Шпион
Селеста Брэдли


Клуб лжецов #3


Филиппа Этуотер пытается разыскать своего пропавшего отца, находившегося на секретной службе у короля.

Оказавшись в Лондоне без средств к существованию, Филиппа надевает мужской костюм и нанимается гувернером к приемному сыну лорда Джеймса Каннингтона. Влюбившись в хозяина, она решается открыться ему. Но его, как и отца Филиппы, тоже обвиняют в предательстве…

Хватит ли девушке упорства и смелости, чтобы смыть пятно подозрения и позора с двух самых близких людей? Найдет ли она свое счастье в объятиях сурового и нежного лорда Джеймса?..


Селеста Брэдли

Шпион


Пролог


Англия, 1813 год

Разгар лета…

Зазвучал свадебный марш. Джеймс Каннингтон занял свое место рядом с невестой и почувствовал, как дрожат ее пальцы, судорожно вцепившиеся в его руку. Торжественные звуки взметнулись к высоким сводам часовни, которая уже не одну сотню лет служила семейству Каннингтон.

Стоило лишь закрыть глаза, чтобы представить себе все союзы, заключенные в этом священном месте.

Неожиданно Джеймс почувствовал приступ тошноты.

Перед глазами у него все поплыло, от звуков музыки в висках застучало. Где-то в глубине здания музыка отдавалась приглушенным эхом, и казалось, эти низкие звуки больно бьют по натянутым до-предела нервам. Можно было бы все свалить на похмелье, однако Джеймс прекрасно понимал, что дело совсем в другом.

Только часть проблемы объяснялась прошедшим накануне бурным застольем, когда все собравшиеся без устали произносили в честь жениха полные энтузиазма тосты. Однако плохо ему было оттого, что на сердце лежала тяжесть.

Для всех эта свадьба была замечательным событием. Джеймс посмотрел на сияющее лицо стоящей рядом с ним девушки. Она ответила ему любящим взглядом. Наверное, сегодня ему положено чувствовать себя счастливым. Думать о любви, верности и вечном нерушимом союзе. Вместо этого, идя по неширокому проходу, он мог думать лишь о предательстве, ощущая стыд и неотступное чувство вины.

Его собственной вины.

Нет никакой необходимости вступать в брак, нашептывала ему поднимавшаяся из темных глубин души паника. Ведь он может просто выбрать наследника, может даже усыновить мальчишку-трубочиста, который все время болтается возле клуба. Нет никакой необходимости проходить через подобную свадебную пытку.

Он остановился перед приходским священником, с чувством обреченности взял руку невесты и вложил ее в руку жениха.

Какое счастье, что это свадьба его сестры Агаты, а не его собственная.


Глава 1


Месяц спустя…

Слабое сияние ближайшего уличного фонаря играло на шелковой коже великолепного обнаженного бедра. Длинное и стройное, цвета слоновой кости, оно было обрамлено рябью задранного нижнего белья и темными дразнящими чулками с подвязкой чуть выше колена. Только слабая вспышка, один эротический момент, но произведенный эффект был словно удар под дых.

Во рту у Джеймса Каннингтона стало сухо, и он резко остановился, прервав свой стремительный шаг. Его мозг словно застыл, а сердце от внезапного возбуждения, от самой неожиданности этого случайно открывшегося вида сливочной женской плоти застучало с совершенно сумасшедшей скоростью. Как давно он в последний раз видел обнаженную женскую ножку? Три месяца назад? Четыре?

Ничего не было с тех самых пор, как его любовница организовала его похищение. В ту ночь он возвращался домой, удовлетворенный и расслабленный очередным вечером потрясающего порочного удовольствия, которое доставили ему умелые руки самой дурманящей женщины на свете. На него напало больше разбойников, чем он мог бы одолеть в одиночку, и очнулся он уже пленником прелестной и лживой леди Лавинии Уинчелл, французской шпионки и убийцы-дилетантки. В конце концов ему удалось не только сбежать, но и сорвать план убийства премьер-министра. При этом воспоминании не до конца залеченное после пулевого ранения плечо заныло. Сейчас Лавиния, уповая на милость Короны, коротала время в застенке, но, если бы мнение Джеймса имело хоть какое-то значение, ее наверняка повесили бы за совершенные убийства.

В то время как его мысли блуждали по тропинкам неутоленных желаний, женщина, подняв свою стройную ножку, вид которой буквально ошеломил Джеймса, занесла ее над парковой, скамейкой. Похоже, она хотела заглянуть за высокую изгородь, которая служила границей парка, расположенного в центре площади, Джеймс с грустью увидел, как ярды нижних юбок и ткань длинной темной накидки, скрыли от его глаз самое сексуальное за все последние месяцы видение, которое стояло перед его глазами еще долю секунды, назад.

Какая жалость.

И тут он замер в полном недоумении. С трудом, отбросив, фривольные мысли, Джеймс заметил, что время уже довольно позднее. Сумерки давно сгустились настолько, что лишь фонари, горевшие на площади, рассеивали темноту.

Странно. Женщина, одна, в темном парке в центре Лондона. Конечно, это Мейфэр, островок богатства и элитарности, во даже здесь ночь таит в себе множество опасностей. Ведь в ту роковую ночь на него напали, в этом же парке.

Джеймс осторожно двинулся вперед и теперь полностью видел фигуру в темном плаще, чей силуэт вырисовывался на фоне теней изгороди. Женщина явно не видела его и не слышала его шагов. Очевидно, ее гораздо больше интересовало то, что находилось по другую сторону самшитовой изгороди.

Насколько. Джеймсу известно, единственным объектом за изгородью является дом. Его дом.

Двигаясь совершенно бесшумно, Джеймс подошел к женщине, которая в своей решимости увидеть, что именно скрывается за изгородью, поднялась на цыпочки.

– И что же мы высматриваем?

Когда за ее спиной раздался спокойный глубокий голос, у Филиппы Этуотер чуть не остановилось сердце. От испуга она отшатнулась. Поношенная туфля соскользнула с влажного камня, и девушка почувствовала, что падает. Но крепкие руки, уверенно подхватив Филиппу, тут же прижали ее к широкой мускулистой груди. Ее первой и, безусловно, естественной реакцией на столь неожиданные объятия было желание оказать немедленное сопротивление незнакомцу. Мужчина усмехнулся:

– И таким способом вы пытаетесь отблагодарить своего героя?

Хватка таинственного незнакомца не была грубой, однако высвободиться женщина не могла и затихла в его объятиях.

Он вновь засмеялся, и она ощутила тепло его дыхания. Черт побери! Во время борьбы капюшон ее накидки свалился, но растрепавшиеся волосы, к счастью, прикрыли ее лицо.

– Кто вы такая? – Мужчина произнес это тихо, но с явным подозрением в голосе. – Что делаете здесь в столь поздний час?

Филиппа продолжала хранить молчание. Как только мужчина ослабит хватку, ей хватит одного мгновения, чтобы освободиться. Этому Филиппа научилась за последние несколько месяцев, когда поняла, что ни один мужчина не пройдет мимо одинокой женщины.

Правда, Филиппе пришлось признать, что этот человек не выказывал намерения урвать недозволенную ласку. Прикосновения его крупных рук, как бы крепка ни была их хватка, оставались корректными – одной рукой мужчина держал ее за плечо, другой довольно вежливо, хотя и жестко, придерживал под локоть.

Филиппа почувствовала, как ее легко подняли, словно мужчина прикидывал ее вес. Сила незнакомца была бы пугающей, если бы не совершенно безболезненная хватка его мускулистых рук. На мгновение у нее возникло желание укрыться в этих надежных объятиях и в будущем, хотя бы изредка, иметь такую возможность. Рядом с ней так давно не было сильного человека.

– Вы не слишком разговорчивы, не так ли? Но это меня не беспокоит. Я могу простоять здесь хоть всю ночь.

Несмотря на то что это заявление должно было прозвучать как мягкая угроза, Джеймс осознал, что оно в некоторой степени соответствует действительности. Она была легкой как перышко. А возможно, все дело было в ощущении им женского тела. Ее благоухающие волосы разметались по груди и плечам Джеймса окутывая чувственной вуалью, которая даже бледным лондонским фонарям придавала агрессивно красноватый оттенок. Джеймсу безудержно захотелось зарыться лицом в эти волосы, почувствовать их на своей обнаженной груди…

Он хмыкнул и слегка сдвинулся, в результате бедро женщины прижалось к самой изголодавшейся части его тела. Судорожно сглотнув, Джеймс решил, что разумнее всего предоставить женщине возможность стоять на собственных ногах. Опустив руки, он мягко поставил ее на ноги, так и не отпустив ее плеч.

Вот так гораздо лучше.

Но теперь он ощутил рукой плавный изгиб ее груди и, охваченный желанием, сжал пальцы.

Пленница ойкнула. Джеймс тут же ослабил хватку, и женщина выскользнула из его рук, лишь темный плащ всколыхнулся, скрывая тонкую фигурку. Джеймс сделал шаг вперед, чтобы снова схватить ее за руку, но незнакомка стремительно метнулась в сторону и бросилась бежать среди темных деревьев. Каннингтон пустился в погоню в полной уверенности, что благодаря своим длинным ногам быстро настигнет беглянку. Она бежала, ловко увертываясь в темноте от стволов деревьев, но он несся, не отставая, ориентируясь на ее медные волосы, флагом развевающиеся в сумраке. Он был ее тенью, он почти настиг ее…

Девушка уверенно проскользнула под веткой, которую Джеймс заметил слишком поздно. Сильный удар пришелся прямо в бровь. Когда он очнулся, незнакомки и след простыл.

– Проклятие!

Теперь ее не догнать. Темнота поглотила девушку.

Если быть до конца откровенным, то лишь испытанное возбуждение разбудило в нем инстинкт преследователя. Ведь она не сделала ничего плохого, чтобы гнаться за ней. Просто стояла на скамье в парке. С сожалением покачав головой, он остался на месте, прислушиваясь к затихающему в ночи шелесту бегущих ног.

Джеймс не простит себе, что упустил девушку.


В полдень следующего дня Филиппа вновь стояла перед тем же самым домом. Она подняла тяжелый дверной молоток и, сделав глубокий вдох, отпустила его. Спустя минуту дверь распахнулась, и появился маленький человечек в черной с зеленым ливрее. Он окинул посетителя неодобрительным взглядом.

– Ну, выкладывай, что у тебя за дело.

Филиппа была удивлена грубоватой речью слуги. Ей казалось, что в таком замечательном доме и штат должен быть первоклассным.

– Я… – «Черт побери, пищу как девчонка». – Она прочистила горло. – Я пришел наниматься на работу.

– Гм… – Дворецкий пожал плечами и снова одарил пришедшего кислым взглядом. Он отступил и чуть шире распахнул дверь. – Ну, входи. Чего ждешь? Холода в дом напустишь.

Филиппа быстро шагнула через порог и вздрогнула. Менее часа она пребывала в мужском обличье, но уже успела прийти к выводу, что самое плохое в ношении брюк это то, что они натирают бедра. Вторая неприятность заключалась в том, что мужчина из нее получился слишком уж убедительным.

Некогда она гордилась своей гибкой как тростинка фигуркой, но за месяцы нищеты так похудела, что остались кожа да кости. Позаимствованные брюки и сюртук были ей не совсем впору, а жилет подколот таким количеством булавок, что Филиппа едва могла пошевелить руками, не уколовшись. Одернув мешковатый сюртук, она почувствовала в кармане свернутый листок. Ах да. Там лежало объявление, которое и объясняло ее сегодняшнее появление в этом особняке.


Требуется наставник для мальчика девяти лет. Терпеливого и доброжелательного джентльмена просим обратиться к мистеру Джеймсу Каннигтону по адресу: Лондон, Эштон-сквер, 28.

Джеймс Каннингтон.


Знакомое имя, которое она встречала в записях своего отца. «Пристально наблюдать за Джеймсом Каннингтоном». Она понятия не имела, что означали эти слова. Поэтому и следила прошлой ночью за домом. Филиппа знала, что в мужской одежде выглядит странно. Впрочем, от молодого человека, претендующего на место наставника, вряд ли можно требовать щегольского наряда.

Поэтому когда Филиппа поймала свое отражение в небольшом настенном зеркале, то была потрясена тем, что выглядела вполне обычным мужчиной.

Боже! Как же сильно она изменилась!

А еще вчера идея казалась ей такой замечательной. Она посмотрела на зажатое в руке объявление, и словно какое-то безумие охватило ее.

Перед тем ей в очередной раз отказали в месте гувернантки. Трудно девушке, не имеющей ни опыта, ни рекомендаций, найти приличное место. Именно поэтому лондонские агентства по найму даже не рассматривали ее кандидатуру.

На этом объявлении список мест гувернантки заканчивался, а потеряв этот последний шанс, она вынуждена будет спуститься по социальной лестнице еще на одну ступеньку. Хотя в том отчаянном положении, в котором она оказалась, уже не приходилось думать о самолюбии. Она готова была на все, лишь бы выжить и узнать наконец, что ее отец все еще жив.

Но ей вновь не повезло. Филиппа достала из-под матраса газетные объявления трехдневной давности и начала их внимательно изучать. Без всякого интереса пробежала глазами свою любимую колонку «Голос общества». Как только «Голос» перестал писать о Грифоне, английском шпионе из высшего общества, Филиппа потеряла интерес к светским сплетням.

Будь у нее возможность обратиться за помощью к такому человеку, как Грифон… но, видимо, придется действовать самостоятельно. А какую работу может найти молодая женщина с такими разнообразными, но совершенно несистематизированными умениями и навыками, как у нее?

И тогда она увидела это имя. Джеймс Каннингтон. Вначале она рассеянно скользнула по строке, но слова зацепились за лоскуток памяти, и Филиппа вновь вернулась к ним. Она легонько провела пальцами по листку газетной бумаги. Где ей случалось встречать это имя?

После минутного размышления девушка выбралась из своей кровати, в которой лежала, спасаясь от сырости и холода. Морщась от напряжения, она отодвинула кровать так, чтобы между стеной и боковиной кровати образовался довольно широкий проход. Опустившись на колени, она отогнула потертый ковер и нащупала под ним истертые от времени половицы. Одна половица слегка выступала над другими. Филиппа зацепила ногтями краешек доски и, осторожно раскачивая, приподняла ее.

Под половицей между лагами лежала видавшая виды испачканная сумка. Искоса поглядывая на кое-как запертую дверь и настороженно прислушиваясь к тяжелым шагам владелицы дома, Филиппа вытащила из-под пола сумку и бережно положила на кровать.

Внутри сумки лежала старая тяжелая книга с давно отсыревшими страницами, но девушка, не обращая внимания на запах плесени, исходивший от фолианта, очень бережно, почти с нежностью провела пальцами по греческой литере, вытисненной на кожаной обложке. Греческая буква «фи» – овал, разделенный пополам вертикальной линией.

Она открыла книгу и начала ее листать. Кажется, это имя встречалось ей на полях одной из страниц.

Да, вот оно, написанное рукой отца, неразборчивым почерком, которым он делал пометки, предназначавшиеся лишь доя него.

«Пристально наблюдать за Джеймсом Каннингтоном».

И ничего больше. Никаких объяснений. Почему необходимо наблюдать за Джеймсом Каннингтоном? Ради его собственной безопасности? Ради безопасности Короны? Именно в этой области трудился, ее отец до своей отставки. Он никогда не раскрывал ей подробностей, да и саму книгу с заметками она впервые увидела той ночью, когда спасалась от французских солдат-мародеров, которые ворвались к ним в дом и похитили ее отца.

Сейчас не было времени на воспоминания или сожаления. Она решительно отбросила в сторону мысли о недавнем прошлом и положила, страницу с объявлениями рядом с открытой книгой отца.

Ошибки не было. Имя совпадало. Имя друга или врага – это еще предстояло выяснить. Но чтобы разобраться во всем этом, надо познакомиться с мистером Каннингтоном лично.

И вот пожалуйста, Джеймс Каннингтон дал объявление о том, что ему требуется помощник по дому. Наставник, если быть более точной. Именно такую работу безуспешно пыталась найти Филиппа, мешало только одно обстоятельство – Джеймс Каннингтон хотел нанять мужчину.

Филиппа Этуотер. Филипп Э. Уолтерс. Имя перевернулось и перекрутилось у нее в голове. Филипп.

Если даже небольшое изменение фамилии сделало ее менее уловимой для преследователей, то они совершенно потеряют ее след, если…

Боже, да она просто сошла с ума – задумать такое!

Но ведь требования, предъявляемые к гувернерам, менее строги. Кроме того, вакансий для гувернеров гораздо больше, чем для гувернанток.

В конце концов, тот факт, что, приняв облик мужчины, она сможет навсегда избавиться от своих преследователей, стал неопровержимым аргументом. Раньше она просто посмеялась бы над возможностью такого поворота судьбы, скорее умерла бы, чем решилась на нечто подобное, но теперь мысль о смерти приобрела весьма реалистичное звучание, которого не имела раньше. У нее нет выбора. Она задолжала за квартиру, давно жила впроголодь. Еще немного, и она окажется на улице, квартирная хозяйка просто выгонит ее.

На днях миссис Фаркорт отправила одну из своих постоялиц в Бедлам только потому, что бедная женщина, находясь в своей комнате, разговаривала вслух со своим покойным мужем-солдатом. Вещи женщины, наспех сложенные в сундук, до сих пор стояли в коридоре. Ее одежда… и одежда ее мужа.

Из этого-то сундука и позаимствовала Филиппа некоторые предметы мужского гардероба. Всего лишь на время встречи с возможным работодателем, потом она, конечно, все вернет на место. Чтобы купить ботинки, она продала свои длинные локоны мастеру, изготовляющему парики, а оставшиеся короткие волосы перекрасила с помощью дешевой краски. Филиппа поднесла руку к коротко остриженным каштановым волосам. Длинные, доходившие до талии волосы насыщенного медного цвета еще совсем недавно составляли предмет ее особой гордости.

Филиппа отбросила все посторонние мысли и, с любопытством оглядываясь по сторонам, последовала за дворецким через вестибюль дома своего потенциального хозяина. Несмотря на то что прошлой ночью она в течение нескольких часов внимательно следила за домом, ей так и не удалось увидеть никого из домочадцев.

Филиппа оставалась в парке дольше, чем того требовало благоразумие, надеясь хоть мельком увидеть мистера Каннингтона, которого она представляла себе эдаким, замкнутым, полным и суровым мужчиной. Возможно, немного склонным к подагре, поскольку запись в дневнике ее отца была сделана несколько лет назад. Мужчина мог оказаться пожилым и болезненным.

В отличие от ее таинственного незнакомца, с которым она столкнулась прошлой ночью. Вот уж кто явно здоров как бык. Широкая мускулистая грудь что кирпичная стена.

Филиппа заставила себя вернуться к реальности. Она шла по прекрасно обставленному ухоженному дому, в котором казалось, никто не живет. Только в кабинете, куда ее привел дворецкий, царил уютный мужской беспорядок. Комната очень напоминала кабинет ее отца в Ариете. Недоставало только сладковатого запаха трубки да гулкого раскатистого смеха.

И тут из кресла с высокой спинкой, стоявшего перед камином, раздался раскатистый смех.

Филиппа даже задержала дыхание, но тут дворецкий объявил о ее приходе:

– Мистер Филипп Уолтерс явился на собеседование по поводу места гувернера, сэр.

Шапка взъерошенных волос показалась из-за широких боковин изогнутой спинки.

– Черт побери, совсем забыл.

У нее затряслись поджилки, когда она услышала знакомый голос. Мужчина поднялся с кресла.

Филиппа судорожно сглотнула. Значит, таинственный Джеймс Каннингтон и есть тот самый мужчина, с которым она встретилась прошлой ночью. А что, если он узнает ее?

Но стоявший перед ней джентльмен и бровью не повел.

Филиппу всегда привлекали мужчины поэтической наружности, с одухотворенными, бледными лицами, а мистер Каннингтон больше походил на загорелого, крепко сколоченного сквайра, который называет свою корову Мейбл и, понюхав землю, определяет, что пришла пора сеять.

– Мистер Уолтерс?

Филиппа вздрогнула и насторожилась. Должно быть, сказывается недоедание. Она должна сконцентрироваться! Ее жизнь и, вполне возможно, жизнь ее отца зависят от того, удастся ли ей получить это место. Она шагнула вперед и пожала протянутую широкую руку, которая уже несколько секунд висела в воздухе. Джентльмен явно не сомневается в том, что перед ним мужчина.

Филиппа чуть не взвыла от боли, когда Джеймс Каннингтон мощным рукопожатием едва не сломал ей пальцы.

Джеймс Каннингтон кивнул слуге:

– Спасибо, Денни.

Он жестом указал на стоявшее напротив мягкое кресло.

– Боюсь, объявление было не слишком информативным. – Он произнес это почти извиняющимся тоном. – Никогда раньше не давал объявлений.

Филиппа опустилась в кресло, испытывая полный восторг. Мало того, что Джеймс Каннингтон не узнал ее, так он еще не имел ни малейшего представления о том, как проводить собеседование при найме гувернера.

– Несколько претендентов на это место ушли, узнав, что я, не обремененный значительными средствами холостяк, собираюсь нанять наставника для невежественного, в прошлом беспризорного мальчишки, живущего сейчас в этом доме.

Ожидая ее реакции, Каннингтон откинулся в кресле, положив руки на массивный стол.

Филиппа кивнула и негромко откашлялась. Она должна говорить низким голосом.

– Я ценю вашу откровенность, мистер Каннингтон. Возможно, в свою очередь, мне следует сообщить вам, что в последних четырех местах, куда я обращался, мне было отказано по причине моей молодости, отсутствия опыта и рекомендаций.

Она откинулась на стуле и скрестила ноги, копируя его позу, хотя шов нещадно натирал внутреннюю сторону бедра.

Мистер Каннингтон наклонил голову.

– Вы любите детей?

Ей не приходилось иметь с ними дела.

– Смотря каких.

– А как насчет строгости и порядка?

– В целом я – за. Однако наказание должно быть соразмерно проступку.

– Вот как. Интересно, но уклончиво. Что бы вы сделали, если бы ребенок, например, украл яблоко из соседского сада? Взялись ли бы вы за розги?

Филиппа попыталась вспомнить собственное детство.

– Нет, вряд ли от этого будет толк. Он пойдет и сорвет еще одно, желая доказать, что не боится меня. А вот если ему придется провести целый день за чисткой яблок в кухне того же соседа, пожалуй, это принесет больше пользы.

Мистер Каннингтон усмехнулся:

– Могу представить себе подобное зрелище. Если только найдется в Лондоне кухня, где можно будет его удержать.

Джеймс Каннингтон долго смотрел на Филиппу. Она едва удержалась, чтобы не заерзать на стуле.

– Гм… А что вы можете предложить вместо опыта и рекомендаций?

– Латынь, ботаника, география, танцы, этикет и так далее. Короче, все, что следует знать молодому джентльмену.

Его губы тронула улыбка.

– Латынь и ботаника?

Он не поверил ей. Она не получит этого места. А больше надеяться не на что. Под ложечкой засосало, голова закружилась.

– Я говорю на семи языках, – с отчаянием выпалила Филиппа. И это было почти правдой. Она могла бегло ругаться на семи языках. Она довольно внимательно прислушивалась к носильщикам в каждой стране, в которой побывала ее семья за последние десять лет.

Мистер Каннингтон встал.

– Думаю, вам следует познакомиться с моим подопечным, прежде чем вы пообещаете мне еще кучу чудес, мистер Уолтерс.

Он подошел к окну, выходящему, по-видимому, во внутренний сад, и распахнул его.

– Робби! – громко позвал он. – Иди взгляни на своего нового наставника!

У Филиппы подогнулись колени. Неужели она получила место?

Пусть даже ее подопечный окажется паукообразной обезьяной, она будет учить его всему, что знает, если это поможет вернуть ее жизнь в прежнее русло.

Девушка встала и повернулась к двери, ожидая появления своего подопечного. Она должна найти правильный тон. Если мальчишка испорчен, то мистер Каннингтон может уволить ее и по просьбе парня.

Хруст сучьев и шум, раздавшийся от окна, заставили Филиппу повернуться к оконному проему. Увидев, как маленькое грязное существо карабкается в комнату через распахнутое окно, она удивленно вскинула брови.

Слегка отряхнувшись, что, впрочем, как заметила Филиппа, не принесло ощутимых результатов, ребенок посмотрел на нее, затем стал оглядываться вокруг.

– Это что, он и есть?

Робби внимательно разглядывал ее – от ботинок до аккуратно подстриженных волос. Потом бросил взгляд на своего опекуна и хихикнул.

– Он вроде бы ничего. А звать-то его как?

Мистер Каннингтон закатил глаза, смиряясь с отсутствием манер, и по-доброму шлепнул мальчишку по давно нечесанным вихрам.

– Веди себя прилично, Роб. Мистер Уолтерс будет заниматься с тобой по пять часов в день, так что на твоем месте я не стал бы его выводить из себя.

Мальчишка бросил понимающий взгляд на Филиппу и слегка ухмыльнулся ей с видом заговорщика. Она напряглась. Неужели он понял? Впрочем, вряд ли.

– Ну, думаю, мы с ним неплохо поладим, ежели сговоримся.

Проклятие! Этот маленький бунтарь думает, что одержал верх. Если она сразу же не поставит его на место, ее пребывание здесь станет невыносимым.

Протянув руку, Филиппа шагнула вперед.

– Меня зовут Филипп Уолтерс, мастер Роберт. Вы можете называть меня мистер Уолтерс. Мы начнем наши занятия завтра с утра, сразу же после завтрака. Надеюсь, вы не опоздаете и придете на занятия чистым и опрятным. В противном случае мне придется самому проконтролировать процесс купания. – Она послала Робби предостерегающий взгляд. – Как вы на это посмотрите, господин Роберт?

У бедного парня лицо стало мертвенно-бледным от ужаса. Филиппа с трудом подавила смешок, подумав, что некоторое время он не будет доставлять ей хлопот.

Мистер Каннингтон взъерошил волосы Робби и улыбнулся.

– Хорошо. Значит, решено. Мне сказали, что следует предложить вам двадцать фунтов в год, и, видимо, вы вдвойне отработаете каждое пенни.

Джеймс внимательно посмотрел на нее, и, конечно же, от его проницательного взгляда не укрылась ни одна деталь ее туалета. Филиппа знала, что чужая одежда плохо сидит на ней, а разбитые ботинки просто позорны.

Каннингтон отвел глаза и устремил взгляд на огонь в камине.

– Теперь еще одна деталь. Вам предстоят некоторые расходы…

Слава Богу. У нее не хватило смелости попросить, а вот отказываться она не станет.

– Ну, я немного задолжал квартирной хозяйке, но, уверен, она согласится подождать.

Каннингтон порылся в кармане.

– У меня при себе всего пять фунтов. Достаточно? Он достал деньги и вложил ей в руку.

Филиппа глазам своим не верила. Аванс за целый квартал? Даже Робби выглядел удивленным. Он с раскрытым ртом переводил взгляд с ее руки на лицо своего опекуна. И она не могла винить мальчишку. Неужели этот человек не имеет представления о том, какая это большая сумма?

Филиппа с благодарностью, но сдержанно поклонилась.

– Спасибо, сэр. С вашего разрешения вернусь в свою комнату и соберу вещи. Мне бы хотелось переехать сегодня же вечером.

– Превосходно. Тогда завтра вы будете готовы к раннему старту. – Мистер Каннингтон проводил ее до двери. – Вы не присоединитесь к нам за ужином?

Филиппа очень рассчитывала на это приглашение, иначе к утру она будет просто жалким мешком с костями. Однако девушка медлила с ответом. Чем меньше она будет общаться со своим новым хозяином, тем меньше вероятность того, что она выдаст себя.

– Если не возражаете, то сегодня вечером я бы предпочел взять поднос к себе в комнату. Мне бы хотелось…

– Ну конечно. Вам нужно разобрать свои вещи и обустроиться. – Он открыл дверь. – Тогда увидимся утром.

Утром. Как только: дверь, за ней закрылась Филиппа с облегчением вздохнула. Она чувствовала, что азарт и смелость покидают ее. Во что она вляпалась? И как будет выпутываться?


Глава 2


Джеймс закрыл входную дверь за своим новым работником и услышал, как легкий стук глухим эхом отозвался в пустых коридорах. На какое-то мгновение он забыл о том, как давит на него атмосфера этого дома. Беседа с худеньким гувернером отвлекла Джеймса.

Филипп Уолтерс. Странный тип, вне всякого сомнения. Одежда та нем словно из мусорного ящика, а волосы будто подрезаны ножовкой. И если Джеймс не ошибается, мистер Уолтерс что-то скрывает. Джеймс не поверил, что юноше уже двадцать лет. Слишком гладкие у неге щеки.

Нет, мистеру Уолтерсу лет шестнадцать. Тщедушный паренек. Конечно, он недоедает – это Джеймс сразу заметил. Бедняга едва, держится на ногах. Настолько голодный и отчаявшийся, что даже приврал относительно возраста. Джеймс принял бы его на работу, даже если бы молодой человек и не обладал такими замечательными знаниями. Сам Джеймс довольно быстро пришел в норму после того, как несколько месяцев назад освободился из французского плена, но чувство постоянного голода запомнил хорошо.

– Латынь, – пробормотал Джеймс, хмыкнув. – Танцы.

Все еще посмеиваясь себе под нос, он вернулся в кабинет, Робби стоял в центре комнаты, ожидая его возвращения.

И. Джеймс тотчас ощутил дискомфорт, который создавало присутствие Робби. Казалось, мальчишка чего-то ждет от него, но чего именно, Джеймс так и не понял.

Принимая решение никогда не вступать в брак, он тем не менее ощущал необходимость в наследнике. Его сестра Агата отказалась от своей доли имущества и поэтому поддержала его план. Отощавший мальчонка, таскавший тяжелые щетки за жестоким трубочистом, спас Агате жизнь, и, казалось, сам Бог велел Джеймсу усыновить сироту.

Он взял мальчика к себе, чтобы сделать своим наследником, и жизнь Робби круто изменилась. Даже выражение лица у него стало другим.

И все же какой-то голод все еще таился в глазах мальчика, и Джеймс не знал, что с этим делать. Он отвернулся от этих требовательных, не по-детски серьезных глаз и подошел к столу.

Именно так всегда делал его отец. Буквально на тысячную долю секунды Джеймс почти уловил причину сумрака, царившего в душе Робби. Потом отбросил мысль об этом. Его собственный отец – математик и выдающийся ученый – вечно был занят, но Джеймс не очень страдал от этого, ведь у него была сестра Агата.

Что ж, у Робби теперь будет Филипп. Конечно, это не брат и не сестра, но в некотором роде товарищ. Это пойдет Робби на пользу, и он перестанет смотреть на Джеймса так, как смотрел в эту минуту.

Неожиданно Джеймсу захотелось немедленно оказаться в клубе. Подальше от этих требовательных глаз. Подальше от необъяснимого чувства вины перед этим мальчишкой.

Странно. Джеймс перенес все тяготы плена, вытерпел пытки наполеоновских бандитов, но до сих пор не мог смотреть в неумолимые голубые – глаза Робби.

Он взял со стола записную книжку, папку, с которой работал перед приходом мистера Уолтерса, и схватил со спинки кресла сюртук. Натягивая его, он потянулся за шляпой, лежащей на приставном столике.

– Я ухожу, парень. Передай Денни, что к ужину не вернусь.

Робби медленно последовал за Джеймсом. Его маленькое личико не утратило каменного выражения.

– Возьми меня с собой.

– Не могу, Роб. – Джеймс грустно, словно извиняясь, улыбнулся, взгляд мальчика остался жестким. – У меня дела. Кроме того, скоро вернется Филипп. Тебе захочется ему все тут показать, не так ли?

Джеймс уже повернулся, чтобы уйти, но Робби так и не ответил и не пошевелился. Вид этой маленькой унылой фигурки, одиноко стоявшей в холле, заставил Джеймса почувствовать себя последним негодяем.

И он поспешил уйти.


Сырой холодный ветер пронизывал насквозь, и Филиппа глубже вжалась в покрытое потертым бархатом сиденье кеба.

Коляска неспешно катила сквозь моросящий дождь позднего лета. Филиппа украдкой огляделась и увидела несколько сгорбленных фигур, торопившихся по своим делам. Как только она вышла из дома мистера Каннингтона, то сразу же в ближайшем закоулке прямо поверх жилета и брюк натянула платье и шляпкой прикрыла свои изуродованные волосы. Возвращаться в пансион в облике мужчины невозможно.

Филиппа не доверяла своей квартирной хозяйке миссис Фаркорт, способной помешать ее плану. К тому же она совершенно не представляла, как сможет проехать через весь город в мужской одежде.

Кебмены, едва взглянув на ее поношенный наряд, проезжали мимо в надежде встретить более состоятельных пассажиров. Ей повезло, что удалось остановить хотя бы эту коляску, которая имела еще более неприглядный вид, чем ее платье. Но даже этот возница, прежде чем тронуть лошадь, попросил показать деньги.

Теперь она жалела о том, что так поспешно избавилась от мужского обличья. Ведь слежка за ней может возобновиться. Впрочем, Филиппа не была уверена, что за ней следят.

С того момента, как она добралась до Лондона, спасаясь от наполеоновских солдат, и занялась поисками единственного человека, которому доверял ее отец, город играл злые шутки с ее зрением, ее памятью и ее кошельком.

Конечно, вполне возможно, что за ней никто не следит. Она, возможно, шарахается от собственной тени и видит то, чего нет, а французские шпионы за каждым углом ей просто мерещатся…

Но ведь они приходили раньше. Той ночью в поисках отца они обшарили испанскую деревушку Ариету и быстро нашли дом, в котором они так спокойно и хорошо жили.

Отец каким-то неведомым образом точно знал, что нужно солдатам. Он начал действовать, даже не взглянув в окно.

Пока она в ночной рубашке, трясясь больше от чувства нереальности происходящего, чем от холода, оцепенело стояла на лестнице, он бросился в свой кабинет, где одним движением распахнул встроенный в стену сейф и переложил его содержимое в сумку.

Он велел ей принести из своей комнаты одежду и обувь и забраться в небольшую нишу, которая неизвестно откуда появилась рядом с камином в малой гостиной.

Эта ниша была не больше матросского сундучка – недостаточно высокая, чтобы в ней можно было стоять, и недостаточно широкая, чтобы лечь. Отец затолкал ее туда, бросив на колени вещи и поставив в ноги сумку.

– Сиди тихо. Это солдаты Наполеона. Ни слова. Скоро я тебя выпущу. Если… если что, отправляйся в Лондон, – шепотом наказал он ей. – Смени имя. Передвигайся, не привлекая к себе внимания. В сумке есть немного денег, этого хватит, чтобы добраться. Обратись к Мартину Апкерку на Хай-стрит в Чипсайде.

– Но, папа, что…

Он приложил палец к ее губам, запечатлел на лбу поцелуй и закрыл ее в темноте. Она осталась одна, давняя привычка к послушанию подавила импульсивное желание вырваться из тесного укрытия. Закрыв глаза, Филиппа прислушивалась к доносившимся снаружи звукам.

Голос отца звучал с напускным спокойствием и равнодушием. Затем раздался более низкий голос, грубый и нетерпеливый. Потом грохот и треск, словно кто-то разбрасывал вещи по комнате или швырял их в стену.

Шарканье ног… крик боли…

Потом грохот и топот сапог стихли, и наступила тишина. Филиппа еще долго ждала, когда же отец откроет потайную дверцу, выпустит ее и, заключив в объятия, скажет, что все в порядке.

Но он не пришел. И тогда Филиппа поняла, что стряслась беда.

Ей показалось, что прошло несколько часов, прежде чем она обнаружила крошечную защелку, еще больше времени ушло на то, чтобы открыть узкую дверцу.

Наконец небольшая панель сдвинулась, и Филиппа выползла из своего укрытия, затекшие ноги и спина нестерпимо болели.

В доме царил хаос. Осколками великолепного фарфора ее матери был усыпан измятый и испачканный грязными сапогами ковер. Повсюду валялись варварски разодранные книги из их бесценной библиотеки, несколько томов печально тлели на каминной решетке. Филиппа босиком пробралась через пустой дом, осторожно окликая отца, но на ее призывы отзывалось лишь эхо.

Ее собственная одежда была разорвана и валялась на полу спальни. Больше всего пострадали ее комната и кабинет отца. Видимо, незваные гости не нашли того, что искали, и выместили свою злобу на ни в чем не повинных вещах.

И возможно, на ее отце.

Тот последний крик, крик боли, вновь прозвучал в ушах Филиппы. Она моргнула, вырываясь из прошлого, и стала осматриваться. В этот момент с улицы донесся крик.

Филиппа подозревала, что за ней следят, но доказательств у нее не было. Солдаты разгромили ее спальню в Ариете, а позднее ее дядя, опасаясь неприятностей, выпроводил гостью из своего дома.

Да еще это чувство, от которого мурашки пробегали по спине, чувство, от которого ей никогда не удавалось избавиться полностью.

Кеб, как она и просила, остановился, в квартале от ее пансиона.

– Приехали, мисс.

Возница даже не потрудился откинуть ступеньку. Филиппа спрыгнула с потертого сиденья и повернулась к кебмену. – Я на минутку. Если подождете, поедем обратно в Мейфэр.

Возница, нахмурившись, кивнул.

– Смотрите не задерживайтесь. Я не собираюсь тут целый день прохлаждаться.

Он исподлобья взглянул на девушку, словно говоря: «Возвращайся или гори в аду, мне безразлично». Она поежилась под этим недобрым взглядом, напомнившим ей о том, что в Лондоне, этом царстве булыжника и камня, смерть гостит ежедневно, а опасности возникают еще чаще.

Что ж, теперь все это позади, потому что у нее есть цель и надежное убежище. Благодарение небесам, мистер Каннингтон не слишком искушен в вопросах найма гувернеров.


Филиппа нырнула в магазинчик и вывернула наизнанку, коричневой подкладкой наружу, свою легкую летнюю накидку. С лицевой стороны плащ был влажным, но если за ней следят, эта нехитрая уловка может сбить с толку ее преследователей. Она сгорбилась и, прихрамывая, чтобы окончательно ввести в заблуждение возможных преследователей, вышла на улицу.

Миновав еще пару зданий, она добралась до дома, где снимала комнату, и, лишь войдя в обшарпанный холл, с облегчением вздохнула. Радуясь, девушка еще раз напомнила себе, что никогда больше не появится в этом унылом здании и на этих мрачных улицах, где царит беззаконие.

Филиппа, гордо вскинув подбородок, заплатила миссис Фаркорт за квартиру и усмехнулась про себя, встретив злобный взгляд домохозяйки, которым та отреагировала на ее неожиданное богатство. Старуха с таким видом отсчитала ей сдачу, словно ей было больно расставаться с каждым фартингом.

Женщина зажала в пальцах последнюю монету.

– Должна сообщить кое-что, что вам наверняка будет интересно узнать.

Филиппа стояла с протянутой рукой.

– Пожалуйста, миссис Фаркорт, моя сдача.

Женщина пожала плечами.

– Раз уж вы полностью расплатились, то я вам намекну. – На ее тонких губах заиграла усмешка, – Кое-кто приходил сегодня, искал вас. Мужчина, настоящий джентльмен.

Филиппа сдержала дрожь в протянутой руке.

– Уверена, что это ошибка. Я никого не знаю в Лондоне.

– А вот он вас знает. Описал вас в точности, вплоть до волос, даже знал, когда вы сюда въехали.

Филиппа опустила руку и крепко сплела пальцы. Пусть это пенни ее бывшая хозяйка оставит себе.

– Без сомнения, этот человек просто увидел меня на улице.

Монетка исчезла с потрясающей быстротой. Теперь, когда деньги были у нее, миссис Фаркорт потеряла всякий интерес к разговору и повернулась, чтобы уйти. Филиппа остановила ее.

– Этот человек… что вы ему рассказали обо мне?

Миссис Фар корт пожала плечами, но в ее взгляде мелькнуло недовольство.

– Ничего не сказала. Думаете, мне хотелось, чтобы вас уволокли отсюда до того, как я получу с вас должок?

Это означало, что теперь не стоит рассчитывать на ее молчание. Нельзя терять ни минуты.

Филиппа бросилась в свою крохотную комнатку. Огонь там не горел, да и раньше его не зажигали, несмотря на предосеннюю прохладу. В подобных комнатах не предусматриваются такие удобства, как уголь или лишнее одеяло.

Совсем немного времени потребовалось, чтобы покидать свои скромные пожитки в сумку – единственное, что она захватила из Ариеты. Девушка замешкалась, теребя в руках сукно позаимствованного сюртука.

Пора было вернуть вещи в сундук Бесси. Но Филиппа знала, что трудно будет купить новую одежду до возвращения в дом мистера Каннингтона.

Что ж, придется как-то выкручиваться. Она была вынуждена лгать, но к списку своих грехов ей не хотелось добавлять воровство. Но когда она направилась к сундуку, который еще этим утром стоял в коридоре, то не нашла его. Неужели Бесси вернулась?

Ответ на этот вопрос знала миссис Фаркорт. Она стояла в вестибюле, скрестив руки, на ее морщинистом лице читалось явное и искреннее неодобрение.

– Она не вернется. Убила себя, вот что она сделала. Выбросилась из окна больницы.

– Бедняжка Бесси! – Филиппа прижала руку к груди. Ее соседка очень горевала, это верно, но Филиппа никак не ожидала, что она может решиться на такое.

– Ее семья приехала за вещими, – продолжала миссис Фаркорт, метнув взгляд на небольшую сумку в руках Филиппы.

– Ох, – едва слышно произнесла Филиппа. Ей было ужасно неловко, что она без спроса взяла из сундука кое-какие вещи. – Хорошо, что близкие Бесси смогут хотя бы воспользоваться скопленными ею деньгами.

Это было невинное замечание, но реакция миссис Фаркорт была резкой и моментальной. Она схватила Филиппу за запястье.

– Что вам известно об этих деньгах?

Филиппа в изумлении заморгала и с трудом выдавила:

– Б… Бесси хранила в этом сундуке свои сбережения – жалованье мужа за два года. Они с мужем хотели открыть магазин, когда он вернется домой.

Миссис Фаркорт побелела как полотно.

– Когда родственники пришли за вещами, денег в сундуке не было!

До Филиппы не сразу дошел истинный смысл ее слов. Но в следующее мгновение она гневно вырвала руку из цепких пальцев старухи.

– Я этих денег не брала!

– Это точно ты! – закричала женщина. – Да, это ты! Ты взяла их! Я поняла, что ты обманщица и воровка, как только увидела тебя!

– Если кто и взял эти деньги, так это были вы! Вы жестокая и подлая старуха, миссис Фаркорт, и я чрезвычайно рада, что покидаю этот дом!

Филиппа схватила свою сумку и побежала к двери.

– Я заявлю на тебя в полицию, воровка! – кричала женщина, в то время как Филиппа стремглав неслась по улице к ожидавшему ее кебу. – Позову полисмена и выведу тебя на чистую воду!

Абсурдность обвинения и собственное бегство в сгустившихся сумерках рассмешили Филиппу. Неужели эта зловредная старуха действительно хотела напугать Филиппу ленивыми и продажными лондонскими полицейскими?

Разве это может напугать ее, когда за ней охотится сам Наполеон?


Глава 3


К тому времени, когда Джеймс добрался до «Клуба лжецов», находившегося вблизи знаменитого квартала; где представители дна общества и высшего света смешивались в погоне за удовольствиями и развлечениями, сумерки уже зачернили и без того серое небо, а на кебах и экипажах зажглись фонари.

На углу перед зданием клуба Джеймс заметил знакомую фигуру. У неприметного входа, притворившись, будто укрывается от моросящего дождя, стоял одетый в лохмотья невысокий человечек. Джеймс не видел его лица, но сразу понял, что перед ним Фиблс. Маленького вора-карманника трудно было назвать действительным членом их странного товарищества. Конечно, Фиблс до глубины души был предан клубу, но лучше всего работал в одиночку и поэтому старательно избегал какой-либо помощи со стороны других «лжецов». Тем не менее порой он добывал просто исключительную информацию. Кроме того, мастерски умел «сесть на хвост», поскольку неприметный, но проворный и ловкий мог стать почти невидимым.

Фиблс никак не отреагировал на появление Джеймса, но тот понял, что воришка его заметил. Джеймс коснулся края шляпы, якобы плотнее натягивая ее, и Фиблс, который, казалось, смотрел в противоположную сторону, ответил на его приветствие легким пожатием плеч. Усмехнувшись, Джеймс Каннингтон продолжил путь.

На всякий случай Джеймс собирался войти в клуб через потайную дверь, выходившую в темный, глухой переулок, но решил, что в этой туманной мороси его и так никто не увидит.

В любом случае с низко надвинутой шляпой и поднятым воротником широкого плаща он мало чем отличался от любого джентльмена, рискнувшего выйти из дому в такую погоду.

Решив на этот раз не осторожничать и войти в клуб открыто, Джеймс стремительно пересек улицу и подошел к пухлому швейцару, укрывшемуся от дождя под замысловатым, позеленевшим от времени навесом. Глаза молодого парня в ливрее удивленно раскрылись, но он поспешно распахнул дверь и, последовав за Джеймсом, помог ему снять плащ.

Принимая плащ, Стаббс произнес шепотом, хотя, кроме них, в холле никого не было:

– Хозяин ждет вас в кри… крипто… в шифровальной.

Джеймс вздохнул, услышав запинания Стаббса. Молодой человек официально числился учеником, но у бывшего уличного сироты не замечалось ни малейшей тяги к учебе.

– Стаббс, ты практиковался в правописании и математике, как я тебе велел?

– Я пытался, сэр, но не могу разобраться в этом учебнике.

Джеймс кивнул, моля Бога, чтобы тот дал ему терпения.

– Я знаю, что это трудно. Но ты не можешь стать агентом, если не научишься читать и писать. Да и как ты сумеешь сделать, бомбу, если не сможешь взвесить порох?

Молодой человек понурился. Смягчив тон, Джеймс добавил:

– У тебя все получится, Стаббс! Главное, старайся!

С этими словами Джеймс отвернулся, надеясь, что Стаббс не станет продолжать неприятный разговор. Господи, ну не знает он, как научить человека читать! Ему с трудом удалось приучить Робби хоть изредка принимать ванну.

Может быть, ему следует отправить Стаббса в школу агентов, которую в здании напротив открыли Агата и ее муж, сэр Саймон Рейнз. Эта школа действовала под вывеской благотворительной гимназии призванной обучать грамоте тех, кому не повезло в жизни, и благодаря стараниям Агаты последние новобранцы клуба, приходившие к «лжецам», как минимум знали грамоту и не путали рукав сюртука с носовым платком.

Несомненно, все это шло на благо будущим «лжецам», но вряд ли могло помочь бедняге Стаббсу. Джеймс считал, что Стаббсу, которому уже было под тридцать, вряд ли доставит удовольствие сидеть за партой вместе с молодыми париями, обучавшимися в этой школе, тем более что Стаббс, обладавший феноменальными способностями, к механике, уже много лет состоял в списках клуба.

Он идеально подходил для роли агента-диверсанта, вот только Джеймсу никак не удавалось побороть дремучее невежество этого увальня.

«Я занесу это в список моих дел». Приуныв от того, что список неотложных дел постоянно пополняется, Джейке попытался подумать о чем-то более, приятном.

Например, о медных локонах, хотя еще совсем недавно ему нравились золотистые.

Джеймс провел рукой по лицу, стараясь избавиться от поднявшейся волны отвращения. Прошлая ночь была своего рода открытием, ему показалось, что отношения с Лавинией подавили его мужские инстинкты, но он лгал самому себе. Хорошо, что он никогда больше не увидит ту незнакомку с огненной гривой.

Навстречу ему спускался Джекем. Склонив седеющую голову, он сосредоточенно преодолевал довольно крутые ступеньки.

– Здравствуйте, мистер Каннингтон.

Управляющий клубом передвигался медленнее, чем обычно. Переломы, полученные во время давнего падения, навсегда вывели из строя одного из самых ловких похитителей драгоценностей в Лондоне. Предыдущий президент клуба, Саймон Рейнз, предложил своему старому другу руководство хозяйственными структурами клуба, воздержавшись, однако, от посвящения жадного, по общему мнению, Джекема в дела внутреннего круга.

Джекем знал каждого из «лжецов», но считал, что клуб является прикрытием некоей воровской организации. При вступлении в должность Джекему объяснили, что ресурсы, которыми располагает клуб, по сути, являются инструментами для осуществления тщательно планируемых дел, благодаря которым постоянно пополняются немалые счета клуба. Он также был уверен, что в картохранилище спрятаны подробнейшие планы самых богатых особняков Европы, что, кстати, весьма недалеко от истины, только помимо этого в той же комнате хранились схемы тайных путей в Париж и планы резиденций Наполеона. Конечно, более сложного объяснения потребовала шифровальная. Но Джекем, для которого прибыли клуба и усыпанный драгоценностями камзол были важнее истинной деятельности «лжецов», не вникал в детали.

Джекем получал удовольствие от своей работы, поскольку обладал способностью делать деньги и хорошо разбирался в вине, а содержание тайной «воровской берлоги» давало ему ощущение прежней жизни.

Джеймс слегка улыбнулся. Ему всегда нравился этот старый вор.

– Ну что, Джекем? Косточки ноют на погоду?

Мужчина остановился, одернув свой традиционно кошмарный жилет.

– Бывало и похуже, впрочем, до этого лета бывало и получше.

Было понятно, что старик тяжело воспринял потери среди «лжецов».

Джеймс кивнул и продолжил свой путь. Настроение испортилось, и продолжать разговор даже с таким старым приятелем, как Джекем, не хотелось.

Коридор наверху вел в комнаты, где, если ситуация становилась слишком напряженной, на некоторое время могли укрыться действующие агенты.

Постороннему человеку эти комнаты показались бы обычными, скромными, как монастырские кельи, спальнями, которыми, как правило, располагают многие лондонские клубы.

Джеймс достиг конца коридора и подошел к стене, отделанной отполированными дубовыми панелями. Одной рукой он нажал на небольшую пластину у себя над головой, второй – на такую же дощечку, но расположенную на уровне пояса.

Раздался щелчок, и стена перед ним раздвинулась на несколько дюймов, Джеймс сдвинул панель и шагнул в образовавшуюся нишу. Когда, негромко щелкнув пружиной, хорошо отлаженный механизм вернул потайную дверь на место, стена вновь приобрела свой прежний вид.

С этой стороны коридор был чуть темнее, но в нем уютно и гостеприимно пахло старыми книгами и чуть влажным шерстяным ковром.

Это был настоящий дом Джеймса, хотя он не шел ни в какое сравнение с лондонским особняком, который он купил по настоянию своей сестры; он не дотягивал даже до Эпплби, ланкаширского поместья, унаследованного Джеймсом после смерти отца.

Этот клуб был его домом, эти люди были его семьей. Те, которые еще остались…

Он вспомнил слова Саймона Рейнза: «Нам всегда не хватало людей. Мы всегда испытывали нехватку специалистов. Сейчас мы располагаем двумя карманниками, одним лазутчиком, четырьмя филерами, тремя шпионами и, не считая тебя, только одним активно действующим агентом».

Не считая его.

Если бы не Джеймс, такой нехватки не было бы. Не было бы пустых спален, не было бы пустующих кресел в комнате для собраний. Не было бы невыполненных заданий…

Джеймс закрыл глаза. Он не станет упиваться чувством своей вины. Не было времени на слезливое и бесполезное самоуничижение. Он должен принять эту боль, чтобы исправить свою ошибку я найти убийц.

Он вошел в шифровальную. Большую ее часть занимали стеллажи, заполненные кипами бумаг, книгами и даже свитками. Этим стенам был известен каждый тайный шифр, когда-либо использовавшийся британскими военными, и даже незнакомые им.

В комнате стояло несколько столов, за одним из них сидел темноволосый джентльмен. В кресле напротив расположился худощавый молодой человек.

Фишер, единственный, кто уцелел…

В результате предательства на «лжецов», блестящих дешифровщиков, обрушилась вся мощь тайных служб Наполеона, буквально одержимого секретными кодами, Фишер в то время только обучался своему ремеслу и оказался единственным криптографом, которому удалось уцелеть.

Теперь молодой человек возглавлял это крошечное подразделение.

Джеймс окинул взглядом пустые столы. Мысленно отдав долг памяти погибшим, он закрыл глаза и повторил свою тайную клятву.

«Мою жизнь за ваши жизни».

Однако он понимал, что никогда не сможет забыть то что произошло.

– Джеймс? Извини за беспокойство…

Тряхнув головой, Джеймс наклеил на лицо притворную улыбку.

– Прости. Немного замечтался.

Он придвинул стул и сел напротив Далтона Монморенси, лорда Этериджа, Мастера – «Клуба лжецов». Кодовое имя – Джентльмен.

Коллиз, племянник Далтона, за глаза и только шепотом называл Мастера великим двигателем, а Джеймс, не испытывавший перед шефом страха и не являвшийся его родственником, обращался к Мастеру просто «сэр».

Далтон кивнул ему.

– Как твое плечо?

Меньше всего Джеймсу хотелось думать о своей ране.

– Прекрасно, – ответил он.

– Теми тренировок, выдерживаешь?

– Да, мамочка. – Джеймс натянуто усмехнулся. Далтон оставался невозмутимым.

– Прошу тебя серьезно отнестись к своему здоровью. Нам необходимо, чтобы Грифон вернулся в строй. В клубе, помимо тебя, остался только один действующий агент…

– Это мне известно, – прервал его Джеймс. Звание «лжеца», которое еще недавно он носил с гордостью, теперь не подходило ему, как доспехи с чужого плеча. – Хочешь ознакомиться с результатами поиска?

Далтон подмял брови.

– Итак, какие новости по нашему объекту?

– И хорошие, и плохие, – ответил Джеймс. – Мы обнаружили его.

Фишер выпрямился на стуле.

– Где? Когда мы сможем доставить его сюда?

– Фиблс предоставил новые сведения сегодня утром. – Джеймс с расстроенным видом бросил на стол папку. – Где? Во Франции. Когда? По-видимому, никогда, поскольку он скорее всего уже как минимум несколько месяцев работает на Наполеона.

– На Наполеона? – Фишер, казалось, уменьшился в размерах. – Хотите сказать, что моим противником является Руперт Этуотер? – Молодой человек судорожно сглотнул. – Я… но ведь это сам Этуотер! Он выдающийся. Ему нет равных. Его ученик был моим учителем! – Фишер, казалось, вот-вот разрыдается. – Он был «лжецом». Одним из нас. Как он мог?!

Джеймс отвел глаза, чтобы не видеть разочарованной физиономии Фишера.

– Кто знает? – с горечью произнес он. – Деньги? Власть? – Стиснув зубы, он мрачно смотрел в пол. – Женщина?

Далтон взял в руки папку и быстро пробежал глазами ее содержимое.

– Такого человека можно было подкупить?

Джеймс раздраженно дернул плечом.

– Я не слишком хорошо его знал. Он вышел в отставку вскоре после того, как я вступил в клуб. С ним работал Саймон. Возможно, Курт тоже хорошо его знал, хотя сомневаюсь, что в то время шифровальщик и наемный убийца могли работать в тесном контакте.

Фишер фыркнул.

– Надеюсь, что нет! Не хватало еще общаться с этими душегубами!

Далтон холодно посмотрел на молодого человека.

– Мы все «лжецы», Фишер, и в равной степени служим Короне, поскольку каждый из нас может предложить ей только свою жизнь. И каждый член нашего клуба выполняет свою, порой жизненно важную для остальных задачу. Все мы твои соратники – от необразованных карманников и убийц… до великолепно образованных джентльменов.

Он с упреком взглянул на Джеймса.

Джеймс напрягся, но подавил желание высказаться по поводу подлой натуры Этуотера и его плебейского происхождения. Далтон совершенно прав. В течение многих лет Этуотер состоял в «Клубе лжецов» и, согласно записи в личном деле, вышел в отставку, когда у его любимой жены обнаружилась чахотка. Именно тогда он, продав недвижимость, повез семью в путешествие по миру в безнадежных поисках средств излечения. Через несколько лет клуб потерял с ним всякую связь, поскольку Этуотер переезжал с места на место, едва прослышав о новом чудодейственном лекарстве.

Учитывая все это, в деле Этуотера, неожиданно ставшего главным дешифровщиком, а также шифровальщиком Наполеона, можно было найти некие смягчающие обстоятельства. То, что блестящие способности Этуотера оказались в распоряжении противника, вовсе не означало, что этот человек предатель.

Но на такую комбинацию Джеймс не поставил бы и фартинга.

Далтон вновь искоса взглянул на листок доклада.

– А где его дочь?

Джеймс удивленно поднял глаза.

– По сведениям нашего информатора, в ближайшем окружении Наполеона дочери Этуотера замечено не было.

– В наших записях отмечено, что, когда он вышел из клуба, с ним был маленький ребенок, дочь. – Далтон пролистнул страницу, потом еще одну. – Имя не указано, интересно, где она сейчас?

Джеймс закрыл глаза, размышляя. Этуотер плохо запечатлелся в его сознании, все это было так давно, а молодой Джеймс не проявлял интереса к занятиям в шифровальной, требовавшим немалого усердия, тем более что его так манила работа действующего агента и связанные с ней опасности и приключения.

Кроме того, молодой человек двадцати лет от роду мог просто не заметить маленькой дочери пожилого, по его понятиям, джентльмена.

– Ну, жена Этуотера, вероятно, скончалась, если болезнь у нее обнаружилась десять лет назад. Возможно, у дочери тоже чахотка. Говорят, она передается по наследству. Поэтому Этуотер сейчас один.

Далтон посмотрел на папку.

– Бедняга, – тихо произнес он.

Джеймс знал, что Далтон думает о своей любимой жене Кларе и о ребенке, о котором так мечтали супруги. Подавляя сочувствие, Джеймс напомнил себе, чем продиктовано его решение никогда не жениться. Он не хочет никого терять.

Джеймс откашлялся.

– Возможно, нам удастся отследить его путь. Надо выяснить, где был Этуотер до того, как примкнул к Наполеону. Там он вполне мог оставить свою дочь, дав опекунам или слугам соответствующие указания. Может, если мы найдем их, нам удастся кое-что выяснить.

– Надеюсь, он оставил ей свою чертову записную книжку, – мрачно произнес Фишер, – поскольку это единственная возможность когда-либо взломать его коды.

– А такая книжка может существовать? – поинтересовался Джеймс.

Фишер пожал плечами:

– Скорее всего. Кто-то хранит информацию в голове, кто-то предпочитает делать записи. У Этуотера блестящий ум, но его коды сложны и запутанны. На его месте я бы предпочел записать ключи.

Далтон кивнул.

– Найдя дочь, мы могли бы узнать, существуют ли вообще эти ключи. Стоит попытаться.

Джеймса переполняло желание действовать.

– Я этим займусь.

Далтон даже не посмотрел в его сторону.

– Ты останешься. У нас на месте есть агент, который может восстановить передвижения Этуотера.

– Но это мое дело.

– В настоящий момент главным твоим делом является собственное здоровье. Если ты на самом деле хочешь вернуться к выполнению своих обязанностей, тебе потребуется вся твоя сила. – Далтон взглядом указал на раненое плечо Джеймса. – Как ты помнишь, в последний раз ты едва не провалил задание из-за того, что не полностью оправился.

Джеймс усмехнулся:

– Это нечестно. У меня руки были связаны. Но я победил.

Далтон с шумом захлопнул папку:

– Это не твое задание. Сейчас дела для тебя нет, и до дальнейших распоряжений ты будешь продолжать обучать Стаббса.

Джеймс стиснул челюсти, но удержался от дальнейших возражений. Далтона все равно не переубедить. А пока Джеймс не хотел, чтобы Далтон узнал о том, что он занимается изучением предательской деятельности леди Лавинии Уинчелл.

Более того, сейчас ему есть за чем присматривать. Вернее, за кем. Дочь Этуотера может находиться в какой угодно части света, но сам Этуотер был истинным британцем и лондонцем гораздо дольше, чем скитался по миру. И вполне возможно, что юная мисс Этуотер сейчас спокойно живет в каком-нибудь безопасном месте прямо здесь, в Англии, буквально под носом у «лжецов».

И если дело обстоит именно так, Джеймс непременно ее найдет.

Далтон кивнул.

– Вот и хорошо. Теперь отдыхай. Поправляйся. И учи Стаббса всему, что знаешь сам, чтобы на службе у Короны и в моем распоряжении всегда были действующие агенты.

Фишер поднял голову. Джеймс совершенно забыл о нем, так тихо молодой человек сидел во время их короткой перебранки. Весьма ценное качество.

– Что касается учеников, – произнес Фишер, – вы нашли мальчишку, который умеет читать, писать и знает арифметику? Мне срочно нужен помощник.

Далтон вскинул брови, удивившись тону Фишера. Молодой человек покраснел, но взгляд шефа все-таки выдержал.

– Не сочтите за дерзость, сэр, но последние дни я практически не спал. Я неделями не бываю дома. Если дело и дальше так пойдет, то скоро клуб вообще останется без дешифровщиков.

Далтон спокойно смотрел на Фишера, но это было спокойствие удава, рассматривающего кролика. Джеймс не завидовал Фишеру.

– Я полагал, ты сейчас слишком занят, чтобы заниматься обучением, – наконец произнес Далтон.

Джеймс решил осторожно поддержать Фишера:

– Да и какая может быть помощь от необученного новичка?

– Ну, некоторым самым простым кодам можно научить быстро, – объяснил Фишер. – Или по крайней мере навыку их распознавания. Такой помощник может просто просматривать кипы документов и, таким образом, немного разгрузить меня. – Фишер опустил глаза, вернувшись в свое обычное угрюмое состояние. – От этого будет польза, пусть и незначительная.

Далтон, соглашаясь, кивнул.

– Я поговорю с леди Рейнз. Уверен, она сможет подобрать кого-нибудь из числа своих нынешних учеников.

– Такого, который умеет читать, – напомнил ему Фишер. – И который может сосчитать не только пальцы на ногах.

Далтон вновь кивнул. Он стал терпеливее, подумал Джеймс. Все трое поднялись. После того, как шеф вышел из комнаты, Джеймс хлопнул Фишера по плечу.

– А теперь, Фиш, что касается писем, над которыми ты работаешь…

– Я не могу официально заниматься закрытым делом. Джеймс. Извини.

Джеймс потер лицо.

– Оно не закрыто, по крайней мере официально. Мы подозреваем, что леди Уинчелл удалось получить секретные сведения. Нам известно, что это по ее указанию меня похитили, опоив зельем. Мы уверены, что она покушалась на жизнь премьер-министра. А теперь необходимо это доказать.

Он резко опустился на стул, стоявший напротив Фишера, и вздохнул.

– Нам нужны улики. Улики, которые бы не дезавуировали деятельность клуба. Улики, от которых Лавиния, несмотря на все свои чары и лживость, не смогла бы отвертеться. Фишер, пойми, мы не можем закрыть это дело, пока не воздадим по заслугам тем, кто убил наших товарищей. А пока мы не докажем, что в меня стреляла не просто обманутая любовница, невозможно допросить леди Уинчелл как предателя. Ее письма из тюрьмы, адресованные любовнику, – это все, что у нас есть, но я уверен, что они зашифрованы!

– Не сердись, Джеймс, – сказал Фишер, – но, возможно, твое отношение к этой даме не совсем объективно, особенно если учесть, через что тебе пришлось пройти. А что, если она и в самом деле несчастная обманутая любовница, мучимая ревностью?

Джеймс поднял брови.

– Она похитила мою сестру и, прежде чем попыталась ее убить, рассказала ей обо всем. Ты что, не веришь Агате?

Поскольку Агата, сестра Джеймса, теперь стала женой бывшего руководителя «Клуба лжецов» и возглавляла школу, в которой готовили английских шпионов, Фишер слегка побледнел и нервно мотнул головой.

– Я так и думал. – Джеймс поднялся. – Я знаю, ты загружен работой, а это дело сейчас несколько утратило свою актуальность. Но прошу тебя, как только выдастся свободный момент…

Фишер вздохнул:

– Понимаю. Я снова просмотрю материалы. Кто знает? Возможно, она совершит промах, и в одном из ее писем мы обнаружим ключ к шифру.

– Спасибо, Фиш.

Фишер застонал.

– Меня зовут Фишер, Джейми. Не Рыба[1 - Fish – рыба (англ.). – Здесь и далее примеч. пер.] и не чертов Рыбий Глаз. Ты всем даешь прозвища?

– Нет, не всем, – энергично запротестовал Джеймс. – Курту не давал.

– Надеюсь, кухонные ножи Курта не имеют к этому никакого отношения?

Джеймс ухмыльнулся:

– Дело не в ножах, дело в бисквите. Если я разозлю Курта, мне не видать его ягодных бисквитов.

Фишер прищурился, глядя на Джеймса.

– А если ты разозлишь меня, я попрошу Курта добавлять яблоки во все кушанья, которые он для тебя готовит.

Джеймс содрогнулся:

– Нет уж, покорно благодарю.

Фишер ехидно усмехнулся:

– Фруктовый пирог. Свинина с тушеными яблоками. Жареные колбаски под яблочным соусом.

В знак полной капитуляции Джеймс поднял руки.

– Прекрасно. Я больше не буду тебе докучать. Просто сообщи мне, если что-нибудь обнаружишь. Хоть что-нибудь, договорились?

Фишер вздохнул:

– Договорились.

Джеймс хлопнул молодого человека по плечу так крепко что тот даже пошатнулся.

– Вот и молодец. – Повернувшись, чтобы уйти, Джеймс на прощание поддразнил его. – Ты замечательный парень, Фиш!

– Не называй меня Фишем! – завопил Фишер.


Глава 4


В первое утро в доме Каннингтона Филиппа с удовольствием нежилась в чистой и широкой постели. Ей было тепло, она была сыта и после чудесно проведенной ночи в своем новом и безопасном обиталище чувствовала себя хорошо отдохнувшей. Ни пьяные вопли, ни бранящиеся соседи, ни вонь мусорных корзин не потревожили ее сна.

В комнату доносился запах готовящейся еды. Филиппа быстро оделась. Накануне вечером слуга мистера Каннингтона принес в ее комнату поднос, уставленный тарелками с разнообразной снедью. Отсутствием аппетита Филиппа не страдала и быстро управилась с едой, стараясь наверстать упущенное.

Прислуги в домеs видимо, было немного. Яйца всмятку. Ветчина. В доме наверняка имеется повар, и неплохой. Если такое угощение будет ждать ее каждое утро, она готова носить мужской костюм.

Однако надев грубые шерстяные брюки, Филиппа с тоской подумала о тонком батистовом белье, отделанном бельгийскими кружевами, и ей захотелось снова почувствовать себя леди.

Сейчас она больше чем когда-либо тосковала по голосу своей матери. Внешне сдержанной англичанки, но с кастильским темпераментом. С бурным потоком мелодичного испанского, на который она переходила в моменты наивысшего душевного волнения.

Отец Филиппы любил жену, испытывая к ней глубочайшую преданность, скрывавшуюся под пресловутой британской сдержанностью.

После того как Изабелла Этуотер ушла в мир иной, что-то угасло в отце Филиппы. И когда три года назад французы вторглись в Испанию, отец лишь заметил, что Ариетта довольно изолированное местечко и военный конфликт вряд ли затронет деревушку.

Возможно, именно по этой причине он не слишком сопротивлялся, когда за ним пришли солдаты Наполеона. Возможно, надеялся, что это поможет Филиппе спастись, и его надежды оправдались.

После ареста отца Филиппа двое суток передвигалась исключительно ночью, добираясь до дома своего дяди. Брат ее матери с большой неохотой отправился в деревню навести справки, поскольку никому не хотелось привлекать к себе внимание. Дядя вернулся бледный и испуганный, избегая встречаться взглядом с племянницей.

Руперт Этуотер не погиб, сообщил дядя, сунул Филиппе в руку пачку банкнот и сказал, что ей лучше вернуться в Англию, поскольку ее присутствие представляло угрозу для них всех. Он так ни разу и не взглянул ей в глаза. Филиппа поняла, что ему страшно и стыдно.


Она с большим трудом добралась до побережья, где села на корабль, отплывавший в Лондон, надеясь в скором времени оказаться в Чипсайде, в спокойном и безопасном доме папиного друга.

Но ей не удалось встретиться с мистером Апкерком.

– Он умер, – сообщила ей соседка, весьма неохотно пригласила ее войти, однако предложила выпить чаю и поведала историю кончины Апкерка. – Бедный джентльмен скорее всего столкнулся с разбойником. Порядочным людям теперь небезопасно ходить по улицам. Когда я была молоденькой девушкой, я гуляла в сопровождении всего лишь одного или двух лакеев. А теперь вообще не отваживаюсь выходить. – Женщина сделала маленький глоток чая и продолжила: – Тело бедного мистера Апкерка достали из реки несколько недель назад. Не знаю, что будет с домом. – Она с пренебрежением окинула взглядом хорошо сшитое, но потрепанное за время путешествия платье Филиппы. – Надеюсь, сюда вселится порядочный человек.

Потрясенная Филиппа тихо поблагодарила женщину и ушла.

Она прибыла издалека, растратив на подкуп всяких чинуш все отцовские деньги, но тогда Филиппу не волновало состояние ее кошелька, она думала лишь о том, как передать документы отца мистеру Апкерку.

Стоя на незнакомой улице, она осознала, что ей некуда идти. Нигде на всем свете у нее нет дома. Нет друзей, нет средств, нет родственников, которые могли бы ее защитить. Страх и отчаяние охватили девушку.

Некогда Филиппа была убеждена, что если бы она вела другую жизнь, то стала бы другой, более смелой, более интересной личностью. Но, похоже, ей на роду написано остаться прежней Филиппой.

Сейчас главное – выжить. О судьбе отца, о собственном одиночестве и других проблемах Филиппа вспоминала лишь в те короткие минуты, когда приходила в себя, проснувшись после очередного кошмара.

Но прошлой ночью, которую она провела в этом прекрасном доме, кошмары ее не мучили. На этот раз ей удалось уйти от преследователей. И теперь, когда ее жизнь в безопасности, она может наконец заняться поисками отца.

Замешкавшись у двери столовой, Филиппа нервно поправила галстук и осмотрела себя, проверяя, нет ли каких-либо погрешностей в ее внешности.

Галстук аккуратно завязан – чертовски неудобная вещь, но прекрасно скрывает отсутствие у нее адамова яблока; жилет, вычищенные до блеска ботинки, гладко зачесанные назад волосы, руки, весьма, кстати, огрубевшие за несколько месяцев без крема.

Стараясь казаться выше ростом, распрямив плечи, Филиппа в тысячный раз напомнила себе, что должна говорить низким голосом и сидеть с некоторой небрежностью. Вздохнув. Филиппа отворила дверь и, нервно улыбаясь, открыла рот, чтобы приветствовать…

Никого. Ни единой души. Что же, прекрасно.

Филиппа вошла в столовую и, подхватив тарелку, стала набирать дымящуюся еду со стоявших на большом буфете подносов. Яйца! Она не видела яиц уже много недель. И ветчина, изумительная сочная пряная ветчина. Она проворно наполнила тарелку, переходя от одного ароматного блюда к другому.

– Копченая селедка! – Она громко вздохнула. – Не в рай ли я попал?

– Бог мой, Филипп, это всего лишь еда.

Филиппа резко дернулась, ее большой палец скользнул по тарелке, и она вылетела из рук. Кусочки еды разлетелись по столовой, забрызгав пол, мебель и даже потолок.

Джеймс Каннингтон, с удивлением разглядывая гувернера, стряхивал остатки яйца со своей рубашки. Потом, усмехнувшись, оглядел столовую.

– Что-нибудь оставили для меня, Филипп? Или решили все скормить мебели?

Филиппа оцепенев смотрела, как подсыхают пятна подливки на коричневато-красной поверхности стола. Ее вышвырнут отсюда прежде, чем она отведает копченую селедку, повисшую на канделябре.

У Филиппы перехватило дыхание. Мистер Каннингтон обошел вокруг стола, взял еще одну тарелку из стопки, стоявшей в подогревательном шкафу, сунул тарелку ей в руки.

– Давайте попробуем обеими руками, сэр Метатель Тарелок, – сказал он с улыбкой.

У Филиппы пересохло в горле.

– Но… я…

– Вам лучше несколько дней держаться подальше от Денни. Он не скажет ни слова, но будет произносить в ваш адрес настолько многозначительное «гм!», что вы не выдержите.

– Денни?

– Мой слуга, домоправитель и всеобщая нянька. Вы помните человека в нелепом костюме ярко-зеленого цвета? – Он отвернулся, чтобы достать для себя тарелку из подогревателя. – Ливрея – не моя идея. Сестра хотела, чтобы она была яблочно-красного цвета, но я решительно воспротивился. Тогда тайком от меня она заказала ливрею яблочно-зеленого цвета. – Он наполнил тарелку и понес к столу. – Ненавижу эти чертовы яблоки.

– Все любят яблоки, – заметила Филиппа, придя в себя. Однако голос ее дрогнул.

Она положила несколько кусочков себе на тарелку, но аппетит у нее пропал. Филиппа робко села напротив мистера Каннингтона, который очистил половину стола широким и бесполезным взмахом салфетки.

– Не все. Я не люблю.

– А я люблю.

– Отлично. Съешьте их хоть все.

– Все?

– Все двенадцать тысяч бушелей. Красные, зеленые, красно-зеленые… – Он содрогнулся. – Не переношу их.

– У вас двенадцать тысяч бушелей яблок? Зачем так много?

Он вздохнул:

– Моя сестра хотела, чтобы мы были самыми крупными поставщиками яблок в Ланкашире, но, будь я рядом, не позволил бы ей сажать эти бесчисленные акры садов. – Он положил вилку, словно еда не шла ему в горло. – Урожай почти созрел, и сейчас вся округа пропахла яблоками. Скоро они превратятся в яблочное пюре, яблочный сидр, яблочные пироги, и этому не будет конца, вот почему мы сейчас находимся в Лондоне, а не в Ланкашире.

Значит, он владеет землей и, без сомнения, богат.

– Мы?

– Робби и я. А теперь и вы, конечно.

Филиппа положила в рот кусочек яйца и начала неторопливо смаковать его. Возможно, она все-таки в состоянии будет поесть. Излишнее любопытство в отношении хозяина не стоит проявлять. Вчера Филиппе показалось, что мистеру Каннинггону не очень нравится, когда задают слишком много вопросов.

Но сейчас в качестве гувернера Робби Филиппа решилась спросить:

– Извините, сэр, не соблаговолите ли вы мне сказать, где мать Робби?

Мистер Каннингтон пожал плечами и подцепил вилкой кусок ветчины.

