Производные счастья
Светлана Степановна Чистякова








Что нужно одинокой женщине, чтобы стать счастливой? Лучшая подруга, капелька адреналина и любимый мужчина рядом. А что нужно мужчине, который верит только в себя? Который женат на любимой работе? Наверное, понять, что только эта хрупкая женщина может стать его счастьем. И потерять, чтобы найти и никогда больше не отпускать.

Огромное спасибо талантливой девушке Ксюше (mapych)за великолепную обложку.






Светлана Чистякова

Производные счастья


Роман посвящается моей подруге Нарочке Андреевой.






Глава 1


— Идиотка! Бездарь! Тупица! — грузная пожилая женщина носилась по комнате с завидной для её комплекции лёгкостью и, брызжа слюной, орала на притулившуюся на краешке дивана худенькую девушку. — Вся в свою мамашу-бестолочь! Даже на бюджет ума не хватило поступить! Телёпа!

— Никакая я не бестолочь, — огрызнулась девушка, глядя на неё исподлобья, — просто не повезло. И не смей так говорить о маме!

— Ты мне рот не затыкай! Ишь, выискалась защитница! Мать твоя всю жизнь мне испоганила! Сама сгинула в своих горах чёртовых, и сыночка моего сгубила! Бедный мой Алёшенька! Говорила я ему, не женись на этой сучке, так нет «Ирочка, Ирочка, свет в окошке!» Тьфу! Даже не мечтай, что я денег дам на коммерческий поступать! Хочешь учиться — чеши вон на работу! Навязалась на мою голову, дрянь малолетняя. Дармоедка!

— Да как ты смеешь?! Сама дура! — девушка вскочила на ноги, — ты за меня, между прочим, немаленькую пенсию получаешь! А мне ни копейки не даешь! У меня даже одежды приличной нет, вечно в каких-то обносках хожу. Или, может, ты забыла, что я не приблуда какая-нибудь, а внучка твоя родная! Мой папа сыном тебе был. А ты меня куском хлеба попрекаешь!

— Ах, ты ж!.. — бабка схватила со стола книжку в твёрдом переплёте и швырнула её в девушку. — Нахалка! Свинья неблагодарная! Я с пяти лет нянчусь с тобой, сопли тебе подтираю, а ты меня дурой обзываешь?! Пошла вон отсюда, паршивка! Глаза б мои тебя не видели!

Увернувшись от увесистого томика, девушка, всхлипывая, метнулась к выходу:

— Ну и уйду! Лучше в подвале с бомжами жить, чем с такой бабкой!

Хлопнула входная дверь, и Прасковья Егоровна прошла в кухню, чтобы накапать себе коньячку для успокоения расходившихся нервов.

— Иди-иди! — продолжала она ворчать себе под нос. — Тебе там самое место! Раз ума нет даже в институт нормально поступить.

Тяпнув стопочку, она посмотрела в окно — на улице потемнело, собирался дождь, да и стрелки часов уже подбирались к одиннадцати:

— Придёшь, куда ты денешься, зараза! — в глазах блеснул недобрый огонёк. — Внучка, мать твою! Да лучше бы тебя вообще не было!

Машу она ненавидела. Даже несмотря на то, что девочка была единственным, что осталось у неё от покойного сына. Так же, как ненавидела невестку когда-то. «Лимита детдомовская», — плевалась она ядом на неё. Её единственный сын Алексей, или Алёшенька, как ласково называла его Прасковья Егоровна, приволок в дом эту замарашку, когда учился на четвёртом курсе мединститута. Напрасно она надеялась, что Алёшенька перебесится, натешится с ней и бросит. Ан нет! Девчонка оказалась беременной. Егоровну тогда чуть Кондратий не обнял, но делать нечего, сын-то единственный, и ударить в грязь лицом перед людьми ей не хотелось. Сыграли свадьбу. А через пять месяцев родилась Машка. Год за годом она ждала, что любимый сыночек вот-вот разведется с Иркой, но те продолжали жить душа в душу, несмотря на все козни злобной свекрови. Уж как Прасковья только не проклинала ненавистную невестку, ежедневно ругаясь с ней по телефону или нанося визиты в их маленькую однокомнатную квартирку, купленную для Алексея и Ирины свёкром — её мужем Иваном. Она даже к колдунье идти собралась, чтобы сжить её со свету, но не успела.

Поздней весной двенадцать лет назад Алёшенька, прихватив с собой любимую супругу и оставив на родителей пятилетнюю Машу, ушёл в горы. Альпинизм был его давней страстью. Домой они не вернулись. Их тела нашли лишь спустя два года, да и то чисто случайно. Они лежали в какой-то расщелине, причём у Алексея была сломана нога, и выходило так, что Ира, пытаясь спасти мужа, сама свалилась в пропасть.

Прасковья, конечно, кривила душой, сказав внучке, что это Ирина во всё виновата. Всё было как раз наоборот, но девчонке это знать вовсе не обязательно.

Убитая горем Прасковья похоронила сына и невестку в одной оградке. Машу сначала хотели забрать в детский дом, но она не позволила. Мол, пока живы дед с бабкой, второй детдомовки в их семье она не допустит.

Но чем дольше жила с ними Маша, тем больше Прасковья убеждалась, что полюбить внучку она не сможет. Буквально всё, даже походка и голос достались девчонке от матери и сколько бы она не искала в детском личике черты сына, не находила ни одной знакомой чёрточки. Потому что с каждым годом Маша всё сильней становилась похожа на мать. Те же большие зелёные глаза, те же губы, непослушные каштановые волосы, вечно выбивающиеся из косички. Прасковья промучилась года три, пытаясь отрастить внучке косу, и плюнув, подстригла под мальчика — торчащий на макушке вихор шёл Маше гораздо больше, чем неопрятная, похожая на овсяную метелку, косица.

Женщина вынырнула из невесёлых дум и снова глянула на улицу. Там уже почти стемнело. Машка по-прежнему сидела на скамейке, забравшись с ногами, в небольшом скверике под окошками их дома. Одинокий фонарь освещал тоненькую фигурку, и в его свете девчонка была похожа на обиженно нахохлившегося воробья.

— Ууу, постылая! — Прасковья Егоровна зло поджала губы, — скорей бы ты себе хахаля какого-никакого нашла, да сгинула бы с глаз долой. Ещё целый год кормить тебя придётся! — бабка поправила тюлевую штору и поковыляла к дверям, чтобы запереться на ночь.

Повернув в замке ключ, цепочку накидывать не стала, чтобы когда блудная внучка соизволит явиться домой, не было лишнего бряцанья, она проверила, взяла ли эта бестолочь ключи и направилась в спальню.

* * *


Маша сидела на скамье и, обняв колени, тихо плакала.

— Ну почему мне так не везет?! — спрашивала она неизвестно кого, — мало того, что сирота, так ещё и родная бабка ненавидит. За что? Что я ей сделала? Я не просила меня рожать! Разве я виновата в том, что папа с мамой погибли? И универ этот чёртов! Всего ведь каких-то два разнесчастных балла не хватило! Может быть, даже койку в общаге дали бы. Да что теперь мечтать… — Маша смахнула очередную слезу.

Пока был жив дедушка, он хоть как-то ограждал её от нападок этой ведьмы. Он искренне любил Машу. Подарки ей дарил, вкусности покупал, даже на юг несколько раз возил. Бабка орала на него как блажная, но он игнорировал её нападки. А однажды, думая, что Маша спит, так на неё «наехал», что старуха неделю ходила как шёлковая. Но два года назад, после его смерти, её маленькая жизнь превратилась в сущий ад! Бабка постоянно цеплялась к ней по поводу и без, ругала, обзывала дармоедкой и вообще превратила её в домработницу. И если бы не постоянная загруженность домашними делами, Маше удалось бы тщательней подготовиться, и она не «провалилась» бы на экзамене.

Откуда-то из-под скамейки вышел тощий рыжий котёнок. Он был ещё совсем маленький, но уже никому не нужный.

— Мяяу, — жалобно пропищал малыш, подняв к ней худенькую мордочку.

— Бедненький! Такой же бездомный, как и я, — вздохнула Маша, сползая со скамейки, — иди ко мне, малыш, я хоть согрею тебя.

Но котёнок греться не хотел. Задрав хвостик, он кинулся в заросли кустов, отгораживающих сквер от проезжей части улицы.

— Куда же ты, маленький? Кис-кис-кис, иди ко мне, киса, — Маша полезла за ним сквозь кусты, краем глаза заметив выворачивающий из-за угла огромный джип. — Да куда ж ты прёшься, дурачок! Под машину ведь попадёшь!

Но котёнок несся прямо на дорогу.

— Чёрт! Сейчас задавит! — Маша прибавила ходу и, прыгнув, выхватила глупого зверька буквально из-под колёс, упав при этом на колени, а потом и вовсе растянувшись во весь рост, только и успела зажмуриться.

— Ну вот и всё! — мелькнуло в Машиной голове, — зато бабка будет довольна.

Но ничего не произошло. Только истошно завизжали тормоза, и раздалась площадная ругань.

Маша рискнула приоткрыть один глаз. Её голова находилась под высоким бампером, почти у самого колеса джипа.

— Б…ь, какого х… ты на дорогу скачешь, дура?! Тебе что, жить надоело, идиотка?!

— Всё то же самое! — Маша чуть повернула голову.

К ней подошли ноги в туфлях, начищенных до блеска, и этот кто-то спросил, склонившись:

— Эй, ты там жива, самоубийца?

— Угу.

Сильная мужская рука, обхватила её за талию и рывком поставила на землю. Маша охнула от боли: правое колено будто прострелило.

— Где болит?

— Колено! Ой, мамочки!

Её тут же подняли на руки и отнесли на водительское сиденье.

— Спокойно сиди. Я врач. Нужно осмотреть твою ногу.

Он бесцеремонно задрал штанину, на которой зияла приличных размеров дыра и легко прикасаясь к пострадавшей коленке, ощупал её, длинными худыми пальцами.

«Бабка убьет за джинсы,» — подумала Маша.

— Ничего страшного, просто ушиб. До свадьбы заживёт. Придёшь домой, промой тёплой водой и помажь зелёнкой, — говорил дядька, почти водя по её колену длинным носом, — так что шлёпай отсюда, спасительница котят.

Маша опустила глаза. Она по-прежнему прижимала к себе полузадушенного несчастного котика. Она ослабила хватку, и малыш тут же больно царапнул её острым коготком.

— Шсс! Ау! — зашипела Маша, — царапучий какой.

Мужчина впервые поднял на неё глаза, посмотрел ей в лицо, пару раз изумлённо моргнул и прошептал-выдохнул:

— Ириска!

* * *


У заведующего отделением кардиоторакальной хирургии регионального кардиологического центра Александра Николаевича Северинцева, выдался очень трудный день. Не считая обхода и летучки у главного, сначала три плановых операции, затем, едва он засобирался домой, позвонили из детского отделения. Северинцев помчался туда, по дороге размышляя, что снова не успел пообедать и надо бы проверить желудок, а то с такими темпами и до язвы недалеко. Он простоял, согнувшись в три погибели над крошечным тельцем, ещё четыре с лишним часа, но операция прошла успешно, и насмерть замученный доктор, практически выпав из операционной, поплелся к себе в кабинет.

Попросив у дежурной сестры своего отделения сварить ему кофе, он упал на диван и устало прикрыл глаза. Вообще, он считал, что его жизнь удалась. Во всяком случае, в профессиональном плане. К тридцати восьми годам он уже был заведующим отделения, защитил докторскую и успел стать членом-корреспондентом РАМН. Его звали работать под крыло Бокерии и даже в Германию, но он предпочёл остаться здесь. Однажды его друг, Володька Волков, работающий здесь же трансфузиологом, спросил:

— Север, вот какого хрена ты тут паришься, если тебя сам Лео приглашает к себе? Объясни мне, дураку. Или к бюргерам не уедешь. Ты же у нас хирург от Бога.

Александр ответил, не задумываясь:

— Знаешь, Вова, мне и здесь неплохо платят. И ещё любят, и уважают. Так что я лучше побуду «светилом местного значения», где все ко мне прислушиваются и даже приезжают из той же Москвы, потому что там цены поднебесные. Это лучше, чем бегать в шестёрках у столичных собратьев по скальпелю, где на моё мнение и опыт все с прибором положили. Я уже не в том возрасте, чтобы начинать учиться лизать чей-то зад.

— Пожалуй, ты прав. Хотя, с твоим невыносимым характером, тебя бы выставили оттуда к чёртовой матери уже через неделю. До сих пор сам себе удивляюсь, как я умудрился стать твоим другом, — ухмыльнулся Волков, взъерошив пятерней пшеничные волосы.

— Потому что сам не лучше, — флегматично изрек Северинцев, — два сапога пара.

Его друг был прав. Высокий статный доктор медицинских наук, обладатель удивительно красивых тёмно-карих глаз, выдающегося носа, напоминающего об иудейской крови, густых чёрных волос и весьма сексуального голоса, имел крайне отвратительный характер. Помимо довольно привлекательной внешности, он обладал ещё и острым как скальпель языком. Его отповеди и комментарии доводили до слез женщин, и до белого каления — представителей сильного пола. Александр Северинцев был циником до мозга костей и стервецом, каких мало, что, однако, не мешало ему водить давнюю дружбу с Володькой. Чужих людей он в свою жизнь не пускал, и по кардиоцентру про него какие слухи только не ходили. Говорили даже, что он был однажды женат, но супруга сбежала от него через полгода после свадьбы. И то, что в неудавшейся семейной жизни Александра были виноваты его регулярные пропадания по нескольку суток на работе, ставилось под большое сомнение.

Молоденькие медсестрички, и периодически появляющиеся в центре студентки медицинских вузов, едва завидев Северинцева, наперебой пытались строить ему глазки и кокетничать, но поближе узнав несносный характер хирурга, начинали ненавидеть его всей душой и только диву давались, как такой красивый, безумно сексуальный мужчина может быть такой холодной и язвительной сволочью. Как будто о том, что на свете, кроме всего прочего, существует ещё и такое понятие как любовь, он и слыхом не слыхивал.

— Александр Николаевич, ваш кофе, — молоденькая сестричка бочком протиснулась в полуоткрытую дверь кабинета с подносом в руках, на котором дымилась чашка с напитком и стояла маленькая сахарница.

— Спасибо, Лера, но пора бы уже запомнить, что я пью кофе без сахара, — он взял в руку крохотную чашечку и отпил глоток, — отвратительно! Кто вас кофе варить учил, интересно? — Он поднял глаза на понуро стоявшую перед ним девушку, — Вы свободны.

Девушка испарилась мгновенно и Александр мрачно усмехнулся.

Какого чёрта он решил ехать не своим обычным маршрутом? Видимо, слишком устал и просто «на автопилоте» поехал следом за машиной Виктора Логинова, мельком подумав: «Какого лешего анестезиолог до сих пор ошивается в клинике, если рабочий день давным-давно закончен?»

Едва он свернул за угол тихого сквера, как из кустов прямо под колёса его джипа метнулась маленькая рыжая молния, а затем подросток. Если бы не отточенная годами молниеносная реакция… б………… давненько он так не матерился. Спасибо немцам за их скрупулёзность и трудолюбие. Машина чуть на дыбы не взвилась, но тормоза были что надо! Вылетев из-за руля, он уставился на торчащие из-под бампера ноги в стоптанных балетках. Девчонка! Голова которой находилась прямо под правым передним колесом!

— Б…ь, какого х… ты на дорогу скачешь, дура?! Тебе что, жить надоело, идиотка?! — он вытащил её из-под машины и поставил на ноги.

Девчонка охнула от боли. Он схватил её на руки и отнёс на водительское сиденье.

Осмотр занял несколько секунд. Судя по всему, кроме ушибленного колена, порванных джинсов и испуга, никаких других повреждений дурёха не получила.

Девчонка снова завозилась и опять зашипела от боли:

— Шсс! Ау! Царапучий какой!

Наконец-то Северинцев соизволил поднять глаза, в основном для того, чтобы посмотреть кто же всё-таки там такой царапучий, из-за которого он чуть человека не угробил.

Если бы ему на голову сейчас свалился какой-нибудь космический метеорит, он, наверное, и то меньше удивился. На водительском сидении его машины, напуганная и взъерошенная, сидела… Ириска.

Давным-давно, когда профессор Северинцев ещё не был известным кардиохирургом, а был просто студентом четвертого курса Саней, отправила его мать на оставшееся после сессии и практики лето на подмогу бабке в деревню. С ним увязались и его институтские приятели Володька Волков и Лёха Крылов. Жила бабуля в небольшой станице под Армавиром, хозяйство имела приличное, так что подмоге в лице трех молодых парней очень обрадовалась. В первый же вечер, они пошли в станичный клуб. В Красногвардейке Саню каждая собака знала, потому что, будучи школьником, все летние каникулы он проводил здесь. Тем более, что они будущие врачи, а врачей в те времена уважали. Там они и познакомились с выпускницей сельскохозяйственного техникума агрономом Ирочкой, или Ириской, как она сама себя называла. Дивчина была дюже гарна, как выразился Саня — «есть за что подержаться», особыми комплексами не обременённая, о морали имевшая весьма отдалённое представление, так что знакомство с будущими эскулапами состоялось в тот же вечер в ближайшей посадке.

Чуть позже Вовчик присмотрел себе Любашу, подружку Ирочки, и ухажёров у Ириски осталось двое. Поскольку она никак не могла определиться, кто же из них ей больше по сердцу, юная агрономша встречалась с ними по очереди. Сане то было пофигу, ему лишь бы бушующие гормоны унять, а вот Лёха по уши влюбился в щедрую на ласки Ирину. Друзья быстро просекли, в чём дело, покрутили пальцем у виска, мол, ну и дурак, и Саня отошёл в сторону, переключившись на другую красавицу, благо, девчонок вокруг него вилось предостаточно. Однако надежда на то, что Лёхина любовь останется за порогом плацкартного вагона, растаяла как дым, когда он заявил им, что Ириска едет с ними. Напрасно друзья отговаривали его от такого опрометчивого шага — Вовчик даже тяжёлую артиллерию подключил в лице Прасковьи Егоровны, Лёхиной матушки, мол, убьёт, на порог не пустит и всё такое, а Саня рискнул напомнить, что они вроде как «молочные братья», и как поведёт себя падкая на мужиков подружка, одному богу известно. Влюблённый по уши Лёха ничего не желал слушать. А когда выяснилось, что Ириска беременна, парни вообще рукой махнули — хочешь всю жизнь быть рогатым, флаг в руки. Кто мы такие чтобы тебе мешать?

Но к их удивлению, выйдя замуж, Ириска остепенилась, а когда родила дочь, так вообще домоседкой стала. Правда, дружба между Лёхой и Саней дала трещину, а потом и вовсе сошла на нет, но это уже детали. Главное — друг нашёл своё счастье.

После института судьба разбросала их по разным сторонам. Саня несколько лет работал в другом городе, а когда вернулся — узнал, что супруги Крыловы трагически погибли.

…- Ириска! — потрясённо прошептал он, во все глаза смотря на девушку.

— Никакая я Вам не Ириска, — удивлённо моргнув, заявила девица, — меня вообще-то Маша зовут. Крылова, — зачем-то уточнила она.

— И что же делает Маша Крылова в полночь одна на улице? Детям давно спать пора.

— Я не ребёнок.

— Я вижу. Отпустила бы ты котёнка, смотри как вцепилась, ему же дышать нечем.

— Он царапается.

— Ещё бы. Жить всем хочется. Так что же ты на улице делаешь, можешь объяснить?

— Гуляю. Свежим воздухом дышу.

— Несколько поздновато для моциона, не находишь? Домашние, наверное, с ума сходят.

На глаза девчонки навернулись слёзы и она всхлипнула:

— Никто меня там не ждёт. Не нужна я ей.

— Кому?

— Бабке.

— Прасковье Егоровне?! — невольно вырвалось у него, и девушка подозрительно на него посмотрела.

— Вы её знаете? Откуда?

— Неважно. Всё равно нужно домой идти, утром помиритесь.

— Не пойду! И вообще, вам-то какое дело? — она опустила голову и, о чём-то подумав, вдруг сказала:

— А вы не могли бы меня подвезти?

— Куда?

— К одной знакомой. Тут недалеко, всего один квартал. Я бы и сама дошла, но нога. Больно.

Северинцев озадаченно посмотрел на неё и решил, что уж лучше отвезти девчонку к подруге, чем она на улице всю ночь торчать будет. В том, что она домой не пойдёт, он не сомневался.

— Хорошо. Садись, — Он помог ей забраться на пассажирское сиденье.

Поездка заняла пять минут.

— Всё. Приехали, — сказала Маша у четырёхэтажной «сталинки», — спасибо.

— Пожалуйста. ПДД учи, деточка, — напутствовал он, наблюдая за ковылявшей к подъезду девушкой, в котором горела одна единственная лампочка, да и та на самом верхнем этаже. — Стоять!

Девчонка остановилась и недоумённо обернулась.

— Чо?

— Не «чо», а «что». Тебе на какой этаж нужно?

— На третий, а что?

— Погоди, я провожу тебя. А то в подъезде хоть глаз выколи. Одну ногу ушибла, а вторую — сломаешь.

Он запер машину и подошел к ней.

— Домофон есть?

— Не-а.

— Тогда вперед.

В подъезде отсутствовал не только домофон, но и банальный кодовый замок.

Северинцев включил предусмотрительно прихваченный из бардачка фонарик, они поднялись на третий этаж, и Маша позвонила в нужную ей квартиру.

Тишина. Она позвонила ещё. Без толку.

— Может, дома никого нет?

— Да дома она, я точно знаю. Просто устала как собака — вот и спит без задних ног. Сейчас дозвонимся.

Дозванивалась Маша минут десять. Наконец, за дверью послышались шаги.

— Кто там? — Голос показался Александру смутно знакомым.

— Нара, открой, это Маша.

— Машенька, — встревожился голос, и в замке начал поворачиваться ключ, — почему так поздно, де… ой!

Дверь распахнулась.

— Доброй ночи, Нара Андреевна, — воистину, для Северинцева сегодня была ночь сюрпризов.

В ярко освещенной прихожей, в пёстром шёлковом халате, с всклокоченными волосами и босиком стояла медсестра Нара Светлова, с которой они бок о бок полдня проторчали в операционной.




Глава 2


Нара считала себя неудачницей. Ну, о какой удаче может идти речь, если с самого детства ей не везло?! То упадёт на ровном месте, больно подвихнув ногу, то в пруд свалится под дружный хохот одноклассников, то деньги, выданные матерью на школьные завтраки, потеряет, то проезжающая машина окатит грязью с головы до ног. Билеты на экзаменах ей доставались самые трудные, дефицитные товары заканчивались прямо перед ней, а понравившиеся туфли оказывались слишком большими или невообразимо маленькими. И так всю жизнь. Даже с именем не повезло. А всё потому, что папе Андрюше, служившему срочную где-то в Дагестане, понравилась южная красавица с чудесным, на его взгляд, именем. Правда, к девушке солдатику даже близко подойти не дали, братья охраняли её покруче засекреченного аэродрома, и он уехал домой не солоно хлебавши. Но имя красавицы-дагестанки намертво врезалось ему в память. Поэтому, когда у него родилась дочка, Андрей, пока счастливая мать с младенцем лежали в роддоме, один сходил в ЗАГС и дал малышке полюбившееся имя. Так на белом свете появилась Светлова Гульнара Андреевна.

Узнав, какое имя муж выбрал для дочери, супруга едва не убила его:

— Придурок! — орала она него, — какая Гульнара в средней полосе России?! Совсем из ума выжил, да?!

— Но ведь красивое имя, — оправдывался незадачливый папашка, — переводится как «цветок граната».

— Да какой цветок, леший тебя понеси! Какие гранаты?! Мичуринец хренов! Ты хоть раз его видел, цветок этот? Ууу, малахольный! Прибила бы!

Тёща тоже не отставала, да и родне имя не нравилось, но Андрей стоически выносил нападки близких, уйдя в глухую оборону. Жена даже в ЗАГС ходила, просила имя дитю поменять, но там к стенаниям новоиспечённой мамаши остались глухи, и малышка осталась Гульнарой. Или Гулечкой, как ласково называл её папа.

Но только отец. Остальные звали девочку Нарой, а когда ей пришла пора получать паспорт, она навсегда оставила первый слог своего имени за бортом жизни.

Замуж Нара выйти не успела. Её жених Геша, будучи бойцом СОБРа, трагически погиб в Чечне, а больше ей и не встречался никто, с кем бы она хотела связать свою жизнь. Сплошная невезуха да и только.

Удача ей улыбнулась всего один раз. Её приняли на работу в кардиоцентр. Видимо, высшие силы решили вознаградить её, а может, Геша после смерти стал её ангелом-хранителем, но когда со дня его гибели прошло ровно три года, и Нара вышла из собора, где заказывала поминальную службу по убиенному Геннадию, ей позвонили из отдела кадров. Хотя резюме она отправила ещё три месяца назад, ни на что особенно не надеясь. В клинику брали только по великому блату или чьей-либо протекции.

Первое время она стояла только на эндоскопических операциях, или не особенно сложных полостных. Но как-то раз в операционной бригаде, работающей с самим Северинцевым, медсестра сломала руку, и её поставили на замену.

Узнав об этом, Нара от страха чуть сознания не лишилась, так запугали её девочки-коллеги грозным профессором, но всё же смогла собраться и пятичасовая операция прошла без сучка без задоринки. Нара ни разу не ошиблась, и в молчаливо протянутую руку Северинцева ложился именно тот инструмент, который был нужен. Когда прозвучало финальное «спасибо», профессор даже соизволил поднять на неё глаза и что-то пробурчать под нос в её адрес. Что именно, она не расслышала, но когда Северинцев покинул оперзал, анестезиолог наградил её бурными аплодисментами и комментариями вроде «далеко пойдёте, девушка. В первый же день заслужить похвалу от Севера! Это круто! Зуб даю, теперь всегда с нами работать будешь». Логинов оказался прав, и вот уже второй год Нара была неизменным членом опербригады Северинцева.

Работать с ним было одно удовольствие, про таких как он покойная Нарина бабушка говорила: «Господь в темечко поцеловал», хотя Нара и сомневалась, что хирург знал хотя бы как её зовут.

Как выяснилось, знал. Не только имя, даже отчество. Когда ещё не проснувшаяся Нара, открыв дверь, узрела на пороге квартиры Северинцева, она подумала, что это просто сон. Причём не из разряда приятных. Она так растерялась, что даже не удосужилась поздороваться, и уж тем более, пригласить в квартиру, хотя он не особенно опечалился и ретировался, едва Машка переступила порог.

Машу, она знала вот уже полтора года. Они познакомились на улице, когда Нара возвращалась с колхозного рынка. Заметив впереди идущую худенькую, почти прозрачную девчонку, тащившую в руках две неподъёмные сумки, она предложила её подвезти. Когда девушка забралась в салон её машины, она возмутилась, как можно заставлять ребёнка таскать такие тяжести, и получила в ответ горькое откровение. Наре стало так жалко бедную девочку, что она сначала пригласила её к себе на чай, а потом Маша стала приходить к ней почти каждый вечер. Так у Нары появилась юная подружка. Сначала Маша пыталась называть её тётя Нара.

— Маш, — обиделась тогда Нара на «тётю». — Я что, так плохо выгляжу?

— Нет, что ты! — с жаром воскликнула девушка, — ты красивая. Особенно глаза. Как листики на майских деревьях!

— Тогда почему ты называешь меня тётей?

— Нуу…

— Не делай так больше, ладно? А то я себя старухой чувствовать начинаю, после «тёть» твоих.

— Ладно, — Машка бросилась ей на шею, — ты у меня такая умница! И красавица! Просто чудо моё зеленоглазое!

Наре нравилась детская непосредственность новообретенной подруги. Машка ворвалась в её жизнь как свежий ветер в распахнутое окно, раскрасив серые однообразные будни одинокой женщины яркими красками. И хоть разница в возрасте у них была довольно приличная, через пару месяцев они были уже лучшими подругами.

Она даже хотела предложить Маше переехать к ней, раз никак не получается найти контакт с вредной бабусей, но девочка была несовершеннолетней, а старуха — наглухо пробитой дурой. И ждать от неё можно было всё что угодно.

— Что, опять с бабкой поругалась? — спросила она, закрыв двери и наблюдая, как Маша пытается отцепить от футболки застрявшие коготки рыжего котёнка.

— Да ну её в баню! Карга старая! Достала уже, сил просто никаких нет! Слушай, Нар, а ты мужика этого откуда знаешь? Ничего дяденька. Симпатичный. Глаза прям как топлёный шоколад. Жаль только, что старый больно. Нар, а можно я у тебя поживу? — тараторила Маша без перерыва, перескакивая с одного на другое.

Нара забрала у неё котёнка и прошла в кухню:

— Живи, места хватит. Только бабушку предупреди, а то она даром, что ругается с тобой вечно, тревожиться за тебя будет.

— Это баба Паша-то? Тревожиться за меня?! Не смеши мои сандалии! Да если бы меня сегодня переехал этот мужик, она б ему в церкви свечку за здравие поставила!

— То есть как это «переехал»?

— Нуу, там такая история. Я сама чуть под его машину не попала. Всё из-за этого вон, — она кивнула на котёнка, жадно припавшего к мисочке с молоком, — глупый кот! Кинулся прямо на дорогу! Ничего, что я его с собой принесла? Он такой маленький. И бездомный.

— Ничего. Только завтра его помыть надо будет. А после работы я в ветклинику заеду, нужно будет ему блох вывести и от паразитов таблеток купить. Ты голодная?

— Не-а, — Маша затрясла головой.

— Тогда кефир выпей перед сном и спать будем ложиться. Ночь на дворе, а мне на работу завтра.

— Угу.

Однако провозились они на кухне ещё час. За время которого Нара обработала и перевязала её ногу, попутно отвечая на кучу Машиных вопросов: и как кота назвать (решили, что будет Геша), и откуда она дядьку знает (пришлось рассказать про Северинцева), и где она будет спать (на диване), но когда Манюня ляпнула, что неженатый кардиохирург — это круто, и почему это она, то есть Нара, не замутит с ним интрижку, её терпение лопнуло.

— Вот я бы замутила, — заявила эта ходячая непосредственность, — жаль, он уже старый.

— Много ты понимаешь! — возмутилась Нара, отодвигая от себя чашку с чаем, — ничего он не старый, ему всего лишь тридцать восемь! Мужик в самом расцвете лет.

Маша подозрительно на неё посмотрела и вдруг вывезла:

— Да он тебе нравится! Блиин! А чо, вот было бы клёво, если бы вы поженились!

— Да иди ты в пень, сваха доморощенная! — Нара в сердцах махнула рукой и отвернулась, — давай лучше спать пойдём. А то я утром не встану. И вообще, ему не до женщин.

— Он что, голубой что ли? — Маша тут же вытаращила глаза.

— Фиолетовый он! В крапинку! Дурёха малолетняя. Я имела в виду, что он трудоголик и на баб ему начхать! Он на кардиохирургии своей женат. Всё, хватит болтать глупости. Быстро в кровать!

Нара уже засыпала, а Маня всё возилась на диване и о чём-то говорила, но она уже не слышала её разглагольствований.

Утром её разбудил весёлый Машкин ор. Безбожно фальшивя, она во всё горло распевала песню из мультика про чучело-мяучело, видимо, изображая из себя будильник.

Спала ли она вообще, было непонятно. Вот Нара в её возрасте могла до обеда дрыхнуть, но подружка, похоже, оказалась жаворонком. Тем не менее, благодаря этому неугомонному созданию, она не проспала работу. После утреннего душа юная хозяйка торжественно проводила её на кухню, где был сервирован нехилый такой завтрак.

— Даже блинчиков испекла, — ахнула Нара, но попыталась объяснить ей, что утром не ест. Да не тут-то было.

— Пока не позавтракаешь, на работу не пойдешь! — сурово поджав губы, объявила Маня, — завтрак, что б ты знала, — король дня! Так дед всегда говорил. Ты можешь обед пропустить, но утром всегда покушать нужно. Вона у тебя какие круги под глазами! Какие там профессора-хирурги, простой работяга не клюнет. А я хочу, чтобы тот красавчик профессор на тебя запал.

— Марья! — Нара возмущенно бросила вилку на стол, — прекрати пороть всякую чушь! Это не смешно и даже обидно.

— А кто смеется?! Вот помяни моё слово, будет так, как я сказала, — Маша заговорщицки приблизилась к её уху и прошептала, — у меня дар предвидения.

— Болтушка! — Нара беззлобно оттолкнула её, — сядь вон, лучше поешь, вся извертелась уже.

— Не хочу. Я пока блины пекла, у меня целых два комом получились. Так что, они уже там, — она похлопала себя по животу и пододвинула к ней чашку с чаем. Ты лучше чай пей, тебе силы на работе понадобятся.

Маша всё же угомонилась и теперь просто молча сидела, подперев голову рукой, думая о своём.

— Уф! Спасибо, Машенька! — Нара отодвинула недопитую чашку, — это называется обожратушки!

— Пожалуйста! Мне нравится тебе готовить.

— Ладно, чудо моё, я поскакала.

— Счастливо.

Нара уже была в дверях, когда Маша окликнула её:

— Нарусик!

— Ммм.

— Ты не могла бы узнать там у себя, может вам санитарочки требуются?

— Маш, может ты лучше пока в медколледж поступишь?

— Неа. Я лучше год в санитарках пробегаю, а потом снова в универ буду пробовать. Хочу педиатром стать.

— Ладно, узнаю. Ты позвони мне, ага? Если бабушка отпустит, я за тобой заеду, чтобы помочь вещи перевезти.

— Замётано.

Дверь закрылась, и Нара помчалась вниз, на ходу размышляя, к кому обратиться, чтобы пристроить Маню на работу. В кардиоцентр с улицы не брали даже санитарочек.

* * *


Ночью Северинцеву приснился удивительно красочный и яркий сон. К нему явился темноволосый ангел с зелёными глазами и почему-то в шелковом цветастом халате. Ангел скользил по его лицу тоненькими чувственными пальчиками, обводя контуры скул и носа, спустился к губам, а затем склонился над ним, чтобы поцеловать. Поцелуй был настолько реальным, что он проснулся от собственного сладкого стона.

— Чччёрт! — Профессор заглянул под одеяло и попытался вспомнить, когда у него в последний раз был секс. Выходило, что зимой. — Да что за нафиг! Долбаная работа! Никакой личной жизни! — Он перевёл взгляд на будильник — полшестого утра. Вскочив с постели, он ринулся в душ. Весьма внушительная проблема требовала немедленного вмешательства. О том, что проблема была вызвана одной зеленоглазой особой, он счёл за лучшее не думать. Ну, или подумать об этом чуть позже.

В центр профессор явился за полчаса до начала работы, привычно отгородившись от окружающих маской язвительной сволочи, и ничто в его облике не напоминало о том, что снежный царь и бог местных операционных тоже может быть обычным человеком.

В центре его ждал весьма неприятный сюрприз. У входа стояли две полицейские машины, а в светлом холле толпилась целая куча людей при погонах и в штатском. Выяснилось, что полчаса назад в больничном парке был обнаружен труп. Убитой оказалась операционная медсестра Полина, ассистировавшая ему вчера допоздна в детском блоке.

К нему подошёл неопрятно одетый мужик и, представившись оперуполномоченным отдела убийств капитаном Хохловым, предложил ему ответить на несколько вопросов.

Опер, больше похожий на братка из девяностых, чем на служителя правопорядка, прошёл следом за ним в кабинет, огляделся и, пробормотав себе под нос что-то типа: «ну ни хера себе, живут же люди», плюхнулся в мягкое кожаное кресло.

Несмотря на сомнительную внешность и совковые замашки, капитан оказался весьма неглупым и дотошным человеком, вопросы задавал с подковырками, но ответами Северинцева остался доволен.

— Мы вам позвоним, если будут ещё вопросы, — вытянув из профессора всю информацию о вчерашнем вечере, опер поднялся из кресла, не сказав ни слова о самом происшествии. Когда Северинцев спросил его, что же всё-таки случилось, капитан зыркнул на него исподлобья:

— Ведётся следствие, — и откланялся.

Пришлось идти на пост, который гудел как потревоженный улей. Поначалу, завидев шефа, девчата притихли, но заметив проблеск любопытства в глазах сурового начальства, снова загомонили. По словам первой сплетницы отделения буфетчицы Валечки, которая знала всё, всегда и про всех, несчастную Полину нашли задушенной неподалёку от центрального входа в пышных кустах сирени. Она лежала со сложенными на груди руками, причём в одежде убитой был полный порядок и видимых следов насилия не наблюдалось. За ухо был заложен цветок розы, сорванный, по слухам, с куста, растущего в огромном вазоне в холле кардиоцентра.

Внезапно ожил висевший на стене сестринского поста громкоговоритель:

— Профессор Северинцев, вас ожидают в первой реанимации.

Он сорвался с места и понёсся к лифту.

— Что случилось? — через пять минут он уже стоял у постели очень пожилого мужчины.

— Послеинфарктное осложнение, — ответил кардиолог, — внутренний разрыв сердца. Депутат думы из соседней области. Вчера с самолёта сняли. Прямо на борту плохо стало.

— А чего в Москву не повезли?

— Он бы не доехал. Заднебоковой инфаркт. Пролапс. Сначала думали, что сами справимся. Ещё час назад всё было нормально. И вдруг резко — потеря сознания, цианоз…

— Тогда какого дьявола мы тут стоим и разглагольствуем? В операционную его. Срочно!

Пока пациенту давали наркоз и готовили к операции, он прошёл в детское отделение интенсивной терапии.

— Ну, как мы тут? — спросил он, подходя к кювезу, где боролся за жизнь его вчерашний маленький пациент.

— Да всё нормально. Тьфу, тьфу, тьфу, не сглазить бы, — сказал неонатолог и для верности перекрестился.

— Показатели?

— В норме.

— Кровь взяли?

— Да.

— Надо бы переливание провести. На всякий случай.

— Уже готовят.

— Хорошо.

Он развернулся и собрался было уже уходить, как вдруг его взгляд упал на соседнюю кроватку. Там лежал малыш. Он не спал. На синеватом бескровном личике жили одни глаза — широко раскрытые, страдающие и уже какие-то неземные, как глаза пришельца с другой планеты. Из маленького ротика тянулась трубка интубатора, крошечные запястья обёрнуты манжетами с электродами. Цыплячья грудка тяжело вздымалась — крохе было трудно дышать.

— Это Димочка, — неонатолог подошёл и встал рядом, — наш отказничок. Мать как узнала, сколько его выхаживать после операции, тут же отказ написала. Это если выживет, конечно. Пентада. Лисовицкий даже браться боится. Не знаю, сколько протянет.

— Отказник говоришь? Пентада? Ну-ка, историю дай.

Неонатолог принёс историю болезни мальчика. Северинцев пролистал её, посмотрел данные обследований и анализов и вернул обратно.

— На завтра в план его. Готовьте к операции, — он повернулся и склонился над ребёнком, — ну, что, Димка, дадим бой твоей пентаде? Ничего, малыш, мы ещё поборемся.

Он вышел из палаты и быстро пошёл в сторону лифта.

В операционной уже вовсю кипела работа. Два торакальника из его бригады, Василич и Коля Мезенцев, вскрывали грудную клетку, тихонько переговариваясь между собой:

— Рассекай шире, — донесся до Северинцева голос Василича, — а то Север опять разорётся.

— Угу. Скажет, что экспозиция недостаточная! — фыркнул Коля.

— Вообще-то я уже здесь и всё слышу, — крикнул он из предоперационной, сосредоточенно намыливая руки.

— Да мы и не сомневались, — хихикнул Василич, — ну давай, мой мальчик, пересекай рёберные хрящи. Таак. Нарочка?.. Умничка, моя!

«Вот придурки, — мельком подумал Северинцев, — вчера ещё с Полькой хихикали, а сегодня девчонка в морге. Ржут как кони…»

— Что мы имеем? — спросил его ассистент Антон, моясь у соседней раковины.

— Мы имеем свежий инфаркт задней стенки левого желудочка с отрывом задней папиллярной мышцы. Дрянь редкостная.

— Да уж…

Оба хирурга притихли, видимо, путь к сердцу депутата оказался труден и тернист:

— Ну вот, началось, — с неудовольствием сказал Мезенцев. — Сюрпризы в плевральной полости.

Василич наклонился над разрезом:

— Легкое припаяно к грудной стенке. Тут черт знает сколько времени спайки разделять.

— По-моему, зря мы тут корячимся.

— Коль, ты что самоубийца? — прошипел Василич, — Услышит ведь.

— Уже услышал, — Северинцев хищно улыбнулся.

— Да молчу я.

— Вот и молчи. Нехрен тут под руку каркать.

— Нас сегодня двенадцать, как апостолов, — раздался мелодичный баритон Логинова.

— Вить, не смешно, честно. Займись лучше делом.

Анестезиолог тонко улыбнулся и скрылся за стерильным барьером. Похоже, сегодня он был в отличном настроении. Не то что вчера, кидался на всех как собака.

— Даже не верится, что он еще здесь, — донёсся из-за экрана его голос. — Не кардиограмма, а пляска Святого Витта.

— Заткнись уже, а!

— Всё готово? — поинтересовался Северинцев.

— Да.

— Свет!

Фонари бестеневой лампы едва заметно повернулись в круглых гнездах.

— И это, по-вашему, хорошая экспозиция? — он наклонился и заглянул между пластинами ранорасширителя.

— Так и знал, — устало вздохнул Василич.

— Прежде, чем мы начнем, — сказал Северинцев, — я попрошу тех, кто считает, что этот пациент обречен, покинуть операционную прямо сейчас. Я жду.

Никто не пошевелился.

— Тогда поехали.

Наступила тишина. Северинцев пробирался к сердцу.

— Так, так, так, — через несколько минут донёсся из-под маски хриплый голос Северинцева. — Большое, однако, сердце у слуги народа. Левое предсердие как мешок. Угу. Угу. А желудочек-то! Прямо как у слона. И всё жиром заплыло. Фу.

— Север, что ты там потерял? — спросил Антон, наблюдая за его пальцем, запущенным в глубину сердца.

— Обручальное кольцо, — огрызнулся тот.

— Ну что там?

— Дрянь. Створки заизвесткованы. И струя бьёт прямо в палец.

— Рассчитывал своей излюбленной аннулопластикой обойтись?

— Какая к херам аннулопластика! Но если что-то можно сохранить… — он помолчал, продолжая ощупывать изнутри депутатское сердце. — Нет, нечего тут сохранять. Протезирование полное.

— Костик, подключаемся, — Антон махнул перфузиологу. — Начинаем охлаждение.

Все разогнули затекшие спины, пока Костя возился с искусственным кровообращением.

— Что вшивать будем? — поинтересовался Антон, — шведа или наш?

— Шведа, конечно, надо же их куда-то девать. Дорогущие, суки!

— А вдруг ему нечем платить?

— Издеваешься? Слуге народа, да нечем заплатить! Не смеши меня, Тоша. Это простой смертный, пока квоту дождётся, семь раз коньки отбросить успеет. А этот… Ничего, тряханёт мошной ради собственной жизни.

— Так-то да.

— Вот именно. Не обеднеет. А выкарабкается, ещё себе наворует.

— Двадцать три градуса. Фибрилляция, — объявил перфузиолог.

— Всё, харе трындеть, — они снова склонились над измученным сердцем.

— Рассекаем предсердие.

— Надо же, отсос приличный.

— Какой хозяин, такой и отсос.

— Север, ну ты сегодня в ударе… что там?

— Глохни. Вот оно, святое святых. Скиния Завета, блин.

— Ну и пакость ваша скиния. Одна известь.

— Не кощунствуй, Тоха. Кто там в скинию входит, первосвященник? Входит и видит: створки укорочены, жёсткие, скопления извести с полсантиметра в диаметре, щель не смыкается. Иссекаем, — сказал «первосвященник».

— Если тут кто и кощунствует… — Антон взял предусмотрительно протянутые Нарой зажимы. — Подожди, я створки захвачу. Отсекай, первосвященник.

Северинцев склонился ещё ниже, и через минуту в таз метко шлепнулись створки митрального клапана.

— Ну, а если продолжать пользоваться религиозной терминологией, как тогда протез назвать? — спросил Антон, передавая ему маленький круглый диск искусственного клапана.

— Ковчег Завета.

— И что бы ты ему завещал?

— Не воровать у народа. Всё, теперь помолчите.

В операционной наступила тишина, прерываемая негромким бряцаньем инструментов. Всё делалось синхронно, как в танце.

Идиллия изредка нарушалась бурчаньем Северинцева: вшивать клапан неудобно, повернуться инструментом негде, иглы тупые, и ловящий концы нитей Тоха — криворукий раздолбай. Члены бригады давно привыкли к этому и мужественно молчали.

— Ковчег на месте, — сказал, наконец, «первосвященник». — Тридцать швов, чтоб не уплыл. Какой гемолиз?

— На тридцатой минуте был двадцать.

— Угу.

— Что с папиллярными мышцами? По методу Карпентира?

— По моему методу.

— Ну-ну.

— Не юродствуй, — Северинцев повернулся к Наре. — Готовьте прокладки под шов.

— Ты этот метод уже… э-э… опробовал?

— Вот сейчас и опробуем. Суть проста: сближаем папиллярные мышцы П-образными швами по направлению к плоскости фиброзного кольца, формируем четыре неохорды из полимера, подтягиваем к кольцу, проводим через него нити и фиксируем. Всё. Работаем.

Прошло ещё сорок минут. Спина Северинцева затекла, ноги налились свинцом, но всё шло как надо.

— Аллес. Запускайте нагревание. Зашиваем… Стоп! Крупная фибрилляция.

— Сколько градусов?

— Тридцать четыре.

— Готовьте дефи… погодите-погодите…

— Всё нормально, пошло! — крикнул Логинов, смотрящий на монитор. — Хороший ритм!

— Видим, видим. Ну что, поехали дальше? Тош, удаляй дренаж, я затяну кисетный шов.

Антон аккуратно взялся за дренажную трубку и…

— Б…ь, — струя крови выстрелила вверх на полметра.

Тихо охнула Нара.

— Отсос! — Северинцев мгновенно заткнул дырку пальцем, — живо! Швы! На большой игле! Антон, давай, пока я держу!

— Прорезаются! Чёрт, не ткани, а кисель! Пень трухлявый. Нитки вообще не держатся!

— Заплатку «Биостар»! Быстро!

К всеобщему ужасу, заплатка не помогла: кровь хлынула из-под ее краев. Отсос не справлялся, кровь, стекающая через края раны, обагрила халаты хирургов и уже капала на пол.

— Большую заплату!

Новая заплата была почти с ладонь.

— Охлаждай, это всё дохлый номер.

— Да заткнись ты, ради Бога!.. Есть! Почти не кровит.

Все стояли молчаливые и отупевшие, словно не веря больше в благополучный исход.

— Вить, что там?

— Низкие зубцы. Миокард слабый.

— Потому и нитки прорезались. Ну, ничего. Осталось немного, — он снял зажим и опять сунул палец в сердечные недра. — Обратного тока нет.

— Подкачайте немного крови в артерию.

— Давление?

— Восемьдесят пять.

— Отключаем машину, шьем перикард и закрываем.

— Сань, ты можешь идти. Я сам зашью, — подал голос Антон.

— Я никуда не спешу.

— Эмболию караулишь?

— Иди ты…

Минут тридцать прошло в тишине.

— Открыл глаза! — вдруг выкрикнул из-за барьера Виктор.

Северинцев ринулся за ширму, словно не веря словам анестезиолога. Через минуту он вернулся к столу пружинистой кошачьей походкой.

— Эмболия, говоришь? — злорадно сказал он Антону. — А вот хренушки вам! У нас всё хорошо.

С этими словами он стянул с лица забрызганную маску, снял оптику и подмигнул оторопевшей Наре.

— Мы победили, девочка. Мы победили!




Глава 3


Переодевшись, Нара вышла из оперблока и направилась в сторону буфета. После такой нервотрёпки ей срочно требовался шоколад. По пути ещё нужно было завернуть в отдел кадров, справиться насчёт работы для Маши.

— Мест нет, — толстая кадровичка поджала накрашенные ярко-красной помадой губы.

Нара хотела было сказать, что в детскую реанимацию требуется санитарка, она точно знает. Но толстуха так зыркнула на неё, что пришлось отступить.

В буфете она купила большой сникерс и стаканчик кофе в автомате. Сидя за столом, Нара размышляла над северинцевским подмигиванием и его «девочкой». Интересно, почему он так назвал её? Да что там, назвал! Вообще впервые в жизни обратил на неё внимание на операции! К чему бы это?..

— Отравиться не боитесь? — раздался позади неё знакомый голос, — это не кофе, а раствор цианида.

Она вздрогнула и обернулась, во все глаза глядя на Северинцева, который отодвигал соседний стул:

— Вы позволите?

Нара кивнула и закашлялась — кусочек шоколадки попал не в то горло. Видимо, от крайней степени удивления.

Он аккуратно похлопал её по спине:

— Не спешите, барышня. Никто у Вас шоколад не отнимет. А то задохнётесь ещё, не хотелось бы терять столь ценного работника.

«Не иначе в лесу что-то крупное сдохло, — прокашлявшись подумала Нара, — он со мной разговаривает! Охренеть!»

А Северинцев продолжал как ни в чём не бывало:

— Как спасительница котят поживает? Нога не болит?

— Хорошо. Спасибо, — просипела она. Горло всё ещё саднило.

— Вы меня боитесь?

— Нет.

— И правильно. Я добрый. Иногда.

— Вы не сердитесь на Машу. Она не хотела. Честно!

Профессор вертел в руках бутылку неоткрытой минералки.

— Не сержусь. Вы её родственница?

— Подруга. У неё никого нет, кроме бабушки. Да и та вечно её обижает.

— Я знаю.

— Знаете?

— Я был дружен с её отцом в студенческие годы.

Нара честно попыталась представить Северинцева студентом, но фантазии не хватило. И тут ей на ум пришла совершенно дикая мысль, но она всё же её озвучила:

— Александр Николаевич, а вы не могли бы похлопотать за Машу? — поражаясь собственной храбрости, спросила она.

— В смысле?

— Понимаете, она хочет устроиться к нам на работу. Санитарочкой. А кадровичка сказала, что мест нет, хотя я точно знаю, что в детское требуются.

— Разве она не студентка?

— Нет, баллов не добрала. Но на следующий год обязательно будет пробовать снова.

— С бабушкой она не ладит, значит.

— Угу. Она теперь у меня жить будет. Бабка ей разрешила. Сказала, чтобы катилась на все четыре стороны. Вы ей поможете? — Нара умоляюще посмотрела на него.

— Хорошо, — он встал, так и не откупорив бутылку с водой, — я поговорю с заведующим реанимации. Завтра вы стоите со мной на пентаде Фалло. Я уже вписал вас в план. Всего хорошего.

— До свидания, — пробормотала Нара ему в спину.

* * *


Следующим в плане стояло шунтирование, что для профессора было проще, чем семечек пощёлкать. Моясь на операцию, он размышлял о том, какого чёрта его понесло в буфет. Здешнюю кухню Северинцев терпеть не мог, и уж если ему удавалось вырваться на обед, он предпочитал небольшой итальянский ресторанчик на соседней улице. Просто, выходя от Волкова, он заметил идущую по коридору Нару и неосознанно пошёл за ней. Стоп. Неосознанно ли? Это стоило обдумать.

Вопреки местным сплетницам, монахом Северинцев никогда не был и плотских удовольствий не чурался. Но он не мог завести длительные отношения с женщиной из-за постоянной загруженности. Или не хотел. К тому же у него было негласное правило — не заводить интрижек на рабочем месте. Не то чтобы он очень дорожил своей репутацией, чужое мнение его интересовало меньше всего, но дополнительный раздражитель, когда требовалась предельная концентрация, ему был без надобности.

Неудавшаяся семейная жизнь сказывалась опять же. Уехав после окончания института в Питер, гуляя по паркам Петродворца, он познакомился с симпатичной девушкой Леночкой. Девочка была серьёзной, и первое время они просто гуляли, держась за руки, посещали музеи и кинотеатры, причём девушка категорически отказывалась смотреть фильмы в последнем ряду. Строгая Леночка ему понравилась, и уже через неделю он думать ни о чём не мог, кроме того, как затащить её в койку. Поэтому, когда через месяц Леночка сдалась, он был на седьмом небе от счастья.

Страсть, ударившая ему в голову, мешала трезво оценить ситуацию, недотрога-Леночка быстро вошла во вкус новых отношений. И поначалу они использовали любую свободную минуту, и все подходящие для этого поверхности, чтобы побыть вместе. Так что женитьба на Леночке ничуть не испугала его, а когда в голове немного прояснилось — на безымянном пальце уже сверкало обручальное кольцо.

В придачу к жене, он получил ещё и тёщу, которая совала нос куда надо и не надо, включая постель, и его новоиспечённая супруга ничего не имела против. Более того, она выполняла все советы маменьки и жизнь Северинцева превратилась в кошмар. Леночка почему-то решила, что замужество даёт ей право не работать, переложив почётную обязанность по зарабатыванию денег на плечи мужа. Добро бы ещё домом занималась! Так нет, приходя домой после суточного дежурства, Северинцев заставал «любимую» упоённо болтающей по телефону с мамой или подругой, посреди бардака и в неубранной постели. В холодильнике, как обычно, были только обожаемые Леночкой пироги, принесённые опять же от мамы, которых лично он наелся до конца жизни. Такая пироговая диета не прошла даром для Леночкиной фигуры, и десять лишних килограммов осели на её боках уже через полгода. Это было последней каплей — толстух Саша терпеть не мог и его страсть погасла быстрее задутой спички. А то, что настоящей любви к Лене никогда и не было, он понял, едва отгремел марш Мендельсона. Тратить свою жизнь на нелюбимую, более того, нежеланную женщину, Северинцев не собирался, и уже стал было паковать чемоданы, но Леночка торжественно объявила ему о своей беременности. Нашла, кому по ушам ездить! Недоверчивый от природы Саня потащил её к врачу, где с Ленкой случилась истерика и она призналась, что это мама её подучила. Приехав к тёще, он закатил ей грандиозный скандал, высказав всё, что накипело за год брака, и сдав с рук на руки зарёванную супругу, хлопнул дверью, сказав, что подаёт на развод. На следующий день его сосед по общежитию привёз Леночке ключи, а Северинцев, получив через месяц развод, постарался забыть семейную жизнь как страшный сон.

С тех пор он избегал любых разговоров на брачную тему, подбирая себе адекватных подруг, не стремящихся тут же окольцевать его, а потом и вовсе ушёл в науку.

И вот сейчас, разглядывая через стекло Нару, раскладывающую на стерильном столе инструменты, он видел не операционную сестру, одетую в мятый бесформенный и потемневший от бесконечных автоклавирований халат, в шапочке-шарлотке, полностью скрывающей волосы, и маске, из-под которой блестели только зелёные глаза. А ту вчерашнюю женщину — босоногую и растрёпанную, в цветном шёлковом халатике, такую трогательную и милую.

Он видел её всего лишь несколько секунд, но цепкий взгляд хирурга отметил и стройные ножки, и крепкую грудь, и неплохую фигурку. Она не была чересчур худой, но и лишнего жира тоже не наблюдалось — всё было при ней, именно так, как он любил. И картинка эта настолько врезалась ему в память, что даже вызвала этот странный яркий сон про ангела, заставив испытать несколько приятных мгновений, после которых у него вроде даже сил прибавилось.

