее столицей.]

– Пару недель или около этого. Я уйду в отставку, потом попытаюсь выяснить, какую землю можно купить в горах. А вы?

Пруденс стянула с себя свое платье… нет, платье Марты, и заботливо сложила его. Не забыть бы утром вернуть его Россу.

– Я постараюсь уехать из Вильямсбурга как можно скорее.

– И куда же вы направитесь?

– На плантацию лорда Джеми. Это на берегу Потомака.

Росс начал раздеваться, стоя к ней спиной.

– Так вы по-прежнему полагаете, что он будет рад встрече?

– Боже милосердный! Разумеется, да!

Росс повернулся к Пруденс, на лице его играла язвительная улыбка.

– Как жаль, что я уеду и не смогу побиться об заклад по поводу верности вашего любовника-аристократа.

Пруденс нахмурилась.

– Не сомневаюсь, что он ужасно скучает по мне. Джеми меня любит.

Росс засмеялся, громко и презрительно.

– Ну да, так же, как пчелка любит цветочек. Как жеребец кобылу… во время случки.

Швырнув нижнюю юбку в свой матросский сундучок, Пруденс возмущенно посмотрела на Росса. Он умышленно выводил ее из себя, а она-то надеялась, что их последний вечер пройдет под знаком дружбы. Ну почему ей постоянно приходится выдерживать нападки на Джеми? И почему она чувствует себя такой беспомощной? В ее душе закипали гнев и желание дать отпор. Она вспомнила о рисунках, которые Росс так старательно припрятал. А может быть, это нечто большее, чем импровизация художника? Пруденс склонила голову и лукаво улыбнулась:

– А вы будете скучать по мне?

Он как раз собирался забраться в постель. Напрягшись, Росс повернулся; его длинные босые ноги уперлись в пол, глаза заледенели.

– Вам так необходимо напоследок одержать еще одну Победу?

Несмотря на холодность Росса, Пруденс заметила, что у него задергался уголок глаза, и решила воспользоваться всеми своими преимуществами. Томно вскинув руки, она вытянула из волос ленту. Целую неделю Пруденс носила их распущенными, а локоны по бокам скрепляла на затылке бантом. Она несколько раз встряхнула головой, и длинные пряди рассыпались по плечам. На душе у нее было грустно и тревожно. Хоть бы Росс сказал что-то приятное, дал понять, что сожалеет об их расставании не меньше, чем она.

– Так будете ли вы скучать по мне? – ласково повторила Пруденс.

Росс старательно избегал ее взгляда.

– С какой это стати? – буркнул Он.

– А кого же вы будете рисовать, когда я уеду? Росс нервно оглянулся в сторону стола, потом нахмурился, прокашлялся и наконец спросил:

– Почему вы всю неделю ходите с распущенными волосами?

– Я потеряла гребни во время шторма.

– Черт подери, попросили бы кого-нибудь из матросов вырезать вам новые.

Пруденс пожала плечами.

– Не сомневаюсь, что в Вильямсбурге есть магазины. А что, такая прическа вам не нравится?

– Какое мне до нее дело? – проворчал Росс. – Если вам доставляет удовольствие трясти своими кудрями перед офицерами и разбивать им сердца… – Росс негромко выругался. – Хорошо, что завтра мы причалим, а то, пожалуй, Эллиот мог бы и позабыть, что у него есть жена.

Этот язвительный тон вывел Пруденс из себя.

– Что вы хотите сказать?

– Сегодня вечером вы вели себя просто бесстыдно, фиглярничали, словно шлюшка из лондонских доков. Гулящая девка, продающая свой «товар». Вы называете себя моей супругой и тем не менее кокетничаете направо и налево. Несмотря на то что я категорически запретил вам это! А теперь рассчитываете и меня завлечь в свои сети? Урвать от этого плавания прощальный сувенир?

– О! – Оскорбившись, Пруденс топнула ногой и больно ударилась босой ступней о грубые доски пола. – Да вы… вы – тиран! У вас нет никакого права говорить со мной подобным тоном! Запрещаете? Да вы мне не муж! И, слава Богу, никогда им не будете!

– Тем не менее вы были не прочь спрятаться за мою спину, когда вас это устраивало, – с презрительной усмешкой промолвил Росс.

В груди Пруденс разгорелся такой гнев, что она уже была не в силах сдерживаться.

– Как я рада, что скоро избавлюсь от вашей опеки! Вы всегда вините меня в чем-то. Зачесаны ли мои волосы вверх или вниз, коротки или длинны мои платья – вы всегда недовольны.

Он скривил губы.

– А как насчет вашего дорогого лорда Джеми? Когда вы познакомились с ним, у вас тоже были длинные распущенные волосы? И вы так же вертели головкой, чтобы привлечь его взор?

– Какая разница? Вряд ли это вызвало бы у него осуждение, он не такой брюзга, как вы!

Росс засмеялся – неприятно и сердито.

– Разумеется. Вы прельстили его другими, более сокровенными локонами.

Пруденс в ярости выкрикнула:

– Чума на вашу голову, мерзавец! Не смейте больше говорить о Джеми!

– Я буду говорить, о чем хочу, черт подери! – взорвался Росс. И быть может, вы для разнообразия меня послушаете. Вы поверили в его «любовь» – дурочка несчастная! Помчались на другой край света в надежде, что он женится на вас! Я знавал подобных мужчин: они охотно раздают пустые обещания. Для него это была просто-напросто очередная легкая победа, и ничего больше. Ха-ха! Сельская простушка, готовая задрать свои юбки и…

«Ну, это уже слишком! Какая невероятная низость!» С пронзительным визгом Пруденс бросилась на Росса и изо всех сил ударила по губам. Росс вздрогнул, а в следующее мгновение его длинные руки ухватили ее за плечи. Сквозь тонкую сорочку Пруденс почувствовала железную хватку его пальцев.

– Я уже предупреждал вас, – вскричал Росс, сверкая глазами. – А теперь вам придется расплатиться сполна.

Он схватил Пруденс за руку и поволок к стулу. Ее охватил ужас. Никогда еще ей не доводилось видеть Росса таким разъяренным. И конечно, наказание, которым он грозит, будет суровым и жестоким – под стать этому внезапно прорвавшемуся бешенству. Страх придал ей силы. Вырвав свою руку, Пруденс кинулась к двери, но споткнулась о туфли, валявшиеся на полу, и упала лицом вниз. Испуганно сжавшись, она ждала, что Росс вот-вот ударит ее тяжелой ладонью по мягкому месту. Потом быстро перевернулась на спину, чтобы хоть как-то защититься.

Но Пруденс не удалось подняться. Росс уже стоял над ней, широко расставив ноги. Лишенная возможности двигаться, она начала отбиваться кулачками, но он крепко ухватил ее за запястья.

– Черт тебя возьми! – пробормотал Росс, тяжело дыша. – Ты думаешь, я каменный! Сколько, по-твоему, способен выдержать мужчина?

– Дайте мне встать! Мне больно! – закричала Пруденс.

Лицо Росса исказилось в страшной гримасе. Он уже не мог сдерживать кипевшую в нем страсть.

– Ты ведь делала все это нарочно, ведьма! Мучила меня долгие недели! Покоряла мужчин – одного за другим… Ты хотела, чтобы я видел это! Да еще щебетала про своего проклятого лорда Джеми! Ладно, черт тебя возьми, завтра ты исчезнешь. Завтра ты будешь принадлежать ему. Но сегодня ночью…

Отпустив руки Пруденс, он схватился за ворот ее сорочки и разорвал надвое, до самого живота. Не успела Пруденс опомниться и оттолкнуть Росса, как его горячие губы приникли к ее груди. Он яростно терзал ее сосок зубами и жарким, стремительно двигавшимся языком.

Пруденс задыхалась от этих неистовых ласк, наслаждаясь еще не изведанными, дивными ощущениями. Бешеная атака Росса сломила ее сопротивление.

– Нет, пожалуйста, не надо… – шептала она, осыпая вялыми ударами его плечи и голову.

– Сегодня ночью я наконец-то доставлю тебе удовольствие, – пробормотал Росс и заткнул ей рот поцелуем.

Он впился в ее губы властно и требовательно, как хозяин, а Пруденс все больше и больше слабела под его бешеным натиском. Росс протолкнул язык поглубже во влажную пещеру ее рта. Изысканные разящие уколы этого гибкого жала повергали Пруденс в сладкий трепет. Голова у нее шла кругом.

А между тем руки Росса обхватили ее груди и стали разминать нежную плоть. Пруденс чувствовала, как от его грубых ласк в глубине ее тела разгорается пожар страсти. Потом он втолкнул колено между ее бедер, заставляя раздвинуть ноги. Его пальцы скользнули по мягким завиткам волос в паху и ринулись дальше, погружаясь в самые сокровенные места. Пруденс стонала, извивалась и вдруг выгнулась дугой, подавшись навстречу его руке, которая двигалась вглубь с неумолимой решительностью.

Наконец Росс оторвался от ее пылающих губ и стиснул зубы, едва сдерживая свое нетерпение.

– А он делал это с тобой, твой проклятый лорд Джеми?

Пруденс, трепетавшая от страсти, была не в силах выговорить ни слова. Ее влажная сорочка прилипала к телу. А восхитительная пытка все продолжалась. Закрыв глаза, она плыла в жарких волнах наслаждения.

И вдруг его пальцы исчезли. Пруденс приподняла веки и увидела, что Росс с ожесточением стягивает с себя рубашку. То, что открылось при этом, было твердым и напрягшимся, пугающим своими размерами. Даже у Джеми…

– Нет, – прошептала она, разрываясь между своими страхами и ненасытным желанием, пульсирующим в чреслах.

– Да, черт тебя подери! – крикнул Росс, сверкнув глазами, как безумный. – За все обещания, которые таились в твоих поцелуях…

Росс ухватился за сорочку и разорвал ее до самого подола. А потом приподнял бедра Пруденс, открывая доступ яростному мужскому естеству.

При первом же мощном ударе она закричала, потрясенная неведомым ей доселе ощущением. Его мужская сила заполонила ее тело. Огненная плоть вонзалась в ее чресла, как молния. Росс двигался внутри порывистыми толчками, от которых у Пруденс захватывало дух. Все нарастающий ритм экстаза вел ее к новым и новым высотам наслаждения. Она рыдала, моля о пощаде, и в то же время ей хотелось, чтобы Росс никогда не останавливался. Пруденс зажала рот рукой, пытаясь заглушить вопль восторга.

А он наносил разящие удары с таким неистовством, что она ощущала, как ее спина больно трется о жесткий пол. Из горла Росса вырвался негромкий звериный рык, полный наслаждения и муки. Сквозь туман чувственного восторга Пруденс наблюдала за ним.

Его красивое лицо исказила гримаса боли и напряжения, голова была откинута назад, глаза плотно закрыты, зубы стиснуты. Росс сделал последний бешеный выпад, и их тела сплелись еще теснее в последнем, выворачивающем душу наизнанку взрыве. Издав несколько страдальческих вскриков, Росс замер.

– Росс… – прошептала Пруденс дрожащим от страсти голосом.

Он приподнялся, сел на корточки, и посмотрел на нее сверху вниз широко раскрытыми испуганными глазами. А потом его тело стало содрогаться. Странные, дергающие толчки, похоже, начинались где-то глубоко в груди и передавались рукам, плечам, голове… Росс бился, словно в лихорадке. Пруденс в ужасе наблюдала за ним. Вдруг его напряженное лицо исказила гримаса отчаяния, и Росс разрыдался:

– Прости меня! Прости…

Закрыв лицо руками, он трясся и стонал, будто у него разрывалось сердце. Пруденс смотрела на Росса с печалью и сочувствием. И это мужчина, гордившийся тем, что никогда не пролил ни слезинки по своей покойной жене! Но быть может, все это время слезы копились, дожидаясь такого вот неистового освобождения?

Пруденс выбралась из-под него, поднялась на колени и обняла. Он все еще был не в силах сдерживаться: плечи содрогались, с губ срывались стоны боли. Как же плохо ему приходится!

– Конечно, я прощаю тебя, – прошептала Пруденс, сама едва не плача.

Росс еще долго не мог успокоиться, и его мучения разрывали ей сердце. Тихонько нашептывая слова утешения, Пруденс баюкала его, как ребенка. Наконец Росс затих. Она помогла ему подняться на ноги и повела к кровати, надеясь, что бедняга найдет успокоение во сне. Росс не сопротивлялся: он лежал неподвижно, невидящим взором уставившись на балки потолка.

Пруденс опустила глаза. Ее сорочка была изодрана в клочья. Но Пруденс не хотела тратить время на поиски другой: ведь сейчас она так нужна Россу. Стянув с себя разорванные остатки одежды, она забралась на кровать и легла рядом с ним. Вглядевшись в его опустошенное лицо, Пруденс вдруг вспомнила о Тоби Вэдже. Может, и Росс сейчас пребывает в какой-то неведомой земле, далеко-далеко от нее?

Протянув руку, она нежно погладила его по щеке и запела колыбельную. Мягкая, успокаивающая мелодия… Росс тяжело вздохнул и закрыл глаза, а еще через несколько мгновений он уже спал. Укрыв его одеялами, Пруденс приютилась рядом. Его обнаженное тело отдавало ей тепло и получало взамен ее собственное.

Как ни странно, Пруденс чувствовала себя победительницей. И как она не догадалась раньше? За маской холодности скрывалось чувствительное, пылкое сердце. Пруденс тихонько поблагодарила Господа за то, что именно ей выпало счастье открыть эту тайну.


Глава 14


Пруденс поглубже зарылась в постель, пытаясь продлить блаженное состояние между сном и явью. Ее тело еще хранило жар поцелуев и ласк Росса. Она никогда не думала, что любовь мужчины может доставить такое наслаждение.

А потом Пруденс вдруг пронзило чувство вины за свою измену, и весь сон как рукой сняло. Господи помилуй, она не испытывала ничего подобного с Джеми, хотя он вел себя очень нежно – не то что Росс. Может, это объясняется ее страхом и неопытностью? Но ведь необузданная страсть Росса тоже ужаснула ее, а тело… тело ответило на этот призыв так, что Пруденс до сих пор удивлялась и краснела от стыда.

Она тряхнула головой, чтобы прогнать непрошеные мысли. Нехорошо сравнивать одного мужчину с другим. Джеми, когда они поженятся, будет столь же пылким любовником. Тут нечего и сомневаться.

А что касается морали… Пруденс старалась не обращать внимания на тихий ропот совести. Она нисколько не раскаивалась в том, что произошло этой ночью. Она и так погубила свою душу, отдавшись Джеми, и Бог до сих пор наказывает ее. Одним грехом больше, одним меньше – какая разница? Все равно на ней лежит проклятие.

Пруденс закрыла глаза и мечтательно улыбнулась, вспоминая жадные поцелуи Росса. Неужели это такой страшный грех? Нет, не может быть. Ведь когда-нибудь должна же была излиться его страсть, подавленная страданием!

А. потом Росс просил прощения – какой же он милый! И как это похоже на него: взять всю вину на себя, хотя она сама уже несколько недель томится желанием и мечтает о том, чтобы Росс обнял ее, и признался в своей любви, и…

Нет! Нельзя даже думать об этом. Надо помнить о Джеми, и, быть может, в ее сердце снова проснется страсть к нему – как в те прекрасные дни, когда они встречались на склоне холма. Пруденс застонала от мучительной боли, пронзившей ей душу. А вдруг она – одинокое, несчастное, неопытное дитя – стала жертвой самообмана, поддавшись нежным речам и комплиментам? И поверила в любовь Джеми только потому, что хотела быть любимой?

Именно об этом говорил Росс. Он считал, что се одурачили. А вот теперь все ее планы и надежды на будущее связаны с Джеми, и это значит, что придется навсегда распрощаться с Россом, которого она уже почти… полюбила? Но где взять смелость, чтобы признаться в этом хотя бы самой себе?

Пруденс казалось, что ее смятенная душа разрывается на тысячу кусочков и все они кружатся, словно подхваченные вихрем. Может, надо было сказать Россу о сыне, объяснить, почему ей так необходимо выйти замуж за Джеми. Поймет ли он? Сумеет ли простить? А вдруг Росс признается в любви и поможет вернуть ребенка? Судя по сегодняшней ночи, он испытывает к ней какое-то чувство.

«Котеночек, используй здравый смысл, которым наделила тебя природа». Так говорил папочка. Нет, без Джеми ребенка она не получит. Так зачем же исповедоваться перед Россом? Что он может сделать? Если дедушка презирал папу – деревенского учителя – и считал его себе неровней, неужели он послушает обыкновенного корабельного врача? Джеми и его титул – вот в чем единственное спасение.

Пруденс вздохнула. Жаль, но придется расстаться с прекрасными мечтами. Она посмотрела на часы, стоявшие на столе: половина девятого. Надо уложить вещи, попрощаться с новыми друзьями… Пруденс вылезла из постели и встала посреди каюты, голая и дрожащая.

Оглядевшись, она улыбнулась. Даже после этой бурной ночи Росс не изменил своим привычкам. На столе, как обычно, ее ждал завтрак. А рядом – таз с водой, мыло, полотенце и зубной порошок. Мало того: он аккуратно свернул ее разорванную сорочку и положил на скамью. Пруденс вытащила голубое муслиновое платье и запасную сорочку, а потом начала умываться. Она потерла руки и лицо, еще раз намылила тряпочку и занялась бедрами и треугольником тонких волос внизу живота.

Только лишь Пруденс успела обтереться полотенцем и потянулась за сорочкой, как дверь открылась.

– Прошу прощения. – Росс притворил дверь и повернулся к ней спиной.

Но Пруденс заметила, что его щеку и мочку уха залила алая краска. Эта неожиданная, чисто мальчишеская застенчивость вызвала у нее прилив нежности. Неужели он способен на такое даже после того, как все преграды были сметены?

Она натянула рубашку, надела нижнюю юбку и, слегка улыбнувшись, сказала:

– Вы собираетесь стоять так весь день? Пора собирать вещи.

Росс неохотно повернул голову, увидел, что Пруденс подобающим образом прикрыла свою наготу, и на его лице отразилось явное облегчение.

– Да. Я хочу, чтобы наши ящики стояли на палубе еще до того, как корабль войдет в доки. У меня нет никакого желания находиться дольше в компании Хэкетта.

– Вот платье Марты, вы можете уложить его. А кольцо я верну, когда мы сойдем на берег.

– Что ж, разумная мысль. – Росс наклонился и открыл свой сундук. – Оставьте себе корсет Марты, ведь другого у вас нет.

– Спасибо. Но вы уверены, что не хотите взять его с собой?

– Уверен.

Пруденс с трудом верила своим ушам. Как они разговаривают друг с другом! Словно ничего не произошло. И почти не осталось времени, чтобы сказать Россу, как он много для нее значит и как опечалит ее разлука.

– Росс… – тихо начала Пруденс.

Он обернулся и посмотрел на нее отчужденным, холодным взглядом.

– Я не должен был так поступать. Я глубоко сожалею о том, что произошло сегодня ночью. Это была минутная слабость… глупая оплошность.

Как, и это все? Пруденс прикусила губу. Нет. Не может быть! Наверное, Росс сейчас притворяется.

– Вы называете слабостью тягу людей друг к другу?

– Поддаваться грубым инстинктам – вот что я называю слабостью. Если человеком правят примитивные страсти, то чем же он отличается от животного?

Пруденс покачала головой, вдруг ощутив безнадежную усталость.

– Я не верю вам.

Росс снисходительно приподнял брови.

– Мое милое дитя, как мало вы знаете о мужских слабостях.

О мужских слабостях? Но вряд ли можно объяснить его странное поведение только тем, что он какое-то время был вынужден обходиться без женщин. Росс набросился на нее с дикой яростью, а потом плакал в ее объятиях, как беспомощный ребенок.

– Слабость? – переспросила Пруденс. – И не более того?

– Чего же еще вы ожидали? – ответил Росс, пожав плечами.

Пруденс отвернулась, чувствуя себя совершенно раздавленной. У Росса не нашлось для нее ни одного нежного слова! Ей казалось, что она запачкалась в грязи и теперь мало чем отличается от Бетси и ее товарок по профессии.

– Мне все ясно, – сказала Пруденс с горькой насмешкой. – Очевидно, несколько недель воздержания причинили вам огромные неудобства, учитывая ваши слабости.

Росс тяжко вздохнул, словно перед ним был непонятливый ребенок, которому нужно объяснять простейшие вещи.

– С тех пор как умерла Марта, я не имел дела с женщинами – вплоть до сегодняшней ночи, – сказал он ровным голосом. – Я не хотел осквернять память о ней.

– О!.. – воскликнула Пруденс и рухнула на стул. Ее лицо исказилось от боли. Росс разрушал все иллюзии – одну за другой! Значит, страстная мольба о прощении была адресована не ей, а призраку, умершей жене! Если Росса и терзало раскаяние, то это было связано с Мартой, а не с тем, как он обошелся с Пруденс. Она едва сдерживала слезы.

Заметив наконец ее удрученный вид, Росс смягчился и опустился на колени.

– Пруденс, девочка моя дорогая. Прости. Все мы иногда теряем рассудок. И не стоит придавать этому большого значения. У меня остаются прекрасные воспоминания о Марте. А тебя ждет лорд Джеми.

– Этот «негодяй», который разобьет мое сердце? – язвительно спросила Пруденс.

– Нет. Я поступил жестоко, посеяв сомнения в твоей душе. Я уверен: вы оба любите друг друга. Иди к нему и будь счастлива. А что касается сегодняшней ночи: просто мы двое одиноких людей, стосковавшихся по своим любимым. Давай расстанемся друзьями.

Пруденс кивнула и опустилась рядом с ним на колени. Росс притянул ее к себе, обнял и поцеловал в лоб. В этом не было и намека на страсть – только нежность и сострадание. Пруденс вспомнила об отце. О, если бы он утешил ее сейчас!

Ее душу охватила щемящая печаль. Пруденс казалось, что она потеряла нечто самое дорогое в своей жизни. Потеряла навеки, безвозвратно.


– Идем же, Тоби, держись за мою руку. Еще один шажок. – Пруденс легонько дотронулась до забинтованных пальцев Вэджа и потянула его на залитую солнцем палубу. Сама она шла вразвалочку, хотя корабль уже два часа стоял в доках. – Теперь можешь открыть глаза, Тоби. Посмотри, какой сегодня прекрасный день.

Тоби усмехнулся с довольным видом и, моргая, уставился на небо.

– И на солнце есть пятна, – пробормотал он, неожиданно нахмурившись.

– Но не сегодня. Ты останешься с доктором Мэннингом и будешь с ним в безопасности.

Пруденс улыбнулась, радуясь тому, что Росс решил взять Вэджа с собой и поселиться с ним где-нибудь в глуши. Две одинокие потерянные души… Возможно, им будет легче вместе.

На палубе суетились матросы, заранее предвкушающие все прелести свободной жизни на берегу в течение двух-трех недель. Их лица были выбриты до блеска, одежда вычищена и заштопана. Они смеялись и перекидывались шутками, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. На баке уже начали собираться морские пехотинцы. Готовясь сойти на берег, они выстраивались в шеренги. Их алые мундиры, казалось, сияли под лучами солнца. В доках моряков поджидала целая толпа проституток, которые махали руками и весело кричали, ожидая богатую добычу. Вспомнив лондонских шлюх, Пруденс подумала, что среди них наверняка есть несколько воровок.

Солнце палило нещадно. Пруденс завязала ленты на своей соломенной шляпке и огляделась вокруг в поисках Росса. Их поклажа и медицинские принадлежности были аккуратно сложены на сходнях, но сам Росс куда-то исчез. Может, он уже сошел на берег, чтобы подготовить все необходимое для перевозки мебели из каюты? Или ищет экипаж, на котором они отправятся в Вильямсбург?

И вдруг Вэдж, стоявший рядом, тоненько завыл:

– о, посмотри-ка, посмотри! Теперь на мне лежит печать дьявола.

Пруденс испуганно вздрогнула. Тоби дрожал, словно осиновое деревце на ветру.

– Тоби! Пресвятые небеса, в чем дело?

– Доброе утро, милая леди. – На фоне радостных криков толпы бархатный голос капитана прозвучал, как шипение змеи.

Пруденс круто повернулась: Хэкетт шел им навстречу, с трудом прокладывая путь сквозь толпу офицеров. Тоби Вэдж с жалобным воплем спрятался у Пруденс за спиной и, скорчившись от страха, уставился на своего врага через ее плечо.

Пруденс сердито взглянула на Хэкетта. Теперь, когда они благополучно добрались до места, необходимость притворяться отпала.

– Прочь отсюда, чудовище!

Капитан разразился издевательским смехом, и его красивое лицо превратилось в безобразную маску.

– Здесь только одно чудовище. Вот этот дрожащий урод, который прячется за вашими юбками. Какое счастье, что я никогда больше не увижу его отвратительную физиономию!

– Неужели вам не стыдно?

– А чего мне стыдиться? Разве я виноват в его безумии? Он и в начале плавания был почти идиотом, а со временем показал себя еще и трусом. Я слыхал, будто эта образина боится идти по лестнице, не говоря уже о том, чтобы лазить по снастям.

– В этом виноваты только вы, – с горечью сказала Пруденс.

Хэкетт снова рассмеялся:

– Я? Будь я проклят, да все капитаны нашего флота должны сказать мне спасибо. Я избавил их от необходимости лицезреть эту гнусную физиономию.

– Я не могу пожелать вам на прощание ничего хорошего, – промолвила Пруденс, окинув его холодным пристальным взглядом. – Пусть Господь Бог воздаст вам по заслугам.

Хэкетт прищелкнул языком.

– Какая неблагодарность, моя милая леди. Прояви я большее упрямство, и вы стали бы моей шлюхой, а не Мэннинга.

– Я жена Росса! – вскричала Пруденс.

– Хватит лгать, – лениво протянул он. – Я жалею лишь об одном: не было доказательств, подтверждающих мои подозрения. Я провел из-за вас немало бессонных ночей. Одна «оплошность» со стороны вашего так называемого «супруга», и я привязал бы вас к кровати и всадил бы свой меч в каждое отверстие этого соблазнительного тела. Вы заплатили бы сполна за нанесенные мне оскорбления. А потом, пресытившись, я отдал бы вас другим офицерам. Им тоже не помешало бы развлечься. Положение обязывает, – добавил он с ухмылкой.

Пруденс дрожала от ужаса и отвращения. Резкий спазм скрутил ее желудок.

– Вы омерзительны! Говорить мне такие вещи… – Она повернулась к Вэджу: – Идем, Тоби, подождем Росса возле бака.

Но Хэкетт потянул ее за рукав, больно при этом ущипнув.

– Сколь вы прелестны в гневе! Но плавание подошло к концу. И ваша мистификация – тоже. Я разговариваю с вами как со шлюшкой, потому что уверен: вы таковой и являетесь. И если наши дорожки снова пересекутся, клянусь, я получу от вас то, чего желаю.

– Уберите свои руки от моей жены, сэр! – вдруг раздался голос невесть откуда появившегося Росса. Его глаза метали молнии.

Капитан улыбнулся, ухватил Пруденс за запястье и нагнулся для поцелуя.

– Я всего лишь хотел попрощаться с милой дамой. Пруденс отпрянула и выдернула свою руку.

Глаза Росса сверкнули, словно синие ледышки.

– Он чем-то расстроил тебя, Марта?

Пруденс прикусила губу. Росс уже потянулся к эфесу своей шпаги. Но ведь он останется во власти Хэкетта до тех пор, пока не уйдет в отставку. Ему грозит опасность потерять свободу. Она тряхнула головой, стараясь успокоить кипевшее в душе возмущение.

– Нет. Конечно, нет. Но его присутствие… мне неприятно.

Росс взял ее под руку.

– Идем же, на берегу нас ждет карета. А ты не бойся, – обратился он к Вэджу. – Этот человек больше не сможет причинить тебе зло. – И, пересиливая себя, поклонился Хэкетту: – К вашим услугам, сэр.

Росс вывел Пруденс и Вэджа с корабля и усадил в экипаж. Всю дорогу он хранил гробовое молчание, низко склонив голову на грудь. Казалось, его мысли блуждали где-то очень далеко. А Вэдж без умолку бормотал нечто бессвязное и клялся, что «кэп» будет вечно преследовать его и насылать разные беды.

Пруденс смотрела в окошко на окрестности. Сентябрь уже тронул листву деревьев багряной и желтой красками. Грустное напоминание об умирающем лете и приближении зимы. Пруденс вздохнула. До встречи с Джеми осталось меньше недели. Почему же на сердце у нее так тяжело? Куда девалось светлое чувство, удерживавшее ее от отчаяния все последние месяцы?

Они быстро добрались до Вильямсбурга. Карета проехала до Дьюк-оф-Глочестер-стрит и остановилась возле таверны. Над дверью покачивалась вывеска, гласившая «Таверна Рэйли»,[21 - Рэйли, Уолтер (1562–1618) – известный английский писатель, философ. Действовал как пират но заданию своего правительства.] а внизу был намалеван портрет самого сэра Уолтера.

Росс наконец пошевелился.

– Я загодя послал человека, чтобы он приготовил для меня комнаты. Дилижанс, следующий на север, отправится в путь не раньше полудня. Вам нужно отдохнуть и пообедать перед отъездом.

Обед в гостиной апартаментов Росса прошел в молчании. И атмосфера, как ни странно, была напряженной. Вэдж сидел за отдельным столиком возле окна, смеясь и разговаривая сам с собой. Росс и Пруденс изредка перекидывались незначительными репликами и старались не встречаться друг с другом взглядом. А когда она сняла с пальца кольцо Марты и, не говоря ни слова, положила его на стол, покрытый скатертью, в комнате воцарилась мертвая тишина.

Через некоторое время Росс вздохнул и поднялся со стула.

– Вам пора идти. – Он сунул руку в карман, вытащил оттуда маленький кожаный кошелек и проворчал: – Вот. Вам понадобятся деньги.

– О нет, я не могу взять это. У меня есть кое-какие сбережения.

– Этого недостаточно, – заявил Росс. – Где вы будете останавливаться на ночлег? На каких-нибудь грязных постоялых дворах? И питаться одним хлебом и сыром в ожидании встречи с лордом Джеми? Берите же, черт побери, и не затевайте новую ссору!

Пруденс уныло склонила голову, но взяла кошелек.

– Спасибо.

Ее одолела нерешительность. Как часто она рисовала в своем воображении эту сцену, но не могла и представить, что расставание будет столь горьким и печальным. Ей не хотелось уезжать.

– Росс…

Сказать бы ему, как он стал ей дорог, как она благодарна за все, что он для нее сделал!

– Я желаю вам обрести душевный покой в одиночестве, – только и сумела выдавить из себя Пруденс.

Росс отвел глаза.

– А я желаю вам найти счастье с лордом Джеми.

– Вы поцелуете меня на прощание? – прошептала Пруденс, судорожно сцепив пальцы.

Росс положил ей на плечи руки, наклонился и нежно поцеловал в щеку.

– Дилижанс ждет внизу. Я распорядился, чтобы туда погрузили ваш багаж.

– Спасибо. – Пруденс отвернулась и взяла свою соломенную шляпку.

И вдруг Росс, повернув Пруденс к себе, порывисто обнял и поцеловал с такой страстью, словно хотел удержать навеки.

Пруденс тоже жадно впилась в его губы.

«Попроси меня остаться, и я забуду о своем ребенке», – подумала она.

Но Росс оттолкнул ее и замер, прижав руки к бокам. Он так стиснул кулаки, что костяшки пальцев побелели. Глаза потемнели от бешенства.

– Ради Бога, уходи! Иди к человеку, которого любишь.

Пруденс, почти ничего не видя от слез, застилавших глаза, спотыкаясь, спустилась по лестнице. Во дворе стоял дилижанс, который должен был увезти ее к Джеми.


Росс отшвырнул книгу и уставился в окно. По ночному небу стремительно неслись низкие тучи. Стекла дрожали и звенели от порывов холодного сентябрьского ветра, который дул весь день, словно предупреждая о приближении зимы. Эти зловещие звуки насмерть перепугали Вэджа, и он давно забрался в постель, скрывшись в своей маленькой комнатенке, примыкавшей к гостиной. Внизу на вымощенном булыжником дворе плясали первые опавшие листья, а ветки дерева, которое росло под окном, неумолчно стучали в стекло, точно привидения, требующие, чтобы Росс впустил их к себе.

Он тяжко вздохнул. Как вынести целую одинокую жизнь в лесах, если одна неделя без Пруденс показалась ему вечностью?

Всего одна неделя. Больше его здесь ничто не держит. Он уже составил планы на будущее, прикинул, куда ехать дальше, и покончил со своими обязательствами перед флотом. Росс даже успел черкнуть письмо кузинам Марты в Питсбурге, заверив, что непременно наведается к ним, если попадет в эти места.

Марта… Росс рухнул в кресло и вынул кольцо из кармана жилета. Всматриваясь в него, он пытался вспомнить ее нежные серые глаза, прекрасное лицо и длинные волосы цвета спелой пшеницы, озаренные отсветами пламени в камине. Но видение померкло, расплылось, и вместо серых глаз возникли яркие смеющиеся зеленые глаза, а волосы вдруг приобрели цвет огненно-рыжих листьев за окном.

Росс застонал и прикрыл лицо рукой. Один раз он поддался похоти, уступил искушению – и потерял все. Он предал память о Марте из-за непростительной слабости, животной страсти, которую, казалось, ему удалось подавить.

«Но я всего лишь человек, – вдруг с горечью подумал Росс. – Ничем не лучше других. Я вовсе не образец добродетели, хоть и стараюсь быть таковым». И быть может, Господь свел его с Пруденс для того, чтобы показать, сколь он глуп в своей самонадеянности и гордыне.

Но ничего, впереди у него целая жизнь – времени для покаяния хватит. И чем быстрее он выбросит Пруденс из головы, тем будет лучше. Похоронив себя в глуши, среди безмолвия гор и лесов, он снова начнет думать о Марте и вспомнит, что она была и остается сейчас, после смерти, единственной родственной для него душой. Пусть его плоть оказалась слабой, пусть он не сумел преодолеть физическую потребность ощутить теплое и нежное женское естество, – все это лишь напоминание о том, что ничто человеческое ему не чуждо. И Марта, которая смотрит на него с небес, конечно же, поймет и простит.

А что касается Пруденс – он уже избавился от нее, и это очень хорошо. По крайней мере гордость его больше не пострадает. Росс до сих пор ненавидел себя при воспоминании о том, как он беспомощно плакал в ту ночь. Слава Богу, Пруденс пи разу не упомянула об этом. Еще одно проявление слабости. Его щеки вспыхнули от жгучего стыда. Так унизить себя, свое мужское достоинство! Присутствие Пруденс было бы постоянным укором для него. И все же Росс не мог не признать: взрыв страсти оказал на него весьма благотворное действие. Он стал спокойнее и спал гораздо лучше.

Росс встал, подбросил в камин полено и налил себе маленький стаканчик мадеры. На душе у него вдруг стало легко, мысли прояснились. Да, Пруденс была для него искушением, но по Божьему соизволению он вышел из этого испытания еще более сильным.

Завтра надо наведаться в таверну «Щиты». Там есть седой старый лесник, который всю неделю расхваливал Россу уединенную хижину, расположенную на одной из вершин Шенандонской горной цепи. Если удастся найти ее, не надо будет тратить лишние усилия и строить новый дом. Они с Вэджем успеют привести в порядок свое новое жилище задолго до того, как начнется пора снегопадов.

Росс уставился на огонь, потрескивающий в камине. Языки пламени напоминали ему о волосах Пруденс. На корабле она мыла их дождевой водой и мылом. И от них пахло солнцем – даже в их затхлой каюте. Когда Пруденс спала, он не раз наклонялся и вдыхал их аромат.

«Нет! – подумал Росс. – Это путь к безумию, дорога в тот страшный ад, где обитает сейчас Вэдж. Пора забыть Пруденс – раз и навсегда. Возможно, она сейчас лежит в объятиях своего Джеми и твердит, что любит его, а ее нежное тело тает под его страстными поцелуями…»

Росс поднял книгу, решив перед сном дочитать главу, но его насторожил какой-то странный шум. Росс поднял голову: в открытых дверях появилась фигурка Пруденс, еле видная в полутьме. Она дрожала; волосы, растрепавшиеся на ветру, спутанными прядями свисали на лицо. В огромных потемневших от отчаяния глазах стояли слезы. Даже со своего места Росс видел, как они поблескивали, отражая языки пламени в камине. Пруденс затворила дверь и прижалась к косяку. Ее лицо очень изменилось, превратившись в горестную маску.

– Я не знала, куда мне еще идти, – прошептала она.

Росс вскочил с кресла и устремился к ней.

– Боже всемогущий! Что случилось, черт побери?

– Джеми. – Пруденс шмыгнула носом и вытерла глаза. – Он уехал. Вернулся в Англию.

Голова ее поникла, и она зарыдала, содрогаясь всем телом.

– О бедная моя девочка! – пробормотал Росс, и Пруденс нашла убежище в его объятиях.


Глава 15


Росс нежно погладил ее спутанные волосы.

– Расскажи мне все.

Пруденс покачала головой. Ее душу терзала такая печаль, что сначала она не могла выдавить из себя ни слова. Джеми уехал. И она больше не увидит своего милого сыночка. Пруденс прижалась головой к груди Росса, выплакивая свое горе.

– Я… я не знала, что делать, и пришла, но если вы… – с трудом выговорила она наконец.

– Глупышка!.. Мы расстались друзьями. Куда же еще ты могла пойти, как не ко мне? – Он бережно обнял ее и держал в объятиях до тех пор, пока всхлипывания не утихли.

В первый раз за все эти дни Пруденс несколько утешилась. О, это ужасное, бесконечно долгое путешествие из Потомака обратно в Вильямсбург!.. Ее сердце разрывалось на части. Страшным усилием воли она сдерживала слезы, опасаясь, что, вновь начав плакать, не сможет остановиться.

Наконец Пруденс подняла голову и грустно вздохнула:

– Я вымочила ваш жилет.

Росс улыбнулся нежно и с сочувствием:

– Невелика беда. Так расскажи наконец, что случилось?

Воспоминания вызвали новый поток слез.

– Мне… мне оставался всего один день пути до его плантации… Мы остановились на постоялом дворе. Я спросила хозяина, как добраться туда. А он сказал, что Джеми… Боже, помоги мне! Джеми продал свою плантацию. И уехал домой. – Она снова всхлипнула, не в силах вынести горькой иронии этой ситуации. – Он уехал в Англию в конце мая! Может быть, вернувшись, Джеми искал меня в Винсли, но я в это время уже жила в Лондоне. И никто не мог сказать ему, где я нахожусь. – Пруденс зарыдала. – Моя жизнь копчена!.. – простонала она.

– Кончена? А куда подевалось милое, веселое дитя, полное радужных надежд? Кто укорял меня за мрачность? Твоя жизнь только начинается. Впереди тебя ждет счастье – правда, придется еще немного потерпеть.

– У меня больше нет сил надеяться.

– В таком случае позаимствуй их у меня. Ты продрогла до костей. Иди и сядь у камина.

Росс снял с себя камзол и накинул его на плечи Пруденс, потом усадил в кресло, поближе к огню, опустился на колени и, подняв ее юбки до колен, стянул башмаки и чулки.

– У тебя ступни холодные, как ледышки, – заметил он и принялся быстро растирать их ладонями.

Пруденс откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Ее тело, насквозь промерзшее в дилижансе, начало согреваться, но сердце по-прежнему было объято смертельным холодом.

– Где твои пожитки?

– Я оставила их внизу.

Извозчик отказался нести ее багаж наверх. Пруденс потратила последние свои деньги на то, чтобы добраться до Вильямсбурга, и ей нечего было дать на чай.

– Я сам займусь этим позже. Ты ужинала?

– Я не голодна. Росс поднялся с колен.

– У меня есть немного хлеба и сыра. Выпей стаканчик мадеры, чтоб согреться.

Не обращая внимания на протестующие возгласы, он заставил Пруденс поесть и выпить вина, уверяя – как врач, – что после этого она почувствует себя гораздо лучше. Затем Росс взял жаровню, наполнил ее горячими углями и направился к двери в спальню.

– Крепкий сон приободрит тебя. Заканчивай свой ужин, а я согрею постель. – И он скрылся в соседней комнате.

Конечно, Росс оказался прав. Пруденс впервые за эти дни почувствовала голод. И охватившая ее паника понемногу улеглась. Будущее уже не казалось таким страшным. Ничего, она так или иначе разыщет Джеми. Он говорил что-то о своем доме в Лондоне. Правда, где он находится, неизвестно. Зато Пруденс знала адрес его родового поместья в Беркшире. Сколько писем, полных отчаяния, она послала туда!

В гостиную вошел Росс.

– Идем. Надо лечь, пока простыни еще теплые. – Он заставил ее встать и начал расстегивать платье.

Его ловкие пальцы – пальцы хирурга – действовали проворно и уверенно. Пруденс отдалась этим нежным заботам и сразу почувствовала себя уютно и спокойно, словно ребенок, попавший наконец под крыло заботливых родителей.

Росс стянул с Пруденс платье, нижнюю юбку и наклонился, чтобы расшнуровать корсет. Пруденс искоса взглянула на его руки: теперь они слегка тряслись и двигались медленно. Наконец он снял корсет, но его пальцы на мгновение замерли, лаская через сорочку ее грудь.

От этого прикосновения по телу Пруденс пробежала дрожь. И когда руки Росса двинулись выше и дотронулись до ее мягкой кожи, она не стала сопротивляться. А он уже гладил ее шею и плечи.

Их глаза, полные откровенного желания, встретились. Росс дышал прерывисто, его грудь тяжело вздымалась. Минута колебаний – и он запечатлел на плече Пруденс легкий поцелуй. Пруденс тихо застонала и откинула голову. Тело вдруг пронзила боль желания – настолько сильного, что это ошеломило ее. Господи, как восхитительны его ласки! Как приятно думать, что он любит ее, – пусть даже это неправда, пусть это всего лишь минутный зов плоти! Пруденс схватила руку Росса и приложила ее к своей бурно вздымающейся груди.

Воодушевленный такой покорностью, он скользнул плотно сжатыми губами по ее рту. Пруденс мгновенно ответила ему, и Росс, сжав ее в объятиях, просунул язык между полураскрытых розовых губ. Его руки опустились вниз и сжали ее ягодицы. Пруденс ощутила прикосновение напрягшейся твердой плоти и обвила шею Росса руками, желая только одного: чтобы этот поцелуй продолжался вечно.

Он целовал ее долго и страстно. Его гибкий язык, горячие руки, блуждающие по всему телу, пробуждали в Пруденс пламя неистового желания. Потом Росс отступил назад, потянул за тесемки сорочки, опустил ее с плеч Пруденс, целуя обнажившуюся плоть, и сбросил на пол. Он продолжал гладить Пруденс – нежно и сладострастно. Затем опустился на колени и, обхватив руками бедра, начал покрывать пылкими поцелуями живот. Губы Росса спускались все ниже, к треугольнику золотистых волос. Пруденс чувствовала, как от его нежных покусываний по ее лону пробегает огонь, и наконец в исступлении закричала.

Росс порывисто поднялся, взял Пруденс на руки, понес в соседнюю комнату и уложил на кровать. Здесь царил полумрак. Мужественное, красивое лицо Росса, освещенное пламенем свечи, сияло такой нежностью, что на душе у Пруденс стало тепло и радостно.

Он снял с себя туфли и лег рядом, продолжая ласкать ее грудь и соски до тех пор, пока тело Пруденс не изогнулось в мучительной, сладкой судороге. Тогда Росс опустил руку вниз, прошелся по ее бедрам и осторожно раздвинул ноги. Его палец отыскал самую чувствительную точку и нажал на нее раз… другой, третий, все быстрее и быстрее. Пруденс, обезумевшая от желания, потянулась к нему и после некоторых колебаний застенчиво дотронулась до выпуклости, которую не могли скрыть брюки. Ощущение напрягшейся твердой плоти наполнило ее восторгом: они оба одинаково сгорали от желания.

Росс, немного удивленный такой смелостью, соскочил с кровати и стал торопливо срывать с себя одежду. Пруденс наблюдала за ним сквозь полуопущенные ресницы и, словно в полузабытьи, наслаждалась пылающей в ней страстью, отчасти уже удовлетворенной, но по-прежнему ненасытной. Она затаила дыхание, увидев его восставшую мужскую плоть, и почувствовала непреодолимое желание ощутить Росса в себе.

Пруденс пылко протянула навстречу ему руки и тихо вздохнула, когда он лег сверху. Они замерли, прижавшись друг к другу всем телом. У Пруденс, взволнованной этой близостью, бешено забилось сердце.

– Откройся, милая, – хрипло сказал Росс.

Она послушно раздвинула ноги, готовясь принять его в себя. Он овладел ею нежно и мягко, успокаивая и одновременно дразня ее чувственность; ритм его движений был неспешен. Пруденс казалось, что она медленно плывет, покачиваясь на волнах наслаждения, нарастающего с каждой минутой, приближающего ее к вершине экстаза.

И только под конец, когда Росс уже не мог сдерживать себя, наносимые им удары стали жестче. Она задыхалась и трепетала от восторга; жаркая кровь, бурлившая в ее лоне, хлынула вверх, заливая лицо. А потом что-то взорвалось внутри ее тела, словно гигантская волна, разбившаяся о берег. И в то же мгновение Росс забился в конвульсиях излившейся страсти.

Еще одно последнее содрогание… Росс затих, уткнувшись головой в нежный изгиб ее шеи.

– Я уже забыл, каким прекрасным может быть женское тело!.. – Его голос, обычно такой твердый, дрогнул.

Пруденс вздохнула. Она тоже понятия не имела, что мужчина способен доставить женщине такое наслаждение.

Впервые ей стало любопытно: испытывала ли нечто подобное Бетси – любительница веселой жизни?

Росс пошевелился и с явной неохотой перекатился на постели.

– А теперь спать. Завтра утром мы обсудим наши планы.

Он накрыл себя и Пруденс одеялами, обнял ее и смежил веки. Его теплое тело согревало Пруденс, волоски на груди приятно щекотали ее лицо.

– Росс? – прошептала она.

– Успокойся, Пруденс. Мы найдем твоего лорда Джеми.

Пруденс обняла его шею, притянула к себе, нежно поцеловала в губы и тихо сказала:

– Спасибо.

Но, погружаясь в сон, она спрашивала себя, за что, собственно, благодарила Росса. За его дружеское сочувствие и понимание? Или за греховное наслаждение, которое он ей давал?


Пруденс открыла глаза. Она лежала в постели одна. В окно били лучи солнца. А на пальце у нее снова было надето кольцо Марты.

Пруденс нахмурилась, тронула золотой ободок и задумчиво повертела его. Зачем Росс сделал это? Неужели ему приятнее заниматься любовью, представляя, будто она – Марта? При мысли об этом Пруденс расстроилась гораздо больше, чем ей хотелось бы. Вздохнув, она привстала и вдруг рассмеялась. Можно подумать, что привычный распорядок их жизни не нарушался! Росс оставил ей завтрак на небольшом столике возле кровати. Сладкое печенье, чайник на жаровне. Пруденс почувствовала волчий голод. Даже эта простая еда показалась ей изысканным лакомством.

Пруденс завернулась в одеяло, подвинула стул и налила себе чашку чая. Она уже подбирала последние крошки печенья, щедро намазанного маслом, когда из соседней спаленки донеслись знакомые звуки дудочки Тоби Вэджа. Потом раздался тихий стук, и в комнату шагнул Росс. Он сорвал с себя плащ и швырнул на стол шляпу.

– Сегодня холодно, как осенью в Глочестершире. Тебе надо купить мантилью. – Он улыбнулся. – И гребень тоже, я думаю. Хотя Тоби сказал, что вырежет тебе парочку, когда его пальцы подживут. Но я обещал не раскрывать эту тайну.

Пруденс внимательно вглядывалась в его лицо, ища хоть каких-нибудь следов минувшей бурной ночи. Но она ничего не увидела: только искреннюю доброжелательность, причем с оттенком отчужденности. Пруденс закусила губу. Значит, по ночам они – страстные любовники, а днем – всего лишь друзья? Она подняла руку и постучала пальцем по кольцу.

– Зачем ты опять сделал это?

– Затем, мое дорогое дитя, что через две недели мистер и миссис Мэннинг отбывают в Лондон на торговом судне. И сейчас, пока мы живем вместе в этих комнатах, лучше будет представиться мужем и женой.

По телу Пруденс пробежала дрожь.

– Мы едем в… в Лондон?

– А ты можешь придумать какой-то иной способ встретиться со своим обожаемым Джеми?

– Но… это дорого! Неужели ты так богат?

– Я вовсе не богат. Но на билеты денег хватит Давай-ка одевайся. Нам нужно пройтись по магазинам.

От удивления Пруденс приоткрыла рот.

– По магазинам? – механически повторила она.

– Миссис Мэннинг не может разгуливать по столице Виргинии в поношенных платьях. И тем более – появляться на балах. Ты танцуешь?

На мгновение Пруденс потеряла дар речи.

– Немного, – ответила она наконец тихо.

– Вот и хорошо. На днях я познакомился с одним из членов местного муниципалитета. Он любезно пригласил меня на бал, который дают в честь открытия октябрьской сессии. Я отказался. Но теперь, когда мы вместе…

Пруденс с трудом сдерживала охватившее её волнение.

– Почему ты так добр ко мне?

– Я? – удивленно переспросил Росс. – Это ты добра. И очень щедра, – добавил он.

«Щедра? – подумала она с негодованием. – Щедра, потому что отдаю ему свое тело!» Вот что имел в виду Росс. Тут и сомневаться нечего. У нее упало сердце. Какое разочарование! В первый раз Пруденс стало стыдно за свое распутство. Она поплотнее завернулась в одеяло и холодно сказала:

– Да, ты имел полное право на эту ночь. После всего, что сделал для меня.

Его лицо потемнело.

– Разве тебе было неприятно?