– Понятия не имею.

Он проглотил ветчину и с энтузиазмом занялся яйцом. Квадратная челюсть мерно двигалась, перемалывая пищу, а Филиппа словно завороженная смотрела на его блестевшую под распахнутой рубашкой загорелую грудь.

– Он сирота, насколько нам известно, – продолжал хозяин. – Говорит, что родителей у него нет. Судя по тому, как ужасно с ним обращались, пока он не попал к нам, ему можно верить. Никто не приходил за мальчишкой. Пусть только попробуют. Теперь у Робби есть я.

Филиппа прищурилась, но воздержалась от каких-либо замечаний. В этом человеке странным образом уживались доброжелательность и жесткость.

– Вы знаете, сколько ему лет?

Продолжая жевать, мистер Каннингтон покачал головой.

– Робби и сам точно не знает. Говорит, что двенадцать, но я полагаю, ему нет и девяти. Иногда он бывает настоящим сорванцом, эдаким уличным циником, и вдруг становится каким-то потерянным, надломленным.

Джеймс положил салфетку и встал.

– Ешьте хорошенько, сэр Метатель. Сегодня, думаю, силы вам понадобятся. Только поначалу не ждите от Робби слишком многого, хорошо? Бедняге пришлось пережить нелегкие времена.

Филиппа молча кивнула. Хотела заверить хозяина в том, что у нее хватит терпения, и тут увидела на фоне двери великолепную фигуру мистера Каннингтона, обтянутую мягкой рубашкой и облегающими брюками.

Джеймс шел к выходу из столовой, и прямо на уровне ее глаз соблазнительно двигались его мускулистые, отлично вылепленные ягодицы.

Каннингтон обернулся. Филиппа вздрогнула и быстро отвела взгляд, устремленный на переднюю часть его брюк. Но очевидно, замешкалась, поскольку мистер Каннингтон мгновение смотрел на нее странным взглядом, потом покачал головой.

– Если, что-то потребуется для занятий, купите и представьте мне счет.

С этими словами он вышел, к счастью, прежде чем румянец. Филиппы вспыхнул в полную силу. Когда дверь закрылась, девушка поднесла ладони к пылающему лицу.

Она знала, что белая кожа когда-нибудь ее подведет. Впредь следует быть осторожной.


Глава 5


После, двух завтраков в доме Каннингтона Филиппа готова была обучать целый мир. Вот только комната для обучения явно не годилась. Это была бывшая детская.

В ней стояли два детских стульчика. Вот и вся мебель. Комната была чисто убрана, в высокие окна проникало много, света. Филиппа оглядывалась, в поисках грифельной доски, хотя бы букваря. Ничего этого не было. Даже перьев и чернил.

В комнату осторожно вошел Робби.

– Что будем, делать?

Взгляд у мальчишки был насторожен, но в то же время полон скрытого ожидания.

– Я на минутку зайду в кабинет, найду какую-нибудь книгу, чтобы ты мог почитать мне.

– Это без толку. – Робби пожал плечами, внимательно рассматривая носки своих ботинок.

Прекрасно. Ученик не проявляет желания общаться.

– Подожди, подожди.

Филиппа села на маленький стульчик, стараясь держать колена широко, по-мужски расставленными.

– Ты не умеешь читать?

Их глаза находились на одном уровне, но он вновь отвел взгляд.

– Чтение – это для придурков.

– Веллингтон умеет читать. Хочешь сказать, что этот великий человек придурок?

– Чё? Только повтори, и я поколочу тебя. Не посмотрю, что ты девчонка!

– Значит, тебе известен мой секрет?

– У тебя нет глотки, – ответил Робби, указывая на ее горло. – У любого парня есть глотка.

Ага, это он про адамово яблоко. Филиппа смущенно подтянула галстук повыше. Чертова удавка. С каким удовольствием она обменяла бы ее на корсет.

– Хочешь знать, почему я так одета?

Робби кивнул и прищурившись посмотрел на нее.

– Есть человек, от которого я прячусь. Очень могущественный человек.

– Могущественнее Джеймса?

– Пожалуй, да, – не задумываясь ответила Филиппа. – Ты поможешь мне сохранить мой секрет? Это ненадолго.

Робби внимательно смотрел на нее некоторое время, потом кивнул.

– Только тебе самой нужно поучиться. – Он указал на ее стул. – Парни так не сидят.

Филиппа окинула себя взглядом и увидела, что во время разговора сдвинула колени, немного раздвинув ступни, штанины грубых невзрачных брюк задрались и приоткрыли тонкие лодыжки, торчавшие из непомерно больших ботинок.

– Совершенно верно. Спасибо, что обратил мое внимание. – Она сдвинулась назад, хотя держать колени раздвинутыми было очень непривычно. – А теперь как?

Робби вскинул голову.

– Ничего. А теперь ты должна почесаться.

Она прищурила глаза.

– Ни за что!

– Так ты хочешь учиться или нет?

– Но джентльмены не чешутся! Только простолюдины…

Она умолкла, вспомнив, что Робби и есть простолюдин. Он почесал нос.

– Наверное, ты права. Никогда не видел, чтобы Джеймс чесался.

– Значит, не надо чесаться?

– Не надо. Вот плевать…

– Нет. Ни за что!

Он озорно взглянул на нее.

– Ну, только разок, просто чтоб знать, что можешь.

– Уверена, что смогу, если возникнет такая необходимость.

– Вот увидишь, возникнет.

– А теперь, когда ты знаешь мой секрет, будет справедливо, если я узнаю твой, верно? – Она наклонилась к мальчишке и произнесла шепотом: – Если не умеешь читать, кивни.

Мальчишка долго молчал, потом взъерошил свои вихры и угрюмо кивнул.

– Ну хорошо. Твой секрет не покинет этой комнаты. А как насчет моего?

Робби поднял голову и окинул ее оценивающим взглядом.

– А ты неплохо соображаешь для девчонки.

– Спасибо. – Она уперлась локтями в колени, подперев подбородок ладонями. – Если читать ты не умеешь, то нет смысла начинать с книг. Сегодня днем я найду грифельную доску, и завтра с утра начнем учить буквы. А пока чем бы ты хотел заняться?

Он моментально бросился к двери.

– Постойте, господин Роберт! Я не сказала, что вы можете идти.

Мальчишка остановился.

– А жаль, черт возьми, – печально произнес он.

Филиппа покачала головой. Но смеяться над его ужасной речью не стала.

– Возможно, для начала мы попрактикуемся в обиходных выражениях, которые в течение дня может использовать молодой джентльмен.

Мальчик прищурился и упрямо выпятил челюсть.

– А что за выражения?

– Начнем, например, с такого: «Доброе утро, мистер Уолтерс, Надеюсь, вы хорошо спали? Похоже, сегодня будет неплохая погода».

У Робби задергался нос, и он потер его относительно чистым запястьем.

– Здрасте, мистер Уолтерс. Погода… вроде… ничё…

Робби покраснел как свекла и разразился такой шокирующей тирадой, слова которой не следовало знать ни одному ребенку его возраста.

Филиппу не столько поразили сами слова, сколько то, что они были ему известны. Что за свою короткую жизнь он успел их узнать.

Скрыв огорчение, Филиппа посмотрела мальчишке в глаза.

– Неплохо, – нехотя произнесла она. – Немного ограниченно лексически, но неплохо.

– Что значит «ограниченно лек… лексически»?

– Язык трущоб довольно примитивен и вульгарен, то есть прост и груб. Настоящий знаток ругательств должен знать больше, чем несколько неприличных слов.

– Ты смеешься, ведь так? Ты даже не бранишь меня, но ведь ты леди!

– Да, но я образованная леди. Поэтому могу произнести и кое-что поинтересней.

– Ха! Хотелось бы услышать.

Она откинулась назад и по-русски загнула такое трехэтажное коленце, которое восхитило бы мужиков в любой русской деревне. По мере того как слова слетали с ее языка, глаза у Робби становились все шире, а рот сам собой открылся от восхищения. Когда Филиппа замолчала, он звонко причмокнул.

– Ух ты! Ну и здорово! – Он глубоко вздохнул, очевидно, потрясенный ее виртуозностью. Потом засунул палец в ухо и покрутил его в задумчивости. – А меня такому научишь?

– Если хочешь. Только уговор: мы с тобой будем меняться, я тебе одну совершенно неприличную фразу на русском языке, ты мне одну фразу на литературном английском языке с идеальным произношением.

Минуту он обдумывал это предложение и пришел к выводу, что такой обмен ему выгоден. Робби кивнул, плюнул себе на ладонь и протянул ей руку.

– Заметано.

О нет. Так скоро? Филиппа, подавив отвращение, даже сумела выдавить капельку слюны на ладонь. Они обменялись крепким рукопожатием.

– Заметано.

Это стоило сделать ради того, чтобы увидеть, как в его настороженном взгляде зарождается уважение. Позже она хорошенько вымоет руку.

Дневной поход за покупками начался довольно неплохо. Когда Филиппа в поисках грифельной доски и азбуки привела Робби в книжный магазин на Портобелло-роуд, то, казалось, один только вид огромного количества книг, стоявших на высоких, до самого потолка, книжных полках внушил ему благоговейный страх.

На конторке торговца стоял весьма симпатичный глобус. Филиппа купила его, и они перешли к торговцу канцелярскими принадлежностями, где Филиппа приобрела бумагу, карандаши и чернила. И пусть у Филиппы нет ни малейшего представления о том, каким образом учить бывшего беспризорника, классная комната будет выглядеть вполне пристойно.

Когда, нагруженные покупками, они отправились домой, тени стали заметно длиннее. Робби отстал и уже вполне откровенно хныкал. Большую часть дня он вел себя вполне стоически, но сейчас просто проголодался. Филиппа тоже проголодалась.

Если бы Филиппа была в той, прежней жизни, сейчас ее сопровождал бы лакей. Он не только охранял бы ее, но и нес бы покупки и даже взял бы на руки Робби, если бы возникла такая необходимость.

А теперь она вынуждена была не только справляться со своей ношей, но еще и открывать двери перед каждой леди, которая взмахивала своими юбками в сторону Филиппы.

– Хочу чая, – капризно произнес Робби.

– Я тоже хочу чаю, – резко ответила Филиппа. – Так что не отставай, Робби, или я все выпью, прежде чем ты дотащишься домой.

Она шла с трудом, ноги болтались в слишком больших ботинках, Филиппа была уверена, что ступни уже покрылись волдырями. Ей бы следовало нанять кеб, но она решила не тратить денег. Неизвестно, как долго продлится ее нынешнее благополучие.

Они вышли на широкую улицу.

Рестораны, подумала Филиппа, ощутив запах пищи. Однако, оглядевшись, не увидела ни позолоченных окон, ни вывесок. Значит, это частные клубы.

Голод взял свое. Подняв свертки повыше, она, не оборачиваясь, бросила через плечо:

– Господин Робби, возможно, нам следует взять наемный экипаж, чтобы…

Робби нигде не было видно. Ни позади нее, ни впереди, ни на обочине. Несмотря на то что в руках у Филиппы были тяжелые свертки, девушка в панике ринулась назад, быстро пробежав несколько кварталов.

Робби нигде не было. Она спрашивала у прохожих, не видели ли они маленького мальчика, тащившего большой глобус. Филиппа вернулась на перекресток, где потеряла его, потом остановилась в нерешительности. Она была уверена, что он не ушел вперед.

Запах говядины с подливой привлек ее внимание. Робби был так же голоден, как и она. Может, он по своей наивности решил, что в одном из этих клубов кто-нибудь покормит десятилетнего мальчишку?

Она торопливо шла по улице, выкрикивая его имя.

«Он сообразительный мальчуган», – успокаивала себя Филиппа, однако паника ее все возрастала.

«Он знает Лондон лучше, чем ты», – бормотала она себе под нос. Заглядывая в каждый переулок, под каждую тележку, она повернулась и вновь прошла всю улицу.

Девушка заглянула даже под стопку пустых ящиков в одном из переулков. Выпрямившись, она повернулась и наткнулась на крупного мужчину.

Свертки выскользнули у нее из рук, она приземлилась на грязный булыжник, а драгоценная грифельная доска вдребезги разбилась о камни.

Это было уже слишком.

– Чертовы потроха тебе в задницу!

Она вскочила на ноги, готовая выплеснуть свои страхи на первого подвернувшегося под руку человека.

Перед ней, недовольно поджав губы, стоял Джеймс Каннингтон. Опять он бесшумно подкрался сзади.

– Надеюсь, Робби никогда не услышит подобные выражения, Филипп.

– О! Нет… конечно, нет! – Она не солгала, ведь в присутствии Робби она ругалась по-русски. – Робби! Он исчез! Я всюду искал, но никаких следов…

– С ним все в порядке. Он просто заскочил ко мне в клуб перекусить. Он большой поклонник нашего повара. Думаю, Курт все еще не потерял надежду окончательно отвоевать у меня его расположение, но Робби предпочитает оставлять за собой право выбора.

Филиппа не поняла, о чем он говорит, но испытала облегчение. И это было главное. Последний листок бумаги опустился к ее ногам. Она наклонилась подобрать его и получила звучный шлепок по заднице.

– Ой! – Филиппа стремительно повернулась и сердито посмотрела на хозяина.

Джеймс округлил глаза.

– Не будь девчонкой, Филипп. Просто у тебя штаны грязные.

– Ну ладно.

Ее ягодицы горели! Не слабая у него рука! Покалывание, которое она до сих пор ощущала, было вызвано, конечно же, шлепком. Чем же еще?

Кое-как они собрали рассыпавшиеся принадлежности. Мистер Джеймс Каннингтон не предложит ей свою помощь, ворчала она себе под нос, с трудом удерживая кипу разномастных свертков. С какой стати? Ведь он не знает, что она девушка, хотя на шлепок отреагировала как девчонка.

Она проследовала за Джеймсом к неприметным дверям большого здания в готическом стиле.

– Вот куда удрал наш негодник.

Каннингтон кивнул полноватому молодому человеку, распахнувшему перед ним дверь, и вошел в клуб.

Она шла за ним, пытаясь не слишком откровенно глазеть по сторонам. Женщинам не разрешалось посещать закрытые мужские заведения, подобные этому!

Она была чуточку разочарована, обнаружив, что первая комната представляет собой не что иное, как кричащую безвкусицей бильярдную. У одной стены располагалось возвышение, напоминавшее подмостки, но занавес был опущен.

Посетителей еще не было. Несколько молодых людей сновали по комнате, занимаясь приготовлениями к вечеру. Чарующий запах проникал через двери в дальней стене комнаты. Желудок Филиппы не замедлил выказать свое одобрение.

– Извините. – Она поморщилась. – Мы пропустили наш чай.

– Неудивительно, что вы проголодались. – Джеймс рассмеялся. – Вы ведь еще растете.

Она уставилась на него в изумлении.

– Расту?

– Простите, простите, виноват. Вы настоящий мужчина. Вот только растительности не хватает.

Филиппа резко подняла руку к лицу. Она не подумала о том, что в это время суток даже у чисто выбритых мужчин становится заметна небольшая щетина.

Он считает ее мальчишкой, слишком молодым, чтобы бриться.

Джеймс хлопнул ее по спине.

– Не принимай это близко к сердцу. Со временем ты будешь, таким же волосатым, как Курт, помяни мое слово.

Когда минуту спустя Джеймс представил ее Курту, Филиппа искренне удивилась этим словам. Никогда в жизни она не видела такого волосатого человека, как Курт. И такого огромного. Вид у него был поистине устрашающий.

Тем не менее кухня показалась ей уютной и знакомой, с балок свисали пучки зелени, а в больших горшках кипело загадочное пряно-ароматное варево. Это напомнило ей то счастливое время, когда ее мать еще достаточно хорошо себя чувствовала и время от времени с огромным удовольствием возилась на кухне. И когда страшный и огромный Курт подал ей тарелку с говядиной, щедро политой великолепной подливкой и приправленной луком-пореем, Филиппе этот гигант показался самым лучшим человеком на свете.

Филиппа отнесла тарелку ароматного сокровища на большой разделочный стол, за которым сидел Робби в окружении пустых тарелок. Девушка слегка щелкнула его по макушке кончиками пальцев и уселась рядом.

– Напугал меня до смерти.

Поскольку рот Робби был набит, он промолчал, лишь виновато пожал плечами. Наконец он проглотил огромный кусок и наклонился к Филиппе.

– Девчонок сюда не пускают, – шепотом произнес он. – Такие правила.

– Ну конечно. А ты всегда следуешь правилам, не так ли?

Он ухмыльнулся. Откинув голову, Филиппа посмотрела на него.

– Только попробуй еще раз сбежать от меня, и я заставлю тебя учиться шитью.

Он широко раскрыл глаза, но ответил с напускной бравадой:

– Напугала! Портные тоже шьют. Неплохое ремесло.

Филиппа ехидно усмехнулась:

– Я говорю о вышивании, парень. О рукоделии. О вышивании салфеточек.

Он наконец дрогнул:

– Ладно, больше не буду убегать.

– Слово джентльмена?

Он искоса взглянул на нее. Но не ответил.

– Я жду.

– Ну ладно. Слово джентльмена, – проворчал он.

Она удовлетворенно кивнула:

– Это все, о чем я прошу.

Радуясь своей маленькой победе, Филиппа с жадностью набросилась на еду, вновь порадовавшись тому, что на ней мужское облачение. Ведь мужчинам позволено по-настоящему наслаждаться трапезой, чего не скажешь о женщинах. Слабый пол вынужден изящно поклевывать крохотные кусочки.


Глава 6


Прихватив булочку, Джеймс оставил молодых людей. Он не собирался задерживаться в клубе, поскольку у него была назначена важная встреча с дамой. Но раз уж он все равно здесь…

Миновав открытую для широкой публики часть клуба, он прошел через потайную дверь и направился в шифровальную.

– Порадуй меня, Фишер, скажи, что у тебя кое-что есть для меня.

Фишер уныло пожал плечами.

– Я стараюсь, Джеймс, но, сам понимаешь, каждый день получаю новые документы из Франции. Теперь, когда у нас остался всего один дешифровщик… – Молодой человек побледнел. – Извини. Я не имел в виду…

Джеймс поднял руку.

– Не извиняйся. Пожалуйста, не надо.

– Дело в том, что я занимаюсь не своим делом. Я еще ходил в учениках, когда погиб Апкерк. И пока Уэдерби не вернется, если он вообще поправится… – Фишер вновь пожал плечами. – А у тебя что? Кто-нибудь появился на почте, чтобы забрать письма?

Джеймс поморщился.

– Нам особенно не за что зацепиться. Письма адресованы мистеру Эймору, Лондон, обычная доставка. Твои копии все еще находятся там.

Фишер фыркнул.

– Мистер Эймор!

Джеймс кивнул. Учитывая пылкое содержание каждого письма, эта игра слов давно перестала быть забавной.

– Спасибо, Фиш.

У Джеймса оставалось еще одно дело, а потом можно будет забрать Робби и Филиппа домой. Забавно, что сегодня мысль о возвращении домой не вызывала у него отрицательных эмоций.

– Всегда рад помочь, – произнес Фишер. – И не называй меня Фишем.

На этот раз Джеймс не улыбнулся. В последнее время ему не хотелось улыбаться, отправляясь на встречу с леди Уинчелл.

Когда Робби и Филиппа закончили свою обильную трапезу, Курт одобрительно хмыкнул, собрав тарелки.

Филиппа улыбнулась гиганту. Его лицо показалось ей знакомым. Впрочем, за время своего путешествия она встречала стольких людей, что многие лица начали стираться из памяти. В любом случае поваром он был отменным.

– Жаркое было изумительным. По вкусу оно напомнило мне блюдо, которое готовила моя мать. Вы добавили немного укропа в подливку?

Курт пристально посмотрел на нее, прищурился и кивнул. Филиппа мысленно взяла себе на заметку: очевидно, мужчины не обсуждают рецепты приготовления блюд.

Робби схватил ее за руку и потащил к двери кухни.

– Пойдем, я хочу показать тебе клуб.

С дальнего конца кухни до них донеслось ворчание Курта. Робби оглянулся и посмотрел на него.

– Я знаю, сэр.

Филиппа лишь переводила взгляд с одного на другого. Как они понимают друг друга?

Она так же горела желанием посмотреть клуб, как Робби не терпелось показать ей его. Подумать только! Женщина в клубе джентльменов!

Самая большая комната, очевидно, парадная гостиная, была отделана полированным деревом, повсюду стояли карточные столы, покрытые зеленым сукном. В дальнем конце комнаты, имевшей форму литеры «L», виднелось возвышение, словно сцена, закрытое занавесом из красного бархата. Робби заметил ее интерес.

– Там бывают представления, – с важным видом сообщил он. – Танцовщицы со змеями и тому подобное.

– Боже! – пробормотала Филиппа. – Как экзотично! – Она готова была держать пари, что одежд на танцовщицах было не больше, чем на их змеях. – Я очень надеюсь, что ты говоришь об этом не исходя из собственного опыта.

Пока все, что она видела – сцена, карточные столы, курительная комната, в которой, судя по самым разнообразным бутылкам, подавали спиртное, – не выглядело слишком уж развращенным, но и впечатления респектабельности почему-то не производило.

Она всегда представляла себе мужские клубы как благопристойные заведения, где джентльмены, покуривая сигары и трубки, читают газеты и обсуждают политические вопросы в обстановке доброго мужского Товарищества. Клуб Джеймса таковым не являлся. Это было ясно с первого взгляда.

«Пристально наблюдать за Джеймсом Каннингтоном».

Каждый день мистер Каннингтон открывался с новой стороны.

Филиппа увидела коридор, ведущий в заднюю часть здания.

– А там что?

Робби пожал плечами, вертя в руках пробку, которую нашел в курительной комнате.

– Ничего особенного. Кабинет управляющего, кладовые. Подожди, туда нельзя!

Но Филиппа уже почти бежала по коридору. Большинство городских зданий простирались в глубину больше, чем в ширину. Это здание казалось почти квадратным, Филиппа не сомневалась в том, что по сути своей «Клуб лжецов» отличался от остальных, клубов.

Коридор заканчивался двумя дверьми. Одна, на красивых бронзовых петлях, была отделана изящной резьбой. Кабинет. Вторая, попроще, почти сливалась с отделанной деревянными панелями стеной. Кладовая.

Филиппа тронула задвижку на двери кладовой. Та легко подалась. Сунув голову внутрь, она увидела выстроившиеся в ряд веники, швабры, щетки и ведра. На полках стояли какие-то лари и банки с воском, очевидна, для ухода за паркетом и мебелью.

Абсолютно ничего подозрительного. Филиппа отступила назад и осторожно закрыла дверь, постаравшись не щелкнуть задвижкой. Потом обернулась и оказалась лицом к лицу с седым мужчиной в откровенно уродливом жилете, который наблюдая за ней, стояв дверное проеме. Она замерла с полуоткрытым ртом, собираясь объяснить свое присутствие, но так и не нашла подходящего предлога.

Мужчина, сложив натруди руки, пристально смотрел на нее.

– И с чего бы это вдруг парень, который, прошу заметить, не является членом этого очень закрытого клуба, сует свой нос в чулан со щетками?

К ним подошел Робби.

– Это мой гувернер, мистер Джекем. Филипп Уолтерс его кличут.

– Зовут, Робби, – машинально поправила его Филиппа.

Мужчина продолжал пристально и с подозрением смотреть на нее. Ведь ее застигли, в тот самый момент, когда она шпионила. И как она может объяснить свой интерес к веникам?

– Значит, ты работаешь у мистера Каннингтона? – Джекем окинул ее с ног до головы таким взглядом, от которого, как она опасалась, мало что могло укрыться. – Нелегко тебе пришлось, верно? Хотелось бы иметь хорошего хозяина, который мог бы о тебе позаботиться? – Он подвинулся ближе к Филиппе, и она вынуждена была посмотреть в его бесцветные глаза. – Джеймс Каннингтон – лучший из тех, кого я знаю. А также из тех, с кем тебе придется иметь дело. Настоящий джентльмен и друг для своих, если ты понимаешь о чем я.

Продолжая рассматривать Филиппу, Джекем наклонился и шепнул ей на ухо:

– Что-то с тобой не так. Не могу определить, что именно, но точно знаю: мне это не нравится.

Джекем сделал шаг назад и улыбнулся, взгляд его при этом оставался холодным.

– А теперь, Робби, отведи-ка своего гувернера туда, где ему следует находиться. Здесь нет ничего любопытного, кроме щеток и веников.

Филиппа с радостью воспользовалась возможностью ретироваться, Робби следовал за ней по пятам. Ее немного знобило, к горлу подступила тошнота. Но с чего она так разволновалась? У этого человека были все основания отругать ее за то, что она сует свой нос куда не следует. Еще он сказал, что она ему не нравится. Ну и что?

– Кто это? – спросила она Робби.

– Джекем, он здесь всем заправляет. Раньше он был самым знаменитым вором.

Филиппа не могла прийти в себя от изумления. Джеймс Каннингтон якшается с ворами. Она многое сможет разузнать, если снова удастся проникнуть в этот клуб.

И все же она обрадовалась, когда Робби согласился пойти домой. Что-то странное было в этом клубе. Когда они выходили через парадную дверь, Филиппа заметила небольшой переулок сбоку от здания и, повинуясь инстинкту, свернула туда.

Довольно длинный переулок, постепенно сужаясь, тянулся вдоль здания, в конце поворачивая за тыльную стену высокого кирпичного особняка. Это был очень длинный особняк, гораздо длиннее, чем можно было предположить, побывав внутри клуба.

А это означало, что она видела лишь половину внутренней части здания.


Глава 7


Когда Джеймс подошел к той комнате в старом дворце, который стал тюрьмой для леди Лавинии Уинчелл, он увидел самого премьер-министра, выходившего через противоположную дверь.

– Милорд! – воскликнул Джеймс, стремительно бросившись к нему.

Невысокого худощавого премьера сопровождали двое – охранник и секретарь. Поравнявшись с ними, Джеймс встретился взглядом с лордом Ливерпулом, который смотрел на него, гневно вскинув брови.

– Не забывайте о своем достоинстве, – произнес премьер-министр с мягкой укоризной, если вообще выговор этого самого могущественного человека в Англии мог быть мягким.

Джеймс смущенно поклонился, но в его голове было слишком много вопросов, чтобы думать о внешних приличиях.

– Милорд, вы приходили, чтобы встретиться с леди Уинчелл?

Ливерпул поджал губы и дернул бровями в направлении своих сопровождающих. Затем сделал шаг в сторону, знаком приказав Джеймсу следовать за ним.

– Поскольку вы горите желанием получить ответ на свой вопрос, да, я только что разговаривал с миледи, – очень тихо произнес он.

– Узнали что-то новое?

Ливерпул ждал, пристально глядя на Джеймса. Взяв себя в руки, Джеймс опустил голову.

– Прошу меня извинить, милорд. Я лишь хотел узнать, не предоставила ли она каких-либо свидетельств, которые могут быть использованы для доказательства ее вины.

Ливерпул покачал головой:

– Едва ли стоит этого ждать. Леди Уинчелл полностью осознает грозящую ей опасность. Поэтому продолжает утверждать, что не имела намерения стрелять в меня, а хотела отомстить вам за то, что вы ее отвергли.

У Джеймса заныло раненое плечо. Ведь попавшая в него пуля была предназначена этому великому человеку.

– Мы должны уничтожить ее, милорд! Она предатель и хладнокровный убийца.

– Я в этом не сомневаюсь. Но если красивая женщина из высшего общества предстанет перед судьей и присяжными, разве смогут они оставаться безучастными, увидев ее слезы и услышав ее мольбы? Пока у нас не будет доказательств и настоящих улик, мы ничего не можем ей предъявить, кроме прелюбодеяния, а ее супруг не станет выдвигать обвинения в супружеской неверности. Лорд Уинчелл опять до безумия влюблен в свою молодую прелестную жену.

– Кроме того, он пытается сохранить лицо, – с усмешкой произнес Джеймс. – Но я могу найти доказательства. Мне известно, где их искать. Наш дешифровщик в настоящее время обрабатывает входящую и исходящую корреспонденцию леди Уинчелл, пытаясь найти ключ к коду.

Ливерпул холодно посмотрел на Джеймса.

– У вас было много времени, Каннингтон, чтобы собрать доказательства по этому делу и выдвинуть обвинение. Я больше не могу игнорировать просьбы лорда Уинчелла. Кроме того, многие члены парламента относятся к этому делу неодобрительно.

Секретарь премьера осторожно кашлянул. Ливерпул кивнул ему, потом вновь повернулся к Джеймсу.

– Не имея конкретных доказательств и свидетелей, я не могу держать леди Уинчелл под арестом.

При мысли о том, что Лавиния выйдет сухой из воды и вернется к своей беззаботной жизни и грязным делам, Джеймс стиснул зубы.

– А как же свидетельские показания моей сестры? Лавиния ей во всем призналась.

– Учитывая ее связь с «Клубом лжецов», леди Рейнз не может быть подвергнута проверке, точно так же, как и вы, Каннингтон. Вас спасло от провала то, что леди Уинчелл отказалась признать обвинения. Она не может раскрыть вас, не признавшись в собственной измене. Вам хорошо известно, что секретность «Клуба лжецов» важнее наказания одной предательницы.

– Важнее? Но погибли наши люди, сэр!

– Это так. И они предпочли бы скорее погибнуть еще раз, чем рассказать свету о деятельности клуба, не правда ли?

Ливерпул бросил на Джеймса холодный взгляд, и Джеймс понял, что премьер-министр, не колеблясь, пожертвовал бы им. Даже протеже Ливерпула – Натаниэль Стоунвелл, лорд Рирдон – был подвергнут публичному позору, чтобы скрыть опрометчивый поступок принца, и это несмотря на глубокую и искреннюю преданность лорда Рирдона, а возможно, именно по этой причине. Ведь Натаниэль Стоунвелл был членом «Королевской четверки», тайного и привилегированного союза лордов, который, по существу, являлся мозгом монархии. «Четверка», кроме того, время от времени выступала в качестве руки, направляющей тайное оружие, каковым являлся «Клуб лжецов», что также служило доказательством того, что лорд Ливерпул в случае необходимости с легкостью пожертвует таким мелким игроком, как Каннингтон. Впрочем, он не нуждался в таком доказательстве. Прежде чем Джеймс успел что-либо ответить, Ливерпул продолжил:

– Исходя из всего вышесказанного, я дал указание прекратить расследование. – Он поднял руку, отметая немедленные протесты Джеймса. – Даю вам десять дней, Каннингтон. Представьте мне доказательства. Найдите свидетеля. – Впервые во взгляде Ливерпула промелькнула искорка теплоты. – Я обязан вам жизнью, Каннингтон. Поэтому и даю вам этот срок. Поймите, месть непродуктивна. Она тянет нас назад. Необходимо двигаться вперед, иначе увязнешь в трясине прошлого.

Джеймс молча смотрел, как премьер-министр неторопливой походкой присоединился к своим спутникам. Беспомощная ярость поднималась в его душе. Десять дней. Он повернулся к двери в комнату Лавинии.

Камера Лавинии Уинчелл была самой роскошной, которую когда-либо доводилось видеть Джеймсу, об этом позаботился охваченный страстью лорд Уинчелл. Парчовая драпировка защищала массивное ложе от возможных сквозняков, а в огромном великолепном камине жарко пылал огонь. В комнате повсюду виднелись, книги, пяльцы для вышивки и многое другое, что позволяло Лавинии скрасить досуг. Прислуживала Лавинии молоденькая симпатичная горничная.

По-видимому, никто из членов палаты лордов не хотел, чтобы его обвинили, в плохом, обращении, с дамой, тем более в ее казни через повешение, даже сам принц-регент.

И Джеймс едва, ли мог винить их в этом – некогда он сам пал жертвой чар Лавинии.

Внешне Лавиния совершенно не изменилась. Когда говорят об идеальной блондинке, то имеют в виду Лавинию. Грациозная, гибкая, она несколько побледнела в своем заточении, но эта бледность лишь усиливала впечатление ангельской хрупкости.

– Джеймс! Моя любовь, ты снова вернулся ко мне!

Она грациозно вскочила и бросилась к нему, раскрыв объятия. Не шелохнувшись, Джеймс не отрывал сурового взгляда от ее огромных голубых глаз, в которых застыли невыплаканные слезы и невысказанная, мольба. Женщина остановилась.

– И все-таки вы меня не забыли.

Голова Лавинии печально поникла, и глазам Джеймса предстала ее изящно изогнута шейка.

Она была так красива, что мужские инстинкты Джеймса завибрировали, словно туго натянутые струны арфы. Но он хорошо помнил, что в совершенном теле леди Уинчелл жида черная душа ядовитой змеи.

– Можно давать занавес. – Джеймс прошел мимо женщины и опустился в кресло, стоявшее у камина. Пытаясь хоть немного отогреть свою замерзшую душу у каминного огня, он намеренно игнорировал и правила этикета, и ее позу кающейся грешницы. – Оставьте свои уловки для тех, на кого они могут произвести впечатление, Винни. Меня совершенно не интересует история безумной страсти, которую вы сочинили для судей. Мы с вами прекрасно знаем, что пуля предназначалась премьер-министру, а не мне. И лишь благодаря моей сестре я успел закрыть премьера собой.

– Агата! – В мгновение ока черты. Лавинии исказились гримасой ненависти. Она закрыла лицо руками и жалобно всхлипнула. – Твоя сестра ненавидит меня, боится, что я отниму тебя у нее!

Горничная, с жадным любопытством прислушивающаяся к разговору, решила, что настала пора удалиться. Всхлипывания Лавинии моментально прекратились. Женщина, смеясь, присела на оттоманку.

– Эта дурочка побежала докладывать тому жирному идиоту, которого вы называете принцем. У нас есть несколько минут, так что если хочешь избавиться от своей неудовлетворенности… – Лавиния лениво рассматривала свои ногти. – Я свободна.

Джеймс даже и подумать не мог о том, чтобы прикоснуться к ней. С чего она взяла, что он этого захочет? В этом случае Лавиния легко могла бы представить Джеймса негодяем, готовым опять посягнуть на матримониальную собственность лорда Уинчелла.

– Чтобы вы подняли крик и обвинили меня в изнасиловании? Бедная, сбившаяся с пути супруга, ставшая целью отмщения отвратительного соблазнителя?

Красивое лицо женщины подернулось гримаской раздражения, но, справившись с ним, она спокойно пожала плечами.

– Я просто подумала, что вам еще раз хотелось бы заняться любовью, ведь раньше вы с удовольствием предавались любовным утехам.

– У нас была связь, Лавиния. Греховное и пылкое влечение. Но потом вы организовали мое похищение. И близости больше не было. Да мне уже и не хотелось, ведь меня опаивали каким-то зельем и ежедневно пытали.

– Я к этому не имею никакого отношения.

Джеймс горько рассмеялся.

– Ну конечно, нет. Вы просто изредка, примерно раз в неделю, спотыкалась об меня на том вонючем корабле, чтобы заверить в своей любви.

– Вы никогда не видели меня там. – Холодная издевка звучала в ее голосе. – В своих показаниях вы говорили, что не помните, видели ли меня.

В душе Джеймса чувство разочарования уступило место ярости. Тогда его, по-видимому, опоили опиумом, и большую часть своего плена он провел в галлюцинациях и бреду. Он помнил какие-то странные огни и непонятные звуки и, конечно, регулярные визиты этой змеи.

– Да, я не помню вашего лица. Только ваш голос, площадную брань и ваши требования назвать имена. Ваш голос и, возможно, холод, который исходил от вашей порочной души.

Лавиния фыркнула.

– Боже! Как возвышенно, Джеймс. Раньше, когда ты умолял меня о поцелуях, ты не был столь романтичным.

Она повернулась и, призывно покачивая бедрами, двинулась к нему. Холодная расчетливость исчезла, ее сменила маска вожделения. Джеймс почувствовал, как хищная сексуальность этой женщины окутывает его. Воспоминания проносились у него в голове, заставляя сердце сжиматься.

Подняв руку, она коснулась его груди, но Каннингтон жестко перехватил ее запястье.

– Не надо, – холодно произнес он. – Я только что надел чистую рубашку.

Оскорбление достигло своей цели, и сквозь многочисленные маски на секунду открылось истинное лицо Лавинии.

Но и этой секунды хватило, чтобы наваждение исчезло, и Джеймс с легкостью оттолкнул Лавинию. Отшатнувшись, женщина ухватилась за спинку кресла. Выражение неподдельной ненависти исказило ее лицо, и вся красота исчезла.

Пальцы Лавинии с такой силой впились в плотную ткань обивки, что Джеймс услышал, как нити лопаются под ее ногтями.

– Ты еще вернешься! – прошипела она. – Ты не сможешь без меня. Во мне есть все, что тебе нужно в женщине.

Еле сдержав отвращение, Джеймс вышел из комнаты, миновав стоявшую у двери охрану.

Ужаснее всего было то, что Лавиния оказалась права. Он не мог обойтись без нее, но не в том смысле, в каком она думала.

Она одна скрывала правду, связанную с его собственным предательством «лжецов». Она одна могла помочь ему освободиться от чувства вины и боли. И пока он не докажет ее вину и не отправит на виселицу как убийцу – а в том, что она убийца, Джеймс не сомневался, – он вновь и вновь будет приходить к ней.

Остановившись на мгновение в пустом вестибюле, Джеймс глубоко вздохнул и провел рукой по волосам. Он почувствовал, что колдовские чары Лавинии Уинчелл окончательно покинули его, хотя он до сих пор ощущал запах ее кожи на своей ладони. Когда-то этот нежный мускусный запах сводил его с ума, и она хорошо это знала, окропляя духами самые интимные места, что ни одной женщине не пришло бы в голову.

Он был сыт по горло ее неистово-порочным телом. Часто, проведя несколько часов в ее постели, он возвращался домой совершенно обессиленным, но стоило лишь почувствовать на своей одежде ее запах, как желание вновь просыпалось.

Теперь от отголосков того вожделения он испытал лишь приступ тошноты. Джеймс нервно повел плечами, понимая, что испытывает отвращение не столько к самой Лавинии, сколько к собственной мужской восприимчивости.

Пора было отправляться домой.


В тот вечер Филиппа укладывала Робби спать, хотя была совершенно уверена, что это не входит в обязанности гувернера. Но если не она, то кто?

Уж конечно, не мистер Каннингтон.

– Он опять уходит. – Лицо Робби было совершенно бесстрастным. – Он всегда уходит.

Филиппа не знала, что ему на это ответить. Казалось, опекун очень любит мальчика, хотя она слишком недолго жила в этом доме, чтобы сделать окончательный вывод.

Пора сменить тему.

– А вот мы теперь не скоро отправимся куда-либо, господин Роберт, – сказала она, погрозив ему пальцем. – Ведь ты сбежал от меня сегодня.

Его лицо слегка побледнело.

– Значит, ты собираешься меня высечь?

Высечь его? За то, что он, проголодавшись, решил забежать к своему опекуну в клуб? Господи, что за мысли у этого ребенка?

Но пусть не думает, что подобные «подвиги» будут и впредь сходить ему с рук. Подбоченившись, Филиппа нахмурила брови и сказала с напускной строгостью:

– А сейчас, негодный мальчишка, ты будешь подвергнут запатентованному наказанию Уолтерсов – пытке щекоткой.

С этими словами Филиппа, словно хищная птица, растопырила пальцы.

Робби подпрыгнул, чтобы убежать, но смешок уже пробивался сквозь его притворный ужас, Филиппа схватила мальчишку, прежде чем он рванул к двери. Впрочем, по всему было видно, что он не очень старается убежать, поскольку ребенок, выросший на улице, наверняка умеет спасаться бегством.

Она подхватила Робби и, не обращая внимания на его повизгивания, отнесла на коврик перед камином, щекоча костлявые бока.

Робби хохотал, но Филиппа чувствовала, что мальчик еще зажат, и это напомнило девушке о том, какой тяжелой была раньше его короткая жизнь. У Робби практически не было детства, и может, Филиппе хоть как-то удастся расшевелить его.

Улыбаясь, она едва позволяла ему перевести дух и начинала снова.

– А, так ты Робби Мятежник? А может, ты Робби Великий Всезнайка? Но я думаю, что ты больше похож на Робби, Трясущегося-на-Коврике!

Ну, пора заканчивать. Теперь Робби вопил во всю глотку. Филиппа услышала какой-то шум, и дверь спальни распахнулась.

– Что, черт возьми, ты с ним делаешь?

Не успела Филиппа ответить, как неведомая сила схватила ее за шиворот и оттащила от Робби.

Мгновение спустя она подобно марионетке висела в сильных руках Джеймса Каннингтона. Съехавший набок галстук душил ее, врезавшись узлом в то место, где у мужчины должно быть адамово яблоко.

Ловя ртом воздух, Филиппа покорилась на Джеймса и едва не задохнулась, поскольку державший ее железной хваткой мужчина был, мягко говоря, не совсем одет. Джеймс Каннингтон ворвался в комнату почти голый, в одних подштанниках, с полотенцем на шее. Подштанники прилипли к влажному после ванны телу. Так что, возможно, и к лучшему, что проклятый галстук не позволил ей даже пискнуть.

Джеймс предстал перед Филиппой во всей своей красе. С мускулистой груди взгляд Филиппы скользнул на живот и буквально прилип к полоске темных волос, которая, расширяясь, пряталась под небольшим лоскутком тонкой ткани и не могла скрыть мускулистые бедра.

Великие греческие боги! Слабое волнующее любопытство, которое она испытывала последние пару дней, по всей видимости, было лишь прелюдией. Неожиданно Филиппу охватило такое сильное возбуждение, что во рту у нее пересохло.

Боже! Она хочет его! Неожиданное открытие прибавило девушке сил, и она снова начала вырываться.

Она хочет его, и это тогда, когда Филиппа даже наедине с собой старается забыть о том, что она женщина. Когда она в этом дурацком галстуке и чуть не падающих штанах не может позволить своему телу даже мгновения свободы.

С силой, которой она от себя не ожидала, Филиппа вывернулась и, освободившись от жесткой хватки Джеймса, отпрянула к стене.

– Фил меня щекотал, Джейми, – улыбнулся Робби. – Мы просто дурачились.

Осознав свою ошибку, Джеймс рассмеялся и, взглянув на Филиппу, виновато улыбнулся. Девушке хотелось зажмуриться, но она заставила себя рассмеяться и открыто взглянуть на хозяина.

Какая дурацкая ситуация!

Она испытывала вожделение к человеку, который был убежден в том, что она мужчина.


Глава 8


После того как Джеймс извинился и ушел заканчивать свой туалет, Филиппе потребовалось немало времени, чтобы успокоить разошедшегося Робби.

– Ты видела? – вновь и вновь спрашивал Робби тоном, в котором звучали неподдельная гордость и искреннее счастье. – Примчался меня спасать! Нет, ты видела?

– Да, я видела его, – ответила Филиппа с улыбкой. Да, увидела она немало: и скульптурные бедра мистера Каннингтона, и его тонкую, без намека на жир, талию. – Весьма впечатляюще.

И в самом деле впечатляюще.

Она до сих пор не могла прийти в себя. На нее произвела впечатление не только исключительная физическая форма Джеймса Каннингтона, но и его готовность прийти на защиту Робби. Разве есть что-либо более притягательное в мужчине, чем его готовность защитить слабого?

А также способность посмеяться над собственной ошибкой. Все это не может не очаровать.

Филиппа, решив немедленно обсудить с Джеймсом дела Робби, вышла из комнаты и нос к носу столкнулась с Денни, который, встретив ее оскорбленным «гм!», все же проводил к хозяину, в парадную гостиную.

Помня о предупреждении, Филиппа извинилась перед мажордомом за погром, устроенный во время завтрака, но в ответ услышала очередное «гм!», правда, несколько более благожелательное.

Дверь в гостиную была слегка приоткрыта. Филиппа уже собиралась постучать, как услышала голос мистера Каннингтона:

– Вы уверены, что не рискованно ехать в одном экипаже?

Филиппа замерла.

В ответ раздался другой голос – низкий и сдержанный:

– Не вижу смысла в чрезмерной конспирации. В тот день вы спасли премьера фактически у моих ног. Думаю, никто не удивится, увидев нас вместе.

Филиппа широко раскрыла глаза. Спасли премьера? То есть премьер-министра Англии лорда Ливерпула? Она ушам своим не верила! Значит, ей не следует опасаться мистера Каннингтона?

Вновь послышался голос Джеймса:

– Ливерпулу не за что меня благодарить. Впрочем, как и принцу-регенту.

Так-так. Возможно, не следует спешить с выводами. Ее охватило жгучее любопытство, и, выругав себя по-арабски, Филиппа почти прильнула к приоткрытой двери.

«Лучше присмотри за своим хвостом, – сказал бы сейчас ос отец. – Любопытство сгубило кошку».

– Думаю, всем известно, что я всего лишь тень его высочества, – вступил в разговор еще один, более молодой голос дразнящими нотками походивший на голос Джеймса. – Верный маленький наследник, поджав хвост, торопливо семенящий за господином…

– Прекрати паясничать, Коллиз, умоляю тебя, – прервал его голос, должно быть, принадлежавший «тени его высочества». – И пожалуйста, веди себя сегодня прилично, чтобы к концу вечера мне не пришлось вытаскивать тебя из декольте чужой жены.

– Это не моя вина, – запротестовал молодой человек, которого звали Коллиэг. – Они искренне хотят утешить, раненого солдата.

– Ты заработаешь новое ранение, если еще раз затеешь ссору с ревнивым мужем. Пока принцу все это кажется забавным, но на твоем месте я не стал бы испытывать, его терпение.

– О, принц способен понять, что такое страсть. На прошлой неделе он рассказывал мне историю о леди Бр…

Испугавшись, что сейчас она узнает что-то очень личное из жизни принца, Филиппа постучала в дверь.

Услышав, разрешение войти, она прочистила горло и вошла в комнату, но тотчас остановилась, увидев группу прекрасно одетых джентльменов, которые показались ей образцом мужского совершенства.

О Боже!

Высокий, выше и самый высокий.

Какое счастье, что она не мужчина, иначе, гонимая чувством собственной неполноценности, вполне могла бы броситься в Темзу.

Два джентльмена, стоявшие рядом с Джеймсом, имели внешнее сходство, очевидно, состояли и родстве. Братья? Возможно, двоюродные. Парадные костюмы делали их похожими на настоящих принцев. А Джеймс…

Сейчас перед ней стоял утонченный и безупречно одетый джентльмен. Темно-синий атласный фрак облегал широкие плечи, подчеркивая мужественность фигуры. Без единой морщинки бриджи обтягивали мускулистые бедра.

Сверкающая золотая вышивка, которой был украшен его наряд, пожалуй, больше подошел бы женщине, по темно-синему фраку, с который был облачен этот прекрасный самец, вышивка лишь добавляла великолепия и напоминала своего рода воинский декор.

Он выглядел как король. Король-воин с добрыми глазами.

У нее подкосились колени.

Джеймс, должно быть, заметил ее удивление и, улыбнувшись, с элегантной небрежностью смахнул невидимую пылинку с лацкана своего роскошного фрака.

– Что? Впечатляет? – Он поправил манжеты тонкой рубашки. – Мне было велено явиться к принцу-регенту при полном параде… Господа, позвольте вам представить мистера Филиппа Уолтерса, гувернера моего воспитанника.

Джеймс подошел к Филиппе и доверительно подхватил ее под руку.

– Филипп, это мои друзья, мистер Коллиз и сэр Далтон Монморенси, лорд Этеридж. Должен вам сообщить, господа, что я чрезвычайно доволен этим молодым человеком, он взял на себя воспитание Робби и прекрасно ладит с мальчиком.

Филиппа пребывала в полном смятении, сквозь грубое сукно своей куртки она чувствовала тепло его руки, и от этого у нее опять подогнулись колени. Однажды он уже держал ее подобным образом. Но сейчас ей показалось, что его пальцы вот-вот коснутся ее груди, и соски у Филиппы тотчас напряглись.

У нее пересохло в горле. В животе возникла сладкая дрожь, которая горячей волной разлилась по телу и спустилась до самого лона.

Филиппа, рискуя показаться невеждой, буквально вырвала руку из пальцев Джеймса и, ошарашенная предательством своего тела, склонилась в учтивом поклоне.

Лорд Этеридж видел, как смутился молоденький гувернер, и протянул ему руку для рукопожатий. Черт возьми! Она так надеялась, что никто не начнет эту схватку рук.

Рукопожатие его светлости было твердым, но умеренным, а выражение лица добрым.

– Значит, вы пытаетесь воспитать нашу маленькую обезьянку? Ну и как? Есть надежда на успех?

Филиппа отняла ладонь, прежде чем мужчина успел обратить внимание на то, какие у нее слабые руки.

– Да, он очень старается. Всего за день выучил некоторые буквы и теперь учится писать свое имя.

Темная бровь поднялась, заставив Филиппу задуматься над тем, что она сказала. Под взглядом этих серебристых глаз она чувствовала себя неуютно, словно понимала, что этот человек сразу замечает любую ложь.

– Понятно, – сказал он. – С нетерпением буду ждать от вас новых чудес, юноша.

Ох, не к добру. Филиппа слабо улыбнулась и, кивнув, сделала шаг назад.

– У вас, джентльмены, очевидно, дела. А я направлюсь в классную комнату. Завтра у нас занятия, понимаете… Я смогу позже поговорить с мистером Каннингтоном.

Она уже дошла до двери. Еще два шага и… Коллиз повернул голову в ее сторону.

– Джеймс, тебе следует время от времени позволять Филиппу выходить. Бедняга бледен как полотно.

Джеймс пристально посмотрел на нее.

– Ты прав, Кол. У парня не совсем здоровый вид.

– Жаль, что ты не можешь сегодня вечером взять его с собой. Вечер, проведенный в свете, оживил бы его. И кстати, мог бы пойти ему на пользу. Встречи с разными людьми, знакомства….

Джеймс бросил на Коллиза гневный взгляд.

– Это невозможно, Филипп работает на меня.

Он повернулся к Филиппе.

Еще один шаг. Ее манил безопасный полумрак коридора, Никаких проницательных лордов, никаких подшучивающих друзей, никаких тревожащих физических ощущений.

– У тебя есть какая-нибудь приличная одежда, Филипп? Я пообещал сопровождать девиц Трапп и их мать на бал, он состоится через несколько дней, на Коллиза надежды мало, а им нужен еще один кавалер.

Коллиз кивнул.

– Отказываюсь на том основании, что эти дамы могут иметь на меня матримониальные виды.

– Соглашайся, Филипп, надо же вывезти близняшек в свет. Насчет гардероба не беспокойся, мы его полностью обновим.

Филиппа переводила взгляд с одного на другого. С чего вдруг эти джентльмены проявляют такое участие?

– Бал? Близняшки?

Она должна играть роль мужчины, напомнила себе Филиппа. Молодого мужчины без гроша в кармане, отчаянно нуждающегося в связях и знакомствах с влиятельными людьми, который должен с радостью ухватиться за такой шанс.

Она почувствовала дверь спиной.

– Да… очень хорошо. Нужна только подходящая одежда.

Джеймс с облегчением улыбнулся:

– Превосходно. Завтра я пришлю камердинера моего зятя, и мы должным образом экипируем тебя для предстоящего сражения.

Филиппа вновь кивнула, нашла в себе силы улыбнуться и, поклонившись, скрылась за спасительной дверью. Оказавшись в коридоре, она почти бегом бросилась в свою комнату.

Для сражения?


Поздним вечером, сидя в своем экипаже, Джеймс ослабил галстук и с силой провел по волосам, испортив тщательную работу Денни. Сейчас это не имело значения. Он ехал домой. Далтон и Коллиз вышли раньше, у Этеридж-Хауса.

Темные улицы неспешно проплывали за окном экипажа, однако ночь только началась, и если бы некоему джентльмену захотелось бы развеяться, он мог найти любое количество вполне законных развлечений, наслаждаться которыми этот джентльмен мог бы хоть до рассвета. Джеймс вспомнил, какой была его реакция на короткое видение в парке, и понял, что очень нуждается в некотором утешении.

Как давно он не держал женщину в своих объятиях. Как хотелось прикоснуться к нежной женской коже, почувствовать на своей груди шелк волос»

Господи, какие волосы были у той загадочной женщины. Длинные, медно-рыжие. А как приятно от нее пахло! Не духами, а чистотой. Это был дурманящий голову женский запах.

У Джеймса так давно не было женщины, что его возбудила бы и мраморная садовая нимфа. Надо сдерживать свои инстинкты. Инцидент в комнате Лавинии лишнее тому подтверждение.

Единственное, что могло привести в порядок его нервы, – это искупление своей вины. Работа, больше работы, до тех пор, пока ночные кошмары не перестанут мучить его, пока справедливое возмездие не покарает убийц его товарищей, вина за их гибель лежит на нем.

Джеймс усмехнулся столь пафосным мыслям. Он страшно устал и в настоящий момент был просто не в состоянии мыслить здраво. Лицемерие правительства стало особенно очевидным. На дворцовом приеме в торжественной обстановке ему вручили еще одну награду за «подвиг», которого он практически не совершил.

Джеймс поднял медаль за ленточку и стал рассматривать золотой кружок при свете уличных фонарей, пробивавшемся сквозь занавески экипажа.

На аверсе был изображен профиль Георга, таким, каким его величество был несколько лет назад. Сегодня на дворцовом приеме Джеймс заметил, что складок на подбородке у его величества прибавилось.

Джеймс перевернул медаль и внимательно рассмотрел реверс. Изящная окантовка из дубовых листьев окружала его собственное имя и крупные глубоко выгравированные буквы: «Virtutis Honor».[2 - «За доблесть» (лат.).]

Джеймс опустил медаль. За отвагу. Да, он получил пулю в плечо, которая предназначалась премьер-министру; Это был не столько акт храбрости, сколько долг – он должен был искупить то, что натворил из-за своей связи с Лавинией.

Джеймс пошевелил плечом, чувствуя, как напрягаются поврежденные мышцы и сухожилия. Небольшая плата за собственную глупость. За то, что он, Джеймс Каннингтон, позволил своему либидо увлечь себя в сети, расставленные французской шпионкой, и в любовной горячке выдал ей имена своих товарищей.

Лавиния усиленно потчевала его снадобьями, по ее словам, усиливающими сексуальное влечение, он охотно принимал их, а потом, остывая от любовного жара, рассказывал о таких вещах, о которых не должен был говорить даже под страхом смерти.

Он не помнил, как продолжал раскрывать ей секреты, даже после того, как леди Уинчелл, перестав притворяться, что любит Джеймса, организовала его похищение. Тогда он, избитый, связанный по рукам и ногам, валялся в трюме убогого суденышка, стоявшего на якоре вблизи побережья Англии. Он полагал, что даже напичканный снадобьями, в полубессознательном состоянии, может сохранить тайну. Но последовавшие за тем смерти показали, что он ошибался.

Однако он помнил, как ему удалось бежать. Помнил, как из последних сил плыл к берегу, как потом долго брел по безлюдной дороге, пока какой-то случайный возница не привез его в дом сестры.

Он хорошо помнил, как позже Саймон Рейнз рассказал ему о гибели «лжецов». И невозможно было забыть о том, что до сих пор его лучший друг и соратник, Рен Портер, лежит в коме, а старший шифровальщик Уэдерби навсегда отошел от дел и теперь не может обойтись без сиделки.

На них напали, как только их имена стали известны Лавинии и ее приспешникам.

Их предал Джеймс. Герой.

Virtutis Honor.

Грудь сдавила жгучая боль.


Глава 9


В другом районе огромного города, в затененной комнате, на широких кроватях неподвижно лежали двое мужчин.

Входя в комнату, сиделка, миссис Нили, прикрывала свечу рукой, хотя вряд ли кого-либо из ее подопечных мог потревожить тусклый огонек. Однако женщина старалась изо всех сил, чтобы не потерять свое нынешнее место. Лучшего у нее никогда не было.

Ни в больницах, ни в частных лечебницах, где миссис Нили в свое время работала, она не пользовалась таким уважением, как здесь. Мистер Каннингтон и его друзья щедро оплачивали ее усердие. Хотя обычно труд сиделки приравнивался к труду малоквалифицированной прислуги.

Отец миссис Нили был доктором и, хотя состояния так и не нажил, научил дочь исцелять страждущих. Стоило ей взглянуть на раненых джентльменов, как сердце ее болезненно сжалось.

Раненые были совершенно беспомощными. Миссис Нили кормила их, с помощью лакея купала, причесывала и брила, читала им вслух и вела с ними долгие беседы.

Таковы были данные ей распоряжения, которых она неукоснительно придерживалась. Миссис Нили даже прочитала несколько книг, посвященных глубокой потере сознания. В одном из старых справочников прочла, что ежедневный массаж помогает избежать атрофии мышц, и с одобрения мистера Каннингтона с усердием принялась за дело.

Очень скоро ее усилия были вознаграждены: на щеках молодого человека, которого ей было велено называть Рен, хотя в действительности его звали Лоуренс, появился слабый румянец.

Она приблизилась к постели Рена и осветила его лицо. Да, теперь он, несомненно, выглядел лучше. За последние шесть недель почти исчезли кровоподтеки, спали опухоли на лице, а со временем и шрамы станут не так заметны. Такой молодой, такой красивый, с вьющимися волосами. Боже! Как жестоко его избили.

Сделав несколько шагов, она подошла к другой кровати. Бедный мистер Уэдерби. Он очень напоминал ей ее возлюбленного Фредерика, да упокоит Господь его душу.

Ангуса Уэдерби обнаружили на булыжной мостовой под окном его собственной спальни, которая располагалась на четвертом этаже. На его теле не было никаких повреждений, за исключением тех, которые он получил, упав на мостовую.

Ей велели называть его Ангус, однако Нили не могла обращаться по имени к джентльмену столь почтенного возраста, Поэтому называла его «мистер Уэдерби» и «сэр». Иногда, выбрав свободную минутку, она садилась рядом с его постелью и, будто беседуя с ним, предавалась воспоминаниям, обсуждая с раненым все, что случилось в их стране за последние пятьдесят лет.

Но седовласый джентльмен все время молчал. Впалые щеки на посеревшем от страданий лице, бескровные губы, хриплое поверхностное дыхание, таким она видела этого человека уже много недель. Непрошеная слезинка скатилась по ее щеке, когда женщина наклонилась, чтобы запечатлеть запретный поцелуй на челе мистера Уэдерби. Она была уверена, что Господь простит пожилой женщине ее безгрешную фантазию.

Затуманенным нежной печалью взглядом миссис Нили смотрела на лежащего мужчину, а в это время на другой кровати произошло маленькое, но чрезвычайно важное событие. Рука второго пациента, лежавшая поверх простыни, шевельнулась, словно пытаясь привлечь к себе внимание. Но сиделка не заметила этого. Ведь уже много недель больной лежал без движения.


Филиппа в беспокойстве мерила шагами комнату. Она была настолько взволнована, что не могла уснуть.

Неожиданно возникшая проблема не позволяла ей сомкнуть глаз.

Ну почему. Джеймс Каннингтон не порочен, не груб, обладает прекрасными манерами, хорош собой? Или же не добрый седовласый джентльмен с ангельским взглядом? Ну почему он такой… такой…

Она плюхнулась в кресло у камина и закрыла лицо руками. Такой мужественный и невыносимо притягательный. Никогда еще она так не реагировала на мужчину. Она едва могла дышать в его присутствии.

Вздохнув, Филиппа откинулась в кресле и вытянула ноги к огню. Как приятно под маской мужчины развалиться в кресле, потянуться и даже почесаться. Леди не может себе позволить ни одной из таких вольностей.

Леди не должна дотрагиваться до своего лица, прикасаться к другому человеку или поправлять свой туалет в присутствии других. Не должна откидываться на диванные подушки. Господи, а зачем в таком случае они нужны?

И все же у дам есть свои секреты. Любой леди известен язык веера и тайная игра взглядов и жестов. Изящный поворот головы, взмах ресниц, робкая или кокетливая улыбка.

Но в нынешнем своем положении Филиппе нельзя кокетничать с мистером Каннингтоном. И хотя за это время он не раз заполнял все ее мысли и чувства, Филиппа, не обнаружив свою женскую сущность, не могла воспользоваться ни одной из истинно женских уловок.

Она не джентльмен. Но и не леди. Если вдруг станет известно, что, переодевшись мужчиной, она живет под одной крышей с холостым джентльменом, ее тут же заклеймят в лучшем случае куртизанкой, а то и бесстыжей потаскушкой.

После похищения отца она по приезде в Лондон находилась на грани отчаяния и действительно могла стать женщиной легкого поведения. Ведь одинокая женщина не могла пройти по улицам Чипсайда, чтобы не услышать несколько грубых предложений. Темные личности предлагали ей деньги, выпивку, зазывали в опиумные курильни.

Но ведь это разные вещи – быть заклейменной и действительно являться таковой. Она обманывала, но, оказавшись в самой скандальной ситуации, делала все, чтобы защитить свою честь и добродетель.

Бог с ней, с репутацией, Филиппа знала, кто она на самом деле. Девушка машинально потянулась к своей косе, но, опомнившись, уронила руку.

– Черт! – пробормотала Филиппа, глядя на огонь. – Черт возьми!

Нельзя забывать, с какой целью она находится в этом доме. Ее отец каким-то образом связан с Джеймсом Каннингтоном. Если ей удастся узнать, каким именно, она начнет действовать.

Расследование – вот ее главная цель. Но с чего начать? Мистер Каннингтон, видимо, большую часть времени проводит у себя в кабинете среди книг и бумаг. Из этих бумаг Филиппа наверняка могли почерпнуть нужную ей информацию.

Филиппа резко встала и подошла к двери. Сейчас самое подходящее время. Хозяин вернется поздно, Денни отправился на боковую, Робби крепко спит.

Филиппа взялась за ручку двери, стараясь унять предательскую дрожь в коленях.

Затененный холл встретил ее жутковатой прохладой, сердце бешено колотилось, но девушка понимала, что не страх, а возбуждение заставляет ее трепетать. Многие годы она жила с отцом в тихом уединении, но спокойная жизнь так и не смогла вытравить из ее души тягу к приключениям.


Когда далеко за полночь экипаж Джеймса остановился, погруженного во тьму особняка, Филиппа, запустив руки во всклокоченные волосы и растянувшись на ковре, внимательно изучала лежавшую перед ней книгу.

Меньше всего Каннингтон ожидал увидеть гувернера в своем кабинете.

– Решили немного почитать перед сном, мистер Уолтерс?

Филиппа села, едва успев подхватить лежавшую на животе книгу.

– О! Мистер Каннингтон!

От охватившего ее ужаса Филиппа не могла пошевелиться.

Джеймс обвел глазами кабинет. Там царил хаос. Повсюду лежали открытые книги, на ковре были разложены бумаги. Джеймс наклонился и поднял одну. Счет от мясника за прошлый месяц?

Он вопросительно взглянул на гувернера.

Филиппа, еще не пришедшая в себя, присела на корточки и, запинаясь, прошептала:

– Я искал листок бумаги.

Джеймс ждал. Филиппа судорожно сглотнула.

– Я… я подумал, что мог бы составить букварь для Робби.

– А разве нельзя его купить?

– Нет… нужен букварь, который учил бы на знакомых примерах.

Парень так нервничал, что Джеймсу стало его жаль.

– В обычных букварях слишком много непонятных простым людям слов. Думаю, для Робби больше подошло бы что-нибудь более знакомое, например, Р…рынок вместо раджи.

Джеймс удивленно моргнул.

– Повозка вместо паланкина?

Идея была блестящей. То, что нужно для выросшего в городе Робби.

Филиппа с облегчением кивнула.

– Но я не смогу нарисовать повозку. Или кошку. Поэтому искал, откуда можно было бы срисовать. – Филиппа махнула рукой, указывая на беспорядок.

– Искал в моих личных счетах?

– Нет… прошу меня извинить, сэр. Я искал бумагу, чтобы можно было потренироваться, но я… я даже прямую линию провести не могу.

– Я могу. – Слова вырвались у Джеймса помимо его воли. – Мне далеко до сэра Торогуда, но что-нибудь простое я смогу изобразить.

Филиппа подняла глаза, на ее худеньком личике отразилось удивление. Впервые Джеймс заметил, что у гувернера зеленые глаза. Этот юноша будет сводить женщин с ума, как только повзрослеет.

Ему еще надо прийти в норму, но Джеймс был убежден, что парень выглядит уже чуточку лучше. И вот теперь Филипп не ложится спать, усердно пытаясь найти способ обучить уличного мальчишку. Это свидетельствует об искренней преданности делу.

Джеймс не ошибся, наняв этого парня. Эта мысль согрела его истерзанную душу. Хороший поступок, и каким бы незначительным он ни был, возможно, он уменьшит общую сумму его грехов.

– Я помогу тебе, если хочешь, – сказал Джеймс.

Ползая по ковру, Филиппа начала собирать книги.

– Думаете, мы подберем двадцать шесть подходящих слов?

– В Лондоне? Без труда. Например, для обозначения «Д» вполне подойдет «Дерьмо». – Джеймс усмехнулся. – В Темзе этого добра полно.

Это была шутка, ну, может, слегка непристойная. Но Филипп почему-то испуганно уставился на него.

– Брось, Флип. Не будь девчонкой. Можно подумать, тебе никогда не доводилось ругнуться в сердцах.

– Конечно… д-доводилось.

Джеймс опустился на колено и стал собирать бумаги.

Филиппа чуть не подпрыгнула, когда бедро Джеймса коснулось ее бедра. Она все еще не могла прийти в себя.

В первые секунды, не зная, что сказать хозяину, она с перепугу ляпнула про букварь, но сейчас ей казалось, что это действительно удачная мысль – составить такой иллюстрированный учебник, который будет понятен даже Робби.

Более того, мистер Каннингтон поверил ее словам. До чего же он доверчив! От нахлынувшего чувства вины и напряжения у нее опять задрожали колени.

Собрав небольшую стопку, Каннингтон переложил книги ей в руки, ненароком коснувшись ее груди. Филиппа отшатнулась, и книги с грохотом попадали на пол. Джеймс рассмеялся и покачал головой.

– Черт возьми, Флип. Ты что, безрукий?

– Из… извините.

Филиппа наклонилась, чтобы вновь собрать книги. Джеймс положил ей руку на плечо. Его рука была тяжелой и теплой. Желание вновь охватило ее.

– Флип, посмотри на меня.

Его низкий голос был полон сочувствия. Она посмотрела в его карие глаза, прижимая книги к груди. Джеймс крепко стиснул ее плечо.

– Флип, я знаю, что ты не совсем тот, за кого себя выдаешь.

Сердце у Филиппы остановилось. Все! Ее тайна раскрыта.

Джеймс продолжил:

– На самом деле ты не гувернер. И лет тебе меньше. Тебе пришлось голодать, возможно, довольно долго.

Он не понял! Значит, пока она в безопасности. Девушка испытала огромное облегчение, и глаза ее наполнились слезами. Опустив голову, она сделала вид, будто полностью сосредоточилась на книгах, которые держала в руках.

– Не бойся меня, Флип, – продолжал Джеймс. – Мне совершенно не важно, кто ты и сколько тебе лет. Главное, что ты действительно можешь помочь Робби гораздо больше, чем кто-либо другой. Полагаю, тебе немало пришлось испытать в жизни. И твой опыт поможет тебе найти общий язык с мальчишкой, который никогда не имел шанса узнать, на что он способен.

Филиппа недоверчиво посмотрела на Джеймса. Кто этот человек? Он казался таким добрым, таким открытым и все же оставался для нее загадкой.

Возможно, именно этому человеку она может довериться, и он ей поможет?

Нет. Она не станет рисковать, пока не узнает, кто он на самом деле.

Смешок Джеймса прервал ее размышления.

– Господи, Флип. Видел бы ты свое лицо! О чем ты сейчас думаешь?

– О том, как повезло Робби, что вы нашли его.

– Да нет, это он нашел нас.

– Нас?

Джеймс убрал руку с нее плеча и теперь расстегивал свой великолепный фрак.

– Налей мне виски, а я пока схожу переоденусь. А потом подумаем, какое подходящее слово начинается с буквы «Д».

Филиппа смотрела ему вслед. Хорошо, что он ушел, прежде чем она решилась броситься на его широкую грудь и выплакаться.


Глава 10


Боже милосердный! Когда же наконец этот человек позволит ей отдохнуть? Филиппа, совершенно обессиленная, в раздражении уткнулась лицом в последнюю страницу их почти уже законченного букваря.

– Для «З» придется взять слово «Зебра». Это единственное, что мы можем придумать.

– А как насчет «Зефира»?

Филиппа стиснула зубы.

– Превосходно. Это вполне узнаваемо, – ответила она с иронией. – Робби, – обратилась она к мальчику, который тиха играл в углу. Его сегодня освободили от занятий, но шел слишком сильный дождь, чтобы можно было лазать по деревьям, и Джеймс позволил ему играть в кабинете при условии соблюдения полной тишины. Мальчишка с радостью согласился. – Робби, ты знаешь, что такое зефир?

– Нет. – Робби даже не поднял глаз от коллекции раскрашенных оловянных солдатиков. Судя по тому, как выстроились войска, в этот самый момент он окончательно и бесповоротно собирался сокрушить наполеоновскую армию.

Филиппа подняла голову и бросила на Джеймса торжествующий взгляд.

Тот лишь фыркнул.

– А что такое зебра? – снова обратился Джеймс к Робби.

– Тоже не знаю.

Филиппа и Джеймс трудились почти всю ночь и все утро. Девушка была в полном изнеможении и очень хотела есть. Джеймс без конца спорил с ней, Филиппа с неожиданным для самой себя рвением отстаивала свою позицию.

И все же эта работа доставила ей огромное удовольствие. Они подготовили двадцать пять страниц, на каждой была написана буква английского алфавита, проиллюстрированная простыми и понятными рисунками, сделанными Джеймсом. Осталась последняя буква – «Z».

– Зип, зап, зуп, – бормотала Филиппа, глаза слипались. Филиппа зевнула, прикрывшись листком бумаги. Джеймс рассмеялся.

– Кто бы мог подумать, что «Z» окажется труднее, чем «X».

– Да, тебе в голову пришла блестящая идея. Я бы никогда не додумался для обозначения буквы «X» предложить слово «Rex»,[3 - Король (англ. книжн.).] которое имеется на каждой монете королевства.

Джеймс отвесил ей шутливый поклон.

– Спасибо, добрый человек.

Она подперла подбородок кулаком и улыбнулась.

Джеймс весело подмигнул ей в ответ. У него чудесная улыбка, подумала Филиппа. Открытая, добрая и озорная.

Джеймс посмотрел на изнуренного молодого человека, сидевшего за его письменным столом, и покачал головой. Порой казалось, что Филипп витает в облаках. Правда, сегодня они припозднились, и парень засыпает на ходу.

Он щелкнул пальцами перед глазами Филиппа.

– Вам необходимо отдохнуть, юноша. Кажется, ты сейчас заснешь.

Филипп моргнул и выпрямился.

– Нет, мне хотелось бы закончить. Осталась всего одна буква.

– «Zap»[4 - Бах! {англ.)] для «Z», – пробормотал позади них Робби. – Я однажды видел, как в колокольню Сент-Мэри-ле-Боу попала молния. Бах! – Он сбил солдатика быстрым щелчком. – Бах! Бах!

Джеймс прищурился.

– Думаю, наполеоновские войска будут разбиты наголову.

Филиппа снова улыбнулась, потянулась к последней странице и быстро написала:

– «Zap»! А почему бы и нет? Это наша книга. Можем взять любое слово!

Склонившись над листом бумаги, Джеймс рядом со словом, которое написал Филипп, быстро набросал черную тучу, прорезанную зигзагообразной линией – удар молнии. Оба, склонив головы, любовались результатом своего труда.

– Да, именно наша книга. – Джеймс протянул руку, собираясь потрепать Филиппа по волосам, но, к его удивлению, юноша отпрянул, покраснел и с виноватым видом пожал плечами.

– Извините, – пробормотал он.

Странно. Впрочем, общеизвестно, что молодым людям свойственно воспринимать дружеское участие как снисходительность. Это ранит их самолюбие. Не стоит обращаться с Филиппом как с Робби.

Он должен обращаться с ним как с Коллизом или Стаббсом. То есть как с равным. Ведь он действительно уважает Филиппа.

Джеймс в задумчивости поджал губы. А ведь именно такой парень и нужен клубу. Молодой, образованный, не имеющий родственных связей. Такого вполне можно обучить всему необходимому. Если бы только удалось избавить Филиппа от его девчоночьей чувствительности.

– А теперь отправляйтесь на кухню, – распорядился Джеймс. – Скажите повару, пусть подаст завтрак пораньше. Я позавтракаю в кабинете. Пора и своей работой заняться. – Он улыбнулся Филиппе, чтобы смягчить резкость своих слов.

Робби радостно вскочил и, схватив гувернера за руку, потащил к двери. Но Филиппа, на секунду замешкавшись, обратилась к Джеймсу, который с сосредоточенным видом сидел за столом:

– Спасибо, сэр. Я думаю, это действительно поможет Робби.

– К вашим услугам, сэр Флип, – усмехнулся Джеймс. Но Филипп не шутил, его зеленые глаза смотрели на Джеймса очень серьезно. Каннингтону даже показалось, что в этом взгляде кроются сильные, хотя и не совсем понятные ему чувства.

– Для меня это было очень важно, сэр. – С этими словами Филиппа повернулась и вышла, горделиво распрямив плечи.

Джеймс покачал головой.

– Странный ты тип, мистер Филипп Уолтерс, – пробормотал он. – Кто же ты на самом деле, хотелось бы знать.


Позднее, уже входя в клуб, Джеймс сосредоточенно рассматривал имеющиеся варианты. В настоящее время среди «лжецов» осталось всего двое из тех, кто в свое время работал с Рупертом Этуотером. Один из них, сэр Саймон, бывший мастер шпионов, стал родственником Джеймса.

Но несмотря на то что Джеймсу очень нравился бывший шеф и нынешний член семейства Каннингтонов, он предпочел пока не советоваться с Саймоном по этому вопросу, поскольку Саймона и Далтона связывали довольно тесные отношения, а Джеймсу хотелось, чтобы Далтон оставался в неведении относительно его не совсем официальной миссии.

Другое дело – Курт. Курт несловоохотлив и не проронит ни словечка, если только Далтон не станет его расспрашивать.

Как обычно, Курт царил в своих пышущих жаром владениях. На огромной плите булькало варево в горшках, пахло выпечкой. Кухня выглядела бы домашней, если бы в ней не орудовал один из самых опасных людей в цивилизованном мире.

