Клуб разбитых сердец
Рут Уокер


В приемной самого знаменитого адвоката по бракоразводным процессам повстречались случайно несколько женщин… Светская дама, ради условностей общества принесшая в жертву свою единственную настоящую любовь. Красавица, пробившаяся к богатству и роскоши из нищего гетто – и совершившая роковую ошибку. Вчерашняя верная жена и счастливая мать, на которую в одночасье обрушилось нечто, с чем невозможно смириться…

Случайная встреча навсегда изменила их судьбы, подарив верную дружбу и свет новых надежд…


Рут Уокер

Клуб разбитых сердец


Пролог


Если позволяла погода, Арнольд Уотерфорд всегда просил своего шофера – и по совместительству привратника – останавливаться на Юнион-сквер, так чтобы четыре квартала, остаток пути до своей юридической конторы, пройти пешком.

Не то чтобы ему так уж нужно было размяться – бег трусцой и прочую мерзость в этом роде он вообще ненавидел – просто он любил утренний Сан-Франциско, когда солнце не успело еще разогнать ночную дымку и предупреждающая о тумане сирена на Алкатрасе все еще пела на три голоса, напоминая любовную перекличку морских львов, устроившихся на лежбище неподалеку от Сиклиффа.

Роман Арнольда Уотерфорда с Сан-Франциско начался в середине пятидесятых, когда свежеиспеченным выпускником юридического колледжа в Канзас-Сити он впервые приехал в Калифорнию. С той поры он успел приглядеться к лику города, обнаружив на нем бородавки и прочие косметические дефекты, однако же первая влюбленность так и не прошла. Он любил этот город во всякое время года и в любом настроении, как любят красивую, хоть и капризную женщину, но больше всего он привлекал его осенью, когда, соблазнительно сверкая золотом, город с особым тщанием прихорашивался перед местным людом, словно благодарный за то, что туристский сезон кончился и гости разъехались до следующей весны.

Сентябрьское утро выдалось славным, и Арнольд двинулся на работу кружным путем. Пересекая Юнион-сквер, шагая по Гири-стрит, минуя старый драматический театр с его покрывшимися благородной патиной стенами, он прокручивал в голове четыре дела, которыми предстояло заняться в первой половине дня.

Арнольд Уотерфорд занимался разводами. Ну да, разумеется, он знал, как коллеги называют его за глаза. «Адвокатишко» – это еще самое мягкое прозвище. Чего вся эта публика не могла взять в соображение, так это того, что он искренне сочувствовал своим клиенткам. Он любил женщин и считал: коль скоро дело доходит до бракоразводного процесса, особенно если разводятся дамы пожилые, достаются им чаще всего одни объедки, хоть правда и на их стороне.

Муж самой первой его клиентки избивал ее. Тогда Арнольд был молод и неопытен, в результате чего этой пожилой даме досталось в суде так же, как доставалось ей в супружеской спальне. Этот случай многому научил Арнольда, и теперь он сделался самым знаменитым или – с какой стороны посмотреть – самым бездарным адвокатом по бракоразводным делам в северной Калифорнии.

Арнольд приветливо кивнул попавшемуся по дороге знакомому, но поговорить не остановился. Во-первых, он и без того уже опаздывал, а во-вторых, ему не терпелось побыстрее покончить с утренними делами, ибо на час дня – как дар судьбы – у него был назначен обед с Дженис Мурхаус.

А Дженис не только его крестница, но и одно из самых любимых существ на всем белом свете.

Остановившись перед светофором на углу Гири – и Тейлор-стрит, Арнольд бросил оценивающий взгляд на моложавую женщину – обладательницу исключительно красивых ног.

Арнольд ступил на мостовую и добрался уже почти до противоположной стороны, когда визг тормозов предупредил его о надвигающейся опасности: из-за угла прямо на него летел небольшой спортивный автомобиль.

С живостью, которую трудно предположить в человеке, четыре года назад отметившем свое пятидесятилетие, Арнольд рванулся в сторону и буквально врезался в борт припаркованной машины.

Последней его мыслью, уместившейся в коротком промежутке между шоком от сильного удара и обмороком, было: как жаль, что придется отменить утренние деловые встречи, не говоря уж об обеде с Дженис.


Глава 1


Когда Шанель Деверю заявила мужу, что начинает бракоразводный процесс, он даже не попытался отговорить ее.

Расстались они вполне спокойно, что и неудивительно, если иметь в виду, что не спали вместе уже лет десять.

Шанель было обидно оставлять особняк, ради которого она в какой-то степени и вышла в свое время за Жака Деверю, но ведь нельзя же требовать, чтобы съехал он; в конце концов, в этом большом, построенном в стиле итальянского Ренессанса доме на Пасифик-Хайтс жили три поколения семьи Деверю.

Или даже, может, четыре?

Сидя за туалетным столиком и тщательно расчесывая свои густые серебристо-русые волосы, Шанель думала о том, что после расставания с Жаком жизнь ее не так уж переменилась.

)Арендная плата за новое шикарное жилье была баснословной, даже по меркам Пасифик-Хайтс, но, поскольку все счета пересылались Жаку, она спокойно подписала годовой контракт на эту шестикомнатную квартиру, затем пригласила самого лучшего специалиста по интерьеру, а кончила тем, что заказала новую мебель.

Все это время Жак, который вообще-то щедростью не отличался, на удивление спокойно оплачивал ее счета, из чего она заключила, что постоянные его причитания насчет затруднений с «ликвидным имуществом» – до вульгарного понятия «деньги» он никогда не опускался – обычное вранье. Может быть, великодушие его объясняется просто: жизнь с нею превратилась в такой кошмар, что он до смерти боится, как бы она не вернулась назад.

Шанель довольно подмигнула себе в зеркале. Разумеется, она нарочно не давала ему покоя, ибо знала, что он этот брак может тянуть бесконечно, лишь бы его не трогали и дали жить своей привычной уютной жизнью. Все это время он редко выходил из дома, практически всегда находился в комнате, где поддерживалась постоянная температура, поскольку в ней хранились книжные раритеты да коллекции старых марок и монет, отвлекался только на еду и на сон.

Но у нее были свои виды на эти собрания; скоро ему предстоит в этом убедиться. И уж теперь ему придется встряхнуться по-настоящему. Ему либо придется продать что-то из своих сокровищ, либо достать деньги где-нибудь еще, чтобы выполнить ее требования Добрую часть своих коллекций он преумножил за время их пятнадцатилетней совместной жизни, значит, не менее половины ценностей, по мнению Шанель, по Праву принадлежит ей.

Предвидя возможное развитие событий, когда в прошлом году Жаку пришлось лечь в больницу, чтобы удалить грыжу, она на всякий случай сфотографировала самые редкие марки, монеты и первоиздания. Так что теперь нет смысла припрятывать раритеты, чтобы лишить Шанель ее законной доли.

Внезапно Шанель охватило какое-то странное ощущение, не вины, пожалуй, а чего-то похожего на жалость. В каком-то смысле Жак не так уж и дурен. Да, конечно, отшельник. Да, скуповат, и это еще мягко сказано. Но случались в их жизни и славные моменты. Жак умел быть забавным, мог посмеяться над каким-нибудь скромным анекдотом, но, разумеется, все это не компенсировало недостатков. Сколько приглашений пришлось ей отклонить, только потому что он не хотел сопровождать ее! Что же до домашних вечеринок, то об этом вообще речь не шла – Жак отказывался не только участвовать, но даже и оплачивать их.

Ладно, теперь все это позади. Отныне будет иначе. Двух неудачных замужеств с нее вполне хватит. Новый муж должен быть чистым золотом. И выбор уже сделан – Лэйрд Фермонт это и есть чистое золото в отличие от Жака, оказавшегося лишь позолоченной медью.

Шанель отложила гребень и поднялась, но перед тем, как начать одеваться, бросила последний взгляд в зеркало: надо убедиться, что каждый блестящий волосок на месте, а косметика наложена безупречно. Хоть предстояло сегодня только одно свидание – с адвокатом Арнольдом Уотерфордом, Шанель, порывшись в своем обширном гардеробе, выбрала отороченный мехом выходной костюм, словно шла на обед в какой-нибудь шикарный ресторан вроде «Комптон-Корта».

По опыту Шанель знала, что жизнь бросает тебе под ноги шанс, когда его меньше всего ждешь, так что всегда надо быть начеку, чтобы ничего, даже самую незначительную мелочь, не упустить. Кто знает, думала она, надевая меховую шляпку под стать костюму, может, именно сегодня произойдет что-нибудь неожиданное. Например, встретится ей случайно Лэйрд Фермонт. И коли так случится, Шанель О'Хара Деверю к такой встрече готова, как и всегда.


Глава 2


Когда Глори Браун вышла за Бадди Причетта, ей только-только исполнилось семнадцать, но даже и в этом юном возрасте не было у нее никаких прекраснодушных иллюзий относительно замужества и того, что за ним последует. Забавно, но облекла в слова ее тайные сомнения собственная мать.

– Отныне ты сама по себе, ну и скатертью дорожка, – сказала Флора Браун, рубя для убедительности воздух ладонью одной руки, а в другой держа банку пива. – С самого рождения от тебя одни только неприятности. Я знаю, тебе кажется, что вот ты выйдешь за этого здоровенного бейсболиста и жизнь пойдет по-другому. Черта с два. Скоро ему надоест трахаться с тобой, и он вышвырнет тебя на помойку. Так вот, когда это случится, не приходи сюда и не хнычь, потому что отныне и навсегда ты – отрезанный ломоть.

Спорить Глори не стала, не сказала даже, что «сама по себе» она в этой семье с тех самых пор, как научилась постоять за себя на улице. Скрывая обиду за молчанием, зная, что никакие слова мать не тронут, Глори просто продолжала складывать в продуктовые сумки – чемодана у нее не было – джинсы, безрукавки и дешевое нижнее белье.

Ее ничуть не удивило, что ни мать, ни сестры не пришли на скромное свадебное застолье. Разумеется, у всех нашлись какие-то оправдания, но все это, естественно, обычная дребедень. Они крепко обиделись на нее за то, что Глори захотелось встать на ноги, вырваться из этих ночлежек и перестать жить на пособие. А может, больше всего их задело то, что она оказалась первой в двух поколениях этой семьи, кто официально зарегистрировал свой брак.

Что ж, этот ранний свадебный обед в каком-то смысле действительно можно назвать торжеством. Пришли родичи Бадди; правда, они, в общем, воротили носы, потому что денег ей удалось наскрести только на скромный столик в жалком кафе на Норт-Бич. Но она делала хорошую мину при плохой игре, прикидываясь, будто не слышит колких реплик, в сущности, оскорблений, хоть и в форме шуточек. В конце концов, у нее была своя гордость, та же самая гордость, что не позволила ей уйти с первого же курса престижной школы Лоуэлла, где однокашники всячески потешались над ее дрянной одеждой из самого дешевого универсального магазина, халупой, где она жила, смешным именем.

Морнинг Глори Браун – Утренняя Краса Браун…

И как это мать додумалась? Правда, у старших ее сестер тоже были цветочные имена – Роза, Лилия, Вайолет,[1 - Фиалка.] – но Морнинг Глори?! Уж как только не изгалялись над ее именем сверстники. Всякий раз, когда семья переезжала на новое место – а случалось это, когда мать слишком уж долго не платила за жилье, – и Глори переходила в очередную школу, она Бога молила, чтобы никто не узнал ее полного имени. Но оно всякий раз выплывало наружу, и, как правило, выдавали ее сестры.

И почему все так ненавидят ее? Она-то никогда никому зла не желала. Ладно, пусть она на них не похожа. Все они темноволосые коротышки с большими, как у матери, задами, а она рыжая, бледнокожая и голубоглазая – вся в отца, которого Глори в жизни не видела. Но ведь отцы у всех разные, отчего же сестрам не нравится, что она другая? Положим, у нее хорошая фигура. Так что с того? Одни только неприятности. Если бы она была сложена похуже, Бадди и не взглянул бы на нее – а разве это было бы не счастье?

Глори изо всех сил зажмурилась, стараясь не расплакаться. Сейчас у нее есть в жизни вещи поважнее, чем прошлое.

Больше часа она, сжавшись в комок, лежала рядом с Бадди, поглядывая на него сквозь прикрытые веки, которые огнем горели от пролитых слез. Бадди задал ей крепкую взбучку.

Его большое и совершенно расслабленное сейчас тело занимало почти всю кровать, на долю Глори остался только самый краешек. Перед тем как швырнуть Глори на кровать, он разделся, и от вида его наготы, еще хранившей свидетельства совокупления, Глори сделалось дурно. Легче от этого не было, но Глори ясно отдавала себе отчет, что ей еще повезло: он просто отхлестал ее ладонью, а ведь мог бы пустить в ход и кулаки, и тогда бы ей пришлось совсем худо. Сложение у Бадди могучее – профессиональный бейсболист, – с годами, если, конечно, будет поглощать пиво в таких количествах, может превратиться в жирную свинью.

Как его отец, с отвращением подумала Глори.

Она глубоко вздохнула, и ее чуть не стошнило: в ноздри ударил запах дешевого виски. Бадди прикончил почти целую пинту «Джим Бим», которую притащил с собой домой. Интересно, он спит или просто вырубился? Или, может, лежит с открытыми глазами да лелеет обиды – на низшую лигу, откуда его вышвырнули пять месяцев назад, на нее, Глори, и на всех, кто не способен оценить Бадди Причетта, величайшего в мире питчера.

А сегодня-то он почему с цепи сорвался? Не в том же дело в конце концов, что она не выразила ему своих соболезнований по поводу не полученной в тот день работы? Может, дело в том, что она отказалась пить с ним? Но ведь знает же Бадди, что к спиртному она и не притрагивается, будь то даже пиво.

Видит Бог, свою долю она выпила еще ребенком, когда рядом была мать-алкоголичка, которая со стаканом вообще не расставалась.

Но учитывая то, в каком скверном настроении Бадди, может, стоило все-таки выпить с ним стакан пива, просто ради мира в семье? Впрочем, какая разница, не одно, так другое.

Судя по злобным взглядам, которые Бадди время от времени бросал на нее, он давно уже искал повод дать волю рукам.

Именно поэтому, с тех самых пор как он вернулся домой с той злосчастной весенней тренировки, Глори изо всех сил старалась не рассердить его ненароком.

Не то чтобы она боялась его физически, по крайней мере до сегодняшнего вечера. Просто ей не хотелось, чтобы он впадал в хандру, когда его тянет развалиться на диване и молча, с мрачным видом, смотреть телевизор и поглощать одну за другой банки пива «Берг», которое в общем-то было им не по карману.

Когда в тот день он вернулся с тренировки необычно рано и сказал, что из команды его выперли, заменив на новичка, у которого молоко на губах не обсохло, Глори попыталась его утешить. Но сочувствие он отверг. Так что она научилась терпеть эти его настроения, припадки хандры, а то и внезапного гнева и все время старалась убедить, что уважает его ничуть не меньше оттого, что он не играет больше в бейсбольной команде низшей лиги.

– Да что с того? – неосторожно спросила она как-то, явно не отдавая себе отчета в том, что именно ее Бадди винит в своих неудачах. – Всегда можно заняться чем-нибудь другим. Кому вообще нужен этот бейсбол?

Вот тут-то он и взорвался. Но даже и в этот раз не ударил ее, хотя выслушивать обвинения в том, что, если бы она не забеременела и не заставила его жениться на себе, он больше внимания уделял бы своей работе, было нелегко. Может, уже тогда надо было сообразить, чем все это кончится, и оставить его, да только куда было податься? К матери не вернешься, она ясно дала понять, что там ее не ждут, к сестрам тоже не пойдешь, они даже не пытались скрыть радости, когда выяснилось, что в профессиональном бейсболе Бадди уже больше ничто не светит.

Ладно, нечего копаться в прошлом. Теперь надо рассчитывать только на себя, ибо ясно, что здесь она больше не останется, грушей для его кулаков не будет. Человек, который ударил жену однажды, ударит и снова, уж это она, девчонка, выросшая в городских трущобах, знала хорошо.

Мужчина, разлегшийся на кровати, невнятно выругался и закинул руки за голову. Решив, что он просыпается, Глори застыла; но нет, напротив, Бадди захрапел. Вот он, ее шанс, – собраться побыстрее да смыться отсюда; только, что, если Бадди проснется до того, как она успеет уйти? Что последует – ясно; но она не позволит, чтобы ее изнасиловали еще раз, будь это даже собственный муж.

Впрочем, достаточно ли только одного ее нежелания, чтобы назвать происшедшее изнасилованием? Положим, сопротивления она не оказала – слишком боялась тяжелых кулаков Бадди. Но из этого еще не следует, что она и дальше будет здесь болтаться в ожидании, пока ее используют как сточную канаву. А ведь так оно и будет. Ему явно это понравилось, прямо в экстаз привело – врезать как следует, а потом заняться сексом.

Глори соскользнула с кровати и поморщилась от боли, покрытое синяками тело протестовало против резких движений. На мгновение она остановилась, глядя на обнаженное мужское тело, и глаза ее неожиданно наполнились слезами.

Когда же все это ушло – восторг, мечты, ночи, когда она заснуть не могла, думая о Бадди, сладкая дрожь от его поцелуев, прикосновений, страстных объятий?

Глори подняла с пола ночную рубашку и, надевая ее, обнаружила, что куда-то делся пояс. Впрочем, вот он лежит, извиваясь, как плюшевая змейка, на коврике, куда Бадди швырнул его, срывая с нее эту самую рубашку. Она наклонилась поднять пояс, и тут ей в голову пришла некая мысль. Если Бадди связать, то какой ему будет прок от мощных бицепсов? И что, если он проснется и увидит, как она собирает вещи? Все равно сделать он ничего не сумеет, и можно, не торопясь, чтобы ничего не забыть, заняться сборами.

Глори осторожно подняла пояс и выдвинула ящик, где Бадди держал галстуки Дорогие – не меньше тридцати долларов каждый. Бадди Причетт. Молодчик Бадди, носит все только самое лучшее, денег не считает, швыряется ими налево-направо, словно это простая бумага.

Из-за этого они тоже всегда собачились. Из них двоих именно Глори считала, что следует быть благоразумным и откладывать деньги на черный день. Когда этот день настал, она и слова не вымолвила, не принялась язвить, что, мол, вот я же говорила тебе. Даже не упрекнула Бадди в том, что он фактически пропил все свое выходное пособие. Да и какой в этом толк? Так и так он во всем винил ее – ив том, что она забеременела, и в том, что потеряла ребенка, и в их стремительном браке…

Старая, все еще не утихшая после двух лет замужества боль сделалась невыносимо острой, и Глори изо всех сил зажмурилась, чтобы не расплакаться да и воспоминания прогнать. Стараясь дышать как можно ровнее, она тщательно, в три слоя, обмотала пояс от рубашки вокруг правого запястья Бадди, а свободный конец тугим двойным узлом закрепила на столбике кровати. Огибая ее, она почувствовала, что сердце у нее колотится так громко, что это просто нельзя не услышать; она даже остановилась на секунду перевести дыхание, так ведь и в обморок грохнуться недолго. И только справившись с левой его рукой и обеими лодыжками, она позволила себе немного расслабиться.

На секунду ей даже показалось, что веревки затянуты слишком туго, но она тут же отбросила эту мысль. Как только она выберется на волю, сразу же вызовет полицию: захочет сохранить лицо, что-нибудь придумает, а нет – пусть говорит, как оно на самом деле было. Ей-то наплевать.

И вообще пусть катится к чертовой матери.

С верхней полки гардероба она достала несколько элегантных сумок – подарок родителей в день, когда Бадди подписал свой первый контракт с «Сан-Хосе биз». Быстро передвигаясь по комнате, она принялась опорожнять ящики и складывать вещи. Оставаясь по-прежнему в одной ночной рубашке, Глори отправилась на кухню и стала укладывать в картонные коробки серебряные ножи, вилки, ложки, тарелки, льняные скатерти и полотенца – утварь, нажитую за время их короткой совместной жизни. Все по-честному – половину ей, половину ему.

Она заколебалась, брать ли переносной телевизор, и в конце концов остановилась всего лишь на небольшом радиоприемнике, который купила на собственные деньги – за чужими детьми присматривала – еще до замужества. Она редко смотрела телевизор, не то что Бадди, он-то целыми днями, как приклеенный, перед ящиком сидел. К тому же где оставить такую громоздкую штуку, пока она будет подыскивать жилье?

Напоследок Глори опустошила мужнин бумажник, оставив ему только одну двадцатидолларовую купюру – этого хватит на такси, чтобы доехать до родителей, живших в Дейли-Сити, да еще на упаковку пива останется.

Затем Глори встала под душ и принялась яростно растирать тело, смывая все следы совокупления, до тех пор, пока кожа не разгорелась под колючими струями воды. Вытираясь, она подумала, что ей будет не хватать этой квартирки. Конечно, она была невелика даже для двоих, но ей, когда Бадди впервые привел ее сюда, показалась чуть ли не дворцом. Ванная со всеми ее отполированными кранами и краниками, блестящий кафель привели ее в полный восторг, тем более что раньше ей не доводилось видеть ничего подобного, разве что в открытых кабинках школьных туалетов.

А кухня! Один только вид плиты, на которой не было следов ржавчины и грязи, заставил ее захлопать в ладоши и радостно засмеяться. Бадди стало даже неловко перед агентом, показывавшим им квартиру, но ей было наплевать. Слишком нравилась ей эта удобная мебель, на которой обивка не протерлась до дыр, а еще ковры вместо привычного линолеума и свежевыкрашенные подоконники.

* * *


Вряд ли она сможет позволить себе что-либо хоть отдаленно похожее, даже если удастся сразу найти работу. Конечно, в привычные трущобы она не вернется. Лучше уж на улице ночевать, чем делить запущенную квартиру с матерью и ее очередным дружком, хоть бы она и согласилась принять ее, чего, вне всякого сомнения, никогда не случится.

Когда Глори вернулась в спальню, храп прекратился. Одеваясь, она стояла спиной к кровати и поняла, что Бадди проснулся, только когда он заговорил:

– Это еще что за идиотизм? У тебя что, юмор такой?

Глори обернулась и, увидев красные глаза и распухшее лицо, снова почувствовала приступ тошноты. Ни слова не сказав в ответ, она сложила рубашку и сунула ее в сумку.

– Немедленно развяжи меня, а то я из твоей задницы бифштекс сделаю, – с угрожающим спокойствием сказал Бадди.

– А пошел ты, – огрызнулась Глори и тут же, увидев, что Бадди старается освободиться от пут, пожалела об этом и даже задрожала, когда он начал в красочных деталях описывать, что ее ожидает, стоит ему только развязать эти чертовы путы.

Крепко сжав губы, она вытащила из ящика целую охапку носовых платков и двинулась к постели. У Бадди чуть глаза из орбит не выскочили, и только тут Глори сообразила, насколько же он сейчас беспомощен. Теперь он заговорил мирным тоном.

– Ну что ты, забудь, я ведь просто шучу, извини, что так все получилось. Знаешь, я прямо как с цепи сорвался, но это в последний раз, поверь, я больше никогда тебя не трону. Просто уж слишком паршивый день выдался, мне пришлось унижаться перед мерзким типом из отдела кадров, чтобы получить эту грошовую работенку.

– А на мне зачем зло срывать? Я ведь на твоей стороне, забыл, что ли? То есть была все время на твоей стороне. Но ведь еще в тот первый раз, когда ты ударил меня, я предупреждала, что будет, если это повторится. Короче, я ухожу, и не старайся найти меня, я уезжаю из города.

Лицо у Бадди так распухло, что глаза превратились в почти незаметные щелки.

– Да? И на что же ты собираешься жить? Будешь разносить гамбургеры в «Макдоналдсе» за три доллара в час? Ну разумеется, ты можешь пойти на панель Подстилка из тебя неплохая получится, секс ты любишь. А то, может, титьки свои будешь показывать на Норт-Бич? Или пособие получать, как сестрички да старушка твоя?

– Мели, мели, только лежи смирно, а то сейчас кляпом тебе рот заткну.

– Ах, вот как? Слушай, я ведь могу последнее терпение потерять, и тогда, шлюха, ты пожалеешь, что на свет родилась…

Глори почувствовала, что кровь так и ударила ей в голову, впрочем, тут же краска сбежала с лица, потому что совершенно неожиданно Бадди заговорил по-другому:

– Не обращай внимания, это я снова просто пар выпускаю. – Он с трудом выдавил улыбку, а Глори поморщилась, словно от боли, вспомнив, что точно такая же медленная улыбка так обезоруживающе действовала на нее. – Несправедливо винить меня в том, что я в последнее время сам не свой, и, между прочим, мне совсем не легче оттого, что ты постоянно плачешься, что лишилась ребенка. Могла бы последовать моему совету и просто сделать аборт.

«С меня достаточно». – решила Глори. Она подошла к кровати и запихала Бадди в рот носовой платок. Увидев, как отчаянно он пытается вытолкнуть кляп, она чуть не пожалела его и даже собралась было облегчить его участь, но тут увидела, с какой ненавистью он на нее смотрит. И опять ярость Бадди передалась ей, на сей раз Глори вовсе вышла из себя.

Она рывком вытащила из его брюк, валявшихся на полу, ремень и изо всех сил хлестнула по его груди:

– Это тебе за синяк, который ты мне поставил – Ремень снова засвистел, как настоящий кнут. На сей раз удар пришелся по гениталиям. – А это за то, что изнасиловал меня. В следующий раз подумаешь перед тем, как поднять руку на женщину.

Бадди весь так и корчился в своих путах, глаза на посеревшем лице горели, как угли, и неожиданно у Глори вся злость куда-то пропала. Она отшвырнула ремень и повернулась к Бадди спиной: теперь, когда роли их переменились, слезы, которые раньше ей удавалось сдерживать, хлынули из глаз.

Бадди лежал спокойно, угрожающе спокойно. Неожиданно Глори почувствовала какое-то покалывание в шее и круто повернулась, решив, что Бадди удалось развязать веревки и он сзади подошел к ней. Но нет, Бадди по-прежнему лежал, связанный по рукам и ногам; на коже у него явственно проступили два багровых рубца. Вид у него сейчас был совершенно бесстрастный, однако он не сводил с нее глаз.

Подхватив сумку, Глори сказала:

– Из аэропорта я позвоню в полицию. Они тебя развяжут. Я забираю твои сумки и бумажник от лишнего освободила – полагаю, мне кое-что причитается за твои пакости. Можешь взять в долг у своего старика. Он будет так счастлив избавиться от меня, что наверняка возьмет тебя на иждивение, пока ты не найдешь работу. Как только устроюсь, подам на развод. А хочешь, сам займись этим. Можешь сказать, что я тебя оставила или, допустим, обвинить в безжалостном обращении с животными.

Глори пришлось сделать три ходки, пока она вынесла на улицу все сумки и картонные коробки. Вызвав такси и в последний раз закрывая за собой дверь в квартиру, она заколебалась, стоит ли запирать ее. В конце концов она решила не запирать, чтобы полиции не пришлось взламывать дверь.

Через полчаса, добравшись до автобусного вокзала, она позвонила из автомата по номеру 911. Назвав номер дома, Глори сказала, что, проходя мимо квартиры 4Б, услышала за дверью какой-то странный шум. Нет, на ссору не похоже. Скорее, кто-то с кляпом во рту звал на помощь. Отказавшись назваться, Глори повесила трубку.

Оставив багаж в камере хранения вокзала, Глори отправилась на поиски ночлега.

Из Сан-Франциско уезжать она на самом деле не собиралась. Город большой, можно надеяться, что случайной встречи с Бадди она избежит. И в конце концов, здесь она родилась, знала все закоулки, автобусные маршруты, мексиканские, китайские, тайские рестораны, где можно вкусно и дешево поесть, улицы, куда в темное время суток лучше не заходить. Да и работу найти проще, есть знакомства.

К тому же и мать с сестрами здесь. Если уж совсем припрет, например, заболеет безнадежно, будет к кому обратиться. И потом вовсе не хотелось, чтобы выходило, будто Бадди заставил ее покинуть родные края.

К черту Бадди!

В тот день Глори сняла номер в гостинице на Пост-стрит.

Продавленная кровать и изрезанный стол напомнили ей вонючую ночлежку, где она когда-то жила со старшими сестрами.

На следующий день она нанялась официанткой в ночной клуб на Норт-Бич, а через неделю, обежав весь город, сняла двухкомнатную квартирку на Русском холме.

Квартирка была крохотной и почти пустой, в ней стояли только холодильник и кухонная плита; она прижималась прямо к задам хозяйского гаража, что для Сан-Франциско типично, но арендная плата приемлемая, а окна выходят на восток, так что с самого утра в доме солнечно.

В тот день, когда Глори наткнулась на объявление, будущий ее хозяин, пожилой итальянец, высаживал во дворе цветочные луковицы, и ей подумалось, как славно будет смотреть на распускающиеся нарциссы и тюльпаны, пусть даже придется подождать, пока наступит весна. Бесспорно, эта квартирка стояла несколькими ступенями выше ночлежек, где прошло ее детство; правда, задаток, а также арендная плата за первый и последний месяцы почти подчистую съели деньги, что она взяла у Бадди.

Перевезя вещи, Глори воспользовалась хозяйским телефоном и начала обзванивать адвокатов, чьи номера нашла в справочнике. Но повсюду ее ожидал отказ, даже встретиться никто не захотел. Когда выяснялось, что нет у нее ни личных рекомендаций, ни счета в банке, ей предлагали обратиться в другую адвокатскую контору либо в государственное агентство.

Чуть позже ей попался на глаза вчерашний номер «Сан-Франциско кроникл»; в нем была опубликована фотография седовласого мужчины с почти ангельской улыбкой на устах.

Он стоял рядом с пожилой женщиной, и подпись под фотографией гласила: «Адвокат Арнольд Уотерфорд и его подопечная, дама из высшего общества Патриция Лонгворт, у дверей суда после подписания бракоразводного соглашения, по слухам, на миллионы долларов, с мужем миссис Лонгворт, промышленником Филиппом Лонгвортом».

Основательно изучив фотографию, Глори отложила газету и снова попросила у хозяина разрешения воспользоваться телефоном. Набрав нужный номер, она услышала в трубке сухой, деловитый голос:

– Адвокатская контора Арнольда Уотерфорда. Чем можем быть полезны?

– Мне хотелось бы встретиться с мистером Уотерфордом.

– А раньше он вас консультировал?

– Нет, я обращаюсь к нему впервые.

– Позвольте спросить: кто вас сюда направил?

– Простите, не совсем понимаю…

– Откуда вы узнали имя мистера Уотерфорда? – Секретарша говорила по-прежнему вежливо, но в голосе ее послышались нетерпеливые нотки.

– Ах, вот оно что! Мистера Уотерфорда рекомендовала мне Патриция Лонгворт.

– Вы знакомы с миссис Лонгворт? – Температура звучания повысилась сразу на несколько градусов.

– Это моя близкая подруга, – твердо заявила Глори.

– Итак, ваше имя?..

– Глори – Эм Глори Причетт. Нет, лучше Браун.

Я Снова взяла свою девичью фамилию.

– Эм – сокращение от Эмили?

– Нет, Морнинг.

Повисло непродолжительное молчание.

– Так вас зовут Морнинг Глори Браун?

– Да.

– А как пишется – Браун или Брауни?

Глори на секунду задумалась. Брауни звучит пошикарнее, а ведь она собирается начать совершенно новую жизнь, разве не так? Так почему бы не изменить для почина имя?

– Брауни.

– Что ж, прекрасно, миссис Брауни, я запишу вас на прием. В ближайшую пятницу, в половине одиннадцатого утра вам удобно?

– А пораньше нельзя?

– К сожалению, нет. Да и то, если бы не отменилась одна встреча, я бы вообще не могла записать вас на эту неделю.

– Ну что ж, пусть будет так – в пятницу, в половине одиннадцатого.

И только повесив трубку и вернувшись к себе, Глори сообразила, что забыла задать секретарше два немаловажных вопроса: сколько мистер Уотерфорд берет за свои услуги и можно ли с ним расплачиваться в рассрочку?


Глава 3


Подъехав к коттеджу, где их семья занимала один из блоков, Стефани Корнуолл выключила мотор своей машины-фургона, но вышла не сразу. Во-первых, она страшно устала – всю первую половину дня бегала по магазинам, делая закупки для предстоящего уик-энда. А во-вторых, ей было просто приятно полюбоваться домом, куда они с мужем и сыновьями-близнецами переехали полгода назад.

Переезду сюда, в Милл-Вэлли, предшествовали долгие поиски. Поскольку копаться в саду ни она, ни Дэвид не любили, а до поступления сыновей в колледж оставалось еще целых четыре года, такой вот дом на несколько семей представлялся разумным выбором. Нельзя сказать, что это был типичный образец такого рода строений. Большой приземистый дом, собственно, целый комплекс с крышами на разных уровнях, большими арочными окнами и световыми люками, искусно выстроенный так, чтобы каждая квартира была полностью отделена от другой, рассекал аллею, поросшую секвойями, которую подрядчик благоразумно не тронул, создавая иллюзию, будто дом естественно вписывается в окружающий ландшафт.

Показывая этаж, который они в конце концов и купили, агент тонко уподобил архитектора самому Фрэнку Ллойду Райту. «Лучше местечка не найти», – разливался он соловьем, подчеркивая, что при всей своей укромности жилье расположено всего в квартале от торгового центра, самого лучшего во всем районе, и в получасе езды от квартала, где у Дэвида была адвокатская контора.

Выходя из машины, Стефани грустно покачала головой.

Все это, конечно, так, но и денег это жилье стоит бешеных; правда, за последнее время практика Дэвида так расширилась, что ему пришлось нанять в помощь двух молодых адвокатов.

Кто бы мог подумать, что начинающий юрист, за которого она вышла пятнадцать лет назад, добьется такого успеха? В ту пору он был счастлив, если удавалось прокормить семью, вовремя внести арендную плату за убогий крохотный домик в далеко не престижном городском районе да заплатить за учебу. А теперь они живут в роскошных апартаментах, да и район из самых завидных.

Поднимаясь к себе, нагруженная сумками со всякой снедью, Стефани услышала голоса сыновей и поморщилась: судя по всему, снова воюют. Сейчас у нее не было никакого желания выступать арбитром в тяжбе сторон, и к тому же у них гость, который наверняка отдыхает после обеда. Если только дети разбудили Тэда, пусть пеняют на себя – она лишит их на месяц карманных денег…

Стефани поставила сумки на ступеньки и принялась шарить по карманам в поисках ключей, но они не понадобились: дверь распахнулась, и на площадку вылетел один из ее четырнадцатилетних сыновей. Увидев Стефани, он в смущении застыл на месте.

– А, это ты, мама, привет, – начал Чак, – а я не слышал звонка.

– Я и не звонила. Какой толк? Судя по тому, как вы орали друг на друга, что звони, что не звони – все равно не услышите.

– Это все Ронни. Он опять рылся в моих вещах, я велел ему убираться, он обозвал меня занудой, ну и я…

– Избавь, меня, пожалуйста, от этих подробностей.

Сумки вон лучше помоги внести.

– Да, мама, конечно. У меня, правда, через полчаса футбольная тренировка, но я успею.

– Премного благодарна, – сухо сказала Стефани. – Яйца смотри не раздави.

– А если разобью, у нас на ужин, выходит, будет омлет? – ухмыльнулся Чак, и Стефани, как обычно, не смогла не улыбнуться в ответ. Он такой симпатичный парнишка, так что же дурного в том, чтобы гордиться им, хотя бы потому, что он так похож на Дэвида? Всякий раз, глядя на сыновей или мужа, Стефани только что не лопалась от гордости. Может…

А, к черту, разве такая любовь заслуживает упрека?

– Дядя Тэд говорит, что мы едим слишком много яиц, – сообщил Чак. – В них полно холестерина.

– Да знаю я, знаю, – откликнулась Стефани.

– Он прямо-таки помешан на здоровой пище. Представляю, каково тебе готовить ему. Слышала, как он вчера разглагольствовал насчет водорослей? – Чак фыркнул. – Да я на что хочешь спорить готов, что, если положить в салат амброзию да полить как следует соусом, он ничего и не почувствует.

– Говори потише, а то я тебе пластырем рот заклею, – пригрозила Стефани, хотя и сама с трудом удерживалась, чтобы не расхохотаться.

Тэд Таун был другом детства Дэвида и недавно снова появился на его горизонте. Тэд – актер, настоящее его имя Тимоти О'Кларк. Он живет в их доме с тех самых пор, как выступает в главной роли в новой романтической пьесе, идущей в каком-то театрике в Беркли. Если поток благожелательных рецензий не иссякнет, то следующий шаг труппы – сцена внебродвейского театра в Нью-Йорке.

Хотя, на взгляд Стефани, по внешности ему было до Дэвида далеко, неким мальчишеским обаянием он мог похвастать; отличался он также известной самоуверенностью, что могло и привлекать к нему, и отталкивать – в зависимости от того, гостит у тебя этот человек всего лишь один день или же целую неделю. Поскольку Стефани приходилось на протяжении последних двух недель убирать за Тэдом и заботиться о его диете, обаяние этого человека в ее глазах померкло, хотя от Дэвида она это тщательно скрывала. У мужа, всегда замкнутого, близких друзей было немного, и ей меньше всего хотелось дать Тэду почувствовать, что ему здесь не рады. Одно светлое пятно – отзывы пока неизменно хорошие, и через три дня Тэд со своей труппой отправляется в Нью-Йорк. «И скатертью дорожка», – подумала Стефани.

– Спасибо, малыш, за то, что… за все. Ты оказался молодцом, – сказала она. – Понимаю, что жить в одной комнате с братом, пока на кровати его спит Тэд, – не подарок.

– Да нет, дядя Тэд ничего себе. Только надоело, что он все время путает нас с Ронни. В конце концов не так уж мы и похожи. Слава Богу, хоть не доставал пока расспросами, каково это – быть близнецами, но, боюсь, в любой момент заведет эту песню. Да и все эти рассказы о том, с какими шишками он знается и что актерский талант – это таинственный дар судьбы, и еще эти разговоры про вегетарианскую пищу… – Чак снова фыркнул. – А как тебе история про то, как папа вместе с приятелями выкрасил дяде Тэду сама знаешь что в синий цвет, когда он напился? О Боже, это надо же в полной отключке быть…

– Детям, которые подслушивают чужие разговоры, не дают карманных денег, – назидательно заметила Стефани.

– Да ничего мы не подслушивали. Мы просто пошли в кухню за кока-колой, а дядя Тэд говорил так громко, что…

– Ладно, считай, что это предупреждение на будущее, – оборвала разговор Стефани и вошла в дом.

Несколько минут спустя, разгрузив сумки и нарезая овощи для салата, она услышала на лестнице шаги. Это Ронни, у него в отличие от брата, который всегда носится как угорелый, походка мягкая, кошачья.

Какие разные эти ребята, просто удивительно. Чак мгновенно сходится со всяким – настоящий Овен, если верить в такие вещи. Будь то мужчина или женщина, старик или мальчишка – он со всеми сразу находит общий язык. А Ронни, тот дичится, долго приглядывается к людям, точь-в-точь, как его отец. Прямо день и ночь. Впрочем, и отец с матерью тоже.

Странная парочка эти Корнуоллы…

– Чего это ты так веселишься, мама? – На пороге появился Ронни.

Стефани посмотрела на младшего сына – он появился на свет получасом позже Чака – и еще больше расплылась в улыбке. Ронни пока не привык к тому, что сильно вырос буквально за последние несколько месяцев, и выглядел по-прежнему таким беззащитным. Хоть фигурой он был посубтильнее брата да и лицом не так хорош, девушки, к удивлению Стефани, уже начали позванивать ему. Правда, улыбка у него была неотразимая, совершенно отцовская, в эту улыбку Стефани в свое время и влюбилась.

А когда он склонялся над учебниками, Стефани, глядя на его тонкую шею, едва удерживалась от слез. В жизни Ронни придется труднее, чем Чаку, но, может, и одарит она его щедрее.

– Так в чем дело, что за смех на тебя напал? – настойчиво переспросил Ронни.

– Это мое дело, оно не для твоих детских ушей.

– Вспоминаешь, наверное, как вы с папой любились, угадал?

Стефани почувствовала, что краснеет. Ладно, решила она, больно уж он разговорился, нельзя давать ему волю.

– Тэда видел сегодня? – спросила она. – Интересно, как вчерашний спектакль прошел.

– Ну так и спроси его. Он уже поднялся, я слышал, как воду в туалете спускают.

– Надеюсь, это не вы с Чаком его разбудили. На улице слышно, как вы собачитесь.

У Ронни вытянулось лицо.

– Это все Чак начал. Нельзя, видите ли, притрагиваться к его вещам. А что я сделал, всего лишь весь этот его мусор со стола убрал, чтобы уроками заняться. Господи, и когда я только вернусь к себе в комнату.

– Теперь уж осталось недолго, через три дня Тэд уезжает.

– Знаю, жду не дождусь.

– Ну же, малыш. Ну неужели все было так уж скверно?

Ронни помедлил с ответом. Стефани показалось, что он избегает ее взгляда.

– Да нет, все нормально. Но все равно хочется, чтобы мы поскорее остались дома одни, своей семьей. – Ронни пошарил в холодильнике и извлек пару яблок.

– Смотри, аппетит себе перед ужином не перебей.

Может, хватит одного?

– Ладно. Но ведь ты сама говоришь все время, что мне не помешало бы прибавить немного в весе. – Ронни вернул одно яблоко на место. – А как тут прибавишь, от этой кроличьей пищи, какой мы все последнее время питаемся, наоборот, вконец отощаешь, уже прямо ребра выпирают.

– Кстати, о ребрах – как насчет того, чтобы после отъезда Тэда устроить шашлык?

– А свой особый соус приготовишь?

– Конечно.

– Договорились. Знаешь, ма, а ты ведь отличный парень. – Ронни чмокнул ее в щеку – от него вкусно пахло яблоком – и, покачиваясь, пошел к двери.

Поужинали они в шесть, потому что в восемь у Тэда начинался спектакль, и, не показывая этого, конечно, Стефани с нетерпением ждала, когда он отправится в театр. Только тогда можно будет освободиться от какой-то странной скованности.

Говоря по справедливости, не так-то уж Тэд и досаждает хозяевам, думала Стефани, небрежно протирая кафель в его ванной комнате, застилая постель и собирая вещи, которые он разбросал по полу. Просто дом, хоть и большой, но не резиновый, четверо здесь вполне могут жить, но не больше, и к тому же все время кажется, что Тэд каким-то непостижимым образом занимает слишком много места.

После ужина они немного посмотрели телевизор, а потом рано отправились спать: Дэвид сказал, что у него сегодня был тяжелый день и надо отдохнуть. Стефани восприняла это как намек на то, что ему хочется заняться любовью, но, поцеловав ее на ночь, Дэвид, не успела она и одеяло натянуть, повернулся на бок. Ощущая одновременно и облегчение, и обиду – последний раз они занимались любовью три недели назад, – Стефани немного почитала, а затем выключила ночник и тоже заснула.

На следующий день должен был состояться ежегодный прием в женском собрании. Облачившись в строгий темно-синий костюм, Стефани отправилась в город, оставив Дэвида с Тэдом предаваться воспоминаниям за бокалом мартини. Но когда она добралась до отеля, где должна была проходить встреча, выяснилось, что ее отменили из-за неожиданной болезни главной героини, местной конгрессменши. Задетая тем, что ее не предупредили заранее, Стефани решила, что сейчас у нее нет настроения заниматься покупками.

Что ж, остается только вернуться домой. Видит Бог, там есть чем заняться. Впрочем, она ничего не имела против этой мелочевки, ведь дважды в неделю с работой потяжелее ей помогали. Она ничуть не жалела, что после замужества не пошла работать. Хоть в то время с деньгами у них было очень туго, Дэвид об этом и слышать не хотел. «Мне надо, чтобы ты охраняла нашу крепость, – говаривал он, – а уж о хлебе насущном я как-нибудь позабочусь». Он рос без отца, мать, тоже адвокат, много работала, потому его так рано и отправили в интернат. Мать Дэвида, после того как овдовела, так и не вышла замуж. Впрочем, невольно поморщившись, подумала Стефани, это отдельная история.

Проезжая под оранжевыми, как апельсин, сводами моста «Золотые ворота», она думала, что по-настоящему ей хотелось какой-нибудь интересной работы. Когда спрашивали, чем она сейчас занимается, это всегда вызывало у нее бешенство.

Впрочем, она никогда не пыталась оправдаться, а с другой стороны, не повторяла налево и направо, что жизнь ее протекает мирно и славно и она ею вполне довольна. Хотя так оно на самом деле и было. И скучать тоже не приходилось, когда под боком двое сорванцов и любящий муж. Муж, который все еще остается любовником.

Правда, последнее время Стефани все чаще посещало ощущение, будто жизнь их сделалась какой-то рутинной.

Может, пора съездить в Европу, о чем они давно уже говорили? Ладно, вот только избавятся от гостя, и она вытащит Дэвида в свет. В последнее время, особенно после того как Тэд на них свалился, он ходит какой-то взвинченный. Может, немного наскучили ему детские воспоминания да и сам Тэд, который только и знает что разглагольствовать о своих успехах и сыпать направо-налево громкими именами? Или просто слишком устал на работе, и надо ему немного встряхнуться?

Доехав до Милл-Вэлли, Стефани свернула направо и уже через несколько минут входила в дом. У дверей она на секунду задержалась, стараясь уловить мужские голоса, но нет, внутри было совершенно тихо: должно быть, Дэвид с Тэдом пошли пообедать в ирландский ресторанчик на углу.

Стало быть, дом полностью в ее распоряжении, поскольку по субботам мальчики играют в футбол. Отчего бы не воспользоваться этой редкой возможностью и просто не вздремнуть, приняв перед тем ванну с пышной пеной взамен обычного душа, – чистое блаженство.

Стефани сняла жакет и, перекинув его через руку, пошла наверх. Вдруг из их с Дэвидом спальни донесся какой-то странный звук, словно кто-то стонал. Может, ветер треплет шторы?

Дэвид был буквально помешан на свежем воздухе и всегда заставлял ее спать с открытыми окнами. Когда она утром уходила, он еще не проснулся. Может, встав, забыл закрыть окна?

Стефани раздраженно – в доме три этажа, счета за отопление приходят фантастические – дернула дверь и застыла от ужаса.

Нет, Дэвид с Тэдом не пошли обедать. Они лежали на кровати совершенно обнаженные и были настолько поглощены друг другом, что даже не заметили, как открылась дверь, хотя от сквозняка шторы так и взлетели.

Стефани ощутила такую боль, будто ей нож в живот всадили. Сейчас ее вырвет. Ох, лучше бы умереть, только не видеть всего этого. Ведь это ее муж, и они с Тэдом занимаются такими мерзостями, да еще на постели, которую она делит с Дэвидом вот уже пятнадцать лет. Глаза у Дэвида закрыты, на лице застыло выражение какого-то слепого блаженства, а Тэд шарит руками по его загорелому крепкому телу, которое она так хорошо знает, и лижет языком губы, заставляя его стонать, как от боли…

Хоть по-прежнему Стефани не издала ни звука, Дэвид открыл глаза и встретил ее застывший взгляд. Лицо его сразу же посерело, словно кровь застыла в жилах, а глаза сделались маленькими и несчастными.

– О Боже, – простонал он. – Отпусти меня, Тэд!

Тэд повернул голову. При виде Стефани в глубоко посаженных его глазах на мгновение мелькнуло какое-то торжествующее выражение. Впрочем, он сразу же отодвинулся от Дэвида и сел на край кровати. Он даже выдавил из себя слабую улыбку.

– Не обращай внимания. Мы просто перепили, начали бороться, ну, и вот… Право, Стефи, ничего во всем этом нет.

– Ах ты, ублюдок, – прошипела она. – Ах вы, ублюдки чертовы.

Тэд поспешно натянул джинсы и свитер. На сей раз он кажется, заговорил искренне:

– Дэвид тут ни при чем, Стефи, это я во всем виноват.

Ведь я же рассказывал тебе про тот случай, когда Дэвид и другие ребята выкрасили мне яйца в синий цвет и сказали, что я подхватил какую-то новую венерическую болезнь. Ну вот я и решил сыграть с Дэвидом ту же шутку. Напоил его – ты же знаешь, что пить он совсем не умеет, – а когда он пошел наверх отсыпаться, взял у тебя на столе синие чернила и последовал за ним. Но оказалось, что он не так пьян, как я думал, ну мы и начали бороться, а там – одно за другим… Мне ужасно неприятно. Только не сходи с ума и не наделай каких-нибудь глупостей.

