Гувернантка
Салли Лэннинг








Прирожденная принцесса и Золушка – кто из них способен сделать счастливым прекрасного принца? Но эгоистичная и черствая принцесса уже разбила однажды ему сердце, и Золушке предстоит доказать, что любовь на свете все-таки существует.






Салли Лэннинг

Гувернантка





Глава 1


В течение нескольких секунд Мартин оцепенело смотрел на бело-синие машины с включенными мигалками, стоящие на лужайке перед домом, и вслушивался в зловещую тишину, делающую картину еще более нереальной. Ему случалось испытывать страх прежде. Конечно же случалось. Но он не знал ничего подобного ужасу, который сковал его при мысли о том, что что-то стряслось с Тори. Придя в себя, он рванулся к растянувшейся вдоль лужайки цепочке полицейских.

– Что случилось? – обмирая, начал он и тут же увидел стоящего в белом луче прожектора на парадном крыльце длинного худощавого подростка с невыразительным, каким-то пустым лицом и черными провалами обезумевших от испуга глаз. Одной рукой он обхватил шею Тори – о Боже, его Тори! – а в другой держал что-то блестящее.

Не помня себя, он бросился вперед, выкрикивая ее имя. Двое полисменов, находящихся поблизости, схватили его за руки, стараясь удержать.

– Туда нельзя, мистер. В дом залез какой-то воришка, а когда его попытались схватить, взял в заложницы девочку. С перепугу он Бог весть что может натворить. Так что лучше не лезьте. Мы ведем с ним переговоры.

Действительно Мартин заметил полицейского в пуленепробиваемом жилете и шлеме, который стоял неподалеку в полутьме и что-то горячо говорил бандиту, жестикулируя руками. Мартин стиснул волю в кулак, понимая, что пользы от него не будет, а может быть только вред. И в этот момент увидел, как парень, отпустив девочку, бросился на полицейского и ударил его сразу двумя руками. Другие полицейские мгновенно оказались рядом и скрутили бандита. А Мартин подлетел к осевшей на ступеньку бледной Тории, обнял ее содрогающееся в рыданиях худенькое тельце, утешительно покачивая. Только теперь он заметил, что в руках Тори сжимает своего любимого плюшевого мишку.

Мартин даже не слышал, как к ним подкатила машина «скорой помощи». И только когда санитар тронул его за плечо, он обернулся и, взяв девочку на руки, забрался в открытую заднюю дверцу. Но прежде чем она закрылась, он еще раз взглянул на осевшего на землю полицейского в шлеме и суетившихся вокруг него коллег. Слава Богу, он жив, подумав Мартин, и увидел, как того грузят в подоспевшую вторую машину «скорой помощи».




В постели лежала женщина.

На удивление красивая женщина.

Мартин Крейн молча смотрел на очертания фигуры, вытянувшейся под белым больничным одеялом. Должно быть, он ошибся дверью. Он искал мужчину, а не женщину. И все же, вместо того чтобы уйти и попросить у кого-либо более точных указаний, он стоял неподвижно, не отрывая взгляда от спящей. Ее правое плечо и верхняя часть руки были перебинтованы.

На очень бледном лице с нежной, молочно-белой кожей резко выделялся яркий синяк на щеке. Может быть, она стала жертвой автомобильной катастрофы? Или поскользнулась на обледеневшем тротуаре?

Его кулаки сжались в бессильной ярости. Возможно, виной всему ее муж? Или любовник? Он врежет этому подонку, если только тот попадется на глаза. Но чем вызвана такая бурная реакция? Он впервые видит эту женщину и ничего не знает о ней.

Стиснув зубы, Мартин продолжал изучать ее. Темные брови были изящными, как крылья птицы, под высокими скулами обозначались мягкие впадины. Мартин вдруг поймал себя на том, что ему безумно хочется провести пальцем по этой щеке от уголка глаза до уголка рта. Рта, безусловно созданного для поцелуев, подумал он, и при этом у него во рту пересохло. Ее глаза были закрыты. Интересно, какого они цвета? Серые, как грозовые тучи? Темно-карие, как земля после дождя? Волосы женщины были рыжими, хотя это слово ничуть не передавало впечатления от разметавшихся по подушке локонов, ярких, как пламя.

Вздрогнув, Мартин вспомнил, зачем он здесь. У него нет времени любоваться этой женщиной, ему нужно найти полицейского, спасшего Тори. От всей души поблагодарить его, а затем вернуться к постели дочери. Врач заверил его, что девочка проспит несколько часов. Но Мартин все равно боялся отлучаться надолго. Так почему же он все еще стоит здесь?

Намеренно не взглянув на карточку с именем, прикрепленную в ногах кровати, Мартин вышел из палаты. Навстречу по коридору быстро шла медсестра и Мартин обратился к ней.

– Простите, я ищу полицейского, поступившего к вам сегодня вечером… Он спас мою дочь, и я хочу поблагодарить его. Но я даже не знаю его имени.

Сестра устало улыбнулась.

– Вообще-то это женщина, – сказала она.

– Женщина?! – ошеломленно переспросил Мартин.

– Именно. – Ее улыбка была уже не такой дружелюбной. – В полиции служат и женщины, как вам известно. Палата двадцать восемь. Но думаю, она еще не пришла в сознание.

Из палаты двадцать восемь он только что вышел. Пытаясь вернуть утраченное самообладание, Мартин проговорил:

– Мне, видимо, не следовало заранее предполагать, что это мужчина. Спасибо за помощь.

– Если ходите поговорить; с ней, лучше сделать это завтра.

– Хорошо… Еще раз благодарю.

Медсестра исчезла за дверью на противоположной стороне коридора, Мартин медленными шагами вернулся в палату двадцать восемь. Женщина лежала в той же позе, что и несколько минут назад. Одеяло мягко приподнималось и опускалось в такт дыханию. Он подошел ближе, не отрывая от нее пристального взгляда. Ему не давало покоя ощущение, что он где-то уже видел ее. Но где? Мартин никак не мог вспомнить, хотя всегда гордился своей зрительной памятью. Нет, конечно, они не встречались, иначе он не забыл бы ее! Изящные, четкие линии тела. Узкое запястье с мягко выступающей косточкой. Длинные тонкие пальцы.

Эта женщина спасла жизнь его дочери. Мартину даже не нужно было закрывать восстановить в памяти ту ужасную сцену, которая предстала перед ним, когда такси, привезшее его из аэропорта, остановилось на подъездной дорожке к дому.

Стоя посреди больничной палаты, он словно заново пережил все, произошедшее сегодня вечером… Теперь шок у Тори уже прошел и, поскольку под воздействием успокоительного девочка заснула, он воспользовался возможностью для того, чтобы разыскать полицейского, перед которым был в неоплатном долгу. Эту женщину в постели.

Вряд ли в ней больше пяти футов семи дюймов. И в ее чертах нет того совершенства, которое свойственно Келли: нос немного вздернутый, губы полноваты. Нет, он не хочет думать о Келли, о ее потрясающей красоте, соблазнительном теле и холодных синих глазах. Только не сейчас. Они развелись четыре года назад и с тех пор почти не встречались.

Женщина в постели пошевелилась и что-то невнятно пробормотала. Ее ресницы дрогнули. Но затем она снова успокоилась и задышала ровно. Каким-то непостижимым образом этой женщине удалось убедить преступника отпустить Тори. А может быть, вызвать удар на себя?

Мартин подошел к изножью кровати, и слегка нахмурившись, прочел аккуратно напечатанные на карточке слова: Энн Дэвис. Двадцать восемь лет. Он нахмурился еще больше, и его глаза приобрели выражение, которое сразу же узнали бы некоторые из его подчиненных. Девичья фамилия Келлн тоже Дэвис. А младшую кузину Келли зовут Энн. Он видел ее на своей свадьбе. Сто лет назад.

Нет, это не может быть она. Это всего лишь совпадение… Но та Энн, которой имела огненную непокорную шевелюру и высокие скулы, которые уже тогда обещали пикантную красоту в будущем. А еще у нее были скобки на зубах, неуклюжесть новорожденного жеребенка и полное отсутствие хороших манер. Впрочем, ее зеленые, как весенняя трава, миндалевидные глаза уже тогда были прекрасны.

Он порылся в памяти. Кажется, она жила с Келли и Ниной, потому что ее родители погибли при трагических обстоятельствах… Вроде бы от рук преступников… Может быть, именно поэтому Энн Дэвис стала полицейским?

Кузина Келли спасла жизнь дочери Келли… Какое странное совпадение! Да, кстати, ему бы лучше сообщить той о случившемся, пока она не узнала об этом из утренних новостей.

Женщина в постели опять зашевелилась и тихонько застонала. Он замер, прислушиваясь, а затем подошел ближе, чтобы быть радом, когда она очнется. Мрачно отметив, что ее мучения причиняют ему боль, Мартин протянул руку и нажал на кнопку за подушкой. Он с трудом удержался, чтобы не погладить прядь ярких волос. Волос, способных согреть сердце любому мужчине.

– Все в порядке, – тихо проговорил Мартин. – Я вызвал сестру.

Ее веки дрогнули, затем снова сомкнулись, чтобы тут же распахнуться пошире. Глаза были чистого ярко-зеленого цвета и удивительной формы. Мартин напряженно ждал, когда она заговорит.




Очертания мужчины расплывались и пульсировали в такт пульсации боли в плече. Энн моргала, пытаясь прояснить затуманенное болью и снотворным зрение, и на этот раз увидела его более отчетливо. И тут же узнала.

Мартин. Мартин Крейн стоял у ее постели и смотрел на нее с выражением, от которого у Энн дрогнуло сердце. Он пришел ко мне, подумала она, испытывая головокружение. Наконец-то. Ее рыцарь в сияющих доспехах, ее сказочный принц… Сколько раз, будучи девчонкой, она мечтала именно о таком пробуждении! Его большое тело, с широкими плечами и узкими бедрами, его квадратный подбородок и излучаемая им неудержимая жизненная энергия – все это было так знакомо ей! И так желанно! И так недоступно. Потому что сто лет назад Мартин Крейн влюбился в Келли.

Но сейчас казалось, что девичьи мечты ожили, и единственный мужчина, которого она любила, рядом и смотрит на нее взглядом, от которого становится жарко. Она любила его безумно и безмолвно, невзирая на то, что он женился на Келли. Да и как могла она не полюбить его? На одинокого и впечатлительного подростка его красота и индивидуальность производила неизгладимое впечатление. Конечно, с тех пор она заметно поутратила иллюзии, ее мечты разбились о скалы взрослой реальности.

Мартин Крейн. Неверный муж ее обожаемой кузины Келли. Человек, который отказал Келли в опеке над собственной дочерью, который был слишком занят приумножением состояния, для того чтобы быть хорошим мужем и отцом. Известный во всех крупных городах мира соблазнитель женских сердец.

Но что, лихорадочно подумала Энн, что он делает у моей постели?! Да и где я, наконец? Потому что это не сон. Тупая, пульсирующая боль в плече и мучительная резь в глазах слишком реальны. И он, разумеется, тоже. В его густых черных волосах появились серебряные нити, растерянно отметила Энн. Но глаза по-прежнему неуловимо меняют цвет от голубого до серого, и подбородок такой же надменный, как всегда.

– Где?.. – прохрипела она.

– Я вызвал сестру, – глубоким баритоном проговорил он, и Энн поняла, что никогда не забывала этого голоса. – Лежи спокойно, она будет через минуту.

– Но что ты…

Дверь распахнулась, и, неслышно ступая на мягких подошвах, в комнату вошла сестра. Подойдя к кровати, она улыбнулась Энн.

– Значит, вы пришли в себя… вот и славно. Выглядите вы неважно. Я дам вам еще одну таблетку, это поможет терпеть боль. – Спокойно и уверенно она измерила пульс и температуру, задала несколько вопросов и дала Энн болеутоляющее. – Лекарство подействует через минуту, – бодро заметила сестра и взглянула на Мартина. – Может быть, вы побудете здесь, пока она снова не заснет?

– Конечно, – ответил Мартин.

Еще раз улыбнувшись Энн, сестра вышла из палаты.

Мартин спросил напрямик:

– Ты та самая Энн, с которой я познакомился много лет назад, не так ли? Кузина Келли? Ты помнишь меня? Мартин Крейн.

О да, она помнила его! Энн сказала:

– Я не хочу с тобой разговаривать.

Она надеялась, что ее слова прозвучат холодно и решительно, со всем презрением, которое она испытывала к этому человеку. Но язык с трудом ворочался во рту, и Энн сама еле услышала свой голос. Недовольная первой попыткой, она попробовала еще, борясь с туманом в голове.

– Мне нечего тебе сказать, – прошептала она и, поддавшись ужасной слабости, уронила голову на подушку.

– Энн…

Мартин склонился к ней. Он был так близко, что она отчетливо видела чувственные изгибы рта, ямочку на подбородке… Ее охватила паника. Отвернув голову, Энн зажмурилась.

– Уходи, – пробормотала она.

Он натянуто произнес:

– Я зайду завтра утром. Но я хочу, чтобы ты знала, какую благодарность… О, проклятье, не знаю, как сказать! Ты спасла жизнь моей дочери, Энн, рискуя своей собственной. Я навсегда останусь твоим должником.

Ее глаза распахнулись. Она уставилась на него, стараясь понять, о чем он говорит. И вдруг вспомнила белый луч прожектора, до смерти перепугано ребенка, так и не выпустившего из рук медвежонка, и безумный, затравленный взгляд подростка, которому успешно попыталась внушить, что его враг – она, а не ребенок, каким совсем недавно был он сам.

– Хочешь сказать, что мальчишка залез в твой дом? – задыхаясь, проговорила Энн. Когда Мартин кивнул, Она с растущим волнением сказала; – Мне было известно только, что владелец в отъезде, а в доме девочка с приходящей няней. Никаких имен.

– Это была моя дочь, Topи.

– Дочь Келли… А не только твоя!

– Келли оставила ее, когда Тори было три года.

– Tы отказал ей в опеке.

– Она и не хотела.

– От нее я знаю иное.

– Послушай, – ровным голосом произнес Мартин. – Сейчас не время обсуждать мой развод. Ты спасла Тори жизнь. Проявила невероятную храбрость. – Он взял ее руку в свою. – Спасибо тебе. Это все, что я хотел сказать.

Энн ощущала тепло и силу его пальцев. Голос ее окреп.

– Неужели ты думаешь, что я нуждаюсь в твоей благодарности? – выкрикнула она, с ужасом чувствуя, как сильно он воздействует на нее.

Будь я проклята, если снова, словно глупая девчонка, влюблюсь в него. Мне двадцать восемь лет, я стала совсем другой. И он ничего не значит для меня. Ничего! Она попыталась вырвать руку. Невыносимая боль пронзила плечо, и Энн вскрикнула.

Мартин строго сказал:

– Ради Бога, лежи смирно. Ты ведешь себя так, словно ненавидишь меня.

Слегка озадаченная его непонятливостью, она спросила:

– А почему я не должна тебя ненавидеть?

К ее великому облегчению, он выпрямился и его рука упала вдоль тела; на лице мелькнуло непонятное выражение. Бесцветным голосом Мартин произнес:

– Ты ведь росла вместе с Келли.

– Я восхищаюсь Келли, – с вызовом заявила Энн. – Она мой идеал, и она была добра со мной, когда я так в этом нуждалась!

Правда, на свой, немного странный манер, и только тогда, когда это было удобно Келли; повзрослев, Энн поняла это. Тем не менее, в тот период жизни, когда она чувствовала себя ужасно одинокой, Келли учила ее танцевать, одеваться, красить губы, советовала, как разговаривать с мальчиками. Уделяла ей внимание. Гораздо большее, чем Нина, мать Келли.

– Восхищение – самое необъективное из чувств.

– Что ты можешь знать о чувствах?!

– Что ты имеешь в виду?

– Догадайся сам, Мартин, – устало проговорила Энн.

Лекарство уже начало действовать, пульсирующая боль в плече немного утихла, веки отяжелели, по телу разлилась лень, и теперь Энн хотела только одного – чтобы Мартин ушел. Дверь вдруг снова бесшумно открылась, и Энн с облегчением увидела такое знакомое лицо Брюса.

Брюс Уолден. был ее напарником. Он очень нравился ей своим спокойствием в трудных ситуациях и надежностью. На нем по-прежнему была форма, и выглядел он измученным. Энн тепло проговорила:

– Брюс… как хорошо, что ты подоспел вовремя.

– Да уж, – ответил он. – Дело могло бы кончиться для тебя худо, Энн.

– Воздействовать на здравый смысл было бесполезно, мальчишка был не в себе, поэтому я решила разозлить его. Надо было спешить, да и с девочкой вполне мог бы случиться серьезный нервный срыв.

Мартин издал едва слышный возглас. Если бы он не задержался на сутки в поездке, ничего бы не случилось. Это из-за него пострадала Тори! Не в силах думать об этом, Мартин повернулся к Брюсу.

– Меня зовут Мартин Крейн. Мою дочь спасла Энн. Видимо, это именно вы перехватили руку парня и не дали нанести второй удар?

– Брюс Уолден, – представился тот с широкой дружеской усмешкой, которая осветила его карие глаза. – Мы с Энн хорошая команда. Если не считать того, что она слишком часто нарушает инструкции.

– Правила для того и созданы, чтобы их нарушать, – пробормотала Энн.

– Боюсь, что когда-нибудь это станет для тебя последним правилом в жизни, – с некоторой мрачностью произнес Брюс. – И зачем надо было лезть на рожон? Питерс ведь уже начал говорить с ним.

– Брюс, но ведь только женщина может так взбесить мужчину, согласись. И потом, все кончилось не так уж плохо, верно?

Напарник безнадежно махнул рукой.

– Просто иногда ты пугаешь меня до оторопи.

Энн вполголоса произнесла весьма выразительное слово. Брюс приподнял брови и извлек из-за спины немного потрепанный букет.

– Вот, подобрал по дороге. Хотя говорят, что завтра ты будешь уже дома.

– Приедешь забрать меня? – спросила Энн.

– Конечно.

– Хорошо, – с удовлетворением произнесла она.

– Может быть даже приберу у тебя в квартире.

– Бардак в доме – признак творческой натуры, – с достоинством заметила Энн.

– Это признак того, что живущий в доме уборке предпочитает чтение мистических романов.

Мартин переступал с ноги на ногу. Легкая пикировка между этими двоими почему-то злила его. Значит, Брюс бывает в квартире Энн. Ну и что? Ему-то какое дело? Энн Дэвис для него только женщина, спасшая жизнь Тори.

И все же в ней было очарование, которого Келли оказалась лишена. И дело не только во внешности, не только в отваге, а в том, как глубоко она воздействовала на все его чувства. Мартин отрывисто сказал:

– Я проведу с дочерью в больнице всю ночь. Я зайду утром, Энн, узнать, как ты себя чувствуешь.

– Пожалуйста, не надо, – резко произнесла она. – Ты меня уже поблагодарил. Нам больше не о чем говорить.

Брюс опять приподнял брови, а Мартин упрямо заявил:

– Тогда я свяжусь с тобой позже. Уолден, еще раз спасибо – вы сделали великое дело.

– Это наша работа, парень.

Мартин вышел из палаты и зашагал к лифту. Он не привык, чтобы ему давали отпор. Да ему просто никогда не давали отпора. Женщины, казалось, находили его внешность вкупе с его деньгами совершенно неотразимыми, поэтому отпор приходилось давать ему. Вежливо. Дипломатично. Но суть всегда оставалась одна. Руки прочь!

Энн Дэвис его на дух не переносит. В этом нет никаких сомнений. Проклятье, она почти без сознания и, тем не менее, находит силы дать ему понять, что он худший из худших! И все из-за Келли. Которая вышвырнула его так же бесцеремонно, как пару сношенной обуви. Беда в том, что тогда это причинило ему боль. Более невыносимую, чем он соглашался признать.

В течение одиннадцати лет он прилагал все усилия, сначала чтобы сохранить этот брак, а потом – чтобы преодолеть те чувства, которые с первого же взгляда пробудила в кем Келли. Он потерпел поражение и в том и в другом, Отсюда его стремление давать отпор любой женщине, которая подбирается слишком близко или строит матримониальные планы.

Все это у него уже было. И повторения Мартин не хотел.

Нужно позвонить Келли утром; кажется, она дома, в Венеции, в живописном палаццо, принадлежащем ее второму мужу, Уго. Который, как оказалось впоследствии, ничуть не богаче Мартина. Правда, в числе предков Мартина не было стольких графов и герцогов. Их вообще не было. Если он редко думал о Келли, то о своем нищем детстве в одном из беднейших районов Чикаго не думал вообще.

Мартин, казалось, целую вечность ждал лифта, но в конце концов с облегчением открыл дверь в палату Тори. Девочка мирно спала в том же положении, в котором он оставил ее. У нее были синие глаза матери и сердцевидное личико. Но длинные прямые волосы были такими же черными, как у него, и от него же она унаследовала острый ум и способность отстаивать собственное мнение. Он любил ее с первого дня жизни, и все же крайне редко мог сказать, о чем дочь думает. Когда Мартин подошел и убрал с ее лица прядь волос, Тори даже не пошевелилась. То же самое ему хотелось проделать с волосами Энн, правда по совершенно иным мотивам, весьма далеким от чистой отцовской любви.

Их встреча с Энн не последняя. Он был уверен в этом. Хотя, если ее связывают какие-то отношения с Брюсом, нужно сохранять дистанцию. Если ему не пришелся по вкусу первый отпор, то вряд ли понравится второй. И потом, Мартин никогда не становился между женщиной и ее любовником и не собирался этого делать и впредь. Выброси Энн Дэвис из головы, сказал он себе, и постарайся заснуть. Завтра предстоит ухаживать за Тори, общаться с полицией и бригадой мастеров, которая придет установить новую сигнализацию. Нет времени думать о женщине с огненными волосами, которая считает подонком. Нахмурившись, Мартин улегся на раскладушку, которую принесла ему сестра и уставился в потолок. Но еще не скоро ему удалось уснуть. Два образа не давали ему покоя: Тори в жутких объятиях подонка. И оседающая на землю Энн.




Глава 2


Даже три дня спустя ее преследовали воспоминания о том случае. А боль в плече просто убивала Энн. И ужасно раздражала невозможность вернуться к работе, поскольку это оставляло слишком много времени для ненужных размышлений. Но больше всего нервировали собственная беспомощность и бесполезность. Было уже около полудня, а все, что ей удалось сегодня сделать, – это принять душ, застелить постель и съездить в магазин за продуктами. Она плохо спала – слишком много смотрела телевизор и читала до боли в глазах. Ничего странного в том, что у нее отвратительное настроение.

Она подтащила стул к кухонной стойке, забралась на него «наклонилась за пакетом с рисом. Но, подняв его здоровой рукой, больной зацепилась за дверцу шкафа и, взвыв от боли, выронила рис. Пакет угодил в банку с помидорами и разорвался, рис дождем посыпался на стойку и пол. Энн, работающая в суровом мужском окружении, знала множество грязных ругательств, но ни одно из них не могло достойно выразить то, что она испытывала. Расплакавшись, она прислонилась лбом к дверце шкафа. Что с ней творится? Почему в последнее время у нее глаза на мокром месте?

Ей необходимы перемены. В этом все дело. Нужно срочно начать новую жизнь. Подобная мысль уже приходила ей в голову, но с такой настоятельностью – впервые. Это испугало Энн: если оставить работу в полиции, чем еще сможет она заняться? Она проработала там почти десять лет. У нее нет ни другой специальности, ни актерского дарования, а в сфере коммерции и финансов она полный профан. Да она с трудом заполняет даже счета!

Здоровой рукой Энн дотянулась до коробки с салфетками, но, когда вытащила одну, по стойке снова застучали зернышки риса. Стойку нужно вытереть. В мойке ожидает гора грязной посуды. Вся моя жизнь – сплошной бардак, сморкаясь, вздохнула Энн и встала. Она терпеть не могла вечно жалеющих себя женщин. Может быть, сделать большой бокал вишнево-молочного коктейля и съесть шесть миндальных пирожных подряд? Это придает сил, для того чтобы помыть стойку. А может быть, даже и посуду.

Мысль о пирожных вдохновила, и она опять полезла в шкафчик, чтобы достать коробку, но в этот момент постучали. Стук был очень решительным. Удивленная Энн подошла к двери и посмотрела в глазок. В холле стоял Мартин Крейн. Последний человек в мире, которого она хотели видеть. Распахнув дверь, Энн гневно выпалила:

– Меня нет дома. И как тебе удалось войти в подъезд?

– Подождал, пока кто-то не открыл дверь, – спокойно сказал он. – Ты ужасно выглядишь, Энн.

– Не твоя забота.

– Похоже, как раз в заботе ты и нуждаешься, так почему бы и не в моей?

– О, я так не думаю.

Она попыталась закрыть дверь, но просунув ногу в щель, не дал ей этого раскрыл ее еще шире. Энн прошипела:

– Мартин, я заору, если не уйдешь!

Он мило улыбнулся, хотя его взгляд при этом оставался холодным и настороженным.

– Я хочу попросить тебя об одном одолжении, – сказал он. – Это касается Тори, а не меня, и это очень важно. Можешь по крайней мере выслушать меня?

– Ты всегда прячешься за спину других людей, чтобы достигнуть собственных целей?

Со сталью в голосе Мартин ответил:

– Мне иногда случается говорить правду. Или ты не допускаешь такой возможности?

– Когда дело касается тебя – нет!

– Если мы намерены продолжать перепалку, не лучше ли делать это в квартире? – сказал он и проскользнул мимо нее в коридор.

Мартин был дюймов на шесть выше и, пожалуй, фунтов на семьдесят тяжелее. Не говоря уж о впечатляющей мускулатуре. Энн с грохотом закрыла дверь и прислонилась к ней спиной.

– Говори, какое одолжение, и побыстрее.

Мартин шагнул к ней.

– Ты плакала.

Она процедила сквозь зубы:

– Одолжение, Мартин.

– Что-нибудь случилось?

– Ничего… Все… Вот уже три дня я не хожу на работу, моя правая рука; бездействует, и я схожу с ума, Знаешь, чем я вчера занималась? Целый день смотрела мультфильмы! Что еще ты хочешь узнать? И что вообще ты здесь делаешь – занимаешься благотворительностью?

– Я уже говорил – хочу попросить об одолжении.

– Брось! Я читала о тебе. В глянцевых журналах. О твоих умопомрачительных домах, машинах и женщинах. О заводах, которые тебе принадлежат. Все это псевдонимы власти. Власти и денег. И ты хочешь, чтобы я поверила, будто могу быть полезной тебе? Не смеши меня.

С внезапным весельем он проговорил:

– Тебе не зря даны рыжие волосы, не так ли? Я не успел сегодня выпить кофе. Может быть, я сварю его, мы сядем и поговорим, как взрослые разумные люди?

– Когда ты оказываешься поблизости, я теряю остатки разума! – выпалила Энн и тут же пожалела о своих словах.

– Вот как? Это интересно, – протянул он. – Энн некуда было отступать, поскольку она уже и так прижималась спиной к двери.

– Мартин, давай будем откровенны. Ты мне не нравишься. Мне не нравится, как ты поступил с Келли. Поэтому нам не о чем говорить. Скажи, что тебе нужно, я решу, хочу ли я это сделать, – и уходи.

– Я уйду, когда буду готов.

– Эдакий мачо! Мне хватает этого на работе, и я не намерена терпеть подобное в своем доме.

– Ты когда-нибудь испытывала недостаток в словах?

– Я не могу себе этого позволить – я работаю с мужчинами, – парировала она.

Он внезапно рассмеялся, и прихожая показалась тесной от брызжущей из него жизненной энергии. Энн стиснула зубы и задержала дыхание, жалея, что этим утром не пошла пить кофе в какое-нибудь кафе. Но Мартин рано или поздно все равно нашел бы ее, она в этом не сомневалась. Поняв, что потерпела поклявшись себе, что это в последний раз, Энн проворчала:

– С кофеином или без?

– Не имеет значения. Где кухня?

Она поморщилась.

– Гостиная там. Я буду через минуту.

– Прячешь мужчину за плитой, да, Энн?

В его глазах плясали искорки неподдельного веселья, и Энн вдруг с изумлением услышала свой смех. Я смеюсь так, словно он мне нравится, в панике подумала она.

– За моей плитой хоть сколько-нибудь уважающий себя мужчина не поместится, – ответила она и добавила, показывая дорогу в тесную кухню: – Ступай осторожнее.

Мартин остановился на пороге.

– Да, – протянул он, оглядываясь. – Если Брюс убирает твою квартиру, он еще больший герой, чем я думал.

– Брюс здесь не живет!

– Он твой любовник?

– Что дает тебе право задавать личные вопросы?

Он помедлил в задумчивости.

– Не знаю. Так вы с Брюсом любовники?

Ни за что она не стала бы рассказывать о своих отношениях с Брюсом человеку с таким пронзительным взглядом.

– Без комментариев, – деревянным голосом проговорила Энн.

– Понятно… В таком случае я буду пить черный кофе, – сказал Мартин. – С медом, если есть… Ты швыряла рисом в стену?

Она закатила глаза.

– Я пыталась разложить продукты по полкам, ударилась плечом о шкаф и выронила рис. Пакет разорвался.

– Рис – символ плодородия. Не поэтому ли им осыпают новобрачных?

– Вас с Келли тоже осыпали?

Его ресницы дрогнули.

– Нет. Келли была вся в золотистых конфетти. Никаких банальностей вроде риса. Келли никогда не хотела ребенка; фигура была важнее для нее, чем горячее желание Мартина иметь детей. Тори была зачата по чистой случайности.

На мгновение Энн готова была поклясться, что в голосе Мартина звучит неподдельная боль. Но в следующий миг его глаза опять стали непроницаемыми. Ей показалось. Конечно, показалось. Мартина Крейна ранили ее слова? Какой бред!

Он небрежно произнес:

– Где ты держишь пылесос? Лучше убрать этот мусор, пока ты не поскользнулась и не сломала еще и шею.

Ему принадлежала огромная сеть заводов медицинского оборудования, разбросанных по всему миру; любой, хотя бы раз открывавший газету, знал об этом. И он собирается пылесосить ее кухню? Такая банальность – пользуясь его собственным словом, – не фигурировала в ее романтических девичьих мечтах. Будучи подростком, она представляла Мартина сгорающим от желания, уносящим ее на сильных руках из мрачного кирпичного дома Нины, подальше от холодности тетки, от скуки домашней работы и визитов к дантисту.

– Пылесос в прихожей, в шкафу, – бросила Энн.

Мартин вышел из кухни, она смотрела ему вслед. Ее нервы были напряжены; от жалости к себе и следа не осталось, как только он ворвался в квартиру. Но она справится с ним. Она уже т тот впечатлительный и невинный подросток, которым была когда-то; она уже кое-что повидала в этой жизни и усвоила одну-другую истину.

Она будет играть с Мартином Крейном на равных. Скривившись, Энн выудила из развала грязной посуды в раковине тряпку и стала сметать рис на пол. Который тоже не мешало бы как следует отскрести.

Мартин вернулся и, сняв кожаный пиджак, закатал рукава голубой хлопковой рубашки. Его потертые джинсы сидели на нем как влитые. Энн быстро отвела взгляд и сказала:

– Я до сих пор не могу пользоваться правой рукой. Чувствую себя какой-то калекой.

– Надеюсь, рана неглубокая? – спросил он, и Энн могла бы поклясться, что в его голосе прозвучала искренняя тревога.

– Не очень, – ответила она и заметила, как его взгляд опустился ниже плеча.

На ней была мятая зеленая майка с порхающими на груди оранжевыми птичками. Кровоподтек на щеке приобрел синевато-желтый оттенок. Как очаровать мужчину твоей мечты, едко подумала Энн и сказала:

– Не буду путаться под ногами, пока ты пылесосишь. Эта кухня всегда была мала для двоих.

Воткнув штепсель в розетку, Мартин заметил:

– Может быть, поэтому ты не замужем?

Она в сердцах выпалила:

– Почему ты изменял Келли?

– Я не изменял.

Энн фыркнула.

– Не забудь забраться под шкаф… Просто удивительно, какой беспорядок может наделать один пакет риса!

– Уходишь от разговора, да, Энн?

– Ты сообразителен, – с кривой усмешкой сказала она.

– До чего же ты красивая! – с внезапным жарой проговорил Мартин.

Он не всерьез, должно быть, просто привык льстить женщинам. Тем не менее Энн покраснела до корней волос.

– Я? Да я просто развалина.

– Спасибо, Мартин, – такой ответ меня устроил бы больше.

– Возможно, так принято в кругах, где ты вращаешься, но мне не нужны твои комплименты, Мартин. Они такие же пустые, как клятвы, которые ты давал перед алтарем.

Он выпрямился во весь свой рост.

– Пока мы были женаты, я никогда не изменял Келли.

– Скажи это тем, кому интересно.

– Я могу сделать так, чтобы интересно было тебе.

У нее перехватило дыхание.

– Не думаю.

– Бросаешь мне вызов, Энн?

– Нет, Мартин. Просто говорю, что мне безразлично все связанное с тобой. Мне это ни к чему. Неинтересно.

– Посмотрим, – со зловещей мягкостью произнес он. – Тебе лучше выйти – кухня, как ты верно заметила, мала для двоих.

Что-то в его неподвижном взгляде заставило ее мгновенно ретироваться. С максимумом достоинства Энн прошествовала в ванную, где натянула поверх майки хлопчатобумажный свитер и провела щеткой по растрепанным волосам. Как избавиться от жалости к себе? – подумала она и показала язык своему отражению в зеркале. Это надо же – впустить в квартиру тигра. Огромного, голодного хищника.

Энн снова посмотрела в зеркало. Щеки пылали, глаза блестели. Прекрати, сказала она себе. Он не рыцарь в сияющих доспехах, пришедший спасти тебя. Его латы поржавели, и он нарушил свои клятвы. Не забывай об этом.

К несчастью, Мартин по-прежнему оставался самым мужественным и привлекательным из всех представителей своего пола, когда-либо встречавшихся ей на пути. Назвать его сексуальным – значило ничего не сказать. Ему была присуща глубокая, непоколебимая уверенность в себе, незримая и вряд ли осознаваемая им самим аура могущества, столь же свойственная ему, как густые черные волосы и бездонные непроницаемые глаза.

Как случилось, что именно его дочь она спасла? Ей не нужен Мартин Крейн! Он пугает ее. Ее, которая бесстрашно бросается наперерез вооруженным преступникам…

Шум пылесоса стих. Взяв себя в руки, Энн вернулась в кухню, вежливо поблагодарила Мартина и потянулась за кофе, хранившимся в банке с надписью «Мука». Но открыть крышку одной рукой было невозможно.

– Позволь мне, – сказал Мартин.

Энн словно зачарованная наблюдала за игрой мышц на его запястье, когда он откручивал крышку.

– Где кофемолка? – спросил он.

Как это по-домашнему! – лихорадочно подумала она. Так, словно мы женаты.