До вчерашнего дня он ценил в ней только высококлассного специалиста, никого другого в своей бригаде он бы не потерпел, которому не нужно было говорить, что требуется делать в данный момент. Она будто читала мысли, подавая ему и его ассистенту инструменты, ровно за секунду до того, как её об этом попросят. Она была не слишком разговорчивой, редко принимала участие в шутках и приколах торакальных хирургов, без которых не обходилась ни одна операция, а анестезиолога Витю Логинова считала слегка «двинутым», судя по тем взглядам, которые Нара на него бросала. Хотя в этом она была не одинока. Словом, за полчаса подготовки к операции, уже войдя в операционную и ожидая, когда на него наденут халат, перчатки и оптику, он понял, что вопреки собственному правилу, хотел бы узнать свою коллегу по опербригаде несколько ближе.

Как это сделать, следовало обдумать в более располагающей обстановке. А сейчас он прикрыл глаза, выбрасывая из головы все ненужные мысли, и подошёл к столу, где уже лежал зафиксированный и подготовленный пациент.

— Всё готово?

— Да.

— Тогда поехали.

* * *


— Мань, да держи ты его крепче!

— Ага, он царапается! И вырывается! Ну что ж ты возишься, давай уже быстрей, у меня на руках живого места скоро не останется.

— Сейчас, нужно немного подержать, а то эффекта не будет.

— Угу, это у меня скоро кожи не будет! Ты садистка, Нарка!

Нара и Маша мыли в раковине кота. По дороге домой Нара заехала в зоомагазин, накупив там шампуней, витаминов, кормов и много чего ещё, что нужно для нормального развития растущего кошачьего организма, подобрала у сквера ждущую её Марью, и теперь, не успев поужинать, они взялись за омовение Гешки. Котёнок мыться не хотел и отчаянно сопротивлялся, в кровь исцарапав Машке руки и окатив их водой с головы до ног. В самый разгар действа, когда намыленный противоблошным шампунем котик был завёрнут в кусок марли, в прихожей раздался звонок.

— Я открою, — Маша сунула в руки Нары замотанного котёнка и помчалась открывать дверь.

Через минуту она вернулась с круглыми глазами:

— Нар, там это… Вчерашний мужик стоит, ну, светило твоё медицинское.

Нара представила себя со стороны: мокрая, в прилипшем к телу халате, и ужаснулась:

— Машка! Не вздумай открыть ему!

— Дура что ли? Как же не открывать-то? Человек в гости пришёл, я просто тебя предупредить, чтобы ты в таком виде в комнату не вылезла. Давай, споласкивай Гешку и бегом переодеваться. А я пока отвлеку его.

— Марья! Нет!.. — но девчонка была на полпути к двери, — вот же зараза, блин!

— Добрый вечер, — донёсся до неё баритон Северинцева, пока она лихорадочно смывала шампунь с несчастного Гешки, — я тут мимо ехал, решил проведать пострадавших.

— Проходите, проходите, — в звонком голоске Машки гостеприимность просто зашкаливала, — вот сюда, в кухню. Нара сейчас придёт. Мы котёнку блох выводим.

За время, пока Нара вытирала котёнка, переодевалась в джинсы и футболку и пыталась привести в божеский вид бардак на голове, в кухне вовсю хозяйничала Машка.

Когда она вошла, Северинцев был уже, «дядей Сашей» (о, господи!), и сидел за щедро накрытым столом, причем половина того, что лежало на тарелках, судя по всему, было им же и принесено. Особенно впечатляла внушительная корзинка со спелой клубникой, вкусной даже на взгляд. Если бы не Манюнина непосредственность, неловкости было бы не избежать, всё-таки видеть Северинцева в нерабочей обстановке было непривычно, хотя выглядел профессор без своего обычного одеяния очень и очень неплохо. Даже сексуально. В жемчужно-сером тонком джемпере, выгодно подчеркивающем его поджарую фигуру и дизайнерских тёмно-синих джинсах. Ну, и конечно руки! Настоящие руки хирурга! С узкой кистью и длинными пальцами, сильными настолько, что он, в случае чего, спокойно пережимал аорту.

— Добрый вечер, Нара Андреевна, — в его глазах светилось лукавство пополам с самодовольством.

— Добрый. Вы решили навестить Машу? Как мило! Даже успели найти с ней общий язык, как я погляжу, а вот Гешку вам вряд ли удастся увидеть, он после помывки под диван спрятался.

— Но вы не переживайте, дядя Саша, — Нара мысленно содрогнулась, а Маша продолжала, — сегодня не вылезет, в следующий раз пообщаетесь. Вы ведь придёте ещё?

— Ну, если Нара Андреевна будет не против.

— Она не против. Вы не обращайте внимания. Обычно она не такая бука. Просто вы пришли неожиданно, вот она и растерялась.

— А я и не обращаю. Наоборот, растерянность ей к лицу. Обычно она очень серьёзная, — улыбнувшись, заявил он, и Нара отметила, что улыбка у него очень красивая. Вообще, в последнее время, Северинцев, который по её мнению считал её чем-то вроде живого приложения к операционному столу стал смотреть на неё несколько по-другому.

Они выпили чая, во время которого Машка выяснила, что гость предпочитает кофе, и пообещала к следующему разу сварить ему целый кофейник, съели принесённые Северинцевым йогуртовые пирожные и почти всю клубнику. Вернее, пирожные съела Маня, а Александру и Наре досталось одно на двоих. Потом Машка сказала «я сейчас!» и умчалась куда-то в комнату, оставив их наедине.

Профессор рассматривал её будто под микроскопом, и под его изучающим взглядом Нара чувствовала себя неуютно. Молчание грозило затянуться. Нара немного успела изучить его и в то, что он заботится о спасенной Мане не верилось. Такая показушная забота, ни каким боком не вписывалась в его образ. Вообще. Поэтому, она решила выяснить, что он здесь забыл.

«Была не была, — мысленно сказала она себе, — за спрос денег не берут, но будь я проклята, если он приехал сюда не с определённой целью.»

— Александр Николаевич, скажите прямо, зачем Вы здесь? — боясь поверить в собственную догадку, спросила она.

— Нара Андреевна, — в тон ей ответил он, — вы же умная женщина, за что я Вас очень ценю, неужели сами не догадываетесь? Маша, безусловно, занятная и непосредственная девчушка, но…

Он хотел добавить что-то ещё, но вернулась Машка, притащив привезённое с собой лото, и объявив, что они просто обязаны сыграть с ней хотя бы одну партию, и он замолчал. Хотя нужно было быть очень крупной идиоткой, чтобы не понять, что он хотел сказать этим своим «но».

Нара уже и забыла, когда в последний раз играла в лото, но Манюня уговорит и мёртвого подняться. В результате, они провели чудесный вечер втроём, и Северинцев засобирался домой только в одиннадцатом часу.

— Ох, совсем забыл! — он уже стоял в прихожей и собирался открыть дверь. — Маша, ты заговоришь кого угодно! Завтра в девять ты должна быть в отделе кадров нашего кардиоцентра. Напишешь заявление и возьмешь направление на медосмотр. Я договорился с заведующим детской реанимации. Тебя берут санитарочкой.

Взвизгнув от восторга, Маня сначала кинулась обалдевшему Северинцеву на шею, а потом на одной ноге поскакала в кухню, приговаривая:

— Меня взяли, меня взяли! Ура! Ура! Ура!

Профессор только головой покачал, но на его губах снова расцвела улыбка.

— До завтра, Нара Андреевна, — сказал он и вдруг протянул руку, чтобы провести пальцем по её губам. — Клубничный сок, — пояснил он, облизнув палец, — ммм, вкусно…

Подмигнув точно так же, как утром в операционной, он скрылся за дверями. Щёлкнул замок.

— Это невозможно! — простонала Нара, сползая по стене на пол. — Этого просто не может быть!

Только что профессор Северинцев едва ли не открытым текстом заявил о своих намерениях затащить её в постель.

— Это ужас! Нет, это самый ужасный ужас! Просто кошмар! И что самое смешное — я совершенно не против!




Глава 4


Оставшееся до сна время они убирались в кухне. Машка как электровеник носилась от стола к мойке, подавая Наре посуду, на все лады расхваливая Северинцева.

— Маш, ты знаешь его каких-то три часа, с чего ты взяла, что он такой уж хороший?

Не хватало ещё, чтобы эта малолетняя дурёха влюбилась во взрослого мужчину.

— Он хороший! — убежденно сказала Маня, и Нара поняла, что девочка воспринимала профессора лишь с точки зрения недолюбленного взрослыми ребёнка, и её бесконечные «дядя Саша» недвусмысленно говорили о том, как ей не хватает именно отцовской заботы и ласки. — У него такие красивые руки, ты заметила, — Маша ловко подхватила очередную поданную тарелку.

— Если бы не твоя дурацкая привычка вечно грызть ногти, твои были бы ничуть не хуже, — возразила Нара, глазами показав на тоненькие девичьи пальчики с обкусанными ногтями.

— Да, — вздохнула Маша, рассматривая свои руки, — ну что же делать, если я когда злюсь или нервничаю, всегда их грызу.

— Погоди, вот будешь у нас работать… Юлия Сергеевна — старшая детского отделения, вмиг тебя от неё отучит.

— Как ты думаешь, дядя Саша снова придёт?

— Мань, откуда я знаю?!

— Думаю придёт, раз обещал.

— Слушай, Маша, я тебя умоляю, смени пластинку, ради Бога! Я про Северинцева уже просто слышать не могу. И вообще, пошли спать, завтра вставать рано.

— Ты плохо на него реагируешь. А это неправильно. Он классный! — снова упрямо повторила девушка.

— Ладно, ладно уговорила — классный, только умолкни, — сдалась Нара, подумав про себя, что распрекрасный профессор вообще-то сноб и самовлюблённый индюк, считающий, что весь мир должен прогнуться под его персону. Пусть очень симпатичный, но всё равно сноб.

Машка уже давно спала на пару с котёнком, пристроившимся у неё на груди, а Нара всё крутилась в кровати и никак не могла заснуть.

Большую половину работников кардиоцентра составляли женщины, посему слухи и сплетни процветали в нём пышным цветом, как и в любом бабьем царстве. Как говорится «на первом этаже чихнёшь, на пятом — будь здорова скажут», поэтому стоило хоть кому-то из персонала закрутить роман, на следующий же день об этом становилось известно и откуда что бралось, оставалось тайной за семью печатями. Но, ни разу за всё время работы в центре, Нара не слышала, чтобы хоть что-то сказали о Северинцеве. Никогда!

Не считать же розу, подаренную им покойной Полине, в преддверии праздника восьмое марта за проявление внимания. Это была простая обязаловка, навязанная ему кем-то из коллег-мужчин. Северинцев был холодным как айсберг, никогда не покупался на кокетливые женские взгляды и если бы не Наташка Волкова, супруга трансфузиолога Владимира Петровича, все бы уже давно решили, что профессор гей. И вдруг такой интерес к её скромной персоне!

Нара судорожно вздохнула.

Прожив на свете тридцать два года, она неплохо научилась разбираться в людях вообще и мужчинах в частности, поэтому была уверена, что недвусмысленные намёки профессора поняла правильно. Правда, оставалась вероятность, что это просто подсознание сыграло с ней злую шутку, выдав желаемое за действительность. Ведь положа руку на сердце, Машка была права, высказав тогда, что он ей нравится.

Когда на часах было уже три часа ночи, Нара всё же решила последовать народной мудрости, в которой утро вечера мудренее и заснуть, наконец. Что там будет дальше, время покажет, хотя она совершенно точно не собиралась падать в профессорские объятия, после первого откровенного намёка, как бы ей этого не хотелось. Тем более, что исключать вариант, что ей просто показалось тоже нельзя.

Однако на следующий день Северинцев даже головы не повернул в её сторону, когда они с анестезисткой шли по коридору в сторону детского блока.

В бригаде, работающей с детским кардиохирургом Лисовицким, Нара кроме анестезиологической медсестры Саши больше никого не знала. Так, видела несколько раз в переходах центра, вежливо здоровалась и проходила мимо, поэтому чувствовала себя сейчас неуютно. Ей не хватало жизнерадостного анестезиолога Вити, вечно весело напевающего что-то и анестезистки Ларочки. Даже не всегда неуместные шутки Василича были бы сейчас кстати — здесь не было такого чувства локтя как в бригаде Северинцева. Вместо них был хмурый Лисовицкий и анестезиолог Нина Аркадьевна- тихая и незаметная женщина, которую никто бы вообще всерьез не воспринимал, если бы не её профессионализм.

Северинцев появился в оперзале, когда синюшное тельце младенца уже было обложено стерильными салфетками, операционное поле обработано бетадином, а Лисовицкий взял в руки ретрактор.

Он молча ждал, пока Саша завяжет ему халат. Лицо закрывала маска, а в тёмно-карих глазах, обращённых казалось внутрь себя, были холодная сосредоточенность, спокойствие и предельная концентрация. Сейчас это был совершенно другой человек, а вчерашний визит казался просто необычным сном.

— У вас всё? — негромко спросил он, когда на него надели оптику.

А потом наступила тишина, прерываемая только негромкими переговорами двух кардиохирургов.

Нара услышала, что аорта сидит верхом на желудочках, что-то про гипертрофию, про полное закрытие легочной артерии и ещё про осложнение и «удивительно, что дожил», и это показалось страшней всего предыдущего.

«Бедный малыш, — с жалостью думала она, механически подавая инструменты, — только родился, а уже такие страсти».

— Мы не успеем, — в голосе Лисовицкого звучала досада.

— Сорока минут хватит.

Лисовицкий недоверчиво фыркнул.

— А у нас есть альтернатива? — тихо сказал Северинцев.

— Всё, я молчу, — Лисовицкий повернулся к перфузиологу, — Женя, готовь аппарат.

Когда был запущен АИК и сердце малыша остановилось, приступили к новому этапу операции.

«Господи, помоги этому крохе! — мысленно взмолилась Нара».

— Показатели? — негромко спросил Северинцев у Нины Аркадьевны.

— Устойчивые.

— Поехали…

Прозрачные трубки аппарата искусственного кровообращения налились тёмно-алым цветом: кровь из вены обогащалась кислородом и подавалась в аорту для циркуляции по телу. Анестезиолог впилась взглядом в показания мониторов. В тишине операционной слышались лишь вздохи аппарата и лязг инструментов, бросаемых в лоток. Наблюдая за ходом операции, Нара то и дело бросала взгляд на настенные часы — пятнадцать минут, двадцать, двадцать пять, — профессор всё колдовал над беззащитной плотью младенца, щедро обложенной салфетками, обвешанной зажимами, в трубках аппарата по-прежнему циркулировала кровь. Наконец, когда секундная стрелка подобралась почти к сорока минутам, он разогнулся и посмотрел на часы:

— Тридцать девять минут, — самодовольно сказал он, с грохотом швыряя в кювету иглодержатель. — Он весь твой, Лис, — на пол полетели окровавленные перчатки — попадание в бак для мусора, его похоже не интересовало.

— Женя, мать твою, хватит ворон считать! — сердито крикнул Лисовицкий перфузиологу, — запускаем сердце! — и посмотрев на Северинцева покачал головой:

— Ну ты даёшь, Север. Сорок минут!

— Тридцать девять, Лисёнок. Тридцать девять, — довольно промурлыкал тот, сдирая с головы оптику.

— Всё выделываешься.

— Угу. Имею право.

Нара проводила его глазами: Северинцев вышел в предоперационную, снял халат и маску. Тыльной стороной ладони он устало потер лицо; на скулах остались полукруглые вдавленные отпечатки от микрохирургических очков. Она снова сосредоточилась на инструментах — операция была окончена, оставалось лишь зашить разрез.

В глубине души Нара чувствовала разочарование: ей показалось, что Северинцев колдовал над маленьким сердцем, чтобы похвастать своим искусством, а вовсе не из добрых чувств к ребенку.

«Бедный малыш, — расстроенно думала она, — для него ты не маленький человечек, а всего лишь очередной удавшийся эксперимент».

— Наш Димка теперь будет как огурец, — довольно сказал Лисовицкий, делая аккуратные шовчики.

— Вот и будешь его выхаживать теперь, — проворчала анестезиолог.

— Ну и выходим, куда ж деваться! И родителей ему найдём, правда маленький, — Лисовицкий обращался к ребёнку так, будто тот мог его услышать и Нара поняла — радикальная коррекция пентады Фалло прошла блестяще!

Нара шла по безлюдному переходу в сторону своего блока и думала о том, какая же всё-таки Северинцев бессердечная сволочь! На малыша ему было совершенно плевать, а вот удачная операция…

— По-моему вы всё принимаете слишком близко к сердцу, — раздался из-за плеча мелодичный голос.

Бесшумно подошедший сзади Северинцев заставил Нару подпрыгнуть от неожиданности.

— Зато Вы, похоже, ничего к нему не принимаете!

— Ну почему же. Вас вот, например, принимаю, — он обошёл её, загородив путь, — нужно уметь абстрагироваться, девочка моя, иначе вы слишком быстро сгорите. Если бы я испытывал хоть каплю жалости к своим пациентам, больше половины из них сейчас гнили бы в земле. А они живут!

— Всё равно так нельзя! Нельзя относится к людям будто они для вас ничто. И вообще, я не ваша девочка.

Первую часть Нариной пламенной речи, Северинцев проигнорировал, а вот вторую…

Он склонился к её уху и шепнул:

— Пока не моя. Но я думаю, что мы скоро исправим сие досадное недоразумение.

Затем круто развернулся и стремительно пошёл вперед, оставив Нару в полном раздрае посреди пустого перехода.

Из ступора её вывели голоса, приближающихся людей.

— Вот скотина! — покачала головой Нара, — ну это мы ещё посмотрим.

* * *


— Мотечка, миленький, ну поехали, пожалуйста! — Нара в двадцатый раз повернула ключ в замке зажигания.

«Мотя» к просьбам хозяйки оставался глух и трогаться с места категорически отказывался.

От больничной парковки, Нара успела отъехать лишь на полквартала, когда её малолитражка сначала начала чихать, потом дергаться и, преодолев рывками ещё пару метров, остановилась окончательно. Включив аварийку, она вот уже полчаса тщетно пыталась тронуться с места.

Машине было всего четыре года, ездила Нара немного и очень аккуратно, и что могло приключиться с автомобильчиком, она не имела ни малейшего понятия.

Вообще-то Нара хотела купить себе небольшую отечественную машинку, но её тогдашний любовник сказал, что они ненадёжные, и уговорил купить эту, предложив добавить недостающую сумму.

Со Славиком Щегловым она познакомилась, когда тот приехал в область на специализацию по урологии из районной больницы. Нара тогда работала в областном стационаре и только более-менее пришла в себя после гибели Гешки. Первое время, она была в жуткой депрессии, научилась курить, несмотря на истерические вопли родных и однажды, когда Гешка в очередной раз ей приснился, чуть не наложила на себя руки, попытавшись перерезать себе вены. Если бы отец, почуяв неладное, не вышиб дверь в ванную и до сей поры ни разу не тронувший даже пальцем, от всей души не отходил по щекам, её уже может и на свете- то не было.

Как ни странно, именно этот случай с суицидом, подействовал на Нару отрезвляюще, и она потихоньку стала возвращаться к себе прежней, хоть и съехала из отчего дома в доставшуюся по наследству бабушкину квартиру.

Вот тогда и нарисовался на её горизонте Славик — симпатичный разговорчивый блондин, чем-то отдалённо напоминающий покойного Гену. Роман начался бурно, уже через неделю Славик жил у неё и неизвестно чем бы всё закончилось, если бы не его законная супруга, о которой Нара понятия не имела. Узнав от неизвестных «доброжелателей», что муженёк помимо урологии ещё активно наставляет ей рога, дамочка примчалась прямо в стационар и закатила скандал. В результате, которого, Нара узнала о себе много нового, а ещё о том, что у Славика, клявшегося ей в вечной любви есть двое маленьких детишек.

Узнав правду, она выставила любовника за порог и несмотря на его причитания, мол жену не люблю, разведусь и всё такое, пригрозила вызвать ментов, если ещё раз сюда сунется.

В самый разгар их отношений Нара как раз собралась поменять машину и по Славкиному совету купила «Мотю». До сих пор он ни разу не подвёл хозяйку, но за пару дней до случившегося начал дергаться и глохнуть, но потом как-то успокаивался, и Нара всё откладывала визит в автомастерскую на потом. Дооткладывалась!

Нара вышла из машины, открыла капот, зачем — то заглянула туда, хотя в устройстве машин не разбиралась совершенно и тяжело вздохнула. Мимо проехал чёрный внедорожник, и вдруг свернув к правой обочине, остановился.

— Вот чёрт! — Нара почему-то даже не сомневалась, кто сейчас выйдет из машины.

— Можно узнать, что за идиот купил Вам это ведро с болтами? — Северинцев подошел к машине и тоже заглянул под капот.

— Любовник — огрызнулась злая как собака Нара.

— Печально. Передайте ему, что он жмот, коль денег пожалел на нормальную тачку.

— Обязательно! Как только будет оказия в район смотаться. И вообще, я её сама покупала. Профессорской зарплаты у меня нет, так что купила, на какую денег хватило.

— Тогда тем более жмот.

— Можно подумать, ваша женщина, разъезжает на «Мазератти». Хотя нет, скорее летает на метле, потому что с нормальной, Вы вряд ли уживётесь, — Нара понимала, что за такие слова в его адрес, может запросто вылететь с работы, но её просто колотило от его самодовольства.

Северинцев притворно вздохнул:

— Нет. К сожалению, пока ещё не моя женщина раскатывает в яичной скорлупке, нисколько не заботясь о собственной безопасности, — он достал из кармана сотовый и набрал номер. — Толик, привет. Эвакуатор пришли на Челюскинцев… Ага, я тут напротив банка стою… Нет. Не моя. У девочки машинка сломалась. Ага. Я через часок заеду, да, до встречи…

— Что это вы такое делаете?

— Эвакуатор вызвал, Вы разве не слышали? У вас коробка накрылась. Нужно менять.

— Какая ещё коробка?

— Коробка передач, — Северинцев закатил глаза, — вас вождению тоже любовник учил? Или всё же в школу ходили?

— Не ваше дело! Что вы ко мне прицепились, в конце концов! Я вас не просила никого вызывать! Поезжайте своей дорогой, ишь раскомандовались тут! — её просто разрывало от возмущения, а этот нахал стоял и улыбался.

— Как же вам идёт, когда вы злитесь! Ладно, не надо кипятиться, я просто хотел помочь.

— Без вас справлюсь! — Нара сердито смахнула каплю, упавшую ей на лицо, — Чёрт, дождь ещё этот!

— Вот и я о том же. Пошли лучше ко мне в машину. А то простудитесь не дай Бог. У нас завтра план большой.

— Спасибо, мне и здесь не дует, — она упрямо тряхнула головой и забралась в салон «Моти».

Северинцев обошёл машину, открыл пассажирскую дверь, и для удобства отодвинув сиденье, уселся рядом.

— Любуетесь собой, да? — Нара сердито на него покосилась, — то же мне, рыцарь нашелся!

— Забочусь о сохранности ценного сотрудника. Вдруг Вас украдут?

Нара махнула рукой, состязаться с ним в язвительности только себе нервы портить.

Она замолчала, профессор тоже и пока дожидались эвакуатор, просто сидели и слушали как в окна стучит дождь.

…- В машину ко мне быстро! — Северинцев повернул голову, заметив, как к его джипу подъехал эвакуатор, — и без возражений, пожалуйста! Я не кусаюсь, а на улице дождь стеной.

— Спасибо, но я лучше такси поймаю.

— Нарываетесь на путешествие в моих объятиях? Нет? Тогда вперёд!

— Хорошо, — вздохнула Нара, понимая, что он всё равно не отвяжется, вышла из машины и стрелой понеслась к джипу.

Дождь действительно лил как из ведра, и за каких — то пару минут, она вымокла до нитки. На Северинцева же когда он открыл дверь, вообще без смеха смотреть было невозможно.

Взъерошенный, в прилипшей к телу рубашке, сейчас он был похож не на профессора медицины, а на большую диковинную птицу.

— Уф! С вас полотенце и горячий кофе. Надеюсь, он у вас есть?

— Только растворимый, — Нара впервые за всё время улыбнулась ему.

— Тогда чай.

— Угу. С малиной.

— Лучше с мёдом.

— Договорились.

* * *


Когда они промокшие, появились на пороге, Маша развила бурную деятельность. Нару загнала в комнату переодеваться в сухое, а профессора — в ванную, притащив ему большое махровое полотенце. Потом, покопавшись в недрах стоявшего в прихожей шкафа, выудила оттуда старенькую, но чистую футболку Нариного отца, в которой тот делал ремонт в квартире дочери. Через полчаса все сидели в кухне и чинно пили горячий чай с мёдом, малиной, сушками и шоколадными конфетами, которые Северинцев достал из портфеля. Маша болтала без умолку, рассказывая свои сегодняшние хождения по медосмотру:

— Ой, у вас такие драконовские правила! Одних справок надо целую кучу собрать! Будто я не в санитарки поступаю, а в космос полететь готовлюсь.

— Что есть то есть, — Северинцев сунул в рот ложечку с мёдом и принялся со вкусом её облизывать, — но ничего не поделаешь, таковы правила. Вот поступишь в институт, тебя там замучают СанПином. Тебе что-нибудь уже удалось пройти? Я имею ввиду медосмотр.

— Уфу, я уше две спвафки повучива — от пфифоф и навколоха, — ответила Маша с набитым конфетами ртом.

— Маш, прожуй сначала, а то я ничегошеньки не понял.

— Говорю, психа и нарколога уже прошла, — Маша проглотила конфету, — и ещё из меня наверное целый литр крови выкачали на всякие там анализы.

— Фантазёрка!

— Ничего я не вру! Слава Богу, хоть палец не стали колоть, а то я боюсь до жути.

— Ну да, у нас кровь забирают только из вены.

— Что, даже на простой анализ?

— Даже. Только не на простой, а на общий. В наших лабораториях бельгийская аппаратура и компьютер считывает с мазков венозной крови все нужные показатели.

— Ух ты — здорово! А можно мне потом хоть одним глазком взглянуть на операцию?

— Посмотрим.

— Дядь Саш.

— Что?

— А вы откуда мою бабку знаете?

— Оттуда, что когда-то с твоим папой дружил.

Маша так удивилась, что даже про конфеты забыла, так и застыла с открытым ртом.

— Тебя это удивляет?

Но девчонка быстро пришла в себя и вопросы из неё посыпались как из рога изобилия, Северинцев едва успевал отвечать на них, не забывая, правда прихлёбывать чай и дразнить Нару, облизывая ложку.

— А маму мою, вы тоже знали?

— Было дело, — сказал Северинцев с такой непередаваемой интонацией, что у Нары появилось одно очень нехорошее подозрение, которое переросло в уверенность, после его ответа на следующий Машин вопрос.

— А какая она была? Хорошая?

— Очень. Добрая такая, никому ни в чём не отказывала. А уж трогательная какая! Просто ух! В общем классная была девчонка!

«Вот кобель! — мысленно восхитилась Нара, продолжая слушать трёп Северинцева — и ведь главное не врёт!»

— Правда?

— Чистая!

— А папа её любил?

— Ещё как! Просто жить без неё не мог.

— А вы?

— Я тоже эмм… кхм… любил, — чувствовалось, что он еле сдерживает смех, Нара тоже кусала губы, пряча улыбку.

— Вы оба были влюблены в одну девушку? В мою маму?! Вот круто!

— Эээм, Маш, понимаешь, я её просто… любил, а твой папа очень сильно, вот она и сделала свой выбор в его пользу.

— Жалко. Вы бы сейчас были моим папой. И все были бы живы, — грустно сказала Маша и профессор вмиг посерьезнел:

— Машунь, ты не расстраивайся, ладно? Что делать, так сложилась жизнь. Не всегда всё складывается так как хочется, но у тебя всё в жизни будет хорошо! Обязательно! Ты повзрослеешь, институт закончишь, станешь врачом как твой папа…

— Педиатром, — вставила Маня.

— Педиатром, — согласился он, — ты хорошая, добрая девочка, деткам нужны как раз такие доктора.

— Дедушка мне рассказывал, что папа был гемологом.

— А бабушка тебе разве ничего рассказывала?

— Она про них никогда не рассказывает. Только на маму всё время ругается, что она её сыночка загубила.

— Твой папа был гематологом. Ты немного неправильно называешь его профессию. Лечил заболевания крови. Ладно, девушки, спасибо за чай, за приют, поеду я пожалуй, — он встал, направляясь в прихожую. Маша, где моя рубашка?

— Сейчас принесу.

Маша умчалась в комнату и вернулась с уже почти сухой рубашкой Северинцева. Нара бросила взгляд на часы:

«Надо же, — изумилась она, — три часа почти прошло! Ничего себе чайку попили».

— Ну вы тут прощайтесь, я пошла телек смотреть, — заявила Машка, когда профессор вернулся из ванной, где переодевался, — там мой любимый сериал начался. До свидания, дядя Саша.

— Спокойной ночи, Маша.

Марья умчалась, а Северинцев открыл дверь, внезапно вытянув ничего не подозревающую Нару на площадку и припечатал спиной стене.

Его руки обвили её плечи, а тонкие прохладные губы впились в её рот. Боже! Целовался он так же виртуозно, как и оперировал! Неторопливо, наслаждаясь каждой секундой взаимного познания с терпкой смесью нежности и обещающей все звезды чувственности. Он будил в ней даже не желание — необходимость, стремительно нарастающую, грозящую смести собой все нравственные барьеры, и её саму в том числе, расплавившуюся, потерявшуюся в этом сладко пахнувшем мёдом маленьком безумии. Нара не помнила, как ухитрилась расстегнуть на нём рубашку, наслаждаясь ощущением гладкой кожи под своими пальцами.

— Поехали ко мне, — прозвучал в её ухе хриплый задыхающийся шёпот, выдергивая из опьяняющего дурмана, вызванного умопомрачительным поцелуем.

Воспитание маменьки, которая чуть ли не с отрочества твердила ей, что нельзя бросаться в объятия мужчины в первый же день знакомства, всё-таки поселило в Наре маленькую ханжу, которая так не вовремя вгрызлась в затуманенное удовольствием сознание. О том, что они знакомы почти два года, правда не столь тесно, ханжа напомнить забыла, потребовав уйти от следующего скользящего по её скуле лёгкого поцелуя и упереться руками в его грудь.

— Нет.

Следующие пять секунд показали, что не стоило возвращать Северинцева к реальности. Он отшатнулся и убрал руки, вследствие чего Нара, лишённая поддержки, едва не рухнула на пол. Ноги не держали её. Чувствуя, как пылают щёки, она рискнула поднять на него глаза.

Профессор был великолепен в своем желании! Припухшие от поцелуев губы, лихорадочный румянец на скулах, а глаза! Воротничок его морозно-белой рубашки, казалось вот-вот растает от их жаркого блеска. Вот только из глубины этих феерических глаз медленно поднималась волна холодной ярости:

— В чём дело, Нара Андреевна? Вы так боитесь потерять свою репутацию, что избегаете собственных желаний? Жаль! Я уж было подумал, что именно сейчас вы были настоящей…

— Да как вы…

— …смеете, — закончил за неё Северинцев, застегивая рубашку, — полагаю это врожденная наглость.

— Вы ничего обо мне не знаете, Александр Николаевич, — её голос срывался от возмущения, — и понятия не имеете, чего я хочу.

— Серьёзно? А кто же три минуты назад так охотно отвечал на мои поцелуи, стесняюсь я спросить? Ваш двойник? Вы отрицаете собственную чувственность, просто из чистой вредности или врождённым мазохизмом страдаете?

— Бывает, — Нара развела руками, — минутное помутнение рассудка. С каждым может случится.

— Даже так?

— Именно так.

— Ну что ж, счастливо оставаться. Можете и дальше наслаждаться своей репутацией снегурочки!

— Ага. Удачи вам в поисках знойной красотки, которая, я уверена, Вам ни в чём не откажет.

Профессор так зыркнул на неё, что сердце ухнуло куда-то вниз и не сказав больше ни слова, круто развернулся и скатился вниз по лестнице.

Нара открыла дверь и вошла в квартиру. Машка, едва успевшая отскочить от глазка, даже не попыталась сделать вид, что не подглядывала.

— Нарусик, ты ему нравишься! — торжественно объявила она, сначала повиснув у неё на шее, а затем принявшись прыгать по прихожей на одной ноге.

— С чего ты взяла? Ты вообще слышала, что он там нёс?

— Хм, а уж ты-то что несла?! Другой бы на его месте, после всего, что ты ему наговорила, задушил бы, наверное. А ты вон ничего, жива до сих пор.

— Ну спасибо!

— Да не на чем. Вот только я не знаю, как ты завтра с ним общаться будешь. После твоего сегодняшнего словесного поноса. Лучше бы вы с ним просто целовались.

— Ох ты ж блин! — Нара потерянно бухнулась на стул и обхватила голову руками. — Завтра же дежурство. И он тоже… дежурит.

— Не переживай, Нарусик, — ободрила Машка, по прежнему изображая из себя мячик, — к утру от твоих слов у него в голове уже ничего не останется.




Глава 5


Северинцев вылетел из подъезда и, усевшись за руль, сделал несколько глубоких вдохов.

Когда удушающая, почти звериная похоть отступила, а ярость вызванная отказом улеглась, он обрёл способность мыслить здраво. Не слушая голоса уязвлённого самолюбия, советовавшего ему послать неуступчивую дамочку куда подальше и навестить более сговорчивую, которых у него в запасе имелось не одна и даже не две, он вынужден был признать — Нара права! Ну согласилась бы она, отвёз бы он её к себе, устроили бы они там качественный перепихон к обоюдному удовольствию — дальше то что? Да ничего! Он сам же первый от неё и отказался бы! Потому что терпеть не мог этаких одноразовых зажигалочек, которые, едва познакомившись, прыгают в постель, а потом ещё и удивляются, а чего это он не хочет продолжения! Да потому что одноразовая!

Он слишком уважал Нару, чтобы поступать с ней так. И был уверен, что и она себя достаточно любит, чтобы падать в объятия малознакомого мужчины, после первого же поцелуя. Что с того, что они каждый день видятся в операционной и он уже два раза был у неё в гостях? В сущности, они почти не знали друг друга и её сегодняшняя реакция была вполне предсказуемой. В конце концов, с чего он взял, что ей это вообще нужно?! Она же ясно сказала — есть любовник. Хотя любовник как раз наименьшая из проблем, тем более, если бы у неё кто-то был, она бы не привела в свой дом Машу. Так что, как это ни прискорбно, но в сегодняшнем провале виноват он сам.

О поцелуе он не жалел. Более того хотел этого едва ли не с того самого момента, как встретил её на дороге у заглохшей машины. Она так очаровательно злилась и ему нравилось её подначивать. А потом сидя в уютной маленькой кухоньке и болтая с Машей, он смотрел на Нарино разрумянившееся лицо, на губы, которые она прикусывала, чтобы не рассмеяться и ему невыносимо хотелось ощутить их вкус.

Он не обманулся в ожиданиях. Её губы были нежными и слегка терпкими, пахли малиной и немножко бергамотом, а сама она была такой горячей и отзывчивой, что когда её пальчики коснулись его обнажённой груди, его буквально накрыло волной поднимающегося из самых глубин естества бешеного желания. Такого сильного, что даже сейчас от одного воспоминания джинсы снова стали тесными.

Естественно он разозлился и наговорил гадостей, что вполне в его духе, а это ни в коей мере не способствовало сближению. А сблизиться он хотел и достаточно сильно, судя по состоянию, причём хотел не просто одноразового секса с приглянувшейся женщиной. Он хотел её всю, такую упрямую и несговорчивую, колючую и страстную… В общем — хотел! И он её получит, чего бы ему это не стоило!

— Чёрт бы всё побрал! — он поёрзал на сиденье и включил зажигание, — ладно для начала, съезжу посмотрю, что там с её керосинкой.

Уже выруливая со двора, он вспомнил, что забыл у Нары портфель. Перебрав в памяти нет ли там чего важного, проверил в кармане служебный сотовый для экстренных вызовов:

— Надо же какая удача, — ухмыльнулся он. — Отличный повод для новой встречи. И да, есть ведь ещё Маша.

Северинцев и сам не знал-почему, но за очень короткое время знакомства с дочкой покойного Лёхи, стал чувствовать за неё определённую ответственность. Он не верил в рок или предопределённость, но почему-то думал, что она оказалась поздним вечером под колёсами его джипа не просто так. Может оттого, что в глубине души, испытывал сожаление о потерянной дружбе с её отцом. Ведь тогда именно он спровоцировал ту злополучную ссору, после которой Лёха его больше знать не хотел. А всё его длинный язык! И дёрнул же его чёрт ляпнуть счастливому Крылову, в день рождения Маши: «Чувак, а ты уверен, что дочка твоя?». Он не имел ввиду ничего плохого, просто неудачно пошутил, вспомнив о весёлых летних денёчках. Но оскорблённый до глубины души Лёха кинулся на него с кулаками прямо между парами в институтском коридоре, защищая любимую. Совершенно не заботясь о том, что обидчик на две головы выше и намного сильнее. Вовчик тогда еле оттащил его от разозлившегося не на шутку Северинцева, который уже не выбирая выражений в глаза высказывал бывшему уже другу всё что думает о его разлюбезной супруге, напомнив, что Саня мог запросто покалечить новоиспечённого папашу, а то и вообще вылететь из института за драку. Это немного охладило их пыл и они разошлись в разные стороны, злобно зыркая друг на друга. Вовчик пытался их помирить, просил Саню извиниться перед Крыловым, но тот упёрся рогом, заявив, что на правду не обижаются. С тех самых пор они даже не здоровались, а на обиду Лёхи ему было наплевать: уж если его угораздило жениться на девице, которую полстаницы поимело, не фиг строить из себя униженного и оскорблённого. Северинцев прекрасно знал, что Вовчик по-прежнему продолжал водить с ним дружбу и даже захаживал к его старикам после Лёхиной гибели, но он никогда не делился с ним подробностями, а Сане было всё равно. Конечно он сожалел о том, что бывший друг погиб. Из него мог бы получиться неплохой врач да и человек Лёха был хороший, и по прошествии времени Саня стал сожалеть о ссоре с ним. В конце концов — какое его дело? Ну была Ирка когда-то падкой на мужиков, потом же исправилась и даже искренне полюбила Лёху в ответ.

И вот теперь Лёхина дочка свалилась ему на голову настолько неожиданно, что у него даже мелькнула крамольная мысль, что это покойный Крылов просит его с того света, позаботиться о девочке. А то что Маша жила с понравившейся ему женщиной, было дополнительным бонусом.

* * *


В автомастерскую, где хозяйничал его бывший одноклассник Толик Мозер, он приехал уже когда почти стемнело. Опоздать Северинцев не боялся, мастерская работала круглосуточно, а Толик, если он к нему обращался всегда его дожидался.

— Ну что тут? — он подошел к стоявшему у притулившейся в углу мастерской, казавшейся совсем уж маленькой среди внедорожников Нариной машинки, Толику.

— Север, совсем оборзел?! В курсе сколько сейчас времени? Обещал через час приехать, а сам! Это ты у нас один как перст, тебе всё по фигу, а меня Танька убьёт!

— Толян, извини, так получилось.

— Получилось у него! Вечно у меня из-за тебя проблемы. Мне ещё Танюха наш поход в сауну не забыла, а сейчас, когда узнала, что я тебя жду, знаешь какой хай подняла!

— Да разрулю я всё с Танькой твоей, не гунди ради Бога! Доставлю ей твою тушку в целости и сохранности. С рук на руки сдам трезвого как стекло. Ты лучше скажи, что с машиной? Коробка полетела, я прав?

— Угу, — Толик почесал в затылке, — только у меня в наличии таких нет. Я такой ерундой, — он пнул по колесу многострадальной машинки, — не занимаюсь. У меня вон монстры какие стоят.

— Да знаю я! Но достать то её не проблема.

— Конечно нет.

— Подсуетись, будь другом. Вот так вот надо! — Северинцев чиркнул ребром ладони по горлу.

— А шо случилось? Господин прохвэссор таки очередную ляльку окучивают? — блудливо ухмыльнулся Толик.

— Очень смешно! Таки не угадали, господин еврей, это машина моей коллеги.

— Аха, аха, — согласно покивал Толян, — то-то ты лично примчался на корытце взглянуть. Чёт я не припомню, чтобы раньше такое было.

— Надо же когда-то начинать о коллегах заботиться.

— Ну всё понятно. Бабёнка то хоть стоит того? А то ведь утащит под венец как Ленка тогда и поминай как звали. А ты ведь у меня единственный неженатый друг остался!

— Ох, ну надо же какая забота о ближнем! Не переживай, я пока не собираюсь пополнять ваши ряды. У меня на это времени нет.

— Ну а всё же, Север, стОит? Или просто стоИт?

— Не хами. Тебе какая разница? Ты лучше скажи, машину сделаешь или нет?

— Да куда деваться, сделаю конечно. Только передай коллеге своей, поменяла бы она её от греха подальше — переворачиваются они заразы, только в путь! Очень неустойчивые, особенно на трассах.

— Сделаешь когда?

— Когда скажешь. Хочешь, хоть завтра приезжайте забирать, нет — могу попридержать.

— Завтра никак. У меня суточное дежурство. Но ты не слишком торопись, а впрочем, я позвоню.

— Карашо. Ой, погоди! — Толик достал из бардачка документы, — на вот, передай хозяйке. Что за мода, права с документами в машине хранить. А если угонят?

— Чего? Вот это?! Да кому она нужна! — возмутился Северинцев, забирая яркую цветную сумочку, — короче, Толик, я поехал. Завтра созвонимся. И чтобы всё было тип-топ!

— Угу.

— И тормоза проверь!

— Угу.

— А ещё лучше — полная диагностика. Я заплачу.

— Поезжай уже, учитель тоже нашёлся! Без тебя разберусь.

— Тебя подбросить?

— Сам доеду.

— А Танька как же?

— Переживу как-нибудь.

— Тогда пока.

— Угу. Всё будет о кей, Север. Коллеге привет.

* * *


… В ярком свете бестеневой лампы очертания стройной фигурки казались лёгкими и воздушными. Она будто парила, едва касаясь пальцами босых ног кафельных плиток пола. Пёстрый шёлковый халатик соскользнул с её плеч, а горячие ладони коснулись его голой груди. Острый ноготок слегка царапнул моментально затвердевший сосок, и он со стоном выгнулся, подставляясь откровенной ласке. В паху разгорался настоящий пожар, не в силах противиться бешеному желанию, вышибающему из головы абсолютно все мысли. Кроме одной: она должна, просто обязана дотронуться до него именно там, где всё горело огнём неутолённого желания. Прямо сейчас!

Её ладони медленно скользили по груди, спускаясь всё ниже, словно стекая и концентрируясь в одной точке.

— Да! Пожалуйста! Умоляю!

…Ласковые пальчики охватили член — нежно и крепко.

Наконец-то!

Большой взрыв, создавший Вселенную, был детской хлопушкой по сравнению с взрывом потрясшем его.

— А-а-оу! — выкрикнул он и… проснулся, сжимая в кулаке собственный член.

— Млять твою мать, — прошипел он, кусая губы, — ни хрена себе! Дожил! Это пипец вообще! — Наслаждение от ошеломляющего оргазма смыла отрезвляющая волна смущения: такое с ним случалось только во времена подросткового возраста, когда он хотел всё что шевелится.

Часы показывали четыре утра. Северинцев встал с постели, сгрёб в охапку простынь и покрывало и на ватных ногах поплёлся в душ, чтобы смыть с себя липкие следы приключившегося безобразия.

Стоя в душевой кабине, подставляя спину и плечи под горячие почти обжигающие струи, он размышлял о том, что будет, если его, не дай господи, накроет прямо в операционной. Такой вариант исключать было нельзя, учитывая, что причина вызвавшая его сегодняшний прямо скажем феерический оргазм, находилась в двух шагах от него. А на кону-то человеческая жизнь! Даже малейшая потеря контроля может привести к необратимым последствиям. И что теперь делать? Убирать её из бригады? За что, спрашивается? За то что он не может справиться с собственными инстинктами? Нетушки! Вот же угораздило!

Спать он больше не ложился. Заварил крепкий кофе, капнул туда коньяка и просто сидел в кресле, пытаясь понять — какого хрена с ним происходит и что со всем этим делать.

* * *


Утром Нара проснулась с больной головой и ломотой во всём теле. Вчерашняя пробежка под проливным дождем не прошла для неё даром. Нос распух, горло саднило и ко всему прочему поднялась температура.

Маша, увидев её плачевное состояние, предложила ей вообще не ходить на работу, а просто позвонить начальству и взять больничный. Но Нара, не желала подводить коллег подставляя кого-то из них под ночное дежурство и мужественно отказалась.

— Нар, а дядя Саша вчера портфель забыл, — Маша указала на стоящий в углу кейс Северинцева, наблюдая, как она запивает горсть таблеток «Колдрексом». — Отнесёшь ему?

— Угу. Щас брям, дазбежалась… апчхи!

— Будь здорова!

— Сбасибо! Не маленький, сам дзаберёт, дем более он тут почти бробизался. К дому же, мне и так бридется на дролейбусе добираться.

— И как ты будешь работать такая сопливая! Смотри, нос же совсем не дышит! Вот помяни моё слово, дядя Саша тебя с операции выставит.

— Дазбедемся. Апчхи! Апчхи! Апчхи! Пошла я.

— Нар, давай хотя бы такси тебе вызовем.

— Нет, денег и так мало осталось, до подучки бы додянуть.

— Ты прости меня. Села тут на твою шею.

— Не болдай гдупости, Маня, денег нигогда не хватает. И смодри мне тут, не вздумай гододом сидеть!

Машка по привычке хотела повиснуть у неё на шее, но Нара увернулась:

— Не подходи ко мде, я заразная.

Трясясь в переполненном троллейбусе, Нара раздумывала, как бы выяснить куда Северинцев дел её машину и каким макаром она будет платить за её ремонт. И о том, что скажет старшая, увидев её сопливый нос и как ей сегодня отстоять три объёмных операции, а потом ещё отработать сутки, если как выразился Шарик из Простоквашино: «Лапы ломит и хвост отваливается». Про то как вести себя с кареглазым соблазном, который как назло снился ей полночи, после вчерашнего сногсшибательного поцелуя, она предпочитала не думать вообще.

По закону подлости с Северинцевым она столкнулась прямо в лифте.

— Что это с Вами? — как ни в чём не бывало спросил профессор таким тоном, что Нара стала сомневаться в собственном здравомыслии. Как будто, то что произошло вчера на площадке, было плодом её воображения. — Вы что простудились?

— Апчхи!

— Какая прелесть! Тогда какого дьявола вы явились на работу? Инфекцию разносить? Или решили подхватить осложнение и покинуть нас во цвете лет? Быстро развернулись и шагом марш отсюда!

— Да что Вы мной всё время командуете? — от возмущения у неё даже нос стал нормально дышать, — Вы не мой начальник! Вот скажет Сергей Семёнович домой идти…

— Я больше чем Ваш шеф, Нара Андреевна! — бесцеремонно перебил её Северинцев, — Вы ассистируете мне на операциях. И я не позволю, чтобы Вы гремели соплями, тучами разнося бациллы! Наши пациенты и так на ладан дышат. А Вы позволяете себе являться в святая святых с дикой простудой? Мало того, Вы еле на ногах держитесь и восемь часов в операционной, не пойдёт на пользу Вашему больному организму. Так что марш домой!

— Не пойду!

— Да что ж Вы такая вредная! Хорошо, делайте что хотите, но чтобы духу Вашего не было на сегодняшних операциях.

Лифт остановился и профессор уже было собрался выйти, когда Нара спросила:

— Куда вы дели Мотю?

— Кого?! — он недоумённо обернулся, придерживая двери.

— Машина моя где?

— Вы о своём ведре с болтами? Оно так называется? Мотя? Как мило!

— Не смейте оскорблять мою машину! Он хороший!

— Да боже сохрани. Ваш кхм, Мотя, нуждается в капитальном ремонте. У него, как я и говорил, коробка передач накрылась. Как только его починят, я вам сразу же его верну. Не переживайте. Он в надёжных руках и чувствует себя гораздо лучше своей хозяйки. Документы и права я завезу Вам завтра. Всего хорошего.

Двери закрылись, но Нара готова была поклясться, что слышала ехидный смех…

Она едва успела переодеться, как в сестринскую постучались и вошел заведующий оперблоком:

— Зря ты переоделась, Нарочка! До работы я тебя не допущу…

«Уже нажаловался, — сердито подумала Нара, — ну, Северинцев! Ну ты и гад!»

— … а посему, ступай- ка ты домой, девочка, вызывай врача и приходи на работу, только когда поправишься, — он по-отечески потрепал её по волосам, — мы уж как-нибудь и без тебя справимся.

— Спасибо, Седгей Семёдович, — прогундосила Нара.

— Давай, детка! Поправляйся скорей.

Делать нечего, пришлось ей топать в поликлинику и брать больничный.

Дома она застала Машку в прихожей:

— Ты куда?

— Ой, Нарусик, ты вернулась! Я же говорила, что дядя Саша тебя прогонит!

— Угу. Как же! Дядя Саша ведь у нас царь и бог, разве скажет кто-нибудь против. Так ты далеко собралась?

— Да я быстро. Только в клинику вашу сгоняю. Нужно в лаборатории анализы забрать. Как ты считаешь, может взять с собой дяди Сашин портфель? Я бы занесла ему.

— Не дадо! Он сам завтра забедёт, — нос снова заложило и Нара безбожно гнусавила: — Себеринцев не дюбит, когда его отвлекают, а у нас седодня бдан бодшой.

«Пусть приходит! — мстительно подумала Нара, — я его обчихаю бациллами, пусть тоже поболеет, светило наше неугасимое».

— Ой, я всё равно тебя ни фига не поняла. Ну ладно, пусть он завтра приезжает. Я поскакала.

— Давай. Смодри, аккуратней там дорогу педеходи.

— Хорошо, — донёсся Машкин голосок.

«Опять через три ступеньки скачет, — подумала Нара, шмыгая носом, — точно когда-нибудь ноги себе переломает».

Напившись таблеток и чая с малиной, Нара сочла за лучшее завалиться спать укутавшись в пуховое одеяло.

* * *


В то время, когда Нара сладко спала в своей постели, Маша сидела в очереди в лабораторию, а Северинцев делал очередную операцию, кардиоцентр жил своей обычной жизнью, по-прежнему варясь в соку слухов, сплетен и перемывании косточек сотрудникам.

— Новость слыхала? — две медсестры шли по переходу, в сторону буфета, — Северинцев сегодня Светлову с плана снял. А вместо неё знаешь кого поставил? Настю Прохорову! Ага. То-то она недавно хвасталась, что профессор ей комплимент отвесил. Настька себе такую стрижку клёвую сделала! А он заметил, представь! Вот она и решила, что он к ней клинья подбивает…Здравствуйте! — хором поздоровались девушки с идущим им навстречу анестезиологом.

— Добрый день.

Сёстры и врач разошлись в разные стороны и увлечённые болтовнёй девушки не заметили брошенный в их сторону взгляд.

— Вер, что у тебя за привычка орать на весь коридор! Можешь говорить тише? И вообще, — шёпотом возразила её подружка, — у тебя неточные сведения. Нарка просто заболела и Семёныч её домой отправил. Так что брешет твоя Настька, её всего лишь на замену поставили. Нужна она Северинцеву как рыбе зонтик! И вообще, Наташка Волкова мне по секрету сказала — у него принцип, он баб на работе не клеит.

— Крылова Мария Алексеевна?

— Да, это я.

— Ага. Вот Ваши анализы. Проверяйте. Общий, биохимия, группа крови. На ВИЧ и Маркеры гепатита будут только послезавтра. Кстати, у вас очень редкая группа!

— Даже здесь не повезло, — проворчала Маша.

— Почему же? Наоборот это говорит о вашей особенности. Жаль, что Вы ещё несовершеннолетняя. Могли бы зарегистрироваться в нашем банке крови. У нас почти все сотрудники доноры.

— Я тоже хочу быть донором. Мне в апреле исполнится восемнадцать.

— Тогда и приходите. Кровь такой группы у нас на вес золота.

— Угу. Спасибо.

— Не за что. Вы с этими анализами уже можете начинать проходить медосмотр. ВИЧ с маркерами всё равно только терапевт требует, когда заключение даёт. Так что не теряйте времени.

— Хорошо. До свидания.

Маша вышла из кабинета, уткнувшись в анализы и нос к носу столкнулась с Владимиром Волковым.

Владимир Петрович последний раз был у Крыловых на похоронах Лёхиного отца. Поначалу, он довольно часто навещал родителей друга, но потом у него появилась семья, работа в центре отнимала много времени, да и видеть как Прасковья Егоровна обращается с внучкой ему было тяжело. Однажды, он даже спросил у неё:

— Тётя Паша, почему вы не любите Машу? Она хорошая девочка, старательная, добрая, а вы ругаете её постоянно.

— Ох, Володюшка, — тяжко вздохнула Лёхина мать, — сама не знаю. Иногда так стыдно перед ним становится, что не люблю Машку. Схожу на кладбище, упаду на могилку и прощения у него прошу. А всё равно не лежит у меня к ней душа, хоть убей! Чует сердце материнское — обманула его стервоза Ирка! Не наша это кровинушка. Да если б она была Алёшкина, разве б я этого не поняла? Хоть какая-то знакомая чёрточка сыночка моего да проскочила бы. Ан нет.

— Так можно тесты сделать. Это сейчас нетрудно да и ваша душа успокоится.

— Нет, Володя, — Прасковья Егоровна махнула рукой, — не надо. Боюсь я правды то. Да и сор из избы выносить не люблю.

— Воля ваша.

Это был их единственный разговор. Больше они эту тему не затрагивали. А потом и вообще закрутился, и не навещал Крыловых уже года два.

— Маша? Господи! Я тебя еле узнал. Ты посмотри как выросла! А на мать похожа! Прямо одно лицо.

— Ой, дядя Вова! Здравствуйте. Давно не виделись.

— Да уж. Что ты здесь делаешь?

— Комиссию прохожу. Я в институт провалилась, теперь у вас в центре работать буду. Меня подруга в детскую реанимацию санитаркой устроила.

— Это хорошо. Пригодится в будущем.

— Ага. Дядь Вова, мне лаборантка сказала, что у меня кровь редкая, — Маша протянула ему бумагу, — это правда?

Волков взглянул на бланк, потом на Машу, потом снова на бланк:

— Д-да, Машенька, у тебя и правда очень редкая группа! Особенно, если учитывать резус, — заикаясь от изумления пробормотал он подумав про себя: «Ни хера себе! Вот это финт ушами!»




Глава 6


Обстановка в операционной была накалена до предела. Северинцев и без того пребывал в худшем из своих настроений, так ещё вместо заболевшей Нары поставили Настю Прохорову — самую никудышную из операционных сестёр. Которой он не доверил бы даже собаку. Но начальство считало иначе — видимо девица весьма преуспела в других искусствах, раз её до сих пор не уволили. Настя путалась в инструментах, будто видела их впервые в жизни, и вместо того, чтобы слушать что говорит Антон, строила глазки Северинцеву. В результате взбешённый Александр, швырнув в лоток поданный вместо иглодержателя «Кохер», высказал всё что думает, пригрозив поставить вопрос о её профпригодности перед заведующим отделения. Слава Богу, операция уже подходила к концу, потому что вместо того, чтобы собраться и начать работать, Настя зашмыгала носом.

— Тоша, закрывайтесь сами, — чтобы не сорваться на откровенный мат, Северинцев покинул оперзал.

В предоперационной он стянул с головы оптику, и сев на табурет, прикрыл глаза.

«Ну, о какой замене вообще может идти речь, если без Нары здесь как без рук! А её отсутствие вгоняет меня в депрессию!»

— Насть, ну что ты в самом деле, — услышал он голос Логинова, — неужели так трудно сделать всё как положено? Север — не Макарыч, подсказывать не будет.