Тэд говорил еще что-то, но она уже не слышала – вышла из комнаты. Задержись она еще хоть на мгновение – точно швырнула бы в них чем-нибудь тяжелым.

Как только Стефани захлопнула за собой дверь, она вновь ощутила приступ тошноты и едва успела добежать до ванной комнаты Чака.

Потом присела на кровать сына. Стефани все еще прижимала полотенце ко рту, когда скрипнула дверь.

Она подняла голову и, встретившись со взглядом Дэвида, задрожала.

– Чтобы духа твоего здесь не было, когда вернутся мальчики, – резко бросила она. – И можешь не волноваться: в заявлении на развод я укажу, что не сошлись характерами, и, видит Бог, это чистая правда. Но только смотри, если захочешь забрать детей, я там же, в зале суда, встану и во всеуслышание заявлю, что мой муж закоренелый педик.

Дэвид как-то разом увял и постарел; тыльной стороной ладони он стал тереть глаза, словно почувствовал сильную резь.

– Не торопись, Стефи. Неужели ты действительно хочешь отнять у меня мальчиков?

– Вот именно. И не советую затевать по этому поводу склоку. Думаешь, твоим клиентам понравится адвокат-педик?

В Прибрежном районе живет публика терпимая, но у тебя-то клиентура сверхконсервативная. Далее – твоя матушка. Человек она, конечно, общительный, обожает всяческие ассоциации, но не думаю, что членство в клубе родителей гомосексуалистов покажется ей таким уж привлекательным. Ну и, наконец, твой, как бы сказать, дружок. Если выплывет наружу, что Тэд – педик, придется ему распрощаться с амплуа романтического героя. Конечно, он всегда может получить роль в «Клетке для дураков» – как раз по нему будет.

– Замолчи, Стефи! – простонал Дэвид. – Что за чушь ты несешь? Никакой Тэд не педик…

– Да ну? А чему это я только что была свидетелем?

Новый вид борьбы придумали?

– Слушай, это же в первый раз. И в последний. Ладно, согласен, это глупость, чистый идиотизм. У спектакля хорошая пресса, и мы по этому поводу изрядно выпили. Я пошел к себе вздремнуть, ну а Тэд решил сыграть эту дурацкую шутку, а дальше…

– Одно за другим, так?

– Точно. Черт возьми, ведь последние три года он живет с женщиной, они подумывают о браке…

– Ее следует похвалить за терпимость. Или, может, она тоже того… девочек любит.

– Даже не верится, что ты можешь так говорить.

– А может, ты меня просто плохо знаешь? Я-то уж точно не знала, каков ты есть на самом деле. – Стефани встала и разгладила юбку. Руки у нее дрожали. – Надеюсь, ты сказал Тэду, чтобы он собирал вещички и выметался отсюда. Не хочу, чтобы он был рядом с моими детьми.

– С нашими детьми, Стефи.

– О нет. Ты потерял право называться отцом. Что же касается твоего приятеля-извращенца… – Стефани оборвала себя на полуслове, глаза у нее расширились. – О Боже! Да они же и так все знают. Вот почему им так неуютно в его присутствии. Они знают, что он не такой, как все.

– Да ошибаешься же ты, вовсе он не гомосексуалист.

И уж к моим-то ребятам он точно не стал бы приставать. Это и в голову ему прийти не могло.

– Если ты действительно так считаешь, тогда ты просто дурак. Ладно, ухожу, а то меня снова вырвет. Я буду на кухне, попрощаться не обязательно. Собирай вещи и двигай отсюда.

С тобой скоро свяжется мой адвокат.

Стараясь держаться от Дэвида как можно дальше, Стефани вышла из комнаты и, не оборачиваясь, спустилась вниз; поглощая чашку за чашкой обжигающе горячий кофе, она чутко прислушивалась к доносящимся сверху невнятным голосам – судя по всему, Дэвид с Тэдом паковали чемоданы.

В голове у Стефани роились десятки вопросов, на которые она не могла найти ответа.

Неужели их брак был фикцией с самого начала? Неужели Дэвиду всегда больше нравились мужчины? В постели ей постоянно чего-то не хватало. Может, вообще он занимался любовью через силу, просто выполняя супружеские обязанности? Кто он – гомосексуалист или бисексуал? И зачем тогда он женился на ней? Чтобы были дети, был дом? Или брак просто прикрытие для его гомосексуальных наклонностей?

На лестнице послышались шаги. Стефани так и сжалась, готовясь к новому удару по нервам.

– Стефи…

– Убирайся, – бросила она, не поворачивая головы. – Если что-нибудь забыл, вернешься, когда дети будут в школе.

А если мне твои вещи попадутся, оставлю в гараже, так, чтобы и ноги твоей в этом доме больше не было.

– Нам надо поговорить. Решить кое-какие вопросы.

– Я уже все решила. Как только найду адвоката, подаю на развод.

– Не могу я оставить тебя в таком состоянии…

– Уходи, Дэвид, уходи, а то я закричу и начну швыряться вещами.

– Сейчас ты не в себе и не в состоянии рассуждать здраво, да и я еще немного под парами. Я еду к маме и завтра, когда мы оба немного успокоимся, позвоню тебе. Видит Бог, как мне стыдно. Поверь, это чистая правда. Это было просто дурацкое недоразумение, могу повторить только, что ничего такого делать мы не собирались…

– Уходи, прошу тебя, – устало сказала Стефани. Привалившись к столу и обхватив голову руками, она ждала, когда же он наконец оставит ее одну. Ей почудилось, будто кто-то слегка прикоснулся к ее волосам, но, если это и был Дэвид, когда она подняла голову, он уже ушел. До этого момента Стефани как-то держалась, но теперь разрыдалась, ощутив себя несчастной и покинутой.

Впрочем, у нее не было времени предаваться чувствам, слишком много предстояло сделать до возвращения мальчиков. Стефани поднялась наверх, собрала оставленные Дэвидом вещи: спортивную одежду, всякие тетради и грамоты – память о колледже, – старые костюмы, книги, сложила все в картонные коробки и одну за другой принялась переносить их в гараж.

Покончив с этим и вернувшись в спальню, Стефани сорвала с постели покрывала, простыни, наволочки и вместе с оскверненными подушками и стеганым одеялом, которое она купила еще на новоселье, швырнула все это хозяйство в мусорные баки позади дома.

Воспользовавшись сильным – прямо в нос шибало – раствором лизола, Стефани как следует протерла ложе кровати и обрызгала комнату освежающим спреем, затем проделала то же самое с кроватью Ронни, на которой спал Тэд. Теперь обе комнаты были буквально наполнены парами дезодоранта, и все равно Стефани казалось, что она различает аромат одеколона, которым пользовался Тэд, и лимонного крема после бритья, который всегда предпочитал Дэвид, и еще – мускусный запах секса.

Было уже почти пять, скоро вернутся дети, но прежде ей надо кое-что сделать.

Стефани позвонила в справочное бюро и узнала телефон адвоката, который вел бракоразводное дело одной ее знакомой. Она порывисто набрала номер, и на удивление – ведь была суббота – ей ответили.

– Адвокатская контора Арнольда Уотерфорда, – послышался на том конце провода женский голос.

– Мне хотелось бы как можно скорее увидеться с мистером Уотерфордом, – заявила Стефани.

Справившись по поводу рекомендаций и получив ответы на некоторые вопросы, секретарша сказала, что может записать Стефани на пятницу, в половине двенадцатого.

– Лучше бы пораньше, но если нельзя, пусть будет пятница. Да, половина двенадцатого меня устраивает.


Глава 4


Дженис Джордан влюбилась в Джейка Мурхауса мгновенно, безоглядно, при первой же встрече, и для нее, девушки рассудительной и практичной, это было настолько необычно, что отдала себе в этом отчет она только по прошествии долгого времени.

Дело было в конце шестидесятых, ей было восемнадцать, она только что поступила в Беркли. В то утро она шла по университетскому городку со своей приятельницей и соседкой по комнате Кейси и, случайно подняв голову, увидела среди оживленно толкующих о чем-то, размахивающих руками студентов худощавого, темноволосого молодого человека в свитере с надписью «Ни за что!». Захваченная быстрым мельканием его беспокойных рук, легкой улыбкой, которой он одарил студентку, бросившую ему, что он мешок с дерьмом и пусть лучше заткнется, Дженис остановилась как вкопанная.

– Ладно, злополучного Джейка Соблазнителя ты увидела, теперь можешь идти своей дорогой, – поддела ее Кейси. – Через десять минут у нас лекция по математике, да и вообще можешь не строить глазки. Джейку нравятся девчонки с большими титьками. Так что тебе, малявка, тут ничего не светит.

Не успела Дженис сказать Кейси, что никакие Джейки Соблазнители ее не интересуют, как темноволосый повернулся и пристально посмотрел на нее. Тут-то все и произошло.

В животе вдруг образовалась какая-то пустота, в ушах зашумело, во рту сделалось сухо.

Оставив приятелей продолжать дискуссию, темноволосый двинулся в их сторону. На лицо ему падали солнечные лучи, особенно высвечивая лучащиеся, янтарного цвета глаза. Впрочем, впоследствии выяснилось, что они карие.

– Привет, Кейси, – заговорил он, не отводя взгляда от Дженис. – Продолжаешь заниматься культурой и отклонениями в жизненном поведении?

Кейси закатила глаза.

– Ладно, кончай. Девушку зовут Дженис Джордан. Свежачок, из самого Фресно, ни больше ни меньше Для тебя она слишком хороша. Так что отвали и дай ей идти своей дорогой.

– Не верь ни единому ее слову, – покачав головой, обратился Джейк к Дженис. – Просто ей не дает покоя мое мужественное тело.

Дженис невольно бросила взгляд на Кейси, в глазах подруги на какое-то неуловимое мгновение мелькнуло раздражение.

– Честное слово. Задница Джейк, впервые встречаю такого задаваку, – сказала Кейси. – Да я бы с жабой скорее легла, чем с тобой.

Неожиданно улыбка Джейка погасла. «Черт, а ведь его за живое задело», – подумала Дженис, бросив хмурый взгляд на Кейси.

Приятельница картинно развела руками.

– Вижу, старая черная магия по-прежнему срабатывает, – скорее устало, нежели сердито, сказала она. – Что ж, Дженис, не говори потом, что я тебя не предупреждала.

Засунув руки глубоко в карманы куртки, Кейси неторопливо двинулась вперед, оставив Дженис в полной растерянности. Она последовала было за подругой, но почувствовала на плече руку Джейка.

– Чушь все это. Моя репутация соблазнителя сильно преувеличена. Веришь?

– Верю – не верю, какая разница? – высвободила руку Дженис.

– Да брось, не надо притворяться. Ведь и ты почувствовала это.

– Это – что?

– Что-что? Какая-то искорка пробежала, когда мы посмотрели друг на друга. Иначе зачем бы мне прерывать спор и стремглав бежать сюда? Ну и ты тоже что-то почувствовала, разве не так?

Так, так. Только ей не хотелось в том признаваться. Предупреждение Кейси могло быть продиктовано чем угодно: может, она просто не любит его, а может, наоборот, Джейк Мурхаус ей нравится, только она это скрывает. Но в одном Дженис была уверена: подруга не лукавила. Так что надо смотреть в оба. Никаких сердечных переживаний из-за этого типа.

Ее решимости хватило ровно на час. Джейк буквально заболтал Дженис, не позволяя уйти. Он вроде и слышать не хотел никаких отговорок и в конце концов заставил ее согласиться съесть на следующий вечер вместе по сандвичу. Правда, она предусмотрительно сообщила, что ей надо быть дома пораньше, потому что на следующий день занятия с самого утра.

Но после ужина Джейк уговорил ее прогуляться до административного здания, где у стены стоял киоск, увешанный разными объявлениями. Он сказал, что не прочь бы пригласить ее на танцульки, да в бумажнике почти пусто, впрочем, с деньгами у него всегда проблемы. В конце концов, несколько неожиданно для себя самой, она очутилась за пределами студенческого городка, в квартирке, которую Джейк делил еще с двумя аспирантами.

К тому времени Дженис уже знала, что он сирота, единственный сын матери-вдовы («Она прямо помешалась на мне одном», – заметил он), рос в рабочем квартале Окленда, сейчас занимается социологией, пишет диссертацию, подрабатывает то тут, то там, обожает кошек, ненавидит птиц, а любимый его автор Лорен Эйсли, естествоиспытательница.

Некоторое время спустя Дженис специально заказала в библиотеке книги Лорен Эйсли, чтобы потолковать о них с Джейком, но ничего из этого не вышло, потому что, когда она процитировала самые знаменитые ее строки о морозах и божках, Джейк никак не откликнулся и быстро перевел разговор на другое.

Но в тот первый вечер она поняла только, что Джейк подобен ртути, или переменчивой погоде, или волне прилива, или движущейся мишени… одним словом о нем никак не скажешь.

О том, что он всегда глядит вперед и строит планы на будущее, ей стало известно потом, когда начала перебирать шаг за шагом их первый вечер. Разве не тщательной подготовкой объясняется то, что обоих его соседей в тот день не было дома? И что квартира, которую впоследствии ей придется не раз наблюдать в немыслимом запустении, была тщательнейшим образом прибрана? И что на столе стоял графин с красным вином, а блюдо из плетеной соломки, которое, как ей вскоре предстояло убедиться, обычно пустовало, в тот раз было доверху наполнено разнообразными сырами и печеньем?

Наступление Джейк предпринял не сразу. Сначала он предложил ей выпить и закусить, рассказал пару анекдотов, потом сделался очень серьезным и поведал трагическую историю о том, как его любимица собака оказалась на городской свалке. Дженис даже прослезилась. Когда он обнял ее, все предупреждения Кейси вылетели из головы: вернулось то же самое, не знакомое еще ей чувство боли-наслаждения.

Дженис была девственницей, о чем никому не говорила.

Не то чтобы ее сдерживали соображения нравственности или страх забеременеть, или чтобы никто не пытался ее соблазнить. Просто не встретился еще мужчина, который заставил бы ее отказаться от естественной самообороны. Вообще-то Дженис часто задумывалась, уж не фригидна ли она.

Джейк и не подозревал, что это у нее в первый раз, а она ему ничего не сказала. Губы у него оказались на удивление мягкими и очень подвижными. Язык терся о язык, вызывая дрожь где-то глубоко внутри. Он целовал ее взасос, но неторопливо, продвигаясь вперед медленными шажками.

Умело раздев, Джейк посмотрел на Дженис с таким восхищением, что она не испытала ни малейшей неловкости, даже когда и он сбросил одежду прямо у нее на глазах. В костюме он выглядел немного худощавым, чуть-чуть субтильным.

А когда разделся, впечатление это исчезло – мышцы у него были выпуклые и тугие. Да, тело сильное, мускулистое. Когда он повернулся, Дженис заметила, что на груди и гениталиях волосы у него такие же шелковистые и тонкие, как на голове, но, пожалуй, чуть потемнее.

Теперь она поняла, откуда у него эта слава непревзойденного соблазнителя, и неожиданно испугалась; впрочем, как только он прижал ее руку к древку копья, страх прошел.

– Перед тобою враг, но он тебе покорен, – торжественно продекламировал Джейк. – Тебе будет хорошо, Дженис, обещаю. Верь мне.

Она поверила, покорно уступила ему, позволила погрузить себя в мир чувственности, о котором раньше знала только понаслышке. А все, что ей приходилось читать о сексе, представляло собой либо чистую тягомотину, либо клинику, либо романтическую дребедень. Ничего похожего на то, чем одарил ее Джейк. Она и понятия не имела, что все ее тело, даже подошвы и крохотный треугольник плоти у окончания позвоночника, – это сплетение эрогенных зон. Не могла вообразить, что при первом сексуальном опыте можно достичь оргазма, и не раз.

– Боже, Дженис, да ведь у тебя, оказывается, это в первый раз, – пробормотал Джейк, когда они в изнеможении откинулись друг от друга. – Чего же сразу не сказала? Я бы еще лучше постарался.

– Лучше, чем сейчас? – зачарованно спросила она и с удивлением услышала его смех.

Через месяц Дженис переехала к Джейку, вытеснив его друзей. Влюблена была безумно, все чувства напряжены так, что казалось, будто живет она на вулкане. Выяснилось, правда, что Джейк повсюду расшвыривает вещи, а приготовление им одной-единственной чашки растворимого кофе превращает кухню в зону бедствия; но какое это, в конце концов, имеет значение?

Кейси, которую все еще одолевали сомнения, только головой покачала, когда Дженис сказала ей, что перебирается к Джейку.

– Ну что ж, может, я и ошибалась, тем более что, как говорят, он перестал волочиться за каждой юбкой. Не удивлюсь, если ты выскочишь за него замуж.

Следующей весной Джейк получил степень, и Дженис думала, что он займется преподаванием, но Джейк решил готовить докторскую, и, надо признать, логика в его рассуждениях была.

– Да, я хочу преподавать, – говорил он, – собственно, к этому всегда и стремился. Ну зачем брать серебро, когда можешь получить золото? Без докторской предел карьеры – старшие классы средней школы. А ведь ты меня знаешь, мне нужен стимул. И стимул этот – колледж. Конечно, можно совмещать работу над докторской с преподаванием, но у меня и на кандидатскую три года ушло, так что и подумать страшно, сколько на все это времени уйдет.

– А почему бы мне не подыскать работу, пока ты будешь писать диссертацию? – Практичности Дженис, как всегда, было не занимать. Она уже поняла, что пост министра финансов в их маленьком государстве – ее удел. – А когда защитишься, тогда и мой черед придет.

– Нет, нет, дорогая, ни за что! Это было бы несправедливо по отношению к тебе.

– У меня есть небольшой доход от фонда, который основала мать, – словно не слыша его, продолжала Дженис. – Ну и еще с годик поработаю. К счастью, приемные родители, когда я в школе училась, заставили меня окончить курсы официанток.

– Но это в долг, только так. – Джейк обнял ее за талию, приподнял и крутанул несколько раз в воздухе. – Я люблю тебя, малыш. Почему бы нам не пожениться?

Все получилось просто прекрасно. Теперь Джейк мог целиком посвятить себя диссертации, а Дженис оказалась допущенной во внутренние покои чьей-то жизни, вместо того чтобы, как прежде, наблюдать со стороны.

Ее мать умерла, когда Дженис была пятилетней девочкой.

Отец женился на вдове с тремя детьми. Через три года он погиб в автомобильной катастрофе, и мачеха снова вышла замуж за очередного вдовца с двумя младенцами на руках. В последующие два года появились еще двое детей, оба мальчики. Так что теперь у Дженис было три поколения сводных братьев и сестер, и ей, пусть и сама она еще была фактически ребенком, стало вполне ясно, что, если хочешь остаться членом семьи, надо доказывать, что без тебя здесь не обойтись. Вот она и принялась доказывать: и с малышами посидит, и приготовит, и дом уберет. Словом, Юная-мисс-на-все-руки.

По достижении совершеннолетия Дженис вступила во владение небольшим материнским наследством. К тому времени ее уже приняли в Беркли, так что, готовясь в путь, она знала, что это навсегда, что она никогда больше не вернется во Фресно, во всяком случае, жить там не будет, и слава Богу.

А потом она познакомилась с Кейси, затем с Джейком, и началась другая жизнь.

Ясно отдавая себе отчет, что новым кругом знакомств она обязана личной популярности Джейка, никаких комплексов Дженис не испытывала, ибо видно ведь, что она и сама по себе чего-то стоит. Джейк никогда не скрывал, как складываются их финансовые взаимоотношения. Выслушивая очередную похвалу, он всегда готов был щедро поделиться ею с Дженис: «По меньшей мере половина моего успеха принадлежит малышке».

И с улыбкой добавлял: «Она не только подпитывает меня деньгами, но и перепечатывает мои каракули». Дженис так и млела от этих комплиментов. И даже если порой ей тайно хотелось, чтобы они побольше времени оставались вдвоем, только вдвоем, воли чувствам Дженис не давала, в конце концов шумная компания не такая уж и большая цена за то, что она чувствует себя в тепле и покое.

Докторскую степень Джейка отметили шумным застольем. Дженис три дня, не покладая рук, трудилась, чтобы как следует подготовиться.

– Давай кутнем по-настоящему, – настаивал Джейк, и Дженис, хоть и поеживалась, думая о том, как эта пирушка отразится на их банковском счете, все же согласилась.

В конце концов это и ее торжество тоже. К началу осеннего семестра Джейк уже получил звание доцента кафедры социологии в Стэнфордском университете С годик она еще поработает, чтобы было на что есть-пить, а потом переведется в Стэнфорд, они сдюжат – зарабатывает Джейк прилично, и к тому же ей, как жене университетского преподавателя, положена скидка в оплате обучения.

Но получилось иначе. С наступлением очередного учебного года стало ясно, что Дженис придется еще немного поработать. Не говоря уж о том, что следовало заменить старый «фольксваген» – бедняга прямо-таки на последнем издыхании, – появились определенные светские обязанности. Как говорил Джейк, даже самый захудалый доцент не может позволить себе жить затворником.

Секретарскую работу Дженис сменила на канцелярскую, вела бумажные дела одного конструкторского бюро, и это помогало держаться семье на плаву. От такого места не отказываются даже ради того, чтобы вернуться на дневное отделение.

Дженис записалась на вечернее.

За год до того как Джейк начал свою преподавательскую карьеру в Стэнфорде, они залезли в материнское наследство, которое к тому времени, как Дженис исполнился двадцать один год, заметно потучнело – проценты набежали; удалось внести первый взнос за славный старый коттедж, известный под названием «Королева Анна», в профессорском городке; университетский люд селился здесь еще начиная с рубежа веков.

Дом особенно приглянулся Джейку.

– Мы из него конфетку сделаем, – убеждал он жену. – Ладно, как есть, выглядит он, конечно, не очень, но ты посмотри: сколько места. А потолки, а панели! Надо только руки приложить, и дом всем на зависть будет. Ну же, детка, соглашайся.

И он улыбнулся той своей обезоруживающей улыбкой, перед которой она не могла устоять, даже когда была не согласна с мужем.

– Я всегда хотел жить в таком доме. С мамой мы в Окленде ютились на задворках. Вокруг пьяницы болтаются, прямо за углом торгуют наркотиками, у самых наших дверей сутенеры предлагают девочек. Мне так хотелось, чтобы мама когда-нибудь перебралась в такое вот классное местечко.

– Жаль, что ты меня так и не познакомил со своей…

– Есть и еще одна причина. В моем положении важно, чтобы фасад выглядел прилично.

– Но ведь ты и без того один из самых популярных профессоров на своей кафедре.

– Может быть, но старперам, которые всем заправляют в Стэнфорде, на это совершенно наплевать.

– Пусть так, но многие ли могут похвастать тем, что отрывки из диссертации включают в антологию? А чьи Статьи публикует «Современная социология», журнал далеко не из последних? Это поважнее будет, чем дом, в котором живешь.

Видишь ли, платить за него придется столько, что я буду вынуждена работать Бог знает до каких пор…

Джейк хлопнул себя по лбу:

– Черт, разумеется, ты права. И о чем я, скажи на милость, думаю, свинья я этакая самонадеянная? И как это ты только со мной живешь?

Кончилось все тем, что ей пришлось убеждать его, что никакой он не эгоист и что она ничуть не против еще пару лет поработать. Только с вечернего отделения, на этом Дженис стояла твердо, она все равно не уйдет, будет набирать баллы для получения степени бакалавра. А когда Джейк получит повышение, можно вернуться и на дневное. Ждать, наверное, не так уж долго, все говорят, что у него впереди блестящая академическая карьера.

В общем, все так и получилось в конечном итоге. Как раз перед тем как отпраздновать семнадцатую годовщину свадьбы, Джейк стал профессором с бессрочным контрактом. Думалось, правда, что это случится раньше, но у Джейка не сложились отношения со старичком – заведующим кафедрой, который постоянно ставил ему палки в колеса.

К тому времени Дженис набрала баллы, достаточные для получения не только бакалаврской, но и магистерской степени, – то тут, то там, курочка по зернышку клюет. На докторскую она пока не замахивалась, тем более что пришлось продлить контракт на работе – свалился на голову незапланированный ремонт. Дженис никогда этого мужу не говорила, но она лично была вовсе не в восторге от старой «Королевы Анны». Зимой здесь было холодно, сквозило страшно, не говоря уж о том, что дом всасывал деньги, как губка пролитое молоко. Ремонт, отопление, электричество – счета приходили один за другим, и ко всему прочему трубы старые, проржавевшие, то и дело течь начинают. Да только ли трубы…

Но никому и в голову не приходило продать дом и купить другое жилье, поменьше и посовременнее. Джейк стал заметной фигурой, а для светских приемов да и просто вечеринок дом подходил наилучшим образом. Не было для Джейка большей радости, чем видеть, как студенты ловят каждое его слово во время застолий – а они происходили два-три раза в неделю, – когда он приглашал их к себе домой отведать стряпни Дженис, а после посидеть в кабинете за вином с сыром.

И хоть деньги на еду уходили астрономические, Дженис все безропотно сносила. К тому же ей и самой нравились эти посиделки, пусть даже порой она чувствовала себя официанткой, разносящей вино и закуски.

– Детка, это Шери и Марк. А с Нэнси ты, по-моему, уже знакома. Как насчет того, чтобы запечь пару картофелин? Мы все буквально с голоду умираем, – говаривал Джейк. А потом, на кухне, он делился с ней всякими маленькими секретами, словно видел в ней ангела-хранителя, всегда готового оберечь мятущуюся душу.

– Шери последнее время туго приходится, на личном фронте совсем плохо. А Джейсон совершенно разломал машину. А Карен только что сделала аборт. Ей бы только немного чаю да сочувствия. Ты ведь не против?

Разумеется, она была не против. В конце концов награда высока – благодарность и благосклонность Джейка. Поразительно, что даже сейчас, после стольких лет совместной жизни, в постели они никогда не надоедают друг другу.

– Мой личный меченосец, – так она его называла.

Однажды, после очередной вечеринки, Кейси спросила ее:

– Похоже, по части секса у вас все по-прежнему, верно?

Подруга и бывшая соседка по общежитию после окончания университета вышла за Мерва Скрэнтона, который там же, в Беркли, был доцентом. Через пять лет, когда Мерв получил место в Стэнфорде, они перебрались в Пало-Альто и теперь, вместе с двумя детьми, жили в уютном доме с большим участком в нескольких милях от университетского городка. И хоть жили они от получки до получки, Кейси не унывала.

Порой, слушая, как она возбужденно рассказывает о своей бурной семейной жизни, Дженис даже неловкость какую-то ощущала, что у нее все тихо и покойно.

– Представить себе не могу, как это вы умудрились так продлить свой медовый месяц. А я-то, стыдно признаться, думала, что у вас вообще ничего не получится. – Кейси сидела на стуле, наблюдая, как Дженис убирается на кухне. – Как вижу, у Джейка все в порядке, я не только карьеру имею в виду.

– Смотрю, ты от зависти помираешь, – рассмеялась Дженис.

– Оказывается, академия – это сплошное политиканство, – пожаловалась Кейси. – А я-то, выходя за профессора, думала, что буду жить тихой, размеренной жизнью. Черта с два, в Стэнфорде больше интриг, чем в Вашингтоне.

Дженис согласно кивнула в ответ, хотя слова подруги ее несколько покоробили. Насчет политиканства под священными сводами Стэнфорда Кейси права. Права она и в том смысле, что Джейк знает здешний устав. Однажды он сказал ей, что вся хитрость заключается в том, чтобы не высовываться. И он этим искусством вполне овладел. Не потому ли, стоило возникнуть каким-нибудь возможностям, он всегда получал больше, чем заслуживал?

– Насчет интриг ты права, – сказала она, увидев, что Кейси ждет ответа. – Но разве не повсюду так? Возьми хоть наш университетский клуб жен – когда правление выбирали, можно было подумать, что конец света наступил. А ассоциация родителей студентов? Ты же сама говорила, что чуть не половина членов из нее вышла из-за какого-то пустяка.

– Все так. Ладно, оставим это. Скажи лучше, как с твоей диссертацией? Думаешь, на этот раз профессор Йолански даст добро и можно будет представить на ученый совет?

– Очень хотелось бы верить, ведь я столько времени на нее угробила. Сама знаешь, дело это нелегкое, но, как говорит Джейк, таков порядок. В понедельник у меня свидание с профессором, тогда все и прояснится.

В ночь с воскресенья на понедельник Дженис почти не спала. Давно она уже так не нервничала, может быть, с тех самых пор, как сдавала вступительные экзамены. А памятуя о том, что первый вариант диссертации профессор Йолански завернул, она и вовсе себе места не находила. Как-то она посетовала, что у профессора, наверное, зуб на нее, в ответ Джейк только фыркнул, заметив, что, когда тот был его руководителем, жаловаться не приходилось, все было по справедливости.

– Это верно, мужик он строгий, но ведь это докторская.

Если бы все было так просто, какова же была бы цена степени? – урезонивал он ее.

В понедельник утром, загружая стиральную машину грязными полотенцами, Дженис почувствовала, что у нее совершенно пересохло во рту, а ладони покрылись испариной, как обычно бывает при сильном волнении. На сей раз все должно получиться. Она уже предупредила начальство, что через два месяца увольняется, чтобы закончить работу над диссертацией.

По причине, которой и сама себе объяснить не могла, Дженис ничего не сказала мужу, приступая к работе над вторым вариантом диссертации. А когда наконец призналась, он сгреб ее заметки, пошел к себе в кабинет и долго не появлялся.

В какой-то момент ей стало страшно, вдруг скажет, что все это мусор? Но нет, пронесло. «Так и дальше двигай, малыш, – с улыбкой произнес он, но тут же добавил:

– только без эмоций, не строй воздушных замков». Легче ей от этого предупреждения не стало.

Понятно, разумеется, почему он предостерегает ее, но в то же время как раз сейчас Дженис нужна была полная поддержка. Когда он сам был на ее месте, как загнанный, по дому метался, она разве что на уши не вставала, лишь бы подбодрить его. Правда, сравнивать не приходится. В Беркли у него была репутация звездного мальчика, все ожидали от Джейка настоящих чудес. Ну а она дело другое, даже если во второй раз провалится, друзья и глазом не моргнут. Большинство из них и так удивляются, на кой черт, имея такую хорошую работу, она пишет диссертацию по социологии.

Джейк особого оптимизма не выказывает. Ну и пусть. Она все равно продолжит работу. Надо углубить тему, уточнить методологию исследования и, самое главное, указать на актуальность предмета. И если ученый совет одобрит реферат диссертации, она непременно ее закончит. Дженис не терпелось добежать до финиша. В практическом ее уме так все и складывалось – сначала факты и гипотезы, потом обоснованные и веские выводы.

Особенно она любила сам процесс сбора фактов. Между прочим, ведь это она проделывала большую часть подготовительной работы к статьям Джейка, да и не только к статьям – и к диссертации тоже. А поскольку Джейк черную работу ненавидел, то такое разделение труда представлялось вполне разумным, точно так же, как и редактура его диссертации, чем он тоже терпеть не мог заниматься. По сути дела, он дал ей полную волю вносить при перепечатке любые изменения, и она редко беспокоила его по поводу всяких мелких, да и, признаться, не только мелких исправлений.

Но на сей раз ей предстоит писать и редактировать собственную работу – результат собственных изысканий. Не то чтобы она рассчитывала хоть сколько-нибудь сравняться с Джейком. Дай Бог ученый совет пройти.

А потом? Попытаться получить место по специальности в средней школе, где будут платить меньше, чем на нынешней ее работе? Или поступить в один из исследовательских центров, связанных со Стэнфордом либо Беркли? Ладно, об этом еще будет время подумать…

– Ты где, Дженни? – крикнул из кухни Джейк.

– Кончаю со стиркой, а потом у меня встреча с профессором Йолански. А ты как дома оказался?

– Я… Слушай-ка, иди сюда. Мне надо тебе кое-что сказать.

Встревоженная его неестественно ровным тоном, Дженис кинулась на кухню. Джейк стоял у мойки и наливал воду в электрический чайник.

– Что случилось?

– Погоди, дай чайник включить. Я сварю тебе кофе.

Пока он возился у плиты, Дженис успела приготовиться к дурным вестям. Зачем бы иначе Джейк, который кухонные дела ненавидел, стал возиться с кофе специально для нее?

– Да не молчи же ты. Я и так места себе от страха не нахожу…

– Мне очень жаль, малыш. Только помни, это еще не конец света. Но было бы несправедливо… Слушай, присядь-ка, а?

Дженис пристроилась на краешек стула.

– Что случилось? – повторила она.

– Сегодня утром Йолански попросил меня заглянуть на минуту…

– Да, и что?..

– Это касалось твоего реферата. Он просил меня сказать, чтобы ты., не строила чересчур радужных планов.

– Короче, ему не понравилось?

– Боюсь, что так. Ужасно жаль. Ему кажется, что на этом поле особенно не разгуляешься. Оно исхожено вдоль и поперек, так что вряд ли тебе удастся сказать что-нибудь новое. Словом, он отклонил твой реферат. Ну что мне еще сказать?

– А ты? Ты с ним согласен?

– Родная, ну как я могу быть объективным? – Джейк поник головой. – Нечестно задавать мне такой вопрос.

– Иными словами: да, ты с ним согласен. Так почему же ты с самого начала мне не сказал? Ведь я столько работала.

– Потому что я мог быть не прав. И боялся ошибиться.

Слушай, может, лучше оставить все это? На черта тебе лишняя головная боль? Диплом у тебя есть. Если хочешь преподавать, можно для начала подменить кого-нибудь на время в местной школе, а там, глядишь, и постоянное место подвернется.

– Но я хочу преподавать в колледже…

– Знаешь, давай смотреть на вещи реалистически.

В Стэнфорде тебе места не получить, даже с докторской. Да и не только в Стэнфорде – слишком жестокая в этой области конкуренция.

– Но у тебя-то получилось, – сказала она и тут же прикусила язык: сравнила, понимаешь, Божий дар с яичницей.

Джейка выбрали из сотни других претендентов, потому что был в нем некий магнетизм, а главным образом из-за его выдающейся диссертации, отрывки из которой были опубликованы в авторитетном сборнике статей. И все же не следовало ему так говорить.

– И что же все-таки ты сказал профессору Йолански?

– Сказал, что, конечно, объективным в этом деле быть не могу. – Джейк ухмыльнулся. – А почему бы не отложить все это до конца каникул, а еще лучше до весны? Может, к тому времени у тебя появятся какие-нибудь новые идеи.

Дженис промолчала. Она и так уже столько времени терпеливо ждала. Неужели он не понимает, как это все для нее важно? Или просто старается утешить ее единственным доступным ему образом, делая вид, что ничего не произошло?

Джейк обнял ее за плечи и поцеловал, а когда она заплакала, взял за руку, отвел наверх, уложил в постель и занялся любовью. Тоска не прошла, но стало чуть полегче.

– Мой меченосец, – пробормотала Дженис, все еще тяжело дыша и прижимая лицо к его груди. На этот раз обычного экстаза не было, но ощущение его близости – само по себе благо, на что он и рассчитывал.

* * *


На следующее утро Дженис позвонил ее старинный друг Арнольд Уотерфорд. Густой баритон его звучал, как эхо из далекого детства. Она улыбнулась.

– Кто это – уж не моя ли любимая крестница? – послышалось в трубке.

– Она самая. Насколько мне известно, я твоя единственная крестница.

– А тебе всегда нужна точность. Я тут подумал, что давненько мы не обедали вдвоем. Помнишь, как ты буквально забалтывала меня, когда совсем еще девчонкой была?

– Тогда ты был главным мужчиной в моей жизни. Отчим-то и имя мое с трудом припоминал.

– У этого типа рыбья кровь в жилах течет, а мачехе твоей следовало бы оставаться старой девой. Если бы не напоминать ей постоянно, что я твой законный опекун, а также крестный, она и на порог бы меня, наверное, не пустила.

– Она не слишком высокого мнения об адвокатах, особенно тех, что занимаются разводами.

– Но подумай, сколько несправедливостей я предотвратил. И сколько несчастных женщин страдают только оттого, что в бракоразводных делах их интересы не защищают должным образом, потому что им нечем заплатить солидному адвокату.

– М-да. А среди твоих клиенток много бедных?

– Ну, когда попадаются интересные случаи, я вообще не беру гонорара, только на покрытие расходов. Это облегчает мне душу, – голосом праведника сказал Арнольд.

– Ах ты, старый мошенник. И как это только я терплю тебя?

– А все потому, что ты от меня без ума. Все женщины, молодые или старые, от меня без ума. Поэтому я и был женат четыре раза и разведен столько же.

– Как, снова? А что с Илкой?

– Она решила, что лучше ей обойтись без этой старой развалины – адвоката. По-моему, она живет с каким-то продюсером в Тинзел-Тауне. На прошлой неделе окончательно расстались.

Голос его звучал вполне бодро, так что Дженис сочувствовать не стала и ограничилась только уверенной репликой:

– Ничего, кого-нибудь еще найдешь.

– Возможно. Но пока я пребываю в одиночестве. Так как насчет того, чтобы пообедать завтра с несчастным одиноким старичком?

– Старичком ты никогда не станешь. А насчет пообедать – с удовольствием. Может, заодно тоску разгонишь.

– А что случилось?

– Завтра расскажу. Так когда встречаемся?

– Может, зайдешь ко мне на работу, скажем, около двенадцати? Я попрошу Марту заказать столик в университетском клубе на половину первого, а перед тем пропустим по рюмочке в баре. Ты мне поведаешь свою печаль, а я расскажу, чего мне стоило избавиться от этой стервы Илки.

Дженис с улыбкой повесила трубку. Настроение у нее чуть улучшилось. Не то чтобы она поверила Арнольду, будто бывшая жена его основательно выпотрошила. Если кого и можно облапошить в зале суда, то только не Арнольда Уотерфорда, человека, которого в газетах называют Дедом Морозом, разносящим бракоразводные подарки.

Кое-что из того, что о нем пишут, – правда. Хватка у него действительно бульдожья. Но он настоящий, верный друг. И что бы там о нем ни говорили, он ее поймет – и ее разочарование, и решимость начать сначала и так до конца, пока своего не добьется.


Глава 5


Всю жизнь Ариэль ди Русси повсюду опаздывала – к застольям, к терапевту и стоматологу, даже на собственную свадьбу пришла не вовремя; так что неудивительно, что и к адвокату Арнольду Уотерфорду она тоже опоздала.

До брака с Алексом это не имело особенного значения, потому что родители давно примирились с ее хроническим пороком. Но Алекс – нет. Он никогда и ничего ей не прощал и не забывал. А прощать и забывать было что, начиная с того самого момента, когда Ариэль на полчаса опоздала в церковь на собственное бракосочетание.

Ну что ж, сегодня он наконец должен быть ею доволен.

Разве не сидит она в приемной Арнольда Уотерфорда, обставленной в стиле американского ампира, со стенами, оклеенными яркими обоями и рядами книг в кожаных переплетах, в ожидании, когда можно будет подписать бумаги, что положит начало бракоразводному процессу? Разве не этого он хотел?

Она-то, видит Бог, развода не желала. Она умоляла Алекса не идти на этот шаг, обещала, что теперь все переменится, она будет хорошей женой, всюду станет появляться вовремя, сделается гостеприимной хозяйкой, вместо того чтобы прятаться по углам, когда в доме гости. И даже в постели постарается быть такой, как ему хочется, хотя это становилось все труднее и труднее.

Но ко всем ее обещаниям Алекс оставался глух, и всю прошлую неделю она проплакала, так что веки опухли. Брак с Алексом был далек от совершенства – а по правде говоря, вообще невыносим, – но он ей был нужен: чтобы отгонять демонов. Когда посреди ночи возникали кошмары, избавиться от них можно было только одним способом – прикоснуться к его теплому телу, пусть лишь слегка, чтобы не потревожить сон мужа.

Алекс не любил, когда его будили ночью. Однажды он сказал ей, что именно поэтому и стал психиатром, а не терапевтом или хирургом, которого могут поднять с постели посреди ночи, чтобы принять роды или зашить рану какой-нибудь жертве автомобильной катастрофы.

Попросту говоря, он терпеть не мог всяческих перемен.

Его жизнь была «разложена по полочкам» – столько-то часов на сон, на регулярный прием пищи, столько-то времени на физические упражнения. И отклонения не превышали нескольких секунд. Все в жизни Алекса было строго регламентировано, включая секс три раза в неделю, по понедельникам, средам и воскресеньям. Неудивительно, что ее разгильдяйство приводило его в бешенство.

Вот почему Ариэль в конце концов и оказалась здесь, в ожидании разговора с адвокатом; она была очень несчастна, и внутри у нее все дрожало. Как же завидовала она брюнетке, сидевшей рядом, как хотела бы оставаться такой же хладнокровной! Алекс утверждал, что она выросла такой из-за того, что была у родителей поздним ребенком. Он психиатр, ему виднее, но разве они не старались воспитывать ее как положено? И разве отец с матерью виноваты в том, что всегда ее преследовали какие-то безотчетные страхи, а общаться с посторонними она вообще так и не научилась.

Удивительно, что, пока на то не указал Алекс, она и не задумывалась, что сделалась такой, какой сделалась, именно потому, что воспитывали ее дома, друзей-сверстников у нее не было. А это, в свою очередь, объясняется тем, что в пятилетнем возрасте ее поразил ревматический артрит. Никакой беготни, никаких резких движений, настаивали доктора. Ее отец, крепыш, кровь с молоком, что называется, однажды вслух подивился, отчего это Ариэль получилась таким заморышем, ведь у них-то с матерью корень крепкий, надежный.

– Старый сан-францисский корень, – добавил он, гордясь в душе тем, что ведет свой род от пионеров.

Печальная ирония судьбы заключалась в том, что мать Ариэль умерла пятидесяти пяти лет от роду – упала в спальне и разбила голову, – а отец скончался, когда ему было шестьдесят пять, от инфекции, попавшей в больной зуб. Так восемнадцатилетняя Ариэль осталась сиротой.

При первой же встрече с Алексом она впала в настоящую панику. У нее началась сердечная аритмия, потели ладони, домашний врач считал, что все это имеет психосоматическую основу, и порекомендовал обратиться к психиатру. Едва Ариэль увидела Алекса – чуть в обморок не упала, настолько он был похож на отца: такая же густая борода, такое же плотное телосложение, такой же пронизывающий взгляд голубых глаз.

Но когда этот взгляд упал на нее, Ариэль испытала глубокое облегчение: вот мужчина, которому можно доверить все свои тайны, все сомнения и страхи, всю жизнь.

Правда, тогда же она и испугалась и боится до сих пор.

Потому и старалась всегда никоим образом не рассердить Алекса. Так удивительно ли, что, разразившись тирадой – если только столь размеренный монолог можно назвать тирадой, – в ходе которой потребовал развода, Алекс заметил, в частности, что Ариэль опутывает его, как виноградная лоза?

Но это несправедливо. За три года совместной жизни она считанные разы позволила себе проявить инициативу, и то он обзывал ее в этих случаях сексуальной психопаткой. Ариэль никогда не могла понять, отчего он бывает так несдержан на язык, когда они остаются вдвоем. Ведь с другими, особенно с женщинами, он всегда изысканно вежлив. Интересно, что бы подумали его пациенты, доведись им услышать Алекса во время любовного акта. И пошли бы они на прием к психиатру, который, перед тем как лечь с женой в постель, смотрит по видео порнографические фильмы?

Что касается развода, то весть о нем оказалась, как гром среди ясного неба.

Конечно, в тот день, когда Алекс вернулся из своей ежемесячной поездки в Вашингтон, где уже давно пользовал одну пациентку – члена конгресса, он был в странном настроении.

После ужина вопреки обыкновению не удалился к себе, а сказал Ариэль, что им надо поговорить. В кабинете он долго смотрел на нее, не произнося ни слова, и Ариэль уж решила, что ему захотелось заняться любовью, хотя сегодня и не понедельник. Но она ошиблась. Ровным голосом, будто речь шла о погоде, он объявил, что им надо развестись.

* * *


– Ты напоминаешь лодку с пробитым днищем, Ариэль, – начал он. – Дурак я был, что женился на тебе. Мне нужна настоящая женщина, а не невропатка вроде тебя, которая только, и умеет что носиться с мячом по площадке.

Ариэль и слова вымолвить не сумела, только подивилась, как всегда, почему это Алекс, ненавидевший спортивные зрелища, так часто прибегает в разговоре к спортивной терминологии.

– Тебе понадобится адвокат, – продолжал он. – Я уже переговорил с Джеймсом Краветтом. Он проследит, чтобы твои интересы не пострадали. – Алекс на секунду замолчал, не сводя с жены своих водянистых глаз. – Как тебе наверняка известно, по законам штата Калифорния половина моей собственности принадлежит тебе и, естественно, наоборот. Меня бы вполне устроило выкупить принадлежащую тебе часть этого дома. У меня здесь кабинет, так что переезжать было бы неудобно, ну а тебе здесь бродить в одиночку тоже не с руки.

Неподалеку от Эмбаркадеро-плаза строятся новые дома, там тебе будет хорошо.

Наконец-то к Ариэль вернулся дар речи. Она стала уговаривать его отказаться от своих намерений, но тщетно. Как обычно, Алекс в конце концов своего добился.

Оглядываясь назад, Ариэль видела теперь, что тот единственный бунтарский жест, что она себе позволила, отдавал некоторым ребячеством. По совету Лэйрда Фермента, своего двоюродного брата, она обратилась к Арнольду Уотерфорду.

Толковать о своих интимных проблемах с Джеймсом Краветтом, партнером мужа, с которым он каждую среду играл в гандбол, показалось ей унизительным. Разумеется, Алексу она сказать об этом не осмелилась. Он и представления не имел, что сегодня утром она отправилась на встречу с незнакомым адвокатом. Впрочем, какая разница? Сейчас, когда жизнь ее разлеталась на куски, ничто уже не имело значения.

Она не выдержала и негромко всхлипнула. Сидевшая рядом женщина с каштановыми волосами оторвалась от журнала и посмотрела на нее; Ариэль поспешно опустила голову, делая вид, что целиком поглощена чтением прошлогоднего номера «Нью-Йоркера», лежавшего у нее на коленях. Вроде она где-то видела эту даму. Ариэль никогда не запоминала лиц, как, впрочем, и имен. Еще один повод для недовольства Алекса, который как раз ничего не забывал, особенно когда сердился.

Ариэль вздрогнула – дверь в приемную со стуком распахнулась. Секретарша, пожилая дама с острым личиком, скверно уложенными пегими волосами и порывистыми движениями, С явным раздражением подняла голову. Впрочем, увидев, кто пришел, она тут же заулыбалась:

– Миссис Деверю, добрый день. Боюсь, вам придется подождать. Мистер Уотерфорд немного задерживается, но с минуты на минуту будет.

Женщине, которую назвали миссис Деверю, это явно не понравилось. Она беспокойно обвела глазами комнату, остановившись взглядом сначала на Ариэль, потом на ее соседке; ни та ни другая ее явно не заинтересовали.

– Прелестно. Вот уж что я ненавижу, так это ждать.

– Я пыталась дозвониться до вас, но никто не взял трубку.

– Сегодня я рано ушла за покупками – у домработницы выходной.

Говорила она быстро, отрывисто. На даме были темно-серый костюм, отороченный норкой, и меховая шляпка в тон.

Ариэль, которая плохо разбиралась в моде, почудилось в ней что-то русское. Хотя, строго говоря, красавицей миссис Деверю не назовешь, Ариэль была уверена, что многим, а особенно Алексу, которому всегда нравились элегантные дамы, она показалась бы именно таковой.

Ариэль непроизвольно вздохнула, и соседка, смотревшая, как вновь прибывшая устраивается в кресле напротив, перевела на нее сочувственный взгляд:

– Ожидание не самое приятное занятие, верно?

Ариэль искоса посмотрела на нее. Шикарная дама – клетчатая юбка цвета винного камня, шерстяной жакет, болотно-лиловый берет. Сама Ариэль предпочитала мягкую, свободную одежду, редко надевая костюмы из плотной ткани. После замужества она всячески старалась одеваться соответственно случаю, а одежду, которую любила по-настоящему – она хранилась в сундуках на чердаке, – приберегала для дома. Сегодня – исключение, ибо она и понятия не имела, какой костюм приличествует для консультации с адвокатом – разве что власяница да голова, посыпанная пеплом. Нынче утром Ариэль почти час провела, роясь в набитом одеждой большом встроенном шкафу, и в конце концов остановилась на одном из любимых своих светло-зеленых, в талию, платьев, словно сошедшем прямо с обложки «Вога» 1924 года.

