Прощай, друг!
Себастьян Жапризо








Роман «Прощай, друг» рассказывает о приключениях двух друзей, типичных представителей «потерянного поколения» войны Франции в Алжире. Представив своих героев сначала жертвами — им грозит тюрьма за преступление, которое они не совершали, в финале Жапризо превращает недавние жертвы в преступников.






Себастьян Жапризо

Прощай, друг!



Оглушительно ревет пароходный гудок. На покачивающемся деревянном полу стоит стакан, по самые края наполненный виски. Вокруг валяются измятые купюры. Рука мужчины, одетого в пятнистый комбинезон, держит над Готовой перелиться через край жидкостью пятифранковую монету, Потом осторожно, почти ласково, опускает монету в стакан.

Монета ложится на дно стакана на столбик себе подобных. Виски образует над краями стакана выпуклый купол, но, вопреки всякому ожиданию, не проливается.

Рука неторопливо собирает купюры, а ее владелец издает торжествующий клич с явно выраженным американским акцентом:

— Йеа-а-а!..

Внушительных размеров револьвер сорок пятого калибра с откинутым барабаном — в руке другого мужчины, одетого в офицерскую форму цвета хаки.

Видно, что из шести патронов в барабане один без пули.

Резкое движение — и барабан со щелчком встает на место, ствол угрожающе нацеливается в невидимую точку. Вновь раздается торжествующий вопль:

— Йеа-а-а!..

Пронзительный звук. На сей раз это гудок автомобиля, попавшего, по всей видимости, в затор, — на сигнал нажимает женская рука.

Кроме этой нетерпеливой руки, видны только часть рулевого колеса и загорелые стройные ноги, едва прикрытые короткой юбкой.

Наконец, правая нога нажимает на педаль газа, автомобиль трогается; одновременно с этим в третий раз раздается победный клич:

— Йеа-а-а!..

На пристанях Ла Жольет в Марселе идет разгрузка крупного военного транспорта.

Тут военные всех родов войск, самого различного возраста и цвета кожи, но всех объединяет выражение усталости и безразличия на лице.

Вся эта людская масса с оружием и амуницией стекает на пристань, минует пропускной пункт и рассаживается по грузовикам, которые повезут одних в лагерь Св. Марты, других — в Карпиан или в казармы Мюи. Волею случая в людском потоке рядом оказываются двое.

Один из них — Дино Барран, симпатичный парень лет тридцати, с агрессивным выражением хмурого лица. На нем форма и отличительные знаки военного медика и лейтенантские нашивки.

Второй — Франц Пропп Вылинявший пятнистый комбинезон десантника, знаки Иностранного легиона. Он постарше, черты его лица грубее. На правом плече у него тяжелый вещмешок цвета хаки, в левой руке — стакан с виски. Безразличный ко всему на свете, он на ходу отхлебывает глоток за глотком.

Осушив стакан, он отшвыривает его в сторону моря и задевает при этом рукой вещмешок Баррана, из которого вываливается на землю тяжелый револьвер в полотняной кобуре.

Пропп подбирает револьвер, вытаскивает его из кобуры, вертит в руках. Потом отдает его медику. Все это происходит без слов.

Барран засовывает револьвер на прежнее место и продолжает путь. Толпа оттесняет его от легионера.

А вокруг — зимнее утро. В Алжире давно отгремели последние залпы[1 - Война Алжира за независимость завершилась в марте 1962 г.].




ФРАНЦ ПРОПП


За решетчатой оградой причала, где разгружается прибывший транспорт, стоит «ситроэн-ДС». За рулем — молодая женщина.

Она явно кого-то встречает: через лобовое стекло нетерпеливо всматривается в толпу солдат, которых военные полицейские в белых касках распределяют по грузовикам.

Это Изабелла. Ей около тридцати, она одета в прекрасно сшитый костюм и наделена грацией дикого животного.

Глаза ее скрыты темными очками, но нетрудно угадать, что ее интерес привлекает то один, то другой военный из шагающих по ту сторону ограждения.

Почему-то все, на кого она смотрит, — медики. Первый из них — обильно потеющий толстяк, который поминутно утирает платком лоб. Второй, едва миновав пропускной пункт, устремляется в объятия подруги. Третий— Дино Барран.

Женщина снимает очки и выходит из машины. По тротуару она догоняет Баррана и идет рядом, отделенная от него оградой. Для этого ей приходится продираться сквозь толпу встречающих.

Приблизившись, наконец, к Баррану, Изабелла просовывает руку через прутья ограды и дергает медика за рукав.

Барран, остановившись, смотрит вначале на вцепившуюся в него руку. Потом переводит взгляд на Изабеллу.

— Как вас зовут? — торопливо спрашивает она.

— Барран.

— Вас-то мне и надо.

Изабелла говорит это со страстной убежденностью, в глазах ее — мольба. Барран, похоже, видит ее впервые. В конце концов он пожимает плечами.

— Значит, мне повезло, — равнодушно роняет он.

И, как ни в чем не бывало, идет дальше. Изабелла старается не отставать. Лицо ее искажено тревогой, она пытается перекричать нестройный гомон толпы.

— Вы знали там одного моего друга! Он должен был вернуться!

— Кто? — не останавливаясь, коротко спрашивает Барран.

— Его зовут Моцарт! Как музыканта! Он медик! Как вы!

— Не знаю такого.

— Ну как же! Вспомните! Моцарт!.. Прошу вас, выслушайте меня!

В этот миг решетчатая ограда сменяется глухой стеной, которая отрезает молодую женщину от Баррана. Раздосадованная тем, что так внезапно лишилась собеседника, Изабелла бежит к воротам, где, как она надеется, ей удастся его перехватить. На тротуаре ей приходится протискиваться через плотную толпу людей, которых не пустили на причал.

Добравшись, наконец, де ворот, она вынуждена отпрянуть от выезжающего на полной скорости грузовика, набитого военными.

Грузовик поворачивает и проезжает мимо нее. В задней части кузова как раз устраивается Барран, который вскочил туда в самый последний момент. Изабеллу он не удостаивает даже взглядом.

Та застывает в неподвижности посреди обтекающей ее толпы, на лице ее — паническая растерянность.

Одна из казарм лагеря Св. Марты с рядами двухъярусных коек. Солдаты томятся ожиданием: одни играют в карты, другие пытаются заснуть.

Только что вошедший Барран оглядывается вокруг в поисках свободного места и сгружает свою поклажу на одну из незанятых нижних коек. Усевшись на нее, он достает из вещмешка початую бутылку. Когда он подносит горлышко ко рту, собираясь вытащить пробку, появившаяся откуда-то сверху рука выхватывает у него бутылку.

Это легионер с причала Ла Жольет; он наполовину свесился с верхней койки, и на губах у него играет улыбка, одновременно дружелюбная и зловещая.

Барран невозмутим.

— Nice Gun!..[2 - Шикарный револьвер!.. (англ)] — произносит Пропп.

Он зубами откупоривает бутылку и припадает к горлышку. Потом широко улыбается.

— And nice girl!..[3 - шикарная девчонка!.. (англ)]

Барран принимается распаковывать свой вещмешок.

— Скажи-ка, док… что это было, а? — не отстает от него Пропп.

— «Смит-и-Вессон» сорок пятого калибра.

— Да я не про револьвер. Про девчонку!..

— Так, кого-то ищет…

— Все кого-то ищут, — глубокомысленно замечает Пропп.

— Лично я никого не знаю, — холодно отзывается Барран.

Пропп с презрительной миной растягивается на койке.

— Уж я бы для такой девчонки расстарался! Я бы сказал ей «Мамзель, с вашим приятелем я играл в гольф в Дьенбьенфу…» Да что угодно!

— Ты американец? — привстав с койки, спрашивает Барран.

— Немного американец, немного немец — всего помаленьку. Все зависит от того, кто платит. А ты? Француз7

— Нет, я пьяница. И вдобавок жаден до ужаса.

И медик стремительным движением выхватывает свою бутылку из рук легионера.

Лагерная канцелярия, полдень. Сидящий за стойкой военный писарь ставит печать на предписание Баррана и вручает ему пособие по демобилизации: тощую пачку новеньких купюр. Позади Баррана — длинная очередь демобилизованных с предписаниями в руках. Через открытую дверь очередь вытянулась в залитый солнцем двор.

— Счастливо, доктор, — привычно говорит писарь.

Барран уступает место у стойки следующему в очереди. По пути к двери его останавливает другой медик, один из тех, кто был утром на пристани: потеющий толстяк. Он и сейчас утирает лоб платком.

— Ну что, Барран?.. Вы больше не вербуетесь? Конец?

Барран, не отвечая, порывается пройти мимо. Его собеседник дотрагивается пухлыми пальцами до пачки денег в руке Баррана.

— В армии есть и хорошие стороны, разве нет? — подмигивает толстяк.

Резким движением руки — той, в которой деньги, — Барран отстраняет его от себя и идет дальше.

Снаружи — большое негреющее солнце.

Когда Барран выходит из канцелярии, от стены отделяется человек и направляется вслед за ним.

Это Пропп в своем вылинявшем комбинезоне. Следуя почти вплотную за Барраном по заполненному солдатами двору, он подбрасывает на ладони тяжелый цилиндрик, с которым никогда не расстается: завернутый в фольгу столбик пятифранковых монет.

— Решил сбросить лямку, док? И чем ты думаешь заняться? — лениво спрашивает Пропп.

Барран даже не оборачивается. Ничуть не обескураженный этим, легионер продолжает идти за ним.

— Я знаю ребят, которым нужен врач… — говорит Пропп. — Могу предложить тебе дельце.

Барран круто поворачивается. Внешне он спокоен, но во взгляде его полыхает ярость.

— Послушай, папаша… Я не врач. Все, чем я занимался, — это наспех латал покалеченных, чтобы их снова отправили на бойню и там уж совсем укокошили. А теперь я сыт всем этим по горло! Калеками, бойней и прилипалами вроде тебя. Уяснил, папаша? Гуляй!..

Пропп молчит Барран делает несколько шагов, потом снова поворачивается.

— Помоги-ка-лучше в другом. Где я могу спустить это?

Он помахивает пачкой купюр. Легионер, остановившийся было, с улыбочкой подходит к Баррану.

— Что, деньгами ты тоже сыт по горло?

— Да разве это деньги? Это жалованье, — пренебрежительно отвечает Барран.

Пятеро — расхристанных мужчин, среди которых и Барран, играют в покер. Играют уже давно. Они сидят за столом, который втащили в душевую. Вокруг — другие солдаты: кто моется, кто делает на полу гимнастику. Воздух горячий, прокуренный. Видно, что игроки знают друг друга не первый день. Это одна шайка. Тодько Барран тут чужак.

Он проигрывает.

Напротив него — голый человек с полотенцем цвета хаки вокруг бедер и с мокрым беретом десантника на голове. Похоже, это главарь. Один из прихлебателей осторожно льет ему на голову холодную воду из кувшина — освежает.

— Слово, — хрипло произносит один из игроков.

— Одну, — говорит Барран.

И кладет на стол купюру. Голый повторяет его жест. Другие бросают карты.

— Одну, — говорит голый.

Сдающий протягивает каждому из них по карте. Барран смотрит, что ему пришло, это семерка. У него на руках еще семерка и три дамы. Он придвигает к кучке других купюр посреди стола все, что осталось от его жалованья.

— Открылся, — говорит Барран.

Голый, по телу которого струится вода, наблюдает за ним ироничным и внимательным взглядом, мусоля во рту мокрую тонкую сигару. Наконец, двигает к середине стола свою ставку.

— Я не такой красавчик, как ты, лейтенант, — заявляет голый. — Мне, чтобы поглядеть на бабу в натуре, приходится выкладывать денежки.

Вокруг подобострастно смеются. Барран открывает свой фуль. Голый швыряет на стол каре тузов, подгребает к себе банк и пристально смотрит на проигравшего, теребя в руках мокрый берет.

Барран встает, застегивает гимнастерку, забирает со стола свои сигареты.

— Ба! За лейтенанта я не беспокоюсь, — замечает голый, подсчитывая выигрыш. — Он всегда найдет вертолет, чтобы вернуться.

Барран, уже собравшийся было уходить, застывает на месте, не глядя на насмешника. Он смотрит на стол. В наполненной паром душевой вдруг воцаряется молчание.

— …А после его наградят орденом, — заканчивает голый.

С неожиданной яростью Барран бросается вперед и хватает десантника за волосы. Голый даже не сопротивляется. Хоть Барран и прижимает его голову к столу, он не перестает ухмыляться.

Так же внезапно, как медик, реагируют остальные игроки Вокруг Баррана возникают три лезвия: это опасные бритвы, еще более впечатляющие, чем ножи.

На какое-то время все застывают. Затем Барран отшвыривает голого на его стул. Выпрямляется и идет к двери. У выхода подпирает стену Пропп — неподвижный, в линялом пятнистом комбинезоне.

— У тебя еще есть что проиграть, док, — негромко роняет он.

Барран останавливается и смотрит на легионера. У того на губах его обычная улыбочка.

Обезлюдевшая казарма. За окнами уже ночь.

На столе — стакан, до краев наполненный виски. Сидя перед ним, Пропп опускает в стакан одну за одной четыре пятифранковые монеты, зорко следя за тем, чтобы жидкость не пролилась.

— Последняя, док, — предупреждает легионер. Пятая монета скользит на дно стакана. Купол поднимается еще, но виски не проливается.

— Йеа-а-а!.. — торжествующе вопит Пропп и выпрямляется.

Барран, не сводя с него глаз, застегивает на себе штатские брюки, натягивает свитер и куртку. Потом — без единого слова достает из вещмешка револьвер в кобуре — тот, что выпадал утром на пристани, — и бросает его легионеру. Пропп с удовлетворением разглядывает оружие. Прокрутив барабан, он замечает, что один патрон пуст.

— Почему тут не хватает одной пули, док? — спрашивает он.

Ответа нет.

— Мой первый в жизни револьвер был даже здоровей этого, — говорит Пропп, продолжая вертеть оружие в руках. — Я был пацан, так что еле его поднимал.

Барран мельком поглядывает на легионера, но ничего не говорит.

— …А это была моя первая проигранная война! — заявляет Пропп. — Когда я беру чью-нибудь сторону, можешь быть уверен, что победят другие.

Барран по-прежнему молчит.

— Но все равно, профессия у меня перспективная, — говорит Пропп, вкладывая револьвер назад в кобуру. — Впереди еще полно войн, которые надо проиграть.

Барран затягивает лямки вещмешка, собираясь уходить. Пропп внезапно оказывается перед ним.

— У меня есть путевочка в Конго, док, — говорит он уже совсем другим тоном. — Поехали со мной.

— Я тебе уже ответил, папаша. Пропп торопливо продолжает:

— Едет пятнадцать человек — с рацией, врачом и прочим. Дележка в конце. (Усмехается.) А там — кто его знает? Может, делить придется уже не на пятнадцать…

Вместо ответа Барран посылает легионеру крюк в челюсть, от которого у того, кажется, должна оторваться голова. Пропп с грохотом приземляется подле металлического оружейного шкафа, изо рта у него течет струйка крови.

Барран уходит, на плече у него — вещмешок. Пропп даже не пытается подняться. Сидя на полу с револьвером в руках, он смотрит вслед медику со своей обычной насмешливой и зловещей ухмылкой.

В ночи вспыхивает пара нестерпимо ярких фар.

Барран, входивший в город безлюдной улочкой, ослепленный, отворачивается. Он медленно пятится, держа в руке вещмешок Фары продолжают светить прямо на него. Позади — серые стены, ограды, запертые двери. Деваться некуда.

Барран резко отпрыгивает в сторону, к самосвалу, стоящему у стройплощадки. Прижавшись к его кабине, он видит, как гаснут фары, слышит звук открываемой дверцы и хруст шагов по гравию. Шаги приближаются. Обогнув самосвал, он бесшумно подходит к машине с незаглушенным двигателем, запускает свободную руку внутрь через открытую дверцу и внезапно включает фары.

Одетая в леопардовую шубку, подняв руку к глазам, чтобы защитить их от ослепляющего света, в нескольких шагах от Баррана стоит Изабелла — та самая молодая женщина, что пыталась заговорить с ним на пристани Ла Жольет.

— Что вам еще от меня нужно? — резким тоном спрашивает Барран.

Неподвижная, словно парализованная светом фар, Изабелла пытается что-то ему сказать, но тщетно. Вместо ответа она давится рыданиями Барран созерцает ее несколько мгновений, нотой подходит, хватает за руку, ведет к машине, бесцеремонно заталкивает внутрь и бросает свои вещмешок на заднее сиденье.

— Подвиньтесь, — командует Барран. Он садится за руль рядом с молодой женщиной, все еще прячущей лицо в ладонях. Хлопает дверцей и трогается с места.

На Северной автостраде, при выезде из Марселя под колеса «ДС» — машины Изабеллы — летят огромные буквы ЭКС и стрела, выведенные на асфальте желтой краской. На вершине холма машина съезжает с автострады и на полном ходу устремляется по поперечной дороге. Внезапно она резко тормозит на обочине.

Сидящий за рулем Барран выключает зажигание. Его лицо, как и лицо его спутницы, освещается теперь только движущимся светом автомобилей, поднимающихся на холм по автостраде. Легковые проносятся быстро, с шумом рассекая воздух, грузовики взбираются вверх не так проворно, со скрежетом переключаемых передач и с натужным ревом мотора В промежутках между этими вспышками света — темные провалы.

Барран не глядит в сторону молодой женщины. После недолгого молчания он заговаривает с ней спокойным, доверительным тоном, по-прежнему не глядя на Нее.

— Ваш Моцарт… я действительно его знал. Я играл с ним в гольф в Дьенбьенфу…

На лице Изабеллы еще не высохли слезы, и тем не менее она вдруг хохочет. Искренне, неудержимо. Когда она наконец отвечает, тон ее так же доверителен, как и у Баррана.

— Да он никогда не бывал в Дьенбьенфу.

Барран поворачивается к ней, придвигается и начинает невозмутимо расстегивать на ней костюм под леопардовой шубкой.

— Имя и фамилия, — требовательно спрашивает он.

— Изабелла… Изабелла Моро.

Одной рукой Изабелла пытается не дать Баррану расстегнуть пиджак ее костюма другой же за шею привлекает его к себе. В конце концов руки ее опускаются, но Барран и не думает ее обнимать.

От света к тьме, от пуговицы к пуговице — допрос продолжается.

— Замужем?

— Нет.

— Профессия?

— Фотограф… В одной крупной компании.

— Что за компания?

— Нефтепродукты, искусственное волокно и прочая дребедень.

Под костюмом у нее ничего, кроме бюстгальтера.

— В Марселе?

— Нет В Париже.

Тьма Свет. Тьма Свет.

— И такой путь вы проделали из любви к музыке? — иронически вопрошает Барран.

Руки Изабеллы безуспешно пытаются отвести настойчивые руки медика.

— Я не говорила, что люблю его.

— Тогда зачем же встречала?

Молчание. Теперь уже ее губы нетерпеливо ищут в темноте губы Баррана.

Утреннее солнце. Разматывается серая лента асфальта. Указательные щиты. «ДС» катит к Балансу.

Барран сидит за рулем в темных очках Изабеллы. Его спутница, забившись в угол, оправдывается, словно продолжая ночной разговор:

— …Он был нужен мне, вот и все.

— Зачем?

— О-о… Вчера это казалось мне концом света, а теперь мне все равно.

— Зачем? — настойчиво повторяет свой вопрос Барран.

Изабелла привстает, поправляет юбку — должно быть, собирается с мыслями. Наконец, не отводя глаз от дороги, отвечает:

— Я договорилась, чтобы Моцарт провел медосмотр служащих нашей компании… Он мне обещал…

Молчание. Изабелла придвигается к Баррану и склоняет голову ему на плечо. Тот по-прежнему молчит, а глаза его скрыты темными стеклами. Барран дает длинный гудок и берет круто влево, чтобы обогнать другой автомобиль.

Изабелла прикуривает сигарету и протягивает ее Баррану, который ведет машину с замкнутым, сосредоточенным лицом.

— Неужели для медосмотра не нашлось гражданского врача? — спрашивает Барран.

Ответа нет.

Щелчком Барран раскачивает массивный брелок, висящий на ключе, вставленном в замок зажигания, потом продолжает:

— Ты берешь напрокат машину и, вся в слезах, едешь за тысячу километров

— и все ради того, чтобы подрядить военного на работу, которую может выполнить любой врач!.. Интересно.

Ответа по-прежнему нет.

Барран срывает с себя черные очки и гневно восклицает:

— Ты что, смеешься надо мной?

Изабелла смотрит на него печальными глазами, губы ее дрожат.

— Медосмотр проводится в подземелье здания компании, перед самыми рождественскими каникулами, — говорит она, отворачиваясь.

И все. Она выпалила это одним духом — так бросаются в воду.

— Ну и что из того? — не понимая, спрашивает Барран.

— Не всякий врач согласится дать себя запереть там в последний вечер.

Барран не успевает удивиться — «ДС» ныряет в один из туннелей на подъезде к Лиону. Машина бежит сквозь тьму, прорезаемую красными и желтыми огоньками и металлическими отблесками. Ни Баррана, ни Изабеллу не различить.

— Что там, в подземелье? — спрашивает Барран.

— Сейф, — коротко отвечает Изабелла.

— Что в сейфе? — наконец задает Барран следующий вопрос.

— Ничего.

— Тогда зачем тебе понадобилось его открыть? Автомобиль выныривает из туннеля на яркое солнце. Барран смотрит на молодую женщину. Достав из сумочки толстую пачку зеленых акций на предъявителя, она с покаянным видом показывает их Баррану.

— Чтобы положить туда это… Акции, которые я стащила. — Их тут на пять миллионов…

Ближе к вечеру, на плоскогорье Морван.

«ДС» с открытыми дверцами стоит у придорожного ресторана. Поодаль на стоянке — другие автомобили.

Устроившись на сиденье пассажира с тарелкой на коленях, Барран с аппетитом поглощает бутерброд с бифштексом и салат. Изабелла, стоя возле машины, заканчивает рисовать губной помадой на лобовом стекле нечто вроде плана.

Закусывая, Барран поглядывает на эти красные линии, ветвящиеся будто в пустоте между ним и лицом склонившейся к нему молодой женщины.

— Здание тридцатиэтажное… — поясняет Изабелла. — Подземелье отведено службам рекламы… Это огромное помещение с множеством коридоров… Медосмотры проводятся здесь, в конференц-зале… А как раз рядом — хранилище с сейфом..

Она ставит помадой крестики, отмечая места, о которых говорит.

— И как бы он туда вошел, твой Моцарт? — спрашивает Барран

— Дверь открывается электрически. У меня есть план цепей и выключателей.

— А сейф?

— Он отпирается комбинацией из семи цифр. Но мы с Моцартом придумали способ, как ее узнать.

— Кто это «мы»? Моцарт или ты?

— Мы оба.

Барран, покончивший с едой, отставляет тарелку и включает стеклоочистители. Делает он это, похоже, с некоторым раздражением. Что это— ревность из-за слов «мы оба»? Или недоверие к истории, явно непохожей на правду? Неизвестно. Никогда толком не известно, что скрывается за замкнутым лицом Баррана.

«Дворник» размазывает по стеклу помаду Изабеллы, стирая план подземелья.

Проселочная дорога, глухая ночь.

