Падение Адама
Сандра Браун


Mason Sisters #2






Книги Сандры Браун — самой популярной романистки последнего десятилетия — дарят читателям незабываемые встречи с ее обаятельными героинями и неистовыми героями. Увлекательный сюжет, мощный накал страстей и счастливая развязка — это САНДРА БРАУН.






Сандра Браун

Падение Адама





Пролог


Это стало главным событием дня. В горах Северной Италии, не столько величественных, сколько высоких и суровых, что вызывало невольное уважение даже бывалых альпинистов, произошел несчастный случай. Упав в расщелину глубиной около десяти метров, Адам Кэйвано серьезно повредил себе позвоночник. Газеты пестрели крупными заголовками, на первых полосах писали только об этом, сотни подчиненных Кэйвано на всем земном шаре пребывали в растерянности.

Тэд Рэндольф не испытывал смятения. Но программа новостей, конечно, вынудила его отложить все дела. Он перестал чинить трансформер сына и довольно строго попросил Мэтта и Миган не шуметь. Затем Тэд включил переносной телевизор погромче.

«…Единственный, оставшийся в живых. Его только что переправили на самолете в Рим, где сегодня вечером, очевидно, будет установлено, насколько серьезно он пострадал. Остальные члены горной экспедиции — французский автогонщик Пьер Готье и английский банковский магнат Александр Арингтон, согласно сообщениям, погибли на месте происшествия. Господин Кэйвано — всемирно известный промышленник, владелец сети отелей «Кэйвано». Он…»

— Там работает наша мама, — сказал Мэтт.

— Это тот самый Адам, которого мы знаем? — спросила его сестра Миган.

— Да, — мрачно подтвердил Тэд, — тише.

Репортаж шел в прямом эфире из Рима. Ведущий передачи в Нью-Йорке задавал вопросы репортеру в Риме:

— Что говорят врачи о состоянии господина Кэйвано?

— Официальные лица отказываются от комментариев, пока не проведено полное обследование господина Кейвано и не сделано окончательное заключение. Нам известно лишь то, что поврежден позвоночник. Это вызывает серьезные опасения.

— Когда его привезли, он был без сознания?

— Официального подтверждения пока нет, но, по-видимому, так. Прямо с вертолета его переправили в больницу. Следите за нашими сообщениями.

Тэд резко убрал звук. С уст его сорвалось словцо, которое обоим детям было велено игнорировать и никогда не повторять, что они и делали, боясь наказания. Впрочем, мама никогда не наказывала Тэда за эти слова; на сей раз они не удержались, чтобы не обратить внимания — сквозь сжатые губы отец прошипел:

— Чертов дурак!

— Кто? — Элизабет Рэндольф вошла в кухню через черный ход и бросила портфель и сумку на стол.

Все трое сразу же обернулись.

— Мама! Угадай, о ком говорил диктор?

— Мэтт, Миган, бегом отсюда! — торопливо скомандовал Тэд.

Вытянув руку, он указал на дверь, ведущую в гостиную.

— Но, папа…

— Давайте, давайте. Нам с мамой надо поговорить.

— Но она…

Все возражения мигом улетучились, когда отец насупил брови. Спустя год после свадьбы Тэда Рэндольфа и Элизабет Бэрк, ее дети уже ни на шаг от него не отходили. Он заражался их бурлящей энергией, а они мгновенно улавливали его настроение. Они не оставляли друг друга без внимания, и дети легко согласились на усыновление. Сейчас отцу явно было не до шуток, спорить же с ним не только бесполезно, но и неблагоразумно. Пришлось подчиниться и тихонько выйти.

— В чем дело, Тэд?

Он положил руки на плечи Элизабет.

— Не хочу тебя расстраивать.

— Ты выглядишь просто удрученно. Что случилось? В чем дело? Произошло что-то ужасное, я чувствую. Мама? Папа? Лайла?

Элизабет потеряла первого мужа в результате страшной автокатастрофы. Она знала, каково это — получать такие сюрпризы. У нее снова подвело живот, как однажды утром, когда в дверях увидела двух полицейских — с непокрытыми головами и постными лицами. В ужасе она схватила Тэда за рубашку.

— Ну, говори же!

— Это Адам.

— Адам. — Она облизнула губы и побледнела.

Элизабет с Адамом Кэйвано связывали тесные отношения. Чисто профессиональный интерес сначала видоизменился затем в связи с расширением ее торговой сети «Фантазия» в отелях Кэйвано. Теперь насчитывалось пять магазинов и планировалось открыть новые. Элизабет и Адам настолько сблизились, что в свое время Тэд чуть не умер от ревности. Но, убедившись, что этот молодой красавец-миллионер ему отнюдь не соперник, Тэд пригласил Адама к своим друзьям.

— С Адамом что-то случилось? — Голос Элизабет задрожал от волнения.

— Он оступился и упал во время горного восхождения в Италии.

— О Господи! — Она зажала ладонью рот. — Умер?

— Нет. Но у него серьезная травма. Его отвезли в Рим.

— Серьезная травма? Какая?

— Они не уверены в степени…

— Тэд!

Он покорно вздохнул.

— Повреждение позвоночника.

На глаза Элизабет навернулись слезы.

— Перелом?

— Не знаю. — Уловив недоверие в ее глазах, добавил: — Клянусь, не знаю. Сведения очень скудные. — Он пересказал ей репортаж из Рима. — Похоже, дело плохо.

Элизабет прижалась к мужу, он крепко обнял ее.

— Адам с ума сходил, предвкушая это путешествие, — сказала она. Уткнувшись в плечо Тэда. — Узнав, что он собирается покорить эту вершину, я обозвала его сумасшедшим, который рискует по крайней мере стать хромым из-за такого глупого увлечения, — она всхлипнула, — но я только шутила. — Внезапно она подняла голову. — А двое его друзей? Что с ними?

Тэд прижал к себе голову Элизабет и взъерошил ей волосы. Затем погладил ее по голове.

— Они погибли, Элизабет.

— О-о-о, — простонала она. — Адам этого не переживет.

— Говорят, кто-то из них сорвался и потянул в ледяную расщелину остальных.

— Неважно, чья это ошибка, Адам возьмет все на себя, я его знаю. — Спустя мгновение она слегка отодвинулась и подняла глаза на Тэда. — Что же нам делать?

— Сейчас мы ничем не поможем.

— Я обязана что-то предпринять, Тэд!

— Тебе надо подумать о себе. И о ребенке. — Он положил руку на уже заметный живот — Элизабет дохаживала восьмой месяц. — Вряд ли Адам захотел бы подвергать опасности своего крестника.

— Я попрошу миссис Альдер побыть с детьми. Мы вылетим из Чикаго в Рим сегодня же вечером.

— Ну уж нет, — решительно замотал он головой, — ты в Рим не полетишь.

— Но не могу же я сидеть сложа руки! — с досадой воскликнула она.

— Тебя просто завалят делами в ближайшие несколько дней. Нельзя упустить ни одной мелочи. Грядет хаос; пока официально не объявят диагноз Адама, я думаю, он не прочь положиться на твое здравомыслие в такой критической момент. Ты окажешь ему неоценимую услугу, отвечая на звонки и отваживая слишком любопытных здесь, нежели в коридорах римской больницы, меряя их шагами и будучи не в силах что-либо изменить.

Она удрученно опустила плечи.

— Наверное, ты прав. Да, конечно, прав. Просто я чувствую себя такой ненужной.

Тэд только поморщился при мысли о том, каким беспомощным почувствует себя Адам Кэйвано, когда придет в себя и узнает про перелом позвоночника. Дай Бог, чтобы этого не было.

— Вот чертов бедолага, — прошептал он, снова прижимая ее к своей груди.




1


— Не пойдет. Самая дурацкая идея из всех, когда-либо занимавших умы человечества.

Босоногая Лайла Мэйсон, в обтягивающих джинсах и линялой тенниске, сильно смахивала на «общинную маму» шестидесятых. Конечно же, тогда она была всего лишь ребенком, но ее облик вполне олицетворял мятежный дух тех лет. Она раздраженно тряхнула густыми волнистыми волосами. Из-под сползающей на лоб банданы, выбивалась светлая челка, в задумчивости она часто ее теребила.

— Ты нас даже не выслушала, — упрекнула Элизабет свою младшую сестру.

— С меня хватит. Адам Кэйвано. Одного только имени достаточно, чтобы восстановить меня против любого вашего плана. — Она посмотрела на супругов с нескрываемой неприязнью. — Давайте забудем наш разговор и пойдем за мороженым, ладно? Без обид.

Тэд и Элизабет уставились на нее с немым укором. Увидев, что они еще не сложили оружие, Лайла плюхнулась на софу в гостиной своей маленькой квартирки и, словно щитом, прикрылась коленкой в потертых джинсах.

— Ладно, давайте послушаем. Я согласна на короткую проповедь, и покончим с этим.

— Он не поправляется, Лайла.

— Большинство повредивших позвоночник не поправляются, — саркастически заметила та. — Особенно сразу. И большинство не располагают такими средствами помочь себе, как Кэйвано. Благодаря чековой книжке в его распоряжении такое количество сиделок, докторов и физиотерапевтов, которое многим и не снилось. Он во мне не нуждается.

— Это снобизм наоборот, не так ли? — резонно заметил Тэд.

— Есть у Кэйвано деньги или нет, к делу не относится.

— Тогда почему ты не хочешь стать его физиотерапевтом? — требовательно спросила Элизабет.

— Потому что он мне не нравится, — резко ответила Лайла. Она вскинула руки, заранее отметая возражения родственников. — Нет, вернее так: я ненавижу его, презираю и питаю к нему отвращение. И это взаимно.

— Но ведь это не должно иметь значения.

— Но имеет! — Лайла стремительно соскочила с дивана и стала мерить шагами комнату. — Парни, вроде него, нуждающиеся в лечении, просто кошмарные больные. Я имею в виду, что они самые плохие пациенты. Дети любят и обожают тебя за внимание, старики до слез благодарны тебе за доброту. Даже молодые женщины трогательно боготворят. Но мужчины в возрасте Кэйвано, — произнесла она, непреклонно качая головой, — ну уж нет. Ничего не выйдет. Мы в госпитале тянем жребий, кому с ними возиться.

— Но, Лайла…

— И почему же? — Голос Тэда заглушил голос жены.

Элизабет имела обыкновение усугублять и без того накаленную атмосферу своей излишней эмоциональностью. Он же к любой ситуации подходил прагматичнее, особенно когда дело касалось его категоричной невестки, непредсказуемой, переменчивой в своем настроении.

— Потому что большинство из них пребывали в превосходной физической форме, пока не повредили позвоночник. Нередко они травмируются, занимаясь опасными видами спорта. Это неугомонные авантюристы: мотоциклисты, серферы, лыжники, аквалангисты. По физической подготовке их даже сравнивать не стоит с обычными людьми. Травма и паралич, пусть даже временный, приводят их в бешенство: невозможно смириться с тем, что превратился из супержеребца в беспомощного инвалида. Человек полностью теряет присутствие духа. Несмотря на все свое воспитание и природную любезность, после несчастного случая он озлобляется и стремится отплатить всему миру за свое несчастье. Короче, он становится шилом в… ну, головной болью.

— Адам не будет таким.

— Правильно, — согласилась Лайла с сарказмом, — он будет много хуже. Ему есть что терять.

— Он обрадуется, что ты хочешь помочь ему.

— Он будет возмущаться всем, что я делаю.

— Он будет благодарен тебе.

— Он будет бороться со мной.

— Ты станешь для него лучом надежды.

— Я стану козлом отпущения. — Лайла глубоко вздохнула. — Принять на себя главный удар его отвратительного характера и упрямства — значит подвергнуть себя надругательству. Итак, разговор закончен. Как насчет мороженого?

Элизабет умоляюще посмотрела на Тэда.

— Сделай что-нибудь.

Он коротко засмеялся и пожал плечами.

— Что же я могу поделать? Она взрослая женщина, и у нее есть свое собственное мнение.

— Спасибо, Тэд, — сказала Лайла дружелюбно.

— Ты же видел Адама. — Тэд твердо придерживался своего решения не пускать Элизабет за границу, но уступил ее настойчивым просьбам самому увидеть Адама и поведать о его состоянии, что называется, из первых рук. — Изложи Лайле мнение врачей.

Тяжело вздохнув, Лайла вернулась на свое место.

Тэд неохотно начал:

— Я ездил на Гавайи проведать его.

— Я думала, он в Риме.

— После операции он настоял на том, чтобы его перевели в больницу в Гонолулу.

— Была операция?

Тэд кивнул.

— Насколько я понял, он легко отделался.

У Лайлы, несмотря на антипатию к Адаму, проснулся профессиональный интерес, и она слушала очень внимательно.

— Слава Богу, позвоночник цел, но несколько ребер треснули или сломались. Хирурги постарались их вправить. Я не силен в медицинских терминах, но кажется, у него контузия спинного мозга. Сильный ушиб позвоночника повлек за собой обширные отеки.

— Контузия — это результат ушиба. Опухшие ткани давят на нервы. Пока отек не спадет, доктора не смогут с уверенностью определить характер паралича — постоянный он или временный.

— Вот именно. — Тэд кивнул, подтверждая, что ее резюме соответствовало заключению экспертов.

— Операция увеличивает продолжительность отека вокруг позвоночника, — добавила Лайла.

— Да, но прошло уже две недели. Пора бы наступить улучшению, а его нет.

— Он все еще парализован?

— Да.

— Потерял чувствительность ниже пояса?

— Да.

— Пора бы приступать к терапии.

Тэд виновато отвел взгляд.

— Уже начали, — догадалась Лайла, — ведь так?

— Да, — нехотя пробормотал Тэд. — Он не поддается лечению.

— Сопротивляется ему, — решительно заключила Лайла. — Замкнутый круг. Это только подтверждает мою точку зрения. Мужчины, вроде Адама, терпеть не могут терапевтического вмешательства. Главным образом из опасения никогда не стать прежними. Они либо хотят лечиться согласно их собственным фантазиям, либо не хотят ничего. А как обстоят дела с Кэйвано?

— Он ничего не хочет.

Она фыркнула.

— Ты его обвиняешь? — с некоторым раздражением спросил Тэд.

— Не моя это забота — обвинять кого бы то ни было, — резко ответила Лайла. — Моя работа — максимально использовать то, что осталось у пациента. И не сюсюкать с ним, когда он оплакивает свои потери.

Тэд смущенно пригладил волосы.

— Я понимаю, извини. Но, черт возьми, если бы ты только видела, как он лежит на этой чертовой больничной койке не в состоянии двигаться и выглядит таким… жалким.

Лицо Лайлы смягчилось.

— Я врачую таких пациентов ежедневно. Встречаются жалкие, но Адаму Кэйвано до них далеко.

— Ну конечно. — Тэд глубоко вздохнул. — Я без всяких намеков на какие-то преимущества Адама по сравнению с другими больными, тем паче на недостаток сердобольности с твоей стороны.

— Все дело в том, что Адам — наш друг, — спокойно продолжила Элизабет. — И очень близкий.

— И мой самый заклятый враг, — напомнила ей Лайла. — С самого первого взгляда мы почувствовали взаимную неприязнь. Ты, наверное, помнишь, Лиззи. Мы познакомились у тебя в «Фантазии».

— Конечно, помню.

— А ваша свадьба? Мы с Адамом едва не подрались, танцуя всего лишь один обязательный вальс.

— Он возмутился тем, что ты пыталась вести.

— Точно, точно! Мне не понравилось, как он ведет!

Элизабет и Тэд переглянулись. Не будь ситуация столь серьезной, они бы с удовольствием посмеялись над этими воспоминаниями Лайлы.

— А прошлое Рождество! Как только я появилась, он не придумал ничего лучшего, как под нелепым и неубедительным предлогом сразу же удалиться.

— Да-да, после твоей милой шуточки по поводу принесенного им гуся.

— Я лишь заметила, что, судя по всему, чертова птица не стоит тех денег, которые заплатили за то, чтобы отрубить ей голову.

— Он обиделся, Лайла, и я его прекрасно понимаю. Традиционный гусь — в знак внимания… Его превосходно приготовил шеф-повар одного из отелей и…

— Дорогуши, — прервал их Тэд, страдальчески вздохнув.

Женщины, разом замолчав обернулись к нему, он обратился к Лайле.

— Ваша с Адамом несовместимость ни для кого не секрет, но нам кажется, что в данном случае надо отбросить соображения личного характера.

— Мои личные соображения? Как терапевту мне придется быть с ним обходительной и любезной. Он же будет вытворять что заблагорассудится, и ему все сойдет с рук.

— Не исключено, Лайла. Но ведь речь идет о жизни человека.

— Он жив.

— Да, но не в его собственном понимании. Я сейчас имею в виду качество жизни. Уж тебе-то известно, что до этого происшествия жизнь била в нем через край — честолюбие, энергия. Он, как лавина, устремился вперед, сметая все на своем пути.

— Он возродится, — возразила Лайла. — Все врачи до единого утверждают, что этот паралич носит временный характер.

— Но Адам сомневается, и поэтому не имеет значения, что говорят врачи. Нужно убедить его, что такое состояние не вечно, и по возможности поскорее. Кто-то из врачей дал мне понять, что надежды на полное выздоровление растают без следа, если и дальше тянуть время.

— Это уж точно.

Элизабет подошла к сестре и сжала ее руки в своих:

— Пожалуйста, Лайла. Знаю, я прошу почти невозможного. Но почему бы тебе не поработать на Гавайях?

— Не честно, Лиззи. Как можно отказать женщине в твоем положении?

Элизабет улыбнулась одними губами, глаза ее оставались серьезными.

— Прошу тебя!

— Тогда мне придется взять бессрочный отпуск на своей постоянной работе. — Она просто придумывала предлоги, и все трое это прекрасно понимали. И тем не менее Лайла хотела еще немного поломаться. — Придется бросить своих пациентов, не доведя до конца курс лечения.

— Здесь целый штат квалифицированных терапевтов, вполне способных заменить тебя.

— Ну так наймите одного из них, чтобы работать с этим прославленным коридорным.

— Но лучше тебя никого не найти.

— Лесть.

— Ты станешь зарабатывать втрое больше.

— Взяточничество.

— Твой фантастический загар по возвращении сведет всех с ума.

— Принуждение. — Искоса взглянув на них, она в задумчивости прикусила губу. — Давайте по-честному. Сколько терапевтов пытались лечить Кэйвано?

— Я не уверена…

— Трое.

Невинная ложь Элизабет была прервана прежде, чем успела сорваться с губ. Она с негодованием повернулась к мужу.

— К чему скрывать, — сказал он, пожимая плечами. — Лайла узнает сразу же по приезде.

— К тому времени нас уже будет разделять Тихий океан.

Лайла засмеялась:

— Трое, вот как! Боже мой, он даже хуже, чем я предполагала. Какие претензии к терапевтам?

— Первому, мужчине, — ответил Тэд, — Адам заявил, что у него руки мясника с пудовыми гирями внутри и он, должно быть, прибыл прямо из тренировочного лагеря Рокки Бальбоа.

— Какой милый парень, — усмехнулась Лайла, широко раскрыв глаза. — Ну, дальше?

— Следующая в слезах просто выбежала из его палаты. Не буду наверняка утверждать, что он ей сказал…

— Ей? И она молоденькая?

Тэд кивнул.

— Могу себе представить. Ей Богу, вас неприятно бы удивили непристойные и немыслимые требования, которые срываются с уст паралитиков, — заметила она. — Ну а что же третий?

Тэд поморщился.

— Попробовал еще один мужчина. Адам брякнул, что он… э-э-э…

— Гомик, — подсказала Лайла.

— Да, что-то в этом роде.

Покачав головой, Лайла произнесла:

— Ваш друг — классический случай, это уж точно.

Она поднялась с софы и, сунув руки в задние карманы джинсов, повернулась спиной к Тэду и Элизабет. Затем задумчиво подошла к окну и невидящим взглядом посмотрела на улицу. Третий день подряд шел мелкий, моросящий дождь. Все было по-осеннему серым. Гавайи, конечно, могли бы стать приятной переменой климата и пейзажа.

Неужели она всерьез подумывает о том, чтобы лечить Адама Кэйвано, человека, одно только имя которого заставляет вздрагивать от неприязни?

Но ведь это же пациент, жертва несчастного случая, он серьезно болен, и еще неизвестно, сможет ли снова вернуться к нормальной жизни. Многое зависит от степени повреждений. Не меньше и от предписанной ему терапии. А она — профессионал в своем деле. Именно так.

Лайла обернулась к родственникам.

— Вы обсудили эту идею с персоналом больницы в Гонолулу?

— Да, нам дали добро.

— Я должна полностью контролировать ход лечения. Не потерплю никаких сомнений в моих методах, никаких подсказок, никаких медсестер с горящими от восторга глазами, готовых исполнить любую его прихоть и тем самым свести всю мою работу на нет, никаких дублеров или командиров.

— Какую участь ты уготовишь бедолаге?

Лайла улыбнулась: вопрос Тэда прозвучал с большой долей сомнения.

— Пусть только медицина придет к заключению, что он по-прежнему способен ходить, и он возненавидит меня прежде, чем сделает первый шаг. Начнет гнать лошадей, пройдет огонь, воду и медные трубы, и я вместе с ним.

Элизабет нервно сцепила руки вокруг раздувшегося живота.

— Ты не… Конечно, я понимаю, вы с Адамом не очень-то жалуете друг друга, но ты же не можешь…

— Умышленно причинить ему боль? — сердито спросила Лайла. — Ну, Лиззи! Я, быть может, и способна на глупости, но моя профессиональная честь безупречна.

— Безусловно, безусловно. Извини. — Элизабет потерла виски от усталости и огорчения. — Я уверена, ты приложишь все усилия, ты сделаешь все возможное для Адама.

— Я еще этого не сказала.

— Сделаешь?

— Кто мне платит, он?

— Вообще-то это проводится через бухгалтерию, но деньги поступают с личного счета Адама, а не корпорации.

— Хорошо. Он может себе позволить оплачивать мои услуги. Тысяча долларов в день. — Взглянув на их вытянувшиеся от изумления физиономии, добавила, словно оправдываясь: — Не бойтесь, я не зарвалась. Я отработаю с лихвой. Тысяча долларов в день, мой проезд и бесплатное проживание.

— Договорились, — согласилась Элизабет, уверенная, что у нее не будет никаких трудностей, чтобы оправдать эти расходы перед преданными Адаму подчиненными.

— И он не вправе уволить меня. Мое увольнение только в твоей компетенции.

— Согласна. Ты официально принимаешь предложение?

Лайла закатила глаза и произнесла на одном дыхании сакраментальную фразу, отчего Элизабет в глубине души порадовалась своему решению оставить детей дома:

— Ну да, да, черт возьми! Как можно упустить шанс подчинить себе самого Адама Кэйвано?!

— Тут, вероятно, какая-то ошибка. Кэйвано. К-э-й-в-а-н-о. Имя — Адам.

— Я хорошо знаю это имя, — ответила Лайле дежурная в приемном отделении, — но повторяю еще раз: господин Кэйвано уже выписан из больницы.

Лайла переложила тяжелую дорожную сумку с одного плеча на другое.

— Этот человек парализован. Уж не хотите ли вы сказать, что он сам ушел отсюда?

— Я не уполномочена обсуждать состояние пациентов.

— Тогда позовите того, кто имеет право. И побыстрее.

Дежурная не торопилась. Спустя сорок пять минут Лайла, словно миниатюрный вулкан, готовый прямо в коридоре вот-вот начать извержение на первого попавшего под руку, чуть не сорвалась на подошедшего доктора.

— Мисс Мэйсон?

Лайла в сердцах отшвырнула журнал, который она уже практически выучила наизусть.

— Да. Кто вы?

— Бо Арно.

— Шутите?

— Нисколько. Прошу прощения, что заставил вас ждать. — Он дружелюбно улыбнулся, но Лайла держалась как кремень. Он стушевался. — Не пройдете ли в мой кабинет?

Доктор попытался было взять ее багаж, но Лайла уже опередила его, втащив в лифт чемодан и сумку. В гнетущем молчании они поднялись на шестой этаж. Лишь плюхнувшись в кресло в его кабинете, она снизошла и согласилась выпить чего-нибудь прохладительного и благосклонно кивнула секретарше, протянувшей ей сок.

Отхлебнув, она требовательно спросила:

— Адам Кэйвано все еще в больнице?

— Нет, его здесь нет.

Она выругалась про себя.

— Значит, кто-то противится его распоряжениям. Меня наняли в качестве его персонального терапевта. Я пересекла несколько часовых поясов и целый чертов океан. И все ради чего?

— Мы не успели вас вовремя предупредить, я весьма сожалею. Вчера утром мы вынуждены были подчиниться требованию господина Кэйвано выписать его домой, на Мауи. — Врач поднял руки, демонстрируя бессилие.

— Опишите состояние господина Кэйвано перед отъездом.

— Он все еще очень плох. Я рекомендовал ему не торопиться, пока мы не составим исчерпывающего мнения о его состоянии. С него хватит, заявил он. И окончательно примирился с тем, что до конца своих дней останется паралитиком, прикованным к постели. Откровенно говоря, мисс Мэйсон, меня больше волнует его душевное состояние, нежели паралич, который, я не сомневаюсь, носит временный характер.

— Перелома позвоночника не было?

— Нет. Очень сильная травма. Но, полагаю, когда все отеки спадут с помощью физиотерапии, чувствительность постепенно восстановится.

— Чувствительность и способность лазить по горам — разные вещи. Возможно, Кэйвано думает также.

— Вы правы. — Бо Арно с огорчением согласился. — И от наших докторов, и от специалистов с материка он жаждал абсолютных гарантий в своем скорейшем и полном выздоровлении. К сожалению, никто не смог его однозначно обнадежить. Как правило, мы лишь теряемся в догадках, как заживут такие повреждения и насколько в конце концов восстановится подвижность пациента.

— Ладно, в любом случае я бы хотела хорошенько наподдать ему за то, что зря потратила время.

Доктор рассеянно провел по щеке.

— Я переговорил с вашей сестрой, миссис Рэндольф. Я разделяю ее предположение, что вы немедленно последуете на Мауи к мистеру Кэйвано и сразу же приступите к лечению.

— Ах так! Ну что ж, в следующий раз, беседуя с моей сестрой, передайте ей это от меня! — От пощечины Лайлы щека мистера Арно запылала как маков цвет. — Теперь, с вашего позволения, я поищу отель с горячайшим душем и с самой основательной кроватью на островах и поочередно воспользуюсь тем и другим. Причем последовательность совершенно не имеет значения.

— Пожалуйста, мисс Мэйсон! — Он внезапно вскочил с кресла, жестом умоляя ее вернуться. Скорее от усталости, нежели покоряясь, она снова села. — Судя по вашим рекомендациям, вы единственный подходящий врач для этого пациента.

— Акулы тоже нуждаются в еде. Это вовсе не значит, что я собираюсь предложить им себя на обед.

— Все не так уж и плохо. — Лайла бросила на него испепеляющий взгляд.

Доктор отвел глаза.

— Само собой разумеется, — сказал он, съежившись под прицелом ее голубых глаз, — мистер Кэйвано привык, чтобы потакали его капризам и привычкам. Вероятно, с этим нелегко смириться, но я уверен, вы с ним справитесь.

Не прерывая монолога, он помог ей сбросить белый кожаный жакет, украшенный серебряными кнопками и шестидюймовой бахромой. Одежда, не слишком подходящая для здешнего климата, но до сих пор Лайле не представилась возможность раздеться, да и удобнее было носить ее на себе, чем в руках, занятых поклажей.

— Прошу вас, измените свое решение. Поезжайте на Мауи.

— Вам знакомо выражение: «Ни за что, Хосе!»?

Лайла в нетерпении внимала, как доктор Арно старательно перечисляет все доводы, которые еще раньше ей пришлось выслушать от Элизабет с Тэдом.

— Ой, ну хватит! — воскликнула она так внезапно, что доктор чуть не подпрыгнул. — Но сейчас я бы душу заложила за ванну. В какой стороне Мауи и как туда поскорее добраться?

Не принимая во внимание финансовую сторону предприятия, Лайла перечислила все необходимое ей оборудование. Пока доктор утрясал эти вопросы и договаривался насчет частного самолета до другого острова, Лайла поймала такси у дверей госпиталя и резво принялась за покупки. Она тратила без счета: соответствующая экипировка — немаловажное дело в этом непривычном климате.

Когда она приземлилась на Мауи, ее стройную фигуру обтягивал цветастый саронг, а ноги вместо ботинок удобно покоились в сандалиях. Затенив широкополой соломенной шляпой глаза, она разыскивала обещанную арендованную машину.

Устроившись за рулем с картой в руке, она отправилась в тропическое убежище Адама Кэйвано. Вскоре главное шоссе сузилось до размеров неширокой дороги, а та в конце концов превратилась в проселочную, которую Лайла неизменно проклинала на каждом вираже или рытвине.

Дорога извивалась вверх по горам, покрытым такой роскошной зеленью, что Лайле оставалось только восхищаться богатством незнакомой флоры.

Обширное великолепное имение в конце серпантина совершенно ошеломило ее. Понятно, что особняк Адама Кэйвано не мог не соответствовать мировым стандартам загородной архитектуры, но увиденное превзошло все ожидания. Этот был просто из ряда вон.

Волоча свой нелегкий багаж по дорожке из лавы, Лайла наконец добрела до громадного парадного входа из матового витражного стекла и нажала на кнопку звонка. Мгновение спустя дверь распахнулась. Сначала Лайле показалось, что здесь нет ни одной живой души, но, опустив глаза, она увидела крошечного азиата, чья голова едва доставала ей до пояса.

— Кто вы?

— Я маленький Бо Пип. Я потерял своего барашка и свои шарики. Иначе меня бы здесь не было. — Ему показалось это жутко смешным, и он согнулся пополам от хохота. — Вы Райра?

Лайла засмеялась.

— Да, я. А тебя как зовут?

— Пит.

— Пит! Я ожидала чего-то более восточного.

— Доктор звонил. Сказал, вы приедете. Внутрь, внутрь.

С невероятной для коротышки легкостью он поднял ее чемодан и кивнул в глубь великолепного зала, пол которого был выложен в шахматном порядке белым и черным мрамором.

Она нагнулась и шепнула Питу:

— Больной в курсе?

Его широкая улыбка исчезла. Все было ясно без слов.

— Ну и где он?

Пит скосил свои черные глаза в сторону галереи наверху.

— Там?

Он солидно кивнул.

— Что, ж, ничего не поделаешь, — проворчала она.

Мысленно собравшись, она поднялась на широкую лестничную площадку. У первой двери наверху остановилась и вопросительно посмотрела вниз, на Пита. Тот отрицательно помотал головой и несколько раз ткнул указательным пальцем на другую дверь. Лайла прошла дальше, повторив процедуру, и не успела она среагировать на его утвердительный кивок, как он тотчас развернулся и стремглав скрылся в другой части дома.

— Цыпленок, — позвала она тихо.

Ее твердый стук в дверь был встречен воплем:

— Убирайся отсюда!

Лайла постучала опять.

— Пошел отсюда, черт побери, ты что глухой?! Не надо мне никакого сока, никакой пепси! Я не хочу ничего, черт побери! Оставь меня в покое!

Лайла распахнула дверь.

— Ничего себе, приемчик.

Адам открыл от изумления рот. Наконец, убедившись, что он не грезит и это не кошмарный сон, обреченно уронил голову на подушку и невесело хохотнул:

— О Боже, я, кажется, здорово согрешил, раз оказался в таком аду.

— Привет и вам.

Шлепая подошвами новых сандалий по глазированному полу, Лайла направилась к больничной койке и остановилась у изголовья, не лишая воинствующего пациента удовольствия осмотреть себя с ног до головы.

Усмехнувшись, Адам с издевкой сказал:

— У большинства женщин хватает вкуса не вешать себе на уши салат-бар.

Лайла тряхнула головой, побренькивая гроздью пластмассовых фруктов, которые она купила в одной лавчонке для туристов в Гонолулу.

— Я нашла эти сережки прелестными.

— Превосходный костюм, но канун Дня Всех Святых уже миновал.

Усилием воли Лайла удержалась от язвительного ответа. Вместо этого она закрыла глаза и, сосчитав до десяти, пробормотала:

— Все-таки я оказалась права. Это действительно прескверная затея.




2


— Какого черта ты тут делаешь?

— Навещать больных друзей — одна из моих добродетелей.

— Это у тебя-то добродетели! Сомневаюсь даже, есть ли у тебя друзья. Но и в этом случае, вряд ли у тебя когда-либо возникает желание навещать их.

Она поцокала языком:

— Боже мой, да мы сегодня не в духе.

Адам насупил свои темные брови и рассвирепел.

— Настроение отвратительное, и не без основания, — прорычал он. — Столетняя война по сравнению с моими последними двумя неделями просто праздник. Я находился в руках безграмотных шарлатанов, которые, на все мои вопросы тупо твердили одно и тоже: «Надо подождать и посмотреть, надо подождать и посмотреть.» Я оказался беспомощной жертвой деспотичных медсестер, которые, наслаждаясь безграничной властью надо мною, пихали меня, втыкали трубки в отверстия, о которых я и представления не имел, и кормили меня отбросами, там, где еще не утрачена чувствительность, меня беспрестанно мучила невыносимая боль. Не сомневаюсь, что у меня вся спина в пролежнях и, определенно, волдырь на языке. — Он остановился, чтобы перевести дыхание. — Мало этого, еще и ты тут объявилась, что побуждает меня вновь задать свой вопрос. Какого черта ты тут делаешь?

— Мне необходимо воспользоваться твоим душем, — заявила она нахально. — Прошу прощения.

— Не смей! Эй, куда ты? Вернись, Мэйсон! Мэйсон!

Лайла покинула комнату, не обращая внимания на вопли, и прислонилась к двери, во время захлопнув ее, так как пущенный вслед стакан тотчас разбился вдребезги.

Лайла присвистнула и крикнула из коридора:

— Ух ты, ну что, полегчало?

Она спустилась вниз и по запаху нашла кухню с огромным витражным окном. Из окна открывался великолепный вид на горы и Тихий океан на горизонте.

— Ты мазохист или как? — спросила она хозяйничавшего здесь Пита.

Пит оторвался от своего занятия, задержав на минуту на весу мощный нож, которым он орудовал с такой ловкостью, что она не успевала ухватить то мгновение, когда он переходил от шинкования одного овоща к другому.

— Ладно, не обращай внимания. Куда ты положил мои вещи?

Счастливая улыбка озарила лицо Пита, и он опять повел ее наверх.

— Прямо, следующая дверь, — сказал он, кивнув в сторону комнаты Адама.

— О-о-о!

— Вам не нравится комната?

Вид мгновенно сникшего Пита заставил ее сменить саркастическую гримасу на улыбку.

— Нет, комната шикарная, правда.

Лайла шагнула мимо него и ступила в односпальные гостевые апартаменты, которые были раза в два больше всей ее квартиры. Ну и, конечно же, обстановка: небольшой холодильник с морозильной камерой, двухконфорочная плита и бар с прохладительными и прочими напитками, а главное — ванная комната, строго отделанная черным мрамором, что, несомненно, придавало ей изысканность и выглядело очень стильно.

— Жаль, я в свое время не занялась гостиничным бизнесом, — еле слышно пробормотала она, пробегая пальцами по прелестным зеленым полотенцам. Со вкусом подобранный ковер гармонично дополнял убранство комнаты.

— Прошу прощения?

— Ничего, Пит. Я всего-навсего завидую. Когда ужин?

— Восемь часов.

Она взглянула на часы и мысленно подсчитала, сколько часовых зон она пересекла.

— Я, пожалуй, успею принять ванну и вздремнуть. Разбудите меня в семь тридцать.

Он часто закивал.

— Когда мистер Кэйвано ел в последний раз?

— С приезда не ел.

— Я так и думала. Вообще ничего не ест?

Пит помотал головой.

— Приготовьте ему поднос с ужином.

— Бесполезно. Сбросит все на пол.