Как хорошо было бы, часто думала она, родиться на шесть десятков лет раньше. Со своей осиной талией и тонкой шеей она точно вписывалась бы в стиль той эпохи, и хотя бы уже поэтому к ней не предъявляли бы особых претензий. Для большинства женщин восьмидесятые, может, и лучше, но что делать тем, кто не умеет быть независимым? Им-то как приспособиться ко времени?

– Вам на какое время назначено? – спросила соседка.

– На десять, – робко улыбнулась Ариэль. – Правда, я на полчаса опоздала, но вроде бы это не имеет значения.

– Не пойму, что могло задержать Арнольда, то есть мистера Уотерфорда.

– Понятия не имею. А у вас когда с ним встреча?

– Вообще-то в двенадцать, но я управилась с покупками быстрее, чем рассчитывала. – Она дружески улыбнулась Ариэль:

– Меня зовут Дженис Мурхаус.

– Ариэль Фер, то есть я хочу сказать Ариэль ди Русси.

Ей понравился голос новой знакомой: сильный, густой. На вид Дженис Мурхаус лет на пятнадцать больше, чем ей – Ариэль всего двадцать один, – а впрочем, почему она так решила, ведь у ее соседки ни единого седого волоса, а вокруг полных губ всего несколько морщинок Что же до косметики, то, похоже, она ею не злоупотребляет. Да и вряд ли у нее в этом есть нужда. От Дженис так и веяло здоровьем и энергией, и в атмосфере этой жизненной силы Ариэль почувствовала себя едва ли не призраком.

Она раздумывала, что бы такое сказать, когда дверь снова открылась и в приемной появилась очередная посетительница.

Секретарша подняла взгляд. Лицо у нее так и вытянулось от удивления. Новенькая была совсем юной, настолько юной, что веки у нее были чуть припухлые, как у ребенка. Стройная, тоненькая, но при этом под оранжевым свитером, плотно облегавшим фигуру, полная, хорошо развитая грудь выпячивалась вперед даже несколько агрессивно. Но главное – волосы, именно они заставили Ариэль, позабыв о приличиях, буквально впериться в незнакомку взглядом. Волосы были рыжие, не имбирного цвета, не морковного или каштанового, нет – огненно-рыжие, и светились они, словно нимб.

– Вот это да, – негромко проговорила Дженис Мурхаус. – Прямо-таки зулуска из Ирландии.

Честно говоря, Ариэль не знала, что такое зулуска, но согласно кивнула.

– Вроде бы цвет свой, – рискнула заметить она.

– Это уж точно, – откликнулась блондинка, которую секретарша назвала миссис Деверю. – Кому придет в голову краситься в такой цвет?

Дженис Мурхуас отложила номер «Города и деревни» на стоявший рядом мраморный столик. На ее лице появилось какое-то странное выражение, словно молния в нее ударила.

Или неожиданная мысль промелькнула, подумала Ариэль с необычной для себя проницательностью.

– Что скажете? – выдохнула Дженис Мурхуас.

– Простите? – вежливо откликнулась Ариэль.

– Мне тут одна мысль в голову пришла…

– Вам назначено, мисс?

– Пока еще миссис. Ну да, конечно, иначе что бы я здесь делала? Я звонила в прошлый понедельник, и вы обещали записать меня на прием.

– Ах, да. Морнинг Глори Брауни, не так ли?

– Именно так. – Новенькая неожиданно улыбнулась. – И зовите меня, пожалуйста, просто Глори.

Ариэль смотрела на нее как зачарованная. Удивительно, насколько улыбка может менять внешность человека. В вызывающем наряде, со всей этой косметикой она выглядела… дешевкой. Но стоило ей улыбнуться… И зачем ей столько грима с такой-то внешностью? Может, чтобы скрыть синяк под глазом. Он, правда, побледнел, но все-таки еще заметен.

Похоже, улыбка обезоружила даже секретаршу. Она пустилась в объяснения, которыми других не удостоила.

– Что-то я начинаю беспокоиться, – заметила она. – Мистер Уотерфорд всегда звонит, даже если на несколько минут задерживается. Разумеется, вы можете подождать, только все эти дамы впереди вас.

– Подожду, – сказала Глори. – До шести мне все равно делать нечего. К тому же я едва держусь на ногах.

Ариэль машинально посмотрела на ее ноги. Сама она предпочитала босоножки, сшитые на заказ, чтобы они точно подходили к ее узкой стопе. Глори же Брауни была обута в туфли на каблуках-гвоздиках по крайней мере в четыре дюйма высоты, а колготки, которые ничуть не скрывала ее короткая кожаная юбка, были черные и тонкие, как паутина. И когда это такие снова вошли в моду? – подумала Ариэль.

– Каждому свое, – пробормотала блондинка, уловив взгляд Ариэль, и добавила:

– Похоже, мы все в одной лодке.

Что она имеет в виду? Что всем приходится ждать или что все разводятся – Ариэль не вполне поняла, но на всякий случай кивнула Дженис Мурхаус, смотревшая куда-то в пространство, встрепенулась:

– О чем это вы, миссис Деверю?

– Меня зовут Шанель. А разве не ясно? Ведь Арнольд занимается исключительно бракоразводными делами. Стало быть, все мы, естественно, разводимся.

– Ну да, конечно, – согласилась Дженис.

Наверное, это одна из тех дам-интеллектуалок, промелькнуло в голове Ариэль. Встретившись с Дженис взглядом, она удивилась теплоте и живости, светившимся в ее глазах. Выглядела она словно… словно вполне довольна жизнью, что странно, если иметь в виду, где они и зачем здесь находятся.

– Так. Даю Уотерфорду еще пару минут, а потом ухожу, – проговорила Шанель Деверю. – Ненавижу ждать.

Ариэль в очередной раз кивнула, хотя ее-то ожидание ничуть не раздражало. Под пристальным взглядом миссис Деверю она так и залилась краской.

– Что-то ваше лицо мне знакомо, может, встречались где?

Ариэль съежилась в кресле.

– Да вряд ли, иначе я бы наверняка запомнила, – тихо проговорила она и вздохнула с облегчением, когда рыжая, закончив переговоры с секретаршей, пересекла комнату и плюхнулась на стул рядом с Шанель.

– Не возражаете, если я присяду здесь? – спросила она.

– Добро пожаловать в клуб, – ответила блондинка, и Ариэль показалось, что в улыбке ее мелькнуло что-то злобное.


Глава 6


Чтобы чувствовать себя хорошо, Шанель Деверю требовалось всегда одеваться элегантно, где бы она ни была. Ради этого она тратила уйму времени на изучение моды и преуспела на этом поприще настолько, что с первого взгляда угадывала руку сколь-нибудь известного модельера. Любила она также заниматься покупками. Бывало, целый день потратит только на то, чтобы перейти из «Найман-Маркуса» к «Иву Манену», а оттуда в модную лавку неподалеку от «Мишн Долорес», которую обнаружила совершенно случайно, и все затем лишь, чтобы найти какую-нибудь мелочь – пояс, колготки, иногда просто пуговицу, – идущую к основному костюму.

А случалось, и вообще ничего не покупала, просто наслаждалась самим процессом хождения по магазинам. Она и с Жаком Деверю разводилась потому, в частности, что тот урезал ее расходы на одежду, заявив, что она его по миру пустит своими капризами. Утверждение дикое. На самом деле покупки она совершала в высшей степени осмотрительно, покупала Порой так дешево, что друзья от зависти с ума бы сошли, если бы, конечно, с нее сталось рассказывать им, что она не гнушается и магазинами, где вещи продаются со скидкой, и даже оптовыми складами.

Вот Шанель движется вдоль прилавков, вытаскивает из кучи, словно наугад, блузку, либо платье, либо юбку, и нате вам премилая вещица, есть на ней марка шикарного магазина или нет. Условие только одно: все должно быть высшего качества, и все должно быть практично.

– Вот этого, – говорила она своей дочери Ферн, – Жак как раз и не может понять. Нет у меня никаких капризов.

Уверена, что его мать тратит на одежду в четыре раза больше, чем я.

– Да, но тратит-то она свои собственные, – откликалась Ферн, получая в ответ не слишком-то «материнский» взгляд.

Ферн, которой исполнилось уже семнадцать, была плодом первого брака Шанель и самим своим существованием напоминала о старой промашке.

Шанель было шестнадцать, когда она сбежала с инструктором по конному спорту в средней школе, где тогда училась.

Абдул был строен и высок; его карие глаза были глубокими, как колодец, а выглядел он в своем тесно обтягивающем тело жокейском костюме и кожаных сапогах прямо как сын арабского шейха, за какового себя и выдавал. Они предавались любви ночами, прямо на полу в конюшне, и любовником он был таким страстным, и клятвы верности звучали так убедительно, что в конце концов она сбежала с ним в Рино, где они и поженились.

Беда только в том, что оба они лгали друг другу.

Он считал, поверив ей, что у Шанель есть собственное состояние, а Шанель была уверена, что Абдул происходит из знатного арабского рода – просто переживает трудную полосу жизни. К тому же она не сомневалась, что в постели он всегда будет на высоте. Она ошиблась в обоих случаях. Быстро обнаружилось, что он вообще никакой не араб – настоящее его имя Альберто Росселини, и родился он в Йонкерсе, штат Нью-Йорк, в семье мусорщика.

Это еще можно было пережить, если бы не перемены в постели. Когда стало ясно, что овдовевший отец Шанель, до тех пор потакавший всем ее капризам, не собирается накачивать деньгами своего безродного зятя, медовый месяц кончился. Инструктор по конному спорту не только обманул ее, он еще и выдохся как любовник, ибо сексуальные претензии сластолюбивой женушки оказались для него чрезмерными. Вот Шанель и бросила Эла Росселини (он же Абдул Хассан) и с неприличной поспешностью вернулась домой. И все бы ничего, но тут обнаружилось, что вся эта эскапада оставила о себе память в виде живого сувенира. Об аборте отец и слышать не хотел, так что через несколько месяцев на свет появилась Ферн. И пристала к Шанель на всю жизнь, как репей.

Ко всему прочему вскоре после рождения Ферн отец ввязался в какую-то биржевую авантюру и потерял почти все, что имел. Таким образом, Шанель, имевшая все основания рассчитывать на безбедную жизнь, в одночасье стала чуть ли не нищей, к тому же матерью с нежеланным младенцем на руках.

Когда малышке исполнилось два месяца, Шанель вернулась в школу, оставив Ферн со своим отцом. Вообще-то ее собрались было исключить за этот побег, но отец пригрозил школьной администрации судебным процессом, заявив, что следует более внимательно подбирать кадры. А когда он сказал, что уже говорил с адвокатом, начальство сменило гнев на милость; правда, стипендии на последние два года Шанель все же лишили.

Не стать в школе парией Шанель помогли ее исключительно острый язычок и умение постоять за себя, хотя за глаза косточки ей всячески перемывали. Тяжело было, конечно, ощущать, что так называемые подружки смакуют твое грехопадение, но Шанель выдержала, делая вид, что ей наплевать.

Через два года она получила диплом и, закрывая за собой двери школы, поклялась, что заставит своих мучителей сполна расплатиться за все издевательства, пусть на это всю жизнь придется потратить.

И вот теперь как будто становилось ясно, что и впрямь на это могут уйти все отведенные ей Господом сроки. В двадцать один год, вскоре после смерти отца от инфаркта, она вышла за Жака Деверю, ошибочно решив, что громкое имя соответствует материальному преуспеянию избранника. Внушительный особняк на Пасифик-Хайтс, принадлежавший семье еще до землетрясения и пожара 1906 года, великосветский круг, в котором вращались Жак с матерью, – все это сбило Шанель с толку.

Она долго водила его за нос, наконец позволила, после изнурительной осады, затащить себя в постель, а через два месяца произошло венчание в старой церкви Святой Марии, за которым последовал прием с большим наплывом именитых гостей, что нашло свое отражение в светской хронике.

Но вскоре выяснилось, что Шанель ошиблась снова. Во-первых, Жак был далеко не богат, во всяком случае, не так богат, как она думала, а главное, он оказался скуп, как Гобсек.

Вытянуть из него деньги стоило колоссальных усилий, и лишь то обстоятельство, что имя Деверю открывало доступ в высшее общество Сан-Франциско, удерживало ее до поры до времени от развода.

Но теперь он зашел слишком далеко. За последний год с ним вообще невозможно стало иметь дело, а недавно Жак заявил, что урезает ее содержание до четко определенных границ и, более того, настаивает, чтобы она прекратила свои выходы в свет.

Спорить Шанель не стала. Какой толк возражать ничтожеству, да еще и упрямому, как осел. Она просто круто повернулась и направилась прямиком к телефону звонить Арнольду Уотерфорду, адвокату, который вел ее первый бракоразводный процесс.

Вот так и оказалась она в свои тридцать четыре года в приемной Арнольда Уотерфорда, вооруженная длинным перечнем претензий к Жаку Деверю. Как это доченька назвала ее, услышав о разводе? Вечной неудачницей? Ну что ж, когда у Ферн появится новый отчим, не только богач, но и по-настоящему светский человек со связями, она еще поблагодарит мать.

Шанель беспокойно поерзала и бросила взгляд на золотые часики. Уже почти двенадцать, где же он, черт возьми? Ведь она сказала секретарше, что в час у нее другая встреча – что было не правдой – и что она устала ждать, что было правдой.

Эта дамочка, пародия на женщину, только плечами пожимает.

– Наверняка мистер Уотерфорд будет с минуты на минуту, – чопорно сказала она, когда Шанель подошла во второй раз. – Видимо, его задерживают какие-то важные дела, обычно он исключительно пунктуален.

Заскучав от чтения старого выпуска «Архитектурного обозрения», Шанель отложила в сторону журнал и поочередно оглядела женщин, собравшихся в приемной. Рыжая с этой сумасшедшей прической ее совершенно не заинтересовала, Дешевка – таков был ее приговор. Две другие уже были здесь, когда она пришла, и, похоже, изнывали от нетерпения. Будь та, что сидит слева, постарше, можно было бы подумать, что сна бредет в арьергарде молодежной революции, – выгоревшие, развевающиеся волосы, да и одежда под стать. Похоже, у нее менструация. Одежда, впрочем, дорогая, только явно из сундука либо в лавке старьевщика куплена. И все-таки в этой женщине что-то было – чувствуется, что она не из простых.

И лицо знакомое, где она могла ее видеть?

Другая, в пиджаке от «Брукс бразерс», юбке из шотландки и сапогах, выглядела совершенно иначе. Симпатичная, совсем еще молодая. Пожалуй, фунтов десять лишнего веса, но зубы и густые блестящие волосы – просто загляденье.

Была бы настоящей красавицей, если бы занималась своей внешностью.

Не мой круг, решила Шанель и переключила внимание на вновь прибывшую, которая как раз усаживалась рядом. Типичная жительница предместья. Туфли-лодочки, которые всем своим видом словно бы кричат: «для городских улиц», наверное, куплены в «Мейсиз», оттуда же и пальто из поддельного кашемира. С другой стороны, кожаная сумка стоит наверняка больше, чем все остальное вместе взятое. Подарок, решила Шанель. Рождественский подарок, какой дарят жене, если муж попадется в руки какому-нибудь оборотистому продавцу.

Шанель почувствовала, что ее тоже рассматривают, и машинально улыбнулась. Соседка улыбнулась в ответ, но как-то странно, только нижней половиной лица. Ей больно, бедняжке по-настоящему больно, подумала Шанель, испытывая редко посещавшее ее чувство сострадания.

– Вам на какое время назначено? – участливо спросила она.

– На половину двенадцатого. Секретарша говорит, что вы все впереди меня.

– Если он не появится сию минуту, мне лично придется уйти, – пожала плечами Шанель.

– А вы… – Женщина смущенно замолкла. – Впрочем, извините, это не мое дело.

– Да чего там, все мы здесь по одному и тому же делу.

Так что нечего стесняться. Это у вас впервые?

– Ив последний раз. – Лицо у соседки вытянулось.

– Ну, у меня это второй развод, но в монастырь я не собираюсь. Вообще-то говоря, у меня уже… – Шанель недоговорила, скосив взгляд на женщину, которую она мысленно обозвала Дитя Цветов. Ну конечно! Ее зовут Ариэль… Ариэль как ее там. Они однажды виделись на благотворительном обеде. Та пришла в сопровождении Лэйрда Фермента, который представил ее, кажется, как кузину. Замужем за психиатром и, судя по всему, разводится. Неудивительно, что она странно одета. Когда у тебя, как у всех Ферментов, денег куры не клюют, можно хоть в дерюгу облачиться, никто и бровью не поведет.

– У вас уже?.. – вернула ее к оборванному разговору соседка.

– Не важно, – вежливо улыбнулась Шанель. – Наверное, нам пора познакомиться. Меня зовут Шанель Деверю.

– Стефани Корнуолл. У вас чудесное имя.

Голос ее звучал сдавленно, и Шанель внезапно почувствовала раздражение.

– Да бросьте вы переживать, – отрывисто сказала она. – Развод надо воспринимать спокойно, как вещь вполне естественную – Боюсь, не получится. Мне кажется, это самое страшное, что у меня было в жизни.

– А почему бы не подойти к этому с другой стороны?

Почему бы не сказать себе: у меня появляется шанс начать все сначала? И кто знает, как все обернется.

– Это верно. Кто знает, как все обернется, – уныло откликнулась Стефани Шанель заметила, что дамы, сидевшие в мягких креслах, перестали болтать и прислушиваются к ним. Она воспользовалась этим, чтобы втянуть в беседу кузину Лэйрда.

– Слушайте, а мы вроде знакомы, – оживленно затараторила она. – Вы ведь кузина Лэйрда Фермонта, верно?

– Да, но разве… Точно, мы виделись на этом жутком… – Она вспыхнула и замолкла.

– Да, действительно, кошмарная была тусовка. И блюда несъедобные, и речи эти тягучие. Если б не благотворительность, ноги моей там не было бы. Помню, я еще тогда хотела с вами поближе познакомиться, да разве в такой толчее поговоришь!

– Куда там. Ненавижу толпу. Алекс говорит… – Внезапно Ариэль сникла, на глазах у нее появились слезы.

– Алекс – это ваш муж? – спросила темноволосая.

– Да. Он говорит, что надо появляться на людях, но дело всегда кончается тем, что я забиваюсь куда-нибудь в угол и мечтаю, когда же наконец можно будет вернуться домой.

Алекс – другое дело, он хорошо себя чувствует в обществе, умеет буквально в нескольких словах сказать так много, и ему даже голос не приходится повышать, чтобы услышали…

– А я на вашей стороне, – вздохнула Стефани Корнуолл. – Не люблю всякие там вечеринки-коктейли.

– А я – университетские чаепития, – сочувственно улыбнувшись, подхватила женщина, сидевшая рядом с Ариэль. – Мой муж работает в Стэнфорде, он профессор социологии. Порой мне кажется, что на очередных женских посиделках я просто умру.

– Но теперь-то вы от них свободны? – заметила Шанель, явно недовольная тем, что в их тет-а-тет с кузиной Лэйрда кто-то вмешивается.

– Ну да, если только… – Дженис резко оборвала себя.

– Ясно, ясно, понимаю, что вы имеете в виду. Вообще-то говоря, я не…

Ее прервала секретарша:

– Извините, но только что звонил мистер Уотерфорд. – Из-под шиньона у нее показались пряди волос мышиного цвета, и она неловко пыталась вернуть их на место. – Он попал в аварию.

Услышав испуганное восклицание Дженис Мурхаус, секретарша поспешно добавила – Нет-нет ничего страшного, миссис Мурхаус Но врачи говорят, что лучше бы ему провести день в больнице. Надо убедиться, что нет сотрясения мозга. Он предлагает перенести свидание со всеми вами на другой день, если можно, на субботу, потому что как раз сейчас у него масса дел.

Не ожидая ответа, секретарша поспешно удалилась.

В приемной повисло молчание. Шанель думала, как бы продолжить разговор с Ариэль, но тут вмешалась жена профессора.

– У меня замечательная идея, – бодро заявила она, что, учитывая обстоятельства, показалось Шанель совершенно неуместным. – Раз скоро никто из нас еще не обедал, почему бы не продолжить беседу за столом? У меня все равно заказан столик на половину первого в университетском клубе. Буду счастлива, если вы присоединитесь. Разумеется, плачу я.


Глава 7


Едва переступив порог роскошно обставленной приемной Арнольда Уотерфорда, Глори почувствовала себя не в своей тарелке и так и не смогла избавиться от этого ощущения. Хотя никто из уже находившихся там женщин не обратил на нее внимания, по крайней мере сначала, она была уверена, что в душе они подсмеиваются, как это ей хватило наглости обратиться к такому знаменитому адвокату. Потому с таким трудом и скрыла она удивление, когда выяснилось, что приглашение Дженис пообедать вместе распространяется и на нее.

Именно это удивление, а также природное любопытство заставили ее присоединиться к компании. Но к тому времени, как они добрались до места назначения – это было побитое временем здание из мрамора и гранита в двух кварталах от адвокатской конторы, – Глори уже спрашивала себя, а что, собственно, ей здесь нужно. Впрочем, даже и сейчас можно было бы найти какой-нибудь предлог и удалиться, если бы не всегдашнее упрямство.

– Упряма, как косоглазый мул, – говаривала в таких случаях бабка, которая перебралась в Калифорнию из Арканзаса в годы Великой депрессии.

– Тупица чертова, – подхватывала мать, и если Глори не отскакивала вовремя, то для убедительности следовала увесистая оплеуха.

Именно упрямство позволило Глори вопреки всем обстоятельствам поступить в престижную, почти на уровне колледжа, школу, чем она втайне гордилась. Будь у нее в голове такая же труха, как у сестер, она до сих пор глотала бы дерьмо, которым ее потчевал Бадди. Но вместе с тем из того же самого упрямства Глори заставила Бадди жениться, когда выяснилось, что она беременна.

Не то чтобы он потерял к ней интерес, когда она сказала ему, что ждет ребенка, – как бешеный, набрасывался, едва случай подворачивался. Но это не мешало ему уговаривать ее сделать аборт, а когда Глори заявила, что ни за что не станет убийцей собственного ребенка, попытался было заставить подписать договор с одним из тех учреждений, что находят для нежеланных младенцев приемных родителей.

Ко всему прочему он непрестанно пилил ее, что надо же, мол, быть такой идиоткой, чтобы не предохраняться, а когда она говорила, что ребенка делают двое и что можно было бы пользоваться презервативом, он только плечами пожимал – О таких вещах должны думать девушки. Однажды она взорвалась и пригрозила судом, который докажет, что отец – он.

Скандал мог получиться изрядный, поскольку в контракте, который Бадди подписал со спортивным клубом, был специальный пункт, касающийся нравственности, так что в конце концов Бадди пришлось сдаться и жениться на ней.

– Короче, во всей этой чертовой истории она виновата ничуть не меньше, чем он. Впрочем, теперь это прошлогодний снег. Ребенок родился мертвым, а Глори получила урок. В следующий раз, когда всерьез придется иметь дело с мужчиной, головой будет думать, а не задницей.

Ну а пока она ни за что не позволит этой компании чопорных дам вывести ее из себя. Глори с удовольствием припомнила, как быстро поставила секретаршу на место. Да, это ей тоже дано от рождения. Славненькая – так отзывался о ней один из учителей. Двуличная – так говорили в семье, может, потому, что она уже давно оставила всякие попытки быть славной с домашними.

Но посторонних она всегда могла очаровать, если хотела.

Собственно, доказала это Глори еще в школе, когда ее избрали самой популярной ученицей второго года обучения. Избрали, между прочим, те же мальчишки и девчонки, что всего год назад так безжалостно потешались над ней. Только сама Глори знала, чего стоит постоянно улыбаться, шутить и прикидываться, будто не слышишь и не видишь, как издеваются над твоим костюмом, рыжими волосами и манерой говорить.

И уж коль скоро она приняла это приглашение на обед, надо пройти этот путь до конца. А там, чем черт не шутит, может, и польза какая-нибудь будет.

Вслед за другими Глори прошла через тяжелую дверь со скромной медной табличкой «Университетский клуб»; дверь была такая старая, что вся ее лакированная поверхность покрылась паутиной крохотных трещинок. Оглядывая гигантский полуосвещенный вестибюль, Глори вновь испытала сильное желание повернуться и уйти.

Снаружи университетский клуб ничем не отличался от тысячи других подобных ему зданий, построенных еще до землетрясения, обыкновенный камень, разве что мрамора много да и в состоянии не лучшем пребывает. Но изнутри, ничего не скажешь, настоящий класс. Да, «класс» – самое точное слово.

Пусть медные ручки потерты, а коричневая кожа на диванах и стульях поцарапана, но выцветшие ковры – настоящий Восток, а картины маслом, развешанные на стенах, старинные, как в музее Де Янга.

Столики в ресторане, примыкавшем прямо к вестибюлю, были покрыты белоснежными, из чистого льна, скатертями, приборы из серебра с орнаментом, в вазах свежие цветы, а на пожилых официантах гладко отутюженные сюртуки: все в точности подпадает под определение «Класс». Именно – с большой буквы.

Когда-нибудь у Глори самой все это будет, потому она так внимательно и разглядывала всех этих дам. Ту, что звали Ариэль, с длинными развевающимися волосами, в помятом и слишком свободном платье, Глори сразу отвергла. Ничего особенного, тринадцать на дюжину. Но что касается блондинки – Шанель, как там ее – Боже мой, чего бы только Глори не дала, чтобы выглядеть так же!

Две оставшиеся, Дженис и Стефани, особо сильного впечатления на нее не произвели. По дороге они вспоминали какой-то концерт, на котором оказались вместе, не то чтобы отсекая тем самым остальных, но и не приглашая к беседе.

Правда, Дженис, жена профессора, тоже выглядела стильно, хотя и иначе, чем Шанель. Интересно, сколько могут стоить эти юбка-шотландка и вязаный берет? Ну и, наконец, Стефани. Пожалуй, из всех она самая миловидная, но прическа – точь-в-точь, как в студенческом ежегоднике издания 1970 года, а костюм, как у матроны. Вот именно. Как у матроны – точное слово.

Удивительно, что Шанель выказывает такое расположение к Ариэль. Еще по дороге к столику стало очевидно, как ей хочется разговорить ее и как трудно это ей дается. Пусть спросит у Глори, она сразу же сказала бы, что ничего и не получится, разве не видно, что с бедняжкой что-то не так – то ли она в прострации, то ли транквилизаторов наглоталась.

Подошел официант, на вид не менее старинный, чем само здание. Глори вслед за Шанель заказала салат, но в отличие от нее попросила приправу. Может, еда эта и благородная, и утонченная, и какая хотите, но без майонеза или какой-нибудь еще приправы на вкус – просто дерьмо.

Глори так и подпрыгнула от удивления, когда Шанель, оставив тщетные попытки вывести из полусонного состояния Ариэль повернулась к ней:

– Как видите, я слежу за калориями.

– Вижу и не понимаю, к чему вам это, – откликнулась Глори. – Полнота вам вроде не грозит. Что до меня, то все то, что попадает в рот, прямиком откладывается в бедрах. Боюсь, к сорока я буду похожа на бочонок.

– Отчего бы вам не заняться упражнениями? – вступила в разговор профессорская жена. – От сладкого я отказаться не могу, вот и приходится ходить в гимнастический зал три раза в неделю. Я подсчитала: если освободиться от пятисот калорий, можно смело есть на ужин десерт.

Не зная, надо ли расхохотаться, либо лучше оставаться серьезной, Глори ограничилась улыбкой.

– Мне нравится ваше имя, оно такое необычное, – продолжала Дженис. – Мое меня никогда не вдохновляло, неподходящее какое-то. «Дженис» ассоциируется с оборочками да бантиками, а все это я ненавижу. – Дженис замолчала на полуслове, подошел официант с заказанной ею бутылкой шабли.

Глори бросила на нее подозрительный взгляд. Да что, черт возьми, происходит с этой женщиной? Замечание насчет оборок в высшей степени неуместно: у Ариэль вокруг шеи и запястий больше оборок, чем у жабы бородавок. А сейчас у этой бедняги вид такой, будто ей хочется залезть под стол.

– Ну а мне мое имя вовсе не по душе, – сухо заметила Глори. – Морнинг Глори Брауни – бред какой-то. Не иначе моей старушке добрая бутылка понадобилась, чтобы додуматься до такого.

– А я своим именем довольна. Моя мать работала у Шанель. – Поймав непонимающий взгляд Глори, она пояснила:

– Ну знаете, Коко Шанель, модельерша. По-моему, в этом имени что-то есть.

– А меня назвали в честь тетки, – сказала Стефани. – Она удачно вышла замуж, и мои родители решили, что, может, тетушка завещает наследство тезке… – Стефани умолкла и покачала головой. – Что это я разболталась, ведь я никому, даже Дэвиду, этого раньше не говорила.

К удивлению Глори, глаза ее заблестели, хоть голос оставался совершенно ровным. Она изо всех сил принялась тереть веки, но все равно слезинки скатывались одна за другой.

– Извините, – хрипло сказала она. – Наверное, я выгляжу полной идиоткой.

– Ну и что? – отрывисто бросила Шанель. – Все равно мы тут друг друга совершенно не знаем, как говорится, синдром случайного попутчика. На мой взгляд, это куда лучше, чем утомлять долгими воспоминаниями друзей.

– Совершенно верно, – кивнула Дженис. – Нам всем бывает нужно время от времени излить душу кому-нибудь постороннему. Наверное, поэтому так популярны сделались группы доверия.

Она замолчала, словно ожидая ответной реплики, затем продолжила:

– Знаете, вот что Мне только что пришло в голову. Мы ведь все в одной лодке, верно? И нам всем не терпится покончить со старой жизнью. Так почему бы нам не…

– Полагаю, вы хотели предложить, чтобы все мы объединились и образовали группу поддержки, так? – спросила Шанель. – Действительно, смелая идея. Кажется, такие группы обычно возглавляет психолог или опытный консультант. А что нам мешает, – она снова остановилась взглядом на Ариэль, – время от времени встречаться за обедом? Терять-то нечего.

– Вы хотите сказать, встречаться и рассказывать друг другу, отчего не задалась семейная жизнь? – У Стефани собрались морщины на лбу. – Нет, это не для меня. Слишком тяжело.

По всему ее телу пробежала дрожь; она зябко поежилась, словно в зале было слишком холодно. Что-то ее гнетет, подумала Глори, искоса поглядывая на соседку. Совсем, наверное, до края дошла, вон как дрожит при одной мысли о том, что вслух придется рассказывать.

Ну а она сама? Неужели ей и впрямь хочется докладывать этим дамам, что Бадди ее поколачивал? Пожалуй, для такой рафинированной публики это будет слишком. С другой стороны, как еще сблизиться с дамами, подобными Шанель? Если ей и впрямь нужен образец, то другого шанса может и не представиться.

– Что вы, собственно, имеете в виду? – Шанель повернулась к Дженис.

– Ну, можно было бы встречаться здесь, скажем, раз в месяц, – возбужденно заговорила Дженис, и Глори вновь насторожилась. – Уверена, что мне удастся заполучить для наших свиданий солярий. Это славная комнатка, и такая уединенная.

– Раз в месяц мне, наверное, подходит, – сказала Стефани. – Правда, мне придется поискать работу, и не знаю пока, сколько дней в неделю я буду занята и в какие часы.

Шанель смерила ее долгим взглядом:

– Надо полагать, вам известны законы этого штата.

Я слышала, как вы говорили Дженис, что ваш муж – специалист по гражданскому праву. Надеюсь, вы не позволите ему облапошить вас.

– От Дэвида мне нужны только алименты, – напряженно проговорила Стефани.

Шанель поджала губы, словно ей было нанесено личное оскорбление. Не дав ей ответить, Ариэль спросила:

– А сколько у вас детей, Стефани?

– Двое мальчиков. Им по четырнадцать, они близнецы.

Мы… то есть я очень горжусь ими.

– Счастливая вы, – робко улыбнулась Ариэль.

– В этом смысле – да. – Под глазами у Стефани залегли глубокие тени. Что-то ее по-настоящему гложет, снова подумала Глори. Интересно, что именно? Может, хоть муж у нее юрист и все такое, ее тоже поколачивают дома?

Стараясь отвлечься от Стефани, которая, казалось, в любой момент готова разрыдаться, Глори повернулась к Шанель:

– Вы вроде говорили, что это у вас не первый развод, так что все, наверное, знаете… ну, как бы это сказать, про законы и так далее.

– Знаю достаточно, чтобы не дать мужу так легко сорваться с крючка. – Шанель все еще не отводила взгляда от Стефани. – Отец потратил кучу денег, чтобы я могла избавиться от первого мужа. Сейчас все будет по-другому. С протянутой рукой я больше не пойду. – Она весело улыбнулась Ариэль. – И вы тоже, коль скоро ваш адвокат Арнольд Уотерфорд.

Ариэль не ответила на ее улыбку, продолжала сидеть, не отрывая взгляда от наполовину осушенного бокала.

– Я мало что знаю о мистере Уотерфорде, мы всего лишь пару раз разговаривали по телефону. Его рекомендовал мне кузен. А развода, собственно, хочу не я, а Алекс.

– О, извините, ради Бога, – вполне искренне, казалось, сказала Шанель. Она перегнулась через стол и погладила Ариэль по плечу – жест абсолютно не в стиле этой женщины.

Что же все-таки ей надо? – подумала Глори. Чего она так привязалась к Ариэль?

– Все вышло так внезапно, – почти беззвучно прошептала Ариэль. – А я ведь так старалась, чтобы все было хорошо. Поэтому меня прямо как обухом по голове ударило, когда Алекс потребовал развода.

– А в чем дело, он хоть объяснил? – спросила Дженис.

– Он просто сказал, что я ему надоела. Ну и еще… еще он сказал, что я слишком много пью, но это не правда. Верно, перед едой я выпиваю стакан вина, но я вовсе не алкоголичка.

– Слушайте, Ариэль, не стоит затевать с ним свару, – заявила Шанель. – Если он хочет развода, дайте ему развод.

Но уж возьмите с него по полной программе – дом, мебель…

– Дом и мебель – мои. – Ариэль провела платком по ресницам. А платочек-то классный, отметила Глори, сплошные кружева. Ясно, что стиркой Ариэль занимается не сама.

Вероятно, она куда богаче, чем можно судить по этому мешковатому платью. Глори быстро оценила взглядом часики, камею и кольцо, которые Ариэль вертела на пальце. Все по высшему разряду – настоящее золото, а в бриллианте не меньше двух каратов. Так откуда же эта нелепая одежда?

– Вы ведь вроде живете в районе набережной, в этом большом тюдоровском доме с газоном у входа? – спросила Шанель. – Кажется, и Лэйрд живет где-то рядом?

– Да, в самом начале улицы. Но вижу я его редко, только когда он с собакой прогуливается. Мне хотелось бы пригласить его, но Алекс… – Ариэль умолкла.

– Он не любит его?

– Лэйрд как-то сказал ему что-то обидное, а Алекс таких вещей не забывает.

– Ну что ж, после развода никто не мешает вам возобновить отношения с братом.

– Да мы никогда особенно близки и не были, он ведь много старше меня. Когда мы с адвокатом познакомились, я была с Алексом, а Лэйрд там оказался случайно.

– Ясно. – Шанель постучала пальцами по столу. Видно было, что слова Ариэль ее не порадовали.

Принесли заказ, и Глори, которая сегодня даже не позавтракала, набросилась на салат и быстро прикончила его, явно не наевшись. Лишь намазывая маслом второй кусок хлеба, она заметила, что все остальные еще и половины не съели. Чтобы скрыть неловкость, она порылась в сумочке в поисках салфетки.

– «Тамз»? – предложила Дженис.

– Нет, лучше «Клинекс». От горячего кофе у меня прямо течет из носа.

Дженис протянула ей пачку салфеток.

– Знаете, нам тут всем, кажется, не по себе, развод все-таки, а вас, похоже, это ничуть не задевает.

– Ну, о вас тоже не скажешь, что вы слишком переживаете. Между прочим, проблема-то у вас в чем?

– Проблема?

– Ну да, с мужем. Пари держать готова, что тут все дело в компании. Ну, я имею в виду, что вокруг профессоров, знаменитых спортсменов и эстрадников всегда вьется куча девиц.

Меня такие вещи жутко раздражали, когда Бадди играл в бейсбол. Представить себе невозможно, на что они только не шли, лишь бы привлечь его внимание. Впрочем, что я рассказываю – вы ведь и сами не хуже моего знаете, как это бывает.

– Да нет, Джейк… – Дженис слегка запнулась. – Джейк никогда в этом смысле не поощрял своих студенток.

Даже наоборот, специально приводил их домой, чтобы познакомить со мной.

– А может, это у него такая тактика, – ухмыльнулась Шанель.

Как Глори и ожидала, Дженис стала на защиту мужа:

– Джейк совсем не бабник. Он, ну как бы вам сказать, ему нравится быть с людьми. Так что не в этом дело.

– А в чем же? – Глори уже начал наскучивать этот разговор.

– Да сама еще толком не пойму, – напряженно сказала Дженис. – Вот увидимся следующий раз, тогда, может, соберусь с мыслями, и мы потолкуем на эту тему.

– Точно. В следующий раз, – отрубила Глори.

– Почему бы нам не условиться о свиданиях, ну, скажем, по первым субботам каждого месяца? – предложила Дженис, и, вытащив из сумки календарик, быстро пролистала его. – Ближайшая встреча – третьего октября. А если Стефани к тому времени найдет работу и ей в этот день будет неудобно, можно договориться на какой-нибудь другой. А уж я позабочусь, чтобы нашли комнату, где нам никто не помешает. Идет? Вы как, Глори?

Глори заколебалась. И с чего это Дженис надумала исповедоваться друг другу, если сама всячески уходит от разговора о собственных проблемах? Вообще-то говоря, вся эта затея может оказаться ужасным занудством, но с другой стороны, неплохая возможность примазаться к сливкам. И если она хочет – а, видит Бог, она хочет! – переменить свой образ, то такое начало именно то, что ей нужно.

– Ладно, можете рассчитывать на меня, – решившись, Сказала она.

– Ну что ж, попробуем, – протянула Шанель и повернулась к Ариэль:

– А вы как?

Ариэль погрузилась в такое долгое молчание, что Глори подумала: она вообще никогда рта не раскроет.

– Хорошо. Буду.

– Ну а вы, Стефани? – настаивала Шанель.

– Право, не знаю. Не подумайте, я очень ценю ваше внимание, просто не уверена, что от всех этих разговоров нам будет лучше. Может, только разбередим свои раны.

– Это как же понять? – нахмурилась Шанель.

– Ну, я хочу сказать, как бы хуже не стало.

– Да что терять-то? – вступила в разговор Дженис. – Ведь совершенно не обязательно говорить о том, о чем не хочешь. А так мне кажется, пообщаться с теми, кто оказался в такой же шкуре, что и ты, совсем неплохо.

В конце концов Стефани уступила, хотя Глори и сомневалась, что она действительно появится в следующий раз Ладно, это ее дело. Шанель и Дженис – вот кто в первую очередь интересует Глори. Для начала ей хотелось спросить Дженис, где она купила эту шотландку. Ничего особенного, но цвет, вернее, сочетание цветов удивительное. И как вообще ей удается держать себя в такой форме? Прическа. – волосок к волоску, маникюр – безупречный, на сапожках – ни пылинки.

Глори вдруг живо вспомнилось: мать в обычной своей широкой холщовой юбке, волосы обесцвечены – думает, что так она выглядит моложе, а на самом деле – вид, как у стареющей шлюхи.

– Эй, посмотрите-ка туда, – раздался веселый голос Шанель.

Глори проследила за ее взглядом: за угловым столиком сидела юная пара. Они держались за руки, глаза у девушки так и сияли радостью и надеждой.

– Может, надо ее предупредить: «Смотри, малышка, пожалеешь», – пробормотала Шанель.

Обменявшись понимающими взглядами, все, не исключая даже Ариэль и Стефани, рассмеялись. Да нет, эти совместные обеды будут не такими уж скучными, подумалось Глори. Не то чтобы ей нужна была группа поддержки, но навар от таких встреч получить можно. Разве не нужно ей хоть какой-никакой глянец на себя навести? Вот Шанель, а возможно, и Дженис и послужат подходящим образцом.


Глава 8


Было уже около шести, когда Дженис подъехала к большому зданию в стиле времен королевы Анны в профессорском городке. Поскольку вечером выезжать никуда не предстояло, она собралась поставить свою развалюху в гараж, рассчитанный на две машины, но прямо на подъездной дорожке, загораживая путь, стоял спортивный автомобиль Джейка. Выходя, Дженис посмотрела на дом с каким-то удивительным равнодушием, не перебирая, как обычно, в уме перечня необходимых доделок и переделок.

В нынешнем ее настроении о таких бытовых вещах, как термиты в погребе, прогнившие ступеньки на внутренней лестнице, летучие мыши на чердаке, как-то не думалось. Точно, выбрать новую тему для докторской было нелегко, да и вообще, перед тем как подать рукопись профессору Йолански на предварительный просмотр, предстоит еще уйма работы. Однако на сей раз у Дженис было какое-то интуитивное ощущение, что она на верном пути…

Доктор Дженис Мурхаус. Звучит, подумала она.

Заглянув по привычке в почтовый ящик, Дженис обнаружила в нем кучу счетов, уведомлений, а также массу всяких дурацких рекламных листков. Внезапно она почувствовала раздражение. Если бы не она, ящик постоянно был бы забит.

Джейку даже в голову не приходит поднять крышку, взять почту и отнести ее в дом, не говоря уж о том, чтобы просмотреть. Однажды, вернувшись домой после трехдневного отсутствия, – она ездила в Кармел на семинар по информатике, – Дженис обнаружила, что на полу под ящиком лежит куча конвертов и бандеролей, а записка от почтальона гласила, что класть почту больше некуда.

Джейк только отмахнулся, заметив, что с изобретением телефона почта утратила свое значение; мысль, конечно, глубокая, но совершенно абсурдная, ибо разве не по почте приходят напоминания о неоплаченных счетах, разного рода уведомления, чеки и прочее?

Дженис улыбнулась, вспомнив, что, когда она высказала это нехитрое соображение, Джейку пришлось сдаться. Случай редчайший, ибо обычно Джейк, когда они в чем-то расходились, со своим острым и быстрым умом мгновенно загонял ее в угол.

Дженис вошла в пропахший плесенью холл, бросила почту на журнальный столик с мраморной столешницей и быстро прошла в глубь дома. Еще не дойдя до кухни, она поняла по донесшемуся до нее женскому голосу, что у них гости. Вот проклятие, значит, ей не удастся сразу же поделиться с Джейком новостями.

Войдя в кухню, Джейка она не обнаружила; у плиты, взбалтывая в миске яйца, стояла одна из студенток Джейка со второго курса, высокая, стройная, с копной каштановых волос, загорелая, будто она не из Сан-Франциско, а с юга Калифорнии.

– Эй, малыш, как насчет того, чтобы добавить в омлет консервированных грибов? – Голос Джейка донесся из глубины большой кладовки, наличие которой и заставляло, в частности, его так любить этот дом. – И может, что-нибудь еще?

У Дженис тут в заначке есть ветчина в банке. Все всегда должно быть наготове – вот ее лозунг. Если что случится, нам все нипочем. Даже землетрясение не застанет врасплох мою практичную женушку…

Выйдя из кладовки и увидев Дженис па пороге, Джейк поперхнулся, и на мгновение во взгляде его мелькнуло некоторое замешательство; впрочем, тут же губы его растянулись в улыбке, при этом уголки их каким-то образом и поднимались, и опускались одновременно, что всегда приводило Дженис на память Питера Пэна.

– А, это ты, дорогая. Привет! Я пригласил Терри перекусить с нами, но потом увидел твою записку…

– Записку?

– Ну да, на доске. Там говорится, что ты куда-то уходишь, так что мне придется приготовить что-то самому.

– Не что-то, а обед. А я собиралась пообедать с Арнольдом Уотерфордом.

– Ничего там про обед не говорилось. А что касается меня, ты же знаешь, я обедал сегодня с Макинтайром в факультетском клубе.

– Первый раз слышу. Должно быть, ты забыл предупредить меня.

– Ну как же так… Ладно, не важно. Терри сжалилась надо мной и вызвалась приготовить омлет. Я сказал ей, что терпеть не могу возиться на кухне.

– Может, добавить еще два яйца, миссис Мурхаус, – неуверенно предложила Терри.

– Можете называть меня Дженис. Ладно, сама справлюсь. Идите-ка лучше к Джейку да о делах поговорите. Я позову, когда все будет готово, – приветливо откликнулась Дженис.

Терри вопросительно посмотрела на Джейка. Ее мягкие детские губы слегка раздвинулись. Либо у бедняжки воспалены аденоиды, либо мы имеем дело с безнадежным случаем идолопоклонства, раздраженно подумала Дженис; а если она проглотит еще пару порций омлета, эти джинсы расползутся по швам, так что будет видна ее нежная попка…

Оставшись одна, Дженис приготовила салат и вытащила из холодильника замороженные котлеты. Сунув их в духовку, она нарезала бекон и отправила его в микроволновку, затем добавила еще два яйца в миску, с которой возилась Терри, и вылила все на сковородку с длинной ручкой, специально для омлетов. Дождавшись, пока яйца слегка, но не до конца, поджарятся, Дженис добавила сыра и консервированных грибов и, когда сыр расплавился, умело перебросила омлет на подогретое блюдо. К тому времени поджарились и котлеты. Дженис поставила приборы на кухонный стол из мореного дуба.

Если накрыть в столовой, Джейка не оторвать от стола, будет смеяться, болтать, всякие любезности говорить, а сегодня вечером ей хотелось бы остаться наедине с ним.

Должно быть, Дженис не удалось скрыть нетерпение, так что Терри быстро ушла. Подбросив ее до общежития, Джейк вернулся хмурый.

– Тебе не кажется, что ты была с Терри немного неприветлива? Она думает, что не понравилась тебе.

– Не понравилась? С чего бы это? Ножки – класс, и все при нас, вот что такое наша милая Терри. Просто мне нужно с тобой кое о чем поговорить…

– Слушай, со студентами надо обращаться бережнее, в этом возрасте люди такие ранимые.

– Да нормально я с ней себя вела, впрочем, как и всегда с твоими подопечными. – Дженис не ожидала от мужа такой резкости. – И поскольку я развлекаю и готовлю на них несколько раз в месяц, не понимаю, чем ты недоволен.

– Можно быть более чуткой, – возразил Джейк.

– Чуткой? Да чего ты от меня еще хочешь? Я кормлю их, слушаю всякую чушь, что же мне мать им заменить, что ли?

– Ив этом ничего дурного не было бы. Видит Бог, ты же сама все время стонешь, что у тебя ребенка нет.

Дженис словно в самое сердце кольнуло. Она отвернулась и принялась чистить плиту.

– Впредь я постараюсь быть пообщительнее, – напряженно сказала Дженис. – А вообще-то, как известно, по линии чуткости в семье у нас монополист ты.

– Прости. – Джейк подошел к ней сзади и повернул к себе. – Ладно, оставим это. Вернемся лучше к началу. Ты вроде хотела поговорить со мной. О чем? Это как-нибудь связано с твоим старичком адвокатом?

– Никакой Арнольд не старичок, ему немногим больше пятидесяти. Кстати, пообедать нам так и не удалось. Он попал в аварию, ничего страшного, но пришлось отменить все свидания, в том числе и наш обед. И вышло так, что пообедала я с четырьмя его клиентками.

– Четверо разведенок? Ничего себе. И о чем же они говорили – о своих бывших супругах?

– Ну как тебе сказать? О чем обычно женщины болтают за столом – о том, о сем. Конечно, всякие подтексты были.

Всем им несладко приходится.

– Ты хочешь сказать, что среди них не нашлось ни одной барракуды, готовой ободрать мужа как липку?

– Пожалуй, одна – ее зовут Шанель Деверю – подходит под это определение, впрочем, не уверена.

– Деверю? Она что, имеет какое-нибудь отношение к Жаку Деверю?

– Жена.

Джейк присвистнул.

– Старые деньги. Деверю-дед построил несколько аудиторий в Стэнфорде, и стипендии есть его имени. Ну и какова же жена внука?

– Элегантна, но, похоже, за обаянием и классной одеждой скрывается характер твердый, как сталь. Впрочем, дама занятная. Она там к одной из нас все подкатывалась, старалась расшевелить.

– Только старалась? И не вышло?

– Видишь ли, эта женщина была вроде как в совершенной прострации. Выяснилось, что это не она, а муж хочет развода.

