Изгнанник
Саймон Хоук


Черное Солнце. Племя в одном #1






Изгнанник — первая книга трилогии «Племя в одном». Она повествует о юношеских приключениях Сорака, частично эльфа, частично халфлинга, обладающего псионическим талантом и вмещаящего в себя множество личностей — следствие травмы в детстве. Будучи найден в пустыне, Сорок воспитывается добросердечными сестрами-виличчи, которые обучают его использовать магию. Атхас, его дом, умирающая планета, чьи жизненные ресурсы безжалостно уничтожаются королями-волшебниками и магами-осквернителями, но Сорак верит, что спасение придет. Вооруженный двумя дарами монахинь — старинным эльфийским мечом по имени Гальдра и Журналом Странника он покидает храм виличчи. Сумеет ли он узнать о себе и о своем прошлом?






Саймон ХОУК

Изгнанник


Трою Деннингу, с благодарностью, за то, что разрешил мне придти и поиграть в его мире.






Благодарности


Огромная признательность Робу Кингу и Джиму Лаудеру за издательскую поддержку, Хезер Ричардс, Меган МакДоннел, Брюс и Пегги Вили, Ребекка Форд и Даниел Артур за полезные отзывы, и Пату Коннорсу за помощь в проверке игры «Гамбит Сокола» на группе ничего не подозревающих жертв на Tuscon XIX(собрание геймеров, фанатов Хаука, имевшее место быть 13–15 ноября 1992 в Тусконе, штат Аризона).

Специальная благодарность Брюсу Миллеру, который проявил экстраординарную щедрость к друзьям и не хотел ничего знать. Они знают, Брюс, почему они любят тебя.

Привет и тебе, Черил, объятия…




Пролог


В призрачном свете лун-близнецов, бросавших свой тусклый свет на бесконечные просторы пустыни, Лира стояла одна на верхушке Зубa Дракона, ожидая восхода багрового солнца. Каждый год, тысячу лет подряд, она приходила сюда, на высочайшую вершину Атхаса, чтобы вновь произнести свои клятвы и помечтать, помечтать о том, чего она не увидит никогда. Тысяча лет, подумала она, закутываясь поплотнее в плащ. Я старею.

Уже почти рассвело. Скоро темное солнце поднимется в небо и запылает как тлеющий уголек в наполненном пылью оранжевом небе, а его лучи ударят по пустыне, как молот по наковальне. Только по ночам земля отдыхала от его обжигающего жара. Пески пустыни становились более холодными, температура стремительно падала и смертоносные ночные твари выходили из своих гнезд и нор в поисках добычи. День приносил другие опасности, ничуть не меньшие. Атхас не был раем для своих обитателей.

Лира Ал'Кали мечтала о мире, который был когда-то давно, задолго до ее рождения. В последние мгновения перед рассветом, она представляла себе, что солнце поднимется над горизонтом и осветит изумрудные равнины, протянувшиеся под ней, а не голые пески пустыни. Склоны Поющих Гор будут покрыты лесом, а не завалены разбитыми камнями, а птичье пенье заменит траурное завывание ветра над разрушенной природой. Когда-то этот мир был зеленым. Солнце сверкало, а равнины кишели жизнью. Но это было до того, как природное равновесие было уничтожено теми, кто решил «переустроить» его, до того, как изменился цвет солнца, прежде, чем мир был разорен губительной магией.

Пирены были старейшей расой Атхаса, однако, несмотря на прошедшие столетия, их число скорее сократилось. Они вспоминали Зеленую Эру в своих легендах, историях, которые передавались из поколения в поколение, которые рассказывались, когда пирены становились взрослыми и приносили свои клятвы. Теперь нас осталось немного, подумала Лира. Каждый год она встречала все меньше и меньше соплеменников во время своих странствий. Она сама была уже старой, одной из старейших оставшихся пирен. Наше время прошло, подумала она. Хотя мы и живем столетиями, этого не хватает, чтобы вернуть к жизни умирающую планету. Нас слишком мало, и мы не сможем сделать это в одиночку.

Каждый год, в годовщину принесения клятвы, Лира приходила к Зубу Дракона и взбиралась на вершину. Для любой из гуманоидных рас Атхаса — даже для неустающих, легконогих эльфов или шустрых, жестоких халфлингов — мучительный подъем был почти невозможен, но Лира делала его не в своей гуманоидной форме. Только однажды, когда она впервые принесла клятвы, она взобралась на вершину без помощи своей способности изменять форму, и это почти убило ее. Теперь, когда она уже не девочка, карабкаться, даже в виде тагстера или расклинна, трудно для нее. Тем не менее, она продолжала делать это каждый год, и она будет делать это, пока дышит. И когда она не сможет, ну что ж, она умрет, пытаясь вскарабкаться.

Первые усики оранжевых лучей солнечного света слегка подсветили край горизонта. Лира стояла на самой верхушке, сильный ветер подхватил ее длинные белые волосы и они вились за ней, как белый флаг, а она молча смотрела, как темное солнце медленно и зло поднимается перед ней, чтобы сжечь пустынные земли, раскинувшиеся под ее ногами. И как она делала уже тысячу раз, с тех пор, как стала взрослой и начала считать года, Лира начала нараспев приносить клятвы утреннему ветру.

— Я, Лира Ал'Кали, дочь Тира Ал'Кали из Поющих Гор, даю священную клятву и объявляю целью моей жизни, как всякий сын и всякая дочь народа пирен до меня, и как сделает всякий сын и всякая дочь народа пирен после меня, работать не покладая рук до тех пор, пока Атхас снова не будет зеленым. Я клянусь следовать путем Охранителя Земли, использовать всю мою силу чтобы защищать и восстанавливать эту землю, а также преследовать и убивать любого осквернителя, который крадет силу земли ради своих извращенных целей. Я клянусь в верности Старейшинам, и особенное самому старому Старейшине, Алару Че'Аранол, Приносителю-Мира, Учителю, Охранителю, Убийце Дракона. Я клянусь следовать его благородным путем и отдать все силы моей души на службу Пути Друида и на возрождение этой несчастной земли. Я клянусь никогда не сходить с этого пути.

Ее слова улетали вместе с ветром, пока свет темного солнца заливал пустынный ландшафт под ней. Вот так же все мои мечты могут быть унесены ветром, печально подумала она. Возможно, что никогда не придет время, когда Атхас снова будет зеленым, во всяком случае, пока короли-волшебники еще живы и выкачивают из планеты ее жизнь как топливо для своих заклинаний, и пока драконы бродят по миру, оставляя за собой гибель и разрушение. Старейший поклялся уничтожить всех драконов Атхаса, но в одиночку он не может ничего сделать с их магией. Даже все пирены вместе взятые ничего не смогли сделать с ними. Во всяком случае за время ее жизни.

Че'Аранол пытался справиться с драконом, который когда-то был человеком, но магия сохранения не так сильна, как магия осквернения, а никакой осквернитель не силен так, как полностью преобразовавшийся в дракона человек.

Много искателей приключений нашли свою смерть в бою с этим драконом, и еще больше умрут, если короли-волшебники будут становиться все сильнее и сильнее. Каждый из них уже вступил на путь преобразования, который в конце концов превратит их в дракона. Процесс очень медленный и болезненный, требующий могущественных заклинаний, которые высасывают из из земли всю ее силу и заодно ослабляют души тех, кому не повезло жить под владычеством королей-волшебников.

Путь Охранителя требовал сдержанности и чистоты в использовании магии, так что волшебник или выкачивал нужную ему или ей энергию из себя, или попросту «занимал» энергию у растений или земли, забирая только ту маленькую часть, которую растение способно восстановить, и после такого заклинания земля не превращалась в безжизненную пустыню. Осквернители же, с другой стороны, совершенно не уважали жизнь и живые существа, и стремились только к силе и власти. Осквернители использовали заклинания, которые убивали все растения вблизи, оставляли животных упавшими на землю и корчащимися от боли, выпивали все соки из земли, так что на ней больше ничего не могло вырасти. Те же, у кого хватало магической силы, не колеблясь выкачивали энергию из высших форм жизни, из эльфов или халфлингов, дварфов или три-кринов, вообще из представителей любой гуманодидной расы Атхаса — и даже из пирен.

Магия осквернителей была абсолютным сумашествием, подумала Лира, особенно разрушающие все вокруг заклинания, которые короли-волшебники использовали для трасформации в драконов. Если бы она прожила еще тысячу лет, она никогда бы не поняла ее. Что они выиграют, получив такую невообразимую силу, если все, что им останется, — править разрушенным, безжизненным миром. К кому или к чему они обратятся, чтобы раздобыть огромное количество энергии, нужное взрослому дракону чтобы жить? Они будут убивать все и всех, а потом, как безумные чудовища, которыми они и стали, набросятся друг на друга, и будут сражаться до тех пор, пока не останется один, который и будет владеть сухой оболочкой планеты. И этот последний дракон будет глядеть на разрушенный мир Атхаса, испытывая краткое удовольствие, от того, что он самый сильный и непобедимый — прежде, чем медленно умрет от голода.

Как, думала Лира, печально глядя на сожженый ландшафт под собой, они могут не понимать это? Почему эти осквернители не в состоянии понять, к чему это приведет? Единственное возможное объяснение — короли-волшебники безумны, сошли с ума от своей жажды силы, и живут только для того, чтобы утолить свою пагубную страсть. Пока их сила увеличивается, их аппетиты растут.

Должен быть способ остановить их, но единственный путь, которой они смогли придумать, — уничтожить их, а любой осквернитель может призвать магическую силу намного быстрее, чем любой охранитель. Никакой обычный маг не может противостоять им. Есть только один шанс, одно существо, которое может надеяться на удачу в бою с ними, — аванжион.

На Атхасе когда-то были аванжионы. Но короли-волшебники и их миньоны узнали об этом. Они без отдыха охотились на них и истребляли любого соперника, охранителя или осквернителя, а рождение аванжиона занимает больше времени, чем создание дракона, так как при этом используется только сохранительная магия. Путь к преобразованию долог и мучителен, нужно бескорыстное самоотречение и невероятное терпение. Однако, через тысячу лет, это первый проблеск надежды. Аванжион сейчас в процессе рождения. Это займет еще много, много лет, а короли-волшебники будут делать все, чтобы найти и уничтожить его прежде, чем цикл закончится. Но если их усилия будут напрасны и аванжион взлетит, тогда пускай драконы задрожат в своих тайных норах.

Впрочем, какое это имеет значение? Задолго до того, как цикл рождения аванжиона закончится, скорее всего все оставшиеся короли-волшебники полностью трансформируются в драконов и их будет много против одного. Оставшиеся в живых пирены были бы рады посвятить остаток своей жизни охране аванжиона, пока его цикл не завершиться, но никто не знает, где одинокий волшебник, мучимый тяжелейшим преобразованием, и как его найти. Возможно, подумала Лира, это даже к лучшему. Если мы не можем найти его, то тогда и короли-волшебники тем более. Но это не остановит королей-волшебников, они все равно будут его искать.

Внезапно Лира была вырвана из своих мечтаний звуком отчаянного, мучительного крика. Крик ребенка, подумала она, вздрагивая и бысто оглядываясь. Но это было просто невозможно! Ребенок никак не мог забраться на Зуб Дракона. Возможно причудливое завывание ветра обмануло ее… И тут она осознала, что в действительности она не услышала крик. Он просто возник в ее сознании. Это был псионоческий крик о помощи, мучительный, непроизнесенный вопль, почти такой-же, как завывание какого-либо умирающего животного.

И тем не менее, это был ребенок, Лира была уверена в этом. Всю жизнь она занималась псионокой, и не могла ошибиться. Где-то, не так далеко, ребенку грозила страшная опасность, но псионоческий крик, доставший до вершины Зуба Дракона, означал, что ребенок наделен невероятной врожденной псионической силой. Она никогда не встречала никого, даже отдаленно похожего на него, и не могла просто так игнорировать это.

Разведя руки пошире, Лира начала крутиться на месте, чем быстрее она вращалась, тем менее отчетливой становилась ее форма, она начала как бы таять в воздухе и, через несколько секунд, она приняла форму воздушной элементали, крутящегося вихря, который взлетел с земли и направился вниз, к подножью горы. Лира сконцентрировалась на крике, стараясь определить направление на него, и вдруг услышала его опять, на этот раз намного слабее, чем раньше, как если бы это был разочарованный всхлип. Она поймала направление на него и повернула на запад, на этот раз она была уверена, что летит прямо на источник псионического крика. Когда она бысто приблизилась к нему, она опять поразилась его силе, хотя он и стал слабее. Она проплыла над разбитыми камнями предгорий и приземлилась в пустыне. Возможно ли это? Каким образом ребенок очутился в пустыне ночью? Возможно он из какого-либо каравана, который попал в беду. В пустыне опасности ждут тебя на каждом шагу…

И тогда она увидела это. Она стремительно понеслась над пустыней и едва не промахнулась от беспокойства. Это был не караван. И не одинокая повозка или группа путников. Не было ничего, кроме одного единственного ребенка, неподвижно лежащего на песке, и детеныша тигона, бегущего к нему, чтобы убить. Она прилетела вовремя.

Все еще крутясь, Лира опустилась на землю и двинулась к молодому тигону, стараясь оказаться между ним и ребенком. Тот вздрогнул и зажмурился, так как сильный порыв ветра, который она подняла, бросил ему песок в глаза, но не побежал от беспомощного ребенка. Тигоны были псионическими котами, использующими свою ментальную силу для охоты за добычей, типа этой, но их природной средой обитания были предгория и крутые склоны Поющих Гор. В первый раз за тысячу лет Лира видела, как тигон рискнул спуститься в пустыню. Она решила, что голодный детеныш уловил, как и она, псионический крик ребенка и истинктивно ответил на него. Она снова изменила форму, став на этот раз взрослым тигоном, и послала на базисном, животном уровне мысль в голову юного зверя.

Моя добыча. Уходи.

Внезапно она ощутила понимание, пришедшие от юного тигона, а потом пришла мысль, в которой были вызов и удивление. Нет. Не добыча. Друг. Защитить. Юный тигон оскалил свои клыки, угрожая ей.

Лира была абсолютно не готова к такому ответу. Детеныш не только не интересовался ребенком, как едой, но был готов сразиться с взрослым тигоном, чтобы защитить его. Лира вновь изменилась и приняла форму человека.

— Тогда успокойся, — громко сказала она детенышу, подкрепляя свои слова успокоительными мыслями. — Я пришла, чтобы помочь нашему другу.

Котенок, с опаской, разрешил ей приблизиться, но остался готов атаковать, если бы она сделала малейшее угрожающее движение к неподвижному ребенку. И это поразило Лиру. Обычно она без малейших проблем контролировала зверей, используя свои псионическое мастерство, но даже когда она попробовала подчинить своей воле юного тигона, тот не только не покорился, но и остался попрежнему наготове защитить ребенка от любой опасности.

Медленно, под настороженным взглядом зверя, она наклонилась над маленьким тельцем ребенка и перевернула его на спину. И опять она столкнулась с очередным сюрпризом. — Что же мы имеем здесь? — громко спросила она саму себя.

Ребенок, на первый взгляд, выглядел человеком. Это был мальчик, пяти или шести лет отроду, и тем не менее, когда она вгляделась попристальнее, она заметила и заостренные уши, и резко очерченные черты лица — высокие скулы, неровная линия челюстей, спускающаяся к слегка заостренному подбородку, узкий, хорошей формы нос над широким тонкогубым ртом…Все это указывало, что ребенок был эльфом, хотя он и не обладал длинным и тонким сложением эльфа. Его руки и ноги были пропорциональны, как у человека, а не у эльфа. Они были, пожалуй, слишком коротки, а уши, хотя и слегка заостренные, слишком малы. Фактически, они были как у человека, за исключением самых кончиков.

Но у мальчика были и признаки халфлинга — глубоко вдавленные глаза, плотная, почти львиная грива волос, волной падавшая на его плечи, высокие и густые брови. Халфлинги, кстати, тоже имели заостренные уши, но ребенок был слишком велик для халфлинга. Ну и ну, у него есть черты и эльфа и халфлинга!

Полукровка, подумала пораженная Лира. Но эльфы и халфлинги естественные враги. И она никогда не слышала, чтобы эльф и халфлинг состояли в любовной связи, хотя, как она предполагала, физиологически этому ничего не мешало. Ясно как день, что ребенок результат такой связи. И это объясняет, почему мальчик очутился один в пустыне. Лира почувствовала узел в желудке. Он — отверженный. Результат запретного союза, его, без сомнения, вплоть до сегодняшнего дня прятала и защищала мать, но он вырос, стало ясно, кто он такой, и бедняжку выбросили в пустыню, обрекая на смерть.

Однако ребенок обладал необычайной силой воли, если сумел без всякой помощи, без еды и воды добраться до подножий Поющих Гор. И он был наделен от рождения еще более необычайным псионоческим талантом. Юный и необученный, он сумел издать яростный псионический крик о помощи, и этот крик донесся до нее, стоявшей на самой верхушке Зуба Дракона. Мало кто из взрослых Мастеров Пути, которых она знала, мог бы совершить такой подвиг. Она должна спасти его. Он еще не мертв, но без сознания и очень, очень слаб. Тот последний ментальный крик, который она услышала, выбросил его ум, дошедший до крайности, воя от горя и разочарования, когда он уже видел свою цель, но не мог достичь ее.

— Не бойся, малыш, — сказала она. — Ты не умрешь.

Она вырыла ямку в песке пустыни и закрыла глаза, глубоко проникнув внутрь себя, чтобы набрать необходимую энергию для создания воды. Когда она напряглась, вода медленно и неохотно потекла из глубины земли в эту ямку. Она опустила в нее пальцы и побрызгала на губы ребенка. Рот раскрылся и сухой язык медленно высунулся, слизывая драгоценные капли. Нежно и ласково, она проникла в его сознание, и резко вынырнула обратно, почти испуганная тем, что обнаружила. Когда глаза мальчика открылись и он уставился на нее, она печально потрясла головой и сказала, — О, бедный маленький эльфлинг! Что они сделали с тобой?

* * *


Юная монашка робко приблизилась к ткацкому станку одной из высших настоятельниц и стала ждать, когда ее заметят. Почувствовав ее присутствие, более старшая женщина сказала, не поворачиваясь к ней и не прекращая ткать.

— Да, Ниила, что случилось?

— Госпожа, у нас гостья, которая просит ауедиенции с вами. Она ждет снаружи комнаты.

Аббатиса нахмурилась и повернулась лицом к монашке. — Снаружи моей кельи? Ты хочешь сказать, что ее пропустили через ворота? Ты же знаешь, что мы никому не разрешаем ступить на территорию храма, Ниила. Кто виноват в этом?

— Но, Госпожа… она пирена.

— А, — ответила аббатиса. — Это совсем другое дело. Друиды, приносящие мир, всегда приветствуются здесь. Она назвала свое имя?

— Она назвалась Лира Ал'Кали, Госпожа.

— И ты заставила ее ждать, — воскликнула аббатиса, ее глаза широко раскрылись. — Глупая девчонка! Это одна из Старейшин пирен. Немедленно проси ее!

Юная монашка заколебалась. — Госпожа… есть еще кое-что.

— Да, и что же это? И побыстрее!

— У ней с собой ребенок. Ребенок-мальчик.

— Мальчик? В монастыре виличчи? — аббатиса задумалась. — Ребенок пирен?

Юная монашка нервно облизала губы. — Нет, Госпожа. Я… Я не знаю, что это такое. Я никогда прежде не видела такого ребенка. И там еще тигон…

— Тигон!

— Еще совсем маленький, Госпожа, но она говорит, что он не оставит ребенка, они связаны.

— В высшей степени интересно, — сказала аббатиса. — Пригласи Лиру Ал'Кали войти, Ниила. Мы и так заставили ее слишком долго ждать.

Юная монашка вышла и тут же вернулась вместе с Лирой и маленьким мальчиком, которого пирена держала за руку. Юный детеныш тигона мягко шел за ними, держась как можно ближе к мальчику. Когда они все остановились, маленький тигон улегся у ног мальчика. Аббатиса с первого взгляда отметила истощенный вид мальчика и его мутный, глядящий в никуда взгляд, но потом быстро поняла, что имела в виду Ниила, когда она говорила, что никогда раньше не видела такого ребенка. Живя под сводами монастыря, Ниила мало чего знала об окружающем мире, но аббатиса сразу увидела, что мальчик — полукровка, что, впрочем, не было редкостью на Атхасе. Однако, похоже он родился от союза эльфа и халфлинга, и это было совершенно неслыхано.

— Мир тебе, Госпожа Варанна, — сказала Лира.

— И вам мир, Старейшина Ал'Кали, ответила аббатиса. — Ваше присутствие здесь — большая честь для нашей скромной обители.

Лира слегка склонила голову, принимая комплимент. — Ты, наверное, удивляешься, что я привела с собой мальчика, — сказала Лира. — Я прекрасно понимаю, что мужчины не допускаются в монастыри виличчи, если они не пирены, но это не обычный мальчик, да и ты сама это видишь. Я не хочу ничего больше объяснять, но приглашаю тебя саму проверить его, используя твои способности.

Со слегка недоуменным выражением аббатиса кивнула и сказала, — Очень хорошо. — Потом она направила мягкий псинический щуп в разум ребенка. Почти мгновенно она задохнулась от изумления, а глаза расширились. Ребенок, однако, никак не отреагировал на ее щуп. Да и вообще он не реагировал ни на что. Похоже, он находился в заторможенном состоянии и даже не понимал, где он. И тем не менее, когда она коснулась его сознания, она была отброшена назад с такой силой, что даже задохнулась. Но даже за короткое мгновение контакта она поняла, почему пирена привела ребенка к ней. — Племя в одном? — сказала она тихо, потрясенная до глубины души.

Лира кивнула. — Ты, без сомнения, ощутила его еще спящую силу, как и я.

— Но… такая мощь! — ахнула аббатиса. — Я никогда не встречала ничего подобного, а ведь он еще так мал!

— И я тоже, за все мои годы, — ответила Лира. — Теперь ты понимаешь, почему я привела его к тебе.

— Где вы нашли его?

— В пустыне, он пытался добраться до подножия Поющих Гор, — ответила Лира. — Его выгнали из племени и он был еле жив, когда я нашла его. Его призыв донесся ко мне на вершину Зуба Дракона.

— Так далеко? — спросила потрясенная верховная настоятельница. Она потрясла головой. — И он совершенно не обучен?

— Как бы он мог обучиться? — ответила Лира. — Ему, самое большее, пять или шесть лет. До недавнего времени его мать должна была скрывать его, так как она точно знала, что будет, когда его происхожедение будет открыто. Да и у эльфов или халфлингов, кто бы из них не выбросил его, он не смог бы получить нормального псионического обучения.

— Нет, очевидно нет, — протянула задумчиво аббатиса. — И такой совершенно невероятный потенциал почти погиб… у меня нет слов о дикой жестокости тех, кто обрек малыша на такую ужасную судьбу. Перенесенные им тяжелые испытания наверно фрагментировали его рассудок, и, может быть, развили его скрытые способности. Очень редко можно встретить племя в одном. Я видела их только дважды, и оба раза это были девочки, которые родились виличчи, и над ними жестоко издевались, прежде чем выгнать из племени. Впервые я вижу это в мужчине. Бедняга. Как подумаешь о жестоких издевательствах, от которых он должен был страдать…

— Не думаю, что кто-то другой, кроме тебя, способен понять это, — сказала Лира. — И теперь, несмотря на то, что это мужчина, я надеюсь что ты приютишь его в монастыре.

— Конечно, — ответила верховная настоятельница, энергично кивнув. — В обители храма виличчи никогда не было мужчин, но в этот раз надо сделать исключение. Кто, как не виличчи, способен принять и понять племя в одном? И кто, как не виличчи, способен развить его потенциал? Вы можете оставить его у нас, и я лично позабочусь о нем. Но … что с тигоном?

— Зверь псионически связан с ним, — сказала Лира. — Это его защитник. Какая-то часть его контактирует с ним. Такая связь очень редка и не должна быть оборвана.

— Но мальчик будет расти, и детеныш тоже, — сказала аббатиса. — Даже маленькие тигоны опасны. А уж взрослого тигона даже я не смогу контролировать.

— Пока мальчику никто не угрожает, или не пытается его обидеть, вам нечего бояться тигона, — ответила Лира. — Однако, я полагаю, вы не должны пытаться кормить его. Пусть он свободно бегает вокруг храма по ночам и охотится за своей добычей, как они и привыкли делать. Он всегда будет возвращаться к мальчику, и примет всех, кто находится в храме, как членов «стаи» и будет защищать их, как и мальчика.

— Я полагаюсь на вашу мудрость в подобных делах, Старейшина Ал'Кали, — сказала верховная настоятельница. — Как зовут мальчика?

Лира потрясла головой. — Не знаю. Я даже не знаю, знает ли он собственное имя. Он не произнес ни одного слова с тех пор, как я нашла его.

— Мы должны как-нибудь назвать его, — сказала аббатиса. Какое-то время она думала. — Мы будем звать его Сорак.

— Эльфийское слово для кочевника, который всегда путешествует один, — сказала Лира с улыбкой. — Похоже оно ему подходит. Но ведь он больше не один.

Верховная настоятельница потрясла головой. — Он — племя в одном, Старейшина Ал'Кали. Один, в котором много. И поэтому, я боюсь, он всегда будет один.




Глава Первая


Варанна стояла на балконе своей личной комнаты в храме, наблюдая как Сорак практикуется с мечами во дворе под ней. Хотя виличчи изучали главным образом псионику, их тренировали и как воинов. В женском монастыре тренировка с оружием была не только изучением военного искусства и средством поддерживать хорошую физическую форму, но и дисциплиной, помогавшей отточить ум и натренировать инстинкты. Годы интенсивных тренировок в искусстве боя, в паре с псионическими способностями, доведенными до совершенства, делали виличчи великолепными бойцами. Даже мул-гладиатор дважды подумал бы, прежде чем связываться с виличчи.

Пока верховная настоятельница глядела на быстрые, точные и грациозные движения, она вспоминала хрупкого, истощенного малыша, которого Старейшина Ал'Кали привела в храм. С тех пор прошло десять лет, так что ему теперь было лет пятнадцать или шестнадцать. А может и семнадцать, сам Сорак понятия не имел, сколько ему лет, а никакой псионик не мог определить его возраст. У него была такая чудовищная псионическая защита, что даже Варанна не могла пробить ее, и это была самая маленькая из всех проблем молодого эльфлинга, с которыми ей приходилось иметь дело каждый день.

Начиная с того, что раньше никакому мужчине не разрешалось даже войти на территорию монастыря. Около пяти сотен виличчи жило в этом уединенном убежище в Поющих Горах. Аббатиса и высшие настоятельницы жили в самом храме, а все другие жили вместе, по несколько человек в комнате, в специальных жилых домах, раскиданных по всему монастырю. Почти всегда от семидесяти пяти до ста монахинь отсутствовали, так как странствовали или совершали паломничество. Так что в монастыре оставалось около четырехсот женщин, в возрасте от шести до шестидесяти, не считая высших настоятельниц. Самая молодая из этих была в возрасте восьмидесяти пяти лет, а старейшей, самой Варанне, было больше двухсот. Вот и все население — плюс юный эльфлинг-мужчина.

Такого не было никогда. На памяти всех живущих, никогда ни один мужчина на Атхасе не рождался виличчи. Виличчи всегда были женщинами, человеческими женщинами, и они рождались с даром — который некоторые назовали проклятием — сильным псионическим талантом. Опасаясь их дикой псионической силы, все остальные старались держаться от виличчи подальше. Иногда их изгоняли из родных домов, хотя это и считалось дурной приметой. Не жестокостью, подумала Варанна с горечью, просто несчастливым предзнаменованием. Вообще-то, псионическую силу можно было развить в любом человеке, до определенной степени, в зависимости от его ума, терпения и настойчивости в постижении искусства. Большинство людей рождались с по меньшей мере одним, хотя и скрытым, псионическим талантом, но этот талант был «диким», что означало, что человек не был в состоянии контролировать свой талант. Большинство даже не представляло себе, что у него есть такой талант. Требовались годы интенсивной тренировки под управление мастера, зато таким образом даже самый скромный талант мог развиться полность. Но даже и тогда, мало кто мог достичь уровня настоящих виличчи, которые рождались с полностью развитыми псионическими способностями.

Они отличались от всех и во многих других отношениях. Женщины-виличии жили на спаны дольше, чем обычные люди. Они были выше среднего роста, более стройные, с более длинными конечностями, скорее похожие на эльфов, хотя у эльфов эти физические особенности доходили до крайности. Их кожа была очень нежная, не совершенно белая, а бледная, так что на солнце они не загорали, а сгорали. Чтобы защитить себя, они отпускали очень длинные волосы и одевали длинные плащи, когда выходили под беспощадный солнечный свет.

Никто не знал, почему девочка рождалась виличчи. Обычно ребенок-виличчи рождался у совершенно нормальных родителей-людей, и такие родители чаще всего считали свою дочку проклятием. Не только потому, что она выглядела другой, странной, по стандартам большинства людей, но и потому, что она обладала полность развитыми псионическими способностями. Она могла читать мысли своих родителей, а также мысли всех их друзей и соседей, приходивших в гости. В результате интеллектуально она развивалась быстрее и легче, чем остальные дети. Но как обычному человеческому ребенку надо научиться простейшим физическим движениям, таким как ползание, прежде он сможет ходить, так и ребенку-виличчи надо было научиться управлять своими врожденными способностями прежде, чем он сможет полностью контролировать их. Часто дети-виличчи заставляли, например, предметы летать по дому, вызывая ужас и разбивая все кругом, хотя и не хотели этого. Они могли устроить псионический взрыв в душах своих родителей и любого другого, которому не посчастливилось оказаться поблизости. Голодный ребенок-виличчи частенько делал намного больше, чем просто кричал, требуя молока.

В результате родители такого ребенка чаще всего были просто не в состоянии иметь с ним дело, и, как родители, так и ребенок вели ужасную жизнь. Феномен рождения ребенка-виличчи был достаточно редок, и обычно вокруг не было никого, кто мог бы помочь такой семье. Если поблизости жил мастер-псионик, они могли ходить к нему за советом, но такой мастер обычно имел студентов, которые работали на него или даже платили за обучение. Ребенок-виличчи становился для такого человека только дополнительной обузой, и к тому же вызывал зависть своими псионическими способностями. Тем не менее некоторые добросердечные мастера помогали детям-виличчи, по меньшей мере пока не появлялись монахини-виличчи и не освобождали их от ответственности. Но большинство мастеров просто отказывалось помогать.

Тем или другим путем, но девочки-виличчи чаще всего изгонялись из дома. Если им не удавалось повстречать странствующую монахиню, они обычно пытались добраться до Поющих Гор самостоятельно. Здесь, наверху, в уединенной долине, они находили единственное место на Атхасе, где их талант мог созреть и развиться. Здесь они находили для себя общество, здесь они могли учиться, учить и размышлять. Они никогда не выходили замуж и не имели детей, так как виличчи рождались стерильными, и чаще всего оставались девственницами.

Когда приходила ее очередь, каждая из монахинь уходила в паломничество, чтобы узнать побольше об окружающем мире и поискать других виличчи. К тому же, это была возможность познать чувственные радости тела. Варанна не запрещала, но и не поощряла этого, так как считала, что каждая монахиня должна сделать свой собственный выбор. Хотя некоторые из женщин и поддавались любопытству, большинство предпочитало избегать мужской компании. Они не находили их мысли привлекательными.

Сорак был другой. Прочесть его мысли было совершенно невозможно, даже Варанне, котрая посвятила занятиям псионическими искусствами более двухсот лет. Когда другие в первый раз узнавали, что мальчик принят в монастырь, их первая реакция всегда была отрицательной. И чем моложе была монахиня, тем сильнее было отвращение. В основном они были шокированы тем, что среди них будет самец, который частично эльф, а частично халфлинг.

И мужчины-люди достаточно плохи, восклицали они, но эльфам вообще нельзя доверять, а халфлинги — грубые, жестокие твари, которые едят мясо не только животных, но и людей. Реакция монахий более высокого ранга колебалась от удивления и растерянности до гнева и даже страха. Никто из них не понимал по настоящему, что означает «племя в одном», а то, чего не понимаешь — пугает. Некоторые из них даже образовали делегацию и направились к Варанне с формальным протестом, неслыханное действие, так как слово аббатиссы всегда принималось без вопросов. Но Варанна была тверда. Да, Сорак мужчина, да, он не человек, но во всех остальных отношениях у него есть право находиться здесь, так как он родился виличчи.

— Он наделен могучими псионическими талантами, — объяснила Варанна им. — Самые сильными из всех, какие я видела. Эти таланты необходимо растить и развивать. К тому же он изгнанник. Вы все прекрасно знаете, что это означает. Каждая из вас знает, как себя чувствует ненужный и отверженный ребенок, на которого все вокруг глядят с отвращением и даже со страхом. Когда вы все впервые оказались здесь, вам дали и кров и уют. Как вы осмеливаетсь требовать отнять все это у Сорака только потому, что он мужчина и эльфлинг?

— Но мужчины только и ждут, чтобы изнасиловать женщин, — ответила самая юная монахиня.

— Но эльфы печально известны своей лживостью, — сказала другая.

— А халфлинги едят мясо, — добавила еще одна монахиня с отвращением.

— И люди тоже, — спокойно возразила Варанна. — Мы, виличчи, не едим мяса только потому, что сами так решили, из уважения и преклонения перед другими живыми существами. Сорак — ребенок, и его можно обучить и уважению и преклонению. Эльфы лгут, мошенничают и крадут потому, что это путь их общества, и ловкость в таких вещах — их мера возмужания. Это не наш путь, и мы не будем учить этому Сорака. А что касается их отношению к женщинам, что ж, это следствие того, что они видят в обществе, в котором растут. Если вы будете относиться к Сораку с уважением и принимать его, как равного, он и сам будет к вам так же относиться.

— Но даже и так, Госпожа, — сказала Киана, монахиня, которая была выбрана, чтобы изложить их аргументы, — уже просто присутствие мужчины в женском монастыре будет разрушительным. Он не один из нас, и никогда не будет, так как он не виличчи.

— Нет, он не виличчи, — подтвердила Варанна. — В некоторых отношениях он настолько отличается от нас, как мы отличаемся от других людей. И так как мы родились другими, нас выбросили. Должны ли мы отнестись к Сораку так, как отнеслись к нам?

— Проблема не в том, как мы относимся к нему, Госпожа, а в том, как он отнесется к нам, — возразила Киана. — Он — племя в одном. Как много известно об этой редкой болезни? Вы сами, Госпожа, сказали, что видели ее только дважды, и только когда были еще молоды. Никто из нас не в состоянии сказать, на что этот эльфлинг способен. Он не обладает нормальным умом. Откуда мы знаем, что не пригреем гадюку на груди.

— Он не обладает нормальным умом? — сказала Варанна, повторяя слова Кианы. — Это то, что ты действительно сказала? А кто из нас нормален? Каждая из нас находится здесь только потому, что другие говорят тоже самое о нас. Но мы судим людей не по их внешнему виду, полу или по их способностям, мы судим о людях по тому, что у них в сердце. Мы не осуждаем никого только потому, что они другие. Или делать то, во что мы верим и учить тому, чему мы учим в монастыре, нам можно только тогда, когда это удобно? Если мы отказываемся он наших убеждений, когда они требуют он нас стойкости, тогда мы просто смеемся над ними. Но если вы выберете изгнать Сорака из монастыря, тогда вам придется выбирать и новую аббатиссу. Я пообещала Старейшине пирен позаботиться о нем и дать ему кров. Я не отступлюсь от своего слова. Если Сорак уйдет, я уйду вместе с ним.

Так Сорак остался в монастыре, но вместе с ним, увы, остались и его проблемы. Долгое время он не говорил, и Варанна не знала, было ли его молчание из-за незнания человеческого языка, или следствием душевной травмы из-за всего пережитого. Варанна по прежнему не знала, из какого племени его выгнали, эльфов или халфлингов, и не была уверена, на каком языке говорить с ним. Потом у Сорака начались ночные кошмары, из-за которых он кричал во сне. По большей части он кричал на языке халфлингов, и она предположила, что первые несколько лет своей жизни он провел в племяни халфлингов, но время от времени он кричал и по эльфийски.

Просыпаясь, он не говорил ни слова.

Старейшина Ал'Кали сделала почти невозможное, вернув его обратно из того жалкого состояния, в котором он был, но он был еще слишком слаб, и силы к нему возвращались очень медленно. Первые несколько недель Сорак оставался в личной комнате Варанны в храме. Она постоянно пыталась осторожно проникнуть в его сознание, и каждый раз ей это не удавалось. Или ее бесцеремонно изгоняли или она натыкалась на каменную стену. Тем не менее, она продолжала пытаться.

Когда Сорак начал становиться сильнее, она решила, что для него будет лучше, если он будет жить бместе с монахинями. Это и поможет ему привыкнуть к жизни в монастыре, и защитит его от обвинения в том, что он ее «любимчик». И, опять, когда она привела его в одно из жилых зданий, это вызвало волну протеста. У молодых монашек не было своей отдельной комнаты или кельи. Они все спали на верхнем этаже зданий, их кровати стояли рядами вдоль стен. Нижние этажи использовались как общие комнаты, там можно было работать на ткацких станках, беседовать или общаться с подругами. Когда Варанна принесла наверх кровать для Сорака, другие женщины, особенно те, что помоложе, были просто вне себя.

— Но… он не может спать здесь! — сказала одна из них, пятнадцатилетняя девочка, чья кровать оказалась рядом с его кроватью.

— И почему? — спросила Варанна.

— Но, Госпожа, как же мы будем … раздеваться?

— Снимайте ваше платье через голову, как вы обычно и делаете, — сказала Варанна. — Если у вас есть какой-нибудь новый способ для этого, я с ним не знакома.

— Но, Госпожа, тогда мальчик увидит! — запротестовала юная монашка.

— Ну и что? — раздраженно спросила Варанна. — Ты что, стыдишься своего тела? Или твоя нагота заставит тебя почувствовать себя незащищенной перед мужчиной, который к тому же просто мальчик. Если так, тогда ты почувствуешь себя незащищенной и одетая в самые лучшие доспехи.

— Нет, это не тоже самое, — робко заикнулась другая юная послушница.

— Брови Варанны приподнялись. — То есть ты считаешь, что я действую неправильно?

— Н-Нет, Госпожа, но…но… он мужчина, самец, и если он увидит нас голыми, это наведет его на развратные мысли.

— В самом деле? — спросила Варанна. — И на какие же именно развратные мысли?

Юная монашка отчаянно покраснела. — Вы… вы же знаете.

— Нет. Расскажи мне.

Монашка глубоко вздохнула и бросила отчаянный взгляд на всех остальных, собравшихся вокруг них и ждавших ее ответа. — Мужчины думают только об одном, когда приходят к женщинам, — сказала она.

— А, теперь я понимаю, — протянула Варанна. — И вы все так пугливы и беззащитны, что боитесь шестилетнего мальчика?

— Нет, Госпожа, конечно нет, но … — Она опять глубоко вздохнула и закончила, — Это принесет напряженность и дисгармонию.

— Только если вы сами доведете дело до этого, — ответила Варанна. — Сорак еще ребенок. Его мысли и его мнения в этих… вопросах еще не сформировались. Если вы примете его и будете обращаться с ним как с братом, тогда и он вырастет с любовью к вам и будет относиться к вам, как к сестрам. Если вы будете учить его уважению к женщине, именно этому он и научиться. Но если вы будете скрывать свои тела он него, как будто они что-то неестественное, тогда он, естественно, заинтересуется этим и привыкнет смотреть на обнаженное женское тело как на запретный плод. Если вы будете относиться к нему иначе, только потому, что он мужчина, он вырастет и будет относится к женщинам иначе, только потому, что они женщины. Если то, как мужчины думают и действуют, вам не нравится, прекрасно, у вас есть шанс изменить это, воспитать мужчину, который думает и действует так, как вы считаете правильным. И если после всех ваших усилий вам это не удастся, что ж, возможно есть какая то ошибка в том, как вы сами действуете и думаете.

— Вы можете поставить его кровать рядом с моей, Госпожа, — сказал юный, твердый голос. — Я не боюсь.

Варанна с улыбкой повернулась к Риане. В свои шесть она была самой юной монашенкой в монастыре и во многих отношениях отличалась от остальных. В отличии от большинства виличчи, которые имели светлые волосы и голубые или светло-серые глаза, волосы Рианы были абсолютно белые, а глаза блестяще-зеленые. Она была и более нормально сложена, высокая для девушки и худая, но у ней не было черезчур длинных рук, ног и шеи, как у большинства виличчи. Если судить по ее внешнему виду, было даже трудно сказать, что она виличчи. Однако, она родилась с могучими псионическими способностями и сильным, независимым умом, так что она была намного умнее, чем дети в ее возрасте. В монастыре она была меньше года. Ее несчастные родители были бедняками из деревушки недалеко от Тира и имели еще четырех детей, которые были совершенно нормальны. Они были более чем счастливы избавиться от ответственности за Риану, которая требовала намного больше, чем они могли ей дать.

— Вы видите? — сказала Варанна. — У самой маленькой среди вас самое смелое и отважное сердце. Вы, все остальные, должны глядеть на Риану как на пример того, что на самом деле означает быть виличчи.

Слова Рианы пристыдили остальных, и они, хотя и неохотно, приняли Сорака в свой дом. Его кровать стояла рядом с кроватью Рианы, и, начиная с этого дня, она стала заботиться о нем как старшая сестра, хотя они и были примерно одного возраста. Именно Риана ежедневно сообщала аббатиссе об успехах Сорака, и когда Сорак впервые что-то сказал, это было ее имя. Парочка стала практически неразлучна.

Как и следовало ожидать, страх других молодых монахинь перед юным эльфлингом оказался безосновательным, и очень скоро все они стали звать его «маленький брат». Они приняли и детеныша тигона, как если бы это было обыкновенное домашнее животное, но, хотя тот и позволял им себя ласкать, было ясно, что он зверь Сорака. Они назвали его Тигра. Тигре разрешили охотиться по ночам, и обычно, незадолго до восхода солнца, сторожа у ворот слышали, как он царапает тяжелые деревянные ворота. Когда он не охотился, он спал рядом с кроватью Сорака или следовал за ним, как тень. Время шло и он стал очень большой тенью.

Впрочем, Сорак тоже вырос. Пока Варанна глядела на его упражнения во дворе, на его мускулистую грудь и руки, блестящие от пота, она вспоминала истощенного, едва живого мальчика, которого Старейшина Ал'Кали привела в храм. Теперь он вырос и стал стройным, сильным и очень симпатичным юным человеком. Нет, подумала она, мысленно поправляя себя, не человеком, в нем не было ни капли человеческой крови. Однако, смешение наследства эльфов и халфлингов привело к тому, что он выглядел практически как человек, исключая только его заостренные уши, которые, впрочем, были почти незаметны под его густыми черными волосами, падавшими ему на плечи. Он был высок, почти шесть футов роста, а черты его лица, такие тонкие и эльфийские в детстве, стали резкими и выразительными. И, к тому же, он не обладал ненормально увеличенными чертами лица и конечностями эльфов. Ненормально увеличенными, по меньшей мере с точки зрения человека. Его уши были в точности такими, как и у человека, за исключением острых кончиков. Его очень темные глаза сидели глубоко. Брови больше не были так нежно изогнуты, как тогда, когда он был ребенком, а были высокие и тонкие. Нос был резок и чем-то напоминал клюв, но не вызывал отвращение. Скулы выдавались вперед и лицо было скорее узким.

В целом внешний вид Сорака впечатлял, как силой так и обаянием. У него было такое лицо, которое люди немедленно замечали и запоминали, как они запоминали его прямой, тревожащий взгляд. Это был взгляд заставлявший людей отводить глаза. Было что-то такое в этом взгляде, что выделяло Сорака, делало его другим. Варанна не могла сказать в точности, что же это такое, но она знала, что еще никто не ошибался в этом отношении. В его взгляде был какой-то вихрь, водоворот, который намекал на шторм, бушевавший за этим высоким лбом.

За все эти годы Варанна только дважды встречалась с феноменом, который виличчи называли "племя в одном ". В обоих случаях это были женщины, обе родились виличчи, и обе перенесли ужасные страдания, пока были маленькими. Эте две женщины, как прекрасно помнила Варанна, были высшими монахинями в храме, когда она была еще маленькой девочкой, и давно умерли. Феномен был настолько редок, что, насколько Варанна знала, никто на Атхасе и не знал о нем, за исключением виличчи. Да, она давно подозревала, что живое существо становилось «племенем в одном» вовсе не потому, что он или она рождались виличчи, но из-за каких-то мучительных и невыносимых испытаний в самом раннем возрасте, с которыми юный ум был неспособен справиться. И этот ум разделялся на бесплотные сущности.

Она не была уверена, может ли феномен быть у того, у кого нет псионического таланта, но, кажется, между этими талантами есть связь. Как если бы разделение ума является своеобразной компенсацией за слишком большие способности.

Из всего того, что знала Варанна, следовало, что такая фрагментация может случиться с каждым, и что такие случаи могут быть и среди обычных людей, возможно даже среди других гуманоидальных рас Атхаса, хотя она никогда о таком не слышала. Конечно, когда никто вокруг не понимает такого состояния, или вообще не знает, что такое может происходить, оно просто считается сумашествием.

Большинство людей, подумала она, без сомнения решили бы, что это сумашествие, однако оно не выражалось каким нибудь странным поведением или иллюзиями. Просто время от времени Сорак вел себя совершенно по другому, и это могло показаться иррациональным, непоследовательным для одного человека, но разные личности разделяли одно и тоже тело, и каждая из них имела свой собственный голос и свое собственное поведение. И, как вскоре открыла Варанна, свои собственные способности.

Варанна не была уверена, сколько их там было. Поначалу все личности Сорака не слишком отличались друг от друга, и нельзя было сказать, когда именно он переходил от одной личности к другой, но постепенно она научилась выделять провалы — периоды времени, которых для него не существовало, которые позже он не мог вспомнить.

Это было, как если бы он засыпал, но его поведение не менялось так уж кардинально во время этих интервалов. Но Варанна знала абсолютно точно, что в течении этих провалов одна из его многочисленных личностей контролировала его тело, и она научилась подмечать изменения в поведении, которые сигнализировали о начале следующего провала.

Чаще всего изменения были легки, почти незаметны, но, впрочем, отчетливо различимы для тех, кто хорошо знал Сорака. Было похоже на то, что другие личности, жившие в его сознании, тщательно старались скрыть свое присутствие. Однако Варанна замечала малейшие изменения в поведении Сорака, и очень быстро научилась дифференцировать их.

И первую личность, которую она повстречала, она назвала Страж. В тот первый раз, когда она точно знала, что говорит со Стражем, Сораку было десять или одиннадцать лет.

Занятия с ним доводили преподавателей до белого каления. Они знали, что Сорак обладает невероятно могучим талантом, но, тем не менее, обучение его псионике шло с большим скрипом. Он рос разочарованным в своих неудачах, но упрямо продолжал тренироваться.

Какие бы усилия он ни прилагал, однако, он не мог выполнить даже самых элементарных псионических упражнений. Он напрягался так, что его лицо становилось красным, а пот ручьями лил со лба, и все без толку. Потом, когда он был полностью опустошен и не имел сил продолжать, внезапно он успешно проделывал все эти упражнения, совершенно не понимая, как это ему удается. Его преподаватели ничего не могли поделать с этим, и Варанна решила взглянуть сама. Она подозвала Сорака и дала ему простейшее упражнение по телекинезу.

Она поставила перед ним на стол три маленьких шарика и попросила поднять их в воздух так высоко, как только он в силах. Он напрягался изо всех сил, но шарики даже не пошевелились. Он попытался сдвинуть хотя бы один, и опять неудача. В конце концов он сдался и закрыл лицо руками.

— Без толку, — простонал он. — Я не могу сделать это.

Вдруг три шарика взлетели в воздух и стали выписывать сложные и изящные узоры, как если бы ими манипулировал невидимый жонглер.

— Но, Сорак, ты сумел, — сказала Варанна. — Посмотри!

Кок только Сорак взглянул на них, все три шарика упали на пол.

— Ну и что? Ты же сделал это! — сказала Варанна.

Сорак разочарованно вздохнул. — Всегда одно и тоже, — сказал он. — Когда я пытаюсь, я не могу. Когда я перестаю пытаться, я делаю, но не знаю как!

— Возможно ты просто пытаешься чересчур сильно, — предположила Варанна.

— Нет, когда я только чуть-чуть напрягаюсь, я все равно не могу сделать это, — раздраженно сказал он. — Зато потом оно получается само, без моего участия.

— Тем не менее ты и только ты делаешь это, — ответила Варанна. — Возможно, когда ты напрягаешься, волнуешься, ты, сам того не сознавая, блокируешь свой талант, а когда разочаровываешься, успокаиваешься, блок исчезает, и задание выполняется, хотя бы несколько мгновений. Если бы ты разрешил мне проверить твои мысли, я, возможно, смогла бы понять, в чем корень проблемы.

— Я не возражаю, Госпожа, — ответил Сорак. — Но что-то во мне не разрешает никому сделать это. Я не знаю, почему.

Варанна знала почему, но до сих пор Сорак, похоже, и не подозревал о своей собственной природе, а она не собиралась подталкивать его в этом направлении, пока он не будет готов разобраться в себе. — Ты же знаешь, тебе нечего бояться меня, Сорак.

— Я знаю это, — сказал он, очевидно расстроенный. — И я не могу понять, что это. Каждый раз, когда мы пытаемся, я очень хочу вам помочь, и тем не менее часть меня беспокоится и мешает этому. Я стараюсь изо всех сил пропустить ваш щуп, но … — Его голос прервался и он безнадежно пожал плечами.

У Варанны появилась внезапная мысль. — Давай попробуем тот-же путь, что и с шарами. Не пытайся открыться. Просто успокойся и расслабься. Опустоши свое сознание.

— Хорошо. — Он слегка обмяк на своей скамье, опустил голову и с тяжелым вздохом опустошил легкие. Но прежде, чем Варанна попыталась войти в его сознание, он внезапно поднял голову и уставился на нее с вызовом во взгляде.

— Почему ты так упорно стараешься проникнуть в наши мысли? Что ты хочешь от нас?

Варанна внезапно осознала, что говорит не Сорак. По меньшей мере не тот Сорак, который был тут мгновение назад и которого она так хорошо знала. Голос был тот же самый, но тон был совершенно другой, более требовательный, более зрелый и уверенный в себе. Даже его поза и внешний вид слегка изменились. Язык его тела, язык, который зачастую значительно красноречивее слов, стал более защитный, упрямый. — Кто ты? — мягко спросила она, слегка подавшись вперед.

— Ты можешь звать меня Стражем. Я знаю, кто ты. Ты тут хозяйка.

— Если ты знаешь, кто я, тогда ты должен знать, что я хочу только помочь тебе, — ответила Варанна. — Вам всем, — добавила она.

— Этим? — насмешливо сказал Страж, указывая рукой на упавшие шарики. Внезапно они поднялись в воздух и закрутились в нем.

— Этим или чем-нибудь другим, — спокойно сказала Варанна.

— Мальчик сбит с толку, — сказал Страж. — Он несчастен, из-за тебя. Ты заставила его думать, что он может сделать это, но он не может. У него нет к этому способностей.

Варанна внезапно поняла. — Зато у тебя есть, — сказала она, кивнув. — Теперь я поняла.

Шарики подпрыгнули в воздухе, затем один за другим попадали на пол. — Я не вижу в этом никакого смысла. Это абсолютно бессмысленно и не служит никакой цели.

Это не бессмысленно и служит некой цели, — твердо возразила Варанна. — Это упражнение предназначено для развития способностей к телекинезу.

— Мне не нужны никакие упражнения, — отрезал Страж. — А мне приходится как-то участвовать в этом, чтобы мальчик не так расстраивался, когда ты и остальные пристают к нему.

Никто из других монахинь никогда не осмеливался говорить с так с аббатиссой, и уж конечно Сорак никогда не говорил с ней таком тоном. Конечно, подумала Варанна, это не Сорак.

Хотя она и имела понятие о том, что означает быть племенем в одном, она должна была все время напоминать себе об этом. Да, эта личность значительно старше Сорака, намного более тверда и очень агрессивна. Внезапно внутри нее полыхнула вспышка понимания. Ну конечно, это именно его роль. Одно имя должно было насторожить ее, она мысленно выбранила себя за то, что не поняла это сразу, но шок от появления Стража смутил ее.

— Ты хочешь защитить мальчика, — сказала она. — Я же хочу только обучить его.

— Он не может научиться тому, чему ты пытаешься научить его, — терпеливо сказал Страж. — А всем остальным из нас нет нужды в таком обучении.

— Тогда есть ли среди других членов вашего племени те, кто обладает псионическими талантами, не считая тебя, конечно? — спросила Варанна, наклоняясь вперед. Здесь, наконец-то, было объяснение неспособности Сорака продемонстрировать свою псионическую силу. Он действительно не имел псионических способностей. Зато, видимо, все остальные члены его внутреннего племени имели.

— Племени? — спросил Страж. — Почему ты называешь нас так?

— Вас много, поэтому вы образуете племя, группу, клан, выбирай любое слово, но у вас одно тело, — сказала Варанна. — Мы, виличчи, называем это «племя в одном». Это случается очень редко, однако случается. Я сама знала двоих других, хотя и много лет назад. А ты и все остальные ничем не помогаете Сораку, защищая его от правды о нем самом. Он знает, что он не такой, как другие, и не только потому, что он эльфлинг. Он знает, что обладает силой, знает, что никак не может призвать ее, но не понимает почему. Вы все равно не сможете защитить Сорака от правды о себе. Если вы будете упорствовать в ваших попытках «защитить» его, вы принесете ему только боль и страдания.

— Мальчик страдал, когда был брошен в пустыне, — сказал Страж. — Мы защитили его от страданий. Он был уже готов сдаться и умереть. Мы дали ему силу сражаться.

— Но есть предел того, как много силы вы можете ему дать, — возразила Варанна. — Несмотря на все ваши усилия, мальчик бы умер, если бы пирена не нашла его. Она принесла его сюда, чтобы мы дали ему кров и знания, которые помогут ему понять себя. Он будет только сильнее, если познает сам себя, а если еще получит соответсвующее обучение, он сможет научиться жить намного легче с тем, кем он стал, и использовать свои способности намного эффективнее. Но пока вы защищаете Сорака от правды о себе самом, он будет оставаться слабым.

Страж умолк на какое-то время, обдумывая ее слова. Когда Страж заговорил снова, он говорил уже более спокойным тоном, хотя все еще озабоченным. — Да, есть некоторая мудрость в твоих словах. Тем не менее, если ты хочешь знать правду о нас всех, ты должна сказать Сораку все эти вещи сама. Почему ты медлишь?

— Потому что я, как и ты, беспокоюсь об его душевном здоровье, — сказала Варанна. — Совершенно недостаточно сказать кому бы то ни было правду. Нужно, чтобы он был готов услышать ее.

— Тогда, возможно, время пришло, — ответил Страж. — Мальчик питает к тебе большое уважение и даже любовь. Приготовь его для правды. Тогда, нашим собственным путем, мы откроем ее ему.

В следующее мгновение, она знала это, на нее глядел уже Сорак, на его лице было странное выражение. — Простите меня, Госпожа, — сказал он. — Я, должно быть, уснул. И мне снился очень странный сон…

С этого момента началось настоящее пробуждение Сорака. Медленно, мягко, очень осторожно, Варанна рассказала ему правду о нем самом, правду, о которой он, до этого момента, и не подозревал. Пока она рассказывала, Страж успокаивал тревоги и опасения Сорака. Прошли недели, прежде чем Страж постепенно разрешил Сораку узнать о своей множественности. Поначалу этот странный процесс обучения происходил, по большей части, пока Сорак спал и ему снились сны. Потом, когда он начал привыкать к ситуации, Сорак начал эксперементировать с постепенным возникновением в его сознание других личностей, но без провалов, оставаясь в сознании на каком-то уровне, пока они контролировали его тело. Это был медленный процесс, и он еще продолжался.

С самого начала путешествия Сорака внутрь себя, Страж был его гидом, а Варанна — наставником. Она изучала записи двух монахинь, которые были в таком же положении, каждый день проводила часы в библиотеке монастыря, стараясь связать их ощущения с тем, что испытывал Сорак. В некотором отношении Сораку было легче, так как альтернативные личности его внутреннего племени были склонны сотрудничать и с ним и друг с другом, и между ними не было соревнования или борьбы. Варанна верила, что это следствие тяжелейших испытаний Сорака в пустыне. Его юный ум разделился, потому что не мог вынести боль и страдания, на которые его обрекли. Но чтобы выжить в безводной пустыне Атхаса, все его различные личности должны были работать вместе.

Каждый вечер Сорак приходил в комнату Варанны, и они вместе обсуждали очередные откровения Стража. Со временем Сорак смирился и начал принимать и понимать правду о себе. Прошли годы, и он научился общаться со своим внутренним племенем, узнал как оно функционирует, научился ладить с ними и давал им возможность действовать через себя. Это было, однако, далеко не законченное путешествие. Как интуиция Варанны, так и знания, подчерпнутые из записок, которые она изучала долгие часы, говорили ей, что его еще ждут новые открытия. И недавно она решила, что пока Сораку совершить еще одно путеществие, физическое путешествие, и что ему надо отправляться в путь очень и очень скоро.

Она снова взглянула вниз, во двор, где Сорак и его преподаватель сражались в учебном бою на деревянных мечах. Тамура была главным мастером оружия в монастыре, и в свои сорок три была еще достаточно молода, для виличчи. Ее физическое состояние и мастерство во владении мечом были великолепны, ни одна из других монахинь не могла продержаться в поединке с ней и минуты. Тем не менее, еще подросток, Сорак вполне соответсвовал ей и сражался с ней на равных. Это, подумала Варанна, был его личный дар. Каждая из его личностей обладала своим, только ему или ей присущим талантом, а Сорак был мастером меча. Он владел мечом и кинжалом ничем не хуже чемпиона-гладиатора, и Тамура гордилась им, как своим лучшим учеником. Она приветствововала одобрительным криком каждый удачный удар, который он наносил, ее остальные ученики наблюдали за поединком, и не было более внимательного и восхищенного зрителя, чем Риана, чье собственное умение в фехтовании на мечах было почти равно умению Сорака.

Эта парочка всегда была исключительна близка, подумала Варанна, но теперь, когда они повзрослели, чувства Рианы к Сораку стали, без сомнения, намного сильнее. Они просто нарисованы на ней, все наружу, подумала Варанна, и в этом нет ничего плохого. У них нет общей крови. Однако на Сораке не нарисовано ничего, зато внутри намешано столько, что даже Варанна была смущена таким новым поворотом дела.

Риана была виличчи, но она была еще и человек, а Сорак был эльфлинг, возможно вообще единственный представитель своего рода. Если бы они провели остаток своих дней в монастыре, их связь не создала бы никаких проблем, но там, во внешнем мире, такие вещи так легко не принимались. Полукровки чаще всего были стерильны, но не всегда. Как виличчи, Риана никогда не сможет иметь детей, захочет того Сорак или нет. Эта могло стать, а могло и не стать проблемой, но было и еще много чего другого, что уж точно было проблемой.

— Он сражается как демон, — сказала Ниила, подходя к аббатиссе. Она встала рядом с ней и посмотрела вниз, во двор. — Он еще совсем юн, а уже лучше Тамуры. Возможно, со временем, он станет мастером оружия.

Варанна кивнула. — Действительно, он уже мастер меча, но ему еще много чего надо узнать. Возможно не о мечах, но о самом себе, о мире, о своем месте в этом мире. Я не думаю, что он останется у нас надолго.

Ниила нахмурилась. — Он говорил о том, что хочет уйти?

Варанна затрясла головой. — Нет, еще нет. Но скоро, Ниила, я чувствую это. — Она вздохнула. — Это было хорошее место для него, для того, чтобы вырости и твердо встать обоими ногами на землю, но теперь он должен поставить эти ноги на дорогу, по которой он пойдет по жизни, и эта дорога уведет его от нас.

— У него может найтись важная причина, чтобы остаться, — сказала Ниила.

— Риана? — Варанна покачала головой. — Нет, этого не достаточно.

— Они любят друг друга, — сказала Ниила. — Это ясно любому с первого взгляда.

Варанна опять покачала головой. — Риана любит его, тут нет сомнений. Но что касается Сорака… — Она вздохнула. — Любовь может быть трудным делом и для обычного человека. Для Сорака же она создаст такие проблемы, которые могут стать непереносимыми.

Ниила кивнула. — Тогда он должен покинуть нас, и это решит эту проблему. Это разобьет сердце Риане, но разбитое сердце можно излечить.

Варанна печально улыбнулась. — Скажи мне, Ниила, ты сама когда-нибудь любила?

Ниила взглянула на нее с удивлением. — Нет, Госпожа, конечно нет.

Варанна кивнула. — Я так не думаю.




Вторая Глава


Двор был полон звуком сталкивающихся деревянных мечей, а Сорак и Тамура двигались взад и вперед, подчиняясь изысканной хореографии боя. Сорак был более чем вдвое моложе Тамуры, и несмотря на предшествующую усиленную тренировку, все еще был полон сил и энергии. Однако и Тамура не ощущала усталости. Она была старшим мастером оружия в монастыре только по одной причине — она была лучшей.

В возрасте сорока трех лет ее физическое состояние было лучше, чем у большинства женщин вдвое моложе ее, а ее реакция была быстра, как всегда. Она сражалась в легком платье, которое защищало ее бледную кожу от солнца, ее светлые волосы были небрежно связаны на затылке. Сорак, потный после напряженного занятия, дрался с открытой грудью, жгучие лучи солнца ничего не могли сделать с его темной кожей. Его темные волосы свободно падали на плечи, на руках выделялись гибкие мускулы, очерченные сверкающими бусинками пота.

Риана чувствовала волнение в груди, глядя на него.