– В шкафчике рядом с раковиной. Не обращай внимания на грязь.

Когда Мартин открыл дверцу, на пол свалились два кухонных полотенца.

– Да, дома тебя подстерегает не меньше опасностей, чем на работе, – заметил он, вынимая кофемолку.

Энн не выдержала.

– Что тебе нужно от меня, Мартин? – спросила она.

– Сначала кофе.

С грацией носорога Энн поставила на стол сахарницу и сливочник.

– Ты, разумеется, привык, чтобы все всегда было по-твоему.

– В этом залог движения вверх – знать, чего ты хочешь, и добиваться этого.

– Философия жизни по Мартину Крейну?

Стоя очень близко от Энн, но не касаясь ее, Мартин спросил:

– Ты с этим не согласна?

– А что случается с людьми, по головам которых ты карабкаешься наверх?

– Похоже, ты считаешь меня настоящим чудовищем. – Он схватил чайник и залил кофе кипятком. – Одолжение заключается в следующем. Тори мучают ночные кошмары. Она просыпается, крича, что кто-то гонится за ней. А ты наверняка хороший психолог, если достучалась даже до ополоумевшего подонка. Может быть, Тори поможет, если ты с ней побеседуешь?

Энн медленно ответила:

– Не знаю. Я все же специализируюсь на психологии преступников. Но попробовать можно.

– Ты приедешь к нам, Энн? Я понимаю, что прошу слишком многого… потратить свободное время на то, что связано с твоей работой. Но у меня сердце кровью обливается, когда я слышу ее крик посреди ночи.

Его голос прерывался от избытка эмоций. Если Мартин притворяется, то она – обезьяний дядюшка. Понимая, что у нее нет выбора, что она идет на риск, больший, чем когда дразнила того мальчишку, Энн сказала:

– Да, я приеду.

– Приедешь?

– Неужели ты думал, что откажусь?

– Я сомневался.

– Я тоже не чудовище, Мартин. Когда приезжать? Сегодня?

– Чем скорее, тем лучше. Она возвращается из школы в три тридцать.

– Тогда я буду в четыре.

– Ты очень добра.

Его улыбка вызвала в ней бурю эмоций, анализировать которые, наверное, не стоило. Она покачала головой.

– Вовсе нет. Она ребенок, Мартин, а я знаю, каково это, когда… Ладно, неважно.

– Твои родители, кажется, погибли…

На ее щеке дернулся мускул.

– Я сказала, что приеду. Не испытывай судьбу.

– Я пришлю за тобой машину.

– Нет. Я возьму такси.

– Твое второе имя – Независимость?

– Я воспринимаю это как комплимент, – насмешливо проговорила Энн и потянулась к шкафу за чашками.

Но одновременно Мартин сделал то же самое, и их руки встретились. Ее словно пронзило током от этого прикосновения. Затем он опустил руку и пальцем провел по ее щеке вверх, к линии, где начинались волосы, и легонько потянул выбившуюся рыжую прядь.

– Ты для меня загадка, тебе это известно? – хрипловато произнес он.

Мартин был так близко, что она могла видеть крошечные черные точки на радужной оболочке его глаз. И эта близость словно уничтожала всю ее настороженность, делая беззащитной и уязвимой перед ним, что Энн ужасно не нравилось. Она попыталась отодвинуться, но его свободная рука, теплая и тяжелая, непонятным образом оказалась на ее талии. Он привлек ее к себе, не отрывая пристального взгляда.

Все в ней кричало о том, что нужно бежать. Упершись ладонью в его грудь, Энн попыталась оттолкнуть Мартина, но жар его тела обжигал пальцы сквозь ткань рубашки. Жар этого мускулистого крепкого тела, тяжелое, быстрое биение его сердца… Энн пыталась взять себя в руки, внять голосу рассудка, но безвозвратно тонула в омутах глубоких серых глаз. Затем Мартин наклонил голову и со смесью ужаса и радости Энн поняла, что он хочет поцеловать ее. Она еще раз попыталась высвободиться, отталкивая его руки.

– Мартин, не надо… Пожалуйста… не надо.

В ответ он отыскал ее губы… И Энн пропала, потому что фантазия смешалась с реальностью, и этой реальностью был страстный и настойчивый мужской поцелуй. Ее здоровая рука скользнула вверх по его груди, пальцы зарылись в шелковистых волосах на затылке, тело приникло к нему, податливое и жаждущее. Она раскрыла губы, повинуясь требованию его языка и с радостью приветствуя его вторжение? Мартин приподнял ее, и их поцелуй стал глубже. Внутри нее рос голод, равного которому она никогда не знала. Этот голод сметал остатки сдержанности, не говоря уж об осторожности. Ослепленная желанием, она крепко прижала к себе его голову, и животом почувствовала, как он возбужден.

Потрясенная Энн услышала, как Мартин простонал ее имя в промежутке между короткими неистовыми поцелуями, которыми осыпал ее губы, щеки, прикрытые веки. Он исследует меня, мелькнуло в голове Энн, как мореплаватель бухты, заливы и побережья вновь открытой земли. Ее тело охватил пожар желания. И она поняла, что поняла, что жаждет отдаться этому пламени, независимо от того, к чему это приведет.

Нарушает все правила – в чем так часто обвинял ее Брюс. Симпатичное лицо напарника, возникшее перед мысленным взором, возымело эффект холодного душа. Иногда ей казалось, что Брюс влюблен в нее. Он, несомненно, был ее лучшим другом, вместе с ним она прошла через многое и знала его так, как можно знать человека, с которым постоянно делишь опасности. А Мартин… Мартин ее враг. О чем она думает, так бесстыдно целуя его?

Со стоном отчаяния Энн изо всех сил уперлась руками в его грудь… и словно нож вонзился в ее правое плечо. Она вскрикнула от боли, отворачивая лицо, глаза наполнились слезами.

– Энн… что случилось?

– Отойди от меня, – сдавленным голосом произнесла она. – Уходи!

– Ради Бога, не плачь! – хрипло воскликнул он.

– Мартин, отпусти меня!

Когда он опустил руки, Энн прислонилась к кухонной стойке и, проглотив застрявший в горле комок, сказала первое, что пришло в голову:

– Тебе ни к чему было так целовать меня… я ведь уже согласилась поговорить с Тори.

– Думаешь, я поцеловал тебя только для того, чтобы подстраховаться? – прорычал он.

– А что еще я должна думать?

– Я поцеловал тебя потому, что хотел этого! Потому что ты потрясающе красива, потому что у тебя характер дикой кошки и потому что ты отважная и великодушная. Потому что мне ужасно хотелось коснуться твоих губ и твоей кожи, зарыться пальцами в твоих волосах.

Щеки Энн стали пунцовыми. Интуитивно она чувствовала, что Мартин говорит правду.

– Ты… ты не можешь этого хотеть, – запинаясь, проговорила она. – Ты был женат на моей кузине. Ты не нравишься мне, и мы живем в абсолютно разных мирах, у которых не может быть точек соприкосновения. Да, я приеду сегодня поговорить с Тори. Но это все. Больше никаких контактов. Никогда!

– Ты отвечала на поцелуи Брюса так же, как на мой?

– Это тебя не касается!

– Разберись в себе, Энн.

– Это только похоть, Мартин… Это ровным счетом ничего не значит. Как я могу чувствовать себя, целуя человека, которого презираю? Просто отвратительно.

– Ты даже не знаешь меня!

– Я знаю Келли.

– Непробиваема, – мягко проговорил Мартин.

– Тогда почему бы нам не обойтись без кофе? – Она провела пальцами по волосам. – Я не в настроении вести светскую беседу.

– То, что произошло между нами, – большая редкость…

– Тебе виднее, ты специалист, – цинично заметила она.

– Не надо, Энн, – с мукой в голосе произнес он. – Нам ни к чему эта дешевая перепалка. Мы оба заслуживаем лучшего.

– Это ты так считаешь.

Мартин стиснул зубы.

– Ты не хочешь слушать объяснений, верно? Ты уже решила для себя, что я злодей, а Келли… он издал хриплый смешок, – что-то вроде белокурого ангела. Будь же взрослой, Энн. Ни один брак не распадается по вине только одного человека. Особенно, когда есть дети.

– Почему бы тебе не позволить Тори жить с Келли? – с вызовом спросила Энн. – Только не говори мне, что она этого не хочет.

– Но это так и есть.

Она нетерпеливо вздохнула.

– А почему тебя не было дома, когда случилась беда? Деловая поездка, кажется?

Энн наконец вывела Мартина из равновесия. Он в ярости уставился на нее.

– Можно сказать и так.

Она ринулась в бой.

– Ты был с женщиной, не правда ли? Почему бы еще тебе так ощетиниваться?

– Нет, неправда!

– Знаешь, что мне во всем этом не нравится? – заявила Энн. – То, что ты лжешь мне, Мартин. О Келли. О женщинах в твоей жизни. И при этом ожидаешь, что я упаду в твои объятия. – Она вцепилась в край стойки так, что костяшки пальцев побелели. – Я хочу, чтобы ты ушел. С меня достаточно. Более чем достаточно.

– Это еще не конец, Энн, – со зловещим спокойствием проговорил он. – Не обманывайся на сей счет.

– А кончаться и нечему – между нами ничего не было!

– Ты жестоко ошибаешься. Можешь меня не провожать.

Мартин вышел из кухни, и через мгновение за ним захлопнулась входная дверь. Энн стояла не двигаясь. Ее колени дрожали так, словно она бегом поднялась на высоченный холм; в наступившей тишине громко отдавались в ушах удары сердца. Всего один поцелуй, ошеломленно думала она. Как один поцелуй может перевернуть все? Когда ее целовал Брюс, она не испытывала ничего подобного тому неукротимому голоду, который охватил ее сейчас, обессмыслив все существовавшие ранее правила. Поцелуи Брюса были приятны, как и он сам. Возможно, отчасти поэтому они ни разу не делили постель.

Она поедет сегодня к Мартину и постарается рассеять страхи Тори. Если девочка будет рядом, вряд ли Мартин попытается снова поцеловать ее.

Но если он все-таки сделает это, как поступит она?




Глава 3


Ровно в четыре часа дня такси свернуло на подъездную дорожку к дому Мартина. Узорчатые чугунные ворота были открыты, и за ними виднелись ряды берез, дубов и сосен, ветви которых были покрыты пушистым снегом, – настоящий небольшой лес посреди города. Энн перевела взгляд на видневшийся впереди фасад дома.

Той ночью, поглощенная переговорами, она ничего вокруг себя не видела, поэтому теперь внимательно осматривалась. Дом, имевший подковообразную форму, был очень красив. Нижний этаж был построен из серого камня, а верхний облицован кедром. Кусты азалий и рододендронов были тщательно укрыты на зиму. Безукоризненно белый снег лежал на широкой лужайке, окруженной высокими соснами. В густых ветвях клена примостился шалаш, а поверхность маленького пруда была расчищена для катания на коньках. Для Тори, догадалась Энн, любуясь отраженным в окнах оранжевым и золотистым сиянием заходящего солнца.

Очень уютный дом. Совсем не соответствующий тому, что она знает о Мартине Крейне.

Энн расплатилась с таксистом, поднялась по ступенькам и позвонила. Дверь открылась почти сразу же.

– Входи, пожалуйста, – официально проговорил Мартин. – Я предупредил Тори о твоем приезде.

На нем были темные брюки и блекло-голубой свитер. Красивее мужчины я в жизни не встречала, подумала Энн. Это несправедливо. Черты его лица были четкими, словно высеченными из камня, поэтому слово «красивый» казалось не очень уместным. Они дышали силой и мужественностью. Стараясь, чтобы в голосе не прозвучало даже намека на теплоту, Энн сказала:

– Привет, Мартин, рада тебя видеть. – И проследовала за ним в дом.

Холл с дубовым паркетом был декорирован в солнечно-желтых тонах. Взгляд Энн последовал за изгибом изящной винтовой лестницы вверх, к развешанным без видимого порядка современным картинам, поражающим богатством красок и выразительностью композиций. У высоких окон тонкие ветви фигового дерева изящно нависали над амариллисами в глиняных горшках.

Сочные цвета. Тепло. Уют. Смущенная и обезоруженная Энн пробормотала:

– Как здесь славно.

– А чего ты ожидала? Средневековых доспехов и отравленных стрел?

На щеках Энн выступили красные пятна. Она посмотрела Мартину в глаза.

– Где Тори?

– Она с Плашем в детской, – усмехнулся он, – устраивают прием для кукол. – Мартин нахмурился. – Помнишь, той ночью она сжимала в руках плюшевого медвежонка… Тори ни на минуту не расстается е ним, хотя он постоянно напоминает ей о случившемся.

– Плаш, – повторила Энн. – Может быть, она видит в нем своего единственного защитника?

В глазах Мартина на мгновение отразилась мука.

– С ней была приходящая няня. Услышав шум, она потеряла голову и почему-то бросилась к экономке и ее мужу – они живут во флигеле за домом, – те и позвонили в полицию. Тори действительно осталась наедине с Плашем. Так что если бы не ты, Энн…

Энн невыносимо было смотреть на его лицо. Лишь огромным усилием воли она продолжала держать руки вытянутыми вдоль тела, тогда как ей хотелось разгладить горькие морщинки у его рта.

– Если бы не я, это сделал бы Брюс или кто-то другой, – легко сказала она. – Почему ты не ведешь меня в детскую?

– Да… – Он вынул руки из карманов. – Позволь, я помогу тебе снять пальто.

Мартин потянулся к ее плечам, но Энн ускользнула, не желая, чтобы он прикасался к ней.

– Значит, ты не забыла, – проговорил он.

Энн не стала притворяться, что не поняла его.

– Это больше не повторится.

– Не здесь. Не сейчас.

– Нигде. Никогда.

Он поднял бровь.

– Похоже, ты опять бросаешь мне вызов?

– Тори, Мартин.

– Я бы ничего не достиг в этой жизни, если бы пару раз не пошел на риск… ты должна помнить об этом.

Энн мило прощебетала:

– О, мне тоже приходилось рисковать. Но я предпочитаю собственные риски.

– Энн, – невыразительным тоном спросил он, – между тобой и Брюсом что-то есть?

Она могла бы солгать, сказать, что у них с Брюсом роман. И тогда Мартин наверняка оставил бы ее в покое. Но ей никогда не удавалось вранье, и пауза затянулась.

– Мне трудно ответить на твой вопрос. И да, и нет. Никто из нас не форсирует событий.

– Уж ты-то наверняка, – протянул Мартин. – Учитывая то, как ты целовала меня.

– А со сколькими женщинами связан ты, Мартин?

– Платонически с несколькими. Но у меня нет любовницы, если ты это хочешь узнать. И довольно давно.

Глаза Мартина были прикованы к ее лицу, должно быть, он почувствовал, как участилось ее дыхание.

– Хочешь чтобы я этому поверила?

– Да, – твердо произнес он, – Я действительно этого хочу.

– В таком случае тебе не повезло.

– Журналисты готовы состряпать роман из простого рукопожатия – они этим зарабатывают себе на жизнь, не забывай.

Энн холодно заметила:

– Дыма без огня не бывает.

Он усмехнулся.

– Но и огня не бывает без горючих веществ. До тех пор пока ты не появилась, я был абсолютно огнеупорным.

Перед глазами Энн отчетливо вспыхнул образ, которого она никак не могла забыть. Мартин и Келли в дальнем уголке сада, сжимающие друг друга в объятиях и целующиеся так, что это потрясло ее наивное, детское воображение.

– Вы с Келли были горючими веществами.

– Поначалу – да.

– Значит, все это ненадолго?

– Пламя гаснет, если не подбрасывать в него поленья.

– Особенно если один из партнеров относит их в другой костер.

– Ты можешь хотя бы минуту послушать меня?! Я очень богатый человек – а деньги в нашем обществе равнозначны силе, а сила завораживает. Да, женщины вьются вокруг меня. Но я, как и ты, предпочитаю делать собственный выбор. А то, что доступно, не всегда желанно.

– Я не играю в игры типа «а ну-ка, отними»!

– А я и не считаю, что ты играешь. – Мартин коротко прикоснулся к ее щеке, убрав руку прежде, чем Энн успела отпрянуть. – У меня такое ощущение, что ты всегда остаешься самой собой.

– А кем же мне еще быть? – с некоторой резкостью спросила она.

– Когда речь идет о таких деньгах, как у меня… Ты удивилась бы, узнав, какие трюки способны проделывать люди. – Он нетерпеливо повел плечами. – Пойдем поищем Тори.

Энн шла за ним вверх по лестнице, гадая, случался ли у нее когда-нибудь еще такой волнующий и такой бессодержательный разговор. Было ли это определением боевых позиций, констатацией двух несовместимых точек зрения? Или объявлением о намерении Мартина преследовать ее независимо от ее желаний?

Лестница привела их в очередной роскошный холл, пол которого был устлан персидским ковром блеклых красных и голубых тонов. Две картины, висящие на стенах, если Энн не ошибалась, принадлежали кистям Сезанна и Моне. Мне слег ора, иронично подумала Энн. Мешковатые джинсы, оранжевый свитер и хвостик на затылке здесь явно не к месту. Мартин открыл одну из дверей.

– Тори, – позвал он. – Пришла Энн.

Энн последовала за ним в комнату, окрашенную в матово-голубой цвет, с детской кроватью под балдахином из белого муслина. Ноги тонули в густом ворсе ковра.

– Привет, Тори, – сказала она.

На Тори был домашний комбинезон, ее прямые черные волосы блестели в низких солнечных лучах. Синие глаза – глаза Келли, с замиранием сердца подумала Энн, – не отрывались от медвежонка, которого она держала в руках. Плаш. Ее единственный защитник.

Энн заранее не обдумывала своих действий, надеясь, что поймет на месте, как себя вести. Мартин подошел к Тори и присел перед ней на корточки.

– Папа говорит, что по ночам тебе снятся страшные сны, – начала Энн.

– Ммм… – Тори так и не подняла глаз.

– Тот разбойник… Знаешь, я смотрела на его лицо… Он тоже был ужасно перепуган. Мне показалось, что ты вела себя намного храбрее его.

Тори заморгала.

– Ведь у вас в школе наверняка есть задиристые мальчишки? Которые дергают девочек за косички, вырывают из рук сумки, ставят подножки?

Тори, по-прежнему не поднимая взгляда, кивнула:

– Этот парень, он был вроде них… – Девочка удивленно посмотрела на Энн. – Просто он учинил намного большую шалость и сам до смерти перепугался… Знаешь, если оставаться спокойной и делать вид, что не боишься, то все кончится хорошо. А ты держалась молодцом. И потом, у тебя был Плаш, это, наверное, очень храбрый медведь.

– Дороти хочет, чтобы я отдала Плаша ее знакомому бедному мальчику, – быстро сказала Тори. – Но я с ним никогда не расстаюсь. Поэтому он и был тогда со мной.

– Нет, – улыбаясь сказала Энн. – Разве можно разлучать старых друзей? Вы так храбро поддерживали друг друга. За это он заслужил горшочек-другой меду – если хоть чуть-чуть похож на Винни-Пуха.

Тори коротко хихикнула.

– Да, ему не мешало бы немножечко подкрепиться, – застенчиво проговорила девочка. Затем взглянула на Плаша, и лицо ее посерьезнело.

Энн вдруг почувствовала, что Тори снова, и весьма ощутимо, отдалилась от нее. Удалось ли ей убедить девочку? Поможет ли их разговор хоть на какое-то время?

В дверь постучали, и на пороге появилась пожилая женщина в цветастом домашнем платье, с подносом, на котором стояли чай и печенье. Мартин представил Энн Дороти, экономке, которая окинула ее быстрым проницательным взглядом, прежде чем поставить поднос и закрыть дверь.

Тори выпила стакан молока и съела одно овсяное печенье, отвечая на незамысловатые вопросы Энн с безукоризненной вежливостью, но без всякого тепла. По служебным обязанностям Энн часто приходилось посещать школы, и она гордилась своим умением общаться с детьми. Но какими бы способностями я ни обладала, сегодня я потерпела фиаско, с грустью думала Энн, спрашивая себя, почему для нее так много значит доверие этой синеглазой девочки.

– Я отвезу Энн домой, Тори, – сказал он. – Дороти в кухне, а я вернусь через несколько минут. Скажи «до свидания».

– До свидания, – проговорила девочка, глядя на туфли Энн. – Спасибо за то, что пришли.

– Пожалуйста. Рада была познакомиться с тобой, Тори, – с искренней теплотой сказала Энн.

Тори подчеркнуто промолчала. Энн спустилась по лестнице вслед за Мартином. В нижнем холле она остановилась и спросила:

– Как думаешь, мне удалось чего-нибудь достичь?

Мартин с печалью ответил:

– Трудно сказать, о чем думает моя дочь, но, по-моему, что-то сдвинулось. Ты прекрасно справилась, Энн, большое тебе спасибо… А сейчас я отвезу тебя домой.

Энн не хотелось, чтобы Мартин даже приближался к ее квартире. Только не после того, что произошло днем!

– Мне нужно еще заскочить в пару мест. Я лучше возьму такси. К тому же Тори нуждается в тебе больше, чем я. Пожалуйста, старайся не оставлять ее одну.

– Думаешь, я сам себя не виню? – с болью произнес Мартин. – Не сыпь мне соль на раны.

– Келли всегда жаловалась, что тебя почти не бывает дома.

– Ну еще бы! – процедил он сквозь зубы.

– Где здесь телефон? Я хочу вызвать такси.

– Тебе так не терпится уйти отсюда?

Да, ей не терпелось. Она ужасно боялась, что он снова прикоснется к ней – и начнется алхимический процесс, превращающий ее в совершенно другую женщину. Мартин взял ее руку, и Энн замерла. Он натянуто проговорил:

– Выслушай меня, прежде чем что-нибудь скажешь. Тори несколько дней не будет ходить в школу, у нее весенние каникулы. Я хочу увезти ее подальше отсюда, чтобы она поскорее забыла о происшедшем. Мы едем на Эльютеру – у меня есть там дом. Я хочу, чтобы ты поехала с нами.

– Я?! – вскричала Энн. – Ты с ума сошел?

– Я в трезвом уме и здравой памяти, – резко ответил Мартин. – Во-первых, я хочу, чтобы ты была поблизости, на случай если кошмары Тори повторятся. Во-вторых, это самое меньшее, чем я могу отблагодарить тебя за спасение жизни дочери. И в-третьих, ты сейчас на больничном и тебе явно нечем заняться. Могу добавить и четвертую причину: март в Бостоне не самое лучшее время года и намного приятнее провести его на пляже в Вест-Индии.

Энн никогда не бывала на юге. Никогда не валялась на тропическом пляже, не плавала в бирюзовом море. На мгновение горячее желание совершить что-нибудь столь безрассудное, столь далекое от обыденной жизни, вскружило ей голову. Пальмовые деревья. Папайи и манго. Отдых. Настоящий отдых от ночных вызовов, погонь и трагедий, которые неизменно сопутствуют ее работе. Подальше от рыдающих ограбленных старушек, пьяниц, избивающих своих жен, пустоглазых наркоманов. Подальше от некоторых мужчин из ее участка, которые никогда не признают, что она не хуже их может выполнять свою работу, как бы она ни старалась. Энн так устала от всего этого! И усталость эта копилась целых десять лет.

Отпуск с Мартином… Как она может даже обдумывать такую возможность? Да это не онг а она сошла с ума. Попытавшись вырвать руку, Энн прерывающимся голосом сказала:

– Я не могу. Это дурацкая идея.

– Назови мне хотя бы одну причину, по которой ты не можешь поехать.

Энн судорожно пыталась придумать и не могла. Наконец выпалила:

– Тори не хочет, чтобы я была рядом!

– Это у нее пройдет.

– Я буду для тебя обузой.

– Позволь мне судить об этом.

– Мартин, я не могу поехать! Ни разу в жизни я никуда не ездила с незнакомцем и не собираюсь начинать.

– Брось, мы познакомились много лет назад, так что меня нельзя назвать незнакомцем.

Энн уставилась на него. Он улыбался с таким рассчитанным обаянием, что сердце Энн забило тревогу. Мартин явно был уверен в ее капитуляции. В том числе и в постели? – спросила себя Энн и услышала собственный голос: – Кроме того, есть Брюс.

– А еще есть горючие вещества, Энн. Ты и я. И неизбежность пожара.

Стараясь унять дрожь в коленях, Энн свирепо взглянула на него.

– Давай проясним кое-что, Мартин Крейн. Для тебя произнесу по буквам. Ты – парень хоть куда. Высокий, темноволосый и невероятно красивый. Ты сексуален, богат и могуществен, твоя улыбка – чистый динамит, а твое тело сведет с ума любую женщину в возрасте от шестнадцати до шестидесяти лет. Как я могла не ответить на твой поцелуй? Нужно быть мертвой, чтобы не сделать этого. Но это ровным счетом ничего не значит – ты мне даже не симпатичен! Поэтому не тешь себя надеждой, что я упаду в твои объятия, ничего…

– Сколько слов – и ни единому не верю, – ровным голосом прервал ее Мартин.

– Самовлюбленный эгоист!

– Проклятье, Энн! – взорвался он. – В тебе есть что-то совершенно особенное. Обычно я не приглашаю женщин, с которыми провел не больше трех часов, поехать куда-нибудь со мной и моей дочерью. В особенности с моей дочерью. Хотя бы в этом ты должна мне верить.

– Неважно, верю ли я хоть единому твоему слову. Я не поеду с тобой на Эльютеру. С тобой я не пойду даже в булочную. А теперь, будь любезен, вызови мне такси.

Мартин стоял не шевелясь и смотрел на нее. Глаза Энн были словно сверкающие изумруды, а лицо выражало горячую убежденность. Она не играет, Мартин нутром чувствовал это. Но она ошибается. Жестоко ошибается.

Что для нее Брюс? И что наговорила ей Келли четыре года назад? Он не мог ответить на эти вопросы. Он мог только добавить к ним еще пару. Когда в последний раз женщина говорила ему «нет»? Или отказывалась от бесплатной поездки в тропический рай? Никогда. Это ему совсем не нравилось. Тогда к чему все эти усилия? Может быть, Энн права, и дело только в его ущемленной гордости? Нет, здесь, должно быть, что-то большее. Что-то больше, нежели напряжение в паху и это страстное желание обладать ею? Он резко оборвал ход своих мыслей и твердо произнес:

– Я вызову такси. Если у Тори повторятся кошмары, ты приедешь?

– Если вы будете на Эльютере, как я смогу это сделать? – сказала Энн, тряхнув головой.

Последний луч света, упавший в окно, превратил ее волосы из меди в золото. Его тело помимо воли напряглось, и Мартин с нетерпеливым восклицанием отвернулся, подошел к телефону и позвонил в ближайший таксопарк. Через четыре минуты, заверили его. Значит, у него есть четыре минуты, чтобы переубедить упрямую рыжеволосую женщину. Мартин небрежной походкой вернулся к ней.

– Ты права, – сказал он, – это была безумная идея. Я позволил тревоге за Тори победить здравый смысл. Прости. К тому же ты, наверное, бывала на юге, и не раз.

– Нет. Скоро приедет такси?

– Через пару минут. Да брось, Энн, наверняка ты отдыхала на Бермудах или на Багамах. Или по крайней мере во Флориде.

– Самая южная точка, где мне довелось побывать, это Нью-Йорк. Да и кто, как ты думаешь, мог бы устроить мне романтический отдых в тропиках?

Почему бы не Брюс?

– Вряд ли тебе нужно говорить, что ты красивая женщина. Поэтому не уверяй меня, что в твоей жизни не было мужчин, – сурово сказал Мартин.

– Конечно, были. Они не давали мне проходу до первого срочного вызова, с которого я возвращалась часов через шесть. Или до серии ночных дежурств, после которых я приползала домой на рассвете и потом отсыпалась целый день. Или до тех пор, пока они не начинали ревновать меня к мужчинам, с которыми я работаю. Будь честным, Мартин, – тебе это понравилось бы не больше, чем остальным.

Ее рабочий график ничуть не смутил Мартина – он мог бы противопоставить ему не менее напряженный собственный. Только опасность, которой она подвергала себя, заставляла кровь холодеть в его жилах. Но говорить об этом он не собирался.

– Брюсу известны условия игры, – сказал Мартин. – Он твой напарник. Неужели ты не могла поехать на юг с ним?

– Он никогда не приглашал меня, – небрежно ответила Энн. – А вот и такси. Всего доброго, Мартин.

– Мы еще встретимся.

Открывая дверцу, она одарила его ослепительной улыбкой.

– Желаю вам приятно провести время на Эльютере.

Мартин привлек ее к себе и быстро поцеловал в губы.

– Увидимся, – сказал он.

Ее ноздри затрепетали, щеки запылали.

– Только на моем смертном одре! – зло бросила Энн, без обычной фации забираясь на заднее сиденье и захлопывая за собой дверцу.

Такси исчезло за поворотом подъездной дорожки, обсаженной деревьями.

Обычно следующим шагом Мартина в подобной ситуации был бы экстравагантный букет орхидей. Или бутылка «Вдовы Клико» с огромней коробкой дорогого шоколада. Или и то, и другое, и третье. Но сейчас он почему-то сомневался, что все это, и даже большее, заставит лед тронуться. Так что же ему делать? Позволить полицейскому положить его на обе лопатки? Смириться с поражением и забыть о том, что знаком с Энн?

Недавно, в комнате Тори, он увидел ее в ином свете – к уже известной ему смеси храбрости и вспыльчивости добавились чувствительность, теплота и юмор. Она даже заставила Тори улыбнуться. Возможно, с болью подумал Мартин, Тори нуждается в Энн так же, как я, а может быть, даже больше.




Нуждается в ней? Он, Мартин Крейн, нуждается в женщине?! Единственное, что ему нужно, – тело Энн. И лучше не забывать об этом. Едва он проведет с ней ночь, как тут же выбросит ее из головы, как это бывало со всеми женщинами, кроме Келли.

После того как ушла Келли, он поклялся себе, что никогда не влюбится вновь, и не собирался нарушать данной клятвы. Еще не родилась та женщина, которая изменит его мнение на сей счет.

Энн откинула голову на спинку сиденья. Она явно преувеличивала, говоря Мартину, что у нее есть дела. Ей совершенно нечем было заняться. В том-то и беда. Она провела по губам тыльной стороной ладони, стараясь стереть воспоминание о неистовой силе его поцелуя, о том, как стучало сердце в ее груди, как каждая клеточка тела стремилась ответить на поцелуй.

На Эльютеру? С Мартином? Да она лучше войдет в дом, начиненный взрывчаткой!

Энн назвала таксисту адрес своей квартиры, однако что ей там делать? Отскребать пол кухни единственной здоровой рукой? В пятый раз перечитывать надоевший триллер? Энн выпрямилась. Она ведь может навестить Нину, бывшую тещу Мартина. Решено, она едет к Нине.

Много лет прошло с тех пор, как она несчастной и напуганной семилетней девочкой переселилась к тете Нине и кузине Келли в большой кирпичный дом неподалеку от Фенн-холла. За все эти годы Нина ни разу не обняла ее сердечно, не поцеловала в порыве чувств, ни разу не утешила во время ночных кошмаров, которые преследовали Энн после гибели родителей.

Ничего удивительного в том, что Энн не смогла отказать Мартину в просьбе попытаться излечить от кошмаров Тори. Разве могла она поступить иначе?

Сколько Энн ее помнила, все чувства Нины была отданы потрясающей красоты дочери, Келли. В конце концов, когда обида стала невыносимой, Энн сказала себе, что любви для приблудной племянницы у нее просто не осталось. И все же из чувства долга она продолжала навещать тетю, которая жила с целым штатом прислуги в том же уродливом доме в старом аристократическом квартале. Однако другого дома у Энн не было, ведь она прожила там двадцать один год из своих двадцати восьми.

Полчаса спустя Энн звонила в дверь Нины. Служанка проводила ее в гостиную, где Нина сидела, освещенная уютным светом настольной лампы, и писала письмо. На ней были черная шерстяная юбка и безукоризненная блузка в тон бледно-голубым глазам. Наряд прекрасно дополняли жемчуга, а седые волосы были туго завиты.

– Привет, тетя, – дружелюбно поздоровалась Энн. – Я вам не помешала?

Нина подставила ей напудренную прохладную щеку для поцелуя и предусмотрительно сложила письмо.

– Конечно нет, – сказала она. – Ты ведь знаешь, время для меня теперь тянется медленно.

Твердо решив не чувствовать себя виноватой, Энн весело сказала:

– Несмотря на холод, на улице замечательно, уже пахнет весной. Вы пишете Келли?

– Уже недели две от нее нет никаких вестей, – раздраженно сказала Нина. – А звонить в палаццо бесполезно: она то в отъезде, то не может подойти к телефону. Впрочем, я ее не виню: Келли ведет напряженную светскую жизнь, общается с самыми лучшими людьми, насколько тебе известно. На прошлой неделе, например, совершила круиз по Средиземному морю с графом и графиней…

Нина оседлала любимого конька. Энн уселась и слушала ее, время от времени задавая приличествующие случаю вопросы. Келли исполнилось уже тридцать пять, и ей все реже предлагали роли, поэтому она с головой погрузилась в великосветскую тусовку. Прошло, наверное, – Энн быстро подсчитала в уме, – четыре года, с тех пор как Келли в один из своих стремительных наездов в Бостон выкроила время, чтобы позвонить кузине. Как раз тогда решался вопрос об опеке над Тори. Энн помнила тот разговор так, словно он состоялся вчера.

– Тори останется с Мартином, – сказала Келли, и ее прекрасно поставленный голос сорвался.

– Не с тобой? – в ужасе спросила Энн.

– Она будет навещать меня время от времени.

– Но, Келли, разве место ребенка не рядом с матерью?

– Ей будет хорошо с Мартином, я уверена.

Энн нисколько не сомневалась в том, что Келли плачет.

– Просто не могу поверить, что он забрал ее у тебя.

– Мне остается только надеяться, что это к лучшему, – прошептала Келли.

– У него нет сердца! – воскликнула Энн. – Он ужасный человек.

– Я не хочу бороться с ним – это получило бы широкую огласку и могло бы навредить Тори.

– Ты такая великодушная! – восхитилась Энн. – Бедная малышка Тори.

– Пожалуйста, Энн, давай поговорим о чем-нибудь другом, – дрожащим голосом попросила Келли. – Ты видела последнюю коллекцию Джесс Ланди? Я заказала несколько вещей – совершенно сказочные сочетания линий и цвета.

– И еще ты очень храбрая, – откровенно сказала Энн. – Да, я видела статью в журнале об этой коллекции; все от нее в восторге…

Вздрогнув, Энн вернулась в настоящее, к сердитому восклицанию Нины:

– Ты слышала хотя бы слово из того, что я произнесла?

– Я думала о Келли, – сказала правду Энн. – О том, как отважно она вела себя, когда Мартин забрал у нее Тори.