В стоящем на обочине «ДС», салон которого освещен только приборной панелью, Барран и Изабелла устроились на ночлег на откинутых сиденьях. Сидящий в углу Барран курит сигарету, и все вокруг, когда он затягивается, проступает в красном свете. Он перебирает пачку акций.

Изабелла лежит рядом с ним голая, с распущенными волосами. Приглушенным голосом она заканчивает свой рассказ:

— …И вот полгода назад я увидела акции в кабинете администратора, незадолго до того, как их следовало положить в сейф… Я взяла самые маленькие купюры, их легче всего сбыть. Я и не представляла, во что это выльется.

Барран не отвечает, и она придвигается к нему, пытаясь разглядеть в красном свете сигареты выражение его лица.

— Понимаешь, с самого начала я твердила себе, что выкуплю эти проклятые акции. И еще, что Моцарт поможет мне положить их на место перед годовой проверкой.. Я ему верила.

Барран поворачивается к Изабелле и разглядывает ее в полумраке. Потом, с неожиданно усталым вздохом, он бросает сигарету и заключает молодую женщину в объятия.

Только что встало солнце.

Лежа в машине, Барран открывает глаза и с удивлением обнаруживает за боковым стеклом голову лошади — настоящей живой лошади, которая смотрит на него. Теперь видно, что «ДС» стоит на краю большого луга, на пригорке, довольно далеко от проселка, по которому они сюда приехали, и что их окружает с полдюжины великолепных лошадей.

Внутри «ДС» Изабелла тоже только что проснулась. Ночью она накинула на себя армейскую гимнастерку Баррана Прижавшись друг к дружке, любовники какое-то время созерцают лошадь за стеклом. Потом они обнимаются и смотрят один на другого.

Улыбка медленно сползает с лица Изабеллы — похоже, ее одолевают старые заботы.

— Сколько платят врачу за медосмотр? — деловито спрашивает Барран.

— Точно не знаю. Тысяч триста, а может, четыреста.

Барран покачивает головой, понуждая ее лечь.

— Ладно, спи. Я заменю тебе Моцарта.

Поначалу Изабелле кажется, что она ослышалась, но потом улыбка вновь расцветает у нее на губах, и она, поспешно притянув к себе руку Баррана, целует ее. Из них двоих она куда искренней в проявлении чувств. Изабелла доверчиво закрывает глаза.

Барран открывает дверцу, выходит из машины и потягивается в утренней свежести. Лошади при его появлении отошли в сторонку. Тогда он с волнением обнаруживает, что за полого спускающимся лугом, за ближней деревушкой, перед ним раскинулся весь Париж, еще далекий, но уже хорошо видимый.

Выхваченный из этой панорамы, более крупным планом виден квартал Пор-Руаяль и купол больницы Валь-де-Грас.

Еще ближе: окна одного из этажей больницы.

Наконец, одно из этих окон, широко распахнутое. Изнутри доносится женский голос:

— Но скажи, зачем тебе врач?

Внутри — раздевалка для медсестер с выбеленными стенами. Рядом с металлическим шкафом, где висят белые халаты, стоит молодая женщина белокурая, миловидная, с серьезным лицом. Она в чересчур просторной для нее армейской гимнастерке и с голыми ногами — точь-в-точь как Изабелла в «ДС» с откинутыми сиденьями.

В комнате, кроме нее, есть кто-то еще. сначала видны лишь ноги в мокасинах на спинке стула. Мужчина отвечает с легко узнаваемым американским акцентом:

— Чтобы оплатить ему роскошное путешествие, моя куколка.

Женщина, явно огорченная, оборачивается к легионеру. Пропп сидит — или, вернее, полулежит — на стуле, закинув ноги на спинку другого. На нем костюм, белая рубашка, галстук. Он подбрасывает на ладони свой столбик пятифранковых монет и, как всегда, улыбается.

— Так ты снова уедешь? — расстроено спрашивает молодая женщина.

— Ты задаешь слишком много вопросов… Все, что мне нужно, — это док, который их не задает.

Молодая женщина решительно снимает с себя гимнастерку, оставшись в трусиках и лифчике, и бросает ее на стол, где уже лежит груда военного обмундирования.

— На форму я тебе найду покупателя — говорит она, вздыхая с затаенной грустью. — Знаешь ты не изменился.

Широкая улыбка Проппа как бы говорит: «Да, не особенно». Женщина отворачивается к открытому шкафу, достает оттуда белый халат и одевается.

Пока она стоит к нему спиной, Пропп небрежно откидывается на стуле и протягивает руку к сумочке, которую женщина оставила на столе. Открывает ее, не глядя вынимает оттуда несколько сложенных купюр и сует их в нагрудный карман пиджака. Потом с медлительной грацией животного встает. Все его движения — движения животного, ловкие и бесшумные. По пути к двери он на миг сжимает плечо молодой женщины которая застегивает последние пуговицы на халате.

— Я скоро тебя увижу? — робко спрашивает та.

— Когда найдешь мне врача.

Поцелуи в губы смягчает сухость ответа и легионер выходит. Он идет по коридору оборачивается вслед попавшейся навстречу другой медсестре и, подбрасывая на ладони столбик монет, спускается по лестнице, ведущей на первый этаж. На середине лестничного пролета он вдруг останавливается.

Внизу, у административного окошка стоит Барран. Насколько видно легионеру с лестницы, тот отдает на регистрацию свои бумаги. На Барране отлично скроенный костюм, и вообще выглядит он прекрасно.

Пропп, понаблюдав за ним несколько секунд, поворачивается и поднимается по лестнице. У двери раздевалки он сталкивается со своей подружкой — та повязывает на ходу белую маску. На ее лице видны только недоумевающие глаза. Пропп легонько поворачивает ее и, заканчивая завязывать на ней маску тихо произносит:

— Там, внизу, торчит один тип… Медик-лейтенант Барран Мне нужен его адрес.

Медсестра вновь поворачивается к нему, и ее большие глаза пристально смотрят в глаза легионера.

— Я хочу знать, зачем он пришел сюда и что делал в армии, — втолковывает ей Пропп.

Не сказав ни слова, даже не кивнув в знак согласия, молодая женщина огибает Проппа и удаляется по коридору. Пропп глядит ей вслед потом входит в раздевалку, дверь в которую осталась открытой.

Сумочка медсестры по-прежнему на столе. Пропп достает из кармана вынутые из нее недавно купюры, кладет их на место и закрывает сумочку.

Барран — он в рубашке — открывает дверь к нему гость. И тотчас получает сокрушительный удар в лицо, от которого обрушивается навзничь.

Входит ухмыляющийся Пропп и затворяет за собой дверь. На правой ладони он подбрасывает свои столбик монет, который сжимал в кулаке, нанося удар.

Оба держатся так словно произошло нечто само собой разумеющееся просто один из них задолжал и пришел отдать долг и теперь они квиты. Пока. Барран поднимается, легионер осматривает квартиру, в которой очутился, и восхищенно присвистывает ковер на полу, светлые стены, стильная мебель. Необъятное окно выходит на квартал Министерства обороны. В центре, посреди других современных сооружений, сверкает в лучах зимнего солнца тридцатиэтажное здание, сплошь из стекла.

— Ну ты даешь, док! — замечает Пропп. — Далеко ушел после Марселя!

— Недостаточно далеко, раз ты здесь, — отзывается Барран.

Потирая лицо в том месте, куда пришелся удар, он смотрит на Проппа который ходит взад и вперед по комнате.

— А вот я, знаешь, еще не нашел своей дороги, — с печалью в голосе заявляет Пропп.

— Не хочу навязывать тебе свое мнение, но Конго в противоположной стороне.

— Я не могу ехать один, док… — еще печальнее говорит Пропп. — А народ сейчас сам знаешь какой пошел хотят быть как все… Чиновниками!.. В клетках!..

Говоря это, он подходит к окну. Не отрывая глаз от тридцатиэтажного здания, что высится прямо перед ним на том берегу Сены, он с тяжким вздохом продолжает:

— Или обделывают свои делишки втихую, ни слова не говоря друзьям. (С отвращением) Темнилы!

Безо всякого перехода он указывает Баррану пальцем на тридцатиэтажное здание, которое так пристально разглядывал, и резко меняет тон.

— Так это там ты собираешься проводить медосмотр?

Молчание Барран переваривает услышанное. Каким образом этот проныра сумел не только узнать его адрес, но и разнюхать его планы?

— Что тебе здесь нужно? — наконец спрашивает Барран.

Не отвечая, Пропп вытаскивает из внутреннего кармана пиджака «Смит-и-Вессон», который он выиграл в лагере св. Марты. Он держит его перед собой в полотняной кобуре цвета хаки.

— Сколько? — отрывисто бросает Барран.

— Тебе виднее, — ухмыляясь, отвечает Пропп. Барран открывает ящик комода и, стоя к Проппу спиной, достает оттуда деньги.

— Ты так и не сказал мне, док, почему в нем не хватает одной пули… — говорит Пропп.

Барран подходит к нему, отсчитывая несколько купюр.

— …Но это я тоже раскопаю, — с недоброй усмешкой заканчивает Пропп.

— В таком случае в нем будет не хватать двух, — заявляет Барран спокойно.

Массивная дверь лифта отползает в сторону перед Барраном — на нем белая рубашка, темный галстук, пальто — и мужчиной лет пятидесяти, вида строгого и значительного, одетого в серый костюм.

Мужчина пропускает Баррана в кабину, не прерывая начатый разговор — голос его сух и бесстрастен, как и подобает чиновнику:

— …Я тут администратором четырнадцать лет. За это время мне довелось принимать здесь уже шестерых ваших коллег, доктор Барран. Вы самый молодой, чему я весьма рад…

Войдя за Барраном в лифт, он нажимает кнопку. Дверь закрывается, и кабина приходит в движение. По табло, указывающему этажи, вниз прыгает круглое пятно света. Не переводя дыхания, администратор продолжает:

— …У мужчины самый продуктивный возраст — между тридцатью и сорока годами. Все ваши коллеги были чересчур медлительны, доктор Барран. В нашей компании около трехсот служащих. Осмотр каждого должен занимать пять минут, значит, шесть человек за полчаса, двенадцать — за час, девяносто шесть — за день, так что всего вам потребуется три дня… Мы и отвели три дня.

Барран слушает эту густо пересыпанную цифрами тираду с вежливым равнодушием. На лацкане пиджака у администратора — фирменный красный значок с надписью «СИНТЕКО».

Кабина лифта тем временем быстро скользит на тридцать этажей вниз и останавливается на уровне подземелья. Отодвигаясь в сторону, дверь на сей раз открывает взору девушку не старше двадцати лет, свежую, белокурую, в строгом белом халате со стоячим воротничком на пуговицах. Выходя из лифта, администратор представляет ее Баррану:

— Ваша ассистентка, доктор… Мадемуазель Аустерлиц, дочь нашего директора. Мадемуазель Аустерлиц — студентка медицины.

Они стоят в одном из длинных коридоров — этот выкрашен очень светлой, почти белой краской — обширного, роскошно отделанного подземелья, отведенного рекламной службе СИНТЕКО.

Девушка пожимает Баррану руку. В глаза ему она смотрит лишь краткое мгновение и тут же отводит взгляд. Трудно понять, что это: антипатия или робость.

На экране рентгеновского аппарата — грудная клетка со слегка размытыми очертаниями.

— Поближе, — командует Барран.

— Бр-р, холодно.

Изображение становится четче. Аппарат выключается, и в комнате зажигается свет За экраном стоит служащая СИНТЕКО лет двадцати пяти, проходящая осмотр у Баррана, облаченного в белый халат. У нее подходящий для данной ситуации безразличный вид. Поднимаясь со стула, Барран говорит:

— Можете одеваться. Давно вам делали эту пробу на туберкулез7

— В прошлом году, — отвечает служащая.

Выходя из аппарата, она застегивает на груди верхнюю часть платья, которую перед тем опустила, — платья из оранжево-розового джерси. Это нечто вроде униформы. В рабочее время все служащие компании одеты одинаково: мужчины — в серое, женщины — в оранжево-розовое. И у всех на груди красная табличка с надписью «СИНТЕКО».

Осмотр проводится в конференц-зале, освещаемом сверху большим плоским подвесным плафоном. Вся ненужная сейчас мебель — стол и кресла — сдвинута к одной из стен, чтобы освободить место для необходимого Баррану медицинского оборудования.

Пока служащая заканчивает одеваться, Барран проходит в соседнюю комнату, поменьше. Его ассистентка, мадемуазель Аустерлиц, сидит там за металлическим столом и отбирает карточки проходящих обследование. Не глядя на Баррана, она протягивает ему одну из карточек. Тот наклоняется над столом

— черкнуть несколько слов и расписаться.

— Пригласить следующего, доктор? — спрашивает мадемуазель Аустерлиц.

— Пока не надо. Я вам скажу.

Девушка встает. Она проходит мимо него, направляясь к ящику с карточками. Внезапно выпрямляясь, Барран хватает ее за предплечье и, испуганную, поворачивает к себе.

— Вы вообще-то умеете смотреть людям в глаза? — сухо спрашивает Барран.

Даже сейчас мадемуазель Аустерлиц отводит взгляд в сторону. Губы ее подрагивают, как у обиженного ребенка.

— Вам не по вкусу моя физиономия? — продолжает Барран.

Ответа нет. Девушка упрямо смотрит в пустоту.

Неожиданно Барран берет ее за плечи, властно притягивает к себе и целует в губы. И тотчас — она не успевает сделать даже движения — отшвыривает ее от себя.

Вот теперь она смотрит прямо на него. В ее больших глазах читаются изумление, стыд и гнев, но она не отводит взгляда.

Такой Барран ее и оставляет. Он возвращается в конференц-зал и закрывает за собой дверь. Служащая, которую он обследовал, уже ушла через другую дверь, выходящую в коридор, и Барран проверяет, что и эта дверь заперта надежно. Дальнейшее он совершает заранее выверенными движениями, не колеблясь и не теряя ни секунды.

Он берет на столе налобный фонарь, которым пользуется при осмотре. Закрепив его на голове, подходит к большому металлическому шкафу, стоящему у одной из стен, и отодвигает его с одной стороны. Ровно настолько, чтобы просунуть сзади стул и встать на него.

В стене, на уровне его глаз, — вентиляционное отверстие размерами примерно пятнадцать на пятнадцать сантиметров, надежно закрытое решеткой. За толстой стеной — темнота.

Барран включает фонарь. Луч света перемещается к левой стене и останавливается на вмурованном в стену сейфе. В центре стальной дверцы — маховик и семь оцифрованных ручек.

Барран гасит фонарь, и все погружается в темноту.

Ночь рвут прожектора, трезвонит колокол, беснуется толпа, запряженные кони широким аллюром мчатся по дорожке, видны разноцветные курточки жокеев: на ипподроме в Венсанском лесу заканчиваются скачки.

В то же самое время с ипподромной стоянки выезжает роскошный черный «роллс-ройс». Внутри едущего автомобиля, за стеклами которого проносится Венсанский лес, на одном из столиков сзади стоит доверху наполненный стакан. На дне его лежат пятифранковые монеты, и рука Проппа осторожно опускает еще одну такую же в готовую перелиться через край жидкость. Во время этой деликатной операции слышится очень спокойный голос легионера с ужасным американским акцентом:

— Франц Пропп… Меня зовут Франц Пропп. Монета опускается на столбик себе подобных, но из стакана не проливается ни капли.

— Йеа-а-а! — вопит Пропп. В «ролле-ройсе» раздаются одобрительные смешки. Мужчины протягивают ему купюры. Пропп в темном костюме сидит на заднем сиденье с обычной своей непринужденной улыбкой на губах.

Рядом с ним сидит привлекательная молодая женщина в черной шубке. Она любовно сжимает ему руку, радуясь тому, что он выиграл.

Кроме шофера в голубой ливрее, в машине трое других мужчин: двое сидят впереди, полуобернувшись к Проппу, а один сзади — колосс лет пятидесяти с огромным животом, колышущимся от смеха, этакий людоед с бородкой, источающий добродушие. Вся троица — в вечерних костюмах.

Под смех окружающих Пропп отпивает глоток виски, собирает купюры, которые ему протягивают, и кладет руку на колено молодой женщины.

— А это моя подружка Катрин, — объявляет он. — Катрин, скажи дядям «здрасьте».

Катрин послушно твердит, кланяясь поочередно каждому.

— Здрасьте, здрасьте, здрасьте!

Толстяк указывает на стакан:

— И с этим трюком у вас никогда не случается промашки, мосье Пропп?

— Никогда, — вмешивается Катрин.

Толстяк обращается к ней:

— Вы давно принадлежите мосье Проппу?

— С сегодняшнего вечера, — отвечает Катрин.

Мужчины пересмеиваются. Шофер невозмутимо разглядывает лицо Катрин в зеркальце. Та сидит между Проппом и толстяком. Ее длинные белокурые волосы собраны в аккуратный пучок на макушке. Она со вздохом откидывается на спинку сиденья.

— Я хотела бы быть куклой, — говорит Катрин. — Франц дергал бы за веревочку у меня в спине, и я говорила бы знаете что? Я люблю вас, я люблю вас, я люблю вас!

Снова все смеются, и громче всех — шофер. Толстяк снимает трубку телефона, установленного перед ним на столике. Он явно доволен сегодняшним вечером. Автомобиль катит по Парижу, украшенному рождественской иллюминацией.

— Марта?.. — говорит в трубку толстяк. — Марта, нас сегодня будет пятеро… И учти: я очень рассержусь, если дома к моему приезду не будет куклы… Да-да, Марта, куклы…

Разговаривая по телефону, он не сводит с Катрин тяжелого взгляда, одновременно робкого и полного вожделения. Под этим взглядом улыбка постепенно сползает с лица молодой женщины.

В резком свете — Катрин со спины. Спина оголена глубоким вырезом короткого белого вечернего платья. Под басовитое гудение мощного электромотора Катрин медленно разворачивается. Видно, что она напугана, но старается этого не показать. Направленный на нее свет режет ей глаза.

Все это происходит в просторном гараже дорогого частного особняка. Молодая женщина неподвижно стоит босиком на поворотном круге для автомашин.

На равном удалении от поворотного круга стоят три «ДС» с включенными фарами, направленными на Катрин. Возле каждого автомобиля — мужчина в смокинге. Это те, что ехали в «роллс-ройсе». Они попивают виски и посмеиваются. Держа в руках купюры, они разыгрывают своеобразную лотерею, приз в которой — Катрин.

У бетонного столба Пропп манипулирует рубильником, включающим вращение круга. Он делает это наугад, стоя к девушке спиной.

Круг останавливается. Неловкими движениями Катрин снимает чулок — на ней уже только один — и бросает его мужчине, перед которым она оказалась. Это один из сидевших на переднем сиденье «роллс-ройса». С торжествующим смехом он поднимает чулок с пола. Приемники во всех трех автомобилях работают на полную мощность, извергая лихорадочный ритм рок-н-ролла.

Пропп включает механизм и собирает по кругу деньги, которые ему протягивают, не обращая на него внимания: взгляды всех устремлены на молодую женщину.

У второго игрока в руках уже туфли и шубка Катрин.

Толстяк с бородкой не выиграл ничего, кроме нейлонового чулка. Он удобно устроился в кресле стиля Людовика Тринадцатого, поставленном возле одного из «ДС». Он не пьет и молча пожирает глазами Катрин. На коленях у него большущая кукла, и он нервно теребит торчащую из ее спины леску с кольцом на конце — кукла говорящая. Сквозь смех и музыку то и дело раздается безжизненный механический голос игрушки:

— Папы нету?.. Папы нету?..

Женщина лет сорока с непроницаемым лицом, элегантная, в длинном платье, с бриллиантовым колье, вспыхивающим время от времени в контрастном освещении гаража, обходит всех с подносом, предлагая выпить. Это Марта, то ли экономка, то ли жена, то ли сестра толстяка — это так и останется неизвестным.

Круг останавливается. Катрин, все более и более напуганная, неловкими движениями принимается расстегивать платье. Толстяк, перед которым она остановилась, ерзает в кресле, вперив в нее тяжелый взгляд.

— Не надо платье! — восклицает толстяк. — Платье мы еще не разыгрывали.

Двое других кутил, тоже выкрикивая что-то, мигают фарами. Растерявшаяся Катрин безуспешно пытается разглядеть в ярких вспышках Проппа, но это ей не удается. В конце концов она запускает руки под платье, чтобы снять последнее, что под ним осталось.

Взгляд толстяка становится свинцовым. Рядом с ним Марта, держа руку на спинке его кресла, наблюдает за Катрин со смешанным выражением любопытства и презрения. Когда толстяку достается белый комочек, брошенный ему Катрин, круг вновь приходит в движение.

Плоский голос куклы повторяет свою дурацкую присказку:

— Папы нету?.. Папы нету?..

Круг останавливается. Поколебавшись, молодая женщина расстегивает платье сверху, и оно сползает по ее телу вниз. Как только одежда падает к ее ногам и взорам предстает обнаженная Катрин, стройная и длинноногая, воцаряется мертвая тишина. Умолкли приемники. Оборвали смех мужчины. В этой тишине голос Проппа объявляет:

— Главный выигрыш, brothers[4 - братья (англ)]! Ставка удесятеряется!

Нагая Катрин начинает поворачиваться в гудении электромотора.

Пропп, по-прежнему не глядя в ее сторону, обходит участников развлечения, собирая протягиваемые ему купюры. После возвращается к рубильнику, на ходу неторопливо подсчитывая выручку.

Катрин внезапно останавливается лицом к толстяку, жабой расползшемуся в кресле с куклой на коленях. У него на лице снова та же странная улыбка, одновременно робкая и похотливая, какая была у него перед этим в «роллс-ройсе».

У куклы, одетой в красное платьице, волосы такие же белокурые, как и у молодой женщины на круге. Сосискообразные пальцы владельца особняка вдруг вырывают из них заколку, и те свободно рассыпаются.

С внутренним содроганием, пряча от толстяка глаза, Катрин поднимает руки, распускает свой тяжелый шиньон и, легко тряхнув головой, дает волосам упасть ей на плечи.

Марта ворошит угли в камине, над которым висит огромное зеркало, потом выпрямляется и отходит в сторону. На ее черном платье сверкает бриллиантовое колье.

Катрин стоит перед огнем голая, спиной к трем мужчинам, которые развалились на диванах в просторной, роскошно обставленной гостиной, украшенной рождественской елкой Она держится прямо, неподвижно, свесив руки вдоль бедер, и избегает собственного взгляда в зеркале.

Вокруг шеи у нее обмотана снятая с елки серебристая гирлянда. Толстяк, смеясь и попивая мятную со льдом, держит конец гирлянды и судорожно дергает за него, как перед этим за шнурок говорящей куклы.

— …Я родилась в Монпелье. Мне двадцать четыре года. Я хороша собой…

— бубнит Катрин.

Толстяк внезапно раздражается:

— Да нет! Не то!..

— Ну, тогда я не знаю!.. — чуть не плача, говорит девушка.

— Дура! — рычит на нее толстяк и дергает за гирлянду так яростно, что Катрин пошатывается.

По комнате со стаканом в руке бродит Франц Пропп в своем помятом костюме, с виду вдребезги пьяный. Слегка спотыкаясь, он направляется к холлу. Вокруг, в тиши особняка, — хрустальные люстры и колоннады.