— Я понятия не имела, что он такой, — оправдывалась Настя, — другие хирурги всегда говорят, что им нужно. Что так трудно рот открыть?

— Хм, Северинцев — это тебе не другие. Неужели Нара не рассказывала?

— Нарка никогда ничего не говорит. Он вообще молчунья и сплетен не любит.

— Молодец, девчонка! Уважаю! Эх, жалко, что на больничку села. Север не любит новеньких, особенно таких бестолковых как ты, — хмыкнул Мезенцев.

Все следующие операции, Северинцеву ассистировала Елизавета Рафаиловна — старшая операционная сестра.

* * *


Александр стоял у окна с чашкой в руке и смотрел как сотрудники клиники расходятся по домам. Просто для того, чтобы отвлечься от одолевавших его дум. Пока он оперировал, выработанная годами привычка абстрагироваться, помогла выбросить из головы все ненужные мысли и волнующие образы. Но сейчас, когда выдалась свободная минутка, всё вернулось с удвоенной силой. И утренняя встреча с Нарой только усугубила ситуацию. Один господь знает, чего ему стоило сохранить невозмутимость и не наброситься на неё прямо в лифте. И одними поцелуями дело бы явно не ограничилось.

Это было какое-то наваждение! Стоило только этой женщине оказаться в непосредственной близости, как сводящее с ума желание скручивало его в бараний рог и это уже превращалось в проблему. Хотя ещё два дня назад они были едва знакомы.

И какого дьявола он поперся в тот вечер именно этим маршрутом?

Он сделал глоток и снова бросил взгляд в окно, краем глаза заметив, как его сегодняшняя ассистентка садится в сверкающую вишневым лаком новенькую «японочку».

«Вертихвостка, — неприязненно подумал он, — безответственная, безнравственная вертихвостка! Терпеть таких не могу».

Он вернулся к столу и сел в кресло.

Конечно плохо, что Нара заболела. Но с другой стороны, её отсутствие давало возможность разобраться в себе и трезво оценить ситуацию.

Из раздумий его выдернул вызов в приёмное отделение. Но всё обошлось без его вмешательства. Не осложнённый инфаркт — прерогатива кардиологов. Он вернулся к себе на этаж, сделал плановый вечерний обход, потом сходил в детскую реанимацию навестить двух своих маленьких пациентов и убедившись, что всё в порядке, вернулся к себе.

В конце концов ближе к полуночи, Северинцеву всё же удалось прийти к согласию с самим собой.

«Пусть пройдёт время, — решил он, — не стоит принимать необдуманных решений. Возможно именно неофициальные посиделки в её маленькой квартирке и спровоцировали неконтролируемый гормональный взрыв, из-за которого я даже спокойно пройти мимо неё не могу».

Он уже собрался немного вздремнуть на диване — бессонная ночь и суматошный день давали о себе знать, когда тишину кабинета нарушил телефонный звонок.

В приёмнике он обнаружил двух злющих кардиологов и дежурившего сегодня Мезенцева. На каталке лежал молодой мужчина, но худое измождённое лицо и полные страха и боли глаза, делали его почти стариком.

— Что тут у нас? — Он подошёл к каталке.

— Подозрение на аневризму.

Однако, после обследований и собранного анамнеза выяснилось, что три года назад у мужчины была выявлена саркома средостения — очень редкий и тяжело диагностируемый вид рака. Его отправили в онкологическую клинику. Но он вместо этого по совету супруги, которая видимо была из разряда тех, кто считает всех вокруг идиотами, зато себя шибко умной и чрезвычайно образованной, отправился по городам и весям в поисках целителей. Которые поили его травками, целебным козьим молочком и от души парили в бане, заговаривая хворь. И вот результат — обширная опухоль с распадом и метастазами. Задевшая часть аорты, проросшая в легочную артерию и превратившая лёгкое в кусок гнилого мяса.

Едва взглянув на открывшуюся картину, Северинцев знал — парень обречён. Но тем не менее почти шесть часов простоял в операционной, не обращая внимания на затёкшую спину, плечи и боль в ногах. Ведя неравный бой, даже не с болезнью, а с непроходимой человеческой глупостью.

Лишь когда в тишине операционной тонко запищал кардиомонитор, выдавая ровные шесть полос — ниточки только что угасшей жизни, он медленно и очень аккуратно положил в лоток окровавленный инструмент и снял забрызганные маску и оптику:

— Зашивайте.

Проходя по коридору мимо рыдающей жены только что умершего человека, ему хотелось не пожалеть её, а от души врезать между глаз. За то, что вместо того чтобы хватать под мышку своего подкаблучника и сломя голову нестись к онкологам, она своим идиотским «я самая умная, а остальные пошли на фиг», свела его в могилу.

Вернувшись в кабинет, он рухнул лицом в подушку и закрыл голову руками. Бесконечно длинные сутки начавшиеся с мелких неприятностей, закончились трагедией. В которой он, по большому счёту не был виноват. Если бы не дура-баба, если бы не прорвались поражённые сосуды, если бы у него в запасе было чуть больше времени, если бы… как много этих «если», из-за которых полчаса назад погиб молодой мужчина.

* * *


— Можно? — Волков бочком протиснулся в приоткрытую дверь и остановился на пороге за пятнадцать минут до плановой утренней летучки.

— Заходи, Вова, хватит на косяке висеть.

Северинцев сидел, положив ногу на ногу и обняв руками спинку дивана. На столе лежала непочатая пачка сигарет. Вид у него был злой и очень усталый. Володя уже знал от дежурной сестры, что у Северинцева ночью умер пациент, поэтому решил отложить трудный разговор на «потом». Саня и в лучшем то расположении духа неизвестно как отреагировал бы на подобное откровение. А уж соваться к нему сейчас, значило нарваться на крупную ссору. А ссориться с ним Вове не хотелось.

— Ты что начал курить? — изумился Волков, зная, как ревностно относится друг к своему здоровью.

— С такой жизнью, Вова, не только курить научишься, но и в запой уйдешь, пожалуй. Нет. Это я у Лерки отобрал. Нечего с младых ногтей свою жизнь на дым переводить. А ты чего пришёл-то?

— Да так. Завтра суббота. На шашлычки к нам заехать не хочешь? Наташка очень звала, да и Ксюха постоянно спрашивает, куда ты подевался. Развеешься опять же.

Северинцев улыбнулся, вспомнив свою любимую непоседу-крестницу- четырнадцатилетнюю Вовкину дочку.

— Не откажусь, — он со вкусом потянулся, расправляя мышцы. Устал как ездовая собака, Волк, ты не поверишь!

— Верю, Саня, верю. Тогда давай, сразу сегодня после работы и поедем. Ты когда заканчиваешь?

— Ну, если никакого форс-мажора не случится, в три часа буду свободен.

— Дай-то Бог. Так я зайду за тобой?

— Лады. Ну что, Вовчик, пора главному сдаваться.

— Ага. Пойдём.

* * *


У опера убойного отдела 15-го РОВД Влада Хохлова, дежурство тоже выдалось далеко не лучшим за всю его службу в органах. Если не худшим. Сначала его вызвали к шестнадцатиэтажке, где под окнами первого этажа лежала изломанная фигурка молодой женщины.

— Ну и какого хрена вы нас дёргаете, — поинтересовался у участкового Влад, выглядывая в открытое окно на четырнадцатом этаже. Ежу понятно, что это «парашютистка».

— Ежу может и понятно. А вот нам не очень, — возразил дядька лет пятидесяти в форме участкового, — я думаю, что ей помогли, тем более соседи слышали истерический плач и крики.

— Неужели? Что ж, разберёмся. — Влад осмотрелся.

Квартирка была маленькой, но прибранной и ухоженной. Этакое уютное гнёздышко одинокой женщины с милыми безделушками и вязанными салфетками. Идиллию нарушал лишь бардак на столе, на котором стояли пустая бутылка из-под коньяка подвального разлива и пустой стакан. Из закуски, кроме ополовиненной пачки сигарет, больше ничего не наблюдалось.

— Влад, глянь-ка, — его стажёр Деня Одинцов, аккуратно двумя пальцами подхватил бутылку за самый верх горлышка и придерживая мизинцем другой руки под донышко, повернул к свету.

В бутылке лежала свернутая в рулончик записка.

— Ну-ка дай сюда, — Хохлов стянул с дивана кружевную салфетку и, обернув бутылочное горло, хрястнул ей о край стола.

Одинцов аккуратно подхватил отколовшуюся часть и вытащил оттуда бумагу.

— Я же говорил — «парашютистка», — удовлетворённо хмыкнул Влад, пробегая глазами предсмертную записку погибшей женщины. Несчастная любовь и всё-такое. Втрескалась бедняга в козла женатого, который десять лет мозг ей пудрил. А как про беременность узнал, на хер её послал. Такие вот дела. Лучше бы родила и жила себе спокойно, детку воспитывала. Нет же, в окно полезла, дура! Себя загубила и дитя не рождённое заодно.

— А может это её любовник прыгнуть заставил? — не отступал от своего участковый.

— Неа. Поверь моему опыту, сама она. Насмотрелся я таких по самое «не хочу». Впрочем, экспертиза покажет. Деня, пошли отсюда. Нам здесь больше нечего делать.

Стажёр Денис Одинцов, которого Влад поначалу воспринял в штыки, ему нравился. Мальчишка был неглупым, глазастым, очень наблюдательным и что немаловажно не боялся рисковать своей шкурой. Отец Дениса был областным прокурором и Хохлов недоумевал, почему прокурорский сынок, вместо того, чтобы проходить практику у папы под крылышком, приперся в сыск, где мало того, что полно крови, грязи и человеческой подлости, так ещё и на пулю можно нарваться. Или на нож. Первое время Влад с товарищами по службе третировал парня как хотел, каждый день ожидая, что тот не выдержит и побежит к папочке с жалобой на нехороших дядек. За такие подначки, конечно можно было с лёгкостью схлопотать дисциплинарное взыскание, а то и вообще вылететь из органов, но Влад исподтишка приглядываясь к упрямому пацану, почему-то считал, что Денис лучше сдохнет, чем пожалуется отцу. И он в нём не ошибся. Одинцов был из тех упёртых людей, которые сжав зубы и глотая насмешки, упорно прут к своей цели. Хохлов таких уважал и считал, что в будущем из парня выйдет неплохой опер. Так что однажды он сам выступил против одного из своих приятелей, когда тот в очередной раз принялся гнобить Деньку. Схлопотал за это по роже, лишился отпуска летом за драку на рабочем месте, но с тех пор Одинцов считал его своим другом, смотрел ему в рот и ходил за ним как привязанный.

Потом был ещё вызов. В благополучную на первый взгляд семью, где горе-мамаша, так приложила о стену семилетнего сынишку, за то что он мешал ей трындеть с подружкой по скайпу, что тот упал замертво и больше не поднялся. Век высоких технологий, чтоб его! Потом пьяная драка со смертельным исходом. Потом погоня по улицам города, за угонщиками, которых они пасли давно и плотно. Ими оказались двое несовершеннолетних раздолбаев, которые развлекались тем, что убивали водил дорогих иномарок и угоняли тачки. Ладно бы маргиналы какие или нарики, готовые за дозу мать родную порешить. Вполне себе обеспеченные вьюноши, из приличных семей. Какого хрена этим малолетним сволочатам не хватало в жизни — Хохлов так и не смог понять. И так всю ночь.

Они с Деней принесли ноги в отдел уже в пятом часу утра. Одинцов рухнул на стул и моментально вырубился. Хохлов тоже надвинул на глаза кепку, в надежде вздремнуть хотя бы полчаса. Не получилось. Снова выезд и снова труп. На этот раз молоденькой девушки. Трясущийся дворник-таджик на ломанном русском пытался объяснить, что нашёл её «тама кустик, мой писать ходил».

У трупа уже суетился эксперт-криминалист. Положение тела — сложенные на груди руки, никаких видимых следов насилия и умиротворённое лицо, навевали какие-то смутные мысли о том, что Влад где-то уже такое видел. Но бессонная ночь, сказывалась на его мыслительном процессе.

— Влад, — Одинцов дёрнул его за рукав, отвлекая от копания в собственной памяти.

— Отстань, ты мне мешаешь, — отмахнулся он.

— Да послушай же!

— Ну что ещё?!

— Девчонку в парке кардиоцентра помнишь?

— Точно! — Влад хлопнул себя по лбу, — старею, брат мой Денька. Документы какие-нибудь имеются?

— Вот, — криминалист протянул ему стильную сумочку, найденную рядом с трупом. — Что характерно ничего не пропало, кроме кошелька. Но это наш таджик постарался, уверен.

— Вась, тебе не кажется, что у неё причесон какой-то странный? — Влад порылся в сумке и извлёк из неё паспорт и пропуск.

— Угу. Зуб даю — подстригли её уже после смерти. Девочка то модненькая, сама так ни в жизнь бы себя не изуродовала.

— Вот и я о том же. Стоп. А это что такое? — он уставился в пропуск, — надо же как интересно!

— Что там, Влад? — Одинцов нетерпеливо заглядывал ему через плечо, только что не подпрыгивая от любопытства.

— А то, Деня, что девочка-то, тоже из кардиоцентра. Тамошняя медсестричка. Прохорова Анастасия Валерьевна. Любопытно. И кто, хотел бы я знать, открыл сезон охоты на симпатяшек из кардиоцентра?

— Кстати, Влад. По — поводу симпатяшек. Дай сюда, пригодится, — эксперт отобрал у него сумку, — тебя Иваныч уже два дня дожидается. У него там для тебя новости относительно прошлой девочки. Из парка.

— Сегодня же заедем. Только отоспимся чутка. А то я уже ни фига не соображаю. Что-то мутно всё с крошками этими. Ты не находишь, Деня?

— Угу, — сказал Денис, кивнув для убедительности.

— Вот и я так думаю. Надо бы вплотную заняться эскулапами. Ладно, разберемся. Вась, ты закончил?

— Да.

— Тогда грузите её и к Иванычу. Скажи ему, что я, пожалуй, загляну на вскрытие. Денис, ты со мной?

— А то!

— Тогда шмелём до дому. Три часа на «поспать» и жду тебя в морге.

Денис умчался ловить такси, а Влад вернулся в отделение, отчитался перед начальством и только тогда поехал в свою одинокую холостяцкую берлогу, чтобы принять душ и хоть часок вздремнуть.

* * *


Суббота выдалась солнечной. Машка с подружкой умчалась на пляж, а Нара решила заняться домашними делами. Благодаря интенсивному лечению, чувствовала он себя гораздо лучше, и хотя нос всё ещё закладывало, сопли уже не лились рекой. Всё время пока она убирала квартиру и готовила обед, её мысли крутились вокруг Северинцева. И как бы она не старалась не думать, упорно возвращалась к нему. Он обещал приехать к ним ещё вчера. И не приехал. Хотя он вовсе не обязан был её навещать. Ну ладно, в пятницу — может дежурство было тяжёлым и он устал. Но сегодня, мог бы и заехать, хотя бы для того, чтобы отдать ключи от машины. Наре было обидно. Удивительно, но за пару дней, она успела к нему привязаться. Совсем как Машка. Ну и что, что у него язык острее скальпеля, всё равно он и правда классный! Таких мужчин как Северинцев у неё никогда не было и вряд ли когда-нибудь будут. Нара уже жалела, что оттолкнула его, хотя, возможно именно так и нужно было себя с ним вести. Чёрт! Её буквально раздирало от противоречий. С одной стороны ей было приятно, что он обратил внимание именно на неё. Ведь собственно кто она такая? Обычная женщина, которых вокруг пруд пруди и каждая вторая упадет к нему в объятия, помани он только пальцем. А Северинцев? Успешный мужчина, известный кардиохирург талантливый настолько, что к нему даже из обеих столиц народ приезжал лечиться. Характер правда у него, не дай бог! Но ведь и она тоже не подарок. И если быть уж совсем честной перед собой, Наре очень хотелось снова оказаться в его сильных объятиях и ощутить на губах волшебный поцелуй.

«Если он так умопомрачительно целуется, можно себе представить, что он творит в постели, — покраснев до корней волос, подумала Нара, — недаром же говорят, что талантливые люди, виртуозны во всём».

Она посмотрела пару серий «Сверхъестественного», стараясь не думать, что сказал бы Северинцев о том, что она обожает всякую дьявольщину. И когда пришла с гулянки Маня Нара собирая на стол ужин, загадала, что если Северинцев завтра приедет к ним, она не будет вести себя как старая дева, у которой от слова «секс» изжога начинается.

Но и в воскресенье профессор не появился. Зато с утра зарядил привычный для нынешнего лета противный дождь. Они целый день провели у телевизора, а вечером, Нара помогала Маше готовиться к первому рабочему дню в клинике, вполуха слушая её болтовню о том, какой из неё получится ценный донор когда ей разрешат сдавать кровь и скольким людям она сможет помочь.

Уже засыпая под мерный звук барабанящих по стеклу капель, Нара подумала, что готова уже на что угодно, лишь бы Северинцев снова пришёл к ней.




Глава 7


Надеждам Северинцева на то, что ему удасться отвлечься от мыслей о Наре в кругу семьи Волкова не суждено было сбыться. Они вертелись у него в голове постоянно. Что бы он не делал — дурачился ли с Ксюшкой, играл ли с пятилетним Ромкой в футбол, жарил ли с Вовчиком шашлык, всё равно мысленно возвращался к ней. Сводящее с ума возбуждение не отпускало, причиняя страшный дискомфорт. Вообще, он любил бывать в доме друзей. Тёплая семейная обстановка расслабляла его, и даже шебутные дети нисколько не мешали. Наоборот добавляли позитива, он приезжал от них прекрасно отдохнувшим. Вовка продал квартиру и купил дом в небольшой деревне в тридцати километрах от города в год когда у них с Натальей появился Ромка.

— Какая разница, Сань, с какой стороны на работу добираться, — рассуждал тогда Волков, — один хрен в пробках стоять. Отсюда я приезжаю даже быстрей, чем ты.

Александр был с ним согласен и одно время тоже думал сменить свою огромную квартиру на деревенский дом. Вот только делить его было не с кем и каждый вечер он один возвращался в пустую квартиру, с подачи его сестры Ольги отделанную по последнему слову дизайнерской мысли. Где самым знакомым предметом обстановки был стэйнвэйновский рояль привезенный им из дома родителей и занимавший значительное пространство в гостиной. В детстве Саня ненавидел его и в музыкальную школу, куда их с сестрой мать записала в пятилетнем возрасте, ходил что называется «из-под палки». Но став старше, он понял, что музыка успокаивает его и даже помогает отвлечься. Поэтому он любил музицировать, но чаще это были его собственные импровизации, нежели вещи великих композиторов.

В бане, куда они с Вовчиком завалились уже довольно поздно, друг заметил его полувозбуждённое состояние и по привычке взъерошив волосы смущённо пошутил:

— Сань, сдается мне у тебя прямо-таки хронический недотрах.

— Да не то слово! — мельком оглядев себя согласился он, запаривая в тазу берёзовый веник, — я тебе больше скажу, Вова — вообще никакого траха! Долбаная работа, что б её!

— Это плохо. Кардиохирургия, конечно, дело святое, но о себе- любимом тоже не стоит забывать. Завёл бы себе зазнобу, пока не поздно. А то ведь придётся Ваньке Мохову сдаваться. Мужик он замечательный, поёт хорошо и специалист классный, но встречаться с ним лучше вне стен его кабинета.

— Заводятся тараканы, Вов. Но ты прав.

— Так в чём же дело? В нашем захолустье бабы что ли перевелись?

— Я над этим работаю. И вообще, хорош обсуждать мою сексуальную жизнь. Давай уже париться!

— Ох, Север, даже как-то стрёмно к тебе спиной поворачиваться, — захихикал Вовка.

— Очень смешно! Повыёживайся мне ещё! Так веником отхожу до конца дней помнить будешь — погрозил распаренным веником Северинцев, — полезай давай, не бзди. Меня мужики не интересуют. Была бы моя воля, я бы вообще всех педиков в резервацию сослал. Чтоб род мужской не позорили. Уроды.

… После бани, они расслабленные сидели на веранде и пили пиво. Волков всё пытался с ним о чём-то поговорить, но Саня отмахнулся:

— Отстань, Вовчик, — мне пока не до серьёзных разговоров. Я всё равно сейчас не способен адекватно воспринимать информацию.

— Ладно, позже обсудим, — легко согласился Волков.

Всё было хорошо и Северинцев уже было решил, что баня пошла ему на пользу и его отпустило… пока на веранде не появилась Наталья. В цветастом шёлковом халатике.

— Чччёрт! — зашипел он, — эээ… я, пожалуй к себе пойду. Спокойной ночи ребята, — он вскочил и ринулся в комнату, где обычно ночевал когда гостил у них.

— Что это с ним? — Наташа недоумённо проводила его глазами.

— А, не обращай внимания, солнце моё. Чувак просто заработался чутка. Пройдёт.

Северинцев приехал домой только в воскресенье вечером. Разулся в прихожей, сгрузил на кухне Наташкины разносолы и прошёл к роялю.

Через пару секунд в гостиной раздались глубокие бархатные аккорды. Он играл, закрыв глаза, весь отдаваясь музыке, и под его пальцами рождалась неторопливая мелодия, напоенная меланхолией и нежностью, а в минорных аккордах звучала сдержанная боль. Внезапно он уронил локти прямо на клавиши, вырвав из недр инструмента душераздирающий звук, и замер, навалившись на рояль и закрыв лицо руками.

* * *


Утром в понедельник, Александр перестроился в левый ряд, чтобы проехать мимо её дома.

«Мда, Северинцев, — про себя подумал он, сворачивая в переулок, — это уже клиника. Ведь через мост в два раза быстрее, куда ж тебя несёт-то? А? Какие на фиг урологи? Тут впору уже знакомого психиатра искать».

Проезжая мимо троллейбусной остановки неподалёку от заветного дома, он заметил знакомую худенькую фигурку.

— Далеко собралась в такую рань? — спросил Александр притормозив и открывая пассажирскую дверь.

— Ой, дядя Саша! — обрадовалась Маша. — Я на работу еду. У меня сегодня первый рабочий день, — похвасталась она, — боюсь прямо до трясучки!

— Забирайся.

— Спасибо, — Машка влезла на сиденье и захлопнула дверь.

— Пристегнись. Так чего же ты боишься, Маша? — Северинцев плавно тронулся, вливаясь в утренний поток автомобилей.

— Ну я же там никого не знаю. Да и Юлия Сергеевна знаете какая строгая! Я уже в пятницу с ней познакомилась.

— Это она просто с виду такая. Девчонок своих строит только так. А с ними нельзя по-другому. Но вообще, Юлия Сергеевна добрейшей души человек. Да и персонал тамошний, очень хорошие люди. Одна баба Валя чего стоит! Там же детки лежат маленькие. Поэтому сил и терпения для того чтобы выходить их нужно столько, что там чёрствые просто не задерживаются. Сами сбегают. Ты — добрая девочка, тебе там самое место.

— Я малышей очень люблю.

— Это правильно. Так что не тушуйся. Всё будет в порядке. Да и характер у тебя лёгкий, быстро со всеми сойдёшься.

— Ага.

— Как здоровье Нары?

— Ой, дядя Саша, всё хорошо! Нарусик уже почти поправилась. Только задумчивая всё время какая-то и грустная. А почему вы не пришли?

— Маш, я занят был.

— Да мы так и поняли, — кивнула головой Маша. — Но мы вас всё равно ждали. А Нарусик так особенно.

— С чего ты взяла?

— Да так. Догадалась. Я вообще очень проницательная.

— Сиди уже, проницательная. Болтушка ты!

— И ничего не болтушка, — обиделась Маня, — я правду говорю. Ждала она вас.

— Я приеду. Сегодня вечером.

— Ура!

Маша ещё что-то болтала про себя, Северинцев не вслушивался. В этот момент в его голове рождалась идея.

…- Всё, Маш, поезд дальше не идёт.

— Мы уже приехали? Так быстро! Я в троллейбусе полчаса бы тряслась.

— Давай, беги. Удачного дня тебе.

— И вам! Спасибо. Мы увидимся на работе?

— Думаю нет. Хотя, всё возможно.

Маша убежала, а Северинцев достал из кармана трубу.

— Тош, это я, — сказал он, когда Антон ответил, — как там у нас дела?

— Да всё нормально вроде бы. А что?

— Экстренных нет?

— Неа. А из плановых только два шунтирования.

— Тош, я задержусь на часок. Кое-что решить надо.

— Да без проблем.

— Угу. Я сейчас ещё Михалычу звякну.

— Лады. Увидимся.

Антон положил трубку. Северинцев перезвонил главврачу, отпросившись у него, на что получил милостивое «да хоть до обеда!» и через десять минут его автомобиль уже выезжал с больничной парковки.

«Я только поговорю с ней и сразу же уйду, — уговаривал он себя, поднимаясь по лестнице, — только справлюсь о здоровье. И всё. Чёрт! Да что ж я как пацан малолетний?!»

Он нажал на кнопку звонка уже сам не зная, что ему больше хочется — чтобы она быстрей открыла или чтобы её дома не было.

Дверь открылась через пару минут. На пороге стояла Нара. Босая, в цветастом халате и влажными после душа волосами… Всё! У него на раз сорвало крышу.

* * *


Проводив Машку Нара постояла под душем, смывая с себя чересчур откровенный сон с участием одного очень симпатичного профессора, и для разнообразия решив не портить волосы феном, просто причесалась и принялась за уборку в кухне.

Она перемыла посуду, подмела пол, и взяв в руки северинцевский портфель, уткнулась носом в мягкую кожу, чувствуя себя законченной фетишистской.

— Ну почему он не пришёл? — спросила она у кейса.

Тот естественно промолчал и она тяжело вздохнув, вынесла его в прихожую, чтобы поставить на старый обеденный стол, оставшийся ещё от бабушки.

Звонок раздался так внезапно, что Нара подпрыгнула от испуга. Сердце бешено заколотилось где-то в горле. Каким-то шестым чувством она угадала — кто стоит за дверями.

— Господи, — она тихонько подошла и посмотрела в глазок. — Господи!

Щёлкнул замок и дверь отворилась.

Северинцев шагнул в прихожую.

— Нара, — прошептал он, хватая её за руку и зарываясь лицом в ладонь. — Нара…

— Александр Ник-колаевич, — заикаясь пробормотала Нара, чувствуя, как загораются щёки, как пот выступает на лихорадочно вспыхнувшей коже, как сводит от болезненного желания низ живота. Его близость сводила с ума.

— Если бы ты знала, о чем я думаю… неотрывно, неотвязно… что мне снится… Только ты, ты, ты… — лихорадочно шептал он, — … никогда… никого… так не хотел. Это одержимость, сумасшествие… Сам не знаю, что со мной… хуже, чем болезнь…

— Я… — она не успела ничего сказать.

Он наклонился — и мир замкнулся на его губах, прижавшихся к ее рту. Сладкие, чувственные, волшебные губы и умелый, настойчивый язык, пробившийся внутрь.

Нара гортанно застонала, обхватывая его руками, поглаживая спину, плечи.

Он подхватил её под мышки, усаживая на бабушкин стол, чтобы потом мягко опрокинуть на спину, дёрнул за поясок халата — полы разошлись в стороны, его ладонь медленно двинулась по её животу и замерла немного ниже пупка. — Хочу тебя… хочу до боли, до умопомрачения!

Нара буквально опьянела от голоса — негромкого, мягкого, волнующе-низкого. Рука на её животе не двигалась, но от ощущения теплой ладони на голой коже, она начала мелко дрожать. Наклонившись, он коснулся губами её груди.

— Не надо… боже, что вы де… лаете, — она почувствовала, как её сосок очутился между теплыми губами. Горячий влажный язык медленным широким мазком прошелся по бугорку, а рука, которая еще секунду назад грела её живот, скользнула ниже.

— О боже… — Она запустила трясущиеся руки в густые волосы и выгнулась, прижимаясь бедрами к ладони.

— Умм, — нежный ласкающий язык прочертил дорожку от одного соска к другому.

Одним движением он стянул с неё трусики.

— Ты моя девочка… дааа….

Нара задохнулась от наслаждения, когда он надавил на клитор, скользнул дальше, раздвигая ее нежные складочки. — Что вы де… Не на…

— Тихо, тихо, моя сладкая — он хрипло, судорожно вздохнул и поцеловал ее шею, лаская одной рукой. — Ооо… ты такая… Ты невероятная!..

Сказать «нет» она уже не могла, просто потому, что потеряла способность говорить. Губы Северинцева добрались до её уха, трепещущий кончик языка двинулся в путешествие по тонким изгибам ушной раковины. От хриплого прерывистого дыхания в голове окончательно помутилось.

Зажатая между его горячим, нетерпеливым телом и столом, она разрывалась между диким, едва контролируемым желанием отдаться ему и стыдом. Что будет, если он получит свое… и… уйдёт? Но разве не этого она ждала все эти бесконечные три дня? Не об этом мечтала: сознательно или нет — какая разница? Предвкушение скопилось внизу живота и спустя минуту, когда щелкнула пряжка ремня и вжикнула «молния» она почувствовала солоноватый запах его возбуждения. Рассудок помутился. Нара сама потянулась к нему, нетерпеливо прижалась губами к бьющейся жилке на шее — пульс сбился с ритма под ее горячим языком. Мыслей совсем не осталось. Всё, что сейчас имело значение — это его вкус, его сердцебиение под губами, отдающееся в венах, шумящее в ушах, закручивающееся в паху тугой спиралью.

Путаясь в пуговицах, она расстегнула его рубашку, накрыв ладонью плоский живот и дорожку жестких волос.

Он вошёл в неё одним сильным плавным толчком, бессвязно бормоча уносимый тем же приливом нарастающего наслаждения:

— Ммм… ооо…такая горячая… нежная…

Он толкнулся в нее — раз, другой, третий, содрогаясь от удовольствия, и Нара задрожала, выгнулась навстречу, изумленная и обезумевшая. Никогда прежде ей не доводилось испытывать такого острого, бесстыжего наслаждения. Он словно ворвался в самую ее душу — и разбередил, растревожил, задевая за оголенные нервы, о существовании которых она и не догадывалась. Он брал её жестко, беспощадно, с отчетливым, хлюпающим звуком, удерживая её руки за запястья. Нара стонала уже в голос, неистово подаваясь навстречу, а он блаженно улыбался. Все ее тело звенело и полыхало от сладострастия, и требовало больше, и больше, и больше, и резче, сильнее, глубже, хотя глубже казалось уже некуда. В какой-то момент он замер, отпустив запястья и сдавил груди, лаская соски, одновременно впиваясь губами в шею. Нара запрокинула голову, хватая ртом воздух, чувствуя, как он трется об нее — весь внутри и потянулась рукой вниз. Он мгновенно среагировал — накрыл ее ладонь своей и направил. Их пальцы перепутались, настойчиво поглаживая, надавливая, дразня, и перепачкались в горячей влаге. Нара просительно застонала — и он снова толкнул бедрами. Рывок, еще рывок, и еще… Наслаждение ударило в позвоночник, точно взорвавшийся вулкан, и расплавленной лавой растеклось по мышцам и она закричала, пресыщенная, переполненная до краев ошеломляющим блаженством, и низкими, рваными стонами Северинцева, и грубыми, похожими на агонию, толчками его плоти, и его спермой, и потом, который уже градом катился по намертво слипшимся, сплетенным телам.

…Оргазм схлынул, и она опомнившись, закрыла лицо руками, пряча пылающее от стыда лицо.

— О боже! Что мы… что вы…

— Ты ещё меня теперь Александром Николаевичем обзови, — в его голосе слышался смех и он отвел её ладони, наклонился и поцеловал долгим, влажным, ласковым поцелуем.

— Спасибо, девочка моя — прошептал он. В карих глазах светилась улыбка и благодарность — настоящая, искренняя благодарность!

Он подал ей руку, помогая подняться.

— За что? — Нара села, запахивая халат.

Ничуть не стесняясь, он привел себя в порядок.

— Ты знаешь, что такое сексуальная обсессия?

— Нет.

— Я тоже раньше не знал.

— Это что, болезнь?.

— Угу. Вид одержимости. Желание можно удовлетворить и забыть до поры до времени, а обсессия — это одержимость, когда не можешь успокоиться… Навязчиво думаешь об одном и том же… Безостановочное желание. Я чуть не умер без тебя.

— Тогда твоя обсессия имеет инфекционную этиологию. Я все выходные о тебе думала. Пока ты гулял где-то.

— Правда? Ты моя хорошая! Впервые в жизни рад слышать об инфекции. И я не гулял, я пытался бороться.

— Получилось?

— Нет.

— Это было потрясающе!

— Хм. Ты не сердишься? Со мной такого не было… никогда не было.

— Нет. Чаю хочешь?

— Тебя хочу. Снова.

— А как же работа?

— Я и забыл. Давай свой чай.

— Только сначала в ванную.

— Разумеется, — он чмокнул её в нос, — беги.

Уже через пятнадцать минут Нара металась по кухне, и пока он был в ванной, накрывала на стол со счастливой улыбкой от уха до уха.

Вернувшись, он снова попытался её поцеловать, но она не позволила, напомнив, что его ждут и он, торопливо выпив чашку чая, помчался в клинику.

Он уже был на лестнице, когда её взгляд упал на сиротливо валявшийся на полу кейс, сброшенный ими со стола.

— Александр Николаевич, вы кейс забыли, — крикнула она, высунувшись в пролёт.

— Вечером заберу, Нара… Андреевна.

* * *


Нара закрыла дверь и подошла к зеркалу. Из которого, на неё посмотрела раскрасневшаяся, совершенно счастливая мордашка с блестящими глазами, припухшими от поцелуев губами и спутанными волосами.

«Ну и что мы тут стоим и глупо улыбаемся? — голосом строгой мамочки сурово спросило подсознание. — Только что тебя бесцеремонно трахнули в прихожей на бабкином столе даже „здрасьте“ не сказав. А ты тут стоишь и лыбишься».

— И что?

«Как это „что?“ По всем законам сопливых мелодрам, ты уже должна быть по дороге в полицию, и размазывая по щекам слёзы, обдумывать первую фразу возмущённого заявления».

— Серьёзно? Видимо я не такая продвинутая в плане мыльных опер. Меня всё устраивает. Секс был просто улётным и я ни о чём не жалею.

«И тебе не стыдно?»

— Ни капельки!

«Ну и правильно! — вдруг милостиво согласилось подсознание. Жизнь одна, девочка. Такие мужчины как он на дороге не валяются. А второго шанса может и не быть».

Придя к согласию с собственным «Я», она ещё чуть-чуть полюбовалась на счастливую мордочку в зеркале и пошла рыться в аптечке, в которой должны были заваляться противозачаточные таблетки.

* * *


— Можно войти? — Маша робко заглянула в кабинет старшей медсестры детской реанимации.

— Конечно, Машенька. Проходите, — доброжелательно улыбнулась Юлия Сергеевна — миловидная блондинка средних лет. — Мы вас ждём, — она глазами указала на пожилую махонькую, кругленькую как колобок женщину. Знакомьтесь — Валентина Николаевна, наша сестра — хозяйка, и ваш непосредственный начальник.

— Ох, Юлька, — махнула на неё рукой Валентина Николаевна, — та шо ж ты дивчину смущаешь! Бачь, яка вона молоденька! А ты ей — выкаешь. Иди сюда, донечка, не бойсь. Нехай её! Баба Валя я для тебе. А ты для меня — Машенька. Да?

Маша радостно закивала, Юлия Сергеевна рассмеялась так звонко и заразительно, что из суровой начальницы, мгновенно превратилась в молодую привлекательную женщину.

— Ладно, баб Валь, — забирай свою подопечную. И для начала познакомь с девочками, объясни, что и где, а я уж завтра её приказами помучаю.

— А як же ж! Ось прямо сию минуту и пийдем. Чайку с девчатками попьём, познакомимся, я тоби наших малюточек хворых покажу, а тамо уж побачем.

За время пока они шли до раздевалки санитарочек, баба Валя успела сообщить ей, что она всю жизнь прожила в Украине и всего лишь пятый год, как переехала к дочке. Поэтому, пусть Машенька не обращает внимания на её своеобразный говор. И всё это с ласковой улыбкой и дружескими похлопываниями по руке, за которую баба Валя её держала. Маша шла рядом и с грустью думала: «Ну почему моя бабушка не похожа на эту женщину? Она меня едва знает, а столько тепла в ней! А баба Паша, только ругается всё время!»

— Ось бачишь, це твой шкапчик, — баба Валя подвела её к одному из высоких металлических шкафов, стоявших вдоль стен. — Тута и будешь разболокаться. Эта половина — для уличной одёжи, а ось ца — для рабочего костюма. Я уже его припасла. Коли велик будет, я подгоню по тоби.

Еще Маша узнала о необходимости принятия ежедневного душа, дверь в который вела прямо из раздевалки и обязательной дезинфекции. Когда чистая и продезинфицированная Марья, облачённая в новенький тёмно-зелёный костюм и шапочку появилась на пороге небольшой комнатки, примыкающей к раздевалке, баба Валя сидела за небольшим столом в окружении двух молоденьких девчонок, с которыми Машу тут же и познакомили.

Потом баба Валя отвела её к сестринскому посту и представила дежурной сестре Марине Александровне, которая тоже доброжелательно улыбнулась ей.

— Ну а теперь, пошли с тряпками-вёдрами-швабрами знакомиться, — баба Валя подхватила её под локоток и повела по коридору.

Незнакомой информации — что куда наливать, в какой концентрации, и какая экспозиция должна быть у того или иного раствора; что- куда замачивать и насколько, чем отличается «Экодез75» от «Экома» и прочее, было столько, что через полчаса Маша сдалась и попросила у бабы Вали блокнот и ручку, чтобы всё записать и ничего не перепутать.

Потом была экскурсия по отделению, во время которой баба Валя знакомила Машу с медперсоналом. Все были в одинаковых костюмах и шапочках, и у половины из них были усталые лица и красные глаза — награда за ночное дежурство.

Помещений, которые должна была убирать Маша, оказалось довольно много: ординаторская анестезиологов, сестринский пост, комната отдыха персонала, кабинет старшей сестры, комната санитаров и санкомната, и самое главное — палата интенсивной терапии, где лежали маленькие пациенты кардиоцентра.

— А вот и наши деточки, — баба Валя грустно улыбнулась.

Маша расширившимися глазами смотрела на детей. Конечно, она видела малышей и раньше, — спокойные или даже плачущие, они никогда не вызывали у неё такого острого чувства жалости. То, что она увидела в этой палате, потрясло до глубины души.

Палата интенсивной терапии была довольно большая, и Маша сначала заметила только четверых. Она решила, что это новорожденные — такие они были маленькие. Личики детей казались неестественно бледными, рты прикрыты прозрачными масками, от которых тянулись дыхательные трубки, к синюшной коже прикреплены пластырями электроды. Кроватки выглядели огромными для их крошечных тел. Правда, кроватками эти сооружения назвать было трудно — высокие тележки на колесиках, где под прозрачными колпаками боролись за угасающую жизнь маленькие существа, опутанные пластиковыми трубками и непонятными проводами. Маша осторожно приблизилась к одному ребенку. Малыш не спал. Она почувствовала, как к горлу подступает комок слез.

— Бачишь, не спит. Это Димочка, ему три месяца, — баба Валя встала рядом с ней. — Мабуть в детдоме и по-другому назовут, но у нас он — Димка.

— Разве у него нет родителей?

— Та! — баба Валя горестно махнула рукой. — Мать сучка така, отказалась от дитяти, як тильки взнала, шо её ожидае. Ось, бачь — она ткнула пальцем в какую-то картонку, прикрепленную к каталке младенца: — «Пен-та-да Фал-ло». Угу. Но прохвессор Северинцев уже усё исправил и хлопчик таперича буде здоровенький. Тильки выхаживать його дюже долго треба.

Маша уже хотела было похвастаться, что знакома с профессором, но в палате появилась незнакомая женщина и она промолчала. Спросила только:

— Профессор Северинцев? Так он же вроде бы со взрослыми работает.

— Канешна, — согласно кивнула баба Валя, — Тильки, если дюже сложные операции, то его вызывают. Димку ось нашего на прошлой нидиле соперировал. А так дитями занимаются доктор Лисовицкий и его ассистенты. Тока те ще дюже молоды. Хлопчики совсем. Куда им до Северинцева! Бачила бы ты його! Такий гарный мужик! Характер, правда — не приведи Господь!

Маша снова открыла рот, чтобы сказать, что профессор не такой уж и злой, но баба Валя её перебила:

— Потом усех узнаешь, познакомишься. Ось, побачь сюды, это Любанька и Мишутка. Их сегодня оперируют. Давай я тебе усё покажу, как и шо, помогу сегодня, а тоди — будешь сама справляться. Пийдем, побачишь как мыть. Тут тебе не як у себе дома. Кое к чему не дай господь прикоснуться.

— Баб Валь.

— Шо?

— А эта женщина — доктор? — Маша украдкой показала на невысокую шатенку, стоявшую у самого дальнего бокса.

— Хто? Нинка? Да. Вона реаниматолог и на операциях тоже стоит. Ох и нехороша баба! С виду клуша-клушей, а як гляне, ажно мурашки по телу. Дюже душа в ей чёрная. Як кирзовый сапог. Как вона здесь тока робить! Хотя, детишек не обижае, это не скажу.

Пийдем дальше. Нехай с ней наш начальник разбирается. Вот Сергей Анатольич дюже хороший чоловик. И усех вокруг такими же считае.

— Ось тута усё и хранится, — она распахнула дверь какого-то подсобного помещения, демонстрируя стеллажи со стопками операционного белья, стерильными салфетками, свертками, коробками, рядами бутылок и канистр с моющими средствами и дезинфицирующими жидкостями. — Тут ось усё подписано. Завтра Юлька тоби инструкции усе выдаст. Дивчина ты вумна, так шо разберешься.

Через час по спине Маши уже в три ручья тёк пот. Убирать нужно было быстро и она старалась так, будто от этого зависела её жизнь.

— В полдевятого обход, потом операции начинаются, — баба Валя устало разогнулась. Маша продолжала усиленно драить шваброй и без того сверкающие плитки пола. — Пойдем детский бокс убирать, як тока малышню в операционные отвезут.

— А сколько операций в день?

— Та по-разному. Плановых — две-три. Ну, канешна, если с внеплановыми, то и до шести бувае. И вечно у пьятницу, як до хаты соберешься, тут и везут, як сговорятся, скаженны-пробурчала она. — Однажды було, шо Северинцев два дня тут ночевал, стока народу разом поступило. Совсем заездили мужика! Шо, не устала ишшо? А то работа только начинается.

* * *


Северинцев ехал в кардиоцентр в самом радужном настроении. По дороге он тихонько насвистывал весёлую мелодию и думал о том, как вечером заберёт Нару к себе. И какая ночь их ожидает. Ох что он устроит! Настоящую феерию! Сексуальный пир после долгих месяцев целибата. В основном для неё конечно, но и для себя немножко. «Да, Северинцев! — он мысленно усмехнулся. — Крепко же тебя зацепило».

То, что было чуть меньше часа назад это так, небольшая прелюдия. А вот ночью… Нет, об этом лучше сейчас не думать, а то ещё целый день впереди, в заполненной людьми клинике. Не стоит выставлять себя озабоченным неандертальцем.

Он вошел в холл и собирался уже пройти к лифтам, когда до его ушей донесся возмущенный голос Лисовицкого. Он обернулся и заметил Валерия, ожесточенно спорящего с какой-то тёткой.

— Я подам на вас в суд и выиграю! — с изумлением услышал он: Валерка так кричал впервые на его памяти. — Но пока мы будем бегать по судам, ваш ребенок умрет!

— Значит, Господу так будет угодно! — раскрасневшаяся толстая баба едва ли не топала ногами. — Думаете, я не знаю законодательство? Думаете, я не найду на вас управу? Существуют заменители крови!

— Много вы об этом знаете! — гневно выкрикнул Лисовицкий. — Полноценных заменителей не существует! И если ваша дочь умрет на столе, никакой бог не вернет ее вам назад, вы это понимаете или нет?

Северинцев остановился и нахмурился, вслушиваясь в разговор.

— Лучше умереть, чем переливать! В Царствии Небесном мы воссоединимся вновь! И таким, как вы, там не будет места!

— Операция проводится под аппаратом искусственного кровообращения, донорская кровь нужна и во время операции, и после, для восстановления объема. А кровезаменители в вашем случае…

— Любой Свидетель Иеговы знает про перфторан! — перебила женщина. — Вы идете против Бога, предлагая мне грех!

— Я предлагаю сохранить жизнь вашему ребенку, — устало сказал Валерий. — Зачем вы дали ребенку имя Ева, если обрекаете ее на смерть?

— Вы хоть раз открыли Библию? — кипятилась тётка. — Там и только там указания, как нам всем жить! А в двадцать девятом стихе Деяний, в пятнадцатой главе сказано: «воздерживаться от крови»! Кровь принадлежит Богу и только Богу! Вы хотите спорить с самим Иеговой? Будете разговаривать с моим адвокатом, если не понимаете элементарные вещи, которые я пытаюсь вам донести! Это религиозная дискриминация, уважаемый! Я написала заявление, что вам еще нужно? И если я узнаю, что по каким-то причинам вы пошли против моей воли… — женщина надвинулась на Лисовицкого, будто собралась его задушить голыми руками.

— Ваша дочь — аллергик, — не сдавался Валера. — Перфторан ей противопоказан. Пока мы будем перебирать варианты, выясняя, что ей подойдет, а что нет, уйдет драгоценное время. Вы теряете его сейчас, пытаясь говорить со мной о том, в чем совершенно не компетентны. У нее гемоглобин — сорок восемь, вы понимаете, что это такое, или нет? Я в последний раз поясняю вам. Ваш отказ от переливания означает, что вы своими руками убиваете ребенка. И моими также.

— Согласиться на донорскую кровь, значит отказаться от Бога! — яростно выкрикнула женщина. — Еве не нужна кровь! Ей нужен Бог!

— Я думал, ей нужна жизнь, — тихо сказал Лисовицкий. Мне не верите, спросите вон у него, — он указал на подошедшего Северинцева, — это лучший кардиохирург клиники!

— Да мне плевать, кто он! Повторяю, посмеете пойти против моей воли — пойдёте по этапу.

— Валерий Алексеевич, это бесполезно. — Северинцев даже ухом не повёл и просто оттащил разгневанного Лисовицкого в сторону, — если ей угодно потерять ребёнка, значит так тому и быть. Идти против этой фанатичной дуры, равносильно самоубийству. Так что это бесполезняк. Топай давай в отделение и не порть себе нервы.

— Сань, может ты возьмёшься. Девочка такая хорошенькая. Жалко потерять.

— Валера, ты же знаешь, что после того что произошло три года назад, я принципиально не оперирую Свидетелей Иеговы и членов их семей. Поверь, мне вполне хватило того случая. Помнишь, когда я проигнорировал требование родственников пациента не переливать кровь? Я спас его — да! Но потом замучался по судам бегать. И если бы не мой адвокат, вообще неизвестно чем бы дело кончилось. Нет ничего хуже медико-юридических столкновений, я тебе говорю!

— Север, ты всё же подумай. Пожалуйста! Разве ребенок виноват в том, что её мать дура набитая.

— Посмотрим. — Он шагнул в лифт, придерживая двери, — Валер, хорош уже оглядываться. Или ты едешь к себе или я уезжаю один. Мне ещё общий обход делать. Я и так на час задержался.

— Да еду я, еду, — Лисовицкий шагнул в лифт, расстроенно качая головой, — вот скажи мне, Север, откуда берутся такие упёртые фанатики?! Родного ребёнка готова в расход пустить, ради идиотской веры. Сука!

— Лис, успокойся! Если тебе полегчает, хорошо, я подумаю. Может и возьму девчонку.

— Сань, ну ты…, блин, Сань, ты согласись, пожалуйста!

— Всё, иди, Валера. — лифт остановился на детском этаже. — Дай мне время до завтра.

— Да конечно, — обнадёженный Лисовицкий вышел, а Северинцев поехал к себе.

После обхода ему позвонил Волков.

— Сань, ходят слухи, что ты сегодня просто в шикарном настроении, — осторожно поинтересовался он, — в лотерею выиграл что ли?

— Угу. На поле чудес был ночью. Что Валерка настучал?

— Нуу…

— Понятно. Приходи, кофейку выпьем. У меня сегодня в кои-то веки операций нет. Тоха с ребятками сегодня солируют. Тем более, ты все выходные порывался со мной какой-то сногсшибательной инфой поделиться. Так что дерзай, пока я добрый.

— Уже лечу! Буду через десять минут.

— Давай. Крылья по дороге не потеряй, птица-киви ты моя!




Глава 8


Северинцев засыпал зёрна в кофемолку и только собирался её включить, как зазвонил местный телефон.

— Александр Николаевич.

— Я.

— Это Оля. У меня тут Золотарёв в перевязочной. Антон Олегович сказал мне, что Вы его посмотреть хотели.

— Уже иду. Повязку снимай пока, приготовь длинный зажим, зондик — двоечку и резинку. Дренаж поменять надо. И хлоргексидин открой.

— Хорошо.

— Да. И ещё аппарат УЗИ подключи мне. Затёк поищем. Что-то мне его температура не нравится.

— Всё сделаю.

Когда он вошёл в перевязочную, все было подготовлено и Оля как раз втыкала вилку от портативного аппарата УЗИ в розетку. Вид у медсестры был очень расстроенный, а глаза красные.

— Оль, что-то случилось? — спросил Северинцев, моя руки.

Ольга кивнула и глаза налились слезами.

Он локтем закрыл кран, вытер руки салфетками и подошел к девушке.

— Что с тобой?

— Настю убили.

— Кого? Какую Настю?

— Прохорову. Она моей подружкой была. Лучшей, — слёзы градом полились на маску.

Он взял девушку за подбородок и заглянул в полные слёз глаза:

— Слушая меня, девочка! Я понимаю, это больно и тяжело и очень трудно, но ты соберись, пожалуйста. Давай сделаем перевязку, а потом поговорим. Если не можешь, лучше сразу скажи. Я позову сюда Наталью Игоревну, а ты пойдёшь домой.

— Нет, Александр Николаевич, — затрясла головой Оля, — я… я уже успокоилась.

— Точно? Сможешь продолжать работу?

— Да.

— Хорошо. Тогда умойся, смени маску, а я пока начну.

… Когда пациент был благополучно перевязан и отправлен в палату, он сбросил перчатки в дезраствор и развернулся к Ольге:

— Оль, если я тебя попрошу рассказать о Насте, ты не расплачешься снова?

— Не знаю. Я попробую.

— И?

— Её убили ещё в пятницу, — глотая слёзы, начала девушка, — недалеко от дома. Я к маме уезжала и не знала ничего. А сегодня, её родители позвонили Сергею Семёновичу и сказали. Я не знаю точно, как это произошло. Это… это просто кошмар какой-то! Сначала Полька, теперь Настя…Что происходит вообще? — Она закрыла лицо руками и всё-таки разрыдалась.

— Вот и я хотел бы знать, что у нас в клинике творится. Знаешь что, голуба моя, иди-ка ты всё-таки домой. Сколько у тебя ещё перевязок осталось?

— Пять. Из них две объёмные.

— Ничего. Наталья справится, не впервой.

— Спасибо, Александр Николаевич! Я правда, старалась взять себя в руки, но… никак не получается.

— Я понимаю, Оль. Тебя есть кому встретить? На твоём месте, я бы поостерёгся один ходить. Чёрте что творится!

— Мой парень сейчас на работе. Но я такси возьму.

— Беги давай. Наталье Игоревне скажешь, что я тебя отпустил.

«Да, что происходит, — думал он, направляясь в сторону своего кабинета, — какая тварь гробит девчонок? Совсем ведь молодые ещё!»

У кабинета его уже ждал Володька.

— Ты чего внутрь не заходишь? Я специально дверь не запер.

— Да я только что подошёл. Девчонки постовые сказали, что ты на перевязке, я и остановился с ними поболтать, — сказал Вовка, проходя следом за ним. — Настю Прохорову убили. Знаешь?

— Слышал уже. Жалко девку. Она хоть и вертихвосткой была, но всё равно. Такая молодая.

— Да уж. И Полинка тоже.

— Садись, я сейчас быстро кофе сварю.

Он загрузил кофе-машину, достал чашки, сахарницу и внушительную коробку «Вдохновения».

— О! Конфетки, — сладкоежка- Вовчик радостно потёр руки.

— Наслаждайся.

Волков распечатал коробку и тут же засунул в рот целую конфету.

— Вот смотрю я на тебя, Вова — чисто ребёнок! Даже Ромка твой не так сладкое любит, — улыбнулся Саня, разливая кофе по чашкам. — Сливок нет, так что если хочешь, вон вода кипяченая в графине.

— Ромка сладкое любит. Ему Наташка много не дает. Зубы портятся да и вредно мелким.

— Взрослым тоже не полезно. Ты когда-нибудь точно себе диабет заработаешь! Тьфу, тьфу! И атеросклероз.

— Да ладно тебе, Саня! На себя посмотри. Можно подумать, твоя мазута, — он глазами показал на северинцевскую чашку, в которую был налит крепчайший кофе, — очень для сердца пользительна! Кардиохирург тоже мне!

— Ну я же не часто себе такое позволяю, — Северницев сел в соседнее кресло и отпил глоток, — так о чём ты мне хотел поведать-то, друг мой Вовка? А?

— Эээ, — Володя замешкался, не зная с чего начать. Слишком резким был переход. — А ты знаешь, Маша, ну Лёхина дочка, помнишь? у нас в центре теперь будет работать.

— Не будет, а уже работает. Насколько я знаю, у неё сегодня первый рабочий день.

Волков во все глаза вытаращился на него.

— Знаешь? Откуда?! Ты что знаком с Машей?

— Не только знаком. Даже посодействовал в её трудоустройстве.

— Но как? Откуда?

— Вов, это длинная история, не хочу пересказывать. Спроси у неё сам, ладно? Ты от темы то не отвлекайся.

— Да. О чём это я? Так вот. Я как раз про неё и хотел поговорить.

— Так говори. Что ты ходишь вокруг да около.

— Просто, я не знаю с чего начать, — честно признался Волков, — в общем, помнишь на втором курсе мы делали лабораторку по Менделю?

— Помню. И что?

— Помнишь, мы ещё тогда над тобой прикалывались, что раз ты у нас такой уникум, то далеко пойдёшь. А ты ржал, что мы с Лёхой братья по крови?

— Ну?

— Вот. Я копию сделал с Машкиного анализа на группу. — Волков протянул ему листок.

Северинцев пробежал его глазами, и сдвинув брови сердито уставился на него:

— Только не говори мне, что Маша мой ребёнок! Ты прекрасно знаешь, как вела себя Ирка в то время. Её отцом мог стать кто угодно.

— Не кто угодно.

— Не цепляйся к словам! Ты знаешь о чём я. Не может быть, что у всех окрестных парней первая группа крови!

— Знаешь что, Север! Ирка может и была не лучшего поведения, да. Но когда она хороводилась с вами, других мужиков у неё не было! Это я точно знаю! Мне Любаня говорила. И потом, мы оба знаем, как ты относишься к резинкам. Уж если ты сейчас их игнорируешь при каждом удобном случае, что же говорить о том, когда тебе двадцать один было?

— И что?! Я предпочитаю подбирать себе чистых подруг, в которых уверен на сто процентов и которые сами могут позаботиться о том, чтобы не залететь. Так что это тут не при чём.

— Вот что-то мне с трудом верится, что Ириска в то время, вообще слышала о противозачаточных таблетках. И, Саня, я все же трансфузиолог, если ты забыл. Такое попадание в цвет! Особенно резус!