– Да, ну и денек у тебя выдался. И как это ты угодила в такую ловушку?

– Ты ничего не понял. Это я все придумала, – самодовольно заявила Дженис.

– Это еще зачем?

– В ожидании Арнольда мы разговорились, и мне неожиданно пришла в голову идея. Я никак не найду тему для диссертации и актуальную, и незаезженную. А что может быть актуальнее, чем исследование того воздействия, которое оказывает на женщин развод, ну, скажем, в течение первого года?

То есть как они приспосабливаются к необходимости возвращения на работу, к роли матери-одиночки, к новым свиданиям, ну и так далее.

Дженис выжидательно посмотрела на Джейка, но тот погрузился в долгое молчание.

– Знаешь, малышка, не хотелось бы быть пессимистом, но, по-моему, лучше подумать о чем-нибудь другом. Прежде всего не слишком ли узок круг – всего четыре женщины?

Далее, о разводах писали уж бог знает сколько. И наконец, что можно доказать, пообщавшись с этими женщинами в течение всего пары часов? А дальше? Как только выяснится, что тебе от них нужно, они либо сразу замкнутся в своей скорлупе, либо начнут оправдываться, и это смажет картину.

– Ну, с этой проблемой я уже справилась. Мы организовали группу поддержки и будем встречаться раз в месяц, а может, и два, если удастся уговорить их. А там одно начнет цепляться за другое. Не просто четыре женщины будут толковать – в прошедшем времени – о своих разводах, я сама буду жить этими разводами и всем тем, что за ними последует, а там…

Подняв руку, Джейк остановил ее. Как редко, подумала Дженис, удается хоть фразу закончить, когда разговариваешь с ним.

– Не хотел бы обескураживать тебя, дорогая, но мне кажется, ты только зря потратишь время. Тема уж больно затасканная.

– Но в Америке распадается каждый второй брак, – заметила Дженис, стараясь сохранить спокойствие.

– Допустим, и все равно, боюсь, ты рискуешь пережить очередное разочарование. Не пойму, Дженис, зачем вообще ты так стремишься написать эту диссертацию? Что она тебе даст, кроме степени?

– Преподавательскую работу в колледже. Личное удовлетворение. Доказательство того, что я не сдалась после пары неудач. Может быть, мне самой нужна уверенность, что я справлюсь, – добавила Дженис, стиснув зубы.

– Ну что ж, если уж ты так настроилась… Только имей в виду, мимо Йолански тебе все равно не пройти. А ведь это третий заход. Я бы на твоем месте крепко подумал, прежде чем снова идти к нему.

– А я уже ходила.

– Ты говорила с Йолански? – У Джейка сузились глаза.

– Сегодня во второй половине дня. Потому так поздно и вернулась. Тема ему понравилась, и он меня, можно сказать, благословил. Пока, разумеется, все это неофициально, но он задал мне кучу вопросов и кое-что присоветовал. Может, теперь, когда он собрался на пенсию, строгости в нем стало поменьше, а может…

– Так ты даже не дала себе труда обдумать все как следует?

– Знаешь, меня всю так и распирало от нетерпения, ждать мочи не было. И как выяснилось, все получилось как нельзя лучше. Иолански был явно польщен, что я обратилась к нему за советом с самого начала.

– Не стоит переоценивать его энтузиазм. Да и сама не слишком увлекайся.

– Что ты, собственно, имеешь в виду?

– А то, что не надо торопиться. Вспомни, как это было в последний раз.

– Я не отступлюсь, Джейк, – упрямо сказала Дженис. – К тому же мне просто интересно.

– Как ты можешь поручиться, что их ответы на твои вопросы не будут продиктованы инстинктом самозащиты?

С интервьюером обычно говорят так, чтобы самим выглядеть получше – Я вовсе не собираюсь докладывать им, что пишу диссертацию. Сделаю вид, что я – одна из них.

– Смотри, тут может возникнуть этическая проблема.

Допустим, они скажут тебе нечто, что может выставить в дурном свете их самих либо их бывших мужей, ну, скажем, попытка уклониться от уплаты налогов. Что тогда?

– На такие темы я говорить не буду. А перед тем как сесть за диссертацию, объясню всем, что к чему, и попрошу разрешения. Убедившись, что я использую вымышленные имена, они, уверена, возражать не будут. К тому же сомнительно, чтобы работу прочитал кто-либо, кроме доктора Иолански да членов ученого совета. Публиковать ее я не собираюсь.

– Ну а что, если они все-таки не дадут разрешения?

– Ну что ж, тогда придется положить рукопись на полку.

Впрочем, не думаю, что по этой части возникнут какие-нибудь проблемы. – Дженис постаралась скрыть собственные сомнения. – Что же касается глубины исследования, я намерена изучить и иные случаи в этом роде. Думаю, Арнольд поможет.

Но в центре, конечно, останутся эти дамы, тут все будет расписано в подробностях.

– Смотри, Дженис, не пожалей потом.

– А почему ты так против? – Дженис испытующе посмотрела на Джейка. – Я-то думала, тебе будет приятно, что те две неудачи не выбили у меня почвы из-под ног.

– Ну, скажем, мне не нравится, что ты будешь тереться рядом с этими обиженными женщинами. Прежде всего они постараются просветить тебя насчет того, какие же негодяи все эти мужья. Между прочим, как ты собираешься проникнуть в их крут? Соврешь, что и сама разводишься?

– Что-то в этом роде, – призналась Дженис. – Не обязательно развожусь, просто придумаю что-нибудь, используя семейный опыт друзей. Видит Бог, наслушалась я достаточно. чтобы целую книгу на эту тему сочинить.

– Да уж, наш факультет в этом смысле настоящий змеюшник, – В первый раз на протяжении всего разговора Джейк улыбнулся.

Дженис улыбнулась в ответ:

– Я стану доктором социологии, Джейк. А там, глядишь, и полезной окажусь моим женщинам. Одна из них что-то говорила о неверности мужа, и еще у нее царапины на лице и след от синяка. По-моему, ее бьют дома.

– Ну что ж, удачи тебе. Есть у меня предчувствие, что она тебе понадобится. А сейчас как насчет того, чтобы в постельку? Завтра у меня полно дел.

– Включая и уборку во дворе? – с надеждой спросила Дженис.

– Знаешь, дорогая, у меня завтра с утра две консультации, а вечером, напоминаю, к нам на шашлыки приглашена целая студенческая группа. И как будто мы куда-то собирались с Эдом и Джорджеттой – На Баха – в воскресенье вечером. Но утро-то воскресное у тебя не занято…

– Забыла? – Джейк покачал головой. – На обед я пригласил нескольких аспирантов, а утром в воскресенье у меня репетиция. Слушай, может, наймешь кого-нибудь во дворе убраться?

– А еще лучше переехать в многоквартирный дом.

– Я знаю, что ты шутишь, однако…

– Какие шутки? Ни тебе уборки во дворе, ни ремонта, ни стен, из которых крошка сыплется, ни покраски, ни…

– Точно, только соседи со всех сторон. А стены тонкие, не укроешься.

– Ну почему же, можно присмотреть что-нибудь поприличнее. Я тут с одной дамой как-то обедала, она в прошлом году переехала в такой дом и не нарадуется.

– Ну и на здоровье. Только это не для меня да и не для тебя. И к тому же мы столько вложили в этот дом, что продавать его теперь просто глупо. Все равно потраченного не вернуть, Дженис так и подмывало напомнить Джейку, что именно это она говорила ему, когда он так безоглядно влюбился в эту старушенцию «Королеву Анну». Но прикусила язык и переменила тему.

В постели они занялись любовью, и, наслаждаясь ласками мужа, Дженис вдруг испытала какое-то странное ощущение – не участницы, но зрителя. Хоть Джейк вроде и не торопился, прикосновения его и поцелуи, та совершенная безоглядность, с которой он всегда отдавался любви, не вызывали у нее сейчас отклика, и даже когда он со стоном достиг пика наслаждения, Дженис осталась безучастной. Чмокнув ее в щеку и сказав, что в постели она первый класс, Джейк отодвинулся на свою сторону, бормоча что-то насчет того, что денек выдался нелегкий.

Дженис никак не могла уснуть. Не то чтобы она испытывала сексуальную неудовлетворенность, скорее просто пустоту. Опустошенность. Рассуждения Джейка об академических делах были безупречны, он доказал это собственной карьерой.

Может, он прав, может, действительно тему для диссертации она берет слишком общую да и не оригинальную?

С другой стороны, Иолански поддержал ее, велел набросать план работы и показать ему.

Дженис повернулась спиной к Джейку и, поскольку сон упорно не шел, прибегла к своему обычному приему: принялась методически напрягать и расслаблять мышцы. И все равно через несколько минут, когда раздался телефонный звонок Ариэль, она все еще бодрствовала.


Глава 9


В этом большом каменном доме на набережной жили четыре поколения семьи Ариэль. Расположенный в дальней, самой уютной части квартала, дом выходил фасадом на Приморский бульвар – неширокую луговину, отделяющую самую большую во всем заливе бухту от города. С обеих сторон к дому примыкал просторный итальянский сад, большая редкость в этом районе, где большинство участков были такими маленькими, что дома буквально прижимались друг к другу, как любовники.

Прадед Ариэль, сделавший деньги на торговле древесиной, был человеком не только хватким от природы, но и расчетливым, распорядился своим состоянием так, чтобы будущие поколения Ферментов не могли его промотать. Родив ему двух сыновей, жена вскоре умерла от брюшного тифа, распространившегося после землетрясения 1906 года, когда была отравлена вся вода; младший из них был дедом Ариэль, жену он взял из семейства Крекеров, увеличив тем самым свой и без того огромный капитал, доставшийся по наследству.

Ни дедов, ни бабок Ариэль не знала, все четверо умерли еще до ее рождения. Ребенком она была поздним, и пожилых родителей, похоже, постоянно раздражало присутствие ребенка, поэтому ее и передали на попечение нянькам, а потом гувернанткам и домашним учителям.

Невозможно было даже помыслить, чтобы благородный покой дома Ферментов нарушался хоть малейшим шумом, так что Ариэль, затерявшаяся в огромных, гулких залах, выросла ребенком тихим. Бродя вверх-вниз по изящно изогнутым лестницам или оказываясь рядом с родителями за обеденным столом, она порой казалась призраком, блуждающим по старому дому. Из-за давней семейной свары она практически не встречалась с двумя оставшимися в живых родственниками, в том числе и с овдовевшей двоюродной бабкой (к нынешнему времени и она отошла в мир иной). Но поскольку жила бабка совсем неподалеку, Ариэль знала о существовании Лэйрда Фермента, своего двоюродного брата, и даже такого полузнакомства было достаточно, чтобы возбудить детскую фантазию.

Они не сблизились и впоследствии, но, встречаясь порой на луговине, обменивались парой слов, так что, преодолев природную застенчивость, Ариэль отважилась сказать Лэйрду, что разводится. И это он посоветовал ей обратиться к Арнольду Уотерфорду.

Еще до смерти родителей Ариэль жила жизнью замкнутой, в которой главным были музыка, картины, литература.

Отдавая себе отчет, что вкус у нее не развит и потому суждения сомнительны, она никому не говорила, что предпочитает эстетику недолгого периода арт-нуво рубежа веков, а также живопись, поэзию, музыку и даже черно-белый кинематограф двадцатых – тридцатых годов.

Однажды, в самом начале своего знакомства с Алексом, она ошибочно приняла его молчание за интерес и выразила восхищение работами Альфонса Мухи, художника, весьма популярного в двадцатые годы. На что Алекс холодно заметил, что суждения ее отдают не только простодушием, но и дурным вкусом. С тех пор она держала свои мнения при себе.

Поначалу Алекс был ее психотерапевтом, затем любовником и, наконец, мужем. В нем была вся ее жизнь, и с того самого момента, когда он заговорил о разводе, Ариэль со страхом ожидала дня, когда он попросит ее убраться из того единственного дома, который она знала. Да, дом принадлежал ей, но ведь сказал же он, что, поскольку здесь находится его контора, ему уезжать отсюда было бы смешно. А когда она спросила, сколько времени ей дается на поиски нового жилья, он пожал плечами, заметив, что спешки нет и что Джеймс Краветт займется всеми бракоразводными делами и проследит, чтобы ничьи интересы не были ущемлены.

Так что единственная перемена пока заключалась в том, что Алекс велел ей перебираться в одну из гостевых комнат.

Понимая, что таким образом исчезает якорь, за который можно уцепиться, когда накатывают ночные кошмары, Ариэль хотела было попросить разрешения спать у него, если не в постели, то хотя бы на кушетке, но побоялась обозлить его. Не то чтобы Алекс нужен был ей как мужчина. Занимаясь любовью, она чаще всего эмоционально замыкалась в своей раковине; да и сама-та эта «любовь» была ценой, которую Ариэль платила за то, чтобы не оставаться одной, когда кошмары не дают уснуть. Порой после любовных объятий, ощущая, что одно его присутствие надежно защищает ее от кошмаров, Ариэль прислушивалась к его рассказам о каком-нибудь трудном случае или о комплиментах со стороны коллег; для Алекса она была чем-то вроде звукоотражателя, ну а ей было тепло и покойно.

Но теперь все это осталось в прошлом. Алекс чаще всего просто не обращал на нее никакого внимания, а однажды, когда она попыталась расшевелить его, сказал, что говорить больше не о чем и что развод – единственный выход.

Выход из чего? – хотелось задать ему вопрос. Может, у него появилась другая женщина? Может, он уже выбрал новую жену?

Но Ариэль так и не задала никаких вопросов. Она стараясь не сталкиваться с Алексом, проводя почти все время у себя в комнате и спускаясь вниз только к столу. Поскольку Мария, выполнявшая одновременно обязанности домработницы и кухарки, а также Хосе, присматривавший за садом, получали распоряжения исключительно от Алекса, вряд ли им могло прийти в голову, что хозяйка теперь превратилась просто в нежеланную гостью.

А когда все бракоразводные документы будут подписаны и ей придется оставить дом, куда идти? В гостиницу? О гостиницах да квартирах она и понятия не имела, как не знала и о том, как жить в одиночку, без сторонней опеки. Она не умела готовить, не знала, как покупают продукты, убирают дом или стирают белье. Для этого всегда существовали слуги. На следующий день после свадьбы Алекс уволил кухарку, домработницу и садовника, заявив, что это баловство, куда дешевле обойдутся нелегальные иммигранты. Тогда-то он и нанял Марию и Хосе и платил им наличными.

Может, после того как появится новая квартира, удастся нанять домработницу? Да, но хватит ли денег? Положим, отец оставил ей немало, но распоряжался наследством по ее доверенности Алекс, а разве он не говорил ей, что все доходы съедает содержание дома? Правда, если они расстанутся, проценты, надо полагать, будут перечисляться ей, а не на его счет, как сейчас.

Все, что имело отношение к деньгам и счетам, вызывало у Ариэль головную боль, но все равно она собиралась поговорить сегодня на эту тему с Арнольдом Уотерфордом. Потом возник соблазн порасспрашивать женщин, с которыми она обедала, но стыдно было демонстрировать свое финансовое невежество. Они так непринужденно держатся, так уверены в себе. И зачем только нужна им эта группа поддержки?

Шанель Деверю – она почти такая же решительная, как Алекс. Вся из острых углов. А эта странная полуулыбка, будто она находит происходящее чрезвычайно забавным. В присутствии Шанель Ариэль было не по себе, хоть та и вела себя так, словно они давние подруги. Может, Шанель потому столь мила, что Лэйрд ее кузен? Эта женщина много говорила о нем, наверное, они близко знакомы.

А эта, с торчащими волосами и странным именем, Морнинг Глори Брауни – настоящая злючка, кажется, вот-вот готова в тебя вцепиться и всю душу вытрясти. Когда этот славный старичок официант спросил, не нужно ли чего еще, она выставила подбородок и заявила, что, да, нужно, почему мне, как другим, не налили воды в стакан? Впрочем, отчасти она права, он действительно не то чтобы обходил Глори вниманием, но обращался с ней как-то настороженно.

Стефани, ну, та, что живет со своими сыновьями-близнецами на Милл-Вэлли, она мила, приветлива, хотя и видно, что себе на уме. Держится она, как бы сказать, по-матерински, что удивительно, ведь она такая красивая и совсем еще не старая.

Пожалуй, бледный лоб, розовые щечки и теплый взгляд придают ей некоторое сходство с женским портретом кисти Моне, что висит в одной из гостевых комнат. Даже не поверишь, что у нее четырнадцатилетние сыновья.

Остается профессорская жена, Дженис. Эта – настоящая наседка, всех втягивает в беседу, проследила, чтобы никто не забыл оставить адреса и телефоны. Похоже, она из этих дам, клубных организаторов, порядок навести умеет.

Такси притормозило у дома Ариэль, и она расплатилась с водителем, оставив слишком щедрые, кажется, чаевые, не зря он так рассыпался в благодарностях. Она всегда путается, как только дело доходит до чаевых. Раньше, когда полагалось платить десять процентов, а не пятнадцать, как сейчас, было куда проще.

Открыв дверь, Ариэль вздохнула с облегчением. Наконец-то она дома. Здесь всегда пахнет по-особому, резковато: запах мраморной крошки перемешивается с запахами потертой кожи, старых бумаг, старого дерева, старых снов. И никакая уборка, никакая полировка не убивают этого запаха. Ей-то все равно, но Алекс постоянно ворчит.

Поднимаясь по лестнице, Ариэль услышала мужские голоса; они доносились из большой комнаты, которая некогда была библиотекой, а сейчас переделана под кабинет Алекса. Вдоль стен расставлены полки с книгами, оставшимися от отца и деда. Алекс, впрочем, к ним не прикасался – философия, археология и история его не интересуют.

– Не надо, – ответил он, когда она как-то предложила поменять их на литературу, более соответствующую его вкусам. – Книги в кожаных переплетах всегда производят впечатление, создается определенный имидж.

Когда она впервые пришла к Алексу на консультацию – это было три года назад, – его кабинет помещался в центре города, в одном из новых больших домов. Поначалу ее оттолкнули агрессивно-модерная обстановка, востроглазая секретарша да и сам Алекс. Его волосы, прямые, густые, тронутые сединой, поднимавшиеся надо лбом, как петушиный гребешок, его брови вразлет напугали ее, но одновременно внушили какое-то чувство защищенности. Может, потому, что он чем-то напоминал ей отца Но голос у него был свой – вкрадчивый и завораживающий. Вскоре ей, впрочем, предстояло убедиться, что он может и урчать, как кошка, и хлестать, как кнут.

А когда Алекс впивался в нее своими голубыми глазами, отвернуться было невозможно.

Когда же это она влюбилась в него? Наверное, почти сразу же во всяком случае, она быстро поймала себя на том, что ждет каждой новой встречи, просто мочи нет. О том, что сказать, она думала загодя, всячески расцвечивая в уме истории, которые самой ей казались ужасно скучными. Поначалу он относился к ней с холодной отстраненностью – как профессионал. Ариэль казалось, что их свидания нагоняют на Алекса невообразимую тоску, и, чтобы привлечь его внимание, она начала придумывать всякие экзотические сны.

Затем все переменилось Началось с нечаянных на первый взгляд прикосновений – то по колену погладит, то, провожая до двери, дружески обнимет за плечи, то за руку возьмет, когда она заговорит о невыдуманных своих, подлинных ночных кошмарах. Первый поцелуй был таким обыденным, что остался почти незамеченным. Затем поцелуи участились, и, поскольку Ариэль уже полностью зависела от своего врача, она даже не попыталась отстраниться, когда он впервые поцеловал ее взасос. И не оттолкнула, боясь обозлить его, когда он сжал ее грудь.

При следующей встрече он плюхнулся рядом с ней на кожаную кушетку и, не говоря ни слова, впился в нее губами.

Руки его блуждали по ее телу, юбка задиралась все выше, и, когда обнаженных бедер ее коснулся прохладный ветерок, Ариэль испытала странную апатию, словно кролик, завороженный взглядом змеи.

Тут он прошептал, что она должна ему верить, что он поможет ей высвободиться из скорлупы, в которой она замкнута. Он будет ее наставником, она научится расслабляться, поймет, что такое естественное женское желание. Он обо всем позаботится, не надо волноваться о последствиях. Все, что от нее требуется, откинуться на спину и расслабиться. А остальное уже его дело, он заставит ее испытать настоящее наслаждение…

Он мягко, умело ласкал ее, и, хоть ничего такого особенного Ариэль не ощущала, страха не было. Наоборот, она чувствовала себя защищенной, очень защищенной. Он упорно поглаживал ее по бедрам, поцелуи становились все настойчивее и настойчивее. В невинности своей Ариэль испугалась, когда дыхание его сделалось тяжелым, глаза остекленели, подумала, что ему плохо.

Он прижимался к ней все теснее и наконец нагнулся и раздвинул ей ноги.

– Ты что – девушка? – прошептал он, подняв голову, так хрипло, что она едва расслышала его слова.

– Да, – с трудом выдавила Ариэль, от неловкости едва шевеля губами.

Глаза его блестели, как осколки синего стекла.

– Ну что ж, пусть так, – сказал он и стянул ей до колен КОЛГОТКИ.

Внезапно она задрожала, почувствовав, как к телу ее прижалось что-то мягкое и влажное. Поняв, что это его язык, она в ужасе хотела было вскрикнуть: «Не надо!» – но даже и звука не смогла издать, ибо происходило с ней что-то странное, что-то вроде приятного пощипывания, становившегося все сильнее, все ощутимее, так что, не отдавая себе отчета в том, что происходит. Ариэль извивалась от наслаждения, а потом – взрыв, такой сильный и опустошительный, что она просто задохнулась Дрожа всем телом, совершенно растерянная, Ариэль услышала, как Алекс проворчал что-то, и отшатнулась, когда он поцеловал ее, в дыхании его ощущался запах ее собственного тела.

– В следующий раз будет еще лучше, – прошептал он ей на ухо. – Можно много чего придумать, тебе понравится, но сейчас – моя очередь.

Не дожидаясь ответа, он взял ее вялую ладонь и прижал к чему-то торчащему из его расстегнутых штанов.

– Берись, – грубо сказал он, – живо.

Ариэль попыталась освободить руку, но он до боли стиснул ее.

– Ты ведь хочешь, чтобы мне было хорошо? – Он разжал ее негнущиеся пальцы и аккуратно пристроил их на место. – Вот так, – он показал ей, чего хочет, – и так, и так.

Не бойся. Секс – естественная часть жизни Ты не забеременеешь, так что волноваться не о чем. – Глаза у него разгорелись, лицо покраснело – Нет, быстрее, быстрее и сильнее.

Представь себе, что ты гладишь кошку. Вот так, только не останавливайся… не останавливайся… О, я умираю, умираю.

Он конвульсивно изогнулся и протяжно застонал. Ариэль отдернула руку, в ужасе глядя на болтавшуюся где-то у него между ног красноватую грушу, такую увядшую, такую влажную и вытянувшуюся. Какой кошмар, какое отвращение, ее вот-вот вырвет.

Она с облегчением вздохнула, когда Алекс отвернулся и застегнул штаны. И тут же перед ней предстало его улыбающееся лицо, такое безмятежное, будто ничего не произошло.

Он заботливо помог ей натянуть колготки, огладил юбку.

Поправив ей сбившуюся на сторону прядь волос, он заговорил глубоким, обволакивающим голосом:

– Ты сейчас как только что раскрывшийся цветок, Ариэль, а я буду садовником, что не даст тебе засохнуть на корню.

Ты женщина эмоционально задавленная, лишенная естественных радостей любви. Я буду твоим избавителем, твоим гидом.

Ты только доверься мне. Ведь ты мне веришь, правда?

Загипнотизированная его прикосновениями, его голосом, а может, и собственным пробудившимся женским инстинктом, Ариэль только кивнула.

Через два дня Алекс пришел к ней домой. Словно агент по продаже недвижимости, он обследовал все помещение, заглянул в каждый уголок, включая и просторный винный погреб.

Не говоря ни слова, Алекс осмотрел украшенные орнаментом лари, канапе, кресла в стиле арт-нуво, камин из темного мрамора с позолотой в библиотеке, черный, покрытый лаком рояль в гостиной. Он надолго задержался у портрета балерины кисти Дега, висевшего над камином, еще дольше перед работами Пикассо начала двадцатых годов, двумя-тремя картинами Моне и лишь беглым взглядом удостоил коллекцию отлично сохранившихся плакатов работы Альфонса Мухи.

– Если хочешь знать мое мнение, арт-нуво и арт-деко – все это декаданс, – заметил он, осматривая статуэтку, изображающую нимф и хитровато улыбающихся фавнов, играющих на флейтах, фарфоровую фигурку женщины со взбитой прической, темные лакированные лампы фон Франкенберга.

– Кое-какие картины тут стоят целое состояние. Но все остальное – мусор. – Сделав это заявление, Алекс улыбнулся. – Ну что же, Ариэль, теперь пойдем-ка к тебе в спальню.

Коль скоро уж я здесь, почему бы не приступить к нашим сеансам? Тогда тебе не придется завтра идти ко мне на прием.

На сей раз он не стал тратить времени на разговоры ни о чем, которыми обычно начинались их пятидесятиминутнце встречи. Он быстро раздел Ариэль, подтолкнул к кровати, раздвинул ей ноги и положил ее руки на треугольник внизу живота.

– Начинаем курс лечения, Ариэль. Шаг за шагом мы будем изгонять страхи, что лежат в основе твоих кошмаров.

Шаг первый: ты школьница, вернулась с уроков домой. Мамы нет, а я твой папа. Захожу к тебе в комнату и застаю тебя на постели занимающейся непотребным делом. Конечно, я должен наказать тебя, ты ведь понимаешь, что заслужила наказание, не так ли?

Подобного рода терапия Ариэль не понравилась Во-первых, было слишком унизительно лежать голой прямо перед Алексом, а во-вторых, все слишком близко напоминало действительность. Было время, когда после смерти матери отец каждый вечер приходил к ней. Она лежала в темноте, вдыхая знакомый аромат его одеколона, прислушиваясь к прерывистому, тяжелому дыханию и странным звукам – словно ткань трется о сухую кожу, – которые по-настоящему пугали ее, хотя, в чем дело, она понять не могла. Через некоторое время он уходил, оставляя ее растерянной, слегка возбужденной и испытывающей чувство какого-то стыда, будто она сделала что-то нехорошее.

Теперь наконец она поняла, чем он там в темноте занимался, и ей хотелось заплакать, потому что, хоть и был отец таким старым, таким чужим, Ариэль все равно любила его. Во время предыдущих сеансов она рассказывала Алексу об этих вечерах, когда она лежала тихо, как мышка, боясь даже вздохнуть, а отец стоял у самой кровати. Неужели действительно избавление от этого страха поможет ей избавиться и от кошмаров?

И вот Алекс, тоже совершенно обнаженный, приближается к ней, какая-то часть ее самой, хрупкая и съежившаяся от страха, отступает, уходит. Всего лишь зрительница, она заползает в свою скорлупу и завороженно следует приказаниям Алекса, хоть ей и стыдно и она корчится от отвращения.

Потом он посадил ее к себе на колени, словно и впрямь она была ребенком, а он отцом.

– Скоро ты избавишься от этих кошмаров, – увещевал он. – Мы выведем твои страхи, твои фантазии – а ведь я знаю, что они преследуют тебя, хоть ты и не признаешься, – наружу, и я избавлю тебя от демонов. Мы будем повторять наши упражнения вновь и вновь, пока не выдавим весь яд до конца. И конечно, я сделаю так, чтобы тебе было хорошо.

И поскольку в самом деле Ариэль, кроме страха, испытывала еще и удовольствие, темное наслаждение оттого, что уступаешь кому-то, кто сильнее, старше, опытнее тебя, она, как в омут, бросилась за ним.

Даже после замужества она оставалась девушкой. Порой он делал ей больно, но девственная плева была нетронутой.

Что девственность обостряет его наслаждение и как-то связана с его собственными сексуальными фантазиями, она начала понимать только позже, привыкнув к заведенному им ритуалу.

Она не позволяла себе сопротивляться его «шагам», даже когда ей было больно. К этому времени Ариэль уже научилась бояться неудовольствия Алекса, его яростных вспышек.

Порой она задавалась вопросом, почему человек, профессионально излечивающий от психозов других, сам не обратится к психотерапевту по поводу собственных сексуальных наклонностей и безудержного нрава. Теперь Алекс сделался ей необходим – как буфер между нею и преследующими ее кошмарами, странным и непонятным миром. Может, это и любовь, пусть и необычная, во всяком случае, лучше, чем быть одной.

И вот теперь пришли к тому, что хоть и делает она все, чтобы ублажить Алекса, он требует развода Может, влюбился в другую, более развитую, более образованную, чем она, которая все делает вовремя, не боится выйти из дому, показаться на людях? В кого-нибудь, с кем ему лучше в постели?

– А я уж начал беспокоиться, Ариэль. – Упрек прозвучал мягко, но явно потому лишь, что Алекс был не один. – Ты ведь сейчас так редко выходишь из дома.

– У меня… у меня было назначено свидание, но оно не состоялось.

– Ладно, зайди ко мне, выпьем чего-нибудь. У нас Джеймс Краветт. Он приготовил кое-какие бумаги, которые тебе надо подписать.

Ариэль не смогла скрыть страха. Чувствуя себя, словно захваченный на месте преступления воришка, она последовала за Алексом в библиотеку.

Джеймс Краветт стоял перед камином, вертя в пухлых пальцах бокал с бренди. Это был мощный мужчина, солидный живот которого выдавал изрядный аппетит и склонность к кайфу. Будучи дюйма на четыре ниже Алекса, он все же был мужчиной рослым, почти шесть футов. Ариэль этот человек всегда нервировал, может, потому что никогда не смотрел ей прямо в глаза. Но сегодня он был подчеркнуто внимателен, во всяком случае, приветливо улыбался и глаз не отводил.

Взяв у Алекса бокал с бренди, Ариэль лишь сделала вид, что отхлебнула От спиртного ее всегда тянет в сон, что вообще-то совсем неплохо, но только не сейчас, когда Алекс смотрит на нее, как кот, изготовившийся к прыжку.

– Ну что ж, моя дорогая, рад встрече, – с подчеркнутым оживлением заговорил Краветт, – а то я уж думал, не дождусь вас.

Ариэль опустилась на канапе с плетеным подголовником и уныло посмотрела на янтарную жидкость; жаль, что ей не удалось проскользнуть к себе незамеченной.

– Много времени это у нас не отнимет, надо всего несколько бумаг подписать.

– Знаете… боюсь, что мне нельзя ничего подписывать, – Ариэль поперхнулась, – пока бумаги не посмотрит мой адвокат.

– Адвокат? – У Алекса сузились глаза. – Какой адвокат? Твой адвокат – Джеймс.

– Насколько я понимаю, мы не можем иметь одного и того же адвоката.

– Что за чушь, – взорвался Алекс. – Это кто же тебя научил?

– Лэйрд. Когда я сказала ему, что ты требуешь развода, он спросил, кто мой адвокат. Я ответила, что все берет на себя мистер Краветт, а он посоветовал обратиться к Арнольду Уотерфорду. – Увидев, что лицо мужа пошло красными пятнами, Ариэль запнулась. – Мистер Уотерфорд… словом, он очень мило разговаривал со мной по телефону.

– Мило? Да ведь это же акула. – Джеймс Краветт сердито посмотрел на Ариэль. – Полагаю, лучше немного отложить это дело, надо еще пройтись по документам.

– Давайте так и сделаем, – согласилась Ариэль.

Адвокат поднялся на ноги, чопорно кивнул Ариэль и направился к двери. Алекс пошел его проводить, и, прислушиваясь к их негромким голосам, Ариэль поняла, что Алекс не на шутку обозлен. Она одним глотком осушила бокал, хотя никогда особенно не любила бренди с его резким запахом. Как и отец, она предпочитала вино, и после замужества оно стало истинным избавлением, особенно когда слишком уж наваливался на нее внешний мир.

Но от бренди в животе сделалось тепло, и неожиданно тревога поумерилась. В конце концов худшее уже произошло:

Алекс хочет развода. Чего еще бояться? Если даже от одной порции бренди она так осмелела, то вторая добавит храбрости еще больше. Ариэль поднялась и подошла к небольшому старинному бару, где Алекс держал напитки. Плеснув себе во вместительный бокал бренди, Ариэль поспешно осушила его и снова потянулась за бутылкой.

Когда Алекс вернулся, она уже сидела на канапе, потягивая бренди.

– Может, объяснишь, что происходит? Зачем тебе понадобилось посвящать этого ублюдка в наши домашние дела?

Странно, но голос его звучал ровно, и, если бы не эти предательские пятна на щеках, даже и не скажешь, что злится.

Ариэль сделала большой глоток, подождала, пока по телу разольется тепло, и только тогда заговорила:

– Он спросил, все ли у меня в порядке. Боюсь, выглядела я не лучшим образом…

– И когда же это было?

– Недели две назад. Я вышла на бульвар, а он как раз прогуливался с собакой, остановился поболтать… ну и слово за слово… К тому же ведь то, что мы разводимся, не тайна? – Не дождавшись ответа, Ариэль продолжала, уже более уверенно:

– Лэйрд всегда был так добр ко мне. Помню, в детстве он помогал мне запускать воздушного змея, а когда папа умер, взял все похоронные хлопоты на себя. И еще, он вложил, как это называется, да, ликвидные активы, что мне оставил папа, в государственные облигации. Мистер Уотерфорд заинтересовался ими и спрашивал про трастовый фонд, но я в этом мало что понимаю, ну он и послал мне кое-какие бумаги…

– Облигации? Ты никогда мне ничего про них не говорила. И что это еще за бумаги?

– А-а, я должна была подписать какой-то документ, дающий ему право выяснить все насчет этого трастового фонда.

Помнится, папа завещал дом со всем его содержимым мне, но только на время жизни. А потом все переходит музею Де Янга, а что останется от трастового фонда, пойдет на оплату работ по переделке дома в музей. Не уверена, что я передаю все точно, но так мне, во всяком случае, запомнилось. – У Ариэль слегка закружилась голова.

Алекса перекосило.

– Он, то есть мистер Уотерфорд, сказал, что ему нужно знать все точно, чтобы защитить мои интересы, – продолжала Ариэль. – А почему бы тебе не обратиться к нему самому?

Только придется подождать до завтра, потому что он попал в небольшую аварию и ночь проведет в больнице. Ты не сердишься? Я ведь следовала твоему совету, разве что к адвокату обратилась другому. Честно говоря, мне не очень нравится мистер Краветт.

Пятна на лице Алекса сделались багровыми. Он круто повернулся и пошел к двери.

– Сейчас вернусь, – бросил он через плечо, – а пока почему бы тебе не выпить еще бренди?

Снова послышались мужские голоса, что было странно, ибо она думала, что мистер Краветт ушел. Когда Алекс через несколько минут вернулся, Ариэль приканчивала четвертый бокал бренди. Она сделала открытие: оказывается, бренди лучше вина, потому что, как выпьешь, все начинает мерцать, включая Алекса. Ариэль захихикала, когда Алекс взял у нее из рук бокал и поднял ее на ноги.

– Я соскучился по тебе, Ариэль. Ты и представить себе не можешь, как мне тебя не хватало.

Он поцеловал ее и, отстранившись, прожег взглядом так, что Ариэль даже замигала.

– Пошли-ка наверх, давно у нас с тобой не было лечебных сеансов.

Больше всего Ариэль хотелось сейчас вздремнуть, но сказать этого она не осмелилась и послушно последовала за Алексом. В спальне он задернул занавески и включил лампу на прикроватном столике. На старую тяжелую мебель полился мягкий свет; в углах комнаты собрались тени, словно летний туман упал.

– Ты скверная девчонка, – сказал Алекс, и глаза его вспыхнули, будто огоньки. – А я твой папа. Я только что застал тебя в каморке садовника с каким-то мальчишкой. Так что придется наказать тебя. Раздевайся, только колготки не снимай.

Ариэль очень хотелось отказаться от этой игры, но она боялась, что он снова рассвирепеет. Она неохотно начала раздеваться. Одежда упала на пол, но у нее слишком кружилась голова, чтобы нагнуться и поднять ее. Обернувшись, Ариэль увидела, что Алекс уже разделся и, сидя на постели, наблюдает за ней.

– Ты плохая девчонка и сейчас будешь наказана. – Голос Алекса звучал как-то певуче, так что у Ариэль еще сильнее закружилась голова. – А ну-ка, иди сюда.

Она медленно двинулась к нему. Стены в комнате как будто немного скособочились. Алекс перекинул ее через колено лицом вниз, и его напрягшаяся мужская плоть впилась ей прямо в мягкий живот. Хоть и знала она, что последует за этим, первый удар оказался неожиданным, она даже невольно вскрикнула.

– Что, больно? Так и должно быть. Ты отвратительно себя вела, и папочка должен сделать тебе больно, чтобы это не повторилось. Нельзя показывать пипку мальчишкам… нельзя, вот тебе, вот тебе, будешь знать наперед. – Алекс колотил ее ладонью по ягодицам. Шлеп. Шлеп. Шлеп.

Удары становились все сильнее. Ошалев от боли, Ариэль попыталась было прикрыться руками, но тщетно.

– Не надо, так только хуже будет, – сказал он.

При очередном ударе Ариэль не смогла сдержать рыдания.

Такие сцены разыгрывались и раньше, но тогда он ограничивался двумя-тремя шлепками, переходя затем к другим способам «наказания». Рука механически поднималась и опускалась, и перед глазами снова поплыл туман. Где-то в самом низу живота он упирался в нее своим орудием, и Ариэль знала, что назавтра здесь будет синяк. Неужели в форме пениса? – смутно подумалось ей.

Впрочем, видение это не задержалось, ибо теперь с Ариэль творилось что-то удивительное. Она почувствовала жар, исходящий как снаружи, так и изнутри нее самой. Жар растекался по всему животу и, минуя бедра, проникал куда-то глубоко-глубоко. Все еще было больно, но теперь этой боли ей хотелось, страха она не вызывала. Все ее члены охватила какая-то слабость, в паху сделалось влажно, а во рту, наоборот, очень сухо. Казалось, в нем язык не умещается, становясь все больше и больше, и неожиданно Ариэль захотелось, чтобы Алекс продолжил «наказание».

Из горла у нее вырвался крик боли-наслаждения. Под мощным напором оргазма она вся так и извивалась на коленях у Алекса.

Впрочем, все быстро прошло, и Ариэль поникла, испытывая нестерпимый стыд. Алекс застыл, словно прислушиваясь к чему-то, ей не доступному, а когда заговорил, казалось, что голос его доносится откуда-то издалека.

– Ага, от таких штук тебе жарко становится. Мне тоже.

Что-то я сегодня очень возбужден.

Потом, когда она ублажила его и они улеглись в кровать, Алекс сказал, что он передумал насчет развода.

– Давай попробуем еще раз. И следовало бы продолжать лечебные сеансы. Ты еще не вполне освободилась от своих страхов. А завтра позвони этому ублюдку Уотерфорду и скажи, что в услугах его больше не нуждаешься.

Ариэль промолчала. Во рту у нее после поцелуев Алекса все горело. Жгло и ягодицы, так что на спину лечь было невозможно. А может, слишком много бренди она выпила? Скорее всего именно так. Не зря же Алекс говорит, что эти сеансы приносят ей пользу. Катарсис – вот как он это называет.

Через некоторое время они закусили холодным мясом, салатом и булочками – их обычный ужин три раза в неделю, когда Мария уходит пораньше. После ужина Алекс сказал, что пока ей лучше по-прежнему оставаться в гостевой комнате, потому что он привык спать один. А уж свои супружеские обязанности он будет выполнять исправно.

После того как они разошлись по своим комнатам, Ариэль долго ждала, пока у Алекса не потухнет свет, а потом тихо поднялась, накинула на пижаму халат и пошла вниз, взять из кармана плаща бумажку, на которой был записан номер телефона Дженис.

На часы она даже не посмотрела и сообразила, сколько времени, только услышав в трубке заспанный голос Дженис.

Извинившись за столь поздний звонок, она сказала, что выбывает из группы поддержки, поскольку муж передумал и разводиться не хочет.


Глава 10


На следующий день после обеда в университетском клубе, который Шанель Деверю считала местом скучным, неуютным и безнадежно старомодным, она отправилась подыскать сумочку к платью, купленному в магазине, где были выставлены различные образцы нью-йоркской моды. Ничего подходящего, однако, не нашлось, и, решив не тратить больше времени, Шанель остановила такси и поехала домой. Хождение по магазинам требует отрешенности, сосредоточенности и терпения, а сегодня мысли Шанель витали совсем в другом месте. Из головы у нее не выходила Ариэль ди Русси.

Способ использовать Ариэль в планах, касающихся ее кузена, найтись должен, но ничего конкретного пока не вырисовывалось. В плане светском эта женщина полная идиотка.

Когда Шанель предложила между делом как-нибудь пообедать вместе, Ариэль заморгала, отвернулась, забормотав, что редко выходит из дома.

Что-то с ней не так, но что именно? За обедом она почти все время была в каком-то оцепенении. Может, больна, а может, спиртным злоупотребляет, хотя характерный запах не чувствуется. Бокал шабли она перед едой, правда, выпила, так ведь и другие тоже, за исключением одной лишь Глори, которая не нашла ничего лучшего, чем заказать «апельсиновую шипучку». Ну и язык, прости Господи. Апельсиновая шипучка.

Ясно одно: чем бы ни было вызвано состояние Ариэль – болезнью, душевной или физической, алкоголем, наркотиками, – она и половины происходящего за столом не уловила.

Нельзя, правда, сказать, что происходящее выходило за пределы обыкновенной болтовни. Именно поэтому Шанель и было так скучно в этой компании. Если б не Ариэль, она вообще не пошла бы в этот чертов клуб. Если уж возить саночки, то и покататься надо – такова была ее жизненная философия.

А скука – это те еще «саночки».

Тем не менее, поскольку она все же надеялась покататься, прийти на следующую встречу надо. Ее мотивы ясны. Но что там со всеми остальными? Отчего они так дружно согласились увидеться вновь, хотя никому из них «катание на саночках» явно не светит?

А может, все-таки светит? С чего бы иначе так расхлопоталась эта профессорская жена, Дженис, кажется? Ведь она фактически заставила спутниц согласиться хотя бы еще на одно свидание. Между прочим, именно Дженис пригласила их в клуб, и она же предложила сформировать группу поддержки.

Каковая, конечно, является чистым бредом. Кому нужна поддержка женщин, особенно таких, как эти?

Впрочем, этой, как ее, из Милл-Вэлли, костыли явно требуются. Поэтому неудивительно, что она так быстро нашла. общий язык с Дженис. Ну а как насчет рыжей с ее умопомрачительной прической? Что, право, за чучело: каблучки высотой в добрых четыре дюйма, косметика – не дай Бог, а уж о костюме и говорить не приходится, только панки так одеваются. Кому-нибудь следовало отвести ее в сторону и сказать, что выглядит она, как дешевая шлюха. А может, она и вправду из них? При всем своем нахальстве и развязных манерах чувствовала она себя явно не в своей тарелке, так на черта ей эти посиделки?

Что же касается Ариэль… Да, прийти она согласилась, но вот появится ли действительно – это вопрос.

Такси притормозило у большого жилого дома, современная архитектура которого резко контрастировала со всеми другими зданиями, построенными на рубеже веков. Шанель вышла из машины, и дувший с залива легкий ветерок растрепал ей волосы. Она дала водителю десять процентов чаевых, получила в ответ сквозь зубы «спасибочки, мэм» и вошла в дом.

В просторном и в то же время уютном холле никого не было, в лифте тоже. Нажимая кнопку третьего этажа, Шанель рассеянно подумала, что бы сказали ее недавние сотрапезницы, узнав вдруг, что не такое уж прочное положение занимает она в местном обществе?

Положим, самозванкой ее не назовешь, само имя Деверю кое-чего стоит. Шанель всегда значилась в списке приглашаемых на большие вечера, благотворительные собрания, многолюдные праздничные встречи, но по-настоящему важных знакомых, тех, что открыли бы ей двери в узкий круг избранных, у нее не было.

Девушки – нет, теперь уже женщины, – с которыми она училась в школе? Дамы с безупречным общественным положением, у которых есть все возможности стать для нее настоящей группой поддержки? Эти сучки встали против нее единым фронтом, даже щелочки не оставили, даром что она вышла замуж за Жака…

Шанель прикрыла глаза, отгоняя злых демонов прошлого.

Свело желудок, будто она проглотила что-то горькое, да свело так сильно, что едва удалось подавить стон. Все, наверное, из-за этого салата, что она съела за обедом. Таблетку надо проглотить. И когда наконец она откажется от огурцов?

В квартире стояла полная тишина. Так оно и должно быть, ведь домработница приходит только два раза в неделю, сегодня не ее день, а дочь в школе. Шанель бросила сумочку на стул в Холле, скинула туфли и направилась было в гостиную, но на пороге остановилась: комната была занята.

– Привет, мама, – сказала Ферн.

Ей было семнадцать, этакая цветущая пышечка с отцовскими глазами и волосами.

Лицо у нее было маленькое и округлое. Глядя на дочь, Шанель всегда вспоминала французских кукол, в которые играла в детстве. Сейчас Ферн сидела, уютно свернувшись в большом шезлонге с книгой на коленях, и при виде матери лениво улыбнулась ей, словно сонный котенок. Как обычно, на Ферн были джинсы и помятый свитер – классная униформа, никак не соответствовшая элегантному убранству гостиной.

– Стало быть, решила пожаловать домой на выходные? – спросила Шанель. – Это для меня сюрприз.

– Да, знаешь, как это бывает, – стукнуло вдруг в голову, взяла да приехала. Рассчитывала пообедать с тобой, но тебя не оказалось дома. – В голосе Ферн прозвучал легкий упрек, и Шанель внутренне ощетинилась.

– У тебя что, случилось что-нибудь? – неприветливо спросила она. Ферн редко искала общества матери, они давно уже жили каждая сама по себе, и потребность поговорить друг с другом возникала у них нечасто.

У Ферн расширились глаза, что всегда раздражало Шанель, ибо это выражение ее лица было словно зеркало, в котором Шанель самое себя узнавала. Может, Ферн передразнивает ее, или это получается естественно?

– Почему, собственно, ты так решила?

– Вполне закономерный вопрос. Часто, что ли, ты стремишься провести со мной выходные?

– Да и ты со мной, мама.

– Называй меня, пожалуйста, Шанель. Как всегда называла, до самого последнего времени. Что это у тебя, новая стадия развития, что ли?

– Но ведь ты действительно моя мать. Хотя, кажется, иногда об этом забываешь.

– Слушай, я делаю для тебя все, что могу, – огрызнулась Шанель. – Когда ты родилась, мне было всего шестнадцать, на год меньше, чем тебе сейчас. Если бы у тебя был на руках годовалый ребенок, ты что, прыгала бы от радости?

– Бессмысленный вопрос. Я бы предохранялась, а уж если залетела, сделала бы аборт.

– Какие ужасные вещи ты говоришь!

– Почему ужасные? Это правда. – Ферн потянулась к вазе с виноградом, стоявшей на столе. Обнажились зубы – белые и ровные, результат работы лучших дантистов. – А если бы мой богатый папочка пригрозил лишить меня в этом случае содержания, я бы поступила в точности, как ты. Я бы плюнула на свои материнские обязанности и, едва родив, вернулась бы в школу. Но при этом не ожидала бы благодарности от чада, когда ему исполнится семнадцать.

– Хватит. Тебя никто не бросал на произвол судьбы. Ты ходила в лучшие школы. У тебя собственная машина, щедрое содержание, никто тебя не обижает…

– А ты-то откуда знаешь?

– Ты хочешь сказать, что тебя обижают? – требовательно спросила Шанель.

– Нет. – Ферн отвела взгляд. – Физически – нет. Но иные из тех женщин, что ты нанимала присматривать за мной, это же чистый ужас. От одной несло так, словно она зубы чистила чесноком. Тебе бы понравилось, если б тебя укладывали в постель чесночницы?

– Если бы я отдала тебя на попечение папочкиных родственников, было бы еще хуже, – возразила Шанель. – Вот уж кто действительно были чесночниками, так это его родители. Можно подумать, они в кофе чеснок добавляют.

– Да, но, возможно, это были добросердечные и славные люди, – заметила Ферн.

– Добросердечные и славные? – хмыкнула Шанель. – Когда твой отец привез меня в Йонкерс познакомить со своими родителями, твоя бабка хотела столкнуть меня с лестницы.