— Так что же? Я жду! — капризно восклицает толстяк и несколько раз подряд дергает за гирлянду.

— Папы нету?.. Папы нету?… — жалобно пищит Катрин.

Трое мужчин смеются.

Тем временем Пропп уже в холле. Протрезвев на глазах, он быстро идет к широкой мраморной лестнице, ведущей в верхние этажи. Проходя мимо статуи, он ставит ей в руку стакан и треплет по щеке. Поднявшись на второй этаж, Пропп быстро обследует комнаты, с профессиональной сноровкой роется в ящиках столов.

Снизу доносятся крики Катрин: «Нет! Нет!.. Оставьте меня!»

Пропп прислушивается. Поколебавшись, он продолжает выдвигать ящики и наконец нападает на внушительную пачку купюр.

На первом этаже суматоха. Мужского смеха не слышно. Раздаются только вопли Катрин.

Пропп мчится к лестнице. Сбегая по ступенькам, он видит, как один из мужчин наседает на перепуганную Катрин, которая пытается накинуть на себя шубку.

Заметив Проппа, мужчина отбрасывает от себя молодую женщину и устремляется к нему. Когда он оказывается у подножия лестницы, легионер сокрушает его мощным ударом ноги в лицо. Из гостиной появляется второй мужчина и бросается на подмогу приятелю. Пропп встречает его прямым в челюсть хватает за воротник смокинга, не давая ему упасть и вытаскивает из его кармана бумажник.

Он успевает обернуться как раз вовремя, чтобы другим ударом кулака, в котором зажат столбик пятифранковых монет, уложить первого, только что вставшего на ноги.

Завладев и вторым бумажником, легионер бросается в гостиную. Марта с бесстрастным лицом уже накручивает диск телефона, собираясь вызвать полицию. Пропп круто поворачивает назад в холл. Его подруга собирает свою одежду, обувается.

Толстяк с неподвижным, искаженным лицом сидит на стуле за створкой двери из гостиной в холл. Пропп, явно не ожидавший встретить его здесь, после секундного колебания лезет к нему во внутренний карман пиджака и забирает бумажник. Толстяк, не шевелясь, пристально смотрит на него без всякого выражения в глазах.

Катрин тем временем хватает стакан, поставленный Проппом в руку статуи, и жадно осушает его.

Несколько мгновений спустя, в гараже особняка, где недавно разыгрывалась лотерея, уже Катрин в шубке на голом теле орудует рубильником поворотного круга.

На круге — один из «ДС». За рулем — Пропп. Когда круг разворачивает «ДС» в направлении въездной двери, Катрин выключает рубильник и вскакивает в машину. Пропп трогается с места.

Перед ними автоматически поднимается тяжелая дверь гаража. На полном ходу они вылетают на улицу и стремительно удаляются.

Над Парижем — холодная предрассветная мгла. «ДС» останавливается на въезде в Булонский лес перед большим перекрестком заставы Майо.

Катрин рядом с Проппом заканчивает одеваться. Платье уже на ней, теперь она натягивает чулки. Ее спутник тем временем складывает в стопку добытые купюры. Оба торопятся и не глядят друг на друга. — Туго тебе пришлось? — спрашивает легионер.

— Ничего.

Они выходят из машины каждый со своей стороны, хлопают дверцами, уходят прочь от «ДС». На другой стороне перекрестка Пропп сажает молодую женщину в такси. Сам он остается на шоссе.

— На Монпарнас, — говорит Катрин водителю. Она смотрит на Проппа, который делит на две равные части ночную выручку. Одну половину он протягивает ей, другую кладет в карман Небрежный поцелуй.

— Счастливо, — мягко говорит Пропп.

Молодая женщина с легкой грустью качает головой.

— Я даже не знаю где тебя найти.

— Считай что тебе повезло, — усмехается легионер.

И уходит, подняв ворот пиджака и засунув руки в карманы. Сидя в отъезжающем такси, Катрин смотрит через заднее стекло как исчезает из ее жизни этот одинокий волк.

Утро того же дня пятницы, 22 декабря.

Барран входит в огромное помпезное подземелье СИНТЕКО, в котором гулко отдаются его шаги. В руке у него черный чемодан.

Охранник в черной форме, с кобурой на бедре, из которой высовывается рукоять револьвера оборачивается к нему при входе в лабиринт со стороны гаража для автомашин служащих.

— Здравствуйте, доктор. Наконец Барран оказывается в знакомом белом коридоре. Сидя на скамейках и в креслах у двери в кабинет для медосмотра, несколько служащих ожидают своей очереди.

Среди них — Изабелла. Она ждет, меряя шагами коридор Останавливается перед Барраном, когда тот подходит, но ее лицо ничего не выражает. Она только следит за ним взглядом.

В комнате смежной с конференц-залом, — мадемуазель Аустерлиц. Она еще в шубке и в красном шарфе в тон берету, держит в руке шикарный чемоданчик — видно только что пришла. Она оборачивается к открываемой двери и ее лицо освещается ясной, непосредственной улыбкой.

— Здравствуйте, доктор.

— Уик энд? — с улыбкой спрашивает Барран, кивая на чемоданчик в руке у девушки.

— Уик энд, — отвечает та.

Барран направляется в кабинет для медосмотра. Внезапно он оборачивается. Мадемуазель Аустерлиц неотрывно смотрит на него своими большими глазами.

— Я не просил вас смотреть на меня все время — добродушно ворчит Барран. — Вы можете заняться чем-нибудь другим.

Мадемуазель Аустерлиц смущенно отворачивается. Утро того же дня, некоторое время спустя. Изабелла в белом комбинезоне стоит в кабинете для медосмотра вместе с Барраном. Медик в доверху застегнутом халате слушает под дверью в комнату мадемуазель Аустерлиц. Замочной скважины в двери нет, но за ней, похоже, все тихо. Он делает подруге знак подойти вместе с ним к столу.

— Когда они будут отпирать сейф? — спрашивает Барран.

— Во второй половине дня, — отвечает Изабелла. — По пятницам они убирают в него бухгалтерские книги.

Из чемодана Барран с Изабеллой поочередно извлекают части какого-то необычного фотографического оборудования. Действуют они с явной согласованностью, экономя каждое движение, переговариваются тихо, но спокойно, нейтральным тоном.

Барран сдвигает на себя большой металлический шкаф, ставит позади него стул Изабелла, встав на стул, устанавливает перед зарешеченным вентиляционным отверстием черную камеру, объективом в сторону хранилища. Смотрит в видоискатель, подбирает угол наклона.

— Аппарат настроен на три снимка в секунду, — говорит Изабелла. — Тебе остается только включить его, когда они войдут туда, и выключить, когда выйдут.

Барран разматывает провода и протягивает их до чемодана, где спрятана батарея, стараясь, чтобы они не бросались в глаза.

— Эту штуку не будет слышно? — спрашивает Барран.

Изабелла как раз прикрепляет изолентой на вентиляционное отверстие перед объективом кусок прозрачного оргстекла, чтобы в хранилище не было слышно шума двигателя камеры. Сама камера помещена в бесформенный самодельный футляр из нескольких слоев ткани.

— С той стороны — нет, — говорит Изабелла. — С этой — я сделала все, что могла Она спускается со стула Барран ставит чемодан на стол, чтобы он всегда был под рукой.

— Как странно… — произносит Изабелла. — Сегодня первый вечер, когда мы не будем вместе… ты будешь скучать без меня7

— Нет, — отвечает Барран и закрывает чемодан.

На цифровых электрических часах в белом коридоре — 15.15.

Внезапно из динамиков, установленных на перекрестках подземного лабиринта, раздается женский голос, слащавый, как в аэропортах:

— Распоряжение дирекции: сотрудников, работающих в подземелье, просят покинуть коридоры. Сотрудников, работающих в подземелье просят покинуть коридоры…

Служащие, ожидающие медосмотра послушно встают. Мадемуазель Аустерлиц приглашает их в свой кабинет и закрывает дверь. Голос в динамиках твердит уже с большей бесцеремонностью.

— Приказ немедленно освободить коридоры. От входа в подземелье со стороны лифтов по красному коридору идут несколько человек. Возглавляет процессию администратор. За ним — два охранника в черном с револьверами в кобурах на правом бедре. Позади них — мужчина в сером несущий два увесистых металлических ящичка. Замыкают шествие еще два вооруженных охранника.

Приоткрыв дверь из кабинета для медосмотра Барран в халате смотрит на анфиладу опустевших коридоров. Он видит как на одном из перекрестков группа людей сворачивает в коридор и неторопливо приближается.

Его внимание привлекают более всего металлические ящички которые несет человек в центре группы. Цепочками они прикреплены к его запястьям. Вдобавок все эти люди — в перчатках. Процессия останавливается в нескольких шагах от Баррана напротив Хранилища.

Один из охранников заметив что дверь в конференц зал приоткрыта, подходит к ней и решительно не говоря ни слова закрывает. Барран возвращается к своей работе.

На операционном столе сидит совсем молоденькая пациентка. Молчаливая и безразличная она ждет, чтобы врач продолжил прерванное обследование. Верх ее платья на спине спущен а лиф она руками прижимает к груди.

Барран неторопливо идет за белым платком лежащим на столе где стоит его черный чемодан. По пути он поглядывает в сторону металлического шкафа. Хотя тот и придвинут назад к стене, на которой укреплена камера Изабеллы, между ним и стеной осталось пустое пространство. В этом пространстве внезапно появляется свет осветилось вентиляционное отверстие возвещая о появлении в хранилище администратора и охранников.

Барран запускает руку в чемодан и подключает батарею к камере. Тотчас же начинает раздаваться равномерное — трижды в секунду — щелканье.

Приложив белый платок к спине молоденькой служащей Барран наклоняется к ней чтобы послушать дыхание.

— Зачем понадобилось освободить коридоры? — спрашивает он.

Непродолжительное молчание нарушается только тихим, но различимым щелканьем камеры. Девушка темноволосая с отсутствующим взглядом, терпеливо дождавшись конца прослушивания отвечает не поворачивая головы.

— Они несли рождественский подарок.

— Рождественский подарок?

— Ну да, жалованье вознаграждение. Банки-то на праздники закрываются, — отвечает девушка.

Лифт СИНТЕКО Барран и Изабелла одни в движущейся кабине. Он в белом халате она в розовом форменном платье компании. Позади нее на табло поочередно зажигаются номера этажей.

У Баррана суровое жесткое выражение лица. Изабелла же готова разрыдаться как тогда в Марселе.

— Почему ты мне не сказала? — отрывисто спрашивает Барран.

— Да я сама не знала! — жалобно восклицает Изабелла.

— И сколько же там?

Изабелла мнется, отвечает нехотя:

— Говорят, что-то около двухсот миллионов.

— Многовато для трехсот служащих!

— Там еще для выплаты на заводах… Я сейчас объясню.

Когда она приближается к Баррану, тот беззлобно, но сильно отбрасывает ее ладонью к стенке кабины.

— Что ты мне собираешься объяснить? Что это легко заграбастать? Что ты с самого начала вела именно к этому?

Ошеломленная, Изабелла мотает головой не в силах подобрать слов чтобы выразить свое негодование.

В этот миг лифт прибывает на последний, тридцатый этаж. Двери раздвигаются и в кабину входит макетист в сером, держа в руках большой рекламный плакат.

Лифт спускается.

Любовники вынужденные молчать, даже не смотрят друг на друга. Макетист удостаивает их лишь беглым взглядом. Тремя этажами ниже — снова остановка. Макетист выходит.

Барран нажимает на кнопку «Подземелье» и номера этажей вновь принимаются мелькать на табло.

— Да ты рехнулся! — внезапно оживляясь со слезами на глазах восклицает Изабелла. — Я прошу тебя открыть сейф чтобы положить туда мои акции! Мои! Я не прошу у тебя ничего другого! Для меня ничего не изменилось!

Барран недоверчиво усмехается.

— А двести миллионов? К ним мне не прикасаться?

— Конечно, нет! Ты с ума сошел!..

В ответе Изабеллы слышится такая убежденность, что в ее искренности сомневаться не приходится.

Лифт останавливается в подземелье. Двери раздвигаются Барран задумчиво, пристально смотрит на свою подругу.

С тех пор, как Барран увидел людей с деньгами, направляющихся в хранилище, он держался так, словно нисколько не удивился, словно он с самого начала ждал, что все сведется к заурядному ограблению. Удивлен он теперь Если у Изабеллы и есть какой-то тайный умысел, то не этот. Но какой же? В конце концов он выходит из лифта и достает из кармана пиджака рулон фотопленки.

— Сколько тебе понадобится времени, чтобы ее проявить? — уже деловито спрашивает Барран.

— К шести часам будет готово.

Кивнув, Барран кидает Изабелле пленку. Двери лифта, сдвигаясь, разделяют любовников.

Кафе отделано красным и позолотой, панели сверкают, лампы множатся в зеркалах.

Барран пересекает зал, отыскивая глазами Изабеллу. Та сидит перед бокалом поодаль от остальных посетителей. Еле дождавшись, пока он усядется напротив нее. Изабелла вполголоса восклицает:

— Все к черту бросаем!

Барран смотрит на нее, онемев от удивления.

— Есть только три цифры из семи, — с отчаянием добавляет девушка.

Одну за другой она раскладывает перед медиком три большие черно-белые фотографии, лежавшие у нее в приоткрытой сумочке. На фотографиях с большой зернистостью из-за сильного увеличения изображены ручки сейфа после набора нужной комбинации.

— Третья… четвертая и последняя, — говорит Изабелла, поочередно указывая на отпечатки.

Цифры, которые видит Барран, — это соответственно 6, 1 и 5.

— И все, — с горечью заключает Изабелла. — Остальное никуда не годится.

Она швыряет на стол другую пачку фотоснимков, которую Барран начинает машинально просматривать. Ручки сейфа загорожены на них то рукой администратора, то спиной попавшего в объектив охранника. Медик на секунду задумывается, потом протягивает над столом кулак, по одному разгибая четыре пальца.

— Десять… сто тысяча, десять тысяч, — считает он. — Недостает четырех цифр — это десять тысяч возможных сочетаний… У меня есть три дня и три ночи, чтобы их перебрать.

— Нет! — восклицает Изабелла.

— Да! Может, первая же окажется нужной!

— Нет, я не хочу! Я объясню им, я верну им акции! — Помолчав, Изабелла неуверенно добавляет. — Если я сама верну им акции, они не сделают мне ничего плохого!

Трудно понять, утверждение это или вопрос.

— Дай кому-нибудь хоть одну возможность сделать тебе плохо, — говорит Барран, — и можешь быть уверена: он тебе это сделает!

Он достает из кармана авторучку и, оторвав от бумажной салфетки уголок, быстро пишет на нем ??61??5

— Тебе ведь надо будет есть, пить! — говорит Изабелла.

— Там полно автоматов, — дописав, отвечает Барран и смотрит на часы. — Они все были сегодня в перчатках.

— Я подумала об этом, — говорит Изабелла и бросает на стол пару перчаток. — В хранилище не должно быть ни одного отпечатка пальцев. Это святая святых.

Барран берет перчатки, сует их в карман, одновременно осушая стоявший на столе бокал. Встает. Во взгляде Изабеллы чувствуется недоверие. И еще желание его удержать.

— Если я не выберусь оттуда раньше, — говорит Барран, — встречаемся у меня во вторник утром.

Он пожимает подруге руку и собирается уходить. Изабелла в последний момент удерживает его за рукав.

— Мы уже две недели вместе, а я до сих пор не знаю твоего имени, — печально говорит она.

— Дино, — помолчав, отвечает Барран Изабелла все еще не отпускает его. На ее лице к выражению беспокойства примешивается сомнение: теперь Барран решительнее, чем она сама, настроен на приключение. В ее глазах можно прочесть: «А вдруг ты сам собрался прикарманить жалованье персонала?»

— Ты права не притронешься ни к чему в этом сейфе? — запинаясь, умоляющим тоном спрашивает Изабелла.

Не отвечая. Барран высвобождает руку и уходит.

На часах шесть двадцать пять.




ДИНО БАРРАН


В наступившей темноте, пронизанной разноцветными огнями, по-змеиному настороженный взгляд. Это взгляд Франца Проппа.

Легионер стоит напротив высокого здания из стекла и бетона. Он следит за Барраном, который, расставшись с Изабеллой, широкими шагами возвращается к СИНТЕКО, засунув руки в карманы пальто.

Преспокойно следуя за медиком, огибая, как и он первые волны выходящих служащих, Пропп входит в просторный гараж компании.

Во всем здании раздается звонок, возвещая конец рабочего дня. Возникает столпотворение, обычное для любого учреждения по пятницам, перед длинным уик-эндом.

Пропп идет по гаражу посреди мужчин и женщин спешащих к своим машинам, чтобы успеть выехать пораньше, чем образуется пробка. Гам стоит невообразимый — урчание стартеров, бросаемые на ходу: « Счастливого рождества, до вторника!», хлопанье дверок, нервные гудки. И все это перекрывает пронзительный звонок на всех тридцати этажах.

Навстречу легионеру в толпе служащих бежит мадмуазель Аустерлиц со своим роскошным чемоданчиком в руке и едва не налетает на Проппа, но не замечает его. В этой предпраздничной суете никому ни до кого нет дела. — Вот и стеклянная кабина у входа в подземелье, но охранника номер «555» возле нее нет. Толкнув дверь с надписью «Служебный вход», Пропп беспрепятственно проникает в красный квартал лабиринта. Здесь уже минут пять как все обезлюдело.

Он идет вразвалку, никуда не сворачивая, с вечной полуулыбкой на губах, один. Когда он входит в белые коридоры, звонок наконец умолкает. От этого подземелье кажется еще более пустынным.

Пропп продолжает спокойно идти, открывая двери пустых кабинетов в поисках Баррана. И тот вдруг вырастает у него за спиной. Спрятавшись в темном конференц-зале, Барран ждал, пока за ним закроется вход в подземелье. Он поражен и разъярен появлением легионера.

— Что ты тут забыл? — рявкает Барран.

— А ты, док? — улыбаясь, вопросом на вопрос отвечает Пропп.

Объясниться они, впрочем, не успевают. Они стоят как раз под динамиком, и в этот самый миг из него раздается слащавый женский голос, так близко, что от неожиданности оба застывают, как изваяния:

— Внимание!.. Сотрудников, оставшихся в подземелье, просят немедленно его покинуть!.. Внимание!.. Сотрудников, оставшихся в подземелье, просят немедленно его покинуть!

Голос прокатывается по пустым коридорам, и кажется, будто он обращается непосредственно к Баррану с Проппом.

— Пошли, — говорит Барран. — Тебе надо уходить.

Он увлекает Проппа ко второму выходу из подземелья, со стороны лифтов. Но тотчас же они вновь замирают на месте: к ним приближаются тяжелые шаги.

Это четверо охранников в черном, с кобурами на бедрах, из которых торчат рукояти револьверов. Они расходятся по коридорам лабиринта, проверяя, не задержался ли в нем кто-нибудь из сотрудников. Они ступают неторопливо, прямо держа голову, с каменным лицом, с номерной бляхой на груди, все рослые и странным образом похожие друг на друга. Ни дать ни взять роботы.

Повинуясь инстинкту, Барран заталкивает Проппа в темный кабинет, прижимается вместе с ним спиной к закрытой двери.

Шаги охранников удаляются. Голос в динамике смолк.

Выждав немного, Барран и Пропп молча покидают свое убежище и продолжают путь к выходу. Они уже подходят к одному из лифтов, когда его двери вдруг начинают с гудением скользить в пазах, закрываясь перед ними.

Оба, не сговариваясь, бросаются бежать по белому коридору, вдоль которого расположено с десяток лифтов. Лифты один за другим закрываются, люди вынуждены состязаться с ними в скорости, и в конце коридора, на финише этой безумной гонки, они терпят поражение. Все лифты закрылись.

Со стороны другого выхода из подземелья раздается такой же скрежет закрывающихся металлических дверей, эхом отдающийся в пустынных коридорах. В тот же миг везде тускнеют и гаснут огни. Остаются только редкие желтые лампочки дежурного освещения под потолком.

Мужчины смотрят друг на друга, запыхавшиеся, попавшие, как крысы, в западню. Молчание нарушает Барран.

— Черт побери! Что ты вечно таскаешься за мной по пятам!

Пропп постукивает себя по кончику носа указательным пальцем.

— Когда где-то что-то затевается, у меня тут зудит. Чувствуется, что Барран охотно задушил бы легионера.

— Мы можем позвать кого-нибудь, — равнодушно говорит Пропп.

— Нет!

Пропп оборачивается, собираясь идти назад. Медик удерживает его за руку. Он показывает Проппу в полумраке над полом по обе стороны коридора круглые отверстия в стенах, которые зажглись одновременно с дежурным освещением, — фотоэлементы сигнализации.

— И так на каждом перекрестке, — говорит Барран.

Отпустив легионера, он ложится на живот и проползает под светящимися глазками. Потом поднимается на ноги Пропп без лишних вопросов следует его примеру. Они возвращаются к кабинету, в котором проводился медосмотр.

— У охранников обход каждые двенадцать часов, в полдень и в полночь, — говорит Барран. — Найдешь способ выбраться.

— А ты, док?

— Не твое собачье дело, — бросает Барран.

Часы напротив конференц-зала показывают семь вечера.

Барран и Пропп стоят чуть поодаль в коридоре, не доходя до перекрестка, где начинается красный квартал.

Повсюду в подземелье на стенах развешены большие рекламные афиши с образцами изделий СИНТЕКО. Одна из них рекламирует марку солнцезащитных очков. Это огромная черно-белая фотография плотной толпы людей с серьезными, чуть ли не трагическими лицами, и на всех — очки с темными стеклами. По всей ширине афиши крупными золотыми буквами начертано:






ВСЕ ВМЕСТЕ!





С помощью куска изогнутой проволоки Барран открывает маленький замок, вделанный в фотопанно. Его левая половина сдвигается в сторону, как дверь, открывая вмурованный в стену электрический щит с кабельными проводами, множеством предохранителей и рубильников.

Легионер молча наблюдает за действиями медика. Барран раскладывает на полу схему электрических цепей. Отсчитывает на щите несколько рубильников, останавливается на одном из них и опускает его.

В полутора десятках шагов от них в коридоре раздается щелчок. Бронированная дверь хранилища вздрагивает. Пропп, обернувшись, следит за ней взором кобры.

Барран, по-прежнему сверяясь со схемой, находит на щите предохранитель с надписью «Тревога сейфа» и вынимает его из зажима. После этого закрывает щит рекламным панно «Все вместе!». На ходу натягивая перчатки, которые дала ему Изабелла, направляется к бронированной двери. Пропп, держа руки в карманах, с настороженной ухмылкой следует за ним.

По-прежнему молча, Барран отодвигает в сторону бронированную дверь с обесточенным запором. За дверью открывается хранилище — небольшая, совершенно голая комната с бетонными стенами, освещенная только желтоватым светом, идущим из коридора.

В этом освещении сейф, вделанный в стену напротив двери, отливает стальным блеском. И поскольку смотреть тут больше не на что, Пропп тоже замечает его.

Начиная с этого момента, легионер, не расставаясь со своей ухмылкой, держится уже далеко не так развязно.

— Вот мы и на месте — замечает он с удовлетворением.

Барран грубо выталкивает его в коридор.

— Ты оставайся там, а не то вылетишь отсюда с треском!