Некоторое время Джеймс с удовольствием наблюдал, как гигант-убийца расправляется с освежеванной бараньей тушей. Курт артистически владел ножом, и не важно, на какую цель было направлено острое как бритва орудие, главное, что после подобной расправы Курт, как правило, пребывал в благодушном настроении.

Храня уважительное молчание, Джеймс вошел в кухню и осторожно приблизился к грубому разделочному столу. Подвинув высокий табурет, он сел, дожидаясь, когда Курт закончит разделку туши.

Большинство людей старались держаться подальше, когда Курт демонстрировал свое мастерское владение холодным оружием, но Джеймса это зрелище приводило в восторг. Правда, бывали моменты, когда даже Джеймсу становилось не по себе.

Треск рассекаемых костей затих, Курт бросил мясо на сковороду и тщательно вытер свои огромные руки о фартук. Затем неторопливо снял его и вдруг резко бросил испачканную кровью холстину в сторону Джеймса.

У Джеймса была одна секунда на размышление – поймать или уклониться? Он вскинул руку и молниеносным движением перехватил тряпицу. Курт одобрительно хрюкнул и, повернувшись к плите, стал колдовать с пряностями. Сейчас самое подходящее время для вопросов.

Преодолевая брезгливость, Джеймс незаметно бросил фартук на край забрызганного кровью разделочного стола и подошел к Курту, ловко переворачивавшему на сковороде огромные куски шипящего мяса.

– А у тебя здесь довольно интересно.

Это и в самом деле было так, хотя Джеймс подумал, что ужинать он предпочел бы дома, ведь совсем не обязательно джентльмену наблюдать, как готовится: баранья лопатка.

Курт промолчал.

– Послушай, Курт, ты не мог бы ответить на пару вопросов?

Ни слова в ответ, только слегка удивленный взгляд из-под густых бровей. Решив, что это знак согласия, Джеймс продолжил:

– Несколько лет назад у нас был шифровальщик по фамилии Этуотер. Ты его помнишь?

Курт хрюкнул.

– Кожа да кости. Красавица жена. Готовила отменно.

Джеймс был потрясен таким обилием информации от Курта.

– Да, ее звали Изабелла. Она ведь испанка, если не ошибаюсь?

Курт замер, его взгляд стал мечтательным.

– Она знала, как обращаться с оранжевыми.

Поскольку Курта интересовали только две вещи – собственная кухня и убийства, – Джеймсу оставалось надеяться, что тот имеет в виду рецепт блюд, в приготовление которых входят цитрусовые.

– А маленькую девочку помнишь?

Курт вернулся к приправам.

– Фифи. Замечательно.

– Ее звали Фифи? – В разговоре с Куртом нелишним было уточнить. – Это было домашнее уменьшительное или что-то другое?

Курт пожал плечами. Будто стена пошевелилась.

– Ее так называла мать.

Фифи Этуотер. Это уже зацепка.

– Как выглядела Фифи?

Курт недоуменно взглянул на Джеймса. – Девчонка. – Затем последовала пауза. – Огненно-красная. Красная? Красное платье, красные губы, красные…

Джеймса словно обухом по голове ударили.

– Рыжие волосы?

– Блестящие, как новенькое пенни.

Рыжие волосы – запоминающаяся примета, и их чрезвычайно трудно скрыть. Значит, рыжеволосая незнакомка оказалась возле его дома не случайно. Почти наверняка девушка находится в Лондоне.

И если он не ошибается, следит за ним.

Джеймс почувствовал охотничий азарт и хлопнул гиганта поплачу.

– Спасибо, Курт. Ты мне здорово помог.

Курт с холодным любопытством взглянул на своего визави. Джеймсу стало не по себе, и он с постыдной поспешностью отдернул руку.

– Извини. Ну хорошо. Спасибо. – Он медленно попятился, словно вдруг увидел перед собой опасного хищника. – Еда, похоже, будет отменной!

Он ретировался под глухой рык, эхом прокатившийся по кухне. Да, сегодня он определенно будет ужинать дома.


Слуга, призванный помочь Филиппе подобрать парадный костюм, недобро сверкнув глазами, сухо поздоровался и тут лее выпроводил Денни из комнаты.

Закрыв дверь, мистер Баттон резко повернулся к Филиппе.

– Кто вы, юная леди, и что все это означает?

От удивления Филиппа даже не успела испугаться, только рот разинула.

– Господи, вам не потребовалось много времени.

Мистер Баттон прищурился.

– Еще бы. Не сосчитать, столько раз я в театре наряжал юношей в женские костюмы, а женщин – в мужские.

Он обошел вокруг нее, придирчиво осматривая фигуру.

– У вас есть грудь, талия тонкая. Бедра не очень широкие, однако ноги вы ставите по-женски. – Он подошел к ней вплотную, двумя пальцами поднял подбородок и, нахмурившись, оглядел лицо. – Глаза большие, губы пухлые, носик крошечный. Бог мой, неужели мистер Каннингтон настолько слеп?

Мистер Баттон отступил на шаг и покачал головой.

– Вы можете стать очень хорошенькой, пожив в нормальных условиях несколько недель. Похоже, вы голодали. Бледная… круги под глазами, скулы…

Неожиданно его гнев пропал. Пожилой слуга присел на диван.

– Вы ведь не шпионка, дитя мое? Просто голодная девочка, которой нужен безопасный дом.

Филиппа молчала, слишком озадаченная, чтобы вымолвить хоть слово. Она была готова к тому, что мистер Баттон поднимет тревогу, но никак не думала, что этот человек усядется на диван и будет сочувственно ждать объяснений.

Она осторожно присела рядом.

– Откуда вам известно обо мне так много? Кто вы?

– Я камердинер сэра Саймона Рейнза, да будет вам известно. И у меня хороший нюх на «лжецов». – Он хихикнул себе под нос. – Простите мне мою шуточку. Итак, расскажите мне все.

Вздохнув, Филиппа, не называя своего настоящего имени и не рассказывая о похищении отца, поведала старому слуге историю, которую теперь не было никакого смысла скрывать. Возможно, она и раньше решилась бы на такой шаг, но инстинктивно Филиппа чувствовала, что Джеймс Каннингтон хранит какую-то тайну.

Именно поэтому Филиппа сказала мистеру Баттону, что ее отец скончался, хотя искренне надеялась, что он жив. Филиппа также рассказала ему, что приехала в Лондон, надеясь на поддержку старого друга отца, но, к несчастью, не застала сэра Апкерка в живых. Рассказала ему о миссис Фаркорт, о сундуке Бесси, а также б том, какое впечатление на нее произвел Робби при первом знакомстве.

– Да, наш Роб парень шустрый, – хмыкнул Баттон, именно так он попросил девушку обращаться к нему. – Однажды, конечно, если ему удастся прожить достаточно долго, из него получится настоящий мужчина.

Затем он поведал ей о некоторых дерзких выходках Робби. Филиппа внимательно слушала и за пять минут узнала о своем подопечном больше, чем за последние три дня.

Наконец очередная веселая история закончилась. Старый слуга умолк, но в его глазах поблескивал озорной огонек.

– Ручаюсь, мы с вами станем хорошими друзьями, – после недолгой паузы продолжил Баттон. – Теперь скажите мне, пожалуйста, почему мне не следует тотчас направиться к мистеру Каннингтону, чтобы поведать ему вашу историю? Ведь он обязательно вам поможет.

– Нет, пожалуйста… Я вам еще не все рассказала. Есть вещи, которые мне следует уточнить. Думаю, кто-то пытается причинить мне вред, а Джеймс иногдабывает таким таинственным, хотя вообще-то он добрый.

– Ага, – кивнул Баттон с понимающим видом. – Вы увлеклись нашим Джеймсом.

– Нет! – Филиппа вскочила. – Конечно, он замечательный человек, но… я хочу сказать, я не могу… Ничего такого и в помине нет!

– Филиппа, дорогая, вы совершенно нелогичны!

– Я понимаю, но, пожалуйста, не говорите ничего!

Мгновение он спокойно смотрел на нее, этот маленький чопорный человечек, от которого, вполне возможно, зависела сейчас ее жизнь.

– Вы можете поклясться, что у вас нет иного мотива для того, чтобы находиться здесь, кроме желания укрыться в безопасном месте?

Она быстро кивнула. Это действительно был ее главный мотив.

– Это единственное, что мне нужно, клянусь. И я могу помочь Робби учиться, я знаю, что могу. Хотя понимаю, что это не может оправдать мою ложь.

Баттон вздохнул:

– Мне не следовало бы этого делать. Миледи рассердится, если узнает.

– Миледи?

– Моя госпожа, леди Рейнз. Моя хозяйка и сестра мистера Каннингтона.

Филиппа кивнула:

– Ах да. Агата. Джеймс говорил, мне.

Баттон погрозил ей пальцем.

– Не допускайте такой фамильярности, мисс. Она для вас «леди Рейнз», пока миледи сама не разрешит обращаться к ней по-другому. – Он сокрушенно вздохнул. – Хотя долго ждать, по-видимому, не придется. Никакого уважения к своему положению, доложу я вам. На дружеской ноге с самим принцем-регентом, а ведь если бы ей позволили, не погнушалась бы сама стричь овец.

Овец? День становился все более странным. Филиппа протерла глаза.

– Так что там насчет овец?

– А что насчет овец? Глупые животные, соображения ни на грамм.

Баттон встал и галантно предложил Филиппе руку, помогая подняться. Мелочь, но как приятно, когда с тобой опять обращаются как с дамой. Неторопливым движением Баттон достал из жилетного кармана портновскую ленту.

– Боюсь, мне придется позволить себе некоторую вольность, – произнес он непринужденно. – Станьте прямо, пожалуйста.

Баттон стал снимать мерки, о которых ни одна леди не имела понятия. Когда с этим было покончено, оба стояли пунцовые, особенно Филиппа, Ее щеки буквально пылали.

– Боже мой! – произнесла она, слегка задыхаясь. – С модистками все-таки проще.

Баттон прочистил горло.

– Совершенно с вами согласен. И все же лучше я, чем кто-то другой.

Он убрал ленту и склонился над рукой Филиппы.

– Сейчас я вас покину, мисс Уолтерс. Ваш парадный костюм вы получите завтра, Когда будете танцевать с юной мисс Трапп, не забывайте вести партнершу. – Баттон усмехнулся.


Глава 11


Подняв трость, Джеймс постучал по потолку экипажа. Когда кучер распахнул маленький люк, внутрь начали попадать капли моросящего дождя.

– Отвезите меня домой, – приказал Джеймс.

В живых осталось не так много «лжецов» из поколения Этуотера. «Лжецам» редко удавалось прожить долгую жизнь, что было естественно, учитывая характер их занятий. И все же в то время криптографы Этуотера вряд ли подвергались таким опасностям.

В архиве хранились имена шифровальщиков, которые могли помнить Этуотера. К сожалению, тех, кого знал Джеймс, уже не было в живых. Некоторые из них работали вплоть до недавних нападений, но и они в настоящее время отправились в мир иной.

Не оставалось надежды и на то, что Уэдерби придет в себя. Сиделка, которую Джеймс нанял для ухода за своими соратниками, недавно сообщила, что здоровье Уэдерби ухудшается.

Большинство, за исключением Апкерка, погибли один за другим с интервалом в несколько недель в результате якобы несчастных случаев. Они срывались с обрыва, погибали, когда чистили пистолет или от сердечного приступа. Апкерка избили и сбросили в Темзу.

Апкерк мог бы оказаться самым полезным. Джеймс вспомнил, что Этуотера и Апкерка связывала давняя дружба. Если кто и знал, где находится дочь Этуотера, то только Апкерк.

Апкерк наверняка погиб до того, как Этуотер расстался со своей дочерью.

Но Этуотер этого не знал. Даже при хорошо налаженной связи в нынешних военных условиях требовались недели, чтобы письмо попало к адресату. И Этуотер скорее всего был уверен, что Апкерк жив и здоров и проживает в своем доме на…

Набалдашником трости Джеймс забарабанил по потолку.

– Я передумал. Едем на Чипсайд-Хай-стрит.

Дом Апкерка был погружен во тьму, тяжелые ставни закрывали окна, но Джеймса интересовал не этот дом. Он начал с дома, стоявшего слева от дома Апкерка. Джеймс велел кучеру остановиться в квартале от нужного ему места и, прежде чем выйти из экипажа, немного изменил свою внешность. Тщательно зачесал волосы назад, сменил белоснежный шелковый шейный платок на менее изысканный галстук в полоску, который завязал аккуратным, но простым узлом, и в довершение всего нацепил очки с простыми стеклами, которые в качестве средства маскировки пользовались у «лжецов» популярностью. Близорукий прищур окончательно преобразил его, теперь Джеймс был похож на дотошного суетливого клерка, выполняющего поручение своего хозяина-стряпчего.

– Прошу меня извинить, но мне нужна информация, касающаяся молодой леди, которая, как я предполагаю, приходила, чтобы встретиться с вашим соседом мистером Апкерком.

В первом доме ему не повезло. Хозяева были готовы помочь, но не имели ни малейшего понятия о даме, которая наводила справки об Апкерке. Визит в дом на противоположной стороне улицы оказался более удачным. Вышедшая на стук дама, как выяснилось, довольно долго беседовала с неизвестной.

– О да, я хорошо ее помню.

Джеймс поощряюще улыбнулся.

– Замечательно.

Кивнув, дама продолжила:

– Вероятно, пару недель назад… нет, больше. Месяц назад. Может быть, два?

Улыбка Джеймса слегка увяла. Только не это. Некоторые люди просто не способны вспомнить детали. Придется запастись терпением.

Час спустя, когда Джеймс выпил уже две чашки чая, дама продолжала развлекать его долгим перечислением своих недомоганий и противоречивыми политическими взглядами, но получить какие-то полезные сведения Каннингтону так и не удалось.

– Мне кажется, ее имя было довольно длинным. Да, очень длинным. Дездемона? Вильгельмина? Впрочем, нет, Филомена, я уверена. По крайней мере, мне так кажется.

– Может, вы вспомните что-нибудь еще? Не говорила ли девушка, куда направляется, где думает остановиться? Как была одета?

Дама сделала еще один глоток уже остывшего чаю. Джеймс, стараясь сохранять невозмутимость, тоже пригубил опостылевший напиток. От сидения в жестком неудобном кресле у него затекла шея, а доброжелательная, открытая улыбка превратилась в вымученную гримасу.

– Одета была плохо. Бледная и худая. Не хочу сказать ничего плохого, но думаю, у нее не было ни гроша за душой. – Женщина неодобрительно фыркнула.

– Волосы у молодой леди были рыжего цвета, может быть, ярко-медного или какого-нибудь другого оттенка?

Дама моргнула.

– Ну конечно, ярко-рыжие. Разве я не сказала об этом?

Джеймс с трудом подавил раздражение.

– Ах да, прошу прощения. Огромное вам спасибо за помощь. Так приятно было беседовать с вами, что я совсем забыл о времени. Больше не могу ни минуты. Прощайте!

Джеймс с удовольствием вышел под моросящий дождь. Типичная лондонская погода. Беспрестанная влага, от которой булыжник под ногами делается скользким, а сажа стекает по стенам и мелким черным дождем осыпается на плечи прохожих. На мгновение Джеймсу представились чистые зеленые холмы Ланкашира. Но тут он вспомнил об урожае. Яблоки, тут и там яблоки, чертовы яблоки повсюду.

Джеймс запрыгнул в экипаж в отличном настроении. Он молод, жив, здоров и находится в Лондоне, величайшем городе мира. И где-то здесь, очевидно, прячется та стройная и гибкая рыжеволосая девица, которую наверняка зовут Фифи Этуотер.

Он вышел на ее след.


Филиппа зачесала назад свои коротко подстриженные волосы черепаховым гребнем, который ей неохотно выдал Денни. Этот дворецкий с развитым чувством собственника стал совершенно невыносим с той ночи, когда она и мистер Каннингтон работали над букварем. Костюм, который прислал для нее Баттон, был безупречно отглажен, а туфли, тоже любезно предоставленные Баттоном, начищены до блеска.

Баттон позаботился о том, чтобы жилет с довольно жесткой передней частью окончательно скрыл ее перетянутую грудь. Плечи сюртука были искусно подбиты, что придало ее фигуре мужественности, а брюки были скроены так, чтобы скрыть линию бедер.

Черт побери!

На мгновение ее плечи безвольно опустились. Как долго ей придется жить в обличье мужчины? Месяц? Год? Всегда? Она поставила себя в положение, из которого нет выхода. Если она раскроет себя, ей никогда не удастся восстановить свою репутацию, к тому же Филиппу Этуотер может ожидать не только позор.

Нет, она должна носить эту маску, пока от нее не отстанут шпики Наполеона. Несмотря на то что французская армия отступила за Пиренеи, на континенте она все еще представляла собой грозную силу. А как ей добраться до отца, если скорее всего он сейчас в Париже, при дворе самого императора? Филиппа отказывалась думать, что, возможно, его уже нет в живых. Она была убеждена, что отец пусть и в плену, но жив и беспокоится о ней.

И тут Филиппа вспомнила о сумке своего отца. Когда девушка обустраивалась на новом месте, она выдвинула нижний ящик небольшого комода и засунула в него мягкую сумку. Бумаги и книга, лежавшие в ней, занимали очень мало, места. Потребовалось лишь слегка подтолкнуть ящик, чтобы он встал на место. Свои немногочисленные вещи Филиппа хранила в верхних ящиках.

Сумка была в целости и сохранности. Денни не проявлял любопытства и не совал свой нос в ее спальню. На всякий случай Филиппа стерла с обложки греческую букву «фита».

Так в минуты нежности ее называл отец. Глаза Филиппы затуманились. В этот момент в дверь постучали – торопливо, но негромко. Она вытерла глаза, осторожно задвинула ящик и выпрямилась.

– Входи, Робби.

Дверь слегка приоткрылась, и в щели сверкнули голубые глаза Робби.

– Ты оделась?

– Да, сэр. – Филиппа улыбнулась и по-девичьи покрутилась перед ним, будь сейчас на ней юбки, они бы пышным колоколом закружились вместе с ней. – Как я выгляжу?

Глаза у Робби тревожно раскрылись, и он с озабоченным видом оглянулся через плечо. Потом торопливо вошел в ком-цату и закрыл за собой дверь.

– Так нельзя делать!

Он был по-настоящему расстроен. Филиппа нахмурилась.

– Робби, я знаю, почему не хочу, чтобы меня раскрыли, но ты то, что переживаешь?

Робби опустил глаза.

– Не знаю.

Филиппа присела перед мальчиком и пальцем подняла его подбородок. К ее удивлению, он не сделал попытки увернуться, как это обычно бывало, когда она до него дотрагивались.

– Роб? Неужели я тебе чуточку нравлюсь?

Робби пробурчал что-то и отвел взгляд, но Филиппа поняла, что не ошиблась. Она положила руки на плечи мальчишки и, стараясь заглянуть ему в глаза, сказала:

– Мне не нужно быть сдержанной, как мужчина, поэтому я могу быть с тобой откровенной. Ты мне тоже нравишься. Больше чем нравишься. Будь у меня семья, ты, если бы захотел, стал бы ее членом.

– Могла бы иметь семью, если бы поженилась на Джеймсе.

Филиппа моргнула и слегка отстранилась.

– Хочешь сказать «вышла замуж»?

– Ты бы могла. Ты неплохо выглядишь в платье, даже с такими волосами.

– Спасибо. – Выйти замуж, за Джеймса? Что за фантазии рождаются в этой маленькой хитрой головке?

– Я уж и не думал о том, что у меня может быть мама, пока ты не появилась. Но я решил, что ты подойдешь. – Он вскинул голову и задумчиво посмотрел на нее. – Ты не слишком-то молоденькая, но, возможно, я еще даже братика заимею.

– Робби, я не могу… я не знаю, как тебе это объяснить. Я не собираюсь выходить замуж за мистера Каннингтона. Он не собирается жениться на мне. Умоляю тебя! Он ведь считает меня мужчиной!

– Но ты ему нравишься. И ты уже живешь здесь. Если ты его попросишь, он точно на тебе женится.

Филиппа закрыла глаза. Ну как объяснить ребенку то, о чем он понятия не имеет?

– Робби, когда женщина хочет выйти замуж, она не делает мужчине предложения. Она должна дождаться, пока он сделает ей предложение. Но я не хочу, чтобы мистер Каннингтон делал мне предложение.

Робби заморгал.

– А ты что, из тех леди, которые не любят мужчин? Ты поэтому брюки носишь?

Господи, откуда Робби может знать то, о чем и сама она имеет весьма слабое представление? Конечно, она слышала о таких дамах, а в некоторых сообществах они жили открыто, правда, стараясь не привлекать к себе особого внимания.

Филиппа покачала головой. От этого мальчишки можно сойти с ума.

– Я совершенно уверена, что не отношусь к таким дамам, Робби. Возможно, когда-нибудь я выйду замуж, поскольку я не такая уж старая. Но мистер Каннингтон слишком… – Загадочный. Восхитительный. Недосягаемый. – Он слишком важная личность, чтобы заинтересоваться кем-то вроде меня, – твердо произнесла девушка. – Да и он меня не интересует.

Лгунья.

По-видимому, ее слова не убедили Робби, но он лишь пожал плечами:

– Как скажешь. – Он повернулся, собираясь уходить. Потом обернулся. – Когда будешь танцевать с мисс Трапп…

– Знаю, знаю. Не забывать вести.

Робби, ухмыляясь, вышел из комнаты. Каким красивым юношей он скоро станет, подумала Филиппа. Мистер Роберт Каннингтон, будущий хозяин поместья Эпплби.

– Этот маленький сорванец, вероятно, станет одним из тех богатых путешественников-дилетантов, которые карабкаются по горам в сопровождении носильщиков и вьючных обозов, – пробормотала она.

Филиппа улыбнулась, представив себе Робби стоящим на горном утесе, но ее улыбка угасла, когда она вспомнила о фантазии паренька. Хотя, призналась себе Филиппа, ее больше встревожила не сама идея Робби, а то как при мысли об этом подпрыгнуло ее сердце.

Конечно, у нее не было никакого намерения выйти замуж за мистера Каннингтона, ведь Филиппа не была в него влюблена, а еще в юности дала себе клятву, что никогда не выйдет замуж без любви. Глубокое чувство, которое ее родители испытывали друг к другу, показало ей, каким может быть союз, основанный на любви, и она не станет довольствоваться меньшим, тем более что к Джеймсу Каннингтону Филиппа не питала нежных чувств.

И все же он настоящий мужчина. Его сильная, мощная фигура будила в ней первобытные женские инстинкты, чего никогда не удалось бы сделать какому-нибудь бледному немощному юноше. Когда она чувствовала жар, исходивший от его великолепного тела, ей казалось, что этот человек заполняет все окружающее пространство.

Чары. Вот что это такое. Этим вполне можно объяснить ее смятение, если бы не одно «но» – Филиппа не верила в колдовство.


Стоя перед зеркалом, Джеймс раздраженно дернул душивший его галстук. Денни невозмутимо поднял руку и поправил изящный шелковый узел.

– Хорошо же вы будете выглядеть с таким перекошенным галстуком, – пробормотал Денни. – Но вы, конечно же, не позволите мне снова его отгладить. Клянусь, вы способны выйти в свет в одних подштанниках! Я просто вынужден поддерживать вашу репутацию, сэр!

Джеймс рассмеялся.

– Ты слишком часто общаешься с Баттоном, Денни. Если хочешь быть первоклассным камердинером, боюсь, ты попал не в тот дом.

В дверь спальни постучали. Это был Филипп. В своей новой одежде он выглядел весьма элегантно.

– Флип! Сделай милость, отцепи от меня Денни. Его заботливость меня задушит!

Филипп не улыбнулся в ответ на шутку Джеймса, но его внезапное появление отвлекло Денни.

– Мистер Уолтерс! Вижу, вам удалось побороть дурную привычку приглаживать волосы. И не могу не признать, вы безупречно выгладили свою рубашку.

Денни взял Филиппа за плечи и подвел к Джеймсу.

– Вот, сэр. Именно так должен выглядеть истинный джентльмен.

Филипп чуть не поперхнулся от этих слов, а его лицо приобрело багровый оттенок. Джеймс покачал головой.

– Возможно, он действительно выглядит замечательно, Денни, но из-за этого галстука бедняга не может даже вздохнуть.

Филипп слегка отступил, уклоняясь от рук Денни, который пытался что-то поправить в его костюме.

– Все дело в одежде, я думаю. Кто угодно будет выглядеть… настоящим джентльменом, побывав в руках Баттона.

– Гм… – Денни вновь занялся галстуком Джеймса. – Баттон, Баттон, Баттон. Можно подумать, что это единственный камердинер в кл…

– Денни! – прервал его Джеймс. – Ты не присмотришь за Робби сегодня вечером? Агата собиралась забрать его, но ей нездоровится.

– Миледи? О Боже! – Денни выглядел искренне обеспокоенным. – Только не миледи! – К Денни вернулось его обычное пессимистическое настроение. – Это наверняка инфлюэнца. Она послала за доктором? Хотя толку-то от него…

Денни направился в холл, причитая на ходу.

Филипп проводил его взглядом и повернулся к Джеймсу.

– Возможно, нам не стоит выходить сегодня вечером, если ваша сестра так больна.

Джеймс ухмыльнулся:

– Клюнул. К счастью для начала твоей светской жизни, моя сестра в полном здравии. По крайней мере, надеюсь, что будет, приблизительно месяцев через восемь.

Филипп широко раскрыл глаза.

– Так она?..

Джеймс кивнул и стал придирчиво оглядывать себя в зеркале.

– Так, по словам дворецкого Пирсона, которые подтвердил сам Баттон, утверждает Сара Кук.

– О Боже. Как… какое событие для миледи!

В глазах Филиппа промелькнуло выражение, похожее на зависть.

– В чем дело, Флип? Жаждешь собственного супружеского блаженства?

Филипп буквально подпрыгнул.

– Что?

– Ну, если ты серьезно собираешься остепениться, тебе повезло, что сегодня мы сопровождаем именно сестер Трапп. Никогда в жизни не встречал девиц, столь решительно настроенных на замужество.

Филипп съежился, и Джеймс улыбнулся, увидев на его лице выражение ужаса.

– Я еще не готов.

Джеймс расхохотался.

– Тогда будь настороже, парень.

Он по-дружески положил руку на плечо Филиппу и опять заметил, как тот напрягся. Ах да. Юношеское самолюбие.

– Ну что, отправляемся? Нам вскоре предстоит встретиться со своими дамами. Впрочем, думаю, они еще будут не готовы. Полагаю, нам как минимум четверть часа придется просидеть на неудобном канапе в гостиной, коротая время за разговором с мистером Траппом.

Филипп молча кивнул. Интересно, после того как они закончили работу над букварем, юноша стал не очень разговорчив. Может, он чем-то напугал Филиппа? Чем больше он об этом: думал, тем больше в это верил.

В карете Джеймс решил ободрить Филиппа.

– Послушай, Флип, давай договоримся, если у тебя возникнут проблемы, скажи мне. Поверь, я действительно готов тебе помочь.

Филипп нервно одернул манжеты.

– Мне ничего не нужно.

– Гм… Послушай, Филипп, ты мне доверяешь?

В слабом свете уличных фонарей вспыхнули зеленые глаза.

– Доверяю. А почему вы спрашиваете?

– Хочу, чтобы ты постарался… ну… как бы это поточнее выразиться? Быть более мужественным.

Наступило молчание.

Наконец Филипп заговорил:

– Вам кажется, я недостаточно: мужественен?

Джеймс поморщился.

– Я не это имел в виду. Я хотел сказать, что, если у тебя есть желание быстрее стать настоящим мужчиной, я мог бы тебе помочь. Например, просветить тебя в кое-каких вопросах, научить самому необходимому.

Из угла экипажа донеслось громкое сопение. Проклятие, парень обиделся.

– Я знаю, это не твоя вина, Флип.

– Да, сэр.

– Возможно, в детстве в семье у тебя не было настоящего мужчины, с которого ты мог бы брать пример.

Снова последовала пауза. Джеймс выждал, понимая, что вторгается в деликатную область.

– Вы правы, сэр.

Джеймс с облегчением улыбнулся:

– Что ж, в таком случае завтра и начнем.

– Что именно?

– Делать из тебя настоящего мужчину.

– О! Вы очень… добры. – Голос Филиппа звучал приглушенно.

– А если хочешь, начнем сегодня вечером. На балу постарайся проводить больше времени в мужском обществе, в курительной комнате или за карточным столом, то есть там, где подают настоящие напитки, а не только лимонад.

– Звучит заманчиво.

– Отлично, тогда я об этом позабочусь.

– Спасибо, мистер Каннингтон, надеюсь, когда-нибудь смогу вас отблагодарить.

– Рад буду помочь тебе, – широко улыбнулся Джеймс.


Глава 12


Оцепенев от ужаса, Филиппа сидела в темноте экипажа, забившись в диванные подушки. Он собирается сделать из нее мужчину? Как? А вдруг для этого понадобится физическая сила?

А что, если от нее потребуют чего-то непристойного, если ей предложат – о Боже! – сигару?

Какой ужас!

Всю дорогу, пока экипаж катил к великолепному особняку, расположенному на широкой площади, в голове девушки проносились самые страшные картины. Наконец лошади остановились. Радуясь возможности отвлечься, Филиппа уже собралась было похвалить разбитый в центре площади цветник, как вдруг поняла, что это скорее всего лишь укрепит мистера Каннингтона в мысли сделать из нее настоящего мужчину.

Что ж, в таком случае никаких разговоров о цветочках. О чем говорят мужчины? О политике? Но она почти ничего не знала о политической ситуации в Европе, несмотря на то, что волею судьбы оказалась вовлеченной в эти события.

Вряд ли ее мнение о странной организации солдатского быта во французской армии заинтересует кого-либо, а пробуждать интерес к своему прошлому ей не хотелось.

Продолжая размышлять об этом, Филиппа, едва поспевая за Джеймсом Каннингтоном, вошла в дом.

В уютной гостиной дома Траппов им, как и предсказывал Джеймс, пришлось провести почти целый час, дожидаясь, пока девицы Трапп спустятся, чтобы поздороваться со своими кавалерами.

Битти и Китти, совсем юные, производили приятное впечатление. Филиппа, внутренне подсмеиваясь над совершенно детской непосредственностью близняшек, вдруг осознала, что она всего на пару лет старше сестер. Когда же она успела так повзрослеть, что по сравнению с этими девочками казалась себе умудренной жизненным опытом дамой?

В той узкой и темной нише за камином, решила Филиппа. В течение тех жутких часов, которые она, сжавшись в комок, провела в полной тишине, ожидая избавления, которое, к несчастью, так и не пришло.

– Вы так глубоко задумались, мистер Уолтерс. Наверное, вы очень серьезный молодой человек? – спросила одна из близняшек.

Филиппа, спохватившись, встала, напомнив себе, что должна поклониться первой.

– Прошу меня простить, мисс Трапп. – Девушку представили как мисс Трапп, значит, она должна быть чуточку старше. Вторая девушка, мисс Китти Трапп, с любопытством взглянула на Филиппу.

– Мистер Уолтерс, а как вы поняли, что говорите с Битти?

Джеймс переводил взгляд с одной близняшки на другую.

– В самом деле, Филипп, как вы узнали? Я могу различить этих юных леди, но я то знаю их довольно, давно. И все же иногда их путаю.

Филиппа моргнула.

– Ну, мне они кажутся не такими уж похожими.

Мисс Китти Трапп игриво стукнула Филиппу веером по руке.

– Совсем непохожими? Ладно, признайтесь, это была всего лишь удачная догадка, не так ли?

Филиппа задумалась, не допустила ли она какой-либо оплошности. Может, ей стоит притвориться смущенной? Но чего ради?

– Конечно, я вижу сходство, но между вами есть и различия. Мисс Китти чуть выше, чем мисс Трапп. Волосы у мисс Трапп чуточку светлее, а глаза у мисс Китти более темного голубого оттенка.

Мистер Каннингтон долгое время пристально смотрел на нее, в то время как девушки рассыпались в похвалах по поводу наблюдательности Филиппы. Очевидно, им очень понравилась мысль о том, что они отличаются друг от друга. Зачем же тогда они носят одинаковые наряды и одинаковые прически?

– Вы завоевали нашу искреннюю симпатию, мистер Уолтерс! – выпалила Битти – она настояла на том, чтобы именно так называла ее Филиппа, конечно, не в присутствии маменьки, – и фамильярно взяла Филиппу под руку.

Китти тоже взяла Филиппу под руку, очевидно, сказывалось постоянное соперничество сестер.

– Мы с вами ни за что не расстанемся, – сказала Китти. – Немногие молодые люди могут различить нас, даже те, кто с нами давно знаком.

– В самом деле, Филипп, – добавил Джеймс, – твоя наблюдательность производит впечатление. Как приятно видеть, что ты оправдываешь мои ожидания. Прошу, продолжай и дальше раскрывать подобные способности мне в назидание.

На душе у Филиппы потеплело от такой похвалы, хотя она до конца не уловила ее смысл. А почему Джеймс смотрит на нее так изучающе? Но бойкие сестры, оживленно щебеча, потащили ее к карете, и времени подумать над этим у Филиппы не осталось.

Итак, светская жизнь началась.


Этот бал ничем не отличался от других светских раутов, вот только излишняя настойчивость и полное разочарование держали Джеймса в постоянном напряжении. Он успел побеседовать со всеми присутствующими на балу влиятельными людьми, стараясь заручиться их поддержкой, но результат был плачевным. Ливерпул оказался прав. Никто не хотел предъявлять обвинение леди Уинчелл.

Джеймс не очень удивился, когда несколько часов спустя на балу появился Коллиз Тремейн. Коллиз был принципиальным и яростным противником светских обязательств, но Джеймс подозревал, что даже Коллизу в конечном итоге потребовалось отвлечься от своих невеселых мыслей. Его левая рука почти бездействовала после службы в армии его величества, поэтому Коллиз чувствовал себя не очень комфортно. Его дядя недавно представил племянника членам «Клуба лжецов», но Джеймс знал, что Коллиз весьма скептически относится к этой идее. Он совершенно искренне считал, что человек с одной рукой не может эффективно служить Короне.

Джеймс потер почти зажившее плечо. Что стало бы с ним, если бы он, как Коллиз, потерял руку?

Лучше об этом не думать. Его рана почти зажила, а уж от опыта голодания он оправился полностью. Очень скоро он сможет вернуться в строй.

Поприветствовав знакомых и раскланявшись с дамами, Коллиз подошел к Джеймсу, в гордом одиночестве подпиравшему стену.

– Привет, Каннингтон.

Джеймс дружелюбно кивнул.

– Привет, Тремейн.

Коллиз окинул взглядом бальный зал.

– А где Филипп? Ускользнул и бросил тебя на растерзание близняшкам?

Джеймс сделал большой глоток лимонада.

– Нет. Он здесь.

Коллиз ухмыльнулся:

– Прячется? Не могу сказать, что я виню его. Ты когда-нибудь видел столько молодых леди, готовых немедленно выскочить замуж? Полагаю, нам придется импортировать парней из Америки, чтобы компенсировать спад матримониальной активности.

Джеймс скупо усмехнулся:

– Думаю, сегодня вечером нам не будут слишком докучать.

Коллиз удивленно поднял брови.

– Это почему?

Джеймс кивком указал на разноцветье шелков и кружев в дальнем углу зала.

– Они все там.

Коллиз попытался рассмотреть оживленную группу, глубокая складка прорезала его лоб.

– А в чем там дело? В этой толпе не меньше двадцати девиц. Что их так привлекло?

Джеймс состроил гримасу.

– Их привлек Филипп.

Коллиз издал скептический смешок.

– Твой тощий гувернер? Ни за что не поверю.

Джеймс пожал плечами.

– Тогда давай подойдем. Я тебе докажу. В любом случае он, вероятно, нуждается в помощи.

Но пока Коллиз и Джеймс не подошли вплотную, они не смогли увидеть Филиппа, поскольку его плотным кольцом окружили дамы.

Осторожно протиснувшись сквозь вороха шелестящего шелка, Коллиз и Джеймс с удивлением услышали спокойный голос Филиппа, похоже, он совершенно не нуждался в помощи.

– Да, мисс Тейт, совершенно с вами согласен. Высокая талия обречена на скорое забвение. Экономная молодая леди, заказывая свои платья, могла бы сделать запас ткани чуть выше талии, с тем, чтобы выпустить ее, когда это продиктует мода.

Довольно неожиданное и оригинальное предложение было встречено одобрительным шепотом, который моментально стих, едва Филипп вновь заговорил:

– Но я полагаю, вы можете позволить себе покупку нескольких хорошеньких шляпок. Ведь отделку всегда можно заменить другой, не так ли?

Китти Трапп решительно протиснулась сквозь толпу и смело взяла Филиппа под руку. Бетти незамедлительно последовала ее примеру.

Коллиз прошептал на ухо Джеймса:

– Похоже, они столбят территорию. Близнецы, умоляю вас! Парня просто обложили!

Джеймс кивнул.

– Я собираюсь возить его с собой повсюду. Никогда не чувствовал себя таким свободным от преследования.

К тому же такая свобода позволит вести собственное расследование.

Коллиз толкнул его локтем.

– Погоди, Джеймс! Это ведь была моя идея! Я тоже должен получить возможность брать его с собой на светские рауты.

Джеймс поджал губы.

– Ладно. Можешь брать его по вторникам, по вторникам я редко выезжаю.

– Великолепно. – Тут до Коллиза дошло. – Минуточку! По вторникам никто не выезжает!

Джеймс ухмыльнулся и похлопал Коллиза по плечу.

– Черт побери, – добродушно проворчал Коллиз. – Нехорошо, тогда я просто буду следовать за вами по пятам.

Джеймс пожал плечами.

– Не возражаю.

Некоторое время он в задумчивости оглядывал толпу. Есть ли смысл оставаться в бальном зале?

– Пойдем, Кол. Мне нужно найти одного джентльмена, хотелось бы побеседовать с ним за партией в бридж.

Коллиз кивнул.

– А как быть с ним? – Он указал на Филиппа.

Джеймс пожал плечами.

– За ломбером он посидит как-нибудь в другой раз. Сегодня я хочу заняться делами и насладиться свободой от юных хищниц Лондона и их мамаш.

Коллиз ухмыльнулся:

– Я с тобой.

Филиппа подняла глаза именно в тот момент, когда Джеймс уже смешался с толпой. Может быть, он искал ее? Она надеялась, что ничем не вызвала его неудовольствия. Сестры Трапп не отпускали ее ни на минуту.

Но, как ни странно, все происходящее доставляло ей удовольствие. Когда мужчина выступает с заявлениями, касающимися моды, его взгляды воспринимаются куда более серьезно, чем женские. Только за сегодняшний вечер ей удалось изгнать красно-коричневый цвет из гардероба не менее чем двадцати девушек.

Ее так и подмывало заявить о необходимости как можно скорее отказаться от так называемых «усовершенствователей фигуры», но такое заявление, прозвучавшее из уст молодого джентльмена, да еще в компании светских дам, могло быть воспринято далеко не однозначно. А жаль, потому что она видела, как мучаются некоторые девушки из-за своих слишком туго затянутых корсетов. Такие вещи не только нелепы, но и опасны для здоровья. Наверняка это орудие пытки изобретено мужчиной.

И все же хорошего понемногу. Близняшки Трапп буквально разрывали ее пополам, а духота в зале становилась нестерпимой.

Лишь после долгих извинений и заверений в неизменной преданности девицы отпустили своего кавалера. Филиппа огляделась, но ни Джеймса, ни Коллиза не увидела. В зале остались всего несколько джентльменов. Не пропустила ли она какой-нибудь своего рода тайный сигнал, призывающий всех джентльменов покинуть бальный зал?

Что ж, возможно, это даже к лучшему. Чем больше времени у нее останется до первого урока «мужественности», тем лучше. А пока она выпьет лимонаду и, чтобы хоть немного прийти в себя, спрячется за кадку с пальмой.

В своем укрытии Филиппа наконец-то смогла отдышаться и почувствовала себя лучше. Прислонившись к стене, она тайком наблюдала за дамами, юными и не очень, которые весело кружились в своих великолепных, украшенных кружевами платьях из органзы. У Филиппы никогда не было таких роскошных нарядов. Не потому, что отец отказывался их покупать. Просто Филиппа Этуотер была к ним равнодушна.

В любом случае с такой, с позволения сказать, прической на этом балу она наверняка выглядела бы настоящим пугалом, тем более что, несмотря на несколько дней спокойной и сытной жизни, по-прежнему оставалась худой как щепка. Час был уже поздний. Филиппа окинула взглядом бальный зал, но нигде не увидела Джеймса. Что же ей делать?

Может, он решил предоставить Филиппа самому себе? В конце концов, он не обязан водить гувернера своею воспитанника за ручку. Наверное, мужчинам нет нужды ходить парами, а значит, в обличье мужчины она в любой момент может покинуть бал.

Какая замечательная мысль. Просто принести свои извинения хозяину и уйти – без всякого сопровождения, без лакеев, без компаньонки. Филиппа вздохнула в изумлении. Как свободны мужчины!

Она уже было решилась покинуть свое укрытие, когда двое молодых людей, постоянно оглядываясь, проскользнули в нишу. Повинуясь какому-то импульсу, Филиппа, чуть отступив, встала по другую сторону кадки. Пожалуй, на сегодня ей хватит общения.

Она одернула сюртук, поправила галстук и, вздохнув поглубже, сделала первый шаг, чтобы покинуть свое убежище, но тут до нее донеслись обрывки разговора молодых людей.

– …как только я отведу ее на балкон, сосчитай до пятидесяти, затем приведи миссис Уинт.

– Эту старую сплетницу с языком змеи? Но она тут же все и всем разболтает.

– Именно этого я и добиваюсь. Если нас застанет некто, кто решит пощадить репутацию семейства моей почти невесты, план рухнет. Нужно, чтобы на балконе появился человек, распространяющий скабрезные сплетни и слухи, тогда у нее будет только один выход – принять мое предложение.

– Ну, не знаю, Таттл. Ты уверен, что хочешь на ней жениться? А если со временем она станет похожа на свою мамашу?

– Какое мне до этого дело? Ее приданое позволит мне навсегда избавиться от кредиторов, а папашу всегда можно будет поставить на место. – Раздался приглушенный смешок. – У нее есть все, что мне нужно в женщине.

– Но, Таттл, ведь они имеют влиятельных друзей!

– Тем больше оснований для скорой свадьбы. Делай как я тебе говорю, Меррик, и перестань размышлять. Тебе это не идет.

Вынырнув из-под широких листьев пальмы, молодые люди пересекли зал и затерялись среди гостей.

Гнев охватил Филиппу, когда она услышала, что замышляют эти негодяи. Боже, они собирались публично скомпрометировать некую юную леди, чтобы вынудить ее вступить в брак, и воспользоваться приданым бедняжки! Будь Филиппа мужчиной, она, не раздумывая, вызвала бы обоих на дуэль. Но она не мужчина, а значит, необходимо найти другой способ остановить их. Но какой?

Филиппа обошла гигантскую мраморную вазу и бросилась через зал, не обращая внимания на неподобающую торопливость.

Черт возьми! Где же Джеймс? Этот Таттл настоящий здоровяк. В одиночку Филиппе его не остановить.

В толпе мелькнули светлые волосы. Китти.

Обходя танцующих, Филиппа приблизилась к Китти.

– Китти! Вы знаете молодого человека по фамилии Таттл?

– Вы имеете в виду Джона Таттла? Если вы ищете Джона, вам следует найти Битти. Они собирались выпить чего-нибудь прохладительного. – Китти махнула рукой, указывая направо.

О нет. Только не Битти.

Филиппа схватила Китти за руку и потащила ее в соседнюю комнату, где стоял стол с напитками и мороженым. Ни Битти, ни Таттла там не было. Тут Филиппа вспомнила.

Балкон.


Глава 13


По небольшому холлу Филиппа протащила Китти в гостиную. Она довольно легко ориентировалась в бесконечных комнатах, так как ранее постоянно хихикающая дочь хозяина знакомила нового кавалера с особняком. В гостиной было темно.

Китти несмело кашлянула.

– Филипп? Моя сестра ведь не…

Филиппа, крепко держа Китти за руку, подвела ее к двери на балкон. Открыв дверь, она сразу же увидела Битти, которая безуспешно пыталась высвободиться из объятий крупного молодого мужчины. Раздался громкий треск рвущейся ткани.

– Джон, пожалуйста! Вы делаете мне больно! Пожалуйста, прекратите! – В голосе Битти звучал неподдельный страх.

Филиппа услышала, как загремела задвижка на другой двери. О нет! Это наверняка был Меррик со своей свидетельницей!

«Мало кто из молодых людей может различить нас даже после длительного знакомства».

В мгновение ока Филиппа широко распахнула свою дверь, вытолкнув спотыкающуюся Китти на каменный балкон, потом вырвала Битти из рук ошарашенного Джона и втолкнула ее в затемненную гостиную.

– Ш-ш! – шикнула она на всхлипывающую девушку, потом вышла, закрыв за собой дверь.

Вернувшись на балкон, Филиппа увидела весьма живописную картину. Джон, стоя в квадрате золотистого света, который лился из бального зала, открыв рот, глазел на сдержанную, аккуратно одетую девушку, точную копию той, которую терзал минуту назад. В высоком дверном проеме стояли его простоватый приятель и пожилая, величественного вида дама.

Женщина фыркнула.

– Джон Таттл, что вы здесь делаете наедине с этой девушкой?

Была не была! Филиппа шагнула вперед и, как подобает истинному джентльмену, вежливо поклонилась.

– Не беспокойтесь, мадам, мисс Битти вовсе не одна!

Джон, разинув рот, смотрел на неожиданно появившуюся Филиппу.

– Если не ошибаюсь, то я имею удовольствие лицезреть леди Уинт. Позвольте представиться – Филипп Уолтерс. Жаль, что сэр Каннингтон не представил нас друг другу как полагается.

Губы миссис Уинт растянулись в улыбке.

– Значит, вы и есть тот самый мистер Уолтерс! Весь вечер только о вас и слышу. Ну что ж, рада с вами познакомиться. Но почему здесь? На террасе довольно прохладно.

– Все очень просто: мисс Трапп под таким впечатлением от бала, что глоток свежего воздуха ей только на пользу. Не правда ли, Джон? – Филиппа гневно взглянула на онемевшего от изумления Таттла и снова повернулась к миссис Уинт. – А теперь, миссис Уинт, прошу нас извинить, я собираюсь проводить мисс Битти к ее экипажу, надеюсь, у меня еще будет возможность насладиться вашим обществом.

Одобрительно улыбнувшись, миссис Уинт кивнула и, взмахнув веером, неспешно вернулась в зал.

Филиппа плотно прикрыла балконную дверь, теперь они остались вчетвером. Меррик казался смущенным, но Джон Таттл был просто взбешен. Он двинулся на Филиппу.

– Ты погубил все дело, чертов мальчишка!

Филиппа смотрела ему прямо в лицо, слишком разгневанная, чтобы испугаться.

– Вы негодяй! Ради своих корыстных целей вы готовы вынудить Битти выйти за вас замуж и тем самым, возможно, сломать ей жизнь, лишив шанса на будущее счастье.

Таттл ощерился.

– Глупая девчонка хочет выскочить замуж, и об этом известно всем. Может, я перешел дорогу тебе, мальчик?

Филиппа покачала головой.

– Пожалуй, бесполезно объяснять вам что-либо. Убирайтесь, я все сказал.

Китти решительно шагнула вперед.

– Нет, подождите!

Меррик отступил в тень, казалось, он готов провалиться сквозь землю. Китти побледнела от гнева, глаза сверкали, ее била дрожь.

– Джон Таттл, мне кажется, вы плохо себе представляете, с кем имеете дело. Траппы не прощают подлостей.

– А что вы можете сделать? – огрызнулся Таттл. – Расскажете какому-нибудь другу семьи об этом происшествии, чтобы он вызвал меня на дуэль? Но любой скандал погубит репутацию вашей сестры, равно как и вашу собственную.

Китти растянула губы в такой зловещей улыбке, от которой даже Филиппе стало не по себе.

– А кто говорит, что я собираюсь рассказать мужчине? Думаете, в Лондоне только мужчины обладают властью? Разве вы не слышали о моей, тетушке леди Этеридж? А как насчет леди Рейнз, доверенного лица самого принца-регента?

Бравада Таттла заметно пошла на убыль. Капельки пота заблестели у него на лбу. Филиппа с удовлетворением наблюдала, как Китти, защищая сестру, отчитывала стоявшего перед ней молодого человека.

– За вами будут следить, Джон Таттл, – сказала Китти. – На каждом балу, на каждом музыкальном вечере, на каждой прогулке в парке. Мы будем следить за каждым вашим шагом, и мы не остановимся.

– Бог мой, – пробормотала Филиппа. – Послушайте, Таттл, может, вам лучше перебраться в Вест-Индию? Я слышал, что климат там потрясающий.

Меррик дернул друга за рукав.

– Джон, пойдем. Не стоит нарываться на неприятности.

Меррик говорил почти шепотом. Он явно струхнул. Китти надменно вздернула подбородок.

– Не смейте связываться с сестрами, мистер Таттл. У вас недостаточно сил, чтобы противостоять нам.

– Посмотрим, посмотрим, мисс Китти Трапп.

– Заткнитесь, Таттл, – сказала Филиппа и добавила: – Убирайтесь поскорее, пока есть такая возможность.

Наконец Меррику удалось утащить Таттла в бальный зал. Как только закрылась дверь за молодыми людьми, Филиппа и Китти бросились в другую комнату, чтобы помочь Битти.

Битти сидела в темноте, забившись в уголок на бархатной софе, и тихонько плакала.

Вид у девушки был ужасный. Китти села рядом и, нежно обняв сестру, погладила ее по голове.

– Битти, мы с тобой. Все в порядке, дорогая. Все в порядке.


Облегчив свой кошелек и использовав все средства убеждения, Джеймс в некотором раздражении покинул игральную комнату. Для остальных это был прекрасный вечер, а дамы взахлеб обсуждали нового кавалера – юного Филиппа Этуотера.

Однако пока он сидел за карточным столом и вполуха слушал неспешные разговоры гостей об охоте и скачках, ему в голову пришла замечательная идея. В Лондоне было одно место, предназначенное именно для тех занятий, к которым Джеймс хотел приохотить Филиппа. Бокс – вот что должно заинтересовать юношу. Клуб Джентльмена Джексона предназначался для занятий самым мужским искусством – искусством беспощадного кулачного боя.

Филиппу это наверняка понравится. А Джеймсу такая встряска просто необходима. Она поможет ему забыть о рыжеволосой даме.

Выйдя из курительной комнаты, Джеймс остановил двух молодых людей, ровесников Филиппа.

– Джентльмены, вы не видели Филиппа Уолтерса? Такой худощавый юноша с каштановыми волосами?

К его удивлению, один из молодых людей побагровел, а второй побледнел. Оба пробормотали что-то невразумительное и торопливо удалились.

Джеймс проводил их недоуменным взглядом, смутное беспокойство шевельнулось в его душе. По собственному опыту он знал, что всяким неприятностям обязательно предшествовало нечто необычное или не совсем понятное. Величественная пожилая дама в огромном парике буквально сияла, направляясь к Джеймсу, и он едва не оглянулся, чтобы узнать, кто же является объектом столь искренней симпатии.

Но уже через секунду он понял, что дама направлялась именно к нему. Когда леди подошла, Джеймс галантно поклонился.

Дама еще раз улыбнулась и протянула ему увешанную драгоценностями руку.

– Прошу простить мне мою смелость, мистер Каннингтон, но я не могла не поделиться с вами исключительно благоприятным впечатлением, которое произвел на всех нас ваш протеже мистер Уолтерс.

Джеймс склонился над рукой дамы.

– Спасибо за добрые слова, миссис…

– Уинт. Миссис Адольфус Уинт.

Уинт? Та самая, о которой говорят: «Не попадайся на язычок беспощадной Уинт»? Матрона, которая своим ядовитым языком держала в страхе буквально все лондонское общество.

Боже правый! Филиппу удалось очаровать даже эту дородную воительницу? Таланты парня неисчислимы.

– Не думаю, что юный мистер Уолтерс заслуживает столь высокой похвалы, миссис Уинт, но я счастлив, что Филипп заслужил одобрение столь проницательной леди.

Джеймс поднял глаза и увидел выражение удовлетворения на лице дамы. Великолепно. Теперь пора ретироваться.

К счастью, миссис Уинт предоставила ему такую возможность.

– Полагаю, мистер Уолтерс в настоящий момент нуждается в вашей помощи, мистер Каннингтон. Одна из тех молодых леди, которых вы и этот славный молодой человек сопровождали на бал, неважно себя чувствует.

– Что-то случилось с одной из близняшек? – Странно! Сестричек не так-то просто выбить из седла.

– Не будете ли вы столь любезны, миссис Уинт, указать мне, где именно в последний раз видели мистера Уолтерса?

Леди взмахнула веером, указав на балконную дверь. Джеймс еще раз поклонился и спешно ретировался.

На балконе никого не было. Может быть, Филипп и Китти спустились в сад? Джеймса вновь охватило предчувствие беды.

Кажется, только по одной причине молодой человек мог предложить девушке прогуляться по ночному саду, а необычайная привлекательность Филиппа для представительниц слабого пола не требовала доказательств. Неужели этот юноша настолько бесчестен, что способен использовать свое обаяние в дурных целях?

Неожиданно Джеймс осознал, что ему очень мало известно о Филиппе. Этот парень казался совершенно безобидным, даже немного бесхарактерным. И все же какая-то загадочность в нем была.

Он повернулся и, перегнувшись через балюстраду, позвал:

– Филипп? – Голос Джеймса далеко разносился в ночи. – Филипп, ты где?

Едва слышный шорох раздался у него за спиной, он не успел повернуться, как чья-то рука легла на его плечо. Резко присев, Джеймс повернулся и занес кулак.

Филипп отпрянул и, защищаясь, инстинктивно вскинул руки.

– Господи, Джеймс! Что случилось?

Джеймс с облегчением выдохнул и рассмеялся.

– Почему ты тут затаился? Где Китти?

Филипп мгновение молча смотрел на него.

– Может, вам следует спросить, где Битти?

Проклятие. Он совсем забыл о Битти.

– Так где же Битти?

Скрестив руки на груди, Филипп с осуждением смотрел на Джеймса. Он явно был рассержен. Джеймс бросил взгляд за спину молодого человека и увидел стоявшую в дверном проеме Китти Трапп. Джеймс готов был поклясться, что девушка тоже смотрит на него с осуждением.

– Где вы были? – спросила она ледяным тоном. Джеймс никогда не видел ее такой разгневанной.

Что происходит? Если Филипп и Китти оба рассержены, тогда…

– О Господи! Скажите мне, что с Битти все в порядке!

Китти отступила в комнату. Джеймс последовал за ней. На каминной полке горела свеча, и в ее свете Джеймс увидел плачущую Битти.

Он опустился на колени перед девушкой. Она всхлипнула, но не подняла на него взгляда. Волосы у нее спутались, упав на лицо, а лиф платья был разорван почти наполовину. Даже при слабом свете свечи Джеймс заметил синяки на ее бледных руках.

Его охватила ярость. Он вскочил и рванулся к Филиппу.

– Что ты с ней сделал?

Филипп, к изумлению Джеймса, даже не шелохнулся, лишь удивленно вскинул брови.

– Я?

Китти встала между ними.

– Джеймс Каннингтон, когда ваша сестра Агата узнает о случившемся, вы пожалеете, что появились на свет!

– Что? – Джеймс ничего не мог понять. – Что я такого сделал? Филипп…

– Филипп не только защитил Битти от этого негодяя, но и спас ее репутацию. Даже маменьке не следует об этом знать. А вот вы куда-то исчезли. Разве вы не должны были сопровождать Битти сегодня вечером?

Негодование ее было столь искренним, что Джеймс опешил. Но тут их противостояние прервали донесшиеся с софы всхлипы. Джеймс повернулся к Битти и протянул девушке шелковый платок. Слишком поздно, слишком поздно.

– Вы… Он?..

Битти покачала головой:

– Нет. Филипп появился как раз вовремя. Но я так испугалась.

– Кто этот негодяй?

Китти открыла было рот, но Филипп остановил ее и повернулся к Джеймсу,

– Что бы вы сделали, узнав его имя?

– Вызвал бы его на дуэль. Выпорол бы публично.

– Это позволило бы вам почувствовать себя лучше?

– Определенно.

– Отлично, о себе вы подумали. А как насчет Битти? Подумайте теперь, как она будет себя чувствовать, если в результате скандала пострадает ее репутация?

Джеймс открыл было рот, но тут же закрыл его. Филипп совершенно прав. Репутация девушки вполне могла пострадать, хотя это в высшей степени несправедливо.

– Но нельзя же оставлять его безнаказанным!

Глаза Филиппа потемнели от гнева.

– Как бы мне хотелось сделать из него отбивную. – Он посмотрел на свои тонкие пальцы и вздохнул. – Но я не могу.

– Конечно, нет! Думаю, против этого животного у тебя нет никаких шансов!

Губы Филиппа изогнулись.

– Спасибо, что верите в меня.

Однако в действительности он не выглядел обиженным. Джеймс взял Битти за руку и задумчиво посмотрел ей в глаза.

– Битти, мы с вами друзья, а сегодня я за вас отвечаю. Как, по-вашему, я должен поступить?

Битти потерла нос платком.

– Сделать из него отбивную, как предложил Филипп.

– Это можно устроить.

Девушка задумалась.

– Нет. Если я назову вам его имя, негодяй, конечно же, понесет наказание, но это лишь ухудшит дело.

Джеймс вздохнул:

– Возможно, вы правы.

Китти подошла и села рядом с сестрой.

– Что ж, тогда будем следовать первоначальному плану.

Джеймс нахмурился.

– Что за план?

Филипп ухмыльнулся:

– Ничего такого, о чем бы стоило беспокоиться, Джеймс. Только… никогда не сердите Китти.

Джеймс предпочел остаться в неведении.

– Только пообещайте мне, что будете очень осторожны, Китти. Я не хочу, чтобы подобное произошло с тобой.

Битти покачала головой:

– Только не с Китти. Она не настолько легкомысленна, чтобы позволить увести себя на балкон, где никого нет. Она ведь даже нож при себе носит!

Услышав это, Джеймс посмотрел на пухленькую, хорошенькую Китти Трапп. Она мило улыбнулась ему в ответ, с притворной застенчивостью опустив ресницы. Быстрым, почти неуловимым движением девушка выхватила узкое серебристое лезвие.

Потрясенный Джеймс узнал классическое движение из репертуара неподражаемого Курта.

– Где вы этому научились?

Китти улыбнулась, продемонстрировав ямочки на щеках. Нож исчез так же быстро, как и появился.

– Тетушка Клара. Она подарила нам его на день рождения, но Битти сказала, что это не для леди. – Ее улыбка исчезла. – О, Битти, я не хотела.

Битти вскинула подбородок.

– Ты совершенно права. Всегда нужно стараться быть леди, но теперь я убедилась, что не всегда можно рассчитывать на то, что мужчина поведет себя как джентльмен.

– Это уж точно, – согласился Филипп. – А сейчас мы должны доставить девушек домой, Джеймс. Миссис Трапп все еще в бальном зале. Она, вероятно, беспокоится, поскольку не знает, куда мы запропастились. Отвлеките ее ненадолго. Я возьму наши плащи. Китти, помогите сестре привести одежду в порядок, чтобы по крайней мере можно было пройти мимо вашей маменьки. Я посажу вас в карету, мы прикроем Битти, а дальше миссис Трапп к нам присоединится. Значит, так, Китти, – ваша сестра немного простудилась, и вы вызвались проводить ее домой, чтобы уложить в постель и поухаживать за ней.

Китти кивнула, Битти приободрилась. Филипп повернулся к Джеймсу.

– Дайте мне десять минут, а потом можете привести миссис Трапп.

Джеймс кивнул, и вместе с Филиппом они вышли из комнаты. Когда молодой человек ушел, до Джеймса дошло, что он только что получил указания от юноши, которого мог бы скрутить одной рукой. Он покачал головой и рассмеялся. Вот уж не скажешь, что у Филиппа отсутствует способность командовать!

Пробираясь к миссис Трапп через поредевшую толпу гостей, Джеймс обдумывал рассказ Китти. Филипп, защищая девушку, с которой был едва знаком, действовал на удивление умно и решительно. Умный, с отличной реакцией, к тому же благородный. При желании Джеймс вполне мог бы пополнить список достоинств Филиппа.

Филипп просто прирожденный «лжец», Джеймс в этом больше не сомневался.

Завтра начнется его обучение, хочет он того или нет.


Глава 14


Утро было слишком ранним для сюрпризов.

– Что это за место? – Филиппа оглядывалась вокруг, подавляя зевоту. Вчера из-за происшествия с Битти они добрались домой далеко за полночь, и Филиппа с удовольствием бы еще понежилась в постели. К тому же пора было завтракать, но сильный запах пота, который она ощущала, почти лишил ее аппетита.

– Тебе здесь понравится, Флип.

Филиппа вовсе не была в этом уверена. Джеймс ухмыльнулся.

– Робби будет вне себя, когда узнает, куда мы отправились. Он готов с утра до вечера торчать в спортивном зале Джексона.

Филиппа повернула голову, оглядываясь по сторонам. В этот момент несколько мужчин вышли из боковой комнаты и вошли в главный спортивный зал. Джеймс поднял руку, приветствуя одного из них.

– Привет, Берти. Сегодня выступаешь против самого?

Один из мужчин повернулся в ответ на приветствие, затем подошел к ним. Филиппа, стоявшая рядом с Джеймсом, задохнулась, Джеймс бросил, на спутника удивленный взгляд, но гувернер беспокойно отвел глаза.

Подойдя ближе, Берти протянул руку и обменялся с Джеймсом крепким рукопожатием.

– Давненько не видел тебя, Каннингтон. Как твое плечо?

– Я почти в форме, Берт. Сегодня после долгого перерыва собираюсь выйти на ринг.

Филиппа была в шоке. Берт, как и остальные мужчины, выходившие из боковой комнаты, был почти голый. На мужчинах были лишь подштанники до колен.

Когда Берти протянул руку, чтобы обменяться рукопожатием с ней, Филиппа чуть не бросилась вон. Подавив панику, она с усмешкой, изо всех сил сжала протянутую руку, старательно вперив взгляд в мочку уха мужчины. Джеймс хлопнул ее по плечу.

– Пойдем переоденемся.

– Да, конечно, – ответила она, прежде чем до нее дошел смысл его слов. Замешкавшись у двери раздевалки, она заглянула внутрь.

Мужчины. Низкого роста и высокие, худые мужчины и полные мужчины. Мужчины с бледной кожей и мужчины с кожей, потемневшей от солнца. Мужчины в кальсонах и без них. В висках у Филиппы застучало, когда один из них ловким движением скинул подштанники, открыв ее взгляду свои волосатые ягодицы.

Ох! Филиппа крепко зажмурилась, но было слишком поздно. Эти ягодицы навсегда останутся в ее памяти. В ужасе отшатнувшись, она, не имея возможности провалиться сквозь землю, вжалась спиной в стену рядом с дверью. Наверное, так выглядит ад, он полон голых, дурно пахнущих мужчин, среди которых согрешившая женщина должна провести вечность.

– Я подожду снаружи, если не возражаете! – выпалила она.

Джеймс фыркнул.

– Господи, Флип, ты ведь не можешь боксировать в сюртуке и брюках.

Она отчаянно замотала головой, хотя не понимала, какое отношение ко всему этому имеет бокс.

– Я буду в порядке. Никаких проблем.

Джеймс вздохнул. Филиппа почувствовала его дыхание на своей щеке, и все внутри у нее перевернулось. Она понимала, что уже в который раз он разочарован. Но ничего не могла ему объяснить.

– Ладно, Флип. Хотя бы пообещай, что попытаешься выйти на ринг.

«Что угодно, только не заставляй меня входить сюда!»

– Я обязательно попытаюсь выйти на ринг.

– Хорошо. Я буду готов через минуту.

Она почувствовала, как он прошел мимо, но не двинулась с места, отчаянно пытаясь стереть намертво запечатлевшийся в ее памяти образ.

Ничего не выходит. Волосатые ягодицы останутся там навсегда. Проклятие, если она должна хранить в своей памяти зрелище обнаженной задницы, то почему это не могла быть задница Джеймса?

Она отошла в сторонку и с интересом стала рассматривать архитектуру холла, предварявшего гимнастический зал. Величественные арки встречались над головой, опираясь на прекрасные ионические колонны, которые пронизывали помещение.

– Готов, Флип?

Она вдохнула побольше воздуха и повернулась к нему.

И едва не проглотила язык. Перед ее глазами блестел его обнаженный торс, отлично вылепленный, с четко обозначенными мускулами и сухожилиями. Шрам на его плече был больше похож на медаль, украшающую грудь героя. Джеймс обматывал кисть руки полоской холста, и Филиппа с восторгом смотрела, как перекатываются под кожей крепкие бицепсы.

О великие греческие боги! Как могла она забыть, насколько прекрасен этот мужчина? Забыть о том, как подгибались ее ноги и, словно горячий воск, таяло ее лоно от созерцания этого великолепия?

Подошедший работник помог Джеймсу обмотать вторую руку. Подлаживая повязки, Джеймс постучал кулаками друг о друга и задорно улыбнулся Филиппе.

– Сейчас наблюдай внимательно. Если проявишь усердие, возможно, когда-нибудь будешь боксировать не хуже меня.

Джеймс поднялся на возвышение и пролез через веревки. По его приглашению еще один полуобнаженный мужчина поднялся на помост, но Филиппа видела только Джеймса. Сквозь расположенные под самой крышей узкие окна на его точеное тело лился жемчужный свет. У Филиппы захватывало дух.

И тут другой мужчина ударил его. Сильно.

От неожиданности Филиппа протестующе вскрикнула, это был высокий крик, безошибочно женский. К счастью, одобрительные крики зрителей, приветствовавших отличный выпад, заглушили ее возглас.

Она закусила губу, решив не издавать больше ни звука, наблюдая эту отвратительную демонстрацию мужского соперничества. Удары продолжали обрушиваться на Джеймса, но он спокойно увертывался от тяжелых кулаков соперника и давал достойный отпор.

Похоже, в этой нелепой забаве противники не собирались увечить друг друга. Филиппа немного расслабилась, постепенно начиная чувствовать необъяснимую привлекательность этой внешне жестокой схватки.

Привлекательность? Наверное, она шла от давно забытых первобытных инстинктов. Поединок продолжался, Джеймс покрылся испариной, теперь его влажное тело походило на блестящую бронзовую скульптуру и в то же время на расплавленный металл, который тугими мускулами бурлил под тонкой пленкой кожи.

Столько грации и столько мощи.

Ей хотелось прикоснуться к нему. Хотелось провести руками по его выступающим мышцам, коснуться широких плеч, потом поднести пальцы к своим губам, чтобы почувствовать соленый вкус этой блестящей кожи. Его волосы стали влажными и теперь непокорной гривой прилипли ко лбу и шее.

Джеймс напоминал великолепного золотистого хищника. Он то уклонялся, отражая удар, сверля противника потемневшими карими глазами, то стремительно бросался на него, сосредоточившись на добыче.

Филиппе хотелось стать его добычей. Она жаждала, чтобы это напряжение было направлено на нее. «Желай меня. Преследуй меня. Владей мной».

Ловко увернувшись от очередного выпада своего спарринг-партнера, Джеймс бросил взгляд за пределы ринга, чтобы увидеть, оценил ли Филипп его мастерство. Парню еще многое предстоит узнать об истинно мужских забавах.

Филипп не просто наблюдал за боем, видно было, что юноша буквально поглощен схваткой. Великолепно. Джеймс ухмыльнулся и нанес противнику отличный апперкот. Затем он мысленно посмеялся над собой. Ему следует больше сосредоточиться на том, как обучить Филиппа, а не стараться произвести на него впечатление.

И все же его радовало жадное внимание юноши. Джеймсу наконец удалось пробудить в парне интерес к чему-то, помимо книг и еды.

Теперь очередь Филиппа. Несколькими танцующими шагами Джеймс оторвался от противника и, разжав кулак, поднял руку, этот жест означал прекращение боя. Не стоит выматывать себя, если собираешься дать Филиппу урок.

Подозвав одного из служащих, Джеймс приказал принести ленту для рук. Когда слуга принес широкие холщевые бинты, Филипп неожиданно опустил глаза и, шагнув назад, поднял руки.

– Нет…

– Послушай, Флип, ты собираешься держать свое слово? – Джеймс облокотился на канаты ринга. – Всего лишь час назад ты обещал попробовать.

Джеймс не смог удержаться от смеха, увидев панику на лице Филиппа.

– Я ни разу в жизни никого не ударил, – запротестовал он.

Джеймс кивнул:

– Значит, теперь самое время.

Секундант начал снимать с Филиппа сюртук. Когда мужчина потянулся к пуговицам жилета, молодой человек отступил назад.

– Этого достаточно, спасибо.

Один из зрителей фыркнул.

– А может, этот юнец еще и шляпу оставит?

Джеймс так свирепо зыркнул на подавшего реплику, что тот сразу же замолчал. Он легко спрыгнул с возвышения и подошел к Филиппу.

– Давай, Флип. Ты ведь не хочешь выглядеть трусом перед этими людьми?

Филипп судорожно сглотнул.

– Меня абсолютно не волнует их мнение, но я дал вам слово. – Его крошечный подбородок вздернулся. – Я обещаю попробовать, Джеймс.

Джеймс едва сдержался, чтобы не взъерошить ему волосы. Но он вспомнил о болезненном самолюбии Филиппа и лишь хлопнул его по плечу. Филипп слегка пошатнулся. Смирившись с неизбежным, он неохотно протянул слуге руки.

Несколько мгновений спустя они стояли друг против друга на ринге. Филипп стоял напряженно, ноги вместе, поднятые кулаки выставлены вперед, казалось, юноша собирается доить корову.

С балкона донеслись гиканье и свист. Опустив руки, Джеймс обошел вокруг Филиппа, наклонился и хлопнул гувернера по внутренней поверхности бедра.

– Флип, расставь ноги чуть шире плеч, левую выдвинь немного вперед, чтобы держать стойку.

Филипп даже не пошевелился.

– Филипп?

Филиппа находилась в абсолютном шоке из-за ощущения руки Джеймса между ее бедрами. Но в конце концов ей удалось сделать вдох и даже выдвинуть одну ногу вперед.

– Про вторую забыл, мальчик! – прокричал один из остряков.

Филиппа торопливо, хотя и неуклюже, встала в некое подобие стойки, чувствуя, как румянец заливает щеки. Джеймс прижался к ее спине, взяв в ладони ее крохотные кулачки.

Дрожа от желания, она позволила ему повернуть свои запястья, выдвинуть вперед левую руку и одновременно отвести назад правую. Он слегка сжал ей левую руку.

– Будь все время настороже, – тихо сказал он. Она почувствовала его теплое дыхание, и по спине у нее побежали мурашки.

Джеймс перехватил ее левую руку за запястье и быстрым движением двинул вперед, к ее подбородку, ее правую руку Филиппа словно в тумане подчинялась его рукам, чувствуя только одно – как его мощная грудь прижимается к ее спине.

– Это называется прямой удар.

Его тело было влажным от напряжения. Она чувствовала его тепло даже сквозь свой плотный жилет и рубашку. Ощущала его запах. Волнующий мужской запах. Этот запах пробудил в ней желание подчиниться его силе.

Джеймс отвел ее руки назад в исходную позицию, взял ее левый кулак и слева направо разрезал им воздух.

– Левый хук.

От этого движения она немного подалась вперед, ее ягодицы коснулись его паха, и Филиппа почувствовала, что с трудом удерживается от желания потереться о его чресла, прижаться к нему спиной, положить голову на его широкое плечо, почувствовать его ладони на своих вдруг затвердевших грудях.

– Флип? Уж не собрался ли ты грохнуться в обморок?

Она вздрогнула, стараясь отогнать не вовремя нахлынувшие мечтания.

– Черт подери, – пробормотала она.

Джеймс вернулся на исходную позицию, глядя на нее через поднятые кулаки.

– Ты готов? Или тебе нужно передохнуть?

Филиппа сказала:

– Лучше уж сразу с этим покончить.

Джеймс покачал головой.

– Так нельзя настраиваться. Раньше ты проявлял больше заинтересованности. Мне казалось, что ты не прочь попробовать.

При этих словах Филиппа, не сдержавшись, фыркнула удивленно и чуть-чуть виновато.

– Да уж, – неуверенно подтвердила она. Потом она сделала вдох и подняла кулаки, пытаясь принять настоящую боксерскую стойку. – Защищайся! – храбро бросила она.

Джеймс усмехнулся, и Филиппа увидела, как в уголках его глаз собрались тонкие морщинки, а на щеках обозначились ямочки.

Джеймс резко выбросил руку и нанес ей удар в плечо.

– Ох!

– Будь начеку!

Она беспомощно смотрела на него.

– Отражай удар, – объяснил он, – блокируй меня левой.

Она изо всех сил пыталась отбивать удары, которые он наносил, используя лишь малую толику своей силы, но некоторые достигали цели, и в следующее мгновение глаза ее наполнились слезами. Было больно, и она чертовски устала от этих мужских забав!

Глядя в лицо Филиппу, Джеймс легко балансировал на носках. Он вновь и вновь наносил юноше слабые удары, легко пробивая его неловкую защиту.

– Не бойся, Флип, бей.

Филипп лишь уклонялся от пляшущих перед глазами кулаков. Зрители, наблюдавшие за поединком, одобрительно загудели. Джеймс рад был слышать эти возгласы, поскольку Филипп нуждался в поддержке.

Пытаясь заставить парня хоть немного расслабиться, Джеймс постарался его успокоить:

– Давай, Флип. Теперь свинг. Если ты меня достанешь, я выпущу тебя с ринга.

Филипп лишь напряг плечи и продолжал прятать голову за своими поднятыми кулаками. Оба – Джеймс легко, Филипп неуклюже – продолжали двигаться по рингу под свист и крики находившихся в зале.

– Давай, Филипп. Неужели тебе никогда никого не хотелось ударить? Сейчас у тебя есть такая возможность, и ты можешь сделать это безнаказанно. Расслабьтесь, юноша, дайте выход своим инстинктам.

Филипп застыл на месте. Его губы были крепко сжаты, а лицо побагровело.

Джеймс остановился и опустил кулаки.

– Ну, Флип, изви…

Филипп резко выбросил кулак и отличным левым хуком нанес Джеймсу удар в челюсть. Джеймс почувствовал, как его зубы прихватили язык, и зашатался – скорее от неожиданности, чем от самого удара. Технически удар был почти совершенным, но силы ему явно не хватало. И все же лучше устроить представление. Филипп нуждался в уверенности больше, чем в силе.