Многие годы она глядела на него, как на брата, хотя у них не было общей крови и они даже не принадлежали к одной и той же расе. Недавно, однако, Риана ощутила драматическую перемену в своих чувствах к Сораку. Все эти чувства медленно поднимались в ее душе, но тут вдруг настал момент, когда она была просто потрясена ощущением, что хочет его. Для нее пришло время разобраться в своих чувствах и привыкнуть к ним, хотя это было именно то, о чем они с Сораком не говорили никогда. Тем не менее она знала, что он должен понимать ее чувства. Они были слищком близки, и невозможно было что-то скрывать друг от друга. Однако он никогда не говорил или делал что-то, чтобы показало бы ей, что он хочет ее.

Все вокруг знали, Риана была уверена в этом. Каждая знала. Это было что-то такое, что было невозможно скрыть, да она и не желала скрывать. Она много раз говорила себе, что нет ничего плохого в том, что она чувствует. За редким исключением все монахини виличчи были девственницами, но это не было результатом какого-то запрета или закона, это просто был их выбор. Она была уверена, что ее любовь к Сораку не нарушает никаких монастырских табу. Тем не менее были среди ее сестер такие, которые пытались отговорить ее.

— Ты встала на опасную дорогу, Риана, — сказала ей Салин, когда они вместе работали на своих ткацких станках. Салин была старше, почти двадцать два, и она видела, как Риана смотрела на Сорака, когда тот прошел мимо их окна. Он шел к аббатиссе, и Тигра крался за ним следом.

— Что ты имеешь в виду? — ответила Риана.

— Сорак, — сказала Салин, улыбнувшись. — Я видела, как ты смотришь на него. Все видят.

— Ну и что из того? — вызывающе спросила Риана. — Не хочешь ли ты сказать, что это неправильно?

— Возможно нет, — мягко ответила Салин. — И не мне судить, но я думаю, что это … неумно.

— И почему же? Только потому, что он эльфлинг и племя в одном? — сказала Риана. — Да мне наплевать на это!

— Да, тебе, может быть, но не ему, — возразила Салин. — Ты ближе к Сораку, чем любая из нас, но именно твоя близость мешает тебе видеть то, что мы все, остальные, видим совершенно ясно.

— Что же это? — задиристо спросила Риана.

— Ты смотришь на Сорака так, как смотрит женщина на мужчину, которого она любит, — сказала Салин. — Сорак же смотрит на тебя, как брат смотрит на сестру.

— Но он не мой брат, — запротестовала Риана.

— Это абсолютно все равно, если он смотрит на тебя, как на сестру, — сказала Салин. — Да и кроме того, ты же понимаешь, что любить Сорака совсем не тоже самое, что любить любого другого мужчину. Я не думаю, что я настолько умна, чтобы понимать пути в этом мире, Риана, но я много раз слышала, что даже двум людям трудно найти любовь вместе. А с Сораком будет не два человека.

— Я хорошо знаю это, — резко ответила Риана. — Я не дура.

— Нет, — сказала Салин. — Никто этого не говорит. Но я предполагаю, что ты не знаешь тех, кто еще живет в теле Сорака. Они говорят только с ним и аббатиссой. Никто из нас, остальных, не удостоен такой чести, кроме тебя, быть может. Но, насколько я знаю, ничто не указывает, что все внутренние личности Сорака смогут полюбить тебя. Тебе даже не поможет, если ты полюбишь их всех. Все они должны полюбить тебя. И даже если это произойдет, к чему это приведет? Куда это может привести? Виличчи не выходят замуж. Мы не заводим себе … пару.

— Я знаю, что нет и правила, запрещающего это, — сказала Риана.

— Так ты забыла свои клятвы: полностью посвятить все мое сердце и душу сестрам, посвятить вся мою энергию изучению науки, искать всех других, таких же как и я, гарантировать им помощь и кров, отвергнуть все мои плотские желания и материальный конфорт. Ты сама дала все эти клятвы, Риана.

— Но нет ничего, запрещающего выходить замуж или завести любовника, — сказала Риана.

— Возможно, но это твоя интерпретация, — сказала Салин, — а я очень сомневаюсь, что аббатисса, или другие высшие настоятельницы, согласятся с тобой. Помни, что Сорак никогда не приносил эти клятвы, потому что он не виличчи. И он больше не ребенок. Он почти взрослый мужчина. Наша жизнь здесь, в монастыре, с нашими сестрами. Сорак — мужчина, наполовину эльф, наполовину халфлинг. Эльфы вообще настоящие кочевники, а халфлинги недалеко от них ушли. Это в их крови и в его крови. Ты действительно веришь, что Сорак может быть счастлив, оставшись здесь на всю жизнь? Если он решит уйти, Риана, никто и ничто не сможет задержать его. Но ты принесла свои обеты!

Риана почувствовала, как у нее подвело живот и засосало под ложечкой от этих слов. — Он никогда не говорил о том, что собирается уйти из монастыря. И никогда даже не намекал на это.

— Потому что время еще не пришло, — возразила Салин. — Или, возможно, потому что, зная твои чувства к нему, не хотел тебя обидеть, нарочно избегал этой темы. Он попал к нам наполовину мертвым, слабым как телом, так и духом. Теперь он силен и живее всех живых. Монастырь больше не нужен ему, Риана. Он перерос нас, и ты единственная, кто не может или не хочет видеть это. Рано или поздно, он должен уйти и искать свой путь в жизни. И что ты будешь делать тогда?

Риана не знала, что она будет делать. Возможность того, что Сорак уйдет из монастыря была чем-то таким, о чем она никогда не думала, возможно потому, что как и предположила Салин, она боялась думать об этом. Она рассчитывала, что она и Сорак всегда будут вместе. А что, если Салин права? Думать о жизни без него — это больше, чем она могла вынести. И тем не менее, начиная с того разговора с Салин, неопределенность грызла ее. К тому же не одна Салин предупреждала ее об таком исходе.

Поначалу она пыталась сказать себе, что остальные просто ревнуют, или, даже, что они боятся того, что они с Сораком станут любовниками, но потом со стыдом отвергла такие мысли. Она знала, что сестры заботятся как о ней, так и о Сораке, и думают только о том, как помочь им. Но что чувствует Сорак?

На вид ничего в их отношениях не изменилось. Она постоянно давала ему возможность открыть, чувствует ли он то же, что она сама, а он, казалось, даже не замечал ее попыток направить их отношения в другое, более интимное русло. Возможно, подумала Риана, я должна быть более настойчивой. Ей говорили, что мужчины не так проницательны. Однако, это не относилось к Сораку. Он был невероятно восприимчив и обладал сильнейшей интуицией. Возможно, думала она, он просто ждет, когда она сделает первый шаг, открыто объявит о своих чувствах. Но, с другой стороны, а если он не разделяет ее чувства? В любом случае она больше не в состоянии выносить пытку неопределенностью. Тем или другим способом, она просто обязана знать!

— Достаточно! — крикнула Тамура, поднимая руку и опуская свой деревянный меч. Оба, она и Сорак, тяжело дышали, покрытые потом. Ни один из них не сумел нанести другому хороший удар. — Я знала, что этот день придет, — сказала она. — Мы совершенно равны. Мне больше нечему тебя учить.

— Трудно в это поверить, Сестра, — ответил Сорак. — Ты всегда побеждала меня раньше. Сегодня мне просто повезло.

Тамура покачала головой. — Нет, Сорак, последние несколько раз мы проявили все наше умение, и это мне повезло. Я ничего не скрыла из того, что умею, и ты воспринял все, чему я тебя могла научить. Теперь ученик стал мастером. Ты заставил меня гордиться собой.

Сорак склонил голову. — Таких слов я никогда не слышал от тебя, Сестра Тамура. Я не заслужил такой похвалы.

— Еще как заслужил, — сказала Тамура, хлопая его по плечу. — Для учителя не может быть большего удовлетворения, чем видеть, что его ученик превзошел его.

— Но я не превзошел тебя, Сестра, — запротестовал Сорак. — Бой был, в самом лучшем случае, равный.

— Только потому, что я остановила его, — с улыбкой ответила Тамура. — Я помню все те грязные удары, которыми я награждала тебя во время учения, и я не желаю, чтобы ты отплатил мне тем же!

Все остальные засмеялись. Они не раз чувствовали треск деревянного меча Тамуры, ударяющего по телу, и их не раз дразнила мысль, отплатить ей тем же.

— На сегодня занятие окончено, — сказала Тамура. — Вы все свободны и можете идти мыться.

Все ученики радостно заорали, отбросили деревянные мечи и помчались к общему бассейну. Только Риана задержалась, ожидая Сорака.

— Вы, двое, лучшие ученики, которые у меня были за всю мою жизнь, — сказала им Тамура. — Любой из вас может преподавать искусство боя.

— Ты слишком добра, Сестра, — сказала Риана. — И Сорак, к тому же, лучший боец, чем я.

— Да, но не намного, — согласилась Тамура. — Но у него природный талант. Меч становится частью его. Он родился с мечом.

— Кажется, ты так не думала, когда я начал тренироваться, — усмехнулся Сорак.

— Нет, я видела это уже тогда, — серьезно ответила Тамура. — Вот почему я была намного строже к тебе, чем к любому другому. Ты, наверно, думал, что это потому, что ты мужчина, но я делала это для того, чтобы полностью раскрыть твой потенциал. Я что касается тебя, маленькая сестра, — добавила она с улыбкой, обращаясь к Риане, — я всегда знала, что ты недовольна мной, так как думала, что я несправедлива к Сораку. Вот почему все эти годы ты работала вдвое тяжелее, чем любая другая. Я знаю, что ты хотела отплатить мне за все шрамы на коже Сорака, да и на твоей тоже.

Риана покраснела. — Да, это правда, признаюсь. Были времена, когда я почти ненавидела тебя. Но теперь я этого больше не чувствую, — быстро добавила она.

— И это хорошо, — сказала Тамура, шаловливо ероша ее волосы, — потому что ты достигла такой стадии, что запросто можешь меня ранить. Я думаю, что пришло время вам обоим начать тренировать новичков. Я надеюсь, что вы найдете, как и я, что от обучения тоже получаешь удовольствие. А теперь бегите и присоединяйтесь к другим, иначе вы просидите тут до обеда.

Риана и Сорак отложили в сторону свои учебные мечи, а потом вместе пошли к воротам, ведущим в бассейн. Недалеко от ворот монастыря с гор спускался тонкий ручеек, образуя водопад, заканчивавшийся естественным бассейном. Когда Риана и Сорак подошли к нему, они услышали веселые вопли остальных, которые плескались в ледяной воде.

— Сорак, давай пойдем туда, — сказала Риана, увлекая его на тропинку, которая вела из бассейна, довольно далеко вниз, где вода текла над большими камнями. — Я не в настроении плавать и бороться с другими. Хочется просто полежать и дать воде струиться вокруг меня.

— Хорошая мысль, — сказал Сорак. — У меня тоже сегодня нет сил на шалости. Я устал, Тамура вычерпала меня до конца.

— Но не больше, чем ты вычерпал ее, — усмехнулась Риана. — Я ужасно гордилась тобой, когда она сказала, что ты — ее лучший ученик.

— Она сказала, что мы оба — ее лучшие ученики, — поправил ее Сорак. — А ты действительно собиралась отплатить ей за все мои шрамы?

Риана засмеялась. — И за все мои тоже. Но я думала, что она выбрала тебя для своих придирок только потому, что ты мужчина. Я всегда думала, что она недовольна твоим присутствием среди нас. Теперь, конечно, я знаю лучше.

— Тем не менее, были такие, кто был недоволен тем, что я здесь, по меньшей мере в начале, — заметил Сорак.

— Да, я знаю, и даже помню, кто именно. Но ты победил их всех.

— Я никогда бы не сделал это без твоей помощи, — сказал Сорак.

— Мы — хорошая команда, — заметила Риана.

Сорак не ответил, и холодок неопределенности опять пробежал по телу Рианы. Дальше они пошли в молчании, пока не дошли до берега. Сорак пошлепал по воде, даже не задержавшись, чтобы сбросить свои высокие мокасины и кожаные бриджи. Он улегся на плоский камень, опустил голову в воду, намочив волосы. — Аааа, хорошо! — выдохнул он.

Риана смотрела на него какое-то время, потом сняла платье, мокасины и развязала кожаную повязку, державшую ее длинные, белые волосы. Хотя она и Сорак видели друг друга голыми больше раз, чем она могла сосчитать, она внезапно почувствовала смущение. Риана тоже вошла в воду, и уселась рядом с ним на камне. Он подвинулся, освобождая ей месте. Пришло время, подумала она. Если она не спросит его сейчас, неизвестно, когда она снова наберется храбрости.

— Сорак… есть кое-что, что я хотела спросить у тебя, — начала она нерешительно. Она совершенно не знала, какие слова ей использовать. В первый раз в своей жизни она чувствововала себя неловко, пытаясь выразить свои чувства словами.

— Я знаю, что ты собираешься спросить, — сказал Сорак прежде, чем она набралась храбрости продолжать. Он сел и взглянул ей прямо в лицо. — Я уже какое-то время знаю это.

— И, тем не менее, ты ничего не говорил, — сказала она. Ее рот внезапно пересох, грудь стеснило. — Почему?

Сорак отвел взгляд. — Потому что я уже какое-то время сам борюсь с этим, — сказал он. — Я знал, что этот момент придет, и я боялся его.

Риана почувствовала сeбя так, как если бы она балансировала на краю пропасти. Последние слова сказали ей все. — Ты можешь не продолжать, — безжизненным голосом сказала она, потом отвернулась и закусила нижнюю губу, стараясь сдержаться и не разреветься. — Это было так… Я надеялась…

— Риана, я обязан заботиться о тебе, — сказал Сорак, — но мы никогда не будем чем-нибудь большим друг для друга, чем то, чем мы являемся сейчас. — Он вздохнул. — Лично я мог бы принять тебя и как мою любовь и как любовницу, но Страж не сможет.

— Но … почему? В тех случаях, когда я разговарила со Стражем, он никогда не показывал, что не любит или не одобряет меня. Почему он против?

— Риана… — мягко сказал Сорак. — Страж — женщина.

Она уставилась на него, пораженная до глубины души этим внезапным открытием. — Что? Но он никогда… Я имею ввиду, ты никогда не говорил… — Ее голос прервался и она покачала головой, растерянная. — Страж — женщина?

— Да.

— Но как это может быть?

— Риана, я не знаю, — беспомощно сказал Сорак. — Даже после всех этих лет, есть много чего такого, что я не полностью понимаю. Я вообще не помню своего детства, не помню ничего до того, как меня бросили в пустыне. Аббатисса думает, что Страж женщина, потому что моя мать была моим первым защитником. Возможно, что после того, как меня изгнали из племени, мой юный ум сотворил материнскую личность, которая должна была охранять меня. Но невозможно узнать абсолютно точно, как или почему это произошло. Просто напросто это случилось. Страж — женщина. Но она не одна такая. По меньшей мере еще две личности внутри меня также женщины. Насколько я знаю, могут быть и другие, которых я еще не знаю. Возможно то, что я вырос в женском монастыре, как-то связано с этим. Кто знает? В конце концов я всю жизнь окружен женщинами. Я никогда не знал другого мужчину, даже не видел ни разу.

Риана почувствововала себе глубоко сконфуженной. — Но… ты же мужчина! Как может часть тебя быть женщиной? Это бессмысленно!

— Госпожа говорит, что в нас всех есть и мужские и женские черты характера, — ответил Сорак. — В моем случае эти черты стали отдельными личностями. Совершенно другими людьми. Тело, которое мы разделяем, мужское, и я, Сорак, мужчина, но Страж родился женщиной. Как и Кивара и Наблюдатель.

Риана уставилась на него совершенно сбитая с толку. — Кивара? Наблюдатель? Где они? Я ничего не знаю о них. За все эти годы ты ни разу не упоминал о них.

— И я бы не упомянул о них и сейчас, но они считают, что в нынешней ситуации это необходимо сделать, — ответил Сорак.

Риана внезапно почувствовала гнев. — После всех этих лет, что мы знаем друг друга, после того, что мы каждый из нас значит друг для друга … как ты мог скрывать это от меня?

— Я никогда не смог бы скрыть это от тебя, — сказал Сорак, — но они могли и они это сделали. — Он поднес руки к голове и уперся кончиками пальцев в виски. Это был знак, Риана знала, что одна из его личностей собирается возникнуть, но Сорак борется и не хочет отдавать контроль. Это вызывало в нем ужасные головные боли, и эта внутренная борьба не могла длиться долго.

— И как, ты полагаешь, я мог объяснить тебе это? — сказал он дрожащим от боли голосом. — Мы знаем друг друга десять лет, Риана, и тем не менее ты до сих пор не понимаешь, что означает быть племя в одном. Ты просто не понимаешь. Возможно никогда и не поймешь.

— Как ты можешь говорить такие ужасные вещи? — возразила она, чувствуя обиду и злость. — Я была первой из сестер, кто заговорил с тобой. Я была первой, кто протянул тебе руку дружбы, и десять лет мы были так близки, как только два человека могут быть. Я надеялась, что мы сможем стать еще ближе, но теперь… великий дракон! Теперь я не знаю, что и думать!

Он взял ее руки. — Риана… — Она попыталась освободится, но он держал твердо. — Нет, Риана, выслушай меня. Я не могу тебе помочь, я иду своим путем. Я, Сорак, могу контролировать только мои мысли и поступки. Все другие, которуе живут в моем теле, думают так, как они хотят думать, и действуют так, как они хотят действовать. Допустим, я гляжу на тебя и вижу теплую, страстную, умную и прекрасную молодую женщину, в которой есть все, что я мог бы пожелать. Но Страж, Кивара и Наблюдатель просто неспособны почувствовать любовь к женщине. Ну хорошо, Кивара, я могу допустить, еще испытывает какое-то любопытство, но Страж и Наблюдатель в корне отвергают идею, чтобы мы стали любовниками. Они не могут принять ее. — Он опять ухватился руками за голову и вздрогнул от боли. — Нет! Дай мне закончить!

Потом, внезапно, его руки опустились, и спокойное, твердое выражение появилось на его лице. Это больше не был Сорак. — Ты должна прекратить этот разговор, — сказала Страж ровно. — Он причиняет Сораку жуткие страдания.

— Чтоб ты пропала, — сказала Риана. — Как ты можешь так поступать с нами? Ты никогда не говорила мне, что ты женщина.

— А ты никогда не спрашивала, — ответила Страж.

— Я не могла даже помыслить о таком! Когда мы разговаривали с тобой, ты всегда говорила мужским голосом, как и сейчас!

— Это не моя вина, что я живу в теле мужчины, — возразила Страж. — Если бы у меня был выбор, я, конечно, не выбрала бы это тело. Однако, это кое-что, что я научилась принимать, и ты тоже должна научиться принимать это.

— Это просто смешно, — закричала Риана. — Сорак — мужчина.

— Нет, он просто выглядит как мужчина, — спокойно ответила Страж. — На самом деле он эльфлинг. Он не мужчина уже потому, что он не человек. Или ты забыла это, как забыла, похоже, о его нуждах и его чувствах, и думаешь только о своих глупых, эгоистических желаниях?

Отреагировав совершенно инстинктивно, Риана залепила Стражу пощечину, но, сделав это, она ударила и Сорака, и внезапно осознала, что наделала. Ее ладонь рванулась ко рту, она укусила себя за костяшки пальцев, а глаза широко раскрылись от боли и потрясения. — Что я сделала? Сорак…

— Сорак понимает и прощает тебя, — сказала Страж. — И только ради него я попытаюсь понять и простить. Но ты ведешь себя как глупая, безмозглая девчонка, которая злится только потому, что не может добиться своего. Но ты на самом деле сделала ему больно. Это действительно то, чего ты хотела?

Глаза Рианы наполнились слезами. — Нет, — сказала она умирающим голосом. Она покачала головой. — Нет, это последняя вещь, которую бы я хотела сделать. — Она подавила рыдания, быстро встала и бросилась к берегу, где она оставила свое платье и мокассины. Даже не потрудившись одеть их, она стиснула их в руках и бегом понеслась в монастырь…

Пока она, качаясь, бежала по дороге к монастырю, слезы лились у нее из глаз и Риана ругала себя как последнюю дуру. Она чувствовала себя злой, расстроенной, униженной и такой несчастной, какой она никогда не чувствовала себя за всю свою жизнь. В ее душе клокотал настоящий шторм противоречивых эмоций. Она бежала изо всех сил, словно старалась убежать от них, но когда она уже была на полпути, она не выдержала, рухнула на колени и забила кулаками по земле с беспомощным разочарованием, рыдая от боли и ярости.

Дура, дура, думала она. Почему, ну почему я не слушала других? Они хотели предупредить меня, защитить меня… И внезапно ей пришло в голову, что точно так же Страж защищает Сорака. Он от чего? От ее любви? От его собственных чувств? Разве это не Страж, кто жесток и эгоистичен? Десять лет, подумала она с горечью. Десять лет мы знаем друг друга и он ни разу не сказал мне. Они ни разу не сказали мне. Это они, другие, не разрешали ему. И тогда, внезапно, в ней возникло чувство жалости и глубочайшего сочувствия к Сораку.

Он сказал ей, что он переживал за нее, что он сражался за нее, но не смог победить свою природу, свое естество. Она подумала, с тоской, на что это может быть похоже, для него? Он сказал, что она не понимает. Да, он был прав. Как она могла? Как она могла бы узнать, что означает разделять свое тело с другими личностями, каждая из которых имеет собственные мысли и чувства? Это не его вина. Он не выбирал это, это его проклятие, с которым он должен жить всю оставшуюся жизнь. И рассказав ему о своих чувствах, она только сделала его жизнь еще хуже.

О, Сорак, подумала она, что я тебе сделала? Пока она стояла на коленях и плакала, другие монахини резвились в бассейне, их радостные крики доносились до нее. Она слышала их беззаботный смех, их не волновало ничего в этом мире. Почему она не может быть такой же, как они? Они не страдают от отсутствия мужчины в их жизни. Они с радостью принимают Сорака как брата. Почему это недостаточно для нее? Возможно, они не знают, что такое любовь, но если то, чем наполнено все ее сердце, — любовь, лучше уж быть невежественной.

Собрав всю свою волю, она поднялась и заставила себя успокоиться. Она же не хочет, чтобы они увидели ее такой. То, что произошло между ней и Сораком, касается только их одних. Она одела мокасины и натянула платье, потом вытерла слезы. Страж была права, подумала она. Она должна научиться принимать это. Ну, прямо сейчас она не знает, что она может сделать, но что-то сделать она должна, иначе одно ее присутсвие рядом с Сораком будет вызывать у них обоих только боль. Она глубоко вздохнула, собирая все свои разлетевшиеся мысли, и медленно пошла к воротам монастыря. Есть только одна вещь, о которой она может думать прямо сейчас. Для Сорака будет лучше всего, если какое-то время он не увидит ее. И для нее, тоже, нужно время, чтобы привыкнуть к новой ситуации, и лучше все подальше от него. Возможно, подумала она, им никогда не удастся вернуться к тому, что было. Эта мысль, однако, была еще более невыносима для нее, чем мысль, что она не будет любить его. Но на самом деле, подумала она, я могу любить его. Я, наверно, никогда не смогу обладать им, а он мной так, как это принято у обычных людей. Но, опять она напомнила себе, мы не обычные люди.

Если его женские личности не дают ему заняться любовью с ней, то, естественно, они не дадут ему заняться любовью и с любой другой женщиной. По меньшей мере в этом отношении Сорак будет похож на большинство виличчи. Он останется девственником. Не по выбору, но по необходимости. И она сделает тоже самое. Таким образом, возможно, их любовь будет еще более чистой, возвышенной. Она знала, что это будет не легко. Нужно время, много времени, чтобы приучить свой ум к новому порядку вещей, точно так же, как потребовалось много времени, чтобы ее чувства к Сораку привели ее к радужным надеждам. Да, возможно она не имела права надеяться, думать о себе и о своем счастье. Именно это, поняла она, и говорила ей Салин, когда она напомнила ей о клятвах, которые она дала.

— Все мои плотские желания и материальный конфорт, — с горькой усмешкой прошептала она. Но она была ребенком, когда давала эти клятвы. Разве она знала их настоящее значение? Это было ужасно нечестно. Но вопрос в том, что делать сейчас? Ни она, ни Сорак не могут забыть о том, что произошло между ними. — Виличчи не выходят замуж, — сказала Салин. — Мы не заводим себе пару. — А Риана разрешила себе помечтать, что она может стать обычной, как все. Это ее проклятие — быть другой. Однажды, в детстве, она уже получила хороший урок, и теперь, когда она забыла о нем, она получила его опять, с еще большей болью.




Третья Глава


— Тебе не нужно было вмешиваться. Ты только сделала вещи еще хуже.

Я просто пыталась защитить тебя от-

— Мне не нужна защита ни от Рианы, ни от моих собственных чувств!

Если бы какие-нибудь прохожие увидели бы этот разговор, они, без сомнения, решили бы, что Сорак просто сумашедший. Они бы увидели, что Сорак сидит на большом, плоском камне в центре бассейна и спорит сам с собой. Они бы услушали, как он говорит, и громко, но непонятно кому. Замечания Стража были неслышны, так как появлялись только в мозгу Сорака.

Сорак был в состоянии общаться со своим внутренним племенем без слов, но он был зол, и чувствовал, что если попытается сохранить все внутри себя, просто взорвется.

Эта девица строптива и эгоистична, сказала Страж. Она даже не слушала тебя. Она не пыталась понять. Она думает только о себе и о своих собственных желаниях.

— Она растеряна, — сказал Сорак. — И к тому же зла, так как она чувствует, что я много чего скрывал от нее. Не было никакой необходимости говорить с ней так грубо и жестоко. Она всегда была нашим другом. И даже больше, чем другом. Она заботилась о нас, когда никто о нас не заботился.

Аббатисса заботилась.

— Да, аббатисса заботилась, но не так. Аббатисса распознала наши таланты и наше положение, и почувствовала необходимость помочь. Она поняла, что мы страдаем и пожалела нас. Кроме того, она обещала это Старейшине Ал'Кали. Риана же заботилась о нас без всяких обязательств и причин. Это просто позор, как ты обошлась с ней. И еще больший позор, что мы обманывали ее все эти годы.

Никто не обманывал эту девчонку, возразила Страж. Да, мы скрывали информацию от нее, но не обманывали.

— Слова! — зло сказал Сорак. — Но остаются факты, что она была обманута. Если бы она знала все с самого начала, этого никогда бы не случилось.

Возможно нет, сказала Страж, но ты, кажется, кое-что забыл. Ты сам этого не знал с самого начала, а когда узнал, испугался, что другие откроют, что мы — как мужчины, так и женщины. Ты искал свою собственную мужскую личность, ты хотел быть настоящим мужчиной. В результате у тебя появились большие проблемы, но мы, все трое, поддержали тебя и позволили тебе стать таким, каким ты хотел. А потом, когда ты и эта девица-

— Ее зовут Риана.

Когда ты и Риана стали так близки, часть тебя боялась сказать ей правду, потому что боялась ее реакции. Если это обман, тогда, по меньшей мере частично, и твой.

— Возможно ты права, — неохотно согласился Сорак. — Часть меня не хотела говорить ей. Но я мог бы сказать ей это сейчас, и намного мягче, чем это сделала ты. А теперь она растеряна и потрясена, хотя и ни в чем не виновата. Мы внушили ей беспочвенные надежды и заставили ожидать от нас того, чего мы никогда не сможем ей дать.

Я ничего не внушала ей, ответила Страж. Виличчи не заводят любовников и, по большей части, остаются девственницами. Как я могла знать, что она другая? Как я могла знать, что у нее на уме?

— Лгунья! Ты же единственный телепат среди нас!

Верно, но я не могу читать мысли Рианы, когда ты контролируешь тело, а когда я говорила с ней, ты всегда просил меня быть с ней повежливей, общаться с ней, как с другом. А мысли друга я никогда не читаю, только если она сама попросит.

— У тебя всегда есть на все готовый ответ, — кисло сказал Сорак. — Но тогда, удивлюсь ли я, что ты знаешь мои мысли так же хорошо, как и я знаю их?

Иногда я знаю их лучше.

— Иногда я хотел бы вытащить тебя наружу и потоптаться по тебе ногами!

Если извинения помогут, я готова извиниться.

Я не нуждаюсь в твоих извинениях.

Я имею в виду девушку, не тебя, — сказала Страж. Как обычно, ты думаешь только о самом себе.

Сорак вздрогнул. — И, как обычно, ты бьешь прямо в кость.

Мы то, что мы есть, Сорак, — сказала Страж. — Я также не могу полюбить женщину, как и ты не можешь полюбить мужчину. Кивара… да, но у Кивары нет стыда.

Я слышу это, сказал другой голос. Когда он говорил вслух, он говорил ртом и горлом Сорака, и звучал по-мужски. Но сейчас он говорил в уме Сорака, поэтому звучал очень женственно. Это был юный женский голос, и к тому же очень дерзкий.

— Кивара, уходи, — сказал Сорак.

И почему это? Разве это не касается всех нас?

Тебя это касается в самую последнюю очередь, так как ты еще не выбрала, кто тебе больше нравится, мужчины или женщины, иронически отозвалась Страж.

А как я могу выбрать, если у меня нет опыта в таких делах? — возразила Кивара. Я всегда оставляла это тебе и Наблюдателю, и в результате мы все полностью невежественны в этом отношении. Девушка очень красива, и всегда относилась к нам хорошо. Может быть это не так уж и плохо?

Наблюдатель, как обычно, молчала, но Сорак чувствовал ее внимательное присутствие. Наблюдатель вообще почти не говорила, но она всегда была здесь, настороженная, воспринимающая все. В отличие от остальных, которые время от времени дремали, Наблюдатель не спала никогда. Сорак всегда ощущал ее молчаливое присутствие.

— Достаточно, — сказал он. — Я не вижу другого способа решить эту проблему, кроме как отказаться от секса. Мне кажется, что это не слишком высокая цена за то, чтобы избавиться он этой отвратительной ссоры.

Возможно, что это намного большая цена, чем ты думаешь, сказала Кивара.

Сорак решил, сказал новый ледяной голос, в мгновение ока прекращая дискуссию. Кивара тут же «нырнула вниз», схоронившись где-то в глубине сознания Сорака. Даже Страж не сказала ни слова. Они всегда поступали так, когда говорил Темный Маркиз. Сорак сам вздохнул поглубже и поежился, как если бы холод речи Маркиза достал его тело, но темная личность не сказала больше ничего и вернулась обратно в подсознание Сорака.

Внезапно Сорак обнаружил, что он опять один, насколько это вообще возможно для него. Оказалось, что он не сидит больше на плоском камне в бассейне, а идет по направлению к монастырю. Он не помнил, как очутился здесь. Наверно Путешественник сам заставил его ноги пойти по этому пути, пока он спорил с остальными. Путешественник именно так обычно и действовал. У него не было ни времени, ни терпения спорить или общаться с кем бы то ни было. Путешественник был чистый прагматик. Действие, и еще раз действие. — Да, — сказал Сорак себе, когда он осознал, что в пылу спора он ухитрился забыть о своем теле. Это случалось время от времени, хотя сейчас намного реже, чем раньше. — Пришло время начать двигаться.

* * *


Он услышал как аббатисса сказала, — Входи, — и открыл дверь ее личной комнаты. Она взглянула на него из-за ткацкого станка и улыбнулась. — Сорак. Входи, входи. Я смотрела на тебя сегодня утром, во время занятия с Тамурой. Она сказала мне, что ты готов заняться обучением новичков. Ты должен чувствовать себя польщенным. Это означает, что он выбрала тебя своим наследником, следующим Мастером Оружия.

— Боюсь, что я не смогу облегчить ношу Сестры Тамуры, Госпожа, — сказал Сорак. — Поэтому я и пришел к вам.

Варанна подняла брови. — О?

— Госпожа… — Сорак заколебался, но справился с собой. — Я чувствую, что пришло время мне уйти из монастыря.

Варанна кивнула. — А, я понимаю.

— Чтобы не было недопонимания. Не то, чтобы я не был счастлив здесь, или я не благодарен-

Варанна подняла руку. — Ты не должен ничего объяснять, — сказала она. — Я ожидала этого. Подойди, сядь рядом со мной.

Сорак уселся на скамью рядом со станком. — Я был очень счастлив здесь, Госпожа, — начал он, — и вы сделали для меня намного больше, чем я могу выразить словами. Тем не менее, я чувствую, что время пришло и я должен идти.

— Твое решение как-нибудь связано с Рианой?

Он посмотрел вниз, на пол. — Она говорила с вами?

— Только для того, чтобы попросить келью в храмовой башне, где она какое-то время могла бы медитировать в одиночестве, — сказала Варанна. — Она выглядела очень взволнованной. Я не стала спрашивать ее почему, но я думаю, что могу угадать.

— Это моя вина. Я знал о том, что она чувствует — и что я чувствую — и должен был что-нибудь сделать задолго до сегодняшнего дня. Я должен был попытаться заставить ее понять, но часть меня лелеяла надежду, что… — Он покачал головой и вздохнул. — Я думаю, сейчас это уже неважно. Я причинил ей боль, хотя и не хотел этого, и ей же будет лучше, если я уйду.

— Кроме того, Риана вовсе не единственная причина, почему я должен уйти. Я вырос думая, что вы и сестры — моя единственная семья, но ведь на самом деле я не знаю ничего о своей настоящей семье. Я ничего не знаю ни о родителях, ни о том, откуда я. Я даже не знаю моего настоящего имени. Желание узнать об этом росло вместе со мной все эти годы, и дошло до того, что мне трудно думать о чем-либо другом. Я страстно хочу знать, кто я такой, Госпожа. Или, возможно, я должен сказать, кем я был до того, как стал таким, как сейчас. Я не помню ничего о моем прошлом до той точки, когда старейшина пирен нашла меня в пустыне. Иногда, во сне, мне кажется, что я слышу, как голос матери поет мне, но я никогда не вижу ее лицо. И у меня нет даже малейшего воспоминания об отце. Видел ли я его хоть когда-нибудь? Знает ли он обо мне? Каждую ночь отправляясь спать, я спрашиваю себя — где мои родители и кто они. Живы ли они еще? Вместе ли они? Так много вопросов и ни единого ответа.

— Думал ли ты о том, что ответы, если ты их найдешь, могут принести тебе много боли? — спросила его Варанна.

— Я хорошо знаю, что такое боль, Госпожа, — ответил Сорак. — И лучше боль от проясняющих дело ответов, чем безжалостная пытка вопросами.

Варанна кивнула. — С этим невозможно спорить. Да я и не удивилась, я давно ожидала этого. Ты свободен идти, естественно. Ты не приносил клятвы оставаться здесь.

— Я обязан вам очень многим, Госпожа. Это долг, который я никогда не смогу вернуть.

— Ты ничего не должен мне, Сорак.

— Тем не менее, я навсегда сохраню в своей душе признательность и глубочайшее уважение к вам.

— Я не могла бы просить о большей награде. Думал ли ты, куда направишься в первую очередь?

Сорак покачал головой. — Не знаю. Я надеюсь, однако, что вы сможете мне сказать, как найти Старейшину Ал'Кали. Возможно, она скажет мне, где она нашла меня, и я смогу начать свои поиски оттуда. Конечно, этому следу уже десять лет, и я не видел ее с тех пор. Быть может, ее уже нет в живых.

— Возможно. Она одна из самых старых в ее расе, — сказала Варанна, — хотя пирены живут долго. Но найти ее не так-то просто. Друиды, приносящие мир, — странники, и их не слишком часто можно увидеть в их настояшем обличии. Тем не менее, я знаю кое-что, что может помочь тебе. Каждый год она приходит на вершину Зуба Дракона. Именно оттуда она услышала твой крик десять лет тому назад.

— Но я не помню, где это было, — сказал Сорак. — И как я позвал ее.

— Твоя память по-прежнему с тобой, как и твои способности, — ответила Варанна. — А сейчас у тебя есть умения и знания, которых раньше не было. Загляни в себя поглубже, и ты найдешь путь. А что касается времени, то, когда в следующий раз будет полнолуние обеих лун, исполниться ровно десять лет с того дня, когда Старейшина Ал'Кали привела тебя сюда.

— Тогда будет лучше всего, если я уйду прямо сейчас, — сказал Сорак.

— А что с Рианой? Она потребовала уединенной медитации. Я пообещала ей, что никто и ничто не нарушит ее одиночества, и сдержу свое слово. Ее нельзя тревожить, никто не войдет к ней, пока она сама не решит выйти из башни.

— Если я хочу добраться до Зуба Дракона вовремя, я не могу медлить. И, я думаю, так будет лучше всего. Скажите ей… — он облизал губы. — Скажите ей, что я никогда не хотел обидеть ее. Но имя, которое вы мне дали, очень подходит мне. Сорак — это кочевник, который всегда будет странствовать один.

— Прежде, чем ты уйдешь… — сказала Варанна, вставая. — Подожди здесь секундочку.

Она вышла из комнаты и через несколько мгновений вернулась, неся в руках узкий, длинный сверток, завернутый в материю. Она положила его на стол.

— Я получила его в подарок много лет назад, за небольшую услугу, которую оказала во время одного из моих путешествий по Атхасу, — сказала она, осторожно разворачивая сверток. — Мне никогда не доводилось пользоваться им. Я думаю, что он подходит тебе намного больше, чем мне.

Она сняла последний слой ткани и открыла меч, уютно устроившийся в кожаных ножнах.

— Я бы хотела, чтобы ты взял его, на память, — сказала Варанна, протягивая ему меч. — К тому же есть у него одна особенность, из-за которой только ты можешь владеть им. Это старинный эльфийский меч.

Судя по размеру это был длинный меч, но, в отличие от обычного длинного меча, его клинок был изогнут, а на конце слегка расширялся, так что в целом он был чем-то средним между саблей и мечом, за исключением кончика, который имел форму листа. Рукоятка была обмотана серебрянной нитью, а эфес и гарда были из бронзы.

Сорак вытащил меч из ножен и глубоко вздохнул, когда увидел замысловатые, волнистые знаки на клинке. — Но … это же стальной меч!

— И из редчайшего сорта стали, — сказала Варанна, хотя и сама сталь была редка на Атхасе, где большинство оружия делалось из обсидиана, кости или камня. — Искусство создания такой стали утеряно много столетий назад. Она намного прочнее обычной стали и лучше закалена. В руках мастера это страшное оружие.

— Это действительно замечательный подарок, — сказал Сорак. — Я никогда не расстанусь с ним. — Он сделал несколько пробных взмахов. — Он очень хорошо сбалансирован, но форма клинка очень необычна. Я всегда думал, что эльфы сражались длинными мечами.

— Это особый меч, — ответила Варанна, — единственный в своем роде. На его клинке выгравированы старинные эльфийские руны. Ты должен быть способен прочитать их, если я не напрасно тратила время, обучая тебя языку твоих предков.

Сорак осторожно взял меч в ладони, поднес к глазам и прочитал вслух надпись на клинке. — Сильный духом, верный в беде, закаленный в вере. — Он кивнул. — Действительно, черты характера благородного человека.

— Это больше, чем черты характера, — сказала Варанна. — Это кредо древних эльфов. Живи так, и меч никогда не предаст тебя.

— Я не забуду, — сказал Сорак, убирая меч в ножны. — Как я никогда не забуду все то, что вы сделелали для меня.

— Когда все соберутся вместе в зале для обеда, я объявлю, что ты уходишь, — сказала Варанна. — Тогда у каждой будет возможность попрощаться с тобой.

— Нет, я думаю, что будет лучше всего уйти тихо, незаметно, — сказал Сорак. — Мне и так достаточно трудно уходить, а если еще придется прощаться с каждой Сестрой…

Варанна кивнула. — Понимаю. Тогда я передам всем твое прощание вместо тебя. Но по меньшей мере ты можешь попрощаться со мной. — Она раскинула свои руки.

Сорак крепко сжал ее в объятиях. — Вы были для меня как мать, — сказал он, — единственная мать, которую я когда-либо знал. Прощаться с вами — самое тяжелое для меня.

— Ты, Сорак, был для меня как сын, которого я никогда не могла родить, — ответила Варанна, ее глаза наполнились слезами. — Ты навсегда останешься в моем сердце, и наши ворота всегда будут открыты для тебя. Да найдешь ты то, что ищешь.

* * *


— Госпожа послала слово, что ты уходишь от нас, — сказала хранительница ворот. — Я буду скучать по тебе, Сорак. И мне будет грустно, что я не выпускаю тебя ночью, Тигра. — Пожилая хранительница протянула свою морщинистую руку и взъерошила шерсть на голове тигона. Животное мяукнуло и лизнуло ее руку.

— Я тоже буду скучать по тебе, Сестра Диона, — сказал Сорак. — Ты была первой, кто разрешил мне войти в ворота, и теперь, десять лет спустя, ты последняя, кто видит, как я ухожу.

Старая женщина засмеялась. — Неужели прошло десять лет? Я мне кажется, что это было вчера. Но, в моем возрасте, время идет быстро, а годы пролетают как мгновения. Прощай Сорак. Подойди, обними меня.

Он обнял и пожеловал ее в сморщенную щеку. — Прощай Сестра.

Он прошел через ворота и направился по дороге вниз, идя быстрыми, размеренными шагами. За его спиной зазвучал колокол, созывая сестер в столовую, на обед. Он подумал о длинных деревянных столах, заполненных женщинами, болтающими и смеющимися, девчонки поменьше шалят, бросаются друг в друга едой, пока старшая за столом не призовет их к порядку, котлы с едой, неспешно вносимые в столовую, теплое чувство общности и семейности, которое он покидает, возможно навсегда.

Он подумал о Риане, сидящей в одиночестве в комнате для медитаций на вершине храмовой башни, совсем маленькой комнатке, в которой он сам провел немало времени, когда ему хотелось побыть одному. Еду будут приносить к ней и просовывать в маленькое отверстие в самом низу тяжелой деревянной двери. Никто не заговорит с ней, никто не потревожит ее. Она будет только в компании своих мыслей, пока не решит, что пришло время выйти. И когда она выйдет, она обнаружит, что он ушел.

Пока Сорак размеренными шагами уходил все дальше и дальше от монастыря, он спрашивал себя, что она подумает, когда выйдет? Они выросли вместе. Она всегда значила для него намного больше, чем любая из сестер. Как Риана и сказала сама, она первая протянула ему руку дружбы, а теперь их доверие выросло в нечто, что намного больше дружбы. Намного, намного больше.

В течении всех этих лет она была для него сестрой, не в том смысле, в каком все женщины в монастыре называли друг друга «сестрами», а в прямом, родственником. С самого первого дня между ними образовалась связь, связь, которая будет всегда, и не важно, где они находятся и какое расстояние их разделяет. Но все-таки они не настоящие родственники, и каждый из них знал это, и это знание мешало им любить друг друга родственной любовью. Когда они стали старше, и начали чувствовать влечение к противоложному полу, их чувства стали сильнее, глубже и намного более интимными. Это было что-то, что Сорак знал, хотя всегда старался об этом не думать.

Потому что ты всегда знал, что этому не бывать, сказала Страж внутри его рассудка.

Возможно, что знал, сказал Сорак про себя, но я разрешил себе надеяться, и надеясь на то, чего не будет никогда, я предал ее.

Почему ты решил, что предал ее? спросила Страж. Ты никогда ничего не обещал ей. Ты никогда не клялся ей ни в чем.

И тем не менее, я чувствую себя так, как если бы предал, сказал Сорак.

Какую цель ты преследуешь, думая об этом снова и снова, спросил Эйрон, его скучный голос прозвучал довольно раздраженно в сознание Сорака. Мы решили уйти, и мы ушли. Дело сделано и вопрос закрыт.

Нет, остался вопрос о чувствах Рианы, сказал Сорак.

А что это такое? сухо спросил Эйрон. Ее чувства — это ее забота и ее проблема. Ты не сможешь никогда изменить их.

Возможно нет, Эйрон, сказал Сорак, но став частью ее жизни, я, по меньшей мере, несу ответственность за тот эффект, который я произвожу на нее.

Бессмыслица. У нее есть своя воля, сказал Эйрон. Ты не заставлял ее влюбляться в тебя. Это ее выбор.

Если бы она знала тебя, Эйрон, возможно она бы не сделала такой выбор, резко ответил Сорак.

Если бы она знала меня, она никогда не страдала бы от недопонимания, сказал Эйрон, так как я бы сказал ей всю правду с самого начала.

Да ну? сказал Сорак. И что же это за правда, как ты понимаешь ее?

Правда в том, что ты сходишь по ней с ума, Кивара хочет испытать новые ощущения, Страж видит угрозу во всем. Путешественнику вообще все равно, так как в любви нет ничего прагматического, а Темный Маркиз пугает ею всех остальных.

А эти остальные? спросил Сорак.

Скрич ненамного лучше этого громадного глупого зверя, который тащится по нашим следам, а Поэт вообще не способен серьезно говорить о ней, впрочем он вообще ничего не принимает всерьез. И я не осмеливаюсь говорить за Кетера, так как Кетер не соизволил говорить со мной.

Ничего удивительного, сказала Кивара.

Тебя вообще никто не спрашивал, сказал Эйрон.

— Хватит! — громко и раздраженно сказал Сорак. — Дайте мне немного покоя.

В следующее мгновение он запел. Слова лились из него легко и ясно, пока он шел по тропе, напевая старинную халфлингскую песню о юной девушке и охотнике, о том, как они в первый раз полюбили друг друга. Голос Сорака пел эту песню, но пел не Сорак, а Поэт. Сорак даже не знал слова песни. Или, можно сказать, не мог вспомнить их. Это была та самая песня, которую его отец-халфлинг часто пел ему, качая на руках. Пока Поэт пел, Путешественник неутомимо шел по дороге, ведущей через долину в горы. Страж мягко погрузила Сорака в сон, дав отдохнуть его измученному уму, изолировав его не только от остальных, но и от внешнего мира.

Тигра почувствовал разницу, но зверь этому не удивился. Он знал, что Сорак может быть другим, и ему этого хватало. Путешественник по-прежнему шел вперед длинными, легкими шагами, легкий кожаный мешок Сорака и мех с водой свисали с его плеч, меч висел на поясе. У него была только та одежда, которая была на нем надета: пара вышитых, коричневых, матерчатых бриджей, заткнутая в его высокие, кожаных мокасины, которые надо было время от времени зашнуровывать, свободная коричневая туника с кожаным поясом вокруг талии, и длинный, тоже коричневый плащ, свисавший почти до щиколоток, который должен был его согреть в холодном воздухе гор. Еще он нес деревянный посох, костяной нож, заткнутый в одну из мокасин, свой стальной меч и охотничий кинжал в кожаных ножнах на поясе.

В монастыре ели только растительную пищу. Однако время от времени требовалась кожа и мех животных, и тогда убивалось животное, обычно небольшое, с большими церемониями и формальностями. Его кожа снималась, а мясо солили впрок, чтобы потом дать монахине, уходящей в паломничество, для раздачи милостыни. Сорака учили уважать жизнь, и он уважал обычаи виличчи и следовал им, но эльфы были охотники, которые ели мясо, а халфлинги были настолько кровожадны, что поедали своих врагов, так что племя в одном нашло свой вариант, устраивавший всех. В тех случаях, когда Сорак шел гулять в лес, Страж усыпляла его, а Путешественник охотился. Потом племя ело сырую, еще теплую добычу. Так оно поступило и сейчас.

Когда Сорак пришел в себя, день уже прошел и настала ночь. Он сидел у костра в лагере, который он не помнил, как разбивал, а его живот был полон. Он знал, что он убил и поел, вернее Путешественник так сделал, но не чувствовал себя неловко из-за этого. Мысль о том, что он ел сырое, только что убитое мясо не очень его радовала, но он хорошо понимал, что это у него в крови, а от собственной природы никуда не денешься. Он мог оставаться вегетарианцем, но, если его другие личности были плотоядными, это был их выбор. Неважно как, но нужды тела, которое они разделяли, надо уважать, тем способом или другим.

Он взглянул на звезды и силуэты гор, пытаясь понять, как далеко Путешественник ушел, пока он спал. Затем он встал и отошел от костра, внимательно вглядываясь в темноту. Эльфийское ночное зрение намного лучше человеческого, и, в результате, ночное зрение Сорака было не хуже, чем у дварфов. В темноте его глаза сияли, как у котов, и он видел все вокруг без малейших проблем.

Склон плавно понижался вниз, к далекой долине внизу, из которой он пришел. Он взобрался почти на верхушку гребня, и, далеко от себя, увидел башню храма, торчавшую из окружавшего его кустарника. Он спросил себя, там ли Риана, и быстро выбросил эту мысль из головы. Эйрон был прав, подумал он. Нет никакого смысла думать об этом опять и опять. Он ушел из монастыря, куда он скорее всего никогда не вернется, и все, что случилось там, вся его предыдущая жизнь, это прошлое. Он должен глядеть в будущее.

Довольно далеко от него, за гребнем, окружавшим эту изолированную долину, он мог видеть более высокие пики Поющих Гор, которые темными тенями поднимались в небо. Зуб Дракона нависал над всеми ними, зловещий и угрожающий.

Имя происходило от его внешнего вида. Поднимаясь из высокого горного плато, он был широк вначале, затем резко сужался, и с этого момента его склоны становились практически вертикальны. Недалеко до вершины он опять расширялся, так что его грани были уже не вертикальны, а выгнуты наружу, и все вместе это напоминало гигантский зуб или клык, царапающий небо. Он находился далеко от цивилизованных городов равнин, и путешествие через пустыню к горам и подъем даже на нижние склоны запрещенной горы было очень трудно само по себе. Тех же, кто захотел бы взобраться на вершину, ждали смертельные опасности, и почти верная смерть. Из тех немногих, кто пытался сделать это, не вернулся почти никто, а вершина по-прежнему была недосягаема.

Сорак не знал, должен ли он подниматься на вершину. По меньшей мере, однажды пирена услышала его призыв, стоя на самой вершине, а он был где-то в пустыне, за много миль от подножья Поющих Гор. Конечно, с тех пор ему никогда не удавалась издать псионический крик такой силы. Он не имел ни малейшего понятия, как он сделал это. Страж, единственный телепат среди них, не могла позвать с такой силой. И тем более никто из остальных. Или, по меньшей мере, они не помнили. Так как тело, которое они разделяли, дошло до последнего предела, все они были или без сознания, или в бреду в этот момент. Возможно, в момент отчаяния и безнадежности они как-то объединили усилия, или один из них нашел скрытые ресурсы. Или, возможно, еще кто-то сотворил этот зов, еще одна личность, настолько глубоко закопавшаяся внутрь его сознания, что никто о ней не знает.

Сорак знал, что там, в глубине, было «изначальное ядро», до которого он не мог добраться ни с одного уровня своего сознания. Сжатое и запеленутое где-то в глубине его психики, это начальное ядро когда-то было им самим, ребенком, но когда боль и травма вызвали расщепление его психики, это ядро отступило в глубины его подсознания, где и остается сейчас в замороженном состоянии, оно не развивается и все его чувства заторможенны. Даже Страж не могла добраться до него, хотя и знала о нем. Было что-то — а может быть кто-то — что защищало его от проникновения в него. И эта защита, чем бы она не была, давала основания предположить, что там могут быть еще другие начальные личности, кроме тех, которые не так глубоко похорены и которых он более-менее знал, и само ядро является каким-то уровнем, отделяющим его детские личности от более развитых сущностей.

Да, есть много такого во мне, чего я не знаю, подумал Сорак. И как я мог надеяться, что… С усилем он оборвал свои мысли и откинул их прочь, пока его сознание опять не стало пережевывать Риану и все с ней связанное. Он нарочно повернулся так, чтобы не видеть монастырь. Время глядеть вперед. Но куда?

За исключение поисков пирены, он совершенно не знал, куда идти. Способен ли он вспомнить место, где пирена нашла его? И даже если вспомнит, что потом? Он мог попытаться пройти по следам назад, но докуда? Эльфы, по меньшей мере те, что не жили в городах, были кочевниками. Халфлинги тоже не любили сидеть на одном месте и вели полу-кочевой образ жизни, перемещаясь по землям племени, и конечно не жили на равнинах. Неважно, эльфы или халфлинги, племя, которое выкинуло Сорака, могло быть очень далеко отсюда. Мог ли он надеяться, что десятилетней давности след приведет к нему?

Естественно, ответ был — нет. По меньшей мере не обычным путем. Но с его псионическими способностями у него был шанс, он мог попытаться найти сорт психического впечатления, которое он оставлял за собой, намертво впечатанное в ландшафт, какой-то говорящий только ему психический отпечаток, который мог дать ему ключ. Но не исключено, что и это не пройдет. Неважно, тогда он выберет свой путь наугад, и пусть судьба ведет его.

Госпожа Варанна предупредила его, что ответы, которые он ищет, трудно, быть может даже невозможно, найти. Вероятно, что он проведет остаток жизни в поисках их. Но, по меньшей мере, он будет их активно искать, а не сидеть сиднем на месте и в очередной раз думать о них. А по дороге, быть может, ему удасться найти смысл и цель его жизни. В монастыре он вел спокойную жизнь, без проблем, тренировался, учился и размышлял, но ведь ему надо научиться жить так, как требует его уникальная натура. Он должен поблагодарить Старейшину Ал'Кали и за спасение жизни и за ее мудрость, с какой она выбрала место для его воспитания. Будет надеяться, что он найдет ее и сможет высказать свою благодарность. Очень скоро на Атхасе будет полнолуние обеих лун, и он, возможно, начнет узнавать свою судьбу.




Четвертая Глава


Прошли дни, Сорак путешествовал, по очереди со Путешественником контролируя свое тело, постоянно приближаясь к Зубу Дракона. Сейчас он находился не больше, чем в дневном переходе от него. По пути абсолютно ничего не проиходило. На этой, достаточно большой высоте, он не встретил ни одного путника, и очень немногие дикие животные жили в зарослях, окаймлявших горные кряжи. Когда же он начал подниматься к подножию, местность вообще стала камениста и пустынна.

Его тело было в великолепном состоянии, но время от времени нуждалось в отдыхе, и хотя Сорак мог нырнуть «вглубь себя», когда уставал, и уступить место Путешественнику, все равно энергия в теле время от времени кончалась. Каждую ночь он устраивал привал на несколько часов, чтобы его тело могло отдохнуть, а затем, меняясь со Путешественником в контроле над телом, передвигался с замечательной скоростью. Несколько раз он встречал диких животных, которые могли быть опасны. Тогда на передний план выходил Скрич, и опасность исчезала.

Сорак не полностью понимал Скрича, во всяком случае не так, как он понимал Стража, Путешественника, Эйрона, Поэта, Кивару и других. Конечно, были случаи, когда он вообще не понимал Кивару, но только потому, что она была очень молода и не старалась, чтобы ее поняли. Но со Скричем дела обстояли иначе. Скрич был совершенно не похож на остальных. Скорее он был похож на Тигру. Он не говорил, в обычном смысле этого слова, но мог понимать остальных и сделать так, чтобы и его поняли, хотя и на очень примитивном уровне. Это было похоже на псионический разговор с Тигрой, и он никогда не сумел бы общаться с Тигрой, если бы не Скрич.

Все остальные имели отчетливые персональные черты и таланты, но у Скрича была особенность, которой не было ни у кого. Он умел полность или частично смешаться с Сораком, так что в результате получалась личность, которая одновременно была и «снаружи» и «внутри». Скрич и Тигра духовно стремились друг к другу, да и чем-то были похожи, и когда тигон псионически общался со Скричем, он общался и с Сораком. Сорак при этом с одной стороны был частью Скрича, а с другой отделен от него. При этом зверь и не подозревал о таких сложностях, он просто принимал Сорака таким, каким он был.

На пятый день пути, ночью, прайд тигонов подошел очень бизко к лагерю Сорака. Сорак, благодаря неустанной бдительности Наблюдателя, знал, что прайд уже некоторое время идет по его следам. Обычно, повстречав одинокого путника, они мгновенно разрывали его в клочья, но тут они были озадачены как присутствием Тигры, так и псионической отметиной Скрича, который они заметили благодаря врожденному псионическому таланту. Это было что-то полностью незнакомое, такого не было никогда, и они не понимали, что с этим делать. С одной стороны они видели человека, который пах одновременно как эльф и как халфлинг, а судя по его псионическому отпечатку, это вообще тигон. Да еще имелся тигон, сопровождавший это странное неизвестно что. Это настолько заинтересовало животных, что они шли за Сораком большую половину дня, а ночью рискнули подойти поближе, после того, как он зажег костер.

Сорак не стал подходить к ним, не стал защищаться или атаковать, но Скрич установил с ними бессловесный контакт, псионически излучая неугрожающее узнавание и мягкое превосходство. Тигра расположился рядом, ясно показывая прайду свою связь и свое отношение к Сораку. Они приблизились осторожно и неуверенно, потом самый храбрый из них — молодой самец — отважился выйти вперед и, как запахом, так и псионически бросил вызов этому неизвесто чему, но они оба, Сорак со Скричем, излучали спокойную уверенность, полное отсутствие страха и пренебрежение вызовом самца.

Тигоны были, помимо всего, очень большими котами, любопытство вскоре победило осторожность и они все пришли в лагерь, чтобы понюхать и его и Тигру, и вообще познакомиться. Потом они расположились вокруг костра, зевая и потягиваясь, и, прежде чем Сорак заснул, он заметил, как Тигра отправился в кусты вместе с одной из юных самок. Он усмехнулся и чуть-чуть позавидовал своему товарищу за его способность вот так, без всяких проблем, занятся сексом с самкой своего рода. И с этой печальной мыслью он заснул, окруженный девятью огромными хищными зверями, которые приняли его, как своего.

Большую часть следующего дня он шел вместе с прайдом, но когда он полез вверх, в гору, направляясь к нижним отрогам Зуба Дракона, огромные коты пошли своим путем. Сорак спросил себя, пойдет ли Тигра с ними и присоединится к своему роду, но тигон остался с ним. Самка, с которой Тигра провел прошлую ночь, помедлила несколько мгновений, потом несколько раз жалобно мяукнула, но Тигра и ухом не повел.

— Ты уверен, старина? — вслух спросил Сорак, внимательно глядя на зверя рядом с собой.

Друг, пришел псионический ответ тигона. Защитить.

С разочарованным видом самка развернулась и побежала догонять прайд.

— Все в порядке Тигра, — сказал Сорак. — Ты и я. — Стало очень холодно, и Сорак надел свой теплый плащ. Темное солнце поднялось повыше, и его палящие лучи обрущились на пустынную равнину далеко внизу, но здесь, у подножия Зуба Дракона, холодный ветер свистел вокруг них и температура резко упала. Сорак взглянул на гигантскую гору, на ее выгнутую вершину высоко над собой, и поразился, как кто-нибудь может даже подумать о подьеме на нее. Да, пирены могли изменять свою форму, и это давало им некоторое преимущество, но, заметим, Старейшина Ал'Кали была одной из самых старых среди них. Она прожила уже тысячи лет. Если в таком очень почтенном возрасте, подумал Сорак, в ней есть энергия для того, чтобы изменить форму и забраться на такую невероятную высоту, интересно было бы взглянуть на нее тогда, когда она была в расцвете молодости.

— Хотел бы я быть хрустальным пауком, чтобы забраться наверх, — сказал Сорак, глядя на окутанный тучами пик горы. Потом он бросил взгляд вниз, на Тигру. — А ты, старина, никогда бы не смог этого. — Он вздохнул. — Сегодня ночью полнолуние у обеих лун. Если она там, тогда я должен позвать ее. Но как?

Скрич, ответил Тигра.

— Скрич? — Сорак покачал головой. — Не думаю, что Скрич сможет испустить крик такой силы.

Возможно Кетер, подключилась к дискуссии Страж.

Сорак глубоко вздохнул, потом выдохнул и закусил нижнюю губу. — Но я не знаю, как вызвать Кетера.

И я, ответила Страж, да и все остальные тоже. Но, возможно, поскольку нам это очень нужно, и мы все позовем, Кетер откликнется.

— А если нет?

Тогда я сама сделаю все, что смогу, и будем надеяться, что этого окажется достаточно, сказала Страж. Сейчас мы находимся намного ближе к вершине, чем были тогда, десять лет назад. Наш крик не должен теперь лететь так далеко.

— Верно, — заметил Сорак. — Старейшина Ал'Кали может услышать тебя… если, конечно, она еще жива и ей хватило сил забраться туда. В любом случае нам надо укрыться от ветра.

Он уже собирался пойти поискать укрытие, когда обнаружил, что Путешественник уже сделал это за него, его ноги уже шли по пустынной, каменистой и изрезанной земле, к тому же резко поднимавшейся вверх, так что во время ходьбы приходилось наклоняться вперед. Ледяной ветер развевал его волосы, забирался под плащ, но Сорак медленно и упрямо шел по неприветливой земле, и где-то после полудня нашел нишу, образованную несколькими огромными валунами, упавшими со склона. Он втиснулся внутрь, положил рядом свой скудный багаж, потом отпил сам немного воды и напоил Тигру, вылив воду прямо ему в пасть. Местность вокруг подходила тигону больше чем ему, но даже эти огромные коты редко уходили очень далеко от своих зарослей у подножия гор. Это была жестокая, негостеприимная земля, здесь было невозможно играть или добывать пищу. И одну вещь он знал абсолютно точно. Он не сможет оставаться здесь дольше суток.

Почему мы вообще должны оставаться здесь? поинтересовался Эйрон.

— Мы должны подождать Старейшину Ал'Кали, — сказал Сорак.

И для чего? сухо ответил Эйрон. Раскопать прошлое, которое не имеет никакого значения сейчас? Что ты выиграешь, когда узнаешь ответы на эти бессмысленные вопросы, которыми так мучаешься?

— Быть может узнаю себя.

Я понимаю. Следовательно ты ничего не знаешь о себе? Неужели за десять лет в монастыре виличчи ты так ничему и не научился?

— Виличчи не могли научить меня тому, что они сами не знают, — сказал Сорак.

Итак, ты не знаешь, где твои родители. Ты не знаешь, какое имя тебе дали при рождении. Неужели это знание так важно?