— На сей раз не сбросит, — возразила она, и в глазах ее сверкнула решимость. — Кстати, днем посыльный должен доставить сюда кое-какое оборудование. Если фургон сможет пробраться по этой козлиной тропе… — задумчиво бросила она в сторону. — Да, и в апартаментах принца Кэйвано надо подмести осколки.

Пит собирался распаковать ее вещи, но Лайла пренебрегла его услугами, сгорая от нетерпения воспользоваться ванной с подводным массажем. Затем, раскинувшись на широченной кровати и укрыв обнаженное тело атласной простыней, мгновенно уснула. Она могла бы проспать так вечность, по крайней мере еще часов восемь, но ее разбудил стук в дверь. Маленький слуга принес на серебряном подносе стакан охлажденного ананасового сока. Поблагодарив Пита, она залпом осушила стакан.

— Я скоро спущусь.

Слуга заторопился. Лайла нехотя сбросила простыню и с сожалением покинула постель.

— Позже, — сказала она, любовно похлопав по атласной материи.

Никому бы и в голову не пришло упрекнуть ее, вздумай она подождать с началом курса физиотерапии до следующего утра. День выдался воистину адским, особенно учитывая затянувшееся путешествие. Но она на работе, и работа хорошо оплачивается. И не стоит давать повода, чтобы кто-нибудь когда-нибудь даже просто намекнул, что она воспользовалась расслабляющей обстановкой и не посвятила себя полностью пациенту.

Впрочем, она уже на месте, и ей действительно очень хотелось приступить. Адам, вернее, его физическое и психическое состояние интересовало ее как профессионала. Даже незначительное улучшение самочувствия пациента часто служит поводом для радости. Адам утратил интерес к жизни, а тонус появляется, когда удается хоть чуть-чуть сдвинуться с мертвой точки.

К тому же атрофированные, бесчувственные и неспособные к движению мышцы необходимо как можно скорее нагружать, иначе вероятность полного выздоровления уменьшается. А ему уже давно пора восстанавливать чувствительность этих мышц. Медлить с началом терапии — просто преступно, даже если бы Лайле не хотелось спешить, профессиональная этика не позволила бы ей.

С этой здравой мыслью, одетая в тот же гавайский костюм, что и по приезде, за исключением соломенной шляпы, она покинула свои апартаменты.

Пит настоял, чтобы гостья поужинала в столовой. Ей пришлось в одиночестве сидеть за стеклянным столом при свечах в хрустальных подсвечниках и поглощать пищу, наслаждаясь пышным букетом орхидей.

Рагу из обжаренных овощей и рыба пришлись Лайле по вкусу. Она не преминула похвалить Пита за отменный ужин, когда он сопровождал ее наверх с подносом для Адама.

У комнаты Адама он передал ей поднос, а она сказала:

— Если не вернусь живой, разрешаю тебе задушить его во сне.

— Да что вы! — Пит испуганно взглянул на закрытую дверь.

— Лучше подготовиться к худшему, — пояснила она, кивком попросив его отворить дверь. — Ладно, раньше начнешь, раньше закончишь.

Адам равнодушно глядел в окно. На звук отворявшейся двери он повернул голову и застонал, увидев ее.

— Убирайся!

— Дожидайся! Почти в рифму. Надо же, я поэт, а ведь даже не догадывалась об этом.

Он бросил в ее сторону испепеляющий взгляд.

— Это Элизабет инициатор твоего приезда?

— Неужто я приехала бы сюда по собственному желанию?!

— Я думал, Элизабет мне друг.

— Ты не ошибся. Ее волнует твое состояние, и она старается облегчить его.

Он горько рассмеялся.

— Если ты — облечение, Боже, помоги мне, если они решат усугубить.

— Будь моя воля, я бы позволила тебе валяться здесь и заживо гнить от жалости к себе, — пожала она плечами, — но ты богат, и некоторая часть твоих денег будет моей, если я останусь и займусь с тобой физиотерапией.

— Черта с два! — воскликнул он.

— Жилье и стол тут вполне меня устраивают. Предусмотрены каникулы на Гавайях, которые я, конечно, использую. Дома слишком холодно и дождливо, и мне совсем не повредит освежить загар. Так здорово сбежать от ежедневной рутины. Мой бывший пациент еще большее дерьмо, чем ты… а если ты еще раз бросишь салфетку на пол, мистер Кэйвано, то я туда же сброшу тебя, чтобы ты ее поднял.

Стоя у изголовья и уперев руки в боки, Лайла свирепо вращала глазами. Выражение его лица было не менее зверским.

— Забери этот поднос и свои дурацкие больничные манеры и сунь их себе в…

— Не трудись, это я уже слышала, — прервала она, — и вряд ли услышу что-то новенькое. Твои грязные ругательства меня абсолютно не задевают. Так что побереги свою энергию и мое время и принимайся за ужин. Тебе придется подчиниться, иначе я не уйду. Чем скорее ты поешь, тем скорее я освобожу помещение. Все зависит от того, как долго ты сможешь вытерпеть мое общество.

Лайла поставила поднос на колени Адаму и недолго думая плюхнулась на кровать рядом с ним, скрестив руки на животе. От этого движения грудь ее округлилась и приподнялась над тонкой тканью саронга. Лайла, ничуть не смутившись, поймала взгляд Адама на своей груди, но не изменила положения. Она выглядела все так же невозмутимо, когда он наконец поднял глаза.

— Осмотр твоих прелестей входит в услуги?

— Дополнительные льготы, — ответила она с наглой улыбкой, — включены бесплатно.

— Я видел и получше.

— Не за эту цену.

— Сколько тебе заплатили? Я удвою сумму, лишь бы ты свалила отсюда.

— Я предполагала, что ты этого захочешь. — Лайла запустила ложку в чашку с фруктовым салатом и выудила кусочек ананаса. Бесстрастно его посасывая, она продолжила: — Но, пожалуй, ты мог бы сообразить, что деньги — не единственная причина.

— Не рассказывай сказки, что приехала сюда по доброте душевной и по зову сердца.

Ее лицо исказила гримаса.

— Мог бы догадаться.

— Интересно, почему?

— Представь, что за находка для моей карьеры — работать с великим Адамом Кэйвано. Тут же посыплются заказы от кинозвезд с поясничными синдромами и спортсменов — мировых знаменитостей — с мышечными повреждениями. Я в мгновение ока так же прославлюсь, как и ты.

— Зря тратишь время. Я навсегда прикован к постели и смогу разве что лежать здесь и плевать в потолок.

— Хочешь пари, голубчик? Я заставлю тебя ходить даже под страхом смерти. Даже ценой наших жизней. Ну а пока будем ненавидеть друг друга.

— Мы уже ненавидим.

Она усмехнулась.

— Значит, мы опережаем события. А теперь будь хорошим мальчиком и скушай эти свежие, вкусные овощи, которые Пит потрясающе приготовил специально для тебя.

— Я не голоден.

— Наверняка голоден. Ты не ешь уже вторые сутки. Пит доложил мне. — Она грациозно подцепила кусочек банана и с аппетитом съела его. — Он всякий раз ежится, когда слышит твое имя. Чем ты так напугал его?

— Я поведал ему, что время от времени общаюсь с Буддой и если он не уберется отсюда и не прекратит надоедать мне, то никогда не впадет в нирвану.

— Напугал! Я не буддистка.

— Не притворяйся, ты знаешь, что я имею в виду. — Он отвернулся. — Уйди, оставь меня в покое.

— Не уйду, пока не поешь.

— Ты не заставишь меня.

— А ты не заставишь меня уйти. Ты же парализован, забыл?

Он многозначительно прищурился.

— Убирайся! — процедил он сквозь зубы.

— И не подумаю, пока не сделаю все, что в моих силах. Чтобы, давая интервью для журнала «Пипл», я могла честно, трогательно сронив слезу, признаться, что сделала для тебя все возможное. — Лайла развернула льняную салфетку на его обнаженной груди. — Восхитительные мышцы. Они еще сослужат тебе добрую службу, когда ты наконец воспользуешься инвалидной коляской. А какая растительность! Очень сексуально.

— Иди к черту.

— Я, очевидно, рискую повториться, но не покину тебя, пока ты не закончишь трапезу.

Она подцепила вилкой немного снеди и поднесла к его рту. Адам сжал рот еще сильнее.

— Послушай, чемпион, ты сейчас уже на грани истощения. Атрофия мышц и костей вызовет отрицательный азотный баланс в твоем организме, что прескверно само по себе. Недостаток протеина в мышечных тканях способствует медленной смерти. Тебе не помешает нарастить немного мяса — кости не будут так сильно выпирать. Ведь именно поэтому ты заработал язвы, или, проще говоря, пролежни на спине. Слушай, не упрямься, если верить Бо Арно, желудок твой работает нормально, перистальтика и мочеиспускание в порядке, что облегчает мою задачу и побуждает терпеливо продолжать уговоры. Иначе я с легкой душой закрою глаза на то, что ты морил себя голодом, чтобы покончить счеты с жизнью, на твой остеопороз, слабое окостенение тканей, контрактуру и так далее, к чему инвариантно ведет неподвижность и ничегонеделание. Короче говоря, Кэйвано, либо ты покойник еще до начала лечения, либо ты немедленно приступаешь к поглощению пищи. Ну?

Он исподлобья взглянул на нее, затем перевел взгляд на вилку, которая все еще торчала прямо перед ним.

— Я в состоянии действовать собственными руками.

— Слава Богу! Одной заботой меньше.

Она передала ему вилку. Адам какое-то мгновение еще смотрел на нее, затем, не раздумывая, впихнул себе в рот. Он с жадностью поглощал пищу, уже не скрывая, как он голоден, и практически не пережевывая. Это занятие полностью захватило его, и Лайла фактически беседовала сама с собой.

— Не знаю, когда ты видел Элизабет последний раз, но плод здорово развился за последние несколько недель. Элизабет раздулась, как амбар, а грудь увеличилась до невероятных размеров. — Она сделала выразительный жест рукой. — Тэд в восторге от этих перевоплощений. Элизабет считает, что ей предстоят преждевременные роды, хотя, по словам доктора, все идет по плану. Детская уже в праздничном убранстве. Не хватает только младенца.

Миган, конечно, ждет не дождется, когда дом огласится детским криком, чтобы она окружила ребенка своей заботой. Посмотрела бы я на нее, когда она впервые увидит грязную пеленку. Держу пари, ее настроение мгновенно переменится. О, Кэйвано, как бестактно — отрыжка. Еще воды?

Мэтт ревнует, тревожится, что новорожденному достанется вся родительская любовь и ласка, он сейчас совершенно невыносим, но Элизабет закрывает на все глаза, чтобы не нарушать его душевного равновесия. Тэд выглядит совершенным идиотом от радости. Человеку его лет так гротескно переживать отцовство просто абсурд. Но это его первенец, так что, полагаю, состояние вполне объяснимо. С каждым когда-то это случается впервые.

— Что случается? — пробормотал Адам с набитым ртом.

— Ты понимаешь, о чем я. Дом, очаг.

— Это не твое?

— Вряд ли.

— И никакой зависти к сестре?

— Ты смеешься?

— Ты бы скорее спала со всеми подряд.

— Как гнусно, Кэйвано, — сказала она, обидевшись. — Не один ты такой грамотный, я тоже читаю газеты и, наверное, в курсе. Во всем белом свете уже давно никто не спит со всеми подряд, если, конечно, он не тронулся.

— Это, должно быть, здорово противоречит твоему стилю?

— Наоборот, — холодно отрезала Лайла, — я всегда была очень разборчива в выборе партнеров по сексу.

— Но никогда не сокращала их количество до одного.

— По-моему, посвятить всю жизнь одному — довольно скучное занятие.

Он фыркнул, вытер губы салфеткой, а затем бросил ее в пустую тарелку.

— Ты не съел тапиоку, — упрекнула Лайла, в душе обрадованная тем, что все остальное с тарелки бесследно улетучилось.

— Терпеть не могу тапиоку, и Пит прекрасно это знает. Таким образом он мстит мне.

— Ну и что ты с ним сделаешь? — усмехнулась она. — Изобьешь?

— Очень смешно. — Чтобы не заводиться, он закрыл глаза и откинулся на подушку. — Ладно, я поел. Давай отсюда.

— Как, уже? Не так сразу.

Его глаза распахнулись.

— Ты же обещала убраться, как только я поем.

— Ну, я просто забросила удочку. Ладно, не стоит так злиться. Самое интересное еще только-только начинается.

— Сильно сомневаюсь.

Она забрала поднос с коленей Адама и тут же распахнула дверь.

— Пит, мы готовы! — позвала она. Ее голос отозвался эхом.

— К чему это мы готовы? Послушай, я поел, по-моему, с меня хватит.

— Нет, не будем медлить, начнем прямо сейчас.

— Начнем что?

— Страстный роман.

Адам испуганно уставился на нее.

Она весело рассмеялась:

— Заманчиво, не правда ли? Вообще-то мы начнем нашу физиотерапию.

— Какого черта! От нее никакого толку. Так унижаться, да еще в твоем присутствии! Пит, убери отсюда это дерьмо. Что в этих коробках?

— Портативное физиотерапевтическое оборудование.

— Вынеси его вон.

— Скоро эта спальня превратится в спортзал. Передай мне эту отвертку, Пит.

— Пит, если ты дорожишь своей работой, если дрожишь за свою азиатскую задницу, ты не посмеешь ослушаться… Так, Пит, ты уволен, Пит, я не шучу, ты слышишь меня? — Затем Адам упрямо и спокойно произнес: — Я ни до чего не дотронусь. Я все сказал, эй, вы, оба! Напрасно стараетесь!

— Да заткнись же ты наконец! — завопила Лайла, поцарапав отверткой ладонь. — Смотри, что я из-за тебя наделала!

— Это мой дом, — нетерпящим возражений тоном изрек Адам, взяв себя в руки. — Я не нуждаюсь в ваших услугах, мисс Мэйсон. Мне они просто ни к чему. И ты тоже.

— Ничего не поделаешь, я уже тут.

— Ты уволена.

— Разве я не сообщила о том, что ты не вправе уволить меня? Нет? О, это одно из условий договора. Пит, подержи-ка эту трапецию, пока я закреплю ее на стене. Чуть выше. Вот так.

Адам кипел от ярости и негодования, пока они с Питом устанавливали трапецию и два блока за его кроватью.

— На сегодня все, — заключила Лайла, отступая назад, чтобы полюбоваться творением своих рук. — Остальное нам понадобится позже, так что пусть полежит внизу до лучших времен. Спасибо, Пит. — Она поцеловала его в лысеющую макушку. — На сегодня ты свободен.

— Не слишком ли много суеты, — хмыкнул Адам, когда за Питом закрылась дверь.

— Уйма людей отдали бы все за трапецию над кроватью!

Улыбка не тронула его лицо, наоборот, гнев вспыхнул в нем с новой силой. Лайла вздохнула.

— Итак, шутки в сторону. С помощью этой трапеции ты сможешь переносить вес своего тела и уменьшать давление в любой точке организма. При условии, что тебе не жаль вдруг расстаться со своими пролежнями. — Она задорно улыбнулась, но его лицо оставалось каменным. — В любое время, стоит лишь захотеть, ты сможешь поупражняться — покачать торс и руки — с помощью блоков. Так мы убьем сразу двух зайцев: во-первых, устав от физической нагрузки, ты забудешься здоровым сном. Во-вторых, у тебя наверняка разыграется аппетит. Как только наскучит заниматься с блоками, принесу тебе несколько гантелей.

— Ты и меня, видно, причисляешь к ним — тупым гантелям. Все это бесполезно. Я хочу только одного…

— Надуть губы, ныть, роптать, смотреть волком, погрязнуть в жалости к себе, потому что ты наконец нашел то, что не покупается.

— Да! — прошипел он. — А почему бы и нет! — Он сердито махнул рукой, указав на свои безжизненные ноги. — Посмотри на меня!

— Как раз это я и собиралась сделать, — заметила Лайла спокойно.

Не успел он и глазом моргнуть, как она уже сдернула простыню.

Адам прямо-таки задохнулся от неожиданности. Лайла на мгновение застыла как вкопанная, сумев, однако, скрыть свое волнение. На своем веку она повидала немало людей всех возрастов в разной физической форме, разного роста и пропорций. Но никогда ей не встречалось совершенное, достойное резца греческого ваятеля или кисти живописца тело. Давид Микеланджело — да и только! Но более мужественный и загорелый. Ей нестерпимо захотелось потрогать мягкие темные волосы на его коже.

Ясно, что он несколько дней голодал, — слегка выпирали ребра и провалился живот. Но до несчастного случая он много занимался спортом: развитые мышцы бедер и икр не позволили бы усомниться в этом. Он удовлетворил бы даже самую требовательную женщину, даже самую взыскательную поклонницу мужской красоты.

— Превосходно, — произнесла Лайла, изо всех сил стараясь изображать безразличие. — Теперь понятно, почему ты так расстроен: великолепные, послушные прежде мышцы сейчас тебе не подвластны.

Она накинула на его чресла белое спортивное полотенце.

— Давай приступим.

— К чему?

— К тому же, что пытались проделать трое предыдущих терапевтов, пока ты не выставил их вон. Я стану массажировать каждый сустав, выворачивая его в разные стороны настолько, насколько это возможно.

— Да, действительно, каждый из них таким образом напрасно терял время.

— На сей раз это мое время. И едва ли пустая трата, потому что мне за него хорошо заплатят. А тебе все равно деваться некуда, так не лучше ли лежать спокойно и не молоть языком попусту.

Последние слова Лайлы заглушили его краткие ругательства, в которые он вложил всю свою боль и беспомощность, несмотря на недвусмысленность этих скабрезностей.

Она неодобрительно посмотрела на него:

— Извини, но ты еще не в форме. Ты лишен потрясающего наслаждения. Впрочем, боюсь, что как только потенция восстановится, ты меня не захочешь. Ты считаешь, что уже ненавидишь меня, но то ли еще будет, когда мы перейдем к ПНП.

— Это что еще за дьявольщина?

— Психоневрологическая помощь.

Его глаза вспыхнули темным огнем.

— Звучит отвратительно.

— Ничего особенного. На сегодня достаточно и пассивных упражнений в кровати, но приготовься с завтрашнего утра начать упражняться стоя, и затем последует перевод на кушетку.

— Упражнения стоя?

— На наклонном столе. Тебе не впервой, я знаю, так что не надо немых сцен.

— Ненавижу эту чертову штуку.

— Веселого мало, согласна. Но это улучшает кровообращение, ты же не хочешь, чтобы твоя кровь застоялась. Кроме того, подобного рода упражнения способствуют нормализации мочеиспускания. Опять вернуться к катетерам?! Ведь при полной неподвижности вероятны любого рода инфекции, образование песка, камней и прочие заболевания, вроде этого.

— Неужели нельзя поговорить о чем-нибудь другом? — спросил он, вдруг побледнев.

— Конечно, можно. Что тебя интересует?

— Ничего.

Встав у кровати, Лайла взяла его правую стопу в руки и начала вращать негнущийся шаровой сустав.

— Как часто Пит переворачивает тебя?

— Вообще не переворачивает.

— Ты запретил ему?

— Да. Это унизительно.

— Тебя надо переворачивать каждые два часа.

— Ха-ха.

— Неудивительно, что у тебя пролежни на спине. Отвергая из мальчишеского упрямства необходимую помощь, ты только вредишь себе и усугубляешь болезнь.

— Я привык обходиться без посторонней помощи.

— Самоуверенный супермен.

— Что в этом плохого?

— При данных обстоятельствах это глупая и вредная позиция. — Но, увидев, что он готов возразить, она быстро добавила: — Однако, если ты хочешь оставаться независимым, научись поворачиваться на кровати сам. — И заметив, что заинтересовала его такой возможностью, пояснила: — Вот тут-то и пригодится трапеция. Если тебе стыдно ею пользоваться в чьем-либо присутствии — попрактикуйся в одиночестве, дело пойдет на лад. Чувствуешь что-нибудь?

— Нет.

Она обошла вокруг кровати и принялась за другую ногу.

— Может, поговорим об этом?

— О чем?

— О несчастном случае.

— Нет.

— Очень жаль, что твои друзья погибли.

— Мне тоже, — сказал он тихо, закрывая глаза, — но, им, похоже, легче, чем мне.

— Ну и глупость же ты сморозил! Ты что, и вправду думаешь, что лучше было бы умереть?

— Да, — выдохнул он резко, — лучше, чем оставаться несчастным и никчемным калекой на всю жизнь.

— Почему на всю жизнь? Твой позвоночник цел. А я знаю людей с переломом позвоночника, которые выкарабкались и далеко не беспомощны. Работают, творят, создали семьи: все зависит от тебя, от позиции.

— За лекцию платить дополнительно?

— Нет, она предоставляется бесплатно глупым, невежественным людям с искаженным пониманием сути вещей. Весьма вероятно твое полное выздоровление, хотя, возможно, пройдет много времени.

— А где гарантии?

Она склонила голову набок и, немного помолчав, укоризненно посмотрела на него.

— Никто не застрахован от опасности, Кэйвано. К тому же, по словам Элизабет, ты любишь рисковать. Ты питаешь фатальное пристрастие к испытаниям судьбы не только в области альпинизма, но и в бизнесе тоже. Не ты ли выкупил недавно, вопреки мнению членов твоего совета, сеть обанкротившихся отелей в Нортвесте? И не обернулось ли все самым лучшим образом?

— Просто повезло.

— Ты уже распрощался с удачей?

— А как бы ты на моем месте?

— Пожалуй, благодарила бы судьбу, что не арендую место в гробу.

Он отвернулся, ругнувшись при этом.

— Сколько на это понадобится времени?

— Может, недели, а возможно, и месяцы.

— Я спрашиваю про то… что ты делаешь сейчас.

— Час.

— Черт!

— Больно?

— Нет. Хотелось бы мне, чтобы было больно!

— Мне тоже, Адам.

Он резко повернул голову и гневно уставился на нее:

— Не смей жалеть меня!

— Жалеть? И в голову бы не пришло ничего подобного. Тебе хватает собственной жалости, ты предаешься ей с величайшим наслаждением. Моей тебе уж точно не потребуется.

Она продолжала методично массировать сустав за суставом. Казалось, его дух существует независимо от тела. То, что не вышло из строя из-за несчастного случая, он держал в бездействии умышленно. Адам почти все время лежал с закрытыми глазами, отвернувшись и не проявляя никакого интереса к тому, что она делает. Когда же наконец он поднял на нее глаза, в них явно сквозила неприкрытая враждебность.

— На сегодня довольно, — подытожила Лайла. — Конечно, пока еще сохраняется определенная неподвижность, особенно нижних суставов, но это лишь из-за твоей преступной халатности по отношению к своему собственному организму, а никак не в результате несчастного случая.

— Благодарствую, Маркус Уэлби. А теперь вали отсюда и оставь меня в покое!

— Еще бы, я изнемогаю от усталости.

— Забери весь этот хлам с собой. — Он кивнул в сторону металлической тележки, которую Пит прикатил раньше.

— Это? — уточнила Лайла с невинным видом. — Пусть останется. Она нам завтра пригодится.

Девушка сняла полотенце и снова накрыла Адама простыней. Едва она наклонилась ее расправить, как Адам точным рассчитанным движением схватил Лайлу за руку. Его руки на удивление ничуть не ослабли за время болезни, пальцы по-прежнему были такими же ловкими. Он вцепился в нее мертвой хваткой.

— Значит, хочешь, чтобы я что-нибудь почувствовал? — спросил он, скабрезно ухмыльнувшись. — Почему же тогда медлишь и не стараешься сделать все от тебя зависящее?

— Что именно?

На его губах заиграла ослепительная улыбка. Он двусмысленно подмигнул, словно на что-то намекая.

— Давай, Лайла не робей! Не сомневаюсь, маленькая темпераментная сучка, каковой ты являешься, не преминет выкинуть что-нибудь этакое, что благоприятно на мне скажется, какую-нибудь невинную шалость, которая даже мертвеца на ноги поднимет. Почему бы тебе не рассмотреть как следует мое мужское достоинство, не уточнить все размеры в предвкушении грядущего удовольствия?

— Оставь меня!

Но вместо того, чтобы отпустить ее, он еще крепче схватил ее обеими руками и потянул к себе.

— Ты весь вечер сновала туда-сюда, как хозяйка, а я наблюдал за тобой и наслушался твоей раздражающей, бессмысленной болтовни до тошноты. Твой прелестный ротик явно предназначен для чего-то более полезного, чем выдавать дурацкие шуточки. Ну-ка посмотрим, что ты еще можешь.

Он резко привлек ее и крепко поцеловал. С необыкновенной искушенностью он языком раскрыл ее губы и скользнул в рот. Пальцами одной руки он пробежался по ее шее, в то время как другой уже тянулся к груди. Какое-то время он настойчиво ласкал ее через свободный лиф саронга, затем, поддавшись внезапному импульсу, мгновенно просунул руку в глубь манящего выреза, прикоснулся к соску.

Лайла с трудом высвободилась из его объятий и отпрянула. Поправив платье и отбросив со лба волосы, она пыталась прийти в себя. Ее рот был влажным и все еще чувствовал ожог поцелуя. Лайла облизнула вспухшую и оцарапанную нижнюю губу. Восхитительный вкус!

Тут она полностью лишилась присутствия духа.

— Придется прибегнуть к более сильным средствам, нежели непристойные предложения, чтобы отпугнуть меня, мистер Кэйвано. Вы, как несовершеннолетний щенок, действовали вовсе не оригинально. Такое поведение абсолютно типично для жизнеспособного мужчины в подобной ситуации и ставшего сексуально озабоченным, только чтобы доказать самому себе, что он все еще мужчина. Можешь вести себя преотвратно и пасть как угодно низко. Меня ты не поломаешь.

Он в бешенстве заколотил кулаками по матрасу.

— Почему прислали именно тебя? Боже мой, ты же возглавляешь список людей, которых мне бы хотелось видеть меньше всего.

— Наоборот, дружок, ты посвятишь мне ровно столько времени, сколько мне понадобится.

— Погоди, все закончится, — скорее прорычал, чем произнес он, — и я лично вышвырну тебя из моего дома.

В глазах Лайлы вспыхнули шальные искорки.

— Я слышала, ты собирался навсегда остаться беспомощным калекой? — Она хрипло рассмеялась над незадачливым пациентом — он только что сообразил, что сам себя загнал в ловушку. — Подумай хорошенько. Чтобы вышвырнуть меня отсюда, придется здорово поработать. Спокойной ночи, чемпион.




3


Предложение Адама вовсе не казалось отталкивающим. Неожиданно для самой себя оно ее взволновало. Отчего бы не посидеть у него на коленях, это скорее эротично, чем грубо.

Для нее отнюдь не новостью было то, что пациенты-мужчины нередко отпускали сальные шуточки и предлагали непристойности, как бы мучительно пытаясь преодолеть свой комплекс неполноценности. Обычно она практически моментально ставила их на место резким ответом или обезоруживающей шуткой. Но сейчас, десять часов спустя, слова Адама все еще звучали у нее в ушах. И это ее тревожило.

Мало того, еще и озадачивало. Как могло случиться чтобы мужчина, неподвижный, беспомощный, вызвал у нее какие-то эмоции!

Почему ей показалось, что сегодня утром она ощущает все более обостренно. Неужели под влиянием окружающей тропической экзотики? Бали Хаи и в подметки не годится шикарному убежищу Кэйвано. Из окна открывался великолепный вид: горный пейзаж, возбуждающий яркими красками; целительный воздух благоухал опьяняющими запахами Полинезии. Дом выглядел шедевром загородной архитектуры, что придавало первостепенную значимость необычной перспективе вдали от лепных стен и огромных окон. Гармония эклектики особняка Кэйвано отражала разнообразие интересов и вкусов хозяина.

Хотя роскошь обстановки и располагала к праздности, Лайла не считала ее единственной причиной своей необычной чувственности. Кроме того, даже в мыслях невозможно допустить, что виновник этого Адам Кэйвано.

Он ей не нравился. Совсем. Когда Элизабет впервые проявила к нему интерес, Лайла попыталась предостеречь ее. Подобные ловкачи привыкли приказывать: «Прыгай!» — и целая армия подчиненных тут же наперегонки бросается выполнять приказание. Не только на его счет в банке, но и на природное обаяние, и на голливудскую внешность слеталось множество ветреных женщин. Вечный плейбой. Его общеизвестные романтические связи вызывали лишь презрительную усмешку Лайлы. Мужчины, вроде Адама Кэйвано, конечно, никогда не привлекали ее.

Впрочем, как и у всякого человека, у него все-таки были и свои плюсы. Он щедро поддерживал многочисленные благотворительные акции. Он, словно рыцарь в сияющих доспехах, лично финансировал расширение сети магазинов Элизабет. Не будь его помощи, она никогда не решилась бы пуститься в такую авантюру — рискованное, но потенциально прибыльное предприятие.

Несмотря на это, Лайла всегда с подозрением относилась к его чудачествам и добродетелям, не раз повторяя Элизабет, что холеные типы, вроде него, всегда склонны к каким-нибудь порокам, подобно трещине внутри внешне совершенного бриллианта.

Так почему же тогда при одной только мысли о его поцелуе, внутри у нее все сжимается? Осматривая атрофированные конечности, она лишь хотела убедить его в своем равнодушии к мужской наготе. Но результаты неожиданно оказались обратными. Невероятно, но именно она-то и не может оправиться от впечатления. Причем совершенно не того, что ожидалось.

В течение всей ночи Лайла каждые два часа переворачивала его. Сначала все ее попытки натыкались на грубые, грязные ругательства и оскорбления. Она старалась не обращать внимания и силой перевернула его.

— Удобно?

— Иди к черту!

— Спокойной ночи.

— Пошла ты!

Потом посреди ночи она проснулась от неясного тревожного предчувствия и, спотыкаясь в темноте его апартаментов, услышала, как он стонет во сне.

— Адам! — тихонько позвала она. Перевернув его на спину, она заметила слезы на его щеках.

— Пьер! — взволнованно звал он. — Алекс?! Отзовитесь! О Боже, только не это! Я не могу их отыскать. Почему они молчат?

Лайла снова перевернула его, теперь уже на другой бок, подоткнула простыню и отошла. Адам продолжал бредить, и Лайла не уходила до тех пор, пока его мучительное бормотание не стихло и дыхание не выровнялось. Позже он спал или притворялся спящим, когда она еще несколько раз переворачивала его.

Каждый раз, дотрагиваясь до него, ощущая тепло его кожи, она испытывала странное ощущение в нижней части живота.

Идиотизм! Невероятно! Это у нее-то дрожат поджилки из-за какого-то мужчины! А уж из-за Кэйвано и подавно. Чистой воды идиотизм.

Натянув белые шорты и белую тенниску с вышитым шелком громадным красным цветком гибискуса спереди, Лайла покинула спальню.

— О, Пит, дай Бог тебе здоровья! — воскликнула она, уловив на кухне аромат свежесваренного кофе.

Широко улыбнувшись, Пит подал ей чашку дымящегося кофе. Лайла отказалась от сахара и сливок и, прихлебывая горячий кофе, села за стойку.

— Ветчина, яйца, блинчики? — предложил Пит.

— Спасибо, нет. Лучше фрукты. — Прямо перед ее приходом Пит как раз наполнял блюдо дольками манго, папайи и ананаса. — И ломтик тоста, пожалуйста. Что нового наверху?

— Употребил судно. Заявил, больше не хочет им пользоваться.

Лайла довольно посмеялась, поглощая свой легкий завтрак.

— Прекрасно. Может, это сподвигнет его прибегнуть к помощи кресла-каталки и он станет самостоятельно ходить в туалет. — Она смахнула крошки. — Спасибо. Пора приниматься за дело. Поднос уже готов?

Она отказалась от помощи Пита и сама понесла завтрак наверх. Предупредив стуком о своем появлении, Лайла сразу же распахнула дверь.

— Доброе ут… — она осеклась и тут же бросилась к кровати, едва успев поставить поднос. — Боже, что с тобой?

Лицо Адама исказилось от нестерпимой боли. Испарина обильно покрывала лоб, побелевшие от напряжения губы приоткрылись, обнажив стиснутые в ярости зубы.

— Левое бедро… Судорога… — еле-еле выдохнул он.

Лайла, откинув простыню, бегло осмотрела бедро, дотронулась до сведенной судорогой мышцы.

— Спастичность, — заключила она и принялась ловко массировать ногу.

Адам дважды вскрикнул от боли.

— Дать болеутоляющее?

— Нет. Ненавижу собственную слабость.

— Смири гордыню. Прими, помогает…

— Никаких таблеток! — взорвался Адам.

— Хорошо, — прокричала она в ответ. Слава Богу, ее прикосновения не были столь резки, как голос. Лайла терпеливо продолжила процедуру, бедро отпустило, расслабилось и его лицо.

— Спасибо, — произнес он, медленно открывая глаза. — Вот черт. Это было… Что ты так улыбаешься?

— Ты что, сдурел? Это же чудесно, ты, балда. Мышцы оживают!

Он непонимающе уставился на нее. Когда наконец до него дошел смысл ее улыбки, Адам тоже широко улыбнулся в ответ.

— Что это за чертова спастичность?

— Весьма вероятно, это первый признак того, что отек прошел и давление на позвоночник уменьшается, что, в свою очередь, воздействует на твои мышцы. Чувствуешь? — Она ущипнула голую ляжку.

Адам зло сверкнул глазами.

— Тебе повезло, что я чувствую лишь прикосновение.

— А давление чувствуешь?

Он кивнул.

— А тут? — Она надавила чуть выше колена.

— Ничего.

— Здесь? — Она пробежала пальцами по ступне.

— Ничего.

— Не падай духом. Сначала оживет бедро, затем восстановится чувствительность ноги. Как насчет правого бедра? — Она легонько царапнула его.

Адам молчал. Она подняла глаза и внимательно проследила за его взглядом: он пристально смотрел на ее руку поверх своего бедра.

— Давление, — ответил он, резко потянув на себя простынь.

Лайла тотчас отвернулась.

— Великолепно, потрясающие новости. Даже если придется потерпеть судороги. Надо интенсивнее проводить лечение, упорнее и чаще работать, — деловито продолжила она. — Я извещу доктора Арно, думаю, ему будет небезынтересно. Пожалуй, позвоню ему, пока ты завтракаешь. — Лайла поставила поднос ему на колени и, прежде чем он что-либо успел сообразить, выскользнула из комнаты.

Пит уже навел порядок в ее спальне; она подошла к телефону и набрала номер. Но вовсе не доктора Арно из Гонолулу.

— Привет, Тэд. Это Лайла.

— Привет! Как дела? Все нормально?

— Не строй из себя благодетеля, устроил мне веселую жизнь! У меня совсем не то настроение, я просто в бешенстве из-за твоих фантазий.

— В бешенстве? Из-за меня?

— Без сомнения, вы сговорились.

— То есть, Лайла?

— Черт побери, не прикидывайся, ты все прекрасно понимаешь. Из-за вас с моей старшей сестричкой я вляпалась в историю и оказалась пленницей на острове с этим двойником Конрада Хилтона.

— Ну так уж и пленницей. Ну так уж и обыкновенный остров. Говорят, Мауи просто великолепен, меня всегда туда тянуло. Может, следующим летом мы возьмем детей…

— Тэд! — Сосчитав про себя до десяти, Лайла твердо сказала: — Я передумала, мне не нужна эта паршивая работа. Он просто исчадие ада. Гораздо хуже, чем я предполагала. Сплошные оскорбления — устные и физические.

— Физические? Как может парализованный человек физически оскорбить?

«Он целовал меня до звона в ушах». Конечно, об этом она промолчала. Но, смешавшись, в конце концов выдавила:

— Он запустил в меня стаканом.

— И попал?! Элизабет, скорее, это Лайла. Адам бросил в нее стакан.

В трубке зашуршало, затем затрещало. Пока сестра брала в руки аппарат, Лайла услышала вопли Мэтта: «Дайте мне поговорить с тетей Лайлой! Я хочу!» Родители для порядка зашикали на него, и наконец раздался встревоженный голос Элизабет:

— Адам запустил в тебя стаканом? Невероятно, это вовсе на него не похоже.