Тогда-то я и обнаружила, что никакой он не арабский шейх, а итальянец. Знакомство получилось то еще. Новоиспеченная свекровь заявила, что я ведьма, околдовавшая ее сына, и всякий раз при встрече делала так. – Шанель скрестила указательный и средний пальцы. – А уж о том, что он наврал все насчет своего происхождения и что оказался на двенадцать лет старше меня, я и не говорю.

– Да, гены у меня завидные, – протянула Ферн. – С одной стороны – врунишка и старая карга, верящая в приметы, а с другой – растратчик.

Шанель подлетела к дочери и, схватив ее за узкие плечи, изо всех сил встряхнула:

– Никогда, слышишь, никогда не смей говорить таких вещей о деде. Это был замечательный человек. Во всем виноваты его гнусные партнеры – сами подделали записи в бухгалтерских книгах, а его подставили. И если бы не инфаркт, он в конце концов доказал бы свою невиновность.

Ферн попыталась высвободиться, и Шанель отпустила ее.

Она даже почувствовала некоторую неловкость.

– Ладно, забудем. Поскольку уж ты здесь, почему бы нам не поужинать? – извиняющимся тоном предложила она, хотя при мысли о том, что придется целый вечер провести в компании с Ферн, внутри у нее все так и заныло. – Сегодня я как раз свободна.

– После того как вы с Жаком разошлись, ты вроде часто бываешь свободна, – участливо заметила Ферн. – Неужели потеряла интерес ко всей этой светской жизни?

Шанель с трудом удержалась от того, чтобы не накричать на дочь. Противная девчонка – да нет, уже не девчонка. Даже удивительно, как она повзрослела за последнее время.

Забыв о недавней пикировке, Шанель внимательно посмотрела на Ферн, стараясь быть объективной. Не то чтобы писаная красавица, но что-то такое в ней есть. Наверняка молодые люди на нее посматривают, хотя, казалось бы, чем она со своими узенькими бедрами и грудками-точечками может привлечь их? Больше похожа на мальчишку, чем на женщину.

С другой стороны, волосы роскошные – густые и черные как ночь. А огромные глаза придают ей обманчиво-невинный вид. Фэй – так называл ее Жак, и действительно Ферн выглядела так, будто только что танцевала с феями на поляне. Удивительно, что только она, ее мать, видела, что за этой невинной внешностью скрывается ее собственное подобие. Ферн такая же практичная, такая же жесткая, так же себе на уме, как и она сама, Шанель.

Возможно, пора подумать о том, чтобы выдать ее замуж.

Не за какого-нибудь юнца, не способного ее обеспечить. За солидного, серьезного мужчину.

Школьные отметки Ферн не позволяли ей рассчитывать на стипендию, а плата за учебу в престижных колледжах вроде «Смита» или «Рэдклиффа» запредельная. Да и дарований особенных, чтобы получить хорошую работу, например, в издательском деле, либо в мире моды, либо на дизайнерском поприще, не заметно. Ну а она, Шанель, вовсе не собирается содержать взрослую дочь. В общем, хорошо бы ей выйти замуж за нужного человека, тем более что и сама она интереса к карьере как будто не выказывает.

Единственное ее настоящее увлечение – лошади, и увлечение весьма дорогое: конюшни, счета от ветеринаров, овес.

Покуда Жак, что вообще-то на него не похоже, беспрекословно оплачивает все эти конские траты, но ясно, что это лишь до тех пор, пока не выяснится, что при разводе она обдерет его как липку.

– Что собираешься делать после школы? – спросила Шанель. – Со своими отметками в хороший колледж ты не поступишь, даже если бы он был мне по карману.

– Придумаю что-нибудь. Может, замуж выйду.

– Замуж? А что, уже есть кто-нибудь на примете?

– Пока нет. Но когда подойдет время – кто знает? – Ферн искоса посмотрела на мать. – Не представляю себя на какой-нибудь черной работе. Так что остается только замужество. Ведь тебе вряд ли захочется держать меня на иждивении до конца жизни.

Шанель нахмурилась. До чего же иногда точно дочь угадывает ее мысли, даже жутковато становится.

– Ладно, только смотри не промахнись. Надо, чтобы муж обеспечил тебе жизнь, к которой ты привыкла. Как тебе известно, я в этом смысле ошиблась уже дважды.

– Ничего, в третий раз попадешь в точку. – В глазах Ферн мелькнула какая-то недобрая искорка.

Лениво, как кошка, потянувшись, она встала:

– Пойду переоденусь. Как насчет того, чтобы сходить в этот новый французский ресторан на Полк-стрит? Один приятель говорил мне, что место классное. Просто супер.

Шанель поморщилась. Это уж точно – «супер». Супердорогое место – вот что такое этот «Ла пти лапен». А Шанель никогда не любила тратить собственные деньги на всякие преходящие вещи вроде еды.

– У меня есть предложение получше, – с напускным оживлением заговорила Шанель. – Давай я приготовлю салат и омлет, и поужинаем у камина. А потом можно посмотреть телевизор. Либо просто поболтать.

– Но послушай, ведь как славно было бы: оденемся пошикарнее да поужинаем в ресторане – только ты да я.

– Что это ты задумала? – подозрительно посмотрела на нее Шанель.

Ответила Ферн не сразу. Она отвела глаза, но все же Шанель успела заметить в них нечто похожее на разочарование.

– Не пойму, о чем ты, мама?

– Слушай, ты же всегда ешь что попало, на французскую кухню тебе наплевать. В чем дело?

– А вот как раз и не наплевать. Но на самом-то деле я хочу поужинать с тобой, потому что ребята в школе вечно хвастают, что родители берут их во всякие шикарные места, ну а мне что остается – врать, что ли?

– Понятно. Ну что ж, пойдем в «Ла пти лапен». Сейчас позвоню, закажу столик, если, конечно, еще не поздно.

– А я уже заказала, мама. Решила, если не получится, ну, ты не сможешь, всегда можно снять заказ – Ферн снова посмотрела на мать широко раскрытыми глазами – Замечательно – только ты да я.

Слегка польщенная, но все еще испытывая некоторые сомнения – чего это Ферн так радуется перспективе вечера вдвоем? – Шанель отправилась переодеваться. Выбирая платье, она попыталась припомнить, когда в последний раз ужинала с дочерью. До чего же быстро превратилась Ферн из ребенка в женщину! Словно гормонам дали какую-то мощную подпитку. Если кто начнет подсчитывать годы, сразу станет ясно, что ее матери не тридцать один, как она говорит, а все тридцать четыре. Ладно, сегодня вряд ли будет кто из знакомых. «Ла пти лапен», при всем его шике и запредельных ценах, еще не освоен теми, кто подсчитывает годы.

Пройдет совсем немного времени, и выяснится, что Шанель заблуждалась, и еще как.

Лэйрд Фермонт. Вот уж кого она не ожидала здесь увидеть.

Тем не менее, едва усевшись за столик и подняв голову, Шанель обнаружила, что глядит прямо в лицо именно этому человеку. Лицо весьма привлекательное. Это она тоже принимала в расчет, когда решила, что именно он станет ее третьим мужем. С таким гномом, как Жак, в постель она больше не ляжет. Когда выходила за него, думала, что это пустяк, даже если партнером он окажется неважным, но выяснилось, что ошиблась, – не пустяк, по крайней мере на первых порах, когда он пытался похваляться своей мужской доблестью.

Потом, когда Шанель стала спать отдельно, это уже не имело значения. Она научилась придумывать различные отговорки, то больной сказываясь, то на «женские дела» ссылаясь.

Жак был достаточно старомоден, чтобы не верить ей, а если и сомневался в чем-то, никогда не показывал виду.

Но теперь ей хотелось мужа, который и в постели будет на высоте, с которым не придется выдумывать всякие предлоги.

Ибо, честно говоря, Шанель любила секс, а отыскивать надежных партнеров – всегда такая тоска, С другой стороны, когда повсюду только и слышишь что о СПИДе и разных других вещах, глупо залезать в постель к первому встречному.

Так что не удача ли, что Лэйрд оказался таким привлекательным мужчиной? Правда, в не совсем обычном смысле этого слова. Черты лица у него были не правильные, само лицо слишком худое, нос заостренный, плечи узковаты. К тому же при всей своей известности Лэйрд был замкнут, пожалуй, даже застенчив, чего трудно ожидать от человека, у которого больше миллионов, чем он способен сосчитать. Но глаза у него по-настоящему красивы, а улыбка совершенно неотразимая…

Тут Шанель заметила, что, пока она разглядывала Лэйрда, он поднялся с места и направляется в их сторону. Впервые он проявляет к ней нечто большее, чем вежливый интерес, так что ей стоило некоторого труда скрыть удивление, когда Лэйрд с улыбкой остановился у их столика.

– Добрый вечер, миссис Деверю, – приветливо поздоровался он.

– По-моему, мы уже давно называем друг друга по имени, – заметила Шанель.

– Ну что ж, добрый вечер, Шанель. Нынче вечером, выходя из дому, я столкнулся с Ариэль, и она сказала мне, что обедала с вами в одной компании и вы были чрезвычайно милы с ней. Большое спасибо – сейчас она очень одинока и буквально места себе найти не может.

Только ли сейчас? – подумала Шанель, посылая Лэйрду самую радушную из своих улыбок.

– Ариэль – славная женщина. Надеюсь, мы станем друзьями. Развод и все такое – друзья ей не помешают.

– Развод вообще-то отменяется. – У Лэйрда залегла складка между бровями. – И признаться, это меня немало огорчает. Алекс не тот человек, что ей нужен.

– Тем более друзья ей будут необходимы. Я позвоню, и мы договоримся как-нибудь пообедать вместе. Может, вам захочется…

– Присоединиться? Позвольте, я позвоню вам на следующей неделе, и мы условимся насчет даты.

Пытаясь привлечь внимание Лэйрда, Ферн потянулась за бокалом с минеральной водой. Она невинно улыбнулась ему, и Шанель стало ясно, что хочешь не хочешь, а познакомить их придется.

– Это Ферн, – с улыбкой сказала она. – Приехала на выходные. Она из Бэрлингтонской академии – моей альмаматер.

– Очень приятно, Ферн, – сказал Лэйрд. – Наверное, после школьной столовой поход в ресторан – целое событие, а?

– Точно. А равно возможность на целый вечер захватить матушку в собственное пользование.

В глазах Лэйрда что-то мелькнуло. Шанель чуть не физически ощущала, что он подсчитывает ее годы.

– Стало быть, вы дочь Шанель, – протянул он. – Да, теперь я вижу, что вы действительно похожи.

– Ферн скорее в отца, – сказала Шанель. – Плод детского, знаете ли, увлечения. Мне было пятнадцать – совсем ребенок, но очень романтический. Абдул был настоящий красавец, потомок какой-то арабской королевской семьи, великолепный наездник, разве устоишь? – Шанель негромко рассмеялась.

– Бывает, – улыбнулся Лэйрд, все еще не сводя глаз с Ферн. – Вспоминаю свою первую любовь. Она была актрисой, по возрасту годилась мне в матери, но от этого только еще более желанной становилась.

Подошел официант. Лэйрд извинился: надо возвращаться к своей компании. Когда заказы были сделаны и официант удалился, Ферн повернулась к матери:

– Что это за бред насчет арабских шейхов?

– А ты что же, хотела, чтобы он знал, что твой отец был паршивым конюхом, несчастным итальяшкой из Флоренции, чья семья осела в Америке только поколение назад? А дед его – мусорщик? Пора бы тебе знать, что о людях судят по одежке. У человека должно хватать мозгов представить себя в наилучшем свете. И не задирай, пожалуйста, нос. Ты-то сама что говоришь приятелям об отце?

– Правду: что не помню его, что он как-то был связан с лошадьми, что у вас был бурный роман и что ты осталась совсем еще юной вдовой, – без всякого выражения ответила Ферн.


Глава 11


Стефани бросила взгляд на настенные часы. Обычно ей не приходилось звать мальчиков, к столу они никогда не опаздывали. Но в последние дни у них вроде пропал аппетит. По отцу, что ли, тоскуют?

Само предположение было таким чудовищным, что Стефани подумала даже, что становится ревнивицей. Что, конечно, глупо. Отношения у нее с Чаком и Ронни были прекрасные.

Это нормальные ребята, увлекаются спортом и вообще физическими упражнениями. И совершенно естественно, что они тянутся к отцу – человеку, который разделяет их интересы.

– Привет, мама, что там у нас на завтрак?

Чак, как всегда, появился первым. При взгляде на полусырой бекон, постепенно остывающий в собственном жиру, обычно живые глаза его потухли.

– Извини, меня оторвал телефонный звонок, – виновато сказала Стефани. – Садись, вот тебе для начала каша с молоком да сок. Через пару минут будут готовы яйца с беконом и оладьи. А где твой брат?

– Идет. Шнурок порвался, и он ищет новый.

Чак перевернул картонный пакет и плеснул себе в кашу молока; при этом несколько капель упали на скатерть. В иной ситуации Стефани прикрикнула бы на сына, но сегодня всего лишь перевернула бекон на сковородке, прикинувшись, что даже не заметила его виноватого взгляда.

– Извини, не руки, а крюки.

– Не важно. Тебе сколько оладий положить?

– Одну, а яиц не надо. Я на диете.

– Что-что? Наш толстячок Чак решил заняться собственным весом? – неловко пошутила Стефани.

– Ужасно смешно, – заметил Чак, набивая рот кашей.

Пять минут спустя Стефани уже, как обычно, изо всех сил старалась помирить мальчиков, а заодно и сохранить выдержку. Ронни, который с утра был в плохом настроении, разворчался, что, мол, бекон пересох, что было, между прочим, чистой правдой. При этом он умудрился перевернуть стакан с соком, смешавшимся на свежестиранной скатерти с каплями молока, далее затеял ссору с Чаком, который сегодня тоже не выказывал почему-то обычного своего оптимизма.

– Довольно – Стефани пристукнула вилкой. – Вы оба наказаны: телевизор на сегодня и завтра отменяется. И чтобы после уроков сразу домой вернулись, не смейте болтаться бог знает где. Мне надо в город, работу искать, но около трех позвоню домой, и, смотрите у меня, чтобы к этому времени вернулись.

– Да ну тебя, мама, я уже обещал Ларри, что зайду к нему после школы мяч в кольцо побросать.

– А мне надо в библиотеку, – заявил Ронни. – Кое-что для доклада на уроке истории почитать.

– Ничего не хочу знать. В библиотеку можешь пойти после ужина. И не забудьте насчет телевизора.

– Как это, интересно, ты узнаешь, включали мы его или нет? – хмыкнул Чак.

– Да уж будь покоен, узнаю. И не надо умничать, а то еще чего-нибудь лишу.

– Может, поэтому папа и смылся? – выпалил Ронни. На побледневшем его лице ярко горели глаза. – Невтерпеж стало выслушивать разные твои указания – сделай то, не делай этого?

От жестокости и несправедливости этих слов у Стефани язык к гортани прилип. Она почувствовала, что вот-вот расплачется, но все же удержалась и взгляда не отвела.

– То, что происходит у меня с отцом, не ваше дело. И попридержи язык, если не хочешь, чтобы я с тобой по-настоящему разобралась. А теперь выметайтесь-ка оба…

К собственному ужасу, Стефани услышала, что голос у нее задрожал… А она-то думала, что держит себя в руках. Она вскочила из-за стола и, уже выбегая из кухни, услышала, как Чак говорит брату:

– Ну что, засранец, добился-таки своего? Это ты заставил маму плакать.

– А мне плевать, – воинственно ответил Ронни. – В последнее время она ведет себя, как настоящая стерва, и тебе это известно не хуже моего.

Поднявшись к себе, Стефани бросилась на кровать. Слезы уже прошли. Ронни прав. В последнее время ее действительно заносит. А ведь надо наоборот, чтобы все было, как обычно, хотя бы ради мальчиков. Интересно, догадываются ли они, как ей скверно? Или просто поддразнивают – выясняют, как далеко могут зайти? Или обвиняют в том, что она разрушила семью? Но это же несправедливо! Во всем виноват Дэвид, вот только объяснить им этого она не может.

Ладно, надо что-то предпринимать, и чем скорее, тем лучше. Исповедника у Стефани не было, в церковь она перестала ходить, едва уехав из родительского дома. Может, записаться в какое-нибудь общество групповой терапии? Но там вроде требуют полной откровенности, а как сказать совершенно незнакомым людям, что ее муж – «голубой»? Глядишь, еще посоветуют не обращать внимания, быть терпимой. А то и чистоплюйкой обзовут, такое уж тут либеральное общество.

Нет, придется выбираться самой. О Боже, как хочется поговорить хоть с кем-нибудь! Раньше всегда Дэвид был под боком. Трудно привыкнуть, что теперь придется рассчитывать только на себя. «В одиночестве» – что это, название песни или книги? Во всяком случае, очень подходит к ее положению.

Но последние несколько дней ее кое-чему научили. Никогда в жизни больше она вот так глупо и слепо не доверится мужчине. Хорошо, а как насчет секса? Воздержание? Положим, секс особенно большой роли в ее жизни и не играл, инициатива всегда исходила от Дэвида, по крайней мере раньше. Сразу после женитьбы, будь на то его воля, они бы вообще из постели не вылезали.

Странно, как это она не заметила, что постепенно секс у них начал сходить на нет. Роли удивительным образом поменялись: теперь ей чаще хотелось близости, любовных забав, а он ссылался на головную боль, она же – вот дура так дура – казнила себя за то, что не видит, как он устал. И все это время Дэвид, наверное…

Нет, об этом даже думать не хочется. Потому что новый повод для страха появляется. Теперь Стефани боялась будущего. Придется ей заполнять ту пустоту, что образовалась в их жизни после ухода Дэвида. И каким же образом этого достичь? Спортом Стефани никогда не увлекалась, из-за этого над ней постоянно подсмеивались. Так как же заменить Дэвида?

Что ж, для начала надо походить на футбол, посмотреть, как мальчики играют. Пусть ничего она в этом не смыслит, но хоть интерес выкажет. В отличие от Дэвида она не могла часами говорить о «Тиграх» и «Пантерах», но можно слушать, вопросы задавать, разве не так?

Ну и своими делами, конечно, придется заняться. Раньше Стефани то тут, то там подрабатывала, чтобы пополнить семейный бюджет. Теперь нужна постоянная работа. А для этого следует стильно выглядеть: прическа, маникюр и так далее.

Стефани не могла не заметить, как следят за собой Шанель и Дженис. А какие у нее самой ногти? Ну разумеется, не то чтобы она вовсе не обращает на них внимания, но видно, что у профессиональной маникюрши никогда не была.

Да, если заняться собой как следует, это должно помочь с работой. Положим, профессии у нее как нет, так и не будет.

Теперь-то ясно, что в колледже наряду с историей живописи и музыки следовало заняться чем-нибудь более практичным, но тогда это и в голову не приходило, Стефани занималась только тем, что нравилось.

На этой неделе у нее было собеседование с одним кадровиком, симпатичным пожилым мужчиной, и он предложил ей для начала пройти курсы в местном центре по найму.

– Они, собственно, и созданы специально для женщин, которые хотят вернуться на работу, – пояснил он. – И делают свое дело отлично, помогая выявить ваши истинные интересы и способности.

Ну, на всякие там курсы да университетские программы у нее времени нет. К счастью, о деньгах пока вопрос не стоит.

На прошлой неделе Дэвид положил на ее счет еще пару тысяч, так что можно сделать все платежи на месяц вперед. С другой стороны, любую покупку, в которой нет острой необходимости, приходится откладывать, тем более что на еде, коммунальных услугах, бензине и банковском кредите, выданном на строительство дома, не сэкономишь.

Алиментами займется мистер Уотерфорд. Хоть Дэвид и избегал говорить на эти темы, Стефани знала, что зарабатывает он вполне прилично, даже для адвоката. Удивительно вообще-то, как мало ей было известно о собственном финансовом положении. Свекровь, вроде Дэвида, лишь только речь зайдет о деньгах – рот на замок, а со свекровью что поделаешь?

Миссис Корнуолл была без ума от близнецов, что не мешало ей давать массу непрошеных советов матери о том, как их воспитывать. Сейчас она, наверное, на стороне сына, настаивает, чтобы он вытребовал себе право встречаться с сыновьями либо даже, чтобы их оставили с ним. Миссис Корнуолл – Стефани так и не смогла заставить себя называть мать Дэвида по имени, Стеллой, – была настоящей, стопроцентной сукой, а Дэвид – единственный сын, впитывающий наподобие губки все ее ламентации и обвинительные тирады.

Может, этим и объясняются его сексуальные склонности?

А какие еще тайны скрываются за его непроницаемым, как броня, видом? И почему это она никогда не обеспокоилась этой скрытностью? Большинство женщин всегда сетуют, если мужья мало общаются с ними. Может, все дело в том, что она и сама ходит закованной в броню и в броне этой ей совсем неплохо? Может, втайне она и не хотела чрезмерно вникать в дела Дэвида – лучше пусть каждый будет сам по себе?

Как скверно, что не с кем потолковать обо всем этом, близкого друга нет. А может, лучше беспристрастный незнакомец или, точнее, незнакомка – наподобие тех дам, с которыми она обедала на прошлой неделе? Правда, Стефани не склонна была слишком доверять советам незнакомых людей.

Пусть даже эти дамы тоже разводятся, у нее ситуация особая.

Стоит ей кому-нибудь, ну, скажем, Шанель, открыться, сказать, что стоит за ее разводом, и в ответ получишь холодный взгляд и какое-нибудь колкое, хоть и внешне вполне невинное замечание.

Единственная, с кем было хоть в какой-то степени просто, – это Дженис. Глори… ну, эта слишком вульгарна, и язык кошмарный, что же касается Ариэль, то она, кажется, полностью поглощена собой. Но с Дженис у них есть кое-что общее, начать хоть с того, что они члены одного женского клуба. И Дженис хорошая слушательница. О себе она сказала немного, а вот других заставила разговориться. Как это Шанель заметила – синдром случайного попутчика?

Так что, если подумать, может, стоит поучаствовать в этом обеде? Если выйдет, можно залучить на секунду Дженис и пригласить ее встретиться вдвоем. В каком-нибудь симпатичном местечке, скажем, в английском ресторанчике на Пост-стрит, где подают такое прекрасное мясо на ребрышках. А там, за обедом, можно постараться как-нибудь вывести разговор на «голубых». При этом вовсе не обязательно говорить, что эта проблема задевает ее лично. Всегда можно придумать подругу, которая совсем недавно обнаружила, что муж ее гомосексуалист, и теперь не знает, как уберечь от него детей…


Глава 12


Глори сидела на матрасе, разложенном прямо на полу. Вокруг в беспорядке валялись газеты, рассыпалась стопка фантастических романов в мягких переплетах, в изножье – стоптанные шлепанцы, у изголовья – остатки обеда. Ничего, кроме грязновато-розовой комбинации, на Глори не было. Будучи дома, большую часть времени она проводила именно тут по той простой причине, что, помимо матраса, сидеть можно было только на ржавом складном стуле, который она раскопала на чердаке у хозяйки.

Кровати Глори купить еще не успела, но подушки были пуховые, а простыни и наволочки – высшего качества. Чтобы приобрести все это, надо, как любила говорить Глори, как следует руками да ногами поработать.

Или скорее грудями потрясти, ибо именно по этой части у нее было все в порядке, что и приносило щедрые чаевые в «Горячих булочках». Матрас можно было найти и подешевле, тогда и на какую-нибудь кровать хватило бы, но постель – это ядро дома, который со временем Глори рассчитывала заиметь, и тут скупиться не надо. Все должно быть – первый класс.

И новеньким, с иголочки.

Уходя от Бадди, Глори приняла твердое решение: никакой дешевки. Именно это и означает новую жизнь, о компромиссах и речи быть не может. Она уже приступила к занятиям, чтобы сдать экзамены по программе «Всеобщее образование», – первый шаг к получению диплома, а там можно и в колледж поступить. Впрочем, факультет Глори еще не выбрала, ибо неясно пока, на что жить.

Разумеется, главное – это деньги. Случись что – болезнь, или обчистят тебя, или работу потеряешь – и все, ты на улице. Нынешняя ее работа, мягко говоря, бесперспективна. Да, чаевые хорошие, однако со временем фигура расплывается, тогда и чаевые идут вниз, и в конце концов оказываешься на нуле.

А ко всему прочему она ненавидела саму работу официантки, ненавидела неудачников-завсегдатаев «Горячих булочек», Ненавидела сальные замечания и заигрывания, за которыми стояло только одно: коль уж ты прислуживаешь в ночном клубе, стало быть, все твои прелести – на продажу. Идиоты!

Если бы выбрала она эту стезю, то сделалась бы девочкой по вызову в каком-нибудь, будьте покойны, роскошном отеле, а не набивала бы себе на ногах мозоли, отправляясь каждый вечер в эту дыру в северной части города. Нет, ночной клуб – дело временное, краткая передышка. Как только она решит, чем заняться, – прощай «Горячие булочки».

Но сначала надо заняться внешностью.

Глори скосила взгляд на блокнот, лежавший подле нее. Ей пришлось потрудиться, чтобы набросать силуэты своих сотрапезниц там, в ресторане. К счастью, в чем она преуспевала в школе, так это в рисовании.

– У тебя природный талант, – говорила ей в восьмом классе учительница рисования. И тут же начинала жаловаться, как трудно прожить художнику своим ремеслом. Так что мысль о карьере живописца Глори отбросила почти сразу.

И все же рисовальные способности втуне не пропадали.

К тому же у нее была хорошая зрительная память. Едва ли ни все, что попадалось Глори на глаза, она могла после запечатлеть на бумаге.

Может, в полицию податься, словесные портреты рисовать? Старушка до неба взовьется. Мать всю жизнь ненавидела закон в любом его обличье, и стоит ей узнать, что одна из дочерей работает на фараонов, так она описается тут же.

Между тем мать и глазом не моргнула, когда Вайолет нанялась в этот салон, где якобы делают массаж. Даже хвасталась ее заработками.

Глори задумчиво перебирала детали своего последнего разговора с матерью. Она и сама не могла понять, почему дала слабину и пошла к ней. Порой словно моча в голову ударяла, и Глори отправлялась в Розовый дворец – так называл местный люд этот квартал, где бесплатно давали жилье безработным, – и всегда все кончалось одним и тем же.

Как обычно, мать накинулась на Глори, едва та успела на порог ступить:

– О деньгах и не заикайся! Я сама на нуле, а пособие еще когда будет!

– Я не ради денег пришла, – сказала Глори.

Выражение лица матери не переменилось, но она хотя бы дверь пошире приоткрыла, так что Глори удалось проскользнуть внутрь. Мать была коротышкой со смуглой жирной кожей, слоноподобными ногами и огромным животом, который колыхался при ходьбе. Впрочем, ходить она старалась как можно меньше.

– Ладно, заходи, только ненадолго. Скоро вернется Джо, а ты ведь знаешь, как он тебя любит. Говорит, больно уж ты разважничалась. – Мать хитровато посмотрела на Глори. – Не пойму, чего это ты нагородила у себя на голове. Можно было бы и поприличнее прическу сделать. А так все торчит во все стороны.

– Я всего на пару минут, так что насчет Джо не беспокойся, – сказала Глори, пропуская мимо ушей все остальное.

Джо – очередной сожитель матери. Это был здоровенный дядя, любитель покричать, и юбки ни одной не пропустит, но мать от него без ума. Да она постоянно, на мужчин молится, то на одного, то на другого, и все они неудачники.

– Ну и где же ты устроилась после того, как Бадди выкинул тебя из дома? – с деланной небрежностью спросила мать.

Глори поняла, что ее подначивают, и ощутила одновременно обиду и злость. Как это понять – не знает, что ли, мать, почему она бросила Бадди? Или, может, он просто наврал ей?

– Как раз переезжаю, – сказала она. – Потому и пришла. Попрощаться хотела перед отъездом.

– Ты уезжаешь из Сан-Франциско? И куда же?

– В Сиэтл. Работа там уже есть. Где остановлюсь, пока не знаю, но, как только устроюсь, сразу же вышлю адрес.

Дыши ровно, маманя, иначе задохнешься.

– Что за работа? Какой-нибудь малый нанял тебя зарабатывать деньги задницей?

Глори помолчала. Особенно обидно то, что мать вовсе не хочет ее уязвить. Она и в самом деле считает, что так уж ей на роду написано – быть проституткой.

– Я буду работать в банке, – проговорила наконец Глори.

– Ах, вот как? – презрительно хрюкнула мать. – И кем же именно? Врешь ты все. Только меня не обманешь. Вся беда твоя в том, что ты думаешь, будто лучше нас всех. Точь-в-точь как твой отец, если, конечно, я не путаю, кто именно твой отец.

Он считал себя умнее всех, потому его постоянно выкидывали с работы. А когда выяснилось, что я беременна, тут же смылся.

Позволь мне кое-что тебе сказать…

Кончилось все, как обычно, криком и взаимными упреками. Впрочем, одно отличие было. В какой-то момент, когда мать посылала на голову дочери всяческие проклятия, словно какой-то щелчок внутри раздался, и Глори со всей отчетливостью поняла: это ее последняя встреча с матерью. Отныне она сирота. А это означает, что и с сестрами покончено.

С болью далось ей такое решение, но облегчение тоже чувствовалось. Теперь она будет во всем действовать по собственному усмотрению, ни с кем ни о чем не советуясь и ни перед кем не оправдываясь. Главное – стать личностью. Значить что-то в этой жизни. Главное – чтобы с тобой считались.

Трудность, однако, заключается в том, как это сделать.

Как стать личностью, как заставить с собой считаться? С чего начать – с внешнего облика?

Глори вырвала из блокнота листки с набросками и разложила их перед собой на тюфяке. Черты женщин, встреченных ею в приемной мистера Уотерфорда, переданы довольно точно, хотя некоторые вольности в изображении лиц Глори себе позволила. Удлинила подбородок Шанель, сделав ее похожей на ведьму, волосы Ариэль на рисунке вьются в художественном беспорядке, презирая законы тяготения, – в натуре далеко не так. Отличающаяся полнотой Стефани сделалась совсем уж толстухой, а квадратная челюсть Дженис воинственно выпячена, что придает ей сходство с охотником, идущим по следу.

Но узнать можно, а уж костюмы и вовсе воспроизведены один к одному.

Глори долго разглядывала наброски. Больше всего ей, конечно, хотелось походить на Шанель. Дженис выглядит как молоденькая студентка, и ей это идет, но совсем не к лицу рыжей с жесткими волосами. Ариэль же вообще не рассматривается. Глори смутно догадывалась, что и в этой женщине есть какой-то неуловимый шарм, но опять-таки все это не для нее. А Стефани? Что ж, для домашней хозяйки из пригорода одевается она вполне сносно, но ей, Глори, такие костюмы на все случаи жизни совершенно не подходят. А вот Шанель – это да! Глори так и видела себя в таком же, как у нее, элегантном, отороченном мехом костюме.

Да, но как такой раздобыть? Ясно, что шить на заказ. Да и сумки, туфли из оленьей кожи покупать она не может. Разве что переделать как-нибудь из уже имеющегося, чтобы хоть отдаленно напоминало одеяние Шанель? В конце концов не зря же два года она занималась экономикой домашнего хозяйства в школе.

Глори встала и пошла к гардеробу. Он ломился от платьев, в основном старых, ибо Глори никогда ничего не выбрасывала.

«Все в норку», – насмешливо бросил как-то Бадди, когда они с ним еще ладили.

Внезапно у Глори пересохло в горле, но, не уступая собственной слабости, она яростно тряхнула головой. Никогда и никакой мужчина ее больше на мякине не проведет, а о Бадди вообще говорить не приходится, и зачем ему, интересно, понадобилось выяснять у матери, где она теперь живет? Что ему от нее нужно? Еще одну взбучку задать хочет? Глори поморщилась, вспомнив, какой яростью загорелись у Бадди глаза, когда она хлестнула его по паху ремнем.

Что ж, если он снова заглянет к матери, может, и поверит, что Глори и впрямь уехала. Конечно, когда будут готовы бракоразводные документы, все станет на свои места, но это когда еще произойдет. Если повезет, случайно они никогда не столкнутся, а даже если столкнутся, что из того? Это свободная страна. Стоит ему хоть взглянуть на нее как-нибудь не так, она сразу же позовет полицейского.

Глори решительно отогнала эти неприятные мысли и принялась копаться в шкафу. Разглядывая свои платья глазами Шанель, она видела, что все это дешевка, о чем, в частности, свидетельствует обилие оборок и всяческих иных украшений.

И отчего это чем меньше платишь, тем больше лишнего на платьях? У Шанель жакет сверху донизу совершенно прямой и лишь слегка подчеркивает формы именно там, где это нужно. И нигде ни морщинки, хоть и просидела она на стуле не менее двух часов. Из чего следует, что качество – это качество. Беда лишь в том, что качество стоит таких денег, каких у нее нет.

Положим, есть у нее это шерстяное платье, купленное относительно недавно на распродаже. Бадди тогда раскричался из-за цены, и Глори пообещала вернуть его в магазин, но обещания так и не выполнила. Никогда она не могла заставить себя отказаться от того, что ей принадлежит. Как-то увереннее себя чувствуешь, когда у тебя много вещей, пусть даже большая часть из них давно вышла из моды. То же касается еды.

Едва она сняла эту квартиру, как накупила кучу консервов.

Так, на всякий пожарный.

Итак, шерстяное платье при ней, хотя, живя с Бадди, она ни разу не рискнула надеть его. Платье простенькое и не совсем, скажем так, подходит к ее фигуре. Слишком тесно облегает грудь и обтягивает бедра. Тем не менее это шаг в правила ном направлении. Решено, на следующий совместный обед она наденет его. Ну и с волосами надо что-то придумать. Понятно, к модному парикмахеру не пойдешь. Можно сделать локоны и пышно взбить волосы, уложив их волнами. И поменьше косметики, хотя Глори поклясться была готова, что грима Шанель кладет столько же, сколько и она, только не видно этого.

А может, отложив на время другие надобности, купить несколько новых платьев? Положим, если не изменить жизнь во всех смыслах, то никакие наряды не помогут. Новая работа – это тоже одна из главных проблем. Но разве проживешь на зарплату, допустим, продавщицы или секретарши? Да, ничего не дается просто так. Во всяком случае, ничего из того, к чему стоит стремиться.

А ведь так хочется выглядеть респектабельной дамой, так хочется стать, как бы выразиться, стильной женщиной. Именно поэтому и решила Глори пойти на этот обед, хоть и чужая она в их компании. К чему это ее в конце концов обязывает?

Ни к чему. В любой момент можно соскочить, особенно если подвернется что-нибудь более интересное…


Глава 13


Дженис не случайно пришла в университетский клуб первой. Ей надо было поговорить с директором клуба Морисом в качестве одной из своих общественных нагрузок, обязательных для жены преуспевающего стэнфордского профессора, она взвалила на себя неблагодарную должность сопредседателя инициативной группы по сбору средств на реставрацию старого здания клуба, так чтобы оно соответствовало вновь принятому сейсмическому кодексу штата Калифорния. Без этих весьма дорогостоящих работ клуб обречен. Поскольку строительного фонда нет в природе, клуб, за которым восьмидесятипятилетняя история, просто прекратит свое существование, и не так-то легко будет шестидесяти-, а иногда и семидесятилетним официантам, поварам, служащим клуба найти новую работу.

Так что, когда Дженис попросила Мориса об одолжении, он охотно откликнулся. А поскольку с просьбами она к нему обращалась не часто, то и неловкости не чувствовала. Да и речь-то идет о пустяке – раз в месяц бесплатно нужна одна из гостевых столовых клуба, обед по ценам для сотрудников да пара бутылок вина за счет клуба.

Морис пообещал зарезервировать за Дженис и ее гостями так называемый солярий. В ожидании гостей она с удовлетворением оглядывала удлиненную комнату: плетеная мебель, стены увиты хмелем, на подоконниках расставлены горшки с геранью и настурциями. Высокие окна с витыми карнизами выходят на оживленную Саттер-стрит, но шум улицы заглушается толстыми стенами. Сквозь матовые стекла в потолке льется жемчужно-голубой свет октябрьского солнца. «Хорошее предзнаменование для нашего начинания», – подумала Дженис.

Она придирчиво осмотрела стол с разложенными на нем приборами из старого благородного серебра, не новой, но, несомненно, из чистого льна скатертью и хрустальными бокалами, которые из-за почтенного своего возраста скорее светились, нежели сверкали. Стесненный в средствах клуб не мог позволить себе обновить свое убранство, но, бесспорно, здесь по-прежнему знали, как следует вести дело.

Тогда почему же, коль скоро все приметы так хороши, Дженис ощущает некоторую неловкость? Откуда это беспокойное, едва ли не виноватое чувство? Может, это совесть ее бунтует, о чем говорил Джейк? И почему, собственно, он так против всей этой затеи? Положим, Джейк любит выступать в роли адвоката дьявола…

Чушь какая-то, вреда ведь никому не будет. В любом случае, перед тем как сдать диссертацию, Дженис попросит у них согласия. И к тому же изменит имена да и описания внешности тоже. Впрочем, и без того распознать ее «клиенток» было бы непросто. В конце концов это самые обыкновенные женщины, впрочем, нет, не совсем. Во всяком случае, не среднестатистические величины. На самом деле, даже если бы подыскивать кандидатуры специально, такую пеструю группу не подобрать.

Взять хоть Глори Брауни, это же совершенно особый тип, что порождает один интересный вопрос. Может, это и есть тот «достойный внимания» случай, о котором говорил Арнольд?

Ясно ведь, что большие деньги за адвокатские услуги она платить не может. Как бы то ни было, ее участие в группе – большая удача.

Услышав звук открывающейся двери, Дженис обернулась и встретилась взглядом с неуверенной улыбкой Стефани.

В прошлый раз она показалась ей симпатичной, но замкнутой.

Тем удивительнее случившаяся с ней перемена. Октябрьский ли ветерок тому виною, либо излишняя косметика, но на сей раз глаза Стефани так и светились. Или, может, дело просто в том, что она с нетерпением ждет встречи с теми, у кого такие же проблемы в жизни, как и у нее? Ладно, там видно будет…

– Похоже, мы первые, – сказала Дженис.

– Да, впрочем, это хорошо. Я как раз хотела спросить… – Стефани не договорила: снова открылась дверь, и в комнату вошла Шанель Спокойный взгляд, полное самообладание, прическа в идеальном порядке Она оценивающе оглядела стол, затем повернулась к Дженис и Стефани.

Интересно, с неожиданным любопытством подумала Дженис, уже здесь, в клубе, заходила она в туалетную комнату пригладить волосы или научилась даже на ветру держать их в порядке? Наверняка второе.

– Больше никого нет? – осведомилась Шанель, снимая пальто, под которым обнаружилось комбинированное платье из шелка и шерсти, сшитое словно на заказ под ее стройную фигурку.

Пятый размер, не больше, с некоторой завистью подумала Дженис.

– Пяти еще нет, – вслух сказала она. – Звонила Ариэль и сказала, что, поскольку они с мужем раздумали разводиться, делать ей здесь нечего. – Почувствовав, что прозвучало это грубовато, Дженис тут же добавила:

– Конечно, я только рада, ведь ей явно не хотелось развода. Впрочем, я сказала, что в любом случае наша группа поддержки может оказаться для нее небесполезной, и Ариэль обещала подумать.

Надеюсь, она все же появится.

– Я тоже, – откликнулась Шанель.

Вновь открылась дверь, и на пороге появились Ариэль и Глори – неузнаваемо изменившаяся Глори.

Дженис изумленно воззрилась на ее приглаженные, напомаженные волосы. Наверное, она целую бутылку лосьона на них вылила. Пальто Глори перекинула через руку, а ее платье, если бы оно не обтягивало так сильно крупную грудь, выглядело бы вполне прилично. Что касается туфель, то каблуки были такими высокими, что подъем у Глори изгибался совершенно не правдоподобным образом. Дженис даже поморщилась.

– Мы опоздали? – Глори задержалась взглядом на Шанель. – Мы с Ариэль столкнулись у входа. Она все же решила присоединиться к нам, хоть развод и отменяется.

– Ну что ж, коли все в сборе, давайте закажем что-нибудь, а потом уж и потолкуем, – предложила Дженис, которой явно не терпелось приступить к началу операции.

Дождавшись, когда все рассядутся по плетеным, с высокими спинками стульям, расставленным вокруг стола из тикового дерева, и сделают заказы тому же пожилому официанту, что обслуживал их в прошлый раз, Дженис бодро заговорила:

– Ну что же, начнем?

Шанель пробежала пальцами по жемчужным бусам.

– Вроде бы в этих группах поддержки всегда есть профессиональный руководитель – психолог либо специалист по брачным делам?

– Вы правы. Но ведь мы-то просто так собрались, можно сказать, по знакомству, так что можем без руководителя обойтись, – сказала Дженис.

– Пусть так, но кто-нибудь, скажем, координатор, нам все равно нужен Кто-нибудь, кому можно позвонить, если. допустим, не получается прийти. – Шанель с улыбкой повернулась к Ариэль – Как вам кажется?

Ариэль посмотрела на нее без всякого выражения и, помолчав немного, сказала:

– Да, с координатором лучше.

– Никто не возражает? – спросила Дженис. Как она и рассчитывала, все замотали головами.

– Поскольку это ваша идея, вам и дело вести. – Глори отхлебнула воды и сделала гримасу. – Что за черт, вкус какой-то странный Будто все выдохлось.

– Не знаю, вода из бутылки, – пожала плечами Дженис. – Ну что ж, я согласна быть… назовем это секретарем.

Или, может, есть другие претенденты?

Никто не откликнулся, и Дженис продолжала:

– С чего начнем? Я готова выслушать любые предложения.

– Может, для начала определимся с целями, общим направлением? Словом, чего мы хотим? – неуверенно заметила Стефани.

– Пожалуй, – поддержала ее Шанель. – И еще мне кажется, надо сразу же договориться, что все это между нами.

За порог – язык на замок.

Дженис заставила себя кивнуть в знак согласия.

«Не люблю вас, миссис Фелл, из-за ваших темных дел».

– Не возражаю, – вслух сказала она. – Мы здесь, чтобы помочь друг другу… чтобы выговориться. И поскольку мы почти незнакомы, может, так все и оставим – за дверью этой комнаты, разумеется?

– А может, поставим себе правилом не вводить никаких правил, и пусть все идет своим чередом? – Шанель хмуро посмотрела на нее.

Дженис с трудом подавила раздражение. Да, нелегко придется. Но с другой стороны, что ей в жизни давалось легко, кроме влюбленности в Джейка?

– Думаю, вы правы, – неохотно проговорила она. – Название себе какое-нибудь придумаем?

– Например? – подала голос Глори.

– Да что-нибудь попроще. Скажем, группа поддержки?

– Сгодится – особенно, если всем нам удастся получить приличные отступные, – протянула Шанель, и все, кроме Дженис рассмеялись.

– А что, если так: «Все мы снова сами по себе»? – слабо улыбнувшись, предложила Стефани.

– Да, но Ариэль не сама по себе, – заметила Глори.

– Тогда так – «Клуб подранков». Или – «Дети субботы»? Как вам это старое присловье? Ведь «Детям субботы» надо трудиться, чтобы заработать себе на жизнь, – сказала Шанель, и все снова рассмеялись.

– А может, пока не придумаем чего получше, просто – «Клуб»? – Дженис уже жалела, что вообще заговорила на эту тему.

– Хорошо. – Шанель тоже явно надоел этот разговор. – Никто не против, если я закурю?

– Извините, – робко проговорила Ариэль, – но у меня не все в порядке с легкими. Задыхаюсь.

К удивлению Дженис, Шанель с готовностью кивнула:

– Ну что ж, буду выходить в коридор. Еще, кроме меня, есть грешницы? Тогда милости прошу в мою компанию.

– Вообще-то я недавно бросила, но, может, снова начну, – сказала Глори. – Там, где я работаю, все равно все дымят, так что о легких что уж думать.

– А где вы работаете? – поинтересовалась Дженис.

– В баре на «Норт-Бич». Вообще-то это нечто вроде ночного клуба, по вечерам там программы.

– Должно быть, интересно, – сказала Стефани.

– Черта с два. Гнусное местечко, этот ночной клуб, – заявила Глори. – Как только встану на ноги, найду другую работу.

– Так как же вы можете позволить се?.. – Стефани замолкла на полуслове.

– Такого адвоката, как Арнольд Уотерфорд? Он отказался от гонорара, я должна буду оплатить только его расходы по делу. Он сказал, что в некоторых случаях делает исключения, а я, видно, и есть этот случай. Мои синяки произвели на него сильное впечатление. По-моему, он хочет перепихнуться на халяву, да только не решится никак.

– Вы ошибаетесь, – строго сказала Дженис. – Я знаю Арнольда, то есть мистера Уотерфорда, всю жизнь, он меньше всего похож на… – Дженис так и не смогла подыскать нужного слова.

– На ходока? Милая моя, все мужчины ходоки. Нужно только знать, на какую кнопку надавить, чтобы их отвадить. – Глори говорила скорее наставительно, чем сердито. – Или, наоборот, завлечь. Вот так они и становятся мужьями. – Глори задумчиво помолчала. – Не одна смышленая девчонка устроила себе жизнь, выйдя за богача, – который за ней волочился.

– Только, если собираетесь идти таким путем, смотрите, чтобы мишень нужную выбрать. А то ведь и промахнуться недолго, – заметила Шанель.

– Да я не собираюсь пока замуж. Переспать с кем-нибудь и без того не проблема.

Стефани отвернулась, и Дженис стало ясно, что откровенность Глори ей не по душе.

– Итак, все согласны с тем, что мы здесь, чтобы помочь друг другу?

– Да – только без подначек там всяких, – сказала Глори, – а то я и на работе этим по горло сыта.

Дженис посмотрела на часы:

– Тогда, может, начнем? Обслуживают здесь довольно медленно. Каждая будет говорить по очереди? Глори, вы не начнете?

– Да о чем говорить-то?

– Ну как о чем? О своем замужестве, например.

– Да оно, как карточный домик, рассыпалось после того, как мистер Мачо из меня кусок мяса сделал. И за что? Я ведь всего-то имела неосторожность сказать, что у него, должно быть, выдался скверный день. – Глори задумчиво посмотрела на свои длинные, жемчужного цвета ногти. – Ну да ничего, я его тоже оформила. Стоило ему вырубиться, как я привязала его к кровати и быстренько собрала свои вещички. А когда он проснулся и начал орать, я пару раз вытянула его собственным ремнем, да по такому месту, куда солнце не заглядывает. Спорить готова, кровью писал целую неделю.

– То есть вы хотите сказать, что ударили его по… – Стефани вспыхнула.

– Ну да, по самому дорогому месту.

Шанель расхохоталась.

– Вы же сами призывали нас к откровенности, – повернулась она к Дженис.

– Ну а вы, Шанель? – Дженис пристально посмотрела на нее. – Почему вы разводитесь?

– Скучно стало. Тоска жуткая. Жак такой домосед, никуда ходить не желает. И к тому же импотент, просто евнух какой-то. Словно с монахом живешь. Ну я и решила, что надо рвать когти, пока еще молода и можно подцепить другую рыбку.

Шанель замолчала, явно наслаждаясь реакцией публики.

Едва все расселись по местам, она поняла, что никто здесь откровенничать особо не собирается. Вот и решила, следуя какой-то извращенной логике, рассказать все начистоту. Ну не все, конечно, но до определенной точки Жак ведь и впрямь сделался импотентом, разве нет? Но это скорее плюс. А разводится она потому прежде всего, что он жадюга.

Конечно, признаки скопидомства Жак выказывал еще до женитьбы. Когда они только женихались, лучшее, что он мог ей предложить, обед в какой-нибудь дыре, где подают приличное спагетти. Можно было уже и тогда насторожиться, но сбивало с толку то, что многие богачи отличаются скупостью.

Взять хоть старика Генри Форда с этими его блестящими десятицентовиками, или это был Рокфеллер?

Но может, напрасно она сказала, что разводится с Жаком именно сейчас, пока еще не постарела, чтобы снова выйти замуж за богатого? Ведь здесь Ариэль. Вдруг она все расскажет Лэйрду?

Заметила она и еще кое-что. Дженис все четко организовала, но о себе-то ни гугу. Пора и ее заставить открыть рот.

– Признаться, я так рада, что есть кому рассказать о своих бедах. – Шанель перевела взгляд на Дженис:

– Ну а вы? Валяйте, Дженис, выкладывайте, уж коль скоро мы договорились быть друг с другом откровенными, что вас заставляет разводиться?

Повисло напряженное молчание.