– Конечно, нет, мне было очень хорошо! – выпалила Пруденс, не долго думая.

И тут же пристыженно опустила голову, чувствуя, как щеки заливает горячий румянец. Росс усмехнулся.

– Ты все еще слишком невинна, моя дорогая Пруденс, и не умеешь притворяться в отличие от большинства женщин.

Пруденс прикрыла глаза рукой, чтобы скрыть слезы. Ей казалось, что теперь она ничем не лучше любой шлюхи.

– Будь я проклят, – проворчал Росс. – Хватит с меня этого хныканья по поводу Джеми. Я готов передать тебя с рук на руки на его нежное попечение, но слез вынести не в состоянии. Глупо оплакивать прошлое. – Его лицо вдруг исказилось от боли, и он резко отвернулся, понурив плечи. – Былого не воротишь.

В голосе Росса звучало страдание. Пруденс окинула его пристальным взглядом. Он удручен, но не потому, что она плачет. Скорее всего Росс жалеет себя и думает о Марте.

И вдруг Пруденс с раскаянием вспомнила, как страстно он мечтал об одиночестве, которое даст ему возможность спокойно оплакивать свою утрату.

– А как же твои планы? – спросила она, и ее сердце сжалось от сознания вины. – Хижина в горах?

– С этим можно подождать до моего возвращения. – Он обернулся к ней, его лицо снова скрыла маска бесстрастного спокойствия. – А теперь одевайся, пока Вэдж не довел меня до сумасшествия своей дудкой.


– О, я не знаю, что выбрать!.. – Пруденс провела пальцами по бледно-желтому атласному платью, потом нахмурилась и приподняла юбку другого – шелкового, цвета лаванды.

Росс откинулся на спинку стула и улыбнулся.

– Разумеется, мы возьмем оба. Бледно-желтое ты наденешь на бал. – Он повернулся к хозяйке магазина, длинноносой, весьма надменной особе, которая стояла рядом: – Можете примерить платья на корсеты, замазанные для миссис Мэннинг, когда мастер пришлет их. А поскольку вот это платье, абрикосового цвета, предназначено для бала, я хочу, чтобы вы сделали к нему еще один корсаж, расшитый серебром. И фижмы с оборками.

Пруденс удивленно воззрилась на него. Странно: скромный хирург проявляет такую заботу о красоте женских туалетов.

– Да ты настоящий знаток в вопросах моды! Росс пожал плечами.

– Просто во мне говорит несостоявшийся художник. Он встал со стула, надел треуголку и с достоинством, словно истинный вельможа, отвесил поклон хозяйке. Та, несколько поубавив свое высокомерие, смиренно присела в реверансе.

– Все будет сделано, как вы приказали, сэр. В моем магазине вы всегда желанный гость. Вы и ваша супруга.

– Через два дня, – скомандовал Росс, – вы или кто-либо из слуг должны принести платья в таверну «Рэйли». И чтобы они были в идеальном состоянии. – Он взял Пруденс под руку. – Идемте, мадам.

Шагая к выходу в сопровождении Росса, она чувствовала себя принцессой. Весь день они бродили по Дьюк-оф-Глочестер-стрит среди толп гуляющих людей и орущих во всю мочь лоточников. Росс останавливался у каждого магазина, где что-то привлекало его внимание. Он купил Пруденс ботиночки, кружевной шейный платок, накидку. Пару черепаховых гребней. И даже резной, красиво расписанный веер для бала. А еще – целую груду отличного белья: сорочки, чулки, шейные платки. Пруденс уже привыкла к самоуверенности Росса, и все же он не уставал поражать ее. Он входил в любой магазин с видом человека, который знает наверняка, что его обслужат как вельможу. И к нему относились соответственно. Но сколько денег было потрачено!..

– Зачем мне эти два платья? – сказала Пруденс. – У меня их и так больше чем достаточно. Ведь утром мы купили еще и ситцевое, в цветочек.

– Тут опять виноват мой глаз художника. Я никак не мог решить, какой цвет идет тебе больше.

– Но это вряд ли разумно… Росс прервал ее возражения, пренебрежительно махнув рукой.

– Хватит. Смотри, Вэдж чем-то встревожен! – Он указал на Тоби, который примостился на краешке яслей и, хмурясь, бормотал что-то себе под нос. – Ну, Тоби, ты готов пойти поужинать?

– Ты проявил завидное терпение, – добавила Пруденс.

Вэдж потребовал, чтобы они взяли его с собой, и всю дорогу плелся сзади, словно преданная собачонка. При этом он улыбался, играя на дудочке, несмотря на свои искалеченные пальцы, и нес какую-то чепуху о плохих и добрых предзнаменованиях, сопровождая болтовню счастливым детским смехом. Но сейчас его лицо помрачнело.

– Что тебя беспокоит, Тоби? – участливо поинтересовалась Пруденс.

Он сгорбился и посмотрел по сторонам, окинув взглядом длинную улицу.

– Он здесь. Следит за мной.

– Кто следит?

– Как это кто, леди? Кэп, ясное дело. Росс покачал головой:

– Его здесь нет.

– Э, неправда! Он тут! Только и ждет, как бы добраться до бедного Тоби.

Росс закатил глаза.

– Боже всемогущий! Говорю тебе: его здесь нет. Ты в безопасности.

– А откуда ты знаешь? – спросила Пруденс.

– Позавчера я встретился в кофейне с лейтенантом Эллиотом. Он сказал, что Хэкетт уехал в Норфолк навестить друзей и останется там до отплытия.

Между тем Вэдж уже отыскал способ избежать мести капитана. Он уставился куда-то в пространство, укрывшись от реальности в собственном мире.

– Пустой болтовней сыт не будешь.

Росс потрепал его по макушке, увенчанной белыми как снег волосами.

– Да-да, конечно. Идем же. Я куплю тебе ужин. И они двинулись вниз по Дьюк-оф-Глочестер-стрит, любуясь солнцем, заходившим за красное кирпичное здание колледжа Вильяма и Марии. Росс, казалось, никуда не спешил. Он останавливался, чтобы показать Пруденс то великолепный губернаторский дом, то прелестную лужайку, то ухоженный садик перед каким-нибудь чистеньким уединенным коттеджем.

– Красивый город! Говорят, здесь живет около двухсот семей. Не могу понять, почему бедняки, прозябающие в Лондоне, не хотят попытать счастья в этой стране.

– Ты уже бывал в Америке?

– Нет. И на этот раз у меня было мало свободного времени. Мы с Тоби крутились как белки в колесе, занимаясь делами.

Услышав свое имя, Тоби, который уныло стоял позади них и пинал ногой булыжник на мостовой, несколько приободрился.

– У кого много времени, тому нечего терять в жизни! – весело изрек он. Росс вздохнул.

– Это верно, Тоби. Иногда в твоей безумной голове появляются светлые мысли.

Когда сгустились сумерки, они отыскали на Принс-Георг-стрит тихую таверну и расположились за столиком в уютном полутемном уголке, при свечах. Вэдж сел ужинать возле камина, продолжая бормотать нечто невразумительное. Вдруг ему на колени вспрыгнула хозяйская кошка. Тоби радостно ухмыльнулся, обнял животное и начал скармливать ему остатки еды со своей тарелки.

Пруденс задумчиво уставилась на стоявшие перед ними яства. Жареный гусь в устричном соусе. Самое дорогое блюдо в меню. А Росс заказал его без малейших колебаний. «Наверное, он очень преуспевающий хирург, – подумала Пруденс. – И привык к роскоши, хотя теперь и решил отказаться от всего». Один раз Джеми повел ее обедать в деревенскую таверну, стоявшую где-то на отшибе, но, несмотря на свой высокий титул, удовольствовался обыкновенными отбивными. Росс бросил взгляд на Вэджа.

– Хорош парень. Спина у него сильная. В здешних лесах он будет мне отличным помощником.

– Но ты же хотел жить один?..

– В данном случае разница небольшая. Бедняга! Моменты просветления бывают у него редко.

– И тебе придется по душе такое общество? Лицо Росса мгновенно стало холодным и замкнутым.

– А почему бы и нет? Я не жду больших радостей от жизни.

– А как же твоя профессия? Неужели ты откажешься от нее?

Росс всерьез задумался над ее словами и ответил не сразу.

– Готов поклясться, мне будет нелегко. Но покой, который я обрету, стоит этого.

Пруденс не могла примириться с его пессимизмом.

– Да ведь это все равно что умереть! – воскликнула она.

В ответ раздался невеселый смех.

– Мысль о смерти уже не раз приходила мне в голову за последний год. Но вряд ли ты, с твоей наивной верой в добро, поймешь меня.

– Какое право ты имеешь судить людей? Разве ты сам без греха? Лучше прости своего отца и снова займись медициной. Это – твое призвание.

Росс грохнул кулаком об стол и гневно взглянул на Пруденс:

– Только посмей еще раз заговорить о моем отце, и я тебя ударю.

Пруденс нервно сглотнула и отвела глаза. Нет, его ничем не проймешь. Наверное, до конца своих дней он будет пылать ненавистью. Она склонилась над тарелкой, надеясь, что ее смиренное молчание остудит гнев Росса. Жаль, если такой чудесный день закончится ссорой. Пруденс тихонько доела свой ужин, но кушанья вдруг показались ей безвкусными.

– Сегодня ты был так добр ко мне, – наконец отважилась заговорить она. – Я очень благодарна тебе за все эти чудесные наряды.

Росс проворчал нечто невразумительное. Пруденс сделала еще одну попытку:

– Смогу ли я познакомиться на балу с губернатором? Росс немного смягчился и даже слегка улыбнулся:

– Нет. Мне сказали, что губернатор, сэр Вильям Гуч, еще прошлой осенью вернулся в Англию из-за состояния здоровья.

Пруденс приуныла.

– Значит, мне не удастся потанцевать в его красивом дворце?

– Господи, конечно, ты будешь танцевать! Губернаторский дом сейчас закрыт. И бал состоится в таверне «Рэйли», в зале Аполлона: там всегда проходят самые лучшие ассамблеи. Ты увидишь его превосходительство мистера Томаса Ли, президента Совета Виргинии.[22 - Орган местного самоуправления в Виргинии в XVII–XVIII вв. (до 1775 г.).] Он временно замещает сэра Вильяма. На балу соберутся сливки здешнего общества.

Пруденс едва сдерживала бурлившее в ней возбуждение. Она, дочь деревенского учителя, приглашена на столь пышное празднество! Еще утром это казалось ей невероятным. Но теперь, когда куплено столько прекрасных нарядов, волшебная мечта становилась явью.

– О, я жду не дождусь! А когда состоится бал? Росс покачал головой с насмешливым осуждением, и на его губах мелькнула улыбка.

– Сумасбродное дитя! Придется тебе умерить свое нетерпение. Бал устроят не раньше двенадцатого числа, как раз накануне нашего отъезда в Англию.

Пруденс вздохнула:

– Почти через две педели?! Но это же бесконечно долго!..

– К счастью, театры здесь не хуже лондонских. Во всяком случае, так говорят. Я буду развлекать тебя по мере сил. – Он усмехнулся, вздернув брови. – И разумеется, магазины. Женщины ведь жить не могут без разной мишуры, им ее всегда мало.

Пруденс вспыхнула. Сегодня она заприметила пару великолепных перчаток, но постеснялась сказать об этом Россу. Он и так проявил удивительную щедрость и уже потратил на нее кучу денег. Но судя по всему, готов и на дальнейшие расходы.

– Ну, вообще-то я видела… – начала было она. Но тут раздался вопль Тоби:

– Дурная примета! Ох, дурная это примета!

Он в ужасе уставился на кошку, которая спрыгнула с его колен и теперь сидела на столе, слизывая остатки ужина. Росс нетерпеливо поманил его к себе.

– В чем дело, Тоби?

Вэдж, шаркая ногами, двинулся к ним.

– Плохая это примета, когда кошка вскакивает на стол, – сказал он, качая головой. – Жизнью своей клянусь.

Бедняга трясся от страха. Росс вздохнул и повернулся к Пруденс:

– Очевидно, нам придется уйти отсюда, не дожидаясь сладкого. – Он взглянул на пустую тарелку: – Ты уже закончила?

Пруденс положила нож и вилку и отставила тарелку.

– Да, конечно. Чем быстрее несчастный Тоби забудет об этой кошке, тем лучше.

– Мы вернемся в «Рэйли» и попросим подать десерт в комнаты. И еще надо заказать араковый пунш. Говорят, по части приготовления напитков, во всех Колониях никто не сравнится с нашим достопочтенным хозяином – мистером Весерберном.

Он расплатился за ужин, накинул на плечи Пруденс новую мантилью и повел ее на улицу, приказав Тоби взять себя в руки и следовать за ними.

На небе сияли звезды. В чистом холодном воздухе стоял аромат опавших листьев, шуршащих под ногами. Длинная, прямая, как стрела, Дьюк-оф-Глочестер-стрит была освещена мигающими фонарями; из окоп домов и таверн лился свет зажженных свечей.

Пруденс глубоко вдохнула свежий ночной воздух, чувствуя, как ее душу наполняет благодатный покой. Если бы не Джеми и ребенок, она выбрала бы в спутники жизни Росса. Он смог бы сделать ее счастливой.

Росс взмахом руки подозвал наемный экипаж, и они отправились обратно в «Рэйли». Вэджа пришлось упрашивать подняться наверх гораздо дольше обычного. Бедняга, как всегда, шел по лестнице, зажмурив глаза от страха. Но в конце концов они уютно устроились в спальне Росса, перед чашей с дымящимся пуншем. Попивая горячий напиток и щелкая сладкие лесные орешки, которые принес мистер Весерберн, Пруденс и Росс со смехом вспоминали свои странствия по магазинам.

Тоби не принимал участия в разговоре. Погруженный в свои мысли, он сидел перед камином, выставив поближе к потрескивающему огню толстые ноги. Как его ни умасливали, как ни поддразнивали, он даже не пошевелился и по-прежнему пребывал в мрачном настроении. Ведь кошка, вспрыгнувшая на стол, – плохое предзнаменование.

Росс вздохнул, сознавая свое поражение, и взялся за альбом. Потом уселся поудобнее в старое кресло с высокой спинкой и открыл чистую страницу.

– Не двигайся. Я хочу сделать набросок.

– Но я собираюсь заняться шитьем.

– Шитьем? – Росс скривил губы. – Для этого есть слуги. Черт, я не хочу, чтобы ты работала, словно простолюдинка!

– Мне еще на корабле казалось, что ты – тиран. Но здесь, на суше… Господи помилуй! В тебе столько высокомерия… Уж не принц ли ты? – Пруденс ласково рассмеялась, чтобы смягчить свое колкое замечание.

Сначала Росс сердито сверкнул на нее глазами, а потом кисло улыбнулся.

– Я только хотел сказать, что тебе нет нужды работать. Я располагаю достаточными средствами, чтобы заплатить за услуги.

– А мне это нравится. Я люблю, когда руки чем-то заняты. Вот и все. Это вполне достойное занятие и для женщины благородного происхождения. Так что я вполне имею право шить, сколько душе угодно!

Росс откашлялся, явно смущенный своими необдуманными, полными гордыни словами, и пробормотал:

– Завтра утром я дам тебе денег на карманные расходы.

Пруденс сложила руки на коленях и насмешливо улыбнулась.

– Ну, что ж, рисуй меня. Без иголки с ниткой, раз уж это так оскорбляет твои тонкие чувства.

– Дерзкая девчонка! – проворчал Росс и взял карандаш.

Эта стычка раззадорила Пруденс. Ей захотелось подурачиться и позлить Росса.

– Я вижу, у тебя новый альбом.

– Да. Я рисовал дома. Особняк губернатора.

– А где же другой альбом, старый? – поинтересовалась она как можно более невинным тоном.

Карандаш замер. Росс взглянул на нее, тут же отвернулся и откашлялся.

– Там были не самые лучшие рисунки, – произнес он наконец. – Я его выбросил.

«Лжец!» – подумала Пруденс. Какие бы чувства он к ней ни испытывал, но в ее портреты было вложено столько нежности и любви! Росс не мог выкинуть их с такой легкостью и пренебрежением.

– Я не верю… – начала она.

Но Росс прервал ее, явно недовольный направлением, которое принял их разговор.

– Сиди тихо, – скомандовал он. – Твоя болтовня мешает мне рисовать.

Следующие полчаса они провели в спокойном молчании; тишину нарушал только скрип карандаша и время от времени шепот Вэджа, сидевшего возле огня. Он продолжал лепетать что-то о дурных приметах и о кошке: ясное дело, в нее вселился Хэкетт.

Пруденс, следуя указаниям Росса, иногда меняла позу. Ей доставляло особое, чувственное удовольствие сознавать, что Росс изучает ее, что его внимательные глаза скользят по ее лицу и телу.

В конце концов он вздохнул, отложил карандаш и устало потер глаза.

– Ну, хватит. Пора в постель. – И повернулся к Вэджу: – Идем, Тоби. Тебе надо отдохнуть.

Уродливое лицо Вэджа исказилось от ужаса.

– Я не могу, понимаете? Кэп притаился в моей комнате. Это мне кошка предсказала.

– Глупости. Пошли. Я войду с тобой вместе, загляну под кровать и за шкаф. Я не оставлю тебя одного до тех пор, пока не уверюсь, что ты в безопасности.

Росс проводил перепуганного Тоби в его спаленку. Встревоженная Пруденс поджидала его в гостиной.

– Ну что? – спросила она, когда Росс наконец вернулся.

– Я благополучно уложил его в постель. Но Тоби хочет, чтобы маленький жаворонок спел ему перед сном.

Пруденс на цыпочках вошла в комнату Вэджа. Он лежал на кровати, натянув одеяло до самого носа, и дрожал всем своим грузным телом, в ужасе озираясь по сторонам. Пруденс опустилась рядом с ним на колени, погладила по лбу и начала петь колыбельную, которую часто слыхала от матери.

Через несколько минут Тоби успокоился, закрыл глаза и уснул, словно невинный младенец. Пруденс нежно поцеловала безумца в щеку, задула свечу и оставила его наедине с беспокойными видениями…

Гостиная была пуста, свечи потушены, камин едва тлел. Пруденс открыла дверь в спальню Росса, погруженную в полутьму.

Он лежал в постели, укрывшись одеялом до пояса. Его могучая грудь была обнажена, кожа в отсветах пламени, пылающего в камине, казалась золотистой. На спинке стула висела аккуратно сложенная рубашка. С той стороны, где лежала Пруденс, уголок одеяла был отвернут. Очевидно, это следовало понимать как приглашение.

Росс похлопал по постели и выжидательно посмотрел на Пруденс. Его лицо оставалось бесстрастным. Она замерла в дверях, чувствуя, как гулко бьется сердце.

Росс снова похлопал по кровати, теперь уже с некоторым нетерпением, и проворчал:

– Иди же сюда, женщина.


Глава 16


Пруденс колебалась. Раздражение боролось со все возраставшим желанием, охватившим ее лоно. Прекрасное тело Росса, полное соблазнов, его потрясающие глаза, даже низкий, так уверенно звучавший голос – все пленяло Пруденс. Прошлой ночью она испытала невероятное наслаждение. Но возможно, тут сыграли свою роль волнения минувших дней? Ей страстно хотелось знать: сумеет ли Росс снова вознести ее к самым вершинам экстаза.

И все-таки что же такое происходит? Росс слишком легко пришел к выводу, что, находясь в одной комнате, они должны делить и постель. Внутренний голос советовал не уступать ему сразу, а вместо этого устроить небольшой бунт. Сначала он вообще отвергал женские ласки, а теперь требует безоговорочного подчинения. Пруденс поджала губы и хмуро спросила:

– А у меня есть право выбора, когда… когда речь идет о приготовлениях ко сну?

Она уже ждала суровой отповеди Росса. Сейчас он пустит в ход свой властный тон, чтобы сломить ее сопротивление. Сколько раз Пруденс отступала и покорялась ему!.. В свое время дедушка точно так же заставлял ее подчиняться своим требованиям.

Но на красивом лице Росса отразился не гнев – удивление.

– Право выбора? Конечно. Ты ведь не ребенок.

– Ну, спасибо, – ответила она с оттенком горечи в голосе.

Что ж, хоть этого Росс ее не лишил!

Он взглянул на Пруденс с мягким участием.

– Разве тебе не нравится спать со мной?

– Нравится, – нерешительно сказала она.

– Ты получаешь удовлетворение?

– Д-да, – заикаясь, еле выговорила Пруденс. Росс протянул руку.

– Тогда иди ко мне.

Пруденс неохотно подошла к кровати и встала рядом. Росс взял ее за руку и стал гладить пальцы. Его прикосновения были легкими, словно поцелуй апрельского ветерка. Она вздрогнула, представив, что вот так же он будет ласкать все ее тело. Росс повернул ее руку ладонью вверх и прижался к ней губами.

– У тебя такие нежные руки. И губы. Ты вся – воплощение нежности. Наверное, ты была восхитительным ребенком?

Пруденс прикусила губу.

– Нет, я была сущим наказанием для своих родителей. Росс тихо рассмеялся:

– Не верю. Ты мне очень нравишься. Твой характер… и твое тело. Я и вообразить такого не мог.

Сопротивление Пруденс стало слабеть под натиском ласковых слов и прикосновений.

– Росс, я…

Он улыбнулся, и Пруденс сдалась окончательно. Какие у него ямочки на щеках – словно у задорного мальчишки!

– Ложись в постель, – прошептал Росс. Пруденс кивнула и как во сне направилась в самый темный угол комнаты, чтобы раздеться.

– Встань перед камином и дай мне полюбоваться тобой. Твои волосы так красивы в отсветах пламени!

Пруденс начала снимать платье. Ее охватило странное чувство, в котором смешались возбуждение, легкий испуг и гордость за то, что ею восхищаются. Такое же ощущение Пруденс испытывала в те минуты, когда Росс рисовал ее.

«О папочка, – подумала она, – если все это – лишь тщеславие, то почему мне так хорошо? Почему то, что я делаю, кажется таким правильным и естественным?»

Уже раздевшись, Пруденс помедлила, стоя возле камина. Она упивалась торжеством, видя, как Росс смотрит на ее тело.

Потом он поманил ее к себе. Пруденс забралась на кровать и хотела было натянуть одеяло, но Росс остановил ее:

– Нет.

Он уложил Пруденс на подушку и медленно провел пальцами по длинным локонам, взбив их наподобие нимба. Потом его указательный палец очертил линию ее бровей, прошелся по переносице, погладил дрожавшие губы. Казалось, Росс хотел навеки запечатлеть в памяти ее лицо. Он обхватил груди Пруденс и стал ласкать эти прекрасные полные округлости.

– Я бы нарисовал тебя такой, – прошептал он. – Ты – само совершенство.

Его руки благоговейно ласкали ее тело, воздавая должное каждому нежному изгибу. Пруденс, уже объятая пламенем, трепещущая, вздохнула и закрыла глаза. А Росс крепко обнял ее за талию, словно пытался измерить, насколько она стройна, любовно поиграл с рыжеватым треугольником волос внизу живота, погладил бедра и ноги. Затем снова вернулся к плечам и рукам, бессильно распростертым на простыне. Когда он начал чертить круги по ладоням Пруденс, едва дотрагиваясь до нежной кожи, она тихо застонала, чувствуя, как пульсирующие токи наслаждения бегут по ее телу. О, если бы эти волшебные руки никогда не останавливались!

Но Росс уже жаждал освоить новую территорию. Он осторожно перевернул Пруденс на живот и положил ладонь на поясницу, потом перешел к плечам и прочертил пальцем линию позвоночника.

– Какой странный маленький шрам, – заметил Росс и шаловливо поскреб ногтем пятнышко под лопаткой. – Вероятно, свалилась с дерева? И разумеется, забралась туда вопреки запретам родителей.

Пруденс молча кивнула. Охваченная томлением, она была не в силах вымолвить ни слова. Обхватив подушку, она прижала ее к груди.

– Скверная девчонка, – проворчал Росс, слегка шлепнул ее по спине и нежно погладил мягкие полушария ягодиц. Пруденс вздрогнула от нетерпения. Сколько же может продолжаться эта сладкая мука?

А пальцы Росса уже проникли в ее влажное трепетное лоно. У Пруденс пресеклось дыхание. Она перевернулась на спину, широко раздвинула ноги и едва слышно прошептала:

– Пожалуйста, Росс.

В полумраке комнаты она видела, что его мужская плоть была готова к любовной битве. Но Росс почему-то колебался и медлил, затем отвернулся с каким-то странным выражением лица.

– Росс? – Пруденс встала на колени, чтобы быть к нему поближе.

Он внимательно заглянул ей в глаза и страдальчески вздохнул – как нищий, вымаливающий крошку хлеба. Потом схватил руку Пруденс дрожащими пальцами и прижал к своей груди.

– Дотронься до меня, – нерешительно прошептал Росс.

У Пруденс сжалось сердце от жалости. Она сразу догадалась, в чем дело. Как же мы одиноки в этом мире! После того как не стало папы, Пруденс испытала это на себе. Ее терзало непонятное, глухое недовольство, тоска по чему-то неведомому.

Но Россу пришлось еще хуже… Два года его согревали объятия и нежные ласки любимой жены. А после ее смерти он лишился всего этого, и целый год его тело тосковало по прикосновению нежной женской руки.

«Сколько раз, – с сочувствием думала Пруденс, – Росс просыпался один в своей холодной, опустевшей постели!» Для Джеми акт любви был пределом желаний. Для Росса это лишь прелюдия к чему-то более важному и значительному. Ему нужна уверенность в другом человеке, внутренняя связь с ним.

Вот почему, потеряв Марту, он избрал одиночество.

Сострадание помогло неопытным рукам Пруденс. Она опрокинула Росса на спину и уселась на него верхом, твердо решив вернуть ему хоть малую часть наслаждения, которое только что испытала сама.

Сначала Пруденс погладила лицо Росса – медленными, успокаивающими движениями. И выражение затравленности и испуга тотчас исчезло из его глаз. Потом она занялась его грудью, плечами и руками, с восхищением чувствуя, как перекатываются крепкие мускулы. Стоило ей обвести пальцами соски, и – о, чудо! – они затвердели. Росс застонал, и тогда Пруденс нагнулась и поцеловала эти заострившиеся розовые пики. По его телу прошла дрожь.

Со все возрастающим чувственным восторгом Пруденс дотрагивалась до таких мест, о которых прежде ей было бы стыдно и подумать: она водила пальцем по складкам живота, по мягкому теплому пупку, гладила сильные ляжки и бедра. И при каждом ее движении из груди Росса вырывался вздох, доставлявший Пруденс такое острое наслаждение, словно это он ласкал и нежил ее.

Нетронутым остался лишь один участок его тела. Пруденс терзали сомнения. А не грешно ли трогать это? И вдруг Росс решит, что она ведет себя, как шлюха? Пруденс колебалась, одолеваемая страхом, а потом легонько провела рукой по его мужской плоти – сухой и горячей на ощупь. Росс застонал сквозь зубы; его лицо исказилось от этой мучительной и прекрасной ласки. Расхрабрившись, Пруденс надавила посильнее.

– Господи Иисусе!.. – простонал Росс и, обняв Пруденс, приподнял ее, а потом резко опустил. Пруденс пронзило новое, еще не испытанное ощущение, волнами разлившееся по ее телу; она изо всех сил прижалась к Россу, чтобы он вошел в нее как можно глубже.

Пруденс исступленно двигалась, словно исполняя какой-то бешеный танец. Росс, крепко сжав в руках ее груди, отвечал такими же неистовыми рывками. Длинные волосы Пруденс свесились ей на лицо, попадали в рот, били Росса по рукам и голове. Она закрыла глаза, чтобы острее чувствовать наслаждение.

И вдруг мир разлетелся на тысячи ослепительно блистающих кусочков, и Пруденс всхлипнула от восторга. «О, если бы умереть вот так!» – подумала она, а по ее лону уже растекалось теплое мужское семя, и содрогающееся тело постепенно замерло, растворяясь в радостном блаженстве. Только сердце еще долго продолжало стучать как бешеное.


Ее разбудил приятный терпкий аромат кофе. Непривычная роскошь. Пруденс сладко потянулась и взглянула на поднос с завтраком. «Интересно, понимала ли Марта, насколько ей повезло: ведь ее муж – божественный любовник, да к тому же подает завтрак в постель!» Это была неприятная мысль. В душе Пруденс тут же проснулась беспричинная ревность к умершей.

Завернувшись в покрывало, она уселась за стол. При виде тарелки, доверху наполненной едой, у нее потекли слюнки. Яйца, бекон и три толстенных тоста. Пруденс налила себе кофе и осторожно глотнула: сахару там было предостаточно. Подумать только – даже в такой мелочи Росс угадал, что ей должно понравиться.

Пруденс удовлетворенно вздохнула и обвела взглядом красивую комнату: столы из полированного красного дерева, сундуки, украшенные инкрустацией, занавески с тонкой вышивкой, кровать под балдахином, хорошие чехлы на креслах… Наверняка это лучший номер в гостинице. Найдется ли во всем Вильямсбурге хоть одна женщина, которая жила бы в такой роскоши?

«О котеночек! – Пруденс явственно услышала укоряющий голос отца. – То ты завидуешь Марте, то слишком высоко заносишься в своей гордыне». К тому же она повинна в чревоугодии. Сколько радости вызвал в ней роскошный завтрак! Какой же еще смертный грех совершит сегодня Пруденс?

Она взглянула на смятую постель и покраснела от смущения. Этой ночью Росс был ненасытен. Он брал ее снова и снова, не давая передышки, и одна волна экстаза следовала за другой в ровном, неспешном ритме.

Пруденс отвела глаза от кровати. Об этом грехе вообще лучше не думать.

Возле двери валялась груда свертков и коробок. Это все ее вчерашние покупки – хотя нет: еще два платья должны доставить завтра. Росс так добр! Ее сердце переполняла благодарность. Со дня папиной смерти никто не относился к ней с такой любовью и щедростью.

Но постой-ка. Пруденс вдруг нахмурилась. В голове промелькнула тревожная мысль. Что говорила Бетси? Подарок – в обмен на твое сокровище. Безделушки как плата за возможность… переспать с женщиной. Пруденс передернулась от этого грубого слова. Возможно, Росс просто расплачивается с ней за свои ночные развлечения. И если бы он потребовал большего, разве она смогла бы отказать? Таковы условия сделки, которые она приняла по доброй воле в ту самую минуту, когда согласилась взять от Росса подарки.

Пруденс вздохнула, недовольная собой: ведь ее тело до сих пор испытывало блаженство. А Бетси утверждала, будто проститутки руководствуются лишь холодным расчетом. Что-то здесь не так.

«Нет, Росс нуждается во мне», – подумала Пруденс, стараясь заглушить сомнения и оправдать свой чрезмерный пыл. Пусть даже ему нужно только ее послушное тело. Когда они поцеловались в последний раз, пожелав друг другу спокойной ночи (это было уже на рассвете его глазах было столько благодарности и ласки, Пруденс защемило сердце. Вряд ли она отказала сегодня – даже без этих щедрых подарков. И не откажет в дальнейшем – если Росс захочет. Она сумела – по крайней мере частично – возместить ему то, что он утратил после смерти жены. Если благодаря ей Росс в более спокойном состоянии духа начнет свою одинокую жизнь в глуши – этому надо радоваться. Никто не заменит ему Марты, но, возможно, сейчас – дай-то Бог! – он хоть немного утешился.

«Милосердие, папочка, – думала Пруденс. – Это всего лишь милосердие. Да, я погрязла в грехах и пала, но пала во имя святой добродетели».

И потом: именно Росс решил помочь ей вернуться домой. Да разве за одно это она не обязана дать ему все, о чем бы он ни попросил? Джеми и малыш. Пруденс вспомнила о своей милой крошке, уютно устроившейся у нее на руках, и почувствовала невыносимую печаль. Она пыталась убедить себя, что все будет хорошо и глупо предаваться унынию.

Но напрасно. Она воочию видела своего сына, его прелестное розовое личико. Он уже узнавал ее и, услышав материнский голос, поворачивал головку. Душа Пруденс разрывалась от тоски, против которой были бессильны все доводы рассудка. Руки ощущали пустоту. Груди, которыми она кормила младенца, ныли, словно в них снова появилось молоко.

Роскошный завтрак больше не прельщал Пруденс. Она оттолкнула поднос, уронила голову на руки и горько заплакала.


Росс поднимался по лестнице в мрачном расположении духа. Ну и мерзавец же этот чертов сапожник – просто клейма ставить негде! Заявил, что не знает, будут ли готовы вовремя бальные туфельки Пруденс. Проклятый обманщик, у него было три дня в запасе. К тому же он осмелился сказать, будто это его, Росса, вина. Надо было, видите ли, сразу определить размер ноги… Ладно, к дьяволу его! Он найдет другого – попроворнее!

Споткнувшись о ковер, Росс тихо выругался. Если быть честным с самим собой, то следует признать, что это отвратительное настроение связано вовсе не с сапожником. Пруденс – вот кто сводит его с ума.

С того дня, как она вернулась, прошло почти полторы недели. Они четыре раза были в театре, каждый вечер ужинали в уютных тавернах; гуляли по улицам, окутанным осенними сумерками, заходили в магазины и ездили в экипажах. И Пруденс всегда смеялась и казалась вполне счастливой.

А потом… Росс заскрипел зубами. Каждую ночь она ложилась в постель, повинуясь его зову, охотно, радостно, как опытная шлюха. Она позволяла ему проделывать с собой такие вещи, о которых Марта, несмотря на всю близость с мужем, и помыслить не решилась бы. Она была слишком застенчива для этого. А Пруденс бесстыдно ласкала его, доводя до крайней степени возбуждения и восторга. Россу и в голову не приходило, что такое возможно.

Он снова выругался. Кто научил ее всем этим ухищрениям? Проклятый Джеми? А что, если с ним Пруденс получала большее наслаждение? Весьма неприятная мысль. Росс вдруг почувствовал себя неопытным дурачком и проклял свое высокомерие. Сколько лет он соблюдал целомудрие, в то время как его товарищи учились ублажать женщин.

И ведь нельзя сказать, что этой маленькой шлюшке не нравится заниматься с ним любовью! Кем бы ни было занято ее сердце, но тело Пруденс тает от наслаждения во время их ночных скачек. Она вздыхает и даже кричит в экстазе. И как бы часто он ее ни хотел, никогда не выказывает признаков усталости.

– Будь я проклят! – пробормотал Росс.

Зачем мучить себя? Он вернет Пруденс человеку, которого она любит. Ведь когда он обнимает ее трепещущее тело или целует, Пруденс наверняка думает о Джеми. Сколько раз она плакала по своему возлюбленному, который уехал так далеко? Услышав ее душераздирающие всхлипывания, Росс обычно отходил от двери в спальню, терзаемый угрызениями совести.

Лучше смотреть на их отношения так, как это, несомненно, делает сама Пруденс: они спят друг с другом и получают полное физическое удовлетворение. И если благодаря Пруденс давно не знавшее радости тело Росса вновь ожило и познало мирские удовольствия – что ж, это еще один грех, за который придется просить прощения у Марты.

Росс вздохнул, чувствуя себя беспомощным перед своими низменными потребностями. Они поймали его в ловушку. Ну и ладно. Им с Пруденс предстоит быть вместе месяца два. За это время он удовлетворит свою похоть. Огонь, пожирающий его сейчас, конечно же, скоро погаснет, и он опять обретет свободу. Будет вести аскетическую, одинокую жизнь в глуши. И молить Марту о прощении грехов, которые он совершил, осквернив память о ней.

Из апартаментов Росса донеслись звуки дудочки и нежные переливы голоса Пруденс. Он воспрянул духом, пульс забился чаще. Россу очень хотелось, чтобы сейчас Пруденс была в своем лавандовом платье. Оно невероятно ей идет.

– О Боже! – громко простонал он. – Прости меня, Марта. Сколько же грехов придется замаливать перед тобой!


Глава 17


Когда Росс вошел в комнату, песня оборвалась на тихой, жалобной ноте. При виде его опечаленного лица у Пруденс сжалось сердце. Наверняка он думает сейчас о своей хижине в лесах, горюет из-за того, что надо возвращаться в Лондон и менять – пусть на время – жизненные планы. С каждым днем Росс вел себя все более холодно и отчужденно. Он стал почти таким же, каким Пруденс увидела его впервые, – суровым, бесстрастным врачом.

И только по ночам Росс вновь превращался в другого человека – страстного, пылкого любовника, который жаждал заманить ее в свои объятия. Разумеется, он хотел получить хоть какое-то вознаграждение, дожидаясь того времени, когда они расстанутся и ему можно будет реализовать свои мечты.

Пруденс лучезарно улыбнулась, пытаясь передать Россу свое хорошее настроение, которому немало способствовало то, что сегодня состояние Тоби заметно улучшилось. К тому же все утро они музицировали.

– Как можно хмуриться в такой чудесный день? – слегка поддразнила она Росса.

Тот снял треуголку и плащ. Потом натянуто улыбнулся, словно отказываясь сдать свои позиции.

– Скоро зима, – пробормотал Росс. Пруденс засмеялась:

– Да, а потом наступит следующий год, а потом еще один. Но сейчас сияет солнце. Хочешь, я спою для тебя? Может, тогда на твоем унылом лице появится улыбка?

Росс проворчал нечто невразумительное.

– Не стоит расстраивать друг друга в такой погожий день, – сказала Пруденс, с досадой покачав головой.

Вэдж отложил свою дудку.

– Беду не надо звать – она сама придет к тебе, и очень скоро, – заговорил он нараспев ровным тоненьким голоском и скорчил серьезную физиономию.

Это выглядело так комично, что Пруденс едва удержалась от смеха. Росс широко улыбнулся:

– Правильно, Тоби. Справедливый упрек. – И он уселся в огромное кресло с высокой спинкой, стоявшее у камина. – Сыграй нам, а леди закончит свою песню.

Вэдж приложил к губам дудку и начал играть, ловко нажимая на клапаны. Росс утверждал, что через несколько недель его пальцы заживут окончательно. Но у Тоби и сейчас получалось неплохо.

Пруденс запела, чувствуя на себе пристальный взгляд Росса. Это была простая деревенская песенка о том, как парень ухаживал за девушкой и соблазнил ее. А заканчивалось все веселой свадьбой, на которой гости напились и перепутали своих партнеров во время танцев. Пруденс скороговоркой перечислила длинный список имен, в ужасе закатывая глаза, когда речь шла об очередной ошибке. Росс начал посмеиваться.

– Ах ты, дьяволенок! – сказал он с ухмылкой. – В твоем доме, наверное, день и ночь не смолкала музыка.

– О нет! – воскликнула она, покачав головой. – После папиной смерти я никогда не пела и не танцевала дома. Дедушка не разрешал.

Росс сморщил лоб и поскреб подбородок.

– Тебе запрещали танцевать? Как бы миссис Мэннинг не опозорилась на балу! Давайте-ка посмотрим.

Он встал с кресла и подал ей руку. Пруденс, одетая в свое любимое платье цвета лаванды, скрестила руки на груди.

– Опозорилась? Чепуха! Тоби, сыграй нам джигу Едва раздались первые звуки зажигательной мелодии, как Росс шагнул вперед и величаво поклонился Пруденс, описав рукой небольшой круг в воздухе и вытянув левую ногу. При этом он изящно выгнул ступню. Пруденс присела в низком реверансе. Потом они оба уперлись руками в бока и начали танцевать.

Росс танцевал умело и страстно, но и Пруденс от него не отставала. Постукивая об пол своими легкими ножками, она радовалась тому, что еще не успела позабыть фигуры танца. Под конец у нее закружилась голова. Задыхаясь, Пруденс упала в объятия Росса.

– Ну, я доказала, на что способна? – весело спросила она срывающимся голосом.

– Хм… Все прекрасно, но это деревенский танец. А знаешь ли ты, как надо танцевать менуэт? Ты можешь сыграть нам эту мелодию, Тоби?

И Росс стал напевать себе под нос, отстукивая ритм ладонью.

– Так точно, мистер Мэннинг, – кивнул Тоби.

Росс, только что отличившийся в быстром танце, теперь следовал размеренному темпу менуэта. Его изысканно-грациозные движения вызывали у Пруденс удивление и восторг. Предавшись давно забытому развлечению юности, он стал как будто выше ростом и обрел царственную осанку.

Пруденс доставляло несказанное наслаждение смотреть на него и следом за ним повторять грациозные па. Делая разворот, Росс взял ее за руку и обнял за талию. От этого прикосновения в теле Пруденс вспыхнуло пламя. Росс устремил на нее горящий, жадный взор, заставивший ее затрепетать.

– Ну хватит! – проворчал он вдруг и резко отдернул руку. Потом порылся в кармане жилета и вытащил горсть монет. – Вот возьми, Тоби. Ступай в таверну «Щиты» и закажи себе обед.

Вэдж засиял, как ребенок, получивший новую игрушку, убрал свою дудку и поспешно вышел из комнаты. Пруденс хмуро взглянула на Росса: ей так понравилось танцевать!

– Но почему ты… – начала было она.

Росс закрыл ей рот поцелуем. Он не отрывал губ, пока у нее не закружилась голова, а потом потащил Пруденс в спальню.

– Потому что я никак не могу насытиться тобой, а до ночи еще далеко.

– Но сейчас… средь бела дня…

– Это происходит не по расписанию.

Пруденс уже готова была ответить какой-нибудь колкостью, но вовремя остановилась. В синих глазах Росса полыхало пламя. Он желал ее – неистово и страстно.

Легкомысленные реплики были бы сейчас совсем не к месту. Пруденс начала вытаскивать булавки, которыми корсаж пристегивался к лифу платья.

Но нетерпение Росса было слишком велико. Он запустил руку под корсаж, приподнял ее груди и прильнул губами к соску, как голодный младенец. Затем подтолкнул ее к кровати и опрокинул на мягкое покрывало. Вздернув вверх юбки, он властно, как собственник, проник рукой в самые потаенные уголки тела Пруденс, одновременно осыпая поцелуями ее лицо, а потом погрузился в ее тело с безудержной грубой страстью. Вскрикнув, Пруденс обвила тело Росса ногами и выгнула бедра, чтобы впустить его в себя еще глубже. Пруденс казалось, что ее подхватил мощный поток и понес по океану сладострастного блаженства.

Эта буря закончилась так же внезапно, как и началась. Росс застонал, корчась в последней судороге, потом умолк и, обмякнув, уткнулся лицом в спутанные волосы Пруденс.

– Я никогда не смогу пресытиться твоим телом, – прошептал он и встал на ноги, оправляя помятую одежду.

Пруденс испытала такое удовлетворение, что ей не хотелось двигаться, хотя из платья выпали булавки, а гребни потерялись где-то среди сбитых в комок простыней. Она неохотно приподнялась, провела рукой по длинным спутанным прядям волос и наклонилась, чтобы застегнуть платье.

И вдруг Пруденс почувствовала, что Росс напрягся и как-то странно замер. Тишину, царившую в комнате, нарушало только его резкое, прерывистое дыхание, похожее на болезненные стоны. Пруденс подняла голову и посмотрела на него.

На щеках Росса под загаром проступил слабый румянец. Он отвернулся и проворчал:

– И почему ты так чертовски соблазнительна? Даже когда закалываешь булавки или приглаживаешь волосы.

Пруденс засмеялась, довольная тем, что Росс не может оторвать от нее глаз.

– Наверное, мне лучше опять вытащить булавки? – спросила она с озорной улыбкой, поняв, что он хочет ее снова, но не решается признаться в этом.

Росс хмыкнул и кивнул в знак согласия, а потом сорвал с себя камзол и принялся расстегивать пуговицы на жилете. Пруденс не нуждалась в дальнейших уговорах. Она разделась мгновенно, отметив про себя, с какой торопливостью Росс стягивает свою одежду. С ее губ чуть было не сорвался смешок.

Когда Росс порывисто притянул к себе Пруденс, обжигая ее губы пламенным поцелуем, и она ощутила напрягшуюся мужскую плоть, твердо прижавшуюся к ее телу, на этот раз смех подавить не удалось.

Росс оттолкнул Пруденс и сердито нахмурился:

– Что такое? В чем дело?

Пруденс вдруг снова превратилась в озорную, дерзкую девчонку, как в те времена, когда они с Бетси шныряли по лесу и лакомились незрелыми грушами. Тогда ей нравилось смущать взрослых неприличными вопросами.

– Почему это происходит? – спросила она, указывая на его мужскую плоть, находившуюся в состоянии боевой готовности.

– Что? – ошеломленно воскликнул Росс, отпрянув.

– Я имею в виду, что ты, как врач, должен знать причину, – сказала Пруденс с невинным выражением лица.

Росс не знал, что делать: то ли прикрыть свою наготу, то ли заняться научными объяснениями. Он откашлялся.

– Полагаю… хм… тут дело в циркуляции крови. – В его голосе звучала наигранная уверенность.

Пруденс вытаращила глаза.

– Но почему же это происходит только в определенные моменты?

Росс громко выдохнул воздух, пытаясь сохранить величественный вид – бесполезное занятие, учитывая, что он был гол как сокол.

– Вряд ли стоит обсуждать эту тему.

– Но почему же? Ты можешь это регулировать? Или все происходит само собой?

Росс опять покраснел и попытался обнять Пруденс. Никогда еще она не видела его таким смущенным. Достойная месть, подумала Пруденс со злорадным торжеством. Ведь Росс часто обращался с ней высокомерно, с сознанием собственного превосходства.

– Что, не можешь ответить? А говорил, будто все знаешь о медицине.

Румянец на щеках Росса приобрел багровый оттенок.

– Механизм воздействия, которое женщина производит на определенные части мужского организма, еще не до конца изучен современной наукой, – произнес он напыщенным тоном, словно читал лекцию туповатым студентам.

Пруденс уже начала жалеть его, но не сумела удержаться от очередного каверзного вопроса.

– Помилосердствуй! – воскликнула она и с притворным удивлением закрыла лицо руками. – Неужели так бывает всякий раз, когда ты ложишься с женщиной в постель? И тебе не важно, кто она?

Румянец, заливавший лицо Росса, стал багрового цвета. Весь дрожа, он стиснул зубы и отвернулся. Пруденс нахмурилась и прикусила губку. Ее шутка явно зашла слишком далеко.

– В чем дело, Росс? – спросила она, нежно коснувшись его руки.

– До тебя я не знал ни одной женщины, кроме Марты. Он говорил глухо и напряженно, словно это вынужденное признание из него вытягивали клещами.

– О!.. – Пруденс тяжело опустилась на кровать.

Только сейчас она поняла, как больно уязвила его мужскую гордость. И Джеми – ведь она спала с ним. Может, Росса мучает и это тоже? Надо сказать правду и облегчить его страдания.

– Росс… Дорогой Росс, – ласково сказала Пруденс. – Я всего лишь дважды отдавалась Джеми. Он никогда не доставлял мне такого удовольствия, как ты.

Росс удивленно повернулся к ней. Его лицо просветлело.

– Только дважды? Пруденс кротко улыбнулась.

– Я была почти девственницей, когда оказалась в твоей постели. Это ты научил меня наслаждаться… – Она вдруг застенчиво умолкла, смущенная тем, что так разоткровенничалась. – Тем… что мы делаем… – закончила Пруденс дрогнувшим голосом. Он усмехнулся с чувством облегчения.

– И ты показала себя способной ученицей, хотя твой учитель не уверен в своих силах.

Она тихо рассмеялась, вспомнив их первую ночь любви, полную дикой страсти.

– Ты не прав. Вряд ли кто-либо еще испытывает такое блаженство.

Росс бросился на постель и обнял ее. Он словно помолодел, его глаза сияли от счастья.

– Ну, моя маленькая ученица. Может, продолжим обучение?

Но Пруденс по-прежнему разбирало злорадство.

– Только в том случае, если ты пообещаешь, что сегодня ночью дашь мне еще один урок. Я уже привыкла к этим развлечениям.

Росс смачно поцеловал ее в грудь. Его ответ очень понравился Пруденс.

– Что-что, а это я тебе обещаю, чертенок!..


– Вы танцуете, как ангел, миссис Мэннинг! – Его превосходительство сэр Томас Ли, президент Совета Виргинии, поклонился и прильнул губами к руке Пруденс. – В моем следующем письме сэру Вильяму я сообщу, что он лишился удовольствия познакомиться с самой очаровательной женщиной из всех, кто когда-либо удостаивал своим посещением нашу колонию.

Пруденс вспыхнула и затрепетала, упиваясь этими словами.

– Как вы добры, сэр! – ответила она, открыв веер, и принялась обмахиваться – кокетливо, но не так, чтобы это можно было счесть за откровенный флирт. В данном случае Пруденс следовала строгим указаниям Росса.

– Вы уже видели наш великолепный Капитолий, мадам?

– Да, в прошлую среду муж показывал мне город. Красивое здание и совсем недавно построено, как сказал мне Росс.

– Увы, да. Прежнюю постройку уничтожил страшный пожар в сорок седьмом году. А губернаторский дворец?

– Я видела его, но только снаружи, ваше превосходительство.

Ли снова поклонился.

– Буду рад провести вас по всем его многочисленным комнатам. Они роскошно обставлены.

– Боюсь, это невозможно, сэр. Завтра утром, когда начнется прилив, мы с мужем отплываем в Англию.

– Жаль!.. Я с удовольствием познакомил бы вас со своей дочерью и ее супругом. Думаю, их общество пришлось бы вам по душе. – Его лицо засияло отцовской гордостью. Потом Ли окинул взглядом зал: – А… я вижу, ваш муж спешит лишить меня вашей очаровательной компании.

Пруденс повернула голову, следуя его взгляду. Росс направлялся к ним, прокладывая путь среди нарядной, шумной толпы. Удивительно, но он казался здесь совершенно на своем месте. Идеально уложенный новый белый парик, прекрасно сшитый голубой – под цвет глаз – атласный камзол, жилет, украшенный вышивкой… Его длинные, красивой формы ноги были облачены в черные бархатные панталоны до колен и белые шелковые чулки. Пруденс сияла от гордости, входя с ним в зал Аполлона сегодня вечером.