– Мартин! – словно выплюнула Нина. – Он использовал все свои связи в юридических кругах и тот факт, что Келли переезжала в Италию. Как будто для трехлетнего ребенка это имеет какое-нибудь значение!

– Я виделась с Тори… У нее глаза Келли, – сказала Энн. – Вы, наверное, знаете, какая ужасная история случилась три дня назад в доме Мартина… Меня как раз послали на тот вызов.

Нина вцепилась обезображенными артритом и унизанными бриллиантами пальцами в ручки кресла.

– Мартин Крейн разрушил жизнь моей дочери. Девочка приходит по воскресеньям ко мне на ланч и этим ограничиваются все наши контакты.

Еще один довод против позиции Мартина: он не дает дочери общаться не только с матерью, но и с бабушкой.

– Вы не находите, что Тори немного застенчива? – дипломатично спросила Энн.

– От этого ребенка слова не дождешься. Мартин настраивает ее против меня, я это точно знаю.

– А как давно не виделась с ней Келли?

– Ей больно встречаться с девочкой, – ответила Нина. – Келли всегда была такой чувствительной! Столь же чувствительной, сколь и красивой. – Она снисходительным взором окинула небрежный наряд и рыжие кудри Энн. – Как жаль, что ты не унаследовала внешности отца. Твою мать трудно было назвать красавицей.

Энн внутренне напряглась. Уничижительное сопоставление ее и кузины – не в пользу первой – было одной из любимых тем Нины. Тем не менее она весело проговорила:

– Не всем же быть известными актрисами, тетя.

– Я собиралась на Пасху поехать в Италию. Но Келли отменила визит. Планы Уго переменились. – Рот Нины вытянулся в недовольную тонкую линию.

– Может быть, они приедут сюда? – предположила Энн.

– Дочь не упоминала о такой возможности. Правда, она была очень занята… Три недели назад Келли ездила в Монако на свадьбу… У меня есть фотографии из журнала.

– Нина увлеченно собирала все вырезки, касающиеся дочери, и Энн покорно повосхищалась кучкой аристократов в нарядах «от кутюр». Келли, стоящая об руку с немецким газетным магнатом, как всегда, выглядела блистательно.

– Уго был занят в городском совете, – фыркнула Нина. – Впрочем, Келли никогда не знала недостатка в эскорте… что Мартин превратно истолковывал как ветреность. – Она впилась ногтями в вышивку на ручках кресла. – Можно подумать, что Келли нарушала свои клятвы. Или что он был безгрешен в этом отношении. Ты даже не представляешь, что пришлось пережить моей бедной девочке с этим человеком!

Мартин, без сомнения, не пропускает ни одной женщины. Живет так, словно завтрашнего дня не существует, с болью подумала Энн. Сегодня он пытался убедить ее в том, что она особенная, но его слова ничего не значат.

– Он очень привлекательный, – нейтральным тоном заметила Энн.

– Келли была совсем юной, когда познакомилась с ним. Юной и впечатлительной. Если бы тогда я знала то, что знаю сейчас, ни за что не позволила бы этому случиться.

Энн в этом очень сомневалась. Нина давала дочери все, чего бы та ни пожелала, а тогда не было никаких сомнений в том, что Келли желает Мартина. Даже для тринадцатилетней Энн это было очевидно.

К счастью, в этот момент в комнату вошла служанка с чаем и прервала течение мыслей гостьи. Беседа увяла, и полчаса спустя Энн поднялась, чтобы уйти. Нина снова подставила ей щеку, и с огромным облегчением Энн отправилась домой.

Ей необходим был этот разговор, но еще больше хотелось поскорее удрать от хронического недовольства Нины. Все, что Энн удалось сегодня узнать, лишь подтверждало уже известное: Мартин безжалостно обошелся со своей женой. Энн и так хватало в жизни забот, чтобы влюбиться в него. Больше этого не случится!

Она поскользнулась на обледеневшей дорожке. Впрочем, Мартин не так уж плох. Она могла бы поклясться, что он любит Тори. Если только он не великолепный актер, то боль и беспомощность, отражавшиеся на лице, когда Мартин говорил о преследующих девочку кошмарах, были неподдельными.

Прекрати думать о нем, нахмурившись приказала себе Энн. Ты никогда больше не увидишься с ним! Так что продолжай жить своей жизнью и реши, что делать дальше. Оставить работу? Устроиться продавщицей в книжный магазин? Пойти на курсы медсестер? Или потратить все сбережения на то, чтобы поваляться на карибском пляже, подставив лицо ласковому солнышку?

Ни за что. Она не могла себе этого позволить.




Когда Энн наконец свернула на свою улицу, первое, что она увидела, был потрепанный «форд» Брюса, припаркованный у ее подъезда. Она вошла в холл как раз в тот момент, когда он нажимал на кнопки домофона.

– Привет, – сердечно сказала Энн, обрадованная его приходом; после Мартина Брюс казался таким простым и понятным.

Брюс улыбнулся ей, но Энн с некоторой неловкостью почувствовала в нем напряженность.

– Я была у тети, – добавила она, – и решила прогуляться до дома пешком.

– Хочешь пойти куда-нибудь перекусить?

– С удовольствием.

Но когда они сидели друг против друга, наматывая сыр из лукового супа на ложки, Энн резко спросила:

– Что случилось? Ты сам на себя не похож.

– Да нет, все в порядке. Просто я хотел кое о чем спросить тебя.

Карие глаза простодушно смотрели на нее, но пальцы Брюса сжимали ложку так, словно та была ломом, которым он собирался взломать дверь.

– Продолжай, – медленно проговорила она.

– Мы много времени проводим вместе, Энн. Ходим в кино и на вечеринки, обедаем. – Он взглянул на непочатую пшеничную булочку так, словно впервые видел этот предмет. – Я целую тебя на прощание. Иногда мы держимся за руки. Но это все. Что-то всегда мешало мне…

– Брюс, я…

– Нет, позволь мне закончить. – Он посмотрел ей в глаза. – В ближайшие несколько дней ты не будешь ходить на работу, а у меня есть неиспользованный пятидневный отпуск. Давай проведем это время вместе, Энн. В какой-нибудь хижине на Великих озерах, в шикарном отеле в Филадельфии. Все равно где. Я просто хочу быть с тобой. – Брюс накрыл ее руку своей. – Я хочу лечь с тобой в постель.

Она опустила ресницы, скрывая выражение глаз. Второй раз за день, с грустью подумала Энн и пожалела, что Брюс из всех вечеров выбрал именно этот, чтобы нарушить многолетнее молчание. Энн взглянула на его руку. Она ощущала ее вес, тепло – конечно, ощущала. Но не испытывала желания прижать ее к своей щеке, провести пальцем по линиям ладони. Если бы это была рука Мартина…

Смущенной скороговоркой Энн пробормотала:

– Это очень мило с твоей стороны. Но…

– Я все сделал не так, – заявил Брюс.

Он встал, обогнув стол, подошел к ней и поднял на ноги. Затем поцеловал – осторожно и с явным удовольствием.

Энн неподвижно стояла в его объятиях, испытывая огромное желание заплакать. Потому что она ничего не чувствовала. Абсолютно ничего. Затем Брюс освободил ее и, отступив, с мольбой произнес:

– Скажи «да», Энн. Пожалуйста, скажи «да».

– Не могу, Брюс, – прошептала она. – Просто не могу.

– Почему? Мы уедем вместе и посмотрим, что из этого получится. Никакого давления, просто проведем друг с другом время.

– Я не люблю тебя, – с отчаянием проговорила Энн. – Ни капельки. Поэтому никуда не поеду с тобой, это будет нечестно по отношению к нам обоим – я никогда не смогу дать тебе то, чего ты хочешь. – Она почувствовала, как окаменело его тело, и добавила со слабой улыбкой: – Твой суп остывает.

– Ты уверена в том, что сказала? – спросил он и, когда Энн с несчастным видом кивнула, требовательно спросил: – У тебя кто-то есть?

– Нет! – Разве может она сказать ему, что с ней творится, стоит ей оказаться в десяти футах от человека, которого презирает? – Мне действительно жаль, – пробормотала Энн. – Но я знаю, что поступаю правильно. Ты мой друг, Брюс. И я очень дорожу этим.

Брюс уронил руки, вернулся на свое место и машинально продолжил есть. Энн тоже села. Плечо болело, и казалось, что этот день никогда не кончится. Но она не могла просто так уйти – Брюс заслуживал лучшего. Она пыталась говорить с ним о работе, о приближающейся снежной буре и, когда официант наконец принес счет, готова была закричать от облегчения. Брюс отвез ее домой. Подъезжая к подъезду, он деревянным голосом сказал:

– Лучше нам некоторое время не встречаться. Если ты не возражаешь.

– Значит, мы больше не будем друзьями?

– Когда-нибудь. Только не сейчас.

– Все равно я подумываю о том, чтобы уволиться.

Она не собиралась говорить об этом Брюсу.

Он недоверчиво переспросил:

– Уволиться? С какой стати? Чем ты будешь заниматься?

– Я устала. Я делаю эту работу уже десять лет, и с меня достаточно. Мне нужен перерыв. Отдых.

– Как хорошо, что другим такие мысли в голову не приходят.

С большей твердостью она произнесла:

– Не обвиняй меня во всех смертных грехах, Брюс, пожалуйста. Все, я пошла. Береги себя, ладно? И мне действительно очень жаль, что так получилось.

Прежде чем он успел ответить, Энн выскочила из машины и поспешила к дому. Она еще не успела открыть дверь подъезда, как машина Брюса отъехала. Энн бегом поднялась по лестнице, открыла дверь квартиры, захлопнула ее за собой и прислонилась к ней спиной.

Она обидела Брюса. Очень сильно, судя по выражению его лица. Что с ней творится? Она не может ответить взаимностью хорошему человеку, храброму и достойному. А мужчина, который манипулирует своими близкими, словно фигурами на шахматной доске, пробуждает в ней страсть и желание. Это безумие. Полное безумие.




Когда на следующее утро Энн проснулась, небо было свинцовым и предвещало ледяной дождь со снегом. В отрезвляющем утреннем свете один факт оставался неопровержимым: вчера вечером она потеряла дружбу с Брюсом. И это печально. Очень печально.

Еще одна причина, для того чтобы оставить работу, решила Энн. Единственным светлым пятном было то, что плечо болело меньше. Нужно позвонить двум-трем друзьям и узнать, не разделят ли они с ней ланч, а затем отправиться по магазинам. В трудную минуту это лучшее лекарство.

Приняв душ, Энн натянула длинное яркое меланжевое платье и занялась волосами. Меланж – это вещь, думала Энн, усмехаясь своему отражению в зеркале. Хотя и не очень модная. Во всяком случае, Келли вряд ли одобрила бы ее. Подсохшие волосы облаком окружали голову. Нужно купить газету и просмотреть объявления о работе, а еще позвонить в Гарвардскую медицинскую школу. Вот уж чего она не собиралась делать – так это сидеть и оплакивать потерю Брюса… или представлять себе Мартина, летящего с Тори на юг. Все это совершенно не имело будущего.

Энн отрезала себе дыни на завтрак, когда раздался звонок в дверь. Нож выскользнул, порезав ей указательный палец. Она выругалась в сердцах. Может быть, это Брюс, пришедший в надежде, что она передумала? Обернув кровоточащий палец салфеткой, она подошла к двери и, отодвинув защелку, начала:

– Брюс, я… О, это ты.

– Да, – сказал Мартин, – это я. Что ты сделала с пальцем?

– Всего лишь порезала.

Через две секунды он был уже внутри, поставил на пол принесенный чемодан и приложил к пальцу Энн белоснежный носовой платок. Она пыталась сопротивляться.

– Ты испортил свой платок… К чему этот переполох?

– Ступай в ванную, – приказал Мартин – теперь моя очередь спасать тебя.

– Меня не нужно спасать, – сквозь стиснутые зубы проскрежетала Энн. – И вообще, что ты здесь делаешь?

Он ответил с неожиданной широчайшей улыбкой:

– О, а ты не догадываешься? Я похищаю тебя. Или, чтобы быть более точным, мы с Тори похищаем тебя. Она ждет внизу, в лимузине, – мы заехали по пути в аэропорт.

– Богатые люди не занимаются киднепингом – обычно похищают их, – огрызнулась Энн, но позволила увлечь себя в ванную, где Мартин быстро промыл и перевязал ей палец, причем сделал это очень деловито.

– Готово, – сказал он, затем оглядел ее с головы до ног. – Ты явно предпочитаешь яркие цвета.

Энн поморщилась.

– В детстве я всегда донашивала вещи Келли. Пастельные тона, которые волшебно смотрятся на ней, делают меня похожей на больного щенка.

С внезапной страстью Мартин погрузил пальцы в мягкую спутанную массу ее волос.

– Похоже, мы обречены все время возвращаться к Келли, – пробормотал он. – Скажу тебе одну вещь: ты так же отличаешься от нее, как яркий меланж от бледно-розового шелка. – Мартин склонился и поцеловал ее, пытаясь языком раздвинуть губы.

Энн стояла неподвижно, как столб, и думала о Келли, и о Тори, которую некому было защитить, кроме плюшевого медвежонка. Внезапно она изо всех сил оттолкнула Мартина. Как он смеет думать, что она поднесет ему себя на блюдечке с голубой каемочкой?

– Лети на свою Эльютеру, Мартин Крейн, – прошипела она. – Или в ад. Мне все равно, лишь бы через две секунды ноги твоей не было в моей квартире!

– Ступай переоденься, Энн, – возразил он, и с возрастающим негодованием Энн заметила, что Мартин смеется ей в лицо. – Во что-нибудь более подходящее. И не забудь солнечные очки.

– Ты не понял, не так ли? Ты просто не понял. Я не собираюсь с тобой на Эльютеру!

– Тебе придется поехать. Тори ждет тебя.

– Тори совершенно безразлично, как я поступлю.

– Я спросил у нее, хочет ли она, чтобы ты поехала.

– И что она ответила?

Мартин помедлил, припоминая разговор дословно.

– Ты была бы рада, если бы Энн поехала с нами, Тори? – спросил он.

– Если хочешь.

– Я спрашиваю, чего хочешь ты.

Тори уклончиво ответила:

– У нее красивые волосы.

– Да, не правда ли? У нее очень тяжелая работа, Тори, и я уверен, она заслужила отпуск.

– Она лучше, чем Соня.

Мартин поморщился. Он встречался с Соней достаточно долго, чтобы понять, что в жилах у нее течет холодная водица и она терпеть не может детей.

– Мне кажется, ты нравишься Энн, – предположил он и получил в ответ один из непроницаемых взглядов.

Он вернулся в настоящее. Энн по-прежнему неподвижно смотрела на него. С ней дело обстояло так же, как с Тори: он понятия не имел о том, что происходит у нее в голове. Он, на пустом месте создавший многомиллионное дело, не мог придумать, что сказать женщине, которую едва знает? Мартин открыл рот и услышал собственный голос:

– Тори не выразила особого энтузиазма.

Энн сухо заметила:

– Хотя бы раз ты сказал правду.

– Ты заслуживаешь только правды, – медленно проговорил Мартин, чувствуя, что изрек нечто очень глубокомысленное.

Что, черт возьми, происходит? Он терпеть не мог выспренности, но впервые в жизни рядом с женщиной чувствовал полную неспособность даже к малейшей лжи.

– Я не еду, – просто ответила Энн, скрестив руки на груди. – Тори это не расстроит, да и тебе не составит труда найти кого-нибудь другого.

– Мне не нужен никто другой. Мне нужна ты.

– Ни за что!

Мартин постарался сдержать возмущение. Взяв Энн за руку, он повел ее по коридору к двери, где открыл новенький чемодан, который принес с собой.

– Вчера я предпринял поход по магазинам, – сообщил он. – Ради тебя.

– Хочешь сказать, что покупал мне одежду? – недоверчиво выдохнула Энн; в ее зеленых глазах застыла враждебность.

– Ну да. Решил, что в твоем гардеробе вряд ли найдутся вещи, подходящие для тропиков.

– Ты знаешь, какой у меня размер?

– Я ведь обнимал тебя, Энн.

Она отчаянно покраснела, однако, невзирая на пылающие щеки, вызывающе тряхнула головой.

– Ты намаешься, когда приедешь с Эльютеры, – возвращая все эти вещи.

– Пляжная одежда, пара ночных, шорты, блузки и вечернее платье, – равнодушно перечислил Мартин. – Но с какой стати мне возвращать их? Я просто попридержу их для другой женщины. Верно?

– Значит, ты собирался купить меня? – возмутилась Энн. – Набросаю побольше модных шмоток в чемодан – и она побежит за мной на край света? По-щенячьи помахивая хвостиком?

– Нет, – твердо сказал Мартин. – У меня не было такого намерения. Мне не купить тебя, Энн. Неужели ты думаешь, что я еще не понял этого?

– Мне не нужны твои деньги. И твоя одежда.

Она говорит правду, с восторгом подумал Мартин. Дело не в его деньгах, не в его неисчислимой собственности, не в его могуществе. Мартину оставалось только констатировать очевидное.

– В таком случае тебе нужен я.

– Может быть. Это называется вожделением. И что дальше?

– А дальше ты полетишь со мной и Тори на Эльютеру. Отдельные спальни, частный пляж – и никаких обязательств.

– Я не могу, Мартин, – с неожиданной мукой в голосе произнесла Энн. – Это будет означать, что я использую тебя. Неужели ты не понимаешь?

Она действительно так считает. Мартин готов был поспорить на половину принадлежащих ему заводов, что Энн говорит искренно. Вложив в слова всю душу, он сказал:

– Ты спасла Тори жизнь, Энн. Возможно, ты забыла об этом, но я – нет. Несколько дней на солнышке – ничтожная плата за то, что не имеет цены.

Не в силах выдержать его горящего взгляда, Энн опустила взгляд на открытый чемодан и сдавленным голосом спросила:

– А что под той желтенькой штучкой?

Желтенькая штучка была очень дорогим пляжным халатиком. Мартин опустился на колени и, сдвинув его в сторону, достал травянисто-зеленое шелковое платье.

– Я совершенно случайно заметил его… Мне показалось, что оно просто создано для тебя… Что с тобой, Энн?

Она прижала к груди стиснутые руки, в ее глазах сверкали слезы. Мартин быстро поднялся и схватил ее за плечи.

– Оно тебе не нравится? Я просто представил тебя в нем, и…

Энн торопливо и сбивчиво заговорила:

– Я тоже видела его. На прошлой неделе. Еще до встречи с тобой. Ходила по магазинам – просто так, глазела, – и увидела его в витрине. Я сразу же поняла, что оно идеально подходит мне. И еще я поняла, что не могу его себе позволить. Да и в любом случае – куда в нем ходить? На ежегодные балы полицейских? В аптеку? – Она поежилась. – Я… Это пугает меня, Мартин. То, что наши мысли так совпали.

– Энн – хрипло проговорил он, – ступай надень джинсы и рубашку. Ты едешь с нами, и я клянусь, что не прикоснусь к тебе даже пальцем за все время пребывания на Эльютере. А когда вернёмся обратно, можешь оставить платье себе – оно твое.

По ее щеке медленно скатилась слеза. Срывающимся голосом Энн сказала:

– Я никогда не плачу. Я не могу себе этого позволить. Слишком много ужасного приходится видеть на работе. И есть парни, которые отдали бы три дня жизни ради того, чтобы увидеть, что я веду себя как обычная женщина.

Ему до боли хотелось обнять ее, но он удержался.

– Несколько дней вдали от твоей работы, – тихо проговорил Мартин, – вот все, что я тебе предлагаю. Это – и платье, которое сделает твои глаза похожими на море в тропиках.

Энн вытерла щеки тыльной стороной ладони.

– Пойду соберусь, – пробормотала она. – Я быстро.

Мартин смотрел ей вслед. Он сказал, что не прикоснется к ней. Интересно, как он собирается выполнять обещание? Но он должен сдержать клятву, чего бы это ему ни стоило. Нагнувшись, Мартин с крайней осторожностью сложил платье, благодаря которому Энн капитулировала.

Ему случалось в своей жизни преодолевать трудности. Но у Мартина было такое чувство, что предстоящие несколько дней по трудности не сравнятся ни с чем.




Глава 5


Был вечер. Мартин в доме укладывал Тори. Энн сидела одна на патио, обращенном к океану. Только что в варварском великолепии за горизонтом скрылось солнце. На темнеющем бархате неба блеснули первые звезды. Тройка голубей бесшумно спланировала на решетку, увитую бугенвиллеями, яркие цветы которой уже поглотила темнота. Когда еще она с такой полнотой отдавалась безделью? И в таком удивительном месте? Никогда. Выйдя из своей квартиры и сев в лимузин Мартина, Энн оказалась в совершенно иной жизни. Шофер в униформе. Сверкающий личный самолет. А затем, через несколько часов, прибытие на эту виллу на восточном побережье Эльютеры. Искусно вписанное в ландшафт бунгало, построенное из камня и дерева. Интерьеры в успокаивающих пастельных тонах. Цветы везде – гибискусы, орхидеи, антуриумы. Восхитительная еда, которую не надо готовить. Энн казалось, что она видит прекрасный сон, что все это ненастоящее. Мартин, неукоснительно выполняя обещание, даже пальцем не прикасался к ней и ненавязчиво заботился о том, чтобы у нее было все необходимое.

Легкий ветерок пошевеливал пальмовые листья. Энн устроилась поудобнее в тиковом шезлонге, чувствуя, как приятно скользит по ногам легкий шелк брюк. Блузка тоже была шелковой, лимонно-желтого оттенка. Одежда, которую купил и оплатил Мартин.

Следовало бы лечь спать, пока он не вернулся. Просто на случай, если он забудет об обещании и попытается соблазнить ее в этой райской обстановке. Энн опустила ресницы. Нет, она может доверять ему. Недорого стоила бы его благодарность, если бы он занялся с ней любовью против ее воли.

Слишком сонная, чтобы оставаться настороже, слишком усталая, чтобы помнить о том, как сама, упала в его объятия, словно спелый плод манго, Энн закрыла глаза. Легкий шелест волн усыплял все страхи. Ее дыхание стало мерным и глубоким… Десять минут спустя на выложенной плоскими камнями дорожке появился Мартин. Внезапно он резко остановился.

В шезлонге спала Энн. Золотистый свет, падающий из открытой столовой, освещал часть лица. В волосах словно посверкивал затаившийся огонь, грудь вздымалась и опускалась в такт дыханию. Длинные ресницы бросили тени на скулы. Его сердце сжалось. Или он только полагает, что это сердце? Как знать?

Сегодня он получил желаемое: Энн здесь, в его любимом убежище. На четыре ночи. Однако, уговаривая Энн, он пообещал, что не станет пытаться соблазнить ее. Полный дурак! Зачем же еще он пригласил ее сюда?.. А действительно, зачем? Из благодарности, конечно. Но даже благодарность, довольно глубокая и непреходящая, не могла сравниться по силе с нестерпимой жаждой обладать Энн. Сделать ее своей – в самом примитивном смысле этого слова.

Вожделение – вот что это такое. Он уже очень давно не был с женщиной, и он, разумеется, не влюблен в Энн.

Однажды, в двадцать три года, он полюбил Келли. Мартин помнил первую встречу с ней так, словно это случилось вчера. Он выходил из высотного здания бизнес-центра, где вел переговоры о покупке первого завода – переговоры, которые заложили основу его благополучия. В результате чего уровень адреналина в крови был небывало высок. Переходя через улицу, он заметил небольшую толпу, собравшуюся на тротуаре, а затем увидел ее – изысканное создание, с длинными прямыми белокурыми волосами и глазами полночной синевы. Она вышла из машины под вспышки фотокамер в роскошном норковом манто, бриллианты сверкали у нее в ушах и на шее. Их глаза встретились, и он тут же понял, что женится на ней. Что не успокоится до тех пор, пока не сделает это. Они действительно поженились, но назвать их жизнь счастливой было никак нельзя. Совсем наоборот. Все, с него хватит!

Энн пошевелилась во сне. Сейчас, спящая, она казалась совсем юной и беззащитной. Вряд ли она теперь в состоянии откусить мне голову, с иронией подумал Мартин. Но разве ее взрывной характер не одно из тех качеств, которые так привлекают его? Может быть, завтра он уложит Тори пораньше и попросит Энн надеть к ужину то зеленое платье.

А что потом? Проводит ее до двери спальни и даже – выражаясь его собственными словами – не прикоснется к ней пальцем? Что заставило его дать обещание, которое так легко произнести, но так трудно исполнить? Ведь он не святой и отлично об этом знает. Но сегодня вечером лучше не нарушать данного слова…

Он склонился и взял Энн на руки. Она пробормотала что-то невнятное. Затем с легким вздохом поудобнее устроилась на его руках, отчего у Мартина неистово заколотилось сердце. Тепло ее щеки приятно грело его кожу через рубашку, аромат, похожий на запах мокрого запущенного сада, полного цветов, щекотал ноздри.

Мартин выпрямился с каменным лицом. Держа Энн на руках, он прошел через террасу и столовую. Спальня Энн находилась рядом с его собственной. Когда Мартин открыл дверь коленом и вошел, локоть Энн задел за косяк. Глаза ее немедленно открылись, в них был испуг.

– Все в порядке. Ты заснула, а я просто… – поспешно начал Мартин.

Ее взгляд упал на полутемную комнату с большой кроватью, заваленной подушками.

– Мартин, ты же обещал! – воскликнула Энн. Он быстро пересек комнату и бросил ее на постель.

– И я держу свое обещание, – сквозь стиснутые зубы процедил он. – Неужели ты не веришь ни единому моему слову?

Энн вскочила на ноги и засунула руки в карманы. Ей снился Мартин. А теперь он стоял рядом, возвышаясь над ней, в пальмовых ветвях тихо шелестел ветер. С запозданием она заметила кое-что еще: Мартин совсем не собирался соблазнять ее – он был слишком зол для этого. Отчаянно стараясь собраться с мыслями, Энн холодно произнесла:

– Прости меня за поспешное заключение.

– В следующий раз постарайся удостоить меня хотя бы сомнением.

– Следующего раза не будет.

– Голову даю на отсечение, что не будет, – бросил он, повернулся на пятках, пересек комнату и закрыл за собой дверь с преувеличенной осторожностью.

Энн стояла не двигаясь. Ей хотелось колотить кулаками подушку, до тех пор пока не полетит пух… Ей хотелось лечь с Мартином в постель. С широко раскрытыми в темноте глазами, она медленно опустилась на кровать. Сон. Она просто путает сон и действительность. Или, может быть, чувство нереальности происходящего, охватившее ее, когда она села в лимузин Мартина, владеет ею и теперь, заставляя мечтать о невозможном?

Она, разумеется, не собирается заниматься любовью с Мартином. Она совершала в своей жизни ошибки, но эта превзошла бы их все. Во много раз.

Мартин дал ей обещание. И теперь она в свою очередь пообещала не делать ни малейшей попытки поощрить его. Относиться к нему как к предмету обстановки, если потребуется. Но оставаться подальше от его постели и не пускать его в свою.

И все будет в порядке. Конечно, будет в порядке. Если она справлялась с целой бригадой полицейских, то справится и с Мартином Крейном. Приняв такое решение, Энн быстро разделась, улеглась в постель, натянула простыню до подбородка и вскоре заснула.




Во время завтрака за столом, затененным вьющимися растениями с лимонно-желтыми цветами, Тори заявила, что хочет провести утро на пляже.

– Конечно, – сказал Мартин и добавил: – Захвати солнечные очки, Энн, и не забудь надеть шляпу.

– О, мне бы хотелось просто поваляться в патио и почитать.

Он приподнял одну бровь, но сказал только:

– Комната наискосок от моей спальни – библиотека. Выбери там что-нибудь сама.

Поэтому Энн полулежала в том же шезлонге, когда Мартин с Тори отправились на пляж. При виде Мартина в плавках цвета морской волны у Энн захватило дух. Она с большим трудом оторвала взгляд от его широкой загорелой спины, тонкой талии и длинных мускулистых ног. Это нечестно, возмутилась она, пряча лицо за книгой. Мужчина не должен быть таким красивым!

Но она сдержит данное себе обещание.

К несчастью, Тори облюбовала место в пределах видимости Энн. А это означало, что она обречена любоваться тем, как Мартин встает на колени рядом с дочерью, как строит с ней замок из песка, как разрезает мощными взмахами рук довольно высокие волны. Она могла бы присоединиться к ним. Но этого не сделала. Однако очень скоро Энн бросила книгу на плоские камни и с недовольным восклицанием поднялась и пошла в дом, чтобы надеть бикини. Может быть удастся растратить хотя бы часть энергии в бассейне.

Купальник, купленный ей Мартином, представлял собой две тоненькие полоски материи в желтый цветочек, оставляющие мало места воображению. Энн стянула волосы лентой на затылке, вышла и нырнула в длинный прямоугольный бассейн, вода в котором, пронизанная солнцем, отливала бирюзой. Сначала она поплыла осторожно, щадя больную руку, затем, постепенно размявшись в теплой, приятной воде, перешла на кроль.

Плавание успокоило ее. В конце концов, она может в любой момент вернуться в Бостон и снова носиться в полицейской машине по обледеневшим ночным улицам. Нет, все, что угодно, только не это! Она не испортит себе праздник из-за какого-то Мартина Крейна. Или, вернее, из-за тела Мартина Крейна.

Взобравшись на бортик бассейна, она нырнула и поплыла под водой с открытыми глазами. Вдруг в вихре пузырьков перед ней возникло тело Тори. Резко оттолкнувшись от воды левой рукой, Энн вылетела на поверхность. Мартин тоже был в бассейне, его серо-голубые глаза смеялись.

– Мы играем в салочки, Энн, – сказал он. – Ты водишь.

– Я уже вылезаю! – бросила она.

– Попробуй поймай меня, – попросила Тори.

Она тоже смеялась и совсем не была похожа на объятого ужасом ребенка, которого держал за шею бандит. О Господи, избавь меня от этого! – взмолилась Энн и поплыла к Тори так быстро, как только могла. Но в последний момент девочка глубоко нырнула, и рядом с Энн оказался Мартин.

– Готов поспорить, что меня-то ты не поймаешь, – поддразнил он.

Осторожнее. Помни свое обещание. Не смей этого делать! Энн метнулась к нему, но Мартин увернулся, плеснув ей в лицо пригоршню воды. С воинственным воплем она устремилась вслед за ним, скользя по воде вправо и влево и загоняя его в угол бассейна. Потом Энн нырнула и коснулась его колена, едва не врезавшись в дно. Мартин нырнул к ней, извиваясь телом в пронизанной солнцем воде. Внезапно он оказался совсем рядом и крепко поцеловал ее в губы. Все еще широко открытыми глазами Энн смотрела, как он выныривает на поверхность.

Ей не хватало дыхания, и она, с силой оттолкнувшись ногами от дна, тоже вынырнула, глотнула воздуха и в фонтане брызг устремилась за Тори. Даже под восьмифутовой толщей воды ей понравился поцелуй Мартина. Формально он не нарушил своего обещания. Он коснулся ее губами. А не пальцем.

Двадцать минут спустя все трое выбрались из бассейна. Энн, едва дыша, сказала:

– Было очень весело… Ты прекрасный пловец, Тори.

Девочка сдержанно посмотрела на нее.

– Папа меня научил, – сказала она и потянулась за полотенцем.

Дело даже не в словах, а в том, как она их произнесла, расстроилась Энн. Так, словно захлопнула дверь у меня перед носом.

Мартин небрежно произнес:

– Вот, возьми полотенце.

Вода стекала струйками по его груда, волосы прилипли к коже. Впадинка у основания щей, мускулистый торс, узкие бедра… Его тело словно гипнотизирует меня, беспомощно подумала Энн, схватив полотенце и спрятав в нем лицо. Держись от него подальше. Не смотри на него. Представь себе, что он один из шезлонгов, стоящих у бортика бассейна… Как смешно!

Мелани, кухарка, уже приготовила для них бокалы с соком гуавы, нарезала ананас и расставила тарелки с лепешками на столике, затененном огромным пляжным зонтом. Дополнительную тень давали тюльпановые деревья и пальмы. Энн натянула желтый пляжный халатик и села на плетеный стул, вдруг обнаружив, что ужасно проголодалась и что рука почти совсем не болит.

Мартин рассказал пару забавных историй о безумных изобретателях, к которым отнесся всерьез на заре своей карьеры, за что и поплатился. Энн, чтобы не остаться в долгу, описала несколько избитых мужем женщин, которые бросались на нее с кулаками, когда она пробовала их защитить. И все это время она ощущала, что Мартин наблюдает за ней, – его глаза скользили по ее плечам, груди, бедрам. Он был очень осторожен. Тори – Энн была в этом уверена – не замечала, чем занят ее отец. Но для нее самой это было очевидно. Она чувствовала себя так, словно ее раздевают. Словно взгляд Мартина гладит ее так же ощутимо, как могли бы ласкать его длинные, тонкие пальцы. Он не касался ее. И все же она чувствовала, что ее соблазняют.

Энн доела последние крошки со своей тарелки и допила сок. Затем весело объявила:

– Пойду вздремну. Увидимся позже?

– Приятного сна, – почти проворковал Мартин.

Энн поспешила укрыться в доме. Она приняла душ в великолепно оборудованной ванной, высушила волосы, а затем улеглась в постель, надев одну из двух ночных рубашек, выбранных для неё Мартином. Шелковую, чувственную, как ласка. Слишком взвинченная, для того чтобы уснуть, она закрыла глаза… и открыла их, когда косые лучи заходящего солнца коснулись ее лица.

Она быстро встала и надела те же брюки и блузку, которые были на ней вчера вечером, – они прикрывали ее более надежно, чем все остальные наряды, купленные Мартином. Затем вышла в коридор. Тори и Мартин в патио играли в шахматы, и несколько мгновений она наблюдала за ними, оставаясь незамеченной. Им так легко друг с другом! – с болью заметила Энн. Между ними существует тесная, неразрывная связь. Иными словами, Мартин – хороший отец.

Это не соответствовало утверждению Келли, по которому выходило, что Мартин равнодушен к дочери и разлучил ее с матерью лишь из мести. Впрочем, кузина ничего не говорила наверняка, предоставляя Энн додумывать недостающее.

Нельзя прикинуться хорошим отцом. Во всяком случае, с таким чутким ребенком, как Тори. Энн отступила подальше в тень, а затем повернула обратно и направилась в библиотеку с полированными полками из розового дерева, где устроилась в восхитительно удобном бамбуковом кресле и постаралась сосредоточиться на выбранной книге. Она чувствовала себя одинокой – или «отвергнутой» более точное слово? – и напуганной. Ни то ни другое чувство ей совсем не нравилось.

Полчаса спустя Мартин разыскал ее. Одетый в шорты и майку, с растрепанными волосами, он остановился на пороге.

– Что случилось, Энн? – грубовато спросил он. – От чего или от кого ты скрываешься?

– Я не скрываюсь, я читаю.

– Обед готов.

– Прекрасно. Я скоро подойду.

