Этюды желудочной хирургии
Сергей Сергеевич Юдин


Классика и современность






Первый фундаментальный научный труд, посвященный различным вопросам желудочной хирургии, основанный на личном 30-летнем опыте автора. Подробно разбираются вопросы показаний к операциям у больных язвенной болезнью желудка и двенадцатиперстной кишки при ее осложненных формах и при раке желудка различной локализации, а также рассматривается выбор методов операций. Этим основным вопросам предшествует глава, анализирующая пути развития мировой желудочной хирургии, из которой вытекают теоретические и практические установки самого автора. В этой книге читатель найдет ответы на многие вопросы, связанные с желудочной патологией и с лечением и тактикой при язвенной болезни и раковом перерождении желудка.

Несмотря на полувековую историю с момента первого издания, рассматриваемые вопросы не потеряли своей актуальности и сегодня. Подобный всеобъемлющий труд, несомненно, будет настольной книгой для врачей и студентов, интересующихся желудочной патологией.






С.С. Юдин

Этюды желудочной хирургии





Предисловие к третьему изданию


Моя цель — познакомить читателей со всемирно известным врачом, одним из лучших хирургов мира, Сергеем Сергеевичем Юдиным. В сталинские времена, как и многие выдающиеся люди той эпохи, он был репрессирован (незаконно и без суда арестован 23 декабря 1948 г.). С. С. Юдин провел в застенках Лубянки, Лефортова более трех лет (3 года и 3 месяца), а затем был сослан в г. Бердск, в 60 км от г. Новосибирска. В общей сложности он провел в заключении целых пять лет. Здоровье его было настолько подорвано пытками и условиями лагерей, что через 9 месяцев после полной реабилитации его не стало.

Он был значительно более популярен за рубежом, нежели в своем отечестве, несмотря на то, что являлся истинным патриотом России.

С. С. Юдин родился в 1891 г. в достаточно обеспеченной семье. У моей бабушки было семеро детей, которых она прекрасно воспитала и, в частности, обучила всех двум иностранным языкам — французскому и немецкому. Четверо мальчиков учились во второй гимназии на Разгуляе, в бывшем особняке графа Мусина-Пушкина. Следует обратить внимание также и на тот факт, что в старших классах отдельные предметы преподавали профессора Московского университета.

Три девочки учились в гимназии фон Дервиз в Гороховском переулке. Все без исключения дети свободно говорили на 2-х иностранных языках.

Для улучшения знаний иностранных языков и углубления общего образования детей (главным образом мальчиков) ежегодно посылали за границу.

До обеда детям не разрешалось говорить на русском языке, а по вечерам — по очереди вслух читались книги на французском и немецком языках.




Семья Юдиных (1916). Слева направо: Сергей Сергеевич, Петр Сергеевич, Екатерина Петровна (мать), Наталья Сергеевна, Екатерина Сергеевна, Сергей Сергеевич (отец), Юрий Сергеевич, Агния Сергеевна, Глеб Сергеевич (в семье Юдиных старшего сына по традиции всегда называли Сергеем). Сидят замужние и женатые, стоят — незамужние и неженатые







Гимназист С. С. Юдин (1899)




Сергей Сергеевич хорошо рисовал, обучался музыке, играл на скрипке и гитаре, столярничал. Он на даче даже разводил фазанов, ухаживал за животными в домашнем зоопарке. Досконально изучил правила охоты. Охотился в период летних каникул. Увлекался рыбной ловлей. Сам соорудил себе лодку — плоскодонку. В 16 лет стал преподавателем — репетитором сына одного из московских богачей из семьи Морозовых. На заработанные деньги купил микроскоп для своей домашней лаборатории.

В 1912 г. С. С. Юдин нашел применение хорошему знанию французского языка — стал гувернером четырех детей помещика. Это значительно помогло ему в дальнейшем при развитии его преподавательских возможностей.

В 1911 г. С. С. Юдин поступил на медицинский факультет Московского Университета. В это время он самостоятельно изучил английский язык. Однако ему не удалось сдать Государственные выпускные экзамены. Пришлось пойти на войну младшим врачом полка. Там он не только оперировал на передовой, прямо в окопах и землянках, но и командовал ротой, по ночам ходил в разведку. Был серьезно контужен. За храбрость получил Георгиевскую медаль.

Находясь в больнице, в клинике, где ранее он учился, подготовился к сдаче Государственных экзаменов.

Демобилизован он был в 1919 г., сдал Государственные экзамены и, таким образом, окончил медицинский факультет Московского Университета и получил диплом врача.

До 1917 г. С. С. Юдин, будучи военным врачом, работал в госпитале в г. Туле около 2-х лет. Затем он демобилизовался и начал работать в хирургическом отделении подмосковного санатория «Захарьино», где пациентами, главным образом, были раненные в Первой мировой войне. Там же проходили комплексное лечение туберкулезные больные, в основном, с поврежденными суставами. Одновременно Сергей Сергеевич оказывал медицинскую помощь и при необходимости оперировал окрестных крестьян. Вот именно тогда у него появился огромный интерес к желудочной хирургии.

С 1919 г. в течение 4-х лет изучал проблему костно-суставного туберкулеза в клинике, руководимой профессором Т. П. Краснобаевым и одновременно работал в небольшом подмосковном санатории все в том же «Захарьино», где были разнообразные больные. Там С. С. Юдин изобрел ортопедические приспособления для иммобилизации и ампутации конечностей. Одновременно работал рентгенологом, рентгенотехником, сам много столярничал.

Известный отечественный хирург, основоположник отечественной сердечно-сосудистой хирургии, действительный член академии медицинских наук, основатель и первый директор Института сердечно-сосудистой хирургии, А. Н. Бакулев, следующим образом охарактеризовал личность Сергея Сергеевича Юдина:

«С. С. Юдин необычайно талантливый и многогранный человек, оригинальный мастер хирургии, жизнь и деятельность которого оставила яркий свет в медицине. Передо мной встал образ этого необычайно талантливого, оригинального мастера хирургии и беспокойного исследователя.

Относительно хирургии среди широкой публики существует противоречивое мнение. Одни утверждают, что это искусство, другие говорят о ней, как о науке, а третьи признают ремеслом. Жизнь С. С. Юдина дает наиболее правильный ответ на сущность хирургии.

Это сочетание науки, искусства и мастерства, основанного на величайшем труде и широкой общей культуре врача».

За свою сравнительно непродолжительную жизнь (1891–1954) С. С. Юдин, благодаря его необычайной трудоспособности и, безусловно, гениальности, внес огромный личный вклад в развитие не только отечественной хирургии, трансфутеологии, способов анестезии, но и множества других направлений в медицине, которые были общепризнанны во всем мире.

За его пионерские и новаторские разработки ему было присвоено звание Заслуженного деятеля науки, дважды лауреата Государственной премии СССР (1942, 1948), лауреата Ленинской премии (1962, посмертно), в конце Великой Отечественной войны он принял участие в основании Академии медицинских наук СССР, и одним из первых был избран ее действительным членом, а также почетным членом Английского королевского Колледжа хирургов, Американской Ассоциации хирургов, Французской хирургической академии, Пражского, Каталонского обществ хирургов, Почетным доктором Сорбонны.

За огромные заслуги перед отечественным здравоохранением он был награжден правительственными наградами: орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени, орденом Красной Звезды, а также почетными медалями.

Судьба его оказалась сложной и трагичной, как, впрочем, и многих других выдающихся ученых нашей страны. Вспомним здесь, например, судьбу А. Н. Туполева, С. П. Королева, маршала К. К. Рокоссовского и многих других известных советских ученых и видных общественных деятелей. Но все же, несмотря на все сложности его жизненного пути, Сергей Сергеевич всегда считал себя счастливым человеком.

По мнению А. И. Солженицына, после коммунистического переворота было уничтожено около 100 млн наилучших русских умов. Кстати придумали концлагеря Ленин, Дзержинский, Блюхер и целый ряд других партийных идеологов и функционеров, а впоследствии их идею у себя в Германии перенял Гитлер.

Академик Б. В. Петровский в предисловии к незаконченной рукописи С. С. Юдина «Размышления хирурга», написанной в тюрьме на Лубянке на листках туалетной бумаги, которую Сергей Сергеевич научился склеивать жеваным хлебом, и вышедшей в свет только в 1968 г. (через 14 лет после его смерти), писал: «В памяти современников он останется величайшим мастером хирургии, который достиг в этой области виртуозной техники и высокой степени совершенства… Если в искусстве хирургии мы можем сравнить Юдина с другими талантливыми врачами, оставившими после себя громкую славу, то личность Юдина остается неповторимой, несущей в себе особое творческое очарование. Его яркость побуждала к творчеству, и в этом смысле Юдина надо назвать счастливым…

Если вообще история переливания крови полна драматизма и жертв, то можно представить себе, как нужно было знать эту историю и верить в правоту идеи, чтобы предложить переливать кровь от трупа живому человеку. Сколько умственных, душевных и физических сил нужно было потратить на то, чтобы доказать безопасность способа, преодолеть предрассудки и решиться перешагнуть порог неизвестного.

В этом весь С. С. Юдин — человек творческих стремлений, огромной работоспособности, знаток медицины, ценитель литературы, искусства, живописи и музыки».

Личность моего дяди была довольно сложной и противоречивой. С одной стороны, это был мягкий, очень интеллигентный человек, до бесконечности трудолюбивый, обладающий необычайно высокой эрудицией, отличной памятью и высоким интеллектом. С другой стороны, он был нередко излишне вспыльчив и с довольно неуравновешенным характером.

Но, несмотря на это, личность С. С. Юдина всегда обращала на себя внимание окружающих. Это был немного сутулый человек, который казался несколько выше своего роста. Он старался держаться прямо, так как страдал болями в позвоночнике после контузии на фронте, полученной еще в Первую мировую войну. Отличительной его чертой была крайняя подвижность и, даже когда он сидел в кресле, эта подвижность не покидала его. Особенно живым было его лицо, с резкими, неправильными чертами, на котором каждая складка и морщина, казалось, жила своей собственной жизнью. Он до такой степени был похож на моего отца, несмотря на разницу в возрасте, что для картины А. И. Лактионова «После операции», которая была написана в 1965 г., уже задолго после его смерти, художнику позировал мой отец — Юрий Сергеевич Юдин.

Когда С. С. Юдин говорил, губы его постоянно искривлялись, а голова и шея непрестанно двигались в сочетании с поразительно жестикулирующими руками, что производило несколько странное впечатление, о котором многие, в том числе и ею ученики, говорили как о некоторой особой его манерности. Внешне он казался довольно нервным человеком, что также производило странное впечатление, а, с другой стороны, привлекало и притягивало людей различных специальностей, особенно художников и людей искусства.

Больше всего поражали руки С. С. Юдина. Большие и мягкие, они постоянно двигались. Кисти отдельно, пальцы отдельно. Его пальцы были необычайно длинными и гибкими.

Выдающийся живописец М. В. Нестеров был так увлечен своеобразием юдинских рук, что поставил своей задачей написать хирурга. Первый портрет изображает С. С. Юдина за спинномозговой анестезией (Портрет хирурга С. С. Юдина, 1933, «Государственный Русский музей», Санкт-Петербург), но художнику не удалось показать руки С. С. Юдина так, как это было задумано. Работая над вторым портретом, он изобразил С. С. Юдина в берете за столом во время беседы (1935); руки Сергея Сергеевича были зарисованы художником с предельной выразительностью (Третьяковская галерея, Москва)

Интерес к личности С. С. Юдина, особенно среди людей искусства, был настолько высок, что портреты Сергея Сергеевича писали многие известные художники: Н.А.Касаткин, В.Н.Яковлев, М.В.Нестеров, А.М.Герасимов, А.И.Лактионов, П.Д.Корин, Н.А.Соколов. Дружеские шаржи — Кукрыниксы. Его бюст выполнила В. И. Мухина (бронза). Надгробный памятник на Новодевичьем кладбище и барельеф на мемориальной доске на здании Института им. Н. В. Склифосовского — работы скульптора М. П. Оленина. Медаль выполнил М. М. Успенский. (См. цветную вклейку, рис. 1.)

Влияние С. С. Юдина как хирурга достигло таких масштабов, что Институт им. Н. В. Склифосовского в 30-40-х гг. прошлого столетия превратился в своего рода хирургическую «Мекку».

Со всех уголков не только нашей страны, но и со всего мира приезжали маститые хирурги, чтобы посмотреть на операции С. С. Юдина. При этом многие не находили слов, чтобы выразить свое впечатление и восхищение, которое производили на них операции Сергея Сергеевича.

В его кабинете хранился альбом, в котором постоянно оставляли свои благодарные записи приезжавшие, стремясь поприсутствовать и полюбоваться операциями С. С. Юдина. Среди них были не только хирурги, но и люди других специальностей, особенно, наиболее часто представители творческой интеллигенции и искусства. И действительно, не только высочайшее хирургическое мастерство, но и сама личность С. С. Юдина с необычайной силой притягивала к себе.

Восхищение приезжавших хирургов достигало такой степени и было так велико, что они оставляли восторженные записи о своих впечатлениях.




Портрет хирурга С. С. Юдина (спинномозговая анестезия). М. В. Нестеров (масло), 1933. «Государственный Русский музей», Санкт-Петербург




Так, например, профессор Краузе писал: «Видел прекрасную работу большого мастера желудочной хирургии, слаженную работу всего персонала операционной, выдержанную, продуманную до конца технику выполнения операций».

Профессор В. М. Мыш следующим образом охарактеризовал работу С. С. Юдина: «С величайшим интересом смотрел на оперативную работу профессора С. Юдина и должен признать его исключительное мастерство в операции резекции желудка».

А вот слова, принадлежащие вице-президенту Академии медицинских наук СССР, профессору В. В. Ларину: «Изящество техники операции и изумительная плановость в их производстве, исключительные результаты восстановления пищевода вызывают чувство восхищения и восторга. В 1913 и 1928 гг. я имел возможность видеть операции желудка в клиниках Бира, Зауербруха и Габерера. В 1928 г. А. Бир называл операцию резекции желудка ребячеством, имея в виду не легкость операции, а малую ее эффективность. Клиника профессора Юдина обладает огромным материалом по резекциям желудка и, в частности, тотальной и непревзойденным материалом по пластике пищевода.

В области желудочной хирургии и особенно пластики пищевода клиника профессора С. С. Юдина несомненно перегнала Западную Европу. С чувством гордости за советскую хирургию я имею все основания сказать, что желудочной хирургии и пластике пищевода нужно учиться западноевропейским хирургам у нас в Советском Союзе у профессора Юдина».

Член-корреспондент АМН СССР, профессор К И. Краковский оставил следующую запись: «С чувством огромного эстетического наслаждения покидаю клинику Сергея Сергеевича Юдина, где мне посчастливилось видеть художника-хирурга за работой. Его работа проста до гениальности и гениальна до простоты».

С. С. Юдин оперировал быстро, но не спеша. Его четкость движений пальцев рук необычайно гармонировала с работой его любимых помощников, и эта согласованность общих движений производила самое благоприятное впечатление и всех без исключения восхищала.

Ученик С. С. Юдина, д. м. н. К. С. Симонян вспоминает, что однажды, когда больная была уже заанестезирована, С. С. Юдина пригласили в операционную. В кабинете же С. С. Юдина находился Петербургский профессор С. И. Банайтис, который настаивал на том, чтобы Сергей Сергеевич отложил операцию, так как им нужно было ехать по важному делу, а времени оставалось менее получаса. С. С. Юдин уговорил С. И. Банайтиса подождать, пока он не прооперирует. Операция резекции желудка по поводу язвенной болезни продолжалась тогда 21 минуту.




С. С. Юдин после операции в своем кабинете (1946)







Оперирует С. С. Юдин. Институт им. Н. В. Склифосовского (1948)







С. С. Юдин с первым Советским орденом Красной Звезды (1942)




Даже находясь в ссылке в г. Новосибирске, измученный издевательствами тюремных надзирателей (в застенках Лубянки и Лефортова), в результате чего он лишился всех зубов и был совершенно не похож на себя, С. С. Юдин оперировал необычайно много и быстро, хотя никогда не спешил. В качестве примера приведу выдержку из его письма сестре Галине Сергеевне, датированное 25.06.52 г. «Разумеется, чисто оперативная деятельность моя пошла тут сразу на самых высоких тонах и все больше и больше развивается. Вчера, например, за одно утро я сделал резекцию желудка при язве, резекцию желудка при раке, искусственный пищевод и, под конец, тотальную гастрэктомию, т. е. полное удаление желудка при раке да еще с прежде наложенным соустьем, что, разумеется, еще более осложняло и без того крупное вмешательство».

Кстати, ниточкой, которая привела Сергея Сергеевича в Новосибирскую областную клиническую больницу (онкологическое отделение), стала операция по поводу варикозного расширения вен нижних конечностей, в которой нуждалась супруга второго секретаря Обкома КПСС Ф. М. Тур. В Москву из Новосибирска был выслан запрос, с просьбой оперировать больную в «Кремлевке». На данную просьбу ответил ученик С. С. Юдина, член-корреспондент АМН СССР, генерал-лейтенант Д. А. Арапов: «лучшие хирургические руки, какие есть в стране, сейчас, весной 1952 г., не в Москве, а у Вас в Новосибирской области». Сюда был выслан после ареста в декабре 1948 г. С. С. Юдин — действительный член АМН СССР и главный хирург НИИ скорой помощи им. Н. В. Склифосовского — он «прибыл в распоряжение УМГБ Новосибирской области 16 марта 1952 г. и был поселен в Бердске».

Информация Д. А. Арапова о «лучших хирургических руках» была, безусловно, проверена и вопрос об операции был решен. Операция, естественно, прошла успешно, и в мае 1952 г. сосланному в Бердск С. С. Юдину разрешили переехать в Новосибирск, чтобы работать в областной больнице. Огромную помощь в осуществлении переезда оказывали тогда врач В. Н. Понурина и заведующий онкологическим отделением Ю. И. Юдаев. С этого момента начался новый этап в жизни С. С. Юдина, который получил реальную возможность работать ординатором в областной больнице г Новосибирска и, как оказалось, довольно успешно, хотя многие сотрудники Новосибирского медицинского института всячески пытались отстранить опального Сергея Сергеевича от работы. Интересно письмо С. С. Юдина сестре Гале. (См. цветную вклейку рис. II и III.)




Оперирует С. С. Юдин. Институт им. Н. В. Склифосовского (1947)







С. С. Юдин в ссылке в Новосибирске с врачом областной больницы (1952)




За С. С. Юдиным приглядывал доцент кафедры Д. В. Мыш (сын профессора В. М. Мыша), которого в академики АМН выбирал и проводил в свое время сам Сергей Сергеевич.

Даже ректор Новосибирского медицинского института Г. Д. Залесский не принял С. С. Юдина, который дважды приходил к нему на прием. Студентам и молодым врачам стали запрещать смотреть операции С. С. Юдина. Их попросту выводили из операционной. Но все же работа и, притом, большая, продолжалась.

Подробнее об этом трудном периоде жизни С. С. Юдина я обязательно расскажу в отдельной книге.

С. С. Юдин оперировал собственноручно свою мать, страдавшую раком желудка. Впоследствии осуждение своего поступка им самим было очень критическим, и, оправдываясь, он сказал, что тогда некому было сделать необходимую по объему операцию, а сейчас он поручил бы ее профессору Б. С. Розанову.

В работе С. С. Юдина за операционным столом было то, что как правило называют красотой исполнения. Его работоспособность была беспредельной. Даже в последний год жизни, после реабилитации и «трудного» возвращения в Институт на прежнюю должность главного хирурга, он оперировал значительно больше своих учеников, которые были гораздо моложе его.

В 1929 г. С. С. Юдин был откомандирован в Германию и Францию, где он имел возможность демонстрировать свое мастерство и достижения отечественной хирургии. Его доклады и показательные операции оказались очень впечатляющими, так как в Германии и во Франции в то время операцией выбора при язвенной болезни желудка и двенадцатиперстной кишки была гастроэнтеростомия. О том, что цель поездки была полностью оправдана, свидетельствует письмо из Международного Научного общества хирургов (Брюссель, 1931), в котором подчеркивалось, что работы по прободным язвам и особенно те, которые были доложены на научном Обществе хирургов в Париже, говорят о превосходном состоянии неотложной хирургии в Москве и, в частности, в клинике, руководимой профессором С. С. Юдиным. В этой связи С. С. Юдин в определенной степени был более известен и почитаем за рубежом, как я уже писал выше, нежели в нашей стране.

Известный американский хирург Гаррисон в 1945 г. высказался о С. С. Юдине следующим образом: «Для меня самое исключительное значение имело то, что я видел из первых рук великие научные достижения, которых добился профессор Юдин в хирургии. Эти достижения исключительно важны и для хирургов Америки».

В апреле 1946 г., приглашая С. С. Юдина на Всемирный конгресс хирургов в качестве вице-президента, профессор хирургии Гарвардского университета Эллист К. Кетлер писал Сергею Сергеевичу: «Я храню горячее желание и надежду, что Вы приедете из России посетить нашу страну, и когда Вы приедете, Вы сможете занять мое место в качестве Главного хирурга Питер Бенд Брукс Бригхам госпиталя, самого старого и прославленного госпиталя Америки.

Традицию иметь главных хирургов в этой больнице учредил Гарвей Кушинг, и многие из наиболее знаменитых передовых хирургов занимали этот пост.

Понятно, что сменный „главный хирург“ живет в самом госпитале, принимает на себя все руководство отделениями, делает обходы со всеми врачами штата больницы, обучает студентов, т. е. действует во всем как глава отделений. Если Вы приедете в нашу страну, я имею искреннюю надежду, что Вы примете этот пост, но не менее чем на неделю. Тем самым Вы добавите свое знаменитое имя в Америке к тем, которые уже значатся в нашем списке».




С. С. Юдин в своем кабинете в мантии Почетного члена Американской Ассоциации хирургов (1944)




Работая еще в уездном г. Серпухове, где в принципе-то, и возникло становление С. С. Юдина как крупного и незаурядного хирурга и ученого, он в 1925 г. выпустил первую свою монографию «Спинномозговая анестезия», посвятив ее творцу спинномозговой анестезии профессору Августу Биру (к 25-летию существования его метода). За эту монографию он получил премию Рейна и в 1926 г. был откомандирован на полгода в США для ознакомления с работой американских хирургов. После возвращения из США Сергей Сергеевич опубликовал блестящие записки о своей поездке «В гостях у американских хирургов», которые были опубликованы в 10-ти номерах «Нового хирургического архива».

Руководители Советского Государства стали упрекать Сергея Сергеевича в «преклонении перед американской хирургией». Впоследствии, после ареста С. С. Юдина в 1948 г. эти замечательные впечатления о работе американских хирургов были повсеместно уничтожены.

Я собирал отдельные страницы у родственников, которым Сергей Сергеевич дарил отдельные главы и теперь, по-видимому, они целиком сохранились только в нашей семье. Свои мемуары он закончил следующими словами: «Пусть я не видел многих мрачных сторон американской жизни, не обратил внимания на многочисленные странности и противоречия, коих можно, разумеется, сыскать там сколько угодно, — было бы желание. Я ездил в Америку учиться и старался высмотреть и пересмотреть хорошее, и этого я там понасмотрелся вдоволь».

Так вот там, за океаном, С. С. Юдин встретил своего однокашника по гимназии в клинике братьев Мейо, и тот предложил Сергею Сергеевичу прооперировать одного из двух больных с язвой и раком желудка. С. С. Юдин согласился прооперировать сразу обоих. Каждая операция продолжалась менее получаса, и ему сразу же предложили остаться в Америке на очень выгодных условиях.

Сергей Сергеевич очень не любил коммунистический режим, всегда называл его «совдепией», но был страстным патриотом России, а поэтому категорически отказался от, безусловно, выгодного предложения, и вернулся в Россию. В Америке за операции С. С. Юдину начали платить большие деньги, о чем он даже и не знал. Перед отъездом из США он на все полученные деньги купил аппаратуру для своей маленькой серпуховской больницы, в том числе, рентгеновские аппараты и хирургический инструментарий, которые он довез только до нашей границы, а в Себеже на таможне все отобрали.

Истинный патриотизм С. С. Юдина подчеркивает и тот факт, что он неоднократно оперировал членов Политбюро, но категорически отказался оперировать фельдмаршала Паулюса, поскольку тот был врагом России.

Удивительным является и тот факт, что несмотря на то, что С. С. Юдин никогда не скрывал своего крайне негативного отношения к советскому режиму, который он называл «совдепией», он, будучи беспартийным, смог довольно высоко подняться по служебной лестнице.

Он сам себя считал кадетом (конституционно-демократическая партия) и достаточно открыто враждебно относился к советской власти. За это он всю войну так и оставался полковником, в то время как врачи, гораздо меньшего масштаба, были генералами.

С. С. Юдин все же допускал мысль о возможности ареста, поскольку он в кругу знакомых как-то сказал, что в кратком курсе истории партии не было правды. И, проезжая мимо НКВД на Лубянке, всегда крестился и шептал «Пронеси Господи».

После смерти ведущего хирурга Шереметевской больницы В. А. Красинцева, Нарком здравоохранения Н. А. Семашко назначил С. С. Юдина главным хирургом этой больницы в 90 коек. Вскоре больница значительно увеличилась, на ее базе была организована кафедра неотложной хирургии, а С. С. Юдину присвоено звание профессора Honoris causa. Больница же была переименована в Институт скорой помощи им. Н. В. Склифосовского. Одновременно С. С. Юдин был назначен директором Института хирургии им. А. В. Вишневского РАМН и заведующим кафедрой военно-полевой хирургии ЦОЛИУВ.

Практическая и научная работа под руководством С. С. Юдина всегда отличалась чрезвычайной интенсивностью. Уже в 8.00 утра Сергей Сергеевич осматривал тяжелых больных, затем много оперировал, потом читал лекции. После обеда (он жил во дворе Института) спал 1 час, а затем занимался научной работой до 3-х часов ночи. Вечером проводился повторный осмотр оперированных и вновь поступивших больных.

С. С. Юдин не мыслил хирургическую деятельность без постоянной научной работы.




С. С. Юдин у входа в операционный блок Института им. Н. В. Склифосовского (1944)




В 1943 г. С. С. Юдин подводит 25-летний опыт хирургического лечения язвенной болезни желудка и двенадцатиперстной кишки. Количество наблюдений составило: 1372 операции по поводу хронических язв, 2020 операций по поводу прободений, 427 вмешательств по поводу кровотечений, т. е. 3824 операции, не считая 1496 операций, произведенных по поводу рака и других заболеваний желудка.

Впоследствии он написал монографию и назвал эту книгу «Этюды желудочной хирургии», которая стала настольной книгой не только для хирургов, но и врачей других специальностей. В основе книги использовано свыше 17 000 собственных клинических наблюдений. Однако опубликовать ее удалось только его ученикам в 1955 г. после его смерти.

Среди множества научных проблем С. С. Юдина особенно привлекала желудочная хирургия. Первые свои 42 резекции желудка он сделал еще работая в «Захарьино».

Имя С. С. Юдина как хирурга желудка и пищевода известно всему миру. О себе и своей роли в развитии желудочной хирургии он говорил очень скромно «… я давно встал на тот путь в желудочной хирургии, который стал общепризнанным и в развитие коего на мою роль выпала роль все же довольно заметная».

Роль Сергея Сергеевича в желудочной хирургии была столь велика, что ее трудно переоценить.

Главный хирург английского флота контр-адмирал Гордон-Тейлор в 1944 г. писал: «Никогда Королевский колледж хирургов, присвоивший звание Почетного члена колледжа Юдину, не давал своего диплома более достойному претенденту» (в бывшем СССР и по настоящее время дипломами Почетного члена английского Королевского колледжа хирургов были награждены только: С. С. Юдин, Б. В. Петровский, А. А. Бунатян).

Работая еще в «Захарьино», неоднократно и с большим сожалением, обидой и досадой, Сергей Сергеевич вспоминал поучительный пример двойной неудачи, которую ему довелось увидеть и запомнить на всю жизнь.

Дело касалось очень известного режиссера Евгения Вахтангова, чье имя ныне носит драматический театр в центре старого Арбата, где он работал. Одна из его актрис, побывавшая в «Захарьине», убедилась, что там все врачи великолепные специалисты.

Е. Вахтангов, приехав в «Захарьино». пришел в неописуемый восторг от роскошного здания больницы, дивного «Захарьинского» парка и, безусловно, от интеллигентного, а также высокопрофессионального общества врачей. Так как Е. Вахтангов уже давно страдал желудочной язвой и безуспешно лечился несколько лет подряд, то его нетрудно было уговорить лечь для операции в «Захарьино».

Он согласился и вскоре его оперировал Н. К. Холин в Старо-Екатерининской больнице при ассистенции Г. Л. Тара. Тогда была сделана задняя гастроэнтеростомия. Однако уже через месяц или два после операции, незажившая каллезная язва стала снова так мучить больного, что он вынужден был лечь вторично уже в «Захарьино», для повторной операции.




С. С. Юдин в мантии Почетного члена Королевскою колледжа хирургов Великобритании. В руках диплом Почетного члена в футляре, изготовленный на папирусе (1944)




Вторую операцию сделал теперь уже Г. Л. Гар при ассистенции Н. К. Холина. Было выполнено иссечение язвы малой кривизны клиновидным способом. На этот раз результат был лучше: боли практически исчезли и Е. Вахтангов смог существенно расширить свою диету.

В благодарность за две операции, вся трупа театра приехала в санаторий и поставила спектакль «Чудо святого Антония». Режиссером был сам Е. Вахтангов.

Однако и вторая операция не помогла окончательно, ибо через год или полтора Е. Вахтангов умер от рака желудка. «Итак, экономная клиновидная эксцизия не удалила уже проникших за пределы видимой язвы клеток ракового перерождения застарелой язвы. А более широкую резекцию желудка Г. Л. Гар не смог сделать потому, что этому мешала сделанная Н. К. Холиным задняя гастроэнтеротомия».

Эта двойная неудача, ставшая причиной трагической смерти, несмотря на весь профессионализм таких опытных хирургов, послужила уроком Сергею Сергеевичу, и он сделал для себя серьезные, обоснованные и аргументированные выводы (будучи еще совсем молодым врачом), что как паллиативные соустья, так и экономные иссечения не могут претендовать на то, чтобы стать методом выбора хирургического лечения язвенной болезни.

Впоследствии, неоднократно с большим сожалением, чувством горечи и досадой, Сергей Сергеевич вспоминал трагический пример неудачи с операцией у Е. Вахтангова, которую ему довелось увидеть в «Захарьине» и запомнить на всю оставшуюся жизнь.

Работы по желудочной хирургии принесли С. С. Юдину вполне заслуженное всемирное признание. Его блестящие доклады поражали и всегда восхищали неожиданностью суждений и выводов, а также вызывали живой интерес и горячие прения.

«С. С. Юдин, писал в „Британском союзнике“ Дж. Гордон-Тейлор, — один из величайших хирургов мира, это без всякого сомнения самый смелый новатор гастрической хирургии».

С. С. Юдин делал резекцию желудка (это неважно, будь то язва, рак, прободение, кровотечение и так далее) за 20–30 мин, что пока еще никем не воспроизведено в мире.

Явно и рано убедившись в бесполезности гастроэнтеростомии, равно как и других паллиативных операций, С. С. Юдин, неутомимо преодолевая все сопротивления, шел научным путем к намеченной цели.




У парадного входа в Институт им. Н. В. Склифосовского. В центре С.С.Юдин. Слева от него — главный хирург английского Королевского флота, контр-адмирал Гордон-Тейлор, справа — Элист К. Кетлер, профессор Гарвардского университета, главный хирург Питер Бенд Брукс Бригхам госпиталя (главный хирург США)




К концу 1934 г., в период нарастающей дискуссии, в Институте им. Н. В. Склифосовского был накоплен опыт 1000 операций по поводу прободения желудка и двенадцатиперстной кишки.

К 1938 г. С. С. Юдин выступил и сказал: «И если еще сторонники гастрэктомии насчитывались немногими единицами, а публикуемый материал был еще не велик, то ныне настало время для значительных итогов».

Дискуссии протекали в обстановке не всегда доброжелательной, однако сила убеждений, подкрепленная удивительным практическим опытом, позволяла преодолеть необычайные трудности которые стояли на пути радикального хирургического лечения язвенной болезни.

В довоенные годы ученик Сергея Сергеевича, профессор А. А. Бочаров делал эксперименты на трупах, пытаясь перевязать четыре желудочные артерии, с целью выяснить можно ли таким путем остановить желудочное кровотечение. Этот эксперимент показал, что перевязка желудочных сосудов не в состоянии достичь адекватного гемостаза, вследствие очень хорошего развития внутрижелудочных анастомозов и обширной связи селезеночной артерии через мелкие короткие ретродуоденальные артерии желудка и верхней брыжеечной артерией.

Пройдут года, и образ блестящего хирурга, художника и великого мастера слова в хирургической литературе будет освещен более полно и значительно ярче.

Монография «Этюды желудочной хирургии» оставалась и останется самым ярким произведением в желудочной хирургии и можно не сомневаться, что еще многие годы она будет актуальным руководством к действию для многих общих хирургов, а также врачей смежных специальностей.

В последние годы (1975–1990) в хирургическую практику язвенной болезни желудка и двенадцатиперстной кишки вошла методика ваготомии (селективная и стволовая), которой занимался и ваш покорный слуга.

Школа Героя Социалистического труда В. С. Маята и его учеников (Ю. М. Панцирев, А. А. Гринберг и другие) лечением язвенной болезни желудка и двенадцатиперстной кишки ваготомией занималась несколько лет. Но результаты оказались малоутешительными, несмотря на солидную научную поддержку. Хотя органосберегающие операции весьма соблазнительны и способствуют снижению послеоперационной летальности и, по мнению ряда авторов, приводят к заживлению язвы, ваготомия, по мнению большинства хирургов не излечивает от язвенной болезни и, естественно, не является радикальным лечением.

Мода на ваготомию постепенно и почти повсеместно прошла, а разработанные С. С. Юдиным методы субтотальной резекции желудка, удаляющие и саму язву, а также всю гастропродуцирующую ее зону, остались непоколебимыми и сегодня используются всеми хирургами мира.

Еще раз повторюсь, что приоритет С. С. Юдина в хирургии желудка остается до сих пор непревзойденным.

В следующей монографии мне бы хотелось подробно описать его жизнь, трудности, с которыми он сталкивался не только в тюрьме, но и по возвращении из ссылки. Но это будет отдельная монография, по типу мемуаров и воспоминаний, которая, с моей точки зрения, будет содержать достаточно интересные, а, главное, правдивые данные, базирующиеся на подлинных документах, лично моих и его близких друзей воспоминаниях, ибо о корифеях медицины должны знать правду практически все и, как минимум, молодые врачи различных специальностей.

Скончался С. С. Юдин 12 июня 1954 г. от сердечного приступа.

Он оставил нам около 200 различных печатных работ и добрую память.

В день похорон тысячи москвичей, среди которых было великое множество его пациентов, исцеленных им людей, заполнили Колхозную площадь (теперь снова Сухаревская площадь), чтобы проститься с этим выдающимся человеком. Гражданская панихида проходила в конференцзале Института. Многие известные хирурги и почитатели таланта С. С. Юдина стояли в почетном карауле.

При прощании с Сергеем Сергеевичем прекрасно пел траурную кантату солист Большого театра А. С. Пирогов. Торжественность и глубина музыки соответствовали настроению. На похороны пришел генерал-лейтенант граф Алексей Алексеевич Игнатьев (1877–1954 гг.). Он был в мундире, на котором были прикреплены ордена, полученные во времена царствования Романовых, а также и современные награды. Будучи в дружеских отношениях с Сергеем Сергеевичем, Алексей Алексеевич, по старому обычаю, опустился рядом с гробом на одно колено, уперся лбом в край гроба, постояв так минуту, поднялся, перекрестил Сергея Сергеевича, поклонился ему, поцеловал, прощаясь со своим большим другом.

Среди присутствовавших на Сухаревской площади было много людей с расстегнутыми сорочками, которым С. С. Юдин выполнил эзофазопластику.

Совершенно уникальные материалы о его литературном наследии, истинном его жизненном пути, хранятся, по-видимому, только в нашей семье.

После возвращения из ссылки С. С. Юдин говорил мне, что он мечтает о трех вещах: умереть на работе, прожить еще три года и быть похороненным на Новодевичьем кладбище. Первым двум желаниям не суждено было осуществиться (он прожил всего 9 месяцев), умер дома, но желание последнее было осуществлено и С. С. Юдин был похоронен именно на Новодевичьем кладбище.

Барельеф на его могиле выполнил известный скульптор М. П. Оленин.

До сих пор в Москве нет больницы, названной именем С. С. Юдина, хотя некоторые из них носят имена людей, которые имели весьма далекое отношение к медицине, но зато были крупными коммунистическими деятелями. Что же говорить о том, что Клара Цеткин, Феликс Дзержинский, Н. Бауман, не будучи врачами, получили честь красоваться в названиях крупных лечебных учреждений. Их основная «заслуга» состояла в том, что они являлись крупными коммунистическими деятелями. Это не украшает отечественную медицинскую науку.

Слава Богу, что вспомнили и вновь вернули прежнее имя Святого Владимира больнице, при советском режиме называвшейся именем Русакова, заслуга которого заключалась лишь в том, что он участвовал в зверском подавлении так называемого Кронштадтского мятежа.

Сергею Сергеевичу поставили памятник в Новосибирске, где он был в ссылке и очень многим людям помог своим хирургическим талантом и мастерством.




И. Ю. Юдин, доктор медицинских наук, профессор







Сергей Иванович Спасокукоцкий




Светлой памяти основоположника желудочной хирургии в России академика

Сергея Ивановича СПАСОКУКОЦКОГО




Предисловие


Предлагая благосклонному вниманию советских хирургов «Этюды желудочной хирургии», я, естественно, должен спросить самого себя, нужна ли подобная книга? Разумеется, нельзя рассчитывать, что строгие критики примут на веру аргументацию самого автора в защиту целесообразности выхода в свет его книги. Я и не рассчитываю полностью удовлетворить строгих, взыскательных критиков, а надеюсь заинтересовать именно благосклонных читателей, доверяющих суждениям общего хирурга, который основывает свои раздумья и заключения на опыте свыше 17 000 наблюдений разнообразной желудочной хирургии.

Опыт этот накапливался в течение довольно долгого периода. Вполне точные отчетные данные я мог бы привести с 1922 г., т. е. начиная с периода своей работы в Серпухове, ибо подробный печатный отчет больницы «Красный текстильщик» был издан в 1928 г., в год перехода моего в Москву в Институт имени Склифосовского.

Но так как с того времени прошло уже 26 лет, то можно считать, что и этот срок является достаточным для оценки групповых наблюдений, вполне сходных, ибо принципиальные установки и тактика сохранялись в течение всего отчетного периода.

Как уже упоминалось, численно наши отчеты по Институту имени Склифосовского превысили 17 000 наблюдений в области хирургии желудка и двенадцатиперстной кишки. Материалы эти публиковались в периодической печати по мере накопления, и, как видно из приложенного библиографического списка, число отдельных работ превысило три десятка. Большие итоги подводились несколько раз: первый раз в конце декабря 1938 г. для программного доклада на XXIV съезде хирургов; второй раз для доклада на юбилейном XXV Всесоюзном съезде хирургов в Москве в октябре 1946 г. Последний раз итоги подведены за 1948–1953 гг.

Таблица 1 Хирургия желудка (по данным Института имени Склифосовского)




Приводимые ниже таблицы и диаграммы содержат цифровые данные за этот период по всем избранным отделам желудочной хирургии.

Как видно из табл. 1 и диаграммы (рис. IV на цветной вклейке), в некоторых специальных разделах желудочной хирургии наш опыт стал весьма значительным. Это относится особенно к экстренной желудочной хирургии, т. е. к прободным язвам и острым желудочным кровотечениям. Можно заметить, что среди 3607 операций при прободениях свыше 2400 относятся к первичным резекциям. Точно так же самостоятельный интерес могут представлять 904 экстренные операции при профузных кровотечениях.

Наконец, и в главе о раке желудка серия тотальных гастрэктомий при кардиальных опухолях оправдывает, мне кажется, отведенное ей отдельное место.

Все сказанное могло бы послужить основанием для составления книги с более конкретным наименованием, скажем, «Руководство» или «Основы» желудочной хирургии. Я уклонился от этого, ибо подобная работа должна была бы включить главы, посвященные патологической анатомии, диагностике — положительной и дифференциальной, подробные главы о рентгенологическом исследовании и гастроскопии и, наконец, детальные указания о принципах и технике консервативного лечения диетой, лекарствами и минеральными водами. Наша книга содержит только разбор показаний к желудочной хирургии, выбор методов операций и оценку получаемых результатов. Этим узловым вопросам предпослана глава, иллюстрирующая пути развития желудочной хирургии с подробным критическим анализом, из которого и складываются теоретические установки самого автора. Поскольку то и другое допускает чью угодно критику, я не позволил себе именовать книгу ни «Руководством», ни тем более учебником, а выбрал скромное название «Этюды».

Мне кажется достаточно оправданным и желание опубликовать плоды 30-летней активной деятельности на поприще хирургии желудка. Мы представляем их на суд отечественных хирургов с единственной оговоркой, что наши данные составлялись из результатов деятельности очень многих хирургов самых различных способностей. Это не могло не отражаться на исходах операций. Ведь в эти годы за наиболее ответственные операции брался не один десяток вновь прибывавших хирургов при ассистенции врачей-курсантов или даже студентов.

Хирургов обучать необходимо, но обстоятельство это следует учитывать при оценке публикуемых результатов.

* * *


В заключение несколько слов о ссылках на литературные источники. Располагая собственным значительным отчетным материалом, мы могли бы лишь редко прибегать к сравнительным сопоставлениям с зарубежными данными. Мы и стремились придерживаться этой тактики по всем вопросам, которые достаточно убедительно решались собственными наблюдениями.

Но по некоторым специальным вопросам необходимо было использовать новейшие публикации. Таковы, например, некоторые хорошо отобранные статистические сводки о смертельных желудочных кровотечениях, принадлежащие Блекфорду, который изучал этот вопрос уже много лет

Точно так же, как ни обширен наш материал по прободным язвам, но вследствие того, что громадное большинство больных подвергалось первичным резекциям, мы не имеем собственных данных для изучения отдаленных результатов простых ушиваний. Вернее, наш статистический материал по зашиваниям прободений касается лишь наиболее запущенных перитонитов у пожилых люден, а потому не может служить для сравнения с итогами гастрэктомий. Поэтому пришлось воспользоваться некоторыми крупными сводками иностранных авторов, суммирующими отдаленные исходы простых зашиваний, что позволяет выпукло представить преимущества радикальных операций над компромиссными.

В главе о хронических язвах очень важным является раздел о частоте раковых дегенерации. Мы не имеем собственных данных по этой ответственной проблеме и вынуждены были ссылаться на работы Финстерера из Вены и Аллена из Бостона.

Наконец, наши материалы об операбельности рака желудка и результатах непосредственных и отдаленных мы сопоставляем с аналогичными, крупнейшими из опубликованных до сих пор сводками клиник Мейо. Проводить такое сопоставление оказалось тем соблазнительнее, что, уступая этим американским данным количественно (и единственно в этой главе), наши итоги в качественном отношении оказались весьма сходными.




Глава I

Пути развития желудочной хирургии





Краткий исторический очерк


Несмотря на то что уже в XVII и XVIII веках делались отдельные попытки удаления проглоченных инородных тел из желудка, планомерное развитие желудочной хирургии могло начаться, разумеется, только со времени открытия наркоза и антисептики, т. е. со второй половины XIX века. При современных наших представлениях, складывающихся в спокойной привычной обстановке асептических операционных, где самые сложные полостные операции производятся на больных под полной анестезией, нам трудно представить себе те сцены, которые имели место при кровавых операциях в давние времена. Поэтому, может быть, небезинтересно вкратце процитировать сообщение об одном из таких вмешательств.

Оно касается оперативного удаления ножа, проглоченного крестьянином, который с целью вызвать рвоту стал щекотать свой зев рукояткой ножа и нечаянно проглотил его. Случай этот опубликован Даниэлем Бекером (Daniel Becker) в работе под названием «Cullivori prussiaci curatio singularis» (Leyde, 1636).






«Ввиду редкости случая, которому в литературе едва ли найдется подобный», Бекер созвал собрание Кенигсбергского факультета 25 июня 1635 г.; убедившись, что сообщаемый больным анамнез «не есть плод фантазии» и что силы больного допускают операцию, порешили сделать ее, дав «болеутоляющего испанского бальзама». 9 июля при большом стечении врачей, учащихся и членов медицинской коллегии приступили к гастротомии. Помолившись богу, больного привязали к доске; декан наметил углем место разреза длиной в четыре поперечных пальца, на два пальца ниже ребер и отступя влево от пупка на ширину ладони. Хирург Daniel Schabe вскрыл литотомом брюшную стенку. Прошло полчаса, наступили обмороки, и больного повторно отвязывали и вновь привязывали к доске. Попытки вытянуть желудок щипцами не удавались; наконец его зацепили острым крючком, провели сквозь стенку лигатуру и вскрыли по указанию декана. Нож был извлечен «при аплодисментах присутствующих». На стенку живота наложили пять швов и повязку с бальзамом. В течение 14 суток давалось лишь тепловатое питье. Выздоровление.

В работе Бекера помещен портрет больного и изображение ножа размером 5,5 дюймов.





В диссертации К. Клейна (Москва, 1895) сообщается, что с 1602 по 1877 г. в литературе описано 17 гастротомий для извлечения проглоченных предметов, пролежавших в желудке от 3 дней до 2½ лет. Это были 5 ножей, 6 вилок, 4 ложки, кусок свинца и один катетер.

Но, несмотря на настоятельность показаний к операциям и всю беспомощность консервативного лечения, как, например, при полных рубцовых сужениях привратника, хирургия желудка долгими десятилетиями оставалась главой, не доступной даже лучшим клиницистам прошлого века.

Наиболее ранняя экспериментальная работа, затрагивающая вопросы оперативного лечения непреодолимых стриктур привратника, принадлежит гиссенскому хирургу Меррему[1 - С. Th. Merrem, Animadveriones quaedam chirurgicae experimentis in animalibus factis illustratac, Gissae, 1810.]. Движимый желанием помочь своему заболевшему товарищу хирургу с явлениями непроходимости привратника, Меррем в 1810 г. проделал опыты антральных резекций у собак.

Он оперировал слева, параллельно реберному краю, кровотечение останавливал губкой, смоченной в уксусе. Соустье осуществлялось путем «инвагинации и гастроррафии»; концы нитей выводились наружу. Из трех собак одна умерла на 22-й день после операции при явлениях рвоты, вторая была украдена на 27-й день, будучи, по-видимому, здоровой, и третья погибла от перитонита на вторые сутки.

К сожалению, эти опыты Меррема не только не встретили сочувствия у современников, но их сопровождала на протяжении нескольких десятилетий самая суровая, насмешливая критика и притом со стороны виднейших тогдашних хирургов. Лангенбек, Диффенбах, Блазиус (Langenbeck, Dieffenbach, Blasius) раздраженно иронизировали над «юношескими грезами Меррема». В 1828 г. Лангенбек писал, что «операция эта доставит безнадежному больному только более скорую и более мучительную смерть». Блазиус считал в 1841 г., что «опыты Меррема недостаточны, да и вообще не могут иметь решающего значения». А Понтер (Gunther) даже в б0-х годах упоминал о них со снисходительной усмешкой, называя идею Меррема «бредом», «фантазией».

Только в 1869 г. Куссмауль (Kussmaul) в своей работе о желудочном зонде и лечении желудочных расширений откачиваниями, будучи вынужден признать паллиативный характер предлагаемого вмешательства, меланхолически замечает: «Но кто бы дерзнул ответить в настоящее время на вопрос, не удастся ли будущим, более смелым и предприимчивым поколениям достигнуть при подобных случаях радикального излечения путем уничтожения стриктуры при помощи ножа или зонда? Впрочем, уже одна попытка поставить вопрос таким образом вызывает, вероятно, лишь большую или меньшую усмешку».

Ровно через 10 лет Пеан (Péan) осуществил эту мысль на человеке. Но задолго до этого в истории желудочной хирургии суждено было произойти крупному событию, открывшему новую эру в развитии нашей науки. Это случилось в Москве, в ноябре 1842 г., когда доктор медицины и хирургии Василий Александрович Басов в Московском обществе испытателей природы прочитал свой знаменитый доклад «Замечания об искусственном пути в желудок животных».

После сжатого, но чрезвычайно логичного введения, упомянув о хорошо известном случае Бомона (Beaumont) с канадским охотником, у которого вследствие ранения образовался спонтанный желудочный свищ, Басов поставил вопрос: «Нельзя ли подчинить эту случайность произволу естествоиспытателя, делая искусственное отверстие в желудке животных? Восемь опытов, сделанных нами в этом году над собаками, решают предложенный вопрос утвердительно».

Далее Басов описывает технику своих операций, группируя подготовку, само вмешательство и последовательный уход в семи параграфах. Процитирую два из них:






«5. Держа двумя пальцами переднюю стенку желудка в середине между ветвями сосудов, почти против пищеприемника, отступя несколько к слепому мешку (saccus caecus) желудка — сквозь верхнюю губу раны близ наружного угла (косого левостороннего разреза. — С. Ю.), потом сквозь мышечный слой желудка, на пространстве полудюйма и, наконец, сквозь нижнюю губу раны пропускается игла с навощенной шелковой ниткой, посредством которой делается узловатый шов. По наложении этого шва вправляется сальник и делается такой же шов близ внутреннего угла раны. Стенка желудка между швами разрезается на пространстве 10–12 парижских линий; края этого разреза соединяются с краями наружного разреза посредством 6–8 узловатых швов так, чтобы разрез слизистой оболочки соприкасался с разрезом кожи.

6. По окончании операции животное в течение трех дней, кроме воды или жидкого отвара овсянки, ничего не получает; на четвертый день дается отвар овсянки с говядиной; с девятого дня обыкновенная пища, количество которой, однако же, не должно превышать полуфунта за один раз».








Жюль Пеан




Заканчивает свою записку Басов следующими замечательными выводами:






«Эти опыты указывают на возможность делать подобное искусственное отверстие у человека, когда естественный путь для принятия и прохождения пищи и питья в желудок закрыт или загражден наростами, опухолями и пр.; может быть, искусственное отверстие будет иметь приложение и в лечении полипов, вырастающих из нижней части пищеприемника в полость желудка, и при других болезнях, причисляемых к неизлечимым по причине невозможности непосредственного доступа в желудок».





Можно ли выразиться яснее? И сами эксперименты, и выводы из них не оставляют никаких сомнений, что операция гастростомии была задумана и осуществлена на животных впервые в мире русским хирургом профессором Василием Александровичем Басовым. Опыты эти открыли целую эпоху в желудочной хирургии. Они были опубликованы в декабре 1842 г. в Москве в «Bulletin de la Societe Imperiale des naturalistes de Moscou» и в сборнике Дубовицкого «Записки по части врачебных наук».

Выдающиеся эксперименты Басова на год опередили сходные работы Блондло (Blondlot) во Франции и Уотсона (Watson) в Соединенных Штатах Америки.

Только через 4 года после работ Басова в Парижскую академию наук были поданы три доклада о «Gastrostomie fistuleuse» французским хирургом Седилло (Sedillot). Изложив показания и технику задуманной гастростомии и хорошие разультаты своих опытов на животных, Седилло искал апробации академии для операций на людях. Он был так увлечен своей идеей, что в конце первого доклада восклицает: «Сущность этой операции нам представляется настолько рациональной и благоприятной, что мы только удивляемся быть первым, кто ее предложил и кто выявил все ее значение».

Он, разумеется, и не предполагал, что со всем этим он опоздал на целых четыре года, что в Москве В. А. Басов давно уже проделал успешные гастростомии на собаках и совершенно ясно и точно установил показания к операциям на людях в своих докладах и статье, опубликованной также и на французском языке.

Парижская академия отнеслась к докладам Седилло с холодным равнодушием. В ту же пору другой французский хирург Петель де Като (Petel de Cateau), обратившись в «Societe medicale de Douai» за советом, намереваясь делать гастростомию умиравшему от голода больному, получил ответ ученого общества, что «оно считает гастростомию как операцию неприменимой».

И, наконец, в том же 1846 г. суровый приговор операции гастростомии произнес крупнейший авторитет тогдашней германской хирургии Диффенбах: «В подобных операциях нечего искать выздоровлений, и они имеют не больше практического значения, чем юношеские грезы Меррема над больным привратником».

Но все эти скептические высказывания не остановили Седилло, и 13 ноября 1849 г. в Страсбурге в присутствии многих членов факультета он сделал первую гастростомию мяснику 52 лет, страдавшему раковой непроходимостью пищевода. Канюля с широкими бортами была введена через прокол желудочной стенки. Но удержать ее не удалось, ибо «тяжесть желудка тотчас же увлекла ее в полость живота». Больной умер через час после операции.

Эта неудача надолго остановила Седилло и заставила его кардинальным образом пересмотреть свою технику. Только в 1853 г. он решил сначала подшить желудок, как это делал Басов 11 лет тому назад.

58-летнему кучеру, страдавшему раком пищевода, под хлороформом подшили желудок к разрезу брюшной стенки. Но через час после операции при кашле больного желудок оторвался и ушел в брюшную полость. Снова был дан хлороформный наркоз и подтянутый желудок был ущемлен браншами зажима, оставленного до пятого дня, когда ущемленный участок омертвел. Тогда вставили канюлю и начали кормить больного. Смерть последовала на 10-й день от неполного сращения и перитонита.

За 30 лет (1849–1879) из 33 больных, подвергшихся гастростомии в различных странах Европы и Америки, только один прожил 40 дней и десять — по 20 дней. И только в 1876 г. французский хирург Верней (Verneuil), вооруженный листеровской антисептикой, добился, наконец, успешного результата гастростомии у больного с Рубцовым сужением пищевода вследствие ожога. Больной прожил 15 месяцев и умер от чахотки.

И почти в то же самое время первая гастростомия в России была сделана в Москве Владимиром Федоровичем Снегиревым.

* * *


Листеровская антисептика открыла новые, небывалые возможности для хирургии. Заново начала разрабатываться на новой основе и вся брюшная хирургия. Воскресли забытые эксперименты Меррема и возникли целые серии экспериментальных работ по желудочной хирургии. Гуссенбауер, Винивартер, Черни, Кайзер, Скриба (Gussenbauer, Winiwarter, Czerny, Kaiser, Scriba) при соблюдении «всех листеровских требований» производят на собаках и кошках всевозможные эксцизии и резекции желудков, правда, с громадной смертностью.

Гораздо дальше шли исследования Л. Фидлера. Как видно из его диссертации[2 - Л. Фидлер. К учению об операциях на желудке. Диссертация, СПБ, 1883.], в течение двух предшествующих лет Фидлер сделал 12 операций на собаках, стремясь в максимальной степени приблизиться к условиям человеческой патологии. Для этого он сначала экстирпировал один привратник и лишь при вторичных операциях производил широкую резекцию желудка. «Если потом, по окончании выздоровления животного, у которого резецирован привратник или вся pars pylorica, — писал Фидлер, — предпринять вторичную резекцию той же части желудка, то мы приблизительно будем оперировать среди таких же условий, с какими встречаемся на операционном столе».

Итак, все экспериментальные работы клонились к тому, чтобы изучить возможность резекций желудка при антральном и пилорическом раке. Вопрос достаточно назрел. Решение его ясно приближалось. Недаром на VI конгрессе германских хирургов в апреле 1877 г., на котором результаты гастростомии являлись главным программным вопросом, Бильрот произнес следующее: «Я все-таки думаю, что резекция желудка имеет свое будущее и вот почему: если мы можем безопасно накладывать свищ, можем рукой ощупывать желудочную карциному и при этом можем кое-что сказать об ее распространении, то что же теперь остается невозможного?». А Шенборн (Schonborn) к этому добавил: «Я верю в мечту сделать попытку экстирпации привратника… Что такая экстирпация возможна, не подлежит никакому сомнению. Но насколько велико окажется будущее, я не берусь определить».

Честь и заслуга первой резекции желудка при антральной карциноме принадлежит французскому хирургу Пеану, который выполнил ее 9 апреля 1879 г. в присутствии десяти врачей.




Теодор Бильрот




«Не довольствуясь вскрытием желудка для удаления инородных тел и образования желудочных свищей в случаях непреодолимых сужений пищевода, хирурги, — писал Пеан, — не побоялись предложить вырезывание опухолей желудка и двенадцатиперстной кишки, особенно раковых, как наиболее частых. Мы назвали эту операцию „gastrectomie“».

«Лично я, — продолжал Пеан, — мало склонен производить резекции желудка при раковых опухолях. Нужно было настойчивое желание больного, страдавшего органическим сужением привратника, которое было столь значительно, что в течение нескольких недель никакая пища не могла проходить. Крайняя степень истощения и перспектива неминуемой смерти от голода: в три месяца больной потерял 34 кило, т. е. одну треть своего веса. К этому прибавились жестокие боли, упадок духа, отвращение ко всем врачебным советам, преподанным целым сонмом известных врачей, но без всякой пользы, и твердое намерение больного кончить самоубийством, если мы не предпримем немедленно мер к избавлению его от невыносимого положения».

«Разрез был сделан по средней линии в пять поперечных пальцев выше пупка и на столько же ниже его. Растянутый желудок занимал всю брюшную полость, образуя над кишечником род раздутого бурдюка, видимого только с передней поверхности. Осторожно оттягивая к средней линии partem pyloricam, констатировали наличие валикообразной опухоли, центр коей соответствовал привратнику. В соседней части большого сальника, на уровне большой кривизны, обнаружилось продолжение новообразования в виде маленьких неправильных долек, которые переходили на сальник».

«Мы вырезали часть желудка и кишки выше и ниже опухоли; благодаря нашим кровоостанавливающим пинцетам, эта резекция произведена до известной степени a sec. Затем мы отделили часть пораженного сальника, держась дальше от новообразования, но не удаляя тканей напрасно. Сшивая стежками узловатого шва края разреза желудка и двенадцатиперстной кишки, мы старались сблизить друг с другом перитонеальные поверхности ввороченных краев разреза на возможно большем протяжении. Этот момент операции оказался труднее, нежели в какой-либо другой части пищеварительного канала, ибо стенка двенадцатиперстной кишки была истончена, атрофирована; разрез ее по окружности был гораздо уже, чем разрез желудка, стенка которого была гипертрофирована».

«Все швы из кетгута; узлы первых швов были обращены в просвет кишки. С целью воспрепятствовать жидкости, оставшейся в желудке, попадать в брюшную полость в него был вколот близ места разреза длинный троакар, через который при методических выжиманиях и хлороформной рвоте вытекала жидкость, содержащая остатки пищи (тапиока, щавель), съеденной несколько дней назад и непереваренной, как будто желудочный сок потерял свои пищеварительные свойства».

«Благодаря искусству помощников, зажимавших пальцами открытые концы перерезанной пищеварительной трубки, ни одна капля жидкости не попала в брюшную полость и можно было спокойно зашить стенки живота без туалета брюшины».

«Операция длилась два с половиной часа. Первые два дня кормление ограничивалось питательными клизмами. Было несколько чисто слизистых рвот с примесью желчи. Per os пища дана к концу второго дня; большая часть ее удержалась».

«Пульс к концу третьего дня с 96 дошел до 108–112, малого наполнения. Думая, что слабость больного зависит исключительно от продолжительного голодания и что на поднятие сил больного питанием per os и per anum недостанет времени, врачи Brochin et Bernies при помощи М. Mathieu влили в среднюю локтевую вену 50 граммов крови. Непосредственно вслед за этим пульс поднялся, сделался более полным, но остался частым».

«На следующее утро пульс снова ослаб. Новое вливание крови. Тотчас пульс со 130 упал до 110, сделался полным, ритмичным. Силы и настроение больного улучшились. Per os и per clismam введена жидкость, возможно питательная».

«К несчастью, в ночь с четвертых на пятые сутки обнаружились новые симптомы упадка сил, и когда на утро приготовлялись к третьему вливанию крови, больной умер при явлениях коллапса, без малейших намеков на перитонит.

Вскрытие не было разрешено».

Такова была первая обдуманная резекция желудка при раке у человека. Сам Пеан считал, что больной его был слишком ослаблен голоданием и рвотой и имел мало шансов перенести операцию, которую ему делали, «уступая настойчивому желанию больного, его семьи и домашнего врача». На будущее Пеан думал, что «наиболее благоприятен для операции тот момент, когда больной еще достаточно крепок, чтобы вынести подобную травму и своевременно получить обратно утраченную функцию. Не следует ждать, как в настоящем случае, пока больной вследствие продолжительного голодания будет находиться на шаг от смерти, желудок растянут чуть не до лонного сочленения, а кишка на пути к атрофии».

«Надо думать, — заканчивает Пеан, — что недалеко то время, когда тот или иной хирург, увлекаемый стремлением спасти своего больного и побуждаемый как самим пациентом, так и семьей его, пойдет решительнее нас по этому пути, будучи в состоянии ставить более определенные показания к такой операции».

Но летальный исход первой резекции, разумеется, не мог ободрить тогдашних хирургов, живших на окончательно и прочно утвердившихся принципах листеровской антисептики в ту эпоху хирургии, которую Фриче (Fritsche) остроумно прозвал «Operationslustig». К тому же не мецкие хирурги отнеслись к неудаче Пеана с резкой, неприязненной критикой.

Так, например, Браунингер (Brauninger) писал, что «у Пеана вообще постановка операции была так шатка и неопределенна, что Черни по этому поводу мог выразиться: из операции Пеана мы не узнали ничего из того, что по стольким пунктам вставало как вопросы и что должно было быть освещено».

Тем не менее через полтора года, 16 ноября 1880 г., Ридигер (Rydygier) сделал резекцию желудка 65-летнему больному с раковым стенозом привратника, но тоже неудачно: операция длилась 4 часа и больной умер от коллапса через 12 часов.

Однако обе первые неудачи не могли уже остановить начатого дела, и в самом начале 1881 г. в Вене Теодор Бильрот в течение 3 месяцев сделал три резекции желудка по поводу антрального рака. Первая операция продолжалась 1½ часа; больная перенесла операцию и умерла через 4 месяца от рецидива. Вторая операция продолжалась 2¾ часа; больной погиб через 8 дней. Третий больной умер в первый день после 2½-часовой операции.

Так как у выжившей больной соустье после резекции было сделано прямо с двенадцатиперстной кишкой, т. е. так же точно, как у погибшего больного Пеана, то с той поры в Центральной Европе метод этот стали именовать Бильрот I (в отличие от второй его модификации — соустья зашитой желудочной культи с тощей кишкой). Мы цитируем запись самого Бильрота о его первой резекции в начале главы V.

Успех Бильрота, его огромный авторитет послужили толчком для многих хирургов, и за первый же год Дрейдорф (Dreidorf) собрал публикацию о 24 резекциях при раке с непосредственным выздоровлением в 4 случаях.

Первая резекция желудка в России была сделана Китаевским в Петропавловской больнице в Петербурге 16 июня 1881 г., т. е. через 5½ месяцев после Бильрота.

В апреле 1881 г. на Х конгрессе германских хирургов в Берлине Ридигер, показывая препарат резецированного им ракового желудка и подробно коснувшись техники гастрэктомии, высказал смелую мысль, что эта же операция может оказаться необходимой и во многих случаях язв желудка. А через 7 месяцев после этого он же благополучно сделал антральную резекцию при язвенном стенозе.






Вот некоторые краткие данные об этой первой резекции при язве.

Женщина 30 лет. Диспепсия и урчанье в животе появились с 1877 г. В 1879 г. в конце четвертой беременности частая отрыжка и ежедневная рвота. После родов в феврале 1880 г. живот стал периодически вздуваться; каждые 6–8 дней появлялась обильная рвота (8—10 л).

При поступлении границы желудка, свободно вмещавшего 5 л воды, вливаемой сразу, были: большая кривизна около симфиза, малая — на два пальца выше пупка; справа удавалось прощупать уплотненный привратниковый отдел. Диагноз Ридигера: «Ulcus ventriculi in regio pylorica; incie pylorostenosis cum dilatatione ventricu li summo gradu».

После предварительного промывания желудка и опорожнения кишечника 21 ноября 1881 г. под хлороформным наркозом была сделана операция.

Из 10-сантиметрового разреза по белой линии был легко извлечен утолщенный пилорический отдел. На задней стенке его имелась язва 1,6 см в глубину и 1,2 см в длину, пенетрирующая в поджелудочную железу. При иссечении пораженной части пришлось резецировать и часть поджелудочной железы. Под изолированный привратник подложена марля, смоченная буровской жидкостью. По обе стороны выделенного для резекции участка наложены «эластические компрессории автора». Стенки желудка были чрезвычайно утолщены, «вероятно, вследствие ежедневных тщетных попыток прогнать пищу сквозь суженный пилорус». Разрез двенадцатиперстной кишки из-за спаек с поджелудочной железой получился косым, точнее, языкообразным, что чрезвычайно облегчило сшивание с желудком. Анастомоз был положен двурядными кетгутовыми швами по Черни; задний отдел внутреннего ряда со стороны слизистой узлами в просвет кишки; всего было 32 внутренних шва и 29 наружных. Присыпка йодоформом. Живот зашит наглухо. Повязка Листера. Продолжительность операции 3½ часа. Назначения: первые четыре дня вино, лед, клизмы из бульона с яйцом; опий, морфин по мере надобности. На пятый день — бульон per os. На седьмой день был стул. Твердая пища — с девятого дня.

Больная выписалась вполне здоровой 4 января 1882 г. Известно, что она еще дважды родила, чувствует себя хорошо; ест обычную пищу.





Читая теперь № 3 «Berliner klinische Wochenschrift» за 1882 г. и размышляя через 72 года над этой первой резекцией желудка при каллезпой язве, глубоко пенетрировавшей в поджелудочную железу, конечно, радуешься тому, что при первой пробе в столь трудном случае не получилось несчастного исхода. Невольно думается, что предшествовавшие собственные эксперименты Ридигера на собаках и работа Вэра (Wehr), проведенная на 19 собаках по поручению и под личным руководством Ридигера, позволили надлежащим образом освоить важные технические детали желудочно-дуоденальных соустий.

Но, естественно, возникает также вопрос: почему Ридигер не предпочел сделать простую гастроэнтеростомию, которая была бы много легче и безопаснее и, несомненно, принесла бы пользу, учитывая предельно растянутый желудок? Да потому, что в этот момент гастроэнтеростомия еще не была известна, вернее, она только что родилась. Ее сделал впервые ассистент Бильрота Вёльфлер (Wolfler) по прямому совету Николадони (Nicoladoni). Сообщение об этой операции было опубликовано в № 45 «Zentralblatt fur Chirurgie» за 1881 г.

Итак, в течение 1881 г. были в основном завершены все предшествующие искания в желудочной хирургии: имелись случаи благополучных резекций при раке, получен первый успех гастрэктомии при язве желудка и осуществлена гастроэнтеростомия, которой судьба сулила столь блестящее ближайшее будущее.

В том же 1881 г. Рихтер (Richter) в Бреслау (Врацлов) предложил пальцевое растяжение стриктур привратника сквозь небольшое отверстие в передней стенке желудка, а через год Loreta (Лорета) из Болоньи это успешно выполнил.

В 1883 г. Теодор Кохер (Th. Kocher) из Берна впервые зашил, огнестрельное ранение желудка с благоприятным исходом. Этим как бы подготовилась возможность для операций ушивания прободных язв желудка. Именно это и рекомендовал раньше других Лангенбек на страницах «Archiv fur klinische Chirurgie». Первая попытка ушивания прободной язвы была сделана Микуличем (Mikulicz), который диагностировал перфорацию путем пункции раздутого живота троакаром и получил из него «воспалительный газ с запахом алкоголя». Но только в 1892 г. в случае Хеузнера (Heusner), оперировавшего больного в Бремене, наступило выздоровление, несмотря на то что операция зашивания прободной язвы продолжалась 3 часа.

В Англии первое зашивание прободной язвы испробовал Хастингс Джильфорд (Hastings Gilford) в 1893 г., а Морзэ (Morse) из Норвика в том же году получил выздоровление, причем, как он писал, «желудок был отмыт и отверстие зашито по Ламберу, а затем живот был промыт 17 пинтами горячей воды температуры 105°».

Хотя температура воды была 105° по Фаренгейту, тем не менее поистине в те давние дни решимость хирургов могла состязаться с непреклонной волей к жизни самих пациентов.

Но обе основные операции — резекции и гастроэнтеростомии — из казуистических начинали становиться обиходными. И, например, в Америке, где первую гастрэктомию сделал Уинслоу (Winslou) в Балтиморе, уже в 1893 г. могла быть составлена первая сводка, опубликованная в «Annals of surgery» и показавшая смертность в 41 %.

Хакер (Hacker) — тоже один из ассистентов клиники Бильрота — предложил вместо переднего соустья делать заднюю гастроэнтеростомию сквозь отверстие в mesocolon. И хотя ей прежде чем укрепиться в качестве основной желудочной операции при язвенной болезни, суждено было испытать кратковременные периоды увлечения Y-образной модификацией по Ру (Cesar Roux) и брауневскими энтероанастомозами, тем не менее задняя гастроэнтеростомия по Хакеру без петли, т. е. с возможно коротким приводящим коленом, в 1900–1925 гг. была излюбленной и самой распространенной желудочной операцией во всем мире.

Впрочем, чрезвычайно высокая оценка операций гастроэнтеростомий в начале и в конце их четвертьвекового господства дважды менялась вследствие предложения новых операций на самом привратнике. В первый раз Хейнеке (Heineke) из Эрлангена в феврале 1886 г. замыслил и успешно осуществил пилоропластику. А через год, по-видимому, совершенно независимо от Хейнеке Микулич сделал и опубликовал ту же самую операцию.






Хейнеке оперировал 32-летнюю женщину, многократно поступавшую в эрлангенскую клинику по поводу язвенного стеноза. При операции 28 февраля 1886 г. Хейнеке увидел сильно растянутый желудок, а в пилорической части язву, проникавшую в поджелудочную железу, при неизмененной передней стенке желудка. Он вскрыл желудок продольным разрезом и введенным пальцем ощупал язву задней стенки «величиной в марку», края которой воронкообразно вдавались в вещество поджелудочной железы. Канал привратника едва мог пропустить вязальную спицу. Так как на ощупь дно язвы было гладким, то Хейнеке решил, что язва зарубцевалась и что следует ограничиться восстановлением проходимости привратника. Увеличив продольный разрез с желудка на двенадцатиперстную кишку, он сшил его поперек так, что угол разреза на желудке был пришит к углу разреза на двенадцатиперстной кишке, а передняя стенка желудка — к передней стенке ее; швы были очень частые, двурядные. Туалет брюшины антисептическими губками. Зашить брюшную рану целиком не удалось и в средней части дефект был затампонирован йодоформной марлей. Операция длилась 3 часа.

Вечером температура 35,5°. Ежечасно чайная ложка сахарной воды с каплями арака. 9 и 10 марта обильная кровавая рвота. Больная настаивает на промывании желудка и делает его зондом сама. Коллапс усиливается. Внутривенное вливание 1 л 0,6 % солевого раствора. Ежечасные клизмы с токайским вином. Вследствие присутствия йода в моче иодоформный тампон удален из раны 10 марта. В течение 2 суток два раза в день делалось промывание желудка раствором борной кислоты. В ране нагноение, края ее расходятся. Температура 13 марта 38,6—39,2°. Загрязненное дно раны вытерто ватой, смоченной концентрированным раствором карболовой кислоты, и закрыто сулемовой марлей. 16 марта верхний и нижний углы раны зажили на два пальца: остальной отдел зияет, причем дно составляет стенка желудка, покрытая рыхлыми грануляциями. С 17 марта температура стала нормальной, но больная плохо поправлялась, 29 марта ее вес 82 фунта. За следующую неделю она прибавила 3 фунта. При выписке 28 мая вес 103 фунта. Через месяц больная явилась для осмотра в цветущем виде.





Операция эта была описана в диссертации Фромюллера (Flohmuller), и естественно, что Микулич мог о ней не знать, когда 13 февраля 1887 г. он произвел такую же операцию у 20-летней женщины со значительным язвенным стенозом.

Через разрез передней стенки Микулич выпустил более литра темной жидкости с примесью крови. По желобоватому зонду он увеличил продольный разрез и убедился, что на протяжении 3 см просвет привратника сужен до толщины гусиного пера. На задней стенке была язва глубиной 2 см, проникающая в поджелудочную железу. «Так как я не мог и помышлять о вырезывании язвы из ткани pancreatis, — пишет Микулич, — то ограничился тем, что выжег язву термокаутером и зашил разрез привратника в вертикальном направлении двойным рядом швов, закрыв предварительно эксплораторный предпривратниковый разрез».

После операции коллапс. Внутрь давались кусочки льда, холодное молоко; per rectum вводилось вино. Смерть наступила через 50 часов.

В России первая пилоропластика была выполнена К. Клейном 29 ноября 1890 г. в Ново-Екатерининской больнице в Москве. Показанием явилось рубцовое сужение выходного отдела желудка вследствие отравления азотной кислотой.






«Мраморщик 24 лет, лечился в клинике проф. А. А. Остроумова по поводу ожога желудка „крепкой водкой“. Вследствие наступившей непроходимости привратника он был переведен в хирургическую клинику проф. И. Н. Новацкого в тяжелом состоянии. Больной весил всего 2 пуда 20 фунтов, а после промывания желудка вес уменьшился еще на 7 фунтов. Операция под хлороформно-морфинным наркозом. „Исследование желудка per visum et per factum обнаружило пилорическую часть, представлявшую очень твердый инъецированный жгут около 2,5 см толщиной. По выведении partis pyloricae угловые части брюшного разреза были плотно стянуты провизорными швами. Эта пустячная манипуляция, пришедшая мне на ум ex tempore, дала немаловажные удобства: во-первых, она позволила обойтись без лишних рук, помощников, а во-вторых, разобщила полость живота как от влияния температуры внешнего воздуха, так и от могущего попасть в нее извне (кровь, содержимое желудка и т. п.) в течение всей продолжительной операции. Между покровами живота и вынутой частью внутренностей заложены многослойные пласты иодоформной марли. Засим передняя стенка желудка рассечена в непосредственном соседстве с привратником горизонтальным эксплораторным разрезом в 2 см; после неудавшейся попытки войти мизинцем в привратниковую часть вся стриктура около 3 см длины рассечена по желобоватому зонду, а после некоторого искания и через значительно суженный, искривленный канал в двенадцатиперстную кишку. Стенки канала оказались толщиной до 1 см; внутренняя их поверхность изборождена тонкими рубцам“ различной длины, ширины и направления. Следующий момент состоял в сшивании наличного горизонтального разреза привратника в вертикальном направлении (за исключением эксплораторного разреза передней стенки желудка, зашитого по длинному его диаметру); в результате получился шов Т-образной формы. На сравнительно небольшом участке операционного поля пришлось наложить более 40 ламберовских швов из сулемового шелка в три, а в местах перекреста вертикального и горизонтального ряда швов и в четыре этажа, в шахматном порядке, так что в результате ширина кольца соприкасающихся поверхностей была более 1,5 см. Затем сшитые части после тщательного туалета сулемовыми подушечками были опущены в полость живота и брюшные стенки скреплены двухэтажным шелковым швом. Вся операция с момента полного наркоза длилась 1½, часа, из коих час заняло наложение швов».

«К концу операции пульс, и без того слабый, пал до 44 ударов; температура тела 34°, дыхательные движения еле заметны. После того как впрыскивания кофеина и эфира и обкладывание конечностей горячими грелками не привели к цели, было сделано внутривенное вливание 0,6 % раствора соли и поставлена шестиунцовая клизма из крепчайшего кофейного отвара с двумя унциями коньяку. Пульс поднялся до 72, температура 34,2°; появилось слабое сознание. На следующий день больной заметно бодрее. Назначения: ледяные пилюли T-ra Opii, 2–3 раза в день по 5 капель; 3 кофейно-коньяковые клизмы. На третий день больной получил 40 чайных ложек молочной смеси с известковой водой и коньяком. В дальнейшем, при спокойном течении, начато откармливание больного, который ко дню выписки—15 февраля — прибавил в весе 1 пуд 8 фунтов».

«Больной здравствует и поныне, — писал Клейн в своей замечательной диссертации (1895), — пользуется хорошим здоровьем, зарабатывает пропитание своим нелегким ручным трудом (к сожалению, за последнее время снова начал сильно запивать!)».




* * *


Вот некоторые «зарисовки с натуры», сделанные трепетными руками пионеров желудочной хирургии. Читая в подлинниках их собственные записи, живо чувствуешь, как много дум они передумали, сколько глубоких волнений испытали в поисках новых путей, на которых вначале счастье улыбалось им так редко…

Мы видим, что оперировали они по самым бесспорным показаниям, стремясь в первую очередь устранить наступившую почти полную непроходимость, будь то язвенного происхождения, на почве ли химических ожогов или при раковых сужениях кардии либо привратника. О лечении оперативным путем самой язвенной болезни нет, по-видимому, речи до самого конца столетия. Что же касается злокачественных опухолей, то в этом направлении мысли и намерения хирургов совершенно ясно выявились довольно рано. Об этом можно судить хотя бы по тому, что даже попытки тотальных гастрэктомий по поводу обширного рака желудка были предприняты в самую раннюю пору развития желудочной хирургии.

Еще в 1884 г. Коннор (Connor) из Цинциннати (США) сделал первую попытку полной экстирпации желудка при раке. Операция закончилась смертельным исходом.

Выздоровление после тотальной гастрэктомий впервые получил Шлаттер (Schlatter) в Цюрихе, оперировавший женщину в 1897 г., т. е. 55 лет тому назад.

В России за эти полвека тотальные гастрэктомий нашли широкое применение, как нигде в мире. Особенно значительны были успехи уже в советский период, когда в Томске и Иркутске профессора А. Г. Савиных и К. П. Сапожков независимо один от другого усердно и чрезвычайно плодотворно разрабатывали новые пути и доступы к кардиальному отделу желудка и нижнему концу пищевода. В технику самой экстирпации оба этих ученых внесли много оригинального и весьма ценного.

Нет сомнения, что в проблему тотальных гастрэктомий, эту труднейшую главу всей желудочной хирургии, русские хирурги сделали вклад, намного превышающий все, что до сих пор сделано было в любой другой стране.

Напомним, что и операция полного удаления желудка при раке, произведенная в Москве В. М. Зыковым в 1911 г., в течение 30 лет осталась непревзойденной по длительности прочного излечения.

На рубеже двух столетий желудочная хирургия стала развиваться чрезвычайно интенсивно. В Австрии и Германии ее энергично разрабатывали многочисленные ученики Бильрота: Микулич, Хакер, Эйзельсберг (Eiselsberg), в Швейцарии — Кохер, Ру, во Франции — Дуаен (Doyen), Тюффье (Tuffier).

В России замечательные успехи в желудочной хирургии имели место как в обеих столицах, так и в провинции, причем нет сомнения, что некоторые хирурги из глухой провинции опередили столичные клиники как в инициативе, так и в достигнутых результатах. Большой интерес к желудочной хирургии проявили петербургские школы И. И. Грекова, С. П. Федорова, В. А. Оппеля и др.

В самом деле, если в факультетской хирургической клинике Н. В. Склифосовского в Москве первая операция на желудке была сделана в октябре 1891 г., то А. Т. Богаевский, замечательный хирург земской больницы в Кременчуге Полтавской губернии, уже за 3 года до этого начал делать успешные резекции желудка при раке. Первая гастрэктомия была сделана им в сентябре 1888 г.; в течение двух с лишним лет, когда Богаевский опубликовал свою работу в «Хирургическом ватнике» (кн. 1, 1891), рецидива не было. А на протяжении 1890–1893 гг. Богаевский сделал еще три резекции желудка[3 - Хирургическая летопись, 1894, т. IV.].

Желудочная хирургия начала развиваться и в местечке Смела Киевской губернии, где Б. С. Козловский, хирург выдающегося дарования и работоспособности, в 1896 г. сообщил о двух удачных гастроэнтеростомиях, а вскоре опубликовал отчет о 15 операциях на желудке (из них четыре резекции с тремя выздоровлениями)[4 - Хирургия, 1900, т. VIII, № 47.].

Заметим, что за 1896–1911 гг. Козловским напечатаны 22 научные работы по самым разнообразным проблемам большой хирургии. Там же, в Смеле, под руководством Козловского начал свою хирургическую деятельность и Я. О. Гальперн — известный желудочный хирург, основатель и бессменный редактор «Нового хирургического архива».

В городке Торжке Тверской губернии в 90-х годах большую активность проявил А. Д. Бирштейн. На I съезде российских хирургов (1900) он выступил с докладом о восьми желудочных операциях: пяти гастроэнтеростомиях и трех резекциях при раке с одним смертельным исходом. Кроме трудов съезда, работа эта напечатана в «Летописи русской хирургии» (кн. 6, 1901).

Но если названные выше хирурги были пионерами желудочной хирургии в уездных земских больницах, то Петр Дмитриевич Соловов создал и защитил свою докторскую диссертацию «Гастроэнтеростомия по Хаккер-Браун» (1908) на материале сельской больницы села Саксагань бывш. Екатеринославской губернии. Диссертация была отличная, а защита прошла весьма оживленно.

На Урале в Нижне-Тагильской земской больнице П. В. Кузнецкий тоже очень рано начал применять операции на желудке, в том числе и при раке. Его выдающаяся оперативная деятельность была достойным образом отмечена Казанским университетом, присудившим Кузнецкому степень доктора медицины за научные заслуги без защиты диссертации.

Но шире всех развил желудочную хирургию Сергей Иванович Спасокукоцкий в губернской земской больнице в Смоленске. Еще на VI съезде российских хирургов он сделал доклад о 80 случаях гастроэнтеростомий, а через год (1907), на VII съезде в Петербурге, Спасокукоцкий подытожил свой десятилетний опыт в желудочной хирургии в количестве 270 желудочных операций; в их числе было 34 резекции и 220 гастроэнтеростомий. При операциях по поводу рака желудка Спасокукоцкий твердо высказывался в пользу резекций, не взирая на высокую операционную смертность. Он указывал, что в течение 1907 г. он смог произвести резекции 60 % своих больных, оперированных по поводу рака, со смертностью 25 %.

А еще через два года, на IX съезде российских хирургов С. И. Спасокукоцкий докладывал о 109 операциях при язвах желудка и предсказывал, что будущее принадлежит резекциям.

Напомним кстати, что докторская диссертация Я. О. Гальперна «Доброкачественные заболевания желудка и двенадцатиперстной кишки и их хирургическое лечение» (1910) написана на материале хирургического отделения С. И. Спасокукоцкого в Смоленской губернской земской больнице.

Но сам Яков Осипович не только не проникся мыслями и верой своего учителя в будущность резекций как нормального метода операций при язвенной болезни, но, наоборот, стал одним из наиболее убежденных и ревностных сторонников гастроэнтеростомий в нашей стране. Переехав в Тверь, Я. О. Гальперн уже к XV съезду хирургов (первому после войны 1914–1917 гг.) обладал собственным материалом в 600 операций гастроэнтеростомий. Но там же, в Твери, его сосед Василий Васильевич Успенский имел уже материал в 2000 гастроэнтеростомий при язвах желудка, открыв счет на том же XV съезде своих все возрастающих численно желудочных отчетов.

Оба лидера гастроэнтеростомий в России не только сохраняли десятилетиями свою преданность этим хирургическим принципам, но немало способствовали популярности этих операций в нашей стране. Лишь с середины 30-х годов простые гастроэнтеростомий были повсеместно вытеснены резекциями желудка.

С начала XX века возраставшие успехи желудочной хирургии все чаше и чаще выдвигали вопрос о значении операций как могучего лечебного фактора, а не просто технического мероприятия. В Англии Мейо Робсон (Mayo Robson) еще в 1900 г. высказался довольно твердо в пользу хирургического лечения язвенной болезни. А в 1905 г. Мойнихен (R. Moynihan) выпустил первую книгу, посвященную оперативному лечению язв желудка и двенадцатиперстной кишки.

В том же 1905 г. клиники братьев Мейо в Рочестере (США) опубликовали свой первый отчет о 500 операциях на желудке.

И в 1906 г. на Берлинском конгрессе Кронлейн объявил гастроэнтеростомию операцией выбора при язвах любой локализации. Общая убежденность в этом была настолько велика, что предупреждение, сделанное Клермоном (Clairmont) из клиники Эйзельсберга о том, что гастроэнтеростомия при язвах, удаленных от привратника, дает гораздо менее частые успехи, прозвучало неубедительно и не понизило общего энтузиазма.

* * *


Не только детский, но даже и отроческий возраст желудочной хирургии закончился в первом десятилетии текущего века. Пришла молодость, и как всякая юность, энергичная, даже буйная, но неопытная и доверчивая. Выбор сделан; сомнений нет: гастроэнтеростомия надежно излечивает язвы желудка, а дуоденальные — и подавно… Даже и каллезные прекардиальные, и те излечиваются благодаря соустью с тощей кишкой. А главное — эти операции дают совсем маленькую операционную смертность. Почему не попробовать? Ведь только большие сводки могут решить вопрос окончательно!

И статистики гастроэнтеростомий росли, подытоживая не сотни, а тысячи операций. По мере того как мировой опыт возрастал, сколько же раз за первую четверть текущего века блестящие начальные успехи омрачались довольно горькими и не столь уж редкими неудачами, а горячие надежды сменялись досадными разочарованиями?!

Ведь с того времени как Браун (Н. Braun) в самый канун XX столетия опубликовал первый случай послеоперационной пептической язвы тощей кишки в краю соустья, сколько горя принесло это нежданное тяжелое осложнение; сколько раз оно ставило в тупик и приводило в отчаяние; сколько стройных теорий и заманчивых концепций суждено было ему разрушить!

Но за период исканий и на обширном горьком опыте желудочная хирургия окончательно возмужала и во вторую четверть столетия она вступала уже почти взрослой. Только в начале и середине 20-х годов ей суждено было проделать еще один кратковременный период исканий— это вторая волна операций на привратнике. Мы имеем в виду не перерезки антрального отдела по Дуаену и Эйзельсбергу, не «выключения» «неудалимых» язв по Финстереру или перетяжки привратника по Грекову круглой связкой печени или даже ремешками из fasciae latae. Нет, все это было уже в прошлом и решительно оставлено ввиду резкого учащения количества пептических язв соустья.

Новые операции на привратнике стремились либо усовершенствованным образом устранить спазм привратника и всей антральной части; такова эксцизия передней полуокружности привратника по Джадду (S. Judd) и пластическая пилоропластика по С. И. Спасокукоцкому. Либо же эта задача сочеталась с широким соустьем, как то делается еще с 1904 г. при гастродуоденостомиях по Финней (J. М. Т. Finney).