Легионер не реагирует, даже не вынимает рук из карманов С ничего не выражающим лицом он ждет продолжения.

Барран возвращается сначала в конференц зал, служивший кабинетом для медосмотра выходит оттуда со своим налобным фонарем и самыми обычными деревянными счетами. Заходит в комнату за бронированной дверью Приладив на голове фонарь и включив его, он присаживается перед сейфом и рассматривает его семь больших ручек. На каждой — цифры от 0 до 9.

Барран извлекает из кармана уголок салфетки, на котором он написал сфотографированные цифры. С легкими щелчками он поворачивает третью, четвертую и последнюю ручки 0061005.

Потом пытается наудачу покрутить одну из ручек. Бесполезно. Нужно ставить все в «ноль» и каждый раз набирать комбинацию начиная с первой ручки. Он разочарованно вздыхает.

Привалившись к стене коридора напротив хранилища, легионер не сводит с него глаз.

— Сколько в этом сейфе денег док? — спрашивает он.

— Ни гроша.

Потушив фонарь медик поднимается и выходит из хранилища Пропп заходит вслед за ним в кабинет для медосмотра где еще находятся рентгеновский аппарат и медицинские инструменты которыми пользовался эти три дня Барран.

— Тогда зачем же ты хочешь его открыть? — спрашивает Пропп.

— Чтобы туда их положить — не глядя на него, отвечает Барран.

Пропп издает недоверчивый, неприязненный смешок Барран снимая пиджак бросает на него быстрый взгляд. Неожиданно он достает из черного чемодана стоящего на столе пять миллионов Изабеллы. Это акции на больших листах бумаги, скатанные в трубку и перехваченные резинкой.

Для пущей убедительности медик потрясает свертком в воздухе.

— Это ты видишь?

Легионер как стоял у стены, так и съехал по ней до самого пола обалдело мотая головой если это не сон, то перед ним самый невероятный сентиментальный придурок какого он только встречал в своей жизни

Много часов спустя.

В комнате с бетонными стенами с лампой на лбу, в перчатках без пиджака перед сейфом сидит Барран. Правой рукой он манипулирует ручками, а левой после каждой попытки передвигает костяшки лежащих на полу счетов отмечая таким образом уже испробованные комбинации.

На часах в коридоре почти полночь.

Пропп расположился перед автоматом с напитками и бутербродами установленным в белом квартале. С пиджаком под мышкой он потягивает из бутылки пиво созерцая афишу «Все вместе!»

Барран выходит к нему в коридор, обнажает электрический щит включает рубильник бронированной двери. Дверь заперлась Он тщательно задвигает на место фотопанно.

— Пошли. Время обхода, — говорит Барран.

Легионер швыряет опустевшую бутылку в ящик для мусора и ни слова не говоря заходит вслед за ним в кабинет для медосмотра.

В ноль часов ровно коридоры заливает свет, в другом конце подземелья с грохотом открывается дверь.

Четверо охранников в черном входят в лабиринт и расходятся по коридорам.

Охранник номер «112», открывая двери, заглядывая внутрь помещении приближается к кабинету для медосмотра. Он входит туда — на бедре хорошо видна рукоятка револьвера — и оглядывает его в идущем из коридора свете. Когда он уже собрался выходить, к нему присоединяется охранник номер «708»

— Номера «555» нет в кабине гаража, — бесстрастно говорит номер «708».

— Я думаю он просто не пришел его и на ужине не было.

— Если узнает дирекция, мы все можем вылететь отсюда, — так же бесстрастно отвечает номер «112». — Разве можно уходить с поста, когда в сейфе двести тринадцать миллионов?

— Я попрошу номера «315», чтобы он заступил вместо него, — говорит номер «708».

У охранников над головой большой стеклянный плафон, примерно два на два метра, подвешенный на металлических штангах — нечто вроде второго потолка, скрывающего светильники. Не посмотрев туда они выходят и удаляются. Шаги охранников затихли.

В полумраке кабинета для медосмотра на большом стеклянном плафоне бок о бок лежат на животе Пропп и Барран.

Первым зашевелился и заговорил легионер. После того, что он услышал из уст охранника номер «112», наступил его черед прийти в ярость:

— Так говоришь там ни гроша?

— Я тебя сюда не звал, — отвечает Барран.

— Но я здесь, док! Я хочу свою долю.

— Заруби себе на носу к этим деньгам никто не притронется.

— Ты к ним не притронешься! Брось заливать, док!

— Думай, как хочешь.

Яркий свет а коридоре внезапно гаснет, уступая место дежурному освещению. С другой стороны подземелья доносится звук закрываемой входной двери. Обход закончен. Медик и легионер спрыгивают на пол каждый со своего края плафона. Барран возвращается к фотопанно «Все вместе!»

Пока он колдует с проволокой над замком, Пропп стоит в нескольких метрах от него, возле толстой стеклянной двери, перегораживающей белый коридор. Открыта только одна ее створка, закрепленная у стены.

— Ты не сможешь помешать мне открыть сейф, док, — замечает Пропп, — нужно же тебе когда-нибудь спать.

— Я знаю три цифры комбинации, а ты — ни одной, — бросает Барран. — Тебе понадобится полгода.

Вместо ответа Пропп ударом ноги высвобождает закрепленную у стены створку стеклянной двери.

Барран в это время взялся за рубильник на щите. Уловив движение легионера, он прыжком кидается к двери, чтобы не дать ей закрыться. Но Пропп уже опустил металлическую собачку, запирающую створки. Конечно, Барран мог бы разбить стекло, но тем самым оставил бы явный след своего пребывания в подземелье, и Пропп знает, что он на это не пойдет. Он издевательски смеется. Через стеклянную дверь его смех доносится приглушенно.

Медик отрезан от той части коридора, где расположено хранилище, но рубильник, разблокирующий бронированную дверь, находится на его половине, так что Проппу до сейфа не добраться. Делать нечего. Не обращая на легионера ни малейшего внимания, Барран садится у стеклянной перегородки, спиной к стене, вытянув ноги, глядя прямо перед собой. Время потекло впустую.

За стеклянной дверью Пропп пьет из бутылки пиво, жует бутерброд — автомат в его половине. Барран не двинулся с места.

Пропп стучит в стекло, чтобы привлечь внимание своего соперника, и показывает ему, как это хорошо — есть и пить. Барран с безразличным видом достает из кармана брюк пачку сигарет. Она пуста. Он комкает ее, не выказывая досады.

Пропп же вытаскивает сигарету прямо из нагрудного кармана пиджака. Он протягивает ее медику, словно угощая Барран инстинктивно тянет за ней руку.

Пропп с ухмылкой расплющивает сигарету о стекло Барран пожимает плечами. Потом вдруг достает из кармана клочок салфетки, где он записал установленные цифры комбинации, и прижимает его к стеклу.

Пропп читает, запоминая. Оба встают. Пропп поднимает собачку и открывает створку.

В этот же миг Барран с разбегу наносит ему свинг справа, способный уложить и быка. К счастью для себя, легионер ожидал этого и отпрянул назад, избежав удара. Он теряет равновесие, но Барран вынужден на этом остановиться в руке Проппа сверкнуло лезвие. Бритва.

— Ладно, — учащенно дыша, говорит Барран. — Открывать сейф будем вместе. Но когда откроем, никакого дележа. Или ты заберешь все, или я не дам тебе этого. Ты или я! . Уловил?

Неторопливо складывая бритву, Пропп с недоброй усмешкой кивает:

— Уловил.

Барран стаскивает с левой руки перчатку и бросает легионеру. Тот возвращает ее назад.

— Я не левша, док.

Медик снова бросает ее ему

— Приспособишься, — говорит он.

Теперь совершенно ясно, что оба смертельно ненавидят друг друга.

Пропп с лампой на лбу трудится над сейфом, заканчивая комбинацию. Безрезультатно. Он отмечает на счетах проверенную серию. Он без пиджака, вид у него усталый. Работает только левой рукой.

Барран сидит позади него, привалившись спиной к стене. Встрепенувшись, он открывает глаза. Похоже, он из последних сил борется со сном.

— Сколько там у нас? — спрашивает Барран.

— Около двух тысяч… Отоспался, док?

— Еще как!.. — потягиваясь, отвечает Барран.

— Врешь!

Барран встает и подходит к легионеру. Тот поднимает глаза.

— Так мы никогда не закончим… А если нужная окажется последней?

— Она не последняя, — говорит Барран, направляясь к двери. — Я проверил.

Он выходит в коридор. Подойдя к автомату, он достает из кармана монеты. В стеклянной стенке аппарата видно его неясное отражение.

Внезапно его осеняет. Он принимается торопливо опускать в автомат монеты, одну за одной, вынимая каждый раз бутылку, бутерброд, опустошает автомат.

Барран в полутемном кабинете для медосмотра.

Поспешно, но без шума он рассовывает бутылки пива, кока-колы, бутерброды по ящикам металлического шкафчика, прикрывая сверху свои припасы папками. Потом, открыв одну из бутылок, возвращается к Проппу, на ходу отпивая из горлышка.

Легионер завершил очередную серию комбинаций, по-прежнему безрезультатно. Он возвращает все ручки на «ноль» и безропотно принимается за новую.

— Пить хочешь? — спрашивает Барран.

После некоторого молчания Пропп снимает с головы фонарь и поднимает на медика удивленные, недоверчивые глаза Барран без слов вкладывает ему в правую руку пустую бутылку.

Легионер швыряет ее на пол, прыжком встает на ноги и устремляется в коридор. Он идет прямиком к автомату и с первого же взгляда убеждается, что тот пуст.

Вне себя от ярости он подходит к хранилищу и встает в дверях Барран, надев фонарь на лоб, уже заступил на вахту у сейфа.

— Это ты напрасно, док! — с угрозой в голосе говорит Пропп

— Я же сказал тебе: или ты, или я!

К Проппу возвращается хладнокровие. Пожав плечами, он идет в кабинет для медосмотра, оглядывается вокруг, смотрит вверх, на двойной потолок. Барран не мог спрятать продукты далеко.

Он подкатывает под плафон операционный стол и влезает на него. Когда он, выпрямившись, заглядывает поверх плафонов и убеждается, что там ничего нет, коридор внезапно заливает яркий свет.

В тот же миг он слышит, как открывается массивная дверь, ведущая в подземелье. Барран в хранилище удивлен не меньше Проппа.

Он выскакивает в ярко освещенный коридор и первым делом смотрит на часы. На них всего 11.20, это не обход ведь он производится ровно в полдень и в полночь. Тогда что же это значит?

Барран подбегает к электрощиту, включает рубильник, запирающий бронированную дверь, задвигает на место панно «Все вместе!» Уже слышны шаги охранников, приближающихся к белому кварталу.

Медик бесшумно бежит в кабинет для медосмотра.

Пропп, который уже лежит на стеклянном плафоне, протягивает ему руку, помогая взобраться. Барран хватается за плафон и за эту руку и ложится плашмя, невидимый в полумраке, рядом с легионером.

По коридору, грохоча башмаками, идут охранники «708» и «112» с физиономиями роботов и с револьверами на правом бедре.

Они входят прямо в кабинет для медосмотра, освещаемый лишь светом из коридора. Они никуда не смотрят, не произносят ни слова. Просто берутся вдвоем за металлический шкафчик, куда Барран спрятал провизию, и уносят его.

Несколько минут спустя закрывается входная дверь в подземелье В коридорах снова лишь дежурное освещение. Пропп и Барран слезают с плафона каждый со своей стороны.

Медик тупо смотрит на то место, где только что стоял шкафчик. Он никак не может понять, что произошло. Случившееся кажется сверхъестественным словно над ними глумится чья-то злая воля.

— Должно быть, этот шкафчик принесли сюда только на время медосмотра, — словно убеждая самого себя, говорит Барран — Ну да, конечно!

По одному его виду Пропп сразу обо всем догадывается:

— Ты все запихнул туда? Туда?!

— Откуда мне было знать? — кричит в ответ Барран.

Сразу им трудно оправиться от такого удара судьбы. Они выходят в коридор, в нерешительности останавливаются на пороге.

— Может, автоматы есть в других коридорах? — спрашивает Пропп в раздумье.

Барран не отвечает. Они смотрят друг на друга. Вновь всплывает их взаимное недоверие. Они принимаются шагать бок о бок к концу коридора. Мимо афиши «Все вместе!» они проходят, не останавливаясь. Они идут все быстрее и быстрее.

Перед перекрестком Пропп вдруг обгоняет медика, бросается на пол и шустро проползает под глазами фотоэлементов, сворачивая в другой коридор. Поднявшись, он бегом устремляется по нему.

Барран поднырнул под фотодатчики долями секунды позже. Он встает и тоже бежит в противоположную сторону.

Каждый за себя.

Бумажный стаканчик во включенном автомате. Падает несколько капель кофе, и все. Автомат пуст, и его урчание затихает.

Его нашел Барран в красном квартале.

Медик не задерживается возле него. Он идет, проползает под фотоэлементами, снова идет, ища в лабиринте другой автомат.

Пропп углубился в зеленый квартал. Он тоже идет, ползет, идет из коридора в коридор.

Поглощенный поисками автомата, легионер не обращает внимания на электрические часы на стене, мимо которых он проходит. Они показывают ровно полдень. В тот же миг повсюду зажигаются светмльмики грохочут входные двери на этот раз действительно обход!

Пропп резко останавливается, словно наткнувшись на что-то, и оборачивается к часам. Он слышит, как по коридорам расходятся охранники стук их тяжелых шагов разносится по подземелью. Он пускается бежать. Замечает, что производит слишком много шума. Разувается. Бежит наудачу от приближающихся шагов.

Барран — он в желтом квартале — в таком же смятении. Туфли, которые он, связав за шнурки, повесил на шею, болтаются у него на груди. Он тоже дичь в этой охоте.

Охранники поступью неумолимой судьбы идут по коридорам, открывая двери, чтобы заглянуть в помещения.

У каждого в руке т-образный ключ; с его помощью они перед каждым перекрестком блокируют свето-электрическую сигнализацию, которую снова включают, миновав перекресток. Пропп, как и Барран, вынужден нырять, ползти, сбивая темп бегства.

Вот легионер собирается свернуть в желтый коридор, но тотчас замирает, заметив возникшего в другом его конце охранника. Он ползет в противоположном направлении, встает и бежит по другой подземной галерее.

Барран в это время останавливается посреди одного из коридоров — на этот раз желтого, — переводя дыхание и прислушиваясь. Ему кажется, что шаги охранников приближаются к нему со всех сторон. Он возобновляет бег, сворачивает вправо, потом влево, останавливается, как вкопанный, в нескольких сантиметрах от фотоэлемента, бросается на пол.

На этом-то перекрестке, когда он ползет по-пластунски, как учили в армии, его и подстерегает самый тяжкий удар судьбы из всех испытанных им до сих пор: слева, совсем близко, к перекрестку подходит охранник. Барран замирает на полу, уверенный, что попался. Но нет, это легионер, который, как и он, ползет, задыхаясь!

— Это не напоминает тебе старые добрые времена, док? — часто дыша, говорит Пропп.

Медик поднимается на ноги, легионер тоже, и они идут рядом, прислушиваясь к звукам облавы. В конце коридора внезапно появляются двое охранников.

Пропп ныряет в левый коридор, Барран — в правый. Разбежавшись на несколько метров, они оборачиваются друг к другу. Им уже нельзя воссоединиться. У каждого во взгляде нечто наподобие сожаления, выражение солидарности, которое, похоже, удивляет обоих.

Шаги охранников становятся тяжелее, настойчивее, и преследуемые расстаются окончательно каждый бесшумно бежит в свою сторону.

Освещение коридоров меняется на дежурное. Грохот дверей на выходах из подземелья. Тишина.

Пропп, обессиленный, выходит из какого-то кабинета, где он прятался. Он пускается в путь по желтому кварталу лабиринта, отыскивая дорогу. Негромко свистит, чтобы его услышал Барран.

Никто не отзывается. На границе между красным и белым кварталами Пропп наконец находит коридор, где располагается хранилище.

Барран уже там. Улыбающийся, спокойный, он ждет, стоя по другую сторону закрытой стеклянной двери. На сей раз уже он отрезал легионеру доступ к сейфу и держит его в плену.

Несколько секунд они глядят друг на друга сквозь стекло. Чувство сообщничества, которое промелькнуло у обоих в миг опасности, улетучилось.

Пропп старается не выдать охватившую его злость. Он понимает, что в этом кону проиграл. Барран по ту сторону перегородки показывает на часы, затем пальцем рисует в воздухе окружность, теперь Проппу придется ждать полный оборот часовой стрелки до следующего обхода.

Медик заходит в хранилище Пропп смотрит на него сквозь стекло и осознает, что тот будет перебирать комбинации в одиночку.

В два прыжка он оказывается у фотопанно «Все вместе!» Но тут он ничего не может поделать: щит закрыт, не подберешься. К тому же Барран все предусмотрел с помощью своего черного чемодана он заблокировал бронированную дверь в открытом положении.

Медик, переступая через чемодан, оборачивается к Проппу. Теперь его черед с усмешкой торжествовать. Войдя в комнату с бетонными стенами, он начинает действовать быстрее, движения его торопливы надо во что бы то ни стало открыть сейф раньше следующего обхода, когда, хочешь не хочешь, придется освободить легионера.

Барран за работой у сейфа. Он откладывает на счетах очередную испробованную серию комбинаций. Он изнурен, хочет спать, хочет пить, хочет есть. А сейф по-прежнему заперт, похоже, его никогда не открыть.

Он с беспокойством смотрит на наручные часы. Уже семь — то ли вечера, то ли утра, Барран уже не помнит. Он растягивается на полу, чтобы отдохнуть несколько минут. Закрывает глаза.

В белом коридоре, по другую сторону стеклянное двери, Пропп, устроившись у стены, заснул со столбиком монет в обертке из фольги в руке.

Во сне он разжимает руку, и столбик откатывается к стене.

Электрические часы в коридоре показывают 23 48 до обхода остается двенадцать минут.

В хранилище Барран, растянувшись во весь рост, продолжает спать. В коридоре, по другую сторону двери, Пропп тоже спит.

На часах 23.58. Щелчок восьмерка превращается в девятку.

Внезапно Пропп пробуждается. Взгляд его первым долом устремляется на наручные часы. Запертый, он не может ни позвать, ни сделать что бы то ни было, все пропало. И все-таки он кричит, подняв голову.

— Барран!

А Барран тут как тут — улыбается по ту сторону стекла.

Медик поднимает собачку, открывает створку двери.

Пропп встает. Небрежной походкой пересекает бывшую границу, но перед Барраном вдруг останавливается и тычет ему пальцем в грудь:

— Ну погоди!.. Я с тобой расквитаюсь!

И уходит в кабинет для медосмотра.

Барран без особой суеты вытаскивает свой черный чемодан из дверного проема. Электропривод бесшумно закрывает освобожденную бронированную дверь.

Несколько минут спустя охранник номер 112, подобно роботу, ступает по белому коридору. Горят все светильники. Это полуночный обход. Уже около тридцати часов Пропп и Барран заперты в подземном лабиринте.

Номер 112 открывает дверь в бывший кабинет мадемуазель Аустерлиц, заходит туда, осматривается.

В идущем из коридора свете он проходит через открытую внутреннюю дверь и входит в кабинет для медосмотра.

В тот же миг на пороге другой двери, из коридора, появляется номер 315 и объявляет:

— Мне надоело одному торчать в гараже. Надо бы позвонить пятьсот пятьдесят пятому домой, узнать, куда он делся.

— Послушай, чем меньше шуму, тем лучше, — говорит номер 112.

В это самое время неподалеку от входа в подземелье со стороны лифтов охранник номер 708 нажимает одну за одной кнопки на электрощите, проверяя исправность оборудования. И вот в кабинете для медосмотра внезапно зажигается плафон. Над головами охранников 112 и 315, отчетливо видимые и совершенно беззащитные, на большом стеклянном плафоне лежат на животе Барран и Пропп. Достаточно одному из охранников поднять глаза, и они будут обнаружены. По счастью, прежде их внимание привлекает другая лампа, зажегшаяся на столе.

— Что это такое? — недоумевает номер 112. В глазах Проппа и Баррана охранники, деформированные подсвеченным плафоном, который создает эффект лупы, похожи на пару уродливых насекомых.

— Не знаю, — отзывается номер 315.

Внезапно плафон гаснет. Охранник номер 112 поднимает глаза к теперь уже непрозрачной стеклянной плите. Он пожимает плечами и вместе с напарником выходит из кабинета.

В хранилище, гораздо позже.

Чемодан Баррана блокирует открытую дверь Пропп работает, изнемогая от усталости. Он снимает с головы фонарь, свет которого стал совсем тусклым, и передает сменяющему его медику.

— Пятая ручка начинает заедать, — предупреждает Пропп. — Аккуратней.

Он отходит в сторону и опирается о стену рукой — левой, в перчатке, чтобы не оставить отпечатков пальцев.

Барран, стоя на полу на коленях, в полумраке, меняет в фонаре батареи.

— Сколько мы перебрали комбинаций? — спрашивает Барран.

— Три тысячи шестьсот пятьдесят.

Зажигается фонарь — снова ярко, как вначале. Барран, повернув одну за одной семь ручек, набирает очередной номер — 1 861 805.

— На воле лопают гусиную печенку, устриц, индейку… — мечтательно произносит Пропп. — Вот паскудство! А я должен был встретиться с одной девчонкой.. В халате, с вышитым вот здесь пингвином…

Он тыкает себе пальцем в грудь, около сердца, и, подражая забавной походке пингвина, начинает семенить по комнате. Но Барран даже не смотрит в его Сторону.

Только что, устанавливая предпоследнюю ручку на «ноль», он явственно слышал щелчок, словно что-то вошло в зацепление. Тем не менее маховик сейфа не поддается.

Барран лихорадочно устанавливает на «ноль» все ручки Легионер, тоже слышавший щелчок, насторожившись, подходит ближе.

Барран набирает номер 1 861 815.

На этот раз замок срабатывает. Можно повернуть маховик и открыть дверь сейфа.

Барран и Пропп перебрали уже столько комбинаций, что им не верится, что они наконец напали на нужную. Медик, сидя на корточках, оборачивается к легионеру. Замерев, они смотрят друг на друга.

— Ну что, давай! — ничего не выражающим голосом говорит Пропп.

Оба подаются вперед. И тут их взорам открывается нечто неслыханное, невообразимое сейф пуст!

В первое мгновение медик не хочет верить своим глазам. Он выбрасывает правую руку вперед, ощупывает голые полки.

Пусто!

Ни папки, ни металлического ящичка, ни завалявшейся купюры ничего!

Пропп, отодвинув компаньона, в свою очередь, удостоверяется, что это ему не снится.

Барран снимает с головы фонарь, переступает через чемодан, удерживающий бронированную дверь открытой, и устремляется в коридор Легионер, бросившись за ним, догоняет его уже в кабинете для медосмотра, где тот начал собирать свои вещи.

— Что ты делаешь? — яростно кричит Пропп.

— Через несколько минут обход. Как только откроют двери, смываемся.

— Не раньше чем ты скажешь мне кто заграбастал денежки!

Разочарование взбесило обоих. Через кабинет они несколько мгновении смотрят друг на друга злющими глазами. Легионер стоит в дверях, в идущем из коридора желтоватом свете. И вот Барран неторопливо снимает с запястья часы и кладет их на операционный стол. Пропп следует его примеру.