– Ну? – нетерпеливо подтолкнула ее Шанель. – Не хотите же вы все из нас вытянуть, а сами…

– Да нет, просто вы застали меня врасплох. Ответ прост: мы, Джейк и я, абсолютно не подходим друг другу.

– То есть как это понять? – спросила Глори.

– У нас разные интересы. То, что кажется важным мне, для него – ничто. И наоборот. Мы уже давно живем каждый своей жизнью. – Дженис говорила без запинки, и именно поэтому Шанель не поверила ни единому ее слову.

– И все? – разочарованно протянула Глори. – Ну а что касается меня, то все началось с того, что Бадди стал волочиться за другими женщинами. Вы и не поверите, сколько их вьется вокруг профессиональных спортсменов. Ну а Бадди не пропускал ни одной юбки. Затем – эти его ручищи. Можно, конечно, и это назвать – не подходим друг другу. – Глори с любопытством посмотрела на Стефани. – Ну а у вас что?

– В этом-то смысле у нас как раз все в порядке. Общие цели, общие привязанности и антипатии, и, конечно, мы оба без ума от наших мальчиков.

– Так в чем же дело?

Стефани заколебалась. На верхней губе у нее выступили капельки пота, лицо побледнело.

– Дэвид… он увлекся другой, – наконец выдавила она.

– Что ж, бывает. Мужчина – всегда мужчина. Отчего б не подождать, пока все кончится, и не простить, если, конечно, вы все еще любите мужа, – сказала Шанель.

– Да не люблю я его! – чуть не закричала Стефани. – Ненавижу! Не хочу больше видеть его!

Наступило недолгое молчание. Первой его нарушила Глори:

– Прекрасно вас понимаю. Мой случай.

– Ну все-таки не совсем, верно? – неожиданно вступила в разговор Ариэль – У Стефани двое детей. Нелегко, наверное, расставаться с их отцом – Это уж точно, – сумрачно откликнулась Стефани.

– Вы вроде говорили в прошлый раз, – наклонилась к ней Дженис, – что ищете работу. Разве муж вас не обеспечит?

– Мы об этом еще не говорили. Финансовыми делами займется мистер Уотерфорд.

– Можете не сомневаться, что ваши права никто не ущемит. – заметила Шанель. – Кажется, вы сказали, что вы замужем за юристом? Тогда вам повезло с адвокатом. А то уж муженек, наверное, сейчас прикидывает, как скрыть доходы.

Стефани вспыхнула:

– Да ни за что Дэвид не пойдет на это! Он не из таких.

Шанель снисходительно посмотрела на нее:

– Да бросьте вы. И глазом не успеете моргнуть, как он вас облапошит. Юристы знают всякие хитрости…

– Большинство юристов честные люди…

– По-моему, мы немного отвлеклись, – прервала их Дженис, но продолжить не успела, потому что в этот момент открылась дверь и появился, толкая перед собой нагруженную тележку, официант. Тарелки с серебристой каймой знавали, как и он сам, лучшие времена, но еда оказалась на редкость вкусной, а цены, как выяснилось, когда принесли счет, на удивление скромными.

Когда пришла пора расплачиваться, как всегда в таких случаях, возникла некоторая суета – кто что заказывал. Шанель обратила внимание, как уверенно повела себя Дженис.

Похоже, знает, как справляться с такими вот неловкими ситуациями. Ясно также, что этой уверенной в себе женщине никакая моральная поддержка не нужна. Так на кой черт понадобилась ей эта группа?

Шанель безумно захотелось курить. Судя по всему, из-за Ариэль эти субботние посиделки будут тем еще испытанием.

Когда она выйдет за Лэйрда, надо позаботиться, чтобы встречались они с этой легочницей пореже.


Глава 14


Потом, по прошествии времени, Шанель и сама не могла бы сказать, почему пригласила Глори поужинать вместе.

Когда остальные ушли, они закурили в обшарпанном холле университетского клуба, и Шанель вдруг почувствовала себя польщенной тем откровенным восхищением, с которым рассматривала ее Глори. Тут-то, повинуясь нечастому для себя движению души, она и пригласила ее, немедленно пожалев об этом, как-нибудь на днях поужинать. Глори с ходу согласилась и заставила Шанель назначить дату.

Пойманная на слове, Шанель выбрала местом встречи чайную «Майский цветок» и нарочно пришла немного пораньше – хотела посмотреть, как будет выглядеть Глори, входя в зал.

В эту чайную, затерявшуюся где-то в самом конце Мейден-лейн, приходили женщины, главным образом пожилые или даже просто старые. Единственный мужчина, который сегодня здесь был и которого, судя по всему, приволокли силком, чувствовал себя явно не в своей тарелке и выглядел, словно его застали за тем, как он подсматривает в окно за старой девой. Кормили здесь всяческими сандвичами, салатами, вкусными сладостями, а гордостью заведения считался английский чай, который, как и положено, подавали в горячих чайниках. Царствовали здесь официантки с подкрашенными в голубой цвет волосами, которых можно было принять за членов какого-нибудь дамского клуба колониальных времен.

В этой атмосфере Глори выглядела экзотической птицей, попавшей в компанию воробьев. Облаченную в ядовито-зеленый костюм, туго обтягивающий грудь и бедра, с развевающимися рыжими волосами – могло показаться, что она только что сняла бигуди и даже не успела пригладить волосы, – Глори на пути к столику, где ее поджидала Шанель, провожали любопытные взгляды. Выглядела она так безмятежно, что, если бы не поднятый чуть-чуть выше, чем нужно, подбородок, Шанель поклясться была бы готова, что она вовсе не замечает всеобщего внимания.

– Что за странное место, – заметила она, устраиваясь напротив Шанель. – Прямо как «дом призрения» для старушек.

Ее высокомерный тон ничуть не обманул Шанель.

– Отнюдь, – проворковала она. – Здесь можно уютно посидеть да поболтать о всякой женской всячине. Мужчин нет, отвлекать некому, сиди себе за чашкой чая, сколько душе угодно.

Глори поморщилась:

– Ненавижу чай. А кофе заказать можно?

– Все что угодно, лишь бы без алкоголя.

– Ну, для меня это не проблема. Я не пью.

– Даже вина?

– Даже вина. Алкоголь – это такая мерзость.

– Боюсь, мне трудно с вами согласиться. Вино придает особый аромат светской жизни.

– То есть как это? – прищурилась Глори.

– Вино – напиток аристократов.

– Ага. Запомню. В следующий раз, когда какой-нибудь пьянчужка будет клянчить у меня доллар на бутылку, я скажу:

«Да ты настоящий аристократ, приятель».

Шанель не удержалась от смеха, настолько удачно Глори передразнила манеру, с какой говорят англичанки из высшего общества.

Подошла официантка. Глори, сделав вид, что поглощена изучением меню, предоставила Шанель первой сделать заказ.

Когда она вслед за ней велела принести себе салат, та про себя улыбнулась. Хорошая ученица эта Морнинг Глори Брауни.

Забавно будет выступить в роли Пигмалиона, если, конечно, это не повлечет за собой больших затрат.

– Ну, так как же вы теперь строить жизнь собираетесь?

– Прежде всего надо встать на ноги. В материальном смысле, я хочу сказать, – немедленно откликнулась Глори. – Потому ищу работу поприличнее, а то сейчас каждый день с такими подонками приходится иметь дело, вы и представить себе не можете. Вчера, например, один малый залез мне под юбку, а когда я дала ему как следует по рукам, пригрозил засадить меня за оскорбление действием. Можете себе вообразить – оскорбление действием?!

– Ну и чем все кончилось? – с любопытством спросила Шанель.

– Джимбо – это наш старший бармен – вышвырнул его за дверь.

– Хорошо иметь влиятельных друзей, – заметила Шанель. – А чего вы не уйдете из этого бара?

– Из-за чаевых. – Глори обвела взглядом уютный зал, где по углам были расставлены кадки с папоротником и плющом, стены расписаны эпизодами из сельской жизни колониальных времен, а вокруг овальных столиков со стеклянными столешницами расставлены стулья с гнутыми спинками. – Взять хоть местечко вроде этого. Официантка здесь может надыбать чаевых двадцать – двадцать пять долларов в день, это максимум. А я зашибаю вдвое больше. Правда, и дерьма наглотаешься по горло.

– А на меньшее не проживешь?

– Можно, конечно, но ведь столько всего нужно, а за бесплатно ничего не дают. Квартиру я сняла без мебели; тюфяк, карточный столик да колченогий стул – вот и вся обстановка. Ну и одеться поприличнее надо, а то и работу искать бессмысленно.

– Если хотите знать мое мнение, все вы делаете не так.

Т – То есть?

– Коли вы не хотите о завтрашнем дне беспокоиться – а ведь речь об этом и идет, не так ли? – самое лучшее – выйти за богача.

– Как вы, например?

Шанель заколебалась. Она и так уже сказала слишком много, упустив из виду, что Глори, которая отнюдь не была идиоткой, может вычислить, отчего это она так обхаживает Ариэль.

– Вообще-то я рассчитываю выйти замуж, если, конечно, встречу подходящего человека, – осторожно сказала она. – А вы?

– Ни за что, – шумно выдохнула Глори. – Хватит с меня одного испытания – чистый кошмар.

– И как это вы вышли замуж такой молодой?

– Я познакомилась с Бадди в школе. Он заглянул как-то повидать своего прежнего тренера. Тогда он только что подписал контракт с одной профессиональной бейсбольной командой и, по-моему, просто захотел похвастаться. Ну, заметил меня в коридоре, а когда уроки кончились и я вышла на улицу, поджидал меня у входа. Мы начали встречаться, потом я забеременела, и мы поженились.

– У вас ребенок? – не смогла скрыть удивления Шанель.

Глори напряглась, и в какой-то момент Шавель показалось, что ответа так и не последует.

– Он родился мертвым. И все равно в первый год у нас с Бадди все шло нормально. Не первый класс, но нормально.

Когда его не поставили в основной состав, он переживал, но не слишком, считал, что это только потому, что у него не сложились отношения с менеджером клуба. Потом он сломал руку, на два месяца сел на скамейку запасных, а когда снова вышел на поле, выяснилось, что бросок не идет. С тех пор все и покатилось под откос. Играл он все хуже и хуже, и в конце концов его просто выкинули из команды. Бадди во всем винил меня, говорил, что семейная жизнь испортила ему карьеру. Чушь.

Он никогда не разрешал мне приходить на игры. По-моему, стыдился меня, что-то в этом роде. Однажды вечером он пришел сильно на бровях и здорово поколотил меня. Болело все тело, но ему, видите ли, надо было еще потрахаться. Когда он заснул, я привязала его к кровати и быстренько собралась.

А иначе мне бы ни за что не уйти.

– Ну да, вы уже говорили в прошлый раз. А не боялись того, что может быть потом, когда он освободится от пут?

– Ну как не бояться? Правда, адреса своего нового я не оставила. Даже мать не знает, где я живу. – Глори помолчала, словно вспоминая что-то. – Я бы не тронула его, если бы, проснувшись, он не обозвал меня дырявой лоханкой.

Шанель издала какой-то странный горловой звук.

– Что, смешно? Действительно, забавно. Видели бы вы его рожу, когда я ему врезала. И поделом. Заслужил. У меня целую неделю боль не проходила, а о синяках уж и не говорю.

Ну да ладно, все равно пари держать готова, нашему петушку Бадди пришлось-таки походить с бандажом.

Шанель от души расхохоталась. Глори ответила ухмылкой и показалась при этом такой юной, что Шанель не удержалась от вопроса:

– Лет-то вам сколько?

– Восемнадцать, но на работе считается, что двадцать один.

Шанель вытащила из сумочки бумажную салфетку и осторожно, чтобы не стереть тушь, прижала к ресницам.

– Вы мне нравитесь, Морнинг Глори Брауни. Тысячу лет так не смеялась.

– Теперь-то и мне смешно, а вот тогда было страшно. Да и сейчас надо смотреть в оба. Остается только надеяться, что он не появится на слушании дела. Одно плохо с этим разводом.

Бадди и матери я сказала, что уезжаю в Сиэтл. А теперь выясняется, что я все еще здесь.

– А что, мать вам не помогает?

– Откуда? Она же на пособии, какая там помощь.

– Я не так выразилась. В этой истории с разводом разве она не на вашей стороне – вот что я хотела спросить?

– Кто, мать? Совсем наоборот. – Заявление это прозвучало так обыденно, будто речь шла о вещи совершенно естественной и никаких комментариев не требующей. – Я тут недавно заглянула к ней. Как и можно было ожидать, Бадди уже появлялся, вынюхивал, где я. Есть у него, знаете, дурацкая такая манера – ведет себя, как господинчик. Все было бы в порядке вещей, коли бы не я его, а он меня бросил.

– А в полицию вы не обращались?

– Зачем это? – искренне удивилась Глори.

– Ну как зачем? Он же избил вас. Надо было заявить и попросить защиты.

– Да не хочу я иметь ничего общего с фараонами. К тому же и толку от них никакого.

– Ну смотрите, вам виднее. Только держите ухо востро.

Похоже, муж ваш – опасный тип.

– Это уж точно. Бадди считает, что дела можно решать только с помощью кулаков. Его отчасти и выгнали из команды, потому что он все время затевал драки с партнерами.

Принесли заказ, и обе дамы заработали вилками. Шанель даже слегка отвернулась, чтобы не поощрять гостью на разговор, она не любила, когда что-нибудь отвлекает ее от еды.

Салат оказался на удивление хорош – очко в пользу заведения. Другое его преимущество заключалось в том, что здесь не рискуешь нарваться на знакомых. И наконец, эта чайная совсем недалеко от работы Арнольда Уотерфорда. Сегодня на три у нее назначена с ним решающая встреча. Выяснится, чего удалось ему добиться в переговорах с адвокатом Жака и, стало быть, сколько ей всего достанется.

Поглощенная своими расчетами, Шанель и не заметила, что Глори уже давно говорит что-то.

– Извините, задумалась. Что вы сказали?

– Говорю, шляпка на вас премиленькая да и весь костюм.

– Спасибо. – И несколько разомлев после еды, Шанель добавила:

– Я купила его ниже себестоимости на выставке у Джеймса Фрая. Это местный модельер, и, между прочим, высшего класса. Я примерила его, но показалось слишком дорого.

Потом получилось так, что я направила туда одну приятельницу, и она купила у Фрая норковую шубу. Тогда он позвонил и чуть не вдвое снизил для меня цену костюма. Как тут откажешься, тем более при такой гарантии качества. Это было три года назад, и костюм, наверное, еще лет десять прослужит.

Хорошая вещь – это хорошая вещь, жаль только мода меняется в мгновение ока.

Глори на минуту задумалась.

– Мне и такая цена не по карману, – вздохнула она. – Да даже если б и была у меня куча денег на шмотки, я все равно не знала бы, что купить. А может, – продолжала она после некоторого колебания, – вы бы чуть-чуть помогли мне? Например, подсказали бы, какие цвета мне подходят?

Шанель невольно почувствовала себя польщенной. Во всяком случае, настолько, чтобы высказать свое мнение:

– Если хотите изменить внешность, начинать надо с волос. Долой этого «мелкого беса», на серьезных людей такие вещи впечатления не производят. Надо подумать о локонах либо мягких прядях, которые подчеркнули бы удивительный цвет ваших волос. Это ведь естественный?

– Ну да. Между прочим, «мелкий бес» тоже. Я такой уродилась.

– Весьма сожалею, но такая прическа утяжеляет лицо.

Вам подойдет что-нибудь помягче. Дальше, не надо столько косметики, так – чуть-чуть, чтобы лицо было немного порозовее. – Шанель почувствовала, что ей нравится быть ментором, возможно, слишком нравится. Впрочем, она Лев, а Львы любят поучать. – Не мешало бы скинуть вес, фунтов десять или даже побольше, – продолжала она. – Поскольку кость у вас узкая, идеально было бы весить сто двадцать фунтов.

– Слушайте, как это вы угадали? То есть что сейчас у меня сто тридцать?

– Один из моих маленьких секретов, – самодовольно улыбнулась Шанель. – Могла бы зарабатывать себе на жизнь, отгадывая веса на каких-нибудь конкурсах.

– Ни хрена себе, – завистливо протянула Глори.

– Следите за своим языком, милочка, – покачала головой Шанель. – Время от времени, конечно, можно выругаться, но надо знать меру.

Она думала, что Глори сейчас спросит, что такое «знать меру», но та всего лишь уточнила:

– То есть только когда есть необходимость?

– Вот именно.

– Ну хорошо, сделала я новую прическу, сбросила десяток фунтов, что дальше? Какие мне покупать платья?

– А сколько вы можете потратить на одежду?

Глори задумалась:

– Сотни три, если не залезать в то, что отложено про запас, на случай если заболею и не смогу работать. Еще я кое-что отложила на Рождество, но это можно и потратить.

– Для начала надо заняться аэробикой. Как дойдете до десятого размера, потолкуем о вашем гардеробе.

– Все равно на три сотни сильно не разгуляешься.

– Вы и не поверите, сколько всего можно накупить в хорошем комиссионном магазине или на фабричной распродаже.

Глори покачала головой:

– Я хочу, чтобы все было шик-блеск, а значит, платье с чьего-то плеча не пойдет. Мне все перешивали, пока я не нанялась присматривать за детьми и не стала зарабатывать сама.

– Ложная гордость. Я, например, частенько заглядываю в комиссионные. – Шанель надломила булочку и намазала ее маслом.

– Это вы-то надеваете поношенное?

– Ну да, а что такого? Разумеется, я не кричу об этом на каждом углу. Вся штука заключается в том, чтобы знать, где покупать. В Сан-Франциско есть несколько магазинов, где торгуют ношеными модельными платьями. Да и на фабриках, случается, продают.

– Не слышала что-то, чтобы на распродажах в «Сирее» торговали модельной одеждой.

Шанель замолчала. Стоит ли вообще продолжать этот разговор? Иметь дело с заведомо бесполезными людьми – пустая трата времени. Но с другой стороны, Глори ей нравилась. Не говоря уж о том, что с этой девчонкой с улицы весело. Так отчего бы не дать ей хороший совет, часто ли приходится демонстрировать собственную осведомленность?

– Знаете что, давайте заключим сделку, – предложила она. – Вы сбрасываете десять фунтов, а я показываю вам места, где за свои деньги вы купите самое лучшее.

Хоть Глори и постаралась не рассыпаться в благодарностях, Шанель испытывала наслаждение от собственного великодушия. Наслаждение – и некоторую печаль. Почему у них с Ферн все складывается иначе? Ведь Глори всего на год старше – она вполне могла бы быть ее дочерью.

Попридержи-ка язычок, прикрикнула на себя Шанель, но невольно снова расплылась в улыбке.

Позже, когда они распрощались и Шанель зашагала вверх по Мейден-лейн, направляясь на встречу с Арнольдом Уотерфордом, она снова подумала о сделанном предложении. Ариэль – вот кого следует обхаживать, а вовсе не какое-то ничтожество вроде Глори. А помимо того, покупки отнимают время – то есть такие покупки, какие делает она, – а если все пойдет хорошо, Шанель будет слишком занята Лэйрдом.

И в то же время забавно побыть Пигмалионом в отношении Глори Брауни – Элизы Дулитл, да и не так уж обременительно направить бедняжку на путь истинный.

* * *


Что касается домашнего убранства, Арнольда Уотерфорда можно было назвать снобом: он по-настоящему гордился старинной мебелью, украшавшей не только его просторную квартиру на Ноб-Хилл, но и офис на Полк-стрит.

Вторая жена подарила ему письменный стол в стиле американского ампира, и с тех пор он не утрачивал интереса к старине, который удовлетворял придирчивым выбором предметов, благо гонорары это позволяли. С женой этой он давно расстался, но слышал, что она вышла за какого-то члена австралийской компартии и живет теперь, можете себе представить, в Модесто. Арнольд от души желал ей всяческого благополучия, потому что расстались они на редкость мирно.

Вообще-то говоря, он всех жен любил, только каждую на свой манер. Аннет – за ее свежее юное тело и простодушие;

Сьюзен – за темперамент в постели и кошачью ухмылку; Дороти – за холодный ум и потрясающие ноги. Даже у Илки были свои достоинства, пусть она и оказалась прожорливой сучкой, которая лишила бы его половины состояния, если бы Арнольд не обдурил ее своими бухгалтерскими подсчетами и не положил кругленькую сумму в швейцарский банк.

Однако же последнее матримониальное предприятие изрядно напугало его, во всяком случае, жениться он снова не собирался. Положим, такой зарок он давал себе после каждого очередного развода, но теперь хотел на самом деле быть твердым в решении. И все же Арнольд любил семейную жизнь.

Если бы не слабость по части женщин или если бы Аннет, первая жена, была потерпимее, первый брак так и остался бы последним.

Но ничего не поделаешь, женщин Арнольд любил. Женщин во множественном числе. Ему нравилось, как они выглядят, двигаются, говорят, чувствуют. Он обожал их стиль мышления – иррациональный, алогичный и совершенно непредсказуемый. Его обезоруживали их загадка, их тайна, их мягкая, теплая кожа, он наслаждался естественным запахом женского тела и низким женским голосом. Его привлекали даже сучки вроде вот этой невозмутимой лощеной блондинки, что сидит сейчас напротив него, скромно скрестив стройные ноги и низко, так что и глаз не видно, надвинув на лоб чудесную, весьма необычной формы шляпку.

Шанель Деверю – имя ей под стать. Узкая кость, фантастически стройная фигура. Взгляды, что бросала она на него из-под ресниц, были, сознательно или нет, зазывными, и ко всему Шанель явно не дура. Положим, замашки у нее точь-в-точь, как у хищницы-барракуды. А стильность, которой ей не занимать, – благоприобретенная, не унаследованная. Арнольд знал старые сан-францисские семейства, знал их родословные бог ведает до какого колена, знал, кто хоть что-то собой представляет, а кто нет. Неисправимый сноб, он мог перечислить предков любого, кто имеет вес в этом городе и его окрестностях.

Шанель же – дочь Тинкана О'Хара, жулика и авантюриста, который, в надежде сделаться миллиардером, все поставил на одну карту – нефть – и все проиграл, нарвавшись на мошенников похитрее, в чьих жилах текла голубая кровь. Что касается матери Шанель, которая, впрочем, умерла молодой, то, насколько Арнольду было известно, эта неудачливая голливудская старлетка привлекла внимание Марри, когда он еще только сколачивал свое состояние.

Так откуда же у Шанель эти аристократические манеры?

Да, конечно, она ходила в Бэрлингтонскую академию, одну из лучших средних школ на всем западном побережье. Может, там всего и нахваталась? Как бы то ни было, все при ней.

И никакой вульгарности, ничто не бросается в глаза. Одни нувориши щеголяют во всем новом да по последней моде.

В том, что Шанель только прикидывается такой уж хладнокровной, Арнольд был убежден. У него всегда была особенная слабость на сексапильных женщин, умеющих держать чувства в узде. Потому-то ему и не терпелось посмотреть, как Шанель воспримет новость, которая ее ждет.

Утратит ли она это самое хладнокровие?

К главному Уотерфорд двигался осторожно, не торопясь.

Начал он с чисто юридических аспектов оценки состояния Жака Деверю. По ее сдвинутым бровям можно было понять, что Шанель старается вникнуть в то, что он говорит.

– Ладно, оставим детали, – сказала она наконец. – Кого, в конце концов, интересуют все эти цифры? Главное – вы выяснили, сколько стоят коллекции Жака?

– Если его адвокат старается что-то утаить, то ведь я же передала вам фотокопии его каталогов и снимки самых ценных марок, монет и первоизданий.

– Боюсь, ваш муж в последние годы потихоньку распродавал лучшие свои вещи. А кое-что, особенно марки, заменил ничего не стоящими копиями. – Несколько смущенный ледяным взглядом Шанель, Арнольд закашлялся. – Говоря откровенно, в толк не возьму, как он добыл эти репродукции, но, во всяком случае, это точно не оригиналы. С каталогами и фотографиями, что вы мне передали, все в порядке. Но ваш муж вел и другие записи, где отмечены все торговые сделки. Так что здесь у меня лишь оценка того, что осталось, произведенная нашим собственным экспертом.

– Не верю. Наверняка припрятал где-нибудь…

– Да нет, все точно. Его адвокат представил все необходимые документы. Сделки были законные, правда, совершались втайне. Полагаю, конфиденциальность была оговорена с самого начала, возможно, чтобы не нанести ущерба последующим сделкам. Знаете, стоит только слуху пройти, что коллекция распродается по частям, как цены резко идут вниз.

А может, были какие-то иные причины скрывать, что коллекция идет на продажу.

У Шанель раздулись ноздри – только по этому и можно было судить, что ей здорово не по себе.

– Ну а с деньгами что стало? Он что, положил их на счет в каком-нибудь швейцарском банке?

– Никаких денег нет. То есть они потрачены. Большая часть ушла на фьючерсные сделки с нефтью, но, к сожалению, время было выбрано неудачно, а остальное – на ремонт дома, повседневные расходы, развлечения, ну и на ваши весьма значительные расходы.

Арнольд откинулся на спинку стула и выжидательно посмотрел на посетительницу.

Удар, надо отдать должное, Шанель приняла с достоинством.

– Ну что ж, – заговорила она, – пусть тогда продаст дом, чтобы рассчитаться со мной. Неприятно, конечно, я надеялась, что до этого дело не дойдет. Там ведь уже не одно поколение семьи Деверю живет.

Арнольд покачал головой:

– Вы не поняли. Дом Жаку не принадлежит. Это собственность его матери. После ее смерти он, полагаю, унаследует его, но в любом случае вам ничего не достанется.

Густо побагровев, Шанель в упор посмотрела на адвоката.

– Выходит, этот ублюдок меня обштопал, – прошептала она.

– Могло быть хуже. Остались кое-какие вклады. Сохранилась та часть коллекции, которую он приобрел уже после женитьбы. В общем, если будете жить поскромнее, на какое-то время хватит. А там… Вы еще молоды и наверняка снова выйдете замуж.

Шанель, казалось, не расслышала сказанного. Она встала и слегка взмахнула рукой, словно отгоняя надоедливую муху.

Ее холодный, как лезвие, взгляд заставил Арнольда поежиться, хоть он и знал, что гнев Шанель не на него направлен.

– Я еще достану этого сукина сына. Не знаю пока, как, но непременно достану.

Арнольд снова откашлялся.

– Знаете ли, вам и вашей дочери достанется не так уж мало, на несколько лет хватит, – попытался урезонить он Шанель.

Она смерила его враждебным взглядом:

– Прошу вас передать его адвокату, чтобы он немедленно выставил на торги остатки коллекции. Необходимо также самым строгим образом проверить его счета, чтобы ни цента не припрятал. И не мешкайте, надо поскорее закруглять это дело.

С этими словами Шанель прошествовала к двери. «И ни до свидания, и ни спасибо», – неодобрительно подумал Арнольд.

Только когда дверь за Шанель закрылась, он вспомнил, что собирался пригласить ее сегодня поужинать. Теперь он порадовался, что не сделал этого.


Глава 15


После ужина с Ферн прошла неделя, но Лэйрд вопреки обещанию так и не позвонил. Тогда Шанель решила позвонить сама. Предлог под рукой – как у Ариэль со здоровьем? – а уж там она как-нибудь вернет его к мельком сделанному приглашению пообедать втроем. Но, к ее облегчению, к уловкам прибегать не пришлось – едва Шанель назвалась, как Лэйрд сказал, что как раз сам собрался звонить.

– Все это время никак не могу связаться с Ариэль. Раньше она почти каждый вечер выходила на прогулку в парк, но за последнюю неделю не появилась ни разу. Позвонил домой – попал на автоответчик. Оставил сообщение, но она так и не перезвонила.

– Давайте я попробую с ней связаться. Как насчет четверга? Только где и в котором часу – что сказать Ариэль?

– В четверг годится. Скажу секретарше, чтобы заказала столик на… ну, скажем, час дня.

– Отлично. Может, договоримся встретиться с Ариэль прямо в ресторане? А то еще шум поднимет этот, как его, Эрик?

– Алекс.

– А почему он не хочет, чтобы Ариэль с вами виделась?

Ведь вы как будто единственный ее родственник?

– Насколько мне известно, да. И я очень люблю Ариэль, хотя между нами тринадцать лет разницы. Знаете, она всю жизнь прожила в какой-то потусторонности. Пожилые родители, болезнь, не позволявшая ходить в школу, ну и все остальное. А дом-то родительский – смесь арт-деко и арт-нуво. Для Ариэль вполне подходящее местечко. Я часто думаю, насколько же она похожа на эти фарфоровые статуэтки, что были так популярны в двадцатые годы. Например, Персефона после купания, знаете, о чем я?

– Конечно.

– Ариэль не от мира сего, именно с этим Алекс и должен был бороться. В конце концов он ведь психиатр.

– А может, ему только на руку, что Ариэль полностью от него зависит? – Шанель уже начал надоедать этот разговор. – Удивительно, что вы так близко принимаете все это к сердцу. Большинство мужчин… ну, они, скажем, не такие чуткие.

– Я очень люблю Ариэль, – повторил Лэйрд. – Ладно, давайте выберем ресторан. Ариэль – вегетарианка, так что надо подыскать местечко, где специализируются на салатах и чем-нибудь в том же роде.

– Я знаю один вегетарианский ресторан в районе Форт-Мэзон. Называется «Гринз». Да, но вы-то как, может, что-нибудь посущественнее на обед предпочитаете?

– Да нет, я и сам почти вегетарианец. Прекрасно, пусть будет «Гринз».

Шанель повесила трубку с чувством явной удовлетворенности. Ничего такого особенного сказано не было – можно подумать, двое мужчин договариваются о деловом обеде, – но начало положено. За обедом появится возможность приступить к осаде. К счастью, не Ариэль будет дирижировать застольем.

До Ариэль она дозвонилась очень быстро. К некоторому ее удивлению, та сразу согласилась встретиться.

К следующему четвергу Шанель вполне подготовилась, чтобы произвести на Лэйрда наилучшее впечатление. Она основательно изучила женщин, обычно его сопровождающих, и пришла к выводу, что Лэйрд питает слабость к определенному типу. «Сан-францисские сливки» – она называла это так. Не нью-йоркский шик, не театральные, отдающие некоторым абсурдом «сливки» Беверли-Хиллз, да и не парижские, в сугубо интеллектуальном и несколько декадентском духе. Независимо от цифры на ценнике Сан-Франциско сохраняет собственный, слегка небрежный стиль, словно вам говорят: «Знаете ли, мне прекрасно известна последняя мода. Да только неохота слишком строго ей следовать».

Соответственно Шанель облачилась в скромную юбку из светлого шелка и жакет ей в пару от одного из молодых местных модельеров Куплен он был на распродаже, но это и в голову бы никому не пришло. Что до украшений, то Шанель ограничилась крупным перламутровым ожерельем, которое, пожалуй, выглядело бы старомодным, если б не подходило так безупречно к ее серебристым волосам.

Ресторан, которым заправляла группа поклонников дзэнбуддизма, предлагал на выбор всяческую экзотику, например, спагетти с соусом из базилика, сыры самых немыслимых сортов, по-особому испеченный хлеб, а также совсем неэкзотический салат из свежих фруктов, какие обычно делают на Среднем Западе. Ресторан этот, по виду больше напоминающий складское помещение, уютным было трудно назвать, несмотря на скатерти розового цвета и приглушенное освещение, но видна залив отсюда открывался исключительно красивый, обслуживали быстро, прислуга была вышколена, еда превосходна.

Все с самого начала пошло хорошо. Лэйрд острил, был в чудесном настроении – или просто делал вид ради Ариэль. По отношению к обеим дамам он вел себя одинаково галантно.

Где-то посреди первого блюда – лукового супа – Ариэль начала избавляться от своей обычной скованности. Она спросила кузена, как там его собака – что-то с ней в последнее время творилось неладное, – уезжает ли он, как собирался, на выходные в Нью-Йорк? С Шанель она разговаривала приветливо, хотя, пожалуй, и немного сдержанно.

– А муж знает про наш нынешний обед? – между делом спросила Шанель.

– Вообще-то Алекса сейчас нет в Сан-Франциско, уехал в Вашингтон. У него там какой-то подопечный, кажется, правительственный чиновник. Сеансы у них раз в месяц. Завтра Алекс возвращается.

– Должно быть, скучаете, когда он уезжает. – Шанель решила, что такое замечание будет вполне уместным.

– Дом кажется совсем пустым, когда его нет, – после секундной паузы сказала Ариэль.

Довольно уклончивый ответ, подумала Шанель.

– Знаешь, я был удивлен, узнав, что у вас снова мир, – заметил Лэйрд. – Это что, наш великий… наш Алекс передумал?

– Он сказал, что в действительности-то вовсе не собирался разводиться, – как обычно, полушепотом произнесла Ариэль. – Просто переутомился, говорит, ну и занесло его.

Теперь все нормально. Правда-правда.

Это была откровенная ложь, но Шанель почла за благо воздержаться от комментариев. Удивительно, но и Лэйрд последовал ее примеру.

– Ну что ж, если тебе понадобится помощь, не забывай, что я живу на той же улице. – Вот и все, что он сказал.

Ариэль молча кивнула. Любопытно, что же на самом деле скрывается за этим непроницаемым выражением, подумала Шанель. Впрочем, в интимные подруги Ариэль она навязываться совершенно не собиралась. Когда влезаешь в чужую жизнь, это всегда чревато ненужной ответственностью и тратой времени. У нее и своих забот до конца жизни хватит.

Вспомнив мимоходом о Жаке, Шанель чуть зубами не заскрежетала. Жака-то всегда будут принимать в местном обществе, потому что он свой, пусть даже богатство осталось в прошлом. А она нет. Больше того, после развода она вообще рискует превратиться в парию, если, конечно, не выйдет замуж за состоятельного человека, вот, например, за Лэйрда.

– Что-нибудь случилось? – послышался голос Лэйрда, и только тут Шанель заметила, что так сильно сжимает вилку, что костяшки пальцев побелели.

– Да нет, все в порядке. Просто подумала, какой это кошмар – неудачное замужество. Выходя за Жака, я такие надежды питала, но он был много старше, так что все делал по-своему. Не то чтобы я теперь вовсе отказываюсь от брака или по крайней мере от прочных отношений. Боюсь, я неисправимый романтик, – грустно улыбнулась Шанель.

Лэйрд с откровенным интересом прислушивался к ней.

Шанель тщательно подбирала слова:

– Когда разводишься, проблема состоит в том, что остаешься как бы одна, без спутника. Вот как на эти выходные.

Мне пришлось отклонить приглашение Андерсенов на вечеринку, потому что совсем не улыбается быть пятой спицей в колеснице.

– Вы имеете в виду Ларса Андерсона и его жену?

– Ну да. Мы с Нэнси вместе учились в Бэрлингтонской академии.

– Какое совпадение. Меня тоже там ждут, только я не решил еще – идти или нет. Может, составите компанию?

Шанель с трудом удержалась, чтобы не выдать радости.

Появиться на вечеринке у Нэнси об руку с Лэйрдом – фантастика! И крайне маловероятно, что Лэйрд узнает правду: никто ее к Андерсонам не приглашал да и не мог бы пригласить. Но со спутницей Лэйрда Нэнси просто вынуждена будет вести себя приветливо – на социальной лестнице он стоит несколькими ступенями выше ее. Достаточно сказать, что в отличие от Ларса он происходит из старой уважаемой сан-францисской семьи.

– Действительно, забавное совпадение, – улыбнулась она. – А вы и в самом деле склонялись пойти? Может, просто хотите сделать мне приятное?

Лэйрд слегка отвел взгляд, и Шанель поняла, что угадала.

– Видите ли, я не дал еще окончательного ответа, потому что думал, что может помешать другая встреча. Но она отменилась Что, если я заеду за вами в семь? До Хиллсборо час езды.

Пока договаривались, Шанель уже начала обдумывать, что бы надеть. Что-нибудь такое, от чего у Нэнси глаза на лоб полезут. Она-то в последнее время совсем распустилась, платья не меньше четырнадцатого размера носит, потому и предпочитает закрытые, и выглядят они, несмотря на цену, довольно безвкусно. После вечеринки Шанель пригласит Лэйрда к себе выпить по рюмке на прощание, ну а дальше все ясно.

Пока же Шанель изо всех сил старалась блистать остроумием. Лэйрду с ней интересно, об этом легко можно судить по тому, что он все время смеется. И даже Ариэль откликается улыбкой на ее беззлобные поддразнивания. Воспользовавшись тем, что Лэйрд, извинившись, встал из-за стола и вышел, Ариэль робко сказала:

– Мы не могли бы как-нибудь на этих днях повидаться?

Мне нужен совет.

Шанель немедленно насторожилась – но что поделаешь? – оставалось только кивнуть в знак согласия.

– Разумеется. Мы ведь друзья. А в чем дело-то, хоть в общих чертах?

– Ну, это личное… Даже не знаю, как и сказать. Может, зря я вас беспокою…

О чем толкует эта зануда, уж не о сексе ли?

– Совершенно не зря. – Шанель даже любопытно сделалось. – Мы взрослые женщины, так что, если я могу быть чем-нибудь полезна… – Она нарочно приостановилась.

– Знаете, у меня такие… странные ощущения И я никак не могу разобраться… – Ариэль залилась краской.

Выходит, так оно и есть. У нашей малышки сексуальные проблемы. Может, муж заставляет ее заниматься оральным сексом?

– Вы что, о постельных делах поговорить хотите? – Шанель постаралась придать голосу сочувственный оттенок.

– Отчасти. Видите ли, Алекс… Нет, не могу, просто не знаю, как сказать.

Шанель понимала, что вытягивать из нее клещами, что да как, бессмысленно. Теперь ей было по-настоящему любопытно, да и кто останется равнодушным, когда речь идет о чужой сексуальной жизни, но, с другой стороны, она испытывала и облегчение. Чем меньше Ариэль будет посвящать ее в свои дела, тем лучше. В конце концов, ей вовсе не хочется, чтобы та болталась под ногами, особенно после ее нового замужества.

Вернувшись домой, Шанель никак не могла выбросить из головы этот разговор. Но тут, переодеваясь, она заметила, что в гардеробе что-то не так. Шанель всегда содержала его в идеальном порядке – обтянутые тканью вешалки повернуты под одним углом, платья развешаны по цвету, чтобы нужную вещь долго не искать. А сейчас все перемешано Коричневое платье висит среди голубых, да и некоторые вешалки расположены не так, как следует.

Чтобы обнаружить пропажу, много времени не потребовалось: не хватает голубого – с большим, вызывающим вырезом – платья, которое она и не надевала-то никогда, ибо, едва купив, сразу же поняла, что оно ей не по возрасту. На сей раз Шанель, что случалось крайне редко, допустила ошибку, ибо купила платье «как есть», то есть без права возврата. На самом-то деле и держала она его в шкафу как напоминание о том, что, если слишком торопишься или устанешь, вкус становится небезупречным.

Кипя от негодования, Шанель быстро осмотрела комод и шкафчик, где держала юбки и свитера. Так и есть: не хватает двух кашемировых свитеров и новенькой юбки из исландской шерсти.

Все ясно. Пока ее не было, здесь поработала Ферн. Неужели эта маленькая сучка понадеялась, что мать ничего не заметит? Или наконец решила выказать в открытую все то, что раньше прятала за вкрадчивыми интонациями да елейными улыбочками? Как бы то ни было, просто так Шанель этого не оставит. Иначе такие налеты могут войти в привычку, и в следующий раз она недосчитается какой-то действительно нужной вещи. Не говоря уж о том, что непереносимой была сама мысль, что кто-то, пусть даже родная дочь, роется в ее вещах.

Шанель позвонила в школу, но молодой голос в общежитии ответил, что Ферн нет на месте. Шанель попросила передать, чтобы она позвонила матери по поводу денег, и повесила трубку. Когда речь идет о деньгах, Ферн отзванивает немедленно. Вообще-то говоря, Шанель была даже довольна, что у нее появился хороший повод урезать дочери ежемесячные выплаты. Раньше, в предвкушении большого бракоразводного куша, Шанель не стесняла себя в расходах, но теперь придется считать каждый цент. Особенно, чтобы достойно выглядеть в глазах Лэйрда, если, конечно, он действительно пригласит ее.

Вопрос состоит лишь в том, хватит ли ей денег, пока он не сделает предложения.


Глава 16


Выходя в сопровождении Лэйрда из лифта на своем этаже, Шанель ощущала полное довольство собой. Она и без его комплиментов и восхищенных взглядов знала, что сегодня действительно выглядит потрясающе. Заплатив неподъемные для себя деньги, Шанель целый день провела в салоне Адольфо на Мейден-лейн, где над ней поработали на славу: и грязевую маску соорудили, и массаж, и маникюр, и педикюр, и парафиновую ванну сделали, и волосы слегка посеребрили. Платье же до полу, на которое Шанель набросила норковую накидку, принадлежало к числу ее любимых – бледно-розовый бархат ненавязчиво подчеркивал цвет глаз и кожи.

Единственное, без чего сегодня можно было бы обойтись, так это без Ферн, которая неожиданно появилась в полдень и буквально заболтала мать разговорами о том, до чего ей надоели, надоели, надоели разные общежитские сплетни и жесткие общежитские кровати. В ответ на упреки Шанель в том, что она без спросу взяла ее одежду, Ферн напустила на себя жалостный вид и принялась извиняться так искренне, что Шанель даже решила не урезывать ее содержания.

С этим можно повременить, пока совсем не придется ремешок затянуть, либо пока не провалится план по поимке Лэйрда в сети.

Когда он появился, Ферн, свернувшись калачиком на диване в гостиной, читала какую-то книгу. При виде Лэйрда она вскочила, одарив его сияющей улыбкой невинной шестнадцатилетней девушки Справедливости ради следует отметить, что на сей раз она воздержалась от своих колких замечаний, за которые Шанель всегда хотелось отхлестать ее по щекам.

Напротив, девушка принялась болтать с Лэйрдом, словно они были старыми друзьями, чмокнула мать в щеку, сказала, что выглядит она сегодня потрясающе, и на прощание пожелала:

– Веселого тебе вечера.

По виду Ферн можно было даже заподозрить, будто ей жаль, что ее не берут с собой.

Интересно, подумала Шанель, к чему бы все это, но, садясь в голубой «мерседес» Лэйрда, она забыла о дочери. Машина показалась Шанель несколько консервативной для человека, который может позволить себе все лучшее. Разумеется, у Лэйрда был и «роллс-ройс», она дважды видела его в нем.

В «ролле» он садится явно, только когда ему нужно, чтобы шофер отвез его куда-нибудь Жаль, что сегодня он сам за рулем. Неплохо было подъехать к дому Нэнси на роскошном «роллсе».

Путь до Хиллсборо был не короток, и Шанель делала все, чтобы очаровать Лэйрда. И кажется, преуспела – Лэйрду была явно по душе легкая остроумная беседа, искусством которой Шанель владела в совершенстве. Она умело вставляла в разговор громкие имена, давая понять, что это ее близкие друзья, хотя на самом деле речь могла идти лишь о шапочном знакомстве. В конце концов заговорили об Ариэль.

– Меня беспокоит ваша кузина, – сказала Шанель. – Она такая беззащитная.

– Хорошо, что у нее есть такой друг, как вы, – серьезно ответил Лэйрд.

Вечеринка, как Шанель и предполагала, принесла не одно лишь удовольствие. О, Нэнси Андерсон была вполне мила.

А если подкалывала, то шпильки скрывала так искусно, что никто и не заподозрил бы – в этом Шанель была уверена, – что участливые расспросы бывшей однокашницы о здоровье «бедного папочки» имели целью только позлить ее. Этого удовольствия она Нэнси не доставила, напомнив в сдержанной дипломатической манере, что «папочка» умер еще два года назад.

– Ты тогда чудесные цветы прислала на похороны, – со сладкой улыбкой добавила Шанель. Никаких цветов, разумеется, ни от Нэнси, ни от других школьных знакомых не было. – Впрочем, неудивительно, что ты забыла. Ведь вроде у тебя какие-то проблемы тогда были, развод, что ли?

– Ничего подобного, – ледяным голосом сказала Нэнси. – Ларе мой первый и, надеюсь, последний муж.

– Ах вот как? И как же это я могла так ошибиться?

Наверное, с кем-то спутала. – Шанель напустила на себя такой смущенный вид, что можно не сомневаться: любой слышавший этот разговор сразу же заподозрит Нэнси во лжи.

В общем, атаку бывшей подруги она отбила достойно, но, разумеется, не к этому Шанель стремилась. Быть принятой в круг, в котором вращается Нэнси, или по крайней мере заставить ее уважать себя, вот к чему она стремилась. Как спутница Лэйрда, Шанель, разумеется, надежно защищена от проявлений открытой враждебности, но сама-то она в этом обществе никто.

За столом у Андерсонов было шестнадцать человек. Мебель в комнате – чиппендейловская, фигурная, повсюду расставлены небольшие вазы с орхидеями. Стены покрыты тонкой шерстяной материей, в углу – застекленный шкафчик с изделиями из слоновой кости и нефритовыми статуэтками.

Понятно теперь, почему Нэнси носит сари; не очень-то оно идет, решила Шанель, к ее фигуре, которую, наверное, скоро можно будет назвать расплывшейся.

Шанель посадили между известным нью-йоркским галерейщиком, который остроумно пересказывал последние сплетни художественного мира, и неким изнеженным завсегдатаем разнообразных светских приемов, от которого слишком сильно пахло одеколоном и который рта не закрывал – свихнуться можно.

Лэйрд сидел напротив, будучи объектом пристального внимания женщин с обеих сторон. Одна, молодая жена французского консула в Сан-Франциско, была, кажется, буквально очарована им, по крайней мере только с Лэйрдом и разговаривала, едва уделяя внимание хозяину, сидевшему от нее по левую руку. Другая, восемнадцатилетняя падчерица Нэнси, которой, как Шанель уже знала от хозяйки, через несколько недель предстояло дебютировать на рождественском котильоне. С француженкой конкурировать она явно не могла, так что оставив вскоре всякие попытки, мрачно сосредоточилась на еде.

Общаясь по очереди с соседями справа и слева, Шанель не могла не чувствовать некоторого самодовольства. Из всех присутствующих мужчин Лэйрд был, бесспорно, самым привлекательным и интересным. А уж о богатстве нечего говорить, это просто в глаза бросается.

Возвращаясь с приема, Лэйрд предложил заехать в Фермонт-отель, где сегодня с новой программой выступала одна знаменитая певица.

– Ну что ж, – небрежно согласилась Шанель, нельзя показывать Лэйрду, как она ожидала такого предложения.

Мест Лэйрд предварительно не заказывал, но их сразу усадили за один из лучших столиков. Следуя за метрдотелем, они прошли мимо нескольких пар, чьи лица Шанель были знакомы. Можно не сомневаться, что завтра же в городе пойдут пересуды о них с Лэйрдом. Весь вечер Шанель оживленно болтала, словно ненароком слегка прикасаясь под столом к ноге Лэйрда.

Единственное, что отравляло ей настроение, так это мысль о том, что, когда Лэйрд проводит ее, Ферн, наверное, будет еще дома, так что, когда он предложил выпить на прощание по рюмочке, Шанель неловко спросила:

– Где у вас?

– Можно и у меня, – замешкавшись на секунду, ответил Лэйрд.

– Знаете, мне не терпится посмотреть ваш дом, – призналась Шанель. – Ариэль столько мне о нем рассказывала.

– Ах вот как? А мне казалось, она вообще там не бывала.

Наши семьи, знаете ли, не слишком поддерживали отношения.

Шанель прикусила язык, выругав себя в душе.

– Ариэль просто говорила, что это роскошный старый особняк. Ну я и решила, что она знает, о чем говорит.

Лэйрд кивнул – недоразумение было исчерпано. Четверть часа спустя они уже подъезжали к большому дому, выходящему окнами на Приморский бульвар. Архитектура скорее тюдоровская, нежели деко; Лэйрд предпочитал наименование «модерн»; в том же стиле были выдержаны и соседние здания, но убранство, как вскоре предстояло убедиться Шанель, относилось полностью к рубежу веков.

– Слишком старые, чтобы считаться модными, и слишком новые, чтобы называться античными. – Лэйрд кивнул в сторону парных викторианских диванов, обитых красным плющем. – Давно уж думаю, что пора бы поменять мебель, да все никак не соберусь.

– А я на вашем месте ничего бы здесь не трогала. Обстановка чудная, – откликнулась Шанель, хотя на самом-то деле выглядел дом внутри, на ее взгляд, достаточно уныло. – Викторианцы и эдвардианцы знали толк в этом, не правда ли?