Лайла тихо выругалась, затем голосом сестры повторила всю фразу и продолжила:

— Я ведь говорила тебе, Элизабет! В таких случаях все личные качества мужчины меняются. По крайней мере временно и в основном к худшему. Во-первых, Кэйвано мне всегда был неприятен. И определенно и безоговорочно не нравится сейчас.

— Слушай, этот инцидент со стаканом, должно быть, ты его спровоцировала. Чем, что ты такое выкинула?

— Ну спасибо!

— Ладно, мне лучше, чем кому-либо, известно, какая ты скандальная особа временами.

— Я вела себя согласно профессиональной этике. И вообще ни разу не скандалила с тех пор, как приехала сюда. — Перед глазами Лайлы немедленно всплыли эпизоды с салат-баром и театральным жестом срываемой простыней, но, принимая во внимание остальное, все сказанное сестре в основном соответствует действительности. — Этот человек совершенно несносен, ситуация — просто нет никакой мочи. Я согласилась лечить Кэйвано в больнице, с персоналом, который служил бы буфером между нами. Но оказаться с ним один на один — совершенно другое дело. Ты силой принудила меня. И я хочу домой. Сегодня. Прямо сейчас.

— Что нового? — Лайла услышала голос Тэда.

— Она хочет домой.

— Я так и знал. Огонь и вода: они не совместимы, Элизабет.

— Но она самый лучший терапевт из всех, кого я знаю. А Адам наш лучший друг. Слушай, давай ты поговоришь с ней. Она разозлилась — думает, что я пытаюсь ею командовать.

Лайла закатила глаза и нетерпеливо застучала ногой по полу. Как только трубка оказалась у Тэда, она тут же с сарказмом выпалила:

— Я не ребенок, тоскующий по родителям и рвущийся домой из летнего лагеря, Тэд. Элизабет, конечно, всегда оставалась старшей сестрой, но если уж кто кем и распоряжался, так только я. Впрочем, она совершенно права, я страшно разозлилась, просто невероятно зла. Поездка на Мауи не предусматривалась договором.

— Ну неужели все так плохо?

— Я и не утверждаю, что все. Дом смахивает на дворец султана. Здесь живет милый, забавный человечек, смесь ангела и раба. Он находит меня восхитительной и всячески старается услужить. — Она вздохнула. — Во всем виноват он. Казанова Кэйвано. Лечение пациента в таком состоянии требует выносливости, выдержки и безграничной терпимости. Короче говоря, я не могу терпеть Адама Кэйвано.

— Отбрось личное, Лайла. Ты нужна ему.

— Это не моя прихоть. Он со своей стороны категорически против моего пребывания. Поверь мне. С ним чуть не случился удар, когда я неожиданно здесь вчера появилась. Мы просто терпеть не можем друг друга… Да, впрочем, и никогда не могли.

— Подожди по крайней мере день или два.

— Но…

— Вообще-то ему лучше?

Лгать не имело смысла, и Лайла вкратце описала состояние Адама, включая мышечную судорогу как признак того, что дело идет на поправку.

— Замечательно, черт возьми! По-моему, прекрасная новость! — Он тут же пересказал все Элизабет. — Итак, вы уже делаете успехи. Только не падай духом. Адам скоро перестанет беситься. Он втянется в лечение.

«Но освоюсь ли я, привыкну ли бесстрастно дотрагиваться до него? — вот в чем суть проблемы и причина этого звонка». Адам отнюдь не единственный мужчина, кто приходил в смятение при виде ее изящной руки, покоящейся на покорной плоти. Это смущало и будоражило ее гораздо сильнее, нежели любой его каприз или неожиданная вспышка гнева.

— Неужели ситуация настолько обострилась, что тебе никак не продержаться хотя бы пару дней? — с мольбой простонала Элизабет, когда Тэд передал ей трубку.

Лайла вздохнула, сдаваясь.

— Наверное, продержусь. Но сегодня же начни искать замену. Свяжись с больницей. Уверена, мой шеф предложит тебе целый список опытных терапевтов. Желательно прислать мужчину. — Ни одна женщина, даже непробиваемый «синий чулок», не сможет устоять перед его физическим совершенством.

— Посмотрим, что можно придумать, — упавшим голосом ответила Элизабет.

— Сегодня, Лиззи! Найди мне замену.

— Трудная задача.

— Постарайся!

— Ладно!

— Кровь из носу!

— Ладно!

— Я не шучу, Элизабет. Вряд ли тебя устроит, если я поставлю его на ноги, а он проведет остаток жизни в тюрьме за убийство лечащего врача. Я рада, что ты находишь это смешным.

В сердцах Лайла швырнула трубку. Она даже не поинтересовалась самочувствием Элизабет, но если та настолько зашлась от хохота, то, видимо, чувствовала себя великолепно. Вряд ли Лайле стоило рисковать своей профессиональной репутацией из-за сиюминутного желания бросить Адама в его теперешнем состоянии. Очевидно, не позднее чем через несколько дней она спокойно отбудет и с ним станет возиться кто-нибудь другой. Пока же ей придется обуздать себя и работать с полной отдачей, но по возможности держать дистанцию.

В таком прагматическом расположении духа Лайла вернулась к Адаму.

— Отлично, на аппетит жаловаться не приходится. — Она убрала пустой поднос с кровати.

— Что доктор?

— Доктор?

— Ты ведь ему звонила?

— А, да, его еще нет на месте.

— Он всегда появляется рано утром.

— Видимо, у него обход.

— Он сказал тебе что-то такое, что не следует мне знать, не так ли? — подозрительно спросил Адам. — Он сказал, чтобы ты не радовалась, потому что эта судорога ровным счетом ничего не меняет.

Уперев руки в бока, она вперилась в него взглядом.

— О Боже, да ты к тому же параноик!

— Тогда почему ты ничего мне не сообщаешь?

— Если хочешь знать, я вообще туда не звонила. Я разговаривала с Элизабет и Тэдом.

— Зачем это?

— Чтобы уволиться. — Неподдельное изумление на лице Адама заставило ее продолжить: — Разве ты не этого хочешь?

— Да, конечно, но…

— Что «но»?

— Ты вроде не из тех, кто не доводит дело до конца.

— Я и не бросаю начатое. Обычно. Но наше взаимное отвращение настолько велико, что, боюсь, это помешает выздоровлению.

— Тебе что, не достает профессионализма, чтобы отбросить личное?

За последние полчаса ей пришлось выслушать одно и то же дважды. В этот раз вызов исходил от Адама Кэйвано: высокомерие в легком наклоне головы, красноречивый упрек во всем его облике. В течение какого-то мгновения она сверлила его взглядом своих непокорных голубых глаз.

— Достает, черт побери. А ты, достаточно ли ты мужчина, чтобы лечиться, не оскорбляя меня?

— Не спорю, ты права.

— Никакого нытья. Никаких жалоб. Никаких истерик.

— Согласен.

— Порой ты будешь загибаться от боли, но я не остановлюсь.

— Я могу терпеть.

— Ты в самом деле хочешь снова ходить?

— Вопрос совсем не в том, чтобы снова ходить. Я жажду бегать, ходить под парусами и на лыжах и… забраться на эту чертову итальянскую вершину.

— Тогда нам предстоят недели, а может, и месяцы тяжелой работы. Придется терпеть и потеть сильнее, чем когда-либо в жизни. Прежде чем все закончится, ты побьешь рекорды выносливости и самообладания, о которых и представления не имел.

— Я готов.

Лайла осторожно спрятала улыбку. Его настроение и отношение к лечению изменилось на сто восемьдесят градусов. По крайней мере, хотя бы этого ей удалось добиться. Адам больше не производил впечатления раненого великана-людоеда, угрожающего свирепым рыком каждому, посмевшему посягнуть на его жалкий мирок.

— С чего начнем? — спросил он, нетерпеливо сверкнув глазами.

— С ванны.

— С чего, с чего?

— С ванны. От вас дурно пахнет, мистер Кэйвано.




4


Он скрестил руки на груди и пригнулся, словно готовясь к круговой обороне.

— Я не в состоянии вымыться даже под душем.

— Мы не будем перемещаться в ванную, я помою тебя в кровати.

Она подкатила больничную тележку, сняла с нее большой таз и отправилась в ванную, чтобы налить туда теплую воду.

— Пит поможет мне помыться.

— Это работа не для него.

— Ничего, если я скажу — справится.

— Я думала, мы договорились и ты не будешь больше ворчать и жаловаться, — ответила она, кряхтя от тяжести таза, наполненного до краев.

— Не думал, что наше соглашение подразумевает мытье в кровати.

— Естественно. Тебе следовало бы ознакомиться с перечнем процедур, отпечатанных мелким шрифтом.

— Взрослый мужик, моющийся в кровати, — это унизительно.

— Нет ничего более отвратительного, чем дурно пахнущий взрослый мужчина.

С выражением полного безразличия на лице она начала подкладывать под него полотенца. Он прекрасно владел верхней половиной туловища, но ей пришлось приложить некоторое усилие, чтобы приподнять ему ноги.

Чтобы как-то сгладить неловкость ситуации, она спросила:

— Мыло ты, конечно же, предпочитаешь дорогое?

— В ванной, — буркнул он.

— Просто великолепно. — Покидая ванную, она нарочито вдохнула неповторимый аромат изысканного мыла. — Изумительный запах и не сказать чтобы резкий.

— Безмерно счастлив тебе угодить, — саркастически заметил он.

— Одеколоном ты тоже пользуешься?

— А как же.

— Тогда подушись, как побреешься.

— Побреешься?

— Предпочитаешь, чтобы я…

— Нет-нет, — поспешил ответить он.

— Не перестаю удивляться, почему ты до сих пор пренебрегал своим туалетом. — Она улыбнулась приторной, неестественной улыбочкой. — Или ты спишь и видишь, как бы превратить эту скудную щетину в длинную бороду?

Атмосфера накалялась, грозя перейти в зловещее молчание, пока Лайла, ловко отвернув простыню умелыми движениями, намыливала губку до появления обильной пены. Покончив с этим, Лайла принялась за его ногу. Намыливая пальцы, она попыталась разрядить обстановку.

— Щекотно?

— Очень смешно.

— Да ладно, Кэйвано, не кисни ты так.

— Паралич — веселая штука, а?

Она неодобрительно отнеслась к его выпаду.

— Отчего не посмеяться, ведь это не больно. И к тому же небесполезно. Твои пальцы обычно реагируют на щекотку?

Он повернулся к ней и смерил ее долгим и тягучим взглядом. Таким обжигающим, что будь гибискусы на ее майке живыми, они бы наверняка завяли.

— Когда вернешь меня к жизни, может быть, узнаешь, — с расстановкой протянул он, придав голосу игривый оттенок.

— Вряд ли тебя тогда устроит ванна в постели.

— Я и не мечтаю об этом. Мои пальцы сгодятся на что-нибудь поинтереснее.

— Это на что же?

В ответ прозвучали названия сексуальных игр.

Лайла застыла с губкой в руках на несколько секунд, прежде чем решиться ее прополоскать. Адам улыбался, как мартовский кот.

— Какой разврат, — кисло отозвалась она.

— Зато весело.

— Не считаю нужным выслушивать непристойности, мистер Кэйвано. В нашем договоре об этом нет ни слова.

Она насухо вытерла ногу и прикрыла простыней, затем приступила к следующей.

— Почему?

— Мне не доставляет удовольствия обсуждать свою личную жизнь с пациентами.

— Боишься возбудить?

— Вот именно.

Он некоторое время пристально разглядывал ее, она же ни на минуту не прервала свое занятие.

— Никак не возьму в толк, как это вы с Элизабет выросли абсолютно непохожими.

— Очень многие сразу признают нас сестрами.

— Это семейное сходство, — задумчиво предположил Адам, — но этим все и заканчивается. Вы разные, как день и ночь.

— Отнюдь, мы обе блондинки с голубыми глазами.

— Да, но она изящная, женственная, душевная, а ты…

Лайла укрыла простыней его ноги с любопытством уставилась на Адама.

— Какая?

— Смелая, дерзкая и агрессивная.

— Подобно Халк Хоган. Премного благодарна. — Она начала обтирать его правую руку мыльной губкой.

— Я не хотел тебя обидеть.

— Неужели?

— Нет, правда. Очевидно, многие находили твою экстравагантность привлекательной.

— Теперь я еще и экстравагантна, — буркнула она, искривив рот в одну сторону, как комик, бросающий ремарку в публику.

Адам засмеялся.

— Впервые я увидел тебя в черных облегающих брюках из кожи к в сапогах до колен. А за ухом у тебя торчало перо. Ты не находишь этот наряд экстравагантным?

— О, эта моя любимая одежда, — сказала она в свое оправдание. — Однако в тот день я оделась так по просьбе пациента.

— Мужчины?

— Само собой. Он мотогонщик, покалечился на соревнованиях. Я решила своим видом его подбодрить.

— Ну и как?

— Что?

— Удалось? — В голосе Адама пропали шутливые нотки, а лицо посерьезнело.

Это не ускользнуло от ее внимания, впрочем, она ответила утвердительно и без тени смущения:

— Ты всегда прибегаешь к крайностям, когда речь идет о самочувствии твоих подопечных-мужчин?

Похоже, Адам вменял ей в вину подобное поведение, и девушка сочла за лучшее проигнорировать его упрек.

— Я одинаково внимательна ко всем своим пациентам, — ответила она спокойно.

— Да? — Он поймал ее руку. Она с удивлением ощутила под своей ладонью гулкие и сильные удары.

На протяжении всего разговора Лайла, ни на чем не заостряя внимания, мыла его почти автоматически. Теперь же взгляд ее упал на густые черные волосы на его груди, влажные и курчавые, и вдруг оказалось, что соски мужчины слегка побурели и сократились.

Сколько еще времени длилась эта беседа? Как долго, увлеченная своим занятием, она касалась его груди? И кто получал от этого большее удовольствие — он или она?

Его тихий голос привел ее в чувство. Лайла с усилием освободила руку и, быстро прополоскав губку, протянула Адаму.

— Давай, продолжай — уши, шею и… ну и все остальное, сам знаешь. Вот полотенце. Я оставлю тебя на минуту, пойду поменяю воду.

Она так быстро катила тележку с тазом к ванной, что грязная вода расплескивалась через край во все стороны. Руки Лайлы дрожали, ноги подкашивались. Она вновь наполнила таз и тактично кашлянула, давая знать, что возвращается.

Адам едва успел вытащить руку из-под простыни. Лайла совсем смешалась и избегала его взгляда, когда забирала губку и прополаскивала в свежей воде.

— Перейдем к спине.

— Там все в порядке.

— Ты вроде говорил про пролежни.

— Я лгал, чтобы тебя разжалобить.

— Ты и сейчас меня обманываешь.

— Откуда ты знаешь?

— Послушай, чемпион. — Лайла нетерпеливо переступила с одной ноги на другую. — Все это кончится плохо, и ты не избавишься от пролежней, если их не промыть и не обработать антисептиком. — Девушка помахала серебристым тюбиком перед лицом Адама. — Ну, будем ждать воспаления?

— Ладно-ладно, кантуй.

— В следующий раз попрошу избавить от препирательств.

Тело Адама отнюдь не представляло собой гору мышц, но высокий и стройный, он отяжелел без движения и доставил Лайле немало хлопот при попытке перевернуть его. Она выразительно присвистнула: сочащиеся язвы на спине и ягодицах — зрелище не для слабонервных.

— Спасибо, — сухо сказал он.

— Не сочти за условный сигнал, Кэйвано. Это просто бяка.

— Новый медицинский термин?

— Нет, мое собственное определение отвратительного, омерзительного, уродливого.

— Тебе не помешало бы заняться своими манерами.

— Мне надо заняться твоей спиной. Будет больно — кричи.

Кричать он не кричал, но беспрерывно ругался, пока она промывала и обрабатывала язвы, а затем обильно смазывала мазью.

— Сам виноват, — подытожила она после очередной порции ругательств, — надо было не пренебрегать помощью Пита, пусть бы переворачивал тебя как можно чаще. Ну да ладно, теперь пользуйся трапецией.

— Я уже пытался сегодня утром.

— Хороший мальчик. Медаль тебе за это.

— Ты закончила? — Он бросил тяжелый угрожающий взгляд через плечо.

Лайла задорно подмигнула.

— Закончила — что? Лечить язвы или любоваться твоей маленькой попкой?

— Лайла! — взревел он.

Она легонько шлепнула его пониже спины, стараясь не задеть пролежни.

— Расслабься. У меня и в мыслях не было тебя насиловать. Этот шрам тебя не беспокоит? — Она осторожно исследовала рубец, но нашла свои опасения беспочвенными.

— Он чешется время от времени.

— Ты это чувствуешь?

— Да.

— Хорошо. Думаю, со шрамом проблем не будет. Будущим любовницам, возможно, он даже покажется привлекательным.

— Безумно рад. На этом все?

— Нет, я собираюсь помыть тебе спину. Думаю, ты получишь массу удовольствия.

Он не замедлил глубокими вздохами и постаныванием подтвердить ее предположения.

— Надеюсь, эти томные звуки и довольное мычание полностью соответствуют твоему состоянию, — заметила она минутой позже, вытирая спину. — Как насчет крема?

Лайла выдавила крем на ладонь, растерла кончиками пальцев и начала массировать спину.

— Восхитительно. Немного… ага, здесь… м-м-м.

— Можно подумать, ты кончаешь, — поддразнила его Лайла.

— По сравнению с моими недавними ощущениями — пожалуй.

Она улыбнулась и заработала интенсивнее, заскользила пальцами вниз, повторяя совершенные изгибы. Ни жиринки, ничего лишнего. Литое, упругое тело оживало под ее руками.

— Лайла?

— М-м-м?

— Я смогу когда-нибудь?

Озадаченная его интонацией, она на всякий случай отняла руки от спины Адама и настороженно уточнила:

— Сможешь — что?

— Кончать.

— Смотря, кого ты затащишь в постель. — Шутка вышла плоская, как доска.

Извернувшись, Адам поймал Лайлу за руку и, потянув к себе, не успокоился до тех пор, пока она ладонью не обняла его за шею.

— Пожалуйста, не уходи от ответа. Я хочу знать: смогу ли я доставить удовольствие женщине? И сможет ли она мне ответить тем же?

Лайла бросила взгляд на великолепную шевелюру Адама. Густые черные волосы, классический профиль: точеный нос, резко очерченный мужественный подбородок — одно лишь созерцание божественной красоты его лица всякой женщине доставит ни с чем не сравнимое наслаждение. Небритые щеки нисколько не портили эту мужскую красоту, а, наоборот, придавали ей определенную привлекательность.

Но его не прельщала перспектива все время слушать излияния по поводу своей неуемной красоты, это уже не имеет значения. Да Лайла и не заблуждалась на сей счет — ни один мужчина на свете никогда бы не променял свои мужские качества на внешнюю привлекательность. Практически все ее пациенты в подобной ситуации задавались этим вопросом, именно это им хотелось знать в первую очередь. В этот решающий момент мужчин не волнует ни работа, ни деньги, ни положение в обществе. Каждого заботит только одно — его потенция.

Лайла не стала ни скрывать, ни обнадеживать.

— Не знаю, Адам. Это зависит от того, какой позвонок был травмирован, и насколько сильно. Потребуются месяцы упорного труда, чтобы твой организм полностью справился с последствиями тяжкого ушиба и операции, но, исходя из собственного опыта, полагаю, что со временем ты станешь как огурчик.

Лайла осторожно уложила его. Однако сострадание девушки мигом улетучилось, когда ее пронзил подозрительный взгляд, неотрывно следующих за ней глаз.

— Ты врешь.

Застигнутая врасплох его несправедливым обвинением, она не нашлась с ответом и громко крикнула:

— Нет!

— Все вы врете.

— Раз врачи говорят, что не знают, значит, не знают.

— Знают, — огрызнулся он. — Но тебя-то зачем прислали? Порадовать ужасной новостью? А может быть, ты сама напросилась? Представился удобный случай поквитаться и поставить все точки над «i» в нашей личной вражде, которая разгорелась с первой же встречи.

— У тебя, наверное, плохо с головой после неудачного приземления. — Ее затрясло от негодования; пунцовый цветок гибискуса на майке вторил ее эмоциям. — Я сюда не рвалась и говорила тебе об этом. Более того, я жаждала убраться отсюда сегодня же утром, но Элизабет захныкала, умоляя не пороть горячку, пока мне не подыщут замену. И как бы скоро это не произошло, все равно покажется невыносимо долго. Пока же я вынуждена продолжать курс лечения, но терпеть твои оскорбления и идиотский бред я не намерена.

Выслушав эту тираду, Адам погрозил девушке пальцем:

— Только не смей мне лгать.

— И не собиралась.

— И нечего насмехаться надо мной.

— Я? Насмехалась?! — Лайла просто задохнулась от обиды и возмущения. — Чтоб я зубоскалила над кем-то в подобной ситуации — да никогда в жизни!

— Словами, может, и нет, но поведением — сколько угодно.

— Поведением? Черт побери, о чем ты говоришь?

— Для начала могла бы одеться поприличнее, вместо того чтобы скакать вокруг меня в шортах. Ты как пляжная козочка, которая выискивает очередную добычу себе в койку.

— Что?

— А о юбках ты когда-нибудь слышала? Большинство женщин носят их из этических соображений. Они не сверкают голыми коленками, если только… если только не хотят их выставить напоказ.

Ее глаза опасно потемнели.

— Ах ты, мерзкий сексуальный маньяк!

— И еще медсестры надевают шапочки, вместо того чтобы трясти волосами.

— Я тебе не медсестра.

— Это уж точно. Что за мазь ты мне подсунула? Эти болячки внизу просто не дают мне покоя!

— Приятно слышать. С приличным парнем никогда бы такого не случилось.

Лайла стремительно ринулась в двери. Адам тут же ухватился за трапецию и сел неожиданно для самого себя.

— Куда ты? Вернись! Я еще с тобой не закончил!

Резко обернувшись, Лайла выкрикнула:

— Зато я закончила! Во всяком случае, на время. Давай, набирайся силенок, потому что сегодня днем тебе придется оторвать свою больную задницу от кровати. Понял? А еще я хочу, чтобы ты побрился. Попробуй только не побриться — вернусь, сделаю это сама. — Ее голубые глаза метали гром и молнию. — Сомневаюсь, чтобы ты сейчас горел желанием увидеть бритву в моей руке.

Она захлопнула за собой дверь.




Лайла заглянула в урну, полную битого стекла, которую Пит безуспешно пытался спрятать.

— У него не останется стаканов, если он будет продолжать в том же духе.

Пит выбросил стекло в мусоросборник.

— Чем он там сейчас занимается?

Пит приложил обе ладошки к уху и выразительно засопел. Лайла одобрительно кивнула.

— Отлично. Ему не повредит поспать сегодня днем. Он побрился?

Лицо Пита растянулось в улыбке.

— Да, а потом… — Он похлопал себя по щекам и подбородку.

Лайла весело рассмеялась:

— Одеколон. Здоровый признак.

Адам дремал, и Лайла, переодевшись в купальник, направилась к бассейну. Немного позже Пит подал на террасу ленч. Умиротворенно откинувшись в шезлонге, девушка заснула и не услышала, как карлик подбежал и похлопал ее по руке.

— Доктор приехать.

— О, не ожидала я его так рано.

Накинув легкий халатик, она вбежала в дом и встретила доктора в прихожей.

— Привет, Бо. Что-то вы рановато. Или это я уснула?

— Да нет, это я поторопился. Отменил одну встречу после вашего звонка и сразу же вылетел на Мауи. Как он?

— Злой, как цепная собака, — резко ответила она, заставив доктора поежиться. — Сами спросили.

— Я имел в виду его самочувствие.

Она вкратце описала состояние больного, включая подробности, которые не успела сообщить во время телефонного звонка.

— Да, забыла еще упомянуть о спастичности.

— Безусловно, симптом очень хороший. Сейчас я его осмотрю.

У двери в комнату Адама они задержались.

— Если не возражаете, я подожду здесь. Совсем недавно мы с мистером Кэйвано обменялись убийственными любезностями.

Доктор неуверенно хихикнул, уловив в ее голосе иронию. Как только дверь за ним закрылась, Лайла приняла душ в своей комнате и, одевшись, застыла в ожидании с кувшином свежего ананасового сока.

— По-моему, он делает поразительные успехи, — оживленно начал доктор, принимая сок с благодарным кивком. — Я застал его за упражнениями с блоками.

— Днем я планирую позаниматься на наклонном столе. Потом перейдем на кресло. Неподвижность угнетающе действует на него. Чем больше он будет упражняться, тем скорее оживут мышцы и тем быстрее он воспрянет духом.

— Несмотря на улучшение, я заметил, что он все еще настроен воинственно.

— Мягко сказано. Довожу до вашего сведения, что я попросила себе замену.

— Да что вы?

— Я не тот лечащий врач, который ему нужен. Мы совершенно не подходим друг другу. Это здорово портит обедню.

— Но иногда такая психологическая несовместимость служит побуждающим толчком для пациента. Такой антагонизм порой прекрасно стимулирует и заставляет упорнее работать.

— Все это, конечно, просто замечательно, но я отказываюсь быть девочкой для битья.

— Но ведь то же самое вы терпели и от других пациентов. Ничего необычного для вашей профессии. Можно было заранее предположить, что мистер Кэйвано будет весьма капризным и упрямым пациентом.

— Безусловно, он полностью оправдывает мои ожидания, и я с ним не справляюсь.

— Напротив, как я понимаю, именно вы и являете собой то тонизирующее средство, в котором он так нуждается. От себя и от имени всех тех, с кем я консультировался по поводу мистера Кэйвано, я просил бы вас остаться, мисс Мэйсон. Непростительно бросать пациента, когда налицо такой прогресс.

— По-видимому, вы хотите навязать мне классический комплекс вины?

Улыбаясь, он посмотрел на часы.

— Я вынужден оставить вас именно с этой мыслью. Меня ждет самолет.

Пит уже широко распахивал дверь перед мистером Арно.

— Да, чуть не забыл! — походя сказал он, кивая в сторону большого парусинового мешка у стены. — Здесь кое-какая почта, поступившая в больницу для мистера Кэйвано.

— Целый мешок? — изумленно спросила Лайла.

— Ваш пациент очень известный человек, мисс Мэйсон. Уверен, вы наслышаны о его энергии и неординарности, вернее, этим он отличался до несчастного случая. Он с энтузиазмом откликался на любое деловое предложение, заражая партнеров своим неиссякаемым оптимизмом. Поэтому не стоит обращать внимание на его капризы. Ну ладно, до свидания. Звоните мне ежедневно или при первых же признаках перемен.

— И на том спасибо, — пробормотала Лайла, глядя в его удаляющуюся спину. Она физически ощущала преступность своего капитулянства, всю тяжесть вины за которое доктор только что взвалил на нее. В то же время, поднимаясь по лестнице, она сгорала от нетерпения стать свидетельницей всего этого потрясающего процесса, который он имел в виду.

В самом деле, Адам выглядел намного лучше, чем утром, и причина крылась отнюдь не в исключительно тщательном бритье, а в чем-то еще, пока неуловимом для Лайлы.

— Привет, — сказала она, непривычно смутившись.

— Привет.

— Одобряю. — Лайла указала на его выбритое лицо.

— Я тоже. — Он отметил ее скромный наряд — джинсы и кроссовки.

— Я подумывала надеть бурнус или чадру, но, откровенно говоря, Кэйвано, в них жарко, неудобно, да еще беспрестанный зуд от этого материала. Так что, если не возражаешь…

Он засмеялся.

— Ты сумасшедшая. — Постепенно улыбка его угасла, лицо посерьезнело. — Тебе, наверное, было больно?

— Что?

— Щетина. Когда я целовал тебя. Я не сделал тебе больно?

Пунцовый цветок на майке вновь пришел в движение, на сей раз по другой причине.

— Так, немного поцарапал, кажется, э-э-э… Да, в общем, ерунда.

На какое-то мгновение их взгляды встретились.

Наконец он выдавил:

— Прости, что я не сдержался.

— Все нормально. — Она нервно потерла ладонями по джинсам и резко переменила тему: — Ты здорово удивил доктора. Он мне рта не дал раскрыть, все говорил и говорил о твоем потрясающем прогрессе. Ты сразил его каким-то трюком, который не показывал мне?

— Иди сюда.

Она приблизилась к кровати. Адам задрал простыню, и Лайла охнула от изумления, увидев на нем белье, причем поражали не так сами трусы, как те невероятные усилия, которые пришлось затратить Адаму с Питом, чтобы добиться результата.

— Смотри скорее.

— «Келвин Кляйн», — прочитала она разочарованно. — Я вообще-то не очень разбираюсь в «фирме».

— Да не на мое белье. Смотри сюда.

Она перевела взгляд на мышцу бедра и уловила едва заметное сокращение.

— Браво! — Лайла расплылась в улыбке и захлопала в ладоши. Но от ее взгляда не ускользнула обильная испарина на лбу — такое незначительное усилие стоило ему огромных усилий, но ничто не могло омрачить эту минуту.

— Как насчет пары-тройки упражнений на расслабление?

— Отлично.

— Какая прыть! Не рано ли? Мы скоро займемся тяжелой работой.

Сначала она долго массировала ему суставы, потом развернула бедра и плечи в разные стороны. И в этот момент неожиданно спросила:

— Кстати, кто такая Лукреция?

Он резко повернул голову и посмотрел исподлобья.

— Кажется, я задела за живое?

Откуда ты о ней знаешь?

— Отнюдь, поэтому и спрашиваю. Доктор доставил тебе целый мешок почты. Я заглянула внутрь, и на первых трех конвертах значился обратный адрес в Швейцарии и повторялось имя — Лукреция фон какая-то там.

— Всего лишь женщина, с которой я встречался.

— Встречался?

— Не лукавь, ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, — сердито пробурчал он.

— Ясное дело: «встречался» — значит «спал с ней».

— Тебе-то что?

— Ничего. Просто ума не приложу, кто мог бы назвать своего ребенка Лукрецией.

— А я не знаю никого, кто назвал бы своего ребенка Лайлой.

Ей хватило сил рассмеяться.

— Прямо в яблочко! Слава Богу, у меня перед именем нет никакого «де».

На мгновение он засмотрелся на ее лицо, внимательно изучая его черты, особенно рот.

— Трудно сказать, может, это тебе и подошло бы.

На Лайлу накатила горячая волна, но она отнесла это на счет своей слишком продолжительной солнечной ванны. В отличие от Элизабет ей никогда не грозила краска смущения.

— Эта твоя Лукреция случайно не связана с Лукрецией Борджиа?

— Она — нет, но ты, кажется, очень тесно. О черт, только не это! — Ругательства сыпались из него как из рога изобилия.

Лайла пыталась под нужным углом согнуть его ногу в колене, но сустав не поддавался. Она нажала посильнее. Адам заскрежетал зубами и со свистом выпустил воздух.

— Больно?

— О, черт, да, это… — Он метнул на нее быстрый взгляд. — Тебе весело?

— Конечно, тупица. Давай попробуем вместе. Придет день, когда ты попытаешься согнуть его, а я буду тебе мешать. Это когда ты окончательно меня возненавидишь.

— Поставь меня на ноги, Лайла, и я буду сгорать от любви.

Минуту-другую они пристально смотрели в глаза друг другу.

Лайла не выдержала первая и постаралась отшутиться:

— Как же, дождешься. Все так говорят до выздоровления и тут же забывают после.

Она еще несколько раз попыталась по очереди согнуть ему обе ноги. Пришлось изрядно попотеть. Но и это было еще не все. Вдвоем с Питом они переложили Адама на наклонный стол, и, привязанный к нему ремнями, он стоял так в течение получаса.

— Ты ведь сачковал, сознайся, Кэйвано?

Он улыбнулся, похоже, чрезвычайно гордясь самим собой.

— Я делал то же самое в больнице перед отъездом, причем дважды в день.

— Вот видишь, покидать ее было действительно глупо.

— Я не нашел это занятие приятным.

— Ладно, одно то, что ты хоть что-то делал, — уже хорошо. Пожалуй, пора перейти к делам повеселее и поинтереснее.

Наконец, вновь растянувшись на своей кровати, он с облегчением вздохнул:

— Я вечно боюсь свалиться с этой штуковины. Слава Богу, все закончено.

— Рано радуешься, Кэйвано. Считай до пяти, мы приступаем!

Лайла размашисто распахнула дверь и так же театрально на секунду исчезла. Затем торжественно въехала в комнату на кресле-коляске.




5


— Би-би. — Лайла сделала в кресле-коляске несколько кругов по комнате и остановилась у кровати Адама. С очаровательной улыбкой, подражая гнусавому рекламному агенту, она произнесла: — У него множество достоинств: прекрасные амортизаторы, стандартное оформление, силовой привод. Скорость перемещения невелика. Да, сэр, вы не прогадаете, если вложите деньги в эту малютку.

— Но ожидаемой реакции не последовало. Наоборот, крайне хмурый взгляд Адама выражал лишь сильную неприязнь.

— Желаете посмотреть другую модель?

— Уберите эту чертовщину с моих глаз.

— Вот те раз. А я-то думала, ты прослезишься от восторга.

— Мне все равно, что ты думала. Я не намерен унижаться, пытаясь выбраться из кровати только для того, чтобы залезть в кресло, от которого меня воротит. Врачи констатировали мой прогресс. С меня довольно!

— Позвольте усомниться. — Она выпрыгнула из кресла и устремилась к нему. — Ты что, примирился с мыслью провести всю жизнь в кровати?

— Выбирать не приходится. Лайла упрямо покачала головой.

— Что ж, давай, если сможешь, но я не смирюсь.

— Тебе-то что за дело?

— Ты мой пациент.

— Ну и что?

— Значит, будучи не в состоянии сопротивляться, ты полностью в моей власти.

— Что ты хочешь этим сказать?

Вместо ответа она распахнула дверь.

— Пит, пойди-ка сюда! — крикнула Лайла не свойственным ей грубым голосом.

Через секунду на лестнице послышалось шлепанье крошечных ботинок.

— Да, Райра?

— Помоги посадить господина Кэйвано в коляску. А потом подкати к подъезду фургон.

— Мы куда-то едем?

— Именно так. И он едет с нами.

Она мотнула головой назад, в сторону Адама, который даже не пошевельнулся и с непроницаемым лицом, упрямо сжав губы, высокомерно бросил:

— Я никуда не собираюсь.

— Конечно, ты прибыл сюда умирать, как умирали древние индейцы и слоны, уходившие в горы в ожидании смерти. Как хорошо, жалея себя, лежать здесь, предвкушая, когда же такие прекрасно развитые мышцы на ногах высохнут без движения! — Лайла больно ткнула Адама в грудь. — Но я тебе этого не позволю!

— Ты не можешь заставить меня сделать что-либо против моей воли.

— Ты прав, не могу. Но, прежде чем ты окончательно бросишь начатое на полдороге, я тебе кое-что покажу.

— Не знаю, что ты там собираешься делать, но ничего у тебя не получится.

— Не получится? — одарила она его ослепительной улыбкой, которая мгновенно приобрела язвительный и жесткий оттенок. — Смотри. — Она подошла к кровати и кивнула Питу: — О'кэй. Я возьму его сверху, а ты бери за ноги.

Зайдя сзади, Лайла приподняла Адама и нагнула вперед. Затем обхватила его руками вокруг торса и сомкнула в замок на его груди.

Он яростно сопротивлялся, молотя руками.

— Поберегите силы, Кэйвано. Мне приходилось перекладывать мужчин, которые весили на полцентнера больше.

— Отпусти, сука, — попытался он расцепить ее пальцы, но она сжала их.

— Если ты не перестанешь сопротивляться, придется применить силу. Привяжу тебе руки к туловищу. Пит, ты готов?

— Нет, черт бы тебя побрал, — зарычал Адам, когда Лайла приподняла его тело над краем кровати и опустила в кресло-коляску. Питу совсем не хотелось быть свидетелем этого унизительного для хозяина зрелища, но, подчиняясь указаниям Лайлы, он положил ноги господина Кэйвано на подножки кресла.