Одни в подземелье, где им совершенно нечего делать, где они идиотским образом угодили в западню, они доводят идиотизм ситуации до конца начинают драку.

Первым бьет Барран. Свингом в челюсть он отправляет Проппа на пол в коридор. Когда легионер пытается подняться, Барран уже на нем.

Силы у них примерно равны, и оба привычны к драке. Они колошматят друг друга почем зря, лица у обоих разбиты в кровь.

И вдруг Барран летит в открытое хранилище, Пропп кидается за ним, перепрыгивая через черный чемодан, в коридоре зажигаются все лампы и у обоих выходов из подземелья грохочут двери обход. Поначалу дерущиеся, нанося один другому удар за ударом, даже не замечают этого.

В конце белого квартала уже появились двое охранников они приближаются, открывая кабинеты, выключая и снова включая за собой ключом фотоэлементы.

Легионер первым обнаруживает, что свет стал ярким.

— Смотри! — кричит Пропп.

Барран, не успев остановить свой удар, сбивает его с ног. С искаженным, разбитым лицом, задыхаясь, он поворачивается к открытой двери. Времени остается только— только, чтобы схватиться за чемодан и рвануть его к себе.

Тяжелая бронированная дверь бесшумно задвигается, запирая их в хранилище.

В коридоре охранники 112 и 708 проходят мимо панно «Все вместе!» Ничто не может вызвать их подозрений. Грузной, размеренной поступью роботов они удаляются по направлению к красному кварталу.

Четверть часа спустя, закончив обход, оба охранника присоединяются к третьему номеру 627, который поджидает их у выхода из подземелья со стороны лифтов. Ни слова не говоря, они выходят из подземелья. Дверь за ними с грохотом закрывается. За дверью остались пустынные, холодные кварталы лабиринта. Теперь их населяет лишь тишина.

В белом коридоре зримее, драматичней стало присутствие застывшей безглазой толпы на панно «Все вместе!»

За тяжелой бронированной дверью заперты во мраке двое.

Освещение в коридоре переключается на дежурное. И тогда из-за бронированной двери начинает доноситься стук — приглушенный, почти неразличимый, жалкий.

Внутри хранилища.

Под оглушительный грохот Барран включает налобный фонарь, который лежит на полу. На потолке появляется большой неровный круг света.

Грохот производит Пропп — он как бешеный дубасит кулаками в несокрушимую стальную дверь.

— Уймись, вспотеешь! — бросает Барран.

Пропп останавливается и озирается кругом, не в силах поверить в случившееся. Они заперты в бетонной коробке размерами четыре на четыре шага, с пустым сейфом в качестве утешения. Без воды, без пищи, без часов, а вскоре

— когда истощатся батареи фонаря — и без света.

На обоих следы прерванной драки физиономии расквашены, рубашки изодраны руки в крови.

Пропп разражается безумным смехом Барран не в силах этого вынести. Размахнувшись как следует, он влепляет ему в челюсть удар от которого тот отлетает к стене и сползает на пол.

— Если б ты меня послушал, мы были бы уже снаружи! — кричит Барран.

Поднявшись на ноги Пропп медленно очень медленно — оба зверски устали — примеряется и возвращает Баррану удар. Тот, в свою очередь летит к бетонной стене.

— А если б ты меня послушал, мы никогда не оказались бы здесь! — орет Пропп.

Барран встает и орет еще громче, с бешеной яростью:

— А где бы мы оказались? В тире с мишенями-неграми? Ты мне омерзителен! Все прохвосты твоей породы мне омерзительны! От тебя смердит!

И снова бросается на легионера Пропп еще не совсем выдохся. Бетонная коробка, освещенная лучом фонаря, превращается в боксерский ринг, в арену гладиаторов, где двое мужчин поочередно бьют и падают, встают и бьют, шатаясь от усталости, но продолжая бессмысленную драку.

Позже.

Свет фонаря потускнел. Взобравшись на чемодан, Барран уцепился обеими руками за край вентиляционного отверстия, чтобы посмотреть, нет ли возможности выбраться из западни. Но отверстие узко, бетонная стена толста, решетка прочна.

Медик с трудом соскакивает на пол Пропп тем временем обнаружил на бетонной стене у двери заштукатуренную полосу. Бритвой он выскребает в ней ложбинку.

— Что надумал? — спрашивает Барран.

— Одно я об электричестве знаю точно — что должны быть провода, — не отрываясь от работы, отвечает Пропп.

Оба растерзаны, окровавлены, но спокойны. Они делают минимум движений— прежде всего экономят силы, но еще и знают, что рано или поздно в закупоренной комнатушке станет не хватать воздуха.

— Ни замка, ни ключа, ни окна, ни денег в сейфе, зато проводов тьма!..

— злобно бурчит себе под нос Пропп.

В этот миг лезвие его бритвы и в самом деле касается вмурованных в стену проводов.

Короткое замыкание. Сноп искр, и бритва летит к потолку, а Пропп, пораженный током, обрушивается на пол.

Барран бросается к нему, усаживает у стены, массирует ему плечи и затылок.

Наконец легионер открывает глаза и еле слышно бормочет.

— Дверь?

— Нет.

Оставив своего компаньона, медик садится у стены напротив.

Немного позже.

В комнатушке невыносимая жара. Фонарь освещает стены лишь до половины высоты, и воздух заметно оскудел. Оба узника сидят на прежних местах, только Барран снял изодранную рубашку. Легионер стаскивает свою руку, в которую ударило током, он прижимает к груди. Он оглядывает потолок, потом стены вокруг.

— Видно, я кондиционер вырубил, — замечает он.

— Что, что, а подгадить ты мастак, — беззлобно отзывается Барран.

Долгие секунды они молчат, истекая потом.

— Однажды в Индокитае я просидел восемнадцать часов в воронке, — задумчиво произносит Пропп. — Полной воды! — Помолчав, он добавляет. — Один.

Барран слушает его не шевелясь, лицо его в крови.

— Батарейки садятся, — замечает он.

Прошли часы.

В бетонной коробке свет стал еще тусклее, жара — нестерпимей. Сидя друг напротив друга, Барран и Пропп молчат Медик подтаскивает к себе чемодан, открывает его и достает оттуда пачку акций Изабеллы. Рассматривает одну из акций в свете лежащего на полу фонаря.

— Они фальшивые? — спрашивает Пропп.

— Нет.

— Тогда они тухлые. Номера записаны в банке или что-нибудь в этом роде.

Барран резким движением подбрасывает пачку в воздух. Листы рассеиваются и, как птицы, порхают меж четырех стен.

— Ты целил на двести миллионов, док?

— Вот уж нет.

Пропп поднимается на ноги, всматривается в медика, пытаясь понять. Акции Изабеллы разлетелись по всей комнате и устилают пол вокруг них.

— Тогда почему ты здесь? — не унимается Пропп.

— Это целая история, папаня. Меня нет здесь! Ей нужен был олух в этом подземелье, и я подрядился быть этим олухом. Я двойник, фантом.

— Но почему?

— Потому что есть вещи, которые человек должен сделать, — помолчав, отвечает Барран.

Пропп недоуменно хмыкает. В этот момент под бронированной дверью появляется яркая черта, коридоры лабиринта осветились.

Барран, вскочив на ноги, бросается к фонарю и выключает его.

— Обход! — восклицает он.

В прорезанной светлой чертой комнате, где угадывается присутствие двоих, ненадолго воцаряется тишина. Потом вновь раздается голос Проппа, почти такой же громкий, как раньше, словно ему совершенно безразлично, что охранники близко.

— Сейчас полдень или полночь, док?

— Я уже сбился.

Спустя некоторое время яркая черта тускнеет, Барран включает фонарь. Они с Проппом неподвижно.

Сидят по обе стороны от бронированной двери, привалившись к бетонной стене.

— Если снаружи полночь, то все сейчас за столом, встречают рождество, — мечтательно произносит Пропп.

— Как ты там говорил! Гусиная печенка, устрицы, индейка… И девчонка в халате? Пропп улыбается:

— С пингвином на нем… И без ничего под ним… Оба молча грезят об этой девчонке с пингвином, хотя медик ее никогда не видел.

— Счастливого рождества, мосье Пропп, — дружески, без всякой иронии говорит Барран.

— Merry Christmas? Mister Barran[5 - Счастливого рождества, мистер Барран (англ)], Свет фонаря, слабеющий, неверный, адская жара, жажда.

Пропп, сидя на полу, с блестящим от пота торсом, по одной швыряет в сторону открытого сейфа скомканные акции Изабеллы, монотонно повторяя при каждом броске:

— Я богат… Я богат… Я помещаю свой капитал… Барран лежит на боку, прижавшись животом к стене. Припав ртом к бетону и раскинув руки, словно цепляясь за кого-то живого, он слизывает со стены капли сконденсировавшейся влаги.

— Скажи, док… Как мы выйдем отсюда во вторник утром?

— Ногами вперед.

— Сколько времени человек может продержаться без воды?

— Только не до утра вторника.

Свет фонаря мигает необычно долго. Оба смотрят на него внимательно, но с покорностью. Свет гаснет. В темноте раздается голос Проппа:

— Теперь, когда это уже не имеет значения, док… Почему в твоем револьвере не хватало одной пули?

Пляшущий свет внезапно освещает комнату. Это Барран поджег одну из акций Изабеллы. Медик протягивает этот импровизированный факел Проппу и готовит другие, тщательно свертывая листы.

После некоторого молчания, стоя на полу на коленях, он начинает рассказывать спокойным, непринужденным голосом, как если бы это признание и в самом деле уже не могло иметь значения:

— …Его звали Моцарт, как композитора. Он был медик, как и я… Мы все делали сообща: сдавали экзамены, развлекались с девчонками, пьянствовали, дрались. У него были способности ко всему, ты даже представить себе не можешь… Особенно ко всяким проделкам… Вполне допускаю, что для остальных он был не подарок. Но зато какой парень!.. И потом, для меня он был… ну, в общем, как брат. Больше, чем брат…

Когда Барран рассказывает о Моцарте, у него даже голос совсем другой. Чувствуется, что он погружается в воспоминания, которые его терзают, и делает это с угрюмой и полной искренностью.

Пропп слушает его, зажигая факел за факелом и бросая на пол догорающие обрывки, которые уже невозможно держать. Лица обоих освещены теперь движущимися огнями. Барран продолжает:

— …Однажды ночью в Алжире, близ Сетифа, атаковали наш пункт первой помощи… Я принял Моцарта за одного из нападавших и выстрелил… — Медик прижимает палец к середине лба. — Сюда!

Внезапно он встает на ноги, словно вырастает посреди бетонной коробки. Он весь лоснится от пота.

— Спустя час я отвез его труп на. базу, в вертолете… Самое смешное, что за ту ночь меня наградили!.. — Потухшим голосом он добавляет. — Вот так оно было.

Он отворачивается к стене, на которой конденсируется влага, и водит по ней правой рукой, пытаясь обнаружить влажный островок.

— Кто друг, кто враг. не всегда различишь, док… — глубокомысленно замечает Пропп. — А может, по сути дела, особой разницы и нету.

Он тоже встает, с факелом в руке. Когда он пересекает комнату, между стенами колышется слой дыма. Легионер несколько раз машет факелом сквозь дым:

— Совсем как это, взгляни: и освещает, и убивает.

Он занимает место медика у стены, ища на ней конденсат.

— Так, значит, в Марселе девчонка ждала Моцарта? — уже другим тоном спрашивает Пропп.

— Да. Ей я не хотел о нем говорить.

— А он тебе про нее что-нибудь говорил? Пока Пропп лижет стену, изгибаясь, чтобы дотянуться до влажных участков, медик поджигает очередную скрученную в фитиль акцию и отвечает.

— Он рассказывал мне про странное обещание, которое дал ей… Что-то вроде рождественского подарка… , Он умолкает.

— И что дальше?

— А ничего.

— Ты хочешь сказать, — недоверчиво спрашивает Пропп, — что вместо него вляпался в это тухлое дело?

Двое стоят лицом к лицу в неровном свете подожженных листков бумаги, и голоса их снова звучат агрессивно.

— Я не дешевка! — с вызовом бросает Барран.

— Какая разница раз он все равно на том свете?

— Он бы никогда не отрекся от меня, ни от живого ни от мертвого! — кричит Барран — И я не собираюсь от него отрекаться! А теперь заткнись, ты расходуешь кислород!

Клокоча от ярости медик поворачивается идет к стене и садится подле нее не глядя на легионера.

Пропп тоже съехал на пол — изнуренный измученный, но улыбающийся С иронической покорностью он оглядывает стены освещаемые факелом в руке Баррана потом говорит.

— Чертов Моцарт! Но раз уж он был такой головастый скажи что бы он сделал сейчас чтобы вытащить нас отсюда? Скажи док!

Барран поворачивается к нему собираясь послать его куда подальше. Но слова сами застревают у него в горле словно споткнувшись о вопрос легионера. На протяжении нескольких секунд в бетонной коробке почти зримо присутствует третий — Моцарт.

Пропп естественно не ждет от медика ответа на свои вопрос но взгляд его вдруг останавливается на стене к которой он прижимает правую руку. Легионер смотрит на ладонь она совершенно суха.

Отнимает от перпендикулярной стены левую руку она влажная от конденсата.

Пропп оглядывает другие стены и поспешно вскакивает. — Посвети-ка мне,

— говорит он.

Он стоит перед той частью стены которую они с Барраном лизали как звери Барран поджигает новый листок. Пропп ощупывает стену сверху донизу.

Конденсация ~ теперь это отчетливо видно по блеску мельчайших капелек — происходит строго на полосе стены шириной около метра по всей ее высоте.

— Ну что там у нас? — нетерпеливо спрашивает Барран.

— Там холод!

Медик стучит кулаком по бетону в разных местах. Сомнении нет за прохладной влажной полосой — полость.

— Тут за стеной шахта! — кричит Барран.

И бросается к сейфу. Пока Пропп раскладывает на полу костерок из бумаг он вынимает оттуда одну из тяжелых стальных полок. Возвращается к влажной полосе стены и принимается изо всех оставшихся сил долбить в стену полкой. Грохот стоит такой, что того и гляди лопнут барабанные перепонки.

— You crazy![6 - Ты с ума сошел! (англ)] — орет Пропп.

— Сегодня нас сцапают или во вторник это все равно! — кричит в ответ Барран не переставая лупить в стену. — Разница одна сегодня — живыми! Давай-ка за дело!

В пляшущем свете горящих на полу акций Барран, тяжело и часто дыша отходит в сторону и передает стальную полку легионеру. Тот занимает устойчивую позицию расставив ноги и начинает наносить весомые удары в то же место стены куда бил его напарник.

Прошло время.

Барран стучит и стучит, но уже гораздо медленней.

Его сменяет Пропп. Он тоже валится с ног от усталости и облизывает языком пересохшие губы. Теперь каждый из них держит в руках по полке. Словно обезумевшие дровосеки с побитыми, покрытыми щетиной и бетонной пылью физиономиями.

Результат их усилий обескураживает: на стене наметилось что-то похожее на трещину видны следы ударов, но кажется невероятным чтобы ее можно было пробить.

Барран по спине и груди которого струится пот, разгоняет рукой стоящий в комнате дым и говорит.

— Лучше долбить впотьмах! Иначе сдохнем от этого дыма!

Он принимается в свою очередь бить в стену стальной полкой а Пропп ногой давит догорающие на полу обрывки.

Сколько часов они уже здесь?

Темнота прорезаемая полоской яркого света под бронированной дверью. И вот этот свет гаснет. Барран устало произносит во тьме.

— Обход кончился давай.

Медик поджигает скрученную в фитиль акцию. Он сидит у стены которую они пытаются пробить. От места ударов по стене разбегаются уже несколько трещин.

Оказывается Пропп спит растянувшись на полу.

Барран берет свое орудие и шатаясь поднимается на ноги. Он наносит удар за ударом, в промежутках между ними собирая последние остатки сил Легионер открывает глаза тянется за своей стальной полкой и с усилием встает опираясь о стену. Становится рядом с Барраном и они начинают лупить в одно и то же место поочередно.

Факел на полу гаснет. В этот же миг бетон поддается слышен грохот рушащейся стены.

Барран поджигает новый лист.

В стене зияет дыра за которой — пустота. Судя по всему воздуховод. Барран и Пропп расширяют пролом яростно отбивая по краям куски бетона.

Воздуховод достаточно широкий чтобы в него мог влезть человек, идет отвесно вверх. С факелом в руке Барран просовывается в него по пояс. Вверху, на уровне, потолка, — загиб.

За все это время никто из двоих не проронил ни слова. Пропп все так же молча сторонится, пропуская напарника в трубу, потом сам втискивается туда наполовину и помогает ему вскарабкаться наверх.

Освещая загиб воздуховода танцующим в руке факелом, Барран подтягивается к нему на руках, помогая себе ногами. Наконец он взбирается на горизонтальный участок. Он ползет, задыхаясь, и его учащенное дыхание отдается в узкой трубе подобно хрипу кузнечных мехов.

Несколькими метрами дальше он обнаруживает на полу воздуховода металлическую пластинку, закрывающую отверстие, и вышибает ее. Отверстие выходит в одно из помещений подземелья на уровне потолка.

Похоже, это склад канцелярских принадлежностей с рядами стеллажей. Он освещен такой же желтоватой лампой, какие установлены в коридорах.

С первого же взгляда туда у Баррана перехватывает дух прямо под ним между двумя рядами стеллажей на полу лежит человек — лицом к земле, неестественно скрюченный мертвый. На нем черная униформа охранников СИНТЕКО. В спине — несколько зияющих кровавых дыр.

Полуголый Барран спрыгивает на пол рядом с трупом и приподнимает его голову за волосы. Мертвец холодный, окоченевший. Нет сомнения, что охранник умер много часов тому назад. Около него валяется транзисторный приемник размерами с пачку сигарет. Барран машинально включает и выключает его.

Выпрямляясь, медик невольно цепляется взглядом за початую бутылку виски, стоящую на стеллаже между стопками писчей бумаги. Хватает ее и жадно пьет из горлышка, не отрывая непонимающего взгляда от кошмарного видения — лежащего на полу у его ног охранника.

Стоя в белом коридоре, Барран опускает рубильник, отключающий питание от замка бронированной двери. Не закрыв панно «Все вместе!», он идет к хранилищу, неся в руке полупустую бутылку виски. Сдвигает бронированную дверь, открывая доступ в полное дыма помещение.

Пропп, смеясь и хлопая в ладоши, сидит на полу посреди бетонных обломков и сожженных акций. Он словно рехнулся от радости.

Барран протягивает ему бутылку. После нескольких жадных глотков легионер начинает ясно осознавать происходящее.

— Ну что, снова как в старое доброе время? — спрашивает Барран.

— Еще и лучше, док!

— Самое веселенькое у тебя впереди Пошли, взглянешь, — говорит Барран, направляясь к двери.

Спотыкаясь от усталости, то и дело прикладываясь к бутылке, Пропп бредет за Барраном по коридору. Полуголые, покрытые потом и пылью, они входят на склад канцелярских принадлежностей. Пропп безмолвно замирает у трупа охранника.

Барран наклоняется над мертвецом и поворачивает его на бок. Это охранник номер 555 — тот самый, что стоял у застекленной кабины гаража в пятницу вечером, когда Барран выходил из СИНТЕКО на встречу с Изабеллой.

Медик рассматривает его раны — на груди и на спине, потом заключает.

— Убит больше двух дней тому назад. Четыре пули сорок пятого калибра. — Поразмыслив, он добавляет. — Стрелять можно было только в пятницу вечером, в предпраздничном гвалте…

Он выпрямляется Пропп подобрал с пола транзистор охранника.

— Когда все выходили. Изабелла оставалась в кафе. Значит, это сделала не она, — продолжает Барран.

— Тогда кто же?

— Спроси у него, — кивает Барран на мертвеца.

Медик выходит в белый коридор и направляется в кабинет для медосмотра Пропп идет за ним следом, не расставаясь с бутылкой виски и с транзистором охранника 555 — он включил его и слушает, прижав к уху. Барран, остановившись перед электрическими часами, отбирает у него бутылку.

— Если сегодня вторник, то они откроют двери в восемь часов, — говорит он в перерыве между глотками.

— Сегодня вторник, — уверенно заявляет легионер.

— Кто тебе сказал?

— Вместо ответа Пропп до отказа поворачивает ручку громкости приемника. Раздается голос диктора — он рассказывает слушателям, как прошло рождество. Оказывается, французы побили свой же рекорд: раскупили 2584 тысячи кукол.

Барран поворачивается к хранилищу:

— У нас есть три часа, чтобы стереть отпечатки пальцев.

Барран сидит на своем чемодане у выхода из подземелья со стороны гаража.

Поверх изодранной рубашки он надел пиджак, повязал галстук. Насколько это было возможно при покрывающей его лицо трехдневной щетине, он сумел придать себе более или менее приличный вид. Неподвижный и молчаливый, он ждет, положив пальто на колени.

В другом конце лабиринта, у одного из лифтов, Пропп тоже ждет, когда откроются двери. Морщась, он скребет щеки своей бритвой, без воды и без зеркала. Издалека, через все коридоры, до него доносится свист Баррана.

Он смотрит на наручные часы: ровно восемь. В ту самую секунду, когда он собирается свистнуть в ответ, во всем здании раздается оглушительный звонок, уже звучавший здесь в пятницу вечером. Почти одновременно с грохотом открываются двери всех входов в подземелье.

Барран надел пальто. С чемоданом в руке он входит в гараж и тут останавливается как вкопанный спиной к нему в стеклянной кабине стоит охранник номер 315.

Согнувшись пополам, медик пробирается между машинами, оставленными на стоянке. Не спуская глаз с охранника, он незамеченным достигает выхода из гаража.

Перед ним — длинный крутой подъем на улицу, в конце которого освещенное солнцем отверстие. Держа в руке чемодан, Барран начинает восхождение.

Он преодолел уже треть подъема, когда впереди, на фоне выхода, внезапно зажигаются два ослепляющих огня фар — навстречу на полной скорости катит автомобиль. Сообразив, что этот снаряд нацелен в него, Барран падает на землю и откатывается к стене. Машина проносится в нескольких сантиметрах от него, не тормозя, и заезжает внутрь гаража.

Звонок, возвещающий о начале рабочего дня, по-прежнему звенит в здании.

Не оглядываясь, Барран подбирает чемодан и продолжает восхождение к свету дня. Когда он выходит на улицу, свет режет ему глаза. В этот день, 26 декабря, над Парижем по-летнему яркое солнце.

Посреди толпы служащих СИНТЕКО, спешащих на рабочие места, — некоторые оборачиваются ему вслед, — Барран широкими шагами удаляется от здания.

Примерно в то же самое время у дверей лифтов подземелья Пропп с нетерпением ждет, чтобы к нему спустилась кабина.

Наконец одна из дверей с гудением открывается.

Толчок в сердце: легионер оказывается нос к носу с охранником номер 112. Тот смотрит на него с безразличием, не замечая его смятения. Он явно принимает Проппа за служащего, который успел приехать на машине и оставить ее в гараже. Легионер входит в кабину, стараясь держаться естественно.

Все время, пока кабина идет вверх, охранник не сводит с него взгляда. Неожиданно его лицо оживляется каким-то подобием человечности.

— Хорошо провели уик-энд? — спрашивает номер 112.

