Морская роза Сид Чаплин Известный английский писатель рассказывает о жизни шахтеров графства Дарем – угольного края Великобритании. Рисунки Нормана Корниша, сделанные с натуры, дополняют рассказы. Сид Чаплин Морская роза Поездка на побережье впервые открыла мне, какие это непостижимые тайны – время и люди. Я гостил у деда с бабкой, но дед не смог поехать с нами. Он не то ковырялся на каком-то строительстве, не то носился с цветочной выставкой. И бабушка сказала: «Одна свожу парнишку – и мне компания, и ему развлечение». Мы явились на вокзал, когда до поезда оставалась еще целая вечность. Народу было не протолкнуться. Сотни мамаш с сумками, набитыми яйцами вкрутую, булочками, бутербродами, дюжины две мужчин, маявшихся в голубых воскресных костюмах, и несколько тысяч детворы. Женщины с упоением чесали языком, и только боязнь, что мужчины помрут со смеху, глядя на них, заставляла их уняться. Ребятня галдела, смеялась, ничего не желала слушать, получала обещанное и размазывала нестрашные слезы. Наконец поезд поглотил нас всех, осел на рессорах и добрую милю пыхтел в кромешной темноте тоннеля, за которым лежали другие страны и ярко сияло солнце. Мы выскочили наружу, и можно было осмотреться. Я мечтал о месте у окна, а нас ткнули в середку вагона. У окна сидел старик. Я не спускал с него глаз. Я буквально сверлил его взглядом, а ему хоть бы что. Он сидел прямой как жердь, сложив на коленях руки и глядя прямо перед собой, рассеянно поигрывал связкой медалей на часовой цепочке и ничего вокруг себя не замечал. Симпатичный старичок с седыми усиками и лицом, которое лет шестьдесят поливал дождь, и скупо ласкало солнце. В петлице у него красовалась свежесрезанная роза – большая чайная роза. Скоро он заметил, как я, вывернув голову, пытаюсь прочесть надписи на его медалях. – На, погляди, – сказал он, расстегнул на жилете пуговку и снял с часов цепочку. – Только смотреть-то особенно нечего. Он рассказал мне про каждую: эта за футбол, эта за голубей, вот эта за оказание первой помощи, а эта, вроде полицейской бляхи, за первое место в беге. – Мистер, какая она замечательная, – сказал я. – Красивая, – согласился он. – Соревнование-то было так себе, по случаю выставки в одной деревушке. – Настоящее золото. – Да, другого мне в жизни не перепало. – Мой дедушка судит на выставках. Может, он и присудил вам эту медаль. – Вряд ли, – улыбнулся он. – Ближайшая выставка будет сороковая с того дня. Это в Уиттоне было. – Моя бабушка из Уиттона. Тут бабушка сочла нужным обратить внимание на происходящее и вступила в разговор: – Он вам не мешает? Старик подался вперед. – Не беспокойтесь, миссис. Мы прекрасно проводим время. Благосклонно улыбнувшись, она кивнула и отвернулась от нас. А старик продолжал смотреть на нее. – Возьмите свою цепочку, мистер, спасибо, – сказал я. – Не за что, сынок. Он перевел на меня посерьезневшие глаза, потом опустил в жилетный кармашек цепочку с медалями. Снова взглянул на бабушку и чуть слышно пробормотал: – Ни дать ни взять – она. – Это она, мистер, – сказал я, – моя бабушка. Он рассмеялся и взъерошил мне волосы, отчего я не пришел в восторг. У нас дома такие проявления чувств не приняты. – Стало быть, твоя бабушка из Уиттона? Я сказал, что да. – Тогда ты совсем молодец, – сказал он убежденно. – Бери карамельку. – Я бы лучше пересел на ваше место, – ляпнул я. – Да ради бога! А я еще не решался попросить тебя поменяться местами! Солнце донимает. Мы поменялись с ним местами, и у меня в руке, словно сам собою, оказался кулек с леденцами. Тут и бабушка вышла из задумчивости. – Что происходит? Он в самом деле вам не мешает? – Не волнуйтесь из-за парнишки, миссис. Он сидел, глядя прямо перед собой. – Он говорит, вы из Уиттона? – Вот язык-то без костей! А я видел, что ей приятно. – Вы что, тоже из Уиттона? – Ты мало изменилась, Маргарет, – сказал он вместо ответа. – Откуда вы знаете, как меня зовут? – Я не забыл твой голос. Как только ты заговорила, я тебя сразу узнал, а тут еще малец сказал, что ты из Уиттона, – вот все и сошлось. Впервые с нового места он заглянул ей в лицо. – Славно тебя опять увидеть. Сколько времени-то прошло? Она опустила голову. – В следующую выставку будет сорок лет, – продолжал он. – Сорок лет набежало. Дважды повторенные «сорок лет» запали мне в голову. Какое огромное время, четыре моих жизни, четверо