— Послушай Волков, — прошипел Северинцев вскакивая и хватая его за грудки, — не надо делать из меня идиота! Я прекрасно знал с кем имею дело и как раз предохранялся! Так что пошёл на хер со своими домыслами и догадками! Хотя я как раз оказался прав, что это не Лёхин ребёнок, а он на меня с кулаками полез.

— Отцепись от меня! — Волков зло стряхнул его руки. — Я между прочим тоже не горел желанием становиться папочкой, едва институт закончив. Однако результат нашего с Наташкой предохранения ты прекрасно знаешь. Ксюшкой зовут. Так что никакие презики от этой напасти не спасут и таблетки тоже. Самое действенное средство называется «спи один». И вообще, не хочешь — не надо! Заставлять тебя никто не собирается. Просто я думал, девчонка совсем одна. Бабка над ней издевается как хочет, а тут такой шанс! Не знал, что ты такая сволочь!

— Ладно, Вов, не злись, — примирительно сказал Северинцев, — Машка и правда хорошая девочка. Но это не говорит о том, что я её отец.

— Слушай, Сань, я прошу тебя! Давай проверим! А вдруг?

— Ты имеешь ввиду тесты?

— Ну конечно!

— И как мы это сделаем? Ты же не можешь подойти к ней и сказать: «Машенька, можно я в твоем ротике палочкой пошурудю. Тестик кой-какой надо сделать».

— Зачем? Я вызову её и возьму кровь.

— На предмет?

— Нуу… скажу, чтобы в банке её образец был. Она же ещё маленькая, и в этом плохо разбирается.

«Угу, — про себя подумал Северинцев, — зато Нара — отлично».

— Если я сделаю тест, ты от меня отстанешь?

— Да.

— Прекрасно.

— Сань.

— Что?

— А если Маша окажется твоей, что ты будешь делать?

— Не знаю. Давай сначала тест проведём.

* * *


Влад мрачно сидел, задрав ноги на стол, и курил уже вторую сигарету подряд. На соседнем столе печальный Денька разгребал кучу дел, накопившихся за последний год, сортируя их по тяжести и составу преступлений. Самой большой горкой возвышались «висяки».

Час назад на утренней летучке Влада прилюдно отчихвостил начальник 15 отделения подполковник Калинин Василий Геннадьевич в просторечии Васген.

Прилетело Владу от начальства из-за убиенной Прохоровой, которая оказалась племянницей какого-то полкаша из главка. С утра Васгена вызвали туда и публично «нагнули», а тот соответственно отыгрался на Хохлове. Начальство стучало по столу, орало и брызгало слюной в праведном гневе, в ультимативной форме заявив Владу, что если он в кратчайший сроки не найдёт эту суку, пусть готовит банку вазелина и пожарный шланг. Хотя вазелин искать не обязательно. Влад в своё оправдание хотел сказать, что он уже кое-что нарыл и как раз собирался навестить коллегу из десятого отделения, но Васген ничего слушать не пожелал.

Сейчас Влад сидел и ждал когда наступит двенадцать часов, чтобы навестить опера из «десятки», ибо тот с утра убежал в адрес. Он затушил окурок и потянул из пачки третью сигарету, когда дверь распахнулась и в кабинет влетел злющий как чёрт Гоша Забелин — зам начальника по уголовному розыску.

— Смирнов! — гаркнул Забелин на мечтательно раскачивающегося на стуле Вадика, делившего кабинет с Хохловым.

— Й-й-я! — испуганно откликнулся Вадик, едва не свалившись со стула от неожиданности.

— Я сколько раз говорил, чтобы ты с проспектовскими дилерами вопрос решил?! — Угрожающе продолжил Гоша.

— Много раз, — скорбно признал Смирнов.

Влад заинтересованно следил за разговором, на всякий случай убрав ноги со стола.

— Ну так решай наконец!! — заверещал Забелин, — твоя же земля. Бери вон Хохлова с собой и дуйте, вправляйте мозги! Чтоб границу, суки не переходили. У нас своего говна под подбородок! Понятно?

— Угу, — буркнул Вадик.

Влад сочувственно засопел.

Понять «боевой приказ» начальства было немудрено. «Земля» обслуживаемая Смирновым заканчивалась Парковой и Набережной. Чуть дальше уже на территории седьмого отдела, находящегося на Проспекте Строителей расположился супермаркет, который облюбовали для себя местные наркодилеры. Однако почему-то продавать дурь нарикам, они предпочитали за двести метров от магазина, уже на «земле» Вадика, что нарушало показатели отдела и добавляло лишнего геморроя. Забелин уже не один раз требовал разобраться, пусть мол «семёрка» сама свое дерьмо расхлёбывает. А у Вадика всё руки не доходили и Гоша судя по всему дошёл до «критической точки кипения».

Влад был не прочь подсобить коллеге, а заодно скинуть накопившийся после утренней летучки негатив.

Срочную Хохлов служил во внутренних войсках, а если точнее в Вологодском конвое, про который по России легенды ходят из-за крайней свирепости. Вообще-то Влад был добродушным малым. До тех пор, пока по той или иной причине не выходил из себя. Сейчас был именно такой случай.

… В супермаркете Вадика и Влада никто не знал. Они огляделись, сориентировались в расстановке фигур и быстро выцепили нужных. Ими оказались известные в узких кругах личности Коля «Зима» и Саша «Пигмей», носивший такую кличку из-за маленького роста.

— Выйдем-ка на воздух, разговор есть! — похлопал по плечу Пигмея Смирнов. Дважды судимый Саша оглянулся:

— А шо ты за перец, чтобы я на тебя время терял?

— Розыск пятнадцатого. Выходим-выходим! — подбодрил его Вадик, давно наученный не вести профилактические беседы при посторонних во избежание лишних свидетелей.

— Я ничего не потерял, сынок! — отмахнулся дилер.

Смирнов изменился в лице и Влад ухмыльнулся. Вадик действительно выглядел очень молодо, на такое обращение всегда злился и терпел его только от Васгена.

Оскалившись, Вадик саданул каблуком по стопе Пигмея, тут же добавляя коленом в промежность — дилер, выпучив глаза, стал хватать ртом воздух:

— Ты… ы-ы-х… эт-то… ы-ы…

— Только дёрнись, вообще без хозяйства оставлю, — угрожающе пообещал Вадик.

Влад между тем выдернул кушак из моднейшего белоснежного плаща Зимы и рявкнул, показывая, что два года в конвое не прошли даром:

— Шнурки, ремень-долой! Металлические пуговицы отодрать! Подбородок прижать, руки на загривок! Не оборачиваться! Первый — на выход! При выходе из магазина — на корточки! Собаками затравлю, падлы!

Зима впал в ступор, а Пигмей видимо мгновенно учуявший запах костра на лесоповале под Костромой, сразу засеменил к выходу. Глаза у него засветились заискивающей покорностью, руки автоматически сомкнулись за спиной:

— Начальник, всё путём, не зверей!

Зима, еле увернувшийся от пендаля последовал за ним:

— Командир, командир — нет проблем!

— Командиры на воле остались, здесь — начальники! — поправил его Влад. — Понял?

— Понял, понял, господи ты боже ж мой!

— ВОХРа сегодня злая — даёшь образцовую высадку на этапе!!

Посетители супермаркета и продавцы с благоговейным ужасом глазели на не на шутку расходившегося Влада, который и так был не в лучшем настроении, а оборзевшие дилеры его совсем из себя вывели.

Смирнов всё же придал Зиме ускорение пендалем и «великолепная четвёрка» вывалилась на улицу.

Перейдя через дорогу, Смирнов остановился у гранитного речного парапета, где Зима на свежем ветерке начал приходить в себя:

— Между прочим, я не рассмотрел удостоверение!

— Я тоже! — рявкнул Вадик, а Хохлов, продолжая «кошмарить» стукнул кулаком по парапету и прямо-таки зарычал:

— Всё из карманов сюда! Живо! Документы! Резких движений не делать! Смех**чки закончились в «столыпине»! Первому кто спилит ель, приварок к пайке!

Окончательно прифигевшие дилеры шустро начали вытряхивать барахло из карманов.

На граните быстро выросли две кучки из ключей, документов на машины, зажигалок и сигарет.

Не долго думая, Влад выкинул обе пачки в мутную речную воду:

— В ШИЗО курить запрещено!

Зима открыл было рот, чтобы выразить протест произволу.

Зажигалки «Зиппо» полетели следом.

— В зажигалках содержится газ, то есть сильнодействующее отравляющее вещество, — почти ласково пояснил Влад.

— Начальник, помилосердствуй! — взмолился Пигмей. — Ежели из родственников кого обидели — всё возместим!

— Я сирота! — отрезал Влад, выкидывая в речку записную книжку в дорогом кожаном переплёте. — Судимый? Статья, срок?

— Осужденный Брянцев Александр Павлович, 1987 года рождения, статья 228, часть первая!.. — решил вроде как схохмить Пигмей, но Влад перебил его без улыбки:

— Тогда должен знать, что обиженных е**т!

Первым капитулировал Зима, увидев, что Смирнов взялся за его права и техпаспорт на машину:

— Хорошо, хорошо, начальник! Были не правы! Признаём! Подскажи как встать на путь исправления!

— А вот теперь польётся у нас незатейливая, можно сказать товарищеская беседа, — удовлетворённо хмыкнул Вадик.

— Слушаем и повинуемся! — Пигмей ещё пытался юморить, но уже было видно, что ему не до смеха.

— Видите ли вы угол Парковой и Набережной, дети мои? — с благостной интонацией сельского попа спросил Хохлов.

— Отчётливо, ваше преосвященство!

— А знаете ли вы, на чьей земле Парковая?

— Грамоте не обучены, просветите, — Зима с Пигмеем дружно пожали плечами.

Влад вздохнул с укоризной:

— И-эх, яхонтовые вы мои! А земля эта старшего оперуполномоченного по особо важным делам подполковника Смирнова! Представляете ли вы себе перспективы вашего не столь уж отдалённого будущего, если вы ещё раз переступите черту и скинете дурь на его земле? Отвечать, рожи немытые!

— Боюсь, что представляем, — медленно кивнул Пигмей.

— А я боюсь, что нет — цикнул зубом Влад, — боюсь, что подполковник Смирнов гулять вас пустит не только голыми и без денег, но и без кожи… Верите ли вы мне, богобоязненные чада?

— Верим, — закивали дилеры. — А кто такой этот Смирнов? Расскажи, надоумь, как язык с ним общий найти?

— Мы же не хотели его об… — Зима сам себя стукнул ладонью по губам, — в смысле огорчить его не хотели!

— Если бы хотели — то уже в КПЗ с сержантом о куреве договаривались, — ухмыльнулся Вадик.

— Неужто такой зверь? — ужаснулся Зима.

— О-о-о, — скривился Влад, как будто сам боялся, и добавил доверительно: — Нас то он послал как стажёров… Сам не пошёл — не хочет при первой встрече кровушку пить… А повадки у него такие: домик у него под Яганово — ма-ахонький, но жена там хряков разводит… и когда время забоя приходит, так его от стакана с тёплой кровью не оторвёшь!

Похоже, Пигмей и Зима не только поверили во всю эту чухню, но и живо представили себе картинку. Потому что интеллигентного Колю, закончившего в своё время философский факультет МГУ приметно затошнило.

— В общем с богом, непутевые вы мои! — закруглил разговор Влад. — Не доводите Смирнова до греха. Я его сам побаиваюсь, честно говоря.

Оставив дилеров переживать и бояться, Вадик с Хохловым с чувством выполненного долга вернулись «на базу». В отделении они натолкнулись на Забелина, который на ходу поинтересовался:

— Ну как, нашли со злодеями общий язык?

Хохлов, к которому вернулось хорошее настроение улыбнулся и бодро отрапортовал:

— Никак нет! — мы просто сразу жало с корнем вырвали!

Гоша, зная характер обоих своих подчинённых, махнул рукой и подробности уточнять не стал.

— Влад, братан, большое тебе мерси за содействие, — с чувством сказал Вадик, — если надо где подсобить, обращайся!

— Да, сами пока справляемся, — отмахнулся Хохлов, — сейчас вон Деньку заберу и в десятое рванём. Мне тут в пятницу Иваныч зацепку кой-какую дал, по девочкам нашим. Когда мы на вскрытие ездили. Такая мерзость, скажу я тебе! Сколько раз был уже, а всё одно не привыкну. Денька так вообще едва в обморок не грохнулся, а Иванычу хоть бы хер по деревне — сидит себе чаек с бутером наворачивает, рядом с трупом развороченным. Вонища-а стоит, а он как не замечает. Жесть, одним словом.

— Да Иваныч по ходу вообще на всю голову больной. Но спец классный! И память — дай бог каждому.

— Во-во! Вот он и вспомнил, что три года назад такую же девку к нему привозили. Смерть от асфиксии, внешних повреждений никаких и у трупа ручки на груди сложены. Так что хочу съездить к тамошнему оперу подробности разузнать.

Визит в десятое отделение, куда Влад с Денисом попали уже после обеда прошёл в тёплой дружественной обстановке. Опер назвавшийся Ваней до изумления похожий на Жака Паганеля из фильма «Дети капитана Гранта» в исполнении Лембита Ульфсака, оказался малым разговорчивым и таким же добродушным как киношный профессор энтомологии.

По словам Вани, дело было стопроцентным «глухарём».

— Понимаешь, чувак, — вещал опер, расхаживая по кабинетику три на три по-журавлиному поднимая длинные ноги, — я сразу на месте понял — «глухарь». Ни одной зацепочки, ни одного пальчика. Если бы не протокол аутопсии, в котором чёрным по белому написано, что потерпевшая скончалась от асфиксии, можно было подумать, что она умерла естественной смертью. Представь, лежит себе такая — ручки на груди сложены, юбочка поправлена, лицо спокойное, даже волосы аккуратненько так расстелены по траве, ну чисто поспать прилегла. Сроду такого не видывал! Обычно же как — кровища кругом, а то и кишки наружу, а тут прямо идиллия — прости господи. Странный какой-то убийца этот. Будто сам стесняется того что натворил. Палыч, эксперт наш так прям сходу его «ласковым убийцей» обозвал. Ну мы поискали конечно для порядка, окружение её поспрошали, но глухо как в танке, блин.

— А работала она где? Не в кардиоцентре часом?

— Не. Она вообще не работала. На инвалидности сидела. Справки как раз какие-то собирала для комиссии. У неё их полсумки было, да. Там же правила какие. Будь ты хоть инвалид с детства, или без конечности останься — будьте любезны каждый год освидетельствование пройти. Как будто за год можно себе новую ногу отрастить или ДЦПешник в одночасье выздоровеет.

— Вань, ближе к телу. Что за болячка была у потерпевшей.

— Ну-у… вот ты сейчас про кардиоцентр спросил. Так вот, некоторое отношение она всё же к нему имела. Четыре года назад, она там оперировалась. С сердцем у неё что-то не в порядке было. Диагноз мудрёный. Какой — сейчас уже и не вспомню, а если и вспомню всё равно не выговорю. Василич на вскрытие чёт такое завернул, я даже не сразу понял.

— Ну и? Вы туда ездили?

— Куда? В кардиоцентр?

— В него.

— А зачем? Целый год после операции прошёл. Она уже собиралась рабочую группу получать. Нам отец её говорил. Вот мы в центр и не заглядывали, зачем докторов зря от дела отрывать. Жила девушка на другом конце города, нашли её чуть ли не у крыльца собственного подъезда, так что одно с другим как-то не вяжется. Многим ведь операции делают, а их потом какие-нибудь отморозки убивают. Так что ж теперь, всех врачей обходить что ли?

— Это вы зря.

— С чего бы?

— С того, Ваня, что теперь там кто-то сестрёнок мочит почём зря. Двух уже грохнули. И почерк один в один. У последней, правда, стрижку чутка подправили.

— Да ладно!

— Так-то, Ваня. А вот подсуетились бы вы в своё время, глядишь у меня бы сейчас не было бы геморроя.

— Ты чё, думаешь этот ласковый урод как-то связан с больничкой?

— Пока не знаю. Но подозреваю, что ниточки надо искать именно там.

— Может просто совпадение?

— Может. Но проверить всё равно надо.

— Ну тогда бог в помощь. Дело будешь забирать?

— Угу. Почитаю вдумчиво вечерком, глядишь ещё чего надыбаю. Денька вон парень глазастый. Может он углядит, что вы не заметили. Правда, Денис? Ты что стоя заснул что ли? — Влад толкнул в бок зазевавшегося Деньку, который с интересом рассматривал «лист гнева» висевший напротив Ваниного стола. Лист был весь утыкан дартсом. Особенно досталось левому глазу.

— Классную ты себе развлекуху нашел, Вань, — понятливо поцокал языком Влад, — фотку верховного начальства в инете скачал или с доски почёта снял?

— В инете, — пристыженно буркнул Ваня. — В «Одноклассниках».

— У-у. По мозгам схлопотать не боишься? За осквернение, так сказать.

— Та не, — беспечно махнул рукой Иван, — во-первых я его обычно прячу, а во-вторых у нас и так каждый опер наперечёт. Ну уволят меня, пойду таксистом работать, делов-то. Да только найди мне такого дурака, который за три копейки будет во всём этом дерьме копаться? Так что, сам знаешь — кто как умеет пар спускать. Кто-то на задержанных отыгрывается. А я от природы человеколюбивое создание, вот и пуляю начальству в глаз. Помогает, кстати. Сам попробуй. Очень советую.

Денька мерзко захихикал, а Влад представив на минуту физиономию Васгена увидевшего такое глумление над собственным портретом, подумал, что ему после этого даже должность дворника не светит. Живьём сожрут.

— Ладно, Вань. Спасибо. Погнали мы.

— Давайте. Удачи. Только, Влад, сначала сходи в канцелярию, оформи как положено изъятие дела, а там уж и до дому. Напарник тебя здесь подождёт.

Денька согласно кивнул.

— Лады. Я мигом.

Через пятнадцать минут, они оба стояли на крылечке «десятки».

— Ну что, хлопец, — Влад с наслаждением закурил, буркнув на просьбу Одинцова о сигаретке: «мелким курить вредно,» — почапали до хаты. Сегодня поизучаем, что там коллеги нарыли. А уж завтра с утреца эскулапов навестим.

* * *


Нара стояла у окна и грустно смотрела на улицу. Эйфория от впечатляющей утренней встречи сошла на «нет» уже к обеду, оставив после себя неразрешимую задачу как теперь себя вести. Мысли вообще метались от «Нара, ты вела себя как не знаю кто» до «он больше не придёт». Она бездумно бродила по квартире, не зная куда себя деть и к тому времени когда нужно было ехать на приём в поликлинику, накрутила себя до такой степени, что ей казалось будто все встречные прохожие знают о том, как низко она пала. Мало того, пока Нара сидела в очереди к врачу, нарисовался Владимир Петрович- лучший друг Северинцева. Его за каким-то чёртом именно сейчас принесло в ИФА — лабораторию. Она попыталась слиться со стулом, но он заметил её и остановился справиться о здоровье. Пунцовая от смущения, не зная куда деть глаза, она ответила, что всё в порядке, мечтая о том, чтобы он быстрее ушёл. Наконец, подошла её очередь.

Терапевт выписывать Нару категорически отказалась и продлила больничный до пятницы.

— Но я уже поправилась, — робко возразила Нара.

— Профессор Северинцев другого мнения, — равнодушно ответила докторица, — он звонил мне и попросил Вас не выписывать пока не будете совсем здоровы.

— Но почему?

— Понятия не имею. Так что вот Вам талон, жду Вас в пятницу. Всего хорошего.

В полной прострации Нара выпала в коридор, уже совсем не понимая, что это — забота о здоровье или он её просто видеть не хочет?

К вечеру, она так устала от бесполезных метаний, что просто решила: «будь что будет». Уж лучше жалеть о сделанном, чем о несделанном.

В пять часов явилась Маша и пока Нара собирала на стол, Манюня до макушки загрузила её впечатлениями о первом рабочем дне. Потом, Маша умчалась играть в «Техномагию», мотивируя это тем, что ей необходим отдых, а Нара, вместо того чтобы помыть посуду уставилась в окно.

Знакомый джип подъехал к подъезду в половине седьмого. Нара затаила дыхание. Но Северинцев не спешил покидать салон машины. Вместо этого зазвонил её телефон. Дрожащими руками она нажала на приём.

— Я слушаю.

— Это Северинцев. Ты как, готова машину свою забрать?

— Д-да.

— Ну так выходи. Только давай побыстрей, хорошо? А то я знаю, как обычно девушки собираются.

— Вы что не зайдёте?

— Мы что, опять на «вы» перешли?

— Не знаю.

— Что значит «не знаю»? Послушай, Нара, давай отложим официоз. Успеешь ещё на работе навыкаться.

— Ладно. Просто Машка уже дома.

— Понятно.

— Она ждёт.

— Мы с ней уже виделись сегодня. Передай ей, что я в другой раз с ней пообщаюсь.

— Но…

— Нара, пожалуйста!

— Хорошо. Что-то случилось?

— Абсолютно ничего. Просто у меня сегодня другие планы. Так что хватит болтать. Бегом одеваться. Я жду.

Он отключился, а Нара кинулась в комнату.

— Ты куда это намылилась? — Маша оторвалась от монитора, наблюдая, как Нара прыгая на одной ноге пытается влезть в джинсы.

— За машиной. Александр Николаевич звонил.

— А-а. Он что, даже не зайдёт?

— Маш, он просил извиниться. Сказал, что в другой раз тебя навестит. У него сегодня какие-то планы.

— Понятненько. Нарусик?

— Что?

— Тебя ждать обратно или можно сразу на все замки запираться?

— Марья!

— А что я такого спросила? Думаешь я слепая, да? Думаешь не вижу, как он на тебя всё время пялится?

— Ничего он не пялится!

— Хорошо — смотрит. Хотя по мне, это одно и то же. И вообще, этот ваш страстный поцелуй в подъезде! — Маша мечтательно закатила глаза, — просто обязан иметь продолжение. И не надевай эту футболку! Бежевая маечка тебе больше идёт. Ты в ней такая соблазнительная! И не вздумай напялить мокасины!

— Боже! Вот ведь воспитала советчицу на свою голову! Ладно, пошла я.

— Ну-ну. Счастливо! И я между прочим болею за дядю Сашу.

— Да кто бы сомневался.

Машка чуть ли не силой выпихнула её на площадку и с замиранием сердца Нара ступила на ступеньку, мысленно уговаривая себя вести себя естественно и не строить из себя обманутую девственницу. Тем более, что уже всё равно поздняк метаться.




Глава 9


Северинцев стоял у пассажирской двери, облокотившись о крышу, и пока Нара шла от крыльца до машины, так смотрел на неё, что она моментально почувствовала себя голой.

«Зря я вырядилась в такую откровенную маечку, — мысленно сказала она себе, — монашеская ряса пришлась бы гораздо более кстати».

Он помог ей забраться в машину, заботливо застегнул ремень безопасности, успев при этом вскользь пройтись губами по её шее и сообщить сводящим с ума шёпотом о том, как он соскучился.

В салоне приглушённо звучала тихая классическая музыка, какая именно Нара не знала, но она очень соответствовала образу Северинцева. Вряд ли бы профессор стал слушать тяжёлый рок или русский шансон. Пока он разворачивался и выезжал со двора, Нара думала о том, что всё происходит слишком быстро. Конфетно-букетный период они благополучно проскочили, не считать же пару вечеров в её кухоньке за оный, почти сразу же приступив к главному, и чем всё закончится, оставалось только гадать.

Северинцев её душевных терзаний казалось не замечал совсем или просто делал вид, чтобы не смущать, просто молча смотрел на дорогу и тихонько насвистывал в такт музыке.

— Как дела в клинике? — спросила Нара, чтобы хоть что-то сказать.

— В общем — ничего, а в частности хуже некуда, — ответил Северинцев, мельком взглянув на неё, — убита ещё одна девушка. Настя Прохорова…

Нара охнула, а Северинцев продолжил:

— И я вот теперь сижу и голову ломаю, как сделать так, чтобы ты не попала под раздачу.

— А я здесь при чём?

— Понимаешь, девочка, обе — Поля и Настя, твои коллеги. Ладно бы работали в разных отделениях, но они из оперблока. Я конечно не сыщик Гуров, но даже мне понятно, что тот, кто это делает, слишком избирателен в своих пристрастиях. Пока ты болеешь дома, ты в безопасности, а дальше… Следующей жертвой может стать кто угодно.

— Так вы поэтому запретили меня выписывать? Заботитесь о моей безопасности?

Автомобиль остановился на светофоре, и он ласково прикоснулся к её щеке, завёл прядку волос за ухо, привлекая внимание и заставляя повернуться к нему:

— Солнышко моё, — тихим проникновенным голосом начал он, — для женщины, которая с такой страстью отвечала мне сегодня утром, ты слишком консервативна. Отпусти себя, позволь чувствам и эмоциям взять верх над разумом. Давай мы с тобой в клинике поиграем в деда Мороза и Снегурочку. Сейчас мы одни и к чёрту официоз! Договорились?

Нара почувствовала, как под его пристальным взглядом, в котором плескалось ничем не замутнённое желание, к щекам приливает кровь. Заворожённая его бархатным голосом, она смогла только кивнуть. Он улыбнулся и вдруг неожиданно чмокнул её в нос:

— Вот и ладушки! Ты моя умничка! Поехали дальше.

* * *


… - Что-то я не вижу здесь автомастерской, — Нара с недоумением оглядывала огромный двор, утопающий в зелени и цветах, с яркой детской площадкой посередине, огороженный по периметру высоким кованым забором и шлагбаумом на въезде. Во дворе стояло всего лишь два двухэтажных дома с тремя подъездами в каждом.

— И не увидишь. Я здесь живу. Твой «Мотя», стоит в моем гараже. Мой школьный приятель отремонтировал его, и он терпеливо ждёт свою хозяйку, — Северинцев въехал на дорожку, ведущую к одному из подъездов, достал из кармана брелок и нажал на кнопку. Гаражная дверь поднялась вверх.

— Мотя! — счастливо пискнула Нара, — и было чему радоваться: начищенный и отполированный железный друг, выглядел теперь как новенький.

— Стой, не торопись, сейчас я в гараж заеду, а потом уже пойдёшь обниматься со своим «Мотей», — сказал Северинцев таким тоном, будто сам починил машину.

Нара обследовала салон, заглянула под капот, даже повернула пару раз ключ в замке зажигания.

— Ну что, ты готова с ним расстаться ненадолго? — спросил он, подавая ей сумочку с документами.

— Ой! Спасибо тебе! Он стал даже лучше, чем был! Правда! — Она убрала сумку в бардачок.

— Ну так! Толик у нас в этих делах спец, — пожал плечами Саня, — только, Нара, он настоятельно советовал тебе не держать документы в бардачке. Тем более права.

— Да. Спасибо, я учту.

— Нара.

— Да.

— По имени меня назвать — слабо?

— Эээ, н- нет.

— Ну и?

— Саша, — тихо прошептала она.

— Что? Не слышу. Смелее. Ну, давай же.

— Саша, — уже громче сказала она.

— Отлично! Лучше бы Саня, конечно, но и так сойдёт для первого раза.

— Саня, — повторила Нара.

Северинцев рассмеялся совсем уж счастливым смехом и потащил её в сторону лифта.

— Пойдём, принцесса. Я приглашаю тебя в гости.

— Здесь что, всего одна квартира?

— Угу. Это трёхквартирный дом.

— Ничего себе!

— Мне не очень здесь нравится. Эту квартиру мама с Ольгой выбирали. Мне ничего не оставалось, как согласиться, чтобы не обидеть их.

— А сам ты, где хотел бы жить? — они зашли в лифт и Саня нажал на кнопку.

— М-м. Где-нибудь в деревне. Такой, знаешь ли, уютный домик… — договорить он не успел. Дверь лифта распахнулась и на пороге их уже ждала, высокая красивая женщина с такими же, как у Северинцева тёмными как южная ночь глазами.

— Господи! Мелкий, где тебя носит? — возмутилась красавица, — я уже все глаза проглядела! — Ты когда обещал дома быть? Всё такой же безалаберный как в детстве!

— Нара, познакомься, — подставляя щёку для поцелуя, чуть смущённо отрекомендовал женщину Саня, — это бесцеремонное создание называется Ольгой. И она моя сестра.

— Угу, — доброжелательно кивнула Ольга, — и заметь, мелкий — старшая сестра, которую ты должен хотя бы иногда слушать. Проходи, детка, не стесняйся, — она обратилась к смущённой Наре, вовсе не ожидавшей увидеть здесь кого-то ещё.

Северинцев закатил глаза, неприметно махнув Наре рукой, мол, не обращай внимания:

— Оль, ты купила то, что я просил?

— Конечно. Всё в холодильнике. И всё же зря ты не позволил мне похозяйничать на кухне. Держу пари — опять с утра голодный.

— Ольга!

— Что «Ольга»? Я уже скоро сорок пять лет как Ольга. Вот была бы мама жива…

— Оль, ну хватит, правда! Что ты со мной как с маленьким!

— Потому что для меня ты всегда будешь младшим братцем. Пусть ты хоть трижды крутой хирург, для меня ты всё тот же малыш, за которым мне поручили приглядывать. Вот когда у тебя будет семья, и я удостоверюсь что ты, моя радость, в надежных руках супруги, только тогда отстану от тебя.

Нара с интересом наблюдала за женщиной, которая действительно заботилась о нём, как о маленьком мальчике.

— Нарочка! Приятно было познакомиться, — Ольга протянула руку для прощания:

— Надеюсь, ты с Санькой поладишь. На самом деле он добрый.

— Эй, вообще-то я здесь. А ты говоришь обо мне в третьем лице, — Северинцев уже обнимал её за талию. И когда он успел это сделать?

— Я в курсе. Ладно, счастливо оставаться, ребята! Сань, я хотела с тобой кое-что обсудить, но пожалуй, чуть позже. Не срочно. Нара, если что — можешь жаловаться мне. Я поделюсь с тобой одним проверенным способом.

Она ещё раз чмокнула брата в щёку, сделала Наре ручкой и направилась к лифту.

Когда Ольга ушла, он схватил Нару и прижал к себе, перемежая слова поцелуями:

— Ты извини, девочка, я не знал, что Олька здесь будет… Мы созванивались сегодня, я просил кое-что купить к ужину… Обычно, она не дожидается меня… Ом-м-м, какая же ты… У меня от тебя просто крышу сносит…

— Твоя сестра права, — ей всё же удалось вывернуться из его рук, — ты наверняка сегодня не обедал. Так что сначала ужин!

— Я не хочу есть, — он снова попытался её поймать, но неудачно, — поверь, меня мучает совсем другой голод!

— О-о! Как тут всё красиво, — Нара сделал вид, что не расслышала последних слов, разглядывая кухню.

— Красиво? Да ладно! Всё это напоминает мне операционную, — проворчал он, открывая холодильник и разглядывая содержимое пакетов, принесенных Ольгой.

Нара подумала, что в этом есть доля правды. Рабочий стол прихотливо изогнутой формы находился в центре помещения, и вкупе с нависающей над ним вытянутой лампой наводил на мысль об операционном столе.

— А мне нравится.

— Надеюсь, мне удастся когда-нибудь съехать отсюда, — сказал Северинцев, придирчиво рассматривая мясо. — В маленький дом с деревянной мебелью, человеческой кухней и спальней, не похожей на зал ожидания аэропорта. Потому что это не квартира, а монстр. Она слишком велика для меня одного. И вообще, — тоном капризного мальчишки, продолжил он, — если я сейчас вот прямо тут помру, ты будешь виновата.

— Ну, ты до сих пор жив, — усмехнулась Нара, — И от этого ещё никто не умер. Лучше скажи, чем помочь.

— Уверена? — он снова притянул её к себе, заглядывая в глаза.

— Да.

— Ну хорошо. Только знай, я отомщу и очень жестоко!

— Согласна. Так что нужно делать.

— Тогда займись салатом. А я мясо пожарю.

— Йес, профессор!

— Ещё раз так назовёшь меня, отшлёпаю!

— Хм. А Ольга тоже доктор? — Нара сложила в миску крупные спелые помидоры и направилась к мойке.

— Нет. Она пианистка. Бывшая. Большие надежды подавала. Но. Выскочила замуж и всё. Карьера на том и закончилась. — Саша извлёк из глубин шкафа ступку и пест, всыпал туда специи, и через секунду по кухне разнесся остропряный аромат такой душистой смеси, что Нара даже чихнула. — Будь здорова!

— Угу.

— Ольга вообще-то в Испании живёт. Здесь наездами бывает. Отца проведать ну и меня заодно повоспитывать по старой памяти.

— Она красивая.

— Да? Наверное. Но ты всё равно лучше.

— Льстец!

— Правда. Ты — моя женщина, поэтому ты лучше.

Внезапно у него зазвонил сотовый.

— Солнышко, — попросил он, — подай пожалуйста трубку, у меня руки в мясе.

Нара взяла лежащий на столе телефон, нажала приём и поднесла к его уху.

— Северинцев. Да. Когда? Давление? Какая кровопотеря? Уже еду.

Нара вслушивалась в отрывистые фразы, уже понимая, что их вечер вдвоём безнадёжно испорчен.

— Чёрт! — он швырнул трубу на стол, — чёрт! Как же не вовремя. Нара, — он вытер руки салфетками, подошёл к ней, обнимая за талию, — мне нужно в клинику. Там пулевое привезли. Но ты останешься здесь. Я вернусь и мы продолжим наш вечер. Согласна?

— Хорошо. Я ужин сама приготовлю.

— Да к лешему ужин. Ты мне нужна, а не ужин. А впрочем, делай что пожелаешь. Только дождись меня. Обязательно!

— Куда ж я от тебя денусь. Поезжай уже. Тебя ждут.

— Я постараюсь побыстрей вернуться.

Оставшись одна, Нара пожарила стейки, сделала салат, всё время посматривая на настенные часы. Прошёл всего лишь час, а ей казалось, что он отсутствует целую вечность. Чтобы хоть чем-то себя занять, она решила прогуляться по комнатам, заодно присматриваясь к обстановке. В таких огромных квартирах, она не была ещё ни разу.

Что ж. Неплохо. Стильно и дорого, но на удивление уютно и обжито. Нара почему — то думала, что жильё Северинцева должно быть более безликим и холодным.

Повсюду — он. Его халат, небрежно брошенный на стул. Коллекция дисков. Любимый коньяк. Подборка книг. Всё под рукой. Умеет он получать удовольствие от правильно организованных бытовых мелочей. В приоткрытом шкафу — вереница накрахмаленных рубашек. Отглаженные костюмы. Коллекция запонок и зажимов для галстука. Отдельная стойка для огромного количества этих самых галстуков.

Репродукция Рембрандта на стене. Фотография родителей в серебряной рамочке на письменном столе. Еще фото. Все семейство на берегу моря. Сане — лет шесть, не больше. Серьезная мордочка и ладное телосложение на фоне худенькой голенастой девочки в очках, в которой Нара не сразу узнала Ольгу.

То ли дело теперь… Ольга — красавица. Ну и Саня… да что там — очень хорош собой.

Нара приблизилась к огромному в пол зеркалу. Она знала, что производит впечатление на мужчин, но Северинцев? Как он её разглядывал… Что он вообще думает, Саня? Вот бы влезть ему в голову и разобраться во всех хитросплетениях его нынешних мотивов и действий.

Какие глупости в голову приходят! Она опустилась на диван и прикрыла глаза. Ну когда он придёт? Нара понимала, что возвращение Северинцева не зависит от его или её желания, что он придёт обязательно, но лишь тогда, когда убедится в том, что операция прошла успешно и мысленно молилась о том, чтобы бог послал ему удачу. Часы пробили полночь, а его всё не было и Нара сама не заметила, как уснула.

… Её разбудили ласковые руки, ласкающие её тело, губы, целующие её куда придётся и хриплый, прерывистый шёпот:

— Я вернулся, солнышко… боже… как же я соскучился… ты моя девочка…

— Саня, — она сонно провела ладонью по густым волосам, — я уснула нечаянно. Тебя долго не было, — она обвила руками его шею, когда он взял её на руки и понёс в спальню.

Прохладный воздух ударил в лицо, и её кожи коснулась шелковистая ткань. А потом — крепкие объятия, и её тело вжалось в его — уже полуобнажённое, горячее, чуть влажное от пота и такое же нетерпеливое, как её собственное. Она снова прижалась к его губам, не в силах насытиться глубокими, страстными поцелуями, недоумевая, как же она жила без них до сих пор?!

Он отодвинулся, помогая ей раздеться, не забывая о себе, потом достал из прикроватной тумбочки квадратный конвертик:

— Нам это потребуется? Я не особенно люблю их. Но, если для тебя это важно…

Нара помотала головой:

— Я об этом позаботилась.

Он довольно улыбнулся и вдруг резко, без предупреждения перевернул её на живот, подминая под себя.

— Эй! — Нара протестующе вскрикнула. Она считала эту позу слишком развратной и никто из любовников так и не смог уговорить её.

— Тс-с-с, — он прижался губами к её затылку. Провел невесомую дорожку из поцелуев от шеи к позвоночнику, — всё хорошо, солнышко. Расслабься. Я тебя не обижу. Тебе понравится. Обещаю. Слышишь?

Она слышала. От бархатного, вкрадчивого голоса, шепчущего прямо над ухом, живот свело долгим, болезненным спазмом вожделения, превращая внутренности в теплую, пульсирующую губку, готовую и жаждущую вторжения. Нара выгнула спину, опираясь на локти, приподнимая бедра, и умоляюще застонала. Сзади раздался ответный хриплый стон.

Сильный толчок — и вот он уже внутри. Чувствовать его, ощущать, как твердая плоть задевает самые чувствительные точки в животе, как она трётся, выскальзывая, и вновь раздвигая её, врываясь — ещё глубже, ещё нетерпеливее… Слышать его стоны, его дыхание сквозь звуки поступательных движений… Двигаться навстречу, позволяя ему достигнуть самой глубинной, самой затаённой точки, словно впуская в собственную душу, — чтобы содрогнуться от острого наслаждения раз, другой — с каждым разом всё сильнее, заставляя приближаться к пику, к вершине, к небесам…

Всего лишь несколько минут, показавшихся вечностью, несколько мгновений, позволивших узнать друг друга до самой горячей, самой трепетной глубины, — и сильнейший оргазм сотрясает два тела мощным внутренним взрывом. И весь мир трещит по швам: всё остальное отходит на задний план, стирается, становится слишком блёклым, примитивным и в голове нет ни одной мысли, кроме ослепляющего разум наслаждения, в миг когда двое становятся единым целым.

… Нара расслабленно лежала, потерянная в удовольствии, пресыщенная и обессилевшая. Саня опустился рядом на локти, закрыв глаза, уткнулся лбом в подушку, блаженно улыбаясь, и она увидела, как сползает по его виску капелька пота. Нара довольно хмыкнула, потом потянулась и с утомлённой, сытой благодарностью поцеловала его раскрытые губы:

— Спите, профессор Северинцев, — с нарочитой чопорностью сказала она, — у вас завтра снова трудный день.

— Хулиганка, — сонно пробормотал он, ласково проводя по её плечу, — пользуешься моментом, да?

— Угу, — она утвердительно кивнула, лукаво улыбнувшись.

— Ладно-ладно, я вам ещё это припомню, Нара Андреевна.

— Спи, мой хороший, — она натянула на него одеяло, видя, что он уже и в самом деле засыпает, — позже придумаешь как отомстить мне, — легонько провела по волосам, позволяя руке скользнуть дальше по шее к лопаткам.

Когда её взгляд наткнулся на крупную, похожую на фасоль родинку под его левой лопаткой, Нара вытаращила глаза, обвела «фасолинку» пальцем и тут же отдёрнула руку. Но её предосторожность пропала втуне, Северинцев уже крепко спал…

* * *


Нара сладко потянулась и открыла глаза:

— Саня, — позвала она, — Са-аш, — но никто не откликнулся. Она была одна в просторной кровати.

Нара обвела глазами комнату. Окно было забрано глухими римскими шторами и в полумраке спальни было непонятно — ночь сейчас или уже утро. Её взгляд наткнулся на стоящий на тумбочке с её стороны электронный будильник, который показывал девять часов утра. А значит Северинцев уже полтора часа как на работе. Ничего себе! Она вскочила на ноги, завернулась в лёгкое покрывало, только сейчас замечая свёрнутый вчетверо тетрадный листок, одним углом подоткнутый под будильник.

Нара всегда поражалась неразборчивости почерков врачей. В областной больнице, где не было своего диктофонного центра, докторам самим приходилось печатать протоколы операций и выписные эпикризы пациентов. Не мудрствуя лукаво, некоторые из хирургов перекладывали сию «почётную» обязанность на сестёр и девчонки-операционники разыгрывали на пальцах, кому достанется очередное счастье встречи с незабываемой врачебной клиносписью.

Нара развернула листок и тяжело вздохнула, предчувствуя очередную «встречу» с прекрасным. Но к её удивлению почерк Северинцева был летящим и лёгким, с чуть наклонёнными влево некрупными округлыми буквами, и очень разборчивым.

«Солнышко! Ты так сладко спала и я не хотел тебя будить. Спасибо за прекрасную ночь. Весь мой дом в твоём распоряжении, как и его хозяин. Я понимаю, что тебе нужно уехать, поэтому ключи оставляю в прихожей. Твой ненаглядный „Мотя“ будет стоять на дорожке у гаража. До вечера». Внизу записки была нарисована уморительно-довольная рожица и стоял шикарный автограф профессора.

Нара сложила записку и поднесла к лицу, вдыхая чуть уловимый аромат его одеколона.

— До вечера, — прошептала она и положив записку на тумбочку направилась в сторону ванной.

* * *


Маша сверяясь по бумажке, тщательно отмеривала специальным стаканчиком «Экодез», периодически зевая. На работу она прискакала раньше всех, потому что, как Маша и подозревала, Нара домой не пришла, а ночевать одной ей было страшно. И зачем она смотрела на ночь глядя этот жуткий сериал, нежно любимый подругой? Полночи потом ей из всех углов мерещились демоны, которые жаждали вселиться в её тело. Конечно, она была не совсем одна, а с Гешкой, но что возьмёшь с несмышлёныша? Поэтому они боялись вместе, с головой накрывшись одеялом. Она задремала только под утро твёрдо пообещав себе никогда больше не отпускать Нару из дома на ночь, ну или как вариант — не смотреть одной ужастики, потому что Нару было жалко. Надо же ей устраивать свою личную жизнь. А дядя Саша был самым достойным кандидатом на эту самую жизнь.

— Манечка! Ось ты хде! Та ты шо ж у таку ранищу робить прийшла? Чи не спиться тоби! Така ж вще молоденька, тики б спать.

— Да я выспалась, баб Валь. Да и к деткам очень хочется побыстрей попасть. Вы же обещали, что как только я всё сделаю, позволите мне их повидать.

— А як жеж! Ось як управимся так и пидем. Я тоби отведу к большеньким деткам. Вони этажом ниже лежать. Но нам можно туды. Так шо часиков у десьять и пидем.

— Ура!

Баба Валя ушла, а Маша, наведя раствор нужной концентрации, с удвоенной энергией принялась за уборку и к десяти часам, в плиты коридора уже можно было глядеться как в зеркало, а на всех выступающих поверхностях не было ни единой пылинки. Она уже заканчивала мыть коридор, когда её окликнула Юлия Сергеевна:

— Маша! Крылова!

— Да, Юлия Сергеевна!

— К телефону внутреннему подойди, — старшая медсестра протягивала ей трубку.

— Сейчас.

Маша аккуратно сняла перчатки:

— Алло, — она осторожно поднесла трубку к уху, гадая, кто бы это мог быть, если Нарка на больничном, а от дяди Саши звонка вряд ли дождёшься.

— Машунь, здравствуй.

— Добрый день.

— Что, не узнала?

— Неа.

— Ну значит разбогатею скоро. Это дядя Володя.

— Ой! И правда! — Маша подпрыгнула на месте от радости. И как она могла забыть о старом друге своего папы.

— Маш, я по делу звоню. Помнишь, я говорил тебе, что у тебя группа редкая?

— Помню.

— Так вот я хочу, чтобы у нас в банке был её образец. На всякий случай. Растёшь ты быстро, ещё немного и станешь совершеннолетней. Ты ведь не откажешься стать донором для деток?

— Дядь Вова, ну конечно нет. Я с удовольствием!

— Тогда спускайся ко мне. Юлия Сергеевна тебе объяснит, куда идти нужно.

— Хорошо. Я мигом! — Она нажала отбой и подошла к Юлии Сергеевне, кампанию которой нынче составляла Нина Аркадьевна. Женщины о чём-то тихо переговаривались.

— Спасибо, — Маша протянула трубку старшей медсестре.

— Так ты родственница Владимира Петровича, — утвердительно протянула Юлия Сергеевна, видимо слышавшая Машин разговор — так значит, Северинцев за друга хлопотал. А мы то думали.

Маша хотела было сказать, что она вовсе не родня Волкову, что он всего лишь друг её покойного папы, но промолчала — стоявшая рядом со старшей докторица ей почему-то активно не нравилась. Почему? Маша никак не могла этого объяснить, но из осторожности не стала опровергать домыслы начальницы и согласно кивнула.

— Дядя Вова сказал, что Вы объясните, как добраться до его кабинета.

— А ты что сама не знаешь? — поинтересовалась молчавшая до этого Нина Аркадьевна.

— Нет. Я ни разу не была у него на работе. Не приходилось как-то. И вообще, в здешних лабиринтах и заблудиться недолго.

— Это да! — подтвердила Юлия Сергеевна, — пока не привыкнешь, с легкостью заблудишься. Ладно, слушай…

Юлия Сергеевна подробно объяснила ей, на каком этаже выйти из лифта, куда свернуть потом, по какой лестнице спуститься вниз в переход, а там снова спросить у охранника в какой именно коридор пройти, чтобы добраться до поликлиники, где и находился кабинет заведующего трансфузиологией.

— Всё поняла? — закончила она объяснения.

Маша кивнула.

— Тогда одна нога здесь другая там. На всё про всё полчаса.

— Ага. Спасибо! Я быстро!

— Смотри не убейся по дороге, — донеслось до Маши напутствие Юлии Сергеевны, когда она сорвалась с места со спринтерской скоростью.

Маша неслась по лестнице, по своему обыкновению перепрыгивая через три ступеньки. В какой-то момент её нога подвернулась и, она не удержав равновесия, почти кубарем скатилась вниз, прямо в объятия поднимавшегося навстречу человека.

— Девушка, ну что же вы! Нужно быть осторожней! — Он держал её крепко и уверенно, а она так вообще вцепилась в его плечи мёртвой хваткой.

— Ой, извините! — Маша расцепила руки и подняла глаза, встретившись лицом к лицу с симпатичным молодым парнем с копной огненно — рыжих волос, россыпью веснушек на курносом носу и смеющимися глазами золотистого цвета с крохотными коричневыми крапинками. Таких необычных, солнечных глаз Маша не видела ещё ни разу.

— Вы так похожи на Антошку из мультика, — восторженно брякнула Маша и хихикнула.

— А вы — на галчонка из Простоквашино. Такая же взъерошенная. — Парень улыбнулся и на его щеках расцвели очаровательные ямочки, делая его ещё обаятельней. Меня Денис зовут.

— Маша. Только не надо меня на «вы» обзывать. Я ещё не доросла до такого обращения.

— Мне кажется — я тоже.

— Угу.

— Ну так куда же ты так спешишь, галчонок?

— Да мне тут надо. Доктор ждёт, — Маше очень не хотелось покидать гостеприимные объятия, но она всё же осторожно высвободилась.

— Тогда договоримся так. Я провожаю тебя, а потом ты покажешь мне дорогу к оперблоку.

— Да я сама тут второй день работаю. Но я могу позвонить подруге и спросить. Только вот я сомневаюсь, что тебя туда пустят. Это же Операционная. Святая святых!

— Ты дорожку то покажи, а уж дальше я сам разберусь.

— Хорошо, — кивнула Маша. Пойдем?

— Пойдём, — согласился Денис, взял её за руку и они направились на поиски отделения трансфузиологии.




Глава 10


Маша вприпрыжку бежала по переходу, напевая под нос песенку про Антошку. Новый знакомый Денис ей очень понравился, и она с удовольствием обменялась с ним телефонами.

— Ты извини, галчонок, — улыбаясь, говорил Денис, забивая её номер в свой сотовый, — я бы с удовольствием сходил с тобой в кино прямо сегодня вечером, но не знаю, когда смогу освободиться. Я человек подневольный, тем более с моей работой никогда не знаешь, где окажешься в следующие два часа.

— Да, что ты, День, — махнула в ответ Маша, я всё понимаю, — у тебя такая крутая работа! Оперуполномоченный уголовного розыска! — с уважением протянула она. — А я пока просто санитарочка. Но ничего, год промчится и не замечу как, а вот уж на следующий я точно поступлю в универ!

— Ну, насчёт крутости, это ты загнула, конечно. На самом деле в ней больше грязи; всяких там бомжей, нариков да алкашей с их бытовыми разборками. Но криминала тоже хватает. И это… я как бы ещё тоже не совсем опер, — сконфуженно признался Деня, — я пока только стажёр. Вот Влад Хохлов, это да! Настоящий опер!

— И ты таким же станешь, не переживай, — ободрила его Маня, — ты ещё совсем молодой, у тебя вся жизнь впереди. Нарусик говорит, что всегда надо верить в лучшее.

Они знали друг друга каких-то пятнадцать минут, а Маше казалось, что она знает Деню всю жизнь — таким открытым и жизнерадостным он был.

* * *


Прожив на свете семнадцать лет, Маша ещё ни разу не встречалась с мальчиком.

Благодаря лёгкому, незлобивому нраву, который она сохранила, несмотря на вечное недовольство и нелюбовь со стороны бабушки, у неё была целая куча друзей и подруг, и как минимум трое из их веселой и дружной компании не раз предлагали Маше стать его девушкой, но она неизменно отказывалась. Не то чтобы она задирала нос или гордилась своей неотразимостью — нет. Маша не была писаной красавицей, на которой можно было глаза оставить, она была обычной симпатичной стройненькой девушкой, но главным её достоинством были молодость, детская непосредственность и море обаяния. И когда парни предлагали ей встречаться, где-то в глубине её юного сердечка стучал молоточек: «это не ОН» и она давала кавалеру от ворот — поворот, находя при этом такие слова, что ребята нисколько не обижались, по-прежнему оставаясь для неё друзьями.

И вот сегодня, при виде симпатичного рыжеволосого парня Машино сердце сбилось с ритма, а потом пустилось в галоп, а на милом личике расцвела совершенно счастливая улыбка — так улыбаются радости и обещанию, что уж теперь — то в её жизни всё будет просто чудесно, настолько ярким и солнечным был её новый знакомый.

* * *


Маша познакомила Дениса с дядей Володей и тот обещал устроить ему встречу с операционными сестрами. Именно для этого и пришёл Денис в кардиоцентр, по поручению старшего товарища. Денису нужно было только немного подождать, когда большая часть девушек будет свободна от операций, и он остался в кабинете Волкова, который тут же сев на любимого конька, начал рассказывать слегка прибалдевшему парню о невероятных теориях связанных с тайной крови. По крайней мере, выходя из кабинета, Маша чётко слышала начало первой истории из дяди Володиной «коллекции чудес».

Маша опоздала лишь на пять минут, оговоренного старшей сестрой срока. И Юлия Сергеевна, убедившись, что Маша со всем справилась на «отлично» и у неё образовался небольшой перерыв, потому что малышей развозили по операционным, милостиво разрешила бабе Вале отвести Машу в детское отделение и познакомить со старшими детишками, которые лежали на обследовании или только дожидались операции.

— Идите, — напутствовала она. — Машенька девочка очень позитивная, а детям сейчас позитив необходим так же как воздух.

* * *


Детское отделение было зеркальной копией их реанимации, только вместо отдельных закрытых боксов, детки размещались в небольших комфортабельных двухместных палатах, оснащенных по последнему слову техники. Недаром кардиоцентр считался лучшей клиникой в регионе — местные и столичные спонсоры, наперегонки вкладывались в его развитие, согласно последним указам президента. Малыши в основном лежали с мамами, детки постарше — по двое, чтобы им не было скучно.

Всё это — и про детишек и про спонсоров, Маша узнала от словоохотливой бабы Вали.

— Я ж тоби не просто так сюды веду, Манечка, — приговаривала женщина, ведя за собой Машу и останавливаясь возле палаты с большим панорамным окном. — Ось бачь, дивчинку. Евой кличуть, як праматерь усех людын на зимли, — баба Валя мелко перекрестилась, — тильки не спомогло дивчинке имя то. Та вще мати в неё, дюже скаженна. Ни як не хоче с дитём находиться. Хучь вбей её. Сектантка якась, шоб им всем… Кажеть — грех це бившой, и добра свого на вперацию ни як не дае. Уж Валерий Лексееич як её тильки не вговаривав, усе без толку. А дивчинка туть и зовсим видна, як брошенка якась. Мы с дивчатами тодись трохи покумекали и решили шо ты не виткажешь дитю в участии. Дюже ты хороша, добра людына.

— Баб Валя, да я с радостью, — Маша рассматривала сквозь стекло заплаканную маленькую девочку, такую хрупкую, что она казалась почти стеклянной и у неё от жалости щемило сердце.

— Тоди ступай с Богом. Вона трохи дикарка…

Баба Валя хотела сказать что-то ещё, но Маша уже не слышала — толкнув дверь она оказалась в палате.

Ева сидела на огромной кровати обвешанной всевозможной аппаратурой, делавшей её больше похожей на кабину космического корабля, подтянув ноги к животу и тихо всхлипывала. Видимо, плакала она давно и долго.

Ева Грабишевская 10 лет — значилось на пластиковой табличке. — «Аномалия Эбштейна».

«Целых десять? Да ей же четырёх не дашь!» — мельком подумала потрясённая Маша.

Она подошла к девочке и присела на краешек кровати.

— Привет. Тебя Ева зовут?

Девочка слабо кивнула и снова всхлипнула.

— Тебе страшно, да? — тихо спросила Маша.

Девочка лишь хрипло дышала, хлопая слипшимися от слез ресницами.

— Не бойся, Ева. Смотри, сколько здесь деток, — Маша махнула рукой в сторону панорамного окна. — Им уже сделали операцию, они теперь совсем здоровы. Их скоро мамы домой заберут. И тебя заберут, — она ласково коснулась запястья девочки, но та вырвала руку и опять затряслась в рыданиях.

— Я умру. Я знаю. Мама говорит, что я нужна Богу — вдруг сказала Ева и уткнулась головой в колени.

— Что ты глупости говоришь, — расстроилась Маша, — конечно же ты не умрёшь. Наоборот, Бог против того, чтобы умирали маленькие дети. Хочешь, я даже буду молиться, чтобы Бог послал тебе ангела, и он всегда будет рядом с тобой. Всё будет хорошо, ты только не плачь.

— Глупая, — повернула голову Ева и даже на время перестала плакать, — ангелы с нами от рождения. Так мама говорит.

— Тогда чего же ты боишься? Если твой ангел всегда с тобой? Тем более, что ты будешь спать и совсем ничего не почувствуешь.

— Ну показывай, Валера, что тут у тебя? — услышала Маша знакомый баритон и обернулась — в дверях стояли два доктора. Один — довольно молодой лысоватый блондин, а второй… Маша даже не сразу узнала в стоящем мужчине дядю Сашу, который лишь вчера подвозил её в своей машине. Сейчас это был совсем другой человек. Собранный, серьёзный. Профессор Северинцев. И смотрел он на неё совсем не так как раньше. Маша даже поёжилась от дискомфорта, который причинял этот холодный, изучающий, казалось прожигающий насквозь взгляд.