– Да, жизнь в ту пору была хороша – для богатых. Но для бедных ужасна. Как подумаешь, страшно жалко становится работяг, которым приходилось колоть дрова, растапливать печи да горячую воду в холод таскать наверх, чтобы мои предки могли помыться и побриться.

Лэйрд помог Шанель снять норковую накидку – память о первых годах замужества, когда Жак позволял себе время от времени быть щедрым.

– Что предпочитаете – кофе или что-нибудь покрепче?

– Лучше кофе.

Ей понравилось, что Лэйрд без церемоний провел ее в просторную современную кухню, где принялся сноровисто готовить кофе. Отдавая себе отчет, что выглядит на фоне цветного кафеля и всех этих приборов из нержавеющей стали этакой экзотической птичкой, Шанель устроилась у мойки и положила подбородок на сцепленные ладони. Помочь она не вызвалась, да Лэйрд и не ожидал этого.

– А что, прислуга отдельно живет? – поинтересовалась она.

– Это супружеская пара. Они живут в коттедже, тут, в саду. Так удобнее всем. Если нужно, всегда под рукой, но в то же время – свой дом. Мэри готовит и командует приходящими уборщицами, а Роберт следит за садом, мелким ремонтом, если нужно, занимается, ну и еще иногда служит мне шофером. Они у меня уже давно.

– А вечеринки часто устраиваете?

– Когда накапливается слишком уж много долгов по светской части, приглашаю народ на ужин, а раз в год – большой прием. Видите ли, по роду дел мне надо встречаться с разной публикой, и такое ежегодное сборище помогает решить эту проблему.

– Здорово, – негромко проговорила Шанель. – Похоже, у вас вполне получается холостяцкая жизнь.

– Знаете, у меня сложилась репутация этакого жуира, но на самом-то деле я люблю покой.

– А мне показалось, вам понравилась сегодняшняя вечеринка.

– Это верно, встречаться с людьми я люблю, но только чтобы толпы не было и не слишком часто. А вообще-то я ни на что не променяю морскую прогулку.

– Так вы моряк? – встрепенулась Шанель. – Или рыболов?

– И то, и другое.

– Завидую. Папа учил меня и под парусом ходить, и рыбу ловить, но в последнее время почти не выпадает случая. Жак такие вещи просто ненавидел, как, впрочем, и любые развлечения.

– Может, у вас просто слишком большая разница в возрасте. Ведь вы принадлежите к разным поколениям.

Шанель помолчала. Интересно, он действительно считает, что она уж настолько моложе Жака, которому было всего сорок четыре, или просто из вежливости так говорит?

– Возможно, вы и правы. Когда мне было двадцать, особого значения я этому не придавала, но потом… в конце концов, я еще не такая старуха, чтобы быть заживо погребенной в каком-нибудь мавзолее.

– Да и слишком красивы для этого, – вставил Лэйрд. – В этом розовом платье вы просто бесподобны.

– Туманно-розовом, если использовать определение модельера. Боюсь, этому платью уже три года. Жак… – Шанель оборвала себя на полуслове и грустно улыбнулась:

– К счастью, я умею держать вещи в хорошем состоянии.

– А также умеете выбирать их. Вкус у вас просто потрясающий.

Вновь улыбнувшись, Шанель переменила тему. Комплименты, конечно, ласкают самолюбие, но вся штука заключается в том, чтобы вернуть разговор к Лэйрду и пощекотать его самолюбие.

– Слушайте, Лэйрд, меня одна вещь занимает. Можно спросить?

– Валяйте.

– Вы наследник Ферментов и Клингов. Свою брокерскую контору вы могли бы продать за совершенно астрономическую сумму. Так зачем же вы продолжаете работать?

Насколько я понимаю, лишнее время для досуга вам бы не помешало. Не вы ли сами говорили мне, что без ума от фотографии?

– Я просто люблю свою работу. В том, что мне повезло с родителями, заслуги никакой нет, но я горжусь тем, что и сам немалого добился. Да если бы не работа с ее повседневным риском, я бы с ума сошел. Равновесие – вот что дает удовлетворение.

– Не сказала бы, однако, что в вашей жизни есть такое уж равновесие. Ибо непременная часть такового – семейный очаг.

– О, в этом смысле у меня еще полно времени, – весело улыбнулся Лэйрд. – Мне только тридцать пять.

– А покуда… то с одной, то с другой?

– Я никогда никого не обманываю, чтобы потом не было попреков. Когда-нибудь я женюсь и заведу детей. Но еще не сейчас. А пока…

– Крутите романы?

– Ну да, а что такого? Мне нравятся женщины. – Лэйрд ухмыльнулся. – А сегодня было вообще замечательно.

О такой спутнице можно только мечтать.

– Да и я уже давно так чудесно не проводила время.

– Надеюсь… – Шанель оборвала себя на полуслове и прикусила язык, щеки ее буквально заалели. Этому фокусу она научилась еще в школе, и он всегда ей удавался. Лэйрд удивленно улыбнулся.

– Вы все еще краснеете! Что-то новенькое, – поддразнил он. – Так на что вы надеетесь?

– На то, что впредь жизнь у меня будет складываться получше, – быстро откликнулась она – Я поняла, что совершила ошибку, едва мы с Жаком повенчались, но было много причин, по которым стоило не дать браку распасться, не говоря уж о том, что Ферн нужна была надежная крыша над головой.

К сожалению, Жак не особенно ладит с детьми. Он вечно ворчал, что Ферн слишком шумит. В результате мне пришлось отправить ее в интернат. Но Жак все равно продолжал брюзжать, когда Ферн возвращалась летом на каникулы. Нелегко ей приходилось, да и мне тоже. Она всегда упрекала меня, что я ей мало уделяю внимания и… понимаете, что я имею в виду?

– Ну разумеется, понимаю. Думаю также, что вы потому так долго тянули с разводом, что не хотели признать, что ошиблись.

– Да, отчасти и в этом дело. Я все надеялась, что Жак… что все переменится к лучшему. – Шанель слегка поморщилась. – Ну а теперь я снова сама по себе. Дается это нелегко.

Жак такой мстительный, ему каким-то образом удалось укрыть свои доходы, так что при разводе я оказываюсь на мели.

А профессии у меня нет.

– Остается замужество. Для красивой женщины это всегда выход.

Шанель покачала головой.

– Я иначе смотрю на это. Никогда не выйду замуж, просто чтобы обеспечить себя. Справлюсь как-нибудь. Кое-какие планы у меня есть. Можно, например, заняться торговлей, – принялась импровизировать Шанель. – Вы и не поверите, как экономно я умею тратить деньги. К тому же я чуть не каждый магазин в городе знаю, и где какие цены тоже. – Она бодро улыбнулась. – Ну да ладно, забудем о моих проблемах. Расскажите мне лучше о своей яхте…

«Лэйрду явно со мной понравилось», – думала Шанель по дороге домой. Пусть он вопреки ожиданиям даже не попытался затащить ее в постель. А ведь она целый план выработала: вот досюда можно, а дальше – стоп, я ведь, мол, почти совсем вас не знаю. А он, черт побери, даже и не прикоснулся к ней – ни у себя, ни после, когда провожал домой. Доведя Шанель до лифта, Лэйрд только лишь поблагодарил за прекрасный вечер, сказал, что скоро позвонит, и удалился. И поскольку именно Лэйрд должен был, по замыслу, ввести ее в тот мир, куда Шанель так страстно стремилась, чувствовала она себя сейчас, поднимаясь к себе в квартиру, отвратительно. В чем же она сегодня промахнулась? При всех комплиментах, которые явно были искренними, Лэйрд вел себя, пожалуй, чуть-чуть респектабельнее, чем хотелось бы. Может, пора сбросить маску маленькой отважной женщины и заняться соблазнением? Но для этого надо, чтобы он был рядом, а ведь Лэйрд не назначил очередного свидания.

Наутро дурное настроение мигом испарилось: позвонил Лэйрд и пригласил на следующие выходные на морскую прогулку.


Глава 17


Ночной клуб «Горячие булочки» расположен на Коламбас, одной из наиболее оживленных улиц северной части города. Неподалеку отсюда – большой универсальный магазин, рядом – кинотеатр. В магазине всегда полно народа, в основном мужчин, по здешним меркам это означает, что торгуют по Преимуществу разными экзотическими вещами, которые не выставишь в пыльных витринах; кинотеатр, напротив, специализировавшийся на показе крутых порнофильмов, начал с появлением видеокассет приходить в упадок, и даже поговаривали, что скоро он совсем закроется.

Для этого района «Горячие булочки» имели на удивление шикарный вид: алый бархатный ковер на полу, мягкие кресла, приглушенный свет, длинная стойка красного дерева. Официантки, правда, носят туфли на немыслимо высоких каблуках, а узорные колготки не столько скрывают, сколько открывают для всеобщего обозрения ноги, однако же форменная одежда – ничуть не дешевка и сшита по первому классу, этого Глори не могла не признать.

Здешние порядки она усвоила быстро: постоянная улыбка, набор более или менее стандартных выражений, дабы отвадить слишком уж настойчивых посетителей, хорошая память на заказы и ловкость, позволяющая ускользнуть от назойливых приставаний. Что касается языка, какой здесь был в ходу, это Глори не беспокоило, приходилось и покрепче слышать.

А чаевые вполне приличные. Да и вообще Глори быстро ко всему привыкла, кроме табачного дыма. Он густо клубился над столами, и десятилетней давности кондиционеры были бессильны разогнать его. Пробиваясь порой сквозь густую завесу, Глори чувствовала, что все на свете готова отдать за глоток свежего воздуха.

Сегодня, в пятницу, все было, как обычно. За низкими столиками полно народа, а шум такой, что кричать надо, чтобы тебя услышали.

– Два темных «Будвайзера» и две водки, Джимбо, – кинула Глори здоровенному, с грубоватым лицом бармену, который давно к ней подкатывался, и опустилась на табурет немного отдохнуть, пока будет готовиться заказ.

– Так, попробую угадать, – сказал Джимбо. – Две пары средних лет, пиво для мужиков, водка для теток.

– Промахнулся. Две молодые пары. Судя по одежде, голь перекатная – Не валяй дурака.

– С чего бы это?

– Да так просто.

– Ну ладно. Пожилые мужчина с женщиной и молодая пара, наверное, их дочь и зять. Но все равно голь.

– Вот это больше похоже на правду. – Джимбо отправился за напитками, а Глори, прикрыв глаза, закинула руки за спину и устало потянулась.

– Тяжелый денек? – Джимбо принес пиво.

– Пока один приставала, одно предложение, ублюдок всего полсотни дает, да один старичок передок сверлит глазами. В общем, как обычно.

Бросив щедрую порцию льда в бокал водки с соком и запустив шейкер, Джимбо сочувственно посмотрел на девушку. Шум аппарата заглушил оркестр. Глори с удовольствием наблюдала, с какой ловкостью орудует у себя за стойкой Джимбо. Парень ей нравился. Он бывший боксер, провел на ринге на пару раундов больше, чем следовало бы. Никаких таких особенных чувств она к нему не питала, но и заигрываний не отвергала: стоило кому-нибудь дать волю рукам, как тяжелый взгляд Джимбо, брошенный из-за стойки, останавливал наглеца.

– Тут один малый тобой интересовался, – заметил он, устанавливая бокалы на поднос.

– Да? И какой же он из себя? – без особого интереса спросила Глори.

– Высокий, молодой блондин, в общем, симпатичный чувачок, только взгляд у него какой-то злобный.

– И чего же он хочет? – От равнодушия Глори не осталось и следа.

– Спрашивал, когда ты заканчиваешь работу. Я, как и всегда в таких случаях, ответил, что это не его дело. – Джимбо пристально посмотрел на ее напрягшееся лицо. – А ты что, от кого-нибудь скрываешься?

– Это уж точно, как от чумы, – мрачно откликнулась Глори. – Похоже, это мой бывший. Не могу сказать, что мы расстались друзьями.

– Боишься его?

– Боюсь. Рука у него тяжелая.

Джимбо потемнел.

– Пусть только еще раз появится, я такого ему задам, что всю жизнь помнить будет.

– Не надо, хватит с меня и одного скандала, – покачала головой Глори.

– Может, проводить тебя сегодня?

– Тебе не по пути, да к тому же автобус останавливается за полквартала от дома. Если накинется вдруг – закричу.

И как это, черт побери, он разнюхал, где я работаю?

– Ян раньше его здесь видел. Может, просто случайность?

– Может быть. Ладно, понесу заказ, а то Росс выгонит меня к чертовой матери.

– Не выгонит, ты здесь лучшая официантка.

– Спасибо. Ты тоже хорошо смотришься у себя за стойкой, – небрежно бросила Глори, но, поднимая поднос, почувствовала, словно тяжесть какая-то пригибает ее к земле. Все оставшееся время Глори ужасно нервничала, то и дело поглядывая на дверь и на табуреты у стойки. К счастью, Бадди не видно. Либо это не он интересовался ею, либо решил не затевать скандала.

Но вышло так, что, разозлившись на самое себя за ненужные страхи, Глори утратила бдительность. Можно было попросить Джимбо, как смена закончится, проводить ее до автобуса либо дождаться других девушек, однако, решив не поддаваться панике, Глори вышла из бара одна. Впрочем, на пороге она на всякий случай внимательно огляделась. Никого. Тем больше она перепугалась, когда из тени неожиданно появился Бадди и крепко схватил ее за локоть Глори рванулась было в Сторону, но, увидев поднятый кулак, так и застыла на месте.

– Попробуй прикоснуться, мигом за решеткой окажешься. – В голосе ее было куда больше решительности, чем на самом деле.

– Заткнись и послушай лучше, что я тебе скажу.

– Нечего мне слушать.

– Ах ты, сука паршивая, думаешь, тебе все с рук сойдет? Для начала я…

– Для начала, ты, парень, отпустишь девушку, да поживее. А потом извинишься за то, что ведешь себя по-хамски.

За спиной Бадди возвышался Джимбо. Глори посмотрела на него испуганно и в то же время с облегчением. Облегченно – потому что Бадди отпустил ее руку. Испуганно – потому что не хотела скандала, а ребята, это уж точно, готовы затеять драку.

– А ну-ка расходитесь, – скомандовала Глори. Но Джимбо, наоборот, сделал шаг к Бадди; толстые губы его сложились в нехорошую улыбку, а глаза угрожающе заблестели.

Бадди ответил таким же злобным взглядом. Надо разрядить обстановку, да поживее, подумала Глори.

– Бадди уходит, – заявила она. – А я что-то неважно себя чувствую. Может, подкинешь меня до дому, Джимбо?

Тот заколебался было, но в конце концов кивнул и взял ее под руку.

– Ладно. Но смотрите, мистер, – он мрачно глянул на Бадди, – я не люблю, когда с женщинами распускают руки.

К удивлению Глори, Бадди повернулся и побрел вниз по переулку. Он ведь не трус. Так что же могло это означать?

Ясно, он все еще точит на нее зуб, но, может, уже не так сильно? Неужели с этой стороны ей больше ничто не грозит?

Поездка домой прошла без приключений, хотя Джимбо и посматривал постоянно в зеркало заднего вида – не преследует ли кто? Глори ехала молча, ей и без того непросто было удержать слезы, превозмочь слабость, которой она стыдилась.

Не в том дело, что у нее еще сохранились какие-то чувства к Бадди. Их он давно сам убил. Просто она не любила проигрывать, а выйдя замуж за Бадди, Глори совершила самую большую ошибку в своей жизни.

К счастью, Джимбо не сделал ни малейшей попытки продлить вечер, хотя его «спокойной ночи» и прозвучало достаточно вымученно. А на прощание он проворчал:

– Знаешь, гляди в оба. Этот малый из тех, что всегда могут с цепи сорваться.

Войдя к себе, Глори аккуратно накинула цепочку и дважды повернула ключ в замке. Лишь теперь она почувствовала себя в безопасности. Перед тем как улечься в постель, она на всякий случай еще проверила, хорошо ли заперты окна.

Наутро, встав на весы, купленные три недели назад, Глори обнаружила, что цель достигнута – она сбросила ровно десять фунтов. Позвонив Шанель, она сообщила ей добрую весть и напомнила про обещание. Шанель с готовностью вызвалась поводить ее по магазинам.

– Давайте в понедельник, – предложила она. – Мне и самой надо кое-что купить из нижнего белья, наверное, скоро понадобится. – Шанель коротко хихикнула. – Вот мы и убьем одним выстрелом двух зайцев.

* * *


В понедельник Глори и Шанель встретились в одной из тех многочисленных забегаловок, которых в последнее время становилось в городе все больше. Погода была отменная – типичный для Сан-Франциско октябрьский день. Ветерок, дувший с холмов вокруг залива, был прохладен, а воздух прозрачен, и солнце казалось золотым. Похоже, сам Господь Всемогущий решил облагодетельствовать этот Город (местные газеты так всегда и писали это слово – с большой буквы), вернее даже, местную публику, считавшую осень, когда Сан-Франциско принадлежит исключительно ей, лучшим временем года.

Глори заказала то же, что Шанель: немного бекона, яйцо всмятку, булочку и полстакана грейпфрутового сока.

– Никогда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь, – заговорила Шанель – Я набрела на это местечко совершенно случайно Искала дом, где живет мастерица, которая, как мне сказали, может соорудить точную копию любого платья, и остановилась выпить кофе. И открытие оказалось, имея в виду цены, на редкость удачным, вы не находите?

Глори кивнула, ощущая, впрочем, что не до конца утолила свой голод – А что там с этой мастерицей, зачем она вам, собственно, понадобилась?

– Иногда я покупаю в лучших магазинах платья без примерки. Затем эта самая мастерица быстренько, пока срок возврата не истек, шьет дубликат. Далее, иду в магазин: извините, к сожалению, выяснилось, что размер не мой Так у меня в гардеробе появляется совершенно новый наряд за десятую долю его истинной стоимости – Но разве это не?.. – Глори осеклась.

– Мошенничество? – весело подхватила Шанель. – Но отчего же? Разве от этого кому-нибудь плохо? Купить такое платье я так и так бы не смогла – слишком дорого, так что магазину от этого ни жарко, ни холодно.

В тоне Шанель прозвучало невольное высокомерие, и Глори не осмелилась возразить. Впрочем, возражать и не хотелось, напротив, Глори ощутила что-то похожее на зависть.

Надо же, такие мозги иметь. Она и сама не дурочка, правда, людям голову не морочит. Единственное, чего ей хочется, – просунуть ногу в дверь. Пусть не в ту дверь, в которую входит Шанель. Она свое место знает, с Шанель ей равняться не приходится. Но хоть немного подняться наверх – да, на это она вправе рассчитывать.

Первый же магазин, куда ее привела Шанель, стал для Глори настоящим откровением. Доныне к комиссионкам она испытывала только презрение, хотя только там всю жизнь и делала покупки. Но этот магазин В нем не только ничего не было от дешевой лавки, напротив, – элегантное помещение, с ворсистыми коврами, красивыми обоями и настоящими манекенами. В одной из витрин демонстрировались драгоценности, и Глори поклясться была готова, что все подлинные. Если Т бы не название магазина «Делай, как я», Глори решила бы, что Шанель просто насмехается над ней.

– Ну, что скажете? – спросила Шанель.

– Скажу, что цены запредельные, – мрачно откликнулась Глори. – Сняв с вешалки платье, она ткнула в ценник. – За это простенькое платьице они берут больше, чем за новый, с иголочки, костюм в магазине «Ив Манен».

– Это платье от Джимми Гамба, и новому такому цена в пять раз больше. Это уже надевали, но не больше двух раз.

Видите, оно еще даже в чистке не было.

– Но ведь оно такое обыкновенное.

– Зато покрой какой. А о модели уж не говорю. Разуйте глаза, милая. Посмотрите только на эти петли – ведь ручная работа. И рукава не машиной пришиты, видите, как швы идут, ни малейшего зазора. Нет, за такое платье стоит заплатить, к тому же ему износа не будет. И еще. Владелица магазина – француженка. С ней можно торговаться.

Глори повесила платье на место и взяла другое:

– Вот это мне нравится больше.

Шанель презрительно фыркнула:

– Жалкая подделка, средненький материальчик, грубая копия Фьяндачи. С этого ли начинать? – Она строго посмотрела на Глори. – Надо учиться отделять зерна от плевел, иначе наделаете массу дорогостоящих глупостей. Эта штуковина и десятой доли того, что они просят, не стоит.

Глори, которой платье понравилось, а плотный материал, из которого оно сшито, – особенно, почувствовала себя униженной.

– По-моему, я понимаю, что вы имеете в виду, – осторожно заметила она. – И откуда вы все это знаете?

– Присматривалась. Изучала. Вообще-то все, что нужно, – это здравый смысл и желание учиться. Я могу помочь вам выбрать что-нибудь на сегодня, но толку от этого немного. Не буду же я всю жизнь ходить с вами по магазинам.

Вам придется учиться самой и полагаться на собственный вкус. – Шанель критически осмотрела Глори. – Взять хоть этого леопарда на вашей блузке да вообще все, что на вас.

Никуда не годится. Словно только вчера из борделя выбрались. Да и перед тем как заниматься серьезными покупками, следует сбросить еще десять фунтов. Для вашей фигуры самый подходящий восьмой размер. А у вас сейчас какой?

Двенадцатый?

– Десятый, – колко ответила Глори. О Господи, еще десять фунтов. А ведь она и так себя на голодную диету посадила.

– Ладно, пусть будет десятый. В любом случае вам следует подтянуться, уж больно мышцы дряблые. И вообще, займитесь-ка своей наружностью. Простой классический стиль, никаких финтифлюшек – вот что вам надо. Мягкие, женственные линии Разумеется, кое-что себе можно позволить, но только никакой безвкусицы. По-моему. – вам лучше всего подойдет Диана Дикинсон.

– Это еще кто такая?

– Диана Дикинсон – отличная модельерша, ваш стиль.

Боюсь только, что со скидкой ее костюмов не купить. Ладно, найдем что-нибудь другое.

Видно было, что Шанель получает огромное удовольствие от этого разговора. «Прямо наслаждается», – подумала Глори. Сама-то она ненавидела ходить по магазинам, торговаться, все время думать о ценах. Но ведь Шанель совершенно не брезгует всем этим, а уж она-то женщина классная…

– Ну как, получили от муженька, что хотели? Или я суюсь не в свое дело? – спросила Глори.

Шанель нахмурилась, но голос ее звучал по-прежнему бодро:

– Меньше, чем рассчитывала, но жить можно. – Пожав плечами, она перевела разговор на другое:

– Как насчет того, чтобы примерить это платьице? Надо посмотреть, как вам пойдет цвет перламутра.

Все оставшееся до обеда время женщины проходили по магазинам, забираясь порой в такие закоулки, о которых Глори, хоть и прожила всю жизнь в этом городе, и слыхом не слыхивала. По дороге Шанель сделала беглый обзор мест, где можно дешевле всего купить так называемые сопутствующие товары. Распродажа от известного обувного магазина на Пост-стрит; магазинчик в полуквартале ходьбы от «Мейсиз», где торгуют всякой всячиной от одного европейского модельера; другая дешевая лавка в центре: здесь продают старые театральные костюмы, и купить их, по словам Шанель, можно буквально за бесценок, если только поторговаться как следует с забавным старичком хозяином.

Где-то посредине путешествия Глори почувствовала, что все это начинает ей нравиться. Да и сама Шанель, при всей своей роскошной внешности, женщина простая и на удивление откровенная. Перед тем как расстаться – Глори пора на работу, а Шанель ждет парикмахер, – они в принципе условились о следующей встрече, но только после того, как Глори сбросит очередные пять фунтов.

– Сначала я свожу вас к Адольфо – это мой парикмахер, он посмотрит, что можно сделать с вашими волосами, а уж потом отправимся по магазинам. Дам вам урок стиля и моды – настоящей моды, а не всяких там суррогатов. А впрочем, это ваше дело, – закончила Шанель, и, к собственному удивлению, Глори обнаружила, что ее уже не задевает покровительственный тон спутницы.

Вечером Глори поставила будильник на семь. Утром она отправится на рекомендованные Шанель занятия по аэробике.

Чем скорее она избавится от этих чертовых пяти фунтов и приобретет настоящую форму, тем скорее начнется преображение.

«Зовите меня просто Золушкой Брауни», – подумала она.


Глава 18


С тех самых пор как Алекс вернулся из своей ежемесячной поездки в Вашингтон, Ариэль не оставляло ощущение, что ей устраивают испытательный срок. Правда, на что испытывают, она и понятия не имела. В каждом сказанном Алексом слове, в каждом взгляде, брошенном на нее, ощущалась потаенная злоба. Нанося ей брачные визиты, Алекс думал только о себе, и Ариэль все труднее становилось откликаться на его ласки, ибо упражнения эти хоть как-то можно было терпеть, только если и она сама испытывала возбуждение.

Поначалу она переносила визиты мужа стоически, боясь еще больше обозлить его, потом, когда терпеть уже мочи не было, обнаружила, что бокал вина либо рюмка коньяка – а вслед за тем мятная жвачка, чтобы отбить запах алкоголя, – позволяют погружаться во время этих посещений в какую-то дрему. После окончания сеанса она выпивала еще пару рюмок и быстро засыпала. Утром, конечно, было скверно – головная боль, тошнота, словом, все признаки похмелья. Алекс приходил к ней всего дважды в неделю – по понедельникам и четвергам, – и даже похмелье было лучше, чем унизительное чувство того, что тебя используют. Было и еще кое-что похуже. Сама она оргазма больше не испытывала, но нуждалась в нем отчаянно., Наконец до Ариэль дошло, что Алекс просто наказывает ее бог весть за какие прегрешения, и она взбунтовалась. Когда он появился в ее спальне в очередной раз, Ариэль не сказала ни слова, но и прикоснуться к мужу не захотела.

Вопреки ожиданиям Алекс руки на нее не поднял и даже с упреками не накинулся. Он молча оделся и вышел из комнаты, изо всех сил хлопнув дверью. Только услышав снаружи какое-то царапанье, Ариэль сообразила, что ее заперли.

Тотчас же накатил приступ клаустрофобии. Рванувшись к двери, Ариэль изо всех сил принялась дергать ручку. Убедившись, что дверь не поддается, она отошла и уныло посмотрела на голубые цветы, украшающие эмалевую ручку. Стало трудно дышать, в груди возник ком, как бывало порой, когда Ариэль оказывалась в людном месте.

Негромко вскрикнув, она бросилась к окну. Простояла Ариэль там изрядно, жадно вдыхая ночной воздух. Как плохо, что нечего выпить, впредь надо всегда держать про запас бутылочку в каком-нибудь тайнике. А сейчас… сейчас наверняка что-нибудь найдется в шкафчике для лекарств.

Разглядывая медикаменты, к которым всегда относилась с религиозным почтением, Ариэль обнаружила бутылочку со снотворным, которое Алекс прописал ей еще в самом начале совместной жизни. Проглотив, не запивая, две пилюли, Ариэль вернулась на кровать. На удивление, лекарство сработало сразу же, и Ариэль погрузилась в глубокий, без сновидений сон.

Проснувшись наутро, она первым делом подошла к двери.

Ручка повернулась. Ариэль с облегчением прислонилась к стене. Когда это Алекс отпер замок и почему? Чтобы показать, что он может держать себя в руках, если только не злить его?

Избегая встречи с Алексом, Ариэль на цыпочках пошла по коридору. В старом доме было так тихо, что даже сквозь толстые стены доносился шум машин с Приморского бульвара. За ужином она почти ничего не ела, так что сейчас изрядно проголодалась. Отыскав на кухне хлеб, сыр и пакет молока, Ариэль поспешно отправилась через столовую наверх, но у лестницы остановилась. В глаза ей бросился китайский шкафчик с напитками. Поколебавшись мгновение, Ариэль открыла дверцу, схватила наугад бутылку и поднялась в спальню.

Поставив еду на комод, она заперла за собой дверь. Вот бы с такой же легкостью запереть в какой-нибудь ящик все свои страхи и сомнения. Пряча бутылку в гардероб, Ариэль обнаружила, что это не коньяк, а водка. Ну что же, пусть будет на всякий случай. Хорошо, когда знаешь: про запас что-то есть.

Покончив с едой, Ариэль прилегла на кровать. Разбудил ее стук в дверь. Протирая глаза, она увидела, что ручка двери медленно поворачивается. Стук повторился.

– Миссис ди Русси? Вы тут? Что-то дверь не открывается.

Узнав голос экономки, Ариэль с облегчением вздохнула, Ну конечно, сегодня пятница, а по пятницам Мария убирает наверху. Ариэль отперла дверь и отступила в сторону, давая дорогу Марии, нагруженной разными щетками да вениками.

Мария – индианка. Приехала она в Калифорнию из Мексики в девятнадцатилетнем возрасте, будучи замужней женщиной с тремя детьми. Два года спустя она овдовела, и с тех пор поднимает четверых на зарплату экономки. Ариэль трудно было поверить, что они с Марией одного возраста.

– Что-то неважно выглядите, хозяйка. Заболели никак?

Интересно, что, если сказать Марии: да, заболела, только это болезнь не тела, а мозга.

– Прошлой ночью что-то не спалось, – сказала она, – вот и переспала сегодня.

– Сейчас уже почти одиннадцать, и доктор велел заглянуть к вам. В одиннадцать у него пациент, иначе бы сам поднялся. Так он сказал, – бесстрастно добавила Мария.

Ариэль встретилась со взглядом карих глаз экономки. Сегодня в них ничего не читалось. Время от времени Мария рассказывала о своей семье, так Ариэль узнала, что родственников у нее нет, детей воспитывает одна, любит их безумно, живет в районе, где ютятся безработные, – крысиная дыра, как она сама однажды назвала свое жилище.

Чувствовалось, что Мария побаивается Алекса, и это Ариэль легко могла понять. Ее собственные отношения с экономкой носили формальный характер, а сегодня – это было видно по равнодушному выражению лица Марии – даже легкой болтовни не предвидится. Экономка никогда не напрашивалась на разного рода откровения, ясно давая понять, что вмешиваться ни во что не хочет, чтобы не рисковать местом.

– Поменять сегодня простыни в гостевой? – спросила Мария.

– Да ведь у нас и гостей не было, с тех пор как ты меняла их в последний раз, – ответила Ариэль. Впрочем, гостей, остававшихся на ночь, у них не бывало вообще.

– Тогда с чего мне начинать?

– Я в душ, но это ненадолго. Может, начнешь с его… с комнат доктора ди Русси?

– Хорошо, хозяйка. – Мария направилась к двери, но на полпути остановилась:

– А вам точно ничего не нужно?

Может, завтрак приготовить?

– Да нет, спасибо, я уже съела крекеры с сыром.

Мария кивнула:

– Доктор велел лишний раз убрать голубую гостиную, говорит, вы в прошлый раз заметили там паутину. Не знаю уж, как это вышло, я ведь каждую неделю прохожусь шваброй по потолкам. Может, очки пора заводить Если не смотреть как следует по сторонам, можно все что угодно пропустить.

Ариэль пристально посмотрела на Марию. Что она хочет этим сказать? Впрочем, не важно. Лучше жить, как страус, спрятав голову, чем нарываться на неприятности. Бывает, лучше не знать, чем знать.

– Не думай об этом, Мария. Я уверена, что доктор просто поддразнивал тебя. Во всяком случае, я ничего про паутину не говорила. Доктор ценит твою работу, – к собственному удивлению, добавила Ариэль. Прямо настоящий дипломат. – Не беспокойся, я скоро уйду и не буду мешать. Надо проветриться.

– Вот это дело. Только наденьте шарф или еще что-нибудь потеплее. Ветер сегодня сильный, так что и простудиться недолго.

Отпустив Марию, Ариэль быстро приняла душ и натянула шерстяную юбку с теплым свитером. Услышав, как разыгрался за окном ветер, Ариэль пожалела, что не рискнула надеть джинсы. Алекс не любил, когда она надевала брюки, даже модные. Он предпочитал платья, желательно самые обыкновенные.

– Вечная девственница, – насмешливо говорил он.

Ариэль заметила, что дышит слишком порывисто; выбросив Алекса из головы, она быстро спустилась вниз. Шум пылесоса, доносившийся из комнат мужа, подействовал на нее умиротворяюще. И откуда взялась эта паутина? Ничего Алекс не поддразнивал Марию, он вообще никогда и никого не поддразнивает. Наверное, просто решил припугнуть служанку, знает ведь, как она дорожит этой работой. Не то чтобы другую не найдет, но зарплата здесь повыше, и к тому же наличными.

Будучи как-то в хорошем настроении, Алекс прочел ей целую лекцию:

– Чтобы заставить прислугу работать как следует, нужно, во-первых, что-нибудь этакое знать о человеке и, во-вторых, платить хоть на цент больше, чем другие. Далее, не давать расслабляться – то кнут, то пряник. Сегодня похвали, завтра отругай как следует за какую-нибудь ерунду. Так прислуга у тебя всегда будет на коротком поводке.

И с женой тоже так, что ли, – на коротком поводке, кнут и пряник?

Ариэль спускалась по лестнице, когда в дверь позвонили.

Не успела она вернуться к себе, как из библиотеки на звонок вышел Алекс. У него была секретарша на полном окладе, но работала она в основном дома, расшифровывая его заметки и печатая письма, которые он надиктовывал на пленку. Алекс говорил жене, что для общения с пациентами нужна домашняя атмосфера, что исключает присутствие всяких там регистраторов и медсестер О том, что это также нарушает, с ее точки зрения, врачебную этику, Ариэль благоразумно умалчивала.

Под ее пристальным взглядом Алекс поприветствовал пациентку, очень юную стройную девушку. Выглядела она безумно несчастной, и Ариэль даже подумала: что же такое у нее стряслось? При вкрадчивых звуках его голоса девушка робко улыбнулась. Провожая ее в кабинет, Алекс поднял голову и увидел на лестничной площадке Ариэль.

Глаза его сузились: то ли все еще злится из-за вчерашнего, то ли недоволен тем, что она нарушила его требование никогда не общаться с пациентами. Он что-то негромко сказал девушке, и оба они скрылись за дверями библиотеки. Ариэль уже почти дошла до выхода, когда Алекс вновь возник на пороге библиотеки:

– Смотрю, встала наконец.

– Проспала У меня жутко болит голова, вот и решила прогуляться по парку.

Ариэль старательно избегала его взгляда, боясь натолкнуться на открытую враждебность, но голос Алекса звучал ровно:

– Ну что же, только повнимательнее там. А то собак сейчас не привязывают, бегают где угодно.

Ариэль послушно кивнула, а Алекс продолжал:

– Ты ведь не собираешься ни с кем встречаться?

– Да с кем мне встречаться-то?

– Ну, например, с кузеном, который так трогательно о тебе заботится.

Ариэль вспыхнула:

– Разумеется, нет. Он, должно быть, на работе.

– Ах да, я и забыл, он же у нас великий брокер.

От его враждебного тона Ариэль так и передернуло, но она благоразумно промолчала.

– А почему ты думаешь, что я встречаюсь с Лэйрдом?

– Да потому, что ты слишком часто ссылаешься на него, хотя и знаешь мое отношение к этому человеку. Первостатейный сноб – вот кто он такой. Это вообще беда со старыми сан-францисскими семьями. Кровь разжижается, отсюда и куча всяческих неврозов. Потому, кстати, и ты такая психопатка.

Ариэль глубоко вздохнула. И как это Алексу всегда удается найти самые обидные слова?

– Ты же сам сказал, что я теперь здорова.

– Здорова? Да я просто перестал работать с тобой, потому что ты не хочешь, чтобы тебе помогали. Взять хоть вчерашнюю сцену. Нормальная женщина никогда не оттолкнет мужа.

Нет, ты больна, Ариэль, и на твоем месте я бы серьезно подумал о санатории.

С этими словами Алекс повернулся и ушел к себе в кабинет.

Ариэль, как была, так и осталась стоять на нижней ступеньке, пристально глядя на закрывшуюся дверь. Как жаль, что нельзя увидеть, что за ней происходит. Девушка такая юная и такая несчастная. Что Алекс делает с ней? Утешает, старается успокоить? Или этот этап уже остался позади, и он прикасается к ней, ласкает, гладит – как часто, интересно, прибегает он к этой своей специальной терапии? Раньше Ариэль считала, что она единственная. Теперь в этом уверенности не было. Одна пациентка как-то буквально с кулаками накинулась на него в холле, и больше ее не было видно. Она обзывала его сатиром и грозилась заявить в полицию.

Не будучи уверенной, что в точности означает слово «сатир», Ариэль заглянула в словарь. «Похотливый человек» – вот как там это объяснялось. А «похоть», в свою очередь, означает распутство, нечестивость, бесстыдство. Подходит все это к Алексу? Может, у него и впрямь какие-то извращенные желания? И именно поэтому она все еще остается девственницей?

Ариэль медленно повернулась и пошла вверх по лестнице.

Гулять теперь уже не хотелось. Лучше побыть одной. Хорошо бы Мария уже покончила с уборкой. Тогда можно будет выпить рюмочку водки, спрятанной в гардеробе, да вернуться в постель.

* * *


Дженис обожала устраивать вечеринки. Люди и мотивы их поступков всегда были ей интересны – потому, собственно, и выбрала она профессию социолога. Старый викторианский дом, который во многих отношениях был весьма неудобным, имел все-таки одно несомненное достоинство: здесь можно было принимать много гостей. Внизу располагалась длинная анфилада комнат, повсюду в нишах и укромных уголках стояли уютные кресла и диваны, где вполне можно было уединиться, в то время как вокруг продолжала бурлить и шуметь вечеринка.

Но нынче вечером, Бог знает почему, Дженис была совершенно не расположена развлекать гостей. Наблюдая, как Мерв Скрэнтон, муж ее университетской однокашницы, имитирует манеру говорить одного гуру, на лекцию которого Кейси затащила его, Дженис просто заставляла себя смеяться.

Что странно, ибо обычно она находила мужа Кейси человеком весьма остроумным.

В который уж раз задавалась она вопросом, отчего Джейк и Мерв так не ладят. Джейк обзывал Мерва не иначе, как Икабодом Крейном из знаменитой новеллы Вашингтона Ирвинга. «Единственное, чего ему не хватает, так это лошади да тыквы».

Что правда – то правда, по части внешности Мерву не слишком повезло: долговязый, худой, неуклюжий – чистый Икабод Крейн. Но правда и то, что он был мил, умен и остроумен. И поскольку Джейк часто подсмеивался над ее чрезмерной серьезностью, ему бы радоваться надо, что Дженис находит Мерва таким забавным. Его всегдашняя склонность высмеивать не то, что лежит на поверхности, но, скажем так, чрезмерную напыщенность, отвечала и ее собственному чувству юмора.

И вот такого-то человека Джейк считал занудой. Столь же скептически относился он и к Кэйси, которую называл Икабодовой женушкой. В конце концов Дженис обозлилась и попросила его прекратить эти насмешки.

Обежав взглядом гостиную, Дженис заметила Кейси. Та была поглощена беседой с другими профессорскими женами.

Судя по доносившимся обрывкам разговора, речь шла о детях.

Из-за открытой двери в кухню донесся голос Джейка. Он рассказывал кому-то о своем приключении с неким грубияном механиком, и в его передаче история звучала вполне забавно, хотя на самом деле ничего смешного не было. Джейк вообще был превосходный рассказчик – дар, которому Дженис могла только завидовать. Стоило ей попытаться рассказать какой-нибудь анекдот, как самая соль его немедленно исчезала. Так что на этом поле она предоставляла играть Джейку.

Мерв замолчал и бросил на нее насмешливый взгляд.

– Ты, похоже, где-то далеко-далеко, Джен, – заметил он. – Что-нибудь не так?

– Да нет, все нормально. Просто немного устала, тяжелый день выдался.

– Что, готовилась к этим посиделкам? Или над диссертацией корпела?

– Смотрю, Кейси не очень-то умеет держать язык за зубами.

– Только со мной. Вообще-то она не болтунья.

– Впрочем, никакого секрета нет. Просто кое о чем мне не хотелось бы распространяться. Предмет, видишь ли, довольно деликатный.

– Ясно. Ну что ж, желаю успеха. Уж на свой шанс ты, во всяком случае, право заработала. Джейк ведь свой не упустил, не так ли?

В голосе Мерва прозвучала какая-то нотка, заставившая Дженис взглянуть на него попристальнее. Он что, знает, что Джейк его недолюбливает? Или завидует успехам мужа? Нет, быть того не может, Мерв не настолько честолюбив. Так в чем же дело? Отчего она вдруг решила, что Мерву ее муж не по душе?

– Как там дела на английском факультете? – спросила она, нарушая затянувшееся молчание.

– Все отлично. Кажется, наконец-то получаю пожизненный контракт.

– Поздравляю! Очень рада за тебя, – с полной искренностью сказала Дженис.

– Не торопись. Официально еще ничего не объявлено.

Пока что только может быть…

– Что может быть, муж мой и повелитель? Что-то больно уж вы разворковались, я даже заревновала. – За спиной Мерва неожиданно возникла Кейси.

– Дай же мне отдохнуть от тебя. И кто, интересно, откажется пофлиртовать с твоей роскошной однокашницей? – Мерв подвинулся, уступая жене место на диване. Кейси была на шестом месяце беременности – это у нее третий, – и уже давно облачалась в просторные платья. За последние десять лет она изрядно располнела, но, судя по тому, как они с Мервом льнут друг к другу, его это не беспокоит.

Однажды, выпив больше, чем нужно, Кейси поведала Дженис, что за последние два года секс у них превратился в нечто вроде рутины, а когда им приходят в голову разные выверты, обоим становится так смешно, что уж и не до секса. При этих словах Дженис подумала о себе. Интересно, а их с Джейком фантазии покажутся Кейси вывертами? Возможно, и так.

Впрочем, какое это имеет значение? Пусть кое в чем они с Джейком друг на друга и не походят, но все равно в постели ей с ним по-прежнему хорошо.

– Ну так и о чем вы тут воркуете?

– Дженис как раз собиралась рассказать мне о своей диссертации, – лукаво ответил Мерв.

– Не верь ему, Кейси. Пока я сама не решу, что можно защищаться, все останется при мне. Джейк, видишь ли, не выказывает на этот счет особого энтузиазма.

– Ничего удивительного, – заметил Мерв.

– То есть как это?

– Просто он бережет тебя и не хочет, чтобы ты в очередной раз пережила разочарование, – пожал плечами Мерв.

«Да что это со мной сегодня, – прикрикнула на себя Дженис, – ищу подвох там, где его и быть не может».

– Что-то он в последнее время начал испытывать сомнения насчет доктора Йолански и считает, что мне нужно поискать другого руководителя.

– Но ведь Йолански был и его руководителем, и, кажется, Джейк был им вполне доволен, – возразила Кейси.

– Это верно. Да и я предпочту его любому другому профессору на факультете социологии. Он строг, но справедлив.

И относительно первых моих двух тем он был прав. Там действительно ничего существенно нового не скажешь.

– А как насчет нынешней?

– С нынешней в этом смысле все в порядке, – твердо заявила Дженис.

– Так что же Джейку не нравится?

– Он считает, что можно найти что-нибудь и поинтереснее, – уклончиво ответила Дженис и, уходя от щекотливого предмета, добавила:

– Как насчет рыбки?

– А у тебя остались еще крабовые палочки? – Кейси погладила по выпирающему животу. – Знаю, знаю, может, мне лично и не стоило бы, но малышу дозаправка не помешает.

– Сейчас схожу на кухню, по-моему, найдется немного. – Дженис была явно рада предлогу оставить их.

По дороге на кухню Дженис заметила, что Джейк собрал вокруг себя целую толпу, по преимуществу женщин. Он оживленно жестикулировал, худощавое его лицо разгорелось, неудивительно, что все так живо прислушивались к его словам.

И почему это даже в компании интересных и привлекательных мужчин именно Джейк, как магнитом, притягивает женщин?

Строго говоря, красивым его не назовешь. Может, все дело в его необыкновенной жизнерадостности? Или в том, что он всегда так явно наслаждается обществом? Или оттого, что так уверен в себе? Харизма у него есть, это уж точно. Если бы занимался политикой, недостатка в женских голосах у него не было бы, даже и усилий особых прилагать не надо…

Джейк досказал свой анекдот, вызвавший раскаты хохота, и только тут заметил Дженис. Он кивком подозвал ее и, обняв за плечи, сказал:

– По-моему, ты не знакома еще, дорогая, с Арлин Тернер. Она сейчас работает над докторской.

Дженис и гостья обменялись улыбками. Арлин была лет на десять старше студентов Джейка. Женщина эффектная – каштановые волосы и удлиненные узкие глаза, которыми рассматривает она Дженис, пожалуй, слишком пристально. Мексиканская блуза, оставляющая обнаженными белые плечи, не вполне ей по возрасту, но странным образом идет. Дамочка сексапильная, но ни грана вульгарности. Держится непринужденно, но не вызывающе. Все в меру.

– Ваш муж – замечательный педагог, – хрипловатым голосом сказала Арлин. – Я тут как раз говорила, что ему следовало бы вести занятия на телевидении. Мой муж работает на общественном телевидении – программный директор, – так он никак не может найти хороших ведущих для утренних занятий. Уговариваю Джейка потолковать с ним.

– Звучит заманчиво, – вежливо откликнулась Дженис и улыбнулась мужу. – Извините, вынуждена вас оставить.

Кейси, похоже, вконец проголодалась.

Дженис вытащила из морозильника пачку крабовых палочек и засунула их в микроволновку. Дождавшись сигнала, она переложила их на блюдо, отнесла в гостиную и поставила поднос рядом с Кейси:

– Наслаждайся.

Наградой ей стал веселый смех подруги.

В доме становилось все более и более шумно. В который уж раз Дженис порадовалась, что поблизости нет никаких соседей. Всем было хорошо, ведь вокруг Джейка всегда собирались интересные люди всех возрастов и приглашения в их дом ценились в университете весьма высоко. Так почему же ей хочется, чтобы все поскорее ушли?

Нет, не в том дело. Гости здесь ни при чем. С ними так же интересно, как и всегда. Но с ней самой сегодня что-то не так, а что – не поймешь, нечто среднее между беспокойством и предчувствием чего-то нехорошего. Неужели ей грозит нервный срыв или что-нибудь в этом роде?

А вечеринка продолжалась. Теперь играли в шарады.

Когда подошла очередь Джейка, он изобразил фонтанирующего кита так натурально, что Арлин и трех секунд не понадобилось, чтобы угадать: Моби Дик. Далеко не дура, подумала Дженис. Отчего же она не нравится ей?

Уже ночью, когда все разошлись и они с Джейком сидели на кухне, попивая кофе и, как обычно, лениво перемывая косточки гостям, он сказал, что решил все же поговорить с мужем Арлин Тернер о работе на телевидении.

– Конечно, все время будешь на виду, это и хорошо, и плохо. Плохо, потому что так недолго и хвост задрать. Но с другой стороны, лишние деньги не помешают, ты-то ведь сейчас не работаешь. Арлин работает у мужа ассистентом и, если все получится, обещала растолковать, что у них там на телевидении к чему. К тому же реклама может способствовать карьере. В наши дни преподаватель должен выделяться из толпы.

– Ну, для тебя это не проблема, ты и так никогда не смешивался с толпой, – сказала Дженис, думая, как же мало Джейк изменился с тех пор, когда они только познакомились.

Почему это годы так милостивы к мужчинам и так беспощадны к женщинам? В последнее время Дженис порой чувствовала, что вот-вот станет завсегдатаем врачебных кабинетов.

– Ну а потом этот бедолага неосторожно заметил, что, с его точки зрения, некоторые из прежних методик обучения надо запретить, и старик прямо-таки взорвался. – Джейк явно наслаждался рассказом. – Как думаешь, хоть когда-нибудь – Уолтерс научится вести себя? Такие замечательные мозги, но ни капли здравого смысла.

– Почему же, он очень славный дядька, – заметила Дженис, хотя и знала: Джейку не понравится, что она защищает профессора, которого он считал своим основным соперником в борьбе за освобождающееся место заведующего кафедрой. – Студенты его любят. По крайней мере девушка, что продает книги в университетской лавке, говорила мне, что просто обожает его занятия.

Лицо у Джейка потемнело. – Уолтерс – неудачник, – коротко бросил он. – За последние пять лет он не опубликовал ни строчки.

– Может, у него нет жены, которая бы печатала его рукописи, – поддразнила мужа Дженис.

– Это что, упрек? – холодно осведомился Джейк.

– Это шутка. А шуткам принято смеяться.

– Да? А мне показалось, ты что-то другое имела в виду.

– Слушай, Джейк, мне нравится печатать твои рукописи. Мне нравится даже править их. Подобно всем гениям, ты не слишком-то обращаешь внимание на такие низменные вещи, как пунктуация и орфография.