– Другими словами, не ждите меня, – с обманчивым спокойствием проговорил Мартин.

– Мне нужно причесаться и подкрасить губы.

– Это тебе совсем ни к чему – ты и так потрясающе выглядишь.

Энн встала, невольно улыбаясь.

– Можешь тешить мое самолюбие, когда пожелаешь, – разрешила она.

– Неужели ты не знаешь, насколько красива?!

– Красива Келли. А я – так себе.

Мартин провел пальцами по своим волосам.

– Кто тебе это сказал?

– Нина. Она повторяла это до тех пор, пока я не выросла и не покинула ее дом.

Мартин выругался себе под нос и попросил:

– Ты не могла бы кое-что сделать для меня? Повторяй по пять раз в день: «Я красивая женщина. Так говорит Мартин». Договорились?

– Но я не изысканна. Не элегантна.

– Ты настоящая, – возразил он.

Энн проглотила застрявший в горле комок. Он говорил искренне. Потеряв на время дар речи, она услышала, как Мартин добавил:

– И вот еще что. Ты проспала днем пять часов – ты измучена, не так ли?

– Я просто не привыкла к жаре. Он с сомнением посмотрел на нее.

– Брось. Ты измотана. Неужели думаешь, что я не вижу этого? Поэтому у меня возникло одно предложение. Мы поговорим об этом вечером, когда Тори ляжет спать.

– Вряд ли меня заинтересует какое-либо твое предложение… А вот приказы отдавать ты мастер.

– Я бы не достиг того, что имею, позволяя людям садиться мне на шею. Так что и ты не пытайся.

Со вспыхнувшим вдруг раздражением Энн сказала:

– Я буду делать то, что мне приятно.

– Ты испытываешь судьбу, милая.

– Не называй меня так!

– Я не в буквальном смысле – поверь мне.

Энн не знала, что хуже – его начальственный тон или его сарказм. Сладким голосом она пропела:

– Кажется, ты что-то говорил об обеде?

– Мне жаль парней из вашего участка, – ядовито сказал он.

Смахнув со стола опавшие лепестки тигровой лилии, Энн с невольной улыбкой произнесла:

– Участка… Какого участка? Того, что за миллион миль отсюда?

– Прекрасно, – с довольным видом протянул Мартин. – Значит, мне все-таки удалось кое-чего достичь.

Энн прикусила губу, подумала и решила быть предельно откровенной.

– Я действительно очень благодарна тебе, Мартин, за то, что оказалась здесь, не пойми меня неправильно, – сказала она. – И ты прав, я очень устала. Но есть еще кое-что. Я не хочу, чтобы между нами что-то было, – даже если у тебя есть такое намерение, в чем я сомневаюсь. Моя и твоя жизни несовместимы, пусть так и останется. Поэтому, если я стараюсь держать дистанцию между нами, то только из чувства самосохранения, вот и все.

Он подошел ближе.

– Ты говоришь то, что думаешь, не так ли?

– Это избавляет от многих проблем.

– Ты, безусловно, отличаешься от всех остальных женщин. Да, я включаю в их число и Келли, – со сдерживаемой яростью проговорил Мартин.

Он стоял так близко, что Энн видела, как загибаются кверху концы его ресниц, видела изогнутую линию нижней губы прекрасной, четкой лепки, по которой так хотелось провести кончиками пальцев. Ее сердце учащенно забилось, когда Мартин прорычал:

– Не могу понять, почему я дал это глупое обещание!

– Я тоже дала себе одно обещание, если тебе будет от этого легче, – со слабой усмешкой сказала она. – Держать подальше от тебя свои руки.

В его глазах заплясали чертики.

– В самом деле? Но по обоюдному согласию обещания можно нарушить.

– Нет, нельзя! Мы совершенно не подходим друг другу, а я не сторонница случайного секса.

– Я имел в виду не совсем это, – ответил Мартин. – А теперь, учитывая то, что у Мелани столь же горячий нрав, как и у тебя, нам лучше отправиться в столовую.

После ужина Мартин уложил Тори, потом они с Энн играли в шахматы в патио. В пять минут первого он весело констатировал:

– Шах и мат.

– Уф, – вздохнула Энн, – я должна была блокировать твою ладью два хода назад.

– Ты хорошо играешь.

– Меня научил Кейт, наши ночные дежурства часто совпадают. Помогает не заснуть. – Она расслабленно улыбнулась. – Поскольку я сейчас не на ночном дежурстве, пойду спать. Спокойной ночи.

Когда она отодвинула стул, Мартин встал.

– Как ты заметила, – лениво проговорил он, – я ни словом не упомянул о моем предложении. Решил оставить это на потом.

– Очень мило с твоей стороны, – вежливо ответила Энн. – Избавляет нас от ненужной конфронтации… Я целиком за.

– Есть много способов избежать конфронтации.

Не поднимая рук, он наклонился и приник к ее губам в интимном, опустошающем поцелуе. Затем перешел к ее щекам, закрытым глазам, шее. Словно откуда-то издалека Энн услышала, как он бормочет ее имя.

Она чувствовала себя обессиленной, невесомой, снедаемой жаждой, которая, тем не менее, утолялась так, как никогда в жизни. Нет, он даже пальцем не прикоснулся к ней! Энн вздрогнула и отпрянула, ее глаза казались огромными темными озерами под ночным тропическим небом.

– Нет, Мартин, пожалуйста.

– Я просто поцеловал тебя на ночь. Напрягшиеся соски обозначились под шелковой блузкой, все тело было охвачено жаром.

– Не играй со мной в эти игры! – взмолилась она. – Мы ведь в разных лигах, разве не видишь?

– Я поцеловал тебя потому, что хотел этого. А ты не ушла потому, что тоже этого хотела. Признайся, Энн.

Он видел ее насквозь.

– Хотела? – выкрикнула она. – У меня просто не было выбора!

Со стоном отчаяния она резко повернулась и побежала в свою комнату. Захлопнула за собой дверь и заклинила ее ножкой плетеного стула, что не остановило бы Мартина, если бы он захотел войти, но дало ей некоторое чувство безопасности. Один поцелуй превратил ее в безвольную медузу! Никогда в жизни она не реагировала так на мужчину, как реагировала на Мартина.

Следующий день Энн, Тори и Мартин целиком посвятили прогулке по острову. В деревенских лавках они накупили корзинок и массу других плетенных из соломки вещиц, затем отправились к водопаду. Вернулись домой к ужину. Энн рано легла спать. Никаких шахмат. Никаких поцелуев под ночным бархатным небом. Никаких предложений, что бы это ни означало.

В последний день они отправились исследовать северную часть острова. Энн пришла в восторг от леса, опутанного лианами и погруженного в густую тень от огромных деревьев с неохватными стволами. Пахло сыростью и плодородием, между ветвями порхали крошечные птички ярких расцветок.

Большую часть пути Мартин нес Тори на плечах. Энн знала, что кошмары не посещали девочку, с тех пор как они приехали на остров. Если Келли солгала относительно отцовских чувств Мартина, может быть, она ввела Энн в заблуждение и относительно других сторон его жизни?

Такая мысль посетила Энн впервые. Она открыла и еще одну черту его характера: Мартин умел держать обещания. В последние два дня он действительно не прикасался к ней пальцем ни в прямом, ни в переносном смысле. А сегодня Энн чувствовала в нем настоящее отчуждение. Ей следовало бы испытывать облегчение. Но, увы, она его не испытывала. Более того, пренебрежение Мартина возмущало ее. Может быть, он решил, что она не стоит его трудов? В конце концов, мир полон женщин, которые бросятся к нему в постель, помани он их пальцем. Впрочем, одно было очевидно: Мартин дал ей слово и держал, его. Какой бы ни была причина.

Когда вернулись на виллу, Тори была отправлена в постель с ужином на подносе. Хотя в последние три дня она была не более чем вежлива с Энн, несколько раз та ловила на себе пристальные взгляды девочки, словно изучающей ее. Однако со времени отъезда из Бостона они не стали ближе. Как Мартин объяснил Тори, почему она осталась с ним, а не с матерью? Может быть, он намекнул, что Келли не нужна собственная дочь? Тогда это объяснило бы недоверие девочки к другим женщинам. Или, цинично подумала Энн, в жизни Мартина было столько женщин, что Тори не давала себе труда присматриваться к каждой. Ее последний ужин на острове. Завтра они вернутся в Бостон, к холодной весне и обыденности. Синяки исчезли под ровным загаром; она вполне в состоянии выйти на работу. Перспектива, которая совсем не радовала ее.

Энн открыла дверцу шкафа, где висело травянисто-зеленое платье. Погладив ткань пальцами, она достала его и разложила на кровати. Это платье привело Энн на виллу Мартина. Неужели она уедет отсюда, так и не надев его? Неужели вновь прибегнет к помощи спасительной желтой блузки и кремовых брюк? Женщина она или пугливая мышь?!

Энн порылась в чемодане в поисках самого красивого нижнего белья и золотистых босоножек. Затем тщательно наложила косметику, покрасила ногти и вдела в мочки ушей тонкие золотые обручи. Под конец она облачилась в зеленый шелк, подчеркнув золотой цепочкой тонкую талию.

В зеркале отразилась незнакомка, изящное создание, с облаком рыжих волос на голове и с глазами такой же роскошной зелени, что и наряд, плотно прилегающий к груди и талии и падающий свободными складками от бедер. Она казалась в нем чувственной, развратной, доступной. О нет, подумала Энн. Его надо снять!

В дверь постучали.

– Ужин готов, мисси. – Это была помощница Мелани, приезжающая иногда из городка.

– Я уже иду! – откликнулась Энн, в панике закрыв глаза.

Разве сможет Мартин расценить ее вид иначе, чем прямое предложение?.. Однако интуитивно он выбрал для нее наряд, о котором она могла только мечтать… Проклятье, она не снимет его! Даже если войти в столовую будет для нее труднее, чем бросить первый взгляд на место автокатастрофы! Энн расправила плечи и вышла из комнаты.




Глава 6


Мартин смотрел поверх цветов на темный пляж. Поскольку в городе сегодня был местный праздник, Мелани и ее помощницу он только что отпустил, а приготовленные блюда стояли на приставном столике. Тори уже спала. Идеальное время для соблазнения, мысленно усмехаясь, думал он. Соблазнения, которого не будет. Все, что от него требуется, – это продержаться еще одну ночь и вернуться домой свободным.

– С глаз долой – из сердца вон. Сработает ли это правило в отношении Энн? Он не был уверен, но попытаться стоило. Разве у него есть выбор?

Раздался шорох шагов по плиточному полу. Мартин обернулся – приветственная улыбка застыла на его губах. Несколько секунд он стоял словно громом пораженный. Затем обогнул угол стола и, остановившись в нескольких футах от Энн, обвел ее взглядом. Обнаженные округлые плечи, молочно-белую шею, обольстительные выпуклости грудей, тонкие запястья, охваченные золотыми браслетами, плавный изгиб бедер. Только вернувшись к лицу, он понял, что Энн смертельно напугана – жилка у основания шеи быстро пульсировала, а спина казалась негнущейся.

Выражение лица свидетельствовало о том, что в этот момент она готова оказаться в любом месте, только не здесь.

Прочистив горло, он хрипловато произнес:

– Сказать, что ты прекрасна – значит ничего не сказать. Я… Проклятье, Энн, у меня нет слов. К своему ужасу, он увидел, как в глазах Энн блеснули слезы. Ее темперамент Мартина скорее забавлял, ее слезы делали его беспомощным. Потому что она сказала, что никогда не плачет? Ему до боли захотелось обнять ее – просто для того, чтобы успокоить, но Мартин понимал: этим он нарушит данное обещание. Он дал его, совершенно не задумываясь о последствиях, и только для того, чтобы заманить Энн к себе на виллу. Но почему-то в последние несколько дней оно обрело для него глубокий смысл. Он должен сдержать обещание. Ради нее и ради себя. А что оно для него означает, он не знает. И не желает знать.

Энн наблюдала за ним с непроницаемым, как у Тори, лицом. Затем поглубже втянула в себя воздух, взяла его правую руку и демонстративно положила себе на плечо.

– Целых пять пальцев. Что ты на это скажешь?

Сердце грохотало в его груди, как барабан. Энн освобождала его от клятвы… Что еще может означать этот жест? Мартин хрипло сказал:

– Энн… ты уверена?

– Нет. Может быть… О Господи, я не знаю!

Как всегда, ее честность сбивала с толку. Келли, как он теперь понимал, никогда не лгала ему сознательно, просто приспосабливала правду к сиюминутным потребностям. Поначалу, будучи безумно влюбленным, он относился к этому снисходительно. Позже, месяцы и годы спустя, перестал доверять ей и одновременно пришел к пониманию, что доверие – это одна из важнейших основ любви.

– Ты всегда говоришь правду, Энн, не так ли? – жестко сказал Мартин. – Ты просто фонтанируешь ею, бросаешь ее мне в лицо. Или просто произносишь ее. Потому что такова твоя натура.

Она не стала делать вид, что не поняла его.

– В той жизни, где приходится спасать захваченных в заложники детей, не до лжи.

Мартин вздрогнул. Затем каким-то чужим голосом задал очевидный вопрос:

– Зачем ты положила мою руку на свое плечо?

– Зачем я надела это платье?

– Два вопроса, на которые нет ответов?

– Ты держал свое слово… не думай, что я не заметила. Эти вещи как-то связаны.

– Да, это безумное обещание стало для меня что-то значить. Что-то важное.

На какое-то мгновение в ее глазах мелькнул ужас. Мартин почувствовал, как вздрогнуло плечо под его пальцами.

– Я могу оправдать временное помешательство, – пробормотала Энн. – Может быть, это единственное объяснение, имеющее какой-то смысл.

Со сдавленным стоном Мартин привлек ее к себе. И немедленно ощутил хрупкость ее талии, тепло бедер, мягкость грудей. Всем своим существом он хотел заняться любовью с ней – такой любовью, которой прежде она не знала. Наброситься на нее, привести в восторг, доставить все мыслимые удовольствия. Остановись, Мартин, сурово сказал он себе. Не делай этого! Она начала доверять тебе, потому что ты сдержал обещание. Не разрушай этого. Только не сейчас. Она заслуживает лучшего.

Отстранившись, он грубо произнес:

– Энн, давай лучше поедим.

Она замерла, уставившись на его рубашку так, словно никогда раньше не видела пуговиц, затем вежливо проговорила:

– Да. Ты прав. Конечно.

– В противном случае, – сказал он, – знаешь, что случится?

На этот раз по ее телу пробежала дрожь.

– Да, – сказала Энн низким голосом.

Сейчас Мартин испытывал к ней только нежность. Совершенно новое для него чувство, которого Келли не вызывала в нем даже в первые дни – и ночи. Какая-то часть Келли всегда оставалась закрытой для него. Только позже он спросил себя, не было ли это одной из причин ее очарования – то, что он никак не мог добраться до ее потаенной сути, как ни пытался.

Беги, подумал он. Удирай во все лопатки, парень. Потому что, если займешься любовью" с этой рыжеволосой женщиной, ты уже никогда не станешь прежним. Ты это понимаешь. И она, возможно, тоже. Тебе ни к чему такая привязанность; Ты зарекся много лет назад.

Мартин отступил в сторону и почти весело произнес:

– Мелани уничтожит меня, если мы хотя бы не отведаем всех приготовленных ею блюд. Ты не видела Мелани на тропе войны – она страшнее, чем гнев Господень!

– Я напугала тебя, Мартин? – спросила Энн.

Из всех возможных вопросов она задала самый трудный. Он и так уже выдал слишком многое, храня верность своему обещанию. Вот все, чего ты добилась, Энн Дэвис, подумал он. Никакой привязанности. Нет, мэм. Это определенна не в моих планах. Он сдержанно произнес:

– Кроме Мелани, никто из женщин не в состоянии напугать меня.

Ее ресницы дрогнули, затем она вздернула подбородок. Отвага Энн заставила сжаться его сердце.

– Я поняла намек, – сказала она. – Так что у нас на ужин? Тори уснула нормально? Кошмары ее больше не мучают, не так ли? Это была хорошая идея – привезти ее сюда; так приятно видеть, что ей здесь нравится. Что неудивительно, тут очень красиво.

Вообще-то Энн не отличалась болтливостью. Он заметил, что она чувствует себя комфортно и в молчании. Я многое успел заметить, мрачно подумал Мартин и сказал:

– Тыквенный суп. Спаржа, лепешки, креветки под соусом карри, свиные отбивные… Мне продолжать?

– Звучит заманчиво, – ответила Энн с улыбкой, которая не коснулась ее глаз.

Следующий час надолго остался в памяти Мартина как самый мучительный в его жизни. Он и Энн были подчеркнуто вежливы друг с другом, говорили на совершенно отвлеченные темы и ели так, словно умиротворить Мелани было их главной задачей. Но наконец они покончили с ломтиками манго в имбирном сиропе и опустошили кофейные чашки, тончайшего китайского фарфора. Энн поднялась с деланным зевком.

– Пожалуй, я пойду спать, Мартин, – сказала она. – Завтра нам предстоит нелегкий день.

– Спокойной ночи, – отчетливо и размеренно проговорил он вслед Энн, выходящей из комнаты.

Несколько мгновений спустя он услышал решительный щелчок замка в ее двери. И только после этого позволил себе протяжно выдохнуть.

Ты дурак, Мартин Крейн! У тебя был шанс, и ты упустил его. Ты запросто мог бы уложить ее в постель, насладиться и забыть.

Но в его голове звучал и другой тоненький голосок. Ты думаешь, одна ночь с Энн излечила бы тебя? В таком случае ты действительно дурак. Да брось ты! – мысленно возразил Мартин самому себе. Она всего лишь женщина. И я не влюблен в нее. Ничуть!

Хочешь, чтобы я перечислил все ее достоинства? – не унимался невидимый оппонент. Начиная с отваги и заканчивая страстностью?

Ах, заткнись! – раздраженно подумал Мартин и встал из-за стола. Он отнес недоеденные блюда в кухню и поставил их в холодильник, задул свечи, зашел взглянуть на Тори, которая мирно спала, растянувшись поперек кровати. Из комнаты Энн не доносилось ни звука. Обругав себя, Мартин направился в свою спальню, принял ледяной душ без ощутимого эффекта и натянул длинные трусы, в которых всегда спал. Затем, прихватив стопку статей, которые собирался прочесть вот уже две недели, и улегся в постель.

Келли никогда не спала в этой постели. Ей нужны были острова, на которых собирался высший свет, где были казино и ночные клубы. А не мирная Эльютера, с ее темным песком и единственным крошечным городком. Энн была единственной женщиной, побывавшей здесь.

Нет, он не будет думать об Энн. Завтра он простится с ней у дверей ее квартиры, и на этом все кончится. К счастью, Тори сохраняла настороженность по отношению к Энн. Не хватало ему еще трудностей такого рода! Стиснув зубы, Мартин достал ручку и начал делать пометки.

Два часа спустя ему все же удалось одолеть половину статьи о повышении цен на высококачественную сталь. Подняв брови, он быстро подсчитал все за и против в споре на эту тему. Внезапный крик нарушил мирную тишину ночи. Его ручка споткнулась на полуслове, он поднял голову, словно животное, почуявшее опасность.

Тори. Очередной кошмар.

Не тратя времени на то, чтобы накинуть какую-нибудь одежду, он одним движением вскочил с кровати и устремился в коридор. Но, распахнув дверь комнаты дочери, увидел, что Тори по-прежнему мирно спит, обхватив рукой Плата. Кричала не Тори. Значит, Энн.

Даже не постучав в дверь, он распахнул ее и с тревогой спросил:

– Энн… что случилось?

Ее голос, раздавшийся с другого конца комнаты, дрожал.

– Ч-что-то прыгнуло ко мне в п-постель.

Когда Мартин включил свет, самая огромная ящерица, которую он когда-либо видел, пробежала по покрывалу и, свалившись на пол, исчезла под кроватью. Задохнувшись от ужаса, Энн вжалась в спинку. Мартин сел на постель и рассмеялся.

Содрогнувшись, она сбивчиво заговорила:

– Она пробежала по моему л-лицу и разбудила меня… Прекрати, Мартин, это ни капли не смешно!

А тот уже просто задыхался от смеха.

– Ты можешь вести переговоры с вооруженным преступником и разбираться с последствиями автокатастрофы, а какая-то ящерица заставляет тебя кричать от ужаса? О, Энн, я нашел твою ахиллесову пяту!

– А ты бы попробовал испытать это на себе! В кромешной тьме по твоим щекам скользят когти… Мартин, пожалуйста, ты не мог бы перестать смеяться?

Теперь она сидела прямо, с покрывалом, обернутым вокруг талии. Волосы, перепутанные в диком беспорядке, окружали разъяренное лицо. Мартин сказал:

– Они иногда пробираются сквозь жалюзи. Если тебя это хоть немного успокоит, ящерица, думаю, испугалась не меньше.

– Меня это совсем не успокаивает.

Он вдруг остро осознал, что сидит на постели Энн в одних трусах, а ее грудь взволнованно вздымается и опускается под кремовым шелком ночной рубашки. Когда Мартин покупал ее, он представлял, как рубашка будет льнуть к телу Энн во всех нужных местах. Все действительно получилось именно так; во рту у него пересохло, и он сделал то, о чем мечтал с момента, когда увидел Энн, в полубессознательном состоянии лежащую на больничной койке в Бостоне.

Мартин схватил ее за плечи, пальцы сжали теплую плоть, и он испытал острое, ни с чем не сравнимое удовольствие. Затем стал жадно целовать ее поднятое лицо, а потом приник к губам. Этот поцелуй, казалось, длился вечность. Поцелуй, словно в тумане подумал он, на который Энн более чем отвечает.

Ее руки обвивали шею Мартина, груди прижимались к его обнаженной груди. С горячей благодарностью он чувствовал, с какой готовностью открылся ее рот навстречу проникновению его языка. У него поплыло перед глазами – Энн хочет его. Хочет с такой же страстью, как и он. Да разве он когда-нибудь сомневался в этом?

Мартин утопил руки в шелковистой массе рыжих волос и провел губами по впадинкам под ее скулами, аромат ее кожи заполнил ему ноздри. Он опустил бретельки ночной рубашки, целуя ключицы и ямку у основания шеи. Затем, найдя твердую выпуклость груди, со стоном удовольствия наполнил ею свою ладонь и принялся ласкать.

Энн простонала его имя, медленно и чувственно провела ладонями вниз по его обнаженной груди, играя с покрывающими ее завитками волос. Он снова поцеловал Энн, буквально вжимая ее в себя и чувствуя, что постель Энн – это единственное место на свете, где ему хотелось бы находиться. Вместе с Энн.

Ее рубашка соскользнула на талию. Он уронил голову в нежную ложбинку между ее грудями цвета слоновой кости, целуя сначала одну, затем другую, и чувствуя, как пальцы Энн, зарывшиеся в волосах, стискивают его голову. Нестерпимое желание заставило забыть о всякой осторожности, и Мартин, отбросив покрывало, лег на постель и притянул Энн к себе.

– Сними рубашку, Энн… Я хочу видеть тебя.

Лишь с тенью стыда она стянула через голову кремовый шелк и отбросила его в сторону. Мартин, приподнявшись на локте, словно впивал взглядом мягкий изгиб ее талии, выпуклость бедра, темный треугольник волос, тонкие стройные ноги. Обычно ему всегда хватало слов, но сейчас он смог только сдавленно произнести:

– Ты потрясающая.

Щеки Энн заалели.

– Это нечестно, Мартин, – сказала она. – Ты все еще одет… ну почти.

Рывком он стащил с себя трусы и бросил их на пол.

– Иди сюда, – сказал Мартин, и затем на протяжении нескольких минут ничего больше не говорил.

Тишину нарушали только всхлипы Энн и ее стоны, готовые превратиться в восторженный крик. Всеми действиями Мартина руководило одно желание – доставить ей как можно большее удовольствие.

Откинув голову, она извивалась под его прикосновениями, шептала его имя снова и снова, а когда напряжение стало невыносимым, с силой прижалась к нему. Затем ее охватили сладостные судороги, и в ушах Мартина зазвучали короткие вскрики. Он еще теснее прижал ее к себе. Сердце Энн лихорадочно билось в такт его собственному. Чувствуя себя так, словно держит в руках целый мир, Мартин пробормотал:

– Энн… Энн, ты невероятно красива.

Она уткнулась лицом в его плечо.

– Я… я никогда не думала, что это бывает так неожиданно. И так сильно.

– И это еще не все, – сказал он, пробегая пальцами по ее спине и затем привлекая к своей возбужденной плоти. – Мы только начали.

Она подняла взгляд, ее глаза сверкали как изумруды, и в их глубине плескался смех.

– Я чувствую, – сказала Энн и внезапным движением подалась к нему бедрами.

Он задохнулся от удовольствия, а когда ее руки скользнули вниз по его телу, прерывисто произнес:

– Продолжай в том же духе, и у тебя возникнут проблемы.

– Еще одно обещание? – с надеждой спросила она.

– Да, это обещание, – прорычал Мартин – И я собираюсь его выполнить! Поцелуй меня, Энн.

Она подставила губы с готовностью, которая тронула его до глубины души. Затем, явно соблазняя, стала пробовать на вкус кожу на его груди, дразнить языком соски и гладить бедро.

– Мне так нравится твое тело, – прошептала она, в то время как Мартин спрашивал себя, можно ли умереть от удовольствия.

Прежде чем полностью потерять контроль, Мартин приподнял Энн и посадил на себя. Она обхватила его ногами. Близость, думал он, проводя выбившейся прядью ярких волос по груди Энн и наблюдая за игрой выражений на ее лице. Она ничего не скрывает. И не может иначе.

Энн двигалась с неистовой сосредоточенностью, ее колени вжимались в его бока, груди легонько подпрыгивали. Он обхватил руками ее талию, наслаждаясь гладкостью кожи, и каждым своим нервом ощущая, как оживают примитивные, древние, как само время, инстинкты.

Мартин хотел, чтобы она была еще ближе, чтобы он мог видеть каждый нюанс изменений на ее лице. Притянув к себе, он перевернулся вместе с нею так, что Энн оказалась на спине, и накрыл ее своим телом. Я могу потерять себя в зеленой глубине ее глаз, подумал он. Потерять себя и обрести себя? Стать совершенно другим человеком?

– Обними меня, Энн, – попросил Мартин.

Он вошел в нее, всем своим существом чувствуя ее радостный ответ.

– Скажи, что хочешь меня, – потребовал он. – Скажи это, Энн!

Она сомкнула руки на его талии и поцеловала со всей страстностью, прикусив на мгновение его губу, а затем прошептала:

– Я хочу тебя так, что не могу этого передать. Я хочу… О, Мартин, сейчас. Пожалуйста, сейчас!

– Мартин не заставил себя ждать. Он задвигался, подчиняясь примитивному ритму своего тела, но ни на мгновение не выпуская из виду ее потрясенного лица и неустанно выкрикивая ее имя. Затем с восторгом почувствовал ее оргазм, вторивший его собственному. Расплавленный, опустошенный, слившийся с ней в неразрывное целое, Мартин спрашивал, сможет ли когда-нибудь снова почувствовать себя чем-то отдельным от нее.

Он уткнулся лбом в плечо Энн. С горлом, перехваченным спазмом, и с сердцем, словно пытающимся выпрыгнуть из груди, Мартин приник к ней так, будто искал спасения.

– Мартин, с тобой все в порядке?

Как он мог ответить сейчас, когда в результате непредусмотренного акта любви оказался в каком-то совершенно неизведанном месте?

– Сложный вопрос, – пробормотал он. – Ты мастер задавать такие.

– «Да» или «нет» было бы достаточно, – прошептала она.

Что-то в ее тоне насторожило Мартина, и он поднял голову.

– Теперь моя очередь. Ты в порядке?

– Я чувствую… – Энн помедлила, затем поспешно добавила: – Я чувствую себя, как девственница… так, словно никогда прежде не занималась любовью… Да нет, я просто не нахожу слов, Мартин.

Она отвела рукой прядь волос с его мокрого лба, и с внезапно сжавшимся сердцем Мартин заметил, что пальцы Энн дрожат. Он взял ее руку в свою, поднес к губам и поцеловал.

– Тогда обойдемся без слов.

Мартин привлек ее голову к своему плечу и закрыл глаза. Хаос, воцарившийся в его мыслях и чувствах, медленно отступал перед доводами рассудка, он снова начинал чувствовать себя отдельной личностью. Мужчиной, который определенно не желал подбирать слова. Молчание вполне устраивало его. Он не хотел в пылу момента произнести то, за что потом придется отвечать. Женщины воспринимают всерьез все, что им говорят. А ему ни к чему связывать себя обязательствами. С него хватит. Он выбирает свободу. Независимость. Он жил этим с момента развода и не собирается ничего менять только потому, что в его жизнь ворвалась женщина с волосами, как огонь, и телом, которое будоражит все его чувства.

Уткнувшись лицом ей в шею, Мартин сказал:

– Ты удивительная женщина, Энн Дэвис.

После короткой паузы она дерзко ответила:

– Что ж, спасибо. Ты и сам парень хоть куда!

– Я собираюсь учредить общество спасения от ящериц в составе одного человека.

Как он и рассчитывал, Энн хохотнула.

– Давай, давай.

Мартин обнял ее и совершил новое открытие: он все еще хочет ее. И существует уйма способов заниматься любовью, которые они еще не испробовали. От одной мысли об этом у него захватило дух. Забыть о ней? Кого он дурачит? Возможно, эта ящерица оказала мне медвежью услугу, мрачно подумал Мартин. Если бы я был хоть каплю умнее, то продолжал бы придерживаться своего обещания.

– О чем ты думаешь? – прошептала Энн.

Ее лицо омрачила неуверенность. К черту осторожность, подумал Мартин. В данный момент ее счастье важнее, чем грызущие его сомнения. И почему он так боится обязательств? Это слово даже ни разу не возникало в его разговорах с Энн.

– Ты не можешь сказать, о чем я думаю? – спросил он. – Впрочем, к мыслительному процессу это не имеет никакого отношения. Как ты относишься к повторению?

Ответная улыбка Энн была полна озорства.

– Думаю, меня можно уговорить.

– Хорошо, – кивнул Мартин и собрался сделать это с присущим ему мастерством и воображением.

Он вовсе не рассчитывал, что Энн откликнется с такой готовностью, с таким обожанием, которые возбудят его до лихорадочной дрожи. Он ласкал каждый дюйм ее тела. Она принадлежит мне, мне и только мне! Это была последняя мысль Мартина, перед тем как Энн устремилась в бездну наслаждения, увлекая его за собой.

Потрясенный силой физических ощущений и обуреваемый смесью несовместимых чувств – нежности, стремления защитить и одновременно ужаса, Мартин прижал ее крепче к себе. Как часто мужчина и женщина могут отдаваться друг другу так самозабвенно? С таким восторгом предугадывать и исполнять все желания друг друга?

Нужно поскорее убираться отсюда!

Но голова Энн лежала на его груди, рыжие волосы рассыпались по ней в восхитительном беспорядке. Где-то у своего живота – Мартин чувствовал это – билось ее сердце. Ее дыхание обжигало кожу. Так что же ему делать? Сказать, что он уйдет прямо сейчас, поскольку до смерти напуган? Проклятье, он взрослый человек! Предполагается, что мужчина не должен пугаться женщины. Во всяком случае, нужно очень постараться, чтобы напугать его.

Мартин лежал не двигаясь, и со временем дыхание Энн стало глубоким и размеренным. Итак, выбор сделан: он останется. Пока.

Неужели он действительно хочет сказать ей завтра «прощай»? Если у него есть мозги, то именно так он и поступит. А вот Энн, как подозревал Мартин, очень привязчива.

Тупик.

Неужели он хочет заставить ее страдать? Конечно нет. Или уже слишком поздно? Так, может быть, лучше причинить ей боль сейчас, чем спустя какое-то время? Вот тебе расплата за нарушенное обещание, едко подумал Мартин. И внезапно вспомнил о предложении, которое так и не изложил ей. Теоретически оно касалось Тори. Но на самом деле было задумано ради него самого.

До боли отчетливо он вспомнил кое-что еще: то, как доверчиво, открыто и безоговорочно Энн подарила ему себя. Неужели он швырнет этот подарок ей обратно? Мартин нетерпеливо вздохнул. В мире бизнеса он был известен как человек, принимающий решения со скоростью пистолетного выстрела. Однако, когда дело касалось Энн, он колебался, испытывал сомнения, передумывал и снова сомневался.

Держи свое предложение при себе, Мартин Крейн. «Прощай» – это всего лишь слово из двух слогов.




Глава 7


Энн разбудило тихое воркование голубей на деревьях, росших за окнами ее комнаты. Она машинально протянула руку в поисках Мартина, но нащупала лишь скомканные простыни и подушку. Энн распахнула глаза. Я одна, смущенно подумала она. Одинокая и обнаженная в собственной постели.

Ее кожа пропиталась запахом Мартина, по ее телу разливалась блаженная лень – значит, ей не приснилось, что они занимались любовью. Это было реальностью, восхитительной, захватывающей дух реальностью! Но где же Мартин?

Тори. Конечно, он не мог остаться в этой постели, боясь, что дочь проснется и застанет их вместе. Но почему не разбудил ее, прежде чем уйти? Почему не обнял покрепче и не поцеловал, прежде чем оставить одну?

Ночная рубашка все еще лежала на полу, и тысячи воспоминаний нахлынули на Энн. Ей пришлось проделать длинный путь на этот маленький тропический остров, чтобы узнать, каким потрясающим и прекрасным может быть акт любви. И именно Мартину суждено было стать ее наставником.

Внезапная мысль царапнула ее, как коготки ящерицы. А почему бы Мартину и не быть более чем искушенным в постели? У него большой опыт. У него были богатые и изысканные любовницы. Она, Энн, должно быть, показалась ему невероятно наивной и неискушенной.

Что там говорила Келли в один из своих редких приездов домой после свадьбы?

– Конечно, женщины буквально виснут у него на шее. Его трудно винить в том, что он берет то, что предлагают… В конце концов он всего лишь человек.

Тогда Энн сочла Келли слишком снисходительной. А теперь чувствовала, как лицо до корней волос залила краска стыда; Прошлой ночью она предложила себя Мартину. Он имел милосердие и твердость отказаться. Но позже, в ее постели, воспользовался тем, что она с такой легкостью сделала доступным. И в самом деле разве можно винить его в этом?

Прошлой ночью она стала одной из множества женщин, о которых раньше думала не иначе как с презрением. Она низко пала в собственных глазах, не говоря уж о глазах Мартина. Если бы она с такой страстью не ответила на его поцелуй, если бы не ринулась ему в объятия с легкостью волны, набегающей на песок, он бы ушел, сдержав свое обещание.

Эти мысли были ей невыносимы. Энн выпрыгнула из постели, засунула ночную рубашку под подушку и поспешила в ванную. Включив горячую воду на полную мощность и встав под душ, она принялась с ожесточением тереть себя мылом, словно стараясь уничтожить все воспоминания о прикосновениях Мартина.