Конечно, они и прежде не раз заглядывали сюда. Их комнаты находились тут же – в таверне «Рэйли», – только на втором этаже и в другом крыле здания. Росс даже перевел ей надпись над камином: «Веселье – дитя мудрости и добродетельной жизни». Благодаря медицинскому образованию он знал латынь куда лучше, чем Пруденс.

Но сегодня зал был освещен сотнями свечей, на бледно-зеленой парчовой обивке стен сверкали позолоченные рамы картин. По периметру были расставлены маленькие столики и стулья, за которыми гости могли отдохнуть и освежиться. Слуги, одетые в ливреи, разносили вино и кларет, предлагая напитки гостям, разряженным в бархат и атлас ярких расцветок. Драгоценности переливались всеми цветами радуги. В углу играл оркестр. С тех пор как Росс и Пруденс пришли сюда, музыканты не передохнули ни минуты.

Пруденс быстро окинула взглядом свое бледно-желтое платье с корсажем, расшитым серебром. Она чувствовала себя знатной дамой. А ухаживания мужчин еще больше подняли ее настроение. Она танцевала с членами верхней палаты Совета, за ней по пятам следовали члены нижней палаты, она обменивалась остротами с судьей – стариком в парике и с багровыми щеками, – который заявил, что его собеседница – настоящее сокровище. И даже его превосходительство мистер Ли, временно – до возвращения Гуча, – исполнявший обязанности губернатора колонии, пригласил Пруденс на второй танец.

– Я с неохотой возвращаю вам жену, сэр, – сказал его превосходительство, когда Росс подошел поближе.

Мужчины обменялись вежливыми поклонами, потом Ли снова поцеловал Пруденс руку и скрылся в нарядной толпе гостей.

Росс усмехнулся:

– Вы пользуетесь невероятным успехом, мадам. Все мужчины завидуют мне. И многие не преминули сообщить об этом. – Его глаза цвета небесной лазури обежали фигурку Пруденс – от взбитых наверх локонов до парчовых бальных туфелек. Она вздрогнула под этим жадным, полным желания взглядом. – А я говорил тебе, как ты прекрасна сегодня?

Пруденс кивнула.

– Несколько раз. Да вы и сами весьма привлекательны, сэр.

– Чепуха, – пробормотал Росс, откашлявшись. Как ей нравилось смущать его! Ведь тогда с Мэннинга слетала маска безразличия, скрывавшая нежную, чувствительную натуру.

– Особенно когда улыбаетесь, – добавила Пруденс. Росс застенчиво хмыкнул.

– Перестаньте грустить и почаще улыбайтесь, – тихонько посоветовала Пруденс.

Это было уже чересчур. Нахмурившись, Росс принялся созерцать канделябр.

– Твоя головная боль прошла? – проворчал он наконец.

Пруденс сразу почувствовала себя ребенком, которому сделали выговор за дерзкое поведение.

– Да, – смиренно ответила она. – Твои порошки поистине творят чудеса.

Теперь Росс был в своей стихии. Он окинул Пруденс внимательным взглядом врача.

– У тебя нездоровый блеск в глазах.

– Разумеется, это от возбуждения. Ведь сегодня мой первый бал. – Пруденс вдруг рассмеялась. – Или ты думаешь, тут виноваты плохие предзнаменования?

Тоби весь день пребывал в мрачном настроении и предвещал всевозможные несчастья, потому что утром кошка перебежала ему дорогу.

Росс покачал головой:

– Иногда в его пустой голове появляются здравые мысли.

– Но не часто.

– И тем не менее мне не нравится твой цвет лица. Слишком уж яркий румянец.

Пруденс смущенно улыбнулась, боясь признаться, что использовала румяна, купленные на собственные скромные сбережения. Поэтому она ухватилась за первое объяснение, которое пришло в голову.

– Мы… мы ведь завтра отплываем в Англию. Естественно, что я волнуюсь, и…

Росс напрягся и словно оцепенел.

– Ну, конечно. Я и позабыл. Твой лорд Джеми. Пруденс почувствовала его боль и разочарование, хотя Росс пытался скрыть свои эмоции. Ведь это он взял ее на бал и накупил множество красивых вещей. Она должна быть благодарна и преданна ему – по крайней мере до тех пор, пока не уйдет к Джеми.

– Но я здесь, с тобой, – нежно сказала Пруденс, потянув его за рукав. – И буду очень польщена, если ты пригласишь меня на следующий танец.

Росс, явно колеблясь, пристально посмотрел ей в глаза, а потом широко улыбнулся:

– Как я могу отказать самой прелестной женщине из всех здесь присутствующих?

Он повел ее в центр зала, где танцующие уже выстраивались парами. Музыканты заиграли быструю, веселую мелодию. Пруденс лучезарно улыбалась Россу, желая подбодрить его.

Танец, полный страсти и неистового веселья, длился бесконечно долго. Пруденс вытащила из-за корсажа платочек и несколько раз вытерла влажный лоб. Она ощущала все возраставшую усталость. Когда музыка наконец смолкла, Росс повел ее к столикам. Но Пруденс вдруг остановилась и тяжело оперлась на его руку, борясь с приступом внезапной дурноты.

– Проклятие! – воскликнул он. – Тебе плохо? Ты стала бледная, как привидение.

Пруденс застыла, моргая глазами. Потом головокружение прошло. Она глубоко вздохнула, выравнивая дыхание.

– Боюсь, я слишком много танцевала сегодня.

– Пойдем в наши комнаты.

– Нет. Лучше я отдохну немного в дамской уборной.

Все будет в порядке.

– Черт, как ты упряма. Тебе нужно выспаться. Только сон восстановит твои силы. Идем же.

– Чепуха! Я не собираюсь пропускать оставшуюся часть бала, потому что тебе взбрело в голову разыгрывать из себя врача! Мистер Ли сказал, что скоро подадут прекрасный ужин. Я намерена остаться здесь.

Росс бросил на нее испепеляющий взгляд, но потом нерешительно пробормотал:

– Ну, твой первый бал… наверное, ты выпила слишком много кларета…

Пруденс улыбнулась (без излишнего торжества: это было бы ошибкой) и чмокнула его в щеку. – Спасибо.

– Я совсем поглупел, потакая тебе! – недовольно проворчал Росс.

Пруденс указала своим веером на толстую матрону, которая сидела в углу в печальном одиночестве, и слегка подтолкнула к ней Росса.

– А ты пока прояви милосердие и потанцуй с этой бедной леди.

С трудом подавив веселый смешок, она направилась к двери, не дожидаясь, пока Росс разразится какой-нибудь ядовитой репликой.

Ей едва удалось пролезть через дверь: уж слишком широкими были ее фижмы; прежде Пруденс таких и не видывала. Дамская уборная находилась в конце коридора. Она прилегла на канапе, лениво прислушиваясь к болтовне женщин.

– Более красивого мужчины я не встречала, – говорила одна, нанося румяна на щеки.

Ее подруга, весьма привлекательная молодая и легкомысленная особа, возилась со своим корсажем, стараясь приподнять грудь так, чтобы она выглядела более пышной и соблазнительной.

– Очарователен! – захлебываясь от восторга, воскликнула девица. – Он пригласил меня на танец после ужина.

– А ты заметила, какие у него глаза? – спросила третья, приподняв свои парчовые юбки, и подтянула спущенный чулок. – Меня от них дрожь пробирает. Я бы сейчас же вернулась в комнату для игр, но боюсь, он решит, что я слишком спешу.

– Что же подумает твой поклонник, если ты его бросишь? – поинтересовалась легкомысленная девица. – У меня есть отличный план. Когда он будет танцевать со мной, я притворюсь, что падаю в обморок, и передам его тебе.

– Ах ты, моя милочка! – Дама в парчовом платье обняла подругу, и все три женщины ушли, со смехом обсуждая способы, с помощью которых они собирались очаровать во время танцев таинственного красавца.

Пруденс улыбнулась про себя. Пусть они знатные, даже титулованные дамы, но ведут себя, как глупенькие влюбленные девчонки на деревенском лугу.

Однако они с таким восхищением отзывались о каком-то безымянном джентльмене, что ей захотелось взглянуть на него. Поднявшись с канапе, Пруденс оправила платье. Теперь она чувствовала себя намного лучше. Но Росс, конечно же, ждет ее с нетерпением. Она снова вышла в коридор. Все двери были закрыты. И вдруг ее внимание привлекла табличка над одной из них: «Комната для игр» Пруденс остановилась и закусила губку. Ну, что в этом плохого? Минутой больше, минутой меньше. А любопытство уже вцепилось в нее своими острыми когтями. Пруденс приподняла задвижку.

Комната была почти пуста, лишь четверо джентльменов вставали из-за карточного стола. Пруденс быстро окинула их взглядом. Где же этот образец красоты?

Краснолицый бюргер, который, разочарованно хмурясь, перебирает карты? Конечно, нет. И не этот ухмыляющийся щеголь, который ссыпает кучку монет в карман своего камзола, расшитого золотом. И уж, разумеется, не тот пожилой джентльмен: худой и угловатый; он походил на хворостину, которую вот-вот подхватит и унесет ветер.

Четвертый мужчина стоял спиной к Пруденс. У него была прекрасная фигура, царственная осанка. Напудренный, завитой парик, очевидно, стоил немалых денег. Розовый парчовый камзол ладно сидел на широких плечах; изящные запястья утопали в кружевах. Он повернулся, услышав звук шагов.

– Черт побери, – сказал он с мерзкой улыбкой. – Да это же шлюха Мэннинга!

У Пруденс перехватило дыхание; она отступила назад, прижав руки к трепещущей груди.

Незнакомец оказался капитаном Джозефом Хэкеттом.


Глава 18


Хэкетт грациозно поклонился и сказал, обращаясь к другим мужчинам, находившимся в комнате:

– Надеюсь, вы простите нас, джентльмены.

Он проводил их к выходу, закрыл дверь и повернулся к Пруденс:

– Вы чудо как похорошели, дорогая леди.

Его похотливый взгляд обежал ее с ног до головы и задержался на округлостях груди.

– И одеты, словно герцогиня. Наверное, Мэннинг доволен вами, если пошел на такие расходы. Или вы нашли более богатого покровителя?

Пруденс застыла в нерешительности. Ее сердце бешено билось. Если Хэкетт выведет Росса из себя, бог знает что может случиться! Надо убедить капитана вести себя разумно. Поэтому, пропустив мимо ушей оскорбление, она ответила с вежливой улыбкой:

– Все, что произошло на борту «Чичестера», давно забыто. Мы с Россом не желаем вам зла. Мы только хотим, чтобы вы оставили нас в покое.

Красивое лицо Хэкетта исказилось в отвратительной усмешке.

– Неплохо сказано! – Он вздохнул, горделивым жестом пригладил свои локоны, оправил кружевной шейный платок и, помолчав, добавил: – Значит, вы до сих пор якшаетесь с этим ничтожным лекаришкой? А ведь на его месте мог бы быть я.

Пруденс, неприятно пораженная таким тщеславием, ответила ледяным тоном:

– Я вполне довольна своим мужем.

– Но дорогая леди. Я не вижу ни единой драгоценности на вашей прелестной шейке. А я вывез бы вас на лучшие лондонские балы. Разве с ними сравнятся ассамблеи в этой глуши! Подарите мне свою благосклонность, и я отблагодарю вас. Моя щедрость будет безгранична – как и возможности моего кошелька.

Пруденс презрительно скривила губы:

– Избавьте меня от ваших наглых притязаний. Я предпочту отправиться в ад, нежели уступить вам.

Хэкетт насмешливо хмыкнул:

– Опять это гордое сопротивление. А знаете, как я мечтаю сломить ваш дух и овладеть телом! Покорить вас, словно строптивое животное! С тех пор как мы расстались, я много раз представлял себе это. Вот вы смиренно стоите на коленях возле кровати с задранными юбками и благодарите меня за каждый удар хлыста, который я обрушиваю на вашу спину – Он покачал головой. – Проклятие, это стало для меня наваждением! Боль и наслаждение – все вместе. А потом я перевернул бы вас, осушил слезы и глубоко вонзил свой…

– Во имя всего святого, замолчите!

Пруденс, дрожа от гнева и страха, метнулась к двери. Но Хэкетт схватил ее за руку и повернул лицом к себе. Его глаза горели, как у охотника, преследующего добычу.

– О нет, дорогая леди. Вы не хотите быть моей любовницей. Жаль… Но между нами есть еще одно нерешенное дельце.

– Отпустите меня! – закричала Пруденс, пытаясь вырваться, но капитан по-прежнему крепко сжимал ее в своих объятиях. – У меня нет с вами ничего общего. И не будет, мерзавец!

– Позволю себе не согласиться. Например…

Он говорил таким скучающим, ленивым и чуть удивленным тоном, что последовавшая за этими словами увесистая пощечина оказалась для Пруденс полной неожиданностью. Ее голова резко откинулась назад.

– Это – за сцену, которую вы устроили в моей каюте. Насколько я помню, вы плюнули мне в лицо. И ударили. Вот так.

Хэкетт замахнулся и нанес еще один жестокий удар. За ним последовал третий. Пруденс почувствовала вкус крови, сочившейся из разбитой губы. В ушах звенело от пощечин. Но ужас придал ей сил: она сумела вырваться от Хэкетта и снова бросилась к двери.

Однако капитан оказался проворнее. Он схватил Пруденс за талию и с силой прижал к себе. Она испуганно вскрикнула. Хэкетт рассмеялся.

– А это, чтобы вы не забыли о своем последнем оскорблении.

Он поднял колено и с силой ударил ее в пах. Юбки были плохой защитой. От страшной боли Пруденс едва не потеряла сознание.

– Пресвятые… небеса, – задыхаясь, пробормотала она.

Хэкетт отпустил ее и с довольной улыбкой стал наблюдать, как его жертва стонет и потирает ушибленное место.

– Клянусь жизнью, сейчас я доволен собой, – сказал он любезно. – А мне уже казалось временами, что благодаря вам я превратился в такое же ничтожество, как и этот дурачок лейтенант Эллиот.

Пруденс, пошатываясь, попятилась назад, пока не наткнулась на стол. Все ее тело ломило от боли, голова была как в тумане. Она и думать забыла о бегстве. Пруденс хотелось одного: как-то облегчить свои физические страдания. Она лизнула разбитую губу, поморщилась и прошептала:

– Вы чудовище!.. Хэкетт пожал плечами.

– Может быть, но я знаю, чего хочу.

Не успела Пруденс опомниться, как он шагнул к ней, обхватил за талию и уложил на стол, плотно прижав спиной к жестким деревянным доскам.

Пруденс заморгала и несколько раз встряхнула головой. Действия Хэкетта пугали ее своей неожиданностью. Она снова обрела – хотя и не полностью – способность соображать.

– Она приказала себе: «Думай!» – Без посторонней помощи от Хэкетта не избавиться: он слишком силен. Пруденс открыла рот, надеясь, что кто-нибудь услышит ее крик.

Но Хэкетт крепко зажал его ладонью. Она тщетно мотала головой и царапала ногтями его руку. «Господи, спаси меня!» – в отчаянии подумала Пруденс.

Тем временем Хэкетт придвинулся еще ближе, встав между ее ног. Лягнуть его в таком положении было совершенно невозможно. Пруденс проклинала себя и свой помутившийся рассудок. Как она не сообразила покрепче сжать колени, когда Хэкетт был еще далеко! А его рука уже забралась под юбки, скользнула по ноге и замерла на бедре Пруденс. Горячие пальцы больно вонзились в нежную плоть, терзая и выкручивая ее. Пруденс корчилась, из ее рта, зажатого ладонью Хэкетта, вырывались приглушенные стоны.

Капитан наклонился и вкрадчиво спросил:

– Что, больно, дорогая леди? Но приберегите свои крики на будущее. Клянусь, ваши страдания доставят мне такое же удовольствие, как и ваше тело.

Его торжествующее лицо было вне досягаемости. Тогда Пруденс замолотила кулачками по руке Хэкетта. Это нисколько не охладило его пыл, но в отместку капитан свирепо потянул за нежные волоски в самом низу живота. Пруденс тихо вскрикнула – не столько от боли, сколько от страха. Из ее глаз брызнули слезы отчаяния.

И вдруг… раздался голос Росса, весьма напоминающий рычание зверя. Пруденс вся обмякла, испытав несказанное облегчение. Между тем Мэннинг схватил Хэкетта сзади за камзол и резко повернул к себе. Вцепившись одной рукой в шейный платок капитана, он нанес ему удар кулаком прямо в челюсть. Раздался громкий Хруст.

Хэкетт, шатаясь, попятился назад, схватившись рукой за разбитый подбородок, с которого капала кровь. Вид у него был изумленный: неужели кто-то осмелился ударить такую важную, как он, персону?

– Я подам на вас рапорт, Мэннинг. И, клянусь Господом, сдеру с вас шкуру!

Росс зловеще оскалил зубы:

– Грязный ублюдок! Твоя власть надо мной кончилась. И теперь я могу свести с тобой счеты. За все, что ты сотворил.

Он со всего размаха еще раз обрушил кулак в лицо Хэкетту, ссадив кожу над идеальной формы бровью. И тут же занес руку снова…

Пруденс, с трудом приподнявшись, сидела на столе и в ужасе смотрела, как Росс наносит один за другим страшные удары. Он был беспощаден в своей безграничной ярости. Ненависть к Хэкетту, которую приходилось подавлять долгие месяцы, сознание своей беспомощности перед ним на борту корабля – все это вылилось сейчас в зверском избиении.

Тяжело дыша, Хэкетт наконец увернулся от Росса и попытался вытащить свою шпагу.

– Я выпущу вам кишки, Мэннинг.

Он уже обнажил клинок, но Росс выбил шпагу из его рук, запустив в Хэкетта стулом.

Тот зарычал, тряся ушибленной рукой, и как безумный бросился на своего противника. Хэкетт попытался было дотянуться до подбородка Росса, но его кулак скользнул по касательной. Благодаря своей неловкости капитан снова стал мишенью для разящих ударов Росса.

В холодных глазах Мэннинга не было и намека на милосердие. Он избивал Хэкетта до тех пор, пока тот со стоном не рухнул на колени. Его нарядный розовый камзол был залит кровью, разбитый рот распух, на щеке зияла рана, парик, покрытый алыми пятнами, сбился набок.

Пруденс, дрожавшая всем телом, обхватила себя руками. Не в силах больше смотреть на это страшное зрелище, она закричала:

– Во имя Господа, Росс! Остановись!

– Остановиться?! – прорычал тот. – Я еще только начал. Еще надо отомстить ему за бедного Тоби.

Ухватив Хэкетта за шейный платок, Росс приподнял его и нанес удар по носу. Раздался страшный хруст сломанной кости. Капитан взвыл от боли…

– Объясните-ка мне причину вашего гнева, сэр!

В дверях стоял его превосходительство сэр Томас Ли, весь ощетинившийся от негодования. Несколько человек за его спиной вытягивали шеи, стараясь рассмотреть, что происходит в комнате.

Росс отпустил Хэкетта и повернулся к ним. Его лицо казалось высеченным из камня.

– Этот человек – презренный негодяй, сэр! Он более чем жестоко обращался с матросами. С его ведома они подыхали от голода, а интендант набивал свои карманы. Люди в моем лазарете погибали от нехватки воды и пищи. А эта свинья ни во что не желала вмешиваться.

– Вы уже составили на этот счет рапорт, мистер Мэннинг?

– Я собираюсь это сделать. Нахмурившись, Ли обратился к Хэкетту:

– Он говорит правду, сэр?

Капитан, еще не успевший прийти в себя после избиения, медленно поднялся на ноги. Каждое движение причиняло ему мучительную боль. Он приложил носовой платок к израненному лицу и сморщился, едва коснувшись разбитого носа. Потом поправил парик, гордо выпрямился – как истинный аристократ – и свирепо взглянул на Росса:

– На своем корабле капитан имеет право делать то, что считает нужным.

– Что ж, это отчасти справедливо, – кивнул Ли и осуждающе посмотрел на Росса. – В любом случае, мистер Мэннинг, вряд ли это оправдывает ваше варварское поведение. До тех пор, пока корабль сэра Джозефа Хэкетта стоит в порту, он является гостем нашей колонии. Свои разногласия вы можете решить, обратившись непосредственно в Адмиралтейство. Или ко мне как к президенту. Мне стыдно за ваше зверство, доктор Мэннинг. Стыдно, сэр! А ведь вы врач! – Он поманил к себе мужчин, стоявших позади. – Проследите, чтобы сэра Джозефа немедленно доставили к хирургу.

Хэкетт оттолкнул людей, бросившихся ему на помощь, вложил шпагу в ножны и, пошатываясь, направился к двери с гордо поднятой головой. Ли холодно поклонился Россу.

– Джентльмены решают свои споры в поединке, сэр. Возможно, против вас будет возбуждено судебное дело. За избиение капитана. Не исключено, что я лично буду выступать как защитник сэра Джозефа.

Росс сжал зубы и с преувеличенной вежливостью отвесил поклон:

– Но, видите ли, сэр, этот мерзавец пытался изнасиловать мою жену.

Только сейчас Ли заметил Пруденс, которая по-прежнему сидела на столе. Ее одежда и волосы были в беспорядке, рот распух.

Попытка изнасилования, капитан Хэкетт? – спросил Ли дрожащим от ярости голосом. – Столь прелестной юной дамы? Черт побери, сэр, это меняет дело. Я бы на вашем месте, сэр Мэннинг, пустил в ход кнут! – В горле у него что-то заклокотало. – Изнасиловать замужнюю женщину. Позор, сэр!

Хэкетт, стоявший в дверях, обернулся, и его изуродованный рот скривился в презрительной усмешке.

– Замужняя женщина? Марта Симондс Мэннинг? – Он с отвращением фыркнул. – Эта девка – обыкновенная шлюха, которую Мэннинг держит при себе ради собственного удовольствия.

Росс сжал кулаки. В его глазах пылала ярость. – Клянусь Господом! Ты грязный лжец!.. – И он шагнул было к Хэкетту.

Но Ли остановил его, громко хлопнув в ладоши.

– Прекратите! А вы, сэр Джозеф, не только напали на эту женщину, но и собираетесь публично опорочить ее?

– Я никогда не сделал бы ничего подобного по отношению к достойной женщине, – ухмыльнулся Хэкетт. – Но мой интендант мистер Сликенхэм на прошлой неделе побывал в Питсбурге и познакомился с семейством Симондсов. А те сообщили, что Марта Симондс Мэннинг умерла больше года назад. В Англии. Кто эта девка, понятия не имею. Но она ему не жена!

Пруденс едва не задохнулась от унижения и обиды. Ее лицо пылало. Мужчины, стоявшие позади Ли, зашевелились, услышав столь неожиданное обвинение, начали перешептываться и перемигиваться друг с другом. Пруденс готова была умереть от стыда.

А Росс с воплем кинулся к капитану и вцепился ему в горло. Еще немного – и он задушил бы его. Хэкетта спасло только вмешательство гостей Ли, которые оттащили от него Мэннинга.

Хозяин сердито замахал руками.

– Уведите отсюда сэра Джозефа! А теперь давайте разберемся с вами, доктор Мэннинг. Объясните причину этого постыдного обмана, сэр!

Росс с ненавистью поглядел вслед Хэкетту, потом подошел к Пруденс и взял ее за руку. Увидев ее расстроенное лицо, он ободряюще погладил хрупкие пальчики.

– Эту леди зовут Пруденс Оллбрайт, ваше превосходительство. Она честная женщина и находится под моим покровительством. Завтра я должен отвезти ее обратно в Англию. Вы видели, на что способен этот негодяй. Дабы избежать опасностей, исходящих от него и подобных ему похотливых развратников, я решил представить леди как свою жену. Ради ее же блага.

В толпе раздался смешок. Росс бросил на обидчика убийственный взгляд и с поклоном обратился к Ли:

– Я не желаю, чтобы леди подвергалась в дальнейшем насмешкам и позору, сэр. Завтра мы отплываем в Англию в качестве мистера и миссис Мэннинг. Прошу вас – главного магистрата этой колонии – сегодня же устроить нашу свадьбу. Я рассчитываю на вашу поддержку.

Ли остолбенел от удивления.

– Сегодня?!

– Сию же минуту, сэр.

Ли поскреб подбородок и обратился к джентльмену, стоявшему рядом:

– Полагаю, что это возможно.

– Да, ваше превосходительство. Я приведу пастора. Что же касается брачного свидетельства…

– Наверное, не стоит будить судью среди ночи. Я сам имею право заверить его, не так ли?

– Да, сэр. Вы обладаете такими полномочиями.

– Значит, так и сделаем. А пока… – сэр Ли нетерпеливо махнул рукой, выдворяя гостей из комнаты, – давайте-ка немного передохнем. Ваша невеста очень бледна, доктор Мэннинг. Я велю слуге принести ей бокал мадеры.

– Спасибо, ваше превосходительство.

Пруденс слушала этот разговор с возрастающим удивлением. Все произошло так быстро, что казалось нереальным. Зверское нападение Хэкетта, жестокая драка… а теперь свадьба…

– Р-Росс, – пробормотала она, заикаясь от смущения, когда Ли и окружающие его гости покинули комнату. – Я думаю, не надо…

– Тсс!.. Сейчас я принесу воды и промою твою губу.

– Но… эта свадьба?

Он тихо рассмеялся и потер разбитые костяшки пальцев.

– Ради твоей чести я рисковал жизнью и своими руками. Теперь у меня появятся законные основания для этого.

– Но наши планы… твои планы… Ты не должен так поступать, я не позволю.

В голове у Пруденс все смешалось. К тому же в висках снова начала пульсировать кровь.

– Я понимаю твои благородные чувства. Но я не позволю, чтобы ты была скомпрометирована и стала объектом злобных сплетен. Хэкетт вынудил нас заключить брак и не оставил иного выбора. А теперь посиди спокойно.

Отыскав графинчик с водой, Росс смочил свой носовой платок и приложил его к рассеченной губе Пруденс. Его прикосновения были полны нежности и заботы.

– Ранка пустяковая. Через день-два заживет – Он покачал головой. – Проклятый Хэкетт! Слава Богу, что я пошел искать тебя, – продолжал он, пригладив ее растрепанные волосы. – Бедная моя Пруденс!.. Ничего, как только церемония закончится, мы отправимся в наши комнаты.

В течение следующей четверти часа Пруденс казалось, что все происходит во сне. Этому немало помог большой бокал мадеры, который Росс заставил ее выпить. Она стояла, привалившись к нему боком, и слушала монотонный голос пастора так спокойно, словно была случайным зрителем какой-то странной церемонии.

В игорной комнате собралась чуть ли не половина гостей. Шорох вееров и неумолчный шепот временами почти заглушали однообразный речитатив пастора.

Пруденс механически ответила на положенные по ритуалу вопросы. Ее одолевало страстное желание удалиться отсюда побыстрее в свою комнату и оказаться в блаженном одиночестве. Росс осторожно снял с ее пальца кольцо Марты и надел опять, дабы скрепить новый брак.

Только когда они очутились в спальне и начали раздеваться, туман в голове Пруденс стал рассеиваться.

«Пресвятая Матерь Божия! – вдруг подумала она. – Что же я натворила?!»

Джеми! Пруденс уронила корсет на ковер и закрыла лицо руками. Росс теперь ее муж. Муж! Как же она сможет обвенчаться с Джеми и вернуть себе ребенка? Осознав размеры беды, Пруденс пришла в ужас и смятение.

Она взглянула на Росса, который стоял у камина в одной рубашке и самодовольно улыбался.

В это мгновение Пруденс ненавидела его всеми силами своей души.


Глава 19


Он подошел к ней и взял за руки.

– Идем в постель. Жена.

Да как он смеет улыбаться? Вся ее жизнь лежит в руинах!

– Нет! – отрезала Пруденс, гневно выпятив подбородок. – Я не хочу.

Росс удивленно нахмурился:

– Чего ты не хочешь?

Она струсила под его испытующим взглядом и немного сдала свои позиции.

– У меня… у меня опять заболела голова.

Стараясь не встречаться с ним глазами, Пруденс отложила в сторону свою нижнюю юбку и принялась заплетать косу.

– Да, конечно. – В голосе Росса явственно слышалось разочарование. – Я приготовлю тебе другое лекарство. Ты скоро уснешь. Может быть, утром, если у нас будет время, ты захочешь…

– Вознаградить тебя за то, что ты спас меня от Хэкетта? – Пруденс гневно взглянула на Росса и презрительно скривила губы.

Он попятился от нее.

– Какого дьявола?..

– Ты был отвратителен! Грубое животное! Посмотри на свои руки – они все в царапинах и синяках. Разве такими должны быть руки врача? Художника? Или Ты обыкновенный бандит?

– Проклятие, я полагал, что спас тебя от насилия. Или тебе жаль, что я вмешался? Ты хотела воспользоваться случаем и заняться любовью с другим мужчиной? – прохрипел Росс.

Пруденс ненавидела его сейчас за то, что он все извращает. Как будто она виновата в случившемся!

– Не говори глупостей. Хэкетт – распутник, он омерзителен. У меня от всего случившегося до сих пор мурашки по телу бегут.

Росс, скрестив руки на груди, пристально и терпеливо разглядывал Пруденс.

– Тогда за что ты набросилась на меня? Словно капризный ребенок. Что я такого сделал?

– Посмотри на себя, – с отвращением воскликнула она. – Тебе нравится играть роль этакого вершителя судеб? Угрюмого, надменного. И непогрешимого! Ну а по мне, так ты просто тиран! Все решаешь за меня.

У Росса окончательно лопнуло терпение.

– Господи Иисусе! Да что я сделал?

– Ты никогда не спрашиваешь, чего я хочу. Ты даже не потрудился узнать, собираюсь ли я выйти за тебя замуж! Гордыня – вот что у тебя на первом месте. Как же – его превосходительство уличил тебя во лжи. И пристыдил перед толпой этих… этих жалких выскочек! – кричала Пруденс, чуть не брызжа слюной от ярости.

– Гордыня! Будь я проклят! Меня беспокоила твоя репутация. Твоя честь. Разве я мог позволить им считать тебя шлюхой?

– А я и есть шлюха. Неужели нет?

Росс остолбенел. Потом тихо выругался и прикрыл глаза рукой.

– А эти последние несколько недель? – сказал он срывающимся голосом. – Неужели они ничего для тебя не значат? Неужели ты притворялась, разыгрывая свой восторг… потому что считала себя шлюхой, и ничего больше? – Лицо Росса потемнело от обиды и тягостных сомнений. – Каждую ночь ты приходила ко мне в постель и лежала в моих объятиях. Я думал, что мы оба получаем радость от этого.

Пруденс залилась горячим румянцем. Даже сейчас, когда они ссорились, она не могла отрицать, ее тянуло к Россу как магнитом.

– Тебе было хорошо? – хрипло спросил Росс. Она кивнула, в душе проклиная себя за то, что немного смягчила удар и это после всего, что он натворил!

– Но ты ведь тоже наслаждался, – сказала Пруденс обиженно. Конечно, этот человек после долгого воздержания вновь открыл для себя удовольствия, которые может дарить женское тело, и воспользовался ее услугами! – И я честно расплатилась с тобой.

– Расплатилась! Боже мой, что ты говоришь?

– Подарок – в обмен на мое сокровище, – заявила Пруденс, повторяя слова Бетси. – Я считаю, что это идеальная сделка. Пока ты все не испортил, – добавила она с горечью.

– Сделка? – взревел Росс.

Увидев, как он разъярен, Пруденс затрепетала. Ведь в ее словах звучал только холодный расчет.

– Ну конечно… ты был добр ко мне, – запинаясь, пробормотала она. – Делал всякие подарки… и я благодарна за это…

– И взамен ты соизволила отдать мне свое тело, – с отвращением пробурчал Росс. – А как же, это ведь «сделка»! Что ж, я тоже тебе благодарен. И не только за радость, которую ты мне дарила в постели. Благодаря тебе у меня появилась цель в жизни, а я уже считал себя живым мертвецом. Но какой же я был дурак – не понял, что в тебе таятся задатки шлюхи, которой недостает только опыта. В этой свадьбе не было никакой необходимости.

Свадьба!.. Пруденс горько усмехнулась, и вдруг ее прорвало:

– Я ненавижу тебя! Неужели нельзя было придумать другой способ спасти нашу честь? А теперь моя жизнь сломана.

– А моя? Что станется с моей жизнью? Из-за тебя все полетело вверх тормашками. Я променял желанное одиночество на брак с женщиной, которая меня ненавидит.

– А разве может быть иначе! Я говорила тебе, что должна вернуться в Англию и выйти замуж за Джеми. Неужели так трудно это понять? – Глаза Пруденс наполнились слезами отчаяния.

Росс стремительно отошел от нее и принялся вышагивать по комнате, сердито стуча по полу босыми ногами.

– Если ты беременна, – проворчал он наконец, – я признаю его ребенка своим.

– Беременна? – удивленно воскликнула Пруденс. – Дурак! Ничего подобного!

Росс резко остановился, повернулся к ней и грубо схватил за руки.

– И ты все равно хочешь выйти за него замуж? Боль и гнев душили Пруденс.

– Да! – завопила она. Он яростно встряхнул ее.

– Пора забыть этого проклятого лорда Джеми! Теперь я твой муж. Примирись с реальностью и выбрось из головы дурацкие фантазии. Наши мечты несбыточны – и твои, и мои. Попробуем жить вместе. Забудь о Джеми!

– Как ты забыл Марту? – насмешливо спросила Пруденс.

Росс точно окаменел. В его синих глазах полыхнула боль, испугавшая Пруденс.

– По некотором размышлении я решил, что мы должны скрепить наши брачные обеты в постели, как и положено.

Его голос звучал обманчиво мягко. Пруденс могла только гадать, какие чувства бурлят в душе Росса. Страсть? Ярость? Или желание отомстить за свое уязвленное самолюбие, унизив ее?

– Не смей до меня дотрагиваться! – сказала она дрожащим голосом.

– Я заплатил за тебя. Сделка – так ведь ты говорила? Но мои расходы еще не окупились. Сегодня мы начнем выравнивать счет.

– Нет! Не хочу! – взвизгнула Пруденс.

– Да, клянусь Господом! Сделка это, брак или прелюбодеяние, но я имею на тебя все права!

Он погрузил пальцы в ее распущенные волосы, притянул к себе и начал целовать. Его горячие губы лишали ее сил и вынуждали сдаться. Пруденс продолжала сопротивляться, зная, что идет наперекор собственным желаниям. Росс поднял вверх ее сорочку и стал ласкать нежную грудь Пруденс. Его прикосновения были мучительно-дразнящими, вызывающими в ней огонь ответного желания.

Когда Росс разжал руки, Пруденс уже трепетала, покорно сдавшись на милость победителя, и все ее тело полыхало от страсти. Словно в полузабытьи она позволила ему сорвать с себя остатки одежды, наблюдала, как он снимает рубашку, любуясь его литым, сильным телом.

Росс улыбнулся. «Что это – улыбка победителя?» – подумала Пруденс, в которой опять пробудилась ярость. Он сломал ей жизнь и заставил вновь уступить искушению.

Росс подошел поближе, но Пруденс с силой оттолкнула его, уперевшись кулачками в обнаженную грудь мужа.

– Ты не имеешь права спать со мной против моего желания! – закричала она.

В его горле что-то заклокотало.

– Но ты ведь хочешь меня! – крикнул Росс. – Хочешь!

Он схватил ее, приподнял и перебросил через плечо, как мешок с зерном. Охваченная бессильной яростью, Пруденс колотила его по спине. Ее распущенные волосы свесились вниз, почти касаясь пола. Оказавшись на кровати, она попыталась встать на четвереньки, но Росс не дал ей улизнуть, крепко ухватив за талию. Пруденс боролась из последних сил. Главное, чтобы Росс не смог перевернуть ее на спину и дотянуться до самой уязвимой точки. Он не добьется своего сегодня, чего бы это ей ни стоило. «Вот она – первая брачная ночь!» – с горечью подумала Пруденс. Но пусть этот наглец испытает на себе, что значит быть отвергнутым. Все равно его боль не сравнится с ее страданиями.

– Моя упрямая жена, – прошептал Росс, пытаясь преодолеть ее сопротивление и повернуть лицом к себе, – неужели ты надеешься остановить меня? Маленькая пастушка, наверное, ты была настолько застенчивой, что отворачивалась, видя, как совокупляются твои овечки?

Его голос звучал почти весело. Пруденс почувствовала, что руки Росса еще плотнее сомкнулись вокруг ее талии, и вдруг ошеломленно дернулась. Росс вошел в нее – резко и неожиданно, как завоеватель. Твердая мужская плоть легко отыскала привычное убежище и проникла в самую глубь. И непокорное тело Пруденс вновь вознеслось к еще не изведанным высотам. А когда Росс начал двигаться все быстрее, она поняла, что погибла.

Да, Пруденс хотела его. И не только сегодня. Каждую ночь, до конца своей жизни, она будет страстно желать Росса, если он сумеет вот так же, как сейчас, воспламенять ее. Она стонала при малейшем движении его мужского естества, властно проникающего в самые укромные уголки ее тела, в котором уже нарастала мучительно-сладкая судорога. Завершающий взрыв был уже совсем близок, и вдруг Росс отстранился от нее.

– Росс? – прошептала Пруденс, вся дрожа, и снова повторила: – Росс…

В ее голосе звучало отчаяние. Неужели он оставит ее вот так – неудовлетворенной, полной ожиданий? Она перекатилась на спину и раздвинула ноги.

Росс стоял рядом на коленях и тяжело дышал. Его грудь бурно вздымалась, кожа блестела от испарины. Он не пытался овладеть ею снова, а просто внимательно смотрел, словно дожидаясь какого-то знака.

– Да, я хочу тебя, – сказала Пруденс, всхлипнув. Это было полное поражение, но тело Пруденс не могло противиться. Росс с видом победителя прильнул к ней губами, и они снова слились в одно целое, пробудив в себе угаснувший было любовный пыл, уносивший их к вершинам наслаждения, где не было места темным мыслям.

Низ живота у Пруденс все еще ныл после жестокого удара Хэкетта. Но вспышки боли, казалось, только усиливали жар в ее чреслах, раскаленной лавой растекавшийся по всему телу. Пруденс вонзила ногти в спину Росса, побуждая к еще большему неистовству страсти. Ей хотелось раствориться в нем, быть уничтоженной им, поглощенной полностью, без остатка. Потому что эта блаженная пытка заглушала муки ее сердца.

Но когда предел наслаждения был достигнут, воспоминания снова вернулись к Пруденс. Ребенок! Разве эти ночи, отданные любовным усладам, возместят ей утрату ребенка? Росс еще не успел отстраниться, а по щекам Пруденс уже катились горячие слезы. Ее мука выплеснулась наружу в горьких всхлипываниях.

Росс испуганно привстал:

– Пруденс, что с тобой?

Но она только покачала головой, не переставая плакать. Что тут скажешь? Винить некого, кроме самой себя. Надо было – обязательно надо было! – рассказать Россу все раньше и остановить брачную церемонию. Он хотел сделать как лучше. А она смолчала, боясь позора и насмешек. Выйдешь замуж второпях – долго будешь раскаиваться. Ей предстоит каяться всю жизнь.

– Не плачь, Пруденс, – сказал Росс, обняв ее. – Прости!.. Прости, что я принудил тебя. Мне казалось, что только так ты сможешь забыть Джеми. И ты забудешь. Скоро от него останутся одни воспоминания. И ничего больше.

При упоминании о Джеми Пруденс заплакала еще сильнее. Ее душераздирающие рыдания совсем обескуражили Росса. Он сжал ее покрепче и стал укачивать, словно ребенка, бормоча нежные слова.

Наконец Пруденс затихла. Горе истощило ее силы. Росс уложил ее на подушку, накрыл одеялом и поцеловал в лоб.

– Мы славно заживем вместе, – сказал он, снова обняв Пруденс. – Вот увидишь…


Ей оставалось одно: сбежать от Росса, как только они доберутся до Лондона.

Пруденс без особого желания приподнялась на кровати. Хорошо бы еще подремать, спрятавшись от всех своих бед в сладких снах. Сегодня ночью, когда она таяла от наслаждения в объятиях Росса, ей казалось, что совсем нетрудно притвориться счастливой. Представить себе, что выбор уже сделан и надо принять его.

Но проснувшись на рассвете в холодной комнате, Пруденс посмотрела на все происходящее другими глазами. Что значит «выбор сделан»? А это значит, что придется променять сына на греховные радости плоти. Она лишится этого блаженства: быть с ним вместе, наблюдать, как растет и превращается в мужчину ее малыш. Она будет предаваться страсти по ночам, чтобы дни не казались слишком уж унылыми. Пруденс снова услышала голос отца:

«Котеночек, удовольствия преходящи, а печаль длится долго».

Нет, она не перестанет плакать, пока они с сыном в разлуке. И никакие объятия – даже самые пылкие – не смогут заполнить пустоту в душе и потребность прижать к себе любимое существо, выношенное под сердцем.

Росс, как всегда, оставил ей завтрак. Пруденс посмотрела на полную тарелку. Но сегодня утром у нее не было аппетита. И в голове опять начали стучать молоточки. Вот до чего доводят слезы. Пруденс слезла с кровати. К счастью, Росс еще не запер свой сундучок с лекарствами. Большой сундук и ящики с багажом были уже подготовлены для предстоящего путешествия. Она высыпала в стакан с водой порошок от головной боли, выпила его и занялась утренним туалетом. Тщательно изучив свое лицо в зеркале, Пруденс осталась недовольна и с сожалением подумала, что горе сильнее всего портит внешность женщины. Под глазами у нее залегли темные круги, щеки приобрели землистый оттенок. Губы еще были распухшие от ударов, нанесенных Хэкеттом. А на лбу появился маленький прыщик. Пруденс прикрыла его локоном и начала одеваться.

Когда в комнату вошел Росс, она укладывала свое белье в сундук. Он вел себя отчужденно и избегал встречаться с ней глазами, очевидно, чувствуя себя столь же опустошенным после бурно проведенной ночи.

– Карета ждет внизу. Мы можем ехать в любую минуту, как только ты будешь готова, – сказал Росс ровным, бесстрастным голосом.

Пруденс выпрямилась и повернулась к нему.

– Я уже все закончила.

– Сегодня утром я целый час провел с его превосходительством мистером Ли. И дал ему полный отчет относительно поведения Хэкетта на борту «Чичестера». Он намерен послать мое донесение в Лондон, в Адмиралтейство.

– Я очень рада. Если его накажут, значит, бедный Тоби пострадал не напрасно.

– Ли говорит, что Хэкетт будет отстранен от командования кораблем до тех пор, пока не оправится от… – Он закашлялся и отвернулся.

Пруденс почувствовала себя виноватой.

– Росс… мне… мне так стыдно за свои вчерашние слова!.. Будь я мужчиной, я избила бы этого негодяя так же жестоко.

– Нет. Твои упреки были справедливы. Я не имел права терять голову.

Пруденс взглянула на побелевшие костяшки его пальцев и весело рассмеялась:

– Ничего. Думаю, еще некоторое время твои руки будут служить хорошим напоминанием об этой глупой выходке.

Пруденс улыбнулась ему и вдруг вспыхнула как маков цвет: ее мысли снова вернулись к сегодняшней ночи, полной бурных страстей. Росс ответил пристальным и тоже несколько смущенным взглядом и начал возиться с ящиками, хотя все его вещи были давно уложены.

– Я не очень люблю Лондон, – сказал наконец Росс. – И, насколько мне помнится, ты тоже.

– Да, – отозвалась Пруденс, заинтригованная неожиданной сменой темы. – Там грязно и слишком много народу. По крайней мере летом.

– А зимой и вовсе ужасно! В Костуолд-Хиллс, недалеко от города Сиренчестера, есть прелестные деревеньки. Там разводят овец. Тебе ведь знакомо это занятие?

– Не понимаю, о чем идет речь?

Росс, вероятно, вздумал говорить загадками.

– В этом районе не хватает врачей. Я, пожалуй, открою там практику.

– Я думала, ты хочешь бросить медицину. Она ведь слишком несовершенна, по твоим словам.

Росс с мрачным видом вздохнул.

– Мне нужно содержать свою жену. За эти несколько недель я потратил большую часть моего состояния.

Пруденс охватило чувство вины. Значит, Росс тоже сомневается в целесообразности их брака. Он явно не счастлив. Мысль об этом развеяла последние сомнения. Она уйдет от него – так будет лучше для них обоих. Ей надо отыскать Джеми, а Росс сможет потратить остаток денег, чтобы устроиться в каком-нибудь уединенном месте, обрести желанный покой и вновь предаться мыслям о Марте.

Поездка из Вильямсбурга до гавани, где стоял их корабль, прошла в напряженном молчании. Один Тоби не замечал тяжелой атмосферы, полной скорбных сожалений и омраченных угрызениями совести воспоминаний, которая нависла над супругами, словно черная туча.

Узнав, что они снова должны плыть на корабле, Вэдж сначала перепугался. Но Росс терпеливо объяснил, что хочет покинуть страну, где находится ужасный «кэп Хэкетт». И теперь Тоби весело бормотал что-то себе под нос, а если умолкал, то лишь для того, чтобы задать какой-нибудь вопрос, – о церквушках, мимо которых они проезжали, о полях, с которых уже собрали урожай. И Пруденс радовалась этим моментам просветления.

При виде стоящего на якоре «Чичестера» Тоби испытал очередной приступ ужаса, но Росс успокоил его, показав на «Верное сердце» – торговое судно, которое должно было доставить их в Англию.

С багажом произошла небольшая задержка, но вот наконец они поднялись на борт «Верного сердца». Полуденное солнце заливало их своими яркими лучами. Корабль – конечно, не такой большой, как «Чичестер», – все же был куда красивее. Росс выбрал самую лучшую каюту, которая располагалась на юте. В ней было светло и просторно.

– Как я рада: сюда будет проникать солнечный свет, – заметила Пруденс, с улыбкой оглядывая большие окна.

– Да, не сравнишь с нашей прежней норой, – согласился Росс и посмотрел на Тоби, который мрачно лопотал что-то, глядя в пространство пустыми глазами. – Мы уже вышли в море. Пора устроить Тоби на новом месте: его каюта рядом. Бедняга!.. Боюсь, сегодняшние волнения совсем выбили его из колеи.

Когда мужчины удалились, Пруденс сняла шляпку, повесила на стул плащ и внимательно осмотрела каюту, обшитую деревом. Она была обставлена мебелью, перевезенной с «Чичестера». Письменный стол, мягкое кресло, шкафчик для хранения продуктов и скамья. Росс добавил к своей обстановке огромный круглый стол, стоявший в центре, и четыре стула. Пруденс знала, что он позаботился купить корову и несколько клеток с курами, а кроме того, договорился с одним из матросов, чтобы тот им стряпал. Значит, во время плавания можно будет устраивать светские приемы для капитана и офицеров.

Пруденс затаила дыхание, заметив еще один новый предмет обстановки. Это была большая занавешенная кровать, занимавшая чуть ли не половину каюты. «Пресвятые небеса!» – подумала она, осознав назначение этого предмета. Плавание закончится по меньшей мере недель через шесть. И каждую ночь они будут предаваться страсти. Впрочем, неугомонный муженек вполне способен затащить ее в постель и днем, в часы, когда всех тянет отдохнуть.

А что, если она забеременеет? Может быть, это уже произошло?.. Пруденс не знала, начнутся ли у нее на следующей неделе месячные. Ей казалось, что в ее организме уже совершается какая-то неведомая, таинственная работа. Теперь придется провести несколько дней в томительном ожидании.

– Нет, не может быть, – прошептала Пруденс.

Достаточно того, что, вернувшись в Англию, ей придется бросить Росса и заняться поисками Джеми. Но еще один ребенок… Это так осложнит жизнь! Пруденс содрогнулась от ужасной мысли: Джеми наверняка отвергнет ее.

Она глубоко вздохнула. Да, это будет трудно, но надо убедить Росса отказаться от плотских удовольствий или хотя бы ограничить их, пока они не вернутся домой, в Англию.

Пруденс вздохнула снова. Она тоже лишится уже ставшего привычным наслаждения. Какая мука! Ведь всякий раз при виде Росса в ее теле разгорается пламя страсти.

Она упала на колени и сложила руки в молитве.

– Возлюбленный Господь! Если ты вернешь моего ребенка, я клянусь, что с этой минуты буду избегать соитий с этим человеком, сколь бы сладостны они ни были. Ты знаешь, что брак, заключенный во лжи, только ради услаждения плоти, лишен благочестия в глазах твоих. Очисть же меня от тайных грехов моих и услышь мои молитвы.

Пруденс поднялась на ноги, чувствуя, что сил у нее прибавилось. Она словно заново родилась. Конечно, Бог благосклонно примет и оценит ее жертву. Но – Пруденс сглотнула: в горле у нее словно застрял комочек страха – как, во имя всего святого, сказать об этом решении Россу?

– Тебе понравилась каюта?

Она обернулась. Росс стоял в дверях. Выражение лица у него было настороженным и печальным. Может, он ощущает себя виноватым за то, что вынудил ее выйти за него замуж? Надо воспользоваться этим шансом и воззвать – прости, Господи! – к его разуму.

Пруденс неодобрительно поджала губы.

– Вообще-то нет. Я все еще зла на тебя за прошлую ночь. Ты соблазнил меня и побудил к близости… к нежелательной близости. Воспользовался моей слабостью. Это не джентльменский поступок.

Она подождала ответной реакции. Но Росс хранил молчание. Его лицо оставалось бесстрастным. Однако Пруденс рассчитывала, что у нее хватит твердости довести разговор до конца.

– У жены есть права, которыми не обладает шлюха! – дерзко заявила она.

– И какие же? – спросил Росс, плотно прикрыв за собой дверь.

«Чем скорее, тем лучше!» – подумала Пруденс и, желая побыстрее покончить с этим делом, выпалила:

– Я хочу, чтобы ты спал в гамаке или на раскладной кровати. Я не лягу с тобой в одну постель.