Ева вообще сжалась в комочек, с ужасом уставившись на очередную угрозу в зелёном хирургическом костюме.

Северинцев подошел к кровати и Маша вскочила, чтобы отойти в сторону и не мешать, но сейчас ей показалось, что профессор её в упор не видел.

— Вот, Александр Николаевич, познакомьтесь, — сказал кардиохирург названный Валерой, держа перед собой историю болезни, — это наша Ева. И она не верит, что это совсем не страшно.

— Правильно делает, — проворчал Северинцев, забирая из рук доктора историю и бегло просматривая.

— Север! — возмущённо прошептал блондинистый доктор.

Ева вцепилась худыми пальцами в собственные колени и судорожно вдохнула — плакать по-видимому она уже не могла.

— Ева, я могу узнать, что у вас случилось? — Северинцев уселся на табурет, стоявший рядом с кроватью. — Вы не хотите делать операцию?

— Не хочу, — едва слышно ответила Ева.

— Хорошо. Мы не будем ее делать. Придет ваша мама, и мы сообщим ей, что вы отказались. Думаю, она обрадуется.

— Мама — да. Но бабушка и папа будут плакать — жалобно прошептала Ева.

— Да? Конечно, они будут плакать. Папа наверняка хочет забрать вас домой живую. Но вы решили по-своему, не так ли, Ева?

— Папа с нами не живёт, — замотала головой Ева, — и мама не разрешает мне с ним видеться.

— Ох уж эта мама твоя! Но ничего, мы с папой договоримся.

— А это очень больно? — дрожащим голоском вдруг спросила девчушка.

— Больно. Потом — больно, — безжалостно ответил Северинцев.

— Профессор! — укоризненно простонал доктор Валера.

— Вы когда-нибудь резались сильно, до крови? — спросил Еву Северинцев, не обращая внимания на своего коллегу.

— Да… Вот… — девочка шевельнула ногой — на колене был маленький шрам.

— Сначала не больно, но страшно, потому что кровь течет, — профессор провел пальцами по шраму на Евиной коленке. — А потом не страшно, но больно, когда рана заживает. Или нет?

— Да, — прошептала Ева.

— Ну ладно. Валерий Алексеевич, раз юная мисс отказывается от операции, — заявил Северинцев, делая коллеге какие-то знаки глазами.

— Я не отказываюсь. — Неожиданно сказала Ева.

Северинцев внимательно посмотрел на неё и медленно кивнул.

— Я знал, что вы умная девочка, Ева. Поверьте, у меня целое отделение взрослых, и всем им очень страшно. Так же, как и вам. Когда вас выпишут, можете прийти ко мне на экскурсию.

— Доктор, — тихо позвала девочка. — А как Вас зовут?

Профессор наклонился к ней и что-то тихо сказал, вызвав у девчушки улыбку.

— Договорились, Ева, — он пожал худую бледно-голубоватую ладошку. — Вашим близким будет приятно узнать, что вы приняли правильное решение.

Он встал и очень серьезно кивнул Еве в знак того, что беседа окончена.

Когда все они вышли из палаты, оставив Еву одну, он внезапно развернулся к Маше, будто заметил её только сейчас.

— Что ты здесь делаешь, Маша? — без всякого выражения спросил он, — если мне не изменяет память, твоё рабочее место в детской реанимации.

— Я… меня баба Валя сюда привела, — оторопело пролепетала она, не понимая, что происходит. Милый и приветливый дядя Саша сегодня почему-то был сам на себя не похож.

— Ступай к себе в отделение и не разноси ВБИ по всему стационару, — изрёк он, не глядя на Машу и не обращая больше на неё никакого внимания, обратился к своему спутнику:

— Грабишевская. Что-то фамилия уж слишком знакомая.

— А то! Её весь город знает. Ещё с девяностых. Ева — дочь Артура Грабишевского. Это сейчас он солидный бизнесмен, депутат и всё такое, а кем он был раньше, ты не хуже меня знаешь.

— Да ладно! И что нашел этот лощёный хлыщ, в той медведице в сарафане, которую мы видели вчера?

— Да чёрт его знает! Но они вместе давно не живут.

— Короче, Валера. Срочно свяжись с ним! Пусть немедленно едет сюда. Желательно с адвокатом. Если такового нет, хотя я в этом сомневаюсь, вызвони Валентина. Он где-то здесь. Я его полчаса назад видел. Если всё получится, девочку в план на четверг. Они хоть и разведены, но гражданский кодекс ещё никто не отменял. Как только он появится, немедленно ко мне!

— Саня! Блин! Спасибо тебе — Валерий кинулся на шею Северинцеву на глазах изумлённой Маши.

— Доктор Лисовицкий, что вы делаете? Держите себя в руках, — профессор безуспешно отмахивался от проявлений благодарности, — обнимашки оставим на послеоперационный период. Заметив, что Маша по-прежнему стоит рядом, раздраженно проворчал, — Маш, ну я же русским языком сказал — марш в своё отделение!

Маша смотрела в глубину черных глаз мужчины, пытаясь отыскать разгадку его поведения, но лицо Северинцева казалось совершенно непроницаемым.

— Хорошо, профессор. Тогда… До свиданья, — тихо сказала она.

— Угу. До свидания.

Чувствуя себя не в своей тарелке, после встречи с Северинцевым, Маша поплелась по коридору в сторону своего отделения. Хорошее настроение после знакомства с солнышком-Денисом куда-то пропало. Вместо него осталось какое-то неприятное чувство, какой-то осадок в душе. Почему-то Маше казалось, что Северинцев за что-то на неё очень сердится. И она никак не могла понять — за что именно.

* * *


Артур Грабишевский появился в кабинете Северинцева спустя два часа в сопровождении Валерия, но без адвоката. Не здороваясь, он вальяжно расположился в кресле напротив, вопросительно уставившись на профессора.

— Артур Вацлавич, Вы в курсе, что ваша дочь находится в нашей клинике? — спросил Северинцев, откинувшись на спинку кресла и сложив руки на груди.

Грабишевский утвердительно кивнул.

— А о том, что ваша бывшая супруга не даёт согласие на переливание крови, без которого операция невозможна?

— Да.

— И что Вы об этом думаете? Ребёнка не жалко?

— Послушай, профессор, я всё прекрасно знаю, — Грабишевский завозился в кресле устраиваясь поудобнее, — я не видел Еву два года, с тех пор как эта припадочная забрала ребёнка и увезла чёрте куда. Моим людям с большим трудом удалось разыскать их. И это я привёз Еву в клинику, когда узнал, что девочка серьёзно больна.

— Меня зовут Александр Николаевич, — Северинцев казался совершенно спокойным, хотя внутри у него всё клокотало от гнева. Он не выносил фамильярности от незнакомых людей. Артур же ко всему прочему был криминальным авторитетом, а значит уголовником. — Не припомню, чтобы мы с Вами состояли в родстве или пили на брудершафт.

— О-о. Какие мы строгие, — усмехнулся Грабишевский, — так вот, относительно Евы. Если Вы позвали меня сюда, чтобы я дал своё согласие на переливание крови, вынужден Вас разочаровать, мой ответ — нет.

— То, что ваша дочь умрёт, Вас конечно не беспокоит.

— Ну почему же. Не надо делать из меня такого уж монстра, Александр Николаевич. Просто существуют некие обстоятельства, из-за которых я не могу пойти против воли бывшей супруги. Если есть хоть малейший шанс спасти ребёнка — я готов выслушать любые Ваши предложения.

— Альтернативы крови не существует, — вставил Лисовицкий, по видимому до глубины души возмущённый чёрствостью Евиного отца, — к тому же она аллергик, и в любой момент может выдать шок на кровезаменитель…

— Погодите, Валерий Алексеевич, — перебил коллегу Северинцев и снова обратился к Артуру:

— Почему Вы не отправите Еву в Германию, например? Там есть соответствующее оборудование, благодаря которому можно обойтись без донорской крови.

— Потому что я с горем пополам уговорил Верку привезти девчонку в город. Знали бы Вы в каких условиях они живут в этой своей общине. И вообще, я патриот и считаю, что Вы, профессор, справитесь не хуже фрицев, а возможно и лучше. Говорите, какое оборудование необходимо и я достану эту штуку.

Северинцев медленно кивнул.

— Существует некий аппарат, который называется селл-сейвер. Он подключается к кардиотомному резервуару АИК, собирает потерянную во время операции кровь, очищает её, фильтрует, и сохраняя неповрежденные эритроциты и лейкоциты, направляет их обратно в кровоток. Просто мечта Свидетелей Иеговы. Но он стоит кучу денег, которых у клиники, к сожалению, пока нет.

— Давайте без этих Ваших заумных терминов, — поморщился Грабишевский, — деньги не проблема. Скажите мне, где можно приобрести этот ваш сейф…

— Селл-сейвер.

— … без разницы, и к концу недели, он у Вас будет. Единственное условие — вы даете мне гарантию что моя дочь будет жить.

— Мы не на базаре, Артур Вацлавич. И я не госкомстат, чтобы выдавать гарантии.

— Не прибедняйтесь, Александр Николаевич. Все мы не боги, но про Вас даже в Москве легенды ходят. Так что будем считать, что договорённость между нами достигнута, — Грабишевский поднялся с кресла и протянул руку для прощания, — если Вы, профессор поможете Еве снова стать счастливым и здоровым ребёнком, моя благодарность Вам не будет иметь границ.

— Я сделаю всё, что в моих силах, — Северинцев пожал протянутую руку, — коммерческое задание на аппарат Вы можете посмотреть у главного врача.

— Прекрасно!

— Значит мы может готовить Еву к операции?

— Разумеется. Недели будет вполне достаточно, чтобы найти для Вас эту штуковину. Ну, если мы всё решили, я пойду. У меня очень много дел. И, ещё: если эта сука, я имею ввиду Евину мать, будет Вас сильно доставать, звякните мне. У меня есть чем её успокоить. Счастливо оставаться, господа. — Кивком он попрощался с Лисовицким и вышел, оставив их вдвоём.

— Нет, Лис, ты это видел! Я третий год задницу рву, чтобы выбить у главного этот долбанный сейвер, а тут… «недели вполне достаточно», — довольно натурально передразнил Артура возмущённый Северинцев, — пипец! И где спрашивается справедливость?

— Какая справедливость, Север?! Ты о чём? Он на баб своих больше тратит, что ему какой-то несчастный лимон евро!

— Только вот теперь нам придётся наизнанку вывернуться, чтобы оправдать его подарок.

— Не нам, а тебе, Север. Веретеновидная аневризма это ж твой конёк.

— Блин, Валера, вечно ты мне всякую дрянь подсовываешь. Ладно, разберёмся. Иди уже. Я и так в операционной ещё десять минут назад быть должен.

* * *


— Вау! Какие люди! — заприметив нарисовавшегося на пороге Дениса, воскликнул Хохлов, сидевший в своей излюбленной позе — ноги на стол. — Ну что, стажёр, чем порадуешь? С девчонками удалось пообщаться?

— Угу, — Денька плюхнулся на соседний стул, — не со всеми, правда. Но с тремя, которые утверждают, что были их близкими подругами, пообщался.

— И как успехи?

— Да фиг знает, — пожал плечами Денис, — обе потерпевшие были обычными девчонками. Без претензий и особых примет. Связей в криминальных кругах не имели. Настя — весёлая, общительная хохотушка. Особыми комплексами не страдала. Несколько раз у неё были романы с местными мужичками. В основном хирургами. Полина — более замкнутая и серьёзная. Если у неё и были какие-то интрижки в клинике, то она умело это скрывала. Во всяком случае в открытую с докторами не трахалась, в отличие от своей подруги по несчастью.

— Мда. Не густо. Ну а ещё что-нибудь нарыл?

— Всё вроде бы. Хотя… не знаю, важно это или нет. Девчонки сказали, что обе неровно дышали к тамошнему светилу. Профессору Северинцеву. Поля — тайно, Настя — более открыто. Прохорова даже поспорила, что затащит его в койку.

— И что? Затащила?

— Неа. Девчата в один голос твердят, что проще до президента дозвониться, чем профессора на любовь раскрутить. Говорят, не мужик, а ледяная статуя.

— Ну не знаю. Я общался с ним в день убийства Зайцевой — нормальный вроде бы мужик. Амбиций правда до фига, да и высокомерный очень, а так, — Влад задумался, — вполне себе обычный. Без закидонов.

— Влад, но ведь и ты не баба, — ухмыльнулся Денис, — может он только с девчонками такой.

— Поговори мне ещё! Умник выискался тоже мне. И я его понимаю. За любовь на рабочем месте, порой слишком дорого платить приходится. У Вадика вон спроси.

— И не говори, — сокрушённо покачал головой Смирнов, — ну их к лешему романы эти служебные. Плавали — знаем. Меня в прошлом году Ленка из канцелярии чуть не женила на себе. Еле отбился. Так что я лично профессора понимаю.

— Влад, — обратился Денис к Хохлову, — у нас на сегодняшний вечер ничего не намечается?

— Если никакого форс-мажора не случится, то вроде бы нет. А что?

— Да так, — неопределенно махнул рукой Деня, не желая посвящать старших товарищей в свои планы, но Хохлов мигом раскусил его.

— Ну всё понятно! Нет, Вадик, ты только посмотри на этого Казанову доморощенного! Не успел порог больнички переступить, а уже какую-то кралю подцепил. Во молодёжь пошла!

— Да я всего лишь хотел в кино сходить!

— Ага. Тихо сам с собою. Папе своему лапшу на уши развешивать будешь. Хотя нет, лучше маме. Колись давай.

— Ну…

— Ладно, не хочешь говорить не надо. Дело твоё. Ты только смотри аккуратней. Там девки знаешь какие работают! Глазом моргнуть не успеешь, как в загсе окажешься.

— Да иди ты на фиг, Влад! Маша очень хорошая девочка! И совсем молоденькая.

— Вот мы и раскололи тебя, жених! Маша значит. Да не дуйся ты! — добродушно рассмеялся Влад, видя, что Денька покраснел и начал злиться. — Я же шучу. Понравилась девочка — ради Бога. Я больше скажу, на сегодняшний вечер ты свободен. Если что, я сам справлюсь.

— Мужики, — подал голос Вадик, — может пообедать сходим, — жрать охота, сил нет.

— Я не против, — согласился Денис, — только давайте лучше съездим куда-нибудь. В Макдональдс, например. А то я уже нашу тошниловку видеть не могу.

— На чём? На троллейбусе? Моя «ласточка» в ремонте, Вадик с бодуна, посему вообще безлошадный.

— Зато я на колёсах, — Деня помахал перед носом Влада ключами с переплетением колец на брелоке.

— Фига се. У тебя что, своя тачка есть?

— Ну да. Мне предки её ещё на восемнадцатилетние подарили.

— А чего ж ты всю дорогу на работу на общественном транспорте ездишь?

— Да так. Я просто думал, что это не очень правильно. И вы снова будете обзываться.

— Нет, Одинцов, ты всё-таки малахольный, — покачал головой Хохлов, поднимаясь со стула, — поехали. Только не в Макдональдс. Я тут недалеко одну кафешку приличную знаю. Кормят вкусно и недорого.

Они вышли на улицу и Денька отключил сигналку. Стоявший напротив райотдела тёмно-синий седан, негромко пиликнул, приветливо мигнув фарами.

— Ни хрена себе! — восхищенно выдохнул Смирнов, рассматривая машину. — Вот это агрегат! Всё же хорошо быть прокурорским сынком.

— Ладно тебе, Вадик, — пихнул его в бок Влад, — не смущай парня. Он же не выбирал, в какой семье родиться. Считай — повезло парнишке. Деня, вперёд! А то точно поесть не успеем. Опять какая-нибудь сука из-за стола выдернет.




Глава 11


— Ты чего не ешь, — спросила Нара, наблюдая как Маша ковыряется в тарелке закапывая в пюре кусочки котлеты, — не вкусно?

— Нет, что ты, Нарусик, очень вкусно, — просто ты положила очень много, а я уже целую тарелку супа съела.

— Ага, видела я твою «целую тарелку». Три ложки и в сторону.

— Ну-у, я просто не хочу. Правда! Ты только не обижайся.

— Так! Маша, что стряслось? — Нара отложила в сторону вилку, — ты с работы пришла сама не своя.

— Ничего. Всё в порядке. Я же говорила. И про Дениса рассказала.

— Маша, не юли. Выкладывай давай. Если бы дело было только в твоём новом знакомом, ты бы сейчас по квартире скакала, потому что судя по всему он тебе понравился, а ты сидишь как в воду опущенная.

— Хорошо. Только, можно я спрошу?

— О чём?

— Ну… м-м-м, Нар, а у вас с дядей Сашей всё нормально?

— В каком смысле?

— Вы не поругались?

— Нет. Всё в порядке. Даже более чем, — Нара немного смутилась, — он сегодня вечером заедет. Ключи забрать… Да что случилось то?

— Не знаю. Понимаешь, я его сегодня видела в детском отделении. Так вот, мне показалось, что он на меня сердится. Он был такой… я даже не знаю… смотрел на меня так… В общем я не смогу наверное толком объяснить…

— Вот глупышка! — перебила Нара, — Маш, ты просто должна понять. Там, в смысле в клинике, никакого «дяди Саши» не существует. Нет и быть не может. Есть такое понятие — субординация. Он ведущий хирург клиники. Профессор. Ты же простая санитарочка. Ты что же думаешь, он кинется обниматься при встрече лишь потому, что дважды попил на нашей кухне чай? Нет, дорогая. Поэтому, я не считаю его поведение чем-то из ряда вон выходящим. Он вёл себя именно так, как и должен себя вести доктор. Никакого панибратства! Иначе это уже будет не клиника а бардак. Так что не парься.

— Нара, я прекрасно всё понимаю. И никогда бы не стала звать его просто по имени. Я же не дурочка какая. Но, это не совсем то. Просто ты не видела, этот его взгляд. Как-будто, он в чём-то меня обвинял. И я никак не могу понять, что случилось. Ведь вчера он был совсем другим.

— Машунь, успокойся, ладно. Ничего страшного не произошло, уверяю тебя. Вот он сегодня придёт и наверняка всё тебе объяснит. Давай, доедай второе. Смотри, что у меня есть, — Нара достала из морозилки торт-мороженое.

— Ух ты!

— Вот именно! Только пока всё не съешь, ничего не получишь. Смотри какая ты худющая! Прямо светишься вся.

— И ничего я не худющая, — Маша несколько успокоилась и отвлеклась на любимое лакомство, — я изящная.

— Лопай давай, изящная ты моя!

…- Уф, всё, не могу больше, — Маша со вздохом отодвинула тарелочку с недоеденным мороженым.

«Антошка, Антошка, пойдём копать картошку», — заверещал лежащий на краю стола Машин телефон, заставив Нару подпрыгнуть от неожиданности.

— Ой, это Денис, — Маня схватила трубку. — Алло! Да. Приветик. — Она выбежала из кухни.

Нара вздохнула и принялась убирать со стола.

Через пять минут она вернулась.

— Ура! Мы с Денькой в кино идём! Представляешь?!

— Угу.

— Правда это боевик. Я больше фэнтези люблю. Но ничего! Раз ему нравится, пусть.

В другой раз сходим на какую-нибудь сказку. Вот только что бы мне надеть? А, ладно в джинсах пойду. Ты же мне одолжишь свою маечку?

Нара выключила воду, вытерла руки полотенцем и обернулась с Маше.

— Так. Первое свидание с юношей это серьёзно. Поэтому абы в чём ты не пойдёшь!

— Но у меня нет ничего нарядного.

— Зато у меня до фига и больше. Есть у меня одна вещичка. Тебе точно подойдёт.

Нара прошла в комнату и открыв шкаф стала перебирать вешалки:

— Давно собиралась его проинспектировать, да всё руки не доходили. Блин, да где же он? О, нашла! — Нара вытащила на свет божий очень симпатичный лазоревый сарафанчик на тонюсеньких лямочках, отделанный по лифу и подолу настоящим вологодским кружевом, — представляешь, купила его из чистой вредности. Он мне изначально маловат был, но я надеялась похудеть, — она вздохнула, — не судьба. Да и длинноват он мне. А вот тебе, в самый раз будет. Ты повыше меня. Примерь.

— Ух ты! Какой классный! — Маша взяла в руки почти невесомую шёлковую вещичку, — у меня ещё никогда такой красотищи не было. Нарусик! Я тебя обожаю!

— Я тебя тоже. Переодевайся быстрей.

Через десять минут разглядывая крутящуюся перед зеркалом Машу, она с грустью и лёгкой завистью думала о том, что у девочки всё только начинается и дай Бог ей счастья, а вот у неё самой впереди полная неизвестность. Ну в самом деле — кто она для Северинцева? Просто женщина, которую он захотел. И как не прискорбно это было сознавать, но никакого светлого будущего рядом с ним, Нара для себя не видела. Он будет с ней, пока ему этого хочется. А дальше? А что дальше? Главное не пропустить момент и самой поставит точку, чтобы потом не чувствовать себя мадам Брошкиной. Хотя… А вдруг?

Нара потрясла головой, отгоняя глупые мысли, решив последовать мудрому совету Скарлетт и снова занялась Машей.

— Вот! Теперь то что надо! — Нара отошла на несколько шагов, любуясь преобразившейся Маней. — Просто блеск! Красавица!

— Правда?

— Хм. Деня твой в осадок выпадет. Отвечаю.

Через полчаса Нара стояла у окна, с любопытством разглядывала двор. Наконец, из подъезда появилась Маша.

— Ой какой рыжик! — восхитилась Нара, наблюдая как из припаркованной напротив иномарки выбирается высокий одетый в эксклюзивные шмотки парнишка с букетом садовых ромашек, — а упакован то как! Ну Манюня даёт!

Джип Северинцева въехал во двор в тот момент, когда Денис подводил Машу к пассажирской двери своего авто.

Нара замерла у окошка, лихорадочно вспоминая, куда она положила ключи от его квартиры. Однако покидать салон, он почему-то не торопился. Лишь когда машина Дениса выехала со двора, Северинцев вышел.

— Ну и что это за хлыщ? — с порога спросил он, едва Нара успела открыть дверь, — и почему ты отпустила с ним Марью?

— Что значит «почему отпустила»? — Нара даже немного опешила от такого наезда, — Денис пригласил Машу в кино. И по-моему, он вполне порядочный молодой человек.

— Серьёзно? И давно она с ним знакома?

— Послушай, тебе не кажется, что ты лезешь не в своё дело? — возмутилась Нара, — Маша хорошая и порядочная девочка!

— Нет, моя радость, не кажется! Она дочка моего покойного друга и я несу за неё определённую ответственность. К тому же у неё дурная наследственность.

— Да что ты говоришь! Это ты сейчас о своём друге, полагаю?

— Нет. Я о её матери.

— Однако, переспать с ней ты в своё время ничуть не побрезговал.

— С чего ты взяла?

— Догадалась! Ты был очень красноречивым, рассказывая Маше о её маме.

— Это к делу не относится. Просто я беспокоюсь за Маню.

— Надо же! Почти семнадцать лет ты её даже не видел, и вдруг не прошло и недели, как ты к ней прямо душой прикипел, — съязвила Нара, которой этот разговор не нравился всё больше и больше, — не надо мне вешать лапшу на уши. Может скажешь, что тебя так задело?

— Ничего. Ты права. Я лезу не в своё дело. Прости. Иди лучше ко мне, я ужасно соскучился — Северинцев вдруг резко сменил тему, заключая Нару в объятия. — Ну не дуйся, Нар.

— Да не дуюсь я! — она безуспешно попыталась вывернуться из объятий, — я просто не понимаю что происходит? Зачем ты снова здесь? Ты ведь волк-одиночка или как тебя там девчонки зовут «ледяной король»? Что тебе от меня надо?

— Ну не такой уж я и ледяной, как ты наверное успела заметить. И не злись, это не твое. Все очень просто — тебе со мной… кайфово. — Он отпустил её. — Но ты не уверена, что и мне с тобой так же. И еще — сомневаешься, что это правильно. — Саня пожал плечами, подразумевая, что это все обычное дело.

— Я не сомневаюсь! Я знаю, что неправильно. — Нара исподлобья внимательно смотрела на него, мельком подумав, что словечко «кайфово», откуда-то из её детства.

— Не ворчи. Может, хватит на сегодня метаний? Знаешь, что я скажу…Пускай всё идёт своим чередом. А то что ты себе напридумывала — неправда, — он чмокнул её в нос. — Нар, ты сильно не думай. Морщины появятся раньше времени. И вообще, давай займёмся чем-нибудь более приятным… — он снова подошел вплотную, остановился, скрестив руки на груди, с вызовом уставившись в её глаза. Затем легко поднял на руки и шагнул в комнату.

— Я… мне… в душ…

— Ага. Чистое тело, чистые помыслы… Или хочешь в душе? — хрипло зашептал он ей в ухо, — как ты сегодня хочешь? В ванной? На полу? На столе? — и вопреки предложенному выбору опустил на кровать.

«И почему я такая дура? — запоздало подумала Нара. — И хрен с ним, ну и пусть дура». Больше всего ей сейчас хотелось, чтобы он остался и, поэтому она не собиралась спорить и ломаться. Сопротивляться его нежному натиску, Нара была совершенно не способна. Пусть делает все, что захочет…

… Ей понадобилось несколько минут чтобы вынырнуть из головокружительного беспамятства и выровнять дыхание.

Северинцев лежал обернувшись вокруг неё как большой змей и казался безмерно довольным. Нара кое-как выпуталась из-под него и приподнялась на локтях обозревая устроенный ими бардак из разбросанных по полу вещей.

«Слава богу и Денису, увезшему Машу в кино, — подумала она.»

— Поужинать не хочешь? — Нара хотела погладить его по щеке, но он перехватил руку и зарылся носом ей в ладошку:

— М-м-м, такая вкусная, моя сладкая, — мурлыкнул он, целуя в центр ладони.

— Но не съедобная, — улыбнулась она, вырываясь, — так что там насчёт ужина?

— А жаль, что не съедобная, — он плотоядно облизнулся, — я бы тобой полакомился.

— Иди ты, гурман!

— Буду.

— Что?

— Ужинать.

— Тогда я быстро в душ и на кухню. И ты тоже вставай, хватит валяться. Маня может в любой момент прийти.

— Угу. Не выдумывай. К утру бы вернулась Маня твоя.

— Северинцев! Ты опять за своё?! Я ведь и обидеться могу.

— Да пошутил я. Не злись.

— Шутник, блин. Дурацкие у тебя шутки. Живо вставай! Чтобы через полчаса был в кухне.

— Угу, — Саня ухмыльнулся и демонстративно поудобнее подмял подушку.

Когда Нара, через полчаса вошла в комнату, Северинцев спал как младенец, уткнувшись носом в уголок подушки и сбросив на пол одеяло.

— Сань, — позвала она и тихонько потрясла за плечо, — Саша, хорош дрыхнуть, ужин стынет.

— Угу… Тош… накинь ещё пару шовчиков…

— Бедолага! — Нара тяжело вздохнула, — даже во сне операции снятся, — ну что мне с тобой делать? Спи уже, трудоголик несчастный, — она укрыла его и на цыпочках вышла из комнаты, прикрыв двери.

Северинцев появился на кухне только через два часа, когда Нара затаив дыхание увлечённо следила за стремительно разворачивающимися на экране событиями.

— Ну и что это за ужасы мы так вдохновенно смотрим? — его голос заставил Нару подпрыгнуть на полметра. Картинка на экране была пугающей, а вкрадчивый шёпот напоминал ехидный голос Трикстера.

— Фу, напугал! Разве можно так вот подкрадываться?

— Разве можно смотреть такую хрень? — ухмыльнулся он, застёгивая рубашку. — Хотя, вот та девчонка на экране очень даже ничего.

— Это не хрень, а мой любимый сериал. И это демоница, а не девушка.

— Ох, Нара, — Северинцев покачал головой, — прямо детский сад штаны на лямках. По- моему кто-то обещал ужин.

— А по-моему кто-то нагло его проспал. Ладно, садись, я сейчас разогрею, — она поставила ноут на паузу.

Северинцев действительно проголодался, потому что с аппетитом умял немалую порцию, да ещё и добавки попросил.

— Ну и где твоя драгоценная Машуня, — спросил он допивая сливовый компот, — м-м-м, вкуснятина! А ты хорошая хозяйка.

— Спасибо на добром слове. Она скоро придёт, я в этом уверена. Время ещё детское. И не надо вот этих намёков твоих.

— Да какие ещё намёки, господь с тобой! Просто ей завтра на работу.

— Решил поиграть в заботливого папашку? Не стоит. Тебе это не идёт.

— Ты меня ещё слишком мало знаешь, чтобы судить о том, что мне идёт, а что нет. Ладно, поеду я пожалуй, а то мы сейчас поругаемся. А мне это не нужно. У меня к тебе просьба небольшая будет. — Он достал из кармана бумажник и вытащил оттуда несколько купюр, — я некоторым образом виновен в том, что у Маши испортились джинсы. А гардеробчик то у неё и так не ахти. Съезди с ней в какой-нибудь джинсовый бутик, купи ей штаны нормальные. Ну какие ей больше понравятся. И ещё что-нибудь.

— Северинцев, ты серьёзно?

— Более чем. А что? Могу я сделать девочке подарок.

— Вообще-то да, но…

— Что опять про папашку что-нибудь ляпнуть собралась? Лучше не надо.

— Да нет, просто…

— Всё, солнышко, закрыли тему. Это не обсуждается.

— Ну хорошо. Погоди, я сейчас ключи от твоей квартиры принесу. И забери уже ты наконец портфель свой! Он уже по тебе соскучился. И да, забыла, сколько я тебе за машину должна?

— Не тараторь. Давай по порядку: кейс заберу, ключи оставь себе — это запасные, хочу, чтобы они у тебя были. И самое главное — я не позволю своей женщине платить за ремонт машины. Я достаточно обеспечен, чтобы уладить этот вопрос сам. К тому же мастер мой друг, мы уж как-нибудь с ним разберёмся.

— Вот смотрю я на тебя, Северинцев и думаю, ну откуда в тебе столько пафоса? Ведь ты прекрасно можешь быть нормальным мужиком…

— Не будем обсуждать сейчас мою нескромную персону. Я такой какой есть и вряд ли когда-нибудь изменюсь. Знаешь…, когда я был маленьким, моим любимым персонажем был Кай из «Снежной королевы». И я хотя мне уже почти под сорокет, я не теряю надежды, что где-то живёт та самая Герда. А вдруг это ты и есть? Ведь не зря же мне с тобой так тепло. Ну всё, я ушёл. У меня завтра дежурство. Когда освобожусь, не знаю. Так что созвонимся. — Он чмокнул её в щёку и направился на выход.

— Кстати, забываю спросить, откуда у тебя мой номер, — Нара зашла в прихожую следом за ним и прислонилась к стене, держа в руках его кейс, — или это секрет?

— Да какой там секрет! Лиза дала. Как ты думаешь, может отказать ваша старшая ведущему хирургу в такой малости как телефон её подчинённой?

— Да уж.

— Давай, пока, солнышко. Не скучай тут без меня. И за Машкой присматривай.

— Угу.

Нара закрыла за ним дверь и подошла к зеркалу:

— Мда, Нара Андреевна, — сказала она самой себе, — похоже вы не по себе сук срубили. Любовник он конечно супер, но меня уже скоро тошнить начнёт от его апломба.

* * *


Остаток недели у Северинцева судя по всему выдался очень насыщенным. Ибо по словам Маши, его машину к больничной стоянке будто гвоздями прибили и он не вылезал из клиники по меньшей мере двое суток. Звонить сама Нара ему не собиралась, ещё чего не хватало, поэтому просто ждала. В пятницу, её благополучно выписали на работу и тем же вечером они с Машей устроили шопинг. Счастливая до невозможности Манюня, узнав про северинцевский подарок, простила ему все его грехи скопом и больше на него не обижалась.

Позвонил он только в субботу ближе к обеду, тусклым от усталости голосом сообщив, что способен разве только ей сказку на ночь рассказать, и что на большее вряд ли отважится, после таких сумасшедших деньков. Нара отпустила в ответ несколько не обидных колкостей, пожелав ему хорошенько отдохнуть и выспаться. На что Северинцев ответил, что поедет восстанавливаться в деревню к Володьке, пообещав, как — нибудь и её взять с собой.

В понедельник в клинике только и разговоров было о новом волшебном аппарате, который удалось достать Северинцеву. Увидеться им удалось мельком в коридоре. Ни следа улыбки, ни тени теплого взгляда, создавалось впечатление, что они вообще не знакомы. Едва кивнув в ответ на её «здравствуйте», он прошествовал мимо задрав подбородок и Нара, в который раз поразилась способности профессора мастерски перевоплощаться в холодного ублюдка.

Разглядывая завтрашний план, Нара обнаружила, что завтра они оперируют ребёнка. Ту саму Еву, отец которой и достал пресловутый селл-сейвер.




Глава 12


Смирившаяся с неизбежной операцией Ева оказалась тихой и улыбчивой девочкой и Маша быстро нашла с ней общий язык. Она использовала каждую свободную минутку, чтобы навестить свою маленькую подружку и каждый раз, стоило ей только появиться в палате, лицо Евы освещалось такой радостью, что Маша даже немножечко смущалась.

Телевизор, что висел в каждой палате над детскими койками вынесли по настоятельному требованию матери Евы и перед её кроватью был лишь пустой кронштейн. Как объяснила Маше сама Ева — смотреть телевизор Свидетелям Иеговы запрещалось. Зато на прикроватной тумбочке лежала Библия, но Маша ни разу не видела, чтобы девочка её открыла.

Игрушек или кукол у Евы не было — мирские соблазны не одобрялись Свидетелями.

Но Маша не унывала. Вместо игрушек, мультиков и детских книжек, которые тоже были под запретом, она быстро нашла ей занятие, притащив целую кучу карандашей, фломастеров и два больших альбома и Ева с увлечением рисовала. Причём по Машиному мнению, очень неплохо для своего возраста и если бы не мамаша, которую Маня уже заочно возненавидела всей душой за такое издевательство над ребёнком, из Евы в будущем могла бы вырасти неплохая художница. В том, что она будет жить, Маша ни капельки не сомневалась.

Она даже в выходные нашла время, чтобы навестить и ободрить девчушку, которая с каждым днём становилась всё более грустной и Маша понимала — она просто боится.

Когда во вторник утром, Маша зашла к ней, чтобы пожелать ей удачи и хоть как-то приободрить, Ева сидела в своей излюбленной позе на кровати, на коленях у неё лежала закрытая Библия. Она казалось такой маленькой и потерянной, что у Маши сжалось сердце.

Она подсела к ней и погладила по аккуратно причёсанной голове, а затем наклонившись к самому ушку шепнула:

— Ну что ты, Евочка, всё будет хорошо. Вот увидишь! Профессор знаешь какой! Самый лучший в мире доктор! Он всё сделает для того, чтобы ты поправилась! Ты мне веришь?

— Верю, — Ева слабо кивнула и прижалась к ней, — только мне всё равно страшно.

— Я всё понимаю, маленькая моя. Хочешь я буду за тебя молиться? Ты уснёшь и будешь видеть прекрасный сон, пока доктор будет лечить твоё сердечко. А потом ты откроешь глазки, и вот она я! Буду сидеть у твоей кроватки. Тебя ведь потом ко мне в отделение привезут.

Ева слабо улыбнулась:

— Ты наверное ни одной даже самой малюсенькой молитвы не знаешь.

— Почему это? Вот «Отче наш», например, и еще я сама сочинила одну. Повторяю, её на сон грядущий. Только это секрет. Ты ведь не выдашь меня?

— Нет конечно. Ты ведь моя подруга.

В это время дверь открылась и в палату вошла медсестра, везя перед собой каталку:

— Ева, детка, тебе пора. Давай, зайка, на каталочку потихоньку перебирайся.

— Сейчас. Маша, — Ева быстро вытащила из Библии свёрнутый вчетверо альбомный листочек, — это тебе. Только обещай мне, что прочитаешь его, когда меня увезут.

— Хорошо. Ты держись там, малышка! Я буду очень- преочень ждать тебя.

Еву уложили на каталку, и когда вывозили, Маша украдкой её перекрестила, прошептав под нос:

— Только вернись обратно! Пожалуйста!

Хлопнула дверь лифта, увозя Еву в операционную и Маша трясущимися от волнения руками развернула листочек:

— О нет! Господи, ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Пусть этого никогда не случиться!

Вместо того, чтобы идти в свое отделение, Маша бездумно брела по переходу почти не разбирая дороги, захлёбываясь от слёз, пока не налетела на кого-то.

— Ой, простите!

Она подняла голову и попыталась сфокусировать взгляд. Кем-то оказался профессор Северинцев.

— Это что ещё за слезокап такой, — спросил он, приподняв её за подбородок, — по какому случаю ты решила устроить внеплановый потоп?

— Ева… — всхлипнула Маша и заревела уже в голос.

— Антон, ты иди, я задержусь на минутку, — сказал он своему спутнику, — мне тут нужно с барышней потолковать.

Доктор утвердительно кивнул и продолжил путь, а Северинцев почти насильно оттащил Машу к окну и повторил вопрос.

Вместо ответа, она протянула ему листочек. Он развернул бумагу и вчитался в строчки: «Завищание. Я, Ева Грабишевская завищаю все имущество, которым владею лучшей подруге Маше Крыловой. Имущество: 1) Все мои рисунки, 2) Библия. После моей смерти Маша может забрать всё себе навсегда. Ева.»

Он помолчал пару минут, а потом взял её за плечи и легонько встряхнул:

— Маша, успокойся! Всё будет хорошо! Это Я тебе обещаю, а я никогда не бросаю слова на ветер. Верь мне!

— Ладно, — вяло согласилась Маша, но плакать перестала.

— У тебя телефон с собой?

— Угу.

— Дай его мне.

Маша протянула ему свой старенький, обмотанный скотчем телефон.

— Мда. Раритет! — проворчал Северинцев, забивая в память свой номер. Потом протянул «старичка» Маше:

— Звони.

Маша нажала на кнопку с лёгкой завистью глядя на ай-фон последней модели, который он выудил из нагрудного кармана форменной куртки.

— Ты будешь первой, кому я позвоню. Обещаю. Только ради Бога, прекрати рыдать. Не выношу женских слёз!

Маша шмыгнула носом и впервые улыбнулась, Северинцев вернул ей улыбку и стремительно пошёл по переходу в сторону лифтов.

* * *


— Ох, Витя, видел бы ты эту мать, — сокрушённо покачал головой Лисовицкий протягивая руку за очередным зажимом. Нара вложила ему в ладонь инструмент. — Гарпии… или как такие тётки называются? Мегеры, Фурии, Эриннии…

Северинцев шагнул в операционную, вслушиваясь в разговор.

— Суки они называются, — проворчал Логинов. — Безграмотные.

— И не говори, Витёк, — вставил Северинцев, впервые соглашаясь с анестезиологом.

— Всё готово, Александр Николаевич, — Сашенька заботливо поправила ему оптику и Северинцев подошел к столу.

— Блин, Лис, не знаю, на что ты рассчитываешь, — сказал он, разглядывая что-то внутри разведенных расширителем краев раны. — Мой метод экономит восемь минут двадцать секунд.

— При пережатии аорты это чертова уйма времени, — возразил Лисовицкий.

— Вот скажи мне, что я тебе плохого сделал? Ну почему ты мне вечно всякую дрянь подсовываешь, а?

— Хватит выделываться, Север. Ты же бог аневризм!

— Ну да. Как веретеновидная аневризма там, куда не долезешь, так сразу Север. А как что попроще, в нисходящей части аорты… так сам справлюсь.

— Согласен. Можешь потом попинать меня за это.

— Обязательно!

— Какая прелесть, — кудахтал над аппаратом перфузиолог. — Север, я твой должник по гроб жизни! И как ты только умудрился Грабишевского на селл-сейвер раскрутить?

— Это да, — вставил Лисовицкий, — если бы не он, Еву ожидала бы операция с кровезаменителями и возможный анафилактический шок.

— Вот и учитесь, пока я жив. Артурчик, конечно, та ещё сволочь, но дочку любит. — буркнул Северинцев. — Тош, не зажимай тут, давай кисетный шовчик.

— А теперь все заткнулись, — непререкаемым голосом сказал Северинцев. — Вить, ты готов?

— О да…

— Тогда поехали.

В операционной стало тихо.

…Операция шла четвёртый час и уже подходила к завершению. Всё было нормально, Северинцев по — прежнему оставался спокойным и собранным, молча колдуя над детским сердечком. Лишь однажды, вкладывая ему в руку заряженный нитью иглодержатель, Нара почувствовала, как она дрогнула…

… - Нагреваем… Стоп! Крупноволновая фибрилляция!

— Давление падает! — заволновался Логинов, — частота сердечных сокращений тридцать… двадцать восемь… двадцать два… — Женя, твою мать!

— Пускаю вазопрессоры… Увеличиваю…

— Падает, бл…, снова падает!

В тишине тревожно попискивали мониторы.

— Пульса нет, — сообщил анестезиолог, выглянув из-за экрана. Его лицо было серым. — Тонов нет.

— Дефибриллятор! — резко приказал Северинцев. — Десять джоулей. Быстрее!

Подкатили тележку.

— Многовато будет, — попытался возразить Антон. — Она весит тридцать…

— Десять джоулей! — рявкнул тот.

Заряжающийся дефибриллятор издал воющий звук.

— Все назад… Руки убрать! Разряд!

Тело под простынями судорожно дернулось.

Нару затрясло: она увидела, как Северинцев на мгновение приложил маленькие электроды к открытому трепещущему сердцу.

Все вновь сомкнулись над столом.

— Полный п…..ц, бл…!

— Адреналин! Еще! Готовьте кордарон.

— Ни хрена! Витя, что там с интубацией?

— Оксигенация адекватная.

— Пятнадцать джоулей. Руки от поля! Разряд!

Глухой стук тела об стол.

— Ничего.

— Кордарон внутривенно!.. От стола! Двадцать джоулей… Разряд!

Снова лишь стук вздрогнувшего тела.

— Да! Да, бля, есть ритм!

— Давай-давай-давай, да, да… Да! Давай, девочка моя, держись! Умничка, Ева. Другое дело.

— Фух. Слава тебе Господи! Есть синусовый ритм.

— Ушиваем поле?

— Ждем.

— Асистолию? Только не это!

— Пятьдесят джоулей тебе на язык, Лис!

— Триста шестьдесят в голову Свидетелям Иеговы.

— Это без меня. Чтоб я еще раз взялся… Эй, инфузию кордарона наладьте там!

— Думаю, можно ушивать.

Северинцев снял очки и оглядел присутствующих:

— Ну что, дамы и господа! Север сказал — Север сделал.

Нара улыбалась под маской, смаргивая счастливые слёзы.

— Слава Богу!

— Слава селл-сейверу и дефибриллятору, — поправил Северинцев. — Всем остальным спасибо.

Он стремительно вышел и едва сняв халат, полез за телефоном.

— Маша, — сказал он в трубку, услышав робкое «алё». — Можешь выбросить в мусорку завещание. Оно всё равно потеряло своё силу.

В ответ раздался такой восторженный визг, что ему пришлось отнести телефон подальше от уха чтобы не оглохнуть.

— Эх, Манюня. Дурёха ты моя мелкая! — смеясь сказал он, — жди! Вернётся скоро подружка твоя.

* * *


Северинцев добрался до своего кабинета и рухнул на диван. Шею и спину ломило от многочасового напряжения, ноги отваливались, а ещё он злился на себя. На то, что едва не потерял контроль над ситуацией, притащив с собой то, что просто обязан был оставить за стенами операционной. И теперь на все лады мысленно материл себя за минутную слабость. Когда ему всё же удалось предотвратить трагедию и вытащить Еву, он уже принял решение. Возможно оно было не самым справедливым, зато позволяло радикально решить проблему и он был полон решимости пойти к своему старому учителю и всё ему объяснить. И оставалось только надеяться, что Семёныч его поймёт. Вот только немножечко отдохнёт и обязательно сходит. Обязательно!

Он потёр шею, разминая затёкшие мышцы, нашёл пульт, включил телевизор и попал на «Россию-спорт».

Там корреспондентка брала интервью у его земляка хоккеиста Станислава Косогорова, чей автограф до сих пор висел на почетном месте в его маленькой комнатке в квартире родителей.

Рядом с Косогоровым сидела его супруга Виктория. Знаменитый хоккеист с такой любовью и нежностью говорил о своей семье, что Саня невольно заслушался. И понял, что для этого человека самое главное в жизни не его спортивная карьера, кубки Стэнли, олимпийское золото, а эта хрупая красавица-блондинка и его уже взрослый сын. Слушая откровения знаменитости, Северинцев понимал, что тот прав. Что карьера конечно дело хорошее, но как же это наверное здорово, когда дома тебя ждут не пустые стены, а любящая женщина и твой ребёнок.

Ребёнок… Маша… Он ещё не знал результаты теста, но почему-то именно сегодня, после общения с ней, понял — Маша его дочь. Это было как откровение, пришедшее откуда-то свыше. И пусть женщина подарившая ему это чудо была не самой лучшей на свете, но в глубине души он был ей благодарен.

… - Эй, Сань, ты там живой? — в двери просунулась довольная физиономия Володьки, выводя его из размышлений, — говорят ты сегодня невозможное совершил. Да Грабишевский тебе теперь памятник при жизни поставит.

— Да уж. Если бы он знал все детали, Вова, он бы меня по грудь в землю закопал и краской бронзовой покрасил. Живого. Я чуть не потерял ребёнка!

— Но ведь не потерял же. Так что можно праздновать победу.

— Посмотрим. После операции прошло ещё слишком мало времени. Так что я пока погожу бить в барабаны.

— Тьфу, тьфу, тьфу, — Волков с чувством поплевал через левое плечо, — у тебя золотые руки, Сань. Я даже не сомневаюсь, что малышка теперь будет жить.

— Дай-то Бог. Ну хватит уже юлить. Говори.

— Я лучше покажу. Вот держи, — Володя протянул ему бумагу, — что скажешь?

— Мда. А ты знаешь, Вов, я ещё до твоего прихода знал, что тест положительный.

— Серьёзно? У тебя прорезались способности к телепатии?

— Нет. Открылись глаза.

— Ну… я даже не знаю, что сказать. Честно говоря, я думал, ты отреагируешь иначе. Начнешь опять возмущаться и всё такое.

— С утра я тоже так думал. Пока не встретил её рыдающую в переходе. И почему- то именно там, понял, что это правда!

— И что ты теперь собираешься делать? Скажешь Маше?

— Не знаю. Наверное, нет.

— Но почему?

— По многим причинам.

— Север, ты что — идиот? Какие ещё к херам причины? У тебя появилась дочка! Красавица! Умничка! А ты придумываешь какие-то причины. Совсем сдурел да?!

— Вова, пойми меня. Я пока не готов к таким переменам в своей жизни. Ребёнок — это большая ответственность…

— Да чёрт бы тебя побрал! Машка тебе что — грудным младенцем досталась? Да, это ответственность, но ведь и ты не неопытный вьюноша. Ты вполне справишься с отцовскими обязанностями. К тому же не тебе говорить об ответственности. Ты каждый божий день держишь в руках не по одной человеческой жизни.

— Вова!

— Что «Вова»? Северинцев, вот признайся мне как на духу. Ты просто боишься!

— Да! Да я боюсь. Боюсь её возможной реакции. И потом, Ирка конечно та ещё штучка была, царствие ей небесное, но мне почему-то кажется, что сказать Маше о том, что я её отец, будет не самой лучшей благодарностью женщине.

— Б…ь, Северинцев, ну ты и дурак! — с чувством выплюнул Вовка, — Просто фантастический дурак! Тебе не кажется, что ты поздновато начал заниматься самокопанием? Ты хоть понимаешь, о чём говоришь? Ирке уже давно без разницы, что о ней дочка подумает, им там — он ткнул пальцем в потолок, — вообще ничего не надо. А Бог давно простил её грешную душу. Тебе о Маше думать надо! У тебя дочь сирота при живом отце, а ты тут ломаешься как дешёвая печенюшка.

— Да при чём тут это, Вова! Я же не отказываюсь. Буду помогать ей, чем смогу, но признаться ей я пока не готов. Извини. Не сейчас.

— Ладно, Север. Дело твоё. Знаю, что давить на тебя бесполезно. Видимо тебе действительно нужно время, чтобы принять всё это. Уже то, что ты не выпендривался и не пытался отрицать очевидное — огромный прогресс. Так что я пока подожду в сторонке и понаблюдаю, как тебе удасться выпутаться из сложившейся ситуации, не выдавая себя.

— Ты забыл, Вова, для всех я мерзкая холодная скотина без сердца и жалости. Так что я буду играть свою роль до конца.

— Да уж. Мне иногда кажется, что эта маска к тебе намертво приклеилась.

— Ладно. Если у тебя всё, мне пора идти. У меня очередная операция скоро. Надо ещё к Семёнычу заглянуть. Решить кое-что.

Волков встал с кресла и шагнул к двери.

— Погоди. Я с тобой. Нам до лифтов по дороге. И не злись на меня, Вов, хорошо?

— Злюсь, это слабо сказано! Иногда у меня просто руки чешутся хорошенько приложить тебя бестолковкой о стенку. Чтобы мозги на место встали.

— Хм. Отдача не замучает?

— Только это меня и останавливает. Давай, пока, папаша. Привыкай к новому званию.

* * *


Северинцев постучал в двери заведующего оперблоком:

— Сергей Семенович, можно?

— А, Сашенька, проходи, дорогой! Конечно можно. Всегда приятно видеть своего лучшего ученика.

— Спасибо.

— Присаживайся. Сейчас я чайку организую. Ты что-то хотел, или просто так зашёл проведать старика?

— Да у меня времени не так много, Сергей Семёнович. Давайте я лучше Вас как-нибудь дома навещу. Там можно и чайку и поболтать, а сейчас я к Вам по делу.

— Я весь внимание, мой дорогой.

Выслушав Северинцева, старый доктор удрученно вздохнул, и сдвинув очки на лоб озадаченно воззрился на него:

— Я поставил в твою бригаду лучшую медсестру. Лучшую из всех! По твоей между прочим настоятельной просьбе. Теперь же ты приходишь и заявляешь мне, что она тебя чем-то не устраивает. Чем, позволь узнать? Чтобы отказаться от такого специалиста нужна очень веская причина. И сейчас ты мне её внятно изложишь. Ты конечно же царь и бог и волен делать всё что пожелаешь. Тебе не может отказать ни в чём даже главный. Но даже тебе я не позволю обижать своих девочек! Итак. Я слушаю.

Северинцев что-то тихо пробурчал себе под нос.

— Я сказал — чётко и внятно, Саша!

— Она меня отвлекает, — с вызовом повторил Северинцев и посмотрел прямо в глаза своему учителю.

— Это не… — начал было Сергей Семёнович и вдруг замер на полуслове, изумлённо глядя на него:

— Саша?! Саша! Господи ты боже мой!

— Я не знаю, что Вы там подумали, но это всё что я могу сказать.

— Да я и так всё понял. Ох мой мальчик, и до чего же ты всё-таки упёртый сукин сын! Ну-ну! Ты можешь сколько угодно закрываться от всех, обманывать окружающих, прятаться за своим пресловутым сволочизмом. Но, сынок, от себя самого-то ты куда спрячешься? Пойми, разрушать очень легко, а вот отстроить всё заново будет гораздо сложнее! Как бы пожалеть потом не пришлось.

— Сергей Семенович. Пожалуйста! Я со всем разберусь.

— Уверен?

— Да.

— Ну что ж. И кого же ты желаешь видеть в своей бригаде?

— Лизу.

— Э-э нет, дорогой! Лизавету я тебе не отдам. Она вообще-то старшая, у неё и так дел по горло. Она просто физически не сможет совмещать две должности сразу. Ты по сколько часов в операционных торчишь, напомни мне? Вот именно.

— Тогда Татьяну Колоскову.

— Таню? Что ж, хороший выбор. Но до уровня Нары не дотягивает.

— Ничего, научится.

— Договорились. Но имей ввиду, объясняться со Светловой будешь сам.

— Естественно. Спасибо.

* * *


В конце рабочего дня, Нара подошла к стенду, поинтересоваться завтрашним планом.

Толпившиеся тут же коллеги, как-то странно притихли при её появлении и расступились давая, дорогу.

Она тупо смотрела на стенд и ничего не понимала. В списке северинцевский бригады её не было. На всех операциях была записана Таня Колоскова.

— Нарка, — подала голос одна из стоявших рядом сестёр, — можешь объяснить, чем ты так достала Северинцева, что он тебя из бригады турнул?

— Я бы тоже очень хотела это знать, — чувствуя себя оплёванной, пробормотала Нара, — вот прямо сейчас, пойду и спрошу его об этом.

Она круто развернулась, и помчалась в сторону выхода, шепча под нос:

— И не дай тебе бог, Северинцев, перевесить на меня свои собственные проблемы!




Глава 13


Северинцева на месте не оказалось.

— Вот блин! — Нара сердито подёргала ручку, — да где ж тебя носит, зараза!

Из полуоткрытой двери сестринского поста доносился оживлённый гомон и Нара решила поинтересоваться у местных девчонок, куда подевалось их начальство.

Она прошла в смежную с постом сестринскую, где две дежурных сестры пили чай. На столе навалом лежали вкусности, начиная от разносортных конфет в коробках и без, заканчивая внушительным тортом, красовавшимся в центре.

— Привет, — улыбнулась Нара, обозревая сладкое изобилие, — кучеряво живёте, скажу я вам. Диатез ещё никто не заработал?

— О! Какие люди! Аристократия от хирургии в гости пожаловала, — отозвалась её бывшая одногруппница Яна, разливая по кружкам свежезаваренный чай — привет, Нарка! Каким ветром тебя к нам занесло? Садись, хлебни чайку с нами. Или вот ещё кофе есть. Растворимый правда, но пить можно.

— Ага, Нар, давай присоединяйся. Видишь у нас сколько вкусняшек, — поддержала подружку вторая медсестра Оксана, которую Нара тоже неплохо знала.

— Не откажусь. Сегодня столько работы было, даже в буфет сбегать не успела.

— Ну так что — чай? Кофе? Потанцуем? — хихикнула Яна. — А ты чего пришла то? По делу или просто на огонёк завернула.

— Чай. Да к шефу вашему. Кое-что про завтрашний план уточнить нужно. Вы не знаете где он может быть? Ян, это слишком большая чашка! Мне вон ту в цветочек, хорошо?

— Как скажешь. Так они с Лисом в детскую реанимацию пошли. Девчонку утрешнюю проведать. Грабишевскую. Ты подожди его. На вот, держи. Только не обожгись смотри, он только что вскипел. Остальное сама возьмёшь. Тока у нас с песком напряжёнка. Мы привыкли уже вприкуску с конфетами пить, поэтому сахара нету.

— Угу. Спасибо. Да у вас и без сахара, тут столько сладкого, что я удивляюсь, как вы ещё сыпью не покрылись.

— Хм. Да мы привычные, — вставила Оксана, — каждый же божий день презенты от выздоравливающих. А домой брать запрещено. Вот мы тут и наворачиваем.

— Вот смотрю я на тебя, Нарка, и удивляюсь, — отрезая здоровенный кусок торта рассуждала Яна, — мы ведь с тобой ровесницы, а ты вроде бы ничуть не изменилась. Будто заморозили тебя. Всё такая же как в училище была — стройняшка, да и сама вся из себя. Не то что я. Ну ладно Ксюха, ей двое спиногрызов фигуру подпортили, а я ведь тоже свободная как ветер. Поделись секретом, как тебе это удаётся?

— Да какие там секреты, Ян, ну ты чего! Я обычная. Как все.

— Фига се — как все! Ладно прибедняться то. Мне бы такую талию! Все бы мужики мои были.

