Заказное убийство
Сара Парецки


Ви.Ай. Варшавски #01


Частный детектив Ви.Ай. Варшавски, каратистка и меткий стрелок, стоит двух десятков головорезов. В романе «Заказное убийство» она разыскивает пропавших детей вице-президента банка Чикаго и главы международной организации. В ходе расследования Ви.Ай. Варшавски оказывается вовлеченной в опасную игру с аферами в страховых делах, контрактами на убийство и легкими на подъем наемными убийцами.


Сара Парецки

Заказное убийство


Глава 1

Лето


Ночь была душная и влажная. Проезжая на юг вдоль озера Мичиган, я слышала слабый запах гниющей сельди. Кое-где еще тлели костерки вчерашних пикников. Множество бегущих по воде зеленых и красных огоньков указывали на местонахождение людей, пытающихся укрыться от ночной духоты. Оживленное движение на набережной также показывало, что город задыхается. В Чикаго стоял июль.

Я свернула с набережной на Рэндольф-стрит и под железными подпорами надземки направилась к Уобош-стрит.

В Монро я сделала передышку.

Здесь, вдали от озера, было спокойнее. В районе Саут-Лупа[1 - Луп (букв, петля, кольцо) — деловой центр Чикаго.], где нет никаких развлекательных заведений, кроме сомнительных варьете да еще тюрьмы, если, конечно, ее можно причислить к развлекательным учреждениям, я увидела лишь одного пьяного, который, пошатываясь, брел по улице: это было единственное живое существо, с которым я могла бы разделить свое одиночество.

Переехав через Уобош, я вошла в Палтиней-Билдинг, рядом с табачным магазином по улице Монро. В ночной тьме это учреждение выглядело очень убого. Грязная стенная мозаика местами осыпалась. Истертый линолеум, похоже, давно уже никто не мыл. Вестибюль, вероятно, производил отталкивающее впечатление на клиентов, если такие и находились.

Я нажала кнопку лифта. Еще и еще раз — и никакого результата. Открыв тяжелую дверь, я стала медленно подниматься по лестнице на четвертый этаж. На лестнице было попрохладнее, и в самом ее конце я остановилась, прежде чем направиться по тускло освещенному коридору в западный конец здания, где все офисы сдаются по более дешевой цене, потому что выходят окнами на надземку. В неярком свете я могла различить табличку на дверях моего офиса: «В.И.Варшавски. Частный детектив».

Прежде чем отправиться домой, принять душ, понежиться в прохладе, навеваемой кондиционером, а затем поужинать, я посмотрела на автоответчик: не было ли мне звонков, и была очень удивлена, когда узнала, что мне звонил какой-то человек, который отказался назвать свое имя. Беда с этими анонимными клиентами. Обычно они что-нибудь скрывают, нередко какую-нибудь уголовщину, и часто отказываются назвать свое имя, чтобы не опередить события.

Этот клиент предупредил, что явится в двадцать один пятнадцать, так что мой ужин откладывался на неопределенное время. Весь этот убийственно душный день я потратила на поиски печатника, который задолжал мне полторы тысячи долларов. Прошлой весной я спасла его фирму от поглощения национальным печатным трестом и теперь сожалела о содеянном. Не будь мой счет в банке столь скудным — я игнорировала бы этот поздний звонок. Но сейчас мне не оставалось ничего другого, как собраться с духом и отпереть дверь.

При электрическом свете спартанское убранство моего офиса выглядело не так уж и неприятно, и у меня немного отлегло от сердца. В отличие от моей квартиры, где у меня всегда царит легкий беспорядок, в офисе я обычно поддерживаю надлежащий порядок. Большой деревянный письменный стол я купила на полицейском аукционе. Небольшая пишущая машинка «Оливетти» досталась мне еще от моей матери, так же как и репродукция картины из галереи Уффици[2 - Уффици — дворец во Флоренции, где находится Национальная галерея.], висящая над моим архивом. Это должно было внушать клиентам, что здесь делается первоклассная работа. Обстановку довершали два прямых стула для клиентов. Бывала я здесь довольно редко и не нуждалась в особом комфорте.

За несколько дней моего отсутствия накопилась целая пачка счетов и рекламных проспектов. Компьютерная фирма предлагала продемонстрировать, как ее аппаратура может содействовать моей работе. Любопытно, подумала я, не сможет ли хороший настольный IBM подыскать мне платежеспособных клиентов.

В комнате была жуткая духотища. Я бегло проглядела счета, выбирая из них самые неотложные. Страховка машины — с этим лучше не тянуть. Остальные были новые и повторные счета — эти я отбросила, ибо имела обыкновение платить лишь по счетам, которые приходили в третий раз. Если им позарез нужны деньги, они непременно о себе напомнят. Я сунула счет на страховку в свою плечевую сумку, повернулась к окну и до отказа повернула ручку кондиционера на «холод». Свет сразу погас. Видимо, я пережгла предохранитель в не слишком-то устойчивой электрической системе. Вот дура-то! В таком здании, как это, кондиционер не ставят на максимум. Я выругала себя и обслуживающий персонал здания. Открыт или нет по ночам блок с предохранителями? За долгие годы работы в этом здании я научилась сама устранять большинство поломок, включая периодически, раз в месяц, засорявшийся туалет на седьмом этаже.

Я спустилась вниз по лестнице. У самого ее подножья горела единственная, не прикрытая абажуром лампочка. При ее свете я увидела висячий замок на двери распределительного блока. Том Царник, дряхлый комендант здания, не доверял никому, кроме себя. Кое-какие замки я могу отпирать, но у меня не было времени на добротный американский замок. Может, научусь как-нибудь. Я сосчитала до десяти по-итальянски и с еще меньшим энтузиазмом, чем прежде, снова поплелась вверх по лестнице.

Заслышав перед собой чьи-то тяжелые шаги, я сразу же догадалась, что это мой анонимный клиент. Добравшись до верхней ступени, я спокойно открыла дверь и стояла, наблюдая за ним в тусклом свете. Он постучался в дверь моего офиса. Я не очень-то хорошо различала его, видела только, что человек он приземистый, коренастый. Держал он себя весьма решительно и, не получив ответа на свой стук, не раздумывая открыл дверь и вошел внутрь. Мне ничего не оставалось, кроме как последовать за ним. С той стороны улицы сверкал большой, в пять футов, рекламный знак компании «Арни» по производству бифштексов; этот знак наполнял своим спазматическим мерцанием мой офис.

Когда я открыла дверь, посетитель быстро повернулся ко мне.

— Я ищу Ви.Ай. Варшавски, — сказал он хрипловатым, но уверенным голосом человека, привыкшего всегда добиваться своего.

— Да, — ответила я, протискиваясь мимо него и усаживаясь за свой письменный стол.

— Что означает ваше «да»? — спросил он.

— Что Ви.Ай. Варшавски — это я. Если не ошибаюсь, это вы договаривались о деловом свидании.

— Да, но я не предполагал, что мне придется пешком взбираться на четвертый этаж, а затем беседовать с вами в темном офисе. Какого черта ваш лифт не работает?

— Все здешние сотрудники — народ крепкий, вот мы и сговорились отключить лифт; физические упражнения — лучшее средство против инфарктов.

В мерцании рекламы я увидела, как он сердито махнул рукой.

— Я пришел поговорить о деле, а не комедию ломать, — недовольно буркнул он. — Я привык получать точные ответы на свои вопросы.

— В таком случае задавайте разумные вопросы. А теперь вы, может, скажете мне, зачем вам понадобился частный детектив?

— Я и сам не знаю. Конечно, мне требуется помощь, но, Господи, здесь такая темная дыра.

— Да, погас свет, — сказала я, внутренне закипая. — К тому же вам, видимо, не нравится моя внешность. А я, признаться, не люблю анонимных посетителей. Поэтому я вас не держу, скатертью дорожка.

— Успокойтесь, успокойтесь, — примирительно сказал он. — Ваш запал ни к чему... Но неужели мы так и будем сидеть в темноте?

Я рассмеялась:

— За несколько минут до вашего прихода вылетел предохранитель. Если вам нужен свет, мы можем отправиться к «Арни». Признаться, я не прочь взглянуть на него поближе.

Он покачал головой:

— Нет уж, видно, придется остаться здесь.

После короткого колебания он уселся на один из стульев, предназначенных для посетителей.

— Как прикажете вас звать? — спросила я, пока он собирался с мыслями.

— Извините, — сказал он; порывшись в бумажнике, достал свою визитную карточку и положил передо мной на стол.

Я взяла ее и прочитала при свете рекламы «Арни»: «Джон Л. Тайер. Ответственный вице-президент банка и трастовой компании Диаборна».

Я поджала губы. Хотя судьба и не очень часто заносит меня на Ла-Салль-стрит, я все же знаю, что Джон Тайер — очень важная персона в самом большом банке Чикаго. В твои сети попалась крупная рыба, Вик, подумала я. Не упусти же ее.

Я убрала карточку в карман джинсов.

— Итак, мистер Тайер, в чем состоит ваша проблема?

— Проблема в моем сыне. Вернее, в его подружке. Во всяком случае, именно в ней... — Он вдруг замолчал. Многие люди, особенно мужчины, не привыкли ни с кем делиться своими проблемами, и бывает трудно вызвать их на откровенность. — Не обижайтесь, но я еще не решил, могу ли говорить с вами о своих личных делах. Нет ли у вас партнера?

Я молчала.

— Нет ли у вас партнера? — повторил он.

— Нет, мистер Тайер, — спокойно произнесла я, — у меня нет партнера.

— Видите ли, я боюсь, что это неподходящая работа для одинокой женщины.

В правом моем виске забилась какая-то жилка.

— Сегодня у меня был трудный день, но я даже не успела поужинать, потому что торопилась на встречу с вами, — сказала я хриплым от ярости голосом. Остановилась, прочистила горло и попыталась успокоиться. — Вы даже не хотели назвать свое имя, пока я не потребовала этого. Вы врываетесь в мою контору, высказываете нелепые претензии, но не хотите говорить со мной откровенно, всячески увиливаете. Вы что, пытаетесь выяснить, честна ли я, богата, достаточно ли у меня крутой характер или что? Вы хотите видеть рекомендации? Пожалуйста, я готова их показать. Но не тяните время. Я не собираюсь уговаривать вас, чтобы вы воспользовались моими услугами, ведь это вы настоятельно потребовали, чтобы я назначила вам встречу в столь позднее время.

— У меня нет никаких сомнений в вашей честности, — быстро сказал он. — И я не собираюсь раздражать вас, пытаясь выяснить вашу квалификацию. Но вы девушка и можете попасть в трудное положение.

— Я женщина, мистер Тайер, и уверяю вас, могу постоять за себя. В противном случае я никогда не занялась бы этой профессией. Если и в самом деле я попаду в трудное положение, то сумею как-нибудь выкрутиться. Это уже моя проблема, не ваша. Итак, вы расскажете мне о своем сыне или я поеду домой?

Пока он продолжал думать, я старалась успокоиться, дыша глубоко и ровно.

— Не знаю, — наконец сказал он, — все во мне противится продолжению этого разговора, но у меня нет никакого выбора. — Он поднял глаза, но я не могла рассмотреть его лицо. — Все, что я вам скажу, должно остаться между нами.

— Да, разумеется, — устало подтвердила я. — Между вами, мной и «Арни».

Он глотнул воздух, но вовремя вспомнил, что разговор должен идти в примирительном тоне.

— Все дело в подруге моего сына Аните. Хотя кое-какие трудности связаны и с моим сыном Питом.

Наркотики, холодно подумала я. Весь этот сброд с северного побережья только и думает что о наркотиках. Вряд ли речь может идти о беременности; они просто заплатили бы за аборт, и дело с концом. Но в конце концов это не мое дело, поэтому я только буркнула что-то успокоительное.

— Боюсь, что эта Анита не самая подходящая подруга для моего сына; во всяком случае, он нахватался у нее довольно странных идей. — Его правильная речь плохо вязалась с его хриплым голосом.

— Вы знаете, я только детектив, мистер Тайер, и я не могу читать мысли вашего сына.

— Я знаю... Я, кажется, еще не сказал вам, что оба они учились в Чикагском университете и к тому же еще состояли в какой-то отвратительной коммуне или другой организации. Дело кончилось тем, что он отказался пойти в школу бизнеса и вознамерился стать профсоюзным лидером, поэтому я решил поговорить с этой девушкой. Постараться ее вразумить.

— Как ее зовут, мистер Тайер?

— Хилл. Анита Хилл. Как я уже сказал, я решил попытаться ее вразумить. Но, представьте себе, она исчезла.

— Стало быть, ваша проблема разрешилась сама собой?

— К сожалению, нет. Пит утверждает, будто я откупился от нее, поэтому она и исчезла. И он грозится изменить свое имя и уйти из дома, если она не вернется.

Ну, теперь-то я усекла, в чем дело, подумала я. Он хочет устроить все так, чтобы его сын поступил в школу бизнеса.

— А вы и в самом деле виноваты в ее исчезновении, мистер Тайер?

— Я? Но в таком случае я мог бы легко ее вернуть.

— Она могла выпотрошить из вас тысяч пятьдесят и испариться. Вы могли договориться с ней, чтобы она никогда не появлялась. Вы могли также убить ее сами или прибегнув к помощи наемного убийцы. Такой человек, как вы, располагает множеством возможностей.

Он усмехнулся.

— Конечно, все, что вы говорите, вполне вероятно. И все же я хочу, чтобы вы нашли ее, нашли Аниту.

— Мистер Тайер, я не люблю отказываться от работы, но почему бы вам не обратиться в полицию — они гораздо лучше годятся для подобных поисков.

— Вы предлагаете мне обратиться в полицию? — с усмешкой спросил он. И тут же добавил: — Я не хочу, чтобы полиция копалась в моих семейных проблемах.

Эти его слова прозвучали вполне убедительно. Но за ними явно крылось что-то еще.

— Чего вы, в сущности, опасаетесь? — спросила я.

Он устроился удобнее на стуле.

— Некоторые студенты ведут себя как настоящие дикари, — пробормотал он.

Я скептически вздернула брови, но в темноте он не мог этого видеть.

— Откуда вы узнали о моей фирме? — спросила я. — Из какого-нибудь рекламного проспекта или слышали от кого-нибудь мое имя?

— Я вычитал ваше имя в местной газете. К тому же мне нужен был человек, работающий в районе Лупа и не знающий... моих деловых партнеров.

— Мистер Тайер, я беру сто двадцать пять долларов в день, не считая необходимых издержек. К тому же вы должны внести аванс в размере пятисот долларов. Я периодически отчитываюсь о проделанной работе, но я не принимаю от своих нанимателей никаких указаний по поводу того, как именно мне делать мою работу, точно так же как вы не принимаете советы ваших вдов и сирот по поводу управления вашей трастовой компании.

— Стало быть, вы принимаете мое предложение?

— Да, — коротко обронила я. Найти девушку, если, конечно, она жива, не такое уж трудное дело. — Мне нужен университетский адрес вашего сына, — добавила я. — И фотография девушки, если она у вас есть.

Поколебавшись, он все же назвал мне адрес: 5462, Саут-Харпер. Адрес, похоже, был верный. Затем он вытащил фотографию Аниты Хилл. Я не очень хорошо могла ее разглядеть в мерцающем свете рекламы, но впечатление было такое, будто она могла украсить обложку любого ежегодника. Клиент попросил меня докладывать ему о состоянии дел домой, а не в офис. Я записала его домашний номер на визитную карточку и убрала ее обратно в карман.

— Как скоро я могу ждать от вас сообщений? — спросил он.

— Этого я не могу вам сказать, пока не войду в курс дела, мистер Тайер. Но я займусь расследованием с самого утра.

— Почему бы вам не поехать туда сегодня вечером? — сказал он.

— Потому что у меня есть другие дела, — коротко ответила я. Например пообедать и даже выпить.

Он пытался меня переубедить — не столько потому, что надеялся на мою уступчивость, сколько по обычной своей привычке командовать. Наконец он угомонился и вручил мне пять стодолларовых банкнот.

Приглядевшись к ним, я сказала:

— Я беру только чеки, мистер Тайер.

— Я бы не хотел, чтобы мои сотрудники знали, что я нанял детектива. А мой секретарь проверяет все мои счета.

Я была в некотором сомнении, хотя и не удивлена. Поразительно, сколько секретарей ведут проверку счетов своих высокопоставленных начальников. Сама же я была убеждена, что мои финансовые сделки могут контролировать лишь Господь Бог, налоговая инспекция и мой банк.

Он поднялся, и мы вместе вышли из моего офиса. Пока я запирала дверь, он уже спускался по лестнице. Я поспешила вдогонку, чтобы рассмотреть его получше. Я не хотела в бледном неоновом сиянии в каждом встречном подозревать своего клиента. Хотя лестничное освещение было не столь яркое, я все же рассмотрела его квадратное, словно топором вырубленное лицо. Судя по всему, он был ирландцем, чего я, честно сказать, не предполагала от вице-президента Диаборнской трастовой компании. На нем была дорогая, хорошего покроя одежда, но вид у него был такой, точно он был одним из героев фильма Эдварда Г. Робинсона, а не руководителем одного из крупнейших восьми банков Америки. Но ведь и по мне не скажешь, Что я детектив. Если вдуматься, большинство людей не пытаются определить профессию женщины по ее одежде, но они обычно бывают изумлены, когда узнают, чем я занимаюсь.

Мой клиент повернул на восток, к Мичиган-авеню. Пожав плечами, я перешла через улицу к «Арни». Хозяин ресторана дал мне двойную порцию старого «Джонни Уокер» из его личных запасов и порцию филе.


Глава 2

Отказ от школы бизнеса


Следующий день с самого утра обещал быть таким же жарким и душным, как и предыдущий. Четыре раза в неделю я стараюсь заниматься какими-либо физическими упражнениями. Надеясь, что жара спадет, я уже пропустила два дня, но это утро я не могла пропустить. Когда тебе уже за тридцать, чем больше времени ты не занимаешься физическими упражнениями, тем труднее бывает возобновить здоровый образ жизни. К тому же я предпочитаю заниматься упражнениями, чем изнурять себя диетой, и бег помогает мне сохранить вес. Хотя это отнюдь не означает, что я люблю бегать, особенно в такую вот жаркую погоду.

Пятьсот долларов, которые накануне вручил мне Джон Тайер, приятно подбадривали меня, и я даже с некоторым удовольствием надела кроссовки и тенниску. Деньги помогали мне отвлекаться от духоты. Я с легкостью пробежала пять миль — к берегу озера, вокруг Белмонт-Харбор и обратно к моей большой, хотя и дешевой квартире на Холстед. Было еще только половина девятого, но я уже хорошенько пропотела. Я выпила высокий бокал апельсинового сока и чашку кофе, прежде чем принять душ. Свою спортивную одежду я бросила на стул и не стала убирать кровать. Ведь мой рабочий день уже начался, и у меня нет времени на всякую ерунду, да и кто увидит, в каком состоянии моя квартира.

Попивая кофе и обгладывая копченую селедку, я размышляла, какой подход лучше всего употребить к Питеру Тайеру, чтобы узнать о его пропавшей девушке. Если его семья не одобряет сделанного им выбора, он скорее всего будет возмущен тем, что его отец нанял частного детектива, чтобы найти его пропавшую подругу. Лучше всего, видимо, выдать себя за студентку, которой необходимы какие-то записи. Но я выглядела старовато даже для аспирантки, а что, если девушка даже не зарегистрировалась на летний семестр. Может, выдать себя за представительницу какого-нибудь самиздатовского журнала, мол, хочу попросить ее написать статью? Что-нибудь о профсоюзах, Тайер ведь сказал, что она хочет, чтобы Питер стал профсоюзным лидером.

Я уложила грязную посуду в мойку и задумчиво ее осмотрела: еще день, и мне придется ее мыть. Затем я вынесла мусор: может, я и не приучена к порядку, но я не белоручка. У меня скопилась большая куча газет, и я отнесла их к мусорным бакам. Сын коменданта подрабатывает, сдавая их в макулатуру.

Затем я надела джинсы и желтую спортивную майку и со скептическим одобрением обозрела себя в зеркале. Летом я всегда выгляжу лучше. От своей матери-итальянки я унаследовала оливковый загар. Усмехнувшись, я как будто услышала ее голос: «Да, Вик, ты у меня хорошенькая, но это еще не самое важное. Хорошеньких девушек хватает. Но чтобы позаботиться о себе, у тебя должна быть прежде всего голова на плечах. И у тебя должна быть профессия». Она надеялась, что я стану певицей, и терпеливо занималась со мной пением; мою нынешнюю профессию она вряд ли одобрила бы. Как и мой отец. Он был полицейским: поляк среди ирландцев. Ему так и не удалось подняться выше сержанта: и помешали ему не только недостаток честолюбия, но и то, что он принадлежал к другой нации. Но от меня он ожидал очень многого... Кислая улыбка, и я резко отвернулась от зеркала.

Прежде чем отправиться в Саут-Сайд, я зашла в банк и положила на свой счет пятьсот долларов. Дела надо начинать с самых важных. Кассир принял их не моргнув глазом; для него это сущая мелочь.

Было десять тридцать, когда я выехала на своей «шеви-монза» сквозь Белмонтские ворота на Озерную набережную. Небо уже поблекло, и небольшие волны озера поблескивали медью. В это время дня на улицах были только домашние хозяйки, дети и детективы; за двадцать три минуты я добралась до Гайд-парка и припарковала машину на Мидуэе.

Я не была в университетских городках целых десять лет, но за это время здесь мало что изменилось, сама я изменилась куда больше. Я где-то вычитала, что в пятидесятые годы запущенный внешний вид университетов изменился к лучшему. Это стремление к чистоте, однако, обошло Чикаго стороной. По двору рука об руку или группами разгуливали молодые люди неопределенного пола: нестриженые, косматые, в разрезанных брюках-лохмотьях и нарочито рваных рабочих рубашках; это было, пожалуй, единственное, что соединяло их с работой. Вероятно, каждый пятый студент принадлежал к семье с ежегодным доходом более пятидесяти тысяч долларов, но я ни за что не взялась бы определить более зажиточных по их наружности.

Я зашла в прохладный каменный вестибюль и позвонила оттуда в ректорат.

— Я ищу одну из ваших студенток, мисс Аниту Хилл, — сказала я.

Голос на другом конце провода, старый и скрипучий, велел мне подождать. Я слышала в телефонную трубку, как шуршат бумаги.

— Не могли бы вы продиктовать мне ее имя по буквам?

Я продиктовала.

Снова зашуршали бумаги.

Наконец скрипучий голос сказал, что у них нет студентки с таким именем. Я осведомилась, не означает ли это, что она просто не зарегистрировалась на летний семестр. Нет, ответили мне, у них просто нет студентки с таким именем. Тогда я спросила о Питере Тайере и была немного удивлена, когда мне дали его адрес, — странно, девушки нет, а молодой человек все же существует.

— Извините, что доставила столько беспокойства, но я его тетя. Вы не могли бы мне сказать, в какой аудитории он сегодня. Дома его нет, а в моем распоряжении всего один день.

Должно быть, я была сама учтивость, ибо мисс Скрипучий Голос соблаговолила ответить, что Питер не зарегистрировался на летний семестр, но факультет политических наук в колледже, вероятно, сможет дать интересующие меня данные. Я столь же учтиво поблагодарила и повесила трубку.

Наморщив лоб, я задумалась над своим следующим шагом. Если Аниты Хилл не существует, каким образом я смогу ее найти? И если Аниты Хилл не существует, почему меня просят ее найти? Почему он сказал мне, что они оба студенты университета, когда девушка даже не зарегистрирована? Но если она не студентка, тут он, возможно, ошибся, отнюдь не исключено, что она живет в Гайд-парке. Я решила зайти на квартиру и проверить, нет ли кого-нибудь из них дома.

Я снова села в машину. Внутри было жарко, и руль обжигал мне пальцы. Среди кипы бумаг на заднем сиденье валялось и полотенце, которое несколько недель назад я брала на пляж. Я нашла его и прикрыла им руль. Я так давно не бывала в этих местах, что запуталась в улочках с односторонним движением, но в конце концов я все же выехала в Харпер. Номер 5462 оказался трехэтажным, возведенным из когда-то желтого кирпича домом. В парадном воняло словно на станции надземки, пахло плесенью и застоялой мочой. В углу валялся скомканный пакет с этикеткой «Курятник Гарольда» и несколько обломков костей. Внутренняя дверь болталась в своем проеме. На ней уже давно, видимо, не было замка.

Некогда коричневая краска облупилась почти начисто. Я сморщила нос. Вполне естественно, что Тайерам не нравится дом, где живет их сын. Я первая не решилась бы осуждать их за это.

На панели для звонков были приклеены визитные карточки с выведенными от руки фамилиями жильцов. Квартиру на третьем этаже занимали Тайер, Берне, Стейнер, Мак-Гро и Харата. Должно быть, та самая коммуна, которая возмутила моего клиента. Фамилии Хилл здесь не значилось. То ли мой клиент переврал ее фамилию, то ли она жила под вымышленной. Я нажала на звонок. Никакого ответа. Еще раз нажала. И опять никакого ответа.

Был уже самый разгар дня, и я была не прочь подкрепиться. Насколько я помнила, ресторанчик «Уимпси» в ближайшем торговом центре был вытеснен прохладным, уютным, квазигреческим рестораном. Я съела великолепный крабовый салат, запила его стаканом шабли и вернулась к дому. Летом ребята, вероятно, работают и возвращаются домой к пяти. Но в этот день у меня не было решительно никаких дел, кроме как, может быть, попробовать поймать своего должника.

Наконец на один из моих звонков появился неопрятно одетый молодой человек.

— Простите, вы не знаете, нет ли кого-нибудь в квартире Тайера — Берне? — спросила я.

Он посмотрел на меня стеклянными глазами и пробормотал, что не видел никого из них вот уже несколько дней. Я вытащила из кармана фото Аниты и сказала ему, что разыскиваю свою племянницу.

— Она должна быть дома, но, возможно, я ошиблась адресом, — добавила я.

Он со скучающим видом покосился на меня.

— Кажется, она живет здесь. Но я не знаю ее имени.

— Анита, — поспешила сказать я, но он уже прошаркал на улицу.

Прислонившись к стене, я несколько минут раздумывала. Так ведь можно прождать и до полуночи. С другой стороны, если я войду в дом без позволения, я смогу узнать больше, чем с помощью расспросов.

Я открыла внутреннюю дверь, лишенную, как я давно уже заметила, замка, и быстро поднялась на третий этаж. Громко постучала в квартиру Тайера — Берне. Не получив никакого ответа, прижала ухо к замочной скважине и услышала слабое гудение кондиционера. Вытащила из кармана связку ключей и после нескольких неудачных попыток подобрала подходящий.

Войдя, я спокойно закрыла за собой дверь. Небольшая прихожая вела в гостиную. Комната была почти пустая — на полу лишь несколько больших полотняных подушек и стереосистема. Я подошла ближе и осмотрела ее: проигрыватель «Кенвуд» и дорогие акустические системы. Кто-то из здесь живших был человек богатый. Очевидно, сын моего клиента. От гостиной начинался коридор с комнатами по обе его стороны. Что-то вроде гаража с боксами. В коридоре стоял запах, похожий на запах залежалого мусора или мертвой мыши. Я заглядывала по очереди во все комнаты, но ничего не видела. Коридор упирался в кухню. Запах здесь был сильнее всего, но я не сразу поняла его источник. Над кухонным столом, склонив голову, сидел молодой человек. Я подошла к нему. Несмотря на работающий кондиционер, его тело находилось в состоянии начального разложения. Именно от него и исходил сладковатый тошнотворный запах. Съеденные крабы и выпитое шабли немедленно дали о себе знать, но усилием воли я подавила тошноту и подняла тело молодого человека за плечи. Во лбу у него виднелась небольшая дыра. Вытекшая из нее струйка крови застыла на неповрежденном лице. Зато затылок был весь разворочен.

Я бережно опустила его на стол. Моя женская интуиция подсказывала мне, что я смотрю на останки Питера Тайера. Я знала, что должна немедленно выйти и вызвать полицию, но я также знала, что другого шанса осмотреть квартиру у меня не будет. Парень убит уже достаточно давно, и полиция может подождать еще несколько минут.

Я вымыла руки под краном и пошла назад по коридору, чтобы осмотреть спальни. Я недоумевала, почему никто из его товарищей до сих пор не вызвал полицию. Это недоумение слегка развеял приклеенный возле телефона список летних адресов Берне, Стейнера и Харата. В двух спальнях я нашла бумаги и книги, но никаких одежд, которые могли бы принадлежать троим отсутствующим.

Третья комната принадлежала убитому молодому человеку и девушке по имени Анита Мак-Гро. Ее имя было написано крупным размашистым почерком на форзацах многочисленных книг. На старом деревянном столе я увидела необрамленную фотографию убитого молодого человека и девушки на берегу озера. У девушки были золотисто-рыжие волосы; и от всего ее облика исходила такая жизненная сила, что фотография казалась одушевленной. Это была куда лучшая фотография, чем та, которую клиент дал мне накануне вечером. Ради такой девушки вполне стоило пожертвовать школой бизнеса. Мне захотелось познакомиться с Анитой Мак-Гро.

Я просмотрела бумаги и брошюры, но ни одна из них не носила личного характера — тут были листовки, призывающие бойкотировать непрофсоюзные издания, кое-какая марксистская литература и большая кипа блокнотов и конспектов, — словом, все то, что бывает в комнатах у студентов. В одном из ящиков я нашла пару корешков квитанций страховой компании «Аякс» о выплате денег Питеру Тайеру. Очевидно, Питер где-то работал летом. Я подержала корешки квитанций на ладони, затем сунула их в задний карман джинсов. Под квитанциями лежали некоторые другие бумаги, включая регистрационное удостоверение избирателя с адресом в Виннетке[3 - Виннетка — приозерное предместье Чикаго.]. Удостоверение я также забрала. Кто знает, что может понадобиться впоследствии. Затем я взяла фотографию и покинула квартиру.

Оказавшись снаружи, я сделала несколько глотков свежего воздуха. Я даже не представляла себе, что он так хорошо пахнет. Зайдя в торговый центр, я позвонила в двадцать первый полицейский участок. Вот уже десять лет, как умер мой отец, но я все еще помню наизусть номер.

— Отдел расследования убийств. Говорит Драккер, — пробурчал чей-то голос.

— В доме номер пятьдесят четыре шестьдесят два по Саут-Харпер, в квартире номер три находится убитый человек, — сказала я.

— Кто вы?

— Дом номер пятьдесят четыре шестьдесят два по Саут-Харпер, квартира три, — повторила я. — Все понятно? — и повесила трубку.

Я села в машину и уехала. Я знала, что копы потом отыграются на мне за то, что я не дождалась их, но мне нужно было кое-что срочно сделать. За двадцать одну минуту я домчалась до дома и приняла долгий душ, как бы стараясь вымыть из памяти зрелище головы Питера Тайера. Затем я надела белые льняные брюки и черную шелковую рубашку — эта чистая элегантная одежда должна была возвратить меня в мир живых. Все украденные бумаги, лежавшие в заднем кармане моих джинсов, и фотографию я переложила в большую наплечную сумку. Затем я отправилась в свой офис, убрала все добытые мной свидетельства в стенной шкаф и проверила все сделанные во время моего отсутствия записи по автоответчику. Никаких записей не оказалось. Затем я позвонила по номеру, оставленному мне Тайером. После трех гудков женский голос ответил: «Набранный вами номер — 674-9133 — в настоящее время не включен. Проверьте номер и позвоните снова». Этот монотонный голос разрушил последние сомнения относительно личности клиента, который заходил накануне вечером. Конечно же это не Джон Тайер. Кто же он в таком случае, и почему он хотел, чтобы я обнаружила тело убитого? И для чего он попытался втянуть во все это девушку, которую назвал не ее подлинным именем?

Итак, тело не опознано, клиент также не опознан — в чем же должно было заключаться порученное мне дело, — девушка, вероятно, использовалась лишь как предлог, чтобы я обнаружила тело. И все же... Мисс Мак-Гро не видели несколько дней. По всей видимости, мой клиент хотел только, чтобы я обнаружила тело, но меня очень заинтересовала судьба девушки.

Известить отца Питера о смерти его сына, если он уже не узнал об этом, по-видимому, никак не входило в круг моих обязанностей, но, прежде чем окончательно убедиться, что моим ночным посетителем был не Джон Тайер, я должна была раздобыть его фотографию. Моим девизом всегда было: «Последовательно выясняй все подробности». Прикусив нижнюю губу, я мучительно долго размышляла, пока наконец не догадалась, где я смогу, не поднимая лишнего шума и не вызывая ничьих подозрений, достать его фотографию.

Заперев свой офис, я отправилась пешком через Луп в Монро и Ла-Салль. Форт-Диаборнская трастовая компания занимала четыре массивных здания, по одному на каждом углу перекрестка. Я вошла в здание с золотой вывеской над парадным входом и спросила, где находится отдел информации и рекламы.

— На тридцать втором этаже, — пробурчал привратник. — Вам назначена встреча?

— Да, конечно, — ответила я с ангельской улыбкой и, оставив его дожевывать кончик сигары, отправилась на тридцать второй этаж.

Сотрудники отдела информации и рекламы всегда имеют лощеный вид, а их одежда — последний крик моды. Та, с которой я разговаривала, была одета в облегающий, цвета лаванды шерстяной костюм, самый, пожалуй, броский во всем банке. Она одарила меня заученной улыбкой и протянула мне экземпляр последнего годового отчета. Я ответила ей такой же заученной улыбкой, спустилась на лифте вниз, милостивым кивком попрощалась с привратником и вышла наружу.

Желудок мой все еще не успокоился, и я зашла в заведение Рози и, прежде чем начать просматривать отчет, заказала мороженое и кофе. Изображение Джона Л. Тайера, ответственного вице-президента трастовой компании, я нашла на форзаце, вместе с другими высокопоставленными чиновниками. Это был худой, загорелый, в характерном для банкиров темно-сером костюме человек, и мне не потребовалось даже неонового мерцания, чтобы определить, что между ним и моим ночным посетителем не было ничего общего.

Снова прикусив губу, я задумалась. Полиция будет опрашивать всех соседей. Единственный ключ к тайне, который они могли бы найти, а именно корешки квитанций, я унесла с собой.

Главная штаб-квартира страховой компании «Аякс» помещалась как раз в Лупе, недалеко от меня. Было три часа дня, стало быть, еще не слишком поздно для делового визита.

«Аякс» занимал все шестьдесят этажей современного стеклянно-металлического небоскреба. Что до его наружного вида, то я всегда считала его одним из самых безобразных предместных зданий. Нижний вестибюль выглядел очень убого, и ничто так и не опровергло это первое впечатление. Привратник здесь оказался более придирчивым, чем в банке, и потребовал пропуск. Я сказала, что у меня назначена деловая встреча с Питером Тайером, и спросила, на какой этаж я должна подняться.

— Не так быстро, леди, — отпарировал он. — Сперва мы позвоним, и, если джентльмен здесь, он даст разрешение пропустить вас.

— Даст разрешение пропустить меня? Но он же не мой начальник.

Привратник подошел к телефонной будке и позвонил. Отсутствие мистера Тайера, естественно, меня не изумило. Я попросила, чтобы меня принял кто-нибудь другой из его конторы. Мне уже надоело быть женственной и мягкой, и я заговорила таким угрожающим тоном, что меня тут же соединили с секретарем.

— Говорит Ви.Ай. Варшавски, — решительно заявила я. — Мистер Тайер должен ожидать меня.

Мягкий женский голос на другом конце провода извинился и сказал:

— Мистер Тайер отсутствует всю неделю. Мы даже звонили ему домой, но никто не отвечает.

— Тогда я должна поговорить с кем-нибудь из вашей конторы, — проговорила я все с той же решительностью.

Секретарь спросила, какое у меня к нему дело.

— Я детектив, — сказала я. — Молодой Тайер хотел поговорить со мной о каких-то сомнительных делах. Если его нет, я хотела бы побеседовать с кем-либо, посвященным в его дела. — Самой мне мои доводы показались довольно слабыми, но она попросила меня подождать и пошла с кем-то проконсультироваться. Все пять минут, пока я стояла там в ожидании ответа, привратник, не сводя с меня злобных глаз, поигрывал револьвером. Через пять минут позвонила все та же женщина с мягким голосом и, запыхавшись, сообщила, что меня примет мистер Мастерс, вице-президент искового департамента.

Привратник никак не хотел пропустить меня — он даже позвонил мисс Софти в надежде, что та опровергнет мои слова. Но в конце концов я все же поднялась на сороковой этаж. Как только я сошла с лифта, мои ноги глубоко погрузились в зеленый ворс пышного паласа. Я прошла в приемную, которая помещалась в южном конце здания. Скучающая женщина-администратор оторвалась от своего романа и поручила меня заботам молодой женщины, которая сидела за столом тикового дерева с пишущей машинкой на одной его половине. Та отвела меня к Мастерсу.

Кабинет Мастерса был достаточно велик, чтобы в нем поместились Большая и Малая Медведицы; из него открывался великолепный вид на озеро.

У мистера Мастерса было полное розоватое лицо, характерное для преуспевающих бизнесменов, которым за сорок пять. Элегантный летний серый костюм и лучезарная улыбка.

— Отключите мой телефон, Эллен, — сказал он вслед уходящей секретарше.

Мы обменялись рукопожатием, и я вручила ему свою визитную карточку.

— Итак, что вам угодно, мисс?.. — Он покровительственно улыбнулся.

— Мисс Варшавски. Я хотела бы поговорить с Питером Тайером, мистер Мастерс. Но, как я понимаю, его нет, и поскольку вы любезно согласились встретиться со мной, я хотела бы знать, почему вашему молодому сотруднику понадобился частный детектив.

— Вряд ли я могу вам это сказать, мисс... Вы не возражаете, если я буду звать вас просто... — Он посмотрел на визитную карточку. — Что означает Ви.?

— Мое имя, мистер Мастерс... Вы не могли бы мне сказать, чем здесь занимается мистер Тайер?

— Он мой помощник, — со снисходительным добродушием объяснил Мастерс. — Джон Тайер — мой хороший друг; и когда его сыну, студенту Чикагского университета, понадобилась работа на летнее время, я был рад оказать ему эту услугу. — Тут он изобразил обеспокоенный вид. — Разумеется, если мой юный друг в таком трудном положении, что нуждается даже в помощи детектива, я полагаю, что мне следует знать об этом.

— Чем занимается мистер Тайер как ваш помощник? Разбором всевозможных исков и претензий?

— Нет, конечно. — Он снова лучезарно просиял. — Все претензии разбираются в наших филиалах и отделениях. Здесь же мы занимаемся основой основ — бюджетной работой. Питер производит для меня подсчеты. Делает важную административную работу, пишет отзывы, отчеты и т.п. Юноша он хороший; надеюсь, он не попал в какую-нибудь беду из-за этих хиппи, с которыми связался? — Он понизил голос: — Между нами говоря, Джон говорит, что он усвоил от них превратное понятие о деловом мире. Его летняя работа была для того и задумана, чтобы он составил себе кое-какое представление о деловом мире «изнутри».

— И этот замысел оправдался? — спросила я.

— Надеюсь, мисс... э... надеюсь. — Он потер руки. — Я бы очень хотел вам помочь... Вы не могли бы мне подсказать, какие трудности были у парня?

Я покачала головой:

— Он не сказал... Просто пригласил меня зайти... Надеюсь, здесь не могло происходить ничего такого, что требовало бы присутствия детектива.

— Начальник отдела часто не имеет представления о том, что делается в его отделе. — Мастерс с важным видом нахмурился. — Его положение отделяет его от подчиненных, они не поверяют ему своих тайн. — Он снова улыбнулся. — Но я был бы очень удивлен, если бы ваше предположение оправдалось...

— Почему вы приняли меня? — спросила я.

— Я обещал Джону Тайеру присматривать за его мальчиком. И то, что к нему приходит частный детектив, естественно, настораживает. Но я не вижу особых причин для беспокойства... И все же мисс... э... мы могли бы нанять вас для того, чтобы вы нашли Питера. — Он улыбнулся собственной шутке. — Вот уже целая неделя, как его нет на работе, дома его тоже нет. Я еще не сообщил об этом Джону — его и без того расстраивает поведение мальчика.

Он проводил меня по коридору к лифту. Я спустилась на тридцать второй этаж, вышла и вновь поднялась.

— Я хотела бы посмотреть, где сидел молодой Тайер, — сказала я Эллен. Не зная, что ответить, она посмотрела на дверь Мастерса, но дверь была закрыта.

— Не думаю...

— Вполне вероятно, — перебила я. — Но я должна осмотреть его стол. Надеюсь, кто-нибудь непременно его покажет.

Она нехотя отвела меня к отгороженной квадратной комнатке.

— Боюсь, что мне влетит, если мистер Мастерс обнаружит вас здесь, — сказала она.

— Не вижу для этого причин, — сказала я. — Это же не ваша вина. Я скажу, что вы всячески пытались помешать мне выполнить это мое намерение.

Стол Питера Тайера был не заперт. Несколько минут Эллен смотрела, как я просматриваю ящики, перелистываю бумаги.

— Вы сможете обыскать меня на обратном пути и убедиться, что я не взяла с собой ничего, совершенно ничего, — сказала я, не поднимая глаз. Она фыркнула, но вернулась к своему письменному столу.

Все эти бумаги представляли для меня так же мало интереса, как и бумаги на его квартире. Многочисленные страницы из гроссбуха, представляющие различные аспекты исполнения бюджета, пачка компьютерных оттисков с предлагаемыми размерами компенсации пострадавшим рабочим, многочисленные запросы специалистам по претензиям: «Мистер такой-то и такой-то, пожалуйста, проверьте ориентировочные цифры возмещения для следующих лиц, обратившихся к нам за пособием». Тут не было ничего такого, что могло бы заставить убить парня.

Я почесывала голову, размышляя, что предпринять дальше, когда заметила, что кто-то за мной наблюдает. Я подняла глаза. Это не была секретарь.

— Вы выглядите куда более эффектно, чем молодой Тайер, — заметил наблюдавший за мной незнакомец. — Вы займете его место?

Этот сотрудник компании был в одной рубашке, без пиджака, ему было уже за тридцать, и он был так красив, что не нуждался в комплиментах. Я в полной мере оценила его узкую талию и хорошо подогнанные брюки фирмы «Брукс братерс».

— Есть ли тут кто-нибудь, кто хорошо знает Питера Тайера? — спросила я.

— Секретарша Ярдли просто сохнет по нему, но я не уверен, что она хорошо его знает. — Он подошел ближе. — Почему вы проявляете к нему такой интерес? Вы состоите в международной налоговой компании? Может быть, Питер не уплатил налогов с переданного ему обширного семейного имущества? Или похитил денежные фонды департамента исков и претензий?

— Вы высказываете очень убедительные гипотезы, — сказала я. — Он и в самом деле исчез. Я никогда с ним не разговаривала, — осторожно добавила я. — А вы его знаете?

— Лучше, чем многие другие. — Он весело улыбнулся и, несмотря на свое высокомерие, произвел на меня приятное впечатление. — Предполагалось, что он собирает необходимые данные для Ярдли, Ярдли Мастерса, с которым вы только что беседовали. Я помощник Ярдли по бюджетным вопросам.

— Не пропустить ли нам по рюмочке? — предложила я. Он поглядел на часы и вновь усмехнулся.

— Заметано, молодая леди.

Звали его Ральф Деверё. Пока мы ехали в лифте, он успел сообщить мне, что лишь недавно переехал в город из пригорода, оставив своей жене, с которой только что развелся, дом в Даунерз-Гроув. Единственный бар, известный ему в пределах Лупа, был бар Билли, где пасся весь Отдел претензий. Для того чтобы он мог избежать встречи со своими сослуживцами, я предложила бар «Голден глоу», чуть западнее. Пока мы шли по Адамс-стрит, я купила воскресный номер «Таймс».

«Голден глоу» в своем роде достопримечательность Саут-Лупа. В этом небольшом салуне, построенном еще в прошлом столетии, находится бар красного дерева, в форме подковы, где сидят настоящие любители спиртного. Вдоль стен расставлены восемь-девять небольших столиков и кабин. Здесь сохранилась еще пара настоящих люстр Тиффани[4 - Тиффани Чарлз Льюис (1812 — 1902) — американский торговец. Его сын Луис Комфорт Тиффани (1848 — 1943) — известный художник по стеклу.], которые распространяли кругом приятное мерцание. Барменша Сэл — великолепная черная женщина почти шести футов роста. Я видела, как она остановила драку несколькими словами и взглядом: никто не связывается с Сэл. В этот день на ней был сногсшибательный брючный костюм.

Она приветствовала меня кивком и отнесла в кабину бокал старого виски. Ральф заказал джин и тоник. Четыре часа — время слишком раннее даже для серьезной клиентуры «Голден глоу»; в салуне было почти пусто.

Деверё положил пятидолларовую бумажку на столик перед Сэл.

— А теперь расскажите мне, почему такая прелестная леди интересуется таким щенком, как Питер Тайер?

Я вернула ему его деньги.

— Сэл ведет мой счет, — объяснила я.

Я бегло просмотрела газету. Происшествие еще не успело попасть на переднюю полосу, но на седьмой полосе ему уделили две четверти столбца. Заголовок гласил: «УБИТ ОСНОВНОЙ НАСЛЕДНИК БАНКИРА». В последнем абзаце коротко упоминался отец Тайера; основное внимание уделялось его четырем товарищам по комнате и их радикальной деятельности. О страховой компании «Аякс» вообще не упоминалось.

Я свернула газету и показала колонку Деверё. Он быстро проглядел ее, затем взял у меня газету и несколько раз перечитал колонку, после чего поднял на меня изумленные глаза.

— Питер Тайер? Мертв? Что это такое?

— Не знаю. Но хотела бы знать.

— Вы уже знали об этом, когда покупали газету?

Я кивнула.

Он взглянул на газету, затем на меня. Его подвижное лицо вспыхнуло гневом.

— Откуда вы знали?

— Я видела тело.

— Какого же черта вы не сказали мне об этом в «Аяксе», а устроили это кино?

— Но ведь его мог убить кто угодно. Вы, Ярдли Мастерс, его подружка... Я хотела видеть вашу реакцию на эту новость.

— А кто вы, черт побери, такая?

— Я частный детектив. Расследую дело об убийстве Питера Тайера. Зовут меня Ви.Ай. Варшавски. — Я вручила ему свои документы.

— Вы? Да вы такой же детектив, как я танцовщик балета, — воскликнул он.

— Хотела бы я посмотреть на вас в трико и пачках, — сыронизировала я, доставая завернутую в прозрачную пленку фотокопию моей лицензии. Внимательно ее изучив, он пожал плечами, но так ничего и не сказал. Я убрала копию в сумку.

— Один вопрос по существу, мистер Деверё. Это не вы убили Питера Тайера?

— На кой черт мне его убивать? — проговорил он, сердито шевеля челюстями. Он начал говорить, часто останавливаясь, не в силах совладать со своими чувствами.

Я кивнула Сэл, и она принесла нам еще две порции спиртного. Бар уже заполнялся своими завсегдатаями. После второй порции джина Деверё почувствовал себя свободнее.

— Хотел бы я посмотреть на Ярдли, если бы вы спросили его, не он ли убил Питера, — сухо заметил он.

— Но я не спросила. Не могу, однако, понять, зачем он захотел поговорить со мной. Он и в самом деле очень заботился о Тайере? Так он, во всяком случае, дал понять.

— Нет, — раздумчиво ответил Деверё. — Он не слишком-то о нем заботился. Однако тут могли быть семейные соображения. Если бы Питер оказался в беде, Ярдли должен был бы позаботиться о нем — ради Джона Тайера... Убит... При всех своих радикальных идеях он был очень славным парнем. Господи, это будет большой удар для Ярдли. И для отца Питера тоже. Тайер не одобрял образа жизни своего сына. И вот теперь его пристрелил какой-то наркоман.

— Откуда вы знаете, что отец не одобрял его образа жизни?

— Тут нет никакой тайны. Вскоре после того как Питер начал работать у нас, Джон Тайер поднял жуткую бучу, орал, что Питер предает всю семью своими дурацкими разговорами о профсоюзах, возмущался, почему он не может жить в приличном месте; для него, видимо, купили специальный особнячок, так я думаю. Должен признать, что Питер вел себя очень пристойно, ни словом даже не огрызнулся.

— Работал ли Питер над секретными документами в «Аяксе»?

Деверё был поражен.

— Уж не хотите ли вы связать его смерть с «Аяксом»? Я был уверен, что его пристрелил один из этих наркоманов, которые убивают уйму людей в Гайд-парке.

— Послушать вас, так тут орудует какая-то китайская банда, мистер Деверё. Из тридцати двух убийств, совершенных в прошлом году на территории двадцать первого полицейского участка, лишь шесть приходятся на Гайд-парк — по одному на каждые два месяца. Я не думаю, чтобы Питер Тайер был просто жертвой статистики за июль — август.

— Почему же вы предполагаете, что его убийство связано с «Аяксом»?

— "Предполагаю" — не то слово. Я просто пытаюсь исключить все возможности... Вы когда-нибудь видели мертвое тело — я имею в виду простреленное пулей?

Он покачал головой и занял оборонительную позицию в своем кресле.

— А вот я видела. По положению тела часто можно судить, пыталась ли жертва дать отпор нападающему. Питер сидел в белой рубашке за кухонным столом — видимо, как раз собирался в этот понедельник на работу, — и кто-то аккуратно пробуравил дырочку в его голове. Это мог бы сделать профессионал, но он должен был бы привести с собой кого-нибудь хорошо знакомого Питеру. Не могли ли это быть вы, или Мастерс, или его отец, или его подруга?.. Я как раз обдумываю, почему это не могли быть вы.

Он покачал головой.

— У меня нет никаких опровергающих доказательств. Кроме того, что я не умею стрелять из пистолета, но я не уверен, что мог бы вам это доказать.

Я рассмеялась.

— Может, и могли бы. А как насчет Мастерса?

— Ярдли? Перестаньте. Это один из самых уважаемых людей во всем «Аяксе».

— Это отнюдь не гарантирует, что он не убийца. Почему вы не хотите мне рассказать, чем занимался Питер?

В конце концов мне удалось его уломать, и он рассказал мне о своей работе и о том, что для него делал Питер. Это вроде бы никак не увязывалось с убийством. Мастерс отвечал за финансовую сторону операций по удовлетворению претензий; Питер вел для него различные подсчеты, сверял копии с оригиналами, проверял, чтобы расходы местных отделений не превышали бюджетных ассигнований, и осуществлял все те нудные ежедневные операции, которых требует дело. И все же... И все же... Мастерс сразу же согласился принять меня, незнакомого ему человека, частного детектива. Если бы он не знал, что Питер попал в беду, а может быть, и мертв, не думаю, чтобы преданность Джону Тайеру заставила его пойти мне навстречу.

Я внимательно присмотрелась к Деверё. Что он, действительно ничего не знает или просто притворяется? Он, кажется, и в самом деле был потрясен и даже разгневан, когда узнал, что Питер убит. Но гнев — неплохое прикрытие для всех других чувств. После недолгих размышлений я решила зачислить его в разряд сторонних наблюдателей.

Между тем к Деверё стала возвращаться его природная ирландская заносчивость — он стал подтрунивать над моей работой. Я чувствовала, что выудила из него все, что могла, поэтому прекратила разговор о делах и перешла на более легкомысленные темы.

Я подписала счета Сэл — она присылает их мне каждый месяц — и вместе с Деверё отправилась в офицерский ресторан, чтобы поесть поплотнее. Этот индийский ресторан, на мой вкус, одно из самых романтических заведений подобного рода во всем Чикаго. Есть у них и очень приятный свой фирменный напиток. Поданный после шотландского виски, он с особой силой ударил мне в голову, и я смутно помню, как танцевала под радиолу. Вероятно, я и еще выпила. Домой я вернулась одна, после часа. С великим облегчением скинула с себя платье и буквально бросилась на кровать.


Глава 3

Твердая рука профессионала


Питер Тайер протестовал против капиталистического угнетения, расхаживая по всему «Аяксу», тогда как Анита Мак-Гро с улыбкой стояла в стороне, осуществляя пикетирование. Ральф Деверё вышел из своего кабинета и пристрелил Тайера. Эхо выстрела гремело по всему «Аяксу». Я пыталась вырвать оружие у Деверё, чтобы зашвырнуть его куда-нибудь подальше, но эхо продолжало грохотать, и я пробудилась. Кто-то яростно звонил мне в дверь. Я соскользнула с кровати, натянула джинсы и набросила рубашку, когда к звону присоединился еще и громкий стук. Легкое головокружение и горечь во рту подсказали мне, что накануне я перебрала шотландского. Я вышла в прихожую и прильнула к «глазку» как раз в то время, когда по двери вновь забарабанили тяжелые кулаки.

Снаружи стояли двое полицейских, оба здоровенные, откормленные, коротко стриженные и со слишком короткими рукавами. Того, что был справа, помоложе, я не знала, но слева стоял Бобби Мэллори, лейтенант из отдела расследования убийств двадцать первого полицейского участка.

Я открыла дверь и изобразила как можно более приветливую улыбку.

— Доброе утро, Бобби. Какой приятный сюрприз!

— Доброе утро, Вики. Жаль, что пришлось стащить тебя с постели, — с мрачным юмором ответил Мэллори.

— Ничего, Бобби. Я всегда рада тебя видеть.

Бобби Мэллори был ближайшим другом моего отца. В тридцатые годы они вместе поступили в полицию, и Бобби не забыл Тони, хотя получил несколько повышений, которые разделили их по службе. В День благодарения[5 - День благодарения — официальный праздник в память первых колонистов Массачусетса (последний четверг ноября).] я обычно обедала вместе с ним и Айлин, его доброй женой, а также с шестью его детьми и четырьмя внуками.

Бобби любит прикидываться, будто я не работаю, во всяком случае, частным детективом. На этот раз он смотрел не на меня, а мимо.

— Это сержант Джон Мак-Гоннигал, — бодро сказал он, помахав рукой в сторону своего напарника. — Мы хотели бы задать тебе несколько вопросов.

— Пожалуйста, — вежливо сказала я, сожалея, что они застали меня такой взъерошенной. — Рада познакомиться, сержант. Я Ви.Ай. Варшавски.

Мак-Гоннигал и я обменялись рукопожатием, и я впустила их в свою небольшую прихожую. Коридор позади меня вел прямо к ванной; справа от нее находились спальня и гостиная, слева — столовая и кухня. Поэтому по утрам я могу попасть из спальни прямо в ванную, а оттуда — на кухню.

Я отвела Бобби и Мак-Гоннигала на кухню и поставила на огонь кофейник. Как бы мимоходом я стряхнула с кухонного стола крошки и достала из холодильника пумперниккель[6 - Пумперниккель — хлеб из грубой непросеянной ржаной муки (нем.).] и сыр чеддер.

— Ты когда-нибудь убираешь этот свинарник? — спросил Бобби за моей спиной.

Айлин — ужасная чистюля. Хотя она и не любит смотреть на жующих людей, у нее в доме никогда не увидишь грязной тарелки.

— Я работаю, — ответила я, всячески пытаясь сохранить достоинство, — и я не могу содержать служанку.

Мэллори с отвращением осмотрелся.

— Если бы Тони почаще шлепал тебя в детстве и поменьше баловал, ты была бы сейчас счастливой домохозяйкой, а не разыгрывала из себя детектива, путаясь в ногах у настоящих профессионалов.

— Но я счастлива, работая детективом, Бобби, а домохозяйка получилась бы из меня никудышная. — Это была чистейшая правда. Брак, в который я вступила восемь лет назад, через четырнадцать месяцев кончился резким разрывом: некоторые мужчины лишь на расстоянии способны ценить самостоятельность в женщинах.

— Эта работа не для такой девушки, как ты, Вики, это тебе не какие-нибудь шуточки. Я это говорил тебе миллион раз. И вот теперь ты вляпалась в убийство. Они хотели послать к тебе Альтханса, но я воспользовался своим положением и отправился сам. Но поговорить нам все равно придется. Я хочу знать, что там у тебя было с сыном Тайера.

— С сыном Тайера? — откликнулась я.

— Не валяй дурака, Вики, — посоветовал Мэллори. — Нам очень хорошо описал тебя этот полоумный тип, с которым ты разговаривала, когда вошла в здание. Драккер, который принял вызов полиции, опознал твой голос. И ты оставила отпечатки пальцев на кухонном столе.

— Я всегда говорила, что преступление себя не оправдывает. Бобби... Может, вы хотите кофе или яичницу, ребята?

— Мы уже поели, шутница. Рабочие люди не могут валяться в постели так долго, как спящая красавица.

Взглянув на деревянные часы около задней двери, я увидела, что еще только десять минут девятого. Не удивительно, что в голове у меня такая сумятица. Я аккуратно разрезала на ломти сыр, зеленый перец, лук, положила все это на пумперниккель и включила тостер. Стоя спиной к Бобби и сержанту, я дождалась, пока сыр расплавится, выложила бутерброд на тарелку и налила себе чашку кофе. По все учащающемуся дыханию Бобби я чувствовала, что он закипает. Когда я положила свою еду на стол и села верхом на стул, его лицо было совершенно багровым.

— Я почти ничего не знаю о сыне Тайера, Бобби, — сказала я извиняющимся тоном. — Я знаю, что он учился в Чикагском университете, и знаю еще, что он убит. О том, что он убит, я прочла в воскресном номере «Таймс».

— Не пудри мне мозги, Вики. Ты знаешь, что он убит, потому что нашла его тело.

Я проглотила кусок жареного сыра с зеленым перцем.

— Прочитав «Таймс», я в самом деле поняла, что это сын Тайера, но когда я увидела тело, я еще не знала, чье оно. Это было для меня просто мертвое тело. Тело человека, погибшего в самом расцвете жизни, — добавила я высокопарным тоном.

— Пропусти, пожалуйста, надгробную проповедь и объясни, каким образом ты там оказалась, — сказал Мэллори.

— Ты же знаешь меня, Бобби. У меня есть особое чутье на преступления. Где бы ни проявилось зло, оно приводит меня туда, чтобы я могла исполнить свою миссию — затоптать его в прах.

Мэллори побагровел еще сильнее. Мак-Гоннигал вежливо кашлянул и сменил разговор, не дожидаясь, пока его босс получит кровоизлияние в мозг.

— Но ведь у вас был клиент особого рода, мисс Варшавски, — сказал он.

Этот вопрос, разумеется, не застал меня врасплох, но я все еще не знала, как поступить. Но в нашем детективном деле недопустимы никакие колебания, они ведут к верной неудаче, поэтому я решила частично раскрыть свои карты.

— Я была нанята, чтобы уговорить Питера Тайера все же поступить в школу бизнеса. — Увидев, что Мэллори просто задыхается от ярости, я поспешила добавить: — Я не вру, Бобби. Я отправилась туда, чтобы встретиться с парнем. Дверь в его квартиру оказалась открытой, и я...

— А что ты сделала с замком, когда входила или выходила, — сняла его? — перебил Мэллори.

— Просто я вошла, — продолжала я. — Во всяком случае, я так и не выполнила возложенного на меня поручения — навряд ли Питер Тайер поступит в школу бизнеса. Я даже не уверена, что у меня все еще есть клиент.

— Кто нанял тебя, Вики? — Мэллори немного успокоился. — Джон Тайер?

— Для чего, по-твоему, Джон Тайер стал бы нанимать меня, Бобби?

— Объясню. Может, он хотел с помощью какой-нибудь грязной истории оторвать своего сына от придурков, с которыми тот связался.

Я допила кофе и поглядела в упор на Мэллори.

— Позавчера вечером ко мне пришел человек, который назвался Джоном Тайером. Он попросил меня разыскать подругу своего сына, Аниту. Аниту Хилл.