И это все было уже в прошлом. И эта группа операций окончательно сошла со сцены, продержавшись на ней недолго и не успев принести с собой особо больших разочарований. И не потому, что операции эти оказались особенно плохи, а потому, что ко времени их появления уже отчетливо начали обнаруживаться незаменимые преимущества резекции желудка как наиболее надежного метода лечения любых форм и стадий язвенной болезни. Эти преимущества обширных гастрэктомий намечались уже давно, в пору абсолютного, почти безраздельного торжества гастроэнтеростомий. Но довольно высокая операционная смертность при резекциях долгое время сдерживала их широкую популяризацию.

Однако новая и бесспорная неудача со всеми новейшими видами пилоропластик, долженствовавших или усовершенствовать, или даже заменить собой «старую добрую гастроэнтеростомию», послужила серьезным, окончательным уроком и предупреждением на будущее. Эти неудачи должны были еще раз красноречиво показать, что этиологические моменты и патогенез язвенной болезни весьма многообразны, а потому нельзя рассчитывать на постоянный успех операций, которые планируются и осуществляют свое воздействие на какой-нибудь один или немногие этиологические факторы, оставляя без изменений все остальные. Только обширные субтотальные гастрэктомии оказались в состоянии действительно надежно ликвидировать язвы желудка и двенадцатиперстной кишки и максимально гарантировать от рецидива будь то планомерным в желудочной культе, в двенадцатиперстной или тощей кишке. Но если такие гастрэктомии стали все больше вытеснять прежние примитивные гастроэнтеростомии еще в 20-х годах, то современной законченной формы резекции желудка достигли только лет 25 тому назад.

Все же справедливо утверждать что во второй четверти века популярность резекции желудка все возрастала, и она стала во всем мире не только методом выбора, но в последние годы почти единственно применяющейся операцией.

На этом можно бы и закончить наш беглый очерк путей развития желудочной хирургии. Но вот в самое последнее время в установившуюся систему хирургического лечения язвенной болезни вновь вошло новое течение, которое в 1946–1950 гг. привлекало общее внимание и начинало завербовывать много сторонников. Мы имеем в виду операцию Дрегстедта из Чикаго, т. е. наддиафрагмальную, трансплевральную двустороннюю ваготомию. Это явилось новым и очень сильным увлечением на пути развития желудочной хирургии, самым модным явлением на хирургической арене.

Безнадежное и бесполезное дело критиковать новую «фаворитку публики», модную «звезду экрана». Может быть, мы все же рискнем это сделать в конце своего очерка, изложив сначала причины неудач прежних операций и уточнив свою концепцию патогенеза и принципы лечения язвенной болезни.

А заканчивая исторический очерк, дабы последовательно выдержать аналогию с возрастами человеческой жизни, справедливо задать вопрос:

«Чему же соответствует это сильное увлечение ваготомиями, пришедшее в зрелую пору развития желудочной хирургии? Неужели это признаки старческой деградации?».

Отвечу: «Нет еще. Хирургия язвенной болезни миновала бурный период юношеских исканий в течение первых 25 лет. Она уже прошла еще такой же срок продуктивной зрелой жизни. А с приближением к полувековому рубежу текущего столетия ей суждено было проделать некоторые причуды „бальзаковского возраста“». Этого вопроса вкратце мы коснемся несколько ниже.




Критический обзор



«Whatever we wish to believe, we can find evidence in experimental work to prove our theory»[5 - Во что бы нам ни захотелось верить, мы всегда найдем доказательства в экспериментальной работе для подтверждения своей теории.]

    

H. Ogilvie






Упорная неподатливость язвенной болезни по отношению к любым применявшимся методам консервативного, лекарственного, диететического и физиотерапевтического лечения, равно как почти неизменные неудачи последовательно возникавших оперативных методов, давно уже показывали, что либо неверны были предпосылки для планирования лечения, либо же не найден главный фактор, обусловливавший хроническое существование возникшей язвы. Эти неудачи заставляли отказываться от прежних концепций о патогенезе язвенной болезни и изобретать новые.

Если бросить ретроспективный взгляд на истекшие полвека, то наряду с громадным, планомерным и неизменным прогрессом в хирургии и терапии желудочных заболеваний можно отметить периоды изобретательства идей и методов лечения. Но для того чтобы прочно войти в клинический обиход, каждое новое лечебное предложение должно отвечать двум требованиям: во-первых, оно должно действительно помогать больным и притом на длительный срок; во-вторых, лечебный эффект должен иметь понятное научное объяснение, которое может гармонировать с установившимися законами обшей патологии, патологической гистологии и биохимии. Как бы оригинальна ни была новая научная концепция, являясь на смену прежним научным представлениям, каждая из них должна основываться на тщательно проверенных фактах, доступных контролю и разумению других исследователей. Без этого научная инициатива легко соскальзывает на шаткий путь изобретательства новых «теорий медицины», стремящихся к отысканию общих причин и универсальных средств лечения.

Почти всегда такие стремления заканчиваются неудачами, которые приносят очередное разочарование научным работникам и еще большее огорчение порой немалым группам больных, уповавших на такое «последнее слово науки» и оказавшихся досадной жертвой очередных неоправдавшихся теорий.

В таких увлечениях бывали повинны и хирурги, и терапевты. Нередко ошибочные теории терапевтов и общих патологов находили энергичный и слишком продолжительный отклик в массовом производстве операций, долженствовавших решить намеченные терапевтические планы. И нужны были годы испытаний и тысячи операций, чтобы окончательно отбросить и способ лечения, и саму концепцию.

Так рождались и неподолгу существовали, сменяя друг друга, то увлечение протеинотерапией, когда периоды впрыскивания молока уступали место почти волшебным инъекциям всевозможных мясных гидролизатов, то увлечение гормональной терапией в виде фолликулина и гравидана, то «шоковая терапия» испытывалась путем трансфузий собачьей и козьей крови, то стремились мобилизовать «физиологическую систему соединительный ткани» применением гомеопатических доз антиретикулярной цитотоксической сыворотки.

Идея лечения полным покоем приводила к попыткам поддерживать наркотический искусственной сон целыми неделями, а опыты рентгеновского облучения последовательно переносились с самой язвы и солнечного сплетения на отдаленные шейные узлы и даже центры внутри головного мозга.

Разумеется, симпатическая нервная система послужила объектом самых разнообразных и противоположных воздействий, будь то общих, лекарственных и физиотерапевтических, будь то местных, как, например, перерезка или стойкая блокада алкогольными впрыскиваниями или же путем «слабого раздражения» с помощью новокаиновой блокады в зоне надпочечников.

Стоит ли упоминать, что в сфере диетотерапии вопреки тому, что знаменитые работы И. П. Павлова могли служить действительно незыблемой основой для рациональной выработки лечебных столов, представители крупнейших терапевтических школ рекомендовали иногда самые противоположные пищевые режимы. Точно также и все блестящие современные достижения в учении о витаминах не только не создали еще законченной схемы для применения их у язвенных больных, но и явно не смогли сами по себе решить всю язвенную проблему.

А хирургия? Она чутко прислушивалась к каждой из предлагавшихся или господствовавших теорий и пыталась отвечать на них и проверять их своими прямыми и решительными средствами. А если из этого долгое время не получалось окончательного полного успеха, то в этих неудачах хирурги повинны ничуть не в большей мере, чем авторы самих теоретических предпосылок, т. е. чаше всего терапевты и общие патологи. Больше того, именно хирургия благодаря прямой и безукоризненной экспериментальной проверке могла с помощью своих неудач вернейшим образом разоблачать и опровергать созданные и установившиеся концепции. В этом ее большая и неоспоримая заслуга. Именно благодаря хирургической проверке мы смогли составить довольно полное представление о всей сложности патогенеза язвенной болезни и выработать довольно ясные представления как о совокупности потребных мероприятий, так и о сроках, когда оперативное лечение должно вступать в свои права.

Экспериментальный период хирурги закончили уже четверть века тому назад. Они внимательно прислушивались ко всем догадкам терапевтов и патологов долгие десятилетия. Они многому научились и на собственных неудачах. Взять хотя бы послеоперационные пептические язвы соустий, этот «crux chirurgorum». Этот тернистый путь тоже не прошел даром. Именно на упорных рецидивируюших пептических язвах мы ясно поняли истинную роль действия кислого желудочного сока на беззащитную слизистую оболочку тощей кишки. А когда это коррозивное неотвратимое действие выявилось не только с полной ясностью, но и во всей своей почти трагической неизбежности, оно позволило сделать первостепенные практические выводы. Оно не только позволило понять основную причину неудач при гастроэнтеростомиях, но выявило причины рецидивов после недостаточно обширных желудочных резекций. Оно не только уточнило методику и конструктивные основы широких гастрэктомий, но окончательно утвердило губительную роль агрессивного желудочного сока как главного фактора во всем патогенезе язвенной болезни у человека.

Нам могут возразить: «Да что же тут нового? Все терапевты не только начала нынешнего века, но и всей второй половины прошлого столетия рассматривали круглую язву как результат прямого переваривающего действия активного желудочного сока и, исходя из этого, планировали и проводили лечение щелочами и невкусной „щадящей“ диетой, стремясь уменьшить продукцию соляной кислоты и пепсина?!»

Ответим: «Верно. Знали и не ошибались. Но не смогли в достаточной мере с этим справиться, а потому поколебались, потом изверились и пустились в поиски окольными путями — в области нейротрофики, эндокринологии, даже высшей нервной деятельности».

И только хирурги, пройдя весь путь эксперимента, ценой многих ошибок и горьких разочарований смогли, наконец, в полной мере оценить роль кислотного фактора в комплексе этиологических моментов. Мы это не только твердо, окончательно поняли, но мы это выстрадали вместе с нашими больными.

* * *


Нет больше сомнений: пептические язвы образуются только при наличии свободной соляной кислоты. Они часты, если кислотность сильно повышена; они редки, если кислотность низка; их не бывает никогда при ахилии.

Но будучи главным и обязательным, кислотный фактор, вероятно, не есть самостоятельная, единственная причина язвенной болезни.

Большинство людей в молодости имеет высокую кислотность, и лишь у меньшинства из них развиваются язвы. Должны быть другие, дополнительные причины, почему и у лиц с повышенной кислотностью далеко не всегда развивается незаживающая язва желудка или двенадцатиперстной кишки.

И каких только причин не находили. И семейное язвенное предрасположение, которое действительно подтверждается десятками примеров и может быть опровергнуто сотнями и тысячами противоположных фактов. И курение табака, пагубную роль которого нельзя отрицать как фактора, стимулирующего желудочную секрецию. Но ведь миллионы людей, мужчин и женщин, курят десятилетиями безнаказанно.

Однако женщины болеют язвенной болезнью во много раз реже мужчин, и от этого бесспорного факта не уйти при изучении патогенеза болезни даже с позиций наиболее современной кортико-висцеральной теории Быкова — Курцина. Ведь если на первую тысячу прободных язв, оперированных в Институте имени Склифосовского, женщин оказалось только четырнадцать и примерно эта же пропорция сохранилась на двух последующих тысячах таких операций, то ясно, что трехтысячная статистика исключает элемент случайности и в трактовке этого явления нельзя придумать ничего иного, кроме причин гормонального порядка. В каком из звеньев сложной гормональной цепи у мужчин таится лабильный пункт и, наоборот, что делает женщин особо устойчивыми против язвенного заболевания, еще в достаточной мере неизвестно. Вероятно только, что существенную роль в обоих случаях играют те железы, которые у обоих полов разные.

Вот проблема, над которой стоило бы серьезно поработать эндокринологам, тем более что опубликованные уже материалы по лечению язвенной болезни различными половыми гормонами безусловно заслуживают интереса и дальнейшей проверки.

Возвращаясь к факту неоспоримой предрасположенности мужчин к язвенному заболеванию, нельзя же допустить какие-то анатомические особенности в строении их нервной системы, а тем более сосудистой. Мы твердо знаем, что как вагосимпатическая иннервация, так и васкуляризация желудка у женщин совершенно такая же, как у мужчин. И в свете одних этих данных кажутся не слишком серьезно мотивированными эксперименты и клинические сообщения, стремящиеся выпятить роль блуждающих нервов или солнечного сплетения как основного фактора язвенной болезни. Напомню только, что еще недавно путем пересечений десятой пары нервов получали экспериментальные язвы, а ныне рекомендуют лечить язвенную болезнь с помощью ваготомий. Мы уже упоминали, что представители одних школ рекомендовали десимпатизацию желудочных артерий для лечения язв желудка, другие выключали симпатические сплетения алкоголизацией, а третьи, наоборот, уверяли нас годами, что слабое раздражение, идущее от центров вокруг надпочечников, должно благотворно влиять на заживление язв желудка.

Несколько слов о роли кровообращения. Расстройства кровообращения, травма сосудов и эмболы издавна расценивались как вредные факторы, которые могут повести к возникновению изъязвлений. А в недавнее время Вильсон Гей (Wilson Hey) из Травинкора и Сомервиль (Somerville) из Манчестера рекомендовали лечить язвенную болезнь путем перевязки и такого количества сосудов, чтобы только не вызвать гангрены желудка. Но пока что они не сумели убедить и завоевать себе сторонников даже среди ближайших соседей по Ланкаширу и в Индии.

Если, далее, перечислить вредные факторы, коим прежде инкриминировалась патогенетическая роль при язвенной болезни, то громадному большинству из них ныне вряд ли можно придавать особо важное значение. Таково, например, нерегулярное питание, грубая пища с непереваренными растительными остатками, злоупотребление острыми сокогонными блюдами и напитками, а также действие никотина. Равным образом общее истощение и авитаминоз вряд ли могут считаться существенной причиной возникновения язвенной болезни. Каждому из этих факторов можно приписать некоторую роль в поддерживании уже развившейся язвы или в ее частых рецидивах, но преувеличивать их значение, конечно, нет достаточных оснований.

Еще меньше можно доверяться теориям чисто психогенного происхождения язвенной болезни. Такие мысли высказывались уже давно. Например, в годы, предшествовавшие Великой Отечественной войне, очень соблазнительная и стройная теория центрального происхождения язвенной болезни, разработанная проф. Ф. А. Андреевым, должна была подтвердиться успехами сонной терапии язвенных больных. Однако трудно согласиться с концепцией, что переутомление, заботы и душевные волнения могут сами по себе повести к возникновению язвенной болезни.

Не больше вероятия можно усмотреть в этиологической роли другой группы причин, куда относятся различные интоксикации, острые инфекции, рецидивирующие ангины, хронический ротовой сепсис и даже аппендицит. Лет 20–25 тому назад почти каждая из этих причин не только казалась вероятной, но вера в них привела к довольно решительным массовым мероприятиям.

Мы отлично помним, как учение Розенова (Rosenov) об оральном сепсисе убеждало очень многих, в том числе и меня, посещавшего его лаборатории в клиниках Мейо в 1926–1927 гг. Работы Розенова по экспериментальным язвам у животных почти не оставляли места для сомнений, что путем внутривенного введения микробов соответствующей ротовой инфекции можно избирательно получать острые изъязвления либо в желудке, либо в желчном пузыре. Эти работы повели к массовому удалению миндалин у миллионов людей и позволили установить широчайшие показания к зубным экстракциям у десятков миллионов в течение длинного ряда лет. Об удаленных миндалинах жалеть нечего. Много зубов было удалено, конечно, зря; но это тоже не слишком большое горе. Но желанной цели все это явно не достигло. И, кажется, увлечение это прошло давно и в самой Америке.

Та же инфекционная теория происхождения язвенной болезни горячо выдвигалась и Дювалем (Р. Duval). Он полагал, что одной из существенных причин, поддерживающих хроническое незаживление язвы, является инфицирование патогенными стрептококками не только язвенного дефекта, но и слизистой желудка на широком протяжении. И, по его мнению, широкие гастрэктомии должны были служить, помимо прочего, также и задаче радикального удаления всей безнадежно инфицированной зоны.

Мы тоже в свое время отдали дань этому учению и во многих своих ранних работах о первичных резекциях при прободных язвах поддерживали инфекционную теорию происхождения перфораций. Мысль эта подкреплялась обширными и очень тщательными исследованиями, проведенными в нашей клинике Д. А. Араповым и В. Гроссе. Они стремились идентифицировать стрептококковую флору самой прободной язвы, брюшного экссудата и слизистой в разных частях резекционного препарата с теми микробами, которых мы добывали в то же время в кариозных зубах, миндалинах и деснах этого больного. Идентификация культур устанавливалась путем сравнения их при проведении через среды, содержащие девять различных Сахаров.

Зона распространения стрептококковой инфекции изучалась д-ром Шмейль на гистологических срезах, взятых из различных участков резецированных желудков. При этом больше чем в тысяче взятых проб в тканях удавалось постоянно находить стрептококков.

Однако все эти положительные находки и данные даже и тогда не позволяли сделать твердые выводы о патогенной роли находимых и изучаемых микробов. Главное возражение было сделано проф. А. В. Русаковым, прозектором нашего института. Он указал, что вопреки действительному нахождению стрептококков в большинстве препаратов нигде в тканях нет гистологических признаков воспалительной реакции, без чего нельзя говорить о каком бы то ни было активном инфекционном процессе.

Итак, находимые в препаратах стрептококки могли считаться скорее банальной флорой, а идентичность их в язве, экссудате и ротовой полости сама по себе не допускала далеко идущих выводов, ибо переход их со слюной при глотании мог свободно совершаться не только внутрь желудка, но и сквозь прободное отверстие в полость брюшины.

А теперь, через 20 лет, вспоминая эти исследования, мы думаем, что если во многих случаях факт прободения язвы или профузного кровотечения можно поставить в прямую связь со вторичной инфекцией или обострением инфекции внутри ли самой язвы или на широкой поверхности слизистой желудка, то версия эта является правдоподобной лишь для отдельных случаев острых осложнений. Это не дает права выдвигать инфекционный фактор на первое место в гораздо более обширной группе хронических язв, где за долгие годы своего пребывания в очень кислой среде стрептококки вряд ли могут сохранять вирулентность. Скорее всего, что они там недолго задерживаются, в этой невыносимо кислой среде; находимые же там постоянно стрептококки попадают изо рта со слюной.

Наконец, версия о тлеющей инфекции нашла конкретное выражение в учении проф. И. И. Грекова о роли хронического аппендицита как провокатора дуоденальной и желудочной язвы. В качестве доводов указывалось: 1) на частоту сочетания язвы и хронических изменений в червеобразном отростке, 2) на нередкие случаи предшествующих припадков аппендицита, предвещавших образование хронической язвы желудка, 3) на частый болевой признак при давлении в правой подвздошной области у язвенных больных и, наконец, 4) на несомненную связь лимфатической системы червеобразного отростка с таковой двенадцатиперстной кишки и желудка. Поэтому удаление червеобразного отростка должно было либо способствовать самоизлечению язвы путем устранения одной из причин, либо же усилить целебное действие гастроэнтеростомии, если таковая в дальнейшем потребуется.

Авторитет Грекова был так велик, а удаление отростка было столь несложным делом, что предложение это встретило широчайший отклик. Сколько было удалено червеобразных отростков, даже трудно себе представить. Не имея в те годы рентгеновского аппарата для уточнения диагностики, мы лично во всех диагностически сомнительных случаях язв не один десяток раз удаляли червеобразные отростки, которые в громадном большинстве были совершенно неповинны, т. е. не представляли никаких морфологических изменений. Но даже в твердо диагностированных случаях язв тогда, в начале 20-х годов, после XV съезда хирургов предварительная аппендэктомия в качестве меры, могущей предотвратить гораздо более «опасную» операцию гастроэнтеростомии, являлась признаком хорошего тона, выражающего не только разумный консерватизм и осторожность, но также внимательное отношение к каузальной терапии.

И много лет потом у язвенных больных, консультируемых в других больницах или ложившихся к нам на операцию, так часто находили косой разрез в правой подвздошной области. Не знаю, сколько людей профилактическая аппендэктомия избавила от грядущей язвы. Но мы ни разу не встретили случая, когда бы у больного с хронической язвой, не поддававшейся диетическому лечению в течение длительного срока, удаление отростка привело бы к заживлению язвы.

В последние годы такие аппендэктомии повсеместно оставлены.

Однако следует упомянуть, что в поисках разгадки этиологии и патогенеза язвенной болезни ученые через 30 лет после Грекова снова вернулись к илеоцекальной области. Во втором издании своей известной книги (1952) К. М. Быков и И. Т. Курцин довольно подробно останавливаются на экспериментальных и клинических наблюдениях различных авторов, касающихся связи илеоцекального угла с секреторной и моторной деятельностью желудка. Но если Греков усматривал прямую связь желудка с червеобразным отростком через лимфатические сосуды, то Быков и Курцин подчеркивают связь этих брюшных органов через нервную систему.

Авторы высказывают принципиальное согласие с учением А. Д. Сперанского и его школы о том, что «любой участок нервной системы может сделаться исходным пунктом нервнодистрофического процесса». Они также солидаризируются с теорией Рессле об образовании язв желудка «вследствие рефлекторных влияний со стороны илеоцекальной области при аппендиците»; по Рессле, аппендицит отмечается у 45 % язвенных больных. Сославшись на частое сочетание язвенной болезни с аппендицитом (по Мейо, 40 %, по Мойнихану, 80 %, по Шеррену, 90 %, а по Грекову, даже 100 %), Быков называет многочисленные имена своих сотрудников, доказавших в экспериментах, что «илеоцекальная область является местом, где заложено большое количество интерорецепторов, раздражение которых вызывает рефлекторным путем изменения деятельности внутренних органов, в частности желудка. Это находит подтверждение прежде всего в клинических наблюдениях на больном со свищом слепой кишки, когда раздражения рецепторов последней вызывали длительную задержку эвакуации пиши из желудка (Быков и Давыдов, 1935). Экспериментальными же данными М. А. Благовещенского (1934) было твердо установлено, что раздражения баугиниевой заслонки способны вызвать спазм привратника».

Далее, К. М. Быков и И. Т. Курцин ссылаются на эксперименты, проведенные А. В. Риккль и И. М. Джаксон (1948 и 1949) и показавшие, что раздражение механо- и хеморецепторов илеоцекальной области может заметно сказаться на гемодинамике желудка, особенно в субсерозном слое:

«Гистологический анализ стенок желудка, произведенный после длительного раздражения рецепторного аппарата илеоцекального отдела кишечника, выявил наличие начальной стадии воспалительного процесса экссудативно-инфильтративного характера. В мышечных слоях стенок желудка была обнаружена очаговая лейкоцитарная инфильтрация: вокруг расширенных кровеносных сосудов и ганглиозных элементов ауэрбаховского сплетения найдены значительные скопления полиморфноядерных лейкоцитов. На поверхности слизистой оболочки отчетливо выражены эрозии, а в толще ее отдельные кровоизлияния». «Проведенный экспериментальный материал, — продолжают авторы, — свидетельствует о наличии рефлекторных влияний с илеоцекальной области кишечника на желудок. Эти влияния сказываются не только в изменении секреторно-моторной функции последнего, но и в нарушениях гемодинамики в сосудах желудочной стенки и в появлении в последней ряда воспалительных и деструктивных явлений. Все это позволяет признать… этиологическую связь возникновения язвы желудка с развитием патологического процесса в илеоцекальной области».

К. М. Быков не сомневается, что в нормальных условиях интероцептивные влияния с илеоцекальной области не вызывают описанных выше изменений в желудке благодаря регуляции со стороны высших отделов центральной нервной системы. «При патологических же условиях, — указывает Быков, — в данном случае при наличии острого или хронического воспалительного процесса в илеоцекальной области (аппендицит, тифлит) и развитии спаечного процесса в этом отделе создаются условия для возникновения патологического рефлекса с илеоцекальной области на желудок, приводящего к возникновению в желудочных стенках патологического процесса».

«Возможно, — пишет К. М. Быков, — что подобные влияния могут возникать в желудке и при раздражении других рецепторных полей как желудочно-кишечного тракта, так и других органов и систем организма. Однако в илеоцекальной области они выражены особенно сильно, что, по всей вероятности, связано с наличием большого скопления рецепторных элементов в этой области кишечника и нервных связей с желудком». По экспериментальным данным Джаксон и Риккль, одним из главных путей передачи нервных импульсов с илеоцекальной области на желудок является симпатическая нервная система в зоне IV грудного и I–II поясничных сегментов. Импульсы идут через солнечное сплетение, и их можно прервать действием никотина.






Нельзя было сомневаться, что рефлекторная дуга от рецепторов илеоцекального угла к желудку проходит через высшие отделы центральной нервной системы. И очень убедительные данные на этот счет были установлены Айрапетянцем и его сотрудниками, особенно Н. А. Моисеевой. Ей удалось выработать у собак условные рефлексы как экстероцептивные (метроном, лампочки), так и интероцептивные (ритмическими раздуваниями баллона внутри участков кишки, прилегающей к баугиниевой заслонке). Эти опыты показали, что кора головного мозга способна очень тонко дифференцировать место раздражения кишечника. Наконец, опыты касались и взаимодействия импульсов, возникающих одновременно в рецепторах желудка и илеоцекальной области; Моисеева показала, что раздражение механорецепторов желудка способно парализовать условный рефлекс с илеоцекальной области.





На основании всех приведенных наблюдений Быков и Курцин считают установленным, что, «во-первых, импульсы, возникающие в илеоцекальной области, могут играть определенную роль в развитии патологического процесса в желудке и, во-вторых, что интероцептивные влияния из илгоцекальной области на желудок могут осуществляться через кору больших полушарий в порядке условнорефлекторной реакции». «Исходя из этого, можно представить, что при наличии патологического процесса в илеоцекальной области (аппендицит, тифлит и т. п.) импульсы, возникающие в этой части кишечника, изменяя кортико-висцеральную динамику, могут служить этиологическим моментом для возникновения и развития язвенного процесса в желудке».

Здесь уместно сделать несколько замечаний, касающихся не самой концепции Быкова — Курцина об участии патологических рефлексов, идущих со стороны слепой кишки и ее отростка, а лишь клинической аргументации.

Авторы неоднократно упоминают о рентгенологических находках К. А. Маянской (1950), обследовавшей 300 язвенных больных и обнаружившей у 60 % из них «патологические изменения в илеоцекальной области». Она же упоминает о «рентгенологически отмеченном спазме илеоцекального сфинктера». Наконец, имеется ссылка на работу Теодорович (1947), обследовавшей 127 язвенных больных и рентгенологически установившей у 73 % из них изменения аппендикса.

Вряд ли эти данные особенно убедительны. Ведь каждый хирург знает, насколько значительны варианты формы, величины, подвижности и топографии слепой кишки и угла впадения подзвдошной. О червеобразном отростке и говорить не приходится, настолько он изменчив и редко наполняется контрастной взвесью при рентгенографии. Таким образом, базироваться на рентгенологических данных при исчислении процента изменений слепой кишки, сопутствующих язвенной болезни, явно не надежно, не говоря уже про «спазм илеоцекального сфинктера». Как известно, никакого сфинктера там нет, а есть клапанный затвор из дупликатур слизистой, так называемый valvula Bauginii, каковой вряд ли способен спастически сокращаться в такой степени, чтобы это можно было убедительно доказать рентгеновским просвечиванием.

Далее, как уже упоминалось по мысли Грекова предварительные, «каузальные» аппендэктомии производились в 20-х годах не сотнями, а тысячами. И дело не только в том, что чаще всего удаленные отростки оказывались мало или вовсе не измененными, а главное, такие аппендэктомии решительно никому не помогали при язвенной болезни.

Таким образом, исходить ли из концепции устранения фокальной дремлющей инфекции червеобразного отростка или же удаления местного раздражителя, поддерживающего вредный очаг возбуждения в коре головного мозга и действующего на желудок в порядке висцеровисцерального рефлекса, — в обоих случаях широкая клиническая проверка, охватывающая тысячи безуспешных аппендэктомии, полностью опровергла обе концепции.

Мы разобрали или упомянули большинство вредных факторов, которым инкриминировалась та или иная роль в патогенезе язвенной болезни. Мы видели, что ни один из них не может быть принят как первостепенный. Усугубляющими факторами могут служить многие из них и то скорее при уже развившейся язве, чем в роли этиологического момента. Бывает часто, что при некоторых острых инфекционных заболеваниях язвенные высыпания образуются на различных уровнях пищеварительного канала. Зато, будь то специфические язвы тифозного или дизентерийного происхождения в кишках или неспецифические высыпания типа herpes, появляющиеся при гриппе и других общих инфекциях, на губах, слизистой рта и на пограничных участках кожи, — все эти язвы при выздоровлении больных заживают обязательно самостоятельно и бесследно. Эти язвы в кишках, в полости рта и на губах никогда не рецидивируют, т. е. заживают быстро и навсегда. Единственно, где язвы не заживают, это желудок и ближайшая смежная часть двенадцатиперстной кишки.

Акад. А. Д. Сперанским (работы Скобло, Пигалева, Иванова, Карташева, Матвеева, Галкина) проведены экспериментальные работы по образованию язв: 1) введением инородных тел в область седла с целью повреждения расположенных в нем высших центров вегетативных функций обмена и трофики; 2) химическим раздражением зубной пульпы, подногтевых окончаний, шейных узлов симпатического нерва с помощью кретонового масла, желчи и т. н.; 3) отравлением животных солями ртути, свинца, сурьмы; 4) внутривенным введением культур брюшного тифа, кишечной палочки и др.

Все подобные опыты создавали на периферии язвенные процессы, различные по интенсивности, но «стандартной формы» (гингивиты, стоматиты, кератиты, конъюнктивиты, экхимозы в легких, кровоизлияния и язвы в желудочно-кишечном тракте). Сперанский подчеркивает «стереотипность расположений» желудочно-кишечных изъязвлений.

Именно это обстоятельство, как правильно указывает Н. Н. Петров, больше всего подрывает значение этих опытов как доказательства нейротрофического происхождения язвенной болезни. Ибо «стереотипное расположение» экспериментальных язв в желудке мало совпадает, а в двенадцатиперстной кишке совершенно не совпадает с типичными язвенными зонами у людей. И далее, у язвенных больных в топках кишках, а тем более в слепой и прямой кишках никогда язв не образуется, при экспериментальных же язвах на почве нервных раздражений характерны локализации именно в слепой и прямой кишках. «На этом основании нам кажется, — пишет Н. Н. Петров, — что о тождестве причин, вызывающих язвенную болезнь желудка и двенадцатиперстной кишки, с причинами, действующими в опытах Сперанского с экспериментальным раздражением нервной системы, на настоящем этапе наших знаний не должно быть речи».

Почему же не заживают язвы желудка и двенадцатиперстной кишки? Ответ возможен один: заживлению препятствует переваривающее действие кислого и очень активного желудочного сока. А если язва и заживает, то непрочно, и слабый эпителиальный слой легко и часто становится жертвой агрессии со стороны желудочного сока, продуцируемого у язвенных больных круглые сутки.

Вот где кроется одна из первостепенных причин не только упорного незаживления язв, но, вероятно, один из важнейших факторов язвенной болезни. «Язвенный диатез», «язвенная конституция» — те термины, которые давно уже вошли в клинический обиход как выражение неизлечимости страдания, ныне приобретают более точные контуры и конкретный смысл. Язвенные больные отличаются от здоровых людей не только чаще всего повышенной общей, кислотностью и непропорционально высоким содержанием свободной соляной кислоты но, что, может быть, гораздо более важно, способностью к желудочной секреции вне зависимости от наполнения желудка, т. е. и в промежутках между приемами пищи и даже во время сна.

Дабы лучше понять эти особенности язвенных больных, а главное для более рационального планирования возможных мероприятий лечебного порядка, вспомним вкратце схему желудочного секреторного механизма и принципы желудочной регуляции.

Кислотопродуцирующая зона желудка, т. е. та, где помешаются главные клетки, занимает все тело желудка и его дно. Кислотопродуцирующих желез нет во всем антральном отрезке желудка, а также в узкой зоне непосредственно вокруг отверстия пищевода. Но и в самой кислотной зоне железистый аппарат распределен неравномерно. В теле желудка слизистая оболочка толстая и изобилует крупными и мелкими складками, увеличивающими ее секреторную поверхность; в этой слизистой кислото-продуцирующие железы весьма глубоки и многочисленны. Напротив, фундальная слизистая тонкая, гладкая и содержит короткие железы в меньшем количестве.

Весь этот главный железистый аппарат находится под двойной регуляцией — нервной, идущей через блуждающие нервы, и гормональной, идущей со стороны антральной части [так называемый механизм Эдкинса (Edkins)]. Блуждающие нервы передают секреторные и моторные импульсы, возбуждаемые сознанием, предвидением пищи, ее видом и запахом. Все это впервые в мире было установлено нашим великим соотечественником И. П. Павловым. Работами его школы (Орбели и др.) было доказано, что перерезка блуждающих нервов выключает эту фазу желудочной секреции.

Вторая фаза желудочной секреции есть в основном гормональная фаза. При ней кислотопродуцируюший аппарат приходит в действие под влиянием гормона просекретина. который вырабатывается слизистой оболочкой антрального отдела желудка. Железистый аппарат антрального отдела состоит главным образом из желез, сецернирующих большое количество слизи щелочной реакции; эти железы, построенные по кишечному типу, по мере приближения к привратнику постепенно видоизменяются с тем, чтобы стать типичными бруннеровыми железами после перехода в двенадцатиперстную кишку. Просекретин Эдкинса вырабатывается главным образом в антральном отделе желудка и в меньшей степени в двенадцатиперстной и в самом начале тощей кишки, где в качестве стимуляторов действуют уже продукты желудочного пищеварения, как, например, пептоны.

В чем состоит задача и смысл такой двойной независимой регуляции?

Желудочное пищеварение есть продолжительный процесс, главная цель которого состоит в том, чтобы освободить мышечные волокна от соединительнотканной оболочки и перевести их белки в более элементарные фракции. Но так как пища попадает в желудок сразу, т. е. неожиданно, то необходим такой быстродействующий автоматический механизм, который обеспечил бы подготовку надлежащей пищеварительной среды. Это и достигается путем условных и безусловных рефлексов, проводимых блуждающими нервами в результате ощущений голода, вкуса и действия специфических пищевых раздражителей изо рта и глотки.

Но когда у человека голод утолен и наступило ощущение полной сытости, то вследствие этого должно прекратиться и рефлекторное влияние, проводимое нервными путями к железистому аппарату. Однако в это время, т. е. примерно через полчаса — срок, в течение которого люди питаются в обычных условиях, далеко еще не закончился процесс переваривания принятой пищи, которая пробудет в желудке еще около 2 часов. Вот тут-то и включается этот замечательный автоматический аппарат гормональной стимуляции со стороны антрального отдела, обеспечивающий равномерную, непрерывную секрецию кислоты и пепсина точно в течение того срока, пока в желудке еще остается непереваренная и неэвакуированная пища.

После опорожнения желудка оба регуляторных механизма должны автоматически выключиться и продукция кислоты должна прекратиться почти совершенно.

Таковы наши представления о схеме обоих видов желудочной регуляции. Основные данные были получены Павловым и его школой, разумеется, на собаках. И вот встает вопрос: до какой степени точно следует переносить экспериментальные данные с собаки на человеческое желудочное пищеварение? Мы имеем в виду пропорциональную роль, которую играет каждый из двух видов желудочной регуляции у собаки и человека.

Собаки едят редко, но поспешно и испытывают при этом удовольствие в течение всего времени. Ясно поэтому, что у собак первая, рефлекторная фаза пищеварения, регулируемая через блуждающие нервы, играет весьма большую роль.

Люди едят или по привычке, т. е. в установленное для каждого время, или вследствие острого голода. Люди едят не спеша, около получаса, и испытывают удовольствие только вначале, т. е. пока не насытятся. Зато не менее двух часов пища остается в желудке, требуя для своего переваривания энергичной деятельности второй, гормональной, фазы желудочной секреции.

Поэтому было бы ошибочно переносить на людей ту преувеличенную роль, которую нервная регуляция играет у собак. И, наоборот, справедливо думать, что у людей вторая химическая фаза желудочной секреции играет гораздо большую роль, чем первая, рефлекторная.

Наконец, весьма правдоподобно полагать, что у язвенных больных гиперсекреция и гиперхлоргидрия обусловлены в гораздо большей степени непорядками гормонального механизма, чем избыточной функцией, обусловленной блуждающими нервами.

Как уже указывалось, важнейшей особенностью язвенных больных является свойство активной желудочной секреции даже при пустом желудке и во время сна. Дрегстедт публикует свои опыты исследования желудочной секреции с помощью постоянной аспирации тонким зондом у здоровых людей и у язвенных больных[6 - Journal of thoracic surgery, June 1947, v. 16, № 3.]. Оказалось, что у здоровых взрослых людей за ночь вырабатывается от 250 до 400 см3 желудочного сока со свободной соляной кислотой между 0 и 20. Во время ночного сна желудочная секреция у больных с дуоденальными язвами после предшествующего тщательного промывания желудка выразилась в количестве от 600 до 2500 см3 при свободной соляной кислоте от 40 до 110. Таким образом, по наблюдениям Дрегстедта, общее количество соляной кислоты, продуцируемой язвенными больными ночью, на пустой желудок, превышает желудочную секрецию желудка в покое у здоровых людей от двух до десяти раз. За счет чего может происходить активная секреция кислого желудочного сока в пустом желудке человека? Ведь во сне исключены не только вид, запах и вкусовые ощущения пищи, но, вернее всего, даже и мысли о еде. Не всегда же и не всю ночь этим язвенным больным снится обед или ужин. Почему же у здоровых людей в контрольных наблюдениях этого не случалось?

Нам кажется, что ответ ясен и он возможен только один. Повышенная идиопатическая желудочная секреция у язвенных больных совершается за счет гиперфункции чрезмерно активного гормонального механизма, могущего возбуждаться даже за счет тех продуктов переваривания, которые уже покинули желудок, но действуют благодаря своему всасыванию из кишечника.

Не нервнорефлекторный механизм, который рассчитан на проведение быстрых, начальных импульсов со стороны головного мозга в самом начале питания, повинен в постоянной беспорядочной желудочной секреции у язвенных больных даже вне периодов кормления, в том числе и во сне, и не против него должны планироваться наши терапевтические воздействия. Если взять примерную схему желудочной секреции, представленную на кривой, то общий уровень секреции в каждый данный момент после принятия пищи будет складываться следующим образом (рис. 1).




Рис. 1. Кривая желудочной секреции в норме.




Сначала быстро и энергично действует нервнорефлекторный механизм, осуществляемый через блуждающие нервы. Он действует еще до попадания пищи в желудок, при одном представлении о еде. Но его эффект заканчивается у человека уже через полчаса, — к тому моменту, когда наступает ощущение сытости. С этого времени нервные импульсы ослабевают, а затем прекращаются вовсе.

Зато в наполненном желудке включается в действие гормональный механизм, осуществляющий вторую, химическую, фазу желудочной секреции, на все время, пока пища не покинет желудок, т. е. часа на два с лишним.

Что произойдет, если у человека выключить первую, рефлекторную, фазу путем двусторонней ваготомии? В меру того, насколько удается пересечь бесчисленные ветки блуждающих нервов, идущих сплошной сетью, оплетая пищевод со всех сторон, начального крутого подъема желудочной секреции не наступит, а при высокой, трансторакальной перерезке блуждающих нервов эту первую фазу удастся парализовать очень значительно. Зато вследствие ваготомии наступит резкий стойкий парез двигательной функции желудка и эвакуация пищи из желудка задержится на много часов. Произведенная ваготомия ни в коей мере не может повлиять на автоматический гормональный механизм желудочной секреции, а вследствие нарушения эвакуации вторая фаза затянется на очень длинный срок (рис. 2).




Рис. 2. Кривая желудочной секреции при ваготомии.




Итак, если ваготомия сможет снизить высоту кривой желудочной и кислотной секреции на первых порах, то время секреции удлинится, а общее количество секрета и кислоты за весь срок изменится незначительно. Но почти нет сомнений, что у язвенных больных нарушения секреции имеют место именно за счет второй, химической, фазы, которая и без того удлинена. Совершенно ясно, что при таких условиях растягивать ее еще больше в парализованном желудке нет никакого смысла.

Лечебные мероприятия должны планироваться так, чтобы в максимальной степени подавить механизм второй, химической, фазы желудочной секреции. Терапевты стремятся достичь этого соответствующим подбором диеты, руководствуясь классическими работами И. П. Павлова, показавшими, что химический состав пищи существенно влияет не только на интенсивность желудочной секреции, но и на темпы эвакуации пищи из желудка, что само по себе удлиняет или укорачивает сроки химической фазы. Разумеется, вкусовые качества пищи могут оказывать совсем различное влияние и на первую, рефлекторную, фазу в зависимости от того, насколько каждое блюдо способно обострять или понижать аппетит.

Таким образом, пища язвенных больных должна быть невкусной, однообразной, легко перевариваться, быстро эвакуироваться из желудка и быть лишенной экстрактивных веществ. Такие диеты, достаточно питательные, могут быть составлены, и совершенно бесспорно, что с их помощью можно весьма значительно понизить кислотность и тем способствовать эпителизации язвенного дефекта, если только плотные мозолистые края ниши тем самым не препятствуют процессам регенерации или если размер язвы, глубоко пенетрируюшей в печень или поджелудочную железу, не делает надежду на ее излечение иллюзорной.

Для значительного числа язвенных больных диететическое лечение окажется запоздалым и недостаточным. Оно не только не в силах излечить фиксированные, каллезные язвы, но оно совершенно бессильно против многих сопутствующих и осложняющих моментов, порой уже грубо анатомического порядка.

Но и при менее застарелых язвах, не фиксированных и не слишком обширных, диетическое лечение может принести только временный эффект. При переходе на обычный пищевой режим прежняя гиперфункция железистого аппарата рано или поздно поведет к рецидиву язвы, а каждое такое обострение и чередующиеся заживления приведут в конце концов к тем грубым деформациям и стриктурам, которые сами по себе делают жизнь больного мучительной и принуждают его искать хирургической помощи.

* * *


Посмотрим теперь, что может сделать хирургическое лечение, дабы не только ликвидировать наступившие анатомические изменения в самом желудке и двенадцатиперстной кишке, но самым надежным образом парализовать секреторную гиперфункцию.

С этой точки зрения рассмотрим сначала те хирургические вмешательства, которые применялись в ранний период становления желудочной хирургии и которые, как мы видели, далеко не всегда достигали цели.




Пилоропластики


При пилорических и дуоденальных стриктурах пилоропластики, помимо чисто механических целей, должны решить еще две задачи: 1) уничтожить «спазм» привратника и всего антрального отдела, 2) улучшить в значительной мере желудочную эвакуацию, парализуя действие жома и расширяя выход в двенадцатиперстную кишку.

Все оказалось очень логичным, и недаром к этой операции хирурги возвращались повторно, стремясь технически улучшить саму пластику. К тому же и терапевты долгое время поощряли идею пилоропластики, поскольку долгими годами в медицине господствовало учение о так называемых дискинезиях. И подобно тому, как еще совсем недавно и образование желчных камней приписывалось в значительной степени расстройствам кинетики сфинктеров и сократительных элементов самих желчных протоков, так и при язвенной болезни желудка «первичный спазм» иногда трактовали не как следствие, а как причину гиперсекреции.

А когда тысячи произведенных пилоропластик не привели к заживлению язв и тем помогли и нам, и терапевтам понять ошибочность самой теоретической предпосылки, то вместо признательности хирурги услышали, что теперь этих больных уже невозможно лечить надежными средствами диетотерапии.

Это было неверно. Устранение возможного спазма и улучшение эвакуации ухудшить условия для диетотерапии, разумеется, не могли. А если то и другое не было достаточно для излечения язвы, то теперь мы знаем, что без надежного стойкого снижения кислотности на это рассчитывать нельзя.

В этом мы теперь убедились, пройдя долгий путь исканий и неудач. А в прежние годы могла возникать резонная мысль, что примитивные пилоропластики типа Хейнеке — Микулича, а тем более экстрамукозные [аналогичные операции Фреде (Fredet) у новорожденных] недостаточно удовлетворительно решают чисто техническую сторону задачи. И нужно было вновь перепробовать усовершенствованные лоскутные пилоропластики Спасокукоцкого, эксцизии передней полуокружности по Джадду и даже гастролуоденостомии Финнея, чтобы окончательно в них извериться. Оставляя сами язвы, а главное, не снижая повышенной кислотности, операции эти не могли излечить язвенных больных.

А пока в этом окончательно убедились, идея пилоропластик до такой степени соблазняла своей простотой, что приводила даже к крайностям.

Так, например, Грегори из Вологды на одном из всесоюзных съездов хирургов сделал доклад об операциях пилоропластики в случаях «язвенного симптомокомплекса без наличия язвы». И мысль эта тогда, в 1927 г., встретила поддержку со стороны столь авторитетных хирургов, как Федоров и Греков. Это, конечно, было ошибкой.

Отдельно надо сказать об операции Финне я. Подковообразная гастродуоденостомия создает сочетание пилоропластики и гастроэнтеростомии с возможно более короткой петлей. Она же должна обеспечивать перманентное прямое забрасывание щелочной желчи и панкреатического сока в гиперацидный желудок. Комбинированное действие трех факторов: уничтожение спазма, улучшение эвакуации и уменьшение кислотности, должно бы, казалось, дать хороший эффект в очень большом проценте случаев язвенной болезни. Это не оправдалось, и отделенные результаты операций Финнея оказались столь же плохими, как и простые пилоропластики.

Наш личный опыт в серпуховский период показал, что непосредственный исход этих операций вначале бывает хорошим. Но чаще всего уже через несколько месяцев больные возвращаются с прежними, а иногда и худшими жалобами. Осторожность диктовала выждать длительный срок. Однако чем дальше, тем больным становилось хуже. В итоге все до одной из 18 операций Финнея вторично пришлось переделывать нашему преемнику С. Я. Теракопову, который при этом каждый раз сталкивался с громадными техническими трудностями. Доступы неизменно оказывались закрытыми сплошными спайками, а реконструировать использованную по всей длине нисходящую, вторую порцию двенадцатиперстной кишки было задачей очень трудной. К счастью, в опытных руках все эти вторичные резекции закончились благополучно.

Несомненно, что часть неудачных операций по Финнею вызвана резким сужением и деформацией анастомоза, граничащими с заращением, как то видел Теракопов после наших операций. В этом могут быть повинны технические трудности наложения шва в глубине, на неподвижной части двенадцатиперстной кишки. Допустим и те конституциональные особенности у отдельных больных, которые проявляются безудержным процессом спаяния брюшинных поверхностей и непреодолимой склонностью любых наложенных анастомозов к рубцеванию и сужению.

Может возникнуть еще одно подозрение: не является ли вторая, вертикальная, часть двенадцатиперстной кишки тем участком, который оказывается слишком чувствительным ко всяким грубым переменам режима? Ведь горький опыт показывает, что оба варианта операций Дельбе, т. е. дуоденоэнтеростомий, не только не помогают больным при дуоденальных стазах, но нередко ухудшают их состояние.

И великолепная по своей мысли термино-латеральная модификация резекций Пеан-Бильрот I по Хабереру не улучшила исходов и оставлена даже самим автором. Не получила также распространения выдвинутая клиникой Эйзельсберга идея имплантации желудочной культи еще ниже — в инфрапапиллярный отдел нисходящей двенадцатиперстной кишки.

В свете всего сказанного, нам кажется, есть достаточно оснований эту часть двенадцатиперстной кишки в хирургическом отношении и впредь рассматривать как зону noli me tangere.




Другие паллиативные операции


Прежде чем перейти к рассмотрению главнейшей из паллиативных операций — гастроэнтеростомии, упомянем самым кратким образом о некоторых попытках воздействия на язвы малыми хирургическими вмешательствами. Сюда относятся клиновидные и эллиптические иссечения язв, выжигания язвенных кратеров по Бальфуру (Balfour) и параллельные эксцизии привратника по Джадду.

Конечные результаты их примерно одинаковы: не влияя на секреторные механизмы, они сохраняли нетронутым главный фактор болезни, т. е., разумеется, не излечивали больных. Но оправдания для каждой из этих операций могут быть разными. В то время как локальные эксцизии по Джадду отличаются своей простотой и безопасностью, а каутеризация может оказаться иногда единственным выходом при самых безнадежных случаях операций по поводу острых кровотечений, клиновидные резекции язв малой кривизны, не давая радикального излечения и жестоко уродуя весь желудок, сами по себе являются довольно тяжелым вмешательством. По операционному риску клиновидные эксцизии мало отличаются от нормальных резекций, по результатам же обе операции совершенно несравнимы.

Наш личный опыт с этими операциями невелик, но достаточно убедителен. Полтора десятка операций по Бальфуру, будь то каутеризации или трансгастральные иссечения с ушиванием слизистой изнутри желудка, не дали излечения ни одному больному: все до одного они повторно оперированы С. Я. Теракоповым, причем были найдены флоридные и прогрессирующие язвы.

Несколько слов о попытках лечения язв путем постоянной нейтрализации повышенной кислотности щелочью желчи. Мы уже видели, что даже сочетание этого фактора с пилоропластикой и улучшенной эвакуацией не оправдало себя в операциях Финнея. Тем меньше шансов имели операции постоянного свища между желчным пузырем и желудком, как то было последовательно предложено Бэбкоком (Babcock) из Филадельфии и проф. Богоразом в Ростове-на-Дону. Скромная казуистика этих операций не подтвердила высказывавшихся опасений о возможности восходящей инфекции желчных путей. Но и заживления язв в большинстве случаев не наступило.

Можно думать, что неудачи этих операций обусловлены двумя причинами. Во-первых, главная масса желчи, имея свободный нормальный отток через желчный проток, продолжала поступать, разумеется, не в желудок, а в двенадцатиперстную кишку. А во-вторых, вероятнее всего, что и этой массы желчи не хватило бы, чтобы полностью нейтрализовать гиперацидную секрецию язвенных больных в критические периоды пищеварения.

Наконец, полноты ради следует упомянуть о попытках воздействовать на язвы путем операций на сосудисто-нервном аппарате желудка. При этом мы имеем в виду не ваготомии, которые рассчитывают на выключение первой фазы секреции, о чем уже говорилось выше, а те вмешательства, которые базировались на нейротрофической концепции язвенной болезни и практически стремились к блокаде язвенной зоны путем перерезки путей и целых сплетений вегетативных нервов.

Таковы рамикотомии, которые Алессандри (Alessandri) в Риме добавлял к каждой гастроэнтеростомии, перерезывая изученные им ветки, идущие в правом крае малого сальника к привратнику; это завершалось циркулярной перерезкой всех слоев желудочной стенки до слизистой и последующим зашиванием. Вот уже лет двадцать как об этих вмешательствах больше не слышно.

В. Н. Розанов в Москве несколько раз делал симпатэктомии, денудируя a. gastrica sinistra, в надежде таким образом излечить желудочные язвы. Технические трудности этих тончайших операций не окупились успехом. Во-первых, при обилии источников кровоснабжения и колоссально развитой сети анастомозов локальные рамисекции или симпатэктомии могли оказать ничтожный эффект на очень ограниченном участке желудочной или дуоденальной стенки. С этой точки зрения предложение В. И. Разумовского (Саратов) об алкоголизации желудочных сплетений путем инъекций на глаз было и громадным техническим упрощением, и безусловным шагом вперед.

И этот способ не смог решить всей задачи целиком в силу разнообразия источников желудочного и дуоденального кровоснабжения и вегетативной иннервации.

Вторая причина безуспешности изолированных воздействий на нервный аппарат та, что нейротрофика далеко не исчерпывает всей этиологии язвенной болезни. Они оставляют без изменений весь гормональный аппарат, регулирующий главную, химическую, фазу желудочной секреции. Об этом ныне можно довольно уверенно сулить по результатам огромного безуспешного опыта лечения язвенной болезни путем новокаиновой блокады надпочечников по способу А. В. Вишневского. Перед желудочными рамисекциями и алкоголизацией этот способ имел то бесспорное преимущество, что он не затруднял последующих доступов в брюшную полость и мобилизации органов при последующих радикальных операциях.

Суля по тому, что в своем последнем итоговом докладе на XXV съезде хирургов А. В. Вишневский совершенно обошел молчанием вопрос о лечении язвенной болезни, надо думать, что сам автор отказался от применения новокаиновой блокады у язвенных больных.




Гастроэнтеростомии


Анализировать идею и смысл гастроэнтеростомии, критиковать ее исходы и неудачи ныне можно вполне уверенно. Ведь после двадцатипятилетней все возраставшей славы, поддержанной крупнейшими авторитетами желудочной хирургии всех стран, гастроэнтеростомия уже в течение четверти века сходит со сцены и для нее подходит та «историческая давность», которая обеспечивает спокойную, объективную критику, sine irae et studio.

И если теперь, через полвека, мы довольно ясно понимаем причины ее неудач, то есть же за что и добром помянуть «старуху». И не за то только, что на многочисленных неудачах гастроэнтеростомия помогла нам окончательно утвердиться в понимании роли неустраненной гиперсекреции при второй фазе пищеварения (рис. 3), но также и за то, что наряду со многими неудачами операция эта принесла и огромную пользу неисчислимому количеству больных людей. Как это получалось?




Рис. 3. Кривая желудочной секреции при гастроэнтероанастомозе.




Ответ простой: ведь излечиваются же некоторые не слишком запущенные язвы у больных с умеренной гиперацидностью от лечения покоем, диетой, водами железноводских источников или искусственным сном. Ясное дело, что многим подобным больным гастроэнтеростомия могла принести исцеление быстрее и надежнее благодаря, во-первых покою вследствие беспрепятственной разгрузки желудка, во-вторых, укорочению срока химической фазы пищеварения и благодаря ускоренной эвакуации, в-третьих, благодаря постоянной нейтрализации кислоты вследствие забрасывания щелочного дуоденального содержимого из приводящего колена в желудок.

Можно ли отрицать полезное терапевтическое действие любого из перечисленных факторов, а тем более их совокупности? Нельзя. А в случаях пилородуоденальных стенозов гастроэнтеростомия решает еще и эту неотложную задачу? Да, безусловно.

Сама по себе эта операция опасна ли для жизни? Нет, совершенно. Но в общем эта операция неудовлетворительна и вот почему:

1. Покой, разгрузка и ощелачивание достигаются при гастроэнтеростомиях не каждый раз в достаточной степени.

2. Даже и при достижении всех этих отдельных задач этого недостаточно для заживления очень большого числа язв более запущенных и при высокой кислотности желудочного сока.

3. В некотором числе случаев даже после заживления язв сама гастроэнтеростомия становится своего рода болезнью.

4. Главное, гастроэнтеростомия оставляет целиком нетронутыми оба механизма регуляции желудочной секреции, т. е. сохраняет без изменений главный фактор болезни.

5. Гастроэнтеростомия (самое ужасное) довольно часто сопровождается образованием неизлечимых пептических язв соустья.

Рассмотрим по очереди каждый из этих обвинительных пунктов. Обеспечивает ли гастроэнтеростомия покой язве, желудку и двенадцатиперстной кишке? Да, конечно, если операция технически удалась безукоризненно. И если терапевты, иронизируя над идеей гастроэнтеростомии, спрашивают: «Почему должна зажить язва, если в желудке сделать третье отверстие?», то на это можно ответить: «Если сами Вы требуете постельного содержания для лечения желудочных язв покоем, то это требование гастроэнтеростомия обеспечивает всерьез и надолго благодаря улучшенной эвакуации».

Технические неудачи соустья могут явиться следствием многих причин. Трудно предугадать во всех деталях, к чему приведут те изменения величины, формы и расположения желудка, которые наступят после разгрузки его сквозь новое отверстие. Без очевидных предшествующих расстройств эвакуации желудка гастроэнтеростомия не имеет смысла и оправдания. Если же таковые имелись, то следствием их было более или менее значительное расширение, опущение и дистония. В таких случаях гастроэнтеростомию необходимо приспособлять не столько к форме, размеру и топографии желудка, найденным при операции, сколько к тем окончательным габаритам и расположению органов, которые должны получиться после разгрузки. Понятно, что такие расчеты делать не так просто, и просчеты вполне возможны.

Таким образом, может получиться, что прекрасно расположенный анастомоз по мере сокращения разгруженного желудка сместится или вправо, или влево и, наверное, кверху. При этом легко может случиться перегиб и даже скручивание концов кишки, вследствие чего анастомоз ляжет совсем иначе. В результате соустье, которое после операции располагалось правильно и действовало исправно, после сокращения разгруженного желудка перестанет давать то, чего от него добивались, а именно, покой, ускоренную эвакуацию и нейтрализацию повышенной кислотности.

Помимо перекрутов и перемещений наложенного соустья, еще две причины могут повести к его неисправности. Это уже упоминавшиеся сужения отверстия и деформации вследствие спаечного процесса. Подобную неудержимую склонность к суживанию соустья нам изредка пришлось видеть, когда, оперируя повторно, мы находили, что отверстие гастроэнтеростомоза, имевшего в ширину четыре поперечных пальца, через 4 недели еле пропускало кончик мизинца. Прежние размеры соустья были отчетливо видны по сохранившимся наружным узловатым швам; внутреннее же отверстие оказывалось закрытым как бы блендой с очень узеньким отверстием в центре.

Нельзя сомневаться, что подобное сужение могло случиться лишь при условии, что само соустье почти бездействовало, а эвакуация совершалась per vias naturalis, т. е. через привратник и двенадцатиперстную кишку. При этом сужение соустья может лишь незначительно нарушить проходимость самой кишечной петли; тогда не разовьется ни явлений порочного круга, ни симптомов высокой кишечной непроходимости. Но понятно, что от такого почти закрытого гастроэнтеростомоза не приходится ожидать полезного действия против язвенной болезни.

Гораздо чаще такое соустье окажется вредной кишечной спайкой, обусловливающей различные степени порочного круга и вынуждающей больного вторично ложиться на операционный стол.

Вторая причина, которая может повести к деформации анастомоза и его дисфункции, это усиленный спаечный процесс на брюшинных поверхностях всех органов, затрагиваемых при операции. Каждый хирург встречался с такими больными. Увы, в свою очередь почти каждый такой больной встречается с несколькими хирургами. Этот спаечный процесс может иметь место и после резекций желудка, но там он не вызовет таких больших последствий, поскольку любая правильно выполненная типичная резекция является переделкой, весьма законченной в конструктивном отношении. Напротив, при гастроэнтеростомии успех вмешательства зависит прежде всего от безукоризненного местоположения и идеального состояния самого соустья. В противном случае она принесет больному не пользу, а вред. В этом смысле гастроэнтеростомия предъявляет к хирургу гораздо большие требования; но в ряде случаев непредвиденные и непредотвратимые конституциональные особенности больных могут испортить самую обдуманную и самую тонкую работу.

Итак, в зависимости от капризов самого соустья и окончательного направления его приводящего и отводящего отрезков, задача постоянного забрасывания желчи для нейтрализации кислотности либо удастся, либо нет. Но, что гораздо важнее, в зависимости от состояния и направления соустья желудочная эвакуация либо улучшится, либо ухудшится. В первом случае повышаются шансы на заживление язвы, во втором, в зависимости от степени порочного круга, жизнь больных становится либо плохой, либо просто нестерпимой.

Про остро развивающийся послеоперационный circulus vitiosus мы говорить не будем — это просто брак. Равно и всевозможные ущемления вокруг соустья и инвагинации в нем — редкие несчастные случайности. Не в них дело. Умеренные, но хронические явления порочного круга приводят к целому ряду расстройств, не только не устранимых, но даже прогрессирующих. Они все более и более дезорганизуют не только моторную, но и секреторную деятельность желудка и двенадцатиперстной кишки, создавая ту картину порочного круга, с которым больные жить могут, но который делает их существование худшим, чем до операции, даже в тех случаях, когда сама язва прочно заживает.

Конечно, нельзя отрицать, что при так называемом симптомокомплексе «Gastroenterostomie als Krankheit» немалую роль играют и вторичные воспалительные явления в желудке, двенадцатиперстной и даже тощей кишке. Но мы уверены, что в основе всех непорядков лежит неудачно действующее соустье с хроническим или интермиттируюшим относительным порочным кругом. Это проявляется постоянными пустыми отрыжками, изредка рвотой, непрерывной болью под ложечкой, особенно после еды, боязнью принимать пищу и общим подавленным состоянием вследствие хирургической неудачи и перспективы новой операции. На последнюю больных толкают боли, становящиеся уже острыми, если при нарастающем перекручивании анастомоза и вовлечении брыжейки желудок начинает систематически тянуть за собой брыжейку при каждой усиленной перистальтической волне.

Проводить лечение при неудавшихся гастроэнтеростомиях весьма трудно. В зависимости от степени технической неудачи и конструктивного характера дефекта, а также хода неизлеченного язвенного процесса, симптоматическое терапевтическое лечение при соответствующей диете и систематических промываниях желудка может довольно долго поддерживать, больного. Но об окончательном излечении при чисто механических расстройствах и грубо анатомических изменениях, с которыми консервативными мерами бороться невозможно, обычно речи быть не может. Сами больные неохотно пойдут на вторую реконструктивную (а тем более на третью или уже четвертую) операцию и продолжают повторно ложиться в диетические клиники. И понятен становится скептицизм терапевтов, наблюдающих таких больных долгими годами. Ведь они видят одни лишь хирургические неудачи, а не те тысячи больных, которые удачными операциями излечены окончательно и навсегда.

Но худо, если прежние неудачи или ошибки пытаются исправить. полумерами, т. е. путем новых энтероанастомозов, или, что еще хуже, путем новых соустий с двенадцатиперстной кишкой. Лишь в редких случаях эти операции сколько-нибудь улучшают дело; в большинстве же они только значительно ухудшают состояние больных, а главное, создают уже поистине исключительные трудности при последующих, почти неизбежных радикальных вмешательствах.

В нашей коллекции имеются резекционные препараты с самыми причудливыми анастомозами, наложенными в других больницах, чаще провинциальных. Несколько препаратов содержат по два анастомоза. И как своего рода уникум мы храним и показываем на лекциях резекционный препарат, имеющий шесть анастомозов. Конечно, только незнанием тяжких последствий можно объяснить подобного рода «операции».

На XXIV Всесоюзном съезде хирургов в своем докладе мы приводили отчет о 87 больных, подвергшихся реконструктивным операциям вследствие явлений порочного круга и незаживления язв. Среди них было 74 мужчины и 13 женщин. В совокупности этим 87 больным было сделано 198 различных операций: по две—72 больным, по три — семерым, по четыре — тоже семерым, а одной больной — пять операций. Умерло 9 человек, т. е. 10,2%

Упомянутые 87 реконструктивных случаев значатся в группе 143 больных, поступивших с болезнями оперированного желудка в клиники Института имени Склифосовского за 10 лет (1928–1937). С тех пор за 8½ лет (с 1 января 1939 г. по 1 июня 1947 г.) доцент В. Н. Ходков подсчитал еще 147 случаев болезней оперированного желудка (но исключая случаи, когда больные поступили для резекций после ушитых прободных язв). В отличие от первой серии количество реконструктивных операций при порочных гастроэнтеростомиях и незаживлении язв в этой серии было очень невелико — всего 17; все остальные были пептические язвы соустья, о чем речь будет ниже.

Здесь же в заключение приведем один довольно эксквизитный случай встретившегося нам осложнения после реконструктивной операции.






Молодая женщина была переведена в Институт имени Склифосовского из Клиники лечебного питания с тяжелейшей формой порочного круга. Оперировавший ее хирург, по ее словам, признался, что «кишку он пришил не тем концом» и предлагал переделать свою гастроэнтеростомию. Но хирург этот признался не во всем: он утаил от своей больной, что соустье-то он ошибочно наложил из-за рвоты вследствие беременности.

Больная два года боялась подвергаться вторичной операции, несмотря на ежедневную повторную рвоту и прогрессирующее истощение. Когда мы оперировали ее, она была предельно истощена и ослаблена. Обезвоживание мы устранили до операции обильными вливаниями солевого раствора и растворов глюкозы в течение 3 суток подряд. Операцию снятия анастомоза больная легко перенесла под местной анестезией. И вот при безукоризненном заживлении раны и совершенно наладившемся питании уже на второй неделе после операции развивается тяжелейшая форма пеллагры.

Диагноз не вызывал никаких сомнений; болезнь сопровождалась и типичными зонами симметричных пигментации на обеих кистях. Все старания терапевтов и диетологов оставались безуспешными: больная явно погибала и была совершенно безнадежна. Мы перелили ей 600 см3 консервированной трупной крови, что сразу дало необыкновенно яркий, но кратковременный эффект: уже через сутки состояние больной опять ухудшилось, а через двое суток после трансфузии она снова была в состоянии агонии. Новое переливание 600 см3 трупной крови дало опять разительный успех, длившийся тоже лишь двое суток.

Делать новую трансфузию казалось бесполезным, но мы все же попробовали. Это третье вливание опять 600 см3 трупной крови немедленно улучшило состояние больной весьма заметно, но, увы, опять лишь на 1–1½ суток; к концу вторых суток status que ante.

И у нас, и у остальных врачей клиники исчезла вера в возможность спасти больную. Как ни блестящи бывали результаты трансфузий крови, которые буквально сразу преображали весь общий вид больной, эффект каждый раз и неизменно был довольно кратковременным. А теперь, после трех таких попыток, больная лежала совершенно без сознания, в глубочайшей коме, почти без пульса на лучевой артерии с резко выраженным цианозом. Неохотно мы дали распоряжение перелить еще раз, 600 см3 трупной крови, считая, что это бесполезная трата спасительного средства, которое можно бы лучше использовать для других, менее безнадежных больных.

Именно эта четвертая трансфузия и оказалась спасительной: больная опять сразу воскресла, и на сей раз окончательно.





Переходим к самому тяжелому осложнению гастроэнтеростомий — пептическим язвам соустья или тощей кишки. Загадочна была их причина, трудна их профилактика и не особенно надежно их лечение. Но коллективный опыт позволяет ныне считать некоторые факты достаточно проверенными (рис. 4).

Пептические язвы возникают и поддерживаются вследствие разъедающего действия активного желудочного сока на слизистую кишечника. Они никогда не встречаются после гастроэнтеростомий у раковых больных, т. е. при ахилии..

Так жё редки пептические язвы после анастомоза при язвах желудка, сопровождающихся лишь умеренной кислотностью. Напротив, пептические язвы возникают часто при дуоденальных язвах, и притом тем чаще, чем выше кислотность перед операцией.




Рис. 4. В нормальном желудочно-кишечном канале




Так как среди больных с прободными язвами абсолютно доминирует дуоденальная локализация, и притом по преимуществу у молодых субъектов с особо активным желудочным соком, то понятно, почему гастроэнтеростомий при ушивании прободных язв особо скомпрометированы частым возникновением послеоперационных пептических язв соустий. Вот некоторые из недавних опубликованных сводок.

Среди 238 пептических язв, собранных в сводке Лабандибара (1937), первичных язв двенадцатиперстной кишки имеется 156; желудка—52; в 30 случаях первичная локализация не выяснена.




Рис. 5. Экспериментальные язвы Манна (Mann) и Вильямсона (Williamson)




Рис. 6. Гастро-энтероанастомоз, пептическая язва в 10 %




Литература о пептических язвах соустий велика, и многие хирурги обладают значительным опытом в оперативном лечении этих тяжелых осложнений. Таким образом, они не только имеют возможность судить о том, насколько успешны повторные радикальные операции, но создается истинная картина того, какие гастроэнтеростомии и у каких больных чаще осложняются последующими язвами соустий (рис. 5, 6). Но даже большой опыт вторичных операций пептических язв анастомоза сам по себе не позволяет судить об истинной частоте развития пептических язв. Взять хотя бы наш материл. Как мы сейчас увидим, опыт Института имени Склифосовского ко времени XXV съезда хирургов почта достиг, а ныне уже значительно превысил 200 операций пептических язв. Но в подавляющем числе это все случаи «чужие», т. е. оперированные в других больницах и городах. Совершенно невозможно угадать, на какое количество гастроэнтеростомии, сделанных десятками хирургов, пришлись эти пептические язвы. Точно так же мы не имеем убедительных данных о частоте образования пептических язв соустья на материале некоторых советских хирургов, обладающих громадным собственным опытом гастроэнтеростомии. Ни Я. О. Гальперн, ни В. В. Успенский — первый на сотнях, а второй на многих тысячах гастроэнтеростомии — не публиковали результатов обширной поголовной проверки своих больных через несколько лет после наложения соустья. XXIV съезд в Харькове представлял тому отличный повод. Но, к сожалению, упомянув вскользь о «75 повторных операциях на желудке», Гальперн не указал, ни сколько тут было пептических язв соустья, ни сколько из них приходится на собственные серии гастроэнтеростомии. И Е. Т. Зыкова, докладывая о 340 повторных операциях В. В. Успенского за 20 лет работы в Калинине, сообщила только, что среди них пептических язв было 39 и что за тот же период первичных операций было сделано 4307 «в подавляющем большинстве гастроэнтеростомии».

Цитированные сведения совершенно не позволяют судить о частоте пептических язв соустья, ибо нет никаких указаний на систематическую проверку серий своих операций через тот или иной срок. Вот почему мы воспользуемся гораздо меньшим материалом Хинтона (Hinton) и Черча (Church), но строго отобранным и дважды проконтролированным. Данные эти исходят из 4-го отделения Бельвю-госпиталя в Нью-Йорке, каковым совместно заведуют хирург Хинтон и терапевт Черч. За 14 лет через отделение прошло 1256 язвенных больных; мужчин—88 %, женщин—12 %; желудочных язв было 11 %, дуоденальных—89 %. Многие язвы уже были ранее оперированы, а именно 155 прободных, 20 кровоточащих и 88 хронических. Общая установка была на консервативное лечение, проводимое настойчиво и длительно. Если отбросить упомянутых выше ранее оперированных больных, то из 993 оставшихся 493 прежде уже проводили курс лечения диетой, а 500 больных лечились в госпитале впервые.

Итоги лечения этой тысячи больных следующие: у 66 % наступило улучшение, у 24 % результаты отсутствовали и 10 % прекратили лечение раньше срока.

Как ни скромны эти результаты, авторы ставили показания к операциям очень сдержанно, если судить по тому, что на всю серию было оперировано только 140 больных, т. е. 14 %. При этом в течение 5 лет (1928–1932) гастроэнтеростомия была методом выбора почти безраздельно. В 1934 г. удалось обследовать 96 этих больных в среднем через 4,2 года после наложения соустья. Были отмечены следующие результаты: 37 % выздоровели, у 12 % наступило улучшение, у 51 % улучшения не было и у 16,7 % были обнаружены пептические язвы соустья. В 1940 г. обследовано 106 больных, в среднем через 7 лет после гастроэнтеростомии: в 24,5 % было установлено выздоровление и в 24,4 %—пептические язвы анастомоза.

Таковы поистине грустные результаты гастроэнтеростомий: только четвертая часть больных выздоравливает от язвы и у каждого четвертого больного образуется новая язва соустья.

Разумеется, эти процентные исчисления требуют детализации по ряду существенных признаков. Мы уже видели, что гастроэнтеростомий при желудочных язвах сопровождаются пептическими язвами много реже, чем при язвах дуоденальных. Почти всегда речь идет о мужчинах; у женщин пептические язвы соустья большая редкость. Наконец, среди мужчин заболевают чаще всего молодые, поэтому гастроэнтеростомия могла бы иметь больше оправданий у стариков как по своей безопасности для жизни, так и ввиду малого риска пептической язвы соустья. Тем интереснее отметить недавнее сообщение Артура Аллена из Массачузетской больницы в Бостоне. Он сделал гастроэнтеростомий трем старикам старше 80 лет. У двоих после блестящего улучшения эвакуации быстро развились пептические язвы соустья, а еще у одного имеется активное кровотечение из желудочной язвы.

«Каждая из этих катастроф последовала за смертью жен пациентов, — меланхолически отмечает Аллен, — после чего отпали обычные ограничения в применении алкоголя и табака».

Наш материал послеоперационных пептических язв за первые 10 лет (1928–1937) был представлен в докладе на XXIV съезде хирургов в Харькове. Он состоял из 69 случаев.

Новый отчет, подготовленный В. Н. Ходковым, подытоживал наш опыт за годы войны и период до июня 1947 г. и состоял еще из 125 случаев оперированных пептических язв соустий, что доводило весь материал Института имени Склифосовского к этому времени до 194 случаев. Эти больные почти поголовно прежде были оперированы не у нас. Судя по находкам при вторичных реконструктивных операциях, подавляющее большинство больных было оперировано по поводу дуоденальных язв. Последние оказывались еще не зажившими или же оставляли после себя отчетливые рубцы и деформации.

На 69 случаев первой серии в 14 пептические язвы развились в соустьях после операций по поводу прободных язв двенадцатиперстной кишки.

Замечателен факт почти исключительно мужского состава среди больных с пептическими язвами. На материале Лабандибера среди 238 больных оказалось только 5 женщин. В нашей первой серии все 69 больных мужчины. Во второй серии женщин также было только пять.

Суммарные данные, опубликованные В. Н. Ходковым[7 - Хирургия, 1953, № 7.], охватывают 1936–1952 гг. (до декабря). За этот период в хирургических отделениях Института имени Склифосовского наблюдалось 216 больных с послеоперационной пептической язвой тощей кишки: мужчин—203 (93,6 %), женщин-13 (6,4 %).

Первичными заболеваниями, по поводу которых делались операции, были: язва двенадцатиперстной кишки — у 118 (87 %) больных, язва пилорического отдела желудка — у 13 (6 %), язва малой кривизны — у 8 (3,5 %), не выяснена локализация язвы у 7 (3,5 %) больных.

Обращаясь к вопросу о причинах развития пептических язв соустий, мы полагаем, что ныне многое выяснилось. Нет сомнений, что кишечная слизистая плохо переносит прямое действие кислого, активного желудочного сока. В нормальных условиях обильная секреция щелочной слизи в антральной части желудка и нейтрализующее действие резко щелочной желчи и панкреатического сока достаточно предохраняет тощую кишку даже от гиперацидного желудочного сока. И у язвенных больных резко кислая пищевая кашица до операции проходила через двенадцатиперстную кишку, где в полной мере нейтрализовалась благодаря исправно действовавшему автоматическому регулятору, который заставлял выбрасывать желчь именно тогда, когда в двенадцатиперстную кишку поступало кислое содержимое желудка.

После наложения гастроэнтеростомии кишечная слизистая попадает под непрерывное действие желудочного сока и лишь периодически под защиту щелочной желчи и поджелудочного сока. Ведь чем исправнее будет эвакуировать новое соустье содержимое желудка, тем меньше пищи пройдет через двенадцатиперстную кишку и тем сильнее нарушится действие механизма, регулирующего желчеотделение. И может легко случиться, что недостаточные порции дуоденального содержимого будут лишь изредка появляться около соустья там, где непривычная к кислому соку слизистая тощей кишки очутилась беззащитной в критические минуты активной желудочной секреции.

Но теперь мы знаем, что важнейшей особенностью язвенных больных является то, что и вне часов пищеварения, даже ночью, на пустой желудок, наблюдается значительная секреция весьма кислого желудочного сока. И в эти долгие антракты на защитную роль дуоденального содержимого уже совершенно нельзя рассчитывать. В результате небольшое краевое изъязвление кишечной слизистой по линии анастомоза превращается в стойконезаживающую язву.




Рис. 7. Гастро-энтеро + энтеростомоз, пептическая язва в 30%




С точки зрения всего изложенного становятся понятными факты далеко не одинаковой частоты развития пептических язв при различных типах гастроэнтеростомии (рис. 7). Так, например, они реже встречаются при хорошо расположенных задних гастроэнтеростомиях с короткой петлей, при не суженном рубцами привратнике. Даже если кислотность и очень высока, но достаточно нейтрализуется нормальным желчеотделением, пептической язвы соустья может не развиться.

В точно таком же случае, но при более значительном стенозе привратника все может пойти иначе. Вследствие имеющегося сужения нормального выхода желудочное содержимое будет опорожняться в тощую кишку через анастомоз, а вследствие значительного опустения двенадцатиперстной кишки достаточного, ритмичного желчеотделения не дует. Желчи каждый раз не будет хватать в наиболее критические моменты для кишечной слизистой в области анастомоза.

Еще хуже условия создаются в случаях перетяжки привратника швами или апоневротическими ремешками в целях профилактики порочного круга. В давние времена хирурги, стремясь улучшить исходы своих гастроэнтеростомий при дуоденальных язвах, усовершенствовали операцию тем, что такой перетяжкой привратника «выключали» язву и надежно гарантировали больного от circulus vitiosus. К сожалению, расчеты оправдывались редко: перетяжки часто не приводили к цели и «выключение» не приводило к заживлению язв. Зато при выключенном дуоденальном рефлексе вследствие расстройства желчеотделения и недостаточной нейтрализации в соустье язвы стали появляться чрезвычайно часто.

Еще чаще стали образовываться пептические язвы соустий после полного выключения привратника путем перерезки антрального отдела по Эйзельсбергу (рис. 8). Эти операции ознаменовались таким количеством пептических язв соустья, что подобные вмешательства уже давно всеми оставлены.




Рис. 8. Выключение по Эйзельсбергу, пептическая язва в 50%




Рис. 9. Передний гастроэнтеростомоз, пептическая язва в 75%




Что разгадка верна и дело сводится именно к недостаточности защитного нейтрализующего действия дуоденального сока на кишечную слизистую анастомоза, доказывается с точностью как бы специально поставленного эксперимента при операциях гастроэнтеростомий с брауновским энтероанастомозом. Последний тоже должен был предотвращать возможность порочного круга. Эту цель он выполнял отлично, зато, отводя дуоденальное содержимое в дистальный конец, добавочный энтероанастомоз совершенно лишал щелочной защиты отверстие гастроэнтеростомий. Последняя оказывалась под непрерывным и ничем не ослабляемым действием кислого желудочного сока. Пептические язвы при этих операциях стали особенно часты (рис. 9).

Больше того, если при задних гастроэнтеростомиях даже и при наличии энтеростомии возможно некоторое затекание дуоденального содержимого к желудку и месту соустья, то благодаря этому пептические язвы случаются значительно реже, чем при передних гастроэнтеростомиях. При последних оба колена кишки, идущие к желудочному соустью, перегибаются через поперечную толстую кишку, чем создается еще одно дополнительное препятствие к затеканию дуоденального сока в область гастроэнтеростомии. Итак, при передних анастомозах отведение желчи от желудка удается почти полностью, и вследствие этого число пептических язв значительно возрастает. К тому же для переднего соустья необходимо брать петлю подлиннее, дабы ее хватило и на энтероанастомоз, и на перекидывание петли с брыжейкой через толстую кишку. Можно допустить, что чем дальше от начала тощей кишки, тем менее ее слизистая привычна к кислоте желудка и тем труднее ей выносить неприкрытую агрессию. И в силу этого обстоятельства при передних анастомозах с неизбежно длинной петлей пептические язвы должны быть чаще, чем при задних гастроэнтеростомиях с менее длинными петлями. Именно так и получается в действительности.

Но хирургия дает нам еще более чистый эксперимент для проверки изложенной выше концепции. Это — Y-образные анастомозы по Ру. Если при боковых брауновских энтероанастомозах нельзя полностью исключать затекание некоторой части дуоденального содержимого по приводящей петле к желудочному соустью, то при операции Ру это исключается совершенно. При этой операции термино-латеральный анастомоз отводит дуоденальное содержимое целиком в дистальный отрезок. Проксимальный конец перерезанной тощей кишки вшивается в желудочную стенку, где отныне кишечная слизистая попадает под действие кислого желудочного сока навсегда и без всякой надежды на ощелачивание. Более верных условий для развития пептических язв создать почти невозможно. И, действительно, ни одна из модификаций гастроэнтеростомии не скомпрометировала себя в такой мере, как именно эта Y-образная (рис. 10).




Рис. 10. Гастро-энтеро + энтеростомоз по Ру, пептическая язва в 80%




Рис. 11. «Выключение» по Финстереру, «Рецидив» язвы в 10–15%




Все изложенное выше не только уяснило механизм и детали возникновения пептических язв в тощей кишке, т. е. по существу язв экспериментальных, но тем самым углубило и окончательно утвердило наше современное понимание самого язвенного диатеза. И нам теперь остается закончить проверку всей концепции, используя грандиозный, многотысячный эксперимент, каковым является лечение язв желудка и двенадцатиперстной кишки методом расширенных резекций, стремящихся возможно полнее уничтожить кислую желудочную секрецию.




Резекция желудка


Чем надежнее окажется исключена желудочная кислотность, тем большая гарантия создается против возможности возникновения пептических язв соустья при всех методах резекций, когда желудочная культя анастомозируется с тощей кишкой. Таким образом, операции типа Бильрот II — Полиа — Гофмейстер не только дают возможность судить о качестве излечения самих язв желудка и двенадцатиперстной кишки, но создают поистине безукоризненный опыт для проверки всей концепции о язвенном диатезе. Ведь тощая кишка опять окажется присоединена к желудку, где в остатках тела и фундальной части имеются в достаточном количестве кислотопродуцирующие железы, которые сохраняют свое анатомическое строение, никогда не метаплазируют и поэтому могут сохранить присущие им функции секреции кислоты и пепсина на неопределенно долгое время. А перерезка и зашивание двенадцатиперстной кишки полностью выключают механизм ритмичного желчеотделения при прохождении через нее пищи.

Итак, резекции подобного типа представляют поистине идеальную комбинацию для суждения о зловредной роли кислого желудочного сока в возникновении и упорном незаживлении пептических язв: защитный фактор ритмического желчеотделения нарушен в большей степени, чем при обычных гастроэнтеростомиях, зато в отличие от последних гормональный механизм, возбуждающий химическую фазу желудочной секреции, оказывается выключенным благодаря оперативному удалению всей антральной части желудка.

Как же нам судить о частоте возникновения пептических язв соустий после сделанных резекций? К сожалению, для этого нет иного метода, кроме статистического. Он имеет существенный недостаток, заключающийся в том, что почти всегда в сводном материале имеется значительная неоднородность и даже засоренность данными, недостаточно строго отобранными. Зато размер сводных статистик и большая давность наблюдений автоматически вносят необходимые поправки.

Таблица 2




Так вот, в настоящее время мировой опыт резекций и чрезвычайно велик по численности, и достаточно продолжителен по времени, чтобы вполне твердо высказаться. Он показывает, что если пептические язвы соустья изредка встречаются и после резекций желудка, законченных соустьем с тощей кишкой, то число подобных осложнений не только неизмеримо реже, чем то бывало при гастроэнтеростомиях, но и что случаи эти представляют собой редчайшие исключения из общего правила, почти что казуистику.

При гастроэнтеростомиях процент пептических язв соустья колеблется в очень значительных пределах в зависимости от широты показаний к этим операциям, тщательности отбора случаев (высокая кислотность, местоположение язвы, возраст больных) и метода самой операции. Но в целом процент язв соустья колеблется в пределах от 5 до 10, достигая 32 [сводка Маршалла (Marshall), 1942].

Этому можно противопоставить данные Штарлингера (Starlinger), который собрал самую большую из опубликованных статистик пептических язв после различного типа резекций (табл. 2).

Как видно, разница огромная, но цифры эти требуют еще одной важной оговорки. Сводная статистика Штарлингера опубликована в 1930 г., т. е. дает материал о резекциях, выполненных задолго до этого времени — за период, когда резекции только начинали производиться в более или менее широком масштабе. А это был период, когда далеко не все хирурги поняли в достаточной мере главную задачу операции, и многие из них производили слишком экономные резекции, оставляя не только всю верхнюю треть малой кривизны, но порой и значительную часть гормональной зоны в антральной части.

И резекции желудка неизбежно было пройти пору юности, когда стремление в максимальной степени снизить кислотность боролось с опасением купить это слишком дорогой ценой. Опасения эти были двоякого рода и оба достаточно серьезные. Пугала мысль, что слишком полное выключение желудочной кислотности вызовет хроническое неизлечимое снижение переваривания пищи и не только приведет к неисправимому расстройству кишечного пищеварения с потерей ценных питательных элементов и вечными поносами, но повлечет за собой прогрессирующее истощение и катастрофические расстройства общего обмена. Мысли эти теоретически казались резонными и поневоле толкали к тому, чтобы оставить побольше желудочной стенки, дабы в какой-то степени сохранить желудочную емкость и способность желудочного переваривания.

Говорю это про себя, про те мысли, которые возникали и у меня при каждой желудочной резекции лет двадцать пять тому назад. Я уверен, что очень многие хирурги пережили те же опасения. Разрешить эти сомнения мог только значительный опыт, приобретенный в течение долгого времени.

Второе опасение состояло в том, что самой желудочной стенке приписывалась роль паренхиматозного органа, деятельно участвующего во многих важных жизненных процессах, в частности в кроветворении. Терапевты твердо убедились, что имеется прямая связь между стойкими желудочными ахилиями и развитием пернициозных анемий. Действительно, подобные совпадения наблюдаются нередко. Но каким образом осуществляется взаимная связь этих явлений, не только оставалось непонятным, но и до сих пор патогенез злокачественного малокровия, не может считаться вполне разгаданным. Тем не менее риск причинить больному непоправимый вред, обрекая его на неизлечимую болезнь кроветворения, внушался терапевтами так основательно, что при выборе места для пересечения желудка при резекциях мысль о возможности развития пернициозной анемии, у нас по крайней мере, возникала почти автоматически.

И этот вопрос мог решиться только путем обширного, долголетнего опыта. Как мы увидим ниже, оба вопроса разрешились вполне успокоительно, т. е. ни расстройств пищеварения, ни нарушений гемопоэза не наблюдается даже после самых расширенных резекций желудка. Зато пережитые опасения, приводившие к слишком экономным резекциям, имели следствием недостаточное подавление гормональной фазы желудочной секреции или некоторое количество рецидивов язв, или же развитие пептических язв соустья.

Как указывалось выше, процент пептических язв тощей кишки даже в старой статистике Штарлингера был ничтожен по сравнению с количеством послеоперационных язв в отверстии гастроэнтеростомии. Ныне, когда принципы желудочных резекций твердо установились, опасность тяжелых общих осложнений отошла в прошлое, а техника операций разработана во всех деталях, можно быть уверенным, что послеоперационные пептические язвы соустья с резекционной культей станут исключительно редкими.

Мы уже упоминали о 69 пептических язвах соустья нашей первой серии (1938). Они фигурируют на фоне около 3000 желудочных операций. Только в одном случае была язва после резекции; 68 были при гастроэнтеростомии. У 57 больных, выживших после этих тяжелых реконструктивных операций, нам известны два рецидива. В обоих случаях были повторные операции вследствие пептических язв после гастроэнтеростомии. Закончить новые резекции соустьем но Бильрот I уже не представлялось возможным. Так же невозможно было закончить операцию по типу Полиа-Гофмейстер. Сделанные же операции по Мойнихану, т. е. с Y-образным анастомозом, не избавили больных от новых пептических язв. Одного мы не оперируем как безнадежного морфиниста; другой, пожилой человек, сносно существует на строгой диете.