Решив продолжить игру, Джеймс закатил глаза и, развернувшись, рухнул спиной на ринг. Несколько секунд он лежат, пробуя пошевелить распухшим языком.

Джеймс услышал, как Филипп совершенно по-девчоночьи ойкнул, и, приоткрыв глаза, увидел, что гувернер смотрит на него с неподдельным ужасом. Потом вспомнил, что должен изображать нокаут, и снова смежил веки.

Он почувствовал, что Филипп опустился рядом с ним на колени.

– Джеймс! С тобой все в порядке? Тебе очень больно? О, Джеймс, мне так жаль. Ты сказал, чтобы я вспомнил, кого мне бы хотелось ударить, ну я и подумал о том мерзавце прошлой ночью, и я… о, Джеймс, пожалуйста, очнись!

В голосе Филиппа слышалась искренняя обеспокоенность. И никакого ликования! Никакого самодовольства победителя! Джеймс открыл глаза и увидел узенькое личико Филиппа и его полные боли глаза.

– Флип! – Черт побери этот распухший язык. – Ты что, плачешь?

Филипп замотал головой, но тут же выдал себя, вытерев запястьем глаза. На галерке воцарилось молчание. Черт возьми! Джеймс сел и крепко схватил Филиппа за плечо.

– Возьми себя в руки, парень, – прошипел он. – Иначе ты никогда не сможешь появиться здесь с поднятой головой!

– Но почему?

Джеймс вздохнул. Филипп ни в чем не виноват. Джеймс совершил ошибку, приведя его на ринг, поскольку парень владел совершенным от природы свингом.

Филипп засопел. Этого Джеймс уже просто не мог вынести. Вскочив, он протащил Филиппа под канатами и, не заботясь о том, как все это выглядит со стороны, поволок в раздевалку. Швырнув Филиппа на стул, Джеймс уселся напротив.

– Филипп, ну что мне с тобой делать?

– А почему вы вообще должны что-то делать? Почему я не могу оставаться самим собой?

– Неужели у тебя напрочь отсутствует честолюбие? Тебе не приходило в голову, что тебе не обязательно быть гувернером? Что ты можешь достичь большего? Тебе никогда не хотелось приключений? Или ты предпочитаешь спокойную сытую жизнь?

Филиппу охватило негодование. Черт возьми, мало того что ей пришлось бежать из Испании, а потом голодать, так она еще вынуждена носить эту нелепую мужскую одежду, танцевать с девушками, таскать покупки и открывать тяжеленные двери.

Она так гордилась собой, гордилась тем, как ей удается справляться со столь необычными обстоятельствами. А теперь Джеймс заявляет, что она боится трудностей.

Филиппа подняла глаза и подавив гнев, с вызовом встретила пристальный взгляд Джеймса.

– Опасность неизбежна, а приключение – нет.

Джеймс поднял руку.

– Приношу свои извинения, Филипп. Я просто подумал… – Он замолчал и покачал головой. – Не обращай внимания. Возможно, когда-нибудь мы вернемся к этому разговору. – Он встал:

– Кстати, ты молодец. У тебя отличный хук левой.

Вздохнув. Филиппа улыбнулась.

– Слишком хороший.

Карие глаза Джеймса светились гордостью за ученика. Филиппа задохнулась от радости, заметив этот взгляд, но отвернулась, несмотря на то, что рисковала увидеть еще одну голую волосатую задницу.

К счастью, в этот момент в дверях раздевалки, извергая ругательства, появился огромный мужчина.

– Чертов ублюдок! Он снова здесь!

– Кто?

Великан с отвращением фыркнул.

– Лорд Предатель!

Филиппа почувствовала, как напрягся Джеймс. Он вышел из раздевалки. Филиппа последовала за ним. Она ни за что не осталась бы здесь одна!

В главном холле, тихо переговариваясь, стояли мужчины, время от времени бросая сердитые взгляды на светловолосого человека, который невозмутимо обматывал руки холщовыми лентами. Молодой мужчина был высок, хорошо сложен и не отличался буйной растительностью на теле.

К тому же он был весьма привлекательным, классические черты его лица напоминали о произведениях искусства.

Филиппа подошла к Джеймсу и шепотом спросила:

– Кто это?

Джеймс нахмурился.

– Натаниэль Стоунвелл, лорд Рирдон.

– А почему этот джентльмен назвал его лордом Предателем?

Джеймс издал короткий смешок.

– Ты что, газет не читаешь?

– А… тот самый лорд Предатель? Последний из уцелевших рыцарей Цветов?

Джеймс бросил на нее мрачный взгляд.

– Рыцарей Лилий. Наполеоновских шпионов.

– Так он шпион?

Лорд Рирдон выглядел так, что вполне мог, пустив в ход свое обаяние, выведать секреты у любого, особенно у женщин.

– Так говорят, – холодно ответил Джеймс.

Удивленная его сдержанностью, когда все вокруг были явно возбуждены, Филиппа взглянула на Джеймса и заметила, что тот едва заметно кивнул светловолосому мужчине. Она опешила. Неужели Джеймс общается с лордом Предателем? Быть этого не может!

Тем не менее, она сама видела, как они приветствовали друг друга. Конечно, этого никто не заметил, но за последние дни Филиппа научилась различать на лице Джеймса малейшие оттенки настроения, и сейчас она читала сочувствие в его взгляде.

Сочувствие к человеку, прославившемуся своим предательством.


Глава 15


Джеймс вошел в палату, следуя за миссис Нили. Казалось, сама атмосфера в затененной комнате излучала упрек.

– Вот он, сэр. – Миссис Нили достала из рукава кружевной платочек и промокнула глаза. – Боюсь, мистер Уэдерби покидает нас.

Джеймс заставил себя подойти ближе и взглянуть в лицо умирающему. Уэдерби уже был близок к смерти, лицо стало серым, а дыхание таким поверхностным, что грудь едва вздымалась. Старина Уэдерби был отличным «лжецом», человеком, полным едкого юмора и почти нереальной способности видеть и раскрывать даже самые трудные шифры.

Когда Джеймс стал членом клуба, Уэдерби обратился к руководству с ходатайством, чтобы молодого Каннингтона направили к нему в ученики. Каким ударом для него, должно быть, явилось осознание того, что молодой Джеймс унаследовал лишь малую толику математических способностей своего отца – Джереми Каннингтона – и еще меньше интереса к искусству криптографии.

Однако Уэдерби был его другом и соратником. Джеймс осторожно присел на краешек кровати и, взяв в ладони сухие тонкие руки Уэдерби, закрыл глаза.

«Мою жизнь за ваши жизни».

Он не знал, как долго он так сидел, но наконец миссис Нили коснулась рукой его плеча.

– Он покинул нас, сэр.

Да, конечно. Они все один за другим покинули нас, все, кроме Рена.

Джеймс бережно сложил руки Ангуса на его неподвижной груди.

– Покойся с миром, старина. Твой путь завершен, – прошептал он.

Джеймс поднялся и тяжелыми шагами пересек комнату.

Рен Портер, самый лучший агент «лжецов». Они с Джеймсом провели много совместных дел. Словно мальчишки, только что окончившие школу, наслаждались почти неограниченной свободой, которую давала им их работа. Действительно, чего еще мог желать молодой человек, занятый по-настоящему мужским делом, которое давало возможность жить полной приключений жизнью и испытывать ощущения, от которых сердце бьется с удвоенной силой.

«Опасность неизбежна, приключение – нет, Джеймс».

Филипп совершенно прав. Рен Портер и Джеймс Каннингтон сами сделали свой выбор.

Сейчас, по словам миссис Нили, состояние Рена было не таким угрожающим. Джеймсу очень хотелось верить в благополучный исход, однако он отвернулся, не в силах смотреть на бледное лицо бывшего «лжеца».

– Лавиния заплатит за это, – прошептал он, стоя спиной к товарищам. – И заплатит именно мне, клянусь.


Филиппа робко попросила Денни согреть воды и, к своему удивлению, очень скоро получила теплую ванну, правда, вместе с многозначительным «гм!». И все же какое это было счастье – погрузить ноющее тело в теплую воду и хоть немного расслабиться.

Филиппа заперла дверь на ключ и на всякий случай подперла ее стулом. В течение часа она позволит себе побыть девушкой, и пусть уповает на милость небес тот, кто осмелится помешать ей насладиться каждой из этих минут!

– Знаешь, папа, – пробормотала она, глядя на пузырьки мыльной пены, – у меня был интересный день.

Она откинула голову и погрузилась глубже. Ее колени поднялись из воды, и Филиппа ощутила прохладу.

Это была деревянная ванна, которую она помогла Денни принести из кладовки за кухней. Незадолго до этого ее холодно проинформировали, что в гардеробной хозяина имеется прекрасная ванна, но она не предназначается для каких-то там гувернеров, если даже они пользуются особым расположением господина.

Филиппа хихикнула. Если пользоваться расположением означает иметь возможность уложить хозяина одним ударом, тогда она и в самом деле пользуется его расположением. Она терла кожу, удивляясь тому, что удары Джеймса, которые она все еще ощущала, не оставили на ее чувствительной коже никаких следов. Он действительно был очень осторожен, хотя в тот момент ей так не казалось.

Она почти полностью погрузилась в воду, чувствуя приятное тепло на затылке. Еще одно преимущество мужчин. Короткие волосы, за которыми легко ухаживать. Тем не менее она отказалась бы от этого преимущества, лишь бы вернуть свои волосы и снова стать женщиной.

– Шелк, – пробормотала она, вынырнув, чтобы глотнуть воздуха. – Серебряные щетки. Лаванда для ванн. – Она посмотрела на свои огрубевшие пальцы. Ее руки больше всего пострадали от перемены в ее жизни. – Лосьон для рук!

Ее размышления прервал громкий стук в дверь.

– Хозяин требует вас к себе! Немедленно! – В голосе Денни звучало ликование. Он знал, что гувернер не посмеет проигнорировать вызов господина.

Филиппа откашлялась и произнесла голосом Филиппа:

– Скажи хозяину, что я буду через минуту.

Денни, как обычно, хмыкнул.

– Тебе лучше поторопиться. Господин сегодня в плохом настроении.

– Я постараюсь, чтобы у тебя оно тоже испортилось, – проворчала Филиппа. Тем не менее она встала, быстро вытерлась и оделась, чего не собиралась делать как минимум до следующего утра. Прыгая на одной ноге, она натянула брюки, в спешке забыв про подштанники. Впрочем, какое это имеет значение, если вскоре она вернется к себе и ляжет спать?

Быстро накинула рубашку, потом старый тяжелый жилет, который не шел ни в какое сравнение с жилетами, доставленными сегодня от Баттона. К посылке была приложена записка.


Я взял на себя смелость записать на счет мистера Каннингтона изготовленные для вас предметы туалета. Если кто-то будет любопытствовать, скажите, что это сделано по приказу миледи (что и в самом деле произошло бы, знай она о вашей ситуации).


Но на один час сойдет и старый жилет из гардероба мужа Бесси. Ругаясь на нескольких языках, Филиппа кое-как завязала галстук. Туфли надела на босу ногу. Черт с ним, с сюртуком, можно и без него обойтись.

Оставив попытки хоть как-то пригладить высохшие без расчески волосы и кое-как приведи себя в порядок, Филиппа торопливо пересекла длинный холл и стала быстро спускаться с лестницы.

– «Немедленно», – возмущенно пробормотала она, стоя у двери кабинета.

Постучав, она сначала услышала глухое бормотание, затем громкое «Войдите».

Филиппа набрала в грудь побольше воздуха и вошла, и тут поняла, что произошло нечто серьезное. Обида уступила место тревоге.

В камине пылал огонь – единственный источник света в комнате. Где же мистер – Каннингтон? Присмотревшись, она увидела босу ногу, вытянутую к камину.

– Вы хотели меня, видеть, сэр?

С кресла донеслось невнятное ворчание.

– Сэр Флип? Ничего срочного. А что?

Денни. Он знал, как ей хотелось принять ванну. Филиппа стиснула зубы. Еще одна мелкая пакость человека, опасавшегося за свое влияние в этом маленьком мире.

– Ну, Денни, я с тобой разберусь, – пробормотала она.

– А в чем дело, Флип? – Голос мистера Каннингтона звучал как-то странно.

Филиппа подошла ближе и увидела, что Джеймс сидит, развалившись в своем кресле, с наполовину опустошенным бокалом в руке. Только теперь она заметила стоявший на столе почти пустой графин. Боже, мистер Каннингтон пьян!

– Я полагаю, Денни ошибся, сэр.

– Ну что ж, можешь идти.

Филиппа направилась было к двери, но вдруг остановилась.

– Что-то случилось, сэр?

Он откинулся в кресле и отвернулся к огню.

– Ничего особенного. Только моя честь кровью истекает на этот ковер.

Его голос звучал глухо, напрочь лишенный свойственных ему жизнерадостных и теплых интонаций.

С той самой первой их встречи в парке Филиппа не могла забыть его сильных теплых рук и широкой груди, но только сейчас поняла, что Джеймс действительно ей нравится. Он был веселым и добрым, щедрым и умным.

И все же Филиппа чувствовала, что у него до сих пор кровоточит глубокая душевная рана.

Филиппа знала, что родители Джеймса скончались, что какой-то сердечной привязанности, хотя бы любовницы, у него нет. Он очень привязан к своей сестре, и у него есть близкие друзья.

Значит, он не одинок.

Но есть что-то, что скрывается за внешней беззаботностью и жизнелюбием. Что постоянно держит его в напряжении и не дает по-настоящему привязаться к Робби.

Интуитивно Филиппа понимала, что Джеймс пытается бежать от какой-то тайны, подобно тому, как она – скрыться от шпиков Наполеона, и именно поэтому стремится к опасности.

– Что ж… Не буду нарушать ваш отдых, сэр. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Флип, – ответил он глухо.

Джеймсу грустно и одиноко, она не должна уходить, ей необходимо что-то предпринять.

– Если вы позволите, сэр…

– В чем дело, Флип?

– Могу я спросить вас, что значат ваши слова «честь истекает кровью»?

– Скончался один замечательный человек.

– А. – Она подошла ближе. – Люди умирают, такое случается.

Джеймс криво усмехнулся:

– Мудрая мысль.

Она пожала плечами:

– Нет. Простая истина.

Он вновь откинулся в кресле.

– Говоришь, люди умирают. А если люди умирают у тебя на руках, Филипп?

Она вступила в пятно света от огня в камине.

– Наверное, и такое бывает. Нельзя знать, как твой выбор влияет на мир.

Он фыркнул.

– Да ты философ. От брошенного камня по воде расходятся круги, это аксиома. – Он с преувеличенной осторожностью поставил стакан на боковой столик. – Если ты камешек, тогда я пуля. Несколько более прямой путь к смерти старины Уэдерби.

Филиппа присела напротив Джеймса на скамеечку для ног и минуту молча смотрела на него.

– Вы спустили курок? – тихо спросила она.

– В прямом или переносном смысле?

– В единственном.

Он вздохнул:

– Нет, я лично не спускал курок.

– Значит, вы имеете полное право оплакивать его кончину. Но вправе ли вы винить себя? Или вы просто потакаете своим слабостям? – Именно эти слова она давно должна была сказать своему отцу.

Он выпрямился.

– Потакаю слабостям? Да как ты смеешь?

Она кивком указала на графин.

– А пьете вы ради кого-то? Или ради себя? Мой опыт подсказывает мне, что алкоголь способен унять боль только того, кто пьет. Вы сидите здесь в темноте и пьете, и я должен спросить: ради кого? Ради того, кто умер? Или ради себя?

Джеймс некоторое время пристально смотрел на нее, с каждой секундой глаза его темнели, и гнев, казалось, вот-вот вырвется наружу. Филиппа испугалась. Она здорово рисковала, решившись на такую откровенность. Но ей больно было видеть, как еще один дорогой ей человек пытается втоптать себя в грязь из-за ложного чувства вины. Если бы кто-то в свое время сказал эти слова ее отцу, возможно, сейчас она не была бы так одинока.

Ее вынужденное одиночество причиняло ей невыносимую боль. Как бы ей хотелось рассказать Джеймсу обо всем, что с ней произошло, о своем путешествии, об отчаянии, которое охватывало ее порой, о разочаровании и безысходности, которые она испытала, добравшись наконец до Лондона.

Он говорил, что знает, что такое голод. И она верила ему. Он выслушал бы ее, если бы она рассказала ему о своем прошлом. Выслушал бы и посочувствовал ей и, возможно, даже помог.

Или… нет. Именно из-за этого «нет» ей придется хранить молчание.

Джеймс зло усмехнулся. Потом, словно спохватившись, тряхнул головой.

– Ты абсолютно прав, Филипп. Это был момент драматического самобичевания. Довольно глупо с моей стороны предаваться унынию, когда еще многое предстоит сделать.

Филиппа лишь осторожно кивнула, наблюдая за ним. Казалось, он наконец выбрался из трясины и теперь, задумчиво глядя на огонь, готовится к решительным действиям Филиппа поднялась, решив не мешать его размышлениям.

– Сядь.


Глава 16


Филиппа оцепенела от неожиданно резкого приказания, искра протеста вспыхнула в ее душе, но мистер Каннингтон – хозяин, и она должна подчиниться. Секунду помедлив, Филиппа опустилась на скамеечку, в конце концов, она просто устала от этой ночной борьбы с мрачным настроением Джеймса.

– Мы могли бы поговорить на другую тему, если хотите.

– Давай поговорим о тебе, мой молодой друг.

– Обо мне особо и говорить нечего, – пожал плечами Филипп.

Джеймс едва видел молодого гувернера, поскольку, несмотря на горевший камин, в комнате было довольно темно, да и перед глазами у него все расплывалось.

– Ты сделал что-то интересное со своими волосами, Это новая мода, неизвестная мне?

Филипп попытался пригладить непокорные волосы, но сдался и пожал плечами.

– Я принимал ванну.

– Опять? Господи, Филипп, ты прямо как девочка, моешься чуть ли не каждый день. Нет, я ничего не имею против. Мыло – замечательная вещь. Надеюсь, тебе удастся приучить Робби им пользоваться.

– Я предпочитаю… я обнаружил, что дамам нравятся мужчины, которые часто принимают ванну.

– Понятно. Твой обширный опыт и все такое прочее.

Джеймс хмыкнул и помотал головой. Он не знал, то ли бренди наконец начал действовать, то ли присутствие Филиппа развеяло его мрачное настроение, но в любом случае был признателен юноше. Приступы мрачной меланхолии, одолевавшие Джеймса после того, как он побывал в плену, тревожили его. Джеймс слышал, что воинам после жестокого сражения приходилось бороться с демонами настроения и раздражительности, но он никогда не слышал о том, как они избавляются от этих демонов.

У его друга Саймона есть Агата. У Далтона – Клара.

– Ты когда-нибудь любил, Филипп?

Филипп отвернулся и посмотрел на огонь.

– Не знаю, сэр.

Джеймс кивнул.

– Я тебя хорошо понимаю. Как сказала бы моя сестра Агата в этом случае, значит, ты никогда не любил. Она любит человека, который некогда был моим лучшим другом.

– Сэра Рейнза? А разве теперь вы не друзья?

– Друзья. Но он теперь в некотором роде принадлежит ей, и это мне не совсем понятно. Лорд Этеридж тоже недавно женился и без ума от своей жены…

– И вы задаетесь вопросом, когда же наступит ваш черед?

Джеймс повернулся и посмотрел на Филиппа.

– Нет. Когда-то я задавал себе такой вопрос. Но теперь мне не до любви, у меня другая цель. – Он жестом указал наверх, – С того момента, как появился Робби. Наследник.

– Вы усыновили его, с тем чтобы сделать своим наследником? Он не ваш, сын?

Джеймс пожал плечами:

– Не вижу особой разницы.

Филипп опустил глаза.

– И вы не собираетесь обзаводиться семьей? А у вас был кто-то на примете до того, как вы поставили перед собой эту другую цель?

– О да. Она отличалась от других. Красивая, изысканная, совершенная, занимательная и остроумная. Стройная фигура, прелестные глаза, к тому же без ума от меня. Чего еще может желать мужчина?

– Ага. – Некоторое время Филипп молчал. – И что же произошло? Она вышла за другого?

– Понятия не имею. К сожалению, я ее так и не встретил. – При этих словах у Филиппа вырвался смешок, и Джеймс улыбнулся. – Ладно, Флип. Расскажи мне, о какой любви ты мечтаешь?

Филипп откашлялся.

– Ну… как вам сказать, это будет кто-то приятный.

– Тебе ведь наверняка требуется что-то более конкретное, чем просто вздохи, Флип. Как насчет фигуры? Полненькая, худенькая, соблазнительная? О какой именно ты мечтаешь?

– Ничего определенного, но, наверное, она должна быть натурой романтической. А вы? О какой женщине мечтаете вы? Или вы вообще больше не мечтаете о женщинах?

Джеймс слегка выпрямился в кресле, вид у него был обиженный.

– Конечно же, я мечтаю о женщинах! Я ведь не монах!

– Нет, вовсе нет.

Филипп казался очень взволнованным. Джеймс вновь расслабился.

– Черта с два я мечтаю о женщинах! Я обладал самой лучшей женщиной, какую только можно себе представить!

– О ком же вы мечтаете, о мужчинах?

Бедняга Филипп. Такой молодой. Такой любопытный. Джеймс хорошо помнил себя в этом непростом возрасте. Взросление становится пыткой, когда думаешь только о любви и ничего не можешь с собой поделать. Вероятно, не следует затрагивать эту тему, парень в этом возрасте вряд ли нуждается в каких-либо советах. Вот если только Филипп сексуально озабочен, как был Джеймс в шестнадцать лет, могут возникнуть некоторые проблемы.

Слава Богу, ему удалось обуздать свои собственные желания. Ведь уже несколько дней, как он не вспоминал о своей незнакомке с огненной гривой. Ну, может, не несколько, но один день точно. К большому его сожалению, чувство самообладания пришло поздно, слишком поздно.

– Так о ком же вы мечтаете?

Джеймс приложил бокал ко лбу, но хрусталь был теплым и облегчения не принес.

– Мечтаю?

– Ну, какая она, женщина вашей мечты?

Джеймс достал еще один бокал и, плеснув в него бренди, протянул Филиппу.

– Выпей, тебе не помешает.

Филиппа робко взяла бокал. Понюхав, сморщила нос.

– Пахнет лаком и розами.

Джеймс рассмеялся.

– Точно. Но вкус божественный.

Решившись, Филипп глотнул и тотчас выплюнул, забрызгав свой жилет.

– Черт! – Он сердито посмотрел на Джеймса, который еле сдерживал смех, уткнувшись в свой вновь наполненный бокал. – Почему вы меня не предупредили?

– Брось, Флип. Так бывает всегда, первый глоток бренди действительно забавен. Зато теперь твой язык вполне может оценить вкус настоящего мужского напитка.

– А моя голова – уверовать в то, что все это на самом деле не так страшно, – пробормотал Филипп себе под нос, но тем не менее сделал еще один крошечный глоток. Его брови полезли наверх. – О! На этот раз лучше! – Он вновь поднес бокал ко рту. – Гораздо лучше!

– Тпру! Не гони лошадей, парень. Это тебе ничего не даст, кроме сильнейшей головной боли поутру. – Джеймс откинулся в кресле и поднял бокал, провозгласив тост. – Добро пожаловать в компанию любителей выпить, сэр Флип!

Филипп улыбнулся и поднял бокал.

– Рад присоединиться, мой сеньор.

Джеймса поразила расслабленность и даже некоторая шаловливость, проступившая в этой улыбке. Определенно, раньше он никогда не видел на лице Филиппа этого выражения. Казалось, бедный гувернер всегда напряжен и собран, словно боится чем-то выдать себя.

– Так о чем вы говорили? – Филипп соскользнул на пол и, вытянув ноги к огню, оперся спиной на мягкую скамеечку для ног.

Джеймс удивленно наблюдал за его перемещением. Черт побери, мальчишка совсем не умеет пить.

– Ты ужинал, Флип?

– Нет. А почему вы спрашиваете?

– Да так. – Теперь уже все равно. – Не забыть бы сказать Денни, чтобы утром принес тебе порошок от головной боли.

Филипп облокотился на скамеечку, старательно поддерживая голову ладошкой. Казалось, еще минута, и он соскользнет на пол.

Шумно вздохнув, Филипп неуверенно покачал головой и с сожалением посмотрел на Джеймса.

– Вы так предсказуемы, Джеймс.

– Что?

– Вы всегда меняете тему разговора, когда хотите скрыть свои мысли.

– Чепуха. Ничего подобного.

Что ж, возможно, именно так он и поступает. Наверное, надо предупредить Филиппа, что порой возмужание – процесс весьма тяжелый и даже рискованный, хотя были некоторые моменты, о которых, как он считал, Филиппу лучше не знать. Но все-таки приятно сознавать, что есть человек, который не думает о нем плохо всякий раз, когда смотрит на него. Который видит его таким, какой он есть.

– Ты должен быть настороже, Флип. Не доверяй, женщинам, хотя они восхитительные создания. Будь осторожен, Власть женщины в ее плоти. Она может так заморочить мужчине голову, что он становится ее игрушкой. Понимаешь, когда женщина улыбается тебе, прикасается к тебе, ты готов ради нее на все. Готов выдать ей любую тайну, расскажешь ей все, что она хочет узнать.

Он наклонился и, желая закрепить свои слова, указал на брюки Филиппа.

– Когда кровь приливает к тому, что у мужчины в штанах, он теряет способность мыслить.

– Ага. И все же вы не ответили на мой вопрос.

Джеймс хрюкнул.

– Вот упрямец! Ладно, я предпочитаю экзотику и всегда мечтал о собственной восточной танцовщице. О женщине, которая говорит только своим телом и никогда не произносит ни слова. О создании с пылким взглядом, на котором ничего нет, кроме прозрачной вуали. – Речь Джеймса перешла в бормотание. – Но мне так и не удастся выследить ее. Потому что, когда мужчина в минуту слабости… когда такая фантазия становится… реальностью. Он уплывал в одурманенную алкоголем дремоту.

Однако Филиппа насторожилась. Она кое-что знала об арабском Востоке, возможно, гораздо больше, чем Джеймс, поскольку их семье довелось провести там несколько лет, занимаясь поисками необычного целителя, по слухам, лечившего страждущих наложением рук.

Это путешествие отец предпринял, когда стало ясно, что европейская медицина потерпела фиаско, ни маститые доктора, ни отшельники-знахари не смогли помочь ее матери. Оставалась надежда только на легендарные способности восточных целителей. Филиппе в то время было около пятнадцати. Ее проснувшееся тело изменилось, а мысли уносились в уже совсем не детские мечты. Ее расцветающая фигура и смущала, и восхищала Филиппу, но ее мать в то время уже слишком плохо себя чувствовала, чтобы заметить беспокойство и любопытство Филиппы.

Однажды вечером, охваченная доселе неизвестным томлением и совершенно не находя себе места, Филиппа, когда ее мать наконец забылась сном, вышла из душной палатки. Ей не разрешалось бродить одной, но лагерь бедуинов выглядел заброшенным, а воздух, казалось, охлаждал ее беспорядочные мысли.

Некоторое время Филиппа не видела ни души и, почувствовав себя в безопасности, побрела в пески. Она, конечно, соблюдала осторожность, стараясь не терять из виду палатку, однако ночь и пустыня манили ее. Яркость сияющих над головой звезд очаровывала, таких звезд она не видела даже во время их долгого путешествия по морю. Казалось, кто-то рассыпал по черному небу крупные бриллианты.

Ее тревоги, ее одиночество и неизбывное горе, казалось, растворились в этом великолепии. Что все эти мелочи могли значить для звезд? Казалось бы, перед таким величием Филиппа должна была почувствовать свою ничтожность, но она осознав, что ее жизнь всего лишь мгновение в этом вечном великолепии, ощутила освобождение.

И тут она услышала музыку.

Испытывая необыкновенную легкость, она взбежала на переменчивый, постоянно осыпающийся бархан и с его вершины увидела костер и сидящих вокруг огня туземцев. От ярко пылающего огня шел пряный запах горящих трав.

Один из кочевников сидел, зажав между коленями барабан, его пальцы двигались с такой скоростью, что уследить за ними было невозможно. Негромкая монотонная дробь неожиданно заставила ее сердце забиться сильнее.

Слабо различимый заунывный писк необычной дудки усиливал почти гипнотическое воздействие барабанного ритма. По мере того как диковинная музыка захватывала чувства и приковывала внимание, напряжение усиливалось. Потом она услышала нежное позвякивание колокольчиков, казалось, крошечные эльфы вызванивали стройную мелодию на своих миниатюрных бубенцах.

Этот звон настолько гармонично влился в дуэт дудки и барабана, что возник совершенно волшебный звук.

Кровь понеслась по ее венам, а сердце окончательно подчинилось необычному ритму музыки.

И тут появилась танцовщица.

Первые мгновения юная Филиппа пребывала в убеждении, что возникшее перед ее глазами создание – порождение волшебства, поскольку девушка появилась из ароматного дыма костра.

У нее были довольно пышные формы и волосы цвета эбенового дерева, волнами спускавшиеся до колен. Она была почти обнажена, ее прикрывали лишь несколько ниток сверкающих монисто и легкая прозрачная вуаль, что-то вроде паранджи.

Но после первых волнообразных движений обнаженного тела шокирующее зрелище, представшее ее глазам, стало просто нереальным. Блики огня на бронзовой коже, чарующая своей чувственностью плоть, едва прикрытая прозрачной тканью, повергли Филиппу в смятение.

Эта женщина носила свою обнаженную кожу так, как женщина из мира Филиппы носит великолепный дорогой наряд – с уверенностью и чуть вызывающим шиком.

Это противоречило всему, чему когда-либо учили Филиппу, всем ее представлениям о женственности. Потрясенная, она не могла отвести от танцовщицы очарованного взгляда Женщина выглядела такой же свободной, какой Филиппа чувствовала себя под звездами.

Новое осознание начало охватывать пятнадцатилетнюю Филиппу. Теперь она тоже была женщиной. А что, если все, что она знала раньше, чему ее учили, неправильно? Что, если тело не следует прятать, не следует стыдиться?

Что, если она может быть такой же, как эта танцовщица, – свободной, смелой, полной силы?

В течение нескольких часов освещенная звездами крошечная фигурка в белом муслине сидела на бархане, погруженная в созерцание женщины, какой хотела бы стать.

На следующий день Этуотеры покинули расположение лагеря бедуинов, и Филиппа так и не узнала, известно ли родителям о ее полуночной вылазке, или они просто оставили надежду на излечение с помощью пустынной эзотерики.

Так или иначе, это путешествие стало для Изабеллы Этуотер последней попыткой. Она упросила мужа отвезти ее в Испанию, в родную деревню, где еще оставались ее немногочисленные родственники. Отец выполнил желание любимой супруга, видимо, осознав всю тщетность попыток ее излечить.

Филиппа медленно вернулась в настоящее; она снова сидела, растянувшись перед камином, в кабинете Джеймса. Правда, действительность воспринималась будто сквозь туман. Видимо, мистер Каннингтон основательно подпоил своего гувернера. Хотя это умиротворенно-расслабленное состояние понравилось ей, щемящее предчувствие пронзительной головной боли и не очень приятные ощущения в желудке нравились ей гораздо меньше.

Воспоминания о том важном моменте ее юности казались жалкими и смешными. Теперь она являла собой не только полную противоположность свободной и чувственной гаремной танцовщице, но вообще едва ли была женщиной!

Словно издалека она услышала свой низкий горловой смех. Джеймс, заснувший в кресле, заворочался во сне. Растрепавшиеся волосы упали ему на лоб, но выражение лица было безмятежным.

Джеймс полусидел, вытянув ноги, и Филиппа поняла, что может наконец хорошенько рассмотреть его. Она попыталась встать, но все поплыло перед глазами, и она снова села, ухватившись за подлокотники кресла.

Однако, движимая любопытством, Филиппа все же поднялась. Впервые в жизни она встретила мужчину, который привлекал ее.

Наклонившись, она заглянула Джеймсу в лицо. От него пахло бренди, но этот запах не мог заглушить аромат сандалового дерева, исходящий от его тела. Филиппа закрыла глаза и сделала глубокий вдох.

Открыв глаза, она начала внимательно изучать черты его лица. Свет огня придавал бронзовый оттенок сильным скулам и решительному подбородку, затеняя впадину под выразительной нижней губой. Щеки потемнели от щетины, что даже во сне придавало ему таинственный и опасный вид. Ей так и хотелось хотя бы кончиками пальцев ощутить эту мужскую жесткость. И тут с хмельной безмятежностью она заметила, что ее рука тянется к нему.

– Смелее, Филиппа! – прошептала девушка.


Глава 17


Ее пытливые пальцы с интересом исследовали колючие щеки Джеймса. Какие странные создания эти мужчины! Каждый день они соскребают щетину со своих подбородков, хотя к вечеру она вновь появляется. Нет, Филиппа вовсе не была против, ей тоже нравились гладко выбритые мужчины.

К тому же это преступление – скрывать от женщин такой хорошо очерченный, мужественный подбородок.

Ее пальцы помимо ее воли двигались по контуру его губ. Наверное, почувствовав прикосновение, Джеймс пошевелился, Филиппа замерла, но Джеймс, глубоко вздохнув, продолжал спать, только его губы слегка приоткрылись.

Так ведь это же фактически приглашение, не так ли? Филиппа невольно наклонилась.

Филиппа коснулась губами его губ и отпрянула, застыв в ожидании. Но Джеймс по-прежнему крепко спал.

Она вновь подалась вперед и на этот раз прижалась к его губам, изогнувшись так, что поцелуй получился полноценным. Затем она провела языком между его губами.

Филиппа отстранилась на пару дюймов и судорожно сглотнула. Итак, первый в своей жизни поцелуй она украла.

Филиппа чуть подвинулась. Ее рука неожиданно соскользнула с подлокотника кресла и легла на бедро Джеймса. Впрочем, упругой плоти ее пальцы не почувствовали, скорее ей показалась, что рука ухватилась за нечто железное, только обернутое материей. Неудивительное что Джеймс считает Филиппа неженкой!

Во рту у Филиппы пересохло. Однако она продолжала свое исследование, уверенная в том, что имеет на это полное право.

Вряд ли ей когда-либо еще представится такая возможность. Филиппа погладила второе бедро Джеймса. Восхитительное ощущение.

Филиппа поднялась и встала между его вытянутыми ногами.

Теперь его грудь и плечи казались еще шире. Его тело заполняло все кресло, одна рука не уместилась и повисла в воздухе.

Руки Филиппы продолжали двигаться вверх. Вдруг что-то толкнуло ее в ладонь. Филиппа отдернула руку и посмотрела на Джеймса. Он по-прежнему спал. Что же тогда пошевелилось?

Она снова прижала ладонь к этому месту. Теперь это нечто не только пошевелилось, но явно увеличивалось в размерах и затвердело.

Филиппа поняла, что это такое. Хотя чресла статуй, выставляемых в английских домах, были прикрыты фиговым листом, статуи, украшающие Рим и древние греческие города, являли миру обнаженное тело, изваянное, кстати, вполне детально.

Оно.

Неожиданно его естество вздыбилось и запульсировало под ее пальцами. Господи, неужели она каким-то образом повредила его орган?

Эта мысль развеяла хмельное очарование вседозволенности. Филиппа отдернула руку и торопливо перешагнула через ногу Джеймса. Боже, она сошла с ума! А если бы он проснулся? Если бы застал ее врасплох?

От страха хмель моментально испарился, и Филиппа запаниковала. Она выскочила из кабинета и ринулась вверх по лестнице. Лишь захлопнув дверь своей комнаты, Филиппа немного успокоилась.


Джеймсу снился дивный сон.

Танцовщица кружилась вокруг него, ее тело волнообразно двигалось под экзотическую музыку. Лицо ее было наполовину закрыто паранджой, но девушка разговаривала с ним своими глазами и телом.

«Иди ко мне».

Она положила на него свои руки, провела горячими ладонями по бедрам, проверяя его готовность своими пытливыми пальцами. Она хотела его, он это чувствовал.

Это было так давно – горячие руки оглаживали его тело, ласкали его, – долгие месяцы прошли с тех пор, как к нему прикасались с такой страстью. И с такой любовью.

Неожиданно она, продолжая танцевать, отдалилась. Он попытался поймать ее, но руки словно налились свинцом, а ноги увязли в трясине. Изо всех сил он рванулся к ней, но танцовщица была стремительна, и только полный сексуального призыва смех остался там, где только что была красавица. И все же он, как изголодавшийся хищник, настиг девушку, она снова призывно рассмеялась, и Джеймс подхватил ее на руки. Он отнес танцовщицу в какой-то сказочный парк, плавно опустил на газон и плотно прижал своим телом к шелковой траве.

Внезапно их одежда исчезла, обнаженные, они неистово ласкали друг друга. Ее кожа стала горячей и скользкой от желания. Она обвила его шею руками, а длинными ногами – бедра. Когда он овладел ею, красавица вскрикнула. Его страстные, голодные толчки, поначалу торопливые и ненасытные, спустя какое-то время стали слабыми и медленными. Он наполнил ее своей плотью. Она наполнила его своим жаром. Они совокуплялись жадно и бесстыдно, как животные на земле или как духи секса на облаках.

Он был близок к пику, когда она, выскользнув из его объятий, растаяла и вновь появилась, но уже в отдалении. Красавица, по-прежнему танцуя, начала растворяться в туманном мареве.

Она исчезла, когда его желание достигло вершины, оставив только отсвет огненно-рыжих волос.

Джеймс вздрогнул и открыл глаза. Он был в своем кабинете, в своем кресле. Один.

Огонь в камине погас. Графин пуст. Филипп, видимо, давно отправился спать. Не было смысла проводить остаток ночи в кресле. Джеймс встал и с удивлением окинул себя взглядом.

Боже, такого с ним не случалось уже много лет. Пожалуй, со времен сексуально озабоченной юности. Черт побери!

Он и не представлял себе, что так трудно будет соблюсти обет безбрачия.


На следующее утро Филиппа проснулась с невыносимой головной болью и ощущением того, что накануне совершила нечто ужасное.

«Чертово бренди!» – пробормотала она, ее лицо так пылало, что казалось, от щек можно прикурить сигару. Как, ну как ей могло прийти в голову совершить подобное? Господи, как стыдно, ну как она могла – приличная девушка – прикоснуться к самому интимному месту мужчины и ласкать его спящего!

Единственное, что утешало Филиппу, – это что Джеймс вряд ли узнает о случившемся. А она как-нибудь переживет этот стыд и тогда покинет свою спальню.

Она вынырнула из-под одеяла и задумалась. И все же это было увлекательно.

Рано утром от Баттона прислали остальную часть ее нового гардероба. В своем новом костюме она выглядела как заправский лондонский денди. Но мог ли молодой гувернер позволить себе такой наряд?

Почти машинально Филиппа повязала галстук и надела один из новых жилетов, застегнув его на все пуговицы.

Когда она робко вошла в столовую, выяснилось, что Джеймс уже уехал. За столом в одиночестве сидел Робби, за обе щеки уплетавший яичницу с ветчиной.

Он посмотрел на нее с некоторым вызовом.

– Я сегодня буду читать твою книгу.

Филиппа улыбнулась:

– В таком случае послеобеденное время в твоем распоряжении.

– Буду играть в солдатики! – радостно закричал Робби, и кусочек ветчины, слетев с вилки, оставил на льняной скатерти большое жирное пятно.

Робби виновато посмотрел на нее.

– Денни опять будет ворчать.

Филиппа кивнула, усмехнувшись про себя. Помнится, не так давно она сама устроила в этой столовой настоящий кавардак.

Филиппа подняла свою тарелку.

– Быстро меняемся, пока Денни не вернулся.

Голубые глаза Робби засветились благодарностью, и он поспешил пересесть на ее место.

Позже, в комнате для занятий, Робби отблагодарил ее, узнавая каждую букву в самодельном букваре.

– Яблоко – это «Я»! – крикнул он и захлопнул книжку. – А теперь солдатики!

Он побежал в кабинет, Филиппа не торопясь последовала за ним.

К ее изумлению Робби очень быстро выучил все буквы. Он оказался гораздо сообразительнее, чем они с Джеймсом себе представляли.

Теплый, залитый солнечным светом кабинет нисколько не напоминал пропитанную вожделением комнату прошлой ночи. Робби вывалил солдатиков из коробки и тотчас приступил к разгрому Наполеона. Очевидно, мальчик считал, что невозможно переусердствовать во имя Короны.

Множество великолепных книг стояло на полках застекленных шкафов, Филиппа достала было один из томов, но мысли ее то и дело возвращались к событиям прошлой мочи, а потом и вовсе потекли в совершенно неподобающем направлении. У всех ли мужчин такое же мускулистое тело, как у Джеймса? До каких размеров может увеличиться его?.. И самое главное, что же на самом деле произошло с ним прошлой ночью?

Битый час Филиппа обдумывала создавшееся положение и ждала, пока сойдет с лица предательский румянец.

Робби заставил солдатиками весь ковер. Очевидно, сражение было долгим и кровопролитным. Филиппа, стараясь ступать аккуратно, шагнула, но крик Робби заставил ее замереть.

– Ты раздавила моего пехотинца!

Филиппа приподняла ногу и увидела, что под каблуком ее ботинка лежит помятый английский солдат.

– Мне очень жаль. А нельзя ли его исправить?

Робби поднял фигурку.

– Он как будто ползет. Солдаты маршируют, а не ползают.

– Не обязательно. – Филиппа улыбнулась, вспомнив о приключениях, записанных в дневнике ее отца. – Разведчик может ползти, чтобы его не заметил враг.

– Разведчик не пехотинец.

Робби нагнулся и положил солдатика на границе вражеского лагеря, позади палатки, сооруженной из прекрасной льняной салфетки, запас которых составлял особую гордость. Денни. Затем посмотрел на Филиппу.

– Что ты знаешь о разведчиках? Ты ведь девчонка.

– Чуть громче, господин Роберт. Боюсь, повар вас не услышал. – Филиппа села рядом с мальчиком. – А почему женщина не может знать о разведчиках больше, чем маленький мальчик?

– Ха! Я о шпионах все знаю.

Филиппа подняла брови.

– В самом деле?

Робби небрежно пожал плечами. Странно, что он заявил об этом без всякой бравады, столь свойственной мальчишкам. Словно констатируя факт. «Небо голубое. Трава зеленая. Я о шпионах знаю все».

Неясная пока еще мысль шевельнулась в голове у Филиппы. Джеймс… этот дом… его клуб… его друзья… и настойчивое предупреждение отца.

«Внимательно следить за Джеймсом Каннингтоном».

Так много загадок. Возможно, у Робби найдется ключ.

Несмотря на неожиданное напряжение, сжавшее ее плечи, она с нарочитой расслабленностью примостилась на крохотный свободный клочок ковра к, подтянув к подбородку колени, сказана с напускным равнодушием:

– Очень в этом сомневаюсь. Тебе ведь не больше восьми-девяти лет. Вряд ли ты можешь знать что-нибудь о разведчиках.

Ее слова произвели несколько неожиданный эффект. Робби выпрямился, на его худеньком личике появилось обиженное выражение.

– Почему не могу? Я не хуже любого солдата в армии Веллингтона. Так сказал Джеймс.

Филиппа повертела в руках солдата-кавалериста.

– Как им удается делать этих крошечных лошадок как настоящих? Да ты не переживай, Робби. Когда ты вырастешь, сможешь стать настоящим шпионом. Но до этого еще далеко.

Робби был задет за живое, она поняла это по выражению его лица. И Филиппе стало стыдно. Боже, она пала так низко, что готова манипулировать чувствами невинного ребенка, чтобы достичь своей цели.

Она положила солдатика и улыбнулась Робби.

– Давай поговорим о чем-нибудь другом. Я что-то проголодалась. Как думаешь, нам удастся разведать, где повар прячет остатки утреннего кекса?

Робби, этот маленький упрямец, отвернулся, надув губы.

– Я правда знаю про шпионов. Я тебе докажу!

Он встал и огляделся. Филиппа следила за его взглядом, которым он обводил кабинет и царивший в нем беспорядок. Присутствие Джеймса ощущалось повсюду: и в этих книгах, и в предметах обстановки, возможно, именно поэтому Робби так любил играть именно здесь.

– Ага! – Робби бросился в бой. Разметав свои армии, он подскочил к столу Джеймса, взял верхний листок из стопки писчей бумаги, с торжествующим видом помахал им перед Филиппой. – Я могу показать тебе, что здесь было написано.

– Робби, не надо. Пойдем займемся кексами.

Но даже лакомство не могло оторвать Робби от задуманного. Он повернулся к камину, в котором еще слабо тлели угли утренней растопки. В доме было достаточно тепло, и Филиппа не стала поддерживать огонь.

Робби присел на колени прямо перед каминной решеткой.

– Что ты делаешь! Не обожгись!

Мальчишка бросил на нее высокомерный взгляд и наклонился к тлеющим углям. Филиппа подошла к нему и с озабоченным видом тоже опустилась на колени.

– Что ты задумал?

Робби поднял руку, пальцы были перепачканы сажей.

– Смотри! – Он положил листок на пол и слегка коснулся его кончиками пальцев.

Словно по волшебству на листке среди серых разводов проступили темные выпуклые строчки. Филиппа наклонилась и стала всматриваться.

– Здесь что-то написано! Какой замечательный фокус! Где ты этому научился?

– Мне Саймон показал…

Он умолк. Саймон? Уж не тот ли, который женился на Агате, сестре Джеймса?

Робби вновь занялся своим делом, и вскоре листок был полностью покрыт тончайшим слоем угольной пыли. На нем, в верхней части, проявилось всего несколько строк.

Робби протянул листок ей.

– Попробуй прочитать.

Филиппа и так, и эдак поворачивала листок, но ничего не могла разобрать.

– Какая-то ерунда, – произнесла она разочарованно.

Робби хихикнул.

– Наоборот. Надо читать через зеркало. Это обратная сторона.

– В самом деле?

Филиппа осторожно взяла листок за уголки и поднесла к зеркалу, висевшему над маленьким приставным столиком. Она высоко подняла лист и начала рассматривать отражение, сразу же поняв, что это, безусловно, почерк Джеймса – той же рукой были написаны многие слова их самодельного букваря.

Филиппа подумала, что написанное ее совершенно не касается. Будь она прежней, ни за что не стала бы читать.

Но сегодняшняя Филиппа с величайшим вниманием прочла написанное.

«…и мы Имеем тот факт, что Этуотер систематически поставлял врагам важную информацию, содержащуюся в наших закодированных депешах. Я полагаю, у нас единственный выход – ликвидация».

Откуда-то издалека донесся голое Робби:

– Что там написано?

Запачканный сажей листок выпал из онемевших пальцев Филиппы и спланировал на пол. Она не отрывала глаз от собственного отражения, но не видела ничего, кроме одного слова.

«Ликвидация».

Джеймс Каннингтон – шпион.

Шпион, который хотел смерти ее отца.


Вернувшись домой, Джеймс обнаружил, что Робби, растянувшись, спит на ковре в кабинете. В этом не было ничего необычного, поскольку до появления в доме Филиппа Уолтерса мальчик часто именно таким образом заканчивал свой день.

Но теперь положение изменилось. Молодой гувернер взял на себя все обязанности, связанные с уходом за ребенком, следил, чтобы тот ежедневно мылся и вовремя ложился спать. И мальчишка очень быстро привык к такому распорядку. Бедный маленький сорванец так хотел, чтобы хоть кто-то о нем заботился.

Почему же ему, взрослому человеку, никак не удается справиться с Робби? Он думал, это будет достаточно просто. Усыновить уличного мальчишку, кормить его, одевать, дать ему образование. Все то, что сам Джеймс имел в детстве. Не меньше.

Но и не больше, язвительно произнес внутренний голос.

А что еще надо? Он не ругал Робби, не бил его, даже пальцем не тронул. Делал все как положено.

Филипп делает больше.

Но ведь Филиппу за это хорошо платят! Джеймс положил шляпу и перчатки на стол и присел на колени подле спящего Робби. Руки и лицо мальчика были в саже.

Часы в холле пробили двенадцать раз. Полночь. Где же Филипп?

Джеймс протянул руку и потряс мальчика за плечо.

– Робби, проснись.

Ответа не последовало. Ребенок крепко спал.

Джеймс еще раз легонько потряс его. Тоненькие косточки под его рукой казались хрупкими, как у птички. Мальчишке нужно набрать вес. Что должны есть дети? Все, что Джеймс помнил из своего детства, – это яблоки.

И молоко. Высокие стаканы с пенистым молоком на столе, стоявшем на холоде в летнем домике.

Это достаточно просто. Надо сказать повару, чтобы закупал не только сливки и масло. Пусть молочник привозит свежее молоко.

Впрочем, это все мелочи, но почему Робби еще не в постели, а Филиппа и Денни нигде не видно?

– Ничего не поделаешь.

Встав, Джеймс снял сюртук и бросил на стул. Потом нагнулся и осторожно поднял мальчика на руки.

Такой легкий. Бодрствующий Робби, казалось, заполнял собой весь дом, и было удивительно, что на самом деле он такой маленький и худой.

Ребенок едва не выскользнул из рук Джеймса. Чертыхнувшись, он поплотнее прижал мальчишку к груди и направился наверх.

В спальне Робби было темно и прохладно, но не настолько, чтобы снова разжигать камин. Джеймс, держа Робби на одной руке, второй откинул стеганое покрывало. Он положил своего маленького чумазого наследника на белоснежную простыню, нимало не волнуясь о том, что скажет Денни. Так ему и надо – оставил мальчишку спать на полу, словно собачонку.

Джеймс подумал, что зря он так разозлился. В конце концов, ничего страшного не произошло. Наверное, дело в том, что буквально за несколько дней, прошедших после появления Филиппа в его доме, Джеймс успел привыкнуть к более-менее упорядоченной жизни Робби.

Он до самого подбородка накрыл Робби одеялом и, помедлив секунду, неловко подоткнул его с боков. Выпрямившись, он еще раз посмотрел на своего наследника: Робби свернулся калачиком, и теперь на белом холсте пуховой подушки виднелась только копна взъерошенных волос. В этой огромной кровати он казался еще меньше. Джеймс не догадался заказать для мальчишки детскую кроватку. Он просто выделил ему одну из многочисленных уже обставленных комнат. Только сейчас Джеймс сообразил, что ни разу не заходил в его комнату.

Большой балдахин над кроватью выглядел внушительно, но назвать ее уютной было нельзя. А уж о комфорте и говорить не приходится. В сумеречном свете, пробивавшемся из освещенного холла через открытую дверь, комната выглядела весьма уныло.

А как выглядела его собственная комната, когда он был ребенком? Насколько Джеймс помнил, она была полна игрушек, блестящих камней и вообще всякой всячины, вплоть до коллекции птичьих гнезд, которая представляла для юного Джеймса огромную ценность.

В комнате Робби не было ничего, что указывало бы на то, что здесь живет мальчишка. Величественные тома на полках огромного книжного шкафа, дверцы которого не открывались уже лет сто, большая щетка для волос, одиноко красовавшаяся на сверкающем комоде, тяжелое и громоздкое кресло, массивный напольный канделябр и в довершение всего огромное, чуть не во всю стену зеркало в великолепной резной раме.

Спальня выглядела солидной и основательной, тогда как ее обитатель казался случайным гостем, которому в скором времени предстоит покинуть эти стены.

Когда Джеймс еще раз взглянул на спящего мальчика, то заметил, что из-под подушки что-то торчит. Он протянул руку и осторожно вытащил нечто, бережно завернутое в льняную салфетку. Оказалось, что это букварь, который составили они с Филиппом. Денни наверняка заметит пропажу салфетки, рассеянно подумал Джеймс и сжал в руках маленькую книжицу. Кто-то – вероятно, Филипп, – проделал в страницах отверстия и перевязал их. Джеймс задумчиво потрогал обрывок шелковой женской ленточки.

Видно было, что книжкой пользовались очень аккуратно. Одна страница, судя по заломам, особенно нравилась Робби.

«Зап[5 - Бах! (англ.)]» обозначает букву «Зед».

Джеймс улыбнулся, вспомнив, как долго они с Филиппом подбирали это слово. Он бережно завернул книжку и снова сунул ее под подушку. Возможно, в комнате все-таки была частичка Робби. Частичка их всех.

Джеймс вышел из комнаты и тихонько прикрыл за собой дверь, хотя крепко спящего Робби сейчас не смогла бы, наверное, разбудить и вся английская артиллерия. При мысли об этом Джеймс хмыкнул себе под нос и отправился на поиски пропавшего гувернера.


Глава 18


Комната Филиппа находилась недалеко от спальни Робби и через несколько комнат от спальни самого хозяина. Не было смысла селить Филиппа на третьем этаже, в той части дома, где располагалась прислуга, гораздо разумнее, чтобы гувернер жил рядом со своим воспитанником.

Джеймс постучал в дверь, но ответа не получил. Он вошел. В хорошо протопленной, даже немного душной комнате было темно, лишь в камине тлели последние угольки.

– Филипп? – Никто не ответил. Джеймс повернулся к выходу. Куда же запропастился Филипп?

– Я здесь, сэр, – раздался со стороны камина тихий голосок.

Джеймс подошел ближе и увидел, что Филипп, съежившись, сидит в большом кресле, буквально утонув в широкой изогнутой спинке. Вид у него был неважный – спутанные волосы, болезненно бледное лицо. Несмотря на духоту в комнате, Филипп вздрагивал, словно от холода.

– Бог мой! Ты выглядишь ужасно!

– Да, сэр.

– Ты хорошо себя чувствуешь? Может, послать за врачом?

– Нет, сэр. – Голос Филиппа звучал хрипло. – Получил плохие известия.

– С почтой?

– А… да, пришло письмо.

Джеймс хорошо знал, какие отвратительные новости может принести лондонская почта.

– Что-то случилось?

– Нет, сэр. Я кое-что узнал, но не хотел бы говорить об этом, если не возражаете.

– Я могу чем-нибудь помочь?

Филипп повернулся к хозяину и впервые за время разговора посмотрел на него. Даже в скупом свете, проникающем из коридора, Джеймс разглядел припухшие глаза юноши и красные пятна на его щеках. Подвинув стул, Джеймс сел подле Филиппа.

– Сэр… Джеймс. – Филипп упрямо мотнул головой. – Думаю, тут ничем не поможешь. По крайней мере, это не в моих силах.

Несколько секунд Джеймс пристально смотрел на Филиппа. Ему очень не хотелось, чтобы юноша, к которому он успел привязаться, страдал. Да, это Флип, его немного странный, но все же разумный не по годам компаньон. Флип, чей добродушный характер помогал развеять самое черное настроение Джеймса и чьи такт и доброжелательность смогли превратить этот унылый особняк в настоящий дом. Слово «компаньон» в данном случае не годилось, если учесть, кем стал Филипп Уолтерс для Джеймса Каннингтона.

Семья.

Конечно, это все не совсем верно, ведь Филипп Уолтерс всего лишь хороший работник, возможно, самый ценный из его домочадцев. И Джеймс как хозяин этого дома просто обязан сделать все возможное, чтобы поддержать его. Но ничего более.

– Если ты отказываешься от моей помощи, позволь хотя бы дать тебе совет. Ты парень умный, находчивый, сообразительный. И способен многое преодолеть.

Филипп хрипло рассмеялся. Джеймс изумленно моргнул.

– Что смешного в моих словах?

– Ничего, сэр. Я искренне ценю ваше желание помочь, но в данный момент предпочел бы побыть один. – Филипп тяжело вздохнул и устало потер глаза. – Если не возражаете.

Джеймс кивнул и вышел из комнаты.

Когда шаги мистера Каннингтона стихли, Филиппа вскочила на ноги, не в силах сдержать бушующую в душе ярость. Как он мог с такой искренней заботой смотреть ей в глаза и одновременно замышлять убийство ее отца? Каким же монстром нужно быть, чтобы под внешней добротой скрывать жажду убийства?

Сдерживая душившие ее слезы, Филиппа металась по комнате, потом наконец взяла себя в руки. Хватит слез! Она прибережет этот гнев на будущее, сохранит его, чтобы пресечь интриги этого низкого человека.

Филиппа прижалась щекой к холодному оконному стеклу. Теперь она с удвоенной силой будет сражаться за жизнь отца и свою собственную.

Свою собственную. Боже правый, что предпримет этот страшный человек, если узнает, кто она на самом деле? Ни малейших сомнений, что и в отношении Филиппы Этуотер будет отдан приказ: ликвидировать.

«Ликвидировать!»

«Я остановлю тебя, Джеймс Каннингтон, можешь в этом не сомневаться».


Поздний вечер давно сменился глубокой ночью. Филиппа обдумывала различные планы, но так и не решила, как помочь отцу. Она ведь даже не знает, где он сейчас.

А вот Джеймс знает.

Видимо, находясь в Испании, отец работал на британцев, а Джеймс и его шайка узнали об этом. И тогда в Ариете появились французские солдаты, которые забрали отца. Что же, война есть война.

А ведь Джеймс ей нравился. Она восхищалась им. Желала его. Эта мысль ужаснула Филиппу, и она постаралась прогнать ее прочь.

Девушка устало прикрыла глаза. Как может женщина противостоять целой когорте шпионов?

«Ты способен на многое».

Филиппа с горечью рассмеялась, вспомнив слова Джеймса. Она умирала голодной смертью в холодной комнатенке Чипсайда. Была на краю гибели. То и дело попадала в ситуации, из которых нет выхода. Видимо, только на это она и способна.

«Власть женщины заключается в ее теле. Она может так окрутить мужчину, что он становится рабом ее прихотей».

Голос Джеймса звучал у нее в ушах. На какое-то мгновение Филиппе показалось, что Джеймс готов раскрыть перед ней свою душу.

Филиппа подняла руки к лицу, потом коснулась своей груди, туго затянутой полосами материи. Ее плоть при ней, пусть даже и скрытая. Она может соблазнить Джеймса Каннингтона и выведать у него нужную информацию?

Бунтарская, жаждущая мести часть ее души сразу же ухватилась за эту идею. Да. Пробудить в нем желание. Перехитрить его. Пусть заплатит за все, в том числе и за разбуженное в ее теле желание.

И все же другая ее часть, возможно, та, в которой до сих пор жила благовоспитанная девочка, спасовала при мысли об этом. Ведь она всегда была покладистой и спокойной.

«Очень удобно для твоих родителей, – язвительно прошипел поселившийся внутри бунтарь. – У них была их благородная страсть, их прочная любовная связь. И ты. Ты была идеальной дочерью, ты могла приспособиться к любому миру, ухаживала за ними, заботилась о них, берегла их».

Но что в этом плохого? За мамой нужно было ухаживать. О папе – заботиться. У нее никогда не было поклонников. Интересы семьи превыше всего. Она хорошо усвоила этот урок.

«А как же ты? Когда же превыше всего будут твои интересы? Хоть кто-нибудь однажды спросил тебя, что нужно тебе?»

«Выбор. – Ответ прозвучал почти против ее воли. – Мне нужен выбор…»

Она отмахнулась от этих голосов. Не было смысла настаивать на выборе. Она все равно посвятила бы себя заботе о Руперте и Изабелле.

Может быть, после того, как папа вернется к ней, а Джеймс Каннингтон станет всего лишь горьким воспоминанием, она сможет сделать другой выбор.

Может быть.

А пока ей нужно подумать о том, как разузнать, что именно известно Джеймсу Каннингтону о местонахождении Руперта Этуотера.

И конечно, это нужно сделать до того, как она или ее отец будут ликвидированы.

В голове мелькнуло воспоминание: папка, которую она больше ни разу не видела, и Джеймс, переписывающий что-то в небольшую записную книжку.

С этой книжкой он никогда не расставался.

Некоторое время спустя Филиппа, стараясь преодолеть страх, стояла возле двери в спальню хозяина. А ведь пришедшая в голову идея казалась ей просто замечательной.

Записную книжку Джеймс носит во внутреннем кармане сюртука. Но он постоянно меняет сюртуки. А где переодевается?

Скорее всего, в спальне.

Филиппа мысленно молясь, дотронулась до бронзовой дверной ручки. «Пусть будет не заперто. Пусть будет не заперто». Но сквозь ее мольбы просачивался тоненький и испуганный голосок: «Пусть будет заперто. Пусть будет заперто». Юная леди тайно глубокой ночью проникает в спальню джентльмена. Настоящий скандал. Филиппа уже хотела броситься обратно в свою комнату.

Возможно, она неправильно прочла запись. Оттиск на обратной стороне листа был не очень ясным. К тому же она могла ошибочно истолковать эти слова…

Дверь открылась. Филиппа вошла.

Она держала в руках свечу, но пока не зажигала ее. Собиралась зажечь от углей, тлеющих в камине, но увидела, что в этом нет необходимости. Через широко распахнутое окно в комнату вливался не только свежий ночной воздух, но и свет почти полной луны, который ярко освещал лежавшего на кровати обнаженного Джеймса.

Филиппа на мгновение закрыла глаза, потом вновь открыла их.

Проклятие!

Перед ней лежал обнаженный бог. Он лежал на животе, немного подтянув правую ногу и обняв большую подушку в шелковой наволочке, в этой позе было столько нежной страсти, что казалось, мужчина обнимает возлюбленную. Обнаженная спина, обнаженные ноги, обнаженные ягодицы. Великолепные, мускулистые, лишенные волосяного покрова восхитительные ягодицы.

Она бы все отдала, чтобы оказаться на месте этой подушки.

«Ты пришла сюда, чтобы узнать, где это грязное животное держит твоего несчастного отца».

Он сообщник лорда Предателя.

Правда, и с этим нельзя не согласиться, лорд Рирдон тоже потрясающий. Но Джеймс мог быть и другим. Он и был другим. Он смеялся, шутил, защищал Робби.

Он «лжец». Он интриган. Он сам предложил ликвидацию.

Ей хотелось, чтобы он был хорошим. Ну, разве было бы не чудесно, если бы он был хорошим?

«В таком случае разыщи книжку. Так или иначе узнай его истинную сущность».

Филиппа оторвала взгляд от божественно вылепленных ягодиц и сосредоточилась на осмотре комнаты. Его одежда висела в огромном гардеробе, а другие вещи хранились в комоде и большом серванте. Она тщательно обыскала все, до чего смогла дотянуться, от страха у нее дрожали руки, а сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди.

Яркий лунный свет широким потоком лился на кровать, оставляя в тени большую часть спальни. Это был некий знак судьбы, прямо говорившей Филиппе: вместо того чтобы словно воришка красться в потемках, ложись на эти простыни.

Если бы только она могла верить Джеймсу.

Наконец Филиппа вынуждена была признать свое поражение. Она обыскала каждый карман, который смогла нащупать в темноте, проверила даже белье Джеймса.

В этой комнате записной книжки не было. Разве что под подушкой у Джеймса. Филиппа в нерешительности замерла, затем осторожно шагнула к кровати. Он спал очень крепко, что, впрочем, неудивительно. Он поздно ложится и рано встает. Филиппа сделала еще шаг. Половица скрипнула.

Джеймс заворочался. Потом вытянулся. Потом перевернулся.

Проклятие!

Филиппа изо всех сил зажмурилась и, не открывая глаз, в панике повернулась к двери, но тут же остановилась. Она не нашла книжку. А ведь книжка где-то здесь, в спальне, Филиппа в этом не сомневалась. Но Боже милостивый, здесь, на широкой кровати, спит обнаженный мужчина, который в любую секунду может проснуться и увидеть гувернера, непонятно зачем шныряющего по его спальне. Даже представить страшно, что может произойти потом, тем более если этот обнаженный мужчина не виновен ни в каком преступлении.

«Отступи. Перегруппируйся. Вернись позже».

Откуда взялись эти слова? Ах да. Из папиного дневника. Привлекательность Джеймса Каннингтона и ее чувства к нему не имеют никакого значения. Жизнь ее отца в опасности.

Филиппа вышла из комнаты, аккуратно закрыв за собой дверь. Она отступит и перегруппируется.

И тогда вернется, чтобы выведать все тайны этого человека.


На следующий день Джеймс все утро посвятил хозяйственным делам. В полдень нарочный с распоряжениями относительно урожая яблок отбыл в Ланкашир. Быстро перекусив, Каннингтон решил продолжить поиски Филомены Этуотер.

Сегодня он собирался расспросить некоторых домовладельцев и хозяев дешевых постоялых домов в том районе, где жил Апкерк. Интуиция подсказывала ему, что мисс Филомена Этуотер должна была поселиться неподалеку, и Джеймс был уверен, что уже к вечеру сможет выследить рыжеволосую девушку, которая шпионила за его домом.

Найти дочь Этуотера означало найти ключи к шифрам и, значит, расшифровать наконец письма Лавинии. Если ему повезет, то через несколько дней в его руках будут доказательства, которые он сможет предъявить Ливерпулу.

Открылась дверь, и в комнату вошел Робби.

– Так рано закончились уроки? – удивился Джеймс. – А где Филипп?

Робби пожал плечами:

– Наверное, в своей комнате. Он меня рано отпустил. Сказал, что у него плохое настроение.

Джеймс поднялся из-за стола.

– Плохое, говоришь? Не волнуйся. Он сказал, что вчера получил по почте плохие вести. Уверен, к ужину Филипп будет в полном порядке.

Робби снова пожал плечами. Джеймс мысленно усмехнулся: вполне универсальный жест – понимай как хочешь.

– Пожалуй, мне пора.

Опустив голову, Робби молча ковырял носком ботинка ковер.

– Робби, мне надо идти.

Неожиданно Робби бросился к двери.

– Подожди!

Мальчишка умчался прочь.

Джеймс растерянно стоял, не зная, то ли злиться, то ли, воспользовавшись заминкой, еще раз обдумать план действий. Не успел он сесть, как Робби снова появился с самодельным букварем в руке.

– Я сейчас тебе буду читать.

Джеймс был заинтригован.

– Ты уже умеешь читать? Но вы занимались всего пять дней.

– А я сообразительный. Мисс… тер Уолтерс так говорит.

Джеймс хотел предложить мальчику перенести чтение на другой раз, но полный надежды взгляд голубых глаз остановил его, и он опустился в кресло.

Робби забрался в соседнее и раскрыл букварь.

– «Курица» обозначает букву «К».

Джеймс скептически посмотрел на Робби.

– А откуда ты знаешь, что это слово «курица»? Смотришь на картинку?

На картинке была изображена ощипанная птица, выставленная в витрине мясной лавки. Робби энергично затряс головой:

– Честное слово, нет. Картинка, конечно, здоровская.

– Спасибо, – сухо произнес Джеймс.

– Но видишь здесь? Курица. Я знаю буквы. – Он минуту размышлял над страницей. – Вроде как курица на кухне.

Джеймс был изумлен. Он, конечно, плохо разбирался в таких вещах, но, по всей видимости, обучение продвигалось весьма успешно.

Робби заерзал, ему явно было неудобно в таком большом кресле. Джеймс огляделся.

– Может, сядешь на скамеечку для ног? Там тебе будет удобнее.

Робби, уже в который раз, пожал плечами. Джеймс отвел глаза. «Боже, даруй мне терпения». Он вздохнул.

– Роб, просто скажи, где тебе удобнее.

Робби кивнул, не глядя на Джеймса.

– Филипп разрешает мне сидеть с ним в одном кресле.

– О! – Джеймс удивился. – Как непринужденно!

Очевидно, Робби принял это замечание за согласие. В мгновение ока это тощее создание переместилось, втиснувшись в кресло Джеймса. Примостив книжку на колени, мальчишка перевернул страницу.

– «М» – это Мышь на Мешке с Мукой.

Джеймс сидел и слушал, как Робби читает. От угловатого тела мальчика исходило тепло. Раньше Джеймсу не доводилось сидеть рядом с ребенком, да и особого желания не возникало.

Он чуть подвинулся, но Робби снова прижался к нему. Рассеянно слушая, как мальчишка читает, Джеймс пытался вспомнить, сидел ли он когда-нибудь в кресле рядом с отцом, прижимаясь к нему. А рядом с матерью? У него остались лишь смутные воспоминания о том, как мать обнимает его в то время, когда он ей что-то читает. Возможно, сидеть, прижавшись к своему ребенку, это обязанность матери?

Но у Робби никого нет, кроме Джеймса. Ни родной матери, ни родного отца. Полный дом мужчин и один маленький мальчик.

Он думал, что усыновление Робби избавит его от необходимости обзавестись семьей. Нужен наследник? Найди подходящего мальчишку.

Возможно, когда Робби восполнит пробелы в своем образовании и воспитании, его можно будет отправить в школу. Многие мальчики покидают дом и живут в школе, это стало почти национальной традицией. Тогда все придет в норму. Конечно, в доме станет чертовски тихо.

Тогда Джеймсу придется найти Филиппу новое место, конечно, если не удастся его завербовать. На самом деле эта идея казалась Джеймсу очень привлекательной. Этот юноша стал ему почти другом. Кроме того, обладая умом и находчивостью, Филипп явно способен на большее.

Возможно, через несколько лет парень избавится от излишней застенчивости, а заодно подрастет на несколько дюймов Джеймс мысленно поздравил себя: во всех отношениях превосходный план.

Робби дошел до последней страницы.

– Зигзаг на букву «3».

– Отлично, парень. Можешь быть свободен.

Джеймс поднялся, оставив Робби в глубине огромного кресла. Он бросил взгляд на часы. Еще можно было успеть заглянуть в клуб перед тем, как отправиться по постоялым дворам. Поправляя жилет, он взглянул на Робби.

Темно-синие глаза мальчишки были полны ожидания.

– Отправляйся, парень. Проведай Филиппа. Полагаю, он отдохнул и теперь чувствует себя лучше.

Не отрывая от Джеймса взгляда, Робби соскользнул на пол Черт побери, что еще-нужно этому мальчишке?

Ожидание в глазах мальчика уступило место уже привычному разочарованию. Джеймс с раздражением почувствовал, что опять сделал что-то не так.

– Боже милосердный, Пусть Робби подскажет мне, что черт возьми, я должен сказать или сделать?

Робби отвел глаза и как-то неуверенно повел плечом. Раздражаясь все сильнее, Джеймс провел рукой по лицу.

– Ладно. Что обычно тебе говорит Филипп после урока?

– Он говорит «Замечательно!» или «Молодец!».

Джеймс расхохотался.

– И только-то? – Он, словно салютуя, взмахнул рукой. – Прекрасно, Робби! Молодец!

– Не ври! – Мальчик швырнул букварь на пол. – Дурацкая книжка! Больше не буду ее читать!

Джеймс открыл рот от изумления.

– Робби, в чем…

Мальчик, не отвечая, бросился прочь из комнаты. У двери он все же остановился и, оглянувшись, бросил на Джеймса жестокий взгляд.

– Ты врешь, даже если сам того не хочешь!

Он повернулся к выходу и едва не сбил с ног Филиппа, который появился в двери кабинета.

Гувернер, так и не войдя в комнату, укоризненно покачал головой, глядя на Джеймса.

– Не следовало с ним так поступать.

– Как именно?

Филипп устало вздохнул и, войдя в комнату, бесцеремонно плюхнулся в кресло.

– Дело не в том, что вы сделали, а в том, чего вы не сделали, эгоцентричный тупица.

Изумленный откровенно оскорбительным поведением Филиппа Джеймс пристально посмотрел на молодого человека. Вокруг его глаз темнели круга, ярко выделявшиеся на болезненно бледном лице.

– Черт побери, Флип, ты выглядишь как сама смерть.

– Спасибо, охотно верю… Но я по крайней мере в отличие от некоторых, здесь присутствующих, не похож на безмозглого осла.

– Осла? Послушай, Филипп…

Филипп вскочил и решительно посмотрел Джеймсу в глаза.

– Нет, это вы меня послушайте, Джеймс! Я только что стал свидетелем того, как одним небрежным взмахом руки вы разбили сердце маленького мальчика! Я понимаю, вам незнакомы отцовские чувства, но это не дает вам права быть жестоким!

– Жестоким? Я не бью его. Даже не браню. Я всего лишь послушал, как он читает, и велел ему отыскать тебя. Кстати, где ты был, черт побери?

– Не уходите от темы, Джеймс! Вы поступили жестоко, когда даже не догадались похвалить мальчика. Вы хоть представляете себе, как усердно он занимался в последние дни? Буквально за считанные часы он сделал то, на что у многих уходят долгие месяцы. А вы понятия не имеете о том, как ему это удалось, не так ли?

– Значит, он сообразительный. Я всегда это знал.

– А вот он этого не знает. И не будет знать, пока не услышит этого от вас, чудовищный вы идиот! Мы оцениваем себя, руководствуясь критикой окружающих и похвалами. Но только не вашими. Вы скорее похвалите собаку, чем подарите доброе слово собственному наследнику!

Филипп покраснел, его зеленые глаза ярко сверкали, в них были презрение и гнев.

– Господи, Джеймс! Он ждет не дождется вашей похвалы и внимания, точно так же, как вы жаждали услышать слова одобрения от своего отца!

– Я не жаждал! – выпалил он.

Филипп умолк.

– Что вы сказали?

Джеймс отступил назад и покачал головой:

– Не знаю, почему я так сказал. Это чепуха!

Филипп подошел ближе, с изумлением глядя на Джеймса.

– Неужели вы не понимаете, о чем я говорю?

– Ты, вероятно, рассчитываешь, что после очередной шалости я буду гладить Робби по головке и приговаривать «молодец», – с горечью произнес он. – Может, мне еще и по соверену ему дарить?

Несколько долгих секунд Филипп молча смотрел на Джеймса, потом покачал головой, словно приводя в порядок свои мысли. Он жестом указал на два стоявших рядом кресла.

– Джеймс, присядьте, пожалуйста.

Джеймс уселся, удержавшись от ехидного замечания по поводу того, что его приглашают присесть в его собственное кресло. И все же всякому терпению есть предел.

– Филипп, что касается твоего поведения…

– Я еще не закончил, сэр. Вы, несомненно, можете наказать меня, но давайте оставим это на потом, а сейчас вы должны меня выслушать. – Филиппа с заметным напряжением села во второе кресло. – Теперь, хотите вы того или нет, вы отец, Джеймс, и должны осознать, какие обязанности влечет этот статус. Робби не охотничья собака, которой можно поставить миску с едой, немного выдрессировать и ожидать хороших результатов. Если вы в ближайшее время не дадите Робби то, что ему необходимо, будет слишком поздно. И мне трудно предсказать, к какому печальному концу это может привести.

Джеймс собрался было ответить, но Филипп положил ему руку на плечо. Это было поразительно само по себе, ибо Филипп никогда по собственной инициативе не дотрагивался до него – наоборот, старательно избегал подобных прикосновений. Тем не менее этот жест показался совершенно естественным. Джеймс был настолько удивлен, что даже забыл о своем желании резко возразить Филиппу.