таких, как я, десять раз проснутся в рождественское утро, из манежа переползут в младшую школу; это четырежды десять больше сочинений, выступлений на утренниках в воскресной школе, беготни, карабканий и прыжков в «зеркале»;[1 - Детская игра, по принципу «делай, как я»] это четырежды десять больше порушенных птичьих и осиных гнезд, накинутых на колышек колец, запуленных «чижей» и синяков после чехарды; это столько проорать на темных улицах «Джек почистил пулемет», столько собрать ежевики, столько колядок пропеть, столько раз съехать по отлогим белым склонам на заду и на санках, что подумать обо всем этом – голова закружится. Поставишь ногу, а где опустить другую – не знаешь, потому что под ногами пропасть, в которую без числа валятся дни и месяцы: ведь все надо помножить на десять, а потом еще на четыре. Из этой арифметики меня вывел бабушкин голос: – Это ты, что ли, Чарли? Тот кивнул. – Как тебя угораздило попасть к нам в попутчики? – не очень радушно спросила она. – Жизнь занятные штуки выкидывает. Я когда ушел из деревни, то устроился на железную дорогу, а теперь меня сюда перебросили. Я старший ремонтник, – добавил он, помолчав. – Куда это годится, – сказала бабушка, – чтобы в твои годы сниматься с насиженного места. Хорошо, хоть дети, наверно, уже взрослые. – Я одинокий, – сказал он. – Как перст. – Что, и никогда не женился? – Не женился. А мне, знаешь, нравится снимать квартиры. Когда в молодости поскитаешься досыта, то научишься радоваться простой еде и чистой постели. Избегая ее взгляда, он повернулся ко мне. – Какой же он у тебя глазастый! Когда твои закроются, и за тебя на белый свет поглядит. – Он из внуков старший, – сказала она. – У меня пять дочерей. – И ни одна, уверен, не сравнится с матерью. – Выдумывай! – сказала бабушка. Гордясь комплиментом, старик откинулся к стенке, и я смог увидеть, как краска заливает бабушке лицо и шею. – Не прижился, стало быть, в Уиттоне? – спросила она. – Стало быть, не прижился! – воскликнул старик. – Совсем развязался, слышать ни про что не мог – вожжи эти, вилы, навоз, турнепс. Помнишь, как мы пололи турнепс в пойме?.. От холода рук не чуяли. – Я смерть не любила эти участки в пойме, – сказала бабушка. – Меня и сейчас, только увижу поле с турнепсом, в дрожь кидает. – Верно, зато какое потом счастье – согреться. Сухая одежа, стол накрыт, кипит чайник, ребятки бегают по дому. Ради этого стоит жить. – Смешно, что ты это вспомнил, – сказала бабушка. – Отец всегда ворчал, что ты неправильно разводишь огонь. – Сорок лет… – раздумчиво протянул старик. – Ты была в белом платье и в шляпе с цветами… Я тебя искал после соревнований, а ты точно сквозь землю провалилась. Помню, весь луг обегал. Тебя и след простыл. Всю ночь проходил у твоего дома, а твои хоть бы слово сказали… – Их отец застращал. – Когда он под утро прикатил на коляске, я его спросил в открытую, – продолжал старик. – И он сказал: «Ты ее, дружок, вовек не отыщешь. В моем доме тебе не хозяйствовать». – Алисе с мужем перешла ферма. – Ладно хоть, что и другой не пришелся ко двору. – Нам она была ни к чему. Джо хороший специалист, нам всего хватало. Она ненадолго задумалась. – Победил ты хоть в тех соревнованиях? – спросила она погодя. Вместо ответа он потянул из кармана цепочку. Взглянув на него, я понял, что все эти долгие годы она лежала там ради этой самой минуты. – Господи, какая красивая, – сказала бабушка. – Интересно, что ее первой углядел твой парнишка. Тем более что и выиграл-то я ее ради тебя. Смешавшись, она мяла в руках перчатки. – Он все подмечает. У него вопросов на языке, что у судьи. Старик одобрительно кивнул. – Не заробеет спросить. А возьми меня: ведь как бывало нужно что-нибудь, а язык не повернется сказать. – Смешной ты был, скромный. Я с изумлением уставился на морщинистое, обветренное лицо, пытаясь вообразить его гладким и свежим в ту пору, когда тот паренек искал на лугу девушку в белом платье. Бабушка – в белом платье! С ума можно сойти. Значит, четыре моих жизни назад она была красивой девушкой, а я четыре жизни спустя стану стариком – вот какая арифметика выходила! Что-то невысказанное повисло между ними. Я это понял, когда бабушка закрыла глаза и понарошку задремала, потому что такого за ней не водилось. И тогда старик разговорился со мной. Он рассказал, как ходил через горы к Западному морю,[2 - Ирландское море] как один-одинешенек бродил вдоль римской стены,[3 - Их в Англии несколько] какие приключения пережил у пастухов в Пограничном крае.