Вторая наша серия (1939–1947) состоит из 125 пептических язв соустья, оперированных в числе тоже около 4000 случаев операций при язвенной болезни. Но только шесть из них развились после резекций желудка, а 119 — после гастроэнтеростомии. Соотношение само по себе весьма убедительно. Но заметим, что, во-первых, из этих шести пептических язв имелась только одна после резекций, сделанных в Институте имени Склифосовского, а все остальные подверглись резекциям в других чаще всего иногородних больницах. Во-вторых, эти шесть пептических язв приходятся на период, когда резекции желудка повсюду стали очень ходовыми операциями и производятся тысячами, порой не слишком искушенными в этом деле хирургами; зато 119 пептических язв соустья приходятся на ту эпоху, когда гастроэнтеростомия была уже повсюду настолько дискредитирована, что ныне производится много реже. И, наконец, в-третьих, во всех почти случаях пептических язв после прежних резекций отмечена явная экономность произведенной гастрэктомии. По крайней мере у тех трех больных, которых мы оперировали лично, были найдены самые экономные резекции в области привратника, оставлявшие по меньшей мер три четверти желудка нетронутыми, а у двух из них и почти всю малую кривизну с неперевязанной a. gastrica sinistra. И это несмотря на то, что операция была сделана одним из крупнейших хирургов нашей столицы.

По суммарным данным Института имени Склифосовского, собранным В. Н. Ходковым (1936—октябрь 1952 г.), из 216 больных с пептическими язвами тощей кишки больных после гастроэнтеростомии было 201 (93 %), после резекций желудка — 15 (7 %).

Итак, можно смело утверждать, что поставленной задаче предотвращать развитие послеоперационных пептических язв соустья современные резекции отвечают удовлетворительно. Но так как в ничтожном проценте случаев и самые широкие резекции не смогли предотвратить развитие пептических язв, то вновь вставал вопрос: в какой мере типичные гастрэктомии в состоянии стойко снижать желудочную кислотность, за счет чего такое снижение достигается и какими дополнительными мерами можно расчитывать подавить сохраняющуюся кислотность.

Вопросы эти первостепенные. Они касаются самого главного, на чем строятся все расчеты производимых резекций. Немудрено, что этой теме были посвящены чрезвычайно многочисленные исследования хирургов во всех странах. И мы неоднократно изучали свои данные на последовательных сериях резекций.

С. Я. Теракопов повторно проверял наших больных, оперированных еще в 1922–1928 гг. Оказалось, что у подавляющего большинства после резекции имеется полная ахилия. Примерно у 10 % обследованных кислотность составляла 30/10. Созданная резекцией ахилия держится прочно и не изменяется ни через 5, ни через 10–15 лет. Эти данные получены при исследовании проб, добытых толстым зондом.

Результаты наших 100 резекций обследовала А. Е. Петрова в терапевтической клинике Института имени Склифосовского. Исследования проводились фракционным методом с применением и мясных раздражителей, и гистаминовых проб. Оказалось, что у некоторых больных на фоне полученной ахилии бывают короткие фазы пищеварения, когда кислотность может повышаться. Вот таблица, в которой приводятся полученные данные.

Таблица 3




В расчет следует принимать только свободную кислоту. И мы видим, что у 76 человек ее нет ни в одной фазе и ни при одном раздражителе, даже при пробе с гистамином; еще у 12 человек в некоторых фазах пищеварения свободная соляная кислота находилась в пределах 5—20. Итак, 88 % антральных резекций закончились почти полным параличом оставшихся фундальных желез. У 9 больных количество свободной соляной кислоты достигало 30–50, а у троих изредка даже превышало 50.

Наконец, еще 131 случай наших резекций был подробнейшим образом изучен О. Л. Гордоном в Клинике лечебного питания. У 106 больных, т. е. в 81 % случаев, отмечено полное прекращение желудочной секреции в обеих фазах — как рефлекторной, так и химической. При этом в 8 % анацидные на хлебный завтрак желудочные культи давали некоторую секрецию при капустном раздражителе, в 25 % не отвечали ни на один пищевой раздражитель, но реагировали на гистаминовые инъекции, а в 45 % полное анацидное состояние сохранялось даже после впрыскиваний гистамина.

У остальных 19 % сохранялась большая или меньшая секреция всех компонентов в обеих фазах пищеварения с обычными раздражителями.

Итак, у 10–20 % ранее оперированных больных была обнаружена не вполне сниженная кислотность даже после обширных резекций. Как это можно объяснить и что предпринять в будущем?

Укажем, во-первых, что исследования желудочной кислотности после резекции вести весьма трудно. При прямом соустье с двенадцатиперстной кишкой (Пеан-Бильрот I), вследствие полного удаления привратника и всей антральной части, затекание желчи и панкреатического сока в желудочную культю может происходить во всякое время беспрепятственно: никакого настоящего жома нет. Но и при методике Полиа-Гофмейстра вопреки создаваемой шпоре, препятствующей забрасыванию пиши из желудочной культи в приводящий конец соустья, щелочное дуоденальное содержимое, проходя мимо анастомоза, может все же беспрепятственно затекать и в желудочную культю. Наконец, при достаточно обширной резекции конец вводимого для исследования зонда может очень легко продвинуться из маленькой культи уже к входу в двенадцатиперстную или тощую кишку. Словом, желудочные пробы часто могут содержать примеси кишечного содержимого, что в смысле лечебного эффекта против язвенной болезни не снижает качества операции, но весьма затрудняет возможность судить об истинных масштабах достигнутого снижения продукции соляной кислоты.

Весьма трудно окончательно решить вопрос о роли и степени сохранности обоих видов желудочной регуляции в резецированном желудке. Для вполне убедительной проверки нужны также опыты, которые на человеке недопустимы. Некоторые косвенные данные все же имеются. Ведь достаточно твердо известно, что при одинаковой сохранности прекардиального отдела, т. е. при одинаковой целости стволов и ветвей блуждающих нервов, регулирующих первую рефлекторную фазу, желудочная серекция и продукция соляной кислоты окажутся пониженными и в тем большей степени, чем шире удалена антральная часть желудка, т. е. чем полнее выключена гормональная зона, регулирующая вторую, химическую, фазу желудочной секреции. Это — факт совершенно неоспоримый.

Но возникают два вопроса. Во-первых, где же кончается эта гормональная зона, которая внешне не выделяется никакими признаками? Во-вторых, не играет ли заметной роли в частично остающейся секреции сохранность рефлекторного механизма, т. е. целость обоих блуждающих нервов?

Размеры гормональной зоны должны определяться в обе стороны, т. е. как влево, в сторону дна желудка, так и вправо, в сторону привратника. Правая граница может быть легче определена; для этого имеется немало данных как экспериментального, так и клинического характера. Все ученые сходятся на том, что антральная часть желудка — главное место выработки гормона, стимулирующего продуцирующие железы. Распространяется ли эта зона правее привратника и в какой степени — это совсем особый вопрос; мы к нему еще вернемся ниже. Но то, что активные гормональные элементы содержатся вплоть до самого привратника, включая его, легко доказать не только в эксперименте на собаках — не менее ярко это следует из клинических наблюдений.

Примером тому могут служить так называемые «операции выключения» при неудалимой дуоденальной язве, которые еще не так давно (1933) горячо поддерживал Финстерер. Если по своим размерам, глубокой пенетрации в поджелудочную железу, а хуже того — в lig. hepato-duodenale, или вследствие плотного острого воспалительного инфильтрата, охватывающего всю зону язвы, последняя мыслится недоступной для прямой атаки, т. е. делает надежное ушивание дуоденальной культи невозможным, то Финстерер рекомендовал делать обычную широкую резекцию, но справа перерезывать не двенадцатиперстную кишку, а антральную часть в здоровых пределах и надежно ушивать остающуюся коническую культю. Таким образом, резекция желудка получалась срединно-сегментарная, при которой слева имелась обычная фундальная культя, анасто-мозированная с тощей кишкой, а справа сохранилась такая часть антрального отдела, которую можно надежно ушить в два ряда, имея в виду то очень важное обстоятельство, что первый ряд швов ляжет на широкую часть конической культи и ее придется погружать в более узкую часть. Если перерезать антральный отдел слишком близко к привратнику, то инвагинировать первый ряд швов во внутрь может оказаться просто невозможным. Волей-неволей, идя на операцию «выключения», приходится оставлять порядочную часть антрального отдела, а тогда сохраняется и много элементов гормональной зоны, что может повести к развитию пептических язв соустья за счет высокой кислотности, которая окажется неподавленной даже в маленькой резекционной культе фундального отдела.

Так оно и получилось. Вопреки рекомендации столь выдающегося специалиста в желудочной хирургии, как Финстерер, операцию эту пришлось повсюду оставить вследствие необычайной частоты пептических язв. Создавалось впечатление, что получаются условия точно такие, как при простом выключении по Эйзельсбергу, и что производимая сегментарная резекция, как бы далеко она ни распространялась влево, мало меняет дело.

В самом деле, Ниссен (Nissen) сообщал, что на 18 операций «выключения», произведенных в клинике Зауербруха, помимо одного случая перфорации язвы, случившегося вслед за таким выключением, у 4 больных развились очень скоро пептические язвы соустья, которые пришлось вторично оперировать, не выписывая больных из клиники.

Абади (Abadie) в Алжире дважды пытался сделать высокие выключения как первый момент операции «неудалимых» язв двенадцатиперстной кишки. И оба раза пептические язвы соустья развились раньше, чем он успел приступить ко второму моменту операции.

Совершенно отрицательную позицию занял Огильви, опубликовавший данные о значительном количестве пептических язв после таких операций выключения. Эту операцию резко критикует и Родней Менгот (Rodney Maingot), удивляющийся, что одно время эта операция встретила много сторонников в Америке.

Упомянутые наблюдения весьма убедительно доказывают активную гормональную функцию даже небольших оставшихся сегментов антрального отдела. И эти же данные лишний раз показывают истинную роль сохранившейся неподавленной кислотности и расстроенного ритма желчеотделения вследствие выключения двенадцатиперстной кишки в развитии пептических язв соустья.

Итак, для надежного удаления гормональной зоны резекцию вправо надо распространять на начальную часть двенадцатиперстной кишки, дабы полностью удалить и привратник. А влево? Где влево кончается гормональная зона и поэтому, где следует рассекать желудок, чтобы в культе не осталось гормональных элементов, которые могут стимулировать кислотопродуцирующие железы в фундальной части? Вопрос этот первостепенного значения, и горький опыт уже достаточно показал, что именно экономные резекции влево приводили к рецидивам и образованию пептических язв соустья. Поэтому задержусь еще раз на анализе изложенных выше данных о желудочной секреции у наших больных после резекций.

Исследуя наших больных в Клинике лечебного питания, О. Л. Гордон склонялся к следующим выводам: «Данные кислотности желудочного содержимого не могут быть объяснены только нарушением регуляции второй фазы секреции. Против гипотезы о значении выпадения привратникового механизма в духе теории Элкинса говорит сохранение нормальной секреции у довольно большой группы больных после резекции и подавление рефлекторной фазы секреции в значительном большинстве случаев. В общем химическая фаза секреции сохраняется чаще, чем рефлекторная. С точки зрения Элкинса не могут быть объяснены частые случаи (45 %) гистамин-рефрактерной ахилии после резекции, а также случаи с резким нарушением выработки ферментов».

Гордон считает необходимым допустить в качестве главной причины прямое поражение самого железистого аппарата, а не механизма регуляции желудочной секреции. «Мы, — пишет он дальше, — не собираемая отрицать роль привратниковой области в механизме второй фазы секреции; наши данные говорят лишь против универсального значения этого механизма. Еще в меньшей степени мы склонны вообще отрицать роль фактора нарушенной регуляции после резекций; эти нарушения безусловно имеют место, но они чаще касаются нервнорефлекторной фазы секреции, чем второй фазы; и во всяком случае не они обусловливают наблюдающуюся в большинстве случаев после резекций секреторную недостаточность». А в выводах к этой главе он еще раз подчеркивает: «Расстройства регуляции желудочной секреции после обширных резекций играют лишь подробную роль. Глубокая и стойкая недостаточность после резекции может быть удовлетворительно объяснена лишь при допущении возможности глубоких структурных изменений слизистой желудка типа хронического гастрита».

Нельзя согласиться с такими выводами. Для допущения прямого поражения и гибели железистого аппарата в результате произведенной резекции мы не имеем никаких ни объективных, ни логических данных. Резекция желудка не только не создает для этого каких-либо условий, но если бы таковые и были, то изменения эти не могли бы наступить сразу после операции. А ведь фактически почти полная ахилия у 80–90 % резецированных больных наступает немедленно после операции, т. е. в сроки, когда никакие морфологические изменения в оставшейся фундальной слизистой безусловно не могли бы еще развиться.




Рис. 12. Желудочная секреция при обычной резекции.




Гораздо правдоподобнее думать, что обширные резекции вместе с гормональной зоной удаляют и такое значительное количество кислотопродуцируюшей поверхности тела желудка, что малочисленные и слабее выраженные кислотопродуцируюшие железы в тонкой, сглаженной слизистой оставшегося фундального отдела не могут давать много кислоты.

Точно так же невозможно снижать значение воздействия производимых широких гастрэктомий именно на регуляторные механизмы в расчете на то, что в основном и планируются операции. Вопрос лишь в том, на который из двух главных механизмов регуляции наши хирургические воздействия оказывают больший эффект и почему у разных больных эти мероприятия не достигают подавления кислотности в одинаково полной степени (рис. 12 и 13).

Если отбросить вполне возможные и даже неизбежные случаи неполноценности сделанных операций и технических дефектов (тем более, что в материале Гордона были и больные, оперированные не в нашей клинике, и, может быть, резекции были сделаны недостаточно радикально), для объяснения сохранности кислой секреции в культе остаются три возможности.




Рис. 13. Влияние обширной резекции с ваготомией на опорожняемость и секрецию.




Во-первых, в зависимости от индивидуальных особенностей больного гормональная зона распространяется влево больше, чем обычно, и удаление ее при резекции сказывается недостаточно полным. В результате вторая, химическая, фаза окажется частично сохраненной и сможет проявить свое влияние на оставшийся железистый аппарат желудочной культи. Предугадать это невозможно, а ради такого вероятия, имеющего место только в 10 % случаев резекций, нет достаточных оснований увеличивать размер удаляемой части желудка влево у всех оперируемых поголовно.

Во-вторых, если допустить, как то думает Гордон, что подавление кислотности после резекций обусловливается больше за счет выключения рефлекторной фазы, то объяснение этому надо искать в попутном разрушении нервных элементов. Что это неизбежно при обширности производимых резекций, ясно всякому. Но, в зависимости от высоты разреза по малой кривизне и анатомического распределения обоих блуждающих нервов у кардии, далеко не одинаковое количество их ветвей окажется пересеченным. А следовательно, и сохранность первой рефлекторной фазы у разных больных после резекции окажется различной.

Для нас это совершенно ясно, и об этом мы говорили в докладе на сессии Академии наук СССР 1945 г.[8 - Влияние работ И. П. Павлова на успехи желудочной хирургии и изучение идей Павлова при желудочно-кишечных пластиках на людях. Труды сессии Академии наук СССР, 1946] Мы указали тогда, что, скелетируя малую кривизну до самого пищевода и препарируя верхнюю, восходящую ветвь a. gastricae sinistrae, мы почти всегда захватываем вместе с ней и весь ствол левого блуждающего нерва, который, таким образом, почти неизменно пересекается и попадает в общую лигатуру с дистальным отрезком перерезанной ветви. Но этим дело не ограничивается. При указанном выше полном скелетировании малой кривизны близ пищевода, идя на главный ствол левой желудочной артерии сверху, т. е. вплотную к желудочной стенке, и даже частично захватывая клетчатку по задней поверхности прекардиального отдела, мы очень часто отслаиваем и правый блуждающий нерв, который при этом отодвигается вниз вправо и тоже попадает в общую лигатуру с главным артериальным стволом. Но так как, в зависимости от магистрального или рассыпного типа каждого из блуждающих нервов, а также от чрезвычайно разнообразного уровня их разветвления, топография их в области кардии весьма разнообразна, то степень их пересечения и количество остающихся веток будут неизбежно совершенно различны. Мы уверены, что у разных больных количество сохранившихся ветвей блуждающих нервов колеблется в широких пределах, вероятно, от 25 до 75 %. Мудрено ли после этого, что и сохранность рефлекторной фазы секреции в культе окажется соответствующей названным выше цифрам?

Понятно также, что задача более полного попутного пересечения блуждающих нервов в значительной мере зависит от нас и что это может осуществляться без особых трудностей и риска при уже широко сделанной мобилизации желудка для резекции. Мы это и выполняем последние годы систематически, и можно думать, что исследование новых больных после теперешних резекций покажет еще лучшее снижение кислотности, т. е. еще меньший процент случаев остаточной активной секреции в желудочной культе.

Переходим к третьему пункту — состоянию самой слизистой желудка, его железистого аппарата, секреторной способности и степени реактивности до операции. Не может быть сомнения, что индивидуальные различия бывают и в этом отношении, равно как и в том, что хирургия не может изменить общее состояние, конституцию, особенности нервного тонуса, эндокринно-гормональный профиль и тип высшей нервной деятельности. Больные бывают совершенно разные, и нельзя ожидать, что эффект тех же самых операций у любых больных окажется одинаковым. Поэтому естественно, что некоторые будут излечиваться легче и вернее, чем другие, и что те операции, которые для одних совершенно достаточны, могут оказаться не вполне радикальными для других больных с более выраженным язвенным диатезом. А практически это выдвигает дилемму: либо стремиться каждому больному создать максимальную гарантию против рецидива и пептической язвы соустья путем самых расширенных резекций и возможно полного пересечения блуждающих нервов у кардии, либо же стараться путем выяснения анамнеза и самого полного изучения желудочной секреции до операции выявить все детали регуляторного механизма и состояния железистого аппарата у каждого больного индивидуально.

Обе точки зрения могут иметь серьезные основания. Кто же станет отрицать желательность подобного изучения каждого больного до операции? Но вопрос в том, что действительно точное изучение желудочной секреции — фракционным методом на все виды раздражителей — является делом довольно громоздким и связано не только с необходимостью подолгу держать таких больных в стационаре; часто приходится выслушивать протесты самих больных, достаточно уже уставших от всех безуспешных предшествующих лечебных процедур, кои привели их, наконец, в хирургическое отделение. Конечно, оговорка эта весьма относительная, ибо все необходимые исследования желудочной секреции могут быть исчерпывающим образом выполнены в терапевтических клиниках, т. е. до того, как встанет вопрос о самой операции. Это позволяет иногда выявить тех самых неизлечимых консервативными мерами язвенных больных, которых лечить диетой или минеральными водами явно безнадежно и которые вместе с тем представляют наиболее трудную задачу и для хирургии, оставаясь «потенциальными язвенниками» даже после самых расширенных резекций.

Так, например, Клиника лечебного питания давно уже выделила особую группу так называемых «юношеских язв». Язвы эти возникают в самом раннем возрасте в семьях, отягощенных выраженной язвенной наследственностью, когда у отца, дядей или братьев больного тоже имеются или язвы, или значительная гиперацидность. У субъектов этих выражена нервновегетативная дистония, отчетливо проявляющаяся в сахарном обмене; наконец, для них характерна необычайная устойчивость железистого аппарата желудка, не отвечающего надлежащим образом на применение антикислотной диеты и сохраняющего высшие уровни кислотности (110–120 свободной соляной кислоты) даже при 20—30-летнем существовании язвы вопреки настойчивому терапевтическому и курортному лечению.

Эти больные совершенно неизлечимы терапевтическим путем. К сожалению и хирургия не могла гарантировать им полного исцеления до недавнего времени. Вот та группа, у которых гастроэнтеростомия дает развитие пептической язвы соустья почти неизбежно. Вероятно, это те больные, у которых и экономная резекция тоже не будет гарантировать от пептической язвы соустья или даст вторично рецидив, если опять не сделать действительно субтотальную гастрэктомию.

Есть еще два выхода из положения в подобных случаях. Один из них — соединять маленькую оставшуюся желудочную культю не с тощей, а с двенадцатиперстной кишкой, будь то по классической методике Пеан-Бильрот I, или же термино-латеральным соустьем с нисходящей частью двенадцатиперстной кишки по Хабереру, или даже с инфрапапиллярной частью по Эйзельсбергу. Для подобных исключительных случаев эти операции нам кажутся оправданными. Другой путь ныне намечен операциями Дрегстедта, который опубликовал замечательные результаты своих трансторакальных ваготомий в 10 случаях рецидивов пептических язв соустья. Материал автора невелик, но дальнейший опыт не подтвердил питаемых надежд.

Но вернемся ко второй части дилеммы: почему не гарантировать каждому язвенному больному такую степень снижения кислотности, которая почти наверняка избавит его от рецидива и пептической язвы? Только потому, что слишком обширная резекция для некоторых больных необязательно окажется нужной? Тогда опять встает вопрос: а какой ущерб или какие дурные последствия влечет за собой обширная гастрэктомия? Что она — ухудшает пищеварение и расстраивает обмен веществ? Нет, этого безусловно не случается. Десятки наших больных с искусственными пищеводами живут долгими, годами, десятилетиями и не обнаруживают никаких расстройств пищеварения или дистрофии, никаких болезней обмена или кроветворения, несмотря на то что у них всех желудок полностью выключен и пища из глотки поступает прямо в тощую кишку. Среди них было много детей, оперированных в возрасте 4—б лет; несмотря на полностью выключенный желудок, они нормально росли, становились взрослыми людьми, женились, выходили замуж, рожали детей, даже повторно, и не испытывали и не проявляли решительно никаких дефектов роста, развития или обмена.

Этим мы вовсе не хотим сказать, что следует желудки вырезывать без достаточных показаний или что масштабы резекции надо расширять за пределы явно необходимого. Толковать наши высказывания таким образом было бы просто недобросовестно Но если десятилетиями медицина и хирургия с таким трудом и ценой стольких неудач стремилась разгадать главную причину язвенной болезни и если ныне мы не только поняли главную причину наших прежних неудач, но знаем надежные способы излечивать своих больных быстро и без большого риска для жизни, то теперь уже кажутся несерьезными и даже неуместными те возражения против обширных резекций, которые часто раздавались не только со стороны терапевтов, но и хирургов.

«Оставьте людям их желудки! Они им нужны!» — сколько раз говорил это лидер советских гастроэнтеростомистов В. В. Успенский, совершенно не учитывая, что больные желудки людям не только в тягость, но что язвенная болезнь еще тяжелее для лиц тяжелого физического труда и что калининским крестьянам в глухих районах труднее годами лечиться строгой диетой, чем в городах.

«Не вырезывайте желудков хотя бы у самых молодых больных», — продолжал он далее, а сам делал им гастроэнтеростомии тысячами, хотя известно, что именно у молодых больных с язвой и особенно активной желудочной секрецией риск образования пептических язв соустья наиболее реален.

«Если посмотреть коллекции резецированных желудков, то не так редко на большом препарате с трудом увидишь небольшой дефект слизистой», — говорил один докладчик на XXIV съезде хирургов в Харькове 30 декабря 1938 г. «Не случалось ли вам видеть, — продолжал он, — как гостеприимный хозяин-хирург настойчиво указывает зондом то место, где, по его мнению, находится язва, и как гость, в зависимости от того, любезный он человек или недостаточно тактичный, то видит, то не видит язву, которую хочет видеть руководитель учреждения».

Конечно, всяко бывает. Случается, что оперируют без вполне твердо установленных показаний. Это плохо. Случается, что многолетняя язва, дававшая бесконечные обострения и неоднократные периоды затишья, леченная повторно диетой и минеральными водами, окажется не столь крупной по размерам или оперированной как раз в период очередного улучшения. В этом уже нет ничего плохого; даже хорошо, что выбрали такой период, когда хроническая, неизлечимая язва оперируется вне воспалительной вспышки, т. е. с меньшим риском. Но случается и третье — то, о чем тот же докладчик сказал дословно следующее: «Чревосечение у больного с диагнозом язвы желудка; язва не найдена; дело ограничилось пробным чревосечением; больной некоторое время чувствовал себя лучше, потом те же боли возобновились и через два года повторная операция: на этот раз обнаружена совершенно очевидная язва на малой кривизне; производится гастроэнтеростомия, давшая длительное выздоровление. Одно из двух: или за эти два года язва выросла и стала видимой, или я вырос и научился находить язвы там, где их раньше не видел. Больной продолжал болеть эти два года потому, что был недооперирован при первой операции».

Нам нечего добавить к этим выводам автора, но что они плохо вяжутся с его же цитированным выше мнением об операциях при маленьких по диаметру язвах, это очевидно. И мнение это мы считаем совершенно ошибочным, как то и выразили своем заключительном слове тогда же.

Тяжесть язвенной болезни определяется вовсе не одним диаметром ниши. Последнее обстоятельство имеет существенное значение при язвах малой кривизны, у пожилых людей, указывая, помимо всего, на больший или меньший риск злокачественного перерождения. И если виды на спонтанное заживление при больших язвах, разумеется, хуже, чем при маленьких и неглубоких, но основная цель всякого лечения, будь то хирургическое или консервативное, сводится к борьбе с упорной, фатальной гиперсекрецией, а надежно купировать ее можно только ценой обширных резекций, и притом совершенно независимо от того, какого диаметра язва будет найдена в момент операции. Сегодня она была маленькая; увы, очень скоро она может стать большой, дать профузное кровотечение или даже перфорироваться. И каждый знает, что перитониты бывают при точечной перфорации сквозь маленькую язву, а смертельные кровотечения имеют своим источником иногда совершенно поверхностную эрозию.

Повторяем, не калибр язвы и даже не одно ее местоположение диктуют тип и размеры операции. Локализация язвы принуждает иногда отказаться от резекции типа Пеан-Бильрот I; но размер резекции определяется высотой кислотности, теми установившимися требованиями, которые были подробно разобраны выше и от которых нельзя отступать.

А ведь готовность к компромиссам выражалась на том же харьковском съезде порой очень авторитетными лицами. Так, например, высказывалось предпочтение локальным эксцизиям при язвах кардии. «Частичное иссечение язвы, — говорилось в заключительном слове, — является очень тяжелой операцией, ибо не мобилизуется желудок, но я все же предпочитаю делать такую операцию. Ничуть не труднее и не почетнее (?) делать общую резекцию желудка. Это 40 минут работы, а если вы сделаете иссечение маленькой кардиальной язвы, вам придется копаться полтора часа, но зато у вас будет удовлетворение, что желудок остается и функционирует в дальнейшем более или менее правильно, ибо вы, насколько возможно, оставили нервные веточки, не затронутые процессом.» (Труды XXIV Всесоюзного съезда хирургов, стр. 431).

А прямо по нашему адресу: «Я несогласен с тем, что проф. Юдин отказывается от всех других способов оперирования. Для него нет ни Финнея, ни Джадда. А многие американские авторы оперируют по Джадду и получают хорошие результаты. Финней дает уменьшение кислотности, симптомокомплекс язвы также уменьшается. При этих двух способах остается на месте и желудок, и двенадцатиперстная кишка. Отсюда ясно, что выступления против обширных резекций идут в мировом масштабе. Я убежден, что в Америке число резекций уменьшается» (там же, стр. 430).

И тогда в 1938 г. ссылка на американских хирургов была неправильной. В Америке оба вида пилоропластики давно уже были оставлены, в том числе в клиниках Мейо, где родилась операция Джадда, которая применялась вообще лишь изредка взамен простых ушиваний при прободных язвах. Предсказание же на будущее тоже не сбылось. В тех же клиниках Мейо, где гастроэнтеростомия при хронических дуоденальных язвах много лет была операцией выбора, тоже перешли к типичным субтотальным резекциям[9 - Counseller V. S., Proc. Staff. Meet, Mayo, Clin., 19, 569, 1944.], как это видно хотя бы из работы Каунселлера. В годичном отчете названы 145 резекций при язвах желудка с двумя смертями (1,4 %) и 191 резекция при дуоденальных язвах с единственной смертью от легочной эмболии.

Что же касается упомянутых выше экономных эксцизий прекардиальных язв, лишь бы сохранить весь желудок в целости, то подобные советы невольно воскрешают в памяти недоуменные вопросы давних лет: «А почему это: язва находится в двенадцатиперстной кишке, а вырезывают 2/3 нормального желудка!»

«Свежо предание, а верится с трудом».

Но ведь цитированные мнения и возражения высказывались тоже 15 лет тому назад. С тех пор дискуссия о целесообразности резекций и о необходимости широкой гастрэктомии при язвенной болезни повсюду закончилась. Крупнейшие хирурги всего мира перестали спорить по этому вопросу. Результаты резекций превосходны, и операционная смертность стала в опытных руках ничтожно мала.

Тем удивительнее было слышать некоторые фразы в председательском резюме, относящиеся к нашему докладу на юбилейном XXV съезде хирургов в Москве в октябре 1946 г. На замечание, что, может быть, на 8000 резекций были случаи, когда резекции были недостаточно серьезно обоснованы, ответим: «Вероятно, что так. Ведь это отчет почти за 20 лет работы учреждения с большим коллективом хирургов. И нет сомнений, что кое-кто из молодых хирургов и оперировал когда-нибудь зря, без строгих показаний. За всеми не уследишь. Меа culpa».

Но какие могли быть усмотрены основания, чтобы наши показания расценивать как завышенные? Ведь не случаи же рака, потому что из 2266 поступивших оперированы лишь 1669, т. е. 74 %. И не о 2702 операциях прободных язв могла быть речь. Не мог критик упрекать и за 614 операций у 1209 поступивших с острыми кровотечениями: не мог потому, что сам он сторонник экстренных операций, если судить по его работе в юбилейном сборнике С. П. Федорова.

Остаются 2782 операции у 3687 больных, присланных для операций из терапевтических клиник Москвы и других городов. Мы не имеем своей поликлиники. Всех больных с хроническими язвами направляют нам московские терапевты после неудачного консервативного лечения либо со стриктурами, либо с каллезными язвами, грозящими раковым перерождением. Из 3687 госпитализированных по таким показаниям мы выписали без операций 905 человек, т. е. 25 %. По общим данным Института имени Склифосовского за 1928–1953 гг., из 6863 больных с хроническими язвами желудка были оперированы 4799, без операции было выписано 2064, т. е. 30 %.

Но говорить, что желудки надо щадить «как орган, который доставляет человеку больше всего удовольствия в жизни», пожалуй, все же не стоило. Мы уверены, что во всей полуторатысячной аудитории никто не допускал мысли, что удовольствие при еде доставляется вкусовым ощущением из самого желудка, да еще больного. Вероятно, многие подумали, что людям, избавленным от болезни, резекция не уменьшает, а прибавляет удовольствие, предоставляя возможность пользоваться любым, самым изысканным меню взамен прежней невкусной диеты. Именно невыносимость сознания до конца жизни есть невкусную пищу и отказывать себе во многих гастрономических удовольствиях и толкает многих больных на операцию. После резекций они в этом обычно не раскаиваются.

Наконец, мы убеждены, что подавляющее число делегатов приняли эту реплику как шутку, но шутку направленную, целеустремленную, иронизирующую не только над количеством потраченного хирургами труда и усилий, но и над самой идеей обширных гастрэктомий. Это уже много хуже, ибо это подрывает основные выводы доклада, подытоживающего почти двадцатилетний труд большого коллектива на значительном клиническом материале. Эти выводы в полной мере совпадали с мнением, установившимся среди крупнейших хирургов всего мира; они подытоживали не только мысли и чаяния, но данные и достижения целой эпохи в желудочной хирургии. К этим выводам внимательно прислушивались сотни делегатов, ожидавших заключения из авторитетного учреждения по теме, коей в нем занимаются уже давно и довольно старательно.

Вероятно, эта ироническая шутка председателя смогла смутить лишь очень немногих; нельзя же было не задуматься и не посчитаться с представленными в докладе соображениями и результатами операций! К тому же кто мог предвидеть, что бережная заботливость о сохранности желудочной стенки сделает нашего критика пионером ваготомий по Дрегстедту в нашей стране. И это вопреки тому, что в бытность в Америке уже после нашего съезда на вопрос, заданный Бальфуру о его мнении по поводу начавшейся в Америке волны ваготомий, он услышал ответ: «На это я смогу ответить вам лет через пять».

* * *


Заканчивая критический обзор, резюмируем совсем вкратце все изложенное.

Язвенная болезнь выражается сложной суммой явлений, из коих одни играют первостепенную роль, другие — подчиненную. Язвы могут возникать от многих причин, в том числе случайных, как травма или следствие острых инфекций. Незаживление язв, переход их в хроническое состояние и частые рецидивы обусловлены перевариваюшим действием слишком активного желудочного сока. Эта чрезмерная активность желудочного сока является главной причиной болезни и ее наиболее характерной особенностью.

Гипсрсекреция желудка у язвенных больных характеризуется не только высоким уровнем общей кислотности, но и непропорционально повышенным содержанием свободной соляной кислоты. Другой важнейшей особенностью язвенных больных является их способность выделять кислый активный желудочный сок и при пустом желудке, даже во сне. Это свойство язвенных больных продуцировать кислоту непрерывно, даже вне периодов наполнения желудка, служит одной из главных причин, поддерживающей перманентное переваривание язвенной поверхности и препятствующей эпителизации.

Причины этих особенностей желудочной секреции несомненно конституционального порядка. При этом могут играть роль нервно-симпатические дистонии и гормональные факторы. Последнее подтверждается значительным преобладанием мужчин и строгим ограничением нижней возрастной границы, совпадающей со сроком полового созревания.

Хорошая анестезия является главнейшим моментом, облегчающим технику самого зашивания прободной язвы и позволяющим провести необходимые швы сквозь дупликатуры желудочной и дуоденальной стенки даже и при наиболее глубоком расположении язвы. Это бывает в тех случаях, когда вследствие наличия старых рубцов и сморщивания lig. hepato-duodenalis зона язвы подтягивается глубоко к воротам печени. В этих случаях, прежде чем зашивать прободное отверстие, надо осторожно рассечь эти старые рубцы и наслоения, после чего удается мобилизовать двенадцатиперстную кишку, подтянуть ее переднюю стенку наружу. Тогда нетрудно провести швы и зашить прободное отверстие. Иногда, если края отверстия очень плотны, следует сделать экономное овальное или ромбовидное иссечение или эксцизию типа операции Джадда.

Мы не будем задерживаться на исходах своих паллиативных операций, так как этот материал, хотя и представлен несколькими сотнями таких вмешательств, не годится для каких-либо общих выводов по очень важной причине: он состоит только из одних самых неблагоприятных случаев, в которых резекции были признаны непригодными. Это были всегда или больные с тяжелым перитонитом, очень поздно поступившие, или же лица пожилого возраста, у которых риск для резекции был бы слишком велик.

Тем не менее даже этот отборный по тяжести материал не дал особенно высокой смертности. За первые 10 лет нашей работы в Институте имени Склифосовского 435 паллиативных операций у таких больных дали 138 смертельных исходов, т. е. 31,7 % смертности[10 - Journ. Intern. Chir., т. IV, 3, май-июнь 1939.]. Данные эти многократно публиковались в советских периодических изданиях и были приведены в иностранной сводке до 1938 г.

Курение, переутомление, истощение, неправильное питание, а тем более факторы эмоционального и психического порядка могут играть некоторую роль при уже развившейся язве, а не как этиологические моменты.

Зона локализации язв всегда строго очерчена. Они располагаются лишь по узкой полосе малой кривизны в самой начальной части двенадцатиперстной кишки. Объяснение этому давалось троякое. Это-де указывает на трофический характер возникающих язв, чем обусловливается и их неизлечимость. Лериш считает, что строгая локализация язв вполне соответствует местоположению в слизистой желудка особых желез кишечного типа, которые встречаются только там, где возникают язвы. А Огильви полагает, что избирательное местоположение язв соответствует фиксированным местам желудка и двенадцатиперстной кишки, причем именно неподвижность желудочной и дуоденальной стенки препятствует заживлению.

Лечение язвенной болезни должно резко снизить кислотность и активность желудочного сока и помочь тем самым самозаживлению язв. Использовать для этого возможности диетотерапии совершенно необходимо. У многих больных одного этого окажется достаточно для прочного заживления свежих язв. Но диетотерапия менее эффективна при язвах старых, больших, с мозолистыми краями, при очень высокой кислотности. Главных недостатков диетотерапии два: она бессильна действовать при пустом желудке, что особенно важно именно у язвенных больных, и она имеет лишь временное значение, ибо годами, непрерывно выдерживать строгости режима нельзя, а погрешности в диете могут разом свести на нет плоды терпения и больного, и врачей.

Без окончательного выключения повышенного кислотного фактора прочного успеха получить невозможно для всех старых запущенных язв с большой гиперсекрецией. Это доказывается неизменным возвратом таких язв после их полной эпителизации под влиянием диетотерапии и неудачей оперативных попыток, ограничивающихся локальным иссечением язв.

Гастроэнтеростомией стремились помочь больному в трояком отношении:

1) создать покой язве путем разгрузки через дополнительное отверстие;

2) укоротить вторую фазу желудочной секреции благодаря ускоренной эвакуации желудка;

3) снизить кислотность внутри самого желудка путем перманентного забрасывания внутрь него щелочной желчи. Всего этого оказалось недостаточно примерно в половине случаев.

Малоутешительные результаты дали также всевозможные виды пилоропластик, стремившихся побороть предполагавшийся «спазм» и ощелочить кислотность путем беспрепятственного затекания желчи в желудок.

Резекции желудка решают многие вопросы лечения. Разумеется, хирургия не в состоянии изменить конституцию больных и избавить их от многих общих функциональных расстройств. Но избавить хронического язвенного больного от мучительного страдания, делавшего из него инвалида, надлежащей операцией вполне возможно с очень маленьким риском для жизни и с очень большой гарантией успеха.

Резекция желудка надежно удаляет не только язву любой локализации, но и без остатка всю зону, где язвы бывают. Резекция желудка не только ликвидирует сразу и навсегда повышенную кислотность и идиопатическую гиперсукоррею, но достаточно обширная гастрэктомия создает почти полную ахилию, гарантируя от рецидива и предотвращая возможность развития пептических язв тощей кишки.

Такое анацидное состояние обеспечивается резекцией. При производстве резекций должны быть выполнены сознательно и в достаточной степени следующие условия.

1. Полное удаление гормональной зоны, возбуждающей химическую фазу секреции. Для этого гастрэктомия должна заходить правее привратника, т. е. на двенадцатиперстную кишку. Влево резекция должна быть тоже широкой, дабы, во-первых, не оставить в культе элементов антрального отдела, продуцирующих гормоны, а во-вторых, дабы уменьшить саму железистую зону.

2. Это уменьшение кислотопродуцирующей поверхности само по себе должно снизить кислотную активность пропорционально количеству уносимых железистых элементов. А мы знаем, что основная масса главных клеток и специфических желез помещается в теле желудка; эту часть и надо иссечь вместе с антральной частью. Это означает резекцию в пределах 2/3-3/4 желудка. Остающаяся часть тела содержит тем меньшее количество кислотопродуцирующих желез, чем она ближе к дну желудка, где слизистая тоньше, железы короче, а следовательно, главных клеток все меньше и меньше.

Но и эти оставшиеся железистые элементы не смогут сецернировать во второй фазе вследствие удаления антральных стимулов. Зато на них могла бы действовать первая, рефлекторная, фаза раздражения.

3. Третьей задачей резекции является возможно полное пересечение элементов блуждающих нервов близ кардии. Поскольку для полного иссечения всей малой кривизны верхняя треть ее скелетируется до самого пищевода, пересечь попутно левый ствол всегда легко на глаз; правый блуждающий нерв — задний — найти и пересечь труднее, но чаще все же удается. Почти невозможно пересечь многочисленные ветки обоих блуждающих нервов, идущие по всей заднелевой трети пищевода.

Эта область трудно доступна и не должна быть предметом особых усилий хирургов при нормальных, типичных резекциях. Если там сохранится 15–20 % общего количества вагальных элементов, то вряд ли проводимые ими импульсы короткой рефлекторной фазы сумеют скомпрометировать результаты операции, которую в изложенном виде справедливо именовать радикальной без кавычек.

Как мы увидим в следующей главе, расчеты подтвердились в полной мере. И на нынешний момент резекция желудка может по праву считаться не только методом выбора для лечения язвенной болезни, но именно по ней и ее результатам следует впредь расценивать другие методы лечения и другие виды операций.




Глава II

Хирургическое лечение хронических язв желудка и двенадцатиперстной кишки



Once an ulcer patient — always an ulcer patient!

    

(Old dictum)[11 - Уж раз язвенный больной — навеки язвенный. Старая поговорка.]






Можно ли совместно рассматривать проблему лечения хронических язв обеих локализаций, т. е. считать их разновидностью одной и той же болезни, или же патогенез и лечебная тактика, соответствующая каждой из них, требуют отдельного рассмотрения как разных заболеваний? Особенностей и различий между ними много. Они обусловят, разумеется, и различную тактику лечения. Но это нисколько не мешает изучать и излагать интересующие нас вопросы совместно, выделяя и подчеркивая особенности каждой из двух групп, вследствие чего различия эти станут еще заметнее. Что объединяет обе разновидности? Очень многое.

Во-первых, оба вида язв бесспорно пептического происхождения. Недаром ходовой прежде термин «круглая язва желудка» и латинское «ulcus simplex» и «ulcus rotundum» во французской и англоамериканской терминологии сменились названием «пептическая язва», каковое и является единственно ходовым для обоих видов язв.

Во-вторых, весьма вероятно, что и нейротрофический фактор играет некоторую роль в появлении язв в обоих органах. Уж очень строго очерчены зоны, причем зоны эти занимают совершенно незначительную площадь на фоне всей слизистой желудка и двенадцатиперстной кишки.

В-третьих, если считать вместе с Леришем, что первичные язвы возникают на местах нахождения в слизистой желудка железистых образований кишечного типа, что железы эти встречаются только в зоне малой кривизны желудка, а в двенадцатиперстной кишке им соответствуют типичные бруннеровские железы, то окажется, что и первоисточник язв в обеих группах одинаковый.

В-четвертых, и гормональный фактор играет, по-видимому, одинаковую роль в патогенезе язв обеих локализаций. Нельзя же не задуматься над тем, что одна женщина, страдающая язвенной болезнью, приходится на пять мужчин, одна резекция желудка у женщин приходится на десять резекций у мужчин, а одна-две прободные язвы у женщин встречаются на 100 случаев перфораций у мужчин.

Но основное, что объединяет язвы желудка и двенадцатиперстной кишки, это хроническое течение, т. е. неизлечимость заболевания при помощи консервативных мероприятий. И, наконец, принципы, на которых строится оперативное лечение, являются общими для язв обеих локализации.; Конечно, как отдельные больные в каждой группе, так и основная масса их различно реагируют на терапевтическое и диетическое лечение в зависимости от локализации язвы двенадцатиперстной кишки или желудка. Это бесспорно, и это соображение существенно влияет на показания к оперативному лечению для каждой из двух групп. Но упорство болезни и частота рецидивов характерны для обеих локализаций.

Цикличностью течения язвенной болезни с обязательными ремиссиями и очередными обострениями объясняются и кажущиеся успехи предлагавшихся консервативных методов лечения с неизбежными неудачами каждого из них, выражающимися неизменными рецидивами.

Проблема эта кардинальной важности. Необходимо решить основной вопрос: излечимы ли хронические язвы желудка и двенадцатиперстной кишки самостоятельно или под действием лекарственного или диетического лечения, или же улучшения оказываются всегда лишь временными и раньше или позже неизбежен рецидив. Категорического ответа дать, конечно, нельзя. Но предлагаемое решение не будет простым словесным компромиссом, а может дать вполне реальные практические указания для большинства случаев. Верно, что к хирургам обращаются лишь больные, претерпевшие неудачу у терапевтов, и наоборот. Верно, что число первых намного превышает число потерпевших неудачу при хирургическом лечении. Несомненно также, что хирургические неудачи обусловливались несовершенством прежних операций в период их испытаний и что число таких неудач значительно уменьшается и, вероятно, снизится еще. Каждый хирург оперировал язвенных больных, безуспешно лечившихся консервативно десятилетиями. Теперь, с успехами хирургии, эти «заслуженные язвенники» встречаются все реже, подобно больным с гигантскими паховыми грыжами, коих теперь уже встречаешь редко. А ведь в прежние годы нам приходилось оперировать не один десяток больных с весьма выраженными дуоденальными стриктурами, продолжавших безуспешно лечиться лет по 25 и даже дольше. Каждый хирург знает многочисленные случаи, когда «окончательно излеченные» больные вскоре после возвращения из повторной поездки в Железноводск или после очередного пребывания в санатории поступали экстренно, в порядке «скорой помощи», с прободением или опасным кровотечением.

Увы, не так редки раковые перерождения язв, считавшихся тоже уже стойко излеченными.

Все подобные осложнения давно и хорошо известны и хирургам, и терапевтам. Они еще более омрачают и без того грустные наблюдения над неизбежными вспышками обострений и рецидивов у громадного большинства язвенных больных. И вот встает вопрос: какие формы язв могут давать стойкое, окончательное самоизлечение и как часто такие счастливые исходы бывают?

Опыт терапевтов показывает, что если больные начинают лечиться вскоре после возникновения язвы, то при достаточной строгости и продолжительности диетотерапии и надлежащего общего режима язвы успешно поддаются лечению и могут зажить окончательно. Это остро возникшие язвы протекают вначале так же, как все язвы: те же боли, отрыжка, диспепсия, гиперсекреция и пр. Иногда они перфорируются или дают профузные кровотечения. Зато несомненно, что из числа остро возникших язв, точно проверенных рентгенологически, очень многие заживут довольно быстро и окончательно.

Но несомненно также, что какая-то часть этих язв, зажив на короткий срок, рецидивирует и дает характерное циклическое течение с чередующимися месяцами и годами улучшениями и новыми обострениями.

Нас не только интересует вопрос, в каком проценте случаев настоящие язвы, подвергшиеся надлежащему консервативному лечению, поддаются прочному излечению. Это дело терапевтов, и мы рады им верить, что процент этот очень значителен. Некоторые утверждают, что даже 70 % свежих дуоденальных язв в молодом возрасте при правильном лечении заживают совершенно. Мы готовы поверить и этой замечательной цифре успехов.

Но нас интересуют именно неизлечимые случаи и совершенно независимо от того, сколько процентов к числу излеченных они составляют. И еще интересует нас вопрос: когда, с каких пор приходится считать язву уже хронической и есть ли шансы на успешное лечение консервативными способами таких хронических язв?

Так как рецидивы язв бывают иногда через длинные сроки скрытого безболезненного течения, то очень трудно проследить достаточно многочисленные группы больных для учета несомненных выздоровлений. И если даже допустить, что значительное количество таких стойких выздоровлений неизвестно, ибо люди, не испытывая болей, не обращаются к врачам, то совершенно несомненно, что число таких прочных выздоровлений невелико и оно положительно меркнет в массе случаев, дающих раньше или позже рецидивы.

Лично я был очень заинтересован в судьбе и эволюции некоторых язв желудка и двенадцатиперстной кишки, бывших у моих близких и друзей, Я с надеждой передавал их для консервативного лечения хорошим специалистам и с верой ждал результатов. Безуспешность лечения почти всегда окончательно выявлялась в первые два-три года.

У одной больной, жены врача, после сорокалетнего возраста образовалась язва малой кривизны. Консультировавший больную С. П. Федоров воздержался от операции. Язвенные симптомы быстро уступили диетическому лечению, и больная поправилась как субъективно, так и по внешнему виду. В течение 5 лет не было ни жалоб, ни каких-либо признаков язвенной болезни. Не без интереса и с большим удовольствием я трактовал этот случай как пример стойкого излечения выраженной язвы малой кривизны с отчетливой нишей. Каково же было мое удивление, когда, уговорив больную сделать просвечивание, я увидел большую нишу на том же самом месте.

С тех пор прошло еще 15 лет. Изредка больная начинает жаловаться на небольшие боли и приезжает с дачи в Москву к нам для просвечивания. Ниша то несколько уменьшается, то снова увеличивается. Но в целом здоровье ее настолько удовлетворительно, что сама больная не думала бы о своей язве, если бы не читала на моем лице некоторое смущение и даже беспокойство. Они поддерживаются опасениями ракового перерождения язвы малой кривизны двадцатилетней давности у шестидесятилетней женщины. Я бы настоял на операции, будь у больной болевые симптомы. Но, поскольку она совершенно не жалуется и чувствует себя здоровой, у меня год от года решимость активно вмешиваться не возрастает, а робость за плохой исход увеличивается, по мере того как больная, вдова моего товарища и друга, становится все старше и полнее, весьма ухудшая тем самым прогноз операции.

Итак, если иногда язвы существуют совершенно скрыто и ускользают от наблюдения и лечения, то в этих случаях трудно определить их давность и решить вопрос о своевременности операции. Чаще язвы не дают продолжительных ремиссий, и более или менее выраженные периоды болей повторяются неделями и месяцами по нескольку раз в год. Когда же можно считать, что язва приняла безусловно хроническую форму и не поддается излечению терапевтическими мерами? Иначе, когда же вопрос об оперативном лечении встает императивно? Вот тут-то и выявляются существенные различия в зависимости от того, идет ли речь. о язве желудочной или дуоденальной.

При прочих равных условиях мы гораздо настойчивее предлагаем операцию при язве желудка, чем при язве двенадцатиперстной кишки. Последние никогда не дают ракового перерождения желудочные перерождаются довольно часто. Факт этот общеизвестен и установлен твердо. Л. М. Нисневич на Харьковском съезде хирургов (1938) утверждал, что «это неправильно, ибо из 12 случаев рака двенадцатиперстной кишки, изученных на секционном материале, в 5 случаях были отчетливые указания на развитие рака на месте круглой язвы двенадцатиперстной кишки». Не знаю, что подразумевают под «отчетливыми указаниями». На секционном материале раковый процесс обычно оказывается далеко зашедшим, и даже на желудке трудно решить при аутопсии, как часто развившийся рак имел исходной точкой язву, тем более в двенадцатиперстной кишке. Нисневич тогда же указал на 7 % язвенного происхождения рака желудка, установленного на 600 аутопсиях. Повторяем, при секционных обследованиях оказывается, что раковый процесс так широко захватывает основание бывшей язвы, что убедительные данные о последней могут обнаружиться только случайно, а потому процентное исчисление раковых перерождений язв по секционному материалу неубедительно. Мы не сомневаемся в том, что на 600 аутопсии при раке желудка в материале Нисневича оказалось 12 случаев рака двенадцатиперстной кишки. Но что пять из них были язвенного происхождения, мы все же не совсем уверены; ведь рак papillae Vateri не такая уж редкость, а ко времени аутопсии он может распространиться и на проксимальный отдел кишки.

Но если секционные данные трудны для анализа вследствие предельной запущенности болезни в каждом случае, то еще менее они пригодны для каких бы то ни было статистических заключений и процентных исчислений по отношению к живым людям. А в этом отношении можно бы привести довольно убедительные данные. Так, например, более чем на 12000 желудочных операций, проделанных в Институте имени Склифосовского, мы еще ни разу не встретили карциномы двенадцатиперстной кишки, развившейся из язвы.

Финстерер в 1942 г. писал: «До сих пор на более чем 2000 резекций по поводу язвы двенадцатиперстной кишки я ни разу не видел злокачественного перерождения; таким образом, частота язвенных карцином должна исчисляться исключительно по отношению к резецированным язвам желудка»[12 - Klin. Wschr., November 1942, 21.].

Напротив, желудочные язвы и по материалу Финстерера оказываются весьма часто исходным пунктом рака желудка. Как известно, литературные данные на этот счет весьма противоречивы, т. е. частота указываемых перерождений, по разным авторам, колеблется весьма значительно. Но, во-первых, в публикуемых материалах частота раковых перерождений желудочных язв все же значительна, а во-вторых, причины существующих расхождений при подсчете процентов вполне понятны. В самом деле, представим себе, что одни хирурги по собственным взглядам, возможностям своего места работы, по согласованию с местными терапевтами и, наконец, по условиям быта и социальному составу своих больных широко ставят показания к операциям, а при последних держатся радикальной тактики. Среди множества резекционных препаратов желудочных язв злокачественных перерождений окажется 10–15 %. Или возьмем других хирургов, которые по условиям своей работы имеют возможность безотказно направлять язвенных больных в хорошие условия диететической клиники, где их будут лечить охотно, долго и толково. Резекционный материал таких хирургов окажется представленным по преимуществу большими каллезными язвами малой кривизны, среди которых поэтому процент злокачественных дегенерации может оказаться весьма высоким.

Прав Финстерер, когда в цитированной выше статье он пишет: «Если в моем материале 21 % ulcus-carcinoma был установлен гистологическими исследованиями, это не значит, что 21 % всех вообще язв желудка злокачественно перерождается, а что среди мной резецированных язв желудка в 21 % обнаружили злокачественное перерождение».

К подробностям этого чрезвычайно важного вопроса мы еще вернемся в главе о раке желудка. Здесь же ограничимся лишь немногими справками, иллюстрирующими и частоту раковых перерождений, и степень процентных расхождений у отдельных авторов.

Глава советских онкологов Н. Н. Петров, выдающийся знаток желудочной патологии, в сентябре 1943 г. на специальной областной конференции в Москве указал на цифру примерно 15 % раковых перерождений язв желудка.

Мейнгот в 1942 г. в серии 50 препаратов резецированных у женщин желудочных язв, внешне имевших вид доброкачественных, в одиннадцати, т. е. в 22 %, нашел злокачественное перерождение.

В том же 1942 г. Кирклин и Мак Карти младший сообщили, что от 10 до 12 % желудочных язв, трактуемых рентгенологически и макроскопически как доброкачественные, фактически уже злокачественны.

Наши данные не вполне точны, ибо мы еще не проводили специальных проверочных работ с той тщательной сортировкой материала, которая одна только может помочь разобраться. Нужна группировка отдельно по калибру нити и по уровням их на малой кривизне. С этой оговоркой наши впечатления в общем совпадают с данными Н. Н. Петрова и указывают примерно на 10 % раковой дегенерации хронических язв малой кривизны и около 20 % рака желудка, когда при операции есть основание усматривать предшествующую хроническую язву.

Итак, самая серьезная опасность — раковая дегенерация — не существует при дуоденальных язвах и вполне реальна при язвах желудочных. При последних этот риск тем более вероятен, что в отличие от дуоденальных язв желудочные появляются не в 20–30 лет, а чаще после 40–50 лет. У таких больных среднего и зрелого возраста нет уже тех долгих сроков для испытания всевозможных консервативных способов лечения, как у молодых больных с дуоденальными язвами.

К тому же и виды на успех лечения далеко не одинаковы для язв обеих локализаций: желудочные язвы менее поддаются лекарственному и диетическому лечению, чем язвы дуоденальные. Это и понятно. Ведь главные расчеты консервативного лечения строятся на снижении желудочной секреции и кислотности, которые обычно весьма повышены при язвах дуоденальных. Успешным подавлением избыточной продукции свободной соляной кислоты и объясняется временный, но почти неизменный успех диетического лечения при дуоденальных язвах.

Как известно, желудочные язвы появляются и часто существуют на фоне незначительного повышения или даже при кислотности, близкой к норме. Уже поэтому нельзя ждать большого успеха от диетического лечения, ибо главный козырь останется неиспользованным за ненадобностью. Зато степень податливости желудочной язвы консервативному лечению может служить критерием ее доброкачественности и тем решать вопрос об операции.

По установлении диагноза желудочной язвы (клинически, рентгенологически и по возможности гастроскопически) больного подвергают шестинедельному курсу строго больничного режима лечения, после чего повторяют все исследования. Если язва зажила, ее считают доброкачественной. Если имеется улучшение, но нет полного заживления, предписывается еще такой же шестинедельный курс лечения и язву контролируют третий раз. Если она опять не зажила, можно считать ее, вероятно, (злокачественной и рекомендовать операцию.

Если язва зажила, больного выписывают, но рекомендуют выдерживать пищевой режим и строгий распорядок жизни, а главное, не только вернуться в больницу при малейших признаках старой болезни, но являться на регулярный рентгенологический и гастроскопический контроль вначале каждые три месяца, а позднее каждые полгода.

По мнению Монро[13 - А К Monro, Post-Grad. med. journ., July 1945.], таким путем можно с помощью гастроскопии уловить начальные изменения в гладком рубце зажившей язвы, указывающие на злокачественное перерождение. Но, независимо от данных гастроскопии, рецидив зажившей язвы будет указывать либо на ее злокачественность, либо на неизлечимость консервативными мерами. Но сам же Монро указывает и на недостатки такой методики. Во-первых, люди среднего возраста, а тем более пожилые чрезвычайно неохотно являются на повторные гастроскопии — исследования не из приятных, если боли у них незначительны. Таким образом, практически осуществить строгий контроль за массой таких больных является делом не только трудным, но по существу нереальным.

Если не удается осуществить массовый контроль над здоровыми женщинами с целью выявления ранних форм карциномы шейки матки путем безболезненного влагалищного исследования, то чего же удивляться, что вне периода болей люди избегают гастроскопии.

Но хуже того, тот же Монро пишет о четырех своих случаях, когда больные с зажившими язвами, повторно контролированными гастроскопией, вернулись к нему позже с уже иноперабильными карциномами, исходившими из места бывшей язвы. И риск такой ошибочной трактовки доброкачественности язвы Монро исчисляет не менее 10 %, причем диагноз проверялся действительно компетентными специалистами-рентгенологами, терапевтами и хирургами, опытными в гастроскопии. Вторичная карцинома на месте язвы иногда возникает не только внезапно, но из, казалось бы, прочно зажившего рубца.

А для объективного суждения о судьбе больных с желудочными язвами ныне можно сослаться на серию в 146 больных с язвами малой кривизны, выписанных совершенно здоровыми из клиник Мейо и проконтролированных не менее чем через 5 лет (1943) Джаддом и Пристли (Priestly). Результаты оказались следующие: у 46,5 % наступило прочное излечение; 15,8 % живут сносно, соблюдая диету; у 4,8 % имеется язва; 11 % подверглись операциям; 9,6 % заболели раком желудка; 0,7 % умерли от кровотечения из язвы; 11,6 % умерли от невыясненной причины.

Итак, меньше половины больных язвой желудка прочно излечивается после заживления, достигнутого в больнице, у 20 % рецидивировали язвы и около 20 % ищут помощи у хирургов или умирают от рака. Довольно грустные данные, но из них следует исходить, чтобы пытаться улучшить эти результаты.

Можно ли повысить процент выздоровлений усилением и улучшением консервативного лечения? В значительной степени вряд ли. Ведь сюда относятся многие факторы социального и бытового порядка, экономические и психологические соображения и их сочетания, которые делают эту задачу очень сложной. Диетотерапия язвенных больных уже не столько медицинская задача, сколько хозяйственная и экономическая. Многие больные не могут затрачивать столько времени на больничное лечение и причинять своей семье столько ущерба. Чтобы лечение было эффективным, сам больной должен проводить его настойчиво, с полной верой в успех. Но если больным говорят, что строгий режим придется соблюдать не только в больнице, но и дома, и не месяцы, а годы, и что рецидивы возможны даже при полном соблюдении всех строгостей диеты, то когда рецидивы действительно случаются после кратковременного улучшения, достигнутого ценой таких лишений и путем столь долгого терпения, — выдержке больных приходит конец. Надежда переходит в отчаяние, волевое напряжение падает, уступая место нервной депрессии и все более частым нарушениям строгостей диеты. И чуть ли не с озлоблением некоторые из них вспомнят, что по существу их совершенно напрасно уже столько месяцев лишают не только любых спиртных напитков, но и папирос. Ну, как при таком настроении рассчитывать на успех дальнейшего консервативного лечения, которое может дать результаты только при всей строгости режима в течение долгого времени?! И мы уверены, что в очень большом числе случаев неудач речь шла не об истинных рецидивах, а просто о недолеченных язвах, кои полностью и не заживали. Разумеется, в крупных городах, на больших заводах в существующих диетических столовых и ночные санаториях для рабочих весьма успешно проводится длительное лечение язвенных больных без отрыва их от производства. Это давно и широко проводится в Москве на фабрике «Трехгорная мануфактура», на заводе имени Лихачева, «Шарикоподшипник», «Динамо» и др.

Итак, если благодаря государственным и общественным мероприятиям удалось бы широко проводить тщательное диетическое лечение в течение очень долгого времени и под руководством весьма опытных специалистов, то это довело бы, вероятно, число излечиваемых желудочных язв до 50 %. Но и в этом лучшем случае вторая половина больных безусловно нуждается в хирургическом лечении, дабы в 10 % избегнуть риска рака, еще в 10 % избежать опасности прободений и острых кровотечений, а всем им вместе с оставшимися 30 % избавиться, наконец, от хронической язвы, не поддающейся никаким другим мерам, кроме операции.

К таким же малоутешительным выводам приходит и Майнгот, несмотря на свою самую глубокую веру в могущество консервативной терапии желудочной язвы. «Ныне общепризнано, что полное исчезновение симптомов с прибавкой веса у больных, подвергающихся медицинскому лечению, не является доказательством, что язва доброкачественна, ибо и раковое желудочное поражение может иногда отвечать таким образом, несмотря на то, что оно представляет неотразимые рентгеновские доказательства своей злокачественности. Исчезновение кратера на рентгеновском фильме, будучи благоприятным признаком, необязательно означает, что язва зажила. Временами кратер облитерируется избыточными раковыми клетками, которые выступили через нишу от злокачественного края; или же он может временно заполняться плохо питаемыми отечными грануляционными тканями, которые делают смелые, но эфемерные попытки заполнить брешь. Точно также нередко случается видеть при гастроскопии, что язва хорошо зажила, но что через месяцы из злосчастной рубцовой зоны вырастает роковой вал активно растущих раковых клеток, угрожающий жизни больного. Около 50 % обследованных мной пациентов с хронической язвой желудка нуждалось в хирургическом лечении»[14 - R. Maingot, Post-Grad. med. journ., July 1945.].

Все изложенное выше относилось к язвам желудочной локализации. Совершенно иначе мы будем выбирать и расценивать сроки для испытания диететического и курортного лечения язв дуоденальных. При последних, особенно у молодых людей, совершенно не рискующих раковым перерождением, можно настойчиво проводить консервативное лечение года три подряд, если только по бытовым условиям такое лечение можно осуществить со всей строгостью режима.

Как уже указывалось, при дуоденальных язвах, сопровождающихся и характеризующихся особо повышенной кислотностью, имеются первостепенной важности патогенетические моменты, на которые могут воздействовать диететические и курортные факторы (железноводские источники). Этим и объясняется то, что дуоденальные язвы быстрее и легче реагируют на консервативное лечение и в целом дают гораздо больший процент стойких излечений, чем язвы желудочные. Зато при дуоденальной локализации рубцевание повторной язвы, заживающей и вновь раскрывающейся, во многих случаях приводит к столь значительной деформации, перегибам и сужениям, что эвакуация из желудка сильно нарушается. В результате успешное заживление язвы довольно часто не приносит больному выздоровления: чем уже становится дуоденальная стриктура, тем все больше увеличивается расширение желудка, застой пищи в нем, брожение, срыгивание и пр.

Как бы легко ни реагировал больной, как бы успешно ни проводилось противоязвенное лечение при каждой очередной вспышке обострения, при наступивших грубых Рубцовых изменениях пилорического отдела желудка или двенадцатиперстной кишки дальнейшее консервативное лечение является бесполезным. Конечно, жить можно и со стриктурой; промывать почаще желудок через зонд и есть самую легкую, полужидкую пищу. Но такая жизнь — не радость. И все виды желудочной и дуоденальной грубой деформации, и значительные расстройства эвакуации сами по себе диктуют необходимость хирургического вмешательства, которое не только восстановит в полной мере проходимость и создаст ускоренную эвакуацию, но вместе с тем окончательно вылечит язвенного больного.

Наконец, и при дуоденальных язвах характер язвы и ее местоположение в значительной мере предопределяют прогноз консервативного лечения. Язвы плоские и на подвижных участках заживут легче, чем язвы сквозные, большого диаметра, глубоко пенетрирующие в поджелудочную железу или печеночно-двенадцатиперстную связку. Рентгенологические исследования ныне настолько усовершенствованы, что позволяют судить весьма точно и детально об особенностях этих язв, недосягаемых для гастроскопа. Это в свою очередь подскажет сроки, когда надо прекратить дальнейшие попытки консервативного лечения вследствие явной безнадежности и направить больного на операцию.

Конечно, возраст больных и экономические факторы могут иметь решающее значение и при дуоденальных язвах. Так, например, непроникающие язвы у молодых людей могут не сопровождаться резкими болями и хорошо излечиваться при повторных курсах диетотерапии и поездках на курорт; зато многие из подобных больных не могут позволить себе слишком продолжительное лечение и будут стремиться восстановить работоспособность хотя бы операцией, но побыстрее и повернее.

Напротив, у стариков эти соображения отходят на второй план, зато в их распоряжении и нет уже сроков для продолжительного лечения с надеждой на последующие долгие годы здоровья. А непреодолимые рубцовые стенозы и мучительные боли при язвах, пенетрирующих в поджелудочную железу, тем более будут толкать их на операцию даже в 65 и 70 лет.

Резюмируя все сказанное, мы видим, что при язвах желудочных сроки терапевтического лечения нужно сокращать тем увереннее, чем больше язва, чем глубже нища, чем старше больной и чем ниже кислотность. Коротко: при желудочной локализации язвы приходится искать противопоказания к операции.

При дуоденальных язвах противопоказания к операции тем настойчивее, чем моложе больной и чем короче язвенный анамнез. Но и при этих язвах безуспешность консервативного лечения должна быть выявлена в первые 2–3 года, особенно в случаях, когда высокая кислотность мало снижается после соответствующей диеты. Сроки консервативного лечения должны сокращаться при указаниях на то, что язва сквозная и глубоко пенетрирует в соседние органы. Помимо плохих шансов на излечение, в подобных случаях усиливается угроза больших кровотечений. И., наконец, совершенно бесспорными показаниями являются грубые деформации луковицы, наличие дивертикулов, а тем более рубцовые сужения.

* * *


Мы довольно подробно разобрали показания и противопоказания к операциям при хронических язвах обеих локализаций, исходя из вероятных шансов на безуспешность различных видов консервативного лечения. Но есть еще весьма важное соображение — это риск самих операций для жизни больных. Он тоже различен в зависимости от местоположения язв, а потому по-разному влияет на постановку показаний.

Операционная смертность, тормозившая в былые годы широкое внедрение резекций, ныне снизилась весьма значительно. Но и теперь при операциях хронических язв ее следует исчислять раздельно для каждого вида, ибо небольшая группа операций с особенно высокой смертностью может сильно испортить общие результаты. И это создаст ошибочное суждение об исходах операций при язвах вообще.

Необходимо учитывать отдельно язвы дуоденальные и язвы желудочные; различать плоские и свободные язвы от припаянных к соседним органам; стриктуры привратника и двенадцатиперстной кишки от тех же язв, глубоко пенетрируюших в поджелудочную железу и печеночно-дуоденальную связку или одновременно в то и другое. Наконец, нужно отдельно регистрировать проникающие язвы нижней и средней трети малой кривизны от самых высоких, прекардиальных язв, а среди последних различать расположенные строго по малой кривизне от тех, которые сдвинулись на заднюю стенку и пенетрируют в поджелудочную железу против отверстия пищевода.

Само собой понятно, что если в последней подгруппе мыслимо сделать субтотальную гастрэктомию, то непосредственный риск таких операций для жизни больного будет громадным. Мы их делали немного ввиду редкости подобных случаев. А так как нельзя говорить о каком-либо проценте смертности, поскольку всего-то мы имели несколько десятков таких операций, то заметим лишь, что именно они ухудшили общие ежегодные исходы резекций при язвах на 2–3 %.

Примерно настолько же ухудшали общие итоги и резекции при глубоких пенетрирующих язвах желудка или гигантских дуоденальных нишах, проникающих в головку поджелудочной железы. Сами по себе эти операции дают 5–8 % смертности.

Остаются неосложненные хронические язвы, не проникающие в соседние органы. Они составляют главную массу оперируемых язв с наилучшими исходами. Но и тут риск неодинаков для обеих локализаций.

Средний возраст при желудочных язвах окажется выше, чем при язвах дуоденальных. Соответственно зрелому возрасту и брюшная стенка будет жирнее, да и внутри жира окажется больше. Это наличие жира обусловлено и тем еще, что в отличие от язв дуоденальных при желудочных редко бывают моторные расстройства и стриктуры, вызывающие похудание и обезвоживание вследствие частых рвот. Большое сохранение жира у больных с желудочными язвами не может компенсироваться двумя другими обстоятельствами, которые благоприятны с точки зрения технической легкости вмешательства.

Одно из них — чаще всего широкий стернальный угол реберных краев, создающий при операции удобный доступ в глубину.

Другое — возможность почти каждый случай желудочной язвы закончить резекцией по Пеан-Бильрот I, т. е. быстрее и проще.

У больных с дуоденальными язвами реберный край часто узок, а деформация луковицы такова, что кишка явно непригодна для прямого соустья с желудочной культей. И тем не менее некоторые технические трудности с зашиванием дуоденальной культи вполне окупаются более молодым возрастом этих больных, их худобой, а также асептичностью желудочного содержимого при очень повышенной кислотности, чего нет при язвах желудочных.

Если же учесть, что дуоденальных язв раза в три-четыре больше, чем язв желудочных, и что по всем указанным обстоятельствам первые создают меньше риска при операции, становится понятным, за счет каких операций наши хирургические статистики выигрывают и какие случаи операционную смертность отягощают. При желании можно довести ежегодную смертность при резекциях до очень низких цифр, если не оперировать больных указанных выше групп, дающих наивысшую летальность. Ибо при неосложненных дуоденальных язвах, например при стриктурах и непроникающих язвах умеренного калибра, у молодых субъектов резекция может дать смертельный исход только случайно, т. е. в порядке несчастного случая. В прежние годы смертность среди этих больных вызывалась главным образом послеоперационными пневмониями. Ныне, благодаря сульфидину и пенициллину, и эта опасность значительно снижена. Остается угроза тех редких случаев панкреатита, который развивается опять-таки у полных больных, которых, может быть, лучше вовсе на оперировать по поводу язв.

Резюмируя приведенные соображения об операционном риске и сочетая их с разнообразными данными об угрозе осложнений и степени излечимости консервативными мерами, мы отмечаем досадное расхождение более настойчивых показаний к операции при желудочных язвах с повышенным операционным риском. При язвах желудочных реальная угроза ракового перерождения и неизлечимость пенетрируюших язв консервативными мерами диктуют большую хирургическую активность. Но последняя сдерживается большим операционным риском вследствие возраста больных, умеренной кислотности или технических трудностей вмешательств высоко на малой кривизне и в области кардии.

При дуоденальных язвах риск ракового перерождения совершенно отпадает, а симптоматическое лечение более эффективно и может продолжаться годами. Зато и оперативное вмешательство сопряжено с минимальным риском и дает отличные отдаленные результаты.

Как же поступить? Вопрос надо решать каждый раз строго индивидуально.

При желудочных язвах показания к операции предрешены. Но в каждом отдельном случае необходимо взвесить степень риска, сообразуясь с возрастом, конституциональными особенностями, локализацией и характером язвы, определяющими степень технических трудностей, resp. непосредственной опасности. Мы не так боимся технических трудностей, вызываемых величиной язвы, ее местоположением и глубиной пенетрации в соседние органы; мы выучились находить подходящие оперативные приемы для любых случаев. Но, конечно, эти наиболее трудные операции дают и повышенную смертность. Мы очень редко отступаем перед техническими затруднениями и не имеем выхода в компромиссах (операции выключения). Может быть, это следует делать чаще.

Речь могла бы идти, конечно, о самых высоких прекардиальных язвах и, наоборот, о так называемых «неудалимых» язвах двенадцатиперстной кишки, т. е. гигантских по размерам и в стадии обширной острой воспалительной инфильтрации. При первых взамен субтотальной типичной резекции предлагалось делать операции Мадленера, т. е. резекцию дистальной половины желудка, для снижения кислотности, оставляя кардиальный отдел вместе с язвой и анастомозируя его с двенадцатиперстной кишкой по методу Бильрот I. Мадленер опубликовал свою операцию в 1923 г., основываясь на трех собственных случаях. Через 6 лет он сообщил о 17 таких операциях с хорошими отдаленными результатами, а в 1939 г. его опыт возрос до 27 случаев с хорошими отдаленными результатами на протяжении от 3 до 17 лет[15 - Zbl. f. Chir, 1939, 360.].

Материал этот численно все же слишком незначителен, чтобы можно было высказаться более определенно по двум главным пунктам: 1) насколько постоянным и прочным окажется заживление оставленных кардиальных язв и 2) насколько частым окажется раковое перерождение, будь то в нише или язвенном рубце. Опыт Мадленера слишком мал, а 4 случая Финстерера и 8 операций Кенига (Konig) тоже не имеют большой убедительности. Зато напомним, что Келлинг (Kelling), который ту же самую операцию выполнил (но не опубликовал) еще в 1918 г., позднее смог сообщить про случай, закончившийся раковым перерождением оставленной язвы.

Нам понятна тревога Финстерера при подсчете высокой смертности от прекардиальных резекций, но мы не можем успокаивать себя его статистикой, указывающей на большую редкость злокачественного перерождения высоких, прекардиальных язв по сравнению с язвами средней трети и препилорическими. Несомненно, подобные указания основаны на том бесспорном факте, что среди резекционных препаратов желудка число высоких прекардиальных язв окажется вообще меньше, чем язв средней и нижней трети, и притом именно за счет оставления наиболее высоких язв, т. е. наиболее трудных для резекции случаев, которые поэтому и ускользнут от сравнительного учета. Это небольшое количество высоких язв и создает успокоительное, но неправильное впечатление.

Точно так же нас не соблазняет предложение Хольбаума отрывать края пенетрирующей в поджелудочную железу язвы и зашивать образующееся отверстие в желудке в несколько рядов. Не говоря о том, что об отдаленных результатах этих семи случаев операций клиника Пайра с тех пор ничего не сообщала, если желудок уже мобилизован, без чего нельзя было и отрывать и зашивать высокую прекардиальную язву, то выполнить надлежащую субтотальную резекцию явится уже половиной дела.

Как будет сказано ниже, мы выработали весьма надежный прием для укрепления швов близ пищевода, что делает операцию в этом смысле более безопасной.

Что касается опасностей при «неудалимых» дуоденальных язвах, то непосредственный операционный риск, конечно, можно снизить, ограничивая вмешательство так называемыми «операциями выключения». Финстерер продолжал отстаивать их даже сравнительно недавно. И, может быть, если делать влево самые обширные резекции, то не будет тех частых пептических язв соустья, которых у самого Финстерера в первой серии было очень много. Напомним, что на 64 такие операции с оставлением части привратника он имел 9 случаев незаживлсния язвы, т. е. 14 %, и 5 случаев образования пептических язв соустья, т. е. 7,8 %. 35 операций выключения, но с удалением привратника, не дали пептических язв совершенно[16 - Zbl. f. Chir., 1940, 14, 677.]. Нет сомнения, что если в остающейся антральной части полностью иссечь слизистую оболочку, вплоть до самой двенадцатиперстной кишки, то благодаря этому устранится главное возражение, заключающееся в том, что оставались основные элементы, продуцирующие гормон.






Хотя Финстерер о возможности удаления слизистой говорил еще в своей первой работе (1918), с тех пор многие изощрялись в усовершенствовании этой задачи: в 1926 г. Вильманс (Willmanns), в 1933 г. Бюркль де ла Кам (Burkle de la Camp) и Адалар Фишер (Adalar Fischer), в 1936 г. Пленк (Plenk) из Линца.

В Румынии антральные демукозации для операции выключения были очень интересно задуманы и осуществлены Якобовичи (Jacobovici), сообщившим о них в 1932 г. В Англии в том же году Банкрофт (Bancroft) опубликовал способ полного иссечения слизистой в оставляемой антральной части; слизистая, отсепарованная целиком, без повреждений, заходя за привратник, перевязывается здесь и отсекается; серозно-мышечный конус ушивается несколькими кисетными швами.





Лично мы предпочитаем тампонировать гигантские ниши двенадцатиперстной кишки, пользуясь для этого своей методикой «улитки», которая будет изложена ниже. Несколько раз с полным успехом мы произвели выключения по Якобовичи и считаем эту операцию весьма почетным выходом из непреодолимых иногда трудностей. Она положительно хороша: очень проста технически, вполне обеспечивает герметизм антральной культи и полностью удаляет слизистую с гормональными элементами.

Итак, отступая лишь очень редко от принципов классических резекций, мы вполне сознаем, что в отдельных случаях технические трудности слишком велики, что хирурги, менее опытные в желудочной хирургии, с ними вряд ли справятся достаточно безукоризненно. И чтобы не повышать чрезвычайно риск операции, лучше изредка пойти на компромиссные решения. Для прекардиальных язв таким компромиссом является операция Мадленера, для «неудалимых» язв двенадцатиперстной кишки «выключения» по Якобовичи или Банкрофту.

Разумеется, лишь редко локальные трудности заставят сами по себе отступать от радикальных операций и прибегать к компромиссам. Чаще они сочетаются с другими факторами, отягощающими прогноз, например преклонным возрастом, сопутствующими заболеваниями или ожирением.

Мы не особенно смущаемся старческим возрастом больных, если они выглядят бодро и у них нет сопутствующих органических дефектов важных внутренних органов, сосудов или обмена. Но что нас решительно удерживает от операции, — это ожирение, даже умеренное. Жир настолько затрудняет ход операции, так повышает риск развития инфекции (предбрюшинно, внутри- и забрюшинно) и настолько мешает различать сосуды в брыжейках и сальниках, так затрудняет мобилизацию двенадцатиперстной кишки, что все это вместе взятое тем больше отпугивает хирурга, чем он опытнее. Полные больные более подвержены легочным осложнениям, и последние протекают у них тяжелее. Нагноения в ране, асептические расхождения брюшных швов и эвентрации у полных больных бывают чаще.

При язвах дуоденальных конституциональное ожирение встречается довольно редко. Тем более следует избегать оперировать этих больных, ибо мобилизовать рубцово измененную двенадцатиперстную кишку среди обильной жировой ткани довольно рискованно. Благодаря техническим навыкам мы за последние годы не имели несчастий с дуоденальной культей. На много-много сотен резекций с выключением перерезанной двенадцатиперстной кишки ни свищей, ни перитонитов от недостаточности швов мы не припомним уже очень давно. Зато твердо запомнилось несколько случаев смертельных перитонитов, развившихся из очагов послеоперационных панкреатитов. И почти всегда дело касалось технически трудной мобилизации двенадцатиперстной кишки у полных больных. Неизбежная травма головки поджелудочной железы и проведение швов через ее капсулу и паренхиму проходят безнаказанно у всех худощавых больных. У полных то же самое может иногда закончиться катастрофой.

Сколько лет уже я зарекаюсь оперировать полных больных с язвами. И каждый раз мучаюсь раскаянием, когда не сумею достаточно энергично отказаться от операций, на которых настаивают терапевты или сами больные, смущенные упорством рецидивов или частотой повторяющихся кровотечений. Большие кровотечения у полных больных бывают редко; еще реже встречаются у них прободные язвы двенадцатиперстной кишки. Эти соображения должны служить дополнительным аргументом против операций в холодном периоде у всех полных больных.

И, наоборот, чем худощавее больной с дуоденальной язвой, тем охотнее его оперируешь, даже независимо от преклонного возраста. Мы почти никогда в этом не раскаивались.

Из особых противопоказаний упомянем про туберкулез. Мы побаиваемся оперировать таких больных, даже под местной анестезией или эвипановым наркозом, ибо не раз видели тяжелые обострения после вполне гладко протекших операций. Впрочем, мы знаем и случаи, примерно равные по численности, диаметрально противоположного влияния вынужденных операций, сделанных у туберкулезных больных по поводу прободения язв. У одних эти операции, не давая совершенно никаких осложнений со стороны живота, приводили к бурному, иногда смертельному обострению легочной чахотки. Может быть, причиной фатального ухудшения бывали не сами операции, а перитонит, ради которого производилось вмешательство? Но у нас были тяжелые легочные больные, которые не решались оперироваться и в то же время не могли усиленно питаться вследствие язв желудка или двенадцатиперстной кишки. Вынужденные резекции, сделанные при прободении этих язв, приносили этим больным полное исцеление от обеих болезней.

Что касается больных с сердечными пороками, нефритами или диабетом, то, разумеется, мы всячески уклоняемся оперировать их по поводу хронических язв. Обычно и сами больные как-то смиряются с этой мыслью и терпеливо переносят все свои беды.




Технические соображения


Любая значительная операция на желудке требует полной свободы действий для хирурга, а это должно быть обеспечено совершенно достаточной анестезией, т. е. полной безболезненностью даже при энергичных потягиваниях за желудок и абсолютным расслаблением брюшных мышц. Само собой разумеется, что сами способы обезболивания должны быть безопасны, безвредны и не вызывать поздних осложнений.

Общеизвестно, что операции на поддиафрагмальных органах связаны с повышенными требованиями к наркотизаторам и, несмотря на это, сопровождаются довольно частыми легочными осложнениями. Поэтому уже давно делались попытки обходиться одной местной анестезией. Были разработаны замечательные способы тканевой, регионарной и проводниковой анестезии, достигавшие полного выключения болевой чувствительности. Анестезии паравертебральные сменялись блокадой чревных нервов и солнечного сплетения. Спинальная анестезия то заменялась временами высокой эпидуральной, то вновь становилась методом выбора в желудочной хирургии.

Мы на протяжении 30 лет отдали дань каждому из этих способов, большинство из которых и рождалось на нашей памяти. Мы не только увлекались каждой новинкой по очереди, но всякий раз нам казалось, что новый метод или комбинация их являются более совершенными, чем предыдущие, улучшают исходы операций и уменьшают количество легочных осложнений.

Теперь мы стали более равнодушны к выбору обезболивания среди уже хорошо проверенных и вполне надежных. Их много, и каждый способ имеет свои неоспоримые достоинства. В особых случаях эти достоинства перерастают в незаменимость, как, например, местная анестезия благодаря ее безопасности при экстренных операциях у больных в состоянии коллапса вследствие профузных язвенных кровотечений. Точно так же спинальная анестезия при прободных язвах дает идеальную релаксацию, позволяя произвести наиболее совершенное осушивание и туалет в любых отделах живота. В обоих примерах выбор обезболивания в значительной мере предопределяет исход самих вмешательств.

При хронических язвах этого нет. И местная анестезия в любой разновидности, и спинальная — обе годятся. Местная анестезия безусловно самая безвредная, но она трудоемка, занимает много времени и не дает простора для широкого обследования. Кроме того, количество потребных отдельных уколов все же утомляет больных, напряженно ожидающих каждой новой инъекции, кои не всегда безболезненны. Спинальная анестезия дает все, что нужно, одной инъекцией и почти сразу, но она требует полнейшего внимания и готовности бороться с возможным падением кровяного давления в течение первых 15–20 минут после сделанной анестезии. Равным образом 3–5 % больных за идеальную релаксацию и обезболивание придется заплатить иногда значительной головной болью на второй-третий день.

Недостатком обоих видов анестезии является сохранение сознания, что можно ослабить морфинными инъекциями, но не в полной мере. Уже с 1939 г. мы в добавление к местной анестезии применяли вливание прямо в брюшную полость 50 см3 2 % раствора эвипана. Комбинация эта очень хороша: больной засыпает совершенно незаметно для себя, без малейшего возбуждения и просыпается через 2–3 часа уже. в кровати. Как показала в своей диссертации Л. С. Копциовская, никаких повреждений брюшины раствор эвипана в 2 % концентрации не причиняет.

Идея внутрибрюшинного эвипанового наркоза принадлежит проф. И. С. Жорову, автору замечательной книги «Неингаляционный наркоз в хирургии» (1938). Особенно драгоценна эта комбинация в случаях пробных чревосечений при раке желудка, когда, чтобы не вызвать подозрений у настороженного больного быстротой окончания операции, мы вливаем ему в брюшную полость раствор эвипана к моменту, когда будут завязывать последние швы на коже.

Такое вливание раствора эвипана в живот возможно и при спинальной анестезии, но здесь в нем надобность меньше, ибо релаксация полная, свобода действий обеспечена, а выключить сознание больных можно и путем совершенно легкой ингаляции, будь то эфиром или хлорэтилом. Еще лучше вдыхание закиси азота, каковая лишена запаха, совершенно безвредна и дает очень быстро потерю сознания. Мы не только никогда не отказываем больным в этом удовольствии, но сами предлагаем маску каждому больному, как только он ляжет горизонтально после спинномозговой инъекции. Пусть себе воображают, что они в наркозе; лишь бы они действительно не присутствовали на собственной операции и не слышали тех объяснений, которые иногда приходится давать студентам и врачам. Для всего этого потребуется 15–20 г эфира в течение всей операции. Очень часто маску больные держат сами и периодически просят добавить в нее эфира. Таким образом, полного наркоза нет, вреда — тоже; больные заняты самоусыплением и не мешают оперировать,

Оперировать под полным ингаляционным наркозом мы не любим по двум причинам: глубокие дыхательные экскурсии очень мешают при работе в глубине подреберья, а сам желудок часто сильно раздувается проглоченным воздухом. Оба эти недостатка совершенно отпадают при интратрахеальном наркозе — способе положительно хорошем, но требующем весьма сложной и дорогой аппаратуры и вполне опытного специалиста-наркотизатора.

Так же спокойно протекает сон и при внутривенном наркозе эвипаном или пентоталом. Наркоз этот превосходен. Но он требует очень большого внимания и умения от наркотизатора, дабы обезболивание и мышечная релаксация в каждый данный момент соответствовали этапам и ходу самой операции. А умение и опытность зависят от практики, т. е. от широты применения наркоза в данный период в самом учреждении.

Повторяем, в Институте имени Склифосовского мы пробовали почти все способы обезболивания при желудочных операциях. Сейчас мы переживаем пору увлечения интратрахеальным наркозом, который совершенно незаменим при необходимости оперировать рак кардии или заканчивать операцию трансторакально.

А из всех прежних методов при хронических язвах наиболее удобна и проста спинномозговая анестезия. Но как ни полно выключение всех чувствительных веток, идущих от желудка к спинному мозгу через солнечное сплетение и обе пары чревных нервов (nn. splanchnici), спинальная анестезия совершенно не блокирует ни блуждающих нервов, ни некоторых веточек диафрагмального нерва, кои нередко переходят на желудок по передней стенке пищевода. Поэтому дополнительная блокада блуждающих нервов у места перехода их на желудок является с нашей точки зрения совершенно обязательной. Эти инъекции новокаина не только улучшают обезболивание и сразу купируют приступы рвоты, имевшие место при потягивании за желудок, но, главное, блокада обоих блуждающих нервов является надежной и совершенно необходимой гарантией против послеоперационного шока. Последний при обычных желудочных операциях не является особенно трудной проблемой. Она решается легко и верно при соблюдении довольно простых условий: бережного, деликатного оперирования без резких движений и грубых действий и без излишних кровопотерь. Разумеется, нельзя затягивать операцию на долгие часы безнаказанно, равно как производить повторные эвентрации внутренностей, оставляя их подолгу снаружи неприкрытыми.