— Подругу Питера зовут не Анита Хилл, — вмешался Мак-Гоннигал. — Ее зовут Анита Мак-Гро. Впечатление такое, будто он жил с девушкой в одной комнате, но там было столько парней, что нельзя сказать с уверенностью, кто был с кем.

— Да, вы правы, нельзя сказать, кто был с кем, — рассеянно повторила я. Видя, что Мэллори вот-вот взорвется, я торопливо добавила: — Во всяком случае, я заподозрила неладное, когда выяснила, что в университете нет никакой Аниты Хилл. Позднее я удостоверилась в этом окончательно.

— Каким образом? — спросил Мэллори.

— Я увидела портрет Джона Тайера в ежегоднике Форт-Диаборнской банковской и трастовой компании. Это был не мой клиент.

— Вики, — сказал Мэллори. — Ты настоящая заноза. Я думаю, что Тони перевернулся бы в гробу, если бы видел, что ты вытворяешь. Но ты отнюдь не дура. Не говори мне, что ты не потребовала у него каких-нибудь документов, подтверждающих его личность.

— Да, он дал мне визитную карточку со своим домашним телефоном и задаток. Я полагала, что смогу найти его в случае надобности.

— Покажи карточку, — потребовал Мэллори. Вот уж подозрительный человек!

— Это его карточка, — сказала я.

— Разреши посмотреть, — произнес Мэллори тоном отца, увещевающего непослушного ребенка.

— Ты не найдешь на ней ничего интересного.

— Не верю, что он дал тебе карточку, — сказал Мэллори. — Ты знаешь этого человека и пытаешься скрыть его от нас.

Я пожала плечами, пошла в спальню, вытащила карточку из верхнего ящика прикроватной тумбочки, тщательно стерла шарфом все отпечатки и отнесла Мэллори. Фирменный знак Форт-Диаборна был в нижнем левом углу. В середине было отпечатано: «Джон Л. Тайер. Ответственный вице-президент». Тут же стоял и номер служебного телефона. В самом низу я написала на скорую руку вымышленный домашний телефон.

Мэллори заурчал от удовольствия и положил карточку в пластиковый пакет. Я, разумеется, не стала предупреждать его, что на карточке нет ничьих отпечатков — только мои. Зачем портить ему настроение?

Мэллори перегнулся вперед.

— Что ты собираешься теперь делать?

— Не знаю. Мне заплатили энную сумму денег, чтобы я нашла девушку, и, мне кажется, я должна ее найти.

— Ты собираешься ждать божественного откровения, Вики? — спросил Мэллори со своим обычным тяжелым юмором. — Или у тебя есть кое-какие наметки?

— Я могла бы переговорить кое с кем.

— Вики! Если ты узнаешь что-нибудь, связанное с этим убийством ...

— Я тут же позвоню тебе, Бобби, — обещала я. Если это и была ложь, то лишь частичная, потому что я тогда наверняка еще не знала, что «Аякс» связан с убийством. — Но у нас у всех свои взгляды на причины и следствия.

— Вики, мы расследуем это дело. У тебя нет никакой необходимости доказывать мне, какая ты умная и проницательная. Но сделай, пожалуйста, одолжение — сделай одолжение Тони — позволь нам с сержантом Мак-Гоннигалом найти убийцу.

Я уставилась на Бобби ясным взглядом.

Он сосредоточенно перегнулся ко мне.

— Что ты заметила, Вики, когда осматривала убитого?

— Только то, что он убит, Бобби. Я же не делала вскрытия.

— Я бы с таким удовольствием отшлепал тебя, Вики, по твоей симпатичной попке. Ты сделала своей профессией работу, за которую не возьмется ни одна приличная девушка, но голова у тебя варит неплохо. Я знаю, что, когда ты вошла в эту квартиру, — промолчим о том, как ты туда вошла, — ты не вопила и не заламывала руки, как это сделала бы всякая приличная девушка. Ты все внимательно осмотрела. И если ты ничего не заподозрила, то тебе просто надо оторвать голову.

Я вздохнула и ссутулилась в своем кресле.

— О'кей, Бобби. Парня конечно же подставили. В него стрелял не какой-то радикал-наркоман. Там был человек, которого он хорошо знал, которого мог бы пригласить на чашку кофе. Я убеждена, что стрелял настоящий профессионал, потому что это была превосходная работа: всего одна пуля — и точно в цель, но его кто-то сопровождал. Или же это был хороший знакомый, обладающий навыками прекрасного стрелка... Нет ли такого в их семье?

Мэллори игнорировал мой вопрос.

— Я думаю, ты не преминула бы изучить всю его семью. Ты видишь, какое опасное это дело, поэтому я и прошу тебя его оставить.

Я зевнула.

Мэллори явно решил не поддаваться ни на какие провокации.

— Послушай, Вики, не лезь в это дело. Тут тебе и организованная преступность, и организованный труд, и еще множество организаций, с которыми тебе лучше не связываться.

— Неужели ты думаешь, что достаточно иметь друзей-радикалов и развешивать плакаты, чтобы войти в этот так называемый организованный труд? Ну подумай же, Бобби.

Глядя на Мэллори, нетрудно было догадаться, что желание отвадить меня от этого опасного дела борется в его душе с необходимостью соблюдать свои профессиональные секреты. Наконец он сказал:

— У нас есть доказательства, что свои плакаты парни получали от фирмы, которая делает все печатные работы для Точильщиков.

Я печально покачала головой:

— Это просто ужасно.

Международное братство Точильщиков было известно своими подпольными связями. В тяжелые тридцатые годы они вынуждены были связаться с гангстерами, да так и не смогли от них отделаться. Поэтому во всех их выборных и финансовых делах господствовала коррупция; и вдруг я догадалась, кто был моим тайным клиентом, почему мне так знакомо имя Аниты Мак-Гро и почему этот человек нашел мой адрес в какой-то бульварной газете. Я откинулась на спинку кресла и ничего не сказала.

Тем временем Мэллори окончательно рассвирепел.

— Смотри, Вики, если ты будешь вмешиваться в расследование этого дела, я упрячу тебя за решетку — ради твоего же собственного блага.

Он вскочил так резко, что даже перевернул стул. Поманил за собой сержанта Мак-Гоннигала, и оба они вышли, с силой захлопнув за собой дверь.

Я налила себе еще чашку кофе и вместе с ней отправилась в ванную. Бросила в ванну большую щепотку минеральных солей «Азуре» и налила горячей воды. Когда я опустилась в нее, чувствуя, как из меня выходит похмелье, я вспомнила давнишнюю ночь. Это было более двух десятков лет назад. Мать укладывала меня в постель, когда зазвенел дверной звонок и в комнату, пошатываясь, ввалился жилец из нижней квартиры. Это был дородный мужчина, примерно тех же лет, что и мой отец, может, моложе, — все крупные мужчины кажутся старыми маленьким девочкам. Услышав шум, я оглянулась и увидела, что он весь в крови, но моя мать тут же схватила меня в охапку и унесла в свою спальню. Там она сидела вместе со мной, и мы слышали обрывки разговора. В этого человека стреляли наемные убийцы, возможно, нанятые компанией, но он не решался официально обратиться в полицию, потому что и сам нанимал бандитов, и просил моего отца помочь ему.

Тони перевязал его рану. Но с неожиданной для моего кроткого отца решительностью он приказал ему уйти из нашего дома и больше никогда там не показываться. Это был Эндрю Мак-Гро.

Я никогда больше его не видела и даже никогда не пробовала связать его имя с тем Мак-Гро, который был руководителем сто восьмого отделения, а следовательно, и всего профсоюза. Но он, очевидно, помнил моего отца и, зная, что мой отец мертв, нашел мою фамилию в газете, предположив, по всей вероятности, что я сын Тони. Но я была не сыном, а дочерью Тони, и отнюдь не такой добродушно-беспечной, как мой отец. От моей матери-итальянки я унаследовала энергию и упорство и, как и она, старалась доводить все свои битвы до победного конца. Но не буду продолжать о себе; судя по всему, Мак-Гро находился сейчас в таком трудном положении, что ему не смог бы помочь и сам добродушно-беспечный Тони.

Я отпила кофе и поболтала пальцами ног в воде. Вода отливала бирюзовым цветом, но была прозрачна. Я смотрела сквозь нее на пальцы ног, сопоставляя известные мне факты. У Мак-Гро есть дочь. Она, очевидно, любит его, ибо предана профсоюзному движению. Дети обычно отвергают занятия своих родителей, если их ненавидят. В самом ли деле она исчезла, или он прячет ее? Знает ли он, кто убил молодого Питера, и не потому ли она скрылась? Или он полагает, что именно она и убила Питера. Большинство убийств, напомнила я себе, совершаются возлюбленными, так что статистика поддерживает это предположение. Каковы отношения Мак-Гро с наемными убийцами, которые так хорошо уживались с интернациональным братством? Как легко он мог нанять сам убийцу для Питера? Конечно же парень не раздумывая впустил бы его, каково бы ни было их отношение друг к другу, ибо Мак-Гро был отцом его девушки.

Вода в ванне была теплая, но, допивая кофе, я почувствовала, что дрожу.


Глава 4

Меня вам не испугать (Я буду стоять за профсоюз)


Штаб-квартира Международного братства Точильщиков, объединявшего точильщиков ножей, ножниц и кос, находилась на Шеридан-роуд, южнее Ивэнстона. Десятиэтажное здание, обложенное плитками белого итальянского мрамора, было возведено около пяти лет назад. Во всем Чикаго подобной же роскошью отличается лишь еще одно здание — штаб-квартира «Стандард ойл Индиана»; доходы братства, по всей видимости, сопоставимы с доходами от нефтяной промышленности.

Сто восьмое отделение было на девятом этаже. Я вручила дежурному администратору свою визитную карточку.

— Мистер Мак-Гро должен меня ждать, — сказала я ему.

Меня направили в северный коридор. Секретарь Мак-Гро охраняла вход в его выходивший окнами на озеро кабинет; в прихожей обстановка, которая могла бы сделать честь мебели времен Луи Четырнадцатого. Любопытно, какие чувства испытывают члены международного братства, подумала я, когда видят, во что превратились их скромные даяния. Или, может быть, на нижних этажах размещаются более убогие офисы, предназначенные для приема рядовых членов.

Я дала свою карточку секретарше, пожилой женщине с седыми буклями волос и в красивом красно-белом платье. Глядя на нее, я подумала, что мне следует поднимать пятифунтовые гантели, чтобы укрепить свои трицепсы. Но я не знала, будет ли у меня время заглянуть по пути домой в спортивный магазин Стэна, чтобы прикупить гантели.

— У меня должна быть встреча с мистером Мак-Гро.

— Вы не записаны в моем блокноте, — резко сказала она, не глядя в мою сторону.

Я была в темно-синем шелковом костюме. Этот костюм мне очень к лицу, и я рассчитывала произвести должное впечатление. Должно быть, впечатление испортили обвислые трицепсы.

Я улыбнулась:

— Вы, конечно, знаете так же хорошо, как и я, что мистер Мак-Гро лично ведет некоторые свои дела. Он сам договорился со мной о встрече.

— Мистер Мак-Гро, возможно, иногда имеет дело со шлюхами, — сказала она, вся пунцовая, опустив глаза на стол, — но он до сих пор никогда еще не приглашал их к себе в кабинет.

Я с трудом подавила желание огреть ее настольной лампой.

— Зачем ему таланты со стороны, когда у него в прихожей сидит такая красивая дама?.. Пожалуйста, сообщите мистеру Мак-Гро, что я здесь.

Ее бесформенное лицо задрожало под толстым слоем пудры.

— Мистер Мак-Гро сейчас на совещании, я не могу его беспокоить. — Ее голос дрожал. Но я чувствовала себя уверенно: может быть, я не могу найти девушку или убийцу, но я знаю, как укрощать пожилых секретарш.

Кабинет Мак-Гро был отделан звуконепроницаемыми панелями, но кое-какие обрывки слов все же доносились в прихожую. Внутри и в самом деле происходило совещание. Я как раз хотела объявить о своем намерении дождаться конца совещания, когда одна громкая фраза проникла через дверь красноватого дерева.

— Это же ты, будь ты проклят, подставил моего сына!

Сколько людей, связанных с Точильщиками, могли подвергаться опасности в течение последних сорока восьми часов? Вряд ли более одного. Несмотря на громкие протесты дамы с седыми колбасками на голове, я открыла дверь в кабинет.

Кабинет был не такой большой, как у Мастерса, но достаточно роскошный; из него открывался вид на озеро Мичиган и небольшой, хорошо ухоженный частный пляж. Обстановка в нем царила не слишком-то мирная. Двое людей сидели за круглым столом в углу, но один был на ногах и что-то громко выкрикивал. Хотя его лицо и было искажено гневом, я без особого труда узнала оригинал портрета, помещенного в ежегодном отчете Форт-Диаборнской трастовой компании. Вскочив на ноги, несомненно, кричал и мой клиент. Короткого роста, приземистый, хотя и без брюшка, в сверкающем темно-сером костюме.

Увидев меня, они оба сразу же замолчали.

— Какого дьявола вы сюда врываетесь? — провопил мой клиент. — Милдред!

Секретарша с седыми колбасками на голове проковыляла внутрь. Ее глазки поблескивали.

— Я предупреждала, что вы ее не примете, но она все-таки вперлась в кабинет, такая уж она...

— Мистер Мак-Гро, я Ви.Ай. Варшавски. — Я повысила голос, чтобы перекричать всех. — Возможно, вы и не хотите видеть меня, но поверьте, я сущий ангел по сравнению с двумя сыщиками из отдела расследования убийств, которые скоро за вас возьмутся... Здравствуйте, мистер Тайер, — добавила я, протягивая руку. — Я очень сожалею о том, что случилось с вашим сыном. Это я обнаружила его тело.

— Успокойтесь, Милдред, — тихо сказал Мак-Гро. — Я знаю эту леди, и я очень хочу поговорить с ней. — Милдред метнула на меня яростный взгляд, повернулась и выскочила, хлопнув дверью.

— Мистер Тайер, почему вы полагаете, что мистер Мак-Гро подставил вашего сына? — непринужденно спросила я, усаживаясь в кожаное кресло в углу.

Пока я говорила, банкир уже овладел собой. Черты его лица разгладились; оно выглядело теперь холодным и полным достоинства.

— Дочь Мак-Гро дружила с моим сыном, — сказал он с легкой улыбкой. — Когда я узнал, что мой сын мертв, точнее убит, я зашел к Мак-Гро спросить, не знает ли он чего-нибудь об этом. Я не думаю, что это он подставил Питера.

Мак-Гро был слишком разгневан, чтобы подыграть Тайеру.

— Что за чепуху вы несете! — громко прокричал он своим хриплым голосом. — С тех пор как моя Анни стала путаться с вашим слизняком с северного берега, вы только и шляетесь сюда, оскорбляете мою дочь, оскорбляете меня. А теперь, когда парень убит, вы пытаетесь замарать ее. Ничего у вас не получится.

— Ладно, — вскинулся Тайер. — Если вы хотите вести разговор в таком стиле, я готов. Что за птица ваша дочь, я понял с первого же взгляда. Где тут было устоять простодушному молодому парню с высокими идеалами? Он пожертвовал всем, чему учили его отец и мать, ради девицы, которая готова была залезть в постель с любым.

— Выбирайте выражения, когда говорите о моей дочери, — проворчал Мак-Гро.

— Я просил Мак-Гро, чтобы он унял свою дочь, — продолжал Тайер. — Лучше бы поберег свою гордость. Таким людям недоступны никакие человеческие чувства. Он и его дочь выбрали Питера для какой-то своей махинации, потому что он был из богатой семьи. А когда выкачали из него все, что могли, они убили его.

Мак-Гро побагровел.

— Вы уже поделились этой своей теорией с полицией, мистер Тайер? — спросила я.

— В таком случае, Тайер, я привлеку вас к суду за клевету, — вмешался Мак-Гро.

— Не угрожайте мне, Мак-Гро, — проворчал Тайер — олицетворение негодующего достоинства.

— Вы уже поделились этой теорией с полицией, мистер Тайер? — повторила я.

На его загорелом лице проступил легкий румянец.

— Нет, я не хочу, чтобы об этом болтали во всех газетах, не хочу, чтобы мои соседи судачили о моем сыне.

Я кивнула.

— Но вы в самом деле убеждены, что мистер Мак-Гро — один или вместе с дочерью — подставил Питера и организовал его убийство.

— Да, черт побери, убежден.

— А есть ли у вас какие-нибудь доказательства, чтобы подкрепить это обвинение? — спросила я.

— Нет у него никаких доказательств, — завопил Мак-Гро. — Да и кто поддержит такое идиотское обвинение? Анита была влюблена в этого сопляка с северного берега. Я предостерегал ее, что это плохо кончится. Только свяжись с боссами, и тебе быстро подпалят задницу. Смотрите, что из всего этого вышло.

— Вы когда-нибудь давали мистеру Мак-Гро свою визитную карточку, когда бывали здесь раньше? — спросила я Тайера.

— Не помню, — нетерпеливо ответил он. — Возможно, придя сюда, я дал свою карточку его секретарю. Но вам-то какое дело?

Я улыбнулась:

— Я частный детектив, мистер Тайер, расследую одно обстоятельство по поручению мистера Мак-Гро. Он показывал мне вашу визитную карточку, вот я и подумала, где он ее взял.

Мак-Гро смущенно заерзал в кресле. Тайер смотрел на него недоверчивым взглядом.

— Вы показывали ей одну из моих карточек? На кой черт вы это делали? Но почему вообще вы имели дело с частным детективом?

— У меня были свои причины. — Мак-Гро выглядел смущенно и жалко.

— Бьюсь об заклад, она говорит правду, — горько сказал Тайер. Он повернулся ко мне: — Что поручал вам Мак-Гро?

Я покачала головой:

— Мои клиенты платят мне за соблюдение тайны.

— Какие дела вы расследуете? — спросил Тайер. — О разводах?

— Так почему-то думают большинство людей. Честно сказать, дела о разводах — довольно противные дела. Я часто выполняю деловые поручения... Вы знаете об Эдварде Пёрселле, прежнем председателе «Трансикона»?

Тайер кивнул:

— Во всяком случае, я слышал о нем.

— Это расследование проводила я. Он нанял меня по настоянию совета, чтобы установить, куда уходят свободные активы. К сожалению, прежде чем нанять меня, он не потрудился хорошенько замести следы. Весь Чикаго был потрясен последующим самоубийством Пёрселла и реорганизацией понесшего большие убытки «Трансикона».

Тайер наклонился ко мне:

— В таком случае, что вы делаете для Мак-Гро? — Он действовал не с помощью грубой угрозы, как Мак-Гро, но он был могущественным человеком, привыкшим к устрашению других. На этот раз его могущество было направлено против меня, и я выпрямилась, чтобы лучше ему противостоять.

— Но это не ваше дело, мистер Тайер.

Он вперил в меня хмурый взгляд, который, вероятно, мгновенно укрощал его младших сотрудников.

— Если он дал вам мою карточку, стало быть, это мое дело.

— Это не имеет никакого отношения к вам, мистер Тайер.

— Она говорит правду, Тайер, — проворчал Мак-Гро. — А теперь выметайтесь из моего кабинета.

Тайер повернулся к Мак-Гро, и я слегка расслабилась.

— Вы не пытаетесь втянуть меня в какое-нибудь ваше грязное дело", Мак-Гро?

— Взвешивайте свои слова, Тайер. Моя деятельность прошла проверку во всех судах этой страны. И в Конгрессе тоже. Поэтому не пытайтесь вешать мне лапшу на уши.

— Вам крупно повезло, что в Конгрессе прошло все гладко. Еще неизвестно, как повернулось бы дело, если бы Дерек Бернстайн не умер как раз перед началом сенатских слушаний.

Мак-Гро подошел вплотную к банкиру.

— Заткнитесь, сукин сын. Сейчас же выметайтесь отсюда, или я прикажу своим ребятам выбросить вас. Они не посмотрят, вице-президент вы или не вице-президент.

— Я не боюсь ваших наемников, Мак-Гро. Не угрожайте мне.

— Успокойтесь, — вмешалась я. — Я знаю, вы оба крутые люди; у меня душа в пятки уходит, когда я вас слушаю. Но, может, не стоит ссориться из-за пустяков. Почему вы так волнуетесь, мистер Тайер? Может, мистер Мак-Гро и позаимствовал вашу карточку, но он не пытался втянуть вас в какое-нибудь грязное дело — если, конечно, он ведет такие дела. Что-то очень сильно угнетает вашу совесть? Или вы хотите доказать, что вы и впрямь очень крутой человек?

— Думайте о том, что говорите мне, молодая леди. В этом городе у меня есть много очень влиятельных людей, и они могут...

— Да, да, конечно, — перебила я, — ваши влиятельные друзья могут отнять у меня мою лицензию. Но почему вы так волнуетесь?

Помолчав с минуту, он сказал:

— Будьте осторожны в своих делах с Мак-Гро. Суды, возможно, и оправдали его, но он занимается множеством грязных дел.

— Хорошо я буду осторожна.

Тайер посмотрел на меня сочувствующим взглядом и вышел.

— Вы ловко управились с ним, Варшавски, — одобрительно сказал Мак-Гро.

Я проигнорировала его комплимент:

— Почему вы назвались чужим именем, Мак-Гро? И свою дочь тоже назвали другим именем?

— Как вы меня нашли?

— Как только я увидела имя Мак-Гро, что-то зашевелилось в глубине моей памяти, и я вспомнила ту ночь, когда вас ранили. Как раз в это время лейтенант Мэллори упомянул Точильщиков. Почему вы пришли прежде всего ко мне? Вы думаете, мой отец, будь он жив, мог бы помочь вам сейчас, как и тогда.

— О чем вы говорите?

— Не отпирайтесь, Мак-Гро, я ведь там была. Вы, может, меня и не помните, но я-то вас помню. Вы были весь в крови, отец перевязал вам плечо и вывел из здания. Пока не узнали, что он мертв, вы, может, тоже надеялись, что он вам поможет. Затем вы нашли мое имя в газете и, вероятно, подумали, что я сын Тони? Но почему вы назвались именем Тайера?

Он немного обмяк.

— Я не был уверен, что вы возьметесь выполнить мое поручение, если узнаете, кто я.

— Но почему вы назвались именно Тайером? Зачем вам понадобилось имя вице-президента самого большого чикагского банка? Назвались бы, например, Джо Блоу.

— Не знаю. Вероятно, это было случайное наитие.

— Наитие? Вы не похожи на человека, который действует по наитию. Он мог привлечь вас к суду за клевету или что-нибудь подобное.

— Тогда какого дьявола вы сказали ему об этом? Вы же мой платный работник.

— Не совсем. Вы наняли меня, чтобы я выполнила ваше поручение, но я не ваш платный работник. И тут возникает один вопрос: а зачем вы меня наняли?

— Чтобы вы нашли мою дочь.

— Тогда почему вы назвали фальшивое имя? Как бы я могла ее найти? Нет, я думаю, что вы наняли меня, чтобы я нашла тело убитого.

— Послушайте, Варшавски...

— Нет, это вы послушайте, Мак-Гро. Вы наверняка знали, что его сын мертв. Когда вы это выяснили? Или, может, вы застрелили его сами?

Он шагнул ко мне, его глаза превратились в узкие щелочки, почти незаметные на тяжелом лице.

— Не говорите со мной так дерзко, Варшавски.

Сердце мое забилось, но я не отступила.

— Когда вы нашли тело?

Он долго смотрел на меня, затем полуулыбнулся.

— Я вижу, вы крепкий орешек. И неплохо соображаете... Я очень беспокоился об Аните. Обычно она всегда заходит по понедельникам, вечером, и, когда она вдруг не пришла, я решил сам посмотреть, все ли с ней в порядке. Вы знаете, какое там опасное место.

— Я не перестаю удивляться, мистер Мак-Гро, что многие люди считают Чикагский университет опасным местом. Я не могу понять, почему родители посылают своих детей в тамошнюю школу. А теперь поговорим более откровенно. Когда вы пришли ко мне, вы уже знали об исчезновении Аниты, в противном случае вы ни за что не дали бы мне ее фотографию. Вы беспокоитесь за нее и хотите ее найти. Может, вы полагаете, что это она убила парня?

Реакция была мгновенная.

— На кой черт ей было убивать его? Скажу правду: во вторник вечером она вернулась туда с работы и обнаружила его мертвое тело. Она позвонила мне в полной панике и исчезла.

— Она не обвиняла вас в этом убийстве?

— С какой стати? — Он был настроен воинственно, но чувствовал себя явно не в своей тарелке.

— Для этого могло быть достаточно поводов. Вы ненавидели молодого Тайера, считали, что ваша дочь может продаться боссам. И вот, беспокоясь за судьбу своей дочери, вы убили парня, надеясь таким образом вернуть себе дочь. Но вместо этого...

— Да вы просто спятили, Варшавски. Ни один родитель не сделает такого безумства.

Я уже достаточно навидалась родителей, способных и на большие безумства, но не стала с ним спорить.

— Хорошо, — сказала я. — Если эта версия вам не нравится, попробуем другую. Питер, возможно, узнал о кое-каких сомнительных, может быть, даже преступных делах, которые вы ведете вместе с Точильщиками. Он поделился своими опасениями с Анитой, но так как он ее любил, то не захотел выдавать вас копам. С другой стороны, как молодой идеалист, он не мог не ополчиться против вас. Подкупить его было невозможно, и вы убили его — сам или руками наемных убийц. Анита была уверена, что это сделали вы, поэтому она и скрылась.

Мак-Гро опять разнервничался, расшумелся, осыпая меня ругательствами.

Наконец он сказал:

— Зачем бы я стал искать свою дочь, если бы боялся, что она меня предаст?

— Не знаю. Может быть, вы рисковали: рассчитывали, что если она будет рядом, то не предаст вас. Но ведь полиция очень быстро установит связь между вами и Анитой. Они знают, что ребята связаны с братством, потому что ваши издатели выпускали специальную литературу. Они отнюдь не дураки; все знают, что это вы руководитель профсоюза, и еще они знают, что вы побывали на квартире, где случилось несчастье. Проводя следствие, они будут думать не о вашей дочери и не о том, какие у вас с ней отношения. Их цель — расследовать убийство, и они будут просто рады повесить его на вас — особенно под давлением такой влиятельной фигуры, как Тайер. Если вы откровенно расскажете мне все, что знаете, может быть — хотя я и не могу обещать твердо, — мне удастся спасти вас и вашу дочь. Если, конечно, вы не виноваты.

Несколько минут Мак-Гро стоял опустив глаза. Я вдруг поняла, что все время, пока говорила, крепко сжимала подлокотники и слегка расслабила мышцы. Наконец он посмотрел на меня и сказал:

— Если я вам кое-что скажу, обещаете ли вы не передавать это полиции?

Я покачала головой:

— Я ничего не могу обещать, мистер Мак-Гро. У меня отберут лицензию, если я скрою какие-нибудь сведения о преступлении.

— Да перестаньте вы, черт возьми, болтать чушь. Вы ведете себя так, будто это я совершил убийство. — Наконец, отдышавшись, он сказал: — Я только хочу сказать вам, что вы правы. Да, я нашел тело молодого Тайера. — Эту фразу он выдавил с большим трудом, остальное пошло легче. — Анни — Анита — позвонила мне вечером во вторник. Она была не на их квартире и не хотела сказать, где находится. — Он сел поудобнее. — Анита хорошая, благоразумная девочка. Ее никогда не баловали в детстве, и, когда выросла, она никогда не злоупотребляла своей независимостью. Мы с ней в очень хороших отношениях; она всегда интересовалась и занималась профсоюзными делами, но она никогда не была, если так можно сказать, папиной дочкой. Тут наши желания сходились. Во вторник вечером я едва ее узнал. С ней было нечто вроде истерики, она несла что-то нечленораздельное. Но она не упомянула об убийстве.

— И что же она все-таки говорила? — спросила я как бы вскользь.

— Да всякую чепуху. Я ничего не мог понять.

— Та же песня, второй стих, — заметила я.

— Что?

— Все то же самое, — объяснила я. — Только громче и настойчивее.

— Еще раз вам повторяю, она не обвиняла меня в убийстве Питера Тайера, — прокричал он во всю силу своих легких.

Мы продвигались довольно-таки медленно.

— О'кей. Она не обвиняла вас в убийстве Питера. Но она все же сказала, что он мертв.

Он на минуту задумался. Если бы он сказал «да», тут же последовал бы вопрос: если она была уверена, что убийство совершил не ее отец, почему же она скрылась?

— Нет, как я уже говорил, у нее было что-то вроде истерики. Она... Потом, когда я увидел тело, я понял, что она... звонила именно поэтому. — Он вновь остановился, на этот раз, чтобы собраться с мыслями. — Когда она повесила трубку, я попробовал позвонить сам, но ответа не было, поэтому я отправился на квартиру. И нашел молодого Тайера.

— Как вы проникли внутрь? — спросила я с любопытством.

— У меня есть ключ. Этот ключ дала мне Анни, когда въехала в эту квартиру, но я никогда еще им не пользовался. — Порывшись в кармане, он вытащил ключ. Посмотрев на него, я пожала плечами.

— Так это было во вторник вечером?

Он кивнул.

— И вы пришли ко мне только в среду вечером?

— Я ждал, надеясь, что кто-нибудь найдет тело. Но никаких сообщений не было — тут выбыли правы. — Он грустно улыбнулся, и его лицо сразу стало симпатичнее. — Я надеялся, что ваш отец, Тони, все еще жив. Я не разговаривал с ним много лет — он так меня пропесочил за тот случай с Елинеком, я даже не думал, что в нем может быть столько злости, — но это был единственный человек, на чью помощь я мог бы надеяться.

— Почему вы не вызвали полицию? — спросила я.

Его лицо вновь замкнулось.

— Я решил этого не делать, — сказал он.

Я призадумалась.

— Вы, очевидно, хотели иметь свой собственный источник информации и считали, что ваши осведомители среди полицейских не смогут вам помочь.

Он промолчал.

— Есть ли у Точильщиков пенсионный фонд, как-то связанный с Форт-Диаборнской трастовой компанией? — спросила я.

Мак-Гро вновь побагровел.

— Оставьте в покое наш пенсионный фонд, Варшавски. И без того под него подкапывается множество всяких стервецов. Не хватало еще и вас.

— Есть ли у вас какие-нибудь финансовые дела с Форт-Диаборнской трастовой компанией?

Я почувствовала, что опять попала в больное место, но он энергично отрицал, что у них есть дела с этой компанией.

— А как насчет страховой компании «Аякс»?

— Что вы хотите знать?

— Пользуетесь ли вы их страховыми услугами?

— Не знаю. — Лицо его словно окаменело, он смотрел на меня хмуро и холодно; так, несомненно, он смотрел на Тимми Райта из Канзаса, из 4318-го отделения, когда Тимми потребовал, чтобы у них провели справедливые выборы (через две недели Тимми выудили из Миссури). Сейчас выражение лица у него было по-настоящему угрожающим.

— Так что же насчет пенсий? «Аякс» играет важную роль в пенсионных делах.

— Оставьте мой кабинет, Варшавски. Я нанял вас для того, чтобы вы нашли Аниту, а не для того, чтобы совали нос не в свои дела. Уходите и больше не возвращайтесь.

— Вы не хотите, чтобы я нашла Аниту? — спросила я.

Мак-Гро внезапно сник и обхватил голову руками.

— Я просто не знаю, что делать.

Я посмотрела на него с сочувствием.

— Кто-то вас здорово прихватил?

Он покачал головой, но ничего не ответил. Только посмотрел на меня, и я увидела, что его лицо приобрело землистый оттенок.

— Варшавски, я не знаю, где Анни. И не хочу знать. Но хочу, чтобы вы ее нашли. А когда вы ее найдете, сообщите мне, все ли с ней в порядке. Вот вам еще пятьсот долларов на неделю. Когда деньги кончатся, приходите опять.

Это было неформальное извинение, и я его приняла.

Я остановилась на Барб и зашла перекусить в «Бар-Би-Кью». Оттуда я связалась со своим автоответчиком. Ральф Деверё спрашивал, не встречусь ли я с ним в «Картвиле» в семь тридцать. Я позвонила ему и спросила, не выяснил ли он чего-нибудь о работе Питера Тайера.

— Послушайте, — сказал он, — скажите мне свое имя. Не могу же, черт возьми, я называть вас Ви.Ай.?

— Англичане именно так и поступают. Вы что-нибудь обнаружили?

— Ничего. Да я и не искал — тут не может быть ничего интересного. Потому что этот парень не работал над засекреченными темами. И знаете почему, Ви.Ай.? Потому что страховые компании избегают подобного рода тем. Наша деятельность со всеми ее результатами и доходами регулируется только сорока семью штатными и федеральными агентствами.

— Ральф, меня зовут Виктория, друзья называют меня Вик. И никогда Вики. Я знаю, что страхование не ваше профессиональное занятие, но оно представляет широкое поле для всяких махинаций.

Последовало многозначительное молчание.

— Нет, — сказал он наконец, — нас, по крайней мере, это не касается. Мы не имеем права подписывать чеки и какие-либо важные распоряжения.

Я хорошенько обдумала его слова.

— А вы не знаете, не курирует ли каким-нибудь образом «Аякс» пенсионный фонд Точильщиков?

— Точильщиков? — откликнулся он. — Но какая может быть связь между этими бандюгами и Питером Тайером?

— Не знаю. Но, может, вы работаете с их пенсионным фондом?

— Сомневаюсь. Это страховая компания, а не какая-то шарашкина контора.

— А не могли бы вы это выяснить точнее? Для меня. И не могли бы вы еще выяснить, оказываете ли вы им какие-либо страховые услуги.

— Мы оказываем любые страховые услуги, Вик. Но мало таких, которыми мог бы воспользоваться профсоюз... Послушайте, — сказал он. — Это долгая история. Встретимся в семь тридцать в «Картвиле», и я прочитаю вам целую лекцию. Если хотите, в стихах.

— О'кей, — согласилась я. — Но, пожалуйста, все же поинтересуйтесь этим.

— А как раскрывается инициал Ай.?

— Вот это уже не ваше собачье дело, — сказала я, вешая трубку. И означало Ифигения. Моя мать-итальянка обожала короля Виктора Эммануэля. Этому ее обожанию и страсти к опере я и обязана своим, мягко говоря, замысловатым именем.

Я выпила стакан «фрески» и заказала фирменный салат. Мне хотелось кусочек грудинки или чего-нибудь жареного, но воспоминание об обвисших руках Милдред остановило меня. Салат, увы, не удовлетворил моего аппетита. Но я заставила себя позабыть о французском жарком и стала обдумывать все происшедшее.

Анита Мак-Гро конечно же рассказала своему отцу об убийстве. Готова биться об заклад, что она обвинила его в причастности к этому убийству. Питер, несомненно, нашел в деятельности Точильщиков что-то незаконное и рассказал ей об этом. Возможно, он обнаружил какую-то связь между ними и «Аяксом» или же банком. Что-то подсказывало мне, что тут замешаны деньги, предназначенные для выплаты пенсий. Пенсионный фонд «Верный союз» был хорошо известен своим вольным обращением с пенсионными деньгами Точильщиков. Однако это отнюдь не исключало возможности хранить пару десятков миллионов в большом банке или страховой компании. А пенсионные деньги предоставляли широкий простор для всевозможных бесчестных махинаций.

Почему же Мак-Гро поехал на квартиру к молодому Тайеру? Должно быть, он знал, что тот столкнулся с какими-то темными делами. И опасался, что Анита уже посвящена в этот секрет — молодые возлюбленные, вероятно, ничего не скрывали друг от друга. И когда она сообщила отцу, что нашла своего друга с простреленной головой, Мак-Гро, очевидно, забеспокоился, как бы та же участь не постигла его собственную дочь. Поэтому он тотчас же поехал в Гайд-парк, ужасаясь при одной мысли, что найдет там и ее мертвое тело. Но, к его радости, она исчезла.

Все это означает, что, если я разыщу Аниту, я смогу узнать у нее этот опасный секрет. А если я узнаю секрет, я смогу разгласить его во всеуслышание, и это отведет опасность от девушки, может быть, она даже сможет вернуться. Вот почему эта идея представлялась мне заманчивой.

К сожалению, я ничего не знала о Тайере. Почему Мак-Гро воспользовался его визитной карточкой и почему это так расстроило банкира? Только ли потому, что для него это дело принципа? Я должна поговорить с ним с глазу на глаз.

Я заплатила по счету и направилась обратно в Гайд-парк.

Факультет политических наук помещался на четвертом этаже одного из старых университетских зданий. В этот жаркий летний день его коридоры пустовали. Через окна вдоль лестницы я видела группы лежащих на траве студентов; некоторые читали, кое-кто спал. А самые энергичные играли в летающую тарелку. Тут же крутился и ирландский сеттер, пытаясь поймать диск.

За столом офиса сидел студент лет семнадцати. У него были длинные белокурые, спадавшие на лоб волосы, но он, видимо, еще не дозрел до мысли отрастить себе бородку. Одет он был в тенниску, дырявую под мышкой, и сидел, сгорбясь над книгой. Когда я поздоровалась с ним, он нехотя поднял глаза, но так и не закрыл книгу, лежавшую у него на коленях.

Я приветливо улыбнулась и сказала, что хотела бы видеть Аниту Мак-Гро. Он враждебно посмотрел на меня и, ничего не говоря, вернулся к своей книге.

— Ну, отвечайте же. Или у вас запрещено спрашивать о ней? Но ведь она же студентка факультета. — Он так и не поднял глаз. Я хотела было сказать что-нибудь резкое, но подумала, что здесь уже побывал Мэллори. — А что, о ней уже спрашивала полиция?

— Вам лучше знать, — пробормотал он, все еще глядя вниз.

— Вы думаете, что я из полиции? Потому что я не ношу драных голубых джинсов? — сказала я. — Покажите мне, пожалуйста, факультетскую программу.

Он даже не пошевелился. Я подошла ближе к столу и выдвинула ящик.

— О'кей, о'кей, — раздраженно произнес он. Он положил книгу на стол, вверх переплетом. «Капитализм и свобода» Маркузе. И как я не догадалась, что он читает? Покопавшись в ящике, он вытащил девять отпечатанных на ротаторе страниц, озаглавленных: «Учебное расписание колледжа: лето 1979 г.».

Я быстро отыскала факультет политических наук. Их летнее расписание занимало ровно страницу. Темы были такие: «Концепция гражданства у Аристотеля и Платона», «Идеализм от Декарта до Беркли и далее», "Политика сверхмогущества и Weltvershwinder[7 - Исчезновение мира (нем.).]".

Прелесть что за тема. Затем я нашла более, как мне показалось, приемлемую тему: «Капиталистическое противостояние: руководители труда против руководителей бизнеса». Такой курс лекций, несомненно, должен был привлечь внимание молодого профсоюзного организатора, в частности Аниты Мак-Гро. На этих лекциях наверняка можно было увидеть и ее друзей. Вел курс Гарольд Вайнштейн.

Я спросила юношу, где находится кабинет Вайнштейна. Но он вновь сгорбился над Маркузе, прикинувшись, будто ничего не слышал. Я подошла к столу, села на него, схватила его за воротник и дернула вверх, так чтобы его глаза оказались напротив моих.

— Я знаю, что вы полагаете, будто оказываете революции большую услугу, скрывая местопребывание Аниты от этих свиней-полицейских, — сказала я с подчеркнутой вежливостью. — Возможно, когда ее тело найдут в багажнике машины, вы пригласите меня на собрание, где будете призывать неукоснительно хранить свой кодекс чести перед лицом нескончаемого угнетения. — Я тряхнула его как следует. — А теперь скажи, где мне найти кабинет Гарольда Вайнштейна.

— Можешь ни о чем не говорить ей, Говард, — сказал чей-то голос позади меня. — А вы, — обратился он ко мне, — не удивляйтесь, что студенты отождествляют полицию с фашистами, — я видел, как грубо вы обращаетесь с молодым человеком.

Обернувшись, я увидела худого человека с горящими карими глазами и непокорными космами. Он был в голубой рабочей рубашке, аккуратно заткнутой в джинсы цвета хаки.

— Мистер Вайнштейн? — спросила я дружелюбно, отпуская воротник Говардовой рубашки. Вайнштейн стоял, уперев руки в бока и глядя на меня в упор. Зрелище было самое благородное. — Я не принадлежу к полиции — я частный детектив. И когда я задаю вежливый вопрос, то надеюсь получить вежливый ответ, и мне не нравится, когда вместо ответа надменно пожимают плечами... Меня нанял отец Аниты, Эндрю Мак-Гро, чтобы я ее нашла. У ее отца и у меня такое чувство, будто ей угрожает большая беда. Не могли бы мы поговорить с вами где-нибудь об этом?

— Ах, у вас такое чувство, — язвительно сказал он. — Отправляйтесь со своими чувствами куда-нибудь в другое место. Здесь в университете мы не любим полицию — государственную или частную. — Он повернулся и пошел по коридору.

— Браво, — захлопала я в ладоши. — Сразу видно, что вы изучали походку Аля Пачино. Ну а теперь, когда вы продемонстрировали свою гордость, может, мы все-таки поговорим об Аните.

Его шея, вплоть до самых ушей, покраснела, но он все же остановился.

— О чем именно?

— Я уверена, что вы знаете об ее исчезновении, мистер Вайнштейн. Вы, вероятно, также знаете, что ее друг — Питер Тайер — убит. Я пытаюсь найти ее, чтобы спасти от подобной же участи. — Я помолчала, давая ему время осмыслить мои слова. — Я предполагаю, что она где-то скрывается, надеясь, что убийца не отыщет ее. Но я боюсь, что она имеет дело с очень опасным убийцей. Из тех, что имеют кучу денег и могут проникать в самые тайные убежища.

Он повернулся ко мне профилем.

— Не беспокойтесь, Филипп Марлоу, меня-то им не подкупить, я не открою им, где она находится.

Я подождала, не добавит ли он еще чего-нибудь. Затем сказала:

— А вы знаете, где она?

— На этот вопрос я не отвечу.

— Есть ли с ней ее друзья?

— На этот вопрос я не отвечу.

— Вы ценный помощник, мистер Вайнштейн. И мой любимый профессор. Жаль, что вы не преподавали здесь, когда я училась. — Я вытащила свою визитную карточку и протянула ему. — Если я вам все же понадоблюсь, позвоните по этому номеру.

Когда я вышла на улицу, настроение у меня резко упало. Мой сногсшибательный темно-синий костюм явно не подходил для такой жаркой погоды. Я сильно потела, рискуя оставить несмываемые пятна под мышками. Он словно отчуждал от меня всех встречных и поперечных. Я даже пожалела, что не врезала Говарду как следует.

Перед колледжем стояла круглая каменная скамья. Я подошла к ней и уселась. Может, отказаться от этого дурацкого дела? Главное мое занятие — промышленный шпионаж; к чему мне влезать в дела продажного профсоюза, якшаться с этими наглыми юнцами? Не лучше ли истратить тысячу долларов, врученных мне Мак-Гро, на то, чтобы провести лето на мичиганском полуострове. Может, он так рассвирепеет, что пошлет за мной каких-нибудь своих бандитов, чтобы замуровали меня в цемент?

Прямо передо мной был факультет богословия. Вздохнув, я поднялась и вошла в это прохладное каменное здание. В подвале, насколько я помнила, помещалось кафе, где подавали перекипяченный кофе и тепловатый лимонад. Я спустилась вниз и убедилась, что кафе все еще функционирует. В том, что все осталось по-прежнему, было что-то успокаивающее. Те же молодые лица виднелись за грубо сколоченной стойкой, и это тоже успокаивало. Эти добрые и простодушные юнцы проповедовали жестокие догмы, верили, что грабители имеют право на награбленное, ибо их оправдывает система социального угнетения, но были бы потрясены до глубины души, если бы кто-нибудь потребовал от них, чтобы они вооружились автоматами.

Я взяла бутылочку кока-колы и удалилась в темный уголок. Стулья были не очень удобные, но я подтянула колени к подбородку и откинулась спиной к стене. Вокруг шатких столиков сидело около дюжины студентов: одни пытались читать в полумраке, другие просто болтали. Обрывки их разговоров долетали и до меня. «Конечно, если смотреть на это диалектически, единственное, что они могут сделать...», «Я сказал ей, что, если она не займет твердую позицию, он...», «Да, но Шопенгауэр утверждает...» Так, сидя у стены, я незаметно задремала.

Но через несколько мгновений меня разбудил громкий голос, который произнес: «Вы слышали о Питере Тайере?» Я подняла глаза. В кафе только что вошла полная молодая девушка с косматыми рыжими волосами, в плохо подогнанной крестьянской блузке. Она бросила свою сумку с книгами на пол и села за столик в самом центре кафе, где уже сидели трое. «Я как раз выходила из аудитории, когда мне сказала об этом Рут Йонкерс».

Я встала, купила еще бутылочку кока-колы и села за столиком позади рыжей.

Худощавый юноша с такими же косматыми, но темными волосами говорил:

— Да, сегодня утром копы обошли весь факультет политических наук. Вы же знаете, что он жил с Анитой Мак-Гро, а она не появлялась с самого воскресенья. Вайнштейн выставил их всех, — добавил он с восхищением.

— Уж не думают ли они, что она убила его? — спросила рыжая.

— Анита Мак-Гро? — фыркнула темноволосая женщина постарше. — Я знаю ее два года. Копа она, может, и прикончила бы, но уж конечно, не своего дружка.

— А ты знала его, Мэри? — заинтересованно спросила рыжая.

— Нет, — коротко ответила Мэри. — Никогда его не встречала. Я знаю Аниту по объединению университетских женщин.

К этому же объединению принадлежит и Джералдин Харата, которая живет в одной с ней квартире. Но Джералдин уехала на пето. Будь она здесь, копы, наверное, заподозрили бы ее. Они всегда начинают расследование с женщин.

— Странно, что ее приняли в объединение университетских женщин, если у нее был дружок, — вмешался бородатый молодой человек. Он был весьма неряшлив на вид. Из-под его задравшейся тенниски торчал не слишком-то привлекательный живот.

Мэри посмотрела на него свысока и пожала плечами.

— Не все в объединении лесбиянки, — огрызнулась рыжая.

— Когда кругом такие молодые люди, как Боб, странно, что не все, — жеманно протянула Мэри. Толстый молодой человек вспыхнул и забормотал что-то малоразборчивое. Единственное слово, которое я уловила, было «кастрировать».

— Но я никогда не встречалась с Анитой, — продолжала рыжая. — Я стала ходить в объединение только в мае. Она и в самом деле исчезла, Мэри?

Мэри вновь пожала плечами.

— Если эти свиньи пытались обвинить ее в смерти Питера Тайера, у нее просто не было другого выхода.

— Может, она просто уехала домой? — предположил Боб.

— Нет, — возразил худощавый юнец. — Тогда полиция не искала бы ее здесь.

— Что до меня, — сказала Мэри, — то я надеюсь, что они никогда ее не найдут. — Она встала. — Пойду послушаю, как Бертрам будет нудить о средневековой культуре. Если он еще съязвит по поводу ведьм, будто они были просто истеричками, как бы они не напали на него после занятий.

Она перекинула ремень сумки через левое плечо и вышла Другие придвинулись теснее к центральному столику и стали оживленно обсуждать гомо— и гетеросексуальные отношения. Бедный Боб отстаивал последние, но похоже было, что у него нет шансов практически применить свои убеждения. Худощавый энергично защищал лесбиянство. Я слушала в изумлении. У студентов колледжа такие разнообразные взгляды.

В четыре часа парень за стойкой объявил, что он закрывает кафе. Студенты стали собирать книги. Трое, которых я слушала, еще несколько минут продолжали дискуссию, пока парень за стойкой не окликнул их опять:

— Эй вы, мне пора уходить.

Они нехотя подняли сумки и направились к лестнице. Я отбросила свой бумажный стакан и медленно последовала за ними. На самом верху лестницы я притронулась к руке рыжей студентки. Она остановилась и посмотрела на меня с дружеской непосредственностью.

— Я слышала, вы упоминали объединение университетских женщин, — сказала я. — Вы не могли бы сказать, где они собираются?

— Вы новичок? — спросила она.

— Нет, я старая студентка, но хотела бы этим летом провести здесь некоторое время, — ответила я, не слишком отклоняясь от истины.

— У нас есть комната в одном из тех старых домов, которые перешли в собственность университета. Объединение собирается там по вторникам, вечерами; в остальное же время недели там проводится другая деятельность.

Я спросила ее, есть ли у них какой-то особый женский центр. Оказалось, да, правда, не очень большой, но в мое время не было вообще никакого: в те времена даже радикально настроенные студентки считали борьбу за эмансипацию женщин не более чем грязной болтовней. Но сейчас у них был консультационный медицинский пункт, группа самозащиты, танцевальная группа и объединение университетских женщин.

Мы шли по университетскому двору к Мидуэю, где стояла моя машина. Я предложила подбросить ее домой, и она легко вскочила на переднее сиденье, энергично, хотя и простодушно, рассуждая об угнетении женщин. Она поинтересовалась, чем я занимаюсь.

Я ответила, что занимаюсь нештатной работой, главным образом для корпораций. Я ожидала дальнейших вопросов, но она вполне удовлетворилась сказанным, только спросила, фотографирую ли я. Очевидно, она решила, что я независимая журналистка. Я не решилась сказать ей правду, опасаясь, что она разболтает то, что я скажу, всем членам объединения и я уже не смогу ничего выяснить об Аните. Но и лгать я боялась, ибо, если правда каким-нибудь образом выплывет наружу, эти молодые радикалки отнесутся ко мне более чем враждебно. Поэтому я ответила, нет, не фотографирую, и спросила, фотографирует ли она сама. Она еще весело болтала, когда мы подъехали к ее дому.

— Я Гейл Шугармэн, — представилась она, неуклюже вылезая из машины.

— Всего доброго, Гейл, — вежливо простилась я. — Я Ви.Ай. Варшавски.

— Ви? — воскликнула она. — Какое странное имя! Уж не африканское ли оно?

— Нет, — серьезно ответила я, — итальянское.

Отъезжая, я наблюдала за ней в зеркало заднего вида: она поднималась на крыльцо своего дома. После общения с ней я чувствовала себя просто старухой. Даже и в двадцать лет у меня не было такого простодушия, непринужденности и дружелюбия; и сейчас меня не покидало ощущение циничности и замкнутости. Честно признаться, мне было совестно, что я обманула ее.


Глава 5

Блюзы Золотого Берега


Лейк-Шор-Драйв — некое подобие большой канавы — как раз ремонтировалась. Открыты были только два переулка, ведущие на север, представляющие собой нечто вроде раздвоенной пробки, растянувшейся на много миль. Я решила свернуть на скоростную дорогу, на запад, а затем выехать на Кеннеди, которая шла по промышленному северному району к аэропорту. Был час пик, к тому же еще масса людей стремилась выбраться из города в этот душный пятничный вечер. Понадобилось больше часа, чтобы я достигла улицы Белмонт и проехала пятнадцать кварталов к востоку, добравшись наконец до своей квартиры. К этому времени у меня осталось лишь одно-единственное желание: напиться холодной воды и принять долгий успокаивающий душ.

Я не заметила, чтобы кто-нибудь поднимался за мной по лестнице, но когда я повернула ключ в замке, на мое плечо опустилась чья-то рука. На меня уже нападали сзади в этом коридоре. Инстинктивно развернувшись, я нанесла резкий удар ногой по бедру нападающего. Он охнул и попятился назад, но тут же хотел ответить мне ударом в лицо. Я уклонилась и приняла удар на левое плечо. Хоть мне и удалось ослабить силу удара, тем не менее он отбросил меня назад.

Это был приземистый, коренастый человек в плохо пошитом клетчатом пиджаке. Он тяжело отдувался, и это меня порадовало, ибо означало, что он в плохой форме, что увеличивало мои шансы. Я ждала, будет ли он продолжать нападение, или убежит. Но он не сделал ни того, ни другого, а просто вытащил пистолет. Я замерла на месте.

— Если ты хочешь ограбить меня, у меня всего тринадцать долларов в кошельке. Стоит ли убивать за такую сумму?

— Твои деньги меня не интересуют. Я хочу, чтобы ты поехала со мной.

— И куда же?

— Узнаешь, когда приедем. — Он помахал пистолетом, а другой рукой сделал знак, чтобы я спустилась по лестнице.

— Никак не могу понять, почему так хорошо оплачиваемые бандиты одеваются так нескладно, — съязвила я. — Пиджак не налезает, рубашка не заткнута в брюки — да у тебя просто вид оборванца. Вот если бы ты был полицейский, я могла бы тебя понять — они...

— Не хватало еще, чтобы какая-нибудь стерва указывала мне, как одеваться, — заревел он как бык, схватил мою руку и изо всех сил потащил меня вниз по лестнице. Но он держался слишком, близко от меня. Я смогла повернуться и ударила его рукой по кисти с пистолетом. Он отпустил меня, но не выронил пистолет. Я сделала полуоборот, так что мой правый локоть оказался у него под мышкой, и, превратив мой правый кулак и предплечье в некое подобие клина, ударом левой руки с открытой ладонью вогнала его точно, как и рассчитывала, между пятым и шестым ребрами. Послышался приятный — для моего слуха — хруст. Завопив, он уронил пистолет. Я попыталась его схватить, но он наступил на мою руку. Я ударила его головой в живот, и он отпустил меня. Но я потеряла равновесие и села на ступеньку. За моей спиной на лестнице слышались чьи-то шаги, и, прежде чем оглянуться, я отбросила пистолет ногой.

Я надеялась, что это какой-нибудь сосед, привлеченный шумом, но это был его напарник, так же неряшливо одетый, но более крупный. Он увидел, что его приятель, постанывая, стоит около стены, и бросился на меня. Мы покатились, и я уперлась обеими руками ему под подбородок, закидывая голову назад; он отпустил меня, но вмазал мне по правой стороне головы. Этот удар отдался болью по всей моей спине, но я не сдалась. Скатившись вниз, я вскочила спиной к стене. Чтобы не дать ему времени вытащить пистолет, я ухватилась руками за край панели для опоры и ударила его обеими ногами в грудь. Он потерял равновесие, рухнул, но я упала на него. Он едва не свернул мне челюсть, но я успела уклониться. Он был, разумеется, сильнее, но я в лучшей форме и проворнее, и, вскочив первая на ноги, я изо всех сил ударила его в левую почку. Он весь съежился, и я хотела повторить этот удар, но к этому времени его партнер оправился достаточно, чтобы схватить револьвер и ударить меня им под левое ухо. В тот же миг я лягнула его обеими ногами, а сама стремительно покатилась вниз по лестнице, не забывая, однако, что я должна катиться, а не падать как попало.

В самом низу они наконец меня поймали. Недурная работенка для двух покалеченных людей. Слышал ли кто-нибудь из соседей этот шум на лестнице? Если и слышал, то, вероятно, прибавил громкость у своего телевизора, чтобы ничто не мешало ему слушать передачу.

Первые проблески сознания вернулись ко мне, когда они уже впихивали меня в машину. Я попыталась удержать рвоту, но все же меня стравило прямо на одного из них, и я тут же опять вырубилась. Очнулась я не сразу. Мы все еще ехали. За рулем сидел тот, кому я поломала ребра. Меня вытошнило на другого, и пахло в машине отвратительно. Он сидел с напряженным видом, и у меня было такое впечатление, что он с трудом сдерживает слезы. Для мужчин должно быть унизительно накинуться вдвоем на женщину и так пострадать, да еще сидеть потом с облеванным пиджаком, не в силах подвинуться или вытереть его. На их месте я тоже была бы не в восторге. Я вытащила из кармана несколько бумажных салфеток, но была все еще слишком слаба, даже не могла разговаривать, поэтому я бросила салфетки на него и откинулась. Со злобным рычанием он сбросил их на пол. Остановились мы уже близко от Мичиган-авеню, как раз возле Астора, где в прекрасных старых викторианских особняках или больших современных многоквартирных домах живут богатые люди. Мой сосед с правой стороны высунулся из двери, снял пиджак и выбросил его на улицу.

— У тебя торчит пистолет, — сказала я. Он посмотрел на пистолет, затем на пиджак. Его лицо покраснело.

— Чертова сука, — сказал он. Он попробовал пристроиться, чтобы дать мне хорошего тумака, но поза была явно неудобная.

— Уже поздно, Джо, — сказал водитель со сломанным ребром, — а Эрл, ты знаешь, не любит ждать. — Эта простая фраза оказала сильнейшее действие на Джо. Он перестал раскачиваться и с помощью Сломанного Ребра выдворил меня из машины.

Мы вошли в один из тех величественных старых домов, которые мне всегда очень нравились. Я даже думала иногда: вот спасу от похитителей какого-нибудь нефтяного магната, а он в благодарность подарит мне такой особняк. Дом был из неброского красного кирпича, с элегантными чугунными перилами вдоль крыльца и перед фасадными окнами. Первоначально он был построен для одной семьи, но затем расширен в трехквартирный дом. Прихожая и стены над лестницей были оклеены веселенькими обоями с черно-белыми узорами. Перила — резного дерева, скорее всего орехового, тщательно отполированные. Ну и непрезентабельный же у нас был вид, когда мы поднимались по устланной дорожкой лестнице на второй этаж. Сломанное Ребро с трудом шевелил руками; Джо, которому я отбила почки, прихрамывал. Да и сама я не очень хорошо себя чувствовала.

Дверь на втором этаже открыл еще один вооруженный телохранитель. Одет он был лучше, чем мои похитители, но все же не походил на одного из жителей этого района. На голове у него была целая копна черных волос. На щеке у него багровел глубокий рубец в форме буквы "Z". Казалось, кто-то нарисовал его губной помадой.

— Почему вы так долго задержались? Эрл сердится, — сказал он, вводя нас в широкий коридор. На полу здесь лежал коричневый палас, с краю стоял премиленький столик в стиле Луи Пятнадцатого, на стенах висело несколько картин. Выглядело это просто очаровательно.

— Эрл предупредил нас; что эта проклятая сука Варшавски хитра как черт, но забыл упомянуть, что она опытная каратистка, — сказал Сломанное Ребро. Он произнес мое имя как «Ворчотци». Я скромно посмотрела на свои руки.

— Это Джо и Фредди? — пропел гнусавый тенор изнутри. И тут же в дверях появился его обладатель — лысый, пузатый коротышка, которого я знала еще по ранним дням борьбы с чикагской преступностью.

— Эрл Смейссен? Видеть вас — большое удовольствие. Но знаете, если бы вы просто позвонили мне и пригласили к себе, мы могли бы встретиться без особых трудностей.

— Может, и так, Варшоски, — мрачно сказал он.

У Эрла была своя небольшая ниша в Норт-Сайде, с классическими борделями для завсегдатаев, не брезгал он шантажом и вымогательством. Также занимался торговлей наркотиками и, по слухам, мог организовывать для своих друзей наемные убийства, если те не скупились.

— У вас прекрасный дом, Эрл. Судя по всему, инфляция не отражается на ваших делах.

Он не откликнулся на мои слова.

— Где твой пиджак, Джо? Ты что, раскатывал по Чикаго, показывая свой пистолет всем полицейским?

Джо покраснел и забормотал что-то несвязное.

— Извините, Эрл, это моя вина, — вмешалась я. — Ваши друзья набросились на меня в моем доме, даже не представившись и не сообщив, что они от вас. У нас была небольшая схватка, и я намяла ребра Фредди, но он вел себя мужественно и в конце концов сумел нокаутировать меня. Когда я пришла в себя, меня вырвало на пиджак Джо. Так что не упрекайте бедного парня за то, что он его выбросил.

Разгневанный Эрл повернулся к Фредди, который от страха попятился назад.