— Важно мне, не тебе.

И когда ты узнаешь все это, что изменится? Ты никогда не поменяешь имя. Сорак — вот твое истинное имя. То имя, которое тебе дали, какое бы оно не было, будет сидеть на тебе как плохо скроенный плащ. Ты никогда не знал своих родителей. Все, что ты знаешь, что их может не быть в живых. Но даже если это не так, ты для них абсолютно чужой.

— Возможно, но если они живы, я хотел бы найти их. Я — их сын. В этом смысле мы никогда не будем чужими друг другу.

А не думал ли ты, что именно они выбросили тебя из племени. Ты мог быть нежеланным ребенком, живое напомине об их глупости и неосторожности. Быть может, они сожалеют о том, что произошло между ними. Ты может оказаться болезненным воспоминанием, вернувшись домой из ниоткуда.

— Но если они любили-

Это только твое предположение, и ничего больше. Так как нет никаких свидетельст противного, это только то, чтобы тебе хотелось бы думать. Эльфы и халфлинги всегда были смертельными врагами. Возможно, племя твоего отца напало на племя твоей матери, а ты — последствия насилия.

— Я думаю, что это может быть, — неуверенно сказал Сорак.

Представь себе, что твоя мать была вынуждена выносить ребенка от смертельного врага, который обесчестил и унизил ее. Такой ребенок никогда не будет принят ее племенем. Такой ребенок является постоянным напоминанием о ее боли и унижении. Что может мать чувствовать к такому сыну?

— Я не знаю, — ответил Сорак.

Достаточно, Эйрон, сказала Страж. Оставь его в покое.

Я просто хотел, чтобы он увидел все аспекты вопроса, сказал Эйрон.

И как обычно сосредоточился на самых ужасных, сказала Страж. Что ж, мы тебя поняли. Действительно, то, что ты сказал, возможно. Но также возможно и то, что мать любила даже и такого ребенка, независимо от насилия, которое совершили над ней… даже предполагая, что оно было, а у нас нет никакой возможности проверить это. Если она не чувствовала к ребенку ничего, кроме отвращения, почему же она так долго держала его при себе? Сорак просто хочет знать правду.

Если Сорак дейстяительно хочет узнать правду, тогда он должен знать и то, что правда может оказаться очень неприятной, сказал Эйрон.

— Я знаю это, — сказал Сорак.

Тогда зачем баламутить темные воды прошлого? спросил Эйрон. Что за дела? С каждым прошедшим днем жизнь начинается заново. И ты должен жить и делать то, что хочешь.

— Что мы хотим, ты имеешь ввиду, — сказал Сорак. — И возможно в этом лежит ключ к проблеме. Я не боюсь узнать правду, Эйрон, принесет ли это мне радость или горе. А ты?

Я? Почему я должен бояться?

— Это вопрос только в том случае, если ты можешь ответить, — сказал Сорак. — Те вопросы, которые ты задавал, мне уже приходили на ум. Иначе, я уверен, ты нашел бы какой-нибудь хитрый способов заставить меня подумать о них. — Он иронически улыбнулся. — А возможно ты это уже сделал, и теперь хочешь внедрить их мне в сознание, посеять во мне неопределенность и неуверенность. Так вот, я не отступлюсь от задачи, которую я сам себе поставил, даже если мне придется потратить на нее всю оставшуюся жизнь. Возможно, Эйрон, ты считаешь, что лучше не знать прошлого, что это дает определенную защиту и безопасность. Но я так не считаю. И даже если бы я знал, куда мне предстоит идти в моей жизни, неважно, в первую очередь я обязан узнать, где я был. И кем.

И зачем тебе знать, кем ты был? спросил Эйрон.

— Я считаю, что никогда по-настоящему не узнаю и не пойму себя, пока не открою, кем я был и откуда пришел, — ответил Сорак.

Тот, которым ты являешься и которым мы все являемся, сказал Эйрон, родился десять лет назад, в пустыне.

— Нет, там мы все едва не умерли, — возразил Сорак. — И если я не найду мальчика, который жил до этого, вот тогда он действительно умрет, и какая-то часть нас тоже умрет, вместе с ним. А теперь послушайся Стража и оставь меня одного. Я должен очистить свой ум и попробовать вызвать Кетера.

Из всех членов его племени, Кетер был самый загадочный, и Сорак почти ничего не знал о нем, во всяком случае намного меньше, чем о других. Во всех остальных он мог видеть, как часть его расколотого сознания развилась из зернышка внутри его характера в совершенно независимую личность, со своим собственным характером и особенностями. Аббатисса помогла ему понять, как его женские черты характера, которые есть в каждом мужчине, отделились и развились в три совершенно непохожих женщины его племени. Страж заключала в себе заботливость, защиту и настойчивость. Кивара развилась из его чувственной природы, что объясняло ее страстность, любопытство и полное отсутствие любых моральных запретов. Наблюдатель получила его настороженность, готовность к самообороне и интуитивное стремление к безопасности.

Среди мужских личностей, Путешественник являлся его разросшимся прагматизмом, получив в наследство от него и его эльфийскo-халфлингских предков стремление двигаться вперед. Поэт воплощал все того, что в нем было смешного, ребяческого, всегда готового играть и творить, он ничего не принимал всерьез и находил невинные удовольствия во всем, что бы его не окружало. Эйрон был циник и пессимист, его отрицательное и настороженное отношение ко всему выросло из разочаровавшегося в жизни реалиста, который всегда взвешивал все за и против, и устал от романтического оптимизма. Скрич вырос из свойственной халфлингам общности с животными и другими, низшими созданиями, очень простая и незамутненная сторона его собственной животной природы. Темный Маркиз был темной, мрачной стороной его подсознания, он редко выходил на поверхность, зато с страшной, ошеломляюще-примитивной и все побеждающей силой. Были еще три-четыре личности, которые были очень глубоко похоронены, быть может в его первоначальном ядре. Сорак вообще не знал о них ничего, но невежество в данном случае базировалось на отсутствии знаний, а не на неспособности понять, как в случае с Кетером.

Возможно, так во всяком случае полагала аббатисса, Кетер был духовным воплощением его высшего, мистического «я». Но Сорак считал, что Кетер вообще не вырос из него, ни из одной части его сознания. Кетер никогда не говорил с аббатиссой, так что любое знание о нем она подчерпнула от самого Сорака, а Сорак разговаривал с Кетером нечасто и всегда по инициативе Кетера. Большинство остальных Сорак легко понимал и легко общался с ними. Но с Кетером, это было похоже на визит существа из другого мира.

Кетер знал вещи, которые Сорак никак не мог знать, ни одним рациональным путем. Он знал такое, что Сорак скорее всего никогда и не узнает. И Кетер был стар, по меньшей мере он казался очень старым. В нем была какая-то древность, он был отделен от Сорака намного больше и намного глубже, чем любой из его внутреннего племени. Сам Сорак считал, что в тот момент, когда из его сознания возникло племя в одном, в его рассудке открылись мистические ворота, и Кетер пришел через них из другого уровня существования.

Кетер знал о событиях, которые случились задолго до рождения Сорака. Он говорил о чем-то, что он называл Зеленой Эрой, и утверждал, что жил именно тогда, тысячи лет назад. В тех немногих случаях, когда Сораку удалось поговорить с Кетером, эта таинственная, мистическая личность рассказала ему не так-то много, но и то, что Сорак узнал, были вещи, намного превосходящие знания и опыт Сорака.

Эйрон утверждал, что он не обращает внимания на Кетера, так как тот не «снисходил» до него. Но, на самом деле, и как это чувствовал Сорак, он боялся Кетера. Правда, возможно, страх — не самое подходящее слово. Эйрон уважал и побаивался Кетера, так как не только не мог объяснить, откуда тот взялся, но и не мог понять, кто он собственно такой. Кивара, например, вообще ни разу не упоминала его. Возможно она и не знала о нем. Путешественник редко комментировал происходящее, так что Сорак не знал, что Путешественник думает об этом. Наблюдатель, да, она знала о Кетере, но, как обычно, не говорила ничего. Он Поэта трудно было получить ответ на любой вопрос. Так что из всех, входивших в племя, только Страж рассказала ему кое-что о Кетере, но даже она знала мало. С ее телепатическими и псионическими способностями, она смогла убедиться, что Кетер — абсолютное добро, обладает такой чистотой души, которую она никогда не встречала ни в одном живом существе. Но когда Кетер приходил, Страж ныряла как можно глубже, как, впрочем, и все остальные, и все ее знание в таких случаях сводилось только к одному: он здесь.

Так кем же был Кетер в точности? Сорак не знал и у него не было способа узнать это. Он чувствовал, что Кетер был дух, призрак, обломок какого-то живого существа, жившего давным давно, но, может быть, он был воплощением всех его прошлых жизней. Существовала, как рассказала ему аббатисса, неперерывная последовательность многих поколений, память о них сохранялась, и, хотя большинство людей не подозревало об этом, она все еще была доступна, хотя и не на одном из уровней сознания. Возможно, Кетер был спиритуальным воплощением этой памяти. А может быть Кетер вообще был другим живым существом, призраком, который был способен перемещаться между мирами, и в этом мире выбрал его, Сорака, для своего воплощения.

— Вопросы, — прошептал себе Сорак, поглубже зарываясь в свой плащ, так как ледяной ветер свистел и в той крохотной нише, в которой он укрывался. — Ничего, кроме вопросов, никогда нет ответов. Кто я такой? Что я такое? Что меня ждет?

Тигра притиснулся поближе к нему, чувствуя, что ему нужно тепло. Он взлохматил огромную голову зверя и ласково прижал к себе. — Кто знает, Тигра. Возможно я просто замерзну здесь, в этих проклятых камнях, и на этом закончатся все мои проблемы.

Ты не замерзнешь, Сорак, сказала Страж. Было бы слишком глупо проделать такой путь только для того, чтобы замерзнуть. Очисти свой мозг. Успокой свои мысли. Возможно Кетер придет.

Да, подумал Сорак, возможно и придет. Но откуда? Из моего собственного расщепленного сознания, или еще откуда-нибудь, из такого места, которого я не могу ни увидеть ни понять?

Он глубоко вздохнул, потом медленно, глубоко выдохнул, потом повторил этот процесс еще несколько раз, пытаясь успокоить себя и войти в состояние спокойного, безмятежного, бездумного парения. Он сконцентрировался на вдохах и выдохах, расслабил мышцы и слушал только ветер и звуки своего дыхания. Как его научили в монастыре виличии, он постепенно стал соскальзывать в спокойную, безмятежную медитацию, глаза закрылись, дыхание стало глубоким и ровным…

* * *


— Сорак?

Его веки вздрогнули и открылись. Первое, что он осознал, что уже настала ночь, и обе полные луны Атхаса висели в небе. Во вторых, ему не было холодно. Ветер не перестал дуть, его порывы по-прежнему жестоко били по нему, но он чувствовал только тепло. И наконец он увидел фигуру, стоявшую перед нишей, в которой он укрывался, и опиравшуюся спиной на камень. Это был силуэт стройной женщины, завернувшейся в плотный плащ, старой женщины с длинными белыми волосами, падавшими на грудь и плечи.

— Вот уже второй раз ты позвал меня, и я пришла. Только теперь я вижу не ребенка, а взрослого эльфлинга.

— Старейшина Ал'Кали? — сказал Сорак, медленно и слегка неуверенно поднимаясь на ноги.

— Нет нужды в таких церемониях, — сказала она. — Зови меня просто, Лира.

— Лира, — сказал он. — Я … позвал тебя?

— Твоя сила не уменьшилась, — сказала она. — На самом деле она стала еще больше. Я была абсолютно права, поместив тебя в монастырь виличчи. Похоже, они хорошо обучили тебя.

Он покачал головой, чувствую себя озадаченным. — Я не помню… Мне казалось, что еще мгновение назад был день и …

Потом он осознал, что произошло. Из его памяти полностью выпал период времени, «провал», как это случалось много раз, когда кто-нибудь из остальных полностью выходил на поверхность и контролировал тело. Однако, в этот раз ни он, ни никто из других не помнили, что произошло за эти бесследно исчезнувшие часы. Хотя он чувствовал, что его мышцы слегка затекли от долгого сидения на одном месте, ему было тепло и уютно, и он чувствовал глубокое внутреннее спокойствие. Кетер. Это был Кетер, он приходил, он контролировал тело, он позвал пирену, так как ни он сам, ни никто другой не мог этого сделать, и этот зов дошел до Лиры Ал'Кали, стоявшей на вершине Зуба Дракона, в точности так же, как это было десять лет тому назад.

— Иди. — сказала Лира, беря его за руку. — Там есть сухая балка, бегущая вниз с горы, недалеко, на запад отсюда. Иди по ней, пока не выйдешь к соленому пруду, которым она заканчивается. Разбей там лагерь и разведи костер. Скоро восход, и я должна принести мои клятвы. Вскоре после рассвета я спущусь туда и мы поговорим.

Она повернулась и начала карабкаться по камням вверх, к вершине. Ветер развевал плащ за ее спиной, пока она поднималась сильными, целенаправленными движениями. Затем ее плащ вздулся, стал похож на трепетавшие на ветру крылья и, внезапно, она взлетела. Матаморфоза произошла буквально в одно мгновение, быстрее, чем глаз может увидеть, и Сорак с изумлением глядел как птерракс поднимается в темное небо, его большие, кожистые крылья были широко раскрыты, он оседлал поток восходящего воздуха и исчез из вида.

* * *


Костер догорел до угольков. Был уже рассвет, когда Сорак добрался до берега маленького горного озера. Он был сыт и знал, что Путешественник охотился, пока он спал. Однако не было ни малейшего следа безусловно произошедшего убийства. Путешественник всегда был очень тщателен и, учитывая отвращение Сорак к поеданию мяса, уничтожал любые свидетельства, которые тот мог бы увидеть, так что Сорак понятия не имел, что именно насытило его тело. Он и сам предпочитал не знать это. Волосы были мокрые, так что он понял, что Путешественник, или кто-либо другой, выкупался в маленьком пруду с проточной водой, лежавшем за соленым озером. Озеро было намного ниже, чем подножие Зуба Дракона, так что утро было приятно прохладным, никакого сравнения с обжигающим холодом предыдущей ночи.

Когда Сорак, потягиваясь, сел, он увидел расклина, который бежал по берегу озера по направлению к нему. Уши Тигры встали торчом, когда он учуял собакоподобное создание, чья серебристая шкура блестела в лучах восходящего утреннего солнца. Животное не представляло для Сорака никакой опасности, так как питалось только растениями. Его потрясающе эффективный матаболизм позволял извлекать малейшие следы металлов из почти любого типа растений, даже отравленных, к яду которых расклинн был абсолютно не восприимчив. В результате его шкура была тверда как металл, и высоко ценилась охотниками, которые продавали ее как готовую броню. Расклинны обычно бывали невысоки, не больше трех футов в холке, и весили не больше пятидесяти фунтов. Этот, однако, был весьма крупный экземпляр, и, заметив Сорака, направился прямо к нему, а не стал удирать со всех ног. Тигон не сделал навстречу зверю ни шагу, и мгновение спустя Сорак понял почему. Он моргнул и увидел Лиру, встававшую с четверенек и вытиравшую руки о плащ.

— Эти старые кости болят все больше и больше в эти дни, — сказала она со вздохом, приблизившись к лагерю Сорака. — И они чувствуют холод каждого прошедшего года.

Она уселась на землю рядом с горячими углями костра, пошевелила полусгоревшие поленья и начала греть руки в поднявшемся пламени. Ее старое лицо все было в пегментных пятнах, как у старого пергамента, но ее глаза все еще сверкали молодостью и силой. — Я думаю, что ты не догадался захватить с собой бутылку старого Тирского бренди?

— У меня есть только вода, — ответил Сорак. — И она вся в … твоем распоряжении, Лира. Вода озера свежа и холодна, и я наполню свой мех ей, когда выпьем эту.

— Тогда вода, да будет она благословенна, — сказала Лира, принимая мех и выливая его себе с рот. — Ааах. Путешествия вызывают ужасную жажду. А так как я всегда в дороге, я всегда хочу пить. Но немного Тирского бренди не помешало бы после такого холодного пути.

— Что такое Тирское бренди?

Она удивленно подняла брови. — А, ну конечно. Ты же жил в монастыре виличчи. И, как я припоминаю, виличчи делают замечательное вино из красной смородины.

— Я пробовал его, — сказал Сорак. — Но оно мне не понравилось. На мой вкус оно черезчур сладкое.

— Ну, тогда тебе понравится Тирское бренди. Оно не сладкое, скорее кислое, и замечательно пахнет. Но учти, что ты должен быть осторожен с ним, по крайней мере первые несколько раз. Больше, чем один бокал, заставит твою голову закружиться, а на следуюшее утро ты встанешь с головной болью и пустым кошельком.

— Что такое головная боль я хорошо знаю, — сказал Сорак. — А кошелька у меня нет.

Лира усмехнулась. — Тебе надо еще много чему научиться, если ты когда нибудь рискнешь войти в любой город.

— Я должен еще многому научиться в любом случае, — согласился Сорак. — Именно поэтому я искал тебя, я надеюсь, что ты сможешь направить меня по верному пути. Я ищу знание.

Лира кивнула. — Ты ушел из монастыря, чтобы найти свою дорогу в жизни. Так и должно было быть. Монастырь хорошо подготовил тебя, но школа настоящей жизни намного более суровая, и ты должен пройти ее. Какое знание ты ищешь?

— Знание о себе, — сказал Сорак. — Я всегда чувствовал, что мне надо знать, кто мои родители и откуда я появился. Я не знаю даже свое настоящее имя. И я чувствую, что обязан узнать это прежде, чем я смогу понять смысл и цель своей жизни. Я надеялся, что ты поможешь мне, так как это ты нашла меня и привела в монастырь.

— Ты думаешь, что я могу сказать тебе все это? — спросила Лира.

— Возможно нет, — ответил Сорак, — но я подумал, что я говорил что-нибудь тогда, когда ты нашла меня, и это ты помнишь. А если нет, то ты, наверняка, сможешь показать мне место, где ты нашла меня, и оттуда я начну свои поиски.

Лира покачала головой. — Ты был почти при смерти, когда я нашла тебя в пустыне, — сказала она, — и не сказал ни одного слова. А что до места, то я его не помню. Я прилетела на твой призыв о помощи и не отметила места. Один кусок пустыни почти ничем не отличается от другого. А кроме того я не понимаю, как это поможет тебе. Сколько лет прошло с тех пор, десять? За это время улетучивается любой след, даже психические впечатления, которые ты мог оставить за собой, если, конечно, они не были исключительно сильными, такими, к примеру, которые буквально впечатываются в землю после страшной битвы.

— Так что ты не можешь помочь мне? — сказал Сорак, чувствуя как волна разочарования поднимается в его душе.

— Нет, этого я не сказала, — ответила Лира. — Я не знаю ответов на твои вопросы, но могу помочь тебе. При условии, конечно, что ты примешь мой совет.

— Конечно я приму его, — ответил Сорак. — Без тебя сейчас я бы не жил. Я должен тебе, и никогда не буду способен отдать свой долг.

— Хм, возможно отдашь и заодно поможешь самому себе, — сказала Лира. — Ты знаешь цели Подателей Мира? И учили ли тебя Пути Друидов?

Сорак кивнул.

— Отлично. Тогда ты знаешь и о осквернителях и королях-волшебниках, которые выкачивают жизнь из нашего мира. Тебя учили и ты должен знать и о драконах. А вот знаешь ли ты об аванжионе?

— Легенда, — сказал Сорак, пожимая плечами. — Миф, который помогает растоптанному миру хранить надежду.

— Тем не менее множество людей верят, — сказала Лира, — что это больше, чем легенда. Аванжеон — реален. Он живет. Или, я должна сказать, его потенциальный прототип живет, так как аванжеон все еще мужчина.

— Ты имеешь в виду, что кто-то действительно начал метаморфозу? — с изумлением спросил Сорак. — И кто?

— Никто не знает, кто он, — ответила Лира, — и никто не знает, где его найти. По меньшей я не встречала никого, кто знал бы, где находится этот уединенно живущий волшебник, или даже его настоящее имя. Он известен под именем Мудрец, так как знание его настоящего имени дало бы преимущество его врагам, а среди них, между прочим, короли-волшебники. Однако есть кое-кто, кто знает о его существовании, кто время от времени обменивается с ним посланиями, так как это дает им надежду в их собственных делах. Одна из таких групп — Союз Масок, другая — пирены. И, конечно, аббатисса монастыря виличчи тоже в курсе дела. Теперь и ты знаешь.

— Госпожа Варанна знает? — сказал Сорак. — Но она никогда не говорила мне о нем. И какое отношение этот волшебник-отшельник имеет ко мне?

— Варанна дала тебе Гальдру, не правда ли?

Сорак нахмурился. — Гальдру?

— Твой меч, — ответила Лира.

Сорак снял с пояса свой эльфийский меч и положил его рядом с собой. — Этот? Она не упоминала, что у него есть имя.

— На его клинке есть надпись, правда? — сказала Лира. — Это эльфийские руны, их значение: «Сильный духом, верный в беде, закаленный в вере»?

— Да, — сказал Сорак. — Я сказал, что это — черты характера благородного человека, а госпожа ответила, что это больше, чем черты характера, это кредо древних эльфов. И что пока я живу в соответствии с этим девизом, меч никогда не предаст меня.

— И так оно и будет, если, конечно, ты получил его в подарок, а не украл.

— Я не вор, — возмущенно сказал Сорак.

— Я и не думаю, что вор, — сказала Лира с улыбкой. — Однако приятно видеть, что в тебе есть гордость. Это и означает «сильный духом». И пока ты будешь силен духом, Гальдра будет «верен в беде», будет служить тебе верой и правдой в любой буре и любом сражении. Этот клинок «закален в вере», вере того, кто владеет им. Пока твоя вера чиста и незамутнена грязными страстями, Гальдра никогда не предаст тебя, его лезвие сокрушит любое препятствие на твоем пути.

Сорак медленно вытащил меч из ножен. — Почему Госпожа ничего не сказала мне об этом?

— Возможно она рассчитывала, что я расскажу тебе.

— И почему?

— Потому что это я дала ей меч, — сказала Лира. — И передавая тебе меч она, тем самым, послала сообщение мне.

Сорак потряс головой. — Я уже ничего не понимаю. Так этот меч твой? Я думал, что это эльфийский меч.

— Он и был, много, много лет тому назад, — сказала Лира. — И он никогда не был мой, на самом деле. Мне его доверили, на время, а я дала его Варанне на сохранение.

— Она сказала, что ей его дали за некоторую услугу, которую она оказала, — сказал Сорак.

— Так оно и есть, — усмехнулась Лира. — А теперь она оказала мне еще одну услугу.

— Ты говоришь загадками.

Лира хихикнула. — Прости меня, — сказала она, — я не хотела сбивать тебя с толку. Я начну с начала. Были времена, много лет назад, когда эльфы были совсем другими, совсем не похожи на нынешних. Сегодня эльфы Атхаса расселились очень широко, по всей планете, среди различных кланов нет единства, они впали в упадок. Или их туда привели. Бродячие кланы чаще всего занимаются контрабандой и воровством, а те, которые сидят в городах, обычно являются торговцами сомнительной репутации, не брезгующими обманом своих клиентов или продажей краденных товаров. Наверно ты слышал выражения «надежный, как эльф» или «честный, как эльф», но все они из тех времен, когда эльфы были честным и гордым народом. Они обладали богатой культурой, были искуссными художниками и грозными воинами, а не рассеянными по миру бандами грабителей, которые живут сегодняшним днем и тем, что смогут украсть. Да, это были сильные племена гордых воинов, объединенных единым королем.

— Когда я была совсем юной, я знала такого короля. Его звали Аларон, и он был последним в длинной линии королей эльфов. У него было не менее дюжины жен, однако ни одна из них не могла родить ему сына. На него было наложено заклинание, которое сделало его стерильным. Того, кто наложил это проклятие, звали Раджаат, и он был самым сильным из осквернителей земли. Раджаат хотел разрушить королевство эльфийских кланов, так как они всегда были угрозой для него. Вначале он добился того, что королевская линия наследования была уничтожена, потом он внес смуту и посеял рознь среди тех кланов, которые могли бы сесть на трон, когда правление Аларона закончится. Чтобы заручиться поддержкой эльфов нескольких кланов он использовал подкуп, когда мог, и магию, когда подкуп не удавался, и в конце концов ему удалось разделить племена на воюющие между собой группы. Королевство пало, и Аларон был вынужден бежать в лес, где он умирал от своих ран. Я нашла его, как нашла и тебя, полумертвым. В отличии от тебя, однако, я не могла ему помочь. Перед тем, как умереть, он отдал мне меч, известный среди эльфийских племен и кланов как Гальдра, меч королей эльфов. Он знал, что ему меч уже не послужит, так как он потерял веру и был уже на пороге смерти.

— Он попросил меня взять его, — продолжила пирена, — и сохранить его, не дать ему попасть в руки осквернителей, так как тогда он просто рассыпется, если они попытаются воспользоваться им. Аларон не хотел, чтобы символ эльфийского королевского дома был бы разрушен. «Я был заколдован и у меня нет сына», сказал он, «и наша благородная линия умрет вместе со мной. Эльфы теперь пропащий народ. Возьми Гальдру и сохрани его. Моя жизнь была длинна, но это мгновение по сравнению с жизнью пирен, вроде тебя. Однажды, возможно, тебе повезет там, где не повезло мне, и ты найдешь эльфа, достойного носить этот меч. А если нет, хотя бы скрой его от осквернителей. Его они, по меньшей мере, не получат». С этими словами он умер.

— Аларон был мой друг, — продолжала Лира, — и я не могла отказать ему. Я спрятала меч, и, пока шли годы, много раз перепрятывала его из одного укромного места в другое, и никогда тревога о нем не оставляла меня, так как я никак не могла найти по-настоящему надежного места. Потом, в один день, после того, как прошло много лет, я повстречала юную монахиню виличчи во время ее паломничества, это и была монахиня Варанна. Так получилось, что именно в этот день я была ранена молодым драконом, который, по ошибке, принял меня за человека, а я была слишком слаба, чтобы исцелиться самой. Варанна остановилась и помогла мне. Я почувствовала неисчерпаемую доброту в ее сердце, и увидела, что судьба уготовила ей стать высшей монахиней, аббатиссой. И я поняла, что меч можно безопасно сохранить только в монастыре виличчи. Я дала его Варанне, рассказала ей о том, что он такое и что он олицетворяет, и она хранила его все эти годы.

Сорак взглянул вниз, на меч, потом перевел взгляд на Лиру, на его лице появилось недоуменное выражение. — Но … почему, тогда, она отдала его мне?

— Потому что она знала, что я одобрю это, — сказала с улыбкой Лира. — Варанна поняла, почему я привела тебя к ней. Десять лет назад, когда я услышала твой призыв, я ощутила твою силу, а когда я нашла тебя, я почувствовала, кто ты такой … и кем ты можешь стать. Меч был особой связью между Варанной и мной, но нам его доверили, на время. Он ждал…

— Меня? — спросил Сорак, глядя на нее с тем же недоуменным выражением лица. — Но я никак не могу принадлежать эльфийскому королевскому дому. Если линия умерла с Алароном, как ты сама сказала, тогда я никак не могу претендовать на меч. И вообще я эльф только наполовину.

— И тем не менее эльфийская кровь течет в твоих жилах, — сказала Лира, — и Аларон прекрасно знал, что Гальдра не перейдет к его потомку, и его род умрет вместе с ним. Его единственная надежда была в том, что придет день, и найдется кто-нибудь, достойный носить этот меч. Варанна поверила, что ты достоин этого, и я вижу, что у тебя есть для этого все задатки, но ты должен доказать, что достоин этого меча. Не мне и не Варанне, но себе и этому мечу. Теперь, ты ищешь ответы на вопросы о самом себе и о твоих родителях. Я не знаю ответов, но я знаю, кто может ответить тебе. Только сохраняющая магия Мудреца достаточно сильна и чиста, чтобы помочь тебе. Но сначала ты должен найти его, а найдя его ты поможешь и ему, и мне, и твоим предкам.

— Как?

— Объединившись с ним против осквернителей земли, — сказала Лира. — Мудрец очень могущественен, но у него много врагов, вот почему он остается отшельником, скрытым от всех. Путь превращения в аванжиона долог и труден, он требует много боли и страдания. Каждый этап транформации требует свой особый ритуал и занимает годы. Отвлечение — враг любого мага, и нет более полного отвлечения от дела чем тогда, когда за тобой гонятся те, кто желают взять твою жизнь. Мудрец, может быть, самый преследуемый волшебник на Атхасе, так как он является угрозой силе осквернителей. И одновременно самый уязвимый, так как если он использует свою силу против осквернителей, это прервет процесс трансформации. Помни, что осквернители могут собрать силу и энергию намного быстрее, чем те, кто следует Дорогой Сохранения, и пока Мудрец работает над тем, чтобы завершить свою метаморфозу, сила, направленная против него, становится все больше и больше.

— Я не понимаю, какова моя роль во всем этом, — сказал Сорак.

— Твоя роль уже написана на скрижалях судьбы, Сорак, — сказала Лира. — Виличчи обучили тебя Пути Друида, следовательно ты всегда будешь следовать Дорогой Сохранения, и всегда будешь сражаться с осквернителями. В процессе поисков Мудреца, ты должен объединиться с ним, так как это вообще единственный способ найти его. Но берегись, это будет нелегкие поиски, и к тому же очень опасные. Те, кто ищут Мудреца и хотят убить его, будут теперь искать и тебя, точно так же, как они ищут членов Союза Масок и вообще всех Охранителей, которые объединились против них.

— Так значит моя роль: поддержать Союз Масок и всех тех, кто борется против осквернителей, пока я ищу одинокого мага, — сказал Сорак. — Кроме того, судя по твоим словам, для того, чтобы найти его, я должен каким-то образом сообщить ему, что я его ищу, и показать ему себя, уничтожив несколько его врагов.

Лира кивнула. — И запомни, что уже много лет все короли-волшебники, их темплары и их миньоны ищут Мудреца, и они используют в поисках как магию, так и хитрость.

— Так что доказать ему, что я — это я, будет не так просто, — сказал Сорак, кивнув. — Я понимаю.

— Есть, конечно, и другая возможность, — сказала Лира. — Все зависит от тебя. Ты сам строишь свою жизнь, сам выбираешь путь. Возможно, есть путь, при котором ты найдешь ответы на твои вопросы без встречи с Мудрецом. Или, осознав риск, ты почувствуешь, что эти вопросы уже не так важны для тебя, можно прожить и без них. Когда ты уйдешь отсюда, ты можешь выбрать любой путь, и оставить другим сражаться за душу и судьбу Атхаса. Это полностью твое дело, ты сам должен сделать выбор, и я всегда буду уважать его. Все, что ты должен сделать в таком случае, просто вернуть мне Гальдру, и ты будешь свободен делать все, что пожелаешь.

Сорак взял меч, подержал его на ладонях, лаская взглядом. — Нет, — сказал он. — Если бы не ты, я бы умер в пустыне. И если бы не госпожа Варанна, у меня не было было дома все эти десять лет. А если бы не все эти вопросы, отравляющие мне жизнь, у меня мог бы быть, вероятно, покой на душе. Я сохраню меч, и займусь этим поиском. — Потом он озорно усмехнулся. — И, кроме того, все равно у меня нет лучшего занятия.

Лира хихикнула. — Я не сомневалась ни на секунду, что именно так ты и ответишь.

— Но как мне начать мой поиск? — спросил Сорак.

— Иди в ближайший город, — сказала Лира. — Это Тир, он лежит на запад вдоль долины, начинающейся у подножия этих гор. Когда ты спустишься пониже, ты найдешь дороги, ведущие в город, ты увидишь их еще с кряжа. Городом Тир когда-то управлял король-волшебник Калак, но он был убит, и его верховный темплар, Тихиан, попытался унаследовать ему. Но сейчас Тихиан исчез без следа, и городом управляет Собрание Советников, которое горожане называют просто советом. Руководители совета пользуются поддержкой народа. Это, однако, не очень-то прочное правительство, и осквернители, которых в Тире хоть пруд пруди, постоянно пытаются сбросить его. Помимо этого и до других городов долетело слово, что в Тире больше нет короля-волшебника, и что Тихиан и другие темплары больше не у власти. В результате в Тире опасаются вторжения. Тир стал местом для интриг, разные фракции борются за власть, все подозревают всех, на новоприбывших смотрят с подозрением. Будь осторожен. Помни, ты жил спокойной и размеренной жизнь в монастыре, среди сестер виличчи. Город, подобный Тиру, предлагает множество искушений для молодого человека, к тому же он кишит преступниками всех сортов. Никому не доверяй, старайся увидеть скрытые причины любого, самого дружеского предложения. И, самое главное, всегда будь начеку.

— Я обещаю, — сказал Сорак. — Что я должен сделать, когда окажусь в Тире?

— Ты должен связаться с Союзом Масок, — сказала Варанна. — Это будет не так-то легко. Конечно, Калак мертв, Тихиан исчез, власть темпларов подорвана, но те, кто возглявляют Союз Масок слишком много раз видели, как власть переходит из рук в руки и не собираются открываться. Они всегда настороже. Помни, у них нет причин доверять тебе. Они, скорее всего, примут тебя за шпиона осквернителей, посланного, чтобы раскрыть их тайную сеть. Они не примут тебя с распростертыми объятиями. Тебе придется пройти очень серьезную проверку прежде, чем они поверят тебе.

Сорак вздохнул. — Даа, как-то непохоже на жизнь, которую я знаю.

— Совершенно непохоже, — согласилась Лира. — Но если ты хочешь найти ответы на твои вопросы, а заодно узнать цель твоей жизни, будь готов к новым испытаниям и новому опыту. Во многих отношениях ты готов лучше, чем кто-либо другой, ты прошел школу боя виличчи и получил псионическую подготовку. Но ты сам увидишь, что самое хорошее обучение — это одно, а реальная жизнь в окружающем мире — это совсем другое. В любом случае старайся использовать все, чему тебя научили: ступай аккуратно, а думай быстро.

— Обещаю, — сказал Сорак. — Увижу ли я тебя снова?

— Возможно, — улыбнулась Лира. — А если нет, ты знаешь, где меня найти — каждый год в это время. А если ты не увидишь меня однажды, что ж, тогда ты будешь знать, что я ушла.

— Я хочу поблагодарить тебя за твою помощь и твою доброту, — сказал Сорак. — Я обязан тебе жизнью. Это такое, что я не забуду никогда. Если есть что-либо, что я могу сделать для тебя-

— Преуспей в твоих поисках и следуй Дорогой Сохранения, — сказала Лира. — Это все, о чем я прошу. Сделай это, и ты вознаградишь меня сторицей.

— Хотел бы я, чтобы было еще что-нибудь, что бы я мог для тебя сделать, — сказал Сорак. Он повернулся, достал свой дорожный мешок, открыл его и стал шарить внутри.

— Я знаю, это немного, совсем маленькая вещь, но, за исключением Гальдры, это единственная вешь, которую я ценю. Там, в монастыре, была девушка, она нечто особое для меня, ну… ты знаешь, и когда она расчесывала свои волосы, я взял несколько волосинок ее косы, со щетки, и сделал из них что-то вроде ожерелья, можно повесить на шею. Ну, я уверен, она не знает об этом… неважно. Это все, что у меня есть, я хотел бы дать это ожерелье тебе, для меня была бы великая честь, если бы ты взяла его.

Он нашел небольшое ожерелье, сплетенное из волос Рианы, вынул его из мешка и повернулся, чтобы предложить ее Лире. — Смотри на него, как самое дорогое из моих…

Его голос оборвался. Пирены больше не было. Он быстро огляделся, но вокруг не было даже намека на нее. Тогда он взглянул вдаль, на озеро, и увидел маленьких вихрь, бегущий над поверхностью воды и быстро исчезающий из виду.

Храни его, Сорак, раздался у него в голове голос Лиры. Я знаю, что оно значит для тебя. Само предложение такой вещи — драгоценный дар для меня, и я сохраню его в памяти, как величайшее сокровище.

И потом она исчезла.

Сорак посмотрел на тонкое ожерелье, сплетенное из золотистых волос Рианы.

Теперь она принадлежало его прошлому. Он хотел дать хоть что-нибудь Лире, а это была единственная вешь, которой он дорожил. Все, что у него было в той жизни, осталось позади, и все его мечты и мысли должны быть и том, что впереди. Гальдра, меч эльфийских королей, он воплощает в себе то, что будет. Один талисман для прошлого, один — для будущего. Да, так подходит.

Он надел ожерелье себе на шею.




Пятая Глава


Руины старого замка лежали в зарослях кустарника на горном кряже в нижних отрогах Поющих Гор, в тысяче футов над долиной, в которой находился город Тир. Пока Сорак спускался по горной тропинке, направляясь к кряжу, на котором стоял замок, он видел город, раскинувшийся в долине под ним. На западе, за городом, раскинулись Большие Песчаные Пустоши, начало пустыни, по которой пролегали караванные тропы, свзывавшие Тир с другими городами равнины. Из самого Тира, одна дорога вела в торговый город Алтарук, через пустыни юго-востока в самый конец Дельты Раздвоенного Языка. На запад от Алтарука дорога поворачивала к южному побережью дельты и шла дальше, до города Балк.

Другой торговый путь вел из Тира прямо на восток, раздваиваясь около источника почти в самом центре равнины. Одно ответвление вело в город Урик, который лежал около большой впадины, известной как Бокал Дракона, а потом на восток, к городам Раам и Драй, за которыми уже лежало Иловое Море. Другой путь вел на юг, возвращаясь к Дельте Раздвоенного Языка, где снова раздваивался. Одна дорога вела на юг, в Алтарук, а другая на восток, вдоль дельты северного побережья, пока резко не поворачивала на север и кружила через северо-восточную границу Великой Желтой Равнины, через Горы Барьера к городам Галг и Нибенай.

Это было все, что знал Сорак, но то, чего он не знал, было написано в книге. На самом деле именно из книги он подчерпнул даже ту малость, которую знал. Он нашел книгу в своем дорожном мешке, завернутую в одежду и обвязанную куском веревки. Его первая мысль была, что кто-то другой из племени положил ее туда, а он и не подозревал об этом, но это казалось совершенно невероятным, так как своих книг у него не было, а никто из остальных не мог взять книгу из библиотеки монастыря. Все они имели свои собственные странности, но никто из них не был вором. По меньшей мере из тех, кого он знал. Значит это случилось при нем, и был только один человек, который мог незаметно сунуть сверток с книгой в его мешок. Это была Сестра Диона, старая хранительница ворот. Она могла сделать это в тот момент, когда они обнялись, после чего он ушел из монастыря. Догадка подтвердилась, когда он развернул сверток и нашел книгу вместе с запиской от хранительницы. Там стояло:

Небольшой подарок, который поможет тебе во время путешествия. Более слабое оружие, чем твой меч, но не менее могущественное, по своему. Используй его мудро.

Любящая тебя Диона.

Это было написано не на потрепанном переплете книги, а на первом из ее пергаментных листов, рядом с заглавием, Дневник Странника.

Кто был автор, судя по всему этот самый Странник, из книги было совершенно не понятно. Сорак никогда не любил читать. Ежедневные лекции в монастыре привили ему стойкое отвращение к книгам и чтению, а после борьбы со старыми учебными текстами по псионике и длинными, скучными поэмами древних эльфов и друидов, он не мог понять, как это кому бы то ни было может нравиться читать в свободное время. Он всегда аккуратно делал домашние задания, но свое свободное время предпочитал проводить практикуясь с оружием или снаружи, в лесу, вместе с Тигрой и Рианой, а то и совершать длинные походы с более старшими монастырскими сестрами. Там, в горах, или у подножия гор, или на огромных пространствах пустыни далеко к югу от Тира, Сорак предпочитал изучать флору и фауну Атхаса, которую можно было потрогать руками.

Однако теперь, направляясь в мир, о котором знал так мало, он осознал значение подарка Дионы. Дневник открывался словами:






Я живу в мире огня и песка. Багровое солнце выжигает жизнь из всего, что ползает или летает, а песчаные бури срывают листву с деревьев и кустарников, бьющихся за жизнь на почти безжизненных равнинах. Молнии бьют с безоблачного неба, и раскаты грома проносятся над пустынями. Даже ветер, сухой и обжигающий, может убить любого, выпив из него всю воду.

Это земля крови и пыли, где племена жестоких эльфов бродят по соленым пустыням и грабят одинокие караваны, загадочные поющие ветра зазывают путников умереть от удушья в Иловом Море, а легионы рабов дерутся за несколько бушелей гнилого зерна. Драконы выпивают жизнь из целых городов, а думающие только о себе и своих удовольствиях короли тратят жизни своих подданых на то, чтобы построить себе очередные роскошные дворцы и безвкусные мавзолеи…

И все это мой дом, Атхас. Это безводное и суровое место, обширные равнины с кучкой примитивных городов, ненадежно прильнувших к немногочисленным оазисам. Это жестокий и дикий мир, полный, к тому же, политических раздоров и чудовищных мерзостей, жизнь в котором печальна и недолговечна.





Да, это было не похоже на то, что он был вынужден читать в монастыре, делая домашние задания. Большинство свитков и пыльных томов в тщательно подобранной библиотеке монастыря были либо пережившие века творения древних эльфов, либо песни друидов, написанные заумным и вычурным стилем, который казался ему темным и скучным. Все остальные книги библиотеки были написаны сестрами, это были как учебники по псионике, так и сведения о флоре и фауне Атхаса, и большинство их мало отличалось от простого перечисления фактов, что делало их очень информативными и безнадежно скучными.

ДневникСтранника был совсем другим. Его автор не обращал внимания на красоты стиля и традиции деревних бардов. За исключением нескольких первых, весьма впечатляющих абзацев, весь остальной текст был написан в простом стиле, без всяких претензий. Читать его было все равно, что разговаривать с самим Странником. Дневник содержал много информации, которую Сорак уже знал из своих уроков в монастыре. Но он содержал и личные наблюдения Странника о географии Атхаса, о различных расах Атхаса и их социальной структуре, подробные отчеты о различных городах и поселках Атхаса, комментарии об их политике. Последние, хотя, очевидно, и устаревшие, тем не менее осветили Сораку повседневную жизнь на Атхасе, о которой он не знал абсолютно ничего.

Было ясно, что Странник побывал чуть ли не во всех уголках мира, видел тысячи вещей и испытал тысячи приключений, и все это он описал и прокомментировал, обо всем имел твердое и хорошо обоснованное мнение. В первый раз Сорак осознал, что чтение — это нечто большее, чем упорное изучение старых текстов и пыльных томов. Странник, похоже, бесконечно восхишался миром, в котором жил, и сумел перенести это восхищение на страницы книги.

Каждую ночь, останавливаясь на отдых, Сорак открывал дневник и читал его при свете костра прежде, чем ложиться спать. Читать слова Странника — было почти тоже самое, что поговорить с дружеским и словоохотливым проводником. Сегодня ночью он рассчитывал разбить лагерь среди руин замка на кряже.

Разрушенные стены защитят, хоть ненамного, от сильных ветров пустыни, дующих у подножия гор. Утром он отправится в Тир. Если он встанет пораньше, может быть ему удастся попасть в город после полудня или рано вечером. Но вот что он будет делать, когда попадет туда, он еще не решил.

Каким-то образом он должен связаться с Союзом Масок. Но как? Лира не дала ему ключа. У ней самой не было таких ключей. Пирены вообще избегали города. Они находили их противными и раздражающими, а их самих, как сохранителей, не очень-то жаловало население городов. В каждом городе было полным-полно разрушителей, что, кстати, заставляло Союз Масок действовать подпольно. Да и вообще люди, уличенные в занятиях магией, неважно сохранители или разрушители, рисковали своею жизнью в городах Атхаса.

Сорак узнал об этом еще в монастыре, а сейчас оказалось, что та давняя лекция основывалась на инцеденте, описанном в Дневнике Странника. Странник видел сам, как на рынке разъяренная толпа забила «ведьму» до смерти, и никто даже пальцем не пошевелил, чтобы помочь ей. Дело было в Тире, и, описывая его, Странник писал:






Магия превратила Атхас в выжженную пустыню. Его жители считают всех магов ответственным за разрушение мира, как сохранителей, так и осквернителей, и не только считают их виновными, но и презирают их. Для защиты от практически всеобщей ненависти, добрые волшебники Атхаса и их союзники создали тайные общества, известные как Союз Масок.





Согласно Страннику, у Союза Масок не было централизованного руководства. Каждый город имел собственную организацию, и, бывало, подобные группы возникали и в достаточно больших деревнях. Все эти группы действовали абсолютно независимо друг от друга, хотя бывали случайные контакты между членами групп, живущих в близлежащих городах. Группы делились на ячейки, число членов в каждой ячейке было невелико, обычно от трех до шести. Руководитель ячейки имел секретную линию связи с главой группы, с руководителями других ячеек, и со своим заместителем в ячейке. Заместитель мог общаться только с руководителем и рядовыми членами своей собственной ячейки, но не знал ни руководителей других ячеек, ни их заместителей, ни рядовых членов. В результате даже если происходил прокол в одной из ячеек, на всей организации это почти не отражалось. Структура также позволяла «обрезать» одну, или даже несколько ячеек в любой момент, когда возникали подозрения в предательстве.

В городах, объяснял Странник, могущественные осквернители, которые обычно составляли прявящую элиту — сами короли-волшебники и аристократы, находившиеся под их защитой, — имели достаточно темпларов и солдат, которые обеспечивали их безопасность и защищали их тираническое правление. Любой маг, сохранитель или осквернитель, не имевший такой защиты, должен был действовать анонимно, не открывая себя. Иначе его ждала быстрая и жестокая смерть.

Сорак не имел ни малейшего понятия, что он должен делать, оказавшись в Тире. Как он свяжется с такой секретной организацией? Из того, что Лира сказала ему, следовало, что он должен сделать нечто такое, что привлечет их внимание, что заставит их искать встречи с ним. Он чувствовал, что такой контакт будет очень опасен. Он также понимал, что установление связи с Союзом Масок потребует времени, много времени, не день и не два. А это одно рождало проблему и еще какую! У него не было денег.

Виличчи никогда не носили с собой деньги. В монастыре вообще не было необходимости в них. Они выращивали собственную пищу и добывали все, что им было надо, из земли. Во время своих странствий сестры, по большей части, жили на природе, за исключением тех случаев, когда они осмеливались входить в деревни и города. В деревнях они обычно просили еду у крестьян, которые редко возражали, так как сестры ели немного и совсем не ели мяса. И если в деревне не было девочек-виличчи, они быстро уходили из нее.

В городах дело обстояло намного хуже, так как считалось, что они поддерживают сохранителей. Но, так как они не участвовали в политических интригах и волнениях, они не представляли угрозу для правящей элиты. Кроме того, виличчи были хорошо известны своими псионическими талантами и боевым искусством, и считалось мудрым не ссориться с ними.

В самом лучшем случае им удавалось остановиться у какого-нибудь простого человека. Например, трактирщик мог усадить их за маленький, незаметный столик в уголке, дать тарелку каши вместе с небольшим куском черствого хлеба. Конечно, все это делалось неохотно даже в том нечастом случае, если трактирщик симпатизировал сохранителям, и очень редко кто-нибудь был с ними добр и вежлив.

Сорак не был виличчи, и не мог ожидать даже такого отношения к себе. Если он собирается остаться в городе на длительное время, никто не будет кормить его бесплатно, ему нужны деньги. Что означает, что он должен найти какую-либо работу, за которую ему будут платить. Так как он никогда не был ни в одном городе, он совершенно не представлял, какую работу он мог бы делать, и где ее искать.

Внезапно его мысли были прерваны Наблюдателем. В руинах есть мужчина, сказала она.

Сорак остановился. До места, где находились руины, было еще довольно далеко, но он тут же заметил то, что Наблюдатель открыла при помощи его собственных чувств. Из-за разрушенных стен поднималась тонкая, едва различимая струйка дыма. Кто-то развел там костер, дым от которого уносил ветер. Ветер дул в его направлении, и теперь он тоже почувствовал слабый запах горящего навоза, и какой-то незнакомый запах, смешанный с вонью животных и готовящегося мяса…

Тут он осознал, что это запах мужчины.

Как эльфы, так и халфлинги обладали замечательным нюхом, намного более острым, чем у человека, а нюх Сорака был даже острее, чем у них, частично потому, что он был наполовину эльф и наполовину халфлинг, а частично потому, что Наблюдатель использовала все его чувства и всегда была настороже.

В отличии от животных, одухотворенные существа зачастую отвлекаются от окружающего мира, думают, мечтают, и не обращают никакого внимания на то, что им кричат все их органы чувств. Никто не может быть настороже все время, не пропуская ни единого кусочка информации, которую ему сообщают его чувства. Такая постоянная концентация так истощила бы любого, что он даже не смог бы выйти из своей комнаты. Однако, Сорак был не один. Он был племя в одном, и роль Наблюдателя в этом племени — не делать ничего, но следить за всем, что замечает, чувствует, ощущает тело, которое они все разделяли. Наблюдатель не пропускала ничего, важно оно или нет. А сейчас Наблюдатель почувствовала, что информация достаточно важна для того, чтобы предупредить Сорака, так как его чувства уже заметили ее, а сознание нет. И теперь, когда тревога, поднятая Наблюдателем, привлекла сознание Сорака, его чувства стали еще лучше, зрение — острее, а нюх — тоньше.

Запах мужчины. Но откуда он знает, что это запах именно мужчины, ведь он никогда прежде не встречал мужчин? Наблюдатель знала, а это означает, что когда-то, в прошлом, за пределами его сознательного восприятия, он уже встречал этот запах и знал, что он означает. Он не знал почему, но, по какой-то причине, запах был неприятный и волнующий, почти угрожающий. Уголки его рта опустились.

— Тигра, — сказал он тихо. — Спрячься. — Тигон послушно исчез в кустах.

Сорак осторожно приблизился. Далеко, их не видно, но чем ближе он подходил, тем запах становился сильнее, запах самца-мужчины, и еще какой-то запах, очень похожий, но слегка другой, чем-то отличный. А еще запах животных, постой … да, это же большие крадлу, ящерицы, обычно ходящие на двух ногах, с толстыми, массивными задними ногами и длинными, тонкими передними. Сорак уже видел их, привязанных к кустам, перед внешней стеной развалин. Они, как обычно, стояли на своих мускулистых ногах, длинные шеи вытянуты изо всех сил, а похожие на клювы рты жевали листья и небольшие ветки кустов. Он насчитал шесть животных, на широкой спине каждого из них было седло со стременами, а это означало, что они выдрессированы для военной службы.

Когда они почувствовали его приближение, они начали было громко фыркать и скрести землю ногами, но Скрич вышел вперед и в свою очередь фыркнул на них, после чего они мгновенно успокоились и вернулись к вкусной листве.

— Что-то встревожило крадлу, — сказал мужской голос сразу за стеной.

— Вероятно какое-то животное, — отозвался другой. — Во всяком случае сейчас они успокоились.

— Возможно стоит пойти взглянуть.

— Расслабься, Силок. Ты слишком нервничаешь. Нет ни одной души на мили вокруг. Если бы кто-то попытался подкрасться к нам, крадлу орали бы, как оглашенные.

Сорак подошел к стене, оперся об нее спиной и внимательно слушал.

Один из мужчин, довольно пережевывавщий мясо, вдруг громко рыгнул. — Как ты думаешь, этот триклятый караван будет здесь завтра?

— Возможно, но им потребуется уйма времени, чтобы заполнить все повозки и организовать все для обратной поездки. Не дрейфь, Кивор, отсюда мы увидим караван, как только он выйдет из города. У нас будет полно времени чтобы спуститься и предупредить остальных.

— Хотел бы я, чтобы они поторопились, — недовольно сказал Силок. — Будь прокляты эти ленивые купчишки. Мы здесь торчим уже три дня и кто знает, как долго нам еще придется их ждать? Да я уже почти болен от этого места.

— Лично меня тошнит от того, что Рокан и другие замечательно проводят время в Тире, пьянствуют и таскаются за юбками, а мы сидим здесь в этих проклятых развалинах и каждую ночь только морозим себе задницы.

— Цоркан прав, — сказал еще один голос. — Я не понимаю, почему нам не плюнуть на Рокана и не спуститься в город. Почему требуется шесть человек, чтобы следить за караваном?

— Потому что, дурья башка, мы должны работать посменно, одни следят, другие спят, а третьи могут выпить стаканчик или позвенеть костями. Или ты предпочитаешь сидеть здесь один, Витор, а? Чем больше, тем безопаснее. Мы не знаем этих гор.

— А я и не хочу их знать, — кисло ответил Витор. — И чем скорее мы отсюда слиняем, тем больше я их полюблю. Да одни эти проклятые жуки едят меня живьем.

Пока мужчина говорил, Сорак отступил, сжался внутри своего сознания, и на первый план вышла Страж, которая, используя свои телепатические способности, прочитала их мысли.

Эти люди были бандитами, она поняла это сразу. Мародеры из района Нибеная. Но что они делают здесь? До Нибеная далеко, надо идти через пустыню, а потом еще и через Горы Барьера. Она запустила свой псионический щуп поглубже, открыв себя всем их мыслям. И тут же с отвращением выдернула его. Это были злые, жестокие, отвратительные умы, в их головах копошились только простейшие мысли и инстинкты. Подавив отвращение, она заставила себя опять проникнуть в их сознание.

Она постаралась отбросить в сторону их отвратительную жадность и стремление к удовольствиям любого рода, картины убийств и насилий, которые эти жестокие люди совершили и с удовольствием хранили в памяти. Проскользнув мимо всех этих жестокостей и импульсов наживы, она добралась до их сути.

Эти мужчины были паразиты, хищники самого худшего сорта, без веры и совести. Они оставили свой базовый лагерь в Горах Мекилота и поехали на восток, следуя за торговым караваном из Алтарука. Некоторые из них присоединились к самому каравану, выдав себя за торговцев. Теперь эти мнимые торговцы ждали внизу, в городе, ждали, когда караван начнет двигаться обратно, в Алтару, с грузом оружия для Галга и товарами из торговых домов Тира. Но прежде, чем караван достигнет Алтарука, они собирались напасть на него. Мужчины, расположившиеся лагерем в развалинах, были лазутчиками. Когда караван выйдет из Тира, они должны были немедленно скакать к остальным бандитам, ждавшим в пустыне, и предупредить их.

Но почему они выбрали такой сложный способ действия? Если бы они хотели просто ограбить караван, почему бы просто не напасть на него около Галка или Алтарука, оба эти города были намного ближе к Горам Меколота, где они жили? Зачем путешествовать так далеко? Страж копнула глубже.

Один из этих людей, негодяй по имени Дигон, был, похоже, главарем этой группы. Она сконцентрировалась на нем и на его грязных мыслях. И опять ей пришлось бороться с отвращением. Чем глубже в его сознание она проникала, чем отвратительнее и ужаснее были картины, представшие перед ней. Наконец она нашла то, что искала.

Все это дело было не просто обычным бандитизмом. Из тех, кто присоединился к каравану, некоторые должны были ударить изнутри, когда караван выйдет в обратный путь, а остальные должны были остаться в Тире, как шпионы. В Тире было совершенно новое правительство. В Нибенай из Тира дошло слово, что Тихиан исчез и его темплары лишены власти. Теперь городом управляло Собрание Советников, и скорее всего это правительсто было слабо и нестабильно.

Тогда возник секретный союз между мародерами и могущественным аристократом Нибеная. Дигон не знал, кто этот аристократ. Кажется, только главарь мародеров, человек по имени Рокан, знал этого аристократа и регулярно встречался с ним. Он договорился с аристократом, что, в обмен на значительную помощь, пошлет несколько человек, которые внедрятся в торговые дома Тира и будут собирать информацию о состоянии правительства. Грабеж каравана добавлял возможность получить с этого дела хороший доход, и был одобрен Нибенайским аристократом, так как он не хотел, чтобы его соперники в Галге получили хорошие товары и оружие.

Пока Страж выкапывала эту информацию, она продолжала следить за мыслями мародеров. По большей части они были ужасно недовольны тем, что их выбрали лазутчиками, обязанными следить за караваном, и завидывали своим товарищам, которые вместе с караваном находились в Тире, пили там и гуляли, а им приходилось следить отсюда, с открытого всем ветрам горного кряжа. Они нетерпеливо спрашивали себя, когда же караван будет готов двинуться обратно, и уже заранее предвкушали, как они выместят свое раздражение на беззащитных купцах и путниках, присоединившихся к каравану. В конце концов, однако, все эти мысли ушли на дно, и они сосредоточились на игре в кости.

Страж с большим облегчением выдернула свой псионический щуп из их мыслей и ушла вглубь, разрешая Сораку подняться наружу со знанием всего того, что она узнала за это время. Все это заняло несколько мгновений, и Сорак даже не обратил внимание на время, которое он был в глубине. Однако теперь он должен был переварить кучу информации и решить, что делать дальше.

Почему мы вообще должны что-то делать? спросил Эйрон. Кто эти люди нам? Никто. Какое нам дело до того, что эти бандиты нападут на караван?

Нет, ты не прав. Нам еще как есть дело, мысленно ответил Сорак. Если я предупрежу караван о грозяшей атаке, они смогут приготовиться к ней и не будут застигнуты врасплох.

Будут спасены жизни многих людей, да и торговцы избегут значительного убытка. И они будут мне должны за эту информацию. А правительство отблагодарит меня, когда узнает о шпионах из Нибеная.

Только в том случае, если они поверят тебе и не будут подозревать, что ты сам шпион, ответил Эйрон.

Как иностранца, меня будут подозревать в любом случае, сказал Сорак. Я никого не знаю в этом городе и у меня нет денег. А здесь я наткнулся на возможность снискать расположение властей Тира и, возможно, получить от них какую-нибудь награду. Эта возможность кажется мне слишком хорошей, чтобы ее упускать.

— Кровь Гита! — заорал кто-то. — Я чувствую запах халфлинга!

Ветер поменял направление, а Сорак не подумал, что кто-то из людей способен учуять его.

— Теперь я знаю, что встревожило крадлу, — крикнул другой.

За стеной раздались звуки суматохи, бандиты повскакали на ноги и схватили свое оружие. Сорак осознал, что бежать бесполезно. Тропинка была открыта с обеих сторон, и он стал бы легкой целью для их луков, или они могли вскочить на крадлу и догнать его прежде, чем он успеет пробежать хотя бы сто ярдов. Все, что он мог сделать, — показаться им, а там посмотрим.

Сорак быстро отпрянул от стены, так как не хотел, чтобы они окружили его, если появятся с обоих сторон стены, как они и сделали. Трое из них обогнули стену справа, трое слева. Двое из бандитов были вооружены арбалетами, еще двое держали в руках обсидиановые копья и круглые, покрытые кожей щиты, один нес каменный топор и деревянный щит, а последний был вооружен обсидиановым мечом с широким клинком и щитом. У всех на поясе висели обсидиановые кинжалы в ножнах, а за голенища сапог были заткнуты ножи. Все они были одеты в легкие кожаные доспехи. Пятеро из мужчин были людьми, но шестой мародер оказался полуэльфом.

— Стой где стоишь, — приказал один, чье имя было Дигон, а два лучника уже навели свои арбалеты на Сорака.

— Он не халфлинг, — сказал тот, чье имя было Силок. — Твой нос ошибся, Эйвар. Этот мужик — человек.

— А я тебе говорю, что я чую в нем халфлинга, — упрямо ответил полуэльф. Он с шумом втянул воздух. — Клянусь громом, и эльфа тоже!

— Полукровка? — спросил Дигон, нахмурившись.

— Невозможно. Эльфы и халфлинги не трахаются друг с другом.

— Взгляни на его уши, — сказал Витор.

— Плевать на его уши, — сказал Зоркан. — Посмотри на его меч.

Во время этого обмена репликами Сорак стоял совершенно спокойно и не сделал ни малейшего движения к своему оружию.

— Если ты только пошевелишься, мои стрелки сделают из тебя решето, — сказал Дигон. — Ты кто?

— Просто паломник, — спокойным голосом ответил Сорак.

— С таким мечом? — сказал Дигон. Он усмехнулся и недоверчиво потряс головой. — Нет, я так не думаю. Как много ты слышал?

— Я услышал, как люди что-то говорили, — сказал Сорак, — и я увидел дым от вашего костра. До этого я хотел заночевать здесь, но, кажется, место занято. Я не хочу мешать вам, я найду другое место.

— Зачем весь этот базар? — спросил Витор. — Убить его, забрать все, что у него есть, и дело с концом.

— Придержи свой язык, — сказал Дигон. — Мы должны узнать, что он слышал, и один ли он здесь. Брось-ка свой посох, паломник, и положи на землю свой мешок.

Сорак сделал так, как он сказал.

— Хорошо, — сказал Дигон. — А теперь дай мне посмотреть на твой меч. Но медленно, пацан, медленно, иначе мои лучники очень занервничают.

Сорак медленно вытащил из ножен эльфийский клинок. Вид Гальдры поразил мародеров до глубины души.

— Сталь! — заорал Витор.

— Взгляни на клинок! — вскричал Зоркан. — Я никогда не видел ничего похожего!

— Тихо! — проорал Дигон, бросая быстрый взгляд на остальных. Потом он опять повернулся к Сораку. — Это не похоже на меч для простого паломника.

— Даже паломник должен уметь защищать себя, — ответил Сорак.

— Этот меч — слишком хорошая защита для таких как ты, — сказал Дигон. — Брось его на землю перед собой.

Сорак бросил меч на землю, прямо перед собой.

— Хороший мальчик, — сказал Дигон с кривой усмешкой. — А теперь эти кинжалы.

Сорак медленно протянул руку и снял свой охотничий кинжал с пояса. В это мгновение маленький табун крадлу, привязанных около кустов, стал храпеть и фыркать в тревоге, ящерицы забили ногами по земле и стали рваться с привязи. Когда мародеры повернулись взглянуть, что напугало их, из кустов выпрыгнул Тигра и с ревом бросился вперед.