– Неужели и впрямь не ляжешь? – Его глаза сердито вспыхнули. – Что это за новые капризы?

«Господи, спаси и сохрани!» – мысленно взмолилась Пруденс, которую уже трясло от страха. Надо попробовать другую тактику и хоть немного успокоить Росса.

– Просто… просто на корабле так неудобно спать. Вот когда мы будем жить в нашем собственном доме, на суше, в Костуолд-Хиллс… Кстати, мне очень нравится твое намерение поселиться там… – бессвязно лепетала она. Наверное, даже Вэдж не стал бы нести такой вздор. – Я хочу, чтобы мы занимались любовью у себя дома, – нескладно закончила Пруденс.

Заведомая ложь. У них с Россом не будет никакого «дома». А вот с Джеми – другое дело. И все же она одарила Росса улыбкой, полной надежды и обещаний, надеясь умаслить его таким образом.

Но ее маневр не произвел на него никакого впечатления.

– Могу я узнать, в чем причина твоих… женских уловок? – спросил Росс, сердито сдвинув брови. – После всего, что у нас было, ты собираешься разыгрывать святую невинность? И надеешься, что я приму это как должное?

Пруденс почувствовала себя наивной дурочкой. Она все еще плохо разбиралась в мужском характере. О если бы Бетси была рядом! Как бы сейчас пригодились ее советы. Ее житейская мудрость.

– Д-да, – заикаясь, пробормотала Пруденс.

– Ничего подобного, мадам. Бог свидетель, вы не понимаете, что такое брак. Вам предстоит многое узнать. Но я уверен: даже в вашей глухой деревне женщинам известно, каковы их обязанности по отношению к мужу.

Будь он проклят! Опять этот снисходительный тон. Росс, наверное, считает ее полной идиоткой!

Пруденс раздраженно топнула ногой.

– Я знаю одно: жена – не рабыня. А муж не должен быть тираном! Я желаю спать одна до тех пор, пока мы не приедем в Англию. Так мне удобно. Неужели ты настолько бесчувственный человек, что можешь лишить меня этого права?

Росс негромко возразил:

– Мы будем спать вместе.

В его голосе слышалась угроза.

– Я же сказала – нет. Если будешь упрямиться, я лягу в гамак. В конце концов наш брак был твоим желанием, а не моим.

Эти слова, казалось, произвели впечатление на Росса. В его непреклонном взгляде мелькнуло нечто похожее на колебание. Пруденс решила, что победа осталась за ней и теперь-то Росс оставит ее в покое. Но может быть, имеет смысл забить последний гвоздь?

– Я уверена, ты никогда не позволял себе так неуважительно относиться к Марте, – сказала она, стараясь, чтобы в ее голосе прозвучали нотки осуждения.

Росс побледнел, но смолчал.

Да, это победа. Пытаясь скрыть свое торжество, Пруденс указала на свободное место под окнами каюты.

– По-моему, здесь прекрасно разместится раскладная кровать.

Но, увы, Пруденс ошиблась в расчетах. Росс грубо схватил ее за плечи и окинул сердитым взглядом.

– Никакой раскладной кровати! Никаких гамаков! И не смей больше упоминать о Марте! Она была послушной женой. Во всех отношениях.

Ненависть к Марте ослепила Пруденс, лишив ее разума и чувства осторожности. Она вырвалась из рук Росса и шагнула к окну, с раздражением глядя на удалявшийся берег.

– Не сомневаюсь, Марта была само совершенство, под стать тебе, – ядовито сказала она. – По первой твоей команде прыгала в постель и удовлетворяла твои прихоти. Постоянно пела тебе дифирамбы. Жаль, что я не похожа на послушную Марту. Какое разочарование для тебя!

Она услышала, как Росс резко втянул воздух сквозь стиснутые зубы, а потом заговорил – холодным, зловещим тоном:

– Более того: Марта ни разу не дала мне повода для грубого обращения. Раньше я полагал, что с женой надо вести себя предупредительно и нежно. Впрочем, до встречи с тобой я еще не видал женщины, так похожей на капризного ребенка. Забудь свои нелепые фантазии и учись уважать желания мужа, как подобает настоящей жене.

– А если меня не устраивают твои требования и твоя властность? – вызывающе воскликнула Пруденс, обернувшись к нему.

– Это противоречит всем правилам поведения джентльмена, но, пожалуй, мне доставит огромное удовольствие…

Пруденс презрительно скривила губы.

– Взять меня силой, когда ты пожелаешь?

– Отшлепать тебя, как малое дитя, – угрюмо закончил он, угрожающе сверкнув глазами.

Пруденс вздрогнула и отвернулась. Через мгновение она услышала, как открывается дверь.

– К вечеру реши, что ты выбираешь. Я буду на баке. Встретимся там, когда пробьет шесть склянок. Капитан пригласил нас на ужин.

С этими словами Росс удалился.

Она рухнула в кресло, дрожа всем телом. «О Пруденс! Как же ты ухитрилась натворить столько бед? Оскорбила мужское самолюбие Росса, а ведь он так уязвим! Наговорила гадостей про его умершую жену. Упрямилась, отказываясь лечь с ним в постель». Будь у нее хоть капля здравого смысла, она давно рассказала бы Россу всю правду о Джеми и ребенке. Наверное, есть такие ловкие женщины, которые с помощью лжи и капризов заставляют мужчин подчиняться себе. Она не раз видела, как умело вертит дедушкой его нынешняя жена. Но наивная Пруденс Оллбрайт явно не относится к их числу!

Всю оставшуюся часть дня ее мучил страх. Выполнит ли Росс свою угрозу? У Пруденс не было уверенности в том, что он хотел просто припугнуть ее. Но если и так, то ему это удалось.

Что же выбрать? Ее ждет боль и унижение в одном случае и опасность забеременеть – в другом. Пруденс боялась тяжелой руки Росса, зная, каков он в гневе. Но еще больше ее страшили его ласки. Если она уступит, изменив своему решению, и снова зачнет ребенка, Бог ей никогда этого не простит.

Дело осложнялось тем, что у Пруденс опять разболелась голова, а от качки ее начало подташнивать. Она вышла на ют, чтобы освежить голову, но там было холодно. Почувствовав озноб, Пруденс вернулась в каюту.

Они переоделись к ужину, храня холодное молчание. Пруденс охватило такое уныние и усталость, что каждое движение было для нее мукой. За столом она съела самую малость, стараясь быть любезной с капитаном, его помощниками и несколькими пассажирами, которые тоже оказались в числе приглашенных. Но все ее мысли были заняты Россом. Приближался час неизбежной расплаты.

Она послушно поплелась за ним в каюту. Росс закрыл дверь, зажег еще один фонарь, а потом повернулся к ней, скрестив руки на груди.

– Ну, ты приняла решение?

У нее бешено забилось сердце. В голове стоял туман. Мысли путались. Что же делать? И вдруг Пруденс почудился сердитый голос отца: «Честность – лучшая политика, котеночек».

Вздохнув, она шагнула к Россу. Настало время сказать ему правду.

Но тут пол качнулся под ее ногами. Колени пронзила такая острая боль, что Пруденс с трудом устояла на ногах. Мигая, она уставилась на Росса. Его лицо отодвинулось куда-то далеко-далеко, словно он оказался на другом краю широкой пропасти, которую ей надо перейти.

Тихо вскрикнув, Пруденс рухнула на пол.

Она очнулась, чувствуя, как ее раздевают нежные руки Росса. Он отнес жену на кровать и уложил под одеяло.

Пруденс попыталась приподняться. Согласился ли он на ее условия?

– Росс, нет. Я не могу… – начала было она дрожащим голосом.

Но он заставил ее снова откинуться на подушки.

– Тихо. Ты заболела.

Пруденс с трудом втянула в себя воздух.

– Это серьезно?

Росс озабоченно нахмурился.

– Боюсь, у тебя оспа.


Глава 20


Пруденс лежала в бреду. От ее криков у Росса разрывалось сердце.

Он подошел к кровати и склонился над ней, радуясь, что больная наконец-то притихла. Ее прекрасное лицо стало почти неузнаваемым. Большие красные пятна и гнойники превратили его в ужасную маску, выглядевшую куда страшнее уродливой физиономии Вэджа. Росс проклинал себя и свое бессилие как врача. Проклинал родителей Пруденс, у которых не хватило здравого смысла еще в детстве сделать дочери прививку от оспы. Неужели в деревне так мало знают об успехах современной медицины?

Сам-то он спас множество ребятишек и взрослых от этого бича Божьего. И ведь как все просто! Надо нанести царапину, обмакнув скальпель в гной ранки больного, перевязать и подождать, пока образуется корочка. А потом… начнутся ломота в теле, боли, учащенное сердцебиение. Человека будет подташнивать. День-два его помучает лихорадка, но пациент останется жить. А главное – никогда больше не заразится оспой, от которой вымирают сотни людей, целые деревни.

Росс тихо выругался. Пруденс наверняка подхватила инфекцию от той грязной, оборванной торговки из Вильямсбурга, которая продавала кружева на улице. Пруденс приложила их к своей чистой, нежной коже, но потом передумала, решив, что цепа слишком высока. Росс снова выругался, кляня собственную глупость. И почему он сразу не разобрался, в чем дело? Ведь щеки этой женщины были покрыты белыми рубцами – следами недавно перенесенной оспы. Наверняка она только что вышла из лазарета.

Он обмакнул тряпку в таз с водой и приложил ее к лбу Пруденс. Хорошо, что жар, кажется, начал спадать. Первые несколько дней Росса терзал безумный страх. Пруденс билась и стонала, дрожа в ознобе, а он тщетно искал признаки появления сыпи – темно-красных пятен, которые указывают на то, что первый кризис миновал. Когда оспа перекидывается на лицо и руки – это лучше, чем если инфекция попадает в сердце. Тогда человек погибает.

Росс купил у интенданта большую красную скатерть, чтобы заворачивать в нее Пруденс, поставил возле кровати жаровню: больная должна лежать в тепле и потеть. Он отпаивал ее собственноручно приготовленными лекарствами – правда, эти снадобья были совершенно бесполезны. И успокаивал Пруденс в те редкие часы просветления, когда она начинала сознавать, что происходит.

Странно, но она боялась только одного: что на лице останутся рубцы. Когда же речь заходила о смерти, ее заплывшие от лихорадки глаза оставались ясными и спокойными. Все в руках Божьих. Росс помнил, как и прежде Пруденс подолгу молилась вечерами, и радовался, что ее поддерживала вера. С тех пор как она заболела, он тоже немало часов провел на коленях, исступленно взывая к Господу.

Росс возблагодарил Бога, когда на лице, груди и руках Пруденс высыпали гнойники. И даже когда они набухли, изуродовав ее нежное тело, он не переставал надеяться. Но вот последние два дня… этот ужасный бред…

«О Господи, – уже в сотый раз взмолился Росс, – не дай ей умереть!»

– Ваш обед, сэр.

Росс поднял глаза: в каюту вошел Вэдж, держа в руках тарелку с дымящимся жарким.

– Спасибо, Тоби. Ты сам-то поел?

– Так точно, сэр.

Росс уселся за стол и приступил к трапезе, а Тоби метнулся к шкафчику, чтобы налить ему большую кружку эля. Росс понятия не имел, что бы он делал без Вэджа.

Узнав о болезни Пруденс, капитан попросил их вернуться в Виргинию. Но Росс заверил его, что устроит настоящий карантин и не будет выходить из каюты до тех пор, пока жена не выздоровеет. Вэдж с его изъеденным оспой лицом не мог подхватить заразу и стал поистине бесценным помощником и посредником. Разумеется, он наотрез отказался подниматься по трапу из камбуза на ют, а потому терпеливо дожидался на главной палубе, пока ему принесут еду. Но его храбрости все-таки хватило на то, чтобы одолеть несколько ступенек по сходням.

– Я должен быть смелым ради маленького жаворонка, – так говорил Тоби.

Пока Росс обедал, он сидел молча, потом забрал пустую тарелку и покачал своей массивной головой.

– Неужели леди умрет?

Росс бросил на него хмурый взгляд. Лицо Тоби было доверчивым и полным надежды, как у ребенка.

– Конечно, нет, – ответил Росс, решив, что не стоит тревожить беднягу, посвящая его в свои мрачные мысли.

– Я видел сегодня крысу. Она сидела на лине. Плохое предзнаменование, слышите?

Росс устало вздохнул.

– Ее жизнь в руках Господа, Тоби. И плохие предзнаменования тут ни при чем.

На лице Вэджа вдруг отразился ужас, глаза его округлились и стали похожими на блюдца.

– А что, если это кэп шныряет по кораблю и насылает проклятия на голову леди?..

– Господи Иисусе, – прошептал Росс. – Неужели этот чертов мерзавец будет преследовать тебя всю жизнь?

– Клянусь всем святым, а кто ж его знает… Росс встал и, сурово нахмурившись, приказал Тоби:

– Отправляйся в свою каюту. Твои кости уже срослись. А ведь ты обещал вырезать гребни для леди.

Вэдж повесил голову, словно пристыженный ребенок.

– Так точно, сэр.

Шаркая ногами, он направился к двери, потом повернулся. В глазах у него стояли слезы.

– Смерть косит всех: и ягнят, и овец, – пробормотал Тоби и вышел из каюты.

Росс застонал и уткнулся лицом в ладони. Несмотря на его показной оптимизм, даже этот простачок понимает, какая опасность грозит Пруденс. Если она умрет… Он снова издал стон. Последнее, что останется в памяти Пруденс, – это его жестокая угроза избить ее. Его жгло чувство вины. Если бы можно было взять назад эти постыдные слова!

Конечно, он не сделал бы ничего подобного. Невозможно представить, чтобы он поднял на нее руку. Но в тот день Росс был расстроен и, ощутив свою беспомощность, решил припугнуть Пруденс и таким способом добиться он нее послушания. Неуклюжая попытка справиться с ее капризами в тот момент, когда доводы рассудка не действовали.

Его скудный опыт общения с женщинами здесь не помогал. Пруденс – слишком сложная натура. Временами она покладиста, временами ведет себя дерзко и вызывающе. Ангельская наивность, но в глубине души прячется бесенок. И как, черт побери, заманить такую женщину в постель, не разыгрывая из себя «тирана», если воспользоваться словами Пруденс.

Нельзя сказать, что ему нравилось быть деспотом. У Росса не было оснований гордиться собой. Наоборот, он корчился от стыда, вспоминая, как, ослепленный гневом, взял ее силой в ту первую ночь их близости. Похотливая, жестокая свинья! Чем он лучше Хэкетта? И куда девалось его хваленое самообладание?

Ну, ничего, когда Пруденс выздоровеет – дай Бог, чтобы так оно и было, – они все начнут сначала. Росс хотел спать с ней, наслаждаться ее чувственным телом и страстными объятиями. Но не только. Он вдруг с удивлением осознал, что ему нужно и другое: видеть задорное личико, слышать веселые смешки, а потом тихий, полный блаженства смех и наблюдать, как в ее потрясающих зеленых глазах загорается огонь желания, как она тает от его ласк. О, если бы их будущее было так же прекрасно, как и сама Пруденс! Но каким образом вновь завоевать ее доверие после всего, что произошло?

Росс взглянул на гамак, висевший в углу каюты. Господи, он еле жив от усталости. Может, вздремнуть немного? Пруденс вроде бы успокоилась.

И тут она вскрикнула и начала метаться. Росс кинулся к ней. Пруденс застонала и скорчилась от муки. У Росса сердце обливалось кровью. Он знал, что ее воспаленные суставы болят и она страдает даже в бреду. Он взял в свою руку ее распухшее запястье и пощупал пульс. Кровь бешеными толчками билась под его пальцами.

– Тихо, детка, – прошептал Росс. – Тихо, милая. Он обмыл лицо Пруденс холодной водой, приподнял сорочку и приложил влажное полотенце к тяжело вздымавшейся груди. Потом, поддерживая ее голову, поднес стакан к дрожащим губам. Хорошо еще, что они недолго находятся в открытом море и вода не успела протухнуть.

Но Пруденс все равно продолжала вертеться и вскрикивать; из ее опухших глаз катились слезы, оставляя влажные дорожки на покрытом красными пятнами лице.

– О Джеми, Джеми! – всхлипывала она. – Ты нужен мне.

Россу удалось наконец успокоить ее, и вскоре Пруденс мирно уснула. Тогда он выругался и швырнул мокрое полотенце через всю каюту. Какой же он дурак! Размечтался о прекрасном будущем, в то время как образ этого чертова распутника до сих пор царит в ее сердце! Росс уже проклинал тот день, когда впервые увидел Пруденс, проклинал свою поспешную женитьбу, которая явно была ей не по душе. А больше всего Росс сожалел о том, что, раз вкусив ее прелестей, не мог теперь отказаться от этого наслаждения.

Прекрасное будущее – как же! Он горько рассмеялся. Неужели ему придется унижаться каждую ночь, на коленях вымаливая благосклонность собственной жены? Или добиваться от нее послушания жестокостью? Или – об этом и подумать страшно – наслаждаться покорным телом Пруденс, зная, что ее сердце принадлежит другому?

Нет! У него тоже есть гордость. До появления Пруденс он жил как монах. И сейчас сумеет победить зов плоти. Лучше хранить в браке целомудрие, чем быть обманутым мужем, – пусть даже жена изменяет ему лишь в своем воображении. Да, это лучше, чем держать ее в объятиях и видеть стоящий между ними призрак Джеми.

В конце концов у него остаются воспоминания о Марте. Этого вполне достаточно. Росс издал страдальческий стон. Но почему ее образ стал меркнуть и исчезать из его снов?


Пруденс сморщилась и снова начала ерзать по кровати. Лицо ее горело как в огне, тело чесалось так, словно по нему ползали тысячи насекомых. Она попыталась поднять руки, чтобы почесаться, и удивленно нахмурилась: почему они связаны?

Она повернула голову и окинула взглядом каюту. Была ночь. Горел всего один фонарь, свисающий с потолочной балки. Под ним сидел Росс и дымил своей трубкой, читая книгу. Пруденс вдохнула запах ароматного табака. В нем было что-то уютное и успокаивающее. Она сразу вспомнила о тех прекрасных вечерах, когда они с папочкой вместе читали. Стоило воскресить в памяти те благословенные времена, и ей стало легче.

Легче… Если бы можно было почесать воспаленное лицо! Пруденс снова открыла глаза.

– Росс, пожалуйста, – прошептала она и сама удивилась, услышав свой хриплый, резкий голос, похожий на карканье, – развяжи меня!

Он поднял глаза от книги, улыбнулся и отложил трубку.

– Ага, наша Пруденс ожила? – Подойдя к кровати, он взял ее запястье. – Пульс нормальный. Как ты себя чувствуешь?

– Ужасно! Все тело зудит.

– Это потому, что гнойники подсохли и образовались корочки.

– И поэтому ты связал меня?

– Ты наверняка стала бы чесаться во сне, распространяя заразу дальше и оставляя следы на лице и теле. Надо было как-то предотвратить это.

Пруденс потянулась, и веревки впились в ее распухшие руки.

– Прошу тебя. Мне так неудобно. Росс неохотно кивнул.

– Ну, разве что ненадолго, пока ты бодрствуешь. И смотри – не вздумай чесаться.

– Обещаю.

Он осторожно развязал путы. Пруденс поднесла к лицу трясущиеся руки. Росс наблюдал за ней, как заботливая мать.

– Помни, чесаться нельзя.

– Можно мне взглянуть на себя в зеркало?

– Нет. Зачем расстраиваться понапрасну? Пруденс провела пальцами по лицу, сплошь – от подбородка до лба – покрытому струпьями.

– Господи! Сколько их!

– Зато воспаление прошло. Будь благодарна Богу за это. – Росс рассмеялся, но в его голосе звучала нежность. – Когда появились гнойники, ты вся раздулась, как гриб-дождевик. Но теперь худшее миновало.

– Слава Богу, – пробормотала Пруденс.

Трясущимися руками она ощупала свое тело под сорочкой и пришла в ужас от количества струпьев. Они были на всем теле, на руках и ногах, даже на животе. Болело под мышками и в паху. В этих влажных впадинах Пруденс тоже нащупала большие твердые припухлости.

– Здесь болит.

– Ничего, это скоро пройдет. Хочешь пить?

Она кивнула. Во рту было сухо, а губы так растрескались, что до них и не дотронешься. Пруденс провела языком по нёбу. Хорошо, что хоть тут нет гнойников. В ее деревне многие умерли от опухолей в горле, которые перекрывали доступ воздуху.

Росс налил в стакан воды и поддерживал Пруденс за плечи, пока она пила.

– Какой ужасный вкус! – заметила Пруденс с гримасой.

– Через два-три дня мы достигнем Азорских островов и запасемся там свежей водой. А теперь надо спать. Но может, ты еще что-нибудь хочешь?

Пруденс искоса взглянула на стоявший в углу каюты ночной горшок, закрытый крышкой, потом покраснела и отвернулась. Это не ускользнуло от внимательных глаз Росса. Он встал и принес горшок. Откинув одеяло, начал поднимать вверх сорочку Пруденс. Сгорая от стыда, она оттолкнула его руку.

– Нет, умоляю тебя.

Росс улыбнулся ей – мягко и понимающе.

– Не глупи, Пруденс. Тут нечего стыдиться. Ты три недели не встаешь с постели. Я мыл тебя, обтирал лицо после приступов рвоты. Твои… э-э… жизненные функции мне хорошо известны.

Его голос звучал успокаивающе, лицо выражало только сочувствие. Пруденс подумала, что это и в самом деле глупо. Росс не только врач, но и муж. Она сама оказывала точно такие же услуги морякам, когда работала в лазарете. И ей вовсе не было противно. Пруденс кивнула, и Росс подставил горшок под ее обнаженные ягодицы.

Затем он убрал горшок и снова накрыл Пруденс одеялом.

– А теперь спи.

Та нахмурилась, вспомнив его слова, и переспросила:

– Три недели?! Невероятно! Он пожал плечами.

– Три недели и один день.

– Я выздоровлю?

– Думаю, да. – Росс улыбнулся, удовлетворенно прищурившись.

– А… а шрамы останутся? Улыбка на его лице погасла.

– Мы узнаем это, когда струпья отвалятся, – не раньше.

Пруденс закрыла глаза, пытаясь сдержать слезы. На всю жизнь остаться обезображенной! Джеми откажется от нее!

Пруденс тихо хныкала, надеясь, что Росс вот-вот обнимет ее и начнет успокаивать.

Но вместо этого он взял ее за плечи и хорошенько встряхнул.

– Будь я проклят! Чего ты плачешь? Главное – ты будешь жить! Ты не потеряла зрение! А я видел немало людей, которые слепли, переболев оспой. И голос не пропал, ты по-прежнему сможешь петь. – Немного смягчившись, Росс погладил ее по щеке и ворчливо продолжал: – И твоя душа все так же чиста и прекрасна. Мне плевать, каким будет твое лицо. Для меня ты останешься прежней Пруденс – красивой и доброй.

Она затрепетала, встретившись с ним взглядом. Никто никогда не любил и не холил ее так, как Росс.

– Росс… – прошептала Пруденс.

Он издал какой-то странный сдавленный звук и отвернулся.

– Надо переменить твое постельное белье и сорочку. Оно лежит уже несколько дней. Если ты не очень устала… – Он снова заговорил как врач – холодно и отчужденно.

Пруденс почувствовала, что Росс разом отгородился от нее.

– Нет, – ответила она, испуганная столь неожиданной и непонятной сменой его настроения, но все же повиновалась.

Попытки сойти с кровати утомили Пруденс, хотя Росс сам донес ее до стула. А к тому времени, когда он застелил чистое постельное белье, обтер ее зудевшее тело губкой, помог надеть чистую рубашку, она была совсем измотана. Откинувшись на подушки, Пруденс неохотно позволила Россу снова связать ей руки и стала наблюдать, как он быстрыми умелыми движениями складывает в аккуратную кучку грязное белье.

– Что ты будешь с ним делать?

– Вэдж прокипятит простыни на палубе, чтобы уничтожить заразу. Спи.

Пруденс устала, но спать ей пока не хотелось. Она помолилась в душе, благодаря Господа за то, что он спас ей жизнь. И за нежные заботы Росса, который помог ей выйти из кризиса. Пруденс словно заново родилась и чувствовала себя до смешного хорошо. Все ее существо стремилось вкусить радости жизни, увидеть бесконечные чудеса бытия. Она наслаждалась всем: запахом табака (Росс опять раскурил свою трубку), теплым светом фонаря, который отбрасывал на пол золотой круг, мягким покачиванием корабля.

«Господи, укажи мне пути Твои в мире земном».

Пруденс обвела глазами каюту и благодарно вздохнула. Здесь было уютно, как в ее спаленке в Винсли. Она не могла насмотреться на эту милую, домашнюю обстановку.

Потом ее глаза задержались на полутемном углу каюты и удивленно расширились. Пруденс тихонько засмеялась.

– В чем дело? – спросил Росс, оторвавшись от книги.

– Гамак? Здесь? – произнесла она.

Да, отличная вышла шутка. Только болезнь заставила Росса выполнить желание Пруденс.

– Ты вроде говорил, что в этой каюте не будет никаких гамаков? – поддразнила его Пруденс.

Она думала, что Росс посмеется с ней вместе, признает, что в тот день они оба вели себя не лучшим образом. Но он посмотрел на нее холодно и безразлично и приказал спать.


– Черт возьми, Пруденс! Не вертись же так! Голос Росса звучал скорее весело, чем раздраженно. Пруденс сморщила носик и стерла со щеки мыльную пену.

– Как же я могу стоять спокойно, если мыло попало мне в глаза?!

Не обращая внимания на его насмешливое хмыканье, Пруденс, стоявшая на коленях, устроилась поудобнее и нагнулась над большим тазом, чтобы грязная вода не стекала на пол.

– Как приятно! – промурлыкала она, разомлев от удовольствия.

Склонившийся над ней Росс с такой силой тер кожу под волосами, что у Пруденс зазвенело в ушах. Потом он собрал длинные пряди волос на макушке и как следует взбил мыльную пену.

– Я ведь обещал припасти для тебя бочонок воды с Азорских островов. Не дергайся, пока я не смою.

И он стал лить ей на голову теплую воду, которую их повар специально подогрел в камбузе.

Отжав волосы, Росс закрутил их в полотенце, потом слегка отодвинулся и с ухмылкой сказал:

– Теперь ты похожа на магараджу.

– Я чувствую себя настоящей принцессой, – улыбнулась в ответ Пруденс. – Опять можно надеть платье и корсет! Долго же я была этого лишена!

– Прошло пять недель с тех пор, как ты заболела.

Она оглянулась: за ее спиной на стуле висело красивое платье абрикосового цвета. Росс разрешал ей носить только сорочки, дожидаясь, пока отвалятся все струпья. Ведь зараза передается через одежду.

– О, как бы мне хотелось сегодня потанцевать! Он нахмурился.

– Нет, ты будешь сидеть тихо, а потом четверть часика погуляешь по палубе. И ничего больше. Иначе опять привяжу тебя к кровати.

Пруденс показала ему язык.

– Тиран!

– Врач, – строго поправил ее Росс. Он выпрямился и помог ей встать на ноги. – Дай-ка я на тебя посмотрю.

Тщательно изучив ее лицо, он дотронулся до маленькой оспинки под глазом.

– Тебе здорово повезло! Всего один крошечный шрам. Можешь заклеить его мушкой. Теперь это модно. Тебе очень пойдет.

Росс нежно поглаживал Пруденс по щекам, и она вспомнила его поцелуи, его жаркие ласки, от которых трепетало тело. Пруденс отвернулась, стараясь избежать этих прикосновений. Какой грех! Разве она не дала обет Господу?

– Сядь на лавку. Я расчешу тебя.

За долгие недели пребывания в постели ее волосы буквально свалялись, но Росс так осторожно разбирал спутанные мокрые пряди, что Пруденс блаженствовала. Она чувствовала себя знатной дамой, за которой ухаживает горничная.

Эта процедура заняла много времени. Ласковые движения Росса пробуждали в Пруденс уснувшую было чувственность. Но наконец он отложил гребень.

– Посиди на солнышке у окна, и они высохнут. – Голос Росса звучал напряженно.

Он помог ей одеться и потуже затянул шнуровку корсета, подшучивая над ее худобой.

– Придется откормить тебя как следует, – сказал Росс со смехом и стал измерять своими длинными пальцами талию Пруденс, ставшую за время болезни совсем тоненькой.

Как ей хотелось погладить его обнаженные до локтя сильные, мускулистые руки, покрытые пушком светлых волос, красивые, изящной формы запястья! Пруденс уже забыла, что прежде один его вид, малейшее прикосновение – все возбуждало в ней желание.

Когда он принялся застегивать платье, она почувствовала, что не может долее выносить эту блаженную пытку.

– Не так уж я слаба, – сказала Пруденс, стараясь сдержать дрожь в голосе, и отвернулась от него. – Я сама справлюсь.

Но вот дело дошло до чулок и туфель. Тут она не сумела бы ничего сделать без помощи Росса. Корсет непривычно сдавливал тело. Стоило наклониться – и Пруденс ощущала слабость и головокружение. Росс натянул ей чулки выше колен, завязал подвязки… Она залилась краской от этих прикосновений, воскресивших воспоминания об их близости, – словно девственница, наслаждающаяся запретными ласками возлюбленного.

Когда Пруденс была полностью одета, Росс окинул ее критическим взглядом и удовлетворенно кивнул.

– Ты выглядишь прекрасно, детка.

Потом он отвел ее к скамье, покрытой подушками, которая стояла под окном, и усадил туда, чтобы легкий ветерок и теплые лучи солнца высушили ее волосы.

В дверь постучали, и в каюту, шаркая ногами, вошел Вэдж.

– Таз больше вам не нужен, сэр?

– Нет, Тоби, – с улыбкой ответил Росс. – Забирай его и возвращайся со своей дудочкой. Может, леди споет нам.

Вэдж нахмурился:

– Кто поет до завтрака, тот вечером плачет.

– Сейчас уже полдень, Тоби, – подбодрила его Пруденс, рассмеявшись.

Ошеломленный Тоби несколько мгновений обдумывал ее слова, а потом утвердительно кивнул.

– Точно. Так оно и есть. И маленький жаворонок может петь, если захочет.

Пруденс запела веселую, живую песенку – под стать ее настроению. Солнце заливало каюту золотым светом, она выздоровела и одета в красивое платье. А Росс сидит рядом, слушает и смотрит так, словно каждое ее движение приводит его в восторг.

Закончив, Пруденс вдруг сникла, тяжело дыша:

– Боюсь, я переоценила свои силы.

Росс быстро подошел к ней и пощупал пульс.

– Еще одна-две недели, и ты будешь в норме. А теперь тебе лучше опять лечь в постель.

– Ты разрешил мне прогуляться по палубе! – возразила Пруденс, надувшись.

Он сморщил лоб.

– Очень хорошо. Пусть только волосы высохнут. Не хватает еще простудиться. А пока сиди спокойно. Тоби, постарайся развлечь леди своей музыкой.

Вэдж начал наигрывать какую-то быструю, живую мелодию, а Росс вытащил альбом и карандаш и принялся его рисовать. Пруденс блаженно вздохнула, глядя в окошко на море и широкий пенистый след, который оставлял их корабль. Волны, увенчанные белыми барашками, сверкали на солнце. Свежий соленый воздух вселял бодрость. Для ноября погода была удивительно теплой. Папа называл такие дни «лето святого Мартина» – на французский манер.

Пруденс распушила свои длинные влажные волосы, чтобы их обдувал ветерок. Она наслаждалась хорошей погодой и обществом Росса, стараясь заглушить внутренний голос, который назойливо шептал ей, что примерно через неделю они приедут в Англию и придется расстаться с Россом. Ведь ее ждет Джеми.

Наконец Росс отложил карандаш и кротко взглянул на Тоби.

– Бедняга. Наверное, у тебя болят пальцы? Кости еще хрупкие. Надо было мне давно попросить тебя остановиться.

– А волосы у меня высохли, – заявила Пруденс, когда Вэдж убрал свою дудочку. – Можно теперь выйти на палубу?

– Конечно.

Росс опустил вниз закатанные рукава рубашки и взял свой плащ. Пруденс пригладила волосы гребнем. Ей очень не хотелось закалывать их в пучок. Слишком долго она лежала на кровати связанная, и теперь ее тело требовало абсолютной свободы. Но заметив предостерегающий взгляд Росса и вспомнив о том, какими голодными глазами смотрели на нее матросы в первый день плавания, Пруденс решила соблюсти приличия. Она закрутила волосы на затылке и скрепила их гребнями, которые вырезал Вэдж, за что была вознаграждена улыбкой, осветившей его простодушное лицо.

Росс с достоинством поклонился и предложил ей руку:

– Не желаете ли прогуляться, мадам?

Миновав коридор, они вышли на ют. Росс поддерживал Пруденс, обняв ее за талию. Погода, на их счастье, разгулялась и стала еще лучше. Сильный ветер надувал паруса; чистое, без единого облачка небо сияло хрустальной синевой. От яркого солнечного света у Пруденс слезились глаза, зато по ее суставам, одеревеневшим от долгого пребывания в каюте, разливалось приятное тепло.

По просьбе Росса Вэдж поплелся обратно в каюту, чтобы принести для Пруденс стул. Она попыталась было протестовать, заявив, что это ни к чему, но Росс хмуро пригрозил:

– Ты будешь сидеть или немедленно отправишься в постель. Я не потерплю капризов и упрямства!

Пруденс притворилась обиженной.

– Сколько времени ты тиранил меня, не встречая никакого сопротивления. Бедной больной Пруденс приходилось терпеть. Но теперь ко мне вернулись силы и решительность.

Явно смутившись, Росс поежился.

– Не люблю, когда ты называешь меня тираном. Неужели я и вправду так груб с тобой?

Пруденс поняла, что нельзя упускать такой удачный момент:

– А если я сейчас сяду, ты пообещаешь, что больше не будешь сегодня мною командовать?

Росс неохотно кивнул и проворчал:

– Согласен.

А может, воспользоваться его слабостью и попросить еще что-нибудь? Не такой уж это грех!

– И так будет до конца плавания? – спросила она с лукавой улыбкой.

Росс покачал головой и раздраженно бросил:

– Чертенок! Тебе только палец дай – ты всю руку откусишь.

На мгновение Пруденс показалось, что она и впрямь зашла чересчур далеко. Она напряглась, готовясь выдержать гнев Росса, но тот усмехнулся, его глаза засияли, и у Пруденс от счастья сердце подпрыгнуло в груди. Она наслаждалась, видя его улыбающимся. Как приятно заставлять Росса смеяться! Интересно, часто ли он смеялся при жизни Марты?

Росс вытащил свою трубку, раскурил ее и прислонился к поручню, время от времени кивком головы приветствуя матросов, суетившихся на нижней палубе. Несколько проходивших мимо пассажиров выразили свою радость по поводу выздоровления миссис Мэннинг. От их сочувственных слов на душе у Пруденс стало еще радостнее.

Она украдкой взглянула на Росса. Он смотрел на фок-мачту. Его мужественный профиль четко вырисовывался на фоне голубого неба. Пруденс не могла им налюбоваться: этот упрямый подбородок, гордый нос с красиво очерченными ноздрями, насмешливо приподнятые брови, синие глаза, при виде которых у Пруденс замирало сердце. Волосы Росса, связанные сзади лентой, трепал ветер. Светлые локоны блестели в лучах солнца.

И вдруг Пруденс с удивлением заметила, что с его кожи почти исчез загар. Сколько же трудных, бессонных ночей провел Росс у ее постели, борясь со смертью! Сколько дней ухаживал за ней, не выходя на свет Божий! Всякий раз, когда она открывала глаза – напуганная, истерзанная лихорадкой, Росс был рядом. Он успокаивал, утешал, облегчал боль.

Да, он всегда был рядом. С первого дня их знакомства. Всегда поддерживал и защищал ее, давал силу и радость. С ним Пруденс чувствовала себя красивой, умной и опытной женщиной. Рядом с Россом исчезало присущее ей ощущение неуверенности в себе.

«О папочка, – Подумала она вдруг, – как мне нужен сейчас твой совет!» Неужели это и есть настоящая любовь? Смеяться, когда он счастлив, и горевать, когда он печален? Слушать его шаги и знать, что стоит ему войти в комнату – и все вокруг засияет новыми красками?

Джеми промелькнул подобно метеору: яркая вспышка – и снова тьма. А Росс проявил себя сначала как преданный, искренний друг. И в ее душе исподволь, почти, незаметно расцветала радость и новое чудесное чувство – любовь. Это было похоже на пожар, который разгорается медленно, зато потом пламя вздымается до небес. Иногда этот огонь сжигал Пруденс на костре страсти, а иногда согревал, давая уют и тепло.

«Да, – подумала Пруденс, – я люблю его». А Росс? Любит ли он ее? Сможет ли полюбить когда-нибудь? Последние несколько дней он был таким добрым, милым и веселым. Наверняка тут дело не только в потребностях его плоти. Росс испытывает к ней какие-то другие чувства. По крайней мере он сознает те обязательства, которые накладывает на него брак. Он говорил, что хочет строить свою жизнь с ней. Возможно, Росс уже начал любить ее по-настоящему.

Пруденс вдруг подхватил порыв отваги, и она вознеслась ввысь на крыльях надежды. А что, если рискнуть: остаться с Россом и попытаться осуществить свои мечты? Надо все ему рассказать, и они вместе отправятся к дедушке. Конечно, Росс не произведет на старика большого впечатления: у него нет ни богатства, ни титула, но что-то он сумеет сделать. Росс всегда был ее защитником и спасителем и ни разу не потерпел поражения. С его помощью, вероятно, удастся вернуть ребенка.

К тому же Росс – широкая натура. Как бы это ни было ему больно и трудно, но в конце концов он примет дитя, зачатое от другого мужчины, и будет относиться к нему не хуже, чем к собственному. Пруденс не сомневалась в этом.

А потом, возможно, она наберется храбрости и скажет, что любит его. Главное, чтобы при этом он не смотрел на нее холодным, отчужденным взглядом.

Росс повернул голову и с улыбкой обратился к Пруденс:

– На солнце ты распускаешься как цветок. Приятно видеть тебя такой.

«Он любит меня! Иначе и быть не может. Этот взгляд!..» – Пруденс зарделась, преисполненная несказанной, невыносимой радостью. Она колебалась, подыскивая слова, которые помогли бы выразить ее чувства.

– Росс…

Но он, казалось, и не заметил нежности, прозвучавшей в ее голосе.

– Стало свежеть, – спокойно заметил Росс, подняв глаза к небу, на котором появилось облако. – Иди в каюту.

– Нет. Позволь мне побыть здесь еще.

– Тогда накинь мантилью. Я пошлю за ней Тоби.

– Я схожу сама. Я чувствую себя хорошо. Пруденс хотелось выиграть время, чтобы придумать, как достучаться до сердца Росса и пробить брешь в стене, которая вдруг снова выросла между ними.

– Ты останешься здесь! – резко скомандовал Росс. Она поджала губы.

– Мне ведь не нужно подниматься по лестнице. Я пойду медленно. И ты обещал, что сегодня не будешь тиранить меня.

– С этим я поторопился, – проворчал Росс. Он махнул рукой в сторону их каюты. – А впрочем, иди, если уж тебе так хочется.

Пруденс медленно, неверными шагами двинулась по коридору, держась за стенку. Отыскав мантилью в своем когда-то подаренном ей матросами рундучке, она накинула ее на плечи и с досадой прищелкнула языком. Пуговица повисла на нитке. Один сильный порыв ветра – и она оторвется окончательно.

Пруденс вспомнила, что у Росса есть набор швейных принадлежностей. Ей хватит минуты, чтобы продеть нитку в иголку и как следует закрепить пуговицу. Она присела на колени возле сундука Росса и приподняла крышку…

Задыхаясь от горестной неожиданности, Пруденс поднесла руку ко рту. На самом верху лежало платье Марты – аккуратно свернутое и перевязанное розовой ленточкой. Но не это ударило ее в самое сердце, а пара корсетов – из того же зеленого шелка, по краям расшитых розочками.

А ведь когда Пруденс носила эти корсеты в Виргинии, Росс изображал полное безразличие, словно вещи Марты уже не имели для него никакого значения. И все-таки во время их пребывания в Вильямсбурге – покупая Пруденс обновки и разные безделушки, притворяясь, будто она нужна ему, – Росс позаботился о том, чтобы сохранить туалеты своей жены.

Пруденс закрыла сундук и, дрожа всем телом, с трудом поднялась на ноги. Какая же она дурочка! Размечталась о том, чтобы покорить сердце Росса. Ведь он уже давным-давно сказал, что Марта – его единственная любовь. Она потрогала обручальное кольцо. Он даже не удосужился подарить ей новое. Значит, она – просто замена Марты, причем рангом пониже.

Пруденс расправила плечи, стараясь не потерять гордости и самообладания. Да, она была права. Джеми – вот единственная надежда вернуть ребенка. Только в нем – ее спасение. Надо ехать к нему. Стать его любовницей, если потребуется.

Нет! Ее сын должен иметь отца и его имя. Неужели грех матери падет на голову невинного существа? Пусть лучше Господь накажет ее в Судный день. Надо выйти замуж за Джеми, сделать вид, будто они с Россом не связаны узами брака. Конечно, тяжело вынести двоемужество, но каждый день своей злополучной, горькой жизни она будет напоминать себе, что пошла на это ради сына.

О Росс! Сколько долгих лет разлуки ее ожидает! Выдержит ли она это? Как перенести утрату друга, дороже которого нет никого на целом свете? «Господи, – печально подумала Пруденс, – за что посылаешь Ты казни свои несчастной рабе Божьей?»

Она спрятала лицо в ладони и зарыдала.

– Видно, Тоби был прав, и ты решила доказать это. Пруденс обернулась. В дверях стоял Росс и озабоченно смотрел на нее.

– Что… что такое? – растерянно спросила Пруденс. Ее глаза были затуманены слезами.

– Кто поет до завтрака, вечером будет плакать. – Он нахмурился. – Нельзя было тебе переутомляться. И вот результат: ты плачешь и дрожишь как осиновый листок. Давай я уложу тебя в постель.

И Росс начал расстегивать ей платье. Он раздел Пруденс, как ребенка, и отнес на кровать. Она не сопротивлялась, чувствуя себя опустошенной и обессилевшей. Ее сердце разрывалось от боли.

Но почему же Росс так добр к женщине, которую никогда не полюбит?..


Глава 21


Туман был такой густой, что фонари, висевшие на баке, казались бледно-желтыми пятнами света в тусклой, сероватой дымке, которая заволокла ночное небо. Корабль, стоявший на якоре, мягко покачивался. Тихий скрип шпангоутов и шорох воды, бьющейся о его корпус, напоминали мрачный шепот бесплотных духов, повествующих о своем безысходном горе.

От этих звуков Пруденс пробрала дрожь. Пришел конец ее мечтам о счастье с Россом. Она тронула Тоби Вэджа за руку и указала вверх:

– Там причал?

– Нет, леди. Клянусь всем святым. Мы еще стоим в Лаймхаусе. Лондон и Таможня вон за той излучиной Темзы. Утром туман рассеется, и мы снова тронемся в путь. Тогда вы сами все увидите.

– Но ведь берег рядом.

– Ага. Лаймхаус и доки Вест-индской компании. Пруденс опять вздрогнула. Воздух был таким сырым и холодным, что она видела, как пар от их дыхания смешивается с туманом. Где-то за этой белесой пеленой находятся берег и предместья Лондона.

Пруденс радовалась туману и благодарила за него Господа. Всю прошлую ночь ее терзало ужасное беспокойство: ведь корабль уже вошел в устье Темзы. Как же она сбежит от Росса, если они скоро пришвартуются к Тауэрскому причалу? Но сегодня утром их остановил плотный туман, и у Пруденс появилось время, чтобы придумать какой-нибудь выход.

Она заручилась содействием помощника капитана, проявив такую хитрость и изворотливость, что сама ужаснулась. Лучезарно улыбаясь, Пруденс наплела ему с три короба о том, что хочет сделать мужу сюрприз: выйти на берег пораньше, нанять экипаж и встретить его на причале. Но это тайна. Помощник капитана кивнул и ухмыльнулся, радуясь, что участвует в заговоре. Он даже приложил свой сморщенный палец ко рту в знак того, что обещает хранить молчание. В полночь, в начале второй вахты, он должен был отвезти Пруденс в лодке на берег.

У нее оставалось немного денег, чтобы заплатить ему за труды и нанять экипаж, который доставит беглянку в Лондон, на Шу-лейн. Дай-то Бог, Бетси сегодня ночью будет свободна. Не хватало еще застать там одного из ее клиентов! Чем быстрее она заберет деньги из своего тайника – и кольцо, разумеется, – тем скорее сможет уехать из города и отправиться на поиски Джеми. Пруденс и сама толком не понимала, чем объясняются ее волнение и тревога: то ли желанием обнять ребенка, то ли страхом перед Россом. Если она будет медлить, он найдет ее.

– Узелок у тебя, Тоби?

– Так точно, леди. Спокойненько лежит в моей каюте. – Он захихикал, как маленький ребенок: – Мистер Мэннинг здорово обрадуется вашему подарку.

– Да.

Пруденс стало стыдно за то, что она обманула такое простодушное, доверчивое существо. Сегодня днем она тайком собрала свои вещи и уложила их в узелок. Жаль, конечно, было оставлять свой рундучок – драгоценный подарок от Вэджа, Гауки и их приятелей. Но что делать? Росс может заметить его исчезновение. А Тоби Пруденс сказала, что в узелке спрятан подарок для Росса, который она хочет преподнести ровно в полночь – на память об этом плавании.

Пруденс тяжко вздохнула. Нелегко дался ей сегодняшний длинный вечер.

– Сколько времени?

Тоби нахмурился и озадаченно поскреб свою седую голову, словно этот вопрос выходил за пределы его умственных способностей.

– Когда я выходил из каюты, пробило две склянки, – промолвил он наконец.

Значит, сейчас девять. Осталось еще три часа. С ума можно сойти за это время!..

– Я постучу к тебе в дверь за несколько минут до того, как начнется вторая вахта. – Услыхав далекий перезвон церковных колоколов, Пруденс повернула голову и стала всматриваться в туман, за которым скрывался берег. – У тебя есть семья, Тоби?

Вэдж смутился, начал хмуриться и гримасничать, а потом уставился в пол, шаркая ногой по доскам.

– Мамаша моя померла. Так я думаю. А папаша… он как глянул на мою физиономию, так и удрал. – И вдруг, расстроенный тягостными воспоминаниями, Вэдж устремил взор куда-то в пространство. – Ага, мамочка! – хихикая, тихо бормотал он. – Это я, твой преданный сын Тоби. Из Индии я привезу тебе шелковую нижнюю юбку.

Пруденс потрепала его за руку, пытаясь вернуть к реальности.

– Доктор Мэннинг будет хорошо о тебе заботиться. Но было уже поздно. Тоби опять заблудился в мире своих грез. Он посмотрел на Пруденс пустыми глазами и склонил голову набок, словно удивленный щенок.

– Наслаждайся до поры до времени: время-то бежит, – скорбно добавил Вэдж, вздохнул и поплелся в свою каюту.

Пруденс проводила его взглядом. Бедняга, наверное, и сам не знает, сколько мудрости скрыто в его лепете. Скоро она покинет Росса. Материнская любовь победила влечения сердца и плоти. Она приняла страшное решение, презрев законы Божеские и человеческие. Пусть Господь проявит милосердие и простит ее грехи!

Но… наслаждайся до поры до времени. Она страстно хотела Росса – так, что душа разрывалась на части. Казалось, сердце не выдержит этой муки. Пруденс уже целую неделю чувствовала себя хорошо, но Росс по-прежнему вешал гамак в углу каюты. Он больше не заикался о своих супружеских правах и спал отдельно, как будто считал это естественным и нормальным.

Пруденс боялась вывести его из себя, а потому ни о чем не спрашивала. Может, Росс опасался за ее здоровье? Но каждую ночь, ложась в постель, она чувствовала себя ужасно одинокой и тосковала по его объятиям.

«Господи, прости мне мою слабость!» Еще один грех. Она нарушит свою торжественную клятву. И если Росс захочет, Пруденс придет к нему сегодня. В последний раз они предадутся страсти, и воспоминания об этом будут согревать ее долгие годы, полные тоски и сожалений.

Пруденс поплелась в свою каюту. Ее глаза были влажными от слез.

Росс посмотрел на нее, оторвавшись от книги, и тут же вскочил на ноги:

– Что случилось? Ты плачешь?

Пруденс сглотнула слезы, стараясь скрыть свое горе.

– Нет. Это туман, сырость.

Росс откинул капюшон ее плаща и провел пальцами по лицу.

– Да, конечно. – Поколебавшись, он заглянул ей в глаза и поцеловал в мокрую щеку. – А туман-то соленый!

На губах Росса мелькнула сочувственная улыбка.

– Бедная Пруденс, – прошептал он и нежно прильнул губами к ее рту.

Пруденс вздохнула, прижалась к нему всем телом, обвила руками шею и ответила на этот сладостный поцелуй так, словно хотела излить в нем всю свою душу.

Но Росс, как будто испугавшись, напрягся, оттолкнул ее и проворчал:

– Нельзя было выпускать тебя на палубу в такой туман. Ты дрожишь от холода. Ложись-ка в постель. Ты еще слишком слаба, а завтра будет трудный день.

У Пруденс упало сердце. Она не решалась поговорить с ним откровенно. Что, если Росс ответит отказом? Между тем он снова уселся за стол и, отгородившись от всего мира книгой, замкнулся в холодном молчании. Пруденс понаблюдала за ним несколько мгновений, а потом начала медленно раздеваться. Оказавшись наконец в одной сорочке, она вдруг поняла, что не сможет побороть своих желаний: они были слишком сильны. Пруденс стояла босая, дрожа от холода и страха. Вдруг Росс разгневается или унизит ее? И все-таки она подошла к столу и вырвала книгу из его рук.