Но как ей вытравить его из своей памяти? Из своего сердца? Как забыть его хрипловатый, прерывистый голос, его смех, и страсть, и удовольствие, которое он доставил ей в постели?

Она забудет его. Со временем. Она должна.

Быстро надев светлую хлопковую юбку и блузку в деревенском стиле, Энн открыла дверь и вышла в залитый солнцем холл. Растянув одеревеневшие губы в улыбке, она вошла в столовую.

– Доброе утро, Мартин… Где Тори? – прощебетала она. – О, хорошо, опять папайя. А это, кажется свежие круассаны?

Стоя спиной к нему, она налила себе чашку кофе.

– Тори на пляже с Мелани и ее мужем, – ответил Мартин. – Как ты спала?

Он говорил так спокойно! Так спокойно и отстраненно, словно ближе чем на десять футов и не подходил к ее постели. Энн обернулась с застывшим лицом.

– Когда ты ушел из моей комнаты?

– Около пяти. Я не знал, когда проснется Тори.

– Нам не следовало…

– Мы сделали это, Энн, – перебил он с угрожающей мягкостью. – Вопрос в том, что нам делать сейчас?

– Ты отвезешь меня домой. И мы распрощаемся.

– Просто так?

– А как бы ты хотел?

Мгновение он колебался, а затем отрывисто сказал:

– Я говорил, что у меня есть для тебя предложение.

– Ты осуществил его прошлой ночью, – цинично ответила она.

– Не нужно так, Энн. Не принижай того, что случилось между нами.

Она отложила вилку.

– А что случилось, Мартин?

– Мы занимались любовью. Дважды. – Его подбородок отяжелел. – Для меня это был незабываемый опыт.

– Так же, как и другие твои опыты.

Его глаза сверкнули, словно лезвие ножа в луче солнца. Энн инстинктивно отшатнулась.

– Ты решительно настроена думать обо мне самое худшее.

– Как и о себе, – с горечью проговорила она.

– Хочешь сказать, что сожалеешь о случившемся?

– Конечно!

– Я тебе не верю! Я был с тобой. Я держал тебя в объятиях, и целовал, и слышал, как ты выкрикиваешь мое имя… Ты была в высшей степени самой собой. Как ты можешь об этом сожалеть?

– Это было приключение на одну ночь! – воскликнула она. – Я никогда не делала этого прежде и не буду делать впредь!

Мартин повел плечами. Энн не открыла ему того, чего бы он не знал: она – человек принципа. Итак, время решать. Если он будет держать рот на замке, случившееся так и останется приключением на одну ночь, и он больше не увидит ее. Никогда. А еще можно затеять игру. Нешуточную игру, потому что в нее будет вовлечена Тори. Мартин попытался разобраться в своих мыслях. Тори нуждается в Энн. Эти три коротких слова вдруг всплыли в его сознании, и он понял, что это правда. Не давая себе времени на дальнейшие размышления, Мартин невыразительным голосом произнес:

– Может быть, ты выслушаешь меня? Я имею в виду, мое предложение. – Он глубоко вдохнул. – Я хочу, чтобы ты пожила с нами, в качестве гувернантки Тори. Ты будешь по утрам провожать ее в школу, заниматься ею, когда она возвращается домой, заботиться о ней в мое отсутствие или во время болезни. Уик-энды будут свободными, когда я дома. Но, разумеется, я жду, что ты оставишь работу в полиции. – Мартин назвал сумму, которую будет платить ей, и Энн захлопала глазами. Она сказала первое, что пришло в голову:

– Ты всегда пытаешься купить людей?

– Я хочу нанять тебя, а не купить.

– А где я буду спать?

– Ты вольна выбирать сама, – ответил он осторожно.

Разозленная до такой степени, что перестала заботиться о словах, Энн выпалила:

– Значит, за сумму, которая, как ты должен понимать, для меня целое состояние, а для тебя мелочь, ты хочешь получить любовницу и няню в одном лице? Я уверена, ты простишь меня, если я откажусь.

Мартин встал, засунув руки в карманы.

– Тебе просто доставляет удовольствие искажать все мои слова. Именно ты затеяла со мной игру перед ужином вчера вечером – или ради удобства ты поспешила об этом забыть? И если ты не испытывала истинного удовольствия в постели со мной, то тебе надо оставить работу в полиции ради карьеры актрисы – ты сколотишь состояние. Прислушайся хоть на мгновение к голосу рассудка! Если ты поселишься в моем доме, Тори быстро привыкнет к тебе. Ты не будешь больше уставать, не будешь ежедневно рисковать жизнью, как делаешь сейчас.

О, неужели? – с яростью подумала она. Что ты об этом знаешь, Мартин Крейн? Она могла бы сказать ему, что мечтает уйти с работы вот уже несколько недель. Но не сказала.

– Мой ответ – нет, – холодно бросила Энн.

– Я нанимаю тебя не как любовницу, как ты изволила изящно выразиться.

– Ты вообще не нанимаешь меня!

– Похоже, ты самая упрямая женщина на свете, – проскрежетал Мартин. – Тори было бы хорошо с тобой, Энн, я знаю это.

– Тори не испытывает ко мне даже симпатии.

– Дай ей время.

Энн возмущенно воскликнула:

– Я не собираюсь служить утешением твоей совести, в то время как ты шатаешься по шикарным курортам и великосветским вечеринкам, плюя на собственного ребенка!

– Еще одна порция информации, полученной от моей бывшей жены? Похоже, вы обе для собственного удобства забываете о том, что у меня есть работа, которая требует поездок. И случается, за это приходится чем-то платить.

Плечи Энн поникли. С честностью, рождаемой только отчаянием, она сказала:

– Мартин, я была дурой, согласившись приехать сюда. И еще большей дурой, когда надела это платье вчера вечером. Прости, что затеяла с тобой игру, я думала не головой. Лучшее, что мы можем сделать, – это пойти завтра каждый своей дорогой и забыть навсегда о том, что случилось прошлой ночью. Пожалуйста.

– Каждый своей дорогой… – невыразительно повторил он.

– Ну конечно. Что же еще? Мы даже не нравимся друг другу – и уж конечно не влюблены. Поэтому не будем рисковать покоем Тори, ее безопасностью ради того, что иначе чем похотью не назовешь. – Краем глаза Энн заметила движение со стороны пляжа и с видимым облегчением добавила: – Слава Богу, сюда идут Тори и Мелани.

Мартин стиснул ее плечи.

– Наш разговор еще не окончен – что бы ты ни говорила.

Взгляд Энн невольно обратился на его рот, и ее немедленно атаковали воспоминания о том, с какой страстью Мартин целовал ее прошлой ночью. Прекрати, лихорадочно одернула она себя. Только не сейчас!

– Некоторых людей ты контролировать не можешь, Мартин. Я – одна из них. – Она высвободилась из его рук. – Я иду собираться. Увидимся позже.

Мартин не сделал ничего, чтобы остановить ее. Энн поспешила по коридору к своей спальне и плотно закрыла за собой дверь. Затем сухими глазами обвела комнату, в которой обрела блаженство. Широкая кровать, пейзаж в голубых тонах над изголовьем. Коллекция нефритовых фигурок на полках у дальней стены. Красота и уют, которые она сознательно покидает, чтобы вернуться в реальную жизнь.

Двигаясь как автомат, она стала складывать одежду в два чемодана, отделив те вещи, которые купил для нее Мартин. Ее мозг с запозданием, но все же начал работать. Зачем Мартин предложил ей стать гувернанткой Тори? Как может он рисковать душевным покоем любимой дочери, которая ведь может и привязаться к наемной служащей?

Возможно, Келли была права хотя бы в том, что Мартин относится к людям как к фигурам на шахматной доске. Передвигаемым с целью достижения победы, грустно подумала Энн. Впрочем, его мотивы не имеют значения. Она сказала «нет» и была тверда в своем решении. Нет ничего более невозможного для нее, чем жить с Мартином, независимо от того, насколько велик его дом и насколько часты отлучки. Ей просто не вынести этого…

Десять часов спустя лимузин остановился у дверей подъезда Энн. С серого неба сыпался снег с дождем. Улицы обрамляли грязные сугробы, а тротуары были покрыты наледью. Энн натянуто произнесла:

– Тори, я была очень рада провести с тобой время. Надеюсь, тебе будет не очень трудно снова вернуться в школу. Мартин, я…

– Я провожу тебя до дверей.

– Совершенно ни к чему…

Взгляд, который он бросил на нее, остановил бы летящую стрелу. Энн вышла к? «ашины и, когда он подошел, чтобы взять ее чемоданы, резко сказала:

– Я хочу остаться одна.

– Ты намерена и дальше спорить по любому поводу? Ты возьмешь одежду, которую я для тебя купил, и покончим на этом.

Пронизывающий холод пробирал до костей. Дрожа, Энн произнесла:

– Покончим на этом, ты прав. – Она молилась о том, чтобы он не заметил, какая боль прозвучала в ее голосе.

Энн зашагала сквозь летящий снег к двери подъезда и, подойдя, распахнула ее перед ним. – Я смогу донести чемоданы, Мартин.

Он поставил их на пол. Его глаза были непроницаемо серыми. Такими же, как это небо, подумала Энн и неловко проговорила:

– Твоя вилла, океан, водопад – все было замечательно… Спасибо тебе.

С трудом выдавливая из себя слова, Мартин попросил:

– Когда вернешься на работу… ради Бога, старайся не очень рисковать!

– Благодаря риску я спасла Тори.

На его щеке дернулся мускул.

– Если передумаешь по поводу работы, которую я тебе предложил, дай мне знать. До свидания, Энн.

– До свидания, – прошептала она.

Энн смотрела ему вслед, пока он не исчез в лимузине. Он ушел – не поцеловал ее и даже не заикнулся о новой встрече. Он понял намек. Наконец-то.

На лифте Энн поднялась на свой этаж. Квартира показалась ей убогой и неуютной. Она включила отопление и начала распаковывать вещи – сначала свой чемодан, затем тот, который вручил ей Мартин. Но когда добралась до травянисто-зеленого платья, ее руки замерли. На несколько упоительных часов она превратилась в одну из тех женщин, которые носят такие яркие и вызывающе скроенные платья. Эта незнакомка родилась в объятиях Мартина. Но теперь ей вновь придется стать самой собой. Синие джинсы, рубашка… или форма.

Если бы Мартин не купил это платье, она не полетела бы на Элыотеру. И теперь не стояла бы, парализованная болью, сравнимой только с той, которую испытала, потеряв родителей, лишившись всего привычного, любимого и знакомого. Если бы не поехала с Мартином, Энн по-прежнему знала бы, кто она такая.




Март сменился апрелем, но зима никак не хотела уходить из города, засыпая крокусы и ранние нарциссы снегом и поливая их ледяным дождем. Однако весеннее обострение пришло в свой черед: увеличилось число немотивированных преступлений, поток ложных вызовов держал полицейских в постоянном нервном напряжении. Впрочем, Энн оно не покидало и без этого.

Первую неделю по возвращении домой она почти не спала, а когда удавалось заснуть, ее преследовали сны о Мартине. Эротические сны, которые заставляли просыпаться с ноющим от неудовлетворенного желания телом. Кошмарные сны, в которых Мартин оказывался в руках бандитов, а она не могла его спасти. В таких случаях Энн просыпалась в поту, с бешено колотящимся сердцем.

Как мог он за столь короткое время так сильно привязать ее к себе? Или, более прагматично, как она будет проводить долгие дни без него в своей квартире? Единственный выход, по-видимому, изматывать себя работой до бесчувствия, чтобы, вернувшись домой, падать в изнеможении и засыпать. Что Энн и делала.

Вторая неделя была сплошным кошмаром. Им пришлось расследовать три убийства. Наркоман при задержании сломал Брюсу руку. На Кейта с ножом набросился сумасшедший, и теперь он лежал в реанимации.

Последнее дежурство Энн пришлось на четверг. Она закончила работу в шесть, переоделась и, вместо того чтобы идти домой, направилась в ближайший бар. Она нуждалась в тепле и шуме людских голосов. В бокале красного вина, куске горячего мясного пирога и картофеле фри. Ужасно, с точки зрения содержания холестерина. Однако простые удовольствия и уют были ей сейчас намного нужнее.

Энн собиралась оставить работу. Это решение окончательно созрело в последнюю неделю. Поэтому нужно было обдумать, как получше это сделать, а также где взять деньги, чтобы оплатить учебу на курсах медсестер. В том, что поступление туда будет ее следующим шагом, Энн почти не сомневалась.

Она нашла уединенный столик в углу, сделала заказ и, достав из сумки блокнот и ручку, начала подсчитывать свои финансы, недовольно хмурясь. Если бы только она не выбросила столько денег на поездку в Лондон и в Шотландию прошлым летом! Это проделало огромную дыру в ее бюджете. Те деньги сейчас очень пригодились бы.

– Можно к тебе присоединиться?

Этот голос она узнала бы в любой ситуации по тому, как сразу же подпрыгнуло ее сердце в порыве радости, смешанной с паникой. Энн подняла взгляд.

– Здравствуй, Мартин.

Он был невероятно красив в темных брюках, короткой кожаной куртке и синем свитере, с волосами, растрепанными ветром. Мартин повесил куртку на спинку стула и сел. Энн усмехнулась про себя при виде официантки, возникшей словно из-под земли. Заказав пиво, рыбу и чипсы, он наклонился вперед, внимательно глядя ей в лицо.

– Ужасно выглядишь, – кратко констатировал он.

– Откуда ты узнал, что я буду здесь?

– Шел за тобой от полицейского участка.

– Вот как? – удивилась она. – И зачем ты это делал?

– Решил, что пришло время предпринять новую попытку купить тебя, – с натянутой усмешкой ответил Мартин.

Энн сделала большой глоток вина.

– Я не подешевела.

– А вот баланс у тебя явно не сходится.

– Ты прирожденный манипулятор.

– Я просто работаю с фактами.

– Ты работаешь со слабостями других людей.

Мартин приподнял брови.

– Значит, ты признаешь, что они у тебя есть?

О да, подумала Энн, у меня есть слабости, и одна из них сидит как раз напротив меня. И будь все проклято, если впервые за две недели я не чувствую себя живой.

Официантка поставила перед Мартином пиво. Он поднял свой бокал.

– Салют.

– Так ты снова предлагаешь мне стать гувернанткой Тори? – ровным голосом спросила Энн.

– За двойную плату, – подхватил Мартин.

Энн вертела в руках бокал, любуясь тем, как свет преломляется в огненно-красном вине. Как мудро со стороны Мартина было дождаться момента, когда ее сопротивление сойдет на нет, а жуткие события, произошедшие в последние дежурства, переполнят чашу терпения. Ее ресурсы истощены, ее усталость достигла предела.

Она должна оставить работу, прежде чем сломается. Или – что еще хуже – забудет о человечности и превратится в бесчувственный автомат.

Взгляд Энн упал на блокнот, со страницы которого насмешливо смотрели две несопоставимые колонки цифр. Если она будет работать у Мартина, то за четыре месяца скопит достаточно, чтобы оплатить курсы. И сможет подать заявление об уходе – придется только отработать две обязательные недели. Она уже окончательно доказала, что способна постоять за себя в мире, где главенствуют мужчины; необходимо кончать с работой, которая испытывает ее на прочность. Чувствуя, как сердце колотится о ребра, Энн медленно произнесла:

– Я смогу принять твое предложение, но не больше чем на четыре месяца.

Если бы она смотрела на Мартина, то заметила бы, как в его глазах вспыхнул триумф. Он подался вперед.

– Почему только четыре?

– Потому что этого времени достаточно, чтобы скопить денег на курсы медсестер, которые я хочу окончить.

– Похожее, ты давно уже все обдумала.

– Я вот уже полгода собираюсь уйти из полиции.

– Ты никогда мне об этом не говорила.

– Да, Мартин, я не говорила тебе об этом.

– О чем еще ты мне не говорила, Энн?

– Догадывайся сам, – сказала она и улыбнулась подошедшей официантке.

Мясной пирог пах восхитительно, впервые за последние дни Энн почувствовала, что у нее пробудился аппетит. Она сможет уйти с работы, начисть все с чистого листа. Энн лучезарно улыбнулась Мартину и поднесла вилку корту ко рту.

Он задумчиво произнес:

– Вряд ли я смогу когда-нибудь тебя понять.

– Ты нанимаешь меня в качестве компаньонки для Тори, а не для себя. Так что тебе это ни к чему.

– Когда ты сможешь начать?

– Через пару недель.

– А как поступишь со своей квартирой?

– Поскольку плата, предложенная тобой, это позволяет, оставлю ее за собой. Через четыре месяца она мне понадобится.

– А что, если Тори за это время привяжется к тебе?

Улыбка Энн поблекла.

– Ты должен был подумать об этом прежде, чем предлагать мне работу. – Она помедлила. – Давай будем откровенны, Мартин. Мы используем друг друга – тебе не придется беспокоиться о Тори во время своих отлучек, а я накоплю несколько тысяч долларов. Иными словами, это взаимовыгодное соглашение. И я непременно сразу же скажу Тори, что оно временное.

– Ты сгладила все углы, кроме одного.

Энн сразу же поняла, что он имеет в виду.

Покраснев, она заявила:

– Повторения того, что произошло на Эльютере, не будет. Ты должен согласиться с этим прежде, чем я переступлю порог твоего дома.

– Ты тоже должна с этим согласиться, Энн. В конце концов, именно ты была инициатором.

– Я жалею о том, что вообще увидела то зеленое платье!

– Ешь свой картофель, – сказал Мартин, – Ты очень похудела.

– В то время как ты просто пышешь здоровьем.

– Я был уверен, что снова увижу тебя. Только не знал когда, – мягко произнес он. – Ты тосковала по мне, Энн?

– Иди ты к черту!

Мартин рассмеялся.

– Твои волосы по-прежнему рыжие, и твой темперамент не пострадал. Какие сны тебе снились?

Энн поперхнулась куском и, быстро сделав глоток вина, сказала:

– Кошмары. С тобой в главной роли.

Он внезапно посерьезнел.

– Тори сегодня ночью опять снились плохие сны. Это еще одна причина, по которой я разыскал тебя.

– Не думаю, что я в состоянии помочь ей.

– Уверен, ты сможешь, – решительно заявил Мартин и столь же решительно сменил тему. – Ты часто бываешь здесь? – Она кивнула. – Одна?

– Не всегда.

– А как поживает Брюс? – спросил Мартин, внимательно глядя ей в лицо.

Энн поежилась.

– Ему сломали руку в понедельник… и вполне могли бы убить.

С внезапной горячностью Мартин воскликнул:

– Очень тебя прошу, будь, пожалуйста, поосторожнее в оставшиеся две недели!

Она озадаченно посмотрела на него.

– Ты кажешься взволнованным.

– Меня эта действительно очень волнует, – ответил Мартин, с силой выдавливая на рыбу сок из лимона.

– А не влюблен ли ты в меня, Мартин?

– Позволь кое-что сказать тебе. Я влюбился в Келли, когда мне исполнилось двадцать три года, – ты была там и видела, на кого я стал похож. Я был готов целовать землю, по которой она она ступала. Но наш брак не удался. И он привил мне иммунитет против влюбленности. Одного раза с меня достаточно.

– Ты все еще любишь ее?

– С какой стати?

Это не ответ, подумала Энн. И разве можно его винить, если он действительно продолжает любить Келли?

– Вернемся к опасностям твоей работы, – твердо сказал Мартин. – Не нужно быть влюбленным, чтобы ненавидеть саму мысль о тебе в виде бездыханного трупа.

В полной сумятице чувств – ведь Мартин только что почти признался, что по-прежнему любит бывшую жену, – Энн заявила:

– Я всегда очень осторожна. Я не хочу закончить жизнь строкой в ежегодном статистическом отчете.

– Когда твое последнее дежурство?

Она достала из сумки ежедневник и пролистала страницы.

– Ровно через две недели. Я освобожусь в восемь.

– Я заеду за тобой в пятницу утром. Ты успеешь устроиться до возвращения Тори из школы на уик-энд.

Ровно через две недели.

– Знаешь что? – слабым голосом проговорила Энн. – Я определенно выжила из ума, если согласилась на это. Мы с тобой взрослые люди и можем о себе позаботиться. Но Тори… Я не хочу причинять Тори боль. – Энн подалась вперед, добавив страстно и искренне: – Мартин, найди кого-нибудь другого, чтобы приглядывать за Тори! Кого-то, кто останется и даст ей ощущение, надежности, в котором она так нуждается. Не меня!

Со сталью в голосе Мартин ответил:

– Слишком поздно идти на попятный – ты уже согласилась.

Картофель остыл и пах жиром. Энн замутило, и она отодвинула тарелку. Итак, она позволила восторжествовать железной мужской воле, словно собственной вовсе не имела. Завиляла хвостиком перед господином. Шах и мат, одним словом.




Глава 8


– Закончили ваш обед, мэм? – спросила официантка, подошедшая к их столику.

– Да, спасибо. – Энн запнулась. – Десерта не нужно. Только кофе.

– Мне то же самое, – сказал Мартин. Когда молодая женщина ушла, он хрипло добавил: – У тебя такой вид, словно только что умер твой лучший друг.

– Я боюсь, – прошептала она. – А меня не испугаешь пустяком.

Мартин стиснул нож. Затем отложил его в сторону и, накрыв руку Энн своей, с нажимом произнес:

– Все будет в порядке. Вот увидишь.

Его ладонь была теплой, а пальцы тонкими и сильными. Когда тепло по руке добралось до ее груди, вспыхнуло желание, которое, словно хищник, все время таилось в засаде и оживилось, стоило Мартину появиться поблизости.

– Я не могу жить в твоем доме! – выкрикнула она. – Просто не могу… Мы сошли с ума, если даже обсуждаем это!

– Сливки и сахар, мэм?

Чашка с грохотом была водружена перед ней, при этом кофе пролился на блюдце.

– Да, – сказала Энн. – Пожалуйста.

Официантка подала Мартину счет.

– Желаю приятно провести вечер, – сказала она.

Подождав, пока она отойдет подальше, Мартин холодно произнес:

– Ты ненавидишь землю, по которой я хожу, верно?

Верно ли? Разве все так просто?

– Мое отношение к тебе не имеет никакого значения, – с неменьшей холодностью ответила Энн. – На предстоящие четыре месяца моя единственная забота – Тори. Тори, а не ты. – Она добавила с открытым вызовом: – В эти четыре месяца она будет видеться с матерью!

– Келли может видеться с ней, когда пожелает.

– Это не ответ.

– Единственный, который я могу тебе дать.

У кофе был вкус помоев, и Энн вдруг почувствовала себя ужасно усталой. Она открыла бумажник, достала купюру и бросила на стол.

– Увидимся через две недели.

– В пятницу, в половине девятого утра. В десять у меня деловая встреча.

От спертого воздуха бара у нее вдруг закружилась голова. Энн поспешила встать и надеть куртку.

– Можно, конечно, эмигрировать в Монголию, – сообщила она. – Как думаешь, якам понравится мое зеленое платье?

– Всем, в ком течет хоть капля красной крови, понравится твое платье, – заверил ее Мартин.

Энн вышла на холодный вечерний воздух.

Возможно, она и устала, но идти домой была еще не готова. Она вдруг решила навестить Нину и рассказать ей о своей новой работе. Ужасно не хотелось возвращаться к грязной посуде в раковине. Или сидеть в кресле в окружении гор неглаженного белья и думать о Мартине. Натянув перчатки, Энн решительно зашагала по тротуару.

Тетя была дома и привычно подставила холодную щеку. Гостье предложили стаканчик шерри. После того как поговорили о погоде, Энн с преувеличенной беспечностью сказала:

– Да, кстати, тетя, через две недели я ухожу с работы. И в качестве временной меры побуду гувернанткой у вашей внучки, Тори. Думаю, вас это должно порадовать.

– Хочешь сказать, что этот человек нанял тебя?

– Отец Тори? Да.

– Энн, не делай глупостей – ты должна держаться подальше от него! Он сломает твою жизнь так же, как жизнь Келли.

– Я не собираюсь выходить за него замуж, тетя.

– Он больше не женится на своих женщинах, – с горечью проговорила Нина. – Просто отбрасывает, когда они становятся ненужными.

С напускным спокойствием Энн ответила:

– Значит, я буду ограждать Тори от плохого влияния.

– Ты не слушаешь меня! Позволь показать тебе кое-что, – сказала Нина, на морщинистых щеках которой выступили красные пятна. Она порылась в журналах, лежащих на столике вишневого дерева, извлекла папку и протянула ее Энн. – Это изменит твое мнение.

С нервной дрожью Энн открыла папку. Тетя вырезала фотографии из светских журналов и наклеила их на сшитые вместе листы бумаги.

На каждом снимке был Мартин. Мартин с женщиной, всегда красивой, в одежде от известного дизайнера, элегантной и аристократичной. И женщины почти всегда были разными, с упавшим сердцем отметила Энн. Она быстро пролистала страницы. Под фотографиями не были указаны ни даты, ни источник. Но какое это имеет значение? Суть была ясна: Мартин менял женщин как перчатки. Что еще ей нужно знать?

На последнем фото он был запечатлен со жгучей брюнеткой в платье от Шанель на открытии сезона в Венской опере. Мартин улыбался, смокинг только подчеркивал его мужественность. Так вот что такое ревность, с тоской подумала Энн. Нож, поворачиваемый в груди.

Нина резко проговорила:

– Ты влюблена в него.

Энн вскинула голову.

– Нет!

– На таких, как ты, он даже не смотрит. Ты не красавица, как Келли, и у тебя нет денег. Тебе нечего предложить.

Это было послание из ее детства, однако оно не утратило своей способности причинять боль. Тем не менее – и об этом Нина не должна узнать никогда – Мартин смотрел на нее. Однажды ночью на тропическом острове он занимался с ней любовью так, словно она единственная женщина на земле.

Она не единственная. И как это мучительно! Собрав все силы, Энн закрыла папку и положила ее на столик.

– Судя по вашим словам, я окажусь в полной безопасности. И я надеюсь, что Тори будет хорошо со мной. – Гордясь своей выдержкой, она добавила с некоторым озорством: – А разве вас не радует, что я перестану носить эту ужасную форму?

Нина недовольно поморщилась.

– Ты все превращаешь в шутку. Когда я буду говорить с дочерью, обязательно расскажу ей о том, как глупо ты себя ведешь.

– Как поживает Келли?

– Она очень несчастна. Ей кажется, что у ее мужа роман… Я хочу, чтобы она вернулась домой, но Келли твердит, что ее место рядом с ним. – Нина вздохнула. – Она очень преданная девочка.

С Энн было достаточно.

– Я должна идти, тетя. Я сообщу вам, как поладила с Тори. Может быть, когда-нибудь даже приведу ее в гости.

– Он не позволит тебе! – зло бросила Нина. – Он никогда не простит мне того, что я – мать Келли. Он чудовище, Энн! Это видно по всем его поступкам.

Чудовище? Мужчина, который занимался с ней любовью с такой нежностью и самоотдачей? Все ее существо восставало против такой оценки. Она быстро поцеловала тетю и вышла из заставленной мебелью гостиной. Сердце болело, перед глазами стояли образы Мартина и его элегантных спутниц. Приводит ли он таких женщин в свой большой каменный дом? Сможет ли она вынести это?

Но по мере того как Энн шла по улице, размахивая руками, чтобы согреться, все сильнее звучал у нее в голове голос здравого смысла. Тетя никогда не отличалась добротой и была просто одержима слепой любовью к Келли. Собрать такой альбом, назвать Мартина чудовищем! – все это поступки отнюдь не рассудительной женщины. Так в чем же заключается правда о браке Мартина и Келли? Узнает ли она это когда-нибудь?




Через две недели, вечером в четверг, Энн начала собираться для переезда к Мартину. Сегодня был последний день ее работы в полиции. В прошлую субботу коллеги устроили для нее прощальный обед, и она была тронута, осознав, каким уважением пользовалась в сугубо мужском мирке.

За все это время Мартин ни разу не появился и не позвонил. Утром он заедет за ней и отвезет в свой дом на четыре месяца. Четыре месяца. Они казались ей вечностью. Но Энн уже успешно прошла собеседование в Гарвардской медицинской школе, и теперь будущее приобрело более отчетливые очертания.

Дождь за окном лил как из ведра. Может быть, случится наводнение, и Мартин не сможет приехать? Вот было бы здорово! Энн уложила в чемодан две юбки и, подумав, добавила джинсы и домашние бриджи. Порывшись в шкафчике в ванной, достала шампунь и заглянула в коробку на полке – прокладки, они ей понадобятся. Когда она укладывала их в угол чемодана, ее руки вдруг замерли. Энн похолодела и лихорадочно принялась подсчитывать. Как давно в последний раз она доставала эту коробку? Кажется, полтора месяца назад. Она снова посчитала. Нет. О Господи, нет! Она не могла забеременеть. Только не это!

В ту ночь, когда по ее лицу пробежала ящерица, Мартин прибежал к ней в одних трусах. И он, разумеется, не собирался ее соблазнять. Поэтому они никак не предохранялись. Со стоном отчаяния Энн закрыла лицо ладонями. Неужели это правда? Может быть, всему виной стрессы последних недель? Ведь она так стремилась забыть о Мартине и о своем отчаянном желании снова быть с ним!

Как она посмотрит ему в глаза? Нет, она не беременна. Конечно нет. Просто один раз в жизни ее цикл нарушился. И причины для этого более чем весомые. То, что произошло у них с Мартином, превратило ее в совершенно иную женщину.

Но холод, охвативший сердце Энн, постепенно распространился по всему телу и достиг кончиков пальцев. Она получила удовольствие. И теперь расплачивается за это.

Если она действительно беременна, то не сможет пробыть у Мартина четыре месяца – он догадается. Как можно было быть такой беспечной?! Может, она влюбилась в него? Второй раз, уже став взрослой? О нет, мрачно усмехнулась Энн. Как можно влюбиться в человека, которого не уважаешь? Мне ведь уже двадцать восемь, а не тринадцать!

Машинально она затолкала в чемодан несколько пар носков и нижнее белье. Ну нет, теперь, когда она осознала проблему, все должно уладиться! Наверняка прокладки понадобятся уже завтра. Успокоенная этим Энн упаковала несколько платьев. Затем сняла с книжной полки фотографию родителей, стерла пыль с золотой рамки. Тонкое, интеллигентное лицо матери, заразительная улыбка отца…

Энн прикусила губу. В глубине души она все еще тосковала по ним. Злой рок отнял их у нее так неожиданно, так болезненно той ужасной февральской ночью…

Она крепче стиснула рамку. Если она беременна, значит, носит в себе их внука. Протягивает ниточку от своих родителей в будущее. Внезапно ее охватило теплое и радостное чувство – столь же чудесное, сколь и хрупкое. Она должна беречь себя. Ради своего неродившегося ребенка.

Но затем мысли Энн приняли иное направление. Этот предполагаемый ребенок будет и ребенком Мартина Крейна. Таким же, как Тори. Он захочет, чтобы этот ребенок был с ним. Разве нет? Он не позволил Келли оставить Тори у себя. Возможно, он и Энн не разрешит воспитать ее дитя? Еще одна пешка на его шахматной доске. Она не отдаст ему ребенка. Ни за что!

Энн вдруг почувствовала, что из прикушенной губы идет кровь. О чем она думает?! Она даже не уверена в том, что беременна, а уже тревожится до дурноты о том, как может поступить Мартин! Энн быстро закончила сборы, затем провела три часа, истребляя пыль в квартире мокрой тряпкой и пылесосом до тех пор, пока вокруг все не заблестело, а она не почувствовала себя достаточно усталой, чтобы уснуть.

Спала Энн крепко. Но когда проснулась утром от звонка будильника, очень быстро поняла, что у нее задержка уже на семнадцать дней. Чуда не случилось.

Она надела джинсовую юбку и бордовую шелковую блузку, которые купила на распродаже. Стянув волосы на затылке кожаным ремешком, тщательно нанесла на лицо косметику, использовав больше румян, чем обычно, и светлую помаду. Под конец натянула высокие ботинки и зеленое шерстяное пальто, также купленные на распродаже. Сделав пируэт перед зеркалом, Энн решила, что выглядит просто великолепно – деловой, беззаботной, сдержанной. Чего она не заметила, так это неуверенности в зеленых глазах и напряженной линии подбородка.

Но когда пять минут спустя Энн открыла дверь Мартину, тот, взглянув на ее лицо, заявил:

– Ты выглядишь так, словно собралась на собственные похороны.

Серо-голубые глаза, казалось, видели ее насквозь, снимая все наносное и отмечая только смущение и страх. Энн ответила в тон ему:

– Ты тоже не в лучшей форме.

– Вот как? Это потому что я не был уверен, застану ли тебя здесь. Ты что-то говорила о Монголии.

– Неужели победа так важна для тебя?

– Неужели ты никогда не перестанешь видеть во мне только самое худшее?

– На Эльютере я пришла к выводу, что ты хороший отец, – выпалила Энн и невольно побледнела. Что, если она вторично сделает его отцом? Что тогда?

– Энн, да в чем дело?

Мартин схватил ее за плечи, и его лицо оказалось в нескольких дюймах. Ей тут же хотелось поцеловать его, она почти физически ощущала прикосновение его губ к своим. Отпрянув, Энн сдавленным голосом произнесла:

– Я связала себя на последующие четыре месяца, согласившись переехать в твой дом, – вот в чем дело.

Сорвавшееся с его губ ругательство заставило ее поморщиться.

– Пойдем, – грубо проговорил Мартин. – Все улицы запружены транспортом, а я не хочу опоздать на встречу. Это все, что ты с собой берешь?

Он взял два чемодана, а Энн накинула на плечо ремешок сумки. С чувством обреченности она закрыла дверь своей квартиры и догнала Мартина у лифта. Мартин приехал на сверкающем синем джипе с кожаными сиденьями. Он поставил чемоданы в багажник, и Энн забралась в машину. Они в молчании отъехали от тротуара. Энн смотрела в окно, мучительно и бесполезно пытаясь найти тему для разговора. Так, молча, они и доехали до дома Мартина, при виде которого у Энн, как и раньше, захватило дух от элегантности пропорций и общего впечатления обжитости и необыкновенного уюта.

Открыв дубовую парадную дверь, Мартин сказал:

– В гостевом крыле без меня затеяли ремонт, который, впрочем, давно планировался. Он продлится еще две-три недели. Тебе пока придется потерпеть наше близкое соседство, а потом ты сможешь переехать в свои комнаты.

Спальня Энн с отдельной ванной оказалась на удивление просторной и красивой. Она также находилась рядом с комнатой Тори, по другую сторону от которой спал Мартин. Слишком близко, подумала Энн и услышала, как он сказал:

– Вся прислуга знает, что ты здесь, и всегда готова прийти на помощь. Тори возвращается домой к ланчу, а затем, окончательно, в три. Меня не будет весь день и большую часть вечера.