Как ни вредны значительные кровопотери, их можно возместить не только после, но и во время самой операции. Сопутствующие внутривенные вливания солевого раствора, глюкозы, кровяной плазмы или цельной крови являются исключительно ценными мерами, создающими очень надежную дополнительную гарантию против шока, а следовательно, и против очень многих послеоперационных осложнений. Каждую из таких трансфузий следует делать, сообразуясь с надобностью в том или ином вливании в каждый данный период.

Но выключение болевой проводимости должно быть полным, а пересечению стольких веток и даже самих стволов блуждающих нервов необходимо предпослать основательную блокаду их обильными инъекциями раствора новокаина вокруг кардии и вдоль брюшного отдела пищевода.

Точно так же, как бы полна ни была спинномозговая анестезия, мы впрыскиваем дополнительно-по 5—10 мл 0,5 % раствора новокаина в толщу печеночно-двенадцатиперстной связки и туда, где в основании брыжейки толстой кишки сходятся рядом a. colica media et a. gastroepiploica dextra, а также в толщу брыжейки первой петли тощей кишки, если соустье будет осуществляться с ней.

Все это полностью прерывает проведение болевой чувствительности и всех раздражений при травме нервных стволов и сплетений. Этому мы и приписываем в значительной мере отсутствие операционного шока и сравнительно легкий послеоперационный период у громадного большинства наших больных.




Размеры иссечения желудка


Вопрос этот первейшей важности, но тема эта была весьма подробно разобрана в первой главе. Остановимся лишь на некоторых частных подробностях.

Если резекция будет заканчиваться соустьем культи желудка с двенадцатиперстной кишкой, то риск образования пептической язвы почти совершенно исключается, а потому нет такой категорической надобности иссекать слишком большой отдел желудка при операциях Пеан-Бильрот I или Хаберера. В этих случаях рассечение справа тоже будет экономным, дабы сохранить достаточный край задней дуоденальной стенки для прямого анастомоза. Но все же рассечение должно производиться через стенку двенадцатиперстной кишки, а не через привратник, который должен быть удален целиком.

Малая кривизна желудка тоже должна быть удалена вся, т. е. до правой полуокружности пищевода. Но это требование все же допускает оговорку. Если кислотность у больного не слишком повышена, а язва расположена в средней или дистальной трети малой кривизны, то, во-первых, нет крайней надобности повышать трудности резекций погоней за последним сантиметром, примыкающим уже к стенке пищевода; во-вторых, нет особой необходимости стремиться к максимальному пересечению веток блуждающих нервов вокруг кардии.

Но могут быть другие обстоятельства, которые принуждают к возможно более высокому отсечению малой кривизны и попутному пересечению максимального числа веток Х пары. Сама язва может располагаться прекардиально, и для полного ее удаления необходимо не только выделить всю малую кривизну до пищевода и освободить заднюю поверхность в области самой кардии (что и составляет главную техническую трудность всей операции), но может случиться, что для отсечения язвы целиком, не оставляя каллезного края и воспалительного вала, линия верхнего пересечения должна захватить частично и правую полуокружность пищевода.

В таких случаях ушивание верхнего, кардиального угла желудочной культи является делом весьма трудным, а прочность и герметизм этих швов в послеоперационном периоде решают участь больного. Эти трудности многим хирургам представлялись почти непреодолимыми и вынуждали либо отказываться от типовой резекции, либо ограничиваться трансгастральной каутеризацией язвы по Бальфуру, либо же идти на компромиссную антральную резекцию по Мадленеру.

Мы не отрицаем, что при мобилизации верхней трети малой кривизны бывают чрезвычайные трудности, когда вся связка, внутри которой проходит левая желудочная артерия, целиком охвачена инфильтратом хрящевой плотности, а гигантская ниша, расположенная выше этой артериальной магистрали, передним краем пенетрирует глубоко в печень, а задним краем проникает в поджелудочную железу. В подобных случаях надо сначала отсечь желудок от двенадцатиперстной кишки, а затем тщательно отсосать желудочное содержимое аспиратором через пилорический срез. Оттягивая опорожненный желудок влево и кпереди, надо этапами подсекать инфильтрат, охватывающий левую желудочную артерию, стараясь тупой препаровкой и осторожным расщипыванием освободить, увидеть и захватить магистральный ствол до его пересечения. Если это не удается сделать, можно всегда вовремя захватить пересеченный сосуд, поскольку к этому все было подготовлено. Отсекая край язвы и оставляя дно ее в поджелудочной железе, надо помнить, что ствол селезеночной артерии проходит тоже совершенно рядом, может быть, в самом крае язвы. Повреждение этой артерии крайне нежелательно, ибо, помимо большой кровопотери, оно потребует удаления селезенки, а это в свою очередь вернее всего вынудит и резекцию желудка расширить до размера тотальной гастрэктомии.

Теперь, когда левая желудочная артерия пересечена, а край громадной ниши отсечен от поджелудочной железы, можно ввести в образовавшееся отверстие указательный палец и сквозь кардию проникнуть в пищевод. Этот палец позволит хорошенько ориентироваться в местоположении пищевода и отношении к нему верхнего края язвы. А поэтому можно наилучшим образом, на глаз и на ощупь, выбрать место для верхнего пересечения желудка так, чтобы удалить возможно полнее край язвы, но не отсечь пищеводную стенку слишком высоко и слишком широко.

На этом заканчиваются все главные технические трудности. Ушить верхний угол оставшейся желудочной культи можно сравнительно легко и абсолютно надежно. Для этого мы выработали способ, применяемый нами уже около 25 лет и испытанный на многих сотнях резекций желудка как при язвах, так и при раке; он неизменно выручал нас даже в самых трудных случаях.

Прием этот состоит в том, что после завязывания первого стежка кетгутового шва у верхнего угла разреза, т. е. часто уже на пищеводе, свободный конец этого непрерывного шва мы сразу вкладываем внутрь желудочной культи (рис. 14). После этого края желудочного разреза ушиваются книзу обычным ввертывающим швом [Шмидена (Schmiden), Прибрама (Pribram) и Коннеля (Connel)] до места, оставляемого для анастомоза. Если теперь начать потягивать за кетгутовую нить, вложенную внутрь культи, то эта тяга инвагинирует верхний угол ушитого разреза и втягивает этот угол внутрь желудочной культи, позволяя тем самым совершенно легко и надежно сшить над этим втянутым местом складки передней и задней стенок, захваченные отдельными ламберовскими швами. Эти дупликаторы лягут легко, без всякого натяжения и риска прорезаться впоследствии. Дальнейшее ушивание книзу вновь образуемой малой кривизны тем более не встретит никаких трудностей (рис. 15).

Чтобы покончить с вопросом о малой кривизне, следует упомянуть еще раз о попутном пересечении обоих блуждающих нервов в области кардии в момент скелетирования малой кривизны возле самого пищевода. Об этом уже было говорено. Здесь, на серии прекрасных рисунков Ирины Цановой, мы видим, как при пересечении верхней, восходящей, ветви левой коронарной артерии вместе с ней пересекается чаше всего и весь главный ствол левого блуждающего нерва. Вместе с ним можно захватить и пересечь большее или меньшее количество мелких ветвей, идущих с передней поверхности пищевода и пересекающих кардию.




Рис. 14. Инвагинация верхнего угла культи желудка при субтотальной резекции.







Рис. 15. Инвагинация верхнего угла культи желудка при субтотальной резекции.




Правый ствол блуждающего нерва виден далеко не каждый раз, даже если, скелетируя малую кривизну, зайти сверху на заднюю поверхность кардии; все же часто его можно или увидеть, или нащупать, как струну, натягиваемую при низведении мобилизованного желудка книзу. Но если только малый сальник и связка, окружающая главный ствол левой желудочной артерии, не охвачены инфильтратом, то, идя на рассечение артерии сверху, из зоны уже скелетированной малой кривизны, можно очень часто отслоить и захватить вместе с артерией и правый блуждающий нерв. Подробности видны на прилагаемых рисунках (рис. 16–23).

Таким образом, левый блуждающий нерв рассекается при наших операциях почти во всех случаях; правый чаще надо искать самому для рассечения. Последнее весьма необходимо при особенно высокой кислотности у молодых субъектов, дабы тем самым возможно полнее снизить и рефлекторную фазу желудочной секреции в культе. Чем выше кислотность, чем ближе подходит данный больной к типу злокачественного диатеза, именуемого «юношескими язвами», тем внимательнее надо отнестись к поискам не только правого ствола блуждающего нерва, но постараться пересечь максимальное количество вагальных ветвей, которые причудливо сплетаются, отходя и сходясь у обоих стволов. Уверенности в достаточном нахождении и пересечении иметь, конечно, нельзя; дело это ненадежное. Но думается, что 75–80 % идущих через кардию веток пересечь все-таки возможно. На заднелевой трети окружности пищевода все ветки X пары, вероятно, останутся в целости.

Невозможность полностью исключить проводимость рефлекторной фазы заставляет при особой угрозе развития пептической язвы соустья снижать кислотность путем самых расширенных резекций. Относительно возможно более высокого пересечения малой кривизны-мы уже говорили. Где следует пересекать желудок по большой кривизне, т. е. какую часть желудка надо удалить и сколько его останется?

И тут опять, в зависимости от степени гиперацидности и упорства язвенной болезни, выявленных подробным исследованием больного до операции, размер иссекаемой части должен быть установлен различно. Но две оговорки можно сделать сразу: во-первых, антральный отдел с привратником необходимо удалить целиком во всех случаях язвенной болезни без исключения; во-вторых, надо допустить возможность не вполне точных сведений о высоте кислотности, которая на основании случайно взятых фракций в данной фазе секреции могла оказаться ниже обычной; поэтому лучше резецировать больше, чем меньше.

Относительно необходимости удаления всей гормональной зоны в антральной части споров нет давно. Но какую площадь тела желудка надо иссечь, дабы в достаточной мере уменьшить сецернирующую железистую поверхность желудка? И этот вопрос обсуждался тоже очень давно, а недавно честь решения этого вопроса оспаривалась в печати и довольно горячо между Хаберером и Финстерером, каждый из которых претендует на то, что именно он ввел принцип по поводу язвенной болезни делать резекции размером от 2/3 до 3/4 желудка.




Рис. 16. Субтотальная резекция желудка, анестезия малого сальника (блуждающий нерв).




Рис. 17. Подведение указательного пальца под малый сальник при мобилизации кардиального отдела желудка.




Рис. 18. Надсечение серозного покрова




Рис. 19. Отделение сальника от стенки пищевода и желудка вместе с левым блуждающим нервом и верхней левой желудочной артерией.




Рис. 20. Подведение инструмента под блуждающий нерв.




Рис. 21. Захватывание в лигатуру части сальника вместе с верхней ветвью левой желудочной артерии и левого блуждающего нерва.




Рис. 22. Пересечение заднего правого блуждающего нерва при захватывании ствола левой желудочной артерии.




Рис. 23. Высокое «скелетирование» малой кривизны желудка после пересечения левой желудочной артерии и обоих блуждающих нервов при субтотальной резекции.









Хаберер в журнальной статье под заглавием «40-летний обзор желудочно-дуоденальной хирургии»[17 - Lbl. Chir., 29, 1939.] заявил, что такие резекции он начал делать первый еще в 1911 г. В № 45 этого журнала Финстерер цитирует множество работ Хаберера до 1918 г., когда он, Финстерер, четко и настойчиво провозгласил идею обширных резекций желудка при лечении дуоденальных язв; приводятся справки и высказывания Хаберера в пользу малых антральных резекций в его работах не только до 1918 г., но 1920 г., 1921 г. и даже 1927 г. Из реплики Финстерера сомнений не остается, что планомерные и поистине обширные резекции как нормальный метод операции при язвенной болезни предложил и широко пропагандировал, конечно, он, Финстерер.

Любопытно теперь вспомнить, что на конгрессе по болезням пищеварения и обмена в Хомбурне в 1920 г. Шмиден возражал против резекций 2/3 желудка, рекомендованных Финстерером, и советовал ограничиться антральными резекциями, т. е. удаляющими одну дистальную треть. Наконец, не Хаберера, а Финстерера упрекал Хольбаум (Holbaum) в 1923 г., обозвав резекции 2/3 нормального желудка «варварством и вандализмом в хирургии».





Все это в далеком прошлом, и споры идут уже не о том, «варварство» это или «вандализм», а кому принадлежит честь приоритета. И это, в конце концов, тоже не так важно. Важнее уточнить, что называть резекцией 2/3 желудка: по объему или по поверхности, нормального желудка или расширенного? Ведь разница будет очень значительной, как то можно видеть на прилагаемых схемах (рис. 24).

Если язва на малой кривизне, а расстройств эвакуации нет и желудок не расширен, то пересечение по линии, продолжающей правый край пищевода, оставляет несколько больше половины емкости желудка. При здоровой двенадцатиперстной кишке и возможности прямого анастомоза по Пеан-Бильрот I означенной резекции совершенно достаточно.

Но если при той же локализации язвы будут найдены ясные следы зарубцевавшейся язвы в двенадцатиперстной кишке или даже вторая язва, то лучше отказаться от прямого соустья с двенадцатиперстной кишкой и анастомозировать культю с тощей кишкой. Но если так, то сохранение значительной секреторной поверхности угрожает развитием пептической язвы соустья, а поэтому иссечение желудка должно быть сделано гораздо обширнее, не вертикально вниз, по сагиттальной плоскости, а под углом влево на 40–45°. Тогда большая кривизна желудка будет пересечена не по средней линии, а примерно отступя на ширину ладони влево. При подобной гастрэктомии удаляется от 2/3 до 3/4 желудочной поверхности и весьма надежно снижается кислотность. Емкость остающейся культи будет колебаться в означенных размерах в зависимости от крутизны фундального отдела, который у разных больных бывает различным.










Рис. 24. Размеры иссечения желудка при различных деформациях. a — недостаточная; b — правильно произведенная резекция.




Вторая схема представляет варианты расширений и опущений желудка как следствие имеющихся пилоро-дуоденальных стриктур. При них, как известно, расширение развивается преимущественно за счет антрального отдела, как то легко проверить при осмотре резецированных препаратов. Поэтому и удаляемая часть окажется велика именно за счет этой по преимуществу щелочной зоны. А так как дуоденальные язвы почти всегда характеризуются особой высокой кислотностью и активностью железистого аппарата, то задача снижения кислотности становится сугубо ответственной. Следовательно, при дуоденальных язвах, тем белее у молодых субъектов, расчеты резекций должны строиться не на одном лишь выключении гормонального механизма антральной части желудка, но также и на более значительном иссечении и самой кислотопродуцирующей зоны тела желудка.

Итак, при выборе линии разреза надо ориентироваться на то, чтобы остающаяся часть соответствовала примерно одной трети нормального размера желудка. Это касается обычных случаев дуоденальных язв при обшей кислотности 80–90 и свободной соляной кислоте 60–70.

Для больных с особо высокой кислотностью, порядка 100–120, при свободной кислоте до 80–90, тем более у молодых людей с язвенной наследственностью, резекции должны быть еще обширнее и сочетаться с возможно более полным пересечением ветвей Х пары над кардией. В подобных случаях гастрэктомия должна сохранить не более четверти желудка, если культя будет анастомозироваться сквозь отверстие в mesocolon с самой начальной частью тощей кишки. Если же для соустья брать длинную петлю, заводя ее поверх толстой кишки, как то рекомендуют Мейнгот и др., то резекция должна быть еще более обширной, оставляя лишь около одной пятой желудка. Мотив тот, что чем дальше от fjexurae duodeno-jeunalis, тем, вероятно, чувствительнее слизистая тощей кишки к остаткам активной кислотности фундального отдела, который поэтому и должен быть уменьшен возможно больше.

Мы не разделяем этих установок по следующим соображениям. Облегчение наложения соустья с длинной петлей, перекинутой поверх толстой кишки, вынуждает резецировать желудок пошире. Мы всегда без особого труда анастомозируем культю с начальной частью тощей кишки, тотчас ниже связки Трейца, каковую обычно рассекаем, дабы таким образом мобилизовать самую флексуру. Все это подготовляется снизу, а кишка выводится потом уже за нитку, проведенную сквозь брыжейку этой петли через отверстие в брыжейке поперечноободочной кишки.

Последнее отверстие делается вертикальное, влево от связки Трейца, по бессосудистому полю, у самого корня поперечной брыжейки. Когда заканчивается ушивание желудочной культи, мы вытягиваем кишечную петлю за нитку кверху и здесь легко накладываем соустье длиной 5–6 см и пришиваем 3–4 см оставленного приводящего колена вверх, над линией желудочных швов, вдоль вновь образованной малой кривизны.

Таким образом, создается та знаменитая шпора, которая была предложена Гофмейстером и так широко пропагандирована Финстерером. Мы пользуемся этим приемом свыше 25 лет и считаем его первостепенным требованием, обеспечивающим безукоризненную эвакуацию желудочного содержимого в отводящую петлю и надежно гарантирующим от попадания пищи в приводящее колено. Финстерер видел в этом гарантию того, что швы, замыкающие дуоденальную культю, будут менее подвергаться риску в первые дни после операции, ибо в этом слепом участке не повысится внутреннее давление. Мы считаем, что соображение это должно отходить на задний план, ибо если швы положены надежно, то не страшно небольшое периодическое повышение давления внутри культи. Недостаточность дуоденальной культи — обстоятельство, конечно, роковое, но не этим оно обусловливается.

Зато на качестве отдаленных результатов операции затекание пищи в дуоденальный отрезок может, вероятно, сказаться отрицательно. Постоянное переполнение приводящего отрезка может вызвать неприятные ощущения у больных после каждого приема пищи, и, кто знает, не за счет ли этих явлений надо отнести некоторые жалобы, кои пытаются расценивать как явления «малого желудка»?

Но частый застой пищи в дуоденальном колене выше анастомоза может повлечь за собой функционирование тех гормональных элементов, наличие которых допускается во всей двенадцатиперстной и в начальной части тощей кишки. А если так, то это повлечет за собой частичное сохранение второй, химической, фазы секреции, уничтожить которую мы стремимся резекцией антрального отдела желудка.

Точнее говоря, это будет третья кишечная разенковская фаза желудочной секреции. К ней мы еще вернемся ниже.

Словом, предотвращение затекания пищи в приводящее колено является необходимым с разных точек зрения. К этому надо стремиться при конструктивных расчетах резекции. Это очень удачно разрешается образованием вышеназванной шпоры у верхнего угла анастомоза.

Такую же шпору обязательно делает и Мейнгот при своей операции. Но при нефиксированном анастомозе, как это имеет место при соустье поверх толстой кишки, затекание в очень длинную приводящую петлю все же может происходить легче.

Наконец, есть и еще одно соображение против чрезмерного расширения резекций влево. Ведь если их рекомендуют потому, что соустье легче накладывать спереди, вблизи срединного разреза брюшной стенки, то это верно лишь до тех пор, пока культю желудка можно подвести к средней линии. Но если рассекать желудок, оставляя лишь небольшую часть фундального отдела, то такую маленькую культю уже нельзя легко вывести из левого подреберья наружу. А чем ближе к коротким сосудам желудка, тем потягивание все больше и больше приводит к риску надрывов селезеночной капсулы с неизбежным и очень трудно останавливаемым кровотечением.

Подобные надрывы селезеночной капсулы нам пришлось пережить несколько раз при операциях тотальных гастрэктомий. Осложнения эти чрезвычайно неприятны. А поэтому, если есть возможность не подходить к селезенке вплотную, мы всячески избегаем это делать. Вот почему предпочтительно оставлять культю размером от 1/3 до 1/4 желудка, держась подальше от vasa gastrices breves, и анастомозировать ниже mesocolonis с самой короткой петлей, тщательно образуя шпору с приводящим коленом.

Вышеприведенные схемы иллюстрируют оба типа операций (рис. 25 и 26).

Переходим к последнему разделу — зашиванию дуоденальной культи. Вот момент операции, которого в прежние годы не без оснований многие побаивались, ибо недостаточность этих швов нередко приводила к катастрофам. Теперь на смену былым тревожным опасениям пришло гораздо более либеральное отношение к этому этапу операции.

Мы никогда не решались просто перетягивать двенадцатиперстную кишку ниткой и, отрезав поверх перетяжки, бросать ее так, как это делают с культей червеобразного отростка. Подобное предложение было сделано Ферей (Ferey) и Ламар (Lamare) и послужило предметом большой дискуссии в Академии хирургии в Париже в 1938 г.; оно встретило мало сочувствия, несмотря на то что опыт авторов мог показаться довольно убедительным.

Зато уже много лет мы не домогаемся во что бы то ни стало инвагинировать под кисетный шов прошитые, стянутые и завязанные кетгутом края перерезанной двенадцатиперстной кишки. Такие условия, когда можно мобилизовать кишку, чтобы раздавить ее зажимом, прошить через раздавленное место и иметь еще достаточно мобилизованную стенку для проведения кисетного шва и погружения под него первого шва культи, — повторяем, такие условия мы имеем только при операциях по поводу рака желудка, когда процесс никогда не переходит на двенадцатиперстную кишку и последняя легко мобилизуется на значительном протяжении, допуская проведение и стягивание даже двух кисетных швов. Такие же условия встречаются и при язвах желудка, но тогда мы не зашиваем двенадцатиперстную кишку, а всегда делаем соустье по Пеан-Бильрот I.




Рис. 25. Размеры иссечения желудка при резекции по Мейнготу




Рис. 26. Размеры иссечения желудка при резекции по Гофмейстеру-Финстереру




При дуоденальных язвах тоже иногда удается достаточно мобилизовать кишечную стенку, чтобы ее хватило для прямого анастомоза с желудочной культей. И если при этом дуоденальная язва отходит вся целиком, а на задне-медиальной стенке кишки нет «зеркальной язвы» или звездчатого рубца на месте уже зажившей язвы, то против прямого соустья не может быть особых возражений.

Риск получить прорезывание швов анастомоза вследствие натяжения не обоснован. Как бы ни была мала оставленная желудочная культя, после оформления она принимает форму настолько удлиненного конуса, почти колбаски, что подвести свободный конец ее к отверстию двенадцатиперстной кишки можно без всякого натяжения. Ведь культя эта имеет только одну фиксированную точку, а именно кардию; большая кривизна ее совершенно подвижна и допускает качательные перемещения культи по типу маятника часов.

Зато если вследствие низкого расположения язвы или грубых рубцовых изменений дуоденальной стенки нельзя сделать хорошей резекции по Бильрот I, то в таких же случаях невозможно провести и стянуть два циркулярных кисетных шва. В былые годы это ставило хирургов в большое затруднение, а больных под угрозу. Как уже сказано, ныне отношение к дуоденальной культе стало более либеральным, а риск для больных уменьшился.

Есть два основных типа непоправимых дефектов дуоденальной стенки: сквозной изъян ее на месте большой язвы (пенетрируюшей в головку поджелудочной железы или в толщу печеночно-дуоденальной связки) или же грубая рубцовая перетяжка на месте зажившей язвы, доходящая порой до резко выраженной стриктуры и сопровождающаяся весьма часто образованием пульсионных дивертикулов.

Соответственно этим основным видам изменений методы обработки дуоденальной культи должны быть различны, но оба способа требуют одного условия: широкой мобилизации переднелатеральной стенки двенадцатиперстной кишки и высвобождения ее из-под многослойных спаечных пленок, укрывающих двенадцатиперстную кишку и притягивающих к ней желчный пузырь и толстую кишку. Необходимо расслоить, рассечь все эти многослойные пленки и полностью высвободить из-под них замурованную стенку. Эту оголенную кишку надо выделить ниже имеющейся язвы или стриктуры по крайней мере на 4–6 см, т. е. не только вдоль всей верхней горизонтальной части, но и всего угла при переходе в вертикальную.

Добытая таким путем дуоденальная стенка и послужит отличным материалом для герметического укрытия культи любым из двух нижеследующих методов.

Если имеются стриктура кишки или грубые рубцовые изменения ее в окружности поджившей или небольшой открытой язвы, то все сводится к тому, чтобы либо перевязать кишку кетгутом по самой стриктуре, либо же зашить края перерезанной или раздавленной кишки. В зависимости от особенностей случая это ушивание можно делать любым способом, лишь бы стежки непрерывного ива держали и не выпускали наружу дуоденальный сок. Но в итоге этого сшитые края кишки или место ее перетяжки окажутся обязательно расположенными и в неподвижной части, исключая возможность инвагинации под какой-либо кисетный шов. Вот тут-то и сослужит службу мобилизованная в избытке передняя стенка кишки. Последнюю можно натянуть сплошной широкой складкой, укрыть ею сшитые и собранные рюшем края кишки и фиксировать эту кишечную складку целым рядом отдельных узловатых швов, проводимых через кишечную стенку с одной стороны и через капсулу поджелудочной железы и покрывающую ее брюшину — с другой. Если только передняя дуоденальная стенка была мобилизована достаточно, т. е. имелась в избытке, материал этот подошьется к поджелудочной железе без всякого натяжения и укроет собой первый сомнительный ряд непрерывного кетгутового шва самым надежным образом. Лишь бы, проводя иглу сквозь капсулу поджелудочной железы, излишне не повреждать ее паренхимы, а главное, не сделать больших гематом неосторожным проколом крупных сосудов. Разумеется, надо внимательно следить за тем, чтобы самый верхний и самый нижний швы замкнули собой поле совершенно наглухо и тем отгородили внутренний шов от брюшной полости.

Эти крайние швы являются наиболее ответственными, ибо именно они удерживают навернутую складку передней стенки двенадцатиперстной кишки. Поэтому надо внимательно делать вколы матрацных швов, долженствующих фиксировать углы этой кишечной дупликатуры. При этом технические условия окажутся разными у нижнего и верхнего полюсов.

Надо начинать с нижнего углового шва. Проводя матрацный шов, начинают с того места, где сохранился брюшинный покров и капсула поджелудочной железы, медиально от культи лигированной a. pancreatico-duodenalis. Проводя вкол и выкол иглы, надо стараться не проколоть этот сосуд, чтобы не получить очень неприятной гематомы, которая быстро распространится под капсулой поджелудочной железы и в толщу mesocolonis. Захватив в петлевидный шов такой участок железы вместе с ее капсулой, чтобы при натягивании они не прорезались, выбирают теперь место на duodenum, которое будет подтянуто матрацным швом для закрепления самого нижнего края дуоденальной дупликатуры. Вот тут-то и надо помнить, что если захватить в шов только кишечную стенку, то при потягивании и завязывании шва последний может прорезать кишечную стенку. А поэтому матрацный шов на кишке должен обязательно прихватить также и некоторую часть паренхимы поджелудочной железы, чтобы последняя укрепила собой прочность латеральных элементов. Таким образом, при стягивании проведенного матрацного шва к медиальному стежку подтянется не одна складка дуоденальной стенки, но вместе с ней и прихваченная паренхима pancreatis. Это гарантирует от прорезывания ниткой кишечной стенки.

Когда будет надежно укреплен этот нижний угол кишечной дупликатуры, можно приступить к ушиванию и верхнего угла, где, к сожалению, не имеется элементов поджелудочной железы, подкрепляющих собой латеральную петлю матрацного шва. Поэтому если при медиальном вколе, т. е. у верхнего края pancreatis, имеется такой же надежный стежок, проходящий через брюшину и капсулу, прихватывая и паренхиму, то у верхнего края duodeni захватить нечего, кроме самой кишки, ибо, разумеется, стежок этот нельзя подкреплять элементами прилегающей здесь lig. hepato-duodenalis. Но, поскольку нижний угол дупликатуры уже надежно укреплен, можно осторожно завязывать и верхний матрацный шов без прорезывания кишечной стенки.

После укрепления обоих углов матрацные швы в срединной части культи будут проведены и завязаны без трудностей и риска прорезывания.

За последние 15–20 лет мы пользовались этой упрошенной методикой не одну сотню раз, и ни разу нам не пришлось потерять больных вследствие недостаточности таких швов. Мы ныне убедились, что классический кисетный шов на дуоденальной культе может быть вполне успешно заменен укрытием внутреннего кетгутового рюша под складку мобилизованной передней стенки, тщательно подшитую к поджелудочной железе. Точно так же в полной мере оправдала себя наша обработка дуоденальной культи по способу «улитки». Метод этот решает задачу при втором варианте, т. е. при большом сквозном дефекте дуоденальной стенки в случаях пенетрируюших флоридных язв.

В конструктивном отношении «улитка» наилучшим образом разрешает задачу тампонады гигантских язвенных ниш, пенетрирующих глубоко в головку поджелудочной железы. При операциях, производимых по поводу профузных кровотечений из подобных язвенных кратеров, тампонада «улиткой» просто незаменима.

Техника «улитки» и все последовательные этапы ее скручивания и тампонады представлены на прилагаемых безукоризненных рисунках Ирины Цановой (рис. 27 и 28). Поэтому ограничусь лишь самыми краткими указаниями.

Избыточную слизистую вдоль краев наискось перерезанной кишки надо срезать, чтобы она не вывертывалась и целиком погрузилась, нигде не выступая между стежками ввертывающего непрерывного шва по Шмидену. Этот ряд явится серединой более короткой вогнутой стороны изогнутого конуса. И шов этот по всей длине укроется ровной выпуклой стенкой этого конуса, когда она начнет накатываться своей «спинкой» при каждом витке «улитки». Единственное сомнительное место — это самый кончик конуса, где при последнем стежке кетгутового шва теоретически некуда уже ввертывать край. Выходов два: или соскоблить прочь слизистую с самого кончика языкообразного обреза кишки, или отогнуть этот кончик навстречу уже ушитой части в виде конверта. В последнем случае вместо остроконечного конуса получится слегка усеченный; от этого конструкция операции не только не пострадает, но даже, пожалуй, выиграет.

Уже 18 лет мы пользуемся «улиткой» во всех случаях резекций при больших медиальных язвах двенадцатиперстной кишки, пенетрирующих в поджелудочную железу. Наш личный опыт уже значительно превысил сотню случаев. Один единственный раз, в первый год испытания метода, случилось несчастье, когда перитонит развился вследствие того, что «улитка» вывихнулась из-под второго ряда швов кверху, в краниальном направлении. На аутопсии было совершенно ясно видно, что витки «улитки» выскочили из-под второго ряда швов, которые хорошо держали все, образуя отличный навес дуоденальной стенки, пришитый к поджелудочной железе. К сожалению, у верхнего края этого «навеса» не хватало еще одного шва, который не позволил бы «улитке» вывихнуться наружу из глубокой ниши. Этот шов не прорезался, а его просто не хватало.

За этим единственным исключением, никаких несчастий с «улиткой» мы с тех пор не имели. И, наоборот, способ этот многократно выручал нас из безвыходного положения, а больных спасал от смертельной опасности. Эту операцию ныне можно рекомендовать совершенно уверенно, особенно при профузных кровотечениях из a. gastro-duodenalis.

С момента своей поездки в Москву летом 1943 г. главный хирург военного флота Англии адмирал Гордон-Тейлор, желудочный хирург из Middlsex Hospital в Лондоне, стал тоже пользоваться «улиткой»; недавно он опубликовал весьма положительные отзывы об этой операции[18 - Gordon-Taylor, Brit, journ. surg., 1946, 33, 336.] и напечатал рисунки, взятые из нашей книги.




Рис. 27. Операция «улитки». Мобилизация культи двенадцатиперстной кишки и зашивание ее.




Рис. 28. Операция «улитки». Последовательные этапы образования «улитки» из зашитой культи двенадцатиперстной кишки и тампонада ею язвенного уратера.




Еще до войны ее очень хвалил во французской печати Абади (Abadie), тоже по личным московским впечатлениям. Теперь этот метод стал довольно широко применяться повсюду.

Чтобы закончить раздел о технических трудностях операций, упомянем про операцию «выключения» по Якобовичи. Нам очень редко встречались случаи дуоденальных язв, при которых нельзя было пересечь двенадцатиперстную кишку и ушить культю одним из описанных выше способов. Но такие случаи все же изредка бывают, когда язва расположена либо необычайно низко, либо на передней стенке и пенетрирует lig. hepato-duodenale в области ворот печени. Мы не допускаем мысли о ранении проходящих здесь жизненно важных протоков, но если оторвать такую язву от места, куда она пенетрировала, то дефект в кишке получится и очень большой и притом чрезвычайно низко; ушивать его будет весьма трудно и рискованно.

Наконец, иногда расценив диагностику как «ulcus perforaturum», т. е. как язву, угрожаемую прободением, и произведя профилактически операцию, как то рекомендовали И. И. Греков и Г. Ф. Петрашевская, можно увидеть при лапаротомии обширный воспалительный инфильтрат, охватывающий начальную часть двенадцатиперстной кишки, печеночно-дуоденальную связку, головку поджелудочной железы и желчный пузырь. Думать нечего высвобождать двенадцатиперстную кишку из такого плотного инфильтрата, рискуя наткнуться на гнойное пропитывание. Если даже этого и не произойдет, то пересечение кишки и ушивание культи в целом окажутся для больного исключительно рискованными. Лучше либо отказаться от всяких попыток и зашить живот, либо сделать «операцию выключения», но только не по Финстереру, т. е. с оставлением антрального отдела и зашиванием вместе с его слизистой, а обязательно иссекши последнюю целиком, до самой двенадцатиперстной кишки, и ушивая остающуюся серомускулярную часть по одному из способов, т. е. по Адалар Фишеру, Банкрофту или Якобовичи.

Мы несколько раз пробовали каждый из них и больше всего нам понравился способ Якобовичи (рис. 29). При нем антральный отдел пересекается поперек, отступя на 4–5 см от привратника. Затем передняя стенка оставшегося конуса рассекается в продольном направлении желудка, т. е. посередине между остатками большой и малой кривизны. Получается широкий веерообразный лоскут, с которого надо удалить всю слизистую оболочку без остатка. Это можно делать и электроножом, но легко удается и сечениями скальпеля или куперовских ножниц; кровотечение бывает незначительным. Затем свободные края лоскута захватываются пинцетами или прямыми бильротовскими зажимами и скручиваются в продольном направлении навстречу друг другу. Получается два параллельных рулона серомускулярного строения, скрученные довольно плотно до взаимного соприкосновения. Остается сшить их друг с другом несколькими тонкими отдельными швами, дабы рулоны эти не раскрутились. Этим все и кончается. Желудок резецируется влево, сколько нужно, и анастомозируется, как уже описано выше, с тощей кишкой.




Рис. 29. Закрытие культи двенадцатиперстной кишки по Якобовичу.




Герметизм антральной культи получается совершенно надежный благодаря сплошному соприкосновению серозных покровов ее с демукозированной поверхностью мышечной. Никаких дополнительных швов на свободном кончике двойного рулона не требуется. Напротив, если бы путем кручения краев лоскута удалось в последний момент ввернуть вовнутрь и продольную складку на двенадцатиперстной кишке, то здесь в области угла разреза, доходящего до самой двенадцатиперстной кишки, весьма желательно наложить один-два поперечных шва уже на дуоденальную стенку.

* * *


На этом можно было бы и закончить раздел «Технических соображений». Но, поскольку мы начали его проблемой обезболивания, упомянем в нескольких словах о послеоперационном уходе.

В первые сутки мы не даем пить больным не потому, что боимся за прочность швов, а потому, что вследствие столь большой травмы и перестройки имеется атония культи и проглоченная жидкость явилась бы вредным застойным содержимым, чрезвычайно быстро загнивающим при наступившей полной ахлоргидрии. И, наоборот, в целях предотвращения застоя и загнивания крови и проглоченной слюны необходимо незамедлительно промыть желудок при первых признаках скопления в культе. Это характеризуется чувством распирания, иногда заметным на глаз сглаживанием обычно запавшего левого подреберья, учащением пульса, а главное, пустой отрыжкой и, наконец, вонючими темнокровянистыми срыгиваниями.

Промывание желудка чаще всего сразу устраняет эти явления. Некоторые хирурги считают, что подобные явления настолько неизбежны у каждого больного после резекции, что лучше сразу после операции вводить тонкий зонд в желудок через нос и устанавливать постоянную аспирацию. В нашей клинике достаточное количество резекций протекает совершенно гладко, и не требуется промывания желудка. Поэтому вводить желудочный зонд через нос всем больным поголовно мы не видим необходимости. Но несомненно, что промывание желудка надо делать как можно раньше, при самых первых подозрениях на желудочное скопление.

В случаях тяжелых поздних парезов кишечника после особо трудных операций или при нестихающих перитонитах после прободных язв постоянная суточная аспирация из желудка через носовой зонд является одним из наиболее спасительных мероприятий.

Для профилактики и борьбы со всякой инфекцией мы ныне имеем драгоценные средства сульфамидного ряда и пенициллина. Оба они достаточно проверены и безусловно очень ценны. Они значительно снизили такие серьезные осложнения, как пневмонии, паротиты и типичные внутри-брюшинные инфекционные скопления в дугласовой ямке и поддиафрагмальных пространствах.

О необходимости обильных вливаний солевого раствора под кожу нельзя не напоминать достаточно часто. Эти вливания совершенно необходимы не для того только, чтобы восполнить нарушенный иногда водный баланс, а для того, чтобы избыточной влагой повысить диурез и тем способствовать промыванию организма от продуктов распада тканей в столь многих местах вокруг лигатур, швов и поврежденных участков. Конечно, глюкоза прекрасно сочетается с солевыми вливаниями и обладает незаменимыми питательными качествами для миокарда.

Оба раствора не обязательно вводить каждый раз под кожу и тем более внутривенно; не надо забывать, что капельным путем совершенно легко и безболезненно можно вводить и воду, и глюкозу per rectum. Дозируя 60–70 капель в минуту, за сутки можно ввести ректальным путем до 4–5 л жидкости.

При остром малокровии или после большой операционной кровопотери не смогут помочь никакие заменители. Тут нужна цельная кровь. В борьбе с послеоперационным шоком трансфузии крови в количестве от 500 мл до 1–1,5 л являются тоже ничем не заменимым средством, если только не догадались эти трансфузии начать уже на операционном столе, даже в середине операции. В отличие от случаев шока при ожогах при послеоперационных шоках мы не видим преимуществ плазмы перед цельной кровью.

Сердечные средства (камфарное масло) в первые двое суток экономить не следует. Позднее они нужны, только если не удалось избегнуть осложнений. А среди последних исключительное место занимают легочные заболевания. Бесспорно, что сульфидин и пенициллин резко снижают не только смертность от этих осложнений, но и частоту их возникновения, если давать эти средства профилактически. Но нет также сомнения, что оба эти средства совершенно бессильны предотвратить настоящую и тяжелую пневмонию, если последняя явится только заключительной фазой того послеоперационного ателектаза легкого, который в большей или меньшей степени случается, по-видимому, часто.

Надо твердо помнить, что ателектаз легких случается после операций под местной и спинальной анестезией ничуть не реже, чем после ингаляционного наркоза. Единственное средство быстро ликвидировать наступивший ателектаз и тем предотвратить развитие пневмонии — это устранить слизистую пробку, которая закупорила один из крупных бронхов и тем повела к массивному коллапсу легочной ткани дистально от места закупорки. Диагностировать это можно и рентгеновским просвечиванием, и методом перкуссии и выслушивания, при которых значительная тупость сочетается с почти полным исчезновением дыхательных шумов при аускультации. Бывает это чаше на 1–2-3-й день после операции, но иногда и позже. Температура резко повышается; пульс очень частит, дыхание тоже. Словом, создается картина настоящей пневмонии.

Но в том-то и дело, что пока еще пневмонии нет, все это можно разом ликвидировать, отсосав слизистую пробку через трахеальный катетер или сквозь бронхоскоп. Легкое расправится очень быстро, что нетрудно проверить на рентгеновском экране; все явления исчезнут в течение меньше суток, и больной сразу поправится.

Если не сделать отсасывания слизистой пробки, пневмония действительно разовьется, и мудрено ли, что ее тогда нельзя будет оборвать ни в день, ни в три самыми щедрыми дозами сульфидина и пенициллина. И легко может случиться, что дело не обойдется без формирования легочного абсцесса.




Результаты гастрэктомий


На XXIV съезде хирургов в Харькове мы представили детальный анализ отдаленных результатов 508 своих операций, прослеженных в срок от 3 до 15 лет. В соответствии с большинством опубликованных отчетов отечественных и зарубежных авторов наши итоги показали 92–94 % прочных окончательных излечений от язвенной болезни и отсутствие каких-либо жалоб, которые могут быть связаны с произведенной операцией.

Ни за время войны, ни после ее окончания мы не смогли еще собрать новые анкетные данные в числе, достаточном для убедительных выводов. События войны так переместили многих адресатов, что проводить учет и массовое обследование путем анкет, рассылаемых по почте, стало делом прямо безнадежным. В 1947 г., например, на 500 анкет, разосланных больным, оперированным по поводу прободных язв, Е. Г. Цуринова получила только 128 ответов; подавляющее число анкет было возвращено «за ненахождением адресата».

Мы долго не сможем проводить исчерпывающий статистический учет больших групп оперированных язвенных больных. По сути дела, надо заново накапливать отчетные серии, начиная со времени, когда окончательно осели на свои места демобилизованные из армии и закончились все перемещения, вызванные эвакуацией населения. Таким образом, для серьезного полного статистического учета отдаленных результатов придется отбросить весьма крупные серии наших операций, в том числе 1211 операций при хронических язвах за одни лишь годы войны; из этих операций 1169, т. е. 96 %, были резекции желудка. Конечно, за 16 лет со времени Харьковского съезда мы перевидали многие сотни своих больных в разные сроки после операции и неизменно благодарных. Число неудач становится явно меньше. Рецидивов чрезвычайно мало, единицы, т. е. доли процента. Ведь не скажешь этого про наших раковых больных, которые обязательно возвращаются к нам с жалобами на, увы, столь частые рецидивы!

Зато в одном отношении с учетом отдаленных результатов стало проще. Если для доклада на XXIV съезде хирургов мы стремились отыскать наибольшее количество давно оперированных больных и, действительно, смогли обследовать сотни две своих больных через 10 и 15 лет после сделанных резекций, то теперь стало очевидным, что столь отдаленные поиски просто не нужны: окончательные результаты операций выявляются всегда в течение первого года, обычно даже в первые шесть месяцев.

В самом деле, если оставлена язва на задней стенке двенадцатиперстной кишки, то она скажется очень быстро, в первые же месяцы. Если были явления «малого желудочка», то они обязательно исчезнут в первые полгода. Если в первые недели отмечались кратковременные явления гипогликемии, то они выравниваются тоже в течение немногих месяцев. Наконец, если в качестве худшего, хотя и очень редкого, осложнения разовьется пептическая язва соустья, то беда эта возникает тоже быстро — в первые полгода.

Остановимся вкратце на некоторых из этих недостатков и осложнений.

Рецидивы после операций редко являются истинным возникновением новых язв; чаще же всего это язвы, просмотренные и оставленные при первом вмешательстве. Типичным примером может служить, когда, резецируя язву передней стенки двенадцатиперстной кишки, оставляют частично или целиком вторую, «зеркальную язву» задней стенки — так называемые «целующиеся язвы» по английской терминологии. Если при этом операция заканчивается по Бильрот I, то «рецидив» имеется с первого дня операции.

Нам несколько раз приходилось допускать подобные ошибки, когда в момент анастомозирования оказывалось, что прямо на линии заднего ряда швов лежит вторая язва, целиком или частично отсеченная. Хорошо, если это вовремя замечалось и можно было остановиться, заново мобилизовать и резецировать дуоденальную стенку вместе с язвой и, зашив кишку наглухо, закончить термино-латеральным соустьем с тощей кишкой.

К сожалению, случалось, что половину иссеченной язвы увидишь на препарате после операции, когда больного уже отправили в палату. Может быть, благодаря получающейся ахилии, беспрепятственной опорожняемости желудка и свободному затеканию желчи из двенадцатиперстной кишки оставленная половина язвы все же заживет? Кто знает, может быть, и так случается в некоторых случаях. Но что язвы, оставленные на задней стенке или прямо на линии анастомоза, могут не заживать месяцами и годами — это, к сожалению, факт.

Как часто случаются такие ошибки? Дело зависит, во-первых, от опытности хирурга и его осведомленности о такой возможности просмотреть язву; во-вторых, от частоты применения метода Пеан-Бильрот I в данном учреждении, ибо при зашивании двенадцатиперстной кишки наглухо с соустьем по Хофмейстер-Финстереру такая неудача предотвращается. Тогда почему не отказаться от первого метода вообще? Есть и такие сторонники, но я к ним не принадлежу.

Метод Пеан-Бильрот I применим для всех случаев желудочных язв, при которых одновременное нахождение еще и дуоденальной язвы является лишь редким исключением. Способ этот технически проще; он менее капризен в отношении местоположения и направления соустья, выполняется быстрее и допускает менее широкое чревосечение. Операция Бильрот I все же «физиологичнее», сохраняя, вероятно, в какой-то мере регуляцию желчеотделения при прохождении пиши через двенадцатиперстную кишку. Но главный аргумент тот, что при этой операции нет прямого контакта желудочной культи со слизистой тощей кишки, а это полностью исключает самое неприятное осложнение резекций — пептическую язву соустья (рис. 30 и 31).

Итак, дело не в том, чтобы отказываться от операции Бильрот I, а в том, чтобы тщательно взвешивать показания и противопоказания к ней в каждом отдельном случае. С тех пор, как нам пришлось обнаружить оставленные полуокружности язв на своих препаратах, а тем более после четырех вынужденных повторных резекций, мы стали чаще отказываться от излюбленной методики Бильрот I в пользу метода Хофмейстер-Финстерера. Мы это делаем не только во избежание слишком низкого выделения медиально-задней стенки двенадцатиперстной кишки, но и в тех случаях, когда эта стенка имеет подозрительный вид вследствие наличия белесоватых рубцов от прежних заживших язв. Вне сомнения, эти предосторожности должны были сказаться на итогах последующих серий. Прежние же наши недосмотры выразились следующим образом. На 174 случая резекций, обследованных Б. А. Петровым, в 3 случаях найдены оставленные язвы двенадцатиперстной кишки. Если же отбросить 48 резекций этой серии, произведенных при язвах желудка и не давших рецидивов, то эти оставленные язвы следует отнести только на 126 резекций при дуоденальных язвах, в том числе 86 прободных. Из 100 резекций, проверенных С. Я. Теракоповым, рецидивов не было. На 130 резекций, обследованных О. Л. Гордоном в Клинике лечебного питания, у 7 больных найдены ниши. Но сюда могли попасть некоторые из оперированных и не в нашей клинике.




Рис. 30. Операция по Бильрот I.







Рис. 31. Операция по Бильрот II.




Вторым видом ошибок в выборе метода резекции является тот, при котором соустье по методу Бильрот I делают в зоне воспалительной инфильтрации или резко выраженных Рубцовых изменений дуоденальной стенки. Создается риск значительных деформаций анастомоза и последующего настолько выраженного сужения, что могут потребоваться повторные операции. Чужие такие погрешности нам пришлось исправлять несколько раз. На собственном материале стойких Рубцовых стриктур мы не имели ни разу. Их не оказалось среди 130 случаев резекций, обследованных О. Л. Гордоном. А на 100 случаев резекций, проверенных А. Е. Петровой, даже в тех 4 случаях, которые нашими рентгенологами были выделены как дающие явления «застоя», быстро наступило полное выздоровление от одного антиспастического лечения.

В зависимости от срока изучения моторной функции желудочной культи явления окажутся весьма различными. В первые недели желудочная культя оказывается пассивным резервуаром на пути из пищевода в кишечник, а рентгеновский контроль может иногда ввести в заблуждение и дать повод к серьезным промахам в прогнозе и терапии. Чаще окажется, что бариевая смесь прекрасно эвакуируется в кишечник, позволяя говорить даже о слишком быстром опорожнении желудка. В то же время принятая пища, особенно твердая, может задерживаться в желудке подолгу. Иногда же бывает наоборот: подолгу задерживается барий, а принятая пища хорошо эвакуируется. Наконец, бывают случаи, когда обе пробы указывают на плохую опорожняемость, и если это проявляется отрыжкой и длительным застоем принятой пищи, то, предполагая рубцовый стеноз, ставят вопрос о повторной, притом срочной операции.

В подавляющем большинстве случаев последняя оказалась бы ошибкой, ибо такие параличи иногда затягиваются на несколько недель, но всегда проходят бесследно при надлежащем лечении диетой и промываниями. При изучении моторных функций резецированного желудка через большие сроки можно заметить, что, независимо от метода соустья, в желудочной культе почти целиком восстанавливается нормальный тип эвакуации. На 100 наших случаев, тщательно проверенных рентгенологически, такое полное восстановление моторных функций отмечено в 55 %. Следовательно, в 45 % имелись отклонения.

Обращаясь к клинической оценке последних случаев, можно отметить, что ускоренная и бурная эвакуация иногда никак не сказывается ни на субъективном самочувствии, ни тем более на упитанности больных. Иногда же бурная эвакуация сопровождается явлениями так называемого «малого желудочка». Термин этот не вполне удачный, ибо дело вовсе не в одних размерах культи и даже не в одних темпах эвакуации. Иногда излишне большая культя желудка дает отчетливый симптомокомплекс «малого желудочка», в то время как сотни больных с ничтожно малыми остатками фундальной части никаких расстройств не испытывают.

Феномен этот наряду с моторными непорядками почти всегда сопровождается и секреторными расстройствами, причем оба эти явления обнаруживают полный параллелизм. Чувство же голода и голодные боли, тоже встречающиеся при этом симптомокомплексе, имеют своей причиной гипогликемию, о которой мы скажем ниже.

Но все же вряд ли справедливо уменьшать значение чисто механического фактора как причины болей при слишком быстрой эвакуации желудочного содержимого в первую петлю тощей кишки. Последняя, по-видимому, непривычна к внезапным перерастяжениям, которые влекут за собой иногда весьма сильные боли. Судить об этом можно по прямым наблюдениям, когда после тотальных гастрэктомий у больных, которым мы часто делали подвесную энтеростомию на первую петлю тощей кишки, кормление через введенный катетер причиняет каждый раз болевые ощущения. Это бывает далеко не у каждого больного, но все же довольно часто. Введение 150–170 мл жидкой питательной смеси у некоторых больных вызывает такие неприятные боли, что они готовы отказаться не только от еды, но даже от питья. Явления эти уменьшаются медленно, примерно к 8—10-му дню, когда катетер выпадает из свища и мы начинаем кормить больных через рот.

Из всего сказанного следует, что отдельные элементы «малого желудочка» имеют различное объяснение. В целом же феномен этот не особенно серьезен, ибо, во-первых, он обычно выравнивается и проходит сам собой, а во-вторых, легко, быстро и надежно излечивается соответствующей пищей, которая содержит уменьшенное количество углеводов, много витаминов и дается малыми порциями. Можно думать, что компенсаторный процесс совершается в значительной степени за счет приспособляемости верхнего отдела кишечника, который принимает на себя новую моторную нагрузку и секрецию при изменившихся условиях. Известно, например, что вследствие резкого снижения кислотности кишечная флора распространяется вверх по тонкому кишечнику. Это в свою очередь не может не отразиться на ходе нормальных ферментативных процессов, расщеплении и всасывании пищевых продуктов в тонком кишечнике. Понятно, что процесс приспособляемости потребует нескольких недель. Состав и консистенция пищи при этом имеют большое значение. У некоторых больных эта компенсация будет совершаться труднее и сопровождаться явлениями энтерита.

Эти временные поносы носят все же доброкачественный характер. Они встречаются у 5–8 % больных, наступают на 5—7-й день после резекции и продолжаются 3–5 дней и дольше. Остановить эти поносы назначением достаточного количества соляной кислоты per os определенно не удается. Точно также явно не помогают наиболее надежные сульфаниламидные препараты, даже такие, как сульфагуанидин, сульгин, антибиотики и другие, применяемые при кишечных инфекциях. Лучшим лечением является временное сокращение количества пиши, назначение каолина и животного угля. Вероятно, хорошо влияла бы диета, в состав которой входят только хорошо проваренные продукты.

В целом проблема взаимной зависимости язвенной болезни, с одной стороны, и гастритов и энтероколитов — с другой, является довольно важной. Это относится не только к послеоперационному лечению, но и к предоперационным соображениям, т. е. показаниям к самим операциям.

Утверждение, что послеоперационные гастриты ухудшают исходы резекции, неверно, ибо эти гастриты всегда существуют до операции. И если можно сказать, что резекции не во всех случаях и не сразу излечивают тяжелый катар, то еще справедливее было бы упрекать терапевтов в том, что они слишком долго применяли консервативное лечение.

Среди 100 больных, обследованных Петровой, остаточные гастриты найдены у 13 даже через много лет после операции; они характеризовались обилием слизи и лейкоцитов в желудочном соке и очень грубыми складками слизистой, выявленными при рентгеноскопии. Гастриты с секреторной недостаточностью отмечены Гордоном у 13 из 130 наших больных, обследованных в более ранние сроки. Лечение этих гастритов вполне успешно проводится противовоспалительной диетой; весьма помогает в этом уничтожение язвы и улучшенная эвакуация.

Гораздо сложнее проблема колитов. Они тоже часто существуют долгие годы до операции. Можно ли требовать, чтобы резекция желудка, ликвидируя язвенную болезнь, кстати излечила и хронический катар толстых кишок, достигший фазы грубых морфологических изменений? Нет, хотя иногда это и удается. Но задача клиники сводится к тому, чтобы операция на желудке не ухудшила процесса в толстых кишках.

Секрет успеха и причины неудач всецело зависят от того, что было главным в страданиях больного. Случается, что хронический колит не поддается специальному диетическому режиму, потому что желудочное пищеварение расстроено долго не диагностированной язвой. Устранение последней оперативным путем окажется каузальной терапией и против колита. Но бывает и наоборот: на фоне неизлечимого тяжелого колита вдруг дополнительно выявляется дуоденальная язва. Если она явилась случайным эпизодом, то нередко возникающие после резекции временные расстройства кишечного пищеварения могут значительно ухудшить течение колита, не давая никаких новых благоприятных перспектив.

Таким образом, правильная разгадка последовательности и взаимной связи двух страданий всецело решает показания и успех операции язвы у страдающих колитом. Задача трудная и порой неразрешимая. Ввиду неуверенности в самих показаниях лучше при операциях по возможности воздерживаться от соустий типа Хофмейстер-Финстерера и заканчивать операцию по Пеан-Бильрот I.

Из 4 случаев послеоперационных энтероколитов, встреченных Петровой на 100 случаев резекций, два были упорные, с потерей веса. На 130 случаев резекции, обследованных Гордоном, в 3 случаях из семи были обнаружены явления тяжелого колита, имевшегося и до операции. Результаты последующего лечения не улучшились после устранения дуоденальных язв.

* * *


Обратимся теперь к самому трудному разделу — пептическим язвам соустья. Проблема эта рассматривалась выше довольно подробно. Здесь мы остановимся на лечении этих тяжких осложнений независимо от того, какая операция явилась причиной их возникновения.

Для того чтобы предотвратить рецидив пептической язвы, надо во всех случаях операций стремиться в максимальной степени снизить кислотность путем самых обширных гастрэктомий и возможно более полной перерезки веток блуждающих нервов вокруг кардии. Вторая наиболее надежная гарантия — это соустье маленькой желудочной культи прямо с двенадцатиперстной кишкой, будь то конец в конец или термино-латерально. Но это второе пожелание часто невозможно осуществить без слишком большого риска вследствие чрезмерных технических трудностей, вызванных сплошными плоскостными сращениями органов после первых операций и самой пептической язвой. Как то видно из нижеследующей таблицы, на 69 операций нашей первой серии (до 1936 г.) резекции удалось закончить соустьем с двенадцатиперстной кишкой только 15 раз (табл. 4).

Таблица 4




12 смертельных исходов на 69 операций объясняются необычной тяжестью нашего материала. Сюда вошло 11 случаев острого прободения пептических язв, сопровождавшегося явлениями общего перитонита, с одним смертельным исходом. Здесь же числится и 13 случаев пептических язв, оперированных по поводу профузных кровотечений, с четырьмя смертельными исходами. Еще трое больных оперированы по поводу полных fistula gastro-jejuno-colica (одна смерть) и, наконец, еще один такой же больной с желудочно-толстокишечным свищом был оперирован после перфорации язвы и погиб от перитонита.

Итак, во всей серии смертность составляла 17,4 %. Если выделить 25 экстренных операций, произведенных при прободениях и острых кровотечениях и давших шесть смертей, т. е. 24 %, то на 44 оставшихся вмешательства, сделанных «a froid» с шестью смертельными исходами, смертность будет равна 11,1 %.

Операции эта относятся к труднейшим в техническом отношении, а больные эти часто весьма ослаблены и устали от долголетнего мучительного страдания. Особенно это относится к случаям желудочно-калового свища. Тем не менее предварительные вливания физиологического раствора в состоянии настолько поднять кровяное давление, что операции эти можно делать под спинальной анестезией 1 % раствором совкаина, обеспечивающей полную анестезию в продолжение 2½—3 часов.

Из вопросов оперативной техники отметим, что следует по возможности уклоняться от резекции толстой кишки. Даже в случаях fistulae gastro-colicae это удается иногда сделать, ограничиваясь зашиванием свищевого отверстия в поперечной кишке. Комбинированные резекции будут производиться тогда лишь в тех случаях, когда в ходе мобилизации воспалительного инфильтрата нет возможности сохранить a. colica media. Но и в случаях такой вынужденной лигатуры не следует спешить с резекцией толстой кишки, которая может оказаться все же жизнеспособной благодаря хорошо развитой аркаде, идущей от левой артериальной магистрали. Вопрос этот выяснится в течение 15–25 минут, которые можно использовать для работы на самом желудке и двенадцатиперстной кишке.

Само дно порой гигантских пептических язв, пенетрировавших в корень брыжейки, иногда над самым стволом a. colica media, мы много раз оставляли неушитым без каких-либо осложнений. Конечно, можно поставить стеклянный дренаж к самому дну этой ниши, чтобы дать выход наружу тому экссудату, который может здесь выделяться в первые дни после операции.

Вторая наша серия наблюдений до середины 1947 г. составляется, как уже указывалось, из новых 125 случаев операций пептических язв соустья. Из больных, которым была сделана обширная субтотальная резекция типа Полиа-Хофмейстер, умерло пять. Во всех этих случаях пептические язвы соустья образовались после гастроэнтеростомий.

Еще шесть гастрэктомий были сделаны больным, перенесшим раньше частичные резекции, у которых вследствие недостаточной обширности гастрэктомий развились пептические язвы. В этой группе смертей не было.

Закончились благополучно и девять операций ушивания перфораций пептических язв. И два смертельных исхода приходится на 12 трудных комбинированных резекций при fistula gastro-jejuno-colica.

Итак, семь смертей на 125 операций, т. е. 5,6 %. В последних данных В. Н. Ходкова резекция желудка была произведена у 156 больных; из них умерло 10 больных, что составляет 6 % летальности, причем причиной смерти одного больного была распадающаяся опухоль мозга и еще одного — кровоизлияние в мозг.

Из зарубежных авторов процитируем только очень немногих, опыт которых представляет тот или иной специальный интерес.

Огильви, главный хирург Guys Hospital в Лондоне, в 1936 г. предложил резекцию, названную им «физиологической гастрэктомией». Он широко резецировал тело желудка и оставлял антральный отдел «в надежде, что, комбинируя снижение кислотности с максимальным сохранением щелочной зоны и фактора гемопоэза, этот метод будет эффективен против причины язв и предотвратит анемию, которая иногда сопровождает стандартные операции». Итак, эти «физиологические гастрэктомий» в точности воспроизводят «резекции для выключения» Финстерера при «неудалимых» язвах двенадцатиперстной кишки. «Я должен заявить, — продолжает Огильви[19 - Lancet, 6, August 1938], — что подобных операций выключения надо избегать любой ценой». И действительно, когда Огильви через два года проверил 9 из 22 своих больных, перенесших такие выключения, то трое оказались здоровыми, а у шести были найдены пептические язвы соустья. «Эти несчастные результаты, — заключает Огильви, — находятся в резком контрасте с сотней гастрэктомий, при которых пересечение было сделано через двенадцатиперстную кишку и у которых при 12-летнем наблюдении не обнаружено ни одного случая язвы».

Таблица 5




Выше подробно разбиралось, как различного типа операции создают больший или меньший риск послеоперационной пептической язвы соустья, и указывалось, что сохранение антрального отдела со всей его слизистой при выключениях по Финстереру создает столь же большую угрозу, как и простые выключения по Эйзельсбергу. Эта серия Огильви служит новым ярким тому доказательством. Сам Финстерер приводит в 1939 г. следующие данные о результатах сделанных им операций (табл. 5).

По данным Финстерера, смертность при резекции по поводу fistulae gastro-jejuno-colicae остается высокой: на 18 случаев было 7 смертельных исходов, что составляет 38,8 %. Среди причин смертности фигурирует перитонит (4 случая: в одном случае после двухмоментной резекции с наложением ani praeternaturalis в первом этапе; в другом случае от инфицирования брюшной полости кишечным содержимым во время операции; в двух последних случаях причина перитонита не ясна). Пневмония имела место в 2 случаях, хрониосепсис — в одном.

Но замечательный пример с абсолютной доказательностью можно привести из материала Lahey Clinic в Бостоне, опубликованного Семуэлом Маршалом[20 - Surg. clin. North. America, 1944, 24, 3.]. У больного после каждой из двух резекций желудка возникали пептические язвы соустья. Как то видно из приложенных рентгенограмм, после второй из этих резекций желудок был удален почти целиком и все-таки опять возникла пептическая язва соустья. Тогда больному иссекли оставшийся до сих пор выключенным антральный отдел, не трогая самой пептической язвы. Последовало быстрое заживление пептитической язвы и полностью исчезли все прежние многолетние мучительные симптомы.

Материал этой клиники, касающийся послеоперационных пептических язв соустья, за последние годы публиковался дважды. В 1942 г. Кифер (Everett D. Kiefer) опубликовал 12 случаев пептических язв после резекций, из которых шесть были повторно оперированы, а остальные подвергались консервативному лечению.

В цитированной выше работе Маршала приведен отчет о 62 субтотальных гастрэктомиях по поводу послеоперационных пептических язв соустья: 56 после гастроэнтеростомий и 6 после резекций. На эти 62 трудные резекции было всего три смерти, т. е. 4,8 %. В этот материал включены 11 особо тяжелых случаев fistulae gastro-jejuno-colicae, давших всего одну смерть. Операционная смертность в этой клинике исключительно низка. В самом деле, все 318 субтотальных гастрэктомий отчетной серии (за 7 лет — до 1 января 1944 г.), включая вышеназванные 62 гастрэктомий при язвах соустья, дали 3,4 % смертности; за вычетом этой самой тяжелой группы смертность при обычных резекциях составляла всего 2,8 %.

Но самое замечательное — это исходы, полученные при желудочно-каловых свищах. Это достигается двухмоментной операцией, причем в первый этап пересекают терминальный конец тонкой кишки около слепой и пересаживают его в colon descendens, тотчас ниже левого угла. Этим выключается заполнение всей правой половины толстого кишечника и поперечной кишки вместе со свитом и кал уже не может попадать в желудок. В результате больной заметно поправляется, и через 6–8 недель можно делать вторую операцию с хорошими шансами для больного. Как видно на прилагаемом рисунке, второй этап состоит в резекции короткого оставленного кончика подвздошной кишки, слепой, восходящей и поперечной кишок вместе со свищом в желудок; резекцию заканчивают не доходя левого угла толстой кишки. Тощая кишка резецируется вместе с соустьем и восстанавливается конец в конец. Высокая субтотальная гастрэктомия заканчивает все вмешательство (рис. 32).

«Операция не столь грандиозна, — пишет Маршал, — как это кажется при первом ознакомлении, ибо удаление толстой кишки чрезвычайно облегчает резекцию желудка и тощей кишки. Отдаленные результаты были превосходны, а операционная смертность на этой маленькой серии в 11 случаев только 9 % (одна смерть на 11 резекций)».




Рис. 32. Схема операции Маршала при пептической язве.




Операция эта имеет еще и то громадное преимущество, что она не сопровождается временным наружным каловым свищом, как предлагает делать Монро. Последний исходит из концепции, что тяжесть состояния больного обусловливается не столько потерей пищевых продуктов, уходящих через свищ из желудка в толстую кишку, сколько постоянным гастроэнтеритом, причиненным каловым загрязнением желудка. Весь кишечник находится в состоянии острого воспаления. Резкое улучшение можно получить благодаря отводящей колостомии.

Последняя накладывается из косого или поперечного разреза на правый печеночный угол по типу операции Пауль-Микулича. «Неделю или две после вскрытия колостомии все еще воспаленный кишечник выводит наружу жидкие испражнения, и кожа вокруг свища становится красной, если не предотвратить такую возможность заранее. Больной и его близкие теряют терпение и считают, что колостомия была сделана напрасно. Но, благодаря ежедневным промываниям как через колостомию, так и через прямую кишку, дистальная часть толстой кишки постепенно становится чище и содержит лишь немного жидкости, которая проходит через свищ. Прекращается дальнейшее каловое загрязнение желудка, постепенно стихает воспаление во всем кишечнике и состояние больного улучшается. У него проходят отеки и hallitosis; аппетит становится отличным, он прибавляет в весе и чувствует себя заметно поправившимся.

Надо заметить, что улучшение после колостомии не бывает немедленным. Через 6 или 8 недель после предварительной колостомии производят вторую операцию. Непрерывное внутривенное вливание в течение всей операции. Воспалительный процесс, отмеченный во время производства колостомии, исчезает. Первая задача — отделить толстую кишку. Обычно лишь небольшой ее участок бывает поражен и может быть просто погружен. Так как толстая кишка выключена, риск от этого ушивания очень невелик. Остальная часть операции выполняется, как при неосложненных желудочно-кишечных язвах.

Через 10 дней после гастрэктомии шпору на колостомии раздавливают, восстанавливая проходимость толстой кишки, а спустя 3 недели колостомию закрывают экстраперитонеально, тщательно ввертывая края. Отсроченные первичные швы показали свою ценность для окончательного закрытия таких ран»[21 - Post-Grail med. journ., July 1935].

Конечно, когда все это уже закончено, то можно радоваться вместе с больными и верить Монро, который заявляет, что не бывает более признательных больных, чем те, которых избавили от желудочно-калового свища. Но сам он не отрицает недостатков этого плана, при котором больные проводят не менее 3 месяцев в больнице, подвергаются трем операциям и вынуждены почти все это время терпеть ужасные неприятности наружного калового свища. Поскольку это — цена жизни, надо мириться. Но невольно привлекает схема двухмоментной реконструкции, предлагаемой Маршалом. По сравнению с только что изложенной операцией, в которой вся толстая кишка остается цела, эта схема предусматривает окончательное удаление всей правой ее половины. Конечно, это недостаток, но не потому, что правая половина толстой кишки обычно человеку не мешает; огромный опыт показывает, что без правой половины толстой кишки можно жить совершенно без ущерба. Сама по себе эта резекция тяжеловата. И хотя Маршал правильно указывает, что благодаря колэктомии вся остальная часть резекции желудка и анастомоза с пептической язвой очень облегчаются, — чему мы безусловно верим, — все же операция получается весьма обширная.

Зато операция Маршала не только избавляет больного от наружного калового свища, но предварительное выключение толстой кишки производит более совершенно, т. е. полнее. А это должно помочь больным улучшить свое состояние быстрее и надежнее.

* * *


Нам остается рассмотреть последнюю группу изменений, связанных с перенесенными резекциями желудка, а именно нарушения состава крови. Литература по этому вопросу неисчислима, но, к счастью, в основном дело уже выяснено достаточно.

Развитие пернициозных анемий даже после тотальных гастрэктомии, о которых при язвенной болезни может идти речь лишь как об очень редких исключениях, встречается редко соответственно тому, что сами эти операции более речки. Опубликованный материал, осложненный последующими анемиями, исчисляется единицами и далеко не всегда показывает бесспорную связь малокровия с перенесенной гастрэктомией. Так, например. Негели, хорошо изучивший всю опубликованную казуистику, категорически утверждает, что она неубедительна. Мы тоже можем процитировать один собственный пример, почти анекдотический.






Около двадцати лет тому назад в Институт имени Склифосовского поступила женщина лет 35 в тяжелейшем состоянии с диагнозом рака желудка. Она была так слаба, худа и истощена, что еле держалась на ногах во время рентгенологического исследования. Просвечивание указывало на обширный сморщивающий скирр желудка, охвативший почти весь орган, вместимость коего стала ничтожной. Гемоглобина было около 20 %; количество эритроцитов было соответственно невелико. Случай представлялся иноперабильным по многим соображениям, но улучшить состояние больной перед выпиской все же было желательно, и ей сделали трансфузию крови. Эффект оказался столь поразительным, что переливание вскоре повторили, причем опять с громадным успехом. После третьей трансфузии больная поправилась до такой степени, что мы рискнули ее оперировать.

Была обнаружена скиррозная опухоль всего желудка и сделана тотальная гастрэктомия. Операция прошла благополучно, и больная выписалась в хорошем состоянии. Зато микроскопическое исследование препарата установило не рак, а сифилис желудка. Больную вызвали и назначили ей специфическое лечение.

Прошло около 5 лет. И однажды больная эта явилась к нам опять с тяжелой анемией. Так как совершенно исключался рецидив рака или метастазы, ибо опухоль желудка оказалась не канкрозной, то оставалось думать, что наступило злокачественное малокровие как следствие тотальной гастрэктомии. Сделанный анализ крови подтвердил диагноз пернициозной анемии.

Мы передали больную нашим терапевтам и вскоре забыли про нее среди массы забот о больных в своей клинике. Но как-то, консультируя других больных в терапевтической клинике, я спросил о судьбе больной с гастрэктомией и получил совершенно неожиданный и почти ошеломлявший ответ: «Хорошо. Выгнали. Выздоровела».

«Кого и куда выгнали? Как могла она выздороветь от настоящей пернициозной анемии, да еще в столь короткий срок?»

Выгнали… ленточного глиста, Taenia solemn, метра в три длиной со всей головкой. Снова перелили кровь, и больная спять полностью воскресла.

Был ли глист до операции и не он ли причинял малокровие, которое мы приписывали «раку» желудка? Не потому ли эффект трансфузий был так велик? Кто знает! К сожалению, дооперационные анализы крови не сохранились, но нет полной уверенности, что они были подробными: диагноз рака не вызывал сомнений и, может быть, проверили лишь эритроциты и гемоглобин.

Зато для гастрогенной теории злокачественной анемии случай этот может звучать почти насмешкой.





Но о пернициозных анемиях как следствии обширных гастрэктомии при язвенной болезни уже перестают писать повсюду. Взамен этого выдвинули было версию о гипохромных анемиях, характерных для искусственной ахилии. В противоположность бирмеровской гипохромная анемия всегда протекает доброкачественно и легко поддается лечению железом. Тем не менее важно было установить частоту и степень таких анемий.

В 1928 г. Морли (Morley) установил 50 %, Тейлор (Taylor) — 44 % анемий после резекций. В то же время Хеншен (Henschen) и Боссар (Bossart) обнаружили анемию лишь в 3 %, а Фавиани (Faviani) и Чиателлино (Chiatellino) не смогли найти ее ни в одном случае.

Нами проверено почти 500 отдаленных результатов резекций со сроками от 3 до 15 лет. Пернициозная анемия не встретилась ни в одном случае. Что же касается гипохромных анемий, то подробный их анализ дан в работе Б. А. Петрова, исследовавшего 174 больных после резекции. Только у 4 больных было менее 60 % гемоглобина и только у 6 — менее 70 %. У многих же больных количество гемоглобина значительно увеличилось по сравнению с дооперационным периодом.

А. Е. Петрова еще у 100 наших больных после резекций ни разу не нашла менее 60 % гемоглобина: 74 раза от 70 до 90 % и 7 раз от 90 до 95 %.

А. М. Шпилевская специально ездила в Серпухов за материалом для своей диссертации. Она не обнаружила пернициозных анемий, обследовав 50 наших больных через много лет после резекций, так же как и на всем собранном ею материале в 150 резекций желудка.

С. Я. Теракопов еще раз обследовал 50 наших больных специально для XXIV съезда хирургов через 10–15 лет после резекций. У всех количество гемоглобина колеблется в пределах 70–85 %.

О. Л. Гордон, обследовавший 130 наших больных после резекций, не нашел ни у одного бирмеровской анемии. Его выводы: в первые годы красная кровь ненамного хуже, чем и неоперированных, но из года в год она не только не ухудшается, но улучшается.

Итак, можно считать, что морфология крови не страдает после резекций желудка и что все подобного рода опасения в действительности оказались ошибочными предсказаниями теоретиков.

Обратимся к химическому составу крови этих больных. Вот некоторые данные, добытые у наших больных А. Е. Петровой.

Билирубин проверен у 25 больных: у 22 он оказался в норме, а у трех дал ничтожные отклонения.

Полипептидный азот проверен у 30 больных: у 19 он оказался в норме, у 7 были найдены небольшие отклонения, у 4 — отклонения до 25 %.

Белковая формула у 10 проверенных больных была нормальная.

Аминоазот проверен у 40 больных: у 7 количество его было нормальным, у 33 — повышенным.

Остаточный азот проверялся тоже у 40 больных: у 31 он оказался в норме, у 9 — значительно увеличенным.

Наибольший интерес представляло исследование сахара крови. Ему уделяли наибольшее внимание все сотрудники, изучавшие наш материал, не только потому, что в колебаниях сахара крови у подвергавшихся резекции мы уже заметили отклонения, но и по теоретическим соображениям.

В самом деле, ведь легко допустить, что после того, как пища будет отведена в тощую кишку, минуя двенадцатиперстную, нарушится не только всасывание углеводов, но изменится и сложная координированная работа печени и поджелудочной железы — главного депо и центральных регуляторов всего сахарного обмена. Всасывание углеводов может измениться и при резекциях типа Пеан-Бильрот I: во-первых, вследствие ускоренной эвакуации верхних петель тощей кишки, а во-вторых, вследствие возможного изменения самого состава пищевой кашицы, не обработанной кислотой и пепсином и поступающей в среду, где после резекции значительно изменилась кишечная флора.

А. Е. Петрова точно изучила 25 сахарных кривых у больных после резекции. У 14 больных эта кривая совершенно нормальная, у 11 — слишком крутая: очень резкий подъем и быстрое падение. Однако и у этих 11 больных, несмотря на резкие колебания сахара, не было никаких субъективных ощущений и полностью сохранялась трудоспособность. Но среди 100 больных после резекций Петрова отметила у девяти гипогликемию, причем у трех выраженную.

Тщательные наблюдения, проведенные в клинике лечебного питания не только над больными после резекции, но и над больными с гастроэнтеростомией, а также над неоперированными язвенными больными, показали, что гипогликемия является не следствием резекции, а особенностью язвенных больных. Гипогликемия — нервно-вегетативный синдром, проявляющийся сменой вагосимпатикотонии с соответствующей клинической картиной и объективными симптомами: покраснение, жар, сердцебиение, горячий пот сменяются бледностью, сухостью, резкой слабостью, дрожью, холодным потом и болями в подложечной области.

Все эти явления можно встретить у многих язвенных больных и до операции. Они часто остаются и после гастроэнтеростомий. Резекции желудка тоже не могут уничтожить этот синдром, поскольку причина его кроется в функциональных расстройствах нервной системы. Иногда после резекций эти явления выступают ярче, возможно, в результате общей и местной травмы нервной системы и изменения всасывания углеводов.

Такие усилившиеся приступы гипогликемии, выражающиеся приступами острого голода, как правило, исчезают от приема небольшого количества какой угодно пищи, лучше всего кусочка сахара. Эти приступы иногда могут сопровождаться болями в подложечной области, напоминающими язвенный синдром. Проявления могут оказаться настолько сходными, что из 10 подобных больных, направленных в клинику лечебного питания, двое были присланы с диагнозом рецидива язвы после резекций. Соответствующая диета вылечила их быстро и легко.

Очень ценные сведения об отдаленных результатах резекций были сообщены проф. Н. Н. Петровым, который летом 1948 г. любезно прислал мне данные обследования своих больных, оперированных в Институте усовершенствования врачей в Ленинграде в 1921–1941 гг. На 260 письменных запросов, разосланных его ассистентом М. И. Храпковой, получено 135 ответов. Из этого числа 110 человек живы, а о 25 умерших ответили родственники.

Все резекции были типичные, т. е. при них удалено около 10 см по малой кривизне и примерно 20 см по большой, следовательно, от 2/3 до 3/4 поверхности желудка. Сведения получены о 75 случаях резекций при язвах желудка (59 мужчин и 16 женщин) и о 60 резекциях при дуоденальных язвах (51 мужчина и 9 женщин).

Минимальная давность наблюдений 5 лет, максимальная — 26 лет.

Вот данные Н. Н. Петрова: «Все выжившие оказались трудоспособными и получившими стойкую пользу от операции: желудочные симптомы в тяжелой форме не остались ни у кого из оперированных, переживших пятилетний срок».

«Желудочные симптомы в легкой форме, заставляющие избегать некоторых кушаний, сохранились у 13 оперированных, а полная ликвидация желудочных жалоб констатирована у 97 человек, т. е. у 71,8 % по отношению ко всем тем, о которых получены сведения, и у 88 % по отношению к тем из них, которые остались живы».

«Свободная соляная кислота в желудочном соке, исследованная как после операции, так через пять и более лет после нее, — при личной явке 56 вызванных по анкетам, — оказалась на нуле у 52, а у остальных четырех на цифрах от 2 до 4».

«Содержание гемоглобина в крови у 60 исследованных через пять и более лет после операции по сравнению с дооперационными анализами оказалось повысившимся у 11 человек на 5—20 % и понизившимся на 5—10 % у 49. В среднем у мужчин отмечено понижение гемоглобина на 5 %, а у женщин — повышение на 10 %. Гиперхромных анемий не обнаружено ни разу».

* * *


Весьма интересны сведения и заключения Н. Н. Петрова о профилактической роли резекций при язвах желудка: «Из числа 25 умерших позднее пяти лет после операции только об одном получено осведомление, что он погиб от рака желудка, притом через девять лет после операции. В операционном журнале относительно этого оперированного имеется запись, что при операции у него была обнаружена опухоль в желудке (вероятно, это был тогда так называемый ulcus-tumor, т. е. воспалительный инфильтрат вокруг каллезной язвы)».

«Учитывая, что из-за язвы желудка оперировано было 75 наших пациентов (из числа 135, о которых получена информация), мы имеем на это число одну смерть от рака желудка, т. е. 1,3 %. Если же принять, что при застарелых желудочных формах язвенной болезни зачатки рака обнаруживаются у 10–15 % больных, то нужно заключить, что если бы нашим больным резекции не производились, то число умерших от желудочного рака было бы в несколько раз больше — на протяжении времени от пяти до 25 лет».

«По-видимому, — пишет Н. Н. Петров, — производившиеся нами умеренно) обширные резекции оказались достаточными для достижения некоторой степени профилактики желудочного рака у больных хроническими тяжелыми формами язвенной болезни желудка». «Об остальных 24 умерших в полученных письмах сообщено, что 12 из них погибли от бедствий и лишений, связанных с осадой Ленинграда в 1941–1944 гг.; 6 человек погибли от различных болезней легких; у пяти причина смерти осталась невыясненной, но о трех из них нарочито подчеркнуто в письмах, что желудочных жалоб у них не было; наконец, один умер от болезни сердца».

* * *


Обширный проверочный опрос больных после резекций желудка при язвенной болезни был сделан также проф. Е. Л. Березовым, который любезно сообщил нам следующие результаты анкеты 1946 г. На 395 больных, обследованных через 3–9 лет после резекций, получены следующие результаты: отлично — у 237, хорошо — у 118, удовлетворительно — у 40, плохо — 0. Итак, первые две оценки составляют 89,9 %, удовлетворительно —10 %.

В заключение упомянем про небольшую группу больных, являющихся или жертвой терапии и хирургии вместе, или же психоневротиками, которых бессильны вылечить врачи этих специальностей. Здесь окажутся жертвы слишком долгого и слишком разнообразного лечения, неизменно дававшего неудачи. А к тому моменту, когда хирургическим путем язвенная болезнь вылечивалась уже безукоризненно, у этих больных оказалась непоправимо подавлена психика или они стали наркоманами.

Однажды мы оперировали больного с дуоденальной язвой 15-летней давности, направленного к нам после повторных неудач диетического лечения. Когда больной через 2 недели вернулся для укрепляющего лечения в Клинику лечебного питания, ассистент встретил его приветливым вопросом о самочувствии и здоровье. С мрачным видом больной ответил: «Что поделаешь, Осип Львович, когда сама судьба дала мне фамилию Канцеров?!»

Он оставался под гнетом мысли о раке, несмотря на то, что в момент самой операции, производившейся под местной анестезией, мы показали ему язву на свежерезецированном желудке.

Другой больной года три обращается в диетическую клинику с жалобами после операции. Оказывается, что когда он стал напрягаться при зашивании живота после сделанной резекции, то ассистент сказал ему: «Не дуйтесь, а то я могу подшить вашу печень». Этот больной упорно жалуется на то, что он чувствует, что печень у него все-таки подшита, ибо он помнит, что, вопреки предупреждениям, продолжал напрягаться.

Наконец, долго продолжал осаждать нас своими письмами больной, которого оперировал сначала В. Н. Розанов, потом В. А. Шаак, затем Я. О. Гальперн и, наконец, я. Три последние операции производились по поводу рецидивирующей пептической язвы. После нашей очень обширной резекции у него вновь развилась язва соустья. Его следовало бы попытаться оперировать еще раз, но он стал настолько тяжелым морфинистом, что новая операция вряд ли сможет излечить его совершенно. Теперь, после работ Дрегстедта, испытать трансторакальную ваготомию в подобных случаях безусловно стоит.

Вообще если случаи подобного рода и встречаются, то все же они единичны. С окончанием экспериментального периода в хирургии язвенной болезни число вторичных реконструктивных операций все же очень невелико. В первое десятилетие нашей работы в Институте имени Склифосовского всех реконструктивных операций, включая пептические язвы и вторичные резекции ушитых прободных язв, было 143; они приходились на 3108 желудочных операций. Во втором десятилетии, включая весь военный период и до июня 1947 г., реконструктивных операций было 147 на почти 4000 желудочных операций, но сюда не вошли вторичные резекции после ушиваний прободных язв.







Борис Сергеевич Розанов




Как видно, в обоих отчетах реконструктивные операции, т. е. неудачи, составляют 3,5–4 % общего числа желудочных операций. Можно думать, что в ближайшем будущем, с окончательным установлением принципов и техники, количество хирургических неудач еще более уменьшится.

Особый интерес представляют наблюдения проф. Е. Л. Березова, имеющего, помимо обширного личного опыта в желудочной хирургии (клиника в Горьком), много наблюдений над хирургическими неудачами у больных, лечившихся в Железноводске и Ессентуках. В 1948 г. его наблюдения охватывали свыше 2000 случаев болезней оперированного желудка, из коих в 311 была сделана повторная операция. Эти 311 случаев. распределяются следующим образом:

1. Незаживающие и рецидивные язвы после гастроэнтеростомий и перфораций…. 163 (52,5 %)

2. Пептические язвы соустья……………………. 76 (24,5 %)

3. Префистулы………………………………… 11 (3,5 %)

4. Желудочно-толстокишечный свищ……………….. 18 (6 %)

5. Хронический порочный круг…………………… 11 (3,5 %)

6. Прочие……………………………………. 32 (10 %)

Если суммировать группы 2, 3 и 4, т. е. пептические язвы соустья и их осложнения, то вместе они составят 34 % повторных операций проф. Березова; незаживающие и рецидивные язвы стоят на первом месте, составляя 52,5 % всех реконструктивных операций. Но, как указывает Березов, обе эти болезни занимают более скромное место в обшей номенклатуре болезней оперированного желудка, направляемых для курортного лечения, где незажившие язвы составляют 41 %, а пептические язвы соустья — лишь 17 %. Зато при них показания к повторным операциям более императивны вследствие малоуспешности консервативного лечения.

У самого проф. Березова повторные операции дали весьма утешительные результаты. На 311 этих трудных вмешательств смертельных исходов было 28, т. е. 9 %. Отдаленные результаты ему известны о 46 больных на протяжении от 3 до 9 лет после операции (табл. 5а).

В заключение этой главы вернемся последний раз к операционному риску, т. е. непосредственной смертности. Ко времени XXV съезда хирургов в октябре 1946 г. мы могли делать подсчеты на основе 2782 операций у 3687 больных, поступивших с хроническими язвами в хирургические клиники Института имени Склифосовского. В целом смертность оказалась выше той, с которой можно мириться. Она все еще не спускалась ниже 5 %, даже в оба последних периода. Так, за военные годы на 1211 операций при хронических язвах было сделано 1163 резекции с 63 смертельными исходами, составившими 5,4 %.

Таблица 5а




В послевоенном периоде до времени съезда было произведено еще 505 операций при хронических язвах, причем 499 (98,8 %) из них были резекции, давшие 5,7 % смертности.

Объясняется это в значительной мере тем, что как во время войны 1941–1945 гг., так и по окончании ее резекции желудка у нас делали вновь принятые ассистенты, из, коих некоторые приступали к этой задаче без достаточных данных.

В 1948–1953 гг. произведено 1253 операции при хронических язвах желудка и двенадцатиперстной кишки, причем из них резекций желудка было 1222 (97,5 %); они дали 3,43 % смертности.

На это же указывал и проф. Е. Л. Березов, по данным которого смертность при резекциях, до войны колебавшаяся в пределах 2,5–3,2 %, в военные годы повысилась до 4–7 % главным образом за счет операций, выполненных менее опытными ассистентами. Отдельные годичные серии резекций, произведенные Березовым, проходили совершенно без смертельных исходов, как, например, 122 резекции в Железноводске (в том числе 22 при повторных реконструктивных операциях); в серии резекций, сделанных Березовым и Гуляницким (1940–1941), 118 резекций по поводу язвенной болезни также прошли без смертельных исходов.

Мы уже говорили, что неосложненные дуоденальные и желудочные язвы средней и низкой локализации у нестарых больных дают ничтожную смертность, выражающуюся в долях процента. Много раз бывало серии по 100 с лишним резекций у нас и у старших ассистентов не давали ни одного смертельного исхода.

Анализ ежегодных операционных отчетов показывает, что смертью чаще всего заканчивались или операции, производившиеся менее опытными ассистентами, или вмешательства в самых трудных случаях, т. е. у ослабленных больных пожилого возраста с каллезными язвами малодоступной локализации.

Другой путь — это направлять больных на операцию все же раньше, когда организм еще в состоянии лучше бороться с возможными осложнениями в послеоперационном периоде. Анализируя свои смертные случаи, так часто видишь, что если бы этого же больного оперировать года на три, если не на пять лет раньше, то почти наверное можно было бы получить благоприятный исход. И если здесь, в Москве, в 1933 г. на обширной конференции в Областном клиническом институте, специально созванной по проблеме язвенной болезни, один из руководящих московских терапевтов, анализируя судьбу этих больных при консервативном лечении, заявил буквально, что наихудшее в их участи и самая большая для них опасность — это попасть в руки хирургов, то ныне мы склонны возвратить ему его слова. Мы можем указать, что чрезмерно долгое безуспешное лечение консервативными мерами при неизбежной последующей операции связано с риском, большим, чем перфорация, и равным острому кровотечению.