[4 - Приграничные районы между Англией и Шотландией] Рассказал, как однажды едва спасся от огромного гусака, как ехал в бурю на возу сена, как боролся с диким козлом на Чевиот-хиллз. И когда поезд пришел на побережье, я даже огорчился. Только ненадолго. Едва мы сошли на платформу, я стал рваться к морю. А старик увязался за нами и полз как черепаха. Прыгая от нетерпения, я тыкал пальцем в краны, по-жирафьи нависшие над домами, в пароходные трубы, видневшиеся в конце узкой улочки. Вскрикнула чайка, и от предвкушения песка и пенистого прибоя я прямо задрожал. А этим хоть бы что. – Успокойся! – велела бабушка. – Целый день впереди, насмотришься. – Потерпи минуту-другую, – сказал старик и обернулся в ее сторону. – Так что, ты уехала и вышла замуж, да? – Ровно через год. И никогда об этом не пожалела. – Рад за тебя. – А ты, значит, в путешествия ударился? Я знал каждую интонацию ее голоса и поэтому уловил то, чего старик, кажется, не заметил, – жалостливо-пренебрежительный оттенок. – Еще как ударился. Сколько я ферм обошел – не счесть. – Отец тебя сбил с толку, что ты меня вовек не отыщешь, – сказала она с той же ноткой в голосе. – Я все время была от тебя в двух шагах. Он даже вздрогнул. – Это как же? – Да в Ламли, где ты сегодня сел на поезд, оттуда шести миль не будет до Уиттона. – Ламли… Мне и в голову не пришло. – Там я и была, – сказала она и покачала головой. – Целый год, даже побольше. Хуже тюрьмы, ни одного светлого дня. – Ну, видно, не судьба была, – сказал, наконец, он. – Да нет, просто ты не знал, где искать, – ответила она, и теперь в ее голосе прозвучала только жалость. И тут, помню, мы вышли на приморский бульвар. Желтый монастырь у реки колол шпилем единственное облачко, а далеко внизу раскинувшиеся по обе стороны стены гавани цеплялись за край неохватного моря и неба. В воздухе стоял гул, по всей морской шири бежали белые барашки. Грохотал прибой, накрывая какой-то посторонний, но отчетливый звук – гомон людских голосов. Я очумел от этой красоты, и, уже никого и ничего не замечая, я побежал, проваливаясь в рыхлом песке, и бежал, пока песок не стал мокрым и плотным. Только тогда я обернулся. Бабушка махала мне рукой. Я помахал в ответ. Она пожала старику руку. Повернулась идти, но он ее окликнул. Я видел, как она отрицательно мотает головой. Наконец они расстались, и она добрела по песку до меня, а старик все стоял на месте. – Что ты умчался как угорелый? – накинулась она на меня. – Даже не попрощался с беднягой. – Он нам машет. – Ах ты, господи боже, – вздохнула она и стала махать ему в ответ. – Не стой истуканом, помаши человеку на прощанье. Мы стали оба махать и кончили первыми. – Пошли, – сказала она. – Поищем, где потише. – Пойдем на пирс. Но она сграбастала мою руку и потянула совсем в другую сторону, и я понял, что спорить бесполезно. Мы еще немного прошли, и она спросила: – Он еще там? – Еще там. И тут я увидел, что с ее лацкана понуро свисает роза. – А у тебя его роза! – Духу не хватило отказать. Что он там делает? – Стоит как часовой. – Уходил бы, что ли, скорее. Посмотри еще раз, только весь-то не оборачивайся! – Уходит. – В какую сторону? – В другую. К пирсу. – Слава богу. Возьми у меня сумку. Она отшпилила розу. – Сейчас он вряд ли нас видит, правда? Идиотство, конечно, но не могу я с этим ходить. Так он мальчишкой и остался. И, словно девочка, спрятав цветок за спину, она обернулась и посмотрела поверх голов, которыми был утыкан песчаный берег. – Верно. Уходит, бедняга. Она подошла к коробящейся кромке моря и бросила подарок неловким движением, словно стеснялась своего поступка. Цветок сначала запрыгал в водовороте, потом вода отошла, приняв его на свою грудь, потом накатил вал и поглотил его. – Кончен бал, – сказала она, и откуда ей было знать, что годы спустя новый прилив вынесет розу? Мы постояли, она не появлялась. – Потопла, – чуть слышно сказала она, и откуда ей было знать, что еще много-много раз я по первому же крику чайки буду видеть ее розу на холодном, нежном и бесплодном морском лоне. notes Примечания 1 Детская игра, по принципу «делай, как я» 2 Ирландское море 3 Их в Англии несколько 4 Приграничные районы между Англией и Шотландией