– Прошу вас, выслушайте меня, – продолжал Филипп. – Надежда еще есть. Я мало разбираюсь в детях, но помню, что значили для меня любовь и одобрение отца. Он очень долго оставался для меня единственным солнцем, на моем небосводе. От него зависели мое настроение и мое мнение об окружающем меня мире. Он был для меня кумиром, Джеймс. Точно так же, как вы стали кумиром для Робби.

Филипп сделал паузу.

– Вы хоть понимаете, что он очень мало о вас знает? А то, что ему известно, он узнал от вашей сестры. Вы никогда с ним не беседуете. Вы приобрели не просто воспитанника, по сути вы приобрели сына, это вы понимаете? Не просто еще одного домочадца, не просто наследника. Сына.

Джеймсу очень хотелось отмахнуться от проницательности юного гувернера, но он видел, каких успехов добился Филипп. В его словах явно было рациональное зерно.

И он хотел понять, действительно хотел. Но в тот момент, когда новое представление о себе как об отце забрезжило в глубине его сознания, раздался резкий стук в открытую дверь, и в комнату с важным видом вошел Денни.

– Сэр, прибыл мистер Тремейн, чтобы сопровождать вас в клуб.


Глава 19


Филиппа затаив дыхание ждала ответа, но появление Денни свело на нет ее усилия. Джеймс молча кивнул Денни и встал.

– Спасибо, Денни. Скажите мистеру Тремейну, что я уже иду.

Каннингтон вышел из кабинета, даже не взглянув на Филиппа.

В прихожей раздались голоса; ее дело было проиграно. Филиппа обмякла в кресле, она готова была расплакаться. Ведь на мгновение она поверила, что еще не все потеряно. Когда несколькими минутами ранее она стала свидетелем его холодного безразличия, то с ужасом подумала, что Джеймс Каннингтон действительно низкий и черствый человек.

Потом, когда она поняла, что в детстве Джеймс был одиноким, лишенным ласки ребенком, когда сравнила Джеймса с его собственным отцом, то вспомнила, какую доброту проявлял Джеймс и к ней, и к другим.

В нем было много хорошего. И кто знает, если бы не война, не политические махинации и игры власти, он, возможно, никогда не встал бы на путь измены. Возможно, не сошел бы с предначертанного ему пути, выращивая яблоки и разводя овец в своем ланкаширском поместье.

Поэтому в те несколько минут, когда, казалось, он прислушивался к ней, Филиппа надеялась, что может довериться ему, что в нем откроется человек, которому можно рассказать о том, как она любит своего отца, и о своем страстном желании благополучно вернуть его домой. Надеялась, что сможет остаться другом Джеймса.

Денни вернулся к двери кабинета и презрительно фыркнув, бросил на нее косой взгляд. Он явно слышал часть ее спора с Джеймсом и таким образом выражал свое неодобрение по поводу того, как дерзко и неуважительно по отношению к хозяину ведет себя гувернер.

– Я запру эту комнату. Сегодня вечером мистер Каннингтон не вернется в кабинет и велел мне запереть дверь.

Чувство утраты, испытываемое Филиппой, сменилось гневом. Джеймс снова отгораживается от нее, отгораживается от Робби. Снова сбегает.

Она встала и широко улыбнулась Денни.

– Ну конечно же.

Именно так поступают, когда поблизости находится противник. Филиппа быстро вышла из кабинета. Робби, вероятно, все еще злится, нужно успокоить мальчишку, пока он в сердцах не разнес комнату для занятий.

Попытавшись поднять флаг примирения, она сделала все, что могла, но, по сути, натолкнулась на резкую отповедь. А это испокон веков означало…

Это означало войну.


Джеймс, с трудом узнав кучера лорда Этериджа, который выглядел весьма странно без своей обычной ливреи, кивнул ему и забрался в экипаж, стоявший на подъездной аллее.

Никакой ливреи у кучера, никакой эмблемы на дверцах экипажа, несмотря на ясную погоду, – плотно задернутые шторки – все это делало экипаж совершенно неприметным.

– Это тот самый невидимый экипаж твоего дяди времен сэра Торогуда? – Джеймс уселся напротив Коллиза и усмехнулся. – Я думал, внутри будут хотя бы красно-коричневые бархатные подушки.

Коллиз состроил гримасу.

– Их светлость считает, что я бываю недостаточно осмотрителен во время своих поездок в клуб.

Джеймс покачал головой.

– Далтону трудно дался этот урок. Помнишь, сколько раз на него нападали, пока он действовал под маской Торогуда? Уверен, он просто старается сберечь твою бесценную шкуру.

– Ха! Ему просто невыносима мысль о том, что я буду возить своих дам в его экипаже.

Удивленный Джеймс расхохотался.

– Не думаю, что лорд Этеридж, пользуясь таким влиянием, когда-либо испытывал недостаток в женском обществе. По крайней мере до его женитьбы на Кларе.

– Ты будешь удивлен, но этот человек был настоящим монахом. Я думал, он принадлежит к какому-то тайному рыцарскому ордену.

Джеймс улыбнулся, но отвел взгляд. Лучше не касаться этой темы. Коллиз все еще пребывал в неведении относительно того, что Далтон Монморенси и в самом деле принадлежит к своего рода тайному ордену лордов. «Королевская четверка» являлась самым привилегированным и престижным сообществом, ведь в нее входили тайные советники премьер-министра и самого короля – четыре блестящих джентльмена, обладающие твердыми принципами, высокими понятиями о чести и такой преданностью Англии, что никакие посулы власти или могущества не могли поколебать их веры. Внутри своего тайного круга эти джентльмены даже отказались от собственных имен и титулов. Лиса, Сокол, Лев и, конечно, Кобра – этот псевдоним ранее принадлежал нынешнему премьер-министру, а затем, хотя и непродолжительное время, Далтону Монморенси, который уступил свое место в «Четверке», став руководителем «Клуба лжецов».

Поистине тайный рыцарский орден.

Пора сменить тему разговора.

– Итак, как продвигается твоя подготовка?

Теперь наступил черед Коллиза отвести взгляд.

– Медленно. С одной действующей рукой на все требуется в два раза больше времени.

– Есть какое-либо улучшение?

Джеймс давно уже не задавал этого вопроса, поскольку знал, что Коллиз терпеть не может отвечать на него. Ответ всегда был одинаков.

– По сути, никакого. По словам Курта, мускулы стали немного крепче, но я по-прежнему почти не чувствую рукоятку кинжала на ладони, а значит, не могу ни напасть, ни защититься. – Коллиз помрачнел. – Чаще всего оружие просто выскальзывает у меня из рук, – добавил он с отвращением.

– Подготовка «лжеца» заключается не только во владении холодным оружием.

Коллиз пожал плечами.

– Ну, с остальным дела обстоят неплохо, правда, меня несколько смущает тот факт, что приходится заниматься в компании горничных и крысоловов.

– Да ты, оказывается, сноб!

– Послушайте, ваше яблочное величество, вы бы тоже стали снобом, если бы вас обставляла необразованная горничная!

Ага! Вот где собака зарыта. Леди Этеридж некогда помогла одной сообразительной маленькой горничной по имени Роуз. Далтон, разыскивающий Клару, узнал о существовании Роуз и, по существу освободил девушку из почти рабской зависимости, в которой та пребывала, находясь в услужении у одного высокопоставленного негодяя. Именно Роуз стала первой женщиной, завербованной «Клубом лжецов».

– Она опять добилась лучших результатов, чем ты, не так ли?

– В том-то и дело, черт побери! А я столько занимался!

Джеймс кивнул.

– Не сомневаюсь. Но Роуз очень целеустремленная девушка.

– Я бы сказал – одержимая.

– Пожалуй, я с тобой соглашусь, но разве это недостаток? Одержимость может оказаться весьма полезным качеством для агента.

Коллиз, пробормотав в ответ что-то нечленораздельное, сменил тему:

– Ты в таком раздражении выскочил из кабинета. Что там стряслось?

Джеймс недовольно заерзал.

– Филиппу кажется, что я уделяю Робби недостаточно внимания. Он считает, что я обращаюсь с ним не как с сыном. – Каннингтон снял шляпу. – Ну и по этому поводу юноша несколько разгорячился.

Коллиз кивнул с глубокомысленным видом:

– Представляю. – Усмехнувшись, он ткнул большим пальцем в сторону особняка Джеймса. – Хозяину этого дома нужна хорошая встряска.

– Послушай, Коллиз, ты же знаешь, как я к этому отношусь.

– Ха! Ни для кого не секрет, как ты к этому относишься. Посмотри, кто живет с тобой под одной крышей! Твой дом больше походит на полузаброшенный монастырь, чем на особняк знатного семейства Этериджей. Все, что у тебя есть, – это Денни и вечно недовольный кок. А теперь еще Робби и Филипп. Ты что, собираешься основать собственное братство?

Джеймс пожал плечами. Тот факт, что он настолько строго придерживался своего решения избегать женщин, что у него даже не было в доме горничной, к сожалению, не свидетельствовал о его самообладании.

– Я просто не хочу думать о женщинах, не знаю только, смогу ли. Я решил сконцентрироваться на главной цели.

– Ну ладно, ты сам решил надеть монашеское облачение, но могу поспорить – Филипп этого делать не собирается. Может быть, ты позволишь мне взять его с собой на бал, который через несколько дней устраивает миссис Блайт? Возможно, когда его не будут дергать, как бессловесную марионетку, он наконец почувствует вкус к развлечениям. Там будут все прелестницы полусвета. Одной из них наверняка удастся сделать из него мужчину. – Он элегантным движением поправил галстук. – Я мог бы это организовать. Замужние дамы из высшего общества делают мою жизнь пресной и скучной, они игривы, но нерешительны. – Словно вспомнив что-то, Коллиз усмехнулся. – Впрочем, бывают исключения.

Джеймс фыркнул.

– Ты ведь джентльмен, Кол.

А может, действительно толика мужского удовлетворения поднимет Филиппа в собственных глазах? Сделает из него мужчину, как сказал Коллиз.

– Хорошо, мы возьмем его с собой.

– Мы? Вы тоже собираетесь составить нам компанию, отец Джеймс? – спросил Коллиз.

Джеймсе поднял руку, чтобы прекратить дальнейшее подшучивание.

– Лишь для того, чтобы молодой человек не оказался вовлеченным в какой-нибудь скандал. Зная тебя, не исключаю, что его обнаружат голым на дереве в Гайд-парке, распевающим похабные песенки.

Коллиз протестующе вскинул руку.

– Никто так и не доказав, что это был я.

Джеймс рассмеялся в ответ на напускное негодование друга и вновь откинулся на подушки. Да, Филиппу надо развеяться. Тогда, возможно, все вернется на круги своя, и он перестанет смотреть на Джеймса так, будто тот его каким-то образом подвел.

Это было бы чертовски неплохо.


Поскольку ее хозяин собирался вернуться поздно, а подопечный не был настроен заниматься, Филиппа объявила выходной и предложила Робби прогуляться по парку.

– Он даже не слушал, – пробормотал тот в ответ на ее предложение.

– Ладно, но мистер. Каннингтон ушел, а я не прочь съесть мороженого. Если не хочешь пойти со мной, это твое личное дело. Не так-то просто найти лотки с мороженым, когда лето кончилось. Кто знает, когда удастся полакомиться в следующий раз? Кстати, какое твое любимое?

Робби посмотрел на нее понимающим взглядом.

– Ты же знаешь, что мне нравится красное.

– Ну да, конечно. Кто знает, когда в следующий раз доведется отведать малинового мороженого?

– Чертова девчонка, – пробормотал он. – Не понимает, когда нужно оставить человека в покое.

– А я и не навязываюсь, – с притворной обидой фыркнула Филиппа.

Маленький человечек тяжело, совершенно по-взрослому вздохнул, что не могло не вызвать улыбки.

– Ну и иди одна. Оставь меня.

Филиппа, закусив губу, смотрела на макушку его темной головы. Опустившись на корточки, Филиппа приподняла его подбородок и заглянула в печальные голубые глаза мальчика.

– Нет, – произнесла она спокойно и решительно. Независимо от того, как сложатся ее отношения с Джеймсом, она больше не бросит Робби. Никогда. – Мы идем вместе или вообще не идем.

Робби, удивленный ее горячностью, кивнул, соглашаясь:

– Да уж! Видать, тебе страх как хочется мороженого!

Когда они выходили из классной комнаты, Филиппа засмеялась.

– Никогда не вставай между девчонкой и сладостями, Робби. Это должен помнить каждый мужчина.


Когда они подъехали к дому Апкерка в Чипсайде, Джеймс бросил Коллизу красный жилет. Молодой человек удивился?

– Ты раздел полицейского? Я слышал, они трясутся над своей формой больше, чем над золотом.

Джеймс натянул жилет, надев поверх темный сюртук грубого сукна, которыми клуб располагал как раз для таких случаев.

– Это хорошая маскировка. Как только люди видят красный жилет, то больше ни о чем не спрашивают. Таким образом, удается получить необходимые сведения. Поскольку людям не нужны неприятности с полицией, мы даже можем рассчитывать на некоторое содействие.

Коллиз облачился в красный жилет и, секунду поколебавшись, натянул узкий сюртук.

– Мальчишкой я всегда мечтал стать сыщиком.

Джеймс скривил губы.

– В самом деле? А я всегда хотел быть шпионом.

Удача улыбнулась им, когда они вошли в четвертый по счету дом, где сдавались меблированные комнаты. Покрытое тучами небо грозило разразиться дождем. Новоявленные полицейские вошли в захудалое здание, надеясь, что внутри будет уютно и тепло.

Но в доме даже стены пахли затхлой сыростью, и Джеймс понял, что так здесь бывает даже в солнечный день, поскольку старый дом окружен более высокими постройками. Если не считать многолетней копоти на стенах и толстого слоя птичьего помета на крыше, то крохотный газон с увядшими, беспорядочно торчащими сорняками был единственным украшением каменного строения.

Внутри ощущался стойкий запах гниющего дерева и вареной капусты, равно как и более неприятные ароматы. Хозяйка, миссис Фаркорт, худая женщина с неприятным, похожим на лезвие мясницкого топора узким лицом, подтвердила, что рыжеволосая молодая женщина действительно некоторое время проживала в этом доме.

– Она жила здесь около двух месяцев. Поначалу платила исправно, но потом все больше и больше задерживала плату за комнату. Говорила, что ищет работу, но не думаю, что ей это удалось. А что, она у вас что-то стащила?

Они с Коллизом переглянулись.

– А у вас есть основания подозревать эту мисс в воровстве?

Женщина фыркнула.

– Еще бы! Она похитила военное пособие у молодой вдовы, украла сорок фунтов прямо из сундука у этой бедняжки!

– Мы не могли бы поговорить с этой вдовой? Миссис Фаркорт покачала головой.

– Она повесилась, сошла с ума, вот что с ней случилось. Сначала потеряла мужа, потом деньги и в конце концов лишилась рассудка. А эта наглая рыжая ведьма посмела ее обокрасть! Бесси следовало отдать мне свои деньги на хранение.

Ее маленькие глазки-буравчики так и бегали. Джеймс не доверил бы ей и ломаного гроша, не говоря уже о сорока фунтах.

– Значит, эта женщина здесь больше не живет?

– Я ее выставила! Она пришла ко мне, чтобы расплатиться этими крадеными деньгами. Тут-то я и поняла, что это она их украла!

– Под каким именем она жила?

Внезапно миссис Фаркорт умолкла, поджав и без того тонкие губы. На лице появилось выражение алчной хитрости.

– Она ведь вам очень нужна, верно? – Женщина выразительно потерла пальцами о ладонь другой руки. Коллиз только закатил глаза от столь откровенного намека. Джеймс слегка наступил другу на ногу и улыбнулся женщине.

– Я могу вас определенно заверить, что ваши хлопоты будут оценены по достоинству.

– Ее звали Уоттс. – Женщина замялась отчаянно пытаясь вспомнить имя жилички, на лице ее проступало смятенное удивление. – Может быть, Пенелопа?

– Это вы меня, спрашиваете?

– Уоттс, да. Пенелопа Уоттс. Именно так я и сказала тому парню.

Джеймс насторожился.

– Какому парню?

Она пожала плечами.

– Тому, который сегодня опять приходил сюда.

– Как его имя?

– А он не назвал себя.

– Вы можете описать этого человека?

Слегка опешив от требовательности, прозвучавшей в голосе Джеймса, женщина судорожно сглотнула.

– Обычный малый, и все тут. Прихрамывал слегка.

Бесполезно. Джеймс поборол свое раздражение.

– Итак, вы утверждаете, что некая Пенелопа Уоттс – причем в этом имени вы не уверены – девушка с рыжими волосами похитила сорок фунтов у своей соседки и затем полностью расплатилась с вами. После этого вы вышвырнули ее из дома?

Миссис Фаркорт отвела глаза и быстро кивнула:

– Да. Именно так. Пять дней назад.

– У вас есть какие-либо соображения, куда она могла направиться?

Очевидно, понимая, что ее шанс получить «достойную оценку хлопот» ускользает, миссис Фаркорт раздраженно дернула плечом.

– Сказала, что нашла работу.

– Воровка, которая работает? – уточнил Коллиз. – Как интересно!

Джеймс наступил каблуком на ботинок Коллиза и сдержанно поклонился хозяйке.

– Благодарю вас, мадам, за то, что так любезно уделили нам внимание.

Он резко повернулся и вышел, Коллиз поспешил за другом. Воздух был влажен, пахло сгоревшим углем и болотистыми берегами близкой Темзы, но Джеймс вдохнул полной грудью, словно желая очистить легкие после посещения этого промозглого дома.

Коллиз потер руки.

– Уф! Я к капусте не смогу притронуться несколько месяцев! И тем не менее мы узнали кое-что полезное. Похоже, мы скоро ее найдем.

Но когда Джеймс с бесстрастно суровым выражением лица повернулся к Коллизу, его улыбка погасла.

– У нас нет никакой зацепки, а у нее целых сорок фунтов. Этого достаточно, чтобы сбежать хоть в Америку, если ей вздумается. Рыжеволосую женщину без гроша мы могли бы найти, но женщину со средствами… – Он забрался в ожидавший их экипаж. – К сожалению, друг мой, границы нашего поиска стали намного шире, а возможности остались прежними.

Подняв ступеньки, Коллиз закрыл дверцу экипажа.

– Ты уверен? А может быть, она в Лондоне? Ведь именно сюда ее отправил отец.

Джеймс вскинул голову, обдумывая эту мысль.

– Да. И все же выследить ее будет чрезвычайно сложно, даже если мы ограничим наши поиски Лондоном. – Он вздохнул и откинулся на подушки. – Пять дней. Мы опоздали на каких-то несчастных пять дней.


Глава 20


Когда экипаж объезжал вокруг парка, Коллиз вдруг резко прильнул к окошку.

– Посмотри, ведь это Филипп.

Джеймс наклонился и, выглянув через полуоткрытую шторку, увидел, что по дорожке идут Филипп и Робби. Мальчишка с видимым удовольствием уничтожал мороженое в бумажном стаканчике. Он видел, как Филипп, смеясь, что-то сказал Робби, потом остановился, достал носовой платок и вытер запачканную мордашку мальчика.

Коллиз наклонился вперед.

– Джеймс, старина, полагаю, нам незамедлительно нужно отвести Филиппа к миссис Блайт.

– Что ты имеешь в виду?

Джеймс не отрываясь смотрел на Филиппа и Робби. Рядом со своим наставником мальчишка явно выглядел более счастливым и спокойным, чем рядом с Джеймсом.

– Он больше похож на гувернантку, чем на гувернера. Впрочем, может, твой наставник тоже вытирал тебе нос?

Джеймс не успел ответить, как Коллиз высунулся в маленькое окошко и велел кучеру остановиться. Как только карета замедлила ход, он открыл дверцу.

– Филипп! Роб!

Рев Коллиза мощной волной прокатился по парку. Джеймс прикрыл лицо рукой и откинулся на спинку сиденья. Слава Богу, экипаж неприметный.

Робби подбежал первым и тут же забрался внутрь. Руки мальчишки были липкими, и казалось, даже на ушах видны следы лакомства. Горящими глазами он посмотрел на Джеймса.

– Ты за нами? А куда мы поедем?

Казалось, он совершенно забыл о своей недавней обиде. У Джеймса мелькнула мысль, что хоть этому можно порадоваться, поскольку, когда вслед за Робби в экипаж молча забрался Филипп, взгляд его, брошенный на хозяина, был ледяным.

Коллиз улыбнулся:

– Больше никакой работы сегодня, Джеймс. Я хочу отвести Робби к Кларе. Она спрашивала о нем за завтраком, сетовала, что уже несколько дней не видела нашего юного джентльмена. – Он улыбнулся Джеймсу. – А ты, если хочешь, можешь рассказать Филиппу о наших планах.

Джеймс бросил на Коллиза сердитый взгляд, но уступил. Робби был без ума от Клары, равно как и от сестры Джеймса Агаты. Конечно, ведь Голубоглазый Бандит, как окрестил его Коллиз, вертел обеими дамами как хотел. А поскольку Клара тоже очень нравилась Джеймсу, то не было причины лишать Робби своего рода материнского общения, особенно в свете ехидного замечания Коллиза по поводу собственного монастырского братства:

Как только дверца экипажа захлопнулась, внутри воцарилось неловкое молчание, которое несколько смягчил звонкий голос Робби:

– Коллиз, а разве ты не должен называть ее тетя Клара, раз она вышла замуж за твоего дядю Далтона?

Филиппа услышала, как Коллиз рассмеялся в ответ:

– Я думаю, это довольно рискованно. Учитывая, что леди Клара моложе меня, я наверняка схлопочу затрещину.

Экипаж тронулся, громыхание колес по булыжной мостовой и цоканье копыт заглушило голоса и словно отгородило пространство коляски от внешнего мира, сделав его еще более замкнутым и интимным.

Филиппа нервничала. Множество вопросов так и остались неразрешенными. Как он поведет себя сейчас? Может, сделает вид, что ничего не произошло? Хотя имеет полное право уволить ее. Она всего лишь служанка, точнее, слуга. И все же, если Джеймс потребует извинений, ей придется нелегко, и, несмотря на жизненную необходимость сохранить это место, она просто не может извиниться.

Наконец молчание стало невыносимым, и Филиппа сдалась:

– Что имел в виду мистер Тремейн, говоря о ваших планах касательно меня?

Джеймс подался вперед, теребя в руках шляпу.

– Послушай, Филипп, не пойми меня превратно, но…

Девушка запаниковала.

– Прошу меня извинить, – заявила она, к своему немалому удивлению. – Я был груб. Больше это не повторится.

Джеймс удивился:

– А… ладно, хорошо. Спасибо. – Он опустил глаза и принялся с преувеличенным вниманием разглядывать свою шляпу. – Мне кажется, я понимаю причину твоей хандры и раздражительности и знаю средство, которое может тебе помочь.

Филиппа сидела совершенно неподвижно. Он не мог ничего знать, в этом она была уверена. Тогда о чем он говорит? Джеймс покачал головой.

– Я буду абсолютно откровенен, хорошо?

Заинтригованная Филиппа подняла голову.

– Прошу вас.

– Когда молодой человек достигает определенного возраста, у него возникают некие потребности, и он становится излишне эмоциональным. Ты это понимаешь, не правда ли?

Филиппа кивнула.

– Но будучи джентльменом, молодой человек не может отправиться к девицам, прогуливающимся по Сохо.

Филиппа покачала головой.

– Итак, мы с Коллизом хотим пригласить тебя на бал полусвета. Если не возражаешь.

Филиппа поймала себя на том, что машинально кивнула, хотя пришла в полное замешательство.

Джеймс вздохнул с видимым облегчением:

– Я рад, что мы понимаем друг друга. – Он откинулся на сиденье, весьма довольный собой. – Мы собираемся отправиться завтра вечером.

Филиппа открыла было рот, намереваясь спросить его, что, черт побери, он имеет в виду, но тут до нее дошло. Полусвет? Это общество куртизанок и официальных любовниц? Она уже собиралась дать Джеймсу резкую отповедь и потребовать объяснений, когда вдруг все встало на свои места.

Потребности? Джеймс думает, что Филипп нуждается в услугах проститутки!

– Но, Джеймс?..

Он вопросительно посмотрел на нее, но Филиппа не знала, что сказать. Отказаться? Вряд ли молодой человек поступил бы подобным образом.

– Да, Флип?

– Не могли бы вы рассказать мне… – Филиппа сложила руки на коленях и уставилась на них. – Что это за бал полусвета?

– Там тебе не потребуется белый галстук, если ты об этом. Многие дамы надевают не совсем обычные наряды, а тот, кто не хочет быть узнанным, может остаться в маске. Так что, если хочешь, Баттон подберет тебе соответствующий костюм. – Джеймс положил шляпу на сиденье и закинул руки за голову. – Миссис Блайт содержит один из самых популярных домов в Лондоне и всячески старается соблюдать приличия. А поскольку ее девушки здоровы и всегда приветливы, они получают весьма неплохие деньги.

Филиппа нахмурилась:

– А вы… я хочу сказать, джентльмены им платят?

– Нет, не непосредственно им. Система миссис Блайт весьма хитроумна. Существует плата за вход, которую я охотно за тебя внесу. А все остальное – еда, напитки, услуги – каждому гостю предоставляется по его усмотрению. – Джеймс ободряюще улыбнулся. – Не стоит бояться, Флип. Обстановка там очень доброжелательная и спокойная. Просто у тебя появится возможность воплотить в жизнь свои фантазии.

Фантазии. Филиппа неожиданно вспомнила, как недавно Джеймс поведал ей о своей фантазии. Его мечта – восточная танцовщица. Тогда она вспомнила о танцовщице из лагеря бедуинов.

«Власть женщины в ее плоти. Она может окрутить мужчину так, что он становится игрушкой в ее руках».

Охваченная жаждой мести Филиппа размышляла о том, как помочь отцу. Теперь она знала, как раскрыть планы Джеймса.

Ей нужна записная книжка, которую Джеймс постоянно носит с собой, а когда ложится спать, прячет. А если он раздет, но не спит?

Он сам подсказал ей решение. Все, что ей теперь нужно, – это костюм.


Баттон вошел в гостиную роскошного дома сэра Рейнза, куда Филиппу проводил дворецкий весьма импозантного вида. Невысокий камердинер на мгновение застыл с протянутыми к Филиппе руками.

– Филиппа! Моя дорогая, вы выглядите просто потрясающе! Вас не узнала бы и родная мать! – Он повертел в воздухе пальцем. – Ну-ка повернитесь. Филиппа повернулась.

– Скажу вам честно, моя дорогая девочка, вы – моя лучшая работа. Это настоящий вызов! Идеальный покрой, который кого угодно введет в заблуждение, хорошо подобранная ткань, которая делает вас выше, а этот жилет повергает меня в истинно юношеский восторг. – Он подбоченился. – Да, я гений!

Несмотря на не покидающее ее напряжение, Филиппа не могла сдержать улыбки. Потом посерьезнела:

– Баттон, мне нужна ваша помощь. Мне нужен костюм. Джеймс и мистер Тремейн ведут Филиппа на бал полусвета.

Баттон просиял и потер руки.

– И кем мы вас сделаем на этот раз? Мне тут приглянулся отрез алого шелка, может получиться идеальная накидка испанского тореадора.

– Нет, Баттон. – Она взяла его руку в свои. – Мне нужен дамский костюм.

Баттон округлил глаза.

– Зачем? Мы предприняли столько усилий, чтобы сделать из вас мужчину!

– Всего на одну ночь мне надо стать женщиной, только женщиной особой.

В озорном взгляде Баттона скользнуло подозрение. Филиппа отвела глаза. Ей не хотелось лгать этому доброму маленькому человечку, но придется. Потупив взгляд, она изо всех сил постаралась изобразить застенчивую молодую девушку. В бриджах и мужских ботинках сделать это оказалось нелегко.

– Это только… ну, помните, вы спрашивали меня, нравится ли мне Джеймс? – Она не могла смотреть ему в глаза. «Вспомни о папе». Сделав глубокий вдох, она повернулась к Баттону. – Я хочу встретиться с Джеймсом как женщина, всего лишь раз. Мне нужно знать… – «Ну солги же, солги!» – Я люблю его! – выпалила она. – И мне нужно понять, может ли он полюбить меня.

Ее задыхающаяся речь, похоже, убедила Баттона, ибо подозрительность в его взгляде сменилась огоньком восхищения.

– Моя дорогая, я так рад за вас! И как только Джеймс полюбит вас, я и за него порадуюсь. А он обязательно полюбит! – Баттон заговорщицки подмигнул ей. – Я в таких делах никогда не ошибаюсь.

И тут его словно осенило:

– Но поймите, что если вы подойдете к нему на этом балу, тем более в маскарадном костюме, он примет вас за…

– За женщину легкого поведения? Понимаю.

– Вы уверены, что действительно хотите этого? – Она кивнула. Баттон возбужденно хлопнул в ладоши.

– Хорошо. И как мы вас оденем? Как греческую богиню или египетскую царицу?

– Нет, – решительно произнесла Филиппа. – Я буду восточной танцовщицей из мечты Джеймса.


Вечером следующего дня дом миссис Блайт радушно раскрыл перед гостями двери причудливо задрапированной разноцветными шелками гостиной. Шелковые полотнища делили зал на небольшие кабинеты с мягкими стенами, которые создавали у гостей ощущение спокойствия и уединенности. Белые индийские голуби разгуливали по балюстраде балкона, изредка вспархивая, потревоженные дымом многочисленных трубок, некоторые из них были набиты персидским опиумом. Джеймс подумал, что к утру бедные птицы скорее всего попадают на пол.

Он посмотрел вниз – немногие гости уже расслабленно расселись на мягких диванах, некоторые устроились прямо на пышных восточных коврах, устилавших пол. Повсюду стояли блюда с разнообразными деликатесами, графины и бутылки с вином и подносы с фруктами. К гостям время от времени подходили полуодетые молодые женщины, ненавязчиво предлагая свое общество.

Казалось, сама атмосфера в этом доме излучала сексуальные волны. Все вокруг призывало предаться безудержному совокуплению. В свои молодые, взбалмошные годы Джеймс с удовольствием насладился бы каждой минутой пребывания в этом храме плотской любви.

Сейчас ему оставалось лишь надеяться, что Филипп с удовольствием окунулся в эту атмосферу. Сам Джеймс сдерживался, хотя чувствовал, что стойкость его готова лопнуть, как перетянутая пружина часов. И все же он постоянно помнил, что из десяти дней, которые отвел ему Ливерпул, прошло уже шесть. Но до сих пор не было ни рыжеволосой женщины, ни ключа к шифрам и никаких улик против Лавинии. Ему не следовало приходить сюда. Сейчас он должен был находиться…

Испробовано уже все, что можно было испробовать, фантазия Джеймса иссякла, и последние дни он без толку ломал голову над нерешенной проблемой.

Увидев, что к нему направляется очередная девушка, Джеймс отступил за широкую шелковую портьеру.

Девушка, покачивая округлыми бедрами, прошла мимо, и Джеймс вышел из своего укрытия. Наверное, пора забирать Филиппа и отправляться…

Краешком глаза он заметил, как полоса ярко-голубого шелка колыхнулась и за ней мелькнула тонкая фигурка под покрывалом из почти прозрачной газовой ткани. Джеймс тряхнул головой, но звон колокольчиков продолжал довольно отчетливо звучать у него в ушах. Похоже, этот дым начал действовать и на него. Он был уверен, что всего секунду назад видел восточную танцовщицу своей мечты.

Джеймс с силой потер лицо и тут же вновь увидел ее. Девушка стояла перед огромным напольным канделябром со множеством ярко горящих свечей. Свет, освещавший ее фигуру, лился сквозь прозрачный костюм, открывая восхищенным взглядам великолепное тело, полоску золотых монист на тонкой талии и восхитительно упругий живот. На короткое мгновение она повернулась к нему, голову танцовщицы покрывало некое подобие чадры, которая, правда, не скрывала удивительно глубоких, окаймленных черными ресницами глаз. Изящные руки, унизанные тонкими браслетами, были обнажены.

Джеймс бросился вниз, лестница казалась бесконечной, наконец он оказался в центре зала.

Танцовщица исчезла.

Он с трудом подавил желание перевернуть весь дом и найти ее. Хотя не исключено, что это простое совпадение, что девушка танцевала для некоего джентльмена, который не потерпит посягательства на свою любовницу. К тому же сейчас Джеймсу меньше всего нужна была платная любовь. Никаких женщин, ничего, что может отвлечь от дела.

Но вот танцовщица появилась снова, повернулась лицом к нему. Девушка смотрела прямо на него, ее темные глаза были такими притягательными, что у Джеймса пересохло во рту.

Грациозно поведя плечом, она сделала шаг к нему, потом еще один. При каждом движении тонкие нити ее золотого пояса расходились, приоткрывая стройные, гладкие и такие соблазнительные бедра.

Девушка приближалась, не сводя с него взгляда. Ее карие глаза были подведены сурьмой. Наконец она подошла, с притворной застенчивостью опустив глаза, и теперь стояла на расстоянии вытянутой руки.

Затем она подняла глаза, словно бросая вызов, и Джеймс затаил дыхание.

Девушка окинула его медленным взглядом, это было подобно прикосновению, словно танцовщица сначала коснулась его губ, а потом огладила своими тонкими изящными пальцами.

Эффект был поразительным. Его тело затрепетало. Свободные брюки стали тесными, желание буквально оглушило его. Пока Джеймс стоял, тараща глаза на свою мечту, вдруг воплотившуюся в реальную женщину, она повернулась и стала удаляться, оставив облачко тонкого пряного запаха. Мягкий звон колокольчиков сопровождал каждый ее шаг.

Проклятие, ему следовало заговорить с ней, взять ее за руку, узнать ее имя.

Она замедлила шаг и с кошачьей грацией обернулась к нему. Долгим дразнящим взглядом она посмотрела на Джеймса, потом еле заметно кивнула. «Следуй за мной», – приказывал ее взгляд.

Джеймс повиновался.


Глава 21


Загадочная женщина вела Джеймса через зал, направляясь к террасе, с которой можно было выйти прямо в сад, освежиться после душной от благовоний и табачного дыма гостиной. В настоящий момент в саду не было ни души.

Джеймс следовал за ней по пятам, хотя полагал, что на этом гедонистическом мероприятии скрываться от кого-либо не было необходимости. В доме миссис Блайт не существовало каких-то ограничений или правил, которые хотелось бы тайком нарушить. Так что Джеймс и обворожительная женщина его мечты имели в своем распоряжении весь сад.

Легкой танцующей походкой она пересекла каменную террасу и спустилась по ступенькам к садовой дорожке. Чтобы не потерять ее из виду, Джеймсу пришлось идти довольно быстрым шагом. По пути девушка протянула тонкую изящную руку и коснулась запоздало распустившегося цветка. Впечатление было такое, словно ее бледная рука ласкала ночь.

Легкий вечерний бриз, будто отвечая на ласку, нежно обдувал красавицу, игриво теребя ее почти невидимую одежду и дразня Джеймса мельканием соблазнительной плоти. Терпкие запахи экзотических растений, которые в изобилии росли в великолепно ухоженном саду, дурманили голову, и Джеймсу все труднее было смотреть на ее полуобнаженное тело.

Свернув на очередную дорожку, беглянка скрылась в отсвечивающей серебром калитке. Джеймс последовал за ней и оказался на залитой лунным светом лужайке, это и был центр «Сада удовольствий» мадам Блайт.

Откровенно эротические скульптуры украшали различные укромные уголки и беседки, стоявшие по периметру лужайки, но Джеймс бросил на них лишь мимолетный взгляд. Его мозг в этот момент был сфокусирован на живом произведении экзотического искусства, которое перед ним танцевало.

Высокие деревья и густой кустарник заглушили шум непристойных развлечений бала, и Джеймс вдруг ясно услышал, что в мелодичный звон колокольчиков восточной красавицы вливается ее негромкий, но чувственный голос. Танцуя, она обогнула фонтан, белевший в центре лужайки, и теперь возвращалась к нему, восхитительно покачивая бедрами.

Мелодия, которую она напевала, была странной и такой же диковинной, как сама девушка, но в то же время она идеально гармонировала с ее волнообразными движениями. Эти движения стали еще выразительнее, когда она, продолжая танцевать, остановилась перед ним.

Джеймс шагнул вперед. Танцовщица отступила, бросив на него предостерегающий взгляд. Джеймс вскинул руку в почти молитвенном жесте.

– Остановитесь, пожалуйста, прошу. Я…

Она не остановилась и, танцуя, обогнула чашу фонтана. Он еще слышал тихую волнующую мелодию, но уже не видел ту, которая напевала ее.

Потерпев неудачу, он покачал головой и рассмеялся, сдаваясь.

– Ладно, ваша взяла. Я не двинусь с места.

Она немедленно появилась из укрытия и, кружась, вновь оказалась перед ним. На короткое мгновение перед его взглядом мелькнула гладкая кожа ягодиц, и у Джеймса перехватило дыхание. На девушке под полупрозрачным покрывалом действительно ничего не было. Джеймс судорожно сглотнул.

И где же, черт возьми, она прячет колокольчики?

Она танцевала перед ним, продолжая напевать мелодию, которая навевала мысли о шатрах бедуинов и искрящихся в лунном свете песках. Мелодия, казалось, вползала ему под кожу, пока его неистово бьющееся сердце окончательно не покорилось ее ритму. Такого вожделения Джеймс не испытывал никогда в жизни. Ему страстно хотелось прикоснуться к ней, ощутить ее вкус, обладать ею.

Легкая газовая ткань соскользнула с ее плеч.

Сбрасывая первое покрывало с груди, Филиппа затаила дыхание. Продолжая кружиться в танце, она высоко подбросила легкую ткань, и Джеймс зачарованно следил за тем, как в неожиданно наступившей тишине полупрозрачное облако мягкими волнами опускается на траву.

Он смотрел на лежавшую на траве ткань с таким удивленно-озадаченным видом, что, если бы Филиппа не была так напряжена, она, возможно, рассмеялась бы. Что ж, ей явно удалось завоевать внимание этого мужчины!

Она слегка пошевелила бедрами, и движение отозвалось серебристым звучанием колокольчиков. Взгляд Джеймса вновь обратился к ней. В лунном свете его карие глаза казались совсем темными.

Его страсть словно нечто материальное витала в воздухе. Филиппа почувствовала, как в ответ на его хищный взгляд возникает и усиливается ее собственное желание. Она подавила его. Сегодня это не входило в ее планы.

Но на нем все еще было слишком много одежды.

Она вновь завела свою песню, темп танца ускорился, и плавные движения вдруг превратились в настоящую вакханалию полуобнаженного тела. Прежде чем Джеймс успел отреагировать, она, кружась, приблизилась почти вплотную к нему, и он подумал, что девушка хочет поцеловать его, но коварная красавица лишь коснулась его галстука и вновь удалилась, танцуя.

Он быстро понял, что от него требуется, Филиппа вынуждена была это признать. Его руки незамедлительно метнулись к галстуку, развязывая замысловатый узел. Когда она вновь приблизилась к нему, широкий шелковый галстук уже лежал на сброшенном покрывале.

Филиппа подалась вперед и потянулась к его руке. И тут Филиппа замешкалась. Пока он еще ни разу не коснулся ее. На удивление легко ей далась эта первая ласка. Проснувшаяся в ней женщина страстно желала ощутить его руки на своей коже.

Она обхватила его сильную ладонь своими тонкими пальцами. Его рука была теплой и твердой. Он, словно боясь спугнуть женщину, подчинился ее неожиданной ласке, позволив своей руке легко покоиться в ее маленькой ладони. Несколько секунд они молча стояли лицом к лицу, наконец она почувствовала, как легкая дрожь пробежала по пальцам Джеймса, и это придало ей уверенности.

Он, как и сама Филиппа, был не уверен в себе. Но сейчас она держала его руку в своей. Она одна управляла его желанием, она одна танцевала для него в эту тихую, полную эротического аромата ночь.

Она медленно поднесла руку мужчины к своему горлу и тыльной стороной его ладони неспешно провела между своими все еще прикрытыми грудями, по увлажнившемуся после танца животу и ниже, до золотых монист тонкого пояса, который каким-то чудом держался на атласной коже бедер.

Его дыхание стало хриплым и таким глубоким, что колыхнулась чадра, прикрывавшая ее лицо. Он приподнял другую руку, но девушка тут же замерла тревожно взглянув на него. Лицо Джеймса стало жестким, глубокие тени легли на его щеки, в первый раз Филиппа видела его таким напряженным, и все же он был здесь, совсем рядом, так близко, что она могла поцеловать его, если бы сделала всего один шаг…

«Помни о своей цели».

Не опуская глаз, она мягко подвела его пальцы к одному из покрывал, свисавших с ее пояса, потом всем телом подалась к нему, и губы Джеймса раскрылись в ожидании. Она стиснула его пальцы, вынудив сжать прозрачный шелк.

И вдруг, снова поплыв в танце, ускользнула от него, оставив лишь лоскут тонкой ткани в его крепко сжатых пальцах.

На этот раз ему потребовалось менее минуты, чтобы снять следующую деталь своего туалета. Его сюртук темным размытым пятном пролетел в воздухе и упал поверх галстука. Она вознаградила его стремительным поворотом, который приподнял ее шелка, приоткрыв манящее обнаженное тело.

Так Филиппа играла с ним, пока Джеймс не остался стоять на залитой лунным светом лужайке без рубашки. На ней тоже почти ничего не осталось. Лишь два небольших лоскутка на бедрах да некое подобие шарфа из почти невидимой зелено-голубой ткани, который прикрывал ее груди от его жадного взгляда.

А теперь наступил ее черед.


Глава 22


В лунном свете, затаив дыхание, Филиппа и Джеймс стояли друг против друга. Их разделяло не более фута. Своей разгоряченной кожей она чувствовала жар его тела. Он был так красив, так хорошо сложен. Она с удовольствием смотрела на его широкую грудь, на его рельефный, мускулистый живот, на его оттопырившиеся брюки.

На этот раз она знала, что с этим делать. Баттон в весьма деликатных выражениях все объяснил ей. Правда, Филиппа так и не смогла сказать старику, что не собирается заниматься с Джеймсом любовью, а хочет только возбудить его до потери чувств.

И до этого момента идея казалась ей просто отличной.

Сейчас, при свете луны, глядя на этого сгорающего от страсти мужчину, Филиппа почувствовала, что в ней самой проснулось желание. При виде этого великолепно вылепленного тела ее цель начала расплываться. Он был мужественным, красивым, и он хотел ее.

Джеймс обхватил обнаженную талию девушки и повалил ее на землю. Теперь она поняла, что такое настоящая страсть.

Он накрыл ее своим телом и уверенным движением раздвинул ей ноги коленом. Филиппа погрузилась в его объятия, с наслаждением чувствуя его губы на своей шее, плечах, груди.

Джеймс откинул последний крохотный лоскут легкой ткани и прижался к ее разгоряченной коже. Его рот жадно терзал ее плоть.

Его губы, скользнув по ее шее, ласкали набухший от возбуждения сосок.

Райское блаженство.

Горячее, влажное, мучительное блаженство.

Филиппа изо всех сил старалась сохранить остатки своего тающего, как воск свечи, разума и не унестись на волне страсти. Как только ситуация позволит, она должна осмотреть его одежду.

Его рука скользнула вниз и через ненадежную защиту тонкого шелка коснулась ее лона. Почувствовав его руку на самой интимной части своего тела, Филиппа окончательно потеряла над собой контроль. Его пальцы нетерпеливо ласкали ее влажную плоть, и Филиппа прильнула к нему, ее руки обхватили его мускулистые плечи, а пальцы впились в бугрившиеся мускулы. Запрокинув голову, она отдалась его ласкам, забыв обо всем на свете.

И вдруг ее осенило. Что она делает? Задыхается от страсти в объятиях убийцы своего отца? Филиппа дернулась и попыталась оттолкнуть Джеймса, но он лишь крепче прижался к ней, а его ненасытные пальцы глубоко проникли в ее лоно.

Филиппа замерла, прикусив пересохшие губы, потом изо всех сил прижала его к себе, впившись ногтями в его плечи.

Но тут же, собрав остатки воли, оттолкнула Джеймса, и он оказался на траве.

– Подожди… подожди, вернись:

Его хриплый голос преследовал ее, когда она, обессиленная, почти обнаженная, бежала по лужайке. Нырнув в густую тень сада, Филиппа скрылась из виду.


Когда Джеймс наконец вернулся на балкон, он увидел Коллиза, который, прислонившись к дверному косяку, с блаженной улыбкой пытался стереть с лица яркие следы губной помады.

– Вздремнул на травке? – Коллиз махнул своим стаканом, указывая на волосы Джеймса. – Еще немного осталось.

Джеймс раздраженно провел рукой по волосам. От этого катания по траве у него страшно разболелось плечо, хотя в объятиях красавицы он совершенно не чувствовал боли.

– К сожалению, ничего похожего на расслабляющий отдых. Ты не видел женщину в костюме восточной танцовщицы, под голубой чадрой?

Коллиз покачал головой.

– Последний раз я видел эту красотку, когда ты вместе с ней час назад выходил в сад. Бьюсь об заклад, это настоящая куртизанка.

– Мне это неведомо, – с горечью пробормотал Джеймс. – А где Филипп?

– Мой лакей сказал, что юноша дрыхнет в экипаже. – Коллиз пошатнулся. – Превосходная идея. Думаю, мне стоит к нему присоединиться.

Джеймс внимательно посмотрел на Коллиза. Его друг, по-видимому, держался из последних сил. Он подхватил его под руку, и они вышли из холла.

– Встретил очаровательную девушку в костюме горничной, – Коллиз на дюйм раздвинул большой и указательный пальцы, – вот такой кружевной передничек. – Он потер лоб. – Совершенно очаровательная, но, к сожалению, я все-таки помню другую.

– Не знал, что тебя привлекают горничные! А. может, тебе Роуз покоя не дает?

Коллиз буквально позеленел от ужаса.

– Возьми свои слова обратно! Я видеть ее не могу! – Его снова качнуло. – Сейчас же возьми свои слова обратно!

Коллиза вырвало шампанским прямо на куст. Джеймс отвернулся, чтобы не смущать друга, ему самому случалось подобным образом орошать зелень.

Когда Коллиз вернулся, он был по-прежнему бледен, но его уже не так сильно качало. Джеймс, поддерживая приятеля, повел его к экипажу. Лакей Этериджа с невозмутимым видом открыл перед ними дверцу.

Затолкав Коллиза в карету, Джеймс забрался в экипаж и увидел, что места для него не осталось. На одном сиденье спал Флип, растянувшись на мягких подушках, на втором храпел Коллиз. Джеймс покачал головой и вышел из экипажа.

– Хокинс, – обратился он к кучеру, – похоже, сегодня мне придется составить вам компанию. – Джеймс устало вскарабкался на козлы. По крайней мере прохлада пойдет на пользу его ноющему паху, хотя скорее подошел бы лед.

Джеймс полез в карман сюртука и задумчиво помял в руке кусочек светло-зеленого шелка.


В экипаже, совершенно обессиленная, Филиппа лежала и слушала, как храпит мистер Тремейн.

На пути к экипажу Филиппа, чтобы избежать расспросов, решила притвориться захмелевшей, но в карете никого не было, и она задремала. Шумное появление Каннингтона и мистера Тремейна разбудило ее, но она решила сделать вид, будто спит.

Из многих стоявших поблизости экипажей доносились стоны молодых людей, мучившихся от выпитого, и тяжелый храп уже уснувших гостей миссис Блайт.

Коллиз находился в таком же состоянии, поэтому на обратном пути Филиппа могла спокойно поразмышлять над тем, какой круглой идиоткой она оказалась.

Глупой, ничтожной, безмозглой дурой. Она ведь знала, как действует на нее Джеймс, но почему-то рассчитывала одержать над ним верх.

Филиппа села и натянула шляпу на глаза. Не было ни желания, ни настроения прислушиваться к эмоциональному спору противоречащих друг другу внутренних голосов. Она точно знала, в чем заключается ее проблема.

Не важно, что этот человек задумал в отношении ее отца, Филиппа Этуотер все еще неравнодушна к сэру Джеймсу.

Наконец они прибыли на Эштон-сквер. Не желая, чтобы ее перетаскивали в спальню, словно неодушевленный предмет, Филиппа, когда карета подкатила к дому Каннингтона, решила «проснуться». После нескольких напутственных слов Джеймса кучер тронул карету, в которой остался только Коллиз. Филиппа молча стояла рядом с Джеймсом, который, решив, что юный гувернер молчит, поскольку страдает от тяжелого похмелья, подхватил ее под руку и осторожно повел в дом.

– Я разрешил Денни не дожидаться нас. Пойдем в мою комнату. У меня там есть тайное снадобье для горьких пьяниц.

– Нет, я…

– Возражения не принимаются, Филипп. Ты даже не представляешь, что ждет тебя утром. Давай, давай. Поднимайся.

Он улыбался, но она видела, что Джеймс не потерпит отказа. Они пошли вверх по лестнице, направляясь в спальню.

Огромную кровать с пышным балдахином Филиппа восприняла как символ полного отсутствия у нее силы воли. «Он предатель, – ехидничала кровать, – а ты все еще испытываешь к нему влечение»

Филиппа действительно желала его. Итак, она стояла абсолютно неподвижно в центре большой роскошной комнаты, старательно отводя взгляд от кровати, в которой ей так страстно хотелось оказаться вместе с Джеймсом.

Измятый галстук валялся на ковре у нее под ногами. Филиппа затаила дыхание, но не подняла глаз, даже услышав звяканье запонок, которые он бросил на хрустальное блюдо.

– Черт побери, одну потерял, – пробормотал Джеймс, Может, сказать ему, что после своего бегства она нашла вторую запонку, которая зацепилась за ее символическую чадру?

Нет, не стоит.

– Вот, держи. – Под нос ей сунули стакан. Филиппа машинально взяла его. Жидкость весьма непривлекательного вида колыхалась в сосуде. Напиток больше походил на садовую землю, разведенную водой из грязной лужи.

А запах от смеси шел такой, что в пору было, презрев приличия, зажать пальцами нос. Она отстранила стакан, впервые подняв глаза на Джеймса.

– Нет.

– Давай, Флип. Это смесь трав и еще чего-то. Никакого вреда не будет. Эту бурду готовит для меня миссис Белл, экономка из моего поместья. Женщина вырастила меня, так что, молодой человек, не бойтесь отравиться.

Отвернувшись, он стащил через голову рубашку и бросил на кипу одежды. Потом устало потянулся, и Филиппа задохнулась от изумления, увидев красные отметины на его плечах, оставленные ее коротко остриженными ногтями.

А его тело! При свете свечи оно было еще более красивым, чем при лунном свете, поскольку его золотистая кожа, казалось, светилась животным здоровьем и страстью. Загипнотизированная волнообразным движением бугрившихся под кожей мускулов Филиппа глотнула снадобье.

И тут же выплюнула его прямо на чистое стеганое покрывало огромной кровати.

Язык горел так, что Филиппа не могла вздохнуть, из глаз катились слезы, казалось, даже пламя померкло, но ругательство, которое будто про себя пробормотал Джеймс Филиппа все же услышала.

– Проклятие, Денни будет зол как черт!

Филиппа не могла сдержать смех. Она хохотала и никак не могла остановиться, не в силах вымолвить ни слова.

Филиппа рухнула в кресло и, закрыв лицо руками, хохотала до тех пор, пока смех не перешел в судорожные всхлипы.

Когда наконец Филиппа успокоилась, в комнате стояла тишина. Филиппа посмотрела в зеркало, которое стояло перед ней, и увидела, что Джеймс, скрестив руки на обнаженной груди, прислонился к одному из столбиков кровати.

– Ты смеешься, как кошка.

– Кошки не смеются.

– Ты тоже не смеялся до сих пор.

Филиппа глубоко вздохнула – слава Богу, теперь она могла дышать.

– Прошу прощения, мистер Каннингтон, я испачкал вашу постель, но смешного в этом ничего нет.

Джеймс пожал плечами. От этого простого движения великолепные мышцы лениво перекатились под матово блестевшей кожей. Филиппа с трудом отвела глаза. Если он заметит, как она на него смотрит, то подумает, что гувернер сошел с ума.

– Я куплю вам новое покрывало, – заявила Филиппа, не подумав о том, где возьмет деньги. Прелестное изделие из великолепного бархата, настоящее произведение искусства, стоило гораздо больше той суммы, которая осталась у нее от квартального жалованья. Филиппа опустила глаза и вдруг с интересом стала рассматривать предметы, стоявшие на туалетном столике.

Серебряный гребень, крючок для застегивания башмаков и перчаток, листок бумаги с загибающимися краями – по-видимому, политическая карикатура знаменитого сэра Торогуда. Она коснулась рисунка одним пальцем, чтобы поправить его. Он скользнул в сторону, неожиданно обнажив широкую ленту и блеснувшие золотом две медали.

Такими медалями награждают героев. На одной из них сверкал профиль принца-регента. Неужели Джеймс герой?

Филиппа провела пальцем по кромке одного золотого кружочка, но тот даже не сдвинулся от ее прикосновений. Филиппа изумленно взглянула на Джеймса.

– Она, должно быть, из чистого золота!

Джеймс пожал плечами:

– Вероятно. Чертовски тяжелая.

Филиппа снова посмотрела на медали, валявшиеся на туалетном столике. Если Джеймс герой, британский герой, тогда почему он желает смерти ее отца?

Филиппа повернулась к Джеймсу.

– Вы не расскажете мне, за что вас наградили?

Джеймс отвел взгляд.

– Не так давно раскрыли заговор. Готовилось убийство премьер-министра.

Филиппа вспомнила. Когда она прибыла в Лондон, весь город обсуждал случившееся. Заговор был раскрыт за несколько дней до ее прибытия.

– Женщина стреляла из пистолета. Знатная дама.

Его глаза потемнели.

– Да. Можно и так ее назвать.

Он опустил руки на бедра и принялся внимательно рассматривать ковер. Филиппа тут же перевела взгляд с его груди на живот, который соблазнительно оттеняла полоска волос, ведущая к…

– Я находился достаточно близко, успел оттолкнуть лорда Ливерпула в сторону и… – Он кивнул на звездообразный шрам на своем плече.

– В вас попала пуля, – изумленно произнесла Филиппа. – Так это были вы?

– Флип, я не совершил ничего особенного. Просто принцу нравится раздавать награды.

– Вы национальный герой!

Филиппа не могла передать словами обуревавшие ее чувства. Джеймс – смелый и достойный человек. Филиппе хотелось броситься ему в объятия и опрокинуть на эту огромную кровать.

«…Руперта Этуотера необходимо ликвидировать». Но если Джеймс верный своему долгу британец, значит, он считает предателем ее отца.

«Взламывая наши зашифрованные сообщения, Этуотер систематически поставляет неприятелю важную информацию».

Нет. Этого не может быть. Ничто не могло заставить отца служить Наполеону!

Только опасность, угрожавшая Филиппе, могла толкнуть его на такой шаг. Она знала своего отца. Знала, на что он готов ради безопасности и благополучия своей семьи. Ведь он сделал все, пытаясь вылечить свою жену, они объехали полмира в поисках излечения. Тратя огромные суммы на разных шарлатанов и сомнительные снадобья, Руперт Этуотер практически разорил их, но остановился, лишь когда угасла последняя надежда.

Должно быть, французам удалось убедить отца, что Филиппа у них в руках. Только если Руперт Этуотер считал, что шпионы бешеного императора, как он называл Наполеона, захватили его дочь, он мог подчиниться врагу, но лишь для того, чтобы продолжать бороться за ее жизнь.

Только по этой причине он мог предать Англию.

Джеймс осторожно кашлянул. Филиппа вздрогнула, подняла глаза и, взглянув в зеркало, встретилась с его изучающим взглядом.

– Флип, у тебя из ушей сейчас дым пойдет.

О чем можно так задуматься, тем более ночью, да еще после кутежа?

Филиппа натянуто улыбнулась:

– Деликатности вам не занимать, мистер Каннингтон. – Она встала. Боже, как ей хотелось рассказать ему о том, что она поняла.

Нет. Только не сейчас. Прежде всего она должна решить, как спасти отца. Филиппа повернулась к Джеймсу и жестом указала на покрывало.

– Вы позволите мне купить новое?

– Нет. – Он усмехнулся. – Лучше посмотрю, как Денни отыграется на тебе.

Филиппа состроила гримасу.

– Спасибо. Вы так добры.

Она направилась к двери, чувствуя, что теряет что-то очень ценное. Ее рука уже коснулась задвижки, когда Джеймс ее окликнул:

– Ты сегодня хорошо провел время, Флип? Тебе кто-нибудь понравился?

Не поворачивая головы, она кивнула. Филиппа не лгала, так оно и было. Она вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. В течение одной ночи она нашла и вновь потеряла того, кто ей нравится.


Глава 23


Той ночью Филиппа даже не пыталась заснуть. Она сидела в своей комнате у камина, свернувшись калачиком в небольшом кресле, и размышляла о своей несчастной судьбе. Она не может быть с Джеймсом.

Хотя они были по одну сторону фронта.

Какая честь поддерживать его, видеть его слабые и сильные, стороны, быть его наперсницей. Разве какая-нибудь женщина удостаивалась такой удачи – пользоваться неограниченным доверием такого замечательного и обладающего твердыми принципами человека?

Он олицетворял собой все, что достойно уважения и восхищения. Он был щедрым, сильным и добрым, достаточно привлекательным, чтобы завоевать женское сердце, и в то же время не тщеславным.

– Я погибла, – прошептала она себе самой в трепетном изумлении, – Я люблю Джеймса Каннингтона, сельского джентльмена и истинного патриота Британии. Я люблю человека, который желает смерти моему отцу.

Филиппа села, уставившись на замысловатый узор ковра и пытаясь привести в порядок проносившиеся в голове мысли.

Конечно, Филиппа понимала, что сейчас как никогда должна скрывать свое настоящее имя. Джеймс честный человек. Разве сможет он полюбить женщину, которая ему лгала? Лгала на протяжении долгого времени, и не просто лгала, а, переодевшись мужчиной, по сути, втерлась к нему в доверие. Чем она может оправдаться? «Я одевалась мужчиной, потому что опасалась за свою жизнь». Но прошлой ночью она пала так низко: в костюме восточной танцовщицы, по сути, обнаженная, потеряв стыд, танцевала перед ним. Чем после этого она отличается от уличной женщины? А джентльмены не женятся на проститутках.

Ясно одно: по какой-то непонятной причине Джеймс охотится за ее отцом. И только она может этому помешать. Она с великим трудом добралась до Лондона и оказалась именно там, куда собиралась попасть, – в доме британской секретной службы.

И там сразу же умудрилась скомпрометировать себя.

Выдумала такую историю, что сама в ней запуталась, словно в паутине.

И что же ей теперь делать? Остаться в этом доме она не может, и не только потому, что каждый день, проведенный в нем, грозит ей разоблачением. Находясь с Джеймсом под одной крышей, она обрекает себя на невыносимые страдания. Ей следовало бы уйти, но как оставить Робби в тот момент, когда он только стал ей доверять? Беднягу слишком часто предавали за его короткую жизнь, и если предадут еще раз, он может окончательно разувериться в людях.


На следующее утро Джеймс едва мог сосредоточиться на делах. Мысли его постоянно возвращались к загадочной девушке. Кто она? Как ее найти?

Злясь на самого себя, проклиная свой эгоизм, мешавший ему решать задачу государственной важности, он пытался убедить себя, что ночная красавица – всего лишь падшая женщина, куртизанка, желавшая заполучить нового покровителя.

И все же время от времени Джеймс почти машинально доставал из кармана сюртука лоскуток бирюзового шелка.

Даже не позавтракав, Джеймс приехал в клуб, где его с нетерпением дожидался Стаббс.

– Я все выучил, – радостно прогудел он, словно штандарт, подняв букварь Робби.

Робби передал свою книжку Стаббсу, вынудив Джеймса поклясться, что он в самое ближайшее время вернет букварь. Джеймс был почти уверен, что чудесная книжка Флипа сделает для Стаббса то же, что сделала для Робби.

– У меня есть работа в шифровальной, так что этим займемся позже. – Улыбнувшись, Джеймс дружески похлопал Стаббса по плечу.

– Прекрасно, сэр. Я. еще подучу, пока буду стоять на дверях.

Засунув потрепанный букварь в накладной карман ливреи, совершенно счастливый Стаббс отправился нести свою службу.

Хотелось бы Джеймсу, чтобы и его проблемы решались с такой же легкостью.

– Может, стоит поручить их Флипу, – грустно усмехнувшись, пробормотал он себе под нос.

Несмотря на отвратительное настроение, Джеймс, был доволен, что взял Флипа к миссис Блайт. Что бы там ни беспокоило парня, похоже, ему почти удалось разрешить свои проблемы. Джеймсу недоставало той атмосферы, которую Флип привнес в его дом. Он надеялся, что в конце концов ему удастся помочь молодому человеку стать более решительным.

Каким ценным приобретением для клуба мог бы стать этот юноша!

Подумав о том, что в кармане у Стаббса лежал самодельный букварь Флипа, Джеймс с улыбкой уточнил свою мысль. Каким ценным приобретением для клуба стал Филипп!


Среди множества новых знакомых только одному Филиппа могла излить душу.

Баттон налил ей еще одну чашку чая и подал сухой носовой платок.

– И все-таки мне непонятно, почему вы не можете сказать ему все откровенно.

– Я не могу раскрыть себя сейчас. Еще слишком рано или, возможно, слишком поздно, не знаю. Он никогда не узнает, кто я и что сделала. Разве вы не понимаете? Он не поверит, что я действительно любила его, несмотря на то, что так долго обманывала. А если он меня возненавидит, это будет равносильно смерти.

Баттон покачал головой.

– Все это очень печально. Прямо как в одной из пьес великого Барда. Влюбленные погибают, не сумев противостоять вражде семейств. – Баттон шмыгнул носом. – Значит, вы собираетесь нас покинуть? Так просто, без всяких объяснений?

– Если я уйду сейчас, Джеймс всего лишь потеряет гувернера.

– И друга, не забывайте об этом. Он называет вас своим другом.

– И друга, – согласилась она. – А я потеряю последний шанс познать его любовь.

– Надежда умирает последней, – торжественно произнес Баттон.

Он вытер глаза Филиппы своим платком и сказал:

– Станцуйте для него еще раз.


Глава 24


Джеймс сидел со Стаббсом за столом в общем зале клуба и занимался с ним по букварю Филиппа. Букварь помогал великовозрастному ученику добиваться удивительных результатов.

– О, это я знаю! – Впервые Стаббс при виде написанного слова действительно проявлял искренний энтузиазм. – Так, посмотрим… «Р» – это рыба. Облако – это «О», а мышь – это «М». – Стаббс с изумлением посмотрел на Джеймса и пальцем указал на слово. – Здесь написано «ром». Джеймс наклонил голову и прочел слово.

– Точно, – произнес он.

Стаббс вновь склонился над словами.

– Черт подери. Поначалу кажется, что это какие-то каракули, а в следующее мгновение они обретают смысл.

Впервые Джеймс подумал о том, до чего ограничен мир у неграмотных. Бедняга Стаббс лишен был возможности прочесть приключенческий рассказ, испытать радость открытия найдя в какой-нибудь книге нужную информацию.

Сожалея о времени, которое из-за его неумения быть терпеливым и восприимчивым было потрачено впустую, Джеймс негромко произнес:

– Поверь мне, Стаббс, у каждого написанного слова или напечатанной страницы есть что тебе сказать. Обладая этим, – Джеймс похлопал по букварю, – ты не останешься без знаний, развлечений, даже друзей.

Стаббс погладил букварь с видом собственника.

– Да уж! – выдохнул он, глядя на Джеймса алчущим взглядом. – Я хочу еще.

Джеймс рассмеялся.

– Ну что ж, хорошо, мой жаждущий ученик.

Внезапно дверь в общий зал приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась голова Ригга, одного из охранников.

– Мистер Каннингтон, в большой гостиной танцует какая-то девушка, не хотите посмотреть?

Джеймс раздраженно обернулся.

– Ригг, вы разве забыли, что «лжецам» не рекомендуется заходить в комнаты для гостей?

– Не беспокойтесь, мистер Каннингтон, меня никто не видел. Там всех волнует лишь одно: когда красавица снимет очередное покрывало!

Покрывало.

Перед мысленным взором Джеймса возникли ночной сад и таинственная танцовщица, которая обнажалась у него на глазах, напевая волшебную арабскую мелодию.

Он вскочил и, едва не сбив с ног Ригга, помчался в гостиную, краем глаза заметив, что Стаббс неотступно следует за ним. Очевидно, даже чудеса образования не могли сравниться с исчезающими покрывалами.

Филиппа сняла три полупрозрачных покрывала, прежде чем увидела Джеймса. Она облегченно вздохнула, ведь если бы он не появился, ей пришлось бы либо бежать, ничего не добившись, либо обнажаться под этими алчущими взглядами. Даже если из ее затеи ничего не выйдет, свое ближайшее будущее Филиппа, похоже, смогла обеспечить, поскольку каждый раз, когда полупрозрачные шелка, взлетая, обнажали ее стройное тело, золотые соверены со звоном летели к ней под ноги.

Впрочем, она явилась сюда не ради денег. Этот танец предназначался Джеймсу, ему одному. Так что золото скорее всего достанется юноше-флейтисту, которого Баттон нашел специально для ее выступления.

Джеймс подходил все ближе, осторожно обходя игровые столы. Хотя вряд ли он мог кому-то помешать, поскольку игроки давно побросали свои карты и стаканчики с игральными костями. Все без исключения не отрываясь глазели на танцовщицу, даже не пытаясь скрыть похотливого блеска глаз. В какой-то момент Филиппа едва не разрыдалась от стыда и отвращения.

Джеймс. Она должна помнить – она танцует только для Джеймса. Значит, все прочие зрители не более чем предметы интерьера, как столы или расставленные по углам диваны.

Высоко вздымая свои покрывала, Филиппа танцевала ради него, ради того блеска, который появился в его выразительных темных глазах, а на сладострастные причмокивания остальных гостей восточная красавица не обращала ни малейшего внимания.

Их взгляды встретились. Всем своим существом, своим телом она молила его: «Подойди. Подойди и люби меня».

Он шел, не отрывая от нее взгляда, широкими плечами раздвигая толпу, окружившую низкую сцену.

Филиппа отстегнула еще один лоскут тонкой ткани, последний, который она могла снять, прежде чем окончательно выставить себя на всеобщее обозрение. Подав знак музыканту ускорить темп, она начала двигаться быстрее.

Воспоминания о той ночи нахлынули на нее с необыкновенной силой. Буквально всей своей кожей Филиппа вновь ощутила его нежные прикосновения и страстные ласки. Она продолжала двигаться в своем эротическом танце прямо перед Джеймсом, так близко, что он мог бы коснуться ее, вытянув руку.

Его рука двинулась, медленно и нерешительно, словно он не отдавал себе отчета в том, что делает. Его ладонь раскрылась, пальцы вытянулись.

Филиппа, кружась, отступила, оставив шелковый лоскут в его руке. Не останавливаясь, она проскользнула мимо Баттона, который, задернув занавес, закрыл девушку от зрителей.

Занавес еще колыхался, когда Джеймс прыгнул на сцену и бросился за таинственной танцовщицей.

Он не верил своим глазам. Сейчас, когда он почти потерял голову, не в силах забыть эту красавицу, его мечта снова предстала перед ним.

Он широкими шагами пересек сцену. Танцовщица исчезла. Но Джеймс знал, что со сцены можно уйти только через один выход. Не заметив Баттона, он бросился к небольшой двери, ведущей в служебный коридор.

Она была там, в самом конце узкого коридора, освещаемого лишь коптящей сальной свечой на стареньком настенном канделябре. Тусклый желтый свет едва достигал маленького оконца, возле которого лицом к нему стояла девушка. На черном фоне ночного окна ее легкое одеяние приобрело оттенок ночной синевы, а кожа отсвечивала мерцающим золотом.

Она стояла совершенно неподвижно, словно у нее не было другой цели, как дождаться, когда он преодолеет этот такой короткий и в же время такой длинный коридор. Джеймс остановился, откуда-то из глубин подсознания рвалась тревога, словно пытавшаяся достучаться до его разума через охватившее его непреодолимое влечение. Кто она? Почему вдруг оказалась именно здесь? Нанятая актриса? Некая дама полусвета, за хорошее вознаграждение решившаяся выставить себя на всеобщее обозрение? Значит, она танцевала для всех? Эта мысль почему-то была непереносима.

– Я думал, в ту ночь ты танцевала только для меня, – прошептал Джеймс.

– Да, – едва слышно отозвалась Филиппа.

– А сегодня?

– Да.

– А сейчас?

В уголках ее глаз появились едва заметные морщинки. Намек на улыбку, но у Джеймса сразу полегчало на душе. Она здесь ради него, только ради него. То, что другие видели танец, предназначавшийся ему, не имело никакого значения. Она была его мечтой.

Девушка начала напевать без слов. Экзотическая мелодия поплыла по коридору, как ароматный и теплый ветерок предзакатной пустыни. Медленно, в полной гармонии с мелодией, ее бедра начали раскачиваться.

Он услышал колокольчики.

Танцуя, Филиппа стала приближаться к Джеймсу, который неподвижно стоял посреди коридора, словно зачарованный движениями ее гибкого тела.

Как же великолепен ее Джеймс. Такой сильный и такой ранимый. Но своей любовью она залечит его раны.

На этот раз Филиппа это сделает.

На мгновение задержавшись у единственной свечи, она дотронулась до вуали, закрывающей ее лицо. Глаза Джеймса широко раскрылись от удивления. Филиппа едва сдержалась, чтобы тотчас не открыть свое лицо, ведь ему так хотелось его увидеть.

Медленно снимая чадру, она повернулась к канделябру и, поднявшись на цыпочки, задула свечу. В коридоре воцарилась тьма. Не осталось ничего, кроме ее негромкого мелодичного напева и дыхания Джеймса, которое становилось все более напряженным.

Даже в полной темноте Филиппа ощущала его присутствие так, словно видела его. Когда между ними оставалось не более дюйма, она остановилась, медленно подняла руки и нежно обхватила ладонями его лицо. Он наклонился, с радостью подчинившись ей. Их губы были так близко, что она чувствовала его дыхание на своих щеках.

Их первый настоящий поцелуй.

Она привстала на цыпочки, и когда его губы коснулись ее полураскрытых губ, мелодия затихла.

Джеймса бросило в жар. Удивляясь своей нерешительности, он до боли сжал пальцы. Наконец, преодолев непонятный ступор, он осторожно поднял руку и тыльной стороной ладони ласково провел по ее щеке. Красива ли она? Впрочем, это не имеет значения. Джеймса сводило с ума ее стройное, гибкое тело.

Он буквально впился в ее губы. Незнакомка отвечала на каждое его движение, на каждое прикосновение, и когда его язык нежно и требовательно скользнул между ее губ, она приоткрыла их, ответив на ласку.

Сгорая от страсти, Джеймс покрывал поцелуями ее шею и плечи, яростно срывая остававшиеся на танцовщице покрывала. Девушка не только не протестовала, но и поощряла Джеймса. Завладев его рукой, она еще плотнее прильнула к нему и положила его ладонь себе на грудь.

Темнота окутала их, укрыв от внешнего мира и став средоточием мечты мужчины № женщины.

Филиппа была почти обнажена, лишь широкий золотой обруч на шее и поясок из монист оставались на ее теле, и еще тонкая цепочка колокольчиков, которая, крепясь к передней части пояса, огибала ее лоно и, прячась между ягодиц, возвращалась к изящному замочку на пояске.

Невидимые, но вполне реальные, они явно предназначались для того, чтобы интриговать, соблазнять и, конечно, вознаграждать.

Филиппу совершенно не смущало то, что за исключением довольно варварских украшений на ней ничего не было, в то время как Джеймс по-прежнему оставался полностью одетым, более того, этот контраст возбуждал ее чрезвычайно. Она чувствовала себя наложницей в гареме господина, его покорной любовницей, объектом его желания.

Горячие руки, торопливо и неловко ласкавшие ее тело, говорили об охватившей его страсти, поскольку в обычной ситуации Джеймсу не была свойственна эта юношеская неловкость. Он был так открыт, так беззащитен в своем желании, настолько не способен устоять перед ней, что Филиппа, чтобы хоть на короткое мгновение оторваться от него, сама прервала его ласки.

Она не могла говорить с ним, хотя жаждала поведать ему о своих чувствах. Она могла рассказать о них только с помощью ласк.

Нежно коснувшись его шеи, Филиппа легко, но решительно потянула его галстук.

– Здесь? В коридоре? – изумленно выдохнул он.

Она прикоснулась кончиком пальца к его губам и взяла за руку. Потом нащупала неприметную узкую дверцу, ведущую в небольшую кладовую. Здесь она переодевалась и здесь же, пока Филиппа танцевала, Баттон обустроил их любовное гнездышко.

Осторожно ступая, она вошла в темную комнатку, ведя за собой Джеймса. Как жаль, что она не могла зажечь свечу и увидеть результаты трудов Баттона, ибо, вне всяких сомнений, на это стоило посмотреть, но она не могла рисковать, позволив Джеймсу увидеть ее лицо.

Но больше всего ей хотелось целовать его. Долго. Очень долго.


Глава 25


Босая нога Филиппы наткнулась на что-то мягкое, лежавшее на полу, девушка вздрогнула, но тут же мысленно посмеялась над своими страхами. Ведь это перина, которую притащил Баттон, довольно большая, поскольку милый старик клятвенно пообещал ей устроить из темной кладовки шикарное ложе. Филиппа повернулась к Джеймсу и привлекла его к себе, он охотно повиновался, нетерпеливо обхватив ее талию.

В этот момент она, резко дернув Джеймса, буквально опрокинула его на себя. Вскрикнув от удивления, он тем не менее моментально среагировал и, развернувшись, чтобы не раздавить свою хрупкую спутницу, рухнул на лежавшую на полу перину. Филиппа упала рядом, провалившись в мягкое пуховое ложе. Всей своей кожей она ощутила греховную роскошь этого бархатно-шелкового великолепия.

– Господи! Ну почему же ты исчезла тогда? – прошептал Джеймс. Он чуть приподнялся и осторожно положил руку ей на грудь. – Наверное, ты очень коварна, моя шалунья? – Его низкий голос был полон любви и вожделения, он проник прямо в ее разгоряченное нутро, разбудив неистовое желание немедленно познать этого мужчину.

Не говоря ни слова, она потянулась к нему.