– Какого черта… – начал было Росс.

– Я не хочу спать, – храбро ответила она.

– Сыграем в карты? Или в шашки?

– Нет.

Росс раздраженно поджал губы – такие твердые и манящие, что у Пруденс екнуло сердце.

– Проклятие, Пру, с чего это ты сегодня раскапризничалась? Может, почитать тебе вслух?

Она сцепила пальцы и уставилась в пол, боясь встретиться с ним глазами, а потом тихо сказала:

– Идем в постель.

– Я еще не повесил гамак, – нахмурившись, возразил Росс.

– А зачем тебе?

Росс покраснел и откашлялся.

– Тебе нужно отдохнуть и…

– Мне тоскливо спать одной в этой кровати. Он скептически вздернул брови.

– Но ведь спать со мной рядом так неудобно! Это твои слова, верно? И гамак, насколько мне помнится, – твоя идея. Ты говорила, что надо подождать, пока мы не приедем домой.

Пруденс проклинала себя за эти необдуманные слова. Неужели Росс избегает ее потому, что сам боится быть отвергнутым?

– Я… я передумала. Это слишком долго.

– А я – нет, – ответил Росс, устремив на Пруденс твердый холодный взгляд. – На суше у нас будет настоящий дом, большая кровать…

«Настолько большая, чтобы можно было не дотрагиваться до меня? – грустно подумала она. – Не это ли он имеет в виду?» А что, если Росс больше не хочет меня? И не захочет никогда?

Пруденс прикусила губу.

– Неужели придется умолять тебя на коленях? Должен же Росс услышать в ее голосе отчаяние! Он откинулся на спинку стула и посмотрел на Пруденс бесстрастно, словно она была его пациенткой – и только.

– Ну, я вижу, ты выздоровела? – Сказал он с издевательским смехом. – У тебя проснулся аппетит, а мне, выходит, надо ублажать тебя независимо от моих собственных желаний.

Кровь бросилась ей в лицо. Росс представил ее ненасытной развратницей! Пруденс была унижена, уязвлена до глубины души. Она уже хотела было отойти от Росса, но, увидев, как он потянулся за книгой, решила: «Черт с ней – с моей гордостью! Пусть думает обо мне что угодно. Я хочу его. Хочу провести последнюю ночь с ним, в постели. И если ради этого придется вести себя не хуже бесстыжей шлюшки, – пусть будет так!»

Оттолкнув руку Росса, она уселась к нему на колени, обвила руками его шею и стала перебирать мягкие локоны на затылке. Росс раздраженно пошевелился, пытаясь увернуться, но Пруденс обхватила обеими руками его лицо и впилась в губы.

Он заворчал, задергал головой и хрипло сказал:

– Приказываю тебе лечь в постель.

– Только с тобой.

Она скользнула губами по его щеке, упрямому подбородку, потом нежно куснула мягкую плоть ушной раковины – и была вознаграждена вздохом, который непроизвольно вырвался из груди Росса.

– Во имя Господа, оставь меня! – пробормотал он.

– Ты мой муж, – возразила Пруденс и снова завладела его губами.

Росс не успел отвернуться, но плотно сжал рот. Однако Пруденс все же удалось просунуть свой язычок между его зубов, нанося полные чувственности удары по этой влажной теплой пещерке. Уроки Росса пошли ей на пользу. Почувствовав, как он вздрогнул, Пруденс закрыла глаза и погрузилась в сладострастную негу.

Когда она наконец подняла голову, Росс уже порывисто и тяжело дышал. Пруденс дрожащими пальцами развязала его шейный платок и принялась расстегивать пуговицы рубашки, поглаживая ему грудь.

Он все еще пытался оттолкнуть ее проворные, ловкие руки, но воля его слабела с каждым мгновением.

– Боже всемогущий, – пробормотал он сдавленным голосом. – Я не хочу.

Пруденс слегка изогнулась, потянувшись к пуговицам штанов. Ее пальцы добрались наконец до голого тела и сомкнулись вокруг твердого пульсирующего источника наслаждения. Росс стиснул зубы и откинул голову, зажмурив глаза и целиком отдавшись этой сладкой муке.

– Мне придется самой указать тебе путь? – прошептала Пруденс.

– Ведьма, – сказал Росс и пылко поцеловал ее, прижав к своей сильной груди.

Подхватив Пруденс на руки и бросив на кровать, Росс улегся рядом с ней, начав всегдашнюю, никак не приедающуюся любовную игру. Его пальцы уже добрались до сокровенной ложбинки между ног, а Пруденс, сдернув с себя сорочку, снова взяла в руку разбухшую мужскую плоть и направила ее в свое лоно.

Их любовный пыл усиливался с каждым мгновением. Росс лег сверху Пруденс и вошел в нее. Одержимый безумием страсти, он вновь и вновь возносил ее к вершинам наслаждения. Пруденс стонала и извивалась, выгибая бедра навстречу его яростным порывам.

Когда пульсирующий ритм ударов участился, Пруденс слегка оттолкнула Росса, чтобы отдалить миг блаженства.

– Нет, – прошептала она, задыхаясь. – Погоди, я хочу, чтобы это длилось вечно.

– Господи, дай мне сил! – прошептал Росс. Перевернув Пруденс на бок, он улегся сзади нее и снова вошел в мягкое, нежное лоно, словно хотел довести ее до безумия. Оттягивая финальный взрыв, он то отстранялся, уверенно меняя позу, то опять обрушивался на Пруденс, отыскивая все новые и новые потаенные уголки, заставляя ее трепетать от восторга.

Когда Росс наконец приблизился к высшей точке наслаждения, у Пруденс кружилась голова. Все было забыто. Остались только яростные поцелуи, ласки и прекрасное, ни с чем не сравнимое ощущение горячей мужской плоти, вонзавшейся в ее тело. Содрогнувшись в последний раз, Росс уронил голову на грудь Пруденс.

– Ну, ты довольна, распутница? Этого достаточно – по крайней мере до следующего утра? – спросил он дрожащим голосом.

«Этого хватит до конца моей жизни!» – подумала Пруденс и прижала его к себе покрепче. О, если бы они могли не расставаться вечно!

Росс так и уснул – уткнувшись лицом ей в шею. Пруденс чувствовала тепло его тела; дыхание Росса едва касалось ее щеки; сильные руки обнимали ее даже во сне. «Я должна запомнить все, каждую мелочь. Мой последний день в раю».

Пруденс лежала тихо – то погружаясь в дремоту, то просыпаясь снова. В эти мгновения она отчаянно прижималась к нему, не желая терять ни одной минуты близости. И только когда пробил корабельный колокол, Пруденс вздохнула и скрепя сердце выскользнула из объятий Росса.

Одеваясь, она не могла оторвать от него глаз. Бант, скреплявший его волосы, развязался – уж слишком неистовыми были сегодня их ласки. Пруденс нагнулась и откинула локон, упавший на лицо Росса. Во сне он казался совсем юным, нежным и уязвимым. Как же он дорог ей! Росс тихо вздохнул и перевернулся на бок. По его губам скользнула улыбка.

– Пусть тебе снится Марта, – прошептала Пруденс. – Ты никогда не узнаешь, как я люблю тебя. Забудь обо мне.

«Нет! – Она подавила рыдание. – Думай обо мне иногда. Боже, сделай так, чтобы его сердце хранило память обо мне!»

Истерзанная печалью, она надела мантилью и направилась было к двери, но остановилась, поднеся руку к задвижке. Сняв с пальца кольцо Марты, Пруденс подошла к фонарю. Pour toujours. Навеки.

Она тяжело вздохнула, поспешно выскочила за дверь и постучала в каюту Тоби.


Росс проснулся, смутно чувствуя, что корабль плывет. Он сладко потянулся и открыл глаза. Да, они уже тронулись в путь, и, судя по солнечным лучам, которые били в окошко, утро давно наступило.

Росс приподнялся и окинул взглядом каюту. Пруденс не было. Разумеется, она сидит сейчас на палубе и наслаждается видами Лондона.

Он неожиданно нахмурился. Наслаждается? Или ее терзают сожаления? Сегодня ночью она плакала. Может быть, из-за Джеми? Ведь он так близко, но для нее остается по-прежнему недостижимым. Господи, забудет ли когда-нибудь Пруденс этого мошенника?

И все же… воспоминания об этой ночи воскрешали его надежды. Ни разу еще Пруденс не была такой пылкой, одержимой желанием давать наслаждение и получать его. Прости, Господи, но даже Марта не приносила ему такого полного удовлетворения. Возможно, у них все-таки есть будущее, и брак был заключен не напрасно.

И вдруг Росса охватила тоска – вернее, не тоска, а ненависть к неведомому ему Джеми. «Что ж, – подумал он с сожалением, – по крайней мере наш брак не лишен плотских удовольствий». Что бы ни было у Пруденс на уме, но ее тело тянулось к нему, и с такой страстью, что у Росса дух захватывало. А ведь у многих нет и этого.

Пруденс явно хочет его, хотя в первый день плавания на «Верном сердце» холодно и жестоко отказалась от близости. Но может быть, ее упрямство объяснялось желанием отомстить за эту поспешную женитьбу? И Пруденс излила свое раздражение единственным доступным ей способом. Кроме того, она уже была больна и не могла рассуждать здраво.

Росс встал с кровати, чувствуя физическую бодрость и удивительный душевный подъем. Будущее уже не казалось Таким мрачным. Эта неистовая, Пламенная женщина утешит его в постели. Чем не награда за то, что его планы и мечты об одинокой жизни рухнули? Его сердце останется безутешным, но тело будет удовлетворено.

Вэдж принес в каюту кувшин с теплой водой. Росс стал умываться и бриться, ожидая, что Пруденс вот-вот появится в дверях. А вдруг и она сейчас испытывает тот же прилив радости?..

Он вышел на палубу, наслаждаясь погожим деньком, ярким солнцем и морозным ноябрьским воздухом, который словно хрустел на губах. Вдалеке уже виднелось здание Таможни и Тауэрский причал. Корабль скоро встанет на якорь. Но где же, черт подери, Пруденс?

Отыскав Вэджа, Росс обратился к нему именно с этим вопросом, но в ответ услышал лишь глупое хихиканье и странные намеки на какой-то подарок. Сегодня Тоби явно был не в себе, очевидно, еще и потому, что боялся сходить на берег. Росс поговорил с несколькими матросами. Этим утром Пруденс никто не видел. Его беспокойство росло с каждой минутой.

Мимо Росса быстро шел помощник капитана, занятый последними приготовлениями к высадке. Он остановил седовласого моряка, крепко ухватив его за руку.

– Вы не встречали сегодня утром миссис Мэннинг? Помощник капитана замялся, пытаясь не встречаться с проницательным взглядом Росса.

– Мне еще столько нужно сделать, мистер Мэннинг. Всех пассажиров не упомнишь, сэр.

Увидев его замешательство, Росс встревожился и продолжал настаивать на своем:

– Где моя жена?

– Это тайна, сэр, – ответил помощник капитана, дергая за концы своего шейного платка.

– Говорите, черт возьми!

– Леди… хотела удивить вас, сэр.

– Как именно? – взволновался Росс.

– Клянусь своим телом и кровью, я обещал не выдавать секрет. Но вам я скажу, – быстро добавил старик, когда Росс потянул его за рукав и окинул грозным взглядом. – Этой ночью я отвез миссис Мэннинг на берег. Вот так, сэр.

Кровь закипела в жилах Росса.

– На берег? И вы не сказали мне ни слова?! Будь ты проклят за этот дурацкий обман!

Услышав такое оскорбление, моряк обиделся и угрюмо проворчал:

– Леди сама попросила меня. Она хотела сделать вам сюрприз: высадиться на берег пораньше и поджидать вас там с экипажем.

Росс с трудом взял себя в руки. Старик и впрямь не виноват. Пруденс – вот кто заслуживает наказания. И, Господь свидетель, она его получит! С чего эта чертовка решила, будто его обрадует ее исчезновение? И зачем взяла на себя неприятную обязанность – добывать экипаж? Это ведь его забота!

Сердито топая ногами, Росс вернулся в каюту и занялся упаковкой вещей. Невыносимая девчонка! Вскочить среди ночи с постели, еще не остывшей от их страстных объятий, и улизнуть невесть куда!

Он небрежно швырял свою одежду в сундук, слишком раздраженный, чтобы складывать ее с обычной для него аккуратностью. И вдруг взгляд Росса остановился на рундучке Пруденс, который стоял в углу каюты. Собрала ли она свои вещи или взвалила эту работу на его плечи?

Росс подошел к рундучку и рывком открыл крышку. Он был пуст. Содрогнувшись от ужаса, Росс внимательно оглядел каюту. Ни ленточки, ни флакона с духами. Пруденс исчезла, словно ее здесь никогда и не было, не оставив ни одной вещицы.

А потом он заметил кольцо Марты. Оно лежало на огромном столе – маленький, едва видный золотой ободок. Росс со стоном рухнул в кресло. Только круглый дурак не поймет, что имела в виду Пруденс.

Она ушла, бросила его – окончательно и бесповоротно. Росс чувствовал отчаяние и злость, как и после смерти Марты, только вот теперь не на ком было выместить боль и гнев.

Значит, Пруденс все это время использовала его. Он был нужен ей лишь для того, чтобы вернуться в Англию, к своему любовничку, будь он проклят! А пылкие ласки в постели? Но это же сделка! Так говорила Пруденс. Она одурманила, околдовала его настолько, что он всему верил! Конечно, он ведь не искушен в женских хитростях, а потому не понял, что происходит.

…Послышался грустный вздох. В дверях стоял Тоби Вэдж и дрожал мелкой дрожью, судорожно сцепив руки.

– В чем дело, Тоби? – резко спросил Росс.

– Боюсь я сходить на берег, сэр. Там меня кэп ждет.

– Ничего подобного!

Россу казалось, что весь мир против него и удары так и сыплются на его голову – один за другим.

– Но ведь к нам залетела галка! Она покружилась около мачты, а потом уселась на корабельный колокол. – Вэдж покачал головой, от испуга вытаращив глаза. – Плохое предзнаменование. Жизнью своей клянусь.

Росс раздраженно хлопнул рукой по столу. Этот звук был похож на пистолетный выстрел.

– Черт возьми, Тоби! Капитан сейчас в Америке! Тебе ничто не угрожает. И пет никаких проклятий и плохих предзнаменований!

Росс уронил голову на стол. Нет, проклятие существует. Оно лежит на нем с тех пор, как появилась Пруденс. Но кто бы мог подумать, что за этим ангельским лицом и невинными зелеными глазами прячется дьявольская темная душа?!


Глава 22


Большой фургон катил по Темза-стрит. Его тяжелые колеса грохотали о мостовую, вымощенную булыжником. Рядом с возницей сидел Росс. Он свесил голову на грудь, погруженный в мрачные мысли. И вдруг с раздражением оглянулся:

– Боже всемогущий, Тоби, – его резкий голос был ничуть не благозвучнее скрипа колес, – брось ты свою проклятую дудку! Этот кошачий концерт сводит меня с ума.

Фургон был нагружен пожитками Росса и мебелью, перевезенной с корабля. Вэдж гордо восседал на кресле посреди этого развала и созерцал лондонские улицы с любопытством ребенка, получившего новую игрушку. Услышав грубоватый окрик Росса, он сник.

– Слушаюсь, сэр, – пробормотал Тоби и сунул дудку в карман.

При виде его расстроенного лица Росс почувствовал угрызения совести: ведь он весь сегодняшний день срывал на бедняге свое скверное настроение. Росс вздохнул и вытащил карманные часы. Половина пятого, через час они выгрузят свои вещи и оставят их на складе возле набережной святого Павла. А что потом?

Росс был растерян; он погряз в пучине бурных страстей и сомнений. Вся его жизнь перевернулась вверх дном. Что, черт побери, теперь делать? Где искать Пруденс – непонятно. Говорила ли она, как называется деревня в Уилтшире? Он уже не помнил. А ее обожаемый «лорд Джеми», виконт из Беркшира? Наверное, Пруденс отправилась к нему, по что это дает? В графстве небось половина аристократов называет своих сыновей именами кого-нибудь из английских королей, рассчитывая получить побольше милостей от двора.

Конечно, можно уехать в Америку. Снова вступить на путь, с которого его так неожиданно заставили сойти. Но одиночество почему-то утратило в глазах Росса былую привлекательность. После смерти Марты он впал в уныние и испытывал страстную тягу к тишине и спокойствию. Но исчезновение Пруденс наполнило его необъяснимой яростью, смятением, которое должно было вылиться в какое-то действие. Иначе Росс мог сорваться. Когда-то он говорил Пруденс о своих планах вернуться в Костуолд-Хиллс и снова заняться врачебной практикой. Но удовлетворит ли его жизнь Росса Мэннинга – хирурга? Ведь тогда придется опять ввергнуться в хаос человеческих страданий.

Росс вздохнул еще раз. Как только с багажом будет покончено, надо вместе с Тоби отправляться на поиски гостиницы. Возможно, утром, на свежую голову, его осенит какая-то нужная идея.

Мэннинг оглянулся вокруг и почувствовал себя совершенно чужим среди шумных, суетливых толп людей. Мимо их фургона, резко накренившись, промчался почтовый экипаж. Форейтор пронзительно загудел в свой рожок, спугнув стайку голубей, разгуливающих по мостовой. Стук молотков перемежался с глухими ударами кувалды: это плотники и каменщики достраивали церковь.

Росс взглянул на боковую улочку, заставленную лотками. Воздух, казалось, звенел от пронзительных криков торговцев, покупателей и играющих тут же детей. Проститутки зазывали прохожих резкими, грубыми голосами, готовые предложить свои услуги любому, кто не поскупится на одну-две монетки. Жалобно подвывали калеки, сидевшие на тележках или ковылявшие на костылях. Протягивая руки, они умоляли дать им хоть пенни.

У Росса ныла душа при виде их изуродованных тел. Сколько горя вокруг! Жаль бросать свою профессию. Если уж счастье ускользнуло от него, возможно, он сумеет обрести душевный покой, сознавая, что приносит пользу людям.

Клерк на складе оказался весьма энергичным и компетентным человеком. Росс был рад, что капитан «Верного сердца» послал его именно сюда. Наконец он освободился от багажа. Теперь надо найти подходящее место для ночлега и послать кого-нибудь на склад за одеждой и самыми необходимыми вещами. Росс взял Вэджа под руку и вывел на улицу.

– Идем, Тоби, поищем наемный экипаж. Я припоминаю, что где-то на Флит-стрит есть чистенькая гостиница.

И они медленно двинулись вперед, пробираясь через толпу. Экипажей поблизости не было, и Вэдж тащился еле-еле, как зачарованный, глазея на каждую витрину и лотки с пирогами. А когда они снова оказались рядом с переулком, где прилавки ломились от товаров, в его глазах загорелся поистине детский восторг.

Росс, потеряв всякое терпение, уже хотел было потянуть Вэджа за рукав, но не решился. Он до сих пор чувствовал себя виноватым за то, что целый день так грубо вел себя с беднягой. Может, порадовать Тоби и купить ему какую-нибудь безделушку?

И вдруг у Росса часто забилось сердце. Он в ошеломлении замер, не веря своим глазам. В Толпе только что мелькнуло атласное платье абрикосового цвета. Женщина шла довольно далеко впереди, ее голова и плечи были прикрыты капюшоном, но платье… Нет, он не мог ошибиться! Это Пруденс!

Озабоченно нахмурившись, Росс повернулся к Вэджу:

– Тоби! Возвращайся на склад и жди меня там. Понял? Ты сумеешь найти дорогу?

Сначала Тоби немного растерялся, а потом с улыбкой кивнул:

– Слушаюсь, сэр.

Росс поспешно сунул руку в карман и вложил в ладонь Вэджа монетку.

– Купи себе пирог. Но никуда не уходи, даже если ждать придется долго.

Тоби ухмыльнулся.

– А то как же, сэр!

Убедившись, что Тоби пошел в нужном направлении, Росс рысцой побежал по переулку, распихивая прохожих локтями, но женщина уже исчезла. На мгновение им овладела паника. Потом он свернул за угол, увидел ее снова и с облегчением вздохнул. Помчавшись галопом, Росс наконец-то настиг ее, схватил за руку и рывком повернул к себе.

– Ты, кажется, ищешь, с ком бы перепихнуться? – Ему игриво улыбалась довольно развязного вида блондинка. Ее лицо было накрашено и напудрено с мастерством, которым владеют только опытные проститутки.

Росс ощутил острое разочарование, быстро переросшее в страх.

– А ты парень крепкий. Я не прочь позабавиться с тобой часок-другой.

Росс хмуро рассматривал ее платье. Да, он был прав: все совпадает, и вот он – корсаж, расшитый серебром.

– Я не нуждаюсь в твоих услугах, – ответил он с отвращением.

Проститутка с недовольным видом взглянула на Росса, который продолжал крепко держать ее за руку.

– Тогда отпусти меня. Нечего приставать к женщинам на улице. Я ничем не хуже тебя, сколько бы ты ни пыжился от гордости! – И она попыталась освободиться от его сильной хватки. – Негодяй! Может, мне бейлифа позвать?

О, как хотелось Россу придушить маленькую шлюшку!

– Откуда у тебя это платье? Проститутка задиристо выпятила подбородок.

– Я его не крала!

Росс испытал небольшое облегчение. Ведь он уже представлял себе, как Пруденс – раненая или мертвая – валяется в каком-нибудь темпом переулке.

– Где ты его взяла? – снова спросил он и грубо встряхнул дерзкую девчонку.

– У подруги! – воскликнула она с негодованием. – И я не собираюсь продавать его, если ты к этому клонишь.

«Клянусь бородой Эскулапа, – подумал Росс, – она доведет меня до безумия!»

– Что еще за подруга?

– А тебе-то какое дело? – с издевкой ответила шлюха.

– Пруденс?

Девица разинула рот от изумления.

– О черт! Откуда ты знаешь?

Росс огляделся по сторонам и увидел неподалеку таверну, над дверьми которой висели пивные кружки.

– Идем. – Он потянул девицу за собой. – Нам надо поговорить.

Но она намертво уперлась каблуками в грязную мостовую и выдернула свою руку.

– Не стану я разговаривать… и вообще шага не сделаю, пока не дашь шиллинг!

Росс тихо выругался, шлепнул серебряную монетку в протянутую ладонь и поволок девицу в таверну, не обращая внимания на ворчливые протесты. Там он отыскал укромный уголок, снял с себя плащ и шляпу и пристально посмотрел на проститутку.

– Итак, это платье дала тебе Пруденс Оллбрайт?

– Да! – с вызовом ответила та. – Сегодня утром.

– Почему?

Она закатила глаза, всем своим видом показывая, как тяжело общаться с полоумным.

– Я же сказала: мы подруги.

Недоверчиво скривив губы, Росс окинул взглядом ее размалеванное лицо. Что общего может иметь с этой шлюшкой такое невинное создание, как Пруденс?

– Ладно, – вдруг заговорила девица, гордо выпрямившись. – Допустим, я тебе не нравлюсь – ты ведь парень с гонором. Я таких прежде и не видала. А только мы с Пру – подруги на всю жизнь, что бы там ни было. Мы выросли вместе.

– В Уилтшире?

– Да.

– Как тебя зовут?

– А почему я должна тебе говорить?

– Да потому, что иначе я сломаю тебе руку! – процедил Росс сквозь стиснутые зубы.

– Не надо хамить, парень! Слишком уж ты много о себе понимаешь, мой милый. Я не должна тебе ни фартинга.

– Проклятие! Скажи свое имя!

– Элизабет Берридж, – поспешно ответила она. – Но вообще-то все зовут меня Бетси.

– А где ты живешь?

– На Шу-лейн.

– Ты знаешь…

Но Бетси его перебила, презрительно встряхнув своими белокурыми локонами.

– Ни словечка больше не вымолвлю, пока не узнаю, кто ты такой.

– Всего-навсего ее муж, – с горечью ответил Росс.

– Тьфу! Вот ведь чепуха. Пруденс не замужем. Мы расстались всего десять часов назад. Она помчалась искать своего милого, чтобы обвенчаться с ним.

Росс уставился на нее с изумлением, переходящим в ужас.

– Обвенчаться?! – Он едва не сорвался на крик.

– Это ее собственные слова. Обвенчаться, и как можно быстрее.

– Не может быть. Мы с ней поженились в Виргинии! Теперь настала очередь удивляться Бетси.

– Пру мало рассказала мне о том, что с ней произошло с тех пор, как мы расстались. Я знаю о несчастном случае на корабле и о том, что она была в Виргинии: Судя по одежде, ясно: кто-то хорошо о ней заботился. Но… – Бетси беспокойно повела плечами. – Умные люди не задают лишних вопросов. А Пру ничего о тебе не говорила.

Росс чувствовал себя как побитая собака.

– Наверное, это не имело для нее большого значения, – пробормотал он. – Она вышла за меня замуж только для того, чтобы я увез ее в Англию.

– Должна же быть от мужчины хоть какая-то польза, – заметила Бетси, пожав плечами. – Подарок – в обмен на самое дорогое, что у нас есть.

Росс тихо выругался. Так вот, значит, кто забил голову Пруденс всякими глупостями! – Ты видела ее сегодня утром?

– Да. И очень обрадовалась! Летом она исчезла – растаяла, как снежинка в пустыне. Я уж не чаяла встретиться с ней в этом мире. И вдруг смотрю: на пороге стоит Пру, жива-живехонька! Она забрала деньги, которые хранились у меня. И кольцо Джеми – залог того, что он женится на ней.

Последняя фраза Бетси совсем доконала Росса.

– Даже так! Он подарил ей обручальное кольцо. – У него защемило сердце. – И теперь Пруденс намерена совершить грех двоемужества. Как будто мы не давали друг другу обета верности. – Росс тяжко вздохнул. – Наверное, она очень сильно его любит?

Бетси явно обрадовалась, увидев искаженное от горя лицо Росса.

– Черт возьми, да еще как любит! Пру только о нем и говорила, когда приехала ко мне в Лондон в прошлом июне.

Росс взмахом руки подозвал барменшу. Ему надо было выпить.

– Мне и самому следовало догадаться. Я много раз видел, как она плачет. Очевидно, из-за своего лорда Джеми.

– Или из-за ребенка.

– Который умер?

Перепуганная Бетси широко раскрыла свои серые глаза.

– Кто тебе это сказал? Росса поразили ее слова.

– Пруденс говорила, что потеряла его. Бетси фыркнула:

– Ага, так оно и есть. Ребенка забрал этот старый козел, ее дед. Псалмопевец проклятый, ханжа!

Росс не верил своим ушам.

– Что ты имеешь в виду? Значит, ребенок жив?

– Благодарение Богу, пока жив. К счастью для Пру. Росс чувствовал себя так, словно кто-то изо всех сил ударил его под ложечку.

– А ну-ка давай рассказывай! – хрипло промолвил он. – Выкладывай все как есть.

Бетси налила себе вина, принесенного барменшей, откинула капюшон и устроилась поудобнее. Ее явно воодушевляло сознание собственной значимости. И власти над Россом.

Не обращая внимания на то, как он от нетерпения барабанит пальцами по столу, Бетси неспешно начала свое повествование. Ее глаза возбужденно блестели, словно у заядлой сплетницы, готовой поделиться последними новостями.

– Мы с Пруденс всегда были хорошими подругами – водой не разольешь. Только она-то невинная, чистая, богобоязненная… – Бетси пожала плечами. – А я всегда была сущим наказанием для своей овдовевшей матери – чуть ли не с того дня, как родилась. В нашей деревне одна Пру относилась ко мне по-доброму, в какие бы переделки я ни попадала. Она была моей верной подругой, и во всем искала светлую сторону, и…

– Да-да, знаю! – резко перебил ее Росс. – Мы ведь прожили вместе четыре месяца. Хватит об этом!

Но дерзкой девчонке не понравилось, что ее торопят. Она бросила на Росса испепеляющий взгляд и изящным жестом поднесла бокал к своим губам.

– Пру была очень близка со своим отцом. Когда он умер – ох, уж почти два года прошло! – она стала прямо не в себе. Никогда не видела ее в таком унынии.

– И что же потом? – подстегивал ее Росс.

– Всему свое время, мой прекрасный кавалер. Знаю, у тебя нет ни малейшего желания повозиться со мной в постельке, но выслушать меня придется. Сколько бы времени это ни заняло. И ты будешь обращаться со мной как с леди, а не как со шлюхой. А не то плюнуть не успеешь, меня уж и след простынет.

Росс заскрежетал зубами.

– Продолжайте ваш рассказ. Мадам, – добавил он саркастически.

Бетси фыркнула.

– Держу пари, ты ни разу не имел дела со шлюхой. Не снисходишь до нашей сестры?

Росс застонал и устало потер глаза. Да, он ведет себя как педант, а ведь от этой девицы ему нужно лишь одно: получить сведения о Пруденс.

– Послушай, я умоляю тебя со всем смирением, на какое способен, – продолжай.

Бетси, заметив, как он встревожен, немного смягчилась и заговорила уже другим тоном:

– После смерти отца у Пру остался только дедушка, сквайр Хэммонд. И эта сука – его жена. Отвратная пожилая вдова, которая свела в могилу своего первого мужа. Ну и парочка! Они исповедовали учение Уэсли и держали Пруденс на коротком поводке. Постоянно таскали ее в церковь, называли грешницей. Господи помилуй, да я бы непременно спятила! Они бранили ее даже за смех. И она едва не сломалась, но все же выдержала. Старый сквайр – ужасный человек, в своем поместье Бергхоуп он словно царек. Пруденс трепетала и подчинялась этому тирану. А что еще ей оставалось делать?

Росс, нахмурившись, уставился в потолок.

– Пруденс и меня называла тираном. Иногда.

– А ты действительно тиран?

– Да, характер у меня тяжеловат, – пробормотал Росс, полный раскаяния. – Думаю, Джеми был к ней добрее.

– Я-то сама его никогда не видела. Но сдается мне, что этот негодяй добивался от Пру только одного… – Бетси вздохнула. – А все же она была безумно счастлива в то время. Иногда ей удавалось ускользнуть из дома, и мы встречались. О, как она смеялась, с какой нежностью рассказывала о нем мне на ушко! Понимаешь, лорд Джеми обещал жениться, и Пру поверила.

– Да, – кивнул Росс. – Это на нее похоже. И долго они?..

– Всего две недели. А потом он уехал.

– В Америку?

– Ага. Джеми сказал, что у него там есть небольшая плантация, доставшаяся по наследству. Но Пруденс свято верила, что он вернется.

– Она искала своего Джеми в Виргинии. Он продал плантацию.

– Да, Пру рассказала мне об этом сегодня утром, рыдая в три ручья.

– А ребенок?

– Пру была в ужасе, когда узнала, что беременна. Она не боялась, заметь, но стыдилась. Уж очень Пру богобоязненная. «Неужели Бог накажет меня, Бетси?» – спрашивала она. Я все убеждала ее отделаться от ребенка. В Лимпи-Стоук была одна старая карга…

Росс сжал кулаки. Ему не раз приходилось лечить злополучных девиц, изуродованных такими вот старухами.

– Слава Богу, что Пруденс тебя не послушалась, – прошептал он.

– Да разве она могла пойти на это? Ведь Джеми подарил ей кольцо, обещал вернуться и сыграть свадьбу. Пру писала ему отчаянные письма, но ни разу не получила ответа. Мы решили вместе сбежать из деревни, уехать в Лондон до того, как ее беременность станет заметной.

Но управляющий дедушки… злобный червяк! Он подглядел, чем они с Джеми занимались на холмах, и стал требовать благосклонности Пруденс в обмен на свое молчание. Та отказалась, и он донес обо всем хозяину.

– И что же сделал сквайр?

– О, они творили ужасные вещи! И сам Хэммонд, и эта его старая лицемерная сука. Ругали Пру за дитя, зачатое в грехе. Призывали Господа обрушить на ее голову все кары. Таскали ее в церковь и заставляли часами слушать проповеди старого святоши – священника. Черт, я думаю, они с превеликим удовольствием избили бы Пру, не будь она в положении. А в довершение всего ее посадили под замок.

Росс шепотом выругался, живо представив, как мучилась бедная Пруденс.

– Я частенько залезала на дерево, и мы с ней переговаривались через окно. Оказывается, дед заставлял ее часами стоять в углу, пока Пру не теряла сознание. А все для того, чтобы она выдала, кто отец ребенка. Но Пру держалась твердо, ни словечка не проронила.

Бетси вздохнула.

– Через некоторое время сквайр вбил себе в голову, что Пру может искупить свой грех только одним способом: если «прикроет» этот грех браком по расчету. И уж на что скупой сукин сын, а тут выделил небольшое состояние – лишь бы спасти ее честь. – Бетси презрительно фыркнула. – Ее честь. Готова поклясться, спесивый дурак думал только о собственной репутации.

– И она, конечно, отказалась? Из-за Джеми?

– Да. «Я не могу, Бетси, – говорила она мне. – Это против Бога». Пру так верила в чистую любовь Джеми, что ей казалось преступлением выйти замуж за кого-нибудь другого.

Бетси склонила голову и смахнула слезинку.

– Я во многом виню себя. Мне следовало поддерживать се, утешать. Но… – она сцепила пальцы, – понимаешь, я повстречала одного солдата и сбежала с ним. Лжец он был и сукин сын. И как я сразу не поняла? Он устроил меня здесь, в Лондоне. А потом попросил, чтобы я «ублажила» его друзей. Я узнала, что подлец брал с них за это деньги, и вышвырнула его вон.

– И вернулась в деревню?

– Куда там! После всего, что я натворила?! – Бетси горько рассмеялась. – А мамаша небось только рада была от меня отделаться.

– А что же Пруденс?

– Я написала ей, объяснила, где живу. Одна добрая служанка ухитрялась передавать Пру мои письма. Я получила от нее несколько весточек, полных отчаяния. – Бетси вздрогнула. – Потом она замолчала, а этим летом вдруг явилась ко мне, словно побитая собака.

– Господи помилуй, – пробормотал Росс. – Что с ней стряслось?

По накрашенному лицу Бетси полились слезы.

– Она родила сына. А эти… эти жестокие негодяи, будь они прокляты! Пру нянчила своего мальчика, полюбила его. И вдруг в один прекрасный день колыбелька оказалась пуста. Ребенок исчез.

– Исчез?

– Его отдали в другую семью, кормилице. Дед сказал, что Пру никогда больше не увидит сына. Понимаешь, методисты считают, будто ребенок, рожденный в грехе, сам по себе непорочен.

Росс понурил голову, сам едва сдерживая слезы.

– О Господи, Пруденс…

Бетси сочувственно тронула его за руку.

– Ты уж прости меня за грубость. Я думала, ты… – И она устало пожала плечами, не зная, как лучше выразить свою мысль. – Я думала, ты такой же, как все.

– Я дурак и слепец.

Как он мог не заметить, что Пруденс, несмотря на всю ее веселость, постоянно терзает какое-то горе? Бетси понимающе улыбнулась:

– Я ведь не знаю твоего имени.

– Росс. Росс Мэннинг. Но как же ребенок?

– Спесивый старик Хэммонд всегда сожалел, что у них в семье нет мальчика, и решил сам растить внука. Воспитать его по своему образу и подобию. Пруденс унижалась, валялась у него в ногах. Говорила, что выйдет замуж за любого, кого выберет дед, – только бы ей вернули ребенка. Но бессердечный ублюдок, конечно же, отказал. Они протащили ее по всей деревне, из конца в конец, и кричали, что это Мария Магдалина. И все наши набожные прихожане смотрели. И никто, ни одна живая душа не помогла ей. – Бетси опять заплакала. – Пру говорила, что… что в нее швыряли комья грязи и осыпали проклятиями. И дед велел ей никогда больше не возвращаться. А иначе, дескать, ее разденут догола и высекут на площади.

– Господи Иисусе!.. – Росс застонал и прикрыл лицо руками.

– Вот зачем Пру нужен Джеми и его обручальное кольцо.

Росс поднял голову.

– Что ты имеешь в виду?

– Джеми – знатный человек. Виконт, если верить Пру. Только он может потребовать у сквайра, чтобы тот вернул ребенка.

– Но я ее муж. Я займусь этим!

– Ты не знаешь сквайра. В деревне он большая шишка. Старик презирает всех, кто победнее. Вот отец Пру: он был учителем… Прекрасный, набожный человек. Но сквайр обращался с ним хуже, чем с собакой. И проклинал свою дочь за то, что она вышла замуж за неровню. Ты уж прости. Джентльмен ты – таких надо поискать, но со сквайром Хэммондом тягаться не советую. У него есть и деньги, и влияние. И закон будет на его стороне – не сомневайся. Чтобы забрать мальчика, нужно иметь высокий титул, вот как у Джеми.

После рассказа Бетси Росс чувствовал себя совершенно опустошенным. В каком же отчаянии была Пруденс все это время! Неудивительно, что она так разозлилась на него из-за свадьбы. Пруденс понимала, что теряет своего ребенка навсегда.

Росс нахмурился. Внезапно его захлестнула волна необъяснимого гнева.

– Но мы провели вместе с Пруденс несколько месяцев! Спали в одной постели. Почему же, черт побери, она мне все не рассказала? Проклятие, я ведь решил, что ребенок умер, – так можно было понять из ее слов! Почему она не доверяла мне?

Бетси добродушно рассмеялась.

– Пру слишком наивна, слишком уязвима. Она не умеет разбираться в людях и видит их такими, какими они хотят казаться. А ты, я подозреваю, временами бывал невыносим и высказывал разные суровые суждения.

– Глупости! – с беспокойством пробормотал Росс.

– Вот ты взглянул на меня и увидел шлюху, ничего больше. Тебе и в голову не пришло узнать сначала, какой я человек. – Бетси говорила мягко, без осуждения, но Росс передернулся от стыда, потому что она была права. – А у меня трезвый взгляд на мир. Может, я и не слишком умна, но жизнь меня кое-чему научила. Вот и в тебе я вижу то, чего не заметила Пруденс.

– И что же ты видишь? – поинтересовался Росс, вопросительно подняв брови.

– Ты любишь ее, – просто ответила Бетси.

– Чепуха! Бред!

Да разве может он снова влюбиться? После смерти Марты? И так быстро? Нет, это было бы предательством!

– А иначе зачем же ты женился на Пруденс?

– Нас вынудили обстоятельства. Ничего больше. Но черт возьми, она обязана была сказать мне правду. Ведь я ее муж! Это был ее долг.

В глазах Бетси светилось мудрое сочувствие.

– Может, ты и прав. И что же ты теперь собираешься делать?

– Найти мою своенравную жену, – вскричал Росс. – И доставить к себе домой, где ей и следует находиться. Ты говоришь, Пруденс уехала сегодня утром?

– Колокола святого Павла прозвонили восемь раз.

– Конечно же, она отправилась к Джеми. Это ведь ее большая любовь.

– Тут и сомневаться нечего.

– Ты знаешь его фамилию и титул?

– Нет. Видишь ли, Пру никогда не упоминала об этом. Он живет в Беркшире. Вот и все, что мне известно.

Росс в отчаянии грохнул кулаком по столу.

– Дьявол, как же я его буду искать?

– А может, лучше тебе не вмешиваться? Пусть даже ее планы безумны. Но если Пру потеряет ребенка по твоей вине, ее сердце будет разбито навеки.

– Я – ее законный муж. Сквайр не может не посчитаться с этим.

Бетси с сомнением поджала губы. Потом задумчиво нахмурилась, накручивая на палец белокурый локон, и наконец заговорила:

– Выход есть. Хотя мне страшно за Пру. Если твое вмешательство испортит все дело, она этого тебе не простит.

– Так какой же выход? – нетерпеливо спросил Росс.

– Когда Пру найдет Джеми, они сразу же отправятся в нашу деревню – выяснять отношения со сквайром Хэммондом. Ты можешь поджидать ее там, в Винсли. Недалеко от Брэдфорда-на-Авоне.

– Да, действительно. Я об этом как-то не подумал. Поместье называется Бергхоуп.

Росс устало откинулся на спинку стула. Подумать только, как сложна жизнь! Он взглянул на Бетси. Конечно же, она права. Росс слишком пристрастен в своих суждениях, а потому не заметил страданий Пру. И не понял, какое доброе сердце у Бетси, увидев только ее размалеванное лицо. Она молода, хороша собой, но обстоятельства заставили ее выйти на улицу и избрать жизнь, которая может привести лишь к несчастьям и болезням.

Росс порылся в кармане плаща, извлек оттуда большой кошелек, туго набитый монетами, и швырнул его на стол.

– Ради Бога, – сказал он грубовато, – брось свое ремесло. Оно не принесет тебе ничего, кроме смерти в больнице для бедных.

Бетси улыбнулась, с благодарностью взглянула на Росса ясными серыми глазами и сунула кошелек за корсаж.

– Хороший ты человек, Росс Мэннинг. А Пруденс это понимает? – спросила она, натягивая капюшон на голову.

Тот горько рассмеялся:

– Сомневаюсь. Все это время она мечтала о Джеми. Говорила только о нем. А меня попросту не замечала.

Бетси встала.

– Желаю тебе счастья. И любви, если у тебя хватит ума добиваться именно этого. – Она направилась к двери и исчезла в вечерней мгле.

А Росс еще долго сидел в таверне и обдумывал услышанное. Есть лишь один способ поправить дело, хотя у него разрывалось сердце при мысли об этом. И все же нельзя допустить, чтобы Пруденс вышла замуж вторично, нарушив закон. А кроме того, стоило Россу представить ее в объятиях Джеми, и в его душе закипал дикий гнев. Хорошо это или плохо, но Пруденс принадлежит ему.

Он расплатился за вино, надел шляпу и вышел на улицу. Там Росс на мгновение приостановился, с тревогой вспомнив о Вэдже. Дай Бог, чтобы у Тоби хватило ума дождаться его на складе. Потом он направился к реке, над которой повис холодный туман, отыскал лодочника и велел ему плыть к новому Вестминстерскому мосту. Росс сидел в лодке как неживой. В голове его вихрем кружились мысли. «Помоги мне, Боже, – подумал он, – ведь иного выбора у меня нет».

Уже совсем стемнело, когда Росс поднялся по ступенькам, ведущим на набережную. Он подозвал мальчика-факельщика и велел ему идти впереди и освещать путь. Уверенно, как человек, хорошо знающий дорогу, он миновал Парадную площадь и здание палаты общин, потом поднял глаза вверх и со сжавшимся сердцем прочел табличку над дверью кирпичного особняка: «Джейсон Мэннинг, врач».

Росс замер, раздираемый противоречивыми чувствами. И тут рядом с ним остановился экипаж. Из дома вышел седой мужчина. Сжав кулаки, Росс ринулся к нему и успел остановить как раз в тот момент, когда старик собирался сесть в карету.

– Джейсон, – холодно сказал он. – Я вернулся. Мне нужна твоя помощь.


Глава 23


– Чего тебе нужно, женщина? – спросил привратник, хмуро уставившись на Пруденс сквозь железные решетчатые ворота.

Пруденс опустила глаза. Как она выглядит со стороны? Наверное, похожа на нищенку: накидка и платье покрыты пылью, в руках – узелок с одеждой. Она пожалела, что отдала Бетси свое лучшее платье – абрикосового цвета. И тут же упрекнула себя за неблагодарность. Ведь любая на месте Бетси давно исчезла бы вместе с деньгами Пруденс. Но что подумает Джеми, увидев ее в столь плачевном состоянии? И вообще лавандовое платье куда менее роскошно по сравнению с абрикосовым.

Путешествие оказалось гораздо более долгим, чем предполагала Пруденс. Почтовый фургон плелся еле-еле, останавливаясь в каждой деревне. И она не ожидала, что цены будут так высоки. Почти все свои деньги Пруденс отдала еще прошлым вечером хозяину постоялого двора и потому позавтракала более чем скромно, а на оплату проезда совсем ничего не осталось. Пруденс одолела почти всю дорогу из Ньюбери до поместья Джеми пешком. Но под конец силы иссякли, и пришлось просить, чтобы ее подвезли из милости последние несколько миль. Один добросердечный фермер, направлявшийся в Лэмбурн-Даунс, посадил Пруденс на задок своей ветхой повозки.

И вот она добралась до места. Так неужели встреча с Джеми не состоится из-за какого-то не в меру заносчивого привратника! После всего, что она вынесла? Нет, не бывать этому! Пруденс стряхнула с юбки соломинку и гордо взглянула на слугу.

– Я пришла, чтобы повидать Джеймса Эрнотта, виконта, лорда Суиндона.

Тот пренебрежительно хмыкнул:

– Неужели вы хотите побеспокоить его светлость в воскресенье?

«Смелее, Пруденс!» – подумала она и слегка повысила голос:

– Послушайте, любезнейший. Я здесь по делу чрезвычайной важности. Его светлость будет разгневан, если узнает, что вы не впустили меня.

Сначала привратник скептически махнул рукой, но потом пожал плечами и открыл ворота. Пруденс, высокомерно подняв голову, шествовала по длинной, прямой дороге, ведущей к большому дому, и постоянно чувствовала на себе пристальный взгляд слуги.

После хвастливых рассказов Джеми Суиндон-Холл разочаровал ее. Это было величественное, по весьма обветшалое здание. На крыше кое-где отвалилась черепица, да и кладка в некоторых местах поискрошилась. Лужайки были усыпаны увядшими листьями; осенние цветы явно нуждались в уходе; половина деревьев, растущих вдоль аллеи, уже давно высохла.

Но все же одно крыло дома окружали строительные леса, и дверь была выкрашена. Очевидно, Джеми, поправив свое финансовое положение, занялся ремонтом. Скорее всего именно жалкое состояние старого родового гнезда побудило его продать плантацию.

С бешено бьющимся сердцем Пруденс поднесла руку к дверному молотку. На пороге появился лакей, который смерил ее надменным взглядом, словно увидел перед собой какое-то отребье. Он презрительно скривил губы и передернулся, встряхнув кудряшками напудренного, тщательно уложенного парика.

– В чем дело?

Пруденс смущенно переложила свой узелок в другую руку и напомнила себе, что коль скоро этот щеголь вынужден работать в доме Джеми, значит, он ничем не лучше ее, и пусть задирает нос сколько угодно. А лавандовое платье… что ж, виргинское дворянство не было им шокировано. К тому же этот мерзавец лакей ничего о ней не знает. А может, она – герцогиня, путешествующая инкогнито? Пруденс выпятила подбородок и произнесла тем же величественным тоном, из-за которого перетрусил привратник:

– Доложи, что госпожа Пруденс Оллбрайт желает видеть лорда Суиндона. К сожалению, я не смогла предупредить его заранее, так как мне пришлось срочно уехать из Лондона.

Слуга поклонился: Пруденс явно произвела на него впечатление.

– Пожалуйте сюда, мадам. – Он провел ее в маленькую гостиную и снова поклонился. – Извольте подождать.

– Дело не терпит отлагательств, – сказала Пруденс, стараясь говорить все с тем же непривычным для нее высокомерием. – Надеюсь, его светлость примет меня немедленно.

Когда лакей удалился, Пруденс чуть не расхохоталась: такое благоговейное подобострастие отразилось на лице лакея. Да, эта уверенная в себе, полная достоинства женщина мало чем напоминала прежнюю Пруденс. Совсем недавно она была застенчивой деревенской девочкой, которая робела, едва услышав чей-нибудь властный окрик. Пруденс задумалась: а не Росс ли заставил ее поверить в собственные силы, научил владеть собой?

Нет, ей нельзя вспоминать о нем. С этой частью жизни покончено навсегда. И зачем травить себе душу?..

Пруденс огляделась вокруг и решила, что маленькая гостиная с красивой мебелью и узорчатыми коврами, в общем, очень даже неплоха. Но на окнах не было штор, и картин явно не хватало. Наверняка тут есть еще одна гостиная – убранная более пышно. Ну ничего, после свадьбы она проследит за тем, чтобы всех посетителей – даже самых бедных – принимали подобающим образом.

– Мадам, – в дверях появился лакей, на его губах снова играла наглая улыбка, – его светлость изволили сказать, что не смогут принять вас сегодня. Они собираются обедать. Приходите завтра.

Как, она проделала такой длинный путь, а Джеми не хочет ее видеть?! Он пренебрег ею ради обеда? Пруденс сорвала кольцо и сердито сунула его слуге.

– Отдайте ему это. Я не за тем ехала в такую даль, чтобы дожидаться завтрашнего утра!

Она отпустила лакея властным взмахом руки, но едва он ушел, вся сжалась от душевной боли. Джеми не пожелал с ней встретиться. Как он мог?!

А вдруг он стоял у окна именно в тот момент, когда она плелась по аллее – уставшая, жалкая путница, – и решил, что эта нищенка недостойна его внимания? Пруденс внимательно изучила свое отражение в зеркале, висевшем над камином. О Господи! Плащ покрыт пылью, из-под капюшона выбиваются непослушные пряди волос. Она положила на пол узелок, сняла плащ и быстро привела в порядок прическу: пригладила волосы, а несколько длинных локонов кокетливо перекинула через плечо. Потом Пруденс оправила корсаж и стряхнула с юбки остатки соломы.

Ее руки дрожали, но она старалась не обращать на это внимание, потому что боялась признаться самой себе, как сильно волнуется перед встречей с Джеми. Ведь прошло больше года. Она изменилась. А он?

– А… наверное, это та самая малышка из Винсли?

Пруденс чуть было не подпрыгнула от неожиданности. Голос звучал мягко, но с оттенком раздражения. Она обернулась.

Лицом к лицу с ней стоял Джеймс Эрнотт, лорд Суиндон. Притворив дверь, он с недовольным видом созерцал свою гостью. На нем был надет сиреневый халат; темные волосы уложены в элегантную прическу и напудрены. Лицо по-прежнему поражало своей красотой. Орлиный нос, сверкающие черные глаза, мягко очерченные губы – именно таким и запомнила его Пруденс.