Адам немедленно уперся руками о подлокотники и резко выпрямился. Лайла, прекрасно зная, чем все это может кончиться, решительно встала перед ним, прежде чем тот смог вылезти из кресла на кровать.

— Даже не пытайся. Начнешь сопротивляться, клянусь, я свяжу тебя. Мы собираемся на прогулку. Тебе решать — сделаешь ты это с достоинством или без оного.

Он просто испепелял ее ненавидящими глазами, что столь же очевидно, сколь и естественно на этой стадии лечения. Лайла изо всех сил старалась не обращать внимания. Но в какой-то момент ей неудержимо захотелось его ударить.

— Пит, подгони фургон.

Тот с радостью бросился вон. Лайла встала за креслом, отпустила тормоз и толкнула вперед. Они без труда достигли лифта, местонахождение которого, к счастью, ей было известно заранее. Девушка с трудом втащила колеса кресла в проем двери. Они как раз опустились, когда появился Пит со специально оборудованным фургончиком. Вкатив кресло на платформу, она закрепила его на месте.

— Значит, тебя совсем не интересует цель нашей прогулки? — спросила Лайла, бросив взгляд на враждебное лицо Адама, когда гидравлический подъемник поднимал кресло в фургончик.

Он высокомерно молчал, выражая крайнюю степень презрения.

— Догадываюсь, что это ответ на мой вопрос. — Она зафиксировала кресло в фургончике и забралась сама. — К твоему сведению, доктор Арно распорядился относительно этого фургона. Пользуйся им сколько влезет. Мог бы послать ему благодарственную записку.

Адам в ответ лишь безучастно уставился в окно. Пит, который из-за своего небольшого роста вынужден был сидеть на подушечке, тронулся с места. Лайла сказала ему куда ехать, но если даже Адам о чем-то и догадывался, он ничем этого не выказал.

Только когда Пит въехал в ворота этого учреждения, Адам словно очнулся. Прочитав вывеску, он быстро повернулся к ней, молча требуя объяснения.

— Да, Адам, это реабилитационный центр парализованных и полупарализованных больных. Не будь ты так чертовски богат, ты не смог бы позволить себе персонального ухода и оказался бы именно здесь. Давай помедленнее, Пит. Я хочу, чтобы он все рассмотрел. Смотри, — сказала она, указывая через окошечко. — Вон там ребята играют в баскетбол, две команды. Уверена, любой из них с радостью носился бы по площадке, а не сидел бы в инвалидной коляске; тем не менее они неплохо проводят время — гогочут, болеют друг за друга, словом, не падают духом даже в этой трагической ситуации. Остановись на минуту, Пит. — Тот немедленно подчинился. — Это плавательный бассейн, Адам. Погляди, этих детишек не отличишь от обычных детей в «лягушатнике». За исключением того, что они совсем не обычные дети, а особенные. — В ее глазах блеснули непрошеные слезы. — Особенные потому, что им не так-то легко даже залезть в бассейн, уж не говоря о том, чтобы плавать. Они не могут взобраться на вышку для прыжков, подпрыгнуть, нырнуть и проплыть весь бассейн под водой.

Слишком взволнованная, чтобы продолжать, Лайла знаком попросила Пита трогаться. На перекрестке они остановились, уступая дорогу девочке в инвалидной коляске, — няня перевозила ее через дорогу. Девочка с улыбкой прислушивалась к голосу няни.

— Присмотрись повнимательнее, Адам. Вы очень похожи. Отличие только в том, что она улыбается, а не смотрит волком, да еще в том, что она парализована навсегда. — Лайла вдруг раскинула руки, как бы пытаясь обнять все это пространство. — Да-да, все, находящиеся здесь, обречены на инвалидные коляски до конца жизни. И рады даже малейшей возможности двигаться. — Она яростно смахнула слезы, градом катившиеся по щекам. — Как ты смеешь… Как ты смеешь быть таким бессовестным эгоистом, когда перед тобой открывается прекрасная возможность вновь начать ходить, свободно двигаться, жить нормальной жизнью, а они всего этого лишены навсегда. — Она содрогнулась и, в упор глядя на Адама, резко махнула рукой: — Пит, вези нас обратно.

Дорога домой показалась очень долгой, все это время в фургоне царила гробовая тишина.




На следующее утро Лайла не сразу заглянула к Адаму, а выждала, пока тот позавтракает и побреется. Вчера вечером по возвращении она уложила его в постель и ушла, не сказав ни слова. Нарушая профессиональную этику экскурсией в реабилитационный центр, Лайла ни на минуту не сомневалась в правильности своего решения — Адам заслуживал жесткой шокотерапии. Пожалуй, не следовало и оставлять его одного вчера вечером, но Лайла испугалась самою себя — казалось, что стоит ей лишь дотронуться до него, как руки сами вцепятся ему в горло и она просто-напросто его придушит.

А сейчас, стоя на пороге его спальни, она не знала, чего и ждать: не исключено, что больной опять запустит в нее чашкой. Однако при виде Лайлы Адам просто поставил чашку кофе на ночной столик.

— Доброе утро.

— Доброе утро, — ответила она. — Как спалось?

— Часа в три ночи начались судороги.

— Прискорбно, позвал бы меня.

— Я сменил положение при помощи трапеции, — пожал он плечами. — Судороги прекратились.

— Сильные?

— Как у припадочного дервиша.

— В икрах?

— В основном в бедре, сзади.

— Принял бы обезболивающее.

— И без него неплохо. — Он глянул вниз, туда, где под простыней вырисовывались пальцы его ног.

Она благоразумно молчала, ожидая, в какое русло он направит разговор.

Минутой позже Адам поднял на нее глаза и спросил:

— Почему вчера, ты дала мне пинка под зад?

— По сочащимся язвам? Должно быть, ты считаешь меня чудовищем?

Он изобразил на лице подобие улыбки, в глазах тем не менее таилась печаль.

— Я вел себя как последний подонок.

— Не жди от меня возражений.

— Откуда… — Он откашлялся. — Откуда ты узнала об этом реабилитационном центре?

— Доктор Арно посоветовал мне при случае поработать там. Добровольцев всегда не хватает, персонала намного меньше, чем требуется.

— Я не первый раз отдыхаю в этом доме. Никогда не знал, что неподалеку есть больница, — произнес Адам, с отсутствующим видом глядя в окно.

В его голосе послышались меланхолические нотки. Показывая ему реабилитационный центр, она стремилась к определенной цели, но вовсе не желала зайти так далеко. Депрессия сейчас ему абсолютно противопоказана.

— Вчера я устроила тебе отвратительное развлечение, поэтому прости меня, и я прощу тебе твое мерзкое поведение, договорились? Кроме того, веди ты себя иначе, я бы подумала, что ты ненормальный. Все мужчины, особенно молодые и сильные, первым делом проходят через это.

— Боятся, что никогда больше не смогут трахаться?

— Да, это основное и самое главное, — смеясь, ответила она.

— Есть о чем беспокоиться, не так ли?

— Пожалуй, — неуверенно согласилась Лайла, — но не сегодня. Сейчас твоя самая важная задача — самостоятельно перебраться в кресло.

— Боюсь, мне это не под силу, — сказал Адам, удрученно покачивая головой. — И никогда не получится.

— А я уверена, что получится. Станешь разъезжать в самом ближайшем будущем. К счастью, твой архитектор позаботился и о лифте.

— Как же ты его обнаружила? Предполагалось, что существование лифта останется для всех тайной. Пит рассказал?

— Нет, я сама нашла его, когда все здесь разнюхивала.

— И что еще ты тут открыла?

— Запас бренди и коллекцию порновидеофильмов.

— Попробовала бренди?

— Сделала пару глотков.

— Ну и как?

— Просто язык проглотила.

— А фильмы?

— Отталкивающие, отвратительные, омерзительные.

— Ну это уж слишком.

— Зато четкая и ясная аллитерация.

Неодобрительно поморщившись, он уточнил:

— И сколько же фильмов ты просмотрела, прежде чем поняла, что они отталкивающие, отвратительные, омерзительные?

— Четыре.

Он снисходительно рассмеялся.

В смущении она начала оправдываться:

— Нужно было мне как-то скоротать время, я вчера никак не могла заснуть.

— С чего бы это?

— Предвидела, что мой пациент не захочет вставать с постели, всячески отвлекая меня от цели. Обдумывала, как избежать этого.

— Успешно?

— Видимо, нет.

Они одновременно рассмеялись: удивительно, но оба они с радостью предавались этой словесной перепалке.

— Все, считай, что сейчас я твой надсмотрщик, вроде надсмотрщика над рабами, — вернулась Лайла к своим профессиональным обязанностям.

Он капризно застонал.

— Садись как можно прямее.

— Даже сидя в кресле, я вряд ли буду в состоянии поехать куда мне вздумается.

— Внизу Пит с плотником устанавливают временные сходни на всех порожках. Ты сможешь беспрепятственно перемещаться по всему дому.

— Вот это да, — шутливо отреагировал хозяин.

— Так хочешь ты этого или нет? — Она уставилась ему в лицо, уперев руки в бока так, что тенниска с рекламой пива туго натянулась на груди.

Адам тут же оценивающе произнес:

— Ты мне очень нравишься в таком виде.

— Это еще что! Посмотрел бы ты на меня, когда я дойду до точки кипения.

Он сделал большие глаза, затем, слегка прикрыв их, тихо произнес:

— Я бы не возражал.

— Увидишь непременно, — проворковала Лайла, одарив его многообещающей улыбкой, которая тут же улетучилась. — Но не сегодня.

— Тогда будь поосмотрительней.

— Поосмотрительней?

— Я не могу оторваться от очертаний твоих сосков.

Что-то неприятно сжалось в животе, но Лайла постаралась не подавать виду, что его слова ее как-то задевают.

— Глядя на них, тебе легче будет встать с кровати?

— Не исключено. Давай попробуем.

Он дотронулся до тенниски, но Лайла отвела его руку:

— Прости, но в сегодняшнем распорядке дня такая процедура отсутствует.

С Лайлой пытались флиртовать всякие мужчины — от строительных рабочих на городских улицах до хирургов в коридорах больницы. Не строя из себя недотрогу, она легко ставила на место каждого. Почти не возбуждаясь при этом сама. Однако сейчас, похоже, была недалека от этого.

Пациенты клиники нередко отпускали сальные шуточки и непристойности, просто чтобы шокировать женщин из персонала. Они, как шаловливые дети, таким образом выясняли, насколько далеко могут зайти безнаказанно.

Но Адам не ребенок и не казался им. Глаза его не горели таким дьявольским блеском, как глаза тех больных, что пытались ее соблазнить. Ее прямо-таки пугала его убийственная серьезность. Лайлу так и подмывало взять его за руку и прижать к своей груди. Пришлось встряхнуть головой, чтобы справиться с этим искушением.

— Итак, за дело? — озабоченно спросила она.

— Конечно.

Его усмешка явно свидетельствовала о том, что голова его по-прежнему забита удовольствиями, а не упражнениями. Ладно, с этим она скоро разберется.

— Как твои бицепсы?

— В норме. А что?

— Вот и радуйся. Завтра вечером все мышцы заноют от боли, придется опираться на них, когда будешь приподниматься, перемещаясь с кровати в кресло.

— Понял, — коротко кивнул он.

— Минутку, чемпион. — Лайла внезапно прыснула и, положив руки ему на плечи, заставила их вновь опуститься на подушки. — Для этого существуют специальные приемы.

— Так покажи мне их! — произнес он повелительным тоном, который немедленно приводил в действие администраторов гостиниц и доводил до слез неряшливых горничных.

Перемещение в кресло заняло почти полчаса. К концу этой процедуры оба были без сил и тяжело дышали.

— Не уверен, что все это стоит таких мук, — глянул он на нее исподлобья.

Непослушная, прядь волос упала на его покрытый испариной лоб. Лайла непроизвольно откинула ее на место.

— Обещаю, что ничто не пропадет даром, ведь это только в первый раз. Бьюсь об заклад, когда ты впервые встал на лыжи, ты тоже выдал: «Не уверен, что все это стоит таких усилий».

Адам с досадой согласился:

— Думаю, лишь на третий день тренировок я успокоился. Единственный вид спорта, который дал результат с первой попытки, — это секс. Мне потребовалось полтора часа, чтобы уговорить Ариэль Давенпорт пройти до конца.

— Странно, что это заняло так мало времени. Она производит впечатление настоящего сноба. Из тех, кто навсегда ими остаются.

— Да, в ней изрядно снобизма. Но в тот момент меня не заботил ее характер.

— Она служила объектом твоих юношеских вожделений?

— Грешен, — рассмеялся он. — Но Ариэль мой характер тоже не волновал.

— И когда же произошло это важное событие?

— Во время каникул на День Благодарения. В первый год моей учебы в средней школе.

— И секс до сих пор остается для тебя видом спорта?

— Конечно, — бросил он взгляд через плечо. — А для тебя, разве нет?

— Конечно. — Их взгляды встретились.

Прошло довольно много времени, пока Лайла наконец, предложила:

— Эй, раз уж ты сидишь в этой штуковине, не поехать ли нам на прогулку?

— О'кэй. — Адам откинулся на спинку сиденья. Увидев, что она вовсе не собирается катить его вперед, он бросил на нее выжидающий взгляд: — В чем дело?

— Если вы полагаете, что все свободное время я буду тратить на то, чтобы катать вас, мистер Кэйвано, то вы глубоко ошибаетесь.

— За тысячу баксов в день ты должна была бы отрастить себе крылья и летать, если мне этого захочется.

— Ты подписал чек?

— Ну конечно.

В глубине души Лайла изрядно порадовалась возраждающемуся интересу Адама к деловым вопросам: надо же, позвонил на материк и распорядился об оплате! Но девушка тут же нахмурилась, изображая возмущение.

— Я свободный человек и не вхожу в число твоих лакеев, единственная цель жизни которых ублажать большого и нехорошего босса. — Она упрямо скрестила руки на груди.

Наконец, уразумев, что уступать она и не собирается, он проворчал:

— Как эта чертова штуковина приводится в движение?

— Я уже думала, ты никогда не спросишь об этом, — весело произнесла она.

Они попрактиковались на галерее; коляска ожила под его руками.

— Не дурно, весьма и весьма, — сказал Адам, широко улыбаясь. — Знаешь, я видел парней, которые с бешеной скоростью носились в инвалидных колясках, устраивая гонки.

— Пожалуй, это пока не для тебя. По крайней мере еще день или два, — поддразнила она. — Тэд иногда устраивает гонки на мотоцикле, отчего дети приходят в неописуемый восторг, а Элизабет просто сходит с ума.

— У Тэда есть мотоцикл?

— Что, не вписывается в образ, да?

— Он замечательный парень.

— Очень. Я безумно рада, что он нашел мою сестру. Или наоборот — она его.

— Похоже, они безмерно счастливы.

— Они оба абсолютно ненормальные. Иногда просто смотреть противно. Но это мечта Элизабет — рядом с ней человек, который преданно и верно ее любит. Хорошо, что она выбрала Тэда. — Она бросила на Адама косой взгляд. — Ты ей не подходишь.

— Я?

— Мне когда-то казалось, что ты ухаживаешь за Элизабет. Я даже поощряла ее дурачества, она словно растерялась перед выбором.

— Я питал к ней исключительно профессиональный интерес.

— Помню, однажды вечером ты, как записной сердцеед, неожиданно появился у нее с букетом роз.

— А-а-а… в тот вечер, когда вы сожгли сухарики. Элизабет рассказывала мне об этом позже, — добавил он, видя, что у нее челюсть отвисла от удивления. — Тот вечер не предвещал ничего хорошего: у нас с Тэдом оказались совершенно одинаковые букеты.

— Помню, я смеялась до слез, когда Мэтт об этом пропищал. Интересно, как ваши отношения развивались бы дальше, не будь там в этот момент Тэда, испепелявшего тебя взглядами?

— Ты имеешь в виду наши отношения с Элизабет? Ничего нового, только то, что было, — деловое партнерство, вот и все. Думаю, ты поймешь меня, Элизабет — красивая женщина, я всегда наслаждался ее обществом. Но я знал, что она хочет и что ей нужно. Ни минуты не сомневался, что не гожусь для этой роли.

— Муж и отец. Эта картинка не для тебя, да?

— Не больше, чем для тебя.

— Любовь и секс должны развлекать.

— Правильно, — коротко ответил он, затем повторил, бросив на нее продолжительный, спокойный взгляд: — Верно?

— О, верно. Совершенно. Ну вот мы и приехали, — сказала она, взяв управление креслом на себя и остановив его у кровати. — А теперь, чтобы попасть в постель, мы просто повторим всю процедуру в обратном порядке.

— Ты имеешь в виду, — громко захныкал он, — снова пройти через этот ад?




6


Они продолжали ссориться, как кошка с собакой, но отношения между ними переменились к лучшему.

Адам по-прежнему проклинал Лайлу, обзывая ее бессердечной сукой, которая просто из подлости заставляет его терпеть невыносимую боль и испытывает его на выносливость.

Она не переставала ругать его и обзывать безвольным барчуком, впервые столкнувшимся с трудностями в своей сказочной жизни.

Он утверждал, что она совершенно не умеет обращаться с больными, а она обвиняла его в том, что он не может противостоять невзгодам.

Адам говорил, что она немилосердно издевается над ним, а Лайла стыдила его за то, что он беспрерывно хнычет и капризничает. И тому подобное, и в том же духе.

Тем не менее состояние Адама улучшалось, он проникся к девушке доверием. Даже прислушивался, когда Лайла заключала, что он филонит и должен побольше стараться, и соглашался, когда предупреждала, что он переработал и должен отдохнуть.

— Ну, что я говорила? — Лайла стояла в ногах, массируя ему колено.

— Я все еще не могу плясать чечетку.

— Но у тебя восстановилась чувствительность.

— Ты воткнула булавку мне в большой палец!

— А так ты чувствуешь? — Она перестала вращать ногу и подняла взгляд, требуя подтверждения.

— Да, чувствую, — проворчал Адам, не сумев, однако, скрыть довольной улыбки.

— И всего-то за две с половиной недели. — Она присвистнула. — Ты прошел большой путь, малыш. Я собираюсь позвонить сегодня в Гонолулу, чтобы заказать параллельные брусья. Скоро ты сможешь стоять между ними.

Он моментально стер улыбку.

— Никогда я не смогу этого сделать.

— То же самое, помнится, ты говорил о кресле-коляске. Может, хватит?

— А тебе? — Адам сморщился от боли, когда Лайла согнула ему ногу в колене и прижала к его груди.

— Нет, пока не начнешь ходить.

— Если ты и дальше будешь появляться в таких шортах, то я скоро не просто пойду, а побегу бегом, чтобы догнать тебя.

— Все обещания, обещания.

— Кажется, я просил тебя одеваться поскромнее.

— Мы же на Гавайях, Кэйвано. Здесь все одеваются немного фривольно, разве это новость для тебя? Переходим к движениям с сопротивлением. Толкай мою руку. Вот так. Сильнее, еще сильнее. Хорошо.

— О Боже! — Стиснув зубы, Адам следовал ее указаниям, проделывая в обычном порядке упражнения по растягиванию икр. — У тебя даже сзади ноги загорели, — отметил он, упираясь еще сильнее.

— Ты заметил?

— Как не заметить. Ты беспрерывно сверкаешь ими у меня перед глазами. Как считаешь, у тебя достаточно длинные ноги? По-моему, они начинаются у шеи. Но почему я заговорил об этом? Что мы обсуждали до этого?

— То, что у меня загорелые ноги. Достаточно, Адам, отдохни немного, а затем продолжим. Только на этот раз без всяких гримас. Всего лишь раз. — Она продолжала этот глупый разговор, чтобы отвлечь его от боли. — А ноги у меня загорелые потому, что вчера я заснула у бассейна.

— И за что же тебе платят такую кучу денег? Чтобы ты дремала у моего плавательного бассейна?

— Вовсе нет! — Она намеренно сделал паузу и продолжила: — Я еще и плавала.

Он зло сверкнул глазами и прижал ногу к ее ладони.

— Хорошо, Адам, хорошо. Еще разок.

— Ты говорила, что это последний.

— Я обманула.

— Бессердечная сука.

— А ты бесхарактерный приготовишка.

Все шло своим чередом.




— Элизабет, черт побери, всегда была столь прелестна, что наша учительница только ахала и охала и тряслась над ней. Ее изящная ножка всегда выставлялась напоказ, как образчик совершенства, эталон, к которому все остальные должны стремиться. Грациозная маленькая балерина с безупречной фигурой, все сольные роли в школьных спектаклях были ее. Когда она танцевала, на глаза учительницы наворачивались слезы умиления. Я же всегда топталась в заднем ряду. Сутулая, неловкая, словно гадкий утенок. Какое там «Лебединое озеро»! Учительница плакала и на моих выступлениях, но уже совсем другими слезами.

Адам сотрясался от хохота, и она, массируя ему спину ладонями, ощутила его полное расслабление, чему несказанно обрадовалась. Он сегодня действительно здорово поработал, и его мускулы дрожали от усталости.

— Когда мы поступили в среднюю школу, мама отдала нас в класс бальных танцев. Элизабет с грацией Джинджер Роджерс полностью отдавалась танцу. Я на первом же занятии пролила себе на платье пунш, да к тому же была на голову выше всех мальчиков в классе. Как я ни старалась, леди из меня не вышло, поэтому я на все плюнула и стала шутом класса. Учительница позвонила маме и предложила вернуть деньги за мое обучение, лишь бы она согласилась забрать меня. «Подрывной элемент» — кажется, она воспользовалась таким дипломатическим оборотом.

— Бьюсь об заклад, ты вздохнула с облегчением, навсегда покончив с бальными танцами.

Слегка нахмурившись, она словно над чем-то раздумывала.

— Не совсем так. Просто к числу моих неудач прибавилась еще одна.

Адам приподнял голову над массажным столом.

— Из-за того, что не удалось преуспеть в бальных танцах?

— Ну, это и еще миллион всяких других попыток. Элизабет всегда училась только на пятерки. А я прочно занимала второе место. Но это второе место оказалось настолько неуютным, что я намеренно спустилась ниже, только бы выдержать экзамены. Моя сестра была показательной ученицей, любимицей всех учителей школы, а я стала всеобщим наказанием. Чем бы ни выделялась Элизабет, я хотела быть полной противоположностью.

— Так сильно недолюбливала?

— Вовсе нет. Я люблю и обожаю свою сестру, просто рано поняла, что мне не удастся ни в чем на нее походить, поэтому лучше контрастировать на ее фоне. Другими словами, боялась затеряться в тени ее исключительности.

— Весьма сомнительно, чтобы ты затерялась, — с усмешкой произнес Адам.

— Перевернись. Только давай без стонов. У тебя уже все получается.

Он повернулся с помощью рук, слегка напрягая мышцы бедер, которые постепенно восстанавливали работоспособность. Перетащил себя со стола в кресло, а затем с кресла в кровать, практически не прибегая к ее помощи.

— Прекрасно! — одобрила Лайла, когда он наконец коснулся головой подушки. — Какие еще пожелания, пока я не ушла?

— Да хотелось бы еще кое-чего. — И простодушно улыбаясь, он конкретизировал желание.

Несмотря на свою язвительность и грубоватое остроумие, она густо покраснела.

— Этим я не занимаюсь.

— Никогда?

— Во всяком случае, не со своими пациентами.

— Сама же напросилась.

— Я имела в виду подать тебе сок, журнал, пульт управления телевизором.

— В таком случае, спасибо, ничего не нужно.

— Ладно, увидимся позже. — Она заторопилась к двери.

— Что за спешка? Ты куда?

— По магазинам.

— Зачем?

— Мне нужно кое-что купить.

— Что именно?

— Ничего, сугубо личное.

— Например?

— Какая назойливость! Ну, до встречи. Время бежит.

— Ты возьмешь фургончик?

— Нет, свою арендованную машину.

— Возьми фургончик. Я поеду с тобой.

Лайла покачала головой.

— Мне придется сделать несколько остановок. Ты устанешь прежде, чем я вернусь домой.

— Нет, не устану.

— Нет, устанешь. Кроме того, покончив с делами, я собираюсь часа на два задержаться в реабилитационном центре, помочь им.

— А как же я?

— Что ты?

— Как долго тебя не будет?

— Не знаю, Адам, — раздраженно оборвала она. — Какое это имеет значение?

— Сейчас я скажу какое, — надувшись, ответил он. — Я плачу тысячу баксов в день, чтобы ты за мной ухаживала.

— Но за хорошее поведение я имею право на свободное время, не так ли?

— Когда это, интересно, твое поведение было хорошим?

— Я пошла, — певуче проговорила она.

— Не уходи, — крикнул он ей вслед. — А вдруг ты мне понадобишься.

— Но ведь есть Пит. Пока.

— Лайла.

— Что? — Она вновь обернулась и посмотрела на него снисходительным, но несколько нетерпеливым взглядом.

— Не убегай. — Он сменил тактику, оставил свои претензии и мягко подольстил ей: — Пит и вправду здесь, но не сможет же он посидеть и поговорить со мной.

— Мы с тобой разговаривали целое утро. Ума не приложу, что бы тебе еще сказать.

— Поиграем в дурака.

— Мы всегда ссоримся, когда в него играем.

— Тогда в покер.

— Не интересно. Ты всегда выигрываешь.

— В покер на раздевание.

— Не интересно. Я выиграю. Ты уже проигрывался до трусов.

— Тогда разденься до своих, и начнем на равных.

Она бросила на него тяжелый взгляд. Рассмеявшись, он перестал настаивать.

— Ну ладно, если покер на раздевание не подходит, посмотрим фильм по видику.

— Мы их все уже видели. И каждый по два раза.

— Не порнуху.

— Я пас.

— Ты ведь не слишком стыдлива?

— Не то настроение.

— Они приведут тебя в соответствующее настроение, обещаю.

Она нетерпеливо переступила с ноги на ногу.

— Ты знаешь, что я имею в виду. — Он несколько раз куснул нижнюю губу. — Да ладно, Лайла, не наезжай на меня. Мне скучно.

— Но я же не духовник. До свидания, Адам, — твердо сказала она и вышла прежде, чем он успел возразить.

Если бы она задержалась еще немного, ему удалось бы ее уговорить. Последнее время она частенько мешкала, оставаясь в его комнате дольше, чем это было нужно. Уходя, она каждый раз чувствовала, что ей все труднее и труднее это делать.




— Как вода?

— Потрясающая. Хочешь попробовать?

— Нет, не сегодня.

Лайла вылезла из бассейна и взяла пляжное полотенце. Вытираясь, она чувствовала на себе внимательный взгляд Адама. Именно по этой причине она старалась купаться, когда он отдыхал у себя наверху.

Однако в этот вечер он настоял на том, чтобы побыть на свежем воздухе дольше, чем обычно. Взошла луна.




Прохладный вечерний воздух располагал к отдохновению от дневных дел и забот. Выжидать дальше было бесполезно — тут Адам и не думал возвращаться к себе. И Лайла, поддавшись искушению, сбросила с себя верхнюю одежду и нырнула в бассейн.

— Что пишут, что-нибудь интересное? — спросила она, вытирая волосы краешком полотенца.

— В общем, нет. Просто писем очень много. Вряд ли когда-нибудь все прочитаю, не говоря уж о том, чтобы отвечать.

— Тяжек груз любви миллионов, — насмешливо заметила она. — Что это за стопки? — указала она на столик перед ним.

Вся корреспонденция была рассортирована по пачкам.

— Хорошая, плохая и противная, — ответил он, указывая пальцем в каждую.

Сидя в шезлонге, Лайла наклонилась к столику и, покопавшись в кучке «противных» писем, вытащила какой-то конверт. Рассеянный свет фонаря, затерявшегося в цветочной клумбе позади нее, едва позволил разобрать обратный адрес:

— «Тэд и Элизабет Рэндольф», — громко прочитала она.

— Ух ты! Они попали не туда.

— Похоже, твой метод сортировки не без изъянов.

Ничуть не заботясь о том, что письмо адресовано не ей, она пальцем начала вскрывать конверт.

— Да я их и не рассматривал. Я наблюдал за тобой.

Лайла оторвалась от своего занятия и в изумлении уставилась на Адама.

— Почему бы тебе не купаться обнаженной?

— По какому праву ты себе это позволяешь? — спросила она, слегка задохнувшись.

— Вид был бы тот еще!

— Спасибо.

— На здоровье. — С минуту они внимательно изучали друг друга. Наконец Адам отвел взгляд и кивком показал на забытый конверт в ее руке. — Что же пишут Рэндольфы?

Надорвав конверт, Лайла вытащила письмо. Пробежала его глазами, так как после этого завораживающего призывного взгляда ей требовалось время, чтобы прийти в себя и сосредоточиться на письме сестры.

— Они надеются, что тебе уже лучше и я не слишком тебя огорчаю.

Он удовлетворенно хмыкнул.

— Даже не поинтересовалась, как я поживаю. Спасибо, Лиззи, огромное спасибо, — проворчала Лайла. — А еще Миган очень огорчена, что их команда не выиграла на городских соревнованиях в софтбол[1 - Разновидность бейсбола: игра ведется более крупным и мягким мячом.].

— Бедняжка. А как Мэтт?

— Ого-го! Его на целый день заперли в комнате за то, что он учил плохим словам своего друга.

— Он, должно быть, перенял их у своей тети Лайлы.

Она швырнула в голову Адама мокрое полотенце.

— Мы с Мэттом приятели, он просто без ума от меня.

— А как самочувствие Элизабет?

Лайла продолжила чтение.

— Пишет, что чувствует себя великолепно. Основная ее забота — Тэд. «Он ведет себя все более абсурдно по мере приближения моего срока». О Господи, вот послушай. «Он купил новые покрышки для обеих машин на тот случай, если они вдруг лопнут по дороге в больницу». — Она с издевкой сказала: — Парень просто совсем свихнулся из-за этого ребенка.

Адам негромко рассмеялся и задумчиво произнес:

— Должно быть, это приятно.

— Что? — спросила Лайла, вкладывая письмо в конверт.

— Сознавать, что ты дал новую жизнь.

Когда он повернул голову, чтобы встретиться с ней взглядом, в его глазах отражался колышущийся свет фонаря.

— А-а. Да, думаю, это удивительное чувство. Если это твоя заслуга, конечно.

— Да.

С минуту они хранили молчание. Лайла первой нарушила его:

— Кстати, о письмах. Может, помочь? Мне не составит труда изобрести несколько коротких ответов. Что-нибудь вроде «Спасибо за участие, точка. Искренне Ваш, запятая, Адам Кэйвано».

— У меня на службе куча людей, в чьи обязанности входит разбор корреспонденции. Попрошу Пита запаковать ее и отправить в центральную контору.

— Даже личную корреспонденцию? — намекнула Лайла на многочисленные письма Лукреции. Они были прочитаны и отложены в сторону, но, насколько она знала, до сих пор оставались без ответа.

— Вообще-то ими пора заняться. Просто… — Он глубоко вздохнул. — Я чувствую себя совершенно отдаленным от всего этого. Понимаешь? — Адам глянул на нее, ожидая подтверждения.

Она кивнула без особой уверенности, что понимает, к чему он клонит.

— Я пропустил гала-презентацию отеля «Кэйвано» в Цюрихе на прошлой неделе. Обычно я присутствую на таких мероприятиях, просматриваю шоу, вникаю в каждую мелочь, без конца оттачиваю детали, чтобы не сомневаться, что все пройдет как надо. Но… — Он немного помолчал, а потом небрежно махнул рукой: — Я и впрямь думаю, что немного потерял.

— Сейчас у тебя другие заботы. На карту поставлено твое здоровье, это гораздо важнее, чем открытие нового отеля. Этот несчастный случай изменил твой взгляд на многие вещи. Теперь тебя волнует другое.

— Вероятно. А может, я просто устал. С того момента, как не стало отца и я сам бросился в пучину жизни, я все время гонюсь за тем, чтобы делать больше, иметь больше, получать больше.

— «Сверхдостигнуть».

— Да.

Со слов Элизабет Лайла знала его историю. Адам унаследовал от отца небольшую сеть заурядных мотелей; как только завещание вошло в силу, он продал их. На полученные деньги построил первоклассную гостиницу, которая сразу же завоевала популярность. Этот первый отель положил начало целому комплексу из восемнадцати отелей. В какой бы части света они ни находились, отели «Кэйвано» всегда отличались комфортом и безупречным качеством обслуживания.

Конечно, Адам начал отнюдь не на пустом месте, учитывая значительное состояние обоих родителей, но, говоря по правде, миллионером он сделал себя сам.

— Я устал от такой жизни еще до несчастного случая, — признался он Лайле. — Это звучит фальшиво, не так ли?

— Слегка, — ответила она с мягкой улыбкой. — Тебе ведь всегда завидовали.

— Да, я понимаю. Скука — совсем не то, чем мне хотелось бы гордиться. Отчего так скучно?

— Ты достиг всего, к чему стремился, обставил всех своих соперников. И по всем статьям. Наверное, поэтому создавал себе всякие трудности и сам же преодолевал их, например восхождение на эту гору.

Он, видимо, погрузился в воспоминания.

— Кажется, прошла целая вечность с тех пор, как Пьер, Алекс и я задумали эту кампанию. Сейчас мне даже трудно представить себе подобное. Друзья пригласили меня на Средиземное море следующей весной. Яхта, солнце — целый месяц. Никогда в жизни я не отдыхал так долго, но даже если бы согласился, то почему-то это предложение не кажется мне столь заманчивым. Я так далек от всего этого — красивые люди, шикарные машины, превосходная еда, фантастические лодки. Отели. Женщины. — Он вдруг в упор посмотрел на Лайлу.

Она с трудом перевела дыхание.

— Это пройдет. Отчуждение и безразличие спровоцированы твоим нынешним состоянием. Как только ты полностью выздоровеешь, твоя прежняя жизнь вновь покажется привлекательной и ты с головой окунешься в ее водоворот.

— Очень сомневаюсь.

— Ну конечно, — иронично согласилась она. — Да, стремление «сверхдостигнуть» глубоко засело в твоей натуре. Страсть преуспеть заложена в твоих генах, так же как цвет твоих глаз. По словам Элизабет, твоя энергия безгранична, у нее просто дух захватывает при виде того, как жизнь бьет в тебе через край. Все вернется, Адам.

— Но я никогда не буду прежним. Не физически, нет, — уточнил он, заметив, что она уже готова возразить. — Я никогда не смогу воспринимать жизнь, людей, да многое, как прежде.

— Не спорю, Адам, к себе, прежнему, ты уже не вернешься никогда. Более того, когда-нибудь ты, может статься, еще спасибо скажешь, что с тобой это произошло. — Встав с шезлонга, она подошла к его креслу. — Честно говоря, чемпион, — продолжила она гораздо более мягким тоном, — вся эта философия меня утомила. Не отправиться ли нам баиньки, а?

— Я не устал.

— Не спорь, Адам! Что ты делаешь?

С силой и проворством, которых она не ожидала, он протянул руку за кресло, схватил ее и перетащил, увлекая к себе. Она тяжело плюхнулась ему на колени. Обхватив руками, он сомкнул их, поймав ее как в капкан.

— Что я делаю? — переспросил он игриво. — Не поняла? Соблазняю тебя.

Его слова заставили ее затрепетать, но она сурово оборвала его:

— Ты же мог причинить себе боль. Подобная порывистость весьма пагубна для тебя.

— И вовсе это не порыв. Я жажду уже не первый день.

— Чего?

Он приблизился к ней и отдался поцелую. Что-что, а уж целоваться он умел. Начиная с Ариэль Давенпорт и кончая Лукрецией фон… как ее там, он, несомненно, приобрел большой опыт в этом деле. Слегка прикоснулся к ее губам, а затем нежно всосал их, постанывая от наслаждения. Жадным, энергичным, но совсем не агрессивным языком он проникал все глубже, мягко и восхитительно.

Вторя призыву, застывшему в его горле, Лайла ответила на поцелуй. Но отдавая себе отчет в недозволенности происходящего, с трудом оторвалась от него.