— Какая-то чертова девка сломала тебе ребра? — завопил он, повышая голос до визга. — За что я плачу вам деньги, если вы не можете сделать такого простого дела — привезти сюда какую-то паршивую шлюху.

Тут я должна признаться, что терпеть не могу этих дешевых ругательств, которыми пользуются дешевые жулики. И я почему-то терпеть не могу слова «шлюха».

— Эрл, — сказала я, — не могли бы вы отложить справедливую критику ваших штатных сотрудников до моего ухода. Сегодня вечером у меня деловая встреча — я была бы вам очень признательна, если бы вы объяснили, зачем послали за мной двух своих подручных.

Эрл злобно посмотрел на Фредди и послал его к доктору. Остальных он жестом пригласил в жилую комнату и только тут заметил, что Джо прихрамывает.

— И тебе тоже нужен доктор? — спросил он саркастически. — Она сломала тебе ногу?

— Только отбила почку, — скромно сказала я. — Тут у меня есть некоторый опыт.

— Я знаю о тебе, Варшоски. Знаю, какая ты хитрая лиса, и слышал, как ты отделала Джо Коррела. Если бы Фредди уложил тебя, я выдал бы ему медаль. Но только помни, что со мной шутки плохи.

Я опустилась в широкое кресло. Голова у меня страшно болела, и я с трудом смогла сфокусироваться на нем.

— А я и не пытаюсь с вами шутить, Эрл, — сказала я серьезно, — меня не интересует проституция или наркомания...

Он ударил меня рукой по губам.

— Заткнись!

Голос его вновь взмыл до визга, поросячьи глазки совсем сузились. По моему подбородку закапала кровь — он, вероятно, задел мои губы кольцом.

— Это что, общее предупреждение? Вы хотите созвать всех частных детективов Чикаго и предупредить их: «Держитесь подальше от Эрла Смейссена — с ним шутки плохи»?

Он вновь попробовал меня ударить, но я блокировала его удар левой рукой. Он с удивлением посмотрел на свою руку, видимо, не понимая, что случилось.

— Не паясничай со мной, Варшоски, я могу позвать кучу ребят, они живо сотрут ухмылку с твоего лица.

— Я не думаю, что для этого понадобилось бы много народа... Но я все еще не понимаю, чего вы от меня добиваетесь, во что я не должна вмешиваться.

Эрл сделал знак своему телохранителю, который подошел и прижал мои плечи к креслу. Джо стоял чуть поодаль, с похотливой улыбочкой на лице. У меня слегка заныло в животе.

— О'кей, Эрл. Я напугана, — сказала я.

Он ударил меня еще раз. Ну и видок будет у меня завтра, подумала я. Я с трудом сдерживала дрожь, несмотря на спазмы в желудке.

Последний удар, видимо, удовлетворил Эрла. Он сел на темный диван возле моего кресла.

— Варшоски, — провизжал он, — я позвал тебя, чтобы ты не совала свой нос в этот случай с Тайером.

— Вы убили этого парня, Эрл? — спросила я.

Он вновь вскочил на ноги.

— Я могу разделать тебя так, что никто больше никогда не захочет посмотреть на твое лицо, — прокричал он. — Делай, что я тебе говорю, и не суй свой нос в это дело.

Я не стала с ним спорить: в моем теперешнем состоянии у меня не было никаких шансов справиться и с ним, и с телохранителем, который продолжал держать мои плечи. Я хотела спросить, не покраснел ли его шрам от волнения, но воздержалась.

— Хорошо, меня вы остановите. А как насчет полиции? — сказала я. — Следствие ведет Боб Мэллори, и, хотя он не лишен недостатков, купить его вам не удастся.

— Мэллори меня не беспокоит. — Голос Эрла вернулся в свой обычный регистр, из чего я заключила, что гроза миновала. — И кстати сказать, я не покупаю тебя — только предупреждаю.

— Кто же замешан в этом деле, Эрл? Студенты колледжа вас конечно же не интересуют, если только молодой Тайер не вторгся в вашу заповедную территорию — наркотики.

— Я же только что предупредил тебя, чтобы ты не совала нос не в свое дело, — сказал он, вновь поднимаясь.

Эрл был полон решимости сокрушить меня. Лучше, пожалуй, покончить со всем этим быстрее и уйти, чем затягивать эту примитивную пытку. Но когда он приблизился, я отвела ногу назад и ударила его прямо по яйцам. Он дико взвыл и повалился бесформенной кучей на диван.

— Дай-ка ей, Тони, — визжал он, — дай-ка ей хорошенько. Против телохранителя Тони у меня не было никаких шансов.

Он был большой мастер обрабатывать должников, не оставляя никаких следов на теле. Когда он закончил, Эрл подковылял к моему креслу.

— Это так, для острастки, Варшоски, — прошипел он. — Так ты оставишь в покое дело Тайера? Договорились?

Я молча посмотрела на него. Он может безнаказанно убить меня — такое он уже проделывал с другими. У него хорошие связи в городском муниципалитете, а возможно, и в полиции. Я пожала плечами и передернулась. Он воспринял это как знак согласия.

— Выстави ее, Тони.

Тони грубо отволок меня к передней двери.

Несколько минут я сидела на лестнице, вся дрожа, несмотря на жару, постепенно собираясь с силами. Меня вытошнило через перила, после чего моя голова немного прояснилась.

— Еще не вечер, а уже так нажралась, омерзительно, — сказала женщина, проходившая мимо с мужчиной. — Полиция не должна пускать такую пьянь в этот район.

Того же мнения была и я сама. Я поднялась на ноги и, пошатываясь, пошла. Руки ужасно болели, но все кости были целы. Я прошла по внутренней подъездной дороге, вдоль Лейк-Шор-Драйв и через квартал остановила такси. Взглянув на меня, затормозивший было таксист поехал дальше, но второй подобрал меня. Он причитал и суетился надо мной, как добрая еврейская мать, предлагал отвезти меня в больницу или полицию. Я поблагодарила его за участие, но заверила его, что со мной все в порядке.


Глава 6

В ночной прохладе


Я уронила свой кошелек подле моей двери, когда на меня напал Фредди, и попросила таксиста подняться со мной наверх, чтобы расплатиться с ним. Так как я жила на верхнем этаже, я была совершенно уверена, что моя сумка на месте. Сумка и в самом деле была на месте, а ключи торчали в двери.

Таксист попытался было возобновить свои советы, но я его сразу же остановила.

— Спасибо, — сказала я. — Но все, что мне требуется, — это горячая ванна и хорошая порция виски.

— О'кей, леди. — Он пожал плечами. — В конце концов, это ваши «похороны». Поступайте как хотите. — Он взял деньги, кинул на меня прощальный взгляд и сбежал вниз по лестнице.

Моя квартира не выдерживала никакого сравнения с великолепными апартаментами Эрла. Посреди моей маленькой прихожей, в самом центре, лежал небольшой коврик, а не палас от стены до стены; подставка для зонтиков, естественно, не могла соперничать со столиком в стиле Луи Пятнадцатого. Но зато здесь не было всей этой братии.

Я была удивлена, увидев, что еще только семь часов. Прошло всего полтора часа с тех пор, как я в первый раз поднялась по лестнице этим вечером. У меня было такое впечатление, будто я оказалась в другой временной зоне. Второй раз в этот день я заполнила ванну горячей водой и налила себе изрядную порцию шотландского. Я лежала впотьмах в настолько горячей, насколько я могла стерпеть, воде, завернув голову в мокрое полотенце. Головная боль постепенно рассеивалась. Я чувствовала себя беспредельно измученной.

Через тридцать минут лежания в ванне, куда я время от времени подбавляла горячей воды, я почувствовала, что уже могу двигаться. Завернувшись в большое полотенце, я прошлась по квартире, оберегая свои мышцы от холода. У меня было одно-единственное желание — лечь спать, но я знала, что если поддамся этому искушению, то не смогу ходить целую неделю. Я сделала несколько осторожных упражнений, подкрепляя свои силы старым виски. И вдруг, взглянув на часы, я вспомнила о своем свидании с Деверё. Было уже поздно, и можно было предположить, что он ушел.

С некоторым усилием я нашла номер ресторана в телефонном справочнике. Метрдотель был очень любезен и предложил поискать мистера Деверё в баре. Прошло несколько минут, и я уже подумала, что он отправился восвояси, как вдруг в трубке послышался его голос.

— Хэлло, Ральф.

— Надеюсь, вы запаслись хорошим объяснением?

— На то, чтобы объяснить вам все, понадобилось бы несколько часов, и вы все равно не поверили бы, — ответила я. — Подождите меня, пожалуйста, еще полчаса.

Он заколебался, я почувствовала, что на языке у него вертится отказ, уважающие себя мужчины не привыкли, чтобы их заставляли ждать так подолгу.

— Хорошо, — наконец сказал он. — Но если вы приедете к восьми тридцати, то меня уже не застанете.

— Ральф, — сказала я, стараясь полностью владеть своим голосом. — Это был ужасный и совершенно пустой день. Я хотела бы закончить его приятным вечером, поговорить немного о страховом деле и попытаться забыть обо всем, что случилось. Могу я надеяться на вашу помощь?

Он был явно смущен.

— Конечно, Вики... Извините, Вик. Увидимся в баре.

Повесив трубку, я стала искать в своем гардеробе что-нибудь элегантное для «Картвиля», но свободное и развевающееся, и в конце концов нашла забытое мной пестрое мексиканское платье. Оно состояло из длинной широкой юбки и вязаной, с квадратным вырезом для шеи, блузы, перехваченной посредине поясом и со свободными полами. Длинные рукава прикрывали мои распухшие руки, а о ногах можно было не заботиться. Довершали мой наряд легкие туфли на пробковой подошве.

Когда я посмотрела на себя в зеркало, мне сразу же расхотелось появляться на публике. Нижняя губа, рассеченная перстнем Эрла, распухла, на левой челюсти расползлось пунцовое пятно, под глазом, по всей щеке, словно трещины на яйце, протянулись тонкие красные ниточки.

Я попробовала подкраситься; основание я положила не очень плотное, оно не скрывало пунцового пятна, но эффективно скрыло следы красной паутины. Плотные тени притушевали «фонари», а наложенная более густо, чем обычно, темная губная помада придала моей распухшей губе сексуальный вид — при неярком, конечно, освещении.

Ноги еще немного немели, но уже сказывались мои ежедневные пробежки, я без особого труда спустилась по лестнице. В двадцать двадцать пять проезжавшее мимо такси доставило меня в гостиницу «Ганновер-Хаус» на Оук-стрит.

Это было мое первое посещение «Картвиля». Это заведение олицетворяло для меня рестораны, куда любили захаживать ярко одетые жители Норт-Сайда, у которых гораздо больше денег, чем здравого смысла. В баре, слева от входа, было темно; стоявшее здесь пианино слишком громко наигрывало мотивы, которые вызывают слезы на глазах у выпускников Йельского университета. Как и всегда по пятницам в Чикаго, народу было много. Ральф сидел в самой глубине бара с бокалом в руке. При моем появлении он поднял глаза, махнул рукой в знак приветствия, но не встал. Я собрала все свои силы, чтобы элегантно пройти к концу стойки, где он сидел. Он посмотрел на часы.

— Как раз успели.

И как много, подумала я.

— Но вы все равно не ушли бы, пока не допили бокал.

Рядом не было ни одного пустого табурета.

— Докажите, что вы более благородная душа, чем я, отдайте мне ваш табурет и ваше шотландское.

Ухмыльнувшись, он схватил меня, намереваясь посадить на колени.

— Боже мой, Ральф! Отпустите меня.

Он тотчас же отпустил меня, встал спокойно, с достоинством и предложил мне свой табурет. Я стояла, смущенная. Я не люблю сцен, и у меня не было энергии успокаивать Ральфа. Он, видимо, был одним из тех людей, которые любят, чтобы их гладили по шерстке; очевидно, развод осложнил его отношения с женщинами. Я поняла, что мне придется рассказать ему правду и, хочу я того или нет, принять его излияния сочувствия. И я не хотела, чтобы он знал, как со мной разделался Смейссен. Плохое утешение, что он пару дней будет ощущать боль в паху.

Я переключила свое внимание на Ральфа.

— Может, отвезти вас домой? — предложил он.

— Ральф, я хотела бы вам кое-что объяснить. У вас, видимо, такое впечатление, что я капризничаю, поэтому опоздала на час и все такое. Надеюсь, вы не слишком расстроены, чтобы выслушать меня.

— Нет, конечно, — галантно сказал он.

— Могли бы мы где-нибудь посидеть? Вряд ли мы сможем поговорить стоя.

— Я проверю наш столик.

Когда он ушел, я с удовольствием опустилась на табурет и заказала старого «Джонни Уокер». Сколько надо мне выпить, чтобы мои усталые мускулы расслабились и я смогла бы уснуть, подумала я.

Ральф, вернувшись, сообщил, что наш столик освободится через десять минут. Десять минут растянулись на все двадцать. Все это время я сидела, упираясь ладонью в неповрежденную щеку, а он чопорно стоял возле меня. Я потягивала шотландское. В кондиционированном баре было слишком прохладно. Обычно я чувствую себя достаточно тепло в этом плотном хлопчатобумажном платье, но тут я стала дрожать.

— Замерзли? — спросил Ральф.

— Чуточку, — призналась я.

— Я мог бы вас обнять, — нерешительно предложил он.

Я поглядела на него с улыбкой.

— Это было бы совсем неплохо, — сказала я, — но только, пожалуйста, сделайте это как можно осторожнее.

Он скрестил свои руки на моей груди. Сперва я вздрогнула, но потом приятно согрелась. Я оперлась о него спиной. Он взглянул на мое лицо, и его глаза сузились.

— Что с вашим лицом, Вик?

Я подняла бровь.

— Ничего.

— В самом деле? — сказал он, наклоняясь. — Тут у вас порез и большой синяк; щека опухла.

— Стало быть, заметно? — спросила я. — А я-то думала, что все закрасила.

— Ну что ж, боюсь, что на этой неделе ваша фотография не будет украшать обложку журнала мод, но ничего страшного нет. Просто как страховой агент я видел много жертв автомобильных аварий. Так вы сейчас выглядите.

— И так я себя чувствую, — призналась я, — но... на самом деле, это не была...

— Вы не были у доктора?

— Вы говорите точно так же, как таксист, который отвез меня домой. Он порывался отвезти меня в больницу; я боялась, что он предложит свои услуги в качестве сиделки и начнет варить куриный суп.

— Ваша машина сильно разбита?

— Моя машина совершенно цела. — Я начинала беспричинно раздражаться, этот вопрос действовал мне на нервы.

— Совершенно цела? — повторил он. — Тогда каким же образом...

В этот момент объявили, что наш столик освободился. Я встала и пошла к метрдотелю, оставив Ральфа расплачиваться. Метрдотель повел меня к столику, не дожидаясь Ральфа, который подошел, когда я уже усаживалась. Мое раздражение передалось и ему.

— Я не люблю, когда уводят дам, не дожидаясь их кавалеров, — сказал он достаточно громко, чтобы метр его услышал.

— Извините, сэр. Я не знал, что вы с мадам, — сказал он с большим достоинством, прежде чем отойти от столика.

— Успокойтесь, Ральф, — сказала я ласково. — Мы слишком увлеклись утверждением своих «эго» — и тут мы оба виноваты. Давайте перейдем к деловому разговору.

— Прикажете подать аперитив перед обедом? — спросил подошедший официант.

Ральф посмотрел на него раздраженным взглядом.

— Если бы вы знали, сколько часов мы провели в баре, дожидаясь этого столика. Нет, мы не хотим пить, я по крайней мере. — Он повернулся ко мне. — А вы не хотите?

— Нет, спасибо. Еще пара порций виски — и я усну. И тогда вы окончательно утвердитесь во мнении, что я только и хочу избавиться от вас.

— Готовы ли вы сделать заказ? — настаивал официант.

Ральф прямо ему сказал, чтобы он подошел через пять минут. Однако последнее замечание несколько подняло его обычно жизнерадостное настроение.

— О'кей. Ви.Ай. Варшавски, убедите же меня, что вы не хотите нарочно отравить этот вечер.

— Ральф, — сказала я, внимательно на него глядя. — Вы знаете Эрла Смейссена?

— Кого? — переспросил он с непонимающим видом. — Это что, какая-то детективная игра — отгадывать имена?

— Да, пожалуй, — ответила я. — Вчера и сегодня днем я беседовала со множеством людей, которые знали Питера Тайера или его подругу — исчезнувшую девушку. Среди других — с вами и вашим боссом. Когда я вернулась сегодня домой, меня поджидали два бандита. Я подралась с ними. Некоторое время я сопротивлялась, но один из них нокаутировал меня. Они отвезли меня в дом Эрла Смейссена. Если вы не знаете Эрла, считайте, вам повезло. Десять лет назад, когда я работала общественным защитником в суде, он как раз начал взбираться к вершине своей профессии, а занимается он рэкетом, вымогательством, проституцией, — и с тех пор он неуклонно поднимался все выше и выше. Теперь он держит целую шайку крутых парней, все они вооружены пистолетами. Его никак не назовешь славным человеком.

Увидев краешком глаза, что к нам опять приближается официант, я прервала свою развернутую характеристику, но Ральф отослал его прочь.

— Во всяком случае, он велел мне перестать заниматься делом Тайера и, чтобы придать убедительности своим словам, напустил на меня одного из своих бандюг. — Я замолчала. То, что произошло затем в квартире Эрла, все еще больно бередило мои чувства. Я сознательно предпочла убедить Эрла в том, что я до смерти напугана, чем оставаться там весь вечер, подвергаясь все более грубым нападениям. И все же воспоминание о моей беспомощности, воспоминание о том, как Тони измолотил меня, точно непослушную шлюху или злостного неплательщика долгов, было для меня нестерпимо мучительным. Я машинально сжала свою левую руку и провела ею по краю стола. Ральф наблюдал за мной с каким-то неопределенным выражением. Его спокойная работа и столь же спокойная жизнь в предместье не подготовили его для подобного рода эмоциональных нагрузок.

Я покачала головой и попробовала перейти на более легкий тон.

— Однако грудная клетка у меня побаливает, поэтому я вздрогнула, когда вы обняли меня в баре. Но дело не в этом.

Меня мучает вопрос, кто именно донес Эрлу, что я веду расследование. Или, выражаясь более точно, кто был настолько обеспокоен, что попросил Эрла, а возможно, и заплатил ему, чтобы он отпугнул меня от этого дела.

Ральф все еще не оправился от потрясения.

— Вы рассказали полиции обо всем этом?

— Нет, — нетерпеливо сказала я. — Я не могу обратиться с этим к полицейским. Они знают, что я заинтересована в этом деле, они тоже, хотя и более вежливо, попросили меня не расследовать его. Если бы Бобби Мэллори — лейтенант, который возглавляет расследование убийства, — узнал, что меня избил Эрл, Смейссен категорически отрицал бы свою вину, а если бы я могла доказать ее в суде, он мог бы привести миллион объяснений, почему он это сделал, кроме одного, истинного. А Мэллори даже не проявил бы ко мне никакого сочувствия — ведь он велел мне оставить это дело.

— Может, он и прав? Расследование убийства — прерогатива полиции. Вряд ли вам стоит связываться с этой бандой.

Меня пронизала острая вспышка гнева — такой гнев я обычно чувствую, когда кто-то «наезжает» на меня. Я с трудом заставила себя улыбнуться.

— Ральф, я очень устала, у меня все болит. Я не могу объяснить вам сегодня, почему у меня такая работа, но, пожалуйста, поверьте мне, что это моя работа, я не могу переложить ее на полицию и умыть руки. Я не знаю, что именно происходит, но я знаю подлый характер такого человека, как Смейссен, знаю, чего от него ожидать. Обычно я имею дело с преступниками — белыми воротничками, но, когда я загоняю их в угол, они ведут себя почти так же, как опытный вымогатель Смейссен.

— Ясно. — Ральф задумался, на его лице вновь появилась милая ухмылка. — Должен признать, что я плохо осведомлен о разного рода мошенниках — лишь иногда сталкиваюсь с мелким жульем, которое пытается обдурить страховые компании. Но мы боремся с ними в суде, а не доказываем свою правоту на кулаках. Надеюсь, вы хорошо знаете, на что идете.

Я рассмеялась не без некоторого смущения.

— Спасибо. Я постараюсь действовать не так, как Жанна д'Арк, которая, сидя на коне, атаковала во всех направлениях.

Официант робко приблизился к нашему столику. Ральф заказал запеченные устрицы и перепелку, я же выбрала сенегальский суп и салат из шпината. Я чувствовала себя слишком измученной для чего-нибудь плотного.

Разнообразия ради мы заговорили о спорте. И тут же заспорили. Спор все еще продолжался, когда официант принес первое блюдо. Суп был чудесный — легкий, похожий на суп-пюре, с чуть заметной примесью карри. Почувствовав себя лучше, я съела его. Когда подали перепелку Ральфа, я заказала еще чашку супа и кофе.

— А теперь объясните мне, почему профсоюз не может обратиться за страховыми услугами в «Аякс».

— Может, почему нет? — ответил Ральф с набитым ртом. Прожевав и проглотив кусок перепелки, он добавил: — Но страховать он может только штаб-квартиру. Например, здание от пожара. Страхование не может простираться на всех поголовно. А вот если взять профсоюз Точильщиков — они страхуются по месту работы. Главное — профессиональные компенсации, и их выплачивает компания, а не профсоюз.

— Сюда входят выплаты за трудовые увечья? — спросила я.

— Да. Или за смерть, если она вызвана производственными причинами. Оплачиваются даже непросроченные медицинские счета. Это довольно странная система. Ставки устанавливаются в зависимости от того, чем вы занимаетесь, — фабрика, например, платит больше, чем учреждение. Но страховая компания может годами выплачивать недельную компенсацию, если несчастный случай произошел на работе. Есть платежи — к счастью, немногочисленные, — которые продолжаются с 1927 года. Но застрахованные платят все ту же страховую сумму, даже если компания вынуждена выплачивать сразу много компенсаций за увечье. Разумеется, мы можем аннулировать страховку, но мы обязаны выплачивать компенсации всем увечным работникам, которые уже оплатили страховые тарифы.

Но мы отклоняемся от темы. К сожалению, многие получают незаконные пенсии по инвалидности, продажных докторов у нас хватает. Но трудно представить себе всеобъемлющую систему мошенничества, которая принесла бы пользу кому-нибудь. — Он съел еще кусочек перепелки. — Нет, подлинный доход приносят, как вы догадываетесь, пенсии и, в известной степени, страхование жизни. Но страховым компаниям легче, чем кому бы то ни было, совершать махинации со страхованием жизни. Примеров тому немало.

— А мог бы, например, ваш босс заниматься чем-либо подобным? Составлять поддельные страховые полисы на несуществующих держателей страховых полисов, оформленных профсоюзом Точильщиков? — спросила я.

— Вик, почему вы так стремитесь доказать, что Ярдли — мошенник? В сущности, он неплохой человек; я работаю с ним вот уже три года и никогда не слышал о нем ничего плохого.

Я рассмеялась:

— Я никак не могу забыть, что он с такой готовностью согласился меня принять. Я имею довольно скудные сведения о страховании, но мне уже приходилось иметь дело с большими корпорациями. Он начальник департамента, а у них, как у гинекологов, записано на прием вдвое больше людей, чем они могут фактически принять.

Ральф схватился за голову.

— Вы сбиваете меня с толку, Вик, и делаете это намеренно. Что общего между начальником отдела претензий и гинекологом?

— Но вы же меня поняли? Почему он согласился принять меня? Он никогда обо мне не слышал, все его время расписано по минутам, а он даже велел отключить телефон на время нашей беседы.

— Но вы же знали, что Питер мертв, а он этого не знал, естественно, что он вел себя с вами как человек с больной совестью, — возразил Ральф. — Вполне вероятно, что он тревожился о Питере, ведь он обещал Джону Тайеру присмотреть за его сыном. Я не вижу ничего странного в том, что Ярдли пожелал поговорить с вами. Ведь Питер для него не первый встречный, а сын старого друга. Парень куда-то запропал на четыре дня, не отвечал на телефонные звонки — вполне понятно, что Ярдли испытывал беспокойство.

Я тщательно взвесила его слова. То, что говорил Ральф, было вполне разумно. Может, я поддалась своей инстинктивной подозрительности по отношению к слишком приветливым бизнесменам, увидела привидения там, где их нет.

— Возможно, вы и правы. Но ведь Мастерс мог бы быть замешан в какой-нибудь афере со страхованием жизни.

Ральф доел свою перепелку и стал заказывать кофе и десерт. Я попросила себе большую порцию мороженого.

— Так уж устроены страховые компании, — сказал он, когда официант ушел. — В группу «Аякс» входят тринадцать компаний. По закону, страховая компания, которая страхует от потери имущества и несчастных случаев, не может осуществлять страхование жизни, так как на каждый вид страховой деятельности необходима лицензия. Поэтому одна из компаний «Аякса» занимается страхованием жизни и пенсионными делами, тогда как другие, менее крупные, страхуют от потери имущества и несчастных случаев.

Официант вернулся с нашим десертом. Ральфу принесли кусок торта, мне — мое мороженое.

— В такой большой компании, как наша, — продолжал Ральф, — где сотрудники заняты страхованием от несчастных случаев, а также компенсацией профессиональных увечий, страхованием автомобилей от угонов и аварий, даже такие начальники, как Ярдли, мало осведомлены об обшей деятельности всей компании. Мы, разумеется, знаем ее руководителей, иногда даже обедаем вместе с ними, но у них есть своя отдельная административная структура, которая занимается их собственными делами по претензиям и т. д. Если бы мы попытались анализировать чужие дела, я уж не говорю о каких-либо махинациях с ними, реакция не заставила бы себя ждать, через какой-нибудь час нам бы уже надрали задницы. Без малейших сомнений.

Я с недоверием покачала головой и вернулась к своему мороженому. Похоже было, что здесь мне не удастся собрать никакого компромата. А я так надеялась на удачу.

— Кстати, — сказала я, — вы проверили пенсионный фонд «Аякса»?

Ральф рассмеялся.

— Я вижу, Вик, что упорства вам не занимать. Да, я позвонил своему другу, который занимается пенсионными делами. Извините, Вик. Но боюсь, что я не узнал ничего для вас интересного. Он сказал, что проверит отчетность, не проводится ли каких-либо операций через третьих лиц.

Я вопросительно вскинула на него глаза.

— Например, сотрудники «Верного союза» помогают деньгами «Дрейфусу», а «Дрейфус», в свою очередь, возвращает нам часть этих денег. Этот человек говорит, что «Аякс» не притронется к делам Точильщиков даже трехметровым шестом. Что меня ничуть не удивляет.

Я вздохнула и доела мороженое. Усталость вдруг навалилась на меня с прежней силой. Если бы в этой жизни все давалось нам легко, мы были бы лишены удовольствия гордиться своими достижениями. Так говаривала моя мать, стоя надо мной, пока я разыгрывала свои гаммы. Будь она жива, она, вероятно, относилась бы к моей работе неодобрительно, но она никогда не позволила бы мне, ссутулясь за обеденным столом, ворчать на свои неудачи. Но я была слишком усталой в этот день, чтобы попытаться сделать свои выводы из всего услышанного.

— У вас такой вид, как будто вы не можете осмыслить своих злоключений, — сказал Ральф.

На меня вновь накатила волна усталости, почти погрузив меня в сон.

— Да, я на пределе, — согласилась я. — Вероятно, мне лучше лечь спать. Хотя я и проснусь совсем разбитая. Может, я могла бы взять себя в руки и попробовать потанцевать.

— Боюсь, что вы уснете прямо на танцевальной площадке, Вик, и меня еще, чего доброго, заподозрят, что это я вас избил, и арестуют. А что, физические упражнения помогают?

— Когда вы разгоняете кровь по жилам, суставы не так сильно затвердевают.

— Но что, если совместить сон и физические упражнения? — В его глазах сквозь смущение пробивалось лукавство.

И тут я вдруг подумала, что после вечера, проведенного с Эрлом и Тони, я заслуживаю право ночевать не в обычном одиночестве.

— Почему бы и нет? — сказала я, улыбаясь в ответ.

Ральф подозвал официанта и быстро с ним расплатился. Руки его слегка подрагивали. Я хотела было воспротивиться, ведь, в сущности, это были мои деловые расходы, но почувствовала, что у меня уже нет сил на это, слишком тяжелый был день.

Мы подождали снаружи, пока швейцар не подогнал машину Ральфа. Ральф стоял совсем близко, однако не касаясь меня, но чувствовалось, что он напряжен. Я поняла, что он заранее продумал все это, но не был уверен, что его план удастся, и слегка улыбнулась во тьме. Когда машина подъехала, я села рядом с ним, на переднем сиденье.

— На Холстед, к северу от Белмонта, — сказала я и тут же уснула на плече Ральфа.

Он разбудил меня на пересечении Холстед и Белмонт, чтобы уточнить адрес. Мой район находится как раз к северо-западу от наиболее нарядной части города, здесь обычно можно легко найти место для парковки, так что он припарковался по ту сторону улицы, напротив моего дома.

Я выбралась из машины с большим трудом. Ночной воздух обдавал приятным теплом. Ральф помог мне перейти улицу, и мы вошли в подъезд. Три пролета лестницы вдруг показались мне непреодолимым препятствием, я готова была сесть на нижнюю ступеньку и, как в детстве, подождать, когда вернется мой отец и отнесет меня наверх. Конечно, я могла бы попросить Ральфа. Но это было бы полной капитуляцией. И стиснув зубы, я стала медленно взбираться вверх по лестнице. Никакой засады, на наше счастье, наверху не оказалось.

Я зашла в кухню и вынула из бара бутылку «мартеля». Достала два бокала из венецианского стекла, которые составляли часть приданого моей матери, когда она выходила замуж. Бокалы были чудесного красного цвета с витыми ножками. В моей квартире уже давным-давно никого не было, и я вдруг почувствовала себя застенчивой и легкоранимой. Я слишком много общалась с мужчинами в этот день, и у меня не было желания продолжать это общение в постели.

Когда я внесла бутылку и рюмки в гостиную, Ральф сидел на диване, рассеянно перелистывая журнал «Форчун». Он встал и, взяв у меня бокалы, выразил свое восхищение ими. Я объяснила, что моя мать уехала из Италии как раз перед тем, как война широко распространилась во всему миру. Ее собственная мать была еврейкой, и родители хотели увезти ее куда-нибудь подальше. Она завернула в нижнее белье и уложила в чемодан восемь красных бокалов, и с тех пор они занимали почетное место на любой праздничной трапезе.

Я налила коньяк.

Деверё сказал, что по происхождению он ирландец. Если бы он был французом, его фамилия писалась бы Деверо. Некоторое время мы молча пили коньяк. Ральф нервничал, и это помогало мне расслабиться. Внезапно его лицо осветила ухмылка.

— Когда я развелся, — сказал он, — я переехал в город, потому что считал, что там легко найти себе цыпочку — извините, женщину. Но по правде сказать, вы первая женщина, с которой я встречаюсь за это время, и вы не похожи ни на какую другую... — Он чуть покраснел. — Я хочу, чтобы вы знали, что я не из тех, кто все время переходит из одной постели в другую. Но я признаюсь, что хотел бы побывать в вашей.

Я ничего не ответила ему, только встала и взяла его за руку. Рука об руку, как пятилетние малыши, мы прошли в спальню. Ральф бережно помог мне снять платье и нежно погладил мои распухшие руки. Я расстегнула его рубашку. Затем он разделся, и мы улеглись на кровать. Я боялась, что мне придется его поощрять — недавно разведенные мужчины чувствуют себя недостаточно уверенно. Но он не нуждался в моем поощрении. Последнее, что я помнила, перед тем как заснуть, был его шумный выдох.


Глава 7

Небольшая помощь от друга


Когда я проснулась, спальня была полна мягкого утреннего света, проникавшего через плотные шторы. Я была одна в кровати и несколько минут лежала неподвижно, собираясь с мыслями. Постепенно я вспомнила обо всем происшедшем накануне и медленно повернула голову, чтобы взглянуть на часы. Голова у меня почти не поворачивалась, и мне пришлось перекатиться всем туловищем, чтобы узнать, который час. Одиннадцать тридцать. Я села. Мышцы моего живота не пострадали, но мои бедра и икры сильно ныли, и мне трудно было стоять прямо. Шлепая ногами, я медленно прошла в ванную — так обычно себя чувствуешь после пятимильной пробежки, если пару месяцев перед тем не тренировалась, — и полностью отвернула кран с горячей водой.

Ральф позвал меня из гостиной.

— Доброе утро, — откликнулась я. — Если ты хочешь поговорить со мной, тебе придется присоединиться ко мне — я не могу сделать ни одного лишнего шага.

Ральф вошел в ванную, уже полностью одетый. Я мрачно изучала свое лицо в зеркале над мойкой. Мой, изначально черный, «фонарь» под глазом стал темно-лилового цвета, с желтыми и зелеными прожилками. Левый глаз заплыл кровью. Кожа на челюсти приобрела серый оттенок. Общий эффект был далеко не самый привлекательный.

Ральф был, видимо, такого же мнения. Я наблюдала за его лицом в зеркале, ему было явно не по себе. Готова побиться об заклад, что его прежняя жена Дороти никогда не возвращалась домой с синяком под глазом — жизнь в предместьях скучна и однообразна.

— И часто ты этим занимаешься? — спросил Ральф.

— Осматриванием своего тела или чем?

Он сделал неопределенный жест.

— Дракой, — сказал он.

— Менее часто, чем в детстве. Я росла в Саут-Сайде — Девяностая и Коммерческая улицы. Может, ты знаешь этот район — там живут сталелитейщики-поляки, которые недолюбливают приезжих других рас и национальностей, а те, естественно, отвечают им такой же неприязнью. В моей школе царил закон джунглей — если ты не мог орудовать кулаками и ногами, тебе нечего было и надеяться получить образование.

Я отвернулась от зеркала. Ральф покачивал головой, но чувствовалось, что он пытается понять.

— Это другой мир, — медленно произнес он. — Я вырос в городе Либерти и не помню, чтобы хоть когда-нибудь участвовал в настоящей драке. И если бы моя сестра пришла домой с подбитым глазом, мать целый месяц билась бы в истерике. А как твои родители?

— Моя мать всячески возмущалась, но она умерла, когда мне было пятнадцать, а мой отец был рад, что я могу постоять за себя. Да, верно, Габриела ненавидела насилие. Но в душе она была истинным бойцом, и я унаследовала свои бойцовские качества от нее, а не от моего большого уравновешенного отца.

— И все девочки в вашей школе дрались? — полюбопытствовал Ральф.

Я залезла в горячую воду и задумалась.

— Нет, некоторые держались в стороне, боялись. Другие завели себе дружков, которые их защищали. Остальные защищались сами. Одна из тех, с кем я ходила в школу, до сих пор любит драться. У нее потрясающая рыжая шевелюра, и она заходит в бары и там хорошенько вламывает мужчинам, которые пытаются за ней приволокнуться. Изумительное зрелище.

Я опустилась в ванну и закрыла лицо и шею горячими влажными салфетками. Ральф помолчал минуту-другую, потом сказал:

— Я приготовлю кофе, если ты откроешь мне один секрет — где оно хранится. И еще я не знал, бережешь ли ты эти тарелки к Рождеству, и поэтому вымыл их.

Я сняла салфетку со рта, оставив вторую на глазах. Вчера, когда я уходила из дома, я забыла вымыть эти проклятые тарелки.

— Спасибо, — процедила я. Да и что я могла еще сказать? — Кофе в холодильнике — оно в зернах. Одна чайная ложка на каждую чашку. Электрическая кофемолка возле печи. Фильтры в шкафчике прямо над ней, а кофейник все еще в мойке, если ты не успел его сполоснуть.

Он нагнулся, поцеловал меня и вышел. Я обдала салфетку горячей водой и согнула ноги в окутанной паром воде. Через некоторое время я смогла уже достаточно легко двигать ими и уверилась, что через несколько дней они будут в полном порядке. Прежде чем Ральф возвратился с кофе, я уже успела распарить свои суставы. Я вылезла из ванны, закуталась в большое голубое банное полотенце и — уже гораздо легче — вышла в гостиную.

Тут же появился Ральф с кофе. Он восхищенным взглядом окинул мое одеяние, избегая, однако, смотреть мне в лицо.

— Погода изменилась, — сказал он. — Я ходил за газетой. Сегодня чудесный день, ясный и прохладный. Хочешь, мы съездим к песчаным холмам Индианы?

Я хотела покачать головой, но сильная боль помешала это сделать.

— Предложение очень заманчивое, — сказала я. — Но у меня есть важные дела.

— Поехали, Вик, — настаивал Ральф. — Пусть этим занимается полиция. Ты в очень плохой форме — тебе надо хоть день отдохнуть.

— Возможно, ты и прав, — сказала я, стараясь подавить гнев. — Но я думала, что мы отдыхали целую ночь. Во всяком случае, я не могу устроить себе выходной.

— Но может, тебе нужен компаньон? Я мог бы вести машину.

Я внимательно посмотрела на лицо Ральфа, но не увидела на нем ничего, кроме дружеского участия. Владело ли им простое желание защитить меня, или у него была какая-то особая причина постараться отвлечь меня от работы? Будучи моим компаньоном, он был бы в курсе всех моих дел и мог бы донести о них Эрлу Смейссену.

— Я поеду в Виннетку, чтобы поговорить с отцом Питера Тайера. Поскольку он живет по соседству с твоим боссом, я не уверена, что тебе стоит появляться там в моем обществе.

— Возможно, ты и права, — согласился он. — Зачем ты хочешь с ним повидаться?

— Потому что он здесь, как сказал один человек об Аннапурне[8 - Аннапурна («дарующая еду») — имя богини Дурги, супруги бога Шивы.]. Есть и еще несколько дел, которые я предпочла бы выполнить одна.

— А как насчет того, чтобы поужинать сегодня?

— Ральф, ты начинаешь действовать так, будто я слепая женщина, нуждающаяся в собаке-поводыре. Нет, никакого ужина сегодня. Ты очень мил, я ценю это, но мне нужно время для себя.

— О'кей, о'кей, — пробурчал он. — Я просто хотел бы тебе помочь. По-дружески.

Я встала и, преодолевая боль, подошла к дивану, где он сидел.

— Я знаю. — Я обняла его и поцеловала. — А я веду себя не по-дружески. Как бяка.

Он посадил меня на колени. Недовольство исчезло с его лица, и он поцеловал меня.

Через несколько минут я осторожно слезла с его колен и заковыляла в спальню, чтобы одеться. Темно-синий шелковый костюм лежал на стуле, запачканный кровью и пылью, а кое-где и в дырах. Возможно, я могла бы свести все пятна, но я была уверена, что никогда больше его не надену. Я выбросила его, надела свои зеленые полотняные брючки, бледно-лимонную рубашку и жакет. Ничего лучше для предместья и не придумаешь. Насчет своего лица я решила не беспокоиться. В солнечном свете, с макияжем, оно будет выглядеть еще ярче, чем обычно.

Пока Ральф ел тосты с джемом, я наспех перекусила печеньем.

— Ну что ж, — сказала я, — пора отправляться в предместье.

Спускаясь вместе со мной, Ральф пытался поддержать меня.

— Нет, спасибо, — отказалась я от его помощи. — Пора привыкать обходиться одной.

Я мысленно поблагодарила его, что он не стал затягивать прощанье. Мы быстро поцеловались, он бодро сделал мне ручкой и перешел через улицу к своей машине. Я подождала, пока он уедет, и остановила проезжающее такси.

Таксист высадил меня на Шеффилд, к северу от Аддисон, — в районе, еще более запущенном, чем мой, где преимущественно проживали пуэрториканцы. Я нажала звонок Лотти Хершель и с удовольствием услышала, как она ответила через переговорное устройство: «Кто там?» «Это я, Вик», — ответила я и, пока гудел зуммер, открыла переднюю дверь.

Лотти жила на втором этаже. Когда я поднялась по лестнице, она уже ждала меня в дверях.

— Что с тобой, дорогая Вик? — приветствовала она меня, а ее густые черные брови взметнулись вверх, подчеркивая ее изумление.

Я знала Лотти много лет. Она работала доктором. Лет ей, вероятно, было около пятидесяти, но благодаря живому, умному лицу и подтянутому энергичному телу выглядела она гораздо моложе. В самом детстве, еще живя в Вене, она открыла секрет вечного движения. По целому ряду вопросов у нее были самые крайние убеждения, и нередко, к изумлению своих коллег, она осуществляла их в медицине. Она была одним из докторов, которые делали аборты по просьбам подпольной сети, к которой принадлежала и я, созданной в Чикагском университете еще в те дни, когда аборты были под запретом и большинство докторов даже и слышать о них не хотели. Теперь она возглавляла клинику в запущенном здании на этой же улице. Сначала, при открытии, она пыталась осуществлять бесплатное лечение, но обнаружила, что местные жители не доверяют бесплатному лечению. И все же это была одна из самых дешевых клиник во всем городе, и я часто задумывалась, на что живет Лотти.

Она закрыла за мной дверь и ввела меня в свою жилую комнату. Комната была обставлена скудно, но, как и сама Лотти, сверкала яркими красками — красные и оранжевые ситцевые занавески, огненно пылающая абстрактная картина на стене. Лотти усадила меня на кушетку и принесла чашку крепкого венского кофе, которое было ее главным продуктом питания.

— А теперь, Виктория, расскажи мне, что с тобой случилось. Почему ты карабкаешься по лестнице, как старуха, и почему твое лицо окрашено в черные и синие тона? Я уверена, что это не автомобильная авария, это было бы слишком для тебя заурядно, я права?

— Как всегда, Лотти, — ответила я и кратко описала свои приключения.

Она надула губы, когда выслушала мой рассказ о Смейссене, но не стала терять времени, доказывая, что мне следовало бы обратиться в полицию, или прекратить расследование, или проваляться весь день в постели. Она не всегда соглашалась со мной, но уважала мои решения. Она зашла к себе в спальню и вынесла оттуда большую медицинскую сумку. Она проверила мышцы моего лица и осмотрела глаза офтальмоскопом.

— Это все заживет со временем, — сказала она и проверила мои ножные и мускульные рефлексы. — Да, все это должно болеть и еще будет болеть. Но ты женщина здоровая, хорошенько займись собой, и скоро ты почувствуешь себя вполне прилично.

— Так я и думала, — сказала я. — Но я не могу ждать, пока заживут мышцы моих ног. А они так болят, что сильно замедляют мои передвижения. Мне надо какое-нибудь лекарство, которое поможет мне преодолеть боль, чтобы я могла сделать кое-какие дела и кое о чем поразмыслить; конечно, не кодеин, который буквально валит с ног. Есть ли у тебя что-нибудь такое?

— Да, да, магическое средство, — насмешливо улыбнулась Лотти. — Нельзя излишне доверять докторам и лекарствам, Вик. Я могу впрыснуть тебе дозу фенилбутазона. Это средство ветеринары вводят скаковым лошадям, чтобы они не чувствовали боли, а у меня такое подозрение, что ты собираешься скакать, как лошадь.

Она исчезла на несколько минут, и я услышала, как открылась дверца холодильника. Вернулась она со шприцем и маленьким, заткнутым резиновой пробкой флаконом.

— А теперь ложись; я сделаю тебе укол в ягодицы, чтобы лекарство быстрее разошлось по кровеносной системе. Приспусти свои брючки; это очень сильное средство, для краткости его зовут «бутом», и через полчаса ты будешь готова к призовым скачкам, моя дорогая. — Говоря все это, Лотти быстро работала. Я почувствовала слабый укол, и все было кончено. — А теперь садись. Я хочу кое-что рассказать тебе о своей клинике. Я дам тебе сильное болеутоляющее средство. Но если ты примешь его, не води машину и не пей вина. Я дам тебе несколько таблеток этого самого «бута».

Я откинулась на большую подушку, стараясь не слишком расслабляться. Искушение лечь и поспать было очень сильно.

Я принуждала себя слушать быструю, умную речь Лотти, иногда задавая вопросы, но не оспаривая ее экстравагантных взглядов. Лекарство постепенно начинало действовать. Мышцы шеи расслабились. Я была не готова к восточным единоборствам, но почувствовала, что могу вести машину.

Когда я наконец поднялась, Лотти не стала возражать.

— Ты отдыхала почти целый час. Теперь ты сможешь продержаться некоторое время.

Она дала мне несколько таблеток «бута» в пластиковой пробирке и флакончик с транквилизатором.

Я поблагодарила ее.

— Сколько я тебе должна?

Она покачала головой.

— Нет, все это образцы. Когда ты придешь заплатить по давно уже просроченным счетам, я возьму с тебя столько же, сколько взял бы всякий уважающий себя доктор с Мичиган-авеню.

Она проводила меня до двери.

— Послушай, Вик. Если тебе надо будет укрыться от этого негодяя Смейссена, у меня для тебя всегда найдется свободная комнатка.

Я поблагодарила ее, это было великодушное предложение, и я не исключала, что мне придется им воспользоваться.

Лотти жила в восьми кварталах от меня, и при обычных обстоятельствах я пошла бы пешком за своей машиной. Но даже и после посещения Лотти я чувствовала себя недостаточно хорошо, поэтому медленно дошла до Аддисон и села в такси. Съездив в свой офис, я взяла визитную карточку Джона Тайера с адресом в Виннетке, затем доехала на другом такси до моей собственной машины в Норт-Сайде. Все эти такси должны были дорого обойтись Мак-Гро; к тому же темно-синий костюм стоит сто шестьдесят семь долларов. На улицах было много гуляющих, они наслаждались хорошей погодой, чистым свежим воздухом, мое настроение поднялось. К двум часам я была уже на скоростной дороге Иденс, ведущей к северному берегу. Я замурлыкала отрывок из Моцарта, но моя грудная клетка запротестовала, и мне пришлось ограничиться отрывком из концерта Бар-тока.

По какой-то причине, приближаясь к домам богатых, скоростная дорога Иденс становится хуже. Около Чикаго она окаймлена зеленым газоном и аккуратными бунгало, но затем появляются торговые центры, парки и стоянки. Я свернула на Уиллоу-роуд и поехала к озеру; здесь был более привлекательный вид: большие, статные особняки среди больших, тщательно подстриженных лужаек. Я еще раз посмотрела адрес Тайера и повернула на юг, на Шеридан-роуд, кося глазами на номера на почтовых ящиках. Его дом был с восточной стороны, где земельные участки примыкают к озеру Мичиган, где расположены частные пляжи, причалы с моторными лодками и яхтами, которыми пользуются дети владельцев, когда возвращаются из Кротона или Эндовера.

Когда я въехала между двух каменных столбов и увидела рядом с подъездной дорогой небольшой «мерседес», «альфу» и «ауди-фокс», я почувствовала, как убого выглядит мой «шеви» рядом с ними. Круглая подъездная дорога вывела меня мимо красивых цветочных клумб к парадной двери белокаменного особняка. Около двери висела небольшая табличка с требованием, чтобы торговцы, привозящие какие-либо товары, подъезжали к задней двери. Можно ли назвать меня торговцем или торговкой? Я ведь не привезла никаких товаров. Но, возможно, у моего хозяина найдется что-нибудь для меня.

Я вытащила карточку из сумки и написала короткую записку: «Я хотела бы поговорить о ваших отношениях с Точильщиками». Затем позвонила.

Выражение лица женщины в аккуратной форменной одежде, которая открыла мне дверь, напомнило мне о моем «фонаре»: под влиянием «бута» я ненадолго забыла об этом своем украшении. Я дала ей карточку.

— Я хотела бы видеть мистера Тайера, — холодно сказала я.

Она посмотрела на меня с некоторым сомнением, но взяла карточку и закрыла передо мной дверь. До меня доносились слабые крики с берега озера. Прождав несколько минут, я сошла с крыльца, перешла через подъездную дорогу и стала рассматривать цветочную клумбу. Когда дверь отворилась, я повернулась. На меня хмуро смотрела служанка.

— Не беспокойтесь, я не ворую цветы, — сказала я. — Но так как у вас нет журналов в вестибюле, мне не остается ничего другого, кроме как смотреть на цветы.

Она тяжело вздохнула и сказала:

— Сюда.

Никаких тебе «пожалуйста», никакой самой элементарной вежливости. Но мне все же пришлось сделать скидку на то, что здесь соблюдается траур.

Мы быстро прошли через вестибюль, украшенный матово-зеленой статуей, затем по лестнице в зал, расположенный в задней части дома. Здесь меня и встретил Джон Тайер. Он был одет в белый вязаный свитер и клетчатые серые брюки — неяркая, характерная для предместья одежда. Вид у него был очень сдержанный, почему-то казалось, что он сознательно разыгрывает роль скорбящего отца.

— Спасибо, Люси. Мы поговорим здесь. — Он взял меня за руку и провел в комнату с удобными креслами и забитыми книгами полками. Книги стояли ровными рядами, одна к одной. Я не была уверена, читал ли он хоть одну из них.

Тайер протянул мою карточку.

— Что все это значит, Варшавски?

— Только то, что там написано. Я хотела бы поговорить о ваших отношениях с Точильщиками.

Он безрадостно улыбнулся.

— Они были минимальными. А теперь, со смертью Питера, они и вообще перестали существовать.

— Любопытно, согласится ли мистер Мак-Гро с такой точкой зрения.

Он сжал кулак, сминая карточку.

— Ближе к делу. Мак-Гро нанял вас шантажировать меня?

— Стало быть, вы подтверждаете, что между вами и Точильщиками есть какие-то отношения?

— Нет.

— Каким же образом мистер Мак-Гро мог бы вас шантажировать?

— Этот человек ни перед чем не останавливается. Я вас предупредил вчера, чтобы вы были с ним осторожнее.

— Послушайте, мистер Тайер. Вчера вы были ужасно расстроены, когда узнали, что Мак-Гро сделал так, чтобы в этой истории фигурировало ваше имя. Сегодня вы опасаетесь, что он шантажирует вас. Согласитесь, что это наталкивает на определенный вывод.

Его лицо напряглось, черты обострились.

— Какой же?

— Что вас обоих связывало что-то такое, что вы хотели бы скрыть. Ваш сын обнаружил это, и вы убили его вдвоем, чтобы не допустить огласки.

— Это ложь, Варшавски, проклятая ложь! — проревел он.

— Докажите, что это не так.

— Сегодня утром полиция арестовала убийцу Питера.

У меня закружилась голова, и я вдруг села в кожаное кресло.

— Что? — выдохнула я.

— Мне позвонил комиссар. Они нашли наркомана, который пытался ограбить квартиру. Он сказал, что Питер поймал его на месте преступления и тот его убил.

— Нет, — сказала я.

— Что значит «нет»? Они арестовали преступника.

— Нет. Может, они и арестовали кого-нибудь, но не убийцу. Никто не грабил квартиры. Ваш сын никого не ловил на месте преступления. Послушайте меня, Тайер, ваш сын сидел на кухне, и кто-то застрелил его. Наркоманы, даже уличенные в преступлении, так не поступают. Кроме того, ни одна вещь не была похищена.

— К чему вы клоните, Варшавски? Может, ни одна вещь не была похищена. Может, он испугался и убежал. Это куда вероятнее, чем ваша версия — будто я убил своего сына. — Его лицо кривилось от какого-то сильного чувства. Горя? Гнева? Или, может быть, ужаса?

— Мистер Тайер, возможно, вы заметили, как выглядит мое лицо. Вчера вечером меня подкараулили двое бандитов и предостерегли, чтобы я не вела расследования смерти вашего сына. Наркоман не устроил бы такого хорошо продуманного спектакля. Его могли бы устроить лишь несколько человек — и среди них вы и Эндрю Мак-Гро.

— Люди не любят, чтобы в их дела вмешивались посторонние, Варшавски. Если вас избили, на вашем месте я сделал бы из этого надлежащие выводы.

Я была слишком измучена, чтобы излить на него свой гнев.

— Иными словами, вы признаете, что замешаны во всей этой истории, но вы полагаете, что надежно укрыли свою задницу. Это означает, что мне придется открыть вам глаза. Это доставит мне удовольствие.

— Варшавски, я говорю вам ради вашего же собственного блага: оставьте это дело. — Он подошел к столу. — Я вижу, что вы очень добросовестная женщина, но с Мак-Гро вы только зря теряете время. Вы все равно ничего не найдете. — Он выписал чек и протянул его мне. — Вот. Вы можете вернуть Мак-Гро то, что он вам выплатил, и считать, что вы выполнили свой долг.

Чек был на 5000 долларов. Ах, негодяй. Ты обвиняешь меня в шантаже, а затем пытаешься откупиться! Прилив гнева сразу смыл всю мою усталость. Я порвала чек и разбросала клочки по полу.

Тайер весь побледнел. Деньги были его больным местом.

— Полиция произвела арест, Варшавски. Мне незачем вас подкупать. Но если вам хочется совершать глупости, я не стану вас отговаривать. Я вас не держу, уходите.

Открылась дверь, и вошла девушка.

— Отец, мать хочет, чтобы ты... — Она осеклась. — Извини, я не знала, что ты не один.

Девушка была совсем молоденькая и очень милая. Ее прямые каштановые волосы были хорошо причесаны: спереди они окаймляли ее маленькое овальное личико, сзади спадали на спину. Она была в джинсах и слишком большой мужской полосатой рубашке. Должно быть, братниной. Вероятно, обычно у нее был уверенный в себе, цветущий вид, свойственный девушкам из состоятельных семей. Но сейчас она была не в настроении.

— Мисс Варшавски как раз уходит, Джилл. Может, ты проводишь ее, а я тем временем схожу к матери, спрошу, что ей нужно.

Он встал и направился к двери, ожидая, что я последую за ним. Я не протянула ему руки на прощание. Джилл отвела меня туда, откуда я пришла; ее отец быстрым шагом удалился в противоположном направлении.

— Мне очень жаль твоего брата, — сказала я, когда мы подошли к зеленоватой статуе.

— И мне тоже очень жаль его, — сжав губы, ответила она.

Во дворе, куда она меня вывела, мы остановились; она слегка хмурилась, глядя на мое лицо.

— Вы знали Питера? — спросила она.

— Нет, никогда не встречала, — ответила я. — Я частный детектив, и это я нашла его вчера утром.

— Они не позволили мне даже взглянуть на него, — сказала она.

— Его лицо осталось цело и невредимо. Не рисуй себе никаких кошмарных картин. Оно было совершенно неповреждено.

Она не могла понять, как его лицо уцелело, если выстрел был в голову. Я объяснила это негромким деловым голосом.

— Питер говорил мне, что характер человека, следует ли ему доверять, или нет, можно определить по его лицу, — сказала она через минуту. — Ваше лицо в таком состоянии, что я не могу ничего определить. Но вы сказали мне правду о Питере и вы разговариваете со мной, как со взрослой, а не с маленькой девочкой. — Она замолчала. Я ждала. Наконец она спросила: — Вы приехали по приглашению папы? — Когда я ответила, она удивилась: — Почему же он был так сердит?

— Он считает, что полиция уже арестовала убийцу твоего брата, но я уверена, что они задержали не того человека. И это его рассердило.

— Но почему? — спросила она. — Я хочу знать, не почему он был так взбешен, а почему вы уверены, что они задержали не того человека?

— Ход моих рассуждений довольно сложен. Я не знаю, кто убил твоего брата, но я видела его, и квартиру, и нескольких людей, которые имеют какое-то отношение к этому, и испытала на себе их реакцию. Я уже давно занимаюсь частным сыском, и я безошибочно чувствую, когда мне говорят правду. Блуждающий по улице наркоман плохо вписывается в картину, которая сложилась у меня в голове.

Она стояла на одной ноге, и лицо у нее было сморщено, будто она вот-вот заплачет. Я обняла ее одной рукой и усадила на невысокую ступень крыльца.

— Со мной все в порядке, — пробормотала она. — Меня просто убивает, что все кругом так таинственно и непонятно. И это так ужасно — смерть Питера и все остальное. Он... он... — Она подавила всхлип. — Не обращайте на меня внимания... Просто папа стал каким-то бешеным. Может, он и всегда таким был, только я не замечала. Он нес всякую чепуху — будто Анита и ее отец убили Пита из-за денег, будто, мол, Пит сам во всем виноват, он даже как будто радовался его смерти. — Она сглотнула и провела рукой по носу. — Папа ужасно переживал, что Питер, как он считал, позорит честь семьи, но на самом деле не было ничего подобного — даже если бы Питер стал профсоюзным лидером, он, несомненно, достиг бы большого успеха в своем деле. Он любил рассчитывать все заранее, такой уж он был человек, рассчитывал все заранее, а затем стремился добиться намеченной цели. — Она всхлипнула. — И я люблю Аниту. Теперь я, наверное, никогда больше ее не увижу. Иногда, когда мамы и папы не было в городе, она и Пит брали меня с собой куда-нибудь поужинать.

— Ты знаешь, что она исчезла? — спросила я. — Ты не знаешь, где бы она могла укрыться?

Она посмотрела на меня встревоженными глазами:

— Вы думаете, с ней что-нибудь случилось?

— Нет, — ответила я с уверенностью, которой не чувствовала. — Я предполагаю, что она просто сильно испугалась и поэтому спряталась.

— Анита — удивительная девушка! — сказала она серьезным тоном. — Но мама и папа отказывались даже встретиться с ней. Вот тогда-то, когда Питер и Анита подружились, папа и стал вести себя как-то странно. Даже сегодня, когда явилась полиция, он не верил, будто арестовали убийцу. Говорил, что это дело рук мистера Мак-Гро. Это было просто ужасно. — Сама того не сознавая, она сделала гримасу. — Все это какой-то кошмар. Никто даже не думает о Пите. Мама думает лишь о соседях. Отец бесится. Я единственная, кто переживает его смерть. — По ее лицу покатились слезы, и она даже не пыталась их остановить. — Иногда мне кажется, что это папа убил Питера в приступе бешенства.

Это опасение, очевидно, сильно ее угнетало. Высказав наконец его, она забилась в прорвавшихся рыданиях. Я сняла свой жакет и завернула им ее плечи. Затем прижала ее к себе и стала ждать, пока она выплачется.

За спиной у нас открылась дверь. Появившаяся в проеме Люси уставилась на нас хмурым взглядом.

— Ваш отец хочет знать, куда вы подевались, и он не хочет, чтобы вы болтали с детективом.

Я поднялась со ступени.

— Почему вы не отведете ее в дом, не завернете в одеяло и не дадите попить чего-нибудь горячего; она очень расстроена всем случившимся и нуждается в заботе.

Джилл все еще дрожала, но перестала рыдать. Легкая улыбка осветила ее заплаканное личико, когда она вернула мне жакет.

— Со мной все в порядке, — шепнула она.

Я достала из кошелька визитную карточку и вручила ее Джилл.

— Если я тебе понадоблюсь, позвони мне, — сказала я, — в любое время дня и ночи.

Люси поспешно увела ее в дом и закрыла дверь. Я и в самом деле могла скомпрометировать их своим видом — хорошо, что соседи не видели меня сквозь деревья.

Плечи и ноги у меня вновь разболелись, и я медленно побрела к своей машине. В правом переднем крыле у моего «шеви» была небольшая вмятина — кто-то задел меня своим бампером в прошлогоднюю снежную бурю. «Альфа», «фокс» и «мерседес» были все в безукоризненном состоянии. Мы с моей машиной были как две сестры, в одном классе, тогда как семейство Тайеров скорее ассоциировалось с гладким, без единой вмятинки «мерседесом», с другим классом — иначе говоря, с людьми из роскошных пригородов. Из этого напрашивался определенный вывод. Например, такой: жизнь в городе вредна и для людей и для автомашин. Неглупая мысль, Вик!