— А всё потому, что Нарка не тащит в рот всё что не приколочено, — съехидничала Оксана. — И конфеты не лопает килограммами. Правда ведь, Нар?

— Угу. Наши то пациенты подарки нам не приносят. Мы все больше вместо конфет звездюлей от хирургов получаем.

— Это да! — тяжело вздохнула Яна, — такая шоколадно-тортовая диета до добра не доведёт. Сама понимаю, что пора прекращать жрать, а то скоро в двери не пролезу, но ничего поделать с собой не могу. Никакой силы воли, поверь! А сейчас так особенно! Я недавно с очередным бойфрендом рассталась. Нервов кучу потратила! А когда я психую, у меня вообще рот не закрывается. Нар, ты чего тортик не ешь? Знаешь какой вкусный!

— Не, Яна, я не люблю торты, — Нара решительно отказалась от угощения, — а вот парочку рафаэллок съем.

— Ну дело твоё, — пожала плечами Яна, продолжая жаловаться на свои аппетитные формы и бывшего кавалера, который так и не смог оценить их по достоинству.

Нара допила чай и отставила чашку в сторону:

— Спасибо, девчонки.

— За что интересно? За две конфетки и малюсенькую чашечку чая? — фыркнула Оксана, — да у меня младший больше тебя лопает. Вот видишь, Янка, в чём секрет. Просто не надо слишком много есть! И будешь такой же как Нарка.

— Угу, — поддакнула Нара, — Ян, ты попробуй для начала на ночь не есть. На фитнес походи или на аква-аэробику. И похудеешь. Ты же в училище тоже худышкой была. Представь себе, вот ты такая вся постройневшая встречаешь своего бывшего, и… о-о! Зуб даю, он сто раз пожалеет, что такую умницу-красавицу бросил.

— Ну на фитнес то я ещё соглашусь пожалуй, а вот, насчет не есть перед сном, это сложнее. Я ж ведь уснуть не смогу.

— Ты фотку свою в купальнике повесь на холодильник. А внизу плакатик — типа «хватит жрать!» и замок побольше на дверцу или вообще скотчем его обмотай, — веселилась Ксюшка.

— Да ты что! Я ж там дыру прогрызу как хомяк в коробке. А у меня холодильник новый. Месяц назад купила. Жалко!

Нара, помнившая Яну ещё с училища, знала её как абсолютно неконфликтную, весёлую хохотушку с лёгким и незлобивым характером. Кто-нибудь другой на её месте может и обиделся бы, но только не Янка. Вместе с Оксаной, она от души потешалась над несовершенством собственной фигуры.

— Да уж! Скотч это пожалуй чересчур, но с фоткой это ты здорово придумала, — хихикнула Нара, — и вообще, кто бы говорил! Вокруг тебя мужики всегда стаями вились.

— Это потому что я вся такая белая и пушистая, — подтвердила Яна, — и по фиг, что толстая! Меня и такую любят.

— Вот именно. Дело то ведь не только в фигуре, а скорее в человеческих качествах, — резюмировала Нара, поднимаясь — эх! хорошо с вами, но я пойду, пожалуй. Рабочий день закончился, пора до дому собираться. Успеть бы до пробок проскочить, а то опять на час застрянешь.

— А как же шеф? — спохватилась Яна. — Хотя это даже хорошо, что ты его не дождалась. Он сегодня злой как чёрт!

— Угу, — подтвердила Оксана, — с утра вроде бы ещё ничего был, а после того как девчонку прооперировал, ну прямо зверюга! Кидается на всех. Вальку-буфетчицу до слёз довёл из-за какой-то ерунды. И с Наташей поругался, хотя он вроде бы на неё никогда не орёт.

— Угу. То-то вы вместо того, чтобы работать чаи гоняете. Стресс что ли так снимаете?

— Так это, мы ведь по-быстрому, пока Николаич наш отсутствует. У нас всё равно сейчас тяжёлых нет, в реанимации оба. А остальные все около дела, вон по коридору даже ползают. Да и дверь у нас открыта, пульт вон он, если что.

— Тогда пока. Спасибо за чай.

— Угу. Ты забегай к нам, а то вы там у себя наверху совсем одичали.

— Ладно…

…- Что вы здесь делаете, Нара Андреевна? — Северинцев появился так неслышно, что Яна от неожиданности выронила чашку:

— Ой!

— Мне бы поговорить с Вами. Можно?

— Секунду, — Северинцев кивнул и перевел взгляд на своих притихших подчинённых:

— Вот именно «ой»! Яна, сколько раз я тебе говорил — никаких посиделок вдвоём! Хотите чаю попить — без проблем. Но только по одной! Другая, чтобы всё время была на посту!

— Простите, Александр Николаевич, — Яна жалобно смотрела на него, — этого больше не повторится.

— Ну да. В двадцать пятый раз. Чёрт знает что! Развели бардак. Ладно, допивай свой чай. А то ещё похудеешь не дай бог! Оксана! Марш на рабочее место.

— Уже иду.

— Прекрасно! — Он обернулся к Наре, — прошу ко мне в кабинет, Нара Андреевна.

* * *


— Я знал, что ты придёшь, — Северинцев запер дверь на ключ и попытался обнять её, но Нара отпрянула от него как от прокажённого. Он это заметил и убрал руки.

— Александр Николаевич! Ответьте мне только на один вопрос — почему? Почему вы выставили меня из бригады? Я что — плохая медсестра?

— Вы замечательная медсестра, Нара Андреевна! — Северинцев тоже перешёл на официальный тон. — Я даже больше скажу — вы одна из лучших, судя по отзывам моих коллег. И я вас не выставлял. Это временная мера. Дело вовсе не в вас.

— Да что вы говорите! А в ком же тогда? В вас?!

— Удивительная проницательность!

— А конкретней нельзя?

— Если желаете. Вы прекрасно знаете, Нара Андреевна, как я на вас реагирую с некоторых пор. Учитывая, что я стою не у станка, а у операционного стола, малейший косяк с моей стороны будет оплачен человеческой жизнью. Ваше присутствие в оперзале меня отвлекает, — он неожиданно притянул её к себе и жарко зашептал прямо в ухо:

— Очень сложно сосредоточиться, когда рядом стоит женщина, от которой у меня натурально рвёт крышу. Я понятно объясняю?

— Более чем, — прошипела Нара, выдираясь из объятий, — иными словами, вы не можете справиться с собственной похотью, а расплачиваться за это должна я! Как интересно!

— Нара, послушай, я понимаю, ты сейчас злишься. Но сама подумай, что мне ещё оставалось делать, если мне в голову лезут всякие ненужные мысли, стоит лишь взглянуть в твою сторону. И пока мне не удается затолкать их куда подальше. Должно пройти какое-то время. Я понимаю, что не должен был идти к Семёнычу, предварительно не сообщив о своём решении. Хочешь, я даже извиниться могу…

— Знаете что, Александр Николаевич! Вам дать адрес куда идти со своими извинениями или сами дорогу найдёте?!

— Вот только хамить не надо…

— … Это я даже ещё не начинала…

— … и впутывать сюда наши личные отношения…

— … о каких отношениях речь? Никаких «нас» нет, не было и быть не могло! Дверь откройте. Мне идти нужно.

— Я отпущу тебя только тогда, когда мы объяснимся.

— И что вы хотите услышать? «Спасибо большое что попёрли меня из бригады!? Это такая ерунда право, что даже обсуждать не стоит. А трахаться с вами я по-прежнему согласна, ага! Я же дура набитая, без мозгов и претензий! Разве ж можно отказать господину профессору в такой малости?» Может мне ещё порыдать от счастья, что меня поимел сам Северинцев? Не дождётесь! Поищите себе другой объект для удовлетворения. Я вам не сопливая малолетка и никому не позволю вытирать о себя ноги! Так что счастливо оставаться!

— Вы считаете, что имеете право меня оскорблять? — Северинцев навис над ней угрожающе сдвинув брови.

— Вы же хотели объяснений? Получите. Хотите уволить меня? Да Бога ради! Только мотивируйте конкретней, а то ваш хронический стояк, в отделе кадров сочтут пожалуй слишком уж экзотической причиной для увольнения. — Нара очень жалела, что приходилось изъясняться вполголоса. А ей так хотелось от души наорать на него! — Немедленно откройте дверь! Меня тошнит от вас!

У Северинцева был такой вид, будто он сейчас её ударит. Ни говоря больше ни слова, он шагнул к двери и повернув ключ, с издевательским полупоклоном распахнул её настежь.

Нара спокойно вышла из кабинета, и подошла к сидевшей на посту Яне.

— Ян, у тебя сигареты есть?

— Ну да.

— Дай штучку.

— Счас. Только покарауль тут минутку. Я из сумки достану. Нам шеф курить запрещает, так мы теперь тихаримся.

— Хорошо.

Получив желанную сигаретку и зажигалку, она чуть ли не бегом припустила к курилке в которой на её счастье никого не было. Руки так дрожали, что прикурить ей удалось лишь с третьего раза. Выкуренная сигарета помогла ей не сорваться в истерику на глазах коллег. Она молча выслушала слова сочувствия и уверения в том что бригаде Серёжи Дегтярёва ей будет даже лучше потому что он «такой милый лапа», не то что этот злыдень Северинцев (с последним Нара была полностью согласна) и наконец — то покинула клинику. Только оказавшись в салоне любимого Моти, она уронила голову на руль и тихо заплакала.

Выплакавшись, она вытерла слёзы и посмотрела на часы. Маша должна была выйти ещё полчаса назад, но почему-то опаздывала.

— Блин, да где её носит? — она достала из сумки трубу.

Ответила Маша почти сразу.

— Мань, тебя там хозинвентарём засыпало что ли, — сердито спросила Нара, — мы сегодня домой поедем или нет?

— Нарусик, ты поезжай одна, хорошо? Я ещё чуток с Евой побуду. Она проснулась и просит, чтобы я с ней посидела. Ты не обижайся, ладно? Я если что — на троллейбусе доберусь.

— Хорошо. Только не очень задерживайся. А то я переживать буду.

— Угу. Пока.

— Увидимся.

Выезжая со стоянки и почти успокоившись, Нара подумала, что всё что случилось сегодня возможно и к лучшему. Что всё закончилось не успев начаться и она почти не успела к нему привыкнуть. Выкини Северинцев такой финт позже, выдирать этого придурка из сердца пришлось бы с кровью. А так… поболит и пройдёт. Не смертельно. Изначально было ясно, что ничего хорошего из этого не выйдет.

Выехав на центральную улицу, она перестроилась в левый ряд, направляясь к дому родителей. Ей срочно нужны были деньги, чтобы заплатить за ремонт Моти.

* * *


Денис нахохлившись сидел на стуле и обиженно сопел, косясь на коллег.

Коллеги в лице обожаемого напарничка и Вадика Смирнова ржали вот уже пять минут и никак не могли успокоиться.

Вадик смеяться уже не мог и лёжа навзничь на столе только тихо хрюкал. Хохлов икая, вытирал выступившие слёзы. Деня ничего смешного в случившемся не находил, поэтому обижался.

Гомерический хохот у оперов вызвала утренняя вылазка Дениса в адрес.

Мама Дени была человеком дисциплинированным, просыпать ему не позволяла, потому приходил он на работу раньше всех. Сегодня он как обычно явился в отдел ни свет, ни заря и нос к носу столкнулся с дежурившим ночью следаком Лебедевым.

— А, Одинцов! Как ты вовремя! Давай выручай, нужно трупик оформить не криминальный. Бабка из квартиры уже неделю не выходит, запах пошел, соседи звонят, требуют проверить. Сгоняй, а?

— А участковые где?

— Так нет ещё никого. Это ты у нас ранняя пташка.

— Куда ехать-то?

— Да тут недалеко. На Ломоносова, сразу за общагой.

— Ладно, давай адрес.

— Вот и ладушки.

Прихватив бланки протоколов, Денис отправился в адрес.

Квартира с усопшей бабкой была на первом этаже. Вызвавшие милицию соседи долго объясняли, что Октябрина Яковлевна живет одна, часто болеет, последнюю неделю не выходит, а от дверей идет неприятный запах. Денис пригнулся к замочной скважине — действительно воняло. Дверь была мощная, и Деня решил залезть в квартиру через лоджию. Но когда он объяснил соседям, что сейчас в их присутствии будет проникать в квартиру покойной, о чем составит протокол, где им надо будет расписаться в качестве понятых, то сердобольные граждане мигом исчезли за своими дверями и на звонки больше не отвечали. Обойдя в течение получаса весь подъезд и так и не найдя понятых, Денис плюнул, решив обойтись своими силами и вписать в протокол липовых людей. Не в первый раз. Ничего страшного.

Найденной на лоджии отверткой он вынул стекла, затем снял с себя лёгкий светлый пиджак, чтобы не запачкать, и остался в одной чёрной футболке, с которой на мир смотрела закутанная в белый балахон фигура без лица, державшая в руке здоровенную косу. В комнате воняло так, что съеденный с утра завтрак мгновенно попросился наружу. Денька вылез обратно и кинулся к ближайшему кусту. Избавившись от утреннего кофе и маминых бутербродов, Деня вытер рот и направился к машине. Покопавшись в багажнике, он выудил валявшийся там ещё с универских времен противогаз и вернулся обратно.

Покойница лежала на кровати, уткнувшись лицом в стенку и завернувшись в кучу тряпья. Деня натянул противогаз, сел на единственный стул, сдвинул в сторону кастрюли с бабкиным варевом и принялся писать протокол осмотра трупа, решив найти документы Октябрины Яковлевны попозже.

Строча протокол, он грустно думал о несовершенстве мира. Вот жила себе одинокая бабка, умерла, и дела никому нет, ни детям, ни внукам. Хорошо, хоть соседи позвонили. А то был как-то случай — умерла бабуля и лежала в своей квартире года два, не меньше, до тех пор, пока ее не обнаружили квартирные воры, вынесшие дверь. Видимо, поживиться чем-нибудь хотели. Можно представить себе их состояние, когда они обнаружили в кровати высохший скелет! Если они бежали из квартиры, забыв о старинных иконах и даже позвонили ментам. Зато, рабочие труповозки, оказались не такими чувствительными и суеверными, а потому прихватили «доски» без зазрения совести.

Покончив с писаниной, Деня приступил к поискам паспорта усопшей. Нечаянно он зацепил одну из кастрюль и она с грохотом рухнула на пол. «Черт!» — он, поднял кастрюлю и, поставив ее на место, продолжил поиски. Вдруг его взгляд остановился на кровати.

На ней, судорожно вцепившись в одеяло и вытаращив глаза, сидела Октябрина Яковлевна.

— Жива, мать твою так! — выругался он, и тут до него дошло, что в противогазе, со зловещей фигурой на груди и с ножом в руках, которым он безуспешно пытался открыть абсолютно чужой комод, он выглядит по меньшей мере нефотогенично.

Деня опустился на стул, а бабка, пробормотав что-то себе под нос и перекрестившись, вновь упала на кровать. Денис стащил с себя противогаз, в нос ударил мерзкий запах плесени и мочи. Подойдя к бабке, он потрогал пульс. Бабуся была жива, но находилась в глубоком обмороке. Вытащив мобильник, он набрал «скорую», а затем позвонил в дежурку.

— Одинцов, мать твою! Где ты лазишь?? Давай данные покойной.

— Она жива, мудак! — прорычал Денька и отключился.

Затем открыл для «скорой» входную дверь, вылез на лоджию, и прихватив пиджак пошёл к машине. Приехав в отделение, он вдруг с ужасом вспомнил, что оставил у бабки на столе сопроводиловку в морг и протокол осмотра её трупа, причем написанный со всеми подробностями, вплоть до описания нижнего белья старухи, которого он, естественно, в глаза не видел, а взял из головы, так как по закону требовалось описывать всё, что находится на трупе. Возвращаться к бабке он не захотел.

Как выяснилось час спустя, Октябрина Яковлевна неделю назад заболела и все время лежала на кровати, даже естественные надобности справляя под себя. От скисшей пищи и нечистот и пошел тот самый настороживший соседей запах. На их звонки в дверь она не отвечала, потому что постоянно спала. Приехавшие по вызову врачи обнаружили её в состоянии панического транса, но, сделав укол, привели в чувство. То, что бабушка пыталась объяснить врачам, так и осталось бы для них загадкой, не найди они оставленного Денисом протокола. Оказав старушке помощь, эскулапы умчались, бросив протокол на том же самом месте, может, специально, чтобы повеселить «усопшую», а может, чтобы в скором времени не писать новый.

Его одиссея с ожившим трупом, мигом стала достоянием всего отделения и теперь Деня хмуро сидел на стуле, пережидая приступ истерического веселья своих старших товарищей.

— Ну, Денька! Ну ты блин, даёшь! — высморкавшись в платок и вытирая выступившие от смеха слёзы, простонал Влад. — Это ж надо было так лохануться! А как же пульс проверить, зеркальце ко рту поднести, потормошить в конце концов?

— Так ведь Лебедев сказал — стопроцентный труп, — оправдывался Денис, — вот я и не стал проверять. И соседи…

— Ох, Деня, зелёный ты ещё пацан! Да мало ли кто что сказал! Ручкам своим доверять нужно и глазки держать широко открытыми, а не за противогаз прятаться. Молись теперь, чтобы бабка заяву на тебя не настрочила. Ладно, не грузись, разрулим. Поехали лучше в «Сточик» прокатимся.

Наведаться к родителям убитой три года назад девушки Влад собирался давно. Денька его усиленно отговаривал от этой авантюры — ну что за радость тащиться на другой конец города, чтобы задать несколько вопросов относительно трагедии, произошедшей бог знает когда. Но хохловская интуиция во всё горло вопила, что туда просто необходимо съездить. А Влад ей привык доверять, потому что сия проницательная «дама» его ещё ни разу не подвела. Поездка вышла на редкость удачной.

Мать убитой рассказала весьма занятную историю о сумасшедшей любви покойной дочери к своему лечащему доктору. А именно- к профессору Северинцеву. Нет, Влад конечно знал, что подобные случаи не редкость — многие пациентки по уши влюбляются в своих докторов. Но это была даже не любовь, а мания — девица профессору проходу не давала, забрасывая его любовными письмами, поджидая его в холле клиники и так далее.

Однажды ему это надоело. Мать покойной не знала точно, что именно наговорил ей Северинцев, но видимо ничего хорошего, ибо девчонка явилась домой вся в слезах и прорыдала ещё ночь напролёт. Однако в кардиоцентр ходила по-прежнему и даже завела себе там приятельницу. Как звали подругу, как она выглядела и кем работала в клинике, мать опять же не знала, но подозревала, что новая знакомая дочери была намного старше её.

— Ну что скажешь, Шерлок? — обратился Хохлов к Денису, когда они вышли к подъезду.

— Может это профессор её грохнул? — почесав в затылке, высказал предположение Деня. — А что, достала мужика, вот он и замочил её.

— День, ты чего? От утренней встречи с «прекрасным» ещё не отошёл что ли? На фига ему это надо? Ставить на кон своё имя и положение, чтобы убрать с дороги назойливую девчонку?

— Ну, он не сам мог это сделать. Что если это заказ?

— Угу. И двух других тоже он заказал. Они то ему чем помешали? Не-е, Денька, тут дело не в профессоре, тут что-то другое. Я пока не могу въехать, что именно, но нюхом чую какую-то говённую интригу. Хотя в одном ты, пожалуй, прав — вся эта чухня связана именно с нашим доктором. Поэтому, я завтра прямо с утречка подъеду в больничку и пообщаюсь с ним. Где-то у меня его визитка была, — он полез в карман за кошельком, — сейчас…, а, вот она родимая. Звякну ему вечерком, чтобы на месте был, а то неохота зря ноги топтать. А сейчас, мы с тобой прокатимся в один адресок.

— Куда?

— К старому другу Иваныча.

— Иваныч, это который жмуров потрошит?

— Он самый. Так вот, дяденька этот, ну друг Иваныча всю жизнь на Петровке проработал. Сейчас на пенсии и осел у нас. Но по старой дружбе Иваныча иногда консультирует.

— Криминалист?

— Неа. Аналитический отдел. Работал по маньякам и серийникам. Нам нужен психологический портрет. По словам Иваныча, он как раз спец по этому делу.

— Интересно, как он его составлять будет, если у нас ни одной улики нет?

— Вот и посмотрим, как работают крутые муровские спецы. Короче поехали. Товарищ в пригороде живет, а нам до него ещё добраться нужно. По дороге ещё где-нибудь перекусим. А то я с утра не жрамши.

…- Влад, как ты думаешь, это уже серия? — спросил Деня, выезжая на проспект.

— Ну-у, если к нашим девчонкам присовокупить ещё и эту, то уже можно считать, что да.

Так что шевелиться надо резче, пока этот мудак, ещё кого-нибудь не урекал.




Глава 14


Аналитик в отставке жил в добротном бревенчатом доме в самом центре пригородного поселка. Несмотря на заверения Влада, что их прислал Иван Иваныч, тот долго и придирчиво рассматривал их в глазок, затем потребовал предъявить удостоверения. Только убедившись в подлинности документов, бывший муровец впустил визитёров. Однако при ближайшем знакомстве, пенсионер оказался не таким уж и занудой. Представившись Семёном Михайловичем, он даже извинился за столь неласковый прием, мотивировав это тем, что за годы службы привык осторожничать. Влад был полностью с ним согласен — осторожность лишней не бывает. Семён Михайлович пригласил их на веранду и предложил испить с ним чайку, дескать, за трапезой и разговор быстрей завяжется. Влад и Деня, так и не успевшие заехать в кафешку, от предложения не отказались, тем более что к чаю ещё прилагались домашние пироги и мёд с собственной пасеки.

Познакомившись, Семён Михалыч попросил называть его попросту Михалычем. Пока хозяин хлопотал у стола, вовсю хвастаясь пирогами собственного приготовления (жена-покойница научила, знатной хозяюшкой была, царствие ей небесное) Деня, склонившись к уху Влада, прокомментировал:

— Блин, какая колоритная личность, скажи! Прямо Дед Мороз на каникулах! Встреть я такого на улице, ни в жизнь бы не подумал, что он бывший мент.

— И не говори! — шёпотом согласился Влад, исподтишка разглядывая хозяина дома. До чего же иногда внешность обманчивой бывает.

Высоченный, крепко сбитый Михалыч с небольшим брюшком, абсолютно лысой, блестевшей как бильярдный шар головой, роскошными усами, седой окладистой бородой действительно напоминал то ли былинного богатыря на пенсии, то ли и правда сказочного родственника снегурочки. Образ седого волшебника дополняли по — детски голубые глаза, блестевшие из — под кустистых бровей.

Но за чаем и разговорами Влад понял, что Михалыч не зря вышел на пенсию в чине полковника — несмотря на преклонный возраст, добрый «дедушка мороз» обладал острым умом вкупе с академическими знаниями, феноменальной памятью и, судя по всему, владел гипнозом. А иначе почему он сам того не желая, выложил бывшему аналитику всю свою подноготную, начиная с того где родился и заканчивая собственным скандальным разводом, подробности которого скрывал от всех. То же самое произошло с вконец смущённым Денисом, как на духу выложившим все свои секреты. Уже когда они вышли на улицу парень признался, что чувствует себя выпотрошенным рождественским гусём, и Влад вынужден был признать, что его ощущения мало чем отличаются от ощущений Дени.

Сейчас же, выслушав подробности и вытянув из них мельчайшие детали всех трех преступлений, Михалыч надолго замолчал, погрузившись в собственные мысли и прикрыв глаза. Со стороны могло показаться, что он заснул, лишь сменявшиеся друг друга эмоции на лице, говорили о том, что тот мысленно раскладывает ситуацию по одному ему ведомым полочкам. Наконец, когда Денис уже слегка заскучав принялся рассматривать гулявшего по большому огороженному сеткой вольеру огромного белоснежного алабая, Михалыч пожевал губами и, не открывая глаз, спросил:

— Что, понравилась Нюшка?

— Д-да, — Денис изумлённо моргнул, не понимая, как дедок мог не открывая глаз и практически опустив голову на грудь, узнать куда он смотрит.

— Знатная животинка! — с усмешкой продолжил Михалыч, открыв глаза и лукаво подмигнув обалдевшему Деньке, — дюже чистопородная, зараза. Заводчики за таких кучу бабок обычно срубают. А мне практически даром досталась. Хлопцы наши одного авторитета брали, алабаиху — мамашу Нюшкину нечаянно грохнули в перестрелке. А у неё три щенка. Совсем масенькие ещё. Только глазки открыли. Кобельков то наши кинологи себе забрали, а девочку, я себе выпросил. На пенсию как раз собирался, вот и подыскивал себе охранничка понадёжней. Но это так, к слову. Что до ваших забот, ребятушки…

Было однажды в Москве дельце одно. Очень на ваше похожее. Давно правда, ещё в начале шестидесятых прошлого века. Сам то я тогда совсем пацан был. Только-только в розыск пришёл, после школы милицейской. Годков мне было может чуть больше чем ему, — он кивнул на Дениса, — у опера старого на побегушках. Это ж я потом в науку то подался. Аналитиком стал. А поначалу как вы, тоже нечисть всякую ловил.

Жил в то время на Москве мужик один. Алесем звали. Из балетных. Кто не понимает — ногами в «Большом» дрыгал, балерун в общем, или как их там правильно называют. Ведущим артистом был и всё такое. И наградил его Господь внешностью ангельской, посмотреть — чисто херувим по сцене скачет. Бабы, понятное дело вокруг такого красотуна в штабеля складывались, ну и он тоже любил так сказать это дело, ну баб то бишь. Причём не худосочных балеринок, а таких чтобы в теле. Чтоб сиськи, задница, всё как положено, а не струганая доска. Ну и соответственно выбор у него был не ограниченный, он только глазиком мигнёт — очередь выстраивалась, выбирай любую. Он и выбирал какая глянется. Каждый день другая у него была. А потом как отрезало. Ходит мимо них, глазки в землю опустит, ни на кого не глядит. Девки в панике, что случилось с их ангелочком ненаглядным? Кто Париса их разлюбезного заморозил? Уж они и так к нему подкатывали и сяк, а он — даже головы к ним не поворачивает. Походили конечно за ним, а потом отстали, других кавалеров до лешего, чего ж циклиться то. Остались только самые стойкие. По-прежнему служебный вход осаждали, внимания его добивались, да сплетни разные сочиняли. И вот в один далеко не прекрасный день, нашли в подворотне недалеко от «Большого» убитую дамочку. Тоже вроде ваших — аккуратненько так положена, ручки вдоль тела, в одежде полный порядок. За исключением того, что задушена. Что тут началось! Девка-то не простая была. Работницам то да колхозницам понятное дело, некогда было особо по театрам шариться. Это только в кино людям бошки забивают счастливой советской жизнью, а в реале всё куда херовей было. Кто-то пахал как раб, а кто-то с золотого блюда жрал.

Потерпевшей оказалась дочка какого-то крупного партийца. Вроде бы даже из окружения самого Хрущёва.

Хай естественно подняли до небес, всех оперов на крыло поставили. А результатов ноль. Алеся этого, который Алексеем оказался за хобот взяли, на Петровку притащили. Да только он ни сном, ни духом. Его вообще в эту ночь в Москве не было, оказывается. Они всей труппой на гастроли в Ленинград уехали вечерним поездом. Отпустили его, ясное дело, причём по приказу с самого верха. Двух недель не прошло — ещё труп. Потом ещё.

Сколько нам нервов тогда помотали, сколько жил вытянули даже вспоминать неохота. Не один генерал погон лишился. В общем пока мы эту тварь поймали, она ещё двоих укокошила.

— Она?! — В один голос воскликнули Влад с Денисом.

— Угу. Она. Убийца бабой оказалась. Балериной. Так сказать, пятый лебедь в последнем ряду. Когда её на Петровку привезли все в ауте были. Мелкая, худая, соплёй перешибить можно.

— Но вы же сказали, что все жертвы здоровыми девахами были. Что ж они, отпор что ли ей дать не могли?

— Девка — то в Москву откуда-то с Дальнего Востока приехала. Батька её с япошками воевал. Короче знала она кое-какие приемчики из восточных единоборств. В школе балетной тихоней нельзя быть. Тот ещё змеюшник. На раз сожрут и не подавятся. Ну она приёмчиками-то и пользовалась. Вырубит деваху, а пока та в отключке валяется — задушит и была такова. Мы когда следственный эксперимент проводили, так мужик здоровенный, который жертву изображал, еле очухался после её удара. Это сейчас куклы используются, тогда мы сами в роли подопытных кроликов выступали.

— И на фига она их убивала?

— Из-за Алеся. Соперниц устраняла. Причём, по её словам, когда он кувыркался с кем попало, она бесилась, но терпела. Надеялась, что и ей когда-нибудь счастье улыбнётся. А вот когда он начал примерного мальчика из себя изображать, тут её и переклинило. Решила, что он себе подружку постоянную нашел. А какую никак вычислить не могла. Вот и мочила всех, на кого он искоса посмотрит. У баб ведь мозги совсем иначе работают. Кто их разберёт, что в их хорошеньких головках делается. Её когда в Кащенко на экспертизу возили, тамошний профессор сказал, что у неё редкая форма психопатии.

— А как вы её вычислили?

— Да никак. Её нам сами балетные и сдали. Когда у неё припадок начался. Алесь то латентным гомиком оказался. Или как там таких называют, которые на два фронта могут.

— Бисексуалы, — подсказал Влад.

— Во-во. Вот он им и был. А чтобы скрыть эту сторону своей жизни, он баб и охаживал, чтобы его никто не заподозрил. Это в наше время всё позволено, а тогда за такие фокусы с лёгкостью можно было и на нары загреметь. Ну а что с ними на зоне делают, вы прекрасно знаете. Но шила, как говорят, в мешке не утаишь. Правда наружу и вылезла. Полюбовник его вместе с ним по сцене скакал. Ну и однажды кто-то застукал, как они в гримерке лизались. Скандал случился тот ещё. Еле замяли. Девка, как узнала правду, кинулась на него, чуть глаза ему не выцарапала, такое орала, что очевидцы мигом поняли, что к чему, тут же нам и стукнули. Она даже отпираться не стала. Сама нам всё и выложила в подробностях. Об одном жалела, что из-за такого мудака жизнь свою в канализацию слила. Но ей всё одно подписанное признание не помогло. Через год после суда «вышак» взяла. А Алесь с милёнком своим на гастроли за границу уехал, да там и остался. Как Барышников. — Михалыч помолчал, будто задумался. — Вот такая гадская бывает жизнь. Ну, так зачем я вам всё это рассказал, поняли?

— Вы считаете, что наш убийца тоже женщина? — осторожно спросил Денис.

— Уверен. Сами посудите — станет мужик возиться, платья расправлять, волосы приглаживать? Нет, конечно. Знавал я, конечно, парочку уродов, которые прямо натюрморты из внутренностей оставляли, но чтобы прически наводить, да розы в волосы вставлять, такого не припомню. Это чисто женские примочки. То, что ты, Влад, профессора того поспрошать решил, это хорошо. Потому что, сдается мне, дамочка где-то рядом с ним крутится. Только осторожней смотри, не спугни. А ему намекни, чтоб осмотрелся чутка. Северинцев этот, я слышал, шибко умный мужик, может сам заметит, что, или тебя на какую мыслишку выведет.

— Спасибо, Михалыч, — Влад встал и протянул старику руку, — очень вы помогли нам. У меня как раз этот кусок с порядком в одежде ну никак в картинку не вписывался. Видимо потому, что с трудом представляю в роли убийцы женщину.

— Э-э, милок, — Михалыч тоже встал, прощаясь, — поживи с моё! Бабы-то ещё кровожадней мужиков бывают. А мстительные какие! Не дай бог! Особенно обманутые. Они же полумер не признают в принципе. Уж если любят, то на всю катушку, а уж ненавидят… Как говориться «за любимого на костёр, любимому нож в спину». Легко.

Ну счастливо вам, ребятки. Заходите, если что, или звоните. Вот держи телефон мой, — Михалыч подал Владу аккуратную бумажку. А ещё лучше, пропуск мне выпиши. Я может загляну, дельце поизучаю, вдруг ещё что нарою, что вы из виду упустили.

— Договорились. — Влад тепло улыбнулся, — очень приятно было познакомиться.

— Взаимно, — рассмеялся в ответ дедок. — Давай, Рыжик, пока. — Он крепко пожал руку Дениса. — Хороший ты парнишка! Отрадно видеть, что и среди нашей братии порядочные менты остались. Не все скурвились.

— А можно мне Нюшу погладить? — смущённо попросил Деня, — она такая красавица! Просто глаз не оторвать!

— Нюшку то? Чего ж нельзя то. Пойдём. Она у меня девушка воспитанная. Знает с кем вежливо надо обращаться, а кому и в горло вцепиться не грех. Влад, ты как, с крошкой моей не желаешь знакомство свести.

— Нет, спасибо. Я воздержусь, пожалуй, — Влад не понаслышке знал, на что способны такие вот «крошки», поэтому знакомиться с Нюшей не спешил.

Зато Денька, похоже, нашёл родственную душу. Ещё целых полчаса они с дедом наблюдали за вознёй огромной алабаихи, как щенок резвившейся в компании молодого опера.

— Мальчишка ещё! — с умилением прокомментировал Михалыч.

— Она его не поранит? — тревожился за напарника Влад.

— Та не. Собаки ведь чувствуют, кто как к ним относится. А парень, похоже, собачек очень уважает! Из него бы замечательный кинолог получился.

— А я думаю, из него классный опер выйдет, — возразил Влад. — Но зато я знаю, что подарить этому оболтусу на день рождения. Ну ладно, что-то загостились мы у вас. Денька! Нам пора, Вылезай уже. Поигрались и будет.

— Уже иду, — Денис ухватил Нюшку за ошейник и что-то шепнул ей в ухо.

Алабаиха согласно гавкнула, радостно завиляла куцым хвостом и смачно облизала Денькино лицо. Словно умыла на прощание.

— Ну что, собаковод-любитель, — уже сидя в машине, спросил Влад, наблюдая как Денис вытирает щёки и нос белоснежным платком, — по домам? Или ещё куда намылился?

— Домой. Сначала в душ, а там видно будет.

* * *


Маша просидела у постели Евы почти до восьми часов вечера. Она бы и на подольше осталась, но явившийся на вечерний обход дежурный хирург, отправил её домой, на все протесты категорически заявив, что девочке необходим отдых. Уже переодевшись и достав телефон, Маша с удивлением обнаружила три пропущенных вызова. От бабушки. Гадая, что могло случиться, если бабка так настойчиво пыталась до неё дозвониться, она набрала домашний номер.

— Але, — буквально через минуту раздалось в трубке, — ихто это?

— Ба, привет, это Маша. Что случилось? Ты часом не заболела?

— Бог миловал. А ты наверное была бы рада-радёшенька, чтоб бабка быстрей околела.

— Ба — а…

— Не дождёсси, внученька моя разлюбезная! Я ещё ого-го!

— Баба Паша, может, хватит уже ссор? Вот ведь и не общаемся почти, а ты всё равно на меня за что-то злишься.

— Да, это я по привычке. Как хоть живёшь-то?

— Хорошо. А ты чего звонила?

— Я тут на антресолях нынче разбиралась. Хлам всякий выкидывала. Так матки твоей вещички нашла. Цельную коробку. Видно дед от меня спрятал, чтоб не выбросила. Хочешь, можешь заехать забрать. Чай память какая-никакая от матери-то. Я хоть и терпеть её не могла, но Ирка тебя любила без памяти. Это да! Мамкой хорошей была, это не отнять. Когда они в горы тогда собирались, Алёшка её еле оторвал от тебя. Чуяло видно сердце материнское, что не увидит дитя свово. Так что — заберёшь вещички? А то я на помойку снесу.

— Не вздумай! Я заберу обязательно! Прямо сейчас и приеду.

— Тока ты давай шустрей, а то я к Захаровне на дачу собралась. Она мне огурцов дать обещалась. Зять её за мной через час приедет.

— Я мигом, ба!

Едва Маша отключилась, как снова раздался звонок.

— Привет!

— Ой, Денис! Как здорово, что ты позвонил! Ты не мог бы забрать меня с работы. А то мне к бабушке срочно надо.

— Конечно мог бы. А ты что до сих пор в клинике делаешь?

— Да, я у подруги дежурила. Ей сегодня операцию сделали. Так ты приедешь?

— Вообще-то я в сторону твоего дома еду. Сейчас развернусь и минут через пятнадцать буду. У входа меня жди.

— Спасибо. Увидимся.

Денис отключился, а Маша помчалась к лифту. Нажав на кнопку вызова, она не глядя попыталась засунуть телефон в кармашек сумки, но в спешке промахнулась, и бедная старенькая «Нокия», плюхнулась на кафельный пол.

— Вот блин! — Маша опустилась на корточки собирая то что осталось от телефона. — Разбился. Что же теперь делать?

…- Маша? — раздался позади неё знакомый баритон, — объясни пожалуйста, какого дьявола, ты здесь делаешь?

Она обернулась. Позади неё возвышался профессор Северинцев. Увлёкшись собиранием останков почившего телефончика, она не слышала, как открылись двери бесшумно подъехавшего лифта.

— Э-мм, добрый день.

— Угу. Скорее вечер, — мрачно проворчал он, поджав губы. — Так что же ты здесь делаешь?

Пришлось Маше во второй раз объясняться, да ещё и выслушивать суровую отповедь не только в свой адрес, но ещё и в адрес её «дуэньи», как выразился профессор. Судя по его виду, он был злой как чёрт, а Маша просто под раздачу попала. Гадая, кто же так умудрился его разозлить, она покорно шагнула в лифт, зажав в кулачке многострадальный телефон.

— Это что за хлам? — поинтересовался Северинцев, пока они ехали в лифте.

— И вовсе не хлам. Это мой телефон. Он сломался. Вы не знаете, где его можно починить?

— Нигде. Его место в мусорном ведре. Сейчас мы заедем в салон и купим тебе новый, а потом я подброшу тебя домой.

— Дядя Саша, спасибо, конечно, но за мной сейчас приедут.

— Твой рыжий рыцарь?

— Его Денис зовут.

— Ну-ну. Ладно, — он достал из кармана бумажник и отсчитал несколько купюр, — держи тогда. Надеюсь, кавалер твой разбирается в технике.

— Нет, дядя Саша. Я не могу взять. Тут слишком много денег!

— Маша, — Северинцев закатил глаза, — давай хоть ты со мной спорить не будешь. Я сегодня чертовски устал. Если я даю такую сумму, значит, рассчитываю, что ты купишь себе нормальный аппарат, а не очередную дешёвку. Считай, что это подарок от твоего покойного отца.

— Спасибо, — прошептала Маша, глядя на него счастливыми глазами — дядя Саша, вы такой… Вы необыкновенный!

— Серьёзно? Маш, не нужно делать из меня доброго ангела. Ты меня совсем не знаешь. Ну, всё. Приехали. Симка то хоть в порядке?

— Да.

— Позвони, как доберешься до дому.

— А вы разве сегодня к нам не приедете?

— Нет!

Это «нет» было сказано таким тоном, что Маша поёжилась.

«Они что — поссорились? — подумала она, во все глаза глядя на мрачного, как туча профессора. — Этого только не хватало!»

Северинцев стремительно покинул здание, ещё раз напомнив про «позвонить» и направился на автостоянку, а Маша осталась дожидаться Дениса.

Коробка с мамиными вещами оказалась довольно внушительной и тяжёлой. Маше с трудом удалось вытащить её из подъезда, потому что Денису она запретила подниматься с ней. Потом от бабкиных комментариев продыху бы не было. Загрузив коробку в багажник, они заехали в салон сотовой связи, где Маша выбрала симпатичный розовый смартфон. Тоже «Нокию» в память о почившем телефончике.

В результате, до дому Маша добралась ближе к одиннадцати вечера.

— Марья, блин горелый! Где тебя черти носят? — встревоженная Нара, встретила её у порога, — я звоню — телефон не доступен. В отделении девчонки сказали, что ты давно ушла, я уже чего себе только не напридумывала.

— Нарусик, прости меня, пожалуйста! Я с Евой задержалась. Потом к бабке ездила, за мамиными вещами, — Маша кивнула на стоявшую у её ног коробку, которую Денис помог донести до квартиры. — У меня телефон сломался. Мы с Денькой заезжали за новым. Вот, смотри, какая прелесть! — Она протянула Наре новенькое розовое чудо в белом кожаном чехольчике и вытащила из пакета коробку с документами. — Пока проверяли, пока инет подключали, вот время и пролетело незаметно.

— Это тебе Денис купил? — подивилась Нара. — Не слишком ли дорогой подарок, для нескольких дней знакомства.

— Нет. Мне дядя Саша денег дал. Сказал, что это как бы от папы. Я понимаю, что дорого, но… а как же без телефона.

— Дядя Саша, значит. Ну что ж — молодец, что заботится. Только мы ему с получки всё равно деньги отдадим.

— Нар, вы что — поссорились?

— С чего ты взяла?

— С того, что вижу. Ты вся такая злючка, он так вообще, как не знаю кто! Что случилось?

— Ничего. Он меня из бригады выпер!

— Фига се! За что? Он хоть объяснил?

— Угу. Только мне его объяснения не подходят.

— Ты знаешь, Нарусик, мне кажется, он уже стопятьсот раз пожалел об этом!

— Уже без разницы.

— Нар.

— Ну что?!

— Может, вы всё же помиритесь? А? Вдруг ты просто его как-то не так поняла? Ну не может такого быть, чтобы он тебя вот так с бухты-барахты выгнал.

— Мань, всё я прекрасно поняла! И даже где-то с ним согласна…

— Вот видишь…

— Но! Он мог просто сказать мне об этом. Так, мол, и так! Я ведь не дура, сама бы попросилась в другую бригаду. А он… Всё решил сам! Ну и пусть! Всё равно бы из этого романа ничего хорошего не вышло.

— Почему?

— Потому что мы слишком разные!

— Это не правда!

— Маша! Давай закроем эту тему. Пожалуйста! Я больше не хочу об этом говорить.

— Хорошо.

— Ты голодная?

— Нет. Мы с Денькой в пиццерию заехали.

— Ясно. Я тут жду её…

— Нар, ну прости!

— Ладно. Проехали. Тогда давай в душ и спать. А то у меня сегодня не день был, а кошмар какой-то.

— Уже иду. Только позвоню кое-кому.

— Я даже знаю кому именно.

— Ну да, дяде Саше. Ты только не обижайся, ладно? Я просто обещала.

— Я и не обижаюсь. Ещё чего. Звони, раз обещала, а я спать пошла.

Нара легла в постель и отвернувшись к стенке, никак не могла заснуть, слушая как щебечет по телефону Маша. Денег ей родители дали достаточно, чтобы хватило оплатить ремонт Моти и она твёрдо решила прямо завтра с утра отнести их Северинцеву.

Уже почти засыпая, она думала, что профессор, конечно, тот ещё засранец, но хотя бы к Машке относится по человечески. Интересно — почему? Сначала дорогие джинсы, теперь вот телефон. Тоже не из дешёвых. В заботу о дочери покойного друга не слишком верилось. А если… ей вспомнилась тёмная родинка — фасолинка на загорелой спине и мысль о том, что Машка его дочь, которую Нара тогда отмела как насквозь бредовую. А что если её догадка верна? И Северинцев всё прекрасно знает?

Нара даже проснулась и села в постели, уставившись на Машку, копавшуюся в коробке. — «Тогда всё встаёт на свои места, — подумала она. — Вот только какого лешего он ей-то ничего не говорит?»

Наре стало любопытно. Ей так хотелось во всём разобраться, что она даже на минуточку забыла о ссоре с Северинцевым.

— Нар, ты чего? — спросила Маша — не спится?

— Так, ничего. Всё нормально. Ложись давай. Завтра вставать рано. Потом инспекцию маминых вещей проведёшь.

— Ты спи. Я только чуточку почитаю. Смотри что я нашла, — она протянула пухлую тетрадку в голубом дерматиновом переплёте. — Это мамин дневник.




Глава 15


Северинцев припарковался у старого клёна, в маленьком дворике, рядом с центральной площадью. Здесь прошло его детство, здесь был знаком каждый куст и камень и старая волейбольная площадка, и стол, где до сих пор иногда забивали «козла» пенсионеры. Каждый раз, когда он приезжал в родительский дом, его с головой накрывала ностальгия. В этом небольшом дворе, напротив друг друга, стояли всего два трёхэтажных дома. В начале пятидесятых, в городе началось строительство металлургического завода, превратившегося со временем в крупный промышленный холдинг, на котором фактически держалась вся область. В домах жили семьи руководителей комбината. Отец Сани был начальником строительства, поэтому они тоже жили здесь. Взрослые по большей части пропадали на работе, а дети, сделав уроки, высыпали во двор и гуляли там до тех пор, родители не кричали им из окон, что пора домой.

Для Сани и его тогдашних друзей это было самое счастливое время. Когда небо высокое-высокое и звёзды яркие, и кажется, что где-то там действительно живёт маленький принц. Когда деревья до неба и дома до солнца, и радуга как волшебный мост. Дождь пахнет любимыми конфетами, а новый год мандаринами. Когда вкуснейший пломбир, разделённый с другом пополам и килограмм конфет, съеденный с ним же тайком от мамы. Когда зимой можно упасть в сугроб, чувствуя, как за воротник забирается снег и махать руками и ногами, чтобы получился «снежный ангел», а потом до хрипоты спорить с друзьями, что именно твой — самый лучший. Это казаки-разбойники летом и ледяные замки со снежными баталиями зимой, Это войнушки в любое время года, синяки и шишки и зелёнка на коленках. Это время, когда всё ещё впереди и, кажется, что жизнь — дорога, которая никогда не закончится. Оно кажется таким длинным и в то же время пролетает, как один миг, оставляя после себя самые лучшие, самые светлые воспоминания.

Саня всегда вспоминал своё детство с теплом и щемящей грустью. Он любил этот маленький дворик, долго не решался съехать от родителей, а когда у него появилась своя квартира, он часто приезжал сюда. И не только для того, чтобы проведать родителей, а чтобы подпитаться духом этого особенного места, где прошло его детство.

Он запер машину, поздоровался со старушками у подъезда, которых знал когда-то молодыми полными сил женщинами, и поднялся на второй этаж.

— Знаешь, дорогой братец, — встретила его на пороге Ольга, — если я сказала, что разговор не срочный, это не даёт тебе право игнорировать нас с папой и являться домой только после двадцатой смс-ки. Это безобразие! — продолжая ворчать, она, тем не менее, чмокнула его в щёку, — ты голоден? Проходи, я покормлю тебя ужином.

— Оль, я занят был, — Саня разулся в прихожей, поискал глазами домашние тапочки, — куда ты засунула мои тапки?

— В шкафу. И нечего их раскидывать по всему дому. Давай бегом руки мыть.

— Сейчас, только к папе зайду.

— Только тихо, — Ольга высунулась из кухни, — он вроде бы заснул.

Саня заглянул в родительскую спальню, где накрытый пледом тихо посапывал его отец, уснувший под тихое бормотание телевизора, и направился в ванную.

— Ты чего такой хмурый? — Ольга поставила перед ним тарелку с лёгким салатом, — перекуси пока, сейчас пельмени сварятся.

— Ничего. Просто устал. День был сумасшедший, да и вообще.

— Понятно. Думаю, что ключевое слово здесь «вообще». Кстати, у тебя с этой девушкой, э-э-э, Нарой кажется, всё серьёзно, я надеюсь? Она очень милая. Мне понравилась. И тебе подходит.

— Сколько раз можно тебя просить — не лезь в мою личную жизнь, — мгновенно ощетинился Саня, бросая вилку на стол.

— А я и не лезу, — возмутилась Ольга, — просто спрашиваю и констатирую факт. Что ты орёшь как блажной? Отца разбудишь.

— Вот и не лезь. Лучше скажи, как он? — Саня немного успокоился. — По объявлению никто не приходил?

— Нет. Именно об этом я и хотела с тобой поговорить.

— И?

— Как ты смотришь на то, чтобы он полетел со мной? Хотя бы ненадолго. Звонил Алекс, мне нужно возвращаться, а он всех сиделок разогнал. Ты вечно занят. А мне опять переживать.

— А ты уверена, что твои муж и дети на стенки не полезут от общения с нашим папулей?

— Ну, они же уже были у нас. С мамой.

— Вот именно, что с мамой. Только она могла справиться с его идиотским характером.

— Даже не смешно. Ты на себя посмотри. По сравнению с тобой, наш папочка сущий ангел. Даже с женщинами нормальные отношения построить не можешь. С Ленкой развёлся…

— Заткнись ради бога! А то я вообще уйду.

— Саш, ну я же добра тебе желаю, пойми! Нельзя всё время пропадать на работе. Тебе давно пора семью иметь. Ребёнка. Ведь в старости совсем один останешься.

— Я до неё не доживу.

— Вот придурок! Типун тебе на язык, что ты такое говоришь, вообще?! Только посмотри на себя — красивый, обеспеченный, умница, а до сих пор один. Если бы я периодически не знакомилась с твоими подружками, честное слово — подумала бы…

— Можешь даже не продолжать, — Саня угрожающе сдвинул брови, — а то мы опять поругаемся. И вообще, у тебя вон уже пельмени всплыли давно. А твоим салатом только гомиков кормить.

— Ой, — схватив шумовку, Ольга кинулась к плите, — Сань, прости, я сейчас.

Она положила брату целую тарелку пельменей, подвинула поближе фирменный домашний соус.

— Вот кушай. Приятного аппетита.

— Спасибо.

Наевшись и выпив большой бокал чая, Саня заметно подобрел, и Ольга до сих пор молча сидевшая, подперев голову рукой, решила продолжить разговор, стараясь не касаться «опасных» тем, чтобы снова не разозлить его. В конце концов, он уже взрослый и сам разберётся, а вот что делать с отцом, который после смерти мамы стал практически неуправляем, нужно было решать и как можно скорей. Их папа и раньше мягкостью и терпимостью не блистал. А когда три года назад умерла его единственная любимая женщина, мать Ольги и Саши, они вообще не знали, как с ним справиться. Брат был вечно занят и за отцом приглядывать не мог, а сиделки менялись с регулярностью в две недели.

— Ну что, насчет папы, Сань? Ты не против?

— Оля, решай сама. Если ты считаешь, что у тебя ему будет лучше, что ж, я не против. Только вряд ли тебе уговорить его удастся.

— Давай попробуем вместе. Тебя он больше слушается, хоть ты и младше. Ты ведь останешься сегодня дома? А завтра с утра и поговорим. Он всё равно рано встаёт.

— Ладно. — Откинувшись на спинку стула, Саня закинул руки за голову и сладко потянулся. — Лягу сегодня спать пораньше. Сейчас только звонка дождусь и к себе пойду.

— От Нары? — не выдержала Оля.

— Ольга…

— Ну что?! Саш, пожалуйста расскажи мне, ты с ней поссорился? Она ведь тебе нравится, я же видела, как ты на неё смотрел! Что опять случилось?

И неожиданно для себя Саня разоткровенничался.

— Ну и дурак ты, братец, — выслушав его, Ольга ласково потрепала его по непослушным волосам. — Такие вещи вместе решаются, если желаешь построить какие-то отношения. А не выступать с такими бесперспективными инициативами самостоятельно. Конечно, она обиделась! Я на её месте поступила бы также. Иначе вы, мужики, совсем оборзеете. Вот скажи мне, ты хотел бы…

— … да, — не дослушав перебил её брат, — да, хотел бы! Во всех смыслах этого слова.

— Тогда вам нужно помириться.

— Свежая мысль. Без тебя знаю. Скажи лучше — как!

— Поговорить.

— Не вариант. Она не станет слушать.

— Зря ты так думаешь. Если ты засунешь подальше свои амбиции, забудешь на время о своём невыносимом характере и включишь свои гениальные мозги, разговор вполне может состояться. За десять минут общения, конечно, трудно судить, но мне почему- то кажется, что твоя Нара очень неплохой человек. А то, что она не позволяет тебе вытирать о себя ноги, это просто прекрасно. Иногда тебя нужно осаживать. Да куда ты всё время таращишься? Отключи ты хоть ненадолго свой чертов телефон! Обойдутся без тебя как-нибудь.

— Я звонка жду.

— От кого?

— Пока не могу сказать. Но поверь, для меня это важно.

— Так позвони сам, чего ты дёргаешься.

— Права. Я сейчас. — Он вышел в свою комнату и с кем-то довольно долго разговаривал по телефону.

Когда он вернулся, Ольга с удивлением отметила, что в уголках Саниных губ прячется улыбка и сам он выглядит каким-то умиротворённым.

— Удачный был разговор? — осторожно поинтересовалась она.

— Угу. Более чем. У меня даже идея одна появилась. На случай того, если папа в Испанию откажется лететь.

— Поделиться не хочешь?

— Пока нет. Возможно позже. Ладно, я спать. Спокойной ночи, сестрёнка, — он чмокнул её в щёку и ушел, оставив Ольгу наедине с грязной посудой и мыслями о том, что её младший братец ведёт себя крайне загадочно.

* * *


Мамина коробка оказалась доверху забита всяким ненужным хламом, который не представлял совсем никакого интереса. Маша уже было разочаровалась, перебирая сломанные шариковые ручки, старые кассеты с записями групп, о которых она знала только понаслышке, сломанный кассетный магнитофон, куча учебников по агрономии и исписанных тетрадок. Там валялись какие-то вырезки, засушенные цветы и прочая ерунда. Она аккуратно раскладывала старые вещи на кучки, решая, что из этого можно оставить себе на память, а что просто выбросить, когда её внимание привлекли две толстые тетради в красном и голубом переплётах. Она наугад открыла одну. На первой странице, неровным детским почерком ярко-розовым фломастером было выведено слово «Дневник». Слово было разрисовано цветочками, обведено витиеватой рамочкой а внизу красовалась большая роза, вырезанная из открытки.

Второй дневник, видимо был написан позже и таким ярким не был, но Маша решила пролистать оба.

Неожиданно проснулась Нара и села в постели, рассматривая её как будто впервые видит.

— Нар, ты чего? Не спится? — поинтересовалась Маша.

Нара, пробормотав что-то, плюхнулась обратно на подушку и отвернулась к стене, а Маша, чтобы снова её не разбудить, сгребла в охапку обе тетрадки и отправилась на кухню. Там она налила себе чаю, удобно устроилась в углу дивана и углубилась в чтение.

В красной тетрадке ничего особо интересного не было, обычный девчачий дневник с секретиками, анкетами, фотками любимых актёров и актрис. У Маши тоже такой был. Еще в десять лет, на Новый год она получила в подарок от дедушки яркую книжечку с героями диснеевской «Русалочки». Там тоже было всё — секреты, анкеты, чистые странички для всяких мыслей и рецептов, но он Маше почему-то очень быстро наскучил. А этот дневничок был сделан своими руками с любовью и особым старанием. Превращён из обычной общей тетрадки в целый мир. Но самой главной ценностью было то, что его держала в руках мама, которую она помнила конечно, но очень смутно и отрывочно. Маша быстро его просмотрела и решила отложить в сторонку, чтобы потом ещё раз внимательно перечитать и взялась за вторую тетрадь.

Голубой дневник был написан уже повзрослевшей Ирой, которая вела его вполне осознанно, не сваливая в кучу всё подряд, а только записывая свои мысли, а иногда и чувства. Писала она его каждый день и перед глазами Маши оживали картинки из жизни мамы. Не всё, что она читала нравилось ей, о некоторый сторонах жизни юной Ирочки, она предпочла бы не знать, но та описывала всё настолько скрупулёзно, что Маше оставалось только пролистывать некоторые странички. Один раз, ей на глаза попалось такое, что пришлось идти к раковине и умываться холодной водой, настолько горели от смущения щёки. Неискушённая Маша, всё-таки не была настолько наивной, чтобы не распознать в описанной сцене половой акт. Ей оставалось только удивляться, что в эту тетрадь так и не удосужилась сунуть нос её бабушка. Хотя, если учитывать. что он лежал между школьными тетрадями на самом дне коробки, то Ирина его всё же прятала от чужих глаз.