— Нет, Адам.

— Да. — Его ненасытный полураскрытый рот заскользил по ее изогнутой шее.

— Это вовсе не входит в мой курс лечения.

— Но входит в мой.

Его прерывистый шепот выдавал нетерпение.

Он обнял ее и, не переставая целовать, расстегнул застежку. Лифчик упал ей на колени. Медленно наклонившись, он коснулся щекой ее груди, затем другой и, томно втягивая свежесть женского тела, зарылся в нежную ложбинку. Из груди Лайлы вырвался какой-то неопределенный звук, стон наслаждения или сожаления или бессловесное признание вины. А может быть, все вместе.

— Адам, пожалуйста, прекрати. Что ты творишь… Ты не понимаешь…

— Понимаю, еще как понимаю… — Он слегка прикусил мягкую округлость, а потом поцеловал небольшую родинку на груди, неистово впиваясь губами в ее плоть.

— Ты хочешь меня лишь потому, что я рядом.

— Я просто хочу тебя.

— Потому что зависишь от меня.

— Потому что ты чертовски сексуальна.

— Ты уже целовал меня.

— Это был не поцелуй, а обида.

— Ты и сейчас досадуешь. Все развивается четко по схеме. Сначала ярость, потом слепое влечение. Ты смешиваешь зависимость с желанием.

— Я никогда ни с чем не путаю желание, Лайла. — Он принялся, поддразнивая, губами теребить ее сосок, от чего по коже девушки пробежали мурашки.

Она застонала, когда он заработал языком быстрее.

— Не надо, прошу тебя, хватит.

Не вняв ее слабой мольбе, Адам зажал губами набухший бугорочек и ласково, с нескрываемым блаженством, пососал.

— А ты сладкая, Лайла, — произнес он, касаясь губами второй груди. — Ты везде такая сладкая?

Она вцепилась ему в волосы, намереваясь оторвать его от себя, но не смогла себя заставить. Прикосновение его теплого, влажного рта доставляло ей неизъяснимое наслаждение, неведомое ей доныне и ни с чем не сравнимое. Жгучая волна страсти захлестнула ее, охватывая грудь, растекалась между бедер, вызывая острую, почти судорожную боль.

— Это ненормально, Адам, это огромная ошибка.

— Тогда почему ты мне позволяешь… — Откинув голову, он заглянул в ее встревоженные глаза.

— Не знаю, — произнесла она в ответ, отчаянно и смущенно. — Не знаю.

Он коротко поцеловал ее в губы.

— Потому что ты так же сильно хочешь, чтобы тебя целовали, как сильно я хочу целовать. И не обманывай, я не поверю.

Он вновь припал к ее губам, а руки завладели ее грудью. Большими пальцами он легонько ласкал ее соски, еще хранившие влагу его поцелуев.

Вконец ослабев, Лайла положила руки ему на плечи. Его обнаженный торс, такой знакомый на ощупь, буквально обжигал, источая страсть и нетерпение. Ей безумно захотелось обвить руками его шею, почувствовать прикосновение его мягких волос на груди своим обнаженным телом, но она устояла.

Взор ее затуманился, разум отказывался понимать происходящее, профессиональный долг призывал ее очнуться, взять себя в руки, подавить все эмоции.

Лайла оттолкнула его и вскочила. И тут же наклонилась, чтобы поднять упавший лифчик, затем повернулась к нему спиной и надела. Накинула на себя пляжный халатик, плотно запахнув его.

Не говоря ни слова, отстраненно, сколько возможно отстраненнее, в то время как ее губы еще трепетали восторгом его поцелуев, а грудь горела негой его прикосновений, Лайла взялась за кресло и повезла Адама с террасы. В комнате она молча помогла ему перебраться в кровать. Лишь после этого она осмелилась поднять глаза.

— Я в ужасе от того, что произошло.

— Ты разрумянилась от этого… и вспотела.

Она коротко и беззвучно вздохнула, закрыла глаза и помотала головой, пытаясь избавиться от мысли, что это правда.

— Забудем о том, что случилось.

— Только посмей.

— Притворимся, что ничего не было.

— Как бы не так.

— Больше это не повторится.

— Черта с два!

— Ах так, я сразу же уеду.

— Лгунья.

— Спокойной ночи.

— Приятных сновидений.

Она прошла в собственную комнату.

По-прежнему чувства переполняли ее. Лунный свет, словно расплавленное серебро, струился через окно и падал к ее ногам бесплотным великолепием. Осторожно присев на самый краешек кровати, она склонилась над ним, как над омутом, обхватив голову руками.

Невидящим взглядом она смотрела прямо перед собой, как сомнамбула, подняла руку и пальцами провела по губам. Они слегка распухли. Она облизнула нижнюю губу и ощутила вкус Адама.

Закрыв глаза, она невольно глухо застонала. Как же так, как вообще это могло случиться, в самом деле, всерьез, да еще и с ней! Она готова была биться об заклад на что угодно, что никогда не позволит себе никаких эмоций с пациентом. Это правило выведено на первой странице записной книжки каждого физиотерапевта.

И тем не менее это она сидит здесь, ее чувства обострены, ее нервы напряжены, и ничего с этим не поделаешь.

Ничего подобного раньше не приключалось. Да, ей нередко приходилось иметь дело с нахальными приставаниями. Не одна рука пыталась залезть к ней под юбку, пока она делала массаж. Десятки влюбчивых больных, уверивших себя, что увлечены ею, потому что она слишком близка к их телу, пытались и щупать, и лапать ее. Она отражала эти непрошеные приставания, считая их всего лишь профессиональным риском и сразу же забывая о них.

Но этого не забыть. По крайней мере, не скоро, если вообще забудется. Хотелось бы заставить себя поверить в то, что ничего особенного не произошло. Или хотя бы приуменьшить силу воздействия. Но все это было. И слишком сильны ощущения. Вся она, все ее естество чувствовало и жило этим: губы, грудь, бедра. Она посмотрела на свою грудь. Да, это не сон, не ее буйная фантазия: вот и царапинки на коже от его небритых щек и подбородка. Соски до сих пор были пунцовыми, влажными и болезненно ныли. Она едва осмелилась дотронуться до них.

Вдруг, как от выстрела, она подпрыгнула от телефонного звонка, оглушившего ее своей внезапностью.

Подняв трубку, Лайла в испуге прокричала:

— Что такое? То есть, алло. То есть, я хотела сказать — резиденция Кэйвано.

— Лайла? Что случилось?

— Что случилось? Это я хочу тебя спросить — что случилось?! — раздраженно заорала она. — Ты меня разбудила, вот что случилось. Ты в курсе, который у нас час?

— Нет. Который?

— Откуда, черт возьми, я знаю? Очень поздно, этого тебе достаточно?

— Извини, — сокрушенно произнесла Элизабет. — Но, во всяком случае, у меня приятные новости.

— Ребенок? — У Лайлы сразу изменилось настроение.

— Нет, пока еще нет. Врач сказал, что еще несколько недель.

— Как ты себя чувствуешь?

— Толста, как дирижабль.

— Я дам «Гудеар»[2 - Компания по производству автопокрышек.] твое имя и номер телефона. Может, они найдут тебе применение.

— А как Адам?

— Он. Он хорошо. Да, хорошо.

— У него прибавилось сил?

У Лайлы перехватило дыхание, когда она вспомнила ощущение той силы, которую ей довелось испытать, сидя у него на коленях.

— О да, значительно.

— Вы там еще не поубивали друг друга?

— Пока нет. Но уже близки к этому.

— Я потому и звоню. Мы наконец-то нашли тебе замену.

Лайлу словно громом поразило.

— Замену?

На другом конце провода возникло легкое замешательство. Затем Элизабет спросила:

— Я правильно набрала номер? Я разговариваю со своей сестрой, Лайлой Мэйсон, физиотерапевтом гостиничного магната Адама Кэйвано, так?

— Извини, Лиззи, — ответила Лайла, потирая висок. — Я, видимо, говорю что-то не то. Уже столько времени прошло с момента нашего разговора насчет замены, что я забыла.

— Забыла? — не веря своим ушам, переспросила Элизабет. — Ты так настаивала.

— Я была… я и сейчас. — Она злилась на себя за то, что не испытывает облегчения, получив возможность уехать, но свое раздражение вылила на Элизабет, сурово спросив: — Что же заставило тебя так долго искать?

— Инспектор вашей больницы порекомендовала нам несколько человек, и мы переговорили с ними, но я как-то не могла представить их врачующими Адама. Но вчера, наконец, мы беседовали с неким доктором средних лет, имеющим прекрасные рекомендации. Мы с Тэдом решили, что он вполне подойдет. Он готов, хочет и может выехать немедленно. Хоть завтра, если ты скажешь.

— Понятно.

— Кажется, ты не в восторге.

— Да нет, я рада, только… Ты сказала — мужчина средних лет?

— Около пятидесяти.

— Хм.

— Лайла, в чем дело?

— Ничего, я просто туго соображаю. Ты же только что разбудила меня. Поэтому мне нужно время, чтобы все переварить.

Ей понадобилось время, чтобы понять, почему она не кувыркается от радости при мысли, что уже завтра может покинуть дом Адама Кэйвано.

Ну во-первых, они стали привыкать друг к другу. Во-вторых, достигли значительных успехов на пути к его полному выздоровлению. В-третьих, только что обнимались в его кресле.

Лайла честно пыталась разобраться, какая из всех этих причин для нее оказалась решающей, заставляя отказаться покинуть его сейчас. Ей и вправду хочется довести его до полного выздоровления.

Ей хочется, чтобы именно к ней первой он подошел сам, своими собственными ногами. Ей хочется разделить с ним победу над его временным недугом. Ей хочется опять целоваться с ним.

Но этого не будет.

Она этого не допустит. Объяснения Адама, почему он ее целует, взяты из учебника. Ее объяснения слишком нелепы, поэтому абсолютно непонятны. Принимая все это во внимание, она сочтет сегодняшнее происшествие ошибкой, выбросит из головы и проследит, чтобы это никогда не повторилось.

А раз так, то было бы нелепо приносить в жертву все, чего они добились, из-за одной мелкой неосторожности. Необходимость привыкнуть к другому физиотерапевту может резко ухудшить состояние Адама. Разве это хорошо для больного? Нет. Не следует ли, принимая решение, прежде всего исходить из соображений наименьшего вреда для больного? Да.

— Мне не нужна замена.

— Что?

Лайла еще тверже повторила.

— Ты понимаешь, сколько сил и времени мы с Тэдом потратили на поиски?

— Понимаю и прошу меня простить.

— Ты могла бы поставить нас в известность, что передумала.

— Я только сейчас до конца осознала это. Правда, Лиззи, мне очень жаль. Попроси за меня прощения у Тэда.

Элизабет устало вздохнула.

— Ну ладно. Все эти поиски, в конце концов, пошли мне на пользу — время в ожидании малыша пролетело быстрее. Кроме того, на самом деле мы и не хотели этого. Мы с Тэдом всегда считали, что ты наиболее подходящий врач. Мы оба рады, что Адам в твоих опытных руках.

«У Адама тоже отнюдь не руки дилетанта», — подумала Лайла. От одной лишь мысли о его ласках, она покрылась испариной.

— Ну ладно, Лиззи, если это все, то я ложусь спать.

— С тобой точно все в порядке? Ты по-прежнему говоришь как-то странно.

— Все в порядке. Обними за меня детей. Поцелуй моего красавца зятя. Пока. — Она быстро положила трубку и даже отдернула руку от телефона, как будто он мог обвинить ее в лицемерии и обмане.

Но не так-то легко уйти от собственной совести. Откинув простыни, она вытянулась на постели, поздравляя себя с подвигом: она решила не сдаваться, испить всю чашу до дна, какой бы горькой она ни оказалась.

Но в глубине души она знала, что поступила так из чистого эгоизма. По крайней мере, частично.




7


— Ты всегда спишь обнаженной?

— Мммм…

— Ты всегда спишь обнаженной?

Лайла вяло потянулась под атласными простынями. Широко зевнула. Медленно приоткрыла глаза. На секунду. А потом широко распахнула.

— Адам?!

— Ты еще помнишь мое имя. Я польщен.

Лайла откинула с лица спутавшиеся волосы, зажала на груди простыню и приподнялась на локте.

— Что ты делаешь в моей комнате? Как ты сюда попал?

— Ты еще не ответила на мой вопрос.

— Какой вопрос?

— Ты всегда спишь…

— Да! С какой это стати Пит привез тебя сюда?

— Пит и не догадывается, что я здесь. Я проделал все сам.

— Не веря своим глазам, Лайла присмотрелась. Адам сидел в своем кресле на колесах.

— Ты сам перебрался из кровати в кресло, без чьей-либо помощи?

— Гордишься мной?

— Конечно, горжусь. — Она на мгновение одарила его сияющей улыбкой. — Однако ты не ответил на мой вопрос. Что ты здесь делаешь?

— Нарушаю твое уединение.

— Вот именно. Будь так любезен, выйди. — Второй вопрос просто сорвался с кончика ее языка: — Как ты узнал, что на мне ничего нет?

— Посмотрел под простыню.

Она недоверчиво покосилась на него.

В ответ он рассмеялся:

— На самом же деле — твой купальник валяется на полу, а на плечах не видно никаких бретелек.

— О-о! Хорошо, будьте столь любезны, мистер Кэйвано. — Она холодно кивнула на дверь. — Мне нужно принять душ и одеться.

— Я кое-что тебе принес. — Он набросил ей на шею венок из пастельных плюмерий и с удовлетворением поправил его. — Добро пожаловать на Гавайи, Лайла.

— Ну, положим, с этим ты опоздал на несколько недель…

— Стоит ли придираться к мелочам?

Лайла опустила взгляд на хрупкие, благоухающие лепестки, с благоговением дотрагиваясь до них. Мокрые от росы, они приятно холодили кожу.

— Спасибо, Адам. Просто восхитительно.

— Знаешь, чем сопровождается венок? — Она метнула на него быстрый взгляд. В его глазах мелькнули озорные огоньки. — А, вижу, что знаешь.

— Мы опустим вторую часть традиции.

— Именно из-за этого традиция и живет в веках. Кроме того, я никогда не нарушаю традиций.

Обняв ее затылок, он привлек девушку к себе и поцеловал, медленно и умело.

— А вот и неправильно, — проговорила она, как только он отпустил ее. — Предполагается лишь легкий поцелуй в обе щеки, не так ли?

— Обычно так.

— А я-то думала, что ты чтишь традиции.

— Только не в тот момент, когда замешан твой рот и мой язык.

Он успел поцеловать ее еще раз, прежде чем ей удалось принять какие-то меры предосторожности.

Наконец она собрала в кулак свою волю и сказала:

— Уходи! Мне надо встать и одеться.

Он опустил глаза и уставился на простыню, в то самое место, где под легкой тканью четко вырисовывалась чудной формы грудь.

— Мне кажется, нагая — ты просто великолепна. Пожалуйста, не одевайся, если это только ради меня.

— Как раз ради тебя. Ты здорово потрудился, чтобы самостоятельно выбраться из кровати. Надо закрепить успех.

— У меня более интересное предложение. Давай устроим себе выходной и отпразднуем мою победу.

— Чем же мы будем заниматься?

Он ласково провел большим пальцем по ее губам.

— Останемся в постели. — И выразительно посмотрел. — В одной постели. В этой. Голову даю на отсечение так мы максимально закрепим все мои усилия.

В какой-то момент Лайлу пленил его слегка охрипший голос, это соблазнительное предложение. Но здравый смысл вовремя восторжествовал, и она произнесла сварливым тоном:

— Не смеши людей. И потом, у тебя сегодня не выходной. Равно как и у меня.

Адам благодушно воспринял ее отказ и откатился от кровати.

— Но этого не перечеркнуть, Лайла.

— Что?

— Притворяешься, что прошлой ночью ничего не произошло. Однако я проголодался и потому исчезаю. — Он развернул кресло и направился к двери. На пороге Адам оглянулся. — И все-таки я заглянул под простыню.

Она сузила глаза.

— Блефуешь, Кэйвано.

— Думаешь? У тебя очень сексуальная родинка как раз там, где кончаются трусики, — протяжно произнес он.

Он выехал прежде, чем она успела ответить. Лайла сбросила с себя простыню и метнулась к двери. С треском ее захлопнула и заперла, делая это намеренно громко, чтобы он услышал. Затем влетела в ванную и включила душ.

Адам просто смеется над ней, сам он легко относится к происшедшему накануне. Видимо, считает, что она очень стеснялась, и не берет в расчет ее чувства. Прошлой ночью они поддались влечению, однако должны быть очень серьезно основания, чтобы позволить этому повториться. Одно лишь желание, никакая не влюбленность — вот что двигало им. Конечно, нелегко будет заставить его снова видеть в себе врача-физиотерапевта, а не любовницу. Необходимо принять жесткие меры.

Часом позже она вошла в его комнату. Он бросал баскетбольный мяч в корзину, которую Пит закрепил на стене.

— Хватит игр. Этим займешься в свободное время. Следующие полтора часа принадлежат мне.

Она включила стереосистему. Голос Уитни Хьюстон слился с хором.

— Что с тобой? — поинтересовался Адам. — Начались месячные?

Лайла, возмущенная его хамством, медленно обернулась.

— Это ведь вас не касается, не так ли, мистер Кэйвано?

— Или твое плохое настроение связано с сексуальной недостаточностью?

— Я не собираюсь реагировать на твои выпады.

— Не получится. Так же, как и забыть вчерашнее. А где мой венок?

— В холодильнике у меня в комнате.

— Почему не на шее?

— Не говори глупостей. Не могу же я работать с венком на шее.

— А когда ты его наденешь?

— Не знаю.

— Сегодня к обеду?

Пора расставить все точки над «i».

— Послушай, Адам. В последнее время мы слишком много бываем вместе. Врач может быть наставником, иногда доверенным лицом, но никогда…

— Любовницей?

— Я вовсе не это хотела сказать.

— Разве?

Усилием воли она сдержалась.

— Между нами не должно быть таких близких приятельских отношений.

— Никогда не целовался с приятелями.

— Но мы и не влюбленные.

— Конечно. Мы благополучно миновали эту стадию. На самом деле все предварительные этапы уже пройдены. И мы готовы к настоящим подвигам.

Эта провокация привела ее в трепет. Пытаясь не реагировать, она перевела дыхание и строго сказала:

— Если так пойдет и дальше, то я просто утрачу свой авторитет. В последний раз прошу тебя прекратить все попытки и впредь воздерживаться от подобных детских сексуальных игр. Мы приблизились к новым рубежам. С этого момента будет еще труднее.

Когда она закончила свой монолог, его лицо совсем потемнело. Ее терпению пришел конец, но его взрыв и вовсе оказался неизбежным. Теперь он мрачно выстукивал пальцами по подлокотнику своего кресла.

— Еще труднее? Что может быть труднее, чем час за часом выносить твои придирки и требования того, что я не в силах выполнить.

— Я и не говорила, что до сих пор мы в бирюльки играли.

— Все, хватит! — заорал он. — Это невозможно.

— Я сыта твоим хныканьем. Пора начинать, — сказала она тоном, не терпящим возражения.

Утренние занятия стали истинным наказанием. Она заставляла его проделывать такие упражнения, которые возвращали к жизни его бездействующие мускулы, но он работал без всякого энтузиазма. После того как она упрекнула его в лени, Адам приложил все усилия, и дело закончилось судорогами. Во время массажа он проклинал ее заодно со своей болью. Она повезла его в кровать отдохнуть, держась от коляски на расстоянии вытянутой руки, за что выслушала дополнительные проклятия.

Последнее время Лайла довольно часто подолгу задерживалась у него после занятий. Они смотрели по телевизору спортивные передачи, мыльные оперы, слушали музыку, играли в настольные игры и карты, просто болтали. Сегодня же до дневных занятий к нему она не заглядывала.

Они начались еще хуже, чем утренние. Она дошла до предела сразу же, как только услышала:

— Никогда больше не смей убирать от меня кресло.

И окончательно ее добило то, что он попросту отказался от упражнения, которое разрабатывало колено, заявив:

— Я не собираюсь его больше делать.

— Ну и чудно. — Лайла убрала руку, и его нога с глухим стуком упала на мат. — Раз ты так ведешь себя, я ловлю тебя на слове и устраиваю себе выходной, который ты предлагал сегодня утром. Ты напомнил мне, что у меня не было ни одного выходного с тех пор, как я сюда приехала.

Часом позже она вышла из своей спальни, за ней шлейфом тянулся аромат духов. Открытое красное платье из хлопка обнажало загорелые плечи и манило глубоким вырезом. Узкая юбка с запахом при каждом шаге расходилась, являя взору длинные, красивые ноги на высоких каблуках. Волосы были зачесаны на сторону, и большая, сверкающая заколка придавала определенный шарм ее прическе. Шею украшал его венок.

На минуту появившись в кухне, она ослепила обоих мужчин.

— Не жди меня, Пит. Я, вероятно, вернусь очень поздно.

Адам за кухонным столом в своем кресле поглощал холодный ужин, приготовленный Питом. Она вела себя так, будто его здесь вовсе не было. Весело помахав слуге рукой, девушка выплыла из комнаты.

Спускаясь вниз по извилистой горной дорожке, Лайла задумалась, а не хватила ли она лишку.

Нет. Адам не воспринял всерьез ее слова о том, что не будет повторения вчерашней ночи. Она собирается поставить его на ноги, и он должен относиться к ней только как к своему врачу. Не более. Да, эксплуататор. Да, инструктор и тренер. Нечего превращать ее в свою подружку и объект любви. Легкий флирт — прекрасно. Это поддерживает его тонус. Подтрунивание только способствует хорошему настроению. Но вчерашнее… Нет, вчерашнее ни в коей мере не похоже на легкий флирт.

Лайла в одиночестве пообедала в изысканном восточном ресторане, перепробовав чуть ли не все меню, чтобы как можно дольше растянуть удовольствие. На улице к ней пристали два матроса, предлагая деньги и ночь удовольствий весьма сомнительного свойства. Купив билет на два сеанса в кинотеатр с несколькими залами, она просмотрела первый фильм и отправилась на второй. Первый был так себе, на втором она чуть не заснула.

Решив, что прошло уже достаточно времени, она поехала домой. Тихонько открыла дверь, сразу же у порога сняла туфли и направилась к лестнице.

Адам в своем кресле вылетел из гостиной, едва не сбив ее с ног. Она вскрикнула от испуга.

— Неужели нельзя поаккуратней с этой чертовой штукой? — огрызнулась Лайла. — Чуть не наехал мне на ногу.

— Хорошо провела время?

— Шикарно.

— И где же ты была?

— Ездила в Лаайну.

— В Лаайну? Сама вела машину до самой Лаайны?

— Адам, я с шестнадцати лет за рулем. В основном езжу без шофера.

— Не сердись.

— А ты не строй из себя собственника. Да, я ездила в Лаайну, потому что никогда не бывала там. Это прекрасное место, которое стоит посетить, и прочее, и прочее. Посмотрела несколько прелестных представлений, вкусно пообедала, чудно повеселилась. Это как раз то, что мне было необходимо. Но я устала и потому иду спать. Покойной ночи.

— Погоди минуту. Где ты была?

— Я же сказала тебе.

— Я имею в виду, где это ты так «чудно повеселилась»?

— Не помню. — Черта с два она ему расскажет, что провела целый вечер одна в кинотеатре.

— Выпивка или наркотики отшибли память?

— Интересно, и кто это сердится? Ну, не помню, как называется. Какое это имеет значение? По-моему, там была крыша из пальмовых листьев. — Лайла попыталась вспомнить название клуба на окраине туристского городка, мимо которого она проезжала. — Кажется, какая-то хижина.

— «Сахарная хижина»? Ты одна пошла в «Сахарную хижину»?

— Ну все та же песня. Часть вторая.

— Это самое злачное место на острове. Там есть все, что пожелаешь, начиная с кокаина и кончая венерической болезнью.

— Это мнение знатока?

Его глаза зло сверкали из темноты.

— Ты прекрасно себя чувствовала среди этого разгула, да? Ты даже оделась как девица в поисках приключений. Ты чудно вписываешься в эту толпу, где все чего-то ищут, творят все, что угодно, и чихать хотели на все остальное.

Она слегка наклонила голову и произнесла с некоторым кокетством:

— Пусть будет так, папочка. Я слегка повеселилась, но не встретила никого, с кем хотелось бы продолжить знакомство.

— Ты с кем-то трахалась?

Лайла вскипела, вначале от замешательства, которое затем переросло в ярость. Она так разозлилась, что не могла вымолвить ни слова. Адам же решил еще сильнее разбередить себе рану, которая все еще не зажила.

— Так ты за этим и ездила? — Он подъехал ближе и прикоснулся к ее бедрам. — Чтобы кто-то другой погасил тот огонь, который я вчера зажег?

Не сводя с него взгляда, она отступила назад, чтобы он не смог дотянуться, сорвала с себя венок и швырнула ему на колени. И только сейчас заметила бокал в его руке.

— Ты просто пьян. И я не собираюсь выслушивать твои допросы и оскорбления. Но да будет тебе известно, что, если бы я и впрямь отправилась, как ты мерзко выразился, трахаться, то тебя это вовсе не касается. — И уже с последней ступеньки лестницы она нанесла ему последний удар: — Дай Бог тебе доброго утра с похмелья.




Бог не внял.

На следующее утро, когда она появилась, он не смог оторвать головы от подушки. Лежал с зеленым лицом, выражавшим одно желание — умереть.

— Никакого баскетбола сегодня? — спросила она высоким, пронзительным голосом. — Никакой Уитни Хьюстон?

Адам угрожающе глянул на нее из-под нахмуренных бровей.

Лайла исполнила неуклюжий, но восторженный пируэт и продолжила:

— А я чувствую себя изумительно! Утро поистине великолепное. Ты оценил омлет с ветчиной, который Пит приготовил по особому рецепту? — Адам застонал. — Пальчики оближешь. Сколько сыра. Прямо сочился, когда я…

— Заткнись, Лайла, — сквозь зубы, со злостью процедил он.

— А в чем дело? — Она вытянула губы. — У Адама болит животик?

— Убирайся отсюда к черту, оставь меня в покое.

Она засмеялась.

— Я ведь предупреждала. Не моя вина, что ты не послушался. Что ты пил? Джин? Водку? Виски? Бренди? — Он застонал и с несчастным видом схватился за живот. — Ах, бренди. Довольно дорогая выпивка. Но ты ведь можешь себе это позволить, царь Мидас?

— Я убью тебя.

— Сначала придется поймать меня, Кэйвано. А ты никогда не сможешь сделать этого, лежа на своей винной бочке. Ну хватит, вставай, начинаем работать.

Она взяла его за руку и попыталась приподнять. Адама словно пригвоздили к подушке, он не мог и пальцем пошевелить.

— Ну, давай. Шутки в сторону. Пора приступать.

— Я не двинусь с места.

Уперев руки в боки, она глянула на него с отвращением.

— Таблетка или две аспирина помогут?

— Нет. Только смерть.

— Насколько мне известно, от похмелья еще никто не умирал, хотя уверена, молили об этом миллионы. — В ее голосе все еще сквозило хорошее настроение. — Ты совсем по-другому заговоришь, когда выпьешь аспирин… в том случае, если Бог простит и позволит тебе выжить.

Лайла ушла в ванную и тут же вернулась с тремя таблетками аспирина в одной руке и стаканом воды в другой.

— Вот, прими.

— Не хочу я этот чертов аспирин.

— Тебе будет легче упражняться.

— Я и не собираюсь сегодня заниматься. Я чувствую себя как в сортире.

— И кто в этом виноват? — Ее терпение, казалось, вот-вот лопнет. Голос уже зазвучал резко и скрипуче. — Сейчас же прекрати это ребячество и прими аспирин.

Разжав его ладонь, Лайла вложила туда таблетки. Он с силой швырнул их в другой конец комнаты. Они с легким шорохом покатились по полу. Этот едва слышный звук произвел эффект разорвавшейся бомбы — Лайла что было сил швырнула стакан с водой ему на колени. Это заставило Адама оторваться от подушек. Он подпрыгнул, задохнувшись от удивления, жутко побледнел и с недоумением уставился на растекающуюся по его бедрам воду. Не успел он прийти в себя от изумления и ярости, как вдруг послышался звонок в дверь.

Пит отправился в ближайший магазин за покупками, поэтому Лайле пришлось открыть самой. Напоследок испепелив Адама взглядом, она вышла из комнаты, вприпрыжку спустилась с лестницы и широко распахнула дверь. Трудно сказать, какая из женщин при виде другой была ошарашена сильнее.

Гостья первой обрела дар речи и спросила Лайлу:

— Вы кто?

— Нам ничего не нужно.

— Что не нужно?

— Ничего из того, что вы можете предложить, леди.

В ответ брюнетка резко выпрямилась. Ее правильное лицо вытянулось настолько, что казалось на нем не было ни единой складочки или морщинки.

Она произнесла ледяным голосом:

— Я задала вам вопрос, девушка.

— А теперь я спрашиваю: кто вы?

Но Лайла уже поняла. Чемоданы, стоявшие рядом с приехавшей, стоили гораздо больше, чем ее, Лайлы, малолитражка. Одежда дамы не требовала специальных меток, чтобы выглядеть дорогой. И в довершение всего, ее молочно-белая кожа, фарфорово-голубые глаза, черные как смоль волосы и ярко-красные губы никого не оставили бы равнодушным.

— Капризная Белоснежка, — пробормотала Лайла.

— Прошу прощения?

— Да нет, ничего. Проходите.

Лайла отступила, пропуская женщину в прихожую. Та вошла, стараясь не коснуться юбкой обнаженных ног Лайлы, — высокомерие, показавшееся ей забавным.

— Где Пит?

Итак, она бывала здесь прежде.

— Отправился за покупками.

— А где Адам?

— В своей комнате, наверху.

— В последний раз спрашиваю: кто вы?

— Лайла Мэйсон.

— Лукреция фон Элсинхауэр.

Лайла никак не отреагировала. Вероятно, предполагалось, что девушка бросится ниц, она же только смерила даму взглядом, ничуть не тушуясь и ни в чем не уступая.

— Что вы здесь делаете, мисс Мэйсон?

Лайла слегка сощурила глаза и вызывающе подмигнула.

— Вас так и подмывает это узнать? — С упрямым удовольствием она наблюдала за тем, как вновь каменеет лицо женщины. — Не волнуйтесь, Лукреция. Я физиотерапевт, лечу Адама.

Гостья окинула Лайлу холодным взглядом, отметив босые ноги, узкие спортивные шорты, майку без рукавов с рекламой рок-радио и уж совсем не к месту большие серьги в ушах.

— Я хочу видеть Адама. — И подчеркнула: — Немедленно.

— Вас проводить? — сладким голосом произнесла Лайла.

— Я знаю, не надо.

— Понятно. — Она широким жестом пригласила гостью наверх.

Лукреция, с сумкой «от Луи Вюттона» на плече, ступила на лестницу.

Почти у двери в комнату Адама Лайла окликнула ее снизу:

— Возможно, мне следует вас предупредить. С ним приключилась беда в постели.

Брюнетка пожала плечами, подняв их чуть не до мочек ушей, — ну с кем не бывает.




— Ничего хорошего для хозяина, — философски изрек Пит, покачав при этом головой. — Она сказала: «Вытри здесь». Хозяин весь был мокрый. Я вытер. Поменял постель. Она сказала: «А теперь уйди». Я ушел. Ничего хорошего для хозяина.

— Кончай злиться. — Лайла выудила из салата, над которым он корпел, белую горошину и разжевала ее. — Можешь не объяснять мне, что из себя представляет эта мисс фон Элсинхауэр. Она, должно быть, потомок Гитлера.

Пит радостно похлопал себя по коленям, как делал в любом другом случае, если что-то казалось ему чрезвычайно забавным.

— И это вовсе не шутка. Я действительно так считаю.

С той самой минуты, как Лайла открыла входную дверь и увидела Лукрецию, стало ясно, что ее приезд ничего радостного не сулит. Может, она судила и необъективно, скорее всего, так оно и было. Эта женщина всего за несколько часов уже успела внести разлад.

После того как Пит сменил мокрые простыни, Лайла достаточно подождала, чтобы дать возможность Адаму насладиться встречей с Лукрецией, и постучала в дверь спальни.

Ответила Лукреция:

— Входите.

Впервые со времени появления здесь Лайлы комната Адама походила на комнату больного. Шторы на окнах были опущены и плотно задернуты, не только закрывая вид из окна, но не пропуская даже лучика света. Из стереоколонок едва доносились звуки камерной музыки, вместо громкого рока, как это обычно предпочитали они с Лайлой. Яркая реклама, которую она как-то принесла из своего очередного рейда по книжным магазинам и повесила на стене против его постели, куда-то подевалась. Атмосфера в комнате напоминала похоронную.

— Если так пойдет дальше, то мне придется завести собаку-поводыря, чтобы отыскивать своего пациента в этом мраке, — проговорила она с саркастической усмешкой. — Что с тобой стряслось? — Подойдя к кровати, Лайла увидела, что Адам распростерся на подушках, а на лбу у него компресс со льдом.

— Адам неважно себя чувствует. — Лукреция материализовалась, как фантом.

— Ничего удивительного. Он отвратительно напился вчера вечером. У него похмелье, поможет лишь томатный сок и несколько таблеток аспирина.

— Не думаю, что следует начинать какое-то лечение без консультации с врачами.

— Лечение?! Речь идет всего лишь о трех таблетках аспирина.

— Лайла, пожалуйста, — простонал Адам, — говори хоть чуточку тише.

Она склонилась к нему.

— Не будешь ли ты столь любезен объяснить мне, что здесь происходит? Время занятий, а ты лежишь в постели и изображаешь умирающего.

Он прикрыл лицо ладонями и стиснул виски.

— Моя голова сейчас расколется на куски.

— Безобразие, чемпион. Пора приниматься за упражнения.

Лукреция вклинилась между Лайлой и постелью.

— Вы, конечно же, не заставите человека, страдающего от боли, заниматься физическими упражнениями.

— К вашему сведению, мисс-фон-как-вас-там-зовут, большинство моих пациентов страдает от боли. Моя задача облегчить их участь. И в конечном счете мне это удается. А сейчас, прошу извинить. Нам с пациентом нужно работать.

— Вероятно, у вас ограниченный опыт работы в довольно узкой области, и, кроме того, вы излишне ревностно относитесь к своим обязанностям.

Лайла стиснула зубы.

— Я профессионал и имею достаточно опыта как в отношении с пациентами, так и с их сующимися не в свои дела друзьями, родственниками и любовницами, которые, может, и хотят добра, но ни черта не смыслят в физиотерапии.

— Вы похваляетесь своим профессионализмом, но ваше отношение и поведение… приходится только диву даваться.

— Кто-то сейчас добьется, что я просто соберу монатки и отправлюсь в ближайший мотель, если этот кто-то не уберет с дороги эту элегантную ослицу. Адам, — заявила Лайла, — вели ей исчезнуть до конца занятий.

Он с утомленным видом убрал лед со лба. Взор его метался от одной женщины к другой, но наконец остановился на Лайле.

— Но мне действительно плохо, Лайла. Нельзя ли провести занятия и упражнения после ленча?

Кровь прихлынула к ее щекам, и она тут же зарделась от гнева, бросив на него полный презрения взгляд, проигнорировала самодовольный вид Лукреции и выскочила из комнаты, хлопнув дверью так, что в доме задрожали все стекла до единого.

Сейчас на кухне в ожидании назначенного часа, чтобы сделать еще одну попытку, она вспыхивала от ярости каждый раз, как только прокручивала в мозгу всю сцену с начала до конца. Пит вынужден был несколько раз повторить, прежде чем до нее дошло, что он обращается к ней.

— Извини, что ты сказал?

— Ренч готов.

— Хорошо, пойду позову их.

— Это лишнее, мисс Мэйсон. Я пришла за подносом, — раздался с порога голос Лукреции. — Адам предпочитает ленч у себя в комнате.