Мне надо было вернуться в Чикаго, позвонить Бобби и получить достоверные сведения об арестованном наркомане. Но я должна была и еще кое-что сделать, прежде чем кончится действие болеутоляющего средства, которое дала мне Лотти. Я возвратилась на Иденс и направилась южнее. Дорога шла через преимущественно еврейское предместье Скоки, и я остановилась в одном из тамошних закусочных заведений. Я заказала огромный ржаной пирог с мясом и стакан «фрески» и, подкрепляясь, раздумывала, где мне купить пистолет. Стрелять я умела. Мой отец видел много несчастных случаев в домах, где имелись пистолеты. И он решил, что единственный надежный способ избежать такого несчастного случая в нашем доме — научить меня и мать пользоваться оружием. Моя мать, однако, отказывалась учиться: оружие воскрешало у нее горестные воспоминания о войне, и она всегда говорила, что лучше использует свое время для того, чтобы молиться за мир без оружия. Но по воскресным дням я вместе с отцом ходила в полицейский тир и тренировалась в стрельбе по мишеням. Было время, когда я могла вычистить, зарядить и приготовить к стрельбе сорокапятикалиберный револьвер за две минуты, но с тех пор, как десять лет назад умер мой отец, эти тренировки прекратились. Я подарила его револьвер на память о нем Бобби и с тех пор никогда не нуждалась в огнестрельном оружии. Однажды я убила человека, но это был несчастный случай. Когда, сидя около склада, я проверяла инвентарные книги одной компании, на меня набросился Джо Коррел. Я высвободилась из его рук и ударила его в челюсть: при падении он расколол череп о какую-то металлическую деталь.

Но Смейссен держал при себе наемных телохранителей и при желании мог нанять еще больше. Револьвер, конечно, был недостаточной защитой, но все же повышал мои шансы.

Сандвич с говядиной был просто объедение. Я давно уже не ела такого лакомства и решила отступить от своей программы поддержания веса и заказала еще один. В телефонной будке я обнаружила справочник. Здесь были четыре колонки номеров торговцев оружием. Один из магазинов находился недалеко от меня, в линкольнвудском предместье. Я позвонила, но у них не оказалось того, что я хотела купить. Истратив больше доллара на звонки, я наконец нашла место, где продавали многозарядный, среднего веса «смит-и-вессон», далеко в южной части города. К этому времени мои ушибы уже разнылись, и меня не очень прельщала сорокамильная поездка в другой конец города. Однако именно мое плачевное состояние и требовало револьвера. Я заплатила за сандвич и вторым стаканом «фрески» запила четыре таблетки, которые дала мне Лотти.

В нормальных условиях поездка в южную часть города должна была занять около часа, но в голове у меня была странная легкость, и я не испытывала никакого желания угодить под какой-нибудь тяжелый грузовик. Я выпила еще пару таблеток «бута» и изо всех сил постаралась сконцентрировать свое внимание.

К тому времени, когда я добралась до магазина Райли, они уже собирались закрываться. Но я настояла, чтобы меня впустили.

— Я знаю, чего я хочу, — сказала я. — Я звонила вам пару часов назад. Мне нужен «смит-и-вессон» тридцать восьмого калибра.

Продавец подозрительно оглядел мое лицо, не упустив, разумеется, большой «фонарь».

— Почему бы вам не заехать к нам в понедельник, и, если вы к этому времени еще не потеряете желания купить револьвер, мы сможем вам подобрать модель, более подходящую для дамы, чем «смит-и-вессон» тридцать восьмого калибра.

— Если вы думаете, что я одна из тех жен, которых бьют мужья, то сильно ошибаетесь. Я покупаю револьвер не для того, чтобы поехать домой и пристрелить своего мужа. Я незамужняя женщина, живу одна и вчера ночью подверглась нападению. Я знаю, как пользоваться оружием, и я твердо решила обзавестись им, это именно тот револьвер, который мне нужен.

— Минутку, — сказал продавец.

Он поспешил в заднюю часть магазина и начал там оживленно шептаться с двумя другими компаньонами. Я подошла в витрине и начала осматривать оружие и амуницию. Магазин был новый, чистый и прекрасно обставленный. В газете «Желтые страницы» они рекламировали свой магазин как магазин по продаже револьверов «смит-и-вессон»; но у них был достаточно хороший выбор и другого оружия. Одна стена была целиком завешана ружьями.

Продавец вернулся с одним из двоих собеседников — приятного вида пожилым человеком.

— Рон Джэффри, — представил он. — Наш менеджер.

— Чем могу служить?

— Я звонила два часа назад и спросила, могу ли приобрести у вас «смит-и-вессон» тридцать восьмого калибра. С тех пор мои намерения не изменились, — сказала я.

— Вы когда-нибудь пользовались таким револьвером? — спросил менеджер.

— Нет. Я пользовалась кольтом сорок пятого калибра, — ответила я. — Но «смит-и-вессон» легче и более подходит и моим целям.

Менеджер подошел к одному из ящиков и отпер его. Тем временем продавец подошел к двери, чтобы остановить еще одного запоздалого покупателя. Я взяла револьвер у менеджера, взвесила его в руке и приняла классическую позу для стрельбы, которой пользуется полиция: боком, так чтобы тело представляло наименьшую мишень для возможных попаданий. Револьвер сидел в руке очень удобно.

— Я хотела бы попробовать его, прежде чем купить, — сказала я менеджеру. — У вас здесь есть тир?

Джэффри вынул из ящика коробочку с патронами.

— Должен сказать, что у вас вид человека, который умеет обращаться с оружием. У нас есть тир в задней части магазина. Если вы не купите револьвер, вам придется уплатить стоимость патронов. Если же вы его купите, мы приложим бесплатную коробку.

— Прекрасно, — сказала я.

Мы прошли через дверь в задней стене, которая вывела нас в тир.

— По воскресным дням мы проводим здесь уроки, да и в будние дни здесь можно тренироваться. Сами зарядите или помочь?

— Может, мне и понадобится помощь, — сказала я. — Было время, когда я могла зарядить и подготовить к стрельбе револьвер за тридцать секунд, но с тех пор утекло много воды.

Мои руки слегка дрожали от усталости и боли, и мне понадобилось несколько минут, чтобы зарядить барабан. Менеджер показал мне, как действует предохранитель. Я кивнула, повернулась к мишени и выстрелила. Сделала я это так естественно, как будто стреляла всего десять дней, а не десять лет назад, но промазала. Я расстреляла весь барабан, но не попала в яблочко, и лишь две пули оказались внутри круга. Револьвер, однако, мне понравился, он работал четко и безотказно.

— Я хочу попробовать еще раз.

Я опустошила весь барабан, и Джэффри вручил мне еще восемь патронов. К ним же он присовокупил еще пару советов.

— Вы, очевидно, не новичок, но вы давно уже не практиковались и усвоили несколько дурных привычек. Стойка у вас правильная, но вы горбите плечо, опустите его и поднимите только руку.

Я зарядила револьвер и вновь начала стрелять по мишени, стараясь не задирать плечо. Совет оказался хорошим: все пули, кроме двух, попали в красный круг и одна даже угодила в яблочко.

— О'кей, — сказала я. — Я беру его. Дайте мне еще пару коробок патронов и полный набор приспособлений для чистки. — Подумав с минуту, я добавила: — И плечевую кобуру.

Мы вернулись в магазин.

— Ларри, — позвал Джэффри. — Вычисти и заверни этот револьвер для леди, пока я заполню счет.

Ларри унес револьвер, а я с Джэффри направилась к кассе. За кассой висело зеркало, и несколько секунд я, не узнавая себя, смотрела на свое отражение. Левая сторона моего лица полиловела и сильно распухла, а правый глаз смотрел с горьким отчаянием, столь характерным для картин Поля Клее[9 - Клее Поль (1879 — 1940) — швейцарский живописец и гравер.]. Я едва не оглянулась, чтобы посмотреть, что за избитая женщина стоит за мной, но тут же догадалась, что это я сама. Неудивительно, что Ларри не хотел пускать меня в магазин.

Джэффри показал мне счет.

— Четыреста двадцать два доллара, — сказал он. — Триста десять за револьвер, десять за вторую коробку патронов, пятьдесят четыре за кобуру и ремень и двадцать восемь за набор для чистки. Остальное — налог.

Я прочитала счет медленно и тщательно.

— Мне нужна ваша водительская лицензия, две кредитные карточки или межбанковская карточка, — сказал он. — Я прошу вас подписать этот регистрационный журнал. — Взглянув на мою водительскую лицензию, он добавил: — В понедельник вы должны явиться в городской муниципалитет и зарегистрировать это оружие. Я посылаю список всех важных покупок в местное отделение полиции, а они, возможно, сообщат ваше имя чикагской полиции.

Я кивнула и спокойно убрала свою лицензию в бумажник. На этот револьвер я ухлопала большую часть денег, полученных мной от Мак-Гро, и вряд ли могла законно потребовать с него оплаты этой суммы. Ларри принес мне револьвер в красивой бархатной коробке. Я попросила их убрать его в сумку. Рон Джэффри, великодушно не обращая внимания на мое лицо, любезно проводил меня до машины.

— Вы живете довольно далеко отсюда, но если вы захотите попрактиковаться, захватите с собой счет и приезжайте — вы имеете право шесть месяцев бесплатно тренироваться в стрельбе.

Он открыл для меня дверцу машины. Я поблагодарила его, и он вернулся в магазин.

«Бут» все еще не позволял боли обрушиться на меня, но я была совершенно измучена. Последняя моя энергия ушла на покупку револьвера и стрельбу по мишени. Я завела машину и медленно поехала вдоль улицы, ища какой-нибудь мотель. И нашла то что надо — «Бест вестерн мотель», где были номера, выходившие на боковую улочку, в стороне от оживленной магистрали, по которой я ехала. Администратор внимательно посмотрел на мое лицо, но не сказал ни слова. Я заплатила наличными и взяла ключ.

Комната была вполне приличная и спокойная, кровать — упругая. Я откупорила флакончик с успокаивающим, который дала мне Лотти, и сделала небольшой глоток. Скинув с себя одежду, завела часы, положила их на прикроватную тумбочку и залезла под одеяло. Я хотела было связаться со своим автоответчиком, но подумала, что это бесполезно: у меня все равно не было сил, чтобы что-либо предпринять. Кондиционер, поставленный на «сильный холод», заглушал все городские звуки; в прохладной комнате было особенно приятно нежиться под одеялом. Я подумала о Джоне Тайере и тут же, с этой мыслью, уснула.


Глава 8

Не все посетители стучатся


Медленно проснувшись, я некоторое время лежала спокойно, плохо понимая, где нахожусь, и тут же опять задремала. На второй раз я проснулась уже вполне освеженная и бодрая. Тяжелые шторы плотно преграждали доступ наружному свету. Я включила лампу и посмотрела на часы. Семь тридцать. Я проспала более двенадцати часов.

Я присела на кровати и осторожно пошевелила руками и шеей. Во время сна мышцы вновь одеревенели, но не так сильно, как накануне утром. Усилием воли я заставила себя встать и, испытывая лишь легкую боль, пошлепала к окну. Слегка раздвинув шторы, я увидела, что на улице ярко сияет солнце.

Я была озадачена словами Тайера, что полиция арестовала убийцу, и решила, что сообщение об этом должно быть в утренних газетах. Я надела брюки и рубашку, спустилась в вестибюль и купила воскресный номер «Геральд стар». Вернувшись к себе в номер, я опять разделась и, погрузившись в горячую ванну, стала проглядывать газету. В нижнем правом углу передней страницы я обнаружила заголовок:

«ПОЛИЦИЯ АРЕСТОВАЛА НАРКОМАНА ПО ПОДОЗРЕНИЮ В УБИЙСТВЕ СЫНА БАНКИРА».

В воскресенье полиция арестовала Дональда Маккензи по подозрению в убийстве сына банкира Питера Тайера. Полицейский комиссар Тим Салливэн с похвалой отозвался о работе его подчиненных, ведущих это расследование; он сказал, что арест был произведен рано в воскресенье, когда один из жильцов квартиры, где проживал Питер Тайер, узнал в Маккензи человека, который несколько раз появлялся возле здания. Предполагают, что Маккензи, якобы принимающий кокаин, проник в квартиру Тайера в понедельник 16 июля, уверенный, что там никого нет. Но, наткнувшись на Питера Тайера, который завтракал в кухне, он растерялся и пустил в ход оружие. Комиссар Салливэн заявил, что автоматический пистолет браунинг, из которого была выпущена смертельная пуля, пока еще не найден, но полиция уверена, что ей удастся отыскать это оружие.

Заметка продолжалась на шестьдесят третьей странице. Здесь она занимала почти целую полосу. Фотография семьи Тайеров: миссис Тайер, Джилл, старшая сестра Джилл и мистер Тайер. Единственная фотография Питера в бейсбольной форме школы «Новые поиски». Хороший естественный портрет Аниты Мак-Гро. Тут же помещалась и заметка под названием: «ДОЧЬ ПРОФСОЮЗНОГО ЛИДЕРА ВСЕ ЕЩЕ НЕ НАЙДЕНА». Автор заметки выражал надежду, что, поскольку полиция произвела арест, мисс Мак-Гро вернется в Чикаго или позвонит своей семье. Между тем ее фотография разослана в полицейские отделения Висконсина, Индианы и Мичигана.

Это было все. Лежа в воде, я закрыла глаза. Итак, полиция разыскивает браунинг, допрашивает друзей Маккензи и обходит все места, где бывал этот наркоман. Но оружие они вряд ли найдут. Я попыталась вспомнить, чем вооружены телохранители Эрла. Фред вооружен кольтом, но у Тони, кажется, браунинг. Почему Тайер так охотно поверил, что его сына убил Маккензи? Если верить Джилл, вначале он настаивал, что убийство совершил Мак-Гро. В моем мозгу упорно крутилась какая-то догадка, но я не могла ее уловить. Могут ли существовать доказательства, что убийство в самом деле совершил Маккензи? С другой стороны, есть ли у меня какие-то доказательства, что он не совершал его? Ну, например, почему в квартире ничего не тронуто?.. Но какое это имеет значение? Любопытно, кто произвел арест. Неужели среди этих полицейских, которых так расхваливал полицейский комиссар Салливэн, был и Бобби? Я решила вернуться в Чикаго и поговорить с ним.

С этой мыслью я оделась и вышла на улицу. После двух вчерашних сандвичей с говядиной я ничего не ела, поэтому зашла в маленькое кафе и заказала омлет с сыром, сок и кофе. В последнее время я слишком много ела и не получала достаточной физической нагрузки. Я незаметно провела пальцем по талии. Нет, не похоже, что растолстела.

Я приняла еще несколько таблеток Лотти, запив их кофе, и к тому времени, когда я тронулась в путь, я чувствовала себя вполне сносно. В это воскресное утро на улицах было мало машин и я добралась до Холстед в начале одиннадцатого. Напротив моего дома находилась стоянка; там приютился темный, без каких-либо опознавательных знаков автомобиль с полицейской антенной. Я подняла брови, размышляя. Неужели гора сама явилась к Магомету?

Я пересекла улицу и заглянула в машину. Там, читая газету, сидел один сержант Мак-Гоннигал. Увидев меня, он отложил газету и вышел из машины. Он был в серых брюках и легком спортивном свитере, под правой подмышкой была заметна плечевая кобура. Левша, подумала я.

— Доброе утро, сержант, — поздоровалась я. — Чудесный денек, не правда ли?

— Доброе утро, мисс Варшавски. Вы не возражаете, если я пройдусь с вами и задам вам несколько вопросов?

— Не знаю, что сказать, — ответила я. — Все зависит от того, какие это вопросы. Вас послал Бобби?

— Да. У нас есть кое-какие дела, и он сказал, чтобы я заехал к вам и проверил, все ли с вами в порядке, — я вижу у вас здоровенный синяк.

— Да, — сказала я. Открыла парадную дверь, пропуская его, и последовала за ним. — Давно вы здесь?

— Я приезжал вчера вечером, но вас не было. Затем пробовал застать еще два раза. А когда подъехал сегодня утром, решил ждать до обеда. Лейтенант Мэллори побаивается, что капитан объявит розыск, если я сообщу, что вы исчезли.

— Понятно. Я рада, что решила заехать домой.

Мы поднялись по лестнице. Мак-Гоннигал остановился.

— Вы обычно оставляете свою дверь открытой?

— Никогда. — Я прошла мимо него. Дверь была явно вышиблена и висела как-то криво. Кто-то выломал замки, чтобы проникнуть внутрь. Мак-Гоннигал вытащил свой пистолет, распахнул дверь и бочком вошел в комнату. Я прижалась к стене коридора, затем вошла тоже.

Кто-то перевернул в моей комнате все вверх дном. Подушки диванов распороты, картины брошены на пол, книги открыты и тоже брошены на пол, где и лежали вверх корешками со смятыми страницами. Мы пошли дальше. Моя одежда валялась по всей спальне, ящики были вытащены. В кухне муку и сахар высыпали на пол, все сковороды и тарелки разбросаны; естественно, что не вся посуда выдержала такое грубое обращение. В столовой красные венецианские бокалы в беспорядке валялись на столе. Два упали. Один, к счастью, на ковер, этот уцелел, другой разбился о деревянный пол. Я собрала семь уцелевших и выстроила их в ряд на полке шкафчика, затем стала собирать осколки разбившегося бокала. Сделать это дрожащими руками было не так-то просто.

— Не трогайте больше ничего, мисс Варшавски, — добрым голосом произнес Мак-Гоннигал. — Я позвоню лейтенанту Мэллори и вызову несколько специалистов по отпечаткам пальцев. Скорее всего они ничего не найдут, но попытка не пытка. А пока пусть все остается как есть.

Я кивнула.

— Телефон рядом с диваном — правда, теперь его уже нельзя назвать диваном, — сказала я, не поднимая глаз. Боже, что все это значит? Кто и зачем громил мое жилище? Это явно не обычный грабитель. Профессионал, естественно, ищет ценные вещи, но вспарывать подушки дивана? Бросать посуду на пол? Моя мать привезла эти бокалы из Италии в чемодане, и ни один не разбился. Девятнадцать лет она была замужем за копом из Чикаго, из Саут-Сайда, и ни один не разбился. Если бы я стала, как она хотела, певицей, этого никогда бы не случилось. Я вздохнула. Мои руки почти перестали дрожать, и я уже спокойно собрала мелкие осколки и положила их в тарелку на столе.

— Пожалуйста, не трогайте ничего, — повторил Мак-Гоннигал, стоявший в дверном проеме.

— Да заткнитесь вы, черт побери, Мак-Гоннигал, — выпалила я. — Даже если они и найдут отпечатки, не принадлежащие мне и моим друзьям, неужели вы думаете, они будут проверять все эти осколки? И я готова поспорить на обед в «Савое», что те, кто здесь был, орудовали в перчатках и не оставили никаких отпечатков пальцев. — Я встала. — Любопытно знать, чем вы занимались, пока здесь шел такой разгром, — сидели в машине, читая газету? И вы должны были слышать шум. Неужели вы думали, что он раздается из какого-нибудь телевизора. Кто входил и выходил, пока вы здесь сидели?

Он покраснел. Этот же самый вопрос наверняка задаст ему Мэллори. И если у него не будет убедительного ответа, он будет иметь бледный вид.

— Я думаю, все это происходило в мое отсутствие, но я пойду опрошу ваших соседей, не слышали ли они какого-нибудь шума. Я понимаю, что вы чувствуете, мисс Варшавски, видя свою квартиру в таком состоянии, но поймите, что наш единственный шанс найти взломщиков — проверить всю квартиру на отпечатки пальцев.

— О'кей, о'кей, — сказала я.

Он пошел вниз по лестнице, к соседям, а я в спальню. Мой полотняный чемодан был открыт. И, к счастью, цел. Насколько я знала, на полотне отпечатки не остаются, поэтому я положила его на торчащие наружу пружины кровати и принялась упаковывать в него валявшиеся на полу белье и одежду. Туда же я уложила и коробку из оружейного магазина Райли, а затем позвонила Лотти.

— Лотти, я не могу с тобой долго говорить, но мою квартиру разгромили. Не могла бы я провести у тебя несколько ночей?

— Ради Бога, Вик. Ты хочешь, чтобы я за тобой приехала?

— Нет, со мной все в порядке. Я приеду попозже — сперва я должна поговорить с полицией.

Положив трубку, я отнесла чемодан в машину. Мак-Гоннигал был в квартире на втором этаже; дверь была полуоткрыта, и он разговаривал, стоя спиной к коридору. Я уложила чемодан в багажник и как раз отпирала наружную дверь, чтобы вернуться к себе, когда услышала рев полицейских сирен, и к дому подъехал Мэллори, сопровождаемый парой полицейских машин. Не выключая вертушек, они поставили машины в два ряда, и в конце улицы тут же собралась куча ребятишек, чтобы поглазеть на бесплатное зрелище. Полиция любит устраивать публичные шоу — только так можно было объяснить их поведение.

— Привет, Бобби, — сказала я как можно более бодрым тоном.

— Что за чертовщина тут творится, Вики? — Бобби был в таком гневе, что даже забыл свое правило — никогда не ругаться в присутствии женщин и детей.

— Ничего хорошего. Кто-то учинил погром в моей квартире. Эти сволочи разбили один из бокалов Габриелы.

Мэллори хотел, оттеснив меня, подняться вверх по лестнице, но это его остановило: слишком много раз он встречал Новый год с одним из этих бокалов в руках.

— Извини, Вики, но я же предупреждал тебя, чтобы ты не совала нос в это дело.

— Отошли своих ребят наверх, а мы с тобой посидим и поговорим здесь. У меня в квартире негде сесть, и, честно сказать, я не могу смотреть на то, что там делается.

— Хорошо, — ответил он после минутного размышления. — Почему бы нам и в самом деле не посидеть в моей машине, ты ответишь на несколько моих вопросов. Финчли! — громко выкрикнул он. К нам подошел молодой черный коп. — Идите все наверх, постарайтесь найти какие-нибудь отпечатки и все внимательно осмотрите, может, наткнетесь на что-нибудь полезное. — Он повернулся ко мне: — Ничего ценного не похищено?

Я пожала плечами.

— Кто знает, что именно представляет собой ценность для грабителя? Несколько драгоценностей, доставшихся мне от матери? Я никогда не ношу их, слишком старомодные — бриллиантовый кулон в оправе из белого золота и две серьги, составляющие один гарнитур. Пара колец. Небольшой набор столового серебра. Может, проигрыватель? Я не проверяла, взято что-нибудь или нет. Не могу на все это глядеть.

— О'кей, — сказал Бобби. — Идите. — Он махнул рукой, и четыре человека в полицейской форме ринулись вверх по лестнице. — Пошлите ко мне Мак-Гоннигала, — крикнул он вдогонку.

Мы сели на передние сиденья машины Бобби. Его полное багровое лицо было хмуро, он явно сердился, но, видимо, не на меня.

— Еще в четверг я предупредил тебя, чтобы ты оставила это дело Тайера.

— Я слышала, полиция арестовала вчера Дональда Маккензи. Дела Тайера вроде бы и не существует?

Бобби никак не отреагировал на мои слова.

— Что с твоим лицом?

— Я ударилась о дверь.

— Без дураков, Вики. Ты знаешь, почему я послал Мак-Гоннигала поговорить с тобой?

— Понятия не имею. Может, он влюбился в меня, и ты решил дать ему возможность повидаться со мной?

— Сегодня утром с тобой просто невозможно разговаривать, — взбеленился Бобби. — Убит молодой человек, твоя квартира разгромлена, на твое лицо страшно поглядеть, а тебе лишь бы меня позлить. Да говори же, черт возьми, со мной прямо и слушай, что я тебе говорю.

— О'кей, о'кей, — умиротворенно сказала я. — Сдаюсь. Почему ты послал за мной сержанта?

Несколько минут Бобби не мог отдышаться. Затем он кивнул, давая понять, что окончательно вернул себе самообладание.

— Потому что Джон Тайер сказал мне вчера вечером, что тебя избили и что ты не веришь, что преступление совершил Маккензи.

— Тайер? — недоверчиво откликнулась я. — Я разговаривала с ним вчера, и он выставил меня из дома, потому что я не желала согласиться с его утверждением, будто убийство совершил Маккензи. Почему же он искажает мои слова? И где ты разговаривал с ним?

Бобби кисло усмехнулся:

— Нам пришлось поехать в Виннетку, чтобы задать несколько последних вопросов. Когда мы имеем дело с семейством Тайеров, нам приходится считаться с их удобством. Поэтому время нашей встречи назначил он... Он полагает, что убийство совершил Маккензи, но хочет удостовериться. А теперь расскажи мне, кто так потрудился над твоим лицом.

— Мне нечего сказать. Оно просто плохо выглядит, но на самом деле ничего страшного, ты же знаешь, так всегда бывает с «фонарями».

Бобби побарабанил по рулевому колесу с неестественной для него терпеливостью.

— После моего разговора с Тайером, Вики, я велел Мак-Гоннигалу просмотреть донесения: не замечена ли была где-нибудь избитая женщина? И мы нашли таксиста, который останавливался у муниципалитета; он рассказал, что подобрал избитую женщину в Асторе и отвез ее по твоему адресу. Забавное совпадение, не так ли? Таксист был обеспокоен, потому что вид у тебя был ужасный, но ты отказалась поехать в полицию, чтобы подать жалобу, тут уж он ничего не мог с тобой поделать.

— Да, верно, — подтвердила я.

Мэллори поджал губы, но продолжал сохранять хладнокровие.

— Послушай, Вики, — продолжал он. — Мак-Гоннигал задумался, почему ты оказалась в этом месте, вся избитая. Туда ведь редко забредают уличные грабители. И тут он вспомнил, что как раз там расположен особняк Эрла Смейссена. Я хочу знать, за что Эрл избил тебя.

— Это твое предположение. Ты говоришь, что он избил меня, назови же и причину, почему он это сделал.

— Вероятно, ты довела его до этого своими поддразниваниями, — сказал Бобби, снова повышая голос. — С каким удовольствием я бы поставил тебе синяк и под другим глазом.

— Так ты приехал сюда, чтобы угрожать мне?

— Вики, я хочу знать, почему Эрл избил тебя. Мне приходит в голову только одна причина. Он замешан в убийстве молодого Тайера. Должно быть, это он послал наемного убийцу. Вероятно, по чьей-то просьбе.

— Стало быть, ты не считаешь, что убийца — Маккензи. — Мэллори молчал. — Разве не ты его арестовал?

— Нет, — угрюмо сказал Мэллори. Я поняла, что коснулась больного места. — Это сделал лейтенант Карлсон.

— Карлсон? Не знаю такого. На кого он работает?

— На капитана Веспуччи, — коротко ответил Мэллори.

Я вздернула брови.

— Веспуччи? — повторила я, как попугай.

Мой отец стыдился отзываться о Веспуччи как о своем коллеге. За долгие годы он был замешан в целой серии скандалов; на территории, где он работал, было много случаев подкупа уголовниками полиции, а также невмешательства полиции в дела уголовников. Убедительных доказательств для его увольнения не было, но молва утверждала, что и это объяснялось тем, что его поддерживали люди, против которых никто не смел поднять голос.

— Карлсон и Веспуччи — близкие друзья? — спросила я.

— Да, — сказал, как отрезал, Бобби.

Я задумалась на минуту.

— Может, кто-нибудь, например Эрл, оказал давление на Веспуччи, чтобы тот произвел арест? И бедняга Дональд Маккензи пострадал только за то, что оказался не в той части города. Оставил ли он какие-нибудь отпечатки в квартире? Нашли ли вы оружие? Сделал ли он признание?

— Нет, но у него нет алиби. И мы уверены, что он принимал участие в некоторых ограблениях в Гайд-парке.

— Но ты не веришь, что это он убийца?

— Что касается нашего отделения, то его дело закрыто. Я сам разговаривал с Маккензи сегодня утром.

— И?

— И ничего. Мой капитан говорит, что это предупредительный арест.

— Твой капитан чем-то обязан Веспуччи?

Мэллори сильно передернулся:

— Не говори так со мной, Вики. У нас на руках семьдесят три нераскрытых убийства. Если мы сможем закрывать хотя бы по одному делу в неделю, капитан, естественно, будет доволен.

— Хорошо, Бобби. — Я вздохнула. — Извини. Стало быть, лейтенант Карлсон арестовал Маккензи, Веспуччи сказал об этом твоему капитану, а капитан сказал тебе, что дело прекращено и закрыто... Но ты хочешь знать, за что меня избил Эрл. — Мэллори вновь побагровел. — Тут не может быть двух вариантов. Если убийца Маккензи, какое, в сущности, дело Смейссену до меня и Питера Тайера? Он мог избить меня — повторяю: мог — по множеству причин. Допустим, он попробовал бы приударить за мной, а я его отшила. Известно, что он этого не любит, он уже избил пару женщин за это. Впервые я увидела Эрла, когда была темноглазым новичком-адвокатом при государственном защитнике. Я представляла интересы девушки, которую побил Эрл. Это была милая молодая проститутка, которая не желала работать на него. К сожалению, я сплоховала и так и не смогла доказать, что Эрл действительно ее избил.

— Ну что ж, стало быть, ты не можешь потребовать гонорара, — сказал Мэллори. — Такие вот дела. А теперь расскажи мне о своей квартире. Сам я ее не видел, но знаю, что там учинили хорошенький погром. Мак-Гоннигал рассказал мне. Кто-то искал что-то. Но что именно?

Я покачала головой:

— Ума не приложу. Никто из моих клиентов не передавал мне тайных сведений о нейтронной бомбе или хотя бы о составе новой марки зубной пасты. Я просто этим не занимаюсь. И всякий раз, когда у меня бывают какие-нибудь секретные документы, я оставляю их в сейфе, в своем офисе... — Я осеклась. Как я об этом не подумала? Если обыскали всю мою квартиру, возможно, как раз сейчас обыскивают и мой офис.

— Дай мне адрес, — сказал Бобби. Он отдал по радио распоряжение, чтобы патрульный автомобиль проверил, не взломан ли мой офис. — А теперь, Вики, я хочу, чтобы ты была совершенно откровенна со мной. Это будет непротокольный разговор — никаких свидетелей, никаких диктофонов. Скажи мне, что ты унесла из своей квартиры, чего так рьяно ищет некий человек — назовем его Смейссеном. — Он посмотрел на меня обеспокоенным, добрым, даже отеческим взглядом. Что я потеряю, если расскажу ему о фотографии и корешке от квитанционной книжки.

— Бобби, — сказала я серьезно, — я тщательно осмотрела квартиру, но не нашла ничего, что могло бы хоть косвенно указывать на Эрла или кого-нибудь другого. И вообще квартира выглядела так, будто никто ее не обыскивал.

К машине подошел сержант Мак-Гоннигал.

— Здравствуйте, лейтенант. Финчли сказал, что вы меня вызываете.

— Да, — сказал Бобби. — Входил или выходил кто-нибудь, пока ты наблюдал за зданием?

— Только одна из жильцов, сэр.

— Ты в этом уверен?

— Да, сэр. Она живет на втором этаже. Я только что беседовал с ней — ее зовут миссис Альварес; она сказала, что около трех утра слышала сильный шум, но не придала ему особого значения. Сказала, что у мисс Варшавски иногда бывают странные посетители, она вряд ли поблагодарила бы ее за непрошеное вмешательство.

Спасибо, миссис Альварес, подумала я. Побольше бы таких соседей, как вы. Хорошо, что меня не оказалось дома. Корешок от квитанции свидетельствует о связи Питера Тайера с «Аяксом», но это никакой не секрет. А фотография Аниты? Она ничего не прибавляет к тому, что уже известно о ее отношениях с Эндрю Мак-Гро. И то и другое я убрала во внутренний сейф, вделанный в заднюю стену главного сейфа, способный выдержать и пожар и взрыв бомбы. С тех пор как президент «Трансикона» два года назад подослал какого-то своего человека, чтобы выкрасть свидетельства из моего сейфа, я держала там всю документацию по текущим делам.

Мы с Бобби обсуждали вторжение в квартиру еще добрых полчаса, время от времени касаясь моих боевых ран. Наконец я сказала:

— Скажи откровенно, Бобби. Почему ты не веришь, что это был Маккензи?

Мэллори смотрел вперед, через лобовое стекло.

— Я верю. Я был бы более убежден в его виновности, если бы мы нашли пистолет или отпечатки пальцев, но я верю. — Я никак на это не отреагировала. — Я жалею, что не я нашел его. В пятницу моему капитану позвонил комиссар Салливэн и сказал, что считает, что я слишком переутомлен и что он попросил Веспуччи отрядить в помощь мне Карлсона. Меня отправили домой, велев хорошенько отоспаться. Нет, с дела меня не сняли, просто велели отоспаться. А на следующее утро был произведен арест. — Он повернулся ко мне лицом: — Ты, верно, не слышала об этом?

Я утвердительно кивнула головой, и Бобби задал мне еще несколько вопросов, но без особого усердия. Наконец он сдался.

— Если ты не хочешь говорить, тут уж ничего не поделаешь. Но помни, Вики: Эрл Смейссен — тяжеловес. К тому же он человек опасный и увертливый, ни один суд до сих пор не смог пришить ему никакого дела. Не пытайся тягаться с ним, помни, что он просто работает в другом весе.

Я торжественно кивнула.

— Спасибо, Бобби. Я это запомню. — И открыла дверь.

— Кстати, — сказал Бобби как бы мимоходом, — вчера вечером нам звонили из оружейного магазина Райли в Хейзелкресте. Сказали, что Ви.Ай. Варшавски купила небольшой револьвер, но у них есть некоторые сомнения: у этой Варшавски какой-то диковатый вид. Уж не о тебе ли речь, Вики?

Я вышла из машины, закрыла дверь и заглянула в открытое окно.

— В моей семье я единственная с такими инициалами, Бобби, но ведь в городе есть и другие Варшавски.

На этот раз дело обошлось без гневной вспышки. Он посмотрел на меня испытующим взглядом.

— Уж если тебе что-нибудь втемяшится, Вики, отговаривать тебя — дело пустое. Но если ты предполагаешь пустить в ход этот револьвер, завтра же утром отправляйся в муниципалитет и зарегистрируй его. А теперь скажи сержанту Мак-Гоннигалу, где ты будешь находиться, пока твою квартиру будут ремонтировать.

Пока я сообщала Мак-Гоннигалу свой новый адрес, заверещал приемник Мэллори: ему донесли, что мой офис также обыскивали. Я усомнилась, покроет ли мои расходы страховка.

— Помни, Вики, ты ведешь бой с тяжеловесом-профессионалом, — вновь предупредил меня Бобби. — Садись, Мак-Гоннигал. — И они уехали.


Глава 9

Копия платежного поручения


До квартиры Лотти я добралась лишь к полудню. По пути я останавливалась, чтобы связаться с моим автоответчиком. Выяснилось, что звонили мистер Мак-Гро и мистер Деверё, оба оставили свои номера. Я вписала их в свою телефонную книжку, но решила позвонить уже от Лотти. Лотти встретила меня, сокрушенно качая головой.

— Мало того что они избили тебя, они еще и разгромили твою квартиру. Ты имеешь дело с дикими людьми, Вики. — Но никакого осуждения, никакой паники — вот это я и любила в Лотти.

Она осмотрела мое лицо и с помощью офтальмоскопа мой глаз.

— Сегодня уже много лучше. Опухоль спала. Немного болит голова? Вполне естественно. Ты поела? На пустой желудок и самочувствие хуже. Съешь-ка маленького вареного цыпленка — воскресный обед жителя Восточной Европы. — Сама она уже поела и, пока я разделывалась с цыпленком, пила кофе. Я даже не думала, что я так голодна.

— Долго ли я могу у тебя пробыть?

— В этом месяце я не жду никого. Можешь оставаться у меня до десятого августа.

— Я думаю, что вполне уложусь в неделю. Но я хотела бы попросить телефонную службу, чтобы они перевели сюда все звонки на мое имя.

Лотти пожала плечами.

— В таком случае я не буду отключать телефон в гостевой комнате. Мой же телефон звонит и днем и ночью, женщины рожают детей, в парней всаживают пули. Конечно же они не укладываются в рамки-рабочего дня: с девяти до пяти. Поэтому тебе придется отвечать на мои звонки, а если будут спрашивать тебя, я позову. — Она встала. — Я должна идти. Как врач, советую тебе отдохнуть: выпить рюмочку вина, расслабиться, — ты в плохой форме и перенесла тяжелое потрясение. Но если ты все же пренебрежешь моим профессиональным советом, надеюсь, меня не обвинят в нарушении медицинского долга, — сказала она с легким смешком. — Ключи спрятаны в корзине около мойки. В спальне у меня установлен автоответчик — включи его, если куда-нибудь поедешь. — Она чмокнула губами, не касаясь моего лица, и ушла.

Несколько минут я беспокойно ходила по комнате. Я знала, что должна поехать в свой офис и оценить причиненный ущерб. Затем вызвать мастера, который ремонтирует наш дом, и привести в порядок мою квартиру. Затем переключить мой телефон на Лотти. И еще заехать на квартиру Питера Тайера и поискать то, что искали взломщики в моей квартире.

Лотти была права: я была далеко не в лучшем состоянии. Разгром моей квартиры оказался для меня большим потрясением. Меня жег гнев — гнев человека, которого ударили, но который не может дать сдачи. Я открыла чемодан и достала оттуда коробку с оружием. Развернула ее и извлекла «смит-и-вессон». Пока я заряжала его, я думала, как хорошо было бы заманить Смейссена и его подручных в мою квартиру и сполна расплатиться с ними за все, что я претерпела. В своем воображении я проделала это несколько раз. Эффект оказался неожиданным: мой гнев схлынул, и я смогла договориться с телефонной станцией о переключении телефона.

Затем я села и позвонила Мак-Гро.

— Добрый день, мистер Мак-Гро, — сказала я. — Я знаю, что вы хотели связаться со мной.

— Да, я хотел поговорить о дочери. — Я почувствовала, что он слегка смущен.

— Я не забыла о ней, мистер Мак-Гро. И у меня уже есть выход — не прямо на нее, а на некоторых людей, которые, возможно, знают, где она скрывается.

— И далеко вы зашли в установлении контактов... с этими людьми? — резко спросил он.

— Настолько далеко, насколько могла за то время, что у меня было. Я никогда не тяну с расследованием, чтобы увеличить расходы клиента.

— Никто и не обвиняет вас в этом. Я только хочу, чтобы вы прекратили расследование.

— Что? — Я не поверила своим ушам. — Вы заварили всю эту кашу, а теперь не хотите, чтобы я нашла Аниту. Или она сама объявилась?

— Нет, она не объявилась. Но я думаю, что я просто слишком разволновался, когда она исчезла из квартиры. Я опасался, что ее исчезновение как-то связано с убийством молодого Тайера. Но теперь, когда полиция арестовала этого наркомана, я вижу, что тут нет никакой связи.

На меня вновь накатил гнев.

— В самом деле? Может быть, на вас снизошло божественное озарение? В квартире не было никаких следов ограбления и не найдено никаких следов пребывания там Маккензи. Я не верю, что он убийца.

— Послушайте, Варшавски. Кто вы такая, чтобы сомневаться в правильности действий полиции? Этот проклятый панк сидит уже два дня. Если не он совершил убийство, его уже отпустили бы. Какие же у вас основания заявлять: «Я не верю». — Он грубо передразнил мой голос.

— С тех пор как мы разговаривали с вами в последний раз, Мак-Гро, Эрл Смейссен, пытаясь отвадить меня от расследования, избил меня и разгромил мою квартиру и офис. Если убийца Маккензи, почему Смейссен проявляет такое рвение?

— То, что делает Эрл, не имеет ко мне никакого отношения, — ответил Мак-Гро. — Я говорю вам, чтобы вы прекратили поиски моей дочери. Я вас нанял, и я вас увольняю. Составьте счет — если хотите, можете включить туда и ремонт своей квартиры — и прекращайте поиски моей дочери.

— Странная перемена. В пятницу вы очень волновались за судьбу своей дочери. Что изменилось с тех пор?

— Я сказал, прекратите поиски моей дочери, — проревел в трубку Мак-Гро. — Я сказал, что оплачу ваши услуги, — перестаньте со мной спорить.

— Очень хорошо, — сказала я в холодной ярости. — Я уволена. Ну что ж, я пошлю вам счет. Но вы заблуждаетесь в одном, Мак-Гро, можете передать это от моего имени и Эрлу — вы можете меня уволить, но отделаться от меня вам не удастся.

Я повесила трубку. Браво, Вик, прекрасная риторика! Вполне вероятно, что Смейссен поверил, будто ему удалось запугать меня и заставить прекратить дальнейшее расследование. К чему же выказывать свою женскую гордыню да еще угрожать по телефону? Мне следовало бы написать сто раз на черной доске: «Думай, прежде чем действовать».

Во всяком случае, Мак-Гро не отрицал, что знаком с Эрлом или хотя бы знает, кто он такой. Это был достаточно удачный пробный шар. Я была уверена, что Точильщики знают почти весь блатной мир Чикаго. То, что Мак-Гро знает Эрла, разумеется, не означало, что это он инициатор разгрома моей квартиры или убийства Питера Тайера, но для меня это было очень важное связующее звено.

Затем я набрала номер Ральфа. Его не оказалось дома. Я прошлась несколько раз по комнате и решила, что пришла пора действовать. Хватит размышлять о дальнейших шагах, хватит бояться получить пулю от Тони. Я поменяла зеленые брюки на джинсы, надела кроссовки. В один карман я положила набор отмычек, в другой — ключи от машины, водительскую лицензию, удостоверение частного детектива и пятьдесят долларов. Я прикрепила плечевую кобуру к просторной, мужского покроя рубашке и потренировалась в вытаскивании револьвера, пока это не стало получаться легко и свободно.

Прежде чем оставить квартиру Лотти, я зашла в ванную и осмотрела свое лицо. Она была права: я выглядела явно лучше. На левой щеке все еще сохранялись желтовато-зеленые пятна, но опухоль значительно спала. Мой левый глаз был полностью открыт и не воспален, хотя и заплыл кровью еще сильнее. Это меня слегка подбодрило. Я включила автоответчик Лотти, надела джинсовую куртку и вышла, тщательно закрыв за собой двери.

После того как я проехала Ригли-Филд, я за какие-нибудь двадцать минут добралась до своего офиса. Так как был воскресный день, я смогла припарковать машину прямо около дома. Полицейские уже разъехались, но, когда я вошла в дом, ко мне приблизился патрульный.

— Вы по какому делу, мисс? — спросил он довольно резко, но приятным голосом.

— Я Ви.Ай. Варшавски, — объяснила я. — В этом доме находится мой офис, который сегодня был разгромлен, и я приехала, чтобы оценить нанесенный ущерб.

— Можете ли вы предъявить какие-нибудь документы?

Я вытащила водительскую лицензию и удостоверение частного детектива. Он осмотрел их, кивнул и отдал обратно.

— Лейтенант Мэллори предупредил меня, чтобы я не впускал никаких посторонних людей, только жильцов. Он сказал, что вы, возможно, заедете.

Поблагодарив его, я прошла дальше. В кои-то веки лифт был исправен, и я решила им воспользоваться. Подъем по лестнице — хорошая физическая нагрузка, но в моем нынешнем состоянии я пошла по пути наименьшего сопротивления. Дверь моего офиса была закрыта, но верхняя половина вделанного в нее стекла — разбита. Войдя внутрь, я увидела, что мой офис потерпел не столь тяжелый урон, как моя квартира. Конечно же все мои досье были сброшены на пол, но мебель осталась целой и невредимой. Ни один сейф не гарантирует полной защиты, взломщики сумели открыть даже маленький сейф, вделанный в заднюю стену большого. На это им понадобилось часов пять, не меньше. Не удивительно, что они были так взбешены, когда отправились в мою квартиру; столько усилий — и все попусту. К счастью, в сейфе у меня не было ни денег, ни каких-либо секретных бумаг.

Я решила не собирать досье; завтра я вызову служанку Келли, и она все уберет. Но надо было вызвать кого-нибудь из ремонтной мастерской, чтобы починить дверь, или в кабинет ко мне заберутся воры. Я уже лишилась одного из бокалов Габриелы, я не хотела лишиться заодно и пишущей машинки «Оливетти». Дозвонившись до конторы срочного ремонта, я пошла вниз. Патрульный был обескуражен, когда я объяснила ему, что сделала, но в конце концов обещал согласовать все с лейтенантом. Я оставила его у телефона и отправилась в Саут-Сайд.

Все еще стояла ясная, прохладная погода, и моя поездка оказалась довольно приятной. Озеро, до самого горизонта, было все в парусах яхт. Около берега я заметила нескольких купающихся.

Я оставила машину возле торгового центра, недалеко от квартиры молодого Тайера, и вошла в дом. Цыплячьи кости были убраны, но запах мочи все еще стоял в подъезде. Никто не спросил, по какому праву я вхожу в дом, и я без труда подобрала отмычку к замку двери на третьем этаже.

Я предполагала увидеть дикий кавардак, но все же была удивлена увиденным. Когда я была в квартире в первый раз, здесь царил обычный студенческий беспорядок. Но тот же человек или те же люди, что были у меня дома, проделали столь же разрушительную работу. Я помотала головой, чтобы прояснить мысли. Все ясно. Они что-то ищут и начали поиски с этой квартиры. Только после того, как они не нашли того, что искали, они отправились ко мне. Я просвистела сквозь зубы несколько начальных тактов третьего акта «Симона Боканегры» и попыталась решить, что делать дальше. Любопытно, что именно они ищут. Скорее всего какую-нибудь важную для них бумагу. Может быть, какое-нибудь доказательство мошенничества или фотографию, хотя это и мало вероятно.

Вряд ли то, что они искали, находится в квартире. Молодой Тайер, вероятно, отдал это Аните. В этом случае Анита в еще большей опасности, чем это представлялось. Я почесала голову. Впечатление было такое, будто парни Смейссена исчерпали все возможные варианты: подушки диванов вспороты, бумаги и книги свалены на пол. Я была уверена, что они все это просмотрели — " лист за листом, страницу за страницей. Только если мои поиски ни к чему не приведут, я повторю проделанную ими работу. В студенческой квартире, где несколько сот книг, дело это более чем трудоемкое. Нетронуты были только всякие бытовые приспособления, стены и полы. Я методически осмотрела все комнаты в поисках отслоившихся досок или плиток. Найдя несколько таких, я отбила их с помощью молотка, который валялся под кухонной мойкой, но не нашла ничего, кроме давних, оставленных термитами дырочек. Затем я обыскала ванную, осмотрела душ и всевозможные трубы. Это была нелегкая работа. Мне даже пришлось сходить в машину за инструментом, чтобы перекрыть воду. Понадобилось больше часа, чтобы развинтить ржавые соединения. Я не была удивлена, не найдя в них ничего, кроме воды, — если бы кто-нибудь их развинчивал, они поддавались бы легче.

Было уже половина седьмого, солнце садилось, когда я вернулась в кухню. Стул, где сидел Питер Тайер, стоял спиной к плите. Существовала вероятность, что пропавшая вещь или бумага не была нарочно спрятана, просто ее случайно уронили. Кусок бумаги, например, мог залететь под плиту. Я легла на живот и посветила под плиту фонарем. Но щель была слишком узкая, и я почти ничего не видела. Как тщательно должна вести я поиски? Все мои мышцы болели, а фенилбутазон я оставила в квартире Лотти. Но я пошла в гостиную, достала несколько кирпичей из книжной стенки, сделанной из кирпичей и досок. Пользуясь домкратом как рычагом и кирпичами как упором, я медленно приподняла плиту. Работа эта была очень трудная, каждый раз, когда я приподнимала плиту и старалась подложить под нее кирпич, все мое сооружение рушилось. В конце концов мне все же удалось заложить кирпич с правой стороны. После этого было уже легче управиться с левой стороной. Я проверила газовую трубу, не слишком ли она напряжена, и аккуратно подняла плиту на второй кирпич. Затем я вновь опустилась на живот и заглянула под плиту. Под ее дном белел приклеившийся к ней листок бумаги. Я медленно, стараясь не порвать, отлепила его и пошла к окну, чтобы внимательно рассмотреть при дневном свете.

Это был напечатанный под копирку текст на листке размером около восьми квадратных дюймов. В левом верхнем углу стоял штамп «Аякса». На нем было написано: «Черновая копия, не подлежит передаче». Выписан документ был на имя Джозефа Гильчовски, 13227, Южный Инглсайд в Мэттесоне, Иллинойс. Он мог отнести его в банк и заверить, после чего «Аякс» должен был перечислить сумму в 250 долларов в банк для последующей выплаты в качестве компенсации за трудовое увечье. Имя Джозеф Гильчовски мне ничего не говорило, а сам документ казался вполне законным. Что может быть в нем важного? Это мог знать Ральф, но я не хотела звонить ему отсюда — лучше поставить плиту на место и смыться, пока еще не поздно.

Я опять приподняла плиту с помощью домкрата и вышибла кирпичи. Плита с глухим стуком встала на свое место. Оставалось надеяться, что в квартире внизу нет никого дома или, если кто-нибудь и есть, он слишком занят, чтобы вызывать полицию.

Я собрала свои инструменты, аккуратно свернула бланк, положила его в карман своей рубашки и вышла. На втором этаже внезапно открылась дверь.

— Я водопроводчик, — пробасила я. — Сегодня вечером на третьем этаже не будет воды.

Дверь закрылась, и я спокойно оставила дом.


Глава 10

Прекрасные люди


Когда я вошла в гостиную, Лотти подняла свои густые брови.

— У тебя походка победительницы, — сказала она. — С твоим офисом все в порядке?

— Нет, но я нашла то, что все они искали. — Я вынула бланк и показала его Лотти. — Посмотри. Ты что-нибудь в этом понимаешь?

Она надела очки и, выпятив губы, внимательно прочла то, что я ей дала.

— Ты знаешь, иногда, когда мне платят за медицинскую помощь жертвам несчастных случаев в промышленности, я просматриваю такие документы. Насколько я понимаю, здесь все в порядке. Обычно я их не читаю, только бегло проглядываю, подписываю и отправляю в банк. И имя Гильчовски ничего для меня не значит, я только вижу, что это польское имя. Может быть, все дело именно в этом имени?

Я пожала плечами.

— Не знаю. Для меня оно тоже ничего не значит. Но на всякий случай я все же сделаю копию и хорошенько ее спрячу... Ты поела?

— Я ждала тебя, дорогая.

— Тогда позволь мне пригласить тебя на ужин. Я очень голодна; чтобы найти этот бланк, пришлось много поработать, в том числе и физически, хотя не обошлось и без головы, — ничто так не развивает логическое мышление, как университетское образование.

Лотти приняла мое предложение. Вымывшись под душем, я надела мои самые приличные брюки. Мое облачение дополнили модная рубашка и свободный жакет. Кобуру я аккуратно прикрепила слева под мышкой. Бланк убрала в карман жакета.

Когда я вышла в гостиную, Лотти внимательно меня оглядела.

— Ты хорошо прячешь свою игрушку, Вик. — Видя мой недоуменный вид, она рассмеялась: — Дорогая, ты оставила пустую кобуру в кухонном мусоре, а я знаю, что не приносила в дом «смит-и-вессон». Поехали?

Я рассмеялась, но ничего не сказала. Лотти отвезла меня на угол Белмонт и Шеридан, и мы просто, но вкусно поужинали в винном погребке гостиницы «Честертон». Первоначально это был винный погреб, но затем его превратили в небольшой ресторан. Лотти с удовольствием выпила их кофе и съела пару пышных венских пирожных.

Когда мы вернулись домой, я настояла, чтобы мы проверили и парадную и черный ход, но никого не было видно. Войдя, я тут же созвонилась с Ларри Андерсоном, моим мастером по ремонту, и сговорилась с ним, чтобы он привел в порядок мою квартиру. На завтра у него была большая работа, и он обещал прибыть с лучшими своими помощниками во вторник. Не стоит благодарности, он с удовольствием это для меня сделает. Затем я связалась с Ральфом и договорилась, что мы с ним поужинаем завтра вечером в ресторане «Ахаба».

— Как лицо, лучше? — спросил он.

— Спасибо, куда лучше. Завтра вечером у меня будет вполне приличный вид.

В одиннадцать я пожелала Лотти покойной-покойной ночи и завалилась в постель. Уснула я мгновенно, точно провалилась в черную дыру. Лишь много позже мне стали сниться сны. На обеденном столе моей матери стояли красные венецианские бокалы. «А теперь возьми ноту си, Вики, и постарайся ее удержать». Я взяла и с колоссальным усилием удержала ноту. К моему ужасу, на глазах у меня ряд бокалов превратился в красную лужу. Это была кровь моей матери. Проснуться мне удалось лишь с большим трудом. Громко трезвонил телефон.

Пока я ориентировалась в незнакомой обстановке, Лотти уже успела ответить. Когда я подняла свою отводную трубку, я услышала ее бодрый, умиротворенный голос: «Да, это доктор Хершель». Я повесила трубку и скосила глаза на маленький освещенный циферблат будильника: пять тринадцать. Бедная Лотти, подумала я, ну и собачья жизнь. И перекатилась на другой бок.

Через несколько часов телефон разбудил меня снова. Я смутно вспомнила предыдущий звонок и, не зная, вернулась ли Лотти, протянула руку к трубке.

— Алло, — сказала я и услышала голос Лотти. Я хотела уже опустить трубку на рычаг, когда послышался тихий дрожащий голосок:

— Можно попросить мисс Варшавски?

— Да, это я, Варшавски. Чем могу служить?

Раздался щелчок, означавший, что Лотти положила свою трубку.

— Это Джилл Тайер, — произнес дрожащий голосок, стараясь говорить спокойнее. — Вы не могли бы приехать ко мне домой?

— Прямо сейчас? — спросила я.

— Да, — выдохнула она.

— Конечно, моя лапочка. Прямо сейчас. Ты не могла бы предварительно сказать мне, в чем дело?

Я прижала трубку правым плечом к уху и уже одевалась. Было половина восьмого, и плотные джутовые шторы Лотти пропускали достаточно света, чтобы я могла одеваться, не включая электрический свет.

— Я... я не могу сейчас говорить. Меня зовет мама. Приезжайте, пожалуйста.

— О'кей, Джилл. Держись. Я приеду через сорок минут. — Я положила трубку и с лихорадочной поспешностью надела ту же одежду, что и накануне. Не забыла я прихватить с собой и револьвер. Затем я пошла в кухню, где Лотти ела тост и пила густой кофе по-венски.

— Итак, — сказала она. — Второй срочный вызов за сегодняшний день. Меня вызывала глупая девчонка, которая сделала неудачный аборт и залилась кровью. Что бы ей обратиться сразу ко мне. — Она сделала гримаску. — И конечно, все это надо было сделать тайком от матери. А куда же едешь ты?

— В Виннетку. К очень приятной и совсем неглупой девочке. — Перед Лотти лежала открытая «Сан таймс». — Ничего нового о Тайерах? — В моем голосе звучал панический страх.

Лотти налила мне чашку кофе, и я стала, обжигаясь, пить его большими глотками, одновременно просматривая газету, где я, однако, не нашла ничего меня интересующего. Я пожала плечами, взяла у Лотти намазанный маслом тост, поцеловала ее в щеку и поспешила на улицу.

По обычной своей осторожности, прежде чем выйти на улицу, я тщательно осмотрела лестницу и тротуар, примыкающий к дому. Я даже скользнула взглядом по заднему сиденью и капоту двигателя — не вскрывали ли его, — прежде чем сесть в машину. Дух Смейссена все еще продолжал меня преследовать.

Был как раз час пик, и движение было довольно интенсивное. Но когда я свернула на Иденс, моя машина была едва ли не единственной на дороге. Я дала Джилл свою визитную карточку главным образом для того, чтобы она чувствовала чью-то теплую заботу, но, честно сказать, не ожидала сигнала SOS. Стараясь не превышать допустимой скорости, я думала о том, почему она обратилась к моей помощи. Молоденькая девочка из предместья, которая никогда не сталкивалась со смертью, могла все еще испытывать потрясение, но, по моим наблюдениям, у нее был спокойный, уравновешенный характер. Может, что-то случилось с ее отцом?

Я выехала в 7.42 и в 8.03 свернула на Уиллоу-роуд. Неплохой результат, если считать, что я проехала пятнадцать миль, причем три из них в напряженном уличном движении. В 8.09 я подъехала к воротам особняка Тайера. Дальше путь был закрыт. Произошло что-то из ряда вон выходящее. Въезд был перекрыт полицейской машиной со сверкающей вертушкой, и весь двор был забит машинами и полицейскими. Я дала задний ход и поставила машину на гравиевой обочине. Только после того как я заглушила двигатель и вышла, я заметила обтекаемый черный «мерседес», который стоял во дворе в субботу. Но на этот раз он был не во дворе и стоял под каким-то странным углом на обочине. И он уже не был гладким и обтекаемым. Передние баллоны были сплющены, лобовое стекло было все в дырах, пробитых, как я предположила, пулями.

В районе, где я живу, подобное происшествие собрало бы шумную толпу зевак. Но здесь, на северном берегу, люди стояли небольшими спокойными группами. Их удерживал на расстоянии молодой подтянутый полицейский с усами.

— Да, они здорово изрешетили автомобиль мистера Тайера, — сказала я молодому полицейскому, проходя мимо.

Когда случается что-нибудь чрезвычайное, полиция не любит делиться имеющимися у нее сведениями. Они никогда не рассказывают, что произошло, и не отвечают на наводящие вопросы. Полицейские Виннетки не составляли исключения.

— Что вам надо? — подозрительно спросил молодой человек.

Я хотела ответить ему прямо и откровенно, но сообразила, что меня ни за что не пропустят во двор.

— Меня зовут Ви.Ай. Варшавски, — сказала я, улыбаясь с видом праведницы. — Я была гувернанткой мисс Джилл Тайер. Когда сегодня утром случилась эта беда, она позвонила мне и попросила срочно приехать.

Молодой коп нахмурился.

— У вас есть с собой какие-нибудь документы?

— Конечно, — уверенно ответила я; хотя и недоумевая, каким образом водительская лицензия может подтвердить мои слова, я все же покорно достала и предъявила ее.

— Хорошо, — сказал он, изучив ее достаточно внимательно, чтобы запомнить номер. — Вы можете поговорить с сержантом.

Оставив свой пост, он подвел меня к воротам.

— Сержант, — завопил он. Один из полицейских, стоявших возле ворот, обернулся. — Это гувернантка мисс Тайер.

— Благодарю вас, начальник, — сказала я с важным видом. Прошла по подъездной дороге к двери и повторила свою придуманную историю сержанту.

И он тоже насупился.

— Нас никто не предупреждал о приходе гувернантки. Вообще-то мы никого не пропускаем. Вы не журналистка?

— Конечно нет, — возмутилась я. — Послушайте, сержант, — сказала я с примирительной улыбкой. — Нельзя ли попросить мисс Тайер подойти к двери. Она скажет, звала она меня или нет. Если нет, я могу уйти. Но ведь она звонила мне, боюсь, что она будет очень расстроена, если вы меня не пропустите.

То, что один из членов семейства Тайеров, даже такой молодой, как Джилл, будет сильно расстроен, заставило сержанта призадуматься. Я боялась, что он позвонит Люси, но вместо этого он велел одному из своих людей привести мисс Тайер.

Минута шла за минутой, а она все не показывалась, и я уже стала опасаться, что меня заметила Люси и, естественно, разуверила полицию насчет моего утверждения, будто бы я была гувернанткой Джилл. Но немного погодя Джилл все же появилась. Ее овальное личико было полно беспокойства и горя, каштановые волосы — растрепаны. Когда она увидела меня, ее лицо немного прояснилось.

— А, это вы, — воскликнула она. — Они сказали, что пришла моя гувернантка, и я подумала, что это старая миссис Уидкенз.

— Так это не ваша гувернантка? — спросил патрульный.

Джилл посмотрела на меня с тоской и болью. Я вошла в дом.