Пропп с трудом сглатывает слюну.

— Потрясающе.

Полицейские сирены рвут холодный, пронизанный ярким светом воздух утра.

С подоконника квартиры Баррана шумно взлетает голубь. Внизу у тротуара останавливаются две полицейские машины и фургон. Полицейские в штатском спрыгивают на асфальт и устремляются в подъезд. Другие полицейские, в форме, образуют кордон, сдерживая стекающихся отовсюду зевак.

Все это происходит очень быстро. На другой стороне улицы — Франц Пропп. Он только что появился здесь. Бессильный что-либо сделать, он стоит неподвижно и с тревогой наблюдает за развитием событий. Вот он снова поднимает глаза к окну Баррана. Потом, пятясь задом, медленно отходит.

В нескольких шагах позади него, на углу улицы, кто-то скребет по стеклу. Легионер оборачивается это Барран, жуя бутерброд, подает ему знак изнутри кафе.

Убедившись, что его заметили, медик тотчас уходит в глубь зала, к стойке. На лице Франца Проппа появляется его обычная ухмылка.

— Йеа-а-а! — вопит он.

Уборщица на коленях моет пол кафе тряпкой. Подняв голову, она видит Франца Проппа — тот входит вразвалку, держа руки в карманах помятого пиджака, и направляется к Баррану, облокотившемуся о стойку. Она вновь принимается за работу. В углу зала стоит наряженная рождественская елка.

Двое мужчин у стойки — единственные пока посетители. Держась как нельзя более естественно, они ведут негромкий разговор.

— Плохие новости разносятся быстро, док.

— Если б не это, они сцапали бы меня наверху, — говорит Барран, указывая на свой бутерброд с ветчиной.

Он разламывает бутерброд и протягивает половину легионеру.

Перед ним стакан и полбутылки вина. Он перегибается через стойку и достает еще один стакан — для Проппа.

Легионер жадно уминает бутерброд.

— Что собираешься делать? — спрашивает он.

— Разыщу Изабеллу.

Пропп в знак неодобрения качает головой. Оба смотрят сквозь витрину кафе на проезжающую мимо с воем сирены полицейскую машину.

— Через час вокзалы и аэропорты будут перекрыты. Айда со мной, док.

Не получив ответа, легионер запускает руку во внутренний карман пиджака, достает оттуда пачку купюр и, не считая, делит ее пополам.

— Нынче я при деньгах, продал одну куколку!.. Если тебе что-нибудь понадобится, приходи в больницу Валь-де-Грас, на восемнадцатый пост. Меня там уважают.

Он сует половину пачки Баррану в наружный карман пальто. Медик долго смотрит на него и наконец принимает решение.

— Слушай. Ты садишься на самолет в Марсель, я тоже. Встречаемся в пивнушке напротив лагеря Святой Марты.

Пропп согласно кивает, запихивая оставшиеся деньги назад в карман.

— И запомни, — продолжает Барран, — ты никогда не бывал в этом подземелье, и меня ты не знаешь.

— За меня не переживай, док.

— Да я не только за тебя. Если они узнают, что мы были вдвоем, схлопочем лет по десять.. Ты умеешь держать слово?

— Нет.

— Тогда дай мне его.

Пропп прикрывает глаза в знак того, что дает слово. Потом, взяв со стойки свои стакан, он придвигает его к стакану Баррана — чокнуться.

Какое-то время они молча смотрят друг на друга. Наконец на лице легионера появляется улыбка. Серьезная, приветливая. И он говорит:

— Прощай, друг.

Часом позже все в то же солнечное утро.

Барран с черным чемоданом в руке входит в просторный аэровокзал Орли. Первое, что он замечает, окинув взглядом суетливую толпу прилетевших и улетающих на другой край света, что Пропп уже тут.

Легионер стоит у автомата для продажи сигарет. Забирая свою пачку, он наблюдает за Барраном в зеркало автомата.

Легионер тотчас замечает в зеркале, что несколько человек в штатском медленно стекаются к его напарнику, стягивая вокруг него кольцо. Он быстро оборачивается. Полицейские в форме занимают места у выходов из аэровокзала.

Легионер не колеблется ни секунды. Он с размаху всаживает кулак в зеркало автомата и орет что-то, чтобы привлечь к себе внимание.

Реакция Баррана мгновенна. Не оборачиваясь, чтобы поглядеть, что творится сзади, он перемахивает через стойку «Эр Энтер», приземляется у ног двух всполошившихся стюардесс и стрелой мчится через багажное отделение.

Пропп тем временем бежит через весь зал, по пути хватает в охапку какую-то стюардессу и швыряет ее в полицейских, преграждающих ему дорогу. Насмерть перепуганная девушка истерично визжит, будоража весь аэровокзал. Повсюду раздаются пронзительные свистки.

Мчась по таможенному залу, Барран перепрыгивает через движущуюся ленту с зарегистрированным багажом. Там он оставляет среди прочих чемоданов свой.

Полицейские в штатском, потерявшие драгоценные секунды из-за устроенного Проппом переполоха, преследуют медика. Тот уже достигает открытой к солнечному свету двери, когда двое служащих аэропорта пытаются его задержать. Он пробивает себе между ними дорогу ударами кулаков — по одному левым, по другому правым — и выскакивает наружу.

В тот же момент Пропп левым и правым кулаками разделывается с двумя другими служащими, попытавшимися остановить его бегство в противоположном конце аэровокзала.

Легионер несется во весь дух, петляя, как слаломист, между машинами на стоянке. И тут он натыкается на громадный кулачище, с треском обрушившийся ему промеж глаз.

Все вдруг становится зыбким перед глазами Проппа, рухнувшего оземь. В этом нереальном, совершенно беззвучном мире к нему склоняется здоровенный черноволосый детина в плаще, и постепенно восстанавливающийся слух доносит до него скрипучий, не сулящий ничего хорошего, голос:

— Старший инспектор Мелутис… Антуан-Пьер-Эмиль. Брось свою бритву!

И когда Пропп, оглушенный, но не покоренный, встает на колени, он видит, как навстречу ему снова летит громадный кулак. На этот раз — непроглядная тьма.

На другом конце стоянки Барран, оторвавшись от преследователей, в последнем, отчаянном броске плюхается на заднее сиденье крытого брезентом джипа.

Водитель, уже собравшийся было отъезжать, с недоуменным видом оборачивается.

— Трогай, сволочь! — задыхаясь, кричит Барран.

Повторять дважды ему не приходится. Через заднее стекло уносящегося джипа Барран видит, как от него удаляется удручающая картина: Франц Пропп, распростертый на асфальте стоянки посреди обступивших его полицейских.




АНТУАН МЕЛУТИС


Ротационные машины крупной газеты.

В печатающемся номере, экземпляры которого, еще влажные, с удивительной быстротой укладываются в стопки, по всей ширине первой полосы жирный заголовок: «Кровавое ограбление на Рождество».

Ниже подзаголовков помещена большая фотография Баррана, сделанная в Алжире.

Фотографии, множась, накладываются одна на другую по мере того как в ритмичном, неотвратимом дыхании машин один на другой летят все новые и новые экземпляры.

По улице, вдоль ряда высоких новых зданий, едет полицейский автомобиль с двумя агентами. Сидящий рядом с водителем безликим голосом бубнит в микрофон рации.

— …Повторяю, Дино Барран… Возраст 32 года. Рост метр восемьдесят. Глаза голубые. Волосы темно каштановые. Вооружен. Стрелять после первого предупреждения. Повторяю, стрелять после первого предупреждения… Конец связи.

На электрическом табло на крыше вокзала Сен-Лазар бегут слова — «…213 миллионов исчезло… кобура револьвера, из которого был убит охранник, найдена у Баррана…»

Внизу, на другой стороне площади, посреди полуденной толпы на тротуаре сгрудились любопытные, чтобы почитать новости. На всех обращенных вверх внимательных лицах этой плотной группы — солнцезащитные очки, как в разгар лета.

Только у одного глаза не спрятаны за темными стеклами, это Дино Барран.

Он поражен прочитанным. Он устал, грязен, небрит. Он чувствует себя изгоем, чужим остальному миру. Но самое сильное сейчас в нем чувство — это бешеная ярость.

Позже, в кабине телефона-автомата.

Барран набирает номер. Теперь на нем черные очки, как на всех.

Гудок, женский голос в трубке:

— СИНТЕКО. Я слушаю вас.

— Я хотел бы поговорить с Изабеллой Моро из фотографической службы.

— Минуточку, прошу вас.

Через стекла кабины Барран глядит на быстро текущую вверх и вниз по этой улице квартала Сен-Лазар равнодушную толпу.

— Как вы сказали: Изабелла Моро?

— Да.

— Сожалею. Такого имени нет в списке служащих.

— Простите?

— Я говорю, у нас нет такой служащей.

И трубку тотчас кладут В ухо медику бьет только упрямый, надоедливый сигнал отбоя. Удивляется Барран недолго. Две-три секунды спустя ему становится совершенно очевидным, что Изабелла лгала от начала и до конца, настолько очевидным, что он издает нечто наподобие смешка.

Какое-то время он размышляет, глядя на толпу за стеклянной дверью кабины. Ни дать ни взять муравьи, торопливо снующие взад и вперед, — у каждого темные очки на носу и свои мыслишки в голове.

Барран открывает телефонный справочник. Его палец спускается по колонке фамилий и останавливается на фамилии Аустерлиц.

— Мужская ладонь, широкая и грубая, с размаху лупит по столу. Слышен голос, злой и насмешливый:

— Один!.. Один! Все одни!.. Я тоже один!..

Старший инспектор Мелутис стоит за своим столом в светлом, ультрасовременном и безликом кабинете. Огромное окно за его спиной обрамляет

— правда, под несколько иным углом зрения — тот же квартал, что и окно квартиры Баррана: новые строения квартала «Дефанс» до самого Нейи.

Антуан Мелутис, несмотря на свой хорошо сшитый костюм, не совсем вписывается в обстановку. Это человек лет тридцати пяти — сорока с внешностью грузчика и довольно примитивным умом. Происхождения он самого скромного. Учиться ему не довелось. И, несмотря на все его способности к ремеслу полицейского, он так и останется мелкой сошкой, рабочей скотинкой. У него нет ни жены, ни друзей. Он зол на весь свет. Он чаще кричит, чем говорит:

— Ну так вот!.. В этом подземелье вы были вдвоем! — кричит Мелутис.

— Я провожу уик-энды за городом, а не в подземельях, — отвечает Пропп.

Старший инспектор в ярости обходит стол. Легионер сидит или скорее полулежит на стуле с сигаретой в зубах, без наручников, сонный, полумертвый от усталости, но вид у него совершенно беззаботный. Двое полицейских в штатском, помощники Мелутиса, стоят в кабинете. Мелутис начинает разгибать пальцы:

— В Алжире вы были вместе! Репортированы вместе! В лагере Святой Марты вместе! И ты его не знаешь?

— Совпадения, — невозмутимо отвечает Пропп.

— За кого ты меня принимаешь?

— За фараона.

Мелутис жестом останавливает одного из своих подручных, Горика, который с угрожающим видом подскочил было к легионеру, и продолжает:

— Ладно. Ты не знаешь Баррана, а я фараон, у меня солома в голове, до меня не доходит — Помолчав, он восклицает с наигранным энтузиазмом: — Но я могу поднатужиться! Объясни мне!

— Что объяснить? — устало роняет Пропп.

— Например, почему и сегодня утром вы оба в одно и то же время оказались в Орли… вместе!

— Совпадение.

— Я знаю одну штуку, которая сейчас совпадет с твоей рожей! — кричит Мелутис. — Глянь-ка!

Он подносит к глазам по-прежнему невозмутимого легионера свою здоровенную лопатообразную ладонь.

— Прекрасная линия жизни! — иронически замечает Пропп.

— У охранника она тоже была неплохая! — срывается на крик Мелутис. — Только вот коротковата оказалась!..

Ухватив Проппа за отвороты пиджака, он поднимает его на ноги. Пропп, сохраняя полное спокойствие, отвечает.

— Я никогда никого не убивал, разве что на войне. А на войне мне семь раз вручали награды восторженные слюнявые генералы. Мне обрыдло обниматься. Отцепись, фараон.

Мелутис грубо отталкивает его к своим людям.

— Забирайте его и начинайте все сначала. Когда он притомится, дайте мне знать.

Двое полицейских выводят Проппа из кабинета, Мелутис поворачивается к столу Засунув большие пальцы за брючный ремень, он испускает яростный хриплый вздох. Иначе бы его разорвало.

Просторная лестничная площадка в респектабельном доме крупных буржуа. Вторая половина того же дня.

Мадемуазель Аустерлиц в белой шубке торопливо взбегает по лестнице, на ходу отыскивая в сумочке ключи. Она направляется к двери своей квартиры.

Едва она повернула в скважине ключ, как вынырнувшая из-за ее плеча рука зажимает ей рот, не давая кричать. Мужчина сгребает ее в охапку и бесцеремонно заталкивает внутрь. Он закрывает за собой дверь.

Это Барран — грязный, небритый, внушающий ужас.

— Не бойтесь! — говорит он.

Постанывая, девушка мотает головой под жесткой ладонью медика, и слезы навертываются на ее глаза.

— Успокойтесь!.. Я отпущу вас, как только вы успокоитесь… — увещевает ее Барран.

Мадемуазель Аустерлиц послушно замирает, но взгляд ее, устремленный на Баррана, по-прежнему полон ужаса. Медик осторожно отпускает ее. Девушка медленно пятится, не в состоянии вымолвить ни слова, и останавливается, лишь когда упирается спиной в другую закрытую дверь. Они находятся в просторной прихожей, стены которой увешаны зеркалами и картинами старых мастеров.

— Вы одна можете мне помочь, — говорит Барран. — Вот почему я здесь.

Девушка продолжает смотреть на него широко открытыми глазами перепуганного ребенка. Сдерживаемые рыдания мешают ей говорить: она просто указывает на вечерние газеты, упавшие на ковер. На первой странице красуется сделанная в Алжире фотография Баррана.

— Это вранье! Сплошное вранье! — восклицает медик.

При этом он делает шаг вперед, и девушка пытается отступить еще, но некуда.

— У меня только один шанс это доказать, и этот шанс — вы!.. — продолжает Барран.

В этот момент, тряхнув копной белокурых волос и зажав ладошками уши, мадемуазель Аустерлиц кричит что есть сил. Барран с размаху влепляет ей пощечину. Вмиг наступает тишина.

Девушка, внезапно успокоившись, переминается с ноги на ногу, во все глаза глядя на Баррана.

Он осматривается, потом спрашивает:

— Вы здесь одна?

Девушка молча кивает и начинает плакать тихонько, беззвучно, даже не пряча в ладонях лицо.

Грубая рука за волосы поднимает голову Проппа, который задремал, уткнувшись лбом в край стола.

Он сидит в большой комнате с ровными рядами металлических столов. Несколько полицейских пристально разглядывают его. Это бюро инспекторов Уголовной бригады Нейи. Через голые, без штор, окна видно, что снаружи наступила ночь, в которой тысячью огней зажглись здания квартала «Дефанс». Спать Проппу не дает Мелутис. Он без пиджака и без галстука.

— …Я не знаю этого Баррана, — монотонно твердит Пропп. — Я не был в подземелье Я был за городом. Вы мне осточертели.

— Где за городом? — не отстает Мелутис.

— В Нормандии, в отеле. Я лопал устриц, гусиную печенку, индейку! Сколько можно повторять?

— С кем ты был? С девицей?

С закрытыми глазами легионер поднимает левую руку и растопыривает на ней два пальца, показывая «С двумя».

— С блондинкой и брюнеткой. Ни на секунду не сомкнул глаз.

Голова его клонится к столу, но Мелутис снова поднимает ее за волосы.

В другой руке старший инспектор держит пустую полотняную кобуру от револьвера Баррана. Он злобно сует ее легионеру под нос.

— Узнаешь это?

Легионер, с трудом разлепляя веки, смотрит на кобуру.

— А вы дадите мне поспать, если я узнаю?

— Говори!

— Это кобура от револьвера, шериф. Спокойной ночи.

И голова легионера в третий раз опускается на стол. Все присутствующие, не двигаясь, глядят на него. Мелутис вздыхает, идет к окну, смотрит на рассыпанные в ночи огни.

— Разбудите его, — командует он.

Проппа тотчас возвращают в сидячее положение и ослепляют сильной настольной лампой. Кислым тоном Мелутис возобновляет допрос:

— Кто стрелял в охранника? Он или ты?

— Не знаю этого типа.

— Кто знал комбинацию сейфа? Он или ты? Пропп трет глаза и берет из пепельницы зажженную сигарету одного из полицейских, Горика. Реакция Горика вмиг пресечена жестом Мелутиса, наблюдавшего за сценой по отражению в стекле.

— Послушай, фараон, — говорит после затяжки Пропп. — Это меня не касается, но этот Барран — он же медик, парень образованный.

Мелутис оборачивается, глядя на него, как ни странно, совсем не злыми глазами. Он слушает.

— Если это он обстряпал дельце, — продолжает Пропп, — то он бы его как следует подготовил. Тебе такое вряд ли было бы по зубам.

— Он его и подготовил.

По знаку старшего инспектора, который руководит своими людьми с выработанной годами властностью, один из полицейских, Муратти, приносит черный чемодан Баррана и раскрывает его перед Мелутисом. Тот вынимает оттуда фотоаппаратуру Изабеллы и объявляет:

— Вот это приехало к нам по транспортеру.

— А денежки? — вкрадчиво спрашивает Пропп.

— Их он, конечно, оставил при себе.

— Двести кусков — штука объемная.

— Значит, у него был сообщник, которому он их передал!

Легионер скрещивает руки на груди и откидывается на спинку стула, снова готовый уснуть.

— Если в качестве сообщника вы нашли только меня, то вам самое время пошевелиться, — саркастически замечает он.

Молчание Полицейские не шелохнутся. И вдруг Пропп сам выпрямляется на стуле и переходит в наступление, окончательно проснувшись:

— Ты видел послужной список этого Баррана? Он великолепный стрелок! Это признано официально!

— Ну так что? — настораживается Мелутис.

— И такой стрелок будет всаживать в охранника четыре пули сорок пятого калибра? Да брось, одной и то было бы уже много!

— А ты, оказывается, кое-что знаешь! — присвистнув, говорит Мелутис.

Легионер, вдруг обернувшись на стуле, указывает на одного из присутствующих инспекторов — Горика.

— Я это прочел в газете, спроси у него!

В ответ на вопросительный взгляд Мелутиса Горик досадливо морщится, но утвердительно кивает. По-прежнему держа в руке кобуру Баррана, старший инспектор круто поворачивается, идет в свой кабинет и захлопывает за собой дверь.

В большой комнате с тяжелой обивкой на стенах и со старинной мебелью, на стуле, приставленном спинкой к створкам двери, чтобы не дать мадемуазель Аустерлиц возможность сбежать, сидит Барран. Перед ним — журнальный столик, уставленный кушаньями, которые девушка покорно приносит ему из буфетной: холодный цыпленок, ветчина, салат.

Барран ест и пьет, заканчивая свой рассказ.

— …Я выходил со стороны гаража. И там, посреди подъема, меня едва не раздавила машина!..

— Машина той самой Изабеллы, та же, что была в Марселе? — спрашивает девушка.

— Я не заметил. Но не думаю. В Марселе была взятая напрокат… Горчицы.

У стоящей перед ним в скромном платье, платье девушки из богатого квартала, белокурой, кроткой, захваченной рассказом мадемуазель Аустерлиц во взгляде появляется удивление.

— Вы же говорили, машина была белая.

— Я не о цвете машины, — вдруг раздражается Барран. — Я говорю. «Горчицы». Принесите мне горчицы?

Девушка устремляется в буфетную, на ходу дважды с опаской оглядываясь на Баррана. Оставшись один, медик повышает голос, чтобы она его услышала:

— Вы не верите ни одному моему слову?

Молчание. Потом из буфетной доносится голос девушки. Но это не ответ на его вопрос:

— Этот американец, которого арестовали, — он был с вами в подземелье?

После короткой заминки Барран отвечает:

— Нет. Я был один.

Девушка возвращается с горчицей. Но посреди комнаты останавливается, недоуменно нахмурившись.

— Но тогда кто же взял деньги?

— Тот, кто знал комбинацию сейфа. В пятницу вечером, когда я дал себя там запереть, сейф был уже пуст.

Он встает и идет за горчицей, которую мадемуазель Аустерлиц ему так и не донесла. На секунду останавливается перед ней — она с тревогой смотрит на него снизу вверх и изо всех сил старается понять.

— …Меня засадили туда, — продолжает Барран, — чтобы создать видимость самого натурального ограбления, но истина куда проще… Достаточно было взять и уйти…

Говоря это, он берет баночку с горчицей из рук девушки и возвращается к столу.

— Но это невозможно! — восклицает девушка. — Когда же?

— В момент ухода, как только опустели коридоры.

На свою беду появился охранник…

Девушка, похоже, до конца не убеждена. Она даже вдруг оживляется, повышает голос:

— Но убит-то он все-таки из вашего револьвера!

Медик поднимает голову девушка затронула его самое больное место. Он сухо отвечает:

— Его тоже достаточно было взять.

Другая комната квартиры мадемуазель Аустерлиц, чуть позже. Это гостиная с роскошной, но старомодной мебелью и коврами. Стоящие по углам комнаты штатив с курительными трубками, шахматный столик, клюшки для гольфа а сумке, фотография в рамке свидетельствуют, что тут живет и мужчина.

Сидя на диване перед увеличительным зеркалом с подсветкой, Барран бреется электробритвой. Похожая то ли на монашку, то ли на сестру Армии спасения, девушка медленно расхаживает по комнате, искоса поглядывая на медика.

— Обычно вы живете с отцом? — спрашивает Барран.

— Да. Он уже два месяца лечится в Швейцарии.

— Что с ним?

— Инфаркт.

— Который вы год учитесь?

— Третий… В общем, третий год на первом курсе.

— А имя у вас есть?

— Доминика. Но все зовут меня Ватерлоо.

— Почему? — поднимает на девушку глаза Барран.

— Потому что моя фамилия Аустерлиц[7 - Битвы под Аустерлицем (2.12.1805) и при Ватерлоо (18.06.1815) знаменовали собой соответственно расцвет и Крушение империи Наполеона I].

— А-а, — понимающе кивает Барран. Поверх увеличивающего зеркала, которое деформирует его собственное лицо, он рассматривает девушку. Судя по ее виду, она оттаяла. У нее на лице свежая, чарующая улыбка.

— Это из-за экзаменов… Я, наверное, глупая… И потом, я всегда паникую…

Улыбка сходит с ее лица.

Барран выключает электробритву и протягивает к девушке руку.

— Подите сюда, Ватерлоо.

С боязливым выражением лица, обрамленного длинными белокурыми прядями, она подходит и, держа руки вдоль бедер, останавливается перед ним. Он усаживает ее и мягко спрашивает:

— Вы поможете мне?

Ватерлоо молчит Барран начинает объяснять:

— Имя Изабелла Моро, ее работа в СИНТЕКО, адрес, который она мне дала… Все было липой! Она предусмотрела все, чтобы я не смог напасть на ее след. Кроме одного! Она проходила медосмотр! У нее была форменная одежда компании и медицинская карточка, как у всех служащих!.. И у меня есть свидетель: Вы!