Мы не только не отрицаем громадных успехов диетотерапии, но считаем терапевтическое лечение совершенно обязательным и притом в течение долгого срока. Однако успехи хирургии побуждают сигнализировать терапевтам о том, что для любого консервативного лечения должен быть разумный срок и что для разных групп больных и в разных бытовых условиях эти сроки должны быть пересмотрены в сторону сокращения.

Это особенно относится к сельскому населению, ибо в деревнях труднее проводить строгий и продолжительный режим лечебного питания. Здесь задачу решит хирургия.

Это видно по тем успехам, которых достигли не одни лишь столичные, республиканские или областные хирургические центры, но и многие из районных больниц. И читателю старшего поколения понятна будет не только наша радость, но и гордость, когда летом 1948 г. мы получили из Серпухова от С. Я. Теракопова краткую выписку о желудочных операциях, сделанных им за 20 лет со времени нашего отъезда из больницы «Красный текстильщик».

Помимо 185 операций при раке желудка с 37 смертельными исходами по поводу язвенной болезни и ее осложнений, С. Я. Теракопов сделал 407 резекций при язвах желудка и 174 — при язвах двенадцатиперстной кишки, всего 581 резекцию с 19 смертельными исходами (3,2 %).

Можно не только поздравить Теракопова с такими успехами, но и порадоваться за серпуховских текстильщиков и окрестных колхозников, которым обеспечено избавление от упорных рецидивирующих язв желудка ценой весьма незначительного риска.




Дополнение


В главе, содержащей критический обзор, мы высказали свое отрицательное отношение к двусторонним ваготомиям по Дрегстедту для лечения язвенной болезни. Мы указывали, что теоретические обоснования этой операции с нашей точки зрения не особенно убедительны.

Здесь нам хочется более подробно остановиться на критике теоретического обоснования ваготомий при язвенной болезни.

В нашей клинике Н. В. Хорошко подробно изучила анатомию блуждающих нервов на их пути от бифуркации трахеи до желудка. Е. В. Лоскутова провела тщательные исследования желудочной секреции у больных с гастростомическими свищами до и после двусторонней ваготомий. Обе эти работы вносят очень ценные новые данные в проблему ваготомий, уточняя наши возможности для максимально полного пересечения блуждающих нервов в районе кардии, но главное, давая почти исчерпывающие сведения о влиянии ваготомий на секрецию желудка у здорового человека при испытании этой секреции на все виды пищевых раздражителей.

Нас могут спросить: «Но если вы не скрывали своего скептического отношения к операциям Дрегстедта, то зачем же было предпринимать исследовательские работы, уточняющие технику самих ваготомий?»

В ответ на этот вопрос мы должны сказать, что, скептически относясь к той концепции, по которой двусторонние ваготомии сами по себе могут вылечивать язвенных больных, независимо от местоположения язвы и высоты кислотности, мы абсолютно были уверены, что ваготомия выключит первую, психическую фазу желудочной секреции тем полнее, чем большее количество ветвей десятой пары удастся пересечь на их пути к желудку. И мы не сомневаемся, что такое пересечение блуждающих нервов весьма желательно как дополнительное мероприятие при типичных субтотальных гастрэктомиях у больных с особо выраженной гиперсекрецией соляной кислоты. Мы делаем это уже лет десять.

Наконец, я считаю ваготомии выдающимся достижением в деле лечения маргинальных пептических язв, развившихся после резекций желудка. Подобные случаи встречаются в общем очень редко, зато некоторые из них способны повергнуть и хирурга, и больного в отчаяние вследствие упорных рецидивов. Есть основание верить, что ваготомии могут принести этим больным окончательное избавление.

Итак, изучить варианты ветвления блуждающих нервов нам нужно было, во-первых, чтобы возможно полнее пересекать их попутно при резекциях; во-вторых, чтобы решить вопрос о выборе между субдиафрагмальными и трансторакальными денервациями для лечения послеоперационных язв соустья; наконец, в-третьих, чтобы овладеть способом перерезки обоих блуждающих нервов, так как в это время мы стали производить эту операцию у части больных с Рубцовым сужением пищевода при создании искусственного пищевода из тонкой кишки.

Предпринять эти анатомические проверочные работы нас побуждало и то обстоятельство, что в числе многих аналогичных исследований, опубликованных совсем недавно, можно встретить диаметрально противоположные заключения о преимуществах субдиафрагмального или трансплеврального подхода.

Очень точные и подробные исследования желудочной иннервации были сделаны Мак Кри (Е. D. А. МсСгеа), Митчелом (G. A. G. Mitchell) и недавно Кампмейером (G. Kampmeier). Они показали, что ниже бифуркации оба блуждающих нерва распадаются каждый на 3–4 главные ветки, которые не только причудливо оплетают пищевод снаружи, но часто погружаются внутрь его стенки. Эта сложная нервная сетка дополняется симпатическими ветками, отходящими от пограничного ствола и ганглиев и вплетающимися сюда вдоль всего грудного отдела пищевода. Подходя к hiatus диафрагмы, блуждающие нервы снова собираются каждый в 1–2 главных ствола, которые и направляются поверх кардии к передней и задней желудочной стенке.

Указанные особенности ветвления блуждающих нервов подсказывали необходимость денервации пищевода на весьма значительном промежутке, т. е. трансторакальным путем. К этому же побуждали и соображения о возможности регенерации нервов в случае их простого пересечения, как это было доказано работами Смитвика (R. H. Smithwick). Вот почему первые ваготомии Дрегстедта и его сотрудников производились всегда трансторакально. Мур (F. D. Moore) в Бостоне также разработал специальную технику денервации пищевода на протяжении 2–4 см. (10) выше диафрагмы, причем концы резецированных нервов замуровливались непроницаемыми шелковыми цилиндрами.

Трансторакальные резекции блуждающих нервов рекомендует и Артур Аллен, поддерживая указанную технику Мура — своего коллеги по Массачусетской общей больнице. Аллен считает трансплевральные резекции блуждающих нервов более логичными и ссылается на такое же суждение Черчиля и Суита, возглавляющих отделение грудной хирургии той же больницы.

Как ни авторитетны названные хирурги, особенно в грудной хирургии, тем не менее многие хирурги в самой Америке стали все охотнее переходить на субдиафрагмальные ваготомии. Так, например, в клинике покойного Крайля (Кливленд, Огайо) Джордж Крайль младший со своими сотрудниками Коллинсом и Стивенсоном (Е. N. Collins и С. W. Stevenson) уже в первой полусотне своих ваготомии решительно перешли к поддиафрагмальному пересечению, выполнив лишь 6 раз эту операцию трансплеврально, а 44 раза — снизу. В прениях по их докладу в Ассоциации гастроэнтерологов 9 июня 1947 г. выступил Ральф Кольп, сообщивший, что и в Mount Sinai Hospital на 90 ваготомий 33 первых случая были выполнены трансторакально, а последние 57 — интраабдоминально. И в клиниках Мейо Уолтере (W. Walters) высказывается за поддиафрагмальный путь.

В Англии Битти (A. Davis Beatti) на основе собственных 103 ваготомий решительно высказывается за поддиафрагмальные ваготомии и утверждает, что при трансторакальных резекциях более чем в 10 % случаев неврэктомии окажутся недостаточно полными.

Как видно из всего изложенного, мнения о наилучшем способе ваготомии, гарантирующем максимальное пересечение ветвей обоих блуждающих нервов, были весьма противоречивы. Для уяснения дела не оставалось ничего другого, как предпринять собственные исследования, что и было поручено Н. В. Хорошко. При этом мы имели возможность проверить еще третий способ, связанный с использованием нашего отечественного доступа в заднее средостение после широкой сагиттальной диафрагмотомии по методу Сапожкова-Савиных.

Н. В. Хорошко подробно изучила топографию обоих блуждающих нервов на 200 трупах (150 мужских и 50 женских). При этом она старалась по возможности выдерживать условия и величину разрезов, применяющихся в подобных операциях на живых людях: живот вскрывался из верхнего срединного разреза; рассекалась венечная связка левой доли печени, после чего тупой препаровкой стремились выделить оба блуждающих нерва. В каждом отдельном случае при этом оценивалась возможность обнаружения стволов и крупных ветвей при таком разрезе брюшной стенки.

Далее производилась сагиттальная диафрагмотомия, делавшая возможным обозрение хода ветвей над диафрагмой и выше, вплоть до бифуркации.

При этом было установлено, что в некоторой части случаев только одна из выходящих из-под диафрагмы двух ветвей блуждающего нерва относилась к левому стволу, а вторая представляла собой переднюю крупную ветвь правого блуждающего нерва.

Обнажение правого блуждающего нерва обычно удавалось путем тупой расслойки и образования щели между правой ножкой диафрагмы и кардиальным отделом желудка. Если браншами ножниц отвести стенку желудка влево, то при потягивании желудка книзу становятся отчетливо видны натягивающиеся ветви и самый ствол правого блуждающего нерва.

Все варианты ветвления блуждающих нервов Н. В. Хорошко схематически зарисовывала. Изучение 200 протоколов позволило ей установить следующие типовые варианты, представленные на прилагаемых рисунках (рис. V на цветной вклейке).

Левый блуждающий нерв на уровне диафрагмы может разветвляться по следующим шести типам:

А. Одиночный ствол, лежащий близ правого края кардии. 18 случаев, т. е. 9 %.

Б. Одиночный ствол, лежащий по середине передней стенки пищевода и кардии. Это самый частый вариант, наблюдавшийся в 91 случае, т. е. в 45,59 %.

В. Одиночный ствол, расположенный у левого края кардии. 11 случаев, т. е. 5,5 %.

Г. Две крупные ветви, лежащие на передней полуокружности кардии недалеко друг от друга. 54 случая, т. е. 27 %.

Д. Рассыпной тип, когда 3–4 ветви изолированно пересекают поверхность кардии. Только 2 случая, т. е. 1 %.

Е. Смежное расположение двух ветвей, из которых одна — левого, а вторая — правого блуждающего нерва. 24 случая, т. е. 12 %.

Правый блуждающий нерв на уровне диафрагмы дает гораздо меньше типовых вариантов, чем левый.

А. Одиночный ствол, обнажаемый в щели между правой ножкой диафрагмы и кардией. 105 случаев, т. е. 52,5 %.

Б. Два ствола, интимно близко расположенных там же. 71 случай, т. е. 35,5 %.

В. То же, что два предыдущих, плюс передняя крупная ветвь, отходящая на высоте 2–3 см выше диафрагмы и идущая на переднюю стенку кардии. 24 случая, т. е. 12 %.

Топография блуждающих нервов вдоль грудной части пищевода имеет в основном следующие особенности.

Левый блуждающий нерв, отделившись ниже корня левого легкого, пересекает наискось переднюю поверхность нижнегрудного отдела пищевода в основном магистральным стволом, получая от правого блуждающего нерва не более 1–2 анастомотических ветвей.

В других случаях левый блуждающий нерв спускается к желудку 2–3 ветвями, отдавая кзади тонкие веточки, анастомозирующие с правым блуждающим нервом на задней поверхности пищевода. В то же время сам левый ствол получает вышеназванные веточки от правого блуждающего нерва.

Наконец, иногда левый блуждающий нерв нисходит к желудку, образуя крупнопетлистые разветвления за счет обогащения архитектурного рисунка анастомозами, идущими к правому блуждающему нерву или от него. Однако в большинстве случаев, подходя к отверстию диафрагмы, левый собирается в 1–2 ствола.

В результате проделанных анатомических проверок Н. В. Хорошко пришла к выводу, что принцип поддиафрагмальной ваготомии достаточно обоснован, ибо на этом уровне оба блуждающих нерва в большинстве случаев формируются в магистральные стволы, имеющие достаточно очерченные типовые расположения.

Обратимся ко второй нашей работе — проверке влияния ваготомий на функцию желудка у человека. Опыты эти в подобной форме, по-видимому, еще никем не производились. Все подробности изложены и документированы в докторской диссертации Е. В. Лоскутовой, здесь же будут приведены некоторые из основных выводов.

Вот обстоятельства, при которых подобные исследования на людях оказались возможными.

По схеме наших операций искусственного пищевода мобилизованная кишка проводится на шею, а начальный отрезок тощей кишки включается в систему Y-образным анастомозом. В результате желудок оказывается полностью выключенным для прохождения пиши, притом навсегда. Хотя наш опыт до сих пор показывал, что никаких расстройств питания, обмена или гемопоэза такое полное выключение желудка не причиняет, тем не менее мысль о возможности включения созданного пищевода в имеющийся желудок казалась вполне естественной. Технически включить искусственный пищевод путем гастроэнтеростомии было бы делом совершенно нетрудным.

При этом нами принимались во внимание следующие весьма важные обстоятельства.

На нашем значительном клиническом материале полных стриктур пищевода после ожогов довольно часто приходится иметь дело с желудочными свищами, наложенными в других больницах строго по средней линии, т. е. расположенных прямо на пути, по которому предстоит прокладывать туннель для проведения мобилизованной кишки на шею. Если такие свищи помешаются не слишком близко к мечевидному отростку и находятся ближе к пупку, то иногда еще можно сделать обход внутри брюшной полости и, обойдя подшитый желудок, прокладывать туннель кратчайшим путем, т. е. от вершины стернального угла. Но если, как бывает чаще всего, этот неудачный желудочный свищ расположен в самой вершине реберного угла, то использовать кратчайший путь для проведения мобилизованной кишки совершенно невозможно. Если выделенной кишки по длине достаточно, чтобы провести ее по изогнутой траектории в далекий обход желудочного свища, то вопрос может решиться удовлетворительно. В противном же случае возникает дилемма: либо переставить желудочный свищ на новое место, в сторону, т. е. параректально, либо довольствоваться доведением кишки до уровня ключицы, или еще ниже. Так как во втором случае для завершения создания пищевода совершенно необходимы минимум три сложные операции, то предпочтительно переставить желудочный свищ и избрать более прямой путь для проведения кишки.

Вторым не менее императивным поводом для перестановки свища на новое место оказывается то, что самый свищ неудовлетворителен по своему оформлению, т. е. подтекает мимо резиновой трубки. Это обычно ведет у больных с высокой кислотностью желудочного сока к очень неприятному дерматиту вследствие разъедающего действия желудочного сока на кожу. Площадь таких дерматитов нередко бывает значительной, что весьма затрудняет производство сложной антеторакальной пластики и создает дополнительный риск инфекции. Поэтому вполне целесообразно переделать заново имеющуюся гастростомию, чтобы устранить возможность подтекания мимо трубки.

Но, включая кишечный пищевод в переднюю стенку желудка, мы тем самым обрекаем больных на риск развития пептической язвы соустья, а в случае подобного ужасного осложнения почти невозможно представить себе, что же мы стали бы делать. Ведь терапевтическим мероприятиям эти послеоперационные язвы совершенно не поддаются, а хирургическим путем можно ликвидировать их только радикальным иссечением, т. е. разрушая созданный искусственный пищевод, притом почти непоправимо.

Эти рассуждения отнюдь не чисто теоретические. В давние годы мы лишь очень редко анастомозировали кишечный пищевод с желудком именно из боязни пептических язв соустья. Тем не менее нам пришлось встретить образование этого осложнения даже через несколько лет после окончания создания искусственного пищевода, притом в самой страшной форме, когда, например, у одного юноши такая пептическая язва и изъязвила лапаротомный рубец и привела к полному разрушению всего искусственного пищевода. У больного образовался колоссальный свищ желудка диаметром 8—10 см, через который на глаз можно было видеть одновременно и отверстие привратника, и устье пищевода. Мне все же удалось реконструировать и благополучно воссоздать больному искусственный пищевод. Но, воочию увидев эти ужасающие деструктивные разрушения, причиняемые активным желудочным соком не только слизистой кишке, но и ее брыжейке, а затем брюшине, жировой клетчатке, даже всей толще кожи, и пережив все невероятные трудности реконструктивной пластики в подобном случае, вряд ли захочешь в другой раз анастомозировать кишечный пищевод с желудком.

Итак, либо надо было отказываться от мысли включать желудок при создании искусственного пищевода, либо принимать самые решительные меры против возможности развития пептических язв соустья. Так возникла проблема сопутствующей ваготомии у больных с высокой кислотностью желудочного сока, которая позволила бы в каждом отдельном случае выяснить вопрос о ее влиянии на желудочную секрецию, а вместе с тем и вопрос о возможности или же, наоборот, о рискованности последующей гастроэнтеростомии.

Поэтому, решив производить у части больных с высокой кислотностью желудочного сока при создании им искусственного пищевода сопутствующую ваготомию, мы в первую очередь остановились на больных, у которых необходимо было перемещать желудочный свищ на новое место, и производили двустороннюю ваготомию одновременно с операцией перемещения свища.

План наших действий был следующий. Больные, поступившие для пластики пищевода, подвергались подробному исследованию желудочной секреции через имеющийся желудочный свищ. Из их числа сразу отсеивались те, у которых желудочная кислотность оказывалась пониженной или близкой к норме, ибо у них не было показаний к ваготомии. Среди же больных с повышенной кислотностью надо было делать отбор для ваготомии по двум признакам: во-первых, брались те, у которых гастростомия находилась по средней линии, т. е. мешала пластике и требовала перестановки влево; во-вторых, отбирались те больные, которые по состоянию психики казались подходящими для длительных анализов желудочной секреции при всевозможных пищевых раздражителях до пересечения блуждающих нервов и затем долгое время после завершения создания искусственного пищевода. Вот почему среди не менее 200 больных, обращавшихся к нам в клинику для создания искусственного пищевода в этот период, ваготомия при этой операции была произведена у 22 больных.

К счастью, Е. В. Лоскутова не только очень добросовестно выполняла и регистрировала все сотни количественных и качественных анализов у этих чаще всего капризных больных, но тактично и умело убеждала многих строптивых больных, отказывавшихся от повторных курсов исследования через несколько месяцев после сделанных ваготомии и окончательного создания искусственного пищевода.

Схема исследований была следующая. Так как во всех случаях имелось почти полное заращение пищевода, то заполнение желудка производилось исключительно через отверстие гастростомии. Изучение секреции желудочной слизистой совершалось при особо строгих условиях эксперимента, когда полностью исключалось подмешивание слюны и потому точно отражалась истинная картина желудочной секреции.

Эвакуаторная функция желудка подробно изучалась до ваготомии через имеющийся свищ путем контроля опорожняемости желудка от принятой пиши и при рентгеноскопии с бариевой контрастной массой.

Секреция желудка изучалась при самых разнообразных видах пищевых раздражителей, причем особое внимание обращалось на учет каждой из двух фаз желудочной секреции отдельно. Это значит, что первую, психическую, фазу секреции мы вызывали путем мнимого кормления, когда наши больные разжевывали и проглатывали различную пищу, которая при этом выходила через имеющуюся шейную стому пищевода наружу, не попадая в желудок. Поэтому мы могли наблюдать психическую фазу секреции в идеальной форме, когда желудок оставался совершенно пуст и, следовательно, не было условий для того, чтобы вторая фаза, т. е. химическая, могла бы начаться и маскировать собой кривую секреции первой фазы (рис. 33–40).

Если у некоторых больных не было шейной стомы, то после разжевывания пищи они ее выплевывали наружу, но не вводили через трубку в желудок; случайное проглатывание исключалось вследствие заращения пищевода. Итак, в обоих случаях изучение психической фазы производилось в безукоризненно строгих условиях эксперимента.

То же относится и ко второй фазе, для изучения которой соответствующие раздражители вводились больным сразу через гастростомическую трубку в желудок, минуя рот, т. е. почти совершенно исключая первую рефлекторную фазу. Ведь такие раздражители, как капустный отвар или раствор кофеина, ни своим видом, ни запахом не могли вызывать психическую фазу секреции. Наконец, вызывать и контролировать химическую фазу желудочной секреции можно было даже у спящих больных, вводя им пишу через резиновую трубку в желудок во время сна. Именно так неоднократно и поступала Е. В. Лоскутова.

Упомянем вкратце, что и кишечную фазу желудочной секреции, описанную И. П. Разенковым, можно было изучать на наших больных с искусственными пищеводами в несравненных условиях, т. е. при чисто еюнальном кормлении через конец выведенной кишки, не вводя пищи ни в рот, ни в желудок, но пользуясь имеющейся гастростомией для измерения желудочного сока и его анализа.




Рис. 33.




Когда фазы желудочной секреции на каждый вид пищевого раздражения бывали достаточно изучены при многочисленных пробах, то больные подвергались возможно полной поддиафрагмальной двусторонней ваготомии. Через несколько же дней можно было приступить к тщательному изучению двигательной и секреторной функции «денервированного» желудка и сравнению получаемых данных с тем, что было найдено у тех же больных до производства ваготомии. Приведем краткие итоги.




Рис. 34.




Психическая фаза желудочной секреции после полной ваготомии исчезает полностью. В зависимости от сохранности некоторых веток вдоль заднелевой трети окружности пищевода, куда очень трудно проникнуть для неврэктомии, может сохраниться очень слабая реакция на мнимое кормление. В общем же первая, рефлекторная, фаза секреции после перерезки блуждающих нервов у человека выпадает почти полностью, как это и следовало ожидать по аналогии со знаменитыми опытами И. П. Павлова и его школы, проделанными на собаках. Поясним это положение двумя примерами.




Рис. 35.




У больного О. до ваготомии при мнимом кормлении мясом через желудочный свищ за 2½ часа удавалось собрать от 177 до 216 мл желудочного сока, имевшего общую кислотность до 128, а свободной соляной кислоты до 110. После ваготомии при мнимом кормлении за те же 2½ часа выделилось от 19 до 40 мл сока с обшей кислотностью 10–20 при полном отсутствии свободной соляной кислоты.




Рис. 36.




У другой больной В. до ваготомии при мнимом кормлении мясом за 2½, часа выделилось 100 мл желудочного сока с обшей кислотностью 85 и свободной соляной кислоты 75. После ваготомии при мнимом кормлении за 2½ часа удавалось собирать от 5 до 20 мл желудочного сока с кислотностью 12, но при полном отсутствии свободной соляной кислоты.




Рис. 37.




В общем можно считать твердо доказанным, что психическая фаза секреции после ваготомии выключается сразу и почти полностью. Незначительная сохранность рефлекторной фазы желудочной секреции у единичных больных объясняется сохранностью некоторых ветвей блуждающих нервов, недоступных при операции под диафрагмой на фиксированном желудке.




Рис. 38.




Химическая фаза желудочной секреции после ваготомии сохранялась во многих случаях. При этом не могло быть сомнений, что ваготомия технически удалась, ибо при операции бывали резецированы и гистологически проверены значительные куски обоих стволов. Но, помимо этого, доказательством могли служить полное выключение рефлекторной фазы и резкие расстройства желудочной эвакуации, отмеченные v этих больных.




Рис. 39.




Капустный отвар является весьма надежным химическим раздражителем желудочной секреции. Эта проба после ваготомии давала почти те же данные, что и перед денервацией. Исключение составляют 3 больных, у которых общая кислотность после ваготомии упала до 20, а свободная соляная кислота совершенно исчезла.




Рис. 40.




Мясной бульон у большей части больных продолжал давать ту же кривую секреции, что и до ваготомии. Но у отдельных больных отмечалось значительное снижение обшей кислотности и содержания свободной соляной кислоты иногда до полного ее исчезновения.

После введения завтрака Боаса — Эвальда «в денервированный» желудок кривая секреции оказывалась несколько иной, чем до ваготомии. Отмечалось снижение кислотности в первый час, зато в последующее время цифры обшей кислотности и свободной соляной кислоты обычно достигали уровня, существовавшего до ваготомии. У отдельных больных после ваготомии кислотность снизилась довольно резко и на завтрак Боаса — Эвальда.

Двигательная функция желудка после ваготомий чрезвычайно резко нарушается, и наступающий паралич перистальтики является наиболее постоянным следствием перерезки блуждающих нервов. Правда, и здесь опять, вероятно, вследствие сохранности единичных ветвей блуждающих нервов, через несколько месяцев эвакуаторная функция желудка постепенно восстанавливается. Однако и спустя много месяцев двигательный паралич желудка остается очень выраженным.

Пища, по несколько суток задерживаясь в желудке, неизбежно подвергается брожению и загниванию, что иногда доставляет больным неприятные ощущения переполнения и тяжести в подложечной области и отвращение к еде. Для облегчения своего состояния больные часто сами выпускают через трубку введенную в желудок пищу, при этом можно обнаружить наличие пищи, принятой 3–4 дня назад и даже ранее.

Рентгенологически можно проследить, что у некоторых больных, перенесших ваготомии, налитый в желудок барий задерживается там до 5 суток. Особенно отстает начало эвакуации; чаще всего лишь через 10–12 часов после введения бария в желудок первые порции его начинают понемногу поступать в двенадцатиперстную кишку. С этого момента эвакуация бария из желудка происходит хотя и очень медленно, но равномерно. Через 24 часа в желудке имеется не менее 1/3 введенной контрастной массы. Эвакуация этого остатка обычно длится еще 2–3 суток.

Приведем протокол рентгенологического обследования больного Ч… которое было сделано через 6 месяцев после ваготомии.






Желудок крючкообразной формы с нижним полюсом на 4–5 см ниже гребешковой линии. Контуры ровные. Складки слизистой нормальные. Перистальтика очень вялая. Эвакуация влитого через трубку бария отсутствует.

Через 1 час весь барий в желудке; перехода его в двенадцатиперстную кишку не происходит. Через 2 часа 30 минут, 4, 5, 6, 8, 10 часов барий в желудке. Через 10 часов 30 минут выполнилась двенадцатиперстная кишка. Через 12 часов в желудке 2/3, введенного бария; выполнены и тонкие кишки. Через 24 часа в желудке остаток 1/3 введенного бария. Через 48 часов в желудке небольшой остаток бария, который найден там и через 72 часа. Даже через 120 часов остатки бария еще находились в желудке. Только через 168 часов следов бария в желудке не удалось увидеть.





Постепенно, к 6–7 месяцам после ваготомии, клинические проявления нарушенной эвакуации сглаживаются. Надо отметить, что состояние больных значительно облегчается периодическим выведением застойного желудочного содержимого и систематическими промываниями через гастростомическое отверстие. К тому же большинство этих больных вскоре после ваготомии начинает питаться через искусственный пищевод, минуя желудок.

Исследование желудочной секреции и эвакуаторной деятельности желудка у этих больных продолжалось через остающийся желудочный свищ.

Оказывается, что у некоторых больных через 6–7 месяцев после ваготомии рентгенологически отмечается некоторое ускорение эвакуации из желудка. Но у большинства резкие нарушения моторной функции желудка держатся упорно. Так, например, начало эвакуации бария лишь через 12 часов и задержка влитого контрастного вещества в желудке до 120 часов отмечались у одного из наших больных через год, у другого — через год и 8 месяцев после ваготомии; у одной больной через 5 лет после ваготомии была длительная задержка эвакуации. И если такой парез желудка у наших больных не может причинить им никакого вреда, потому что они питаются через кишечный пищевод, минуя желудок, то нетрудно представить себе, какие серьезные последствия может вызвать такой стойкий паралич желудка, если вся пища должна неминуемо идти через него.

Легко понять, что принятая пища, часами оставаясь в желудке, начнет бродить тем легче, чем полнее окажется выключенной секреция соляной кислоты. И если вторая фаза желудочной секреции может оказаться не затронутой после сделанной ваготомии, то рефлекторная фаза выделения соляной кислоты окажется безусловно парализованной. Мудрено ли, что эти больные часто будут жаловаться на тяжесть под ложечкой, отрыжку и даже рвоту. Но что еще хуже, так это появление поносов, которые у многих больных не проходят месяцами и могут принять угрожающую форму.

Явления желудочного паралича и появление упорных поносов отмечены как главный и наиболее серьезный недостаток и осложнение после ваготомии, производимых по поводу язвенной болезни желудка и двенадцатиперстной кишки. Эти осложнения описаны всеми авторами, публикующими отчеты о своих первых ваготомиях. Какие бы меры ни принимать — будут ли они направлены на предотвращение вздутия профилактическим отсасыванием через зонд в течение ряда суток или на лечение новейшими современными стимуляторами перистальтики — тяжелые атонии желудка являются прямым и неизбежным следствием перерезки блуждающих нервов. Иначе и быть не может. Вопрос лишь в том, в какой мере переносимы для больных такие желудочные атонии, поведут ли они к заживлению язв и будет ли это заживление носить временный или постоянный характер.

Прежде чем перейти к обзору опубликованных клинических работ о ваготомиях, остановимся на первостепенно важном вопросе о поносах, развивающихся после этих операций. О частоте и продолжительности этих осложнений речь будет ниже; здесь же остановимся на причине таких поносов.

Хотя причина поносов после ваготомии не вполне ясна, тем не менее почти все думают, что эти упорные диарреи являются результатом того, что принятая пища неизбежно загнивает в парализованном желудке. Предположение, что перерезка блуждающих нервов может вредно отразиться на функции самих тонких или толстых кишок, мало вероятно. Попытки найти нарушения в пищеварительной функции печени до сих пор не дали никаких результатов. Наконец, совсем недавно Феликс Мандль проверил влияние ваготомии на функцию поджелудочной железы и убедился, что если диастаза поднялась в 18 из 20 случаев и притом довольно значительно (в среднем 1:128, максимум 1:512), то наивысший подъем наблюдался на 2—3-й день после ваготомии, а затем все входило в норму. У 16 больных диастаза достигала нормального уровня на 5-й день, у двух остальных — на 7-й и 9-й день.

Не может быть сомнений в том, что причина поносов кроется в бродильных процессах пищи, застаивающейся в парализованном желудке. Это может считаться доказанным нашими наблюдениями у больных с искусственными пищеводами. После ваготомии, когда эти больные питались через кишечный пищевод, минуя желудок, то в последнем никакого застоя пиши и загнивания не могло происходить, несмотря на сделанные ваготомии; и мы наблюдали, что при питании через искусственный пищевод, когда пища поступала в кишечник, минуя желудок, как правило, поносов у больных не было.

Переходим к краткому обзору клинических данных. Опубликованные отчеты численно невелики. Так, например, 3 февраля 1948 г. в Королевском колледже хирургов Англии Девис Битти дал сводку английского и американского опыта ваготомий при язвенной болезни, не достигающих даже 1000 случаев.

Dragstedt (Chicago University)……………….. 400

Moore (Harvard University)………………….. 115

Grimson (Duke University)…………………… 96

Walters (Mavo Clinics)……………………… 80

Criel (Cleveland Clinic)……………………… 77

Orr (British Postgrad Scool)………………….. 90

Beatti (Leicester City Hospital)…… 103

Итого… 961

Я не решаюсь добавлять к этой статистике 103 случая Артура Аллена, о которых он докладывал в Королевском колледже 22 сентября 1947 г… ибо думаю, что это те же случаи, которые значатся в числе 115 ваготомий Мура. Точно также в число 100 ваготомий, данные о которых опубликовали Коллинс и Стивенсон, вернее всего, вошли и названные выше 77 случаев Крайля. Если я даже добавлю сюда 90 случаев Р. Кольпа, 101 ваготомию Ф. Мандля, 101 ваготомию проф. А. Н. Бакулева, 40 случаев проф. П. Л. Сельцовского и 50 ваготомий проф. А. Н. Филатова, то все вместе немного превысит 1000 случаев.

Но дело не в том, что численно материал мал. Гораздо важнее то, что отдаленные результаты отсутствуют у большинства авторов, что совершенно исключает возможность делать сколько-нибудь обоснованные выводы о пригодности ваготомий для лечения язвенной болезни. Зато достаточно ясно обозначались некоторые ближайшие последствия и осложнения, сопровождающие перерезку блуждающих нервов.

К числу немедленных следствий ваготомий относится прежде всего двигательный паралич желудка и полное прекращение язвенных болей.

В какой мере понятно первое, в такой же мере непонятно второе. Что пересечение блуждающих нервов выключает главную двигательную иннервацию желудка и сразу создает паралич перистальтики, не вызывает сомнений. Что паралич этот может впоследствии несколько выровняться, это тоже может найти себе объяснение как в сохранности отдельных веток, так и в частичной регенерации пересеченных нервов или, наконец, в том, что и другие нервные элементы желудка могут содержать двигательные волокна.

Но казалось несомненным, что блуждающие нервы не суть чувствительные нервы, а потому недопустимо было думать об аналгезии желудка после ваготомий. Ведь оперируя под местной или спинальной анестезией, которая совершенно не влияет на проводимость блуждающих нервов, мы можем препаровать, прищипывать, пересекать и раздавливать оба ствола и ветви блуждающих нервов у человека, не вызывая боли. Напротив, каждый хирург знает, что защемлять симпатические волокна и сплетения вокруг желудочных сосудов без надлежащего опрыскивания их раствором новокаина — значит причинить больному неизбежную и очень сильную боль.

Итак, немедленное прекращение язвенных болей после пересечения блуждающих нервов не находило логического объяснения. Желудочная аналгезия может и должна наступить после пересечения nervorum splanchnicum или симпатэктомии в районе 7—12-го грудных сегментов. Это и бывает в действительности, например после симпатэктомии, производимых для лечения эссенциальной гипертонии.

Но подобная анестезия после симпатэктомий не только не влечет за собой излечивания язвы, а, напротив, может ухудшить течение язвенной болезни, маскируя это ухудшение тем, что боли могут отсутствовать. Это особенно поучительно и очевидно в случае Риана и ван Гой (Ryan и van Hoy, 1946), у которых больной на 15-й день после правосторонней симпатэктомий, произведенной по поводу эссенциальной гипертонии, умер при явлениях перитонита с ничтожными болевыми симптомами. На вскрытии найдена прободная язва двенадцатиперстной кишки. Яркие симптомы прободения были полностью маскированы вследствие произведенной симпатэктомий.

Интересно, что, создавая анестезию желудка, симпатэктомий не только не улучшают течения язвенной болезни, но могут повести даже к ухудшению. Так, Блиган и Кинтнер (Blegan и Kintner, 1947) привели убедительные данные, согласно которым у двух их больных, оперированных по поводу гипертонии, после обширных дорсолюмбальных симпатэктомий возникли такие ухудшения гастродуоденальных язв, что вследствие массивных кровотечений пришлось срочно прибегнуть к гастрэктомиям.

Сикар, Альбо (Sicard, Albot) и сотрудники сообщают, что, несмотря на полное прекращение язвенных болей после симпатэктомий, рентгенологически язвенные ниши остаются в прежнем виде.

Феликс Мандль тоже должен был вторично оперировать своего больного, которому он перед тем сделал спланхэктомию вследствие эссенциальной гипертонии: вяло протекавшая язва дала резкое обострение.

Исходя из этого и вспомнив работы Гесса и Фальтишека (Hess и Faltitschek, 1924), которые установили, что после блокады седьмого и восьмого грудных симпатических узлов справа повышается желудочная кислотность и появляется энергичная перистальтика, Мандль предлагает пользоваться такой симпатической блокадой в качестве надежного теста полноты сделанной ваготомии. Если пересечение блуждающих нервов — удалось выполнить полностью, блокада грудных симпатических узлов не может оказать ожидаемого действия и повышения желудочной кислотности не наступит.

Возвращаясь к вопросу о прекращении язвенных болей сразу после ваготомии, укажем, что до недавних пор единственным правдоподобным объяснением было то, что в результате наступающего двигательного паралича прекращается раздражение язвы, имевшее место вследствие глубокой перистальтики и спастических сокращений желудка.

Так думали многие авторы. Допустить в какой-либо мере анестезию после ваготомии нельзя было не только потому, что самая грубая травма блуждающих нервов не вызывала боли, но и потому, что даже после пересечения их больные могли отчетливо различать теплоту при вливании горячих жидкостей, чувство распирания при быстром раздувании введенного в желудок баллона; сохранялось также ощущение голода (Дрегстедт).

Очень интересные опыты опубликовал недавно сам Дрегстедт. Он вспомнил про работу Пальмера (W. L. Palmer), который еще в 1927 г. опубликовал так называемую язвенную пробу, т. е. экспериментальное вызывание типичных болей при вливании язвенному больному 200 мл 0,5 % раствора соляной кислоты в желудок через тонкий зонд.

Дрегстедт проделал эти пробы по многу раз у пяти из своих язвенных больных и, получив очень яркие приступы типичных язвенных болей через 30 секунд после введения 200 мл 0,1 н. раствора соляной кислоты в желудок через зонд, проверил эти же пальмеровские пробы после ваготомии. Во всех 5 случаях совершенно типичные язвенные приступы были отмечены больными через 30 секунд после введения кислоты в желудок. Особенно интересен случай с 37-летним врачом, страдавшим тяжелым язвенным заболеванием в течение 10 лет. До операции тесты проводились попеременно то раствором соляной кислоты, то тем же количеством простой теплой воды, причем больной безошибочно сразу определял, что ему вливали через тонкую трубку. Болевые приступы быстро прекращались, если введенную кислоту отсасывали обратно. Язвенный тест кислотой сохранился полностью и в течение первых 3–5 дней после ваготомии. После этого срока кислотная проба перестает давать положительные результаты, как полагает Дрегстедт, вследствие начала заживления самой язвы.

Обратимся к самому неприятному осложнению — атонии желудка вследствие двигательного паралича. Выше были приведены наши экспериментальные данные о степени и сроках такого паралича на выключенном желудке человека. Посмотрим, что показывает клиника, т. е. ваготомии у больных, чей желудок является естественным путем для питания, обойти который невозможно.

Аллен на своих 103 случаях ваготомии отметил в 56 % временные явления переполнения; в 31 % случаев не отмечено таких расстройств; в 5 % имело место упорное чувство переполнения и отрыжка, а в 8 % случаев вздутие и рвота составляли главные жалобы.

Коллинс и Стивенсон в трактовке своих данных явно хотят преуменьшить значение получающихся атоний, утверждая, что, даже когда явления желудочного стаза отчетливо выражены клинически и рентгенологически, субъективно эти больные чаще всего не испытывают неудобств и не предъявляют жалоб.

Тем не менее, несмотря на то что из 50 больных до ваготомии у 11 были уже сделаны гастроэнтеростомии, а у 7—резекции, при вторичных операциях пересечения блуждающих нервов авторы вынуждены были сделать попутно 22 гастроэнтеростомии, 4 пилоропластики и 3 резекции. При таком добавочном обеспечении эвакуации желудка, может быть, не стоило и говорить о частоте и тяжести застойных явлений. Однако авторы, отмечая закономерность явлений желудочного застоя, пишут, что у 8 больных, «не имеющих добавочной дренажной операции, степень желудочного стаза была большей». Считая эти явления временными, Коллинс и Стивенсон заявляют, что «у многих больных, имевших 100 % шестичасовую задержку при рентгеновском просвечивании на 6-й день, к концу 2 недель бывала лишь 50 % задержка, а в конце 6 недель желудочная опорожняемость была нормальна».

Гораздо более серьезные данные сообщает Битти. «Большинство случаев показали по меньшей мере шестичасовую задержку в первые 4 месяца, хотя это обычно прекращалось к концу первого года. С этим связано ощущение распирания после приема пищи и некоторая степень пустой отрыжки, без сомнения вызванная ферментацией в застойном желудочном содержимом». Но симптомы эти были выражены в сильной степени лишь в относительно небольшом числе случаев, как видно из следующих данных.

Симптомы задержки после ваготомии (вплоть до четырех месяцев): рентгенологически в 80 % случаев имелась 6-часовая, — в 20 %—24-часовая задержка. Субъективно в 74 % случаев не было выраженных симптомов, в 22 % наблюдались умеренные симптомы и в 4 % — тяжелые симптомы задержки.

Чтобы не только облегчить больным тяжесть неизбежных явлений застоя, но и предотвратить перерастяжение желудочной мускулатуры вследствие вздутия, необходимо сразу после операции устанавливать постоянный желудочный аспиратор. Дрегстедт недавно высказал мысль, что главная причина длительных симптомов задержки кроется в том, что, вследствие недостаточно продолжительного курса отсасывания желудочного содержимого, происходит перерастяжение желудочной мускулатуры, а это приводит ко вторичной паралитической дилятации. Последняя лишь очень медленно преодолевается постепенно нарастающим тонусом желудка; для полной же компенсации может потребоваться несколько месяцев.

В упомянутом материале Битти 58 % больных потребовали постоянного отсасывания в течение 36 часов и дольше, причем у 38 % объем отсосанной жидкости составлял 100 мл или меньше, а у 20 % достигал 2 л и более.

* * *


Мы уже упоминали о поносах, развивающихся у больных после ваготомий. Наши наблюдения убедительно доказывают, что причина поносов заключается в ферментации пищи в застойном содержимом желудка, ибо если наши больные после ваготомий питались, минуя желудок, то у них поносов не было. Посмотрим, сколь часты и тяжелы были такие поносы язвенных больных после ваготомий.

Аллен пишет, что диарея случилась у 62 % больных: она была незначительной или временной у 48 %, тяжелой, но улучшающейся у 8 %, тягостной и продолжительной у 6 % больных.

К. Мейер в Cook County Hospital (Чикаго) отмечает жидкий стул дважды в день почти у всех 35 больных после ваготомий; у двух из них поносы оказались изнурительными.

Проф. П. Л. Сельцовский в своем докладе в Московском терапевтическом обществе в сентябре 1948 г. сообщил, что на 40 ваготомий послеоперационные поносы отмечены в 22 случаях.

По данным Мандля, оказалось, что 20 % больных после ваготомий раньше или позже начали страдать диареей. Мандль считает, что эти поносы можно оборвать лечением опиатами, ацидольпепсином или сульфаниламидами. «Все пациенты были вылечены через несколько недель: только один — через три месяца».

В отличие от подобного симптоматического лечения большинство авторов усматривает борьбу с поносами, еще лучше их предотвращение, в мерах против, застоя желудочного содержимого. И когда прекращают многодневную постоянную аспирацию через введенный в нос тонкий резиновый зонд, то стремятся повысить тонус желудочной мускулатуры назначением новейших парасимпатических стимуляторов. Таковыми за последние годы считаются препараты «Urecholine» или «Doryl» (Carbamylcholine). По отзывам многих американских авторов препараты эти могут весьма успешно применяться при явлениях желудочной атонии.

* * *


Обращаясь к суммарной оценке клинических результатов, прежде чем цитировать подробные данные наиболее обстоятельных наблюдений, сделанных проф. А. Н. Филатовым в Ленинграде, приведем немногие предварительные итоги зарубежных авторов.

Аллен цитирует результаты своего коллеги по Массачузетской общей больнице — Мура, который считает, что 87 % больных, подвергавшихся ваготомии (трансторакально!), удовлетворены достигнутым улучшением, Однако, подходя строго критически, сам он вынужден разбить с вой результаты на три группы: 75 % хороших, 18 % удовлетворительных и 7 % плохих. В группе удовлетворительных 3 % больных позднее потребовали наложения гастроэнтеростомий; еще у 3 % в период реконвалесценции были массивные кровотечения; 5 % жаловались на преходящие язвенные боли; наконец, у 7 % имелись длительные симптомы переполнения и диареи.

Плохими результатами считаются те, при которых после ваготомии оказались незажившими желудочные, дуоденальные и пептические маргинальные язвы соустья. Хотя Аллен, как и все авторы, считает причиной неполноту произведенной ваготомии, тем не менее по крайней мере в 2 случаях незаживления язв Аллен подчеркивает уверенность в том, что ваготомия была безусловно полной.

В ряде работ К. Мейер и его сотрудники по Cook Country Hospital в Чикаго показывают, что безуспешность ваготомии при язвах объясняется неполнотой сделанных пересечений блуждающих нервов. Но, как показывают их исследования с инсулиновой пробой, добиться полного пересечения всех ветвей иногда чрезвычайно трудно, а порой просто невозможно. Из 35 больных, перенесших ваготомии, 30 были подробно проверены инсулиновой пробой. У 5 больных ваготомия оказалась явно недостаточной, еше у двух — сомнительной, наконец, у одного больного функция блуждающих нервов вернулась через 9 месяцев. Итак, на 30 проверенных больных было 8 сомнительных или неполных ваготомии; у 4 из 8 больных наступил рецидив язвенных симптомов. Те же авторы указывают, что большинство клинических отчетов о ваготомиях совершенно умалчивает о проценте неполных пересечений и проведенных инсулиновых пробах. Стоит сделать такие пробы и тотчас оказывается, что процент технически неполноценных ваготомии чрезвычайно велик, например, 48 % по данным Холлендера.

Учитывая, что при неполных ваготомиях нельзя рассчитывать на заживление язвы или на достаточное снижение кислотности, довольно рискованно делать сопутствующие гастроэнтеростомий для улучшения эвакуации при имеющихся дуоденальных стриктурах язвенного происхождения или для борьбы с неизбежным желудочным параличом и явлениями стаза. Теперь твердо установлено, что гастроэнтеростомий, сделанные при дуоденальных язвах, очень часто осложняются пептическими язвами соустья. Надо ясно понять и твердо помнить, что неполные ваготомии не могут гарантировать от развития язв соустья при одновременном наложении гастроэнтеростомий.

Обратимся к упомянутым материалам проф. А. Н. Филатова, который любезно прислал нам не только все данные, доложенные им на специальной конференции по язвенной болезни, проведенной в Ленинградском институте переливания крови в декабре 1947 г., но и результаты последующих контрольных наблюдений вплоть до середины июня 1948 г. По тщательности проверки и подробности обследования данные проф. А. Н. Филатова почти не имеют себе равных.

За первое полугодие 1947 г. через клинику, руководимую проф. А. Н. Филатовым, и ее поликлинику прошло 1200 язвенных больных, из которых оперировано 110:60 из них сделаны резекции, а 50—ваготомии. Отбор был весьма строгий, а окончательный выбор операции делали уже при лапаротомии, сообразуясь с подробностями обследования болезненного процесса.

Среди подвергнутых ваготомии было 44 мужчины и 6 женщин, большинство в возрасте 30–50 лет, с ярко выраженным длительным язвенным анамнезом. Локализация язв: 12 желудочных, 8 пилорических, 26 дуоденальных и 4 пептических анастомоза.

Выделение и обработка пересеченных нервов производились строго по указаниям Дрегстедта. Резецированные куски нервов изучены гистологически проф. П. В. Сиповским, нашедшим в 20 % случаев некоторые изменения дегенеративного и некробиотического характера. В 50 % случаев ваготомия дополнена инъекциями спирта в малый сальник.

Послеоперационный период во всех случаях был тяжелый, со значительным вздутием живота и атонией желудка. Всем больным ежедневно двукратно откачивали и промывали желудок в течение всей первой недели, что приносило им значительное облегчение. Все они были выписаны к концу месяца, а ходить начали с 8—10-го дня.

Непосредственные исходы показали полное прекращение болей у 48 больных и недостаточное — у 2, у которых в связи с техническими трудностями ваготомия была, вероятно, неполной.

Из 40 случаев, в которых до операции рентгенологически были ясно видны ниши, в 38 ниши нельзя было обнаружить через 2–3 недели.

Исследование желудочного сока показало, что кислотность до операции была повышенной у 30, нормальной — у 13, пониженной — у 7 больных; после ваготомии: повышенной — у 4, нормальной — у 13, пониженной — у 33 больных.

Таблица 6




Переваривающее действие желудочного сока проверено у 20 больных. До операции оно было повышено у 8, в норме — у 10, понижено — у 2 больных; после ваготомии повышенного действия желудочного сока не отмечено, нормальное действие — у 5 и пониженное — у 15 больных.

Графическая запись сокращений желудка показала резкое ослабление их после ваготомии. Желудочный застой и понижение кислотности приводили к бродильным процессам, газообразованию, отрыжке, поносу и интоксикации.

Оценка результатов при выписке приведена в табл. 6. Все больные повторно контролировались каждые полгода. В середине июня 1948 г. имелись результаты наблюдения над 42 больными через 12 и 18 месяцев после ваготомии; 8 больных ускользнули от наблюдений. Общая оценка представляется так:

Таблица 7




Проф. А. Н. Филатов нам сообщил, что вскоре после выписки из клиники, при первых же нарушениях диеты, у больных быстро возобновились явления атонии желудка и поносы. С течением времени нарушения моторной функции постепенно уменьшились, что доказывалось не только ослаблением диспепсических явлений и прекращением поносов, но также и графическими записями желудочной секреции на ленте кимографа (в 20 случаях имелись гастростомии).

Однако параллельно с уменьшением явлений атонии и прекращением нарушений двигательной функции желудка увеличивается число случаев возобновления болей. Вот данные о 13 больных с плохими результатами:

Ваготомии не помогли сразу; боли и язвы остались прежние….. 2

Боли возобновились через 1–3 месяца……………………….. 3

Боли возобновились через 5–6 месяцев……………………… 3

Язвы рецидивировали (ниша) через 7–8 месяцев……………. 3

Язвы рецидивировали (ниша) через 9-12 месяцев……………. 2




В табл. 8 представлены детали различных симптомов и жалоб больных через 1–1½ года после ваготомии.

Из табл. 7 видно, что в 2/3 случаев результат ваготомии хороший или удовлетворительный, а в 1/3 — плохой. А. Н. Филатов не удовольствовался приведенными выше данными, а подсчитал и зафиксировал все симптомы по мере их нарастания через 5—10 и 12–18 месяцев после ваготомии. Мы не будем приводить всех интересных деталей, подмеченных им, а приведем лишь таблицу последовательной общей оценки полученных результатов ваготомии (табл. 9).

Итак, если при выписке плохие результаты зарегистрированы только в 1/25 всех случаев, то через 5 месяцев их уже 1/10, через 10 месяцев—1/6, а через 18 месяцев уже у 1/3 больных отмечено возобновление язвенной болезни.

Таковы предварительные итоги наблюдений проф. А. Н. Филатова над своими первыми 50 случаями ваготомии. Они были достаточно выразительны, чтобы приостановиться и выждать, каковы будут результаты еще через 1–2 года. Подобная осторожность была тем более понятна, что на 140 типичных резекций у язвенных больных, выполненных за последний год, А. Н. Филатов не имел ни одного случая смерти, а отдаленные результаты при них, как известно, не оставляют желать лучшего.

Таблица 8




Таблица 9




Отрицательную оценку ваготомии встретили и со стороны многих хирургов, выступавших на конференции по язвенной болезни в Ленинграде. И председательствующий проф. Н. Н. Самарин, имевший сам малоутешительные результаты при ваготомиях, в заключительном слове призывал прекратить эти операции, считая, что произведенных ваготомии уже достаточно, чтобы о них вынести окончательное суждение.

К этому же времени, к окончанию наших описанных выше экспериментальных исследований, учитывая данные результатов ваготомии и хирургов, применявших их для лечения язвенной болезни, мы окончательно утвердились в своем ранее высказывавшемся мнении, что ваготомия не может быть операцией выбора при лечении язвенной болезни.

Оценку результатов вновь предлагаемых методов оперативного лечения язвенной болезни придется давать исходя из тех, которые в настоящее время вполне определились при операциях типичных субтотальных гастрэктомий.

Достижения эти дались нелегко и пришли далеко не сразу. Пути исканий оказались долгими и довольно трудными.

Субтотальные гастрэктомии остаются методом выбора не только для очень многих, но безусловно для большинства случаев язвенной болезни (для всех язв желудочной локализации, дуоденальных, осложненных стриктурами и большой деформацией луковицы, глубоких, пенетрирующих, т. е. грозящих грубой деформацией в случае своего заживления, активно кровоточащих и прободных). При перечисленных показаниях операции ваготомии или нецелесообразны, или противопоказаны.

Наконец, как уже указывалось, результаты гастрэктомии должны служить тем строгим мерилом, по отношению к которому будут оцениваться методы лечения язвенной болезни, оперативного или консервативного, которым суждено прийти в будущем.

Зато мы признаем положительную роль ваготомии для таких тяжелых случаев, как послеоперационные пептические язвы соустья, развившиеся после обширных резекций желудка. Однако успехи ваготомии в подобных случаях заставляют сделать еще один очень важный теоретический и практический вывод, а именно: неустраненная психическая фаза секреции у некоторых больных может служить причиной развития пептической язвы соустья даже после обширной резекции, т. е. надежного выключения второй, химической, фазы желудочной секреции. А практически это понуждает нас делать субкардиальные ваготомии систематически при каждой типической резекции у молодых больных с дуоденальными язвами / и особо высокой кислотностью.

Мы это делаем уже много лет и может быть именно поэтому не наблюдаем пептических язв соустья после резекций, произведенных в наших клиниках. Сами же ваготомии при этом не могут вызвать ни желудочных атоний, ни сопровождающего их поноса, ибо после обширных резекций и широкого соустья эвакуация из маленькой желудочной культи в полной мере обеспечена.




Глава III

Острые желудочные кровотечения



Существует мало пограничных вопросов, где взаимное понимание хирургов и терапевтов достигалось бы с таким трудом, как в проблеме лечения острых желудочных кровотечений. Разногласия касаются таких, казалось бы, неоспоримых данных, как смертность от профузных кровопотерь. Что может быть проще и убедительнее, чем подсчет числа умерших и выживших после тяжелых желудочных кровотечений?

Тем не менее статистики различных авторов чрезвычайно расходятся, а между тем в мотивировке и выборе активной или пассивной тактики лечения представители различных школ и взглядов базируются больше всего на статистике смертности. Оживленная, порой даже горячая литературная дискуссия ведется уже около 20 лет во всех странах.

Мы должны коснуться некоторых из опубликованных работ, дабы подчеркнуть причины разногласий и совершенно ясно высказать не только нашу точку зрения, но, главное, точно охарактеризовать тот контингент больных с профузными желудочными кровотечениями, о которых будет говориться ниже.

Дискуссия началась с того, что в период 1933–1935 гг. Финстерер и Гордон-Тейлор высказались за активное оперативное лечение. В ту же пору вопрос этот стоял главным в программе конгресса французских хирургов. Почти одновременно с этим появились первые публикации Мейленграхта из Копенгагена об обильном кормлении как методе лечения в самый разгар острого кровотечения. Будучи противоположными по своей тактике, точки зрения упомянутых хирургов и Мейленграхта были одинаково революционными при, казалось, установившихся консервативных взглядах, господствовавших среди терапевтов и большинства хирургов. Сам Мейленграхт в 1937 г. писал: «Итак, принципиально и практически мы делаем как раз противоположное тому, что мы делали прежде».

Вскоре с горячим возражением выступил Артур Херст и его единомышленник лондонский терапевт Райл. Оба энергично протестовали против активного вмешательства, будь то хирургическое или диететическое. Они заявляли, что в ряде статей, недавно появившихся в британских журналах, опасность кровотечений слишком преувеличена и что вообще больничные отчеты непригодны для правильных заключений. «Истинная смертность от язвенных кровотечений, — писали они, — может быть выявлена только по точным статистикам общей практики. Госпитальные статистики ошибочны, ибо только больных с наиболее серьезными кровотечениями направляют в больницы, а их тяжесть часто значительно углуб-. ляется возбуждением и беспокойством при транспортировке из дома».

«В нашей частной практике, — писали Херст и Райл, — мы никогда не видели оснований для пессимизма по поводу кровотечений, и мы знаем, что большинство терапевтов с обширным опытом разделяет этот оптимизм». Херст считал, что «1,5 % есть цифра смертности, ближайшая к истинной смертности от этой причины» на все 586 случаев язв, консультированных в New Lodge Clinic. Точно так же и Райл на 754 случая язв с 10 смертельными исходами от кровотечений исчислял смертность в 1,6 % на все кровоточившие язвы, в 2,6 % на все тяжелые кровотечения и в 0,5 % на все число язв. Эта низкая смертность заставила Херста и Райла настойчиво рекомендовать старые методы лечения: покой, голод, морфин, клизмы из солевого раствора, железо и энергично возражать против необоснованных новшеств, как-то: активное кормление, трансфузии крови, a тем более хирургические операции.

В том же 1937 г. Блекфорд (J. M. Blackford) из Сиэттля чрезвычайно ярко показал поразительную диспропорцию смертности от кровотечений в зависимости от различия статистических материалов, по которым отдельные авторы исчисляли процент смертности. Сам Блекфорд взял на себя труд составить три отдельных отчета: 1) по большому поликлиническому материалу, 2) по хирургическому отделению городской больницы и 3) по официальной городской статистике Сиэттля за те же два года. В поликлиниках отмечено 916 язв желудка на 65 000 больных, т. е. 1,4 %. Процент же смертельных кровотечений составляет только 0,1. «Эти данные, — писал Блекфорд, — объясняют факт, почему многие деятельные терапевты никогда не видали смертельных язвенных кровотечений и потому думают, что смертность должна быть очень низкой».

Так и получается иногда. Джон Борер (John Bohrer) сообщает о 14 смертельных исходах на 80 случаев тяжелых кровотечений, наблюдавшихся за 10 лет в Knickerbocker Hospital в Нью-Йорке. Это составляет 17,5 %. Но больных с кровоточащими язвами за этот срок поступило 182, а всех больных язвенной болезнью было госпитализировано 456. Если же исчислить смертность от желудочных кровотечений на 40 325 больных, поступивших за эти 10 лет, то один смертельный исход придется на 3100 больных.

А если так считать, то в Virginia Mason Hospital за 20 лет одна смерть от желудочного кровотечения придется на каждые 10 000 больных, тогда как при кровоточащих язвах смертность исчисляется 15 %.

Иные данные получаются, если взять статистику целого города. За два года среди 400 000 населения Сиэттля от осложнений язв желудка умерло 124 человека, из них 42 от кровотечений. Итак, смертность от язв желудка, исчислявшаяся 33 %, была вызвана кровотечениями. Если же взять больничный отчет Блекфорда, то из числа 36 поступивших с тяжелыми кровотечениями за те же годы умерло 6, т. е. 18 %.

Изучение других американских отчетов показало, что в больших больницах смертность при профузных кровотечениях колеблется в пределах 15–30 %.

Итак, в больницах смертность при тяжелых желудочных кровотечениях раз в десять выше той, которую представляют себе частнопрактикующие врачи или врачи поликлиники. Цифры эти довольно стабильны, если судить по работе Торстэда (М. Jordon Thorstad), давшего обзор 284 случаев, и по обширным литературным обзорам на основе 113 работ на эту тему.

Однако и в больничных отчетах неизбежно выявляется очень большая разница в смертности в зависимости от специального назначения учреждения. Одно дело диететические санатории, другое — общие городские больницы и третье — отделения для неотложной помощи. В первых опасные кровотечения являются редкими эпизодами, во вторых они встречаются довольно часто. В отделения неотложной хирургии поступают только больные с самыми тяжелыми кровотечениями.

Мейленграхт, удивляясь громадным колебаниям смертности у отдельных английских авторов и считая, что «трудно понять, как это получается», сам же находит и правильное объяснение: «сравнение со смертностью у других авторов сталкивается с теми трудностями, что материал неоднородный». И далее: «Возможно, что в некоторых местах все больные с желудочными кровотечениями так тщательно госпитализируются, что большинство легких больных поступает в больницу, и, наоборот, в других местах принимаются только больные с наиболее тяжелыми кровотечениями». Конечно, именно в этом и заключается вся разгадка. И в этом отношении материал самого Мейленграхта требует комментариев, чтобы понять его исключительно низкую смертность. Сам он пишет, что в Копенгагене почти во всех диагностируемых случаях больные госпитализируются. Нет сомнения, что при столь широкой госпитализации материал Мейленграхта сильно засорен случаями легких кровотечений, а также кровотечений неязвенного происхождения, т. е. дающих ничтожную смертность при любом методе лечения. На 412 кровотечений он отметил только 23 случая рака (5 смертей), 19 случаев варикозного расширения вен пищевода (тоже 5 смертей) и только 3 случая геморрагических диатезов. Все остальные 368 случаев кровавой рвоты или мелены Мейленграхт трактует как «чисто язвенные, т. е. исходящие из острых (эрозии) или хронических желудочно-дуоденальных язв».

Ниже мы вернемся к чрезвычайно важному вопросу о сравнительной частоте неязвенных кровотечений и сможем показать, что даже среди наиболее тяжелого контингента, доставляемого машинами скорой помоши в специальные больницы неотложной хирургии, число неязвенных кровотечений колеблется от 1/3 до 1/2. Здесь же приведу слова Мейленграхта, что «уверенные рентгеновские данные о язвах были получены в 30 %, сомнительные — в 33 %, в то время как в 37 % не оказалось никаких рентгеновских изменений». И далее: «Может быть, если бы вдаваться в подробности, а не ограничиться обычной схемой рентгенологического исследования, число положительных находок повысилось бы».

Может быть, только не очень значительно. Но чем более тонкое исследование будут проводить опытные специалисты, тем вернее, что они не найдут язв там, где их в действительности нет.

Нельзя причислить к язвенным каждое желудочное кровотечение, если исключается рак и цирроз печени. Нельзя исчислять риск для жизни среди больных, у которых и при широкой госпитализации окажется немало легких или умеренных кровотечений. И в этом отношении отчет Мейленграхта говорит сам за себя: только у половины больных с кровотечением гемоглобин упал ниже 50 %. Следовательно, в 2/3 его случаев были кровотечения умеренные или совсем незначительные.

Я с громадным интересом прочитал 5 из 8 известных мне работ Мейленграхта и считаю, что работы его имеют очень большой теоретический и практический интерес. В нашей клинике мы лечим по методу Мейленграхта всех больных с острыми желудочными кровотечениями, которые не подлежат операции (т. е. больше половины больных). Но это не значит, что метод Мейленграхта решает всю проблему лечения острых желудочных кровотечений. Этот метод при всех своих достоинствах требует некоторых оговорок, не говоря уже о тех излишествах и увлечениях, к которым он привел многочисленных последователей в различных странах.

Конечно, Мейленграхт не обязан отвечать за своих последователей. Вот, например, в том же самом Bisperjerg Hospital (Копенгаген), но из отделений, руководимых Хелгевендом (Helgevend) и Олессеном (Harold Olessen), дважды был опубликован обширный материал о лечении желудочных кровотечений. У них в первой серии из 421 больного умер 21, т. е. 4,9 %. При диететическом лечении по Мейленграхту на 288 больных умерло 7, т. е. 2,4 %. Успех очевидный, но авторы для большей убедительности предлагают перерасчет: «Если сбросить умерших от кровотечения в первые сутки, ибо у них не успел сказаться успех лечения по Мейленграхту, то смертность окажется лишь 1 %».

Если для правильного исчисления успехов диететического лечения по Мейленграхту действительно нужно исключить всех умерших в ранние сроки, то вряд ли такую скидку допустимо делать при оценке консервативного лечения в целом и при попытках определить истинный риск и опасность язвенных кровотечений как таковых. Совершенно очевидно, что в таких тяжелейших случаях, когда больные погибают в первые или вторые сутки от начала кровотечения, диететическое лечение или неприменимо, или безусловно потерпит неудачу. Итак, вот первая и главнейшая оговорка: больной умрет раньше, чем лечение успеет помочь.

Как мы увидим ниже, при тяжелых кровотечениях 3/4 из числа умерших погибают от первой геморрагии.

Заметим, что во многих местах метод Мейленграхта вульгаризируют и тем не столько повышают, сколько снижают его репутацию. Известен ряд авторов и учреждений, где «успехи» лечения по Мейленграхту публиковались на основании полутора десятков случаев, где за месяц лечения не производилось не только осциллометрических измерений, но даже определения содержания гемоглобина, очевидно, за ненадобностью, а эффект лечения определялся чувствительными химическими реакциями на примесь крови в кале. Разве можно на основании таких случаев, когда все больные выздоровели без операций и среди которых, возможно, больных с истинными язвами было меньшинство, повторяем, допустимо ли по таким данным отрицать надобность операций и даже трансфузий крови во всех случаях желудочных кровотечений как правило.

Еще за год до появления цитированной статьи Херста Гордон-Тейлор призывал терапевтов к теснейшему сотрудничеству в вопросе об острых кровотечениях, ибо открытая враждебность между медициной и хирургией принадлежит к прошедшим временам.

Мы в полной мере разделяем этот взгляд и искренне радуемся каждому успеху терапевтов, особенно в тех областях, в которых успехи хирургии столь еще незначительны, как это имеет место с острыми желудочными кровотечениями. Но успехи консервативного лечения должны быть реальными, объективными, а не призрачными или даже искусственными. Мы видели уже, как значительно отличаются впечатления общих врачей от истинной высокой смертности в больницах. Нельзя обойти молчанием одну недавнюю немецкую работу, где для защиты консервативного лечения автор допускает очень вольные калькуляции. Кальк (Kalk) отмечает, что довольно значительная смертность от кровотечений в его терапевтическом отделении объясняется «особой тяжестью материала в этом беднейшем районе Берлина, где истекшие годы безработицы и безвитаминное питание больше всего сказались на сопротивляемости организма больных». Но для того чтобы возражать против оперативного лечения и представить в возможно более выгодном свете исходы консервативного лечения, понадобилась особая интерпретация полученного процента смертности. Вот как это было сделано.

За 10 лет поступило 123 больных с профузными кровотечениями, из них умерло 16, т. е. 13 %. Кальк относит эти смертельные исходы не к 123 больным, принятым по поводу кровотечений, а к 514 больным с язвами, поступившим за эти же 10 лет. Тогда смертность составит лишь 3,1 %. Но и это много. Кальк усмотрел, что соотношение желудочных и дуоденальных язв у него 253:242, т. е. около 1:1. Эта пропорция невероятна и говорит о явном «недоборе» дуоденальных язв. Считая, что «не менее 2/3, т. е. 66 %, дуоденальных язв ускользнули от диагностики рентгенологов», Кальк предлагает внести эту поправку, а это снизит процент смертности до 1,5. А так как в больницы поступают только больные с наиболее тяжелыми язвами, то истинная смертность от кровотечений «наверняка лежит ниже 1 %».

Такова «калькуляция» Калька. Недурно?!

Далее, Кальк много раз пишет с восклицательными знаками «только о 3 смертях на 123 больших кровотечения у больных моложе 50 лет», так что в этом возрасте вопрос об операции даже не должен подниматься.

Эти сведения неверны. Всего было 123 больных с кровоточащими язвами: 99 желудочными и 24 дуоденальными. Из этого числа надо вычесть не только 13 стариков, умерших от кровотечения, но и всех выживших старше 50 лет. Тогда упомянутые три смерти придутся не на 123, а на гораздо меньшее число больных. Наконец, шесть раз Кальк пишет о 10 годах, в течение которых был собран материал, и повторно подчеркивает, что для такого большого периода полученная смертность от кровотечения невелика. И вдруг для иллюстрации возраста умерших от кровотечения он добавляет еще четыре смертельных исхода за 5 последних месяцев. Нам кажется, было бы гораздо правильнее уточнять и исправлять свою статистику этими вполне реальными данными, чем сомнительными надбавками каких-то 66 % язв, не распознанных рентгенологически. Это дало бы меньше повода для упреков статистике. Считая, что для пересмотра прежней консервативной тактики нет оснований, Кальк заканчивает свою статью уступкой: «Слава богу, в медицине не существует догмы».

Мы сочли совершенно необходимым привести столь противоречивые данные и точки зрения отдельных авторов, дабы показать, что многие даже весьма крупные статистики настолько отличаются по тяжести материала, что смертность в них тоже совершенно несравнима. А это, естественно, создает противоположное отношение в смысле лечебной тактики: одни могут спокойно выжидать самоизлечения больных, у которых в подавляющем большинстве случаев течение заболевания легкое или средней тяжести. Другие предпочтут помогать своим больным, восстанавливая их силы и потерянную кровь рациональным, но достаточным питанием и трансфузиями крови. Третьи — ив данном случае я говорю от своего имени, на основе своего тяжелейшего материала — имеют так много смертельных исходов при консервативной тактике, что вынуждены из года в год искать путей, чтобы спасать таких больных привычными средствами хирургического вмешательства.

Своеобразие нашего материала должно обеспечить снисходительную критику читателей.

* * *


Артур Херст писал, что в жизни врача смерть больного от кровотечения настолько драматическое событие, что такие случаи нельзя забыть очень долго.

Тогда он должен понять положение руководящего хирурга специального отделения неотложной хирургии, который идет в 30-й, в 40-й, наконец, в 50-й раз на аутопсию, чтобы на секции увидеть аррозированную артерию в центре значительной, но вполне допустимой для операции язвы.

Надо учесть и разницу в психологии в таких случаях у терапевта и хирурга. В самом деле, терапевт делает все от него зависящее в смысле режима и медицинских предписаний. И если больной все же погибает, то врач может спокойно сказать себе: «Feci quod potui». Упрек совести, который может промелькнуть, тотчас же будет заглушен собственным убеждением, что если бы передать такого больного хирургу, то он погиб бы еще вернее.

Иная психология у хирурга. Ведь оперируем же мы сотнями женщин с разрывами трубы при внематочной беременности, находящихся в бессознательном состоянии, в острейшей анемии, с 1,5–2 л крови в животе! А больные с разрывами селезенки, которые всегда поступают в состоянии тяжелейшего шока и дают такую громадную операционную смертность? Разве необходимость операции как-либо оспаривается в этих случаях?

Или еще: разве есть принципиальные возражения против срочных операций при подозрении на разрывы a. meningea media, несмотря на то, что диагноз довольно труден, прогноз всегда сомнителен и имеется риск, что череп вскроют не на той стороне, где имеется гематома?

Почему же мы должны пассивно наблюдать, как умирают от кровотечения из язвы, когда остановка кровотечения — исконная задача хирургии, а сами операции на желудке — вполне законченная глава?

Ответов много.

Во-первых, потому, что не всегда ясно, действительно ли кровотечение происходит из язвы, а дифференцировать иногда очень трудно. В случае ошибки положение хирурга довольно конфузное, ибо операция на слабом больном ограничивается эксплорацией.

Во-вторых, если кровоточит язва, то операция чаше всего технически очень трудна, а делать ее необходимо обязательно под местной анестезией. Смертность при этих операциях довольно высокая.

В-третьих, нет сомнения, что даже очень тяжелые язвенные кровотечения могут самостоятельно остановиться и закончиться вполне благополучно. Вот тут-то и пробовали искать компромиссные решения и чаще всего неудачно, как при всяких компромиссах. Приведем два примера, в которых альтернативы отражают точки зрения терапевтов и хирургов.

Терапевты предлагают передавать хирургам больных с острым кровотечением только при безуспешности консервативного лечения, т. е. больных в плохом состоянии. Хирурги получают отличные результаты при ранних операциях и весьма плохие — в запушенных случаях. Или еще: терапевты склонны направлять на операцию стариков, у которых сосуды потеряли эластичность и контрактильность, что ухудшает прогноз. Хирурги, конечно, предпочитают оперировать более молодых, у которых операционный риск меньше, и, естественно, уклоняются оперировать стариков с глубокой острой анемией. Как же договориться? Мы предлагаем следующее.

Поскольку еще не найдено вполне удовлетворительного решения проблемы для всех случаев острых кровотечений и во всех фазах анемии и так как совершенно нельзя предугадать, чем закончится каждый данный случай, т. е. спонтанным выздоровлением или смертью, надо постараться решить проблему хотя бы частично, но наилучшим образом это значит, что надо лечить консервативными методами, всех больных, у которых кровотечение неязвенного происхождения, следовательно, где хирургу и делать нечего. Надо срочно оперировать всех больных со значительными острыми кровотечениями, если язвенный характер последних твердо установлен. Это решит выбор лечения для большего или меньшего числа случаев, в зависимости от состава больных в том или ином больничном учреждении. А следовательно, в зависимости от. специального назначения учреждения останется большая или меньшая группа больных, не подходящих к двум, уже отобранным для консервативного или хирургического лечения. Как быть с ними?

Вопрос нужно решать строго индивидуально в отношении каждого больного, сообразуясь при этом с ресурсами и возможностями учреждения. Если диагноз язвы не установлен, то нужно выяснить, насколько вероятно такое предположение. Кроме того, каков возраст больного и соответствует ли его возрасту общий вид и состояние? Лично нас соблазняет операция, если больной выглядит моложе своих лет, и, наоборот, особенно пугает, если больной средних лет выглядит стариком. Далее следует взвесить, сколько времени продолжается кровотечение. Каков уровень гемоглобина и кровяное давление, т. е. каков операционный риск? Имеется ли неограниченное количество крови для больших отдельных или капельных трансфузий после операции?

Наконец, кто будет делать предстоящую операцию? Вопрос, который не стоит так остро ни в каком другом разделе желудочной хирургии. Надо помнить, что очень часто хирург встретится с самыми высокими язвами малой кривизны или задней стенки, неподвижными и пенетрирующими в печень или же это окажется труднейшая для операции, низко расположенная язва медиальной стенки двенадцатиперстной кишки с глубокой нишей, проникающей в головку поджелудочной железы. В обоих случаях чрезвычайные трудности усугубляются невозможностью опорожнить желудок, переполненный, кровяными сгустками, которые нельзя отсосать никакими аспираторами.

Все перечисленные выше соображения и оговорки обычно сочетаются друг с другом, создавая весьма причудливые комбинации, к тому же нестойкие, ибо при нарастающем или часто повторяющемся кровотечении главный фактор — общее состояние больного, а следовательно, операционный риск меняется несколько раз в день, то резко ухудшаясь, то улучшаясь, например, после трансфузий крови. Каждый отдельный случай приходится рассматривать строго индивидуально и на каждый данный момент.

Конечно, мы не пытаемся разбирать здесь показания и противопоказания к операции при каждой из многочисленных возможных комбинаций. Приведем только некоторые наблюдения из многолетнего опыта на очень тяжелом материале Института имени Склифосовского.

Частота истинных язв при острых желудочных кровотечениях — вопрос первостепенный и в то же время очень трудный. Надо исключить не только рак и полипы желудка, геморрагические гастриты и множественные острые поверхностные язвы, но и ряд внежелудочных заболеваний и источников кровотечений: варикозные вены пищевода, кровотечения из аорты вследствие аневризм или раковых изъязвлений, венозный застой при циррозах печени, болезни крови (гемофилия, болезнь Банти, Верльгофа, лейкемия и особенно трудно диагностируемые случаи так называемых эссенциальных тромбоцитопений).

Многие из этих форм не имеют ярких, убедительных симптомов; трудности бывают иногда очень велики. Упомянем только, что и при узурах аневризм аорты смерть нередко наступает только от третьего-четвертого кровотечения в течение 1–3 суток, причем ставится диагноз кровоточащей язвы. Мы видели около двух десятков таких случаев и несколько раз с трудом избегали ошибки, причем двое таких больных умерли на операционном столе в момент подготовки к операции.

Нам известны случаи, когда на основании ошибочного диагноза оперировали больных, извергавших с рвотой проглоченную в громадном количестве кровь из туберкулезных легочных каверн.

Надо признаться, что в момент острого кровотечения мы не имеем никаких прочных опорных пунктов для положительной диагностики язвы, кроме анамнеза. Тем более надо настойчиво и тщательно проводить такой расспрос.

Финстерер писал, что только 10 % обильных желудочных кровотечений вызываются иными причинами, чем язва. Непонятно, чем такая пропорция может быть обусловлена. Дональд Бальфур указывает процент неязвенных кровотечений, равный 20–25. Аллен по сводке, охватывающей 2031 случай желудочно-дуоденальных кровотечений, установил, что в 41 % источником были дуоденальные язвы, в 20 % — рак желудка, в 18 % — язвы желудка, в 3 % — пептические язвы соустья, в 16 % —варикозные вены пищевода при циррозах печени, в 2 % причина осталась неразгаданной.

Таблица 10 Соотношение язвенных и неязвенных кровотечений




При нашей хирургической активности в отношении острых кровотечений было чрезвычайно важно не ошибиться в диагнозе и выяснить правильное соотношение различных видов и источников кровотечений из желудка и двенадцатиперстной кишки у больных, доставленных в Институт имени Склифосовского скорой помощью. Мы использовали все доступные нам диагностические средства. Если больного не оперировали, то по миновании острого кровотечения его исследовали наши очень опытные рентгенологи. В табл. 10 представлены наши данные за довольно длительный период наблюдений.

Мы видим, что даже на тяжелейшем материале Института имени Склифосовского около 1/3 поступающих с острыми кровотечениями не имеет язв. Заметим, что в терапевтической клинике покойного проф. А. Н. Крюкова на 105 случаев в 1933–1935 гг., когда там специально занимались дифференциальной диагностикой таких случаев, число неязвенных кровотечений достигло почти половины (47,5 %).

Данные за военные годы (1943–1946) указывают на изменение этого соотношения в сторону увеличения язвенных кровотечений (86,3 %). Увеличение общего количества язвенных больных, большая частота язв сказались и на увеличении частоты кровотечений.

Надо думать, что в больницах общего типа процент неязвенных кровотечений может оказаться еще более значительным.

Переходим к рассмотрению некоторых общих данных.

По вопросу о частоте язвенных кровотечений у больных обоего пола наши данные за 10 лет (1933–1942) выражаются в следующих цифрах (табл. 11.).

Таблица 11 Острые желудочные кровотечения




С 1943 по 1946 г. в наших клиниках наблюдалось еще 358 случаев острых кровотечений, из них 309 язвенного происхождения. В последней группе мужчин оказалось 266, а женщин — 43. Добавляя эти данные к предыдущей таблице, получаем, что на 650 поступивших с большими желудочными кровотечениями мужчин было 537, т. е. 82,7 %, а женщин — 113, т. е. 17,3 %.

По сводке Борера, составленной из 107 ответов на его анкету (1941), на 548 желудочно-дуоденальных кровотечений 466 были у мужчин, среди которых смертность составила 19,5 %, и 82 — у женщин, из которых умерло 14 %. Любопытно, что пропорция эта очень точно сохраняется и в отчетных данных муниципальных статистик. Так, уже упоминавшийся Блекфорд, продолжив свои исследования по Сиэттлю до 1941 г., смог отобрать 151 случай смерти вследствие язвенных кровотечений. Мужчин среди умерших было 120, т. е. 79 %, а женщин — 31, т. е. 21 %.




Локализация


По своей локализации кровоточащие язвы резко отличаются от того, что мы обычно наблюдаем в хронических случаях, а тем более при прободных язвах. Если в хронических случаях одна желудочная язва приходится на 3–4 дуоденальные, а при прободных язвах одна желудочная на 9 дуоденальных, то при профузных кровотечениях мы встречали желудочных язв даже больше, чем дуоденальных. Это видно из следующей таблицы, куда включены только случаи, точно проверенные при операциях (табл. 12).

Таблица 12 Локализация кровоточащих язв, проверенная при операциях




Этим нашим данным противоречат сведения сводной статистики Борера, который на анкетном материале в 548 случаев острых кровотечений выделяет желудочных язв 150, т. е. только 27 %, а дуоденальных — 398, т. е. 73 %. В другой своей сводке, касающейся 1008 желудочно-дуоденальных кровотечений на материале 7 крупных больниц, Борер приводит еще меньший процент желудочных локализаций язв, а именно: язва была расположена в желудке в 174 случаях, т. е. только в 17 %; в двенадцатиперстной кишке — в 799, т. е. почти в 80 %; в 35 случаях кровотечение было из пептических язв соустья. Что касается этой второй сводки, то Борер ее сам выделяет «ввиду недостаточной полноты анкетных сведений». Укажем только, что и первая сводка Борера составлена целиком из случаев, в которых применялось консервативное лечение, т. е. не проверенных при операции, как было с нашим материалом.

Некоторые сведения о кровоточивости язв обеих локализаций можно заимствовать из доклада Уолтерса (Waltman Walters), сделанного на заседании Американской ассоциации хирургов (28–30/IV 1941 г.) по материалу клиник Мейо. За 1932–1936 гг. на 99 оперированных дуоденальных язв были 42 кровоточащие, а из 138 дуоденальных язв, оперированных в 1940 г., кровоточило 73, т. е. 52 %. В первой серии желудочные язвы кровоточили в 25 из 114 случаев, т. е. в 21,9 %. В отчете 1940 г. эта пропорция сохранилась: 17 кровоточащих на 82 оперированные желудочные язвы, т. е. 20,7 %. Однако, как указывал докладчик, все эти кровотечения были хронические, т. е. больных оперировали с выбором, учитывая всю совокупность показаний к операциям.

Повторяем, наши данные точно проверяются при операциях, а указанное выше соотношение сохранилось и в последней большой серии, подсчитанной Б. С. Розановым. Приведем эти цифры (табл. 13, 13а).

За 1948–1953 гг. на 191 операцию по поводу профузных кровотечений у 89 больных (46,6 %) была обнаружена желудочная язва, у 102 (53,4 %) — дуоденальная, материал отличается от предыдущих лет — больше дуоденальных кровотечений, чем в предыдущие годы.

Таблица 13 1943 — июнь 1946 г.




Таблица 13а 1948–1953 гг.




Таковы пропорциональные соотношения на нашем материале, которые на протяжении 10 с лишним лет оставались неизменными. Замечу, что цифры эти очень близки к тем абсолютно точным данным, которые Блекфорд приводит по материалам 75 аутопсий умерших от язвенных кровотечений, где желудочных язв оказалось 46, т. е. 64 %, а дуоденальных — 26, т. е. 36 %.

Возрастной фактор. Именно возрастной признак был выдвинут за последние годы на первое место среди факторов, более всего предопределяющих собой исход язвенного кровотечения. Поэтому необходимо остановиться на нем более подробно.

На чем строятся расчеты выжидательного лечения? На том, что аррозированный сосуд прочно закупорится кровяным сгустком, который затем сформируется в прочный тромб. Расчеты эти в свою очередь базируются, во-первых, на сократительной способности эластичной сосудистой стенки; во-вторых, на нормальной свертываемости крови; в-третьих, на падении кровяного давления вследствие уменьшения количества крови, вытекшей при кровотечении, а также вследствие спасительного коллапса, автоматически понижающего кровяное давление в критические минуты; в-четвертых, на том, что кровяной сгусток, прикрывающий язвенную нишу и закупоривающий разъеденный сосуд, окажется не только не вытолкнутым изнутри, но и не переваренным снаружи действием активного желудочного сока.

На последний пункт и направлены главные расчеты Мейленграхта, который рекомендует часто кормить больных в период профузных кровотечений, дабы пища поглощала активный желудочный сок, выделяющийся, как известно, у язвенных больных круглые сутки; кроме того, кормление обеспечивает желудку большой покой.

Избежать повышения давления изнутри можно тем, что все трансфузии крови будут делать или капельным методом, или небольшими дробными порциями и очень медленно. Эти же трансфузии крови могут, вероятно, несколько повысить свертываемость крови больного. С этой целью назначаются хлористый кальций и витамины.

Единственно, что остается совершенно вне нашего влияния, это сократительная способность самой сосудистой стенки. Применять адреналин или питуитрин рискованно, ибо вслед за кратковременным спазмом сосудов последует непременно продолжительный период пареза, который может оказаться роковым. Таким образом, степень сократимости аррозированного сосуда всецело зависит от эластичности сосудистой стенки. А последняя, как известно, тем лучше, чем менее выражены явления склероза, т. е. чем моложе больной. Поэтому естественно ожидать, что молодые больные смогут не только легче переносить большие кровопотери, но, главное, у них больше шансов на самопроизвольную остановку кровотечения вследствие отличной сократимости мягких, эластичных сосудов. И, напротив, старикам не только труднее переносить острые глубокие анемии, но страшнее всего то, что склеротические жесткие сосуды не смогут сократиться и тем способствовать остановке кровотечения. Итак, чем старше больной, тем серьезнее риск, что кровотечение не сможет остановиться самостоятельно. И, наоборот, чем моложе больной, тем вернее, что кровотечение даже из крупного сосуда прекратится самопроизвольно. Цитируя выше исчисления Калька, мы видели, что он стремился придать возрастному фактору большое значение в судьбе больных и проводил границу критического возраста на пятидесятом году жизни. Посмотрим, каковы данные других авторов.

Начнем с чрезвычайно интересных материалов Блекфорда о смертности по городу Сиэттлю. В 1942 г. он изучил 33 987 удостоверений о смерти за 7 лет в городе, где по официальной статистике на 1940 г. числилось 268 302 жителя. Он отобрал 151 случай смерти от язвенных кровотечений, составлявших от 17 до 27 случаев ежегодно. Расположив все эти смерти на диаграмме по десятилетиям человеческой жизни, он получил две нижеследующие кривые, из которых на нижней изображена смертность от язвенных кровотечений в единицах, а на верхней — общая смертность за тот же срок в тысячах (рис. 41).




Рис. 41. Распределение 151 случая со смертельным исходом, вызванным язвенными кровотечениями, по десятилетиям жизни и сравнительная кривая общей смертности (г. Сиэттль, 1935–1941).




Мы видим, что из 151 больного, умершего от язвенных кровотечений, только один умер в возрасте между 20 и 30 годами и еще один между 30 и 40 годами; 15 человек умерли между 40 и 50 годами, т. е. в возрасте до 50 лет было 17 смертельных исходов. Зато с этого момента (с 45 лет) начинается чрезвычайно крутой подъем смертности от язвенных кровотечений, которая за два следующих десятилетия составляет 2/3 общей смертности. Наибольшее количество смертельных исходов от кровотечений наблюдается в возрасте 50–60 лет. Кривая общей смертности по городам дает наивысший подъем после 70 лет.

Особое внимание обращает на себя тот факт, что 116 человек, т. е. 77 %, умерли от первого кровотечения; у остальных 35 больных кровотечение было повторным.

Интересно, что у 87 больных, т. е. у 60 %, смертельное кровотечение из язвы возникло в активной фазе болезни, а 56 человек, т. е. 40 % погибли от кровотечений из язв, находившихся в периоде затишья.

117 человек умерли в больницах, остальные 34 — дома, в том числе 19 человек старше 70 лет. Видимо, в семьях не спешат везти дедушек и бабушек в таком возрасте в больницы, меланхолически заключает Блекфорд.

Интересны расчеты, сделанные Мейером (J. Меуег) и Сортер (Hertha Sorter) из больницы Michael Reese в Чикаго. За 10 лет из 111 больных с язвенными кровотечениями, леченных консервативно, умерло 8, т. е. 7,2 %. Поскольку все погибшие были старше 45 лет, то исключили всех моложе этого возраста; тогда по отношению к 71 оставшемуся смертность исчисляется уже в 11,3 %. Но и в этой группе были кровотечения средней тяжести; если же учитывать больных лишь с серьезными кровотечениями, то остается 38 человек, по отношению к которым умершие составляют 21 %. Однако так как семеро из восьми умерших погибли от первого кровотечения, то авторы учли из своей серии в 111 больных, леченных консервативно, тех 45 больных, у которых появилось активное кровотечение впервые. Но и среди них опять было 20 больных с кровотечениями средней тяжести и 25 с тяжелыми, на которые и пришлось семь смертельных исходов, т. е. 28 %.

Итак, прочно устанавливается: 1) гораздо меньшая опасность больших кровотечений у молодых людей и 2) частота гибели от первого кровотечения. Это побудило Мейера и Герту Сортер сопоставить возраст больных с повторными кровотечениями, что и удалось сделать у 17 больных. Вот эти данные заимствованы из указанной выше работы (табл. 14).