Итак, сегодня, по крайней мере, ей не придется терпеть общество Мартина. Он проскрежетал:

– Это обязательно – показывать, какое облегчение ты испытываешь?

– Не знаю, почему ты так злишься! – воскликнула Энн. – Ты получил то, к чему стремился: я здесь и буду приглядывать за Тори, так что можешь отсутствовать хоть целую ночь, если хочешь.

– Я скажу тебе, чего хочу, – протянул Мартин и крепко поцеловал ее в губы.

От короткого поцелуя, а также испытываемой ею смеси злости и желания, кровь в жилах Энн заструилась с огромной скоростью. Подталкиваемая ненасытным голодом, она подалась к нему, краем сознания понимая, что будет снова и снова делать это – падать к нему в объятия… и в постель, совершенно не задумываясь о последствиях.

– Никогда не говори мне, что ты не хочешь меня, Энн.

Его голос звучал жестко, без всяких эмоций, и Энн поняла, что было не так.

– Но ты больше не хочешь меня, – чужим голосом произнесла она. – Ты с презрением относишься к тому, что легко достается, – ты как-то сам сказал мне об этом.

– Я также сказал, что не собираюсь приводить тебя в дом в качестве любовницы. И я действительно имел это в виду.

– Тогда зачем я здесь? – воскликнула Энн.

– Из-за денег. Разве не так ты мне говорила?

Он был прав.

Энн пробормотала:

– Ты опоздаешь на свою встречу.

– Энн, я… – Он запнулся. – Ты прекрасно справишься. Тори, возможно, потребуется время, чтобы привыкнуть к тебе, но я знаю, что рано или поздно это случится. Пожалуйста, чувствуй себя здесь, как дома.

Он повернулся на каблуках и ушел. С дрожащими коленями Энн тяжело опустилась на постель. Если Мартин не хочет ее, то почему поцеловал? Просто чтобы утвердить свое господствующее положение? А если хочет, то почему подчеркивает, что привел ее в дом не как любовницу? Все это не имело никакого смысла.

Через некоторое время она встала и, начав распаковывать вещи, немного успокоилась. Ее ноги тонули в китайском ковре кремового цвета, покрывавшем пол от стены до стены. Мебель была сделана из полированной сосны, занавески и покрывало на постели, приглушенных зеленоватых и розовых тонов, гармонировали со свежесрезанными пионами в вазах. Ванная комната поражала роскошью, золотыми аксессуарами и ванной величиной в бассейн.

Спустившись вниз, Энн заново познакомилась с Дороти, а также со всем штатом прислуги. Ее приветствовали дружески, но без панибратства, и Энн сразу почувствовала себя спокойнее. Затем Тори вернулась домой на ланч. Оставив куртку и сапоги на задней веранде, девочка подошла к Энн и взглянула на нее из-под ресниц.

– Папа сказал, что вы проживете здесь четыре месяца.

– Верно. А потом поступлю на курсы медсестер, чтобы научиться помогать врачам лечить больных.

– Это здорово, – сказала Тори и добавила: – А я помогала моей подруге Уитни лечить ее собаку, когда та порезала лапу. Я тоже хочу собаку, но папа говорит, что я еще недостаточно большая.

– А какую собаку ты хочешь?

Разговор о собаках, кошках и лошадях они вели на протяжении всего ланча. И снова девочка поразила Энн сочетанием хороших манер и сдержанности. Она безусловно все время была настороже. Но почему?

После обеда обе гуляли в парке. Энн учила девочку кататься на велосипеде. По возвращении домой на щеках Тори играл румянец, а за ужином у нее прорезался недюжинный аппетит. Энн помогла ей принять ванну, а потом прочитала несколько сказок. Когда глаза у девочки стали слипаться, Энн ласково сказала:

– Спокойной ночи, Тори. Если понадоблюсь – я за соседней дверью.

– А когда вернется папа?

– Он сказал, что поздно вечером.

– Спокойной ночи, – пробормотала Тори, пристраивая щеку на живот Плаша.

Энн почему-то захотелось расплакаться. Усиленно моргая, она выключила свет и направилась в свою ванную. Риск того, что она привяжется к Тори, был очень велик. И она понятия не имела, как защититься от этого. Только одно знала твердо она, что остаток вечера проведет в своей комнате, не рискуя снова встретиться с Мартином.




Глава 9


На следующее утро, когда Энн спустилась к завтраку, Тори и Мартин уже сидели за столом в маленькой уютной столовой, примыкающей к кухне. Мартин пил кофе, Тори ковырялась в овсяной каше. На Мартине был безукоризненный деловой костюм с узорным шелковым галстуком.

Едва Энн вошла, он поднял взгляд и официальным тоном произнес:

– Доброе утро. Я как раз говорил Тори, что в Бразилии возникли кое-какие затруднения и я вылетаю туда прямо сейчас. Вернусь, наверное, к середине недели.

Стараясь скрыть облегчение, от которого закружилась голова, Энн приняла такой же холодный и сдержанный вид. В понедельник она сможет сходить к врачу, когда Тори будет в школе, а потом у нее будет пара дней, для того чтобы смириться с результатами анализов и приготовиться к встрече с Мартином.

– Надеюсь, ничего серьезного? – спросила она.

– Ничего, что нельзя было бы исправить, – небрежно ответил он. – Кстати, открылся новый детский кинотеатр. Тори спрашивала, не сможешь ли ты сходить с ней туда.

Энн с искренней теплотой улыбнулась девочке.

– Конечно, с удовольствием.

Мартин достал пачку купюр из бумажника.

– Это аванс за первую неделю работы, – сказал он, – и деньги на мелочи вроде походов в кинотеатр. Отчет мне не нужен.

Она – наемная служащая, он лишний раз подчеркнул это. Одна из многих, с болезненной дотошностью добавила про себя Энн и, взяв деньги, сунула их в карман.

– Спасибо, – ледяным тоном проговорила она.

– Я дам знать Дороти, когда вернусь. Я всегда звоню Тори перед сном во время поездок. Поэтому постарайся, чтобы она была в это время недалеко от телефона.

– Конечно.

Накладывая себе фруктового салата из блюда на боковом столике, Энн старалась взять себя в руки. Пусть ей не нравится, что Мартин отдает приказы, но она ведь сама согласилась на эту работу. И разве ей не продемонстрировано еще одно свидетельство того, что Мартин – хороший отец?

Энн разрезала пополам круассан и намазала его абрикосовым джемом, стараясь думать о светлых сторонах жизни. У нее нет утренних недомоганий и отменный аппетит – может, она все-таки не беременна?

Когда Мартин ушел, Энн постаралась не оставлять Тори ни минутки свободной и впервые была вознаграждена: барьер между ними стал немного ниже. После того как они посмотрели мультфильмы, Тори захотела обсудить их, что Энн всегда делала с удовольствием. Когда в половине восьмого позвонил Мартин, Энн слышала, как девочка несколько раз упомянула её имя.

Мартин не позвал ее к телефону. Чему, горячо убеждала себя Энн, я очень рада. Что она сказала бы? Что через тридцать шесть часов узнает, беременна ли от него или нет?

На самом деле это случилось через тридцать восемь часов. Результаты были положительными. Вернувшись от врача, Энн тяжело опустилась на постель в своей квартире. Она носит ребенка Мартина. Она станет матерью.

Среди самых противоречивых чувств звучал чистый голосок безусловной радости. Энн дала ей волю. Позже она подумает о неотвратимых последствиях незапланированной и необдуманной беременности. Но сейчас она счастлива. Прихватив пару забытых книг, она поехала в дом Мартина. Проблемы окружили ее словно колючей изгородью, но одно было ясно – Мартину она ничего не скажет. Не сейчас. А может быть, и никогда…

В среду вечером Энн рано отправилась спать. Через пару часов должен был вернуться Мартин, а она не была готова к встрече с ним. Радость, охватившая Энн в ее квартире в понедельник, ушла глубоко в подсознание, а на поверхность выплыли безотчетные, мучительные страхи. Мартин слишком проницателен. Вряд ли ей удастся долго обманывать его. Так что же ей делать?

Единственное, что могла она предпринять, – это сократить пребывание в доме Мартина до двух месяцев, экономить каждый цент, а затем переехать куда-нибудь в Олбани, где жизнь дешевле, и поступить на те же самые курсы медсестер. Заявление об отказе от квартиры она уже написала. Нуждаясь в чем-то привычном и уютном, она надела старенькую фланелевую ночную рубашку и сделала горячего шоколада, перед тем как лечь в постель. Около одиннадцати она забылась в беспокойном сне. Когда Энн вдруг обнаружила себя сидящей на постели с бешено бьющимся сердцем, она решила, что ее разбудили собственные кошмарные сновидения. Затем услышала тоненький тоскливый плач в соседней комнате и, выскочив из постели, влетела к Тори и крепко обняла ее.

– Все в порядке, – сказала она, – я здесь. Ты в безопасности, я не позволю ничему случиться с тобой.

Обхватив Энн тонкими ручками, Тори разрыдалась. Энн покачивала ее из стороны в сторону, бормоча слою утешения.

– Хочешь рассказать мне?

Тори со всхлипами поведала ей путаную историю q черном человеке, который гнался за ней. С тяжелы»! сердцем Энн постаралась рассеять детские ночные страхи и была вознаграждена, когда Тори пробормотала.

– Я рада, что вы здесь. Иногда я с-скуча-аю по маме.

– Я тоже рада, что оказалась здесь, – призналась Энн и почувствовала укол вины за то, что собирается оставить Тори даже раньше положенного срока. Девочке нужна стабильность, а этого-то Энн и не могла ей дать.

Несколько минут спустя Тори обмякла в объятиях Энн, девочка уснула. Очень осторожно Энн опустила ее на подушки, подоткнула одеяло и подвинула поближе Плаша. Глядя на рассыпавшиеся волосы девочки, Энн испытывала ту же нежность, что и совсем недавно к своему неродившемуся ребенку. Если она полюбит Тори, ей будет намного труднее.

На цыпочках она направилась к двери, погруженная в собственные мысли, и уткнулась в человека, стоящего на пороге. С испуганным возгласом она уперлась ладонями ему в грудь.

– Мартин… ты напугал меня!

Схватив за плечи, он вытащил ее из комнаты Тори и закрыл дверь. Затем грубо спросил:

– У нее опять был кошмар?

Мартин так и не убрал своих рук. Он был в брюках и расстегнутой рубашке. Тепло его ладоней возродило желание Энн. Маскируя его злостью, она сказала:

– Тори все еще скучает по матери.

– Я слышал.

Вопрос, на который Энн никак не могла найти ответа, сорвался с ее губ:

– Как ты мог отнять ее у Келли?!

Мартин резко проговорил:

– Давай проясним кое-что раз и навсегда. Мне до смерти надоела роль злодея, отводимая мне в разводе с Келли. Ее второй муж, родословная которого корнями уходит в четырнадцатый век, не пожелал терпеть в своем палаццо чужого ребенка. В особенности ребенка человека, выросшего на задворках Чикаго. Поэтому Келли любезно позволила оставить Тори в привычной домашней обстановке, решив, что так будет лучше для всех.

– Это не…

– За два года до этого у Келли был роман. В Вашингтоне. Она оказалась не настолько умна, чтобы что-то скрывать, поэтому, я обо всем узнал. Она даже не поняла, почему я расстроился. Ты должна знать, что твоя кузина берет то, что хочет в данную минуту. Как ребенок, в жаркий день схвативший коробку мороженого и не понимающий, что мороженое растает прежде, чем он успеет его съесть. Келли не плохой человек. Она просто не понимает, что все поступки имеют свои последствия. И что они обладают способностью ранить других людей.

– Но…

– Мы как-то пережили это. Более или менее. Но затем появился Уго. Келли не любит открытых конфликтов. Поэтому написала мне записку, предоставив самому объяснить все Тори, и улетела в Венецию. Конец истории. Я развелся с ней. И только позже, когда привел Тори навестить Нину, понял, что Келли – несомненно, из лучших побуждений – поведала всем, что я не очень этично обошелся с ней. – Он беспокойно повел плечами. – Я мог бы уличить ее во лжи. Но не стал этого делать. Ради дочери.

Интонации его голоса свидетельствовали в пользу безусловной правдивости рассказа, Но разве интонации Келли в том давнем разговоре казались менее правдивыми? Так правду ли говорит Мартин? Действительно ли Келли жадна, как ребенок, и с детским же пренебрежением относится к тем, кого ранит? Возможно, благоговение перед кузиной сыграло с ней злую шутку, затмив серьезные недостатки и преувеличив достоинства?

Ледяным тоном Энн сказала:

– Когда я в прошлый раз навещала Нину, она показала мне альбом с десятками фотографий, где ты снят с разными женщинами.

– Тебя невозможно переубедить, не так ли? – неприязнью спросил Мартин. – Где бы я ни появлялся, женщины роятся вокруг меня. И в их глазах написано одно – жажда денег. Я не говорю, что у меня не было романов после развода. Но еще раз повторю: за все время нашего брака с Келли я ни разу не изменял ей.

Энн вздохнула поглубже, пытаясь успокоиться, и сменила тему.

– Я не знала, что ты вырос в бедности.

– Я этого не стыжусь. Но и не афиширую.

– Твои родители еще живы?

Мартин отрывисто бросил:

– Я не знал своего отца, он умер до моего рождения. А мать скончалась, когда мне было пять лет, от бедности и переутомления.

Глубоко опечаленная Энн прошептала:

– Ты же был тогда меньше Тори.

– Не надо меня жалеть.

– А где ты жил после этого? – спросила Энн.

– В разных приютах. Иногда бывало лучше, иногда хуже. Но я всегда знал, что сбегу от этой жизни при первой возможности и не вернусь никогда… Не знаю, почему я рассказываю тебе то, что никогда никому не говорил. – Он крепче сжал ее плечи, и в полутьме его глаза сверкнули. – Ты веришь мне, Энн… тому, что я не изменял Келли?

Молчание Энн затянулось. Тогда он произнес, делая ударение на каждом слоге:

– Тебе придется сделать выбор: верить Келли или мне. Одно из двух. А до тех пор, пока ты его не сделаешь, мне придемся вернуться к обещанию, которое я дал перед отъездом на Элыотеру. И на сей раз не пытайся заставить меня нарушить его. Это не сработает.

– Ты так самонадеян! Неужели решил, что я захочу, чтобы ты его нарушил?

– Да, – протянул он. – Я самонадеян.

– Знаешь, за десять лет работы в полиции я выучила тысячи ругательств. Но ни одно из них не может передать того, что я чувствую сейчас.

Мартин отпустил ее и отступил.

– В таком случае тебе лучше вернуться в постель.

И она беременна от этого человека?! Олбани, встречай меня, я еду, подумала Энн и сладким голосом пропела:

– Надеюсь, ты будешь спать спокойно.

– Может быть, купишь новую ночную рубашку на те деньги, что я тебе плачу?

Злость и веселье боролись в ней. Веселье, вопреки всему, победило.

– Ни за что – она у меня семнадцать лет!

Мартин обозрел ее от рюшечек под подбородком до оборки у щиколоток и сказал:

– Очень сексуально.

– Я к ней привязана. – Энн очаровательно сморщила носик. – Как Тори к Плашу.

– Ты и сама в ней кажешься семнадцатилетней.

– Серьезно? В таком случае я ее больше не сниму.

– К несчастью, она меня не останавливает. Мне по-прежнему безумно хочется поцеловать тебя.

– Ты не можешь. Ты обещал, – затаив дыхание, проговорила Энн.

– В постель, Эин! Немедленно! Одна! Это приказ!

Путаясь в подоле, Энн поспешила ретироваться в свою комнату, упала на постель и натянула на голову одеяло. Она была в постели, и, несомненно, одна, но каждой клеточкой своего тела стремилась к Мартину. Нужно срочно решить, кому верить. Мужчине, с которым она занималась любовью. Или кузине, которой восхищалась.




В воскресенье Мартин, Тори и Энн оплавились на велосипедную прогулку за город. Остановили машину на боковой дороге, где движения почти не было. На полях ярко зеленели недавно выбившиеся всходы, воздух был прозрачен и чист. Мартин достал из багажника складные велосипеды, и Тори, уже прекрасно освоившаяся с этим средством передвижения, немедленно затеяла гонку с отцом, который казался сейчас таким молодым и жизнерадостным, что у Энн сжималось сердце. Она старалась не думать о своей беременности, но угнаться за этими двоими даже не пыталась, щадя себя. Неподдельное удовольствие, получаемое Мартином от общения с дочерью, почему-то рождало боль где-то глубоко внутри. Неужели она действительно уедет в Олбани, даже не сказав ему, что скоро он станет отцом уже двух детей?

Когда они подъехали к дому и вышли из машины, Тори, не в силах остановиться, затеяла с Энн по пути к двери игру в салочки. Энн со смехом увертывалась, но в какой-то момент, споткнувшись, упала на одно колено. Тори не замедлила вскочить ей на спину, обхватив шею руками. Не переставая хохотать, Энн взмолилась:

– Хватит, Тори! Обещаю, что прочту тебе шесть сказок перед сном.

Тори отпустила ее. И раскрасневшаяся, с растрепанными волосами, Энн повернулась, чтобы шутливо потрепать девочку за ухо.

– Какая вы красивая! – порывисто воскликнула Тори. – Я рада, что вы живете с нами. Вы мне очень нравитесь.

Смех замер на губах Энн. Она неровным голосом произнесла:

– Спасибо, Тори. Ты тоже мне нравишься… Очень.

– Это хорошо, – сказала Тори. – Папа, а нам дадут горячего шоколада?

– Это можно устроить, – пообещал он и поднял Энн на ноги, на несколько секунд задержав ее руки в своих. – Я согласен с тобой, Тори. Энн очень красивая.

Он не отрывал взгляда от ее рта. Энн сдавленно пробормотала:

– В придачу к горячему шоколаду я не отказалась бы от трех овсяных печений.

– Женщина с непомерными аппетитами, – шутливо заметил Мартин и освободил ее руки.

– Придется терпеть, – сказала Энн и поспешила к задней двери.

Она распахнула ее, и после прохладного весеннего воздуха Энн обдало внезапной жарой. В глазах потемнело, пальто, висящие на вешалке, взметнулись вверх, как стая огромных птиц, а пол устремился навстречу. Словно в тумане, Энн почувствовала, как чьи-то руки подхватили ее, когда серые керамические плитки были всего в нескольких дюймах от лица.

Ноги казались бесполезными, как вареные макароны. Черноту перед глазами разрезали молнии всех цветов радуги. Потом она обнаружила, что сидит на полу с пригнутой к коленям головой. Глаза застилала красная пелена. Спросив себя, не заболела ли она, Энн услышала испуганный шепот Тори:

– Папа, с ней все в порядке?

– Конечно, – спокойно ответил Мартин. – Это всего лишь жара, Тори. Ты ведь знаешь Дороти, она любит, чтобы здесь было также тепло, как на Эльютере.

Тори хихикнула, и Энн подняла голову.

– П-простите, – промямлила она. – Не знаю, что на меня нашло.

– У вас лицо белое как снег, – сообщила Тори. Ничего удивительного, подумала Энн, я чувствую себя совершенно вымотанной. Она никогда не падала в обморок. Никогда. И вдруг Энн с ужасом поняла, что причиной может быть ее беременность. Конечно. У нее не было утренней дурноты, но это не означает, что удастся избежать и других симптомов. Упершись руками в пол, она сказала более твердо:

– Мне уже лучше. Простите, я…

Мартин с настойчивостью сказал:

– Не нужно спешить, как на срочный вызов.

Он обхватил ее за плечи, и Энн ощутила его запах, такой мужественный, такой знакомый, такой желанный… и такой недосягаемый. Она заметила тревогу на его лице и с наигранной легкостью произнесла:

– Со мной все в порядке, Мартин. Это просто жара, и…

С глубоким интересом Тори заметила:

– А на Эльютере вы не падали в обморок. А там бывало и жарче.

Энн в панике уставилась на нее. Нужно что-нибудь сказать, лихорадочно думала она. Все что угодно. Пока Мартин не догадался об истинной причине.

Но тут вмешался сам Мартин.

– Попроси Дороти, чтобы она приготовила нам горячего шоколада, Тори, а я отведу Энн в ее комнату.

Тори сняла ботинки, повесила куртку на вешалку и побежала в кухню. Мартин опустился на колени перед Энн и расшнуровал ее кроссовки. Ресницы отчетливо выделялись на фоне его порозовевшей кожи, и Энн, не удержавшись, отвела прядь волос с его лба. Вскинув голову, Мартин ожег ее взглядом, казалось, проникающим в самые отдаленные тайники души, а затем его губы приблизились. Со стоном восторга Энн ответила на поцелуй. На мгновения, показавшиеся вечностью, их губы и тела слились.

Вдруг рядом раздался голос Тори.

– Так делают, когда собираются пожениться. Мне говорила моя подруга Уитни.

Мартин вскочил, и впервые за время их знакомства Энн увидела его в полной растерянности. Личико Тори выражало живой интерес. Она спросила:

– Поэтому вы и переехали сюда жить, Энн? Потому что вы собираетесь пожениться?

– Нет! – Мартин провел рукой по растрепанным волосам. – Конечно нет. Она переехала сюда, чтобы заботиться о тебе, Тори. Вот и все.

– Тогда почему же вы?..

– Некоторые вещи ты поймешь, только когда подрастешь, – непререкаемым тоном заявил он. – Ты попросила Дороти приготовить шоколад?

– Она подумала, что вы, может быть, захотите кофе. Поэтому я и вернулась.

– Иди и скажи ей, что шоколад нас устроит, Тори.

Недовольно поджав губы, Тори снова побежала в кухню. Мартин с раздражением сказал:

– Она достаточно умна, чтобы понять, когда от нее хотят отделаться. Я поступил глупо, позволив себе прикоснуться к тебе. Этого больше не случится, поверь.

Энн поверила. Покинутой, возбужденной, негодующей, испуганной… какой еще могла она себя чувствовать? Она с трудом поднялась на ноги, едва снова не упав, и выпалила:

– Сегодня вечером я напомню ей, что я здесь только временно!

– Будь так добра.

– Я не пойму, почему ты так злишься, ведь это ты поцеловал меня.

– Думаешь, я этого не знаю? – взорвался Мартин. – Стоит тебе посмотреть на меня своими большими зелеными глазами – и я веду себя безрассудно, как мальчишка. И так же несдержанно.

– И тебе это ненавистно, – прошептала Энн.

– Это слово столь же бессильно описать то, что я чувствую, как и любые другие.

– Так почему бы тебе не уволить меня, пока не случилось большей беды? Тори уже начинает привязываться ко мне… О Господи, Мартин, мне вообще не следовало переезжать сюда!

– Знаешь что? – прорычал он. – Я создал международную сеть заводов, сколотил огромное состояние – и обо всем этом моментально; забываю, стоит тебе оказаться поблизости. Не могла бы ты объяснить мне этот феномен?

– Огнеопасное сочетание. Твое собственное определение.

Мартин еле слышно выругался, а затем уже спокойнее сказал:

– Пойду в кухню, пока Тори снова не принялась нас искать. И последнее, Энн: то, что случилось сейчас, не должно повториться. Ты меня слышишь?

– Ты это уже говорил, – напомнила она и расстегнула молнию куртки. – Ты просто терпеть не можешь, когда что-то выходит из-под твоего контроля, Мартин Крейн. В этом твоя проблема.

– Я и психоаналитиков тоже не терплю!

– Особенно когда оным является женщина, задевшая тебя за живое, – безрассудно проговорила Энн и, сняв платок, тряхнула головой.

Шагнув к Энн, Мартин приподнял пальцем ее подбородок.

– Ты должна кое-что знать обо мне – я принимаю вызовы, от которых другие мужчины уклоняются. Поэтому не заходи слишком далеко. Под его угрожающим взглядом она инстинктивно отступила. Но ее голос, с гордостью отметила Энн, совсем не дрожал.

– Не лучше ли тебе пойти поискать Тори?

– Помни о том, что я тебе сказал. Ради собственного блага.

Он зашагал по холлу к кухне. Хотя Энн и чувствовала некий душевный подъем, но колени у нее дрожали, как у однодневного котенка. Для женщины, известной своим хладнокровием в трудных ситуациях, это никуда не годилось. Но по крайней мере, удалось отвлечь Мартина от подозрений по поводу ее обморока. Ему ненавистно ее присутствие. И вряд ли будет приятно услышать, что она носит его ребенка…




Пару дней спустя Энн, Тори и Мартин сидели за ланчем в солярии. Новым симптомом беременности стала повышенная сонливость. Энн все время чувствовала себя усталой и рассеянной, поэтому с радостью позволила Тори взять на себя инициативу в разговоре. В конце ланча Мартин сухо спросил:

– После того как Тори уйдет в школу, не могла бы ты, Энн, на минуту зайти в мой кабинет?

– Конечно, – равнодушно ответила она.

Когда Энн, постучав в дверь, вошла, Мартин с непроницаемым лицом встал из-за стола.

– Как ты себя чувствуешь? Выглядишь ты не очень-то.

Ресницы Энн дрогнули.

– Я прекрасно себя чувствую, – ответила она. – Ты ведь звал меня не для того, чтобы спросить о моем самочувствий?

– Я уезжаю в четверг и вернусь в следующий вторник, – отчетливо проговорил Мартин. – В этом конверте подробно изложены детали моей поездки. Откроешь его, если я задержусь.

– Ты часто отсутствуешь, – сказала Энн, взглянув на него с неприязнью.

– Я переехал в Бостон, ошибочно полагая, что для Тори будет приятно и полезно частое общение с бабушкой, – объяснил Мартин. – К тому времени, когда стало очевидно, что это не так, Тори привыкла здесь и обзавелась друзьями, поэтому я остался. Но в результате мне приходится много разъезжать.

– Будь откровенным, Мартин. Деньги для тебя важнее, чем люди. Бизнес прежде всего – Келли часто на это жаловалась.

– Когда ее карьера стала клониться к закату, Келли в поисках контрактов ездила по всему миру, – бросил Мартин. – Но будь я проклят, если понимаю, почему должен оправдываться перед тобой!

– Ничего удивительного в том, что Тори чувствует себя незащищенной.

– Она не должна чувствовать себя незащищенной теперь, когда ты здесь.

– Ты ее отец. Ее главный защитник.

– Похоже, ты опять рвешься в бой? – упрекнул ее Мартин. – Я просил тебя выбрать между моей версией нашего брака и версией Келли. Похоже, ты решила верить моей бывшей жене. Твое дело. Только очень тебя прошу – не настраивай против меня Тори, ладно?

Энн возмущенно вскинула голову.

– Неужели ты думаешь, что я способна на это?

– Как знать? – Нахмурившись, он добавил: – Завтра можешь взять выходной – я хочу провести с Тори побольше времени.

День вдали от Мартина – это истинный рай! Потому что быть рядом с ним – настоящий ад. Ад? – с легким смущением подумала Энн. Это слишком сильно сказано. Просто ей нужен день отдыха. День вдали от Мартина Крейна, его дочери и его деловых поездок.

Может быть, он собирается встретиться с женщиной? Зачем еще оставлять детали своей поездки в запечатанном конверте?

Завтра начну отмывать свою квартиру, с жаром подумала Энн. И пришла в ужас от такой перспективы. Зато это поможет ей не думать о Мартине. И его женщинах. Или одной женщине. Как ненавистна была ей мысль о Мартине в объятиях другой женщины!




Глава 10


Мартин уехал в четверг, едва попрощавшись с Энн. В пятницу днем, пока Тори была в школе, она посетила своего врача. Тот объяснил ей, как правильно питаться и заботиться о своем здоровье, и Энн, уклончиво ответив на тактичные вопросы, вернулась в дом Мартина.

Тори привела домой трех подруг, и у Энн, к ее удовлетворению, не было времени на собственные переживания. Но когда девочка отправилась спать, она осталась наедине с собой. Слишком взволнованная, чтобы читать, Энн включила телевизор и посмотрела комедию, умудрившись ни разу не улыбнуться. Затем переключилась на канал новостей.

Назначения политиков, взрывы террористов, демонстрации… Затем обломки самолета, окруженные голыми деревьями. Один из двух «бойингов», доставлявших медицинское оборудование в Конго, потерпел крушение; Камера, переместившись, показала группу людей, стоящих у второго самолета, и внезапно внимание Энн привлек один из них. Она узнала бы его в любой ситуации – высокого черноволосого мужчину в рубашке цвета хаки и широких хлопковых шароварах. Мартин. Мартин, доставляющий в нищую Африку медицинскую помощь, в то время как она полагает, что он в приятной деловой поездке. С женщиной.

Диктор сообщил, что жертв не было, и перешел к другой теме. Энн выбежала из комнаты, достигла кабинета Мартина и разорвала большой конверт. В нем находился аккуратно отпечатанный график его поездки из Бостона в Конго, со списком телефонных номеров, по которым с ним можно было связаться в любое время.

Он не в деловой поездке. Он не преумножает свои капиталы. Он работает на Красный Крест, рискуя оказаться в трудной и опасной ситуации. Вспоминая, как обвиняла его в меркантильности, Энн ежилась от стыда. В который раз Мартин несказанно удивил ее. Оценки, которые давала ему Келли, казались все более и более неверными… Энн вдруг обнаружила, что сидит в глубоком кожаном кресле Мартина. Один из самолетов разбился. То, что он делает, связано с очень серьезным риском.

Если с ним что-то случится, она не вынесет!

Сгорбившись и обхватив себя руками, Энн сидела неподвижно. Мартин прав. Ей придется решить, кому верить: ему или Келли. Доверие, думала она. Кому из двоих доверять? Ведь должна же я была узнать хоть что-то о мужчине, с которым занималась любовью? Внимательность Мартина, его забота о ней, способность пробудить в ней чувства, о которых она даже не подозревала, – разве все это не складывается в образ человека, который отдает не меньше, чем получает?

С тех пор как Мартин рассказал ей о своем детстве, ее не покидал образ мальчика с копной черных волос, обреченного на сиротство в большом городе. Лишенного семьи. Воспитанного чужими людьми. Это должно было наложить на него отпечаток, сформировать ту личность, которой он стал.

В то время как Келли росла с обожавшей ее матерью и ни в чем не знала отказа. Для Нины внешняя красота дочери была равнозначна красоте душевной. Но так ли это? Потакание любому желанию, возможно, не столь полезно для юной души. Как и совершенно некритичное поклонение. Разве удивительно, что плодом такого воспитания стали детская жадность и черствость? А потом, как могла Келли научиться ответственности, если Нина всячески ограждала дочь от последствий ее поступков?

Эти мысли впервые пришли в голову Энн. Запоздалые мысли, решила она и поднялась с креслу. Пора возвращаться в комнату, на случай если Тори проснется. Она мгновение помедлила и огляделась. Ореховый стол, ковер из тибетской шерсти нежно-блеклых тонов. Над столом написанная маслом картина – охристый песок пустыни, поросший редким пыльно-зеленым шалфеем, и огромная чаша синего неба. Ландшафт, в котором таится вызов, подумала она. Опасный ландшафт. Мартин вырос в недружелюбном окружении, он знает, каково это – бороться за собственную жизнь.

Это тоже были новые для нее мысли. Неужели я начинаю любить его? Нет, Энн, только не это, принялась уговаривать она себя. Он не любит тебя. Он поклялся, что никогда не полюбит снова.

К глазам подступили слезы, Энн попыталась сдержать их. Мартин не стал ей ближе, чем тогда, много лет назад. Он по-прежнему был недосягаем. Но она носила его ребенка и за это испытывала к нему горячую благодарность. И неважно, что ее ожидают трудности, что ей придется многим жертвовать ради этого. Она станет матерью его ребенка. Если она не может получить Мартина, то это – вторая самая желанная вещь для нее.

Энн вернулась в спальню и заснула. Уик-энд, несмотря на тлевшую в душе тревогу за Мартина, прошел мирно и был заполнен самыми разнообразными и приятными для Энн занятиями. Хотя у нее до сих пор изредка кружилась голова, на ее щеки вернулся румянец, поскольку они с Тори много времени проводили на воздухе. Она намеренно старалась не замечать, что их взаимная привязанность становится все глубже. Энн ничего не могла с этим поделать, поэтому обе просто наслаждались обществом друг друга.

Мартин должен был вернуться во вторник днем. В понедельник вечером Энн облачилась в старенькую ночную рубашку, прихватив стопку журналов, легла в кровать, и выключила свет уже в одиннадцать. Завтра я увижу Мартина, думала Энн, сворачиваясь в клубочек под одеялом и испытывая одновременно тревогу и радость, которые не помешали ей быстро и крепко заснуть.




Энн неподвижно лежала под одеялом с широко открытыми глазами. Кажется, ее разбудил шум? Или какие-то глубинные инстинкты, подсказавшие, что в доме есть кто-то еще, кроме нее и Тори? Напрягая слух, она услышала мягкие шаги в коридоре. Как могла не сработать охранная сигнализация? И что ей теперь делать?

В комнате Мартина есть телефон. Нужно как-то туда пробраться и позвонить в полицию. Стараясь не издавать ни звука, она села на кровати и спустила ноги. Светящийся циферблат будильника на столике показывал двадцать минут четвертого. Энн на цыпочках проскользнула к двери, которую всегда держала полуоткрытой, чтобы слышать Тори. По пути она прихватила высеченную из мрамора фигурку дельфина, стоявшую на комоде, – с нею было как-то спокойнее.

Коридор был пуст. Чтобы попасть в комнату Мартина, нужно было пройти мимо двери Тори. Крепко сжимая в руке мраморного дельфина, с бешено бьющимся сердцем, Энн кралась по холодному дубовому паркету. Он был положен безупречно – ни одна плашка не скрипнула. Дверь Тори была приотворена. Тихо, как привидение, Энн проскользнула мимо и устремилась к спальне Мартина.

Там тоже было пусто. Быстрым взглядом она скользнула по ситцевым обоям на стенах, по кремовому покрывалу на большой кровати, по единственной картине – абстракции в сине-зеленых тонах, по застекленной двери, которая вела на террасу. Затем устремилась к телефону.

– Что за…

Энн мгновенно обернулась, угрожающе подняв статуэтку. Но ее рука тут же упала.

– Мартин, – выдохнула она – Это… ты?

К ужасу Энн, на нее накатила волна слабости, колени задрожали. Она опустилась на постель, перед глазами поплыл красноватый туман. Вошедший в дверь Мартин включил настольную лампу и, опустившись перед ней на колени, мягко высвободил статуэтку из ее пальцев.

– У тебя ледяные руки, – сказал он. – Энн, что, черт возьми, ты делала в моей комнате?

Щеки ее залил горячий румянец.

– Я услышала какие-то звуки – и проснулась. Хотела позвонить в полицию.

Мартин сказал то, что и так было ясно:

– Я вернулся домой пораньше… А для чего статуэтка?

– Для того, чтобы дать злоумышленнику по голове, конечно.

– Ты храбрая как лев, знаешь это?