Но блеск в глазах скорее всего объяснялся легким запахом алкоголя, достигшим ее ноздрей. Уголки рта были угрюмо опущены. Раньше он казался Пруденс чуть ли не богом. Теперь она видела перед собой надувшегося, капризного ребенка, который смотрел на нее с некоторой неприязнью. Интересно, станет ли он когда-нибудь настоящим мужчиной – таким, как Росс?

– Ну, и зачем же ты явилась? Прошло немало времени.

Пруденс напомнила себе, что нуждается в Джеми, что только его любовь может скрасить ее печальную жизнь. Она ласково улыбнулась, надеясь, что Джеми смягчится и станет прежним. С чего бы начать?

– Э… Суиндон-Холл действительно очень красив, как ты и рассказывал… в тот день, на лугу, – запинаясь, проговорила Пруденс. Ей было неловко сразу перейти к делу. – Я вижу, ты ремонтируешь дом. Тебе много заплатили за плантацию?

Джеми прищурился.

– Ты пришла за деньгами?

– Конечно, нет!

Как он только мог подумать такое?

– Тогда зачем ты здесь?

– Разве ты не читал моих писем? – вскричала Пруденс.

Джеми вынул из кармана серебряную коробочку с нюхательным табаком, заткнул в ноздрю щепотку коричневого зелья и резко втянул воздух. Потом скорчил гримасу, сморщил нос и чихнул в шелковый платочек, отделанный кружевом.

– Только после возвращения из Америки.

– Но почему же ты не ответил? Я успела бы получить твои письма!

В своих посланиях, полных отчаяния, Пруденс все же соблюдала осторожность, боясь, что они попадут в руки деда. Она только молила Джеми вернуться поскорее, поскольку произошло нечто важное.

Он пожал плечами.

– Но ведь ты писала, что собираешься ехать в Лондон. Я прочел их и решил, что тебя давно уже нет в Винсли. Откуда же я мог знать твой новый адрес?

Это звучало убедительно. И страхи, преследовавшие Пруденс, улеглись. Ведь ее уже посещала ужасная мысль: а что, если Джеми получил ее письмо еще до того, как отправился в Америку, но не пожелал ответить? Глупенькая Пруденс. Да разве это не тот же Джеми? Ее Джеми, который клялся в вечной любви?

– Я гналась за тобой по всему свету, – прошептала она.

– Как трогательно! – протянул Джеми. – Ну вот мы и встретились. Так что за срочное дело привело тебя сюда?

– Ты должен помочь мне. Джеми подавил зевок.

– Милое дитя, у меня нет перед тобой никаких обязательств.

– Есть! У нас родился ребенок.

Джеми ошеломленно уставился на нее. Потом опустил глаза и настороженно спросил:

– А ребенок действительно от меня?

У Пруденс задрожали губы. Да что стряслось с ее милым Джеми?

– Разумеется. Ты думаешь, я забыла о твоих обещаниях и клятвах? И для чего, по-твоему, я вынесла весь этот позор и муки, как не ради тебя? Я хотела подарить тебе сына.

– Сына? – Красивое лицо лорда Суиндона озарит лось улыбкой, и он сразу напомнил Пруденс прежнего Джеми. – Боже мой! Сына! – Он поднес обе ее руки к губам. – Пруденс, благослови тебя Господь. Тысячу раз благослови.

Ощутив прилив гордости, она тут же начала терзаться угрызениями совести. Как можно было усомниться в Джеми, пусть даже на мгновение? Просто его удивила столь неожиданная встреча после долгой разлуки. Или Джеми, перестав получать письма, решил, будто ее любовь остыла.

– У нас красивый ребенок. Сильный и здоровый. Джеми жадно огляделся по сторонам.

– Где же он? Ты привезла его с собой? Пруденс отдернула руки и отвернулась. Ей было стыдно и страшно сказать правду.

– Нет, – еле слышно сказала она. – Я не видела его уже несколько месяцев.

Джеми схватил ее за руку и резко повернул лицом к себе.

– Черт, что это значит? Не видела его? С ним все в порядке?

Пруденс не осмеливалась посмотреть в его темные глаза, полные недоумения и упрека.

– Мой… мой дедушка забрал его. Решив, что я совершила грех, он отрекся от меня. А потом решил сам воспитывать ребенка.

Джеми разразился потоком грязных ругательств:

– Проклятый негодяй!

– Я знаю, окажись ты тогда рядом, он отдал бы нашего сына. Я никогда не называла твоего имени. Но если мы приедем к нему сейчас и я объявлю, что ты – отец ребенка, дедушка не осмелится отказать. Ведь ты человек знатный и влиятельный.

На лице Джеми вновь заиграла улыбка.

– Ну конечно. Я прижму хвост этому мерзавцу! Мы отправляемся в Бергхоуп-Мэнор немедленно! – Он радостно засмеялся, откинув голову. – Сын! Поистине небеса благосклонны ко мне сегодня!

Тут лорд Суиндон заключил Пруденс в свои объятия и пылко прильнул к ее губам.

Господи помилуй. Когда-то поцелуи Джеми приводили Пруденс в экстаз. А теперь она ничего не почувствовала.

Он разжал руки и нетерпеливо потянул за шнурок звонка. Когда вошел лакей, Джеми приказал немедленно готовить карету и уложить туда обед для него и для леди.

– Мне надо извиниться перед гостями. Я вернусь через минуту, – обратился он к Пруденс.

И действительно, только она успела надеть плащ и взять свой узелок, как появился Джеми. Он метнулся в комнату, на ходу накинул пальто и потащил Пруденс к карете, которая уже ждала их во дворе.

Джеми пообещал кучеру кошелек, набитый золотыми монетами, если они будут в Винсли через три часа. И тот, воодушевленный мыслью о награде, гнал лошадей во всю мочь. Джеми опустил шторки на окошках, чтобы в глаза не били лучи заходящего солнца, и с жадностью набросился на корзину с обедом. Пруденс, слишком измученная, чтобы есть, все-таки проглотила кусочек жареного цыпленка, надкусила миндальное печенье и выпила маленький стаканчик вина.

А Джеми уже успел прикончить почти всю бутылку. Он вылил в бокал остатки, не обращая внимания на то, что рубиновая жидкость переливается через край, когда карета подпрыгивает, и с лучезарной улыбкой протянул Пруденс маленькую коробочку.

– Возьми еще печенья.

Она отрицательно покачала головой. Внутри у нее все горело от возбуждения. Наконец-то! Скоро я опять прижму к груди своего милого мальчика, думала Пруденс. Она с трудом верила, что все это происходит наяву.

Между тем Джеми расправился с обедом и откинулся на бархатные подушки, разглядывая Пруденс сквозь полуопущенные ресницы.

– Клянусь всем святым, я и позабыл, какая ты хорошенькая!

Она вспыхнула и опустила глаза. Ее скромность вызвала у Джеми смех.

– Все такая же застенчивая? Я помню, как увидел тебя в первый раз – на холме… и ветер трепал твои волосы. Ты по-прежнему поешь свои песенки?

– После твоего отъезда мне было не до песен, – ответила она со вздохом.

– Милая моя, ты подарила мне сына. – Джеми похлопал рукой по сиденью. – Иди же, сядь со мной рядом.

Пруденс подвинулась поближе и уселась на некотором расстоянии от него, приняв чопорный вид. Но Джеми обнял ее и притянул к себе.

– Дай мне свой нежный ротик, – хрипло проговорил он. – Моя прелестная Пруденс.

После некоторых колебаний она неохотно подняла голову. Раз уж решилась выйти за него замуж, значит, придется смириться с этими поцелуями.

Твердые губы Джеми впились в нее с таким жадным нетерпением, что Пруденс содрогнулась от отвращения. Какой же она была юной и глупой, если приняла свое тогдашнее чувство к нему за любовь!

Но Джеми словно и не замечал ее отчужденности. Он целовал со знанием дела, вонзив язык в ее рот, а потом снова откинулся на подушки, испустив удовлетворенный вздох. Но его руки тут же коснулись юбки Пруденс и прошлись по ее бедру, приглашая продолжить любовные игры.

– А все остальное у тебя такое же сладкое, как и прежде?

Пруденс попыталась оттолкнуть его руку.

– Нет, Джеми. Пожалуйста, не надо… Он крепко обхватил ее за талию.

– Пруденс, милая. Как я томился по тебе все это долгое время. Я ведь едва успел вкусить твои прелести. Мне хочется получить больше. Неужели ты откажешь человеку, который жаждет тебя так страстно?

Теперь его глаза были полны любви и нежной тоски, которые некогда и сломили сопротивление Пруденс.

Она прикусила губу, не зная, на что решиться. Ведь рано или поздно ей придется позволить ему все. Наверняка завтра, к этому времени, они уже обвенчаются. И ее тело будет принадлежать Джеми навеки.

Пруденс сдалась и, собравшись с духом, поцеловала Джеми в губы.

Возбужденный этим поцелуем, он прижал ее к себе покрепче и, прохрипев нечто невнятное, повалил на сиденье. Потом улегся сверху и стал покрывать поцелуями лицо, шею, грудь Пруденс. Его бедра ерзали по ней, двигаясь короткими толчками. Джеми явно не собирался останавливаться.

Пруденс изо всех сил пыталась ответить ему с тем же пылом и убеждала себя, что просто обязана это сделать. Отдать свое послушное тело в обмен на огромную радость – вновь обрести сына. Но когда Джеми приподнялся и начал задирать вверх ее юбки, Пруденс передернулась. Слишком рано, ведь в ее памяти еще свежи воспоминания о Россе и о том, как прекрасно было заниматься с ним любовью. Она оттолкнула Джеми и выпрямилась на сиденье.

– Нет, Джеми. Не сейчас. И не здесь.

Он надулся и, сжав ее груди, попытался вновь опрокинуть на спину.

– Ты же говорила, что любишь меня. Это была ложь?

– Нет. Конечно, нет.

Господь свидетель, год назад она сказала правду.

– Просто…

О милосердная Матерь Божия, что бы такое придумать?

Тут летевшая во весь опор карета попала в рытвину. Толчок был так силен, что Джеми рухнул на пол. Пруденс не упустила свой шанс. Она застенчиво усмехнулась и спросила:

– Как же мы будем заниматься любовью, если карету трясет?

Джеми встал на колени, снова обнял ее и проворчал:

– А я буду держать тебя покрепче.

– Нет, пожалуйста. Здесь так неудобно и… – Пруденс сжалась в комочек и заплакала. Ее сердце изнывало от тоски по Россу.

Джеми разжал руки и, слегка отодвинувшись, хмуро взглянул на нее.

– Чтоб черти взяли мою душу! Я помню, ты была сговорчивой девочкой. Никакого жеманства, глупых слез.

Пруденс вытерла мокрые щеки.

– Я стала матерью, – просто сказала она. – И думаю только о своем дорогом мальчике. Прости меня. Может быть, сегодня ночью, после того как я снова увижу его, возьму на руки…

Пруденс очень надеялась, что он прочтет в ее глазах обещание.

Джеми недовольно заворчал и уселся напротив.

– Думаю, ты станешь более покладистой, – заявил он с угрюмым видом. – И веселой. На ночь мы остановимся в гостинице, и я рассчитываю на твое послушание.

– Я буду прежней Пруденс, – ответила она, тяжело вздохнув.

Джеми сердито пробормотал что-то, скрестил руки на груди и закрыл глаза. Через несколько минут он уже тихонько похрапывал.

А Пруденс приподняла шторку и стала смотреть в окошко. Унылый осенний пейзаж, деревья, почти лишенные листвы… И на душе у нее было так же холодно и пусто. В голове роились мрачные мысли, и солнечный свет, казалось, издевался над ее печалью.

Пруденс так рассчитывала на любовь Джеми, цеплялась за свои сладкие воспоминания, и они поддерживали в ней силу духа. И сейчас Джеми вел себя очень мило – не хуже, чем год назад. Но чего он хочет? Ее любви? Или ему нужно только тело? А вдруг вся эта нежность – лишь хорошо продуманная тактика, цель которой добиться ее расположения?

Бетси считала Пруденс наивной. Росс говорил, что она слепа и не понимает, что Джеми хитрит с ней. И действительно, сегодня, особенно в первые минуты их встречи, он напоминал избалованного, раздражительного ребенка, но никак не топко чувствующего, все понимающего возлюбленного.

Нет! Ради собственного душевного спокойствия эти мысли надо гнать! И верить в любовь Джеми. Наверное, она слишком много времени провела с Россом и стала так же цинично смотреть на жизнь.

По мере приближения к Винсли настроение у Пруденс улучшалось. Правда, перед отъездом в Лондон односельчане обращались с ней жестоко и презрительно, и все же здесь прошло ее детство, с этими местами связаны дорогие ее сердцу воспоминания. Вот на том поле они с Бетси, резвясь, бегали по жнивью, среди скирд пшеничных колосьев, жевали краденое зерно и смеялись, залитые лучами летнего солнца. А вот луга, где пасутся стада овец. Чуть дальше они переходят в волнистую линию холмов, на одном из которых Джеми клялся ей в вечной любви. И поляна возле деревни, окруженная раскидистыми деревьями. На их ветвях, отбрасывающих длинные тени, еще висят несколько бледно-желтых и коричневых листьев.

Папина школа. При виде каменного здания Пруденс сглотнула слезы, комком застрявшие в горле. Как она была здесь счастлива! И сколько ее девических тайн похоронено в этих старых стенах!

Карета вдруг остановилась, и Джеми встрепенулся. Он зевнул, потянулся и хмуро спросил:

– В чем дело?

– Мы в Винсли, – сказал кучер, просунув голову в дверцу. – Куда прикажете ехать дальше, ваша светлость?

Пруденс указала ему на тенистую аллею, которая вела к Бергхоуп-Мэнор. Кроны больших деревьев смыкались над ней, образуя своего рода арку. Плющ на светло-желтых каменных стенах уже стал багрово-красным. На остроконечной шиферной крыше сверкали окошки мансарды, отражая лучи жиденького ноябрьского солнца. Над несколькими трубами вился дымок: дедушка был слишком скуп и не позволял отапливать все комнаты до той поры, пока не выпадет снег.

Они остановились возле крытого крыльца с уютными скамеечками по обеим сторонам двери. Прежний, более щедрый и гостеприимный, хозяин поставил их для усталых путников. У Пруденс глухо забилось сердце. Дрожа от волнения, она взяла Джеми под руку. Он постучал.

К ее великому облегчению, дверь открыла старуха Мэг, единственная из всех дедушкиных служанок, хорошо относившаяся к Пруденс. Именно Мэг ухитрялась передавать ей письма Бетси в те длинные, ужасные месяцы заточения.

На морщинистом лице служанки появилась радостная улыбка, приоткрывшая беззубый рот.

– Госпожа Пруденс! Какое счастье увидеть тебя опять, милая! Добро пожаловать домой! Проходи.

– А дедушка… он до сих пор проклинает меня? – нерешительно спросила Пруденс.

Добрая старуха приуныла.

– Нам запрещено говорить о вас, мисс. Но все равно проходи. Неужели он откажется принять тебя? Ведь ты так похорошела… расцвела, точно роза!

Тут Джеми сердито заворчал и, оттолкнув служанку, ворвался в прихожую.

– Меня-то, черт возьми, он примет! А я уж с ним разберусь по-своему!

Мэг была так обрадована появлением Пруденс, что не обратила на Джеми никакого внимания. Теперь она отступила в сторону и почтительно поклонилась.

– Конечно, сэр. Проходите сюда.

Старуха повела их в самую старую часть дома и открыла дверь в уютную гостиную. Заходящее солнце еще светило в цветные оконные стекла, и комната сияла всеми цветами радуги. Мэг поспешно подошла к огромному камину, построенному в виде готической арки, с латинской надписью на ней, и принялась разжигать огонь.

– Я доложу о вас сквайру.

Мэг удалилась, а Пруденс, разнервничавшись, начала кружить по гостиной. За себя она не боялась – ведь рядом Джеми. Но дедушка всегда унижал ее – разговаривал как с беспомощным, капризным ребенком. Господи, не осрамиться бы сейчас перед Джеми!

В коридоре раздалось зловещее постукивание дедушкиной трости. Через несколько мгновений он, прихрамывая, вошел в комнату. Его нога, скрюченная подагрой, была перебинтована, и старик морщился от боли при каждом шаге.

У Пруденс душа ушла в пятки. Когда дедушку беспокоила нога, он становился еще более невыносимым.

Жена поддерживала его под руку. На ее морщинистом, худом лице застыла гримаса недовольства; глубокие складки прорезали кожу от ноздрей до подбородка. Бледные губы были плотно сжаты, а водянистые глазки злобно поблескивали. Она подвела мужа к креслу и предложила ему сесть.

Но старик отмахнулся от нее, разозленный даже таким проявлением заботы. Передернувшись, он обжег Пруденс гневным взглядом и ткнул в ее сторону своей тростью. Большой старомодный парик сотрясался при каждом движении его грузного тела.

– Как ты осмелилась прийти в этот дом? Иезавель, блудница! Да еще в Господень день? Разве у тебя совсем не осталось стыда? Вместилище порока! Я выставлю тебя к позорному столбу!

Пруденс съежилась от этих слов, разящих словно удары меча. Но тут Джеми рванулся вперед и вскричал:

– Я не позволю вам разговаривать с Пруденс таким неподобающим образом.

– Молчать! – взревел старик. – Готов побиться об заклад: она позвала тебя на подмогу. Но знаешь ли ты, кто эта… эта тварь? Она шлюха! Шлюха, сэр! Она нарушила заповеди Господни и обесчестила этот дом, осквернив свою девственность. О, исчадие ада!

Сквайр указал на камин.

– Ты видишь эту надпись? Двести лет назад ее сделал архиепископ Грэномор собственной рукой! – И он торжественно, громовым голосом перевел с латыни: – «Господи, я возлюбил обитель Твою и место, где покоится Твой трон». Но из-за этой бесстыжей девчонки в моем доме более нет благочестия!

Раскаты его голоса, как и раньше, производили устрашающее впечатление. Лицо старика побагровело, на лбу надулись вены. Даже Джеми заметно струхнул. Но странное дело – Пруденс почувствовала прилив сил. Ведь несмотря на все эти угрозы, сквайр всего-навсего вздорный старик, утративший свою власть над ней.

– Дедушка… – начала было Пруденс, стараясь унять дрожь в голосе.

Сквайр резко обернулся к ней и, сузив глаза, снова метнул взгляд, полный презрения и гнева. Сколько раз этот взгляд повергал Пруденс в ужас!

– Я хотел дать тебе хорошее приданое и выдать замуж. Но воистину ты – дочь своего отца, неблагодарная и ни на что не годная. И теперь ты осмелилась вернуться, хотя я запретил тебе переступать порог этого дома?!

Пруденс не желала терпеть оскорблений, не хотела вновь чувствовать себя презренной грешницей. Она потянула Джеми за рукав и храбро сказала:

– Дедушка, придя в твой дом, этот человек оказывает тебе честь. Перед тобой лорд Суиндон.

– Ну, конечно. Какой-нибудь жалкий актеришка, которого ты наняла, чтобы устроить этот фарс, – с издевкой отозвался старик.

Его жена негодующе фыркнула:

– Пусть милосердный Господь обрушит гнев свой на них обоих! – И возвела очи горе.

Джеми наконец собрался с духом. Он сердито порылся в кармане, извлек оттуда визитную карточку и сунул ее старику.

– Вы примете нас как подобает, сквайр Хэммонд. Я не привык выслушивать такие вещи от людей, стоящих ниже меня по положению.

Появление визитной карточки с выгравированной на ней надписью произвело поистине ошеломляющий эффект. Лицо дедушки из багрового стало ярко-розовым и расплылось в льстивой улыбке.

– Ваша светлость. Я не думал… Эта девчонка была лгуньей и бунтовщицей с самого дня своего рождения. Она никогда не знала, что такое бережливость, честность и трудолюбие. И я, естественно, предположил… Вы должны простить меня. Абигайл! – грозно крикнул он жене. – Быстро! Предложи сесть нашему уважаемому гостю.

Абигайл с подобострастным выражением лица присела в реверансе и пододвинула Джеми лучшее кресло. Потом она усадила своего мужа и пристроила маленькую скамеечку под его забинтованную ногу. Старуха даже заставила себя холодно кивнуть Пруденс и указала ей на табуретку, стоявшую в углу.

Но Пруденс, не потрудившись обратить на это внимание, опустилась в кресло рядом с Джеми. Сколько бы дедушка ни клеветал на нее, сколько бы ни бранился, она чувствовала, что освободилась от прошлого. Бояться больше нечего. Сквайр безропотно отдаст ребенка.

Между тем старик откинулся на спинку кресла и с улыбкой сплел пальцы на толстом животе.

– Не хотите ли откушать с нами шоколада, лорд Суиндон? Жаль, что я не могу предложить вам мадеры или кэнери[23 - Один из сортов мадеры.] – ведь сегодня воскресенье, Господень день. Но надеюсь, наше скромное угощение придется вам по вкусу.

Джеми вытащил серебряную табакерку и взял понюшку табака. Абигайл хотела было остановить его, но дедушка заткнул ей рот сердитым взглядом.

Джеми деликатно чихнул, вытер нос платочком и твердо заявил:

– Подайте кэнери.

С лица сквайра не сходила фальшивая улыбка.

– Одну минуту. Аби, вынь графин.

Абигайл пришла в такой ужас, словно Джеми посадил грязное пятно на врата, ведущие в рай.

– Но мой муж, в Господень день… Старик заскрипел зубами.

– Сегодня великий день, ибо виконт удостоил нас визитом. Угости нашего гостя!

В душе Пруденс вновь проснулось бунтарское начало.

– Я тоже не откажусь от стаканчика, – сказала она Абигайл, которая направилась к буфету.

Да простит ее Господь за гордыню, но как приятно видеть унижение жестоких стариков.

– Итак, ваша светлость, – начал сквайр, когда Абигайл с явной неохотой наполнила два бокала и поставила их на поднос. – Чем могу быть вам полезен? Я буду рад доказать делом свою преданность.

Джеми, наслаждаясь своим превосходством, смахнул с атласного жилета пылинку.

– Я приехал за своим сыном.

Раздался грохот. Абигайл, окаменев, тупо смотрела на поднос, валявшийся на полу. Возле ее ног растеклась большая лужа рубинового вина, в которой поблескивали кусочки разбитого стекла.

Дедушка снова побагровел и, заикаясь, начал бормотать:

– Ваш сын… но это невозможно… я…

Пруденс показалось, будто ее сердце сжала чья-то ледяная рука.

– Он здесь? Он жив? – вскричала она. Дедушка застонал и метнул на свою жену безумный взгляд.

– Его здесь нет! – воскликнул он наконец. – Лорд Лонгвуд, отец, приехал и увез ребенка с собой!

– Увез! Пресвятые небеса!.. – в ужасе прошептала Пруденс.

Джеми резко повернулся к ней. Его темные глаза были полны гневного осуждения.

– И скольких же джентльменов ты кормила своими сказками, рассчитывая, что хоть кто-нибудь да признает ребенка?

Пруденс в отчаянии замотала головой:

– Но я не знаю никакого лорда Лонгвуда!

На губах Джеми появилась гримаса отвращения.

– Лживая шлюха! Перед кем еще ты раздвигала ноги?

Пруденс зажала рот рукой, подавляя рыдание.

– Это твой сын, Джеми. Клянусь! У него такие же черные волосы, как у тебя. Я ни с кем больше не спала. Готова поклясться на Библии!

Увидев ее отчаяние, Джеми, казалось, поверил в искренность этих слов. Он встал с кресла и мрачно посмотрел на сквайра:

– Неужели вы такой глупец, что осмелились отдать моего ребенка первому встречному?

Дед оперся на ручки кресла и попытался приподняться.

– Эй вы, послушайте! Я не потерплю оскорблений! Лорд Лонгвуд предъявил мне неоспоримые доказательства своего отцовства! – Старик скривил рот с видом уязвленной гордости. – Подлец, он пригрозил, что предъявит обвинение в похищении, если я не отдам ему мальчика. И даже запретил мне видеться с ним. С моим внуком, с моей плотью и кровью! – Закипая от гнева, он с размаху ударил кулаками по подлокотникам. – Мне, сквайру, уважаемому человеку! Другу кавалера ордена Бани!

Джеми в ярости выкатил глаза.

– Может, оно и так, но я вас уничтожу за эту нелепую ошибку. Клянусь Господом, уничтожу, сэр! Стоит мне пальцем пошевелить, и вы будете просить милостыню на дороге.

Дедушка наконец ухитрился встать на ноги.

– Вон отсюда, немедленно! – загремел он, стуча палкой об пол. – Вы нарушили мой покой в Господень день! Угрожали, бросали мне в лицо оскорбления. И взяли эту бесстыжую шлюху себе в помощницы. Надеетесь обмануть меня и забрать то, что вам не принадлежит? Готов побиться об заклад, виконт вы или не виконт, но в любом случае просто-напросто любовник этой девчонки и пользуетесь ею ради каких-то своих грязных целей. У меня же нет никаких сомнений: я отдал ребенка его настоящему отцу! – Старик ткнул тростью в сторону двери. Его руки тряслись от гнева. – Уходите, сэр!

Джеми сжал кулаки и разразился длинной чередой ругательств. Абигайл, объятая благочестивым ужасом, съежилась и заткнула уши.

– Здесь мы ничего не добьемся, – проворчал Джеми и рванулся к двери.

Пруденс поплелась за ним, ее била сильнейшая дрожь. Нет, это невозможно, ужасно: все ее мечты и надежды разлетелись вдребезги! У нее закружилась голова. Спустившись с крыльца, она остановилась, не в силах двинуться дальше, и приложила руку к глазам, которые уже застилал туман. Вечернее небо, казалось, вот-вот обрушится на нее.

– Джеми, – неразборчиво пробормотала Пруденс и грохнулась оземь.

Придя в себя, она обнаружила, что лежит на скамье возле двери дома. Старуха Мэг склонилась над ней, держа в руке маленький флакончик.

– Вот, милая. Понюхай-ка еще разок этого снадобья.

Тебе станет лучше.

Пруденс сморщила нос, вздохнув гадкий запах, и посмотрела на дорожку. Джеми уже садился в карету. Она вскочила, побежала к нему со всей быстротой, на какую были способны ее непослушные ноги, и с отчаянием воскликнула:

– Джеми, что же нам теперь делать?

Поднявшись на подножку, тот обернулся. Взгляд у него был какой-то странный – холодный и чужой.

– Я встречался с Лонгвудом несколько лет назад. Довольно приятный малый. Уверен, что сумею убедить его проявить благоразумие. Наверняка это была шутка. На пьяную голову заключил пари с каким-нибудь своим дружком.

Пруденс слабо улыбнулась. В ней вновь затеплился огонек надежды. Ну конечно. Вот оно объяснение этого безумного поступка лорда Лонгвуда. Бетси не раз рассказывала ей о том, на какие дикие выходки способны молодые господа, когда выпьют. Бывали и случаи похищения. До Лонгвуда могли дойти слухи о ребенке. И под воздействием хмельных паров он придумал этот дурацкий спектакль.

Джеми взглянул на небо, задумчиво нахмурился и тихо, словно разговаривая сам с собой, произнес:

– Скоро совсем стемнеет, и я голоден. Надо бы заехать на постоялый двор… К тому же я не знаю дорогу в поместье Лонгвудов. Но кучер спросит у кого-нибудь. А если он уже ляжет спать, когда я приеду?.. – Джеми шепотом выругался. – Что ж, тем хуже для него.

Пруденс протянула руку:

– Помоги мне подняться, пожалуйста.

Но Джеми отрывисто рассмеялся и оттолкнул ее.

– Черт возьми, ты мне больше не нужна.

– Я… я не понимаю, – еле выговорила Пруденс.

– Твой дед – это другое дело. Ты должна была клятвенно заверить его, что я – отец ребенка. Но Лонгвуд? – Он пожал плечами. – Я могу привлечь его к суду, если потребуется. Но раз ты говоришь, что никогда не видала его, вряд ли он сумеет описать мать «своего» мальчика. Я думаю, мы с ним поладим и так, не прибегая к закону, – как джентльмен с джентльменом.

Джеми вытащил из кареты узелок с вещами Пруденс и небрежно швырнул его на землю.

– Ты не можешь так поступить! – крикнула Пруденс, задыхаясь от ужаса.

– Почему же? – ухмыльнулся он с издевкой. – Мне нужен только мой сын.

Пруденс тряхнула головой, ошеломленная устрашающей переменой, которая произошла с Джеми.

– Но… но как же свадьба? Ты обещал жениться на мне! – вскрикнула она.

– Не хватало еще мне твоих истерик! Дорогая девочка, я уже женат. На богатой наследнице из Виргинии. Женщине такого же высокого происхождения. Зачем, Господи помилуй, мне нужна деревенская простушка?

– Джеми, во имя всего святого!

Пруденс вцепилась в дверцу кареты, отчаянно пытаясь забраться внутрь. Но Джеми отпихнул ее так грубо, что она упала на Покрытую гравием дорожку. А неверный возлюбленный расположился на сиденье, захлопнул дверцу и крикнул кучеру:

– Трогай!

Пруденс с трудом встала на колени, глядя вслед экипажу, пока он не скрылся в темной аллее. Потом уронила голову на грудь и заплакала. Это было полное поражение. «О Росс, – в отчаянии подумала Пруденс, – что же мне теперь делать?» Надо было довериться ему, обо всем рассказать. А она понадеялась на какую-то мифическую любовь, которую сама же и придумала по детской наивности.

Но уже через несколько минут Пруденс шмыгнула носом в последний раз и сердито утерла мокрое от слез лицо. Что толку ныть? Она ведь не маленькая. «Думай. Думай!» – приказала себе Пруденс. Джеми собирается где-нибудь остановиться и поужинать. Если бы удалось опередить его, первой добраться до поместья Лонгвуда и объяснить тому, что шутка зашла слишком далеко, тогда, возможно, все закончилось бы хорошо. Но как сделать это, не имея ни пенни в кармане?

Дедушка! У него есть карета. И воспоминания о пережитом унижении еще свежи в его памяти. А ей это на руку. Она будет унижаться, молить о прощении, пообещает замаливать грехи до конца дней своих. И конечно, старик не откажет. Он обрадуется, получив возможность одержать победу над Джеми.

Несколько успокоившись, Пруденс поспешила к дому. Но испуганно остановилась, услышав чей-то громкий голос, донесшийся из аллеи.

– Ага, мистер Фрэнклин! Вот она, миссис Мэннинг. Жизнью своей клянусь.

Она круто обернулась и увидела Тоби, который бежал к ней рысцой. За ним следовал человек в парике и темном пальто.

Незнакомец остановился рядом с Пруденс, задыхаясь от усталости.

– Миссис Мэннинг?.. – Она удивленно кивнула, а мужчина широко улыбнулся в ответ: – Господи, мадам. Я уж боялся, что мы никогда не догоним вас. Но этот добрый матрос, хоть с виду он и простачок, заверил меня, что разыщет вас. И вот мы здесь!

Пруденс нахмурилась. Ей некогда тратить время на пустые разговоры с незнакомым человеком. Надо срочно решить дело с Лонгвудом.

– Что вы хотите? – спросила она нетерпеливо.

– Позвольте представиться… – Незнакомец низко поклонился. – Вильям Фрэнклин, адвокат.

В голове у Пруденс вихрем кружились обрывки мыслей. И почему, собственно, Тоби оказался здесь, в Винсли?

– Какое же у вас ко мне дело, мистер Фрэнклин?

– Видите ли, мадам, меня прислал доктор Росс Мэннинг. Ваш муж, насколько мне известно. Я обязан вернуть вас к нему немедленно.

Пресвятые небеса! Наверное, она сказала Россу, где находится ее дом, а потом забыла об этом. Упрямый дурак! Почему он не хочет оставить ее в покое? Неужели ее бегство так уязвило мужскую гордость Росса, что он готов на все, лишь бы вернуть свою жену?

– Сейчас я не могу поехать с вами, мистер Фрэнклин, – с достоинством заявила Пруденс. – Мужу придется подождать.

– Но, мадам, он велел мне выполнить это поручение безотлагательно. Без всяких проволочек.

«Чума возьми этого гордеца! Вечно он во все вмешивается! Будто я – его собственность!» – Пруденс глубоко вздохнула и попыталась собраться с мыслями.

– Мистер Фрэнклин, клянусь, через день-два я поеду с вами. Даю честное слово. Вы можете остаться в Винсли до моего возвращения. Но сейчас меня ждет важное и очень срочное дело.

Мистер Фрэнклин продолжал улыбаться, но глаза у него стали холодные как лед.

– Позвольте напомнить, миссис Мэннинг, что вы действительно принадлежите вашему мужу. Вы сбежали от него, а это преследуется законом. Мне неприятно говорить такие вещи, но, видно, придется приказать простофиле Тоби посторожить вас, а самому отправиться за констеблем. Если потребуется, я использую кандалы, – добавил он зловещим тоном.

– Тоби никогда не согласится! – с вызовом ответила Пруденс. – Мне он не сделает ничего плохого.

Фрэнклин повернулся к матросу:

– Мистер Вэдж, приказываю вам никуда не отпускать эту женщину, пока я не вернусь.

– Слушаюсь, сэр! – И Тоби, шаркая ногами, направился к Пруденс.

– Тоби, умоляю. Позволь мне уйти! Но он покачал своей большой головой:

– Не могу, леди. Понимаете? Мистер Мэннинг велел мне во всем слушаться мистера Фрэнклина. И без его разрешения не давать вам сниматься с якоря. Не то это будет плохое предзнаменование.

Фрэнклин мягко взял Пруденс за руку.

– Я думаю, лучше вам пойти с нами, миссис Мэннинг. Карета рядом, на лужайке.

Пруденс в отчаянии застонала.

– Если мистер Мэннинг хочет окончательно добить меня, – сказала она с горечью, – то лучше было просто прислать наемного убийцу с кинжалом.


Глава 24


Час назад на небе взошла ущербная луна. Карета мчалась во весь опор. Пруденс мрачно смотрела в окошко на пролетавшие мимо села и небольшие деревушки. В душе у нее царила непроглядная тьма. Сердце щемило от боли. И даже мысль о предстоящей встрече с Россом не радовала ее.

Фрэнклин отодвинул в сторону остатки ужина.

– Вы действительно не хотите ничего поесть, миссис Мэннинг?

– Я не голодна.

– Ну-ну!.. – неодобрительно проворчал он. – Приободритесь. Мы еще до полуночи будем на месте. И я не сомневаюсь, доктор Мэннинг очень обрадуется вам.

Пруденс уставилась на его добродушное лицо, освещенное бликами раскачивающегося фонаря. О, как же она ненавидела этого адвоката!

– А вы будете наслаждаться, созерцая воссоединение любящих супругов? – поинтересовалась она, скривив губы в саркастической усмешке.

– Господи, мадам. Я уверен, все будет хорошо. Доктор Мэннинг, по-моему, только и мечтает о том, чтобы вы вернулись к нему.

– Мечтает? – горько переспросила Пруденс. – А может быть, он лелеет планы мести?

– Мадам?.. – Фрэнклин недоуменно нахмурил брови.

– Мистер Фрэнклин, неужели я ничем не могу тронуть ваше сердце? Боюсь, что вопреки вашим словам меня ожидает не слишком любезный прием.

Пруденс сглотнула, воочию представив, каков Росс в гневе. А ведь он наверняка пришел в ярость, если решился организовать столь хорошо продуманное похищение. Послал адвоката, пригрозившего арестом, вместо того чтобы приехать самому. Она вздохнула.

– Я готова принять свою участь… какова бы она ни была. Но отпустите меня всего на один день. Я выполню свой долг и вернусь. Россу не обязательно знать об этом.

– У меня есть инструкции, миссис Мэннинг, – сердито ответил адвокат. – И я дал слово чести.

– Если вы боитесь, что я сбегу, поезжайте со мной. Не выпускайте меня из поля зрения пи на минуту.

Присутствие Фрэнклина придало бы Пруденс храбрости во время разговора с Лонгвудом. А его знание законов помогло бы убедить лорда в том, что ее дело правое.

Но Фрэнклин с непреклонным видом покачал головой:

– Это невозможно, мадам.

– О, в таком случае будь ты проклят, бессердечный, упрямый старый осел! – вскричала Пруденс и разразилась потоком слез.

Вэдж, покончив с ужином, давно забился в угол кареты и тихонько сидел там, сжавшись в комочек. Но теперь он беспокойно зашевелился, взволнованный бурными рыданиями Пруденс. Тоби скорчил жалобную физиономию, словно разделял ее горе, и тоже залился слезами.

– Не печалься, мамочка. Старик Тоби вернется к тебе.

Пруденс тут же перестала плакать. Бедняга Тоби!.. Бурные события минувших дней наверняка вызвали сумятицу в его больной голове. А услышав ее рыдания, он и вовсе ушел в свой призрачный мир. Но ведь слезами не облегчишь свое горе, да и Фрэнклина они не заставят смягчиться.

Она подалась вперед и потрепала Тоби по руке:

– Хватит, хватит, Тоби. Все будет хорошо. Скоро мы приедем к мистеру Мэннингу. И жизнь пойдет, как прежде на корабле. Мы опять будем все вместе.

Тоби смотрел на нее пустыми глазами.

– Сегодня вечером ухала сова. Плохое предзнаменование. Нас ждет какая-то беда, слышите меня?

Пруденс вздрогнула, заразившись его суеверными страхами, и замолчала. А Тоби вытащил дудочку и принялся наигрывать какую-то печальную мелодию, которая звучала как погребальная песнь для ее истерзанного сердца. Наконец она вздохнула, закрыла глаза и погрузилась в беспокойный сон.

Проснулась Пруденс в более радостном настроении. Ей снился Росс. Бог послал много бед, дабы испытать ее, но, может быть, Росс придумает, как поправить дело. Ей вдруг захотелось вновь обрести покой и утешение в его объятиях.

Наконец карета остановилась возле домика привратника весьма внушительных размеров. Над железными воротами висел позолоченный герб. Привратник в ливрее почтительно поклонился и открыл ворота. Карета двинулась по длинной, обсаженной деревьями аллее. Вдали маячили очертания огромного дома, скрытого в ночной мгле.

– Где мы, мистер Фрэнклин? – спросила Пруденс обеспокоенно.

– Это замок Бриджуотер, резиденция маркиза Бриджуотера. Доктор Мэннинг находится здесь.

Маркиз! Наверное, Росс нанялся к нему в качестве личного врача. И если – дай-то Бог! – хозяин к нему благоволит, то лорду Лонгвуду и Джеми придется сдать свои позиции. Они не смогут противостоять маркизу. Надежды Пруденс крепли с каждым поворотом колеса кареты.

И все же, думала она, раздраженно покусывая губу, она не оказалась бы в столь плачевной ситуации, если бы не Росс. Сейчас она уже добралась бы до поместья Лонгвуда и сжимала бы в объятиях свое дорогое дитя. А всему виной это похищение. Пусть даже Росс и маркиз будут помогать ей – потребуются месяцы, чтобы вернуть ребенка.

К тому времени, когда карета подъехала к массивной парадной двери, Пруденс совсем раскипятилась. Какой же Росс надоедливый, всюду он сует свой нос! Как он осмелился нарушить ее Планы? Но ничего, она все ему выскажет!

И вдруг Пруденс нервно сглотнула, охваченная внезапным Приступом ужаса. Теперь, когда минута свидания была уже совсем близко, ее стала тревожить мысль о настроении Росса. Дай Бог, чтобы он не слишком сильно рассердился на нее за бегство.

Пруденс вышла из кареты, но мистер Фрэнклин не последовал за ней, и это, разумеется, нисколько не помогло развеять ее страхи. Заметив вопросительный взгляд Пруденс, адвокат вкрадчиво улыбнулся:

– Я оставляю вас на попечение мужа, миссис Мэннинг.

Эта фраза прозвучала зловеще. А когда молчаливый лакей с каменным выражением лица снял с Пруденс плащ и повел через огромный холл к небольшой двери, ее охватила паника. Она чувствовала себя преступницей, осужденной на казнь. Ибо по собственному опыту знала, на что способен Росс в ярости. Правда, сама она еще ни разу не испытывала на себе тяжесть его руки, но ведь он частенько грозился прибить ее.

Лакей постучал в дверь, отворил ее и удалился. Стараясь сохранять спокойствие, Пруденс гордо вплыла в комнату, по-видимому служившую библиотекой.

Росс стоял посреди нее, скрестив руки на груди. На нем был красивый бархатный костюм, волосы перевязаны лентой и напудрены.

«Новый хозяин хорошо ему платит, это несомненно!» – со злостью подумала Пруденс и, несколько поколебавшись, решила подождать, пока Росс заговорит первым. Прежде чем обрушиваться на него с упреками, надо выяснить, в каком он настроении.

– Как мило, что ты приехала ко мне, женушка. В холодном голосе Росса звучал сарказм, синие глаза смотрели на Пруденс настороженно.

Она с облегчением вздохнула, и все ее страхи улеглись. Холодность Росса – это еще не самое страшное.

– Ты не оставил мне выбора. И по обыкновению обошелся со мной как деспот! – резко сказала Пруденс.

Росс прищурился.

– А что твой драгоценный Джеми? Побежал следом, чтобы вернуть тебя обратно?

Услышав имя Джеми, Пруденс сразу вспомнила о ребенке и снова вскипела от негодования:

– Тиран! Ты не имел права вмешиваться и так жестоко нарушать мои планы.

– Вмешиваться, мадам? Я удержал свою жену от страшной ошибки. Разве это называется «вмешиваться»? Ты готова была обесчестить себя, вступив в брак с другим мужчиной!

Только тут Пруденс заметила, какой у Росса измученный вид. Его лицо осунулось, глаза ввалились, словно он не спал с тех пор, как они расстались три дня назад. И несмотря на ледяной тон, уж не ревность ли звучит в его голосе?

– Милосердная Матерь Божия, – вздохнула Пруденс. – Ты ревнуешь меня к Джеми?

– Я имею на это право! Целые месяцы мне приходилось выслушивать твои рассказы о нем. Эти тошнотворные любовные воспоминания! Эти бесстыжие мечты! Даже после того, как ты дала мне клятву верности, я видел его в твоих глазах. А потом ты исчезла и оставила свое обручальное кольцо. Разумеется, та отправилась к Джеми! – с горечью добавил он.

Пруденс и в голову не приходило, что ее поступок так сильно задел его самолюбие.

– У меня не было выбора, – мягко объяснила она.

– И, не посовестившись наставить мне рога, ты решила выйти за него замуж. Словно меня никогда и не было.

Пруденс в ужасе заметила, что печаль в глазах Росса уступила место ярости.

– Нет, я… – пролепетала она.

Только сжатые кулаки выдавали бурливший в нем гнев. Голос оставался по-прежнему холодным и отчужденным.

– Ты хотела совершить грех двоемужества?

– Да, – прошептала Пруденс, понурив голову. Он тихо выругался.

– Неужели ты любишь его так сильно? А меня – ненавидишь?

– О, но почему ты не можешь понять? – в отчаянии воскликнула Пруденс. – Я не хотела сделать тебе больно. У нас с Джеми есть ребенок. И без его помощи я не могу вернуть своего сына.

Пруденс молила Бога, чтобы ее слова смягчили боль и гнев Росса.

– Почему ты никогда не говорила мне, что твой ребенок жив?

В его голосе она не услышала и намека на понимание и прощение.

– А что бы ты сделал? – устало вздохнула Пруденс. – Зато теперь благодаря твоему вмешательству один Бог знает, когда я снова увижу моего мальчика.

– Ты поступила так, боясь, что я ничем тебе не сумею помочь? Или потому, что не можешь жить без Джеми?

– Я же сказала: Джеми тут ни при чем.

Росс отвернулся и резко спросил:

– Ты любишь его?

Пруденс почувствовала, что она бессильна утешить Росса, исцелить его раненую гордость.

– Я была молода, доверчива и – Бог мой! – так наивна. И все же какой-то частью своего существа я, наверное, с самого начала понимала, что Джеми не тот человек, каким я его себе воображала. – Пруденс всхлипнула. – Но… но мне так страстно хотелось вернуть ребенка, что я была готова до конца своих дней прожить с разбитым сердцем.

Росс повернулся к ней. Его глаза были полны сомнений.

– Что это все значит? – проворчал он. – Ты любишь его?

Ну почему он так глуп?

– Тупица! – вскричала Пруденс. – Конечно, нет. Я люблю тебя!

Росс удивленно вытаращил глаза:

– Ты любишь… меня?! Пруденс смахнула с глаз слезы.

– В то утро на корабле мне было так больно покидать тебя. Я не хотела ехать к Джеми. Мне нужен ты. Я хочу быть твоей женой, чтобы ты обнимал и согревал меня по ночам. Но мое сердце разрывалось на части между тобой и ребенком. Надо было сделать выбор. И разве могла я поступить иначе?

– Пру!.. – прошептал Росс, и его лицо засветилось от радости.

Он притянул ее к себе и начал целовать. Пруденс обвила руками его шею и прильнула к нему губами, наконец-то почувствовав себя защищенной от всех бед. Ее место здесь, рядом с ним.

Но когда Росс, оторвавшись от ее рта, принялся осыпать нежными поцелуями грудь и шею, она снова вспомнила о своих несчастьях и попыталась вырваться.

– Росс, подожди. Ты должен помочь мне. Мой ребенок… Какой-то сумасшедший лорд увез его… так, ради забавы! И теперь Джеми мчится к нему, чтобы сегодня же забрать сына. Но не ради меня. – От горя у Пруденс задрожал голос. – Он женат, Росс. Женат. Все эти месяцы, пока я надеялась на него…

– Да. Иного я и не предполагал. – Росс чмокнул ее в щеку и слегка куснул ухо.

Как он может проявлять такое равнодушие к ее горю?!

– Во имя всего святого, Росс…

Но тут за закрытой дверью раздались громкие крики, какая-то возня, а потом характерный звук пощечины. Дверь распахнулась настежь: на пороге стоял Джеми. Его глаза дико блуждали, тщательно уложенные волосы были растрепаны.

Росс отпустил Пруденс и отошел в сторонку, сурово сжав челюсти.

– Что означает это вторжение?

Пруденс, дрожа всем телом, испуганно прижала руку ко рту.

За спиной Джеми появился лакей.

– Простите, сэр, – промямлил он, потирая красную отметину на щеке. – Я не смог остановить его.

– Да, разумеется. – Отпустив слугу, Росс обратил холодный взгляд на Джеми: – Кто вы такой, сэр?

Тот выпятил нижнюю губу, сразу став похожим на капризного ребенка, пригладил волосы и запахнул полы пальто.

– Мы уже встречались, сэр. Жаль, что вы забыли об этом. – И он сухо поклонился: – Меня зовут Джеймс Эрнотт, виконт Суиндон.

Росс насмешливо улыбнулся:

– А… тот самый печально известный Джеми, насколько я понимаю? – Он поклонился в ответ: – К вашим услугам, сэр. Зачем вы здесь?

Джеми бросил на него злобный взгляд.

– Послушайте, Лонгвуд, я буду с вами откровенен! За каким чертом вы взяли моего сына?

Росс иронически вздернул брови.

– Вашего сына?

Джеми ткнул пальцем в Пруденс. Его рука дрожала от ярости.

– Не знаю, что наговорила вам эта тварь, но я готов присягнуть: она зачала ребенка от меня.

– Эта «тварь», черт бы вас подрал, – моя жена, леди Лонгвуд! И вы обязаны говорить о ней с подобающим уважением. Или я велю вышвырнуть вас вон! – В голосе Росса прозвучал с трудом сдерживаемый гнев.

Пруденс уставилась на него во все глаза. У нее закружилась голова. Она не верила своим ушам.

– Р-Росс? – прошептала она. Он ответил ей кроткой улыбкой.

– Извини, дорогая. У каждого из нас есть свои секреты.

– Ты? Лорд Лонгвуд?

– Да. Я всю жизнь ношу это имя, – отозвался он, пожав плечами.

Джеми топнул ногой и крикнул:

– Проклятие! Отдайте моего сына!

Росс посмотрел на него так, словно Джеми был козявкой, случайно попавшей ему под ноги.

– А с чего вы взяли, будто ребенок ваш? Я намерен поклясться в суде, что в прошлом году ухаживал за Пруденс, а потом она благополучно зачала от меня. Думаю, моя жена подтвердит это. – И он вдруг усмехнулся ей: – Помнишь, милая, это было на холмах, недалеко от усадьбы твоего деда? Не так ли?

Она кивнула, все еще плохо соображая, что происходит.

– Это грязная ложь, чтоб меня черти разорвали! – завопил Джеми, брызгая слюной.

– Вы утверждаете, что являетесь отцом ребенка, – спокойно продолжал Росс. – На теле Пруденс есть шрам. Вы можете сказать на суде, где он? У ребенка имеется родимое пятно. Готов побиться об заклад, вы не сумеете описать его. А я сделаю это. Ее дед – ханжа и лицемер – был ошарашен, а потому не стал упрямиться. – Росс приник к руке Пруденс. – Моя бедная Девочка. Жить с таким жестоким стариком!

Джеми, сжав кулаки, двинулся было к Россу.

– А ну-ка, послушайте…

Но тут же замер под его ледяным взглядом.

– Вы ведь не собираетесь ссориться со мной, Суиндон? Думаю, вашей смелости хватает только на то, чтобы соблазнять невинных девушек. А вот драться со шпагой в руке – это вам не под силу. Тем не менее я готов дать вам удовлетворение.

В ответ на вызывающий взгляд Росса Джеми съежился и отвернулся. Тот указал ему на дверь.

– Я уверен, в Синдерфорде вы найдете какую-нибудь гостиницу. А потом отправляйтесь домой, к жене, и зализывайте свои раны.

И вдруг Джеми зарыдал во весь голос. Его лицо сморщилось, словно у обиженного ребенка, и стало безобразным.