– Возьми меня, – прошептала она по-арабски, забыв о данном себе обещании не произносить ни слова. – Окутай меня своей мощью, владей мной, мой господин.

– Оказывается, ты умеешь говорить!

Продолжая ласкать ее грудь, он, опершись на локоть, навис над девушкой, устроившись между призывно разведенными бедрами.

– Как зовут тебя, красавица? – шепнул он, обдав горячим дыханием ее шею.

– Амила, – также шепотом ответила она.

«Мечта».

– Моя Амила – Теперь его дыхание легко коснулось ее губ.

«Моя».

Она кивнула, зная, что он почувствует это движение и поймет, что она готова безраздельно принадлежать ему. И то, что сейчас должно было между ними произойти, не могло связать их сильнее, поскольку силу привязанности, которая навсегда поселилась в ее сердце, превзойти было невозможно.

Она жадно целовала его, не в силах насытиться вкусом его таких горячих, таких мужественных губ, сплетение их языков было настолько интимно и неистово, что казалось, этот поцелуй мог бы длиться всю ночь.

Страсть волной захлестнула Филиппу, и ей до боли захотелось попробовать на вкус все его тело.

Филиппа повалила его на спину. Джеймс засмеялся и без сопротивления утонул в пуховых глубинах. Оказавшись поверх него, Филиппа наслаждалась даже холодным щекотанием пуговиц его жилета. Возможно, в какой-то иной момент ей было бы достаточно тех ощущений, которые давала ей эта игра с одетым, сгорающим от желания мужчиной, но времени в ее распоряжении было мало, а сегодня вечером она еще многое хотела довести до конца.

– Я все еще слышу звон колокольчиков, – пробормотал он. – А ведь я совершенно уверен, что ты обнажена, как вяз зимой. Может, колокольчики у тебя…

Она закрыла ему рот поцелуем, оставив на его губах лишь приглушенный смех.

– Лежи спокойно, – прошептала она по-арабски, – Совсем скоро ты найдешь мои колокольчики.

Филиппа начала развязывать его галстук, плотная шелковая лента оказалась неожиданно длинной, и, устраиваясь поудобнее, она оседлала его бедра.

– О Амила! – простонал он, прижимаясь своим мужским естеством к ее телу. – Что ты со мной делаешь?

Она стащила с него галстук и расстегнула жилет. На очереди были запонки. Наконец она соскользнула с него и, легко потянув, заставила сесть. Охваченный нетерпением Джеймс, стиснув зубы, срывал с себя одежду, ему не хотелось терять ни одной драгоценной минуты.

Наконец последняя деталь его великолепного костюма была безжалостно брошена в темноту кладовки, и Филиппа коснулась его обнаженного тела.

Как ей хотелось увидеть его!

– Как мне хочется увидеть тебя, – прошептал он. – Но ты нарочно выбрала комнату, где нет даже крохотной свечки.

Она прильнула к нему и, жадно погладив его плечи, почувствовала, как дрожь пробежала по его телу.

– Я вижу тебя, – прошептала она. – Я вижу каждую твою черточку, такую сильную и мужественную. Ты принадлежишь мне, мой благородный король-воин. Ты моя луна и мои пески, и я буду путешествовать по тебе очень долго, чтобы запомнить каждый дюйм твоего тела.

Джеймс лежал на спине, ее слова, которые она шептала, касаясь губами его груди, одновременно и возбуждали, и озадачивали его. Она была воплощением его мечты, но эта девушка прикасалась к нему так, словно это он был ее любовью. Как могут ее нехитрые ласки быть исполнены столь сильных чувств? Должно быть, от одиночества и вожделения он выдает желаемое за действительное и принимает за любовь ее греховную страсть.

Но ему все равно. Он в любом случае готов принять эту романтическую интерлюдию. А еще он жаждет быть любимым, пусть хоть на одну ночь.

Хотя в глубине души теплилась слабая надежда, что, возможно, в этот раз ему удастся убедить девушку не исчезать.

Ее легкие ласковые руки коснулись его напряженного естества и замерли, словно испуганные птицы. Потом она медленно и осторожно начала исследовать его плоть. Филиппа не была готова к тому, что обнаружила. Это было не совсем то, чего она ожидала, основываясь на созерцании греческих скульптур и разглядывании рисунков в индийских свитках. Эта твердая мужская плоть, напоминавшая древко копья, была пленительна. Ощущение этой тонкой шелковой кожи под своими пальцами пленило Филиппу, и она, подчиняясь до сих пор спавшему инстинкту, скользнула по его члену, сначала осторожно вверх, потом, уже решительней, – вниз. Своей большой теплой ладонью он накрыл ее руку.

– Амила, если ты продолжишь, боюсь, мы оба будем разочарованы.

Она неохотно убрала свою руку. Он тут же вернул ее на прежнее место.

– Пожалуйста. Ласкай меня, но только не этим движением.

На короткое мгновение Филиппа вернулась к этому удивительному символу мужественности, потом неохотно оставила его. Еще так много предстояло узнать.

Она легко провела ладонями по его мускулистым бедрам, поскольку с той самой ночи у камина они занимали довольно значительное место в ее фантазиях. Осмелев, она провела рукой по твердому рельефному животу, затем по широкой мощной груди, которую не могла, забыть с тех пор, как разъяренный Джеймс, выскочивший из ванны, влетел в комнату Робби.

– Амила, я должен прикоснуться к тебе. Сейчас.

Филиппа улыбнулась в темноте. В ее Джеймсе нет ни лжи, ни хитрости.

Филиппа обвила его шею руками и прильнула губами к его губам. Поцелуй был страстным и таким долгим, что, оторвавшись друг от друга, они никак не могли отдышаться.

– Ты такая пылкая, Амила. Как бы мне хотелось думать, что такую страсть ты испытываешь только ко мне.

– Я принадлежу только тебе. Танцую только для тебя. Мечтаю только о тебе.

Разгоряченной щекой Джеймс прижался к ее груди, и его горячие, сухие губы обхватили ее разбухший от возбуждения сосок. Филиппа замерла.

Продолжая исследовать губами ее плоть, он обнаружил драгоценный камень, который Филиппа с помощью меда приклеила к своему пупку, вспомнив, что так украшали себя невесты бедуинов. Джеймс высосал украшение.

– А я-то гадал, как этот камень там держится. Было ничье – стало мое, – прошептал Джеймс и убрал камень. Куда, Филиппа не заметила.

Джеймс позаботился о том, чтобы от медового клея на ее животе не осталось и следа.

Джеймс целовал ее бедра, оставляя горячий влажный след на ее пылающей коже и неистовое желание, огнем разливавшееся в низу живота.

Потом он замер, поигрывая золотым пояском, на котором еще совсем недавно висели полупрозрачные покрывала восточной танцовщицы.

– Не пойму, как он держится, когда ты двигаешься, – пробормотал Джеймс. – Это еще одна загадка, которую мне предстоит разгадать. Со временем.

Эти слова о будущем болью отозвались в ее сердце. Боль эта, смешиваясь со всевозрастающим желанием, добавляла толику остроты к каждому его прикосновению.

– Я хочу попробовать тебя всю, – пробормотал Джеймс. Он нашел колокольчики, когда его язык проскочил мимо тонкой золотой цепочки и проник в ее лоно. Филиппа выгнулась. Он ведь не может… не станет…

Наслаждение. Большего наслаждения она не могла себе представить. Когда его проворный язык проскользнул внутрь, легко и быстро касаясь ее лона, чувственная дрожь переросла в толчки, потом Филиппа содрогнулась в экстазе.

Джеймс понял, что она готова принять его, но не прервал свою ласку, хотя и замедлил темп. В-какой-то момент Филиппа поняла, что сознание возвращается к ней, пульсирующие спазмы несколько утихли, и рассыпавшаяся мозаика начала обретать форму.

Джеймс приподнялся и, покрывая поцелуями ее тело, легко скользнул вверх. Устроившись между ее бедрами, он немного вдавил свой эрегированный член в ее скользкие складки.

– Ты готова?

Вместо ответа Филиппа, затаив дыхание, обвила руками его шею. На каком-то чужеземном языке девушка произнесла несколько слов и призывно подалась к его мужскому естеству. Если бы эта сладкая пытка продлилась еще хоть мгновение, он взорвался бы от одного лишь прикосновения к ее горячей и влажной сердцевине.

Поначалу он довольно легко вошел в нее. Потом, к своему изумлению, почувствовал преграду и остановился.

Девственница? Это не укладывалось у него в голове.

Он должен остановиться. Должен подумать. Что-то здесь не так. Что-то, о чем его предупреждала интуиция, но чего он охваченный вожделением, не хотел слышать.

Она была так возбуждена. Когда он остановился в нерешительности, она нетерпеливо выгнулась. Короткий вопрос на неизвестном ему языке хлестнул его словно бич. Проклятие, он не в состоянии думать!

Филиппа чуть не до крови закусила губу. Конечно, он понял, что она девственница. Неужели он покинет ее? Будь проклято его благородство!

Этот сильный, нежный, таинственный мужчина стал ее судьбой. Ради него она приехала в Лондон, да и родилась, наверное, ради него.

Затаив дыхание, она уже готова была почувствовать, как его плоть всей своей мощью врывается в ее лоно, а он вдруг замер. О Боже! Если он сейчас же не возьмет ее, она просто ударит его!

Джеймс медленно начал выходить из нее.

– Амила, неужели ты…

– Нет, нет; теперь уже нет, – пробормотала она и, впившись в его ягодицы, изо всех сил направила его плоть в себя.

Джеймс судорожно вздохнул и попытался отстраниться, но то, что должно было свершиться, уже свершилось.

Сквозь легкое жжение и небольшую боль она ощущала плоть, заполнившую ее лоно.

Крепко удерживая Джеймса в плену своих бедер, Филиппа, дыша глубоко и умиротворенно, улыбалась. Она добилась своего, теперь Джеймс принадлежит ей так же, как она принадлежит ему, розовое облако эйфории немного приподнялось. Джеймс ласково обнял ее и поцеловал, нежно поглаживая ее щеки.

– Тебе не следовало этого делать, дорогая, – прошептав он ей на ухо. – Я не хотел причинить тебе боль.

Она осторожно двинулась, не отпуская его и пробуя свои ощущения. Боль ослабла, но ощущение наполненности возрастало.

– Ш-ш. Полежи минуточку спокойно, милая.

Нет, она не могла, да и не хотела лежать спокойно. Прижавшись к нему, Филиппа, запрокинув голову, опять требовательно шевельнула бедрами.

Долгий выдох теплой волной коснулся ее щеки. Он опять хочет ее. Его дыхание стало прерывистым. Он приподнялся, опершись на локти, и нежно куснул мочку ее уха.

– Если ты немного ослабишь железную хватку своих бедер, я, возможно, смогу доставить тебе больше удовольствия.

Чтобы быть уверенной в том, что он не покинет ее, Филиппа поцеловала его, еще сильнее обхватив ногами его бедра. Не отрывая своих губ от ее рта, он хрипло рассмеялся.

– Амила, я не собираюсь уходить. Боже милостивый, неужели ты думаешь, что я мог бы тебя сейчас покинуть?

Она ослабила объятия, предоставив Джеймсу возможность двигаться. Он медленно, словно нехотя, почти полностью вышел из нее и тут же с силой и страстью снова вошел.

Она изнывала от желания. Горячее пульсирующее удовольствие, смешанное с затихающей болью, пронзило Филиппу. Она вцепилась ногтями в его широкие плечи.

Ее господин обладал ею, расположившись внутри ее, а она, щедро источая сексуальную влагу, облегчала его движения.

– Я видела звезды, – прошептала Филиппа. – Словно широкая серебряная полоса на небе…

Она замолчала, вдруг поняв, что Джеймсу чего-то недостает. Она ощущала внутри себя его плоть, все еще напряженную.

Может, она сделала что-то не так?

Темнота по-прежнему скрывала их от остального мира и друг от друга, а ей так хотелось увидеть его лицо, заглянуть ему в глаза. Спросить, почему он остается таким напряженным внутри нее и почему не испытал того, что испытала она.

Ей так хотелось признаться ему в любви.

Джеймс почувствовал, что девушка наконец-то расслабилась. Он хотел, чтобы она хоть немного пришла в себя. Сегодня, он это почувствовал, его красавица, похоже, впервые вознеслась на вершину блаженства.

Однако она была такой страстной, такой отзывчивой. Правда, тайна ее ушла еще глубже, но сейчас он не хотел над этим размышлять. Она, все еще не остыв, крепко обнимала его, и он хотел взять ее вновь.

Он опять начал двигаться. Девушка слабо охнула, и Джеймс закрыл ей рот поцелуем. Видимо, она не очень понимала, что он собирался сделать, у нее не было никакого сексуального опыта.

Вскоре он раскроет все ее тайны, но только не сейчас. Сейчас он был ее возлюбленным, а не следователем и уж тем более не «лжецом». Он ускорил темп, его мягкие движения стали более требовательными.

Филиппа наслаждалась его необузданностью.

– Взлетай со мной!.. – жарко шептала она. И они взлетели.


Глава 26


Сквозь сон Филиппа чувствовала, что ей что-то мешает, не открывая глаз, она попыталась снять с лица тонкую ткань, сообразив, что это всего лишь шарф, во время танца прикрывавший ее коротко стриженные волосы, которые у настоящей танцовщицы должны были волнами ниспадать на обнаженную спину.

Она стянула с себя ненужный уже лоскут и вновь уютно устроилась в теплых объятиях Джеймса.

Бархат простыни приятно щекотал ее обнаженное тело, хотя кожа Джеймса своим прикосновением доставляла ей гораздо больше удовольствия. Открыв глаза, она улыбнулась, чувственная истома до сих пор не покинула ее, в голове плыли грешные и прекрасные образы, в которые превращались заставленные полки кладовой. В сумеречном свете, проникавшем сквозь крохотное окошко, кладовка выглядела совершенно иначе. Впрочем, в страстных объятиях Джеймса ей было не до рассматривания стен, тем более что вряд ли что-то можно было увидеть в полной темноте.

Но почему стало светлее?

Она заснула. Ужас моментально прогнал остатки сна.

Господи, уже утро. В любую минуту Джеймс может проснуться и увидеть ее!

Филиппе потребовалось совсем немного времени, чтобы высвободиться из-под руки Джеймса, нежно обнимавшей ее, но девушке показалось, что прошла целая вечность. Каждый раз, когда его дыхание затихало, душа у Филиппы уходила в пятки.

Ее тело ныло от восхитительного вторжения, его следы остались на ее бедрах, но помыться она сможет, лишь вернувшись в дом Джеймса Каннингтона.

Она быстро надела одежду Филиппа, аккуратно сложенную за стоявшим в углу большим ларем, где Баттон оставил ее прошлым вечером, и собрала остатки своего танцевального костюма, разбросанные по крошечной комнате. Беспорядочно скомкав лоскуты тонкой ткани, она забросила их на верхнюю полку. Как-нибудь попросит Баттона принести его.

Хотя вряд ли он ей когда-нибудь понадобится. Но если восточной красавице Амиле придется исчезнуть, она не должна оставлять после себя даже никаких следов.

Утро вступило в свои права. Предрассветная мгла рассеялась. Плохо, конечно, что гувернера воспитанника мистера Каннингтона увидят выходящим из клуба, но Филиппа, несмотря ни на что, верила, что ей удастся уйти незаметно.

Взявшись за дверную ручку, она бросила взгляд на своего спящего возлюбленного. Он лежал на перине, покрытой красным бархатом, его обнаженное тело было прикрыто лишь лоскутом ткани, который он во сне натянул на свои чресла. Одна рука, согнутая в локте, лежала под его головой, а вторая нежно обнимала большую подушку, которую Филиппа подложила Джеймсу вместо себя.

Он все еще обнимал ее.

Нет, не ее. Амилу.

Внезапно она возненавидела танцовщицу, которую сама же и создала. Она не была восточной богиней. Она была обыкновенной худенькой девушкой, которая даже не могла похвастаться своими волосами. Воображение Джеймса, а не ее прелести, бросило его в объятия танцовщицы. Повстречай он настоящую Филиппу Этуотер, вряд ли посмотрел бы на нее второй раз.

Ее пронзила острая боль. Зачем она это сделала?

Филиппа шагнула к двери и снова посмотрела на Джеймса, такого сильного и привлекательного. Он был похож на спящего хищника и, несомненно, стал бы опасен, узнай он всю правду.

Что-то блеснуло возле его бедра. Наклонившись, Филиппа пригляделась. Колокольчики. Проклятие!

Надо оставить их. Сейчас вся эта мишура не важна. Но черт! Амила должна бесследно исчезнуть.

Опустившись на колени, она наклонилась, чтобы подцепить изящную цепочку кончиком пальца. Филиппа осторожно потянула, и крохотные золотые шарики, качаясь, повисли на ее руке.

– Флип?

Джеймс с удивлением смотрел на нее.

– Что ты здесь делаешь?

– Я… я ищу вас. А вы что здесь делаете?

Джеймс окинул взглядом свое обнаженное тело и печально вздохнул:

– Похоже, я провел ночь в кладовке за кулисами.

Филиппа понимающе кивнула:

– Ясно. – Она покрутила цепочку между пальцами. – Вы действительно считаете, что это ваш стиль?

Увидев колокольчики, Джеймс сел и потянулся к ним. Филиппа неохотно выпустила украшение из рук. Черт бы побрал эти гаремные танцы! Теперь она точно не получит цепочку обратно!

Без всякого смущения, не сделав даже попытки прикрыть свою наготу, Джеймс с отрешённым видом вертел в руках золотую цепочку.

– О чем вы думаете? – спросила Филиппа.

Джеймс качнул цепочку, и колокольчики зазвенели.

– Я просто подумал…

Он зажал цепочку в кулаке и потянулся за своей одеждой, которую Филиппа бросила на самом краю перины, когда собирала свои вещи. Джеймс быстро проверил все карманы.

С упавшим сердцем Филиппа поняла, что именно он ищет.

Он думает, что Амила подослана, а значит, его блокнот с секретными записями похищен.

Маленькая записная книжка лежала на его ладони.

– Странно, – пробормотал он. – Ничего не понимаю.

Филиппа кашлянула.

– О чем вы?

Она вовсе не была уверена, что хочет это знать. Джеймс поднял на нее глаза.

– Прошлой ночью здесь была женщина. Танцовщица. Она привела меня сюда. Она оказывает услуги определенного рода. Услуги.

Филиппе стало дурно.

– Но она не только не потребовала платы, но и ничего у меня не взяла.

Джеймс засунул записную книжку в карман и встряхнул, расправляя, брюки. Что-то выпало у него из кармана и покатилось по полу прямо под ноги Филиппе.

Хрусталик, еще вчера украшавший ее живот. Она опустилась на колени, чтобы подобрать его, но Джеймс ее опередил. Схватил хрусталик и быстро опустил в карман.

– Извини, – произнес он чуть напряженно. – Это личное.

– Конечно, – тихо ответила Филиппа.

Сначала он навесил на Амилу ярлык интриганки, а теперь прячет ее украшение, словно настоящую драгоценность.

– Возможно, вы ей понравились.

– Не исключено. Но скорее всего она охотилась за чем-то более ценным, нежели деньги, – пробормотал Джеймс себе под нос. – За информацией.

– Какой информацией?

Джеймс прищурился. Он совсем забыл о присутствии Филиппа.

– Ах, извини. Болтаю всякую ерунду. – Он мрачно посмотрел на молодого человека. – Помнишь, я предупреждал тебя об ухищрениях, на которые идут женщины?

Филипп, казалось, оцепенел.

– Да, помню.

Джеймс провел рукой по лицу и с грустью посмотрел на зажатую в кулаке цепочку.

– Но я не рассказал тебе, что этот урок я извлек из собственного опыта. Есть вещи, которые я не могу тебе рассказать. Речь идет о деле чрезвычайной секретности, мой молодой друг. Моя возлюбленная предала меня. Она была сама красота и чувственность и совершенно покорила меня. Настолько, что я рассказывал ей такие вещи, которые даже под страхом смерти не имел права рассказывать. Последствия оказались плачевными и почти непоправимыми.

Он вздохнул и украдкой посмотрел на Филиппа. Молодой человек слушал очень внимательно. Джеймс стукнул кулаком с зажатой в нем цепочкой о свою широкую ладонь.

– Я поклялся именем Господа, что никогда не позволю себе вновь попасть под влияние какой-нибудь сексуальной красавицы!

Он швырнул цепочку, и ни в чем не повинное украшение, звякнув, ударилось о дверь.

Филипп обернулся и увидел, как цепочка, скользнув по дереву, упала на пол. Несколько секунд он стоял, не глядя на Каннингтона.

– Не все женщины коварны, Джеймс.

Джеймс поднялся и стал натягивать одежду. Филипп снова отвернулся.

– Ты не понимаешь, Флип. Дело в том, что я не собираюсь выступать в роли судьи. Я полностью доверял Лав… моей бывшей любовнице, страсть совершенно лишила меня разума. К сожалению, когда я вступаю на тропу сексуальной охоты, то становлюсь болтлив, как стряпчий адвокатской конторы.

– Нет! – Филипп пристально смотрел на Джеймса. Взгляд его зеленых глаз был напряженным. – Никогда так не говорите. Вы благородный человек с твердыми принципами, вы – герой…

– К сожалению, Флип, ты ошибаешься, я недостоин уважения!

Филипп не сводил с него глаз.

– Ваша любовница обманула вас. Использовала. Такое может случиться с кем угодно. Вы не должны себя винить.

Джеймс протянул руку и крепко схватил его за тонкое плечо.

– Они погибли, понимаешь? Мои друзья погибли потому, что я, охваченный любовным безумием, потерял контроль над ситуацией!

Он отвернулся и стал натягивать рубашку, украдкой, чтоб не заметил гувернер, вытерев тонким льняным полотном увлажнившиеся глаза.

– Я поклялся отомстить за них, посвятить себя тому делу, за которое они отдали свою жизнь. Поклялся, что никогда больше не прикоснусь ни к одной женщине!

Он заправил рубашку в брюки и повернулся к побледневшему Филиппу.

– И вот теперь, мой молодой друг, ты видишь, что я нарушил свою клятву, – тихо произнес он. – Моя честь, которая так недавно и с таким трудом была восстановлена, теперь разрушена и брошена к ногам другой женщины, лживой и вероломной. И знаешь, что самое ужасное? – Джеймс горько рассмеялся. – Самое ужасное заключается в том, что мне некого в этом винить, кроме себя самого.

– Тот человек, о котором вы говорили, был одним из ваших товарищей, которых она убила?

– Одним из нескольких. В живых остался только один, который был так сильно избит, что вот уже несколько месяцев не приходит в себя, по сути, находится при смерти.

Джеймс одернул жилет и завязал галстук.

– Джеймс, я… я хочу, чтобы вы знали… я сожалею о том, что произошло этой ночью, принимая во внимание ваши чувства.

Джеймс с удивлением посмотрел на Филиппа.

– Ты не можешь сожалеть об этом больше, чем я, Флип. На сей раз пострадала только моя честь.


Первым ощущением Рена была боль. Глухая, отражающаяся боль, подобная доносящемуся откуда-то издалека стуку кузнечного молота. То ничто, в котором он бездумно плавал до этого момента, не имело ни ощущений, ни звуков, ни смысла, поэтому боль он воспринял как проявление жизни.

Прошли минуты, возможно, часы. Это не имело значения. В этом сером мире время не существовало. Ни света, ни темноты. Не было ничего, кроме нарастающих ударов отдаленной боли. Вначале каждый удар был не сильнее булавочного укола, и после стольких недель, проведенных в пустоте, эти уколы были даже приятны.

Собрав просыпающуюся вместе с чувствами волю, Рен заставил себя пойти навстречу боли. Уколы стали ощутимее, кроме того, в том месте, которое когда-то было его животом, он почувствовал нечто смутно знакомое. Голод? Он уже забыл, что это такое.

Он бездумно плыл к открывающейся двери сознания. Боль нарастала пульсирующими толчками, в животе появилась неприятное жжение, глаза, так давно не видевшие света, вдруг стали наполняться отвратительной раздирающей резью, теперь уже все его члены кто-то невидимый колол тупыми раскаленными иглами.

Нет.

«Я хочу вернуться обратно».

Уже поздно. Он зашел слишком далеко. Его затянуло в водоворот боли, как опавший лист затягивает в бурные воды. Страдание захватило его, немилосердно стегая невыносимой болью.

Болело все. Кожа пылала от соприкосновения с раскаленным постельным бельем. Яркий пронзительный свет пробивался сквозь закрытые веки, терзая глаза. От голоса, скрежетавшего, словно ржавая пила, болели уши.

– …ортер? Мистер Портер? Рен, вы меня слышите?

Рен захрипел, и голова взорвалась болью.

– Св… свет! Уберите… свет.

Мучительный яркий свет стал слабее. Он услышал шаги, грохот которых отдавался в его голове. Вновь царапающий, скрежещущий звук шепота.

– Свяжитесь с мистером Каннингтоном! Рен Портер пришел в себя!

«Рен Портер. Меня зовут Рен Портер, и я пришел в себя».

Страдания разрывали каждую клеточку его тела. Только болью мозг реагировал на возникающий из небытия мир. От этой мучительной боли дрожь сотрясла его тело, и каждое сотрясение вызывало еще больше страданий, терзая его плоть.

Рен Портер пришел, в себя.

«Лучше бы я умер».


Филиппа опустилась на нижнюю ступеньку ведущей на второй этаж клуба лестницы и опустила лицо в ладони. Джеймс, так искренне осудивший коварство женщин, даже не подозревал, что разрывает сердце своего юного друга.

«Вот как себя чувствуешь, когда твое сердце разбито».

Самое ужасное то, что все это она сделала сама. Джеймс не причинил ей такой боли, какую она причинила ему. Она все погубила. Узнав о его тайной мечте, она по собственной глупости совершила непоправимое. Попыталась манипулировать им, и этого он ей не простит. Никогда еще она так сильно не любила Джеймса, но после того, что произошло, он ее не полюбит. Скорее возненавидит.

Забыв на мгновение о своем мужском обличье, о том, где она находится, Филиппа не сдержала слез. Она действительно потеряла Джеймса.

Слишком поздно Филиппа услышала мягкий щелчок замка и резко вскинула голову. Дверь.

Кто-то вошел с улицы. Скорее всего член этого странного клуба. Он наверняка удивится, что Филипп Уолтерс, гувернер мистера Каннингтона, плачет, сидя в темноте на ступеньках лестницы. Филиппа метнулась на второй этаж, чтобы укрыться в верхнем холле, и в этот самый момент в клуб вошел Коллиз Тремейн, за которым следовал Стаббс.

Филиппа вжалась в стену, моля Бога, чтобы ее не увидели. Как только они пройдут в гостиную, она проскользнет к парадной двери.

Мистер Тремейн отдал Стаббсу свою шляпу и перчатки.

– Джеймс здесь?

– Да, я здесь, Коллиз. – Поправляя кружевные манжеты, Джеймс вошел в вестибюль. Филиппе он показался восхитительным, но очень далеким.

Коллиз Тремейн усмехнулся:

– У меня есть для тебя новости, касающиеся некоей тициановской леди с медно-золотистыми волосами.

Филиппа похолодела. Неужели он говорит о ней? Коллиз бросил многозначительный взгляд в сторону Стаббса.

– Прошу нас извинить, Стаббс. – Джеймс кивнул в сторону лестницы. – Может, обсудим это здесь, Коллиз?

– Не буду вам мешать, господа, – сказал Стаббс. Дородный швейцар вернулся на свой пост.

Только тогда Джеймс дал волю своим чувствам. Едва за Стаббсрм закрылась дверь, он схватил Коллиза за плечо.

– Ты нашел ее?

– Не стоит так волноваться, сэр, К сожалению, успехи не столь велики. – Коллиз одернул сюртук. – Видишь ли, столь приметные локоны девушка должна прятать, но при нынешней моде невозможно постоянно ходить в капоре. Вероятно, она постаралась от них избавиться. В пабах Чипсайда я пустил слух, будто собираюсь купить длинные рыжие волосы для парика. И вчера вечером один изготовитель париков сообщил мне, что у него есть волосы, которые некая молодая леди продала ему неделю назад.

Ох, черт побери. Филиппа обомлела.

– Неделю назад? В тот самый день, когда она съехала с квартиры? – Джеймс потер подбородок.

– Она знала, что за ней следят, и решила изменить прическу.

– Есть еще кое-что, Джеймс. Она не просто остригла волосы, она их продала изготовителю париков.

Джеймс удивленно вскинув брови.

– Странно.

Филиппа сжалась, увидев недобрый блеск в глазах Джеймса. Ей не следовало продавать волосы, надо было выбросить их, на худой конец – спрятать. А Филиппа вместо этого оставила след, по которому ее можно найти.

Вот Джеймс ее и найдет.

Коллиз встретился с этим изготовителем париков. Тот запомнил девушку. Она остриглась почти наголо, что бывает достаточно редко, и выглядела просто ужасно, как отощавший мальчишка.

Коллиз задумался.

– Может, сейчас она сама носит парик, как ты считаешь?

Джеймс некоторое время метался по вестибюлю, потом резко повернулся.

– Неделю назад? Это точно?

– Да, А в чем дело?

Джеймс побелел от ярости, на скулах заходили тяжелые желваки, Филиппа поняла, что он ее вычислил.

– Поднимайся наверх и захвати Фишера, – бросил Джеймс. – А я найду экипаж.

– Куда мы едем?

Джеймс уже был возле парадной двери.

– Ко мне домой.

Филиппа побежала изо всей мочи. Только бежать было некуда. Длинный коридор и всего несколько выходящих в него дверей, ни одна из них не открылась, когда беглянка изо всех сил нажимала на ручки.

Она добежала до конца коридора. В этот момент на лестнице показалась темноволосая макушка Коллиза. В отчаянии она тщетно попыталась вытереть залитые слезами глаза и привалилась спиной к стене, обшитой деревянными панелями. Сейчас ее обнаружат.

Стена позади Филиппы подалась, и она куда-то провалилась.

Больно ударившись копчиком и прикусив язык, Филиппа неловко растянулась на пыльном ковре и увидела перед собой пару небольших изношенных ботинок.

Робби схватил ее за воротник и резко дернул назад.

– Втяни ноги! – прошипел он.

Филиппа машинально повиновалась. Робби вставил на место панель, закрыв Коллиза, который уже поднимался на площадку.

Поднявшись на колени. Филиппа огляделась. Она находилась в другом холле, точной копии первого, но более обветшалом и очень пыльном.

– Что ты здесь делаешь, Роб? Что это за место?

– Ищу тебя и Джеймса. – Подбоченившись, Робби сердито смотрел на нее. – А место это то самое, которое ты не должна видеть, – прошептал он раздраженно. – А ты увидела.

– Не понимаю, о чем ты говоришь?

– Ш-ш! Не бери в голову. Если я выведу тебя отсюда раньше, чем сам тебя увидит, возможно, они не убьют тебя.

– Кто они? Шпионы?

Ужас появился на лице Робби, он схватил ее за руку и потащил по пыльному коридору.

– Ты, черт возьми, этого не говорила, а я, черт возьми, этого не слышал.

– Не ругайся на английском, – одернула его Филиппа. Ее мозг лихорадочно работал.

Джеймс – британский шпион. Значит, и лорд Этеридж тоже. Она мысленно вспомнила тех людей, которых встретила за эти последние несколько дней. Коллиз Тремейн. Сэр Рейнз.

– Денни? – неожиданно произнесла она вслух.

Робби мотнул головой:

– Только не Денни.

Спохватившись, мальчишка хлопнул себе ладошкой по губам – ведь этим отрицанием он подтвердил принадлежность к шпионской когорте всех остальных.

– Приятно узнать, что будущее Англии не находится в руках Денни, – пробормотала Филиппа. Она запаниковала.

Они завернули за угол и вышли к крошечному окошку, расположенному довольно высоко. Зеркальное отражение коридора, в котором она соблазнила Джеймса. Вновь боль пронзила ее. О своем сердце она позаботится, когда ее жизнь будет вне опасности.

Они нырнули в кладовую, очень похожую на ту, в которой она провела ночь с Джеймсом. В этой комнатке было окно, и Робби, подбежав к нему, начал ловко открывать сложную на вид защелку. Мелькнула искра надежды, но тут же погасла.

Снаружи окно было забрано тяжелой, запертой на замок железной решеткой.

– Нам тут не выбраться, Робби.

Окно распахнулось внутрь. Мелькнула рука Робби, и решетка открылась, причем старый проржавевший замок так и остался запертым. Мальчишка с ловкостью обезьяны взобрался на подоконник и протянул ей руку.

– Давай!

Филиппа в испуге отшатнулась.

– Робби, сейчас же слезай, упадешь!

Он закатил глаза.

– Все «лжецы» пользуются этим ходом.

Филиппа шагнула к окну и посмотрела вниз. Там виднелся грязный узкий проход между домами, который тянулся позади клуба. Снаружи, под окном, фута на четыре ниже подоконника, шел узкий выступ, по всей видимости, опоясывавший особняк.

– А ты раньше когда-нибудь пользовался этим ходом, Робби?

– Вообще-то нет. Но я делал кое-что и почище, когда работал у трубочиста. А тут-то чего опасного! Джеймс иногда даже в дождь это делает.

Филиппа покачала головой.

– Значит, Джеймс. Прошу прощения, но в таком случае он просто ненормальный.

Бросив на нее взгляд, полный высокомерного пренебрежения, Робби свесил наружу ноги.

– Не будь девчонкой, Флип.

И прежде чем она успела его остановить, он скользнул, окончательно скрывшись из виду.

– Робби! – Она выглянула из окна и увидела макушку Робби. Он стоял на узком карнизе, но по растерянному выражению его лица девушка поняла, что он не знает, что делать дальше. Филиппа с облегчением вздохнула. – Робби, протяни мне руку.

Он упрямо покачал головой:

– Тебе меня не поднять. Я буду спускаться.

– Спускаться?

Насколько видела Филиппа, с этого выступа можно было только упасть.

– Они прыгают, – объяснил Робби, указывая на расположенное напротив здание с довольно широким карнизом вдоль стены, который вел к мощной железной лестнице, спускавшейся почти до самой земли.

– Господи, ну почему мы не можем выйти, как все нормальные люди? – спросила Филиппа.

– Шпионы не должны пользоваться одним и тем же путем. Им надо отрываться от слежки, – заговорщическим тоном прошептал Робби и судорожно сглотнул, видно было, что мальчик не в восторге от предстоящего прыжка.

Проход между домами был узким. Для длинноногого человека вроде Джеймса прыжок не составил бы труда, чего не скажешь о Робби.

– Нет, Робби, не надо. Я смогу тебя втащить, – сказала Филиппа, хотя не была в этом уверена. – Робби! Стой и не двигайся.

Я приведу Джеймса:

– Но тогда он тебя точно поймает!

– Мне все равно, милый. Я тебя люблю и не хочу, чтобы ты пострадал.

Робби удивленно посмотрел на нее. Ободренная Филиппа улыбнулась и вновь потянулась к нему.

– Возьмись за мою руку, Робби. Ты не должен повторять все, что делает Джеймс. Он взрослый мужчина, а ты маленький мальчик.

Ей не следовало этого говорить. Робби упрямо, по-каннингтонски вскинул подбородок и сделал первый шаг по карнизу. У Филиппы кровь застыла в жилах.

– Роберт Джеймс Каннингтон, не смей двигаться, слышишь?!

Она закинула ногу на подоконник. Трясущимися руками цепляясь за оконную раму, она оседлала широкий подоконник. Но даже сложившись почти пополам, не смогла дотянуться до ребенка.

– Пожалуйста, дорогой, подвинься ближе, – выдохнула Филиппа. – Прошу, возьмись за мою руку!

Однако Робби, несколько секунд опасно балансировавший на выступе, вдруг успокоился и, обретя уверенность, усмехнулся ей в ответ:

– Давай за мной, Флип. Если пойти в эту сторону, можно спуститься по трубе.

Филиппа обвела взглядом выступ и увидела водосточную трубу, закрепленную на здании. Тяжелая и черная, она выглядела ободряюще прочной, несмотря на слои ржавчины. Ну что ж, наверное, действительно по этой трубе можно спуститься, если, конечно, удастся добраться до нее, не свалившись с карниза.

Филиппа покачала головой.

– Робби, вернись.

– Но это же легко! Видишь?

Чувствуя себя совершенно уверенно – городской мальчишка в своей стихии, – Робби, прижимаясь к стене, двигался дальше. Он добрался до трубы и вытянул руку, намереваясь крепко за нее ухватиться.

– Смотри, как я это сделаю, Филипп. Смотри!

Но как только он коснулся проржавевшей жести, старая труба раскрошилась, оставив в его руке лишь горсть грязно-коричневой ржавчины. Робби качнулся, бросил на Филиппу полный ужаса взгляд и замахал руками в безнадежной попытке не рухнуть вниз.


Глава 27


Женский крик разорвал воздух, заставив Джеймса резко остановиться, когда он уже садился в нанятый экипаж. Это был крик, преисполненный ужаса. Джеймс повернул голову, пытаясь определить, откуда он донесся. Из переулка? Он бросился в узкий проход между домами и, перепрыгивая через кучи разного хлама, побежал дальше, благодаря многолетней практике легко ориентируясь в сумеречном свете узкого переулка.

В тени дома знакомая фигура, откровенно всхлипывая, пыталась разгрести огромную кучу отбросов. Флип? Джеймс поспешил вперед. Фигурка повернулась.

– Он ушибся… он упал… о Боже, Джеймс!

Рыжеватые завитки на гладком лбу, полные слез зеленые глаза, обрамленные загнутыми длинными ресницами…

Женщина. Несмотря на уже возникшие подозрения, Джеймс, потрясенный, резко остановился.

– Флип?

Да, это был Флип. И в то же время не он. Перед глазами возникли два образа: чудо прошедшей ночи и худенький парнишка-гувернер. Те же самые зеленые глаза. Надо быть слепым, чтобы не разглядеть дерзкую красоту этих потрясающих глаз.

Стряхнув наваждение, Джеймс увидел крошечную фигурку, неподвижно лежавшую под железной водосточной трубой, которую Флип безуспешно пытался сдвинуть.

– Робби!

Не раздумывая, Джеймс бросился к мальчику и, напрягшись, схватил сорвавшуюся трубу. Словно щепку, отбросил старое железо, придавившее ребенка, и опустился на колени, осторожно коснувшись личика Робби.

– Роб? Ты меня слышишь?

Молчание. Джеймс бережно поднял на руки легкое тельце и задохнулся от пронзившей грудь боли. Он осознал, что держит на руках наследника. Своего сына.

Направляясь к выходу из переулка, Джеймс, казалось, не замечал Флипа, семенившего рядом. Коллиз, услышавший крики и шум, поспешил на улицу и теперь встречал их, с тревогой всматриваясь в сумрак переулка.

– Робби упал, – лаконично произнес Джеймс. – Привези доктора. – Он бросил взгляд на залитое слезами лицо женщины, которую считал своим другом. – А потом, – процедил он сквозь зубы, – посади под замок эту шпионку.

С этой лживой сучкой он разберется позже.

Прибыл врач. Доктор Уэстфолл был личным медиком самого премьер-министра и человеком исключительно осторожным и не болтливым. «Лжецы» редко обращались к нему, сами штопали свои дырки, но даже жестокий и толстокожий Курт задрожал при виде раненого ребенка.

Джеймс, прислонившись к стене, ждал, когда доктор Уэстфолл, осмотрев Робби, выйдет из комнаты. Стараясь отвлечься от беспокойных мыслей о мальчике, он придумывал десятки мучительных способов наказания вероломной девицы, которая сейчас, слава Богу, сидела под замком в соседней комнате.

Некоторое время она барабанила в дверь и звала на помощь. Ее мольбы и заверения в собственной невиновности, доносившиеся из-за тяжелой дубовой двери, действовали Джеймсу на нервы.

Когда доктор Уэстфолл наконец вышел из комнаты Робби, в доме было тихо, а Джеймс уже по третьему кругу перебирал возможные способы мести. Даже не взглянув на доктора, он заглянул в комнату.

Робби лежал очень спокойно на огромной кровати. Он так и не пришел в себя. Никогда раньше непоседливый подвижный Робби не спал так тихо и покойно. От всей его фигурки, еле заметной под огромным одеялом, веяло такой незащищенностью, что Джеймс, скрипнув зубами, осторожно прикрыл дверь.

Тучный пожилой доктор остановился, вытер лицо платком и только потом повернулся к Джеймсу.

– Ваш дворецкий слегка перестарался с камином. Но может быть, это и к лучшему. Не хотелось бы, чтобы мальчуган простудился.

– Он поправится? – с замиранием сердца спросил Джеймс. Доктор Уэстфолл поднял руку.

– Как вы знаете, у мальчика сломана рука.

Джеймс, конечно же, знал об этом, поскольку Стаббс помогал доктору вправлять кость.

– Он так и не очнулся?

Господи, только бы он не стал таким, как Рен. Доктор вздохнул:

– Еще нет. Но возможно, это действие настойки опия, которую мы ему дали. Прежде чем вправить кость, нужно было расслабить мускулы. Не волнуйтесь, кроме перелома и небольшой шишки на голове, никаких видимых повреждений нет. – Доктор засунул платок в карман и поднял сумку. – Я не закончил завтрак, молодой человек, хотелось бы успеть на ленч.

Джеймс провел рукой по лицу, стараясь овладеть собой.

– Приношу извинения, сэр. Я не так давно стал отцом.

Однако теперь Джеймс не представлял себе жизнь без Робби.

Доктор Уэстфолл кивнул, и Джеймс проводил его к выходу.

– Родители всегда очень переживают, особенно матери, хотя мне случалось видеть отцов, которые переживали за своих детей ничуть не меньше. Мальчуган наверняка захочет увидеть вас рядом, когда проснется.

Джеймс кивнул:

– Я буду рядом.

Он обязательно будет рядом. Всегда. Внизу, у дверей клуба, когда доктор садился в экипаж, к Джеймсу подошел Джекем.

– Мистер Каннингтон, есть хорошие новости, но я не решился вас беспокоить. – Джекем улыбнулся.

Джеймсу не терпелось пойти к Робби. Доктор долго не разрешал ему войти в комнату, видимо, полагая, что реакция Джеймса окажется излишне бурной.

– Что за новости? – рассеянно спросил он. Джекем положил руку на плечо Джеймсу.

– Рен Портер пришел в сознание.

Джеймс повернулся к Джекему с недоверчивой улыбкой.

– Правда? Когда это произошло?

– Сегодня утром. Сообщение поступило час назад, но Сэм не позволяет никому навещать Рена, считая, что, если все соберутся в одной больничной палате, это привлечет ненужное внимание и к больному, и к посетителям.

Джеймс кивнул, оценив осмотрительность Далтона. Ворам, находящимся в розыске, действительно не стоит собираться вне пределов своих убежищ. Кроме того, в любой обстановке «лжецы» представляли собой шумный сброд. Не самые полезные посетители для выздоравливающего. Но кто-то должен навестить Рена и ввести его в курс последних событий.

Всего лишь день назад, услышав эту новость, Джеймс бросился бы к Рену, больше для того, чтобы вымолить прощение и освободиться от чувства вины, чем приветствовать друга. Однако нынешнему Джеймсу был противен собственный эгоизм.

Впрочем, сегодня вечером у Джеймса были дела, совершенно не терпевшие отлагательства.

– Отправляйся вместо меня, Джекем. Передай Рену, что я приду завтра. А пока не позволяй парням толпиться там. Ты сам можешь передать ему приветы от них.

Джекем постарался скрыть свое удивление, однако Джеймс заметил вопрос, мелькнувший в его взгляде; теперь настала очередь Джеймса мысленно пожать плечами, потому что Джекем очень давно знал Рена и, казалось бы, должен радоваться встрече со старым приятелем. Ведь много вечеров они провели смеете, потягивая виски, дымя любимыми сигарами и рассказывая друг другу о своих приключениях – тщательно откорректированных, конечно. Джеймс до сих пор не переставал удивляться, насколько схожи между собой воровские и шпионские истории. Лишь цели эти дела, как правило, преследовали разные.

Сегодня у Джеймса было два неотложных дела: позаботиться о сыне и допросить шпионку, которая перевернула всю его жизнь.

Филиппа сидела на кровати, запертая в маленькой комнате.

Она барабанила в дверь, пока не почувствовала острую боль в руках. Распахнув маленькое окошко, Филиппа долго звала на помощь, но никто не откликнулся – в переулке не было ни души. Она так долго мерила шагами комнату, что стерла грубым башмаком пятку. Попыталась заснуть, но сон не шел к ней.

Через маленькое окошко она наблюдала, как сгущаются сумерки. Здесь, в объятиях Джеймса, Филиппа встретила восход солнца, а теперь наблюдает его закат. Но без Джеймса. Одна.

А увидит ли она новый восход? «Если я выведу тебя прежде, чем тебя обнаружит Хозяин, может быть, они тебя не убьют…» Робби сказал это совершенно серьезно. Ему, видимо, известно больше, чем ей.

Робби. Филиппа вновь заметалась по комнате. Господи, он был такой неподвижный и бледный! Филиппа обхватила руками озябшие плечи, но теплее не стало. Надо было стащить Робби с подоконника в тот момент, когда он открыл окно.

Надо было спрыгнуть на этот проклятый карниз и забросить этого маленького упрямца обратно в коридор.

Но главное, ей не следовало встречаться с Джеймсом Каннингтоном. Несчастный случай с Робби, горечь Джеймса, грозящая ей опасность, не говоря уже о ее разбитом сердце, – вес это началось в тот день, когда она вошла в двери его дома.

А теперь она сидит взаперти в этом загадочном клубе загадочных людей.

Дверь наконец открылась. Филиппа зажмурилась от яркого света, хлынувшего в комнату, где было совсем темно, поскольку свечу ей не дали. Широкоплечая фигура заслонила дверной проем, и комната вновь погрузилась во мрак.

– Мисс Этуотер, я полагаю?


Если бы Рен Портер мог, он с радостью вернулся бы обратно в темноту. К несчастью, Всевышний и миссис Нили не хотели ему этого позволить. Добрая сиделка радовалась каждому его движению. За каждую съеденную им ложку каши она, хвалила его, как малыша, и плакала, когда он без посторонней помощи смог сесть в постели.

Избавиться от материнской заботы этой женщины Рен Портер мог, лишь притворившись спящим, что» он и сделал. День, когда он пришел в сознание, показался ему бесконечным.

Знакомый голос донесся из окружающей его сознание мутной пелены, вырывая Рена из тяжелой, беспокойной дремоты. Слишком сильная боль для настоящего сна, слишком сильная усталость для настоящей остроты восприятия.

– Пока тебя не было, в клубе многое произошло.

Реи повернул голову, пытаясь сфокусировать взгляд на человеке, стоявшем возле его кровати. Видел он пока еще плохо. И когда дрожащий силуэт приобрел наконец относительную четкость, Рен узнал Джекема. Однако от попытки сфокусировать взгляд голова закружилась, и обессиленный Рен рухнул на подушки.

Проклиная слабость и боль, которые, казалось, заполнили все его существо, Рен, однако, понимал, что именно они свидетельствуют о возвращении к жизни, хотя и не позволяют по-настоящему обрадоваться знакомому лицу. Откуда-то из глубин мозга всплыло воспоминание о необходимости соблюдать секретность, которая запрещает даже друга и коллегу называть полным именем.

– Привет, Джек.

Рена удивило, что пришел Джекем, а не Саймон или по крайней мере Джеймс.

Рен вновь повернул голову и, приоткрыв глаза, посмотрел на Джекема.

– А почему не пришел Джеймс? Надеюсь, он не ранен?

Джекем фыркнул.

– Он здоров как бык. Мы с ним виделись не более часа назад.

– Он придет?

Джекем откашлялся.

– Видишь ли, Рен, Джеймс оказался в сложной ситуации. В конце концов, все обошлось, и ты жив, но именно он виноват в том, что с тобой произошло.

Холодная дрожь пробежала по животу Рена.

– Объясни, Джек. Джекем тяжело вздохнул.

– Жаль, что мне приходится говорить тебе об этом, но ведь именно Джеймс, сам того не желая, предал тебя и некоторых других «лжецов». Так что ты должен благодарить судьбу за то, что остался жив. Большинство парней, которых сдал Джеймс, давно кормят червей. Уэдерби несколько недель пролежал рядом с тобой, а пару дней назад отдал Богу душу.

Словно ледяная игла воткнулась в живот Рена, который, прикусив губу, растерянно смотрел на продолжавшего свой рассказ Джекема.

– Конечно, Джеймс очень переживает из-за всего этого, и новый хозяин принял его обратно. Что касается меня, я думаю, его сожаления искренни, и все же…

Рен судорожно сглотнул, пытаясь уловить смысл сказанного.

– Новый хозяин?

– Ты, должно быть, знаешь, что сэр Саймон Рейнз женился и отошел от дел. Король посвятил его в рыцари, поставив условие передать клуб лорду Этериджу. Этот господин производит впечатление настоящего джентльмена, во всяком случае, связи его идут на самый верх, да и парни приняли его достаточно хорошо.

Рену не давала покоя мысль о предательстве Джеймса.

– Значит, Джеймсу стыдно смотреть мне в глаза.

– Не суди его слишком, строго. Ему тоже нелегко пришлось. Почти все члены клуба не держат на него зла, тем более что он спас жизнь лорда Ливерпуля, и принц-регент собственноручно вручил ему медаль за столь геройский поступок.

– Медаль, – язвительно произнес Рен. – Они наградили его медалью.

– Я понимаю, все это выгладит не очень-то красиво, Рен. Но знаю, что он все тот же наш Джеймс. Просто на него очень давит груз ответственности. Он практически руководит всеми операциями клуба. Никто не смеет противоречить Джеймсу Каннингтону, за исключением меня, полагаю. Но я прост должен был проведать тебя и поздравить с возвращением в этот грешный мир.

– Он не велел тебе приходить сюда?

– Не только мне. Всем парням. Понять не могу почему. Может, ты знаешь? Может, это как-то связано с нападением на тебя? Ты что-нибудь помнишь о том, что случилось в ту ночь?

– Я работал в пабах в районе доков.

Нужно быть осторожным и не болтать о делах клуба.

– Завязалась драка, я в ней не участвовал, но когда уходил, кто-то поманил меня в переулок, в укромное местечко. Я подумал… я подумал, что это женщина. – Он прищурился от пульсирующей боли в глазах. – Может быть. Точно не могу сказать.

Джекем сел и откинулся на стуле.

– Может быть, но это не важно. Ты не думал, чем теперь займешься? От вора, который ничего не может украсть, толку мало, так ведь? Уж мне-то это хорошо известно.

Рен подумал о том, какую скучную жизнь ведет Джекем с момента своего падения. Занимаясь только финансовыми делами клуба, он состарился раньше времени. При мысли об этом Рен содрогнулся, но тут еще более страшная мысль пришла ему в голову.

Ему может повезти еще меньше.

Джекем отряхнул шляпу.

– Как только ты встанешь на ноги, тебе, возможно, придется ненадолго уехать из Лондона. – Он вздохнул. – Мне, например, до сих пор больно видеть высоты, на которых я некогда вращался, поскольку теперь едва могу подняться на несколько ступенек.

Прочь отсюда. Едва сдерживаемые эмоции грозили разорвать Рена.

– Возможно… возможно, я таки сделаю, – задыхаясь, произнес он.

Рен почувствовал себя плохо. И не только из-за боли, которая лишь немного ослабевала под действием настойки опия. Джеймс, его лучший друг, выдал Рена французам, а теперь Джеймс удостоен наград как герой, в то время как Рен лежит здесь изувеченный.

Горечь заполнила его душу. Горечь, смешанная с яростью. Он потерял все. Здоровье, работу. Страшно подумать, что ждет его впереди.

У Рена мелькнула мысль, что Джекем, возможно, лжет. Но с какой целью? Ведь Джекем не знает ни об истинных задачах «лжецов», ни о попытках Рена войти в доверие секретных служб императора с тем, чтобы раскрыть сеть французских лазутчиков, действующую в Лондоне.

Джекем просто рассказывал о том, что ему известно, вовсе не думая, что для кого-то эти факты могут иметь гораздо большее значение.

От осознания собственной бессильной ярости у Рена разболелась голова, и все поплыло перед глазами. Его жизнь разрушена, его друзья мертвы, а Джеймса, по чьей вине произошли все эти беды, награждают как героя.

Увидев, что Рен не в силах поддерживать разговор, Джекем тихо вышел из комнаты. За дверью немного постоял, прислонившись к стене, йотом грустно вздохнул.

– Мне очень жаль, парень, – прошептал он. – Но может, оно и к лучшему. Есть люди, которые теперь, когда ты пришел в себя, предпочли бы видеть тебя мертвым, чтобы ты не болтал лишнего. Тебе надо исчезнуть и унести с собой свои воспоминания.

Это было самое большее, что Рен мог сделать.


Глава 28


– Мисс Этуотер, я полагаю? – В дверном проеме стоял Джеймс с угрожающим видом. Филиппа содрогнулась, услышав его ледяной тон, и отвела глаза. Успев привыкнуть к своей безопасной анонимности, Филиппа замешкалась с ответом.

Но после всего, что она натворила, она просто обязана говорить правду.

– Филиппа Этуотер.

Она стояла, опустив глаза, рассматривая свои судорожно сплетенные пальцы. Джеймс вошел в комнату, но услышав эти слова, резко остановился.

– Пропавшая дочь предателя Руперта Этуотера.

Филиппа вскинула голову.

– Мой отец не больший предатель, чем ты! – выпалила Филиппа и тут же поняла, что совершила ошибку. Осуждение, светившееся в глазах Джеймса, сменилось ненавистью. Ей следовало сначала оправдаться самой, а уж потом попытаться защитить отца.

Побелев от гнева, Джеймс грохнул кулаком по деревянной панели стены. Филиппа замерла.

Джеймс потер саднивший кулак и, стараясь успокоиться, прижался лбом к деревянной панели. Она с болью смотрела на его вдруг ссутулившиеся плечи, прислушиваясь к тихим, полным горечи словам.

– Руперт Этуотер. Величайший предатель в истории «лжецов», а я впустил его дочь в клуб. Впустил ее в свой дом.

– Как Робби? Прошу вас, скажите.

– Робби сломал руку и еще не пришёл в себя после падения, только не прикидывайтесь, будто это вас волнует.

Филиппа возмутилась. Он резко повернулся к ней, и девушка, отшатнувшись, села, точнее, упала на диван. Джеймс склонился над ней, его карие глаза потемнели от гнева.

– Что вы им рассказали? Кого выдали? Или только меня? – Он крепко сжал ее плечо. – Кого вы выдали? Говорите!

Филиппа лишь мотала головой, не в силах вымолвить ни слова при виде муки, исказившей его лицо.

Над ней снова нависла смертельная опасность.

– Я никого не предавала. Я не изменница. Мой отец не предатель. Должно быть какое-то объяснение…

Джеймс хрипло рассмеялся.

– Объяснение? Ваш отец выдал французам наши коды. Создал для них коды, которые мы не можем расшифровать. – Джеймс наклонился ниже, и Филиппа почувствовала его дыхание на своей щеке. – А как вы объясните тот факт, что, переодевшись юношей, использовали Робби в своих коварных целях?

Его голос слегка дрогнул. Он отвернулся.

– Я взял вас на работу. Поручил вам воспитание Робби. Может, это вы выбросили его из окна?

– Нет! – Филиппа посмотрела ему в глаза. – Я бы никогда не причинила вреда Робби. Я люблю его, как собственного сына, как люблю вас.

Филиппа коснулась его сильных пальцев, крепко державших ее за плечи.

Разум Джеймса сыграл с ним злую шутку. Филипп – не Филипп – Филипп. Еще немного, и он сойдет с ума от этого раздвоения личности.

Джеймс посмотрел в большие зеленые глаза, покрасневшие от слез. Ее мягкие и по-девичьи припухлые щеки были гладкими, как шелк, губы полные и розовые. Перед ним, без сомнения, была женщина.

Потрясенный Джеймс отдернул руки и резко выпрямился.

– Я просто осел! – яростно прошипел он. – Где же все это время были мои мозги и глаза?

– Не вините себя, Джеймс. Я очень старалась выглядеть как мужчина.

Ее голос совершенно не походил на хрипловатый голос Филиппа. Это немного утешило Джеймса. Девушка весьма искусно маскировала свой естественный голос.

– Вы действительно очень старались. Вы нас всех… – Джеймс запнулся, вспомнив реакцию Робби на нового гувернера. Робби ни на секунду не поверил ей. – Почему Робби сохранил вашу тайну? Как вам удалось сделать его своим сообщником?

– Не понимаю, о чем вы говорите. – Филиппа смущенно опустила ресницы. Гнев с новой силой вспыхнул в его душе. Это порочное создание разрушило его жизнь, и проявлять жалость к этой по-своему очаровательной женщине он не намерен.

– С самого первого дня Робби знал, что вы женщина. Как вам удалось убедить его сохранить вашу тайну? Боже правый, я оставил его полностью в вашей власти! Вы угрозами заставили его пойти на это?

– Конечно же, нет! – вскричала Филиппа. – Единственное, что я сделала, – это научила его читать!

Это была правда. Джеймсу не нужно было напоминать о том, как она по-настоящему помогла Робби, да и ему самому тоже. И Стаббсу…

Джеймс представил себе, как она потешалась над ними, завоевывая их доверие. Впрочем это неважно. Важно лишь то, что она лгала и предала их всех, даже «лжецы» оказались под угрозой, а Робби сейчас лежит без сознания со сломанной рукой.

– Отвечайте на вопрос.

Она поколебалась, затем кивнула.

– Вы не должны обвинять Робби. Он не собирался что-либо скрывать от вас. – Филиппа пожала плечами. – Ему еще многому предстоит научиться, чтобы стать джентльменом.

Джеймс кивнул. Филиппа продолжила:

– Я полагаю, что изначально в намерения Робби входило использовать эту информацию для своего рода шантажа… ведь любому ученику хочется контролировать учителя. – Легкая улыбка скользнула по ее лицу. Джеймс не реагировал, с каменным выражением лица он молчат, ожидая продолжения. – Потом, полагаю, у него возникли определенные фантазии – он начат мечтать о том, что мы сможем стать семьей. – Она осторожно взглянула на Джеймса. – Я не поощряла эти его фантазии, как вы понимаете. У него было совершенно естественное желание заполнить пустоту в своем сердце, поместив туда самых близких для него мужчину и женщину. Я никогда не претендовала на роль матери, а вы…

«Никогда не претендовали на роль отца». Непроизнесенные слова повисли в воздухе. Джеймс даже не потрудился их: опровергнуть.

– Значит, Робби знал.

Она кивнула. Джеймс, не отрывая от нее пристального взгляда, крепко сжал челюсти, у него не было ни малейших сомнений, что всю эту шараду ей помог разыграть кто-то еще.

– Кто еще?

Она сосредоточенно смотрела на свои руки, всем своим видом: давая понять, что не назовет имя того, кто ей помог. Сейчас она сидела как леди; – колени вместе, спина совершенно прямая, обтянутые сюртуком плечи расправлены.

Джеймс шагнул вперед и схватил ее за лацканы сюртука.

– Встаньте!

Она встала. Он положил руки ей на плечи и покрутил девушку в разные стороны. Каждый стежок ее одежды был сделан с единственной целью – скрыть ее женственность.

– Баттон.

Сговор уходил своими корнями глубже, чем ему представлялось. Если и был человек, абсолютно преданный их делу, так это Баттон – Джеймс мог бы в этом поклясться. Старый камердинер откровенно боготворил Агату, и, естественно, часть его любви распространялась на Саймона.

Она сделала крохотный шажок и, подойдя к нему совсем близко, умоляющим жестом положила ладонь на его руку.

Джеймс смерил ее холодным взглядом.

– Баттон знал лишь, что я девушка и мне нужна помощь.

Филиппа подошла к Джеймсу почти вплотную.

– Он ни за что бы вас не предал. Поверьте мне.

– Я не поверил бы вам, даже если бы вы сказали, что трава зеленая.

Ее губы горько изогнулись.

– И это говорит «лжец». – Она вскинула голову. – Вы ведь шпион. Как Грифон.

Джеймс вздрогнул.

– Грифон мертв.

– Сожалею по поводу вашей утраты. Надеюсь, в этом меня не обвиняют, Я не убивала его.

– Нет, – пробормотал Джеймс, отвлеченный ее близостью. – Это сделал я.

Джеймс чувствовал исходящий от нее запах. Не цветочного мыла или туалетной воды – запах женщины.

Неожиданно Джеймс вспомнил, как оказался в темном парке, держа в объятиях нежную, рыжеволосую, отчаянно вырывавшуюся женщину. Горячее желание вновь охватило его.

Очевидно, ночь, проведенная с восточной танцовщицей, не ослабила его вожделения, если он может испытывать сексуальное желание к этому бесполому существу. Он отступил на шаг.

– Баттон и Робби. Кто еще? Денни?!

Она покачала головой:

– Только не Денни.

– Нет, конечно, не Денни. Денни, вероятно, не видит дальше своего носа. – Его губы изогнулись в язвительной усмешке. – Впрочем, как и я.

– Джеймс, вы должны понять. Прежде чем раскрыть себя, я должна была выяснить, на чьей вы стороне.

– А узнав это, вы должны были бежать со всех ног.

– Я думала об этом. И все-таки вы заблуждаетесь на мой счет. Я на вашей стороне. И мой отец тоже.

– Ах да. Продолжайте плести свои небылицы. – Он с безразличным видом прислонился к оконной раме.

Филиппа судорожно сглотнула. Никогда Джеймс не казался ей таким большим и таким грозным. Она начала видеть другую сторону этого человека, ту сторону, которая, без сомнения, делала его талантливым шпионом и настоящим героем. Отчаяние придало Филиппе сил, и она посмотрела Джеймсу в глаза.

– Моего отца насильно увезли из нашего дома в Испании. Ему удалось спрятать меня, но французы, разорив наш дом, забрали его с собой.

Джеймс молча кивнул. Глаза его оставались в глубокой тени, но она ощущала на себе его взгляд, пронзавший ее словно ледяное копье.

– Следуя его указаниям, я добралась до Лондона.

– К Апкерку.

– Да, к мистеру Апкерку. Но он к тому времени скончался, а как найти кого-либо из старых друзей отца, я не знала.

– И вы направились в меблированные комнаты миссис Фаркорт.

Холодок пробежал по спине Филиппы. Откуда ему это известно? Если только…

– Так это вы следили за мной?

Джеймс фыркнул.

– Да, но, к сожалению, нас постоянно кто-то опережал.

– Кто-то еще разыскивал меня? Но кто?

– Вам лучше знать.

Она покачала головой.

– Насколько мне известно, только секретные службы Наполеона могли с таким упорством меня разыскивать.

– В самом деле? С чего бы это?

Его язвительный тон вывел Филиппу из себя.

– Видимо, они хотят захватить меня, чтобы вынудить моего отца к сотрудничеству, неужели непонятно, болван вы эдакий! – Она выставила вперед руки. – Господи, неудивительно, что Англия проигрывает войну, если такие, как вы, осуществляют наши секретные миссии!

Джеймс крепко схватил ее за запястье и с такой силой привлек к себе, что Филиппа ударилась о его мощную грудь. Он чуть наклонился, и она почувствовала на своей щеке его дыхание.

– Лучше не злите меня!

Филиппа содрогнулась, услышав его рокочущий голос.

Вид у Джеймса был поистине угрожающий, однако Филиппа почему-то не испугалась. Влечение к этому мужчине заглушало все остальные чувства, в том числе и чувство самосохранения. Она так желала его. Страстного, обнаженного, злого и даже жестокого.

У нее нестерпимо заныло внизу живота, колени подогнулись, а ладони стали влажными. Как ей хотелось, чтобы их желания совпадали!..

И тут Филиппу осенило. Он не знает, что это была я. Прошлой ночью Джеймс занимался любовью с Амилой, а не с Филиппой Этуотер. И если он не простит ее, она никогда не сможет сказать ему об этом.

Внезапно Филиппа буквально возненавидела созданный ею образ. В его сознании Филиппа Этуотер навсегда останется шпионкой и предательницей, в то время как Амила – сбывшейся мечтой.

– Проклятие! – пробормотала она и, вырвавшись от него, стала ходить по комнате.

– Что вы сказали? – В голосе Джеймса сквозило явное изумление. Очевидно, раньше, в столь устрашающий момент, никто не мог вот так запросто погрузиться в собственные мысли и начать бродить по комнате. В горле Филиппы застрял смешок, смешанный со слезами. Спохватившись, она попыталась прикрыть рот ладонью, но было поздно, смешок, будто вылетевшая из клетки птица, запорхал по комнате.

Черт подери!

Джеймс ошарашенно смотрел на девушку. Святые угодники, она смеется! Перехватив его озадаченный взгляд, Филиппа с огромным трудом сдержала рвущийся наружу истерический хохот.

Он стоял, скрестив руки на груди, и ждал, когда пленница успокоится.

– Мисс, вы просто сумасшедшая, – произнес он вполне серьезно.

Филиппа вздохнула:

– Полагаю, вы правы.

Он продолжал пристально смотреть на нее. Филиппа грустно улыбнулась. В ответ он грозно нахмурил брови. Ну что за удивительный человек – настоящий патриот и одновременно искатель приключений.

«Как же я люблю тебя, мой король-воин». Увы, она не могла сказать ему этих слов. Он ей не поверит, тем более сейчас.

Филиппа продолжала улыбаться, глядя на его нахмуренное лицо.

– Вы собираетесь меня выслушать?

– Нет. – Он вздохнул. – Я поручу это кому-нибудь другому. – Джеймс направился к двери. – Надеюсь, вы понимаете, что вас будут держать здесь столько времени, сколько потребуется. И не пытайтесь испытывать свои чары на вашем охраннике. Стаббс будет предупрежден.

Джеймс вышел. Заскрежетал засов. Однако Филиппа не обратила на это внимания, поскольку с удивлением рассматривала свою измятую и испачканную мужскую одежду.

– Чары? – пробормотала она. – Какие, к черту, чары.

Когда раздался робкий стук в дверь. Филиппа устало размышляла над тем, что ей, по-видимому, придется спать одетой – поскольку переодеться перед сном ей скорее всего не удастся. – Она с удивлением взглянула на запертую дверь. Неужели кто-то считает, что она может ее открыть?

– Да?

– Мисс Этуотер? Могу я попросить вас уделить мне минуту вашего времени?

– О, конечно, пожалуйста.

Задвижка скрипнула, и дверь открылась. На пороге с крайне серьезным видом стоял ученого вида молодой человек в очках.

– Прошу прощения, мисс Этуотер. Я. понимаю, что беседовать в этой комнате не совсем: удобно.

Филиппа выразительно огляделась.

– Вообще-то это не комната, а тюремная камера. Но это мое личное мнение.

Парень кивнул:

– Вы абсолютно правы, мне нечего возразить.

Он стоял в дверном проеме, теребя в руках небольшую пачку документов.

Наконец. Филиппа потеряла терпение.

– Или входите, или уходите. Но если вы входите, захватите с собой свечу. Моя, к сожалению, погасла, а зажечь мне ее нечем.

Действительно, уходя, Джеймс оставил ей горящую свечу, но, по иронии судьбы, когда дверь за ним закрывалась, сквозняк задул слабое пламя. Символичность этого момента даже показалась ей забавной.

Бормоча извинения, молодой человек склонился над, свечой, держа в руках небольшую коробочку, и в следующее мгновение свеча загорелась.

Филиппа была поражена.

– Кто же вы все такие? – спросила она, в ее душе вновь начала подниматься тревога. Джеймса она знала, или ей казалось, что знает. А вот остальных, может быть, ей пока еще не следует расслабляться.

– Прошу меня извинить, – произнес парень, вероятно, уже в десятый раз. – Полагаю, я должен представиться. О Господи…

Филиппу утомило его бормотание. Она встала и по-мужски протянула руку. Мужчина машинально пожал ее.

– Меня зовут Филиппа Этуотер. Представьтесь, пожалуйста.

– Фиш. – Затем покачал головой. – Нет. Меня зовут Фишер. Бартоломью Фишер.

– И что привело вас ко мне, мистер Бартоломью Фишер? – спросила Филиппа. – Поскольку я жду важных гостей, то смогу вам уделить лишь несколько минут.

– Что? Ах, это вы шутите. Понятно. – Вид у него был растерянный. Он ничего не понял. Филиппа не винила его в этом. Она очень устала, и шутка получилась не очень удачной. – Возможно, вы могли бы мне сказать… я имею в виду, не сочли бы вы возможным помочь мне… хотя я не думаю, что вам известны шифры…

– Мистер Фишер, боюсь, вы окончательно поставили меня в тупик. О каких шифрах вы говорите?

– О шифрах вашего отца, конечно. Но вы леди. Скорее всего вы понятия о них не имеете.

– Но они мне известны. Некоторые из них.

Услышав эти слова, мистер Фишер чуть не бросился к ней.

– Мне так хотелось встретиться с вами. Понимаете, ваш отец оказал большое влияние на мою работу. Нет, я совсем не хотел сказать, что я тоже предатель… о Боже…

– Мистер Фишер, я считаю, что мой отец помогает французам только потому, что считает, что я у них в плену и моей жизни грозит опасность. – Филиппа отвернулась. – Вы, конечно, можете этому не верить.

– Но я верю!

Филиппа повернулась к нему в изумлении.

– Верите? Но почему? Вот мистера Каннингтона мне никак не удается в этом убедить.

– Что ж, возможно, Джеймс блестящий агент, но он не криптограф, ведь так? Я занимаюсь дешифровкой в течение нескольких последних месяцев, и, похоже, шифры становятся все проще, словно кто-то на другой стороне пытается нам помочь.

Филиппа улыбнулась, в ее душе затеплилась надежда.

– Да! Именно так он и может действовать! – Она обняла ошарашенного мистера Фиша и закружилась в танце вокруг него. – Вы понимаете, что это означает? Это означает, что отец жив!

От избытка чувств она чмокнула мистера Фиша в щеку. Папа жив, и она наконец сможет помочь ему вернуться домой.

Открылась дверь. Филиппа, все еще улыбаясь и продолжая обнимать окончательно смущенного и покрасневшего Фишера, подняла глаза.

Стоя в дверном проеме, Джеймс сердито смотрел на них.

Филиппа, разомкнув руки, освободила своего окончательно смутившегося партнера по танцу и взмахнула рукой, приветствуя Джеймса.

– Привет. – Решительно не обращая внимания на то, что он просто кипит от ярости, она радостно улыбнулась ему. – Папа жив, Джеймс. И я могу доказать, что он не предатель.

Джеймс прищурился.

– Значит, у вас есть ключ к шифрам? – Улыбка Филиппы угасла.

– Ключ?

Мистер Фишер сделал шаг вперед.

– У вас есть записи вашего отца? Может быть, записная книжка с условными знаками?

– Книжка? Дневник! – Она повернулась к Фишеру. – Перед тем как закрыть меня в тайнике, он дал мне дневник, который велел передать мистеру Апкерку!

– Ага! – Фишер просиял. – Замечательно! Если там есть ключ, тогда нет никаких сомнений в преданности вашего отца! Не так ли, Джеймс?

Видимо, Джеймса это не убедило.

– Возможно. Если там и в самом деле найдется ключ.

Мрачное настроение Джеймса подействовало на Филиппу, и ее восторг несколько поутих.

– Это убедит вас в моей невиновности?

Филиппа очень хотела, чтобы Джеймс ей поверил, но ни на секунду не забывала, что этот человек, этот мужчина, которого она любит, замышлял убийство ее отца.

Ликвидировать.

– Посмотрим.

Джеймс наблюдал, как различные чувства быстро мелькали на этом странно незнакомом бледном лице, обрамленном короткими растрепанными рыжевато-каштановыми волосами. По крайней мере один вопрос он решил для себя окончательно. Она была женственна, как сама Венера, несмотря на ее одеяние и варварски остриженные локоны. Он ощутил это, еще когда впервые привлек ее к себе, и ощущал это сейчас, заметив, как она исподтишка наблюдает за ним.

Когда он увидел, как Филиппа обнимает явно смущенного Фишера, гневное чувство оскорбленного собственника охватило его, напрочь лишив способности здраво мыслить.

– Фишер, тебя вызывают. Джентльмен ждет. – Его голос прозвучал гораздо резче, чем ему бы хотелось.

Фишер одернул жилет и бросился собирать упавшие на пол бумаги. Затем робко улыбнулся Филиппе и пробормотал слова ободрения. Джеймс стиснул челюсти – Фишер явно попал под очарование этой бесовки.

И на это ей потребовалось совсем немного времени.

Она так же ловка и хитра, как заклинатель змей.


Глава 29


Далтон ждал их в шифровальной. Несмотря на столь поздний час, он, как обычно, был чертовски элегантен. Он кивнул Фишеру и указал на стул, затем повернулся к Джеймсу.

– Насколько я понимаю, Робби еще не пришел в себя?

– Нет, – ответил Джеймс. – И мне хотелось бы как можно быстрее вернуться к нему, так что давайте приступим к делу.

Далтон удивленно вскинул брови, но воздержался от замечания, впрочем, Джеймс и сам понимал, что ведет себя грубовато.

– Что ж, хорошо. – Далтон сел, Джеймс последовал его примеру. – У нас возникла проблема. Филиппа Этуотер не нарушала закона и никому не причинила вреда. У нас даже нет доказательств, что она передавала сведения французам. Короче говоря, у нас нет никаких оснований задерживать эту женщину, мы должны ее отпустить.

Джеймс вскочил.

– Ты с ума сошел? Она едва не убила Робби!

– Джеймс, Робби забирался на все вертикальные поверхности, которые ему попадались, с того момента, как он у нас появился. Неудивительно, что он в конце концов упал.

– И это «в конце концов» случилось именно тогда, когда она была рядом. Тебе не кажется это подозрительным?

– Стаббс говорит, что она утверждает, будто Робби показывал ей черный ход, а она пыталась его остановить.

– По-видимому, не слишком усердно.

Далтон покачал головой.

– Ты только подумай, Джеймс. Если бы она хотела выбросить Робби из окна, стала бы она кричать и звать на помощь? Она сделала бы все тихо и незаметно.

– Она и сама туда забралась. – Фишер выдвинулся вперед. – А когда Робби упал, ей пришлось прыгнуть самой, чтобы немедля спуститься по лестнице к мальчику. – Причем все это она проделала без посторонней помощи.

Джеймс отвел глаза. Он хорошо помнил, как сам впервые совершил этот трюк. Все «лжецы», бывшие в тот день в клубе, подбадривали его, а внизу, под самой лестницей, были положены огромные мешки с тряпками.