— Скажи этому человеку, что ты посылала за мной, — сказала я.

— Да, да. Час назад я позвонила мисс Варшавски и попросила ее приехать.

Патрульный взирал на меня подозрительными глазами, но я была уже в доме, и одна из могущественного семейства Тайеров настаивала, чтобы я осталась. Он принял компромиссное решение, заставив меня вписать мое имя печатными буквами в его записную книжку. Все время, пока я это делала, Джилл тянула меня за руку, и, как только я кончила выводить свое имя, прежде чем патрульный мог задать какой-нибудь вопрос, я слегка хлопнула ее по спине и подтолкнула по направлению к холлу. Она отвела меня в маленькую комнату около большой зеленой статуи и закрыла дверь.

— Вы сказали им, что вы моя гувернантка? — Она все еще пережевывала эту мысль.

— Боюсь, что, если бы я сказала им правду, они меня не впустили бы, — объяснила я. — Полиция не любит пускать частных детективов в свои заповедники... Что произошло?

На ее лице вновь появилось скорбное выражение.

— Вы видели машину снаружи? — Я кивнула. — Это был мой отец, они убили его.

— Ты видела, как это случилось?

Она покачала головой и коснулась рукой носа и лба. По ее щекам заструились слезы.

— Я слышала выстрелы, — жалобно сказала она.

В комнате стояли кушетка и стол с несколькими журналами на нем. По обеим сторонам окна, выходящего на южную лужайку, — два кресла с тяжелыми подлокотниками. Я пододвинула их к столу и посадила Джилл в одно из них. Сама же уселась в другое, напротив.

— Прости, может, это и бестактно, ноя должна задать тебе несколько вопросов о случившемся. Но спешить с этим мы не будем, если хочешь, поплачь вволю.

Ее рассказ перемежался всхлипами.

— Мой папа обычно уезжает на работу между семью и семью тридцатью, — сказала она. — Иногда — раньше. Если в банке какая-нибудь особенно срочная работа. Я обычно еще спала, когда он уезжал. Люси готовила ему завтрак, а когда вставала я, она кормила и меня. Мама завтракает кофе и тостом в своей комнате. Она всегда на диете.

Я кивнула, давая понять, что не только запоминаю эти подробности, но и знаю, зачем она их рассказывает.

— Но сегодня ты не спала?

— Нет, — согласилась она. — Только вчера мы похоронили Пита, и у меня было так тяжело на душе, что я не могла спать — только чуть-чуть дремала. — Она перестала плакать и постаралась говорить более спокойным голосом. — Я слышала, как папа встал, но не пошла завтракать вместе с ним. В последнее время он был такой странный, и я боялась, что он скажет что-нибудь очень нехорошее о Пите. — Вдруг она разрыдалась. — Я не пошла с ним завтракать, а теперь он мертв, и у меня больше никогда не будет такой возможности. — Слова вырывались у нее короткими фразами, между всхлипами, и она повторяла их вновь и вновь.

Я взяла ее за руки.

— Я знаю, как это тяжело, Джилл. Но ведь ты не спасла бы его, если бы позавтракала с ним. — Я похлопывала ее по рукам, но ничего больше не говорила. И только когда рыдания немного утихли, я наконец сказала: — Расскажи мне, что случилось, моя лапочка, и мы подумаем с тобой, что мы можем предпринять.

Она собралась с духом и сказала:

— Рассказывать почти нечего. Моя спальня наверху. Я подошла к окну и смотрела, как он выезжает на улицу. — Она сглотнула, но тут же продолжила: — Самой улицы за кустами не видно, да и из моего окна не все видно, но по шуму я поняла, что он выехал на улицу и повернул к Шеридан. — Я поощрительно кивнула, все еще крепко держа ее за руки. — Я уже хотела вернуться к кровати, раздумывая, не одеться ли мне, когда услышала все эти выстрелы. Только... Только я не знала, что это выстрелы. — Она аккуратно смахнула две только что выступившие слезы. — Это было ужасно. Я услышала треск разлетающегося стекла, затем визг шин — так бывает, вы знаете, когда слишком крутой поворот, — и я подумала, уж не случилась ли авария. Он был в таком взвинченном состоянии, что мог поехать по Шеридан-роуд и сбить кого-нибудь.

Я сбежала вниз, как была в ночном халате, и тут откуда-то сзади прибежала Люси. Она кричала, чтобы я поднялась наверх и оделась, но я побежала прямо к машине. — Она вся сморщилась, борясь с подступающими слезами, закрыла глаза. — Это было ужасно. Папа, весь в крови, лежал на руле. — Она покачала головой. — Я все еще думала, что это несчастный случай — столкновение, но я не видела другой машины. Я подумала, что они, может быть, удрали, те, с визжащими шинами, но Люси, видимо, догадалась, что его застрелили. Во всяком случае, она не позволила мне подойти к автомобилю — я была босиком, — к этому времени кругом собралось уже много других машин, и Люси попросила кого-то вызвать полицию. Она хотела, чтобы я шла домой, но я не соглашалась до прибытия полиции. — Она глубоко вздохнула. — Я не могла оставить его одного, совсем одного...

— Конечно, моя ласточка. Ты поступила совершенно правильно. А твоя мама вышла из своей комнаты?

— Нет. Когда приехала полиция, мы вернулись в дом, и тогда я вспомнила о вас и позвонила. Но мне пришлось повесить трубку. — Я кивнула. — Люси разбудила маму и обо всем рассказала, мама заплакала и пошла ко мне. Когда она вошла, мне пришлось повесить трубку.

— Значит, ты не видела людей, которые убили твоего отца? — Она покачала головой. — А полиция считает, что убийцы были в отъехавшей машине?

— Они все время говорят о взрывном устройстве. А я думаю, что никакого взрывного устройства не было.

Я кивнула.

— Вполне разумно. А теперь я хочу задать тебе важный вопрос. Ты позвала меня, чтобы я тебя утешала и поддерживала, что я с удовольствием сделаю, или ты хочешь, чтобы я что-нибудь предприняла?

Она удивленно уставилась на меня своими серыми глазами, которые уже слишком много видели для ее лет.

— А что вы можете сделать? — спросила она.

— Ты можешь нанять меня как детектива, чтобы я нашла убийц твоего папы и брата, — сказала я деловым тоном.

— Но у меня же нет денег, только на карманные расходы. Когда мне исполнится двадцать один год, я получу свою долю наследства, но сейчас мне только четырнадцать.

Я рассмеялась:

— Не огорчайся. Если ты хочешь меня нанять, принеси мне доллар, и я дам тебе расписку, и это будет означать, что ты меня наняла. Но тебе придется поговорить об этом со своей матерью.

— Мои деньги наверху, — сказала она, вставая. — Вы думаете, что папу убил тот же человек, который убил и Пита?

— Не исключено, хотя у меня пока нет никаких достоверных свидетельств.

— Но может быть, этот человек хочет уничтожить всю нашу семью?

Я задумалась. Конечно, такую возможность нельзя было исключать, но это был уж очень драматический способ расправиться со всем семейством, к тому же и очень медленный.

— Навряд ли, — сказала я наконец. — Такое предположение имеет под собой некоторые основания, но ведь если бы они хотели расправиться со всей семьей, почему бы им не сделать этого вчера, когда вы были в машине все вместе.

— Я пойду за деньгами, — сказала Джилл, направляясь к двери. Как раз в этот миг холл пересекала Люси.

— Так вот ты где, — резко сказала она. — Твоя мама хочет тебя видеть, а ты спряталась здесь. — Она заглянула в комнату. — Да еще уединилась с этой сыщицей. Уходи, — сказала она, обращаясь ко мне. — У нас и без того тут достаточно бед, чтобы накликать новые.

— Извините, Люси, — сказала Джилл тоном совершенно взрослой женщины. — Мисс Варшавски здесь по моему приглашению. И она уйдет, только если я попрошу ее об этом.

— Посмотрим, что скажет на это ваша мать, — едко сказала Люси.

— Я сама с ней поговорю, — резко возразила Джилл. — Подождите, пожалуйста, пока я принесу деньги, — добавила она, обращаясь ко мне.

После ухода Джилл Люси сказала:

— Я только знаю, что мистер Тайер возражал против вашего присутствия здесь; и я думаю, что бы он сказал, если бы увидел вас...

— Мы обе знаем, что он уже ничего не может сказать, — перебила я. — Но если бы он откровенно рассказал мне или кому-нибудь другому, что именно его заботило, вполне вероятно, он не погиб бы сегодня утром... Послушайте. Я испытываю к Джилл большую симпатию и очень хотела бы ей помочь. Она позвонила мне сегодня утром не потому, что нуждалась во мне как в частном детективе, боюсь, она и понятия не имеет, что это такое, но потому, что нуждается в моем участии. Вы не думаете, что она здесь одинока?

Люси посмотрела на меня с кислым видом.

— Возможно, мисс детектив, возможно. Но если бы Джилл лучше относилась к своей матери, возможно, и та тоже относилась бы к ней лучше.

— Понятно, — сказала я сухо.

Тут как раз возвратилась Джилл.

— Ваша мать ждет вас, — резко напомнила Люси.

— Я знаю, — выкрикнула Джилл. — Сейчас я к ней пойду.

Она вручила мне доллар, и я с серьезным видом написала расписку на листке своего блокнота. Люси, стянув губы в тонкую щель, следила за всем этим с разгневанным видом. Как и в субботу, мы прошли через длинный холл. Миновав библиотеку, мы оказались в задней части дома.

Люси открыла дверь слева и сказала:

— Вот она, миссис Тайер. А с ней эта ужасная женщина-детектив, которая вымогает у нее деньги. В субботу мистер Тайер вышвырнул ее из дома, но она опять здесь.

Стоявший возле двери патрульный окинул меня удивленным взглядом.

— Люси, — взъярилась Джилл. — Это ложь.

Она прошла мимо высказывавшей ей свое осуждение женщины прямо в комнату. Я стояла за Люси, глядя через ее плечо. Комната была восхитительная, сплошь застекленная с трех сторон. На востоке большое окно выходило на озеро, на севере можно было видеть чудесную лужайку с зеленым теннисным кортом. Комната была обставлена плетеной бамбуковой мебелью с веселого вида желто-красными подушками, торшерами; пол был затянут паласом. Множество растений и цветов придавало комнате сходство с оранжереей.

Миссис Тайер сидела в самом центре этой чудесной комнаты. Даже без макияжа, слегка заплаканная, она выглядела очень красивой; я сразу же узнала ее по портрету, помещенному во вчерашней «Геральд стар». Очень хорошенькая молодая женщина, по всей видимости старшая сестра Джилл, сидела в почтительной позе возле своей матери, а напротив нее сидел слегка сконфуженный красивый молодой человек в рубашке для игры в поло и клетчатых брюках.

— Пожалуйста, Джилл, я не понимаю ни одного слова из того, что говорите вы с Люси, но, пожалуйста, не кричи, дорогая, мои нервы совершенно не в состоянии переносить этого.

Я прошла мимо Люси в комнату и приблизилась к кушетке, где полувозлежала миссис Тайер.

— Миссис Тайер, примите мои соболезнования по поводу утраты вашего мужа и сына, — сказала я. — Меня зовут Ви.Ай. Варшавски. Я частный детектив. Сегодня утром ваша дочь попросила меня приехать и при возможности помочь.

— Я зять миссис Тайер, — сказал молодой человек, выпятив челюсть, — и я могу с уверенностью сказать, что, если в субботу мой тесть вышвырнул вас из дома, ваше присутствие здесь нежеланно.

— Ты попросила ее приехать, Джилл? — спросила молодая женщина, явно шокированная.

— Да, попросила, — ответила Джилл с упрямым выражением лица. — И ты не можешь выгнать ее, Джек, это не твой дом. Я попросила приехать, и я наняла ее, для того чтобы она выяснила, кто убил папу и Пита. Она считает, что это сделал один и тот же человек.

— Послушай, Джилл, — сказала старшая сестра. — Я думаю, что это дело полиции, и тебе незачем тревожить мать, нанимая частных детективов.

— Как раз это я и старалась внушить ей, миссис Торнсдейл, — раздался ликующий голос Люси.

Джилл сморщилась; казалось, она вот-вот заплачет.

— Успокойся, моя ласточка, — сказала я. — У всех и без того взвинченные нервы, зачем лишние споры? Почему бы тебе не представить мне всех присутствующих.

— Извините, — проговорила она. — Это моя мать, моя сестра Сьюзан Торнсдейл и ее муж Джек. И Джек думает, что можно помыкать мной, как и Сьюзан, но...

— Спокойнее, Джилл, — сказала я, кладя руку ей на плечо.

Сьюзан была вся пунцовая.

— Ты испорченная, избалованная девчонка, Джилл; тебе следовало бы проявлять больше уважения к человеку, куда более опытному, чем ты. Ты представляешь себе, что будут говорить люди о нашем папе и об этом убийстве? Дело выглядит так, буд-" то его убили гангстеры, а это может навести кое-кого на подозрение, будто наш папа был связан с гангстерской бандой. — Ее голос поднимался все выше, вплоть до последнего предложения.

— Похоже, что тут действовала организованная преступность, — сказала я. — Некоторые гангстерские шайки совершают такие убийства, но обычно у них не бывает достаточно ресурсов.

— Послушайте, — сердито произнес Джек. — Мы же попросили вас уйти. А вы, видимо, решили блеснуть своим красноречием. Сьюзан сказала правильно: нам будет достаточно трудно объяснить смерть мистера Тайера, а уж вмешательство частного детектива нам и совсем ни к чему.

— И это все, что вас беспокоит, — вскричала Джилл. — Что скажут посторонние люди? А смерть Пита и папы вас совершенно не волнует.

— Никто так горько не сожалеет о смерти Питера, как я, — сказал Джек. — Но если бы он слушался своего отца и жил в приличной квартире, а не в этой трущобной развалюхе, да еще вместе со своей потаскухой, его бы не убили.

— О! — прорыдала Джилл. — Как вы можете говорить так о Питере? Он пытался делать что-то действительно полезное, важное... Вы такой лицемер. Вы и Сьюзан только и думаете о том, сколько денег зарабатываете, да еще о том, что скажут о вас соседи. Ненавижу вас. — Она разразилась новым потоком слез и бросилась мне в объятия. Я ласково обняла ее правой рукой, а левой стала искать в сумке мой носовой платок.

— Джилл, — сказала миссис Тайер мягким, жалобным голосом. — Пожалуйста, не кричи так, доченька. Мои нервы совершенно не выдерживают крика. Я точно так же, как и ты, сожалею о смерти Пита, но Джек прав, доченька: если бы он слушался советов отца, всего этого не случилось бы и его отец был бы все еще... — Ее голос прервался, и она тихо заплакала.

Сьюзан обвила одной рукой мать и похлопала ее по плечу.

— Видите, что вы натворили, — язвительно сказала она, обращаясь то ли ко мне, то ли к сестре, я не поняла.

— Не знаю, как вас там зовут, польская сыщица, но вы уже причинили достаточно беспокойства, — начала Люси.

— Не смейте говорить с ней таким тоном, — крикнула Джилл, прижимаясь к моему плечу, отчего ее голос звучал приглушенно. — Ее зовут мисс Варшавски, и вы должны называть ее «мисс Варшавски».

— Я сожалею, мама, — сказал Джек с удрученной улыбкой, — но, поскольку Джилл не желает слушать ни свою сестру, ни меня, скажите ей, пожалуйста, чтобы она увела эту женщину.

— Успокойся, Джек, — сказала теща, опираясь о Сьюзан. Не глядя на него, она протянула ему свою руку, и я с удивлением заметила, что ее глаза отнюдь не красны от слез. — У меня просто нет сил уговаривать Джилл, когда она в таком настроении. — Однако она села прямо, все еще держась за руку Джека, и внимательно посмотрела на дочь. — Джилл, я просто не выдерживаю, когда ты так буйствуешь. Вы с Питером никогда никого не слушали. Если бы Пит был послушным сыном, он был бы сейчас жив. Но после того что произошло с Питом и Джоном, я не могу думать ни о чем другом. Пожалуйста, не говори больше с этим детективом. Она только добивается, чтобы ее имя напечатали в газетах, а я не хочу никакого нового скандала.

Прежде чем я смогла что-нибудь выговорить, Джилл вырвалась из моих объятий, все ее личико было пунцовое.

— Не смей так говорить со мной! — крикнула она. — Я любила Питера и папу, а ты нет. Это ты позоришь нашу семью. Все знают, что ты не любила папу. Все знают, что ты встречалась с доктором Малгрейвом. Может быть, папа потому и...

Сьюзан вскочила с кушетки и залепила своей сестре громкую пощечину.

— Да замолчи ты, проклятая девчонка!

Миссис Тайер снова заплакала, на этот раз уже всерьез. Под напором сильных, непреодолимых чувств зарыдала снова и Джилл.

В этот момент в сопровождении одного из патрульных в комнату с обеспокоенным видом вошел какой-то человек в строгом деловом костюме.

Он подошел к миссис Тайер и взял ее за руки.

— Как только я услышал эти печальные новости, я сразу же приехал, Маргарет. Как ты себя чувствуешь?

Сьюзан покраснела. Джилл перестала рыдать. Джек сидел, как будто проглотил палку. Миссис Тайер обратила на только что пришедшего большие, полные трагического выражения глаза.

— Как хорошо, что ты пришел, Тед, — достаточно смело, хотя и полушепотом, сказала она.

— Доктор Малгрейв, если не ошибаюсь — сказала я.

Он отпустил кисти рук миссис Тайер и выпрямился.

— Да, я доктор Малгрейв. — Он посмотрел на Джека. — Эта женщина — полицейский?

— Нет, — ответила я. — Я частный детектив. Мисс Тайер наняла меня, чтобы я установила, кто убил ее отца и брата.

— Маргарет? — недоверчиво переспросил он.

— Нет. Мисс Тайер. Джилл, — сказала я.

— Миссис Тайер только что велела вам оставить ее дом и оставить ее дочь в покое. Я думаю, что даже самый навязчивый адвокат понял бы, что в его услугах здесь не нуждаются, — вмешался Джек.

— Тише на поворотах, Торнсдейл, — сказала я. — Какая муха вас укусила? Джилл попросила меня приехать, потому что была страшно напугана — как и всякая нормальная девочка на ее месте. Но вы все так ополчились против меня, что я невольно задумалась: уж не скрываете ли вы что-то?

— Что вы хотите сказать? — нахмурился он.

— Почему вы не хотите, чтобы я расследовала убийство вашего тестя?. Вы боитесь какого-то разоблачения? Может быть, он и Питер поймали вас на каком-то воровстве и вам пришлось пристрелить их, чтобы замять это темное дело?

Он онемел от бешенства.

— А как насчет вас, доктор? Может, мистер Тайер узнал о ваших отношениях с его женой и пригрозил ей разводом, но вы решили, что богатая вдова — более лакомый кусочек, чем разведенная женщина, которая вряд ли получила бы достаточно большое содержание?

— Эй вы, как бы вас там ни звали, послушайте. Я не желаю слушать эти грязные инсинуации.

— Тогда молчите, — сказала я. — Или, может быть, Люси руководит отсюда ограблением богатых домов на северном берегу, как экономка, она, вероятно, знает, где хранятся драгоценности, важные документы и тому подобные веши. Когда мистер Тайер и его сын заподозрили, что она работает наводчицей, она наняла убийцу. — Я с энтузиазмом улыбнулась Сьюзан, которая бормотала что-то невнятное; я чувствовала, что моя фантазия разгуливается все сильнее. — Вероятно, и у вас мог бы быть свой мотив преступления, миссис Торнсдейл. Я хочу сказать, что ваше враждебное отношение удивляет меня. Чем большее нежелание проявляете вы, чтобы я провела расследование, тем подозрительнее кажется мне ваше поведение.

На некоторое время воцарилось молчание. Малгрейв сел возле миссис Тайер и вновь взял ее за руки. Сьюзан была похожа на кота, готового плюнуть на собаку. Моя клиентка сидела на одном из бамбуковых кресел, сложив руки на коленях. Она внимательно следила за происходящей сценой.

— Уж не хотите ли вы нас запугать, нас, семью Тайер? — спросил Малгрейв.

— Если вы имеете в виду, что я угрожаю выяснить правду, то ответ будет: да. При этом я, конечно, не исключаю, что вскроется множество грязных вещей, боюсь, что этого не избежать.

— Минутку, Тед, — сказал Джек, махнув рукой пожилому человеку. — Я знаю, как обходиться с такими, как она. — Он кивнул мне: — Назовите свою цену, — сказал он, вытаскивая чековую книжку.

У меня было поползновение вытащить «смит-и-вессон» и съездить его рукояткой по голове.

— Какая глупость, Торнсдейл, — резко сказала я. — Не все в жизни покупается. Несмотря на вас, на вашу тещу, на мэра Виннетки, я уже расследую это убийство — эти убийства. — Я безрадостно рассмеялась. — Два дня назад Джон Тайер предлагал мне пять тысяч долларов, чтобы я прекратила расследование. Вы здесь, на северном берегу, живете в каком-то воображаемом мире. Вы полагаете, что можете откупиться от любых неприятностей точно так же, как вы нанимаете мусорщика, чтобы он вывозил всю грязь, которая здесь накапливается, как вы нанимаете Люси, чтобы она поддерживала для вас порядок. Сильно ошибаетесь. Джон Тайер мертв. Он был вовлечен в какое-то грязное дело и не смог откупиться, точно так же, как не мог спасти и своего сына. Отныне причина их смерти не является вашей личной тайной. Эта тайна — общее достояние. Я и хочу ее раскрыть.

Миссис Тайер тихо стонала. Джек был явно смущен. Пытаясь как-то сохранить свое достоинство, он сказал:

— Разумеется, если вы собираетесь совать нос не в свое дело, мы не можем вас остановить. Мы только считаем, что этим должна заниматься полиция.

— Они не слишком-то поворотливы, — сказала я. — Они считали, что убийца Питера сидит за тюремной решеткой, но сегодня утром, пока заключенный ел свой тюремный завтрак, была убита вторая жертва — Джон Тайер.

Сьюзан повернулась к Джилл:

— Это все ты виновата. Привела сюда эту сыщицу, которая осыпает нас оскорблениями, — я никогда не испытывала ничего подобного в своей жизни. Папа убит, и что же ты предприняла — привела какую-то постороннюю женщину, которая унижает нас своими несправедливыми домыслами.

Малгрейв повернулся к миссис Торнсдейл, и Джек и Сьюзан заговорили с ним оба. Тем временем я подошла к Джилл, встала перед ней на колени и заглянула ей в лицо. Она была на грани обморока.

— Послушай, я думаю, тебе надо уехать отсюда. Нет ли у тебя какого-нибудь друга или родственника, который мог бы тебя приютить, пока худшее не останется позади.

Подумав с минуту, она покачала головой.

— Нет. У меня, конечно, множество подруг, но я не думаю, чтобы их матери пригласили меня к себе на несколько дней. — Она беспомощно улыбнулась. — Джек же говорил, что это скандальная история. Как жаль, что нет Аниты.

Поколебавшись, я сказала:

— А ты не хотела бы поехать со мной в Чикаго? Моя квартира разгромлена, и я живу у своей подруги, она с удовольствием примет и тебя на несколько дней. — Я знала, что Лотти не будет возражать против еще одного жильца. А я смогу задать Джилл кое-какие вопросы. К тому же я хотела ненадолго оторвать ее от семьи. Она была не робкого десятка и могла постоять за себя, но после того потрясения, которое она испытала, потеряв отца и брата, нуждалась в милосердии и покое.

Ее лицо просветлело.

— Вы в самом деле меня приглашаете?

Я кивнула.

— Пока тут идет спор, сбегай наверх, в свою комнату, и возьми с собой то, что тебе может понадобиться.

Когда она убежала, я сообщила миссис Тайер о том, что приглашаю с собой Джилл. Это, как и следовало ожидать, вызвало новый всплеск страстей.

Однако Малгрейв сказал:

— Сейчас важнее всего абсолютный покой для Маргарет — миссис Тайер. Если Джилл и в самом деле действует ей на нервы, пусть она поживет несколько дней вне дома. Я наведу справки об этой особе, и, если отзывы будут отрицательные, мы всегда сможем забрать Джилл домой.

Миссис Тайер улыбнулась улыбкой мученицы:

— Спасибо, Тед. Если ты одобряешь, я уверена, что все будет в порядке. Надеюсь, вы живете в благополучном районе, мисс...

— Варшавски, — сказала я сухо. — На этой неделе там еще никого не застрелили из автомата.

Малгрейв и Джек решили, что я должна назвать кого-нибудь, кто мог бы меня рекомендовать. Я поняла, что они пытаются соблюсти хоть какие-то приличия, и назвала им имя одного из моих старых профессоров-правоведов. Он будет изумлен, но выскажется положительно, если его попросят отрекомендовать меня.

Джилл вернулась причесанная и умытая. Она подошла к матери, которая все еще сидела на кушетке.

— Прости меня, мама, — шепнула она. — Я не хотела тебя огорчать.

Миссис Тайер слабо улыбнулась.

— Ничего, дорогая. Я понимаю: тебе трудно понять, что я чувствую. — Она посмотрела на меня. — Пожалуйста, позаботьтесь о ней. Ради меня.

— Да, конечно, — ответила я.

— Надеюсь, вы не доставите нам неприятностей, — предостерег меня Джек.

— Постараюсь, мистер Торнсдейл. — Я подхватила чемодан Джилл, и мы с ней направились к двери.

В дверях Джилл остановилась и оглянулась на свою семью.

— До свидания, — сказала она.

Все посмотрели на нее, но никто не проронил ни слова.

Когда мы подошли к парадной двери, я объяснила сержанту, что мисс Тайер нуждается в покое и заботе и проведет у меня несколько дней; получила ли полиция от нее все необходимые показания? Переговорив со своим лейтенантом по радио, он согласился отпустить ее — при условии, что я дам свой адрес. Я дала адрес, и мы пошли по подъездной дороге.

По пути Джилл не обронила ни слова. Она смотрела прямо перед собой и не обращала никакого внимания на окружающую местность. Только когда мы въехали на улицу Кеннеди с ее светофорами, она наконец повернулась ко мне.

— Может быть, я поступила неправильно, что оставила свою мать?

Я нажала на тормоза, пропуская вперед пятидесятитонную махину.

— Видишь ли, Джилл, все они старались внушить тебе чувство вины. Неудивительно, что ты чувствуешь себя виноватой, этого ведь они и добивались.

Несколько минут она переваривала мои слова.

— В смерти моего папы есть что-то и в самом деле вызывающее подозрение?

— Многие, возможно, обсуждают его смерть. Поэтому Джек и Сьюзан очень нервничают. И все же главный вопрос — почему его убили, — и даже ответ на этот вопрос не должны вызывать у тебя опасения скандала. — Я обошла фургон, развозящий экземпляры «Геральд стар». — Дело в том, что у тебя должно быть свое собственное чувство справедливости. Возможно, твой отец пошел на столкновение с бандой людей, которые расстреливают тех, кого считают своими противниками, потому что они оскорбляли его чувство справедливости. В этом нет ничего постыдного. И даже если окажется, что он занимался какой-то сомнительной деятельностью, это не должно затрагивать тебя, если ты сама этого не хочешь. — Я перестроилась в другой ряд. — Я не верю в то, что грехи отцов непременно должны пасть на головы их детей, и я не верю в людей, вынашивающих месть в течение двадцати лет.

Джилл недоуменно взглянула на меня.

— Конечно, это случается. Но вы должны сами хотеть, чтобы это случилось. Как эта несчастная женщина, твоя мама. — Джилл кивнула. — А несчастна она, возможно, из-за того, что произошло три десятка лет назад. Это был ее собственный выбор. Такой же выбор и перед тобой. Положим, мы выясним, что твой отец и в самом деле преступник. Это, конечно, тяжелое испытание. Но оно сможет отравить твою жизнь только в том случае, если ты это допустишь. В этой жизни происходит много такого, за что ты не несешь никакой ответственности. Например, смерть твоего отца и брата. Но какое влияние эти события окажут на твою жизнь — зависит от тебя самой. Ты можешь ожесточиться, хотя, судя по твоему характеру, это мало вероятно, а можешь воспользоваться этим уроком для своей дальнейшей жизни.

Я вдруг поняла, что проехала Аддисон, и вынуждена была свернуть на Белмонт.

— Извини, я прочитала тебе целую проповедь и так увлеклась, что проехала нужный" поворот. Но ведь проповедь никому не помогает.

Джилл кивнула и ничего не ответила; я же проехала на север по Пуласки и затем свернула к востоку от Аддисон.

— Без Питера мне так одиноко, — сказала она наконец. — Он был единственный в нашей семье, кто... кто любил меня.

— Да, тебе придется трудно, моя ласточка, — ласково сказала я и пожала ей руку.

— Спасибо, что приехали ко мне, мисс Варшавски, — шепнула она.

Мне пришлось нагнуться к ней, чтобы расслышать ее слова.

— Друзья зовут меня Вик, — сказала я.


Глава 11

Дружеские советы


Прежде чем вернуться в себе на квартиру, я заехала в клинику Лотти, чтобы поблагодарить ее за гостеприимство и спросить, не нуждается ли Джилл в какой-нибудь медицинской помощи после испытанного ею потрясения. В маленькой приемной ждала небольшая группа женщин с детьми. Джилл с любопытством осмотрелась. Я сунула голову во внутреннюю дверь.

— Здравствуй, Вик, — поздоровалась со мной молодая пуэрториканка, медсестра Лотти. — Лотти принимает пациентку. Тебе что-нибудь нужно?

— Привет, Кэрол. Скажи ей, что я хотела бы отвезти мою молодую подругу к ней домой, я говорю о той, которую ездила повидать сегодня утром. Она знает, о ком речь. И попроси ее от моего имени быстро посмотреть ее: девочка она здоровая, но перенесла сильный стресс.

Кэрол зашла в маленький медицинский кабинет и несколько минут о чем-то говорила.

— Введи ее в кабинет. После того как миссис Сеги уйдет, Лотти быстро ее осмотрит. И конечно, отведи ее на квартиру.

Я отвела Джилл в кабинет Лотти, сопровождаемая неодобрительными взглядами заждавшихся пациенток. Пока мы ждали, я рассказала ей немного о Лотти. Эмигрантка после аншлюса Австрии, блестящая студентка медицинского факультета Лондонского университета, не зависимый ни от кого доктор, верный друг. А тут как раз появилась и Лотти.

— Мисс Тайер? — весело сказала она. — Вик привезла тебя, чтобы ты чуточку отдохнула у нас. Очень хорошо.

Она приподняла подбородок Джилл, осмотрела ее зрачки, сделала несколько простых тестов, продолжая одновременно разговаривать.

— Что случилось? — спросила она.

— Застрелили отца.

Лотти поцокала языком и покачала головой. Затем повернулась к Джилл:

— А теперь открой рот. Конечно же я знаю, что у тебя не болит горло, но я доктор и должна все видеть. Хорошо. С тобой все в порядке, но тебе надо отдохнуть и поесть. Когда отвезешь ее домой, Вик, дай ей немного бренди. Не говори с ней слишком много, пусть она отдохнет. Тебе куда-нибудь надо еще съездить?

— Да, у меня много дел.

Выпятив губы, она с минуту подумала.

— Через час я пришлю к ней Кэрол. Она сможет побыть с Джилл, пока кто-нибудь из нас не вернется домой.

В этот момент я осознала, какая дивная женщина Лотти. Боясь, что за мной следит, Эрл, я не хотела оставлять Джилл одну. То ли Лотти поняла это, то ли просто почувствовала, что нельзя оставлять одну испуганную девочку, но мне даже не пришлось высказывать свое беспокойство, она мгновенно все уладила.

— Замечательно. Я подожду Кэрол.

Мы покинули клинику, по-прежнему сопровождаемые хмурыми взглядами, а Кэрол тем временем пригласила следующую пациентку.

— Не правда ли, она очень милая? — сказала Джилл, когда мы сели в машину.

— Лотти или Кэрол?

— Обе они, но особенно Лотти. Она не обратила ни малейшего внимания, что я появилась вот так, неожиданно.

— Нет. У Лотти только одна забота — помогать людям; на это направлены все ее инстинкты. И при этом она не проявляет никакой сентиментальности.

Когда мы приехали домой, я велела Джилл подождать в машине, пока я не осмотрю улицу и вход в дом. Мне не хотелось пугать ее, но я не могла допустить, чтобы в нее стреляла какая-нибудь тварь. Однако ничего подозрительного я не заметила Может быть, Эрл всерьез поверил, что напугал меня до потери сознания. А может быть, с тех пор как полиция арестовала бедного Дональда Маккензи, он успокоился.

Когда мы вошли в квартиру, я сказала Джилл, чтобы она приняла горячую ванну. Я хотела приготовить завтрак и задать ей несколько вопросов, а затем уложить в постель.

— По твоим глазам я вижу, что ты давно уже не спала, — сказала я.

Джилл смущенно согласилась. Я помогла ей распаковать ее маленький чемодан в комнате, где я спала; сама же я решила, что буду спать на кушетке в гостиной. Я взяла одну из огромных белых простынь Лотти и отвела ее в ванную.

Тут я почувствовала, что сильно проголодалась; было уже десять, а я даже не съела того тоста, который сунула мне Лотти. Сока в холодильнике не оказалось: Лотти никогда ничего не пила из консервных банок. Я нашла пластмассовый ящик с апельсинами и надавила небольшой кувшин сока, затем, посвистывая, пожарила в тостере ломоть светлого венского хлеба. Я вдруг обнаружила, что, невзирая на смерть Тайера и все необъяснимые осложнения, с которыми было связано расследование, я чувствую себя превосходно. И какой-то инстинкт подсказывал мне, что события не заставляют себя ждать.

Когда Джилл появилась, розовая и сонная, из ванной, я усадила ее за еду; никаких вопросов я задавать не стала, а только удовлетворяя ее любопытство, рассказала кое-что о себе. Ей очень хотелось знать, всегда ли я нахожу убийцу.

— Это первое убийство, которое я непосредственно расследую, — ответила я. — Но вообще-то я всегда стараюсь добраться до самой сути проблем, которыми занимаюсь, как детектив.

— А вам не страшно? — спросила Джилл. — Ведь вас зверски избили, вашу квартиру разгромили, и, вероятно, те же самые люди убили моего папу и Пита.

— Конечно, страшно, — спокойно сказала я. — Только полный болван может не испытывать страха в таком опасном положении. Но самое важное не паниковать; надо только проявлять усиленную осторожность и сохранять здравый смысл. А теперь я хочу, чтобы ты рассказала мне, с кем твой отец встречался в последние дни и о чем они говорили, все, что помнишь. Мы сядем на кровать, ты выпьешь горячего молока с бренди, как велела Лотти, и, после того как мы закончим наш разговор, сразу уснешь.

Она пошла вместе со мной в спальню и села на кровать, послушно попивая молочко. Я добавила в него коричневый сахар, толченый мускатный орех и все это тщательно перемешала. Она сделала гримаску, но продолжала пить молоко.

— Когда я приезжала в субботу, ты сказала, что твой отец сперва не поверил, что это Маккензи убил твоего брата, но соседи убедили его в том, что это правда. Кто эти соседи?

— Приходило много людей, и все они говорили почти одно и то же. Вы хотите знать их имена?

— Если ты их помнишь и помнишь то, что они говорили. Она перечислила больше десятка человек, среди них Ярдли Мастерса и его жену, только их имена я и знала. Я получила подробные сведения об истории взаимоотношений между семьями; Джилл морщила лицо, изо всех сил стараясь вспомнить, что именно они все говорили.

— Ты сказала, что все они говорили почти одно и то же, — повторила я немного погодя. — Но, может, кто-нибудь из них более энергично настаивал на своей точке зрения?

Она кивнула:

— Мистер Мастерс. Папа как безумный твердил, что это сделал отец Аниты, а мистер Мастерс возразил ему на это: «Послушай, Джон, я бы на твоем месте воздержался утверждать подобные вещи. Может выплыть многое такое, чему лучше было бы оставаться в тени». Тут папа просто взбесился. «Что ты имеешь в виду? — закричал он. — Уж не угрожаешь ли ты мне?» И мистер Мастерс ответил; «Конечно нет, Джон. Мы же друзья. Просто советуем тебе, как лучше поступить».

— Понятно, — сказала я. — Весьма любопытно. И это было все?

— Да. Но после ухода мистера и миссис Мастерс папа сказал, что он, пожалуй, не прав; это меня порадовало, потому что конечно же Анита не могла убить Питера. Но затем папа начал говорить ужасные вещи о Питере.

— Ну ладно, не будем пока об этом. Я хочу, чтобы ты успокоилась и уснула. А вчера что-нибудь случилось?

— Вчера он ругался с кем-то по телефону, но с кем и из-за чего, я не знаю. Возможно, речь шла о какой-то банковской сделке, потому что он сказал: «Я не буду принимать в этом никакого участия». Это все, что я слышала. Он был таким... странным. — Она отпила немного молока. — На похоронах я старалась держаться от него подальше. И когда я услышала, как он кричит по телефону, я поспешила выйти. Тем более что Сьюзан сказала, чтобы я надела приличное платье и вышла в гостиную ко всем этим нудным людям, которые собрались на похороны поэтому я потихоньку ушла на пляж.

Я рассмеялась:

— Умница... Этот телефонный разговор: твой отец позвонил сам или ему позвонили?

— Я уверена, что он позвонил сам. Во всяком случае, я не слышала никакого звонка.

— Это важно. А теперь забудь обо всем, о чем мы говорили. Допей свое молоко, а я тем временем причешу твои волосы. И ложись спать.

Она была совершенно измучена и, как только я кончила ее причесывать, последовала моему совету.

— Побудьте со мной, — сонно попросила она. Я задернула вторые шторы, за джутовыми, и села около Джилл, держа ее за руку. Что-то в этой девочке трогало мое сердце, заставляло меня мечтать о собственном ребенке. Пока она не уснула глубоким сном, я внимательно за ней наблюдала.

В ожидании прихода Кэрол я позвонила нескольким людям, прежде всего Ральфу. Мне пришлось ждать несколько минут, пока секретарь разыскала его на этаже. Наконец в телефоне послышался его бодрый и веселый голос:

— Ну как дела, Шерлок?

— Очень неплохо, — ответила я.

— Ты звонишь не для того, чтобы отменить сегодняшний ужин? — спросил он.

— Нет, нет, — уверила я его. — Я хочу обратиться к тебе с одной просьбой, тебе будет нетрудно ее выполнить.

— Какая же это просьба?

— Выясни, пожалуйста, не звонил ли твоему боссу один человек по имени Эндрю Мак-Гро. Разумеется, он не должен об этом знать.

— Ты все еще занимаешься этим делом? Но ведь это все равно что подхлестывать мертвую кобылу, — сказал он слегка раздраженным тоном.

— Я еще ни с кого не сняла подозрений. Даже с тебя.

— Но полиция арестовала преступника.

— В таком случае твой босс невиновен. Ну сделай, пожалуйста, услугу даме, у которой выдалась трудная неделя.

— Хорошо, — согласился он без особой радости. — Но я хочу, чтобы ты поверила, что полиция не хуже тебя знает, как ловить убийц.

Я рассмеялась:

— Ты не единственный, кто... Кстати, знаешь ли ты, что отец Питера убит сегодня утром?

— Что? — воскликнул он. — Как это произошло?

— Его застрелили из автомата. Жаль, конечно, что Дональд Маккензи уже в тюрьме, но на северном берегу, наверное, можно отыскать какого-нибудь другого наркомана, чтобы взвалить на него вину за это убийство.

— Ты считаешь, что это убийство связано с убийством Питера?

— Если два члена одной семьи убиты в течение одной недели, воображение невольно связывает эти два события.

— Хорошо, хорошо, — сказал Ральф. — Ты убедила меня. Твой сарказм ни к чему... Я спрошу секретаря Ярдли.

— Спасибо, Ральф. До вечера.

Бланк о выплате пособия, адресованные Тайеру слова Мастерса, которые вполне могли быть замаскированными угрозами. Не так уж вроде бы и много, но вполне может служить отправной точкой для расследования. Привлекал интерес к себе и Мак-Гро, и тот факт, что он знает Смейссена. Если бы я смогла связать как-то Мак-Гро и Мастерса или Мастерса и Смейссена... Надо было попросить Ральфа, чтобы он проверил, не звонил Ли и Эрл. Но это можно сделать сегодня вечером. Допустим, Мак-Гро и Мастерс делают вместе какое-то, не будем уточнять какое, дело. Если они люди умные, звоня друг другу, они не будут называть никаких имен. Даже очаровательная секретарша Мак-Гро может выдать его полиции, если услышит что-нибудь достаточно компрометирующее. Но ведь они могут где-то встретиться за бокалом виски. Я могу обойти бары в районе Лупа и около штаб-квартиры Точильщиков и узнать, не видел ли их кто-нибудь вместе. Их или Тайера и Мак-Гро. Нужны только фотографии, но где их достать?

Когда приехала Кэрол, я искала нужный мне номер в телефонном справочнике.

— Джилл спит, — сообщила я ей. — И надеюсь, не скоро проснется.

— Хорошо, — сказала она. — Я принесла с собой все старые медицинские карточки; в клинике мы всегда слишком заняты, чтобы подновить их, а тут как раз удобный случай для этого.

Мы поболтали несколько минут о ее матери, у которой была эмфизема легких, затем о поджигателях, которые наводили страх на весь район, затем я пошла опять звонить.

Я позвонила Мюррею Райерсону, репортеру из отдела криминальной хроники в «Геральд стар», который брал у меня интервью по поводу компании «Трансикон». У него была своя колонка, и писал он недурно. Время было предобеденное, и я не была уверена, что застану его в редакции, но мне повезло.

— Райерсон, — послышался густой бас в трубке.

— Это Ви.Ай. Варшавски.

— Привет, — сказал он, как хороший профессионал, припоминая меня без малейшего труда. — Нет ли у вас сегодня какого-нибудь хорошего материала для меня?

— Пока еще нет. Но, возможно, на этой неделе что-нибудь и будет. Но мне нужна помощь. Пара фотографий.

— Чьих?

— Обещайте не делать никаких выводов, пока у меня не будет веских доказательств.

— Я могу обещать только в том случае, если это не имеет отношения к тому, чем мы сейчас занимаемся.

— Эндрю Мак-Гро не входит в число лиц, к которым вы проявляете живейший интерес?

— Он у нас всегдашний фаворит, но именно сейчас мы им не занимаемся. Кто второй?

— Человек по имени Ярдли Мастерс. Он вице-президент «Аякса», и в ваших досье, возможно, имеется какой-нибудь рекламный материал по поводу некой компании милосердия.

— Вы связываете Мак-Гро с «Аяксом»?

— Пожалуйста, не делайте опрометчивых выводов по телефону, Мюррей. «Аякс» не ведет никаких дел с Точильщиками.

— Или вы связываете Мак-Гро с Мастерсом? — допытывался он.

— Вы меня просто засыпали вопросами, — рассердилась я. — Мне нужны две фотографии. Если я раскопаю что-нибудь интересное, я сообщу вам. Как в свое время о «Трансиконе». Ведь вы получили от меня неплохой материал и неплохо его использовали.

— Послушайте, вы обедали? Мы встретимся через час в ресторане Фиореллы. Если я найду, я принесу с собой две фотографии. За кружкой пива я постараюсь выведать, что у вас на уме.

— Прекрасно, Мюррей. Спасибо. — Положив трубку, я посмотрела на часы. Одного часа мне будет достаточно, чтобы заехать и зарегистрировать «смит-и-вессон». И я замурлыкала популярную итальянскую арию.

Направляясь к двери, я крикнула Кэрол:

— Скажи Лотти, что я вернусь к шести, но пообедаю я в городе.


Глава 12

Поход по пивным и барам


Ретивые бюрократы в муниципалитете отняли у меня больше времени, чем я ожидала; пришлось заполнять всякие бланки, платить деньги, выслушивать малопонятные наставления и гневные реплики при просьбе выдать новый бланк вместо испорченного. Я уже опаздывала, и все же я решила заехать в контору своего адвоката и снять ксерокопию с бланка о выплате пособия, который я нашла в квартире Питера Тайера. Адвокат был сухим невозмутимым человеком и не моргнув глазом выслушал мою просьбу передать этот бланк Мюррею Райерсону, если в ближайшие несколько дней со мной что-нибудь произойдет.

К тому времени, когда я добралась до заведения Фиореллы, приятного ресторанчика со столами на улице, недалеко от берега реки Чикаго, Мюррей уже допивал вторую банку пива. Это был крупный, рослый человек, этакий рыжеволосый Эллиотт Гоулд[10 - Гоулд Эллиотт — американский киноактер.], он приветствовал меня ленивым взмахом руки.

Мимо проплывала парусная яхта с высокой мачтой.

— Представляете себе, для прохода этой яхты будут подняты все подъемные мосты. Дурацкая система, — сказал он, когда я подошла.

— А по-моему, есть что-то трогательное в том, что одна небольшая яхта может остановить все движение на Мичиган-авеню. Если, конечно, мост не поднимают как раз тогда, когда тебе нужно пересечь реку. — Это обычная история; у водителей нет никакого выбора: кипя молчаливым гневом, они сидят и ждут, когда возобновится движение. — Любопытно, не убивал ли какой-нибудь взбесившийся водитель механика, который поднимает мост?

— Пока еще нет, — сказал Мюррей. — Если такое произойдет, я прибуду первым, чтобы взять у вас интервью... Что вы будете пить?

Я не любительница пива, поэтому заказала белого вина.

— Вот ваши фото. — Мюррей бросил мне папку. — У нас большой выбор фотографий Мак-Гро, но мы смогли найти всего одну фотографию Мастерса — он получает какую-то награду в Виннетке; снято неплохо, в три четверти. Я велел сделать пару копий.

— Спасибо, — сказала я, открывая папку. Фотография Мастерса была довольно удачная. Он обменивался рукопожатием с иллинойским президентом американских бойскаутов. Справа от него с торжественным выражением лица стоял какой-то юноша в форме, очевидно, его сын. Фотография была двухлетней давности.

Мюррей принес мне несколько фотографий Мак-Гро; одна была снята перед залом федерального суда, где он с высокомерным видом шел впереди трех чиновников из министерства финансов.

Другая была снята при более благоприятных обстоятельствах, когда девять лет назад его чествовали как первого избранного президента Точильщиков. Но больше всего для моих целей подходила фотография, снятая с близкого расстояния, очевидно, незаметно для него; лицо у него на этом снимке было спокойное, но сосредоточенное.

Я протянула фото Мюррею.

— Замечательная фотография. Где она была снята?

Мюррей улыбнулся:

— На сенатских слушаниях по поводу рэкета в профсоюзах.

Неудивительно, что у него был такой задумчивый вид.

Подошел официант, чтобы принять у нас заказ. Я выбрала спагетти, Мюррей — спагетти с фрикадельками. Как бы я себя ни чувствовала, мне предстояло еще много беготни, и мне не мешало подкрепиться.

— А теперь, Ви.Ай. Варшавски, самый красивый детектив в Чикаго, поговорим о том, что могут означать все эти снимки, — сказал Мюррей, кладя сложенные вместе руки на стол и нагибаясь ко мне. — Насколько мне известно, покойный молодой Питер Тайер работал в «Аяксе», у мистера Мастерса, старого друга семьи. Из всего, что было понаписано после его смерти, я помню, что его подруга, прелестная идеалистка Анита Мак-Гро, была дочерью хорошо известного профсоюзного лидера Эндрю Мак-Гро. Вам нужны фотографии их обоих. Следовательно, вы, возможно, предполагаете, что они оба повинны в смерти молодого Тайера, а может быть, и его отца.

Я посмотрела на него с серьезным видом.

— Дело обстоит так, Мюррей. Мак-Гро питает психопатическую ненависть к боссам-капиталистам. Когда он узнал, что его чистая молодая дочь, которая всегда держалась вдали от управляющего персонала, всерьез подумывает о том, чтобы выйти замуж за сына одного из богатейших бизнесменов Чикаго, он решил, что у него только один выход: закопать молодого человека на шесть футов под землю. Его психическая неуравновешенность так велика, что он решил заодно ликвидировать и Джона Тайера, только ради того, чтобы...

— Достаточно, — сказал Мюррей. — Остальное я могу дополнить своим воображением. Может, кто-нибудь из них — Мак-Гро или Мастерс — является вашим клиентом?

— Вам придется заплатить за наш обед, Мюррей, — это сугубо деловые издержки.

Официант принес нашу еду и поставил ее перед нами в той торопливой, небрежной манере, которая является отличительным знаком ресторанов, где обедают деловые люди. Я успела убрать фотографии, чтобы спасти их от соуса, который подают к спагетти, и щедро посыпана спагетти тертым сыром, я люблю их с сыром.

— Так есть ли среди них ваш клиент? — повторил он, пронзая вилкой фрикадельку.

— Да.

— Но вы не хотите сказать, кто он?

Я улыбнулась и кивнула, подтверждая его предположение.

— Согласны ли вы с версией, будто молодого! Тайера убил Маккензи? — спросил Мюррей.

— Я не имела возможности с ним беседовать. Но если предположить, что он в самом деле убил младшего Тайера, естественно встает вопрос: кто убил Тайера-старшего? Трудно допустить, чтобы два члена одной семьи были убиты на протяжении недели по совершенно разным причинам совершенно разными людьми: это противоречит закону вероятности, — ответила я. — А каково ваше мнение?

Он широко улыбнулся:

— Вы знаете, я говорил с лейтенантом Мэллори, когда произошло первое убийство, и из его слов сделал вывод, что убийство не сопровождалось ограблением. Тело нашли вы, не так ли? Скажите, квартира была разграблена?

— Я не могу сказать, было ли что-нибудь похищено, — ведь я не знаю, что там было.

— А почему, собственно, вы туда отправились? — спросил он как бы походя.

— Ностальгия, Мюррей. Мимо этого дома я когда-то ходила в школу, вот мне и захотелось взглянуть, что там внутри.

Мюррей рассмеялся:

— О'кей, Вик. Победа за вами, хотя вы не можете отрицать, что я честно боролся.

Я тоже рассмеялась. Мне было все равно. Я доела свои спагетти — надеюсь, ни один ребенок не умер в Индии из-за моего непомерного аппетита.

Затем мы поговорили о бейсболе.

— Я должна вам кое-что сказать, Мюррей.

Он вперил в меня пристальный взгляд. Я чуть не рассмеялась — так резко изменилась вся его поза: сейчас у него был вид ищейки, бегущей по горячему следу.

— Мне кажется, что в руках у меня находится ключ к разгадке всей тайны. Почему мне так кажется, я не могу объяснить.

Копию бланка, а это бланк, я оставила у своего адвоката. Если меня прихлопнут или надолго выведут из строя, он должен передать его вам.

— Что это? — спросил Мюррей.

— Вам следовало бы быть детективом, Мюррей, — вы задаете много вопросов и очень упорно стараетесь докопаться до истины. Скажу только одно: этим делом очень интересуется Эрл Смейссен. Как истинный джентльмен, вы не интересовались происхождением этого прекрасного синяка у меня под глазом, но его поставил мне Эрл. Вполне возможно, что мое тело будет плыть по реке Чикаго, поэтому каждый час выглядывайте из окна своего офиса.

На лице Мюррея не отразилось никакого удивления.

— Вы уже знаете это? — спросила я.

Он усмехнулся.

— А вы знаете, кто арестовал Дональда Маккензи?

— Да, Фрэнк Карлсон.

— И чей он подчиненный?

— Генри Веспуччи.

— А вы знаете, кто стоял за спиной Веспуччи все эти годы?

Я чуточку подумала.

— Тим Салливэн, — догадалась я.

— Первый приз за сообразительность, — сказал Мюррей. — Мне остается только сказать вам, с кем в прошлом году Салливэн провел Рождество во Флориде.

— Уж не с Эрлом ли?

Мюррей засмеялся:

— Да, с самим Эрлом Смейссеном. Если вы имеете дело с этими людьми, вам следует быть очень, очень осторожной.

Я встала и засунула папку в свою наплечную сумку.

— Спасибо, Мюррей. Но вы не первый, кто меня предупреждает. Спасибо за фотографии. Я дам знать, если выяснится что-либо любопытное.

Перелезая через барьер, отделяющий ресторан от тротуара, я услышала, что Мюррей что-то кричит мне вдогонку.

Он нагнал меня, когда я уже поднялась по лестнице, ведущей от берега реки к Мичиган-авеню.

— Я хочу знать, что вы передали своему адвокату, — запыхавшись, спросил он.

Я только усмехнулась:

— Счастливо оставаться, Мюррей, — и юркнула в дверь подошедшего автобуса.

У меня был план, основанный лишь на зыбком предположении. Допустим, что Мак-Гро и Мастерс работают вместе. И где-то встречаются. Конечно, они могли бы решать свои дела по телефону или по почте. Но Мак-Гро, вероятно, опасается, что федеральные власти прослушивают некоторые телефоны и просматривают корреспонденцию. Скорее всего он предпочитает личные встречи. Предположим, они время от времени встречаются в баре. Где-нибудь поблизости от их офисов. Конечно, они могут предпочесть для своих встреч какие-то дальние места. Но весь мой план, как я говорила, строился на предположениях. Разумеется, я не могла одна прочесать весь город. Поэтому я могла действовать, лишь исходя из предположения, что они встречаются в каком-нибудь баре недалеко от их офисов. Вполне возможно, что мой план не принесет никаких результатов, но это был единственный план, который я могла придумать. Разумеется, я возлагала большие надежды на завтрашнюю встречу с группой радикально настроенных женщин, где я рассчитывала узнать что-нибудь об Аните, но мне было жаль терять сегодняшний вечер.

«Аякс», небоскреб, возведенный из стали и стекла, стоял на Мичиган-авеню. В Большом Лупе Мичиган — самая восточная улица. По ту сторону улицы находится институт искусств, далее к озеру, украшенный красивыми фонтанами и цветниками, спускается Грант-парк. В качестве моей западной границы я решила принять улицу Ла-Салль, где находится Форт-Диаборнская трастовая компания, и вести свои поиски от улицы Ван-Бурен, в двух кварталах южнее «Аякса», до улицы Вашингтона, на три квартала севернее. Это было чисто произвольное решение, но обход баров в этом районе займет у меня достаточно много времени. В случае необходимости я могу расширить круг своих поисков.

Я проехала на автобусе мимо института искусств до Ван-Бурен и сошла. Я чувствовала себя совсем крошечной среди небоскребов и с некоторым ужасом думала о территории, которую мне предстояло обойти. Я заранее ежилась при мысли о том, сколько мне придется выпить, разговаривая с бесчисленными барменами. Вероятно, был какой-то лучший способ действий, но я его не знала. Приходилось работать самой, не рассчитывая на чью-либо помощь.

Я выпрямила плечи, прошла полквартала по Ван-Бурен и вошла в первый попавшийся бар, который назывался «Ночной клуб». Я обдумала, как мне действовать, и решила, что лучше всего по возможности придерживаться правды.

«Ночной клуб» был темным узким баром, похожим на длинный товарный вагон. Кабины тянулись вдоль западной стены; в узком проходе, обслуживая посетителей, сновала полная крашеная блондинка.

Я села за стойку. Бармен мыл стаканы и бокалы. Большинство посетителей, которые обедали здесь в свой перерыв, разошлись; лишь поодаль сидели несколько заядлых любителей выпивки. В одной из кабин женщины доедали гамбургеры, запивая их «дайкири»[11 - «Дайкири» — коктейль из рома, лимонного сока и сахара.]. Прежде чем подойти ко мне, бармен методично закончил свою работу, прополоскав последний стакан. Я сидела, глядя перед собой, с видом никуда не торопящейся женщины.

Обычно я не пью пива, но сейчас, вероятно, разумнее всего было заказать пиво. Если я и опьянею, то не так сильно, как от вина или ликера.

— Пива, — сказала я.

Он подошел к крану и налил стакан бледно-желтого пенистого напитка. Когда он вернулся ко мне, я вытащила свою папку.

— Вы никогда не видели здесь двух этих людей? — спросила я.

Он посмотрел на меня с кислым видом.

— Вы что, полицейский или что-нибудь в этом роде? Я лучше позову босса, — сказал он. И крикнул: — Герман!

Из дальнего конца бара пришел плотно сбитый человек в полиэстровом костюме. Я не увидела его, когда вошла, но теперь я заметила, что еще одна официантка сидит в кабине. После того как схлынула толпа посетителей, они оба обедали.

Плотно сбитый человек подошел к бармену.

— В чем дело, Люк?

Люк кивнул в мою сторону:

— Эта дама хочет задать какой-то вопрос.

Он возвратился к своей посуде, расставляя стаканы и бокалы аккуратными пирамидами по обе стороны кассы. Герман подошел ко мне. У него было волевое, не лишенное достоинства, тяжелое лицо.

— Что вам угодно, мэм?

Я вновь вытащила свои фото.

— Я хотела бы выяснить, бывали ли у вас когда-нибудь эти двое? — спросила я деловым голосом.

— У вас есть для этого юридические основания?

Я вытащила из сумки свое удостоверение.

— Я провожу частное расследование. По поручению большого жюри, которое подозревает одного из своих членов в тайном сговоре со свидетелем.

Он быстро посмотрел на мое удостоверение и бросил его мне.

— Я вижу, что у вас есть нужные полномочия. Я ничего не знаю об истории с большим жюри, но этого человека я знаю. — Он постучал пальцами по фотографии Мастерса. — Он работает в «Аяксе». У нас он бывает нечасто, раза три в год, с тех пор как я стал здесь хозяином.

Я ничего не сказала, только отпила пива. Любой напиток хорош на вкус, если горло у тебя пересохло от смущения.

— Но другой никогда здесь не бывал. По крайней мере, с тех пор, как я здесь хозяйничаю. — Он громко захохотал и, протянув через стойку руку, потрепал меня по щеке. — Надеюсь, дорогуша, мои сведения тебе сгодятся.

— Спасибо, — сказала я сухо. — Сколько я должна вам за пиво?

— Пиво за мой счет. — Он вновь захохотал и враскачку отправился доедать свой недоеденный обед. Я выпила еще легкого пива. Затем положила на стойку доллар для Люка и медленно вышла из бара.

Я пошла дальше по Ван-Бурен, мимо самого большого, магазина Сиерса в Чикаго. По обеим сторонам было много закусочных, но мне пришлось пройти целый квартал, прежде чем я нашла еще один бар. Бармен бегло взглянул на фото и подозвал официантку. Она с сомнением посмотрела на оба фото, затем указала на Мак-Гро.

— Знакомое лицо, — сказала она. — Он что, выступает по телевидению?

Я сказала — нет, не выступает, но, может, она видела его в баре? Она вроде бы не видела, хотя и не могла утверждать с полной уверенностью. Не видела ли она Мастерса? И его тоже она вроде бы не видела, но здесь бывает много бизнесменов, и все они выглядят одинаково: седовласые, в строгих темных костюмах. Я положила на стойку два доллара: один для нее, один для бармена, и покинула заведение.

Ее слова о телевидении навели меня на неплохую мысль. В следующем баре я сказала, что изучаю популярность лиц, выступающих по телевидению. Не видел ли кто-нибудь двух этих человек вместе? Такой подход вызвал большой интерес. Но как раз в это время по телевидению передавали бейсбол. В двух барах смутно узнали Мак-Гро, но я приписала это тому, что его фото часто появлялись в газетах. Еще в одном баре лично знали мистера Мастерса как одного из сотрудников «Аякса», а кто-то даже знал его по имени. Но нигде его не видели вместе с Мак-Гро. В некоторых местах меня встречали враждебно, и мне приходилось прибегать к подкупу или угрозам, чтобы получить ответ. Некоторые проявляли полное равнодушие. Кое-где звали менеджера, чтобы он вынес окончательное решение. Но нигде не видели вместе мою пару.