— Ну что Адам предпочитает и что Адам будет делать — это совершенно разные вещи, — сухо проговорила Лайла, вставая с места и глядя в упор на Лукрецию. — Он уже в течение нескольких недель ест на кухне, с тех пор как научился передвигаться в кресле. Никакого подноса в постель. Нужны упражнения. Ему нужно вставать и двигаться самостоятельно. Черт меня побери, если он будет лежать в постели, питаясь с ложечки и принимая ваше сочувствие…

— Ваше мнение меня не интересует…

— Попробуйте только не спросить!

— …Но Адам в совершенном изнеможении, поэтому я собираюсь позвонить доктору Арно, попросить его подъехать и порекомендовать, что он считает необходимым для Адама. Пит, почему ты не приготовил поднос с едой?

— Райра сказала «нет».

— Да приготовь ты ей этот чертов поднос, — сердито бросила Лайла и, обойдя Лукрецию, вышла из кухни.




— Вы уверены, что она все поняла?

— Абсолютно, — ответила трубка голосом доктора Арно. — Я объяснил мисс фон Элсинхауэр, что Адам значительно продвинулся на пути к выздоровлению за то время, что вы с ним работаете. Я сказал, что если все будет идти, как прежде, то он выздоровеет или почти выздоровеет уже в ближайшие недели, но крайне необходимо, чтобы ваш курс не прерывался, а у пациента сохранялся оптимистический настрой.

Впервые с того момента, как Лайла открыла дверь этой сногсшибательной красотке Лукреции, внутреннее напряжение слегка отпустило ее.

— Спасибо, Бо. Мне предстоит выиграть с пустыми картами.

— Готов поспорить, что вы выиграете любую игру, в которую ввяжетесь, Лайла, — ответил доктор, довольно хмыкнув. — Звоните, если возникнут какие-либо проблемы. Но, думаю, кризис мы преодолели.

— Еще раз спасибо за поддержку.

Закончив разговор, она с радостью выбежала из своей комнаты и помчалась к Адаму. Однако при виде идиллической картинки она просто остолбенела.

Лукреция сидела на краю кровати. Она поменяла наряд и сейчас была в легких парусиновых брюках. Но в прическе тем не менее волосок лежал к волоску, и вид у нее был вовсе не домашний.

Лукреция держала руку Адама в своих ладонях. Он смеялся, подняв к ней глаза. Лайлу внезапно пронзила острая боль — как он привлекателен, когда вот так улыбается! И как же ей не хватает его! Последние два дня они почти не виделись. А если и виделись, то постоянно воевали.

Ее как громом поразило при мысли от том, что она с удовольствием выцарапала бы глаза этой Лукреции фон Элсинхауэр не только за то, что она вмешивается в лечение.

Лайла ревновала. К Лукреции. О дьявол, да ведь она влюбилась!




8


Заметив в дверном проеме Лайлу, Лукреция наклонилась и мягко поцеловала Адама в губы.

— Увидимся позже, дорогой.

Лайла недобрым взглядом проводила Лукрецию и, повернувшись к Адаму, заметила, что он тоже не может оторваться от пустого проема, через который только что выскользнула Лукреция. Снедаемый тоскою, он даже не пытался скрыть этого.

— Что, хочешь послать сигнал бедствия? — сварливо спросила Лайла.

— Что ты имеешь в виду?

— Разве не ты послал за ней, чтобы она спасла тебя от моего назойливого присутствия?

Отказавшись от ее помощи, Адам самостоятельно перебрался с кровати в кресло.

— Я не позволяю кому-либо, особенно женщинам, вызволять меня из сложных ситуаций. Приезд Лукреции — совершенная неожиданность для меня.

— И часто она является вот так, без приглашения, как снег на голову?

— Она самостоятельная женщина и делает что захочет. — Он поднял на Лайлу глаза и многозначительно добавил: — И знает, что здесь для нее всегда открыты двери.

— Поосторожней насчет открытых дверей, Кэйвано. Как-нибудь здорово оконфузишься.

— Это как?

— Явившись нежданно-негаданно, застанет тебя в постели с другой, дурачок.

— Ну, — проворчал он, водружаясь на покрытый матом столик, — на сей раз об этом и речи не могло быть, не так ли?

Лайла подняла его ноги и уложила на столик.

— Совршенно верно.

— Чем же тогда вызвана твоя досада?

— Разве я раздосадована?

— Именно.

— Мне абсолютно все равно, гарем у тебя или нет, чтобы тебя нежили и обнимали. Просто на время занятий избавляйся от всех любовниц.

— Одна любовница — еще не гарем.

— Одна или пятьдесят, но во время наших занятий ты должен чертовски упираться, чтобы мы могли покончить с этим. Как только ты начнешь ходить, я вытряхнусь отсюда в два счета. Пока же, если эта Белоснежка не будет путаться у меня под ногами, мы прекрасно поладим.

— Белоснежка?

— Не важно.

— А я кто, принц?

— Дурачок.

— Теперь ясно, кто ты. Ты просто зануда.

— Твои мышцы и суставы совершенно затвердели, — в сердцах выпалила Лайла.

— Ой, прекрати.

— Ни слова о боли, Кэйвано. Сам во всем виноват. Сам все это сотворил, валяясь в постели и сачкуя целых два дня. А сейчас мы должны восстановить то, чего достигли прежде, чем ты решил заделаться бездельником.

Потом разговоры пришлось прекратить. Она не уменьшила количество упражнений, хотя после двух дней ничегонеделания кое-какие успехи Адама сошли на нет.

— Нажимай сильнее. — Занятия уже подходили к концу, когда Лайла нарушила молчание резким выговором.

Обычно они шутили во время самых болезненных упражнений, грубя друг другу или отпуская сексуальные намеки. Сегодняшняя гнетущая тишина действовала ей на нервы. Обоим хотелось восстановить дух товарищества, который так устраивал их до того поцелуя, несвоевременного приезда Лукреции, а также ее собственного открытия, что в ее отношении к Адаму кроется нечто большее, чем просто профессиональный интерес.

— Я сказала, жми сильнее!

— А я что делаю, черт побери! — Он прямо-таки оскалился, лицо покрылось потом.

— Сильнее!

— Не могу.

— Можешь. Давай.

Он сделал еще одну попытку.

— Вот теперь лучше. Хорошо. Еще сильнее, Адам. Сильнее.

— Когда женщина просит меня толкать сильнее и выше, я предаюсь более приятным упражнениям.

Их глаза словно притянуло магнитом. У нее перехватило дыхание, и она задышала так же часто и тяжело, как и он. Лайла ослабила сопротивление и опустила его ногу на стол.

— Да, это занятие явно не из приятных. Прости, что не могу предложить ничего лучшего.

Он выдержал ее взгляд, потом отрешенно пожал плечами:

— Ты же не виновата, что я попал в эту расщелину.

Когда бы он ни заговаривал о несчастном случае, лицо его сразу становилось холодным и виноватым. Лайла знала, что он все еще переживает гибель друзей. В этот момент она безумно жалела его.

— Ты хорошо сегодня поработал и заслуживаешь награды.

— Массаж? — спросил он с надеждой.

— С лосьоном.

— Потрясающе.

— Сними шорты и перевернись на живот.

Адам научился делать это самостоятельно, и, заворачивая в простыню, Лайла похвалила его. Адам, растянувшись и положив голову на сложенные руки, наблюдал за ее действиями.

— Знаешь, ты шокировала Лукрецию.

— Чем?

Она принесла влажное полотенце и принялась протирать ему руки, ноги, спину. Вытерев насухо все тело, смочила руки лосьоном и начала с икр. Прикрыв глаза, он застонал от удовольствия.

— Расслабь все мышцы, — сказала она, гипнотизируя. — Думай о расслаблении. И что сказала обо мне Лукреция? — вернулась она к этой теме будто невзначай, надеясь, что он не заметит острого любопытства.

— Она представляла моего физиотерапевта мускулистой врачихой с грубыми пальцами, коротко подстриженными волосами, в накрахмаленной белой форме, в туфлях на резиновой подошве. Не ожидала увидеть длинные ноги в спортивных шортах, копну белокурых волос и ярко-красные ногти на ногах.

— Если мне позволено высказаться, то скажу, что предпочитаю второе. — Сейчас она перешла к бедрам и ягодицам. Его вздохи становились глубже, чаще, сексуальнее.

— Лайла, ты веришь в перевоплощение?

— Не совсем. А что?

— Просто теперь я понял, кем ты была в прежней жизни.

— Да? Ну и кем же?

— Боюсь, тебе не захочется этого услышать.

Наклонившись, Лайла толкнула его в плечо. Он открыл глаза.

— Мое прежнее существование связано с плотским грехом?

Он перевел взгляд на ее волосы, тяжелой и непокорной копной упавшие ему на плечо.

— Точнее говоря, с грехами плоти.

— Ну тогда я довольна.

— Бесстыдница, — пробурчал Адам со смехом, вновь прикрывая глаза.

Лайле нравилось смотреть, как, закрывая глаза, он опускает длинные ресницы. Собственно говоря, все в лице Адама притягивало ее, и она тайком любовалась безупречным профилем, массажируя ему спину. Она прикладывала как раз столько сил, сколько требовалось, сжимая и расслабляя пальцы. Прикосновение к нему действовало возбуждающе, каждый его мускул таил в себе огромную энергию.

Она настолько увлеклась, что не услышала, как появилась Лукреция, пока за той не захлопнулась дверь. Лайла торопливо накинула простыню на обнаженную спину Адама.

— Вам придется прийти позже, — раздраженно произнесла она. — Мы еще не закончили, у нас расслабляющий массаж.

— Хорошо. — Несмотря на слова Лайлы, Лукреция двинулась к массажному столику. — Я принесла с собой то, что поможет ему расслабиться лучше любого массажа. Мартини, дорогой. Как раз то, что ты любишь.

Адам приподнялся на локтях и протянул руку за стаканом.

— Спасибо. — Он сделал небольшой глоток. — М-м, превосходно.

Они улыбнулись друг другу, а затем выжидающе посмотрели на Лайлу.

Та попыталась сохранить свою позиции и сказала Адаму:

— Тебе потребуется моя помощь, чтобы вернуться в кресло.

— Уверена, что смогу помочь ему и в этом, — вкрадчиво вставила Лукреция.

Лайла вопросительно посмотрела на Адама. Тот с видом знатока потягивал мартини. Ей хотелось выбить стакан из его рук и стереть дурацкую ухмылку с лица.

— Ладно. — Она направилась к двери. — Зайду к тебе перед сном, Адам.

— В этом также нет необходимости, — произнесла Лукреция голосом воспитанницы швейцарского пансиона, таким ненавистным для Лайлы.

— Я буду спать здесь с Адамом и всю ночь буду всецело в его распоряжении. Мы позовем вас, если потребуется. В противном случае увидитесь с Адамом завтра утром на терапевтическом сеансе. Доброй ночи, мисс Мэйсон.

Лайла обожгла гневным взглядом своего пациента и вышла, хлопнув дверью.




— Что это?

— А ты как думаешь?

— Напоминает комплект параллельных брусьев.

— Поздравляю, — сказала Лайла, — совершенно правильный ответ. А в качестве награды не хотите ли получить кольцо из циркония, комплект царапинонепроницаемой одежды или воскресный побег в Озаркс?

— Да ты прирожденная комедиантка.

— Именно благодаря чувству юмора я удостоилась высших баллов по всем пунктам, при получении гражданства.

Лайла собрала брусья в наиболее подходящем, по ее мнению, месте, отошла назад и посмотрела на дело своих рук.

— Ну вот.

— И зачем они?

— Уж, наверное, не для того, чтобы проделывать на них трюки, ублажая тебя.

— Для чего ж тогда?

— Для того чтобы ты ублажал меня, вытворяя эти самые трюки.

Адам ошеломленно уставился на Лайлу, даже не пытаясь скрыть свой испуг.

— А не преждевременно ли это? И почему именно сейчас?

— Потому что настало время попробовать ходить между ними.

— Видимо, я не ошибся, ты действительно прирожденная шутница.

— Я вовсе не шучу.

— Я тоже, — огрызнулся он, пристально разглядывая это хитроумное изобретение так, будто дело здесь не обошлось без участия дьявола. — Я не смогу.

— Давай попробуем.

— Ну не дурак же я, в самом деле.

Лайла тяжело вздохнула.

— Слушай, хватит, Кэйвано, ладно? Ты каждый раз повторяешь одно и то же, как только я ввожу какое-то новое упражнение. Блоки, кресло на колесиках, покрытый матом стол. Ты не можешь придумать ничего нового, и мне это порядком надоело. Ну, давай. Поднимай свою задницу с кровати и — в кресло.

— В кресло согласен. И даже на массажный столик. Но не надейся, чтобы я встал на свои собственные ноги. Я не смогу.

— Рискни.

— Что?

Она наклонилась так, что лицо ее оказалось вровень с лицом Адама.

— Ну же, бесхарактерный лентяй, хотя бы попробуй.

Она не отводила взгляда, наблюдая за тем, как расширялись его зрачки, стремительно поглощая радужную оболочку.

— Ладно, попробую, — нерешительно согласился он. — Но если у меня не выйдет…

— То попробуешь снова.

Он подъехал к брусьям, не зная, что же делать дальше. Лайла встала между брусьями, обхватила ремнем его талию и таким образом потащила из кресла. Тем временем Адам подтянулся на руках и занял вертикальное положение. Затем он повис между брусьями и удерживался так, некоторое время, пока Лайла, опустившись на корточки, накладывала шины ему на колени.

Поднявшись, она спросила:

— Насколько ты крепок?

— Пардон?

— Твой живот, я имею в виду твой живот, Кэйвано. Обвязать тебе брюхо?

В глазах его вспыхнули озорные огоньки.

— Дотронься и узнаешь все, что тебя интересует.

— Держу пари, ты говоришь это всем девушкам, — ответила она также с озорной улыбкой.

Приняв его безмолвный вызов, Лайла вывернула ладони и обхватила его живот. Теплый, заросший волосами пресс ответно вздрогнул. Обоих словно дернуло током. Она надавила на мышцы подушечками пальцев. Он подтянулся, демонстрируя упругий плотный пресс и как бы отвечая на ее вопросы. Как терапевта Лайлу все устраивало, но женщина в ней стремилась к большему. Она с сожалением отняла руки.

— Крепкий. Вполне, — хрипловато бросила она.

— Да. Меньше всего мне хотелось бы сейчас, чтобы меня заставили стать еще крепче.

В течение нескольких секунд они пристально смотрели друг на друга. Лайла с трудом отвела взгляд.

— Начнем.

— Покажи, что надо делать.

Она и угрожала, и уговаривала, и льстила ему. Он кричал на нее. Она кричала в ответ. Они осыпали друг друга проклятьями, но незадолго до завершения процедуры ему удалось проволочить ноги между брусьев, сделав что-то похожее на шаги.

— Великолепно, чемпион. Ты приобретаешь сноровку…

— О Боже мой!

Пронзительный крик Лукреции испугал Адама, он не удержался на руках и свалился бы на пол, если бы рядом не оказалось Лайлы, успевшей его подхватить. Приняв всю тяжесть его тела на себя, она подняла и медленно опустила Адама в кресло. Затем резко обернулась к Лукреции:

— Выйдите отсюда! Как вы смеете врываться во время занятий!

— Вы не вправе приказывать мне, мисс Мэйсон.

— Черт побери, очень даже вправе. Я отвечаю за мистера Кэйвано, и, пока мы занимаемся, его внимание должно быть полностью сосредоточено на мне и на наших упражнениях.

— То, что он в вашей власти, — дело поправимое, — ледяным тоном, который охладил бы и мартини, приготовляемый ею для Адама, произнесла Лукреция. — Именно это я и собираюсь обсудить с его лечащим врачом. Конечно, заменить врача не проблема. Мне кажется, то, что вы учиняете над Адамом по рекомендации доктора Арно скорее идет ему во вред, чем на пользу. Он явно страдает от боли.

Лайла обернулась и увидела выражение невыносимой боли на лице своего пациента.

— Адам?

Опустившись на колени перед креслом, она принялась массировать его икры. Его мускулы свело судорогой в круглые и тугие узлы, словно бейсбольный мяч.

Лукреция, встав рядом, сердобольно промокнула вспотевший лоб Адама носовым платком с монограммой.

— А теперь оставьте его в покое, мисс Мэйсон. Разве вы еще недостаточно натворили для одного утра?

— Я? Не я явилась туда, где вовсе не нужна и где меня совсем не ждали, и расстроила всю процедуру, рассеяв его внимание.

Адаму показалось, что прошла целая вечность, хотя на самом деле пролетело несколько минут, пока мышцы его не вернулись в нормальное состояние. Искаженные мукой черты лица разгладились. Однако Лайла заключила, что это падение вызвало у него не столько боль, сколько смущение. Это задело его гордость и ущемило собственное «я». Она бы с радостью придушила Лукрецию за то, что та в несколько секунд свела на нет результаты часовой работы Лайлы. Доверие Адама утрачено. В следующий раз, чтобы поработать на брусьях, ей придется начинать с самого начала: уговаривать, возрождать уверенность в собственных силах. Будь она проклята!

— Будьте добры, оставьте нас, — холодно произнесла она.

— Но ваше время закончилось.

Лайла взглянула на часы, стоящие на ночном столике.

— Вы что, не видите сколько сейчас? У нас есть еще пятнадцать минут.

— Вы, конечно, не намерены заставлять его снова вставать.

— Нет, мы займемся упражнениями, способствующими релаксации мышц.

— Тогда я останусь и буду наблюдать.

— Нет, мы должны заниматься этим наедине. Адам, ведь ты не хочешь, чтобы она присутствовала, не так ли?

Лукреция положила руку ему на плечо.

— Тебе не кажется, что я должна научиться этому?

Это еще больше взбесило Лайлу.

— Мы говорим не о том, как разливать чай, Белоснежка. За один день «этому» не научишься. Дипломированные специалисты несколько лет учатся и познают все на практике.

— Вы явно слишком усложняете, — сказала Лукреция с мягкой ироничной улыбкой. — Я должна знать, как это делать, чтобы самостоятельно заниматься с Адамом физиотерапией, когда мы поженимся.

Сердце Лайлы сжалось. Она перевела изумленный взгляд с Лукреции на Адама.

— Вы решили пожениться? — выдавила она, едва дыша.

— А вы не знали? — Лукреция любовно запустила пальцы в непокорную шевелюру Адама. — Действительно, до вчерашнего дня он мне этого не предлагал, хотя мы почти все уже обсудили в последнюю нашу встречу, всего за несколько дней до катастрофы.

Лайла с застывшим от боли сердцем недоверчиво пожирала его глазами.

— Ты сделал ей предложение?

— Да, мы всерьез подумывали об этом.

— Ты действительно хочешь на ней жениться? Почему?

— Но простите… — оскорбленно проговорила Лукреция. — Адам…

— Помолчи, Лукреция, — резко оборвал он. — Я хочу выслушать, что скажет Лайла. — Нахмурившись, он ни на минуту не упускал ее из виду. Его проницательные глаза неотступно следовали за ней, скрывая во взгляде удивление, даже, скорее, любопытство, но никак не враждебность. — Ты считаешь, что мне не следует жениться на Лукреции? Мы близко знаем друг друга вот уже несколько лет.

— И даже больше, дорогой, — вставила Лукреция. Предостерегающий взгляд Адама заставил ее замолчать.

Он снова обернулся к Лайле.

— Лукреция сочувствует моему нынешнему состоянию. Что бы ни случилось, она согласна жить со мной.

— Что ты подразумеваешь под словами «что бы ни случилось»?

— Мою сексуальную несостоятельность.

— Так ли уж необходимо обсуждать подобные интимные подробности с платной помощницей? — раздраженно спросила Лукреция.

И снова Адам взглядом заставил ее замолчать.

— Я поступаю так, как считаю нужным, Лукреция. А если тебя это сильно задевает, оставь нас.

Та не сдвинулась с места, но ее алые губки надулись, на лице застыла недовольная гримаса.

— Лукреция хочет выйти за меня замуж, несмотря на то что у меня, возможно, не будет детей, — спокойно продолжал Адам. — Она добрая. Несомненно красивая. Образованная, близка мне по духу. Да любой мужчина, особенно в моем положении, плакал бы от восторга, что она согласилась осчастливить его браком.

Лайла вздернула подбородок, резко тряхнув головой.

— Если тебе так не терпится совершить величайшую ошибку в своей жизни, то это не мое дело.

Лукреция вновь попыталась возразить, но Адам бросил на нее такой грозный взгляд, что ей пришлось закрыть рот и крепко стиснуть свои прекрасные белые зубы.

— Почему ты решила, что женитьба на Лукреции будет большой ошибкой?

— Имей в виду, ты сам спросил об этом, — предупредила Лайла.

— Хорошо.

— Ладно, — с глубоким вздохом произнесла Лайла. — Она совершенно не думает о тебе, о твоем здоровье. Она нянчит тебя, нежит, холит, балует.

— Что же в этом плохого?

— Да все.

— Считаешь, что мужей нельзя баловать?

— Мужей можно, но не в твоем положении и, конечно, не в той стадии лечения. Когда ты выздоровеешь, вновь будешь крепко стоять на своих ногах, тогда тебя можно будет баловать и тогда я дала бы зеленую улицу любой женщине, достаточно тупой, чтобы так обращаться с мужчиной. Но в данный момент тебя необходимо и заставлять, и ругать, и подгонять…

— Иными словами, шпынять меня, как ты.

— Именно так! То, что она делает, прекрасно в том случае, если ты собираешься валяться в постели, потягивая в нужный момент поднесенный ею мартини, и есть с ее рук. Если тебя устраивает такая жизнь, то я вовсе не собираюсь оспаривать твое решение. Если тебе нравится, как твой широкий и плоский живот зарастает жиром, ноги все больше высыхают, а руки становятся дряблыми от бездействия, не говоря уж о подбородке и грудной клетке, тогда пожалуйста. Иди с ней под венец и говори: «Согласен».

Но если ты хочешь быть Адамом Кэйвано, ходить, двигаться, кататься на лыжах, взбираться на горы, — сам же говорил мне, что речь идет именно об этом, — ты должен либо немедленно изменить ее, либо прямо сейчас расстаться с ней навсегда.

— Адам!

Лайла, не обращая внимания на яростный выкрик Лукреции, продолжала:

— Поэтому тебе надо все хорошенько обдумать, прежде чем принять решение. А в лыжный сезон, когда все ее любовники укатят в Сент-Мэрис, что, как ты думаешь, ожидает тебя? Ну? Могу открыть тебе тайну — одиночество. Затворничество. Потому что она тоже отправится в Сент-Мэрис. Ты сам будешь настаивать на поездке, чувствуя себя бесконечно виноватым из-за того, что она и так многим жертвует ради тебя. Ты останешься взаперти в душной спальне с непомерно чванливой прислугой, которая будет презирать и смеяться над тобой за твою слабость и наслаждаться, не отвечая на звук маленького колокольчика на твоем ночном столике.

В то время как твоя великолепная жена будет покорять склоны — и как знать, скольких лыжных тренеров, потому что к тому времени ее благородный поступок утратит свою новизну и она все более будет склоняться к мысли, что совершила негодную сделку, — ты будешь лежать беспомощный и бесполезный. Ты будешь изводить себя, гадая, с кем она и чем занимается. Ты с горечью будешь вспоминать те дни, когда ты сам водил к себе домой хорошеньких лыжниц. И будешь сокрушаться о тех днях, когда ты руководил огромной корпорацией, охватившей чуть ли не весь земной шар, и когда при виде тебя, твоей кипучей энергии у многих захватывало дух.

Она, несомненно, будет оставлять тебя все чаще и чаще, чтобы походить под парусом, пострелять куропаток, встретиться с любовником, а потом в один прекрасный день выяснится, что это вовсе не оригинально — быть замужем за каким-то полупаралитиком, и она разведется с тобой, прихватив напоследок пару-тройку твоих миллионов, которые она, по ее убеждению, заработала, посвящая тебе все свое время и силы.

— О ради Бога! Я не могу так стоять и…

— Ты вольна уйти в любой момент, Лукреция, — вежливо сказал Адам.

— Что? Не могу допустить даже мысли о том, чтобы оставить тебя наедине с этой негодяйкой. Она просто ненормальная.

— Вовсе нет, — тут же выпалила Лайла. — А что касается пребывания с Адамом вдвоем, то я здесь уже несколько недель.

Щеки Белоснежки вмиг порозовели.

— Что она имеет в виду, Адам?

— Попробуй представить себе, Лукреция, — ответил он.

— Ты что действительно занимался… занимался…

— Любовными делишками. Язык не поворачивается выговорить? — язвительно вставила Лайла. — Он целовал меня. И не один раз.

— Целовал, и с большим наслаждением, — тихо добавил Адам. — С превеликим.

Лукреция не могла вымолвить ни слова, пораженная силой этих еле слышно произнесенных слов.

Лайла тоже оцепенела, не в силах отвести взгляд от Адама, и ей потребовалось некоторое время, чтобы наконец прийти в себя и продолжить:

— Это и привело нас к мысли о сексе.

— Привело? — Он усмехнулся той чарующей, обворожительной усмешкой, которая придавала его лицу озорное пиратское выражение.

— Ведь именно это тебе нужно, не так ли? — Лайла спросила риторически, так, словно они находились в комнате одни. — Ты боялся, что, коль скоро ты не схватишь первую попавшуюся, сочувствующую твоему положению, то и вовсе останешься без них. Адам, — серьезно сказала она. — Если бы я не сомневалась в ее искренности, я первая прилепила бы ей медаль за самоотверженность. Но на твоем месте, я бы вначале выяснила, почему она с такой легкостью смирилась с невозможностью иметь детей.

Оба оставили без внимания сдавленный вскрик Лукреции.

Лайла продолжала:

— А ты когда-нибудь задумывался, хочет ли она вообще рожать? Может быть, она даже рада иметь мужа, который не будет требовать от нее продолжения рода. Не думаю, что она способна пожертвовать своей фигурой или своим временем ради ребенка. Она наверняка просто не создана, чтобы кормить грудью или менять пеленки. И если для второго существует няня, то она никак не годится для первого.

— Кормление грудью не так уж и важно, — спокойно сказал он.

— Для меня было бы важно.

— В самом деле?

В душе ее что-то дрогнуло.

— Не в этом дело, не сбивай. — Она вновь заговорила: — Вряд ли у тебя будут какие-то проблемы в супружеской жизни как при развлечениях, так и при продолжении рода. Для истинно любящей это не имеет значения. Но не секрет, что для тебя это важно. Поэтому, если уж ты так сомневаешься в своей мужской состоятельности, попробуй со мной, прежде чем сделать заключение о собственном бессилии и жениться на этой Белоснежке.

Воцарилось гробовое молчание. Слова Лайлы произвели ошеломляющее впечатление. Похоже, она сама не ожидала такого эффекта. Она слышала себя словно со стороны. Какой-то внезапный безотчетный порыв. Хотя, поразмыслив на досуге, Лайла пришла к выводу, что слова эти верны и отражают ее самые глубинные переживания.

Ее нисколько не интересовало мнение Лукреции, ее волновала точка зрения Адама. Она боялась поднять на него глаза. Видно было, что все сказанное глубоко запало ему в душу, но своего отношения он не высказал.

Круто развернувшись, Лайла, шлепая босыми ногами, выскочила из комнаты.

Прошло несколько томительных мгновений, прежде чем Лукреция, деликатно кашлянув, заговорила:

— Допустимо ли, чтобы человек, которому оплачивают услуги, дошел до такого нахальства, чтобы столь откровенничать в вопросах, которые его совершенно не касаются? Каким же наказанием она для тебя была, милый! — Она с отвращением передернула плечами. — Удивляюсь, как ты столько терпел ее. Я прослежу, чтобы она собрала свои вещи и убралась отсюда немедленно.

Адам схватил ее за руку, когда она поравнялась с креслом. Лукреция вопросительно посмотрела на него, удивленная силой его хватки.

— Собирать свои вещи придется не Лайле, а тебе.

Щеки ее внезапно побелели.

— Ты шутишь, Адам? Нельзя же так бездумно верить этой ненормальной. Это невозможно, ты же умный человек.

— Очень умный. Именно поэтому четко определяю каждого: друг он мне или враг. — И помолчав, добавил: — Или любовница. — Отпустив ее руку, он откинулся на спинку кресла. — Лайла не сказала мне ничего нового. — Он задумчиво улыбнулся, как бы отвлекшись на минуту от разговора. — Во всяком случае, в отношении тебя. — Когда он вновь сосредоточился на Лукреции, лицо его посерьезнело. — Мне известно о кредиторах, толпящихся у тебя под дверью.

— Как бестактно с твоей стороны упоминать о деньгах, Адам.

— Я бы и не вспомнил об этом, не будь деньги той причиной, по которой ты здесь. — Он продолжил прежде, чем она принялась неубедительно все отрицать: — Впрочем, у нас были прекрасные времена, Лукреция.

— Прекрасный секс.

Он бесцеремонно отмахнулся.

— Это всегда настолько легко достигалось, что теряло всякую ценность еще до того, как мы попадали в постель.

— Ты…

Он пропустил мимо ушей ее злобное оскорбление.

— Я никогда не собирался жениться на тебе. И в мыслях не было. С момента нашей первой встречи мне стало ясно, почему ты неотступно преследуешь меня.

— Я сразу же влюбилась в тебя! — воскликнула она.

— В пакет моих акций.

— Не правда. У меня глубокое чувство к тебе. Я приехала, чтобы…

— Осуществить то, что предположила Лайла. Ты намерена была окружать меня своей нежностью, заботой до тех пор, пока я из благодарности не женюсь на тебе. И это стало бы неплохой сделкой для нас обоих. Я получил бы жену, которая терпела бы мою неполноценность. А ты мужа с деньгами, который бы вытащил тебя из долговой ямы. Ты просчиталась лишь в одном, — продолжил Адам. — Я вовсе не желаю, чтобы со мной нянчились как с младенцем всю оставшуюся жизнь. Я всегда и всего добивался сам и отношусь к этой своей неудаче как к временной. Быть может, мне придется руководить корпорацией из инвалидной коляски, но я никогда не смирюсь с ролью прикованного к постели калеки, который спокойно ждет, когда атрофируется его разум, в то время как любящая жена пользуется этим.

— По-моему, последние два дня ты в полной мере наслаждался положением инвалида, — холодно заметила Лукреция.

— Ты поймала меня, когда я устроил себе разгрузочный день, — с досадой ответил Адам. — Я надулся из-за того, что Лайла меня оттолкнула. Кроме того, хотелось посмотреть, как далеко ты зайдешь. Надеялся, что ошибался. Фраза, конечно, избитая, но я дал тебе достаточно длинную веревку, а ты повесилась на ней.

— Я проходила твое унизительное испытание, так?

— Не ты, а Лайла, и прошла его отлично. Ты проиграла.

Лукреция презрительно поджала губы.

— Если уж вспоминать избитые фразы, то твоя привязанность к этой сквернословящей шлюшке просто смешна и умильна до слез. Любой мужчина в твоем положении вообразил бы, что влюблен в своего физиотерапевта.

— Ты почти дословно повторила ее слова. Но думаю, вы обе ошибаетесь.

— И ты еще гордишься своим умом, — с пренебрежением отозвалась она. — Неужели ты не видишь, что это единственная женщина, доступная тебе?

— Ты тоже была доступной, Лукреция, — мягко напомнил он. — Но я ведь не захотел тебя, не правда ли?

— Говнюк!

Несколько озадаченно он заметил:

— А ты еще обвиняла Лайлу в сквернословии!

— Она одевается, как проститутка!

— Ты изо всех сил пыталась продать себя.

— Не верю, что ты в самом деле хочешь ее.

— Да, хочу, — произнес он, и лицо его расплылось в улыбке. — И намерен поймать ее на слове.




Из окна своей комнаты Лайла наблюдала, как Пит распахнул перед надменной Лукрецией заднюю дверцу автомобиля. Когда та уселась, он занял место водителя. Бедный Пит! Ему придется до аэропорта терпеть ее общество, вряд ли она в хорошем расположении духа.

Что касается Лайлы, то она была на седьмом небе.

Она преодолела все препятствия, стоявшие перед Адамом на пути к выздоровлению: сначала ярость, затем глупую детскую влюбленность, его сочувствующую союзницу. Всегда найдутся друзья или родственники больного, которые стремятся отменить наставления физиотерапевта. Несмотря на то что вызваны они любовью и состраданием, для пациента они вредны.

Хочется надеяться, что они с Адамом видели Лукрецию в последний раз. Теперь все пойдет как по маслу.

Правда, осталась еще одна маленькая неувязка личного плана, но Лайла решила вернуться к этой проблеме в будущем.

Она подождала, пока машина скроется в сумерках и постучалась к Адаму. Услышав приглашение, она вошла и остановилась на пороге, неожиданно для себя придя в смятение.

— Она уехала.

— Скатертью дорожка.

— Ты не скорбишь? — недоуменно покачала она головой.

— Гора с плеч.

— Объяснишь, в чем дело?

— Нет.

— Пришлось изрядно повоевать?

— Нет слов.

— Вот черт! А так хотелось услышать пикантные подробности вашей баталии.

— Жаль тебя разочаровывать. — Адам широко улыбнулся. — Но отложим все до следующего раза. На сегодня с меня хватит Лукреции, сыт по горло.

Втайне ликуя от его слов, Лайла делилась впечатлениями:

— Она весь дом вверх дном перевернула, пока собирала вещи и готовилась к отъезду. Поэтому пришлось отложить занятия до ее отъезда.

— Я так и понял. Но сейчас, коль скоро ты уже здесь, не заняться ли нам снова брусьями?

Она осторожно, кончиками пальцев, постучала себя по голове.

— Я не ослышалась? Не ты ли тот самый пациент, который сегодня утром устроил такую шумиху из-за брусьев?

— Я переменил свое отношение.

— Ясно. Итак…

— Погоди-ка. Где мой плакат? Который Лукреция обозвала «бельмом на глазу, оскверняющим эти стены».

— Вот сука! — воскликнула Лайла, уперев руки в боки. — Так назвать мой плакат! И что ей не понравилось в картинке, где изображены женщина и корзина с фруктами?

— Думаю, дело не в этом. Просто ей не по душе непосредственное сочетание женщины с бананом.

— Видимо, просто нет вкуса.

— Где же она? — спросил Адам, тихонько потешаясь над ее раздражением.

— У меня. Она велела Питу выбросить картинку, а тот притащил ее мне.

— Тащи ее обратно.

В некотором замешательстве, но чрезвычайно польщенная, Лайла сходила к себе и вернулась с картинкой в руках. Повесила ее на тот же самый гвоздь, который сама вбивала в стену.

После того как она поправила раму, он удовлетворенно произнес:

— Вот так гораздо лучше. А теперь начнем.

Они направились к брусьям. Руки действовали куда лучше, чем утром, да и с ногами дело уже пошло на лад.

Она даже вынуждена была остановить его:

— Адам, ты просто изнуряешь себя.

— Еще пять минут.

— Что толку в завтрашнем дне, если ты исчерпаешь все силы сегодня?

— Я вовсе не изнурен, а просто возбужден.

Наконец, она уговорила его вернуться в кресло.

— Давай пропустим упражнения на столе. Отправляйся в кровать. Я сделаю тебе растирание и оботру губкой.

После растирания и обтирания, когда она пожелала ему спокойной ночи, он, невинными глазами уличая ее во лжи, спросил:

— А как насчет всего остального?

— Остального?

— Уроков супружеской жизни с целью развлечения и продолжения рода, которые я должен так хорошо усвоить с твоей помощью. — Его голос снизился до хриплого шепота. — Когда мы начнем работать над этим?




9


Лайла не ответила.

Он немного подождал и поторопил с ответом:

— Ну?

— Что ну?

— Когда начнем лечение? — Приблизившись, он обнял ее за шею. — Думаю, сейчас.

Она натянуто улыбнулась:

— Ты подумал, я серьезно?

Он сощурился и кивнул.

— Да, думаю, серьезно.