И все-таки он промахнулся, когда прыгал, и приземлился мягким местом на кучу тряпья. Дважды.

– Мне абсолютно наплевать, пусть бы она точно так же грохнулась! – выпалил Джеймс. – Она выследила меня, проникла в мой дом и подвергла опасности моего сына. Далтон, поверь мне, эта женщина опасна. Даже Баттон не устоял перед ней, а ведь Баттон почти невосприимчив к женщинам, ну, разумеется, кроме Агаты.

– Я еще разберусь, какова роль Баттона в этом деле, но лишь при условии, что ты соблаговолишь признать, что я все еще являюсь хозяином этого клуба.

Холодная нотка в голосе Далтона напомнила Джеймсу, почему этот человек получил псевдоним Джентльмен. Только лорду Этериджу было свойственно это холодное, даже пугающее высокомерие, исполненное чувства собственного достоинства.

– Приношу свои извинения, милорд.

Джеймс произнес это отнюдь не учтивым тоном. Господи, что же с ним происходит, если он не в силах совладать с собственными нервами?

Все дело в ней.

Это она на него так действует. Как же он мог допустить, чтобы вожделение одержало верх над рассудком, и это после горького урока, полученного от Лавинии Уинчелл? Сама возможность искупления заставляла его еще больше желать греха Если Далтон увидит, как болезненно Джеймс на все реагирует, его отстранят от этого дела, а Джеймс очень хочет довести его до конца.

Уже через минуту Джеймсу удалось встретить, взгляд Далтона почти спокойно.

– Так о чем вы говорили?

– Я говорил о том, что у нас нет доказательств. И очень сомневаюсь в том, что они вообще существуют. Учитывая нехватку у нас людей, не думаю, что мы имеем возможность вести дело против мисс Этуотер.

– Но ее отец…

Далтон поднял руку.

– Ее отец – это совершенно другая история. Имеется достаточно доказательств, что Руперт Этуотер помогает французам. Даже мисс Этуотер допускает такую возможность, не так ли?

Джеймс презрительно фыркнул.

– Она утверждает, будто ее отца вынудили к этому.

– Ты не допускаешь такой возможности?

– Я – нет. Этуотер – предатель, и точка.

Фишер попытался было возразить. Далтон призвал его к молчанию. Подняв палец, он все еще пристально смотрел на Джеймса. Джеймс заерзал, весьма неуютно чувствуя себя под этим холодным взглядом. Далтон был хорошим учеником Ливерпула. Хотелось бы Джеймсу перенять эту грозную привычку и на ком-нибудь ее испытать.

На Филиппе Этуотер для начала.

– Не слишком ли ты поспешен в своих оценках, Джеймс? Возможно, ты воспринимаешь это дело чересчур лично?

Джеймс стиснул челюсти, удержавшись от язвительной реплики, и покачал головой. Фишер фыркнул.

– Не понимаю, что ты имеешь против мисс Этуотер. Во время нашей беседы она произвела на меня очень сильное впечатление.

– Нисколько в этом не сомневаюсь, – пробормотал Джеймс. «Руки прочь от моего подозреваемого, браконьер». Фишер осторожно отодвинул свой стул от Джеймса, но продолжил:

– Она добровольно предложила мне ознакомиться с дневником своего отца. Она убеждена в том, что отец направил ее к Апкерку специально, с целью передать ключи от своих шифров.

Далтон кивнул.

– Значит, вы полагаете, в этом дневнике есть ключ Этуотера.

Фишер согласился:

– Именно. В этом случае ее история подтверждается, не так ли?

Далтон откинулся на стуле.

– Похоже, что так. И если мы сможем передать Этуотеру закодированное сообщение о том, что его дочь в безопасности, это, без сомнения, заставит его прекратить сотрудничество с врагом.

– Точно.

– Но это явится для него сигналом, – не выдержал Джеймс. – Не могу поверить, что вы вообще это обсуждаете! Вы что, намереваетесь сотрудничать с предателем?

– Да, я рассматриваю это как часть расследования возможного предательства. – Далтон поднялся. – Думаю, тебе, Джеймс, полезно будет помнить, какова истинная цель этого расследования. Такой опыт может положительно сказаться на твоем отношении. Время позднее, и я отправляюсь домой. Я освобождаю мисс Этуотер из-под стражи и попрошу ее остаться здесь в качестве гостьи клуба. Я полагаю, нам понадобится ее помощь. Дайте ей на расшифровку что-нибудь не очень важное и посмотрите, насколько она будет точна, в общем, проверьте ее компетентность.

Джеймс согласно кивнул, хотя был потрясен. После всего, что эта женщина совершила, она окажется на свободе!

Джеймс поднялся и вышел из комнаты, не проронив ни слова. Черт с ними, с правилами приличия, он не будет больше терять ни минуты и поспешит к Робби.

Когда он вошел в комнату, где провел сегодня так много часов, больше всего ему хотелось увидеть, что Робби спит как обычно, беспокойно раскинувшись на широкой кровати или с головой закутавшись в простыни. Сердце его упало, когда Джеймс увидел, что, пока он встречался с Далтоном и Фишером, Робби даже не шелохнулся.

Он сел на стул возле кровати, откинул прядь влажных волос со лба мальчика и начал говорить:

– В Эпплби деревья огромные, Робби. Ты можешь лазать по ним сколько хочешь. Когда Я был мальчишкой, я тоже сломал руку, упав с дерева.


Филиппа с неохотой выплыла из глубин сна, разбуженная тихими голосами, шептавшимися в ее комнате. Черт побери этот ад, кишащий акулами. Разве мало того, что ее держат под стражей? Неужели обязательно так рано будить ее после очередной почти бессонной ночи?

Через мгновение ока поняла, что голоса были женскими, а потом она осознала, что они обсуждают ее. Ей стало любопытно, и она, прислушиваясь к разговору, сделала вид, будто спит.

– Они собираются убить ее, миледи?

Филиппе и самой хотелось бы получить ответ на этот вопрос. Она вся превратилась, в слух, в то же время стараясь казаться совершенно расслабленной.

– Если она действительно работает на французов, надеюсь, – так и будет. Ей удалось проникнуть в дом Джеймса. Ведь она могла его убить, когда он спал, как и Робби!

– Ох, Агата, мне кажется, она не способна на убийство. Ей наверняка не больше девятнадцати!

– Клара, в таких делах возраст не имеет никакого значения. Если ей нечего скрывать, зачем нужно было маскироваться?

– Не знаю, Агата, Может, ты мне это скажешь?

Снова раздался первый голосок, обладательница которого то и дело сбивалась на неправильную речь, словно по рождению не принадлежала к высшему обществу.

– Но, миледи, ведь миледи совершенно права!

Женщина, которую звали Агата, фыркнула.

– Роуз, я запуталась. Прошу тебя, обращайся к нам по имени, так будет намного проще.

Слышно было, как девушка, которую назвали Роуз, вздохнула:

– Но я никак не могу!

– Агата, не дави на нее, – произнесла женщина по имени Клара. – Со временем она будет чувствовать себя свободнее.

– А скажи-ка, ты когда-нибудь встречала эту девушку, когда она изображала гувернера Робби?

Какое, к черту, изображала!

Возмущенная. Филиппа едва не выскочила из кровати. Она так много времени посвятила Робби, обучила его грамоте, но эти люди, похоже, готовы забыть об этом.

Робби. Окончательно проснувшись, она была потрясена.

Если Клара – это леди Этеридж, а Агата – леди Рейяз, значит, эти женщины знают, как себя чувствует Робби. Открыв глаза, Филиппа, прищурившись, посмотрела на них, не собираясь больше притворяться, что спит.

– Здравствуйте, – произнесла она, вовсе не уверенная, что ее пробуждение будет встречено с радостью.

Три женщины посмотрели на нее. Одна сделала шаг вперед и улыбнулась. Женщина была темноволосой, стройной и очень элегантно одетой.

– Доброе утро, мисс Этуотер. Я леди Этеридж, зовите меня Кларой. Вы должны простить наше вторжение, поскольку, если бы мы не принесли ваш завтрак, боюсь, он достался бы мистеру Стаббсу.

Неожиданно вспомнив, что на ней одна только мужская рубашка, Филиппа натянула на грудь покрывало, радуясь, что по крайней мере не мужчины вторглись к ней в комнату.

– Спасибо, леди… Клара. Не могли бы вы мне сказать, как Робби? Я с ума схожу от беспокойства.

Одна из женщин высокомерно фыркнула.

– Она сходит с ума, возможно…

Полногрудая брюнетка скрестила на груди пухлые ручки и с укоризной посмотрела на Филиппу.

Агата, сестра Джеймса. Вполне вероятно, ее отношение к Филиппе могло сложиться под влиянием Джеймса. Филиппа старалась быть максимально любезной, хотя, оставаясь в постели, фактически в неглиже, находилась в весьма невыгодном положении по сравнению с этими элегантными дамами.

– Я знаю, что вы думаете, миледи, но умоляю вас…

Голос Филиппы дрогнул, когда она вспомнила Робби, такого маленького, лежавшего на земле.

Клара подошла и обняла Филиппу, бросив полный упрека взгляд на леди Рейнз.

– Не волнуйтесь, Робби обеспечен самый лучший уход в Лондоне. У него сломана рука, а других повреждений, по-видимому, нет.

– По-видимому? – У Филиппы болезненно сжалось сердце. – Он что… он еще не пришел в себя? – Последние слова она почти прошептала.

Даже Агата, похоже, смягчилась.

– Дети очень гибкие, по крайней мере так сказал мне доктор Уэстфолл, – произнесла она. – Мальчик скоро очнется, я в этом уверена.

Филиппа закрыла глаза. Какое легкомыслие! Какая глупость!

– Я должна была заставить его влезть обратно в окно, – проговорила Филиппа.

Третья гостья рассмеялась. Филиппа, Клара и Агата взглянули на Роуз и увидели, что та, ладонью прикрыв рот, во все глаза смотрит на них.

– Извините, мисс. Но заставить молодого господина что-то сделать – это… это непросто.

Девушка пожала плечами. Филиппа заметила, что Роуз одета не так хорошо, как две «миледи», хотя вид у нее был вполне презентабельный. Она не была пухленькой красоткой, как Агата, и не обладала изяществом Клары. В общем, выглядела она весьма заурядно, если бы не большие карие глаза, обрамленные густыми ресницами.

Даже Агате пришлось согласиться с Роуз.

– Да уж… – произнесла она со вздохом. – Он становится настоящим Каннингтоном.

Филиппа кивнула. Они были очень добры к ней, и она не станет им возражать.

– Я бы хотела увидеть его, если мне будет дозволено.

– Ох, вы можете входить и выходить совершенно свободно, – заверила ее Клара. – Вы не пленница.

Она посмотрела на Агату, которая пожала плечами.

– Джеймс вряд ли позволит вам навестить своего сына.

Филиппа подняла голову.

– Джеймс называет Робби сыном?

Агата прищурилась с подозрением.

– Конечно. А почему бы и нет?

– Ну ладно, – пробормотала Филиппа. – Похвально, мистер Каннингтон.

Окинув себя взглядом, она двумя пальцами оттянула ворот рубашки.

– Думаю, больше не имеет смысла носить этот наряд. – Она вздохнула, подумав о том, как хорошо было бы надеть обычное платье. – Но не думаю, что у меня найдется какая-нибудь женская одежда.

Роуз шагнула вперед и стянула со спины знакомую сумку.

– Мистер Фишер забрал дневник. Он сказал, что вы не будете возражать.

Филиппа на мгновение прижала к себе запачканную сумку, в каждой складке ощущая присутствие отца. Внутри она обнаружила свое единственное невзрачное платьице, которое выглядело еще хуже, потому что больше недели смятое пролежало в тайнике, судя по запаху, вместе с мышами.

– Вот черт!

– Так не годится. – Клара приложила палец к ее губам. – Но ни одно из моих платьев вам не подойдет. Вы гораздо выше.

Агата покачала головой:

– И мои будут вам не впору. Вы гораздо стройнее.

Филиппа улыбнулась и бросила взгляд на Роуз:

– Может, вы поможете мне?

Роуз широко улыбнулась в ответ, в одно мгновение улыбка преобразила ее лицо, которое из обычного стало поразительным. Потом улыбка исчезла, и Роуз вновь смотрела на нее с серьезным видом, став такой же неприметной, как и раньше.

– Не думаю, мисс. Я бы с радостью, но, боюсь, все мои платья будут вам слишком коротки.

– Спасибо. Полагаю, я могла бы обратиться к Баттону… – Филиппа подняла глаза в тревоге. – Хотя нет! У него и так, наверное, неприятности из-за того, что он помог мне?

Агата подняла брови.

– Вряд ли они попытаются причинить ему неприятности. Баттон в моей армии, а не в их. Я лишь изредка позволяю им позаимствовать его у меня.

Клара кивнула.

– Не переживайте за Баттона, мисс Этуотер. Если леди Агата заупрямится, отступит даже принц-регент.

Филиппа бросила быстрый взгляд на выдающиеся достоинства Агаты и сразу же отвела глаза, подавив короткий смешок. Интересно, осознала ли Клара, как двусмысленно прозвучала ее реплика? Очевидно, Филиппа была не единственной, у кого возникла эта непочтительная мысль, поскольку она могла бы поклясться, что услышала, как Роуз издала приглушенный смешок.

Филиппа, сдержав смех, бросила на Роуз заговорщический взгляд, а Роуз в ответ одарила ее своей удивительной улыбкой. Вновь взглянув на свое жалкое дорожное платье, Филиппа вздохнула. Пожалуй, в брюках она будет выглядеть более прилично. Хотя Джеймса это мало волнует.

Агата с Роуз вышли, сказав, что пойдут справиться о здоровье Робби. Клара поспешила за ними.

– Съешьте ваш завтрак. По-моему, сегодня Курт превзошел самого себя.

Филиппа оделась и влажной теткой попыталась пригладить растрепавшиеся волосы. Затем приподняла крышку серебряного блюда с едой.

Божественно. Нектар и амброзия. На большом блюде лежал завтрак, достойный королевы. И нескольких ее фрейлин.

Филиппа уплетала за обе щеки, ведь накануне она вообще ничего не ела. К тому же она разучилась есть маленькими кусочками, как приличествует леди. Опустив голову, Филиппа заметила, что ноги у нее широко расставлены, и резко сдвинула их.

Черт побери! Она разучилась быть девушкой!


Глава 30


Весь день Джеймс сидел в шифровальной, не давая передышки ни себе, ни Фишеру, ни Филиппе. Сначала он поручил Филиппе расшифровку нескольких малозначимых сообщений и, лишь убедившись, что ей можно доверять, настоял на том, чтобы она начала работать с письмами Лавинии.

Филиппа потерла щеки и прижала ладони к глазам, стараясь унять неожиданную резь.

– Здесь ничего нет.

– Должно быть!

Выйдя из себя, Филиппа ударила ладонями по дубовой столешнице.

– Возможно, я не могу сравниться с отцом, но знаю достаточно, чтобы обнаружить систему, которая имеется в любом шифре. И если даже невозможно взломать код, то можно хотя бы установить тот факт, что сообщение действительно зашифровано.

Она схватила пачку листков и помахала ими.

– Это любовные письма леди Уинчелл, просто любовные письма – сентиментальные, скучные, откровенно непристойные. Шифра здесь нет.

Джеймс стиснул зубы.

– Здесь должен быть скрытый смысл! Иначе она не писала бы их так часто.

– Не знаю, Джеймс. Вам не приходило в голову, что она действительно любила? – Филиппа не скрывала раздражения. – Возможно, здесь есть скрытый смысл.

Джеймс подался вперед.

– Это может помочь нам доказать ее вину?

Филиппа подняла листок, испещренный затейливым почерком, и прищурилась.

– Все зависит от того, в чем вы хотите ее обвинить. По-моему, она самая подлая женщина, с которой мне когда-либо приходилось сталкиваться. – Филиппа покачала головой и протянула листок Джеймсу. – Что, к примеру, означает вот эта фраза?

Она ткнула пальцем в середину страницы Джеймс прочел и отвел глаза.

– Понятия не имею.

Он быстро сунул листок под другие, чувствуя, как пылает лицо. Речь в письме шла об особых развлечениях, о которых Джеймс не имел представления до знакомства с Лавинией. Ей нравились эти игры, и Джеймс весьма охотно участвовал в них, хотя так и не смог преодолеть стыд.

При воспоминании о ее гибельных чарах в животе у Джеймса возникла неприятная резь, и он представил себе Амилу. По сравнению с Лавинией полуобнаженная восточная танцовщица казалась свежей и нравственной.

Джеймс не раз вспоминал Амилу. Она так и осталась для него загадкой. Что заставило молодую женщину завлечь незнакомого мужчину в кладовую и принести ему в дар свою девственность? Однако Джеймс выбросил из головы мысли об Амиле. У него есть более важные дела.

– Джеймс!

Он поймал на себе взгляд изумрудно-зеленых глаз Филиппы.

– Да?

– Если уж я вынуждена читать эту непристойность, вы по крайней мере могли бы более внимательно относиться к моим вопросам.

– К каким именно?

– Почему вы так заинтересованы в письмах этой женщины? Чего вы можете добиться, анализируя подобную чепуху?

Джеймс посмотрел на дюжину разбросанных листков.

– Справедливости, – выдохнул Джеймс.

– Справедливости или возмездия?

Джеймс резко поднял голову и бросил на нее сердитый взгляд.

– Это не имеет значения.

Она печально смотрела на него.

– Имеет. Но вам этого не понять.

Джеймс закатил глаза.

– Поделитесь с нами вашими глубокими мыслями, Флип.

Филиппа вздрогнула, явно удивленная.

– Флип. Вы так не обращались ко мне с того самого времени, как…

Джеймс нахмурился:

– Не беспокойтесь. Это не повторится.

Она улыбнулась:

– А жаль. Мне это нравилось.

– Если вам нравятся ласкательные имена, вам необходимо избавиться от этих нелепых штанов, – презрительно бросил Джеймс.

А эта рубашка, которая не скрывает округлость ее грудей. Где она их прятала все это время?

– Что вы за женщина, если так бесстыдно одеваетесь?

– Женщина, которая не хочет пахнуть мышами, – ответила Филиппа.

– На мой взгляд, она выглядит очаровательно, – вмешался Фишер.

В ответ Филиппа так улыбнулась молодому шифровальщику, что Джеймс почувствовал укол ревности.

– Благодарю вас, мистер Фишер, – произнесла Филиппа.

Фишер покраснел.

– Можете называть меня Фиш.

– Хватит, – процедил Джеймс сквозь зубы. Последняя попытка доказать вину Лавинии провалилась, сын лежит раненый, без сознания, а друг оказался не другом.

– Бедняга Джеймс. Чем я вам на этот раз не угодила? – Голос Филиппы звучал напряженно, хотя тон был шутливый.

Он повернулся и увидел, что она собирает письма Лавинии, глядя на него грустными глазами. Впервые он понял, что она уже не кажется такой голодной и болезненной, какой показалась ему при первой встрече.

Что говорила соседка Апкерка?

«У нее был такой вид, словно ей некуда идти».

Джеймсу тоже некуда податься.

Филиппа аккуратно собрала и сложила письма леди Уинчелл – так хотелось их сжечь!

Эта подлая порочная женщина соблазнила и предала Джеймса.

Филиппа страдала, вглядываясь в строки письма, но виду не подавала. Она чувствовала, что мысли Джеймса все еще заняты этой женщиной. Правда, теперь он думал о том, как погубить ее, а не как лечь с ней в постель.

Наконец Джеймс покинул шифровальную, с облегчением сбежав и от Фишера, и от Филиппы. Предстоящая встреча с Реном Портером тоже могла оказаться мучительной.


– Полагаю, ты просто заскочил по пути, – приветствовал Рен Джеймса. Он сидел в кровати и выглядел на удивление хорошо. Друг, которого Джеймс знал в течение многих лет, сделал вид, будто не заметил его протянутую руку. – Чему обязан такой честью?

Ярость, звучавшая в голосе Рена, поразила Джеймса.

– Я приехал сразу же, как только удалось вырваться.

Джеймс сел на стул рядом с кроватью. Он не рассчитывал, что Рен раскроет ему объятия и прослезится от радости, одна ко тот вел себя довольно странно. Быть может, кто-то рассказал Рену о случившемся. Но кто? Навестить Рена клуб, отправил Джекема, а ему было известно лишь то, что на Рена напали возле доков. Управляющий почти ничего не знал об утечке информации из клуба и еще меньше – о роли Джеймса во всей этой истории.

– Кто к тебе приходил? – Джеймс с трудом скрывал свое раздражение. Ему очень хотелось объясниться с Реном. И не только для того, чтобы получить отпущение грехов. Джеймс надеялся, что старый друг его поймет. Однако мрачный взгляд и холодное бешенство в глазах Рена не сулили ничего хорошего.

– Я читал газеты, точнее, мне читала их сиделка. Миссис Нили предусмотрительно сохранила все экземпляры, выходившие с того самого дня, как я… заснул. – Рен пролистал пачку газет, лежавшую на коленях. – Очень любезно с ее стороны, не правда ли?

Вообще-то это была идея Джеймса сохранить газеты, он сам попросил об этом миссис Нили. И теперь проклял собственную глупость. В газетах было все: великосветские сплетни, городские слухи, вздорные инсинуации. А вот фактов очень мало.

Публичный позор Агаты, ее избавление от этого позора не без помощи короля, выстрел перед зданием парламента, награждение Джеймса. Все эти события освещались не только бессистемно, но, по мнению Джеймса, весьма тенденциозно.

– Медали, – пробормотал Рен. – Ты, должно быть, очень горд.

Пачка газет, ударившись о стену напротив, рассыпалась. Сверху оказалась газета с рисунком популярного карикатуриста, из-за которого Натаниэль Стоунвелл теперь был более известен как лорд Предатель.

Джеймс потер лицо.

– Рен, я…

– Миссис Нили как раз перед твоим приходом читала мне объявления о свадьбах. Ты знал, что моя невеста вышла замуж за стряпчего из Брайтона?

Джеймс судорожно сглотнул. Он никогда не думал о девушке, в которую Рен был безумно влюблен еще до инцидента. Конечно, ей обо всем сообщили, но местонахождение Рена держалось в секрете из соображений безопасности. Джеймс смутно помнил, что до своего секретного задания Рен ухаживал за хорошенькой блондинкой. В течение многих недель он только и говорил об этой девушке.

А та, очевидно, узнав о случившемся, поспешно разорвала помолвку.

– Боже, Рен. Мне так жаль.

– Ну и как медали, Джеймс? Сверкают и сияют? Ты их начищаешь до блеска и хранишь под подушкой?

Джеймс встал.

– Рея, пожалуйста, послушай.

– Нет! – Рен взбешенно вскинулся на кровати. – Я не буду тебя слушать, и не жди от меня прощения, Каннингтон. Из-за тебя я потерял все! Все! – Он в изнеможении упал на подушки. – Оставь меня в покое. Ты и твои друзья-предатели…

Пораженный Джеймс сделал шаг вперед.

– Рен, «лжецы» не имеют к этому никакого отношения.

– Убирайся! – Рен побелел как полотно, но глаза его горели ненавистью.

Джеймс повернулся, собираясь уйти.

– Я вернусь, Рен. Когда ты окончательно придешь в себя.

Закрывая за собой дверь, он услышал, как очередная кипа газет ударилась о стену.

Рен сломался, и виноват в этом Джеймс. И Лавиния.


Когда Джеймс вошел, в гостиную самого влиятельного человека в Англии, куда его проводил чрезвычайно строгого вида дворецкий, лорд Ливерпул еще не закончил вечерней трапезы и держат в руке салфетку.

– Каннингтон, вы хоть представляете себе, который сейчас час?

– Да, милорд, – Джеймс с почтением поклонился, – но дело не терпит отлагательства. Я пришел просить вас дать мне еще немного времени.

– Так. – Ливерпул бросил салфетку на маленький столик и сцепил руки за спиной. – Десять дней на исходе, а у вас нет ни одной улики по делу леди Уинчелл.

– Вы совершенно правы, милорд. – Джеймс отвел глаза. – Ее письма нам ничего не дали, ее любовник исчез, а она слишком умна, чтобы случайно выдать какую-либо изобличающую ее информацию.

– Ну что ж, – Ливерпул кивнул, – придется незамедлительно ее отпустить.

– Нет! У меня есть еще день!

Ливерпул бросил на Джеймса строгий, властный взгляд.

– Вы возражаете мне, сэр? – Слова были вполне вежливыми, но тон ледяной.

Джеймс заговорил, тщательно подбирая слова:

– Приношу свои извинения, милорд, но будь у меня больше времени, я бы мог…

– Все дело в том, Каннингтон, что вы не можете. Лишь с наступлением зрелости учишься мудрости выбирать сражения. Если бы я, не имея никаких доказательств виновности леди Уинчелл, возбудил против нее дело об измене, то лишился бы поддержки многих весьма влиятельных членов палаты лордов. Им претит – и вполне справедливо, могу добавить, – сама мысль о том, что их дам могут посадить в тюрьму потому лишь, что они чересчур эмоциональны. Насколько я понимаю, это единственное обвинение, которое мы можем выдвинуть против леди Уинчелл.

– Но мы знаем…

Джеймс умолк, когда Ливерпул поднял руку.

– Да, Каннингтон. Мы действительно знаем. Но они не знают. Я не смогу успешно руководить правительством, если среди министров возникнет раздор в связи с этим делом, особенно сейчас, когда необходимо решить множество более насущных вопросов. Мое решение остается в силе. Леди Уинчелл должна быть освобождена.

Джеймс сдержался и ничего больше не сказал. Да и что он мог сказать? Он прекрасно понимал, что премьер-министр прав, заняв столь беспристрастную позицию. В то же время он был возмущен до глубины души принятым Ливерпулом решением.

Раздираемый этими противоречивыми чувствами Джеймс словно в тумане вышел от премьер-министра, сел в наемный экипаж и полный мрачных раздумий приказал кучеру ехать в клуб. Лавиния свободна. Женщина, способная на убийство, махинации и подтасовки, распутница, укравшая его честь, свободна и может вернуться к своей роскошной, полной удовольствий жизни.

Лавиния свободна.


Рен спустил ноги на пол и встал, закусив губу от боли, которая, пронзив правую ступню, отдалась в спине. Совершенно разбита, качая головой, сказала сиделка. Вероятно, никогда не восстановится, учитывая множественные переломы.

Скрипнув зубами, Рен встал, пульсирующая боль в спине усилилась, и теперь каждый удар сердца отдавался в позвоночнике. Рен глубоко вздохнул и, преодолевая боль, сделал несколько шагов. В большом зеркале, стоявшем у стены, отразилась его высокая худая фигура, и Рен попытался сфокусировать расплывающееся отражение.

Он являл собой жуткое зрелище, На голове, там, где были наложены швы, были выбриты широкие полосы. Оставшиеся волосы были спутанными и неровными. Толстые красные шрамы пересекали залатанную голову, словно высохшие русла ручейков на песчаном берегу. Хотя после нападения прошло уже много времени, лицо все еще оставалось опухшим. Но ужаснее всего были шрамы. Они тянулись по правой стороне лица, а самый длинный доходил до уголка рта.

Именно поэтому ему трудно говорить. Некогда его считали красивым, это было приятно.

Рен отвернулся от зеркала. Надо подумать о более важных вещах. Осторожно двигаясь по комнате, он провел ревизию своего тела, стараясь максимально объективно оценить причиненный ему ущерб, и пришел к выводу, что его слабость в значительной степени объясняется длительной неподвижностью. То, что невозможно исправить с помощью упражнений и хорошего питания, Рен предпочел проигнорировать. Зрение тоже вряд ли полностью восстановится. Но когда главной целью становится месть, на чтение остается совсем немного времени.

Сейчас гораздо важнее тот факт, что мозг изменял ему, а тело хоть как-то функционирует.

Направляясь из шифровальной в гостиную, Филиппа наткнулась на леди Рейнз и леди Этеридж, которые что-то горячо обсуждали.

Ей разрешили свободно передвигаться но клубу, но не покидать его, впрочем, Филиппа и не собиралась этого делать, ведь помочь отцу она могла, только находясь здесь.

Здание клуба казалось ей почему-то знакомым. Утром она спустилась на кухню, и Курт ей все объяснил. Когда она поблагодарила его за превосходный завтрак, он пробурчал:

– Не такой хороший, как у вашей матушки.

Лишь тогда до нее дошло, что этот грозный великан был близким другом ее матери.

Филиппа бывала здесь раньше, а значит, встречалась с этими людьми. Соратниками ее отца и друзьями ее матери. В отличие от Ариеты, где они жили настолько уединенно, что были едва знакомы лишь с несколькими жителями деревушки, этот клуб был Филиппе почти родным, и она могла бы назвать его своим настоящим домом.

Но лишь в том случае, если бы Джеймс когда-нибудь примирился с ней.

Слава Богу, хоть его сестра теперь не возражает против ее присутствия. Агата, спорившая с Кларой, увидев Филиппу, вовлекла ее в разговор.

– Я просто не могу согласиться, – говорила Клара. – Способностям мистера Андеркайнда далеко до таланта сэра Торогуда.

Агата пожала плечами:

– Возможно, но мистер Андеркайнд поднимает такие темы, на которые мне хотелось бы поговорить. Я не всегда одобряла темы, которые выбирал сэр Торогуд, особенно если после публикаций страдали жены и дети героев его карикатур.

Клара долго смотрела на приятельницу, затем повернулась к Филиппе, словно ища поддержки.

– Филиппа! Вы, кажется, прожили в Лондоне несколько месяцев? Скажите, какие рисунки вам нравятся больше? Мистера Андеркайнда или сэра Торогуда?

Недоумевая, почему вдруг супруга шефа шпионов интересуется ее мнением, Филиппа тем, не менее ответила:

– Честно говоря, мне нравятся и те, и другие. Возможно, с художественной точки зрения рисунки сэра Торогуда лучше, но мистер Андеркайнд представляется мне более сострадательным, если угодно.

Мгновение подумав, Филиппа продолжила:

– Я слышала, будто сэр Торогуд на самом деле женщина. Если это так, у нее, должно быть, язычок острый, как у гарпии. Искренне, сочувствую ее мужу, если он у нее есть.

Позади кто-то фыркнул. Сам шеф стоял в дверном проеме, с трудом сдерживая смех. Филиппа в замешательстве посмотрела на него. Он казался ей серьезным, исполненным холодного достоинства джентльменом.

Клара встала, обошла вокруг стола, подошла к мужу и подбоченилась.

– Вы узнаете, что такое острый язычок, когда появитесь дома, сэр Далтон Монморенси!

– Нет, лучше сейчас.

Далтон Монморенси привлек жену к себе и так поцеловал, что у Филиппы захватило дух от восторга и смущения.

– Пойдемте, Филиппа. Это надолго.

Агата увела ее из комнаты, но Филиппа успела заметить, что рука Клары лежит на ягодицах мужа. Хорошие ягодицы, но у Джеймса лучше.

Агата закатила глаза.

– А я-то думала, что только мы с Саймоном такие бесстыжие. Но нам удается ограничивать наши объятия четырьмя стенами собственного дома… по большей части.

Последние слова были произнесены с таким мечтательным сладострастием, что Филиппа залилась румянцем.

Это не ускользнуло от Агаты.

– Ох, дорогая, я, наверное, слишком далеко зашла? – Она с некоторым подозрением взглянула на Филиппу. – Но ведь вы провели много ночей под одним кровом с моим братом. Ваши намерения в отношении Джеймса приличны?

– Ни в коей мере, – не задумываясь ответила Филиппа.

Удивленная Агата усмехнулась:

– Мой брат в последнее время слишком мрачен, что неудивительно. Ему пришлось пройти через многие испытания. И все же я стану вашей сторонницей, дорогая Филиппа. Так что у Джейми нет ни малейшего шанса.

– Я польщена, – пробормотала Филиппа. – Это игра моего воображения, или леди Этеридж и есть та самая женщина, которая рисовала карикатуры под именем сэра Торогуда?

– М-м. Она очень умна.

– И ревниво относится к успеху мистера Андеркайнда, я полагаю. Надеюсь, я не задела ее чувств.

– Сомневаюсь в этом, – безмятежно ответила Агата, идя по коридору. Филиппа не пошла за ней. Филиппе порой трудно было находиться рядом с сестрой Джеймса, поскольку они были очень похожи друг на друга.

Клара догнала Филиппу.

– Куда подевалась Агата? Ее надо срочно найти, поскольку Баттон приготовил вам замечательный сюрприз.

– Баттон? А где он? – Филиппа посмотрела за спину Клары, но никого не увидела. – Я должна перед ним извиниться.

Клара кивнула:

– Полагаю, что вам стоит это сделать, только не сейчас. Хотя Баттон не подчиняется уставу клуба, Далтон наверняка сделает ему выговор.

– О нет. Баттон никогда не сможет меня простить.

– Он уже простил, если в этой коробке то, что я думаю. – Она протянула Филиппе картонную коробку, которую держала в руке, и быстрым движением раскрыла крохотный ридикюль. – А это от меня. Я обратилась к Беатрис Трапп с просьбой помочь решить проблему с вашими волосами, и она прислала мне это. – Она протянула Филиппе пузырек из темно-коричневого стекла. – Это ликвидирует остаток краски!

Филиппа поднесла руку к виску. Она уже свыклась с отсутствием своих роскошных волос, но ей очень не хватало ее естественного рыжего цвета.

– Цвет моих волос восстановится, как вы думаете?

К ним вновь подошла Агата.

– Уже принесли, Клара? Ох, и платье тоже! – Она радостно потерла пухлые ручки. – Джейми Каннингтон, вы и не представляете, какой удар вас ждет!


Глава 31


Несколько часов спустя сразу три вихря по имени Агата, Клара и Роуз закрутили Филиппу.

Ей долго мыли голову, восстанавливая цвет волос, и, посмотрев в зеркало, Филиппа с удовольствием обнаружила, что волосы стали почти такими же яркими, как раньше. Потом Клара немного подровняла ей волосы и уложила их. Прическа получилась несколько необычная, но вполне женственная, особенно после того, как Роуз украсила ее голубой шелковой лентой.

Филиппа стояла перед зеркалом у себя в комнате, любуясь великолепным нижним бельем, которое раздобыл для нее Баттон.

– Не знаю, смогу ли я это сделать, – сказала она, глядя в зеркало.

Клара оторвалась от своего занятия – она чистила щеткой чудесное платье из голубого шелка.

– Что именно, дорогая?

– Вновь стать Филиппой.

Она сама не знала, хочет ли этого. Филиппе не было дела до остального мира, она всегда хотела быть подле родителей и о большем не мечтала.

– Той девочки больше нет.

Филиппа сказала это самой себе, но Агата, Клара и даже Роуз поняли ее с полуслова.

– А вам и не нужно снова становиться той Филиппой, – подала голос Роуз.

– Да. – Клара улыбнулась. – Ты могла бы стать обновленной Филиппой.

Агата с удовлетворением кивнула:

– Ты права, Клара. Нашим отважным Флипом. Обновленной Филиппой. Женщиной, которая многое испытала, познала любовь и рассталась со своими девичьими грезами.

– Ода, – выдохнула Филиппа, с трудом сдерживая слезы. – Думаю, это я смогу.


Когда тем же вечером Джеймс вернулся в клуб, Стаббс сообщил ему, что Рен Портер исчез. Тяжелое чувство вины навалилось на Каннингтона.

– Сиделка сказала, что он попросил оставить его одного на большую часть дня, а когда зашла узнать, будет ли он ужинать, обнаружила, что Рен исчез и унес свои вещи.

– Но как он мог уйти? Наверняка кто-то помог ему.

– Миссис Нили говорит, что он чувствовал себя на удивление хорошо, хотя был еще довольно слаб, неважно видел и сильно хромая.

Джеймс потер лицо. Его друг, немощный и почти слепой, оказался один на один с Лондоном. Мысль о том, что может случиться с Реном, была невыносима.

– Общая тревога. Необходимо найти его во что бы то ни стало! Возможно, он не в себе.

Внутренний голос робко посоветовал ему поискать в Темзе. Некогда Рен был здоровым, крепким парнем, а значит, ему очень сложно будет примириться с собственной ущербностью. Зло мотнув головой, Джеймс заставил внутренний голос умолкнуть. Ни один из «лжецов» не пойдет по этому пути, пока есть возможность обратиться к своим собратьям.

«Молю тебя, Господи, пусть на моей совести не будет еще одной жизни!»

И именно сейчас освобождают женщину, по сути, убившую Рена. Она вернется в свой прекрасный дом и будет вновь плести свои грязные интриги и сеять новые смерти. Джеймс, едва сдерживая ярость, отвернулся от Стаббса, чтобы не выместить на нем свой гнев. Ничего не видя перед собой, он поднялся по лестнице и, дойдя до конца коридора, вошел в потайную дверь.

Остановившись в полной темноте, он услышал звуки, поразившие его.


Филиппа ошеломила беднягу Фиша своим превращением в женщину. Когда она появилась в шифровальной, молодой человек от изумления лишился дара речи и тут же ретировался, сославшись на то, что хочет показать ей новые документы, требующие расшифровки.

Филиппа со смущенной улыбкой наблюдала за тем, как он пятится из комнаты. Видимо, она не так уж плохо выглядит.

В ожидании Фишера Филиппа попыталась разложить по стопкам текущие материалы, ожидающие дешифровки. Цифровые шифры в одну стопку, буквенные – в другую. Занимаясь этой простой, недовольно интересной работой, она начала напевать старую восточную мелодию.

Услышав шаги, Филиппа повернулась, уверенная, что это Фиш.

– Как вы быстро. Я думала…

Но это был Джеймс. Он пристально смотрел на Филиппу, удивление, смешанное с яростью, полыхало в его глазах.

– Амила.

Мелодия, которую, она напевала, была той самой арабской песней, под которую танцевала Амила. У Филиппы перехватило дыхание, и она невольно попятилась. Облизнув пересохшие губы, Филиппа подняла руку.

– Джеймс…

Филиппа, Этуотер в голубом платье напевала мелодию Амилы.

Джеймс похолодел, потом его бросило в жар. Казалось, сердце его сейчас разорвется от гнева. Амила тоже оказалась обманом. Единственное приятное воспоминание последних дней омрачило осознание собственной глупости.

Эта порочная женщина отравила ему жизнь. Вошла в его дом под видом умного Филиппа, очаровала его друзей, его сына. Он провел с ней ночь, думая, что это Амила.

Филипп – Филиппа – Амила. В первый раз он увидел все лики этой подобной хамелеону женщины в одном лживом, предательском, но красивом лице, с которого на него смотрели большие изумрудно-зеленые глаза.

Он был отвратителен самому себе. Ослепленный одиночеством и желанием, погруженный в чувство собственной вины – какой удобной мишенью он оказался! Как, должно быть, она сейчас смеется над ним.

Он мысленно слышал ее смех. Видел внутренним взором ее смеющийся, горячий и жадный рот… Одним стремительным движением он настиг ее. С силой возбужденного жеребца он буквально вдавил ее в стену.

– Что за игру ты затеяла? – прошипел он. – Зачем преследуешь меня? Что тебе от меня нужно? Частица моей души? Тогда тебе придется встать в очередь!

Филиппа отчаянно замотала головой. Она задыхалась от боли и обиды и едва могла говорить.

– Нет… нет никакой игры! – воскликнула она. Джеймс взревел, навалившись на нее всем телом.

– Так, значит, это? Этого ты от меня хотела? – Он отпустил ее плечо и обхватил ладонью грудь, массируя ее и вытягивая сосок через шелковую ткань. – Этого я могу тебе дать сколько угодно. Это у меня получается лучше всего.

Слезы сожаления и гнева полились из глаз Филиппы. Не пытаясь их скрыть, она решительно отбросила его руку со своей груди.

– Прекрати! Ты ведь этого не хочешь, Джеймс!

– Нет? Тогда, возможно, я хочу сделать вот это!

Он грубо обхватил ее губы своими губами, не обращая внимания на ее отчаянные протесты.

В какой-то момент Филиппа поняла, что ее сопротивление лишь заставит его свернуть на ту дорогу, с которой обратного пути нет. Тогда она уступила своему сердцу и ответила на его поцелуй. Она целовала его, стараясь унять его боль и гнев, целовала, пытаясь компенсировать весь тот вред, который она, не желая, нанесла ему, и уничтожить то зло, которое причинила ему Лавиния. Она целовала того мужчину, который скрывался под этими страданиями и жестокостью, мужчину, которым он мог быть, но забыл об этом.

Его руки стали менее суровыми, теперь его хватка больше походила на объятие, чем на жесткий захват. Теперь он целовал ее с желанием, которое до сих пор скрывалось под его жестокостью, и на его желание она отвечала своим собственным.

Оторвавшись от губ, он припал к шее Филиппы.

– О Боже, – пробормотал он. – Мне необходимо…

– Да, – прошептала она и запрокинула голову. – Да, прошу тебя.

На этот раз его рука обхватила ее грудь с нежной настойчивостью, и она охотно подалась вперед, отвечая на его прикосновение. Этот мужчина принадлежал ей, ей одной, по крайней мере сейчас. Она желала его пылкости и его страсти. Желала его так же сильно, как он желал ее.

Жаркое томление охватило ее бедра, заставив возбужденно вздыбиться соски. Она прижалась к нему, и Джеймс горячими от нетерпения руками начал исследовать ее жаждущую плоть.

– Прикасайся… да… пожалуйста!

Сбивчивые и бессвязные слова, казалось, воспламенили его. Он спустил с ее плеч лиф платья, и ее руки оказались в ловушке коротких плотных рукавов. Но ее это мало волновало, поскольку это позволило его страстным губам прильнуть к ее ноющим соскам. Он склонился над ней, наслаждаясь ее телом, лаская ее, и эта сладкая пытка исторгла из его груди стон.

В тумане переполнявших ее чувств Филиппа осознала, что его руки скользнули по ее юбке до лодыжек и теперь скользят по ее икрам. Она не могла сказать ему «нет». К черту здравомыслие и благоразумие.

В его жаждущих сильных руках она была податлива как воск, и Джеймс благодарил Бога за это. Он рванул застежки на брюках, освобождая свою рвущуюся наружу плоть.

Филиппа скользнула на него, словно горячий влажный шелк, и он застонал, припав губами к ее шее. Ее стон словно пламя пронесся у его уха, и он мощным толчком вошел в нее, чтобы вновь услышать эту эротическую песню. Филиппа не была хрупким цветком. Она была гибкой и достаточно сильной, чтобы отвечать на каждый его глубокий толчок взлетом и падением своего тела.

– Иди ко мне, – пробормотала Филиппа.

Ее тяжелое дыхание слилось в едином ритме с его мощными толчками, и Джеймс с радостью последовал за ней, окунаясь в стремительный поток оргазма. На какой-то момент они стали единым целым, она принадлежала ему, и он больше не был одинок.

Обхватив друг друга, они долгие сладостные мгновения оставались в заоблачных высях, не в силах восстановить дыхание и вернуться в реальный мир.

Филиппа напряглась, ее пальцы, нежно ласкавшие его шею, замерли.

Джеймс тоже замер, хотя и не разомкнул объятий. Оторвавшись от ее сладких губ, он глубоко вздохнул, запрокинув голову.

– Вот так исчезает последний осколок чести, которой я так гордился когда-то, – произнес он. – Не думаю, что когда-нибудь ты сможешь простить меня. Да и я никогда себя не прощу.

Избегая ее взгляда, он осторожно отстранился, мягко опустив Филиппу на пол, и отвернулся, словно собираясь уйти, потом остановился.

– Могу я спросить – почему? Почему Филипп? Почему Амила? Почему именно я?

Филиппа торопливо подняла лиф платья.

– Ты знаешь, зачем мне нужно было выдать себя за Филиппа, – прошептала она. – Амила…

Он ждал, все еще не глядя на нее.

– Амила появилась, потому что я полюбила тебя.

Джеймс вздрогнул. Меньше всего он ожидал услышать эти слова и слегка повернул голову. Теперь она видела его профиль, хотя он по-прежнему избегал ее взгляда.

– Флип, ты не любишь меня. Ты даже не знаешь меня.

«Я знаю тебя». Филиппа сжала кулаки. Он не станет ее слушать.

В этот момент в сопровождении шефа вернулся Фишер. Далтон приветствовал ее и Джеймса с равной непринужденностью, хотя Филиппе вновь показалось, что эти серебристые глаза видят гораздо больше, чем она знает. Она исподтишка проверила, в порядке ли ее платье, и невозмутимо поднесла руку к волосам.

Внешне все выглядело вполне нормально, а то, что она ощущала внутри, было известно лишь ей одной.

Фишер и Далтон заговорили, продолжая обсуждать какой-то вопрос, и, воспользовавшись возникшей заминкой, Джеймс направился к двери. Однако Далтон не собирался его отпускать.

– Джеймс, думаю, тебе интересно будет взглянуть.

Джеймс повернулся к мужчинам, но Филиппа заметила, что он избегает смотреть им в глаза. Вначале Филиппа была рада, что на нее никто не обращает внимания, но когда увидела, что они изучают дневник ее отца, подошла поближе.

– Господа, этот дневник не зашифрован, – сказала Филиппа. – Я прочла его очень внимательно, но не увидела структур, свидетельствующих о наличии зашифрованного текста.

Фишер бормотал себе под нос, перекладывая пачки сообщений.

– Вот схема, которая неоднократно появляется в перехваченных письмах и сообщениях. Но я не смог определить тип используемого шифра.

Он подал стопку документов Филиппе. На первый взгляд казалось, что это несистематизированные личные письма, рецепты и от руки написанные списки. Но в некоторых повторениях однокоренных слов она обнаружила определенную систему.

– Откуда это?

– У нас ведь имеются разведчики и тайные агенты по всему…

– Фишер! – предостерегающе рявкнул Джеймс. – Следи за собой!

Далтон был более вежлив, но столь же категоричен:

– Мисс Этуотер нет необходимости знать источник нашей информации, Фишер. Будь любезен, ограничь свое красноречие пределами необходимого.

Значит, лорд Этеридж пока еще не полностью доверяет ей или ее отцу. Тревога, которая несколько поутихла за последние недели, вновь дала о себе знать. Если она не сможет найти способ доказать невиновность своего отца, эти люди убьют его и будут считать, что выполнили свой долг.

Фишер прикусил губу и покраснел, затем погрузился в изучение документов. Джеймс наконец позволил себе открыто посмотреть на Филиппу. Она была спокойна, но бледна и не сводила глаз с шефа шпионов.

Далтон кивнул Фишеру и взглянул на Джеймса.

– Каннингтон, я был бы вам весьма признателен, если бы вы поручили Фишеру продолжить заниматься этим вопросом, но с участием мисс Этуотер. Если появится какая-либо новая информация, тотчас поставьте меня в известность.

С этими словами он вышел. Джеймс подозревал, что он не единственный в этой комнате, кто вздохнул с облегчением, хотя был не в восторге от того, что ему приказали остаться в обществе Филиппы.

Фишер прочистил горло и почесал в затылке.

– Он цифровой, я знаю. Просто не могу распознать схему. Возможно, это простой переводной шифр. Надо только знать ключ.

Он поднял глаза и с почти комическим трагизмом во взгляде посмотрел на Филиппу. Джеймс скрестил руки на груди и сел на край письменного стола. Этот трагизм можно было бы назвать комическим, если не знать, сколько человек погибло и сколько еще может погибнуть, если Англия не узнает о планах Наполеона.

– Не знаю, смогу ли я вам помочь, Фишер, – сказала Филиппа. – Я не профессионал, мне просто нравилось разгадывать загадки, которые загадывал отец. О существовании дневника я узнала совсем недавно.

Джеймс внимательно всматривался в ее лицо, пытаясь понять, не лжет ли она. Однако не заметил ничего, кроме разочарования и усталости.

Впрочем, Филиппа мастерица лгать. Джеймс убедился в этом на собственном опыте.

Фишер хлопнул ладонью по столу.

– Но что-то же должно в этом быть! Иначе зачем было вашему отцу беспокоиться о том, чтобы дневник в целости и сохранности попал к мистеру Апкерку?

Филиппа подняла дневник в руках и провела кончиками пальцев по тисненому рисунку на его обложке.

– Полагаю, отец больше беспокоился о том, чтобы до Апкерка в целости и сохранности добралась я, – произнесла Филиппа.

Джеймс следил за движением ее пальцев, околдованный их изяществом. Его кожу все еще пощипывало от ее нежных прикосновений.

Джеймса бросило в жар, и он дернул жесткий накрахмаленный воротничок. От него не ускользнуло, что Филиппа заметила, как он исподтишка наблюдает за ней, и улыбнулась.

– Если ваш отец желал лишь вашей безопасности, значит, он утаил информацию, которая могла бы помочь Апкерку понять шифры французов. – Джеймс усмехнулся, увидев, как побледнела Филиппа. – Один-ноль.

Фишер попытался было протестовать, но Филиппа подняла руку.

– Нет, мистер Фишер. Мистеру Каннингтону необходимо излить свой гнев, так что некоторое время нам придется потерпеть.

Она встала, с жалостью посмотрев на Джеймса, обошла стол и склонилась над плечом Фишера. Джеймс отобрал у них тетрадь и захлопнул ее.

– Ничего здесь нет, Фиш. Этуотер и не рассчитывал, что мы взломаем его код. Я тебе постоянно это повторял. Теперь сам Наполеон владеет его душой.

– Нет! – В мгновение ока Филиппа обежала вокруг стола. – У вас нет оснований обвинять моего отца! Вы вообще его почти не знали!

– Я знаю людей подобного типа. Преданность делу или стране для них ничего не значит, их больше волнуют деньги или слава. Таких людей можно купить с помощью горсти золотых или…

– С помощью женщины? – Джеймс вздрогнул.

Филиппа покачала головой, ее злость исчезла.

– Не обвиняйте моего отца в своих ошибках, Джеймс. Уверена, у него и своих достаточно, но эта ошибка только ваша.

Джеймс швырнул дневник и, сжав кулаки, оперся на стол. Он возвышался над ней, подавляя ее, и все же у нее достало мужества смотреть ему прямо в глаза.

– Да, Джеймс?

Он первым отвел взгляд. Казалось, Филиппа видит его насквозь. Черт возьми! И зачем только он откровенничал с Филиппом Уолтерсом! Джеймс взглянул на свои кулаки, которыми, казалось, хотел раздавить тисненный на обложке дневника символ.

Филиппа, не сводившая с него глаз, тоже посмотрела на его руки.

– Это греческая буква. Фита. Некоторые называют ее…

– Божественной пропорцией, – пробормотал Джеймс. На мгновение он вновь оказался в кабинете отца в один из тех редких моментов, когда Джеймс Каннингтон-старший уделял внимание своему сыну. Ему даже казалось, что он чувствует шерсть ковра, которая щекочет его локти, когда он, лежа на полу и подперев руками подбородок, слушает, как отец, обладавший обширными познаниями в области математики, естествознания и философии, рассказывает ему о строении мира.

– Это доказательство священного плана, неопровержимое, научное математическое доказательство! Ключ от Вселенной, начиная от спирали раковины улитки и до структуры звезд. Золотое сечение! Осколок математики, который может рассказать тебе о пропорциях невообразимых вещей! – Отец нарисовал символ. Каждый штрих пера был медленным и благоговейным, словно отец проводил священный ритуал. – Фита.

Возглас Филиппы вырвал его из прошлого.

– Это известно не многим, – сказала Филиппа.

Джеймс провел пальцем по символу.

– У меня не было выбора. Отец был выдающимся математиком. К сожалению, я не унаследовал его таланта.

– Он первоклассный «лжец», – обратился Фишер к Филиппе. – Он мог бы стать взломщиком кодов после самого Этуотера.

Фишер бросил на Джеймса укоризненный взгляд.

– Пристально следи за Джеймсом Каннинттоном, – едва слышно пробормотала Филиппа. – Он ведь хотел, чтобы вы стали его учеником, не так ли?

Джеймс с неохотой кивнул:

– Полагаю, что так. Однако Саймон согласился со мной и определил меня в когорту лазутчиков.

Фишер фыркнул.

– Он скорее предпочтет разрушать и взрывать, чем ломать голову над загадками шифрования.

– Могу себе представить, – выразила соболезнование Филиппа.

Однако ее глаза говорили о другом. Они блестели, как изумруды, в свете камина, и Джеймс видел отблеск той силы, которая позволила молодой женщине в одиночку пересечь три страны и, переодевшись, проникнуть в дом возможного врага.

У них с Филиппой было много общего. Она ничего не боялась, готова была рисковать, на мгновение между ними возникла прежняя дружеская связь.

Но сейчас перед Джеймсом была женщина с короткими рыжими кудряшками. Она лгала ему так же, как Лавиния Уинчелл. Джеймс никогда больше к ней не прикоснется.

Он снова посмотрел на тетрадь.

– Фита. Почему он поместил эту букву на обложку своего дневника?

– Он часто говорил о ней, особенно после смерти моей матери. Он был убежден, что, поскольку эта литера является символом упорядоченности и целенаправленности Вселенной, она также доказывает, что мама продолжает жить на небесах и ждет, когда они воссоединятся.

– Я ни разу об этом не слышал! – возмутился Фишер. – Никто из моих учителей не потрудился мне это объяснить. Как будто они считали, что я не способен это понять.

– О нет, мистер Фишер. Все очень просто. Это соотношение, которое часто повторяется в природе. В лепестках цветов и даже в пропорциях человеческого тела. – Филиппа взяла карандаш и листок бумага. – Нужно начать с ноля и единицы.

Она быстро написала последовательность чисел. 0,1,1,2,3,5,8.

– Видите? Каждое число в последовательности представляет собой сумму двух предыдущих. Далее соотношение – фита – двух последовательных чисел всегда будет равно одной и шести десятым. Я выучила это еще в детстве. Ведь меня и назвали в честь этого! – Она рассмеялась. – Слава Богу, поскольку другим вариантом была Руперта.

– Назвали в честь этого? Фита. – Джеймс повернулся и посмотрел на нее. – Фита. Филиппа, – выдохнул он. – Ты и есть ключ!

Ее удивленный взгляд встретился с его взглядом, потом оба они повернулись и посмотрели на Фишера, который округлил глаза от удивления.

– Фита!


Глава 32


В одно мгновение все трое оказались у стола, роясь в бумагах, чтобы найти почти взломанный шифр. Фишер склонился над листком бумаги, в то время как Филиппа словно молитву бормотала это простое соотношение, Фишер немедля попытался применить его одним способом, затем другим, но безуспешно.

Джеймс подавил тревогу. Если эта система не даст ответа, все усилия пойдут прахом. Французы одержат победу.

Лавиния одержит победу.

Неожиданно Фишер замер. Филиппа затаила дыхание. Джеймс внимательно посмотрел на листок бумаги в руке Фишера.

– «Где Филиппа? Она с тобой? Апкерк, пожалуйста, ответь».

– Отправлено снова и снова. – Филиппа выдохнула, потом прерывисто вздохнула и всхлипнула. – Ох, папа!

Джеймс, откинулся назад, его сердце готово было выскочить из груди. Они нашли доказательства невиновности Этуотера. Предательства не было, отец Филиппы невиновен, его репутация спасена.

Джеймс поднял глаза и встретился взглядом с Филиппой. Ее глаза сияли, но губы предательски дрожали от еле сдерживаемых слез. Джеймс подошел к девушке и, поклонившись, осторожно взял ее за руку.

– Приношу свои извинения, мисс Этуотер. Я очень рад, что ошибался. Желаю вам и вашему отцу всего самого наилучшего. – Он выпрямился и, не поднимая глаз, на негнущихся ногах вышел из комнаты, чтобы проинформировать о находке шефа.

Пока мистер Фишер пожимал Филиппе руку и поздравлял ее с благополучным завершением этой запутанной истории, Филиппа не отрываясь смотрела в спину уходившему Джеймсу.

Она не знала, чего она ожидала. Может быть, рассчитывала, что он обнимет ее, радуясь, что наконец-то они смогут быть вместе?

К сожалению, такой исход был маловероятен, особенно если учесть, что стояло между ними. Она вздохнула и улыбнулась мистеру Фишеру. Конечно, она была счастлива, что ее отеи оправдан, но даже эта радость не могла залечить кровоточащую рану, которую Джеймс оставил в ее сердце.

«Ты меня даже не знаешь».

Филиппа осталась на месте, все еще ощущая его внутри себя, чувствуя вкус его губ на своих губах.

«Я знаю тебя лучше, чем ты сам себя знаешь. И люблю тебя».


– Флип, у меня болит голова. – Тоненький голосок разбудил Филиппу, которая спала как убитая. – А Джейми снится что-то плохое.

Робби. Филиппа открыла глаза, уставившись в мерцающий сумрак. Разве она не погасила свечу? Надо проснуться. Она нужна Робби.

И тут Филиппа все вспомнила и резко села в постели.

– Робби?

Он стоял перед ней в слишком большой для него взрослой ночной сорочке, зажав в дрожащей руке огарок свечи.

– Мне плохо, Флип. Можно я лягу с тобой? Джейми спит беспокойно, и у меня от этого болит голова.

Ей хотелось буквально задушить мальчика в объятиях, но, сдержавшись, она откинула покрывало, чтобы он мог залезть в постель.

– Отличная идея. Я замерзла. Согреешь меня.

Поставив подсвечник на ночной столик, Робби забрался в кровать, бережно поддерживая руку с наложенной шиной.

– Кажется, я сломал ее, да? – Он устроился поудобнее.

– Да, милый, сломал. Тебе очень больно?

– Очень. Думаю, мне бы помог бисквит со сливками.

Она хихикнула, сморгнув слезы облегчения.

– Это можно устроить.

Робби прижался к ней.

– Ты почему в клубе? Тебя поймали?

– Поймали.

– Они собираются тебя убить? – Голосок у Робби был совсем сонный.

– Нет, милый. Ни меня, ни моего отца. Его невиновность доказана, а значит, и моя.

– Хорошо. – Он зевнул. – Теперь ты можешь… выйти замуж… за Джейми. – Он погрузился в сон, в здоровый, тихий сон без сновидений. Несколько секунд Филиппа лежала, умиротворенно наслаждаясь присутствием его маленького угловатого тельца.

Потом она вспомнила, почему Робби пришел к ней, Джеймсу, наверное, снятся кошмары. Может, разбудить его? Он, вероятно, не станет ее благодарить. И все же кошмары – отвратительная вещь, и если она правильно поняла намеки Агаты, сны Джеймса будят демонов.

Филиппа была в старой ночной рубашке, которую привезла из дома и прятала в своем тайнике. Поэтому она захватила покрывало с кровати, В комнате было тепло, и она могла не волноваться за Робби – он не замерзнет и под легким шерстяным одеялом. Завернувшись в покрывало, Филиппа взяла свечу, которую принес с собой Робби. Должно быть, эта свеча всю ночь горела у его кровати и почти догорела.

В коридоре было прохладно, но в комнате Робби – жарко. Свет свечи почти не рассеивал темноту. Она услышала Джеймса прежде, чем увидела его.

Он лежал, раскинувшись на кровати возле постели Робби, без рубашки, но в брюках. Когда она подошла ближе, слабый свет упал на его покрытую бисеринками пота грудь. Джеймс спал, постанывая и беспокойно мотая головой. Филиппа склонилась над ним, чтобы откинуть с его лба прядь влажных волос.

– Джеймс, очнись, – тихо произнесла она. – Это всего лишь сон.


Джеймс был в ловушке. Связанный и беспомощный, голодный, он чувствовал, как его силы тают и растет охвативший его страх. Жаркие волны накатывали на него, оставляя на его теле липкую грязь. Камера, где он лежал связанный, была крохотной. Стены грозили его раздавить.

Открылась дверь, которой прежде не было, и Джеймс понял, что это означает. Сердце учащенно билось, словно он долго бежал.

Страдание.

Существовали только черные глубины боли и отвратительное осознание собственной беспомощности. Он восставал против этой уязвимости и безуспешно боролся с ней.

Пришла она. Обвила его, как змея, ее острый длинный язык выполз изо рта и коснулся его губ, его груди, его естества.

– Ты мой, – шипела она. – Ты всегда будешь моей марионеткой, а я всегда буду твоей любовни-т-тс-се-ей.

Тошнота отвратительным горьким комком подступила к горлу, выворачивая внутренности. Из окружающего мрака возникали знакомые липа. Уэдерби. Апкерк. Рен Портер. Его товарищи с мрачным осуждением наблюдали за тем, как она ласкает его.

«Нет! Я не ее любовник! Я не сдавал вас ей! Я этого не делал!» Он хотел крикнуть, но не мог издать ни звука. Друзья, отвернувшись от него, исчезали во мраке, лишая Джеймса даже своего презрения. Он остался один.

Наедине с ней.

Прохладные руки коснулись его лица. Она расправилась с его путами – они исчезли.

В чистом мерцании свечи виднелось лишь озабоченное лицо Филиппы.

Он, должно быть, напугал ее, поскольку она резко отшатнулась.

– Ты проснулся, Джеймс?

Джеймс кивнул, тяжело вдохнув. Стиснув зубы, он со свистом выдохнул, стараясь вместе с воздухом избавиться от остатков ночного кошмара. Химера окончательно растворилась в полумраке комнаты, и он сумел выдавить слабое подобие улыбки.

– Это… это было очень любезно с твоей стороны, спасибо.

Он сел на кровати, спустив ноги на пол. Филиппа опустилась, на корточки и чуть подняла свечу, чтобы видеть его лицо. Он взял у нее подсвечник и поставил его на пол между своей кроватью и постелью Робби.

Слабый свет осветил лишь скомканные простыни и подушку, на которой остался только след от головы мальчика. Постель была пуста.

– Робби!

Филиппа положила ладонь на его обнаженную руку.

– Ш-ш. Он в моей комнате и спокойно спит. Разве это не замечательно? – Она улыбнулась. – Ты его разбудил.

Это было больше чем замечательно. Ради этого стоило пережить тысячу кошмаров.

– Он… пришел в себя?

Своей широкой ладонью он накрыл ее руку и сжал, делясь своим ликованием, пожалуй, с единственным человеком в мире, который мог не только понять это ликование, но и разделить его. Не проронив ни слова, она ответила несмелым пожатием. Так они сидели, на какой-то миг забыв обо всех своих разногласиях.

Наконец Филиппа заговорила:

– Твой сон… он, вероятно, был ужасен. Ты никак не мог проснуться.

Джеймс посмотрел ей в глаза.

– Боюсь, это был не сон. Скорее воспоминания.

Она высвободила руку, но мгновение спустя их пальцы снова сплелись.

– Агата рассказала мне, что ты много месяцев провел в плену.

– Это так.

Она продолжала серьезно и сочувственно смотреть на него.

– Тем не менее ты поправился.

– Но крайней мере внешне.

Возможно, дело было в полумраке, царившем в комнате, и его одиночестве, возможно, в ее глазах, в которых не было ни тени осуждения, но неожиданно для самого себя он признался ей в том, в чем боялся признаться даже себе.

– Не думаю, что я окончательно пришел в себя.

– Объясни!

– Я помню, каким я был, но теперь я совсем не тот. Я боюсь сойти с ума.

Она рассмеялась.

Он отшатнулся, обиженный.

– Я абсолютно серьезен, Филиппа!

Она закрыла ему рот ладонью и погрозила пальцем.

Пытаясь справиться со своим смехом, Филиппа порывисто вздохнула.

Джеймс стиснул челюсти. Право, она вызывает такое же раздражение, как и Агги! Он рассказал ей о своих страхах, а что же услышал в ответ? Хохот!

Она вытерла глаза.

– Прости, Джеймс. Просто я ожидала, что ты скажешь: «Я болен», или «Моя душа истекает кровью», или что-то в этом роде. – Она сдавленно хихикнула. – Но сумасшествие? Об этом тебе следует волноваться меньше всего.

– Почему ты так думаешь?

– Во-первых, потому, что ты самый здравомыслящий человек из всех, кого я когда-либо встречала. А во-вторых, люди, которые действительно теряют рассудок, как правило, считают, что они в здравом уме.

– Но эти кошмары, это мрачное настроение? Что это, если не начало безумия?

Она покачала головой.

– Думаю, ты очень опечален потерей друзей. Ты не позволил себе их оплакать, но не можешь простить себя.

– Как я могу простить себя, если предал своих друзей? Я убил их всех!

– Нет, не ты. Их убили французские шпионы. Те самые, которые похитили тебя и в течение нескольких месяцев держали в плену. – Она отвела взгляд. – Я спрашивала Агату. Ты не предавал своих товарищей. У тебя могли похитить информацию, вырвать ее угрозами или пытками, но вины твоей в этом было бы не больше, чем вины Робби в его сиротстве.

Она подвинулась ближе и взглянула ему в глаза. Потом взяла его лицо в ладони, так что он вынужден был смотреть на нее.

– Оплакивай своих товарищей. Свою неудавшуюся любовь. Но избавься от чувства вины. Не живи прошлым. Многим людям и прежде всего тебе самому необходимо смотреть в будущее.

Джеймс покачал головой:

– Таких людей нет, я сделал все для того, чтобы освободиться от любых привязанностей.

– Освободиться от привязанностей? И ты серьезно считаешь себя абсолютно одиноким и удручающе свободным? А как же твоя сестра? Как «лжецы»? А как Робби, Стаббс и даже Денни? Ты ходячий комок привязанностей! Мы все таковы! – Она покачала головой, словно удивляясь его непонятливости. – А обязательства? У тебя же куча обязательств. У тебя есть Эпплби. И семья. И Господь, и страна, и…

– Хватит! – Джеймс зажал ладонями уши.

Как он мог общаться с этими людьми, рискуя причинить кому-либо боль? Как мог жить, не думая об их душах и предавая их своим легкомыслием? Это было непосильное бремя.

– Джеймс, не забывай…

– О чем ты?

Голос Джеймса проскрипел, как заржавевшая дверная петля.

Филиппа говорила нежно и спокойно. Джеймс отнял ладони от ушей и ловил каждое слово.

– Привязанности – не бремя. Любая привязанность, как правило, взаимна. Кто-то зависит от тебя, но ведь и ты от кого-то зависишь. – Она рассмеялась. – Ты не мог бы остаться в одиночестве, даже если бы захотел. Ты поддерживаешь близких тебе людей, так же как они поддерживают тебя.

Надежда забрезжила в его душе. Неужели это так? Неужели эти путы были не ловушкой, а сетью? Неужели все они связаны именно таким образом? Значит, он не одинок?

Он вновь почувствовал прохладные ладони на своем лице, Филиппа легонько сжала его щеки, призывая посмотреть ей в глаза. Эти сияющие глаза, такие красивые, полные жизни.

– Ты поддержишь меня, Филиппа? Ты можешь стать одной из тех, кто по-настоящему поддерживает меня?

Она опустилась перед ним на колени и посмотрела ему в глаза.

– Я не знаю, Джеймс Каннингтон. Я рассчитывала задержаться в Лондоне ненадолго, лишь для того, чтобы найти способ помочь отцу. Не знаю, есть ли у меня будущее в «Клубе лжецов», какое решение примет лорд Этеридж.

Он взял ее руки в свои ладони. Глядя на ее изящные пальчики, он искренне изумлялся, как он мог быть таким слепым и так долго не замечать этих тонких рук, этой изящной шеи. Ее пальцы были прохладными, и, стараясь согреть их, он накрыл ее руки своими ладонями.

– Джеймс, что касается моего обмана…

– Филиппа, у тебя были другие мотивы, кроме преданности и желания выжить?

– Ну, были кое-какие.

– Какие?

– Чисто эгоистические, я говорю, о нашем свидании в кладовке.

Джеймс замялся.

– Потому что ты влюбилась в меня?

– Да.

Филиппа ждала. Джеймс ничего не сказал в ответ, но это не имело значения. Ее сердце принадлежало ему.

Он нежно поцеловал ее. Она ответила на его поцелуй. Ее губы слились с его губами. Казалось, Филиппа и Джеймс созданы друг для друга.

– Твои волосы.

Он с сожалением намотал на палец короткий локон. Она взяла его руку и поцеловала в ладонь.

– Они отрастут.

Он отстранился от нее и с изумлением покачал головой:

– Чего только я тебе не наговорил! Боже! Я же боксировал с тобой!

Она улыбнулась:

– Я тоже боксировала. И. если помнишь, не я лежала на ринге.

– Ты поверишь, если я скажу, что поддался?

Она усмехнулась:

– Может, вновь встретимся на ринге, чтобы я могла доказать тебе обратное?

Он засмеялся тем рокочущим смехом, который ей так нравился.

– А знаешь, я не возражаю.

Он встал и, подхватив Филиппу на руки, понес ее к кровати.

Джеймс бережно положил ее на постель, устроившись рядом. Потом перекатился, так что она оказалась под ним.

– Вот видишь, ты проиграла.

Изгибаясь под приятной тяжестью его тела, Филиппа обвила руками его шею.

– Я не согласна с этим решением. Я выиграла. Она привлекла его к себе и поцеловала.

Они медленно раздели друг друга, прерываясь лишь для поцелуев.

Это не было страстным и торопливым совокуплением. Это было нежное, медленное исследование. Филиппа ощущала себя вновь открытым континентом, где Джеймс пересекал холмы и долины.

В какой-то момент его язык описал круг вокруг ее пупка и нырнул внутрь.

– Никаких сокровищ сегодня, мой отважный путешественник.

Он хихикнул ей в живот.

– Теперь это мой излюбленный кусочек женской плоти. Подумать только, раньше меня волновали женские ножки.

– Если спустишься чуть ниже, найдешь парочку, – намекнула она.

– Не беспокойся, Флип. Я их найду.

Ее глаза загорелись, когда она услышала это имя, которое раньше произносилось по-дружески, потом гневно, а теперь с нежностью.

– Обновленная Филиппа, – прошептала она и уже громче произнесла: – Ты сделал меня другой, Джеймс. У меня такое чувство, словно я наконец проснулась.

Он приподнялся и посмотрел на нее, в мерцающем пламени свечи его глаза казались почти черными.

– Разве это плохо?

Она покачала головой.

– Я поняла, что недостаточно просто выжить. Столько интересного вокруг.

Джеймс не сводил с нее глаз.

– Сейчас не самое подходящее время для философствования. Можешь продолжить то, чем занимался.

– У меня есть идея получше. Флип, ты когда-нибудь ездила верхом?

– Мистер Каннингтон, вы приглашаете меня на верховую прогулку?

Рассмеявшись, Джеймс перекатился на спину и подхватил ее на руки.

– Оседлай меня, – прошептал он, – и скачи.

– Мой жеребец, – по-арабски прошептала Филиппа, закинула на него одну ногу и оседлала его чуть выше коленей.

– Ты промахнулась, – хрипло произнес он, охваченный желанием.

Филиппа обеими руками обхватила его член.

– Нет.

Он застонал и своими сильными бедрами попытался поднять ее выше. Она еще крепче сжала его естество. Напряженная плоть распухла в ее руках, увеличившись до невероятных размеров, и стала багрово-красной.

Неужели ее тело могло принять это?

Но желание пересилило страх. Ей снова захотелось испытать наслаждение. Как в ту незабываемую ночь.

Джеймс потянулся к ней, однако она лишь сильнее сжала его плоть. Он откинулся на подушки с блаженным стоном.

– Делай со мной что угодно, порочное создание. Я в твоей власти.

Филиппа на коленях двигалась вперед, пока большая ярко-красная головка не укрылась в ее завитках.

– Погладь меня, – прошептал Джеймс.

Филиппа обхватила основание его члена. Погладить? Где?

Он взял свой член рукой на мгновение, чтобы показать ей. О, там. О да. Его грубоватая твердость пронзила ее чувствительное место, и она задрожала от этого ощущения. Ее расщелина становилась все более скользкой с каждым движением, и каждое движение становилось все более восхитительным. Джеймс громко застонал.

– О Боже, Флип! Оседлай меня скорее. Пожалуйста!

Наконец Джеймс вошел в нее.

Ноющее горячее наслаждение разлилось по ее телу.

О Боже, она сейчас умрет! Филиппа не могла ни дышать, ни говорить, она лишь поднималась и опускалась, следуя прихоти своего тела, в то время как Джеймс изгибался и стонал под ней. Он обхватил руками ее бедра. Филиппа впилась пальцами в его мощную грудь.

Они пришли к финишу одновременно.

Филиппа распласталась на покрытой испариной груди Джеймса. Внутри у нее плоть Джеймса продолжала слабо пульсировать.

– У тебя великолепная посадка, – учащенно дыша, пробормотал Джеймс.

Филиппа нашла в себе силы рассмеяться.

Ее не интересовало будущее. Ночью, в этой постели, с этим мужчиной существовало только настоящее.

Их кожа стала прохладной. Дыхание восстановилось. Джеймс осторожно уложил ее рядом, но голова ее по-прежнему покоилась у него на груди. Некоторое время она дремала под размеренную музыку его дыхания.

Джеймс не спал. Он смотрел в потолок, на котором плясали блики слабого огня почти догоревшей свечи. Потом он погладил ее по шелковой в крохотных веснушках щеке.

– Филиппа? Флип?

Она сонно потянулась.

– А?

– Не покидай меня. Останься. Мне будет тебя не хватать.

Она приподняла голову и пытливо посмотрела на него.

– Ты это серьезно? Чувства, которые я испытываю в данный момент, вряд ли сделают меня счастливой. Скорее несчастной.

– О чем ты говоришь?

– В этом-то вся проблема, не так ли? – Она вздохнула. – Ты не понимаешь некоторых вещей, которые я не в силах объяснить, поскольку они не поддаются объяснению. Их или понимаешь, или не понимаешь. Ты не понимаешь, следовательно, я должна уйти.

Филиппа села. Он молча наблюдал, как она заворачивается в покрывало и выходит из комнаты. Некоторое время он размышлял над ее словами, но так и не понял, что она хотела сказать.


Глава 33


На следующее утро Джеймс понял, что совершил ошибку. Он сделал Филиппе предложение, однако не использовал те магические слова, которые могли бы ее убедить. Теперь, ожидая ее пробуждения, он ходил по коридору у двери в ее комнату.

К нему подошла Агата со свертком в одной руке и яблоком в другой. С озорной улыбкой она протянула ему яблоко.

– Хочешь? Миссис Белл только что прислала целую корзину из Эпплби.

Джеймс содрогнулся.

– Не надо, Агата. Ты же знаешь, что от одного только запаха яблок у меня пропадает аппетит.

Усмехнувшись, она надкусила сочный фрукт.

– Ты много теряешь, Джеймс. Такие хрустящие, сладкие.

Дверь в комнату Филиппы отворилась. Джеймс повернулся так стремительно, что Филиппа опешила.

– Доброе утро, Агата, доброе утро, Джеймс. Ты… что-то хотел?