Расстроенная не самыми лучшими откровениями Маша, хотела уже закрыть дневник, чтобы не разочаровываться ещё больше, как вдруг наткнулась на нечто особенное.

На запись, в которой Ира писала о том, что влюбилась. На протяжении всего чтения, Маша обратила внимание на то, что её мама всё это время жила мечтами. О том, что когда-нибудь в её жизни наступит день и за ней приедет прекрасный принц, чтобы увести в далёкую страну. В которой все её беды-несчастья закончатся и сиротка- Ирочка, когда-то забытая пьяной матерью на скамейке, превратится в принцессу. Поскольку любимой книгой Иры были «Алые паруса», понятное дело, что она ассоциировала себя с Ассоль.

И когда в её жизни появился парень, в которого она влюбилась без памяти, на страницах дневника, юноша превратился в Грея. День за днём она описывала свои отношения с ним, но, по мнению Маши, начинать знакомство с «принцем» с постели было глупо.

В результате, парень, которого Ира боготворила, называла его исключительно Грей или ОН, просто послал её на фиг, обозвав дешёвкой, чему были посвящены целых три искапанные слезами страницы.

Несколько записей были посвящены Лёше, то есть её будущему папе, как поняла Маша. Ира писала о том, какой он хороший друг, как поддерживает её и хоть он не особенно «силён в постели» (Маша покраснела как пион), всё равно парень ей нравился. Конечно, это не ОН и никогда ИМ не станет, но Ире уже всё равно.

Когда Ира поняла, что беременна, она даже не сомневалась в том, кто именно отец ребёнка. Впрочем, как и Лёша. Он хотел было немедленно отвести её к НЕМУ, но Ира, вдруг вспомнив его презрительное «дешёвка» и почти неконтролируемую злость в тот день, когда она на ухо сказала ему «люблю», его язвительные слова, о том, как он «счастлив» узнать об этом, ей стало дурно. Она почти на коленях умоляла Лёшу, никуда не ходить и ничего не говорить ЕМУ. И Лёша согласился. В обмен на обещание стать его женой. Так вместо высокого красавца, который вместо алых парусов мог предложить только презрение, в её жизни появился щуплый, невзрачный на вид сероглазый Лёша, заменивший в её душе призрачного Грея. Который действительно подарил ей сказку.

На последней страничке маминого дневника, было написано о том, какой же она — Ириска, была слепой идиоткой, что в погоне за ярким блеском волшебных глаз и своими фантазиями, чуть не потеряла своего единственного и любимого мужчину. Своего Алёшеньку.

Маша закрыла дневник и уронила голову на руки. Её терзали противоречивые чувства. С одной стороны, она не могла, не имела права осуждать маму за то, что она была такой доступной. Ведь в то время Ира была просто юной глупышкой, отчаянно запутавшейся в жизни, и рядом с ней не было никого, чтобы помочь ей справиться с жестокой реальностью. Её мама жила в детском доме, а потом и в интернате, где с проблемами брошенных детей считаются в последнюю очередь. Она тянулась к теплу и ласке и не её вина, что все кавалеры были всего лишь обманщиками. Даже парень, в которого юная Ириска была влюблена, использовал её, а потом выбросил как ненужную вещь, ответив на робкое «люблю» грубостью и непониманием.

Но с другой стороны, всё её существо кричало о том, что так просто не может быть, что всё это неправильно, ведь это же её мама и всё, о чём она только прочитала хотелось забыть, как страшный сон. И ещё папа Лёша. Значит, он всегда знал, что Маша ему не родная. Знал и не говорил об этом никому. Даже бабушке. Хотя, та проявила просто чудеса проницательности и поэтому так не любила внучку. Потому что знала, чувствовала где-то на подсознательном уровне, что Маша ей никто. И тем не менее не отдала в детдом, а воспитала и вырастила. Ночами не спала, если Маша болела, ворчала на то, что она ничего не ест и никогда, как бы они не поссорились, не накидывала цепочку, чтобы Маша могла войти, а потом, тихонько подкрадывалась к её кровати, убедиться, всё ли хорошо и украдкой, думая, что она спит, крестила на ночь. Пусть баба Паша была несносной и вредной старой злючкой, вечно третировавшей её, но у мамы Иры в детстве не было даже такой крупицы тепла.

Уже почти рассвело, а Маша всё сидела в кухне над старой голубой тетрадкой, оказавшейся «ящиком Пандоры». Которая разбередила, растревожила её сердце и принесла вопросов больше, чем ответов. И самым большим вопросом был — кто же на самом деле её папа? Жив ли он и как его найти. Маше очень хотелось хотя бы издали посмотреть на человека, который отверг её маму, бросил её беременную. Хотя, он ведь так и не узнал об этом.

«Интересно, как он выглядит, — думала Маша, — почему мама влюбилась именно в него? И чтобы он сказал, если бы я сейчас нашла его и призналась, что я его дочь? У него наверняка есть семья, и он уж точно был бы не рад, свалившейся неизвестно откуда на его голову девчонке. Вот бы съездить в то село, где мама познакомилась с папой и откуда по словам бабушки тот её привёз. Где бы адрес узнать?»

Маша вытерла слёзы и попыталась успокоиться. Почти утро, скоро Нара проснётся и ей очень не хотелось, чтобы подруга узнала её тайну. Пока. Однажды, она всё ей расскажет. Но не сейчас. Сейчас ещё слишком больно.

* * *


Хохлов договорился о встрече с профессором ещё с вечера, но имея опыт общения с врачами, думал, что Северинцева придётся долго и упорно ждать. Вечно они заняты.

Но, вежливо постучавшись, он услышал тихое «войдите», чему был приятно удивлён.

Северинцев сидел в кресле, сложив руки на груди, и внимательно рассматривал его.

Владу отчего-то стало неловко, он кашлянул, стараясь скрыть это, и вежливо поздоровался. Профессор кивнул и глазами указал на стоявшее напротив кресло.

Выглядел профессор совсем не так как в их первую встречу. Тогда это был высокомерный сноб в безупречном деловом костюме, который не успел сменить на медицинскую одежду. Сейчас же в зелёном хирургическом костюме он выглядел чуть более мягче. К тому же Влад был неплохим физиономистом и по лицу доктора прочитал, что тот несколько потерян. Видимо, у него что-то случилось, что-то такое о чём он с посторонним точно говорить бы не стал.

— Хотите кофе? — неожиданно прервал молчание профессор.

— Не откажусь.

Северинцев встал и молча направился к небольшому столику на котором стояла кофемашина и несколько чашек.

Пока, он варил кофе, Влад наблюдал за ним. Он конечно же постарался узнать о Северинцеве как можно больше, но одно дело — сухие строчки документов, а другое визуальное наблюдение.

Профессор был из категории тех, как выразился бы Вадик, «от которых тащатся бабы» и в то что он не пользовался тем, что дала ему природа, как-то не верилось. Постоянной подруги у него может и не было, но замученным хроническим целибатом Северинцев точно не выглядел. Он был старше его самого, но по сравнению с этим холёным мужчиной, Влад чувствовал себя замухрышкой с огромным бременем лет за плечами. Это и понятно — общение с преступным элементом и несколько командировок в Чечню, красоты и здоровья ещё никому не добавили.

— Прошу, — вывел Влада из задумчивого разглядывания голос профессора.

Он стоял напротив и протягивал ему чашку с ароматным напитком.

— Спасибо.

— Сахарница на столе.

— Обойдусь.

Северинцев ухмыльнулся и опустился в соседнее кресло, давая понять, что разговор будет что называется «без галстуков».

Влад отпил глоток и шумно выдохнул. Кофе на вкус был просто божественный.

— Ну, так что, Владислав Михайлович, поговорим? Что-то мне подсказывает, что Вы здесь не потому что я умею варить качественный кофе.

— Нет конечно. Хотя, вынужден признать, вкус и правда удивительный.

— Но не такой, как если бы я сварил его в турке. Так зачем Вы здесь.

— У меня к Вам несколько вопросов.

— Я весь внимание.

— Относительно убитых девушек.

— Это я уже понял. Послушайте, господин сыщик, давайте ближе к делу. У меня не так много времени, чтобы тратить его попусту.

— Что ж хорошо. Вы помните такую пациентку Савельеву?

— Ещё бы. Так меня в жизни больше никто не доставал! Терпеть не могу докучливых женщин.

— Угу. А то, что она внезапно пропала с вашего горизонта Вас не насторожило?

— Нисколько. А должно было?

— Ну, девушка Вам проходу не давала, а тут вдруг пропала.

— Мы поговорили.

— И всё?

— А что ещё?

— Ну, там осмотр и всё такое.

— Владислав Михайлович, я вообще-то хирург. Моё дело прооперировать, довести пациента до выписки, а там уж забота кардиологов. Поэтому относительно здоровья госпожи Савельевой Вам лучше обратиться к её лечащему врачу.

— Уже не требуется. Савельева убита. Три года назад.

— Б…ь! Извините.

— Нормально. Способ убийства идентичен с нынешними.

— Вы хотите сказать…

— Да, я склонен думать, что это серия.

— Но кто?!

— Вот об этом я и хотел с Вами поговорить. Скажите, профессор, у Вас с убитыми девушками, были отношения? Ну, вы поняли, о чём я.

— Вы издеваетесь? Нет конечно.

— Почему?

— Что значит — почему?

— Молодые красивые девчонки. По слухам, обе неровно к Вам дышали. Вполне логично было бы предположить.

— Это не ко мне. Я прихожу сюда работать, а не, простите, трахаться. Если мне понадобится сексуальная партнёрша, я поищу её в другом месте.

Влад пристально смотрел на него и видел, как Северинцев занервничал.

— Ой ли, Александр Николаевич? Неужели Вы никогда не заводили интрижек на работе.

— Это вообще-то не Ваше дело. Но, учитывая, что вы здесь не просто так, я Вам отвечу. Интрижки это не для меня. Да, у меня есть женщина. Она моя коллега, но я не собираюсь кричать об этом на всех углах и приложу все усилия к тому, чтобы о наших отношениях не узнал никто в этом серпентарии.

— Хорошо. Я понял. Вернемся к убитым девушкам. Скажите, профессор, Вы им случайно или намеренно никаких знаков внимания не оказывали?

— Я не понимаю к чему этот вопрос.

— Просто ответьте.

Северинцев на минуту задумался.

— Я подарил Полине розу на торжественном собрании в честь восьмого марта. Не от себя, конечно. От коллектива. Это можно причислить к знаку внимания?

— Пожалуй, — Влад кивнул, — а Прохоровой, Вы тоже что-нибудь дарили?

— Настю я едва не выгнал из операционной. В последний день своей жизни, она была моей ассистенткой. Моя постоянная операционная сестра заболела и её поставили на замену. Потому что других не было. Не знаю, каким она была человеком, но специалист из неё был никакой. Отвратительный я бы сказал.

— Хорошо. Больше ничего?

— Нет. Может Вы теперь мне скажете, к чему все эти вопросы и при чём здесь я. Вы меня что ли подозреваете?

— Нет. Но мне кажется, что девушек убивает кто-то из вашего окружения. И ещё. Есть все основания предполагать, что убийца — женщина.

— Че-го? — Северинцев так удивился, что едва не выронил чашку.

— Да. Это несколько необычно, знаю. Я сам ещё вчера бы не поверил. Возможно, её переклинило именно на Вашей персоне и как мне кажется, она, таким образом убирает соперниц. Так что, уважаемый, профессор, если вы дорожите отношениями с Вашей нынешней подругой, в Ваших же интересах пошевелить мозгами и вспомнить, что Вы такого натворили в прошлом, что сейчас за это расплачиваются ни в чем не повинные девушки.

— Абсолютно ничего такого, что тянуло бы на такие тяжёлые последствия.

— А если подумать?

— Ну, в двадцать четыре года, я имел глупость жениться. Но быстро понял, что мы не пара. Развёлся и уехал сюда. Моя бывшая супруга до сих пор живёт в Питере. Мы не общаемся. Но от своих питерских знакомых я знаю, что она снова вышла замуж и у неё двое детей. Меня она предпочла забыть. Впрочем, я её тоже.

— А ещё? Было ещё что-нибудь? Какое-нибудь тяжёлое расставание, когда Вас отпускать не хотели или…

— Нет. Со всеми своими пассиями, я предпочитал расставаться мирно. И уверяю вас, все они были очень адекватными женщинами. Я вообще не понимаю, что происходит.

— Давайте с Вами договоримся так, профессор. Вы достаёте из своей памяти все события, которые могли иметь хоть какую-то маломальскую информацию, всё, что касается Ваших прошлых отношений с женщинами. Начиная, пожалуй, с института. Нет, возможно даже со школьной поры. Ибо, если у нас не будет никаких зацепок, мы упустим драгоценное время, и кто его знает, может статься будем иметь на руках ещё одну жертву.

— Господи!

— И постарайтесь оградить свою подругу от всего этого. Помните, на данный момент малейшее поползновение с Вашей стороны в сторону любой представительницы слабого пола, грозит ей смертельной опасностью. Осмотритесь вокруг, Вы лучше знаете своих коллег. Может что-то увидите. И вспоминайте! Если что, немедленно звоните мне. — Влад встал и протянул руку для прощания.

— Обязательно, — профессор тоже поднялся.

В момент, когда их руки соприкоснулись, в кабинет постучались.

— Александр Николаевич, можно? — раздался смутно знакомый Владу мелодичный голос.

— Заходите.

— Ал… Влад? Влад!

— Нарка! Господи! — Влад обнял кинувшуюся ему на шею Нару и прижал к себе, — что ты здесь делаешь, малыш?

— Я? Работаю! — счастливо рассмеялась Нара, взъерошив его волосы, — это ты что здесь забыл?

— Тоже работаю, как видишь, — Влад вспомнил, что они не одни и посмотрел на профессора.

Одного взгляда хватило, чтобы понять, кто такая таинственная пассия Северинцева.

— Э-эм, профессор, извините, — Влад отцепил от себя Нару, — это не то, о чём Вы подумали. Нара, моя двоюродная сестра. И мы с ней черте сколько не виделись.

Профессор что-то неопределенно промычал, но расслабился и ярость в его глазах потухла.

— И нечего оправдываться, — Нара сурово поджала губы, — это ваше, господин Северинцев, — она положила на край стола конверт. — За ремонт Моти.

— Оставьте себе, Нара Андреевна. Я в них не нуждаюсь.

— Тогда раздайте на паперти или отнесите в детский дом.

— Нара, — укоризненно протянул Влад.

— А ты, не лезь не в своё дело, — проворчала Нара, — и вообще, пошли отсюда, — она потянула его на выход.

— Ты иди, Нар. Я буквально на минуту.

Нара вышла, а Влад подошёл вплотную к Северинцеву. Профессор был выше его, поэтому пришлось задрать голову, чтобы встретиться с ним взглядом.

— Послушайте, Александр Николаевич. Я не знаю, что Вас связывает с моей кузиной. Но если по Вашей вине, с её головы упадёт хотя бы волос, я лично выпущу Вам кишки. Вы меня поняли?

Северинцев кивнул.

— Отлично! Жду звонка.

* * *


Две недели, Нара была занята тем, что пыталась отшить прилипшего к ней как банный лист Северинцева, который регулярно обивал порог её квартиры, отдыхая от его навязчивого внимания только на работе. Где он, по словам девчонок, ещё больше стал похож на ледяную статую. А ещё, она пыталась разобраться, что такое приключилось с Машей. После прочтения дневника матери, девчонку как будто подменили и Нара никак не могла вытянуть её на откровенный разговор. Всю коробку она снесла на мусорку, а злополучную тетрадь куда-то спрятала. Но Нара и не искала, полагая, что совать нос в тайны, пусть и давно умершей женщины, по меньшей мере некрасиво. Но поведение Маши очень беспокоило её. Она стала замкнутой и нервной, часто плакала, закрывшись в ванной или ночами, думая, что Нара уснула. Поссорилась с Денисом, и бедный парень, искренне недоумевал, что происходит. Однажды, он даже отважился поговорить с Нарой, но та и сама ничего не понимала. Даже нагрубила своему ненаглядному дяде Саше, но тот отреагировал в своей обычной манере — холодно отвернулся.

* * *


Северинцев же разрывался между Нарой и работой. Упрямая женщина никак не хотела его выслушать, но уж он-то был в этом деле чемпионом и пока их отношения зависли на стадии неопределённости. Что в данной ситуации было даже неплохо. Он добьётся от неё прощения, но сейчас, это было именно то, что нужно. Никаких контактов и отношений! Ни с кем! С Машей — тем более. Каждый вечер, приехав домой, он медленно шаг за шагом, день за днём, перебирал в памяти свою жизнь, надеясь найти хоть что-то. К концу второй недели он сдался. Он перевернул в памяти всё вверх дном — безрезультатно.

Это была обычная операция. Для Северинцева не очень сложная, разве что пациентом снова был ребёнок и он был не со своей бригадой. В ходе операции Северинцев узнал, что у анестезистки Сашеньки сегодня день рождения. Когда прозвучало финальное «спасибо», он снял оптику и перчатки, сдвинул маску и, проходя мимо девушки, без всякой задней мысли чмокнул её в щёчку. Просто поцелуй. Подарок от профессора на день рождения. Все посмеялись и Северинцев ушёл.

Убитую Сашу нашли в тот же вечер. Парочка, решившая уединиться от посторонних глаз во время дежурства в закрытой на ремонт операционной. Она лежала на столе, в одежде, как и раньше был полный порядок. В сложенных на груди руках торчал листок бумаги.

Примчавшиеся на место происшествия Влад с Денисом и бригадой экспертов, мигом выставили посторонних, среди которых возвышался бледный как полотно Северинцев. При ближайшем рассмотрении листок оказался непонятно откуда взявшейся страницей из учебника астрономии.

— П….ц! — выругался Влад, рассматривая страничку на свет, — кто-нибудь объяснит мне, какого х. я происходит! Астроном херов!!

Несмотря на то, что всех выставили вон, о листочке стало известно всем толпившимся в предоперационной докторам и сёстрам. А уж ор Хохлова про «астронома» слышали, наверное, даже пациенты.

— Пока эксперты возились с телом, Влад и Денис опрашивали персонал. Краем глаза, Влад заметил, что Северинцев ушёл.

«Хорошо, профессор, — подумал он, — наедине пообщаемся».

Он заканчивал опрашивать главного свидетеля — доктора, который нашёл потерпевшую, когда в кармане зазвонил телефон.

— Влад, — голос Северинцева был сухой и надтреснутый и нисколько не походил на его обычный мягкий баритон. И он обращался к нему просто имени, — ты можешь зайти ко мне?

— Без проблем. Когда?

— Прямо сейчас. Влад, я кое-что вспомнил.




Глава 16


Закончив со свидетелем, Влад подошёл к эксперту, который что-то внимательно разглядывал на шее жертвы:

— Что-нибудь нашёл, Вась?

— …М-м-м, пока не уверен. Что-то явно не так, но что именно, пока не могу понять. Посмотрим, что Иваныч скажет.

— Вася, отвлекись на минутку.

— Ну что тебе?

— Листок где?

— Какой листок? — находясь всё ещё в своих мыслях, переспросил эксперт.

— Не тупи.

— Ах да! Так он это, в чемодане у меня.

— Дай его мне.

— Зачем? Это вообще-то улика.

— Я в курсе. Дай. Я верну его максимум через час.

— Хорошо, — Василий вздохнул, понимая, что Влад все равно не отстанет, — только из пакета не доставать! Там могут быть «пальчики». Пошли.

Забрав улику, Влад спустился двумя этажами ниже и вошел в кабинет Северинцева.

Профессор сидел в кресле, поставив локти на колени и вцепившись пальцами в волосы. На низком столике стояла початая бутылка «Реми Мартен» и два стакана, в одном из которых плескалась янтарная жидкость.

Увидев вошедшего Влада, Северинцев выпрямился:

— Выпить хочешь? — он кивнул на бутылку.

— Я на работе. И ты, между прочим, тоже, — сказал Влад, опускаясь в соседнее кресло и мысленно поражаясь, как легко ему удалось перейти на неофициальный тон. Но раз уж профессор не церемонился, с чего бы ему вдруг официоз разводить.

— Как хочешь. А я, ещё выпью, пожалуй, — он взял в руку стакан и отпил глоток. — Не переживай, два глотка хорошего коньяка только мысли прояснят. Я не собираюсь напиваться.

— Рассказывай, — кивнув, потребовал Влад.

— Ты можешь точно сказать, что было на том листке?

— Смотри, — он достал из кармана целлофановый пакет с уликой и протянул его Северинцеву.

Тот его даже в руки брать не стал, просто кинул взгляд и тяжело вздохнул:

— Ты знаешь, что это?

— Понятия не имею. Какие-то звезды.

— Карта звездного неба. Вот это — он всё же ткнул пальцем в лежащий на столе пакет с листком — Большая Медведица.

— И что?

— Однажды я уже видел такую карту. Правда, с небольшой надписью. Я запомнил её, потому что у меня хорошая память и послание было необычным.

— Николаич, я тебя умоляю, не тяни кота за яйца! Время дорого!

— «…Если звезды зажигаются, значит, это кому-нибудь нужно. Жизни не пожалею, только бы вновь покрывать поцелуями твое созвездие, твою Большую медведицу…» — прикрыв глаза, на память процитировал Северинцев.

— Не понял. При чём здесь ты и какие-то чёртовы звёзды?!

— Влад! Дай мне слово, что мой рассказ останется между нами. Что всё это будет не для протокола!

— Хорошо. Я обещаю.

То, что произошло дальше, чуть не выбило обычно невозмутимого Влада из колеи, но он быстро взял себя в руки.

Профессор криво усмехнулся, затем резко встал и рывком спустил штаны до колен, слегка расставив ноги.

— Б….ь, — Влад судорожно сглотнул и покраснев как рак, уставился на его гладкие, лишенные растительности бёдра. На правом, ближе к внутренней поверхности, виднелась россыпь темных родинок, расположение которых в точности повторяло звездный ковш, — ох….ь! — Он всё же налил себе коньяку на два пальца и залпом выпил.

Северинцев шумно выдохнул, быстро оделся и снова усевшись в кресло, начал быстро говорить.

— Ты безусловно в курсе, что для того, чтобы заняться с кем-то сексом, не обязательно быть представленными друг другу по всем правилам.

Влад кивнул, соглашаясь, и профессор продолжил:

— …Это был мой последний курс и последняя перед выпуском вечеринка. Экзамены мы уже сдали, дипломы еще не получили… краткий миг абсолютного безумия. Мы отмечали в одном из корпусов общежития, курсы перемешались, народу было море, а выпивки еще больше. Водка, портвейн, пиво — убойный коктейль, особенно, если не заморачиваться закуской. Я… почти ничего не помню из того вечера. Видимо, вырубился и меня отнесли в свободную комнату. Очухался я от поцелуев. Было темно, шторы закрыты, да и ночь уже наступила. Я лежал совершенно голый, а какая-то девчонка буквально облизывала меня с ног до головы, тихо шепча мне — какой я красивый, особенно восхищаясь моей «Большой медведицей», — Северинцев снова криво усмехнулся. — Всем моим подружкам она нравилась. Трахнуться со мной у них называлось — «слетать на Большую медведицу».

Несмотря на то, что я был в ураган пьяным, завела она меня быстро, а вот кончить не мог довольно долго. Но, она так терпеливо и самозабвенно отдавалась и шептала, что я необыкновенный, самый лучший, что она давно искала именно меня и что это счастливейший миг в её жизни. Эту болтовню я помню только потому, что она повторила её раз сто, и я чувствовал себя польщенным. Когда я кончил, она меня целовала ещё очень долго, особенно усердствуя в районе этой дурацкой Медведицы… Она сказала мне, что я отмечен звездной печатью, что это знак особой судьбы… Чушь всякую несла. А потом мне стало так херово, я чувствовал, что если сейчас же не доберусь до унитаза, меня вывернет прямо на неё. Так что я нацепил футболку и джинсы и поплёлся в туалет, пообещав вернуться. Туалет был на другом конце коридора, меня так штормило, что я еле- еле успел. Проблевавшись и умывшись холодной водой, я напрочь забыл, куда мне надо возвращаться, а тут еще подошли мои друзья и увели меня обратно на вечеринку. Больше я не видел свою загадочную ночную подружку. Я был молод и мне нравилось думать, что это было таинственное приключение, поэтому даже не пытался узнать с кем тогда трахался. Сначала я ждал, что кто-нибудь подойдет и признается, но этого не произошло, а перед самым отъездом в Питер, мне пришло письмо. С такой же звёздной картой и припиской. Я почитал, поудивлялся, а потом выбросил и забыл. До сегодняшнего дня. Вот и всё. Прошло уже пятнадцать лет и для меня это только смутное воспоминание. Если бы не этот чёртов листок, я никогда бы и не вспомнил.

— Воспоминания не убивают людей, Николаич, — хмуро отозвался Влад.

После долгой паузы он убрал в карман пакет с картой и устало поднялся с кресла:

— Я должен подумать, как всё это связано с нашими жертвами. Но, по моему мнению, именно в ту самую ночь в её голове что-то замкнуло — если мы имеем на руках четыре трупа. Вот только почему она так долго ждала?

— Может жила не здесь?

— Возможно.

— В центре много врачей, закончивших наш вуз?

— Больше половины, полагаю. Наш главный сам его заканчивал и предпочитает подбирать родные кадры.

— Ладно, разберёмся. В любом случае, её поимка теперь дело времени. Уж слишком она подставилась, грохнув последнюю девчонку. Либо занервничала, либо терять больше нечего. Слушай, профессор, может ты отпуск возьмёшь? Чтобы не отсвечивать.

— Нет необходимости. Я послезавтра в Бельгию улетаю. На неделю. Симпозиум по кардиохирургии.

— Хорошо. Это нам на руку.

— Влад.

— Что?

— За Нарой присмотри. Если с ней что-нибудь случится, я не знаю… — он сокрушенно помотал головой.

— Что, крепко она тебя зацепила? Вижу, что крепко. Нарка — девчонка, что надо! Смотри не упусти. Потом как-нибудь пересечёмся в более подходящей обстановке, и я тебе расскажу, какая она замечательная. И не переживай. С ней всё будет в порядке. При условии, что пока не будешь рядом крутиться.

— Не буду.

— Ну, мне, пора, — Влад протянул руку для прощания, — а ты неплохой мужик, профессор…

— Саня.

— Саня, — согласно кивнул Влад, широко улыбнувшись, — пойду я. А то мне ещё кучу бумаг писать. Точно больше ничего не помнишь?

— Нет. Я ж тогда с утра такой отходняк словил, думал сдохну вообще. Ты иди. А то тебя там напарник уже, наверное, заждался.

Влад вышел, оставив Северинцева наедине со своими воспоминаниями и спустился вниз. За время беседы с профессором, он успел получить кучу смс-ок от Дени и нашёл его сидящим на диване в холле.

— Ты где был? — напустился на него Денис, — я тебе писать уже замучился.

— С профессором общался. Что-нибудь опять стряслось или ты просто успел соскучиться.

— У тебя дурацкие шутки, Влад, — обиделся Денька, — с недосыпу что ли?

— Угу. Видимо.

— Тело уже увезли?

— Давно.

— Так. Значит пока больше нам здесь делать нечего. Пошли в отдел. А завтра обязательно навестим местные «кадры».

— Зачем?

— Не строй из себя идиота, Денис, — строго сказал Влад, — тебе это не идёт. Нам предстоит просто гигантская и донельзя муторная работа. Пересмотреть личные дела сотрудников за пятилетний период. Вадика что ли с собой прихватить? Втроём быстрей управимся. Ладно, там посмотрим. Может вообще тебя с ним отправлю. Давай уже, двигай, может ещё вздремнуть чутка удастся.

* * *


Нару разбудили тихие всхлипы — Маша опять плакала. Тяжко вздохнув, Нара спустила ноги с кровати и босиком прошлёпала к дивану. Маша лежала свернувшись калачиком, лицом к стене и уткнувшись носом в подушку. Опустившись на краешек, она тихонько обняла Машу за узкие плечи, склоняясь к уху:

— Машунь, девочка моя родная, ну скажи мне, что происходит. Пожалуйста, — почти выдохнула она, — у меня же сердце кровью обливается, когда я вижу тебя такой несчастной. Мы же ведь с тобой как сёстры, пожалуйста, поделись со мной, выплесни из себя свою боль и тебе сразу же легче станет. Ты же знаешь, я умею хранить тайны, и клянусь, что никто ничего не узнает. Машенька, ты слышишь меня?

Маша поначалу сопротивлялась и пыталась вывернуться из её ласковых объятий, но потом притихла и вдруг повернулась к Наре, обвила руками её шею, спрятала лицо у неё на груди и затихла. Нара тихонько гладила её по спине и молча ждала. Наконец, Маша зашептала, быстро-быстро, словно боясь остановиться и передумать. Слова перемежались тихими всхлипами, половину окончаний она просто глотала и Нара с трудом разбирала её бормотание.

— Машенька, я понимаю, тебе пока трудно всё это осознать, — Нара продолжала баюкать её словно обиженного ребёнка, — но ты должна понять одно, что бы не случилось в прошлом, какой бы она не была, прежде всего она твоя мама. И ты должна помнить её именно как свою маму, — доброй, заботливой и бесконечно любящей тебя. Если бы она была жива, она бы сделала всё для того, чтобы ты была счастлива! То что ты узнала… что ж… жизнь ведь она очень сложная, а твоя мама была просто глупенькой юной девушкой. Она просто запуталась, а рядом не было никого, чтобы помочь справиться со всем, разобраться. Представь, что очень юную девушку, выбросили в бушующий океан и оставили совсем одну. Чтобы выжить, не захлебнуться, не разбиться о скалы, ей пришлось барахтаться изо всех сил, пока она не нашла тихое пристанище на маленьком острове, который стал для неё отдельно взятой вселенной. Твой папа стал для неё этим островом. Который вселил в неё надежду и наполнил её жизнь смыслом и любовью. Который принял её всю — со всеми грехами и недостатками. И поверь мне, совершенно не важно, кем был твой настоящий отец…

— … Для меня важно, — тихо перебила её Маша, — я очень люблю своего папу и никогда не стану думать о нём, как о чужом человеке…, но мне просто очень-очень хочется увидеть того, другого… не знаю — зачем.

Она подняла голову и посмотрела на Нару, глазами полными надежды.

«Бедный ты мой ребёнок, — Нара разглядывала заплаканное личико, распухший покрасневший нос и в её душе рождалась такая отчаянная нежность к этой хрупкой девушке, что она на мгновение почувствовала себя её матерью».

— Я помогу тебе найти его, — прошептала она, мысленно представляя кого именно она об этом спросит.

— Правда?

— Да. Только обещай мне, что одна ты никуда не поедешь, не сорвешься без меня в ту деревню. Если нужно будет, мы вместе поедем туда. Обещаешь?

— Ладно. Только ты тоже должна мне кое-что пообещать.

— Что?

— Помириться с дядей Сашей. Разве ты не видишь, как он страдает? Он уже скоро ночевать будет под нашими окнами. Да, он обидел тебя, но он же не специально, он не хотел, правда! Просто поговори с ним.

Нара смотрела на взъерошенную Машу и улыбалась — раз уж она снова села на любимого конька и заговорила о дяде Саше, значит не зря они устроили эти ночные посиделки и Маше удалось справиться с собой. Выговориться, выплеснуть все страхи и сомнения. Закрыть за собой дверь в прошлое и продолжить идти по жизни дальше.

— Сама-то не хочешь с ним помириться? Ты нагрубила ему — забыла?

— Я извинюсь, завтра же.

— И с Денисом помирись.

— А ты с дядей Сашей, — упрямо повторила Маша.

— Хорошо. Если ты этого хочешь.

— Очень.

— Мы поговорим.

— И помиритесь.

— Да.

— Точно?

— Маша! Может мы всё-таки хоть чуточку поспим?

— Только не уходи никуда. Давай сегодня вместе спать.

— Давай.

Маша подвинулась, освобождая место, а когда Нара улеглась рядом, обвила руками её плечи, зарываясь носом в её шею:

— Ты самая лучшая в мире, — прошептала она, — спасибо богу за то, что он познакомил меня с тобой.

— Спи уже, болтушка моя.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

* * *


На следующий день после полудня, Маша робко постучалась в кабинет Северинцева.

— Войдите, — раздался знакомый голос.

Маша приоткрыла двери и протиснулась в образовавшуюся щель:

— Здравствуйте, Александр Николаевич.

— Маша? Что-то случилось?

Он подошел к ней, взял за плечи и заглянул в глаза и Маша подумала, что он выглядит очень уставшим и каким-то… другим. Как-будто за эти сутки с ним что-то произошло.

— Тебя кто-то обидел? — в его голосе звучала тревога.

— Нет. Я пришла… в общем у меня были не очень хорошие дни, я вела себя ужасно, нагрубила вам. Простите меня, пожалуйста.

— Ох, Машка, — профессор покачал головой и улыбнулся, — не пугай так больше. Я уж было подумал… — он прервался на полуслове, — неважно. Я заметил, что у тебя не всё гладко. Но надеюсь, что сейчас уже всё хорошо?

— Почти. Можно вас попросить?

— О чём?

— О моём папе. Вы же дружили с ним. Расскажите, каким он был?

Несколько минут, он просто стоял, глядя на неё и Маша видела, что в его глазах плещется что-то очень похожее на вину. Затем, неожиданно притянул к себе, Маша оказалась в кольце его сильных теплых рук, чувствуя, как бьётся его сердце, и она доверчиво прижалась к нему, а он клонившись к её уху, шепнул:

— Я всё тебе расскажу, малыш. Всё- всё. Обязательно. Но только не здесь и не сегодня. Завтра я улетаю в Бельгию. А когда вернусь, приду к тебе, и мы обязательно поговорим. Договорились?

Маша кивнула, и профессор ещё крепче прижал её к себе и поцеловал в макушку.

— Кхм, — донеслось от двери неожиданное покашливание.

Профессор резко поднял голову, по-прежнему обнимая Машу.

— Вас не учили стучаться? — обратился он к кому-то поверх Машиной головы. В его голосе сквозил весь холод мира. — Будьте любезны покинуть мой кабинет. Я не желаю никого видеть. Для связи со мной существуют телефоны и если Вам нужно что-то обсудить, потрудитесь набрать номер, а сейчас закройте дверь с той стороны.

Тихое «извините» больше напоминало змеиное шипение и дверь с треском захлопнулась.

— Чёрт! — Северинцев отпустил Машу и почти отпрыгнул в сторону, — Чёрт!! — снова повторил он, закрывая лицо руками, — этого только не хватало…




Глава 17


Влада разбудил раздражающий писк электронного будильника. Сунув голову под подушку, он нашарил его на стоящем рядом стуле и смахнул на пол, в надежде продлить блаженный отдых хотя бы на пять минут. Но уже через две, подушка полетела следом, Влад сел на диване зевая во весь рот и окончательно просыпаясь. Он поднял перевёрнутый будильник. Половина седьмого. Что ж, ему всё же удалось урвать почти четыре часа на сон. Не густо, но ему хватит. Он перевёл взгляд на сваленные в кучу рядом с диваном вещи и ухмыльнулся, вспомнив о том, что это была одна из причин его расставания с Никой. Сграбастав всё разом, он прошёл в ванную. Сгрузив вещи в корзину для белья, и приняв душ, он решил, что ещё есть время нормально позавтракать. Сделав первый глоток утреннего кофе, Влад вспомнил о божественном напитке, которым угощал его профессор, а потом мысли плавно перешли на самого Северинцева. Мда.

Все мы молодости совершаем нечто такое, о котором впоследствии хочется забыть. Молодость — время безбашенных поступков, когда в крови бурлит адреналин вперемешку с эндорфинами и прочими гормонами от которых напрочь сносит крышу. Когда совершенно не задумываешься о том, что будет после.

У Влада тоже был момент, о котором он предпочёл бы не помнить. История с календарём, после которой в отряде, где он тогда служил, к нему намертво приклеилось прозвище «мистер Август».

Влад криво усмехнулся, вспоминая пикантные подробности из своего прошлого.

Они были в командировке в составе миротворческой миссии в одной из бывших стран СНГ. В свободное от службы время, они слонялись по базе, или сидели в баре, пытаясь хоть как-то отгородиться от окружающей действительности. В которой была кровь, впитавшаяся в землю и человеческие внутренности, валяющиеся под ногами; где вполне дружелюбный на первый взгляд гражданский, мог внезапно выхватить пистолет и выстрелить вам в голову; где любой автомобиль, или оставленный без присмотра ящик, мог оказаться начиненным взрывчаткой. Где каждый шаг мог стать последним, а каждая операция могла закончиться путешествием в «Чёрном тюльпане» в качестве «груза 200».

Миротворческая миссия — лишь прикрытие, завеса из красивых на первый взгляд слов, призванная скрыть то, что творилось на самом деле. И вполне естественно, что отцы-командиры, старались не зацикливаться на том, как проводили свой досуг их подчинённые. Это ж вам не солдаты-срочники, а вполне состоявшиеся люди. Точнее — машины для убийств, которым иногда требуется перезагрузка. Вот они и «перезагружались», чтобы на какое-то время сбежать из этого ада.

Как в зоне военных действий оказался гражданский фотограф, тем более из такого издания, никто из них понятия не имел, да и не задумывался особо. На это есть спецслужбы, и если они его пропустили, значит так и должно быть.

Был вечер пятницы, вся их компания была уже достаточно пьяна, и тут этот парень достал пачку рекламных буклетов и календарь, откровенно сексуальный, но при этом очень красивый. Влад не знал и знать не хотел, почему именно его выбрал тогда фотограф, а уж по поводу своего согласия… Чёртов алкоголь и дружеские подначки «слабо»! Ну и цена. За одну фотосессию он мог заработать свою полугодичную зарплату, плюс обещание, что доходы от продаж уйдут семьям погибших спецназовцев.

Владу было всего двадцать четыре, надо ли говорить о том, что он был польщён выбором фотографа. Конечно он понимал, что фотография будет растиражирована, но это не слишком беспокоило — фотограф уверил его, что тираж будет весьма ограниченным, никакого распространения в Интернете, а среди знакомых Влада, любителей подобной «клубнички» не наблюдалось.

Короче, почти весь свой субботний выходной он провёл с фотографом и его ассистентом. Парень оказался по-настоящему талантливым, хотя и был немного не от мира сего, но очень дотошным. Много шутил, помог Владу расслабиться и чувствовать себя свободно. В итоге, фотосессия оказалась не таким уж неприятным делом. А потом была значительная сумма и зависть сослуживцев, хоть они и отпускали бесконечные шуточки про горячего парня, к которому девчонки в очередь будут выстраиваться, когда увидят календарь.

Подарочный экземпляр Влад так и не получил, из — за мясорубки, в которой полегло больше половины их отряда, а сам он чудом выжил, а потом и вовсе забыл о нём. Какие уж тут воспоминания о случайных эротических фотосессиях.

Через три года они брали наркопритон, расположенный в элитном гей-клубе.

Вот тогда-то Владу и аукнулась его невинная в общем-то шалость.

Когда все подозреваемые были уложены мордами в пол и замерли под дулами автоматов, их командир вдруг присвистнул и указывая пальцем куда-то в сторону выдохнул:

— Ох ты ж и ни хера себе!

Влад повернул голову и замер, сильнее вжимая дуло автомата в затылок лежащего перед ним человека.

На стене висел огромный баннер, с которого на него смотрел он сам. Из одежды на нём были только армейские жетоны и крошечные стринги. Тонкая ткань льнула к коже, подчеркивая каждую вену, каждую выпуклость и изгиб эрегированного члена.

Он лежал на спине, одна рука была над головой, вторая расслабленно прикасалась к животу. Он приподнял одно колено и слегка согнул другое, раскрываясь перед камерой. Он был мускулистым, его кожа казалась шелковой; на ней не было еще ни одного шрама.

Чёрт! Похоже фотограф и впрямь был настоящим художником. Фотография просто излучала мягкость и искренность, окутывая нежным сиянием, несмотря на откровенную сексуальность. «Мистер Август». Это был чистый соблазн! Его озорной и искренний взгляд говорил: «подойди ко мне поближе!», его губы складывались в мягкую улыбку, как будто он смотрел на свою возлюбленную во время особенно нежного момента близости, говоря: «Я твой. Я люблю тебя. Я дам тебе всё, что ты захочешь. Иди сюда, прикоснись ко мне!»

Как фотограф сумел вызвать у него это выражение, и уложить в такую позу, Влад не помнил. Он заворожённо пялился на собственную фотографию, позабыв на мгновение для чего он вообще здесь находится. Видимо не только он. Когда задержанных увели, все без исключения сослуживцы достали сотовые и начали снимать, поглядывая в его сторону. То, что испытал Влад в тот момент, не поддавалось никакому анализу. Единственным его желанием было — нацепить на себя ещё килограммов двадцать кевлара, лишь бы скрыться от этих откровенно-восхищённых взглядов. Окончательно его добил командир.

Он подошёл к нему и облизнув губы, уставился в глаза:

— Мистер Август значит. Ну-ну! Знаешь что, Хохлов, даже я не отказался бы от такого парня в своей постели. И заметь, я ни разу не гей. Скорее гомофоб. Так что делай выводы.

С тех пор жизнь Влада превратилась в филиал ада. Мало того, что его теперь звали исключительно «мистер Август», так почти у всех его приятелей на заставке в телефоне появилось злополучное фото, а от девчонок, он чего только не понаслушался. Фраза «как же я люблю мальчиков в форме, особенно когда они её снимают» была самой безобидной.

Влад выдержал ровно полгода. Потом подал рапорт и уехал в родной город, втайне надеясь, что уж здесь-то точно никто ничего не узнает. Прошло уже десять лет, с момента фотосессии и пока его надежды оправдывались.

Влад вынырнул из воспоминаний, со вздохом затушил сигарету, допил остатки остывшего кофе, от души радуясь, что нынешние коллеги не знают его маленькую тайну. По крайней мере, его глупая выходка не закончилась настолько фатально, как маленькое сексуальное приключение профессора. Хотя Влад и не был уверен в том, что если бы он встретил хозяина того проклятого гей-клуба, то не выпустил бы в него всю обойму из табельного оружия.

Влад тряхнул головой, отгоняя ненужные воспоминания и пошёл одеваться. Начинался новый рабочий день и нужно было ехать в морг на вскрытие последней жертвы. По дороге, он хотел было позвонить Денису, но решил, что ему нечего там делать. Пусть уж лучше в бумажках ковыряется — визиты в прозекторскую ему давались очень тяжело.

В секционном зале помимо патологоанатома и эксперта, он застал и своего нового знакомого Михалыча, который буквально ползал по телу жертвы с карманной лупой, изучая каждый сантиметр тела.

— Что он здесь делает? — шепотом спросил Влад у Иваныча.

— В гости пришёл.

— А-а. И как успехи?

— Как видишь, — Иваныч лаконично кивнул на увлеченного аналитика в отставке, — не будем мешать. Вдруг что нароет.

Михалыч действительно нарыл. Через пять минут, он потребовал подкатить к нему мощную лупу на колёсиках, а ещё через минуту взял скальпель, рассек кожу, что-то вытащил из шеи покойной и опустил в пакетик для улик.

— На экспертизу. Срочно! — он отдал пакетик Васе и развернулся к Владу с Иванычем.

— Вань, вы кровь брали?

— А как же. Всё чисто. Никакой отравы не обнаружено.

— Это я уже понял. Я имел ввиду развернутую картину.

— Э-э… нет.

— Почему?!

— Учитывая характер преступления и отрицательный результат на наркотики и отравляющие вещества я…

— Возьмите сейчас.

— Но…

— Возьми, я сказал! — Просьба Михалыча больше походила на приказ, взгляд был жестким и сверкал азартом, как у гончей, взявшей след и сейчас Владу бы даже в голову не пришло сравнивать этого человека со сказочным персонажем.

Иваныч поспешно кинулся выполнять приказание.

— Вы что-то нашли, Семён Михалыч? — спросил Влад.

— Кончик иглы. По первоначальному впечатлению — для подкожных инъекций. Засела в верхних слоях эпидермиса, поэтому её сразу и не увидели. Думаю, получится выяснить, что именно ей ввели. Хотелось бы узнать, не было ли подобного у других жертв.

— Анализ будет готов только через два часа, — сказал вернувшийся Василий, — в канале слишком мало материала.

— Что у тебя?

— Пять минут, — Иваныч вставил пробирку с кровью в аппарат и запустил программу.

— Что мы ищем? — обратился Влад к бывшему аналитику.

— Подтверждение моей догадки. Влад, ради бога, не отвлекай меня!

Влад уселся на стул и сделал вид, что его вообще тут нет.

— Готово! — Иваныч ткнул на экран монитора. — Ну ничего себе! — он внимательно вглядывался в цифры на экране.

Влад насторожился и тоже подошёл, хотя в бегущих по монитору кривых и значениях цифр не понимал абсолютно ничего.

— Вот если бы ты, Ваня, не был таким растяпой, возможно последней жертвы можно было и избежать, — назидательно сказал Михалыч.

— В чём дело? — потребовал ответа Хохлов.

— В гипогликемии.

— А поконкретней нельзя? Для тех, кто в танке.

— Это картина крови потерпевшей, — раздражённо фыркнул Михалыч, — вот это, — он ткнул в кривую, резко уходящую к нулю, — уровень глюкозы. В норме у здоровых людей, нижняя граница должна быть не ниже 3,89. Здесь ниже единицы. Вывод — гипокома, в результате введения инсулина. Думаю, не меньше сорока единиц. Поэтому жертвы не сопротивлялись. Они просто не могли. Внутривенное введение такого количества инсулина почти мгновенно вызывает коллапс. Тут даже душить не надо. Просто не оказать помощь и человек сам погибнет.

— Господи!

— Спасибо за комплимент. Но я просто аналитик на пенсии. Влад, хотелось бы поближе познакомиться с делами.

— О да!

— Ваня, я жду результаты экспертизы.

— Всенепременно!

* * *


— Здорово, что вы помирились, — Нара сидела в любимом уголке дивана, наблюдая за носящейся по комнате Машей. — А почему он в квартиру не поднялся? Я бы хотела с ним познакомиться.

— Успеешь ещё. Сейчас мы просто катастрофически опаздываем. Я только на секундочку забежала переодеться и тебя повидать. А ты?

— Что я?

— С дядей Сашей когда мириться собираешься? А то он в командировку собрался, а вы до сих пор в ссоре.

— Маш, не начинай.

— Ты обещала.

— Да. Но это не говорит о том, что я пойду к нему извиняться. Я обещала поговорить, если он сам придёт.

— Он придёт.

— Иди уже, болтушка. Тебя Денис ждёт.

— Нар, ну пожалуйста, не выгоняй его!

— Не буду.

— Честно-честно?

— Честно-честно.

Довольная Маша чмокнула её в щёку и скатилась вниз по лестнице.

Нара только головой покачала и, закрыв дверь, подошла к ноутбуку.

В кои-то веки можно расслабиться и спокойно почитать.

Она зашла на знакомый форум, посвящённый любимому сериалу, пообщалась с подругами, затем заглянула в литературную гостиную, нашла фанфик, который всё не решалась прочитать. Слишком высокий рейтинг, слишком необычная пара, для неё всё было слишком. Но она так соскучилась по своим любимым героям, а до выхода нового сезона было ещё полтора месяца и девочки так расхваливали именно этот фик, что она решилась. В конце концов, всегда можно закрыть и не читать, если не понравится. Фанфик был совсем маленьким, всего на пять страничек. Она открыла файл и… не пожалела. Наверное, дело было в мастерстве автора, в её умении подать историю так, что после неё не остаётся никакого послевкусия, кроме лёгкой эйфории от прочитанного и небольшого смущения, как будто она только что подсмотрела в щёлочку за тем, что двое скрывали от всего мира.

«…Летний воздух пронизан гудением пчел и клеверным дурманом. С пригорка под старым вязом виден весь луг и дрожащее марево над травой. По узкой тропинке возле опушки катит велосипедист. Он не заметит нас, даже если будет пристально вглядываться.

Мы лежим голышом под огромным деревом, наслаждаясь обществом друг друга и ты жмуришься от яркого солнца.

Божья коровка ползет по твоему колену. Я слежу за ней взглядом. Маленькая путешественница повторяет только что пройденный мною путь. У тебя нежная кожа, и ты лежишь в тени, оберегая её от слишком жарких поцелуев солнца. У тебя светлые брови и невозможно длинные ресницы — я знаю, девушки влюбляются в тебя из зависти к ним. У тебя невероятные глаза, когда сквозь ресницы ты смотришь на меня и улыбаешься. Никакое море и никакое небо никогда не сравнится с цветом твоих глаз. И никакой мёд никогда не передаст восхитительный цвет твоей кожи. Мой медовый, мой небесный, мой… только мой…» — дочитав последние строчки, Нара прислушалась к ощущениям. Идеально. Совсем никакого отторжения, несмотря на то, что она только что прочитала весьма пикантный фанфик. Нара открыла глаза и легко улыбнувшись, принялась писать восторженный отзыв. Она ещё не знала, как вообще ко всему этому относИться, но в одном была уверена точно — к этому автору она ещё вернётся. Она нажала «опубликовать» и уже было собралась ещё разочек перечитать понравившуюся вещицу, когда в прихожей раздался звонок. Нара посмотрела на настенные часы, гадая кого это принесло. Часа не прошло, как Маша с Денисом уехали, а шоу, на которое парень неизвестно каким образом умудрился достать билеты, закончится еще не скоро. Северинцев же, после случившегося ночью убийства, весь день ходил какой-то тихий и задумчивый, что вообще было на него не похоже. А сразу же после обеда Нара видела, как его машина выезжала с больничной стоянки.

Однако за дверью обнаружился именно он. В руках у него был горшок со здоровенным кактусом, вершину которого венчал красивый розовый цветок.

— Привет. Не присмотришь за ним, — Северинцев заговорил сразу же, едва Нара открыла дверь, — мне уехать нужно, а Ольга…

— Проходи, — она посторонилась пропуская его внутрь, — где ты взял это чудо?

— Это моей мамы. Первый раз зацвел после её смерти, — тихо сказал он и вдруг посмотрел ей в глаза, — Нара, прости меня! Я такой…

— … идиот. Я знаю, Сань. А ещё ты почему-то решил, что всё и всегда должен решать сам. Это неправильно.

— Мне плохо без тебя, — он аккуратно примостил горшок с кактусом на памятный бабушкин стол и притянул её к себе, — прости…

— Она прижалась к нему, вдыхая знакомый аромат к которому примешивался запах алкоголя.

— Ты напился?

— А что — похоже? Нет, я выпил совсем немного. У меня сейчас… впрочем неважно.

— Надеюсь, ты не за рулём.

— Нет. Меня друг ждёт. Я ненадолго. Просто убедиться, что с тобой всё в порядке.

— Сань, что происходит? Почему я должна быть не в порядке?

— Я пока не могу тебе ничего сказать. Не потому что не хочу, я действительно не могу. Но умоляю тебя, будь осторожна! Береги себя и Машку. Пожалуйста. Я вернусь и всё будет хорошо.

— Саня!

— Нара. Просто поверь мне! Я вообще не должен был приходить сегодня. Но не смог, не заехать.

Его поцелуй был горячим и обжигающе-нежным, с нотками грусти и затаённой горечи, словно он вложил в него какое-то послание, смысл которого Нара так и не смогла определить.

— Я позвоню, — он оторвался от её губ, ещё раз с нежностью провёл по щеке, — береги себя!

Он уже был на площадке, когда обернулся:

— Кактус не любит прямых солнечных лучей, и я его сегодня полил. Больше не надо. И ещё. Мама называла его Санечка.

Он исчез так же внезапно, как и появился, оставив Нару с ощущением, что надвигается чего-то непоправимое. Она едва успела добежать до окна, чтобы увидеть выезжающий со двора огромный внедорожник.

Нара вернулась в прихожую, подошла к столу и прикоснулась рукой к целому облаку колючек, окружающих кактус словно копна волос. Цветок же выглядел так, будто кто-то вылепил его из цветного воска. И всё равно он был живым.

— Санечка, — прошептала Нара и грустно улыбнулась, — твоя мама была права. Он действительно похож на тебя.

* * *


— Виктор Михалыч, можно? — после утренней врачебной летучки в кабинет главного врача, робко заглянула женщина.

— А, да! Проходи, не стесняйся. Никак не могу привыкнуть, что бывшая одногруппница обращается ко мне строго официально, — добродушный грузный главный врач кардиоцентра, широко улыбнулся и сделал пригашающий жест. — Кофе будешь?

— Нет, спасибо. Я по делу.

— Заявление на отпуск, да? Видел. А чего ж ты посреди недели срываешься, могла бы и до пятницы подождать.

— Да я путёвку, горящую купила. На Кипр. Стоит копейки, а условия царские. Завтра вечером самолёт. Если сегодня после работы уехать, днём уже в Москве буду. Я уж и чемодан собрала. Так ты подпишешь, а, Вить?

— Да куда ж я денусь, подпишу конечно. Кипр — это очень хорошо. Это здорово! Давай сюда своё заявление. Советую при случае навестить Пафос. Там больше всего сохранившейся античной мозаики. Если тебя интересует конечно.

— Обязательно! Спасибо.

— Не на чем. Отдыхай.

Она взяла подписанное заявление и развернулась на выход, когда её нагнал тихий голос:

— Нин.

— Да?

— Мозаика — это безусловно хорошо, но больше всего я тебе желаю, найти достойного спутника жизни. Кто знает, может именно там тебя ждёт мужчина твоей мечты. Ну что ты всё одна да одна.

— Спасибо за заботу, Вить. Но я уж как-нибудь сама. — она тихо прикрыла дверь.

— Угу. Всё принца ждешь, — пробормотал Виктор Михалыч себе под нос, — вот же дура-баба! Давно бы могла замуж выйти, детишек нарожать. И чего надо? Не понимаю.

* * *


Денис отчаянно зевал и пытался сосредоточиться. Хронический недосып очень мешал работе, и он пролистывал личные дела сотрудников «по диагонали». Второй день они с Вадиком зависали в отделе кадров кардиоклиники, занимаясь скучной рутинной работой, пока Влад и присоединившийся к нему Михалыч в который раз пересматривали протоколы вскрытия и результаты экспертиз в уголовных делах предыдущих жертв.

— Э, нет, дорогуша, так не пойдёт! — Вадик заметил клюющего носом Дениса, — если ты и дальше будешь продолжать в том же духе, мы с тобой будем торчать тут до второго пришествия. Ну-ка дай сюда. — Он сгрёб папки, только что просмотренные Деней, — я сам ещё раз гляну. А ты, марш в буфет, принеси чего-нибудь пожрать и кофе. Если так можно назвать ту бурду, которая здесь продаётся под видом благородного напитка. Заодно проветришься. И не вздумай завернуть ещё куда-нибудь, а то я тебя знаю.

— Вадим!

— Давай-давай. И чтобы одна нога здесь, другая там. Я жду.

Когда Денис вернулся с двумя стаканчиками кофе и целым пакетом выпечки, Вадик задумчиво раскачивался на стуле, держа в руках очередную папку.

— Как тесен мир, Денька! Ты себе даже не представляешь! Кто бы мог подумать, что за триста вёрст от родной деревни, в самой престижной клинике, я встречу свою односельчанку. Мда-а! Скажи мне тогда, что она станет врачом, в жизни бы не поверил.

— Почему? — Денис отодвинул кучу папок в сторону, чтобы поставить стаканы и вытащив из пакета пирожок, протянул Вадику, — что тут такого. Подумаешь — триста километров. Ты же её не в Австралии встретил.