– Вы не понимаете, Лонгвуд. В Америке я переболел свинкой. Теперь я бесплоден. А мне нужен наследник. Мой сын! Умоляю вас, сэр. – Он шмыгнул носом и утерся тыльной стороной ладони. – У вас с Пруденс, Божией милостью, еще будут дети, а у меня…

Росс взглянул на него с гримасой отвращения.

– Жалкий трус! Вы ждете моего сочувствия? Напрасно. Вы встретили невинную, доверчивую девушку и соблазнили ее ради минутного удовольствия. А потом бросили, и ей пришлось жестоко расплатиться за вашу похоть. Вы принесли достаточно много горя. Ступайте же в свой пустой дом. И пусть сожаления преследуют вас до конца жизни.

Джеми упал на колени, продолжая всхлипывать. Пруденс стало тошно при одной мысли о том, что когда-то она любила этого человека. Росс холодно рассмеялся:

– Будь я проклят, Пру! Что ты нашла в этом презренном, плаксивом создании? – Он шагнул к Джеми и грубо поднял его за шиворот. – Надеюсь, вы покинете нас немедленно. А иначе я с удовольствием сам вышвырну вас.

Джеми, не переставая рыдать, поплелся к двери, как побитая собака. А Росс, довольный, улыбнулся Пруденс:

– Ну, леди Лонгвуд, лам помешали в тот момент, когда мы целовались, не так ли?

Пруденс рухнула в кресло.

– Леди Лонгвуд? – повторила она удивленно.

– Знаешь, ты ведь теперь графиня.

– Я не могу поверить! Я ничего не понимаю. Значит, все время, что мы были вместе…

– Видишь ли, отвергнув своего отца, я отказался и от многих других вещей. В том числе и от титула.

Пруденс в первый раз огляделась вокруг и заметила, как роскошно убрана маленькая библиотека.

– А маркиз Бриджуотер?

– Это мой отец, – сказал Росс с окаменевшим лицом. – Но… но ведь вы оба врачи. И одновременно ты – граф, а он… Нет, я о таком и не слыхивала, чтобы знатные люди имели профессию. Невероятно! Росс пожал плечами.

– Так уж повелось в нашей семье. Когда-нибудь я расскажу тебе.

Значит, он вернулся в отцовский дом. Это порадовало Пруденс.

– Ты примирился с отцом. И простил его? Росс снова напрягся.

– Я вернул себе титул и доходы, – проворчал он. – Но простить его? Он убил Марту. Я никогда не забуду этого. И не прощу.

– Тогда почему же ты вернулся к нему?

– Это был единственный способ помочь тебе и вырвать ребенка из лап твоего деда.

В сердце Пруденс зажегся огонек надежды.

– Ты принес такую огромную жертву ради меня? Почему?

«Скажи, что любишь меня!..» – подумала она. Но Росс отвернулся и принялся крутить в руках вазочку, стоявшую на столе.

– Это был мой долг, ведь ты – моя жена! – В его голосе послышались нотки гнева. – А кроме того, я не мог позволить тебе пойти на двоемужество из-за этой паршивой собаки.

Пруденс не желала принимать такое объяснение. Ее сердце ждало иного. Что ж, она поступится своей гордостью и спросит его напрямик.

– А теперь послушай-ка, доктор Росс Мэннинг… – начала было Пруденс, решительно встав с кресла.

И вдруг осеклась, зажав рукой рот. Что он сказал? Вырвать ребенка из лап дедушки?

– Мой сыночек!.. – пролепетала она дрожащим голосом. – Он здесь?

Росс повернулся к ней с нежной улыбкой. Его глаза сияли.

– А я все думал, когда же ты вспомнишь о нем? – Он потянул за шнурок звонка и быстро отдал приказание лакею: – Разбудите няньку и велите принести мальчика. Извинитесь за столь поздний час, но… мать хочет видеть своего ребенка.

Мать! Как сладко слышать это слово! Дрожа от счастья, Пруденс стала кружить по комнате, потом повернулась и кинулась в объятия Росса.

– Да благословит тебя Бог!.. – прошептала она. Он поцеловал ее в макушку.

– Я прихватил с собой и няньку. Молодую вдову. Мэри Хант. Она говорит, что знает тебя.

Пруденс кивнула.

– Мэри… она из нашей деревни.

– Сколько сейчас твоему мальчику?

– Шесть месяцев и девять дней.

Она считала и пересчитывала каждый день.

– А когда ты видела его в последний раз? Пруденс не смогла удержать слезы.

– Ему было всего шесть недель, когда…

– Я принесла мальчика, ваша светлость.

На пороге стояла Мэри Хант, держа в руках младенца, который извивался что было сил.

У Пруденс замерло сердце. Задыхаясь, она с жадностью протянула руки. Мэри рассмеялась и, опустившись на колени, положила ребенка на ковер.

– Он только что научился ползать. Такой живчик, не хочет, чтобы его брали на руки.

Пруденс тоже встала на колени, наблюдая, как малыш ползет к ней, преодолевая последние дюймы той зияющей пропасти, что разделяла их столько долгих месяцев. Он радостно гукал; темные кудряшки сбились на лоб, а маленькое личико осветилось улыбкой, прекраснее которой Пруденс ничего не видела на свете. Она схватила сына и прижала его к груди. Из ее глаз текли слезы счастья. Она тискала его, целовала, изучала каждую черточку дорогого лица, и сердце переполняли нежность и любовь.

Пруденс посмотрела на Росса заплаканными глазами.

– Я даже не знаю, как его назвали, – всхлипывая, пожаловалась она.

Он опустился на колени и вытер ей глаза.

– Его окрестили Питером.

– О Росс, – сказала Пруденс, в душе которой вновь ожили все ее печали. – Сколько вех в его жизни я пропустила!

– Их будет еще много. – От волнения голос Росса звучал Хрипло. – Больше никто не разлучит тебя с твоим сыном.

В душе Пруденс зашевелилась тревога. Твой сын – так сказал Росс. Сможет ли он принять и полюбить ребенка Джеми как своего собственного? Но она попыталась прогнать свои страхи. Ведь теперь у нее есть все: и сын, и любимый человек. И Пруденс возблагодарила Господа за это счастье.

Питер вдруг захныкал, и Мэри поспешно подошла к Пруденс.

– Извини, Пру. – Тут она запнулась и покраснела. – Ваше сиятельство. Но уже полночь. Малышу пора спать.

Пруденс неохотно встала и отдала ей ребенка. Мэри улыбнулась:

– Не огорчайтесь, мадам. Я нянчила его с тех пор, как вы уехали из Винсли. Я расскажу вам множество историй о Питере, они развеселят вас. Не бойтесь.

Она прижала ребенка к груди и вышла из библиотеки. Исполненная невыразимой радости, Пруденс бросилась на шею Россу.

– Как мне отблагодарить тебя?

Он поцеловал ее. Сначала нежно, потом – со все возрастающей страстью.

– Я могу придумать множество разных способов, – сказал Росс с добродушной усмешкой.

В дверь тихонько постучали. Пруденс оглянулась и увидела пожилого мужчину, одетого в халат. Его седеющие волосы были прикрыты батистовым ночным колпаком.

У этого высокого, полного достоинства человека с горделивой осанкой оказалась неожиданно приятная улыбка. Раньше Пруденс думала, что ни у кого, кроме Росса, не может быть таких синих глаз. Но глаза старика поразили ее своим лазурным блеском. Только они излучали не холодное безразличие, а тепло, хотя и с оттенком грусти.

– Можно мне войти? – спросил старик. – Шум поднял меня с постели.

Росс замер. Пруденс слышала, как он скрипнул зубами.

– Пруденс, позволь представить тебе Джейсона Мэннинга, маркиза Бриджуотера.

Она присела в реверансе в знак уважения к высокому титулу, но маркиз рассмеялся:

– Я, верно, заслуживаю поцелуя от своей невестки. Вас зовут Пруденс, не так ли?

Она застенчиво кивнула, подошла к нему и нежно поцеловала в щеку.

– Росс, по-моему, твоя жена – красавица. – Старик улыбнулся Пруденс. – Добро пожаловать в замок Бриджуотер, дорогая. Я рад вам обоим. Будь я проклят, если это не так.

Росс насупился.

– Я завтра же попрошу своего банкира выдать мне деньги. Чем быстрее я приведу в порядок Лонгвуд-Хаус, тем лучше будет для Пруденс.

Она обвела взглядом красиво обставленную комнату:

– О, я бы с удовольствием пожила здесь! Но Росс прервал ее.

– А я – нет, – холодно бросил он, выразительно посмотрев на жену.

Маркиз сразу сник, и улыбка на его лице погасла.

– Как пожелаете, – пробормотал он.

В воздухе повисло враждебное молчание. Пруденс сообразила, что Росс даже не представил ей маркиза как своего отца. Она отчаянно пыталась придумать что-то, только бы на лице старика вновь появилась улыбка.

– Если остальные комнаты так же прекрасны, как эта, то я с радостью обошла бы с вами весь замок, лорд Бриджуотер.

Он учтиво остановил ее, взмахнув рукой.

– Пожалуйста, не стоит называть меня так. Ведь вы теперь член нашей семьи.

– Как же мне обращаться к вам? Старик тяжело вздохнул.

– Вы можете называть меня Джейсон, как и Росс. Тот насмешливо фыркнул.

– Представляешь, Пру, «Джейсон» означает «целитель»!

Маркиз побелел словно полотно; его руки задрожали. Пруденс бросила на Росса негодующий взгляд. Как он может быть таким жестоким!

Она нежно тронула маркиза за руку.

– Я буду называть вас отцом, если позволите. Росс что-то невнятно пробормотал, но Пруденс только сердито поджала губы.

Маркиз обвел взглядом их напряженные лица и слегка поклонился.

– Боюсь, я надоел вам. Оставляю вас наедине. Наслаждайтесь тем, что вы снова вместе.

И он двинулся к двери, шаркая ногами, словно в один миг постарел лет на десять.

Как только маркиз вышел, Пруденс круто повернулась к Россу:

– Как ты посмел?

– Мои отношения с отцом тебя не касаются, – жестко ответил он.

– Но как ты мог?

Росс застонал и закрыл лицо руками.

– Умоляю, Пру Не мучай меня этими разговорами. Пруденс почувствовала угрызения совести. Ведь Росс нарушил свою клятву и заключил перемирие с отцом. И все ради ее блага. Нельзя быть такой неблагодарной и корить его за те взаимоотношения с маркизом, которых она не в силах понять.

– Прости, – прошептала она.

Он обхватил ее лицо руками и заглянул в глаза. В его взгляде Пруденс прочла отзвуки боли и горя, пережитых за последние дни. Росс напоминал раненое животное, которое нуждается в любви и нежной заботе.

– Отведи меня в спальню, – попросила Пруденс. Он наклонился и начал целовать ее – сначала нежно, потом, по мере того, как возрастала страсть, – все более пылко. Размолвка была тут же забыта. С радостной улыбкой Росс поднял Пруденс на руки.

– Ваше сиятельство, не хотите ли взглянуть на свои апартаменты?

Она улыбнулась и крепко ухватилась за его шею.

– Значит, аристократы ведут себя как настоящие головорезы?

– Дерзкие девчонки другого и не заслуживают. Даже если они графини.

Тут у Пруденс заурчало в животе. Она скорчила смущённую гримаску.

– Графиня голодна. За ужином я не съела ни крошки. Этот ужасный мистер Фрэнклин…

– Клянусь бородой Эскулапа! – хмуро воскликнул Росс. – Он был с тобой нелюбезен? Или морил тебя голодом?

– Нет, просто твой адвокат слишком педантичен. И преисполнен высоких моральных принципов. Он предлагал мне поужинать, но я не смогла есть.

Все Думала о «сумасшедшем лорде»?

Росс усмехнулся и понес ее в спальню. Лакей пряча улыбку, смотрел на своего хозяина, позабывшего о хороших манерах. Выслушав приказание принести ее сиятельству ужин, он послушно удалился.

Пруденс окружало такое великолепие и роскошь, что она с трудом верила своим глазам. Два лакея, дремавшие у дверей, вскочили при их появлении и тут же исчезли, повинуясь взмаху руки Росса.

Огромная гостиная была залита светом множества свечей. Элегантная мебель сияла позолотой, на обшитых парчой стенах висели картины. Толстый узорчатый ковер приглушал стук башмаков Росса, украшенных пряжками.

За бархатными шторами на окнах виднелось усеянное звездами небо. Пруденс казалось, что она попала в какую-то волшебную страну.

Росс толкнул ногой дверь в спальню. Оттуда сейчас же выскочил камердинер. Он был одет на французский манер: в бархатный камзол с галунами, расшитый цветами галстук и сверхмодный парик с косичкой, упрятанной в сетку. Неестественно бледный цвет лица, очевидно, потребовал каких-то особых ухищрений от его обладателя.

– Ваше сиятельство, – сказал камердинер с легким акцентом.

– Отдыхай, Марэ. Сегодня ты мне больше не понадобишься.

– Но ваше сиятельство… Росс сухо рассмеялся.

– Марэ, mon vieux.[24 - Дружище (фр.).] Я знаю, есть джентльмены, которые беспомощно валяются в постели, словно черепахи, выброшенные на берег, потому что не в состоянии одеть себя сами. Но уверяю тебя, я не отношусь к их числу и сам могу приготовиться ко сну.

– Но, милорд, я только хотел…

В голосе Росса уже звучало нетерпение:

– Ты должен подчиняться моим приказаниям, если собираешься дальше служить в этом доме. Отправляйся к себе!

Француз вежливо поклонился и попятился к двери. Росс поставил Пруденс па пол, проворчав:

– А еще говорят, будто французы знают толк в амурных делах. Когда мы будем нанимать слуг для Лонгвуд-Хауса, напомни, чтоб я взял в камердинеры какого-нибудь кряжистого корнуэльца. Бог с ними, с этими французами. Что касается вас, леди Лонгвуд, то я подыщу вам горничную завтра утром. А сегодня, – он пылко поцеловал ее и сладострастно ухмыльнулся, – сегодня вам придется удовольствоваться моими услугами.

Пруденс была настроена легко и игриво.

– Ты всегда безупречно исполнял свои обязанности. И раздевал меня на корабле при малейшей возможности.

Росс тщетно боролся с улыбкой.

– Ты же понимаешь, я делал это исключительно как врач, – произнес он напыщенным тоном.

Пруденс ответила в той же нарочито серьезной манере:

– Разумеется, доктор Мэннинг. А сегодня вы просто хотите удостовериться, что я выздоровела окончательно.

– Чертенок!

По лицу Росса расползлась улыбка. Он принялся вытаскивать булавки из ее платья, и его нетерпение возрастало с каждой минутой.

– В этом платье ты, как всегда, выглядишь очаровательно. Но будь я проклят, если у меня хватит сил возиться с ним сейчас.

Пруденс прикусила губу. Россу больше нравилось другое – абрикосовое.

– Атласного платья у меня больше нет, – сконфуженно заявила она. – Я отдала его своей подруге Бетси уже в Лондоне.

– Знаю. Иначе как, ты полагаешь, я смог бы найти тебя и ребенка?

Пруденс с удивлением воззрилась на него.

– Честное слово, я об этом и не подумала!

– Твоя Бетси – верная подруга. Мы пригласим ее в Лонгвуд.

Росс закончил раздевать жену, беспрестанно целуя и лаская, потом подвел к кровати под балдахином и бережно уложил на простыни.

У самого Росса процесс раздевания занял гораздо меньше времени, но тут в дверь гостиной постучали. Выругавшись, Росс раздраженно порылся в шкафу, быстро накинул на плечи халат и направился в соседнюю комнату, шлепая босыми ногами. Он вернулся с подносом и со смехом заметил:

– В Марэ, кажется, снова проснулся француз. Он весьма двусмысленно ухмыльнулся, отдавая мне это.

Впервые в жизни Пруденс так баловали и нежили. Присев на краешек кровати, Росс кормил ее как ребенка. А она поддразнивала его, сжимала губы, отказываясь принять очередной лакомый кусочек. И тогда Росс целовал и щекотал ее до тех пор, пока Пруденс не начинала хохотать. Наконец она заявила, что сыта, и Росс отставил поднос в сторону. К этому времени они оба уже развеселились вовсю.

И любил он ее в ту ночь так же легко и радостно. Никогда еще Пруденс не видела Росса столь молодым, задорным и щедрым на ласки. Они затеяли возню, время от времени осыпая друг друга жаркими поцелуями и разражаясь приступами безудержного смеха. Потом Росс прижал к кровати гибкое, податливое тело Пруденс и, словно поддразнивая, неторопливо начал любовную игру. Она умоляла его не останавливаться и совсем обессилела от смеха и томительного наслаждения, когда их страсть вылилась в последней яростной вспышке, до конца опустошив обоих.

Через некоторое время Росс вздохнул, с трудом выкарабкался из кровати и принялся искать ночные рубашки, чтобы утром Марэ не задавался нескромными вопросами. А Пруденс опустилась на колени и начала молиться:

– О Господи, благодарю Тебя за милосердие Твое. Ты подарил мне счастливейший день в моей жизни. Ты открыл двери в прекрасный сад Эдем для жалкой рабы Твоей. Да буду я достойна Твоей доброты.

Росс задул почти все свечи, а последнюю отнес к кровати, загораживая ладонью пламя, и поставил на маленький столик. Он уже хотел было улечься рядом с Пруденс, но приостановился в задумчивости.

– В чем дело, Росс?

Он наклонился над грудой разбросанного белья и порылся в кармане своего жилета.

– Ну, мадам, – сурово сказал Росс, надевая на палец Пруденс кольцо Марты, – больше вы никогда не вернете его мне.

Потом он забрался в постель, обнял жену, задул свечу и мгновенно заснул.

Лежа в темноте, Пруденс услышала уханье совы где-то в парке замка Бриджуотер. Печальные, зловещие звуки. Вот оно, дурное предзнаменование, о котором говорил Тоби. Пруденс начала вертеть на пальце кольцо, погрузившись в грустную задумчивость. Росс никогда не сможет полюбить ее по-настоящему. Даже когда она призналась ему в своих чувствах, он промолчал. Пруденс едва сдержала стоп боли. Из ее крепко зажмуренных глаз потекли горючие слезы.

Да, Бог открыл ей Эдем. Но в нем притаилась змея. И этой змеей был призрак Марты.


Глава 25


Холодный январский дождь без передышки бил по оконным стеклам. Но в маленькой гостиной замка Бриджуотер было тепло и уютно. Пруденс сидела на полу, скрестив ноги, спиной к камину, и играла с Питером в большой мяч. Он радостно засмеялся, обнажая только что прорезавшиеся передние зубки, и своими пухлыми ручонками подтолкнул к ней игрушку.

Питер был так восхитителен, что Пруденс не могла удержаться и протянула руки, чтобы обнять его. Ребенок пополз к ней по ковру. Пока Пруденс приглаживала темные кудряшки, упавшие ему на лоб, малыш лепетал что-то на своем детском языке и тыкал пальчиком в черную мушку, закрывавшую оспинку возле ее глаза. Она поиграла свободной рукой в «кукушечку» и была вознаграждена россыпью заливистого смеха.

Мэри, нянька Питера, предложила:

– Позавтракайте, миледи. А то все остынет.

И указала на стол в центре комнаты и на лакея, который маячил возле буфета, заставленного едой.

– Погоди еще немножечко, – сказала Пруденс. – Когда я слышу, как Питер смеется, у меня на сердце становится тепло. А как подумаю, что могло бы произойти, если бы… – Она вся передернулась.

– Да уж. Старик сквайр всегда вспоминал слова Уэсли: «Тот, кто играет в детстве, тот и вырастет легкомысленным человеком».

– Чепуха! Да разве Господь может осуждать радости детей?

И Пруденс снова рассмеялась, потому что Питер, вырвавшись из ее объятий, пополз прочь и принялся исследовать блестящую ручку от ящика комода.

Мэри покачала головой.

– Скоро он начнет ходить.

Никогда еще не видела такого сильного, здорового малыша.

Питер тянул за ручку, сидя на полу. И вдруг ящик подался вперед И упал, ударив мальчика по спине. Содержимое рассыпалось по ковру. Питер закричал от удивления и ужаса. Мэри тут же подбежала к нему и прижала к себе, успокаивая нежными словами. Лакей ползал по полу, подбирая разбросанные вещи.

– Проклятие! Пру, этот ребенок перевернет вверх дном весь дом! И как ты только позволяешь?

Пруденс поднялась на ноги и обернулась. Росс стоял в дверях и смотрел на происходящее с загадочной улыбкой. О чем он думает? За два месяца, что они провели в замке Бриджуотер, Росс ни разу не поиграл с ребенком и вообще, казалось, почти не замечал его. Правда, он довольно регулярно осматривал Питера, но только как дотошный врач, чтобы убедиться, что ребенок здоров.

Может, присутствие малыша в доме докучает Россу? Или он холоден только потому, что это сын Джеми, о котором всегда будут напоминать темные кудряшки Питера? «Твой ребенок» – так говорил Росс, словно у него и в мыслях не было стать его отцом.

Пруденс подождала немного. Мэри тактично удалилась, подхватив Питера. Вряд ли эта женщина не замечала подводных течений и напряженности в отношениях хозяев, которая постепенно скапливалась здесь и сгущалась, как пар, оседающий на стенках бутылки.

– Доброе утро, Росс, – тихо поздоровалась Пруденс.

Вспыхнув, она уставилась на свои башмачки. Ей сразу вспомнились бурные ласки Росса, которыми он одарил ее нынешней ночью. После ужина он всегда загорался страстью. Более пылкого и ненасытного любовника невозможно было и представить.

Но днем Росс становился холодным, напряженным и вел себя отстраненно. Порой он казался таким чужим, что Пруденс хотелось кричать от отчаяния. Она надеялась, что эта пропасть отчуждения появилась только из-за присутствия в доме маркиза, но не могла забыть и о другой причине. Ведь Росс так мечтал об одиночестве, о полном разрыве с отцом. Может, он отвергает Пруденс и Питера потому, что они нарушили его планы, вынудили поступиться своими принципами? А страстные любовные игры – это для Росса своего рода вознаграждение, средство уменьшить свое недовольство?

Росс, казалось, и не заметил румянца, залившего щеки Пруденс. Он кивнул и неторопливо направился к столу, накрытому для завтрака.

– Ты уже поела?

Пруденс отрицательно покачала головой. Росс знаком приказал лакею отодвинуть для нее стул.

– Садись и позавтракай со мной.

Росс наполнил свою тарелку едой. У Пруденс, наблюдавшей за ним, к горлу подступила тошнота. Он впился зубами в отлично прожаренную отбивную, а она с трудом проглотила кусочек тоста и запила его чаем. Только бы Росс не устроил ей очередной допрос! Пруденс сводил с ума этот бесстрастный, профессиональный тон, который он пускал в ход, когда речь шла о ее здоровье.

Конечно, она прекрасно понимала, что опять беременна. В декабре у нее не было месячных, по утрам уже не раз приходилось бороться с тошнотой, стискивая руками живот, который сводили судороги. Но как сказать об этом Россу? Его обращение с Питером заставляло Пруденс призадуматься: а хочет ли он вообще иметь детей? Допустим, хочет. Но вдруг, узнав о том, что скоро на свет появится его собственный ребенок, Росс будет испытывать еще большую неприязнь к Питеру?

Росс поднял глаза от тарелки и нахмурился.

– Почему ты ничего не ешь?

– Это… это из-за погоды, – солгала она. – Целую неделю идет дождь. Такая тоска! У меня совсем пропал аппетит.

Объяснение, видимо, удовлетворило Росса. Он кивнул.

– Дождь измучил нас всех. Хоть бы выглянуло солнце, иначе Тоби сведет меня с ума. Я еще никогда не видел его таким расстроенным и мрачным. Он окончательно ушел в себя. А когда его ум проясняется, только и слышишь: тут «дурная примета» и там «дурная примета». Господи, Тоби опять начал говорить о капитане Хэкетте и клянется, будто тот рыскает повсюду и только выжидает подходящее время, чтобы устроить всем нам какую-нибудь пакость.

– Бедный Тоби. – Пруденс надеялась, что, оказавшись в спокойной обстановке замка Бриджуотер, среди близких и доброжелательных людей, тот вновь станет самим собой и обретет рассудок.

Но Тоби, словно несчастный щепок, повсюду таскался за Россом, а когда хозяин прогонял его, устраивался в саду или в своей маленькой комнатке и сидел, тупо уставившись в пространство, или играл на дудочке.

– Сегодня ты, как обычно, возьмешь его в Лонгвуд? – спросила Пруденс.

– Конечно, он следует за мной, словно тень, – со вздохом ответил Росс. – Когда ты переберешься туда, я постараюсь пристроить Тоби в помощь конюху. Надо чем-то занять его.

– Ты поедешь верхом?

– Хотелось бы. Мне нужны физические нагрузки. Но эта погода… и Тоби… Нет, возьму фаэтон и какую-нибудь норовистую лошадку. Может, хоть это выведет меня из состояния летаргии.

– Когда мы переедем в Лонгвуд-Хаус, как ты думаешь?

– Недели через две, полагаю. Вчера рабочие обивали шелком столовую. Очень красивая французская ткань.

– О, как бы мне хотелось посмотреть! – с восторгом воскликнула Пруденс. – Я не была там уже несколько дней. Но сегодня можно отправиться в Лонгвуд в коляске, запряженной пони.

– Нет, пока не кончится дождь, – отрезал Росс.

– О Господи! – Пруденс тряхнула головой. – Я возьму зонтик.

– Черт возьми, Пру, почему ты так упряма? Путь неблизкий. И ехать в такую погоду вредно для твоего здоровья. Ты можешь простудиться. В последние дни ты стала чересчур бледной. Мне это не нравится.

Пруденс не выносила, когда в его голосе появлялись эти безапелляционно-покровительственные нотки. Как у врача, который знает ответы на все вопросы. Неужели Росс догадался, в чем дело?

– Цвет лица у меня стал бы лучше, будь мой муж поприветливее! – резко ответила она. – Го ты целыми днями пропадаешь в Лонгвуде, то рычишь на всех, словно медведь с занозой в лапе!

– Клянусь Господом, я… – заворчал Росс, хлопнув кулаком об стол, и поднялся.

Пруденс порадовалась его гневу. Надо хорошенько поссориться, и, может быть, тогда атмосфера разрядится. Главное – разбить лед отчужденности.

– Ты стал таким же невыносимым, как и в первые дни на борту «Чичестера»! – поддразнила она Росса.

– Нет, честное слово!.. – Его лицо побагровело.

– По-моему, Росс, я выбрал неподходящий момент для завтрака.

Щеки Росса побелели, и он обратил на отца свой ледяной взгляд.

– Это твой дом и твой стол, Джейсон. Мы не имеем права мешать тебе.

Маркиз вздохнул.

– Судя по твоему настроению, очевидно, бесполезно говорить, что ты здесь – самый желанный гость.

Росс откинулся на спинку стула, вооружился вилкой и ножом и с мрачным видом начал атаковать отбивную.

– Скажи это моей жене. С тобой она будет вести себя более покладисто, чем со мной.

Маркиз уселся на стул, который подставил ему лакей, отхлебнул горячего шоколада и взглянул на сына.

– Ты поздно завтракаешь сегодня, Росс. Обычно я лишен удовольствия побыть в твоем обществе. И когда прихожу к столу, выясняется, что ты давно уже укатил в Лонгвуд.

– Завтра я постараюсь не опаздывать, – проворчал Росс, не поднимая головы от тарелки.

Лицо маркиза исказилось от боли, и Пруденс передернулась Но старик спокойно занялся едой, которую поставил перед ним слуга, словно думал только о своем завтраке.

– По правде говоря, – начал он после долгого молчания, – я рад, что ты здесь. Ты же знаешь, на февраль и март я обычно переезжаю в Лондон и открываю свой кабинет. А ты не собираешься заняться врачебной практикой?

– Если и займусь, то будь уверен, – как можно дальше от твоего дома.

Маркиз побелел и сделал знак лакею.

– Убери это, – велел он срывающимся голосом. Пруденс сердито поджала губы. Росс так грубо вел себя с отцом, что ее жизнь в Бриджуотере превращалась в сплошную муку. Рождество прошло как дурной сон: холодное молчание, напряженность, колкие намеки – даже в присутствии гостей маркиза. Рождественский подарок – и тот Росс вернул старику.

Пруденс отвернулась от мужа и одарила маркиза улыбкой, постаравшись вложить в нее как можно больше тепла.

– Я тоже не голодна, отец. Но за обедом, надеюсь, у нас проснется аппетит.

Он ответил на ее добрые слова улыбкой благодарности.

– И вы споете мне. Я никогда не устану слушать ваш прелестный голос.

Росс злобно взглянул на отца.

– Как тебе везет! А для меня у жены в запасе одни обличительные тирады. – Не успела Пруденс ответить, как он встал со стула и направился к двери. – Желаю вам обоим хорошо провести день.

Напоследок Росс бросил сердитый взгляд на Пруденс и выскочил из столовой.

Маркиз прикрыл глаза рукой и прошептал:

– С каждым днем все становится только хуже. Пруденс, потянувшись через стол, дотронулась до его руки.

– Возможно, когда мы переедем в Лонгвуд, он посмотрит на многие вещи иначе. И его сердце смягчится.

– Я мечтал, что мы, как и в былые, более счастливые времена, будем практиковать вместе. – Маркиз печально улыбнулся. – Ну, что ж…

– Странно, что вы оба, имея такие титулы и богатство, являетесь врачами.

– Это наша семейная традиция.

– Росс говорил мне, но причину так и не объяснил.

– Это было очень давно. В годы правления доброй королевы Бесс.[25 - По всей вероятности, английская королева Елизавета I Тюдор (1533–1603).] В то время некий Оуэн Мэннинг был обычным скромным деревенским врачом в Синдерфорде. И вот королева, проезжая через Глочестершир, имела несчастье заболеть. Она послала за лекарем. И нашему уважаемому предку повезло. Он вылечил королеву и так понравился ей, что она убедила его переехать в Лондон. Там Оуэн много лет верой и правдой служил ее величеству. Через некоторое время она удостоила его титулом графа Лонгвуда, а потом – маркиза Бриджуотера. Оуэн построил первый замок Бриджуотер и умер глубоким стариком, за год до того, как его возлюбленная королева испустила последний вздох.

– Но это касается первого доктора Мэннинга. А как же вы?

– Королева одарила нашу семью своими милостями с одним условием. Каждое ее поколение должно было дать своего доктора Мэннинга. И это условие всегда выполнялось.

– Тяжелое обязательство.

– Вовсе нет, моя дорогая. Другие представители нашего класса вели пустую, рассеянную жизнь дебоширили. А мы приносили людям пользу. Может, вы заметили надпись над гербом Бриджуотера: «Служим человечеству»?

– А Росс?

– Он – честь нашей семьи. Росс с огромным удовольствием и рвением учился в Королевском медицинском колледже. Жаль, что я не был таким способным учеником.

– Я знаю, какой он искусный врач. – Пруденс грустно рассмеялась. – Но и темпераментный, и с нелегким характером – тоже.

Маркиз пожал плечами.

– Наверное, очень трудно человеку, который без особого труда достиг совершенства, понять слабости других. Но иногда мне хотелось бы, чтобы он оттачивал не только свой ум, но и сердце. К тому же Росс очень горд, поверьте. И не переносит человеческих недостатков, глупости в том числе.

Маркиз пустым взглядом уставился в окно, за которым барабанил дождь, а потом продолжил свой рассказ:

– Еще мальчиком он работал в моей аптеке для бедных: учился делать лекарства, как и я когда-то перенимал опыт у своего отца. Потом Росс проходил у меня хирургическую практику. Это было счастливое время, нас связывали крепкие родственные узы. – Старик вздохнул. – А потом он встретил Марту.

Пруденс вдруг объял смертельный холод, словно мимо нее по комнате проскользнуло привидение. Она подошла к камину и протянула руки поближе к пламени, чтобы согреться. Золотое кольцо блеснуло багряным отсветом.

– Я знаю, Росс очень сильно любил ее, – прошептала Пруденс.

Маркиз бросил на нее проницательный взгляд и отвернулся.

– Он часто говорил, что это его единственная любовь. В те годы Лонгвуд-Хаус лежал в руинах, но Росс отстроил его заново для Марты.

Пруденс испытывала боль, но не могла остановиться, словно ребенок, ковыряющий болячку до тех пор, пока она не начинает кровоточить.

– Значит… это была такая большая любовь?

– Чужая душа – потемки. Но у Росса появилась жалость к пациентам, которой раньше я не замечал. Думаю, этим он был обязан влиянию Мария.

Пруденс вздрогнула. Несмотря на свой страх перед прошлым, ей хотелось знать больше.

– Может быть… вы расскажете о ней? Почему она умерла?

Маркиз встал и начал взволнованно ходить по комнате, шаркая ногами по ковру.

– Я убил ее, – проронил наконец старик. – Разве Росс не говорил вам? Или вы думаете, поведение сына по отношению ко мне вызвано какой-то обычной глупой ссорой?

Он сардонически усмехнулся, сразу став похожим на Росса.

– О, но этого не может быть!

Пруденс надеялась, что Росс сказал ей неправду. Этот добрый старик наверняка ни в чем не виноват. Произошел несчастный случай, только и всего.

– Спасибо, дорогая, за вашу доброту. Но в свое время я был горд и самоуверен – не хуже Росса. У Марты был рак матки. Я настаивал на операции. Росс считал, что надо подождать. Мы много раз ссорились из-за этого.

Пруденс понимающе улыбнулась:

– Что касается упрямства, думаю, вы оба стоили друг друга.

Плечи старика сгорбились.

– В те дни я был другим. Пока Господь не научил меня самоуничижению.

– И вы сделали операцию? Глаза маркиза наполнились слезами.

– Росс уехал к пациенту. У Марты начались ужасные боли. Я перепробовал все наркотики, которые были в моем распоряжении, но она все равно мучилась. Марта умоляла меня избавить ее от страданий, удалить опухоль, которая убивала ее. Я согласился. – Он застонал и вытер мокрые от слез щеки. – Господи, она так доверяла моему мастерству!

– Пожалуйста, не надо продолжать, – сказала Пруденс, плача с ним вместе. – Это причиняет вам слишком много горя.

– Вы знаете, как быстро человек истекает кровью, если повреждена артерия? – с горечью спросил маркиз.

Пруденс обняла его и прижала к груди. Ей очень хотелось как-то успокоить старика. А он дрожал, словно ветки деревьев за окном, которые нещадно сек дождь.

– Наверное, вы просто очень волновались из-за Росса? Ваша рука дрогнула, потому что вы слишком боялись ошибиться.

Но маркиз оттолкнул ее, издав глухой стон.

– Нет, я был неосторожен и неуклюж! Этого могло и не случиться. И я поклялся никогда больше не оперировать. Я занимаюсь фармацевтикой, готовлю лекарства. Лечу стариков от подагры. Но ни разу больше не взялся за скальпель. И никогда не сделаю этого. – Он глубоко вздохнул. – Я вполне заслужил презрение и ненависть сына.

Пруденс чувствовала себя беспомощной перед такими страданиями.

– Нет! Бог прощает всех. И мы должны прощать.

– Иногда мне кажется, что Росс винит и самого себя. Если бы мы прооперировали ее раньше, возможно…

– Она бы выздоровела?

– Нет. Ее бедное тело было насквозь изъедено болезнью. Но именно я оказался орудием смерти. А не рука Господа. Вот за это Росс считает меня ответственным. И он прав.

«Кто же из них мучается больше – отец или сын?» – подумала Пруденс.

– Когда умерла Марта?

– Два года назад, в июле.

– И Росс отправился в плавание.

– Я слыхал, что он месяц провел в Лондоне. Бродил по улицам, как отверженный. Пил и приставал к прохожим, рассказывал им о том, какой мерзавец у него отец.

– Неправда! – вскричала Пруденс, схватила его трясущуюся руку и прижала ее к губам. – Вы хороший, добрый человек. И я горжусь, что могу называть вас отцом.

Маркиз всматривался в ее лицо влажными от слез глазами.

– Не знаю, понимает ли мой сын, каким сокровищем обладает, – произнес он и со вздохом поклонился. – Позвольте мне удалиться. Сегодня утром мои нервы подверглись слишком большим испытаниям.

Пруденс посмотрела ему вслед.

На сердце у нее было тяжело. Потом она поднялась по большой лестнице в свои комнаты, примыкающие к апартаментам Росса. На противоположной стороне коридора располагались комнаты маркиза Бриджуотера. «Мы живем совсем рядом, – печально подумала Пруденс, – но как мы далеки друг от друга! Словно находимся на пустынных островах какого-нибудь далекого моря, где гуляет только ветер!»

Она так погрузилась в свои мрачные мысли, что не заметила Марэ, камердинера Росса, пока он не оказался прямо у нее под носом. Марэ отвесил хозяйке вычурный поклон, выписывая в воздухе тонкой рукой сложные фигуры.

– Леди Лонгвуд.

Пруденс приветствовала его улыбкой. Несмотря на все свои причуды, это был приятный молодой человек. Француз, который, оставшись без гроша в кармане, обнаружил – к большому своему удивлению, – что английская знать готова платить не только за службу, но и за его вычурные манеры.

Марэ деликатно откашлялся.

– Я выполнил вашу просьбу, миледи.

– И?..

Пруденс охватило чувство вины за эти интриги и заговоры, но отчаяние заставило ее действовать тайком, за спиной Росса.

– Тщательно обследовав вещи милорда, я обнаружил то, что вы ищете.

У Пруденс задрожали губы.

– Пла… платье?

– Helas.[26 - Увы (фр.).] Да, мадам. Оно завернуто в серебряную парчу и спрятано в резной сундук.

«О, Росс, – подумала Пруденс, еле сдерживая слезы, – ты разбил мне сердце, создав это святилище в память о Марте!»

– Спасибо, Марэ, – важно сказала она, пытаясь спасти остатки своего достоинства. – Я прослежу, чтобы тебя вознаградили за труды.

Француз пришел в ужас:

– О нет, мадам! Я не могу брать деньги, если речь идет о сердечных делах. Вы понимаете?

Марэ был молод, но Пруденс почувствовала в нем житейскую мудрость, располагающую к откровенности.

– Разбираетесь ли вы в тайнах человеческого сердца, Марэ? – спросила она со вздохом.

– Надеюсь, что да, миледи.

– Тогда скажите, можно ли соперничать с призраком и победить его?

От удивления у Марэ широко раскрылись глаза.

– Ах вот как! Я предполагал иное. Это не совсем обычная… семейная проблема. Но чем отличается ваш призрак от живой соперницы? У женщин есть особые чары, с помощью которых они могут околдовать мужчин. Надо только пустить их в ход. И муж выбросит из головы даже свои воспоминания.

– А платоническую любовь к старому, выцветшему платью? – с горечью спросила Пруденс. – Зачем он хранит его?

– Миледи, у нас, французов, есть поговорка: «У сердца есть свой разум, и рассудку он не подвластен». Простите за смелость, но лучше вам вообще не думать об этих вещах. Они недоступны нашему пониманию. Постарайтесь быть живым воплощением счастья вашего мужа.

Пруденс отпустила француза, горячо поблагодарив его, и вошла в свою роскошно обставленную гостиную – от такой комнаты не отказалась бы и принцесса. Шкафы в соседней спальне были битком набиты новыми платьями. Да, здесь Пруденс на особом положении, но это призрачная победа. Без любви Росса она – нищая.

Пруденс взяла свое шитье и уселась возле окна. Но ею тут же овладела апатия; через несколько минут иголка выпала из рук, и она уснула.

Проснувшись, Пруденс увидела, что дождь уже кончился. Сон освежил ее. Вспомнив слова Марэ, она вдруг почувствовала прилив надежды. Ведь она – живая жена Росса. Она призналась ему в любви, и он принял это признание. Правда, с того дня они ни разу больше не говорили о своих чувствах, но Росс, конечно же, уверен в ее постоянстве. Когда-нибудь и он сумеет полюбить ее.

Пруденс позвала горничную и приказала подать коляску, запряженную пони. Потом она натянула перчатки, надела плащ, отороченный мехом, накинула капюшон и поспешно вышла из дома.

Свежий воздух взбодрил ее еще больше. Над землей висела пелена холодного тумана. И Пруденс казалось, будто она идет но чистой белой дороге в неведомую страну своей надежды. Сегодня она начнет свой крестовый поход, чтобы завоевать сердце Росса. Эта цель, конечно, плохо сочетается с резкостями, допущенными во время завтрака. Наверное, лучше им поскорее переехать в Лонгвуд-Хаус, пусть даже ремонт еще не завершен. Возможно, оставшись вдвоем, они с Россом вновь обретут счастье, которое улыбнулось им в Виргинии.

Пруденс подняла глаза. Впереди, в тумане, маячили развалины древнего замка Бриджуотер. Росс говорил, что во время гражданских войн он был почти полностью разрушен. И все же высокие массивные башни и полуразвалившиеся степы наполняли Пруденс благоговейным трепетом. В этих камнях, казалось, еще звучало эхо минувших сражений: бряцание оружия и крики воинов.

Рядом с замком находилась родовая часовня Мэннингов, окруженная невысокой оградой. Внутри нее – в могилах и склепах – покоились предки Росса. Увидев надгробие Марты, Пруденс едва не потеряла всю свою решимость. Оно было сплошь усыпано цветами из оранжереи. Их яркие лепестки, казалось, сияли на заиндевевшей земле, отчетливо видные даже сквозь туман. Сколько раз Росс приходил сюда и молился, преклонив колени!

«Смелее, Пруденс!» – подбодрила она себя и направила пони к подъездной дорожке, которая, изгибаясь, вела к Лонгвуд-Хаусу. В плотной белесоватой дымке послышались какие-то странные звуки, и потом перед глазами Пруденс возник дом.

В открытых дверях стоял Тоби Вэдж. Его вытаращенные глаза были полны ужаса, массивное тело сотрясала сильная дрожь.

– Тоби! Пресвятые небеса, что случилось? Трясущейся рукой он вытер пот со лба.

– Клянусь телом Господним, леди, вы вынырнули из тумана, словно корабль-призрак со дна морского.

Пруденс нежно взяла его за руку и повела в дом. На первом этаже не было ни души. Голоса рабочих доносились откуда-то сверху.

– Я просто пришла посмотреть на дом. Тут нечего бояться.

Но Тоби покачал головой.

– Три ворона сидели на дорожке, черные, как ночное море. Они улетели. А потом появились вы, понимаете? Плохое это предзнаменование, вот что.

Значит, она слышала карканье воронов.

– Ерунда, Тоби. Здесь, в парке, их сотни.

– Но их было три! А это значит, что смерть где-то близко. Так моя матушка говорила. И кэп…

– Хватит, Тоби, – прервала его Пруденс с усталым вздохом. – Ты в полной безопасности. А теперь давай посмотрим, что здесь изменилось с моего прошлого приезда.

Пруденс огляделась вокруг. Великолепный холл со сводчатыми дверьми по бокам, обрамленными мраморными колоннами. Над каждой дверью был высечен графский герб: восемь серебряных шаров на золоченых лучах среди клубничных листьев. Пол теперь был выложен черно-белыми мраморными плитами, а огромные очаги сменили на камины с красивой резьбой.

Пруденс не стала заглядывать в гостиную, что находилась слева. Еще неделю назад стены там были обшиты темным деревом и бархатом рубинового цвета. Она пошла направо, в столовую, чтобы посмотреть обивку, которой так восхищался Росс.

И комната ее не разочаровала. Бледно-голубой узорчатый шелк отливал блеском даже в этот пасмурный день. На потолке по углам находились лепные украшения, изображавшие четыре времени года. Вдоль стен, через равные промежутки, располагались такие же лепные гирлянды из цветов и фруктов тонкой работы. Они предназначались для того, чтобы оттенить красоту картин.

– О, как мило! – воскликнула Пруденс. – В такой комнате приятно будет играть роль хозяйки.

Ей вдруг захотелось увидеть Росса и сказать ему, что она восхищается плодами его трудов.

– А где его сия… мистер Мэннинг? – поправилась Пруденс.

Вэдж до сих пор не мог понять, что Росс имеет титул графа. Для этого несчастного безумца он оставался врачом, и только.

Тоби указал на потолок.

– Мистер Мэннинг наверху.

Пруденс знала, что на втором этаже не меньше дюжины комнат. И еще столько же – в мезонине.

– Но где именно? – спросила она.

Тоби скорчил гримасу и запустил пятерню в свои белоснежные волосы. Потом его глаза блеснули, и он засмеялся.

– В зеленой комнате! Сегодня утром там такой шум поднялся. Камин перекосился с правого борта.

– Зеленая комната? – В прошлый свой визит Пруденс не видела ее. Она выбежала из столовой и устремилась к широкой двойной лестнице, ведущей наверх. – Идем, Тоби. Ты должен показать мне комнату.

Пруденс одолела уже половину ступенек, прежде чем заметила, что Тоби остался внизу. Она оглянулась: он стоял в холле и с ужасом смотрел на крутую лестницу. Проклиная свою забывчивость, Пруденс вернулась обратно, убрала перчатки в карман и взяла Гоби за руку.

– Закрой глаза. Я поведу тебя.

Вэдж взглянул на нее и улыбнулся, как ребенок, – с облегчением и благодарностью. Он зажмурил глаза, а Пруденс, твердо взяв его за руку, повела наверх, уверяя, что бояться нечего.

На площадке Тоби открыл глаза и показал ей небольшую комнату, смежную со спальней Росса. Пруденс сразу поняла, что муж собирается использовать ее как кабинет и приемную для своих близких друзей. Стены были обшиты шагреневой кожей и панелями красного дерева прекрасного темного оттенка. Резной камин из того же материала украшала плита серовато-зеленого мрамора.

Несколько каменщиков пытались переставить ее. Росс стоял поодаль, скрестив руки на груди, и, прищурившись, наблюдал за ними. Он отдавал распоряжения властным, чуть раздраженным тоном:

– Нет-нет! Подайте влево.

Его взгляд нехотя скользнул в сторону Пруденс, словно ее появление было лишней помехой в этот трудный момент.

– В чем дело? – хмуро спросил он.

Взгляд у Росса был колючий и настороженный. Он явно не забыл об их утренней ссоре. Но Пруденс любила его даже за эту глупую гордость и упрямство.

– Дождь кончился, – мягко сказала она. – И мне захотелось посмотреть на дом. И на тебя.

Пруденс подошла к мужу, взяла за руку и, преодолевая его сопротивление, потащила в другую комнату.

– Во имя Господа, Пруденс. Что ты творишь?

– Следуй за мной.

Росс сердито указал на камин.

– Надо же все сделать как следует. Проклятый плотник… Справа придется увеличить на целый дюйм.

Пруденс погладила его напряженное лицо.

– Будь хоть немного снисходителен к человеческому несовершенству. И вообще рабочие вполне справятся и без тебя.

– Но…

– Идем же!

Несмотря на протесты, Пруденс затащила Росса в пустой будуар, находившийся рядом с кабинетом, и закрыла за собой дверь.

Он высвободил свою руку и проворчал:

– Могу ли я знать, каковы ваши намерения, мадам?

– Только одно. – Пруденс обвила руками его шею, притянула поближе к себе и поцеловала в губы.

Сначала Росс сопротивлялся, но она быстро сумела заставить его сдаться. Обняв Пруденс, он крепко прижал к себе послушное, гибкое тело и с жаром ответил на ее поцелуй.

– Ведьма! – обронил Росс, отстраняясь от Пруденс, хотя она продолжала виснуть у него на шее. – Ты пришла о чем-то просить?

– Нет. Я умоляю простить меня за злой язык. На лице Росса появилась довольная улыбка.

– Правда, мне куда больше нравится твой нежный язычок. Во всех отношениях.

– Ты его получишь, – прошептала Пруденс и снова жадно прильнула к его губам, на мгновение лишившись дыхания.

Руки Росса блуждали по ее спине, обвились вокруг бедер, он скользнул губами по изгибу шеи и зарылся лицом в материи, закрывавшей грудь.

– Жаль, что до ночи еще далеко, – прошептал он.

Впервые Пруденс почувствовала свою силу, ощутила власть над ним. Возможно, Марэ прав. Она была слишком наивна, а потому почти никогда не использовала свои особые женские чары.

Пруденс запустила пальцы в локоны Росса, погладила нежную кожу шеи.

– Зачем же ждать? Поедем домой прямо сейчас.

– Не говори глупостей.

Пруденс застенчиво улыбнулась:

– Ты не раз говорил мне, что надо учиться быть графиней. Требовать, чтобы люди исполняли все мои желания. Разве графине запрещено заниматься любовью днем? Если ей хочется?

– И мне придется обедать с отцом? Я провожу здесь все дни, лишь бы избежать этой церемонии. Огромным усилием воли я заставляю себя сидеть с ним за ужином.

– Росс, дорогой. У тебя ведь доброе сердце. Почему ты не можешь простить его? Жизнь твоего отца полна печали и угрызений совести. Он тоже горд, но, я думаю, был бы рад пойти на любое унижение, лишь бы услышать от тебя доброе слово.

Росс грубо оттолкнул ее.

– Гак вот почему ты приехала? Это он послал тебя в качестве просительницы?

– Я приехала потому, что у меня душа болит за вас обоих. Ты упрям и жесток. Разве так нужно чтить память Марты? Ты говорил, что она была доброй, любящей женщиной. Даже пожалела какого-то увальня, сломавшего ей палец. Помнишь? Неужели она не простила бы твоего отца?

Росс сжал челюсти.

– Мадам, вы зашли слишком далеко!

Пруденс опустила голову, и ее глаза наполнились слезами. И почему она так старается примирить отца с сыном, хотя ее собственное положение невыносимо? Ведь ей буквально приходится выпрашивать у Росса немного тепла и нежности. И соперничать с призраком.

– Тогда поезжай со мной, потому что я… я хочу тебя, – сказала Пруденс, всхлипывая. Она не могла произнести слово «люблю» – это унизило бы ее еще больше. – Если хочешь, мы можем пообедать в твоих комнатах. Поедем домой, умоляю тебя!..

Растроганный ее слезами, Росс заколебался.