— Тигон! — крикнул Эйвар.

Зоркан повернулся и нацелил на него свой арбалет, но прежде, чем он успел выстрелить, охотничий нож Сорака по рукоятку погрузился в его горло. Бросив нож, Сорак перекатился вперед, и, встав на ноги, вытащил второй кинжал из сапога и одним мягким движением метнул его во второго лучника. Нож попал полуэльфу в грудь, достал до сердца и Эйнар умер прежде, чем его тело ударилось о землю. Пока нож летел, Сорак наклонился и поднял Гальдру с земли перед собой, готовый сразится с оставшимися бандитами. Ближайшим был Кивор. Мародер поднял свой топор, но недостаточно быстро. Меч Сорака уже вонзился ему в грудь и вышел из спины. Кивор ужасно захрипел, когда кровь полилась у него изо рта, и его топор упал на землю. Сорак вытащил меч обратно, упершись в него ногой, потом отбросил умирающее тело на Дигона. Главарь мародеров упал, его мертвый товарищ лежал на нем.

Витор успел только вскрикнуть, когда Тигра прыгнул на него и разорвал ему горло. Силок поднял свое копье, собираясь бросить его в тигона, но увидел Сорака, который летел на него с поднятым мечом, повернулся и подставил щит, чтобы отразить удар. Гальдра со свистом пошел вниз, прорубив щит и отрубив кисть руки Силока. Мародер закричал, увидев как его отрубленная кисть катится по земле вместе с обломками щита. Кровь фонтаном брызнула из обрубка его руки. Сорак опять махнул мечом, голова Силока скатилась с плеч и, в свою очередь, покатилась по земле. Пока тело Силока падало на землю, Сорак повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть Дигона, напавшего на него, его широкий меч уже падал вниз прямо на его голову. Он выставил Гальдру вверх, блокируя удар, и обсидиановый клинок разлетелся на части, ударившись об эльфийскую сталь.

Глаза мародера расширились от удивления, он стал отступать, держа свой щит перед собой. Он отбросил сломанный меч и схватился за кинжал, висевший на поясе. Однако прежде, чем его пальцы сомкнулись на рукоятке, нож вылетел из ножен, взлетел в воздух и упал на землю в двадцати футах от ног бандита. Мгновением позже Дигон почувствовал, как невидимая рука вырвала у него щит и отбросила в сторону.

А еще он увидел, что его враг просто стоит, держа меч в руке, и спокойно глядит на него. Дигон повернулся и бросился бежать.

— Тигра, — сказал Сорак.

Тигон запрыгал за мародером. Заставь его остановиться, но не кусай.

Тигра прыгнул, отрезая Дигону дорогу к бегству, и встал перед ним, рыча.

Дигон замер, с ужасом глядя на гигантского зверя.

— Если ты попытаешься бежать, Тигра убьет тебя, — сказал Сорак.

— Нет, не надо, пожалуйста, — запричитал мародер, чуть не плача. — Прошу тебя, пожалей мою жизнь!

— А мою ты бы пожалел? — сказал Сорак. — Тигра, тащи его сюда.

Тигра зажал предплечье мародера между зубов и повел того к Сораку. От страха лицо Дигона побелело.

— Пожалей меня, пожалуйста! Прошу тебя! Я тебе все скажу!

— Да, я думаю, что ты расскажешь все, — согласился Сорак и сунул меч обратно в ножны.

Он повернулся, поднял с земли свой рюкзак, кинжалы, дорожный посох, потом пошел к руинам, туда, где мародеры устроили свой лагерь. Тигра шел за ним, волоча Дигона за руку. Мародер скулил и плакал от страха.

Костер почти догорел. Сорак нагнулся, подобрал несколько кусков дерева и бросил их в огонь. — Садись, — сказал он мародеру. Тигра освободил руку Тигона и мародер медленно уселся напротив Сорака, так, чтобы костер был между ними. Он тяжело сглотнул, его взгляд переходил со страшного зверя на Сорака и обратно. Он никак не мог поверить в то, что произошло. Их было шестеро против одного, а теперь в живых остался он один. Ну, допустим, одного убил тигон, но остальных четверых «паломник» убил сам, двигаясь с такой скоростью и так легко, что это казалось просто невозможным. За всю свою удачливую жизнь бандит никогда так не пугался.

— У меня есть деньги, — сказал Дигон. — Серебряные монеты и расписки купцов. Не убивай меня, и все это будет твое.

— Я могу забрать их у тебя в любой момент, — ответил Сорак.

— Да, ты можешь, — безнадежно сказал Дигон. — Но послушай, у меня есть еще кое-что, что может заинтересовать тебя.

— И что же это такое? — спросил Сорак.

— Информация, — сказал Дигон. — Если ты передашь ее правильным людям, ты сможешь получить за нее награду, во много раз большую, чем все мои деньги.

— Ты имеешь в виду информацию о том, что твои друзья-бандиты собираются ограбить караван? — спросил Сорак. — Или ты думаешь о тех людях, которых главарь вашей банды послал в Тир шпионить для Нибеная?

Челюсть Дигона отвисла от изумления. — Кровь Гита! Откуда, во имя грома, ты это знаешь? — Но потом он вспомнил, как его кинжал улетел из ножен и как невидимая рука вырвала щит у него из ладони. — Ну конечно, — сказал он. — Я должен был понять это немедленно, как только увидел, как ты командуешь тигоном. — Он вздохнул и безнадежно уставился на пламя. — Ну просто это мое счастье встретить мастера Пути. Это означает, что мне нечего предложить тебе. Пора прощаться с жизнью.

— Возможно нет, — сказал Сорак.

Мародер резко поднял голову, в его взгляде мелькнула надежда. — Что ты хочешь сказать?

— Ваш предводитель…Рокан, — сказал Сорак, и пока он говорил, он скользнул вниз, на его место пришла Страж и запустила всой псионический щуп.

— Что о нем? — неохотно спросил Дигон.

— Кто эти люди, которых он выбрал, чтобы шпионить для Нибеная? — Услушав вопрос, Дигон подумал об этих людях, их лица появились в его мыслях, и Страж тут же увидела их. А вместе с лицами пришли и имена.

Мародер сразу понял, почему Сорак так напряженно смотрит на него, и тяжело сглотнул. — Я не могу ничего скрыть от тебя. Ты уже знаешь?

— Да, я знаю.

Дигон вздохнул. — Что еще ты хочешь от меня?

— Когда твои друзья нападут на караван, где это будет? — Едва страж спросила, она уже знала ответ. Даже не дожидаясь ответа Дигона, она спросила опять. — Сколько их? — И ответ на этот вопос она мгновенно прочитала в его мыслях. Дигон не мог не думать об этом. — Как они вооружены?

— Хватит! — крикнул мародер. — По меньшей мере дай мне ответить! Оставь мне хоть кусочек самоуважения!

— Самоуважение? — спросил Сорак. — Чувство собственного достоинства? У человека, вроде тебя?

Уголки рта Дигона поползли вниз, он отвернулся, избегая взгляда Сорака.

— Убирайся, — сказал Сорак.

Мародер удивленно уставился на Сорака, не веря собственным ушам. — Что?

— Я сказал, уходи.

— Ты освобождаешь меня? — Потом он боязливо взглянул на Тигру.

— Тигон не тронет тебя, — сказал Сорак. — И я тоже. Ты свободен, можешь идти, хотя и заслуживаешь смерти.

Едва веря в свою удачу, Дигон медленно поднялся на ноги, каждую секунду ожидая, что Сорак изменит свое решение.

— Прежде чем ты уйдешь, — сказал Сорак, — подумай, что случится, если ты решишь поскакать к твоим друзьям, ждущим в пустыне, или пойдешь в Тир и разыщешь там Рокана. Ваше долгое путешествие не дало вам ничего, шпионы разоблачены, план грабежа приказал долго жить, и все из-за тебя.

Дигон укусил себя за нижнюю губу. — Они убьют меня. Но … почему ты сохранил мне жизнь?

Потому что я так хочу, — ответил Сорак. — И ты можешь еще сослужить мне службу.

— Назови мне ее.

— Я ищу выход на Союз Масок, — сказал Сорак.

Дигон покачал головой. — Я слышал о них, но никогда не встречал никого из них. Извини, я не могу помочь тебе.

— Я знаю об этом, — сказал Сорак. — Но ты можешь спуститься в город и пособирать информацию. Походи среди народа, позадавай вопросы. Посмотри, что ты сможешь узнать. И если они выйдут на тебя, сообщи им обо мне. И, кстати, держись подальше от твоих друзей, мародеров. Это в твоих собственных интересах.

— Тебе не нужно напоминать мне об этом, — сказал Дигон.

— Так ты сделаешь это?

Дигон коротко выдохнул. — Ты же знаешь, что сделаю, бесполезно пытаться обмануть того, кто может читать твои мысли. Конечно то, о чем ты просишь, рискованно, но это ерунда по сравнению с тем, что Рокан может сделать со мной, и очень маленькая цена за сохраненную жизнь. Когда я буду говорить о тебе, какое имя мне назвать?

— Меня зовут Сорак.

— Кочевник, который странствует один? Тогда Эйвар ошибался. Ты эльф?

— Я эльфлинг.

— Тогда он был прав. Ты полукровка. Но это совершенно неслыханно, чтобы эльфы и халфлинги трахались между собой. Как это произошло?

— Тебя это не касается.

— Извини. Я не хотел тебя обидеть. Могу я взять своего крадлу?

— Да, но оставь остальных.

Дигон кивнул. — На рынке за них можно выручить хорошие деньги. А оружие? Ты оставишь меня безоружным?

— Я оставлю тебя с твоим кошельком, — сказал Сорак. — Ты сможешь купить новое оружие в городе.

Дигон кивнул. Сорак незаметно последовал за ним, когда тот обогнул стену. Когда мародер направился к кустам, к которым были привязаны крадлу, он заколебался и остановился возле тела одного из своих товарищей. Он склонился над ним, и Сорак увидел, как у него в руках появился кошелек.

— Оставь его, — крикнул он Дигону. — Тебе вполне хватит твоих собственных денег.

— Если я должен искать ради тебя, я должен почаще бывать в тавернах, — возразил Дигон. — А это стоит денег. И я буду не слишком богат после того, как куплю новое оружие, без которого только полный дурак мог бы взяться за твое поручение.

А ведь в том, что он говорит, есть смысл, подумал Сорак. — У них всех есть кошельки? — спросил Сорак, указывая на трупы.

— Ну, мы надеялись, что пойдем в город и взяли с собой деньги, — кисло сказал Дигон. — Мы, все шестеро, не ожидали, что нас выберут для такого вшивого дела.

— Возьми половину, остальное оставь мне, — сказал Сорак.

Дигон кивнул, быстро извлек кошельки из трупов, выбрал три и протянул Сораку. — Порядок? — спросил он.

Сорак взвесил кошельки на ладони. Они были полны звонких монет. — Очень хорошо, — сказал он. — Ты можешь идти. Но постарайся не предавать меня. Если тебе это захочется, помни, что я уже касался твоего рассудка. И найти тебя — для меня что раз плюнуть.

— Верь мне, я не дам тебе повода для слежки за мной, — сказал мародер. — А если моя дорожка не пересечется с твоей, я буду считать, что родился в рубашке.

Он отвязал одного из крадлу, сел на спину ящерице и галопом поскакал по тропе, ведущей вниз, в долину. Сорак еще немного понаблюдал за ним, потом велел Тигре вырыть яму для трупов. Не то, чтобы он беспокоился, будут они зарыты или нет, но он не хотел искушать никого из своего внутреннего племени. Халфлинги едят человеческое мясо.




Шестая Глава


Если смотреть с горного кряжа, нависшего над долиной, окруженный стенами город Тир напоминал безногого паука. Главная часть города образовывала его брюхо, а голова содержала королевский дворец и квартал темпларов. Примерно в центре главной части города стояла пирамида Калака, гигантская, многоуровневая башня, сделанная из массивных блоков камня, скрепленных известковым раствором. Странник писал, что потребовалось много тысяч рабов, работавших от восхода до заката в течении двадцати лет, чтобы построить этот невообразимо огромный зиккурат. Пирамида возносилась высоко над городом, окруженная трущобами и рынками, и была видна за много миль от стен города.

На противоложной стороне стадиона, отделенная от остального города толстой, высокой стеной, стояла Золотая Башня, королевский дворец, где когда-то жил король-волшебник Калак. Окруженная пышными садами, колонадами и аллеями, Золотая Башня была центром квартала темпларов, в котором самые преданные слуги короля жили в роскоши и под защитой его власти.

Было трое больших ворот, через которые можно было проникнуть в этот хорошо-защищенный город. Великие Ворота были обращены к горам, и давали доступ в сложный комплекс дворцовых построек. Ворота Стадиона, расположенные между кварталом темпларов и торговым районом, вели на стадион и арену. Караванные Ворота, расположенные на противоположном от дворца конце города, были основным входом в город. Они открывались на самую большую и многолюдную улицу Тира, Караванную Тропу, которая вела через купеческий район на центральную рыночную площадь, расположенную недалеко от основания пирамиды Калака.

Великие Ворота были ближе всего к тропе, ведущей вниз с гор, но Сорак не думал, что ему дадут войти в город через дворцовые ворота. Он решил въехать в город с другой стороны, огибая городскую стену, мимо ферм и полей, через Караванные Ворота. Он ехал на крадлу, принадлежавшем одному из убитых мародеров, и вел остальных на поводу за собой. Честно говоря, веревка была ему не нужна, они и так пошли бы за Скричем куда угодно, но Сорак не хотел привлекать к себе внимания, демонстрирую свою псионическую силу. Не сейчас, по меньшей мере. И он предусмотрительно спрятал меч под плащем.

Стражники у ворот задали ему несколько вопросов, прежде чем пропустить внутрь. Он сказал им, что он простой пастух, который вырастил и обучил крадлу в пустыне, и привел их в город для того, чтобы продать на рынке.

Стражников, однако, больше заинтересовал Тигра, так как они никогда не видели ручного тигона. Тигра, правда, не был приручен, но Сорак им об этом не сказал. Он объяснил стражникам, что он нашел детеныша тигона в пустыне и вырастил его, зверь привязался к нему и помогает пасти стада крадлу. Потом он продемонстрировал пораженным стражникам свой контроль над тигоном, отдав несколько простых команд, которые тигон старательно выполнил, а затем пригласил стражников подойти и поласкать его. Самый храбрый из них так и сделал, и когда остальные стражники увидели, что тигон не рычит в ответ на ласку, а вовсе даже наоборот, они были полностью удовлетворены. Они всегда были рады допустить купцов в город, так как цена за проданный на рынке товар включала налог, а из этого налога правительство платило им зарплату. Однако они предупредили Сорака, что он будет отвечать за любой ущерб, который принесет его тигон, как жителям, так и их имуществу.

Когда он прошел через массивные ворота, он оказался на Караванной Тропе, самой широкой улице в главной гасти города. Остальные улицы, ведущие прочь от этого широкого проспекта, были, по сравнению с ним, узкими тропинками, вившимися через плотно застроенные кварталы тяжелых домов.

Пока он вел крадлу по улице, на него обрущилась дикая смесь непривычных картин, звуков и запахов. В лесах Поющих Гор тоже хватало впечатляющих картин, но первое впечатление от города привело его в состояние, близкое к панике.

Так много народа! оживленно воскликнула Кивара. И так много шума!

Они кишат как муравьи, удивленно сказал Эйрон. Как может так много народа жить в таком маленьком месте?

На протяжении одного квартала Сорак увидел людей, эльфов, полуэльфов, и даже дварфов и великанышей.

Некоторые правили повозками или толкали деревянные повозки, другие тащили корзины на головах или тяжелые мешки на спинах, все они лихорадочно спешили плотным потоком на центральную рыночную площадь и обратно.

Сама рыночная площадь широко раскинулась недалеко от городских ворот, палатки купцов и ларьки с самыми разнообразными товарами стояли по обеим сторонам переполненной народом улицы. Аристократы, удобно расположившиеся под легкими тентами, не обращали внимания на грязных нищих, сидевших под палящим солнцем в грязи на земле и просивших милостыню. Вооруженные солдаты протискивались сквозь толпу, выискивая грабителей и карманников. Продавцы еды нараспев предлагали прохожим свои пирожки и булочки, а торговцы всевозможными товарами тыкали ими в лицо прохожим и восхваляли их во весь голос.

На Сорака накатилась целая волна запахов. Он, привыкший улавливать тончайшие оттенки холодных, свежих горных ветров, был просто погребен под запахом всех этих тел, торопящихся мимо него, зловонием животных, как приведеныых на продажу, так и запряженных в повозки, тяжелым ароматом готовящейся еды, которую готовили тут же на огромных медных сковородках или варили в котлах под навесами. Да, это было не слишком похоже на тихую и мирную атмосферу монастыря виличчи или на величавую простоту Поющих Гор. Он почувствовал беспокойство Наблюдателя, пока она пыталась вобрать в себя все и разобраться в этом всем. Его пульс забился чаще вместе с оживлением Кивары от обилия новых впечатлений. Он почувствовал и детский трепет Поэта, пристальное внимание Эйрона, и напряжение Путешественника, который старался быть настороже и не дать всей этой суматохе сбить себя с толку.

Пока он пробирался по запруженной народом улице, глядя по сторонам и восхищаясь одним новым зрелищем за другим, он чувствовал успокающее присутствие Стража, старавшейся поддержать равновесие в племени, перед лицом всех этих новых и волнующих переживаний.

Я и не подозревал, на что это похоже, признался ей Сорак. Как может кто-нибудь спокойно думать, когда вокруг так много всего, что тебя отвлекает. Как может кто-нибудь спокойно жить, когда вокруг так много шума.

Вероятно, они привыкли к этому, потихоньку, ответила Страж.

Не думаю, что у меня это получиться, сказал Сорак, качая головой. Как ты думаешь, этот гам не замолкает весь день?

Я думаю, что ночью он умирает, ответила Страж. Возможно, в других частях города поспокойнее. Я не знаю, Сорак. Я тоже в первый раз в таком месте, как и ты.

Сорак невольно усмехнулся про себя ее шутке, потом принялся успокаивать Кивару, которая хотела остановиться у каждого тента, мимо которого они походили. Мне тоже очень интересно, Кивара, сказал он. Здесь так много всего, что можно посмотреть! Но сейчас у нас нет времени. Подожди немного.

Через толпу он пробивался без труда. Верхом на крадлу и ведя за собой на привязи еще четверых, он не только смотрел на всех сверху вниз, но и при его приближении толпа быстро расступалась, освобождая ему дорогу. Крадлу были хорошо известны за свою способность ненароком отхватить кусок ноги или руки. Они ревели, фыркали и сопели, испуганные непривычной обстановкой, что быстро расчищало дорогу перед Сораком. Однако немало народа останавливалось, и смотрело на проезжавшую кавалькаду с любопытством.

Почему они на меня так глядят? поразился Сорак

Потому что они никогда раньше не видели эльфлинга, ответила Страж

И это действительно так заметно?

Если бы мы шли пешком, мы были бы не так заметны, ответила Страж, но верхом на крадлу мы выделаемся среди толпы. А они никак не могут понять кто мы. Даже полуэльфы, которых мы видели, выше, чем средний человек, а их руки и ноги тоньше. Мы же нормально сложены, однако черты лица совсем другие, не человеческие.

Я никогда не чувствовал себя так неуютно, как здесь, сказал Сорак. Конечно, нам надо побывать в нем, но не думаю, что мне захочется жить в таком месте.

Наконец-то он очутился на главной площади, где раскинули свои загоны торговцы животными. Почти со всех сторон доносились запахи навоза, пота и мускуса от кожи животных, смешиваясь в совершенно невообразимое зловоние. Одна из загородок была наполнена з'талами, прямоходящими ящерицами, продаваемыми на мясо, хотя и их гибкие чешуйки часто использовались как бритвы или маленькие ножи. Они прыгали на месте, пытаясь перепрыгнуть стену своего загородки, но были неспособны подпрыгнуть достаточно высоко. Тем не менее, они тупо продолжали прыгать вдоль всей стены загородки, издавая высокие, лающие звуки.

В другой загородке находились дженксы. Небольшие, покрытые мехом млекопитающиеся жили в подземных лабиринтах в пустыне и ценились за свое мясо и шкуру. У их загородки был прочный деревянный пол, который должен был помешать дженксам прорыть путь на свободу. Озадаченные, они продолжали царапать дерево своими когтями, не понимая, почему это странная «почва» не поддается.

Дальше Сорак увидел большие загоны, где держали канков. Большие, послушные насекомые лениво бродили по своим переполненным загородкам, пощелкивая жвалами в такт крикам и реву других животных. Их наружный панцырь часто использовался как доспехи, но невысокого качества, так как были сравнительно ломки и их необходимо было часто менять. Канки ценились за густой зеленый мед, который испускали, вкусный и питательный, который использовали, чтобы подсластить еду и питье.

За загонами канков шли еще большие загоны, где держали эрдлу, больших, нелетающих серо — и красноперых птиц, рост которых достигал семи футов, а вес — двух сотен фунтов. Яйца эрдлу были основной пищей на Атхасе. Нервничающие птицы теснились внутри своих оград, их длинные, могучие ноги рыли землю. Гибкие шеи изгибались во всех направлениях, и они без передышки издавали высокие, тонкие крики, так что их клинообразные клювы почти не закрывались. Когда же они увидели Сорака вместе с Тигрой, внутри их закона началась настоящая паника, птицы начали носиться кругами, вереща как бешенные.

На дальнем конце площади, ближе всего к зиккурату Калака, было открытое место, где вообще не было загонов, так как животные, которых продавали здесь, были слишком велики, чтобы приводить их в город. Ящерицы-иниксы достигали шестнадцати футов в длину и весили до двух тон. Ни одна загородка не могла удержать их, и обычно их привязывали к массивным каменным блокам, которые были чем-то вроде якоря, удерживающего их на месте. Их спины покрывал толстый панцирь из плотных, крепких чешуек, и они могли нести на себе огромные грузы. Их часто использовали в караванах для перевозки людей и товаров в беседках, которые прикрепляли им на спину, а аристократы использовали их для поездок за городом, разрешая слугам погонять их острыми обсидиановыми стрекалами, пока они сами сидели, удобно развалясь, в роскошных тенистых беседках.

По другую сторону открытой площади, подальше от остальных животных, Сорак увидел несколько мекилотов. Мекилотов, самых больших из ящеров Атхаса, использовали в караванах, так как они были способны тащить самые тяжелые повозки, или как боевых ящеров, прикрепляя к их спинам бронировные беседки. Только самые богатые торговые дома или регулярные армии могли позволить себе купить их, так как содержать их было очень дорого и они были ужасно злобные. Любой, оказывавшийся вблизи от их длинного языка, рисковал лишиться куска своего тела. Был только один способ держать их под контролем — псионика, так что все погонщики были псиониками. Иначе они легко перекусывали любые цепи и ломали любые загоны.

Из всех торговцев животными, бывших на площади, только тот, кто продавал иниксов, имел и крадлу, и Сорак увидел только двух крадлу, находившихся в отдельном загоне. Он подошел к торговцу, человеку, быстро проверил его и решил, что тот интересуется только бизнесом.

— Я вижу, ты привел несколько крадлу, — сказал купец, когда Сорак соскочил на землю перед ним. А потом он заметил Тигру. — Великий дракон! Тигон!

— Он не тронет тебя, — сказал Сорак. — Я вырастил этого тигона из крошечного котенка, и он полность под моим контролем.

— Не знал, что тигонов можено приручить, — с интересом сказал торговец. — Для этого наверняка нужно много терпения. Но, как я вижу, пастух, который вырастил стадо крадлу в пустыне, имеет его в избытке, а?

Сорак улыбнулся.

Если торговец и заинтересовался родителями Сорака, он не сказал ничего. У него на уме был бизнес и только бизнес. Сорак нырнул внутрь и дал возможность Стражу выйти на поверхность. Она немедленно поняла, что торговец хочет заполучить крадлу задешево.

— Ну как, не хочешь ли ты приобрести этих крадлу? — спросила она.

— Возможно, — ответил торговец. — Но, ты же сам видишь, у меня уже есть пара, я сейчас спрос на крадлу не так велик.

— А, — сказала Страж. — Ладно, в таком случае ты вряд ли захочешь купить еще. Не беда, я не хочу напрасно тратить твое время. Возможно какой-нибудь другой купец заинтересуется ими.

— Ну, приятель, ты слишком торопишься, — быстро сказал тоговец. — Я не говорил, что я не заинтересован, просто сейчас рыночные цены на крадлу далеко не так высоки, как они должны были бы быть. Но кто сказал, что ситуация не изменится? Я на рынке каждый день, в отличии от пастуха, который не может позволить себе роскошь ждать, пока цены возрастут. Я готов рискнуть и взять у тебя крадлу, если, конечно, ты захочешь правильную цену.

— А какую цену ты считаешь правильной? — спросила Страж, и тут же увидела настоящую рыночную ситуацию с крадлу. Нельзя было сказать, что она была плохой. Как раз наоборот. У купца уже было требование из легиона Тира на двенадцать крадлу, а он не мог выполнить его. С теми двумя, которые у него были, и еще пятью Сорака, ему оставалось только пять, а легион возьмет и семь, если он не сумеет выполнить полный заказ. Он ничего не потеряет в любом случае.

Торговец назвал цифру, которая была вдвое ниже реальной цены. Страж немедленно назвала другую, втрое большую. Начался ожесточенный торг. Торговец предложил в обмен несколько инексов, которых у него был переизбыток, но Страж не согласилась и сказала, что речь идет только о деньгах. Из-за ее способности читать мысли, торговец заранее был обречен на поражение и даже не подозревал об этом. В конце концов Страж спустила цену до точки, котрая была слегка меньше настоящей цены за крадлу, так что торговец получал прибыль, хотя и не такую большую. Кроме того, крадлу достались Сораку бесплатно, так что, когда он добавил монеты купца к монетам убитых им мародеров, образовалось очень приличная сумма.

Интересно, будет ли этого достаточно, спросил Сорак, неторопливо идя по городу после продажа крадлу.

Мы не можем знать этого, пока не узнаем, сколько стоят вещи здесь, ответила Страж.

Нам придется побыть в городе некоторое время, прежде, чем удастся установить контакт с Союзом Масок, сказал Эйрон. Рано или поздно все деньги кончатся, и мы не знаем, как добыть больше.

— Тогда нам придется узнать, — вслух сказал Сорак. Один или два человека, шедших мимо, бросили на него недоуменный взгляд, и он осознал, что должен внимательно следить за своей привычкой говорить вслух со своим племенем. Он не может ожидать, что эти люди поймут его.

Он вспомнил свой разговор с Госпожой Варанной. — Здесь, в монастыре, — сказала она, — мы все очень терпимы к тем, кто, в том или ином отношении, отличается от других. Это потому что мы сами прекрасно знаем, что это значит — быть не таким, как другие. Однако даже виличчи не свободны от страха или предубеждения. Когда ты в первый раз оказался здесь, было очень сильное сопротивление самой идее, что мужчина может быть принят в монастырь, а уж если этот мужчина эльфлинг…

— Но теперь, когда сестры узнали меня, они приняли меня, — ответил Сорак.

— Да, это правда, и это может оказаться так и во внешнем мире, во многих случаях. Но ты найдешь там намного меньше терпимости, Сорак. Мы, виличчи, знаем, что такое племя в одном, так как это уже случалось среди нас. Но во внешнем мире об этом не знает никто. А если они и узнают, они не поймут, и это испугает их. То, что пугает — представляет угрозу, а когда люди почувствуют, что им угрожают, они перепугаются насмерть.

— Раз так… должен ли я хранить свою тайну от всех, кроме сестер? — спросил он.

— Возможно не всегда, — ответила Варанна. — Но есть вещи внутри нас самих, которые лучше всего скрывать ото всех, по меньшей мере до тех пор, пока мы не повстречаем того, от которого мы не захотим скрывать ничего, того, которому мы без колебания доверим самые глубокие и свои самые сокровенные тайны, свою внутреннюю сущность. Но такое доверие требует времени. Необходимо ценить истину и всегда действовать соответственно истине, но некоторые истины не предназначены для всех. Помни это.

Сорак помнил. Он помнил и то, что это был для него совершенно новый мир и он не знал этих людей. А они не знали его. Достаточно того, что он выглядел совершенно другим, и пока он протискивался через толпы народа, никто не уступал ему дорогу, но все замечали. Они видели высокого чужака, одетого как пастух, во все коричневое, с густыми, падавшими на плечи черными волосами и странно-выглядящими чертами лица. Потом они замечали тигона, идущего рядом с ним, как домашнее животное. Кое-кто натыкался на его внимательный взгляд и тут же отводил глаза, не очень понимая почему. Все указывали на него, когда он проходил мимо, и шептались ему вслед.

Он остановился около одного из продуктовых киосков и попросил продавца тарелку поджаренных овощей и несколько больших кусков сырого мяса з'тала.

— Сырого? — спросил продавец.

— Для моего друга, — ответил Сорак, взглянув на Тигру. Продавец высунулся из-за высокого прилавка его ларька и увидел тигона, лежавшего на земле у ног Сорака. В ужасе он вскрикнул и отпрыгнул назад, заодно сшибив на землю пару своих горшков.

— Нечего опасаться, — попытался успокоить продавца Сорак. — Тигра не тронет тебя.

Продавец тяжело сглотнул. — Ну, если ты так говоришь, прохожий. — Сколько… сколько кусков мяса тебе надо?

Сорак выбрал несколько кусков побольше и бросил их тигону, сам же уселся и стал есть свои овощи. Но он не успел поднести ложку ко рту и трех раз, как услушал позвякивание щитов и копий за спиной. Он обернулся и увидел группу солдат в нескольких шагах от себя, их мечи были вынуты из ножен, некоторые держали пики, и все это было направлено на Тигру.

— Это твой зверь? — спросил офицер, командовший ими. Он говорил твердо и уверенно, но в тоне была слышна нотка страха.

— Да, — ответил Сорак.

— Не разрешается вводить в город диких животных, — сказал офицер.

Сорак продолжал есть. — А что о тех диких животных, которые находятся на рыночной площади? — спросил он.

— Они все находятся в загонах, под контролем, — ответил офицер.

— Иниксы не находятся в загонах, — заметил ему Сорак, — и мекилоты тоже, а ведь они намного более опасны, чем мой тигон.

— У них всех есть погонщик, — ответил офицер.

— У моего тигона тоже, — возразил Сорак. — Тигра принадлежит мне. Я — его погонщик.

— И тем не менее этот дикий зверь представляет угрозу для всех жителей Тира.

— Ничего подобного, мой тигон не угрожает никому, — запротестовал Сорак. — Ты же сам видишь, что Тигра остается совершенно спокойным, несмотря на такое враждебное отношение к нему и несмотря на оружие, которое направлено на него. А ведь обычно такие вещи очень нервируют животных.

Солдаты за спиной офицера нервно посмотрели друг на друга.

— Я еше раз говорю — у тебя нет никакого права вводить тигона в город, — ответил офицер.

Сорак нырнул вниз и уступил место Стражу. Она быстро проверила рассудок офицера. — Нет никакого закона, запрещающего тигону быть в городе, — сказала Страж. — И ты прекрасно знаешь, что я ничего не нарушал. Однако, если ты хочешь, чтобы я предстал перед Собранием Советников и чтобы они решили это дело, я не возражаю. Наоборот, у меня есть важная информация для них, и я готов сообщить ее.

Офицер внезапно заколебался, его глаза сузились. — У тебя есть дело к совету?

— Да. На самом деле я шел именно туда и просто остановился перекусить. Возможно вы будете так добры и проводите меня туда?

Страж увидела сомнение в уме офицера. Возможно, подумал он, было бы мудро не спорить с этим так странно выглядевшим чужаком. Он может оказаться важным человеком. Внешне он похож на обыкновенного пастуха, но слишком уж он уверен в себе.

Страж решила добавить ему неуверенности. — Конечно, — сказала она, — если тебя ждут более важные дела, я не хочу отрывать тебя от них. Как твое имя, Капитан, чтобы я мог рассказать о твоем рвении Собранию? — При этом она, как бы случайно, дала возможность плащу Сорака немного раскрыться так, чтобы офицер смог увидеть меч. Его взгляд метнулся к мечу, сразу заметив и обвитую серебряной проволокой рукоятку, и бронзовую гарду, и тщательно отделанные ножны, и необычную форму. Он перевел взгляд обратно на Сорака, и на этот раз выражение его лица уже не было таким высокомерным. — Меня зовут Капитан Залкор. И если ты хочешь, чтобы тебя проводили в комнату совета, то у меня нет других срочных дел.

— Замечательно, — сказала Страж. Она отдала пустую тарелку продавцу, который с трепетом слушал весь разговор. — Благодарю тебя. Я к твоим услугам, Капитан Залкор.

* * *


Садира ударила своим черным кулаком по длинному и тяжелому столу, стоящему в небольшой комнате совета, опрокинув несколько кружек с водой. — Достаточно, Тимор! — зло сказала она, ее янтарные глаза вспыхнули из-под светлых волос. — Я устала слышать все тоже самое снова и снова. Мы не хотим и никогда не вернемся к старому порядку вещей, сколько бы твои темплары не протестовали.

— При всем моем уважении, я не протестую, — спокойно ответил верховный темплар, барабаня украшенными драгоценностями пальцами по крышке стола. — Я просто объясняю, что источник всех проблем, которые мы имеем, один единственный, и этот источник — отмена рабства в Тире. Ты вряд ли можешь обвинять в этом темпларов, это была ваша идея, освободить рабов, не наша.

— Рабство вернется в Тир только через мой труп! — сказал лысый мул Рикус, вставая со своего стула и угрожающи глядя на верховного темплара.

— Сядь, Рикус, — устало сказала Садира. — Это постоянные свары завели нас в такое положение. Мы ищем решение, а не новые проблемы.

С невольным ворчанием массивный бывший гладиатор вернулся на свое место во главе стола, за Садирой.

— Если уж и есть чья-то вина во всем этом деле, — продолжала Садира, — то она ложится не на эдикт, отменяющий рабство, а на режим, поставивший рабство во главу угла. Когда люди подавлены и угнетены, у них нет надежды. Теперь они свободны, но у них нет средств к существованию. Мы смогли дать им свободу, но этого недостаточно. Мы должны помочь им найти нужное место в обществе Тира.

— Темплары никогда не пытались мешать тебе в этом деле, — ответил Тимор. — На самом деле мы сотрудничаем с новым правительством, делаем все, что в наших силах. Однако, ты не можешь ожидать, что сможешь перевернуть тысячелетнее устройство общества и при этом не встретить никаких трудностей. Вспомни, я предупреждал тебя о них. Я предупреждал, что освобождение рабов вызовет хаос в торговле, нарушение закона и порядка в городе, но ты думала только о высоких принципах и даже слышать не хотела о каких-то мелких будущих проблемах. Теперь ты пожинаешь плоды своих плохо рассчитанных решений.

— То, что мы пожинаем, — результат тысячелетнего правления Калака и его темпларов, — зло сказал Рикус. Он указал пальцем на верховного темплара. — Ты и твои паразиты, вместе со знатью, разжирели на поте и крови рабов. Мне даже глядеть на тебя тошно, а ты хочешь всех рабов назад.

— Если я что-то и ненавижу в этой жизни, так это противоречить одному из героев революции, — саркастически сказал Тимор. — Но факт тот, что лично я не хочу, чтобы кто-нибудь из моих бывших рабов опять стал бы рабом. Я всегда очень хорошо относился к своим рабам, и они все сами выбрали остаться моими слугами, а не погрузиться в пучину неопределенности, которую вы устроили для всех остальных бывших рабов Тира.

— Они сами выбрали остаться у тебя? — нахмурившись спросил Рикус.

— А почему нет? Я плачу приличную зарплату, как этого требует новый эдикт. Из этих денег я вычитаю, конечно, расходы на еду и помещение.

— Другими словами, для них ничего не изменилось, — с отвращением сказал Рикус. — Одной рукой ты платишь им деньги, а другой — отбираешь. Так что они живут ничуть не лучше рабов.

— Прошу прощения, ты не прав, — запротестовал Тимор, поднимая брови. — Это просто опыт экономики свободы. Как рабы, они были моей собственностью, и я был обязан содержать их. Как свободные люди, они свободны приходить и уходить, по собственному выбору, и я обязан только платить им за работу. Я не обязан селить их в моем поместье, и ничего не мешает им найти более дешевое жилье, хотя бы в предместьях или трущобах. Однако они предпочитают платить подороже и жить в уюте и безопасности в квартале темпларов, чем платить подешевле и жить среди бандитов, нищих и больных, которые кишат по всему городу. Так как я предлагаю им совершенно замечательные условия жилья, я чувствую, что нет никаких причин не брать с них за это соответственно. На самом деле, я более, чем честен. Я никогда не требую с них больше, чем они могут платить.

— Темплар всегда найдет лазейку в законе, — презрительно бросил Рикус.

— Хватит, — жестко сказала Садира. — Хотя я и не могу глядеть сквозь пальцы на деятельность Тимора, которая служит ему и только ему, тем не менее во всем этом есть рациональное зерно. Мы недостаточно подумали о том, какой будет жизнь города после отмены рабства, и теперь мы дорого платим за наш недосмотр. Вопрос в том, как именно совет собирается лечить эту болезнь, которая зашла так далеко. Мы дали возможность бывшим рабам основывать фермы на полях Калака за городам, но это не решило проблему. Многие вообще не воспользовались этой возможностью, но даже для тех, кто хотел бы это сделать, не хватает плодородной земли. А среди тех, кто основал фермы, уже возникли раздоры из-за прав на воду, из-за границ ферм и право на дороги.

— И у нас масса бывших рабов на улицах города, которые просят подаяния и нищенствуют. Драки и бунты в трущобах и на эльфийском рынке происходят чуть ли не каждый день, и они грозят перекинуться в другие части города. Разные банды и шайки выросли до такого размера, что их боятся даже солдаты, и если этот процесс продолжится, купцы перестанут ездить в город. Многие из них уже предпочитают ездить в Урик. Мы пережили одну войну с Уриком только для того, чтобы погрузиться в новую — торговую. А так как наша казна пустеет, по мере того, как казна Урика наполняется, пройдет немного времени и они будут сильны настолько, что нападут на нас снова.

— Если дела и дальше пойдут в том же духе, им это не понадобится, — насмешливо заметил Тимор. — Народ просто откроет им ворота и пригласит войти.

— Никогда! — сказал Рикус. — Не после того, что они пережили, чтобы увидеть конец тирании Калака.

— В тот момент вы может и упивались поддержкой народа, — сказал Тимор, — но ты не слишком рассчитывай на это. У народа короткая память, а его настроение меняется со скоростью ветра. Герои, которые убили Калака, очень скоро стали членами совета, который разрушил город, и толпа, которая славила вас, скоро начнет с тем же пылом проклинать вас.

— Держу пари, что тебе это понравится, а? — спросил Рикус сквозь сжатые зубы.

— Мне? — сказал Тимор. — Ты, советник, похоже принимаешь меня за кого-то другого. У меня нет никакой злобы или зловещих замыслов. Вспомни, что я, как и ты, член совета, и эти толпы, которые вот-вот начнут призывать все несчастья на твою голову, не пожалеют и моей. И я должен добавить, специально для тебя, что я не больше тебя заинтересован в падении правительства и захвате Уриком Тира. Как один из бывших темпларов Калака, я буду одним из первых, уничтоженных Королем Хаману.

— Хватит петь песни о том, что мы сделали плохо или неправильно, — сказала Садира. — Мы еще не слышали от темпларов ни одного предложения, что можно сделать, чтобы исправить положение.

Остальные члены совета дружно кивнули головами и одобрительно забормотали. Однако ни у одного из них не было конструктивного предложения, и они хотели только одного — чтобы бремя ответственности пало на тепларов.

— Ну, раз так, у меня есть несколько скромных предложений, — сказал Тимор.

— Я легко могу себе представить, что это такое, — пробормотал Рикус.

— Дай ему сказать, Рикус, — сказал Советник Кор. — Мы не можем осуждать эти предложения, пока не услышим их.

— Благодарю тебя, — сказал Тимор, слегка наклоняя голову. — Мое первое предложение — учредить новый налог на всю сельскохозяйственную продукцию, привозимую в город.

— Что? Еще один налог? — сказал Рикус, не веря своим ушам. — И это твое решение? Мы должны стимулировать торговлю, а на закрывать двери нашего рынка перед фермерами.

— Чтобы стимулировать торговлю мы, первым делом, должны остановить нечестную конкуренцию, — сказал Тимор. — Бывшие рабы, которые основали фермы за городской стеной и выращивают урожаи для наших граждан, будут освобождены от этого налога. Таким образом, они смогут продавать на рынке свои товары дешевле, чем те, кто привозят их других городов. Это поддержит наших фермеров и, одновременно, послужит дополнительным стимулом тем, кто собирается заняться фермерством. А доход, который будут получать наши местные фермеры, даст им возможность расширить дело, нанимать побольше городских бедняков.

— А что будет с теми фермерами, которые привозят товары издали? — спросила Садира.

— Им придется удовольствоваться меньшим доходом, — сказал Тимор, — или, возможно, продавать на рынках других городов.

— Или они могут настолько снизить цену, чтобы конкурировать с местной продукцией, — заметил Советник Дарго.

— Если налог будет достаточно велик, им точно не удастся сделать это, — ответил Тимор. — Да и почему мы должны думать о них? Они и так уже достаточно разбогатели из-за отсутствии местных производителей, что дало им возможность контролировать рынок, в результате чего цены на еду взлетели до небес. Налог не только простимулирует наших местных фермеров, но и позволит снизить цены на их продукцию, а следовательно и цены на еду в продуктовых ларьках, гостиницах и тавернах. Это то, что народ безусловно поддержит.

— В этом есть смысл, — задумчиво сказала Садира. — Однако ты пренебрегаешь тем, что нам недостает плодородной земли вокруг города.

— Земли более, чем достаточно, чтобы обеспечить город тем, что на этих фермах выращивают, — сказал Тимор. — И это даст преимущество только тем, кто будет достаточно предусмотрителен и воспользуется всеми преимуществами этой новой программы. Для тех же, кто не захочет этого, остается возможность поработать на этих домашних фермах рабочими на полях. Так тоже можно будет зарабатывать себе на жизнь. Или они смогут воспользоваться преимуществами еще одной программы, которую я хочу вам предложить.

— Эта новая программа, — продолжал Тимор, — программа ссуд, которые будут выдаваться из городской казны под самый скромный процент тем, кто захочет основать фермы для выращивания животных в долине и для последующей продажи их в Тир. Эти ссуды послужат основой для покупки молодняка теми, кто захочет пасти стада, и заодно мы освободим их, скажем на один год, от налога на продажу животных. Тогда они начнут выращивать з'талов, канков или крадлу для нашей армии, приведут их для продажи в Тир, а на вырученные деньги вернут ссуду и еще останутся с прибылью. И я предлагаю, чтобы с тех фермеров, которые присоединится к этим обеим программам, вообще не брали налогов и обеспечили рынок для их животных.

— А что им помешает продавать своих животных в других местах? — спросил еще один советник.

— Абсолютно ничего, — ответил Тимор, — за исключением того, что им будет намного удобнее и выгоднее продавать их в Тире. Издержки от перегона животных в любое достаточно далекое место съедят весь доход, и к тому же они будут вынуждены соревноваться с пастухами из других мест, которые будут вынуждены искать другие рынки, чтобы не платить наш налог. Ведь, как и фермеры, эти пастухи и торговцы животными вздули цены из-за отсутствия конкуренции. Этот план позволит поднять жизненный уровень многих бывших рабов, а также снизить цены на животных до более приемливого уровня. По этой программе пастухи будут делать деньги, а люди в городе — экономить деньги. Все будут довольны, и все будут восхвалять новое правительство за новое процветание.

— Хотя мне неприятно признавать это, — сказал Рикус, — но в этих предложениях есть много здравого смысла, хотя бы на первый взгляд. Однако, что остановит свободных граждан Тира тоже поучаствовать в этих программах и вытеснить оттуда бывших рабов?

— Ну и что, если они сделают так? — ответил Тимор. — Наша цель — уменьшить число бедняков на улицах, и неважно, были они рабами или нет. Если программа приведет к уменьшению числа бедняков, просящих подаяния на улицах, или уменьшит число тех, кто ворует, потому что им нечего есть, никто не будет жаловаться. А если некоторые из граждан оставят свою нынешнюю работу, чтобы воспользоваться преимуществами этих программ, тогда освободятся рабочие места, которые смогут занять другие граждане, в том числе и бывшие рабы.

— Основная мысль, которая стоит за всеми этими предложениями: Тир должен сам обеспечивать себя, если наш город хочет существовать и дальше. Мы должны поменьше ввозить чужих товаров и побольше вывозить своих. И, наконец, у меня есть третье предложение: давать кредит любому, кто предлагает создать новое предприятие, которое займет граждан и будет производить товары на экспорт. Например, наши запасы железных руд больше, чем в любом городе Атхаса, однако они никогда не добывались как следует.

— Но если мы выдадим все эти кредиты из городской казны, тогда мы останемся совсем без средств, — возразил Советник Кор.

— Очень ненадолго, — ответил Тимор. — Конечно, в первый год поступления в казну будут намного меньше, чем обычно, но затем, когда программы начнут приносить доход, ссуды начнут возвращаться, и поступления в казну будут даже больше, чем сейчас, потому что у нас будет больше богатых налогоплательщиков. И все это великолепие от налога на импорт. Мы создадим, фактически, новый налог, который не затронет наших граждан, таким образом мы покажем им, что мы заботимся об их благополучии, так как они будут освобождены от него. Частично этот новый налог возместит нам временное уменьшение доходов в казну из-за реализации новых программ, и, кстати, остальные налоги не изменятся, и так же будут приносить нам деньги.

— А что о уменьшении налогов на ссуды, о которых ты говорил? — спросила Садира.

Тимор пожал плечами. — Это одноразовые кредиты, и они будут просто стимулом для людей начать программу. Как только они будут выданы, мы увидим увеличение доходов, как результат, но не сразу. Тем временем мы объявим, что, вместо увеличения налогов для решения текущих проблем, мы решили заморозить их, чтобы не увеличивать груз проблем, и так лежащий на наших гражданах, и что мы даже решили использовать существующие налоги для создания новых рабочих мест. Как только эти рабочие места будут созданы, они увеличат наши доходы без ненавистного народу увеличения налогов. Совет должен держаться твердо, демонстрировать свою заботу о народе, и тогда увеличение доходов от налогов пройдет незамеченным.

— Это звучит нечестно, — сказал Рикус, нахмурясь.

— О, прости меня, я думал, что мы обсуждаем путь, как спасти наш город от разрушения, — насмешливо сказал Тимор. — Я и не знал, что ведем дискуссию о морали Тира. Я боюсь, что недостаточно подготовлен, чтобы обсуждать эту тему. Кроме того, я думаю, что наши граждане не очень интересуются моралью. Люди не хотят умирать с голода, но оставаться честными. Они хотят видимость честности и настоящую еду. Если ты скажешь им всю правду, они просто разорвут тебя на куски.

— Доверь темплару навести тень на правду, — кисло сказал Рикус.

— Доверь темплару знать, что у правды много обличий, — с улыбкой ответил Тимор. — У меня есть еще одно предложение, последнее, и оно касается человеческих и получеловеческих ресурсов Тира.

— Давай! — сказала Садира.

Тимор кивнул. — Я уверен, что вы согласитесь со мной, что основное богатство города — его население, и что любое умное правительство должно использовать это богатство до конца. К сожалению, мы не используем это богатство в полной мере, потому что некоторые жители нашего города выбрали спрятать свой свет под корзинами, или, возможно, выражаясь более точно, сохранить под землей.

— Ты имеешь в виду Союз Масок? — спросил Советник Кор.

— Абсолютно точно, — ответил Тимор. — Ну, в прошлом, темплары и Союз Масок были политическими врагами, мы служили королю-волшебнику, осквернителю, а они все сохранители. Так они заявляют, по меньшей мере. Эти политические различия больше не существуют. Калак мертв, Тихиан исчез, и у совета нет причин для ссор с сохранителями. Остаются, конечно, несколько важных причин, по которым Союз Масок не снимает маску, и главная среди них — антипатия народа к магам.

— Едва ли ты можешь обвинять людей за это, — сказал Рикус, — ведь именно магия разрушила наш мир.

— Возможно, — сказал Тимор, пожимая плечами, — но это очень спорная точка зрения. Есть те, кто обвиняет так называемую «осквернительную магию» в разрушении Атхаса, причем сами они себя называют «сохранителями», а ведь магия, которую они используют, одна и та же. И очень спорный вопрос, действительно ли магия превратила наш мир в пустыню, а не научные эксперименты наших предков. А может быть и так, что за это ответственны некоторые естественные факторы, на которые никто не может повлиять. Однако, это не наша проблема. Правильно или нет, но большинство народа верит, что во всем виновата магия, которая уничтожает природу, и в результате они во всем обвиняют магов. Я думаю, что вы все согласитесь, что такая позиция нечестна по отношению к сохранителям, которые, наоборот, следуют путем друидов и считают себя защитниками природы.

— Мои уши обманывают меня? — сказала Садира с удивлением. — Или ты становишься на сторону сохранителей?

— Я становлюсь исключительно на сторону практических соображений, — сказал Тимор. — Мы все стараемся наполнить казну Тира и сделать так, чтобы наш город сам себя обеспечивал едой. Для этого нам понадобиться развивать наши фермы и поднять урожайность, что в свою очередь подразумевает аккуратное и бережное использование воды, высаживание кустов и деревьев для недопущения эрозии почвы и так далее. Ну, и кто лучше всех способен руководить такими проектами, как не сохранители, из которых и состоит Союз Масок? Мы также хотим усовершенствовать нашу индустрию — и магия, правильно примененная, также может помочь нам и здесь.

— Дай мне понять, — сказал Рикус. — Темплары предлагают, чтобы Союз Масок, организация, которую они все эти годы старались уничтожить, приняла активное участие в реорганизации Тира? — Он потряс головой. — Я не верю в это. У меня слуховые галлюценации.

— Темплары старались уничтожить Союз Масок, в прошлом, только потому, что так приказал Калак. Эта организация представляла для него угрозу, и мы, темплары, действовавали как верные слуги короля. Но сейчас Калак мертв. И мы — верные слуги нового правительства Тира.

— Куда ветер дует, а? — сказал Рикус.

— Это правительство может не любить нас, — сказал Тимор, бросив веселый взгляд на бывшего гладиатора, — но ему придется считаться с нами, как бы неудобно это не было, в основном потому, что обходиться без нас будет еще более неудобно. А мы, в свою очередь, благодарны за роль, которую нам разрешили играть в будущем этого города, который всегда был нашим домом.

— И ты всерьез ожидаешь, будто мы поверим, что ты не замышляешь никакого зла по отношению к Союзу Масок? — спросила Садира.

— Я не замышляю никакого зла ни к кому, — сказал Тимор. — Я темплар, и я только выполняю свой долг. А раз так, я не могу поддерживать существование любой подпольной организации — какими бы прекрасными целями она не руководствовалась — которая действует независимо ни от кого и жестоко нарушает наши законы. Я всегда был убежден, что Союз Масок является, в сущности, подрывной групкой недовольных, которая состоит из настоящих преступников, скрывающихся под маской патриотизма и высоких моральных принципов. Они не согласятся с этим, конечно.

— Однако, чтобы уменьшить беззаконие и ради процветания нашего города, я хотел бы, чтобы они доказали, что я не прав. Калак мертв, и никаких причин для такой секретности больше не существует. Пускай они докажут, что действительно их цели чисты и благородны, пусть они снимут маску и помогут правительству построить будущее нашего города. Пусть они докажут нашему народу, что магию можно использовать для добрых дел, и таким образом завоюют его любовь и уважение. В замен я предлагаю объявить всеобщую амнистию тем, кто откликнется на это предложение.

— И ты думаешь, они вот так, сразу, снимут маску и кинутся к нам в объятья? — скептически спросила Садира.

— Те, кто действительно верит в то, за что Союз Масок, по их словам, борется, не имеют никаких причин отвергнуть такое предложение. Тем не менее, я ожидаю, что некоторые из них откажутся. Эти и те, кто всегда были преступниками, конечно не бросятся нам навстречу, и отказавшись от нашего предложения, они покажут всем, кем они на самом деле являются. Но, по меньшей мере, те, кто действительно хочет улучшить будущее Тира и всего Атхаса, смогут выйти из подполья и влиться в наше общество.

— Я считаю, что мы должны принять предложения Тимора, — сказал Советник Кор.

— Я поддерживаю это мнение, — немедленно сказал Советник Хагон.

— Не так быстро, — сказал Рикус.

— Мнение уже поддержано, — сказал Советник Кор. — Темпларов всегда обвиняли в том, что у них нет никаких конструктивных предложений. Похоже, они доказали, что мы ошибаемся и предложили несколько замечательных идей. Регламент указывает нам, что мы должны проголосовать за или против них.

— Да, этого требует регламент, — вынуждена была согласиться Садира. — Кто за?

Все руки взлетели в воздух. Только Рикус не поднял.

— Предложение принято, — сказала Садира, которая воздержалась. Как председатель совета она могла голосовать только в случае равенства голосов. — Пусть секретарь Собрания Советников сформулирует эти предложения как новые эдикты, которые должны быть представлены совету для одобрения перед тем, как примут силу закона. И теперь, если нет-

В этот момент камергер совета ударил своим посохом по полу около входа в зал. — На милость совета, — официально сказал он, — прибыл капитан городской стражи с посетителем, который заявил, что у него есть дело к совету.

Садира нахмурилась. — Что-то я не помню, чтобы кто-нибудь хотел говорить перед советом сегодня. Кто этот посетитель?

— Он сказал, что его зовут Сорак, — ответил камергер.

— Я не знаю никого с таким именем, — сказала Садира. — Она взглянула на других советников. — Кто-нибудь знает этого Сорака?

Остальные члены совета покачали головами и взглянули друг на друга.

— Что именно он хочет? — спросила Садира.

— Он не сказал, — ответил камергер, — только то, что это очень срочно и что это вопрос величайшей важности и касается безопасности правительства Тира.

— Без сомнения какой-нибудь неудачник, который сейчас наполнит воздух своими жалобами, — сказал Советник Хагон. — И мы должны тратить на него наше время?

— Этот совет существует, чтобы служить народу, а не для того, чтобы затыкать ему рот, — ответила Садира.

— Тогда пусть подаст прошение, как положено, и мы выслушаем его на регулярном заседании, — сказал другой советник.

— А если у него в самом деле есть новости, касающиеся безопасности Тира? Мы просто обязаны выслушать его! — сказал Рикус. — Я предлагаю дать ему высказаться.

— Пусть посетитель войдет, камергер, — сказала Садира.

— Есть… кое-что еще, — неуверенным голосом сказал камергер.

— Ну, — сказала Садира. — Что именно?

— У него с собой тигон, и он настаивает, чтобы он сопровождал его.

— Тигон! — воскликнул Рикус, вскакивая на ноги.

— Он утверждает, что зверь ручной, — сказал камергер. — Но это, тем не менее, взрослый тигон.

— Ручной тигон? — спросила Садира. — Это что-то, что я хочу увидеть.

— Я уверен, ты не дашь ему войти! — сказал Советник Хагон.

— Пусть посетитель войдет, — сказала Садира.




Седьмая глава


Несмотря на успокаивающее присутствие тяжело-вооруженных солдат, Садира, Рикус и Тимор оказались единственными, кто не тронулся с места, когда Сорак вошел в маленький зал совета с Тигрой, шедшим рядом с ним. Садира всегда могла защитить себя магией, а Рикус неоднократно встречался с тигонами на арене и, хотя и оставался настороже, совершенно ясно видел, что зверь ведет себя неагрессивно. Что касается Тимора, верховный темплар не боялся почти ничего.

Он умел выживать всегда и везде, и когда сталкивался с ненавистью народа во времена Калака, и когда на него обрушивался гнев самого Калака, непостоянного как ртуть, и всегда он ухитрялся не потонуть в любом водовороте. Он пережил шторм революции и добился того, что теплары продолжили играть важную роль в новом правительстве, одновременно проводя почти незаметную компанию, предназначенную изменить отношение к темпларам среди народа Тира. Если раньше все ненавидели темпларов, как угнетателей народа на службе у тирана, то теперь их, по меньшей мере, терпели, и умная компания Тимора, который всегда, словно невзначай, повторял, что темплары — такие же жертвы Калака, как и весь народ, принесла свои плоды.

Темплары, так они говорили сейчас, рождались, чтобы служить королю-волшебнику, и не имели никакого выбора, никак не могли выбрать другую судьбу. У них не было своей магии — и это, по меньшей мере, было правдой — и сила, которой они обладали, происходила от Калака. В результате они тоже были в рабстве, прикованные узами к тирану, незримыми, но ничуть не менее прочными, чем цепи обычного раба, прикованного, например, на кирпичной фабрике. И, как и рабов, смерть Калака освободила и их.

В отличии от рабов, однако, на темпларах висело бремя вины, как на пособниках Калака, и они должны были искупить ее службой новой власти. Тот факт, что при этом они жили в роскошном, изолированном от остального Тира районе, отделенные стеной от простых граждан, обычно не упоминался. Также никто не упоминал, а почти никто и не знал, кроме самых близких и доверенных сторонников Тимора, тот факт, что верховный темплар был тайный осквернитель, который замышлял свалить новое, революционное правительство, передать власть темпларам и стать новым королем.

Такой вот сухощавый, темный темплар с внимательным взглядом и замогильным голосом, слушал со все возрастающим интересом то, что рассказывал Сорак. И если то, что рассказал этот пастух-эльфлинг было правдой — попытка какого-то аристократа из Нибеная внедрить своих шпионов в Тир — то становилось ясно, что Король-Тень Нибеная положил глаз на город и, пожалуй, собирается воспользоваться нынешней нестабильной ситуацией. Это, подумал Тимор, может помешать его собственным планам.

— Почему ты пришел к нам с этой информацией? — спросила Садира, когда Сорак кончил.

— Потому что я простой пастух, — ответил Сорак, — и я подумал, что совет Тира найдет, что эта информация кое-чего стоит.

— Иначе говоря, ты рассчитывал, что мы заплатим тебе за нее, — насмешливо сказал Советник Кор. — Но откуда мы знаем, что ты говоришь правду?

— Я дал вам имена и описания мародеров, — сказал Сорак, — и я рассказал вам все детали их плана, о которых я знаю. Я также рассказал вам об их плане напасть на караван. Дальше вы можете сделать сами все, что нужно. Что касается моей награды, я согласен подождать, пока вы не проверете эту информацию и убедитесь в ее точности.

Тимор задумчиво выпятил губу. — Чтобы проверить все эти утверждения, понадобится не день и не два.

— Я готов все это время пробыть в городе, — ответил Сорак.

— А что будет с твоими стадами, — спросил Тимор, внимательно разглядывая Сорака. — Кто будет заботиться о них в твое отсутствие?

— Сейчас у меня нет стад, которые требуют моей личной заботы, — сказал Сорак, и это была абсолютная правда, так как у него вообще не было ни одного стада. — Конечно, оставаясь в городе я проем доход от моей продажи, но я готов к небольшим убыткам в обмен на ожидаемый большой доход.

— Где мы найдем тебя, если нам понадобится опять поговорить с тобой? — спросила Садира.

— Мне сказали, что около эльфийского рынка, в квартале бедноты, можно найти дешевое жилье на съем, — ответил Сорак. — Если Капитан Залкор будет добр проводить меня туда, я смог бы снять маленькую, дешевую комнату, а он бы знал, где меня найти.

Садира кивнула. — Капитан Залкор, проводите этого пастуха к эльфийскому рынку и помогите ему найти комнату. — Она повернулась к Сораку. — Пока ты остаешься в городе, пастух, совет был бы счастлив, если ты будешь оставаться там, где тебя легко найти. Посмотрим, что выйдет из твоего сообщения, и если окажется, что оно точно, тогда ты получишь награду.

Сорак почтительно поклонился и вышел, сопровождаемый Залкором и его солдатами.

— Если этот эльфлинг «простой пастух», как он утверждает, тогда Тимор — канк, — сказал Рикус, когда они вышли. — Ты видела его меч?

— Да, я заметила его, — сказала Садира, кивая. — Я почувствовала в мече магию. Без сомнения, он не тот, за кого себя выдает, но если есть хотя бы малейший шанс, что он сказал правду, мы должны все очень тщательно расследовать.

— Согласен, — сказал Тимор. — Мы уже давно знаем, что Король Хуману хочет завоевать наш город. А если и Король-Тень тоже точит на нас зубы, мы не можем позволить себе проявить даже малейшую слабость. Если в Тир действительно посланы шпионы, надо поймать их и примерно наказать так, чтобы все знали об этом. Если мародеры собираются напасть на один из торговых караванов нашего города, мы должны послать солдат, которые усилят купеческую стражу, и позаботится о том, чтобы отбить атаку. Тогда мы покажем всем, что Тир безопасен для торговли, что мы защищаем свои интересы и беспокоимся о безопасности как своих граждан, так и купцов.

— Действительно, — согласился Советник Кор. — Мы не настолько сильны, чтобы пренебрегать потенциальными угрозами.

— А я еще скажу, что необходимо понаблюдать за этим эльфлингом, — добавил Рикус. — Мы ничего не знаем о нем, и я, к примеру, не верю, что он обыкновенный пастух.

— Согласен, — сказал Тимор. — Из того, что мы знаем, он сам может быть шпионом, только более умным. С нашей стороны было бы предусмотрительно установить за ним слежку. Темплары могут сделать это очень легко, при этом он сам ничего не заметит. Мы готовы также помочь совету в расследовании его утверждений.

— Я предлагаю, чтобы темплары провели это расследование с помощью городской стражи, — сказал Кор.

— Я поддерживаю это предложение, — сказал Советник Дарго.

— Кто за? — спросила Садира.

Голоса слились в одобрительном хоре.