— Я не об этом! — отмахнулся Вадик, откусывая кусок, — просто она всегда была странной. Училась с моей сеструхой в одном классе. Знал бы ты, как над ней там все стебались! Хотя картинки она рисовала просто улётные! Но все с уклоном в фантастику. Все думали, что она в художку поступит, если бы её приняли туда конечно.

— Ну так, а в чём её странность-то заключалась? — спросил Денис, радуясь хоть такому перерыву. Копаться в макулатуре ему до смерти надоело.

— Да, чухня всякая. Пришельцы, НЛО и всё такое. На звёзды могла часами смотреть. Папаша её, фермер наш местный, даже телескоп доченьке купил, представь! А девки наши однажды прикололись, заплатили местной цыганке, чтобы она сказала ей, что на жениха ей звёзды укажут. Вся деревня потом угорала, когда она в звёздные ночи на пригорке сидела и в небо таращилась. Сеструха моя ей даже дразнилку придумала. Таких в старину блаженными называли. Хотя при всей своей странности, школу умудрилась с серебряной медалью закончить. Потом она в город уехала. Предки её не очень с односельчанами ладили, так что никто даже и не знал, куда она поступила. А потом они в аварию попали оба. Мне мать писала, когда я уже в институте учился. Ну ладно. Отдохнули, сказку послушали, давай снова за дело приниматься. А то Влад нам бошки поотрывает, если ничего не нароем.

Оставшуюся половину рабочего дня, они провели в архиве, для очистки совести решив проверить ещё и всех уволившихся.

По дороге в отдел, Денис стоя на светофоре, сам не зная зачем спросил:

— Вадь.

— А?

— Что за дразнилка?

— Ты о чём сейчас? — непонимающе спросил Вадик, выныривая из мечтаний о встрече с очередной подружкой.

— Я про девчонку, односельчанку твою.

— А тебе зачем?

— Просто интересно.

— Нинка — астроном…Э-э-э ты куда, — непонимающе завопил Вадик, видя, что Денис, нарушая все правила разворачивается через две сплошные в сторону клиники, — с ума сошёл, да?! Тебя сейчас гайцы уроют.

— Обойдётся. Ты опер или где? — Денис втопил газ до упора, — в случае чего, отец прикроет.

— Деня, бля! Если ты сейчас же всё внятно не объяснишь, я тебя убью!

— Астроном, Вадик! Астроном! — проорал Денис, — нам срочно нужно забрать дело этой тётки!




Глава 18


— Нет, это уже не смешно! Куда подевался этот дурацкий троллейбус? — Маша вот уже битых двадцать минут стояла на остановке, в надежде уехать домой.

Нару задержали на экстренную операцию, телефон Дениса не отвечал, и Маша мокла под дождём в ожидании общественного транспорта.

Едва начавшаяся осень, особо не заморачиваясь, решила продолжить традиции промозглого лета, и с неба с самого утра лило как из ведра. Народу на остановке собралась целая толпа, троллейбус как сквозь землю провалился, а такси равнодушно проезжали мимо. Частники тоже не горели желанием брать промокших попутчиков, ибо от лившегося с небес безобразия не спасали никакие зонтики.

Маша уже отчаялась поймать хоть какую-то машину, когда к ней плавно подкатила вишнёвая иномарка. Тонированное стекло со стороны пассажира опустилось вниз.

— Здравствуйте, Нина Аркадьевна, — вежливо поздоровалась Маша, в который раз поражаясь, как медицинская форма меняет людей.

Сидевшая за рулём симпатичная сероглазая шатенка с модной стрижкой, в стильном замшевом пиджаке, ярким шёлковым шарфиком на шее, совсем не походила серую мышку- докторшу, которая, по словам бабы Вали была «не от мира сего». Хотя за последние несколько дней, мнение Маши на её счёт поменялось в лучшую сторону. Как-то после обеда, Маша зашла проведать Еву и застала ту за рассматриванием совершенно изумительного рисунка. По словам девочки, его несколько минут назад специально для неё нарисовала Нина Аркадьевна, к которой Ева, как оказалось, относилась с большой симпатией.

— Виделись уже сегодня, — женщина улыбнулась краешком губ, — зря стоишь. Там на перекрёстке авария с участием троллейбуса, ждать придётся долго. Тебе куда ехать?

— На Наседкина.

— Нам по пути. Забирайся, я подвезу тебя.

Сначала Маша хотела отказаться, но ей так хотелось попасть побыстрей домой, что она почти не раздумывая села в машину.

В салоне было тепло, тихо играла музыка, тонированные стёкла создавали полумрак, и вкусно пахло кофейными зёрнами. Лобовое стекло заливало так, что дворники едва справлялись и от этого, внутри просторной иномарки казалось ещё уютнее.

Машина плавно тронулась с места, вливаясь в общий поток.

— Маша, ты забыла пристегнуться.

— Ага. Я сейчас. — Она повернулась, чтобы вытянуть ремень безопасности, когда почувствовала довольно сильный удар в шею и даже не успела испугаться, когда пелена беспамятства накрыла её с головой.

* * *


В отделе, куда Вадик с Денисом завалились уже ближе к шести часам вечера, Михалыч отобрал у них принесённые папки с несколькими личными делами и принялся за их изучение. Экспертиза крошечного кусочка иглы, застрявшей во внутреннем слое эпидермиса последней потерпевшей, подтвердила наличие инсулина, поэтому две папки он сразу же отложил в сторону — эти сотрудницы не имели открытого доступа к препарату, к трём оставшимся заслал недовольных оперов. В адрес реаниматолога Масловой, которую Денька окрестил «астрономом» выпало ехать Владу.

— И куда её могло унести в такую погоду? — сквозь зубы ругался Влад, в который раз нажимая на кнопку звонка. — Хороший хозяин собаку на улицу не выпустит, а эта…

— Что вы хотели, молодой человек? — Дверь противоположной квартиры приоткрылась, и в щёлочку высунулся любопытный нос.

— Извините за беспокойство, — Влад, отлип от звонка и повернулся в сторону соседской двери, — это квартира Нины Аркадьевны Масловой?

— Предположим. И что?

— Понимаете, у меня дело срочное, а я никак до вашей соседки дозвониться не могу.

Звякнула цепочка, на пороге показалась гренадёрского роста мадам в бигуди и ярком махровом халате.

— Вы и не дозвонитесь, — окинув Влада заинтересованным взглядом и кокетливо вздёрнув бровь, сказала тётка, — она уехала.

— Куда?

— О! Нинуля в кои-то веки решила побаловать себя и укатила на Кипр. Это, между прочим, я ей горящий тур в интернете нашла! Сама бы она ни за что не рискнула. Сидела бы опять в четырех стенах. А так хоть развеется.

— Что прямо так вот и сразу же на Кипр?

— Нет конечно. Что ж вы так всё буквально воспринимаете, молодой человек, — вновь кокетливо повела бровями соседка. — Она в Москву в аэропорт поехала. Ключи мне оставила, чтобы я за котом смотрела да цветы поливала и уехала.

— Давно?

— Где-то с час назад. У неё самолёт рано утром.

— Ну что ж, спасибо за информацию. Жаль, что не удалось застать её.

— Так, а вы приходите, когда она вернётся. Пообщаемся. Чайку-кофейку попьём. Мы с Нинкой подруги.

Перспектива чаепития с малопривлекательной дамочкой, габаритами не уступающей средних размеров бегемоту, которая без зазрения совести строила ему глазки, Влада нисколько не привлекала, поэтому он, ещё раз пробормотав «спасибо», натурально сделал ноги. Сев в раздолбанную «десятку», Влад встряхнулся как большой пёс и достал из кармана мобильник.

— Рассказывай, — потребовал он, едва Денька откликнулся, — нарыл что-нибудь?

— Ни фига! Тётенька глубоко беременна, любит весь мир и не способна обидеть даже муху. К тому же они с мужем, похоже, даже в туалет вместе ходят, — бодро отчитался Денька, — а у тебя как?

— По ходу тоже порожняк. Ладно, на сегодня свободен. Но будь начеку на всякий пожарный, вдруг понадобишься.

— Ок! — с энтузиазмом откликнулся Деня, — я на связи, если что.

Отзвонившийся Вадик тоже порадовал отрицательным результатом, попутно сообщив о том, что на сегодня его миссия добровольного помощника исчерпана, и он намерен провести этот вечер с пользой для соскучившегося по женской ласке организма.

Мысленно вздохнув о том, что ему с такой жизнью, скоро впору будет примерять монашескую рясу и по-доброму позавидовав приятелю, Влад направился в отдел, где его дожидался Михалыч.

Отставной муровский аналитик сидел за его столом, сложив под подбородком руки в молитвенном жесте, и о чём-то напряжённо думал. По идее, оставлять штатского в кабинете и тем более давать ему в руки уголовные дела, являлось откровенным нарушением и подпадало под статью о должностных преступлениях, но. Михалыч, видимо и впрямь обладал неким таинственным даром, ибо отказать ему в доступе к документом Влад просто не смог. Слава богу, что Васгену позвонили из главка, приказав оказывать аналитику всякое содействие, по возможности не путаясь под ногами.

Надо признать, что нынешний Михалыч и «Михалыч домашний» отличались друг от друга как ласковый пушистый кот от вышедшего на охоту тигра.

У него даже облик поменялся. Дорогой костюм, дизайнерская рубашка, вкупе с ровной ухоженной щетиной, заменившей окладистую бороду и очками в тонкой золотой оправе, придавали ему респектабельный вид крупного бизнесмена, сбрасывая минимум десяток лет. Владу отчего-то подумалось, что именно так будет выглядеть Северинцев лет через тридцать.

Мысль о профессоре, натолкнула его на одну очень интересную догадку, настолько яркую, что он замер на месте, не дойдя несколько шагов до стула.

Михалыч вышел из задумчивости и вопросительно воззрился на него, сдвинув очки на кончик носа.

— Никогда не верил в совпадения, — почесал лоб Влад, — почти два часа назад, Маслова уехала в Москву. Соседка сказала, в аэропорт. Типа, в отпуск намылилась. Учитывая, что наш профессор тоже собирается в столицу, возникает закономерный вопрос — какого хрена дамочке приспичило именно сейчас схватить горящую путевку и рвануть туда же?

— Это тебе соседка сказала? Про отпуск? — уточнил Михалыч.

— Угу.

— Что ещё?

— В смысле?

— Что ещё тебе удалось узнать?

— Больше ничего.

— Влад, всё это домыслы. Она могла просто купить горящую путёвку и это действительно чистое совпадение.

— Но вы же так не считаете?

— Слишком мало информации. На одних наших с тобой предположениях далеко не уедешь. Чтобы подтвердить их, нам нужно попасть в квартиру подозреваемой.

Теперь пришёл черёд удивляться Владу.

— И кто нам даст ордер, интересно знать, если у нас вместо доказательств одни сплошные догадки?

— А кто тебе сказал, что он нам нужен?

— Но…

— Соседка. Ну же, Влад, соображай быстрей.

С соображалкой у Влада сегодня было не очень, Михалыч страдальчески закатил глаза и пояснил:

— Нужно сделать так, чтобы соседка Масловой впустила нас в квартиру. У неё наверняка есть ключи.

Влад вспомнил крупногабаритную соседку подозреваемой и поморщился.

— Ну уж нет. Я точно пас.

— Отчего же? Молодой, красивый, обаятельный. Используй хоть раз свои скрытые таланты по назначению, мистер Август, — иронично глядя на него, почти проворковал Михалыч.

От нахлынувшего понимания, щёки загорелись так, что Владу показалось, будто в лицо плеснули кипятком.

— Откуда…

— Влад, не нервничай, — тут же перебил его бывший аналитик, — я не собираюсь на всех углах кричать о твоей маленькой тайне. Да я знаю её, но это к делу не относится.

— Откуда? — снова спросил Влад.

— Если боец группы «Альфа» участвует в фотосессии эротического содержания, то информация об этом конечно же ложится на стол начальника одной из секретных служб. Если быть точнее — аналитической службы. И только ему решать, останется боец в рядах элитного подразделения спецназа или на его карьере можно ставить жирный крест. Ты не вылетел тогда из отряда только потому, что фотограф оказался настоящим художником. Он ведь не только тебя раскрутил тогда на маленький стриптиз. Сам понимаешь, месяцев-то двенадцать. Но ты был самым лучшим. Если можно так выразиться, сиял ярче всех. Утёр нос и америкосам, и всем прочим. Так что я посчитал это просто маленькой невинной шалостью.

— Вы? — Нет, Влад, конечно, догадывался, что Михалыч до выхода на пенсию занимал не самую последнюю должность, но чтобы она была настолько высокой!

— Тебя это удивляет? Всевышний создал красоту для того, чтобы её ценили в любых проявлениях. А если она ещё и добавляет некоторого престижа, пусть даже в таком варианте, почему бы нет. Ну да ладно. Дело прошлое. Что-то мы отвлеклись от темы. Так что, ты скажешь на моё предложение?

— Нет, — категорически отрезал Влад, — во-первых я уже давно не тот, что был десять лет назад, а во-вторых, видели бы вы эту соседку!

— Эх молодёжь! — покачал головой Михалыч, — вам бы всё ноги от ушей, да мордочку посмазливей. Не умеете вы абстрагироваться. И вообще, некрасивых женщин не бывает…

— Бывает мало водки, знаю.

— Вот именно. Ладно, поехали. Учись, пока я жив, мистер Август, — усмехнулся Михалыч, поднимаясь на ноги.

— Семён Михалыч, пожалуйста…

— Шучу. Не боись, капитан, никто ничего не узнает.

Он действительно оказался мастером своего дела. Влад понятия не имел, как ему удалось сходу втереться в доверие дамочки и о чём они беседовали за её дверями, но уже через пятнадцать минут, квартира подозреваемой была в их полном распоряжении. Соседка, сияя как начищенный пятак, помчалась в магазин, чтобы угостить «мальчиков» ужином.

Войдя в квартиру, они осмотрелись. Ничего необычного — стандартное жилище одинокой женщины, разве что комнатных растений слишком много. Хозяйский кот, коротко мяукнул и, задрав хвост, гордо удалился в кухню. Михалыч направился вглубь квартиры в сторону спальни.

— Заперто, — он подёргал ручку.

— Момент, — Влад отодвинул аналитика в сторону и, достав из кармана канцелярскую скрепку, которую таскал с собой всегда, в шесть секунд вскрыл незамысловатый замок.

— Ни хрена себе! — присвистнул он, первым входя в комнату.

По долгу службы Владу доводилось бывать во многих помещениях. Начиная от бомжовских подвалов или наркоманских притонов разной степени запущенности и заканчивая элитными квартирами, отделанными по последнему слову дизайнерской мысли. Но такую комнату, он видел впервые. Создавалось такое впечатление, что они с Михалычем находились внутри ночного неба.

— Дракон, Гончие Псы, Рысь, Волосы Вероники, Малая Медведица, Жираф, Малый Лев, — кружил по комнате Михалыч, демонстрируя недюжинные познания в астрономии, называя созвездия, рассыпанные по потолку, стенам, даже полу, — часть звёздной карты Северного полушария. Надо же! Она не поскупилась на серьёзного дизайнера. С фантазией дамочка! Вот только одного не пойму, чего её так прёт от Большой Медведицы, — он указал наверх, где над стоявшей на подиуме огромной кроватью, красовался выложенный крохотными галогенками, звёздный ковш.

Ручка ковша опускалась по торцевой стене в изголовье кровати так, что самая крайняя звезда оказывалась в ладонях двух стоящих лицом друг к другу силуэтах мужчины и женщины. Влад готов был поставить свою годовую зарплату на то, что профиль был северинцевским.

— Бенетнаш, — ещё раз блеснул знаниями Михалыч, указав на звезду в ладонях.

— Да не с фантазией она, а с изрядно съехавшей крышей, — буркнул Влад, подходя к стоявшему у окна небольшому телескопу и дотрагиваясь до его гладкого бока, — причём, башню у неё снесло от одного конкретного человека. А именно, от профессора Северинцева.

— Да? Я о чём-то не знаю, Влад?

— Ну…

— Послушай, капитан, хватит строить из себя девочку-ромашку. Я же просил- всё, что касается этого дела, докладывать в подробностях! Хочешь, чтобы следующим оказался наш профессор?

Влад и рассказал. В подробностях, какие сам знал.

— Мда… — Михалыч озадаченно откашлялся, — чудны дела твои, Господи! Вот и трахай после этого малознакомых дамочек. Кхм. Напомни мне, где сейчас господин Северинцев?

— Понятия не имею. Наверное, где-нибудь в дороге. Он же на симпозиум отправился.

— Я помню. И Маслова, тоже где-то рядом. Прекрасно! Так. Звони профессору. А я свяжусь с гайцами. У них сейчас камер по всей федеральной трассе понатыкано. Будем машинки по номерам отслеживать. — Михалыч направился к выходу.

На лестничной клетке, они нос к носу столкнулись с возвращавшейся из магазина соседкой. Михалыч вежливо расшаркавшись, сослался на неотложные дела и клятвенно пообещав заглянуть на огонёк в ближайшее время, буквально скатился вниз во лестнице. Влад едва поспевал за ним, поражаясь прыти своего негаданного напарника.

Номера машин им удалось пробить довольно быстро, однако, ни одну, ни другую, камерам видеонаблюдения отследить не удалось. Дозвониться до Северинцева тоже. Он мог игнорировать личные звонки, но игнорировать служебный номер, насколько Влад успел узнать профессора, было не в его характере.

* * *


После работы, Нара решила заехать в торговый центр, чтобы затариться продуктами, а заодно навестить парочку бутиков на втором этаже. Наступала осень и гардероб требовал некоторого обновления. Плащик, уютная кофточка и симпатичные ботильончики на шпильке. Она провела в центре около двух часов. Под завязку загрузив небольшой багажник «Моти» продуктами и закинув пакеты с покупками на заднее сиденье, Нара уселась за руль и набрала номер Маши. Выслушав сообщение о недоступности абонента, она недоумённо посмотрела на телефон и попробовала ещё раз. С тем же результатом.

— Это что ещё за новости? — спросила она у трубки, — чтобы Машка добровольно выключила телефон? — стараясь на корню задавить тревожное чувство, растущее в груди как снежный ком, она вырулила с магазинного паркинга и на всех парах понеслась к дому. У подъезда стояла машина Дениса. Маши с ним не было. Её не было вообще нигде! Обзвонив всех друзей и подруг, кардиоцентр и даже бабушку не на шутку встревоженные Нара с Денисом рванули в отдел к Владу.




Глава 19


Северинцев стоял на светофоре у поворота на федеральную трассу, когда ему на телефон пришло сообщение с фотографией.

«Привет, мой сладкий, — гласило сообщение, — красивая звёздочка, правда? Будет очень жаль, если такую юную девочку зароют в землю из-за тебя. Сорок минут тебе на сборы, любимый. Приведёшь с собой ментов, и она умрёт на твоих глазах. Даже ты не успеешь её спасти.» Ниже указывался адрес.

Собрав всю волю в кулак и уговаривая себя не паниковать, он дождался зелёного сигнала и развернувшись на ближайшем перекрёстке, рванул в город. Он знал этот дом. Дом, где всё началось и где по-видимому всё закончится. Бывшая общага мединститута. Десять лет назад для будущих медиков построили два новых современных корпуса, а старый так и остался бесхозным. Поначалу, его пытались продать на торгах, но ветхое здание оказалось никому ненужным и со временем превратилось в убежище бомжей и наркоманов, торча между относительно ухоженных жилых домов как гнилой зуб, зияя выбитыми окнами и чудом сохранившимися стенами. Местные власти вот уже лет пять обещали его снести, да всё руки не доходили, поэтому, его просто обнесли забором, от которого осталась лишь внешняя стена. Остальные, хозяйственные граждане разобрали на собственные нужды.

Подъехав к бывшей общаге, Северинцев увидел стоявшую у самого входа машину. Вишнёвую «японку», ту самую на которой месяц назад уехала Настя.

Он припарковался рядом. Оба телефона разрывались от звонков Влада. Желание ответить и попросить помощи было слишком велико. Но ещё больше была цена ошибки. Что если Влад приедет слишком рано и тогда Маша… Нет, об этом было страшно даже думать. Наконец, он решился. Сбросив очередной звонок, он положил айфон на пассажирское сиденье, отключил служебный телефон и вошёл в здание. Окна на первом этаже были забиты досками, вечерний сумрак, разбавленный дождём сюда не проникал, поэтому двигаться приходилось почти на ощупь. Хорошо, что он в своё время бывал здесь довольно часто и неплохо ориентировался. Поминутно запинаясь за старый хлам, он пересёк холл. Из второй комнаты в левом коридоре пробивался слабый свет. Он свернул туда. Дверь, висевшая на одной петле была открыта достаточно широко, чтобы он увидел Машу.

Она лежала в углу на старых матрасах. Рядом стояла стойка с капельницей, в тоненьком запястье торчала игла.

— Машенька! — Он бросился к ней, упал на колени и протянул руку, чтобы пощупать пульс. Он не слышал легких шагов у себя за спиной, не видел крадущуюся к нему фигуру — сокрушительный удар по голове, отправил его в черное беспамятство.

* * *


Никогда ещё Влад не чувствовал себя настолько беспомощным. Отслужив несколько лет в элитном подразделении, он всегда ощущал себя частью Системы, знал, что за его спиной вооружённые до зубов специально обученные люди, его товарищи, которые прикроют в случае чего. Сейчас же рядом с ним находились лишь пожилой аналитик, растерянный стажёр, плачущая женщина и табельный пистолет. А где-то там, невменяемая психопатка у которой в заложниках совсем юная девушка, почти ребёнок и неизвестно почему упорно не отвечающий на звонки доктор, которому угрожала смертельная опасность. Северинцев конечно же был крутым специалистом в своей области, вот только Влад сильно сомневался, что профессор сможет дать отпор съехавшей с катушек бабе. Буйные психопаты обладают недюжинной силой вне зависимости от пола, и Влад знал об этом не понаслышке.

Он раз десять пытался отправить Нару домой в сопровождении Дениса, но двоюродная сестрица проявила фамильное упрямство, заявив ему, что он избавится от неё, лишь заперев в камеру и он, плюнув, просто приказал ей вытереть слёзы и сидеть тише мыши под метлой. Денис же, уловив настроение напарника и сообразив, что слезами горю не поможешь, попытался включиться в работу.

Когда служебный телефон Северинцева внезапно отключился, у Влада нехорошо засосало под ложечкой. Когда он сбросил звонок, у Влада засвербило в носу в предчувствии, что вот оно, ещё немного, и он возьмёт след.

— Слишком просто, — устало потерев переносицу сказал он, — она бросает всё и мчится следом за Северинцевым. Зачем? Пропавшая девушка, тем более не вписывается в схему. Что-то мы упускаем. Должно быть что-то такое, слишком очевидное, а мы этого просто не видим.

Михалыч, до сих пор сидевший в излюбленной позе, сложив под подбородком руки, словно бы очнулся.

— Я всё понял! Она никуда не уезжала, Влад. Мы не там ищем. Она точно где-то в городе. И вся эта муть с путёвкой, просто отвлекающий манёвр. — Он вскочил на ноги и прошёлся по маленькой комнатке.

— Точно! — Влад хлопнул себя по лбу, — какой же я идиот! Мы потеряли столько времени, а нужно было всего лишь поискать в городе. Он схватил телефон, намереваясь, снова звонить гайцам…

— Погоди, — остановил его Михалыч, открывая ноутбук, — какой телефон у Северинцева?

Влад сказал.

— Угу, — аналитик начал что-то быстро печатать, а потом набрал номер на своем телефоне и куда-то позвонил.

— Приветствую, Алексей Викторович…да… и я рад тебя слышать…да… помощь твоя нужна. Телефончик бы по GPS отследить… ага… включи поиск, будь ласка. Ага… есть! Нашёл! Всё. Спасибо… да… обязательно… Как только буду в Москве… Извини… сейчас время дорого.

Отключившись, он повернулся к дышащим ему в затылок Владу и Денису.

— Есть, — он указал на неподвижную точку на карте города. Надеюсь, вы знаете где это.

— Твою же мать! Старая общага медиков! Эта сука всё время была здесь! Какого хрена этот идиот в одиночку полез в пасть тигру?! Башку ведь откусит, как не фиг делать! — Влад выхватил из сейфа табельный пистолет и устремился к двери.

— Ты куда? — Михалыч попытался его остановить.

— Михалыч, звони начальству! Поднимайте группу захвата. А я пока один. Мы и так кучу времени потеряли.

— Влад! Стоять! — донеслось ему в спину, но он уже мчался вниз по лестнице, лихорадочно приговаривая: «Господи, как же далеко! Чёрт! Это же через весь город. Мост! Там вечные пробки…»

— А ты куда собрался, — спросил он выскочившего следом Дениса, — но тот лишь упрямо дёрнул головой, усаживаясь на пассажирское сиденье, — ладно, поехали.

Влад выудил из багажника мигалку, которой пользовался в исключительных случаях, включил её и сев за руль, втопил педаль газа до упора.

* * *


Северинцев пришёл в себя, но глаза открывать не торопился. Голова болела неимоверно, по затылку стекало что-то липкое и мокрое. «Кровь», — мельком подумал он, пытаясь сосредоточиться, как-то сориентироваться в пространстве и оценить причинённый ущерб. По ощущениям, симптомов, сопровождающих тяжёлую черепно-мозговую травму не было, а головная боль и кровь, что ж, голова почти всегда сильно кровит.

…- Не притворяйся, дорогой, — раздался из-за спины очень знакомый голос, — открой глазки, радость моя. Я знаю, что ты уже в сознании.

Открыв глаза, Саня оглядел себя. Он сидел на старом кресле. Руки по отдельности были примотаны скотчем к подлокотникам, ноги, соответственно к ножкам. Пиджак валялся на полу, галстук распущен, рубашка расстёгнута до половины. Поразившись недюжинной силе своей похитительницы и обозвав себя безмозглым придурком, за неосмотрительность, он с тревогой всмотрелся в лицо лежавшей неподалёку Маши.

— Не стоит так волноваться, дорогой! Она просто спит. Я хороший врач и никогда бы не причинила вред ребёнку, — он узнал её прежде, чем она вышла из тени за его спиной.

— Ты?! — в его голосе было столько непонимания, что Нина расхохоталась.

— Сюрпри-и-из! — смеясь сказала она, — я счастлива, что сумела тебя удивить. Неожиданно, правда? Тихая мышка-Ниночка, подружка жены твоего обожаемого дружка! Надо же! Впрочем, ты никогда меня не замечал. Даже тогда, после того как трахнул меня, утром ты чуть не сбил меня с ног, столкнувшись со мной нос к носу в этом чёртовом коридоре, ты не узнал меня! Разве такое возможно, скажи мне! После всего, что между нами произошло!

Саня тупо смотрел на неё, пытаясь собрать мысли в кучу. Нина Маслова — последняя женщина, которую он стал бы подозревать. Милая, тихая, застенчивая Нина… всегда готовая прийти на помощь, с которой он не однажды гостил у Волкова, когда Наталья приглашала подругу к себе. Да, она была ему не интересна как женщина, но это… у него в голове не укладывалось, что именно Ниночка была его таинственной мимолётной любовницей.

— А что между нами произошло, Нин? — разлепил он, наконец, запекшиеся губы, — это ведь не я пришёл к тебе в постель. Я был пьян как свинья и ты… если уж на то пошло, кто кого тогда трахнул, большой вопрос. В комнате была тьма кромешная, я сам себя-то с трудом помнил, скажи, как я мог узнать тебя? — Он понимал, что подобного рода оправдания, только подливают масла в огонь, но остановиться не мог, — а утром… если ты хотела, чтобы я всё узнал, почему не подошла ко мне? Не сказала, что это была именно ты? По-твоему, я должен был сам догадаться? Интересно как?

— Ты должен был! — Как само собой разумеющееся подтвердила она, — ведь я полночи тебе говорила об этом. Доказывала, что ты и я — две половинки одного целого. Я очень долго ждала тебя. Искала везде, а когда нашла, не задумываясь пришла, чтобы стать твоей, а ты меня даже не узнал!

— С чего ты это взяла?

— Ты послан мне звёздами.

Саня тяжело вздохнул. Он понятия не имел, как именно нужно обращаться с сумасшедшими и лекции по психиатрии в институте слушал вполуха, полагая, что они ему никогда не пригодятся. Наивный. Пока Нина несла какую-то чушь, про посланца со звёзд, про цыганское пророчество, про то как она его любит, он лихорадочно соображал, зачем она притащила сюда Машу.

…- Я пыталась тебя забыть, поверь. Даже замуж однажды сходила. Ненадолго. Не всё же тебе жениться. У меня почти получилось, и я даже решила, что ошиблась, но ты снова появился в моей жизни. И всё так же меня не замечал. Проходил мимо, как будто я пустое место. Даже когда мы вдвоём гостили у Волковых, ты умудрялся игнорировать меня.

— И для того, чтобы я обратил на тебя внимание, ты стала убивать.

— Я их не убивала!

— Серьёзно? А как же тогда все эти несчастные, которых ты на тот свет отправила?

— Ты снова ничего не понял. Я избавляла их от страданий. Тех, которые довелось пережить мне! Потому что любовь к тебе, это медленная смерть и я на своей шкуре испытала это. Так зачем же страдать и мучиться, от неразделённой любви. Видеть тебя, без шансов прикоснуться, зная, что ты никогда не ответишь взаимностью. А теперь им не больно. Для них всё уже закончилось.

— Господи, Нина, зачем! Зачем ты это сделала?! Они все были так молоды, у них вся жизнь была впереди. Даже если они и были влюблены в меня, ну и что с того? Это не повод убивать! Если бы они жили, у них был бы шанс разобраться во всём. А ты лишила их этого шанса. Ты отняла у них жизнь! Никакая любовь не сравниться с жизнью!

— Ты не прав, любимый! Как же ты не прав!

— Ладно, не буду спорить, — смирился он, понимая, что это бессмысленно, — зачем ты притащила сюда девчонку? Или тоже любовь? Я похож на педофила?

— Сань, — она присела перед ним на корточки, — думаешь я совсем того, да? Думаешь я не знаю, что она для тебя значит? Можешь кривляться сколько угодно, можешь даже поизображать из себя холодного ублюдка, но мы ведь оба знаем, на что ты готов ради неё!

— С чего ты взяла? — он изо всех сил старался говорить спокойно.

— Сначала я выбирала. Между ней и твоей любовницей, — задумчиво сказала она, — не смотри на меня так, про Светлову я тоже знаю. Я следила за вами. За тобой. Все эти пятнадцать лет. Я знаю о тебе всё! Не отвлекай меня. Так вот. Любовница, да! Потом подумала, что женщина с которой ты спишь, не такой уж веский аргумент для того чтобы затащить тебя на наше незапланированное свидание. А вот твоя дочь! Это другое дело! Ради неё ты бросишь всё, ты забьёшь на свой долбаный симпозиум и прилетишь сюда. Тем более, ты так виноват перед ней, мой зайчик! Бедный ребёнок! Живёт как приживалка у твоей любовницы. Бабка её ненавидит и есть ведь за что! Умная тётка, скажу я тебе. Без всяких экспертиз вычислила кровь неродную. А папочка её, как сыр в масле катается и совсем не спешит признавать свою деточку.

— Чего ты хочешь? — Саня похолодел, глядя в абсолютно сумасшедшие глаза своей мучительницы.

Но та словно бы не замечая, продолжала говорить дальше. И было непонятно — с ним или просто сама с собой.

— Ребёнок. Господи! Как бы я была счастлива, если бы ты подарил мне ребёнка! После нашей с тобой ночи, я так надеялась на это! Я бы забыла всё! Я вообще бы вычеркнула тебя из своей жизни, если бы случилось такое чудо. Но ты не захотел дать мне даже такую малость. Не захотел оставить во мне крошечную частичку себя. Это так грустно, любимый.

— Чего ты хочешь? — повторил он свой вопрос и уловив едва слышный шорох, покосился в сторону импровизированной лежанки.

Маша не спала, Она смотрела на него во все глаза и один Бог знал, когда она проснулась и сколько успела услышать. Он отвёл взгляд, понимая, что сейчас не время рефлексировать. Нужно сделать всё для того, чтобы отвлечь на себя внимание убийцы.

— Чего я хочу? А ты не догадываешься? Я хочу лишь самую малость твоего драгоценного внимания. Хочу тебя, мой звёздный принц. Моя жизнь подходит к концу. Я не такая дура и прекрасно знаю, что тебя хватятся в любой момент и побегут искать. Капитан Хохлов. О да! Он профессионал, уж поверь! Он обязательно тебя найдёт. Это лишь вопрос времени. А в психушку я не пойду! Ни за что! Впрочем, что тебе до моей жизни! Она была кончена еще тогда, когда ты ушел из постели и больше не вернулся. Какая ирония, милый — мечты о тебе помогали мне жить, хотя я уже была мертва. Я умерла в ту ночь, Саша.

— Ну так действуй, чего же ты медлишь. Правда я несколько скован, так что тебе снова придётся потрудиться самой. Или развяжи меня.

— Развязать? Это плохая идея, мой родной. Я уж сама как-нибудь. — она вытащила из кармана куртки одноразовый скальпель и покрутила им у него перед носом.

— Узнаёшь? Твоё любимое орудие труда. Не дёргайся, я никогда не причиню тебе вреда. Никогда! Убить тебя, значит убить солнце. — Она распаковала скальпель и провела им по внутреннему шву правой штанины. Под острым лезвием, нитки расползлись легко и тонкое остриё коснулось кожи. Вырезав клочок, она дёрнула ткань на себя, оголяя злополучную метку на бедре и Санины щёки опалило румянцем стыда. В двух шагах от них находилась Маша, что еще взбредет в голову этой ненормальной было неизвестно.

Он перевёл взгляд на дочь, одними губами прошептав: «Не смотри». И Маша отвернула голову к стене.

От вида того с каким благоговением, Маслова рассматривала открывшееся созвездие, как нежно обводила контур ковша, его ощутимо затошнило. Она наклонилась и её губы коснулись голой кожи. Господи! Северинцев чувствовал, что ещё немного, и он просто взорвётся от ненависти к ней, к себе, к этой чёртовой метке, но его смертоносной любовнице не было никакого дела до его внутренних метаний.

Несколько легких поцелуев сменились на более чувственные. Горячий влажный язык скользил по коже, вычерчивая ломаную линию от головы ковша к его хвосту, оставляя на коже и в душе раскалённые царапины.

Она тихо застонала от возбуждения и в глазах у Северинцева потемнело от ярости и омерзения.

— Прекрати! Хватит!!

Нина вздрогнула и подняла на него глаза. В зрачках, заполнивших всю радужку было столько удивления, словно она не ожидала встретить кого-то ещё в своём чудесном одной ей ведомом мире.

— О-о-о, — тяжело протянула она через мгновение. — Тебе неприятно? — в затуманенном взгляде зажёгся огонёк понимания и злобы.

— А ты как думаешь? — Саня рискнул пойти ва-банк. — Ты привязала меня к креслу, будто я чурбан бесчувственный, творишь со мной чёрт знает что, даже не спросив, чего хочу я!

— Спросить? — Она недоуменно моргнула — И чего же ты можешь хотеть?

— А ты не догадываешься?! — Он мысленно скрестил пальцы и попросил прощения за заведомую ложь, — я мужчина вообще-то и твои облизывания…

На бледном лице Масловой мелькнула смесь неистового восторга, надежды и оглушительного разочарования. Но уже через мгновение, на нём расцвели алые пятна гнева:

— Ты лжёшь! — она вскочила на ноги, почти рыча от ярости. — Ты мне ЛЖЁШЬ! — она замахнулась и со всей силы ударила его по щеке. А потом удары посыпались градом.

Это были просто пощечины, Саня в своей жизни получал удары и посильней, но она никак не могла остановиться, и кровь из разбитых губ и носа закапала на рубашку.

Она замерла, с ужасом уставившись на него. Северинцев языком ощупал зубы, оценивая нанесенный ущерб — все на месте, бывало и хуже.

— Простипростипрости! — Рухнув на колени, его мучительница, зарыдала, уткнувшись ему в пах.

Он сглотнул скопившуюся кровь и устало вздохнул.

Выплакавшись и утерев нос о его ширинку, она снова взяла в руки скальпель.

Саня закусил губу от неожиданно острой боли, когда глубокий надрез соединил одну родинку с другой. Язык повторял путь лезвия, слизывая появляющиеся кровавые капельки и этому кошмару, казалось не будет конца. Он закрыл глаза, молясь о том, чтобы разрезы были не слишком глубокими. Не хватало ещё умереть от потери крови.

Он думал, что это никогда не закончится и появившийся в дверном проёме Влад, казался ему лишь галлюцинацией.




Глава 20


Влад оставил машину за два дома от общежития, чтобы не привлекать внимания. Пробежавшись до здания, он жестом приказал Денису не шуметь, и они крадучись вошли внутрь. Замерев на несколько секунд, чтобы адаптироваться в темноте, они бесшумно прошли дальше.

В левом коридоре пробивался свет, и они направились туда. Рука Влада уверенно и мягко обхватывала рукоять пистолета.

Они двигались вперед медленно и осторожно, хотя Владу хотелось со всех ног броситься на помощь, но любой лишний звук мог стать роковым.

Аккуратно переступая, они шаг за шагом продвигались к свей цели, пока Влад не дошёл до дверного проёма. От висевшего в воздухе запаха каких-то лекарств и свежей крови зудело в носу, и он ненадолго замер. Жестом показав Денису оставаться на месте, он заглянул внутрь слабо освещённой комнаты.

Привязанный к креслу Северинцев сидел лицом к нему. Волосы на голове слиплись от крови, разбитые губы брезгливо кривились, он смотрел куда угодно, только не на устроившуюся между его ног женщину.

Идеальная мишень, если бы не измазанный в крови острый скальпель, скользящий в опасной близости от бедренной артерии доктора. Одно движение, и даже реанимационная бригада не сможет спасти его, а до больницы очень далеко.

С губ профессора сорвался протестующий стон, тонкие пальцы мучительницы потянулись к собачке молнии на его брюках. Омерзительное зрелище — бесцеремонное вторжение в самое интимное пространство! И вдвойне омерзительное из-за явного восторга маньячки, который она испытывала при виде отвращения на лице своей жертвы, когда она другой рукой с зажатым в ней скальпелем, заставила склониться к себе, впиваясь в израненные губы поцелуем.

Ладонь жгло от желания спустить курок — ранить или убить, неважно, лишь бы эта сука со скальпелем оказалась от Северинцева подальше, но коснувшиеся кожи теплые пальцы вернули Влада в реальность. У Дениса даже веснушки побледнели, но вид был очень категоричный. «Нет»! — прочитал Влад в его глазах. И он был прав. Конечно, с такого расстояния Влад попадет с легкостью, но даже если каким-то чудом лезвие не вонзится теперь уже в сонную артерию, а упадет, риск, что от пули пострадает профессор был очень велик.

Влад усилием воли заставил себя ждать подходящего момента. Профессор не пытался сопротивляться, видимо считая это бесполезным. Где-то снаружи залаяла собака, раскалывая жуткое оцепенение. Влад затаил дыхание, когда женщина резко выпрямилась и повернулась к заколоченному окну. Она по-прежнему находилась слишком близко к Северинцеву.

Легчайшее движение пальцев — даже не движение, намек — и Северинцев вскинул глаза, встретившись с ним взглядом. Как будто замкнулась электрическая цепь, и разрозненные детали встали на свои места. И пусть пока было неясно, что делать дальше, Влад увидел, как мелькнули на лице профессора надежда и облегчение. Мелькнули и тут же исчезли. Доктор был неплохим актёром и даже сейчас, избитый и уставший, он контролировал своё тело. Влад видел, как он вздрогнул, подавляя донельзя натуральный рвотный позыв и Хохлову пожелал, чтобы его вывернуло прямо на эту сволочь, но Северинцев только согнулся пополам, округлив плечи, и тяжело задышал, переключая внимание женщины исключительно на себя.

— Эй, ты чего? — протянула та, дернув профессора за волосы и заставив поднять голову. — Мы же только начали. Только попробуй мне грохнуться в обморок! Ишь, кисейная барышня нашлась! Не смей, я с тобой еще не закончила!

Глаза профессора закатились настолько убедительно, что у Влада кровь вскипела в жилах и закаменели мышцы.

— Притворяется или ему действительно так херово? — подумал он, — может она его чем-то накачала? Будь ты проклята, мразь!

— Мне нужно… — Еще один рвотный позыв, и она склонилась, обхватив лицо Северинцева, больше уже ни на что не обращая внимания. Она просто упивалась его страданием.

Ступни Влада горели от желания броситься вперед. Весь вид профессора — от согнутой спины до приоткрытых губ излучал поражение, но вместе с тем чувствовалась в его позе какая-то намеренность, и Влад усилием воли заставил себя держаться, не поддаваясь горячке. И скальпель упал на пол, остекленевший взгляд Северинцева вспыхнул, и он, ощерившись, ударил её головой в лицо. Брызнула кровь и секундной заминки хватило, чтобы Влад стремительным прыжком оказался рядом, вжимая в висок маньячки готовый к выстрелу пистолет.

— Только дёрнись, сука, — процедил он, оскалившись и едва обращая внимание на Дениса, достающего наручники.

Она, казалось вообще не отреагировала, с болезненной одержимостью уставившись на Северинцева. Она смотрела на него с видом собственницы, как будто для неё не существовало ничего желанней этого зрелища, и Влад с трудом подавил желание врезать ей ногой по ребрам. Вместо этого он встал так, чтобы загородить обзор. Последовавшие в ответ изощрённые ругательства, Влад редко слышал даже от мужчин. Послышался вой сирен. Денис, успевший убедиться, что Маша жива, присел на корточки, готовясь надеть на арестованную наручники. От грохота берцев ворвавшихся спецназовцев затрещали половицы.

Влад отвлекся всего лишь на долю секунды, но большего ей и не требовалось. Она рванулась к лежащему на полу скальпелю.

— Куда, тварь! — Влад бросился вперед, опустил колено и, ломая кости, придавил шарящие пальцы, прежде чем они смогли сомкнуться на пластиковой ручке. — Убью!

Сидя на спине Масловой, он защелкнул на её запястье второй наручник, когда первый омоновец появился на пороге.

— Молодцы! — похвалил он бравых бойцов местного спецназа, — Очень вовремя! — он передал задержанную в руки командира и подошёл к Северинцеву.

Профессора била крупная дрожь, мышцы судорожно подергивались, лицо блестело испариной, и, подчинившись настойчивой потребности успокоить, Влад обхватил его затылок, лихорадочно прикидывая дальнейшие шаги.

— Маша… Как она? — прохрипел профессор.

Влад оглянулся на Дениса. Тот выдернул капельницу из руки девушки, выпутал из веревок и теперь она судорожно рыдала, сидя в его объятиях.

— С ней всё в порядке, — успокаивающе произнёс он, — сам-то как?

— Нормально. Голова болит.

— Какого хера ты вообще полез сюда один! Придурок! Самый умный, да? — разорялся Влад, разрезая скотч всё тем же скальпелем.

— Влад, не ори, — окоротил его подошедший Михалыч, — ему и без твоих нотаций хреново. — Ты как, парень? — обратился он к профессору, — потерпи немного, скорая уже едет. Все уже позади. Ты большой молодец!

* * *


Северинцев вслушивался в успокаивающий голос пожилого мужчины и всё никак не мог поверить в то, что всё уже закончилось. Ему не было слишком больно, когда острый скальпель терзал его плоть, но мерзкие прикосновения психопатки, её безумная одержимость, превратившая кусочек его кожи в отвратительный фетиш, жгли душу калёным железом. И его рвотные позывы были совсем не искусственными, хотя плохо ему было скорей не физически. А вот морально, он был почти уничтожен. Единственное, что ему сейчас хотелось — скрыться от всех, кто видел его таким истерзанным, измученным в непотребном виде. Свернуться клубком и уснуть. Просто уснуть и ни о чём не думать.

Он стоически держался, когда Влад освобождал его от липкой ленты. Он не издал ни звука, когда его укладывали на носилки, но когда к нему на грудь с криком «Папочка» бросилась живая и почти невредимая Маша, он отключился.

— Мда, — проворчал Михалыч оттащив от носилок, слабо сопротивляющуюся Машу и передавая её в руки другой бригаде медиков, — я всегда говорил, что эмоциональное перенапряжение, действует на людей ничуть не хуже пули.




Глава 21


День выдался ярким и на удивление солнечным. Видимо природа всё же сжалилась и решила порадовать бабьим летом.

Маша сидела у постели Северинцева, держала его за руку, вглядываясь в осунувшееся и побледневшее лицо. Осознание того, что именно он её отец, затопило Машу как полноводная река и она до сих пор не могла в это поверить. Когда та жуткая женщина (Маша даже мысленно не могла назвать её Ниной Аркадьевной) сказала это впервые в том страшном месте, она подумала, что ослышалась. Она только-только выплыла из тяжёлого дурмана, вызванного медикаментозным сном, но когда связанный профессор подтвердил её слова, сознание затопило ослепительное счастье, даже не смотря на безвыходное положение в котором оказались они оба. Маша вслушивалась в их диалог и понимала, он пришёл за ней, ради того, чтобы спасти её. Потому что она… боже мой… он её папа! А она была такой непроходимой дурой! Поддалась на провокацию, позволила поймать себя и из-за этого, его мучили и чуть не убили! Когда он попросил её не смотреть, она отвернулась лишь на несколько минут. Но потом… она видела всё. Как эта… женщина резала его, упиваясь его кровью, била, целовала… это был форменный ужас! А она могла лишь тихо плакать, скорчившись на матрасе и наблюдать за его страданиями. Дважды, она пыталась подняться и прийти на помощь, но оба раза ловила его помертвевший предостерегающий взгляд, который кричал ей «не смей!» и она подчинялась, хотя её сердце разрывалось на тысячи частей от горя и жалости.

Под конец, она просто закрыла глаза, чтобы не видеть и открыла их только от громкого звука.

В комнате почти одновременно появились Денис и высокий светловолосый мужчина, а она чуть не потеряла сознание от облегчения.

В больнице, её сразу же увезли на обследование, а к нему ещё долго никого не пускали.

Но благодаря настойчивости Нары и Машиным горестным всхлипам, они всё-таки смогли войти в палату. И вот сейчас, пользуясь отсутствием Нары, отлучившейся в буфет, чтобы хоть что-то впихнуть в Машу, которая наотрез отказывалась от еды, она сидела у его кровати и гладя узкую сухую ладонь, которую держала в своей руке, шептала:

— Папочка, ты только не умирай, пожалуйста! Только не сейчас, когда я нашла тебя…

Она чуть до потолка не подпрыгнула, когда услышала в ответ тихий, но с такими знакомыми нотками голос:

— И не собираюсь! Что ты городишь, Мань? Разве я могу оставить свою бестолковую дочку на растерзание всяким там маньячкам? М-м?

Маша смотрела на него сияющими глазами, видела знакомую улыбку и млела от счастья.

— Ты прости меня, Маш, что сразу тебе все не рассказал. Я был таким невыносимым идиотом. Видимо для того, чтобы расставить приоритеты в собственной жизни, мне требовалась именно такая встряска.

— Папочка! — Маша только и могла что упасть ему на грудь, зарываясь лицом в больничную рубашку.

— О! Счастливое воссоединение семейства? — улыбнулась Нара, входя в палату с пакетами в руках. — Привет, боец. Она поставила пакеты на тумбочку и склонилась к нему, чтобы поцеловать, — ты как? Мы все чуть с ума не сошли.

— Вроде того, — он вернул поцелуй, ответив на вопрос о семействе, — давай не будем вспоминать весь этот ужас. Теперь у нас всё будет по-другому.

— Поживём-увидим, — философски откликнулась Нара. — Маня, сейчас же слезь с кровати и поешь! Иначе, я выгоню тебя отсюда, и твой отец меня в этом поддержит! — Она подмигнула и тот с удовольствием поддержал, притворно вздохнув:

— Вот видишь, Маша! Теперь у тебя целых два родителя. Один заботливей другого. Так что держись! Замучаем советами и воспитанием.

— Болтун, — Нара шутливо погрозила ему кулаком, — вот только поправься. Я тебе всё припомню.

— Даже не сомневаюсь в этом. И поверь мне, от тебя я с радостью приму любое наказание.

* * *


Северинцева выписали через десять дней. Его бы и подольше подержали, но как пациент он был ещё невыносимей чем как профессор и едва сняв швы, его отправили от греха подальше под строгий присмотр Нары и Маши.

На второй день его пребывания в больнице в палату вошли испуганная Ольга и высокий пожилой мужчина. Судя по удивительному сходству — отец Северинцева.

Нара смущённо поздоровавшись отошла к окну, освобождая стул, а Маша, которая только что не ночевала у отца, нахохлившись как воробей, придвинулась поближе. Как будто кто-то мог его у неё отнять.

Ольга тут же засуетилась у постели брата, а мужчина застыв как вкопанный, рассматривал Машу. От пристального изучающего взгляда, Маше стало неуютно, но отцовская рука, успокаивающе легла ей на спину. Наконец, старик отмер и в палате раздался густой красивый бас:

— Когда ты собирался рассказать нам о своей дочери, Александр?

— Папа? Как ты узнал?

— Это элементарно, сын. У неё Танины глаза. Ты разве не заметил? Такие же изумрудные озёра были у твоей матери в молодости, когда я встретил её. Она вообще очень похожа на свою покойную бабушку. Только Танюша моя блондиночкой была. — Он подошёл к застывшей Маше и погладил её по голове. — Ну вот теперь можно и умирать. Дочь пристроена. Сын, — он скользнул заинтересованным взглядом по Наре, — тоже почти женат. Даже ребёнок имеется. Хитрец ты, Саня. Даже тут умудрился всех обдурить. Вместо пеленок, горшков и соплей, получил готовую красавицу. Будет чем мать на том свете порадовать.

— Папа! — в один голос воскликнули Ольга с Александром.

— Ну что? — поморщился он, — неужели такая развалина как я вам ещё не надоела?

— Нет, — ответил за обоих Саня, — у нас на тебя ещё много планов. У меня в частности.

— И каких же, позволь узнать?

— Я ненавижу вывязывать пластрон! Ты же знаешь. А на носу свадьба, — заявил перебинтованный сын, не обращая никакого внимания на изумлённый вид потенциальной невесты.

— О, это серьёзный повод, для того чтобы пожить ещё, — ухмыльнулся старик.

… - К тому же, — невозмутимо продолжил Саня, — у тебя богатый опыт обращения с пелёнками, горшками и прочей лабудой. Дочь у меня уже есть, хотелось бы ещё наследника, — «добил» сыночек ошарашенного родителя под восторженный писк Маши, весёлый хохот сестры и гробовое молчание будущей супруги.

— Хм, вижу планы у тебя грандиозные, дорогой, — пробасил Северинцев-старший, — только вот согласится ли с ними твоя избранница?

Саня перевёл взгляд на стоявшую столбом у подоконника Нару и почему-то очень робко спросил:

— Ты согласна, любимая?

Нару будто дубиной по голове огрели. Она даже помыслить не могла о таком. Более того, он ни разу не сказал ей «люблю», а тут? Любимая? Это было… неожиданно.

— Я… я… не знаю. Мне надо подумать, — она закрыла лицо руками и вылетела из палаты.

Саня растерянно проводил её глазами.

— Господи, братец, ну какая же ты бестолочь! — Ольга постучала кулаком по свой голове, — просто… блин, у меня нет слов! Ну кто так делает? А?

— Не волнуйся, папочка, — Маша успокаивающе похлопала его по руке, — она обязательно согласится. Обязательно!

* * *


По настоятельному приглашению Михалыча, Влад в ближайший выходной приехал к нему на пироги. На этот раз без Дениса. Тот любую свободную минуту использовал для того, чтобы побыть с Машей. Парень окончательно и бесповоротно влюбился в хрупкую как весенний цветок и такую же красивую девушку. Которая как выяснилось была дочерью Северинцева. Влад был очень рад за своего стажёра, впрочем, уже через месяц он станет его полноценным напарником.

— Оденься поприличней, — загадочно сказал ему Михалыч, приглашая в гости. — Я буду не один.

Вырядившись в свой лучший костюм и даже нацепив ненавистный галстук, Влад купил в супермаркете бутылку хорошей водки, в надежде опрокинуть по стопочке в хорошей компании, а так же коробку конфет к чаю. В условленное время, он при полном параде стоял у ворот знакомого дома. Калитка распахнулась почти сразу же.

— Здра… — Влад поперхнулся воздухом, во все глаза уставившись на прекрасное видение, открывшее ему двери, — …вствуйте.

— Добрый день, Владислав, — улыбнулась ему высокая красавица-брюнетка с серыми как грозовое небо глазами. — Меня зовут Маргарита. Для друзей- просто Марго. Проходите, что же вы застыли на пороге? Отец в подвал за наливкой полез. Сейчас вернётся. — щебетало «видение», устремляясь по дорожке к крыльцу.

Перехватив поудобнее пакет с гостинцами, Влад как зачарованный двинулся следом.

Она что-то говорила, улыбалась ему, а он таращился на неё как придурок, не в силах отвести взгляд. Наконец, появился Михалыч, и Влад очнулся от наваждения.

— Предупреждать надо, — залпом выпив стакан минералки, прошипел Влад ухмыляющемуся хозяину, когда Марго вышла в кухню — так ведь и до инфаркта недалеко. С моим-то дефицитом личной жизни.

— А я и предупредил. Чтобы ты оделся поприличней, — тоже шёпотом ответил Михалыч. — Ну что, мистер Август, понравилась тебе моя Ритка?

— Не то слово!

— Не мисс мира конечно…но.

— Лучше. Только вот я вряд ли ей подойду.

— Ещё как подойдёшь! Знаешь кто у неё над кроватью в спальне висит?

— Не может быть.

— Да.

— Поверить не могу, что такая женщина и одинока.

— В жизни полно идиотов, Влад. Её бывший был именно таким. Они развелись два года назад. Так что дерзай, я не против.




Эпилог


Свадьба Северинцева и Нары была пышной и очень весёлой. Счастливая невеста получила в подарок от новоиспечённого мужа жемчужного цвета «Порш», а «Мотя» занял почётное место в гараже. Маша, правда, тут же заявила, что пойдёт учится в автошколу.

— Ты сначала в институт поступи, автомобилистка, а там видно будет, — проворчал в ответ папочка.

— И поступлю.

— Вот и поступи, порадуй родных.

— Отстань от ребёнка, — тут же кинулся на защиту внучки дед, который носился с ней как курица с яйцом. Пару месяцев Маша даже жила у него, но не выдержав чрезмерной опёки, сбежала к отцу и Наре.

Появившийся на бракосочетании Влад Хохлов, под ручку с ослепительной красавицей, произвёл настоящий фурор. В безупречном костюме, выбритый и тщательно причёсанный Влад и сам выглядел как модель, но его спутница была просто вне всяких похвал.

Северинцев, глядя на сияющего Влада, ставшего ему другом, мысленно пожелал ему счастья. Суровый опер, спасший жизнь ему и дочери заслуживал всего самого лучшего.

Апофеозом праздника стал импровизированный концерт, устроенный братом и сестрой Северинцевыми. Когда почти все гости разошлись и остались только самые близкие, все приехали домой к молодожёнам. Давно старый рояль не звучал так красиво и вдохновенно. А уж, когда профессор достал скрипку и в квартире зазвучал «Каприз» Паганини, все аплодировали стоя.

… Производные счастья. Они у всех разные. И счастье у каждого своё. И дай Бог, чтобы счастье одних, не превратилось в одержимость для другого.

КОНЕЦ.







сентябрь 2013 — март 2014