Из табл. 14 видно, что в этой группе, весьма однородной по возрастному составу, промежуток между первым и последним кровотечением у 9 больных составлял 2–3 года, у 5 больных — 4–6 лет и у 3 больных — свыше 10 лет. Данные, бесспорно, довольно неопределенные.

К такому же выводу приходит и Аллен на материале Массачузетской общей больницы в Бостоне[22 - Arch surg., v. 44, № 3, 1942]. На 1002 больных с дуоденальными язвами, поступивших за 1923–1932 гг., 94 было с острым кровотечением, из коих 13 умерли. За 1933–1941 гг. поступило еще 80 больных с кровотечением, из коих умерло девять. «Итак, — пишет Аллеи, — новейшие успехи терапии не смогли уменьшить смертности от кровотечений».

Таблица 14




* Единственная женщина.




За 20 лет Аллен обследовал 138 больных с язвенными кровотечениями; «К нашему удивлению, — говорит он, — ни хронический характер течения, ни повторность кровотечений, ни сопутствующие болезни не имели большого влияния на смертность». Можно было думать, что больные с хроническими каллезными язвами давнего происхождения не смогут выздоравливать без оперативного вмешательства. Но оказалось, что в группе выживших средняя давность язвенных симптомов равна 7,7 года, а в группе умерших от кровотечения — 8,1 года. Разница совсем небольшая.

То же и с вопросами о повторности кровотечений: 9 из 20 умерших погибли от первого кровотечения, у 10 кровотечение было вторичным и только у одного из умерших сильное кровотечение часто повторялось на протяжении 5 лет.

Возрастному фактору Аллен придает первенствующее значение, но данные его не особенно убедительны. В самом деле, хотя возрастная разница между умершими и выжившими составила все же 14,5 лет, нельзя сказать, что вдвое большая по численности группа выживших состояла из молодых больных — средний возраст их равнялся 41,8 года, а средний возраст умерших — 56,3 года — нельзя считать особенно старым. Двое умерших первой серии были моложе 49 лет; точно так же и среди 9 умерших за 1932–1941 гг. одному было 44 года, а весной 1941 г. от кровотечения из дуоденальной язвы погиб мужчина 30 лет. Все же Аллен полагает, что до 45-летнего возраста выздоравливает без оперативного вмешательства 95 % больных с профузными язвенными кровотечениями, а после 50 лет шансы на выздоровление снижаются до 70 %.

То, что смертность в старшей группе безусловно выше, в этом абсолютно нет сомнений, но что молодой возраст гарантирует больных от смерти при язвенных кровотечениях, это все же большое преувеличение. Но, прежде чем доказывать это на нашем материале, приведу еще последние данные сводной статистики Борера, основанные на 107 ответах на анкету и на собственном материале.

Как видно из приводимой ниже табл. 15, среди 94 больных старше 45 лет с кровотечением из желудочных язв смертность составляла 28,7 %, тогда как на 56 таких больных моложе 45 лет процент смертности равнялся 20. Еще заметнее разница при дуоденальной локализации язвы, когда обе возрастные группы оказались совершенно одинаковыми численно: среди 199 больных моложе 45 лет смертность составляла 6 %, а среди 199 больных старше 45 лет — 22 %.

Таблица 15 Смертность при консервативном лечении кровоточащих язв соответственно возрасту больных (по данным Борера)




Таблица 16




Если суммировать мужчин и женщин моложе 45 лет с обеими локализациями язв, то на 255 больных получится 21 смертельный исход, т. е. 8,5 %. Для старшей группы в 293 человека 71 умерший составляет 24,2 %, т. е. риск в этой группе почти втрое больший. Это верно. Но нельзя говорить, что у молодых риск невелик, раз среди молодых больных с желудочными язвами умерло 20 %, т. е. каждый пятый больной. Есть над чем задуматься и потому, что обе группы численно почти одинаковы — 255 293 больных.

Заметим, что и по данным Торстэда за 1931–1941 гг. на 284 больных с желудочно-дуоденальными кровотечениями 189 больных были старше 40 лет, т. е. около 100 человек было моложе 40 лет.

Соотношение возрастных групп на материале наших клиник за семилетний период представлено в табл. 16, где больные с острыми желудочными кровотечениями распределены по десятилетиям жизни.

Мы видим, что из 427 больных только 108 были старше 50 лет, а 319, т. е. в три раза большее число, были моложе. Я не могу теперь заново провести возрастную грань вместо 50 на 45 годах для этой группы, иначе как разделив пополам 119 больных в возрасте 40–50 лет. И тогда мы получим 168 больных старше 45 лет и 259, т. е. 60 %, моложе 45 лет. Итак, 2/3 наших больных в прежней серии были моложе 45, а 3/4 — моложе 50 лет.

Гораздо полнее данные, разработанные Б. С. Розановым с 1943 по июнь 1946 г. Они представлены в табл. 17.

В данный момент нас интересует группа больных, леченных по выжидательному методу, где не было полной уверенности в язвенном характере кровотечения, а также те больные, которые упорно отказывались от операции. Всего было 126 больных за 3,5 года, и среди них умерло от кровотечения 34, т. е. 27 %. По приводимым ниже данным можно судить о роли возрастного фактора по группе (табл. 18) больных, леченных по выжидательному методу.

Таблица 17




Приведенные данные неоспоримо доказывают два положения: во-первых, что смертность в старшей группе в два с лишним раза выше, чем в группе молодых больных; во-вторых, что строгую возрастную грань провести невозможно, ибо в любой из трех избранных границ, т. е. 50, 45 и даже 40 лет, наблюдается совершенно одна и та же смертность. Совершенно очевидно, что разница в смертности среди старших и молодых больных создается за счет самых крайних групп, т. е. за счет ничтожной, смертности самых молодых и громадной смертности наиболее пожилых больных.

Но наши данные показывают также, что если, начиная с 50 лет, кровотечения представляют действительно очень серьезную угрозу для жизни, приводя к смерти каждого третьего больного, то не только все предшествующее десятилетие жизни является тоже угрожаемым, но и среди молодых больных смертность от кровотечения все же довольно значительна. Ведь из 33 больных моложе 40 лет умерло пятеро. Если же диагноз язвы несомненен и оперировать в ранние сроки, то смертность среди молодых больных будет ничтожно мала, почти случайна.

Таблица 18




Таблица 19




В заключение приведем очень интересные данные о возрасте умерших от острых желудочных кровотечений по обширным материалам нашей прозектуры. Сведения эти собраны и разработаны по нашему поручению И. Б. Розановым по журналам вскрытий, любезно предоставленным для этой цели прозектором Института имени Склифосовского проф. А. В. Русаковым.

За 20 лет, с 1927 по 1946 г., среди протоколов многих десятков тысяч вскрытий было отобрано около 400 смертных случаев, обусловленных острыми желудочно-дуоденальными кровотечениями, при которых смерть наступила, безусловно, от острого малокровия вследствие кровопотери. Приводим эти данные.

Всего умерло от кровотечений 394 человека. Причинами кровотечений оказались: язвы желудка или двенадцатиперстной кишки — 234 случая (59,4 %), рак желудка — 63 случая (15,9 %), циррозы печени с варикозным расширением — 35 случаев (8,9 %), болезни крови — 29 случаев (7,4 %), узуры пищевода и аорты — 20 случаев (5,1 %), прочие причины — 13 случаев (3,3 %).

Итак, от язвенных кровотечений умерли 234 человека; среди них 72 были оперированы, а 162 больным (42,9 %) операций не производилось.

По полу и локализации язв больные распределялись следующим образом (табл. 19).

Возрастной состав умерших от язвенных кровотечений следующий:




Таким образом, умерших в возрасте моложе 50 лет было 140 (60 %), умерших в возрасте старше 50 лет — 94 (40 %).

Можно ли после этих данных заявлять, что в молодом возрасте риск умереть от кровотечения совсем незначителен? Даже если перенести возрастной рубеж на 45 лет, то и в этом случае число умерших моложе этого возраста оказывается очень большим: моложе 45 лет умерло 100 человек, старше 45 лет — 134.

Попытаемся резюмировать все изложенные выше данные и соображения и на основе их предложить схему показаний к консервативному или оперативному лечению.

Нет сомнения, что прежняя тактика консервативного лечения профузных желудочных кровотечений максимальным покоем и полным голоданием была ошибочна. При ней неудачи обусловливались не только бессилием такого режима остановить кровотечение, но и развитием многочисленных тяжелых осложнений, являющихся прямым или косвенным следствием самого лечения. Таковы, например, воспаления легких у неподвижных, ослабленных больных или тяжелейшие восходящие паротиты, число которых у обескровленных истощенных больных превосходит количество этих осложнений при любой другой болезни, включая, вероятно, и сыпной тиф.

Бесспорно, что метод достаточного и непрерывного кормления больных, предложенный Мейленграхтом, явился не только поистине революционным, но чрезвычайно разумным и эффективным мероприятием. Каждые три часа больным дают легкую, мягкую пищу, включая чай, какао, хлеб, масло, всевозможные супы, протертое мясо, рыбу, составляющие 2300–2500 калорий в сутки; это сочетается с приемом щелочей, антиспазматических, железа, небольшими дозами морфина и трансфузиями крови. Движения в кровати разрешаются с первого дня. Как уже указывалось, частый прием пищи систематически нейтрализует резко кислый желудочный сок, предохраняя от преждевременного переваривания спасительного кровяного тромба в аррозированном сосуде. Сам желудок менее энергично перистальтирует, когда он содержит пищу, чем когда он пустой. Обильное кормление выравнивает потерю жидкости, питательных продуктов и витаминов и тем улучшает свертываемость крови, облегчает борьбу с явлениями шока и способствует выздоровлению, не говоря уже о психике больных.

В результате всего этого больные стали выздоравливать гораздо чаще и смертность в целом безусловно понизилась. Мы не будем возвращаться к этому спорному вопросу, ибо различные авторы и учреждения производят свои подсчеты на совершенно различном контингенте больных. Допустим, что если при лечении голоданием в больницах общего типа на материале, включавшем случаи кровотечений не только средней тяжести, но и легких, смертность прежде составляла 10–15 %, то на таком же примерно больничном материале при лечении по Мейленграхту смертность ныне снизилась до 3–5 %. Мы уверены, что подобные успехи действительно достигнуты.

Но ведь остается же группа, включающая 3–5 % общего числа больных кровотечением, которые умирают от острой анемии, т. е. истекают кровью. Хирургическое сознание не может мириться с тем, что больные гибнут на наших глазах от неостановленного кровотечения! Для того чтобы приблизиться к правильному решению вопроса, необходимо учесть следующее.

1. Мы уже знаем теперь, что по некоторым простым признакам можно выделить две группы больных, для которых риск оперативного вмешательства совершенно различен. Реже умирают молодые женщины с острыми язвами, т. е. без анамнеза. Наоборот, чаще умирают мужчины старше 45 лет с хроническими язвами, особенно желудочной локализации, дававшими и прежде кровотечения. Еще более повышает угрозу смерти наличие артериосклероза. Можно утверждать, что во второй группе смертность окажется не менее 25–30 %.

2. Огромная смертность в прежних операционных статистиках обусловлена несколькими причинами. Во-первых, недостаточно компенсировали кровопотерю после сделанной операции: больные умирали от осложнений вследствие неустраненной глубокой анемии; применяемые ныне капельные и массивные повторные трансфузии крови совершенно изменили дело. Во-вторых, в прежних отчетах нередко встречаются неудачные попытки обходиться паллиативными, компромиссными операциями, которые больше портили, чем улучшали операционные итоги.

Наконец, в-третьих, и это самое главное, большинство прежних операционных данных касалось самых безнадежных больных, которых терапевты передавали в агональном состоянии для отчаянных попыток спасти их уже на самой грани смерти. Мудрено ли, что это редко удавалось. Напротив, операции в ранние периоды начавшегося кровотечения могут спасти 95–96 % таких больных, как давно уже доказал опыт Финстерера.

Итак, показания к каждому из двух видов лечения можно уточнить довольно детально. Консервативному лечению, т. е. диетой по Мейленграхту, подлежат все без исключения больные с желудочно-дуоденальными кровотечениями, у которых нельзя установить с большой точностью язвенный характер самого кровотечения. Сюда относятся весьма многочисленная группа циррозов печени, варикозных расширений вен кардии и пищевода, язвенные гастриты, не говоря уже о многих болезнях крови. Можно применять консервативное лечение и у язвенных больных, но только в самом молодом возрасте и при коротком язвенном анамнезе. Какую выбрать при этом нижнюю возрастную границу? Большинство статистик указывает 45 лет как резкую грань, ниже которой кровотечения неопасны. Мы склонны отодвинуть ее обратно к 40, даже 35 годам, ибо среди этого контингента при консервативном лечении умирает довольно много больных, а ранняя операция спасает их почти наверное.

Зато мы очень охотно предоставляем для консервативного лечения порядочную группу больных самого старшего возраста. Вопреки тому, что при выжидательном лечении больные умирают от кровотечения тем чаще, чем они старше, нельзя тем настойчивее ставить показания к операции, чем старше больной. Эта логика безусловно верна, но только до определенной верхней возрастной границы, дальше которой риск операции начинает становиться больше риска самого кровотечения.

Где проходит эта верхняя возрастная грань? Ответим, что среди язвенных больных не только женщины, но и мужчины имеют столько лет, на сколько они сами выглядят. Это значит, что иного старика можно оперировать с большой уверенностью, несмотря на его 67–72 года, настолько прекрасно он сохранился и моложаво выглядит. И, наоборот, мы иногда отступаем от операции у больного, которому всего 65 лет, но который выглядит лет на десять старше.

Побаиваемся мы оперировать самых глубоких стариков. При язвенном кровотечении глубокие старики имеют же шансы выздороветь самостоятельно!

Вопросы эти столь же медицинские, сколько философские, а решаются они врачами и хирургами по-разному, в зависимости от собственного возраста и личного миросозерцания.

Хирурги — оптимисты. Мы верим в свое искусство и достаточно разработали научную часть. И если диагноз язвы несомненен или высоко вероятен, если больной мужчина средних лет или постарше, то лучше полагаться не на счастье и случай, а на надежные возможности своевременной операции и объемистых последующих трансфузий крови. В этом я абсолютно убежден и сам, и эту тактику я уверенно рекомендую всем тем хирургам, которые вполне освоили технику желудочных резекций, для случаев выше средней тяжести.

Таким образом решаются оба главных вопроса: о безусловных показаниях к консервативному лечению и о случаях, подлежащих операциям. Остается, к сожалению, не столь уж малая группа больных, у которых упущен срок операции. Все равно, кто тому виной: беззаботные родственники, недостатки медицинского обслуживания, упрямый отказ самого больного или, что хуже всего, убежденность терапевта в бесполезности и опасности операции, — повторяю, безразлично почему данного больного привозят в хирургическое отделение на 3—5-е сутки кровотечения с 20–15 % гемоглобина.

Как лучше поступать в таких случаях, мы сейчас увидим.

* * *


Если не хотят полагаться на счастье в надежде, что крупный аррозированный сосуд самостоятельно и окончательно тромбируется, а решаются на операцию, то единственным рациональным мероприятием является типичная частичная гастрэктомия.

Перевязки четырех желудочных артерий не могут обеспечить гемостаз вследствие необыкновенно богатого развития внутрижелудочных анастомозов и обширной связи как с селезеночной артерией через vasa gastrica ebreves, так и с a. mesentericasuperior через a. pancreatico-duodenalis inferior. Это было в полной мере доказано наливками с рентгенологическим контролем на трупах, специально проведенными А. А. Бочаровым, который предварительно лигировал все артериальные магистрали желудка.

Обкалывать все сосуды вокруг самой язвы можно только на передней стенке, где кровоточащих язв почти никогда не бывает. Обкалывать высокие язвы малой кривизны и низкие медиальные язвы двенадцатиперстной кишки невозможно ни снаружи, ни сквозь разрез в передней стенке. В табл. 20 перечислены все операции, сделанные за 10 лет (1933–1942).

Таблица 20




В этой таблице нет специального разделения на язвенные и неязвенные кровотечения. Понятно, что 15 пробных лапаротомий с тремя смертельными исходами соответствуют диагностическим ошибкам, а 16 паллиативных операций говорят о встреченных непреодолимых технических трудностях или о катастрофическом ухудшении состояния больных во время операций; они дали 7 смертельных исходов.

Наибольший интерес представляет 281 резекция с 39 смертельными исходами, т. е. 13,8 %. Как видно из табл. 20, эта цифра складывается из трех отдельных групп.

Первая группа — 124 резекции при стихшем кровотечении, т. е. в межуточной стадии. Здесь было много больных, оперированных в стадии многодневной глубочайшей анемии, когда гемоглобин снижался до 15 и даже 12 %. Тут же встретилось много стариков, которых мы не решились бы оперировать в разгар кровотечения. Учитывая все это, наши 9 смертных случаев на 124 гастрэктомии можно считать неплохим результатом.

Вторая группа — 134 резекции, сделанные в полном разгаре кровотечения. Тут мы избегали оперировать очень старых больных, за исключением тех, кто выглядел моложе своих лет. Зато как по степени анемии, глубине коллапса, так и по техническим трудностям операций, вследствие переполнения желудка кровяными сгустками, все эти случаи были тяжелыми, а исходы операций могли бы считаться удовлетворительными, если бы из 21 случая со смертельным исходом исключить 4 случая, в которых смерть наступила совершенно случайно. Так, одна женщина умерла через 6 дней после операции от инфаркта миокарда; в брюшной полости все было в полном порядке. Еще один мужчина погиб через неделю после операции при явлениях сепсиса с тяжелой желтухой; на секции был обнаружен гнойный холецистит с камнями, обтурация общего желчного протока камнем и газовая инфекция печени и селезенки. Двое больных погибли вследствие технических ошибок при переливании крови: один — от воздушной эмболии, установленной в момент переливания и подтвержденной на секции, другой — от типичного гемолиза. Эти случаи утяжеляют общий исход операций, причем два последних случаях могут дать справедливые поводы для упреков. Но эти несчастные случаи правильнее было бы рассматривать отдельно, чтобы они совершенно понапрасну не отягощали общих исходов.

Последняя группа названа нами «операциями отчаяния». Это те случаи, когда после неоправдавшихся надежд на консервативное лечение или действие гемостатических переливаний крови больных брали на стол без пульса, почти всегда без сознания и в таких степенях анемии, что надеяться можно было не столько на операцию, сколько на чудо. Я приведу хотя бы два примера для того, чтобы стало ясно, что в такой группе случаев только 9 смертей на 23 гастрэктомии могут считаться очень хорошим результатом. Без этих «операций отчаяния», вероятно, подавляющая часть больных погибла бы.

Судите сами.






Семнадцатилетний беспризорный пробирался из Киева зимой на буферах и подножках поездов. «Путешествие» длилось 5 дней на сильном морозе. Все эти дни он почти ничего не ел. В Москве, очутившись почему-то на Казанском вокзале, он сразу съел килограмм черного хлеба, а затем был подобран там же в лужах кровавой рвоты. Вызванная карета скорой помощи привезла его к нам в клинику 25/II 1932 г.

Истощен до крайности: физически недоразвит и выглядит пятнадцатилетним: восковидная бледность, цианотичен, пульс малый, частый, гемоглобина 21 %. Утром 26/II кровавая рвота; перелито 300 мл трупной крови. Пульс поднялся, больной порозовел. Опять возник вопрос об операции, от которой отказались накануне ввиду крайней слабости больного, его возраста и сомнительности диагноза язвы. День прошел благополучно, но в ночь на 27/II наступил тяжелый коллапс: больной без сознания, пульса нет, зрачки широкие. Anus парализован, под больным испражнения — жидкие дегтеобразные массы. Перелито еще 150 мл трупной крови. Пульс вернулся, сознание тоже. Днем 28/II больной выглядит ужасно: лимонно-желтая кожа, цианоз губ, в полусознании, гемоглобина 17 %. Под утро 1/III снова рвота алой кровью. Агонирует, чейнстоксово дыхание; пульс еле прощупывается лишь на сонной артерии.








Рис. 42. Больной Ш., 17 лет. Кровоточащая язва двенадцатиперстной кишки.









В нашем распоряжении имелось около 1,5 л подходящей трупной крови. Больному влили 350 мл и взяли полумертвое тело на операционный стол. Почти без анестезии была сделана лапаротомия. Обнаружена громадная каллезная язва двенадцатиперстной кишки, пенетрирующая в поджелудочную железу. Аррозия a. gastro-duo-denalis. Сделана довольно трудная резекция типа Финстерера. Тут же, на операционном столе, до зашивания живота, перелито 1100 мл той же трупной крови. Пульс стал превосходным, цианоз исчез, больной порозовел (рис. 42).

3/III самочувствие прекрасное, гемоглобина 27 %. Накормили впервые после девятисуточного голодания. Дальнейшее течение без осложнений. Гемоглобин быстро нарастал. Аппетит «волчий». На 1/IV гемоглобина 47 %, эритроцитов 2780000. Выписан 24/IV с 64 % гемоглобина и 4240000 эритроцитов.





Другой пример:






Один из инженеров строящейся магистрали Москва — Донбасс, мужчина 34 лет, мучительно страдал от дуоденальной язвы свыше 2 лет и стал морфинистом. 10/XII 1938 г. обильный дегтеобразный стул и резкая слабость, a 23/XII обильная кровавая рвота и коллапс. Вагон, где работал заболевший, был отцеплен на полустанке в 150 км от Москвы, и сюда был вызван профессор-хирург. Ввиду явно угрожающего жизни кровотечения больной был перенесен из вагона в больницу и тотчас оперирован. Обнаружена громадная дуоденальная язва медиальной стенки, глубоко пенетрирующая в поджелудочную железу. Как значится в протоколе, «ввиду тяжести больного и недоступности язвы для резекции, сделано обкалывание приводящих сосудов».

В ночь после операции обильная кровавая рвота повторилась, на следующий день больной потерял с повторными рвотами столько крови, что положение его считалось уже безнадежным. Через несколько дней его перенесли в салон-вагон и перевезли в Москву, доставив по путям как можно ближе к Клинической больнице НКПС.

Вернувшись со съезда хирургов из Харькова, я консультировал больного 2/I, на 9-й день после операции. У него было 18 % гемоглобина и 1 050 000 эритроцитов. Кровавая рвота прекратилась, но стул оставался заметно черным. Для вторичной операции прямых указаний не было, и я рекомендовал лечение по Мейленграхту, тщательно выбирая диету, но достаточно обильную и с возрастающей калорийностью. Терапевты и сам больной охотно согласились, и такое лечение проводилось около 10 дней. Все шло спокойно, за исключением постоянных пререканий из-за настойчивых требований больным морфина. Стул становился светлее, но гемоглобин не повышался.

10/I бурная кровавая рвота, глубокий коллапс и потеря сознания. Я срочно выехал к больному и убедился, что еще одного кровотечения больной перенести не сможет: гемоглобина было лишь 11 %, эритроцитов — 850 000. Больного осторожно повезли на машине из Тушино в Институт имени Склифосовского; один из врачей срочно поехал за консервированной кровью в Центральный институт переливания крови.

По прежнему срединному разрезу я проник в брюшную полость. В области язвы оказались лишь немногие рыхлые спайки, но инфильтрация вокруг гигантской ниши не позволяла точнее определить расположение лигатур, найденных и по верхнему, и по нижнему краю двенадцатиперстной кишки. Не только ободочная кишка просвечивала черными скоплениями крови, но и первые петли тощей кишки содержали излившуюся кровь, что указывало на продолжающееся кровотечение. Передняя стенка двенадцатиперстной кишки была вскрыта языкообразным разрезом с основанием книзу, а острием к привратнику. Открылась огромная ниша, пенетрирующая в поджелудочную железу; в центре ниши виднелись два конца аррозированной крупной артерии с торчащими тромбами. Смазывая полость язвы йодом, я постарался не касаться этих тромбов. Языкообразный лоскут был ушит конусом, что позволяло свернуть его тремя винтами улитки. Этой улиткой удалось плотно затампонировать язвенную нишу, удерживая культю дополнительным рядом швов, соединивших дуоденальную стенку с капсулой поджелудочной железы. Операция закончилась обширной резекцией желудка по Финстереру. Тут же, на операционном столе, больному перелили 1250 мл присланной крови, а в кровати было установлено дополнительное капельное переливание. Таким методом больной получил за сутки еще 2 л крови: 1 л крови шестидневной консервации от одного трупа и 1 л консервированной 8 суток от другого трупа (рис. 43).

Благодаря этим 3250 мл крови вид и общее состояние больного сразу преобразились. Гемоглобин поднялся с 11 до 46 %, а затем до 57 %. Послеоперационное течение было благоприятное.

С тех пор больной здоров и много работает, вес его прогрессивно увеличивается. Через год в присланном мне новогоднем поздравлении он уверял, что полностью отвык от морфина «за ненадобностью».








Рис. 43. Больной 34 лет. Кровоточащая язва двенадцатиперстной кишки.




Еще один пример должен показать, как больной, поступивший в хорошем состоянии и находившийся довольно долго в хирургической клинике, чуть не погиб от кровотечения вследствие упорных отказов оперироваться (рис. 44).






Рабочий 30 лет, страдает болями после еды в течение 2 лет. Поступил в нашу клинику 6/VII после рвоты «кофейной гущей», но в удовлетворительном общем состоянии; пульс 96, гемоглобина 87 %. На четвертый день, 10/VII, внезапно резкая слабость, бледность, головокружение. Пульс 100, гемоглобин упал до 37 %. Переливание 250 мл трупной крови дало прекрасный эффект. Больной оправился, порозовел.

12/VII вновь коллапс, резкая бледность, пульс едва прощупывается, гемоглобина 28 %. От предложенной операции больной отказался.

13/VII опять тяжелый коллапс, тошнота, дегтеобразный стул. Снова перелито 500 мл трупной крови, опять с хорошим результатом. Цианоз губ уменьшился.

Через день, 15/VII, кровавая рвота. Состояние очень тяжелое: сильный цианоз губ и ногтей, частый, слабый пульс, полубессознательное состояние. Еще раз перелито 200 мл трупной крови. Улучшение. Настойчиво предложено оперироваться, но больной категорически отказался. Ночь прошла спокойно.

16/VII снова тяжелый коллапс. Пульс почти не прощупывается. Гемоглобина 12 %. Уступил уговорам больных и согласился на операцию. Под местной анестезией сделана резекция желудка и тотчас же перелит 1 л трупной крови. На препарате две язвы малой кривизны: одна — в стадии рубцевания, другая — с некротическим дном и крупным зияющим сосудом.

На следующий день после операции состояние больного хорошее; пульс 80, жалоб нет, разрешено пить.

Послеоперационное течение совершенно гладкое. Выписался на 15-й день с 40 % гемоглобина.





Общую оценку полученных исходов можно изобразить иначе, как то представлено в табл. 21.

Тут приведены две основные группы: оперированных и неоперированных, но в каждой из этих групп отдельно обозначены случаи истинных язвенных кровотечений и все остальные. Мы видим, что при настоящих язвах было 43 смертельных исхода на 292 операции по поводу острых кровотечений, т. е. смертность составляла 14,7 %. Среди оставшихся неоперированными 156 больных с язвенными кровотечениями при консервативном лечении и гемостатических или капельных трансфузиях крови умерло 29, т. е. 18,5 %. Разница заметная. Но мы не сомневаемся, что эта смертность была бы значительно выше, если бы громадное число наиболее тяжелых случаев язвенных кровотечений не было включено в группу оперированных.




Рис. 44. Больной П., 30 лет. Кровоточащая язва желудка.




Таблица 21 Смертность от кровотечений среди оперированных и неоперированных больных




В большой группе неоперированных (219 больных) с неязвенными кровотечениями смертность была сравнительно низкой — всего 8,2 %. Но и в эти 18 случаев вошли совершенно безнадежные случаи кровотечений из аневризмы аорты, раковой опухоли пищевода и пролежней от проглоченных зубных протезов.

Что же касается исходов наших резекций при кровоточащих язвах, то есть надежда на дальнейшее улучшение получаемых результатов. Такое улучшение уже наметилось и главным образом благодаря массивным послеоперационным трансфузиям крови. Мы стали применять такие переливания с конца 1936 г., и результаты сказались, по-нашему, ощутимо. В самом деле, если за все 10 лет (1933–1942) 292 резекции дали 43 смертельных исхода, т. е. 14,7 %, то по периодам цифры будут несколько различны: в 1933–1936 гг. — 154 резекции с 26 смертельными исходами, т. е. 16,8 %, в 1937–1942 гг. — 138 резекций с 17 смертельными исходами, т. е. 12,3 %.

* * *


В какой мере массивные трансфузии крови могут поднимать силы больных, находящихся у последней черты, на грани смерти, можно судить по тому, что среди наших оперированных по поводу желудочных кровотечений удалось спасти несколько больных, у которых острейшая анемия развилась на фоне кахексии при раке желудка. Вот два примера.




Рис. 45. Профузное кровотечение. Рак желудка.









В нашу клинику был доставлен больной в очень тяжелом состоянии. В 43 года он выглядел шестидесятилетним стариком, был бледен, как мертвец; гемоглобина у него было лишь 18 %, эритроцитов 1 010 000. В течение 11 суток кровавая рвота и дегтеобразный стул. Выраженная эмфизема легких и острый бронхит с огромным количеством мокроты. Заметная одутловатость лица и сильный отек обеих ног. Пульс очень слабый, 110–115.

Состояние больного было почти безнадежным. Оперировать его при обычных ресурсах крови было бы делом совершенно отчаянным, тем более что не исключалась возможность рака желудка. Группа крови у больного была 0. В моем распоряжении имелось 1350 мл трупной крови 22-суточной консервации и еще 1,5 л только что собранной крови, но не проверенной на реакцию Вассермана (рис. 45).

Под местной анестезией была вскрыта брюшная полость и действительно обнаружен большой антральный рак желудка. Субтотальная гастрэктомия типа Полиа-Гофмейстра. Капельным методом в течение дня была влита проверенная кровь в количестве 1350 мл, к вечеру крови больше не было. Хотя состояние больного заметно улучшилось, а гемоглобин поднялся до 33 % и при 2 150 000 эритроцитов, шансы на конечный успех были все еще ничтожны. Не вынимая канюли, поддерживали капельное вливание физиологического раствора, чтобы умерить жажду больного.

Утром общий вид больного много свежее: живот мягкий, пульс отличный, мочи много. Но больной положительно задыхался от кашля, выхаркивая массу зеленой мокроты. Было опасение, что брюшная рана разойдется. Но еще более можно было опасаться за деятельность перерожденной мышцы сердца. Вопреки отговорам ассистентов я продолжал капельное солевое вливание, ободряемый обилием мочи у больного и ожидая ответа по поводу трупной крови, проверявшейся на реакцию Вассермана. За день больной получил еще 3 л солевого раствора внутривенно, а к вечеру был получен благоприятный ответ относительно крови. За ночь было перелито 1,5 л трупной крови, а на утро больной стал неузнаваем: розовый, пульс отличный, мягкий живот, прекрасное самочувствие. Просит есть. Гемоглобина 53 %, эритроцитов 2 980 000. Кашель быстро уменьшился. Гладкое выздоровление.





В заключение приведем еще один яркий пример.






Больной 32 лет, поступил 19/XII 1937 г. на 8-е сутки повторного желудочного кровотечения. Гемоглобина 23 %. Через сутки гемоглобин, вследствие нового кровотечения, упал до 17 %. Было перелито 450 мл трупной крови группы А(II): у больного была группа крови AB(IV). Общее состояние больного временно улучшилось, но появились резкие боли в полдожечной области, сопровождавшиеся значительной ригидностью брюшной стенки.

24/XII новое кровотечение: гемоглобин упал до 15 %. Больной задыхается, ему непрерывно дают кислород. Перелито 700 мл трупной крови группы А (II), что подняло процент гемоглобина до 23. Однако появилось новое кровотечение, и больной извергнул с рвотой много алой крови. 27/XII сделана еще одна трансфузия крови, на сей раз группы АВ (IV), в количестве 750 мл. 29/XII резкое усиление болей и настолько значительное напряжение брюшной стенки, что, предполагая перфорацию, пришлось оперировать.

Так оно и оказалось. Вскрыв живот под местной анестезией, мы обнаружили прободение в центре громадной раковой опухоли, прораставшей в брыжейку поперечноободочной кишки. На краю перфорационного отверстия оказался активно кровоточащий сосуд, который пришлось отдельно лигировать, прежде чем зашивать прободное отверстие, надвигая на него дупликатуру желудочной стенки. Ввиду тяжелого общего состояния больного и прорастания опухоли в брыжейку поперечноободочной кишки пришлось ограничиться передней гастроэнтеростомией с брауновским энтероанастомозом (рис. 46).

Сразу после операции перелито капельным методом 2800 мл трупной крови группы А(II) и AB(IV), что подняло процент гемоглобина до 63. Самочувствие больного заметно улучшилось. Однако, ввиду чрезвычайного его истощения и опасения за прочность швов на желудке и соустьях, решено поднять силы и резистентность организма больного дополнительными переливаниями крови. В новогоднюю ночь капельным методом было введено еще 1700 мл трупной крови группы АВ (IV). Новый год больной встретил, правда, в постели, но процент гемоглобина к этому времени достиг 75, а в ближайшие дни еще более увеличился. Больной уехал в деревню 9/I. При выписке гемоглобина было 79 %, эритроцитов 5 030 000; в общей сложности больному было перелито 6400 мл трупной крови.








Рис. 46. Больной С., 32 лет. Рак желудка. Профузное кровотечение. Прободение.




Число подобных примеров ныне исчисляется многими десятками. Массивные капельные трансфузии крови сыграли первостепенную роль в обеспечении благополучных исходов резекций, производимых у больных с предельными степенями анемии. В этом смысле работы Мариотта и Кеквика вызвали целый переворот. Но истекшие годы и накопившийся опыт позволили внести две существенные поправки.

Во-первых, выяснилось, что далеко не часто нужны эти гигантские многолитровые трансфузии. В громадном большинстве случаев можно обойтись 1,5–2—2,5 л крови приблизительно из следующего расчета: по 0,5 л на каждые дополнительные 10 % гемоглобина, чтобы после окончания послеоперационной трансфузии уровень гемоглобина был не ниже 40–50 %.

Второе — необязательно вводить эту кровь капельным методом, что требует специальной аппаратуры для взбалтывания оседающих эритроцитов поступающими кислородными пузырьками. За последние годы мы вполне успешно заменяем эту кропотливую и капризную методику повторными переливаниями крови по 500–750—1000 мл с промежутками в 6—12 часов между трансфузиями. Технически это проще, а результаты определяются количеством перелитой крови.

За годы Великой Отечественной войны и послевоенный период опыт наших клиник в Институте имени Склифосовского значительно возрос. Эти отчетные данные собраны в диссертации Б. С. Розанова, и я мог воспользоваться ими для своего доклада на XXV съезде хирургов в октябре 1946 г.

За время с 1943 г. по июнь 1946 г. было принято 3 358 больных с острыми желудочно-дуоденальными кровотечениями. Из них 3 232 были оперированы, а 126 лечились консервативно. Мы уже видели, что среди леченных консервативно умерло 34 человека, т. е. 27 %, и подробно анализировали степень риска для каждой возрастной группы.

Теперь мы уточним исходы консервативной тактики в зависимости от причины кровотечения, ибо клиническое наблюдение и данные аутопсий показали, что у 83 и 126 неоперированных больных источником кровотечения были язвы желудка или двенадцатиперстной кишки, а у 43 больных острые кровотечения обусловливались другими причинами, Эти 43 неязвенных кровотечения были вызваны следующими болезнями:

Рак желудка……………………………….. 10

Варикозные расширения вен пищевода при циррозе печени……………… 1

Спленомегалия, портальный тромбоз…………… 1

Гемофилия и болезни крови…………………. 2

Гипертония………………………………… 1

Резко выраженный артериосклероз…………… 3

Язвенный гастрит…………………………… 25

Эти 43 неязвенных кровотечения дали только четыре смертельных исхода, т. е. 9,8 %. Тогда на остающиеся 83 случая истинных язвенных кровотечений приходится 30 смертельных исходов, что составляет 36 %.

Таблица 22 Операции при желудочных кровотечениях с 1943 г. по июнь 1946 г.




* Спленэктомия при болезни Банти.

** Зашивание язвы, перфорировавшейся на фоне длительного кровотечения при глубокой анемии и далеко зашедшего перитонита; больной погиб.




Вот какую цифру смертности надо помнить для сравнения наших операционных исходов, полученных при 232 операциях этой последней серии, среди которых язву не удалось найти только в 5 случаях. Распределение умерших после операции по возрастным группам мы приводили уже в табл. 16 на стр. 255. Рассмотрим теперь исходы наших операций в зависимости от клинической оценки случаев, т. е. в соответствии с делением на три группы: операции в межуточном периоде, операции в разгар кровотечения и, наконец, «операции отчаяния» (табл. 22). Естественно ожидать в каждой из этих групп весьма различные непосредственные исходы наших вмешательств.

Четыре смертельных исхода на 50 операций в «межуточном периоде» нельзя считать плохими результатами. Ведь среди больных были и очень анемичные, и очень старые, которых мы не решились оперировать сразу, ибо они поступили на 3—5-е сутки и даже позже, но, к счастью, не попали в группу «операций отчаяния», т. е. не были оперированы при возобновившемся профузном кровотечении в бессознательном состоянии.

Среди оперированных по поводу острого кровотечения в одном случае была найдена язва в стадии несомненного ракового перерождения; другой раз имелась также дегенерировавшаяся язва малой кривизны плюс ранее наложенная гастроэнтеростомия; в третьем случае кровотечение из язвы сочеталось с наличием пептической язвы соустья.

Учитывая эти дополнительные трудности, можно сказать, что группа оперированных по поводу острого кровотечения дала вполне сносные исходы. Ведь 12 % смертности в три раза меньше 36 % в группе больных с язвенными кровотечениями, леченных консервативно.

Что же касается «операций отчаяния», то 66 % выздоровлений для этой группы moribundorum — результат весьма утешительный. Даже эта наивысшая операционная смертность — 34 % — все же ниже упомянутой контрольной, т. е. 36 % при консервативном лечении.

Если суммировать итоги обеих наших серий, то получаются следующие результаты (табл. 23).

Таковы итоги. Поскольку они отражают многолетние усилия и определившуюся тактику в течение почти полутора десятков лет и представлены 500 резекциями, результаты эти можно было бы рассматривать как довольно убедительные. Другое дело, как их расценивать. Но совершенно неправильно было бы составлять суждение по общим итогам, игнорируя дифференцированную оценку каждой из трех групп операций.

Таблица 23




Мы видим, что общая смертность 14,5 % очень близка, почти совпадает со смертностью при резекциях в разгар кровотечений, т. е. самой главной и самой многочисленной группой на нашем материале. А эти общие итоги, с одной стороны, улучшаются благодаря незначительной смертности в группе операций межуточного периода и чрезвычайно отягощаются небольшой группой «операций отчаяния». Совершенно очевидно, что если ставить себе целью улучшать операционные статистики, то надо оперировать не слишком старых людей в первые 48 часов после начала кровотечения и отказываться от «операций отчаяния», которые дают 36 % смертности.

Да, таким способом можно улучшить свои операционные отчеты за счет повышения смертности в группе лечащихся консервативно. Ведь если бы мы отказались оперировать 60 наиболее тяжелых больных, то весьма улучшили бы операционную статистику, сократив число смертей примерно на двадцать, но увеличив смертность в группе леченных консервативно на 20, 30, а может быть, и на 40 человек.

Ведь и без того она очень высока, эта смертность при выжидательной тактике и робких периодических трансфузиях у больных, которые явно гибнут от повторных страшных кровопотерь из крупного аррозированного сосуда. Нервы не выдерживают глядеть, как на наших глазах люди истекают кровью! Совесть не позволяет оставаться пассивным наблюдателем людской трагедии. «Когтистый зверь, докучный собеседник» — это хирургическая совесть, как призрак, встает и преграждает дорогу каждый раз, когда, отчаявшись спасти больного запоздалой операцией, пытаешься отступить, уйти и спрятаться за угрожающие цифры смертности этих действительно безотрадных «операций отчаяния».

Недавно в нашу клинику поступили в тяжелейшем состоянии почти одновременно двое молодых больных, оба без язвенного анамнеза. Один из них погиб в первые сутки. А когда тут же на аутопсии выявилась операбильная язва, Б. А. Петров взял на операционный стол второго больного с 11 % гемоглобина, без сознания, в агональном состоянии и, оперируя при непрерывной трансфузии крови, резецировал желудок с большой язвой малой кривизны, а последующими массивными трансфузиями окончательно спас больного.

Можно указать и менее героические и более верные пути для снижения операционной смертности. Это то, о чем давно уже писал Финстерер, — оперировать в первые сутки начавшегося кровотечения. Он оказался прав. Как видно из приводимых ниже данных, среди 73 оперированных в течение первых суток умер от операции только один больной; еще один больной погиб через месяц после второй операции, предпринятой по поводу резкого сужения соустья с двенадцатиперстной кишкой: вместо того чтобы ограничиться простой гастроэнтеростомией, был переделан анастомоз, наложенный по методу Бильрот I, на анастомоз по Полиа-Хофмейстеру. Больной погиб от перитонита.




Выводы из этого довольно ясны. При наличии достаточных данных, указывающих на язвенный характер начавшегося острого кровотечения, у лиц не слишком молодых и не чрезмерно старых лучше оперировать, чем выжидать. А если оперировать, то лучше всего сразу, т. е. в первые сутки. Никакими трансфузиями крови не удастся исправить то, что причинит потеря времени. Без переливаний крови не смогли бы выжить многие из оперированных и в ранние сроки, но одним возмещением потерянной крови часто невозможно уже спасти больных, ушедших за грани переносимого.




Глава IV

Прободные язвы



Как в предыдущих разделах мы совершенно не касались вопросов диагностики, так и в главе о прободных язвах мы не будем задерживаться на симптоматологии острых прободений, несмотря на то что исход вмешательства решает главным образом своевременная диагностика. Признаков острой перфорации много, и классическая картина ее настолько характерна, что позволяет ставить диагноз довольно легко и вполне уверенно (рис. VI и VII на цветной вклейке).

Напомним, что обязательными признаками перфорации являются внезапный приступ сильнейших болей и резкое напряжение всей передней брюшной стенки. Если перфоративное отверстие временно прикроется благодаря рефлекторному мышечному напряжению, а разлившееся жидкое желудочное содержимое быстро всосется, то как общие и локальные боли, так и мышечное напряжение могут ослабнуть в значительной мере. Тщательная, осторожная пальпация передней брюшной стенки может дать на этот счет ценные и весьма точные указания.

Нормальная температура, редкий и даже порой замедленный пульс, отсутствие рвоты, влажный язык — все это поможет дифференцировать прободную язву от острого аппендицита.

Еще два признака — так называемый френикус-симптом и спонтанный пневмоперитонеум — категорически решают диагноз. Первый из этих признаков встречается в 60–70 % всех случаев прободных язв. Свободный газ в поддиафрагмальном пространстве может быть обнаружен перкуссией в 70–75 %, а с помощью рентгеноскопии даже в 80–85 % всех случаев прободных язв.

Разумеется, некоторые из указанных выше признаков могут отсутствовать или не соответствовать классическому сочетанию их: либо температура окажется повышенной, либо рвота повторится несколько раз. Все это не имеет значения, если налицо боли, отраженные в плечевое и шейное сплетение, передающиеся по грудобрюшному нерву, или же ясно определяется свободный газ в брюшной полости; последний признак категорически решает диагноз. Но если этих решающих признаков нет, то при противоречивых остальных симптомах приходится особое значение уделить анамнезу, ибо лишь ничтожное меньшинство больных с прободными язвами совершенно не болело желудочными болезнями до перфорации. Если подсчитывать данные на основе вопроса больных до операции, то окажется, что перфорация без язвенного анамнеза отмечается в 10–12 %. Если же тщательно опрашивать больных перед выпиской, т. е. вне периода острейших болей, то окажется, что только у 2–3 % совершенно не было язвенных симптомов до перфорации.

Наконец, следует указать, что дифференциальные трудности возможны только в случаях острого живота у молодых мужчин, ибо они одинаково подвержены и прободным язвам и аппендицитам. Иначе обстоит дело с девушками и молодыми женщинами. Среди женщин острый аппендицит встречается ровно в половине случаев, а прободные язвы— в 1–2 %. Это установленная редкость прободных язв у женщин облегчала экстренную диагностику очень многих сомнительных случаев «острого живота» в мирное время. Весьма заметный сдвиг, имевший место в годы Великой Отечественной войны, дает повод, чтобы несколько подробнее остановиться на этом интересном вопросе.

Мы сознательно отодвинули эту тему в раздел о прободных язвах по той причине, что при них контингент больных менее всего зависит от случайностей отбора, ибо сам факт перфорации является категорическим императивом для госпитализации. При прободных язвах люди не дискутируют свое желание или неохоту оперироваться; в этом смысле наши операционные отчеты так же холодно и объективно говорят о цифровых соотношениях, как любые крупные отчеты секционных отделений.

При хронических язвах операционные статистики обусловливаются массой местных, случайных факторов, как, например, размер и задания хирургического учреждения, установки хирурга, контакт или отсутствие такового с терапевтами и пр. Все это вносит значительный элемент случайности и делает материал искусственно подобранным. С этой оговоркой и надо принимать наши данные о хронических язвах, где наибольшую убедительность создает их большая численность и давность самих наблюдений. Благодаря последним качествам, эта группа вполне пригодна для сравнений с сериями острых прободений и профузных кровотечений, каковые отражают истинные соотношения пола, возраста больных и локализации язв, так как отбор их производился по непререкаемому единственному признаку: прямой угрозе для жизни и экстренной надобности в хирургической помощи.

Чрезвычайная редкость женщин среди больных с прободными язвами иллюстрируется следующей лаконичной справкой. На первую тысячу перфоративных язв в Институте имени Склифосовского, точнее на первые 1014 случаев, было лишь 18 женщин. К 1936 г. это соотношение увеличилось до 26 женщин на 1355 прободных язв. Тогда же мы собрали 1129.случаев четырех русских и трех иностранных авторов, по данным которых пропорция была 1078 мужчин и 51 женщина.

Подобное соотношение имело место в большинстве отчетов предвоенной эпохи у хирургов Западной Европы и Америки. Назову для примера лишь один отчет Cook Country Hospital (Чикаго) за 1942 г.: на 200 прободных язв 197 было у мужчин и 3 у женщин. Мы не располагаем обширными сводками и отчетами ранее XX столетия — ни русскими, ни иностранными. Поэтому не можем сказать как обстояло дело с прободными язвами, будь то в Москве или в Петербурге, даже в конце XIX века. Зато некоторые английские авторы определенно подчеркивают перемену, которая наступила в Англии за последние десятилетия.

Райлей (Ian D. Riley) указывал в 1942 г., что за последние 40 лет отмечается большая перемена как в местоположении прободных язв, так и в отношении пола больных. В 1900 г. часто встречались прободные язвы у молодых женщин, по преимуществу на малой кривизне, а за последние 20 лет стали часты прободения язв пилорического отдела у мужчин 40 лет, прободные язвы у молодых женщин стали большой редкостью[23 - Lancet, October. 1942.].

Совсем недавно Иллингворт (С. К. W. Illingworth) из Глазго, сообщая, что в Англии ежегодно наблюдалось около 10 000 прободных язв, указывал, что лет 50 тому назад прободные язвы встречались по преимуществу у молодых женщин, а теперь это наблюдается чрезвычайно редко[24 - Practitioner, v. 158, № 943, January 1947.].

Невольно приходит на память, что одним из самых ранних случаев прободной язвы, документированным в литературе, является смерть именно молодой женщины — княгини Орлеанской, дочери английского короля Карла I. Это случилось при дворе Людовика XIV и было записано Боссюэ по непосредственным переживаниям мадам Лафайетт: «Oh, nuit effroyable, ou retentit, tout a coup, comme un eclat de tonnerre, cette etonnante nouvelle: „Madame est morte“» (Bossuet, 1670)[25 - О, ночь ужасная, когда вдруг, как удар грома, пронеслась поразительная новость: «Мадам умерла».].

Первый крик о нестерпимой боли доносится до нас из глубины веков тоже из женских уст. По клиновидным надписям на знаменитой каменной плитке Ниппура можно прочесть молитву дочери вавилонского царя — самую раннюю из дошедших до нас записей подобного рода. И через многие тысячелетия отдаленно слышится этот вопль о помощи: «Боли охватили тело мое. Боже мой, вынь их из меня».

* * *


Но вернемся к нашему материалу и посмотрим, каково пропорциональное соотношение полов среди отчетов по язвам хроническим, кровоточащим и прободным. В каждой группе мы рассмотрим три периода: довоенный (1933 г. — 1/VI 1941 г.), военный (июль 1941 г. — 1/VI 1945 г.) и послевоенный (июнь 1945 г. — 1/Х 1946 г.).

Соотношение мужчин и женщин при хронических язвах было совершенно неизменным во все три периода, а именно: 13 % среди 1478 довоенных случаев, 15 % на 1568 больных в военный период и 14,8 % в группе послевоенного времени, состоявшей из 947 человек (рис. 47).

Почти также прочно удерживается соотношение полов среди больных с острыми кровотечениями: с 1933 по 1942 г. в наших клиниках отмечено 292 случая острых желудочных кровотечений: среди этих больных было 248 мужчин (85 %) и 44 женщины (15 %).

С 1943 по 1946 г. у нас было еще 358 случаев острых желудочных кровотечений, из них 309 язвенных. Из этих 309 больных было 266 мужчин (86 %) и 43 женщины (14 %).

В общем итоге на 601 больного, поступившего с большими язвенными кровотечениями (начиная с 1933 и по 1946 г.), мужчин было 514 (83,1 %), а женщин — 87 (16,9 %) (рис. 48).

Иную картину мы видим при прободных язвах. В довоенном периоде на 1631 случай было всего 44 женщины, т. е. 2,6 %. Зато в годы войны женщин с прободными язвами поступило 108 на 1014 человек, т. е. 10 %, или в четыре раза больше, чем в мирное время. Кончилась война, и по годичному отчету количество женщин снизилось до 4,5 % на новые 360 прободных язв, т. е. оно приближается к предвоенной пропорции (рис. 49).




Рис. 47. Хронические язвы у мужчин и женщин.







Рис. 48. Кровоточащие язвы у мужчин и женщин.




Мы не располагаем вполне точными данными о движении московского населения в связи с уходом стольких десятков тысяч мужчин на фронт. Женщин ушло тоже очень много, но вряд ли столько, сколько молодых мужчин. Равным образом трудно учесть последствия эвакуации и возвращения в Москву многих крупных заводов и других учреждений. Вероятно, эти сдвиги были очень значительны. Тем не менее ни на группе хронических язв, ни на разделе «кровоточащих», как мы уже видели, это нисколько не отразилось.

Прободные язвы у мужчин и женщин




Рис. 49.




Увеличение количества прободений среди женщин во время войны, нам кажется, можно объяснить возрастным фактором, который особенно ярко сказывается в группе именно прободных язв. Действительно, ведь наибольшее количество прободений встречается в молодом возрасте — у 25—35-летних мужчин. Они все ушли на фронт. А в таком случае можно говорить о значительном «недоборе» общего количества прободных язв в нашей сводке, несмотря на крутой подъем самой кривой в абсолютных цифрах. И станет понятным, что необыкновенное возрастание пропорции женщин в нашей военной сводке следует расценивать как следствие особой нехватки в ней молодых мужчин, ушедших на войну.

Принятие такого объяснения должно ослабить доводы в пользу преимущественного влияния нейро-психогенного фактора на течение язвенного процесса именно у женщин как усиливающего рокового момента. Легко поверить, что душевные потрясения и вечный трепет за судьбу и жизнь своих мужей, братьев, а также отцов особенно сказывались именно на женщинах. Мы не отрицаем вовсе значения этого фактора и вскоре вернемся к нему еще раз. Но указанный выше факт изменившихся возрастных соотношений внутри самой сводки прободных язв, на наш взгляд, является более обоснованным объяснением. Мы сейчас увидим это на данных о таком же заметном сдвиге, касающемся локализации прободений.

При хронических язвах соотношение желудочной и дуоденальной локализации весьма прочно удерживалось в течение всех трех периодов: 36 % желудочных язв на 1478 случаев довоенного времени, 33 % язв желудочной локализации среди 1568 хронических язв, оперированных за годы войны, и 43 % желудочных язв на 947 случаев после войны (рис. 50).

Локализация хронических язв




Рис. 50.







Рис. 51.




Также стабильны данные и в группе острых желудочно-дуоденальных кровотечений: 55 % желудочных язв на 292 острых кровотечения в 1933–1942 гг. и 60,6 % язв желудочной локализации в числе язвенных кровотечений периода 1943–1946 гг. (309 язвенных кровотечений из 358 желудочных кровотечений) (рис. 51).




Рис. 52.




Сдвиги в отчетах о прободных язвах очень заметны. Здесь дуоденальная локализация является твердо установленным фактором. В соответствии с данными большинства авторов, тщательно изучавших локализацию прободений, и наши довоенные отчеты показывали редкость желудочных перфораций. На 1631 случай прободной язвы она располагалась в желудке только 162 раза, т. е. лишь в 9,9 %. Итак, свыше 90 % прободных язв было дуоденальных (рис. 52). Серия наша достаточно многочисленна, чтобы исключить элемент случайности. А достоверность локализации усиливается тем, что в 75 % случаев она устанавливалась на резекционном препарате, т. е. наиболее точным методом, исключающим возможность ошибки. Поэтому мы могли бы в этом пункте совершенно обойтись без литературных ссылок. Ограничимся двумя недавними работами. Роу (Stanley Raw) указывает следующее расположение 312 прободных язв: желудок—15, привратник—9, двенадцатиперстная кишка—282, соустье—6[26 - Lancet, January 1944.].

Иллингворт на 880 прободных язв, оперированных за 1938–1943 гг., отмечает дуоденальную локализацию в 87 %.

И вот за годы войны на 1014 прободных язв в Институте Склифосовского отмечено необыкновенное возрастание желудочной локализации, а именно 346 случаев, что составляет 34 %. В течение года после войны число желудочных локализаций на 241 прободную язву опять снизилось вдвое, т. е. приближается к довоенной пропорции.




Рис. 53. Распределение локализации прободных язв по десятилетиям жизни.




По данным за 1948–1953 гг. на 613 случаев прободных язв она располагалась 484 раза в двенадцатиперстной кишке (79 %) и 129 раз в желудке (21 %).

Объяснение этого можно предложить совершенно определенное. Уже лет пятнадцать как мы указываем на обстоятельство, впервые подмеченное проф. Д. А. Араповым, а именно, что те относительно редкие случаи желудочной локализации, которые встречаются среди прободных язв, приходятся в значительной части на пожилой возраст. Это отчетливо видно из прилагаемой диаграммы, где в каждом отчетном году прободные язвы расположены по десятилетиям жизни (дуоденальные язвы изображены в виде колечек, а желудочные — в виде черных кружков) (рис. 53).




Дмитрий Алексеевич Арапов




Итак, главная масса прободных язв встречается в молодом возрасте и состоит почти сплошь из одних дуоденальных прободений. В среднем и пожилом возрасте прободные язвы наблюдаются реже, но зато все еще чаще они локализуются не в двенадцатиперстной кишке, а в самом желудке. Теперь все становится ясным. С уходом молодежи на фронт возрастные группы при прободных язвах резко изменились, и главная масса их с третьего и четвертого десятилетия жизни передвинулась на пятое и шестое, поэтому соответственно изменились и данные локализации среди нашего материала военного периода: количество желудочных прободений возросло всецело за счет числа оперированных язв у пожилых людей и даже стариков.



* * *


В заключение приведем чрезвычайно интересные данные о возрастании числа прободений язв в Лондоне в период наивысшей ожесточенности воздушных налетов с сентября 1940 г. по май 1941 г.

Еще в 1942 г. Спайсер (С. С. Spicer), Стюарт (D. N. Stewart), Виснер (D. M. de Wisner) на материале 16 лондонских больниц отметили заметный рост количества прободений в месяцы больших воздушных налетов на Лондон[27 - Lancet, 1, 259, 1942.]. В 1944 г. эти же авторы проверили свои прежние выводы, сравнивая их с отчетами за 18 месяцев после больших налетов и за 3 года до бомбардировок в тех же самых 16 больницах. Авторы публикуют подробный статистический расчет, доказывающий, что рост прободений в месяцы интенсивных воздушных бомбардировок не кажущийся, а истинный и довольно значительный. Это видно и на прилагаемой диаграмме[28 - Lancet, January 1944.] (рис. 54). В том же новогоднем номере журнала «Lancet» помещена редакционная статья «Editorial», где говорится, что «прошло четыре года, как Девис (Davies) и Вильсон (Willson)[29 - Lancet, 11, 723, 1939.], изучая истории язвенных больных, отметили, что прободениям часто предшествует повышение эмоционального напряжения, обычно связанное с чувством возрастающей ответственности, финансовыми затруднениями или семейными неприятностями». Трудно представить себе более мощные и основательные причины для боязни, чем частые воздушные налеты. Поэтому не приходится удивляться учащению прободений язв в Лондоне в период «Blitz». Сославшись на цитированную выше работу трех авторов, редакция «Lancet» пишет, что она воздерживается от совета, чтобы язвенные больные средних лет, услышав тревожные звуки сирены, выпили стакан молока и легли в постель. «Стакан молока — вещь, желательная для язвенного больного; зато „кровать без сна“, is a hot bed for anxiety и больные язвой, которые в данных обстоятельствах должны отличаться от окружающих, ради предлагаемого щажения язвы только добавляют страх за свою язву к страху за жизнь свою и своей семьи, встревоженную звуками сирены.» «Если ему нет подходящего занятия в момент воздушной тревоги, — заканчивает редакция, — пусть он лучше отвлечется партией в бридж».




Рис. 54. Среднее число перфораций в месяц за годы войны (1937–1942) в Лондоне.




«О прободных язвах военного времени» еще раньше писал Райлей, тоже выдвигая эмоциональный фактор как один из этиологических моментов перфорации. Реальные заботы и небезупречный уход отягощают симптомы язвенной болезни, а крупные семейные кризисы часто предшествуют перфорации, как то показали Девис и Вильсон[30 - Lancet, 11, 723, 1939.].

«Молодые люди более лабильны и расстраиваются неустойчивостью служебного положения легче, чем лица средних лет, которые чаще всего имеют уже прочную социальную позицию и финансовое обеспечение. Но служебная неустойчивость усиливалась в военное время». «Что касается питания, — пишут далее авторы, — то большее значение имеют условия, в которых пища сервируется, чем ее питательные свойства. Например, долгие годы работы с поспешным проглатыванием бутербродов через нерегулярные интервалы были причиной желудочных расстройств в Лондоне, явившихся, как то показала королевская комиссия, одной из причин забастовки автобусных служащих в 1937 г.» То, что плохое и нерегулярное питание особенно вредно для язвенных больных, это безусловно верно. Что версия о «бутербродах» и желудочных расстройствах была лишь одной но, вероятно, далеко не главной причиной забастовки лондонских автобусных служащих, в этом тоже можно согласиться с королевской комиссией. Несомненно, для забастовки были и более веские причины.

Таблица 24




И если любопытны цифры ежегодного нарастания числа и пропорционального количества прободных язв, как то демонстрирует Райлей, в крупнейшем судостроительном центре Ньюкастле, то его попытка выделить 1926 г. как период забастовки и обшей безработицы ровно ничего не доказывает даже в отношении возрастного фактора, как того хотел автор. Вот эти данные (табл. 24).

И, наконец, по поводу редакционной статьи в журнале «Lancet» и советов язвенным больным в период воздушной тревоги отвлекаться партиями в «бридж».

Добродушный юмор — неплохая черта, и подражать в этом отношении Диккенсу тоже хорошо, если это удается достаточно тонко. Наш Гоголь тоже посмеивался «сквозь слезы» над неполадками и карикатурами русской жизни в николаевскую эпоху. Расплачиваться за все прорехи пришлось в 1854 г. в Севастополе, где англичане, помнится, нам не сочувствовали…

Хорошо им было в 1944 г. В Лондоне все успокоилось, и можно было развлекаться партиями в бридж. Ведь Киев был окончательно очищен от немцев, и Красная Армия вплавь переправилась через студеные воды Днепра. А редакционная статья в «Lancet» писалась в те самые дни, когда весь мир уже знал, что еще одиннадцать немецких дивизий прочно замкнуты нашими войсками железным кольцом Шполы — Звенигородки…




Лечение


На современном уровне наших знаний нельзя больше говорить о суммарной смертности при прободных язвах, ибо в различных группах данные окажутся несравнимыми. Можно привести отчеты, где десятки и даже сотни прободных язв, оперированных в самые ранние часы после прободения, дали совершенно ничтожную смертность, выражающуюся безусловно однозначной цифрой. И наряду с этим для достаточно многочисленных групп, в которых больные оперированы через 18–24—36 часов после перфорации, летальные исходы операций составляют такую же неизбежность, как в конце прошлого века.

Итак, прогресс в лечении прободных язв обусловливается главным образом тем, что врачи стали лучше и раньше диагностировать перфорации и своевременно направлять больных для срочных операций. Да, это именно так: общее снижение смертности происходит за счет все возрастающего числа ранних операций; в сроки от 6 часов до суток смертность, выражающуюся в единичных процентах, прогрессивно возрастает почти до 100. Это значит, что в деле излечивания выраженных многочасовых прогрессирующих перитонитов наши успехи до сих пор еще очень скромны. Нет сомнения, что совокупность послеоперационных мероприятий дает нам возможность спасать некоторых очень тяжелых больных с перитонитом. Но так же бесспорно, что до сих пор ни одно из новейших средств, давших изумительные результаты в других областях хирургии, не сделало эпохи в борьбе с прободными перитонитами. Я имею в виду трансфузию крови, серотерапию, сульфамиды и пенициллин. Как все вместе, так и в отдельности в любых дозировках они пока еще не дали особенно заметного эффекта при прободных язвах.

Но прогресс в проблеме лечения прободных язв не ограничился улучшением диагностики и уменьшением смертности при ранних операциях. Именно последняя группа позволила сочетать задачу непосредственного спасения больных перитонитом с задачей хирургического лечения язвенной болезни. Как мы уже знаем, последняя задача ныне решается типичными широкими резекциями желудка как методом выбора. Итак, вопрос, сводился к тому, допустимо ли расширять задачи операции в момент грозной опасности для жизни. Вопрос этот часто возникает и в других разделах неотложной абдоминальной хирургии; например, удалять ли отросток при вынужденных операциях в аппендикулярном гнойнике, делать ли резекции при заворотах сигмы, эктомии или холецистостомии при острых эмпиемах. Имеется и много других аналогий.

По каждой из названных проблем можно привести много убедительных доводов как в пользу радикальных операций, так и в защиту минимальных вмешательств, которые производят лишь с целью непосредственного спасения жизни, сознательно идя на компромисс, т. е. достигая сохранения жизни ценой паллиатива, предусматривающего возможность, а иногда и неизбежность вторичных трудных операций. Консервативно настроенные «осторожные» хирурги издавна выдвигали лозунг: минимальное вмешательство есть минимальный риск в любом случае «острого живота».

Спасение жизни — прежде всего.

Разумеется, никто не будет спорить против последнего утверждения. Что же касается первого, то не всегда минимальное вмешательство гарантирует даже непосредственное спасение жизни. Существуют, например, формы и фазы деструктивных аппендицитов, при которых нельзя воздерживаться от удаления отростка, как бы трудно это ни было технически и как бы тяжело ни было состояние больного. Или нельзя ограничиться одной деторзией в некоторых стадиях заворота тонких кишок. Точно так же существуют формы острых холециститов и ангиохолитов, при которых нельзя ограничиться свищом пузыря и воздержаться от дренажа общего протока.

Итак, нельзя делать догму из лозунга о наибольшей безопасности минимальных вмешательств при любой форме «острого живота»; это не может быть принципом, ибо требует многочисленных исключений. Но каждый хирург должен трезво оценивать степень опасности для больного не только данной экстренной операции по прямым жизненным показаниям. Избирая паллиативное вмешательство, хирург обязан учесть степень вероятия или даже необходимости вторичной радикальной операции и сопряженного с ней риска. И надо ясно понять и твердо помнить, что риск повторных операций окажется всегда значительно выше, чем такие же вмешательства на тех же органах, производимые тоже в холодном периоде, но первично, т. е. без неизбежных послеоперационных спаек и обширных плоскостных сращений внутренностей. Подобные вторичные вмешательства могут создать действительно значительные технические трудности, а тем самым и повышенный операционный риск.

Таким образом, и в отношении прободных язв проблема лечения должна изучаться раздельно для разных групп: во-первых, той, где речь идет не о каких-либо радикальных операциях, а лишь о способе и средствах прямого спасения жизни, которой угрожает тяжесть интоксикации вследствие запушенного перитонита; во-вторых, той, где в первые часы после прободений мог бы возникнуть вопрос о выборе между паллиативным ушиванием прободного отверстия или первичной резекцией.

* * *


Зашивания. Тяжелая интоксикация, плохое общее состояние больного и ослабление сердечной деятельности могут быть вызваны разными причинами, а иногда одновременно несколькими. Чаще всего виной запушенный перитонит многочасовой давности. Иногда срок не столь уже велик, а виной размер перфорационного отверстия и количество излившегося желудочного содержимого. Трудно учесть вирулентность желудочной флоры и степень влияния болевого шока. Несомненно, что еще тяжелее скажутся все перечисленные неблагоприятные обстоятельства у больных пожилого возраста с изношенной сердечно-сосудистой системой, легочной эмфиземой или болезнями обмена. Что надо делать?

Зашить язвенную перфорацию 3–4 узловыми швами в один ряд в. поперечном направлении. Никаких гастроэнтеростомий, ибо опасение развития сужения почти всегда преувеличено. Точно так же никаких сомнений нет по вопросу сухого туалета брюшины и зашивания ее наглухо; никаких дренажей, а тем более тампонов ни спереди, ни надлобковых, ни тем более задних.

Итак, что надо делать, ясно. Вопрос лишь в том, как это сделать, т. е. получше, побыстрее и побережнее. Это в значительной степени вопрос анестезии, и как раз для этих самых тяжелых случаев вопрос решается далеко не просто.

Зашивать язву и осушивать брюшную полость тем легче, чем полнее релаксация брюшной стенки. Последнее в максимальной степени обеспечивается спинальной анестезией, каковая и является методом выбора для громадного большинства случаев прободных язв, оперируемых в ранние сроки. Но, к сожалению, спинальная анестезия окажется явно противопоказанной у больных с тяжелой интоксикацией, т. е. с плохим кровяным давлением. И если иногда нехудо улучшить это давление путем предоперационных вливаний физиологического раствора, то и в этих случаях редко явится возможность прибегнуть к спинальной анестезии.

Местная анестезия предлагалась любителями этого метода даже при столь необычайных показаниях. В свое время и мы испытали этот способ на двух десятках прободных язв подряд, и притом с полным успехом. Но случаи эти были не очень запущены и допускали резекцию. К тому же если больные не жаловались на боли, то только потому, что сами манипуляции по обезболиванию производились чрезвычайно бережно и методически, что требовало массу времени. При запущенных перитонитах с очень большим экссудатом вряд ли местная анестезия осуществима в сколько-нибудь удовлетворительной степени.

В таких тяжелых случаях лучше всего пользоваться комбинированным обезболиванием. Начинают с внутривенной инъекции морфина или еще лучше, специальной киршнеровской смеси. В зависимости от тяжести случая и от возраста вводят от 1 до 2 мл. Больной почти засыпает или во всяком случае спокойно переносит эфирный наркоз и местную анестезию. То и другое применяется в полном объеме: эфирный наркоз дают, пока не наступит глубокий сон и полная релаксация; регионарную анестезию производят из нескольких точек вдоль каждого реберного края, пользуясь тем временем, пока больной засыпает.

Повторяю, успешность послеоперационной борьбы с перитонитом всецело определяется качеством произведенного осушивания отлогих мест брюшной полости от обильных скоплений гнойного экссудата. А возможность тщательного и притом бережного туалета определяется полнотой релаксации брюшной мускулатуры, т. е. качеством анестезии. Эта смертность недалека от данных Брока (D. Brocq), объединившего 747 паллиативных операций 11 французских хирургов, из которых 191 закончилась смертельным исходом[31 - Memoires de l`Academie de chirurgie, 62, 24, 1936.]. Но ведь эти французские хирурги зашивали не в одних лишь запущенных случаях, а во всех подряд, т. е. и более свежие перфорации.

В некоторых отчетах советских авторов приводятся лучшие результаты (см. табл. 25).

Но, как указывалось, общая цифра смертности далеко не отражает больших колебаний исходов в зависимости от фазы перитонита и сопротивляемости организма. А эти условия характеризуются в значительной степени и количеством часов, прошедших между прободением и операцией, и возрастом больных. Как видно из табл. 26 и 27, то и другое чрезвычайно влияет на исход паллиативных вмешательств.

Таблица 25




Итак, обе кривые смертности чрезвычайно круто поднимаются по истечении каждых шести часов суток и каждого десятилетия жизни. Но так как наши данные о паллиативных зашиваниях относятся только к больным с наихудшим прогнозом, приведу для сравнения аналогичные сведения Бакей (Michael de Bakey), опубликовавшего в 1940 г. огромную сводку в 5908 случаев прободных язв[32 - Surgery, 8, 852, 1940.]. Недавно Роу из той же больницы сообщил о новых 312 случаях прободных язв и сопоставил исходы операций новой серии с прежними цифрами в зависимости от-возрастных данных и по часовой шкале давности перфорации. Как видно из приводимых таблиц и сводок; где никого не отбирали для резекций, а всех подвергали только зашиванию, смертность возрастала примерно также, как и при наших паллиативных операциях (табл. 26 и 27).

Средний возраст в серии Роу исчисляется в 42 года; до 42 лет было 157 больных, из коих умерло 12, т. е. 7,6 %; старше 42 лет оказалось 155 человек, из них умерло 33, т. е. 21,3 %.

Таблица 26 Нарастание смертности по часам




Таблица 27 Нарастание смертности по возрастам




Еще ярче сказался возрастной фактор на исходах операций в серии из 100 прободных язв[33 - F. Forty, Brit. med. journ., 1, 790, 1946.], опубликованной Форти. Из 17 смертельных исходов только один приходится на 43 больных моложе 40 лет; остальные 16 смертей пришлись на 57 больных старше 40 лет.

Столь бесспорное значение пожилого возраста для судьбы больных с прободными язвами всегда заставляло нас ограничивать показания к первичным резекциям даже в ранние сроки доставки таких больных. Этим объясняется то, что в серии наших паллиативных операций старшие возрастные группы численно более значительные, как то видно из табл. 27.

Таблица 28




Таблица 29




Ввиду первостепенной важности фактора времени в судьбе больных, приведем еще две таблицы, иллюстрирующие возрастание смертности через каждые шесть часов после перфорации (табл. 28 и 29).

Приведем цифры из сводки Д. Брока, охватывающей 747 операций, сделанных одиннадцатью хирургами Франции (табл. 29).

Те же данные можно представить иначе: до 6 часов после перфорации смертность составляла 10 %, до 12 часов— 14 %, после 12 часов—54 %, а всего 191 смерть на 747 операций, т. е. 25 %.

Этот процент смертности оставался долгое время средней цифрой для большинства крупных больничных отчетов. Она именно такова в приведенной выше сводке Бакей и в недавно опубликованной сводке Элиасона (Eliason), Эбелинга (Ebeling), собравших 1940 случаев американских авторов со смертностью 25,9 % и 3121 случай европейских хирургов со смертностью 22,6 %. По данным Томпсона (Н. L. Thompson)[34 - Journ. Amer. med. assoc., 113, 1939.], на 424 операции прободных язв смертность составляла 28,7 %. А в крупнейшей больнице Чикаго — Cook Country Hospital — смертность на 700 паллиативных операций за 1925–1938 гг., по Мак Нили (К. W. Mc Nealy) и Гаузеру (I. W. Howser), равнялась 27 %. В 1942 г. в этой же больнице О'Доног (John В. O'Donoghue) и Джекобе (Maurice В. Jacobs) на 200 прободных язв при простых ушиваниях отметили в 151 случае выздоровление и в 49, т. е. в 24,5 %, смертельный исход.

Итак, 25 % смертности при паллиативных ушиваниях перфораций можно считать тем критерием, по отношению к которому надо сравнивать непосредственные исходы радикальных вмешательств, т. е. первичных резекций желудка.

В последние 1948–1953 гг. на 212 операций ушивания прободных язв смертельных исходов было 20, т. е. процент летальности снизился до 9,5. Это значительное снижение по сравнению с предыдущими годами надо отнести главным образом за счет широкого применения антибиотиков.

212 операций ушивания приходится на 613 операций при прободных язвах; у 401 больного за этот же период была сделана первичная резекция желудка. На протяжении почти двадцати лет первичные резекции были одной из главных тем в хирургических клиниках Института имени Склифосовского. Пришло время подвести итоги довольно значительных наблюдений.

* * *


Первичные резекции желудка. Мы должны разобрать два вопроса. Во-первых, почему следует делать первичные резекции взамен простых ушиваний прободных отверстий; это означает анализ неудач при паллиативных операциях. Во-вторых, какой ценой покупается радикальное исцеление, т. е. какова непосредственная смертность при первичных гастрэктомиях.

Отдаленные результаты операций ушитых прободных язв изучаются много лет хирургами всех стран. И хотя мнения о результатах остаются весьма различными у сторонников разных школ, но речь идет именно об оценке результатов, а не о самих исходах, которые оказываются в общем весьма однородными. В Институте имени Склифосовского изучение отдаленных результатов различных желудочных операций предпринималось уже четыре раза (не считая еще двух при раке), в том числе дважды специально после прободных язв.

Напомним итоги очень тщательной проверки, проведенной Е. Г. Цуриновой, которая лично выезжала к больным, не ответившим на анкеты. Прободная язва была ушита у 141 больного, из них 56 умерли в больнице. Из 85 выписавшихся сведения получены о 60. Среди последних 10 человек умерли дома, причем пятеро от случайных причин, а пятеро от желудочных болезней: трое — от рака желудка, один — от вторичного прободения язвы и еще один — от поддиафрагмального абсцесса при вторичной операции.

Остальные 50 человек были разделены на три группы.

1. У 13 больных имели место прогрессирующие органические явления: у 12 — флоридные язвы и у одного — раковое перерождение. Из этих больных семь, в том числе и больной раком, оперированы у нас, еще один — в другой больнице. У остальных пяти на рентгеновских снимках установлено наличие отчетливых ниш.

2. Еще у 26 больных рентгеновские данные не подтверждают наличия язвы. Но у 23 имеются выраженные диспепсические явления и временами сильные эпигастральные боли, еще у троих — частая изжога и отрыжка. Всех этих больных относят к группе «неудовлетворительных результатов», которая составляет 52 %.

3. Одиннадцать человек, т. е. 22 %, ни на что не жалуются и могут считаться излеченными.

Итак, 39 из числа осмотренных, т. е. 78 %, оказались больными. Восемь должны были оперироваться вторично через сроки от 5 месяцев до 1 года 7 месяцев. И это не считая еще пятерых умерших от желудочных заболеваний до нашей анкеты. На 60 первичных операций в 5 случаях была обнаружена раковая опухоль и в одном произошла перфорация.

Насколько эти результаты далеки от того, что тогда же установил Б. А. Петров, обследуя 174 случая наших резекций, из коих 86 было сделано при прободных язвах. Здесь было установлено 75 % хороших результатов, 23 % вполне удовлетворительных и только 1 % плохих.

А вот результаты сводной статистики Пьера Брока. На 193 обследованных после зашиваний язв или гастроэнтеростомий полное выздоровление отмечено у 105, т. е. в 54,4 %. В 9 случаях наступило значительное улучшение, в 79 случаях, т. е. в 41 %, результаты были плохие; среди последних в 3 случаях имели место желудочные язвы, в 2 — пептические язвы соустья и в 38 — повторные операции, закончившиеся смертельным исходом в 4 случаях.

Неуман (Neuman) и Хусса (Houssa) обследовали 53 из 60 выживших после зашивания перфорационных отверстий. Авторы считают, что у 33 больных наступило стойкое выздоровление, хотя у 14 из них срок наблюдения не превышал года. Десять больных, т. е. 12 %, оперированы вторично и подверглись гастрэктомиям. Наконец, еще 10 больных продолжают болеть: у трех из них — флоридные язвы, у четырех — тяжелый гастрит, у четырех — «вероятно, спайки». Мы не можем мириться с калькуляцией этих бельгийских авторов, которые исчисляют отдаленные результаты по отношению не к числу обследованных, а к числу оперированных ими 78 человек. Но ведь 18 из них умерли во время операции и не могут идти в счет отдаленных результатов. Если же исчислять результаты по отношению к 53 обследованным, то 33 стойких выздоровления составляют 62 %; повторных операций было 10, т. е. 18,8 %, и столько же случаев без улучшений. Итак, не столько 12 % повторных операций, а целых 37,6 % плохих результатов простых зашиваний.

Подобного рода грубые ошибки при исчислениях, разумеется, редки. Мы не можем ничего поделать и с субъективной оценкой каждого обследованного случая как со стороны авторов, так и тем более самих больных. Поэтому приходится заранее мириться с тем или иным распределением результатов по группам, среди которых только вторичные перфорации, пептические язвы соустья, раковые перерождения, выраженные стриктуры и повторные кровотечения могут служить основанием для безоговорочного отнесения подобных случаев к группе плохих результатов. Что же касается всего остального, то не только субъективные жалобы, но и наличие отчетливых ниш на рентгеновских снимках не служат еще для некоторых исследователей вполне убедительным и окончательным доказательством неудачи, ибо при очень долгом и очень строгом медикаментозном и диететическом лечении не исключается возможность заживления и таких ушитых язв. На подобного рода убеждения мы повлиять бессильны. Итак, с принципами сортировки отдаленных результатов различными хирургами приходится мириться и принимать их такими, какими их нам предлагают. Зато мы оставляем за собой право соглашаться или критиковать ту интерпретацию и те выводы, которые склонны делать сами авторы.

Вот, например, интересные данные Уэкли (Cecil F. G. Wakeley) — главного хирурга King's College Hospital[35 - Lancet., 1, 1944.]. Он обследовал 103 моряков, оперированных в 1924–1934 гг., и еще 102 оперированных гражданских больных (табл. 30).

Таблица 30




Автор считает, что прободные язвы дают наилучший прогноз из всех форм пептических язв. Рецидивы крайне редки, больные могут вести обычный образ жизни, и поэтому нет никаких оснований освобождать их от службы во флоте. Что касается непосредственных исходов, то автор ссылается на работу Грэхема (Graham)[36 - Surg., gyn. a. obst., 64, 235, 1937.], no данным которого смертность при прободных язвах составляла всего 1,9 %; сам он считает, что цифру эту можно еще снизить.

Достигается это следующими мерами: желудочная аспирация с помощью трубы Райля (Ryle) сразу после того, как установлен диагноз, и вплоть до конца операции; простое зашивание через правый параректальный разрез; тщательное осушивание с помощью аспиратора; 12–15 г сульфамидов; никаких дренажей не требуется.

Поддиафрагмальные абсцессы совершенно исчезли благодаря систематическому использованию положения Фовлера, местному применению стрептоцида и глубокому вдыханию углекислоты трижды в день в течение 4 суток.

Можно приветствовать такой оптимизм хирурга — адмирала военного флота. Понятно и его стремление сохранить как можно больше обученных кадров в самый разгар войны. Как ни далеки еще его приведенные выше цифры смертности от идеала в 1,9 % и даже 1 %, тем не менее нигде нет столько шансов для максимального снижения смертности при прободных язвах, как на больших кораблях. Ведь диагноз ставился тут же, в кубрике, а операция производилась на корабле в кратчайшие сроки, которые равнялись в среднем 4 часам; больного никуда не транспортировали ни до, ни после операции. К тому же чаще всего речь шла о молодых матросах цветущего здоровья, мудрено ли, что среди них смертность ничтожно мала. И если мы несколько подробнее останавливаемся на критике этого отчета, то именно ввиду чрезвычайной однородности обследуемых контингентов, относящихся к наиболее устойчивой группе больных, молодых, прекрасного здоровья, как у всех мобилизованных во флот. Данные эти интересны потому, что в подавляющем большинстве случаев речь шла о прободении острых язв, ибо с давнишними хроническими язвами во флот не взяли бы или демобилизовали бы за непригодностью. Тем интереснее, рассматривая эти данные, увидеть, что после прободения таких острых язв моряки среднего возраста — 32 лет — только в 44 % остались служить во флоте. Смущает цифра 8 % умерших от других причин в столь молодом возрасте. Ведь только 1 % из них был убит неприятелем. Велика для такого возраста и инвалидность, исчисляющаяся 20 %, и 12 % моряков, которые живы, но не служат.

Словом, отдаленные результаты в столь исключительной группе больных, которые могут лечиться месяцами и годами по самому месту службы, а главное, ушитых острых язв, повторяем, эти результаты нас в восторг не привели. А ведь во второй группе, где средний возраст был 46 лет, служить во флоте осталось лишь 20 %; и если вторичных перфораций отмечено лишь 2 %, то 23 % моряков умерли позже от других причин. Отдаленные результаты в этой группе хуже потому, что у более пожилых людей выше процент хронических язв, перфорировавшихся после длительных страданий. Такие язвы имеют мало шансов на заживление после ушивания.

В этом смысле интересен отчет Вильямса (Ashbel С. Williams)[37 - New England journ. med., 230, 26, 1944.], обследовавшего 100 больных (97 мужчин и 3 женщин) через 3 года после ушивания прободений (из серии 1934–1941 гг., в которой было около 300 выживших). Сроки наблюдений Вильямса были коротки (в среднем 3 года 4 месяца) и исходы могут стать хуже; тем не менее выяснилось, что в группе плохих и посредственных результатов исходы выявляются всегда быстро, в течение первых шести месяцев, и никогда не позже года. И, наоборот, если в течение первого года после операции боли не возобновляются, то чаще всего и в дальнейшем все пойдет хорошо. Вильямс делит свои исходы на четыре группы: в 28 случаях — «отлично», в 27 — «хорошо», в 22 — «посредственно» и в 23 — «плохо». Но так как группа с посредственными исходами характеризуется «частыми возвратами симптомов или же рентгеновы лучи показывали признаки активной язвы — такие, как выраженный спазм или язвенный кратер», то автор склоняется к тому, чтобы обе последние группы соединить и отнести к группе с неудовлетворительными результатами. Тогда получится 55 % хороших результатов и 45 % неудовлетворительных.

Нас больше всего интересуют следующие данные Вильямса: из 23 больных, имевших перфорацию без предшествующего язвенного анамнеза, у 17 наступило стойкое выздоровление, а из 14 больных, у которых симптомы язвы наблюдались меньше 6 месяцев, у 8 были хорошие результаты и у 6 — неудовлетворительные. Напротив, из 57 больных с длительным язвенным анамнезом только у 25 наступило стойкое выздоровление, а у 32 результаты лечения были неудовлетворительные.

Итак, у больных, имевших длительный язвенный анамнез, было вдвое больше плохих результатов, чем у больных с коротким анамнезом. Но Вильямс, продолжая расспрос, установил, что среди 31 больного с особенно сильными болями до прободения ушивание дало у 23 неудовлетворительные результаты и только у 8 удовлетворительные. Таким образом, независимо от продолжительности страдания, среди больных с тяжелыми язвенными симптомами только один из четырех имеет шансы на стойкое выздоровление. Наконец, интересны данные Вильямса по поводу послеоперационного режима больных с ушитыми прободными язвами. В группе из 25 человек, не соблюдавших режима, число рецидивов равнялось 40 %, тогда как в группе из 44 больных, соблюдавших строгую диету, количество рецидивов составляло 45 %. Очень многие больные употребляли алкоголь в умеренном количестве, а курили много, но без вреда. Зато в группе из 23 больных с наихудшими исходами погрешности в диете или же излишнее потребление вина и табака давали резкие обострения с точностью барометра.

Рентгенологическому исследованию подверглось 86 из 100 больных. У 50, т. е. в 58 %, рентгеновское просвечивание обнаружило наличие язв, причем у 40 больных имелись и клинические данные, указывавшие на рецидив, а 10 больных (т. е. 20 %) ни на что не жаловались. У остальных 36 больных рентгенологическое обследование дало отрицательные результаты. Из них у 20 симптомов не было, а 16 человек предъявляли жалобы, причем 12 — средней степени, а 4 — тяжелые.

Итак, из 86 больных у 50 рентгенологически обнаружены язвы, а из 36 остальных у 16 имели место боли. Итого 50+16=66 из 86.

У 3 больных были вторичные перфорации, у одного наступило раковое перерождение зашитой язвы (больной был успешно оперирован).

Одиннадцать больных уже оперированы вторично, а еще 12, по мнению Вильямса, необходимо делать радикальные гастрэктомии. «В четверти случаев последующие результаты достаточно безнадежны, — пишет Вильямс, — чтобы ставить показания к избранной хирургии». И тут же добавляет: «Но надо подчеркнуть, что острое прободение само по себе не есть показание для (радикальной) желудочной хирургии, ибо больше половины пациентов живет удовлетворительно на консервативном режиме после таких прободений».

Таковы неожиданные выводы. Мы уже видели, что 45 % своих исходов Вильямс расценил как неудовлетворительные; и тем не менее он высказывается против первичных резекций, которые, как известно, дают 95–96 % отличных стойких излечений.

И Уэкли тоже доволен своими исходами, которые, с нашей точки зрения, далеки от хорошей оценки. Вспомним итоги Неумана и Хусса, которые отстаивают преимущества простых ушиваний язв, имея, как мы видели, 37 % неудачных окончательных исходов.

Мейнгот и Монро (июль 1945 г.) отстаивают целесообразность простых ушиваний в любых случаях прободения язв, несмотря на плохие отдаленные результаты. Монро, ссыпаясь на известную сводку де Бакей (1940), отмечает, что после ушиваний перфорационных отверстий у половины больных в дальнейшем отсутствуют симптомы болезни, а потому каждый больной имеет 50 % шансов выздороветь окончательно. Мейнгот пишет дословно следующее: «Поздние результаты простых зашиваний дуоденальных язв плохи, так как свыше чем в 70 % этих случаев сохраняются мучительные симптомы и не менее 50 % больных должны подвергнуться желудочным резекциям или гастроэнтеростомиям».