Он все еще гладил ее холодные пальцы. Энн не могла оторвать зачарованного взгляда от его РУК.

– Я испугалась до смерти, – призналась она.

Мартин посмотрел ей в лицо. На нем все еще была одежда, в которой Энн видела его по телевизору, под глазами темнели тени, на руке от запястья до локтя красовалась царапина.

– Мартин, – сказала она, – я видела тебя в телевизионных новостях. В Конго.

Он тихо выругался.

– Я был слишком занят спором с руководством аэропорта, чтобы обращать внимание на камеры, а когда заметил, было уже слишком поздно. Но я не думал, что это станет международной новостью.

Энн снова уставилась на его руки, чувствуя, как передается ей его тепло.

– Почему ты не сказал мне правду о поездке?

– Никто не знает, что я занимаюсь этим. – Он помолчал, потом натянуто добавил: – В тот раз, когда стряслась беда с Тори, я был занят чем-то подобным. Можешь представить, каково мне было, когда я вернулся. Но сейчас я не волновался за дочь, потому что ты была рядом. Я безоговорочно доверяю тебе в этом, Энн.

Тронутая до слез Энн сбивчиво произнесла:

– В день твоего отъезда я обвинила тебя в жадности и меркантильности… прости меня.

– Ты же не знала.

Энн посмотрела ему в глаза.

– Ты хороший человек, – дрожащим голосом признала она.

– Я не ангел, Энн. Одна из причин, заставляющих меня этим заниматься, – это риск, адреналин в крови, стремление испытать себя. Как видишь, к святости это не имеет никакого отношения.

– Ты делаешь это. Вот что важно.

Он беспокойно повел плечами и убрал руки.

– Мне нужно держаться подальше от тебя – я грязный. Не было возможности принять душ, и я так спешил домой, что не успел переодеться.

Слова сами сорвались с ее языка:

– Мы могли бы принять душ вместе. – Затаив дыхание, Энн ждала ответа.

Мартин встал, одновременно подняв на ноги и ее.

– Ты надела свою сексуальную ночную рубашку, – с непроницаемым выражением лица сказал он. – Мне трудно устоять.

– Видишь, – продолжила Энн так, словно Мартин ничего не говорил, – я верю тебе. А не Келли. Я поняла это в пятницу, когда увидела тебя по телевизору… Мне только жаль, что это заняло столько времени.

– Ты так великодушна, – грубовато бросил Мартин. – У меня просто дух захватывает.

С сияющей улыбкой Энн приподнялась на цыпочки и поцеловала его в губы. Щетина царапнула ей подбородок – его ответ, немедленный и страстный, пробудил отклик во всем ее теле.

– Душ! – прорычал он в ее губы. – Думаю, я сожгу эту одежду!

Он подхватил ее на руки и понес в ванную, окном выходящую на уединенный уголок парка, где росли сосны и болиголов. Пока Мартин раздевался, Энн стояла неподвижно и, затаив дыхание, следила за ним. Затем он подошел к ней и стащил через голову «сексуальную ночную рубашку», любуясь изящными изгибами ее тела.

– Откуда у тебя эта царапина? Да еще и ушибы на груди! – встревожено спросила Энн.

Мартин скороговоркой ответил:

– Доставали одного из членов экипажа упавшего самолета… Боялись, что начнется пожар, поэтому осторожничать времени не было. Давай не будем говорить об этом, Энн. Не теперь. – И он включил воду.

Когда струи ударили по телу и окутали ее паром, Энн подобрала волосы вверх. Мартин шагнул к ней с куском мыла в руке, и она вдруг рассмеялась от счастья снова быть с ним рядом. Она плеснула в него водой. А Мартин жадно провел ладонями по ее телу. Затем, прижав к кафельным плиткам, целовал до тех пор, пока у Энн не закружилась голова от недостатка воздуха и от желания. По мускулистому телу Мартина стекали струйки воды.

– Какой ты красивый, – выдохнула Энн.

Лаская ее грудь, он с внезапным нетерпением произнес:

– Пойдем в постель. Немедленно!

– Лучшего и не придумаешь.

Набросив полотенце ей на плечи, он обернул бедра другим м новел Энн обратно в свою спальню. Очень осторожно Мартин стер капельки воды с ее тела и стал осыпать поцелуями губы, шею, груди. Поглаживая ее бедра, Мартин прижал их к своим, и Энн задохнулась от восторга. Обнявшись, они упали на постель. Частое дыхание Мартина и быстрое, сильное биение его сердца отдавались в ушах Энн. Они слились в единое целое, и она забыла обо всем на свете…

Мартин приподнялся на локте.

– В прошлый раз я даже не подумал о средствах предохранения. Мне нужно чем-нибудь воспользоваться, Энн? Или ты…

Энн отсутствующим взглядом посмотрела на него. Она беременна. Ей не нужно предохраняться. И сейчас самый подходящий момент, чтобы сказать ему об этом.

– Нет, ничего не нужно, – еле слышно произнесла она.

– Я думал, что ты принимаешь таблетки, – с усмешкой сказал он. – Наверное, следовало бы спросить, но там, на Эльютере, все произошло слишком быстро… Я забыл об обычных правилах.

О правилах, которых он придерживается с другими женщинами, с отвращением подумала Энн. Интересно, все ли они столь же податливы, как она? Мартин встревоженно спросил:

– Что с тобой, Энн? Почему ты так на меня смотришь? Это вполне естественно. Я всегда был против того, чтобы наводнять мир нежеланными детьми.

А как же быть с ребенком в ее утробе? Он тоже будет для него нежеланным? Ну конечно. Потому что Мартин не хочет ничем связывать себя. Он давал ей это понять неоднократно. Он уже был женат, с него достаточно.

Затем Энн подумала, что, если Мартин узнает о ее беременности, то будет настаивать на браке, чтобы узаконить их отношения. Она достаточно хорошо его знала, чтобы понимать это. Таким образом, он женится на ней вынужденно и возненавидит как сам брак, так и его причину – Энн.

Она не может пойти на это – и не пойдет. Ни за что!

В панической спешке Энн высвободилась и вскочила. Обхватив руками грудь, поскольку вдруг остро ощутила свою наготу, она пробормотала:

– Я не могу… Я не должна.

Одним движением Мартин перекатился через кровать и оказался рядом с ней.

– Что происходит, Энн?

– Мы не должны этого делать. У нас нет будущего, и мы оба это знаем. Прости… мне не следовало заводить дело так далеко, я была не права.

– Мы оба взрослые. Удовольствие, которое мы доставляем друг другу в постели, бесподобно, и было бы глупо от этого отказываться.

– Вот этим-то мы и отличаемся, – с внезапной горечью произнесла Энн. – Я типичная женщина – из тех, о ком пишут в иллюстрированных журналах… Я не могу заниматься любовью с тобой только потому, что это потрясающий секс. Мне нужно нечто большее! А ты не влюблен в меня, Мартин, – ты дал ясно это понять, когда сказал, что любви больше не хочешь. Поэтому я ухожу, пока мне не сделали больно.

Он нахмурился.

– Хочешь сказать, что ты влюблена в меня?

– Нет! Я просто не хочу рисковать, потому что это легко может случиться. – Энн тихо добавила: – Я не такая хладнокровная и изощренная, как те женщины, с которыми ты привык встречаться. Меня легко ранить. А я этого не хочу. Вот что я пытаюсь тебе сказать.

Неожиданно злым движением Мартин сорвал с кровати покрывало.

– На, накинь на себя!

Она закуталась в мягкую шерстяную ткань, радуясь, что наконец скрыла свою наготу. Понимая, что вряд ли ей представится лучшая возможность, Энн поспешно, чтобы не передумать, проговорила:

– Я думаю, мне лучше уйти раньше, чем через четыре месяца. Это нечестно по отношению к Тори – позволять ей еще больше привязываться ко мне.

– Тебе ведь нужны деньги.

– Найду другую работу, а на курсы поступлю через год.

Все равно ей так и придется сделать. Из-за ребенка. Но говорить ему это Энн не собиралась.

– Останься, – с неожиданной настойчивостью сказал Мартин, сжимая ее плечи. – Дай нам шанс получше узнать друг друга. Кто знает – любой из нас может измениться.

На мгновение в душе Энн возродилась надежда. Что, если Мартин действительно изменится и увидит в их отношениях нечто большее, чем скоротечный роман? Полюбит ее? А может… даже захочет жениться на ней.

Но затем ее сердце сжалось от боли, а надежда рассыпалась прахом, как засохший лист. Она не может остаться по очевидной причине: вскоре ее беременность станет заметной и вопрос об узаконении их отношений дамокловым мечом повиснет над Мартином.

– Нет, – бесцветным голосом произнесла она. – Я не останусь.

Пальцы Мартина с безжалостной силой впились в ее плечи.

– Тогда я предлагаю тебе начать поиски другой работы уже сейчас. Потому что ты права: ты задела чувства Тори, она уже начинает любить тебя. Совершенно ни к чему, чтобы и второе подобие матери в спешке удрало от нее.

Энн вздрогнула.

– Ты, кажется, забыл, что сам предложил мне работу.

– Нет, не забыл – это было одно из самых глупых моих решений. Как я уже говорил, здравый смысл покидает меня, когда дело касается тебя.

Мартин посмотрел на Энн так, словно ненавидит ее. Он совсем не был похож на человека, одержимого желанием. Прижимая к груди одеяло, Энн сказала:

– Я сделаю все возможное, чтобы уйти до конца недели.

– Прекрасно, – ответил Мартин и отпустил ее так внезапно, что она пошатнулась.

Энн подобрала край одеяла к коленям и побежала в свою комнату. Закрыв дверь, она упала на кровать. Ее душа была измучена и изранена. Ее изгнали: Лишили Мартина и Тори. Лишили возможности обрести счастье. Какая жестокая ирония в том, что восхитительная ночь, которую они провели вместе, уничтожила любую возможность их дальнейшего сближения.

Завтра же она начнет искать возможность перебраться в Олбани. В Бостоне оставаться нельзя, слишком велик риск случайно встретиться с Мартином, когда беременность станет очевидной. Или когда ребенок родится.

Но еще хуже брак по принуждению и без любви. Все, что угодно, только не это!




Глава 11


На следующее утро Энн была готова выйти из дома уже в девять часов. Она проснулась с ноющим сердцем и с готовым планом действий.

Сначала нужно отправиться в свою квартиру и закончить уборку, а днем обратиться в агентство по сдаче и найму, чтобы ей подыскали жилье в Олбани. Я почувствую себя лучше, когда начну действовать, убеждала себя Энн, сбегая по лестнице в джинсах и старом красном свитере.

Она вернулась в четверть двенадцатого, до прихода Тори еще оставалось некоторое время. Едва начав подниматься по лестнице, Энн услышала звонок в дверь. Для Мартина, который собирался привезти Тори на ланч, было еще рано. Энн быстро вернулась к двери и открыла ее.

– Келли! – потрясенно воскликнула она.

– Тебе ни в коем случае нельзя носить красное, – заявила Келли. – Чему я тебя столько лет учила?

С ужасом осознав, что волосы растрепанны, а свитер не очень чистый, после того как она перетаскала кучу чемоданов из своей квартиры в кладовую на первом этаже, Энн упавшим голосом сказала:

– Может быть, войдешь?

Келли махнула рукой шоферу лимузина, стоящего на подъездной дорожке, и вплыла в холл с огромным свертком в руках. На ней была накидка из голубой норки, шерстяные кремовые брюки, кашемировый свитер и ботинки из крокодильей кожи. Локоны рассыпались по плечам в тщательно обдуманном художественном беспорядке. Небрежно, словно вернулась после часового отсутствия, она спросила:

– Где Мартин? Надеюсь, не в отъезде?

– Нет. Он с Тори должен вот-вот приехать.

– Моя дорогая малышка Тори… Как она?

– Прекрасно, – без обиняков заявила Энн.

– А что здесь делаешь ты? – спросила Келли, подойдя, чтобы рассмотреть напольную вазу, полную тюльпанов.

– Я здесь работаю. Гувернанткой Тори.

Келли быстро обернулась.

– Мартин нанял тебя?

Энн кивнула.

– Думаю, так он отблагодарил тебя за ту историю.

– Видимо, да, – согласилась Энн, не проявляя никаких эмоций. – Позволь задать тебе тот же вопрос. Что ты здесь делаешь, Келли?

– Это совершенно тебя не касается.

Энн вспыхнула, но тут же, к глубокому облегчению, услышала, как перед домом затормозила машина. Дверь открылась, и в нее влетела Тори. Энн она увидела первой и, снимая ботинки, закричала:

– Знаешь, картинка, на которой я нарисовала нашу прогулку к водопаду, получила приз на школьной выставке! – Расставив руки, она подбежала к Энн и обняла ее.

Та ответила ей крепким пожатием. Подняв взгляд, Энн заметила Мартина, наблюдающего за ними с откровенной враждебностью. Энн поежилась – ему неприятно, что Тори так открыто выражает свою любовь к ней. Затем взгляд Мартина переместился, и он изумленно воскликнул:

– Келли… Что ты здесь делаешь?

Тори замерла в объятиях Энн. Она тоже обернулась к красивой женщине, стоящей у вазы с тюльпанами в такой непринужденной позе, словно была хозяйкой этого похожего на дворец дома, а не незваной гостьей.

– Я решила, что пришло время навестить мою малышку, – проворковала Келли. – Как поживаешь, солнышко?

Тори стояла, вцепившись в край свитера Энн.

– Хорошо.

– А меня ты не хочешь обнять? – с игривой улыбкой спросила Келли.

Покорно приблизившись, Тори позволила себя обнять.

– Я привезла тебе подарок, – сказала Келли, указывая на сверток. – Из самой Венеции.

– Здорово, – отозвалась Тори.

– Не хочешь его открыть?

Тори развернула бумагу, открыла коробку и вытащила из нее огромного пушистого коричневого медведя.

– У меня уже есть мишка.

– Тот ужасный, которого тебе подарили четыре года назад? – Келли повела плечом. – Пора выбросить его. Этот новый и намного больше.

– Но я люблю Плаша.

На лице Келли промелькнуло раздражение.

– Я вижу, ты унаследовала упрямство отца. Это очень дорогой медведь, Тори, из самого лучшего магазина.

Девочка сдержанно сказала:

– Большое спасибо.

Мартин почел за благо вмешаться.

– Ты можешь присоединиться к нам за ланчем, Келли. У Тори не так уж много времени до возвращения в школу. Энн, почему бы тебе не пойти вперед?

И Энн пришлось, демонстрируя всем туго обтянутые джинсами бедра, возглавить шествие наверх, в застекленный солярий, где гиацинты и нарциссы в медных вазонах распространяли сильный аромат. Келли похожа на гиацинт, подумала Энн. Такая же непростая, экстравагантная и прекрасная. Действительно ли она приехала повидать Тори? Или у нее какие-то иные цели?

Словно прочитав ее мысли, Мартин сказал:

– Не сомневаюсь, Келли, что предпринять столь дальнюю поездку тебя заставило не только желание навестить Тори.

– Давай поговорим об этом позже, дорогой.

Энн передернуло. А Мартин безразличным тоном произнес:

– Ты никогда не умела долго хранить секреты. И сейчас не менее подходящее время, чем любое другое, чтобы сказать, зачем ты здесь.

Келли надула свои полные губы.

– Тебе никогда не составляло труда вытянуть из меня все что угодно, – кокетливо сказала она. – Здесь поблизости живут старые друзья Уго – Джек и Бет Лоутоны… Завтра вечером они устраивают концерт – будет играть какой-то известный пианист. Я приглашена, и мне удалось внести в список тебя тоже. Понимаю, я сообщаю это в последний момент, но ты же знаешь, как я люблю спонтанность. – Ее улыбка, многозначительная и сияющая, явно намекала на какие-то другие общие воспоминания.

– Лоутоны… Кажется, у них есть сын, который живет в Вашингтоне? Он будет там, Келли?

Келли резко рассмеялась.

– Откуда мне знать?

Немного помрачнев, Мартин добавил:

– А где Уго?

– Занимается чем-то ужасно важным по поручению городского совета. Но уж он-то, разумеется, не стал бы возражать против этого визита.

Мартин неожиданно сказал:

– Получи приглашение для Энн, и я пойду с тобой.

Келли нахмурила свой прекрасный лоб.

– Для Энн? Зачем?

– Она спасла жизнь нашей дочери – ты забыла об этом? Это самое меньшее, что ты можешь для нее сделать.

Энн решила, что молчала достаточно долго. Если Мартин думает, что она потащится третьей лишней на великосветскую тусовку, то глубоко заблуждается.

– Я не никуда не пойду! – решительно заявила она.

Взгляд серо-стальных глаз Мартина впился в нее.

– Но я хочу, чтобы ты пошла, – сказал он. – А я твой работодатель. Ты пойдешь, Энн, это приказ!

Она могла бы уволиться. Немедленно.

– Мне нечего надеть и нет времени на магазины.

– Завтра утром пойдем к Ланди.

– Нет, – возразила Энн. – Ланди мне не по карману, даже с теми деньгами, что ты платишь. А покупать мне платье я не позволю. – Одного раза ей было более чем достаточно.

– Завтра в половине десятого, – сказал Мартин.

Он обращается со мной, как с ребенком. Или наказывает за то, что я оставляю работу. Вспыхнув от негодования, Энн открыла было рот для уничижительного ответа, но вдруг заметила, что Тори наблюдает за перепалкой с широко открытыми глазами. Она прикусила язык. Однако Келли деликатностью не отличалась.

– Дорогой, Энн там будет чувствовать себя не в своей тарелке… Гораздо милосерднее было бы оставить ее дома с Тори.

– Мы пойдем втроем. В противном случае ты пойдешь одна, – произнес Мартин не терпящим возражений тоном.

На этот раз Келли надулась по-настоящему.

– Но ты же не бросишь Тори одну? Опять.

– С Тори побудут Дороти и ее муж. А потом, Лоутоны живут всего в нескольких кварталах отсюда… Хотя твоя забота очень трогательна, Келли.

Келли всегда была невосприимчива к сарказму.

– Конечно, меня это заботит, – проворковала она. – Тори не только твоя дочь, но и моя.

Тори жевала бутерброд и молчала, хотя Энн видела, что девочка понимает не только слова, которыми они обмениваются.

– Если, как ты, Келли, считаешь, я почувствую себя не в своей тарелке, то в любой момент смогу уйти, – сказала Энн.

– Ты уйдешь вместе со всеми, – непреклонно заявил Мартин.

Энн бросила на него свирепый взгляд, а затем сделала вид, что всецело поглощена круассаном. Мартин знает, что она не станет спорить в присутствии Тори. Но Тори ведь не всегда будет рядом, а ее нелюбовь к диктаторам непреходяща.

– Вряд ли мне удастся получить приглашение для Энн, – резко проговорила Келли. – Уже слишком поздно для этого.

– Просто упомяни мое имя, – сказал Мартин. – Оно сотворит чудо. Мы с Джеком знакомы много лет.

Энн жевала круассан и размышляла. По поведению Мартина не скажешь, что он по-прежнему влюблен в бывшую жену. Если бы это было не так, то Энн была бы последней, кого он пригласил на этот концерт. А может, он хочет дать понять Келли, что не собирается падать в ее объятия по первому зову?

Мартин заговорил об успехах Тори в школе, стараясь втянуть в разговор и дочь. Ланч постепенно подошел к концу. Тори и Энн поднялись наверх, чтобы разыскать спортивную форму, затем девочка задержалась, чтобы почистить зубы. Энн спустилась вниз, звук ее шагов заглушал толстый ковер. Свернув за угол, она увидела силуэты Келли и Мартин на фоне высокого окна, выходящего на подъездную дорожку. Они стояли вплотную друг к другу, Келли о чем-то оживленно говорила, Мартин не отрывал глаз от очаровательной бывшей жены. Затем Келли притянула к себе его голову и поцеловала, гладя черные шелковистые волосы на затылке.

Так же, как делала это она, Энн. На мгновение она словно приросла к полу. Затем повернулась и словно в лихорадке понеслась обратно. Сердце бешено билось в груди, пальцы стали ледяными. Она думала, что все узнала о ревности, когда Нина показала ей фотографии. Но то чувство было ничто в сравнении с тем, что она испытывала сейчас. Боль, взявшая в тиски ее тело, была невыносимой. Неизлечимой… Навстречу по лестнице спускалась Тори со спортивной сумкой в руке.

– Я опаздываю. Папа уже готов?

Стараясь говорить спокойно, Энн произнесла:

– Крикни ему. Мне нужно заскочить к себе.

Да, она трусиха. Она не сможет посмотреть в глаза Мартину после того, что видела. Скрывшись за поворотом лестницы, она услышала, как Тори окликнула Мартина и тот ей ответил. Затем раздался голос Келли:

– Я бы с удовольствием взглянула на твою школу, Тори.

– Хорошо, – без особого энтузиазма ответила девочка.

Парадная дверь захлопнулась. Наступила тишина. Энн прислонилась к стене, обхватив себя руками за плечи и жалея, что вообще оказалась в этом большом каменном доме, принадлежащем человеку с каменным сердцем. Прошлой ночью Мартин хотел заняться любовью с ней, Энн. А сегодня целуется со своей бывшей женой.

Если бы у нее была хоть капля разума, она сбежала бы прямо сейчас и никогда не вернулась. Но Энн не могла так поступить с Тори. Если Мартин говорил правду, Келли уехала от дочери, даже не попрощавшись. Она же не способна на такое. Это было бы слишком жестоко. Энн чувствовала, что попала в ловушку…

На следующее утро, ровно в половине десятого, Энн уже стояла в холле. Она надела свою лучшую зеленую шерстяную юбку, кожаные ботинки и зеленую куртку. Подбородок ее был вздернут, глаза смотрели откровенно недружелюбно.

– И тебя тоже с добрым утром, – насмешливо произнес Мартин.

– Давай не будем делать вид, что это развлечение, Мартин. И не дави на меня – я могу уйти в любой момент.

– Но ты не уйдешь. Из-за Тори.

– Ты всегда используешь слабые стороны оппонента в качестве рычага? – с горечью спросила Энн.

– Я пользуюсь всеми доступными методами.

– Тогда пойдем наряжать меня, словно манекен. Который будет украшать витрину под табличкой «Одна из двух женщин Мартина Крейна».

– Ты это так воспринимаешь? – удивился он.

– А как же иначе? – Энн была вне себя от негодования. – Я видела вчера, как ты целуешься с Келли.

– Она набросилась на меня – вот что ты видела.

– Нельзя сказать, чтобы ты очень сопротивлялся.

– Ты ушла не досмотрев.

– А зачем мне это? Чтобы выяснить, отличается ли техника поцелуя от той, которую ты практикуешь со мной?

Мартин с шипением выдохнул.

– Полегче, Энн. Иначе у меня может возникнуть искушение продемонстрировать свою технику.

– Не посмеешь!

В ответ он привлек Энн к себе и запечатлел на ее губах неистовый поцелуй, Как по волшебству, негодование Энн испарилось, сменившись желанием, горячим, жадным, неодолимым. Мартин внезапно отстранился. Тяжело дыша, он бросил:

– Я просил тебя не заходить слишком далеко… И этот поцелуй не имеет никакого отношения к технике.

– Нет, он имеет отношение к силе. К жажде, победы. Потому что ты терпеть не можешь проигрывать.

Солнечный свет, лившийся сквозь высокие окна, сверкал в ее волосах и искрился в глазах. Мартин судорожно втянул в себя воздух.

– А может быть, – хрипло проговорил он, – к чувствам.

Нет, увольте меня от таких разговоров, подумала Энн. Особенно с Мартином.

– Например, к чувству собственничества.

Его глаза сузились.

– Очередная уловка. Если я не целую тебя, то это из-за Келли. Если целую, – я донжуан. Ты не права, говоря, что я всегда выигрываю, – с тобой я терплю одни поражения.

Горечь, звучащая в его голосе, потрясла Энн.

Если бы она не была беременной, то, возможно, смягчилась бы, спросила, что он имеет в виду. Но обратного пути не было: ей необходимо исчезнуть, прежде чем ее состояние станет заметным. Поэтому она без выражения сказала:

– Лучше пойдем. Я хочу вернуться к ланчу.

– Да, Тори. Она твоя единственная забота, не так ли?

– Ты платишь мне за то, чтобы я заботилась о твоей дочери.

– Ты любишь Тори, Энн?

Энн застыла. Она вспомнила, как девочка обнимала ее сегодня утром, ее детскую хрупкость, ее вопросительный взгляд.

– Я не могу себе этого позволить.

– Потому что твердо вознамерилась исчезнуть.

Что она могла на это ответить? «Если ты увидишь меня на шестом месяце, то все поймешь?» Энн прикусила губу и услышала, как Мартин произнес с нажимом:

– Энн, скажи, что не дает тебе покоя?

– Только ты. Пойдем, Мартин. Какого цвета платье ты собираешься купить мне на этот раз?

Он на мгновение прикоснулся к ее ярким локонам.

– Я предпочитаю тебя безо всяких платьев, обнаженной.

Румянец залил ее щеки. Со сдавленным восклицанием Энн распахнула дверь и бросилась к лимузину, стоящему на дорожке. Всю дорогу в город она сидела, забившись в угол и не отрывая взгляда от окна.

У Ланди их проводили в застеленную ковром отдельную комнату, и две женщины немедленно принялись обслуживать их. Укрывшись в примерочной, Энн натянула первое платье. Оно было черным и пугающе элегантным.

Чувствуя себя в нем неловко и неуверенно, она вышла к огромному зеркалу в позолоченной раме и к Мартину, с его оценивающим взглядом. Он покачал головой.

– Это не твое, Энн.

Действительно. Он был прав. В следующее платье, из серебристой шерсти, ей пришлось чуть ли не втискиваться, а цена на ярлычке заставила Энн затрепетать. Прежде чем Мартин успел что-либо сказать, она заявила:

– Я не Мерилин Монро! Я не хочу это платье.

– Ты бы остановила в нем движение на дороге, – сказал он и подмигнул ей.

Энн неохотно усмехнулась. Вернувшись в примерочную, она перебрала ряд платьев, висевших на плечиках, начиная входить в азарт. Черное и белое ей не к лицу, оранжевое и розовое при ее волосах противопоказано, поэтому выбор резко сужался. Вдруг рука Энн замерла. Темно-зеленый шелк, плотный лиф, узкая, как карандаш, нижняя юбка и развевающаяся, полупрозрачная, более светлого оттенка, верхняя.

– Я хотела бы примерить это.

– У мадам хороший вкус.

Видимо, это означает, что я выбрала самое дорогое, решила Энн и позволила продавщице помочь ей надеть платье. Она сразу поняла, что оно идеально подходит, и, надев босоножки на высоких каблуках, которые предлагал салон, с гордо поднятой головой вышла из примерочной. Мартин вскочил, не отрывая от нее пристального взгляда.

– То, что нужно, – сказал он. – Идеально.

Энн молча смотрела в зеркало – в нем отражалась элегантная, сексуальная и очень женственная незнакомка. Энн никогда не носила таких красивых платьев. И никогда не будет. Особенно в последующие несколько месяцев.

– Нужно подобрать тебе туфли, – сказал Мартин.

Через пять минут Энн нашла босоножки, тонкие ремешки которых делали изящной даже ее ногу, и Мартин попросил доставить покупки ему домой. Когда Энн переоделась в свою одежду, он взял ее под руку.

– Теперь к Тиффани, – сказал он.

Энн в тревоге спросила:

– Это еще зачем?

– Последний штрих, – с хищной усмешкой сказал он.

– Что бы ты ни купил, я ничего не оставлю себе! – заявила Энн, уперев руки в бока.

– Ты же еще не знаешь, что это будет.

– Ты сводишь меня с ума!

– Взаимно, – ответил Мартин.

Энн взглянула на него из-под ресниц.

– О! Наконец-то у нас нашлось что-то общее.

– У нас намного больше общего, чем ты думаешь, – сказал он, лаская взглядом ее тело. – Вот мы и пришли.

У Тиффани он показал полоску материи, которую захватил у Ланди, сообщил, где кончается лиф, и добавил:

– Думаю, кулон. Что-нибудь незамысловатое. Может быть, изумруды и хризолиты?

– Думаю, у нас есть как раз то, что вам нужно.

Кулон представлял собой изумруд с двумя хризолитами по бокам. Камни были оправлены в золото и свисали на тонкой золотой цепочке. Энн, потеряв дар речи, снова смотрела на себя в зеркало и поняла, что это именно то, что требуется к купленному платью. Затем были принесены серьги с изумрудами.

Когда продавец снова удалился, Энн прошипела:

– Мартин, это безумие! Что я со всем этим буду делать – надевать, перед тем как делать уколы? Или выносить судна? Ты и так уже потратил уйму денег.

– Это платье требует украшений, – непреклонным тоном заявил он. – Можешь продать их потом. Это даст тебе возможность оплатить курсы.

– Ты ни за что не заставишь меня взять их!

– Женщины, приходящие сюда, обычно не спорят с мужчинами, которые… Энн, в чем дело?

Она еле сдерживала слезы.

– Это издевательство, – дрожащим голосом проговорила Энн. – Мне все это ужасно не нравится.

– Издевательство над чем? – спросил он.

– Над самим процессом дарения. Он не должен быть односторонним. И никак не связан с деньгами и властью. Неужели ты не понимаешь?

– Тебе не нравится кулон?

– Он чудесный. Но дело в другом. – Вновь появился продавец, и Энн пробормотала: – Ах, неважно. Я знаю, ты не в состоянии это понять.

Драгоценности были упакованы и оплачены, доставка заказана, и Энн с Мартином вышли на улицу.

– В два тридцать тебя будут ждать в косметическом салоне, – сообщил Мартин и назвал адрес. – Тебе сделают прическу и маникюр.

Их огибали люди, сплошным потоком спешившие по тротуару. Небо потемнело, воздух был влажен, начинал накрапывать дождь. Энн вдруг почувствовала себя очень усталой.

– С меня достаточно, – сказала она. – Более чем достаточно. Я хочу прогуляться пешком. Мне нужно побыть одной. Но к ланчу я вернусь.

– Энн, – со значением начал Мартин, – это о подарках. Видеть тебя в моем доме с Тори, которой ты спасла жизнь, – подарок. Наблюдать, как вы вместе играете, смеетесь – тоже подарок. Что бы ты ни купила мне, оно будет стоить намного меньше. И изумруды – также ничто в сравнении с этим.

Энн молча смотрела на него, в то время как ей хотелось мотать головой, кричать, топать ногами от бессилия.

– Увидимся вечером, – наконец пробормотала она.

Мартин положил руки ей на плечи.

– Кулон… Я хочу, чтобы ты взяла его, Энн. Три камня – изумруд и два хризолита. Думай о Тори, обо мне и о себе. Как ужасно, если бы в нем не оказалось изумруда! Но ты и я – не пара дополняющих друг друга хризолитов!

– Ты оставишь его себе? Для меня это очень важно.

Зеленые глаза были полны смущения.

– Я… думаю, да.

Он быстро расцеловал ее в обе щеки.

– Вот и хорошо. А теперь ступай, а то опоздаешь к ланчу. А я пропущу конференцию.

И он зашагал к тому месту, где был припаркован лимузин. Энн пошла в другую сторону. Стоило ей расставить все точки над «i» в отношении Мартина, как он говорил нечто, заставляющее ее взглянуть на него в другом свете. И вот результат – приняла безумно дорогой подарок от человека, который не знал, что она носит его ребенка. Она сознательно обманывает его – и принимает от него драгоценности необычайной красоты и экстравагантности. Драгоценности и благодарность, думала Энн с болью, – вот все, что Мартин может мне предложить. О любви нет даже речи.




Глава 12


В восемь вечера она была одета и готова к выходу. Они с Тори поужинали вдвоем в комнате Энн, и теперь девочка уютно свернулась калачиком на ее кровати вместе с Плашем. Медведь, подаренный Келли, отсутствовал. Энн последний раз оглядела себя в зеркале, и Тори с детской непосредственностью воскликнула:

– Ты похожа на сказочную принцессу!

Ту, которая нашла своего принца? Но принцу она не нужна. Или нужна только в постели. Может быть, это платье заставит его передумать? Эта мысль возникла неизвестно откуда. Нет, мне не нужен Мартин! – в панике подумала Энн. Я не люблю его. Конечно нет. Или люблю? Разве я не отдала бы сотню таких кулонов за то, чтобы он держал меня в объятиях и говорил, что любит меня?

Она снова посмотрелась в зеркало. Ее волосы были высоко подобраны, оставляя обнаженной длинную молочно-белую шею. Платье сидело идеально, кулон таинственно мерцал на груди, в то время как серьги в ушах сверкали и сияли. Она казалась спокойной и элегантной.

Спокойствие было фальшивым. Но платье – настоящим. Может быть, оно действительно способно заставить Мартина посмотреть на нее другими глазами? Глазами, которые видят не одно только тело? Тело, которое носит его ребенка. Энн не хотела, чтобы ее ребенок рос без отца. Значит, в этом все дело?

Она призналась себе, что всячески избегает правды. Мартин нужен ей сам по себе – телом и душой. С его пылом и нежностью, с его смехом и внимательностью. Нужен для нее самой. Так же, как и для ее ребенка. Так, может быть, это любовь?

Тори, слегка поежившись, сказала:

– У тебя такой вид, будто ты увидела привидение.

Энн быстро взглянула на девочку.

– Я… я просто мечтала.

– Держу пари: папа тоже скажет, что ты похожа на принцессу.

– Твоя мама затмит меня, Тори.

– Но ты симпатичней; – наивно возразила Тори.

Энн едва сдержала улыбку.

– Спасибо за то, что помогла мне застегнуть кулон, – сказала она; застежка оказалась слишком мелкой, чтобы справиться самой.

– Он такой классный! Ты, наверное, очень нравишься папе, если он подарил тебе его.

Энн ласково произнесла:

– Он просто хотел выразить свою благодарность, Тори. Не строй воздушных замков.

Чем в данный момент занималась она сама.

Завтра, подумала она. Завтра нужно сказать Тори, что вскоре я уйду. Энн думала об этом с ужасом. Но сделать это было необходимо, и сделать со всем тактом и заботой.

– Спущусь-ка я вниз, – сказала Энн. – Уже пора выходить.

Тори соскочила с кровати и схватила ее за руку.

– Я тоже пойду.

Почувствовав тепло маленьких пальцев, Энн едва не расплакалась. Она любила Тори. В этом не было никаких сомнений. И ей будет ужасно трудно и больно сказать ей «прощай». Отбросив эти мысли, Энн улыбнулась девочке.

– Спасибо за помощь.

Поэтому, когда Энн спускалась по изогнутой лестнице в холл, она чувствовала моральную поддержку Тори, придававшую ей смелости. Мартин и Келли уже ждали ее внизу. Мартин был ослепительно красив в смокинге и белой рубашке. Что же касается Келли, серебристое платье делало ее похожей на настоящую принцессу – ту, которая получила своего принца, с болью в сердце подумала Энн.