Шел уже седьмой час, когда я добралась до улиц Вашингтон и Стейт, в двух кварталах западнее улицы Мичиган. После пятого бара я уже не притрагивалась к заказанному мной пиву, у меня было такое чувство, будто я опилась, к тому же я вспотела и была в сильном унынии. Я договорилась встретиться с Ральфом в восемь часов. Но перед этим я должна была съездить домой и привести себя в порядок.

Маршал-Филд занимает весь район к северу от участка улицы между Стейт и Уобош. Мне помнилось, что на Вашингтон, рядом с Мичиган-авеню, должен быть еще один бар. Но с этим можно было подождать. Я спустилась в подземку на станции Стейт-стрит и села в поезд, идущий к Аддисон.

Вечерние часы пик были еще в самом разгаре. Свободных мест не было, и мне пришлось стоять до самого Фуллертона.

Едва оказавшись в квартире Лотти, я сразу ринулась в ванную и приняла холодный душ. Выйдя из ванной, я заглянула в комнату для гостей; Джилл здесь не было, поэтому я сунула свои вещи в ящик гардероба и надела халат с поясом. Джилл сидела на полу в гостиной, играя с двумя розовощекими темноволосыми детишками лет трех-четырех.

— Здравствуй, моя ласточка. Ты хорошо отдохнула.

Она взглянула на меня и улыбнулась. Ее лицо порозовело, заметно было, что она расслабилась.

— Здравствуйте, — сказала она. — Я проснулась всего час назад. Это племянницы Кэрол. Она должна была дежурить сегодня вечером, но Лотти уговорила ее приехать сюда и приготовить энчиладу[12 - Энчилада — южноамериканский рулет с говядиной, курицей или другой начинкой. Подают с сыром и острым соусом.] и всякую вкуснятину.

— Вкуснятину, вкуснятину, — хором повторили обе девочки.

— Замечательно. К сожалению, вечером у меня деловое свидание, как ни жаль, я не смогу быть вместе с вами.

Джилл кивнула:

— Лотти сказала мне. Вы занимаетесь расследованием.

— Да. Что-то вроде того.

Из кухни послышался голос Лотти, и я пошла с ней поздороваться. Кэрол сосредоточенно колдовала над плитой и, на миг обернувшись, одарила меня светлой улыбкой. Лотти сидела за столом, читая газету, как всегда наслаждаясь чашкой кофе. Она посмотрела на меня, сощурив глаза.

— Расследование шло сегодня не так удачно?

Я рассмеялась:

— Нет, я ничего не узнала, зато выпила целую бочку пива... Эта ваша стряпня так вкусно пахнет, что мне хочется отменить мое вечернее свидание.

— Так отмени его.

Я покачала головой.

— Мне кажется — может быть, из-за этого второго убийства, — что у меня в распоряжении мало времени. Хотя день был слишком трудным, слишком жарким и я еще не слишком твердо стою на ногах, я не могу остановиться. Я только надеюсь, что мне не станет дурно за ужином — человек, с которым у меня назначено свидание, и без того устал от меня. Но, может быть, если со мной случится обморок или что-нибудь в этом духе, он ощутит свое мужское превосходство, проявит подобающее сочувствие. — Я пожала плечами. — Джилл как будто бы выглядит лучше.

— О да. Сон оказался очень для нее полезным. Это была хорошая мысль — увезти ее на время из дома. Я немного поговорила с ней, когда вернулась домой; она очень хорошо воспитанная девочка, не хнычет и не жалуется, но очевидно, что она лишена материнского тепла. Что до ее сестры, то... — Лотти сделала выразительный жест.

— Все верно. Но мы не можем держать ее здесь вечно. Да и чем она могла бы заниматься в течение дня? Завтра я вновь поеду по делам, а дела эти таковы, что я не могу взять ее с собой.

— Я уже подумала об этом. Когда мы с Кэрол смотрели, как она играет с Розой и Трейси, племянницами Кэрол, нам обеим пришла в голову одна мысль. Она очень легко нашла к ним подход, без всякого нашего вмешательства. Дети — очень милые существа, нуждающиеся в нашей ласке, и общение с ними снимает угнетенное состояние. Что, если она поедет вместе с нами в клинику и поможет присматривать за детьми? Как ты видела сегодня утром, их там очень много — больные матери не могут оставить их дома одних; а если детей двое и один из них болен, кто посмотрит за другим, когда мать приведет его к нам в клинику?

Я подумала с минуту, но не увидела в этом предложении ничего плохого.

— Спросите ее, — сказала я. — Я уверена, что для нее сейчас самое лучшее — найти себе какое-нибудь занятие.

Лотти встала и пошла в гостиную. Я последовала за ней. Несколько мгновений мы наблюдали за тремя девочками. Сидя на полу, они были чем-то ужасно заняты, хотя и трудно было понять, чем именно. Легко двигаясь, Лотти присела на корточках рядом с ними. Я встала чуть поодаль. Лотти прекрасно говорит по-испански, и с минуту она говорила с двумя малышками на их языке. Джилл почтительно за ней наблюдала.

Затем, все с той же легкостью движений она повернулась к Джилл.

— Ты очень хорошо управляешься с этими малышками. Может, у тебя есть какой-нибудь опыт общения с ними?

— Я была воспитательницей в небольшом летнем детском лагере по соседству, — вспыхнув, сказала Джилл. — Но это все. Я никогда не сидела с детьми.

— У меня есть одна идея. Я хотела бы знать твое мнение. Вик будет занята весь день, расследуя, почему убили твоего отца и брата. И раз уж ты здесь, ты могла бы оказать мне большую помощь, работая в нашей клинике. — И она в нескольких словах изложила свою идею.

Джилл просветлела.

— Но ведь у меня нет никакого специального образования, — сказала она серьезно. — Что я буду делать, если они все вместе примутся кричать и плакать?

— Ну что ж, если это случится, это будет проверкой твоих способностей и терпения, — сказала Лотти. — Но я смогу тебе немного помочь. У меня есть целый ящик леденцов. Для зубов они, может быть, и не очень полезны, но хорошо унимают слезы.

Я пошла в спальню, чтобы переодеться к ужину. Джилл так и не убрала постель. Простыни были скомканы. Я расправила их и решила прилечь на минуту, чтобы чуть-чуть отдохнуть. И тут же уснула.

Растормошила меня Лотти:

— Уже семь тридцать, Вик. Не пора ли тебе отправляться на твое свидание?

— О черт! — выругалась я. Голова у меня была все еще тяжелая. — Спасибо, Лотти!

Я соскочила с кровати и торопливо облачилась в ярко-оранжевое платье. «Смит-и-вессон» я сунула в свою сумку, схватила свитер и кинулась к двери, на бегу попрощавшись с Джилл. Бедный Ральф, подумала я. Я просто злоупотребляю его терпением, заставляю подолгу ждать себя в ресторанах, чтобы воспользоваться его осведомленностью в делах «Аякса».

В девятнадцать пятьдесят я повернула на юг, на Лейк-Шор-Драйв, и ровно в двадцать ноль-ноль выехала на Раш-стрит, где находится ресторан. Я вообще не люблю пользоваться платными стоянками; но на этот раз у меня не было времени искать бесплатное место. Я передала машину сторожу стоянки напротив ресторана. Входя в него, я взглянула на часы. Было двадцать ноль восемь. Все-таки управилась, додумала я. Здорово это у меня получилось. Голова у меня все еще не прояснилась после сна, но я была рада, что добралась до места.

Ральф ожидал меня у входа. Он приветствовал меня легким поцелуем, затем отошел и внимательно осмотрел мое лицо.

— Гораздо лучше, — сказал он. — И, как я вижу, ты уже можешь ходить.

Подошел метрдотель. По вечерам в понедельник народу бывает мало, и он отвел нас прямо к нашему столику.

— Вас будет обслуживать Тим, — сказал он. — Принести чего-нибудь выпить?

Ральф заказал джин с тоником. Я — стакан содовой воды; пить виски после многих стаканов пива у меня не было никакого желания.

— Преимущество холостой жизни — возможность посещать городские рестораны, — заметил Ральф. — Я приходил сюда пару раз, но около моего дома их великое множество.

— Где ты живешь? — спросила я.

— На Элм-стрит, недалеко отсюда. У меня меблированная квартира с полным обслуживанием.

— Удобно. — Должно быть, это дорогостоящее удовольствие, подумала я. Сколько же он, любопытно, получает? Ведь это обходится недешево, тем более что он еще выплачивает алименты.

— И не говори. — Он усмехнулся. — Я ничего не знал об этом городе, когда приехал сюда; район вокруг «Аякса» мне не очень-то нравится, поэтому я не хотел снимать здесь квартиру надолго. Наверное, я куплю себе квартиру в многоквартирном доме.

— Кстати, ты узнал, звонил ли когда-нибудь Мак-Гро Мастерсу?

— Да, я оказал тебе эту маленькую услугу, Вик. Как я и предполагал, Мак-Гро никогда не звонил моему боссу.

— Самого его ты, конечно, не спрашивал?

— Нет. — Веселое лицо Ральфа омрачилось возмущением. — Я помнил твои пожелания и поговорил только с его секретарем. Разумеется, я не могу гарантировать, что она не скажет ему об этом. Может, мы не будем больше говорить на эту тему?

Я была задета, но сдержалась; мне нужно было, чтобы Ральф взглянул на мой бланк.

Появился Тим. Я заказала лососину на пару, Ральф — жареные креветки. Мы оба подошли к шведскому столу с зеленью. Я обдумывала какую-нибудь нейтральную тему для разговора, ибо не хотела показывать бланк до окончания ужина.

— Я так много говорил о своем разводе, но ни разу не спросил, была ли ты замужем, — сказал Ральф.

— Да, была.

— И что же?

— Это было давно. Я думаю, никто из нас не был готов к семейной жизни. Он преуспевающий адвокат, живет в Хинсдейле с женой и тремя маленькими детьми.

— Вы видитесь? — спросил Ральф.

— Нет, и, честно сказать, я о нем даже не вспоминаю. Но его имя часто мелькает в газетах. На Рождество он прислал мне поздравительную открытку, вот откуда я знаю о детях и Хинсдейле, — одну из тех слащавых картинок, где изображены перед камином улыбающиеся дети. Я не знаю, зачем он прислал эту открытку — как свидетельство того, что он настоящий мужчина, или чтобы дать мне знать, что я потеряла.

— И ты в самом деле чувствуешь, что что-то потеряла?

Я начинала сердиться.

— Ты хочешь окольным путем выведать, хочу ли я иметь мужа и семью. Я абсолютно не скучаю по Дику и не сожалею о том, что у меня нет трех детишек, которые путались бы под ногами.

Ральф был заметно удивлен.

— Успокойся, Вик. Желание иметь семью не означает, что это должна быть семья Дика. Я совершенно не скучаю по Дороти, но отнюдь не отказываюсь от желания иметь собственную семью. И я не был бы нормальным человеком, если бы не скучал по своим детям.

Тим принес ужин. Лососина была подана под очень вкусным острым соусом, но я все еще не могла успокоиться и насладиться ею в полной мере. Я принужденно улыбнулась.

— Извини. Боюсь, что я реагирую слишком бурно, когда слышу, что женщина без детей — существо неполноценное.

— Пожалуйста, не вымещай свою злобу на мне. Если я пытался защитить тебя, удержать от погони за гангстерами, это отнюдь не означает, что я считаю, будто ты должна сидеть дома, занимаясь лишь приготовлением пищи и стиркой белья.

Я поела лососины, думая о Дике и нашей короткой неудачной семейной жизни. Ральф внимательно смотрел на меня, и на его подвижном лице можно было прочесть сочувствие и некоторое беспокойство.

— Мой брак распался из-за моей любви к независимости. К тому же, как ты успел заметить накануне, я не люблю заниматься домашними делами. Но главная проблема — моя любовь к независимости. Вероятно, это можно назвать желанием твердо стоять на земле обеими ногами. Но мне трудно... — Я улыбнулась. — ...Мне трудно говорить об этом. — Я сглотнула и несколько минут сосредоточенно занималась едой. Затем, прикусив нижнюю губу, я продолжила: — У меня есть несколько близких подруг, которые не посягают на мою независимость. Но когда я имею дело с мужчинами, мне всегда, или почти всегда, приходится отстаивать право быть самой собой.

Ральф кивнул. Я не была уверена, что он понял меня, но он слушал меня заинтересованно. Я поела еще немного рыбы и выпила вина.

— С Диком у меня сразу же не заладилось. Не знаю, почему я вышла за него замуж — иногда я думаю, что только потому, что он был представителем господствующего белого англо-саксонского большинства, к которому мне почему-то хотелось принадлежать. Но для такой женщины, как я, Дик был ужасным мужем. Он был адвокатом у Кроуфорда и Мида, в очень большой и престижной корпорации, тогда как я была энергичным молодым адвокатом в штате государственного защитника. Мы встретились на совещании адвокатов. Дику очень понравился мой независимый характер; уже потом я поняла, что он усмотрел в моей независимости своего рода вызов ему, и то, что он не смог ее сокрушить, привело его в ярость.

Постепенно меня разочаровала работа в штате государственного защитника. Здесь много коррупции, и ты никогда не отстаиваешь истинную справедливость, только пункты закона. Я решила уйти из суда, у меня было желание заняться отстаиванием справедливости, как я ее понимаю, а не всякого рода формальностей, отражающих пункты закона. Я ушла из суда и все еще размышляла, чем мне заняться, когда какая-то девушка попросила меня защитить ее брата от обвинения в ограблении. Виновность его выглядела неоспоримой: из большой корпоративной студии было похищено видеооборудование, которое целиком находилось в его ведении, но все же я взялась за это дело и добилась его оправдания, отыскав истинного преступника.

Я выпила еще вина и ткнула вилкой в лососину. Ральф уже очистил свою тарелку, но он не подпускал Тима, говоря: «Подождите, пока дама закончит».

— Все это время Дик надеялся, что я займусь наконец домашним хозяйством. Он горячо поддержал мое решение оставить штат государственного защитника, но, как выяснилось, только потому, что предполагал, что я, сидя дома, буду аплодировать его восхождению по лестнице юридической карьеры... Когда я взялась за это дело, я даже не рассматривала его как дело, я просто хотела оказать услугу женщине (это была Лотти, которая послала ко мне эту девушку). — Я так давно не вспоминала обо всем этом, что вдруг расхохоталась. Ральф вопросительно поднял брови. — К своим обязанностям я отношусь очень серьезно; кончилось тем, что я провела вечер на погрузочной пристани, это был поворотный пункт во всем деле; но в этот же самый вечер Кроуфорд и Мид проводили большой прием, куда пригласили своих сотрудников вместе с женами. Я была в вечернем платье, потому что думала, что только покажусь на причале и поеду на прием, но я не смогла туда поехать, и Дик не простил мне этого. Мы разошлись. В то время я ужасно переживала наш развод, но теперь, когда я оглядываюсь на прошлое, тот вечер кажется мне таким смешным, что я не могу удержаться от смеха.

Я отодвинула тарелку. Особого аппетита у меня не было, и я съела только половину рыбы.

— Боюсь, что я веду себя как пуганая ворона. Бывают времена, когда я сожалею, что у меня нет пары ребятишек и я не живу обычной семейной жизнью среднего класса. Но ты знаешь, что это миф: очень мало кто живет, как в рекламных проспектах, в золотой гармонии, в богатстве и т.д. И я чувствую, что меня привлекает к себе миф, а не реальность. Иногда мне кажется, что я сделала не тот выбор... не знаю как сказать... Может, мне следовало сидеть дома, занимаясь домашними делами, может, я избрала неверный жизненный путь. Но если люди высказывают такое мнение, я готова их съесть с потрохами.

Ральф пожал мою руку.

— Я думаю, что ты замечательная женщина, Вик. Мне нравится твой жизненный стиль. Дик просто осел. Не стриги всех мужчин под одну гребенку.

Я улыбнулась и тоже пожала его руку.

— Я знаю. Но я хороший детектив, с уже устоявшейся репутацией. А эту работу нелегко сочетать с браком. Хотя в ней и бывают все время перерывы, когда я иду по горячим следам, я не могу думать о том, что кто-то сидит дома без ужина. И я не хочу, чтобы кто-то поднимал шум из-за того, что Эрл Смейссен избил меня.

Посмотрев на свою тарелку, Ральф задумчиво кивнул.

— Понятно. — Он усмехнулся. — Но ты можешь найти мужчину, который уже имеет детей, пожил семейной жизнью и будет стоять в стороне, восхищаясь твоими успехами.

Тим подошел принять наш заказ на десерт.

Я выбрала фирменное блюдо «Ахаба» — красиво оформленное мороженое с ликером. Я так и не доела рыбу, и мне уже надоело сидеть на строгой диете. Ральф присоединился к моему выбору.

— Но я боюсь, что связываться с Эрлом Смейссеном очень небезопасно, — добавил он после ухода Тима.

— Но ведь и разбирать претензии, требования возмещения убытков тоже небезопасно? — спросила я. — Могу себе представить, что время от времени тебе приходится иметь дело с мошенниками, которые не испытывают большой радости, когда их мошенничества разоблачают.

— Верно, — согласился он. — Но разоблачить мошенничество гораздо труднее, чем ты думаешь. Особенно когда произошел какой-нибудь несчастный случай. Есть множество продажных докторов, которые готовы удостоверить труднодиагностируемые увечья: например, растяжение позвоночника, не подтверждаемое рентгеном.

Я никогда не подвергался никакой опасности. Если ты знаешь, что претензии неосновательны, и они знают, что ты это знаешь, ты назначаешь возмещение убытков гораздо ниже того, которое назначил бы суд, если бы было возбуждено дело. Таким способом ты отделываешься от них — судебные процессы очень дорого обходятся страховой компании, потому что жюри всегда на стороне истца, так что с этим приходится мириться.

— И часто это практикуется? — спросила я.

— Все считают, что они могут бесплатно прокатиться за счет страховой компании; они не понимают, что в конечном итоге это приводит к повышению расценок. Но как часто нам причиняют ущерб? Не могу сказать. Когда я работал страховым агентом, то по моим прикидкам, одна из каждых двадцати или тридцати претензий была ложной. Но претензий так много, что ты не можешь оценить каждую из них, поэтому сосредоточиваешься лишь на крупных.

Тим принес неотразимо соблазнительное мороженое. Я съела его все, без остатка.

— На днях я нашла бланк о выплате пособия. Бланк компании «Аякс», но не подлинник, а копия. Любопытно было бы знать, действительный ли это документ.

— В самом деле? — изумленно спросил Ральф. — Где же ты его нашла? У себя на квартире?

— Нет, на квартире у молодого Тайера.

— Он у тебя с собой? Я хотел бы его видеть.

Я подняла сумку с пола, вытащила бланк из задернутого «молнией» отделения и дала Ральфу. Он тщательно его просмотрел.

— Выглядит как наш бланк. Любопытно, зачем его взял молодой Тайер. Такие документы не полагается забирать с собой. Он сложил бланк и убрал его в бумажник.

— Надо отнести его обратно в офис.

Я была не удивлена, а очень довольна, что у меня хватило предусмотрительности снять ксерокопию.

— Тебе знакома фамилия предъявителя? — спросила я.

Он вновь вытащил бланк и прочитал имя.

— Нет, я даже не могу его произнести. Но здесь предусматривается максимальное возмещение убытков, то есть компенсация за полную инвалидность — временную или постоянную. Это означает, что по этому делу должно быть объемистое досье. Почему он такой запачканный?

— Лежал на полу, — уклончиво ответила я.

Когда Тим принес счет, я настояла, чтобы половину заплатила я.

— Еще несколько таких обедов, и ты не сможешь выплачивать алименты или вносить квартирную плату.

В конце концов он уступил.

— Кстати, — сказал он, — прежде чем меня выкинут на улицу за неуплату квартирной платы, не хочешь ли ты взглянуть на мою квартиру?

Я рассмеялась:

— Да, конечно, Ральф. С удовольствием.


Глава 13

Рубец Зава


Будильник Ральфа зазвонил в шесть тридцать; я чуточку приоткрыла глаза, чтобы взглянуть на часы, и зарылась головой под подушки. Ральф попробовал сделать то же самое, я оказала ему сильное сопротивление. Но эта возня окончательно разбудила меня. Я села.

— Почему так рано? Разве ты должен быть в офисе в семь тридцать?

— Для меня это не рано, малышка; когда я жил в Даунерз-Гроув, я вставал каждый день в пять сорок пять, а здесь я просто блаженствую. К тому же я люблю утро — это лучшая часть дня.

Я застонала и снова легла.

— Должно быть, Бог очень любил утро, он сотворил их так много. А не мог бы ты принести мне кофе?

Он слез с кровати и поиграл мускулами.

— Пожалуйста, мисс Варшавски, мадам. Здесь обслуживают с улыбкой.

Я невольно рассмеялась:

— Я вижу, что ты с утра полон бодрости. Боюсь, что завтракать мне придется где-нибудь в другом месте.

Я спустила ноги с кровати. Это было четвертое утро после моей встречи с Эрлом и его подручными, и я почти не чувствовала никакой боли. Вот что значит постоянная тренировка. А стоит только расслабиться, и я потеряю форму.

— Я могу накормить тебя, — сказал Ральф. — Не очень сытно, но тост у меня есть.

— Сказать тебе честно, я хотела бы сегодня утром побегать перед едой. Я не тренировалась вот уже пять дней, а это очень быстро сказывается. К тому же у меня есть подопечная девочка, она сейчас у Лотти, и я должна ее проведать.

— Я возражаю только против того, чтобы ты устраивала оргии с мальчиками. Но, может, ты вернешься сюда вечером?

— Ммм. Пожалуй, нет. Сегодня вечером я должна присутствовать на совещании, а затем повидать Лотти и мою подружку. — Настойчивость Ральфа настораживала меня. Не хочет ли он держать меня под наблюдением или, может быть, просто он одинокий мужчина, тянущийся к первой женщине, которая приняла его ухаживание? Если Мастерс причастен к убийству Джона и Питера Тайеров, нельзя исключать возможность, что его помощник, который работает с ним три года, также замешан в этом деле.

— Ты встаешь так рано каждое утро? — спросила я.

— Если не болен.

— И в прошлый понедельник ты тоже встал рано?

Он посмотрел на меня с недоумением.

— Наверное. Почему ты спрашиваешь? Ах да, это то утро, когда был убит Питер... Так вот, в то утро, прежде чем пойти на работу, я зашел на квартиру к молодому Тайеру и держал его, пока Ярдли с ним расправлялся.

— А Ярдли пришел рано в то утро? — допытывалась я.

— Я же не его секретарь, черт возьми, — взорвался Ральф. — Он не всегда приходит в одно и то же время, у него бывают деловые завтраки и встречи, а я не сижу с хронометром, чтобы засечь время его прихода.

— О'кей, о'кей. Успокойся. Я знаю, ты считаешь, что Мастерс — сама честность. Если бы он делал что-нибудь противозаконное, он, конечно, обратился бы к тебе, своему верному сподручному, за помощью. Ты ведь не хотел бы, чтобы он прибег к услугам кого-нибудь другого, менее способного, чем ты?

Его лицо расслабилось, и он прыснул от смеха.

— Ты позволяешь себе просто возмутительные вещи. Будь ты мужчиной, я бы не спустил тебе такие оскорбления.

— Будь я мужчиной, я бы не лежала в твоей постели. — Я схватила его за руку и притянула к себе, и все же я продолжала думать, что он делал в понедельник утром.

Ральф, посвистывая, пошел принимать душ. Я раздвинула занавески и выглянула наружу. Воздух был бледно-желтого цвета. Даже в это раннее время солнце уже, видимо, припекало. Погода явно изменилась, вновь начиналась обычная летняя жарища. Я тоже приняла душ, оделась и села рядом с Ральфом за стол, чтобы выпить чашку кофе. Его квартира состояла из одной большой жилой комнаты, частично отгороженной под столовую. Кухня, вероятно, когда-то служила чуланом; плита, мойка и холодильник стояли впритык. Там даже негде было воткнуть стул и готовить можно было лишь стоя. Однако выглядела квартира неплохо. Перед дверью стояла большая софа, между окнами — большое кресло. Я где-то читала, что люди, живущие в комнатах с высокими, от потолка до пола, стеклами, отодвигают мебель от окон — они испытывают непроизвольный страх перед падением. Кресло отделяли от окон, занавешенных легкими шторами, целых два фута. Вся обивка и шторы были из ткани с одинаковым цветочным рисунком. Неплохая обстановка для меблированной квартиры. В семь тридцать Ральф встал.

— Я слышу, как меня призывают претензии и иски, — сказал он. — Я созвонюсь с тобой завтра, Вик.

— Отлично, — сказала я.

Мы спустились на лифте в дружелюбном молчании. Ральф проводил меня до машины, которую я поставила возле Лейк-Шор-Драйв.

— Подвезти тебя? — предложила я.

Но он отклонил мое предложение, сказав, что ходит в «Аякс» пешком. Расстояние небольшое — полторы мили, и это для него неплохая разминка.

Отъезжая, я видела его в зеркале заднего вида — элегантная фигура, тающая в бледно-желтом воздухе.

Было еще только восемь, когда я вернулась к Лотти. Она ела тост, запивая его кофе, в своей кухоньке. Тут же, с недопитым стаканом молока, сидела и Джилл. Повернув к Лотти свое живое, выразительное личико, она о чем-то воодушевленно говорила. Ее хорошее простодушно-веселое настроение заставило меня почувствовать себя старой и разочарованной. Я невольно скорчила гримасу.

— Доброе утро, леди. На улице уже сущее пекло, — сказала Лотти с лукавой улыбкой. — Тебе, бедняге, видимо, пришлось проработать всю ночь.

Я игривым жестом коснулась ее плеча.

— Вы в самом деле работали всю ночь? — серьезным, обеспокоенным голосом спросила Джилл.

— Нет, и Лотти это знает. Я немного поработала, а ночь провела в квартире у своего друга. А как у вас прошел ужин? Энчилады были вкусные?

— Просто объедение, — с энтузиазмом воскликнула Джилл. — Оказывается, Кэрол готовит с семи лет. — Она хихикнула. — А я вот ничего не умею — ни гладить, ни даже жарить яичницу. Кэрол советует мне выйти замуж за кого-нибудь побогаче.

— Да нет же, просто найди такого мужа, который любил бы гладить и стряпать, — сказала я.

— Ты можешь попробовать пожарить яичницу сегодня вечером, — предложила Лотти. И, обращаясь ко мне, спросила: — Ты будешь здесь сегодня вечером?

— А вы не можете приготовить ужин пораньше? В семь тридцать я должна присутствовать на заседании в Чикагском университете — может, кто-нибудь поможет мне найти Аниту.

— Ну как ты, Джилл?

Джилл скорчила гримаску.

— Я лучше выйду замуж за кого-нибудь побогаче. — Мы с Лотти рассмеялись. — Как насчет сандвичей с орешками? Я уже наловчилась их делать.

— Если вы с Джилл купите по дороге домой шпинат и лук, я приготовлю вам свое фирменное блюдо.

Лотти скривила губы.

— Вик неплохо готовит, но ей не хватает аккуратности, — объяснила она Джилл. — За полчаса она приготовит простой обед на четверых, но нам с тобой, Джилл, придется всю ночь потом убирать кухню.

— Побойся Бога, Лотти, — оскорбленно воззвала я. — Обещаю на этот раз... — Я подумала минуту, затем рассмеялась: — Нет, никаких обещаний. Я не хочу опоздать на совещание. Так что ты свободна, Джилл.

Джилл посмотрела на меня неуверенно: не сержусь ли я на то, что она отказывается готовить ужин.

— Послушай, — сказала я. — Никто не требует от тебя, чтобы ты была полным совершенством. Мы с Лотти будем любить тебя, даже если ты будешь закатывать сцены, оставлять свою постель неубранной и отказываться готовить ужин. О'кей?

— Да, конечно, — поддержала Лотти, которую позабавили мои слова. — Я дружу с Вик уже пятнадцать лет, но я еще ни разу не видела, чтобы она убрала за собой постель.

Джилл улыбнулась:

— Вы будете заниматься сегодня своим расследованием?

— Да, я буду обходить Норт-Сайд. Искать иголку в стоге сена. Я хотела бы пообедать вместе с вами, но я не знаю, как сложится мой рабочий день. Но днем я обязательно позвоню в клинику.

Я пошла в комнату для гостей и переоделась в шорты, тенниску и кроссовки. Джилл вошла, когда я проделывала кое-какие разогревающие упражнения. Мои мускулы болезненно отзывались на перенапряжение, и мне приходилось проделывать упражнения медленнее и аккуратнее, чем обычно. Когда вошла Джилл, я была в легком поту, но не от перенагрузки, а от все еще не прошедшей боли. Несколько мгновений она стояла, наблюдая за мной.

— Вы не возражаете, если я буду одеваться в вашем присутствии? — спросила она.

— Нет, — буркнула я. — Если, конечно, тебе не приятнее быть одной. — Я выпрямилась. — Ты не хотела бы позвонить своей матери?

— То же самое сказала и Лотти, — ответила она с легкой гримаской. — Но я решила пока остаться здесь, на положении беглянки. — Она надела джинсы и одну из своих мужских рубашек. — Мне здесь нравится.

— Просто тебе нравится новизна. Через некоторое время ты затоскуешь по своему частному пляжу. — Я быстро обняла ее. — Но ты можешь оставаться у Лотти столько, сколько тебе хочется.

— О'кей, я позвоню ма.

— Умница. Счастливо, Лотти, — крикнула я, направляясь к двери.

Шеффилд-авеню находится в одной миле от озера. Я подсчитала, что, если я добегу до озера, восемь кварталов до Дайверси, а затем обратно, пробежка составит около четырех миль.

Начала бег я медленно, чтобы не перенапрягать мышцы и еще потому, что было жарко и душно. Обычно я пробегаю милю за семь с половиной минут, но в это утро мне пришлось увеличить время до девяти минут. Я вся пропотела, пока добежала до Дайверси, ноги у меня дрожали. Направляясь на север, я уменьшила шаг, но от усталости обращала мало внимания на уличное движение. Неожиданно передо мной остановилась полицейская машина. Около водителя сидел сержант Мак-Гоннигал.

— Доброе утро, мисс Варшавски.

— Доброе утро, сержант, — отозвалась я, стараясь дышать ровно.

— Лейтенант Мэллори попросил меня отыскать вас, — сказал он, выходя из машины. — Вчера ему звонили из полиции Виннетки. Кажется, вы обманули их, чтобы попасть в дом Тайеров.

— Правда? — удивилась я. — Приятно видеть такое тесное сотрудничество между полицейскими города и предместий. — Я несколько раз привстала и опустилась на пальцах ног, чтобы мышцы не одеревенели.

— Они беспокоятся о дочке Тайеров. Считают, что она должна быть дома, вместе с матерью.

— Хорошо, что они проявляют такую заботу. Они могут заехать к доктору Хершель и предложить девочке вернуться домой. Ради этого вы меня и искали?

— Нет, не только. Полиция Виннетки нашла свидетеля, который видел машину убийцы, хотя самого убийства и не видел.

— Достаточно оснований, чтобы произвести арест?

— К сожалению, свидетелю всего пять лет. Он до смерти напуган, и родители окружили его плотным кольцом адвокатов и телохранителей. Он играл в канаве около Шеридан-роуд, заигрался и вдруг увидел, что около дома Тайеров стоит большая черная машина. Он хотел было подкрасться поближе, когда заметил на переднем сиденье парня, который перепугал его до полусмерти. — Мак-Гоннигал остановился, чтобы убедиться, что я внимательно его слушаю. — После долгих упрашиваний, а упрашивать приходилось не только его, но и родителей, которые требовали, чтобы показания их ребенка были сохранены в полной тайне, он сказал, что так напугался потому, что этот парень был отмечен знаком Зорро. Видимо, на его лице была какая-то отметина. Это все, что он знает, потому что тут же убежал. Видел ли его этот парень — он не знает.

— Похоже, это неплохая зацепка, — вежливо отозвалась я. — Остается только найти большую черную машину и человека с отметиной на лице, со знаком Зорро.

Мак-Гоннигал взглянул на меня сердитым проницательным взглядом.

— Мы, полицейские, не такие уж идиоты, мисс Варшавски. Мы обещали родителям и адвокатам не оглашать этого свидетельства на суде. Да оно не так уж и важно, это свидетельство. Но знак Зорро — это большая буква "Z", и мы с лейтенантом подумали, не знаете ли вы кого-нибудь с такой отметиной.

Я почувствовала, что лицо у меня дергается. Похожая отметина есть у телохранителя Эрла — Тони. Но я покачала головой:

— Не знаю.

— Людей с такой отметиной не так уж много. Мы подумали, что это Тони Бронски. Эту отметину семь-восемь лет назад поставил ему один парень по имени Зав, когда Тони увел у него подругу. Сейчас он, похоже, телохранитель Эрла Смейссена.

— Да? — сказала я. — Мы с Эрлом не такие уж близкие друзья, сержант, я не знаю всех его компаньонов.

— Лейтенант предполагал, что вам будет интересно узнать об этом. Он сказал, что вы были бы ужасно расстроены, если что-нибудь случилось бы с мисс Тайер, за которой вы присматриваете. — И он сел в свой автомобиль.

— Лейтенант любит все драматизировать, — крикнула я ему вслед. — Он, видимо, насмотрелся фильмов ужасов.

Мак-Гоннигал уехал, и остальную часть пути я прошла обычным шагом. Физические упражнения меня уже не интересовали. Лотти и Джилл к моему приходу успели уехать. Я приняла долгий горячий душ, чтобы мышцы ног расслабились после пробежки, все время думая о словах лейтенанта, переданных мне Мак-Гоннигалом. То, что в убийстве Джона Тайера замешан Эрл, ничуть меня не удивило. Главное, что меня заботило, не в опасности ли Джилл. А если да, то где ей лучше быть: со мной и Лотти или дома? Я вытерлась насухо и взвесилась. Оказалось, что я похудела на два фунта, и это было странно, потому что в эти дни я не соблюдала никакой диеты, ела что попало.

Я пошла на кухню, чтобы выжать себе апельсинового сока. И все-таки Джилл лучше быть дома, подумала я. Если Эрл решит прижать меня к ногтю, он может взять Джилл в заложницы; это для него идеальный вариант. По спине у меня пробежал холодок.

До сих пор все мои усилия не приносили никаких осязаемых результатов, если, конечно, предполагать, что убийство Тайера было предопределено судьбой. Я не могла установить связь между Мак-Гро и Мастерсом или Тайером. Я не имела понятия, где находится Анита. Единственным человеком, который мог снабдить меня всеми необходимыми сведениями, был Мак-Гро, но он уклонялся от этого. И какого черта он впутал меня во всю эту историю?

Повинуясь необъяснимому импульсу, я отыскала в справочнике телефон Точильщиков. Дежурный администратор переадресовал меня к Милдред. Не называя себя, я попросила подозвать к телефону Мак-Гро. Милдред ответила, что он на совещании и она не может его тревожить.

— Это важно, — сказала я. — Передайте ему, что это касается Эрла Смейссена и Джона Тайера.

Милдред попросила подождать. В ожидании, пока подойдет Мак-Гро, я рассматривала свои ногти, которые явно нуждались в шлифовке. Наконец послышался треск, и в трубке зазвучал хрипловатый голос Мак-Гро.

— Да. Я слушаю.

— Это Ви.Ай. Варшавски. Тайер что-нибудь говорил вам об Эрле?

— Что вы, черт побери, несете? Я же говорил вам, чтобы вы прекратили расследование.

— Вы втянули меня в это дело, Мак-Гро. Теперь это мое дело, Мак-Гро. И я хочу знать, говорил ли вам что-нибудь Тайер об Эрле.

Он молчал.

— Тайера убил один из людей Эрла. А вы в свое время прикрылись именем Тайера. Но так и не объяснили почему. Может быть, вы хотели впутать его в это дело с самого начала? Вы боялись, что полиция может арестовать Аниту и хотели подставить Тайера? А что было потом? Он пригрозил, что раскроет все, что знает, и вы попросили Эрла убить его. Для полной гарантии.

— Варшавски, наш разговор записывается на магнитофонную ленту. Если вы будете выдвигать против меня подобные обвинения, я подам на вас в суд.

— Не советую, Мак-Гро. Они могут затребовать и все ваши остальные пленки.

Я услышала громкий треск: он швырнул трубку на рычаг.

Я быстро оделась и тщательно проверила «смит-и-вессон», прежде чем убрать его в плечевую кобуру. Я все время надеялась на то, что Эрл уверен, что ему удалось меня "полностью нейтрализовать; и я очень хотела, чтобы он пребывал в этой уверенности до тех пор, пока я досконально во всем не разберусь и действовать ему будет слишком поздно. Тем не менее я приняла все необходимые меры предосторожности, вышла из дома через задний ход и обошла целый квартал, прежде чем приблизиться к своей машине. Никого подозрительного не было видно.

Я решила оставить бары Лупа и пошла на «территорию» Точильщиков. По пути на север я завернула в клинику. Хотя время было еще раннее, приемная была уже полна. Мне вновь пришлось пройти под разгневанными взглядами тех, кто уже сидел по часу.

— Мне надо поговорить с Лотти, — резко сказала я Кэрол.

Она бегло взглянула на мое лицо и тотчас же вызвала Лотти из ее врачебного кабинета. Я быстро объяснила ей, что произошло.

— Мне не хотелось бы пугать Джилл, — сказала я. — Но и сидеть на пороховом погребе не слишком-то приятно.

Лотти кивнула.

— Но что может помешать им забрать ее из дома Тайеров? — спросила она. — Если они решат, что она для них подходящая заложница, они найдут ее, где бы она ни была. Мы должны думать не о твоем спокойствии, а о спокойствии Джилл. И я думаю, что ей лучше всего остаться здесь на пару дней. Во всяком случае, до похорон ее отца; она позвонила матери, похороны будут не раньше пятницы.

— Да, но, к сожалению, Лотти, у меня нет ни минуты свободного времени. Я не могу сидеть здесь, караулить Джилл.

— Нет. — Она нахмурилась, затем ее лицо просветлело. — У Кэрол есть брат. Большой, сильный, тренированный парень. Он студент, изучает архитектуру. Может, он пока постережет ее. — Она позвала Кэрол, которая внимательно выслушала, в чем наша проблема. Всплеснула руками, когда узнала, что Джилл в опасности, и сказала, что Пол с радостью поможет.

— На вид он не очень добрый, глуповатый парень, — сказала она. — Но это только видимость; на самом же деле он очень дружелюбный и большая умница.

Мне пришлось довольствоваться этим, но Лотти меня не очень-то успокоила, я предпочла бы, чтобы Джилл была где-нибудь за тридевять земель отсюда.

Я направилась на север и объехала весь район вокруг Точильщиков, намечая мой дневной маршрут. Здесь было не так много баров, как в Лупе. Я выбрала площадь в двадцать кварталов и решила воспользоваться машиной. И еще я решила, что, даже рискуя навлечь на себя неудовольствие барменов, ничего не буду пить. Утром я совершенно не переношу пива. Да и шотландское виски тоже.

Я начала с западного конца выбранной мною территории, где проходит надземка. Первый бар, бар Клары, имел такой убогий вид, что я не сразу решилась туда зайти. Конечно, такой лощеный джентльмен, как Мастерс, навряд ли изберет для свиданий подобную забегаловку. С другой стороны, никому не придет в голову, что он может бывать в таком месте. Я расправила плечи и вошла в темное душное помещение.

К полудню я вытащила девять пустых номеров и начала подумывать, что мой замысел не только совершенно неудачен, но еще и отнимает массу драгоценного времени. Я закончу этот уже начатый объезд, но Луп больше не буду обходить. Я позвонила в клинику. Брат Кэрол был уже на боевом посту, Джилл, естественно, его очаровала, и они вместе развлекали семерых малышей. Я сказала Лотти, что останусь там, где я есть, и попросила извиниться за меня перед Джилл.

Тем временем город погрузился во влажную, удушающую жару. Всякий раз, когда я покидала очередной бар, меня словно тыкали носом в дерьмо. От запаха несвежего пива меня уже поташнивало. В каждом из заведений, куда я заходила, словно пригвожденные к стульям, сидели несколько трогательно-жалких завсегдатаев, которые накачивались уже с раннего утра. Как и до сих пор, я сталкивалась с враждебностью, равнодушием и искренним желанием помочь, но никто не узнавал людей, запечатленных на моих фото.

Позвонив Лотти, я решила пообедать. Я находилась недалеко от Шеридан-роуд. Пройдя туда пешком, я обнаружила в конце квартала вполне приличную бифштексную. Войдя в нее, я с облегчением почувствовала, что там прохладно. «Хай Корраль», так называлась эта бифштексная, была небольшим, чистым, полным вкусных запахов заведением. А уж запаха кислого пива, к моей радости, тут и в помине не было. Почти две трети столов были заняты. С меню в руках ко мне подошла пожилая толстушка и с приветливой улыбкой отвела меня к угловому столику. На душе у меня стало легче.

Я заказала небольшой бифштекс из филейной части, салат из свежих овощей, высокий бокал с шипучим напитком и, как только принесли мой заказ, принялась за еду. Обед был не из тех, о которых пишут в журнале «Чикаго», но эта простая, хорошо приготовленная еда значительно подняла мое настроение. После обеда я насладилась чашечкой кофе. Увидев на часах 15.30, я подумала, что мне надо поторопиться. «Когда взывает Долг, „Спешу!“ — немедля отвечает Юность...» — пробормотала я, подбадривая себя. Я положила два доллара на стол и отнесла счет в кассу. Обслуживавшая меня толстушка тотчас появилась словно из-под земли, чтобы я тут же могла расплатиться.

— Очень вкусный обед, — похвалил я.

— Я рада, что вам понравилось. Вы здесь впервые?

Я покачала головой:

— Я проходила мимо, и ваша вывеска показалась мне заманчивой. — Повинуясь внезапному импульсу, я вытащила свою — теперь уже засаленную и помятую по краям — папку. — Скажите, эти два человека никогда не появлялись здесь вместе?

Она взяла фото и посмотрела на них.

— Да, они у нас бывали.

Я не поверила своим ушам.

— Вы уверены?

— Я не могу ошибаться. Надеюсь только, мне не придется свидетельствовать в суде? — Ее дружелюбное лицо слегка омрачилось. — Если вы разговариваете со мной официально... — Она поспешно отдала мне фотографии.

— Нет, нет, успокойтесь, — сказала я. — Уверяю вас, вы не будете иметь никакого к этому отношения. — В этот момент я не могла придумать какой-нибудь правдоподобной легенды.

— Если меня куда-нибудь вызовут, — повторила она, — я не опознаю ни одного из них.

— Я ничего не буду записывать, скажите только, давно ли они сюда ходят? — спросила я, стараясь придать своему голосу как можно большую убедительность и откровенность.

— А в чем дело? — Она была все еще настороже.

— Иск об установлении отцовства, — брякнула я первое, что пришло мне в голову. Даже для меня самой это звучало смешно, но как ни странно, она успокоилась.

— Ну, это не такое страшное дело... Я думаю, уже лет пять, Это заведение принадлежит моему мужу, и мы вот уже восемнадцать лет работаем с ним вместе. Я помню почти всех наших завсегдатаев.

— А часто ли они заходят сюда?

— Раза три в год. Постепенно запоминаешь всех своих постоянных клиентов. Кроме того, этот человек, — она постучала по фото Мак-Гро, — бывает у нас часто. Я думаю, что он работает в этом большом профсоюзе, что напротив нас.

— В самом деле? — вежливо сказала я. И вытащила фото Тайера. — А его вы знаете?

Она внимательно посмотрела.

— Лицо знакомое. Но он никогда здесь не бывал.

— Заверяю вас, что я никогда не упомяну вашего имени. И еще раз спасибо за очень вкусный обед.

У меня закружилась голова, когда я вышла на слепящее солнце. Я сама не верила своей удаче. Иногда тебе выпадает удача в твоей сыскной работе, и тогда ты думаешь, что, может быть, ты и впрямь отстаиваешь право и добро и что твои шаги направляет благосклонное Провидение. Чертовски повезло! — думала я. Я установила связь между Мастерсом и Мак-Гро. А Мак-Гро знает Смейссена. Веточка растет на суку, сук растет на дереве, а само дерево растет на холме. Ты просто гений, Вик, сказала я себе. Теперь надо только установить, что связывает этих двоих. Скорее всего этот замечательный бланк, который я нашла в квартире Питера Тайера. Но каким образом?

Я нашла телефон-автомат и позвонила Ральфу, чтобы спросить у него, нашел ли он досье Гильчовски. Оказалось, что он на совещании. Нет, нет, передавать ничего не надо, я позвоню позже.

Оставался невыясненным и еще один вопрос. Что объединяло Тайера, Мак-Гро и Мастерса? Выяснить это было не так уж сложно. Вероятнее всего их объединяло какое-то грязное дело, связанное, возможно, с неуплатой налогов. В таком случае участие Тайера можно было легко объяснить тем, что он сосед и добрый друг Мастерса, а также вице-президент банка. Он мог придумать добрый десяток способов отмывания грязных денег. Возможно, Питер раскрыл их махинации. Мак-Гро обратился к Смейссену с просьбой убить Питера. Каким-то образом узнав об этом, Тайер почувствовал раскаяние. «Я не буду в этом участвовать», — сказал он то ли Мастерсу, то ли Мак-Гро, и они подговорили Смейссена убить его.

Погоди, Вик, сказала я себе-. Уж больно твое воображение разыгралось. Пока у тебя только один-единственный факт: Мак-Гро и Мастерс знакомы друг с другом. Но какой это замечательный, многозначительный факт.

В клинику я вернулась в четырнадцать тридцать. Приемная была еще более переполнена, чем утром. Маленький кондиционер в окне тщетно боролся с жарой и теплом, исходившим от собравшихся в таком" количестве тел. Когда я вошла в комнату, внутренняя дверь отворилась и из нее выглянуло молодое мужское лицо. Характеристика «не очень добрый, глуповатый» определяла его совершенно точно. Я пересекла комнату.

— Должно быть, вы Пол, — сказала я, протягивая руку. — Я Вик.

Он улыбнулся. И сразу же его лицо неузнаваемо преобразилось. Глаза засверкали умом и сообразительностью, он стал по-своему красив. Я даже подумала мимоходом, достаточно ли Джилл лет, чтобы влюбиться.

— Все спокойно, — сказал он. — За исключением, конечно малышни. Не хотите посмотреть, как Джилл с нею управляется.

Я пошла в заднюю часть дома. Лотти убрала стальной стол из своего второго кабинета. Джилл играла здесь с пятью детишками от двух до семи. У нее был сосредоточенный вид человека действующего в критической обстановке. Я усмехнулась. Еще одна малышка спала в плетеной кроватке в углу. Когда я вошла Джилл подняла глаза и поздоровалась, но ее улыбка явно предназначалась Полу. Не создаст ли это дополнительных трудностей? — подумала я. А может, наоборот, все облегчит?

— Как дела? — спросила я.

— Замечательно. Когда малыши начинают слишком капризничать, Пол сразу же придумывает что-нибудь, чтобы привести их в хорошее настроение. Боюсь, как бы они не начали капризничать нарочно — так это им нравится.

— А ты не могла бы оставить их на несколько минут? Я хотела бы задать тебе пару вопросов.

Она с сомнением посмотрела на своих подопечных.

— Иди, иди, — весело сказал Пол. — Я заменю тебя — ты и так уже слишком долго занимаешься с ними.

Джилл встала. Один из детей, маленький мальчик, запротестовал.

— Не уходи, — сказал он громким повелительным голосом.

— Но ей надо уйти, — сказал Пол, с легкостью усаживаясь на ее место. — Ну, так чем вы занимались?

Я отвела Джилл в кабинет Лотти.

— Да у тебя просто призвание к такой работе, — сказала я. — Не сомневаюсь, что Лотти будет уговаривать тебя остаться у нее до конца лета.

Джилл вспыхнула:

— Я с удовольствием бы осталась. Но только вряд ли смогу.

— Может, и сможешь, если мы успешно завершим расследование. Ты когда-нибудь видела отца Аниты?

Она покачала головой. Я достала фотографию Мак-Гро.

— Это он. Может, ты его видела вместе с отцом или просто где-нибудь по соседству.

Она внимательно рассмотрела фото.

— Не думаю, чтобы я когда-нибудь его видела. И он совсем не похож на Аниту.

Я помолчала, обдумывая, как сказать то, что я хочу, наиболее щадящим образом.

— Я полагаю, что Мак-Гро и Мастерс партнеры в каком-то, боюсь, не слишком благовидном деле. Возможно, в этом деле замешан и твой отец, хотя он и плохо представлял себе, что это за дело. — И тут вдруг меня осенило, что, если мое предположение верно, Питер в первую очередь обратился бы с обвинениями к своему отцу. — Ты не помнишь, чтобы Питер и твой отец в последние две недели перед смертью Питера горячо спорили?

— Нет. Питера не было дома семь недель. Если они и спорили с отцом, то только по телефону. И, вероятно, по отцовскому служебному, а не по домашнему.

— Хорошо. А теперь я хотела бы выяснить, что знал отец об их совместном деле. Может, ты что-нибудь видела или слышала, что могло бы мне помочь. Не случалось ли, чтобы, запершись в кабинете, они подолгу, целыми часами беседовали?

— Да, но к отцу приходило много деловых партнеров, и он подолгу беседовал со всеми.

— А не передавал ли мистер Мастерс твоему отцу крупные суммы денег? — спросила я. — Или, может быть, дело было наоборот.

Она сконфуженно улыбнулась и пожала плечами.

— Я ничего об этом не знаю. Знаю только, что папа работал в банке, что он был вице-президентом и все такое, но я ничего не знаю о деньгах. Хотя мне и надо было бы знать. Я знаю, что семья у нас богатая, мы все получили большое наследство от дедушки и бабушки, но я ничего не знаю о деньгах папы.

В этом не было ничего удивительного.

— А не могла бы ты вернуться в Виннетку и посмотреть в его кабинете, нет ли там каких-либо бумаг, где упоминаются Мак-Гро, Мастерс или они оба? Или это кажется тебе чем-то мерзким и бесчестным?

Она покачала головой.

— Если необходимо, я это сделаю. Я только не хочу уезжать" отсюда.

— Я понимаю, — сказала я. Я посмотрела на часы и постаралась поточнее рассчитать время. — Не думаю, чтобы мы успели проделать это сегодня до ужина. Но может быть, завтра утром? Так, чтобы мы успели вернуться в клинику еще до того, как начнут собираться дети.

— Хорошо, — согласилась она. — А вы отвезете меня? Ведь у меня нет своей машины, я хотела бы вернуться обратно, а они, вероятно, будут меня отговаривать.

— Конечно, я тебя подвезу. — Завтра утром, подумала я, полиции, должно быть, уже не будет.

Джилл встала и вернулась в детскую. Я услышала, как она сказала материнским голосом:

— Ну, чья сейчас очередь?

Усмехнувшись, я приоткрыла дверь кабинета Лотти, просунула внутрь голову и сказала, что еду домой, чтобы отоспаться.


Глава 14

Жаркой ночью


На заседание Объединения университетских женщин я отправилась в семь часов вечера. Я все-таки состряпала кое-что по рецепту моей матери, пожарила много тостов, а Пол тем временем приготовил салат; он же очень тепло отозвался о моих кулинарных способностях. Он решил, что его обязанности телохранителя простираются и на ночь, и заранее принес с собой спальный мешок. По мнению Лотти, столовая была единственная комната, достаточно большая для него.

— Я хочу, чтобы ты спал в ней, — сказала она Полу.

Джилл была восхищена. Я представляла себе, как отреагирует ее сестра, если она приведет Пола как своего друга.

Ехать на юг было легко; улицы были свободны, зато на тротуарах прохлаждалось много гуляющих. Это было мое самое любимое время дня летом. Обволакивающе ласковое, напоенное приятными запахами, оно, казалось, возрождало магическую пору детства.

Я без труда нашла место для машины на университетском дворе и заблаговременно вошла в комнату для совещаний. Там было более десятка женщин в рабочих брюках и слишком больших теннисках или же в юбках, перекроенных из голубых джинсов, с грубыми швами наружу. Я была в джинсах и большой свободной рубашке, чтобы прикрыть револьвер, но среди всех присутствующих, даже в такой простой одежде, я выделялась элегантностью.

Там была и Гейл Шугармэн. Она сразу узнала меня, когда я вошла, и сказала:

— Привет. Я рада, что ты не забыла о нашем совещании.

Остальные повернулись ко мне.

— Это... — Гейл запнулась, смущенная. — Извините, я забыла фамилию, помню только, что итальянская... Во всяком случае, я встречалась с ней на прошлой неделе в кафе Свифта и сказала ей о нашем совещании, и вот она здесь.

— Вы не репортер? — спросила одна из женщин.

— Нет, — ответила я безучастным тоном. — Я получила здесь степень бакалавра искусств. Уже довольно давно. На днях я была здесь, разговаривала с Гарольдом Вайнштейном и встретилась с Гейл.

— Ох уж этот Вайнштейн! — пробурчала другая женщина. — Считает себя радикалом, потому что ходит в рабочих рубашках и на чем свет стоит клянет капитализм.

— Да, — поддержала третья. — Я проходила у него курс: «Большой бизнес и профсоюзы». Он считает, что главная битва против капиталистического гнета была выиграна, когда в сороковых годах Форд потерпел поражение от Союза автомобильных рабочих. А когда спрашиваешь его, почему женщин не допускают не только в большой бизнес, но и в профсоюзы, он отвечает, что это объясняется не угнетением, а современными общественными нравами.

— Этот аргумент оправдывает всякое угнетение, — вмешалась полная женщина с короткими вьющимися волосами. — Получается, что лагеря Сталина отражают советские нравы тридцатых годов. Я уже не говорю о ссылке Щеранского.

Худенькая смуглая Мэри, средних лет женщина, которая в пятницу была с Гейл в кафе, попыталась призвать группу к порядку.

— У нас нет никакой программы на сегодня, — сказала она. — Летом у нас слишком слабая посещаемость, чтобы мы могли решать важные вопросы. Почему бы нам не сесть в кружок на полу и не провести групповую дискуссию? — Она курила, затягиваясь так глубоко, что щеки у нее вваливались. У меня было такое ощущение, будто она подозрительно меня разглядывает, но, может быть, это только сказывалась моя нервозность.

Я также послушно уселась на пол, подняв перед собой колени. Мои лодыжки все еще побаливали. Стали подходить новые женщины, прихватывая с собой чашки с кофе, не слишком аппетитным на вид. Входя, я бросила беглый взгляд на этот явно переваренный напиток и решила, что не буду его пить, даже ради того, чтобы доказать свою общность со всей группой.

Когда все женщины, кроме двух, уселись, Мэри предложила, чтобы мы все представились по кругу.

— Сегодня среди нас пара новеньких, — сказала она. — Я Мэри, дочь Анны.

Она повернулась направо, к той женщине, которая протестовала против исключения женщин из больших профсоюзов. Когда очередь дошла до меня, я сказала:

— Я Ви.Ай. Варшавски. Друзья зовут меня Вик.

Когда все представились, одна женщина с любопытством спросила:

— Вы зоветесь своими инициалами или Вик ваше настоящее имя?

— Это прозвище, — объяснила я. — Обычно я пользуюсь своими инициалами. Свою рабочую жизнь я начала адвокатом, и я поняла, что моим коллегам и оппонентам-мужчинам труднее обращаться ко мне покровительственно, если они не знают моего имени.

— Разумное соображение, — сказала Мэри, возобновляя свое председательство. — Я хотела бы наметить меры поддержки киоска «Эры» на Иллинойской ярмарке. Тамошнее объединение женщин обычно имеет киоск, через который они распространяют литературу. В этом году они хотят расширить свою деятельность, организовать, выставку слайдов, и им нужны будут помощницы, которые могут поехать в Спрингфилд на один-два дня с четвертого по десятое августа.

— Пошлют ли туда машину? — спросила полная кудрявая женщина.

— Это зависит от того, много ли будет добровольцев. Я бы, например, поехала. Если захотят поехать и остальные, мы могли бы нанять автобус, тут не такое большое расстояние.

— А где мы там остановимся? — спросила одна из женщин.

— Я планирую разбить лагерь, — сказала Мэри. — Но желающие могут разделить номер в отеле с одной из тамошних участниц объединения.

— Я лично не хотела бы иметь с ними никакого дела, — сказала розовощекая женщина с длинными, по пояс, волосами. Она была в комбинезоне и тенниске, у нее было лицо миролюбивой матроны викторианской эпохи.

— Почему, Аннет? — поинтересовалась Гейл.

— Они игнорируют реальность: социальное положение женщин, неравные права в браке и при разводе, в воспитании детей. Они поддерживают кандидата, который обещает сущие пустяки для защиты детей, но не имеет ни одной женщины в свеем аппарате, я уже не говорю о том, что его жена — просто пластмассовый манекен, никуда не выходит из дома и только и заботится что о карьере мужа.

— У нас никогда не будет социальной справедливости, пока не будет ликвидировано политическое и экономическое неравенство, — сказала коренастая женщина, которую, кажется, звали Рут. — А ведь политические проблемы вполне разрешимы. Нельзя уничтожить фундаментальное неравенство отношений между мужчинами и женщинами, не уничтожив законы, являющиеся орудием этого неравенства.

Это был старый аргумент, возникший в конце шестидесятых годов, с появлением радикального феминизма. Или вы сосредоточиваете свои усилия на том, чтобы добиться равной оплаты и равных юридических прав, или же вы направляете их на то, чтобы утвердить во всем обществе новую шкалу сексуальных ценностей. Словоизвержение длилось минут десять, пока Мэри не постучала по полу костяшками пальцев.

— Я не хочу добиваться консенсуса по частным вопросам двух организаций, — сказала она. — Я просто хочу знать число добровольцев, готовых выехать в Спрингфилд.

Как можно было предугадать, Гейл вызвалась первая, за ней Рут. Обе женщины, которые клеймили политические взгляды Вайнштейна, также согласились поехать.

— А как вы, Вик? — спросила Мэри.

— Спасибо, но я не могу.

— Почему вы не скажете нам, какова цель вашего здесь присутствия? — стальным голосом спросила Мэри. — Допускаю, что вы учились в университетском колледже, но никто не станет сидеть во вторник вечером с инициативной группой, чтобы выслушивать политическую дискуссию.

— Дискуссии не слишком-то изменились с моих времен, но вы правы: я пришла сюда, потому что пытаюсь разыскать Аниту Мак-Гро. Я не знаю никого лично из вас, но я знаю, что она была близка к вашей группе, и я надеюсь, что кто-нибудь может сказать мне, где она находится.

— В таком случае вам здесь нечего делать, убирайтесь! — сердито сказала Мэри. Вся группа мгновенно ополчилась против меня; я чувствовала их враждебность как нечто вполне осязаемое. — Нас всех уже допрашивала полиция; теперь, видимо, они решили заслать к нам свою осведомительницу и через нее выведать адрес Аниты, допуская, конечно, что мы его знаем. Лично я его не знаю, не уверена, что кто-либо знает, но эти полицейские свиньи никак не могут успокоиться, хотят добиться своего не мытьем, так катаньем.

Я не пошевелилась.

— Я не из полиции, и я не репортер... Вы считаете, что полиция ищет Аниту, чтобы обвинить ее в смерти Питера Тайера.

— Конечно, — обрушилась на меня Мэри. — Они так и шныряли здесь, все пытались выяснить, не крутил ли с кем-нибудь Питер, и не ревновала ли его Анита, и не завещал ли он ей все свои деньги. Можете пойти и сказать им, что так они ровно ничего не добьются.

— Я хотела бы изложить совершенно другую версию, — сказала я.