Ватерлоо медленно качает головой. В ее глазах вновь появляется страх:

— Как я, по-вашему, вспомню эту женщину? Их прошли десятки!

— Ее карточка — вот что напомнит ее вам! Вы ставили ее в картотеку, значит, знаете, где ее найти? Так вот, она мне нужна!

Девушка вскакивает:

— Нет!.. Я не буду этого делать!.. Нет!..

Она вдруг поворачивается и бежит к двери гостиной. Но расстояние до двери слишком велико. Барран оказывается у нее раньше, преграждает Ватерлоо дорогу.

— Это вы убили его!.. Вы!.. Я уверена!..

Она выкрикивает это, сжимая маленькие кулачки и пятясь от медика, потом вдруг снова поворачивается и бежит к другой двери.

Барран, ринувшись за ней, броском регбиста сбивает ее на пол. Навалившись на задыхающуюся Ватерлоо, он удерживает ей запястья и ноги, вплотную приблизив свое лицо к лицу девушки. Она закрывает глаза, чтобы не видеть его.

— Завтра вы пойдете в СИНТЕКО, — говорит Барран. — Принесете мне ее карточку.

Лежа на полу, Ватерлоо с закрытыми глазами отрицательно мотает головой. Тогда Барран берет ее на руки, поднимает и уносит.

Она не отбивается. Уткнувшись лицом в плечо Баррану, который переступает порог комнаты и выходит в прихожую, она лишь тихонько скулит:

— Пустите меня!.. Прошу вас… Пустите…

Барран толкает ногой приоткрытую дверь в одну из комнат, заглядывает туда, потом идет дальше по прихожей. Следующая комната, дверь в которую он тоже распахивает ногой, явно принадлежит мадемуазель Аустерлиц. В ней кровать с балдахином, игрушки, плюшевые звери: мирок девушки, едва вышедшей из детства.

Ватерлоо на руках у Баррана закрыла глаза и затихла. Барран относит ее на кровать с балдахином. По пути он отшвыривает ногой большого плюшевого мишку, и тот с жалобным воплем отлетает к шкафу.

Той же ночью, поздно.

В помещении Уголовной бригады Нейи за своим столом без пиджака сидит Мелутис. Он аккуратно раскладывает на столе пустые спичечные коробки всевозможных цветов, из разных стран. Спичечные коробки — его страсть.

Угрюмый и задумчивый, он один в кабинете, освещенном единственной лампой, позади него за окном — море городских огней.

Когда открывается дверь, он даже не поворачивает головы. С робостью, догадываясь о плохом настроении патрона, у порога топчутся два инспектора — Муратти и Годар. После долгих колебаний первый осмеливается нарушить молчание:

— Это я, шеф.

— Я знаю, что это ты, — не поднимая глаз, отвечает Мелутис.

— …Я получил кое-какие сведения, — продолжает Муратти:— Во-первых, Барран был нанят для проведения медицинского осмотра по служебной записке. Она подписана генеральным директором. Прочесть?

— Зачем? Она ведь фальшивая? — утвердительно спрашивает Мелутис, по-прежнему не поднимая глаз.

— Точно!.. — восхищенно восклицает Муратти. — Откуда вы знаете?

— Дальше! — бросает Мелутис.

Он продолжает заниматься своей коллекцией, вид у него начальственный, но заметно, что он нервничает.

— Исследована по всей длине вентиляционная труба. В ней следы только одного человека, — докладывает Муратти.

— Отпечатки пальцев в хранилище? — спрашивает Мелутис.

— Их там нет. Он все стер, — отвечает уже Годар.

Старший инспектор резко вскидывает голову, словно ужаленный.

— Они все стерли… — назидательно говорит Мелутис и сухо спрашивает: — Это все?

Оба его подчиненных утвердительно кивают. Мелутис делает пол-оборота на своем вертящемся кресле и погружается в созерцание городских огней за окном. Муратти и Годар неслышно выходят, закрывая за собой дверь кабинета. Мелутис остается один.

Пропп коротает ночь на скамье в коридоре. Его правое запястье приковано к ней наручниками. Рядом расположился инспектор.

Из кабинета выходит Мелутис в плаще и направляется к ним. Знаком отпустив подчиненного, усаживается напротив легионера. Когда они остаются вдвоем, Пропп медленно поднимает на старшего инспектора глаза, оглядывая его с ног до головы.

— Раненько встаешь, фараон.

— Да нет, поздно ложусь.

Разговаривают они негромко, как разговаривают в три часа ночи, когда все вокруг спит.

Старший инспектор достает из кармана связку ключей и отмыкает на легионере наручники:

— Пошли.

Массируя запястье, Пропп идет вслед за ним по коридору. От недосыпа и усталости он валится с ног, но сохраняет свою отчужденную улыбочку. Они входят в бюро инспекторов.

Большая комната безлюдна. Пишущие машинки накрыты чехлами, настольные лампы выключены.

Вытащив из кармана жетоны, старший инспектор подходит к автомату с кофе и опускает их в прорезь. Автомат отмеряет две порции. Потом Мелутис неторопливым шагом возвращается к Проппу и протягивает ему бумажный стаканчик, наполненный горячим кофе. Смотрит, как тот отпивает глоток.

— Скажу тебе кое-что, — говорит Мелутис, тыкая себя пальцем в грудь в области сердца. — Кое-что, идущее отсюда. Мне нравится, что ты не выдаешь друга… Это мне очень нравится.

— Он мне не друг, шериф. Я никогда его не видел Легионер протягивает левую руку к груди инспектора, куда тот тыкал пальцем.

— А кстати, что у тебя тут? — спрашивает Пропп. Когда он прижимает ткань плаща к груди инспектора, под ней отчетливо вырисовывается пистолет, лежащий у инспектора во внутреннем кармане. Мелутис пожимает плечами и со стаканчиком в руке направляется к двери ведущей в его кабинет. Включает настольную лампу. Пропп послушно следует за ним.

— Садись, — командует Мелутис.

Обогнув стол, инспектор садится сам. Поставив стаканчик с кофе на стол, он достает из кармана пачку сигарет. Пропп молча берет из нее сигарету, ждет, что будет дальше.

— Люблю я это время — вздыхая, говорит Мелутис. — Ты где родился?

— На дереве.

Нисколько не рассердившись, Мелутис дает легионеру прикурить через стол, прикуривает сам.

— А я — в Авейроне… Я не знаю Америки, ты не знаешь Авейрона.

С меланхоличным видом он выдыхает дым под колпак лампы, но этого явно недостаточно для того, чтобы согнать с лица легионера насмешливую улыбку.

— Говори, что имеешь сказать, фараон.

Снова вздох Мелутис вынимает из внутреннего кармана пистолет, открывает один из ящиков стола и швыряет его туда. Потом опять тычет себя в грудь пальцем:

— Кое-что, идущее отсюда! Правда!.. Мне больно думать, что ты кончишь каторгой Пожизненной! Ни за что, ни про что!

— Я сейчас разрыдаюсь.

Откинувшись на спинку стула, легионер дует на кофе, чтобы его остудить. Инспектор внезапно встает и начинает мерить шагами кабинет, описывая вокруг легионера круги.

— Послушай меня, Франц. Известно, что сейф открыл Барран. Известно, что револьвер принадлежит ему. Тогда к чему отрицать?.. В твоем деле будет записано, что ты помогал следствию! Черным по белому, в моем изложении!.. А я, имей в виду, на хорошем счету, ко мне прислушиваются.. Постой, еще того лучше — я поговорю с судьей! С твоими-то наградами ты запросто отделаешься принудительными работами! Даю руку на отсечение, ты получишь отсрочку приговора!

Пропп выслушивает эту тираду, не глядя на инспектора. Когда тот умолкает, он ставит стаканчик с кофе перед собой на стол.

— Сожалею, однорукий. Я не был в этом подземелье. Но я скажу тебе кое-что, идущее отсюда (он тоже тычет себя пальцем, но не в грудь, а в лоб) если этот Барран там был то сейф он не взламывал, он его открыл. Значит, у него была комбинация. От кого он ее получил?

Мелутис, глядя на него, усаживается за стол.

— У него было три дня и три ночи, чтобы перебрать все возможные комбинации, — говорит он.

— Займись чуток арифметикой Ему понадобилось бы полгода!

Мелутис, не сводя с Проппа глаз, задумывается. Похоже, он тоже понимает, что это невозможно. Пропп тем временем затевает что-то странное. Взяв стаканчик Мелутиса, он до верха доливает из него свой. Потом широко улыбается старшему инспектору.

— Гляди, фараон. Если я положу сюда пять больших монет и кофе не перельется через край, ты будешь искать того, кто дал твоему Баррану комбинацию?

Мелутис, не выказывая удивления, склоняется над столом, чтобы удостовериться, что стаканчик легионера наполнен до краев. Он поднимает на Проппа ничего не выражающий взгляд:

— А если ты проиграешь?

Ответа нет Инспектор выпрямляется, задумчиво глядя на легионера.

— Вот что если ты проиграешь, то дашь мне информацию. Правдивую! Ты скажешь мне, почему ты бросился бежать там, в Орли, когда никто не собирался тебя ловить.

— Проиграю? — насмешливо говорит Пропп.

И протягивает руку над столом, ладонью вверх Мелутис, порывшись в ящике стола, достает оттуда столбик пятифранковых монет, который отобрали у легионера, и кладет ему на ладонь Пропп разворачивает фольгу, раскладывает монеты в ряд на столе у стакана. Без лишних слов, опустив голову, чтобы глаза были на уровне края стаканчика, он начинает свою игру.

Первая монета уровень поднимается, кофе не выливается.

Вторая монета кофе не выливается.

Третья не выливается.

Оба склонились над столом, каждый со своей стороны, и неотрывно смотрят на бумажный стаканчик. Купол черной жидкости, неправдоподобно выпуклый, возвышается над его краями. В тишине правая рука легионера берет четвертую монету опускает ее в кофе, не давая попасть туда воздуху. Из стаканчика не вытекает ни капли.

В этот момент в кабинет входят Муратти и другой дежурный инспектор. Уткнувшись подбородком в скрещенные на столе ладони Мелутис делает им знак не шевелиться Пропп лениво оборачивается.

— Последняя, фараон, — негромко говорит он.

Затаив дыхание он осторожно окунает монету в жидкость чуть приподнимает ее и отпускает.

И кофе проливается.

Двое мужчин склоненные над столом какое то время остаются недвижимыми задерживая дыхание словно время для них остановилось.

Мелутис первым откидывается на спинку стула. Он сохраняет серьезность. Если он и доволен то по нему этого не скажешь. Все что он хочет теперь — это получить свою информацию.

Пропп же изумленно, словно не веря своим глазам смотрит на растекшуюся по столу черную жидкость. Мелутис требовательно спрашивает:

— Итак, если ты не знаешь Баррана, то почему же ты так резво удирал там в Орли? Почему? Какую ты за собой чувствовал вину?

Чтобы заставить Проппа очнуться инспектор тыльной стороной ладони смахивает стаканчик с кофе со стола на пол.

— Правду! — рявкает он.

Двое его подчиненных безмолвно стоят позади легионера. Тот наконец вновь обретает непринужденность проиграл так проиграл.

— В ночь с четверга на пятницу я гульнул кое с кем в Нейи. Все кончилось скверно для тех типов.

Мелутис, бешено вращая глазами, с размаху опускает на стол кулак.

— Врешь!

Пропп равнодушно пожимает плечами, словно говоря «Хочешь верь, хочешь нет». Его стул как и Мелутиса, вращающийся Безразличный к душевному со стоянию старшего инспектора, легионер, оттолкнувшись ногой, крутится вместе со стулом, давая понять, что не хочет больше его видеть.

Франц Пропп, крутнувшись на стуле, оказывается лицом к двери кабинета. Но теперь уже утро, лампы потушены. На пороге приведенные инспектором, стоят толстяк с бородкой и двое его компаньонов по вечеринке в Нейи.

По беспорядку в их одеждах и на лицах видно, что их вытащили из постелей.

Мелутис и Муратти тоже находятся в кабинете. Несколько секунд трое свидетелей молча, словно зачарованные, разглядывают Проппа Легионер бреется электробритвой на батарейках демонстрируя свою самую лучезарную улыбку.

— Это он, — говорит толстяк.

Пропп неестественным, словно механическим голосом вещает.

— Папы нету! Папы нету!

Делает на стуле еще пол оборота и продолжает безмятежно бриться. Толстяк поворачивается и уходит. Двое остальных прежде чем последовать за ним, ограничиваются утвердительным кивком в сторону Мелутиса.

Старший инспектор закрывает за ними дверь. Он снова наедине с Проппом. Задумчивый, он подходит к столу и обращается к легионеру с каким-то даже непрофессиональным интересом как если бы ему ни как не удавалось поверить чему то или что то понять.

— На поворотном круге гаража? — спрашивает Мелутис.

Он описывает пальцем окружность на поверхности стола Пропп усиленно кивает.

— А ты останавливал, когда вздумается? Пропп снова кивает.

— А какая она была из себя, эта девчонка? — снова спрашивает Мелутис, не сводя с него глаз.

— Слишком хороша для тебя, фараон.

Самое неожиданное, что Мелутис и не подумав разозлиться, качает головой словно соглашаясь.

Барран внезапно просыпается и рывком садится в кровати с балдахином мадемуазель Аустерлиц.

Ватерлоо рядом с ним нет. На улице день.

Барран в голубой пижаме господина Аустерлица соскакивает на пол. Быстрыми шагами обходит квартиру в поисках девушки. Ее нигде нет.

Барран возвращается в гостиную. Как раз в это время открывается входная дверь Появляется Ватерлоо затянутая в светлый плащ свежая и причесанная. Она радостно улыбается и закрыв за собой дверь прислоняется к косяку В руках у нее утренние газеты.

— Почему ты не возник раньше? — с нежностью спрашивает она.

— Раньше чего?

— Раньше всего этого. Ну не знаю три месяца, неделю назад!

Девушка подходит к Баррану и привстав на цыпочки, целует его в губы. Барран похоже, лишь наполовину успокоен ее возвращением.

Не говоря ни слова, он идет в глубь прихожей, распахивает дверь в ванную. Открывает краны Ватерлоо идет следом за ним на ходу снимая плащ. Под ним — только черное шерстяное трико как у гимнастки.

Она смотрит на Баррана который разворачивает приготовленную для него рубашку. Она держится с ним ласково и еще слегка боязливо.

— Это папина рубашка.

Ватерлоо направляется к велотренажеру установленному в углу ванной комнаты. Положив руку на руль, она начинает медленно крутить педали. Барран садится на край ванны, чтобы проверить температуру воды.

— Какой у тебя отец?

— Замечательный. Почему ты спрашиваешь7

— Давно умерла твоя мать?

— Когда рожала меня.

— И он больше ни разу не был женат?

— Нет. Но зачем тебе это?

Она перестала крутить педали Барран пожав плечами, меняет тему.

— Что пишут газеты?

Ноги девушки снова приходят в движение.

— Американец признался, что был с тобой в подземелье, — как ни в чем не бывало говорит она.

Барран никак на это не реагирует. Даже не пожимает плечами. Он не верит этому, и все. Словно не слыша ничего такого, он продолжает наполнять ванну — горячая вода холодная, — сам думая о другом. Потом безмятежным тоном говорит.

— Ночью мне снилась вода… Вода повсюду… — Помолчав, он добавляет: — Я знал типа который в Индокитае просидел в воронке, полной воды, восемнадцать часов… Один… Вот это парень.

Примерно в это же время в бюро инспекторов в Нейи.

Настольная лампа, какой пользуются при допросах направлена в лицо не задержанному, а полицейскому, сидящему за столом. Она то гаснет то снова зажигается. Полицейский возится с проводом где-то плохой контакт.

Сидящий напротив него в кресле Пропп, жуя бутерброд и запивая его пивом, читает газету. За другим столом инспектор Горик щеточкой чистит шрифт своей пишущей машинки.

— Все-таки это гнусно — печатать подобное вранье! — спокойно, даже рассудительно говорит Пропп.

Он отшвыривает газету подальше от себя Ему отвечает насмешливый голос Мелутиса.

— Это чтобы всполошить твоего друга Баррана. Старший инспектор, стоящий в дверях бюро. только что пришел. Он снимает плащ Видно что он отдохнувший, уверенный в себе. Подходя к своему пленнику, он даже улыбается.

— Он мне не друг, — пожимая плечами, говорит Пропп. — Так что ему начхать.

Легионер смотрит Мелутису прямо в глаза. На его губах тоже играет улыбка.

— А если б он был моим другом представь себе! — продолжает Пропп. — Знаешь, что бы он подумал? Что я не дешевка! И тогда ему тоже было бы начхать!

Старший инспектор качает головой, словно признавая справедливость этого рассуждения. Но очередной удар за ним. Он достает из бокового кармана пиджака листок бумаги.

— Как видишь я прислушался к твоему совету. И распорядился еще раз исследовать сейф. — Выдержав паузу, он продолжает. — Комбинацию ему никто не давал. Если специалист не ошибается, вы их испробовали три или четыре тысячи, прежде чем наткнулись на нужную. Верно?

Пропп не отвечает взгляд его бесстрастен. Инспектор бросает ему листок, который держал в руках. На нем красными чернилами написаны семь цифр комбинации.






1 8 6 1 8 1 5





Некоторое время Пропп разглядывает бумагу, потом вдруг разражается смехом. Мелутис, до сих пор излучавший самодовольство, меняется в лице и подозрительно смотрит на легионера.

Пропп дважды перегибает листок чтобы пояснить инспектору, что именно его забавляет. Он делает это таким образом что сгибами комбинация оказывается разделенной на три части:






1 8 (6) 1 8 1 5





— Ты не силен в истории шериф? Вроде бы смахивает на дату, а?

Мелутис берет листок, смотрит на него, смотрит на Проппа. Он отвечает слегка пожав плечами, поскольку в любом случае для его расследования эта деталь не имеет никакого значения.

— Битва при Ватерлоо.

Холодный ясный полдень в Орли.

За рулем стоящего на стоянке в аэропорту «ДС» стального цвета. — Ватерлоо. На ней все тот же серый плащ.

Через лобовое стекло она смотрит как к машине идет молодая женщина в леопардовой шубке. Она только что вышла из таможенного зала и несет в руке дорожный чемоданчик, — это Изабелла.

Ватерлоо наклоняется, чтобы открыть ей Изабелла садится рядом с ней и захлопывает дверцу.

Сначала они молча смотрят друг на друга. Они давно знакомы, между ними спокойная привязанность, но сейчас в их взглядах читается нечто наподобие тревожной печали из-за того какой оборот приняли события.

— Деньги у отца? — тихо спрашивает Ватерлоо.

Изабелла ограничивается утвердительным кивком. Рядом с Ватерлоо которая намного ее моложе она сейчас ничем не напоминает ту Изабеллу которую знал Барран, — это совсем другая женщина.

— Как он там? — спрашивает Ватерлоо.

Изабелла показывает ей газету которую держит в руке, — судя по всему она не раз перечитывала ее в самолете.

— Что ты думаешь после всего этого делать?

Ватерлоо опускает голову на плечо подруги. Она явно ищет у нее поддержки — поддержки матери или старшей сестры. Изабелла разговаривает с властностью выработанной долгой привычкой.

— Только не здесь, прошу тебя. Держись прямо.

Девушка повинуется. Выпрямившись она включает стартер и медленно катит к выезду со стоянки.

По лобовому стеклу «ДС» сбегают потоки мыльной воды. Машина движется по рельсам автоматической мойки на станции обслуживания. Мойщики в желтых плащах суетятся вокруг кузова обрабатывая его перед тем как за него примутся большие электрические щетки.

На переднем сиденье машины в которой подняты все стекла по-прежнему сидят Изабелла и Ватерлоо. Сейчас они могут разговаривать в полной безопасности изолированные от внешнего мира надежней чем в аквариуме.

— Я не хотела убивать этого охранника, — всхлипывает Ватерлоо. — Но он увидел, как я выношу из хранилища деньги. Он закричал.

— Почему ты ничего не сказала мне в пятницу вечером?

— Чтобы расстроить отца?

Еле сдерживая рыдания Ватерлоо мотает головой. Изабелла успокаивающе кладет ей руку на плечо несколько мгновении деловито размышляет. Сделанного не воротишь теперь нужно исправлять ошибки Ватерлоо.

Струи белой пены омывают боковые стекла.

— Ты конечно не знаешь где сейчас Барран? — спрашивает Изабелла.

К ее изумлению Ватерлоо утвердительно кивает.

— У меня.

— У тебя?!

— Да в отцовской квартире! У нас! Он требует, чтобы я принесла ему твою медицинскую карточку.

Снаружи по стеклам с гудением ходят большие черные щетки.

— Раз ему так нужна эта карточка пускай придет и сам заберет ее Отведи его сегодня вечером в подземелье, — говорит Изабелла. Поколебавшись она решительно добавляет. — Где его револьвер?

Ватерлоо в ужасе мотает головой. Она не в силах издать ни звука.

— Где его револьвер? — сурово спрашивает Изабелла.

Девушка по прежнему молчит но взгляд ее невольно устремляется к отделению для перчаток. Изабелла прослеживает направление ее взгляда.

— А потом мы уедем к отцу? Заживем как прежде? — с надеждой спрашивает Ватерлоо.

Изабелла достает из отделения для перчаток тяжелый «Смит и Вессон», бросает на него беглый взгляд и кладет в свои чемоданчик. А потом смотрит на Ватерлоо разделяя с ней грусть и тоску — они слышны в двух словах произнесенных ею решительным голосом.

— Как прежде.

Всполохи фотовспышек. Газетчики толкаясь сопровождают группу полицейских окруживших Проппа и Мелутиса в коридорах Уголовной бригады. Легионер и старший инспектор скованы друг с другом парой наручников.

Перекрывая щелканье вспышек отовсюду вразнобой несутся вопросы журналистов «Кто стрелял в охранника?», «У них была комбинация сейфа?», «Правда ли что в Алжире Барран выказывал симпатии к ФНО[8 - Фронт национального освобождения]?», «Был ли он ультраправым фанатиком?».

Один журналист побойчее хватает старшего инспектора за плечо.

— Инспектор! В чемодане Баррана нашли только одну пару перчаток. Выходит он был один?

В свете вспышек Мелутис резко вскидывает вверх правую руку поднимая тем самым и прикованную к ней левую руку Проппа.

На вопрос журналиста нет лучшего ответа чем эти две руки скованные парой наручников. Вспышки возобновляются и группа продолжает продвигаться в толчее.

Через несколько шагов — снова остановка. Окруженный своими людьми которые прилагают неимоверные усилия чтобы освободить ему проход Мелутис говорит одному из коллег.

— Я веду его на нижний этаж. Он замешан еще в одном деле. — Потом обращается к журналистам. — Прошу вас господа Вы все узнаете прочитав свою обычную газету!

Из гама выделяется голос Проппа Он в восторге от происходящего и говорит громко, но отчетливо слышны только последние его фразы:

— Я не знаю Баррана. Но попросите его связаться со мной. Я никогда не расстаюсь с этим господином, старшим инспектором Мелутисом!

И он, в свою очередь, усмехаясь, поднимает левую руку, а с ней прикованную наручниками правую руку Мелутиса. Раздается пронзительный звонок.

Ватерлоо открывает входную дверь На пороге стоит женщина лет сорока в шубке, со свернутой газетой под мышкой.