Мартин с непосредственностью воскликнул:

– Ты выглядишь сногсшибательно, Энн!

Его улыбка была такой выразительной, что Энн затрепетала.

– Спасибо… Здравствуй, Келли.

Келли смотрела на кузину так, словно видела ее впервые. А когда заметила кулон, то стала похожей на школьницу, обнаружившую, что кто-то другой вместо нее получил первый приз.

– Полагаю, платье для тебя выбирал Мартин, – с еле уловимой зловещей интонацией прот изнесла она. – У него всегда был хороший вкус.

– Вообще-то я нашла его сама, – ответила Энн.

Келли издала возглас, знакомый ей с детских лет.

– Мы заедем за мамой по пути к Лоутонам, она тоже приглашена. Мама ошибалась, говоря, что ты никогда не будешь такой красивой, как я.

Ну как можно испытывать неприязнь к Келли, сокрушенно подумала Энн.

– Ты очень добра, – искренне ответила она. Келли взглянула на дочь.

– Мне было бы очень приятно, если бы ты меня обняла, малышка… только не помни мне платье.

Тори подчинилась, затем сказала:

– Пап, ты потрясающий!

Мартин подхватил ее на руки и закружил в воздухе.

– Спасибо, милая. Тебе будет хорошо с Дороти, она на всю ночь останется в нашем крыле.

– Дороти сказала, что я могу до половины десятого смотреть телевизор.

– Только не увлекайся попкорном в шоколаде.

Жаль, что я не могу тоже остаться дома и смотреть телевизор, подумала Энн. А через пятнадцать минут, когда к ним в лимузине присоединилась Нина в голубом атласе, Энн пожалела об этом еще больше. С Мартином Нина была холодно вежлива, с Келли – преувеличенно сердечна. А Энн – бросив на нее один неприязненный взгляд, который не пропустил ни платья, ни кулона, – совершенно игнорировала.

Для той это было только к лучшему. Вечер и без язвительного языка Нины сулил ей массу неприятностей. Тем не менее она не смогла преодолеть легкой дрожи предвкушения, когда машина остановилась перед огромным помпезным домом Лоутонов, построенным в псевдосредневековом стиле. Высокие узкие окна, стрельчатые арки, башенки – все это там было. Что же касается интерьеров, Энн немедленно отметила великолепную работу дизайнеров и полное отсутствие души и индивидуальности, которые были свойственны дому Мартина, с его эклектичной коллекцией картин и милых сердцу вещиц.

Однако Лоутоны оказались славной, радушной четой. Их единственный сын, Джим, приехавший из Вашингтона, был красивым, холеным блондином. Он поцеловал Келли, с которой явно был знаком, в обе щеки, на Мартина посмотрел холодным оценивающим взглядом, озадачившим Энн, и с энтузиазмом пожал руку ей.

– Счастлив познакомиться с вами, – сказал он с очаровательной мальчишеской усмешкой. И перед самым началом концерта, проходившего в гостиной рядом с бальным залом, уселся в соседнее с ней кресло.

Ей удалось потерять в этой толпе Мартина и Келли, а компания Джима была явно предпочтительнее общества Нины.

– Думал, что этим рукопожатиям конца не будет, – прошептал он. – Когда концерт закончится, начнутся танцы. Вот это будет настоящая музыка.

– Вы не любите классическую музыку?

– Она хороша, когда тебе шестьдесят пять. Вся толпа после концерта устремится в бальный зал, танцевать вальсы. Но самое интересное – рок-н-ролл – будет в задней половине дома. Я хочу пригласить вас, Энн.

– Спасибо, – вяло ответила та. – Откуда вы знаете Келли?

– О, я познакомился с ней года за два до ее отъезда в Италию, – уклончиво ответил он. – А что у вас с Мартином?

– Он мой работодатель. – Когда Джим бросил на нее многозначительный взгляд, Энн более резко, чем собиралась, пояснила: – Я присматриваю за его дочерью.

– Ну, ну… О-ох, уже вышел пианист. Мне лучше заткнуться. Мама терпеть не может, когда я болтаю во время игры. Какая разница, говорю я, просто один шум накладывается на другой. – Он усмехнулся. – Ее просто трясет.

Возможно, Джим и легкомыслен, сказала себе Энн, но он отвлекает меня от маневров Келли. Та завладела вниманием Мартина и не отпускала его ни на минуту. Энн заглянула в позолоченную программку и настроилась с удовольствием послушать музыку. Пианист был первоклассный, и музыка успокоила ее. Но затем появился Мартин, потребовавший, чтобы она сопровождала его, Келли и Нину в бальный зал, где оркестр уже настраивал инструменты, а официанты в белых смокингах разносили шампанское и закуски. Джим испарился, пообещав прийти на помощь через полчаса. С мрачной решимостью Нина заняла Энн беседой.

Поэтому первой, с кем пошел танцевать Мартин, была Келли. Они составляют поразительно красивую пару, с болью в сердце думала Энн. А с ней Мартин не более чем вежлив. Жалея, что не сидит рядом с Брюсом в машине с мигалкой, где хотя бы знала, кто она такая, Энн сказала:

– Келли просто очаровательна, Нина.

Звенящим голосом та ответила:

– Она оставила графа. Она вернулась сюда насовсем. Они с Мартином снова поженятся. Ради Тори.

Шампанское пролилось из бокала Энн на платье. Она опустила ресницы, чтобы скрыть выражение глаз. Ну конечно! Почему она раньше не догадалась, что для приезда Келли должна существовать весьма серьезная причина? И что она может быть связана с Тори?

Келли и Мартин снова пара. Келли, Мартин и Тори – семья. Дрожащими пальцами Энн стряхнула капли с платья и совершенно искусственным голосом воскликнула:

– Посмотрите, что я наделала, неуклюжая! Пожалуйста, извините меня, Нина. Пойду попробую высушить это в дамской комнате.

Энн встала. Тысячи сверкающих огней расплывались у нее перед глазами. Она изо всех сил сдерживала слезы: если бы они полились, их было бы уже не остановить.

В дамской комнате перед зеркалом стояли вазы с красными розами. Может быть, удастся просидеть здесь до конца вечера, подумала Энн. По крайней мере, здесь Мартин меня искать не будет… Он вообще не будет меня искать. Он снова женится на Келли, матери Тори. Слава Богу, что мне хватило ума не рассказывать ему о своей беременности. Но что буду чувствовать я, давая жизнь его ребенку и зная, что Мартин для меня потерян навсегда?

Другие женщины входили и выходили, болтая и смеясь. Через некоторое время Энн встала, подкрасила губы и направилась в заднюю часть дома, где грохотал рок, вспыхивали и гасли разноцветные огни. Пройдя в глубь комнаты, она увидела Джима, махавшего ей рукой.

– Искал вас везде! – крикнул он. – Даже в бальном зале. Как вам это понравится? Давайте танцевать.

Все было лучше, чем немое отчаяние, в тисках которого корчилась Энн. Поэтому она стала танцевать, с трудом двигая руками и ногами. Музыка гремела, и разговаривать было невозможно, что для Энн оказалось весьма кстати.

Когда гитары и ударные смолкли, Джим повел ее к буфетной стойке, уставленной изысканными кушаньями. Энн подносила ко рту креветку, когда заметила на другом конце комнаты широкие плечи Мартина. Она попыталась спрятаться за кем-то, но слишком поздно: он уже увидел ее. Энн могла бы снова сбежать в дамскую комнату, но упрямство и гордость заставили остаться на месте.

Мартин подошел к ней; даже в полутьме было видно, что он кипит от негодования.

– Где, черт возьми, ты была? – прошипел он.

– Танцевала с Джимом. – Который, как она заметила, увлеченно поедал ананас, словно Мартина и не существовало.

– Пора бы тебе потанцевать со мной.

– Я так не думаю, Мартин. Возможно, ты и одеваешь меня, но я тебе не принадлежу.

Дыхание со свистом вырывалось из его груди.

– Я дважды танцевал с Келли. Я танцевал с ее матерью, что было незабываемым опытом. Я танцевал с матерью Джима и двумя его сестрами. А теперь я потанцую с тобой.

– Я не хочу с тобой танцевать!

Он взял ее под руку.

– Обсудим это где-нибудь в другом месте.

Мгновение Энн одолевало желание устроить сцену – возможно, от этого ей стало бы легче. Но Лоутоны принимали ее с таким радушием, и Джим был добр к ней на свой манер – они не заслужили от нее такой черной неблагодарности.

– Отпусти меня, – попросила Энн. – Я пойду по собственной воле или не пойду вообще.

Мартин с невольным восхищением посмотрел на нее.

– Ты не в духе. Но я исправлю тебе настроение.

Он медленно провел руками от ее плеч до запястий. Легонько сжав пальцы одной руки, Мартин поднес их к губам и поцеловал каждый в отдельности. Энн словно приросла к месту, ярость и желание боролись в ней. Наконец она вырвала руку и бросила Джиму:

– Я вернусь! Очень скоро!

Энн зашагала по танцевальной площадке, но, прежде чем дошла до ее края, вновь зазвучала музыка. Она резко повернулась к Мартину.

– Ты хотел танцевать. Давай потанцуем.

Музыка грохотала в такт биению сердца, она отдалась ее ритму, в чувственном движении забыв обо всякой осторожности. Энн танцевала так, как никогда в жизни, ее глаза сверкали, тело извивалось, щеки раскраснелись отнюдь не только из-за танца. Мартин не отрывал от нее взгляда. При последних аккордах он закружил ее, а затем, обняв, крепко поцеловал в губы. Энн, со всей страстью ответившая на поцелуй, словно издалека услышала восторженный свист. Мартин резко отстранился.

– На виду у публики, – сказал он. – Очень плохо.

Он снова держал себя в руках и владел ситуацией. В то время как Энн стала вдруг безвольной, как тряпичная кукла. Срывающимся голосом она сказала:

– Ты доволен? Ты получил свой танец. А теперь ступай обратно к Келли.

– А что, если я не хочу?

– Я думаю, хочешь… Знаю, что хочешь. Как бы то ни было, позволь объяснить тебе кое-что. – Она глубоко вздохнула, мечтая только о том, чтобы все это поскорее закончилось. – Я не вторая женщина Мартина Крейна. И никогда ею не буду.

Ледяным тоном Мартин спросил ее:

– Ты говоришь мне правду, Энн? Подумай как следует, прежде чем ответить.

Он давал ей шанс, а у нее не было выбора. Потому что она была беременна его ребенком.

– Да, это правда, – ровным голосом сказала Энн. – Завтра я скажу Тори, что ухожу, и при первой же возможности сделаю это.

– Прекрасно, – сказал Мартин, повернулся на каблуках и сквозь толпу пошел к выходу.

Энн, окаменев, смотрела ему вслед. На этот раз Мартин не вернется. Он отправится к Келли, которая встретит его с распростертыми объятиями. Я сделала это. Ну и место же я выбрала, чтобы разбить себе сердце!

Зазвучала следующая мелодия, и Энн устремилась в дамскую комнату, на этот раз чтобы отыскать свою сумочку и посмотреть, хватит ли ей денег на такси до дома Мартина. Давно надо было уйти. А завтра она начнет новую жизнь. Она сможет. Она ведь известна своей храбростью, не так ли?

Прошло пятнадцать минут. Чувствуя себя постаревшей на десять лет, Энн заставила себя встать. Через двенадцать часов она вернется в свою квартиру, а через неделю, если повезет, будет на пути в Олбани.

С бледным лицом она вернулась туда, где звучали смех, музыка, шум голосов. Лоутоны должны быть довольны: вечеринка удалась. Осталось только найти телефон – и ее здесь не будет.

– Эй, – окликнул ее Джим, – вы не меня ищете?

– Джим, не могли бы вы вызвать мне такси? – спросила она с прямотой отчаяния. – Я… У меня разболелась голова. Но я не хочу, чтобы Мартин знал, что я ухожу.

– О, – небрежно бросил Джим, – с этим проблем не будет. Они с Келли только что уехали. К ней в отель – кажется, так она сказала.

На какое-то жуткое мгновение комната поплыла у нее перед глазами. Нет, я не упаду в обморок, с яростью сказала себе Энн. Цепляясь за единственное, о чем помнила, она взмолилась:

– Такси, Джим? Пожалуйста?

– Конечно… Вы действительно неважно выглядите. Но вы ведь не будете возражать, если я останусь здесь?

– Конечно нет, – покачала она головой.

Призвав на помощь все свое самообладание, Энн достойно распрощалась с хозяевами и позволила Джиму проводить ее под зонтом до такси. Дождь лил как из ведра, порывы ветра сбивали с ног. Энн забралась в машину, ее провожатый захлопнул дверцу. Дав водителю адрес Мартина, она откинулась на спинку сиденья. Она изо всех сил старалась не думать о том, чем сейчас занимается Мартин. И Келли.

Через несколько минут Энн, придерживая подол платья, чтобы не споткнуться, взлетела вверх по лестнице. Дороти уже улеглась. Тори тоже спала, разбросав по одеялу несколько книжек и Плаша. Энн застыла на пороге ее комнаты. Это последняя ночь, когда она может вот так стоять, прислушиваясь к ровному дыханию девочки, чью жизнь она спасла и которая в свою очередь совершенно изменила ее жизнь.

Энн заставила себя повернуться и пошла в свою комнату. Джинсы и рубашка, что были на ней днем, все еще лежали на кровати. Привычная одежда. Одежда, которую отныне она будет носить всегда. Энн сняла босоножки и потянулась к молнии на платье, чтобы поскорее сбросить его – как и все, что оно олицетворяло. Через пару минут, уже переодевшись, она вынула шпильки из волос и, тряхнув головой, принялась яростно расчесывать их. Изумрудные серьги уже валялись на туалетном столике, а вот кулон опять ее подвел – застежка не слушалась пальцев.

Едва соображая, Энн надела плащ и резиновые сапоги, бросила в карман ключ от парадной двери. Она прогуляется. Даже подумать невозможно о том, чтобы лечь в постель и остаться наедине с мучительными мыслями. Она всегда любила непогоду. Небольшой дождик совсем не повредит ей. Взяв напоследок карманный фонарик, Энн спустилась вниз и вышла в темноту.

Когда она оказалась на подъездной дорожке, порыв ветра заставил ее нагнуться вперед. Энн это не смутило. Теперь, когда она наконец оказалась в полном одиночестве, можно было дать волю слезам. Но ее отчаяние было так глубоко, что воспаленные глаза оставались сухими. В глубине души она чувствовала, что ее предали.

Мартин занимался любовью с ней, а теперь занимается любовью с Келли. Как он может?!

Опустив голову и почти закрыв глаза, она с усилием продвигалась вперед, понятия не имея, что будет делать, когда достигнет шоссе. Повернет обратно и мирно уляжется спать? Будет ходить по пустынным улицам, пока не упадет от усталости?

Фонарик давал очень мало света, и Энн, выключив его, постояла, чтобы глаза привыкли к темноте. Идя по краю подъездной дорожки, она вряд ли заблудится. Ветки постукивали друг об друга под ветром, верхушки высоких сосен клонились и шумели. Если закрыть глаза, то можно представить, что ты у океана, подумала Энн, и слушаешь шум моря и грохот валов, разбивающихся о скалы…

В закрытые веки внезапно ударил яркий свет. Энн распахнула глаза. По дорожке прямо на нее неслась машина, освещая фарами мокрые деревья. Водитель заметил ее, и с диким скрежетом тормозов машина остановилась в нескольких футах от Энн. Это был лимузин. Энн стояла неподвижно, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле. Дверца открылась, и из нее выпрыгнул Мартин. Человек, которого ей меньше всего хотелось сейчас видеть.




Глава 13


Взгляд Энн заметался из стороны в сторону. Словно загнанное животное, она бросилась под укрытие деревьев. Но руки так заледенели, что не могли включить фонарик, и, выбежав из лучей фар, она оказалась в полной темноте. Зацепившись сапогом за корень, Энн чуть не упала. Ребенок! Она должна думать о ребенке! Она не может рисковать им, бегая среди ночи по лесу.

Подавив бессильное рыдание, Энн повернулась и стала ждать, когда Мартин настигнет ее. Свет его фонарика метался по кустам, ветки трещали под ногами. Он остановился всего в футе от нее и направил луч ей в лицо.

– Ты… маленькая идиотка – я же мог задавить тебя! Что, ради всего святого, ты делаешь такой ночью на дороге, да еще без фонарика?

Энн со спокойствием, которое далось ей с превеликим трудом, ответила:

– У меня есть фонарик. А где Келли? Ждет тебя в машине? Можешь отправляться с ней в постель!

Он бросил фонарик на землю и взял Энн за плечи.

– Какое, черт возьми, отношение ко всему этому имеет Келли? Ты не понимаешь? Я чуть не сбил тебя…

В слабом, неверном свете Энн заметила, как побелела кожа вокруг его губ, и это почему-то высвободило наружу всю ее ярость.

– Если ожидаешь моих извинений, то ждать их придется очень долго, – прошипела она. – Послушай, ты ведь не дурак, Мартин, и не хуже меня понимаешь, что Келли имеет к этому самое непосредственное отношение. И меня просто трясет, когда со мной ты делаешь вид, будто ее не существует. Мы же оба знаем, что она реальнее всего остального. Ступай к ней, Мартин, и оставь меня в покое!

Энн, отчаянно дрожа, попыталась сбросить со своих плеч его руки, но он только сильнее стиснул их.

– Что ты мелешь, Энн! С какой стати я должен возвращаться к ней в отель? Все, что нужно, мы уже сказали друг другу.

Чувствуя боль в плечах и сильное головокружение, Энн слабо проговорила:

– Отпусти меня, Мартин Крейн, я ненавижу тебя…

С силой оттолкнувшись от его груди, она потеряла равновесие. В глазах потемнело, и последнее, что помнила Энн, был Мартин, который, опомнившись от неожиданности, подхватил ее на руки.

Очнуться ее заставил стук захлопываемой дверцы машины. Она сидела на переднем сиденье, дворники на переднем стекле, легонько постукивая, разгоняли водяные потоки, а впереди зловеще темнела громада дома. Мартин, коротко взглянув на нее и с видимым облегчением вздохнув, но не сказав ни слова, нажал на педаль газа и выехал на дорожку. Энн вжалась в сиденье. Она чувствовала себя продрогшей и измученной. И все же в ее воспаленном сознании всплыли последние слова Мартина. Келли у себя в отеле. Что это означает? И правда ли это?

Мартин затормозил перед парадной дверью. Опередив его, она выбралась из машины и, тяжело ступая, поднялась по ступеням. Подоспевший Мартин открыл дверь, и тепло коснулось ее щек, ощутимое, как ласка. Энн отчаянно задрожала.

Мартин срывающимся голосом сказал:

– Ты промокла. Ступай наверх, я включу отопление.

Ну нет, прежде она должна узнать.

– Почему ты уехал от Лоутонов с Келли?

– Мы не можем обсуждать это, пока вода капает с тебя, как с утопленника.

– Ты собираешься жениться на ней?

С нетерпеливым восклицанием он развернул ее лицом к лестнице.

– Да с какой стати я должен это делать?!

– Ради Тори, разумеется.

– Мне никогда даже в голову не приходила такая мысль. Одного раза вполне достаточно, благодарю покорно. И ты должна зарубить это себе на носу. – Взяв Энн под локоть, он потащил ее наверх. – Я не собираюсь жениться на ней ни ради себя, ни ради Тори. Тори любит тебя, Энн. Мать для нее совершенно чужой человек. А теперь скажи мне, где ты прячешь свою семнадцатилетнюю рубашку? Похоже, этой ночью она будет очень кстати.

Так он не собирается жениться на Келли!

– Это правда, Мартин? – прошептала Энн. Он застыл на верхней площадке лестницы.

– Энн, возможно, когда-нибудь я и лгал… умалчивая, но никогда – сознательно. Да, это правда. Я уже давно разлюбил Келли и не собираюсь на ней жениться.

– О, – проговорила Энн, чувствуя, что снова дрожит.

Мартин обнял ее.

– До встречи с тобой у меня все было в порядке, – срывающимся голосом заговорил он. – Время от времени появлялись женщины, не требовавшие невозможного, и жизнь текла по задуманному сценарию. Ровное шоссе до самого горизонта, зеленый свет на всех перекрестках. Затем я встретился с женщиной-полицейским, с огненными волосами и соответствующим темпераментом, и сбился с пути. Ты хоть как-нибудь можешь мне это объяснить?

Энн не могла. Она была слишком занята тем, что боролась с искушением уткнуться лицом в его промокший смокинг и разрыдаться в голос.

Мартин отвел Энн в ее комнату, усадил на кровать и направился в ванную. Вернувшись, он застал ее вновь на ногах и ровным голосом сказал:

– Я включил воду. Где твоя ночная рубашка?

– Второй ящик снизу.

Он достал рубашку и бросил ее на постель. Затем подошел к Энн и потянул вниз молнию на ее плаще. Этот невинный жест погрузил ее в воспоминания. Энн отшатнулась, и рука Мартина замерла на полпути.

– Ты действительно так ненавидишь меня, – спросил он, – что даже не в состоянии терпеть мое присутствие?

Что ей было ответить на это? Опустив ресницы, она так и сказала:

– Я уже больше ничего не знаю.

– Ступай в ванную. Ты согреешься и сможешь уснуть.

Его голос был лишен эмоций. Двигаясь, как робот, Энн расстегнула молнию до конца, протянула Мартину мокрый плащ и поплелась в ванную, прихватив по пути ночную рубашку. Закрыв дверь, она стянула остальную одежду, забралась в горячую ванну и обессилено вытянулась в воде. Постепенно она согрелась. Вместе с теплом ожили и ее чувства, а вслед за ними и нестерпимое желание узнать, что случилось этим вечером, и способность думать.

Мартин больше не любит Келли и не собирается жениться на ней. Но это вовсе не означает, что он влюблен в нее, Энн. Однако она сбила его с пути. Что бы ни стояло за этими его словами.

Стоит ли бороться за него? Возможно, в этом и заключается главный вопрос? Никак не связанный ни с Келли, ни с ребенком. Этот вопрос касается только ее. Ее и Мартина. Потому что она конечно же любит его. Любит всем сердцем. И уже много недель.

Энн словно завороженная смотрела на пузырьки пены, плавающие на поверхности, и вдруг почувствовала, что улыбается от счастья. Что так долго мешало ей признать эту простую, как землетрясение, истину? Наверное, именно эта, тщательно скрываемая даже от себя, любовь не давала ей сказать Мартину, что она беременна, что все происходящее между ними – прекрасно, неповторимо и бесценно.

Энн быстро выключила краны. Затем выбралась из ванной и, схватив полотенце, обмотала его вокруг тела. Кулон, подаренный Мартином, мерцал в ложбинке между ее грудями. Все еще улыбаясь, она распахнула дверь. Спальня была пуста.

На мгновение Энн застыла на месте, скованная ужасом. Неужели она была полной дурой, решив, что Мартину нужно от нее большее, нежели то, что он уже получил? Существовал только один способ выяснить это. Босиком, на цыпочках, она пробежала по холлу. Дверь в его спальню была закрыта. Прикусив губу, Энн медленно повернула ручку и бесшумно отворила ее.

Мартин сидел на краю постели, спиной к ней, опустив голову на руки. Его сгорбленная спина выражала бессилие, обычной уверенности и надменности как не бывало.

Энн не могла без боли смотреть на него. Она проскользнула в дверь и так же осторожно закрыла ее за собой. Раздался щелчок замка, и Мартин вскинул голову. Посмотрев через плечо, он увидел Энн и вскочил.

– Эй, – хрипло проговорил он, – что ты здесь делаешь?

– Я должна была прийти. – Энн глотнула воздуха. – Мне нужно знать, что сегодня вечером случилось у вас с Келли. Мне нужно знать, как ты отнесешься к тому, что я ношу твоего ребенка… Пожалуйста, Мартин, скажи мне!

Он на мгновение стиснул зубы, и под его глазами яснее обозначились черные тени. Энн вдруг обнаружила, что стоит не дыша, а сердце трепещет, как пойманная рыба. Вся ее жизнь зависит от того, что произойдет сейчас – на этот счет она не строила иллюзий. Отчаянно молясь, чтобы он ее не прогнал, Энн ждала, когда Мартин заговорит. Он молча встал и пересек комнату.

– Ты еще мокрая.

– Да… наверное, – еле слышно пробормотала она.

– И кулон все еще на тебе.

– Я не смогла расстегнуть застежку. Но я…

Но Мартин перебил ее, заговорив:

– Келли поймала меня сразу после того, как я оставил тебя на танцевальной площадке у Лоутонов. С Тори произошел несчастный случай, сказала она. Малышка упала с лестницы, плачет и зовет папу. После того ужасного происшествия мне даже в голову не пришло позвонить домой. Вызванное Келли такси уже стояло с заведенным мотором, и мы на огромной скорости помчались вперед. Келли посвящала меня в красочные подробности, до тех пор пока я не выглянул в окно и не увидел, что машина едет совсем в другом направлении. Ну, об остальном, я думаю, ты догадываешься. Никакого несчастного случая, никакого падения с лестницы. Келли просто решила затащить меня к себе в отель и соблазнить. Первый шаг на пути к воссоединению.

– Это Джим сказал мне, что ты уехал, – проговорила Энн. – В отель, где Келли остановилась. Вместе с ней.

– Так вот почему ты попыталась скрыться в лесу…

– А что бы ты сделал на моем месте?

– Джим стал любовником Келли, когда мы были еще женаты. Несомненно, в память о былом она попросила его передать тебе это сообщение.

Вспомнив, как холоден был Джим с Мартином, Энн сказала:

– Теперь мне все ясно…

– Позволь мне закончить с Келли. Граф, грубо говоря, вышвырнул ее. Она была ему неверна. К несчастью, Уго рассердился не на шутку и решил не прощать ей интрижки с одним из своих лучших друзей. Поэтому Келли, привыкшая жить в роскоши, решила, что я в конце концов не так уж плох, и бросилась в Бостон с мыслью о браке. Только ради Тори, ты же понимаешь. – Усмехнувшись, он провел пальцами по волосам. – Я отвез ее в отель и в поисках тебя вернулся к Лоутонам, где мне сообщили, что ты ушла. Взяв лимузин, я помчался сюда. Конец истории.

– Нина сказала, что Келли вернулась насовсем и собирается снова выйти за тебя замуж.

– Бедная Энн. Все говорят тебе что угодно, кроме правды.

– Тебе действительно не нужна Келли?

– Нет. Я хочу тебя, Энн.

Она проглотила застрявший в горле комок.

– Ты хочешь меня так… как на Эльютере?

Мартин на мгновение коснулся пальцем того места у основания ее шеи, где бился пульс.

– Я всегда хочу тебя так.

Но этого, увы, недостаточно.

– В таком случае ты все еще не хочешь связывать себя обязательствами. Не говоря уж о женитьбе.

– Ты беременна. Конечно, мы поженимся.

– Нет, Мартин… Я не хочу выходить за тебя замуж только потому, что беременна. И ребенок, и я заслуживаем лучшего.

– Ребенок заслуживает отца.

– Любому ребенку нужен отец. Но если родители не любят друг друга, брак будет обречен с самого начала. Я не могу пойти на это, Мартин, просто не могу.

– Ты не любишь меня, – бесцветным голосом произнес он. – Ты это хочешь сказать.

Энн вздернула подбородок.

– Это ты не любишь меня. Поэтому какая разница, что я испытываю по отношению к тебе?

– Я уже говорил тебе, что лгал, умалчивая, – с неожиданным жаром начал Мартин. – Там, на Эльютере, я не хотел, чтобы ты поняла, что означает для меня случившееся между нами. Как глубоко это затронуло меня – мои тело и душу. Я не хотел связывать себя – ты права. Вот почему я не говорил, что твои красота и великодушие перепутали во мне все. Я стал хотеть тебя во всех смыслах, в каких мужчина может хотеть женщину… Я не собирался признаваться тебе в этом, Энн, потому что ужасно испугался.

– Если мы поженимся из-за ребенка, – продолжала гнуть свое Энн, – я скоро начну раздражать тебя.

– Это и мой ребенок тоже. Мы оба ответственны за него.

Он говорил так рассудительно, так хладнокровно!

– Я уеду отсюда при первой же возможности! – заявила Энн. – Обещаю, что не буду…

– Постой, Энн. Я все делаю не так. – Мартин взял ее за плечи и опустил взгляд на кулон, сверкающий на груди. – Почему ты пришла в таком виде? Полуобнаженная и такая прекрасная, что я едва могу соображать?

Она попыталась подтянуть полотенце повыше. Но Мартин остановил ее руку.

– Когда ты вошла, я сидел на кровати, ничуть не сомневаясь в том, что потерял тебя. Навсегда. Что женщина, с которой я хотел провести остаток своей жизни, ненавидит меня.

– Но…

– Да, на Эльютере я испугался. Ты перевернула всю мою жизнь, а я привык сам распоряжаться ею. Энн, неужели ты не понимаешь? Я пытаюсь сказать, что люблю тебя. Я полюбил тебя тогда, на Эльютере, а может быть, еще тогда, когда увидел на больничной койке. Я люблю тебя и хочу жениться на тебе. Но если…

– Не только из-за ребенка? – выпалила она.

– Я хочу жениться на тебе ради тебя самой. Но как я могу просить тебя об этом, после того, как там, в лесу, ты сказала, что ненавидишь меня?

– Ты любишь меня, – без выражения повторила она.

– Останься здесь – это все, о чем я прошу, – со сдерживаемым жаром сказал Мартин. – Останься со мной и Тори. Мне невыносима сама мысль о том, что ты уедешь.

– Я не уеду. Зачем? – Губы Энн помимо воли расплылись в улыбке. – Знаешь, я тоже тебя люблю.

Он стиснул руками ее талию.

– Ты не могла бы это повторить?

Энн рассмеялась.

– Я люблю тебя, Мартин Крейн. Люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя… Достаточно?

Он ошеломленно произнес:

– Я даже не рассчитывал на это. Ты уверена, Энн?

– Так же, как в том, что стою здесь, обернутая в мокрое полотенце. Мартин, дорогой Мартин, я люблю тебя всем сердцем!

Он самозабвенно поцеловал ее. А она обхватила руками его шею, чувствуя, как жар его тела согревает ее. Мартин приподнял голову, только для того, чтобы пробормотать:

– Полотенце сейчас соскользнет.

– Ну и пусть, – беззаботно проговорила Энн. В его глазах заплясал смех.

– И что ты намерена с этим делать?

– Оставить все, как есть. Пусть идет своим чередом.

– Энн, – с неожиданной настойчивостью сказал Мартин, – ты выйдешь за меня замуж?

– Да. О да, Мартин! Это сделает меня самой счастливой на свете.

– Слава Богу, – воскликнул он. – Это больше, чем я заслуживаю. Я так упорствовал в своем нежелании привязываться к кому бы то ни было, кроме Тори, что отказывался видеть то, что было у меня под носом. Тебя. Упрямую. Вспыльчивую. Горячую и страстную…

Энн хохотнула.

– И вполовину не такую упрямую, как ты.

– Перестань меня перебивать, – сказал он, целуя кончик ее носа. – Я не только старался не замечать тебя. Я также изо всех сил отказывался признаться себе, что люблю тебя. Прости меня, милая.

Его губы теперь путешествовали от ее щеки к шее. Прерывающимся голосом Энн сказала:

– Ты прощен.

– А я еще не говорил, что ты удивительно добрая?

Мартин нашел ее грудь; полотенце уже давно соскользнуло Энн на бедра.

– Кажется, нет, – прошептала она, осыпая поцелуями его густые черные волосы. – Я так счастлива, что не могу поверить, что все это наяву. Может быть, ты ущипнешь меня – и я проснусь?

Он выпрямился, еще ближе привлекая ее к себе.

– Единственное место, где отныне ты будешь просыпаться, – это мои объятия. Энн, клянусь, что всегда буду с тобой. Что люблю тебя всем своим существом.

Тронутая до глубины души, она прошептала:

– Это самые прекрасные слова, которые я когда-либо слышала. О Мартин, я так тебя люблю!

– Пойдем в постель, – сказал он. – Немедленно. Потому что иногда одних слов бывает недостаточно. – На его губах промелькнула улыбка. – Кроме того, я поскорее хочу увидеть тебя одетой в одни только изумруды и хризолиты.

– Думаешь, я хорошо буду в них смотреться?

– Я это знаю, – заявил Мартин и повел убеждать ее в своей правоте. Хотя нельзя сказать, чтобы она нуждалась в убеждении.




Стояла тихая безветренная погода. Небо было затянуто даже не облаками, а легкой серой дымкой, смягчающей жару. Энн сидела в шезлонге у самой воды, хотя трудно было представить, что это океан – такой гладкой и кроткой была бирюзовая поверхность. Джонни, девятимесячный толстячок с копной рыжих волос и серо-голубыми немигающими глазами, ползал по песку, время от времени пытаясь встать на ноги. Его последним достижением были пять шагов кряду.

Похоже, на этот раз он решил побить рекорд, с тревогой подумала Энн, наблюдавшая за ним из-под полуопущенных ресниц. Вскочив, она бросилась к сыну, который, движимый не столько ногами, сколько весом собственного тела, устремился прямо к воде.

Со смехом подхватив его на руки, она зашла по пояс в теплую прозрачную воду и несколько раз под аккомпанемент восторженного визга окунула малыша.

– Все, дружок, – ласково, но твердо сказала Энн. – Пора домой. Скоро приедут папа и Тори.

Те, вместе с Мелани, отправились за покупками в город и должны были вернуться с минуты на минуту.

– То, то, – радостно подхватил малыш.

Энн понесла его к дому и на полпути услышала шум мотора. Она ускорила шаг и вышла с Джонни на подъездную дорожку, когда Мартин захлопывал дверцу машины. Он с улыбкой поспешил к жене и сыну и, обняв сразу обоих, взял малыша и поставил его на землю.

– Подарки принимают стоя, молодой человек.

Тори уже спешила к брату с коробкой в руках.

– Вот он, подарок, – возбужденно и радостно сказала она, поставила коробку на каменные плитки и, открыв, извлекла плюшевого мишку, как две капли воды похожего на потерянного во время переездов Плаша. – Только очень тебя прошу, назови его Плаш.

Малыш недоверчиво разглядывал новое приобретение. Тори обняла Энн за талию, а Энн поцеловала ее в макушку. В этот момент налетел первый порыв ветра, предвещающий бурю.

Взяв на руки сына, Мартин обнял Энн за плечи и повел ее к дому.

– Для тебя тоже есть подарок, – сказал он жене и, убрав руку с ее плеча, достал из кармана коробочку.

С сияющими глазами Энн открыла ее и извлекла знакомый кулон. Она не сразу поняла, что в нем изменилось, а когда заметила ниже изумруда еще один, поменьше, счастливо рассмеялась.

– Послушай, Мартин, а почему он расположен несимметрично?

– Догадайся сама, – усмехнулся тот.

Под первыми каплями дождя вся компания вбежала в столовую.