— Идите вы к чертовой матери, — сказала Мэри. — Ваша версия нас не интересует. Выматывайтесь.

— Я не уйду, пока вы меня не выслушаете.

— Может, вышвырнуть ее, Мэри, — предложила Аннет.

— Попытаться вы, конечно, можете. Но если я сломаю кому-нибудь из вас руку, вы все очень обозлитесь, а я все равно не уйду, пока вы меня не выслушаете.

— Ладно, — рассерженно обронила Мэри. Она сняла с руки часы. — В вашем распоряжении пять минут. Затем Аннет вас вышвырнет.

— Спасибо. Версия, которую я вам изложу, очень коротка. Я смогу расширить ее позднее, если у вас будут вопросы. Вчера утром Джон Тайер, отец Питера, был убит перед своим домом. Полиция предполагает, но не может доказать, что это сделал заказной убийца, которого они хорошо знают. Я считаю, в отличие от полиции, что этот же убийца в прошлый понедельник застрелил и Питера. Почему был убит Питер? Ответ довольно прост: потому что он знал нечто, что могло бы причинить сильный вред весьма могущественному, но погрязшему в коррупции профсоюзному лидеру. Не знаю, что именно он раскрыл, но знаю, что это связано с противозаконными финансовыми сделками. Возможно также, что к этим сделкам причастны отец Питера и тот человек, у которого Питер работал.

Я вытянула ноги и оперлась на руки. Все молчали.

— Это лишь предположения. В настоящее время у меня нет доказательств, которые могли бы быть использованы в суде, но у меня есть доказательства, вытекающие из знания человеческих отношений и реакций на события. Если мои предположения имеют под собой основания, это означает, что жизнь Аниты Мак-Гро в серьезной опасности. Вероятнее всего она была посвящена в ту же тайну, которая стоила Питеру жизни, и, когда в прошлый понедельник обнаружила в их квартире его мертвое тело, она в панике бежала. Но пока она жива и является единственной обладательницей тайны; какова бы ни была эта тайна, можно предполагать, что люди, которые не остановились перед двумя убийствами для ее сохранения, могут убить и ее.

— Вы хорошо осведомлены, — сказала Рут. — Откуда вы все это знаете, если вы не репортер и не коп?

— Я частный детектив, — ответила я ровным голосом. — И выполняю поручение четырнадцатилетней девочки, которая видела, как ее отца убили, и очень испугана.

— Так вы все-таки коп, — продолжала сердиться Мэри. — Какая разница, кто оплачивает ваши расходы?

— Вы ошибаетесь, — сказала я. — Разница огромная. Я не подчиняюсь приказам полицейских офицеров, олдерменов и комиссаров. Я сама по себе.

— Какие у вас доказательства?

— В пятницу вечером я была избита человеком, который, как я уверена, нанял убийцу, чтобы расправиться с обоими Тайерами. Он предупредил меня, чтобы я держалась подальше от этого дела. Этот человек, который нанял убийцу, известен своей близостью со многими крупными преступниками. Этим летом Питер как раз на него работал. И я знаю еще одного крупного преступника, который встречался с боссом Питера. Экс-боссом. То, что в основе этих преступлений лежат деньги, пока что только мое предположение. Вряд ли кого-нибудь шокировали скандалы на сексуальной почве, тем более шпионаж.

— Может, тут замешаны наркотики? — спросила Гейл.

— Не думаю, — ответила я. — Незаконный источник дохода — самое вероятное основание для убийства.

— Честно говоря, Ви.Ай., или Вик, или как там вас зовут, вы меня не убедили. Я не верю, что жизнь Аниты в опасности. Но если кто-нибудь придерживается другого мнения и знает, где она, пусть выдаст ее.

— У меня есть еще вопрос, — сказала Рут. — Допустим, мы знаем, где она, и сообщим ее местонахождение, какую пользу ей может это принести, если, конечно, все, что вы говорите, истинная правда.

— Если я узнаю, какой характер носят финансовые сделки, я сумею найти конкретные доказательства, кто именно убийца, — сказала я. — Чем быстрее это произойдет, тем меньше вероятности, что он сумеет добраться и до нее.

Никто не проронил ни слова. Я подождала несколько минут. И даже надеялась, что Аннет попытается вышвырнуть меня вон: меня так и подмывало сломать кому-нибудь руку. Радикалы, черт бы их всех побрал, параноики. А радикальные студенты сочетают паранойю с разобщенностью и напыщенностью. Может, я даже переломала бы руки им всем, так, ради забавы. Но Аннет не шевельнулась. И никто не вызвался сообщить мне адрес Аниты.

— Ну что, удовлетворены? — торжествующе спросила Мэри, и ее худые щеки сжались в ухмылке.

— Спасибо и на этом, сестры. Я оставляю несколько визитных карточек на случай, если кто-нибудь переменит свое мнение. — И я ушла.

Домой я возвращалась в крайне угнетенном состоянии. Будь на моем месте какой-нибудь популярный киносыщик, он сумел бы очаровать этих нерях-радикалок. Он никогда бы не открыл им, что он частный детектив, завязал бы какую-нибудь умную беседу и выяснил бы все, что хотел знать, а затем пожертвовал бы двести фунтов в фонд поддержки лесбийской любви.

Я свернула налево, на Лейк-Шор-Драйв, получая бесшабашное удовольствие от езды на предельной скорости, почти на грани переворачивания. Я даже не испытывала страха, что меня могут задержать. Четыре мили, отделяющие Пятьдесят седьмую улицу от площади Мак-Кормика, я пронеслась за три минуты. И только тогда поняла, что меня преследуют.

Ограничение скорости на этом маршруте — сорок пять миль, а я шла все восемьдесят, в зеркале заднего вида сверкали все те же фары, которые появились еще в том переулке, где я свернула на Лейк-Шор-Драйв. Я быстро притормозила и перестроилась в наружный ряд. Следовавшая за мной машина не изменила ряда, но тоже притормозила.

Давно ли за мной этот хвост? Если бы Эрл хотел разделаться со мной, у него были для этого неограниченные возможности, вряд ли бы он стал организовывать погоню — слишком накладно. И конечно же он знал, куда я временно переселилась. На моем автоответчике был записан телефонный номер Лотти, а если знаешь номер телефона, очень нетрудно выяснить в телефонной компании и адрес.

Может, им нужна Джилл и они не знают, что я отвезла ее к Лотти? Я ехала медленно, на обычной скорости, не пытаясь менять ряд или неожиданно свернуть. Мои преследователи ехали по центральному ряду, пропустив вперед себя несколько машин. По мере того как мы приближались к центру, огни становились все ярче, и я могла разглядеть едущую за мной машину: серый седан.

Если они завладеют Джилл, у них будет мощное оружие, чтобы заставить меня прекратить расследование. Но Эрл вряд ли предполагает, что я продолжаю вести расследование. Он постарался нагнать на меня страху, разгромил мою квартиру и заставил полицию произвести арест. Насколько я могла судить, невзирая на убийство Джона Тайера, Дональд Маккензи все еще в тюрьме. Возможно, они надеялись, что я помогу им найти документ, который они не нашли ни в квартире Питера Тайера, ни в моей квартире.

Фраза «помогу им найти» нашла неожиданный отклик в моем мозгу. Да, конечно. Они не заинтересованы ни во мне, ни в Джилл, ни в платежном бланке. Им, как и мне, нужна Анита Мак-Гро, и они полагают, что я выведу их на нее. Откуда они узнали, что я буду сегодня в университете? Они ничего не узнали, просто поехали за мной туда. Я сказала Мак-Гро, что у меня есть нить, ведущая к Аните, и он сказал об этом... Смейссену?.. Мастерсу? Впрочем, трудно было допустить, что Мак-Гро предаст собственную дочь. Скорее всего он сказал кому-нибудь, кто пользуется его доверием. Разумеется, не Мастерсу.

Если мое заключение правильно, я не должна их разочаровывать. Пока они думают, что я что-то знаю, моя жизнь, по-видимому, в безопасности. Я съехала с Лейк-Шор-Драйв и поехала мимо букингемского фонтана, который выбрасывал струи расцвеченной воды высоко в ночное небо. За этим зрелищем следила большая толпа. Я взвесила, много ли у меня шансов затеряться в ней, но решила, что не так много. Я выехала на Мичиган-авеню и остановила машину напротив гостиницы «Конрад-Хилтон». Закрыла дверцу машины и не спеша пересекла улицу. Войдя в стеклянные двери, я оглянулась и с радостью заметила, что серый седан остановился рядом с моей машиной. Я не стала дожидаться, пока его пассажиры выйдут наружу, но быстро двинулась по длинному коридору к Восьмой улице.

В этой части гостиницы находились авиабилетные кассы, и, когда я проходила мимо, кассир возле двери выкрикнул: «Отправляется автобус-экспресс в аэропорт О'Хара». Не останавливаясь и не оглядываясь, я прошла перед небольшой толпой улыбающихся пассажиров прямо в автобус. Они медленно последовали за мной; кондуктор проверил общее число и сошел; автобус тронулся с места. Когда мы свернули на Мичиган-авеню, я увидела человека, разгуливающего взад и вперед по улице. Видимо, это был Фредди. Автобус тяжело покатил через Луп к Онтарио-стрит, кварталах в двенадцати к северу, и я все время беспокойно смотрела через заднее стекло, но тупой Фредди явно не догадался, что я могу сесть в автобус.

В О'Хара мы прибыли в девятнадцать тридцать. Выйдя из автобуса, я спряталась в тени одной из гигантских колонн автостанции, но так и не увидела серый седан. Я уже хотела оставить свой наблюдательный пост, когда вдруг подумала, что у них могла быть вторая машина, и стала смотреть, не кружит ли какой-нибудь автомобиль вокруг автостанции и не мелькнет ли в окне знакомое лицо из команды Смейссена. К десяти я окончательно убедилась, что за мной нет хвоста, и отправилась на такси к Лотти.

Я остановилась у самого начала улицы и затем обошла ее дом сзади, держа руку поближе к револьверу. Но я не увидела никого, кроме группы из трех подростков, которые, лениво разговаривая, тянули пиво.

Мне пришлось несколько минут барабанить в заднюю дверь, прежде чем Лотти услышала мой стук и открыла дверь. Ее густые черные брови вздернулись в удивлении.

— Неприятности? — спросила она.

— Небольшие, там, в центре города. Может, кто-нибудь наблюдает за домом спереди.

— Охотятся за Джилл?

— Я думаю, что они хотят, чтобы я вывела их на Аниту Мак-Гро. Пока я этого не сделаю или пока они не обнаружат ее сами, я полагаю, мы все в безопасности. — Я неудовлетворенно покачала головой. — Но все это мне не нравится. Если бы они были уверены, что я знаю, где Анита, они могли бы похитить Джилл и потребовать за нее выкуп. Мне не удалось выяснить ее местонахождение. Я уверена, что одна из этих проклятых радикалок знает, где она находится, но они разыгрывают благородство, считая, что ведут победоносную войну против этих полицейских свиней, куда зачисляют и меня, и не хотят ничего сказать. Дурость какая-то.

— Понятно, — серьезно сказала Лотти. — Может быть, девочке и не стоит здесь находиться. Они с Полом смотрят сейчас фильм по телевизору, — добавила она, кивнув головой в сторону гостиной.

— Я оставила свою машину в центре города, — сказала я. — Кто-то висел у меня на хвосте от самого университета, и мне удалось стряхнуть их только в Лупе — я села в автобус, идущий в О'Хара, — это обошлось мне недешево, но я удрала от них... Завтра мы с Джилл хотели поехать в Виннетку, чтобы просмотреть бумаги ее отца. Но, может, ей лучше остаться здесь.

— Утро вечера мудренее, — сказала Лотти. — Пол с удовольствием исполняет обязанности телохранителя, но вряд ли он может что-нибудь сделать против людей с автоматами. К тому же он учится архитектуре и не должен пропускать слишком много занятий.

Мы пошли в гостиную. Джилл, свернувшись клубочком, лежала на кушетке и смотрела фильм. Пол поглядывал на нее каждые несколько минут. Джилл как будто не замечала производимого ею впечатления — это, видимо, была ее первая победа, но она так и лучилась удовлетворением.

Я перешла в комнату для гостей, чтобы кое-кому позвонить. Ларри Андерсон сказал, что они отремонтировали мою квартиру.

— Я подумал, что вам больше не понадобится эта тахта, и разрешил одному из своих парней забрать ее. У одного моего друга-плотника есть прекрасная дубовая дверь от какого-то особняка. Он мог бы установить ее для вас, укрепив железными засовами.

— Ларри, — сказала я. — У меня просто нет слов, чтобы отблагодарить вас. По-моему, это чудесная идея. А как вы закрыли мою квартиру?

— Просто забили дверь гвоздями, — весело сказал он.

Мы с Ларри учились в одной школе, но он оставил ее раньше, чем я. Мы поболтали несколько минут, затем я позвонила Ральфу.

— Это я, Шерлок Холмс. Много ли у вас работы по выплате страховых пособий?

— Хватает. Летом на дорогах очень много людей, соответственно, много и несчастных случаев. Им следовало бы оставаться дома, но и дома они умудряются нанести себе увечья газонокосилкой или еще чем-нибудь, и нам все равно приходится выплачивать им пособия.

— А ты нашел досье, где находился этот платежный бланк?

— Нет, я не смог найти это досье. Я, однако, проверил счета этого человека: с ним, должно быть, приключилась добрая дюжина несчастных случаев, вот уже четыре года как мы каждую неделю высылаем ему чек. — Он хохотнул: — Я хотел посмотреть сегодня на лицо Ярдли, не омрачено ли оно тенью многочисленных убийств, но его нет на работе — очевидно, он все еще справляет траур по Тайеру.

— Понятно. — Я не стала сообщать ему о том, что нашла связующее звено между Мастерсом и Мак-Гро; мне уже надоело спорить с ним, достаточно ли у меня веские причины для расследования.

— Поужинаем завтра вечером? — предложил он.

— Перенесем это мероприятие на четверг, — сказала я. — Завтра мне предстоит тяжелый день.

Как только я положила трубку на рычаг, телефон затрезвонил.

— Квартира доктора Хершель, — отозвалась я.

Это был мой любимый репортер Мюррей Райерсон.

— Только что получил тайный донос, что Джона Тайера, возможно, убил Тони Бронски, — сказал он.

— В самом деле? И ты хочешь это опубликовать?

— Я думаю, мы можем нарисовать зловещую картину из жизни гангстерленда. Конечно, у нас нет прямых доказательств, он не был схвачен на месте преступления, и наши юристы считают, что мы не должны называть его имени, ибо он будет вправе возбудить судебный иск против нас.

— Спасибо, что поделился новостями, — вежливо сказала я.

— Я звонил не для подачи милостыни, — ответил Мюррей. — Но моя туго соображающая шведская башка все же напомнила мне, что Бронски работает на Смейссена. И вчера мы уговорились, что его-то имя будет кое-где фигурировать. Непонятно только, зачем бы ему убивать респектабельного банкира и его сына?

— И я тоже ни черта не понимаю, Мюррей, — сказала я и положила трубку.

Я вернулась в гостиную и вместе с Лотти, Джилл и Полом досмотрела фильм «Пушки острова Наварон». Я была возбуждена, на грани срыва, а у Лотти не было шотландского виски. Она не держала вообще никаких крепких напитков, кроме бренди. Я пошла в кухню и налила себе приличную порцию. Лотти взглянула на меня вопросительно, но ничего не сказала.

Около полуночи, когда кино уже кончилось, зазвонил телефон. Лотти сняла трубку у себя в спальне. Вышла она оттуда со встревоженным видом. Она показала мне спокойным жестом, чтобы я пошла вместе с ней в кухню.

— Какой-то мужчина, — сказала она тихим голосом. — Спросил, здесь ли ты, а когда я сказала, что здесь, повесил трубку.

— Черт! — выругалась я. — Но тут уж ничего не поделаешь. Моя квартира будет готова только завтра вечером. Я сразу же уеду и заберу этот бочонок с порохом из твоего дома.

Лотти покачала головой и криво улыбнулась:

— Не беспокойся, Вик, я еще рассчитываю, что ты договоришься о моем вступлении в Американскую медицинскую ассоциацию.

Без лишних церемоний Лотти отослала Джилл спать. Пол вытащил свой спальный мешок. Я помогла ему придвинуть к стене тяжелый ореховый обеденный стол, а Лотти принесла ему свою подушку и сама отправилась спать.

Ночь была душная; от жары спасали только толстые кирпичные стены дома Лотти и вытяжные вентиляторы, установленные на кухне и в гостиной. И все же я задыхалась. Я лежала на кушетке в своей тенниске, вся в поту, едва задремав, пробуждалась, беспокойно металась и в конце концов опять засыпала. Наконец я села. Хорошо было бы чем-нибудь заняться, но делать было совершенно нечего. Я включила свет. Три тридцать.

Я натянула джинсы и на цыпочках прокралась в кухню, чтобы сварить себе кофе. Пока вода капала через белый фарфоровый фильтр, я просматривала книжный шкаф в гостиной, пытаясь найти что-нибудь почитать. Но в такое позднее время все книги казались одинаково скучными. Наконец я выбрала книгу Дорфмана «Вена в семнадцатом столетии», выпила чашку кофе и стала перелистывать страницы, читая об опустошительной чуме, которая последовала за тридцатилетней войной, и об улице, которая сейчас называется Грабен — «могила», — потому что там погребено множество народу. Все эти трагические подробности отвечали моему мрачному настроению.

Сквозь шум вентиляторов я услышала слабый звон телефона в комнате Лотти. Мы поставили его около свободной кровати, где спала Джилл. Я подумала, что это, должно быть, кто-нибудь дозванивается до Лотти — какая-нибудь женщина, у которой начались роды, или какой-нибудь раненый подросток; но я почувствовала, что нервы мои напряглись, и я ничуть не удивилась, когда Лотти вышла из своей комнаты, облаченная в тонкий полосатый хлопчатобумажный халат.

— Спрашивают тебя. Рут Йонкерс.

Я пожала плечами; это имя мне ничего не говорило.

— Извини, что тебя подняли с кровати, — сказала я и через короткий коридор перешла в комнату Лотти. У меня было такое чувство, будто все напряженное ожидание этой ночи разрешилось неожиданным звонком незнакомой женщины. Телефон стоял на небольшом индонезийском столике около кровати Лотти. Я села на кровать и взяла трубку.

— Говорит Рут Йонкерс, — послышался хриплый голос. — Мы говорили с вами сегодня вечером на совещании Объединения университетских женщин.

— О да, — произнесла я спокойно. — Я помню вас. — Это была та самая приземистая, квадратная молодая женщина, которая засыпала меня вопросами в самом конце.

— Я говорила с Анитой после совещания. Я не знала, могу ли достаточно серьезно к вам отнестись, но считала, что она должна знать о том, что вы говорили. — Я молчала, затаив дыхание. — Она звонила мне на прошлой неделе и рассказала о том, как нашла Питера. Она велела мне никому не рассказывать о том, где она, предварительно не посоветовавшись с ней. Даже своему отцу или полиции. Это было довольно... странно.

— Понятно, — сказала я.

— Вам это понятно? — с сомнением спросила она.

— Вы думали, что это она убила Питера, не правда ли? — сказала я спокойным голосом. — И вы были поставлены в тупик тем, что она доверилась именно вам. Вы не хотели ее предавать, но боялись оказаться замешанной в дело об убийстве. Поэтому вы с облегчением дали ей обещание.

Я услышала небольшой вздох, затем смешок, прозвучавший как-то таинственно-странно по телефону.

— Да, вы угадали совершенно правильно. Вы, оказывается, куда проницательнее, чем я думала. Я не понимала, что в опасности может быть сама Анита, вот почему ее голос звучал так испуганно. Как бы там ни было, я позвонила ей. Мы проговорили несколько часов. Она никогда не слышала о вас, и мы долго спорили, можно ли вам доверять. — Тут она сделала паузу. — Я думаю, что нам ничего другого не остается. К этому все сводится. Если, конечно, ее и в самом деле преследуют бандиты; в это очень трудно поверить, но она говорит, что это именно так.

— Где она? — мягко спросила я.

— В Висконсине. Я отвезу вас туда.

— Нет. Скажите мне, где она, и я ее найду. За мной следят, поэтому, если я заеду за вами, это только сделает вдвое большей опасность.

— Тогда я не скажу вам, где она. Мы договорились с ней, что я привезу ее к вам.

— Вы были верной подругой, Рут, и вы взвалили себе на плечи тяжелую ношу. Но если люди, которые разыскивают Аниту, узнают, что вы знаете, где она, и что вы ее близкая подруга, ваша собственная жизнь будет в опасности. Разрешите мне рискнуть самой — это, в конце концов, моя работа.

Мы проспорили еще несколько минут, и Рут позволила себя убедить. В течение пяти дней, с тех пор как Анита позвонила ей, она была в ужасающем напряжении, и сейчас она была рада передать это тяжкое бремя кому-нибудь другому. Оказалось, что Анита в Хартфорде, небольшом городке к северо-западу от Милуоки. Она работает официанткой в кафе. Она коротко подстригла свои рыжие волосы, окрасила их в черный цвет и стала звать себя Джоди Хилл. Если я выеду сейчас, то как раз приеду к открытию кафе.

Был уже пятый час, когда я положила трубку. Я почувствовала себя посвежевшей и бодрой, словно крепко проспала восемь часов, а не проворочалась всего три.

Лотти сидела на кухне, пила кофе и читала.

— Лотти, прости меня. Ты и без того мало спишь, а тут еще я тебе мешаю. Но я думаю, что дело идет к концу.

— Отлично, — сказала она, вложив закладку в книгу и захлопывая ее. — Отыскалась пропавшая?

— Да. Ее подруга дала мне адрес. Теперь главное — уехать отсюда так, чтобы никто меня не видел.

— Где она? — Я заколебалась. — Дорогая, меня допрашивали эксперты покруче, чем эти Смейссеновы бандюги. Возможно, и кто-нибудь другой допытается, где она.

Я усмехнулась.

— Ты права, — сказала я и добавила: — Вопрос только — что нам делать с Джилл? Завтра — вернее, сегодня — мы собирались поехать с ней в Виннетку, посмотреть, нет ли среди бумаг ее отца таких, которые могли бы объяснить его связь с Мастер-сом и Мак-Гро. Но, может, Анита поможет мне распутать этот узел. И все же было бы хорошо, если бы Джилл вернулась домой. Вся эта ситуация — Пол под обеденным столом, Джилл и малышня — тревожит меня. Если она захочет вернуться на все оставшееся лето, милости просим. Но только после того, как окончится вся эта заваруха. Пока же ей лучше поехать домой.

Лотти поджала губы и несколько минут смотрела в чашку с кофе. Наконец она сказала:

— Я думаю, ты права. Чувствует она себя гораздо лучше — две ночи крепкого сна, среди спокойных людей, которые ей симпатизируют, — и все-таки ей лучше возвратиться домой. Пожалуй, все это слишком серьезно, чтобы мы могли положиться на охрану Пола. Все это очень мило, но недостаточно надежно.

— Моя машина стоит напротив гостиницы «Конрад-Хилтон». Я не могу ее забрать — за ней наблюдают. Может, Пол воспользуется ею завтра, чтобы отвезти Джилл домой. Завтра вечером я буду здесь, чтобы проститься, и ты сможешь отдохнуть от этого столпотворения.

— Хочешь взять мою машину? — предложила Лотти.

Я подумала.

— А где она стоит?

— Перед домом. На той стороне улицы.

— Спасибо, но я должна уехать незаметно. Не исключено, что за твоим домом наблюдают; этим подонкам очень нужна Анита Мак-Гро. И они позвонили пораньше, чтобы убедиться, что я здесь.

Лотти встала и потушила свет в кухне. Выглянула в окно, прикрываясь геранью и тонкой прозрачной занавеской.

— Я никого не вижу... Почему бы не разбудить Пола? Он может взять мою машину, проехать несколько раз вокруг квартала; если убедится, что никто за ним не следит, он подберет тебя сзади дома. А ты где-нибудь его ссадишь.

— Мне это предложение не нравится. Ты останешься без машины, а когда он возвратится сюда пешком, это будет выглядеть подозрительно.

— Вик, моя дорогая, я никогда не видела тебя такой колеблющейся. Мы не останемся без машины, ведь у нас будет твоя... Что до второго твоего возражения... — Она на минуту задумалась. — Высади Пола прямо у клиники. Пусть спокойно досыпает. У нас всегда есть свободная кровать, когда мы с Кэрол здесь ночуем.

Я рассмеялась.

— Ты рассеяла все мои колебания, Лотти. Разбудим Пола и попробуем твой вариант.

Пол проснулся быстро, веселый и бодрый. Изложенный ему план он принял с энтузиазмом.

— Если кто-нибудь крутится около клиники, нельзя ли всыпать ему как следует? — спросил он.

— Пожалуй, не стоит, мой дорогой, — развеселилась Лотти. — Не будем привлекать к себе слишком много внимания. На Шеффилд, что возле Аддисон, есть ночной ресторан, позвони нам оттуда.

Мы вышли, чтобы Пол мог одеться. Через несколько минут он вернулся в кухню, левой рукой отбрасывая свои черные волосы с квадратного лица, а правой застегивая голубую рабочую рубашку. Лотти дала ему ключи от машины. Мы наблюдали за улицей из темной спальни Лотти. Никто не напал на Пола, когда он сел в машину, и никто не поехал следом за ним.

Я вернулась в гостиную и оделась. Лотти молча смотрела, как я заряжаю «смит-и-вессон» и вкладываю его в наплечную кобуру. Одета я была в джинсы хорошего покроя, полосатую вязаную рубашку и жакет.

Через десять минут зазвонил телефон Лотти.

— Все спокойно, — сказал Пол. — Но за домом торчит какой-то субъект. Я думаю, что мне не стоит подъезжать сзади по аллее — это может его насторожить. Я буду на аллее у северного конца улицы.

Я передала его слова Лотти. Она кивнула.

— Почему бы тебе не пройти через подвал и не выйти через заднюю дверь — она почти скрыта лестницами и баками с мусором.

Она повела меня через подвал. Я чувствовала себя бодрой, готовой к любому повороту событий. Через окно мы видели, что ночная тьма сменяется предутренними сумерками. Было четыре сорок, и в квартире было очень тихо. Где-то вдалеке послышался вой сирены, но по улице не проезжала ни одна машина.

Лотти прихватила с собой фонарь, чтобы не зажигать свет, который может быть заметен с улицы. Она осветила лестницу и тут же выключила фонарь. Я побрела на цыпочках за ней. У самого подножия она схватила меня за кисть, обвела вокруг велосипедов и стиральной машины и очень медленней спокойно открыла засовы наружной двери. Один из засовов слегка звякнул. Она подождала несколько минут и только потом открыла дверь. Петли были смазаны, и открылась она тихо. Я бесшумно проскользнула вверх по лестнице благодаря туфлям на мягкой подошве.

Из-за мусорных баков я выглянула в аллею. У южного конца аллеи, через два дома, спиной к стене сидел Фредди. Насколько я могла судить, он спал.

Я спустилась обратно по лестнице.

— Дайте мне десять минут, — шепнула я на ухо Лотти. — Я постараюсь незаметно проскользнуть. — Лотти молча кивнула.

Поднявшись по лестнице, я вновь поглядела на Фредди. Держа правую руку на рукоятке револьвера, от мусорных баков я прокралась в тень следующего дома. Неужели Фредди только прикидывается спящим? Он сидел все в той же позе, не шевелясь. Держась в тени стен, я быстро зашагала по аллее. Пройдя полпути, я перешла на неторопливый бег.


Глава 15

Молодая профсоюзная деятельница


Пол ждал там, где и обещал. Парень он был умный — с аллеи машины не было видно. Я скользнула на переднее сиденье и закрыла за собой дверь.

— Какие-нибудь трудности? — спросил он, заводя двигатель и отъезжая от тротуара.

— Нет, но я узнала этого парня, который спит в аллее. Лучше вызови Лотти из клиники. Скажи ей, чтобы она не оставляла Джилл одну в квартире. Может, она сумеет обеспечить полицейский эскорт. Скажи ей, чтобы она попросила об этом лейтенанта Мэллори.

— Конечно. — Он был необычайно симпатичен. Мы быстро подъехали к клинике. Я вручила ему ключи от машины и повторила, где я ее оставила. — Это темно-голубой «шеви».

— Желаю удачи, — сказал он своим низким голосом. — Не беспокойтесь о Лотти и Джилл — я позабочусь о них.

— За Лотти я никогда не беспокоюсь, — сказала я, пересаживаясь на водительское место. — Она может сама за себя постоять. — Я поправила боковое зеркало и зеркало заднего вида и выжала сцепление. Лотти ездила на маленьком «датсуне», таком же практичном и скромном, как и она сама.

Выезжая через Аддисон на Кеннеди, я все время оглядывалась назад, но не видела ничего подозрительного. Душный воздух был напоен ночной влагой, которая с восходом солнца должна была превратиться опять в смог. На востоке небо уже просветлело, и я быстро мчалась по пустынным улицам. На скоростной дороге машин было совсем немного, и я одолела расстояние между предместьями и идущей на север платной дорогой Милуоки за сорок пять минут.

«Датсун» хорошо мне повиновался, хотя я уже отвыкла от обычного переключения передач. На нем был установлен УКВ-радиоприемник, и я слушала его даже после того, как переехала границу штата Иллинойс. После этого прием стал неустойчивым, и я выключила приемник.

Было уже ясное утро, когда я достигла Милуокской развилки. Я никогда не была в Хартфорде, но много раз в Порт-Вашингтоне, в тридцати милях восточнее, на берегу озера Мичиган. Насколько я могла судить, дорога была та же самая, только в двадцати милях севернее Милуоки надо было свернуть на запад, а не на восток.

В шесть пятьдесят я остановила «датсун» на главной улице Хартфорда, напротив кафе Ронны «Домашняя пища» и перед Первым национальным банком Хартфорда. Мое сердце билось учащенно. Я отстегнула ремень безопасности и вышла, разминая ноги. За это время я проехала сто сорок миль, уложившись в два часа десять минут. Недурно.

Хартфорд расположен в прекрасной равнине ледникового происхождения, это само сердце молочного производства штата Висконсин. Здесь есть небольшой крайслеровский завод, который производит двигатели, и консервный завод Либби. Но самый большой доход приносит фермерство, и люди здесь — ранние пташки. Кафе Ронны, в соответствии с табличкой на двери, открылось в пять тридцать, и к семи часам почти все столы были заняты. Я купила в автомате экземпляр «Часового Милуоки» и села за пустой столик в глубине кафе.

Одна официантка обслуживала посетителей, сидевших за стойкой. Другая — все столики. Она бегала через свободно открывающиеся в обе стороны двери на кухню и обратно, нося на подносе целые груды тарелок. Ее черные кудрявые волосы были коротко подстрижены. Это и была Анита Мак-Гро.

Она выгрузила блины, яичницы, тосты, мясо с овощами на стол, где трое плотно сложенных мужчин в рабочих комбинезонах пили кофе, и подала яичницу симпатичному молодому парню в темно-синем рабочем костюме, который сидел рядом со мной. Она посмотрела на меня с некоторой растерянностью, свойственной всем перегруженным официанткам.

— Сейчас я вас обслужу. Кофе?

Я кивнула.

— Не спешите, — сказала я, открывая газету. Мужчины в комбинезонах подтрунивали над симпатичным парнем: он, очевидно, был ветеринаром, а они — фермерами, пользовавшимися его услугами.

— Вы отрастили бороду, док, чтобы казаться взрослее? — спросил один из них.

— Нет, чтобы скрываться от ФБР, — ответил ветеринар.

Анита несла мне чашку кофе; у нее вдруг задрожали руки, и она пролила кофе на ветеринара. Покраснев, она стала извиняться. Я встала и забрала у нее чашку, пока она не разлила ее совсем. Молодой человек добродушно сказал:

— От кофе, если вылить его на себя, просыпаешься гораздо быстрее — особенно если оно очень горячее. Поверьте мне, Джоди, — добавил он, в то время как она тщетно пыталась оттереть мокрое пятно на его рукаве салфеткой, — это самое лучшее, что может пролиться сегодня на мой костюм.

Фермеры рассмеялись, Анита же подошла ко мне, чтобы принять заказ. Я попросила омлет по-денверски, без картофеля, пшеничный тост и сок. Когда ты находишься в стране фермеров, ешь как фермер. Ветеринар доел свой завтрак.

— Я слышу, как меня зовут коровы, — сказал он, положил деньги на стол и вышел. За ним потянулись и другие.

Было семь пятнадцать — время приступать к работе. А для фермеров это был короткий перерыв между утренним доением и какими-то делами в городе, так что они отдыхали над второй чашкой кофе. К тому времени, когда Анита принесла мой омлет, завтракали только за тремя столиками да еще несколько человек стояли у стойки.

Я медленно съела пол-омлета и прочитала каждое слово в газете. Люди входили и выходили; я допивала уже четвертую чашку кофе. Когда Анита принесла мне счет, я положила на него пять долларов, а сверху — мою визитную карточку, на которой написала: «Меня послала Рут. Я в зеленом „датсуне“ по ту сторону улицы».

Я вышла, бросила несколько монет в стояночный счетчик и села в машину. Я провела полчаса за разгадыванием кроссворда, когда появилась Анита. Не говоря ни слова, она села рядом со мной. Я свернула газету, бросила ее на заднее сиденье и внимательно посмотрела на девушку. На фотографии, которую я нашла в ее квартире, была изображена улыбающаяся молодая женщина, нельзя сказать чтобы очень красивая, но полная той жизненной энергии, которая привлекает к себе больше, чем красота. Но теперь лицо у нее было напряженное и мрачное. Полиция никогда не нашла бы ее по фотографии; на вид ей было скорее тридцать, чем двадцать; бессонница, страх и постоянное напряжение прочертили преждевременные морщины на ее молодом лице. Черные волосы не подходили к нежно-кремовому цвету ее кожи, свойственному всем рыжеволосым женщинам.

— Почему вы приехали в Хартфорд? — поинтересовалась я.

Она была удивлена: менее всего ожидала она именно этого вопроса.

— Прошлым летом мы с Питером приезжали на Вашингтонскую деревенскую ярмарку — так просто, ради развлечения. Мы съели по сандвичу в этом кафе, и я вспомнила это. — Она повернулась ко мне и быстро добавила: — Надеюсь, я могу вам доверять — должна же я доверять хоть кому-то. — В ее хриплом голосе звучала усталость. — Рут не знает, что это за люди — они могут пристрелить кого угодно. Я тоже их не знаю, но лучше представляю себе, с кем имею дело. — Она грустно улыбнулась. — Если я здесь останусь, я просто сойду с ума. Но я не могу вернуться в Чикаго. Мне нужна помощь. Если вы не сможете мне помочь, а только подведете, меня убьют. Или вы хитрая предательница, которая сумела как-то завоевать доверие Рут? Не знаю. Так или иначе, мне придется рискнуть. — Она так сильно стиснула руки, что костяшки ее пальцев побелели.

— Я частный детектив, — сказала я. — Ваш отец нанял меня на прошлой неделе, чтобы я нашла вас, а я нашла вместо вас тело Питера. После уик-энда он сказал, чтобы я прекратила поиски. У меня есть свои догадки по поводу всего происходящего. Так я оказалась замешана в это дело. Я согласна, что вы в очень трудном положении. И если я сделаю какой-то промах, боюсь, что обеим нам придется очень туго. Вы не можете прятаться здесь вечно. И полагаю, что я достаточно крепкий орешек, что у меня достаточно ума и хитрости, чтобы вы могли на меня положиться. Я не могу исцелить боль, а она еще будет расти, но я могу вернуть вас в Чикаго — или куда вы хотите, — чтобы вы могли жить открыто и с достоинством.

Поразмыслив, она кивнула головой. Взад и вперед по тротуару шли люди; у меня было такое ощущение, как будто мы в аквариуме.

— Не могли бы мы где-нибудь поговорить? Где-нибудь, где было бы попросторнее?

— Тут есть парк.

— Прекрасно.

Парк находился на дороге, идущей в Милуоки. Я поставила «датсун» в стороне от шоссе, и мы сели на берегу маленькой речки, протекающей через парк и отделяющей его от задней стены крайслеровского завода. День был жаркий, но здесь, в сельской местности, воздух был ясный и сладостный.

— Вы сказали: «жить с достоинством», — сказала она, глядя на воду, и ее рот исказила мрачная улыбка. — Вряд ли я когда-нибудь смогу так жить. Видите ли, я знаю, что случилось с Питером. Пожалуй, можно сказать, что я виновница его смерти.

— Почему вы так говорите? — ласково спросила я.

— Вы нашли его тело? И я тоже нашла его тело. Я вернулась домой в четыре и нашла его. Я сразу поняла, что произошло. И, потеряв голову от страха, убежала. Я не знала, куда поехать. Ночь я провела в доме Мэри, а затем приехала сюда. Я не знаю, почему они не ждали и меня, но я знала, что, если вернусь, они расправятся и со мной. — Она разрыдалась, сильные сухие рыдания сотрясали ее плечи и грудь. — Достоинство, — повторила она хриплым голосом. — О Боже! Мне бы только выспаться как следует.

Я сидела, молча наблюдая за ней.

— Много ли вы знаете? — спросила она.

— Я знаю не очень много такого, что могу подкрепить доказательствами. Но у меня есть свои предположения. И я знаю наверняка, что ваш отец и Ярдли Мастерс вместе проводят какие-то махинации, в вашей квартире я нашла платежный бланк «Аякса». Я предполагаю, что домой принес его Питер, и одно из моих предположений состоит в том, что в этих махинациях используются платежные документы. Я знаю, что ваш отец знает Эрла Смейссена, и еще я знаю, что кто-то искал что-то очень ему нужное, а затем заподозрил, что оно находится у меня. Они переворотили вверх дном и мою квартиру, и мой офис. Я предполагаю, что они искали платежный бланк и делал обыск сам Смейссен или один из его парней.

— Смейссен — убийца? — спросила она резким, натужным голосом.

— Сейчас он преуспевает, поэтому сам не убивает, для этого у него есть специальные люди.

— И мой отец договорился с ним, чтобы он убил Питера? — Она смотрела на меня с вызовом, глаза ее были строги и сухи, рот перекошен. Так вот какой кошмар видела она каждую ночь. Не удивительно, что она не спала.

— Не знаю. Это одно из моих предположений. Вы знаете, отец любит вас, и он сходит с ума от беспокойства за вас. Он никогда бы сознательно не подверг вашу жизнь опасности. И он никогда сознательно не дал бы своего согласия на убийство Питера. Я думаю, что Питер поговорил напрямую с Мастерсом; Мастерс наделал в штаны и срочно вызвал вашего отца. — Я остановилась. — Это грязное дело, и мне трудно говорить о нем с вами. Но ваш отец знает людей, которые за определенную цену могут убрать кого угодно. Он пробился на самый верх профсоюза, где всегда царили весьма суровые нравы, и он должен знать подобного рода людей.

Не глядя в мою сторону, она устало кивнула:

— Я знаю. Раньше я отмахивалась от этого, но теперь я знаю. Стало быть, мой... мой отец назвал ему имя этого Смейссена. Это вы хотите сказать?

— Да. Я уверена, что Мастерс не сказал ему, кто именно пересек ему путь, — просто сказал, что кто-то проник в их тайну и его следует ликвидировать. Это единственное объяснение поведению вашего отца.

— Что вы хотите сказать? — спросила она не очень заинтересованно.

— Ваш отец пришел ко мне в прошлую среду; он назвался чужим именем и рассказал мне фальшивую историю, но он хотел вас найти. Он уже знал об убийстве Питера, и он был очень обеспокоен вашим бегством. Вы ведь обвинили его в убийстве Питера, не так ли?

Она опять кивнула.

— Глупо было даже пытаться выразить это в словах. Я была не себя от гнева, страха и горя. Мне было больно не только за Питера, но и за отца, и за профсоюз, ведь я верила, что это благородная организация и за нее надо бороться.

— Да, понимаю вашу боль. — Она ничего не ответила, и я добавила: — Ваш отец сначала не знал, что случилось, только через несколько дней он понял, что убийство Питера организовал Мастерс. И тогда же он понял, что и вы в большой опасности. И, поняв это, он уволил меня. Он уже не хотел, чтобы я вас нашла, потому что боялся, что я наведу этих убийц на ваш след.

Она опять посмотрела на меня.

— Я слушаю вас, — произнесла она все тем же усталым голосом, — я слушаю вас, но мне не становится легче. Ведь вы утверждаете, что мой отец, хотя и руками других, убивает людей и что это он убил Питера.

Несколько минут мы молча смотрели на речонку. Затем она сказала:

— Я, можно сказать, выросла в профсоюзе. Моя мать умерла, когда мне было три года. У меня не было ни братьев, ни сестер, и мы были с отцом очень близки. Он был героем в моих глазах, я знала, что он участвует во многих битвах, и он был героем. Я знала, что он должен бороться против боссов и что, если он сможет их побить, Америка станет лучшей страной для рабочих людей. — Она вновь безрадостно улыбнулась. — Звучит, как фраза из учебника по истории для детей. Это и в самом деле была история для детей. По мере того как мой отец поднимался все выше и выше, у нас становилось все больше и больше денег. Я всегда хотела учиться в Чикагском университете. Семь тысяч долларов в год? Никаких проблем. Пожалуйста. Я мечтала иметь собственную машину. Пожалуйста. Только назови марку. А ведь где-то в глубине души я верила, что герой рабочего класса не может иметь много денег, но заглушала в себе эту мысль. «Он заслужил это», — говорила я. А когда встретила Питера, я подумала, почему бы мне с ним не встречаться? Моему отцу даже не снилось иметь столько денег, сколько имеют Тайеры, а ведь это все незаработанные деньги. — Она опять замолчала. — Вот до чего доводят подобные рассуждения. А ведь меня должны были насторожить такие люди, как Смейссен. Они бывали у нас в доме, не часто, но бывали. Ты берешь газету, читаешь о каком-то гангстере, а он вот он, сидит пьет виски с твоим отцом. Так-то вот.

Она покачала головой.

Питер вернулся домой с работы. В качестве уступки своему отцу он работал у Мастерса. Все эти денежные дела ему претили. Еще до того как мы влюбились друг в друга, хотя его отец и считал, будто виновата в этом я. Он хотел сделать в своей жизни что-нибудь истинно достойное — но что, он не знал. Но чтобы сделать приятное отцу, он согласился поработать в «Аяксе». Не думаю, чтобы мой отец знал об этом. Я ему, во всяком случае, не говорила. Я вообще старалась ему не говорить о Питере — ему не нравилось, что я дружу с сыном такого влиятельного банкира. К тому же он немного пуританин — он очень неодобрительно относился к тому, что мы с Питером открыто живем вместе. Поэтому-то я и не разговаривала с ним о Питере.

Во всяком случае, Питер знал всех крупных шишек в профсоюзе. Влюбленные всегда много узнают друг о друге. Я знала, кто является президентом Форт-Диаборнской трастовой компании, а вообще-то такие вещи меня не интересуют...

Анита разговорилась. Я же сидела молча — словно часть декорации, к которой она обращалась.

— Питер проделывал для Мастерса довольно нудную работу. В бюджетном отделе стремились занять его хоть чем-нибудь. Он работал для начальника отдела — человека ему симпатичного. Одно из данных ему поручений заключалось в том, чтобы сверять платежные бланки с соответствующими досье. Не получает ли Джо Блоу пятнадцать тысяч долларов, когда, судя по его досье, он имеет право лишь на двенадцать тысяч, и т.д. У них была специальная компьютерная программа, но они полагали, что в программе есть какие-то неточности, поэтому хотели, чтобы Питер произвел проверку вручную. — Она рассмеялась, но ее смех был похож на громкий всхлип. — Если бы у «Аякса» была хорошая компьютерная система, Питер был бы жив. Иногда, когда я думаю об этом, у меня появляется желание пристрелить всех их программистов. Да ладно. Он начал с самых крупных сумм — каждый год они получают триста тысяч требований о возмещении убытков, но он должен был сделать лишь выборочную проверку. Поэтому, повторяю, он начал с выплат по полной инвалидности, достаточно продолжительных. Сначала это была довольно забавная работа — чего только не случается с людьми. Затем он нашел платежный бланк на имя Карла О'Малли. Полная инвалидность. Потерял правую руку во время работы на конвейере. Иногда такое случается — затаскивает в машину. Это просто ужасно.

Я кивнула.

Она посмотрела на меня и стала говорить, уже явно обращаясь ко мне, а не глядя куда-то перед собой.

— Только ничего этого не произошло. Карл — один из старших вице-президентов, правая рука моего отца. Я знаю его с тех пор, как себя помню. Я зову его дядя Карл. Питер знал это, и он принес домой адрес, и это был адрес Карла. Карл такой же инвалид, как вы или я. С ним никогда не происходило никакого несчастного случая, и вот уже двадцать три года, как он не работает на конвейере.

— Ясно. Вы не знали что и думать, но отца своего вы спрашивать не стали.

— О чем бы я могла его спросить? Не представляю. Я подумала, что дядя Карл просто пошутил, притворившись, будто с ним произошел несчастный случай. Но Питер сильно задумался; он был из тех, кто додумывает все до конца. И он проверил всех других членов исполнительного совета. И все они получали пособия. Не все за полную инвалидность, не все бессрочную, но все крупные суммы. Это было ужасно. Представьте себе, что и мой отец тоже получал пособие. Тут уж я испугалась, но конечно же ничего не стала ему говорить.

— Джозеф Гильчовски тоже состоит в исполнительном совете? — спросила я.

— Да, он один из вице-президентов, президент отделения 3051, очень мощного отделения в Калумет-Сити. Вы знаете его?

Это было то самое имя, которое значилось на платежном бланке. Теперь я поняла, почему они не хотели оставить эту — такую безвредную на вид — динамитную палочку в моих руках. Неудивительно, что они перевернули у меня все вверх дном.

— Стало быть, Питер решил поговорить с Мастерсом. Вы не знали, что именно он-то и замешан в этом деле?

— Нет. Питер считал своим долгом предварительно поговорить с ним. Что предпринять дальше — мы не знали, знали только, что надо поговорить с моим отцом. Но мы думали, что Мастерс должен знать обо всем этом. — Лужицы ее голубых глаз потемнели от страха. — И он рассказал обо всем Мастерсу, а Мастерс сказал, что это довольно серьезное дело и он хотел бы переговорить с Питером с глазу на глаз, потому что, возможно, оно будет разбираться в страховой комиссии штата. Хорошо, сказал Питер, и Мастерс сказал, что он зайдет к нему в понедельник перед работой. — Она посмотрела на меня. — Странно, не правда ли? Даже очень странно. Вице-президент беседует со своими сотрудниками у себя в кабинете, а не у них дома. Но мы объяснили это тем, что они дружат домами. — Она вновь повернулась к речке. — Я тоже хотела там быть, но у меня была работа, я выполняла поручение одного из преподавателей факультета политических наук.

— Гарольда Вайнштейна? — догадалась я.

— Да. Я вижу, вы хорошо разобрались во всем... Я должна была встретиться с ним в восемь тридцать, а Мастерс должен был зайти около девяти, так что я не могла успеть. Вот так и случилось, что я оставила его одного. О Боже! И почему я решила, что эта проклятая работа так важна? Почему я не осталась вместе с ним?

Теперь она плакала, по-настоящему плакала, а не сухо всхлипывала. Она закрыла лицо руками и рыдала. И повторяла, что умереть следовало ей, а не Питеру, это ее, а не его отец дружил с наемными убийцами. Несколько минут я не прерывала ее. Но потом ясным резким голосом сказала:

— Послушай, Анита. Ты не можешь упрекать себя всю оставшуюся жизнь. Ты не убила Питера. И ты его не покинула. И ты его не подставила. Если бы ты была там, убили бы и тебя, и никто никогда не узнал бы правды о случившемся.

— Плевать мне на правду, — рыдала она. — И мне все равно, узнает ли мир о случившемся, или нет.

— Если мир об этом не узнает, — грубо обрезала я, — ты можешь считать себя покойницей. Умрут и те славные ребята, парни или девушки, которые будут просматривать эти досье. Я знаю, что это плохое утешение. Я знаю, что ты прошла через адские муки и еще худшие ждут тебя впереди. Но чем быстрее мы покончим с этим делом, тем быстрее ты сможешь преодолеть ту ужасную беду, которая выпала на твою долю. В противном случае твое горе станет еще невыносимее.

Она по-прежнему сидела, обхватив голову руками, но ее рыдания затихли. Через некоторое время она встала и поглядела на меня. Ее лицо было все в потеках от слез, глаза покраснели, но напряжение спало, и она выглядела моложе и больше не напоминала ходячую покойницу.

— Вы правы. Во мне всегда воспитывали смелость. Но я не хочу пройти через все это со своим отцом.

— Я знаю, — ласково сказала я. — Мой отец умер десять лет назад. Я была его единственным ребенком, и мы тоже были очень близки. Поэтому я представляю себе, что ты чувствуешь.

Она все еще была в этом нелепом наряде официантки: черные чулки, белый фартук. Она высморкалась в фартук.

— Кто получал деньги по этим платежным бланкам? — спросила я. — Те, на чье имя они были выписаны?

Она покачала головой.

— Это невозможно установить. Обычно это делается так. Бланк предъявляется в банк, там проверяют, есть ли у вас свой счет, и сообщают страховой компании, чтобы они переслали обозначенную сумму на этот счет. Надо знать, в какой банк предъявлялись эти бланки, а этих сведений не было в досье, там хранились только копии. Не знаю, оставили ли они себе оригиналы, или их отправили в контрольное отделение. А Питер — Питер не хотел заходить слишком далеко, не переговорив предварительно с Мастерсом.

— А в чем заключалось участие отца Питера в этом деле? — спросила я.

Ее глаза широко открылись.

— Участие отца Питера? Да он не принимал никакого участия в этом.

— Принимал. Он был убит в понедельник.

Ее голова стала клониться то вперед, то назад, вид у нее стал совсем больной.

— Прости, — сказала я. — Я не должна была выкладывать это тебе так сразу. — Я обвила рукой ее плечи. И больше я ничего не сказала. Но я была уверена, что Тайер помогал Мастерсу и Мак-Гро получать деньги по бланкам. Может быть, в этом деле были замешаны и некоторые другие Точильщики, но они не стали бы делиться таким крупным кушем со всем исполнительным советом. К тому же в такой секрет нельзя посвящать много людей, очень скоро он выплывет наружу. Мастерс и Мак-Гро, а может быть, и доктор, вкладывают в досье якобы достоверный отчет. Тайер открывает для них счет. Он не знает, что это такое, не задает никаких вопросов. Но они, вероятно, каждый год преподносят ему ценный подарок, а когда он угрожает организовать расследование смерти своего сына, они отвечают ему: он сам замешан в этом деле и может подвергнуться судебному преследованию. Любопытно, найдут ли Пол и Джилл что-нибудь в его кабинете? Да и впустит ли Люси их в дом? Между тем я должна позаботиться об Аните. Несколько минут мы сидели спокойно. Анита целиком погрузилась в свои мысли, видимо усваивая полученные от меня сведения. Наконец она сказала:

— Поговорить с кем-нибудь обо всем этом — для меня уже облегчение. Не так страшно и ужасно.

Я что-то буркнула в знак согласия. Она вновь оглядела свой нелепый наряд.

— До чего странно видеть себя в такой одежде. Если бы Питер мог видеть меня, он бы... — Она опять зашмыгала носом. — Я хотела бы уехать отсюда, не хочу быть больше Джоди Хилл. Вы думаете, я могу вернуться в Чикаго?

Я подумала.

— А куда ты хотела поехать?

На несколько минут она задумалась.

— Это проблема. Я не могу подвергать риску Рут и Мэри.

— Да, верно. Но не только ради них самих; вчера вечером, когда я отправилась на заседание Объединения университетских женщин, за мной следили; вполне вероятно, что Эрл следит и за некоторыми его членами. И ты сама знаешь, что не можешь поехать домой, пока все это не кончится.

— О'кей, — согласилась она. — Я сделала правильно, что приехала сюда, но жизнь здесь невеселая, приходится все время оглядываться через плечо, и я не могу ни с кем говорить откровенно. Они всегда поддразнивают меня, приписывают мне дружков, вроде этого симпатичного доктора Дэна, которого я облила сегодня утром кофе, а я не могу рассказать им о Питере, поэтому они считают меня недружелюбной.

— Пожалуй, ты сможешь вернуться в Чикаго, — медленно сказала я. — Но несколько дней тебе придется не выходить на улицу — пока я все не улажу... Мы могли бы опубликовать сведения об этих махинациях с бланками и тем самым подвели бы под монастырь твоего отца, но Мастерс остался бы в стороне. А я хочу ухватить его за жабры покрепче, чтобы он не мог ускользнуть. Ты понимаешь? — Она кивнула. — О'кей, в этом случае я постараюсь устроить тебя в одну из чикагских гостиниц так, чтобы никто не знал о твоем там пребывании. Тебе нельзя будет выходить. Но к тебе будет время от времени заходить надежный человек, чтобы тебе было с кем поговорить и ты не сошла с ума от одиночества. Как тебе нравится такая идея?

Она сделала гримаску.

— Боюсь, что у меня нет выбора... По крайней мере, я буду в Чикаго, близко ото всего мне знакомого. Спасибо, — добавила она с запозданием. — Я не хотела бы, чтобы вы сочли меня ворчуньей, я очень ценю все, что вы для меня делаете.

— Не думай сейчас о хороших манерах; и уж, во всяком случае, я делаю все это не ради благодарности.

Мы медленно направились обратно к «датсуну». В траве жужжали и прыгали мелкие насекомые, и птицы пели нескончаемое попурри из своих песен. Пока мы разговаривали, в парк пришла женщина с двумя детишками. Дети рылись в земле, строя какие-то замысловатые сооружения. Женщина читала книгу, поглядывая на них каждые несколько минут. Под деревом стояла корзинка со съестным.

— Мэтт, Ив! — позвала женщина. — Не хотите ли чего-нибудь вкусненького.

Дети сразу же подбежали. Я почувствовала легкий укол зависти. Должно быть, в такой чудесный летний день было бы куда приятнее отправиться на пикник со своими детьми, нежели укрывать беглянку от полиции и гангстеров.

— Тебе надо что-нибудь забрать с собой?

Она покачала головой:

— Я должна только остановиться у кафе и предупредить их о своем уходе.

Я припарковала машину перед кафе, и она вошла внутрь, а я тем временем подошла к телефону-автомату на углу и позвонила в «Геральд стар». Было уже почти десять, и Райерсон сидел за своим рабочим столом.

— Мюррей! У меня для тебя есть великолепный материал, только помоги мне спрятать главного свидетеля на несколько дней.

— Где ты сейчас? — спросил он. — Впечатление такое, будто ты звонишь с Северного полюса. И кто этот свидетель или свидетельница? Анита Мак-Гро?

— Мюррей, ты просто ясновидец. Рассчитываю, что ты свято сохранишь тайну. Мне нужна твоя помощь.

— Но я уже тебе помог, — запротестовал он. — Во-первых, я дал тебе эти фотографии; во-вторых, я не распустил слух о твоей смерти и не забрал некий документ у твоего адвоката.

— Мюррей, кроме тебя, нет ни одной живой души на свете, к кому я могла бы обратиться за помощью. Если обещать тебе хороший материал, ты абсолютно неподкупен.

— Хорошо, — согласился он. — Я сделаю для тебя все, что смогу.

— По рукам. Я в Хартфорде, в штате Висконсин, с Анитой Мак-Гро. Я хочу перевезти ее в Чикаго и держать в тайном укрытии, пока расследование не будет закончено. Если хоть кто-нибудь пронюхает о ее местонахождении, тебе придется публиковать сообщение о ее смерти. Я не могу отвезти ее сама, потому что за мной ведется настоящая охота. Я хочу отвезти ее в Милуоки, посадить на поезд, с тем чтобы ты встретил ее на станции Юнион. После этого отвези ее в какой-нибудь отель. Достаточно далеко от Лупа, чтобы какой-нибудь прохиндей из свиты Смейссена не вычислил ее местопребывание. Договорились?

— Господи Иисусе, Вик, уж если ты за что-нибудь берешься то все у тебя горит в руках. Договорились. Какой же материал? Почему она в опасности? Смейссен прихлопнул ее дружка?

— Мюррей, предупреждаю тебя, если в печать просочится хоть что-нибудь из того, что ты говоришь, обещаю тебе, что из реки Чикаго выловят не чье-либо, а твое тело — уж я об этом позабочусь.

— Даю тебе слово джентльмена, что я сохраню твою тайну. Зато уж потом я удивлю город Чикаго поистине сенсационной новостью. Когда прибывает поезд?

— Не знаю. Позвоню тебе еще раз из Милуоки.

Когда я повесила трубку, Анита уже стояла возле машины.

— Они очень огорчились, когда узнали, что я ухожу, — сказала она.

Я рассмеялась.

— Вот и думай об этом по пути в Чикаго, — сказала я. — Это отвлечет тебя от других горестных мыслей.


Глава 16

Цена одного заявления о выдаче пособия


В Милуоки нам пришлось ждать до тринадцати тридцати, когда отправился поезд на Чикаго. Я оставила Аниту на станции и пошла купить ей джинсы и рубашку. После того как она умылась и переоделась в вокзальном туалете, она стала выглядеть моложе и здоровее. Как только она смоет черную краску со своих волос, она станет почти прежней. Конечно, она убеждена, что ее жизнь разбита, и не удивительно, что сейчас все представляется ей в мрачных тонах. Но ей ведь всего двадцать, и она еще оправится от пережитых потрясений.

Мюррей согласился встретить поезд и отвезти ее в отель. Он выбрал «Ритц».

— Если уж ей предстоит сидеть в номере несколько дней, пусть это будет приличный номер, — объяснил он. — «Стар» оплатит счет пополам с тобой.

— Спасибо, Мюррей, — сухо сказала я. Мы уговорились, что он позвонит мне домой и оставит запись на автоответчике: «да» или «нет». Не называя никаких имен. «Нет» — означало, что что-то сорвалось и я должна с ним связаться. Я не буду и близко подъезжать к этому отелю. Он будет заезжать пару раз в день, чтобы накормить ее и поболтать с ней немного — мы не хотели, чтобы Анита вызывала гостиничную прислугу.

Как только поезд отошел, я направилась к платной дороге, ведущей в Чикаго. Проблема заключалась в том, что я не имела доказательств, что Питера Тайера убил Мастерс. Он только организовал это убийство. Это же подтверждал и рассказ Аниты — Мастерс назначил Питеру свидание в его квартире. Но не было достаточно веских прямых доказательств, которые могли бы заставить Бобби получить ордер на арест и надеть наручники на старшего вице-президента влиятельной чикагской корпорации. Мне предстояло еще хорошенько растревожить осиное гнездо и выманить наружу разгневанную матку.

Когда я свернула с платной дороги на скоростную дорогу Иденс, я заехала в Виннетку, чтобы проверить, дома ли Джилл и нашла ли она что-нибудь среди бумаг своего отца. Я остановилась на станции обслуживания на Уиллоу-роуд и позвонила Тайерам.

Трубку снял Джек. Да, Джилл вернулась домой, но она не разговаривает с репортерами.

— Я не репортер, — сказала я. — Это Ви.Ай. Варшавски.

— А уж с вами мы тем более не разрешим ей говорить. Вы уже причинили достаточно горя ее матери.

— Торнсдейл, вы не только сукин сын, но и самый большой олух, которого я встречала. Если вы не подзовете Джилл, я буду у вас через пять минут. Я подниму шум, обойду всех соседей, пока не найду кого-нибудь, кто позовет для меня Джилл.

Он швырнул трубку, как я догадалась, на стол, потому что линия оставалась неразъединенной. Через несколько минут послышался чистый, высокий голосок Джилл.