— Это лишь еще одно подтверждение того, как человек может заблуждаться. Я говорила просто так, разглагольствовала, лишь бы зубы заговорить, как выражался мой папа. Обыкновенная уловка, чтобы отделаться от Белоснежки. Она же свела на нет все, что мы сделали. Она все разрушала. Что головой качаешь?

— Брось сиюминутные оправдания, Лайла. Ведь это задело тебя за живое, ты расстроилась. И без всякого умысла ты высказала именно то, что думала. Просто выпалила сгоряча.

Непроизвольно и как-то очень нервно Лайла облизнула губы. Адам провел большим пальцем по ее нижней губе. Она попыталась увернуться, но он не отнял руки.

— Слушай, Кэйвано, я ведь пыталась обдурить ее. Ты что, шуток не понимаешь?

— Понимаю, когда шутят. Но ты не шутила.

— Откуда ты знаешь?

Он выпрямился и приблизился к ней настолько, что обжег ее своим дыханием.

— Потому что ты хочешь меня.

— Ничего подобного!

— Ты неделями устраивала это представление. Мне не оставалось ничего другого, как предоставить тебе действовать самой. — Он послал ей воздушный поцелуй. — Теперь моя очередь действовать.

— Я не позволю…

— Заткнись, Лайла.

Он рывком привлек ее к себе. Несколько раз грубо и жестко попытался своими губами разжать ей рот, пока ее губы не сделались податливыми. Впиваясь в нее, он прошептал:

— Открой рот.

— Адам…

— Спасибо. — Он все глубже устремлялся в этот сладостный и влажный жар.

Лайла поначалу противилась, но это лишь распаляло его, в свою очередь вызывая в ней страстное желание. Она совершенно лишилась сил и упала в его объятия. Затем безвольно склонила голову, и он запустил обе пятерни в ее волосы. Лайла упала ему на грудь и с наслаждением зарылась в мягкие вьющиеся волосы головой и руками, кольцами опутавшие ее пальцы, словно поймав в ловушку.

Затем, отпрянув, она, чуть дыша, позвала его, а он не слышал, ласково изучая губами ее шею.

— Ты необычайно притягательна, — сказал он.

— Я? — Она наклонила голову, и он захватил губами ее ухо.

— Ты привлекаешь мужчин везде, где только появляешься.

— Я не нарочно.

— Детка, ты не могла бы рекламировать свои прелести лучше, даже с надписью на груди: «Рождена для постели».

— Меня не так-то легко заполучить.

— Потому-то ты так чертовски сексуальна. Рекламируешь, но не раздаешь. Этого достаточно, чтобы свести с ума. Только бы видеть тебя, касаться, попробовать.

Он выдохнул последнее слово прямо ей в лицо и снова уже жаждал ее губы. Скользнув под блузку, он добрался до ее груди и, сгорая от нетерпения, отстранился и засмотрелся на нее. Грудь чарующей формы притягивала, манила своим совершенством.

Нежно поглаживая ее, он прошептал:

— Боже, как я соскучился.

Затем наклонился и захватил ее сосок губами. Лайла ощутила ласковое прикосновение его языка, мурашки по коже и мгновенно отвердевший сосок. Невольно она вцепилась в его шевелюру и, откинув голову назад, слабо вскрикнула. Ей хотелось продлить миг блаженства, и, когда Адам отпрянул, застонала, не желая лишаться источника наслаждения. Удивленно посмотрела на него невидящим взглядом.

— Еще, — прерывистым голосом попросила она.

Он быстро и крепко поцеловал ее.

— Я хочу смотреть на тебя. Ты разденешься?

Лайла моментально отрезвела:

— А?

— Я бы раздел тебя сам, — сказал он печально, — но хотелось бы при этом стоять на своих собственных ногах. — Он снова поцеловал ее и, продолжая прижиматься к ней губами, настойчиво прошептал: — Разденься для меня, Лайла. Раздевайся долго, сексуально.

Она соскользнула с кровати и встала рядом. Теперь все было в ее власти. Она увернулась от его ласкающих рук и настойчивых губ. Можно вновь проявить свою профессиональную отстраненность, отказаться от чувств к своему пациенту. Короче говоря, самое время повернуться и бежать.

Но она застыла у его постели как вкопанная. Страстный огонь в глазах Адама, ее собственное желание любить и быть любимой остановили ее. Профессионал отступил, уступив место женщине, ранимой, беззащитной перед этой дилеммой. В том, что она предпочтет, сомнений и быть не могло.

И никакой борьбы. Еще до того как она выскользнула из его объятий, Лайла уже знала, что вернется. Нагая и полная желания.

Глядя ему прямо в глаза, она стянула через голову блузку и застыла на несколько мгновений, подняв руки высоко над головой, затем медленно опустила их и уронила блузку на пол. Волосы золотистой волной падали на плечи. Адам, следя за каждым движением, обвел восхищенным взглядом ее груди, каждую по отдельности, и остановился на упругих коралловых сосках.

Лайла продолжала раздеваться. Пальцы ее утратили свое обычное проворство, но ей удалось расстегнуть пуговицу и молнию на шортах. Какое-то мгновение она колебалась, потом стала медленно спускать их по бедрам, и они, скользнув, упали к ее ногам. Она перешагнула через них и едва заметно улыбнулась. Свойственная ей уверенность мгновенно улетучилась, и ее проявившаяся вдруг беззащитность заставила сердце Адама биться еще сильней.

— Подойди ко мне, — сказал он вдруг прерывающимся голосом.

Детскими нетвердыми шагами Лайла приблизилась к постели. Он протянул руку и коснулся почти незаметного бледного шрама, с детства оставшегося после аппендицита, задержался около пупка и кончиком пальца медленно провел по треугольнику ее коротеньких трусиков.

— Восхитительно, — выдохнул он, дотрагиваясь до бледно-голубой полоски кружев, прикрывавшей нежное светлое облачко.

Он скользнул рукой под кружевную резиночку на ее бедрах. Горячая, ищущая рука и прохладная плоть… Он не отнял руки, пока не вывел пальцем контура ее бедер, и, даже вынырнув из-под кусочка нежной ткани, все еще продолжал касаться их.

— Заканчивай.

— Я… Я не могу, Адам.

— Почему?

— Я стесняюсь.

— Но ведь раньше ты же раздевалась перед мужчиной?

Она беспомощно отвела взгляд.

— Но это всегда было… Я имею в виду…

— Пожалуйста, Лайла.

Его мольба растопила остатки ее сдержанности, и, отбросив всякий стыд, она спустила трусики и шагнула вперед. Потом без тени смущения она, всегда так презиравшая тех, кто стесняется человеческого тела, гордо выпрямилась и встала перед ним.

Адам тихонько выругался.

— Я предполагал, что ты прекрасна, но настолько… — Он так залюбовался ею, что прервался на полуслове. — Ложись.

Руки его сделались стальными и могучими. Он страстно сжал ее, привлек к себе и пылко, с безумной горячностью стал целовать волосы, виски, нос, щеки, губы.

Внезапно со сдавленным стоном он оторвался и тихо прошептал:

— А, хорошо.

— Что — нагота?

— Нет, вот что.

Он взял ее руку и потянул вниз. Как-то сами по себе, непроизвольно, пальцы Лайлы крепко сжали горячую железную твердь. Он снова негромко выругался и слился с ней в жадном глубоком поцелуе. Потом приподнял ее за бедра, положил на себя и начал нежно ласкать ладонью. Оба одновременно вздохнули.

— Что ты чувствуешь? — спросила она.

— Прикосновение, тебя… А еще… — Он просунул руку между телами и потрогал мягкий пушок ее лона. Она вздрогнула, словно от электрического заряда.

Он в замешательстве спросил:

— Я сделал тебе больно?

— Нет, нет, что ты…

Она уткнулась ему в грудь, и его пальцы чуть сдавили ее нежную плоть. Ногтями впившись ему в плечи и сильно зажмурив глаза, она всецело отдалась во власть новых ощущений, которые пробуждали в ней его ласки. И принялась раскачиваться, сначала легонько, потом все сильнее и сильнее. Горячие волны наслаждения накатывали на нее одна за другой, и каждая последующая отзывалась в ней все острее и острее, пока она полностью не растворилась.

И даже чуть позже они еще продолжали захлестывать ее, короткие пульсирующие волны просветленного восторга.

Открыв наконец глаза и подняв голову, она осознала, что он уже больше не обнимает ее. Вытянув руки вдоль тела, он безучастно лежал на подушках и смотрел открытыми, невидящими глазами. И самым страшным было его безжизненное, потухшее естество.

— Адам? — У нее едва хватило дыхания, чтобы выдохнуть его имя, но она знала, что он слышит. Он не ответил, и она снова позвала его.

— Лучше оставь меня сейчас, — сказал он отрывисто и грубо. — Я устал.

Лайла вопрошающе ждала, она уже пожалела, что поддалась искушению. Чуть помедлив, она пододвинулась на край постели, но он даже не пошевельнулся, чтобы удержать ее. Тогда смущенная и подавленная, она соскочила на пол, быстро собрала разбросанную одежду и выбежала из комнаты.

Хорошо, что в спальне для гостей к потолку прикреплен вентилятор. Было хоть на что уставиться. Она несколько часов наблюдала за тем, как его лопасти вращались над постелью, разбивая воздух и осушая соленые слезы, градом катившиеся из ее глаз.

Она мысленно прокручивала случившееся по меньшей мере тысячный раз и все равно никак не могла найти логического объяснения поведению Адама. Его горячая, бурлящая кровь почему-то вмиг застыла. Почему? Что такого она сделала? Или, может быть, наоборот, не сделала?

В невыразимой тоске она повернулась на бок. Слезинка, такая тяжелая, что не поддавалась осушающему действию вентилятора, скользнула по щеке, потом скатилась на кончик носа и шлепнулась на подушку. Она с упреком подумала о ней… об этой и обо всех других, предыдущих и последующих. Она никогда не плакала. Она никогда, НИКОГДА не плакала из-за мужчины. И то, что она нарушила свое правило и расплакалась из-за Адама Кэйвано, страшно разозлило ее. Каким бессердечным хамом надо было быть, чтобы вот так вышвырнуть ее из своей постели!

Хотя, похоже, он не в восторге от этого. И не сказать чтобы он попользовался ею, а потом выбросил. Пожалуй, он выглядел еще более раздавленным, чем она. Но почему, когда она предложила ему то, чего он хотел и в чем так нуждался, когда он доказал, что может…

Мысль эта обрела наконец форму, чем привела ее в замешательство.

Медленно она снова перевернулась на спину. И чуть не вскрикнула от удивления. Почему она не догадалась раньше? Только сейчас она припомнила выражение лица Адама в момент, когда она уходила. Отнюдь не торжествующее, напротив. На нем лежала печать поражения. И не то чтобы он не хотел смотреть на нее, а скорее он не хотел, чтобы она на него смотрела.

Она рассеянно отерла слезы и прошептала в темноту что-то совсем не подобающее женщине:

— Неудивительно, что он был удручен.

Она знала тело Адама наизусть. На внутренней стороне его предплечья темное родимое пятнышко, напоминавшее очертания Юты на карте. В детстве он наступил на консервную банку на пляже, и от пореза на пятке остался шрам. Чуть пониже поясницы рос мягкий пушок.

Ей казалось, что так же хорошо, как в его родинках, она разбиралась и в его психике. Она понимала, что придает ему силы, понимала образ его мыслей. При любых обстоятельствах она безошибочно угадала бы его реакцию.

И вот теперь ей стало ясно, что именно его расстроило.

Она так же отчетливо поняла, что теперь делать. Конечно, в какой-то степени ей пришлось бы поступиться гордостью, но это вряд ли имело значение, когда решалась судьба человека. То, что она задумала, было в высшей степени неэтично и, без всякого сомнения, могло послужить веским основанием для лишения ее лицензии физиотерапевта. Но несмотря и на это, она все же должна осуществить задуманное. Ведь кроме жажды жизни, этот мотив — самый сильный для человека. И этот мотив — любовь.

На следующее утро Лайла впорхнула в комнату Адама с таким бодрым и жизнерадостным видом, какой только можно было соорудить при помощи половины тюбика жидкой пудры и розовой помады.

— Привет, чемпион. Как дела?

Адам понуро сидел в инвалидном кресле, уставившись в окно. Так оно и есть: настроение — дальше некуда.

— Прекрасно.

— Как спалось?

— Прекрасно.

— Пит сказал, ты плохо позавтракал.

— Ты что, моя мать?

Она засмеялась.

— Ну в таком случае, — сказала она, опустив глаза, — мы повинны в тяжком грехе.

Он не выдавил даже подобия улыбки.

— Не смешно?

— Не смешно.

— Ты что такой мрачный? Может, хочешь тушеного чернослива?

— Только подойди ко мне с тушеным черносливом, и я…

— Что, побьешь меня палкой?

— Слушай, успокойся и займись своим дело.

— Вот ведь брюзга! — пробормотала она. Прямо перед ним она сцепила руки над головой и потянулась, зная, что при этом майка ее задралась, обнажив плоский живот и узкую полоску трусиков. — Спала я изумительно. Завтрак отменный, а сейчас я собираюсь купаться. Пойдем вместе?

— Нет, я останусь здесь.

— И дашь своему великолепному загару поблекнуть? — спросила она, насмешливо изображая испуг. — Я поставлю кушетку на веранде, сегодня проведем сеанс там. Устроит?

— Я хочу позаниматься на стенке.

— Хорошо, но попозже.

— Почему не сейчас?

— Потому что я сказала «нет».

— Потому что ты хочешь загорать до посинения возле моего бассейна.

Она выставила вперед стройную ногу и, пристукивая, пристально посмотрела на него.

— Я склонна не обращать внимания, Кэйвано, даже если замечания, вроде этого, приводят меня в бешенство. Когда ты, наконец, вобьешь в свою медную башку, что я врач, а ты пациент, и до тех пор, пока ты не сможешь мне противостоять, будет так, как я сказала.

Он ударил кулаками по подлокотникам кресла и закричал:

— Я хочу выбраться из этой проклятой штуковины!

— Правильно, — протянула она. — Значит, мы понапрасну теряем время, вместо того чтобы спуститься вниз и продолжать помогать тебе выбраться из нее, — сладким голосом сказала она. Обойдя кресло, она отпустила тормоз и покатила Адама к дверям.




На веранде она налила ему охлажденного ананасового сока из кувшина, который они с Питом заранее приготовили и оставили на столе. Подавая стакан, она нежно поцеловала Адама в щеку.

— Может быть, твое настроение улучшится, когда я вернусь.

Он явно был настолько ошеломлен ее этим, казалось, непосредственным поцелуем, что не мог вымолвить ни Слова. Она стянула через голову майку и, бросив ее на пол веранды, кокетливой походкой подошла к краю мостика и нырнула в воду столь безупречно, что обошлось почти без всплеска и брызг. Сделав несколько энергичных кругов, она подплыла к ступенькам, встала и отряхнула капельки с волос.

— До чего же здорово! Хочешь посидеть, где мелко?

— Я пас.

Она благодушно пожала плечами.

— Ладно, в другой раз.

Адам не спускал с нее глаз, хотя она предпочитала ничего не замечать. Лайла направилась к корзине, где хранились аккуратно сложенные стопочкой пляжные полотенца. Капли воды бусинками покрывали ее тело, словно так было задумано. Детский крем творил чудеса. Девушка промокнула блестящие капли мягким полотенцем, потом вытерла волосы. Повернувшись к нему спиной, она расстегнула бюстгальтер и надела майку, которую сбросила несколько минут назад. Мягкий холодок материи впитывал прохладную влагу.

Вновь обернувшись к Адаму, она увидела, что уловка удалась. Он так крепко сжимал подлокотники, что его пальцы побелели. Казалось, он сейчас встанет с кресла то ли под действием спрятанной где-то под сиденьем пружины, то ли благодаря побуждающей силе, сокрытой в нем самом. Глаза же потемнели, их внутренний огонь просто испепелял ее. Он весь напрягся… даже там, в нейлоновых шортах.

— Видишь, Пит приготовил твою кушетку. — Она указала туда рукой. — Можешь сам перебраться?

Он подкатился к кушетке. Опершись одной рукой о ее край, а другой — о подлокотник, приготовился переместиться, подняв обе ноги.

— Скоро я тебе уже не понадоблюсь. — И наклонившись ближе к нему, Лайла двусмысленно добавила: — Во всяком случае, для этого.

— Я готов.

Она многозначительно подмигнула, бросив взгляд повыше его колен.

— Видно.

— Лайла, — запротестовал он.

— Ладно-ладно. Тебе очень хочется взобраться на перекладину. Но ты же не можешь обвинить девушку в том, что она потрясена твоими другими э-э… достоинствами.

Они проделали несколько обычных упражнений для укрепления и растяжки мышц. Она противодействовала каждому его движению. И хотя он проклинал ее за то усердие, с каким она сопротивлялась, на лице его светилась гордость, когда он закончил.

— Сегодня лучше, правда?

— Завтра ты, пожалуй, сбросишь меня в бассейн. — Она взглянула на него краем глаза. — Держу пари, ты не прочь, не правда ли?

Он засмеялся, досадуя про себя.

— Более того, мне хотелось бы подержать тебя там.

— Где это — там?

Втайне радуясь, она наблюдала, как заходили желваки на его лице от сдерживаемого желания и сожаления.

— Под водой.

— А. — Она отвернулась, как если бы его ответ разочаровал ее. — Ты очень спешишь?

— Да нет, не особенно. А что?

— Неплохо бы полежать и позагорать здесь.

— Вперед. Ты же сейчас свободна.

— Я имела в виду — вместе. Почему бы нам не поваляться на солнышке вместе?

— Для чего?

— Для солнца, идиот. Некоторые цивилизации полагают, что оно обладает исцеляющей силой.

— Суеверная чушь.

— Ну уж во всяком случае хуже точно не будет, — колко сказала она. — Впрочем, как хочешь. — Она расстелила на дощатом полу веранды пляжное полотенце и легла на живот, предварительно стянув с себя майку.

— Какого черта! — протестующе воскликнул Адам. — Осталась в тебе хоть капля приличия?

Она перевернулась.

— А сейчас ты чем недоволен?

Он указал рукой на ее обнаженную грудь.

— Вдруг появится Пит?

— Я отпустила Пита.

— Ты отпустила моего служащего?

— В доме прибрано, белье выстирано. Готовить я умею сама. Ну, по крайней мере, от голода мы не умрем, — добавила она. — Он хотел пойти на день рождения к кузине. Ну я и разрешила. — И прежде чем Адам успел пуститься в пространные возражения, она шлепнула ему в ладонь тюбик с кремом для загара. — Натрешь мне спину, ладно?

— Я не достану отсюда.

— Слезай, тогда достанешь.

Она снова легла, сложив руки и прижавшись к ним щекой. Вняв ее уговорам, он попытался слезть со своего кресла на дощатый пол. Еще несколько недель назад ему стоило невероятных усилий сползти с сиденья своего кресла к напольным матам, которые они обычно использовали для упражнений. Сейчас же он проделывал это исключительно благодаря силе своих рук, мышц груди и спины. Она старалась скрыть улыбку гордости за него.

— Где натирать? — спросил он недовольно.

— Везде. — Но несколько мгновений спустя охнула: — Ой, не так сильно. И не так быстро. Хм, так лучше.

Вскоре уже обе руки Адама двигались по ее спине медленными плавными толчками, втирая крем. И каждый раз, когда он невзначай кончиками пальцев касался ее груди, его руки непроизвольно замирали, прежде чем снова продолжить.

Догадавшись, что он собирается закончить, она произнесла:

— Ноги тоже, пожалуйста.

Она пробормотала это сонным голосом, но еще никогда в жизни ей так не хотелось бодрствовать, как теперь. И каждый ее нерв отдавался туго натянутой струной.

Он не сразу уступил ее желанию… просто долго колебался. Сердце Лайлы бешено колотилось. Крепко зажмурившись, она всем сердцем надеялась, что он поддастся искушению, сделает это как ради нее, так и ради себя самого. Рассудительность уступила природным инстинктам. Она почувствовала его руки на своих лодыжках, потом на бедрах, ощутила, как, нежно надавливая и массируя, они продвигались выше. Ей пришлось крепко стиснуть зубы, чтобы не застонать от удовольствия, когда его пальцы бережно сжимали ее плоть.

Слишком быстро для них обоих он отнял руки. Лайла перевернулась, почти подставив Адаму свою грудь.

— Закончил?

Не отрывая глаз от полного свежести розового соска, Адам кивнул.

— Тебе надо было бы быть физиотерапевтом, — внезапно севшим голосом проговорила она, — ты чувствуешь тело.

Следуя ее методу, он вернулся к своему креслу, взобрался в него.

Затем коротко глянул на нее и произнес:

— Да, но без издевательства.

Как ужаленная, Лайла схватила майку и прикрыла ею грудь.

— Я не издеваюсь.

— Ну тогда жесткости.

— Я и не жестокая.

— Ах нет? — Он быстро развернул свое кресло.

— Ты куда? — спросила она.

— В свою комнату.

— Я принесу тебе поесть.

— Не беспокойся.

— Какое беспокойство? Это моя обязанность.

— Да пропади она пропадом эта твоя обязанность, — крикнул он, обернувшись через плечо. — Лучше я останусь голодным, чем позволю тебе вертеть мною!

И кресло его исчезло в полумраке дома. Лайла долго смотрела ему вслед, чувствуя отчаянное желание снова залиться слезами. Она всегда так удачно все планировала. Но как часто ее добрые намерения оборачивались неудачей.




Вначале она не могла разобрать, что за звук разбудил ее. Еще с закрытыми глазами, неподвижно лежа в постели, она пыталась постичь его природу, освобождаясь от паутины сна. Когда наконец она открыла глаза, оказалось, что спальня для гостей уже окутана мрачным светом, — она проспала дольше, чем хотела. Несколько часов назад, после бассейна, вся ее жизненная энергия и душевные силы, казалось, иссякли. Она быстро приняла душ, и ей едва хватило сил забраться под простыню и положить под голову подушку. Девушка мгновенно отключилась, чувствуя физическое и эмоциональное истощение после бессонной ночи.

Но она намеревалась встать гораздо раньше. Давно уже пора было начать очередной сеанс лечения. Укоряя себя в беззаботности, она повернулась на спину и отбросила простыню.

Снова послышался этот странный звук. Догадка, словно стрела, пронзила ее.

— Что за черт?

Она босыми ногами зашлепала по полу, схватила кимоно, лежавшее на краю постели, и, на бегу просовывая руки в рукава, бросилась к дверям спальни. Уже добежав до комнаты Адама и распахнув дверь, кое-как завязала пояс.

Но, стоя между брусьями, он обратился к все равно растрепанной Лайле со всклокоченными волосами и еще припухшими от сна глазами:

— Давно пора бы уже быть здесь.

— Адам, — закричала она, бросившись вперед. — Ты что, с ума сошел, что ты делаешь?

— Смотри.

У нее захватило дыхание, когда он наклонился и, поддерживая себя одной рукой, другой коснулся пола. Он боролся с собой, но все же заставил себя выпрямиться.

— Как ты этому научился?

— Ты забыла здесь свою книгу. — Кивнув, он указал на учебник терапии на своей тумбочке. — Это для растяжки подколенных и лодыжных сухожилий.

— Я знаю, для чего это упражнение, — взвилась она. — И также знаю, что тебе еще рано к нему приступать.

— Кто сказал?

— Я. Как тебе удалось встать? Где твои ремни?

Не обращая внимания на ее расспросы, он сказал:

— Смотри, что я еще могу. Без твоей помощи, заметь.

От нечеловеческих усилий пот выступил у него на лбу, мышцы рук и груди напряглись, бедра сжались. И он сделал несколько неуверенных шагов.

Лайла нырнула под одну из перекладин и встала всего в нескольких дюймах от него.

— Все это замечательно, Адам, но, пожалуйста, больше ничего не делай. Ты можешь навредить себе, Адам! Ты меня слышишь?

— Да.

— Тогда остановись. Немедленно, прямо сейчас. Я не шучу. Не делай этого, я сказала!

Он сделал еще один шаг и поравнялся с ней.

Она обхватила его руками за талию, чтобы поддержать. Но оказалось, что он гораздо сильнее, чем она думала. Он, запустив свои пальцы ей в волосы и сжав руку в кулак, резким движением притянул ее к себе.

— В какую игру ты со мной играешь? — прорычал он.

— Ни во что я не играю.

— Черта с два, не играешь. Во что-то ты играла со мной. И я хочу знать зачем. У тебя что, извращенное чувство юмора? Это доставляет тебе невероятное удовольствие? — И потянул ее за волосы так, что на глазах ее выступили слезы. — Зачем ты делаешь все, что в твоей женской власти, только бы держать меня в напряжении?




10


Обольстительно улыбаясь, Лайла прижалась к нему. Увидела, как глаза его затуманились. Встала на цыпочки и поцеловала его в губы.

Он жадно впился в нее. Поцелуй, который он запечатлел на ее губах, вовсе не был нежным.

— Ты ведь знала, что творишь? Да?

— Да, — с вызовом сказала она.

— Ты нарочно меня мучила.

— Не мучила, а соблазняла.

— Зачем?

— Потому что я хочу тебя, Адам.

Он снова поцеловал ее, высвобождая с трудом сдерживаемую ярость, неистовство и страсть. Свободной рукой он принялся за кимоно, коснулся груди, кончиками пальцев нащупал сосок, затем рука его скользнула вниз, он обнял ее за талию. Медленно провел ладонями ниже и притянул к себе. И когда она в ответ качнула бедрами, сразу же отпрянул.

Но это было еще не все. Помогая себе руками, он попятился назад и опустился в кресло. В считанные мгновения он уже лежал в постели, увлекая ее.

— Постарайся, детка, — хрипло простонал он.

Они целовались бесконечно долго, всем сердцем предаваясь этому занятию. Когда они наконец оторвались друг от друга, он стянул с нее кимоно. Она встала над ним на колени, гордо и нисколько не стыдясь. Потянулась к поясу его шорт.

И в этот миг тень сомнения вдруг промелькнула в его глазах.

— Лайла, подожди, я…

Она резко отвела руку и ткнула ему в грудь указательным пальцем.

— Не вздумай опять закоченеть на мне, Адам Кэйвано. Прошлой ночью я тебе это спустила, но будь я неладна, если позволю опять.

— Я…

— Заткнись и послушай, что я скажу. — Она раздраженно откинула волосы с лица. — Ты боишься, что не сможешь довести дело до конца. А ты и не сможешь, пока не попробуешь. — Она глубоко и прерывисто вздохнула, и грудь ее затрепетала. — Можешь не беспокоиться, я не стану смеяться над тобой, если ты будешь нерасторопен, неловок или если даже у тебя вообще ничего не получится. Я все равно не уловлю разницы. Я не пойму, хорошо или плохо у тебя получается, потому что… потому что ты будешь моим первым мужчиной.

Он тупо уставился на нее. Мгновение спустя он разразился неприятным смехом.

— Ты маленькая лгунья, интриганка. Наглости тебе не занимать. Ты готова сказать и сделать все, что угодно, лишь бы заставить пациента поверить тебе. Знаешь, я больше не желаю слушать твою ложь. И мне не нужна твоя проклятая жалость.

Подперев кулачками бока, Лайла произнесла:

— Слушай, чемпион, есть только один способ проверить, лгу я или нет.

Резким движением она стянула с него шорты и села на него. Положив руки ему на грудь, близко наклонилась и прикоснулась к его губам.

— Давай попробуй. — Она поцеловала его крепко, по-настоящему. — Давай, Кэйвано. Давай же! — Опустив голову, она уткнулась ему в грудь, потом, раскрыв губы, захватила сосок. Он негромко ругнулся и обеими руками схватил ее за волосы. Но не оттолкнул, даже когда она чуть прикусила сосок. — Давай же!

И не успела она выдохнуть эти слова, как он приподнял ее за бедра и посадил на себя. Он сделал это довольно грубо. Преграда. Короткий вскрик боли. Он замер.

— О Боже, Лайла, прости!.. — Лицо его выражало одновременно и раскаяние, и недоумение. — Я не хотел… Не понимаю, как… Это… Ты действительно… Почему ты мне не сказала?

— Я сказала. — Она заглянула ему в глаза. — Это правда, ты первый. И теперь ты в этом убедился. Если ты сейчас прекратишь, я убью тебя.

Его губы тронула улыбка, и он сочувственно и нежно погладил ее по щеке.

— Правда?

— Да. — Она запнулась. — Но только я не могу смотреть на тебя во время этого. Это так… и…

— Лайла!

— Что?

— Замолчи.

Он привлек ее к себе, чтобы поцеловать. И ни на минуту не останавливался, в то время как руки его ласкали ее грудь, спину, ноги. Она отвечала его малейшим движениям, откликалась на его шепот, пока наконец, захлебнувшись от наслаждения и восторга, не почувствовала уже без всякой боли, как он полностью проник в нее.

Он продолжал руководить ею. Нежное прикосновение, направляющая рука, ласковые слова. Любовное упоение. Любовный лепет, волнующий и возбуждающий. И так, пока все не смешалось и они не слились в любовном экстазе.

Казалось, рушились и распадались на куски основы мироздания. Она повторяла его имя. Он звал ее. Умиротворенная и совершенно без сил, она рухнула на него, не в состоянии даже шевельнуться. Он еще продолжал бесцельно ласкать ее, совершенно мокрую от пота, но, уткнувшись в его плечо, она могла лишь счастливо улыбнуться. Прошло довольно много времени, прежде чем она снова ожила и подняла голову. Адам широко улыбался.

Она зарделась и сказала:

— Ну что же, для начала неплохо.




— …Все, что я сообразил, так это то, что мы скользим и я не в состоянии ничего изменить. Я искал хоть что-нибудь, за что можно уцепиться, но цеплялся за воздух. Твердил себе: «Ну же, Адам, сделай что-нибудь. Останови это. Не допусти, чтобы это произошло». Но оказался бессилен.

— И это бессилие ты возненавидел.

— Да. — Адам вздохнул, рассеянно перебирая пальцами волосы Лайлы, золотом рассыпавшиеся по его груди. — Помню, как услышал крик Пьера. Или это был Алекс. А может быть, кричал я сам. Потому что, как мне потом сказали, они оба умерли мгновенно.

— Тебе было больно?

Уже одно то, что они говорили о несчастном случае, тоже было частью лечения. И как бы ему не хотелось вспоминать об этом, Лайла заставляла его выговориться.

— Да нет, не думаю. Не помню, чтобы тогда мне было больно. Может быть, это шок.

— Возможно.

— Я то приходил в сознание, то терял его. И нигде не видел своих друзей, помню, что звал их, но ответа не было. Кажется, я плакал.

Она крепко обняла его.

Он перевел дух, прежде чем продолжить:

— Помню вертолет, увозивший меня в больницу. Состояние ужасное. По лицам окружающих я понял, что дело дрянь. Когда я полностью пришел в себя, оказалось, что меня уже прооперировали чтобы вправить сломанные кости спины.

— Бедняжка, — сказала она, нежно поцеловав его в грудь. — То, что ты пережил, должно быть, просто кошмар.

— Помню, я был не столько испуган, сколько рассержен. Я все никак не мог поверить, что это случилось со мной. Мне еще так многого хотелось в жизни. — Он в задумчивости покачал головой. — Я знаю, безумие думать об этом в такой момент, но именно эта мысль не выходила у меня из головы.

— И ты думал: «Как же это несправедливо!» — да?

Он погладил ее по голове.

— Ну, в общем, да. Казалось, самое страшное может приключиться с кем угодно, но только не с Адамом Кэйвано. Я не раз слышал рассказы о несчастных случаях, но сам всегда был цел и невредим. Звучит из моих уст не очень-то, правда?

Лайла, составив кулачки у него на груди, уперлась в них подбородком. И глядя в упор, сказала:

— Это как раз нормально. Любой на твоем месте почувствовал бы то же самое. Есть такой синдром: «Почему именно Я?» И это справедливо, действительно, почему ты?

Адам задумался.

— Не знаю, была ли это милость Божия или наказание. Я много размышлял об этом, придя в сознание. Почему выжил именно я?

— Не вини себя в том, что выжил. Ага, а ты, я вижу, именно этим и занимаешься, — произнесла она, уловив на его лице покаянное выражение. — Иногда это самое страшное для тех, кто остался в живых.

— И об этом я тоже думал, особенно перед тем, как меня привезли сюда. Невыносимо лежать там, в больнице в Риме, испытывать боль и страх, быть беспомощным и неподвижным.

— Чего ты боялся больше всего?

Адам немного помолчал.

— Я боялся, что никогда уже не буду самим собой. У меня было ощущение, будто я не только не способен двигаться, но и утратил собственное «я».

— Это тоже один из симптомов твоей болезни. — Она легко и нежно поцеловала его. — Что это? Какая-то странная у тебя улыбка.

— Знаю, звучит глупо, но я очень смутился, когда меня впервые положили на эту… — Он сделал выразительное движение руками.

— Наклонную кушетку.

— Да. И я всего себя облевал. Представь, Адам Кэйвано, главный управляющий сети отелей, разбросанных по всему миру, — и такой позор.

Она немного подалась к нему и снова поцеловала, на этот раз уже крепче.

— Только ты единственный и думал об этом.

— Знаю, я доставил всем столько хлопот.

— Не говори глупостей.

Он огорченно рассмеялся, но затем посерьезнел.

— Одна из моих отличительных черт — это нетерпимость к собственным недостаткам.

— У тебя не может быть терпимости к тому, чем ты не волен управлять.

Адам сверху посмотрел на нее.

— Я думаю, ты подпадаешь под эту категорию. Я не могу тобой управлять.

Она хихикнула.

— Вот почему я тебе не нравлюсь.

— Ты мне нравишься, — сказал он тихо и серьезно, чем сразу же привлек ее внимание.

— Да? С каких это пор?

— С того момента, как… Не знаю.

— Зато я знаю. С того момента, как я сняла с тебя шорты и запрыгнула на твои кости.

— Нет. То есть, да. Мне это понравилось, даже очень, — произнес он с игривым огоньком в глазах. — Но только секунду назад мне пришло в голову, что ты меня привлекаешь еще и как человек.

— Почему?

— Думаю, потому что ты терпеливо меня слушала.

Лайла кончиком пальца провела по его губам.

— Очень хорошо, что ты поделился со мной. Нужно же перед кем-то выговориться. Говорят, в больнице ты отказывался делать это.

Он пожал плечами.

— Я чувствовал себя идиотом.

— Ты слишком сильный, чтобы искать чьей-то помощи, правда же? — Она нарочно произнесла это задиристо, чтобы вызвать у него улыбку.

— Спасибо тебе, Лайла, что просто выслушала меня.

— Не за что.

Он принялся играть прядью ее волос.

— Тут мы затронули очень серьезную тему, а мне трудно философствовать, когда поперек моего живота разлеглась такая соблазнительная девчонка.

— Да что ты?

— Хм. — Он разглядывал ее с нескрываемым любопытством. — Но теперь, когда я раскрыл тебе все свои секреты, давай-ка поменяемся ролями. Расскажи мне, почему и как.

Как бы ненароком Лайла потянула его за мочку уха. Приятное ощущение, но оно все же не оправдывало того подчеркнутого внимания, с каким она это делала.

— Что — почему и как?

— Почему ты до сих пор девственница?

— Короткая у тебя память.

Адам, нахмурившись, посмотрел на нее.

— Почему ты до сих пор девственница и как вообще такое возможно?

— Технически очень просто, потому что я никогда не спала с мужчиной.

— Это ответ на второй вопрос. А как насчет первого? Напомню, я спросил почему.

— Я раньше никогда не хотела.

— Лайла, — произнес он с видом папаши, распекающего ребенка, который не хочет сознаваться. — Мне нужна правда.

— А это правда Ты же меня хорошо знаешь. Так неужели ты думаешь, что я сохранила бы девственность по какой-либо другой причине?

Он все еще казался озадаченным.

— Это на тебя не похоже. Ты можешь сделать и сказать все, что угодно, без малейшего колебания. И трудно поверить, чтобы ты, такая раскованная и свободная, никогда не занималась сексом.

— Я хожу на футбольные матчи и болею за игроков, но никогда не играла в футбол сама.