У Ватерлоо, одетой в юбку и свитер, на носу очки, в руках открытая толстая книга по медицине, во рту авторучка. Вынув ручку изо рта, девушка говорит.

— Простите меня, Жильберта, но у меня жутко серьезный экзамен. Сделаете уборку завтра.

— Могли бы и предупредить, — ворчит женщина.

— Я очень сожалею, Жильберта.

Служанка удивлена тем, что ей даже не дают войти. Она бросает в квартиру поверх плеча Ватерлоо, которая преграждает ей дорогу, недоверчивый взгляд, потом говорит:

— Я принесла газету. Там пишут, что вы помогали убийце.

— Я? — побелев, растерянно спрашивает Ватерлоо.

— Да, на медосмотре.

Ватерлоо, испытывая неловкость пополам с облегчением, качает головой и забирает у нее газету.

— Ну ладно, я пошла, — говорит служанка.

Она уходит Ватерлоо закрывает дверь. За ней, оказывается, стоит Барран, прислонившись к стене, — он в темных очках, в синем пальто господина Аустерлица. Девушка улыбается ему и снимает свои очки.

Тут снова раздается звонок в дверь Ватерлоо, раздосадованная возвращением служанки, открывает дверь, опять скрывая за створкой Баррана.

Но на пороге не служанка. Это двое помощников Мелутиса — инспектора Муратти и Годар.

— Уголовная полиция, мадемуазель, — говорит Муратти.

Ватерлоо словно окаменела.

— Это вы Доминика Аустерлиц, студентка медицины? — спрашивает Муратти.

Девушка неуверенно кивает.

— У нас есть к вам несколько вопросов. Девушке не остается ничего другого, кроме как отступить перед полицейскими, еще шире распахнув дверь, чтобы надежней скрыть Баррана.

Инспектор Годар оборачивается к двери, которую хозяйка почему-то не закрыла, и намеревается сделать это сам.

— Оставьте! — с храбростью отчаяния восклицает Ватерлоо. — Сейчас придет служанка!

Она говорит это чуть громче, чуть поспешней, чем следовало бы, и полицейские пристально смотрят на нее, потом на дверь. Еще они замечают, что Ватерлоо уронила на пол газету, которую держала в руках.

— Вы ассистировали доктору Дино Баррану на протяжении трех дней… — начинает Муратти.

Дверь гостиной закрывается за двумя инспекторами и Ватерлоо, обрывая их разговор на полуслове.

В наступившей тишине Барран отталкивает от себя скрывающую его створку двери. Он неподвижен, напряжен, темные очки резко контрастируют с белым, как гипс, лицом Взгляд Баррана падает на лежащую на полу газету.

Она сложена таким образом, что на первой странице видны конец жирного заголовка и большая фотография. Конец заголовка гласит.






ПОЗВОНИ МНЕ





На фотографии крупным планом — Пропп в вестибюле Уголовной бригады, поднявший руку, прикованную к руке Мелутиса.

Барран бесшумно обходит открытую створку двери и уходит прочь.

В бюро инспекторов Горик снимает трубку зазвонившего на столе телефона. Судя по его виду, он слышит нечто из ряда вон выходящее.

Он оборачивается к Мелутису, который стоит у окна в рубашке и галстуке с ослабленным узлом Пропп тоже тут. Повернувшись спиной, он созерцает через стекло высокие здания квартала «Дефанс», свободный люд в клетках домов снаружи.

— Шеф! Какой-то странный тип! Его переключили на нас с коммутатора. — Горик подбородком указывает в сторону легионера. — Хочет говорить с ним.

Мелутис хватает трубку.

— Кто вы!?

— А вы!? — звучит в трубке голос Баррана.

— Франц Пропп, — без колебаний отвечает Мелутис.

На другом конце провода Барран в темных очках на носу не слышит неподражаемого американского акцента легионера, но на принятие решения у него уходит меньше секунды.

— Здравствуйте, мосье Пропп. Я огорчен тем, что приключилось с вами из-за меня.

Мелутис отнимает трубку от уха, раздосадованный тем, что его ловушка не сработала. Зажав микрофон ладонью, он негромко спрашивает у Горика.

— На коммутаторе засекают вызов?

Его помощник утвердительно кивает К ним с широкой улыбкой на лице подходит Пропп. Мелутис сует ему трубку, берет параллельный наушник.

— Это уже не он, это я, — говорит Пропп в трубку. — Кто это?

— Дино Барран.

— Я не знаю тебя мосье Барран но я всем сердцем с тобой.

Говоря это легионер белозубо улыбается старшему инспектору который слушает с непроницаемым лицом.

— Чем я могу быть тебе полезен? — продолжает Пропп.

— Какой он этот Мелутис? — спрашивает Барран.

— Бывают и хуже. Во всяком случае, сейчас он слушает тебя.

Действительно старший инспектор не упускает ни слова из их разговора и не сводит с Проппа пристального сверлящего взгляда.

На другом конце провода у телефона автомата висящего на белой стене Барран выдерживает паузу потом говорит.

— Пусть приходит в кафе Бово на площади Бретеия в четыре часа. Один разумеется, как ты считаешь он согласится?

Склоненный над столом, где стоит телефон, Пропп вопрошает Мелутиса взглядом. Но лицо старшего инспектора не выражает ничего кроме ухудшающегося настроения.

— Я попытаюсь его уговорить, — отвечает Пропп. — А теперь сматывайся они тебя засекают.

— Я выкручусь не переживай.

— Я и не переживаю, — широко улыбается Пропп.

Площадь Бретеия около четырех часов пополудни. Инспектор Мелутис в плаще идет по тротуару останавливается, чтобы ногой отбросить пустой спичечный коробок в дыру водостока, потом входит в кафе Бово.

Прислоняется спиной к стоике рядом с кассой и говорит хозяйке.

— Стакан белого.

Ему наливают Мелутис не смотрит вокруг не ищет Баррана. Ждет. Хозяйка, гарсон, посетители за столиками устремляют на вошедшего взоры, безошибочно угадывая что это полицейский.

Потом звонит телефон. Хозяйка снимает трубку и поворачивается к Мелутису едва пригубившему вино.

— Инспектор Мелутис — это вы?

Не отвечая, Мелутис берет трубку, которую она протягивает ему над стойкой.

— Ты где док?

— Неподалеку. Вы можете меня увидеть.

Мелутис поворачивает голову. Через стеклянную витрину кафе он видит на пятачке посреди площади кабину телефона автомата. И за стеклами этой кабины на расстоянии каких-нибудь пятидесяти шагов, — Баррана в синем пальто господина Аустерлица, который прижимая трубку к уху тоже смотрит на него.

Двое мужчин встречаются впервые. Они разглядывают друг друга через пустое пространство. Шумы кафе, шумы улицы для обоих внезапно утихли.

— Если вы двинетесь с места, больше меня не увидите, — предупреждает Барран.

— Я стою спокойно давай говори.

— Франца Проппа не было со мной в подземелье.

— Ты только это имеешь мне сообщить?

Медик в кабине наблюдает одновременно и за Мелутисом, и за площадью.

— Не только. Револьвера у меня нет, охранника я не убивал, деньги не брал. Когда я открыл сейф он был пуст.

Мелутис бросает свирепый взгляд на прислушивающуюся к разговору хозяйку. Та поспешно отворачивается Он снова смотрит сквозь стекло на Баррана и говорит.

— Если все это правда пошли со мной в бюро!

— Я приду. Только дайте мне время до полуночи.

— И куда же ты пойдешь?

— В кино.

Внешние шумы внезапно возобновляются. Как на площади Бретеия так и в кафе — обычный зимний день.

Двое мужчин не спускают друг с друга глаз. Потом вновь воцаряется тишина.

— Согласен, Золушка, — говорит Мелутис. — До полуночи. Но предупреждаю при малейшей попытке меня надуть я спущу с тебя шкуру.

— Оставайтесь где вы есть я пошел. Медик вешает трубку. Сквозь стекло смотрит на инспектора который тоже кладет трубку и остается у стоики Барран выходит на пятачок пересекает площадь и широким шагом уходит прочь. Мелутис в кафе выдвигает из внутреннего кармана плаща антенну рации и говорит, не повышая голоса.

— Следуйте за ним, но не трогайте.

На другой стороне площади на скамейке сидит Горик. Он тоже вытаскивает из под пальто антенну и говорит, вставая:

— Есть, шеф.

На освещенных экранах в темном помещении — два огромных отпечатка пальцев один рядом с другим.

Отпечаток слева очень четок. Правый же размазан, частично неразличим. Тем не менее в верхней части двух изображении наблюдается сходство. Раздается женский голос:

— Правый отпечаток найден на поверхности закусочного автомата в подземелье. Но он не может служить доказательством — слишком размазан.

— Ничего, я свожу Проппа в СИНТЕКО и доставлю вам хороший, — усмехается Мелутис.

Зажигается свет Это лаборатория криминалистической экспертизы. Женщина в сером халате оборачивается к стоящему позади нее Мелутису и устремляет на него взгляд, в котором читается больше, чем неодобрение: боязнь, смешанная с отвращением.

Старший инспектор улавливает это. На секунду он опускает глаза, потом, внезапно разъярившись, вскидывает голову:

— Я исполняю свой долг! Даже если Барран не убивал охранника, он все равно был там! И Пропп был там вместе с ним! И знаете что? Они начнут снова! В один прекрасный день они начнут все снова!

Лаборантка отворачивается, не осмеливаясь перечить старшему инспектору. Она выключает проектор. Успокаиваясь, Мелутис повторяет:

— Я исполняю свой долг.

Квартал «Дефанс» с безлюдными тротуарами под фонарями. Редкое движение, приглушенные шумы одиннадцати часов зимнего вечера. Холодно.

Тридцать этажей СИНТЕКО темны, молчаливы. На пустынной улице позади здания из стекла и бетона гаснут фары «ДС» Ватерлоо.

Барран и девушка выходят из машины Медик взяв Ватерлоо под руку, увлекает ее к двери аварийного выхода от которой у нее есть ключ. Они входят просто прикрыв за собой дверь, и бесшумно спускаются по лестнице в подземелье.

На полпути Барран останавливается возле слухового окна, выходящего в просторный гараж компании. С высоты виден охранник в стеклянной будке, читающий газету. Они продолжают спускаться.

Внизу они проходят через котельную под огромными красными и белыми трубами к большой сдвигающейся стальной двери.

С помощью того же ключа Ватерлоо отпирает узкую дверцу в этой двери и они попадают в красный квартал подземного лабиринта с длинными притихшими коридорами освещенными дежурными лампочками.

Изнутри сдвигающаяся дверь представляет собой огромное, от пола до потолка панно, рекламирующее марку губной помады. Это гигантская цветная фотография женского лица с приоткрытыми как для поцелуя губами так что любовники входят в лабиринт через рот и часть лица.

Чуть позже в комнате где Ватерлоо работала во время медосмотра она шарит в ящиках наугад вытаскивает папки, неуклюже притворяясь будто ищет медицинскую карточку Изабеллы Моро Руки ее дрожат.

В спешке она роняет какие-то бумаги торопливо наклоняется, чтобы их поднять никак не может запихнуть их на место. Она в таком смятении что отказывается от своих попыток и сцепляет руки чтобы унять в них дрожь.

Тут она переводит взгляд на Баррана который стоит на пороге недвижимый держа руки в карманах пальто. Устремленный на нее взгляд медика суров, но спокоен. Таков же и его голос зазвучавший наконец в тишине комнаты.

— Ты на славу потрудилась Ватерлоо. Но мы под ходим к концу, давай.

Девушка мертвенно бледная в своей белой шубке пытается совладать с собой. Она снова склоняется над картотекой. Ее по-прежнему бьет дрожь.

— Ты так же нервничала когда стреляла в охранника? — спокойно спрашивает Барран.

Ватерлоо дернувшись словно от удара током оборачивается к Баррану. Не в силах вымолвить ни слова, она мотает головой пытаясь отрицать. Внезапно силы покидают ее схватившись руками за волосы она с рыданиями прислоняется к стене.

Тут из коридора отчетливо доносятся совсем близкие шаги Ватерлоо медленно поднимает залитое слезами лицо, в ее глазах — дикий ужас.

Кто-то останавливается позади Баррана. Вороненый стул револьвера — его револьвера — упирается ему в спину. Он не оборачивается даже не вынимает рук из карманов пальто.

— Для чего ты дала ей мой револьвер Изабелла7

— Чтобы она оставила здесь улику против тебя. Не для того чтобы она пускала его в ход.

Оба разговаривают естественным чуть ли не приятельским тоном Барран медленно оборачивается.

Изабелла которая держит в правой руке тяжелый револьвер, одета в ту же леопардовую шубку что была на ней во время их первой встречи в Марселе. Но сама она другая. Насколько та прежняя была встревожена, покорна сентиментальна настолько же эта тверда. Во взгляде ее — холодная решимость. Она произносит:

— Как бы то ни было она поступила правильно Барран опускает глаза на нацеленный на него револьвер. Ему хорошо виден блестящий барабан с пустыми гильзами — пуля всего одна, готовая лечь в ствол при взводе курка Тускло поблескивает латунный наконечник.

Медик поднимает взгляд на Изабеллу которая держит его на мушке на расстоянии менее метра.

— У тебя только один патрон. Представь себе что ты промахнешься!

Ответ следует незамедлительно, спокойный и уверенный:

— Представь себе что я не промахнусь!

Повинуясь ее приказу — короткому рывку ствола вверх, — Барран медленно отступает к двери комнаты служившей кабинетом для медосмотра. Наполовину открытая дверь образует со стеной прямой угол Барран, пятясь, заходит в кабинет где потушены в лампы и где ничего не изменилось со времени его добровольного заточения в подземелье. Он и не подозревает что приближается к другому нацеленному на него револьверу который держит на сей раз уже мужская рука. Ствол его перемещается вслед за Барраном, пока он отступает в падающей из соседней комнаты полоске света.

— Остановись тут, — командует Изабелла. — Вот так.

Барран останавливается посреди кабинета лицом к молодой женщине. Внезапно он обнаруживает никак, впрочем не выдавая этого взглядом что Мелутис и один из его инспекторов Муратти с пистолетами в руках прижались к стене со стороны распахнутой двери скрывающей их от Изабеллы.

Та остановилась на пороге Ватерлоо молча как завороженная стоит позади нее.

— Когда ты понял что Ватерлоо со мной? — спрашивает Изабелла.

— Когда она назвала мне свое прозвище. Это была комбинация сейфа. Разумеется комбинацию дал вам ее отец!

— Это все?

— Нет. Я обыскал ее квартиру и обнаружил вот это.

Барран делает легкое движение подбородком в сторону Изабеллы.

Полицейские у двери затаив дыхание слушают признание к которому понуждает ее медик.

— Что «это»? — спрашивает Изабелла.

— Свои револьвер. В сумке для гольфа.

— И ты оставил его на месте?

— Я хотел досмотреть до конца.

Молчание. Молодая женщина поудобней устраивает в руке тяжелый «Смит и Вессон».

— Теперь ты видел слишком много. Мне очень жаль.

Медик, неотрывно глядящий на нее, чувствует, что она вот вот выстрелит и тянет время как может продолжая разговор

— Тебе не было меня жалко когда ты собиралась задавить меня в гараже?

К Изабелле подошла Ватерлоо с потеками от слез на щеках. Быть может она хочет удержать палец, готовый взвести курок. Она торопливо отвечает вместо подруги.

— То была не она, а я.

— Я была уже в Швейцарии с деньгами, — поясняет Изабелла.

— У отца Ватерлоо? — спрашивает Барран.

— Тебя это не касается, — отрезает Изабелла.

— А ведь я тоже член семьи. Спроси у нее.

Легким кивком Барран указывает на Ватерлоо. На долю секунды Изабелла невольно скашивает глаза в сторону девушки. Этого Баррану достаточно, чтобы отпрянуть в сторону уходя с линии стрельбы. Изабелла тотчас спускает курок. Пуля достается инспектору Муратти, который выскочил из-за двери. Он оседает на пол. Все происходит за миг пока гремит выстрел, но этот миг растянут как бывает в кошмарах.

Ватерлоо кидается назад, визжа от ужаса. Изабелла хватает ее за руку и выбегает с ней в коридор. В кабинете для медосмотра Барран устремляется к другой двери тоже ведущей в коридор.

Мелутис упав на колени подле лежащего инспектора как полоумный кричит в рацию:

— Она стреляла в Муратти! Она стреляла в Муратти!

Барран выбегает в белый коридор, тоже крича что есть сил.

— Револьвер пуст! Револьвер пуст!

Но его голос почти сразу же тонет в другом звуке.

Убегая по направлению к красному кварталу девушки пересекли световой пучок, падающий на один из фотоэлементов сигнализации и тем самым включили во всем здании оглушительный звонок.

Внезапно загораются все светильники. С грохотом открываются двери выходов из подземелья. В коридоры устремляются вооруженные полицейские Ватерлоо и Изабелла свернув на одном из перекрестков лабиринта бегут со всех ног. Растрепанные, перепуганные звоном тревоги и вспыхнувшим светом, они видят как перед ними вырастает один из людей Мелутиса.

Изабелла все еще держит в правой руке револьвер Баррана. Совсем потеряв голову, она наставляет незаряженное оружие на полицейского, у которого в руках автомат. Тот отпрыгивает в сторону к стене, и дает вдоль коридора длинную очередь.

На миг Изабелла и Ватерлоо застывают посреди дыма и осколков штукатурки. Потом обе обрушиваются оземь изрешеченные пулями.

Звонок в здании умолк. Грохот сменяется полной тишиной.

В этой тишине Барран ногой отбрасывает в сторону револьвер выроненный Изабеллой. Он стоя созерцает Изабеллу и Ватерлоо лежащих по обе стороны коридора голова к голове. Их волосы на полу смешались.

Обе мертвы Барран оборачивается. В нескольких шагах от него неподвижно и так же молчаливо стоит Мелутис в окружении своих людей.

Один из них Горик подходит к Баррану берет его под руку и уводит по направлению к белому кварталу. Поравнявшись со старшим инспектором медик останавливается и заговаривает с ним тоном ледяного презрения.

— Ты обещал мне — до полуночи. Знаешь, как называют того, кто не держит слова?.. Дешевка!..

Он снова пускается в путь в окружении полицейских.

Оскорбленный Мелутис смотрит вначале на своих людей, оставшихся возле него машинально приводит в порядок одежду, поправляет узел галстука И вдруг обезумев от бешенства, оборачивается вслед удаляющемуся Баррану и орет: — Я тебе не добрая фея! И не бойскаут! Я плюю на тебя, слышишь! Плюю на тебя!

Полчаса спустя, посреди небольшой группы полицейских, Барран сидит в одном из кресел в белом коридоре, где накануне Рождества ждали своей очереди на медосмотр служащие.

Мелутис выходит из кабинета для медосмотра вместе с человеком лет пятидесяти, который пожимает ему руку. Их сопровождает администратор СИНТЕКО. Мелутис говорит пятидесятилетнему.

— Завтра утром вы получите мой подробный рапорт.

Пока двое его спутников удаляются по коридору к лифтам, старший инспектор долгим взглядом смотрит на Баррана. Он еще не остыл.

— Иди-ка сюда, — говорит он.

Барран встает и идет за ним к хранилищу. По знаку Мелутиса один из полицейских отодвигает фотопанно «Все вместе» и опускает рубильник, разблокирующий бронированную дверь.

Внутри бетонной коробки, закинув ногу на ногу, обхватив сцепленными руками колено, опустив голову, совершенно неподвижный, на полу сидит Пропп. Мелутис резким кивком указывает на него Баррану.

— У вас есть что порассказать друг дружке!

Пропп на мгновение поднимает глаза и снова принимает позу ожидания. Его лицо ничего не выражает.

— Кто это! — спрашивает Барран.

— Тот, с кем ты говорил по телефону, — с досадой отвечает Мелутис.

Барран равнодушно качает головой и спокойно выходит в коридор.

— Вставай, — командует Мелутис Проппу. С кошачьей гибкостью, не касаясь пола руками, легионер поднимается на ноги. Насмешливо улыбаясь он смотрит на старшего инспектора и обводит пальцем вокруг, указывая на стены бетонной коробки.

— Не трудись искать мои отпечатки пальцев их тут нет.

— Уж не думаешь ли ты, что я способен на такое?

— Вот именно, что думаю, — ухмыляется Пропп.

Мелутис делает своим людям знак войти в хранилище к пропускает их. Пока на Проппа надевают наручники, старший инспектор подходит к Баррану, который ждет, прислонясь спиной к стене коридора, и обращается к медику доверительным, чуть ли не дружеским тоном. — Раз уж теперь это не имеет значения, доктор, вы вполне можете признаться мне, что были вместе с ним.

— Чтобы испортить ему биографию? — иронически спрашивает Барран.

Старший инспектор, не в силах сдержаться, повышает голос!

— Чтобы открылась правда!

Барран достает из кармана спичечный коробок и играет с ним, наслаждаясь ожиданием полицейского. Потом произносит:

— Правда в том, что я был один. Иначе я сказал бы вам, уж будьте уверены.

Мелутис недобро смотрит на него. В этот момент из хранилища в наручниках выходит легионер. Обернувшись, он выхватывает окурок изо рта сопровождающего его полицейского.

С этим потухшим окурком в зубах он идет по коридору своей легкой, пружинящей походкой, не глядя на Баррана с Мелутисом. Когда он проходит мимо Баррана, тот чиркает спичкой и, тоже не поднимая глаз, протягивает ему огонек.

Пропп останавливается у зажженной спички, склоняется к ней. В своих скованных руках он на короткий миг, нужный для того, чтобы прикурить сигарету, задерживает руку Баррана.

И все.

Он продолжает свой путь под конвоем полицейских.

С настороженностью охотника Мелутис поочередно смотрит на того, кто уходит, и на того, кто остается, пытаясь уловить хотя бы взгляд— просто взгляд, который укрепил бы его в уверенности относительно их сообщничества.

Но они не глядят друг на друга.

Пропп уходит по коридору, пересекает перекресток, останавливается у лифтов. Он сгорает от желания обернуться У него такое же напряженное лицо, как и у медика, который тоже запрещает себе повернуть к легионеру голову и стоит у стены, глядя в пол и прислушиваясь к уходящим из его жизни шагам.

Барран слышит, как двери лифта закрываются, и он уходит наверх.

Тогда он вдруг обращает к Мелутису оскаленное, как у хищного зверя, лицо, выражающее и горечь, и надежду, и непокорство одновременно, и под изумленным взглядом ничего не понимающего старшего инспектора теперь, когда все завершилось, уже он издает клич Проппа:

— Йеа-а-а!

И знаете что? Мелутис как в воду глядел.

Спустя некоторое время они встретились и начали все снова. Только на этот раз сейф оказался полон, и у них получилось.




Париж, июнь 1967 г.


notes



Примечания переводчика





1


Война Алжира за независимость завершилась в марте 1962 г.




2


Шикарный револьвер!.. (англ)




3


шикарная девчонка!.. (англ)




4


братья (англ)




5


Счастливого рождества, мистер Барран (англ)




6


Ты с ума сошел! (англ)




7


Битвы под Аустерлицем (2.12.1805) и при Ватерлоо (18.06.1815) знаменовали собой соответственно расцвет и Крушение империи Наполеона I




8


Фронт национального освобождения