Так почему же они отстаивают целесообразность простых ушиваний прободных язв вместо первичных резекций, которые, согласно их же работам, дают отличные отдаленные результаты при хронических язвах, будь то желудочные или дуоденальные?! Мне кажется, что всех их удерживает от резекций не столько нежелание сделать гастрэктомии тем 50 % больных, у которых и простое зашивание приносит полное исцеление, а больше боязнь первичных резекций при острых прободениях и нарастающих перитонитах. Вот, вернее всего, истинная причина консервативной тактики в периоде «катастроф», как они неизменно именуют прободение язв. Мы не отрицаем этого термина. В запоздалых случаях он сохраняет свое справедливое значение. Ниже мы постараемся показать, что при достаточно строгом отборе случаев для резекций смертность может не превышать обычной смертности при гастрэктомиях. Но прежде чем перейти к заключительной части данной главы, дабы показать всю обоснованность критики простых ушиваний прободных язв, мы приведем некоторые таблицы из опубликованных отчетов. Часть из них заимствована у Паркера (Parker) и Чарльстона (Charleston), причем отброшены все маленькие статистики, все работы о гастроэнтеростомиях и добавлены некоторые из последних работ, не цитированных в тексте.

Итак почти из 1500 больных после ушивания перфорационных отверстий примерно у 60 % выявились плохие отдаленные результаты. Нас это ничуть не удивляет. Наоборот, было бы поистине удивительно, если бы язвы, которые обычно упорно не поддаются медикаментозному и диетическому лечению и так плохо уступают различным паллиативным операциям, вдруг стали бы стойко излечиваться от простого ушивания перфорационных отверстий. Версию о том, что перфорируются «умирающие язвы», надо решительно отбросить; она безусловно опровергается данными отдаленных результатов операций, которые показывают, что каждые двое из трех человек после зашивания прободений останутся больными.

Таблица 31 Исходы простых ушиваний




* Все язвы дуоденальные.




Равным образом нас не особенно удивляет, что многие хирурги до сих пор боятся делать первичные резекции, даже в ранние часы после прободений, у молодых крепких больных. Но поистине удивляет то, что сторонники консервативных операций радуются отдаленным результатам своих вмешательств. Чему же тут радоваться, если отдаленные результаты в 60 % плохи и вынуждают очень многих оперировать вторично, разумеется, в более сложной ситуации: по старым спайкам и на изуродованной двенадцатиперстной кишке.

Нам остается показать, что при надлежащем отборе больных первичные резекции желудка и при остром прободении дают минимальную операционную смертность.

* * *


Первичные резекции желудка мы делаем в институте систематически уже с 1928 г., и все возрастающие серии этих операций публиковались почти ежегодно, как то видно в приложенном библиографическом списке. Итоги первой тысячи операций были опубликованы в 1936 г[38 - Советская хирургия, 1936, № 6.]. Подробные данные о 1438 операциях были напечатаны в 1939 г[39 - Journ. intern. chirurgie, 1939, т. IV, № 3.]. Наконец, в 1946 г. на XXV съезде хирургов я смог дать анализ 2702 операций при прободных язвах, представив эти данные по трем периодам: до начала Великой Отечественной войны, в год войны и за год после ее окончания.

Так как широкое производство первичных резекций могло отразиться и на общей смертности при прободных язвах, то необходимо предпослать сведения об общей операционной смертности при перфоративных язвах. Оно представляется в следующем виде.

В 1928–1941 гг. на 1545 операций было 224 смертельных исхода, что составляет 14,3 %. За годы войны на 927 операций пришлось 109 смертельных исходов, т. е. только 11,7 %. А за годы после войны 317 операций при прободных язвах дали всего лишь 6 % смертности, т. е. исходы, поистине рекордные (рис. 55 и табл. 32).

Разумеется, наибольший интерес представляют обширные группы первичных гастрэктомий, которые в каждом периоде имели место в различных пропорциях. Среди 1545 операций в довоенном периоде первичных резекций было 1132, что составляет 73 % общего числа вмешательств. Эти 1132 резекции дали 99 смертельных исходов, т. е. 8,7 %.




Рис. 55. Прободные язвы. Послеоперационная смертность.




Таблица 32 Послеоперационная смертность при прободных язвах желудка




* Процент резекций дается по отношению к общему числу оперированных.







Рис. 56. Прободные язвы. Смертность после резекций.




За годы войны было оперировано 927 больных с прободными язвами. Но, вследствие ухода лучших ассистентов на войну и моих частых отъездов на фронты, дежурства несли менее опытные и вновь прибывшие молодые ассистенты. Число резекций снизилось до 47 % общего числа операций; зато столь осторожный выбор окупился замечательными результатами: 435 резекций дали всего 13 смертельных исходов, т. е. 2,9 %.

Нам остается сказать, что за первый год после войны на 135 резекций при прободных язвах долгое время имелся всего один смертельный исход, пока не погиб второй больной через два месяца после операции от поддиафрагмального абсцесса, что повысило смертность с 0,8 до 1,3 % (рис. 56).

Комментарии как будто излишни. Ведь резекции военного периода плюс отчет одного послевоенного года составляют около 600 первичных резекций, произведенных почти исключительно дежурными ассистентами, со смертностью около 2 %. За 1948–1953 гг. на 401 резекцию при прободных язвах имелось 10 смертельных исходов, что составляет 2,5 % смертности. Нам кажется, что эти итоги позволяют сделать два вывода. Во-первых, что на основе громадного и реального опыта проблема операций прободных язв нашла весьма удовлетворительное решение. Во-вторых, что первичные резекции при прободной язве дают очень низкую операционную смертность, позволяя широко пользоваться ими у молодых в ранние часы после прободений. Это особенно относится к больным с длительным анамнезом и тяжелыми приступами болей в прошлом, когда простые ушивания дают очень плохие отдаленные исходы. У таких больных первичная резекция имеет все основания.




Глава V

О хирургическом лечении рака желудка



Если рак, локализующийся в некоторых других органах, поддается иногда довольно успешно лучевой терапии, то в отношении карцином желудка все испробованные до сих пор средства лечения оказались совершенно бессильными, и полное своевременное оперативное удаление опухоли желудка является единственным методом, дающим хоть некоторую надежду на успех. Попытки хирургического лечения рака желудка начинаются с начала восьмидесятых годов, когда Пеан во Франции и Бильрот в Вене почти одновременно сделали первые резекции желудка при антральном раке.






Первое сообщение об удачной резекции желудка при раке было сделано самим Бильротом в виде открытого письма, адресованного редактору журнала «Wiener Medizinische Wochenschrift», д-ру Л. Виттельсхоферу (L. Wittelshofer). Письмо это помещено в № 6 упомянутого журнала, в субботу 5 февраля 1881 г. в отделе фельетонов.

Вот дословный текст этого письма-фельетона, сохраняющий весьма тяжеловесный стиль немецкого оригинала.

«Вена, 4 февраля 1881 г.

Уважаемый коллега!

Охотно иду навстречу Вашему желанию сообщить Вам что-нибудь по поводу произведенной мной 29 января с. г. резекции желудка. Ведь дело касается важного вопроса, могут ли столь часто встречающиеся карциномы желудка, против которых все внутренние средства бесполезны, излечиваться оперативным путем.

Прошло теперь уже 70 лет, как молодой врач Карл Теодор Меррем опубликовал диссертацию, в которой он показал в опытах на собаках, что можно вырезывать привратник, соединять желудок с двенадцатиперстной кишкой и что из трех таким образом оперированных животных двое выжили; он был настолько смел, чтобы предложить делать эту операцию при неизлечимых карциномах привратника у людей. Однако, с одной стороны, в то время не было достаточной убежденности в том, что жизненные процессы, их нарушения и выравнивания протекают в животном и человеческом организмах в значительной степени одинаково; с другой стороны, оперативная техника не развилась достаточно далеко, чтобы можно было эти опыты и физиологические результаты перенести на человека. Вопрос о наилучшем способе сшивания желудочных и кишечных ран занимал хирургов уже давно и вставал все снова и снова. Наиболее выдающиеся анатомы и хирурги Франции, Англии и Германии занимались им в течение этого столетия, и с тех пор как Лембер нашел единственно правильный принцип для этой операции (точное прилаживание и соединение серозных поверхностей), стали получаться все чаще и чаще счастливые исходы кишечного шва при случайных повреждениях. На вырезывание больных кишечных отрезков не отваживались еще долгое время. Только последняя декада принесла новые уверенные успехи в этой области. В 1871 г. я показал, что у крупных собак можно вырезывать куски пищевода и что последний после этого снова хорошо срастается при умеренном образовании легко растяжимого сужения. Черни сделал такую операцию с успехом сначала на человеке. За этим последовали эксперименты Черни над экстирпацией гортани, вследствие которых мне год тому назад удалось счастливое удаление человеческой гортани, наполненной раковыми разрастаниями. Произведены опыты Гуссенбауером и Ал. Винивартером над резекцией части кишок и желудка, которые в дальнейшем были подтверждены и расширены Черни и Кайзером. Успех Мартини и Гуссенбауера при резекции S-romanum и удавшаяся мне гастроррафия (1877) показали, что возможны дальнейшие успехи в этой области. Последняя операция показала нам также, что рубцы на желудке подлежат рассасыванию с помощью пищеварительных соков, и поэтому я закончил сообщение о последней из упомянутых операций словами: „От этой операции до резекции части карциноматозно перерожденного желудка остается сделать только один смелый шаг“.

Все это сказано для успокоения тех, кто придерживается мнения, что при моей теперешней операции дело шло лишь о безрассудно смелом эксперименте на людях; об этом речи быть не может. Резекция желудка анатомо-физиологически и технически подготовлена моими учениками и мной настолько же полно, как и любая другая новая операция.

Каждый хирург, который имеет собственный опыт в подобных экспериментах на животных или сходных операциях на людях, приходит к убеждению: резекция желудка должна удасться и получится.

К этому выводу пришел и Пеан — наиболее опытный в лапаротомиях парижский хирург. Он сделал в 1879 г. резекцию ракового привратника на протяжении 6 см у одного больного, весьма ослабленного болезнью, который умер на четвертый день после операции. Выбранная им методика операции и особенно шовный материал (кетгут) кажется мне избранными неудачно, так что я эту неудачу не могу расценивать очень серьезно.

Сама операция не произвела очень ободряющего впечатления на самого Пеана, иначе он ее, конечно, повторил бы; этого, насколько мне известно, не случилось; равным образом, по моим сведениям, никто из других хирургов не отважился на эту все же не совсем легкую операцию.

Немногие случаи, которые представлялись мне наполовину случайно в течение последнего года, казались мне не особенно подходящими для первой операции подобного рода. Только на прошлой неделе один из моих клинических ассистентов, Вольфлер, привел ко мне женщину, у которой диагноз подвижной пилорической карциномы был вне сомнений.

После нескольких дней наблюдений и повторных исследований я решился на операцию, с которой пациентка согласилась, ибо при нарастающем истощении и невозможности удерживать пищу она чувствовала свой близкий конец.

У этой 43-летней, очень бледной, прежде здоровой и хорошо упитанной женщины, матери восьми живых детей, в октябре 1880 г., казалось, относительно внезапно появилась рвота. Вскоре развились все симптомы желудочной карциномы со стенозом привратника, которые я здесь обхожу как общеизвестные. Рвоты кофейноподобными массами случились лишь несколько раз; сильнейшее побледнение и похудание этой женщины, равно как малый частый пульс, развилась только за последние шесть недель как следствие длительных рвот и незначительного приема пищи; единственное, что она могла удерживать хоть некоторое время и что избавляло ее от голодной смерти, была простокваша.

Подготовка к операции состояла в приучивании к пептонным клизмам и отмыванию желудка перед операцией с помощью обычных инъекционных и откачивающих методов. Я обхожу здесь все обдуманные мной возможности и их оперативное приложение к данному случаю, если операцию вообще не удастся провести или же соединение желудка и двенадцатиперстной кишки после эксцизии окажется неосуществимым, и воздержусь также от упоминания о всех особенно важных здесь деталях оперативной техники для позднейшего подробного описания. При большой слабости пациентки и предвидя большую продолжительность операции (она потребовала у Пеана 2½ часа на производство), я пригласил для дачи наркоза моего опытного ассистента Барбиери. Вы понимаете, что мне было совершенно необходимо, не отвлекаясь на заботы о наркозе, целиком сосредоточиться на операции. Особо построенная для лапаротомий операционная комната была согрета до 24° Реомюра на известных основаниях.

Все мои ассистенты были введены в курс большого значения предпринимаемого вмешательства; не случилось ни малейшего нарушения и не было ни единой минуты бесполезной потери времени.

Целиком сверху и слегка справа расположенная подвижная опухоль, казалось, имела величину яблока среднего размера. Поперечный разрез над ней через тонкую брюшную стенку около 8 см длиной. Опухоль было трудно вывести вследствие ее величины; она оказалась частично узловатой, частично инфильтрирующей карциномой пилоруса и больше чем одной нижней трети желудка. Разъединение связей с сальником и поперечной ободочной кишкой. Осторожное рассечение большого и малого сальника. Перевязка всех сосудов перед их перерезкой; исключительно незначительная кровопотеря. Полная экспозиция опухоли вне брюшной полости. Разрез через желудок, отступя на 1 см по обе стороны от инфильтрированных частей, сначала лишь кзади, затем также и через двенадцатиперстную кишку. Проба свести края разрезов один к другому показывает на возможность соединения. Шесть швов через раневые края; нити не были завязаны, но использованы для того, чтобы удержать края ран на месте. Дальнейший разрез через желудок наискось сверху и снутри, книзу и кнаружи, вдоль и опять на 1 см отступя от инфильтрированной части желудочной стенки. Теперь сшивание сначала косой желудочной раны снизу наверх, пока отверстие не станет такой величины, чтобы могло соответствовать двенадцатиперстной кишке. Затем полное отделение опухоли от двенадцатиперстной кишки, отступя на 1 см от инфильтрации, с помощью разреза, параллельного желудочному разрезу (подобному овальному — ампутационному). Точное прилаживание двенадцатиперстной кишки к оставленному отверстию в желудке. Всего потребовалось около пятидесяти швов из карболизированного шелка Черни. Очистка 2 % карболовым раствором. Проверка всех швов; накладывание нескольких дополнительных швов на казавшиеся слабыми места. Репозиция в брюшную полость. Зашивание брюшной раны. Повязка.

Операция вместе с медленно проводимым наркозом продолжалась полтора часа. Никакой слабости, ни рвоты, ни болей после операции. В первые 24 часа давали глотать лед; потом пептонные клизмы с вином. В последующие дни сначала каждый час, а затем через полчаса по столовой ложке кислого молока. Пациентка — весьма разумная женщина — чувствует себя совсем хорошо, лежит чрезвычайно спокойно, спит с помощью одной маленькой инъекции морфина целую ночь. Никаких болей в ране; умеренная температурная реакция. Повязка лежит несмененная. Питание после неприятной для больной пробы с бульоном остается исключительно кислое молоко, которого она за день принимает 1 л. Пептонные и панкреатические клистиры легко вызывали вздутия и колики и вследствие этого были оставлены; инъекции некоторого количества вина 2–3 раза в день через прямую кишку пациентке приятны. Желтый кашицеобразный стул, как у новорожденных. Пульс много спокойнее и полнее, чем перед операцией. Так идет дело до сих пор без малейших нарушений. Как доказательство хорошего самочувствия больной сообщу я Вам еще то, что позавчера она настойчивым образом просила перевести ее в общую палату, ибо в изолированной комнате, рядом со скучающей овариотомированной в тот же самый день другой больной она имеет мало развлечений.

Иссеченный кусок достигает по большой кривизне (страшно вымолвить horibile dictu) 14 см; через привратник можно с трудом провести кончик пера. Форма желудка вследствие операции не очень изменилась, он стал лишь меньше, чем раньше.

Я сам приятно удивлен столь гладким общим течением; я ждал больших местных и общих реакций, чуть не сказал больше непослушаний со стороны желудка. Я все еще не осмеливаюсь верить, что все протечет так спокойно. Мог бы случиться возврат ее прежнего состояния общей слабости: наиболее фатальное осложнение, ибо с ним мало что поделаешь.

При шестидневном неосложненном течении должна бы рана и все вокруг нее прочно окрепнуть, так что даже при нагноении одного или другого шва вряд ли можно ждать внезапного перитонита. Все же могли бы возникнуть ограниченные нагноения и абсцессы вокруг швов; вероятно, мы сможем обнаружить их достаточно рано, чтобы опорожнить наружу.

Покамест наблюдавшееся течение достаточно убеждает в осуществимости такой операции. Установить показания и противопоказания и разработать технику для разнообразнейших случаев составит нашу ближайшую заботу и предмет наших дальнейших исследований. Я считаю, что мы сделали хороший шаг вперед, чтобы лечить страдания несчастных, до сих пор считавшихся неизлечимыми, если же, как то бывает при карциномах, и должен случиться рецидив, — то по меньшей мере на некоторое время облегчить, и Вы охотно простите мне, что я испытываю известную гордость за то, что именно работы моих учеников сделали возможным этот успех.

Nunquam retrorsum — гласит любимая поговорка моего наставника Бернгарда Лангенбека; это должно стать также и моим девизом и таковым моих учеников».





Первая резекция в России была выполнена Китаевским в Петербурге, в Петропавловской больнице, 16 июня 1881 г., т. е. через 5½ месяцев после первой операции, сделанной Бильротом в Вене.

И хотя единичные выживания оперированных меркли в обширных списках неудач, т. е. огромной операционной смертности и чрезвычайно скорых рецидивов, тем не менее такие единичные успехи заражали многих из корифеев тогдашней хирургии. Настойчивые попытки добиться улучшения исходов операций делались повсюду в крупных клиниках на протяжении обоих последних десятилетий прошлого века и вплоть до первой мировой войны. И хотя общая численность произведенных операций оказалась довольно значительной, а примеры стойких, окончательных излечений перестали быть редкой казуистикой отдельных счастливых авторов, тем не менее до недавних пор еще нельзя было особенно твердо высказываться о достаточной оправданности дальнейших попыток добиваться успеха или хотя бы улучшений тех грустных результатов, которые получались после подытоживания каждой новой сотни желудочных резекций при раке.

Не было больших серий желудочных резекций, сопровождавшихся многолетними систематическими наблюдениями за больными после операций. А личный опыт нескольких отдельных мировых знаменитостей в желудочной хирургии тоже не мог быть вполне убедительным по той причине, что свою славу эти хирурги приобрели операциями при язвенной болезни, а не при раке желудка. И если все нараставший опыт в желудочной хирургии и умение выхаживать больных после операций благотворно сказались на исходах резекций и у больных раком, то несомненно, что эти успехи пришли позже всего другого и до сих пор оказываются наиболее скромными.

Когда вспоминаешь у нас С. П. Федорова, С. И. Спасокукоцкого и Н. Н. Петрова, Пошэ, Дюваля и Госсэ во Франции, Мойнихена в Англии, Фипстерера в Вене, Шмидена, Вира и Хаберера в Германии, то, отдавая в полной мере дань их трудам, энтузиазму и блестящей хирургической технике, признавая их заслуги огромными и, может быть, даже неподражаемыми, приходится сознаться, что в проблеме хирургии рака желудка никто из них в отдельности, да и все они вместе не успели сказать решающего слова, как то они сделали в целом ряде других важных тем хирургии.

Это сознание делает и нашу задачу не только очень ответственной, но и довольно трудной. Дело в том, что материал Института имени Склифосовского по раку желудка, будучи численно достаточным, отличается рядом дефектов, в том числе довольно важных и непоправимых. Начать с того, что для суждения об операбильности в диагностированных случаях рака желудка или у госпитализированных больных необходимо исходить из материала какой-либо постоянной и определенной общей поликлиники, являющейся основным лечебным учреждением для выявления больных раком. У нас такой поликлиники нет и не было, а все больные раком поступают по направлениям других больниц или поликлиник и не только Москвы, но и других городов. Итак, наш контингент больных раком в значительной мере состоит из таких, которых отказались оперировать в других больницах и городах в силу чаще всего запущенности заболевания. В этом смысле наши отчеты не вполне пригодны для общих выводов и сопоставлений.

Во-вторых, в связи с неоднократными перемещениями больничного архива в военные годы пропало много историй болезни.

В-третьих, при выявлении отдаленных результатов путем анкет, пересылаемых по почте, мы сталкиваемся не только с весьма значительной потерей, вследствие связанных с войной перемещений адресатов, но также и с непонятным равнодушием и поразительной беспечностью наших бывших больных или их родственников, не дающих ответа ни в случае смерти больных, ни при стойком их выздоровлении. Все это делает подсчеты отдаленных результатов неполными.

Но если мы были бессильны предотвратить или изменить что-либо в упомянутых выше неблагоприятных условиях, то за некоторые дефекты самой документации мы должны принять вину на себя. При этом имеются в виду не только общее качество самих историй болезни, заполнявшихся случайными врачами военного пополнения в нашем институте, но и упущения в особой регистрации некоторых специальных данных, роль которых оказалась весьма интересной. Таковы, например, систематические исследования желудочной кислотности не для диагностических целей, а для прогноза операбильности и отдаленных исходов.

Из других важных упущений укажем на отсутствие систематических определений степеней злокачественности по Бродерсу (Albert Broders) и на недостаточное изучение частоты раковых перерождений на тех бесчисленных препаратах резецированных язв желудка, которые ежедневно имелись у нас последние годы.

Вот главные дефекты нашего материала, которые весьма затрудняют представление обстоятельного отчета. Ныне вышла книга под редакцией Уолтерса (W. Walters), Грея (Н. Gray) и Пристли (J. Pristley), подводящая итоги по всем вопросам рака желудка на материале клиник Мейо с 1908 по 1940 г. В этом труде можно найти не только базу для сопоставления с ней собственных подсчетов и выводов, но и пополнение тех данных, которых не хватает у нас.

* * *


Материал Института имени Склифосовского за период с 1928 по 1953 г. включительно охватывает 4840 случаев рака желудка, из которых в 3601 случае была произведена операция.

Эти данные представлены в табл. 33, в которой они сопоставляются с язвенными заболеваниями желудка за те же годы.

Эти данные разработаны за три периода. Первый период охватывает 1928–1938 гг. Материал этот изучен и опубликован А. А. Бочаровым в «Анналах» нашего института, вышедших в 1942 г. Второй период включает 1939–1946 гг. включительно. Эти данные подсчитаны Е. Г. Цуриновой. Если примириться с потерей историй болезни, то остаются материалы, позволяющие все же сделать некоторые определенные выводы. Эти материалы включают 2440 больных раком, из коих 1606 были оперированы, причем в 824 случаях сделаны резекции желудка. Из числа выживших в обеих сериях удалось собрать сведения о 252 больных, причем продолжительность жизни 97 больных (45+52) после операции составляет от 3 до 10 лет. Третий период — с 1947 по 1953 г. включительно. Эти данные подсчитаны Н. Н. Проскурниным. За этот период наблюдения Института имени Склифосовского охватывают еще 2400 случаев рака желудка. В 1798 случаях была произведена операция; из них в 979 случаях была сделана радикальная операция — резекция.

Из 2400 больных у 1605 был рак тела желудка и у 795 — рак кардиального отдела желудка и нижнего отдела пищевода.

Таблица 33 Заболевания желудка и двенадцатиперстной кишки по данным Института имени Склифосовского (1928–1953 гг.)




Таковы предварительные сведения, на которых будет строиться дальнейший анализ проблемы. Начнем с вопроса об операбильности, которая определяется двумя условиями: во-первых, составом больных, помещенных в стационар для решения вопроса о возможности оперировать после уточнения рентгеновских данных и проведения необходимой предоперационной подготовки; во-вторых, установками и взглядами данной клиники в отношении, целесообразности расширенных показаний к резекциям или, наоборот, сдержанного отношения к радикальным операциям при распространенном процессе.




Рис. 57. Судьба 200 больных раком желудка по данным Огильви




По первому условию заметим, что если все больные госпитализировались по точному рентгеновскому диагнозу, то часто операбильность заранее представлялась сомнительной, а надежда строилась на том, что либо умелыми предоперационными мероприятиями удастся улучшить общее состояние больного очень значительно, либо что повторная рентгеноскопия даст картину, несколько более обнадеживающую; либо, наконец (что очень редко, но все-таки случалось), что при операции дело окажется лучше, чем показывало рентгеновское просвечивание. Словом, мы госпитализировали широко, долго сохраняя надежду и не отнимая ее у больных и родственников. Для сравнения приводим материал Огильви и Пека (рис. 57 и табл. 34).

К тому же в последние годы отовсюду приезжают так часто врачи и их близкие, что приходится уступать перед настойчивыми требованиями человеческой жалости к тяжелым семейным и личным драмам. Ну как отказать в госпитализации врачу, хирургу, профессору-клиницисту, приезжающему с рентгенограммой в руках, несмотря на очевидную иноперабильность случая?!

Итак, наш высокий процент операбильности должен рассматриваться как следствие двух обстоятельств: нашего собственного оптимизма в одной части случаев и морально-этических соображений для значительного числа больных. Таким образом, на протяжении длинного ряда лет процент операбильности в наших отчетах держится почти незыблемо: 73 % на всем материале за 18 лет, те же 73 % на 1000 случаев предвоенного периода, опубликованных А. А. Бочаровым, и 14 % по подсчетам Б. Г. Цуриновой (1939–1945 гг.), 77,3 % за 1947–1953 гг. (Н. Н. Проскурнин) при раке тела желудка и 74 % при раке кардии.

Таблица 34 Сравнительные статистические данные о резекциях желудка и послеоперационной смертности




* Число больных раком тела желудка.

** Ко всем случаям.

В клиниках Мейо проявлялась гораздо большая сдержанность. На 10 890 диагнозов рака желудка 4648 больных были признаны иноперабильными и лишь 6242, т. е. 57 %., были оперированы (рис. 58).

Таким образом, мы оперировали почти 3/4 госпитализированных больных, а в клиниках Мейо лишь немного больше половины.




Рис. 58. Судьба больных раком желудка по данным Мейо.




Второе из упомянутых выше условий касается выбора операции. Мы имеем в виду не способ резекции, а решение вопроса о целесообразности широкой, типичной субтотальной гастрэктомии при распространенности процесса, ставящей под сомнение радикальность производимой операции.

Разумеется, речь идет не о тех больных, у которых обнаружится явный асцит, диссеминация процесса по брюшине или брыжейке или отчетливые метастазы в печени. Тут надо немедленно зашить живот. Точно так же мы не касаемся случаев, где выявляется необходимость тотальной гастрэктомии, ибо рак кардии и нижнего конца пищевода с точки зрения клиники и терапии представляет совершенно особую проблему.

Основной вопрос, делать ли радикальную резекцию, во-первых, если обнаружится один-два маленьких просовидных плотных узелка где-нибудь на печени или в брыжейке кишок; во-вторых, следует ли решаться на трудную субтотальную резекцию, если раковый инфильтрат распространяется высоко вверх по малой кривизне или прочно спаян с поджелудочной железой и двенадцатиперстной кишкой, а вдоль ствола a. gastricae sinistrae имеется отчетливая гирлянда или пакет крупных плотных желез; наконец, в-третьих, стоит ли делать резекцию желудка в сочетании с резекцией поперечноободочной кишки или участка печени и поджелудочной железы?

Трудны эти вопросы. Даже тогда, когда обдумываешь их в сотый раз за 40 лет хирургической деятельности, когда переживешь сотни радостей и огорчений, то и тогда мудрено дать вполне четкий ответ. Слишком много эмоционального содержат многие из подобных случаев, когда глубокие драмы и горючие слезы родных, искренне просящих до операции сделать все возможное, не считаясь со степенью рисках, не то что заслоняют собой критику чистого разума, но заставляют сильно колебаться. И вновь и вновь на память приходят многочисленные случаи нежданных, почти чудотворных стойких исцелений больных после отчаянных резекций.

Оставлять подозрительные единичные узелки, но все-таки делать резекцию желудка с опухолью стоит в тех случаях, когда технически операция представляется нетрудной, т. е. не связана с особенно большим непосредственным риском. Разумеется, у больных среднего возраста такая операция более оправдана, чем у глубоких стариков.

Точно так же возраст, общая резистентность больного и его конституция весьма существенно определяют риск операции и должны служить важным фактором при окончательном решении вопроса о целесообразности резекции при очень обширных карциномах и явного поражения регионарных желез. При возросшем опыте становится возможным успешно и довольно радикально удалить обширные пакеты желез, расположенные вдоль ствола левой желудочной артерии, а также полностью скелетировать малую кривизну и правую полуокружность пищевода при высоком распространении подозрительной инфильтрации. Не приходится удивляться, если окажется рецидив через полгода — год после выписки из больницы. Зато как отказываться от радикальных попыток в аналогичных случаях. когда подобных же больных встречаешь здоровыми через три и пять лет.

Наконец, третья группа сомнительных показаний к резекциям относится к громоздким операциям комбинированного удаления желудка с частями толстой кишки, резекцией печени или поджелудочной железы. Непосредственная смертность при них очень велика; отдаленные результаты чаще всего грустные. Но сколько же подобных больных все-таки выздоровело окончательно и показывалось нам даже через 8 и 10 лет после тяжелейших операций! Каждый подобный случай приходится расценивать и решать индивидуально, считаясь в полной мере с общими силами больного, его возрастом и конституцией. Но, помимо этих данных, относящихся к самому больному, два других фактора существенно влияют на решение вопроса. Это — сознание собственных сил и умение хирурга в каждом отдельном трудном случае и степень и глубина моральной ответственности его за то или иное решение.

Нет возможности задерживаться на этой сложнейшей проблеме нашей хирургической деятельности — правильной линии поведения при решении вопроса жизни или смерти больного раком. Каждый хирург решает этот вопрос для себя по-своему. Одни по природной робости и осторожности станут отступать перед трудностями операции, опасаясь испортить статистику и поколебать свою репутацию; за них больные будут расплачиваться жизнью. Другие, переоценивая собственное умение, порой проявляют излишнюю храбрость и в увлечении трудностью задачи забывают. что хирургия все же не должна превращаться в спорт. Бесспорно, что полная безнадежность заболевания морально допускает даже самые рискованные операции, дающие хоть некоторые шансы на спасение. Но многолетний опыт хирургов всех стран ныне подсказывает, что время для грандиозных комбинированных иссечений многих органов уже миновало.

Обращаясь к нашим отчетам, мы находим, что количество произведенных резекций очень устойчиво держится в разные периоды. По сводке Бочарова резекций было 439 на 672 операции, т. е. 52 %. Во втором военном периоде на 668 операций пришлось 345 резекций, т. е. 51,5 %. За период 1947–1953 гг. на 1798 операций у больных раком желудка различной локализации было сделано 979 резекций (54,4 %). Из них 720 резекций на 1241 операцию при раке тела желудка (58 %) и 259 резекций на 557 операций при раке среднего отдела желудка и нижнего отдела пищевода (46,5 %). Таким образом, половина оперируемых подвергается радикальным вмешательствам, в оставшейся же половине случаев применяются пробные чревосечения или паллиативные вмешательства.

Приведенными данными определяется первая часть судьбы больных раком желудка, ибо, как видно из сказанного, очень большой процент больных отходит либо сразу, либо при лапаротомии в раздел безнадежных. А если учесть непосредственную операционную смертность при резекциях, то можно графически изобразить на следующих диаграммах ближайшую участь больных раком после установления диагноза (рис. 59, 60).

На рис. 59 и 60 представлены данные, где все процентные исчисления произведены по отношению к общему количеству диагностированных случаев. И мы видим, как катастрофически падают шансы на спасение в каждой последующей рубрике наших отчетов (табл. 35).




Рис. 59. Судьба больных раком желудка по данным Института имени Н. В. Склифосовского за 1928–1938 гг.







Рис. 60. Судьба больных раком желудка по данным Института Н. В. Склифосовского за 1939–1945 гг.




Для сравнения возьмем сводку клиник Мейо, где окажется, что на 6242 операции резекция была выполнена 2772 раза, т. е. в 26,3 % (см. рис. 58).

Таковы цифры. Они показывают, что около 75 % больных с днагносцированным раком желудка либо не оперируется совсем как безнадежные, либо подвергается пробным или паллиативным операциям, т. е. обрекается на скорую смерть, либо же частично умирает при самих операциях.

Так как вопрос об операбильности, т. е. числе больных, у которых к моменту операции была возможность испробовать резекцию желудка, является центральной частью всей проблемы, то приведем некоторые дополнительные сведения.

Таблица 35 Операбильность и летальность при раке желудка




Вот данные директора Центрального онкологического института РСФСР имени П. А. Герцена проф. А. И. Савицкого за период с 1 декабря по 5 сентября 1948 г.







 Процент к общему числу госпитализированных




 Процент к числу проведенных резекций




За этот же срок 32 резекции были сделаны А. И. Савицким у 40 больных с полипами желудка; все больные выздоровели. У 6 из этих больных микроскопически установлен рак. Еще у 40 больных было диагностировано раковое перерождение язв желудка; у них сделано 25 резекций, 2 эксплорации и одна гастроэнтеростомия; остальные 12 больных не оперированы.

Следует иметь в виду, что 80 % оперированных среди 358 помещенных для госпитального лечения указывают на очень строгий отбор больных в поликлинике. Несомненно, громадному числу обратившихся пришлось отказать в помещении в стационар как явно безнадежным.

Об огромном проценте отсева инкурабильных больных дают представление материалы проф. А. В. Мельникова по Онкологическому институту Украины и факультетской хирургической клинике в Харькове за 18 лет (1923–1940).




Эти сведения мы почерпнули из монографии А. В. Мельникова «О раке желудка», изданной Военно-морской академией в 1945 г.

В обширных наблюдениях проф. Е. Л. Березова по хирургической клинике Медицинского института в Горьком очень большое место занимают операции при раке. Е. Л. Березов любезно сообщил нам следующие данные за 1937–1947 гг.

Всего больных раком желудка было оперировано 574; из них резекций было произведено 365 (64 %), а паллиативных и пробных операций — 209 (56 %).

За 1937–1944 гг. проф. Е. Л. Березовым было сделано 179 резекций; смертных случаев при этом было 52 (29 %). За 1945–1947 гг. на 186 резекций был 41 смертный случай (22 %).

Нет сомнения, что с годами общая операбильность и число радикальных резекций будут неуклонно возрастать, как видно из материалов Горьковской клиники.

Проф. Е. Л. Березов особо подчеркивает роль онкологического диспансера, организованного в Горьком в январе 1947 г., откуда начали направлять в клинику больных для операции. В результате операбильность возросла до 69 %: было только за 1947 г. проведено 96 резекций на 140 операций рака желудка. Смертность в этой группе резекций тоже снизилась до 14,5 %. По более поздним данным того же автора (1951–1953), количество смертельных исходов продолжало уменьшаться: до 19 на 151 операцию (12,5 %).

* * *


Особо интересные материалы представлены в отчетах Московского областного научно-исследовательского клинического института (бывш. Старо-Екатерининская больница), составленных проф. А. Н. Великорецким по архивным материалам почти за 50 лет. Приводим эти данные (табл. 36).

Таблица 36




Напомним, что первый 28-летний период приведенного отчета соответствует времени, когда в Старо-Екатерининской больнице работали столь активные и выдающиеся хирурги, как И. Д. Сарычев, С. П. Галицкий, В. Н. Розанов, А. П. Герцен, Н. К. Холин и В. М. Минц.

Мы не будем задерживаться на вопросе о целесообразности и предпочтительности паллиативных операций по сравнению с простыми эксплорациями. И дело не в большей или меньшей непосредственной смертности от таких операций, а в том что лишь очень редко паллиативные операции приносят существенное улучшение. Наши отчеты об операционной смертности при паллиативных и пробных операциях совершенно непригодны для выводов, ибо часто такие больные умирали в институте только потому, что вследствие домашних и бытовых условий или дальности переезда обратно на место жительства этих больных приходилось оставлять в клиниках.




Рис. 61. Первые симптомы и жалобы.




Гораздо важнее попытаться выяснить основные причины столь незначительной радикальной операбильности в любом из цитируемых отчетов. Ответ ясен заранее: запущенность болезни вследствие запоздалых диагнозов. И мы не стали бы задерживаться на этой кардинальной, но особой теме, если бы не единственный пункт, который создает некоторый просвет в безысходном мраке ранней диагностики. Как то видно на диаграмме (рис. 61), первые симптомы и жалобы больных весьма неопределенны: в половине случаев окажется, что диспепсия была единственным признаком; в 11 % отмечены неопределенные жалобы на неприятные ощущения в животе, а в 8 % просто общая слабость и утомляемость. Итак, в 2/3 случаев нельзя упрекать ни больных, ни их родственников, ни врачей, что не был вовремя поставлен роковой диагноз. Зато в 28 %, т. е. почти в 1/3 всех случаев, в анамнезе ясно фигурирует «язвенный симптомо-комплекс», а по данным клиник Мейо, в 80 % этой группы значится повторное успешное лечение таких «язв» консервативными мерами.

Повторяем, если на современном уровне наших знаний и возможностей в 2/3 случаев мы бессильны выявлять больных раком желудка в ранней стадии, то в одной трети случаев поздно диагностированного рака желудка истинный диагноз можно было бы ставить ранее, если чаще вспоминать про карциному, леча больных от предполагаемой язвы и не преувеличивая возможностей и успехов в лекарственном и диететическом лечении язвенной болезни.

Думаем, что эти рассуждения частично применимы и к группе под рубрикой «диспепсия», составляющей 52 %, в которой очень многие больные все же неоднократно обращались к врачам за помощью. Из этой группы тоже можно бы, вероятно, выявить кое-кого вовремя, если чаще вспоминать о возможности заболевания раком и повторно направлять больных к опытным рентгенологам.




Рис. 62. Сроки от первых симптомов до операции.




Таблица 37




Затруднительность и запоздалость диагнозов демонстрируются на рис. 62, где указаны сроки, протекшие от возникновения первых симптомов до момента операции. Мы видим, что больше половины больных оперировалось через год с лишним от появления субъективных жалоб. Обстоятельство это должно бы отчетливо отразиться на соотношении количества резекций в каждой группе больных, распределенных по продолжительность явлений в анамнезе. Однако здесь нас ждет неожиданный, парадоксальный факт.

А. А. Бочаров указывал на непонятное противоречие всем логическим представлениям, когда процент резекций оказался тем меньшим, чем короче анамнез больного, т. е. чем, казалось, ранее больной госпитализирован для операции. Напомним сводку Бочарова, опубликованную в наших «Анналах» за 1942 г. (табл. 37).

Единственно возможным объяснением Бочаров считает, что среди больных с длительным анамнезом было очень много случаев ракового перерождения язв желудка. Подобного рода предположение находит косвенное подтверждение и в том, что 31 больной из указанной серии был оперирован по поводу рака желудка после операций, сделанных по поводу язвы (в том числе 21 гастроэнтеростомия).

Совершенно такое же парадоксальное явление отмечает и Берксон (Joseph Berkson), анализируя отчеты клиник Мейо. И там процент резекций оказался наименьшим при коротком анамнезе, а именно 35,8 при длительности заболевания до 3 месяцев и раньше. Этот процент повышается до 42 при продолжительности явлений от 4 до 11 месяцев и достигает 53,9 у больных с анамнезом длительностью в 3–4 года.

Эти неожиданные данные не должны колебать неоспоримый факт, что чем раньше распознается раковая опухоль, тем больше шансов на ее удаление при операции. И, разумеется, сами по себе данные о продолжительности симптомов еще не могут предрешить вопроса об операбильности. Многие иные факторы определяют ее не в меньшей мере.

Каково расположение, опухоли в самом желудке, ее размеры, прорастание в соседние органы, метастазирование и другие факторы, из которых каждый может решить вопрос об операбильности независимо от продолжительности анамнеза. Да и характер самих симптомов, как мы уже видели, заметно сказывается на операционном прогнозе. Если это симптомы язвенной болезни, то операбильность сохраняется довольно долго. Если же первыми признаками рака оказались общая слабость и нарастающее похудание, то у подобных больных процент радикальной операбильности окажется очень невелик.

Укажем еще один признак, который оказывает заметное влияние на возможность или невозможность произвести резекцию. Это — уровень желудочной кислотности. Как видно из табл. 38, процент произведенных резекций оказывается минимальным при ахилии. Он равен 40 у этой наибольшей группы с нулевой кислотностью. И каждые десять единиц кислотности, добавляющиеся у последующих групп, поднимают процент сделанных резекций до 48, 49, 54, 55 и дают наивысшую операбельность в 63 % и лаже 67 % у больных с кислотностью около 50 или выше.

* * *


Но оба фактора — большая операбильность больных с длительным анамнезом и частота язвенного симптомокомплекса среди начальных признаков рака — заставляют более подробно остановиться на очень важном вопросе о язвенном происхождении многих случаев рака желудка. В главе о хронических язвах мы уже указывали на частоту раковой дегенерации желудочных язв и приводили некоторые цифровые справки.

Таблица 38 Количество резекций, произведенных по поводу рака желудка при разной желудочной кислотности (по данным клиник Мейо)




Как ни противоречивы опубликованные данные различных хирургов и учреждений, что видно хотя бы из работы Ньюкомба (Newcomb), который собрал и сопоставил 100 мнений о частоте ulcus — cancer, варьирующие от 0 до 90 %, тем не менее вопрос этот слишком серьезен, чтобы отступить в отчаянии от этих разногласий[40 - Newcomb, Brit. journ. surg., 20, 279, 1932.].

Дискуссия началась еще в 1909 г., когда Мак Карти заявил, что в 68 % язв желудка, резецированных в клиниках Мейо, можно обнаружить элементы ракового перерождения, а что в 71 % случаев рака желудка можно найти указания на язвенное происхождение. И тогда, и позже обе пропорции казались все же преувеличенными. Разумеется, дискуссия велась только по вопросу, что считать признаками злокачественного роста и где проводить грань между патологической метаплазией и атипичными метаморфозами клеток и желез в мозолистых краях язвы.

Так, например, Морлей (Morley, 1923)[41 - Morley, Lancet, 1923.], открыто критикуя заключения Мак Карти[42 - Mac Carty W. C. Amer. journ. med. sc., 138, 1909.], сообщил, что в собственной серии в 50 желудочных язв, макроскопически казавшихся доброкачественными, при гистологическом исследовании пять оказались «определенно злокачественными», а еще шесть «возможно, проделывающими злокачественное превращение»; итак, в 22 % — верное или возможное раковое перерождение.

В 1925 г. вышли две работы, критически относящиеся к толкованию микроскопических находок. В одной из них Кабо и Эди[43 - Cabot и Adie, Ann. surg., 82, 1925.] в 56 своих случаях резецированных желудочных язв признали наличие злокачественных элементов только в 5, т. е. в 9 %. Во второй Стюарт[44 - Stewart M. J., Brit. med. journ., 2, 882, 1925.], тщательно изучив 216 препаратов резецированных язв, установил в 134 случаях доброкачественный их характер, в 68— карциному и, наконец, в 14— ulcus — cancer; он считает, что в 9,5 % желудочных язв наступает раковое перерождение.

Еще 25 лет тому назад Штромейер (Strohmeyer), а затем Пейзер (Peyser) из института Ашофа на основании исследования резекционных препаратов пришли к выводу, что в подавляющем большинстве случаев речь идет не о злокачественном перерождении хронических язв желудка, а, на оборот, об изъязвлении первичных желудочных карцином. Зато когда Штерк (Storck) опубликовал-работу о язвах-раках на резекционном материале Финстерера, то Ашоф сам пересмотрел препараты Штромейера и Пейзера и убедился, что все до одного эти препараты являются раково перерожденными первичными язвами. Об этом Ашоф открыто заявил на конгрессе патологов в Вюрцбурге в 1925 г.

Гистологический диагноз может ставить только очень опытный патологоанатом при, подробном исследовании многих участков язвы и всего препарата в целом. Ошибки возможны в противоположных направлениях. Или раковых изменений не находят потому, что неудачно взят материал для исследования и ограничились частичным обследованием; это снизит процент перерождений. Или атипичные эпителиальные разрастания по краю заживающей язвы принимают ошибочно за раковую дегенерацию и тем неправильно повышают пропорцию. Могут изъязвившуюся первичную карциному принять за переродившуюся язву и, наоборот, могут не разглядеть из-за далеко зашедшего перерождения язвенную основу новообразования, которое уже слишком перекрыло и замаскировало первоначальную язвенную нишу.

По Штерку, раковое перерождение всегда начинается в крае язвы, часто сразу в нескольких местах. Отсюда процесс распространяется по подслизистой и мышечной оболочкам, так что рубцовое дно язвы оказывается захваченным в последнюю очередь. В запущенных случаях вся язва проращена, и практически уже невозможно микроскопически доказать. что новообразование развилось из язвы. Но бывает, что и в этих случаях удается показать в остатке язвы места прорыва mucosae et m. propriae и замещение их рубцовой тканью. При операциях злокачественный характер часто удается установить вследствие прорастания через серозный покров, на котором карцинома дает характерную внешнюю картину.

Зато со стороны слизистой макроскопическая картина иногда бывает очень характерной и уверенно определяет истинную последовательность развития процесса. Типичные конвергирующие складки слизистой расположены радиально и тесным рюшем собираются к рубцовому дну бывшей язвы. Эти центростремительные радиальные глубокие складки слизистой бывают иногда так отчетливо выражены, что позволяют очень точно высказываться даже рентгенологам. Конвергирующие складки слизистой доказывают, что они собрались к краям давнишней хронической язвы; это нередко можно дополнить и проверить анамнезом, характеризующимся периодическими болями и кровотечениями, а также путем повторных рентгеновских просвечиваний. Этих радиальных складок никогда не бывает и не может встретиться; если первично развилась карцинома а центральное изъязвление появилось позже.

Если понять надлежащим образом механизм образования этих радиальных, концентрических глубоких складок слизистой на препарате резецированного желудка с раковой опухолью, то подробный опрос больного часто разрешит всякие сомнения. Таким образом, макроскопическая картина плюс анамнез смогут решить вопрос там, где гистологически уже невозможно определить характер первоначального заболевания.

Насколько трудна иногда трактовка гистологических препаратов, показывает рассказ Финстерера о том, что Штерк, демонстрируя два его случая в Обществе врачей в Вене, столкнулся с возражением Штернберга (Sternberg), который в обоих случаях начинающиеся в язвах карциномы расценивал лишь как атипические эпителиальные разрастания. Кто был прав, быстро показала судьба больных, которые, блестяще проделав послеоперационный период, оба умерли через 12 и 15 месяцев от метастазов в печень, причем на вскрытии ни в желудочной культе, ни где-либо еще нельзя было найти другого исходного пункта.

* * *


Большая дискуссия о раковом перерождении язв развернулась вокруг доклада Аллена из Массачузетской общей больницы в Бостоне на конгрессе Американской ассоциации хирургов 1941 г. Аллен доложил о 175 желудочных язвах, леченных консервативно; раковое перерождение было в 13 случаях (7,4 %). В 23 случаях при язвах были произведены гастроэнтеростомии; рак развился у 4 больных (17 %), 69 резекций произведено при желудочных язвах; гистологически рак установлен у 30 (43 %). Итого 227 случаев желудочных язв, 39 случаев ракового перерождения (14 %).

Для диагноза ракового перерождения, помимо рентгеновских данных и гастроскопии, надо учитывать: 1) локализацию язв в самом желудке; 2) возраст больных; 3) длительность анамнеза; 4) размер язв, т. е. их диаметр; 5) высоту кислотности; 6) податливость медицинскому лечению.

Локализация имеет первостепенное значение. Язвы большой кривизны составляют всего 1,5 % общего числа; зато они в 100 % злокачественны. Злокачественное перерождение язв самого привратника встречается лишь в 10 %, зато препилорические и вообще язвы антрального отдела — в 65 %. Язвы передней и задней стенок тела желудка перерождаются в 20 %. И, наконец, раковая дегенерация язв малой кривизны наблюдается лишь в 10 %.

Грэхэм (Roscoe. Graham) сообщил, что, по его данным, злокачественное перерождение препилорических язв наблюдается в 94 %. Высокие язвы, т. е. от пищевода до угла желудка, перерождаются лишь в 40 %, Он сослался на рентгенологов общей больницы в Торонто Сингльтона (Singelton) и Соммерса (Sommers), которые сравнили 189 случаев рака и 120 случаев препилорических язв за тот же период. В группе больных раком у 24 изъязвление было единственным внешним признаком злокачественности, а у 17 из них, т. е. в 85 %, диаметр кратера был меньше 2,5 см.

По данным Клэргета (Clargett), охватывающим 272 язвы, 66,9 % были расположены выше incisurae angularis, 15 % — на задней стенке желудка и лишь 1,5 % — на большой кривизне.




Рис. 63. Сравнительные данные о возрасте и продолжительности симптомов язвы и рака желудка по данным Аллена.




Резюмируя сказанное о риске при разных локализациях, мы видим, что язвы большой кривизны надо оперировать всегда, но встречаются они редко. В отношении препилорических язв дело тоже ясно: 65–96 % их перерождаются, а локализация эта не редкая; их тоже следует оперировать, не выжидая. Язвы малой кривизны перерождаются только в 10 %; зато локализация это самая частая; она составляет 50–70 %. Решение в каждом отдельном случае очень ответственное, и поэтому приходится опираться на дополнительные признаки.

Данные о возрасте и длительности анамнеза можно сочетать на общей диаграмме, как то сделал Аллеи (рис. 63). По ней видно, что после 50 лет у больных с коротким анамнезом в пять раз больше шансов заболеть раком, чем язвой. И, наоборот, среди больных с пятилетним анамнезом рак встречается в пять раз реже, чем язвы.

Очень интересны соотношения раковой дегенерации и размера язвенной ниши, т. е. величины ее диаметра. Более 35 лет назад Стуккей Петрограде категорически утверждал, что язвы желудка шире 2,5 см в диаметре — уже раковые язвы. С тех пор эти указания русского хирурга подтверждались бесчисленное количество раз учеными всего мира. Новейшие данные представлены в следующей диаграмме Аллена (рис. 64).

На первый взгляд все ясно, и диаметр язвы сам подсказывает хирургическую или выжидательную тактику, ибо частота раковой дегенерации прямо пропорциональна диаметру язвенной ниши. Это верно для двух крайних групп. Зато в средней группе, где случаи рака и перерожденных язв составляют вместе 50 % и где рентгенологическая и операционная диагностика является наиболее ответственной, диаметр язвенного кратера сам по себе не дает определенных указаний. Ибо оказалось, что в этой группе язв размером от 1 до 2,5 см в диаметре средняя ширина доброкачественных язв оказалась 1,7 см, а раковых — 2,3 см. Разница слишком небольшая.

Альварец (Alvarez) и Мак Карти писали в 1928 г., что язвы диаметром редко бывают больше, а раковые язвы редко меньше 2,5 см. Зато Блумфильд (Bloomfield, 1935) показал, что 23 % резецированных карцином имели диаметр меньше 2,5 см.

Финстерер отрицает решающую роль диаметра язвы, заявляя, что он нередко резецировал доброкачественные язвы диаметром 5—10 см, пенетрирующие в поджелудочную железу, а однажды он резецировал желудок при язве размерами 12х4х2 см, пенетрировавшей в поджелудочную железу и протянувшейся от привратника до кардии.

При раке желудка отмечается наличие свободной соляной кислоты. Не следует заблуждаться на этот счет и делать выводы. Только отсутствие свободной соляной кислоты может помочь в правильном диагнозе, и то весьма относительно, как можно усмотреть из нижеследующей диаграммы (рис. 65).







Остается последний из намеченных пунктов — податливость консервативному лечению. Доброкачественные язвы желудка до такой степени уступают правильному постельному лечению и надлежащей диете, что ex juvantibus вопрос должен решаться очень быстро. Аллен назначает для этого месячный срок, Кольп (Ralph Colp) — даже 3 недели. Но при этом надо помнить, что уменьшение болей само по себе еще не доказывает, что язва заживает и что, следовательно, она не канкрозная. И уменьшение ниши на рентгеновских снимках может быть кажущимся, ибо, как показал Шиндлер (Schindler), раковый процесс в краях язвы может повести к частичной облитерации полости кратера. В главе о хронических язвах мы показали, что даже систематическая гастроскопия может привести к ошибочным заключениям свыше чем в 10 %. А вся совокупность наших диагностических средств даже при консультациях самых опытных специалистов даст не менее 15–20 % фатальных ошибок, которые все закончатся катастрофами для больных.

И тогда логически возникает вопрос: но ведь операционный риск даже в самых трудных случаях желудочных резекций у опытных хирургов значительно ниже указанного риска раковых перерождений и диагностических ошибок. Да, конечно. Мы показали это в главе о хронических язвах. Аллен тоже указывает на это, ссылаясь на 6 % смертности при 53 резекциях язв желудка. Он добавляет, что цифра эта выразительная, ибо она исходит из большой больницы, «где много рук и много голов участвуют на сцене». «Хирургов обучать необходимо, — продолжает Аллен, — и я не стал бы защищать эту смертность в иной обстановке. Персональные серии показывают гораздо лучшие результаты». Сам Аллен не имел смертей на 36 резекций при желудочных язвах этой серии.

По мнению Аллена, и в условиях такой больницы резекции желудочных язв чреваты меньшей опасностью, чем риск ракового перерождения. Но наиболее убедителен тот аргумент, что ранние операции перерожденных язв дают стойкие отдаленные результаты. Так, в Массачузетской обшей больнице за 1932–1936 гг. на 93 резекции при раке желудка было 25 % смертности и 20 % стойких выздоровлений в течение 5 лет. А на 30 язв, оказавшихся раково перерожденными, смертность от операций составляла 10 %, а стойких выздоровлений в течение 5 лет было 40 %.

Менее отчетливая разница в отдаленных результатах имеет место у Финстерера. Но так как он приводит свои сведения дифференцированно для трех различных групп, то необходимо сначала охарактеризовать его материал, который сам по себе интересен.

Финстерер сообщает о 141 случае рака на почве язв, обнаруженного при 532 резекциях, сделанных по поводу желудочных язв.

Первая группа: 41 случай, когда язвы до и после операции трактовались как простые и раковое перерождение было установлено гистологически.

Вторая группа: 55 случаев, в которых язвы до операции были приняты за доброкачественные, а при операции имели вид раковых, что и подтвердилось микроскопическим исследованием.

Третья группа: 45 случаев, когда клинически и макроскопически диагноз рака, развившегося в результате язвы, ставился по типичным радиальным складкам слизистой; но раковые разрастания совершенно облитерировали язву.

Если исключить эту третью группу, то две первые составят 15,2 % раковых перерождений на 532 резекции. Вместе с третьей группой этот процент повышается до 20,9.

Операционная смертность при 141 резекции раково перерожденных язв составила 12,7 %, причем при 99 простых резекциях смертельных исходов было лишь четыре, а 42 расширенные гастрэктомии с резекцией печени, толстой кишки или поджелудочной железы дали 14 смертельных исходов, т. е. 33,3 %.

За тот же период Финстерер сделал 577 резекций по поводу диагностированных карцином желудка, в числе которых оказался опять 141 случай (19,6 %,), когда карцинома развилась в результате язвы.

Отдаленные результаты резекций следующие: из 35 больных, у которых рак был установлен лишь гистологически, 18 живы свыше 5 лет (51,4 %); из 27 больных, у которых операционный диагноз был подтвержден, 4 живы дольше 5 лет (14,8 %); из 37 больных, у которых опухоль была установлена клинически и макроскопически, 2 живы свыше 5 лет (5,4 %).

Отдаленные результаты резекций при первичном раке желудка у Финстерера за тот же период (1910–1930) следующие: после 187 обычных резекций стойкое выздоровление наступило в 58 случаях (31 %). После 73 резекций желудка вместе с частями печени, поджелудочной железы и толстой кишки выздоровело 19 больных (26 %).

Хотя суммарный итог при перерожденных язвах даже немного хуже, чем при первичном раке, но совершенно ясно, что для сравнения следует брать только первую и вторую группы, из коих первая дала 50 %, стойких излечений. Вполне логично сделать вывод, что ранние операции у многих желудочных язв большого диаметра, расположенных в антральном отделе и не поддающихся быстрому прочному заживлению, у недавно заболевших пожилых людей, можно рассматривать как вполне обоснованную и достаточно надежную раннюю операцию рака желудка.

Делать такие операции надо по принципам расширенных гастрэктомий при раке, т. е. удаляя весь большой сальник и регионарные лимфатические узлы.




Технические замечания


Предоперационная подготовка безусловно нужна и самая энергичная. Основные мероприятия, помимо тонизирующих для сердца и излечивания бронхита, должны быть направлены на улучшение водного и белкового баланса. Это достигается быстро и наверняка соответствующими вливаниями и трансфузиями. Приведенные данные о роли кислотности и несомненный дезинфицирующий эффект соляной кислоты побуждают пользоваться промываниями желудка 0,75—1 % соляной кислотой систематически и настойчиво, особенно накануне и утром в день операции.

Обезболивание. Вопрос этот первостепенный среди других технических задач операции. Мы прошли долгий путь исканий и в каждый отдельный период бывали вполне довольны то спинальной анестезией, то блокадой чревных нервов по Каппису или Брауну, а долгими годами оперировали только под местной анестезией или добавляли внутрибрюшинно 50 мл 2% раствора эвипана. Теперь мы вернулись к спинномозговой анестезии и последние 11 лет пользуемся почти одной ею. Но если для себя мы почти не желаем ничего лучшего, мы не настаиваем, чтобы другие хирурги, привычные к местной анестезии, обязательно последовали нашему примеру и перешли па спинальную.

По вопросу о выборе метода резекции вряд ли может быть два мнения. Метод Пеан-Бильрот I иногда допустим, но лишь очень редко. Нормальным способом является обширная резекция типа субтотальной, т. е. оставляющей лишь фундальный отдел, прилегающий к селезенке, с ушиванием околопищеводного конца желудочной культи и анастомозом с первой петлей тощей кишки по типу Хофмейстер-Финстерер, т. е. небольшая модификация операции Полиа.

Гораздо важнее соблюдение некоторых правил и приемов, обеспечивающих максимальную радикальность операции. Мы начинаем от левого угла толстой кишки и отсекаем вплотную к ее стенке прикрепление большого сальника; вместе с ним отделяется и lig. gastro-colicum. Дойдя до правого угла толстой кишки и раскрыв таким образом во всю ширину сальниковую сумку, мы расслаиваем правую половину mesocolonis и отсюда подходим к вогнутой поверхности двенадцатиперстной кишки, скелетируя последнюю так, что все железы цельным пакетом отходят с препаратом желудка. A. gastroepiploica dextra лигируется совершенно оголенной.

Лигирование правой желудочной артерии обычно не создает трудностей. После этого можно поступить различно, в зависимости от расположения опухоли и состояния верхней трети малой кривизны. Если последняя свободна, то лучше скелетировать ее сверху вниз, начиная от правой полуокружности пищевода, и, лигировав левую желудочную артерию, пересекать желудок и двенадцатиперстную кишку. Если же, как часто бывает, основная работа предвидится именно на верхней трети малой кривизны, в околопищеводной клетчатке, а также в толще связки, где проходит главный ствол a. gastricae sinistrae, то лучше предварительно перерезать и зашить культю двенадцатиперстной кишки. Затем распрепаровывают связку для выделения ствола левой желудочной артерии после того, как желудочное содержимое будет удалено аспиратором и сам желудок будет откинут влево, широко обнажая всю bursam omentalis. Это очень важно, ибо здесь, вдоль ствола левой желудочной артерии, можно бывает удалить несколько пораженных лимфатических желез, которые в противном случае свели бы на нет конечный результат операции. Все эти железы вместе со стволом a. gastricae sinistrae должны остаться на препарате en masse. Теперь, потягивая желудок вниз вправо, можно обнажить и начисто скелетировать сверху вниз самую верхнюю часть малой кривизны и правую полуокружность пищевода. После этого можно отсечь желудок.

В послеоперационном периоде показано применение антибиотиков, сульфамидных препаратов, сухие банки, обильные инъекции сердечных средств и щедрые назначения наркотиков для безболезненных дыхательных движений; все это вместе должно предотвратить развитие послеоперационных осложнений, особенно легочных. Трансфузии крови, белковых жидкостей и обильные вливания физиологического раствора совершенно необходимы в каждом случае. Промывание желудка производится при малейшем подозрении на скопление кровянистых выделений.

* * *


Все данные о послеоперационной смертности представлены в табл. 39, где приведены наши отчеты и для сравнения данные клиники Мейо. Наибольший интерес представляет раздел резекций, ибо пробные и паллиативные операции, независимо от непосредственного исхода, означают скорую смерть и притом смерть довольно тяжелую, от изнуряющего истощения и в мучительном сознании все приближающейся развязки.

Операционная смертность после резекций остается еще довольно высокой, но постепенно снижается по мере улучшения техники и уточнения показаний к радикальным вмешательствам. То, что величина послеоперационной смертности прямо пропорциональна росту показаний к расширенным операциям, это факт очевидный и бесспорный. Смертность эту можно значительно снизить за счет увеличения количества пробных чревосечений. И можно быть уверенным, что при сокращении показаний к резекциям, скажем, на 10 %, отказываясь от радикальных вмешательств в наиболее сомнительных случаях, удалось бы снизить операционную смертность тоже почти на 10 %.

Таблица 39 Операционная смертность




В самом деле, если сравнивать нашу операционную смертность за второй период, составлявшую 18,4 % (и последний период 19,8 %), с 15 % смертности за 30-летний период в клиниках Мейо, то еще раз вспомним, что мы оперировали 74 % своих больных, а американцы только 57 %; из этого числа мы производили резекции в 51,5 %, а они только в 26,3 %.




Рис. 66. Судьба больных раком желудка по данным Института имени Н.В. Склифосовского за 1928–1938 гг.




Итак, мы были на 16 % активнее и на 14 % оптимистичнее, чем американцы. Это стоило повышения операционной смертности на 4–5 %. Кто из нас более прав? Нам самим трудно решать. Думаю, что нам следует быть немного сдержаннее в тех наиболее запущенных случаях, которые дают повышенную смертность и наибольшее число ранних рецидивов.

К тому же можно ждать еще дополнительного снижения операционной смертности за счет новейших достижений в борьбе с инфекцией. В самом деле, если считать снижение смертности с 29 % в первой серии до 18,4 % во второй довольно, заметным, то можно думать, что случилось это не только вследствие улучшения оперативной техники и умелого ухода, но также и за счет широкого внедрения антибиотиков и сульфамидных препаратов как для общего лечения и профилактики, так и местного применения в ране и в брюшной полости.

Перехожу к последнему разделу — отдаленным результатам. Согласно отчету А. А. Бочарова, на 237 писем и анкет, разосланных в адреса выздоровевших после резекций, удалось получить сведения и ответы о 118 наших больных. Как то видно из рис. 66, 45 из них живы в различные сроки после операции, а 73 умерли. Удалось отметить важное обстоятельство: 48 человек из числа умерших, т. е. 65 %, погибли в течение первого года после операции, т. е. вероятнее всего от рецидива. Зато чем больше срок от момента операции, тем рецидивы становятся все реже, и мы можем зарегистрировать 21 больного, живущего 3 года после операции, 18 человек свыше 5 лет и 6 дольше 10 лет.

Таблица 40 Отдаленные результаты резекций




Рисунок 67 представляет обследование нашей второй серии, проведенной Е. Г. Цуриновой. Из 280 больных, выписавшихся после резекций, за вычетом иногородних было вызвано 210 человек, проверено 134 человека. Оказалось, что 52 из них живы, а 82 умерли. И в этой серии 52 человека, т. е. 63,4 % из числа скончавшихся, погибли в первый год после операции. Из 52 живущих 27 человек живы свыше 3 лет после операции, что составляет 20 % числа проверенных; 13 человек живы уже до 5 лет, что составляет 9,7 % и 12 человек живы до 8 лет, что составляет 9 % числа проверенных. В табл. 40 изображены результаты наших анкет для каждого года второго периода обследования в отдельности.

Наконец, на приводимой диаграмме (рис. 68) представлены довольно любопытные сведения о распределении обследованных по полу. Среди 132 человек, выздоровевших после резекций, во второй серии было 65 % мужчин и 34 % женщин. При подсчете отдаленных результатов были получены противоположные цифры, а именно: мужчин осталось в живых 37 %, а умерло 62,9 %, женщин, наоборот, осталось в живых 63 %, а умерло 37 %.

Суммируя данные двух наших первых серий, получаем 252 (118+134) проверенных случая из 328, т. е. около 76,8 %. Более или менее стойкое выздоровление наступило у 97 (45+52) человек, т. е. примерно у 30 %.




Рис. 67







Рис. 68.









По данным клиники проф. Е. Л. Березова, разработанным П. Кравченко, за 1945–1953 гг. было произведено 89 резекций желудка по поводу рака его с удалением части поджелудочной железы. Длительность жизни этой группы оперированных была следующей:








Результаты эти можно считать довольно сносными и даже ободряющими. Они очень близки к исчислениям, сделанным Джозефом Берксоном на основании сводок клиник Мейо.

Мы уже видели на рис. 58, что из 10890 больных раком желудка в клиниках Мейо в итоге операций живы до 5 лет лишь 6 %. Рис. 69 вносит весьма утешительный корректив в эти грустные данные. Если исчислить выздоровления в течение 5 лет к количеству перенесших резекцию, то успешные результаты повышаются до 24 %.

А если отобрать только случаи, в которых при операции не было заметных метастазов в регионарные железы, то этот процент увеличится до 36. Наконец, если выделить случаи, когда микроскопическое исследование новообразования показало степень злокачественности по Бродерсу лишь первой и второй степени, то эти группы дали стойкое излечение в течение 5 лет в 59 %.




Рис. 69. Рак желудка. Больные живы более 5 лет.




Таблица 41 с полной убедительностью показывает влияние фактора злокачественности по четырем степеням Бродерса на процент стойких излечений.

При первой степени злокачественности через 5 лет остались живы 86 % перенесших резекцию, при второй — 58 %, при третьей — лишь 30 %, а при четвертой — только 23 % больных свыше 5 лет не имели рецидива. К сожалению, как это видно из таблицы, в значительном большинстве случаев рака желудка наблюдается именно третья и четвертая степень злокачественности.

Таблица 41 Влияние степени злокачественности рака желудка на исходы резекций (по данным клиники Мейо)




Можно делить опухоли по биологической характеристике всего на две группы, как то предлагает Джон (Fordgee В. St. John), а именно, на рак агрессивного типа с быстрым прорастанием и метастазированием, не поддающийся лечению никакими современными средствами и наблюдающийся в 67 %, и на рак фунгозного типа, более благоприятный, который встречается только в 33 %. Автор указывает, что на 147 резекций не было длительных выздоровлений при инвазивной форме и, наоборот, были выживания до 23 лет в группе больных с фунгозными опухолями. Данные о длительности жизни после резекций по материалам клиник Мейо представлены в табл. 42. Обращает внимание охват 98 и 99 % больных и почти поголовный учет всех оперированных через 10, 15, 20 и даже 25 лет. Через 25 лет учтено 302 из 303 Зольных, через 20 лет — 620 из 630, через 15 лет — 1033 из числа 1053 больных, выживших после резекций.

И результаты проверки оказались чрезвычайно ободряющими. Почти на 2000 проверенных через 5 лет после резекций живы около 30 %. На 1500 проверенных через 10 лет живы больше 20 %. Свыше чем на 1000 больных после резекции осталось в живых через 15 лет 15 %. А среди 300 проверенных 6 % живы уже 25 лет.

Но ведь этим самым перейдены все нормальные грани долголетия и совершенно справедливо сравнивать эти сроки со сроками неизбежного умирания населения от естественных причин.

Таблица 42 Отдаленные результаты резекций при раке желудка (по данным клиники Мейо)







Рис. 70. Рак желудка. Отдаленные результаты у оперированных по данным клиники Мэйо. Сравнение послеоперационной смертности и общей смертности населения.




И это сравнение тоже сделано Берксоном, как то представлено на последней диаграмме (рис. 70). Мы видим, что в течение первых пяти лет после операции кривые резко различаются: быстрый неумолимый уклон к смерти при паллиативных операциях и эксплорациях; единичные больные с доброкачественными формами переживают 3–4 года. И кривая резекций довольно резко идет книзу в первые годы после операции; зато, начиная с пятого года, она следует строго параллельно верхней кривой, которая изображает нормальное умирание населения по логарифмической шкале.

* * *


Заканчивая эту главу, нам хочется сделать резюме. Мы видим, что основной причиной гибели больных является не операция, после которой смертность для группы резекций может колебаться в пределах 10–20 %, а иноперабильность, будь то установлено сразу при диагностике или при операции, что для участи больных одно и то же. Эта иноперабильность по нашим отчетам составляла 60–65 %, а по сводке Мейо — даже 75 %. За счет уменьшения этой группы следует искать пути к улучшению прогноза. Позволим себе в согласии с мнением многих хирургов еще раз напомнить, что очень многие больные раком желудка могли бы быть вполне надежно и с ничтожным риском оперированы в стадии каллезной язвы малой кривизны. Перерождение последних весьма часто, как на то указал Мак Карни еще в 1909 г. И после бесконечных проверок недавно, в 1942 г., он писал: «Кажется уже бесполезным продолжать дискуссию о происхождении желудочного рака. Рак находится в крае хронических язв, и он может быть обнаружен только с помощью микроскопа. Частота этих находок достаточно велика, чтобы возникло подозрение в любом случае желудочной язвы, установленном клинически. Разумеется, терапевтическое лечение оказалось бы не столь непосредственно фатальным, как плохо выполненная хирургическая операция. Но если клинический диагноз хронической язвы поставлен, то бремя ответственности за ее дальнейшую доброкачественность должно лежать на совести клинициста».

Выше мы разобрали проблему ракового перерождения язв довольно подробно и видели, что можно строго дифференцировать риск раковой дегенерации желудочных язв, руководствуясь целым рядом признаков. Ведь таким путем можно уменьшить число случаев иноперабильного рака желудка примерно на те 20 %, которые являются минимумом язвенного происхождения этих опухолей.

Что же мешает этому? Организационные трудности окажутся, конечно, значительными, но не непреодолимыми. Гораздо труднее убедить терапевтов и диетологов. Когда речь идет о раке, то терапевты охотно передают больных для операций, но этого трудно ждать, если они считают язву доброкачественной. Терапевты рассчитывают прочно вылечить желудочные язвы в короткие сроки, не допуская ракового перерождения их. А с другой стороны, они привыкли относиться с некоторым недоверием к успехам и возможностям хирургии. В этом повинны мы сами, ибо слишком медленно вырабатывалась твердая хирургическая доктрина для операций у таких больных. Слишком продолжителен и мучителен был пройденный путь; слишком часты были неудачи в прошлом, чтобы теперь можно было легко убеждать терапевтов в эффективности и надежности наших современных операций.

Мы не отрицаем успехов терапевтов в лечении большинства дуоденальных язв. Мы сами хотим, чтобы они продолжали лечить и желудочные язвы, но лишь небольшие по размерам, расположенные в безопасных зонах, особенно у молодых людей, и чтобы это лечение они начинали как можно раньше. Но лечение это должно проводиться с гораздо большей настороженностью, чем при дуоденальных язвах. Надо зорко следить за больным, пока желудочная язва не заживет действительно полностью, а потом часто контролировать ее путем рентгеноскопии и прямой гастроскопии.

А тех больных, у которых язвы не заживают полностью в короткий срок или склонны рецидивировать, тем более язвы большие, в опасных зонах, да еще в более зрелом возрасте, лучше направлять на операцию пораньше. Эти язвы с худшим прогнозом дают 20–25 % раковых перерождений. А ведь у опытных хирургов смертность при резекциях в неосложненных случаях не превышает ныне 2–3 %, т. е. почти в десять раз ниже, чем угроза дегенерации.




Глава VI

О раке кардии



Подобно тому как историю частичных резекций желудка обычно начинают не с тех единичных попыток, которые предшествовали успешной операции, сделанной Бильротом в январе 1881 г., летопись тотальных гастрэктомий справедливее начинать не с первой попытки Коннера (Conner), который в Цинциннати (США) сделал такую операцию еще в 1884 г., но у которого больной умер на операционном столе.

Первая успешная тотальная гастрэктомия была выполнена швейцарцем Шлаттером (Schlatter) женщине 56 лет в 1897 г., т. е. 50 лет назад. Больная благополучно перенесла эту тяжелую операцию, прожила 1 год 53 дня и погибла от рецидива рака.

Самый термин «тотальная гастрэктомия» был предложен Кренлейном на XXVII конгрессе германских хирургов в 1897 г. Он безусловно удачно передает сущность самой операции.

В России первая успешная тотальная гастрэктомия была выполнена, по-видимому, проф. В. М. Зыковым в Москве в 1911 г. Замечательно к тому же, что случай этот в течение свыше 30 лет был рекордным по длительности выздоровления, ибо еще в 1942 г. Уолтере, Грей и Пристли писали, что они считают случай Зыкова непревзойденным по стойкости излечений после тотальной гастрэктомий при раке.

Большая сводка тотальных гастрэктомий была опубликована Пеком (G. Т. Pack) и Мак Ниром (J. McNeer) из Нью-Йорка, собравшими литературные данные до 1 июля 1942 г. и добавившими собственные двадцать операций. Это составило 303 тотальные гастрэктомий, из коих 298 были выполнены по поводу рака, 3 — по поводу саркомы и 2 — при доброкачественных опухолях желудка.

В этой сводке фигурирует 265 наименований работ, и если даже опустить упоминающиеся общеизвестные руководства, то, учитывая повторение публикаций одних и тех же случаев, можно говорить почти о 250 авторах. Так как это были итоги за 45 лет со времени первой успешной операции гастрэктомии, то, принимая во внимание колоссальный расцвет абдоминальной хирургии за этот период, их надо считать чрезвычайно скромными, а саму операцию мало популярной.

Но в сводку Пека и Мак Нира почти совсем не вошли русские данные, а между тем материал только двух советских клиник — руководимой акад. А. Г. Савиных в Томске и Института имени Склифосовского в Москве — охватывает почти 400 операций тотальных гастрэктомии, т. е. столько, сколько вся американская сводная статистика. Там нет случаев проф. Ю. Ю. Джанелидзе, который свыше пятнадцати лет назад имел прекрасные результаты. Там нет и случаев проф. Е. Д. Березова, который давно и упорно трудится над этой проблемой, опубликовав о ней специальную монографию.

* * *


Полного отчета о тотальных гастрэктомиях по Институту имени Склифосовского мы, к сожалению, представить не сможем, ибо значительная часть историй болезни из нашего архива пропала, по-видимому, безвозвратно. И особенно досадно, что исчезло несколько историй болезни именно выздоровевших после операций. Нескольких из них мы помним по фамилиям и по тем данным, которые докладывались на заседании Московского терапевтического общества, где в 1930 г. было демонстрировано одновременно 6 больных.

Несомненно также, что для обследования кишечного пищеварения, гемопоэза и обмена веществ направляли своих больных после тотальных гастрэктомии в клинику проф. М. И. Певзнера. И я прекрасно помню, что О. Л. Гордон при одной из моих консультаций сообщил, что сейчас у них находится на детальном обследовании одновременно восемь моих больных после тотальных гастрэктомии. Может быть, по архиву клиники лечебного питания удастся установить фамилии, возраст и даже даты операций этих больных, обследованных там перед самым началом Великой Отечественной войны. Но вряд ли можно думать, что в числе этих восьми больных периода 1939–1940 гг. были те шестеро, которые мной демонстрировались на заседании Московского терапевтического общества за 10 лет перед тем. Уж слишком хороши оказались бы отдаленные результаты.




Андрей Григорьевич Савиных




Впрочем, необходимо сделать важную оговорку, существенно влияющую на длительность выздоровления наших больных, а именно, что не все они подверглись полному удалению желудка по поводу ракового его поражения. Так, например, в нашем первом отчете, представленном в сообщении в Московском терапевтическом обществе и в докладе Национальному хирургическому обществу в Париже 13 ноября 1929 г., цитируя свой случай тотальной гастрэктомии, выполненной на больном 32 лет по поводу одномоментного прободения двух язв (одной — в двенадцатиперстной кишке, а второй — на задней стенке желудка прямо против кардии), я упомянул и о всех 12 своих случаях тотальных гастрэктомии с 10 выздоровлениями.

Однако среди этих больных только у 4 была карцинома; на них и приходятся оба летальных исхода. В остальных же случаях: в одном был сифилис желудка, установленный микроскопически на препарате удаленного целиком желудка, оперированного по поводу карциномы; в одном — труднейшая тотальная гастрэктомия после трех операций (гастроэнтеростомии и эксплорации), производившихся на больном 59 лет по поводу гигантской язвы задней стенки желудка близ кардии; в нескольких случаях — еще неоперированные язвы желудка, либо занимавшие почти весь поперечник задней стенки, либо расположенные кратером вплотную к задней стенке пищевода, порой левее отверстия кардии.

Казуистика эта весьма подробно представлена на многочисленных фотографиях препаратов и рисунках в «Вестнике хирургии» (№ 56–57, 1930) и журнале «Lyon Chirurgical» (№ 6, 1930).

Пьер Дюваль, широко комментируя мой доклад на следующем заседании Парижского хирургического общества, чрезвычайно лестно отозвался об этой серии операций, сказав буквально, что «Юдин является, вероятно, единственным в мире хирургом, располагающим столь счастливыми результатами при тотальных гастрэктомиях». Увы, его комплементы не пошли на пользу. Вернувшись в Москву, я стал чаще делать тотальные гастрэктомии по поводу рака кардии и за один год потерял подряд шестерых больных. Только седьмой больной благополучно перенес вмешательство. Я хорошо его помню потому, что по крайней мере года два после операции изредка лично встречал его, навещая могилу Гоголя на кладбище Даниловского монастыря в Москве, где сам больной служил священником. Ему было около 40 лет, а оперировал его я по поводу сморщивающего скирра, охватывавшего почти весь желудок. Я не знаю, что с ним стало потом. Но эти формы рака редко дают долголетнее излечение.

Однако этот единственный успех на семь операций новой серии не мог не охладить моего пыла и надолго отбил желание сознательно принимать больных раком кардии для единственно возможной операции — тотальной гастрэктомии. Эти операции все же приходилось делать, но как вынужденные вмешательства при уже произведенной лапаротомии, когда после мобилизации желудка с опухолью малой кривизны или антрального отдела и перевязки желудочных сосудов не оказывалось иного выхода, кроме соустья пищевода с кишкой.

Другие поводы для тотальных гастрэктомии бывали в тех случаях, когда рентгеновские данные заранее подсказывали неизбежность такого типа операции, и я всячески уклонялся от ее производства, но вынужден был подчиняться настойчивым требованиям самих больных или их ближайших родственников, не находя сил отговорить или отказаться.






Ну, что было сделать, когда жена одного из лучших скульпторов нашей страны со слезами и буквально на коленях умоляла меня идти на любой риск операции, чтобы спасти жизнь ее мужа. Ему было 52 года, крепкий, хорошо сложенный мужчина, не слишком полный. Как ни трудно и. тяжело было оперировать своего доброго знакомого по поводу циркулярного рака кардии «розеткой», вмешательство закончилось благополучно, и художественный мир Москвы через месяц после операции начал было радоваться спасению своего высокоталантливого и всеми любимого товарища. К сожалению, здоровье не налаживалось, чему не помогла и отправка в один из лучших подмосковных санаториев. Я навещал его там неоднократно, видел, что он медленно тает и подозревал метастазы в печени. Смущали периодические непонятные подъемы температуры, хотя в крови не было особых отклонений. Он умер месяца через четыре после операции, и аутопсия показала, что множественные мелкие гнойники, распространенные по всей печени, имели своим источником, вероятно, тот небольшой, строго локализованный и вполне отграниченный абсцесс, который располагался вплотную к линии швов анастомоза и несомненно периодически опорожнялся в просвет пищеводно-кишечного канала.

Или вот еще приходит на память красавица-женщина лет 38, родственница моего знакомого врача. По поводу рака желудка се оперировал наш покойный старший ассистент А. X. Бабасинов. На операции был обнаружен обширный скирр, инфильтрирующий почти весь желудок. Бабасинов, воспользовавшись тем, что я оперировал на соседнем столе, попросил меня решить вопрос об операбильности. Я сменил перчатки и одной рукой хорошенько ощупал весь уплотненный, но все же довольно подвижный орган. Метастазов нигде не прощупывалось, абдоминальный конец пищевода был мягкий и не слишком короткий. Я сказал, что если делать, то лишь тотальную гастрэктомию, но Бабасинов после долгих колебаний решил, что операция окажется слишком рискованной, и зашил живот.

Больная выписалась через неделю, а еще через несколько дней сестра больной, ее муж и мать начали почти ежедневно приходить ко мне в клинику, умоляя вторично положить больную и делать тотальную гастрэктомию, невзирая на любой риск. Чем энергичнее я отказывался, тем все настойчивее были родственники. Привлекли и моего друга А. X. Бабасинова, который тоже упрашивал меня взять на себя эту крайне неблагодарную задачу и оперировать с ничтожными шансами на успех. Когда я остался непреклонен в своем отказе, то на дому больной устраивались консилиумы с привлечением лучших московских клиницистов, терапевтов и гематологов, и мне указывали на те поистине замечательные результаты, которые давало каждое переливание крови. Это была правда, и общий вид больной был просто цветущий. О, если бы я уже не держал в собственных руках ее желудок и не видел со всей безотрадной объективностью колоссальные трудности и рискованность операции!

Наконец, родные придумали уловку, чтобы склонить меня на риск. Узнав, что одна из моих больных после тотальной гастрэктомии прекрасно живет уже года четыре, но что вместо рака желудка гистологически был установлен сифилис его, сестра больной стала уверять меня в том, что тщательные семейные расспросы дают основание допустить мысль, что их покойный отец в молодости болел сифилисом, и что де поэтому и у нашей больной, на ее счастье, может оказаться не рак, а сифилис желудка. Когда я узнал, что реакция Вассермана у нее совершенно отрицательная, то последовало возражение, что реакция эта — не абсолютно точный критерий. Мой довод испробовать в таком случае энергичное специфическое лечение встретил резонное возражение, что, пока выявится результат, для операции рака будут упущены все сроки. Но необычайная вера в могущество хирургии этих в высшей степени культурных и деликатных людей покорила меня и заставила с тяжелым сердцем оперировать.

Тотальная гастрэктомия прошла в общем довольно гладко и послеоперационное течение было тоже почти не осложненным. Все торжествовали, и сам я был чрезвычайно счастлив. Я уехал в двухмесячный отпуск, а вернувшись, узнал, что всего несколько дней тому назад на вскрытии умершей больной обнаружено сплошное просовидное обсеменение раковыми клетками всей париетальной брюшины и брыжеек, чего ни малейших следов я не видел ни при первой, ни при второй операции.

Каждая подобная неудача все больше и больше расхолаживала, заставляя нас решительнее уклоняться от новых попыток даже в случаях не слишком запущенных и у крепких субъектов. Но как же холодно отказать, когда профессор онколог С. приезжает с рентгенограммой в руках и спокойно говорит, что, зная во всех деталях свой диагноз и степень риска операции, он тем не менее специально приехал ко мне и просит не отказать в этой единственной попытке на спасение?! Что было делать? Как всегда, и его мы оперировали под спинальной анестезией. Он вел себя безукоризненно и лишь несколько раз спрашивал, как идет мобилизация желудка, перерезаны ли уже короткие сосуды близ селезенки, насколько высоко удается отсечь пищевод выше края опухоли и т. п. В течение 8 дней после операции все шло хорошо. И вдруг наш бедный коллега попросил вызвать дежурившего А. А. Бочарова и совершенно спокойно заявил: «Полчаса тому назад я отчетливо почувствовал, что угловой шов слева прорезался, и сейчас я ясно ощущаю, что жидкость распространяется по левому боковому каналу книзу. По-видимому, все кончено!».

Он оказался прав во всех деталях. Даже сейчас, через 10–12 лет, страшно вспоминать эту молчаливую трагедию хирурга-больного и всех нас, участников операции и его друзей. На аутопсии было найдено прорезывание одного единственного левого углового шва.





Невольно приходят на память слова патриарха русской желудочной хирургии акад. С. И. Спасокукоцкого, который во время одного из приездов А. Г. Савиных с очередной серией своих тотальных гастрэктомии высказал на заседании Московского хирургического общества, что операции эти настолько тяжелы, изматывают и больного, и хирурга, что к моменту окончания оба главных действующих лица оказываются в полушоковом состоянии. И Сергей Иванович резюмировал свое выступление фразой, что операции эти должны выполняться по преимуществу молодыми хирургами, так как для стариков они морально и физически непосильны.

Тогда, лет десять назад, эта фраза Спасокукоцкого показалась мне не особенно убедительной. Теперь я лучше понимаю ее смысл. И личный опыт в тотальных гастрэктомиях возрос значительно, и каждое чрезмерное напряжение при этих неизбежно длительных операциях стало сказываться заметнее.

Есть правда в русской пословице: «Ищи себе врача старого, а хирурга — молодого». Вопрос лишь в том, что, в зависимости от многих обстоятельств жизни и условий работы, хирургическая старость индивидуально наступает то раньше, то позже…

* * *


Но даже повторные разочарования в столь трудной задаче обязательно чередуются с порой крупными, яркими успехами. И новую веру пробуждают не только собственные случаи стойких выздоровлений после тотальных экстирпаций желудка у больных раком, но поколебленная решимость возвращается снова, когда видишь успехи друзей. И каждый приезд А. Г. Савиных в Москву из далекой Сибири с его блестящими новыми сериями тотальных гастрэктомий вселял бодрую уверенность, что год от года прогресс в этой трудной проблеме будет продолжаться, что доработка некоторых существенных технических деталей операций сможет значительно улучшить непосредственные исходы и что в этом деле особенно значительна заслуга именно русских хирургов.

В самом деле, поворотным пунктом в развитии всей операции и главным ключом успеха является широкая мобилизация пищевода после большой сагиттальной диафрагмотомии, нередко с рассечением обеих ножек диафрагмы. Это позволяет не только выделить большой участок пищевода выше края опухоли, но допускает приблизить поле операции в момент наложения анастомоза из глубины значительно кпереди. Тот, кто хоть раз проверил это лично, никогда не откажется от этого выдающегося достижения. Попутная ваготомия часто еще более облегчает дело (рис. VIII на цветной вклейке и рис. 71–87).