— Не вижу связи.

С легким оттенком раздражения Лайла вздохнула.

— Ну и что ты предлагаешь? Чтобы я вырезала у себя на лбу огромную красную букву «Д»?

Он обнял ее за талию и крепко сжал. Коснувшись носом ее шеи, произнес:

— Уже слишком поздно.

— Понятно. Вот почему тебя это так интересует.

— Я был удивлен, даже, скорее, шокирован. А ты до сих пор так и не ответила.

— Все очень просто. Мне никогда раньше не хотелось заниматься любовью.

Он уже снова покачал головой.

— Нет, тут дело в другом. Он попытался заглянуть ей в глаза в поисках правды, но она быстро отвела их. — Это имеет какое-то отношение к нашему разговору о том, что ты чувствуешь себя не такой, как все?

— Конечно, нет!

— Наконец-то!

Она метнула на него острый взгляд.

— Ну хорошо. Вполне возможно. И что с того?

— А то, что ты красивая, веселая, чувственная, сексуальная женщина, вот что. Так почему же ты лишаешь себя самых богатых ощущений, какие только доступны человеку?

— Потому что, найдись способ испортить самые богатые ощущения, которые только может испытывать человек, я бы докопалась до него.

Адам несколько смягчился.

— Может, объяснишь?

— Нет. Хотя, да. Потому что у меня сложилось впечатление, что ты все равно не отступишься.

— Ладно.

Она покорно вздохнула.

— Мне казалось, что в сексе я буду такая же неловкая и неуклюжая, как и во всем остальном. Я имею в виду не в постели, конечно. Я имею в виду все остальное, что сопряжено с ним. Я боялась, что, несмотря на предосторожности, забеременею. Я бы как раз оказалась тем самым одним процентом из ста, на который таблетки не действуют. Я боялась, что влюблюсь в кого-нибудь, кто не будет любить меня, или наоборот. — Она посмотрела на него своими огромными голубыми глазами, ища в нем понимания. — Я знаю, сейчас это звучит смешно, но я ошибалась во всем, что когда-либо делала.

— Кроме баскетбола и тенниса. Элизабет мне рассказывала.

— Да. Я была неплохо натренирована, но бросила студенческую баскетбольную команду.

— Можно спросить почему?

— Из-за того, что нужно было пришивать блестящие полоски по краям спортивных трусов. Это было так уродливо, Адам, — добавила она, когда он расхохотался. — А мужчины буквально сатанели, когда я обыгрывала их в теннис, поэтому я ушла и из него. Видишь? Получалось, что и в сексе удачи мне не видать. — В голосе ее послышалась уязвленность, хотя она этого не осознавала. — Не хватало мне еще одной неудачи на своем счету. К тому времени я уже достаточно повзрослела, чтобы ответить любому «да» или «нет». Элизабет вышла замуж за Джона Берка. Из нее получилась идеальная хозяйка. Муж обожал ее. Она родила великолепных, здоровых, не по годам смышленых детишек. А если бы я вступила в связь с мужчиной, это наверняка кончилось бы ужасным скандалом.

— Но ты же встречалась?

— Да, со многими. Но никогда не позволяла затащить себя в постель.

— Бедолаги.

— Ха, свидания не обязательно заканчиваются постелью. Я никогда не раздавала пустых обещаний. Я никого из них не любила. И поэтому меня не волновало, что они понимали все по-своему, а потом возмущались и проклинали меня, оскорбляли последними словами, заходились в ярости и больше со мной никогда не встречались.

— Но, Лайла, ты так себя ведешь, разговариваешь, что нечего удивляться, что мужчины чувствуют себя игрушкой в твоих руках, если ты не доводишь дело до конца.

— Не думаю, — сказала она. — Ведь я слишком многим рисковала. Все, чем я была, все, что делало меня самой собой, ставилось под сомнение, вряд ли стоило так рисковать. — Тут глаза ее засияли. — По крайней мере, до сегодняшнего дня. Теперь-то ясно, как много я потеряла.

— Не смотри так на меня, маленькая плутовка. Тебе надо было бы работать в рекламе. Ты чертовски хорошо знаешь, как подать товар и поубедительней его разрекламировать. Ты превратила механизм самозащиты в целое искусство. — Он ощупывал ее взглядом, любуясь взлохмаченными волосами, губами, припухшими от его поцелуев, бешеными огоньками в ее глазах. — Боже, как ты сексуальна!

— Ты думал, меня так легко затащить в постель?

— Что нелегко, уж это точно, — сказал он, посмеиваясь, — но ради этого стоит постараться. — Он обнял ее ниже талии. — Ты очень страстная, прямо как заряженный пистолет. Ничего удивительного, что вчера ты так быстро выстрелила.

Лайла вспыхнула.

— Конечно, после того, что ты со мной делал.

Он широко осклабился.

— Любуешься собой, да, Кэйвано? Только не будь самоуверенным. Я имею в виду то, что я выстрелила, как ты не очень любезно изволил выразиться. Любой другой мог нажать на спусковой крючок.

— Но ведь ты не позволила это другому, — мягко напомнил Адам. — Ты позволила мне. Почему?

Поглаживая его бровь подушечкой большого пальца, она размышляла над ответом.

— Может быть, я думала, что ты захочешь поучаствовать в эксперименте и не будешь возражать против моего дилетантского исполнения. Я, на самом деле, знала, что ты будешь чувствовать себя гораздо увереннее именно с дилетантом.

— Ничего себе дилетант! Ты как раз то, что нужно! Мне даже жалко всех этих несчастных хлюпиков, пытавшихся затащить тебя в постель и потерпевших неудачу. Хотя я рад. Так им и надо.

Адам обнял ее за голову, и их взгляды встретились. Воспользовавшись внезапностью, язык его уверенно ворвался в ее рот. Он ласково раздвинул ее ноги, осторожно и неторопливо касаясь ее нежного лона. Эта ласка сразила ее.

— Адам, — вздохнув, сказала она дрогнувшим голосом. — Может, нам попробовать еще раз? Еще разок, с чувством?

— О да! — простонал он. — Готов проделать это снова. Теперь я знаю, что способен на все, что угодно.

Его уверенность в себе не поколебалась, когда на следующее утро он отбросил покрывало и какое-то мгновение хотел было свесить ноги с кровати и сделать несколько упражнений, к чему привык задолго до несчастного случая.

Отойдя ото сна и осознав, что он уже не тот, он обычно впадал в угнетенное состояние. Однако в это утро он улыбнулся и прогнал прочь все печали.

Он оказался непобедимым. Был в постели с женщиной и не ударил в грязь лицом. То, что к нему вернулась потенция, было только началом. Скоро он сможет ходить. Потом бегать. И все это благодаря лежащей рядом с ним девушке.

С нежной улыбкой он поднял голову и… разочарованно обнаружил, что Лайлы рядом уже нет. Всю ночь они провели, слившись в любовном экстазе, на узкой больничной кровати. На подушке еще оставалась вмятина от ее головы, на простынях — запах ее тела, но, очевидно, еще в ранний предрассветный час, когда он, полностью обессилев, наконец уснул, она тихонько прокралась в свою комнату.

Адам про себя рассмеялся. Если она сделала это из-за Пита, то зря старалась. Пару недель назад Пит дал ему один бесплатный совет, сказав, что нужно «держать Райру в постели, заниматься любовью весь день, тогда она не будет так много говорить, не будет такой дерганой».

Адам снова рассмеялся, на этот раз уже вслух, вспоминая, сколько раз за эту ночь Лайла открывала рот, чтобы сказать что-нибудь, но он сразу же закрывал его очередным поцелуем. Он не раз так целовал ее, чтобы не нарушать тишину. Или почти тишину. Ибо тогда внутри ее рождался манящий звук, который каждый раз так волновал его и приводил в смятение. При одном только воспоминании об этом кровь в жилах становилась горячее.

Необузданность ее натуры всецело проявлялась и в любви. Когда ее гладили, она мурлыкала. Когда была возбуждена, рычала как тигрица — и Боже упаси, когда-нибудь ее приручить.

«Лайла — девственница», — подумал он, посмеиваясь про себя и качая головой, как бы все еще не веря этому.

Адам натянул шорты и опустился в кресло.

Ему больше уже не надо было думать о движениях. Под чутким руководством Лайлы они, казавшиеся чем-то несбыточным, превратились в ощутимую реальность. Как часто ему хотелось изгнать ее за пределы планеты, когда она буквально изводила его, заставляя сделать еще одно ненавистное упражнение. Теперь он был благодарен ей за это ее диктаторство, осознав наконец, как много она для него сделала.

Выехав в холл, он посмотрел на ее дверь и увидел, что она закрыта. Он направил свое кресло в противоположном направлении, к лифту, и стал спускаться вниз, на первый этаж. Пита не было ни в кухне, ни в своей комнате.

— Вот, хитрый проныра, — с улыбкой пробормотал Адам.

Пит часто предоставлял им возможность подолгу оставаться наедине. Адам не удивился бы, если б узнал, что они с Лайлой сговорились.

Он приготовил кофе и поставил его на поднос вместе с двумя чашками и двумя пирожными. Завтрак в постели. Когда они с ним разделаются, он приступит к десерту. Это будет Лайла. Обнаженная, полная желания и страсти.

Из груди его вырвался протяжный стон, и он очнулся от своих грез. Восхитительно-непристойные мысли. Чертовски приятно замышлять обольщение, зная, что сможешь осуществить его.

Быстро спустившись в сад и сорвав огромный красный цветок гибискуса, который великолепно будет смотреться в волосах Лайлы в сочетании с другими ее прелестями, он поставил поднос на колени и вернулся наверх. Он не стал к ней стучаться, а, развернувшись спиной к двери, повернул ручку.

Когда он въехал в комнату с идиотской улыбочкой страстного возлюбленного, его ждало разочарование, по силе равное смертельному удару.

Лайлы не было. Не было никаких признаков ее присутствия. Даже никаких признаков того, что она вообще когда-либо существовала.

Комната была такой же безупречно стерильной, как в тот день, когда она вселилась. На убранной постели ни единой морщинки. Ни многочисленных босоножек, разбросанных как попало по ковру, ни кружевного белья, торчавшего из приоткрытых ящичков шкафа, не было. В воздухе царил дух запустения, а не запах духов. На лакированной поверхности туалетного столика не осталось и следа рассыпавшейся пудры. Не было целой батареи флакончиков с косметикой и украшений, в беспорядке валявшихся на его гладкой полированной поверхности. Даже не заглядывая в стенной шкаф, Адам знал, что там тоже пусто. Из комнаты исчезла жизнь, исчезла Лайла.

Его яростный рык, казалось, исходил из глубины души. Мощный, исполненный тоски о безвозвратно утраченном, он прогрохотал по пустому дому, как ночной крик в джунглях. И завершился грохотом кофейника с горячим кофе, разбитого о противоположную стену.




11


— Просто не могу поверить, что ты исчезла.

— Но это так.

— Ничего не сказав? Никому не дав знать, куда ты отправилась?

В последние полчаса Лайла подверглась процедуре допроса у Элизабет и очень устала.

— Я же говорила вам, что поеду в Сан-Франциско, — объяснила Лайла с натянутой физиономией.

— Откуда нам это знать?

— Ах, вы не знали? — закричала Лайла. — Вот в чем дело. Мне нужно было удалиться на некоторое время. Я уже большая. Я и не знала, что должна спрашивать чьего-то разрешения, чтобы взять отпуск.

Тэд предостерегающе поднял руку, заметив, что его жена так и норовит высказаться.

— Понятно, что тебе нужен отпуск, Лайла. Но ты не можешь не согласиться, что время ты выбрала не слишком удачное.

— Импульсивность весьма характерна для меня.

«Почему они просто не ушли домой и не оставили меня в покое», — подумала она. Ей все еще не хотелось никого видеть. Как оправдать свою недавнюю выходку? Она себе-то не могла объяснить, почему покинула дом Адама, не то что другим.

— Импульсивность в данном случае приравнивается к безответственности, — отрезала Элизабет. — Ты бросила Адама в тот момент, когда он более всего в тебе нуждался. Не сказав ни слова. Даже не соизволив подать официальное прошение об уходе, да что там, даже элементарно не попрощавшись, ты уехала.

— Адам не пропадет. Он сам так сказал. До того, как я его оставила, он сказал, что все может. Я верю ему.

— Но ты не закончила работу. Ты еще нужна ему.

Лайла отрицательно покачала головой.

— Не я, а терапевт. Любой терапевт мог бы меня заменить. Его положение полностью изменилось, дела шли на удивление хорошо. Прежде чем уехать из Оаху, я заглянула к доктору Арно, который пообещал незамедлительно найти мне достойную замену.

— Доктор Арно, как я слышал, сдержал свое обещание, — сказал Тэд.

— По разным сведениям Адам чувствует себя исключительно хорошо. Он даже вновь занялся делами корпорации.

— Ну вот, видите? — сказала Лайла. — Все просто замечательно.

— Однако это отнюдь не служит оправданием тому, что ты бросила свои обязанности.

— Тогда не платите мне. Я получила массу удовольствия и провела время наилучшим образом.

— Не дерзи мне, Лайла.

— А ты не читай морали, — отрезала она. — Я устала торчать на этой тропической горе. Мне хотелось изменить обстановку.

— Но почему Сан-Франциско?

— Я никогда там не бывала. Вот и захотела посмотреть.

В сущности, это был самый первый город, в который она прибыла после своего ночного отлета из Гонолулу. Здесь, как и в любом другом месте, можно было забыться и уменьшить свои страдания. Города она, в общем, и не видела, проведя большую часть времени в гостиничном номере. Но ей не хотелось, чтобы они знали об этом.

— Что же ты делала там все это время? — спросила ее Элизабет.

— Прекрасно проводила время.

— Одна?

— Я не сказала, что была одна.

— Ты сказала, что поехала туда, чтобы побыть одной.

— Ну значит, я передумала, — раздраженно ответила Лайла.

— Ты была с мужчиной?

В эти дни Лайле с трудом удавалось владеть собой. Ее мрачное настроение не изменилось и тогда, когда вскоре после возвращения домой у нее на пороге показались Элизабет и Тэд.

— Что, наняли шпионов, чтобы следить за мной? — спросила она, не очень-то любезно пригласив их войти. С этого момента разговор пошел наперекосяк. Теперь она смотрела на сестру, не скрывая неприязни. — Даже если бы я в Сан-Франциско проводила время не с одним мужчиной, а с целой дюжиной, тебе-то что за дело?

— О, Лайла! — Элизабет разрыдалась.

Тэд бросился усаживать ее на ближайший стул.

— Не огорчайся, Элизабет. Это вредно тебе и ребенку.

— Как же мне не волноваться, когда моя абсолютно безответственная сестра целых две недели развлекалась с мужчинами в Сан-Франциско? Что же это такое?

— Ты же сама не раз говорила, что она с причудами.

— Ей давно уже пора остепениться. А она хуже, чем когда бы то ни было. Почему?

— Может, ей нездоровится? — предположил Тэд.

— У меня блестящая идея, — перебила его Лайла притворно сладким голоском. — Если вы оба собираетесь обсуждать меня в моем присутствии так, будто меня здесь нет, то отправляйтесь домой и занимайтесь этим там. Я устала. Мне надо распаковать вещи, позвонить в больницу и предупредить, что я готова к работе. Если откровенно, я хочу, чтобы вы ушли.

Элизабет выглядела уязвленной, но поднялась.

— Охотно. Но сначала мне хотелось бы воспользоваться твоим туалетом.

— Ради Бога. — Широким взмахом руки Лайла показала ей, куда пройти.

Элизабет вышла из комнаты, Лайла обернулась и поймала на себе пристальный взгляд Тэда. Она постаралась не отводить глаз, но почему-то пришла в смятение.

Он первым нарушил затянувшееся и ставшее тягостным молчание:

— Ты всегда была с причудами, но я все равно люблю тебя.

Эти слова она уже недавно слышала, и вспоминать их было не очень-то приятно. Она почувствовала, как на глаза навернулись слезы, но заставила себя засмеяться.

— Спасибо. Наверное, это так. Откинувшись на стуле, он заложил руки за голову.

— Знаешь, это странно.

— Что?

— То, что ты сегодня такая обидчивая. Все-таки из отпуска приехала, ну и все такое прочее.

— Путешествие утомляет.

— Нет. Странность тут в другом. В совпадении. За последние две недели я бесконечное количество раз разговаривал с Адамом, и каждый раз он тоже ужасно обижался. Судя по голосу, не похоже, что он безмерно счастлив, хотя не устает уверять меня в этом. На самом деле, для него важно убедить меня. Что-то вроде того, как ты убеждала сегодня нас с Элизабет.

— Я очень счастлива.

— У-гу, — произнес Тэд, простодушно улыбаясь. — И что бы там ни осчастливливало тебя, это, должно быть, то же самое, что делает счастливым и Адама. Как бы там ни было, похоже, вы оба самые счастливые люди на свете. Удивляет только одно: зачем так сильно стараться, чтобы все узнали об этом.

Тэд сочувственно посмотрел на нее. И тут Лайле неудержимо захотелось расплакаться. Но у нее не было такой возможности — между ними встала Элизабет и спокойно объявила:

— У меня только что отошли воды.

Они оба подпрыгнули, словно от автоматной очереди.

Тэд вскочил и обхватил ее за плечи.

— Ты уверена? С тобой все в порядке? Что нам теперь делать?

— Ехать в больницу и рожать, — сказала она, смеясь. — Лайла, миссис Альдер сейчас с Миган и Мэттом. Пожалуйста, позвони и спроси, не останется ли она с ними на ночь.

— Конечно, конечно. Что-нибудь еще?

— Да. Убери руки Тэда с моих плеч. Это препятствует кровообращению.

Со свойственным ей апломбом Элизабет родила девочку незадолго до наступления следующего утра.

* * *


— Какая ты крошечная, — шептала Лайла с тихим благоговением. — Какая мягенькая… — Она потерлась щекой о пушистую головку своей племянницы. Держа малютку на руках, Лайла размышляла, какое же это чудо — такой маленький человек. — Не беспокойся. Когда твоя мама начнет наряжать тебя в слащавые фартучки со всевозможными мишками и утятами, обшитые многочисленными оборочками, тетя Лайла придет на помощь. Уж я-то куплю тебе что-нибудь более достойное из одежды.

Малышка открыла крошечный ротик и стала пускать пузыри. Лайла сочла это знаком одобрения. Она как раз засмеялась, когда дверь больничной комнаты с шумом распахнулась и она увидела его. Одной рукой он опирался на костыль, а в другой держал букет свежих цветов. Ее улыбка мгновенно улетучилась.

Крайнее удивление отразилось на лице Адама, когда он увидел Лайлу, сидящую на краю больничной койки и прижимающую к груди ребенка. Но это было всего лишь мгновение. Тут же выражение лица его сделалось холодным и враждебным.

— Я ожидал увидеть здесь Элизабет.

— Зато как тебе повезло, правда? Вместо нее ты встретил меня.

— Что ты здесь делаешь?

— Я могу задать тебе тот же вопрос.

— Я спросил первый.

В знак согласия она пожала плечами, всем своим видом как бы заявляя, что не стоит так старательно изображать сдержанность. Она надеялась, что он не заметит ее порывистого дыхания.

— Я здесь для того, чтобы не произошла какая-нибудь путаница, которая обязательно бывает при выписке младенцев из роддома. Ребенка уже отдали было счастливым родителям, когда в бухгалтерских счетах обнаружилась какая-то неувязка. Лиз и Тэд пошли разбираться, а меня попросили побыть с малюткой.

— Они, должно быть, не очень-то ее любят.

— Как можно говорить такие дикие вещи!

Он и не подумал извиняться. Вместо этого проковылял в комнату и положил букет на тумбочку.

— Как ее назвали?

— Милли.

— Хм, Милли. Приятное имя. А сколько она весит?

— Три восемьсот. А где твое кресло?

— Ух ты! Больше трех с половиной?! Мне больше не нужно это чертово кресло.

— А что ты делаешь с костылем?

— Я уже хожу.

— На одном костыле? Без подпорок? У твоего терапевта что, голова опилками набита?

— Ему показалось, я уже готов.

— А мне нет.

— Но ты ведь уже больше не мой врач. — Он говорил вкрадчивым голосом, но глаза поблескивали, как лезвие ножей. — Кто придумал назвать ее Милли?

— Кто? А-а, они разрешили Мэтту дать ей имя.

— Мэтту?

— Он очень расстроился, что не родился мальчик, ему хотелось братика. И чтобы успокоить его, они разрешили ему дать ей имя. Он остановился на Милли, потому что это имя сочетается с Мэттом и Миган. Все на «М», видишь? На мой взгляд, слишком уж тонко придумано, зато они не будут… Слушай, хоть я уже и не твой врач, но, что касается медицины, знаю, что хорошо, а что плохо. Не думаю, что тебе уже можно передвигаться на костылях, не говоря уж об одном.

— Откуда ты знаешь, что мне уже можно? Ты меня не видела целых две недели и три дня.

«Семь часов и пятьдесят две минуты», — могла бы добавить Лайла, но не стала. Вместо этого она произнесла:

— У тебя было недостаточно времени, чтобы укрепить группу мышц, на которые идет основная нагрузка.

— Я работал день и ночь.

— Еще одна ошибка твоего врача. Я знала, что этот Бо Арно шарлатан, — вскипела она. — Если ты будешь раньше времени перегружать мышцы, то у тебя может быть растяжение связок или, хуже того, разрыв. Не следует заставлять свои мышцы выполнять те функции, к которым они еще не готовы.

— Такое впечатление, что ты инстинктивно чувствуешь, к чему я готов. — Он смотрел на нее в упор пронизывающим взглядом своих темных глаз. — Так ведь?

Милли взмахнула ручками, задев тетю по подбородку. Лайла мысленно поблагодарила ее. Она была признательна малютке за то, что та переключила внимание на себя, и благодаря этому Лайла смогла отвести глаза.

Заодно она попыталась сменить тему:

— Как ты перенес длительный полет?

— Прекрасно, — сказал он. — Экипаж был очень внимателен ко мне.

Она тряхнула головой. У него была такая дерзкая и самоуверенная улыбка, что ей захотелось заскрежетать зубами.

— Уж это точно.

— Целая куча женщин. Они всячески старались помочь мне вставать и садиться, облегчали судороги в ногах, стимулировали кровообращение.

— Как трогательно, — сквозь зубы процедила Лайла.

— Да, трогательно.

— Знаешь, ты мог бы и подождать. Элизабет и Тэд не обиделись бы. Не было ни какой необходимости нестись через океан только для того, чтобы увидеть Милли.

— Я ее крестный отец и не мог ждать.

— Даже если это приведет к осложнению и ты опять сядешь в инвалидное кресло?

— Я никогда снова не сяду в инвалидное кресло. Это ставит в зависимость от бессовестных и ненадежных людей.

— Ты меня имеешь в виду, надо понимать?

— Да, если хочешь.

— Иди ты к чету!

Милли, словно почувствовав этот словесный накал, расплакалась как бы в знак протеста. Лайла начала укачивать ее на руках. Но малютка продолжала плакать. Тогда она свирепо посмотрела на Адама.

— Вот, посмотри, что ты наделал.

Он подошел к краю кровати и сел, прислонив к ней костыль.

— У тебя есть какие-нибудь материнские инстинкты?

— Конечно, они есть у каждой женщины.

— Тогда сделай так, чтобы она не плакала.

— Что ты предлагаешь?

— Может быть, она мокрая.

— Тэд уже отнес пеленки в машину.

— Может, она хочет есть.

— Здесь ей тоже не повезло: у меня нет соответствующего оборудования.

— У тебя есть.

Их глаза встретились. На какое-то мгновение во взглядах, которыми они обменялись, неприязнь сменилась нежностью. Они вспомнили, как было, когда губы его жадно покусывали ее грудь.

Лайла заставила себя отвести глаза, боясь, что если она этого не сделает, то бросится в его объятия и попросит удержать ее и больше никогда уже не отпускать.

— Она успокаивается, — заметила она, хотя это было совершенно очевидно.

— Да.

Когда волнение Милли улеглось, Лайла внимательно вгляделась в его лицо.

— Ты выглядишь усталым.

— Ты тоже не лучшим образом.

— Спасибо, — криво усмехнулась она. — Я даже не обижаюсь, потому что знаю, что ты прав. Последние несколько дней — просто сумасшествие какое-то. Я была на побегушках у Лиззи, пыталась вернуть Тэда на землю, да еще подменяла миссис Альдер, их няню. Миган и Мэтт одичали, как папуасы, видно, чувствуют себя обделенными из-за появления новорожденной. Надо же как-то опять привлечь к себе внимание взрослых, вот они и хулиганят.

— Ты, похоже, неплохо разбираешься во всей этой психологии, да?

Тон его вопроса мгновенно привел Лайлу в крайнее раздражение.

— Иногда, — ответила она ровным голосом.

— Особенно в психологии своих пациентов. Ты быстренько вычисляешь, что им надо, и предоставляешь им это, будь то юмор или нагоняй или… что-нибудь еще.

— Если у тебя что-то на уме, Кэйвано, то почему бы тебе не сказать об этом прямо?

— Хорошо. Почему ты сбежала от меня?

— Я сделал все, что хотела.

— Что, соблазнить меня?

Ее глаза потемнели.

— Добиться, чтобы ты начал ходить.

— Я еще не ходил.

— До этого было уже рукой подать. В то утро ты сам сказал, что можешь все. Ты больше во мне не нуждался.

— Может, это все-таки должны были решать доктора? Или я? Или ты считаешь, что ты умнее всех?

— Я не собираюсь оставаться только для того, чтобы быть уволенной.

— Это за тысячу-то баксов в день?! — вскричал он с недоверием в голосе. — Нужна была веская причина, чтобы отказаться от них.

— Я устала от этой, черт возьми, слишком хорошей погоды.

— Почему ты прыгнула ко мне в постель, Лайла? — внезапно спросил он. — Что, подарочек на прощание? Или, может, ты была орденом, который я заслужил? Или я был таким орденом, который заслужила ты?

Она отреагировала так, как если бы он ее ударил:

— Как ты смеешь говорить подобные вещи?!

— Тогда почему? Скажи мне.

— Я знала, что тебе нужны доказательства твоей мужской состоятельности.

Он засмеялся, но видно было, что ему вовсе не смешно.

— Разве это входит в рамки твоих обязанностей? Все молодые пациенты мужского пола обеспокоены этим. И мы оба знаем, что ты не предоставляешь им таких доказательств. Так чем же я от них отличаюсь? Почему ты спала со мной?

— Потому что я хотела… — выкрикнула она.

Малютка вздрогнула от этого внезапного возгласа.

— Почему?

— Любопытство, — сказала она беспечно. — Оно давно во мне созрело. Я хотела узнать, что это такое на самом деле.

— Лгунья!

Челюсть у нее так и отвисла.

— Ты несла ответственность за химическую реакцию, в которую мы вступили с того самого момента, как только познакомились, — сказал Адам, приблизившись к ее лицу. — С того момента, как ты сказала: «Как я делаю что?» — мне захотелось уложить тебя в постель и выяснить это. Тебя тоже тянуло ко мне, хотя оба мы не хотели в этом признаваться. Но ведь в конечном счете это произошло. Мы поддались нашему чувству, и это было прекрасно, но потом ты испугалась. А так как ты привыкла успешно блефовать с мужчинами, то справиться с подлинным чувством тебе не удалось. Поняв, к чему ведут все твои сексуальные разговоры, ты поджала хвост и убежала.

— Сколько в тебе дерьма, Кэйвано!

— Малодушная. Ты сбежала еще до того, как что-нибудь могло пойти не так.

— А почему бы и нет? Оставаться и ухаживать за тобой, пока ты не встанешь на ноги и не помчишься обратно к своей Белоснежке фон Элсинхаус?!.

— Хауэр. Фон Элсинхауэр.

— Все равно. Я не собиралась смотреть, как ты полетишь к ней на крыльях любви. — С величайшим разочарованием Лайла обнаружила, что перешла на крик. Она сердито смахнула слезы. — Проклятый ирландский дурак! Ты прекрасно знаешь, почему я залезла к тебе в постель. Я влюбилась в тебя. И правда, сделала бы все, что угодно, только бы вернуть тебе здоровые ноги и прежний образ жизни. Я хотела собственными глазами увидеть твои первые шаги. И это было важнее, чем мое собственное дыхание. Но я не хотела спокойно ждать, когда ты уйдешь. Не намерена была оставаться с тобой, чтобы ты избавился от меня, как только я стала бы тебе не нужна. Я не собиралась позволять тебе продолжать заниматься со мной любовью, принимать от меня благодарность за ласки и оттачивать мастерство, чтобы потом использовать его на других женщинах. И кроме того, я не считаю, что ты уже готов для костылей. Разве ты не знаешь, какой вред можешь…

— Лайла!

— …нанести себе? Ты просто дурак. И этот…

— Лайла!

— …терапевт, который заменил меня, должно быть, тоже дурак. Потому что любой специалист подтвердит, что ты поспешил с этим.

— Лайла!

— И еще, — сказала она, вытирая поток льющихся из глаз слез, — я знала, что обязательно что-нибудь случится, как только я пересплю с мужчиной. И уверена, так оно и есть. Мой период задерживается уже на неделю. Я могла бы убить тебя, Кэйвано!

Он взял ее за подбородок.

— Черт возьми! Я пока открыл только один эффективный способ заставить тебя замолчать. — И он прижался к ней губами. Через какое-то время они уже стояли над малюткой Милли, слившись в жарком поцелуе.

Оторвавшись наконец от нее, Адам прорычал:

— Мне следовало бы задушить тебя за то, что ты заставила меня пройти через этот ад. Никогда, никогда больше не уходи от меня.

— Ты скучал по мне?

— Нет, черт возьми! Я скучал по той суматохе, по тому шуму и полнейшему хаосу, которые ты создаешь.

— Просто не с кем было бороться.

— Хм. Мне нравится бороться с тобой.

— Правда? Почему?

— Потому что, когда ты свирепеешь, твоя грудь начинает колыхаться. — Просунув руку под малышку, которую она держала на руках, он скользнул к ней под свитер и дотронулся ладонью до приподнятого бугорка. — Этого достаточно, чтобы и мертвого заставить…

— Мы не помешали?

Лайла и Адом разом обернулись. На пороге стояли Рэндольфы. Элизабет в изумлении уставилась на них широко раскрытыми глазами. Тэд с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться. Адам вытащил руку из-под свитера Лайлы, хотя не заметно было, чтобы он очень спешил.

Некоторое время все четверо пребывали в замешательстве, не зная, как сгладить неловкость.

Наконец, Лайла сказала:

— Ну ладно, нечего тут стоять и таращить глаза. Возьмите ребенка, чтобы мы с Адамом могли поехать ко мне и заняться делом.




— Что мне делать с этим твоим влажным ротиком?

Улыбка Лайлы сразу же сделалась озорной.

— У меня есть прекрасная идея.

Он недоверчиво посмотрел на нее.

— Ничего не хочу слышать.

— Нет, хочешь. Ты просто умираешь от желания послушать.

Она прошептала что-то ему на ухо, и он покраснел.

— Ты права, — произнес он севшим голосом. — Это действительно чудная мысль. Мы займемся этим сразу же, как только кое-что уладим. Ну например. Что мне делать с этим влажным ротиком, когда мы не лежим голышом в постели и когда вокруг люди? Важные достойные, богатые люди, патронирующие мои отели.

— И долго мне придется ждать?

— Если ты станешь миссис Адам Кэйвано, то будешь всегда при мне, как приклеенная.

— А я что, буду миссис Кэйвано?

— Конечно, черт возьми! Недельная задержка всегда служит основанием для женитьбы, насколько я знаю.

— Это единственная причина, по которой ты на мне женишься?

— Ты что, думаешь, что я женился бы на тебе только потому, что был бы обязан сделать это? — Как кошка она потерлась об него. Он блаженно застонал. — Хотя, если подумать хорошенько, может быть, и так… — Она скользнула рукой к его чреслам. Он замычал от удовольствия, когда она дотронулась до его страждущего естества. — Ладно, ладно. Я женюсь на тебе в любом случае.

Она коснулась его губ своими.

— А я обещаю всегда вести себя прилично.

— Только не слишком прилично, я надеюсь. Но, пожалуйста, предупреждай заранее, когда захочешь сделать или сказать что-нибудь вопиющее, чтобы я успел спрятаться. И никогда, никогда не веди себя прилично в постели. — Он перевернул ее на спину и обнял.

— Ловко, чемпион, — заметила она, улыбаясь. — Кто тебя этому научил?

— Одна врачиха, с которой я ужасно намучился.

— Насколько я помню, эта врачиха сама с тобой намучилась. Помнишь эти жуткие язвы?

— От пролежней?

— Все уже прошло, слава Богу. — Она дотронулась до его ягодиц.

Они поцеловались. Когда он наконец поднял голову, она заметила тревогу в го глазах и поспешно спросила:

— Что такое? Тебе больно?

Он покачал головой.

— Нет, нет. Совсем не то. — Какое-то мгновение он смотрел куда-то в сторону, прежде чем снова взглянул ей в глаза. — Со мной далеко не все еще ясно, Лайла. Я недавно виделся с Арно. Он заставил меня сделать кучу анализов. Он по-прежнему убежден, что в один прекрасный день я буду как огурчик, но есть вероятность, что у меня навсегда останется заметная хромота и я буду ходить с тростью. — Думаю, если бы это зависело от меня, я мог бы отбросить этот костыль и гоняться за тобой по больничному коридору, пока не поймаю. — Он помедлил. — Но может так случиться, что я не смогу за тобой гоняться вообще. Я просто хочу, чтобы ты знала это.

— Ты выводишь меня из себя, Кэйвано. Если бы всю оставшуюся жизнь ты был бы способен только ползать на животе, я бы все равно любила тебя. Неужели ты еще не понял? Если ты можешь примириться с моим влажным ртом, то самое малое, что я могу, это не замечать твоей трости или хромоты.

Он запустил пальцы ей в волосы и горячо поцеловал.

— Боже, как я люблю тебя!

— Ну, слава тебе Господи. Наконец-то. Я думала, ты так никогда и не скажешь этих слов. Кстати, для протокола. Я никого не подцепила в «Сахарной хижине» тем вечером, в Лаайне.

Целуя ее, он опускался все ниже и ниже к ее груди, губами слегка дотронулся до соска.

— Я знаю.

— Знаешь?

— Хм. Мы уже тогда приближались к этому. Единственным мужчиной, которого ты тогда хотела, был я. — Его проворный язык оставлял влажные следы на ее груди.

Постанывая и изгибаясь, она вздохнула:

— Ты был весьма самоуверен.

— Вовсе нет. — И хотя с его стороны это была жертва, он прекратил свои ласки и посмотрел на нее. — Падать с той горы ничто по сравнению с тем, чтобы влюбиться в тебя, Лайла Мэйсон. Ты же знаешь, Элизабет считает, что меня не согнешь, что я всех повергаю к своим ногам.

Лайла, зачарованная искренностью, которая светилась в его глазах, тупо кивнула.

— Так вот, ты не только затормозила мое падение, ты остановила меня на полном ходу. Не говоря уже о том, как я, обездвиженный, пластом лежал на спине. Ты положила всемогущего Адама Кэйвано на обе лопатки, когда он впервые увидел тебя в этих легкомысленных черных кожаных брючках. С этого момента у меня не осталось шансов. Я сразу же понял это. Поэтому так отчаянно и сопротивлялся.

Лайла даже дух не могла перевести, не то что слово вымолвить.

Он тихо рассмеялся:

— Только не говори, что я лишил тебя дара речи.

Его слова вызвали у нее улыбку.

Она пошутила:

— Вряд ли, Кэйвано. Просто я устала от разговоров. У тебя есть время, пока я сосчитаю до трех, чтобы приступить к тому, о чем мы говорили.

— Или?

Она подмигнула ему.

— Или тебе придется подождать, пока я сосчитаю до четырех.


notes




1


Разновидность бейсбола: игра ведется более крупным и мягким мячом.




2


Компания по производству автопокрышек.