– Моя бедная Пруденс. Последние несколько недель я действительно совсем забыл о тебе. А ты так нежна и терпелива со своим мужем, который рычит на всех как медведь.

Увидев, что его глаза потеплели, Пруденс воспрянула духом. Она одарила Росса обольстительной улыбкой и приложила пальчик к его губам.

– Сегодня мы сделаем так, чтобы все облака рассеялись.

Росс усмехнулся.

– Я намерен утомить вас, мадам. – И он указал на кабинет. – Только позволь мне закончить…

– Нет, – сказала Пруденс, состроив очаровательную гримаску. Какая же огромная власть таится в ее призывах! Надо только уметь пользоваться ею. А Росс уже поддался чарам, Пруденс видела это. Его грудь бурно вздымалась, в глазах зажегся голодный блеск. – Если ты не поедешь сейчас же, я до самого ужина запрусь в своем будуаре.

На лице Росса отразилось колебание.

– Во имя Господа, Пруденс!..

– Сейчас, – твердо заявила она.

– Ты настоящая сирена, – сказал он со вздохом и потянулся, чтобы обнять ее. – Хочешь одержать надо мной полную победу?

И вдруг из кабинета донесся оглушительный грохот и гул возбужденных голосов.

– Будь я проклят! – заорал Росс, ударив кулаком по своей ладони. – Дурачье! Они разбили камин.

– Прикажи им сделать другой.

– Но я хочу посмотреть… Подожди меня внизу.

– Ах ты, неблагодарный! – воскликнула Пруденс. – Запомни, ночью дверь в мой будуар будет заперта!

Она круто повернулась и побежала в кабинет. Мраморный камин разлетелся на тысячу кусочков. Исправить что-то было невозможно. Следовало заказывать новый. Расстроенные рабочие сбились в плотную кучку и шепотом переругивались друг с другом. У Вэджа был такой вид, словно он вот-вот расплачется.

Росс выскочил из будуара и выругался, увидев груду обломков.

– Пру, подожди немного, – попросил он глухим, раздраженным голосом.

Но она упрямо дернула плечиком.

– У тебя был выбор. Ты принял решение. Что ж, наслаждайся своим совершенным домом.

Пруденс выбежала из комнаты, помчалась вниз по лестнице, на ходу нетерпеливо натягивая перчатки, и села в коляску.

Ее гнев остыл, когда подъездная дорожка осталась позади. Тут она сникла. Призрак Марты то и дело одерживал над ней победу. Вот и сейчас Росс пренебрег ею из-за своего стремления все доводить до совершенства.

«И тем не менее, – подумала Пруденс, призвав на помощь свой оптимизм, – он испытал минутную слабость». Еще немного – и Росс уступил бы ей. Наверное, сегодня стоит спокойно поразмыслить о новой тактике, вспомнив Бетси и все ее кокетливые ужимки. И возможно, ей удастся покорить сердце Росса – милостью Божьей и своими женскими чарами.

Туман был все таким же густым. Казалось, что на землю опустились плотные белые облака. Пруденс ехала медленно, пытаясь различить дорогу впереди. Но вот кое-где начали появляться просветы, и править стало легче. Но ей было неспокойно: что-то зловещее висело в воздухе, усиливая ее собственные тревоги и вызывая дрожь ужаса. Холод просачивался под плащ и пробегал своими ледяными пальцами по спине. И густой туман уже не казался ей дорогой, ведущей к счастью.

Впереди раздался какой-то шорох. Пруденс застыла. «Может, это те самые три ворона, о которых говорил Вэдж? Предвестники несчастья?» Пруденс охватил безотчетный страх, по телу поползли мурашки. Теперь она жалела, что отказалась подождать Росса.

Но мгновение спустя она тихо рассмеялась. Сегодня обычный туманный январский день. Глупо бояться каких-то примет. А шум… Просто в лесах и зимой полным-полно птиц и разных мелких животных. Только и всего.

И вдруг Пруденс вскрикнула от ужаса: из тумана вынырнула черная фигура в длинном плаще с капюшоном и загородила ей дорогу. На фоне белого снега этот человек был похож на ворона. Он рванулся вперед и ухватил пони за уздечку. Животное резко остановилось, испуганно прижав уши.

– Дайте мне проехать, – сказала Пруденс.

Ее дрожащий голос прозвучал глухо в жутковатой пелене тумана.

Пресвятые небеса, почему она так перепугалась?

Незнакомец рассмеялся. От его хохота, доносившегося из-под капюшона, у Пруденс мороз побежал по телу. Он казался воплощением Смерти, только что без косы.

– Будь я проклят. Мне говорили, что вы чуть ли не каждый день ездите по этой дороге. Но кто же знал, что вы так легко мне попадетесь, дорогая леди?

Пруденс едва не задохнулась, услышав знакомый голос. Она подняла кнут и размахнулась, но мужчина ухватился за него рукой в перчатке и рванул на себя изо всех сил. Капюшон упал, открыв уродливое лицо. Это была жуткая пародия на былые прекрасные черты.

– Пресвятая Матерь Божия, помилуй меня! – прошептала Пруденс.

– На этот раз не ждите милосердия, милая леди, – сказал капитан, сэр Джозеф Хэкетт.


Глава 26


Продолжая держать пони за уздечку, Хэкетт шагнул к Пруденс. Его глаза сверкали злобой. Пристальнее взглянув на его лицо, Пруденс оцепенела от ужаса.

Щеку пересекал длинный шрам, а уголок разбитого рта забавно опустился вниз. Красиво изогнутую черную бровь портила полоска белой кожи. Нос, когда-то имевший идеальную форму, теперь был расплющен, и ноздри оказались вывернутыми. К тому же его кончик загнулся, как клюв ястреба, и это придавало еще большую свирепость гротескным чертам.

– Что… что вы делаете здесь? – заикаясь, спросила Пруденс.

Хэкетт скривил рот в некоем подобии улыбки.

– Я вижу, вы в восторге от моей внешности. Я обязан ей вашему мужу.

Каким бы он ни был мерзавцем, Пруденс почувствовала угрызения совести. Все-таки причиной драки была она. Из-за нее Росс так рассвирепел. И теперь Хэкетту, с его тщеславием, придется страдать до конца жизни!..

– Но неужели хирурги не могли?..

Он горько рассмеялся.

– В Колониях хирургия находится на очень, мягко говоря, примитивном уровне. Но благодаря вашему мужу мне пришлось к тому же оставить флот и проститься со своей карьерой.

– Что вы имеете в виду?

– Этот сукин сын написал рапорт мистеру Томасу Ли, президенту Совета Виргинии. – Хэкетт презрительно скривился. – Мерзавец имеет там большую власть. Сей достопочтенный джентльмен… он, кажется, влюбился в вас… устроил так, что полный отчет о моем так называемом «недостойном» поведении попал в лондонское Адмиралтейство. Я ушел в отставку – иного выхода не было. Ради спасения фамильной чести.

Да, это была ужасная расплата – даже учитывая, какие страшные вещи творил сам Хэкетт.

– Росс наверняка сумеет что-нибудь сделать…

– Ах да. Благородный лорд Лонгвуд. Кто бы мог подумать! Какой-то жалкий лекаришка! Уже там, в Виргинии, я, конечно, узнал, что у него есть титул. Семейство Симондсов охотно поделилось со мной сплетнями о том, как Мэннинг порвал со своим отцом, хотя причину никто не знал. Я вернулся в Англию и стал искать его. Сначала мне не везло. И вдруг на прошлой неделе – совершенно случайно – до меня дошли слухи, что он вернул свой титул и вступил во владение поместьем. Вот я и приехал навестить вас, дорогая моя графиня.

Пруденс похолодела от страха: Хэкетта переполняла лютая ненависть.

– Может быть, Росс как-то компенсирует ваши потери?.. – отважилась предложить она.

– Золото мне не нужно, – отозвался Хэкетт с гнусной усмешкой. – Денег у меня более чем достаточно.

– В таком случае что же вы от нас хотите? Сделанного не воротишь.

– Не совсем так.

И не успела Пруденс опомниться, как он вскочил в коляску, заломил ей руки за спину и тщательно связал их.

– Пресвятые небеса! – Задыхаясь, Пруденс тщетно пыталась освободиться от пут и отодвинуться подальше от склонившегося над ней похотливого лица. – Что вы задумали?

Хэкетт толкнул ее на сиденье, и сам взгромоздился сверху, плотно сжав ее бедра своими мускулистыми ногами. Запястья Пруденс, врезавшиеся в какую-то деревянную планку, пронзила острая боль, от которой не защищала мягкая кожа перчаток. В глазах Хэкетта сверкнула такая свирепая радость, что Пруденс затрепетала.

– Многие месяцы я мечтал о вас, – глухо произнес он. – И о мести. Вы, моя милая, будете ее орудием.

Хэкетт снял перчатки с видом человека, который намеревается попробовать изысканное кушанье, и потянул за полы плаща, обнажив бурно вздымавшуюся грудь Пруденс. Теперь в глазах Хэкетта вспыхнуло пламя ненасытной похоти. Пруденс охватил безумный страх. А он обхватил ее шею пальцами, погладил и тихонько сжал. У Пруденс бешено забилось сердце, хотя внешне она умудрялась сохранять спокойствие.

– Жалкий трус, – презрительно бросила она. – Вы хотите убить меня, потому что боитесь вызвать на дуэль Росса?

– Боюсь? – Хэкетт издал отрывистый смешок, полный издевки. – Клянусь жизнью, я уверен, что прикончил бы его на месте. Вряд ли за то время, что мы не виделись, Лонгвуд стал искуснее владеть шпагой. Но его смерть не принесет мне удовлетворения.

– А моя?

– Вы, дорогая леди, – совсем другое дело. Последнее время я думаю не только о мести. Ваш образ преследует меня во сне. Я ведь так и не смог удовлетворить свою страсть. И теперь у меня два желания: заполучить вас и заставить Лонгвуда страдать.

Его рука нырнула за корсаж и грубо сжала ее нежные груди.

Пруденс извивалась под тяжестью его тела. Из ее глаз брызнули слезы бессильной ярости.

– Вас будут преследовать как бешеную собаку.

– Сомневаюсь. Видите ли, я все тщательно продумал и приехал сюда инкогнито. Потом я исчезну, и никто не сможет доказать, что Джозеф Хэкетт был здесь.

– Умоляю, отпустите меня!.. – прошептала Пруденс, надеясь, что в его сердце осталась хоть искорка жалости.

Он вздохнул:

– Проклятие. Я и позабыл, как вы прекрасны. Даже когда плачете.

Хэкетт стал нежно ласкать ее грудь, его взгляд, казалось, смягчился. Он смотрел на свою жертву с притворным обожанием, словно пылкий возлюбленный. Но от этих прикосновений у Пруденс мурашки побежали по коже, а тошнотворно-слащавая улыбка напугала ее больше, чем его мрачность.

– Если вы хотите изнасиловать меня, – сказала Пруденс с холодным отвращением, – делайте это. А потом уходите и оставьте меня в покое.

Такая перспектива ужасала ее. Одна мысль о близости с этим чудовищем была невыносима. Но уж если Хэкетта невозможно остановить, надо по крайней мере постараться сохранить свое достоинство. Пруденс зажмурила глаза, смолкла и, собрав всю свою храбрость, стала ждать атаки.

Но Хэкетт расхохотался так громко, что ее ресницы невольно взлетели вверх.

– Гордый ответ, дорогая леди. Неужели вам не приходит в голову, что сейчас я дергаю за ниточки, а не вы? – Он порылся в кармане и вытащил длинную веревку. – Я возьму вас так, чтобы вы испытали боль и унижение. Не люблю женщин, которые покоряются мне, сохраняя храбрость и достоинство. Куда приятнее, когда красотка плачет и ее дух сломлен. Только это приносит мне удовольствие.

– В таком случае я вам его не доставлю, – храбро возразила Пруденс.

– Посмотрим.

Хэкетт тщательно завязал морской узел и надел петлю ей на шею. Потом он слез с Пруденс и выпрямился.

– А теперь, – сказал Хэкетт и потянул за веревку, едва не придушив ее, – мы совершим небольшую прогулку. Выходите.

Дрожа и задыхаясь, Пруденс вышла из коляски.

– Куда вы меня ведете?

Они стояли на дороге, окутанной туманом. Хэкетт коварно улыбнулся и двинулся вперед, резко дернув веревку. Пруденс пришлось последовать за ним. Туман вдруг стал рассеиваться, и у Пруденс вспыхнула надежда, что какой-нибудь прохожий или пастух придет ей на помощь, увидев, в какое бедственное положение она попала.

Через несколько минут Хэкетт остановился и повернул голову. На его лице появилась злобная ухмылка. Этот дьявол, будь он проклят, смаковал каждое мгновение своей давно задуманной мести.

– Неужели вам неинтересно узнать, какие страдания я намерен причинить вашему мужу?

– Мой муж – человек чести! – гордо ответила Пруденс. – Он никогда не простит и не забудет, что на его имя ляжет пятно позора. Это причинит ему достаточно много мучений.

– Нет, я хочу ранить его сердце, а не гордость, – сказал Хэкетт, сопровождая свои слова отвратительным смехом. – Проклятие! О, как он будет страдать, когда найдет свою любимую жену мертвой! Хотел бы я посмотреть на него в эту минуту.

Испуганная Пруденс споткнулась и упала на колени. Веревка туг же натянулась.

– Вы собираетесь убить меня? – спросила она придушенным голосом.

– Дорогая графиня, неужели вы полагаете, что я позволю вам остаться в живых и обо всем рассказать? – Хэкетт свирепо дернул за веревку, и Пруденс с трудом поднялась на ноги. – Идите! – приказал он. – Пока у меня не появилось искушение сделать с вами то же, что сотворил со мной Лонгвуд.

Они двинулись дальше. Пруденс старалась подладиться под размашистый шаг Хэкетта. Стоило на мгновение сбиться с ритма, и петля стягивала ей шею. В голове вихрем кружились самые дикие планы и предположения. Как спастись от Хэкетта? Она попробовала ослабить путы, связывавшие ее запястья. Освободив руки, можно снять петлю с шеи и убежать в лес, а там ее скроет туман.

Пруденс подняла глаза: впереди возвышались развалины старого замка Бриджуотер. Хэкетт поволок ее к прогнившей двери одной из башен и стал подниматься по каменным ступенькам. Влажные от дождя, они были выщерблены множеством ступавших по ним ног.

Подъем оказался тяжелым. Пруденс совсем выбилась из сил, тем более что ее руки были слишком туго скручены веревкой. На площадке второго этажа она оступилась и упала на бок. Холод от сырого гранита просачивался сквозь тонкий шелк платья. Хэкетт грязно выругался и рывком поднял ее на ноги.

– Куда мы идем? – задыхаясь, простонала Пруденс.

Он с насмешливым видом поднял руку, указывая вверх, туда, где лестница выходила на крышу.

– На воздух, дорогая леди. Мы займемся любовью, а потом… – Хэкетт резко опустил руку и добавил с устрашающей улыбкой: – Понимаете?

Пруденс, вновь охваченная паникой, глубоко вздохнула и начала кричать. У нее саднило горло, но она продолжала испускать вопли, надеясь, что кто-нибудь услышит их.

Хэкетт засмеялся, захлопал в ладоши и сказал со злорадной улыбкой:

– Браво, моя дорогая! Вы знаете, как доставить удовольствие мужчине. С каждым вашим криком мой член становится тверже. Вопите, сколько душе угодно, умоляю вас. От этого моя мужская сила только возрастает.

Пруденс сразу крепко сжала губы. Ей хотелось, чтобы мерзкий акт насилия закончился побыстрее.

«Милостивый Боже, – взмолилась она с тоской, – если мне суждено умереть, пусть агония будет недолгой!»

Наконец они достигли вершины башни. Это была маленькая, не более трех ярдов, площадка, окруженная невысокой, местами осыпавшейся стеной. В расщелинах между камнями свистел ветер, в воздухе плыли длинные клочья тумана. Далеко внизу виднелись земля и пустынная дорога. По телу Пруденс пробежала дрожь отчаяния.

Глаза Хэкетта пылали ненавистью, похотью и торжеством.

– На колени! Как и подобает такой суке, как ты. Пруденс пыталась потянуть время. Вдруг все же кто-нибудь придет на помощь?

– Нет! – с вызовом сказала она.

Хэкетт сердито дернул за веревку. Перед глазами Пруденс заплясали огненные пятна; она закашлялась, судорожно хватая ртом воздух, и опустилась на колени. Он грубо пнул ее ногой в спину, заставляя лечь. Пруденс коснулась лбом влажного пола, от которого шел запах прогнившего дерева и заплесневевших камней.

Хэкетт задрал ей юбки, прикрыв ими связанные за спиной руки. Холодный ветер прошелся по обнаженным ногам Пруденс. Потом она почувствовала, как его пальцы раздвигают нежную плоть ягодиц.

– Нет! – взвизгнула Пруденс. – Не смейте! Хэкетт тяжело и прерывисто дышал, предвкушая грядущее наслаждение.

– Еще минута, моя сладкая сучка, и у тебя появится настоящий повод для крика.

Пруденс попыталась перекатиться на бок. Но Хэкетт одной рукой изо всех сил придавил ее бедра к полу, а другой натянул веревку, сжимавшую горло.

И вдруг издалека послышался какой-то звук. Хэкетт пробормотал грязное ругательство и ослабил хватку. В ту же секунду Пруденс вскочила на ноги, по он снова вцепился в нее, подтащил к стене и указал вниз.

– Кажется, у вас появился защитник.

Пруденс чуть не разрыдалась от радости. По дороге мчался открытый экипаж, в котором сидели Росс и Тоби. Они выкрикивали ее имя, и ветер уносил их голоса к самой вершине башни.

– Развратный мерзавец! – бросила она в лицо Хэкетту. – Можешь столкнуть меня вниз, но ты будешь наказан за это злодейство.

Тот торопливо оглянулся по сторонам и, увидев в каменной стене железное кольцо, радостно улыбнулся. Хэкетт привязал к нему веревку, стягивавшую шею Пруденс, и отошел подальше, оказавшись вне досягаемости.

Пруденс было хорошо видно, что творится внизу. Росс резко остановил лошадь и помчался к башне. Позади ковылял Вэдж. Она обмякла, почувствовав невероятное облегчение, но тут раздался зловещий щелчок. Пруденс в ужасе уставилась на Хэкетта, который вытащил из-под плаща пистолет, взвел курок и теперь целился в Росса.

– Осторожнее, Росс! У него пистолет!

Но тот слишком поздно услышал ее предупреждение. Раздался грохот выстрела. Росс дернулся и рухнул на землю. По его груди стало расползаться зловещее красное пятно. Вэдж подбежал к нему и опустился на колени, потом в ужасе посмотрел на башню, и его лицо исказилось от отчаяния. Он начал подвывать, словно пес над телом убитого хозяина.

Пруденс уткнулась носом в стену и разрыдалась: «Он не должен умереть. Не должен!»

– Клянусь своей душой! – прокаркал Хэкетт. – Вот это да! Одним махом разделаться с мерзавцем Мэннингом и его сучкой!

Пруденс обессилела от ярости и скорби.

– Вам не избегнуть людского правосудия!

– Да кто же узнает об этом! – с издевкой воскликнул Хэкетт. – Ведь вы будете мертвы. Придурок Вэдж? На корабле рассказывали, что я мерещусь ему за каждым углом. И сейчас то же самое?

Пруденс прикусила губу. Он прав. Кто поверит Тоби? Скажут, что это его очередная безумная фантазия. Бред идиота, охваченного жаждой мести, который принял обычного бандита за «страшного кэпа».

Хэкетт злобно усмехнулся.

– Вас выдает выражение лица, дорогая леди. – Он положил пистолет на пол и шагнул к ней. – Настало время получить награду… за убийство вашего мужа.

Он обнял Пруденс, грубо прижал к себе и потянулся к ее губам. Но она увернулась от этого отвратительного поцелуя и закричала Вэджу:

– Тоби! Ради Бога, спаси меня!

– Эй ты, мерзкая шваль! Ты все еще боишься высоты? Иди сюда, дурак. Свихнувшийся болтун! Жалкий трус. Иди и спасай свою хозяйку, если хватит смелости. – И Хэкетт рассмеялся с жестокой радостью.

Вэдж съежился от ужаса, услышав эти оскорбления. Он отвернулся, со стоном обхватил себя руками и начал быстро раскачиваться, очевидно, пытаясь таким образом успокоиться. При этом Тоби непрерывно бормотал что-то, словно разговаривая с невидимым собеседником.

Хэкетт снова рассмеялся.

– Ну, дорогая леди, теперь, когда остался один этот беспомощный идиот, я смогу насладиться вами без помех.

Он крепко ухватил Пруденс за волосы и снова притянул к себе. Она вздрогнула, заглянув в холодные глаза своего мучителя. И тут же мысленно обозвала себя дурочкой. Не такая уж она беспомощная. Особенно сейчас, когда Хэкетт держит ее в своих объятиях. Пруденс подняла ногу и ударила его коленом в пах.

Он, застонав от боли, разжал руки. Пруденс испытала горькое удовлетворение. Эта была хоть и маленькая, но победа. Однако Хэкетт быстро оправился, и его кулак с размаху обрушился на ее подбородок. Пруденс почувствовала сильную боль, увидела гнусную ухмылку на безобразном лице. А потом вокруг нее сомкнулась тьма.

Когда Пруденс пришла в себя, она обнаружила, что лежит на спине, с юбками, задранными до самой талии. Между ее раскинутых ног расположился Хэкетт, расстегивая пуговицы своих штанов.

Пруденс застонала и тряхнула головой. После нанесенного удара в глазах у нее до сих пор стоял туман. Связанные руки затекли, и теперь их ломило от боли.

Хэкетт улыбнулся и стал охорашиваться.

– Мы начнем с этой позиции, – заявил он, приглаживая свои волосы цвета воронова крыла. – Чтобы вы привыкли к моему твердому члену. Может, вам даже поправится. Многие дамы хвалили меня за мастерство.

– Я буду проклинать вас до последнего вздоха! – выпалила Пруденс, борясь с нахлынувшим на нее ужасом.

– Лучше поберегите дыхание. Вас ждут жестокие страдания. Вы еще увидите, что я не слишком нежный любовник. – Он вытащил концы рубахи, запустил руки в штаны и прохрипел: – Черт побери, как я мечтал об этой минуте!

Тут с лестницы донесся чей-то крик, похожий на стон раненой чайки. Пруденс повернула голову. В дверях стоял Вэдж и плакал, как ребенок. Его красноватое лицо стало белым – под стать седым волосам; по лбу струился пот. Он дрожал всем телом и покачивался, точно пьяный. Дыхание с болезненным свистом вырывалось из его груди.

Хэкетт выругался, метнув взгляд на пистолет, валявшийся на другом краю площадки. Но в это мгновение Тоби взревел:

– Ах ты, сукин сын!

Он бросился на своего врага и перекинул его через стену, не выпуская из своих объятий. Оба полетели вниз. Пруденс слышала, как их тела глухо стукнулись о землю.

Она лежала, дрожа от страха и истерически всхлипывая. Все случившееся едва не свело ее с ума. Только вспомнив о Россе, Пруденс пришла в себя. О пресвятые небеса, подумала она, вновь охваченная паникой. А вдруг он еще жив и нуждается в ее помощи?

Пруденс с усилием поднялась на ноги и попыталась освободиться от веревки, стягивавшей ее запястья. Сначала ничего не получалось. Хэкетт связал ее на славу. И вдруг Пруденс сообразила: перчатки! Вот он – выход из положения!

С большим трудом ей удалось стянуть их с рук, и теперь между телом и грубыми путами образовалось небольшое пространство. Когда Пруденс избавилась от веревки, кожа на ее руках была содрана в кровь.

Она не утерпела и, перегнувшись через стену, посмотрела вниз, на размозженные тела. Потом вздрогнула и поспешила вниз по лестнице, на ходу срывая петлю с шеи.

Росс лежал там же, где упал. Он не шевелился. Его глаза были плотно закрыты, лицо стало пепельно-серым. Алая кровь сочилась из раны, зиявшей в груди.

Пруденс тревожно вскрикнула, присела рядом с ним и положила его голову к себе на колени.

– Росс, – прошептала она, всхлипывая, – не умирай! Я люблю тебя.

Его ресницы затрепетали. Это длилось всего мгновение, но сердце Пруденс екнуло от радости. Она поцеловала Росса и стала укачивать его, как ребенка, потом пригладила ему волосы и несколько раз окликнула по имени. Наконец он застонал и открыл глаза.

– Что… что случилось? – слабо прохрипел Росс.

– Хэкетт выстрелил в тебя. Нужен врач. Лежи спокойно, а я поймаю лошадь. – Пруденс опустила его голову на землю и побежала к экипажу. Взяв под уздцы лошадь, которая негодующе фыркала, она подвела ее к Россу. – Ты сможешь встать? Я помогу тебе.

Когда Пруденс втащила Росса в экипаж – то волоком, то поддерживая под руку, – к нему уже вернулась способность мыслить. Он взглянул на рану, зиявшую в груди, выругался и, задыхаясь, промолвил:

– Совсем близко от сердца. Вытащи из моего кармана носовой платок.

Пруденс сделала то, о чем он просил, и, остолбенев от ужаса, уставилась на мужа, который обернул платком кулак и сунул его прямо в пулевое отверстие. Услышав страдальческий крик, она вздрогнула.

– Ты справишься с лошадью? – невнятно пробормотал Росс.

– С Божьей помощью.

Пруденс взяла в руки поводья и пустила лошадь в галоп. Фаэтон, накренившись, полетел вперед. Совладать с норовистым скакуном было не просто, и она, боясь сбиться с дороги, не позволяла себе смотреть на Росса, который лежал в полуобморочном состоянии.

Приблизившись к воротам замка, Пруденс крикнула привратнику:

– Открывай!

Тот распахнул ворота, проводил испуганным взглядом пронесшийся мимо экипаж и с воплями помчался к дому.

Когда Пруденс остановила лошадь у дверей, в замке уже поднялась суматоха. Во двор высыпала толпа грумов и лакеев. Маркиз бросился к экипажу и с трудом залез в него. Росс вытащил кулак из раны, открыв в груди зияющую, кровавую дыру. Лицо старика побелело как мел.

– Эй, Сэм! – крикнул он одному из грумов. – Садись-ка в экипаж и вези нас в Синдерфорд, к хирургу, да побыстрее!

Росс дотронулся до рукава маркиза, оставив на нем кровавый след.

– Нет времени. Ты сам сделаешь это, – сказал он прерывающимся голосом.

Старик задрожал.

– Господи Иисусе! Я не могу! Я же не оперировал с тех пор… с тех пор, как Марта… И мои глаза… Я даже читать не в состоянии без очков.

Росс скрипнул зубами от боли и сурово взглянул на отца.

– Будь я проклят! Это же проще простого. Выпь пулю, потом прижги рану, чтобы закупорить сосуды. Ты сам учил меня этому много лет назад.

Маркиз нерешительно покачал головой и бросил беспомощный взгляд сначала на Росса, потом на Пруденс. Его лицо исказилось от муки.

– Я уже утратил свои навыки. Я не смею рисковать твоей жизнью! А если моя рука дрогнет?.. Рана так близко от сердца… Нет, не проси меня, ради Бога!

В бездонных синих глазах Росса вспыхнуло пламя.

– Ты сможешь! – жестко сказал он. – Я хочу, чтобы ты сделал это. Если меня повезут в Синдерфорд, я умру по дороге. Если ты будешь ждать, пока доставят хирурга, результат будет тот же. Ты знаешь это не хуже меня.

Бриджуотер через силу кивнул, а потом решительно расправил плечи, спрыгнул с подножки экипажа и крикнул слугам, чтобы те поторопились выполнять его указания. Через несколько минут Росс уже лежал на столе в комнате, где они обычно завтракали. Вконец обессилевший, он крепко закрыл глаза. Пруденс разрезала его пальто, жилет и рубашку, осторожно отвернула края материи и съежилась от страха, увидев изуродованное тело мужа.

Бриджуотер уже завязывал фартук и мыл руки, одновременно отдавая распоряжения, куда надо положить инструменты. Он сухо кивнул, когда в комнату внесли большую жаровню, и сунул в нее железный прут. Потом приказал привязать Росса к столу широкими кожаными ремнями и велел лакею стоять рядом с губкой в руке, чтобы приостановить кровотечение. Пруденс влила в рот Россу большой бокал бренди и осталась у его изголовья, чтобы поддерживать мужа во время операции. Голос маркиза звучал спокойно и уверенно, но она видела, как в его глазах вспыхивает страх.

Когда все было готово, старик набрал в грудь побольше воздуха и взялся за скальпель.

– Помни о подмышечной артерии, – мрачно сказал Росс.

Пруденс нежно зажала ему рот рукой.

– Не будь врачом хотя бы сейчас, любовь моя.

Несмотря на все свое волнение, Бриджуотер действовал проворно и ловко. Быстро отыскав пулю, он пробормотал:

– Несколько ребер раздроблено. Придется удалить осколки. Надеюсь, что кости срастутся.

Старик говорил холодным, безразличным тоном – в точности, как Росс со своими пациентами.

Бриджуотер вытащил осколки и бросил в таз. Услышав звон металла, Пруденс содрогнулась.

Пока шла операция, Росс корчился от боли, пытаясь освободиться от своих пут, и скрипел зубами, с трудом сдерживаясь, чтобы не закричать.

– Господи Иисусе, – простонал он через некоторое время. – Пошли мне смерть!..

Пруденс отерла пот с его лица и поцеловала в губы.

– Нет, любовь моя. Не смей даже думать об этом. Ты должен жить. Ради нашего ребенка.

Он удивленно открыл глаза:

– Пру?

На его лице появилась улыбка, туг же сменившаяся мучительной гримасой: маркизу наконец удалось извлечь пулю, засевшую глубоко в теле.

Старик подошел к жаровне и вытащил из огня раскаленный железный прут. Пруденс затрепетала при мысли о том, что этот дьявольский инструмент сейчас вонзится в тело ее возлюбленного мужа, но крепко прижала к столу его плечи, чтобы он лежал спокойно во время предстоящей пытки. Когда железо вошло в рану, Росс неистово забился и взревел от боли, а потом снова распростерся на столе, тяжело дыша. Его глаза закрылись. В воздухе запахло паленым мясом. Пруденс коснулась губами мокрого лба мужа.

– Операция закончилась, любовь моя.

Он приподнял голову и стал придирчиво изучать свою рану.

– Хорошая работа. Вряд ли я сделал бы лучше, – прохрипел наконец Росс.

Маркиз вновь задрожал. Видимо, напряжение, в котором он пребывал последние полчаса, подорвало его силы.

– Ты думаешь?..

– Да. – Росс поднял трясущуюся руку и ухватил маркиза за рукав. В его глазах снова появился блеск, а в самой их глубине Пруденс увидела признательность и прощение.

– Спасибо, – сказал Росс глухо. – Отец.


Глава 27


Бетси стояла у окна в столовой замка Бриджуотер и смотрела на расстилавшуюся перед ней широкую лужайку, обсаженную деревьями. Трава пестрела пурпурными и желтыми крокусами. Деревья были голыми, но на некоторых уже набухли почки, и они стояли как бы окутанные красноватой дымкой.

Наконец она отвернулась от окна и с усмешкой сказала:

– Черт возьми, Пру. Просто поверить не могу, что в один прекрасный день все это будет твоим.

Пруденс передала радостно гукающего Питера в руки Мэри Хант и тоже улыбнулась.

– А я не могу поверить, что ты здесь. Когда я послала письмо тебе на Шулейн и не получила ответа…

Бетси фыркнула.

– Скажи спасибо этому чертову французу Марэ. Он вытащил меня из моего нового дома.

– Хороший дом?

– Самый прекрасный публичный дом на всей Друри Лейн! А я стала самой богатой его хозяйкой, мадам, – благодаря щедрости твоего муженька. А уж какие у меня девочки – здоровые, цветущие! Лучше не найти. – Бетси вздохнула. – Я была до смерти рада избавиться от этих похотливых мужиков.

– А я всегда думала, что тебе нравится твоя профессия.

Бетси философски пожала плечами. Жест, полный чересчур рано приобретенной житейской мудрости.

– Люди довольствуются тем, что у них есть. Я была проституткой и мирилась с этим. А став мадам, наслаждалась своей независимостью от грязных желаний развратных самцов. – Она сморщила нос. – Лет через двенадцать, кузина, я превращусь в старую деву и буду вполне счастлива.

Пруденс рассмеялась. Росс настоял, чтобы Бетси представляли всем как кузину Пруденс. Ему казалось, что это обеспечит ей большее уважение со стороны знакомых и соседей. Кроме того, будет легче объяснить, почему с ними вместе живет некая особа женского пола.

И все же Пруденс с трудом верила, что все это происходит на самом деле. Бетси находилась в замке уже неделю, и они, как и в детстве, усаживались на кровати, скрестив ноги, хохотали и сплетничали. Пруденс всем сердцем благословляла Росса за то, что он устроил для нее посещение подруги.

У него хватило сообразительности послать на поиски Бетси своего камердинера. В отличие от англичан ее ремесло не вызывало у Марэ особого презрения. И тем не менее француза заранее подготовили, приказав хранить молчание о прошлом Бетси и относиться к ней с пониманием.

Бетси беспокойно пошевелилась. Ее ясные глаза заволокло дымкой, и теперь они походили на серое небо в дождливый день.

– И все же иногда я тоскую по городу. Может, из-за погоды. – Бетси мрачно посмотрела в окно. – Неужели весна так никогда и не наступит?

– Осталось всего несколько недель.

– Пойдем погуляем в парке. Пруденс поджала губы.

– Еще холодно. И мой свекор считает, что для меня это вредно. Я ведь в положении.

– Ты рада, что опять забеременела, Пру?

Та улыбнулась и погладила пока еще по-прежнему плоский живот.

– Очень!..

– А муж?

– Когда мы говорим о ребенке, его глаза загораются от счастья. Я никогда не видела Росса таким.

Но на душе у Пруденс скребли кошки. Что будет с Питером, когда у Росса появится собственное дитя? Бетси окинула ее проницательным взглядом.

– Ты счастлива с Россом?

– О, Бетси, а как же иначе? Его здоровье с каждым днем становится все лучше. Он помирился с отцом. Разве моя жизнь не прекрасна?

Бетси пренебрежительно фыркнула:

– Не рассказывай мне сказки! Я ведь не слепая и не дурочка.

Пруденс нервно вертела на пальце кольцо.

– Чем же это не счастье? – Ее голос дрогнул. – Росс хорошо относится ко мне. И он так добр…

– Хм! И до сих пор думает, будто любит только свою умершую жену. – Бетси положила руку на плечо подруги. – Ничего, малышка Пру. Он любит тебя. Упрямый осел просто не хочет признать это.

– Хорошо, если так, – печально отозвалась Пруденс.

– Ну, конечно…

Ее прервал тихий стук в полуоткрытую дверь. На пороге стоял Вильям Фрэнклин. На его лице застыла любезная улыбка.

– Прошу прощения, ваше сиятельство, – сказал он, вежливо поклонившись Пруденс, – но я хотел перед отъездом засвидетельствовать вам свое почтение.

– Как мило!.. Позвольте представить мою кузину, Элизабет Берридж.

Познакомив их, Пруденс с удивлением заметила, что у Бетси сверкнули глаза, когда адвокат поклонился и поцеловал ее руку.

– О, мистер Фрэнклин, – сказала Бетси с застенчивой улыбкой, – не хотите ли выпить поссет,[27 - Горячий напиток из молока, пряностей, сахара и вина.] перед тем как пойдете на холод?

Он покраснел до самых корней волос, прикрытых аккуратным париком, и замахал руками.

– Благодарю вас за доброту, но в этом нет необходимости. К сожалению, в Синдерфорде меня ждет неотложное дело.

Бетси ответила чарующей улыбкой и дотронулась до его рукава.

– Может быть, в другой раз?

– Да, да, конечно, – запинаясь, пробормотал адвокат. – С радостью. В самом деле… – Его лицо пылало. – Ваш покорный слуга, госпожа Берридж. Ваше сиятельство. – Фрэнклин порывисто поклонился и вышел из комнаты, споткнувшись на пороге.

Бетси, улыбаясь во весь рот, посмотрела на Пруденс своими серыми глазами, которые опять сияли, как звезды. – Кто этот красавчик?

– Адвокат. Последнее время он выполнял какие-то поручения Росса и несколько раз наведывался в Бриджуотер. Я думаю, Росс возьмет его к себе секретарем, когда встанет на ноги. Если, конечно, Фрэнклин согласится.

– У него прекрасные перспективы, – усмехнулась Бетси.

– Ах, бесстыдница! – укорила Пруденс. – Кажется, ты говорила, что больше не интересуешься мужчинами?

– Я сказала, что собираюсь стать старой девой, – обиженно отозвалась Бетси. – Но почему бы разок-другой не пофлиртовать. Разве это плохо?

Пруденс рассмеялась.

– Ну тогда, наверное, стоит раскрыть тебе одну тайну. Сегодня утром ко мне зашел Марэ и совершенно конфиденциально сообщил, что, по его мнению, ты – belle dame.[28 - Красавица (фр.)]

– Ах, этот! Ужас что за человек! Пруденс нахмурилась.

– Он вел себя неучтиво? Может, Марэ говорил что-то о твоем прошлом?

– Господи помилуй, нет. Но он пытается затащить меня к себе в постель! И обещает научить кое-каким штучкам. Это меня-то! Щекочет меня, наглец! Так и шныряет вокруг.

– Пресвятые небеса! Почему же ты не пожаловалась Россу или маркизу!

Бетси лукаво улыбнулась:

– Ты все так же наивна, милочка. Зачем мне жаловаться?

Пруденс покачала головой. Что касается амурных дел, ей еще многому предстоит научиться. Но ничего, в течение ближайших нескольких недель они с Бетси наговорятся вволю.

Раздался стук, и в дверь вошел лакей с письмом в руке.

– Ваше сиятельство, почта.

– Письмо? Мне?

Кто может ей писать? Пруденс быстро разорвала конверт, пробежала глазами листок и задумчиво прикусила губу.

– Я должна поговорить с Россом, – сказала она наконец.

– Ладно, иди к нему, – махнула рукой Бетси. – Если на улице не очень ветрено, я, пожалуй, прогуляюсь. И может быть, попрошу Марэ сопровождать меня, – добавила она, усмехнувшись.

Пруденс торопливо поднялась по лестнице. Из апартаментов Росса доносились голоса. Миновав гостиную, она вошла в его спальню.

– Будь я проклят, Росс! Ты не имеешь права вставать без моего разрешения.

– Я уже не ребенок, отец.

– Я говорю с тобой как врач, а не как отец. В случае необходимости я буду подсыпать снотворное в еду, чтобы ты лежал в постели, пока рапа не заживет окончательно.

Пруденс с трудом удержалась от смеха. Как эти двое похожи! Хотя сами не замечают этого. Она вошла в спальню и, встав на пороге, сердито заявила:

– Эти ссоры не идут на пользу вам обоим. Маркиз бросил на Пруденс умоляющий взгляд.

– Заставь его лежать до тех пор, пока ребра совсем не срастутся. Осенью мы собираемся ехать в Лондон, и мне нужен здоровый помощник-хирург.

Пруденс подошла к Россу, наклонилась и одарила его звучным поцелуем.

– Делай, как велит доктор, иначе я не поеду с тобой. Где же ты найдешь такую отличную сиделку?

Росс поворчал немного, но потом сдался и кротко посмотрел на отца.

– А что скажет доктор о состоянии миледи?

– Если в августе роды пройдут благополучно, к концу сентября она вполне сможет предпринять небольшое путешествие. В настоящее же время моя невестка в прекрасной форме.

Но Росс был настроен скептически.

– Я сам ее посмотрю, когда выздоровею. Возможно, понадобятся кое-какие проверки…

Пруденс закатила глаза.

– Вы оба залечите меня до смерти. Лучше я уйду рожать в лес!

– Вообще-то я имел в виду проверки другого рода, – сладострастно ухмыльнулся Росс.

Пруденс неистово зарделась, а маркиз откашлялся, пытаясь скрыть улыбку.

– Хм. По-моему, мне пора идти.

И все же, закрывая за собой дверь, он издал тихий, удовлетворенный смешок.

– Ну, чертенок, – сказал Росс, протягивая руки, – иди сюда и поцелуй меня как следует.

Пруденс уселась на краешек кровати и прильнула к нему губами. Росс обнял ее крепко – насколько хватало сил у его израненного тела. Нежно поглаживая затылок Пруденс, он страстно поцеловал ее. А она затрепетала, подумав о том дне, когда они снова смогут заняться любовью.

– Ну, чем вызван твой визит? Я думал, что вы с Бетси придете ко мне выпить чаю несколько позже. Пруденс порылась в кармане и вытащила оттуда письмо. – Я получила послание от Абигайл. Дедушка умирает. Его глаза помрачнели от тягостных воспоминаний.

– Тебе жаль его, этого подлого святошу?

– Дело в другом. В течение двух недель им придется продать поместье Бергхоуп. Джеми выполнил свою угрозу и сумел настроить против дедушки всех его кредиторов. Разве я могу спокойно смотреть, как их вышвырнут из дома?

– Они это заслужили, – проворчал Росс.

– Прошу тебя, Росс, имей хоть немного сострадания. Мне отмщение, и аз воздам, так сказал Господь. Я думала, мы всех простили и похоронили наш гнев вместе с Тоби.

Это были грустные похороны. Над гробом Вэджа играли дудочники. Несколько смягчившись, Росс вздохнул:

– Ты более милосердна, чем я. Ладно, пошлю к ним Фрэнклина и велю ему выкупить поместье. Пусть живут там.

– Ты меня не обманешь. За маской холодности у тебя скрывается доброе сердце. Хотя его едва не пронзила пуля Хэкетта.

Росс возразил, не желая признавать ее правоты:

– Я делаю это только для того, чтобы сорвать гнусные планы Джеми.

Пруденс нежно провела рукой по его лбу.

– Конечно, мой дорогой упрямец. Пусть будет по-твоему. Но вид у тебя усталый и измученный. Отложи разговор с Фрэнклином. Ты обсудишь с ним все дела, когда твои силы восстановятся.

Росс прижал к губам ее руку.

– Нет, это слишком важно. Я хочу усыновить Питера и попросить Фрэнклина подготовить все необходимые документы.

Пруденс глубоко вздохнула; на глазах у нее выступили слезы счастья.

– Усыновить?

– Он будет следующим врачом в нашей семье и должен носить имя Мэннинг. Таково было условие королевы.

Сердце Пруденс переполняла любовь к мужу.

– О Росс!.. А что, если у нас родится сын?

– Не важно. Он унаследует мой титул, но Питеру будет принадлежать честь быть хирургом. – Голос Росса звучал хрипло. – Я хочу, чтобы он учился у меня.

Пруденс прижалась к его груди, плача от счастья.

– Почему ты так добр ко мне? Он нежно поглаживал ее локоны.

– Потому что ты обожаешь своего ребенка. И он должен быть мне сыном. Потому что я люблю тебя, – просто добавил Росс – Неужели я никогда не говорил об этом? Еще одна ошибка наряду с прочими!

– Ты любишь меня?

– Я уже несколько недель валяюсь в этой кровати, мучаясь от боли и лихорадки. Смерть стояла на самом пороге, и я думал о том, как глупо цепляться за прошлое, когда у меня есть такое сокровище. Ты принесла мне радость и надежду, Пру. Моя маленькая пастушка, ты вывела меня на солнечный свет. Боже всемогущий, ты вернула меня к жизни! Знаешь, как я был близок к самоубийству до встречи с тобой?

Она погладила его по щеке, и из ее глаз вновь хлынули слезы.

– Росс. Нет!

– Это правда. Я почти уже покончил счеты с жизнью. И все же… Помнишь, те ночи на корабле, когда я обнимал тебя, а ты думала, будто я делаю это во сне? В тебе было столько тепла и света, что мне начало казаться, будто я оживаю. Однажды ты рассказала о какой-то старухе из твоей деревни и ее зимнем вине. Ты растопила лед в моем сердце. Без тебя ничего этого не было бы!.. – От волнения голос его звучал хрипло. – Ты спасла меня, Пру. Спасла в тот момент, кода мне казалось, что все потеряно.

– О, Росс, я буду любить тебя вечно.

Но несмотря на эти прекрасные слова, на это признание, вырвавшееся из самого сердца, она все же чувствовала холодок сомнения. А что, если Росс, говоря о любви, имел в виду благодарность?

Он улыбался, довольный собой, словно мальчишка, решившийся поведать кому-то свою заветную тайну.

– Неужели ты не вознаградишь меня поцелуем за эти нежные чувства? – спросил Росс, бросив на нее любящий взгляд.

– Все поцелуи – твои, – прошептала Пруденс, тая в его объятиях.

Он жадно прильнул к ее рту, а потом скользнул губами по щекам, носу и закрытым глазам. Но в конце концов, застонав, слегка оттолкнул ее и прижал руку к груди.

– Боюсь, все эти волнения еще вредны для моего сердца. Но я горю желанием показать тебе свою любовь более… страстно. И как можно скорее. Да поможет Бог моему измученному телу!

Пруденс хотелось, чтобы их поцелуи продолжались вечно, но Россу нельзя было перевозбуждаться.

– Ты устал. Спи, – твердо сказала она и, поднявшись с кровати, направилась к двери.

– Подожди. – Росс потянулся к столику, стоявшему возле его постели, на котором лежали альбом для рисования, всякие мелочи и стоял графин с водой.

– Неужели ты опять собираешься рисовать меня? – спросила Пруденс, шутливо нахмурившись. – Ты невозможный человек, Росс Мэннинг.

И все же она невольно улыбнулась, вспомнив его последний набросок, на который наткнулась всего неделю назад. Он был сделан на борту «Верного сердца». Росс притворился тогда, будто рисует Тоби с его дудочкой. На самом же деле он изобразил Пруденс. Она сидела у открытого окошка, и ее распущенные волосы развевались по ветру, окружая головку, словно пылающий нимб. Пруденс пожалела, что не увидела раньше этот рисунок, выполненный с нежностью и мастерством. Она еще на корабле поняла бы, что Росс любит ее.

– Иди сюда, – позвал он Пруденс, взяв со столика коробочку.

Она неохотно вернулась. Росс был так близок к смерти. Он действительно нуждается в отдыхе.

– Что это?

Росс похлопал рукой по кровати и дождался, пока она снова присядет.

– Фрэнклин очень помог мне, – сказал он загадочно и снял с пальца Пруденс кольцо Марты. – Мы положим его к ней в могилу. Вот это подойдет тебе больше.

Росс открыл коробочку. Там лежало маленькое золотое колечко с сапфиром небесно-голубого цвета. По бокам были выгравированы имена: Росс и Пруденс. От радости у нее замерло сердце. Задыхаясь, она попыталась надеть кольцо на палец, но Росс остановил ее.

– Там внутри есть надпись, – сказал он прерывающимся голосом.

Пруденс поднесла кольцо к свету, прочла слова, залитые лучами полуденного зимнего солнца, и разрыдалась. А потом прильнула к губам Росса, вложив в этот поцелуй всю свою любовь.

Он надел кольцо ей на палец и провел руками по глазам.

– Клянусь бородой Эскулапа, я и в самом деле устал! – Отдернув край одеяла, Росс похлопал ладонью по простыне. – Милая Пруденс, полежи со мной, пока я не засну. Как мы это делали на корабле.

Она кивнула, сняла башмачки и скользнула под одеяло, свернувшись калачиком рядом с ним. Росс крепко обнял ее одной рукой, а другую положил ей на грудь. Пруденс было тепло и покойно.

Погружаясь в дремоту, она думала о надписи на кольце. Росс нашел для нее самые прекрасные на свете слова: «Я отверг всех и выбрал тебя».


notes


Примечания


1


Один из беднейших кварталов старого Лондона. – Здесь и далее примеч. пер.


2


Имеются в виду североамериканские английские колонии, в будущем – США.


3


Ежегодное (31 октября) празднество, своего рода карнавал, с ряжеными, страшными масками и т. п. Назначение Хэллоуина – распугать и рассеять "нечистую силу" в канун Дня Всех Святых.


4


Бейлиф – судебный пристав.


5


Так назывались торговые судна


6


Одномачтовое парусное судно.


7


Имеется в виду пролив Ла-Манш.


8


Имя Пруденс означает «благоразумная».


9


Слово «slick» означает «скользкий, хитрый».


10


Методизм, или протестантизм, – религиозное течение, возникшее в США и в Англии в XVIII в. Методизм требовал от своих приверженцев последовательного, методического соблюдения религиозных предписаний, смирения, терпения.


11


Гауки означает «простачок».


12


Высшее унтер-офицерское звание.


13


Триктрак – настольная игра с костями и фишками, известна с середины XVII в.


14


Палочка, сделанная из дерева так называемой ротанговой пальмы.


15


Английская пинта равна 0,57 литра.


16


Джон Уэсли (1703–1791) – английский теолог, основатель методистской церкви.


17


Морская полувахта длится с 16 до 20 часов со сменой вахтенных в 18.00.


18


Мыс Генри находится на юго-востоке Виргинии, при входе в Чесапикский залив, а следом за ним начинается река Джеймс (Джемс).


19


Святки начинаются накануне Рождества и длятся 2 недели: у католиков – с 24 декабря по 6 января; у православных – с 6 по 19 января.


20


Вильямсбург – город на юго-востоке Виргинии, до 1780 г. был ее столицей.


21


Рэйли, Уолтер (1562–1618) – известный английский писатель, философ. Действовал как пират но заданию своего правительства.


22


Орган местного самоуправления в Виргинии в XVII–XVIII вв. (до 1775 г.).


23


Один из сортов мадеры.


24


Дружище (фр.).


25


По всей вероятности, английская королева Елизавета I Тюдор (1533–1603).


26


Увы (фр.).


27


Горячий напиток из молока, пряностей, сахара и вина.


28


Красавица (фр.)