Рис. 71. Тотальная гастрэктомия. Треугольная связка левой доли печени







Рис. 72. Пересечение венечной связки при мобилизации левой доли







Рис. 73. Обкалывание нижней диафрагмальной вены







Рис. 74. Рассечение диафрагмы между двумя лигатурами







Рис. 75. Сагитальная диафрагмотомия. Мобилизован пищевод







Рис. 76. Сагитальная диафрагмотомия. Анестезия и пересечение левого блуждающего нерва







Рис. 77. Сагитальная диафрагмотомия. Пересечение левого блуждающего нерва







Рис. 78. Рассечение серозного покрова тонкой кишки, указывающего место наложения швов-держалок, и наложение первого шва на тощую кишку и пищевод







Рис. 79. Наложение швов-держалок по Сапожкову







Рис. 80. Наложение швов-держалок по Сапожкову на боковую стенку пищевода с тощей кишкой







Рис. 81. Швы по Сапожкову наложены







Рис. 82. Отсечение желудка и аспирация содержимого







Рис. 83. Тотальная гастрэктомия. Продолжение наложения заднего ряда швов соустья пищевода с тонкой кишкой







Рис. 84. Начало наложения заднего ряда швов на слизистую соустья пищевода с тонкой кишкой







Рис. 85. Последовательный этап создания пищеводно-кишечного соустья. Шов на серосерозную оболочку







Рис. 86. Второй ряд швов передней стенки тощей кишки с пищеводом







Рис. 87. Тотальная гастрэктомия. Законченный анастомоз тощей кишки с пищеводом




Тем не менее эта мобилизация пищевода сквозь обширную диафрагмотомию не только мало известна иностранным хирургам, но в своей боязни мобилизации пищевода некоторые из них доходят до требования, прямо Противоположного тому, что делают советские хирурги. Так, например, Лефевр из Бордо в самом конце 1946 г., публикуя свою серию тотальных гастрэктомий, категорически требует отказываться от какой бы то ни было мобилизации пищевода и паче всего не нарушать нигде его связи с диафрагмой. Лефевр считает мобилизацию пищевода приемом иллюзорным и опасным. Хотя де и можно вытянуть немного пищеводную трубку, но после отсечения произойдет неизбежная ретракция его с опасным натяжением швов на анастомозе с кишкой.

Совершенно верно, что если вытянуть пищевод без предварительной диафрагмотомии, то ретракция его после анастомоза окажется опасной, ибо сам анастомоз упрется в отверстие между ножками диафрагмы. Зато если была сделана надлежащих размеров сагиттальная диафрагмотомия, то последняя не только чрезвычайно облегчит наложение самого соустья, но позволит последнему втянуться в средостение настолько, насколько это окажется нужным, и ни малейшего натяжения швов не получится.

Для большинства советских хирургов все сказанное выше — непреложная истина и давно пройденный этап.

Впрочем, в методике операций, описанной Лефевром, имеется одна весьма интересная деталь, а именно герметическое укрытие анастомоза пищевода с кишкой, для чего используется приводящее колено; Идея эта не нова. Она известна в Америке под названием метода Грэхема, а в Европе применялась Дювалем (младшим) и до него Гиляровичем. Но все трое обшивали наложенный на отводящую петлю анастомоз, накладывая поверх него приводящее колено, не пересекая предварительно самой кишки поперек (рис. 88, 89, 90).

Лефевр начинает операцию с полной перерезки кишки и зашивания обоих ее концов. А когда соустье с пищеводом закончено у конца отводящего колена, Лефевр покрывает его свободным концом приводящего колена, которое укрывает соустье вдоль брыжеечного края, выше анастомоза; наконец, после этого смыкаются швами и оба свободных края обеих кишок (рис. 91, 92, 93, 94).




Рис. 88. Тотальная гастрэктомия по Роскэ Грэхем.







Рис. 89. Тотальная гастрэктомия по Роскэ Грэхем.







Рис. 90. Тотальная гастрэктомия по Роскэ Грэхем.







Рис. 91. Тотальная гастрэктомия по Лефевру.







Рис. 92. Тотальная гастрэктомия по Лефевру.







Рис. 93. Тотальная гастрэктомия по Лефевру.







Рис. 94. Тотальная гастрэктомия по Лефевру.




Сам Лефевр придает этому приему большое значение, подчеркивая, что среди всех имевшихся в его материале смертельных исходов не было ни одного случая, когда бы причиной неудачи оказалась несостоятельность швов.

Мы не критикуем этих упорных попыток укреплять всегда сомнительной прочности линию анастомоза именно спереди. Действительно, на своих многочисленных случаях катастрофы с анастомозом на 5–7—9-й день после операции мы убедились, что несчастье случалось почти всегда на передней линии соустья. И может быть, некоторых из этих смертей удалось бы избежать, если бы передняя полуокружность анастомоза была дополнительно ушита хорошо прилаженным коленом приводящей кишки.

Но мы не вполне уверены в этом. Ведь пришивание такой мобилизованной кишки — дело, во-первых, весьма нелегкое, а, во-вторых, оно осуществимо только с трех сторон: сверху и с двух боков. Что же касается зоны ниже соустья, то после укрытия швами трех вышеназванных отделов сомкнуть кишечные поверхности еще и снизу вряд ли возможно достаточно герметично. А ведь в противном случае вся предшествующая кропотливая работа окажется напрасной: в случае прорезывания швов на самом анастомозе неполное укрытие его не спасет от протекания кишечного содержимого и перитонита.

Мы давно отказались от каких бы то ни было «заплаток» в качестве дополнительной гарантии на линиях швов любых полых органов живота. Ни свободные, ни подтянутые полоски сальника или соседних связок не спасут, если прорежутся швы на пищеводе, двенадцатиперстной или толстых кишках. Надо лучше сохранять кровоснабжение сшиваемых краев, тщательно сшивать их надлежащими иглами и нитками, внимательно рассчитывать количество швов и интервалы между отдельными швами, а последние стягивать ровно столько, сколько требуется; последнее труднее всего, когда работаешь и стягиваешь швы двумя пальцами глубоко в средостении. Уж где тут подшивать поверх еще кишку!

В том и кроется главная причина большинства наших неудач, что в нашей предпоследней серии (114 тотальных гастрэктомий за 1939–1946 гг.), пользуясь исключительными преимуществами широкой сагиттальной диафрагмотомии, мы часто оперировали больных, у которых верхний край опухоли заходил слишком высоко по пищеводу. Чаще всего это были случаи или вообще неоперабильные, или же после мобилизации пищевода и всего кардиального отдела их следовало заканчивать трансторакально. Последнее оказывается вполне осуществимым и безусловно предпочтительным, если еще не перерезана двенадцатиперстная кишка и осталась в целости артериальная магистраль вдоль большой кривизны желудка. Именно так мы теперь и поступаем. Но об этом ниже. Обычные тотальные гастрэктомии будут производиться во многих случаях, когда операция эта, благодаря широкой диафрагмотомии, окажется выполнимой без чрезмерного риска недостаточности соустья с кишкой. Но если наш теперешний опыт достаточен для практических выводов на будущее, то основные заключения могут быть сформулированы двумя положениями.

Во-первых, не делать грандиозных операций в слишком запущенных случаях, когда опухоль интимно спаяна с поджелудочной железой левой ножкой диафрагмы и принуждает сочетать тотальную гастрэктомию не только с удалением селезенки, но с частичной резекцией поджелудочной железы или даже с полным удалением этой важной железы, как то сделал несколько раз Лефевр.

Во-вторых, в тех случаях, когда при операбильном раке кардии или верхней трети малой кривизны распространение опухоли по пищеводу требует наложения соустья с кишкой слишком высоко, т. е. слишком глубоко в средостении, лучше заканчивать операцию трансторакально, а тогда не следует преждевременно пересекать двенадцатиперстную кишку или лигировать правую желудочно-сальниковую артерию.

Таковы главные выводы, которые можно сделать на основе нашего опыта, охватывающего более 175 тотальных гастрэктомий. Как указано выше, материал этот состоит из случаев, опубликованных в трех наших печатных статьях, демонстраций в Московском терапевтическом и хирургическом обществах, сводки, опубликованной А. А. Бочаровым в «Анналах» нашего института в 1942 г. за период, кончая 1938 г., и, наконец, серии в 114 тотальных гастрэктомий, сделанных за 1939–1946 гг. Переходим к разбору некоторых итогов этой серии.

* * *


В разные годы этого восьмилетнего периода численность тотальных гастрэктомий была весьма различной, в зависимости от отъезда на фронт большинства старших хирургов нашей клиники и частых моих выездов в действующую армию. Это видно из табл. 43.

Таблица 43




Смертность довольно высокая и притом в общем устойчивая по годам. Отрадным является отчет 1945 г. с единственным смертельным исходом на 15 тотальных экстирпаций желудка. Следующий, 1946 г. сильно омрачил наш отчет, дав 29 смертельных исходов на 46 гастрэктомий, причем погибли все семь больных, оперированных одним из лучших хирургов нашей клиники, аналогично тому, как это было и у меня в 1930 г., о чем я упоминал выше. За первые четыре месяца 1947 г. на десяток сделанных тотальных гастрэктомий имеется три смертельных исхода, в том числе один больной, оперированный Б. С. Розановым по методике Лефевра, т. е. с укрытием анастомоза концом перерезанной кишки со слепым концом; ушивание снизу оказалось недостаточно герметичным и на 5-е сутки после операции внезапно развился бурный перитонит. Возраст и пол больных не влияют заметно на исходы, как то видно из табл. 44.

Итак, общая смертность во всей серии, равная 50 %, мало отклоняется как в обеих наиболее крупных возрастных группах, представленных пятым и шестым десятилетием жизни, так и во всех трех группах с 41 года до 65 лет, на которые приходится 101 операция с 49 смертельными исходами.

Для обоих полов тоже не оказалось никакой разницы: среди мужчин и женщин умерла почти ровно половина.

Таблица 44




Что касается влияния возраста больных на исходы тотальных гастрэктомий, то приведенная выше таблица показывает почти парадоксальные данные: среди наиболее молодых отмечена наивысшая смертность, а именно шесть смертельных исходов на 9 больных в возрасте 30–40 лет, и, наоборот, старики дали самую низкую смертность. В самом деле, было только четыре смертельных исхода на 13 операций у стариков 61–65 лет и один смертельный исход среди четырех оперированных в возрасте 66–70 лет.






Среди наиболее пожилых своих больных не могу не вспомнить четверых. Один из. них был привезен лечащим врачом из поликлиники. Диагноз неоперабильного рака кардии был поставлен у него уже свыше 8 месяцев назад и больной неоднократно консультировался видными московскими профессорами-хирургами. Ныне, когда непроходимость кардии вынуждает к наложению желудочного свища, кто-то посоветовал ему обратиться в Институт имени Склифосовского.

Я увидел очень рослого и крепкого сложения старика лет семидесяти в неплохом общем состоянии, но психически крайне подавленного. Он знал о своем безнадежном положении и с ужасом думал о неизбежности резиновой трубки и воронки для питания сквозь брюшной свищ, чтобы не терпеть голода и жажды. Я дал ему надежду на возможность радикальной операции, и он доверчиво воспринял это. Его молодая, очень заботливая жена просила не останавливаться перед любым риском, если только операция окажется подающей надежды на радикальное исцеление ее мужа.

Тотальная гастрэктомия под спинальной анестезией продолжалась менее полутора часов. Все это время больной лежал совершенно спокойно, не мешая операции вопросами и просьбами поторопиться. Метастазов нигде не было найдено, и тотальную гастрэктомию удалось выполнить довольно отчетливо, несмотря на технические трудности, вызванные величиной самой опухоли, располагавшейся циркулярно вокруг кардии в форме розетки шириной 4–5 см и совершенно неподатливой, что мешало укладыванию пищевода на подведенную кишку: опухоль становилась ребром, не давая прилегать пищеводу к кишечной стенке. Пришлось перерезать пищевод до начала пришивания его к кишке.

Послеоперационный период протек гладко, и через 3 недели больной был переведен в диететическое отделение стационара Академии наук.

Прошло полтора года. И вот я получаю от него письмо с просьбой выручить его приятеля, такого же старика, заболевшего тоже раком кардии. Когда я поместил этого больного, то накануне операции мой прежний больной по телефону умолял меня «постараться так же, как и при его операции, протекшей столь удачно и после которой он уже восемнадцать месяцев чувствует себя совсем здоровым».

Операция закончилась благополучно. Метастазов нигде не было видно, а технически случай не был особенно трудным. Этому больному было до операции немногим более 70 лет.

Последними хочется упомянуть больных, не входящих в отчетную серию, ибо они оперированы уже в 1947 и 1948 гг.

Эти случаи имели и свой особый, чисто психологический интерес, ибо больные сами были врачами и это ставило в затруднительное положение обе стороны при переговорах о предстоящей операции, о степени риска, а главное — об истинном диагнозе.

Одному больному было 70 лет. Это был очень сухощавый рослый старик, не особенно дряхлый, но весьма исхудавший. Просвечивание показало рак кардии с переходом процесса в пищевод. Мы оперировали его; к счастью, благодаря широкой диафрагмотомии, удалось всю операцию закончить абдоминальным путем. Послеоперационный период прошел гладко, больной заметно поправился и даже пополнел к моменту выписки из клиники.

Второй больной, врач 77 лет. А. А., прислал письмо с просьбой принять его для лечения в Институт имени Склифосовского по поводу затруднений глотания пищи. Он просил не задержать ответа, ибо подходила весна, а половодье сделало бы переезд невозможным на 2–3 недели.

В письме он жаловался на якобы спастические явления в пищеводе, появившиеся уже с полгода и все прогрессирующие, так что теперь даже полужидкая пища стала задерживаться «Я стал заметно тощать, — писал он, — и развилось малокровие».

По этим фразам можно было почти не сомневаться, что у него рак пищевода, ибо вряд ли кардиоспазм мог впервые начаться у человека под восемьдесят лет. Опасаясь, что случай абсолютно иноперабильный и что больной напрасно проделает нелегкую дальнюю дорогу, в своем ответном письме мы просили сделать рентгенологическое исследование где-нибудь поближе к месту его жительства и, сообщив нам полученные данные, вторично запросить о целесообразности поездки в Москву. Но письмо наше он не получил, ибо, не дождавшись ответа ввиду надвигавшегося половодья, приехал прямо в институт.

Это был старик, не особо крепкого телосложения, с узкой, уплощенной грудной клеткой и острым стернальным углом. Диагноз рака кардии выявился с полной несомненностью при первом же глотке бариевой массы: на фоне газового пузыря желудка опухоль представлялась четко контурированной, отграниченной; брюшной отрезок пищевода был удлинен, что позволяло рассчитывать закончить операцию обычной гастрэктомией, т. е. не добавляя торакотомии, а расширив поле путем диафрагмотомии.

Итак, технически случай казался операбильным, что же касается до возрастных противопоказаний, то больной был довольно бодрый и выглядел несколько моложе своих лет. Но проходимость кардии была настолько нарушена, что это угрожало уже в скором времени закрыть путь даже для жидкой пищи. Поэтому надо было решать вопрос по меньшей мере о гастростомии, а это означало необходимость получить согласие больного на паллиативную операцию в случае невозможности или чрезмерного риска радикальной экстирпации. Будь при больном жена или взрослые дети, можно было бы с ними обсудить и решить эти тяжелые вопросы без его участия.

Теперь же приходилось договариваться непосредственно с ним, что неминуемо должно было выдать истинный диагноз.

Как мучительны такие объяснения! Следуя общепринятой тактике, полагается не только скрывать от больных, но решительно отрицать раковый характер заболевания. Но ведь в теперешние времена все больные знают медицинский термин «канцер», поэтому в московских больницах и поликлиниках давно уже выведен из обихода этот термин в присутствии больных; его заменяют словом «бластома».

Но имея дело с врачом, игрой слов не отделаешься. Зато сами больные отлично понимают ситуацию и, продумавши до конца свое собственное положение и зная, что их будут стараться держать в неведении или прямо обманывать, они тоже начинают разыгрывать роль простаков или рядовых больных, якобы уверовавших в доброкачественный характер болезни.

Так и в данном случае. А. А. оказался совсем не таким простаком, каким мог показаться судя по наивной версии о кардиоспазме, высказанной в письме. С первого же знакомства мы поняли, что имеем дело с замечательным русским врачом, который в самой глуши псковских лесов не переставал совершенствоваться в течение 51 года как в своей профессии, так и в общем культурном развитии. Он произвел на меня поразительное впечатление. Это был вдумчивый и образованный врач, сохранивший до глубокой старости неугасимый интерес к жизни.

А. А. несомненно понимал, что у него рак пищевода. Впоследствии его соседи по койке сообщили, что в разговорах с ними он не скрывал этого. Но в беседах с врачами он явно избегал касаться вопроса диагностики и характера самой операции, интересуясь только, когда будет сделана операция, сколько суток придется лежать в постели, возможен ли отдельный дежурный пост, на который день можно будет питаться через рот и т. п.

Меня же волновало совсем другое, а именно: стоило ли рисковать, делая столь опасную операцию, как тотальная гастрэктомия, когда можно обеспечить вполне достаточное питание путем вшивания резиновой трубки. Ради чего было идти на большой риск? Ради долгого срока дальнейшей жизни. Но ведь нельзя же надеяться на долгие годы, проживши уже 77 лет. А на год-полтора можно обеспечить кормление через трубку без всякого риска.

Нет сомнений, что такой вопрос невозможно правильно угадывать за другого человека, ибо решение его зависит не от логики и здравого смысла, а целиком от субъективного мироощущения и индивидуальных склонностей. Одни склонны к риску, другие во всех случаях предпочитают осторожность; одни легко мирятся с неизбежностью, другие, наоборот, подвластны всегдашней неизжитой жажде жизни и не склонны уступать смерти не только года, но даже месяцы. Кто же возьмется за другого человека сказать: «Пожил достаточно, хватит с тебя». Судя по интеллекту, душевным запросам и темпераменту, одним достаточно 60–65 лет, когда усталость от жизни, а может быть, житейские обстоятельства вполне смиряют с мыслью, что срок кончился, жизнь прожита. А у других в 70 и 75 лет жажда жизни и интерес к ней нарастают, обостряются; они так живо воспринимают мировые события, так вдумчиво анализируют их на фоне долголетних собственных наблюдений, что каждые прожитые полгода им теперь дороже былых десятилетий. Как же решиться без боя отдать судьбе эти финальные годы наивысшего интереса и как брать на себя такое решение за других?

Но и ставить перед больным человеком решение такой проблемы тоже жестоко. Ведь ему самому в подобных обстоятельствах выбор сделать не только нелегко, а положительно невозможно. Речь идет о выборе между паллиативной и радикальной операцией, причем этот выбор должен делаться на основе двух факторов: во-первых, собственных субъективных стремлений и жажды жизни, во-вторых, — степени непосредственного риска радикальной операции. Оба фактора настолько условны, что нельзя их расценивать как решающие. В самом деле, можно ли полагаться на полную объективность и правдивость собственных признаний в столь исключительно сложной психологической обстановке, когда человек должен сам себе произнести смертный приговор, причем по существу приговор уже вынесен, а речь идет либо о помиловании, либо об отсрочке. Ну, как тут рассчитывать на беспристрастие и объективность?

В подобных случаях, если есть самые близкие больному люди — жена или муж, то привлекать их к решению необходимо как по формальным соображениям, так и, главное, потому, что ведь в случае несчастного исхода хирургу придется иметь дело уже не с самим больным, а с его родственниками. Но этим и исчерпывается весь смысл совещания с родными, ибо даже от наиболее развитых и выдержанных людей невозможно требовать ни рассудительности, ни холодного беспристрастия, когда решается альтернатива: делать ли очень рискованную операцию или отказаться даже от попытки спасения.

На этот раз нам говорить было не с кем: больной приехал на операцию один и в одиночестве должен был решить свою судьбу, сообразуясь со степенью риска радикальной операции. И уже в этом отношении он окажется в безвыходном положении, ибо нельзя же заинтересованным больным приводить данные смертности от таких операций. Во-первых, цифры эти весьма колеблются в различных клиниках, а главное, больного и его близких совсем не утешит высокий процент выздоровевших, если сам он должен попасть в противоположную группу. Но, если бы даже решиться привести больному как врачу исчерпывающие новейшие статистические данные о смертности при данных операциях, то сведения эти имели бы лишь чисто академический интерес, ибо и сам хирург не знает до операции ни деталей, которые делают вмешательство легким или трудным, ни даже того, операбильным окажется больной или нет. Вот почему без этих важнейших, решающих данных хирургу самому невозможно ставить перед больным мучительную проблему: «быть или не быть». Он должен брать на себя не только риск самой операции, но также всецело решать за больного и морально-психологическую часть проблемы.

Я оперировал его. К счастью, благодаря широкой диафрагмотомии удалось всю операцию закончить снизу. Послеоперационный период прошел гладко. Так же как и предыдущий больной, А. А. заметно поправился и даже пополнел к моменту выписки из клиники.

Это самый старый из больных, перенесших тотальную гастрэктомию. В литературе мне пока не попадались справки о подобных стариках. В списках Пека и Мак Нира, в которых описано 263 больных с указанием возраста, наиболее старшему было 73 года, но неизвестно, был ли он оперирован в этом возрасте или выздоровел после тотальной гастрэктомии.





Показаниями к экстирпации всего органа были в подавляющем большинстве раковые заболевания, как то видно из приводимых ниже данных.

Рак кардии…………………… 36

Рак кардии и пищевода………… 34

Рак малой кривизны…………….. 17

Рак малой кривизны и кардии…….. 10

Рак всего желудка………………. 6

Рак желудка без уточнения……… 4

Множественный полипоз………… 4

Кардиальные язвы желудка…….. 3

Итак, на 114 тотальных гастрэктомий только три раза они были произведены при неперерожденных язвах, но когда по локализации последних не было возможности ограничиться обычными резекциями двух третей органа. Четыре случая диссеминированного полипоза по сути дела тоже не могут быть причислены к злокачественным заболеваниям, ибо он не дает отдаленных метастазов. Что касается рака, то основные данные о его локализации приведены в таблице, хотя это далеко не характеризует ни вида опухоли, ни ее гистологических особенностей, ни тем более степени злокачественности. Точно так же в этой таблице не отражены данные о поражении регионарных желез, которые допускали вылущивание их вместе с препаратом удаляемого желудка.

Мы не дали также сведений о количестве пробных лапаротомий, когда от операции приходилось отказаться из-за метастазов в печени, брыжейке или париетальной брюшине. Ведь тогда надо бы приводить всю свою статистику о раке желудка независимо от того, пришлось ли в случаях эксплораций отказываться от тотальных или субтотальных резекций. Словом, исчислить процент эксплораций по отношению к числу произведенных тотальных гастрэктомий просто невозможно, ибо при раке отказ от радикальных операций еще чаще относится к частичным резекциям, а не к тотальным, последние же изредка делались и по поводу язв или полипоза. Зато некоторую дополнительную характеристику операционного материала дают приводимые ниже цифры.

Тотальные гастрэктомии с эзофаго-еюностомией……………… 104

Тотальные гастрэктомии вместе с грудным отделом пищевода…….. 6

Тотальные гастрэктомии с одновременной спленэктомией………… 3

Резекции кардии и части пищевода с прямым анастомозом……….. 1

Всего………………………………………………… 114

Особняком стоят два случая прямых соустий пищевода с двенадцатиперстной кишкой, из которых один относится к ранней серии. Ввиду удлинения брюшной части пищевода и особой подвижности двенадцатиперстной кишки вместе с поджелудочной железой, я соблазнился закончить тотальную гастрэктомию у молодой женщины прямым соустьем конец в конец. Послеоперационное течение было гладким целых две недели, и я уже считал больную вне опасности. Явления перитонита наступили неожиданно на 15-й день после операции, и больная погибла в течение одних суток. На аутопсии линия анастомоза оказалась в идеальном порядке, зато под ней, на медиальной стенке двенадцатиперстной кишки, имелась точечная перфорация в центре некроза дуоденальной стенки, диаметром меньше 0,5 см. Было несомненно, что некроз этот случился вследствие нарушения питания, причиненного излишней мобилизацией медиально-задней стенки от поджелудочной железы. И бесспорно, что если бы вместо соустья с двенадцатиперстной кишкой я выполнил без всякого труда соустье с тощей кишкой, то никакого некроза последней не могло бы случиться, а больная, вероятно, осталась бы жива.

Много лет я не помышлял повторять прямого соустья пищевода с двенадцатиперстной кишкой. И лишь перед самой войной не удержался в особо благоприятном случае, у женщины лет 55, с чрезвычайно мобильной двенадцатиперстной кишкой. Опять прошло свыше 10 дней после операции и (незаметно вначале) развился перитонит. На аутопсии недостаточность соустья выявилась за счет краевого некроза именно стенки кишки. Зашей я дуоденальную культю наглухо, весьма вероятно, что соустье с тонкой кишкой удержалось бы прочно. Я никогда больше не буду делать этих операций и никому не советую пробовать их даже в наиболее соблазнительных случаях. К этому мнению склоняется и большинство авторов, если судить по сводкам Пека и Мак Нира. За 1884–1942 гг. на 294 случая у них прямых соустий пищевода и двенадцатиперстной кишки оказалось 54, т. е. 18 %. Но популярность этой операции резко падает: до 1920 г. их было 31 на 75 тотальных гастрэктомии, т. е. 41,3 %; за 1921–1930 гг. на 57 операций приходится 17 прямых соустий, т. е. 30 %, а за 1931–1942 гг. на 162 тотальные гастрэктомии указанными авторами отмечено только 6 прямых соустий пищевода с двенадцатиперстной кишкой,т. е. лишь 3,7 %.

Необходимо дополнить нашу серию справкой, что за тот же период сквозь широкую сагиттальную диафрагмотомию был удален три раза целиком весь грудной отдел пищевода при сохранении желудка. И еще шесть раз удаление пищевода с резекцией желудка было выполнено трансплеврально. Эти операции были произведены Б. С. Розановым, подробно описавшим их в юбилейном сборнике, посвященном А. Г. Савиных.

* * *


Остается еще раз коснуться причин непосредственной операционной смертности, которая детализирована в приводимых ниже данных.

Причины операционной смертности

Несостоятельность швов соустья пищевода с кишкой… 28 (57 %)

Перитониты без расхождения швов соустья…………. 7

Медиастинит………………………………….. 3

Нагноение в швах……………………………… 2

Гнойный плеврит………………………………. 2

Послеоперационное кровотечение…………………. 2

Пневмония……………………………………. 1

Поддиафрагмальный абсцесс……………………… 1

Сердечная недостаточность……………………… 1

Ущемление кишки………………………………. 1

Инородное тело в брюшной полости……………….. 1

Не известны или недостаточно выяснены…………… 8

Всего………………………………………. 57

Данные довольно красноречивые. Основная причина смертей — недостаточность швов соустья. Последняя в свою очередь обусловлена двумя причинами: трудностями операций глубоко внутри средостения сквозь сагиттальную диафрагмотомию и, во-вторых, недостаточностью кровообращения в дистальном конце пищевода после отсечения желудка.

То и другое является следствием наших попыток выполнить тотальную гастрэктомию при слишком высоком распространении раковой инфильтрации по пищеводу, т. е. в случаях, которые были вообще иноперабильны или в которых операцию следовало заканчивать иначе. Если оказывалось, что соустье пищевода с кишкой придется накладывать слишком высоко, т. е. будет очень трудно и весьма рискованно, то выбор представлялся двоякий. Или следует заканчивать операцию трансторакально, о чем речь будет ниже довольно подробно, или же, если желудочные сосуды были уже все лигированы и желудок нельзя использовать для транс-торакального со устья, можно выделить весь грудной отдел пищевода снизу и сверху экстраплеврально по Денку и Тернеру (Grey Turner) и вывести проксимальный отдел пищевода на шею. Именно так и поступил Б. С. Розанов в нашей клинике и получил успешные результаты в 9 из 13 своих случаев.

Все остальные причины смерти, приведенные выше, относятся скорее к случайностям и несчастным случаям при трудных операциях. Отметим только редкость медиастинитов как причин летального исхода, несмотря на то, что клетчатка средостения для экспозиции пищевода расслаивалась весьма широко, а само соустье накладывалось тоже внутри средостения. Думаю, что некоторую положительную роль сыграло то, что в последних случаях тотальных гастрэктомий мы, как правило, обильно применяли антибиотики, которые вводились в плевральную полость.

Из технических деталей самих операций упомянем только про подвесные энтеростомии, которые мы ранее делали после каждой тотальной гастрэктомий. Мы накладывали их не столько для самого раннего кормления истощенных больных, чаще всего с выраженной протеинемией, сколько для самой надежной разгрузки верхнего отдела тонких кишок в случае паралитического вздутия их, весьма возможного после таких тяжелых операций.

При наложении анастомоза между пищеводом и тощей кишкой с использованием длинной петли между отводящим и приводящим коленом накладывался энтероэнтероанастомоз.

За последние годы (1953–1954) мы выполнили только 2 тотальные гастрэктомии на длинной петле с энтероэнтероанастомозом, но уже без подвесной еюностомии. 16 подобных операций были нами сделаны на короткой петле кишки без энтероэнтероанастомоза и подвесной еюностомии. Широко используя трансфузии крови и белковые жидкости, мы смогли достаточно насыщать организм больных в течение нескольких дней голодания после операции.

* * *


Таковы некоторые итоги и размышления над этими труднейшими операциями, и нам остается высказать еще несколько слов по главному вопросу: насколько эти вмешательства, сопряженные со столь большим непосредственным риском для больных, решают онкологическую часть проблемы, т. е. каковы отдаленные результаты.

Разумеется, как и вообще в статистических сводках, касающихся тяжелых случаев рака, и тут a priori нельзя ждать особенно ободряющих результатов или вполне твердых выводов. Последние невозможны по двум причинам: во-первых, вследствие незначительности опыта и смерти половины больных от самой операции; остающаяся половина больных численно очень мала для выводов. Во-вторых, оставшиеся в живых больные далеко не однородны по форме, локализации ракового процесса, а потому можно говорить лишь об отдельных случаях с успешными результатами, прослеженными в течение более или менее долгого срока.

Именно так мы и понимаем свою задачу, не больше того. Ведь совсем еще недавно, в 1942 г., в книге Уолтерса, Пристли и Грея указывалось, что стойких излечений после тотальных гастрэктомии вообще еще не опубликовано, если не считать случая Зыкова. Теперь это уже не совсем так, и Пек, и Мак Нир в своей сводке, охватывающей 300 тотальных гастрэктомий, приводят 16 случаев жизни больных через 3 года после операции. Результаты, как видно, не блестящие, учитывая 37 % непосредственной смертности, но авторы полагают, что и эти 16 случаев более или менее стойких выздоровлений позволяют перевести операцию из разряда «обнадеживающих» (operation of hope) в разряд «обещающих» (of promise). Пожалуй, они правы, несмотря на то, что из числа 92 больных, причина поздней смерти которых была известна, только у 9 не оказалось рецидивов или метастазов рака. Итак, поздняя смерть в 80 % обусловлена метастазами рака в печени, брюшине, костях и т. д. Говоря об отдаленных результатах по нашим клиникам, придется, увы, чаще констатировать рецидивы или метастазы, чем длительное благополучие. Тем не менее были и значительные успехи.






X., ассистент терапевтической клиники, которого у нас оперировал А. Г. Савиных, в январе 1939 г. уехал в Тегеран в составе Советского посольства и прожил там 4½ года. Жена его сообщила, что он умер от рецидива рака.

Ш., женщина 42 лет. Я не могу забыть ее необычайной выдержанности: она совершенно не жаловалась во время трудной и продолжительной операции, производившейся под спинномозговой анестезией. На высказанное мной после операции восхищение ее поведением она ответила: «Ведь у меня четверо маленьких детей. И ради них я старалась не мешать вам спасать мне жизнь». Она отлично вела себя и в течение всего послеоперационного периода. Около двух лет состояние больной было хорошее, но она плохо поправлялась. Через два года рецидив обозначился совершенно несомненно.

Больной Ф. был оперирован мной за 1½ года до начала войны. Тотальная гастрэктомия прошла гладко, и он не только остался на военной службе, но находился в действующей армии всю войну. Он пришел ко мне в конце 1945 г. и, увы, у него уже отчетливо прощупывалось бугристое новообразование в животе, в зоне печени.

Врач-терапевт из Вильно, приехал в 1940 г. Он привез четкую рентгенограмму кардиальной опухоли и просил оперировать его, невзирая на степень риска. После гастрэктомии он был помещен в клинику, руководимую М. И. Певзнером, где его застало 22 июня 1941 г. Возвращаться в Вильнюс, занятый немецкими войсками, было невозможно, и он остался жить в Москве. Больного периодически помещали в клинику лечебного питания, где я встречал его в течение почти всей войны. Это был крайне сумрачный человек, невропат. Его, разумеется, угнетали опасения рецидива. Но объективно он не мог жаловаться ни на пищеварительные расстройства, ни на общее состояние здоровья.

Из больных, оперированных Б. С. Розановым, можно отметить больную В., которой тотальная гастрэктомия была сделана в 1942 г. Более чем через пять лет в 70-летнем возрасте она выполняла работу в колхозе.

Инженер С., оперированный в дни осенних бомбардировок Москвы в 1941 г., через 6 лет после операции защитил докторскую диссертацию и приходил благодарить Б. С. Розанова за спасенную им жизнь.





Таковы некоторые сведения о судьбе больных, выживших после операций. Рецидивы часты, но есть несколько случаев выживания свыше 3 лет и даже свыше 5 лет. Возможно, что среди потерянных в событиях войны адресатов найдутся и другие наши пациенты, длительно живущие после тотальных гастрэктомии. Такую надежду дает недавняя анкетная проверка больных раком, оперированных за годы войны. Как сообщалось в предыдущей главе, на анкеты, разосланные Е. Г. Цуриновой, ответило около 70 % больных, а среди них выявился 41 % выживших свыше 3 лет после резекций желудка.

Разумеется, как субтотальные, так и тотальные гастрэктомии не могут спасти больных, у которых к моменту операции уже имелись метастазы внутри печени или взабрюшинных железах. Никакие оперативные ухищрения не могут помочь в подобных случаях. Лично я два раза ошибался в данном направлении; две женщины, благополучно перенеся тотальную гастрэктомию, не выписавшись от нас, быстро погибли от нараставшей слабости, омрачая тем самым госпитальную, resp. операционную, смертность при тотальных гастрэктомиях. У обеих при вскрытии были найдены крупные раковые узлы внутри печени.

Зато можно безусловно улучшить качество отдаленных результатов, если в случаях высокого расположения опухоли на пищеводе вместо обычных тотальных гастрэктомий прибегать к другим операциям, допускающим перерезку пищевода много дальше от края видимой опухоли. Это можно делать, либо удаляя весь грудной отдел пищевода трансмедиастинально по Денку, либо путем трансплевральных операций, т. е. гораздо надежнее, и заканчивая всю реконструкцию одномоментно.




На новом этапе


Тотальные гастрэктомии в течение полувека казались логическим пределом того, что можно предпринимать по поводу обширных раков желудка или карцином кардиальной локализации. Однако технические возможности операции и прогноз в обеих группах показаний были совсем различны.

В самом деле, как бы обширен ни был скирр желудка или как бы высоко ни распространялась карцинома малой кривизны в сторону кардии, если подобные больные еще операбильны, т. е. у них нет явных метастазов в печень или слишком крупных пакетов регионарных узлов с прорастанием в совершенно здоровом участке; последующее соустье с кишкой будет накладываться с пищеводной стенкой далеко от границы раковой опухоли. В таких случаях можно обходиться и без сагиттальной диафрагмотомии, ибо абдоминальный отрезок пищевода не инфильтрирован. А если мы все-таки предпочитаем рассечь диафрагму, то не для того чтобы повыше перерезать пищевод, а чтобы поудобнее завести под него приводящее колено кишки для анастомоза.

Совсем другое дело при раке кардии. Тут опухоль не только циркулярно окружает весь вход в желудок и представляется плотной, ригидной розеткой большей или меньшей ширины, но самое главное то, что основание опухоли перешло на стенку пищевода и граница инфильтрации теряется где-то в толще мышечной и подслизистой оболочки. Границу опухоли на пищеводе можно прощупать, но определить с уверенностью, где кончается раковая зона, почти невозможно. Таким образом, всегда остается риск, что пересечение пищевода произойдет в подозрительной зоне и в краях стенки могут остаться раковые элементы, сводящие на нет всю трудную операцию.

Увы, это не только верно, но много раз приходилось убеждаться в этом воочию: пересекши пищевод и приступая к швам соустья, надо было дополнительно остригать ножницами край опухоли или явно подозрительную инфильтрацию, оставшиеся на пищеводной стенке. Отсекать пищевод еще выше внутри средостения представляется делом безусловно неосуществимым снизу, т. е. сквозь сделанную диафрагмотомию. Естественно, что каждый раз при этом возникала мысль о трансплевральной операции, когда пищевод можно было бы перерезать гораздо выше, ближе к дуге аорты, и там накладывать соустье с кишкой без всякого натяжения, гораздо легче и удобнее, а следовательно, и надежнее. Но от этого удерживало несколько соображений.

Во-первых, поддиафрагмальный путь через брюшную стенку являлся не только привычным и хорошо освоенным, но он обеспечивал наилучший осмотр печени, поджелудочной железы и лимфатических желез в районе вогнутой поверхности двенадцатиперстной кишки и ниже брыжейки поперечноободочной кишки; сделать такую ревизию сквозь диафрагму при трансторакальных операциях вряд ли можно с полной отчетливостью. Итак, вопрос об операбильности решается не только легче, но и вернее при лапаротомии.

Во-вторых, трансплевральный путь пугал из-за распространенности мнения об опасностях широкого пневмоторакса, плевропульмонального рефлекса и возможных смещений средостения с перегибом сосудов сердца. И если опыт двух мировых войн настоятельно подсказывал более либеральное отношение к этим вопросам, то систематические неудачи операций Терека не только отнимали надежду на успех операций рака среднего отдела пищевода, но неизбежно портили впечатление о трансторакальных операциях как таковых.

Наконец, в-третьих, еще больше пугала мысль о комбинированных вмешательствах, т. е. операциях, начатых через живот и заканчиваемых трансплеврально, будь то из особого межреберного разреза, или даже при комбинации обоих разрезов и полной поперечной диафрагмотомии. Величина разреза, обширность травмы и вскрытие сразу двух больших полостей — все вместе представлялось непереносимым.

Тем не менее пришлось прибегнуть именно к этому методу, потому что он действительно решает и техническую, и онкологическую часть проблемы, а высказанные опасения в значительной мере рассеялись благодаря ряду предосторожностей и мероприятий во время операции и после нее. С другой стороны, все возраставший опыт показал, что сам метод резекций кардии или тотальных гастрэктомий только снизу, т. е. делая анастомоз внутри средостения сквозь диафрагмотомию, является порочным для очень многих случаев. Именно несовершенство доступов снизу приводило к гибели больных либо от несостоятельности швов соустья, накладываемого в глубине средостения на девитализированный пищевод, либо от местных рецидивов в пищеводе, который поневоле отрезали не слишком высоко, т. е. в зоне раковой инфильтрации.

В тех стадиях болезни, в которых фактически производится операция, трудно бывает решить вопрос об исходном пункте злокачественной опухоли, т. е. о переходе опухоли кардии на нижний конец пищевода или наоборот. Даже гистологическое исследование препарата не всегда дает вполне уверенный ответ. Хотя чаще всего в этой зоне встречаются лишь два типа опухолей — веретенообразноклеточные и аденокарциномы, а последние теоретически могут иметь исходным пунктом только кардию, т. е. элементы слизистой желудочного строения, тем не менее и в нижнем конце пищевода изредка встречаются аденокарциномы. Суит (Sweet) и другие авторы полагают, что источником их являются заносные островки гетеротипной желудочной слизистой среди слизистой пищевода вблизи кардии.

Гистологическое различие обоих типов опухолей весьма важно в практическом отношении. В то время как кардиальные аденокарциномы довольно часто дают метастазы в печень и диссеминацию по брюшине, спиноцеллюлярные новообразования пищевода очень долго никуда не метастазируют, зато диффузно прорастают мышечную и подслизистую оболочку стенок пищевода по длине органа, порой на весьма значительном протяжении.

Вопрос этот кардинальной важности. Многочисленные гистологические исследования давно уже показали такую склонность опухолей пищевода распространяться внутристеночно, что происходит не столько рег continuitatem, сколько по интрамуральным лимфатическим сосудам. Весьма часто такое распространение можно увидеть на гистологических препаратах на расстоянии нескольких сантиметров от макроскопически определяемой границы новообразования. Свойство это характеризует опухоли не только нижнего, но и среднего отдела пищевода. И хотя опухоли среднего отдела пищевода при разборе кардиальных новообразований нас не интересуют, тем не менее следует сказать несколько слов об очень важной особенности их распространения по лимфатическим путям. Ныне можно считать твердо установленным, что, не давая долго метастазов в отдаленные органы, карциномы пищевода рано и очень часто поражают группы регионарных лимфатических узлов. Направление диссеминации тоже выявлено достаточно; оно нисходящее. Это значит, что при раке среднего отдела пищевода поражается не столько группа трахеобронхиальных желез, сколько нисходящие узлы — околопищеводные и две группы поддиафрагмальных, а именно кардиальные и пакет желез вдоль левой желудочной артерии.

Итак, по многим изложенным выше мотивам зону кардии и нижнего конца пищевода необходимо рассматривать как единое целое с обеих точек зрения, т. е. хирургической и онкологической. Пищевод надо пересекать повыше, чтобы отступить возможно дальше от опухоли с инфильтрирующим ростом вдоль стенки. Удалять надо не только всю нижнюю треть пищевода, но и по меньшей мере всю верхнюю половину желудка вместе с ее постоянными и почти всегда пораженными группами регионарных лимфатических узлов. Все это требует, во-первых, эксплораторной лапаротомии, а во-вторых, обязательной торакотомии для высокой резекции пищевода и трансторакального наложения анастомоза; как один нижний доступ безусловно недостаточен, так и чисто трансторакальный путь нам кажется менее совершенным, чем комбинированный. Последний создает такой замечательный простор для осмотра и производства всех необходимых манипуляций, что операция благодаря этому может быть закончена не только надежнее с онкологической точки зрения, но отчетливее, чище и быстрее, т. е. безопаснее. Наконец, комбинированная тораколапаротомия с полным пересечением диафрагмы позволяет иногда успешно и благополучно иссечь кардиальные опухоли, частично проросшие в одну из ножек диафрагмы или интимно спаявшиеся с левой долей печени или хвостом поджелудочной железы. Не всегда такие случаи являются безнадежными, но технически подобные операции могут представить непреодолимые трудности как при трансторакальном, так и при абдоминальном подходе. Только с помощью комбинированного метода можно решить такую задачу.

* * *


Новый этап в желудочной хирургии начался с 1945 г., когда в хирургическую практику широко вошло применение новых мощных антибиотиков, а вслед за тем и внутритрахеальные наркозы с помощью хороших, усовершенствованных аппаратов. То и другое коренным образом изменило ситуацию при трудных внутригрудных операциях. Разумеется, обильные переливания крови во время и после операции существенно улучшали исходы.

Каковы узловые вопросы хирургии рака желудка и кардии независимо от главнейшего из всех — ранней диагностики и своевременной операции? С последним пока делать нечего и приходится считаться с тем, что до сих пор, несмотря на все успехи диспансеризации и санпросветительной работы в нашей стране, к нам больные с опухолями желудка поступают в весьма запоздалые сроки.

По нашему мнению, имеется два наиболее существенных технических вопроса: выбор доступов к кардии и пищеводу и выбор обезболивания.

Мы уже указывали, что среди крупнейших хирургов нашей страны имеется весьма различное отношение и к тому, и к другому. Проф. А. Г. Савиных оперирует всех больных раком пищевода и кардии только под спинномозговой анестезией и неизменно снизу, чрезбрюшинно и чрездиафрагмально. Даже опухоли среднего отдела пищевода он удаляет путем сагиттальной диафрагмотомии, пользуясь специально им построенными длинными инструментами — зеркалами, подъемниками, пинцетами, ножницами и иглодержателями длиной до 40 см. Можно поистине поражаться мастерству и виртуозной технике Андрея Григорьевича и его школы, но вряд ли метод внеплевральных экстирпаций пищевода при раках срединного отдела и в районе бифуркации трахеи можно считать нормальным способом, доступным в любых больницах и клиниках. Мы еще вернемся к этому вопросу.

В противоположность исключительно лапаротомному доступу можно указать на цитированный материал проф. Б. В. Петровского, оперирующего чресплевральным методом не только опухоли грудного отдела пищевода, но и кардиальные. Что можно сказать по этому поводу? Если при внеплевральных медиастинотомиях по Савиных имеется две угрозы: трудности чрездиафрагмального пути при анастомозировании пищевода с кишкой на очень большой глубине и вынужденная близость пересечения пищевода от края опухоли, то оба эти упрека полностью отпадают при чресплевральных операциях.

Действительно, выделив пищевод на значительном протяжении, можно пересекать его на глаз, значительно отступя от края опухоли, и анастомоз накладывать совершенно уверенно, не будучи стесненным ни глубиной операционной раны, ни трудностью доступов. Таким образом, чресплевральный метод имеет, казалось, все преимущества перед внеплевральным как с онкологической, так и с хирургической точки зрения. Зато ему можно сделать весьма существенный упрек, так как при раках кардии никогда нет уверенности в операбильности случая, т. е. в отсутствии метастазов в печени и диссеминации по брюшине, то приходится идти на риск и делать не только торакотомию, но и широкую диафрагмотомию часто только в качестве обзорной операции.

Итоги нашей работы приводятся за время с 1947 по 1953 г. включительно (табл. 45).

Всего за этот период было госпитализировано 2400 больных, страдавших раком желудка, кардии, тела желудка и нижнего отдела пищевода. Но хотя почти все они довольно тщательно отбирались в поликлинике и приемном отделении до помещения в стационар, тем не менее при подробном исследовании и повторном просвечивании уже после поступления в клиники 602 человека были признаны иноперабильными, а на общее число 1798 оперированных только у 979 удалось более или менее радикально удалить раковую опухоль. По локализации эти раковые опухоли распределялись следующим образом: больных с раком кардии госпитализировано 795 человек, из них оперировано 557, причем 298 больным были сделаны лишь пробные или паллиативные операции и только 259 раз удалось произвести резекции, что составляет 32,6 %. Что касается исходов, то при общей смертности 24,7 % для всей группы смертность среди оперированных была 32,5 %, а подвергшиеся радикальным резекциям дали 47 % операционной смертности.

Таблица 45 Хирургическое лечение рака желудка за период 1947–1953 гг. (по данным Института имени Склифосовского)




Для сравнения с этими грустными результатами приведем наши данные чревосечений по поводу раков тела желудка, включая сюда и раки кардии; операцию мы делали снизу, иногда с диафрагмотомией по Савиных, но без торакотомий. Таких больных за тот же период было госпитализировано 1605, из них умер 351 (21,8 %). Эксплораций и паллиативных операций было сделано 521 со смертностью 25,8 %, а на 720 резекций, в том числе тотальных, умерло 143 больных, т. е. 19,8 %.

Мы считаем наши исходы мало утешительными. Высокую смертность мы объясняем тем, что, надеясь на довольно сносные отдаленные результаты, мы нелегко отказываемся от попыток расширенных резекций в более запущенных случаях, что неизбежно сказывается на непосредственных исходах операций.

Обращаясь к сравнению нашего отчетного материала со сводками других хирургов, приходится признать, что они далеко уступают цифрам А. Г. Савиных и проф. А. А. Вишневского, по данным которого, смертность при раке кардии всего лишь 17 %. Из оперированных нами больных раком кардии только у половины опухоль оказывается доступной резекции (259 из числа 557); таким образом, в половине случаев вместо простой и щадящей лапаротомии больные подвергнуться гораздо более трудной и травматичной торакодиафрагмотомии с одной диагностической целью. В этом мы усматриваем главный недостаток чресплевральных доступов как метода выбора для всех случаев операций рака кардии.

Нетрудно понять, что сами мы занимаем среднюю позицию, а именно, охотно оперируя чресплеврально во всех случаях рака среднего отдела пищевода, мы принципиально начинаем все операции рака кардии с чревосечения, дабы установить операбильность, т. е. отсутствие метастазов и слишком обширных и глубоких прорастаний в соседние органы. При этом во всех более легких случаях, когда опухоль не распространилась вверх по пищеводу выше диафрагмы, мы заканчиваем операцию снизу резекцией кардии и проксимальной половины желудка или, чаще, тотальной гастрэктомией с эзофагоеюностомией. Эти операции мы делаем всегда под спинномозговой анестезией, но вводя больным заранее трахеальную канюлю на случай необходимости расширить операционный разрез на диафрагму и заканчивать резекцию комбинированным абдомино-торакальным путем.

На протяжении ряда лет эти сочетанные абдомино-торакальные операции нам представлялись наиболее совершенными со многих точек зрения. Во-первых, они позволяли под идеальной спинномозговой анестезией легко произвести пробное чревосечение, каковым все и заканчивалось почти в половине случаев рака кардии. Эти обзорные лапаротомии при полной релаксации брюшной стенки и абсолютной анестезии позволяют быстро и исчерпывающим образом осмотреть и ощупать все, что требуется для установления операбильности. Если имеются метастазы или опухоль неудалима вследствие глубоких прорастаний в окружающие органы, то мы сразу вливаем в живот 50 мл 2% раствора пентотала натрия или эвипана, и, пока зашивают брюшную стенку, больные засыпают, и наркоз длится еще 3–4 часа.

В операбильных случаях мы или стремимся все вмешательства закончить снизу путем тотальной гастрэктомии, будь то по Савиных, т. е. с рассечением диафрагмы сагиттально, или даже без такой мобилизации пищевода, что позволяет лучше обеспечить кровоснабжение пересекаемого пищевода. Заботы о сохранности кровоснабжения при отсечении пищевода от желудка одно время заставили нас все чаще воздерживаться от широкой мобилизации пищевода через сагиттальную диафрагмотомию. Высокая операционная смертность вследствие недостаточности внутримедиастинального анастомоза побуждала склониться к столь категоричным выводам, к которым пришли Лефевр из Бордо и особенно Ричард Суит из Бостона. Оба они решительно утверждали, что основная причина гибели больных кроется в недостаточности кровоснабжения отсеченного конца пищевода, обусловливающей расхождение швов и смертельный медиастинит и перитонит. Так как смертность была действительно высокой и чаще всего именно от недостаточности швов, эти утверждения казались правдоподобными. А раз так, то нельзя было не только высоко освобождать и тем девитализировать пищевод при доступах снизу по Савиных и тем самым нарушать основные требования онкологии, но даже, расширив операционное поле вверх путем торакодиафрагмотомии в плевральную полость следует по Суиту пересекать пищевод очень высоко, в пределах участка, обеспеченного кровоснабжением из a. thyroidei inferioris. Таковы были требования, продиктованные особенностями кровоснабжения пищевода после отсечения от него желудка.

Мы поручили произвести специальные исследования О. И. Виноградовой, которая выполнила на 100 трупах полную мобилизацию желудка в кардиальном отделе и выделение пищевода через сагиттальную диафрагмотомию по Савиных. После этого она производила наливку сосудов контрастной массой через аорту и, выделив весь препарат, делала рентгеновские снимки. Наполненные суриком сосуды великолепно воспроизводились на рентгеновских пленках, позволяя видеть наливку даже самых тончайших веточек. Эти работы О. И. Виноградовой полностью опровергли опасения и утверждения указанных выше зарубежных авторов и позволяют ныне утверждать, что даже после самой широкой мобилизации пищевода в средостении васкуляризация его из аортальных и интеркостальных веток всегда остается вполне достаточной.

Теперь мы уже более не боимся за судьбу анастомозов вследствие якобы недостаточного кровоснабжения. Напротив, мы теперь стремимся получше обеспечивать гемостаз из обрываемых при мобилизации пищевода многих аортальных веточек, ибо в них мы усматриваем источник неприятных, но почти неизбежных послеоперационных кровотечений, что доказывается тем, что по чресплевральному дренажу в первые сутки обычно выделяется от 350 до 500 мл сильно кровянистой жидкости, почти чистой крови. Столь значительная кровопотеря все же нежелательна, так же как и столь обильные скопления крови в плевре.

Возвращаясь к технике и оценке комбинированных абдомино-торакальных операций, скажем, что с точки зрения широты доступов эти вмешательства не имеют себе равных, а это наилучшим образом решает обе важнейшие задачи: онкологическую, т. е. широту удаления опухоли вместе с регионарными лимфатическими узлами и пересечением пищевода высоко, в пределах совершенно здорового участка, и хирургическую, т. е. быстроту и удобство операции, а следовательно, ее безопасность.

Так ли все это оказалось в действительности? Что касается онкологических соображений, то тут возражать нечего: ни один способ не дает такого простора действий, а следовательно, и наилучшей гарантии. Что же касается хирургической стороны, то она выявила два очень существенных возражения. Первое из них выплыло довольно неожиданно и заключается в следующем. После замечательно удобной мобилизации опухоли и гарантированной сохранности селезенки при трудных лигатурах vasorum gastrices breves в углу около левой ножки диафрагмы и особенно позади желудка, у самого хвоста поджелудочной железы, после идеального освобождения всего желудка и высокой мобилизации пищевода через широкое рассечение медиастинальной плевры слева, оставалось совсем легко и надежно выполнить анастомоз пищевода то ли с подведенной сюда тощей кишкой, то ли с желудочной культей после резекции проксимальной половины. И вот тут-то и возникает большое неудобство: больной лежит на спине и даже при сильном боковом наклоне операционного стола вправо пищевод остается в значительной мере прикрытым сердцем, которое закрывает собой доступы для выполнения соустья пищевода с желудком или кишкой. Оно все время нависает на зону анастомоза и так мешает работать, что момент этот оказывается труднейшим. При попытках отвести сердце рукой или экартером сразу падает кровяное давление и приходится немедленно возвращать сердце на свое место. А тогда опять нельзя работать.

Изложенные неудобства при оперировании больного, помещенного на спине, таковы, что они дискредитируют столь соблазнительный во всех остальных отношениях метод. Испытав его не один десяток раз и считая его наилучшим в отношении онкологическом, мы ныне должны открыто признать, что названный выше крупнейший недостаток, т. е. нависание сердца вследствие отсутствия полного бокового положения на правом боку, делает комбинированный абдомино-торакальный метод недостаточно совершенным. Или операцию удается закончить целиком снизу, т. е. без широкого рассечения диафрагмы и торакотомии, тогда положение на спине не мешает. Если же по ходу операции приходится проникать вверх, в плевральную полость, то, вопреки всем удобствам широкого доступа при мобилизации опухоли и желудка, будет очень трудно накладывать анастомоз под нависающим сердцем. Тут нужен полный поворот больного на бок, вследствие чего сердце само отклоняется на правую сторону и перестает мешать делать соустье.

Но, помимо описанной чисто технической трудности, наложения анастомоза под нависающим сердцем, широкие абдомино-торакальные операции выявили и другой важный недостаток — особую тяжесть для больных, выявляющуюся как во время операции, так и в послеоперационном периоде, Мы долгое время считали, что частое и значительное падение кровяного давления обусловливается применяемой нами спинномозговой анестезией. Это несомненно так, и в этом нет ничего неожиданного. Расчеты, однако, строились на том, что это закономерное падение кровяного давления, безусловно, будет ликвидировано в первые полчаса после начала операции, т. е. за время чревосечения и всех манипуляций по мобилизации желудка, рассечению связок и сальников и даже пересечению самого желудка и ушивания культи. А ко времени рассечения диафрагмы и открытия плевральной полости кровяное давление окажется полностью сбалансировано всеми принимавшимися мерами, особенно трансфузиями крови. Таким образом, расчет делался на то, что к моменту торакотомии при полностью законченной мобилизации желудка все последствия спинномозговой анестезии будут ликвидированы полностью.

Так оно и бывало в большинстве случаев. Тем не менее случалось не так редко, что вскоре после рассечения диафрагмы и вскрытия плевры кровяное давление снова падало довольно значительно, причем вторично восстановить систолическое давление оказывалось не так легко. Трудно сказать, что больше являлось виной — спинномозговая анестезия или неизбежное отодвигание сердца и частичное скручивание больших сосудов? Вероятно, то и другое вместе. Но нельзя отрицать и того, что даже после окончания операции и переноски в палату эти больные еще много часов оставались в довольно тяжелом состоянии.

Только более значительный опыт показал, что действительно эти комбинированные торако-абдоминальные операции как-то особенно тяжело переносятся больными. Мы пробовали отказаться от спинномозговой анестезии, чтобы избежать классического коллапса на 15—20-й минуте. Оперируя под общим внутритрахеальным эфирно-кислородным наркозом, мы поддерживали кровяное давление непрерывными вливаниями солевого раствора и крови. Однако кровяное давление резко падало не только в момент отведения сердца рукой или экартером. К сожалению, и в послеоперационном периоде общее состояние больных долго оставалось довольно тяжелым и наблюдались резкие колебания кровяного давления.

У нас все яснее складывалось впечатление, что эти комбинированные абдомино-торакальные операции, безусловно, тяжелее переносятся больными, чем оба других метода, т. е. брюшной с диафрагмотомией по Савиных, производимый под спинномозговой анестезией, или чисто торакальный, производимый под внутритрахеальным наркозом с добавлением местной анестезии средостения. Только более значительный опыт мог показать это на сравнительных сериях всех трех категорий. И на сегодняшний день эти впечатления у нас сложились довольно твердо. Надо всемерно стремиться уточнить вопрос об операбильности каждого отдельного больного, дабы твердо выбрать либо доступ снизу, для окончания всей операции типичной тотальной гастрэктомией по Савиных под спинномозговой анестезией, либо сразу чресплеврально под внутритрахеальным наркозом, в положении больного полностью на правом боку. Это позволит отлично накладывать соустье пищевода с кишкой или желудочной культей при сердце, совершенно отвалившемся вправо и нисколько не мешающем работать. Заметим, что опыт работы через широкую диафрагмотомию сверху приобретается довольно скоро, а простор бывает вполне достаточным для большинства случаев.

Все изложенное касается случаев рака кардии с переходом на абдоминальный конец пищевода.

Но, отмечая замечательные успехи операции Савиных — экстраплеврального доступа в заднее средостение, нельзя умолчать об одном обстоятельстве, а именно риске повреждения плевральных синусов и сопутствующих пневмотораксах. Мы долгие годы широко пользовались сагиттальной диафрагмотомией и в подавляющем большинстве случаев смогли избежать широкого повреждения плевральных синусов. Тем не менее довольно часто можно было наблюдать, как при отсутствии сколько-нибудь заметного надрыва плевральный листок в виде тончайшей перепонки, раскачиваясь в обе стороны при дыхательных экскурсиях, начинает постепенно пропускать воздух внутрь плевральной полости, очевидно, через точечные надрывы отслоенной плевры в местах оборванных капиллярных сосудов или соединительнотканных тяжей медиастинальной клетчатки.

Что это так, удалось показать ассистенту хирургических клиник Института имени Склифосовского В. С. Романенко. В своей диссертации он показал, что даже при всех предосторожностях, принимаемых для сохранения второй плевры при чресплевральных вмешательствах, это удается редко. Например, по данным Института имени Склифосовского, до 1951 г. (Хирургия, 1951, № 3) при чресплевральных операциях широкие разрывы плевры отмечены 29 раз, а точечные повреждения и скрытые проколы — 9 раз.

При задних трансмедиастинальных доступах, равно как при прохождении инструментом и расширителем через переднее средостение для устройства загрудинных искусственных пищеводов, двусторонние пневмотораксы через точечные повреждения оказались угрожающе частыми. Это было установлено с помощью специального двухампульного аппарата, изготовленного В. С. Романенко; аппарат этот позволяет уверенно диагностировать проникший воздух или скопившуюся кровь.

Каждый хирург, оперировавший чресплеврально и при этом более или менее широко обнажавший вторую плевру после вылущения пищевода из клетчатки средостения, знает, как легко наступает просачивание воздуха во вторую плевру. Это тем легче может случиться, если вылущивать пищевод на большую высоту тупым путем через сагиттальную диафрагмотомию. Мы не хотим сказать, что такое подсачивание воздуха является особо страшным осложнением. Страшным оно становится, если останется незамеченным, а скопление воздуха во второй плевре окажется значительным.

Мы потеряли одного больного при довольно досадных обстоятельствах. Я оперировал больного раком пищевода через левостороннюю торакотомию. Все шло хорошо, но к концу операции вдруг наступило катастрофическое падение сердечной деятельности и дыхания. Дыхание можно было поддерживать через трахеальную канюлю, а деятельность сердца не восстанавливалась. Через широко обнаженную сердечную сорочку нетрудно было впрыснуть два раза адреналин в сердце. Эти инъекции оказали чудодейственный эффект и при отличном пульсе и кровяном давлении операция была закончена. При зашивании легкое было раздуто полностью и больного перенесли в кровать совершенно розового. К сожалению, через несколько часов пульс и кровяное давление снова начали падать, и больной умер ночью, через 8 часов после окончания операции. На секции: обширный пневмоторакс на здоровой стороне. Там, где мы оперировали, т. е. с левой стороны, легкое было раздуто через внутритрахеальную канюлю, а на другой стороне, там, где пневмоторакс накопился через точечный прорыв плевры и был просмотрен во время и после операции, легкое не смогло расправиться. Нам кажется, что случай этот весьма поучителен.

Техники самой операции мы коснемся лишь в общих чертах. Если рак ограничивался зоной кардии и нижнего конца пищевода, то можно сохранить дистальную часть желудка и анастомозировать обрезанный пищевод с оставленной антральной культей. Так как эту желудочную культю не придется подтягивать слишком высоко, как то бывает при резекции среднего отдела пищевода, то можно не только не сохранить вилки gastricae sinistrae, но, наоборот, резецировать вместе с фундальным отделом и всю верхнюю половину малой кривизны, стараясь не оставлять постоянной группы лимфатических желез ни при культе центрального конца артерий на truncus coeliacus, ни на сохраняемой части желудка.

Если при локальном раке кардии и нижнего конца пищевода можно ограничиться все же экономной резекцией фундального отдела, то при более обширном раке или опухолях, захвативших немалую часть верхней трети малой кривизны, иногда возникает вопрос о целесообразности оставления антральной культи взамен тотальной гастрэктомии с трансторакальным соустьем пищевода и тощей кишки. Мотивы для этого могут быть двоякие. Первый и, конечно, главный — это радикальность самой резекции. Вопрос ставится так: да стоит ли сохранять антральный отдел желудка, рискуя, что в нем останутся пока еще невидимые раковые очаги; не вернее ли убрать весь желудок целиком и анастомозировать с тощей кишкой? Не создает ли тотальная гастрэктомия все же большую гарантию от рецидива?

Я несколько раз видел отчетливую диссеминацию раковых узелков по передней и задней стенке желудка в радиальных направлениях, исходящую от строго локальной карциномы кардии. Это понуждало резецировать желудок в дистальном направлении весьма широко, оставляя лишь совсем маленькую антральную культю, которую удавалось все же подвести вверх в средостение и там легко анастомозировать с пищеводом тотчас ниже дуги аорты. На прилагаемых рентгенограммах (рис. 95—102) можно видеть, что небольшая культя желудка хорошо подтягивается кверху и прекрасно располагается в заднем средостении на месте иссеченного пищевода. Но каждый раз остается и тревожная мысль, как бы не получилось рецидива именно в этой сохраненной части желудка, поскольку рак проявил склонность к узелковому распространению по самой желудочной стенке.

Второе соображение, которое выдвигает мысли о тотальной гастрэктомии, это опасение, что содержимое оставляемой дистальной половины желудка после пересечения обоих блуждающих нервов будет плохо эвакуироваться и тем доставит серьезные неприятности в ближайшем послеоперационном периоде. На моем личном опыте я пока еще не имел такого осложнения, но в нашей клинике однажды наблюдался больной, у которого эвакуация содержимого из оставленной антральной культи была чрезвычайно плохой в течение многих дней после операции. При этом создавалось впечатление, что полная атония оставленной части тела желудка сочетается с выраженным спазмом привратника, который не пропускал принятого бария в двенадцатиперстную кишку. Хотя, в конце концов, все наладилось и больной выписался в хорошем состоянии, однако тревог с ним было очень много.




Рис. 95.







Рис. 96.







Рис. 97.







Рис. 98.







Рис. 99.







Рис. 100.







Рис. 101.







Рис. 102.




За сохранение антральной половины желудка и использование ее для прямого анастомоза с пищеводом говорит соблазнительно хорошая васкуляризация этой дистальной половины из сохраненных магистралей: аа. gastro-epiploica dextra et gastrica dextra. Насколько внимательно надо оценивать пригодность фундального отдела после лигирования обеих левых желудочных магистралей и всех vasa gastricae breves при самых высоких, надаортальных соустьях после экстирпаций среднего пищевода, настолько же после резекций проксимальной трети или половины желудка остающаяся дистальная часть превосходно васкуляризируется правыми артериальными магистралями. А это обстоятельство надежнее всего обеспечивает быстрое и прочное сращение по линии желудочно-пищеводного соустья, т. е. наиболее решающий этап всей операции.

Мне могут возразить, что, анастомозируя пищевод с тощей кишкой, мы пользуемся органом, не менее богатым по кровоснабжению. Это верно, но поперечник тощей кишки не дает столько простора и пластического материала, сколько его имеется даже на короткой, но широкой антральной культе. Благодаря ширине культи имеется возможность после окончания двухрядного поперечного соустья укрыть дополнительно всю переднюю полуокружность анастомоза, сдвигая и сшивая над ним складки большой и малой кривизны. Прием этот чрезвычайно повышает прочность и герметизм соустья. А риск недостаточности последнего является главной опасностью всех подобных операций. При анастомозах с дистальной половиной желудка мы до сих пор осложнений еще не имели; зато три раза на десяток высоких резекций пищевода и анастомозов с фундальным отделом мы столкнулись с частичной недостаточностью соустья. В двух из этих случаев дело закончилось благополучно, и после вскрытия и дренажа ограниченных эмпием и срочного наложения подвесных энтеростомий для кормления пищевые свищи закрылись самостоятельно и довольно быстро. Но третий больной, врач 52 лет, хорошо перенеся надаортальную резекцию пищевода, постепенно угас, истощаясь из-за чресплеврального свища, получившегося вследствие недостаточности пищеводно-желудочного соустья. Повторяю, не только васкуляризация, но и форма оставляемой желудочной культи предопределяют качество и надежность анастомоза. Поэтому и при наложении раздавливающих гразеровских зажимов на желудок мы стремимся получить не длинную, узкую культю, а широкую, хотя бы за счет ее укорочения. Поднять высоко в средостение короткую культю можно без натяжения; зато ширина ее позволит сделать двойную боковую запашку поверх передней части законченного соустья с пищеводом.

Чтобы еще уменьшить натяжение на линии анастомоза, после окончания последнего желудочную культю тщательно укладывают в заднее средостение и пришивают в нескольких местах к краям левой медиастинальной плевры. Наконец, совершенно обязательно пришить желудок к отверстию, оставляемому для него в ушиваемом разрезе диафрагмы. Напомню, что в самом начале операции, как только была вскрыта плевральная полость, n. phrenicus, всегда отчетливо видимый при переходе с перикарда на верхний купол диафрагмы, анестезируется инъекцией новокаина и раздавливается торзионным зажимом. Это создает неподвижность левой половины диафрагмы не только на время вмешательства, но и в течение нескольких месяцев после операции; таким образом, желудочная культя, вшитая в отверстие неподвижной диафрагмы, получает надежную опору и тем дополнительно исключается возможность натяжения в швах анастомоза.

В заключение несколько слов о закрытии плевральной полости. Я всегда предпочитаю сделать прокол десятого межреберного промежутка сзади, почти у самого конца XI ребра, и через него вывести длинный конец резинового дренажа. Внутренний конец этого дренажа со многими отверстиями ляжет вдоль всего заднего реберно-диафрагмального синуса, а концом своим подойдет к отверстию в заднем средостении и даже может войти в него. В момент заключительного раздувания легкого через интрахеальную канюлю, т. е. в момент завязывания последних швов на межреберных мышцах, через этот дренаж хорошо одновременно произвести отсасывание воздуха и остатков крови. После этого наружный конец резинового дренажа перегибают и герметически завязывают. Через этот дренаж мы производим дважды в сутки отсасывание кровянистого экссудата с помощью шприца Жане, а после этого вводим раствор пенициллина: по 100 000 единиц в первые двое суток и по 50 000 два последующих дня. Внутримышечно пенициллин вводят каждые 3 часа из расчета по 500 000 единиц первые два дня и по 250 000 единиц на третий и четвертый день.

К этому времени дренаж можно уже удалить за ненадобностью. Если же экссудация продолжается, то можно не только держать дренаж в плевре 7—10 дней, но установить постоянную аспирацию при помощи трех бутылей с разным уровнем жидкости.




Трансфузии крови при тотальных гастрэктомиях


При тотальных гастрэктомиях показания для переливаний крови могут быть следующие:

1. Операции эти всегда делаются больным раком, следовательно, чаще всего при более или менее выраженной кахексии.

2. Предшествующие скрытые кровотечения или даже острые геморрагии (при раке кардии) причиняют порой значительные степени малокровия, требуя замещения потерянной крови.

3. Операции эти обширны по своим масштабам, продолжительны вследствие трудоемкости и серьезны по важности органов, на коих приходится манипулировать; эти трудности легко могут повести к развитию операционного шока, против которого не существует лучших средств борьбы, чем трансфузии крови.

Раковая кахексия и анемия не обязательно сопутствуют друг другу, хотя часто развиваются параллельно. Все зависит от того, какая разновидность рака у данного больного, а также есть или нет изъязвления и распад опухоли, какую поверхность желудка уже охватило поражение, насколько сохранилась ферментативная и кислотная функция желудочной слизистой и, наконец, есть или нет капиллярная кровоточивость из опухоли, не говоря про подострые кровотечения. Можно думать, что и вне-желудочные поражения лимфатических узлов и особенно метастазы в печень способствуют нарастанию кахексии. Такие переносы в печень, будучи порой весьма многочисленны, могут иногда быть настолько скрытыми внутри паренхимы, что остаются незамеченными во время операции ни на глаз, ни на ощупь.

Обо всех этих подробностях необходимо вспомнить потому, что они определяют собой операбильность больного и показания для нормальной субтотальной резекции или полной гастрэктомии. Однако, если окончательное решение и выбор операции делают всегда в курсе лапаротомий, то вопрос о самом чревосечении, помимо диагноза и рентгеновских данных, решается прежде всего на основе общего состояния и оценки сил, больного и по его внешнему виду. И при взвешивании шансов на возможность радикальной операции общий вид больного и степень кахексии у него должны учитываться по меньшей мере наравне с данными анализов крови и другими лабораторными пробами. Если же в оценке общего состояния больных неизбежно окажется много субъективного, то очень существенную объективную поправку вносят предоперационные переливания крови. Последние могут иногда представить важные дополнительные данные об операбильности и прогнозе на основе того, в какой мере и в каком направлении сказался эффект трансфузии.

Тут возможны разные варианты, приведем для примера некоторые из них.

У больного доминирует анемия, а явления кахексии и интоксикации не заметны. Рентгенологическое исследование указывает на обширное поражение, циркулярно охватывающее желудок от привратника до начала фундального отдела; смещаемость желудка хорошая. Переливание крови дало сразу большой прирост гемоглобина и значительно улучшило общее состояние больного. Возможный вывод: обширный скирр с явлениями вторичной агастральной анемии вследствие большой протяженности поражения желудочной стенки и сопутствующей полной ахилии. Шансы на операбильность путем тотальной гастрэктомии хорошие.

В другом случае тоже больше всего смущали явления глубокой анемии, без особо выраженной кахексии. Рентгенологическое исследование обнаружило полипозную ворсинчатую опухоль в антральной части и несколько дочерних опухолей по телу желудка и в фундальной части. Трансфузия крови дала немедленно значительный и продолжительный эффект. Заключение: анемия была следствием частых капиллярных кровотечений из множественных вилозных опухолей; обширность поражения диктует полное удаление желудка, но шансы такой операции хорошие, ибо поражение целиком внутрижелулочное, а метастазы обычно появляются поздно.

В третьем случае, наоборот, картина крови показывает достаточное количество гемоглобина и эритроцитов, тем не менее явления кахексии очень выражены: типичный землистый цвет лица обращает на себя внимание даже издали, а вблизи глаза больного кажутся тусклыми, поблекшими. Рентгенологическое исследование указывает на большую блюдцеобразную карциному высоко на малой кривизне, доходящую левым краем вплотную к пищеводу. Сделанная трансфузия крови до такой степени изменила общее состояние больного к лучшему и настолько сняла внешнее проявление кахексии, что благодаря этому круто изменился пессимистический взгляд на возможность и целесообразность тотальной гастрэктомии.

Наконец, в четвертом случае в равной степени фигурировали явления и анемии, и кахексии. Просвечивание показало, что карцинома занимает заднюю стенку желудка против отверстия пищевода; здесь после эвакуации бариевой массы через привратник еще долго остается задержка контрастной массы внутри обширной ниши, пенетрирующей в поджелудочную железу. Последнее обстоятельство само по себе делает показания к операции сомнительными, ибо тотальная гастрэктомия должна будет сочетаться с обширной резекцией поджелудочной железы и, вероятно, также с вынужденной спленэктомией. Столь огромное вмешательство требует достаточных сил от больного, а произведенное переливание крови дало малоутешительные результаты: гемоглобин поднялся незначительно, а внешний вид больного и землистый цвет лица изменились мало и ненадолго; уже дня через два после трансфузии серо-зеленоватый оттенок кожи вернулся почти в прежней степени, а существовавший значительный лейкоцитоз со сдвигом формулы влево и после переливания крови остался почти без перемен. Эти явления со стороны белой крови указывают на то, что вследствие обширного прогрессирующего распада изъязвленной опухоли имеет место подострый воспалительный процесс как ближайшей окружности, так и в зоне регионарных лимфатических узлов, что подтверждается и порядочными повышениями температуры по вечерам. Таким образом, ко всему громадному риску операции добавляется еще опасность развития острой инфекции в тех очагах, где при вылущивании подозрительных лимфатических узлов мы рискуем генерализовать латентную инфекцию из лимфатических фильтров. Поэтому, если рентгеновские данные и общий вид больного приводили к самым мрачным мыслям о его судьбе, то этот пессимизм не рассеялся, а укрепился результатами, точнее безрезультатностью пробной трансфузии крови.

Бывают, однако, случаи, и не так уже редко, когда, при точно таких же рентгенологических и клинических данных произведенное переливание крови дает настолько блестящий эффект, что больной буквально преображается до неузнаваемости; состав крови улучшается очень значительно, лейкоцитарный сдвиг исчезает, а кахектичная окраска лица и померкший блеск в глазах сменяются нормальными жизненными оттенками. Такие преображения под действием трансфузий бывали иногда настолько поразительны, что мы давно уже отреклись от окончательных пессимистических заключений на основе одного внешнего вида больного, если рентгенологическая картина не дает безнадежных указаний, а наличие признаков асцита или узлов по краю печени не отнимает всякой надежды на операцию. Разумеется, выраженная кахексия является отнюдь не утешительным признаком в случаях, когда рентгенологическое исследование не исключает попытки произвести операцию, но в то же время ясно, что не удастся ограничиться нормальной субтотальной резекцией и что если удаление опухоли окажется реальным, то лишь ценой полной экстирпации желудка.

А подобные предприятия требуют достаточных сил от больного, ибо сложность операции, обилие всевозможных лигатур и особые трудности наложения анастомоза пищевода с кишкой глубоко внутри средостения заставляют работать очень осмотрительно и тщательно, а это занимает много времени. И нередко бывало, что из-за трудности мобилизации опухоли и особой глубины операционного поля в момент наложения анастомоза с пищеводом операция затягивалась до трех часов и даже дольше.

Но теперь известно, до чего глубоким и продолжительным бывает падение кровяного давления в самый разгар операции и как трудно иногда добиться достаточного восстановления пульса, несмотря на непрерывно производимые обильные трансфузии.

Трансфузия крови во время такого обширного вмешательства должна быть не меньше 750—1000 мл и в запасе надо оставлять 2 л крови той же группы. Это — действительно ценный, надежный ресурс. И можно быть уверенным, что если в ходе операции разумно выбирать моменты для десятиминутных перерывов, то, используя их для дальнейших трансфузий крови, можно надеяться, что явления шока будут купированы, а всю операцию удастся закончить благополучно. Такие систематические интервалы операции при удалении рака пищевода особенно рекомендует проф. В. И. Казанский, и, думается мне, следует пользоваться этим советом чаще, чем это делают обычно.

Но, разумеется, никакие антракты не могут заменить собой трансфузий крови, подобно тому как сами вливания не могут быть заменены инъекциями солевого раствора глюкозы или других жидкостей. Дело касается борьбы с настоящим операционным шоком, а в подобных случаях вливания растворов электролитов так же мало действительны, как и при борьбе с травматическим шоком.




Список работ по желудочной хирургии института имени Склифосовского


1. Андросов П. И., Хирургическое лечение язвенной болезни в условиях районной больницы, Хирургия, 1945, с. 72–76.

2. Арапов Д. А., Прободная язва желудка и двенадцатиперстной кишки, Труды областной конференции, Сборник Московского областного клинического института, 1933.

3. Он же, Материалы к изучению этиологии острого прободения язв желудка и двенадцатиперстной кишки, Советская хирургия, 1935, № 6, с. 57–68.

4. Арапов Д. А. и Гроссе В., Картина крови при прободных язвах желудка и двенадцатиперстной кишки, Протоколы заседаний Московского хирургического общества, Советская хирургия, 1931.

5. Арапов Д. А. и Юдин С. С., Новая серия прободных язв желудка и двенадцатиперстной кишки. Новый хирургический архив, 1931. № 23, с. 592–609.

6. Они же, Бактериология прободных язв желудка и двенадцатиперстной кишки, Протоколы заседаний Московского хирургического общества, Советская хирургия, 1931.

7. Бабасинов А. X., Об острых желудочных и дуоденальных кровотечениях, Труды хирургической клиники Института имени Склифосовского, 1938.

8. Бочаров А. А., Итоги работы хирургической клиники Института имени Склифосовского за 1935 г., Труды хирургической клиники Института имени Склифосовского, 1942.

9. Он же, Итоги работы хирургической клиники проф. С. С. Юдина за 1936–1938 гг., Анналы Института имени Склифосовского, Медгиз, 1942.

10. Он же, О коллатеральных путях сосудистой системы желудка, там же, 185–193.

11. Он же, О раке желудка, там же, 147–168.

12. Иванова-Подобед С. В., Значение рентгеновского метода для диагностики прободных язв, Советская хирургия, 1936, № 6, с. 47–65.

13. Липский Е. Б., Колебания тромбоцитов при желудочном кровотечении, Анналы Института имени Склифосовского, Медгиз, 1942.

14. Петров Б. А., Гематопоэз после резекций желудка, Новый хирургический архив, 1938, № 157–158.

15. Он же, Отдаленные последствия резекций желудка, Труды хирургической клиники Института имени Склифосовского, 1938.

16. Петрова А. Е., Желудочно-кишечные кровотечения в опыте внутренней клиники, Терапевтический архив, 1936, № 6.

17. Она же, Клиническая оценка отдаленных результатов резекции желудка, Терапевтический архив, 1940, № 1.

18. Она же, Некоторые результаты функционального исследования резецированного желудка, Клиническая медицина, 1938, № 3.

19. Розанов Б. С., Объединенная конференция Московскою областною научно-исследовательского клинического института 3/XI 1943 г.

20. Цуринова Е. Г., Отдаленные результаты ушивания прободных язв желудка и двенадцатиперстной кишки с гастроэнтеростомией, Анналы Института имени Склифосовского, Медгиз, 1942.

21. Она же, Результаты простых ушивании прободных язв желудка и двенадцатиперстной кишки, Труды хирургической клиники Института имени Склифосовского, 1938.

22. Юдин С. С., Местное обезболивание в брюшной хирургии. Программный доклад на III Всеукраинском съезде хирургов, Днепропетровск, сентябрь 1928 г., Новый хирургический архив, 1929, т. 18.

23. Он же, A propos des resections cas d'ulceres et du duodenum. Доклад в Парижском национальном хирургическом обществе. Bull, et mem. Soc. nation de chir. de Paris. LX, 30, Novembre, 1929.

24. Он же, О резекциях при прободных язвах желудка и duodeni, Юбилейный сборник проф. И. И. Грекова, Вестник хирургии и пограничных областей, 1930, № 56–57.

25. Он же, Uber primare Resectionen bei pcrforicrten Magen- und Duodenalgeschwiiren, Arch. klin. Chir., Bd. 161, H. 3.

26. Он же, Отдаленные результаты тотальных гастрэктомий. Доклад и демонстрация в Московской терапевтическом обществе, Протоколы общества, 1931.

27. Он же, Местная анестезия при больших операциях на желудке. К XI-летию деятельности проф. И. И. Яроцкого, Вестник хирургии и пограничных областей, 1930, кн. 64, № 10.

28. Он же, Новая серия прободных язв желудка и duodeni, Материал 1929–1930 гг. Доклад в Московском хирургическом обществе, Новый хирургический архив, т. XXIII, кн. 3 и 4, 1931, с. 592–609.

29. Он же, О резекциях при прободных язвах желудка и двенадцатиперстной кишки, Новый хирургический архив, 1930, XXI, кн. 1.

30. Он же, Nouvelle serie d'ulceres perfores de l'estomac et du duodenum, Journ. chir., 1930, v. XXXVIII, № 2.

31. Он же, Nuova serie de ulceres perforadas del estomage y del duodene, Rev. de cirurgia de Buenos Aires, 1931, Ano X, № 4.

32. Он же, Nouveaux cas des gastrectomies pour ulceres perfores du duodenum. Доклад 5/XI 1932 г. в Париже, Bull, el mem. Soc. nation, de chir. de Paris.

33. Он же, La chirurgie gastrique, Лекция на открытии кафедры хирургии проф. Шарля Ленормана 17/XII 1932 г., Hopital Cochin в Париже.

34. Он же, Statistique personnels de 1100 cas de gastrectomies pour ulceres de l'estomac et du duodenum. Доклад на внеочередном заседании Медицинской академии и Хирургического общества Барселоны 7/XII 1932 г.

35. Он же, По вопросу о преимуществах радикального лечения язвенной болезни желудка и duodeni, Московская областная конференция 27–30/XII 1933 г.

36. Юдин С. С., Тысяча случаев прободных язв желудка и duodeni, Советская хирургия, 1936, № 6.

37. Он же, Прободные язвы желудка и duodeni. Программный доклад на 1 Всеукраинском съезде скорой помощи, Днепропетровск, 1934.

38. Он же, Moignon du duodenum en «escargot» pour le tamponnement des grandes ulceres en cas d'hemorragies aigues, Mem. de l'Academie de chin, 1938, t. 64, № 9.

39. Он же, A propos des gastrectomies d'emblee pour ulceres perfores de l'estomac, ibidem.

40. Он же, Partial gastrectomy in acute, perforated pertis ulcere, Surg. gyn. a. obst., v. 64, Sannarg., 1937.

41. Он же, Etudes sur de traitement chirurgicale des ulceres perfores de l'estomac et du duodenum, Journ. Intern de chir., May — Juin, 1939.

42. Он же, О хирургическом лечении профузных желудочно-дуоденальных кровотечений, Труды хирургической клиники Института имени Склифосовского, Медгиз. М., 1938.

43. Он же, Заболевания после операции на желудке и двенадцатиперстной кишке при язвенной болезни. Программный доклад на XXIV Всесоюзном съезде хирургии, Харьков, 1938.

44. Он же, New ways in the surgical treatment of acute gastroduodenal hemorrhages, Acta medica, URSS, 1940, v. III, № 4.

45. Он же, Хирургическое лечение острых желудочных кровотечений. Программный доклад, Труды областной конференции. Сборник Московского областного клинического института, 1940.

46. Он же, Хирургия язвенной болезни в годы Отечественной войны, Программный доклад на 3-м пленуме Ученого совета Наркомздрава СССР.

47. Он же, Особенности течения язвенной болезни желудка в годы Отечественной войны, Конференция врачей Московского военного округа, май 1944.

48. Он же, Влияние идей И. П. Павлова на развитие желудочной хирургии. Торжественная сессия Академии наук СССР, посвященная десятилетию смерти И. П. Павлова, Труды сессии АМН СССР, М., 1948.

49. Он же, 25-летний опыт в хирургии язвенной болезни желудка, Доклад па XXV съезде хирургов, М., октябрь 1946.

50. Он же, Оперативное лечение рака желудка. Всесоюзная противораковая конференция, Л., январь 1947.

51. Он же, 150 случаев операций тотальных гастрэктомий, Доклад в хирургическом обществе имени Пирогова, Л., май 1947.

52. Юдин С. С. и Петров Б. А., Опыт хирургического лечения профузных желудочно-дуоденальных кровотечений, Вестник хирургии и пограничных областей, 1936, т. 42, № 117–118.

53. Эндаурова Л. А., Полиаденомы желудка, Анналы Института имени Склифосовского, Медгиз, 1942.




Цветная вклейка





















































notes



Примечания





1


С. Th. Merrem, Animadveriones quaedam chirurgicae experimentis in animalibus factis illustratac, Gissae, 1810.




2


Л. Фидлер. К учению об операциях на желудке. Диссертация, СПБ, 1883.




3


Хирургическая летопись, 1894, т. IV.




4


Хирургия, 1900, т. VIII, № 47.




5


Во что бы нам ни захотелось верить, мы всегда найдем доказательства в экспериментальной работе для подтверждения своей теории.




6


Journal of thoracic surgery, June 1947, v. 16, № 3.




7


Хирургия, 1953, № 7.




8


Влияние работ И. П. Павлова на успехи желудочной хирургии и изучение идей Павлова при желудочно-кишечных пластиках на людях. Труды сессии Академии наук СССР, 1946




9


Counseller V. S., Proc. Staff. Meet, Mayo, Clin., 19, 569, 1944.




10


Journ. Intern. Chir., т. IV, 3, май-июнь 1939.




11


Уж раз язвенный больной — навеки язвенный. Старая поговорка.




12


Klin. Wschr., November 1942, 21.




13


А К Monro, Post-Grad. med. journ., July 1945.




14


R. Maingot, Post-Grad. med. journ., July 1945.




15


Zbl. f. Chir, 1939, 360.




16


Zbl. f. Chir., 1940, 14, 677.




17


Lbl. Chir., 29, 1939.




18


Gordon-Taylor, Brit, journ. surg., 1946, 33, 336.




19


Lancet, 6, August 1938




20


Surg. clin. North. America, 1944, 24, 3.




21


Post-Grail med. journ., July 1935




22


Arch surg., v. 44, № 3, 1942




23


Lancet, October. 1942.




24


Practitioner, v. 158, № 943, January 1947.




25


О, ночь ужасная, когда вдруг, как удар грома, пронеслась поразительная новость: «Мадам умерла».




26


Lancet, January 1944.




27


Lancet, 1, 259, 1942.




28


Lancet, January 1944.




29


Lancet, 11, 723, 1939.




30


Lancet, 11, 723, 1939.




31


Memoires de l`Academie de chirurgie, 62, 24, 1936.




32


Surgery, 8, 852, 1940.




33


F. Forty, Brit. med. journ., 1, 790, 1946.




34


Journ. Amer. med. assoc., 113, 1939.




35


Lancet., 1, 1944.




36


Surg., gyn. a. obst., 64, 235, 1937.




37


New England journ. med., 230, 26, 1944.




38


Советская хирургия, 1936, № 6.




39


Journ. intern. chirurgie, 1939, т. IV, № 3.




40


Newcomb, Brit. journ. surg., 20, 279, 1932.




41


Morley, Lancet, 1923.




42


Mac Carty W. C. Amer. journ. med. sc., 138, 1909.




43


Cabot и Adie, Ann. surg., 82, 1925.




44


Stewart M. J., Brit. med. journ., 2, 882, 1925.