— Что вы сказали Джеку? — захихикала она. — Я никогда не видела его в такой ярости.

— О, я пригрозила обойти всех соседей и посвятить их в происходящее, — ответила я. — Хотя полиция уже, наверное, обошла их всех, задавая свои вопросы... Как ты добралась до Виннетки?

— О, это был целый спектакль. Пол вызвал в клинику полицейский эскорт. Лотти не хотела этого делать, но он настоял. Затем он съездил за вашей машиной, и мы вернулись домой под вой полицейских сирен. Сержант Мак-Гоннигал был просто великолепен.

— Неплохо. А как дела на домашнем фронте?

— О'кей. Мама решила простить меня, но Джек ведет себя как настоящий идиот. Все время твердит, что я сделала мать очень, очень несчастной. Я пригласила Пола остаться на обед, и Джек обращался с ним так, словно он сборщик мусора или что-то в этом роде. Тут я взбесилась, но Пол сказал мне, что привык к такому обращению. Я просто ненавижу Джека, — закончила она.

Я рассмеялась при этом взрыве:

— Милая девочка. Пол — очень славный парень, за него стоит постоять. Вы просмотрели бумаги отца?

— О да. Конечно, Люси была в бешенстве. Но я вела себя как Лотти и не обращала на нее ни малейшего внимания. Я не очень хорошо понимаю, что мы искали, — сказала она, — но мы нашли какой-то документ, где значились имена мистера Мастерса и мистера Мак-Гро.

Я вдруг почувствовала полный покой, как будто перенесла глубокий душевный кризис и наконец исцелилась. Я вдруг расхохоталась и спросила:

— Но сейчас-то ты понимаешь? Что это за документ?

— Не знаю, — с сомнением произнесла Джилл. — Может быть, принести и прочитать его?

— Это было бы самое лучшее, — согласилась я. Она положила трубку. Я стала потихоньку напевать: «Каков ты, документ? Ты, может быть, походишь на квитанцию на стирку?»

— Это ксерокопия, — объяснила Джилл, взяв телефонную трубку. — Вверху мой папа написал чернилами дату: восемнадцатое марта 1974 года. Далее следует. Доверительное соглашение. Нижеподписавшимся, Ярдли Лиланду Мастерсу и Эндрю Соломону Мак-Гро, настоящим предоставляется фидуциарная[13 - Фидуциарный — основанный на доверии.] ответственность за распоряжение суммами, перечисляемыми на счет следующих лиц... — На слове «фидуциарный» она запнулась. — Здесь имеется целый список: Эндрю Мак-Гро, Карл О'Молли, Джозеф Гиль... не могу произнести. Здесь... — Я слышала, как она считает одними губами. — Двадцать три имени. И еще там приписано: «А также любых других лиц по их усмотрению с последующим заверением моей подписью». Затем имя моего папы и место для его подписи. Это то самое, что вы искали?

— Да, то самое, Джилл. — Мой голос звучал спокойно и уверенно, как будто я возвещала о победе на спортивном состязании.

— Что это означает? — спросила она. Заметно было, что ее радость по поводу победы над Джеком и Люси сильно поубавилась. — Что папа убил Питера?

— Нет, Джилл. Твой отец не убивал твоего брата. Это только означает, что твой отец знал о грязных махинациях, раскрытых твоим братом. Именно за это и был убит твой брат.

— Понятно. — Несколько минут она молчала. — И вы знаете, кто его убил? — спросила она чуть погодя.

— Думаю, да. Будь осторожна, Джилл. Не отходи от дома и не выходи ни с кем, кроме Пола. Завтра или послезавтра я заеду повидать тебя — надеюсь, к этому времени все будет кончено. — Я хотела уже повесить трубку, но тут подумала, что должна предупредить ее, чтобы она хорошенько спрятала документ. — О Джилл, — начала я, но она уже повесила трубку. Ладно, подумала я. Если кто-нибудь подозревает, что документ здесь, они уже наверняка его искали.

В сущности этот документ означал, что Мастерс мог выписать фиктивный бланк на получение пособия для любого человека, затем он и Мак-Гро могли получить деньги по этому бланку. Тайер, очевидно, проглядел такую возможность. Непонятно было даже, почему они использовали реальные фамилии. Лучше бы уж употребляли вымышленные — с ними труднее разобраться. Если бы они так поступили, Питер Тайер и его отец были бы еще живы. Возможно, это дело всплыло бы позднее. Хорошо бы иметь полный список имен и сверить его с полным реестром Точильщиков.

Было уже почти четыре. Анита, должно быть, уже прибыла в Чикаго. Я позвонила к себе на квартиру, но никто еще не записал на моем автоответчике «да» или «нет». Я села в машину и вернулась на Иденс. Колонны машин двигались буквально ползком. Ремонт на двух рядах превратил час пик в настоящий кошмар. Раздраженная и нетерпеливая, я наконец выбралась на Кеннеди. Программы действий у меня еще не было, но это не умеряло Моего раздражения. Честно признаться, я не знала, что делать. Разумеется, я могла разоблачить махинации с платежными бланками. Но как я уже сказала Аните, Мастерс будет решительно отрицать, что знал что-либо об этом. Точильщики, вероятно, подкрепили все документы подлинными заключениями докторов. Да и осматривают ли те, кто обрабатывает бланки, «жертв» несчастных случаев? Сомнительно. Лучше поговорить с Ральфом, объяснить ему все, что я выяснила, и узнать, есть ли какой-нибудь законный путь, которым можно было бы связать Мастерса с этим обманом. Да так, чтобы он не мог отвертеться. И даже этого было недостаточно. Надо было связать его с убийствами. А как — я не знала.

В семнадцать тридцать я выехала на Аддисон и покатила в густом потоке машин через город. Наконец я свернула на маленькую боковую улочку, полную рытвин, но почти пустынную. Я уже хотела свернуть на Шеффилд и подъехать к Лотти, когда меня вдруг осенило, что я могу таким образом попасть прямо в засаду. Я нашла ночной ресторан на углу Аддисон и позвонила.

— Дорогая Вик, — приветствовала она меня. — Представь себе, что эти гестаповцы имели наглость ворваться в мою квартиру. Уж кого они там искали: тебя, Джилл или Аниту Мак-Гро, я не знаю, но они здесь были.

— Боже мой, Лотти, — сказала я, и у меня вдруг защемило под ложечкой. — Это все я виновата. И что они там натворили?

— Да ничего особенного, только замки сломали. Пол как раз заменяет их. Но меня возмущает их наглость.

— Понимаю, — сказала я покаянным голосом. — Я возмещу все убытки. Я только возьму то, что мне нужно, и уйду.

Я повесила трубку и решила рискнуть. Засада так засада. Пусть Смейссен знает, что я вернулась домой, — я не хочу, чтобы Лотти подвергалась опасности и чтобы в квартиру к ней вламывались эти подонки. Я пробежала по всей улице до ее дома, обращая лишь беглое внимание на подозрительных людей, которые могли быть вооружены. Я не увидела ни одного знакомого лица, и никто не выстрелил в меня, когда я взбегала по лестнице.

В дверях стоял Пол, он вставлял новый замок. Его квадратное лицо выглядело довольно мрачным.

— Дела идут не слишком-то хорошо, Вик. Как вы думаете, Джилл не угрожает опасность?

— Не думаю, — сказала я.

— Я съезжу туда сам и посмотрю.

Я усмехнулась:

— По-моему, неплохая идея. Но только будь осторожен, слышишь?

— Не беспокойтесь. — Его лицо просияло ослепительной улыбкой. — Но я не знаю, от кого ее защищать — от ее зятя или от гангстеров.

— Защищай ее ото всех. — Я вошла в дом. Лотти была в задней его части, она пыталась заново прикрепить обшивку двери. Для врача с такими умелыми руками она действовала на удивление неловко. Я взяла у нее молоток и быстро закончила работу. Ее лицо было напряжено и строго, губы поджаты.

— Ты хорошо сделала, что предупредила Пола и договорилась, чтобы этот сержант — как его там зовут — завез нас в клинику. Тогда я сердилась на тебя и Пола, но совершенно ясно, что эта предосторожность спасла девочке жизнь. — Когда она злилась, ее венский акцент был особенно заметен. Я думала, что она преувеличивает насчет Джилл, но не стала с ней спорить.

Я прошла вместе с ней через квартиру и убедилась, что в ней в самом деле ничего не тронули. Не тронули даже тех медицинских препаратов, которые имеют большую уличную ценность.

Пока мы совершали этот осмотр, Лотти ожесточенно бранилась, обильно пересыпая свою речь немецкими ругательствами. Немецкого языка я не знаю: я даже не пыталась ее успокаивать, только кивала головой и что-то бормотала, выражая свое согласие. Бурный монолог был прерван лишь появлением Пола, который сообщил, что передняя дверь починена, и спросил, не надо ли сделать еще чего-нибудь.

— Нет, дорогой, спасибо, отправляйся к Джилл и как следует позаботься о ее безопасности. Нельзя допустить, чтобы она пострадала.

Пол с радостью согласился. Он отдал мне ключи от машины и сказал, что она стоит на улице Семинари, рядом с Ирвинг-парк-роуд. Я хотела оставить ему машину, но потом передумала; кто знает, что будет вечером, она может понадобиться мне самой.

Я позвонила Ларри и спросила его, закончен ли ремонт. Закончен, ответил он, ключи к новым замкам оставлены у жильцов первого этажа, которые оказались более дружественными, чем миссис Альварес на втором этаже.

— Все починено, Лотти; я могу ехать домой. Жаль, что я не ночевала вчера дома, с забитыми гвоздями дверьми; это спасло бы тебя от вторжения этих подонков.

Ее губы искривились в усмешке:

— Забудь об этом, Вик. — Приступ ярости уже закончился, буря миновала. — Мне даже чуточку грустно, что я остаюсь одна: я буду скучать по этим двум ребятам. Они были так милы вдвоем... Кстати, я забыла спросить, нашла ли ты мисс Мак-Гро?

— Да, нашла. И мне надо проверить, безопасно ли она устроилась в своем новом прибежище. — Я позвонила на телефонную станцию, и многострадальные телефонисты ответили, что кто-то мне звонил и просил передать «да». Звонивший не назвал своего имени, но сказал, что я знаю, что это означает. Я сказала им, что они могут переключить звонки в мой офис на мой домашний номер. В лихорадочной суете последних дней я забыла попросить уборщицу Келли навести порядок у меня в офисе, но зато никто его не открывал. Я решила, что поеду туда завтра.

Попробовала я позвонить и Ральфу, но в офисе его не оказалось. Где он? Обедает? Уж не ревную ли я?

— Ну что ж, Лотти, кажется, все. Спасибо, что ты разрешила мне на несколько дней внести такую сумятицу в твою жизнь. Ты произвела очень сильное впечатление на Джилл. Она сказала мне, что, когда их служанка попробовала говорить с ней раздраженным тоном, она «вела себя как Лотти и не обращала на нее никакого внимания».

— Не думаю, чтобы это была очень удачная мысль — брать с меня пример. Очень милая девочка — удивительно, что она не заразилась этой предместной гордыней. — Она села на кушетку, наблюдая за моими сборами. — Что дальше? Ты уже можешь изобличить убийцу?

— Мне нужны веские доказательства, — сказала я. — Я знаю, кто именно отдал приказ об убийстве — его исполнителем скорее всего был парень по имени Тони Бронски, но это мог быть и любой другой из команды Смейссена. Но я пока еще не могу уличить того, кто отдал приказ. Зато я знаю, в чем заключались преступные махинации, и знаю, как они проводились. — Я застегнула «молнию» на своей полотняной сумке. — Но мне нужен рычаг, а может быть, клин. — Я говорила скорее сама с собой, чем с Лотти. — Клин, чтобы отщепить этого главного виновника от остальных. Если я выясню, что эти махинации не могли совершаться без его участия, тогда я, может быть, сумею заставить его играть в открытую.

Раздумывая над всем этим, я стояла, поставив одну ногу на кровать и рассеянно постукивая пальцами по чемодану.

— Если бы я была скульптором, — сказала Лотти, — я изваяла бы твою статую: ожившая Немезида. Я вижу по твоему лицу, что ты справишься. — Она поднялась на цыпочки и поцеловала меня. — Я выведу тебя на улицу, если кто-нибудь тебя подстрелит, я смогу быстро тебя подштопать, пока не пролилось слишком много крови.

Я рассмеялась:

— Лотти! Ты изумительна! Хорошо, прикрывай меня со спины.

Она довела меня до угла Семинари, но улица была пуста.

— Я думаю, что это заслуга сержанта Мак... — как его там? — сказала она. — Вероятно, он проезжает здесь время от времени. Но будь осторожна, Вик: хотя у тебя и нет матери, ты дочь моего духа. Я бы очень не хотела, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

— Лотти, это мелодрама, — запротестовала я. — Ради Бога, никогда не старей.

Она в чисто европейской манере пожала своими худыми плечами и ответила мне сардонической улыбкой, но, пока я шла по улице до своей машины, она наблюдала за мной настороженным взглядом.


Глава 17

Перестрелка на Элм-стрит


Ларри и его друг-плотник сделали из моей квартиры просто картинку. Дверь с резными цветами на панелях была настоящим шедевром. Плотник поставил два засова, которые действовали бесшумно и надежно. Уже много месяцев в моей квартире не было так чисто. Не осталось и следов учиненного погрома. Хотя Ларри убрал изодранный в клочья диван, он заполнил пустое место столом и стульями. На кухонном столе лежал оставленный им счет. Два рабочих, два дня, по 8 долларов в час, 256 долларов. Дверь, замки и их установка — 315 долларов. Новые запасы муки, сахара, бобов и специй; новые подушки для кровати — 97 долларов. Мне показалось, что сумма была вполне умеренная. Оставался, однако, вопрос: а кто оплатит мне эти издержки? Может, Джилл займет у своей матери, пока не войдет в полное владение своим трастовым фондом?

Я осмотрела шкатулку с драгоценностями. По счастливой случайности, вандалы не забрали несколько драгоценностей, оставленных мне матерью, но я подумала, что мне следует положить их в банковский сейф, не дожидаясь очередного вторжения. Ларри, видимо, выбросил осколки венецианского бокала. Мне следовало сказать, чтобы он их сохранил, но я думаю, что восстановить бокал было уже невозможно. Остальные семь гордо блистали во встроенном фарфоровом шкафчике, но я не могла смотреть на них без содрогания.

Я еще раз позвонила Ральфу. На этот раз он ответил мне после четвертого звонка.

— Ну что, мисс Марпл? — спросил он. — Я думал, что до завтрашнего дня ты будешь преследовать профессора Мориарти.

— Я нашла его раньше, чем ожидала. Мне удалось выяснить тайну, которая погубила Питера Тайера. Хотя он и не старался ее защищать. Помнишь тот бланк, который я тебе дала? Ты нашел соответствующее досье?

— Нет, я попросил разыскать недостающее досье, но оно так и не обнаружилось.

— Возможно, оно никогда и не обнаружится. А ты знаешь, кто такой Джозеф Гильчовски?

— Ты просто засыпала меня вопросами. Через двадцать минут я жду посетителя, Вик.

— Джозеф Гильчовски — старший вице-президент профсоюза Точильщиков. Вот уже двадцать три года, как он не работает на конвейере. Если бы ты навестил его, то обнаружил бы, что он так же здоров, как и ты. Ты даже можешь зайти к нему в штаб-квартиру Точильщиков, где он все еще работает и получает приличное жалованье, не нуждаясь в инвалидном пособии.

Последовала пауза.

— Ты хочешь мне сказать, что этот человек обманным путем получает пособие по инвалидности?

— Нет, — сказала я.

— Черт побери, Вик, если он здоров и получает страховое возмещение, стало быть, он обманщик?

— Нет, — повторила я. — Да, платежные бланки фиктивные, но не он получает по ним деньги.

— Кто же тогда?

— Твой босс.

— Да ты просто с ума сошла, Вик, — взорвался Ральф. — Я устал слушать всю эту дребедень. Он один из самых уважаемых членов высокоуважаемой компании в весьма уважаемом деле. Предположить только, что он может быть замешан...

— Я ничего не предполагаю, я знаю наверняка, — холодно сказала я. — Я знаю, что он и Эндрю Мак-Гро, президент профсоюза Точильщиков, создали денежный фонд, совместными распорядителями которого они являются, куда поступают деньги по оплате пособий на имя Гильчовски и по меньшей мере еще двадцати двух здоровых людей.

— И откуда ты знаешь все это? — спросил взбешенный Ральф.

— Во-первых, мне прочитали по телефону копию соответствующего соглашения. Во-вторых, я нашла человека, который видел многократные встречи Мастерса и Мак-Гро недалеко от штаб-квартиры профсоюза Точильщиков. В-третьих, я знаю, что в то утро, когда был убит Питер, в девять часов Мастерс назначил ему свидание в его же квартире.

— Не верю. Я работаю с Ярдли три года, до этого я проработал в его организации еще десять лет, и уверен, что должно быть другое объяснение всему, что ты узнала, если ты в самом деле что-нибудь узнала. Ты не видела своими глазами это трастовое соглашение. И Ярдли вполне мог есть и пить с Мак-Гро, возможно, они обсуждали какой-нибудь договор страхования, его денежное покрытие, иски о выплате пособия или еще чего-нибудь. Время от времени мы это делаем.

Я готова была завопить от отчаяния.

— Предупреди меня за десять минут до того, как решишь выяснить все это с Мастерсом. Чтобы я успела спасти твою задницу.

— Если ты думаешь, что я собираюсь рисковать своей карьерой, рассказав своему боссу, что слушаю такого рода слухи о нем, ты просто не в своем рассудке, — проревел Ральф. — Кстати сказать, через несколько минут он будет здесь, и я могу обещать тебе без всякого труда, что не буду говорить с ним на эту тему, не такой уж я осел. Разумеется, если платежный бланк на имя этого Гильчовски подложный, это многое объясняет. Об этом я ему и скажу.

Волосы у меня встали дыбом.

— Черт возьми, Ральф, до чего ты наивен, это просто невероятно. На кой черт он едет к тебе?

— У тебя, собственно говоря, нет никакого права спрашивать об этом, — отрезал он. — Но я все-таки тебе скажу, потому что это ты нашла платежный бланк и подняла всю эту дурацкую шумиху. Крупные суммы выплачиваются в центральном офисе, а не в местных отделениях. Я сегодня спрашивал у наших сотрудников, кто обрабатывал это досье. Никто не помнит. А если бы кто-нибудь занимался этим в течение многих лет, он не забыл бы об этом. Тут есть некоторая загвоздка, и, когда сегодня позвонил Ярдли — его нет на работе уже целую неделю, — я упомянул об этом.

— О Боже! Что ты натворил! Так он сказал тебе, что тут есть серьезная проблема? И что, раз уж он приехал по каким-то делам в город, он зайдет к тебе и обсудит эту проблему. Так? — разгневанно спросила я.

— Да! — крикнул он. — А теперь лучше займись поисками какого-нибудь пропавшего пуделя и не вмешивайся в дела Отдела претензий.

— Ральф, я выезжаю к тебе. Скажи это Ярдли, как только он войдет, и даст Бог, ты спасешь свою чертову задницу. — И, не ожидая ответа, я бросила трубку.

Я посмотрела на часы: 19.12. Мастерс должен прибыть через двадцать минут. Примерно. Скажем, около 19.30, может, на несколько минут раньше. Я сунула в карман водительскую лицензию, лицензию на ношение оружия, удостоверение частного детектива и немного денег. Проверила револьвер. Положила в карман жакета несколько комплектов патронов. Потеряла сорок пять секунд на то, чтобы надеть кроссовки. Закрыла дверь на новые, смазанные засовы и сбежала вниз по лестнице, перепрыгивая сразу через три ступеньки. За пятнадцать секунд пробежала полквартала до своей машины. Врубила первую передачу и поехала к Лейк-Шор-Драйв.

Почему сегодня вечером в Чикаго столько гуляющих, особенно на Белмонт-авеню? И почему светофоры переключаются всякий раз, когда ты подъезжаешь к повороту и какой-нибудь старый дед перед тобой не хочет очистить перекресток на желтый? Я нетерпеливо барабанила по рулевому колесу, но от этого уличное движение не становилось быстрее. Да и давать сигнал не имело никакого смысла. Чтобы успокоиться, я сделала несколько глубоких вдохов и выдохов. Ральф, глупая твоя башка! Жертвуешь своей жизнью человеку, который за последние две недели уже убил двоих. Только потому, что Мастерс носит модный для пожилых людей плетеный галстук и ты состоишь в его команде, ты убежден, что он не может совершить ничего преступного. Я обошла автобус и быстро промчалась до Шеридан-роуд, а затем и до Лейк-Шор-Драйв. Было 19.24. Я помолилась святому, который защищает автомобилистов от наказания за превышение скорости. В 19.26 я съехала с Драйв на улицу Ла-Салль и поехала по улице, параллельной Элм-стрит. В 19.19 я оставила свою машину у пожарного крана около дома Ральфа и ринулась внутрь.

Привратника в доме не было. Я быстро нажала, одну за другой, двадцать кнопок. В переговорном устройстве послышалось несколько голосов: «Кто это?», но кто-то открыл для меня дверь. Сколько бы ограблений ни совершалось таким способом, всегда найдется какой-нибудь идиот, который впустит тебя в дом, не зная, кто ты такой. Лифт, казалось, опускался целую вечность. Но когда наконец он прибыл, то стремительно вознес меня на семнадцатый этаж. Я бросилась бежать по коридору к квартире Ральфа и забарабанила в дверь, держа в руке «смит-и-вессон».

Когда дверь открылась, я прижалась к стене, затем юркнула внутрь с револьвером наготове. Ральф уставился на меня в изумлении.

— Что с тобой? — спросил он.

Кроме него, в комнате никого не было.

— Хороший вопрос, — ответила я, распрямляясь.

Зазвонил звонок, и Ральф пошел нажать на кнопку зуммера.

— Я бы не возражал против твоего ухода, — сказал он. Я не шевельнулась. — По крайней мере, убери эту проклятую пушку.

Я сунула револьвер в карман жакета, продолжая держать его за рукоятку.

— Сделай милость, — сказала я, — когда будешь открывать дверь, стой за ней, не маячь в дверном проеме.

— Ты просто полоумная...

— Если ты скажешь «баба», я выстрелю тебе в спину. Когда будешь открывать дверь, прикрывай свое чертово тело.

Ральф так и зыркнул на меня глазами. Когда через несколько минут раздался стук, он подошел к двери и намеренно встал в дверном проеме. Однако выстрелов не было.

— Здравствуйте, Ярдли. Кто это с вами? — спросил Ральф.

— Это моя юная соседка Джилл Тайер, а это несколько моих компаньонов.

Я была ошеломлена и придвинулась к двери.

— Джилл? — удивилась я.

— Вы здесь, Вик. — Звонкий голосок дрогнул. — Извините. Пол позвонил, что он приедет на поезде, и я пошла, чтобы встретить его на станции. А мистер... мистер Мастерс проезжал мимо на машине и предложил подвезти меня, а я... я спросила его об этой бумаге, и он забрал меня с собой. Извините, Вик. Я знаю, что мне ничего не надо было говорить.

— О'кей, золотко... — заговорила я, но Мастерс перебил меня:

— Так вы тоже здесь? Мы предполагали навестить вас и эту венскую докторшу, которой Джилл так восхищается, немного позже, но вы сэкономили нам время. — Он посмотрел на револьвер, который я вытащила из кармана, и нагло улыбнулся. — На вашем месте я убрал бы эту игрушку. Тони у нас прекрасный стрелок, и я знаю, что вы были бы очень огорчены, если что-нибудь случилось бы с Джилл.

Мастерс привел с собой Тони Бронски и Эрла. Ральф тряс головой, словно человек, пытающийся очнуться ото сна. Я убрала револьвер в карман.

— Не упрекайте девочку, — сказал мне Мастерс. — Но вам не надо было вовлекать ее во всю эту историю. Как только Маргарет Тайер сказала мне, что она вернулась домой, я хотел поговорить с ней с глазу на глаз. Но мне просто повезло, что она шла по Шеридан, когда мы проезжали мимо. Но мы попросили ее кое-что объяснить, правда, Джилл?

Я увидела у нее на лице безобразный синяк.

— Да вы просто герой, Мастерс, — съязвила я. — Особенно когда дело доходит до битья маленьких девочек. — Но я знала, что он прав. Я поступила глупо, когда отвезла ее к Лотти и посвятила в тайны, которые Мастерс и Смейссен были готовы охранять любой ценой. Но это было неподходящее время для того, чтобы заниматься самобичеванием.

— Ну что, прикончить ее? — выдохнул Тони. Его глаза сверкали радостным блеском, на лице ярко выделялся шрам в форме Z.

— Не сейчас, Тони, — сказал Мастерс. — Мы должны узнать, много ли ей известно и с кем она успела поделиться тем, что знает... Да и вы хороши, Ральф. Просто стыд и срам, что вы связались с этой полячкой, — мы не собирались убивать вас, только в самом крайнем случае, но теперь, я боюсь, у нас нет выбора. — Он повернулся к Смейссену: — У вас больше опыта в таких делах, чем у меня. Как лучше всего разделаться с ними?

— Отберите у Варшоски ее пушку, — сказал Эрл своим скрипучим голосом. — Усадите ее и этого парня на тахту, так чтобы Тони мог замочить сразу обоих.

— Вы слышали его? — шагнув ко мне, сказал Мастерс.

— Нет, — проскрипел Эрл. — Не подходите к ней близко. Пусть она бросит свою пушку. Тони, возьми девчонку на мушку.

Тони нацелился своим браунингом на Джилл. Я бросила «смит-и-вессон» на пол. Эрл подошел и ударом ноги забросил его в угол. Личико Джилл побледнело и осунулось.

— На тахту, — приказал Мастерс.

Тони продолжал целиться в Джилл. Я подошла к тахте и села. Хорошо, что тахта была очень упругая, на ней можно было сидеть прямо. Я старалась перенести свой вес на ноги.

— И ты садись, — приказал Эрл Ральфу. Ральф был все еще в изумлении. Его лицо было в мелких капельках пота. Приближаясь ко мне, он зацепился за толстый ворс ковра.

— Знаете ли, Мастерс, вы вырыли такую огромную и зловонную клоаку, что вам придется убить весь Чикаго, чтобы спасти свою шкуру.

— Вы так думаете? А кто, кроме вас, знает об этом? — Он все еще неприятно улыбался. У меня чесались руки сломать ему нижнюю челюсть.

— Об этом имеет весьма неплохое представление газета «Геральд стар». И мой адвокат. И еще несколько людей. Даже этот ваш маленький «граф» — Эрл[14 - Игра слов: «эрл» по-английски означает «граф».] — не сможет подкупить полицию, если вы перестреляете весь штат газеты.

— Это правда, Ярдли? — спросил Ральф хриплым шепотом и тут же откашлялся. — Я не верю. И я не хотел верить Вик, когда она сказала мне об этом. Неужели это вы пристрелили Питера?

Мастерс надменно усмехнулся:

— Конечно же нет. Его пристрелил Тони. Но мне пришлось пойти вместе с ним, как и сегодня, чтобы его пропустили в дом. За компанию мы прихватили с собой и Эрла. Эрл обычно не ввязывается в такие истории, верно, Эрл? Но я не хочу, чтобы потом кто-нибудь шантажировал нас.

— Неплохо придумано, Мастерс, — похвалила я его. — Эрл только потому и смог отрастить себе такую жопищу, что тщательно берег ее все эти годы.

Эрл побагровел.

— Ах ты дешевка. Я прикажу Тони, чтобы он еще раз прошелся по тебе как следует, прежде чем загнать тебе пулю в лоб, — проскрипел он.

— Да ты у нас молодчик, Эрл. — Я посмотрела на Мастерса. — Эрл никогда никого не избивает сам, — объяснила я. — Я думала, что у него просто нет яиц, он не мужчина, но на прошлой неделе я убедилась, что это не так, верно, Эрл?

Эрл хотел было кинуться ко мне, на что я его и вызывала, но Мастерс удержал его.

— Успокойся, Эрл, она нарочно старается тебя взбесить. Ты можешь делать с ней все, что угодно, но только после того, как я выясню, что ей известно и где находится Анита Мак-Гро.

— Не знаю, Ярдли, — с веселым видом ответила я.

— Со мной этот номер не пройдет, — сказал он, подаваясь вперед, чтобы ударить меня по губам. — Сегодня утром ты куда-то смоталась. Этот говнюк Смейссена дрых и ничего не заметил. Но мы порасспросили кое-кого их этих девиц, с которыми ты разговаривала прошлым вечером, и наш Тони убедил одну из них сказать, где прячется Анита. Но пока мы доехали до Хартфорда, штат Висконсин, она уже успела удрать. Женщина в ресторане очень хорошо описала тебя. Она подумала, что за Джоди Хилл приезжала ее старшая сестра. Где она?

Я возблагодарила Бога за то, что мне удалось увезти Аниту до прибытия этих выродков.

— К первоначальному трастовому соглашению, которое нашла Джилл, должно быть, добавилось еще много фамилий, кроме тех двадцати трех, что там значились, — сказала я. — Даже если по каждому фиктивному бланку вы получали по двести пятьдесят долларов в неделю, этого было бы недостаточно, чтобы оплачивать услуги Смейссена. Круглосуточная слежка за мной. На это ты, должно быть, ухлопал кучу денег, Мастерс.

— Тони, — спокойным тоном сказал Мастерс, — врежь девчонке. И как следует.

Джилл сглотнула, но не вскрикнула. Умница.

— Даже если ты убьешь девочку, — сказала я, — ты все равно не сможешь остановить меня. Ты вляпался в дерьмо по самые уши. Когда Тони отведет от нее свой пистолет, она скатится на пол и спрячется за большим креслом, а я наброшусь на Тони и сверну ему шею. Даже если он ее убьет, случится то же самое. Я не хочу смотреть, как ты будешь избивать Джилл, тем более рукояткой пистолета.

— Тогда убей Варшоски, — проскрипел Эрл. — Все равно, рано или поздно, ее придется замочить.

Мастерс покачал головой.

— Сперва мы должны выяснить, где находится Анита Мак-Гро.

— Знаешь что, Ярдли? — вмешалась я. — Хочешь, я поменяю Джилл на Аниту. Отпусти ее домой, и я скажу тебе, где Анита.

Мастерс думал едва ли не целую минуту.

— Ты думаешь, я болван? Если я ее отпущу, она тут же позвонит в полицию.

— Конечно же ты болван. Как однажды сказал Дик Трейси, все мошенники — болваны. Скольким же подставным лицам ты выплачивал пособие по инвалидности?

Он рассмеялся этаким фальшивым смехом.

— У меня около трехсот клиентов, и все они живут в разных частях страны. Это трастовое соглашение сильно устарело, и теперь я вижу, что Джон ни разу не потрудился проверить, как оно действует.

— Какой куш он получил за то, что воздерживался от проверки?

— Я пришел сюда не для того, чтобы отвечать на вопросы какой-то языкастой бабы, — сказал Ярдли добродушно, все еще владея собой. — Я хочу знать, много ли тебе известно.

— О, я знаю довольно много, — поспешила я ответить. — Я знаю, что ты позвал Мак-Гро и узнал от него про Эрла, когда Питер явился к тебе с этими разоблачительными досье. Я знаю, что ты не сказал Мак-Гро, кого ты собираешься убрать, и когда он узнал кого именно, он запаниковал. Но ты взял его за горло: он знает, что ты охотишься за его дочерью, но он не может, вернее, у него не хватает мозгов обратиться за помощью к полиции штата, ибо над ним тяготеет обвинение в том, что он связал себя с профессиональным убийцей. Я знаю также, что ты уговорил Тайера прекратить расследование убийства его сына, ибо он также повинен в преступлении, которое явилось косвенной причиной гибели Питера. И еще ты пригрозил ему, что его имя будет втоптано в грязь и он с позором будет изгнан из банка, где занимает такое видное положение. Я знаю, что два дня он пребывал в отчаянии, затем решил, что отныне не может жить в мире с собой, позвонил тебе и сказал, что не будет сообщником убийцы своего сына. Поэтому на следующее утро, когда он собирался поехать к главному прокурору штата, по твоему приказу все тот же малютка Тони расстрелял его из автомата. — Я повернулась к Тони: — К сожалению, в последнее время ты сильно сдал, Тони, мой мальчик. Тебя видели около дома Тайеров. Ты не прикончил этого свидетеля, а теперь он надежно спрятан, вам до него никак не добраться.

Эрл вновь побагровел.

— Ты проморгал свидетеля? — буквально взвизгнул он. — За что, черт побери, я плачу тебе деньги? Придется мне, видно, взять кого-нибудь с улицы. А как насчет Фредди? Я плачу ему за то, чтобы он следил — а он дрыхнет. Проклятые ублюдки! — В ярости он махал своими короткими, как обрубки, руками. Я взглянула на Ральфа; лицо у него было землистого цвета. Он был в шоке. И я ничем не могла ему помочь. Джилл улыбнулась мне краешком глаза. Она поняла адресованное ей послание. Как только Тони поднимет пистолет, она должна спрятаться за кресло.

— Послушайте, — сказала я с отвращением, — вы все наломали уже столько дров, что если вы уложите еще трех человек, это вас не спасет. Я говорила тебе, Эрл: Бобби Мэллори не дурак. Ты не можешь убить четверых на его территории и замести за собой все следы.

Эрл самодовольно усмехнулся:

— Пока еще на меня не повесили ни одного убийства, Варшоски, и ты это знаешь.

— Варшавски, чертов немчура. А знаешь ли ты, почему польские анекдоты такие короткие? — спросила я Мастерса. — Чтобы немцы могли их запомнить.

— Хватит, Варшоски, или как тебя там зовут! — Мастерс заговорил тем суровым тоном, которым он обращался со своими подчиненными. — А ну-ка скажи мне, где находится дочь Мак-Гро. Ты права — можно считать, что Джилл уже покойница. Я знаю эту девочку с тех пор, как она родилась, мне очень не хотелось бы ее убивать, но я просто не могу рисковать. Но вот у тебя есть выбор. Я могу приказать, чтобы Тони убил ее, один точный выстрел, и все в порядке, но я могу приказать, чтобы Тони изнасиловал ее у тебя на глазах, а потом пристрелил. Скажи мне, где находится дочь Мак-Гро, и ты избавишь ее от мучительной пытки.

Джилл вся побелела; ее — обычно серые — глаза казались непомерно большими и черными.

— Ну ты даешь, Ярдли, — сказала я. — Вы, мужики, меня жутко удивляете. Так ты говоришь, что Тони изнасилует ее по твоему приказу? Ты знаешь, почему этот парень ходит с пистолетом? Потому что рука у него еще поднимается, а вот пенис давно уже нет.

Говоря это, я одновременно уперлась руками в тахту. Тони весь покраснел и издал какой-то приглушенный дикарский вопль. Он повернулся ко мне.

— Ну! — завопила я и прыгнула. Джилл тут же нырнула за кресло. Тони, естественно, промазал, но я долетела до него одним прыжком и изо всех сил ударила его по руке. Хрястнула сломавшаяся кость, он завизжал от боли и уронил свой браунинг. Мастерс тут же бросился к нему, присел и схватил его, опередив меня на несколько мгновений. Затем он встал и направил браунинг на меня. Я попятилась.

Выстрел Тони, однако, пробудил Ральфа к жизни. Краешком глаза я увидела, как он подвинулся к телефону и снял трубку. Увидел это и Мастерс: он повернулся и выстрелил в него. В тот же момент я покатилась в угол, где лежал мой «смит-и-вессон». Когда Мастерс обернулся и хотел выстрелить в меня, я попала ему точно в колено. Не привычный к боли, он с криком упал и выронил пистолет. Эрл, который все это время выплясывал на заднем плане, притворяясь, будто и он участвует в разыгравшейся схватке, шагнул вперед, чтобы подобрать его. Я выстрелила ему в руку. В руку я не попала, сказывалось отсутствие практики, но он отскочил.

Я нацелила «смит-и-вессон» на Тони.

— Садись на тахту, а ну-ка!

По его щекам катились слезы. Правая рука как-то странно перегибалась, я сломала ему локтевую кость.

— Вы все трое — настоящая срань. Я с удовольствием пристрелила бы вас всех троих. Это сберегло бы много денег нашему штату. Если кто-нибудь попробует поднять браунинг, я его убью. Эй ты, толстожопый, — обратилась я к Эрлу, — ты тоже садись на тахту, рядом с Тони.

У него был вид двухлетнего ребенка, которого неожиданно отшлепала мать; лицо его сморщилось, как будто он вот-вот расплачется и захнычет. Но он сел рядом с Тони. Я подняла браунинг, не отводя дуло «смит-и-вессона» от тех двоих, что сидели на тахте. Мастерс не мог двигаться. Из его ноги на ковер капала кровь.

— Полиция с удовольствием получит этот браунинг, — сказала я. — Готова побиться об заклад, что именно из него ты пристрелил Питера Тайера, верно, Тони?

Затем я позвала Джилл:

— С тобой все в порядке, золотко?

— Да, Вик, — ответила она тихим голосом.

— Хорошо. А теперь набери номер, который я тебе скажу. Мы вызовем полицию, чтобы они забрали всю эту шваль. Затем ты позвонишь Лотти, чтобы она приехала и взглянула на Ральфа.

Я надеялась, что Лотти еще не поздно над ним поработать. Он не двигался, но я не могла к нему подойти — он лежал в дальнем конце комнаты, путь к нему преграждали тахта и телефонная тумбочка.

Джилл вылезла из-за большого кресла, где она пряталась. Ее овальное личико было все еще очень бледно, она дрожала.

— Пройди за моей спиной, золотко, — сказала я. — И сделай пару глубоких вдохов. Через несколько минут ты сможешь расслабиться, но пока тебе надо держать себя в руках.

Она отвернула голову от лежащего на полу Мастерса и подошла к телефону. Я назвала номер полицейского участка Мэллори. Из полицейского участка ответили, что он дома. Она позвонила по домашнему телефону.

— Могу я поговорить с лейтенантом Мэллори? — сказала она внятным вежливым голосом.

Когда он ответил, я попросила ее поднести телефон ко мне, но только не проходить передо мной.

— Бобби? Это Вик. Я нахожусь в доме двести три по Восточной Элм-стрит с Эрлом Смейссеном, Тони Бронски и одним господином из «Аякса» — Ярдли Мастерсом. У Мастерса прострелено колено, у Бронски сломана локтевая кость. И у меня с собой браунинг, из которого убили Питера Тайера.

— Это что, шутка, Вик? — оглушительно рявкнул Мэллори.

— Бобби. Я дочь полицейского. Я никогда не допускаю таких шуток. Запомни: 203, Восточная Элм-стрит. Квартира 17-08. Я постараюсь не убивать этих троих до твоего прибытия.


Глава 18

Кровь не вода, но и не золото


Было десять часов вечера, и маленькая негритянка-сестра сказала:

— Вы не должны были приходить в такое время; пока вы будете у него, он не уснет.

Я вошла вместе с ней в палату, где лежал Ральф; лицо у него было бледное, почти белое, но его серые глаза сохраняли свою обычную живость. Лотти умело забинтовала его, и хирург в больнице только сменил повязку, не трогая самой раны. Лотти, кстати, сказала, что она обрабатывала много пулевых ранений.

Пол приехал вместе с Лотти в квартиру Ральфа страшно взволнованный. Он прибыл в Виннетку и прорвался в дом мимо Люси через двадцать минут после того, как Мастерс подобрал Джилл. Прямо оттуда он отправился к Лотти. Они оба позвонили мне, позвонили в полицию и сообщили об исчезновении Джилл, но, к счастью, остались у Лотти, рядом с телефоном.

Джилл, рыдая, кинулась в объятия Пола, когда они прибыли, а Лотти многозначительно покачала головой.

— Уведи ее отсюда и дай ей немного бренди, — сказала она и занялась Ральфом, который, обливаясь кровью, лежал в углу. Пуля насквозь прошила его плечо, повредив кость и мышцы.

Когда я посмотрела на него, он взял левой рукой мою правую и слегка ее пожал; чувствовалось, что он напичкан обезболивающими средствами. Я села рядом с ним на больничной койке.

— Слезьте с койки, — потребовала маленькая негритянка.

У меня не было сил встать. Я хотела послать ее к чертовой матери, но у меня не было сил сражаться еще и с больницей после всего случившегося. Я встала.

— Извини, — невнятно произнес Ральф.

— Не беспокойся. Твой поступок, может быть, спас нас всех. Я все ждала, чтобы Мастерс проявил свои намерения.

— Я виноват, что не послушал тебя. Я не мог поверить, что ты знаешь, о чем говоришь. Ты встретилась с ним лишь однажды и поняла, что это за тип. — Он по-прежнему говорил неясно, и в его глазах я видела затаенную боль и гнев.

— Не вини себя, — ласково сказала я. — Я знаю, что такое быть игроком в команде. Как правило, ты не ожидаешь никакого подвоха от своих же. Но я не принадлежала к вашей команде, поэтому я видела то, что ускользало от ваших взглядов.

Он вновь успокоился, но его пальцы сильнее сжали мою руку, и я поняла, что он не спит.

Чуть погодя он сказал:

— С каждой нашей встречей я все прочнее привязывался к тебе, Вик, но я понял, что ты не нуждаешься во мне. — Его губы слегка перекосились, и он отвернулся, чтобы скрыть набежавшие слезы.

В горле у меня стоял комок, и я не могла выдавить ни слова.

— Это неправда, — порывалась я ответить, но не знала, так ли это в самом деле. Я сглотнула и прочистила горло. — Не подумай, что я использовала тебя, для того чтобы добраться до Мастерса. — Мои слова прозвучали с неприятной резкостью. — Ты мне сразу понравился, Ральф.

Он слегка покачал головой; это движение причинило ему боль, он поморщился.

— Это не одно и то же. Все равно бы у нас ничего не получилось.

Я сильно, до боли, стиснула его руку.

— Нет, все равно бы ничего не получилось.

На глаза у меня так и навертывались слезы.

Наконец он отпустил мои пальцы и уснул. Маленькая сестра стащила меня с кровати; я даже не оглянулась, перед тем как оставить палату.

Мне хотелось отправиться домой, напиться до беспамятства, завалиться на кровать или умереть, но я еще должна была сообщить Мюррею обещанный ему материал и освободить Аниту из заточения. Я позвонила Мюррею из вестибюля гостиницы.

— А я как раз думал о тебе, Вик, — сказал он. — К нам уже поступило сообщение об аресте Смейссена, и мой осведомитель из полиции известил меня, что Бронски и вице-президент «Аякса» находятся в камере предварительного заключения.

— Да. — Я ощущала безумную усталость. — Дело как будто завершено. Анита может больше не прятаться. Я хотела бы забрать ее и отвезти к отцу. Это надо будет сделать рано или поздно, и лучше сделать раньше. — Я не сомневалась, что, как только Мастерс заговорит, он тотчас же выдаст Мак-Гро, и я хотела его повидать еще до того, как он окажется в руках Мэллори.

— Знаешь что, — сказал Мюррей, — я встречу тебя в вестибюле «Ритца», и ты расскажешь мне обо всем по дороге. И я смогу снять несколько душещипательных кадров, изображающих воссоединение старого профсоюзного хрыча с его дочерью.

— Не очень удачная идея, Мюррей. Хорошо, мы увидимся в вестибюле, и я коротко, в самых общих чертах, расскажу тебе обо всем. Если Анита пригласит тебя с собой, ради Бога, но я отнюдь не уверена в этом. Но не беспокойся о своей сенсации — ты еще сможешь ошеломить весь город.

Повесив трубку, я вышла из больницы. Мне надо было еще поговорить самой с Бобби. Когда прибыла «скорая помощь», я уехала вместе с Лотти и Ральфом, а Мэллори был так занят, что только успел крикнуть: «Я должен поговорить с тобой», когда я уже направлялась к двери. Но у меня не было настроения говорить с ним сегодня вечером. Хорошо, по крайней мере, что с Джилл все в порядке. Но бедная Анита! Я должна отвезти ее к отцу, прежде чем его арестует полиция.

От больницы было всего четыре квартала до «Ритца». Вечер был ясный, теплый и ласковый. Я вдруг с тоской вспомнила о своей матери; и вечерняя тьма, словно мать, обвила меня своими ласковыми руками.

Вестибюль «Ритца», выдержанный в скромных тонах, с обшитыми плюшем креслами и диванами, находился на двенадцатом этаже. Общая атмосфера роскоши действовала мне на нервы. К тому же я плохо в нее вписывалась. Поднимаясь на лифте, я видела себя в зеркалах: вся встрепанная, в окровавленных джинсах и жакете. Ожидая Мюррея, я одновременно ждала и гостиничного детектива. Мюррей и он прибыли одновременно.

— Извините, мадам, — вежливо сказал детектив, — не будете вы так любезны пройти со мной?

Мюррей рассмеялся:

— Извини, Вик, но вид у тебя действительно подозрительный.

Он повернулся к гостиничному детективу:

— Это Ви.Ай. Варшавски, частный детектив. Мы только заберем одного из ваших гостей и сейчас же уедем.

Детектив хмуро изучил корреспондентскую карточку Мюррея и кивнул:

— Хорошо, сэр. Не подождете ли вы у стойки, мадам?

— Пожалуйста, — вежливо сказала я. — Я понимаю, что большинство ваших гостей видели кровь только в специально недожаренном бифштексе... На может, вы разрешите мне умыться, пока мистер Райерсон ожидает мисс Мак-Гро.

Детектив провел меня в туалетную комнату в офисе управляющего. Я как могла почистилась и вымыла лицо. Затем нашла щетку в шкафчике над мойкой и кое-как причесалась. Вид у меня стал много приличнее. Может, и недостаточно элегантный для «Ритца», но все же не такой, чтобы меня можно было вышвырнуть на улицу.

Анита и Мюррей ждали меня в вестибюле. Она посмотрела на меня с сомнением:

— Мюррей говорит, что я вне опасности?

— Да. Мастерс, Смейссен и его гангстер арестованы. Хочешь ли ты поговорить со своим отцом, прежде чем он тоже будет арестован? — При этих словах у Мюррея отвалилась челюсть. Я взяла его за руку, чтобы он не вздумал чего-нибудь сказать.

Анита на минуту задумалась.

— Да, — наконец сказала она. — Я думала об этом весь сегодняшний день. Вы правы — чем дольше откладывать объяснение, тем хуже это будет.

— Я поеду с вами, — вызвался Мюррей.

— Нет, — сказала Анита. — Я не хочу, чтобы все это попало в газеты. От Вик вы узнаете все, что вам надо. Но я не хочу, чтобы при нашей встрече присутствовали репортеры.

— Понятно, Мюррей? — сказала я. — Свяжись со мной позднее. Я буду... я буду в моем баре в центре города.

Анита и я пошли к лифту.

— Где это? — спросил он, догнав нас.

— "Голден глоу", на углу Федеральной и Адамс.

Я вызвала такси, чтобы доехать до своей машины. Некий ревностный страж порядка наклеил штрафную квитанцию на мое лобовое стекло. Двадцать долларов за стоянку около пожарного крана. Они обслуживают и защищают нас, эти стражи.

Я была так измучена, что боялась, что не смогу говорить за рулем. Ведь это был все тот же самый день, когда я совершила трехсотмильную поездку в Хартфорд, а накануне я даже не сомкнула глаз. Все это теперь навалилось на меня тяжким бременем.

Анита замкнулась в своих личных переживаниях. Объяснив мне, как проехать к дому отца, она сидела спокойно, глядя в окно. Она была мне симпатична, вызывала большое сочувствие, но я была слишком измотана, чтобы хоть чем-нибудь ее утешить.

Мы проезжали по скоростной дороге Эйзенхауэра, которая ведет от Лупа к западным предместьям, и проехали около пяти миль, прежде чем Анита спросила:

— Что случилось с Мастерсом?

— Вместе со своими наемными помощниками он хотел прикончить меня и Ральфа Деверё. С ним была Джилл Тайер, они использовали ее как заложницу. Но я сумела обезвредить гангстера, сломала ему руку и прострелила колено Мастерсу. С Джилл все в порядке.

— Правда? Она такая милая девочка. Это был бы просто кошмар, если бы с ней что-нибудь случилось. Вы с ней встречались?

— Да, мы провели вместе несколько дней. Замечательная девочка, вы правы.

— Она очень похожа на Питера. Мать — большая эгоистка думает только о нарядах и о своем прекрасном теле, ее сестра просто невыносима, она какой-то типаж из сатирического романа. Но Джилл и Питер, они оба... они... — Она подыскивала нужные слова. — Они оба уверены в себе, оба повернуты лицом к окружающему миру. Все всегда... было... очень интересно для Питера: что движет этим миром, какие перед ним стоят проблемы и как их разрешить. Он готов был дружить с любым человеком. Джилл очень похожа на него.

— Я думаю, что она влюбилась в пуэрто-риканского парня. Представляю себе, какой переполох поднимется в Виннетке.

Анита усмехнулась.

— Еще бы. Я для них и то более приемлема. Хотя я и дочь профсоюзного лидера, но, по крайней мере, я не чернокожая и не смуглолицая испанка. — Она помолчала. Потом сказала: — Вы знаете, эта неделя совершенно переменила мою жизнь. Вся моя жизнь была посвящена профсоюзу. Я посещала юридический колледж и готовилась стать адвокатом. Но теперь я не вижу в этом никакого смысла. В моей жизни открылась большая черная дыра. И я не знаю, чем ее заполнить. Со смертью Питера я лишилась и своей прежней цели. Всю прошлую неделю я постоянно пребывала в таком ужасе, что даже не заметила этого. Но теперь я наконец заметила.

— О да. Это требует времени. Большое горе проходит очень нескоро, и тут уж ничего не поделаешь. Вот уже десять лет, как умер мой отец, и время от времени что-то напоминает мне, что я еще не отгоревала, горе продолжается. Особенно трудно сначала, и тут уж лучше не сопротивляться, чем сильнее борешься с горем или гневом, тем дольше оно продолжается.

Она расспросила меня о моем отце и нашей с ним жизни. Всю остальную часть пути я рассказывала ей о Тони. Забавно, что у него было то же самое имя, что у этого глупого гангстера Эрла. Мой отец, мой Тони, был мечтателем, идеалистом; за все время, что он проработал в полиции, он не убил ни одного человека, если и стрелял, то только в воздух. Мэллори никак не мог в это поверить. Однажды вечером, незадолго до смерти моего отца, в это время Бобби частенько захаживал к нему вечерами, он спросил Тони, сколько человек он убил за время своей службы, и тот ответил, что ни одного. И не только не убил, но даже и не ранил.

После недолгого молчания я решила уточнить одно, все еще непонятное для меня обстоятельство:

— Почему с твоим именем все время происходили какие-то странные изменения? Когда твой отец пришел ко мне, он назвал тебя Анитой Хилл. В Висконсине ты называла себя Джоди Хилл. Я понимаю, что он назвал тебя ложным именем, пытаясь уберечь тебя от худшего, но почему вы оба употребили фамилию Хилл?

— Это не случайное совпадение. Джо Хилл[15 - Xилл Джо (1879 — 1915) — американский рабочий, поэт-песенник, казненный по ложному обвинению в убийстве. На русском языке его стихи публиковались в переводе М. Зенкевича. «Песни Джо Хилла». М., 1966] был всегда нашим любимым героем. Отсюда я подсознательно пришла к Джоди Хилл. Вероятно, и он употребил эту фамилию по той же причине.

Наконец мы подъехали к самому дому Аниты. Некоторое время она продолжала молча сидеть в машине. Наконец она сказала:

— Я думала, пригласить вас с собой или нет. И я решила пригласить. Все это, включая и ваше участие в этом деле, началось с того, что он пришел к вам. И я не думаю, что он поверит, что все кончено, без вашего подтверждения.

— О'кей. — Мы вместе направились к дому. Перед парадной дверью сидел какой-то человек.

— Телохранитель, — шепнула мне Анита. — У нашего дома, сколько я себя помню, всегда дежурил телохранитель. — Повысив голос, она сказала: — Привет, Чак. Это я, Анита, только я выкрасила волосы.

Телохранитель был явно ошеломлен.

— Я слышал, что вы убежали. И что кто-то пытался вас убить. С вами все в порядке?

— Да, все в порядке. Отец дома?

— Да, он один.

Мы вошли в дом — небольшое ранчо на обширном земельном участке. Анита провела меня через прихожую в довольно запущенную гостиную. Эндрю Мак-Гро смотрел телевизор. При нашем появлении он повернул голову. Какое-то мгновение он не узнавал Аниту с ее коротко стриженными черными волосами. Затем он вскочил:

— Анни?

— Да, это я, — спокойно сказала она. — Мисс Варшавски, как ты ее и просил, нашла меня. Она прострелила колено Ярдли Мастерсу и сломала руку гангстеру Эрла Смейссена. Они все трое сейчас в тюрьме. И мы можем поговорить.

— Это верно? — спросил он. — Вы изувечили Бронски и прострелили колено Мастерсу?

— Да, — ответила я. — Но ваши беды еще не кончились, вы знаете; как только Мастерс немного придет в себя, он начнет говорить.

Он перевел взгляд с меня на Аниту; его тяжелое квадратное лицо выражало непривычную нерешительность.

— Много ли ты знаешь? — наконец спросил он.

— Много, — ответила Анита. Ее голос звучал без враждебности, но холодно; так обращаются к не очень хорошо знакомому человеку, не зная, стоит с ним разговаривать или нет. — Я знаю, что ты использовал профсоюз для получения денег под видом страховых пособий. Я знаю, что Питер узнал это и обратился за разъяснениями к Ярдли Мастерсу. А Мастерс позвал тебя и через твое посредство вышел на наемного убийцу.

— Послушай, Анни, — сказал он тихим настойчивым голосом, весьма непохожим на тот ворчливый, назидательный, которым он обращался ко мне. — Поверь, я не знал, что Мастерс решил убить Питера, когда попросил меня о помощи.

Она стояла в дверном проеме, глядя сверху вниз на отца, сидящего в одной рубашке, без пиджака. Я отодвинулась в сторону.

— Неужели ты не понимаешь, — сказала она чуть дрогнувшим голосом, — что это не имеет значения? Не имеет значения, знал ты или нет, кто именно будет обречен на смерть. Важно другое — то, что ты использовал профсоюз для мошенничества и что Мастерс обратился к тебе, когда ему понадобились услуги заказного убийцы. Я знаю, что ты не позволил бы убить Питера, если бы имел понятие, что речь идет о нем, а не о ком-нибудь другом. Но все это случилось только потому, что ты знал, где найти заказного убийцу.

Он сидел молча, раздумывая.

— Да, — наконец произнес он все так же негромко. — Ты думаешь, я не размышлял об этом, сидя здесь вот уже десять дней, ожидая в любой момент услышать о твоей смерти, в которой, случись она, виноват был бы я сам. — Она молчала. — Послушай, Анни. Вот уже двадцать лет, как вся моя жизнь заключается в тебе и профсоюзе. Я оставляю все профсоюзные дела, ты хочешь, чтобы я оставил и тебя?

Позади нас, на экране телевизора, безумно улыбающаяся женщина рекламировала какой-то шампунь. Анита смотрела на своего отца.

— Но ты знаешь, что прежнее уже никогда не возвратится. Сломано само основание нашей жизни.

— Послушай меня, Анни, — хрипло сказал он. — Я не спал, не ел десять дней. И все это время я смотрю телевизор, ожидая сообщения, что где-то найдено твое мертвое тело... Я попросил Варшавски найти тебя, когда думал, что могу опередить Мастерса. Но когда мне дали понять, что убьют тебя, как только ты появишься, мне пришлось сказать ей, чтобы она прекратила поиски.

Он поглядел в мою сторону.

— Вы правы — почти во всем. Я дал вам визитную карточку Тайера, потому что хотел, чтобы вы занялись им. Это было глупо. Все, что я делал всю прошлую неделю, было глупо. Когда я понял, что Анни в большой опасности, я потерял голову и действовал, повинуясь каким-то безумным импульсам. Я не был зол на вас, вы знаете. Но я молился Богу, чтобы вы прекратили поиски. Я знал, что, если Эрл следит за вами, вы выведете его прямо на мою дочь.

Я кивнула.

— Наверное, мне лучше было бы не знать никаких гангстеров, — сказал он Анни. — Но это началось так давно. Еще до твоего рождения. Если ты уже связался с этими парнями, то никогда не развяжешься. В те дни Точильщики были очень крутыми ребятами. Нас и сейчас считают крутыми, но видели бы вы нас тогда! А крупные промышленники нанимали бандитов, чтобы те убивали нас. И мы вынуждены были, чтобы спасти свой профсоюз, поступать точно так же. А уж от гангстеров, как я вам говорил, так просто не отделаешься. Единственное, что я мог бы сделать, это оставить профсоюз Точильщиков. А этого я не мог сделать. Уже в пятнадцать лет я был цеховым старостой. Я встретил твою мать, когда пикетировал завод, где производились ножи; в ту пору она была совсем еще девочкой, свинчивала ножницы. Вся моя жизнь заключалась в профсоюзе. А таких парней, как Смейссен, приходилось принимать как неизбежное зло.

— Но ведь ты предал профсоюз. Ты предал его, когда вместе с Мастерсом стал получать деньги по ложным документам. — В голосе Аниты слышались слезы.

— Да, ты права. — Он провел рукой по волосам. — Пожалуй, это самое глупое, что я сделал. Однажды он подошел ко мне сам. Кто-то порекомендовал ему меня. Он замышлял это дело уже много лет, но ему нужен был человек, который присылал бы документы на выплату пособий. Деньги соблазнили меня. А о будущем я не задумывался... Как-то я слышал одну историю. Какой-то жадный грек попросил богов даровать ему способность превращать в золото все, к чему он прикоснется. Но с этими богами лучше не связываться: они исполняют твои просьбы, но оказывается, что ты получил от них не то, что просил. Так вот, этот грек был вроде меня, у него была дочь, которую он любил больше жизни. Но он не подумал о будущем. И когда он прикоснулся к ней, она превратилась в золотую статую. Вот что я сделал.

— Царь Мидас, — сказала я. — Но он раскаялся, и боги простили его и воскресили его дочь.

Анита как-то неопределенно посмотрела на своего отца. Он, в свою очередь, посмотрел на нее; его открытое суровое лицо выражало затаенную мольбу. Все это время я помнила, что Мюррей ожидает обещанного ему материала. Я даже не простилась.


notes


Примечания


1


Луп (букв, петля, кольцо) — деловой центр Чикаго.


2


Уффици — дворец во Флоренции, где находится Национальная галерея.


3


Виннетка — приозерное предместье Чикаго.


4


Тиффани Чарлз Льюис (1812 — 1902) — американский торговец. Его сын Луис Комфорт Тиффани (1848 — 1943) — известный художник по стеклу.


5


День благодарения — официальный праздник в память первых колонистов Массачусетса (последний четверг ноября).


6


Пумперниккель — хлеб из грубой непросеянной ржаной муки (нем.).


7


Исчезновение мира (нем.).


8


Аннапурна («дарующая еду») — имя богини Дурги, супруги бога Шивы.


9


Клее Поль (1879 — 1940) — швейцарский живописец и гравер.


10


Гоулд Эллиотт — американский киноактер.


11


«Дайкири» — коктейль из рома, лимонного сока и сахара.


12


Энчилада — южноамериканский рулет с говядиной, курицей или другой начинкой. Подают с сыром и острым соусом.


13


Фидуциарный — основанный на доверии.


14


Игра слов: «эрл» по-английски означает «граф».


15


Xилл Джо (1879 — 1915) — американский рабочий, поэт-песенник, казненный по ложному обвинению в убийстве. На русском языке его стихи публиковались в переводе М. Зенкевича. «Песни Джо Хилла». М., 1966