Джеймс бросил взгляд на сестру, надеясь, что Агата поймет его намек и оставит их наедине. Агги, прищурившись, хитро поглядывала на брата и на Филиппу. Потом, усмехнувшись, обратилась к Филиппе:

– Мы с Джеймсом пришли, чтобы проводить тебя на завтрак, Флип.

– Очень рада. – Филиппа кивком указала на дверь своей комнаты. – Робби еще спит, Джеймс. Разбудить его?

– Нет, но я… если можно?

Пропуская его, она сделала небольшой шажок в сторону, намеренно не освободив дверной проем, чтобы он мог почувствовать тонкий аромат ее духов, который, казалось, исходил даже от его постели, хотя проснулся он один.

Робби раскинулся на постели Филиппы. Подушка сбилась, покрывало съехало до самого пола, но парнишка, улыбаясь во сне, крепко спал. Джеймс улыбнулся и, протянув руку, погладил мальчика по щеке. Робби пошевелился, затем приоткрыл глаза.

– Отстань, я сплю.

– Это точно, сынок. Только не пытайся своим храпом свалить штукатурку с потолка, – произнес Джеймс с легким смешком.

– Уф… – Робби закрыл глаза и повернулся на бок. Джеймс поцеловал мальчика в лоб и на цыпочках отошел от кровати. Повернувшись, он увидел, что Филиппа и его сестра наблюдают за ним. Агата выглядела очень довольной, чего нельзя было сказать о Филиппе.

– В чем дело, Флип?

Она быстро покачала головой.

– Просто… просто очень приятно видеть вас вместе.

Джеймс улыбнулся ей.

– Ты могла бы наблюдать эту картину всю жизнь.

– Каким образом? – удивилась Филиппа.

Агата пробормотала что-то вроде «давно пора, тупица» и вышла в коридор, оставив Джеймса и Филиппу со спящим Робби.

Джеймс взял Филиппу за руку.

– Прошлой ночью, когда я попросил тебя остаться, я упустил самое важное, верно?

Она закусила губу.

– В самом деле?

Он наклонился к ней.

– Поэтому ты и отказалась?

Филиппа кивнула. Подняв на него свои сверкающие зеленые глаза, она легко погладила его по щеке.

– Просто я не поняла, чего ты хочешь. Может быть, объяснишь?

– Я пришел к тебе, чтобы просить твоей руки.

– Понятно. – Филиппа нисколько не удивилась. – С чего это вдруг?

– Ты танцевала для меня, а прошлой ночью ты меня любила! Мы стали любовниками. Я джентльмен, а ты леди. После всего, что между нами было, я просто обязан на тебе жениться!

– А-а… Нет, большое спасибо.

– Нет?

– Нет.

Она повернулась, собираясь выйти из комнаты. Джеймс схватил ее за руку.

– Но существуют определенные правила…

– К черту правила! Мне уже двадцать лет, Джеймс. Замужество – это на всю жизнь. Неужели ты хочешь приговорить меня к шестидесяти годам сосуществования с человеком, которому я совершенно безразлична?

– Как ты можешь так говорить! Конечно, ты мне не безразлична!

Сердце Филиппы учащенно забилось.

– Не безразлична?

Неужели она ошибалась, не веря в его чувство?

– И Робби тебя любит. – Он улыбнулся ей. Эта мальчишеская улыбка на его мужественном лице растопила ее сердце. – У вас есть привязанности, мисс Этуотер, нравятся они вам или нет.

Возможно… возможно… она хочет слишком многого, слишком быстро. Возможно, если она выйдет за него замуж, он полюбит ее так же, как она любит его. Филиппа шагнула к нему. Возможно, она сможет научить его любить…

– Джеймс! – В комнату, размахивая газетой, почти вбежал улыбающийся Стаббс. – Тот парень, которому леди Уинчелл писала, забрал наконец эти письма. Фиблс сейчас следит за этим уродом!

Джеймс выпустил руку Филиппы и взял у Стаббса газету. Он читал заметку, и глаза его разгорались дьявольским блеском. Филиппа отступила, ощутив жаркое пламя одержимости, достигшей высшей степени накала.

– Наконец-то мы поймали тебя, лживая тварь. – На лице Джеймса отразилась ненависть.

Хотя Филиппа знала, что эти слова относятся к Лавинии, пламя его гнева опалило и ее. Лишь недавно он испытывал к этой женщине безумную страсть, а ведь еще древние говорили, что от любви до ненависти один шаг.

Джеймс, даже не попрощавшись, поспешно покинул ее, казалось, искреннее предложение руки и сердца моментально сгорело в огне его одержимости. Филиппа с грустью в глазах смотрела, как он и Стаббс торопливо идут по коридору.

– Он опять уходит?

Тоненький голосок раздался с кровати. Филиппа обернулась, дорогие ее сердцу голубые глаза глядели на нее из вороха простыней.

– Видимо, да.

Робби моргнул.

– А я думал…

– Я тоже думала, милый. – Она вздохнула. – Я тоже надеялась.

Ее сердце болезненно сжалось. Наивно было полагать, что любовь Джеймса Каннингтона к Филиппе Этуотер сильнее его ненависти к Лавинии Уинчелл.

Филиппа успокоила Робби, и мальчик снова уснул. Филиппа направилась на кухню, хотя ей сейчас было не до еды. Агата, болтая с Куртом, ждала ее, присев на высокий табурет у разделочного стола.

Курт с большой симпатией относился к Агате.

Увидев Филиппу, женщина вскочила.

– Ну как?

– Джеймс отправился с мистером Стаббсом, чтобы выдвинуть обвинение против леди Уинчелл.

Агата широко раскрыла глаза, потом прищурилась.

– Он все испортил! Я так и знала, что он провалит это дело, так и знала.

Филиппа почему-то сочла своим долгом вступиться за Джеймса.

– Если вы имеете в виду его предложение, то он ничего не испортил. Он был очень вежлив.

Агата, ахнув, в испуге прикрыла рот рукой.

– О нет! Только не вежлив. – Ее раздражение утихло и сменилось сочувствием. – Филиппа, мне так жаль.

Филиппа гордо вскинула голову.

– Чепуха. Я ему отказала.

– Разумеется! И совершенно правильно сделали! Подумать только, он снова помчался выполнять роль мышки для кошки Лавинии!

– Вы хорошо знаете леди Уинчелл?

– Пожалуй, да, и если хотите знать мое мнение, эта женщина просто безумна. Особенно когда дело касается Джеймса. Она настолько ревнива, что чуть не убила меня, приняв за его любовницу.

Агата торопливо обошла вокруг стола и прошла мимо Филиппы.

– Поговорю с Кларой! Она подскажет, что делать с моим братцем.

Когда за Агатой закрылась Дверь, Филиппа отчетливо расслышала: «Вежлив! Ох, Джейми, какой же ты болван!»

Но в голове у Филиппы все еще звучали слова Агаты.

Эта женщина просто безумна. Особенно когда дело касается Джеймса.

Насколько безумна леди Уинчелл? Настолько, чтобы заставить ее проговориться?


В течение нескольких следующих часов, пройдя пол-Лондона, Джеймс и Стаббс шли по следу Фиблса. Когда они заходили в очередной паб, из которого курьер доставлял последнее известие от Фиблса, там им передавали очередную записку, которая определяла их следующий шаг в этой погоне. Такая схема слежки в условиях города использовалась ими уже не раз, позволяя не упускать преследуемого и при необходимости оказывать необходимую поддержку преследователю.

Но погоня сошла на нет, когда они попали в убогую пивную, затерявшуюся в самом захудалом районе Чипсайда, где они обнаружили самого Фиблса, который с мрачным видом потягивал пиво.

– Я его потерял.

Джеймс тяжело опустился на скамью рядом с этим маленьким потрепанным человечком. Фиблс был лучшим – маленький и проворный, почти незаметный. Агент, которому удалось оторваться от Фиблса, являлся настоящим профессионалом.

– Проклятие! – Ругательства не могли бы выразите всю силу ярости, бушующей в его душе. – Думаешь, он и в самом деле направлялся именно в этот район?

Фиблс пожал плечами:

– Может, да, а может, нет. Веселенькую гонку он мне устроил. Вел меня, как чертову заводную обезьянку. – Он уставился на свое пиво. – Возможно, мне пора на покой, мистер Каннингтон.

– Еще не время, старина. – Джеймс даже отважился хлопнуть Фиблса по спине, хотя в результате поднялось небольшое облако пыли. – У нас есть подтверждение его существования, и у нас есть его описание. Отправляйся к леди Кларе и попроси ее нарисовать этого ублюдка.

Казалось, Фиблс вот-вот заплачет.

– Я не разглядел его лица. Он натянул кепку на самые глаза и поднял воротник. Единственное, что я могу сказать, так это то, что парень среднего роста и слегка прихрамывает.

Джеймс сжал кулаки с такой силой, что хрустнули пальцы.

– Черт возьми!

Джеймс встал и бросил монету трактирщику, рассчитываясь за пиво Фиблса.

– Будет другой шанс, Джеймс, – успокоил его Стаббс. – Не стоит отчаиваться…

– Эй, вы! – раздался оклик с другой стороны грязной улицы.

Джеймс поднял глаза и, к своему удивлению, увидел, что к ним направляется миссис Фаркорт. Ее костлявые ноги высоко подбрасывали темные юбки.

– Я вас сразу узнала! Вы ее нашли?

Джеймс вдруг заметил это странное совпадение – он и его товарищи стояли рядом с домом, где эта женщина сдавала меблированные комнаты. Весьма любопытно.

– Ну…

Миссис Фаркорт с подозрением прищурилась.

– Вы ведь нашли ее, не так ли? Где же деньги, которые она украла?

Джеймс некоторое время пристально смотрел на женщину.

– Кто обвиняет ее в краже? Вы или семья покойной?

– Ха! Думаете, вы можете поймать меня в ловушку? Эти деньги пойдут тому, кто в них больше всего нуждается, это факт. Так где же она? Где деньги?

При всей своей неприязни к этой женщине Джеймс не мог не признать, что она искренне считает Филиппу виновной в похищении денег бедной вдовы.

– Я… я все еще изучаю этот вопрос. Вас известят, когда деньги будут найдены. – Джеймс повернулся спиной к женщине.

Он доверял Филиппе. Верил ей всем сердцем. Оставалось только желать, чтобы у него была такая же вера в свое право судить.


Глава 34


Агата нисколько не грешила против истины, когда говорила, что леди Уинчелл красива, богата и муж ее обожает.

У «лжецов» не было способа воздействовать на Лавинию. Не было средств, достаточных для ее подкупа. Не было ничего, что могло бы ее заинтересовать.

Но это имелось у Филиппы. У нее было единственное, что интересовало Лавинию Уинчелл. Единственное, чего не могла заполучить эта изменница.

У Филиппы был Джеймс Каннингтон, по крайней мере его тело. За его сердце и душу, очевидно, еще нужно было побороться.

На этот раз Филиппа не собиралась проигрывать.

Без особого удивления Филиппа обнаружила, что особняк лорда Уинчелла действительно великолепен. Престижный квартал, замечательная архитектура, чрезвычайно надменный дворецкий.

– К сожалению, у меня нет визитной карточки.

– В таком случае леди Уинчелл не принимает.

Роскошная резная дверь начала медленно закрываться.

– Подождите! – Что поможет ей попасть в дом? – Передайте леди Уинчелл, что к ней пришла с визитом невеста Джеймса Каннингтона.

Дворецкий замешкался. Несомненно, этот человек знал Джеймса.

Судя по тому, что она слышала и читала, скандал разыгрался нешуточный. Дворецкий с подозрением поглядывав на прохожих. Видимо, опасался, что поблизости болтается какой-нибудь газетчик.

Дверь распахнулась.

– Пройдите сюда, пожалуйста.

Филиппу проводили в прелестную гостиную, богато обставленную, со множеством зажженных свечей. Тем не менее Филиппа была уверена, что это не самая роскошная комната в этом особняке.

Женщина, вошедшая в комнату, была ослепительно красива. Фарфоровая кожа, волосы цвета настоящего золота, чувственные розовые губы и голубые глаза. При виде такого совершенства Филиппа на мгновение потеряла дар речи и опомнилась, лишь когда заметила в глазах женщины торжествующее выражение.

Сожалея, что доставила этому порождению дьявола такое удовольствие, Филиппа, собрав всю свою волю, постаралась придать своему лицу выражение холодного безразличия.

Самодовольный блеск исчез.

Леди Уинчелл не подошла к ней и не протянула руки.

– Кто вы и что вам угодно? Почему вы солгали моему дворецкому?

Филиппа ответила ей невозмутимым взглядом.

– На каком основании вы обвиняете меня во лжи?

Лавиния прикрыла глаза с хищной усмешкой.

– Джеймс Каннингтон никогда не женится, пока я живу в его мечтах.

Филиппа рассмеялась.

– В мечтах? Скорее в кошмарах.

– Вам ничего не известно о его мечтах. Вы комедиантка, явившаяся в расчете на какую-нибудь информацию. Вероятно, вас подослала одна из этих отвратительных газетенок?

– Я знаю его мечты. Я все знаю о нем. Он – моя любовь.

– Неправда!

– Вам нужны доказательства? Я многое могла бы вам рассказать. Он пьет бренди. Любит боксировать. Он великолепный танцор, замечательный спортсмен и обладает огромным запасом внутренних сил.

– Глупая девчонка. Это нетрудно узнать, да и догадаться несложно.

– Что ж, может, мне стоит упомянуть о его пристрастии к восточным танцовщицам?

Лавиния вздрогнула.

– Ничего подобного. Я бы знала об этом.

– Он просто вам не рассказывал. Да и с какой стати? Ведь он вас никогда не любил.

– Любил и все еще любит, дурочка!

– Возможно, он вас желал, точнее, ваше тело, но любовью тут и не пахло. Ведь ваше сердце черно как смола, А Джеймс не мог этого не чувствовать.

Ярость исказила лицо Лавинии. Она схватила какую-то безделушку с приставного столика, видимо, собираясь запустить ею в Филиппу.

Отскочив в сторону, Филиппа продолжала говорить Лавинии колкости:

– Прошу вас не принимать это так близко к сердцу. Возможно, после свадьбы мы выкроим час, чтобы нанести вам визит.

– Ты лжешь! – Голос Лавинии звучал хрипло, ее лицо стало уродливым от злости. – В жизни Джеймса нет женщины, кроме меня!

– Тем не менее я существую. Будущая мать его приемного сына, друг и наперсница его сестры.

Это упоминание, по-видимому, еще больше взбесило Лавинию.

– Агата!

– О, так вы с ней знакомы? – Филиппа двигалась кругами, держась вне досягаемости метательных предметов. – Такой замечательный друг. Я уже чувствую себя членом семьи. Когда мы с Джеймсом поженимся…

– Нет! Ты лжешь! Вор сказал бы мне, если бы у Джеймса была… – Лавиния осеклась. Судя по обеспокоенному выражению ее лица, она проговорилась, сказав то, что не следовало.

– Вор? Кто он такой, Лавиния? Откуда ему могут быть известны интимные подробности жизни Джеймса?

Лавиния, и это было заметно, пыталась взять себя в руки.

– Я… не знаю, о чем вы говорите.

– Что ж, кто бы ни был вашим осведомителем, он вам солгал. Я близко знакома с Джеймсом уже некоторое время, очень близко.

Лавиния зарычала, но Филиппа видела, что женщина настороже и сегодня у нее ничего больше не удастся разузнать. Не потрудившись попрощаться, Филиппа повернулась и вышла, надеясь, что не ухудшила положение дел.


Несмотря на то что уже было довольно поздно, Джеймс сидел у постели Робби и читал ему одну из своих любимых книг – «Робинзон Крузо». Писатель Даниель Дефо нравился далеко не всем, но «лжецы» восхищались этой книгой.

Обладавший богатым воображением основатель «Клуба лжецов» понимал, что жажда приключений – в человеческой натуре. Шпион Короны во времена короля Вильгельма первым использовал искусство уличных воров и карманников в целях безопасности государства.

Однако книга Дефо, обычно такая увлекательная, сегодня оставалась сухой и безжизненной, глаза Джеймса видели лишь буквы, напечатанные на хорошей бумаге. После сегодняшнего провала, когда они потеряли след любовника Лавинии, мрачное настроение не оставляло его.

Немного помогло то, что он провел вечер с Робби. Утративший свою обычную активность из-за головной боли мальчишка затаив дыхание слушал, как Джеймс рассказывал о своем детстве. Некоторую неловкость Джеймс испытал, лишь когда Робби задал ему вопрос об отце.

– А когда ты болел, твой отец тоже сидел с тобой?

Джеймс едва сдержал смех.

– Нет, конечно. За мной ухаживали слуги, а потом Агги, когда стала постарше. – Он смотрел на пламя свечи, вспоминая. – Отец вообще-то гордился мной, но радовался, когда меня не было дома и никто не отрывал его от работы.

Робби долго смотрел на Джеймса, потом положил ладошку на его руку.

– Не переживай. Когда ты заболеешь, я буду сидеть с тобой.

Он с таким серьезным видом произнес эти слова, что Джеймс едва сдержал улыбку и в то же время почувствовал, как к горлу подступил комок.

– Спасибо, сынок.

У Робби заблестели глаза, когда он услышал слово «сынок». Не сказав больше ни слова, мальчик устроился поудобнее и приготовился слушать. Прочитав несколько страниц, Джеймс поднял глаза и увидел, что Робби крепко спит, подложив под подбородок маленькие кулачки.

Из одного кулачка что-то выглядывало. Осторожно разжав пальцы мальчика, Джеймс вытащил из крепко сжатой ладошки маленького оловянного солдатика. Игрушка была помята и согнута, словно на нее кто-то наступил.

Джеймс бережно положил солдатика на ночной столик. Он хорошо помнил, как дорожат мальчишки любой мелочью. Должно быть, этот сломанный солдатик имел особое значение для Робби, и Джеймс понимал, что нужно относиться к этому с уважением.

Когда в пустом клубе воцарилась тишина и в этот поздний час с улицы не доносился шум, острое чувство одиночества пронзило Джеймса, словно у него в этом мире не было никого, кроме Робби и этого сломанного оловянного солдатика.

Что было, конечно, полной нелепостью, поскольку в соседней комнате спала Филиппа. За весь день она ни разу не подошла к нему, однако Джеймсу, говоря по правде, это принесло облегчение. Ему еще предстояло разобраться с внутренним голосом, который, изредка прорываясь сквозь безумие последних дней, напоминал ему об отсутствии здравого смысла в его поступках и суждениях.

Что ему известно о Филиппе? Она превосходная актриса, одаренный учитель и искусная лгунья. Она могла играть любую роль, от молодого человека до экзотической соблазнительницы, и любая роль ей удавалась превосходно.

А может, даже сейчас она играет роль? Может, весь клуб, очарованный ее способностью к перевоплощению, попал под ее влияние? Все «лжецы» были героями, независимо от их прошлого. А очаровать героя достаточно просто, нужно лишь дать ему возможность проявить свой героизм, а значит, предстать перед ним с просьбой о помощи.

Бедная девушка, не имеющая друзей, которая хочет лишь доказать невиновность своего похищенного отца и спасти его жизнь. Весьма соблазнительно в это поверить. Он мог получить сразу и восточную танцовщицу, и друга. Мог получить то, о чем мечтает каждый мужчина, – смелого и красивого напарника, который подходит ему, как часть собственного тела.

Джеймсу очень хотелось в это верить.

И именно поэтому у него возникли сомнения.


В клубе давно наступила тишина. Филиппа прижала ухо к двери своей спальни, прислушиваясь. Ни звука.

Должно быть, уже далеко за полночь. Филиппа осторожно приоткрыла свою дверь. В коридоре было темно. Взяв свечу и коробок спичек, которыми снабдил ее Фишер, Филиппа вышла в коридор.

В конце его находилась потайная дверь.

Довольно быстро Филиппе удалось справиться с защелкой, но она не знала, сумеет ли открыть дверь с обратной стороны. Достав из кармана щепку, Филиппа положила ее на косяк, чтобы дверь полностью не закрылась.

Теперь она стояла на роскошном ковре в коридоре, где пахло воском и лимонным: маслом.

Слева от нее должна находиться кладовка со щетками. А справа – цель ее путешествия, кабинет Джекема по прозвищу Хромоногий Мошенник. Джекем действительно прихрамывал.

«Когда-то он был великим вором». Так ей сказал Робби. Но только сегодня Филиппа об этом вспомнила. Джеймс знает Джекема в течение многих лет. Они друзья.

Станет ли Джеймс прислушиваться к ее словам, ведь она собирается обвинить Джекема на основании всего лишь намека, полученного от Лавинии. А если это неправда, простит ли он ей подобное обвинение в адрес друга?

И вот она пришла сюда, чтобы найти хоть какое-нибудь доказательство того, что он действительно вор.

К ее удивлению, кабинет Джекема не был заперт. Войдя внутрь, Филиппа остановилась в нерешительности. Но потом все же вошла, прикрыла дверь и зажгла свечу.

Кабинет был просторным и типично мужским. Прекрасный письменный стол совершенно не гармонировал со старым диваном, который, казалось, притащили со свалки. Ее внимание привлекли стопки бухгалтерских книг. Возможно, в них она найдет свидетельства растраты.

Однако, с точки зрения «лжецов», это незначительное преступление. Единственное, чего не прощают «лжецы», это измену.

Однако где бы могло храниться такое доказательство? Профессиональный вор будет избегать всех обычных потайных мест – сейфов, ящиков с двойным дном, тайников под паркетом. Филиппа села на краешек дивана и обвела взглядом комнату.

Что бы она использовала, чтобы скрыть правду от опытных шпионов? Еще одну ложную панель в одной из стен? «Лжецы» очень хорошо знакомы с этим механизмом. Незакрепленный камень в камине? Она подошла к каминной решетке. Все камки были тщательно скреплены известковым раствором.

Разочарованная Филиппа вернулась на диван. Сидеть было неудобно, пружины впивались в ягодицы. Неужели Джекем не может купить более приличный диван?

И тут Филиппу осенило. Она вскочила, внимательно осмотрела потертую обивку.

Затем стала прощупывать подушки. Ничего. Филиппа отодвинула диван от стены.

Спинка была выцветшей, обивка насквозь пропылилась, но швы выглядели совершенно целыми. Филиппа опустилась на корточки, ощупывая каждый дюйм, и когда добралась до нижнего угла покрытой обивкой спинки, под пальцами что-то хрустнуло.

– Конский волос так не хрустит, мистер Джекем, – пробормотала она, опуская руку ниже. Что-то было засунуто под ткань, значит, где-то есть отверстие или разрез.

Кончиками пальцев Филиппа нащупала разошедшийся шов, а затем узкую щель в обивочной ткани, прямую, как разрез бритвой. Ее выдавали лишь несколько свободно свисающих ниток.

Филиппа легла на спину и засунула голову под диван, чтобы рассмотреть дыру. Щель была достаточно большой, и Филиппа засунула туда руку.

– Мистер Стаббс, вы недобросовестно выполняете свои обязанности, – пробормотала она, стараясь не чихнуть.

– Я обязательно передам ему это, поскольку сомневаюсь, что вам доведется с ним встретиться вновь.

Чертов вор-предатель. Она должна была догадаться, что кабинет Джекема не заперт потому, что он все еще находится в клубе.


Глава 35


Комната Филиппы была пуста. Кровать застелена, на подушке аккуратно лежала ночная рубашка, а на вбитых в стену крючках висели оба ее платья. Джеймс стоял посреди комнаты ошарашенный, даже не в силах чертыхнуться.

Он пришел поговорить с ней, обнять ее. Но она, видимо, одетая по-мужски, куда-то исчезла.

Джеймс не на шутку встревожился.

Он вышел в коридор. Пламя свечи заколебалось на сквозняке. Прикрыв его свободной рукой, он заметил в конце коридора узкую, но хорошо различимую полоску света.

Подойдя ближе, Джеймс обнаружил, что потайная дверь приоткрыта. Сквозь щель видна была открытая дверь кабинета Джекема и свет, лившийся в темный коридор публичной части клуба.

Распахнув потайную дверь, Джеймс поспешил в комнату. Там были видны явные следы борьбы. Бухгалтерские книга валялись на полу. Диван был отодвинут от стены, диванные подушки разбросаны.

На полу лежал подсвечник, свеча, выпав из чашечки, продолжала гореть, грозя поджечь клуб. Джеймс поднял подсвечник и поставил свечу на место. Это был довольно изящный бронзовый подсвечник, один из тех, которые находились в комнате Филиппы. Судя по маленькой лужице воска, растекшейся по полу, стычка произошла совсем недавно.

Джеймс обошел вокруг дивана, размышляя, что бы это могло значить. Зачем было выдвигать его на середину комнаты? Борьба в комнате, возможно, могла сдвинуть его в одну или другую сторону, но мебель выдвинули намеренно.

Его охватило мрачное предчувствие. Филиппа побывала здесь до него. Что она здесь делала? Где она сейчас?

Скользнув взглядом ниже, Джеймс заметил небольшой белый треугольник, торчавший из-под дивана. Но ведь диванные подушки не набивают бумагой.

Джеймс, наклонившись, извлек лист плотной бумаги, опустился на колени и обнаружил под обивкой еще несколько листков. Вытащив их, он направился к столу, чтобы рассмотреть бумаги при свете свечей.

Один листок представлял собой угрожающее и злобное послание.

«Помни, вор, кого они будут обвинять в этом».

Второе носило более мирный характер:

«Ты считал вознаграждение достаточно щедрым, когда передавал мне первый список имен».

Было еще много листков подобного содержания. Джеймс сразу узнал почерк леди Лавинии Уинчелл. Тем же почерком были написаны и другие письма, извращенные сексуальные послания, которые, как теперь начал подозревать Джеймс, явно предназначались ему.

А в самом низу этой стопки явных улик Джеймс нашел и признание.

«Если ты читаешь это, Саймон, я скорее всего уже мертв. Знай, что я погиб от руки леди Уинчелл. И чтобы забрать с собой в ад эту мерзкую тварь, я хочу полностью признаться в своих преступлениях».

Это признание в предательстве, полное, как показалось Джеймсу, искреннего сожаления, вызвало у него отвращение, смешанное с сочувствием.

Джекем.

Джеймс чувствовал, что с ним что-то не так. Саймон спас этого человека, приведя его с улицы и поставив на ответственную должность в своем клубе, однако никогда не допускал Джекема во внутренний круг.

По этой же причине и Джеймс никогда этого не делал. Он имел огромное желание завербовать Филиппа, но всегда тщательно скрывал тайну клуба от Джекема.

Джекем.

Некоторое время Джеймс сидел неподвижно, потрясенный обнаруженными фактами, чтобы хоть как-то реагировать на случившееся.

«Значит, это не я выдал "лжецов"».

Джеймс едва не выронил документы из рук от охватившего его облегчения, ведь на его плечах в течение долгого времени лежало непосильное бремя.

«Я никого не предавал».

Вот почему Лавиния держала его в плену на том корабле. Ей не удалось его сломить.

Она подкупила Джекема. Неужели причиной была его слабость к бриллиантам?

И все это время, пока Джеймс искал доказательства или единственного свидетеля, за его спиной Джекем наблюдал за ним. Гнев тяжелой волной начал подниматься в его душе. И тут он вспомнил.

Филиппа.

Только теперь он понял, что она глубокой ночью делала в кабинете Джекема. Каким-то образом ей удалось узнать обо всем, у нее хватило ума, чтобы разглядеть то, чего не видели даже самые опытные «лжецы». И Филиппа решила найти доказательства.

Почему же она не пришла к нему? Почему не рассказала о своих подозрениях?

Потому что знала, что он не поверит ей. Боль сдавила грудь Джеймса. Его недоверие толкнуло девушку на этот опасный шаг.

И теперь Филиппа оказалась в руках Джекема.

Стоя перед клубом, Джеймс порылся в кармане в поисках монетки.

– Отнеси это в Этеридж-Хаус.

Мальчишка кивнул и помчался по улице, сжимая в одном кулачке послание, в другом – деньги. В предрассветной тишине его башмаки стучали по булыжнику. Джеймс проводил его взглядом. Мальчишке можно было доверять, его услугами «лжецы» часто пользовались, он был одним из многих неприметных уличных помощников.

Не потребуется много времени, чтобы дождаться реакции Далтона или прихода Клары, которая возьмет на себя заботу о Робби. И, все же Джеймс с трудом сдерживал тревогу. Филиппа в опасности, а он понятия не имеет, где ее искать.

Единственное, что он знал: все дороги ведут к Лавинии.

Следует ли ему прямо сейчас направиться к ней? Эта женщина достаточно умна, чтобы держать Филиппу у себя дома.

Черт побери, шпион он или нет? Неожиданно Джеймс преисполнился уверенности, которая смела прочь его замешательство и многомесячные сомнения. Его охватил азарт, мысли приобрели четкость и ясность.

Испытав чувство облегчения, Джеймс едва не рассмеялся.

Привет, Грифон. Тебя очень не хватало.

Он уже было решил рискнуть и вторгнуться в дом Лавинии, когда к нему подбежал другой мальчишка.

– У меня сообщение к кому-нибудь из членов клуба, сэр.

Мальчишка запыхался, он устал от долгого бега. Джеймс ощупывал карманы в поисках серебра, когда мальчишка выпалил свое сообщение.

– Хромой человек направляется на запад в сторону Скарлет-Харт. Рыжеволосая с ним.

Фиблс.

– Слава Богу, – выдохнул Джеймс. Бросив мальчишке шиллинг, он присел на ступеньки клуба. – Сюда скоро прибудут джентльмен и леди. Передай им то, что сообщил мне, получишь еще два.

Мальчишка кивнул. Джеймс окинул его взглядом. Этого парнишку он не знал.

– Эта леди очень щедрая. Так что обязательно дождись ее.

Он надеялся, что этого посула будет достаточно, чтобы парнишка передал сообщение по назначению, поскольку у него самого не было ни терпения, ни времени оставаться на месте. В соответствии с инструкциям, «лжец» в такой ситуации должен дождаться подкрепления, но Джеймс не мог бездействовать.

Еще раз дав наставление мальчишке, он сорвался с места, подозвав первый же попавшийся кеб. Он должен идти за Фиблсом по пятам.

Только бы старый филер снова не упустил Джекема.


Филиппа плохо знала Лондон и совершенно не представляла себе, куда Джекем ее привез. Они стояли в пустом особняке в некогда богатом районе города. Всю дорогу Джекем крепко держал ее за руку. При всей внешней немощи руки Джекема были очень сильными.

В другой руке он сжимал пистолет, который не выпускал с того момента, как в клубе она, подняв голову, увидела возвышающегося над ней предателя. Сколько же времени прошло с того момента? Час или больше?

В доме не было никакой мебели. Особняк был совершенно пуст, что подтверждало эхо, разносившееся от стука их башмаков по деревянному полу. Единственная свеча в руке Джекема давала возможность рассмотреть комнату, где они находились. Она походила на переднюю гостиную. На высоких окнах висели тяжелые занавеси, явно предназначенные для того, чтобы скрыть от посторонних глаз все, что происходило в этом пустынном доме.

Филиппа осторожно кашлянула.

– Чего вы ждете?

Джекем не ответил. Он даже не взглянул на нее.

Странно. У Филиппы был не слишком большой опыт общения со злодеями, но она представляла их себе горластыми, шумными, угрожавшими своей жертве, прежде чем разделаться с ней.

А может, она просто начиталась рыцарских романов.

Наконец какой-то звук нарушил давящую тишину. Щелчок и отдаленный звон колокольчика просигналили, что открылась парадная дверь. Треугольник света возник на полу вестибюля.

Вскоре в клубе заметят ее отсутствие. Оставалось надеяться, что Джеймс встревожится. Наверняка Агата и Клара позаботятся о том, чтобы организовать поиски.

Однако надежда на то, что ее найдут, была весьма слабой. Ведь искать ее в огромном городе все равно что иголку в стоге сена.

В дверном проеме стояла Лавиния и, усмехаясь, смотрела прямо на Филиппу!


Еще один паб, еще одно послание от Фиблса. Подгоняя лошадь, Джеймс чувствовал, как колотится у него сердце. Быстрее. Вперед.

Каждая задержка казалась вечностью, каждая тележка, преграждавшая им путь, выводила его из себя.

Еще одна пивная, еще одно послание: «На запад. "Черный Лев"».

Он должен был дождаться Далтона, который прибудет с подкреплением. Но не мог.

Филиппа.

Быстрее.


Лавиния щелкнула пальцами над головой Филиппы. Филиппа скосила глаза.

– Я кусаюсь.

Лавиния презрительно фыркнула, но отступила на шаг, повернувшись к Джекему, который держат наготове пистолет.

– Что ей может быть известно?

– Достаточно, чтобы обыскивать мой кабинет. – Джекем прищурился, глядя на Лавинию. – Я слышал, она приходила к вам. Что вы ей рассказали?

– Ничего. Ты же знаешь о нашем уговоре. Я не могу предать тебя, не выдав себя. И наоборот.

Филиппа внимательно прислушивалась к их разговору. Итак, предатель не доверяет своей хозяйке.

– Я полагаю, эту часть сделки очень трудно проконтролировать, – сказала Филиппа. – Впрочем, если подумать, то все совершенно логично. Ведь если он предает своих друзей, то почему бы ему не предать вас? А коль скоро вы предали своего собственного любовника, почему бы вам не бросить Джекема на растерзание волкам?

Оба с ненавистью посмотрели на Филиппу.

– Что за чушь!

Лавиния держалась достаточно уверенно, но Филиппа заметила настороженный взгляд, который она бросила на Джекема.

– Разве? Но ведь совершенно очевидно, что мистер Джекем доверяет вам не больше, чем мне.

– Даже меньше, – произнес Джекем.

Лавиния оскалила зубы.

– А ведь я хорошо тебе заплатила за сотрудничество! – зло прошипела она.

– Ты мне солгала.

Лавиния рассмеялась.

– И моя история задела твои патриотические чувства! Странно, а я-то думала, что предать их тебя заставили те огромные деньги, которые я тебе заплатила.

Филиппа округлила глаза.

– Так это были вы? – Она перевела взгляд с Джекема на Лавинию. – Я думала, вы пытками и наркотиками заставили Джеймса выдать своих друзей.

В комнату вошел человек в ливрее дома Уинчеллов. Он наклонился к Лавинии, что-то прошептал ей на ухо и вышел. Очевидно, это был кучер Лавинии. То, что его госпожа находилась в обществе вооруженного пистолетом человека, по-видимому, не произвело на слугу никакого впечатления. Поразительно. Потрясающий пример надежного лакея.

Лавиния обернулась. Ее глаза сияли. О Боже. Все, что могло доставить этой женщине такое удовольствие, не сулило ничего хорошего.

– Похоже, у нас еще один гость. Вы должны извинить меня, мистер Джекем. Будьте любезны, проводите мисс Этуотер на крышу. Там сейчас идет ремонт, так что есть проход через чердак и прекрасно просматривается вся улица. Вы сможете следить, не появятся ли другие гости.

Она с быстротой атакующей змеи выхватила пистолет у Джекема.

– Он вам, пожалуй, не понадобится. А сейчас мне необходимо слегка привести себя в порядок. – С этими словами Лавиния грациозно выплыла из комнаты.

С удивлением, граничащим с истерикой, Филиппа следила за тем, как она уходит. Конечно, очень важно, как ты выглядишь, когда совершаешь убийство. Очевидно, Филиппе предстояло многому научиться, чтобы стать настоящей великосветской львицей. Как жаль, что времени на это у нее совсем не осталось.


Не дожидаясь, когда, остановится экипаж, Джеймс выскочил из коляски у очередного паба. В ожидавшем его послании был дан адрес дома, расположенного всего в нескольких кварталах от того места, где он находился. Не желая тратить время на уговоры недовольного кебмена, он бросил ему крону и бросился бежать.

Приблизившись к незнакомому особняку, Джеймс увидел у парадного входа великолепный экипаж. В утреннем свете ярко сверкал герб Уинчеллов. Лавиния.

Ну конечно.

Справа от Джеймса шевельнулась тень. Он даже не потрудился повернуть голову.

– Ну что у тебя?

– Я как раз собирался вернуться с отчетом, когда увидел хромающего человека.

– Это Джекем.

Фиблс мгновение помолчал.

– Да уж. Теперь многое становится ясно. – Затем он продолжил свой доклад: – Джекем вошел в дом вместе с вашей рыжеволосой мисс чуть меньше часа назад. Вид у нее был не слишком счастливый. Дама вошла только что. Думаю, ее кучер меня заметил, потому что поспешил следом за дамой.

– Ага. – Значит, его ждут. – Пора действовать, открыто.

Джеймс вышел на мощенную булыжником мостовую, обошел экипаж и, даже не взглянув на возвращающегося кучера, распахнул дверь и решительно вошел в дом.


Глава 36


Джекем толкнул маленькую-дверь на верхней площадке лестницы и втащил Филиппу, безуспешно пытавшуюся вцепиться в дверной косяк, в открывшийся проем. Потом она вцепилась в Джекема. О борьбе не могло быть и речи. Некоторое время они балансировали на покатой крыше рядом с фронтоном, потом Джекем потащил ее выше.

Неожиданно у нее под ногами оказалась ровная поверхность, на которой можно было стоять. Филиппа открыла глаза.

И тотчас вновь их закрыла.

Этот дом был построен в старом стиле, большой и квадратный, с плоской крышей. Слева и справа стояли дома гораздо меньшего размера. Так что надежды, что их заметят, было мало. Позади дома находился большой разросшийся сад, но вблизи стен деревья не росли.

Как только Филиппа обрела равновесие, Джекем ее отпустил, поскольку бежать отсюда было некуда. Внизу находилась вооруженная пистолетом Лавиния.

Филиппа стремительно подошла к краю крыши. Дом был четырехэтажным, это она поняла, когда Джекем тащил ее по лестнице, – они прошли четыре пролета. Она взглянула вниз. Открывшийся вид заставил ее опуститься на колени. Филиппа боялась высоты.

А вот Робби такая высота совершенно не испугала бы. Окажись он на ее месте, стал бы высматривать, нет ли тут водосточных труб или настенных шпалер.

Внизу, всего в дюжине футов под ней, виднелся отличный широкий выступ.

– Даже не думай, – раздался за спиной скрипучий голос. Филиппа поспешно отошла от края крыши, испугавшись, что он может столкнуть ее. Над ней, скрестив руки на груди, возвышался Джекем.

– Ты, конечно, можешь спрыгнуть на выступ, но можешь и промахнуться. Я точно знаю, что, упав с третьего этажа, насмерть не разобьешься. А вот с четвертого… Не уверен. Это уж как повезет. Ударишься головой – получишь гроб и цветы. На ноги – останешься хромой, как я, впрочем, если повезет, то умрешь. А если нет, всю жизнь каждый твой шаг будет даваться тебе с огромной болью.

Его голос звучал равнодушно, а сам он в это время бесстрашно смотрел вниз. Филиппа поняла, что этому человеку теперь нечего бояться, самое страшное уже произошло.

Филиппа вышла на середину крыши и подошла к каминной трубе, которая оказалась совершенно холодной. Но она хоть не кружилась у нее перед глазами. Филиппа пыталась найти выход из этой кошмарной ситуации, но не могла.


Джеймс обнаружил Лавинию в единственной комнате, которая была хоть как-то обставлена. Если обстановкой можно было назвать огромную кровать и туалетный столик.

Должно быть, этот дом, снятый на деньга, полученные за предательство, являлся местом деловых встреч и любовных свиданий..

Лавиния служила прекрасным украшением этой комнаты. Она похотливо раскинулась на кровати, на ней ничего не было, кроме рубашки, украшенной брюссельским кружевом. Все было тщательно продумано.

Никогда еще она не выглядела такой красивой. Ее волосы были искусно взъерошены, и любой нормальный мужчина в Англии потерял бы дар речи при виде этого полуобнаженного тела.

– Ты пришел, чтобы служить мне, как раньше? – спросила Лавиния. – Или я должна быть твоей восточной танцовщицей?

Она улыбнулась ему и провела кончиками пальцев по своему декольте.

Джеймс холодно разглядывал богато расшитое покрывало.

– Расслабься, Винни. Я пришел за Филиппом. Я знаю, что она здесь.

– Знаешь? Но ведь она была здесь только вчера, зачем же ей снова приходить?

Джеймс искренне удивился.

– Разве ты не знал? Да и вряд ли тебя это волнует. Она странное создание, не правда ли? Похожа на мальчишку.

Проклятие! Лавинии всегда удается на шаг опередить его. Она не слишком уж умна, хотя в хитрости и изворотливости ей не откажешь. К тому же это доказывает, что она недавно разговаривала с Джекемом.

– У меня нет времени на игры, Винни. На этот раз тебе не выиграть. Теперь у меня есть улики против тебя. Джекем сохранил все письма и записки. По-видимому, он кое-чему научился за те годы, что провел с нами.

– Вот болван! – вскинулась Лавиния.

– Так ты признаешь, что участвовала в этом грязном деле.

– А почему бы и нет? Ведь у меня твоя невеста!

– Филиппа рассказала тебе об этом? – Он не мот сдержать еле заметной улыбки. Кажется, его предложение принято.

– Она тебе очень нужна?

Джеймс долго смотрел на Лавинию.

– А я очень нужен тебе?

Злой огонек блеснул в ее глазах.

– Предлагаешь сделку?

– Возможно. А возможно, пытаюсь понять, к чему ты клонишь. Как много у тебя осталось власти теперь, когда я знаю твою истинную натуру. – Он наклонил голову. – Попытайся убедить меня остаться, если я тебе действительно нужен. Или ты полагаешь, у тебя не получится? Я один из тех, кому удалось избавиться от твоих чар, не так ли?

Это было самое ужасное, чего можно было от него потребовать, – опять отдаться в ее руки. Но он не колебался. «Лжецам» потребуется немного времени, чтобы прийти на помощь.

Она не могла не ответить на его вызов, Джеймс это прекрасно знал.

– Защищайся, моя любовь, – произнесла она с улыбкой столь же прекрасной, сколь и порочной.

Она соскользнула с кровати и медленно подошла к нему.

– Тебе понравились мои письма, моя любовь? Ты прочел и запомнил их? Разве ты не почувствовал, что они написаны специально для тебя?

Он оказался прав. Она знала, что ее письма будут прочитаны. И что он будет одним из тех, кто их прочтет, фактически она писала именно ему.

В поисках улик Джеймс действительно читал и перечитывал эти письма, и она, несомненно, рассчитывала на это. Ее слова вползали в его мысли, отравляя сон и развращая разум.

– Воистину ты воплощение порока?

– Именно такой я тебе нравилась!

И это было правдой. Он всегда зная, что она порочна.

– Да, именно такой, – произнес он.

– Но тем не менее ты здесь и снова готов служить мне. Наверняка не ради этой костлявой рыжей девицы. Ты никогда не переставал мечтать обо мне.

– Бедняжка Лавиния, ты всегда мечтаешь о том, чего не можешь получить.

– Но тебя-то я заполучила, как ты помнишь. – Одной рукой она огладила его пах, второй – провела по его ягодицам.

Джеймс покачал головой:

– Нет, Винни, это была не ты. Эта была другая Лавиния, созданная моим воображением. Одинокая супруга занятого делами мужчины, которая хотела немного развлечься. Ту Лавинию стоило желать.

– Ты слишком самоуверен, Джеймс Каннингтон. Ведь я хорошо тебя знаю. Я могла что-то утаить от тебя, но ты отдавал себя полностью.

– Не было этого!

– Было! – выдохнула она ему в ухо.

– Ошибаешься. Ты никогда не владела моим сердцем.

Она отступила на шаг. Глаза ее сверкали.

– Я владею и твоим сердцем, и твоей душой! У тебя никого не было с момента моего ареста.

– Да, Джекем не скупился на информацию.

– Он рассказал мне и о твоей задумчивости, и о твоих кошмарах, и о том, что во сне ты все еще зовешь меня.

Она улыбнулась.

– Вы с ним, должно быть, очень близки. Ты уверена, что он тебя не ревнует ко мне?

– Я знаю, что ты задумал, Джеймс. Но ты ошибаешься, если думаешь, что заставишь Джекема ревновать. Единственный человек, которого он ненавидит больше, чем меня, – это он сам.

Это вполне понятно.

– Все отворачиваются от тебя в конце концов, не так ли. Мой супруг все еще находится под моими чарами. Правда, был тот инцидент с пистолетом и сейфом, но мне без труда удалось убедить его, что я потеряла голову от ужаса, который испытала, когда ты соблазнил меня, а потом с презрением отверг, – Она шутливо погрозила Джеймсу пальчиком и подошла к нему вплотную. – Негодник Джеймс, пытающийся, сбить с пути истинного верную, жену. И все лишь ради забавы! И не стыдно, тебе?

– Ты даже не представляешь себе, насколько стыдно, Лавиния. Впрочем, тебе этого не понять.


Джекем расхаживал по крыше, глядя го в одну, те в другую сторону. Филиппе казалось, что еще немного, и она сойдет с ума.

– Зачем вы пошли на это, Джекем? Джеймс был вашим другом. Да и остальные члены клуба тоже. Они доверяли вам.

Джекем повернулся к ней.

– Да что тебе об этом известно! Bee те годы, что я работал на Саймона Рейнза, он лгал мне. И я долго гадал, только ли воровством, они промышляют. Но я думал, это лишь часть дела, возможно, шантаж, возможно, «мокрое дело» за плату. Я думал, Саймон не посвящал меня ради моего собственного блага, потому что знал, что я такими вещами не занимаюсь.

Он покачал головой.

– А потом появилась она. Она была похожа на ангела, но у нее было сердце дьявола. Она сказала мне, что они убили Джеймса. Он пропал некоторое время назад, и я очень беспокоился. Я знал, что у него есть женщина, замужняя дама, поэтому не имел оснований ей не верить. Она сказала мне, что «лжецы» покончили с ним, когда он воспрепятствовал их плану убить Ливерпула.

Он провел рукой по своим седеющим волосам.

– Я думал, они убили Джеймса. Поэтому я выдал ей имена, выдал все. – Он закрыл глаза. – Я продал душу этой твари.

– Но ведь потом Джеймс вернулся.

Джекем вздохнул и присел на краешек плоской крыши. Глядя на него, Филиппа поборола приступ тошноты.

– Да, Джеймс вернулся. Раньше я занимался только своим делом, а потом начал подслушивать, и когда обнаружил, что натворил…

Он посмотрел вниз, свесив руки между коленями.

– Все было кончено. Никаких имен я ей больше не называл. И зачем только ты в это влезла?

– Это вы думали, что все кончено! – воскликнула Филиппа. – Возможно, кончено для вас, а также для тех, кто погиб, но это никогда не будет кончено для Джеймса.

Джекем отмахнулся от нее.

– С Джеймсом все в порядке. Он встал на ноги. Судя по всему, он станет шефом.

– Джеймс – это человек в футляре, болван! Ходячая фикция, созданная нашим воображением. Человек, который сидит внутри его, погибает, а ты убиваешь его!

Джекем наконец посмотрел на нее. Она в нетерпении подалась вперед.

– Джекем, возможно, они простят вас. На спусковой крючок нажимала Лавиния. Но если вы убьете меня, то возьмете на душу такой грех, что никогда не сможете смотреть людям в глаза.

– Они не прощают, неужели не понимаешь? Джеймс так и живет с чувством вины. Он любит тебя, но не может простить. – Джекем встал. – Они никогда не простят.


Руки Лавинии порхали вокруг него, как это было в его сне. Она ласкала его, исследовала, открывала вновь.

Джеймс ждал, когда его охватит смешанное чувство вожделения и отвращения, как это всегда бывало. Ее прикосновения были отравлены ядом сладострастия. Сам ее запах заставлял его чувствовать…

Ничего.

Невероятно. Он ждал, затаив дыхание, когда его поглотит отвратительное желание, когда его скрутит ее порочное, соблазнительное…

Он ничего не чувствовал. Абсолютно ничего. Он думал только о Филиппе.

Ему хотелось рассмеяться ей в лицо.

С огромным облегчением Джеймс осознал, что не остался рабом плотских чувств.

К тому же желание отомстить за своих друзей ослабло. Он все еще жаждал справедливости, но теперь желал этого с холодной убийственной отстраненностью, которой ему никогда не удавалось достичь раньше.

– Теперь ты понимаешь, – произнес он, прервав ее музыкальные вздохи, призванные, видимо, возбудить его, – что я совершенно свободен от тебя.

Она, прищурившись, посмотрела ему прямо в глаза.

– Я так не думаю, Джеймс.

Ее голос был холодным, но его порадовало чувство поражения, которое он заметил в ее взгляде. Он выиграл. Она отвернулась от него и подошла к туалетному столику.

– О да, – продолжил он. – Теперь я знаю, что ни зелье, ни пытки не могут заставить меня предать моих товарищей, не говоря уже об уловках отработанного предателя. На меня больше не действуют твои трюки, Лавиния. Ты вообще меня не возбуждаешь. На это способна единственная женщина – Филиппа.

– Тем хуже для нее, – сказала Лавиния. В руке она держала пистолет. Джеймс не удивился этому. Она убила слишком многих, и все же в глубине души он верил, что ее чувства к нему не позволят, чтобы его постигла та же участь.

Он шагнул вперед, но не успел опомниться, как Лавиния повернулась и выбежала из комнаты.


Звук приближающихся шагов заставил Филиппу вскочить на ноги. Он пришел…

Но это была Лавиния с пистолетом в руке.

– Подними ее! – задыхаясь, выкрикнула она. – Подведи к самому краю и сбрось вниз!

– Что? – Даже для привыкшего ко всему Джекема это было слишком. – Только не это.

Лавиния помахала пистолетом, переводя ствол с одного на другого.

– Ты это сделаешь, или я пристрелю тебя прямо здесь, и ты слетишь с этой чертовой крыши. Ты однажды уже испытал это, Джекем. Думаешь, тебе удастся выжить еще раз?

За спиной у Лавинии появился Джеймс. Филиппа подавила вырвавшийся крик, но было уже поздно. Лавиния услышала шаги, и, повернувшись, нацелила пистолет на Джеймса.

– Я, убью тебя прежде, чем она успеет тебя заполучить.

Теперь, став хозяйкой положения, она, казалось, успокоилась.

Джекем подтащил Филиппу к краю крыши. Филиппа сопротивлялась, но колени у нее подгибались. Сопротивление бесполезно. Ее подтащили к самому краю, словно мешок с мусором.

Из последних сил она вцепилась в рукав Джекема. Ей хотелось кричать, умолять о помощи и спасении, не она онемела от страха. Она могла лишь наблюдать, как Лавиния отступает, стараясь держать всех троих в поле зрения. Она приблизилась к двери, почти заблокировав ее.

– Я хочу, чтобы ты это видел, Джеймс. Чтобы она умерла у тебя на глазах. – Она сделала Джекему знак пистолетом. – Давай! Убей ее!

Филиппа услышала, как Джеймс зарычал в бессильной ярости.

– П-прошу вас! – только и смогла прошептать Филиппа. Но глаза Джекема были тусклыми и безжизненными.

– Время пришло.

Хватка мужчины ослабела, и Филиппа почувствовала, как скользит ее каблук. Она в отчаянии вцепилась в него.

– Нет…

Она почувствовала, как ускользает у нее из рук его рубашка. Ее рука наткнулась на камень. Скользит. Споткнулась. Уцепилась за камень. Держись.

Падение неожиданно прекратилось. Ее спас декоративный выступ, украшавший крышу особняка. Она крепко вцепилась в камень, прижавшись щекой к закопченному граниту. Ее ноги повисли в воздухе, и, задыхаясь от напряжения, она пыталась нащупать хоть какую-то опору на фасаде здания.

И нашла. Левая нога нащупала опору, и Филиппе удалось немного отдышаться. Правда, свою спасительницу, каменную горгулью, девушка не рискнула отпустить, но каменное чудище было покрыто слоем грязи и птичьего помета, который утренняя роса превратила в липкую слизь.

«Прошу тебя, Господи, прошу тебя…»

Ее больше нет…

Джеймс охнул. Его сердце заледенело от горя.

«Я убил ее своим недоверием».


Глава 37


Джекем посмотрел на Лавинию.

– Здорово шлепнулась.

Увидев, что Лавиния посмотрела вниз, чтобы полюбоваться на дело рук своих, Джеймс обезумел от ярости.

– Вид ужасный? – спросила Лавиния. – Крови много?

Джеймс шагнул вперед. Ему было наплевать на пистолет в ее руке. Он с радостью встретил бы смерть, ибо вместе с ней ушло бы осознание того, что Филиппа разбилась насмерть.

Он не заметил, что Джекем забрал у Лавинии пистолет, якобы помогая ей шагнуть ближе к краю, и нацелил его прямо в сердце Лавинии.

Грянул выстрел, и Лавиния замертво упала к ногам Джекема.

Джекем наклонил голову и посмотрел на женщину, которая так долго была его сообщницей и его мучительницей.

– Эта женщина – исчадие ада! – с ненавистью произнес Джекем.

Джеймс перешагнул через тело, словно через кучу мусора, и приблизился к тому, кто погубил его возлюбленную.

– А теперь я убью тебя, Джекем.

Джекем отступил назад и успокаивающим жестом поднял руки.

– На твоем месте я не стал бы этого делать, Джеймс.

– Ты это заслужил!

Джекем кивком указал на крышу.

– Тебе понадобится моя помощь, чтобы снять ее с того выступа, на котором она сейчас стоит.

Джеймс распластался на краю крыши и посмотрел вниз. Филиппа стояла на выступе, прижавшись лицом к стене и широко раскинув руки.

Джеймс задохнулся от радости.

– Флип! Флип, дорогая, дотянись до моей руки!

С его помощью и с помощью Джекема Филиппа стала карабкаться наверх.

– Я до тебя доберусь, Джекем, увидишь, – бормотала Филиппа, тяжело дыша. Наткнувшись на труп Лавинии, она остановилась и бросила на Джеймса взгляд, полный отвращения. – Мертвая она даже красива!

Джеймс обошел Филиппу, которая никак не решалась встать на ноги, и, присев, протянул ей руку.

– Флип, пожалуйста, встань!

– Нет! – Лицо ее было залито слезами. – Мне чертовски плохо, эти негодяи притащили меня сюда и бросили. Я лучше буду ползти, чем воспользуюсь твоей помощью. Прочь с дороги!

Тут вмешался Джекем:

– «Лжецы» уже здесь.

Джеймс медленно поднялся. Даже Филиппа села, хотя обеими руками цеплялась за кровлю. Ее брюки и сюртук были измазаны сажей и птичьим пометом.

– «Лжецы» убьют тебя, Джекем, – сказал Джеймс. Джекем кивнул и провел тыльной стороной ладони по покрытому испариной лбу.

– Я… я не хочу умирать, но знаю, что они меня не отпустят.

Джеймс почувствовал, как рука Филиппы сжала его лодыжку. Он посмотрел на ее перепачканное лицо. Его отважный замечательный Флип.

– Но ведь он спас меня, Джеймс.

Джеймс пожал плечами.

– Это всего лишь часть игры.

Джеймс посмотрел на Джекема.

– Ты спас Филиппу. Но вступил в сговор с французской шпионкой. Она тебе за это заплатила. Погибли люди, Джекем.

– Я понимаю. Я бы не смог с этим жить. Я рад, что все кончилось.

– Люди погибли. Но Филиппа осталась жива.

Джеймс протянул ей руку. На этот раз Филиппа поднялась и приняла ее. Он коснулся большим пальцем ее щеки, смахнув слезу.

– Беги, Джекем.

Филиппа ободряюще улыбнулась этому странному человеку, который чуть не убил ее. Джекем кивнул, прощаясь, и побежал к краю крыши, с которой столкнул Филиппу.

– А он не бросится вниз? – встревожилась Филиппа.

– Это его дело. У меня много других забот.

Филиппа пристально смотрела на него. Ему хотелось знать, о чем она думает, но спросить он не успел.

Раздался сильный удар, и легкая дверь слетела с петель, на крыше появились «лжецы».


– О чем ты думаешь? – Джеймс едва сдерживался, чтобы не закричать. Женщина, которую он любит, чертовски упряма.

Она даже не смотрела на него, продолжая паковать свой саквояж. Они стояли в ее комнате в клубе. В этой комнате он оставил ее, чтобы дать ей возможность отдохнуть сегодня после тех испытаний, которые выпали на ее долю. Это было так естественно, так по-джентльменски.

Теперь он сожалел о том, что не помчался с ней в Гретна-Грин.

Он потер лицо, заставляя себя успокоиться. Здесь нужны были аргументы.

– Филиппа, ты не понимаешь. Ты сделала меня свободным.

– Ты делаешь мне предложение из чувства благодарности. Нетрудно понять, что для тебя значит снятие обвинений, я рада за тебя. Однако это не может служить основанием для вступления в брак.

– Филиппа, ты мне не безразлична.

– Хорошая формулировка. – Она продолжала складывать вещи. – Ты тоже мне не безразличен, но мое небезразличие несколько другого сорта.

– Ты меня не слышишь? Я сказал, что хочу жениться на тебе!

– Ты относишься ко мне как к другу. Тебе нравится ложиться со мной в постель. Мне тоже это нравится.

Она сложила вещи и закрыла саквояж.

– Именно об этом я тебе и толкую!

Она посмотрела на оставшиеся вещи.

– Не знаю, что делать с одеждой Филиппа. Баттон так старался! Но эти вещи вряд ли пригодятся настоящему джентльмену.

Она потянула за нитку, болтавшуюся на жилете.

– Надо бы починить, но времени нет.

Шов разошелся у нее в руках. Филиппа в шоке смотрела на подкладку.

– Вот черт! Взгляни! – Она протянула жилет Джеймсу и не поверила своим глазам. – Деньги Бесси. Она, должно быть, зашила их в жилет, опасаясь кражи. Выходит, я их украла, – пробормотала Филиппа. – Надо немедленно вернуть их семье Бесси.

– Да оставь ты этот жилет в покое! – Джеймс вырвал у нее саквояж. – Посмотри на меня, Флип! Посмотри мне в глаза и скажи, что ты не хочешь выходить за меня замуж!

– Джеймс Каннингтон, я не хочу выходить за вас замуж.

Филиппа взяла у него из рук свой саквояж и вышла из комнаты.


Агата возмущенно всплеснула руками и сердито посмотрела на брата.

– Ты опять все испортил!

Джеймс поморщился.

– Я не хочу об этом говорить.

Он сидел за огромным разделочным столом Курта. Гигант, увидев, в каком настроении пребывает Агата, моментально покинул кухню.

– Во-первых, ты сделал предложение «в вежливой форме», что чертовски оскорбительно, если тебя интересует мое мнение. – Агата презрительно фыркнула. – Итак, что ты сделал на этот раз, Джеймс? Выразил благодарность?

– А что в этом плохого? – разозлился Джеймс.

– Мусорщик каждое утро выгребает грязь из твоего дома, но разве этого достаточно, чтобы жениться на нем?

Джеймс открыл было рот, чтобы возразить ей, но закрыл, так ничего и не сказав. Неужели именно это он и сделал? Предложил оплату за оказанные услуги?

– Женщины очень сложные создания!

Агата кивнула:

– Наконец-то ты это понял.

В кухню вошла Клара. Она посмотрела на Джеймса, сидевшего с опущенной головой, и перевела взгляд на явно расстроенную Агату.

– Он снова все испортил?

Джеймс поднялся.

– Я в шифровальной, если… если кто-то будет меня спрашивать.

– Филиппы в шифровальной нет! – крикнула Агата ему вслед. – Там нет ничего, кроме старых пыльных бумаг и не менее пыльного Фишера.

Джеймс промолчал. Он должен расшифровать любимую женщину, а Фишер единственный шифровальщик среди «лжецов».


Филиппа остановилась, чтобы попрощаться с Робби. Было нелегко вновь входить в этот дом. Все здесь напоминало о Джеймсе. И конечно же, Робби играл в кабинете – с этой комнатой у нее было связано много воспоминаний.

Денни проводил ее в кабинет, выражение лица у него было, как всегда, недовольным.

– Не знаю, зачем вам вздумалось снова приходить сюда. Вы все тут испортили – вот что я вам скажу, если мое мнение кого-нибудь интересует.

– Денни, вы просто не понимаете.

– Я все понимаю. Вы пришли сюда, всех обманули, а теперь мальчишка не желает ни с кем разговаривать, а хозяин сам не свой. А как все было замечательно раньше!

Филиппа удивленно раскрыла глаза.

– Раньше? Вы имеете в виду, когда Робби не умел читать, а Джеймса по ночам мучили кошмары?

Она пожала плечами. Не было никакого смысла спорить с Денни. Этот человек с самого начала воспринял в штыки ее появление.

– Вам не стоит беспокоиться, Денни. Через несколько минут я навсегда покину этот дом.

Зато Робби очень обрадовался, увидев ее.

– Флип! – Мальчишка вскочил с пола, на котором были разбросаны его солдатики, и бросился к ней в объятия. – Наконец-то ты вернулась домой!

– Нет, милый. Я зашла попрощаться.

– Ты уезжаешь? – Робби отстранился от нее. – А когда вернешься?

У Филиппы защипало глаза. Как объяснить малышу, который успел привязаться к ней, что и она его покидает?

– Я не могу остаться, Робби. Не могу жить здесь с тобой и Джеймсом. Лорд Этеридж отдал приказ о проведении операции по спасению. Я поеду в Испанию и буду дожидаться возвращения отца.

– В Испанию? – Он сердито смотрел на нее, глаза его наполнились слезами. – Что там такого в этой чертовой Испании?

Филиппа не ответила ему, поскольку ничего особенного в этой Испании и не было, по крайней мере для нее. Да и ее отца с этой страной ничто не связывало, кроме воспоминаний. Возможно, когда он восстановится после своего плена, они переселятся в какое-нибудь другое место.

Но только не в Лондон.

Лондон – это Джеймс, Робби и «лжецы». А значит, снова страдания. Филиппа сыта ими по горло.

И все же Филиппа чувствовала, что нельзя просто так уйти. Она села в большое кресло за стол Джеймса, усадив Робби на колени.

Наконец пришла пора прощаться.

– Поцелуй меня, милый. Мой экипаж ждет.

– Еще не время, моя госпожа, – услышала она низкий голос. В дверном проеме стоял Джеймс. Его волосы были взъерошены, карие глаза потемнели от напряжения, одна щека была запачкана чернилами. Их взгляды встретились.

Робби кулаком вытер нос.

– Джеймс, Флип говорит, что она уезжает.

– Положись на меня, сынок, все будет в порядке, если ты сейчас удалишься в свою комнату.

Робби еще крепче обнял Филиппу за шею.

– Нет, она может уехать!

Джеймс посмотрел на сына.

– Роб, настоящий «лжец» знает, когда нужно передать выполнение задания настоящему специалисту.

– Ох. – Робби соскользнул с коленей Филиппы и выбежал из комнаты, прежде чем она успела поцеловать его. Филиппа поднялась, их с Джеймсом разделял только стол, она держалась в отдалении не из страха, а пытаясь уменьшить силу его притяжения.

– Мне пора.

– Пожалуйста, задержись ненадолго. – Он достал из нагрудного кармана сложенный листок. – Фишер не может ничего разобрать. Может, тебе это удастся, если, конечно, ты сможешь уделить нам немного времени.

– О, конечно.

Чувствуя себя немного разочарованной, Филиппа взяла документ и вернулась на свое место за столом. Вынула из ящика заточенный карандаш и принялась изучать документ.

– Напоминает послание, зашифрованное простым способом алфавитной замены. Если взять самую часто встречающуюся букву алфавита, а это будет буква е, и мы поймем, каким символом заменили эту букву. – Она подняла глаза и с подозрением посмотрела на него. – Фишер должен был легко расшифровать этот текст.

Джеймс с нарочитым равнодушием пожал плечами и поправил свой галстук. Это не ускользнуло от Филиппы, и, прищурившись, она посмотрела на Джеймса. Потом ее мысли унеслись в сторону, отвлеченные его твердыми скулами и четко вылепленным волевым подбородком и тем, как его шоколадного цвета волосы ложились завитками возле уха.

Шифр. Да. Она судорожно сглотнула, заставив себя сосредоточиться. Продолжая заниматься подстановкой букв, Филиппа поймала себя на том, что заинтригована.

– Какой интересный числовой поворот, – пробормотала она, – Несложно, но весьма хорошо скрыто. Похоже, шифровальщик был опытный.

Джеймс пошевелился, и она, подняв глаза, недовольно взглянула на него.

– Так вы хотите, чтобы я это расшифровала, или нет? Джеймс кивнул с самым серьезным видом.

Филиппа вновь склонилась над столом. Знакомая работа по разгадыванию головоломки успокаивала ее. Она не знала, чем захочет заниматься отец по возвращении в Испанию. Они могли бы работать вместе. Части головоломки сложились в одно целое, и словно но мановению волшебной палочки стали появляться слова. Она улыбнулась.

– Получилось, – выдохнула Филиппа.

Джеймс подался вперед.

– Прочти!

Филиппа подняла руку.

– Не торопи меня.

Она удивленно прочла послание. Но не вслух. Про себя. Оно походило на стихи.
		Ты и начало, и конец.


		Хочу держать тебя в объятиях ночью,


		а по утрам вдыхать твой аромат.


		Когда умру, единственное, о чем буду сожалеть,


		что ты не сможешь оставаться в моем сердце


		и не услышишь, как оно поет,


		когда ты прикасаешься ко мне.


		Мечта моя. Мой нежный друг.


		Моя любовь.


Не веря своим глазам, Филиппа судорожно сглотнула, сердце ее взволнованно забилось. Она увидела неизвестный ей значок внизу страницы.

– Тут есть символ и подпись. Напоминает смесь льва с орлом, похоже на…

– Это грифон, – тихо произнес Джеймс.

– Понятно. – Ее голос звучал не слишком обнадеживающе.

Джеймс нервно заерзал.

– Я все правильно сделал? Случайно не написал, что хотел бы надевать твои чулки или что-то в этом роде?

Она засмеялась, но сквозь смех звучали слезы. Она больше не могла сопротивляться Джеймсу. И все же позволила себе маленькую месть:

– Мне зашифровать свой ответ? Ведь я немало потрудилась, читая это.

– Не надо! Не заставляй меня томиться в ожидании.

– Думаю, ты расшифруешь это очень быстро.

Филиппа поднялась, вытерла слезы и подошла к. Джеймсу. Подняв руки и выгнув спину, она начала двигаться перед ним, напевая знакомую арабскую мелодию.

Джеймсу действительно не составило труда разгадать эту загадку.


Эпилог


На деревьях уже почти не осталось яблок, за исключением немногих поздних сортов. Скоро опадут и листья, и в поместье Эпплби воцарится уютная атмосфера потрескивающих очагов и сладко пахнущих яблочных веток на каминной решетке.

А пока стояла достаточно теплая погода, позволяющая совершить путешествие из Лондона в Ланкашир с комфортом и достаточно быстро.

Свадебный завтрак подошел к концу, на огромных блюдах лежали остатки пиршества. Однако гости не торопились расходиться, несмотря на то, что каждый полакомился хорошей порцией яблочного пирога, яблочных пирожков и сдобных яблочных пышек. Давно в Эпплби не было такого урожая яблок, как в нынешнем, году.

Джеймс стоял, в большом бальном зале, где за столами надо было разместить огромное количество гостей, среди которых были Далтон и Ливерпул. Они, по всей видимости, обсуждали дела, однако не могли, отвести глаз от ярких золотисто-каштановых волос, украшенных жемчугом. Филиппа олицетворяла саму женственность в созданном Баттоном наряде из шелка цвета слоновой кости. Своей естественной красотой она затмила всех присутствующих на торжестве красавиц.

Филиппа принадлежала ему, и Джеймса буквально распирала гордость. Сегодня он чувствовал себя, королем, чувствовал себя…

Перед глазами у него щелкнули пальцами.

– Джеймс опять замечтался, – с улыбкой произнес Далтон.

Ливерпул, вскинув брови, сказал:

– Остается вопрос, на который нам никогда не найти ответа. Почему Лавиния избрала своей мишенью именно Джеймса?

Далтон кивнул:

– Я и сам над этим размышлял. Есть еще кое-что. Я не хотел говорить об этом в такой радостный день, но из Темзы три дня назад вытащили тело. Мы думаем, что это, по всей видимости, Джекем.

У Джеймса болезненно сжалось сердце. Бедняга. Джекем никогда не входил в круг «лжецов», в клубе никто его не поддерживал. А в одиночку он не мог противостоять Лавинии.

– Его опознали?

– От лица ничего не осталось. Но на трупе был характерный жилет.

Ливерпул поджал губы.

– Его убил один из ваших людей, как вы считаете?

Далтон наклонил голову.

– Они отрицают. Но, полагаю, намекнули бы мне, если бы не признались прямо. Впрочем, не исключаю такой возможности.

Джеймс знал точно. Ни один из «лжецов» не мог бы совершить ничего подобного, не заручившись согласием остальных.

Джеймс вспомнил о Рене Портере. Рен исчез из Лондона, и с тех пор его никто больше не видел.

– Возможно, он был убит своими сообщниками.

– Гм… – Ливерпул кивнул. – Джентльмены, похоже, мы еще не покончили с этой шпионской группировкой. Есть кто-то, кому слишком много известно о клубе и о «лжецах». – Он посмотрел на женщин, окружавших Филиппу. – Если бы вы, джентльмены, вывели своих дам из состава клуба…

Далтон и Джеймс запротестовали.

– Но, милорд, никто не может сказать, что…

– Она лишь разыскивала меня, милорд!

Джеймс мог ошибаться, но ему показалось, что губы лорда Ливерпула искривились в усмешке. Господи, он что, его дразнит? Джеймс надеялся, что нет. Подобное способно полностью перевернуть его мир.

– Что касается вашей супруги, Каннингтон, – продолжал Ливерпул. – Как вы собираетесь объяснить исчезновение мистера Филиппа? Он произвел настоящий фурор среди девиц на выданье и их маменек.

Джеймс ухмыльнулся:

– Ну, брат-близнец Филиппы вынужден был покинуть нас, отправившись в продолжительное путешествие в неизвестном направлении.

Далтон скорчил гримасу.

– Близнецы? Это уже клише.

– Прошу прошения! – раздался обиженный голос. Трое мужчин повернулись и увидели Китти и Битти Трапп, одетых в одинаковые платья подружек невесты, которые сердито смотрели на них, сложив руки.

Джеймс сделал шаг назад. У девиц был разгневанный вид.

Даже Далтон пришел в замешательство. Только лорд Ливерпул остался невозмутимым. Он пристально смотрел на стоявшего в дверях светловолосого мужчину. Вокруг него образовалось свободное пространство, словно остальные гости не решались приблизиться к нему. Лишь немногим «лжецам» была известна правда – жертва, на которую пошел Натаниэль Стоунвелл.

– А что Рирдон делает здесь? – спросил премьер-министр ледяным тоном.

– Натан мой друг. Я пригласил его на свадьбу, – ответил Джеймс.

Ливерпул повернулся к нему, лицо его стало каменным.

– Разве вам непонятно? Я хочу, чтобы он был изолирован. Он идеальное прикрытие. Рирдон – отличная наживка на моем крючке, поскольку общество считает его предателем.

Джеймс стиснул челюсти.

– Сегодня здесь собрались только друзья. Короне не нужна рыба за моим свадебным столом.

– Успокойтесь, Каннингтон. – Лорд Ливерпул холодно взглянул на него. – Я не собираюсь звать гвардию и выбрасывать его отсюда. – Он взял бокал вина с подноса у проходившего мимо лакея и поднял, поздравляя Джеймса. – А теперь идите и позаботьтесь о своей прелестной невесте.

В другом конце комнаты Агата, удивленно раскрыв глаза, повернулась к Филиппе.

– Уверена, лорд Ливерпул несколько перебрал. Никогда не видела, чтобы он пил стоя.

Стоявшая в окружении своих новых друзей Филиппа улыбнулась, радуясь хорошему настроению, в котором пребывала Агата. Даже Роуз не скрывала своей радости, и лишь когда рядом оказывался Коллиз, напускала на себя серьезность. Клара тоже сегодня была на удивление безмятежна.

– Почему моя свадьба с Джеймсом привела всех в такое возбуждение?

Агата подхватила еще один кусочек яблочного торта.

– Дело в той перемене, которая произошла с ним, Филиппа. Он наконец вернулся к нам, и это целиком твоя заслуга.

Филиппа покачала головой:

– Мне тоже хотелось бы так думать, но он вернулся сам, я лишь держала свечу на окне.

Она почувствовала, как сильные руки обхватили ее за талию, сжимая с нежной силой. Теплое дыхание коснулось ее уха.

– Я скучал по тебе, – прошептал он.

– Еще и десяти минут не прошло, – поддразнила она.

– Они показались мне вечностью.

Джеймс без всяких извинений обнял Филиппу за талию и увлек в сторону.

Они прошли мимо Руперта Этуотера, который бурно обсуждал что-то с Фишером. Отец Филиппы вернулся в Англию за несколько дней до свадьбы. Он был в добром здравии, но утомлен постоянными переживаниями. Операция по спасению прошла гладко и была проведена настолько ювелирно, что до сих пор из Парижа приходили сообщения о продолжающихся поисках месье Этуотера.

Этуотер, который был совсем не таким пожилым, каким его запомнил Джеймс, немедленно занял свое место в клубе, к немалой радости Фишера. Кроме того, на этой неделе Агата привела в шифровальную трех новых учеников. До целого отделения было еще далеко, но для начала совсем неплохо.

Сейчас Руперт Этуотер, худощавый и рыжеволосый отец невесты, чувствовал себя на седьмом небе от счастья, обнимая Робби, который ни на шаг не отходил от новоприобретенного дедушки.

Джеймс улыбнулся при виде этого зрелища.

– Мне нравится твой отец.

– Было время, когда ты хотел его убить, помнишь?

Он как ни в чем не бывало кивнул.

– У меня еще не раз возникнет такое желание, поскольку жить он будет с нами. Полон дом! Однако Робби нужен дедушка, а Руперт нуждается в Робби.

– Полон дом? Я бы так не сказала. Хотя рада, что ты отправил Денни к Коллизу. У меня нет ни времени, ни желания завоевывать его расположение. Видишь, ли, у нас с тобой есть цель.

– В самом деле? Какая же?

Она посмотрела в его теплые карие глаза.

– Увеличить численность «Клуба лжецов». – Она провела рукой по своему животу. – Без посторонней помощи.

Джеймс издал ликующий возглас и поцеловал свою прелестную рыжеволосую жену. Грифон, вернулся, и он в отличной форме.


notes


Примечания


1


Fish – рыба (англ.). – Здесь и далее примеч. пер.


2


«За доблесть» (лат.).


3


Король (англ. книжн.).


4


Бах! {англ.)


5


Бах! (англ.)