— Предложение принято, — сказала Садира. Она ударила своим молоточком по столу. — Сегодняшнее заседание Собрания Советников объявляется закрытым.

Пока члены собрания выходили из зала, Садира сидела на месте, заломив руки назад, ее глаза глядели вниз, а на лице застыло озабоченное выражение. Рикус задержался около нее, наблюдая, как Тимор выходит из комнаты. Верховный темплар оживленно, но тихо говорил что-то Дарко и Кору, пока они вместе выходили наружу.

— Я не доверяю этой троице, — прошептал Рикус. — Особенно этому лживому темплару. Они что-то замышляют.

— Да, они готовят новую революцию, — сказала Садира.

— Что???

— Тимор замышляет дикредитировать и сместить нас, а потом передать власть темпларам, — сказала Садира.

— Ты знаешь это? У тебя есть доказательства?

— Нет, но даже если бы и были, я не стала бы ничего делать против них. Иначе я просто сыграла бы на руку Тимору. Темплары тут же начали бы кричать на всех углах, что мы ничем не лучше прежнего режима, мы подавляем оппозицию, мы то, мы се…

— И что же ты предлагаешь, сидеть сложа руки, пока темплары замышляют заговор против нас?

— Нет, мы не должны бездействовать, — сказала Садира, — но мы должны действовать тонко, используя скрытые и окольные пути, как и они. — Она тяжело вздохнула. — Сбросить короля-тирана и возглавить революцию намного легче, чем работать день за днем в правительстве, которое заменило его. Поверь мне, не проходит и дня, чтобы я не пожелала бросить все и отдать ответственность кому-нибудь другому.

— Но не Тимору! — сказал Рикус.

Садира улыбнулась. — Нет. Не Тимору и не его темпларам. Иначе все наши усилия были бы напрасны.

Она дружески коснулась массивного плеча бывшего гладиатора. — В битве никто не сравнится с тобой, Рикус, но теперь ты должен научиться сражаться на других аренах. И в этом новом виде боя физическаю сила ничего не решает. Мы должны научиться сражаться, используя оружие Тимора, но мы обязаны обладеть им лучше его.

— Ну, и что ты предлагаешь? — спросил Рикус.

— Мы должны очень внимательно наблюдать за Тимором, мы должны знать о всех его грязных махинациях и противодействовать им. И я думаю, мы должны понаблюдать и за этим эльфлингом, не помешает.

— Мои инстинкты говорят мне, что он совсем не тот, за кого выдает себя.

— Твои инстинкты всегда были верны, — сказала Садира. — Конечно он не пастух. Он сложен как воин, и движется как путешественник. Что-то есть такое в его взгляде… что-то совершенно необычное и тревожащее. Я нашла магию в его мече, который, кстати, не похож ни на один меч, который я когда-нибудь видела. А этот тигон, его домашнее животное! Еще никому и никогда не удавалось приручить тигона. Нет, он не простой пастух. Но тогда интересный вопрос, кто он такой?

— Именно это я хочу найти, сам, — твердо сказал Рикус.

— Нет, Рикус. С Тимором, строящим заговоры против нас, ты нужен мне здесь, — ответила она. — Он слишком умен, чтобы я могла справиться с ним в одиночку. Те предложения, которые он внес, имеют очень много смысла, по меньшей мере на первый взгляд, а я не думаю так быстро, чтобы немедленно найти в них ловушку. Теперь они прошли, и если они, действительно, изменят положение дел в Тире, Тимор, не колеблясь, воспользуется их плодами. Он очень умелый интригант, а у меня мало опыта в этих делах. Здесь мне понадобится твоя помощь.

— Но что тогда с этим Сораком?

— Эту задачу ты должен поручить кому-то другому, — ответила Садира. — Кому-то, кому ты доверяешь. Достаточно умному, чтобы остаться в тени и не открыться Сораку. Кому-то, кто знает, как ходить мягко и неслышно, думать быстро и самому принимать решения. И достаточно ловкому, чтобы противостоять всему, что может попробовать сделать Тимор по отношению к этому странному эльфлингу.

Рикус усмехнулся. — Ты только-что нарисовала портрет моего старинного друга.

— Этот твой старинный друг, на него можно положиться? — спросила Садира.

— Как на меня самого, — ответил Рикус.

— Тогда мне достаточно. А сделает ли твой друг это для нас? Задача может оказаться очень опасной.

— Это только добавит ему прыти, — сказал Рикус, скаля зубы.

— Как скоро ты можешь попросить его о помощи?

— Немедленно.

— Возвращайся поскорей, Рикус, — ответила Садира. — Я окружена улыбающимися лицами, но очень мало из них принадлежит друзьям.

* * *


Сорак никогда не видел ничего, даже отдаленно напоминавшего трущобы. Привыкший к мирному уединению и открытым просторам Поющих Гор, он нашел, что шум района рынка и толпы народа уже досточно неприятны. Но к тому, что ждало его в трущобах, он оказался совершенно не готов.

Улицы становились все уже и уже, до тех пор, пока они почти перестали отличаться от грязных тропинок, виляющих во все стороны. Эти тропинки пробирались через лабиринт двух-, трех — или четырехэтажных домов, построенных из обожженого на солнце кирпича и покрытых красноватой штукатуркой, цвет которой представлял из себя мешанину рзличных оттенков — от бледно-коричневого до кроваво-красного. Во многих местах штукатурка слетела, и из-под нее торчали грязные кирпичи.

Сами здания были квадратные или прямоугольные, со слегка округленными углами. Почти перед каждым зданием была крытая колонада, арки которой, сделанные из того же кипича, покрытого штукатуркой, поддерживали крышу, кирпичную или деревянную. Зачастую эта крыша шла вдоль всего фасада, обеспечивая защиту от сжигающего солнца. У некоторых из колонад был кирпичный пол, другие могли похвастаться деревянным, но большинство вообще не имело пола. В тени многих из этих колонад теснилось множество отвратительных нищих, протянувших руки за подаянием. В других едва одетые женщины стояли в вызывающих позах.

Все чувства Сорака были осаждены со всех сторон, но все побеждал совершенно жуткий запах. Местные жители не мудрствуя лукаво выбрасывали все свои отходы и естественные выделения в узкие щели между зданиями, где все это гнило и разлагалось на солнцепеке, образуя едкие, зловонные миазмы. Мухи и грызуны кишели повсюду.

Так как его сопровождали по улицам города Капитан Залкор и отряд городской стражи, народ шарахался с их дороги. В Тире было много необычных зрелищ, но тигона на улицах города не видели никогда. Даже для трущоб, отделение городской стражи, сопровождающее эльфлинга с псионически удерживаемым котом у его ног, являлось необыкновенной процессией.

— Ты сказал, что хочешь найти самое дешевое жилье, — сказал Капитан Залкор Сораку, когда они остановились перед одним из таких зданий. — Вот оно. Ты не найдешь более дешевых комнат нигде в городе, и, когда ты увидишь их, ты поймешь почему.

Сорак взглянул повнимательнее на трехэтажную гостиницу. Все ее стены были в выбоинах, штукатурка почти полностью сошла с них, обнажив кирпичи и известняк. Запах здесь был не менее силен, чем в других местах, но это ни о чем не говорило. Точно такие же отвратительные нищие сидели в грязи внутри колонады, которая шла вдоль фасада здания. Несколько женщин с грубо размалеванными лицами и в пестрых платьях толпилось у входа, с интересом рассматривая необычную группу.

— Думаю, это подойдет, — сказал Сорак.

— Ты уверен? — спросил капитан. — Совет попросил меня проводить тебя до гостиницы. Они не сказали, что это должна быть худшая гостиница в городе.

— Но это самая дешевая? — спросил Сорак.

— Да, так оно и есть, — ответил Капитан Залкор. — Смотри, я могу понять, что ты хочешь съэкономить денежки, но всегда надо думать о последствиях. Лично я думал, что, когда ты увидишь это место, тебе просто станет плохо, но поскольку ты всерьез намериваешься держать свой кошелек закрытым, независимо ни от чего, я хочу чтобы ты понял — здесь ты можешь потерять не только кошелек. Это очень опасный район. Эльфийский рынок в нескольких шагах отсюда, и даже я побоялся бы зайти сюда без солдат за спиной.

— Капитан, я ценю вашу заботу, — слазал Сорак. — Но у меня совсем мало денег, а я не знаю, сколько времени мне придется провести в городе. Мне нужно растянуть эти деньги на как можно больший срок.

— Тогда не забудь все время придерживать их одной рукой, а другой держаться за рукоятку твоего меча, — сказал Залкор. — И держись подальше от того дома.

Сорак взглянул в направлении дома, на который указал капитан, и увидел большое, трехэтажное здание, стоящее в том месте, где улица заканчивалась тупиком. Дом выглядел намного лучше, чем все дома в округе, его коричневая штукатурка выглядела довольно свежей, и кирпичи из-под нее не торчали. В отличии от большинства других зданий, около неее не было колонады, зато была стена, которая отгораживала небольшой мощеный дворик, в котором росли некоторые растения пустыни и бил маленький фонтан. Через костяне ворота с аркой можно было попасть внутрь дворика, вымощенная кирпичами дорожка вела ко входу в дом. Сорак заметил постоянный поток людей, входивших и выходивших из дома. Над воротами, прямо на арке, находился большой железный паук, отсвечивающий серебром.

— Что это за место? — спросил Сорак

— Хрустальный Паук, — ответил Залкор. — Верь мне, мой друг, ты там ничего не забыл.

Сорак улыбнулся. — Вы, капитан, не очень то заботились о моем здоровье, когда мы повстречались впервые.

— Честно говоря меня заботило, чтобы твоя домашняя зверушка не съела наших жителей, — ответил Залкор с усмешкой. Потом его лицо стало серьезным. — Но теперь я настроен к тебе совсем по другому, намного лучше, и все из-за того, что я услышал то, что ты сказал совету.

— Так вы поверили мне? Члены совета, кажется, были настроены довольно скептически, — сказал Сорак.

Залкор коротко фыркнул. — Смотри, это же политики. За исключением Рикуса, который был гладиатором, но он мул, а мулы очень недоверчивый народ. Но если бы ты был солдатом так долго, как я, и как командир городской стражи каждый день имел дело с преступниками всех сортов, у тебя появился бы инстинкт: говорят тебе правду или нет. У тебя не было необходимости приходить с этой информацией. Ты не слишком заинтересован в безопасности Тира.

— Зато я заинтересован в награде, — возразил Сорак.

— И даже за награду я не полез бы туда, — сказал Залкор. — Я родился и вырос в Алтаруке и я знаю кое-что о мародерах Нибеная. У меня есть ощущение, что ты знаешь, где рукоятка у этого превосходного меча, который висит у тебя на боку. Мародеры — отличные бойцы, а ты не только выжил в схватке с ними, но и сумел извлечь из них массу информации.

— Некоторые из членов совета тоже нашли это подозрительным, — сказал Сорак. Потом быстро добавил. — Я увидел это в их глазах.

— А то, что я увидел в твоих глазах, говорит мне, что ты сказал правду, — сказал Залкор, — хотя и не всю правду, я думаю. — Он внимательно взглянул на Сорака. — Ты не пастух, друг мой. Ты двигаешься совсем по другому, а твоя кожа не похожа на кожу человека, который проводит весь день под палящим солнцем и колючими ветрами пустынных земель.

— Веские причины не доверять мне, я думаю, — сказал Сорак.

— Возможно, — ответил Залкор, — но я хорошо чувствую характер любого, а мои инстинкты говорят мне, что ты не враг. Я не знаю, какую игру ты ведешь, но подозреваю, что к Тиру она не имеет никакого отношения. А коли так, то, на самом деле, меня это не интересует.

Сорак улыбнулся. — Теперь я понимаю, почему вы сделали это, офицер, — сказал он. — Но теперь скажите мне, почему я должен избегать Хрустального Паука? Что это за место?

— Игорный дом, — сказал Залкор. — Самый знаменитый в Тире.

Сорак нахмурился. — Что такое игорный дом?

Глаза Залкора округлились. — Если ты этого не знаешь, то, поверь мне, это последнее место на Атхасе, куда ты должен стремиться. Это дом для развлечений, по крайней мере так они называют его, где играют в азартные игры на деньги и есть всякие другие развлечения, которые предлагаются тем, кто может себе позволить заплатить за них.

— Азартные игры?

— Где ты жил все это время? — с удивлением спросил Залкор.

— В Поющих Горах, — ответил Сорак, не видя причин, почему он должен скрывать это.

— Поющие Горы? Но там нет деревень, даже самых маленьких, за исключением… — Он замолчал, потом потряс головой. — Нет, это невозможно. Ты же мужчина.

— Вы говорили мне об азартных играх, — сказал Сорак.

— Забудь об этом, — сказал ему Залкор. — Может быть ты и выиграешь несколько маленьких ставок, но потом шансы быстро переменятся, так как они всегда на стороне игорного дома. И там не всегда играют честно. Если бы ты был игрок, я мог бы подробно рассказать тебе об этом, но посколько ты не знаешь ничего о вещах такого сорта, тогда я требую, чтобы ты держался подальше от этого проклятого места. Ты можешь потерять все, что у тебя есть, тебя могут избить или отравить, и, наконец, ты можешь лишиться своего меча. Такой клинок можно продать за бешенные деньги на эльфийском рынке. Я думаю, у тебя шансов выжить там не больше, чем у меня в логове тигонов.

— Я понимаю, — сказал Сорак.

Залкор огорченно вздохнул. — Ты собираешься пойти. Он потряс головой. — Я вижу это. Хорошо, только не говори потом, что я не предупреждал тебя. Помни, это район эльфийского рынка, стража не осмеливается патрулировать здесь. У нас едва хватает людей, чтобы не давать преступникам высовывать нос из трущоб. Если ты пойдешь туда, рассчитывай только на себя.

— Я благодарен вам за совет, Капитан Залкор, — сказал Сорак. — Я должен обдумать его.

— Но скорее всего будешь действовать наоборот, — сказал Залкор. — Что ж, твои проблемы. Я только надеюсь, что ты проживешь достаточно долго и успеешь получить награду, которую совет даст тебе, но боюсь, что это будут единственные деньги, которые ты привезешь домой из Тира.

Он присоединился к своим людям, они повернулись и зашагали по направлению к центральной рыночной площади. Сорак какое-то время глядел на полуразрушенную гостиницу, потом перевел взгляд в конец улицы, на игорный дом.

Зачем нарываться на неприятности? спросил Эйрон. Ты слышал, что сказал капитан. Мы можем потерять все, что у нас есть.

С другой стороны, сказал Сорак, мы можем выиграть.

Залкор сказал, что игры не всегда честные, добавил Эйрон.

Верно, он так сказал, согласился Сорак. Однако, у нас есть некоторое преимущество в этом отношении, не так ли, Страж?

Я могу открыть подлог, сказала та, и мы никогда не найдем Союз Масок, если будем сидеть одни в комнате.

В точности моя мысль, сказал Сорак. И если городская стража не патрулирует эльфийский рынок, тогда где же лучше всего искать их?

Я хочу пойти, сказала Ковара. Это звучит так заманчиво!

И очень опасно, по моему, сказал Эйрон.

Все другие промолчали, оставляя Сораку возможность решать. Он задумался только на мгновение, потом решительно отправился к Хрустальному Пауку.

Подойдя к воротам, Сорак не обратил внимание ни на жалобно вопивших нищих, тянущих к нему руку, ни на женщин, которые строили ему глазки и призывно махали руками. Вместо этого он прямо направился к воротам в игорный дом, спрашивая себя, что же он найдет внутри.

Глаза полуэльфа-привратника превратились в тарелки, когда он увидел Тигру. — Стой! — закричал он, предусмотрительно отпрыгивая за ворота. — Ты не можешь ввести дикого зверя внутрь!

— Он не повредит никому, — сказал Сорак

— И ты, конечно, даешь в этом слово, — сказал привратник. — Забудь об этом. Зверь останется снаружи.

— Тигра ходит со мной везде, — сказал Сорак.

— Но не сюда!

— У меня есть деньги, — Сорак позвенел монетами в своем кошельке.

— Ты можешь иметь все сокровища города, но не войдешь сюда с этим животным!

— Что за проблема, Анкор? — спросил слащавый женский голос из тени за привратником. Сорак увидел завернутую в плащ фигуру в капюшоне, подошедшую из внутреннего дворика.

— Никакой проблемы, миледи, просто пастух пытается войти вместе со своим животным, — ответил полуэльф-привратник.

— Животным, каким животным? — Закутанная в плащ фигура подошла к воротам и выглянула наружу. — Великий Дракон! Это тигон?

— Он мой друг, — сказал Сорак решив по реакции привратника, что эта женщина имеет какую-то власть в этом месте. — Я вырастил его из котенка, он подчиняется мне и никогда не выходит из моей власти. И он не навредит никому, клянусь, если, конечно, никто не захочет навредить мне.

Она откинула свой капюшон и подошла поближе к воротам, чтобы получше рассмотреть Сорака. Он, в свою очередь, внимательно вгляделся в нее, и увидел, что она была потрясающе красивой женщиной-полуэльфом, высокой, как и он, с длинными, роскошными волосами, обрамлявшими ее лицо и падавшими на плечи, изумрудно-зелеными глазами и тонкими, остро очерченными чертами лица. Ее глаза раскрылись пошире, когда она вгляделась в него, потом она втянула воздух, и глаза стали еще шире.

Халфлинг и эльф? — потрясенно сказала она.

— Да, я эльфлинг, — сказал Сорак.

— Но… эльфы и халфлинги враги! Я никогда не слышала, чтобы эльфы любились с халфлингами. Я даже не знала, что это возможно!

— Ну, кажется, я доказательство того, что это возможно, — весело ответил Сорак.

— Как романтично! Ты должен рассказать мне больше, — сказала она. — Анкор, пусти его.

— Но… госпожа… — запротестовал привратник.

— Пусти его, я сказала, — голос ударил как хлыст, и привратник был вынужден подчиниться, однако встал так, чтобы железная створка оказалась между ним и Тигрой, когда он открыл ворота.

— Ты уверен, что можешь контролировать тигона? — спросила она.

— Абсолютно уверен.

— Ты должен быть уверен, — сказала она, опасливо глядя на Тигру. — Иначе я прикажу убить твоего зверя и ты же будет отвечать за все повреждения, которые он нанесет моему заведению.

— Так ты — владелица этого всего?

— Да. Меня зовут Криста.

Сорак улыбнулся, — Хрустальный паук, по эльфийски.

Он улыбнулась ему в ответ и оперлась на его руку, пока они шли по мощеной дорожке через дворик к входу в игорный дом. — Как тебя зовут, эльфлинг?

— Сорак.

Она подняла свои тонкие брови. — И ты…?

— Всегда странствую один? Нет, не совсем. У меня есть Тигра.

— Тигра, — сказала Криста и тигон взглянул на нее. — Он знает свое имя, — удивленно сказала она.

— Тигоны — псионические коты, — ответил Сорак. — Они умны и весьма восприимчивы. Тигра может читать мои мысли.

— Как интересно. Жаль, что он не умеет говорить, иначе я спросила бы его, о чем ты сейчас думаешь.

— Я думаю о том, что меня предупреждали не приходить сюда.

— Действительно? И кто?

— Капитан городской стражи.

— А его имя, случайно, не Залкор? — спросила Криста.

— Да, ты его знаешь?

Она засмеялась. — Он много раз арестовывал меня, в прошлом. Я знала Залкора, когда он был простым стражником, но сейчас он не снисходит до визита ко мне. Как капитан городской стражи он должен соблюдать приличия. Так что он не может регулярно посещать мой игорный дом, даже если эти посещения совершенно невинны и по долгу службы. Люди будут подозревать, что я подкупаю его. Я уже не говорю о том, что городская стража не имеет ни минуты покоя в наше время. Она должна контролировать множество банд, которые действуют в районе эльфийского рынка и в трущобах. В районе эльфийского рынка не живет никто из советников, купцов, аристократов и других важных личностей, так что они стараются не заходить в эту часть города. Частично поэтому я и обосновалась здесь.

Когда они достигли входа, еше один привратник почтительно открыл перед ними толстую и тяжелую деревянную дверь. Они вошли в переднюю, просторное помещение с высокими потолками, из которой каменная лестница вела вниз, в основной игровой зал. Весь первый этаж дома являлся длинным залом, по которому бродила толпа чуть ли не из всех рас Атхаса, медленно перемещаясь от одного игрового стола к другому. У задней стены находился длинный бар, протянувшийся вдоль всего зала. Как за, так и перед баром было несколько приподнятых площадок, на которых двигались танцоры и танцовщицы без единого клочка одежды. Они медленно извивались под музыку сидевших рядом музыкантов. Пикантный запах экзотического табака висел в воздухе, и как крики радости, так и вопли отчаяния доносились из-за столов, где монеты выигрывались и проигрывались со скоростью катившихся игральных костей.

— Ну, как тебе нравится мое заведение? — спросила Криста, мягко и нежно сжимая руку Сорака.

Сорак почувствовал настороженность и опасения всех членов своего племени, кроме Кивары, которая была так увлечена энергией, царившей в зале и атмосферой всеобшей страсти, что еле сдерживалась. В какие игры играют здесь? возбужденно спросила она. Я хочу попробовать. Я хочу попробовать их все!

Терпение, молча посоветовал ей Сорак. Потом он сказал вслух, — Я никогда не видел ничего, похожего на это.

— Здесь есть намного больше того, что ты видишь, — сказала Кивара тоном, обещавшим невероятные открытия. — Разреши мне показать тебе все.

Она сняла свой плащ и отдала слуге. Под ним была одежда, которую, при всем желании, трудно было назвать скромной. На ней была пара низких, черных сапожек, сделанных из блестящей кожи з'тала. Ее длиныые ноги были обнажены вплоть до короткой, черной, обтягивающей юбки, сделанной из такой же кожи с косым разрезом, так что она доходила до середины бедра с одной стороны, и оставляла другую ногу совершенно голой почти до талии. Узкая черная повязка поддерживала ее роскошную грудь снизу, оставляя весь верх полностью открытым. Талию обвивал пояс из золотых монет, соединеных между собой звеньями серебрянной проволоки, несколько ожерелий и амулетов украшали ее шею, а золотые браслеты — руки и ноги. Отдав плащ слуге, она резко взглянула на Сорака, ожидая увидеть реакцию эльфлинга на такое великолепие. Увы, проблеск разочарования и недовольства пробежал по ее прекрасному лицу, когда Сорак никак не отреагировал на нее, а ведь обычно мужчины мгновенно реагировали на ее прекрасное тело. Слуга подождал несколько мгновений, но когда увидел, что Сорак не собирается снимать свой плащ, поклонился и отошел.

Тем не менее Криста сполна насладилась своим эффектным появлением в игровом зале. Рядом с ней шел экзотично выглядевший иноземец со взрослым тигоном у ноги. Когда они медленно спустились по каменным ступеням, многие из игроков оторвались от стола и уставились на них, но многие другие были так увлечены игрой, что ничего не заметили. Когда они пошли между столиками, игроки поспешно освобождали им дорогу, и немало из них вскрикнули и уронили свои стаканы при виде Тигры. Криста наслаждалась каждой минутой, пока она вела Сорака к бару.

— Можно предложить тебе выпить? — спросила она, постучав пальцем по стойке. Эльфийка по ту сторону стойки тут же метнулась к ним.

— Спасибо, — сказал Сорак.

— Алора, принеси нам два бокала лучшего острого меда.

— Да, миледи.

Мгновением позже она поставила два высоких керамических бокала на стойку перед ними. Криста взяла один из них, а другой протянула Сораку. — За новые впечатления, — сказала она с улыбкой, подняла свой бокал и слегка коснулась им бокала Сорака. Когда она выпила, Сорак поднес свой бокал к губам, вдохнул, проверяя запах, потом попробовал. Тут его лицо перекосилось и он поставил бокал обратно на стойку бара. Криста вздрогнула от удивления. — Тебе это не нравится?

— Я предпочитаю воду.

— Воду, — повторила Криста, как если бы она не была уверена, что правильно расслышала. Она вздохнула. — Мой друг предпочитает воду, Алора.

— Да, миледи. — Она забрала бокал и на его место поставила другой, наполненный чистой родниковой водой. Сорак взял его и сделал глубокий глоток, опустошив его больше, чем наполовину.

— Ну как, тебе это понравилось больше? — насмешливо спросила Криста.

— Она не такая свежая, как вода из горного ручья, но лучше, чем этот остренький сироп, — серьезно ответил Сорак.

— Острый мед — самое редкое и самое дорогое вино, а ты назвал его остреньком сиропом, — покачала головой Криста. — Ты другой, совсем другой, должна я тебе сказать.

— Прости, — сказал Сорак. — Я не хотел тебя обидеть.

— О, ты не обидел меня, — сказала Криста. — Просто напросто я никогда не встречала никого, похожего на тебя.

— Не думаю, — медленно сказал Сорак, — что в мире есть человек, похожий на меня.

— Скорее всего ты прав, — заметила Криста. — Я никогда раньше не слышала о такой веши, как эльфлинг. Расскажи мне о твоих родителях.

— Я их не помню. Когда я был совсем ребенком, меня выбросили в пустыню и оставили умирать. Я не помню ничего, что было до этого.

— И тем не менее ты выжил, — сказала Криста. — Как?

— Каким-то образом я сумел добраться до подножия Поющих Гор, — сказал Сорак. — Там меня нашел Тигра. Тогда он был еще маленьким котенком. Он отбился от прайда, так что мы оба были выброшены, в некотором смысле. Может быть поэтому он так привязался ко мне. Мы были оба одни и брошены умирать в пустыне.

— И он защитил тебя, — сказала Криста. — Но детеныш тигона не может сделать слишком много для умирающего малыша. Как же ты сумел остаться в живых?

— Меня нашла пирена, которая вылечила меня и заботилась обо мне, пока я не вырос, — сказал Сорак.

— Пирена! — охнула Криста. — Я никогда не видела никого, кто бы встречался с приносящими мир друидами, а уж тем более с тем, кого они вырастили.

Сорак, осторожно, сказала Страж. Эта женщина много спрашивает, но ничего не предлагает взамен.

— Ты еще ничего не рассказала мне о себе, — сказал Сорак, внимая предостережению.

— О, я уверена, моя история и близко так не интересна, как твоя, — ответила она.

— Тем не менее я бы хотел услышать ее, — сказал Сорак. — Как получилось, что юная и прекрасная женщина-полуэльф стала владелицей такого места?

Криста улыбнулась. — Хочешь, я покажу тебе?

— Покажешь мне?

— Помимо всего прочего, — сказала она, — ты же не пришел в игорный дом для разговоров, а?

Она взяла его за руку и повела к одному из столов. Сорак заметил, что люди мгновенно расступались перед ними. Он также обратил внимание на нескольких здоровенных вооруженных охраников, рассеяных по залу, которые внимательно наблюдали за столами. А самые близкие к ним уставились на Кристу.

Стол, к которому они подошли, имел матовую поверхность, сделанную из полированного дерева. Плоскость стола была покрыта черной и гладкой кожей з'тала. Около стола стоял руководитель игры с деревянной лопаткой, которая заканчивалась круглой ложкой. Когда игроки кидали кости на стол, он объявлял счет, а потом своей лопаткой возвращал кости игрокам. Сорак увидел, что все кости были разные. Одна была треугольная, сделанная в виде пирамиды с плоским основанием. На каждой из ее четырех треугольных граней были нарисованы три числа с таким расчетом, что только одно было наверху, когда пирамида падала. Еще одна кость была в виде куба, на каждой грани которого было по числу, а две остальные напоминали брильянты, одна с восьмью гранями, вторая с десятью. Еще две кости были почти круглые, хотя и имели плоские грани. У одной из них было двенадцать граней, у другой двадцать.

— Я никогда не играл раньше в такую игру, — сказал он Кристе.

— В самом деле? — удивленно спросила она.

— Я вообще первый раз в игорном доме, — сказал Сорак.

— Хорошо, тогда я обучу тебя, — улыбнулась Криста. — Эта игра называется Гамбит Сокола, по имени барда, придумавшего ее. Ты уже заметил, я думаю, что все кости различны. Числа на гранях определяют ставку. Каждая партия состоит из шести кругов. На первом используется только треугольная кость. Она имеет четыре стороны, поэтому ставка — четыре керамические монеты, они идут в банк. На втором круге бросают тругольную и квадратную кости вместе. У квадратной шесть граней, вместе с четырьмя треугольной получается десять, ставка десять керамических монет, или одна серебрянная. На третьем круге добавляем восьмигранную кость и бросаем все три вместе, так что ставка — восемнадцать керамических монет, или одна серебрянная и восемь керамических. На четвертом круге добавляем десятигранную, и бросаем все четыре. Ставка этого круга — двадцать восемь керамических монет, или две серебряные и восемь керамических. Пятый круг добавляет двенадцатигранную кость, бросаем все пять. Ставка увеличивается до сорока керамических, или четырех серебряных. И наконец последний, шестой круг добавляет двадцатигранную, снова бросаем все вместе, ставка — шесть серебряных монет. Каждый раз, когда бросаем, считаем очки, в конце делаем сумму, и победитель забирает банк. Если проигравшие хотят отыграться, они должны рискнуть такой-же суммой на следующий раз, или пропустить круг, сказать «пас», и ждать, когда начнется следующий.

— А что будет, если несколько человек наберут одинаковое число очков? — спросил Сорак.

— Тогда банк делится на число игроков, которые набрали самую большую сумму, — ответила Криста. — Шестой, последний, круг открывает Гамбит Сокола, игроки могут выиграть не только ставку самого круга, но и сумму всей партии. Игорный дом берет только небольшой процент от выигранного банка в конце круга. Это все. Очень просто.

Очень просто чтобы остаться без штанов, сказал Эйрон. Ты начинаешь игру с четыремя керамическими монетами, потом добавляешь десять во втором круге, восемнадцать для третьего, двадцать восемь для четвертого, сорок для пятого и восемдесят для последнего круга. В результате сто шестьдесят керамических монет, или шестнадцать серебряных. То есть почти две золотые монеты за партию. Ничего удивительного, что эта женщина может себе позволить носить пояс из них. Да она буквально снимает штаны со своих клиентов.

Возможно, сказал Сорак, мысленно отвечая Эйрону, но не все эти клиенты могут контролировать, как кости падают. Это почти не отличается от псионических упражнений, которые мы делали в монастыре виличчи. Вслух он сказал Кристе. — И можно выйти из партии в любой момент?

— Как только ставки сделаны, игрок должен играть, — сказала она, — но можно выйти из партии после конца любого круга.

Похоже, что более умный игрок рискует делать ставки только на первом круге, и, если не выигрывает, выходит и ждет до начала следующей партии, сказала Страж. Продолжать ставить после проигрыша — увеличивать риск.

В любом случае дом не проиграет, он берет процент с любой партии, сказал Эйрон. Похоже, управлять игорным домом — доходное дело.

Крупье объявил, что следующий круг начинается.

— Не хочешь ли проверить свое счастье? — спросила Криста.

— Почему нет? — сказал Сорак и занял место за столом.

Всего было четыре игрока, включая его самого, которые решили сыграть эту партию. Криста стояла рядом, наблюдая за игрой и держа его за руку. Крупье бросил недовольный взгляс на Тигру, лежавшего на полу у ноги Сорака, но Криста кивнула ему, он нервно облизал губы, потом начал игру.

— Начинается первый круг, ставка четыре керамические монеты, — объявил он. — Делайте ваши ставки.

Каждый из игроков положил перед собой четыре монеты. Крупье, использую свою лопатку сгреб их и положил в маленький черный горшок, стоявший перед ним.

— Первый круг, Первый Игрок, — сказал он, толкая кость-пирамиду высокому, тощему, нервно выглядящему мужчине-человеку, сидевшему напротив Сорака. Он был похож на купца, так был прекрасно одет и на нескольких пальцах его рук были надеты тяжелые, золотые кольца. Он взял кость, немного повертел ее в руке, потряс в сжатом кулаке и покатил. Вышло три.

— Первый Игрок выбросил три, — объявил крупье, подтягивая к себе кость. — Первый круг, Второй Игрок.

Второй Игрок, молодая женщина-человек с голодным взглядом, покрутила кость между ладоней, шепча — Давай, давай, — потом бросила.

— Второй Игрок выбросил один, — объявил крупье, женщина мигнула и недовольно дернулась. — Первый круг, Третий Игрок.

Третий Игрок, плотный, лысый мужчина, обильно покрытый потом, поднял кость и уставился на нее, как если бы хотел, чтобы она сама сделал ставку. Потом он глубоко вздохнул и покатил ее.

— Третий Игрок выбросил два, — объявил крупье. Третий Игрок негромко выругался.

— Первый круг, Четвертый Игрок.

Криста взяла кость и протянула ее Сораку. — Удачи, — сказала она.

Лучше всего сделай так, чтобы это не выглядело слишком легко, сказал Сорак, уступая место Стражу. Она аккуратно крутанула кость.

— Четвертый Игрок выбросил три, равенство, — объявил руководитель игры. — Ставка первого круга, шестнадцать керамических монет, делится на двое, по восемь Первому и Четвертому Игроку. Начинается второй круг, ставка десять керамических монет, делайте ваши ставки, пожалуйста.

— Ты видишь? Ты удвоил твои деньги, — сказала Криста с понимающей улыбкой. — Этой ночью тебе суждено счастье. Почему бы тебе не продолжить?

— Почему нет? — сказал Сорак. Он положил на стол десять керамических монет. Все остальные три игрока тоже остались у стола.

На втором круге Первый Игрок выкинул четыре. Второй Игрок перебил его, выкинув шесть, а Третий Игрок перебил обоих, выкинув десять. Кости пришли к Сораку. — Второй круг, Четвертый Игрок, — объявил крупье. — Ты должен выкинуть минимум десять, чтобы сравняться.

Сделай девять, сказал Сорак.

Девять? удивилась Кивара. Но самое лучшее, что мы можем сделать, — сравняться, а девять проигрывает.

Сделай девять, повторил Сорак. Так мы сохраним игру до финала, а заодно избежим всяких подозрений.

Очень умно, сказал Эйрон. Но тогда мы должны непрерывно контролировать счет.

Я так и сделаю, сказал Сорак.

Страж выкинула девять.

— Четвертый Игрок выкинул девять, — объявил крупье. — Недостаточно, чтобы сравнять, выигрыш идет к Третьему Игроку, сорок керамических монет. Начинается третий круг, ставка восемнадцать. Делайте ваши ставки, пожалуйста.

— Как жаль, — сказала Криста. — Но ты был только в одном очке от равенства, которое принесло бы тебе победу. Попробуй снова.

На третьем круге тощий мрачный купец выбросил одиннадцать. Беспокойная молодая женщина бросила восемь, и проиграла третий раз подряд. Она закусила нижнюю губу и сжала кулаки. Плотный мужчина также выкинул восемь, это было его второе поражение, но раньше он один раз выиграл. Три кости перешли к Сораку.

Брось десять, сказал Сорак.

Нет! запротестовала Кивара. Нам надо выиграть!

Еще рано, ответил Сорак. Верь мне.

Страж бросила десять.

— Четвертый игрок выбросил десять, — скучным голосом объявил крупье. — Недостаточно, выигрыш идет к Первому Игроку, семьдесят две керамические монеты. Начинается четвертый круг, ставка двадцать восемь. Делайте ваши ставки, пожалуйста.

— Что-то мое счастье не долго продержалось, — сказал Сорак.

— Тебе не хватило всего одного очка, — сказала Криста. — И ты бросаешь совсем не плохо. Но ты можешь выйти сейчас, если хочешь.

— Не сейчас, когда я проиграл двадцать четыре монеты, — с напряжением сказал Сорак.

На четвертом круге Первый Игрок выбросил шестнадцать. Второй Игрок выкинула десять, это было ее четвертое поражение подряд, на нее было невозможно смотреть без жалости. Третий Игрок выбросил девятнадцать, и довольно оглядел всех вокруг.

В этот раз, пожалуй, мы можем выиграть, это ободрит нас к продолжению игры, сказал Сорак. Давай двадцать.

Четыре кости покатились, и крупье объявил результат. — Четвертый Игрок выбросил двадцать и выиграл сто двенадцать керамических монет. Начинается пятый круг, ставка сорок. Делайте ваши ставки, пожалуйста.

Ты видишь? — с улыбкой сказала Криста. — Ты был в проигрыше на двадцать четыре, а теперь ты впереди на шестьдесят. А начал ты с четырех монеток. Я же сказала, что этой ночью тебе повезет.

— Возможно, я надеюсь на это, — оскалил зубы Сорак, одновременно высчитывая очки для пятого круга.

На этот раз тощий купец выбросил семнадцать и даже засопел от огорчения. Нервная молодая женщина дважды покрутила кости в сложенных чашечкой руках, закрыла глаза, ее губы беззвучно что-то шептали. Кости покатились… двадцать. Она глубоко вздохнула, уставилась тяжелым взглядом на Третьего Игрока, и, когда тот выбросил двадцать четыре, ее лицо упало. Итак, она проиграла больше всех остальных. Кости перешли к Сораку.

Мы впереди, сказал Эйрон. Согласно моим вычислениям мы лидируем на три очка в общем зачете.

Что означает, что для нас будет осторожнее проиграть сейчас перед решающим кругом, сказал Сорак.

Сколько проиграть? — спросила Страж.

Не слишком много, ответил Сорак, но достаточно, чтобы убедить их играть дальше. Выкини … девятнадцать. Таким образом половина игроков побъет нас на этом круге.

Страж бросила кости.

— Четвертый Игрок выбросил девятнадцать. Третий Игрок выиграл сто шестьдесят монет. Шестой и последний круг, ставка шестьдесят. Делайте ваши ставки, пожалуйста.

— Если ты сейчас выйдешь из игры, ты все равно будешь в выигрыше на двадцать, — сказала Криста. — А если сыграешь и проиграешь, будешь в минусе на сорок, зато можешь выиграть, в случае удачи, две сотни.

— Риск того стоит, — ответил Сорак.

Все четыре игрока остались. Сорак ожидал, что молодая женщина выйдет из игры. Она никак не могла выиграть, если, конечно, не выкинет максимальную сумму костей. На ее лице было написано отчаяние, руки тряслись, пока она отсчитывала монеты. Когда все четыре игрока сделали ставки, крупье сказал, — Гамбит Сокола. Делайте ваши ставки.

— Я ставлю двадцать керамических монет, — сказал Первый Игрок.

Молодая женщина тяжело сглотнула и закусила нижнюю губу. — Я ставлю сто шестьдесят керамических монет, — сказала она. Именно эту сумму она уже проиграла и, видя ее лицо, было ясно, что она руководствуется эмоциями, а не логикой. Шансы были против нее.

— Первый Игрок, вам будет стоить еще сто сорок монет, если вы хотите остаться в гамбите, — сказал крупье. Купец кивнул. — Я поддерживаю ставку, — сказал он.

Третий Игрок был впереди в этот момент по общему счету, но только на два очка. Он немного подумал, потом сказал, — Я отказываюсь.

— Третий Игрок отказывается от гамбита и будет участвовать только в последнем круге, — сказал крупье. — Теперь ваша очередь, сэр.

— Тебе будет стоить сто шестьдесят керамических монет поддержать ставку и поучаствовать в гамбите, — сказала Криста. — Или ты можешь выбрать отклонить гамбит и участвовать только в последнем круге.

Сорак взглянул на юную женщину, которая выглядела так, как если бы она поставила все, что у нее было. Если она проиграет последний круг, она проиграет и гамбит, и ее потери удвоятся. Не похоже, что она в состоянии перенести их.

Второй Игрок увеличил ставку, — сказал Сорак. — Могу ли я сделать так же?

Криста улыбнулась. — Если хочешь.

— Тогда я ставлю три золотые монеты, — сказал он.

Юная женщина глубоко вздохнула.

— Ставка три золотые монеты или триста керамических, — сказал крупье. — Первый и Второй Игроки, если вы хотите остаться, это будет стоить вам еще сто сорок керамических монет.

Юная женщина поглядела на стол, затем замотала головой. — У меня нет таких денег, — сказала она.

— Второй Игрок отклоняет гамбит и участвует только в последнем круге, сказал крупье. Он повернулся к купцу. — Ваше решение, сэр.

Купец пристально взглянул на Сорака. — Я поддержу ставку, — сказал он.

— Ставки сделаны, — сказал крупье. — Все игроки участвуют в последнем круге, гамбит для Первого и Четвертого Игроков. Шестой и последний круг. Первый Игрок.

Купец взял все шесть костей, бросил долгий взгляд на Сорака, и бросил. Кости покатились, выпало пятьдесят. Он взглянул на Сорака и улыбнулся. Юная женщина бросала следующей, двадцать девять. Она глубоко выдохнула, когда осознала, что произошло. Он потеряла много, но не так много, как могла бы потерять, если бы участвовала в гамбите, даже на том уровне, на котором она хотела. Третий Игрок выбросил тридцать, что означало, что купец по-прежнему имеет высший балл. Он уже широко улыбался, предвкушая победу.

Сорак быстро вычислил общую сумму очков купца. В первом круге он выбросил три, во втором четыре, потом добавил последовательно одиннадцать, шестнадцать и семнадцать. Если к этому приплюсовать пятьдесят, которые он выкинул в шестом, получится сто один. Сумма самого Сорака сосавляла шестьдесят один, и если он проиграет последний круг, он будет в минусе на сорок, но это не считая гамбит. Выброси сорок один, сказал он Стражу.

Страж бросила.

Четвертый Игрок выбросил сорок один, — сказал распорядитель. — Выигрыш в последнем круге идет к Первому Игроку, двести сорок керамических монет, минус десять процентов дому, результат: двести шестнадцать монет. Гамбит Сокола идет Четвертому Игроку, шесть золотых монет, или шесть сотен керамических. Поздравляю, сэр. Следующая партия, ставка четыре керамические монеты, делайте ваши ставки.

— Одно очко, — сказал купец сквозь зубы, — одно проклятое очко.

— Не расстраивайся, повезет в следующий раз, — сказала ему Криста. Потом она повернулась к Сораку с настороженной улыбкой. — Для того, кто никогда не играл в эту игру раньше, ты действовал просто невероятно хорошо. Мне интересно, как бы ты перенес поражение?

— Не слишком хорошо, — сказал Сорак.

Она улыбнулась. — У тебя инстинкты игрока.

— Ты так думаешь? — ответил он. — Именно таким путем ты создала себе состояние?

— Один из путей, — сухо ответила она.

— Действительно? А какие же другие?

— Я не уверена, что у тебя есть такой же талант к ним, какой у тебя есть к игре, — ответила Криста, засмеявшись.

— Тогда, возможно, я должен заплатить за обучение, — сказал он. — На этот раз я куплю выпить, и ты поможешь мне отпразновать. Потом, я думаю, можно попробовать эту игру опять.

— Ты можешь попробовать за другим столом, вон там, — сказала она. — Там ставки повыше.

— Только если ты будешь стоять около меня и приносить мне счастье, — сказал Сорак.

Она улыбнулась. — Я сделаю все, что могу. Ну, а теперь, ты говорил о том, чтобы выпить…




Восьмая глава


После того, как Сорак выиграл первый круг, Криста пошла по залу, приветствуя других игроков. Она пожелала ему удачи, заставила его пообещать, что он увидится с ней прежде, чем уйдет. Он оставался у стола достаточно долго, чтобы выиграть несколько партий и проиграть несколько других, играя так, чтобы всегда быть в выигрыше. Потом он поднялся и пошел к следуюшему столу. Там играли в другие игры, некоторые довольно простые, где игроки ставили на маленький деревянный шар, бегавший внутри колеса, другие более сложные, где использовались карты и ставка основывалась на стратегии. Сорак решил сосредоточиться на игре, которую он знал лучше. Все прошло гладко, никто и не заподозрил, что он мошенничает, хотя глаза Кристы глядели на него всю ночь.

Уже скоро его кошелек потяжелел от выигрыша, хотя он перевел все керамические монеты в золото и серебро. Он убрал большую часть в рюкзак, так как кошелек не мог вместить все. И когда он уже шел к выходу, с Тигрой у ноги, то внезапно обнаружил, что егу преградили дорогу три великаныша, вооруженные тяжелыми, узловатыми дубинами из дерева эфари.

— Леди хочет поговорить с тобой, — сказал один из них.

Он быстро нырнул вниз, давая возможность Стражу проверить его мысли. Их оказалось немного. Простые, жестокие мысли и простые, жестокие желания. Великаныш ничего не знал о нем и его делах. У него был приказ привести Сорак к «леди». Все.

Низкое, угрожающее рычание вырвалось из горла тигона. — Все в порядке, Тигра, — сказал он. Потом он взглянул на великаныша и улыбнулся. — Показывай дорогу, — сказал он.

Стражи привели его обратно в зал, туда, где была лестница, ведущая на верхние этажи. Они поднялись на второй этаж и пошли по длинному коридору, потом остановились около тяжелой двустворчатой деревянной двери, не доходя до холла. Один из великанышей постучал, и дверь открыл мужчина-полуэльф. Сорак заметил, что полуэльф был вооружен железным мечом и несколькими кинжалами. Великаныши не вошли вместе с ним.

Он вошел в роскошную гостинную, где еще три полуэльфа стояли на страже. Все были вооружены. На дальнем конце гостинной была арка, под которой на двух тяжелых железных столбах висел занавес из бус. Полуэльф указал Сораку на занавес. Сорак пошел вместе с Тигрой, а все остальные остались снаружи, в гостинной. По другую сторону занавеса оказалась довольно большая комната с тяжелым, искусно вырезанным деревянным столом у дальней стены, стоявшим прямо под арочным окном, выходившим на игровой зал внизу. Окно было завешено еше одним занавесом из бус, так что было совсем просто отодвинуть пару нитей с бусами и, оставаясь невидимым, смотреть на события в зале.

Перед столом стояли два стула, и в каждой стене комнаты было по двери. Криста сидела за столом, переливая воду из кувшина в бокал. Она взглянула на него.

— Так как тебе не понравился мой мед, я взяла на себя смелость предложить тебе воду, — сказал она. — И я попросила принести сырого мяса з'тала для твоего тигона. Садись, пожалуйста.

Когда он сел на стул, который она ему указала, Тигра начал жадно есть из большой миски, поставленной рядом со стулом.

— Ты нарушил свое обещание, — сказала Криста. — Ты сказал, что не уйдешь не попрощавшись.

— Я забыл, — соврал Сорак.

— И ты думал, что у меня тоже дырявая память, а? — спросила она с настороженной улыбкой. Не дожидаясь ответа, она продолжала. — Как я поняла, сегодня ночью тебе повезло.

Сорак пожал плечами. — Удача новичка.

— О, я думаю удача не имеет никакого отношения к тому, что произошло, — ответила она, открывая маленький, лакированный деревянный ящищек и предлагая его Сораку. Он был полон аккуратно скрученных, черных палочек. Сорак потряс головой, и Криста забрала его обратно, взяв одну палочку для себя. Она зажгла ее от ароматной свечи, горевшей на ее столе и глубоко, с наслаждением вдохнула остро-пахнувший дым, потом выдохнула его через ноздри. — Неужели ты на самом деле думаешь, что можешь использовать псионику в моем игорном доме и остаться незамеченным?

Она знает, что мы жульничали, встревоженно сказала Кивара,

Как она может знать? сказал Эйрон. Страж почувствовала бы, если бы кто-нибудь попытался проникнуть в наши мысли. Она просто гадает. Она надеется запутать нас, чтобы мы сами признались в своей вине.

— Не понял, — сказал Сорак, нахмурясь.

— Брось, — сказала Криста с кривой гримасой на лице. — Не обижай меня играя в невинность. Я заплатила бешенные деньги, чтобы нанять самых лучших крупье в городе. Каждый из их великолепно вычисляет шансы и замечает любые странности при выбрасовании костей. Грубые трюки — например замена наших костей на другие, более тяжелые, — они видят немедленно. А через три или четыре круга они замечают, если кто-нибудь использует псионику для выбрасывания костей. Ты очень силен. Понадобились три полных партии, прежде чем стало ясно, что ты мухлюешь.

Сорак выругал себя за беспечность. Ему даже в голову не пришло, что его жульничество может быть открыто таким простым способом. Да, он был настороже против псионических попыток проникнуть в его мысли, но он должен был и читать мысли крупье. Проблема была в том, что Страж могла одновременно делать только что-либо одно, а игра шла так быстро, что у нее не было возможности заниматься еще и этим, даже если бы это и пришло ему в голову.

— Итак, ты знала, что я жульничаю, но тем не менее разрешила мне играть, — сказал он. — Почему?

— Ты меня заинтересовал, — ответила она. — И еще я не хочу неприятных инцидентов. У тебя на боку страшный меч, и я уверена, что не хочу никаких проблем с твоим тигоном. Мне бы не хотелось видеть трупы своих охранников и своих гостей.

— Я понимаю, — сказал Сорак. — Но, тем не менее, ты пригласила меня сюда, с мои тигоном и моим мечом. — Он взглянул назад, на занавес из бус. — Я полагаю, что эти стражи, там, послушивают, готовые ворваться сюда в любой момент.

— Если понадобится, — ответила она. — Однако, не думаю, что возникнет необходимость.

Пока она говорила, Тигра вдруг странно зарычал, попытался встать, но со слабым урчанием упал на колени. — Тигра! — Сорак прыгнул со своего стула и опустился на колени рядом с тигоном. Миска была пуста. — Мясо! — воскликнул он, сообразив что произошло. — Ты отравила его! — Его рука легла на рукоятку меча.

— Сорак, убери руку с меча, — спокойно сказала Криста, — или мои стражники нашпигуют тебя стрелами прежде, чем ты успеешь вытащить меч.

Он взглянул через плечо и увидел несколько арбалетов, высунувшихся из-за занавеса. Они были направлены прямо в его спину.

— Твоя псионическая сила может отклонить одну стрелу, — сказала Криста, — но не все сразу. С твоим зверем не случилось ничего плохого. Я слегка отравила его, но не собиралась убивать. В мясо бросили снотворный порошек, достаточный чтобы усыпить четырех взрослых мужчин. С тигоном ничего не случится, кроме, быть может, легкого расстройства желудка. А теперь садись, пожалуйста.

Сорак вернулся на свой стул. — Ты хочешь забрать весь мой выигрыш? Бери. — Он достал свой рюкзак и вынул из него кошелек.

— Нет, твои деньги меня не волнуют, — сказала Криста, пренебрежительно махнув рукой. — Я ничего не потеряла, ты обманул игроков, с которыми играл. Но они должны были проиграть, в любом случае. Они всегда делают это. Очень редко игрок может остановиться и уйти с выигрышем. Если бы ты играл против дома, это другое дело, но я заметила, что ты был достаточно мудр, и избегал этих игр.

— В основном потому, что я не знаком с ними, — ответил Сорак.

Ее лицо выразило сомнение. — И ты думаешь, что я поверю в это?

Сорак пожал плечами. — Веришь ли ты или не веришь, но это правда. Я никогда не был в игорном доме раньше, и я начинаю жалеть, что не послушался предостережения Залкора. Но если тебе не нужны мои деньги, что же ты хочешь от меня?

Задав вопрос, Сорак быстро нырнул и дал возможность Стражу проверить мысли Кристы. То, что она нашла, оказалось очень интресным сюрпризом.

— Я хочу несколько ответов, для начала, — сказала Криста. — Во-первых, кто ты такой и зачем пришел сюда. То, что ты не простой пастух, сомнений не вызывает.

— Нет, — сказал Сорак. — Я не пастух. Но все остальное, что я рассказал тебе, чистая правда. Ребенком меня выбросили в пустыню и оставили умирать. Меня нашла одна из старейшин пирен, которая вылечила меня и привела в монастырь виличчи. До моего прихода в Тир я жил там.

— Слушай, не смеши меня, — сказала Криста. — Изобрети что-нибудь получше. Все знают, что виличчи — женская секта. Не бывает мужчин-виличчи.

— Я не говорил, что я — виличчи, — спокойно ответил Сорак. — Просто я вырос в их монастыре.

— Виличчи никогда не принимают мужчин на воспитание!

— Меня они приняли. Они взяли меня, потому что я обладаю сильным псионическим талантом, и еще потому, что я отверженный, изгнанник. Виличчи хорошо знают, что это такое, когда все сторонятся тебя только потому, что ты другой. Старейшина пирен попросила приютить меня в монастыре, и, так как виличчи уважают пирен, аббатисса согласилась взять меня.

Криста задумчиво надула губы. — Виличчи следуют Дорогой Сохранения и Путем Друида, пирены тоже. Это, по меньшей мере, правда. Но остальное в твоей истории трудно принять.

— А почему, собственно, тебя так волнует, один путь или другой? — сказал Сорак. — Если, конечно, твой интерес ко мне не является простым любопытством, или речь не идет о моем жульничестве в игорном доме. Почему бы не попросить Советника Рикуса присоединиться к нам, и он сможет задать свои вопросы сам? Он, наверняка, уже устал стоять с ухом, прижатым к двери.

Глаза Кристы расширились. Но не успела она ответить, как Рикус открыл одну из боковых дверей и вошел в комнату.

— Я был прав, — сказал он. — Ты никогда не был пастухом. Итак, тебя обучали Пути в монастыре виличчи? И, без сомнения, обучали сражаться. Это делает тебя вдвойне опасным.

— Возможно, но только для моих врагов, — ответил Сорак.

— Действительно, — сказал Рикус. — А как ты относишься ко мне?

— Как к тому, кто сомневается как во мне, так и в мотивах моих поступков, — с улыбкой ответил Сорак.

Рикус печально улыбнулся. — Хорошо, если ты можешь читать мои мысли, ты знаешь мой следуюший вопрос.

Сорак мгновенно нырнул вниз, чтобы Страж могла прочесть мысли бывшего гладиатора. Меньше чем через секунду она уже знала, о чем советник хотел спросить, и убедилась, что мулу можно доверять.

— Это чистая случайность, что я пришел сюда, — ответил Сорак. — Я абсолютно не знал, что вы собирались попросить помощи у Кристы, чтобы понаблюдать за мной, так как вы решили сделать это после того, как я ушел из зала совета. Чистая случайность привела нас обоих в одно и тоже место. Или, возможно, это рука судьбы.

Рикус крякнул. — Возможно, — сказал он. — Но я все-еще сомневаюсь во всем остальном, что ты нам рассказал.

— То, что я рассказал совету, — правда, — ответил Сорак. — Однако, я уверен, что вы провели расследование и сами знаете это.

— Я собираюсь это сделать, — сказал Рикус. — Тем не менее, мне трудно поверить, что ты рассказал нам это только ради награды.

— Я же не знаю, как долго мне придется оставаться в Тире, — сказал Сорак. — В лесу и в пустыне я без проблем проживу на земле. А в городе нужны деньги.

— Я понимаю, — сказал Рикус. — А если бы ты получил твою награду сейчас, ночью, ты бы остался на утро?

— Если бы у меня был выбор, я предпочел бы остаться — ответил Сорак.

— Это именно то, что я подозревал, — пробормотал Рикус. — Но почему?

— Я пришел сюда, чтобы попытаться встретиться с Союзом Масок.

Рикус удивленно взглянул на него, пораженный его откровенностью. — Так ты, что же, волшебник?

— Нет, — ответил Сорак. — Я ищу Мудреца.

— Мудреца? — спросила Криста, насмешливо фыркнув. — Ты что, имеешь в виду легенду о так называемом «волшебнике-отшельнике», который собирается стать аванжионом? Эта история простой миф, ничего больше.

— Ты ошибаешься, — сказал Сорак. — Мудрец существует, и я собираюсь найти его.

— И ты считаешь, что Союз Масок может помочь тебе? — спросил Рикус.

— У меня есть причины верить, что в Союзе Масок есть те, которые кое-что знают об этом и помогут в моем поиске. — Быстрая псионоческая проверка мыслей Рикуса и Кристы показала, никто из них не связан с Союзом Масок. Кристе вообще не было до них дела. Есть они или нет, неважно, ее интересовала только она сама, ее собственные дела. Рикус недоверял любому магу, осквернителю или сохранителю, хотя это недоверие было несколько смягчено его отношениями с волшебницей, Садирой. Его отношение к Союзу Масок было связано с его заботой о правительстве Тира, в котором он играл важную роль. Он считал, что Союз может оказать негативное влияние на дела в Тире, но, с другой стороны, намного больше он опасался темпларов, а Союз отчетливо противостоял им.

— Допустим, Мудрец существует, — сказал Рикус. — Почему ты ищешь его?

Сорак решил сказать правду, это не должно повредить ему. — Я хочу узнать правду о самом себе, — сказал он. — Я не знаю, кто были мои родители. Я не помню ничего о моей жизни до того, как пирена нашла меня в пустыне. Я не знаю ни племени, в котором родился, ни расы, к которой принадлежу. Один из моих родителей был халфлинг, второй — эльф, но я даже не знаю, кто из них мать, а кто отец. Я готов посвятить ответам на эти вопросы всю мою жизнь.

— И ты веришь, что Мудрец поможет тебе найти ответы? — спросил Рикус. Он нахмурился. — А почему не любой другой волшебник?

— Пирена сказала, что только Мудрец обладает достаточно сильной сохранительной магией, чтобы проникнуть вглубь времени и сорвать полотно с забытых воспоминаний, — сказал Сорак. — И я никогда не попрошу помощи у осквернителя. Пусть я не родился виличчи, но я вырос среди них. Их вера — моя вера. Я поклялся следовать Дорогой Сохранения и Путем Друида!

— По меньшей мере ты досточно честен и признался, что ищешь контакты с Союзом Масок, — сказал Рикус. — Или, возможно, ты просто очень наивен. В любом случае я не могу помочь тебе. Как член Собрания Советников, едва ли я могу помочь тебе связаться с подпольной группой, которая действует за пределами законов города, даже если бы у меня и была информация, которая могла бы помочь тебе.

— Если бы была, — улыбнулся Сорак, — я бы ее уже знал.

Рикус скорчил гримасу. — Да, конечно. Ладно, пока ты не ищешь неприятностей на свою задницу, можешь оставаться в городе. Я не могу сказать, что твое присутствие здесь облегчает мне жизнь, но Тир — свободный город, а ты пока не нарушил никаких законов.

— Я то, что я сделал этой ночью — не преступление? — спросил Сорак.

— Не преступление, пока официально не сообщено мне, — сказал Рикус, бросив быстрый взгляд на Кристу. Потом, опять повернувшись к Сораку, он добавил, — Я советую тебе и дальше держаться того же пути, не нарушать закона. Когда темплары закончат свое расследование, ты получишь награду. Судя по всему, у тебя не будет проблем с уплатой за твое проживание и еду, пока ты остаешься в Тире. Что же касается Союза Масок, это твоя собственная проблема. Только постарайся, чтобы она не стала моей.

Он повернулся и вышел из комнаты.

— Кажется, ты ему понравился, — сказала Криста.

— Он выбрал странный способ показать это, — ответил Сорак.

Она улыбнулась. — Это же Рикус, — сказал она. — Когда сражаешься на арене не до вежливости.

— А где же ты тогда научилась вежливости, а? — спросил Сорак.

— Да, от тебя трудно что-то скрыть, — ответила Криста. — Да, я тоже сражалась на арене. А что касается моего обаяния, так это природное, я думаю. Женщина должна использовать все оружие, которое она может добыть в этом мире, особенно если она презренная полукровка. Чистокровные эльфы считают меня запятнанной кровью людей, а мужчины-люди может и хотят меня, но только чтобы удовлетворить свои аппетиты. Они никогда не примут меня, как равную.

— Я знаю, что означает быть другим, — сказал Сорак. — Я видел, как люди смотрели на меня на улицах.

— Да, мы оба из одного теста, — сказала она низким голосом. — И если ты знаешь мои мысли…

Сораку не надо было быть телепатом, чтобы понять, что у нее на уме. — Я польщен, — сказал он, — но я поклялся соблюдать целибат.

— Клятвы можно нарушить.

— Тогда они не клятвы, — сказал Сорак, — а просто сбивающие с толку самоограничения.

— Я понимаю, — сказала Криста. — Ну что ж, хорошо, очень жаль. Ты даже не представляешь себе от чего отказываешься. Но человек, который дает клятвы и соблюдает их, в любом случае человек достойный. Если ты не хочешь принять меня, как любовницу, возможно ты можешь принять меня, как друга.

— Друга, который приставлен наблюдать за мной и немедленно сообщать совету обо всех моих передвижениях? — спросил Сорак.

— Ничем не хуже, чем друг, который пришел в мое заведение, намериваясь ограбить моих клиентов, — возразила Криста. — Или друга, от которого я не могу ничего скрыть, потому что он может читать мои мысли.

— Да, ты все правильно изложила, — сказал Сорак, не собираясь исправлять ее ошибочное предположение. На самом деле только Страж могла читать ее мысли, и то только тогда, когда сам он нырял внутрь, а она запускала свой псионический щуп. — Не слишком обещающее начало дружбы, не правда ли?

— Давай посмотрим, не сможем ли мы каким-нибудь образом улучшить положение, — сказала Криста. — Есть ли у тебя надежное жилье в городе?

— Еще нет, но я собирался нанять комнату в гостинице на дальнем конце улицы.

— В этой отвратительной дыре? Если тебя не убьют в первую же ночь, тебя сожрут клопы. Я предлагаю тебе комнату на верхнем этаже, которую я держу для особых гостей. Ты сможешь попросить любую еду, или даже заказать из любого места в городе, но заранее предупреждаю, что ты не найдешь еды лучше той, которую готовит моя кухня. И твой тигон может жить с тобой, хотя ты заплатишь за любой ущерб, который он принесет.

— Твое предложение очень щедрое, — сказал Сорак. — А что я должен делать со своей стороны?

— Я бы хотела, чтобы ты ходил среди гостей, присаживался за столами и играл столько игр, сколько в состоянии. Выучи, например, карточные игры. Профессиональные игроки считают, что жульничать в них легче, чем в любые другие. Дом поддержит твою игру, и ты будешь получать половину выигрыша.

— Понимаю, — сказал Сорак. — Другими словами, твоих гостей можно обманывать, пока это делаешь ты или для тебя.

— Я не для того организовала это дело, чтобы терять деньги, — отрезала Криста. — Я не против, если мои гости выигрывают, время от времени, но я не желаю видеть, как кто-нибудь выигрывает слишком много. Если они это делают, значит они нашли какой-нибудь хитрый путь обмануть меня. Шансы всегда на стороне дома, но время от времени маги, профессиональные шулеры или псионики создают нам проблемы. В такой ситуации я всегда использую дополнительную помощь.

— И одновременно ты сможешь не спускать с меня глаз, как тебя и просил Рикус, — с улыбкой заметил Сорак.

— Верно, — ответила она, — но если тебе нечего скрывать, почему это должно тебя заботить? Рикус заботиться только о безопасности Тира и стабильности правительства. Пока ты не угрожаешь ни тому, ни другому, ему абсолютно все равно, чем ты занимаешься.

— Но ты должна понимать, что моя цель — связаться с Союзом Масок, — сказал Сорак. — Как только я закончу это дело, я немедленно уйду. У меня нет ни малейшего желания оставаться в Тире дольше, чем необходимо.

— Самое лучшее место для того, чтобы найти Союз Масок, — здесь, совсем рядом, на эльфийском рынке. Я могу помочь тебе и найти кое-кого, кого можно спросить и не получить при этом нож в спину, но, кроме этого, ты должен действовать сам. Я не желаю вмешиваться. А если ты будешь жить в городе, ты сможешь рассчитывать только на себя. Однако, пока ты останешься здесь, почему бы не воспользоваться ситуацией, которая может послужить как мне, так и тебе?

— Я согласен, — ответил Сорак.

— Тогда я распоряжусь приготовить для тебя комнату, и позову моих великанышей, чтобы они перенесли туда твоего зверя. Он будет спать до завтрашнего утра, по меньшей мере я так думаю. Однако, ты увидишь, что содержать дикого зверя в городе совсем не просто. Можешь ли ты контролировать его так, чтобы моя мебель не пострадала, а мои люди могли ходить по дому без опаски?

— Я готов поклясться в этом, — сказал Сорак.

— Ты уверен?

— Абсолютно.

— А ведь это не просто потому, что этот тигон псионик и подчиняется тебе, так как связан с тобой с рождения? — скзала Криста, с интересом глядя на него. — Ведь ты обладаешь силой для общения с животными?

— Да.

— То есть ты можешь заставить любого из них делать то, что захочешь?

— Большинство из них, — ответил Сорак.

— Замечательно, — сказала Криста. — Итак, я насчитала уже по меньшей мере три псионических таланта, которыми ты обладаешь. Сколько осталось еще?

Сорак не ответил.

Криста какое то время пристально глядела на него, потом кивнула и сказала, — Очень хорошо, я не настаиваю. Я приготовлю тебе комнату наверху. А тем временем, возможно ты не против просоединиться ко мне и поужинать?

Зал для еды Кристального Паука был на первом этаже, за аркой, вниз по короткому коридору. Толстая кирпичная стена отделяла его от шума и гама, царивших в главном зале. Те слабые звуки, которые все-таки доносились досюда, заглушались музыкантами, которые негромко играли на трубах, пока гости ели. Столы и стулья были сделаны из черного полированого дерева агафари, а пол был покрыт кафелем. Тяжелые колонны поддерживали изогнутый потолок, в стенах были сделаны маленькие ниши, в которых горели свечи. Атмосфера в зале была мягкая и изысканная, так как только самые богатые из гостей могли позволить себе есть здесь.

Хотя было уже достаточно поздно, зал был полон. Снаружи, совсем недалеко, нищие старались как-то сжаться, закутататься в свои отвратительные тряпки, отгородиться от ночного холода, или искали себе нору на ночь, где могли бы найти немного тепла и остатков еды. Здесь, за каменной стеной, самые богатые жители Тира могли позволить себе изысканную кухню в перерыве между партиями, в которых они ставили на кон суммы, на которые несчастные нищие могли бы жить месяцами.

Личный столик Кристы стоял в изолированной беседке, которая находилась недалеко от лесницы, в нише, за занавесом из бус. Сорак заметил, что все официантки были молоды и, как на подбор, красивы. По видимому, Криста не боялась сравнения ни с одной из них. Все головы повернулись, когда она вошла в зал под руку с Сораком и повела его в уединеную беседку.

— Ну, что ты хочешь попробовать? — спросила она, когда они уселись. — У меня самые лучшие повара города. Я рекомендую тебе тушеного з'тала с винным соусом, или жаркое из облачного ската вместе с острым желе из яиц эрдлу. Если ты, конечно, хочешь чего-либо попроще, возьми стейки из мекилота, лучшие в городе.

— А я могу заказать каких-нибудь овощей?

— Овощей? — переспросила Криста, ее глаза удивленно расширились.

— Ну да, я не ем мяса, — объяснил Сорак.

Стейк из мекилота звучит соблазнительно, сказала Кивара, ее голод на мясо наполнил рот Сорака слюной.

А я никогда не пробовал облачного ската, добавил Эйрон, наполнив Сорака своим любопытством. Сорак решительно игнорировал обоих.

— Как ты можешь не есть мясо? — изумленно спросила Криста. — Как эльфы, так и халфлинги — охотники, которые едят мясо.

— Это мой собственный выбор, — ответил Сорак, стараясь не думать о плотоядных членах своего племени, которые не только предпочитали сырое мясо только что убитых животных, но и пили их теплую кровь. — Меня воспитали виличчи, а они все вегетарианки.

Криста тяжело вздохнула. — Я наполнила свои кладовые самым лучшим мясом и деликатесами, которые только можно купить за деньги, а все что ты хочешь — овощи!

— И немного хлеба и воды, пожалуйста.

Криста покорно потрясла головой. — Как хочешь.

Она подозвала служанку и попросила тарелку овощей для Сорака и мяса з'тала для себя. Им принесли бокалы, с чистой холодной водой для Сорака и с острым медом для нее, и добавили корзинку со свежеиспеченным хлебом, только что из печи.

— Итак, — сказала она, выпив из своего бокала, — на что это похоже, быть единственным мужчиной в женском монастыре.

— В начале я чувствовал себя посторонним, — ответил Сорак, — но потом сестры приняли меня как брата.

— Сестры, — сказала Криста с понимающей улыбкой. — Как пикантно. Именно так ты и думаешь о них?

— Да, и также они относятся друг к другу, — сказал Сорак. — Это больше, чем вежливость или форма обращения. Мы — одна семья. Я буду скучать по ним.

— Ты имеешь в виду, что ты не собираешься возвращаться обратно?

Сорак покачал головой. — Я знаю, что меня всегда будут рады видеть там, но нет. Хотя я и жил с ними, тренировался с ними, изучал Путь с ними, я не виличчи. Пришло время найти собственную дорогу в этом мире, и я не думаю, что вернусь.

— То есть ты не считаешь себя одним из них? — спросила Криста.

— Нет, — сказал он, — я не принадлежу к ним. С этой точки зрения я вообще не знаю, к кому принадлежу. Халфлинги никогда не примут меня, так как я наполовину эльф, а эльфы никогда не примут меня, так как я наполовину халфлинг. Я даже не знаю, есть ли в этом мире хоть один, такой же как я.

— Наверно тебе страшно одиноко, — сказала Криста, ее нога коснулась его под столом. Он отодвинул свою ногу.

— Я знаю, что это значит, когда тебя нигде не принимают, — продолжала она. — Хотя, конечно, в городе много полуэльфов, как и полудварфов и полугигантов, которых народ называет великанышами. Ты мог бы заметить, что те, кто работает здесь, у меня, в основном полукровки. Я нанимаю их потому, что в городе слишком много мест, куда их не возьмут, а даже если они и найдут работу, а в Тире в наши дни трудно с работой, им будут платить самую маленькую зарплату. А вне города мало чего, что они в состоянии делать. Работать на ферме, возможно, или стать пастухом. В результате многие становятся бандитами, и только потому, что у них нет выбора. Никакое племя не принимает их, они становятся жестокими и злобными.

— Но ты, похоже, хорошо ладишь с ними, — сказал Сорак.

— Да, — сказала Криста. — Как и ты, я мало помню о своем детстве. Меня продали в рабство и я работала на арене, собирая отрубленные куски тел и разбрасывая песок, чтобы покрыть лужи крови. Между играми я работала на кухне, где научилась готовить еду. Когда пришло время я стала гладиатором и тренировалась вместе с остальными.

— Так ты повстречала Рикуса? — спросил Сорак.

— Да. У него была партнерша, которая заинтересовалась мной. Она увидела во мне себя саму, только более молодую и неопытную, и они оба, она и Рикус, стали моими защитниками. Иначе мои дела могли бы быть намного хуже. Гладиаторы — народ жесткий и безжалостный, и хорошенькую девочку-полуэльфа используют все, кому не лень, если у нее нет защитника. Однажды я понравилась одному аристократу, который имел большое влияние среди темпларов Калака, и он купил меня, как игрушку для себя. Он был уже старик, и его аппетиты были не слишком велики. Удовлетворять их было совсем не трудно, и эта жизнь была намного легче, чем жизнь на арене, которая тяжела, жестока и обычно очень коротка.

— Я оставалась у него несколько лет, и узнала очень много о жизни аристократии. Я узнала, как они живут, что они любят, как они предпочитают проводить свободное время, которого у них слишком много. — Она скрестила ноги под столом и, словно невзначай, коснулась ими ноги Сорака. Затем она продолжала, как будто не заметив этого.

— Однажды ночью, когда я была в постели с моим хозяином, он слишком перестарался, и замер прямо на мне. Я решила, что у него обморок, но когда я скатила его с себя, оказалось, что он мертв. Было уже слишком поздно, и все слуги в доме спали. Я взяла денег, которые смогла найти в доме и убежала. Я сумела добраться до эльфийского рынка, где наняла маленькую комнатку в гостинице.

Я работала на кухне гостиницы днем, а по ночам ходила в игорный дом. Я научилась играть в доме моего бывшего хозяина, глядя как он играет с гостями, и я поняла, что если в некоторых играх выигрыш зависит только от удачи, в других твои шансы возрастут, если ты следуешь правильной стратегии. Я очень внимательно изучала это, и выучила хорошо.

— И ты выстроила Хрустального Паука на деньги от выигрышей?

— Не совсем, — сказала она. — Было чересчур опасно хранить деньги при себе, а в городе не было места, куда я могла бы их положить и они были бы в безопасности. У меня был друг в купеческом доме, и я их вложила в этот дом, купив товары для караванной торговли и получая часть доходов. А доход, который я получала, я вкладывала снова. Я вкладывала осторожно и мудро, и никогда не вкладывала все свои деньги в одно и тоже предприятие. Таким образом, риск был минимален. Постепенно я скопила столько, что смогла открыть свое собственное дело. К тому времени меня хорошо знали в купеческих домах Тира, некоторые из них увидели, что есть возможность хорошо заработать на этом деле и решили помочь мне, вложив свои деньги в Хрустального Паука.

— Так что у тебя есть партнеры, — сказал Сорак.

— Да, — ответила она, — но большинство денег, которые вложены в это дело, мои, и я сохраняю контроль за всем предприятием. Однако, есть два торговых дома, которые очень заинтересованы в успехе моего предприятия. И если то, что ты сказал Рикусу, правда, они без сомнения захотят встретиться с тобой и, возможно, еще и добавят к награде, которую тебе пообещал совет.

— То, что я сказал, абсолютная правда, — сказал Сорак, — но я должен признаться, что сбит с толку тем, как совет действует в такой ситуации. Ни ты, ни Рикус не доверяют темпларам, но, тем не менее, именно они проводят расследование того, что я сообщил совету.

— Темпларам можно доверять там, где речь идет об их собственных интересах, — сказала Криста. — И безопасность города — один из их самых основных собственных интересов. Если Тир окажется под властью другого города, скажем Нибеная, темпларов убъют первыми, так как они представляют наибольшую опасность. Ты можешь рассчитывать на то, что их расследование будет тщательным и честным. Они, будь уверен, не хотят видеть Тир ни под чьей властью, кроме их собственной.

— Так что новому правительству угрожают на только снаружи, но и изнутри, — сказал Сорак.

— Да, в очень большой степени, — ответила Криста. — Темплары когда то служили Калаку, который был осквернитель, а Тихиан был верховным темпларом. Когда Калака убили, Тихиан стал королем, и, если ты спросишь меня, он был не намного лучше, но совет держал его под строгим контролем, а во главе совета тогда стоял Агис, а сейчас Рикус с Садирой. Тихиан исчез неизвестно куда, и совет правит городом. Теплары заседают в совете, в лице Тимора, и у них есть сильные союзники, как в самом совете, так и среди аристократии. Например Советник Кор — самый верный сторонник Тимора, так как он верит, что рано или поздно теплары захватят власть, и уже заранее готовит себе гнездо. А аристократы вообще не шибко любят это новое правительство, которое первым же эдиктом освободило их рабов.

— А что купцы и мелкие торговцы? — спросил Сорак.

— Торговые дома хранят строгий нейтралитет, — сказала Криста. — Какое бы правительство не было, для них главное — их бизнес, и они считают, что самое мудрое — не оскорблять ни одну из фракций.

В этот момент принесли еду, и Сорак обнаружил, что невольно облизывает губы от аромата тушеного з'тала, который поднимался от тарелки Кристы.

Кивара! сказал он. Перестань!

А что, мы должны постоянно есть как пустынные крысы? ответила она. Я умираю по мясу!

Кроме того, добавил Эйрон, нельзя сказать, чтобы ты не ел мяса раньше.

Нет, я не ел мяса, запротестовал Сорак. Вы все ели мясо. Это не одно и то же.

Это кое-что, что я не понимаю, ответил Эйрон. Мясо, которое я ел, насыщает твое тело.

Оставьте его в покое, вмешалась Страж. Он же не вмешивается и не спорит, когда вы охотитесь и убиваете. Он вправе выбрать то, что поддерживает его.

Эта жидкая трава не прокормит и расклинна, проворчала Кивара.

Соарк, игнорировал этот обмен репликами и просто ел свои овощи. Под столом, нога Кристы опять коснулась его ноги. Он попытался убрать ногу, чтобы избежать тревожащего душу прикосновения, но нога не шевельнулась. Потрясенный, он попробовал опять — без того же успеха.

Кивара, пробурчал он, что ты делаешь?

Ничего, ответила она тоном оскорбленной невинности.

Криста мягко провела ступней по его голени.

Мы только напрасно обнадеживаем ее, сказал он. Прекрати.

Зачем? Я чувствую, как это замечательно.

Ты вмешиваешься в мои дела, зло ответил он. Я не хочу этого.

Кивара, сказала Страж. У тебя совсем нет стыда, и вообще это не тот путь, каким мы действуем.

О, очень хорошо, ответила Кивара капризным тоном.

Сорак убрал ногу.

— О чем ты думаешь сейчас? — спросила Криста.

— Что если мы собираемся проводить время вместе, было бы лучше, если бы мы хорошо поняли друг друга, сказал Сорак. — Я не могу дать тебе то, что ты от меня хочешь.

— Не можешь или не хочешь, — насмешливо спросила она.

— А есть разница?

— Для меня. Принял бы ты мое приглашение, если бы не твои клятвы?

— Я уверен, что часть меня этого хочет, — сказал он, скорчив недовольную внутренную гримасу Киваре. — Но часть меня чувстует ответственность перед другими.

Криста подняла брови. — Другими? Так что же, была женщина в твоей жизни?

— Не так, как ты, наверняка, думаешь, сказал Сорак. — Она человек, с которым мы выросли вместе. Она монахиня-виличчи.

— А, — сказала Криста с улыбкой. — Я понимаю. Страсть, которая кипит вулканом, но подавляется целомудрием. Или была подавлена.

— Была. И вообще я предпочитаю не обсуждать эту тему.

— Очень хорошо, — сказала Криста. — Я буду уважать твои клятвы, несмотря на вызов, который ты бросил мне, отказавшись от моих ухаживаний. Но скажи мне пожалуйста, ели бы ты не дал клятву хранить целибат, ты все равно отказал бы мне из-за этой юной монашки?

— Все не так просто, как ты думаешь, — сказал Сорак. — Но если бы я был свободен и мог бы ответить тебе так, как ты хочешь, я бы сделал это не колеблясь.

— Очень дипломатический ответ, — сказала Криста, — и совершенно неудовлетворяющий меня. Но я полагаю, что у нас еще будет время. — Она взглянула на стол и потрясла головой. — Это почти невероятно. Я не могу даже сосчитать людей, которые хотят меня, а того единственного, которого хочу сама, я не могу получить.

— Возможно, это именно потому, что ты его хочешь, — сказал Сорак.

Она улыбнулась. — Возможно. Что ты будешь на десерт?




Девятая Глава


Тимор стоял на балконе третьего этажа своего поместья в квартале темпларов, рассеянно глядя как лучи солнца отражаются от Золотой Башни. Дворец Калака стоял пустой с того времени, как исчез Тихиан. Дворец стоял пустой, никто не жил там, даже рабы, которые чистили его, заботились о пышном саде и выполняли малейшие прихоти Калака. Рабов освободили, и теперь Золотой Дворец напоминал памятник, памятник тем дням, когда в городе был король, а не этот проклятый народный совет. Это была жуткая потеря.

Тихиан не вернется. Тимор был уверен в этом. По всех правилам он был следующим. Тихиан унаследовал власть и Золотой Трон, так как он был верховным темпларом Калака. Потом Тихиан сам назначил Тимора верховным темпларом, и вот теперь, когда он исчез неизвестно куда, Тимор просто обязан унаследовать все это. Правда, Тихиана не объявили мертвым. Его судьба осталась неизвестна. Совет правит в его отсутствие, и никто не пытался ставить вопрос о новом короле Тира. Садира и Рикус не допустят этого, точно. А сами они подозрительно молчаливы, когда заходит речь о исчезновении Тихиана.

Тимор не настаивал на этом вопросе, пока. Он знал, что время еще не пришло. Они оба, Садира и Рикус, имеют слишком большую поддержку как среди простого народа города, так и среди советников, которые очень хорошо чуют, куда ветер дует. Однако, их сверхъестественная популярность среди народа, как героев революции, медленно, но верно падает. Да, они убили тирана и освободили рабов, за прошедшее время они консолидировали ситуацию в городе, власть совета упрочилась, а в отсутствие Тихиана они еще и навыпускали эдикты, которые предоставляли больше свободы народу города, и теперь все труднее и труднее вернуться к монархической форме правления. Без сомнения, это и есть их план. Мало по малу задавить любую возможность реставрации монархии. На самом деле это и есть новая революция, только более мягкая и незаметная, но не менее эффективная. Чем больше Рикус с Садирой остаются у власти, чем дольше их голоса поддерживаются советом, тем труднее самому Тимору заменить Тихиана и стать королем Тира.

Трудно, подумал Тимор, очень трудно, но не невозможно. Время работает на него, как и на Садиру. С тех пор, как было образовано новое правительство, власть Садиры в нем только возросла, да, у нее это получилось, к сожалению. Но, хотя она и была очень умной женщиной, у ней не было никакого политического опыта, и она сделала одну очень большую ошибку. Она так хотела освободить рабов Тира, что совершенно не подумала о том страшном и разрушительном ударе, который получит в результате торговля и городская казна.

Для новых свободных граждан не было работы, и количество городских нищих и преступников выросло во много раз. Зарплаты упали, так как стало слишком много желающих, а работы не прибавилось, в трущобах и на эльфийском рынке бродили многочисленные банды, они осмеливались появляться даже в купеческом районе. Банды из нищих нападали на бывших рабов, своих конкурентов на улицах Тира. Бандиты сновали по улицам ночью и даже днем, нападали на граждан и грабили их. В трущобах, на эльфийском рынке и в купеческом районе возникли добровольные отряды из жителей, которые защищали свои дома и свои улицы. У городской стражи не хватало ни сил ни средств, чтобы остановить все это, и разные банды зачастую нападали и на них.

Уже было несколько больших пожаров в трущобах, когда озлобленные и голодные люди вымещали свой гнев на своих собственных соседях. Пожары со временем потушили, но несколько районов города сгорело дотла, и много купцов в страхе уехало из города.

В каждом караване, который уходил из города в Алтарук, Галг или в Южный Ледополус, было множество повозок с людьми, которые решили уехать из города и начать жизнь заново, где нибудь в другом месте, несмотря на вся неопределенность, которая их ожидала. И все это работало на Тимора.

Во времена режима Калака народ люто ненавидел темпларов, так как видел в них, и справедливо, орудие, жестко выполняющее волю тирана. Но со смертью Калака и восхождением Тихиана на трон, это отношение понемногу начало изменяться. Пока Тихиан старался упрочить свою власть, Садира и Агис, еще один герой революции, быстро провели несколько новых эдиктов через совет, и Тихиан был вынужден одобрить их. Тимор сам отвечал за то, чтобы теплары рассказывали повсюду об этих новых эдиктах и потом помогали выполнять их. Он сделал так, чтобы темпларов видели во всем городе, они всюду охраняли порядок, участвовали во всех диспутах, и стали чем-то вроде связующего звена между народом с одной стороны, и советом и городской стражей, с другой. Он тратил все свои силы, проводя незаметную кампанию по изменению имиджа темпларов, стараясь из палачей и угнетателей, жестоко выполнявших жестокую волю Калака, превратить их в глазах народа в беззащитных жертв, находившихся в рабстве у короля и вынужденных делать то, что им приказали.

День за днем народ относился к темпларам все лучше и лучше, а к совету все хуже и хуже. На героев революции стали смотреть как на неловких и неумелых правителей города, которые ведут Тир к полному уничтожению. Люди начали толковать между собой, вспоминать дни правления Калака, когда дела шли более гладко, а темплары все держали под контролем. Возможно, говорили они, Калак был тираном, безумным осквернителем, одержимым только стремлением к власти, но темплары действительно правили, и при них дела шли намного лучше. Тимор не жалел затрат, чтобы начать эту компанию, но оно того стоило. Люди уже не шептались. Они говорили вслух, и очень громко, проклиная совет и обвиняя его во всех несчастьях города.

Скоро, подумал Тимор. Время еще не пришло, но скоро придет. Дни Садиры сочтены, как и дни этого громадного, неуклюжего мула, сидевшего по правую руку от нее. Осталось одно, последнее, звено, которое закончит цепь событий, и все прийдет в движение, темплары захватят власть! Осталась только одна потенциальная угроза его плану — Союз Масок.

Со смертью Калака у темпларов не осталось магии. Они брали и использовали его силу, но сами волшебниками не были. За исключением Тимора. Годами он работал не покладая рук, развивая свою собственную силу. Тем не менее, его собственные возможности, далеко не маленькие, были лишь слабым подобием того, что давал им Калак. Он не мог передать свою силу товарищам-темпларам. Для этого надо было самому быть королем-волшебником. А это означало, что Союз Масок является угрозой, страшной угрозой. Тимор был уверен в своих способностях осквернителя, но он был не настолько глуп, чтобы самому сражаться с Союзом Масок.

Его план был заставить их выйти из подполья. Калак мертв, Тихиан исчез, магия осквернения официально запрещена в городе, так что у Союза Масок нет никаких причин оставаться тайной, глубоко скрытой организацией. Раньше из считали преступниками, но теперь Кор — с подачи Тимора — предложил эдикт, объявляющий всем членам Союза амнистию, дающий им всем возможность открыться и помогать в восстановлении города. Как он и сказал во время последнего заседания совета, кто лучше, чем члены Союза Масок, следующих Дорогой Сохранения, смогут руководить новой фермерской программой, которая накормит город и оживит пустые земли? Он уже позаботился о том, чтобы его выступление в совете стало известно городскому люду, и на всех видных местах висели плакаты, призывавшие членов Союза выйти и поучаствовать в «озеленении Тира».

Как только все члены секретных групп будут идентифицированы, он сможет сделать свой следующий ход. Однажды ночью, темплары и их агенты одним махом уничтожат их всех, весь Союз Масок, а город будет охвачен страшным «стихийным» бунтом, которое уже подготовили агенты Тимора, и которые ждут только его сигнала. Огонь охватит весь город, хотя нет, конечно, кварталы знати и темпларов будут надежно защищены. В них произойдут только несколько управляемых поджогов и грабежей, только для вида. При этом, согласно плану Тимора, его собственный особняк сгорит до тла — конечно все самое ценное будет заблаговременно вывезено — и он заявит, что стал такой же жертвой, как и все остальные. Банды ворвутся в купеческий квартал и будут грабить все подряд. В одну ночь, Ночь Кары, темплары захватят власть и объявят военное положение.

Ради безопасности общества и спасения Тира, Тимор переедет в Золотой Дворец и объявит себя диктатором до тех пор, пока порядок и закон в городе не восстановятся. Заседания совета будут отложены на неопределенное время, так как многие из его членов — Садира, Рикус и все, кто их поддерживает — будут убиты во время бунта. Те, кто уничтожит город и свалит правительство, грабители и бунтовщики, будут сурово наказаны, городская стража арестует их и продаст в рабство, чтобы они могли отстроить то, что разрушили. И, чтобы сохранить мир и помешать возникновению таких ужасных бунтов, Тимор «послушается голоса народа» и станет королем.

Это был замечательный план, он покрывал все случайности, но прежде, чем его выполнять, надо было убрать со сцены Союз Масок. А для этого необходимо было заставить их снять маску. Шпионы Тимора уже донесли ему, что некоторые члены Союза были за выход из подполья, за то, чтобы занять полагающееся им место в обществе Тира, работать вместе с новым, демократическим советом, помогать переустроить Тир. Однако некоторые высокопоставленные члены Союза были категорически против. Они не верили темпларам, они не верили и Садире, которая, как все знали, раньше практиковала магию осквернения, хотя сейчас и отреклась от нее.

Да, это были слухи, но дыма без огня не бывает, подумал Тимор. Когда-нибудь все эти сохранители будут найдены и …нейтрализованы. Вопрос в том, когда? А тут еще новая угроза, сообщенная этим так называемым «пастухом», Сораком. Если Нибенай действительно послал своих шпионов в поисках слабых мест в обороне города, собираясь захватить его, это может разрушить все его планы. Он должен провести это расследование как можно скорее и изо всех сил, хотя он ни на секунду не поверил, что этот Сорак — простой пастух.

Он успел бросить только короткий взгляд на меч, который Сорак носил под плащом, но ему этого хватило. Меч был самой необычной формы, и, хотя Тимор и не был уверен, так как он был в ножнах, похоже был металлический. У простого пастуха никак не могло быть такого оружия. Это было просто немыслимо. Более того, простой пастух никогда не смог бы держать себя, как этот Сорак. Да и внешность у этого эльфлинга как у воина, страшного бойца. И что-то в нем есть очень странное, на глаз не поймешь, и Тимор спросил себя, а может быть он тоже шпион, только не из Нибеная, посланный разведать слабости совета.

Он назначил насколько темпларов расследовать сообщенные Сораком факты, так как он не мог не считаться с тем, что это правда. Основременно он, естественно, послал команду следить, посменно, за самим Сораком. Когда каждый наблюдатель сменялся, он сообщал Тимору о последних действиях Сорака. Самые последние рапорты были самые интересные.

Отряд городской стражи во главе с Капитаном Залкором проводил его в городские трущобы, где он, якобы, должен был снять комнату в дешевой гостинице и ждать там, пока расследование не поддтвердит его слова. Не успел Капитан Залкор, однако, повернуться к нему спиной, как этот Сорак немедленно отправился в Хрустальный Паук, а спустя недолгое время и сам уважаемый Советник Рикус вошел в игорный дом, собственной персоной. Таких совпадений не бывает, разумеется. Хорошо известно, что женщина-полуэльф, владеющая этом заведением, когда-то была гладиатором, как и Рикус. Без сомнения они знают друг друга. Вот туда-то этот Сорак и направился. Без сомнения, заговор. Но, если так, что у них за план?

Возможно ли, спросил себя Тимор, что Рикус и Садира что-то пронюхали о его плане, о Ночи Кары? Тогда со скоростью молнии он должен отказаться от своего плана. Но, если это действительно так, его бы давным-давно арестовали, и даже отсутствие доказательств не помешало бы Садире и Рикусу выступить против него. Садира не стала бы слушать никаких оправданий, она просто стерла бы его в порошок. Нет, тут что-то другое. Если он интригует против нее, почему бы им обоим не интриговать против него самого?

Ни Садира ни Рикус никогда не скрывали, что не любят и не уважают темпларов. Однако именно сейчас темплары пользуются большой поддержкой среди народа города. Если Садира выступит против них, ей будет очень трудно оправдать свои действия, и, больше того, ее обвинят, что она использует методы Калака. А с другой стороны, если у нее появится случай обвинить темпларов в чем-нибудь серьезном…

— Ну конечно, — сказал себе Тимор. — Она планирует обвинить нас в тайном заговоре с этими так называемыми шпионами из Нибеная. А эльфлинг — ее орудие, ее подсадная утка. И вся интрига состоит в том, чтобы выставить темпларов как предателей, замышляющих отдать город Нибенаю.

— Милорд…

Тимор обернулся. Один из его темпларов стоял у входа в его аппартаменты.

— Да, что случилось?

— Мы схватили двух из этих шпионов, — сказал темплар. — Одного нашли в торговом доме Кулик, а второго арестовали на эльфийском рынке, когда он выходил из пивной Пьяный Гигант. Его заметили около нескольких гостиниц и таверн, он выспрашивал о Союзе Масок.

— Действительно? — спросил Тимор. — И где они?

— Внизу, милорд, ожидают решения вашей светлости.

— Отлично. Приведи их сюда.

Он налил себе вина и поднял бокал к губам. Мгновением позже он услушал крики на лестнице, а потом шум драки. Он нахмурился. Потом еще крики, звуки еще нескольких ударов, потом вошли несколько его темпларов в сопровождении солдат городской стражи, которые тащили двух пленников. Достаточно странно, пленники не сопротивлялись солдатам, а пытались ударить один другого.

— Что это значит? — сказал Тимор резким голосом, напоминавшим удар кнута. — Как вы, презренные твари, осмелились устроить потасовку в моем доме?

Два человека молча уставились на него. Потом один сердито посмотрел на другого и сплюнул, — Если ты хоть что-нибудь скажешь ему, проклятый сын иловой цапли, я вырву твой язык и заставлю тебя сожрать его.

— Тихо! — зло приказал Тимор. — Только я могу угрожать кому бы то ни было здесь, в моем доме. — Он повернулся к солдатам. — Оставьте нас.

— Но, милорд, эти люди опасны… — запротестовал сержант стражи.

— Я сказал, оставьте нас. Я сам допрошу этих людей. Ты и твои люди свободны.

— Да, милорд.

Солдаты вышли, оставив Тимора и его темпларов наедине с пленниками, чьи руки были связаны. Оба мужчины вызывающе уставились на него.

— Ваши имена? — спокойно спросил Тимор, опять поднося бокал к губам.

— Ты ничего не скажешь, вшивый предатель, — сказал тот, который уже говорил раньше. Второй бросился на него, но темплары перехватили его, и поставили подальше от первого.

— Ну что ж, хорошо, — сказал Тимор, глядя в упор на первого. — Тогда ты скажешь мне.

— Скорее сдохну, темплар!

Тимор помешал вино в бокале указательным пальцем руки и пробормотал несколько слов. Потом опять взглянул на пленника, — Как тебя зовут?

Пленник плюнул в него.

Тимор скорчил недовольную гримасу, аккуратно вытер плевок и выплеснул содержимое бокала в лицо пленнику. Но это было уже не вино. Когда капли упали на кожу пленника и начали жечь его плоть, человек закричал от боли и ужаса, неспособный даже поднять руку и смахнуть их со своего дымящегося лица, а кислота продолжала разъедать его. Глаза второго пленника раширились от ужаса, когда он увидел как первый упал на колени и скорчился, вопя от невыносимой боли.

— Как тебя зовут? — спокойно повторил вопрос Тимор.

— Рокан, — выкрикнул пленник. — Меня зовут Рокан.

Тимор тихо пробормотал контрзаклинание и сделал мягкий жест рукой. Пленник внезапно почувствовал, что жжение остановилось, кислота снова стала вином. Он остался на коленях, подвывая и тяжело дыша.

— Ну вот, очень просто, не правда ли? — сказал Тимор. Он повернулся ко второму и поднял брови.

— Д-дигон! — быстро выкрикнул второй. — Меня зовут Дигон.

Тимор улыбнулся. — Ты видишь? — сказал он. — Вещи происходят намного проще, когда люди сотрудничают друг с другом. — Он бросил взгляд на Рокана, который по-прежнему стоял на коленях, согнувшись. — Вы, двое, кажется не в восторге друг от друга, — сказал он. — И почему, хотел бы я знать?

— Потому что он мой атаман, и он чувствует, что я предал его, — поспешно ответил Дигон.

Тимор опять поднял брови. — А ты действительно?

Дигон хмуро посмотрел в пол и кивнул. — У меня не было выбора, — сказал он. — Моя воля была не моя. Он заставил меня.

— Кто он?

— Сорак, проклятье на его глаза, — сказал Дигон, выплевывая имя. — Я проклинаю тот день, когда повстречал его.

— Сорак? — спросил Тимор. — Как интересно. Расскажи мне побольше.

Увидев, что Тимор только что сделал с Роканом, Дигон буквально выпалил все, что он знал. Он рассказал и о плане мародеров ограбить караван, и о том, как Сорак напал на них, когда они наблюдали за городом с горного кряжа, ожидая караван. Тимор внимательно слушал, пока Дигон красочно описывал, как легко Сорак расправился с ними, оставив только одного Дигона в живых, однако его больше заинтересовало, когда Дигон рассказал, как Сорак обезоружил его и потом залез ему в голову, читая его мысли.

— Я ничего не мог сделать, милорд, — сказал Дигон, закончив историю. — Он знал, что если я пойду к Рокану и предупрежу его, Рокан убъет меня за предательство. Мне ничего не оставалось, как идти в Тир, я не мог вернуться к своим товарищам, так как я знал, что если мы с ним опять повстречаемся, он прочитает мои мысли и узнет, если я предам его. А то, что он просил от меня, не казалось очень трудным. Пойти в Тир, позадавать вопросы, попробовать выйти на след Союза Масок, и рассказать ему, когда он появится. Это все, и потом я был бы свободен.

— И ты так боишься его, что даже не попытался сбежать? — спросил Тимор.

Дигон потряс головой. — Ты не знаешь его, милорд темплар. Эльфлинг — могучий Мастер Пути, а дерется он как тысяча демонов. Да он мгновенно прикончил бы меня, если бы запозрил, что я могу не подчиниться.

— И ты говоришь, что он спустился с гор? — спросил Тимор.

— Да, больше неоткуда, — ответил Дигон. — Из нашего наблюдательного пункта мы могли видеть любого, с какого бы направления он ни шел. Нам даже в голову не пришло, что кто-то может спуститься с гор. Там нет ничего, ни деревень, ни сел, ни овечьих загонов, ничего.

— И тем не менее именно оттуда он пришел? — снова спросил Тимор.

— Нет других объяснений, милорд темплар, — сказал Дигон.

— Хммм, — протянул Тимор. — Интересно. В высшей степени интересно. Итак, мародеров послали в Тир, чтобы внедрить шпионов в торговые дома и заодно запасть на краван, идущий в Алтарук?

— Да, милорд.

— И где вы должны были напасть на караван?

Дигон в точности объяснил, где находится место, в котором ждали мародеры.

— И кто эти шпионы?

Дигон с готовностью рассказал, и Тимор был поражен, когда осознал, что его рассказаз совпадает с сообщением Сорака совету вплоть до последней детали. Это уничтожало последнюю возможность того, что сам Сорак шпион из Нибеная, тем более, что он спустился с Поющих Гор. Нибенай лежал по другую сторону пустых земель. Тогда, что же это за игра?

— Пожалуйста, милорд, — заныл Дигон. — Я рассказал вам все, что знаю. Я умоляю вас, не убивайте меня. Я сделаю все, что вы мне скажете. Я могу проводить ваших солдат к тому месту, где мародеры ждут караван. Я могу показать наших людей в самом караване.

— Ты, жалкое пресмыкающееся, кусок дерьма канка, — сказал Рокан хриплым голосом, в отвращением взглянув на своего бывшего товарища-мародера.

Дигон сглотнул. Лицо Рокана было полностью обезображено. Даже родная мать не узнала бы его. Кислота глубоко въелась в его мясо, в некоторых местах обнажив кость. На его лицо нельзя было смотреть не содрогнувшись. Его руки были связаны за спиной, и он не мог защищаться. Но, рефлекторно, он отвернулся в последнее мгновение, и большая часть кислоты пришлась на одну сторону лица. Один глаз вытек, оставив пустую глазницу. Обнажившиеся кости скулы отливали белым, а уголков рта вообще не было, так что его рот не закрывался, а в целом все это напоминало страшную гримасу скелета. Там, где капли кислоты попали на щеки, они выжгли след в мякоти, так что впечатление было такое, что по его лицу прошлись острыми когтями.

— Ты можешь убить меня, если хочешь, темплар, — сказал Рокан, взгляд его единственного глаза буравил Дигона, — но если у мертвого есть последнее желание, освободи мне руки, на мгновение.

Тимор улыбнулся. — Я не собираюсь убивать тебя, мой друг, — сказал он. — Я ненавижу бесцельно растрачивать потенциально полезные ресурсы. У тебя сильная воля и дух, ты всегда и во всем идешь до конца, а я всегда готов использовать людей вроде тебя. Но этот презренный червь, — добавил он, поворачиваясь к Дигону, — не имеет никакого значения, в моих глазах.

— Милорд темплар, нет! — закричал Дигон. — Я могу помочь! Я буду служить!

— Ты будешь служить любому, так как у тебя ни силы воли, ни силы духа, — сказал Тимор. — Но я не буду пачкать о тебя свои руки. Твое желание будет выполнено, Рокан.

Он сделал небрежное движение пальцами, и с рук Рокана свалились путы. С рычанием он бросился на Дигона. Руки того были все еще связаны, и Дигон был беззащитен. Он закричал и попытался ударить ногой напавшего на него Рокана, но тот двигался слишком быстро. Он схватил руками горло Дигона, начал его душить, затем заставил встать на колени, лечь спиной на пол, наконец сам сел на него сверху. Рот Дигона был широко открыт, он напрасно пытался вдохнуть последние глотки воздуха. Тимор налил себе еше немного вина, потом удобно устроился в кресле с высокой спинкой, наблюдая за местью Рокана.

Одной рукой Рокан продолжал безжалостно сдавливать горло Дигона, а вторую запустил в его рот и схватил язык. С диким воплем он выравал язык изо рта, потом сунул его обратно в рот, заставляя его дойти до горла. Мародер было закричал, но тут же крик сменился бульканием, в его горле был кляп из его собственной крови и языка.

— Твой язык всегда слишком много болтал, Дигон, — сказал Рокан. потом его пальцы глубоко погрузились в трахею Дигона. Жестким, могучим движением он сломал тому шею.

— Я вижу, что ты держишь свое слово, — сказал Тимор, вспомнив угрозу Рокана. — Похвальная черта.

Рокан встал и, тяжело дыша, поглядел ему в лицо. — Если бы я мог, я сломал бы и тебе шею, темплар.

— Не сомневаюсь, что ты бы сделал это, — сказал Тимор, — если бы ты мог. Но почему ты направил свой гнев на меня? Мой путь чисто случайно пересекся с твоим. Это Сорак, который заставил стать предателем твоего, вовремя усопшего, приятеля, это он выведал все ваши планы, и именно он сообщил эти планы Собранию Советников. Он дал нам детальное описание всех вас, он сказал нам ваши имена, он сказал, где вас можно найти. Он предупредил нас о вашем плане атаковать караван, как только он выйдет из Тира. Наши солдаты будут ждать их там и убъют всех, до последнего человека. Твоих приятелей-шпионов приведут ко мне всех, возможно еще этой ночью. Вы все приехали сюда от Гор Мекилота только для того, чтобы всю вашу банду разгромили, и все это произошло только из-за одного человека. Впрочем не человека, а эльфлинга-полукровки, которого вы раньше в глаза не видели.

— Не эльфлинг испортил мне лицо, — проскрежетал Рокан, его единственный глаз наполнился ненавистью.

— Нет, конечно, это правда, — сказал Тимор, — но взгляни на это с другой стороны. Ты и твои мародеры описаны нам до малейших деталей, и это описание известно каждому солдату городской стражи. И описание твоей рожи, тоже. Но теперь никто не сможет узнать тебя. Если посмотреть с этой стороны, ты выиграл.

— И ты ожидаешь от меня благодарности?

— Нет, зачем, — ответил Тимор, — только беспрекословного подчинения, которого я легко могу добиться. Однако, человек служит хозяину намного лучше, если одновременно служит и самому себе. Ты потерял все, Рокан. Я предлагаю тебе шанс поквитаться с тем, кто бросил тебя в яму.

— Сорак, — сквозь зубы сказал Рокан.

— Да, Сорак. Я могу сказать тебе, где найти его. И когда остальных твоих приятелей приведут ко мне, они должны будут выбрать между переходом ко мне на службу и смертью. Я думаю, что мы оба знаем, что они выберут.

— Так ты хочешь смерти эльфлинга? — сказал Рокан. — Считай, что это уже сделано. Мне не нужна ничья помощь. Я сам позабочусь о нем.

— О, не думаю, что это так просто, — сказал Тимор. — Эльфлинг — Мастер Пути, и к тому же умело управляется со своим мечом. Было бы лучше, если у него не будет шансов, совсем. Так что выполни эту работу для меня, для себя, и заодно покажи мне чего ты стоишь.

— А потом? — спросил Рокан.

— А потом ты найдешь, что служить мне выгоднее, чем грабить караваны или шпионить для Нибеная.

— А что с моим лицом? — спросил Рокан. — Может ли твоя магия вылечить его?

— Возможно, — с улыбкой ответил Тимор. Его пальцы пробежали по ножке бокала. — В свое время.

— Когда? — спросил Рокан. — И почему я должен верить тебе? Ты просишь много, а обещаешь мало.

— Я обещаю больше, чем ты можешь себе вообразить, идиот, — сказал Тимор. — А что до восстановления твоего лица, считай это дополнительной наградой за выполненную работу.

— Магия осквернителей запрещена в Тира, — сказал Рокан. — Я уверен, что совету будет очень интересно узнать, что верховный темплар втайне занимается этой магией.

Тимор хихикнул. — Да, я уверен, так бы оно и было, но ты никогда не скажешь им.

— А что остановит меня? Ты можешь убить меня в любой момент, как только захочешь. Это только избавит меня от беспокойного ожидания.

— Действительно, убить человека очень просто, — ответил Тимор. — А вот использовать его для своих целей значительно интереснее, и приносит больше дохода. Ты же сам вождь своих бандитов, и понимаешь это не хуже чем я. Может быть ты и не боишься смерти, но до сих пор ты выживал. Ты даже настолько нагл, что пытаешься торговаться, в поисках дополнительной выгоды. Я уважаю это. Но я — будущее Тира, Рокан, и, без меня, у тебя нет будущего. Смотри.

Тимор вытянул руку и пробормотал какое-то заклинание, потом сжал свои пальцы вместе, как если бы зажал что-то между ними.

Рокан почувствовал, как холодная рука сжала его горло. Он в ужасе схватился за шею и попытался крикнуть, но из его сжатых губ вышел только слабый хрип. Он не мог говорить. Все, что он мог, — едва слышно хрипеть.

— Я теперь представь себе свое будущее, Рокан, — сказал Тимор. — Немой, с таким ужасным лицом, тебе придется просить милостыню на улицах. Сидеть там и квакать, как ящерица, надеясь, что какой-нибудь прохожий пожалеет тебя, несмотря на твой отталкивающий внешний вид, и кинет мелкую монетку в твою ладонь. Такое наказание хуже смерти, Рокан. Я могу просто оставить тебя таким, как ты сейчас, и дать тебе жить.

Он разнял пальцы, Рокан вдохнул воздух и облегченно закашлялся.

— Я думаю, мы поняли друг друга, не так ли? — мягко сказал Тимор.

— Да, милорд, — ответил Рокан, обретя голос.

— Замечательно, — сказал Тимор со слабой улыбкой. Потом он обратился к своим темпларам. — Возьмите этого человека вниз, дайте ему поесть и отдохнуть. Приготовьте для него комнату в помещениях для слуг. Ему потребуется оружие. Я уверен, что он хорошо знает, что ему надо.

Потом он опять повернулся к Рокану. — Они проводят тебя в твою комнату. Оставайся там пока я не пошлю за тобой. И не забывай об этом эльфлинге, Сораке. Твое падение — его рук дело. Ты должен разобраться с ним.

Когда темплары увели Рокана, Тимор налил себе еще немного вина. Он начал чувствовать внутри себя тепло и довольство самим собой. Дела идут хорошо, подумал он, просто замечательно.




Десятая Глава


Сорак понаблюдал, как банкомет перетасовал карты и передал их следующему человеку. Виноторговец сдвинул колоду и вернул ее банкомету, купцу из каравана, пришедшего из Алтарука. За столом было пять человек, не считая Сорака. И один из них был шулером.

Сорак взял свои карты, развернул веером и взглянул на них.

Ставка была десять серебряных монет. Как только все положили свои деньги в железный ящичек, виноторговец сбросил три карты, и банкомет положил на стол перед ним три новых. Виноторговец взял их и присоединил к оставшимся двум. Его полное лицо с двойным подбородком не выразило ничего.

Молодой черноволосый аристократ взял две. Плотный торговец животными взял три. Сорак пропустил, а лысый тоговец керамикой взял две.

— Банкомет берет две, — громко объявил банкомет и сдал самому себе две карты.

Виноторговец открыл торг с десятью серебряными.

— Поддерживаю десять и добавляю еще десять, — сказал черноволосый аристократ.

— Тебе надо добавить двадцать, — сказал банкомет торговцу животными. Здоровенный мужчина крякнул и еще раз взглянул на свои карты. — Поддерживаю, — сказал он, отсчитывая двадцать монет и бросая их в черный ящичек в центре стола.

— Я поднимаю еще на двадцать, — сказал Сорак, не глядя в свои карты. Он бросил монеты в шкатулку.

— Слишком много для меня, — сказал торговец керамикой, смешивая карты и бросая их на стол, рубашкой вверх.

— Поддерживаю твои двадцать, — сказал купец, его глаза встретились со взглядом Сорака, — и добавляю еще двадцать.

Виноторговец спасовал, продавец животных и черноволосый аристократ остались, как и Сорак.

— Открываем, — сказал Сорак.

Купец улыбнулся и выложил свои карты на стол. — Вы можете плакать крупными слезами, мои друзья, — сказал он, самодовольно откидываясь назад на стуле. У него была тройка и четыре волшебника. Торговец животными негромко выругался и бросил карты на стол.

— Это бьет мои, — со вздохом сказал аристократ, купец улыбнулся и потянулся к ящичку.

— Четыре дракона, — сказал Сорак, открывая карты. Купец прыгнул на ноги, его стул покатился по полу.

— Невозможно! — выкрикнул он.

— Почему? — спросил Сорак, спокойно глядя на него.

Остальные игроки обменялись нервными взглядами.

— И в самом деле, — сказал аристократ, — почему?

— Он вытащил их из рукава, — заявил купец злым, обвиняющим тоном.

— Нет, на самом деле я вытащил их из-за голенища твоего левого сапога, — сказал Сорак.

Глаза купца расширились и его взгляд невольно скользнул к его высоким, выше колена сапогам.

— Карты, которые ты сбросил, были шестерка чаш и двойка жезлов, — сказал Сорак. — Из колоды ты взял дракона мечей и четверку пентаклей. Вот откуда ты знал, что я никак не мог иметь четырех драконов, поскольку сам положил дракона мечей и четверку пентаклей за голенище левого сапога, пока делал ход.

— Лжец! — крикнул купец.

Двое стражников-великанышей тихо подошли к нему сзади.

Сорак взглянул на других игроков. — Если вы посмотрите голенище его левого сапога, то найдете четверку пентаклей, все еще скрытую там. А за голенищем его правого сапога есть еще два волшебника. Он начал с четырех, по одному каждой масти.

— Я думаю, что стоит проверить его сапоги, — сказал молодой аристократ, глядя тяжелым взглядом на купца.

Два великаныша, стоявших позади купца, попробовали схватить его за руки, но он оказался слишком быстр для них. Локтем правой руки он заехал одному из великанышей в солнечное сплетение, заставив того отшатнуться, а пяткой ноги резко ударил по стопе второго. Пока великаныш громко выл от боли, купец ударил его кулаком в пах. Он двигался очень быстро, все это заняло не более мгновения, и когда остальные великаныши сообразили, что надо бежать на помощь, железный меч купца уже вылетел из его ножен.

Собственная рука Сорака метнулась к рукоятке его меча, но не успели его пальцы сомкнуться на ней, как внезапно он почувствовал, что падает вглубь своего сознания. Новая личность заняла его место, а сам Сорак закрутился в темноте, голова пошла кругом. Ледяной озноб сковал его тело, когда Темный Маркиз отодвинул его в самые глубины подсознания.

Купец с рычанием рубанул мечом сверху вниз, собираясь разрубить голову Сорака пополам, но Маркиз уже выхватил меч и отразил удар. Железное лезвие жалобно зазвенело, наткнувшись на эльфийскую сталь и разлетелось на куски, как если бы оно было из стекла. Купец изумленно разинул рот, но быстро пришел в себя и ударил ногой по столу. Карты, деньги и бокалы полетели на пол, а сам стол опрокинулся на бок, став эффективным щитом между Сораком и мнимым купцом. Маркиз поднял Гальдру и резко ударил им по столу. Тяжелый и прочный стол из древесины агафари распался на две половинки, как будто был сделан из сыра.

Купец глотнул и повернулся, чтобы сбежать. Поздно. Дверь была блокирована великанышами и вооруженными полуэльфами. Он выругался и опять повернулся к Сораку. — Умри, полукровка! — крикнул он, выхватывая обсидиановый кинжал и швыряя его в Сорака.

Темный Маркиз резко ушел вглубь, и кинжал замер в воздухе, замороженный в нескольких дюймах от груди Сорака Стражем, которая сменила Маркиза. Глаза Сорака засверкали, кинжал медленно развернулся в воздухе острием к купцу. Челюсть мужчины отвисла от изумления, а потом удивление перешло в панику, когда кинжал понесся к нему как рассерженный шершень. Он повернулся и бросился бежать, но кинжал догнал его и по рукоятку вонзился ему между лопаток. Еще мгновение, и купец рухнул на пол, по инерции проехал по нему, наткнулся на стол, сбил его и замер на полу безжизненной массой.

Потрясенная тишина воцарилась на мгновение в игорном доме, а потом со всех сторон раздались приглушенные возгласы и шепот посетителей. Сорак подошел к телу бывшего банкомета, и снял с него сапог. Потом он наклонился и вытащил оттуда спрятанную карту. Это была четверка пентаклей. Он подощел к другим игрокам и показал ее им.

— Вы можете разделить деньги за игру между собой, — сказал он, — пропорционально, согласно вашей ставке. Что касается денег банкомета, разделите их на равные доли. — Он повернулся и бросил карту обратно на труп. Она приземлилась точно на грудь. — В этом игорном доме не любят шулеров, — громко сказал он, обращаясь ко всему залу. Потом добавил тише, уже потрясенным игрокам. — Вы можете взять мою долю тоже и разделить между собой, небольшое вознаграждение за произошедшее … беспокойство. — Он махнул рукой служанке. — Пожалуйста, принеси этим джентельменам вина за мой счет.

— Благодарю вас, — сказал виноторговец, нервно сглатывая.

Молодой аристократ уставился на куски стола, потом перевел взгляд на меч Сорака. — Этот стол был из твердого дерева агафари, — сказал он, как бы не веря собственным глазам. — А вы раскололи его пополам!

— Просто мой меч из стали, и я ударил острием, — сказал Сорак.

— Настолько острым, чтобы заставить железный меч разлететься на куски? — сказал продавец животных. — Никакой самый стальной меч не в состоянии сделать такое. Только зачарованный.

Сорак убрал меч в ножны и не сказал ничего.

— Вы кто? — спросил продавец животных.

— Меня зовут Сорак.

— Да, вы сказали это имя, когда мы начали играть, — сказал продавец животных. — Но кто вы на самом деле?

Сорак посмотрел на него тяжелым взглядом, — Я эльфлинг.

Продавец животных покачал головой. — Нет, это не то, что я имел в виду.

Прежде, чем Сорак сообразил, что ответить, один из стражей-великанышей подошел к нему и коснулся его плеча. — Леди хочет видеть тебя, — тихо сказал он.

Сорак взглянул на верх, на второй этаж, и увидел Кристу, глядящую на него через занавес из бус. Он кивнул и, извинившись перед игроками, пошел к лестнице. За его спиной посетители обменивались потрясенными восклицаниями, обсуждая то, что они только что видели.

Дверь уже была открыта, когда он вошел в холл. Полуэльфы в прихожей уставились на него с почтительным молчанием. Он прощел через занавес из бус в оффис Кристы. Она стояла позади своего стола, ожидая его.

— Прошу прощения за ущерб, — начал было Сорак.

— Не имеет значения, — сказал Криста, обходя стол. — Покажи свой меч.

Он нахмурился. — Мой меч?

— Пожалуйста.

Он вынул его из ножен.

— Эльфийская сталь, — тихо сказала она. — Пожалуйста… поверни его, я хочу посмотреть на плоскую поверхность клинка. Он сделал так, как она хотела и услушал, как она резко вдохнула, когда прочитала надпись на клинке. — Гал-ирал, — сказала она голосом, больше похожим на благоговейный шепот. Затем она взглянула на него расширившимися глазами, в них застыло почтение, — Я никогда даже не мечтала… — начала она. — Почему ты не сказал мне?

— Миледи, — сказал один из стражей-полуэльфов, отодвигая занавес в комнату за их спинами. — Это правда?

— Да, это правда, — прошептала Криста, потрясенно глядя на Сорака.

Страж взглянул на Сорака, потом вошел в комнату, за ним остальные.

— Что такое? — спросил Сорак. — Что именно правда?

— Ты владеешь Гальдрой, мечом древних эльфийских королей, — сказала Криста. — Этому мечу ничто не может противостоять. Но разве старый миф может оказаться правдой?

— Миф, что за миф?

— Миф, который каждый эльф считает просто детской сказкой. «Однажды появится Великий Воин, новый король соединит разделенные племена и кланы вместе, и по Гальдре вы узнаете его». Даже полуэльфы, родившиеся и выросшие в городе, знают эту легенду, хотя и не верят в нее. Никто не видел этого меча уже тысячу лет.

— Но я не король, — сказал Сорак. — Этот меч подарила мне аббатисса виличчи, которая хранила его.

— Но она дала его тебе, — сказала Криста.

— Да, конечно… но это не делает меня королем, — запротестовал Сорак.

— Но это делает тебя Великим Воином, о котором говорит миф, — сказала Криста. — Гальдра никогда не будет служить тому, кто недостоин владеть им. — Она потрясла головой. — Я не уверена, что могу верить своим глазам, но если бы я знала раньше, я не была бы такой … дерзкой.

Сорак повернулся к полуэльфам, которые почтительно глядели на него. — Но это же безумие. Пожалуйста, выйдете, вы все. Прочь, я сказал!

Нестройной толпой они вывалились за дверь.

— Когда слово об этом разойдется по городу, каждый мужчина и каждая женщина в городе, в жилах которых течет эльфийская кровь, станет спрашивать о тебе, Сорак. И некоторые из них захотят, чтобы тебя не стало. Другие захотят украсть твой легендарный меч. А когда племена, кочующие по пустыне, услушат об этом-

— Слушай, подожди, — прервал ее Сорак. — То, что вокруг этого меча выросло столько мифов, еще не означает, я сам имею к этому какое-то отношение, что я собираюсь стать каким-то там королем. Я пришел сюда совсем не в поисках власти. И я не собираюсь сражаться ни за кого, кроме Мудреца.

— А как же миф? — спросила пораженная Криста.

— Последний раз тебе говорю, я не король! — взорвался Сорак. — Я вообще не чистокровный эльф. Линия эльфийских королей умерла вместе с Алароном. Я даже не знаю, кто мои родители.

— Однако имя Аларона ты знаешь, — заметила Криста.

— Только потому, что я слышал эту историю от старейшины пирен, — возбужденно сказал Сорак, — точно так же, как ты слышала твой миф. Возможно, имелся в виду этот меч, ну и что? Это не делает меня наследником Аларона. А что, если какой-нибудь человек украдет его у меня? Тогда он станет человеком — королем эльфов? А если бы он был твоим, как бы ты назвала саму себя?

— Дай мне его на мгновение, — сказала Криста, протягивая руку.

Он вздохнул. — Как хочешь, — сказал он, протягивая ей меч.

Ее пальцы сомкнулись на рукоятке. Она закусила нижнюю губу, когда взяла меч, взглянула на клинок так, как глядят на священную реликвию, потом повернулась и изо всех сил ударила по своему столу. Клинок глубоко вонзился в дерево и застрял там.

— Кровь Гита! — выругался Сорак. — Что ты делаешь?

Она, ворча, попыталась вытащить его из стола. Никак. Еще раз, еще. Наконец с третьей попытки ей это удалось. — Когда-то я сражалась на арене, — сказала она. — Я вовсе не та слабая женщина, которая не может даже поднять меч. Мои стражники могут подтвердить, что никто из них не в силах нанести более сильный удар. Попробуй ты.

— Ты что, хочешь добить свой стол? — спросил Сорак. — Пожалуйста, если он тебе надоел.

Он потряс головой, забрал у нее меч, размахнулся и резко ударил по столу. Тяжеленный стол треснул по центру и развалился на две половинки.

— Согласно легенде заклинание меча не может служить никому другому, — сказала Криста, — а если он попадет в руки осквернителя, то развалится на куски. Заклинание будет служить только Великому Воину, потому что его вера — правильная. Возможно, ты и есть Великий Воин. Ты — настоящий король.

— Я говорил тебе тысячу раз — я не король! — сказал Сорак. — Я не верю во все эти мифы! И в чем, по твоему, моя вера?

— В цели, которую ты поставил перед собой, в пути, которым идешь, — ответила Криста. — Миф тоже говорит об этом.

— Что?

— Он говорит: «Те, кто верит в Великого Воина, будут приветствовать его, но он откажется от короны, так как эльфы впали в упадок. Они должны подняться из той бездны, в которой очутились, и заслужить себе нового короля прежде, чем он примет их, так как, подобно Гальдре, мечу эльфийских королей, разрозненные кланы должны стать сильными духом и закалиться в вере прежде, чем они смогут обрести настоящий характер». Нравится тебе это или нет, но ты соответствуешь всем условиям легенды.

— Я не король, — сердито повторил Сорак. — Я Сорак, и что бы там не говорил любой миф, я не собираюсь становиться королем и носить корону.

Криста улыбнулась. — Как хочешь, — сказала она. — Но ты увидишь, она все равно тебя найдет. Если ты не хочешь говорить со мной на эту тему, хорошо, я больше и не заикнусь об этом, но от своей судьбы ты не уйдешь.

— Какая бы не была моя судьба, — сказал Сорак, — сейчас она вовлекла меня в поиски Мудреца. Ты сказала, что спросишь о Союзе Масок.

— Я так и сделала, — ответила Криста. — И мне сказали, что членов Союза можно найти почти всюду в Тире, но самое лучшее место для этого — пивная Пьяный Гигант. Это недалеко отсюда. Но ты должен быть осторожным и незаметным. Ни в коем случае не спрашивай ничего вслух. Знак, что ты хочешь поговорить с ними, — приложи руку к нижней половине лица, это знак маски. Если там будет кто-нибудь из членов Союза, тебя заметят и последуют за тобой, когда ты выйдешь.

— Итак, пивная Пьяный Гигант, — сказал Сорак. — Где это?

— Я могу послать свою стражу с тобой, — сказала Криста.

— Нет, будет лучше, если я пойду один, — сказал Сорак. — Вряд ли они поверят мне сразу. А если я буду с эскортом, это только ухудшит дело. Мне надо привлечь к себе внимание, но не спугнуть их.

— Я нарисую тебе карту, — сказала Криста, поворачиваясь к своему столу. Какое-то время она смотрела на две половинки, оставшиеся от стола. Все, что на нем было, слетело на пол. — Пожалуй нет, — сказала она, — лучше я объясню тебе дорогу.

Когда Сорак ушел, капитан ее стражников вернулся к ней и, колеблясь, спросил, — А что мы должны делать? Надо ли идти за ним?

Криста потрясла головой. — Нет, он этого не хочет.

— А что, если кто-нибудь нападет на него и …

— Тогда мы узнаем, что этот миф — ложь, — сказала она, — как мы и думали все это время. — Затем она перевела взгляд на обломки своего стола. — А кроме того, я совсем не завидую тому, кто попытается напасть на него.

* * *


Группа нищих сидела у стены недалеко от входа в Хрустальный Паук. Несмотря на навес над их головами, все шестеро съежились под своими грязными, изношенными плащами, и даже свернулись в клубок, стараясь не поддаться вечернему холоду. Когда Сорак вышел из игорного дома, один из них толкнул локтем своего компаньона.

— Вот он, — тихо сказал он.

Рокан поднял голову и сдвинул капюшон своего плаща немного в сторону так, чтобы он мог видеть своим единственным глазом. — Ты уверен, что это он?

Темплар, который толкнул его, кивнул, но сам не взглянул на него. Он не хотел глядеть на обезображенное лицо бывшего мародера больше, чем было абсолютно необходимо. — Я уже следил за ним, разве не так? — добавил он зло. Он ненавидел общаться с такой швалью. Чем скорее все это кончится, тем лучше. — Давай, возьми его! Он один.

— Я сделаю свой ход, когда я буду готов, темплар, — резко ответил Рокан. — Этот полукровка стоил мне слишком дорого. Я не хочу, чтобы он умер слишком быстро.

— Но он уходит!

— Остынь, — сказал Рокан. — Мы пойдем следом, незаметно, на расстоянии. Я сам выберу время и место.

Дав возможность Сораку отойти подальше, Рокан кивнул остальным, они встали, как один, и пошли в том же направлении. Темплар пошел было за ними, но Рокан схватил его за плащ и рванул назад. — Ты что делаешь, сявка?

— Иду с тобой, чтобы увидеть, как ты убъешь эльфлинга, конечно, — ответил темплар.

— Конечно нет, — сказал Рокан, развернул темплара и сильным ударом отправил его кувыркаться по уличной грязи. — Оставайся здесь и смотри за этой проклятой улицей.

— Но я должен посмотреть…

Рокан повернулся и, не говоря ни слова, ушел со своими людьми. Темплар, охая, выбрался из грязи и с отвращением уставился в его спину. Были времена, когда никто не осмелился бы обращаться с ним так. Однако, эти дни давно ушли. Калак мертв, и темплары лишились своей магии. Во времена Калака стоило темплару только хмуро взглянуть на любого, и у того душа уходила в пятки. А теперь он хорошо знал, что людей типа Рокана надо опасаться, и в глубине живота появился знакомый холодный ком. Он плюнул и остался на месте, издали смотря, как мародеры исчезают из вида. Потом он нервно облизнул губы. Тимору бы это не понравилось, но Тимора здесь нет, а Рокан есть.

Один из мародеров на ходу подошел к Рокану, пока они шли следом за Сораком. — Что мы будем делать после того, как убъем этого полукровку?

— Посколько работа будет сделана, ты можешь идти, куда хочешь, — ответил Рокан, глядя как Сорак пересекает перекресток.

— А этому Тимору можно доверять?

— Нет, — сказал Рокан. — Да ты не дрейф, Ворлак. Ему нет дела до нас. Мы — слишком мелкие фишки для его планов. Он играет в большие игры. Мы для него только орудия, он использует нас для своих срочных дел, а потом ему будет наплевать на нас.

— Да, не слишком хорошая ставка, — проворчал Ворлак. — С самого начала не надо было приходить сюда.

— Нам хорошо заплатили.

— Не настолько хорошо, чтобы возместить то, что мы уже потеряли, — угрюмо ответил Ворлак. — А теперь вдобавок мы не получим денег от нашего патрона в Нибенае, так как нам не удалось внедриться как шпионам. Караван из Алтарука уже ушел из города, и они опережают нас на один день. Даже если мы раздобудем полдюжины быстрых крадлу, которых у нас нет, нам не удастся предупредить о нем остальных. Они нападут на него, как мы и планировали, и попадут прямо в засаду.

— Ты что, думаешь я не знаю об этом, — кисло ответил Рокан. — А что ты предлагаешь сделать?

— Ничего не поделаешь, — отозвался Гавик, еще один мародер. — Это дельце не выгорело, все кончено. Даже если кому-то из наших и удастся убежать, им еще надо пересечь пустые земли, чтобы добраться до Алтарука, и даже если пустыня не убъет их, с чем они придут туда?

— У нас еще есть наш лагерь в Горах Мекилота, — сказал Рокан, — и еще есть наши бабы и те ребята, которые не поехали с нами в эту проклятую поездку.

— Горстка народа, — сказал Гавик. — Недостаточно даже, чтобы напасть на маленький караван.

— Я начинал с меньшим, чем это, — сказал Рокан, — и я могу начать снова. Еще ничего не кончено.

— Тогда, надеюсь ты не собираешься соглашаться на предложение темплара и служить ему? — спросил Ворлак.

— Рокан служит только Рокану, — прорычал вождь бандитов.

— Но… что тогда с твоим лицом? — спросил Гавик. — Ты же сказал, что темплар обещал вылечить твое лицо, если ты будешь ему верно служить.

— Пустые обещания, — глухо сказал Рокан. — Я уверен, что он не собирается их выполнять. Он думает, что таким образом он привязал меня к себе. Он увидит, что он ошибается.

— Тогда …нахрен нам этот эльфлинг? — спросил другой марадер. — Почему просто не принять наши потери и не слинять из города?

— Девак прав, — сказал Тиган, пятый мародер в группе. — Давайте делать ноги, пока нам на хвост не села вся городская стража, а темплары нас не предали.

— Когда мы закончим дело, вы все можете убираться куда хотите, — сказал Рокан. — Хоть ныряйте в Иловое Море, мне наплевать. Но эльфлинг должен заплатить за то, что он сделал. И когда я закончу с ним, я собираюсь вернуться и убить темплара.

— Да ты с ума сошел! Идти против осквернителя? — сказал Девак. — Не я.

— И не я, — сказал Гавик. — Ты знешь лучше, чем кто-нибудь из нас, что Тимор может сделать, и ты тем не менее думаешь, что можешь убить его?

— Он думает, что я — его человек, что он держит меня в рабстве, обещая, что вылечит мое лицо и сделает меня богатым, — сказал Рокан. — Я буду действовать, как его лакей, а когда время придет, сломаю ему шею или суну меч ему под ребра.

— Избавь меня от этого, — сказал Ворлак. — Я уже нажрался этого дерьма по уши. Я ухожу.

— Ты уйдешь, когда эльфлинг будет мертв, и не раньше! — сказал Рокан, хватая его за горло. — А потом можешь катиться отсюда, только держись от меня подальше!

— Порядок, — сказал Ворлак придушенным голосом. — Эльфлинг умрет. Но я не собираюсь участвовать в убийстве темплара.

— И никто из нас, — сказал Гавик.

— Ваше дело, — сказал Рокан, освобождая горло Ворлака и продолжая идти за Сораком. Он был почти не виден, и бандитам пришлось ускорить шаги, чтобы подойти поближе. Улицы стали темные и почти пустынные, свет горел только в нескольких зданиях. Сорак свернул на другую улицу, и они поторопились за ним, рассчитывая схватить его там. Когда они оказались на углу, они увидели, что он вошел в узкую, извилистую улочку, которая заканчивалась тупиком. Там было несколько колонад, на каждой стороне улицы, между тесно сгрудившимися домами. Идеальное место для засады.

— Пора брать его, — сказал Ворлак, выходя вперед и кладя руку на рукоятку меча.

— Погоди, — сказал Рокан, хватая его за руку. Сорак исчез внутри пивной, единственного здания на улице, внутри которого горел свет. Несколько людей вышли оттуда, когда он зашел внутрь. Мародеры спокойно подождали, пока они не прошли.

— Мы дождемся, когда он выйдет, — сказал Рокан. — Ворлак, ты и Тиган встаньте в том переулке, и будьте наготове. — Он указал на узкий, заваленный мусором переулок, пересекавший улицу. — Девак, ты и Гавик встаньте в этом же переулке по другую сторону улицы. Я буду ждать на улице, прямо перед входом и изображать пьяного. Когда он выйдет, я дам ему пройти и потом потащусь за ним, пока он не окажется здесь, тогда все выскакивают и кончают его.

— А если он будет не один? — спросил Тиган. — Что, если с ним будет еще кто-нибудь?

— Тогда это будет их трудное счастье, — ответил Рокан.

* * *


Сорак слегка помедлил, прежде чем войти в пивную. Это был старый двухэтажный дом, покрытый отштукатуренными красно-коричневыми кирпичами. Как и во многих другах домах, часть штукатурки благополучно отвалилась, обнажив кирпичи и известку. Над входом даже не было козырька. Коротенькая деревянная лестница вела к арочной двери с тяжелыми, прочными створками. Над дверью висела деревянная вывеска, на которой была грубо намалевана картинка, напоминавшая пьяного гиганта. На стенах по обе стороны от входа были окна, сейчас плотно прикрытые, как защита от ночного холода и стай ночных насекомых.

Пара посетителей вышла из лавки и прошла мимо Сорака. Он шли, слегка пошатываясь. Пока они выходили, Сорак услышал крики и хохот, доносящиеся изнутри. Он быстро вбежал по ступенькам и вошел в дверь.

Сорак остановился под аркой и огляделся. Внутри лавка была длинным, скучным, прямоугольным залом, слева стояли старые, ободранные столы и лавки, а справа длинный бар. За стойкой бара тянулись грубые полки с рядами бутылок на них. Несколько масляных ламп освещали бар. Большие, квадратные свечи, настолько толстые, что стояли сами, без посвечников, были в центре каждого стола, воск с них тек прямо на стол. Внутренняя стена ничем не отличалась от внешней — такой же кирпич, такая же штукатурка и много выбоин. Пол, сделанный из деревянных планок, быр стар и усеян пятнами от пролитого вина.

Атмосфера и близко не напоминала уют и роскошь зала для еды в игорном доме Кристы, а посетители были под стать атмосфере. Это были грубые, мрачно глядящие люди и нелюди, и Сорак отметил парочку здоровенных великанышей по каждую сторону бара, внимательно глядевших на посетителей. Вблизи каждого из них лежала дубинка, а на поясе висело несколько обсидиановых кинжалов. Один, который поближе к двери, бросил на Сорака оценивающий взгляд, как только тот вошел в дверь. На какое-то мгновение его взгляд оставился на мече, рукоятка которого виднелась из-под плаща Сорака. Еще несколько человек посмотрело на него, когда он вошел. Сорак еще раз остановился и провел своей рукой подо ртом, как будто потирая подбородок. Если кто-то и заметил сигнал, он никак не показал этого. Сорак подошел к бару.

— Что ты хочешь, незнакомец? — спросил бармен, тщательно протиравший стойку перед ним грязной тряпкой.

— Можно немного воды, пожалуйста?

— Воды? — переспросил бармен, поднимая кустистые брови. — Приятель, здесь продают вино. Если ты хочешь воды, иди и попей из колодца. А здесь мы продаем, понятно?

— Очень хорошо, — сказал Сорак. — Тогда немного вина.

Глаза бармена округлились. Он указал жестом на сотни бутылок за своей спиной. — У меня есть все сорта вина, — сказал он. — Какой сорт ты предпочитаешь?

— Любой, — ответил Сорак.

— Тебе все равно?

— Абсолютно.

Бармен раздраженно вздохнул. — Ты хочешь дорогое вино, среднего качества или дещевое?

— Такое, которое можно купить на это, — сказал Сорак, кладя на стойку пару серебряных монет.

— На это можно купить что-нибудь типа этого, — сказал бармен, смахивая монеты со стойки мягким, хорошо отработанным движением. Он поставил перед Сораком стакан, взял из-под стойки небольшой табурет, отошел немного дальше вдоль бара, встал на табурет и достал какую-то бутылку с самой верхней полки. Он смахнул с нее толстый слой пыли, открыл и поставил перед Сораком.

— Так этого достаточно для целой бутылки? — спросил Сорак.

Бармен хихикнул. — Приятель, этого достаточно, чтобы большинство из тех, кто находится здесь, пили всю эту ночь напролет, а потом еще несколько. Я не знаю откуда ты тут взялся, и мне глубоко наплевать на это, но ясно как день, что ты новичок в этом городе. Поэтому послушайся доброго совета: разузнай что сколько стоит. Иначе тебя будут грабить все подряд, не то, что я.

— Как хорошо повстречать честного человека, — сказал Сорак.

— Н-да, верно, — протянул бармен, — но это не делает меня богаче.

— Не хочешь ли ты выпить со мной? — спросил Сорак.

Бармен потянулся, достал другой стакан и налил себе и Сораку. — За что мы выпьем?

Сорак провел рукой по нижней стороне лица. — Как насчет нового союза?

Договорив, он нырнул вниз, и на его месте появилась Страж.

Бармен пожал могучими плечами. — Подходяще. — Он ударил своим стаканом по стакану Сорака и выпил. — Меня зовут Траг.

— Сорак, — ответила Страж. Потом, обращаясь к Сораку и остальным, она сказала, Он знает знак, но он настороже.

Траг внимательно посмотрел, как Сорак поставил свой стакан обратно, не выпив, и нахмурился. — Ты предложил тост, почему же ты не пьешь?

— Я не люблю вино.

Глаза Трага округлились. — Тогда, кровь Гита, зачем ты купил мое самое дорогое вино?

— Потому что у тебя нет воды, а ты сказал, что должен продавать.

Траг засмеялся. — Ну, ты странный тип, мой друг. Ты приходишь в винную лавку, но не хочешь вина. Ты купил мое самое дорогое вино, но не снизошел даже попробовать его. Тем не менее, если клиент заплатил, он может делать все, что ему взбредет в голову.

Страж проверила его мысли, пока он говорил. Он знает о Союзе Масок, и он уловил неуклюжий намек Сорака на маску, но сам он не явлется членом этой подпольной организации и никак не связан с ними, хотя и знает, что его пивная является местом контактов с ними. Втайне он сочуствует Союзу, но они намеренно ничего не сообщают ему о своих делах, чтобы, в случае ареста и допроса, он не выдал бы их темпларам.

Этот человек не может помочь нам, сказал Эйрон. Мы только теряем время с ним.

Время никогда не теряется, ответил Сорак. Оно просто проходит. Траг знает знак. Кто-то другой, быть может, тоже узнает его.

— У тебя тут, кажется, куча интересного народа, — сказала Страж.

Траг пожал плечами. — Я открываюсь поздно и закрываюсь поздно. Это привлекает ночной народ.

— Ночной народ?

— Те, кто спят днем и работают по ночам, — усмехнулся Траг. — Теперь я вижу, что ты не городской. За городом, народ встает с восходом, а идет спать с закатом. В городе все иначе. Город никогда не спит. Лично я люблю ночь. Ее холод и тьма как раз по мне. Да и ночные люди мне нравятся больше. Здесь у меня есть все сорта.

— Какие сорта ты имеешь в виду? — спросила Страж.

— О, любые, какие ты только можешь вообразить, — ответил Траг, — за исключением тех, которые называют себя лучшими людьми. Проститутки, воры, мелкие торговцы на свой страх и риск, работяги, барды… Такая маленькая винная лавка не может, естественно, соревноваться с местами типа Хрустального Паука. У меня нет ни пляшущих девиц, ни игры на большие ставки. У большинства моих клиентов денег хватает только на стакан вина для сугреву. Нищие частенько забредают сюда, чтобы спастись от ночного холода. Меня не волнует, за сколько времени они потратят их единственную керамическую монету. Некоторые, бывает, купят стакан самого дешевого вина и сидят с ним всю ночь, а другие пропивают все монетки, которые имеют, а потом заваливаются спать на весь день. Сейчас в Тире тяжелые времена и в такое время народ любит выпить побольше. — Он опять пожал плечами. — Если вдуматься, люди всегда любят выпить. Это их вроде как примеряет с жизнью. Кроме тебя, конечно. Ты то пришел сюда не выпить. Но зачем?

— Да нет никаких особенных причин, — ответила Страж. — Я только что приехал в город, и услышал, что здесь можно завязать несколько полезных знакомств.

— Да ну? И кто-же тебе это сказал?

Он не доверяет нам, сказала Страж. Он думает, что мы — агент темпларов.

Но если он ничего не знает, почему он так беспокоится? спросил Эйрон.

Я устала, капризно сказала Кивара.

Успокойся, Кивара, недовольно сказал Сорак. Он никак не ожидал, что ему придется иметь дело с детским нетерпением Кивары в такой момент.

— О, я просто услышал, как кто-то громко сказал об этом, — ответила вслух Страж.

— И где же это было? — вскользь спросил Траг, делая очередной глоток.

Он подозрителен, потому что мы не пьем и еще потому, что кто-то был здесь совсем недавно и спрашивал о Союзе Масок, сказала Страж, уловив мысль Трага. Это был мужчина, грубый и наглый…подожди. Я вижу его образ, он пьет… Это был мародер.

Дигон?

— На рынке, кажется, — сказала Страж, отвечая на вопрос Трага. — Да, точно, какой-то купец на рынке.

Траг, кажется, не знает мое имя, сказал Сорак.

Нет, ответила Страж. Он не слышал его раньше.

Значит Дигон не упомянул его, когда пришел сюда с расспросами, сказал Сорак. Но, по меньшей мере, он сделал то, о чем я его просил.

Если этот человек, Дигон, был нахален и неуклюж, он ничем не помог нам, заметил Эйрон. Он только насторожил Трага, вот и все.

— А какого сорта … знакомства ты ищешь? — спросил Траг, внимательно глядя на своего странного посетителя.

Он думает, что если мы выразимся более точно, он тут же попросит нас уйти, сказала Страж. Он скажет, что Союз — это группа преступников, он ничего о ней не знает и не хочет знать, и что он подчиняется закону.

Мы поставили этого человека в неудобное положение, сказал Сорак. Похоже, нам лучше уйти.

Отлично! Я хочу уйти, сказала Кивара. Это глупое и скучное место. Я хочу обратно, в Хрустальный Паук, и хочу сыграть еще в несколько игр.

— У меня нет никаких особенных желаний, — ответил Сорак, снова выходя на поверхность. — Я просто подумал, что хорошо бы зайти, выпить немного воды и с кем-нибудь дружески поболтать. Однако, поскольку у тебя нет воды, и нет смысла платить за вино, которое я не пил, мне лучше идти своей дорогой. Уже поздно, а я, как ты правильно заметил, не привык не спать по ночам. — Он положил на стол еще одну серебряную монету. — Спасибо за компанию.

Траг взял монету, внимательно взглянул на нее, и толкнул обратно, к Сораку. — Сохрани ее, — сказал он. — Ты уже заплатил более, чем достаточно за вино, которое не пил, а за беседу денег не берут.

Сорак взял монету, не собираясь оскорблять человека, предлагая ее снова. — Спасибо тебе.

— Заходи опять.

Отвернувшись от стойки, Сорак снова провел рукой по нижней части лица, потом направился к двери. Он понятия не имел, заметил ли кто-нибудь этот жест или нет.

Как ты думаешь, заметил ли кто-нибудь? спросил Эйрон, когда Сорак вышел на улицу и пошел обратно.

Если кто-то и заметил, то не подал вида, ответил Сорак, разрешая Путешественнику вести их по узким и темным улицам в Хрустальный Паук. Поэт насвистывал что-то веселое, пока они шли, зато Кивара надулась.

Не было ничего веселого и интересного, — пожаловалась она.

Это и не могло быть весело, Кивара, ответила Страж. Мы должны выполнить нашу задачу. А ты, если уж не можешь ничем помочь, лучше не встревай и молчи.

И почему это я должна молчать? Меня вообще почти не выпускают наружу. Это нечестно!

Кивара, пожалуйста, сказал Сорак. У тебя еще будет возможность выйти наружу и развлечься, я обещаю тебе. Но не сейчас.

За нами идут, сказала Наблюдатель, прерывая свое обычное молчание.

Кто? спросил Сорак.

Я не вижу.

Там был мужчина, он сидел на улице, опершись спиной о стену пивной, сказала Страж. Мне показалось, что он пьян.

А теперь он идет за нами? сказал Сорак. Интересно. Похоже, мы установим связь, несмотря ни на что. Мы продолжим идти, как если бы мы не знаем, что за нами идут. Пусть он сделает первый ход.

* * *


Ворлак и Тиган терпеливо ждали в темном переулке. Ворлак стоял на углу, спрятавшись за зданием, и вглядывался в темную улицу. — Ты видишь что-нибудь? — нетерпеливо спросил Тиган.

— Эльфлинг вышел. Рокан сразу за ним. Приготовься.

Оба вытащили свое оружие. — Берем его быстро, — сказал Тиган. — Помни, что сказал темплар. Эльфлинг очень опасен.

— Он уже мертв, — сказал Ворлак, отделяясь от стены.

Потом был порыв ветра, как если бы что-то просвистело по воздуху, а затем последовал мягкий шлепок, и что-то упало на землю за спиной Ворлака и, покатившись, коснулось его ноги.

Ворлак недовольно взглянул вниз. — Тише ты, идиот! Ты хочешь… — Внезапно он умолк, когда увидел то, что прикатилось к его ногам. Это была голова Тигана.

Он выдохнул и мгновенно повернулся, успев заметить темную, закутанную в плащ фигуру, стоявшую сзади него, но удар меча, вонзившегося ему в грудь, был последней вещью, которую он почувствовал в своей жизни.

* * *


Рокан напрягся и, выдохнув, неслышно выругался. Эльфлинг уже находился рядом с первым переулком. Где же эти идиоты, Ворлак и Тиган? Они должны были уже броситься на него. Если эти двое уснули, он сам пережет им горло. Его рука опустилась на меч, и потом он увидел, как Девак и Гавик выпрыгнули из второго переулка, держа оружие в руках…

Дальше события развивались с такой скоростью, что он едва мог следить за ними. Эльфлинг вдруг стал двигаться со скоростью молнии. Его меч возник у него в руках в доли секунды. Девак взмахнул своим мечом, эльфлинг отбил, держа меч обеими руками, и меч Девака разлетелся на части. Обломки полетели во все стороны, было ощущение, что меч просто взорвался. Эльфлинг одним мягким, плавным движением повел своим мечом сверху вниз, и Девак оказался рассеченным пополам, от плеча до бедер. Он даже не успел вскрикнуть, а его тело, разделившись надвое, уже падало на землю. Не останавливаясь эльфлинг снова махнул мечом, отражая удар Гавика, и опять повторилась непонятная сцена. Меч Гавика взорвался, наткнувшись на меч эльфлинга, посыпались искры и Гавик разделился напополам, от головы до паха.

Рука Рокана метнулась к рукоятке меча, и это движение спасло ему жизнь. Схватившись за меч, он слегка повернулся, и арбалетный болт, прилетевший из ниоткуда, ударил его в плечо, а не в сердце. Он вдохнул, покачнулся, выругался, затем развернулся и бросился бежать, ухватившись за стрелу, которая торчала из его плеча.

* * *


Наблюдатель выкрикнула внутреннее предупреждение, когда два мародера выскочили из переулка, а затем Сорак опять испытал холодное и тошнотворное ощущение кружения, когда Темный Маркиз взмыл из его подсознания, как кит из глубины. Прошло не больше мгновения, но в это мгновение Сорак не ощутил ничего. Когда же Темный Маркиз вернулся обратно в подсознание, из которого вышел, Сорак стоял один на улице, глядя на ужасные остатки напавших на него людей, их кровь образовала большие, темные лужи на утоптанной земле. Еще какой-то миг он приходил в себя, потом услышал шаги бегущего человека за своей спиной. Он мгновенно обернулся и взмахнул мечом, готовый встретиться с потенциальной угрозой. Однако он увидел только темный силуэт, быстро удавлявшийся вдоль по улице, а потом фигура человека завернула за Пьяного Гиганта и исчезла в темных переулках.

— Ну, если это и была наша встреча с Союзом Масок, то, боюсь, мы нагнали на них страху, — сказал Сорак.

Не может ли быть так, что наши так называемые контакты с Союзом Масок и были этими людьми, лежащими сейчас перед нами на улице? спросил Эйрон.

— Ты так думаешь? — спросил Сорак. — Но почему тогда они напали на нас?

Потому что мы задавали вопросы в винной лавке, сказал Эйрон. Страж ощутила, что Траг обеспокоен и стал нас подозревать. Если он решил, что мы — агенты темпларов-

Нет, сказала Страж. Траг не принадлежит Союзу, и даже если бы и был, у него не было времени послать слово этом мужчинам, чтобы они устроили на нас засаду. Они уже ждали нас, когда мы вышли из винной лавки.

— Точно, — сказал Сорак. — Кроме того, Союз использует магию. Имело бы смысл напасть на нас магически. Но эти люди полагались только на мечи и ножи. Темный Маркиз невероятно искуссный убийца, но у него не было времени подумать. Вот если бы он оставил одного из них в живых, тогда можно было бы узнать, кто они такие, кто их послал и почему.

Потом раздался звук открывшегося окна, которое тут же захлопнулось, со шлепком. Сорак взглянул наверх и увидел несколько распахнутых окон, из них глядели люди, прямо на него. Когда они заметили, что он глядит на них, все очень быстро отпрянули назад, в темноту своих комнат.

Нам лучше не задерживаться здесь, сказала Страж. Будет трудно оправдаться, если городская стража застанет нас около мертвых тел.

— Это была самозащита, — сказал Сорак. — Но ты права. Не надо злить Капитана Залкора. Или Собрание Советников.

Он быстро и решительно пошел через темные, пустынные улицы обратно к Хрустальному Пауку. Никто не позвал его и не попытался остановить его. В действительности все те, кто видел, как быстро он разобрался с этими людьми, были скорее разочарованы краткостью зрелища, но здесь, на эльфийском рынке, люди предпочитали заниматься своими собственными делами, для своей же пользы.

Если эти люди не из Союза, тогда кто же они и почему напали на нас? спросил Эйрон.

— Не знаю. Возможно, простые головорезы. Позарились на наши деньги, — предположил Сорак.

Они не выглядели обычными убийцами, ответила Страж, и к тому же они были вооружены мечами с железными клинками.

Если они не из Союза и не головорезы, тогда кто же остается? спросил Эйрон.

Солдаты? спросил Поэт.

Сорак остановился. — Солдаты?

Солдаты хорошо вооружены, помимо всего прочего, заметил Поэт и тут же, потеряв интерес к дискуссии, стал насвистывать веселый мотивчик.

Солдаты, подумал Сорак. Действительно, эти люди могли быть переодетыми солдатами. А тогда они могли быть посланы либо советом, либо, возможно, темпларами. Но почему они хотят его смерти? Чтобы не платить награду за его информацию? Нет, слишком просто для настоящей причины. Должно быть другое объяснение. Если, конечно, они на самом деле были солдатами. У Сорака не было никаких доказательств этого, но, похоже, это самое вероятное объяснение. И заодно это объясняло, почему они были одеты, как нищие. Вряд ли новое правительство хотело, чтобы кто-нибудь видел, как солдаты убивают кого бы то ни было на улицах города. Криста предостерегала его против темпларов. Но почему темплары боятся его?

Темплары когда-то служили королю-осквернителю, заметил Эйрон. Возможно, они еще не забыли свои старые привычки.

— Но ведь нам сказали, что темплары потеряли свою магию, когда Калак был убит, — сказал Сорак. — И магия осквернителей запрещена в городе.

Запрещена не означает исчезла, напомнил ему Эйрон. При Калаке темплары имели все: власть, деньги, магию. Тогда они были законом в Тире. Теперь совет подчинил их себе. Ясно, что они не удовлетворены их новой, намного меньшей ролью в жизни города.

Это имеет смысл, подумал Сорак. Но все еще не объясняет, почему темплары увидели в нем угрозу. Если, конечно, они не узнали, что он ищет аванжиона. Однако, он не говорил об этом никому, кроме Кристы и Рикуса, и он знал, что ни один из них никогда не сказал бы об этом темпларам.

Значит где-то, случайно, он перебежал им дорогу, ввязался в их интриги. Политическое равновесие в Тире крайне шатко, и даже не понимая ничего в делах города, он оказался в центре этих хитросплетений. Но что именно он сделал для этого, на чью мозоль наступил? Этот вопрос занимал его всю обратную дорогу до игорного дома, и он даже не заметил оборванного нищего, который осторожно, на почтительном расстоянии, шел за ним следом.

* * *


Темплар изо всех сил старался сохранять между собой и эльфлингом такое расстояние, чтобы не упускать его из вида, но и не быть замеченным.

После того, что он уже видел, у него не было ни малейшего желания подойти поближе. Он последовал за Роканом и другими, так как он был обязан предоставить отчет Тимору, и, как бы он не боялся Рокана, Тимора он боялся больше.

Ему было нужно вернуться к Тимору и рассказать ему о том, что произошло, он сильно опасался этого, но у него не было выбора. Он обругает Рокана и постарается переложить ответственность за неудачу на него. Мародер и его подонки все испортили. Стоя в тени в дальнем конце улицы, темплар видел, как двое мародеров бросились на эльфлинга, и видел потрясающую, невероятную скорость, с которой эльфлинг разделался с ними. Он видел как Рокан, вместо того, чтобы броситься в бой, позорно удрал по улице, хотя и не заметил арбалетного болта, торчащего у того из плеча. Он просто предположил, что Рокан покачнулся, оступившись, когда решил остановиться и не ввязываться в бой, увидев, что эльфлинг сделал с его людьми. Этот трус повернулся и сбежал, а два других мародера даже не вышли из их укрытия в темном переулке. Без сомнения, решил темплар, они тоже сбежали. Вот что бывает, когда используешь дерьмо для такого важного дела, подумал он. Они преступники, а преступникам нельзя доверять. Но эльфлинг…

Темплар забился поглубже в тень, когда эльфлинг проходил мимо, и услышал, как тот разговаривает сам с собой — очень странный разговор, как будто эльфлинг говорил с невидимыми духами. Темплар был уверен, что слышал только голос эльфлинга, но было похоже, что эльфлинг говорил кому-то и получал ответы. Темплар только пожал плечами, услышав это. Либо эльфлинг был сумашедший, либо в нем жили духи. В любом случае он был невероятно опасен.

Темплар никогда не видел, чтобы кто-нибудь двигался с такой скоростью, и он никогда не видел ничего похожего на то фантастическое зрелище, когда мечи мародеров взрывались, натыкаясь на меч эльфлинга. А ведь у них были железные клинки! Железо просто не может взорваться, и все. А этот меч! Даже в темноте темплар заметил сверкнувший клинок, и это была сталь! А меча такой формы он вообще не видел никогда. Один такой стальной клинок стоил целое состояние, но, к тому же, это была не обычная сталь. Железо никогда не взорвется, даже наткнувшись на сталь. Темплар умел отличить магию, когда видел ее.

Он незаметно проследил эльфлинга вплоть до игорного дома, а потом отправился обратно, в квартал темпларов, по дороге еще раз забежав на место битвы. Было уже очень поздно, и Тимор без сомнения спит в этот час. Ему не очень нравилась мысль разбудить верховного темплара, но новая информация не могла ждать, и Тимор, конечно, захочет узнать ее немедленно. Темплар не знал, кто такой этот эльфлинг и что он замышляет, но он был уверен, что за всем этим скрыто нечто экстраординарное. И к тому же он по секрету встречался с Советником Рикусом в этом игорном доме.

Все это означало проблемы, большие проблемы, как для темпларов, так и для плана Тимора. Возможно, Тимор недооценил Садиру и Рикуса. И особенно Садиру. Что они, вообще, знают о волшебнице? Она поднялась из темноты и стала самой влиятельной женщиной в Тире, и хотя она поклялась, что больше не использует магию осквернителей, она по-прежнему была могучей чародейкой. Что она сделала, чтобы получить такую силу? И с какими силами она была в контакте, когда ее не было в Тире?

Ходили слухи, что она путешествовала с Бродягами Песков, одним из самых страшных эльфийских кланов.

И вот теперь в городе появился этот самый эльфлинг, выдававший себя за обычного пастуха, который «случайно» раскрыл заговор по внедрению шпионов Нибеная в Тир. И этот «простой пастух» тайно встречается с ручным мулом Садиры, Рикусом, а потом внезапно оказывается, что он пристроился на работу в Хрустальном Пауке, которым владеет девица-полуэльф. И внезапно, в середине ночи, он отправляется в пивную, которая, как все хорошо знают, является местом встреч Союза Масок, а когда на него нападают, демонстрирует такое умение сражаться, что ни один из солдат городской стражи даже не может надеяться когда-нибудь сравняться с ним.

Нет, подумал темплар, слишком много совпадений и случайностей. Нет сомнений, Рикус и Садира что-то замыслили, и этот эльфлинг — ключ к их замыслу. Убить его казалось такой легкой задачей. Да, теперь он продемонстрировал, что это не так-то просто. Грубой силой здесь ничего не добъешься.

Нужна магия.




Одиннадцатая Глава


Привратник Хрустального Паука приветствовал Сорака легким, но почтительным поклоном, когда тот вошел. Весь персонал игорного дома знал его и общался с ним по-дружески и вежливо. Тем не менее, отношение превратника к нему изменилось, стало чересчур вежливым. Он никогда раньше не кланялся. Сорак ответил коротким, неловким поклоном и дал возможность Стражу проверить его мысли.

Он знает, сказала Страж.

Сорак недовольно нахмурился. Это стражники проболтались. А это означает, что все в доме знают об этом. Необходимо остановить эту бессмыслицу о наследнике Аларона, которую они себе придумали только потому, что у него меч эльфийских королей. Надо не дать ей разойдись дальше. Они не хотят короля, а он не хочет быть королем-

Кто-то скрывается в тени дерева пагафа, сказала Наблюдатель.

Сорак остановился. Он был на середине вымощенной кирпичами дорожки, которая вела через дворик к входу в игорный дом. Дорожка шла через сад, засаженный цветами и кустами, растущими в пустыне. Несколько высоких кактусов с длинными иголками стояли во дворике подобно гигантам-близнецам, а маленькое, распускающееся по ночам деревце канна, мягко покачивалось на волнах ночного ветерка, его ароматные белые цветы, закрытые днем, теперь были открыты и наполняли приятным запахом весь сад. Прямо перед Сораком был небольшой искусственный бассейн, через который бежал пешеходный мостик, а справа от мостика стояло толстое голубое дерево, его широко раскинутые ветки образовывали шатер над дорожкой. Пока Сорак смотрел, из-за ствола дерева вышла фигура, закутанная в плащ и с опущенным капюшоном, и встала прямо перед ним.

— Приветствую тебя, Сорак, — сказал незнакомец. Голос был мужской. Решительный и глубокий. Это был голос взрослого мужчины, уверенный, спокойный. — У тебя сегодня была заполненная делами ночь.

— Кто ты такой? — спросил Сокрак, одновременно уступая место Стражу, чтобы та смогла проверить мысли незнакомца.

— Боюсь, что тебе не удастся прочесть мои мысли, — сказал незнакомец. — Я защищен от псионического проникновения.

Он говорит правду, ответила Страж. Я не могу проникнуть внутрь. Сорак взглянул назад, на ворота.

— Привратник не может ни видеть ни слышать нас, — сказал незнакомец, как если бы прочитал его мысли, хотя он, очевидно, только понял значение брошенного назад взгляда.

— Что ты сделал с ним? — спросил Сорак.

— Ничего, — ответил странный незнакомец, — Я просто сотворил временную завесу, маску вокруг нас, чтобы никто не мешал нашему разговору.

— Маску? — спросил Сорак. — Так ты из Союза Масок?

— Могу я подойти?

Сорак кивнул, но не убрал руку далеко от рукоятки меча, на всякий случай.

— Тебе нечего бояться меня, — сказал незнакомец. — Если, конечно, ты не враг Союза.

— Я пришел как друг.

Незнакомец подошел ближе. — Мы наблюдали за тобой, — сказал он. Сорак заметил, что нижняя часть его лица, под капюшоном, закрыта маской. — В этом городе мало чего случается такого, чтобы мы об этом не узнали. Мы поняли, что ты хочешь связаться с Союзом. Почему?

— Мне нужно поговорить с вашими руководителями.

— На самом деле, — сказал незнакомец, — есть много таких, которые хотели бы это сделать. И чем ты отличаешься от них?

— Я вырос в монатыре виличчи. Я поклялся следовать Дорогой Друида и Путем Охранителя.

— Виличчи — женская секта. Не бывает мужчин виличчи.

— Я не говорю, что я виличчи, просто я жил среди них и они научили меня всему, что я знаю.

— А почему они приняли к себе мужчину? Это не их путь.

— Потому что я обладаю псионическими способностями, а кроме того меня изгнали из моего племени и оставили умирать в пустыне. Старейшина пирен нашла меня и привела меня в монастырь. Меня взяли только по ее просьбе.

— Старейшина пирен, говоришь? Как ее звали?

— Лира Ал'Кали.

Незнакомец кивнул. — Да, я знаю это имя. Она одна из старейших подательниц-мира. А желание старейшины пирен должно иметь большой вес для виличчи. Возможно, ты говоришь мне правду, возможно. Но ты еше не сказал мне, для чего ты хочешь увидеть наших вождей.

— Я ищу информацию, которая поможет мне найти Мудреца, — сказал Сорак.

— Ты совершенно напрасно взялся за эту задачу, — сказал незнакомец. — Многие пытались найти Мудреца. Не получилось ни у кого. Почему ты думаешь, что у тебя это получится?

— Потому что я должен.

— Почему?

— Старейшина Ал'Кали сказала мне, что только Мудрец может помочь мне узнать правду о самом себе и о своих родителях. Ведь я не только не помню своего раннего детства, но не помню и родителей. Я не знаю, откуда пришел в этот мир, и каково мое предназначение в нем. Я даже не знаю, кто я такой.

— И ты веришь, что Мудрец поможет тебе узнать все эти вещи? Это все, что тебе нужно от него?

— Я также хочу послужить ему, — сказал Сорак. — Я верю, что действуя так, я найду цель, которой мне так не хватает в жизни.

— Понимаю.

— Можешь ли ты помочь мне?

— Нет. Я не обладаю информацией, которую ты ищешь. И даже если бы я знал все это, не сказал бы тебе вот так, запросто. Однако, среди нас есть те, кто может помочь тебе, но вначале ты должен доказать, что ты достоин этого знания.

— Как я могу сделать это?

— Мы дадим тебе знать. Мы думали, что ты, быть может, агент темпларов, но только до тех пор, пока они не попытались тебя убить.

— Так это были темплары, — сказал Сорак.

— Да, те мужчины, которых они послали против тебя, были теми самыми шпионами Нибеная, которых ты выдал совету.

Сорак нахмурился. — Мародеры?

Он должен был узнать их по описаниям, которые Страж вытащила из мыслей Дигона, но там было темно, а после того, как Темный Маркиз поработал с ними, узнавать уже было нечего.

— Один из них убежал, — сказал незнакомец. — Да, и за тобой следили, вплоть до игорного дома.

— Следили?

— Ты разве не заметил нищего, который шел за тобой, правда на расстоянии?

— Нет, — допустил Сорак. — Я был занят своими мыслями.

— Этот нищий — темплар, — сказал незнакомец. — Они следят за тобой с того момента, когда ты выступил перед советом. А когда за тобой идут темплары, самое мудрое — время от времени оборачиваться.

— Спасибо за предупреждение, — сказал Сорак.

Незнакомец кивнул. — Хорошо, мы еще поговорим, — сказал он.

— Как я узнаю, где мы встретимся? — спросил Сорак.

— Когда время придет, мы сами свяжемся с тобой, — сказал незнакомец.

— А почему темплары хотят моей смерти? — поторопился спросить Сорак.

— Не знаю, — ответил незнакомец, — если, конечно, ты не сказал им о цели твоего поиска, о Мудреце.

— Я сказал только двум людям, — ответил Сорак, — Советнику Рикусу и Кристе.

— Рикус не любит темпларов, — сказал незнакомец. — У него нет ни малейшей причины рассказывать им что бы то ни было. Криста же в первую очередь заботится о своих собственных интересах, но она достаточно богата, и маловероятно, чтобы она соблазнилась на любую награду, которую могут предложить ей темплары за информацию о тебе. Кроме того, она очень тесно связана с Рикусом и никогда не пойдет против его желаний. Если у тебя нет причин думать иначе.

— Криста никогда не предаст меня темпларам, — запальчиво сказал Сорак.

— Тогда я не могу объяснить, почему они хотят убить тебя, — сказал его загадочный собеседник. — Ясно, что они считают тебя угрозой, но я не могу сказать, почему. Однако, я постараюсь докопаться до их мотивов. Враги наших врагов — наши друзья. Случается.

— И это как раз такой случай?

— Возможно, — сказал незнакомец. — Во времена Калака все было более-менее ясно. В эти дни, однако, все перепуталось. Мы еще поговорим.

Незнакомец прошел мимо него и направился к воротам. Сорак посмотрел, как он идет, потом повернулся и пошел ко входу в игорный дом. В этот момент ему пришло в голову, что надо бы поблагодарить человека, он резко повернулся и уже начал было говорить, но дорожка была пуста. По видимому, незнакомец шел очень быстро. Сорак побежал к воротам, надеясь перехватить его там.

— Здесь только что прошел мужчина, — сказал он привратнику. — Куда он пошел?

Привратник нахмурился. — Какой мужчина?

— Ну, мужчина в плаще, с закрытым лицом. Он должен был пройти здесь несколько мгновений назад.

Привратник покачал головой. — Вы ошибаетесь, — сказал он. — Никто не проходил здесь с тех пор, как вы сами прошли через ворота.

— Но он должен был пройти здесь! — настойчиво сказал Сорак. — Нет другого пути наружу.

Сбитый с толку привратник затряс головой. — Я не покидал свой пост, и никто не проходил здесь с тех пор, как вы прошли через ворота, — твердо сказал он.

— Понимаю, — медленно сказал Сорак. — Хорошо, неважно. Наверное я ошибся.

Он повернулся и медленно пошел обратно. Магия, подумал он с трепетом. Он так мало знал о магии. И у него возникло чувство, что его обучение только началось.

* * *


Тимор взглянул на темплара, который, трепеща, стоял перед ним. — Ты хочешь сказать мне, что пять человек, все опытные убийцы, оказались не в состоянии убить одного несчастного пастуха-полукровку?

— Он не простой пастух, милорд, — ответил темплар, от волнения покусывая нижнюю губу. Он страстно надеялся, что Тимор на станет обвинять его в неудаче этих негодяев. — Я сам видел, как он прирезал двоих из этих мародеров с совершенно невероятной быстротой и жестокостью. Только Рокан сумел остаться в живых, да и то только потому, что сбежал, сбежал как трус.

— Это трое, — сказал Тимор. — А что с остальными двумя?

— Я нашел их тела в переулке, в котором они укрывались, поджидая эльфлинга. Один был без головы, а второй был убит одним-единственным ударом в сердце.

Тимор нахмурился. — Но ты сказал мне, что сам видел, как эльфлинг вышел из пивной и пошел по улице с видом человека, нечего не знающего о засаде.

— Да, это правда, милорд.

— Тогда кто убил этих двоих в переулке?

Темплар выглядел сбитым с толку. — Я … я не знаю, милорд. Я полагаю, что это эльфлинг…

— Как мог эльфлинг сделать это, если все время, с момента выхода из пивной и до атаки на улице, он был у тебя перед глазами? Кто же тогда прикончил этих двоих в переулке?

Темплар потряс головой. — Я не знаю, милорд. Возможно он заподозрил, что может быть засада, вылез из окна или через заднюю дверь, потом нашел этих двоих в переулке и внезапно напал на них.

— Тогда почему потом он вернулся в лавку и опять вышел через переднюю дверь? Почему дал возможность засаде напасть на себя? — Тимор нахмурился. — Нет, это не имеет смысла. Если ты говоришь мне правду-

— Да, милорд, клянусь!

— Тогда кто-то другой убил этих двоих в переулке, — сказал Тимор. — Это единственное возможное объяснение. Похоже, что у эльфлинга есть телохранитель. И возможно не один.

— Но, милорд, я не понимаю, зачем ему нужен даже один, — сказал темплар. — Он так владеет своим мечом, и к тому же другие мечи лопаются, накнувшись на него…

— Что? — спросил Тимор.

— Я сказал, что он так владеет своим мечом-

— Нет, ты сказал, что другие мечи лопаются, наткнувшись на его меч?

— Да, милорд. Они просто разлетелись на куски, когда ударились о клинок эльфлинга.

— Что ты имеешь в виду говоря: они разлетелись? Это же железные клинки! Я сам видел, как Рокан и его люди вооружились ими.

— Тем не менее, милорд, они разлетелись. Может быть какой-то изъян в изготовлении-

— Глупости, — сказал Тимор. — Один меч, возможно. Но не два сразу. Кроме того, даже если бы был изъян, меч бы погнулся или треснул, но никак не разлетелся бы на куски. Ты уверен, что все именно так и было?

— Они взорвались, как если бы были сделаны из стекла, — сказал темплар.

Тимор отвернулся и уставился в окно, глубоко задумавшись. — Тогда у эльфлинга волшебный меч, — сказал он. — И было сообщение от одного из моих информаторов, что эльфлинг убил человека в Хрустальном Пауке. В сообщении утверждалось, что меч его противника взорвался, наткнувшись на меч эльфлинга, но там мог быть обсидиан, а обсидиан конечно разлетится, ударившись о хороший стальной клинок. Там было еще кое-что, дескать он развалил стол пополам, обратил нож своего врага против него…очевидное преувеличение. Или, по меньшей мере, я так думал, тогда.

— Я знаю то, что видел своими глазами, милорд, — сказал темплар. — Эльфлинг — невероятно умелый и опасный боец. Я готов поставить все свои деньги, но он дерется лучше любого гладиатора нашего города.

Тимор задумчиво потер подбородок. — Сдается мне, что однажды, много лет назад, я уже слышал о мече, наткнувшись на который другие мечи разлетаются на куски…совершенно особый меч. — Его лицо исказилось от напряжения. — Нет, сейчас я не вспомню. Но это придет ко мне. — Он повернулся и взглянул прямо в лицо своему миньону. — По меньшей мере это ясное доказательство, что этот проклятый эльфлинг совсем не простой пастух, как он говорит. А заодно это доказывает, опять-таки вопреки его утверждениям, что он действует не один. Я не могу выполнять мои планы, пока я не буду уверен, что нет ни малейшей опасности для них. А времени все меньше. Я ни на каплю не верю ни Рикусу, ни этой проклятой колдунье. Они что-то замыслили, я уверен, и эльфлинг вовлечен в это дело.

— Что я должен делать, милорд? — спросил темплар.

— Продолжай следить за эльфлингом, не оставляй его без присмотра ни на мгновение, — ответил Тимор, и темплар вздохнул свободнее. Похоже его не накажут за провал засады. — Сообщай мне о каждом его движении. Я дам тебе знать, если у меня будут другие указания.

Темплар поклонился и с облегчением вышел, оставив Тимора одного.

Эта пивная была хорошо известным местом для встрех с членами Союза Масок, подумал Тимор, переваривая новуя информацию. И эльфлинг носит зачарованный меч. Черезчур много совпадений и странностей. Он вовлечен во все это вместе с Союзом, без сомнений. И он встречался с Рикусом. Что же это все значит?

Ясно одно, это заговор. И позади этого заговора стоит Садира. Рикус вместе с ней, ее союзник, как Кор его. Может ли так быть, что Садира — тайный член Союза Масок? Нет, скорее всего нет, подумал он. Когда-то она была осквернителем, и пусть с того времени она поклялась не использовать магию осквернения и доказала это, одно то, что она делала это раньше, мешает Союзу Масок принять ее. Тем не менее, это вовсе не означает, что она не может работать рукой в перчатке, пользуясь как той, так и другой партией. Только что именно хотят Садира и Союз Масок?

Очевидно только одно: уничтожить темпларов. В точности так же, как сам Тимор хотел бы смести с лица земли Союз, так и Союз хотел бы извести темпларов под корень. Темплары всегда были, есть и будут врагами Союза. При Калаке они пользовались его поддержкой, сейчас, увы, нет, но ситуация не изменилась. Он мог сколько угодно работать, пытаясь изменить мнение простого народа о темпларах, но Союз всегда будет оставаться их врагом, их мнение изменить невозможно. А единственная угроза, с которой ему приходится иметь дело каждый день, единственная реальная сила в Собрании, угрожающая ему, это Садира. Без нее и этого ее преданного пса-полукровки, гладиатора, он полностью контролировал бы совет. Остальные советники не более, чем саженцы, которые нагибаются туда, куда дует ветер.

Да, подумал он, Садира тоже понимает это. Она далеко не дура. Он не сделает ошибку, недооценивая ее. Она свергла Калака, помимо всего прочего. Она намного больше, чем хорошенькая бабенка, на которую приятно посмотреть, хотя, кстати, на нее действительно приятно смотреть. При других обстоятельствах, если ее как следует обломать…но нет. Он выкинул эти мысли из головы. Самое лучшее, чтобы она тихо умерла, но таким образом, чтобы никто не смог обвинить в этом темпларов. И она, естественно, думает о нем точно также, и быть может именно сейчас.

Открыто она не может выступить против него, подумал Тимор, вот она и нашла себе этого эльфлинга, вроде как отмычку для трудного замка. Он проникнет в Союз, куда она не могла попасть. Кто он такой? Где она откопала его? Что пообещала ему за эту опасную работу? Может быть удастся перекупить его? Нет, подумал Тимор, время упущено, это можно было сделать до попытки убить его. Теперь слишком поздно, его уже не купить. Теперь осталась только одна возможность — необходимо закончить работу, хотя этот негодяй Рокан почти все испортил.

Уголки его рта опустились, когда он подумал об этом предателе-бандите. Однако Рокан еще не вышел из игры, нет, ни в коем случае. Конечно может быть, что мародер уже пробежал половину пустыни по дороге в Нибенай, но он никогда не поступит так. Он мог сбежать из боя, в котором не мог победить, но он никогда не прекратит войну. Только не этот. А кроме того, есть еще его лицо. Тимор усмехнулся. Рокан останется, останется до тех пор, пока у него есть надежда на исцеление. А если он, Тимор, не выполнит свое обещание, тогда Рокан попытается убить его, сделает все, что в его силах. О да, Тимор знал этого человека. Рокан был из тех, кого он понимал. И он еще мог быть полезным, до некоторой степени, да…но это уже зависело от самого Рокана.

Ну а сейчас Тимор должен был сконцентрироваться на устранении еще одной дикой карты в его большой игре — на эльфлинге, как его, а, Сораке. Он не знает, в какой степени эльфлинг может помешать его планам, но он не намерен испытывать судьбу. Он послал пять хорошо-вооруженных и опасных людей убить этого полукровку, они не сумели. Если хочешь сделать работу хорошо, подумал он, делай ее сам. Он снял ключ, висевший у него на шее, и подошел к маленькой деревянной шкатулке, стоявшей на полке. Он открыл замок и осторожно открыл шкатулку. Внутри, на черном бархате, лежала его книга заклинаний. Он спрятал книгу в складки своей туники и надел плащ. Было уже поздно, но ночь еще не прошла, а до рассвета надо было еще много чего сделать.

* * *


Рокан моргнул, когда целитель осторожно проверил рану вокруг арбалетного болта. — Кончай копошиться, давай вытаскивай эту проклятую штуку, и побыстрее, — прошипел он сквозь зубы.

— Достаточно плохо уже то, что ты разбудил меня посреди ночи и угрожал перерезать мне горло, если я не посмотрю твою рану, — насмешливо сказал целитель. — И я уже внутренне согласился, что за это мне не заплатят. И мне совсем не нужно дополнительных проблем, если ты умрешь прямо здесь. Болт мог перерезать артерию и, возможно, только он сейчас сдерживает кровотечение. Если я его вытащу без тщательной проверки, кровь может хлынуть из тебя, как из решета.

— Ты слишком много говоришь, — опять прошипел Рокан. — Делай свое дело.

— Я и сделаю, когда ты перестанешь дергаться. Сиди спокойно.

Рокан нахмурился, но подчинился.

— Что случилось с твоим лицом? — спросил целитель, продолжая проверять рану.

— Его сожгли. Ты можешь восстановить его?

— Нет, для этого нужно особое искусство. Только темплары старых времен владели им, у них была необходимая сила, но не у меня.

— Забудь о моем лице и гляди только на мое плечо. Или даже это ты не можешь?

— Держись, — сказал целитель.

Он схватил арбалетный болт и потянул.

Рокан закричал от боли и изо всех сил ухватился о стул, на котором сидел. Целитель вытащил стрелу и поднял ее вверх. — Готово, — сказал он. — Было больно?

— Да, чтоб ты пропал!

— Отлично, тебе повезло. Могло быть намного хуже. Немного исцеляющего бальзама и повязка, чтобы закрыть рану, и ты полностью восстановишься, и очень быстро. Если, конечно, кто-нибудь не подстрелит тебя опять. Просто не могу себе представить, как кому-то потребовалось подстрелить такого симпатичного парня.

Рокан скривился. — Ты знаешь, я могу прожить и без твоих шуточек, — сказал он. — Вот, возьми, быть может это немного остудит твой юмор. — Он швырнул целителю серебряную монету.

Мужчина поймал ее, поглядел на нее с изумлением, и пробормотал. — Хорошо… считай, что я потерял чувство юмора. Это намного больше, чем я ожидал.

— Это деньги за лечение и за молчание.

— Это эльфийский рынок, мой мрачный друг, — сухо сказал целитель. — Я вижу похожие, а иногда намного худшие раны, каждый день. А лечение подразумевает молчание, иначе болтливый язык могут отрезать вместе с головой.

Рокан моргнул, когда целитель положил бальзам на его рану. — Па! Да это пахнет хуже, чем дерьмо канка.

— Твоя рана пахла бы намного хуже через несколько дней, если бы я не использовал этот бальзам, — ответил целитель. — Я дам тебе с собой маленькую баночку. Промывай рану каждый день, клади бальзам, как это сделал я, и меняй перевязку до того, как она станет грязной. Если возникнут какие-то проблемы, приходи и покажешь мне. Или, еще лучше, разбуди кого-нибудь среди ночи и заставь осмотреть тебя. Это точно сработает.

Рокан скосил взгляд на повязку и попробовал подвигать рукой и плечом.

— Ты левша? — спросил целитель.

— Нет, правша.

— Хорошо. Если ты захочешь убить кого-либо, используй правую руку. Попытайся использовать левую как можно меньше, дай ей покой.

— Я благодарен тебе, целитель, — сказал Рокан.

Целитель пожал плечами. — Скорее я благодарен тебе, что ты заплатил, и заплатил щедро. За такие деньги можешь будить меня снова.

— У меня есть еще несколько монет, кое-что может достаться тебе, — сказал Рокан.

— Действительно? И какую подлость я должен сделать, чтобы заработать их?

— Что ты знаешь о ядах? — спросил Рокан.

— Человек моей профессии в этом районе? Хороший вопрос. Но я не дам тебе никакого яда, чтобы убить твоего врага. Я целитель, мой мрачный друг, прежде всего целитель.

— Достаточно честно, но я хочу только знаний. Сам яд я могу достать в другом месте.

— На эльфийском рынке ты можешь получить его почти на каждом углу каждой улицы, — насмешливо сказал целитель. — А знание, которое ты просишь, будет тебе стоить еще одну серебряную монету.

— Заметано.

— Хмм. Жаль, что не попросил две. Для какой цели тебе нужен яд?

— Я хочу что-нибудь, чем я могу смазать арбалетный болт, типа этого, — сказал Рокан, беря в правую руку окровавленную стрелу, которую целитель вытащил из его плеча. — И он должен быть силен, силен настолько, чтобы его капля могла завалить канка.

— Понимаю, — сказал целитель. — Я не специалист по ядам, но у меня есть знакомый бард, он меня немного обучил. Я рекомендовал бы тебе яд хрустального паука. Он достаточно плотен, ты легко можешь намазать его на стрелу, хотя я и не стал бы делать это своими пальцами, так как дорожу ими. Смерть следует почти мгновенно.

— Яд хрустального паука, — сказал Рокан с улыбкой, которая придала его изуродованному лицу ужасное выражение. — Как подходяще. — Он бросил целителю еще одну серебряную монету. — Теперь ты можешь идти спать.

* * *


Тимор проехал на канке через Великие Ворота и исчез в темноте за стенами города. Стражники у ворот пропустили его не задав ни единого вопроса, хотя был не самый обычный час для того, чтобы выехать из города. Не их дело было задавать вопросы темплару, тем более верховному темплару, и если они и удивились, с чего бы это он покинул город в середине ночи, они оставили свое удивление при себе.

Завернувшись в плащ, чтобы защититься от ночного холода, Тимор повернул канка и поехал вдоль наружной стены города, минуя королевские сады и квартал темпларов, потом проехал мимо стадиона и зиккурата Калака, по направлению к крипичным заводам и старым загонам для рабов, ныне стоявших пустыми. Здесь он повернул на восток, прочь от городской стены и проехал несколько миль по грязной дороге мимо ферм, после чего дорога стала подниматься, приведя к подножиям гор.

Однако дорога не стала подниматься дальше в горы. Она остановилась около их подножия, на широком плато, раскинувшимся перед ними. Даже днем мало кто приходил сюда. А по ночам место и вовсе было абсолютно пустынным. Слышен был только свист ветра, вечно дующего над пустыней, да постукивание ног огромного канка по твердой почве. Тимор коснулся антенн животного, заставив того остановиться и соскользнул с его спины. Потом он взял поводья и привязал канка к огромному камню, лежащему поблизости. Канк послушно остался стоять где стоял, его гигантские клешни закрывались и открывались, как если бы он пытался найти в окружающей пустыне хоть немного еды.

Тимор оглядел пустынное кладбище. Здесь Тир хоронил своих мертвых, в простых, слегка приподнятых над землей могилах, отмеченных только красными глиняными табличками, на которых были вырезаны имена мертвых.

Могильные холмики были разбросаны по всей ширине плато и даже поднимались вверх, в горы. Холодное пыльное облако колебалось в ночном воздухе, скрывая многих из них из виду.

Тимор нашел маленький каменный холм и взобрался на него. Он откинул капюшен своего плаща и достал книгу заклинаний. Посколько он не смог найти живых людей, способных убить эльфлинга, тогда он поднимет мертвых, пускай они сделают это. Он внимательно огляделся кругом. Конечно трудно было себе представить, что кто-нибудь будет здесь в такой час, но было бы катастрофой, если его увидят, когда он не просто занимается оскверняющей магией, но заодно оскверняет могилы. Только стражи Великих Ворот видели, как он выехал из города, и он наложит на них заклинание забвения, когда вернется. Так что его роль в событиях, которые произойдут, останется никому не известной. Мертвые не заговорят.

Он открыл книгу на нужной странице и быстро обновил в памяти заклинание. Потом, подняв глаза к небу, он начал произносить слова заклинания монотонным, напевным тоном. Ветер усилился, раздался отдаленный грохот грома, природа ответила на возмущение эфира. Пыльное облако над землей начало крутиться, как будто что-то из-под него рвалось наружу.

Канк поднял свою хитиновую голову и пошевелил антеннами, заинтересованный странными вибрациями, которые прошли через воздух. Ветер стал еще сильнее. Он подхватил плащ Тимора, заставил его обвиться вокруг тела. Все сильнее и сильнее, плащ на Тиморе собрался сзади его, сделавшись похожим на накидку. Опять загрохотал гром. Воздух пронзили молнии, пахнуло озоном … и что-то еще поднялось, источая зловонный запах серы. Облако пыли упало на землю и, вопреки любой логике, здравому смыслу и законам природы, начало становиться толще, несмотря на сильный ветер, который должен был развеять его.

Тимор поднял правую руку над головой и сделал движение пальцами, как если бы он тянул энергию из неба, затем медленно опустил руку вниз, вокруг его пальцев струилась и искрилась аура синей энергии. Он напряг ладонь, растопырил пальцы и направил свою вытянутую руку на землю вокруг себя. Голос загремел, ветер усилился, аура энергии, окружавшей пальцы его вытянутой руки, становилась все ярче и мрачнее. Сила начала пульсировать, с каждым последующим колебанием аура становилась еще ярче, чем раньше, и каждый раз жизненная сила еще нескольких растений уходила в нее.

Коричневая трава пустыни, котарая росла вокруг могильных холмиков и на самом плато, стала черной и рассыпалась в прах. Дикие цветы, которые росли на холмах и своими яркими красками оживляли пески пустыни, завяли и умерли, когда заклинание выкачало из них жизнь.

Тимор сам задрожал, когда энергия из растительности, росшей вокруг, полилась в его протянутую руку и оттуда распространилась по всему телу. Он почувствовал возбуждение, упоение этой силой. Жизненная сила растений безостановочным потоком лилась в него, проходила по его жилам, наполняла его теплом и радостью. Больше, еще больще, еще. Он хотел, чтобы это никогда не прекратилось.

Пустынные кактусы с длинными иглами, в четыре человеческих роста, которым требовалось не меньше двух столетий, чтобы полностью созреть, размякли, ослабели и с громким шлепком упали на землю, став пылью в течении нескольких секунд. Желтовато-зеленые кусты наклонились до земли, потеряли свои мясистые, веслообразные листья, потом стали коричневыми, серыми и наконец осыпались черными, как зола, пластами праха. На откосах холмов росли голубые деревья пагафа с плотными, крепкими стволами и ветками, твердыми как камень. Их маленькие, сине-зеленые листья посыпались вниз, стволы сгнили и начали трескаться, когда жизненная стала уходить от них. С громким, протестующим скрипом они расколись и упали, как если бы в них попали невидимые молнии. На широком пространстве вокруг темплара все умирало и рассыпалось в прах, оставляя за собой выжженную землю еще более печальную, чем пески пустыни.

Тимор даже и не думал о страшном разрушении, которое вызвал. Он наслаждался сладким, радостным чувством теплой жизненной энергии, бегущей через все его тело. Это и есть суть настоящего волшебства, подумал он, стремительный поток чувственной силы, который эти сохранители, со всей своей выспренной, гнилой философией, не в силах понять. Это то, что он называет жить по-настоящему.

Это удовольствие, с которым не может состязаться самое лучшее блюдо, приготовленное искустнейшим поваром, или иступленный восторг во время самого сильного оргазма. Это абсолютно полное наслаждение, которое возможно только тогда, когда все, абсолютно все чувства испытывают радость и восторг. Это было высшее удовлетворение всех желаний, высшее наслаждение, которое только настоящий маг может испытать. Это именно то, что заставляет королей-волшебников идти по мучительной дороге превращения в драконов, так как драконы способны поглощать еще больше силы из-за своего вечного голода, и их нужда в силе была намного больше. Он хотел, чтобы это никогда не кончилось.

Но это необходимо закончить. Он еще не король-волшебник, и он не может вобрать так много энергии, как они. Когда он почувствовал, что больше не в состоянии воспринимать еще, он остановился и просто постоял одно долгое мгновение, желая еще большего напряжения, вибрируя на волнах силы, переполнявшей его, его мышцы напряглись так, что казалось еще немного, и кости треснут. Каждый нерв в его теле пел от сладкой боли. Губы втянулись в десны, черты лица перекосились в экстазе, а он стоял и стоял, с головой, откинутой назад, трепеща и затаив дыхание. Еще нет, — думал он, — еще нет, еще последнее мгновение. Подержать еще чуть-чуть…

И наконец, когда он больше не мог выдерживать этого дольше, пришел момент освободить силу, иначе она могла бы убить его самого. С усилием он перевел взгляд на книгу заклинаний. Рука затряслась так сильно, что ему едва удалось заставить ее успокоиться. Он перечитал последние слова, закрыл глаза, закончил заклинание и освободил силу.

Сила вырвалсь из его протянутой руки и хлынула из пальцев волной синего пламени. Она ударила в землю и по земле побежали трещины, которые распространились подобно венам и артериям по всему телу кладбища. Тимор почти перестал дышать, все вокруг закружилось вокруг него, он едва не потерял сознания. Это было похоже на самое глубокое сексуальное удовлетворение, только усиленное в сотни раз. Потом он почувствовал глубочайшее истощение, силы покинули его, он упал на колени и сильно и часто задышал. Пальцы зарылись в каменистую землю, как если бы он собирался закопаться внутрь, чтобы не улететь. Грудь поднималась и опускалась, он дышал и не мог надышаться, и вот, наконец, он начал контролировать свое тело.

Медленно-медленно, к нему вернулась сила, но насколько она была ничтожна по сравнению с той сладостной мощью, которую он выпустил из себя несколько мгновений раньше. Постепенно восстановившись, он почувствовал себя почти нормально, вернувшись в свое обычное состояние, до всего этого. Но внутри себя он чувствовавал глубочайшее разочарование и досаду. Разве это жизнь? Вот то, что он ощущал, когда энергия струилась в его жилах, это была жизнь. Но эти мгновения так коротки и так быстро уходят…

Он заставил себя встать на ноги. Контроль, подумал он. Для мага самоконтроль — это все. Он не скоро осмелиться повторить такое. Он может не пережить это. Да он мог умереть, если бы задержался в таком состоянии еще несколько мгновений. Он встал, тяжело дыша. Заклинание почти закончено, нужно только его направить на цель. Он представил себе эльфлинга и проговорил слова, которые должны заставить заклинание выполнить его волю. И он почти опоздал. Когда он произносил последние звуки, земля вокруг могил начала трескаться и проваливаться.

Он спрятал книгу и поспешил туда, где оставил привязанного канка. Животное почти порвало веревку, так как рвалось с привязи изо всех сил, пока он произносил заклинание. К счастью, канки очень глупые насекомые, иначе этот просто перерезал бы веревку своими клешнями, как непременно поступил бы кто-нибудь более умный. Он отвязал канка, залез ему на спину и направился обратно вниз с плато, по дороге, ведущей к городу. Похожего на муравья зверя не нужно было подгонять. Когда они начали спуск с откоса, первые могильные холмики открылись, и из них появились кости скелетов, покрытые полуразложивщейся плотью. Они выбирались наружу.




Двенадцатая Глава


Почти рассвело. Игорный дом только что закрылся, а уборщики еще не начали свою работу. Они начинали работать вскоре после восхода солнца, и работали весь день, подготавливая Хрустального Паука к новой ночи игры, еды и развлечений. Так что место было абсолютно пустынным, когда Сорак вошел внутрь и по лестнице поднялся в свою комнату.

Тигра проснулся, стал беспокойным и нетерпеливым в его отсутствие, разодрал на куски кровать, сглодал ножки у двух стульев, перевернул стол, исцарапал ковер и сорвал заневес с окна.

К счастью, Сорак закрыл на замок тяжелые ставни окна, а Тигра был не в состоянии открыть дверь — иначе ущерб не ограничился бы одной комнатой.

— Что ты наделал? — спросил он, входя.

Тигра перестал лизать его и виновато взглянул. Одиноко, псионически передал он. Сорак ушел. Оставил Тигру одного.

— Я думал, что мы поняли друг друга, — сказал он. — Ты должен был вести себя прилично. А теперь посмотри вокруг.

Тигра извиняется.

Сорак вздохнул. — Ну хорошо, думаю, что мне придется заплатить за все это.

Тигра голоден.

— Очень хорошо. Давай спустимся в кухню и посмотрим, сможем ли мы найти для тебя сырое мясо.

Поэт тоже голоден, сказал Поэт, подражая коту. Найти для Поэта немного сырого мяса?

— Перестань, — сказал Сорак.

Однако Поэт прав, сказал Эйрон. Мы, все остальные, работаем вместе с тобой, помогаем тебе, но городская жизнь не слишком нравится нам, а твоя диета из еды для канка еще меньше.

Эйрон прав, добавила Кивара. Прошло много времени с того момента, как мы в последний раз ели свежее мясо.

— Вы же знаете, что я не ем мяса, — сказал Сорак.

Это твой выбор, сказал Эйрон, или, скорее, твое самоограничение. Ты пытаешься отказаться и от потребностей эльфа, и от потребностей халфлинга только потому, что так тебя воспитали виличчи, но мы, все остальные, никогда не принимали таких обетов. Обычно Путешественник поддерживает мир, но он не охотился с того времени, как мы пришли в этот город, да и он чувствует себя в нем неуютно. Скрич тоже голоден, ему хочется мяса, как и нам всем.

— А Страж? — спросил Сорак. — Она тоже чувствует тоже самое?

Меня меньше чем других волнует эта проблема, сказала Страж, но по-моему не мудро пренебрегать и их желаниями и их нуждами. Они всегда выполняют свое соглашение с тобой, удерживаются и не выходят наружу без твоего согласия.

— А в ответ я даю им доступ ко всему, что я знаю, чувствую и испытываю, — сказал Сорак, — и я разрешаю выходить наружу тогда, когда это возможно.

Но в последнее время ты даешь им выходить все реже и реже, ответила Страж.

Это чистая правда, сказала Кивара. Я не была снаружи уже много времени. Я устала быть глубоко внутри. Это нечестно.

— Возможно, ты права, — сказал Сорак. — Мы все должны жить вместе и поддерживать равновесие. Возможно, я был слишком эгоистичен. Очень хорошо, я постараюсь исправиться. Так как Кивара жаловалась больше всех, дадим ей выйти и разделить ее мясо с другими. А что касается меня, вы знаете, что поедание мяса оскорбляет меня, так что я нырну вглубь и пойду спать. Сегодня был долгий день и еще более долгая ночь, я устал.

Он открыл дверь, и Тигра выбежал в холл, но из комнаты вышла Кивара, а не Сорак, который, как и обещал, нырнул взглубь и тут же уснул. Кивара вышла наверх, быстро прошла в холл вслед за Тигрой, потом спустилась по лестнице, которая вела на первый этаж и в кухню.

На первый взгляд эльфлинг не изменился, но внимательный наблюдатель, который был хорошо знаком с Сораком, мог бы заметить немного отличающуюся, более легкую походку, чем-то напоминающую кошачью, игривое подпрыгивание на каждом шагу и более самоуверенную манеру себя держать. Изменилось и выражение на лице. Во всех случаях на лице Сорака обычно было нейтральное, ничего не выражающее выражение, иногда, впрочем, менявшееся на задумчивое и угрюмое. Но Кивара придала чертам лица Сорака намного более оживленное выражение. На губах заиграла легкая улыбка, в глазах заплясали озорные огоньки.

На кухне она нашла несколько птиц, приготовленных, но не использованных, они висели в курительной. Недолго думая, она схватила их и бросила Тигре. Тигон благодарно бросился к ним и начал, громко урча, пожирать их. Не теряя времени на такие глупости, как сесть за стол, Кивара схватила толстый кусок сырого мяса з'тала и вцепилась в него зубами. Это было не совсем тоже самое, как только что убитая добыча, так как не было охотничьего азарта. Не хватало также и потока горячей крови, лившегося в рот после охоты Путешественника, но само удовольствие от поедания сырого, еще кровоточащего мяса, только недавно убитого, было просто невероятно. Как Кивара, так и Тигон издавали удовлетворенное урчание, пожирая свою еду.

— Решил слегка подзакусить после тяжелой ночи, а? — спросила Криста.

Кивара взглянула вверх и увидела девушку-полуэльфа, стоящую у двери кухни, одетую в длинную, почти прозрачную и тонкую, как осенняя паутина ночную рубашку.

— Я думала, что ты не ешь мяса, — сказала Криста, ухмыляясь. — Что-то там… духовные клятвы, не так ли?

— Я был голоден, — сказала Кивара, не способная придумать более лучшее объяснение разницы между ее аппетитами халфлинга и аскетизмом Сорака.

— Я вижу, — сказала Криста низким голосом. Она подошла побложе и облизала губы. — Я сказала тебе однажды, что клятвы можно нарушить…особенно когда ты голоден-

Она потянулась и нежно коснулась щеки Кивары, ее пальчики побежали вниз, вдоль челюстей к губам.

Кивара, заставь ее остановиться, сказала Страж, и Наблюдатель передала свое недовольство вспышкой тревоги.

— У тебя кровь на губах, — сказала Криста.

Кивара подняла руку, чтобы вытереться, но Криста перехватила ее и сказала, — Нет, не надо. Разреши мне…

Она наклонилась, ее лицо оказалось ближе..

Кивара!

… Так близко, что Кивара могла чувствовать ее теплое дыхание…

Кивара, что ты делаешь! Прекрати!

И медленно и нежно, язык Кристы высунулся из ее рта и слизнул кровь с ее губ.

Кивара, нет!

Наблюдатель сбежала, в панике бросив свой пост и забилась глубоко-глубоко, так что Страж перестала ощущать ее. Встревоженная, Страж решила вмешаться и попыталась выдавить Кивару вниз, но Кивара не поддалась, она была внизу слишком много времени. Не желая отдавать контроль и восхищенная новыми ощущениями, которые она испытывала, она сумела не подчиниться. А пока она сопротивлялась — восстание ребенка против властного родителя — она ощущала то, что Криста делала своим ртом, и это невероятно возбуждало. Это было совершенно новое чувственное ощущение, и Кивара не могла отдать его.

Криста прижалась своим телом к ее телу, ее тепло потекло через тело Кивары. Она могла чувствовать мягкое, но сильное тело Кристы под ее натянувшейся ночной рубашкой, оно было нежно и приятно на ощупь. Тело Кристы ответило на прикосновение Кивары, она почувствовала, как Криста затрепетала. Ее язык прошел между губ Кивары и та, заинтересованная, открыла рот пошире.

Пока Кивара блокировала протесты Стража, Криста запустила свои нежные пальчики ей в волоса и Кивара ощутила восхитительное покалывание. Их языки встретились, Кивара следовала за движениями Кристы, научившись так быстро, как только абсолютная невинность, голодная на ощущения, может научиться. Руки Кристы были у ее груди, ее ноготки легонько поскребли ее кожу, погладили, потом переместились ниже…

Сорак был вырван из сна ударом Стража. Его первое, неосознанное ощущение было, что им грозит опасность, так как он почувствовал тревогу и страшное возбуждение Стража, но потом он внезапно озознал, что произошло. Злой до невозможности, он выдернул Кивару сверху и занял ее место…

Нет! Еще нет! Это нечестно! запротестовала Кивара, но Сорак не обратил на нее ни малейшего внимания, так как внезапно обнаружил, что держит в руках страстную женщину-полуэльфа, голодно пожирающую его губы, а их языки сплелись между собой. Он почувствовал, как ее левая рука коснулась его бедра, а правая шарит в его бриджах…

— Нет, — сказал он спокойно, но твердо, и оторвал ее от себя.

— Что? — сказала Криста, глядя на него с внезапным замешательством. — Что это? Что не так?

— Все не так, неправильно, — ответил Сорак. — Я не могу сделать это.

— Как может все быть неправильно, если я так ощущаю тебя? — спросила Криста. — И к тому же ты все делал так замечательно еще мгновение назад-

Она бросилась к нему и обвила свои руки вокруг его шеи. Сорак взял ее руки в свои и осторожно, но твердо снял с себя. — Криста, пожалуйста… ты не понимаешь.

Она отступила от него, выражение недоумения на ее лице сменилось маской гнева. — Что? — спросила она, — что я не понимаю? Я понимаю, что еще мгновение назад ты хотел…больше, чем хотел, возбудился, а теперь ты внезапно ко мне охладел, совершенно необъяснимо. Дело во мне? Я, что, недосточно хороша для тебя, теперь, когда ты знаешь кто я и откуда? Дело в этом? Бывшая рабыня не может полюбить короля?

Сорак покачал головой и устало вздохнул. — Это соверщенно не связано с тобой, — сказал он. — И я уже говорил тебе, что думаю об этой бредовой идее, насчет моего мифологического королевского достоинства. Это бред, бред в чистом виде. Я отвергаю его.

— Тогда в чем дело? — спросила она. — Что это? Скажи мне, что я не возбуждаю тебя! Скажи мне, что ты не хочешь меня!

Сорак вздохнул. — Ты не возбуждаешь меня, — сказал он. — Я не хочу тебя.

— Лжец!

— Я же сказал, что ты не понимаешь. Ты возбудила не меня. Это не я хотел тебя, это не я возбудился новыми и незнакомыми физическими ощущениями. Это была Кивара.

— Кто? — спросила Криста. — О чем ты говоришь?

— Кивара, — повторил Сорак. — Он набрал побольше воздуха. — Кивара — это еще одна … личность, которая живет в моем сознании и разделяет мое тело со мной. Она — не я. Она совсем, совсем другая.

Криста сглотнула. — Она?

— Да, она. Кивара — женщина, женщина-эльф.

Криста отпрыгнула назад, на ее лице появилось совершенно растерянное выражение. — Что ты говоришь мне? — с ужасом спросила она. — Ты пытаешься сказать, что ты … женщина?

— Нет, — сказал Сорак с тяжелым вздохом. — Я — мужчина. Но Кивара — женщина, как и Страж и Наблюдатель. Мои остальные личности — мужчины.

Криста потрясла головой. — Ты пытаешься запутать меня.

— Нет, я просто пытаюсь сказать тебе правду.

— Тогда… ты сумашедший? — спросила Криста с недоверием в голосе. — Это то, что ты хочешь сказать мне?

— Возможно что я сумашедший, в некотором отношении, — ответил Сорак. — Большинство людей узнав, кто я такой, несомненно так и решат. Но мой ум вполне уравновешен, Криста. Просто он разделен на множество разных личностей. По меньшей мере дюжину из них я знаю. Это и была, кстати, одна из основных причин, почему виличчи взяли меня. Они уже встречались с такими случаями раньше, но крайне редко. Они называют меня «племя в одном».

Криста стояла совершенно неподвижно, только покачивая головой, и, потрясенная, глядела на него. — Но… как это может быть?

— Виличчи верят, что это призошло в детстве, — объяснил Сорак, — когда страдания и лишения были настолько нестерпимы, что сознание, убегая от них, раздробилось, исторгло из себя новые и совершенно независимые личности, не менее полнокровные и реальные, чем я сам. Вот почему я поклялся сохранять девственность, Криста, потому что я не просто мужчина. Я по меньшей мере дюжина личностей, некоторые мужчины, некоторые женщины, и все вместе мы разделяем один и тот же ум и одно и тоже тело. И не все из них видят мир так, как я, что тебе только что и продемонстрировала Кивара. Я прошу прощения. Меня не было, когда это случилось. Я…спал. Если бы я знал, я бы остановил ее до того, как это началось. Пожалуйста…прости меня.

Криста, потрясенная до глубины души, уставилась на него. — Ты действительно сказал мне правду? — недоверчиво спросила она.

— Я никогда не лгал тебе, — ответил Сорак. — Там…в монастыре, была юная девушка-виличчи, по которой я страдаю больше, чем я могу сказать. Мы выросли вместе как брат и сестра, хотя мы и не родственники. Со временем, наши чувства стали сильнее, переросли в любовь…что-то вроде любви, я думаю. Я, Сорак, любил ее, изо всех сил, и все еще люблю. Но мы никогда не сможем стать мужем и женой, или даже любовниками. Страж — женщина, она никогда не захочет, чтобы ее любила другая женщина, и Наблюдатель тоже, ведь и она женщина. В этом случае мои мужские и мои женские личности конфликтуют, и их невозможно примерить.

— Но…ты сказал, что Кивара женщина… — начала Криста, очень смущенная.

— Да, но Кивара ребенок, которая не очень понимает, что она делает. Для нее интересно все, что новое, оно ее возбуждает, и она немедленно старается исследовать его. Однако, она быстро устает, и если ей не предложить еще чего-нибудь новенького, ее внимание быстро рассеивается.

— Но…я целовала тебя! — настойчиво сказала Криста. — В моих объятиях был ты, а не какая-то там девчонка!

— Да, конечно, если ты говоришь о теле, — сказал Сорак. — Это тело — тело мужчины, естественно. Но личность, которая одухотворяло это тело, была женщиной, и к тому же незрелой, совсем молодой. Меня там не было, Криста. Это был не я. Я даже не знал, как это началось. Я не разделяю их память, если Кивара или Страж не разрешают мне.

— Ты имеешь в виду…но как…Страж?

— Она та, кто поддерживает равновесие внутри нашего внутреннего племени, — сказал Сорак. — Это Страж бросала кости в первую ночь, как я пришел сюда. У меня, Сорака, нет никаких псионических талантов.

— Слушай, у меня голова идет кругом, когда я только пытаюсь понять это, — сказала Криста, глядя на него широко открытыми глазами. — Как ты можешь так жить?

Сорак пожал плечами. — Я никогда не жил иначе, — сказал он. — Я абсолютно не помню, как я жил и каким я был до того, как это случилось со мной.

— Как это ужасно! — сказала Криста с искренним участием. — Если бы я знала…

— Ну, и что бы ты сделала иначе? — спросил Сорак. — Даже теперь ты не в состоянии понять это полностью. Ты можешь уловить суть, но ты никогда не сможешь узнаешь по-настоящему, на что это похоже. И никто не сможет. Вот почему я всегда буду один. При этом, в другом смысле, я никогда не один. Я — племя в одном.

— Так вот почему ты ищешь Мудреца, — сказала Криста. — Ты надеешься, что он вылечит тебя.

— Я ищу Мудреца по причинам, которые сказал тебе и Рикусу, — сказал Сорак. — Я не знаю, можно ли меня вылечить, и даже не знаю, подходит ли слово 'лечить' в данном случае. Я не болен. Я просто…другой. И я даже не уверен, хочу ли я измениться.

— Но…если Мудрец сможет помочь тебе, воспользуешься ли ты его помощью?

— Даже не знаю, — ответил Сорак. — Если я стану просто Сораком, что случится с остальными? Куда они пойдут, что будет с ними? Они все — часть меня, Криста. Я не хочу, чтобы они умерли.

— Я понимаю, — сказала она, глядя вниз. — Я надеюсь, что я понимаю. — Когда она снова взглянула на нечо, в ее глазах стояли слезы. — Неужели нет ничего, что я могу сделать для тебя?

Сорак улыбнулся. — Ты уже дала мне две вещи, которые я ценю намного выше любого комфорта и денег. Твою дружбу и твое понимание.

— Я бы хотела, чтобы это было —

Ужасный крик прорезал ночную тишину. — Что это?

Сорак уже бежал. — Это пришло снаружи.

— Привратник!

Через зал для еды они выбежали в пустой зал для игры. Сорак вытащил свой меч. Едва он успел сделать это, как тяжелая входная дверь слетела с петель и три кошмарных призрака проковыляли внутрь. Они были покрыты грязью, и гниющая плоть лохмотьями свисала с них. Пустые глазницы, в которых копошились черви, повернулись в направлении Сорака. Ветер, ворвавшийся внутрь через сломанную дверь, принес в комнату гниение разлагающегося мяса. Криста побледняла. — Немертвые! — выдохнула она.

— А по мне они вполне мертвые, — сказал Сорак.

Гниющие трупы заковыляли к ним.

— Стража! — крикнула Криста, взбегая вверх по лестнице.

Три трупа не обратили на нее ни малейшего внимания и продолжали двигаться прямо к Сораку.

— Тигра! — крикнул Сорак.

Тигон зарычал и прыгнул с разбега, опрокинув первый труп. Он конвульсивно задергался, когда Тигра разорвал его на части, и разлетевшиеся по полу кости продолжали корчится и подскакивать.

Сорак взмахнул мечом, когда второй труп доковылял до него, гниющие пальцы, из которых торчали кости, потянулись к его горлу. Гальдра свиснул в воздухе и развалил зомби пополам, и там, где прошел магический меч, из подергивающихся костей и мяса поднялся едкий дым.

Третий зомби, пошатываясь, побрел к нему, в своей похоронной одежде из разлагающейся плоти, его ноги были костьми, и его лицо немногим отличалось от гримасы скелета. Сорак опять взмахнул мечом, и голова трупа упала с плеч. Дым поднялся из его шеи, или из того, что осталось от его шеи, но тело продолжало двигаться вперед, руки были протянуты, пальцы скелета готовы были сжать горло Сорака. Меч взлетел опять, отрубив руку. Отрубленная рука упала на пол, дымясь и подрагивая, но тело еще двигалось. Потом упало и оно, когда Тигра прыгнул ему на спину, кости и зубы покатились по полу.

Сорак услышал звук бегущих ног, на лестнице появились стражники. Он уже собирался сказать им, что все кончено, когда двое новых зомби ввалились через двери, за ними третий и четвертый.

Пока он смотрел, разбросанные по полу остатки первого трупа, которого разорвал Тигра, покатились друг к другу и опять начали соединяться в единое тело.

— Кровь Гита! — выругался капитан стражников, когда увидел как ходячие трупы, покачиваясь, бредут к Сораку через зал для игры, а в дверь вваливаются еще двое.

Сорак бросился вперед, чтобы встретить их, стражники выхватили свое оружие и присоединились к схватке. Зомби были невооружены, они двигались неуклюже и замедленно, но когда один из них падал, разбитый на куски Сораком или стражниками, на его место вставал другой. И, через несколько мгновений, упавший вставал снова, куски его гниющего тела немедленно объединялись. Стражники и Сорак непрерывно укладывали их опять своими мечами, Тигра прыгал с одного трупа на другой, разрывая их на части.

Сорак обратил внимание, что те трупы, которые разрубил он сам, еще немного времени вздрагивали на полу, потом чернели и успокаивались, оставляя за собой гниющее мясо и кости. Другие же, уничтоженные без Гальдры, всегда восстанавливались и нападали снова. Отрубленные руки начинали подрагивать, тянулись к торсу и соединялись с ним. Череп, даже будучи разрубленным, магически соединялся опять. Один из стражников ударил зомби мечом прямо в грудь, но меч прошел через ребра скелета не причинив ему вреда, и зомби продолжал двигаться, насаживая себя на меч, пока его костяные пальцы не добрались до горла стражника и начали давить. Полуэльф отчаянно закричал, но у других не было времени спасти его, и он рухнул вниз под тяжестью трупа.

Криста сбежала с лесницы, держа свой меч в руке. Через дверной порог проковыляло еще несколько зомби, и Сорак бросился на них, прорубая путь наружу, размахивая Гальдрой как косой. Когда они упали, он выскочил в сад и тут же натолкнулся еще на троих, сразу за дверью. Все они полегли под его мечом, превратившись в кучи гниющего мяса и обломки костей, но другие уже валили по дорожке навстречу ему.

Голос Кристы ударил за его спиной. — Сорак, сзади!

Не глядя он махнул мечом назад, и разрубил еще одного зомби, вышедшего из зала для игры и уже тянувшего руки к его горлу. Эльфийская сталь разрезала труп пополам, и дымящиеся половинки тела упали на землю.

Сорак увидел, как Криста прорубает себе путь через несколько трупов и поспешил ей на помощь. Еще три трупа вышли за ней через дверь. Криста и Сорак набросились на них, но только те, кого ударял Гальдра, оставались без движения на земле. Остальных, казалось, остановить невозможно.

— Похоже, колоть их насквозь не помогает, — сказала Криста, тяжело дыша. — Можно разрубать их на куски, но они тут же соединяются вместе. Пятеро из моих охранников уже мертвы, а остальные под жутким натиском. Но они пришли за тобой. Смотри, еще два.

Пока она говорила, еще два зомби вывалились из двери и пошли к ним. Тигра с ревом бросился на них, и опрокинул на землю, яросто орудуя лапами и зубами. Но Сорак уже знал, что это временная победа. Только Гальдра, кажется, эффективен против них. За ними, внутри игорного дома, звуки борьбы внезапно затихли. Потом раздался мучительный крик, за ним другой, еще один, похоже все охранники Кристы потерпели поражение.

— Кровь канка! — закричала Криста, указывая за спину Сорака, ее глаза расширились от ужаса. — Взгляни!

Сорак перевел взгляд в направлении, которое она указала. Он глядел через распахнутые ворота, тело несчастного, удавленного привратника лежало на земле перед ними. А вся улица была заполнена мертвыми. Многие дюжины их брели по улице как призраки, некоторые умерли недавно и еще напоминали людей, другие были скелетами, без признака мяса на костях. Пока он глядел, последние звуки борьбы в игорном доме полностью затихли. Последний из охранников Кристы пал. Трупы начали выходить из дома, все они потянулись к нему.

— Похоже мы сейчас умрем, — спокойно заметила Криста.

Нет, если я разбужу Темного Маркиза, подумал Сорак и тут же спросил себя, а сможет ли Маркиз, несмотря на все свое бесстрашие, справиться с такой толпой. Да они задавят его весом! — Нет, — сказал он вслух, — не ты. Они пришли за мной.

— Они убили всех моих стражников, — сказала она.

— Только потому, что они стояли у них на пути, — ответил Сорак. — Немедленно уходи! Беги, и ты спасешься!

— Я не оставлю тебя, — сказала Криста, взвешивая на руке свой меч, пока зомби приближались к ним с двух сторон. Тигра опрокинул двоих, но остальные подходили все ближе и ближе.

— У меня нет времени спорить с тобой, — сказал Сорак. Он быстро перебросил Гальдру в левую руку, а правой резко ударил Кристы в подбородок. Когда она уже падала, он подхватил ее, потом оттащил с дорожки и уложил позади камней, окружающих сад.

— Если бы ты не сделал это, я ударила бы сама, — сказал знакомый голос.

Сорак резко повернулся и его челюсть отвисла, когда увидел юную монахиню-виличчи, стоящую позади него и готовую к бою: белые волосы завязаны позади, меч в одной руке, кинжал в другой. — Риана! Как…что ты здесь делаешь?

Она взмахнула мечом, отрубив голову напавшему на нее трупу и толкнула дергающееся тело в бассейн. — Нужен же кто-то, чтобы присмотреть за тобой, — насмешливо сказала она.

— Сзади!

С отточенными долгими тренировками рефлексами бойца-вилличи, она крутанулась на месте, меч сверкнул, и еще один зомби упал, когда острый клинок одним резким ударом рассек гниющее мясо вместе с костями.

— Этого я уже укладывала раньше, — заметила она. — Им не хочется лежать, не правда ли?

— Захочется, если их ударишь Гальдрой, — ответил Сорак, удивляясь про себя, почему Темный Маркиз до сих пор не появился. Быть может потому, что их было много, слишком много, даже для Маркиза.

— Гальдрой?

И тут смутно знакомое, теплое ощущение пошло по телу Сорака, согревая и оживляя его. Затем сильный голос, который звучал как будто издалека, из какого-то тоннеля, ведущего в его сознание, псионически проговорил ему, Сорак, уходи.

— Кетер, — прошептал он.

— Сорак…у нас много гостей, — сказала Риана, ее голос слегка задрожал, выдавая беспокойство, несмотря на показную браваду.

Уходи, Сорак. Быстрее.

— Риана, — крикнул он. — Используй это.

Она быстро кинула в ножны свой кинжал и подхватила его меч, который он бросил ей, а потом он почуствовал, как растворяется в убаюкиваюшем, расслаблющем тепле. Теперь он понял, почему Темный Маркиз не ответил на угрозу. Это была сила, намного большая, чем он, частично пришедшая из глубины его сознания, а частично снаружи, сущность, которая приходит и уходит по собственному желанию, не по его, но откуда — неизвестно. И пока его зрение застилалось теплым белым туманом, он успел смутно услышать, как Риана зовет его, но потом растаял и ее голос.

— Сорак! — крикнула Риана. Она увидела, как он стоит, не двигаясь, глаза закрыты, в руках нет ничего. А потом уже не было времени смотреть, надо было защищать и себя и его, четыре трупа добрели до них из ворот, а шестеро других вышли из игорного дома позади. Тот, которого она сбросила в бассейн, встал, с его безголового тела капала вода, но он направился прямо к ней. Тигра зарычал и толкнул его обратно в бассейн, но остальные продолжали идти, а новые уже ковыляли через ворота. Даа, многовато, подумала Риана, держа свой меч одной рукой, а меч Сорака другой. Она не может драться и использовать свою псионическую силу одновременно. Похоже, надежды нет.

— Появиться здесь было не самой умной идеей, — прошептала она сама себе и ударила мечом Сорака ближайший труп.

Из тела зомби пошел дым, когда клинок без усилий рассек тело пополам. Труп упал и больше не шевелился. Риана присвиснула от удивления. — Прекрасный клинок, — сказал она.

Зомби подошли ближе. Риана отступила, освобождая себе место для боя, но они повернулись и, полностью игнорируя ее, направились прямо к Сораку.

Он просто стоял, безоружный, ничего не делая. — Нет, — прошептала она.

Они обступили его со всех сторон, закрывая его от ее взгляда.

— Нет! — крикнула она.

Она уже собиралась броситься на них, когда увидела то, что заморозило ее на месте. Трупы просто упали. Те немногие остатки плоти, которые были на них, исчезли, а кости попадали на землю, как дождь из сухих прутьев. В мгновение ока они превратились в пыль, которую унес сильный порыв ветра.

Сорак по-прежнему просто стоял там, где его окружила толпа немертвых. Его руки по-прежнему спокойно свисали по бокам, но на его лице было выражение высшего спокойствия и серьезности.

Риана внезапно осознала, что это не Сорак, совсем нет. Это был кто-то из его других личностей, но не Страж, и не Путешественник, Поэт или Скрич… Кто-то такой, кого она раньше не видела.

Этот кто-то, в теле Сорака, медленно пошел по дорожке к выходу из сада. Зомби продолжали ковылять к нему, не обращая внимания на Риану, так как она теперь не была между ними и их целью. И когда они приближались и пытались схватить его, они немедленно высыхали и падали, превращаясь в пыль на ветру, как и другие до них. Они продолжали литься через ворота, ковылять по улице, наводя ужас и страх своим гниющим телом и безжизненностью, и Сорак — или тот, другой, в его теле — просто разрешал им подойти к себе. А когда они касались его, всегда случалось одно и тоже.

Риана, стоя столбом, глядела на это с чувством глубочайшего почтения и удивления. Что это была за сила? Какая личность управляет им сейчас?

Были еще дюжины зомби, тащившиеся к воротам игорного дома вдоль улицы. Сорак пошел вперед, чтобы встретить их. Но, как только он дошел до ворот, улица перед ним внезапно осветилась ярким голубым цветом. Маленькие шары лазоревого огня вылетели сразу из нескольких переулков, ударяясь в зомби и окружая их пылающей, раскаленной до бела сферой. Один за другим трупы исчезали, ливень энергии продолжался несколько минут, пока улица снова не стала абсолютно пустой.

Риана подбежала и встала рядом с Сораком около ворот. Когда она взглянула на него, она поняла, что это опять был Сорак. Его лицо выглядело немного иначе, более взрослым, но это было то самое лицо, которое она помнила, и на нем было знакомое стоическое, нейтральное выражение мужчины, хранящего все свои мысли и чувства внутри.

— Все кончено, — сказал он.

— А что это было? — спросила она.

— Подкрепление, — ответил он. — Смотри.

Около дюжины фигур вышли из тени на улицу. Они все носили длинные, белые одежды, их лица были закрыты капюшонами, и маски закрывали нижнюю половину их лиц. Небо посветлело. Уже почти рассвело.

— Союз Масок, — сказал Сорак.

— Твой меч, — сказала Риана, отдавая ему обратно его странный клинок. — Замечательное оружие. Хотела бы я знать, где бы мне достать такое?

— Он сработал для тебя?

— Как и любой другой клинок, который я держала в руках, — ответила она, наблюдая за фигурами в масках, подходящими к ним.

— Тогда твой дух силен, а вера правильна, — сказал Сорак, улыбаясь. — А может быть ты — настоящий король эльфов?

— Что?

— Неважно, я объясню потом. — Закутанные в плащи и с закрытым лицом люди подошли к ним и Сорак поклонился. — Большое спасибо, — сказал он.

Один из них вышел вперед. — Мы пришли бы быстрее, если бы смогли, — сказал мужчина, — но мы получили призыв только тогда, когда атака уже началась.

— Призыв? — сказала Риана.

— Они наблюдали за мной, — объяснил Сорак, — чтобы проверить, что я могу доказать правильность своих слов.

— И ты сделал это, — торжественно сказал предводитель группы. Он сунул руку в свой плащ и вытащил оттуда небольшой свиток, перевязанный ленточкой. — Это та самая информация, которую ты хотел от нас, — сказал он, передавая свиток Сораку. К сожалению, она не ответит на все твои вопросы, но это все, что мы знаем, и, возможно, она поможет тебе найти правильную дорогу. Сожги свиток, как только ты прочитаешь его, и развей пепел.

— О чем он говорит? — спросила Риана.

— Потом, — сказал Сорак.

— Да, он сможет все объяснить тебе позже. А сейчас самое лучшее для вас обоих покинуть город. Тебя пометили, Сорак. То, что случилось сегодня ночью, только начало. Куда бы ты не пошел, смотри на Союз, как на своих союзников. А других тебе, боюсь, не найти. Мы думаем, что знаем, кто натравил на тебя немертвых, и, если наши подозрения правильны, то-

Что-то просвистело мимо мага, пущенное сверху вниз, и Сорак почувствовал, как в дюйме от него пролетел арбалетный болт. За его спиной раздался негромкий визг, Сорак резко развернулся и увидел, как Тигра валится на землю.

Тигра!

Члены Союза дружно повернулись, шаря взглядом в поисках стрелка, но Сорак, не думая о своей безопасности, бросился к тигону и встал около него на колени.

— Там, на крыше! — крикнул один из волшебников, указывая на здание, находившееся наискосок от Хрустального Паука.

Рокан уже накладывал второй болт на свой арбалет. Когда он уже взвел тетиву, Риана выхватила кинжал и метнула его легким, плавным движением, псионически направив его в цель. Кинжал ударил Рокана в грудь и тот упал с крыши на землю перед домом.

— Хорошо сделано, — одобрительно кивнул глава Союза. Все волшебники направились к телу, распростертому на земле.

Рокан был еще жив, но едва дышал. — Проклятое плечо, — прошептал он сквозь стистнутые зубы, — заставило меня промазать.

— Кто послал тебя? — спросил глава Союза, склоняясь над ним. — Это был темплар? Тимор?

— Тимор… — голос Рокана был едва слышен. — Вшивый волшебник… Испортил лицо… Все испоганил… Убить подонка… — Последние слова вылетели из него вместе с длинным, последним выдохом и он умер.

— Кто такой Тимор? — спросила Риана.

— Оставь его нам, — сказал ей глава Союза. — Он — наша проблема. Мы решим ее. Присмотри, чтобы Сорак безопасно покинул город. И чем быстрее, тем лучше. — Он подошел и коснулся ее плеча. — Это была честь для нас, монахиня. Хорошо охраняй его.

Они разделились и быстро исчезли в ранних утренних тенях. Риана заторопилась к Сораку, который по-прежнему стоял на коленях над раненым зверем.

Сорак. — Мысли тигона были совсем слабыми.

Все будет хорошо, дружище, ответил Сорак, поглаживая огромный бок зверя. Рана не смертельная.

Не могу двигаться…Тигра ранен…Огромная боль…

Сорак почувствовал, как тело тигона начало костенеть под его пальцами. Его взгляд упал на стрелу. Ее древко было чем-то смазано. Он осторожно вытащил болт и отбросил в сторону, стараясь не касаться той части древка, которая была смазана. Потом он понюхал ее. Яд. Яд хрустального паука. Сначала парализует, потом быстро убивает. — Нет, нет, — простонал он.

Сорак… Сорак…

Он чувствовал агонию тигона. Когда он коснулся сознания Тигры, его окатила жгучая боль, он почувствовал себя так, будто его окунули в огонь.

— Нет, Тигра, нет, — простонал он, не стараясь избежать боли, которую он разделял с умирающим тигоном, но протестуя против судьбы своего друга, которого он знал и любил всю свою жизнь.

Сорак…

Боль, которую он чувствовал, стала ослабевать, а с ней и жизнь тигона стала стремительно уходить из него, псионический контакт ослабел. Друг… защитить…

И зверь умер.

Сорак чувствовал как Тигра умирает. Затем наступила смерть, и в первый момент он оцепенел от скорби и потери, как если бы часть его самого умерла вместе с тигоном. Затем он откинул голову и завыл, из его горла понеслись совершенно нечеловеческие звуки, звуки исходили из его разбитого сердца и от Скрича, звериной личности внутри него. Эхо его воя пронеслось по опять пустынным улицам, и Риана стояла позади него, со слезами на глазах, пока темное солнце медленно поднималось над городом.




Эпилог


Тимор остановился, войдя в маленькую комнату совета и осмотрелся. Все советники уже сидели за столом, на своих местах. Все молчали и смотрели на него. Все, за исключением Кора, который уставился на поверхность стола перед собой.

— Ты слышал, что говорит народ? — начала Садира без вступления, даже когда он еще не успел сесть за стол. — Весь город бурлит после осквернения могил на кладбище, — продолжала она. — Подсчет еще не закончен, но мы знаем, что около трети мертвых были подняты. Подняты оскверняющей магией, — добавила она, чтобы подчеркнуть свои слова. Рикус сидел позади нее, глядя на него.

Тимор хотел было ответить, но Садира продолжала без паузы. — Все холмы и плато, на котором находится городское кладбище, полностью выжжены этим ужасным заклинанием. Более того, ходячие трупы были посланы в город — в сам город! Есть множество свидетельств. Люди в панике забаррикадировались в своих домах. Многие дети получили психические травмы, а что же говорить о тех, чьи близкие были похоронены на кладбище, а затем были подняты и ходили по улицам в ужасном, полуразвалившемся виде, стремясь к отталкивающей и смертельной цели. Целый взвод стражи, охранявшей игорный дом Хрустальный Паук, погиб, прежде чем члены Союза Масок сумели устранить угрозу.

— Да, ужасное, трагическое событие, — гладко начал Тимор, покачивая головой, как если бы он полностью сочувствует несчастным людям. — Как удачно, что… — но он не закончил, так как следующие слова Садиры ударили в него как арбалетный болт.

— Люди говорят, что это ты виноват во всем этом, — сказала она, сверля его взглядом.

— Я? — сказал Тимор. — Ты с ума сошла. Ясно, что это городская стража виновата, они забыли свой долг. Темплары — как ты хорошо знаешь, ведь это ты составляла тот эдикт — больше не играют активной роли в поддержании порядка в городе. Мы, конечно, поддерживаем городскую стражу, но…

— Они говорят, что это ты поднял мертвых, — решительно сказала Садира.

Тимор ощутил холодок в душе, но быстро пришел в себя. — Это абсурд, — сказал он. — Всякий знает, что темплары потеряли всю свою силу, когда Калак был убит. Я уверен, что ты, как и все уважаемые советники, не веришь в эту чушь.

— Верю я или не верю, это не то, что сейчас важно, — сказала Садира.

— И что же важно, тогда? — спросил он, но Садира проигнорировала его слова и продолжала.

— На поле боя с трупами было найдено тело Рокана, который был, по словам эльфлинга, вожаком мародеров из Нибеная, и одним из шпионов, арестованных городской стражей и переданных в твои руки. Как получилось, Тимор, что преступник, переданный на твое попечение, известный убийца и шпион, бродил по городу и делал что хотел, вооруженный мечом, кинжалом и арбалетом? Почему он не предстал перед советом?

Арбалетом? Я не давал ему арбалета, подумал Тимор.

Но теперь не до него, надо думать о себе. Без сомнения, он опасался встретиться лицом к лицу с эльфлингом. Тем не менее, неважно, эльфлинга здесь нет. Зато теперь ясно, как обстоят дела. Они ищут, на кого бы возложить вину за все это. Очевидно, они подозревают его, но Рокан мертв, так что у них нет никаких доказательств.

— Рокан… — сказал задумчиво Тимор, как будто пытаясь вспомнить это имя. — Не уверен, что помню кто это. Во всяком случае, мне не сообщили, что он сумел сбежать. Но ясно, что вина лежит на тех, кто сторожил его, и я уверен, что найду, кто в этом виноват.

— Ясно, как день, кто в этом виноват, — прорычал Рикус.

— На что ты намекаешь? — возразил Тимор оскорбленным голосом. — Твое замечание подразумевает какой-то сорт обвинения?

— Мне нечего «подразумевать», — ответил Рикус. — Лично мне все ясно. Все пять шпионов Нибеная были переданы темпларам. Более того, они, все пять, были приведены прямо к тебе. И все пять сбежали, а потом попытались убить Сорака, эльфлинга. Мы нашли их трупы, всех пятерых.

— То, что они убежали, достойно сожаления, — спокойно сказал Тимор, — и ясно, что они попытались убить того, кто виноват в их разоблачении и плене. Очень удачно, что эльфлинг сам в состоянии позаботиться о себе. Он, кажется, боец, а не простой пастух. Но я не понимаю, почему вы пытаетесь возложить вину на меня, если, конечно, вы не ищете любого, на кого можно возложить персональную ответственость за достойный сожаления побег этих шпионов. Я обещаю, что проведу тщательное расследование-

— А мы считаем, что ты сам, лично, приказал освободить этих шпионов и послал их убивать Сорака, — сказал Рикус. — И еще много чего ты лично приказал и сделал.

— Ты, наверно, сошел с ума. Ну зачем мне делать это? Более того, я вообще не понимаю, кто начал эту вредную болтовню о том, что якобы я виноват в несчастьи с немертвыми, но это совершенно издевательские, вредные и ни на чем не основанные слухи. Я не волшебник.

— То есть ты отрицаешь, что практикуешь магию осквернителей? — спросил Римус.

— Конечно я отрицаю это! Это же противозаконно!

— И ты отрицаешь, что заставил мародеров, при помощи силы или магии, напасть на эльфлинга?

— Я повторяю, ну зачем мне это? Что я могу выиграть от этого?

— Смерть эльфлинга, если ты решил, что он каким-то образом угрожает заговору, который ты готовишь, — сказал Рикус.

— Смешно, просто смешно! — возразил Тимор. — Я никого не заставлял, ни силой, ни магией. Я отказываюсь участвовать в заседании совета из-за этих смешных и оскорбительных обвинений. Не секрет, что вы оба давно питаете ненависть к темпларам. Да это все просто хитрость, направленная на то, чтобы вызвать у народа ненависть к темпларам, а меня изгнать из Собрания Советников.

— Этот человек, Рокан, был сильно обезображен, когда мы нашли его, — сказала Садира.

— И что с того?

— Пригласите первого свидетеля, — сказала Садира.

— Свидетеля? Свидетеля чего? — зло спросил Тимор.

Вошел солдат стражи.

— Ты был одним из тех, кто арестовал мародера из Нибеная, Рокана? — спросила Садира.

— Да, миледи.

— В это время он был обезображен, как нибудь?

— Нет, миледи, не был.

— Он был обезображен, пока был у вас под арестом?

— Нет, миледи.

— Он был обезображен, когда вы привели его в личные покои верховного темплара?

— Нет, миледи.

— Благодарю тебя. Ты можешь идти.

Солдат повернулся и вышел.

— Ну и что? — спросил Тимор насмешливо. — Это доказывает только то, что он не был обезображен, когда его привели ко мне. Очевидно, это случилось во время его побега, или сразу после него.

— Пригласите следующего свидетеля, — сказала Садира.

Вошел человек, которого Тимор никогда не видел раньше.

— Ты целитель на эльфийском рынке? — спросила его Садира.

— Да, миледи.

— Ты лечил мародера по имени Рокан?

— Он не сказал мне своего имени, миледи, но я узнал его, когда мне показали его тело. Он пришел ко мне в середине ночи, и угрожал перерезать мне горло, если я не вылечу его рану. А точнее, если я не вытащу ему арбалетный болт из плеча.

— Кстати, это была та самая ночь, когда мародеры напали на эльфлинга, Сорака, — сказала Садира, обращаясь к остальным членам совета, — свидетельства об этом нападении уже собраны. — Она опять повернулась к целителю. — Был ли Рокан обезображен, когда пришел к тебе для лечения?

— Да, миледи, и очень сильно, — сказал целитель. — Я сразу узнал его лицо, когда мне показали его тело.

— Не упоминал ли он, что случилось с его лицом?

— Он спросил мне, могу ли я восстановить его нормальный внешний вид, — сказал целитель. — Я сказал ему, что за пределами моих способностей. Он ответил, что его обезобразил волшебник, но не назвал имя этого волшебника.

— Так что ты вытащил стрелу и он ушел? — спросила Садира.

— Ну, у нас был еще маленький разговор, — ответил целитель. — Он хотел знать об ядах. Какой-нибудь яд, который очень силен и быстро убивает. Я ответил ему, что я — целитель, и не имею дела с ядами, но, так как он угрожал мне, а я не хотел, чтобы мне перерезали горло, я назвал ему один яд. Он мог бы легко купить этот яд на эльфийском рынке, однако я не сказал ему ничего об этом, в любом случае. Я не видел необходимости в передачи ему такой информации.

— Что за яд ты назвал ему? — спросила Садира, не обращая внимания на уклончивый ответ целителя.

— Яд хрустального паука, миледи. Он хотел что-нибудь, чем он мог бы отравить арбалетную стрелу.

— Стрелу типа этого арбалетного болта? — спросила Садира, осторожно касаясь стрелы, лежавшей перед ней.

— Да, миледи.

— Эту стрелу вытащили из трупа тигона, принадлежащего эльфлингу, — сказала Садира. — Рокан выстрелил ей в эльфлинга, но промахнулся и вместо этого убил зверя. Целитель, можешь ли ты проверить, какое вещество осталось на ней?

Мужчина подощел ближе, наклонился над болтом и тщательно его обнюхал. — Это яд хрустального паука, миледи.

— Благодарю тебя. Ты можешь идти. — Целитель поклонился ей и вышел из комнаты.

— И в чем смысл всего этого? — спросил Тимор. — Рокан пытался убить эльфлинга. Но при чем здесь я? Ты не доказала ничего своими так называемыми «свидетельствами». Ты просто хочешь добавить немного веса своим безосновательным инсинуациям.

— Рокан был обезображен волшебником, — сказала Садира. — При этом, когда его привели к тебе, у него было нормальное лицо.

— Хорошо, его обезобразил волшебник! Это доказывает, что я никак не мог сделать это! Я не волшебник! Моя сила исходила от Калака, когда он правил городом. Я ничего не знаю о магии. И уж тем более я ничего не знаю об оскверняющей магии.

— Попросите Капитана Залкора, — сказала Садира.

Спустя мгновение капитан городской стражи вошел в комнату.

— Капитан Залкор, вы провели обыск, как вам было приказано?

— Да, миледи.

— Обыск? — сердито спросил Тимор. — Какой обыск?

— Что же вы нашли?

— Вот это, миледи, — скаязал Тимор, вытаскивая из складок своего плаща маленькую шкатулку.

Глаза Тимора полезли на лоб, когда он увидел ее.

— Где вы нашли ее?

— В личных комнатах верховного темплара, миледи.

— И что в ней находится?

— После того, как мы сломали петли замка и открыли шкатулку, мы нашли там книгу заклинаний, миледи. Эту самую книгу. — Он бросил ее на стол перед Тимором.

— Ложь! — закричал Тимор. — Это заговор! Эту шкатулку подкинули в мой дом!

— То есть ты утвержадешь, что это не твоя? — спросила Садира, поднимая брови.

— Да я раньше никогда не видел ее!

Садира кивнула Залкору и капитан внезапно схватил Тимора сзади за руки. Пока Тимор кричал, протестуя, Рикус встал со своего места и начал обыскивать его.

— Залкор не нашел ключ, — сказал бывший гладиатор. — Учитывая то, что содержит эта шкатулка, я никогда не расставался бы с ключом от нее. Ага! Что это у нас такое?

Он рывком распахнул тунику Тимора и показал всем ключ, висевший у темплара на шее. Одним рывком он сдернул ключ с шеи и вставил его в замок шкатулки. Тот идеально подошел. Он повернул ключ, замок щелкнул и открылся.

— Я полагаю, что ключ тебе тоже подкинули, не правда ли? — насмешливо сказала Садира. Она закрыла глаза на мгновение, глубоко вздохнула, пробормотала, выдыхая какие-то слова и сделала движение рукой. Книга заклинаний открылась сама, ее страницы зашелестели, перевертываясь. Потом они остановились, и открытая книга осталась лежать на столе.

— Капитан Залкор, будьте так добры, взгляните на страницу, на которой открылась книга.

Залкор заглянул через плечо Тимора. — Это заклинание для оживления мертвых, миледи.

— Я никогда даже не подозревал, что он замыслил, — сказал Кор, по-прежнему глядя в стол. Он тяжело сглотнул и помотал головой. — Клянусь, я не знал, что он пойдет так далеко.

— Кор! — закричал Тимор. — Замолчи, придурок!

— Что бы ты не сказал, теперь это не имеет значения, — сказал Рикус. — Ты осужден.

Снаружи здания раздались возмущенные звуки. Похоже приближалась целая разъяренная толпа. Множество голосов зло вопили. Топот тысяч ног. Выкрикивая одно и тоже слово, толпа приближалась все ближе и ближе. Тимор окоченел. Они выкрикивали его имя.

— Ти-мор! Ти-мор! Ти-мор!

— Похоже, новости передаются быстро, — сказала Садира. — Ты слышишь их? Вся эта толпа ищет твоей крови. Голос народа, Тимор. И они требуют тебя.

Тимор побледнел. — Вы же не собираетесь отдать меня им. Вы не можете! Не имеете права! Они разорвут меня на куски!

— Ах, какая жалость, — сказал Рикус, его голос сочился сарказмом.

Толпа быстро увеличивалась. Крик стал громче, и более настойчив. В открытые окна полетели камни. Те советники, которые сидели прямо около окон, быстро бросились в сторону, и камни ударили об стол и стены за ними. Все члены совета повскакали на ноги. Один из них рискнул бросить быстрый взгляд в окно.

— Да это бунт! — крикнул он. — Там их сотни! Стража не способна справиться с ними.

— Я должен быть со своими людьми, — сказал Залкор.

Новый каменный залп влетел в окна и все пригнулись. Все, кроме Тимора, который воспользовался воспользовался возможностью и вырвался из рук Залкора. Он изо всех сил оттолкнул капитана и бросился бежать. Рикус рванул за ним, но каменный град, по прежнему летевший из камней, не дал ему возможность бежать быстро. Несколько камней ударило Рикуса в голову, он пошатнулся и закрыл голову руками, стараясь защитить лицо.

Тимор выбежал в холл. Он не знал, как он может сбежать, он знал только, что он не должен попасть в руки толпе. За его спиной Кор выкрикнул его имя.

— Тимор, Тимор, быстрее! Сюда! — Тимор повернулся и выругался. Потом, слыша топот бегущих людей, донесшийся из зала совета, он осознал, что у него не было другой возможности, как только следовать за Кором. Они свернули за угол, Кор схватил его за руку и толкнул в коридор.

— Сюда! — сказал он. — Быстрее, быстрее!

— Куда ты толкаешь меня? — спросил Тимор. — К этой толпе, беснующейся снаружи?

— Я только пытаюсь помочь тебе, — запротестовал Кор.

— Ты уже достаточно помог мне! Все, что ты хочешь, спасти свою собственную презренную шкуру!

— Я не мог ничего сделать. Ты был уже осужден еще прежде, чем вошел в комнату. — Кор толкнул его в маленькую гостинную. — Сюда, бысто!

— Отсюда нет выхода, глупец. Мы в ловушке!

— Нет, смотри, — сказал Кор. Он нажал скрытый гвоздь у камина и вся задняя стена очага отъехала в сторону, открыв потайной проход. — В него, быстрее!

— Куда он ведет?

— Это старый потайной ход, ведущий за городские стены, — сказал Кор и они, согнувшись, вошли в него. Стена закрылась за ними.

— Никогда не слышал о нем, — сказал Тимор, бысто идя по потайному ходу, при этом ему пришлось согнуться, чтобы не ударяться головой о низкий потолок.

— Его держали в секрете даже от Калака и темпларов, — сказал Кор. — Во время правления Калака совету было чего бояться. В результате было решено построить этот подземный ход, чтобы в случае чего сбежать от гнева короля-волшебника.

— Я откуда ты знаешь о нем? — спросил Тимор, с руганью срывая паутину, мешавшую идти.

— Мой дедушка был архитектором, который проектировал малый зал заседаний совета, — сказал Кор. — Он был очень осторожный и предусмотрительный человек.

— Но если ты знаешь о проходе, другие тоже должны знать!

— Нет, Рикус и Садира ничего не знают о нем, а я единственный, кто остался в совете из тех семей, которые служили Калаку на протяжении столетий.

— Я не вижу ничего в этой проклятой темноте.

— Просто иди по проходу вперед, — сказал Кор. — Он ведет к невидимой двери, скрытой за каменной глыбой, находящейся за стеной королевского сада.

— Почему ты помогаешь мне, Кор, ведь ты мог бы бросить меня этим пожирателям падали?

— Потому что я сам был бы следующим, — ответил Кор. — Все хорошо знают, что я — твой человек, и они могли бы и со мной сделать то же, что и с тобой.

— То есть, забег трусов до самого конца, а?

— Ты бежишь хорошо, — сказал Кор. — Кроме того, я не думаю, что желание спасти себе жизнь — трусость. Не я сбросил тебя вниз, Тимор. Ты сделал это сам, своими собственными руками. Я всегда поддерживал тебя, но я никогда не думал, что ты зайдешь так далеко и натравишь немертвых на город!

— Дурак, я вовсе не натравил их на город! Я послал их против этого презренного эльфлинга!

— Ты ошибся, ты должен был просто оставить его в покое, — сказал Кор. — Этот эльфлинг — причина твоего падения.

— И я полность расплачусь с ним за это, — прорычал Тимор сквозь сжатые зубы. — Я не успокоюсь, пока не найду его и не заставлю заплатить за все, что он сделал. Его смерть будет долгой и мучительной.

— Погоди, потише, — сказал Кор, идущий впереди. — Мне кажется, мы уже почти пришли. Да, это дверь!

Тимор остановился.

— Заело, — сказал Кор. — Ничего удивительного, ей не пользовались много лет. Здесь, помоги мне толкнуть…

Став рядом с Кором, Тимор тоже надавил плечом. — Если бы здесь не было так тесно, я мог бы снести эту проклятую дверь с петель!

— И сообщить о нашем местоположении всем, кто смотрит с городских стен? — спросил Кор. — Ну, кто из нас дурак? Толкай!

Двое мужчин застонали от усилий, и дверь медленно открылась. Появилась щель, в которую пробился дневной свет, она становилась все шире и шире, по мере того, как дверь раскрывалась под протестующий скрип заржавевших петель. Тимор почувствовал, как свежий ветер коснулся его лица и глубоко вздохнул. От этого затхлого воздуха внутри тайного хода он едва не потерял сознание! Он вышел наружу и потянулся. — Аааа! Моя спина едва не переломилась от этой неудобной-

Все с тем же протестующим скрипом дверь за ним закрылась. Кор не вышел. Он остался там, внутри потайного хода, за дверью. — Кор, Кор! Выходи! Что случилось? — Тимор попытался открыть дверь, но не видел вокруг ничего, что могло бы открыть ее снаружи. — Кор! Открой дверь! Ты слышишь меня? Кор!

— Твой друг ушел, — сказал голос за его спиной. — Он выполнил свою задачу и вернулся обратно тем же путем.

Тимор обернулся. Перед ним, прямо за каменной глыбой, стояла группа людей, одетых в белые плащи с опущенными капюшонами. Они стояли вокруг него полукругом, на их лицах были маски. Глаза Тимора полезли наружу. Союз! Кор, несчастный предатель…

— Если ты собираешься сражаться с нами твоей оскверняюшей магией, тогда сейчас самое время, — сказал волшебник, который уже говорил раньше. — Будем счастливы проверить тебя в деле.

Тимор облизал губы и боязливо огляделся. При нем не было его книги, а из памяти внезапно улетучились все заклинания, которые могли бы помочь ему в этих ужасных обстоятельствах. Кроме того, их было слишком много. Если ему повезет, он сможет справиться с двумя-тремя из них, но остальные быстро прикончат его. Его ум метался в поисках выхода из этой ловушки, но он никак не мог найти решения. Да, похоже не убежать.

Некоторые из замаскированных фигур отступили в сторону, и из-за них показался эльфлинг, сопровождаемый потрясающе красивой монахиней-виличчи.

— Ты! — сказал Тимор.

Сорак просто стоял и вопросительно глядел на темплара. — Почему? — спросил он. Когда слово упало, Страж быстро проверила мысли Тимора и Сорак уже знал ответ.

Тимор завопил от гнева и бросился на Сорака. Риана быстро шагнула вперед и концом своего дорожного посоха ударила его в голову. Тимор упал.

Что же получается? сказал Сорак. Просто ошибочное предположение?

Он приписывал свои алчные и лживые мотивы всем вокруг себя, сказала Страж. Он строил заговоры против других и верил, что все другие строят заговоры против него. Он пьянел только от одной мысли о власти, и следовательно верил, что все другие такие же, как и он.

Тогда он получил то, что заслуживал, сказал Сорак, глядя на темплара, стоящего на четвереньках.

Тимор взглянул на него, кровь лилась из раны на его голове, которая осталось после удара Рианы. — Давай, подходи, ты, вшивое отродье, бастард, полукровка! Давай, закончи это! Убей меня, отродье канка, и покончим с этими играми!

Сорак поглядел вниз, на темплара, и покачал головой. — Нет, не я, — сказал он. — Ты принес мне такую боль, какую я никогда не знал, но у них есть право первого удара. — Он взглянул на людей в белом, молчаливо стоящих кругом.

— Нет! — закричал Тимор. — Только не они. Я слишком хорошо знаю, на что они способны. — Он схватился за ногу Сорака. — Убей меня! Нанеси удар! Я поднял мертвых против тебя! Я послал Рокана его банду перерезать тебе горло!

Сорак вырвал ногу из хватки темплара, повернулся и пошел прочь.

— Нееет, — простонал темплар. — Убей меня! Используй свой меч! Убей меня, проклятый ублюдок. Пожалей меня, убей меня сам!

Сорак продолжал идти, уходя из города, Риана шла рядом с ним. Никто из них не оглянулся, когда завернутые в плащи фигуры обступили темплара, он начал орать и его крики еще долго были слышны под лучами багрового солнца.

* * *


На горе, нависшей над городом, перед костром сидели Сорак и Риана. Прямо перед ними лежали пустые земли, уходившие в бесконечность.

— Почему ты пошла за мной? — тихо спросил Сорак, держа в руках свиток, который глава Союза Масок дал ему.

— Мне надо отвечать? — спросила Риана.

— И госпожа разрешила тебе уйти?

Риана перевела взгляд вниз и покачала головой. — Когда я вышла из башни и узнала, что ты ушел, я сразу поняла, что должна идти за тобой.

— Ты хочешь сказать, что ушла из монастыря без разрешения аббатисы?

— Да, — сказала она. — Я нарушила свои клятвы. Я больше не монахиня. Да я больше и не хочу быть монахиней. Я хочу быть с тобой.

— И ты шла за мной? Всю дорогу до Тира?

Она усмехнулась. — Я виличчи. Следовать за тобой в город было совсем не сложно, но пришлось постараться, чтобы найти тебя в городе. Однако слухи о тебе быстро распространились повсюду. Многие только и говорили об ужасном, внушающем ужас эльфлинге, бойце и Мастере Пути, который работает в игорном доме Хрустальный Паук. Я знала, что это можешь быть только ты. Но когда я увидела тебя с этой девицей-полуэльфом, я подумала… — Ес голос прервался.

— Ты должна знать лучше, чем любой другой, как обстоят дела, — сказал Сорак.

Она кивнула. — Да, я знаю. Даже слишком хорошо. И тем не менее ты ушел не попрощавшись с ней. Я уверена, она будет скучать по тебе.

Сорак взглянул на свой меч. — Она будет скучать по своему идеалу, не по мне.

— Ты не можешь всегда быть один, Сорак, несмотря на твое имя. Никто не может. Я нужна тебе.

— Было бы лучше всего, если бы ты вернулась.

— Я не могу.

— Не можешь или не хочешь?

— И то и другое, — ответила она. — Ты можешь сказать мне, что ты не хочешь, чтобы я шла с тобой, Сорак, но это не имеет ни малейшего значения. Я просто пойду за тобой, хочешь ты этого или нет. Никто не знает тебя так, как я. Никто не понимает тебя так, как я. Никто не будет заботиться о тебе так, как я. И никто не сможет охранять твою спину так, как я, — добавила она, вспомнив о тех двух мужчинах, которых она убила в переулке, пока они поджидали его. Она не рссказала ему о них. Она не хотела, чтобы он чувствовал, будто он ей чем-то обязан. Да, она жалела, что не направила свой арбалет получше и не убила Рокана. Тогда Тигра остался бы в живых. Но она не скажет ему об этом, конечно.

Он слабо улыбнулся. — И тебе не жаль растрачивать себя на мужчину, который не сможет любить тебя по-настоящему?

— А что, если я запрусь в монастыре виличчи, где я точно не увижу больше ни одного мужчину, я получу больше любви? — возразила она.

— Но ты пренебрегла своими клятвами, и ты теперь не монахиня. Тебе не надо больше хранить обеты, я у меня есть клятвы, которых я не нарушу, и не важно, хочу я того и нет.

— Я удовлетворюсь тем, что ты мне дашь, — сказала она. — Если мы не можем быть любовниками, тогда я буду твоей сестрой, как уже и было когда-то.

— И всегда будешь, — сказал Сорак. — Очень хорошо, моя младшая сестренка. Так как я не могу переубедить тебя, мы оба пойдем искать Мудреца, вместе. Куда-нибудь туда.

Он окинул взглядом необозримую пустыню Атхаса, медленно тающую в золотисто-оранжевом, кровавом свете, пока темное солнце уходило за горизонт.