– Это я оставляю на долю негров. Как и все гении. – Джейк, к которому явно вернулось хорошее настроение, подмигнул жене:

– А знаешь, в чем еще я гений? Если не догадываешься, через пять минут готов тебе продемонстрировать это в спальне.

– Посмотри только на этот разгром, – простонала Дженис. – Кто, интересно, будет убирать, если мы займемся тем, чем, по моим соображениям, ты предлагаешь заняться?

– Ну так и не морочь себе голову всякой чепухой. Утром уберемся. А сейчас я собираюсь тебя похитить. Ну и везет же некоторым девушкам.

– Когда много народу, ты возбуждаешься, да? – Дженис посмотрела в его сияющие глаза.

– Не отрицаю Вот давай и воспользуемся этим.

– Хорошая мысль, – уступила Дженис. К чему сопротивляться? Ей ведь и самой не меньше Джейка хотелось любви. – Честно говоря, это самое интересное из того, что я сегодня услышала…

Джейк уснул, а Дженис все еще ворочалась с боку на бок, вспоминая закончившуюся вечеринку. Еда была разнообразная и вкусная, напитков вдоволь, хотя в штате ввели недавно новые дорожные правила и никто из водителей не отваживается злоупотреблять спиртным; и вообще, судя по тому, как всем было весело, прием удался на славу. Так что же гложет ее? Джейк? Сегодня он был как-то особенно возбужден, в постели это ох как чувствовалось. Увлекся перспективой работы на телевидении, что ли? Может, в последнее время все идет слишком рутинно и ему нужна какая-то встряска? Что ж, если ему действительно этого хочется, кто она такая, чтобы указывать, сколько времени отнимет новая работа? Хотя со временем у Джейка действительно туго. Уже погружаясь в сон, Дженис подумала об очередной встрече в клубе. Как она, интересно, будет играть комедию неудавшегося брака?


Глава 19


Особенно неприятно было то, что ссора с Алексом произошла при свидетелях. Потом Ариэль даже задавалась вопросом, уж не нарочно ли он ее затеял. В конце концов, когда они завтракали в то утро, Алекс вовсе не казался раздраженным, просто, как и обычно, сидел, уткнувшись в газету. Яйцо варилось ровно шесть минут, две сосиски, что он позволял себе по утрам, поджарены как надо, на хлебце нежная, как он любит, корочка. Алекс даже, помнится, похвалил Марию за стряпню. А потом вдруг ни с того ни с сего – и при той же Марии – взял да набросился на Ариэль.

Обычно она старалась не сталкиваться со служанкой, но в тот день какое-то беспокойство, а может, чувство одиночества, погнало ее на кухню, где Мария чистила плиту. Они разговорились, речь зашла о старшем сыне Марии, у которого не ладились дела в школе, и тут в кухню ворвался Алекс. В руках у него была пустая бутылка из-под водки.

– Это еще что такое? – загремел он.

Ариэль почувствовала, как кровь хлынула ей в голову.

В последний раз она видела эту бутылку накануне вечером.

Выпив на ночь рюмочку, она вернула ее в тайник. Бутылка была наполовину полна.

– Не понимаю, – сказала она, догадываясь, впрочем, что запираться бессмысленно. – По-моему, это бутылка из-под водки.

– И где, ты думаешь, я ее обнаружил? Она была спрятана за туфлями у тебя в гардеробе. Предупреждаю: либо ты кончаешь пить, либо я отбираю у тебя все транквилизаторы.

Тебе что, неизвестно, что их нельзя мешать с алкоголем? Обещай мне, что больше не будешь пить, и, знаешь, лучше, если твое снотворное будет храниться у меня. Здоровой женщине твоего возраста эти пилюли не нужны.

– Но я не принимаю транквилизаторов, – растерянно взглянула на мужа Ариэль. – Только витамины, которые ты сам мне прописал, ну и еще, время от времени, снотворное…

– Да? А почему же в баночке осталось только три пилюли?

– Не знаю. В последний раз она была почти полна, а с тех пор я к ней и не прикасалась.

– Тогда кто же?

Ариэль показалось, что Алекс перевел взгляд на Марию.

Но та ничего не заметила, продолжая с непроницаемым видом начищать плиту.

– Хорошо, а зачем все-таки ты спрятала в гардеробе бутылку? Ведь внизу, в баре, полно всяких напитков.

– Ну как тебе сказать… Иногда я перед сном, бывает, выпью рюмочку, просто чтобы расслабиться. Ну вот и решила, что удобнее держать бутылку у себя в комнате. А в гардероб поставила, чтобы случайно не разбилась. Я и не думала ничего прятать, зачем бы?

– Может, затем, что бар пустеет с рекордной скоростью?

Затем, чтобы скрыть от меня, как много ты пьешь?

– Да где там много, так рюмку-другую…

– Тогда откуда эти сумасшедшие счета за спиртное? – Алекс пристально посмотрел на нее, словно ожидая возражений. Не дождавшись их, он нетерпеливо махнул рукой. – Ладно, продолжим этот разговор позже, когда будем одни. – Он словно только что заметил присутствие Марии. – Не хочу тебе, словно маленькому ребенку, читать нотации, но что же делать, коли ты себя так ведешь? А еще жена психиатра. – Он перевел взгляд на Марию, по-прежнему сохранявшую совершенно непроницаемый вид. – И чтобы об этом разговоре никто не знал. Ясно, Мария?

Не ожидая ответа, Алекс повернулся и вышел. Ариэль чувствовала себя такой униженной, что даже посмотреть на служанку боялась, уставилась в окно: у дома садовник занимался огромными тюльпанами, которые всегда ассоциировались у Ариэль с приходом весны.

Т – Хотите чаю, хозяйка? – внезапно спросила Мария. – Он вам не повредит.

Особого сочувствия в ее голосе не было, но смущение у Ариэль прошло.

– Извини… Жаль, что тебе пришлось стать свидетельницей всего этого.

– Об этом не беспокойтесь, хозяйка, – фыркнула Мария. – У меня дома постоянно кто-то с кем-то ссорится.

Сейчас дети, все время орут друг на друга. А раньше мы с мужем. Когда он угодил в эту беду и не мог уже работать, все время на меня кидался как бешеный. По-моему, это у нас в крови, во всяком случае, дети такие же. Только и знают что драться.

Мария поставила кипятить воду, бросила немного заварки в оплетенный ивовыми прутьями чайник, который достался Ариэль от бабушки, вытащила из буфета чашку с блюдцем.

Дождавшись, пока вода закипит, она заварила чай и подвинула чайник к Ариэль.

– Знаете, доктор правду говорит, что нельзя смешивать таблетки и выпивку, – сказала она. – Вы бы поосторожнее, хозяйка.

– Да я вообще не принимаю транквилизаторов, а снотворное совсем редко, – возразила Ариэль. – И вообще это сам Алекс посоветовал мне держать лекарство под рукой.

И действительно, в последний раз баночка была почти полна.

Ариэль искоса посмотрела на Марию.

– А я говорю, поосторожнее, – сумрачно повторила она. – Не мое это, конечно, дело, но лучше будьте поосторожнее с этим.

Мария повернулась к плите, всем своим видом так откровенно демонстрируя нежелание продолжать беседу, что Ариэль почла за благо не отвечать.

К ее удивлению, Алекс за обедом извинился за утреннюю сцену. Он также настоял, чтобы они поужинали где-нибудь в ресторане, и хотя Ариэль предпочла бы остаться дома, возражать не осмелилась.

Как обычно, они отправились в «Блу рум» – роскошное заведение, выдержанное в ультрасовременном стиле; кормили в нем, как сказано в меню, калифорнийской деревенской пищей. Ариэль здесь всегда было не по себе. Она бы предпочла местечко поменьше и поуютнее. А тут чувствовала себя как на ярко освещенном подиуме.

Да и блюда ей были не особенно по вкусу. Ариэль нравилась легкая еда – протертые супы, салаты в соусе, фрукты.

Алекс, наоборот, предпочитал бифштексы; да посочнее, а к ним печеную картошку и жареную фасоль – гордость этого ресторана.

Заказ он сделал, даже не спросив, чего она хочет, и когда его принесли, у Ариэль при виде сочащегося кровью бифштекса так и заныло в желудке. Как жаль, что нельзя есть то, к чему привыкла, Алекса это всегда ужасно злит. И тем не менее она старалась есть мясо пореже – только чтобы сохранить мир в доме. Чувствуя, что Алекс не сводит с нее глаз, Ариэль отрезала пару маленьких кусочков бифштекса и съела почти всю картошку.

Словно стараясь погасить свою утреннюю вспышку, Алекс усердно подливал Ариэль вина, а она охотно пила бокал за бокалом в надежде, что разыграется аппетит и бифштекс покажется более съедобным. Заметив, что она просто ковыряется вилкой в тарелке, Алекс спросил, уж не плохо ли ей.

Ариэль тронул участливый тон мужа. Немного расслабившись от выпитого, она улыбнулась:

– Да нет, все в порядке. Может, выпила чуть лишнего.

– Но ты едва прикоснулась к еде. Если не голодна, зачем заказывала бифштекс?

Он что, запамятовал, что сам делал заказ? Тут Ариэль почувствовала, что ей и впрямь неможется. Она потерла виски.

– Голова болит?

– Есть немного, – призналась она.

– На-ка проглоти. – Алекс полез в карман и вытащил небольшую целлофановую упаковку. – Это мне один аптекарь дал. Опытный образец. Что-то совершенно новое, лекарство сильное, но не действует на желудок, как аспирин.

Он положил ей в ладонь две таблетки:

– Запей вином.

Ариэль передернуло при мысли, что бедному ее желудку придется еще что-то переваривать, однако она послушно проглотила лекарство. Когда официант подошел убрать стол и принять заказ на десерт, Ариэль вроде уже чувствовала себя лучше, хотя взгляд ее и блуждал, предметы в фокус не собирались – Ну что же, Гарри, еда была отменная, – заговорил Алекс тем искусственно-добродушным тоном, какой обычно пускал в ход, общаясь с официантами и мастерами. – Но жена, к сожалению, со мной не согласна. Ей бифштекс, как видишь, не понравился.

– Очень жаль. Может, прикажете принести другой? – спросил официант – высокий, с изрытым оспой лицом и неестественно белыми зубами малый.

– Нет-нет, дело не в бифштексе…

– Боюсь, жена опять немного перебрала, здешнее вино ей по вкусу, – перебил ее Алекс, подмигивая явно смущенному официанту. – Говорил же я, не смешивай спиртное с транквилизаторами, но она у меня такая упрямица.

Ариэль открыла было рот, чтобы объяснить, что, кроме таблеток от головной боли, никаких лекарств она не принимала, а вина подливал ей сам Алекс, но из горла вырвался всего лишь какой-то сдавленный звук.

– Эй, да тебя, глядишь, наизнанку сейчас вывернет, – сказал Алекс. – Пошли-ка лучше домой. Счет, Гарри.

После этого все покрылось какой-то дымкой. Ариэль видела, что люди за соседними столиками не сводят с нее глаз, но голова сделалась такой тяжелой, что и обеими руками ее трудно было поддерживать Подбородок упал на грудь, и Ариэль неуклюже привалилась к столу. Должно быть, Алекс успел расплатиться по счету, потому что далее она почувствовала, что он поднимает ее на ноги и чуть ли не волочит к стоянке.

Оказавшись в машине, Ариэль хотела спросить мужа, зачем ему понадобилась вся эта ложь, но из пересохшего горла не вырвалось ни звука Вероятно, Ариэль потеряла сознание либо уснула. Однако через какое-то время она поняла, что лежит раздетая в постели. Поначалу ей показалось, что это кошмар, но потом Ариэль сообразила, что во сне не испытываешь никаких ощущений. А сейчас ощущение было: чьи-то руки, руки Алекса, прижимаются к телу, а губы – к груди.

Она слышала его голос: он говорит что-то все время, говорит, говорит. Что именно говорит, разобрать ей так и не удалось, ясно только одно: ей было страшно. Затем он взгромоздился ей на спину и принялся пришпоривать, делал еще что-то немыслимое, и все перед ней поплыло.

Наутро она проснулась в постели одна. Кто-то набросил на ее обнаженное тело пуховое одеяло. Высвободившись из-под него и сев, Ариэль обнаружила в ложбинке между грудями два больших синяка. Кожа в этом месте была такой нежной, что даже легкое прикосновение заставило ее поморщиться от боли.

Ариэль поташнивало, но, что еще хуже, вернулся давний ее страх – клаустрофобия. Надо что-то сделать, подумала она, чтобы рассосался этот комок в горле. Сбросив одеяло на пол, Ариэль встала с кровати, поспешно натянула юбку и свитер, спустилась по лестнице и вышла из дома.

Лишь присев на каменную скамейку в саду, Ариэль немного пришла в себя. Да что это такое с ней творится? Неужто она сходит с ума? Может, все события вчерашнего дня ей просто привиделись? Сначала эта вспышка Алекса в присутствии Марии, затем чушь, которую он нес в ресторане…

А после… Нет, об этом и помыслить нельзя. Наверняка галлюцинация – слишком много вина выпила. Ведь читала же она где-то, что после красного вина бывают галлюцинации.

Так она долго просидела с закрытыми глазами, откинувшись на спинку скамьи. Хотя в воздухе уже было по-ноябрьски свежо, Ариэль не замерзла – свитер согревал. Постепенно напряжение спало. Это была ее любимая скамейка, главным образом потому что ее ниоткуда не было видно. Еще ребенком она часто здесь пряталась да и сейчас ощущала себя я безопасности.

Что за странная мысль! В безопасности – от чего, от кого? Может, от себя самой? Ночные кошмары, конечно, радость невеликая, но когда видения начинаются днем – пора звать на помощь.

Если ей снова нужен психиатр, то естественно обратиться к Алексу. Но как рассказать ему, что с ней в последнее время происходит? Как признаться в том, что именно с ним уже давно, несколько месяцев, связаны эти кошмары?

А может, поговорить с Лэйрдом? Раньше он всегда выручал ее. Одно плохо – он мужчина. Стыдно рассказывать, что сны ее как-то связаны с сексом. Разумеется, есть еще группа поддержки. Разве не в том состоит цель их объединения, чтобы помогать, когда кому-то плохо? Естественно, со всеми говорить о своих проблемах невозможно, но с кем-нибудь одним – почему бы нет? Вопрос только, с кем именно?

О Глори не может быть и речи, хотя умение этой рыжей постоять за себя восхищало Ариэль. Но от уличной мудрости Глори проку ей мало. Что она может посоветовать? Привязать Алекса к постели да выпороть его собственным ремнем?

Со Стефани ей было легче, может, потому, что обе они во время встреч так редко открывают рты. Конечно, у Стефани своих забот хватает, не слишком-то благородно вешать на нее еще и чужие. Иное дело – Дженис. Она вроде всегда готова прийти на помощь. За обедом она своими тактичными замечаниями, случайными как бы вопросами умеет каждую разговорить. Да, пожалуй, Дженис – лучший вариант.

Остается еще, правда, Шанель, она всегда к ней так внимательна. Как же это она про нее забыла? Лэйрд явно одобряет их дружбу. Да и друг с другом Шанель и Лэйрд отлично ладят; когда они обедали втроем, это было так видно. У них много общих знакомых, и смеются они одним и тем же шуткам, как старые приятели.

В присутствии Лэйрда Шанель совсем не похожа на себя – куда мягче, куда женственнее. Впечатление такое, что они говорят друг с другом на каком-то странном языке без слов. Язык тела – кажется, что-то в этом роде Ариэль слышала. А как она наклоняется к Лэйрду, как понижает голос, обращаясь к нему! Неужели Лэйрд интересует ее как мужчина?

Ариэль почувствовала сильную боль и, забыв про синяки, прижала руки к груди. Ощущая, как боль растекается по всему телу, Ариэль внезапно подумала: ладно, допустим, события вчерашнего дня – это всего лишь галлюцинация, но синяки-то откуда взялись?

* * *


В ту ночь Ариэль проснулась от кошмара. Она лежала, съежившись, под одеялом, вся покрытая холодным потом.

В ушах все еще звенел собственный пронзительный крик. Ей отчаянно хотелось зажечь свет, но что, если, протягивая руку к ночнику, она ощутит чье-то прикосновение? Сухое и горячее либо влажное и холодное?

Прикосновение руки, а то и крохотного острого зуба.

«Ну возьми же себя в руки, – говорила она себе, – оставь эти фантазии». Ариэль напрягала слух, но доносилось до нее только собственное хриплое дыхание. А может, это вовсе не ее дыхание? Вроде собственные вдохи-выдохи перекрывает посторонний звук. Да, доносится какой-то слабый шелест, словно змея ползет по сухой траве, хотя змей Ариэль видела – не говоря уж о том, чтобы слышать, – только в зоопарке Сан-Франциско. И еще запах: знакомый и в то же время какой-то странный. Сладкий и одновременно удушливый – как запах призрака из ее кошмаров.

Нет, об этом думать нельзя. Надо подняться – надо, надо! – и зажечь ночник. А потом осмотреть всю комнату и убедиться, что в ней только и есть что большой бельевой ящик и низенький столик с мраморной столешницей, испещренной прожилками, покрытой благородной патиной времени – все такое знакомое, такое привычное.

Тут заскрипела половица, и Ариэль снова рухнула в пучину кошмара. Она была уверена, что кошмар как-то связан со скрипящими половицами и тяжелым дыханием и ощущением чьего-то прикосновения, неуловимого и опасного.

Вот странно: содержание этих жутких кошмаров она никогда не может вспомнить, запоминается только страх. При пробуждении всегда одно и то же. Обливаясь потом, она испытывает лишь парализующий ее ужас и пошевелиться не может. Только когда Алекс лежит рядом, можно быть уверенной, что кошмары не доконают ее. Он отпугивает даже самые страшные из них.

Возникли новые звуки. Шум уличного движения. Женский голос, подзывающий кошку: «Сюда, сюда, малышка».

Звук пролетающего самолета. Лай соседской собаки.

Вслушиваясь в эти обычные звуки, Ариэль откинулась на подушке в надежде, что все плохое осталось позади. Лишь при самом пробуждении испытывала она чувство ужасной отъединенности от мира. Может, это тоже часть кошмара? Может, нужно какое-то время, чтобы он рассеялся?

Как бы то ни было, теперь она могла двигаться, могла протянуть руку и зажечь лампу. От хлынувшего в комнату света Ариэль стало так легко на душе, что она даже улыбнулась. Но тут же улыбка погасла – в дверь громко постучали.

– Ариэль, ты здесь? Тебе ничего не нужно?

Услышь Ариэль эти слова несколькими мгновениями раньше, она бы от счастья обомлела при звуке одного голоса.

Она бы умоляла Алекса войти и остаться с ней до утра. Но сейчас, когда кошмар прошел, она даже не шелохнулась в надежде, что Алекс подумает, будто она спит, и уйдет.

Но дверь открылась, и слышно было, как шаги приблизились к кровати. Ариэль лежала с закрытыми глазами и старалась дышать как можно спокойнее, хотя и не сомневалась, что Алекса ей не обмануть.

– Ариэль, я знаю, что ты не спишь. Я уже лежал в постели, читал и тут услышал твой крик. В чем дело? Что, опять кошмары?

Ариэль со вздохом открыла глаза. На Алексе была пижама из гладкого блестящего шелка. Причуда, разумеется, но вполне безобидная, как-то сказал ей Алекс, – он любит ощущать во сне ласкающее прикосновение шелка.

– Да, – ответила Ариэль, – но теперь все прошло.

Алекс не обратил на ее слова ни малейшего внимания.

Сорвав одеяло, он опустился на колени у самого изголовья и наклонился к ней. Глаза его лихорадочно блестели. Пижама на бедрах натянулась, и Ариэль увидела, что Алекс изнемогает от желания. Чего это он так возбудился, смутно подумала она, от ее страха, что ли?

И тем не менее Ариэль послушно подвинулась, уступая ему место на кровати, и не сопротивлялась, когда он задрал ее ночную рубашку. На мгновение ей показалось, что, увидев синяки у нее на груди, он смутился, но нет, Алекс, не говоря ни слова, опустил голову, и, почувствовав прикосновение его влажных, горячих губ, Ариэль испугалась, что однажды, удовлетворяя свое неистовое желание, он просто проглотит ее целиком.

По-прежнему молча Алекс потянулся к лампе и выключил свет. Услышав шелест ткани, она поняла, что он раздевается, и в следующее мгновение почувствовала, как он устраивается подле нее.

– Ну же, – требовательно сказал он, и Ариэль, повиновавшись, стала ласкать его, как он учил, предчувствуя, что вот-вот и в ней проснется темное желание.

Она знала, что, удовлетворив свою похоть, Алекс и ей сделает хорошо, так откуда же это ощущение, будто вываляли ее в зловонной грязи? И осмелится ли она когда-нибудь кому-то – психиатру, исповеднику, другу, Лэйрду – сказать всю правду? Как признаться в том, что, пусть и вызывает у нее отвращение то, чем занимаются они в темноте, все равно оттолкнуть Алекса она не может, ибо слишком сильно нужен ей секс, пусть даже в такой, извращенной форме?

* * *


Потом, когда Алекс уже вернулся к себе в комнату, Ариэль снова зажгла свет и бросила взгляд на небольшие часы из слоновой кости, стоявшие на ночном столике. Только десять, Стефани наверняка еще на ногах. Порывшись в столе, Ариэль извлекла список телефонов, что дала ей Дженис, и обнаженная, как была, набрала номер.


Глава 20


По окончании того этапа своей жизни, который Стефани именовала «дурными временами» – когда ее всячески терроризировали и когда такой страшной смертью умерла ее любимая кошечка, – она уже больше не заводила домашних животных. От пережитого ужаса она боялась новой привязанности, и хотя близнецы постоянно уговаривали ее завести собаку, она упорно отказывала им.

Маловероятно, конечно, что она так же привяжется к кому-то, как в детстве, и все равно ей страшно становилось при одной мысли о том, каково будет детям, случись что-нибудь с новой кошкой либо собакой. Объяснить Ронни и Чаку истинные причины отказа было невозможно, вот она и повторяла, что от собак в доме один только беспорядок, что в шерсти у них заводятся блохи, что они жуют обувь, что ветеринар стоит безумно дорого, а они в ответ обещали, что возьмут на себя все: и кормежку, и прогулки, и чистку ковров.

Когда они заявили, что готовы разносить газеты и на вырученные деньги покупать собачью еду и оплачивать счета ветеринара, Стефани вспылила и сказала, что и слова больше не хочет слышать на эту тему. Разговоры действительно прекратились, но печальные взгляды остались, как остались тяжелые вздохи и беседы о том, какие потрясающие собаки у их приятелей.

Не то чтобы Стефани просто дурачила детей. Не будучи такой уж домовитой хозяйкой, она тем не менее не любила беспорядка. Даже девочкой ей было не по себе в неубранном доме. Что вообще-то говоря, довольно странно, поскольку мать ее к этим делам была вполне безразлична, объясняя – если вообще снисходила до объяснений – это безразличие тем, что слишком занята, чтобы еще пыль с мебели стирать. Однажды один из соседей насплетничал, что по поводу их дома думает другой сосед, на что мать Стефани сказала, что на чужие мнения ей наплевать.

Но Стефани, подслушавшей этот разговор, было не наплевать. Свою комнату она всегда держала в чистоте и порядке, платья всегда на месте, куклы и другие игрушки – тоже, на старой ореховой мебели – ни пылинки. Услышав, что говорят о матери, она взяла на себя уборку всего дома, что, впрочем, осталось почти незамеченным.

После замужества Стефани всегда держала уже свой собственный дом в идеальном порядке. Однажды, когда она попросила Дэвида в виде особой любезности класть грязные носки в бельевую корзину, а не на ее крышку, он сказал, что она просто помешана на чистоте. После Дэвид извинился, но Стефани этого эпизода, весьма ей не понравившегося, не забыла.

И чего это она именно сегодня вспомнила Дэвида? Думать-то надо совсем о другом – предстоит собеседование с возможным работодателем.

Аккуратно объехав припаркованную машину, она немного добавила газу. До назначенного часа оставалось еще много времени, но рисковать не хотелось – что, как попадешь в пробку? Лучше уж подождать на месте, чем с самого начала произвести дурное впечатление своей необязательностью.

Нервничая перед предстоящим собеседованием, Стефани тем не менее, как всегда, вела машину аккуратно, и, когда какой-то сумасшедший водитель рванул прямо от тротуара на середину дороги, она успела ударить по тормозам и избежала столкновения. Обидчик, набирая скорость, устремился вперед, а Стефани, наоборот, остановилась у бордюра, чтобы отдышаться.

Приходя постепенно в себя, она огляделась и обратила внимание на стоявшего поблизости молодого человека. Он сочувственно улыбнулся, и Стефани автоматически ответила на его улыбку. Как раз в этот момент из цветочного магазина вышел пожилой мужчина и властно взял юношу за запястье.

Только тут Стефани сообразила, что находится в Кастро – излюбленном месте встречи гомосексуалистов.

Она так быстро отъехала от тротуара, что шины завизжали. Глядя прямо перед собой, Стефани с трудом держала более или менее нормальную скорость – хотелось выжать газ до предела. При виде оживленной улицы, по которой прогуливались либо стояли небольшими группами мужчины, ее чуть не стошнило. Здесь, что ли, Дэвид болтается целыми днями?

Здесь находит себе дружков?

Так как же он смеет настаивать, чтобы Ронни с Чаком отправились с ним на рыбалку в эти выходные? В прошлое воскресенье она, не в силах больше выглядеть в глазах близнецов злодейкой, дала слабину и разрешила Дэвиду навестить их дома. Мальчики были на седьмом небе от счастья, но для нее это было настоящим испытанием. Даже смотреть на них было так тяжело, что всякий аппетит пропал.

Правда, Стефани удалось не подать виду, до чего ей не по себе. Предложив Дэвиду кофе, она молча слушала, как все трое оживленно обсуждают ход футбольного чемпионата. И даже когда Дэвид заговорил о рыбалке, на которую ездил один, без детей – что стоило Стефани укоризненного взгляда обоих, – она удержалась и не сказала ни слова.

В своей, давно уже утратившей белоснежную чистоту ирландской рыбацкой рубахе – Стефани подарила ее мужу на сорокалетие – он выглядел таким мужественным, что ее всю перевернуло. Похоже, он это чувствовал. Подняв голову и перехватив ее взгляд, Дэвид залился румянцем и поспешно отвернулся. Стефани охватило мстительное удовлетворение.

За весь день она не обменялась с ним и десятком слов, но наедине с мальчиками не оставляла, а когда Дэвид ушел, не обращая внимания на укоризненные взгляды сыновей, поднялась к себе и прилегла.

Ну что же, Дэвид хотя бы ощутил какой-то стыд и вину.

Отчего же он не оставит мальчиков в покое? Это свидание произвело на нее такое болезненное впечатление, что, когда Дэвид позвонил и спросил, отпустит ли она детей с ним на рыбалку в ближайшее воскресенье, она сказала: нет. Спорить Дэвид не стал, но чувствовалось, что он так и кипит от возмущения.

Послышался резкий сигнал автомобиля – полностью уйдя в свои мысли, Стефани едва не заехала на встречную полосу. Всю оставшуюся часть пути она проделала, полностью сосредоточившись на дороге.

Через полчаса она подъехала к стоянке, где висело объявление: «Только для служащих и посетителей агентства общественных связей „Оуэне“». Стоянка примыкала непосредственно к очень старому кирпичному зданию, сохраняющему очарование стиля рококо, столь любимого Стефани. Впрочем, никаких иллюзий относительно перспектив работы в этом доме у нее не было. Сколько уж раз, набравшись мужества и полная радостных ожиданий, отправлялась она на поиски, а результат был один: под тем или иным предлогом ей отказывали. Не то чтобы люди из отдела найма, проводившие с ней собеседование, были так уж неприветливы, нет; но каждая встреча завершалась одинаково: «Не надо звонить нам, мы сами вас найдем». А это означало отказ. И на сей раз, уверенно подумала Стефани, все будет так же.

Охранник внизу показал ей, как пройти в отдел найма.

В коридорах пахло свежей краской, все здание хранило следы недавнего ремонта, что Стефани явно порадовало: компания процветает. Она пришла на несколько минут раньше назначенного срока, и секретарша в приемной попросила ее немного подождать.

Несмотря на стандартную мебель, атмосфера в приемной показалась Стефани легкой и непринужденной. Сидела она спокойно, словно и не дрожало у нее все внутри. А чего бояться-то, одернула она себя В конце концов, в худшем случае мисс Эдварде просто укажет ей на дверь.

Десять минут спустя выяснилось, что мисс Эдварде – это средних лет дама в аккуратной светлой блузе и темной фланелевой юбке. Она приятно и, кажется, неподдельно улыбалась.

Как Стефани и ожидала, собеседование проходило по привычному сценарию. Отличие заключалось лишь в том, что в ходе вопросов-ответов мисс Эдварде не столь явно выказывала скептическое отношение к претендентке.

Нет, к сожалению, университета окончить не удалось – вышла замуж еще на третьем курсе. Да, собиралась заниматься искусствоведением. Нет, никакого опыта работы у нее нет, все время уходило на дом и детей. Но теперь она живет отдельно, скоро будет оформлен развод, и ей нужна работа. Спасибо, вы очень любезны, находя, что я выгляжу слишком молодо для женщины, имеющей двух детей-подростков.

К удивлению Стефани, когда собеседование закончилось, мисс Эдварде не сразу распрощалась с ней.

– Знаете, не стоит слишком упирать на то, что у вас нет опыта работы, это всегда немного отпугивает, – заметила мисс Эдварде, постукивая по столу тупым концом карандаша. – Разумеется, вы не настолько молоды, чтобы начинать с самых первых ступенек. В таких случаях администрация предпочитает выпускников, с ними легче иметь дело. Я лично дала бы возможность попробовать себя, но сначала мне надо поговорить с другими претендентами, да и вообще решение принимает начальство.

Мисс Эдварде что-то пометила в блокноте, и Стефани поняла, что собеседование окончено.

– Так или иначе, я скоро свяжусь с вами.

Иными словами: не надо звонить, мы сами вас найдем.

Добравшись до дому, Стефани уже подготовила себя к очередному отказу, если, конечно, мисс Эдварде удосужится ей позвонить. Лучше ожидать дурных вестей, твердила себе Стефани, вылезая из машины, чем предаваться пустым надеждам.

Но одна реплика, брошенная мисс Эдварде, не давала ей покоя: не надо слишком упирать на то, что у вас нет никакого опыта. Разумеется, мисс Эдварде права – оттого эти слова и запомнились. Впредь следует вести себя увереннее. Может, имеет смысл прослушать какой-нибудь курс, где тебя учат, как стать «самым-самым»?

* * *


Едва вставив ключ в замок и открыв дверь, Стефани поняла, что в доме Дэвид. Может, почувствовала она едва уловимый запах лосьона, которым он пользуется после бритья, а может, просто сработал инстинкт, как у кролика, безошибочно определяющего, что в кустах притаилась лиса. Во всяком случае, ни голоса его не было слышно, ни телевизора, ни музыки – раньше, до того как они расстались, у Дэвида всегда была привычка включать магнитофон. В доме стояла полная тишина. Так почему же Стефани так уверена, что он здесь?

– Дэвид? – окликнула она.

– Я здесь, Стефи, – донесся голос из гостиной.

Через проем двери Стефани увидела, что Дэвид расположился в удобном кожаном кресле, которое она подарила ему на первую годовщину свадьбы, эта покупка, собственно, знаменовала начало «настоящей» обстановки. Через высокое узкое окно в комнату потоками низвергался солнечный свет, при котором лицо Дэвида казалось посеревшим, а под глазами залегли густые тени. Гуляет, что ли, ночами? И где же, интересно? Хотелось бы также знать, в какие авантюры он теперь ввязывается? И как смеет подвергать, появляясь здесь, риску своих собственных сыновей?!

– Что тебе надо? – резко спросила Стефани. – И вообще, как ты попал в дом? Я ведь поменяла замки…

– Так у меня же есть ключ от гаража, а внутри двери оказались открытыми. Ну а что мне надо… По-моему, пора нам с тобой серьезно потолковать.

– Не о чем мне с тобой толковать. Уходи отсюда.

– Но ведь это и мой дом, Стефи, ты что, забыла об этом?

– Если для того, чтобы ты сюда не приходил, нужен специальный документ, что ж, я добуду его. И не воображай, что можешь крутиться вокруг дома, ожидая, пока мальчики вернутся из школы…

– Знаешь что, помолчи-ка и выслушай меня. Я хочу… да нет, настаиваю на том, чтобы регулярно видеться с Ронни и Чаком. Я хочу ездить с ними на рыбалку, ходить на футбол, в зоопарк, ужинать вместе. Если хочешь присоединиться к нам, милости просим, но в любом случае я должен иметь право видеться с детьми. И не советую противиться, все равно проиграешь.

Стефани глазам своим отказывалась верить. Сегодня Дэвид выглядел совершенно иначе. Куда делся его затравленный взгляд? Дэвид уж не отводит, как при последней встрече, глаз, смотрит прямо. Да еще указывает ей – совсем, что ли, стыд потерял? Неужто он впрямь считает, что может приходить сюда и командовать?

– Но ведь мы уже обо всем договорились. Да, ты можешь видеться с мальчиками, но только дома и только, когда мне это удобно.

Хоть и дала себе Стефани слово сохранять спокойствие, голос ее дрожал от гнева. Дэвид поморщился, и Стефани вспомнила, что он никогда не любил женщин с резкими голосами. Ну и черт с ним. Что он там любит, чего не любит, теперь это не имеет никакого значения.

– Я лично не принимал такого условия, – сказал он. – И не будем спорить. Попробуем лучше договориться.

Дэвид вытянул руку, словно собираясь прикоснуться к ней. Это было настолько неожиданно, что Стефани дернулась и отпрянула назад. Зубы у него сжались. Ага, не нравится?

– Мне не о чем с тобой говорить. Мне и смотреть-то на тебя противно, – сказала Стефани, стараясь посильнее задеть его.

– Пусть так, но все равно поговорить нам надо. Чак и Ронни не понимают, что происходит. Неужели ты не видишь, как им плохо? Мальчикам нужен отец…

– Но только не такой.

– Замолчи, Стефи! Никакой я не гомосексуалист и даже не бисексуал, сколько повторять можно. Да, я сделал глупость. И даже больше. Я повел себя аморально, непростительно и твой, именно твой гнев заслужил. Но мальчики здесь ни при чем. Я хороший отец, неужели ты будешь отрицать это?

Стефани промолчала. Если говорить по чести, то да, следует признать, что Дэвид не просто хороший – замечательный отец. Но от этого ничего не меняется. Ибо ведь существует невольное воздействие, поведенческие стандарты и все такое прочее. К тому же у него нет никаких прав на детей. Он утратил их в тот самый момент, когда позволил этому типу…

Стефани круто повернулась и пошла в холл повесить плащ. В гостиную она вернулась, только убедившись, что вполне владеет собой. Выражение лица у Дэвида было какое-то странное, и Стефани почувствовала себя неуютно – почему, и сказать трудно.

– Если бы мир полетел в тартарары, если бы нагрянуло землетрясение, настоящее землетрясение, девять баллов по шкале Рихтера, ты ведь все равно, прежде чем выбежать из дома, сложила бы все вещи, не так ли? – сказал он.

– Не понимаю, о чем это ты. Да и к тому же все не так, – горько ответила Стефани. – Ведь это ты у нас умник. Ты все лучше всех знаешь, а я… что я? Всего лишь жена с одной извилиной в мозгах, которая годится только на то, чтобы развешивать по местам твои вещи и гладить рубашки, потому что в прачечной их гладят плохо. На ужин мы ходили только в мексиканские рестораны, потому что ты любишь мексиканскую кухню, а на то, что от острой пищи мне становится нехорошо, тебе наплевать.

– Какое это имеет отношение к?..

– А телевизор? Я ненавижу, слышишь, ненавижу понедельничные передачи о футболе. А ты включаешь звук на полную мощность, так что я даже не могу оставаться в той же комнате и читать. И баскетбол с хоккеем мне тоже не нравятся, потому что я ничего в этом не понимаю. А когда прошу что-нибудь объяснить, ты спрашиваешь, не осталось ли в холодильнике пива. Я хотела научиться играть в гольф, чтобы хоть одно спортивное развлечение у нас было общее, но тебе новичок в качестве партнера не нужен. И даже после того как я стала брать уроки у этого, как его, словом, у этого малого в местном клубе, ты всякий раз находил отговорки, лишь бы не играть со мной.

– Но почему ты раньше ни о чем таком мне не говорила, Стефани? Если это тебя так задевает…

– Потому что не хотела быть в тягость. Я думала, тебе нужна мужская компания, и, видит Бог, оказалась совершенно права! Знаешь, я всегда считала, что мне необыкновенно повезло с мужем. Подруги завидовали: Дэвид не такой, как все, за юбками не волочится, в азартные игры не играет, на вечеринках лишней рюмки себе не позволит. О Боже, как же благодарила я судьбу за такого мужа! Устроить тебе и мальчикам дом, быт – вот и все, что было мне нужно. Я никогда никому не жаловалась, что нет у меня своей жизни, да и не хочу я ее.

Я гордилась тем, что я – миссис Дэвид Корнуолл. Я даже какую-то вину ощущала, когда, бывало, решала подыскать себе работу, либо ходила одна, без тебя, на спектакли и концерты. Я звала тебя, но ты всегда отвечал: «Знаешь, детка, у меня от таких вещей челюсти сводит». И я не спорила, никогда не говорила, что, может, стоит тебе присоединиться ко мне разок-другой и «такие вещи» больше не будут вгонять тебя в тоску. Да я бы и на спортивные соревнования ходила с тобой и мальчиками, только ты меня никогда не звал.

– Я просто думал, что тебе нужно хоть немного от нас отдохнуть. Но ты-то почему раньше никогда этого не говорила?

– Потому что хотела, чтобы меня пригласили, а я могла либо согласиться, либо отказаться. И еще потому, что это не имело никакого значения, пока я думала, что ты меня любишь.

У Дэвида дернулась щека.

– Но я же и люблю тебя. А по глазам, знаешь ли, читать не умею. Я думал, ты счастлива. Но если, как ты говоришь, все это не имеет значения, то к чему весь этот разговор?

– А ты так и не понял? Потому что теперь это имеет значение. Я попала в самую, наверное, старую ловушку на свете. Я была гражданкой второго сорта, и мне было на это наплевать. Господи, я забыла, когда ты в последний раз спрашивал мое мнение даже по всяким ерундовым поводам, например, как распорядиться свободными деньгами или куда поехать отдохнуть. И все то время, что ты в доме играл роль Большого Молодца, оказывается… чем это ты занимался теми вечерами, когда якобы – во всяком случае, я так считала – был занят с клиентами? По Кастро шатался? В баню ходил?

– Стефи, ради всего святого…

– Нет уж, дай мне договорить. Я тебе больше не девчонка на побегушках. Пусть у меня и нет твоего образования, и коэффициент интеллектуального развития куда ниже, чем у тебя, и родители мои, бывает, используют бумагу вместо салфеток, но я хотя бы не извращенка. А значит – лучше тебя.

– Ну что ты говоришь, Стефи. Никакой я не извращенец, клянусь тебе в этом. В тот раз я перебрал, и Тэд… Нет, не хочу всю вину на него перекладывать, хотя и подозреваю, что он решил, будто шутка получится неплохая: сначала напоить меня, а потом оседлать. К такому количеству спиртного я не привык, а к тому же страшно возбудился, ведь мы с тобой не спали почти месяц…

– Ну вот, так я и знала, что дело к этому придет, я во всем окажусь виновата. Бедняга! Жена о тебе не печется в постели, вот ты и уступил извращенцу. Так, что ли?

– Да ничего подобного. Я всего лишь говорю, что мы с тобой Бог знает сколько времени не занимались любовью. Сначала ты простудилась, а потом все остальное…

– Как тебя прикажешь понимать?

– Да что тут особенно понимать? Я ведь ни в чем не виню тебя, просто стараюсь объяснить…

– Ах ты, ублюдок! Мы месяц не занимались любовью?

А кто в этом, интересно, виноват? Простуда моя длилась меньше недели. А может, все дело в том, что вот-вот должен был приехать Тэд и ты берег себя для своего любовника?

– Я не занимался с тобой любовью, потому что… честно говоря, себе дороже.

– Это еще что за намеки?

– В течение долгого времени ты, похоже, только терпела секс. Верно, отталкивала ты меня нечасто, но… Знаешь, я давно хотел спросить тебя: хоть раз оргазм у тебя был? Настоящий оргазм? Или все эти годы ты только притворялась? – Дэвид смущенно умолк. – О Боже, куда это меня занесло?

Я не хотел сказать…

– Но сказал. А теперь ответь мне на один вопрос. Зачем ты женился на мне, Дэвид? Чтобы иметь детей? Или чтобы прикрыть свои истинные сексуальные наклонности? Как называют таких, как ты? Бисеки? Бисексуалы? Ясно, что ты не полный педик, иначе у тебя со мной вообще ничего бы не получалось. Но признайся, в постели ты не находил меня достаточно заводной, чтобы удовлетворить свою потребность в женщинах?

– Когда я женился на тебе, ты казалась мне самой сексапильной женщиной на свете. Но скажи по чести, тебе-то разве секс доставлял когда-нибудь настоящее удовольствие?

– Снова здорово. Слушай, а тебе никогда не приходило в голову, что, может, ты просто никудышный любовник?

Стефани заметила, что глаза у Дэвида сузились, губы сжались, но к тому, что он резко вскочит с места и шагнет к ней с поднятой рукой, она готова не была. Впрочем, Дэвид остановился на полпути. Выглядел он, как человек, которому только что явилось привидение.

– О Боже, что это со мной? Впрочем, ясно что. Ты просто пытаешься меня спровоцировать. Есть вещи, которые нельзя говорить мужчине безнаказанно.

– А говорить женщине, что она ни на что не годится в постели, только потому, что не царапается и не впивается в тебя ногтями, можно? Интересно, право. Все тот же двойной стандарт.

Дэвид взъерошил волосы – когда-то ей ужасно нравился этот жест. Внезапно Стефани почувствовала, что не может больше выдерживать самого его вида, и, отвернувшись, опустила взгляд на камин. Каким нетронуто чистым по-прежнему выглядит белый мрамор. Вскоре после переезда они поставили газовую колонку, но пользовались ею редко. Это была ее идея, не хотелось все время выгребать золу. Может, Дэвид и это затаил против нее – что ей не нравится, когда в ковер набивается собачья шерсть да зола?

– Прости, – послышался сзади голос Дэвида. – У меня нет права обвинять тебя.

Стефани обернулась. Дэвид стоял так близко, что можно было разглядеть крошечную царапину у него на носу. Выглядел он сильно постаревшим, словно не дни, а годы прошли.

А ведь Дэвид всего на несколько лет старше ее.

– Ладно, и ты меня извини… за то, что я сказала, – устало произнесла Стефани.

– Хорошо, будем считать, что оба извинились друг перед другом. А теперь, может, вернемся к мальчикам? Помнишь, еще до всей этой истории я обещал, что летом мы пойдем на плотах. Так теперь они не отстают от меня…

– Как это так – не отстают? В прошлое воскресенье об этом и речи не было. – Стефани остановилась на полуслове и пристально посмотрела на Дэвида. – Ты что, тайком с ними встречаешься?

Дэвид и не пытался отрицать.

– Пару раз я провожал их домой из школы. Мальчиков винить не в чем, наверное, они ничего не сказали тебе, просто чтобы не волновать. По-моему, дети у нас более чуткие, чем мы оба.

– А что это еще за путешествие на плоту? Я категорически против.

– Но почему? Я уже обо всем договорился и даже заплатил. Такие путешествия сейчас очень популярны, так что заказывать надо за месяц…

– Нет. Решительно нет.

– Слушай, а тебе не кажется, что это уж слишком? Неужели ты думаешь, что четырех-пяти дней мне хватит, чтобы развратить их?

– Я просто не хочу, чтобы они были с тобой. Пусть привыкают обходиться без тебя.

– Но ведь я обещал им, Стефи, и, если все сорвется, они будут ужасно разочарованы.

– Да? И кого же в этом винить? Ладно, пусть я снова буду злодейкой, но без меня с мальчиками ты никуда не поедешь.

– Ну так поехали вместе.

– Забудь об этом, Дэвид. Своего решения не изменю.

– Но чего ты боишься? Что я соблазню собственных сыновей? Право, для них это будет такой удар…

– Никакого удара не будет. Я сама с ними поеду, – выпалила Стефани. Слова эти вырвались сами собой, но она была слишком самолюбива, чтобы взять их назад.

– Да ты с ума сошла. Просто спятила. Ты же терпеть не можешь всякие там прогулки. А тут на плоту…

Стефани задумчиво посмотрела на Дэвида:

– Удивительно, правда? А ведь я год из года ходила с вами в походы. Считалось само собою разумеющимся, что добрая мамочка займется готовкой и будет поддерживать костер, пока три наших молодца резвятся себе на воздухе. И оказывается, все это время ты знал, что мне такие забавы вовсе не по душе.

– Да, знал. Знал, что такого, как нам, удовольствия эти вылазки тебе не доставляют, и ценил, что ты и виду не подаешь. К тому же мне казалось, что не так уж тебе все это противно. Выходит, я ошибался?

– Да нет, кое-что мне нравилось, – призналась Стефани. – Нравилось петь, рассказывать всякие истории. Нравилось быть вместе. Но вовсе не нравилось сидеть одной в палатке, когда вы отправлялись в лес. Не нравилось готовить и убираться…

– Да ведь не пять же раз в день ты готовила. Разве не говорил я тебе, что ничего такого особенного придумывать не надо, обойдемся гамбургерами? Тебе самой хотелось, чтобы все было, как дома, я думал, тебе нравится готовить на костре.

Стефани промолчала, и Дэвид продолжал, постепенно раздражаясь:

– Послушай, Стефи. Плот – это не такая простая штука Поплывешь – назад уж не повернешь.

– А это уж мое дело. Если мальчикам так уж приспичила эта прогулка, что ж, буду вместо тебя таскать каштаны из огня. Скажи, куда позвонить, и я перепишу заявку на свое имя.

Стефани думала, что Дэвид будет настаивать, но он всего лишь пожал плечами и нацарапал на клочке бумаги номер телефона. Вскоре он ушел. Оказалось, даже сказать ему вежливое «до свидания» трудно, впрочем, похоже, и Дэвид испытывал ту же неловкость.

Однако же, стоило ему выйти за порог, как Стефани почему-то вытащила семейный альбом и принялась рассматривать свадебные фотографии. Свадьба была простая, вполне традиционная. На фотографии Стефани облачена в белое, хотя, конечно, это была чистая формальность. Начать с того, что Дэвид не был у нее первым, а во-вторых, и с ним они были вместе до свадьбы несколько месяцев. На снимке Дэвид стоял рядом и выглядел, как бы это сказать?.. Бодро? Решительно? А у нее на лице застыло выражение прямо-таки блаженное.

В тот день она чувствовала себя великолепно – наконец-то победительница. В школе она никогда не принадлежала к кругу тех девчонок, которым назначают свидания футболисты или классные старосты, вообще заметные ребята. Стефани отличалась такой чудовищной застенчивостью, что в спутники ей доставались только братья подруг, а пару месяцев она встречалась с классным юродивым, который был на несколько дюймов ниже ее. Так что замужеством Стефани гордилась: теперь подруги ей завидуют. Нехорошо, конечно, испытывать такие чувства, но по-человечески понятно. И разве можно было тогда догадаться, почему Дэвид женился на ней?

Теперь-то все понятно – прямо обхохочешься. Так почему же она сидит себе и рыдает в платок, словно жизнь кончилась?

Услышав внизу голоса сыновей, Стефани поспешно вытерла слезы. Вот уж что им меньше всего сейчас нужно, так это мать-плакса. Им и без того трудно. Порой она задавалась вопросом, а что, собственно, происходит в душе у ее ребят, которых, думалось, она так хорошо знает. Еще пару недель назад она считала, что Чак и Ронни способны выдержать все и будут вести себя как надо. Но после того как Дэвид ушел из дома, они постоянно огрызаются и дуются. Впервые в жизни они одинаково реагируют на любую домашнюю свару. И вообще возник союз двух, в котором ей места нет.

Ко всему прочему несколько раз звонила мать Дэвида, и каждый звонок – настоящее испытание. В последний раз она разговаривала так агрессивно, что Стефани даже швырнула трубку. Никогда прежде с нею такого не бывало. На протяжении следующего часа телефон так и заливался, но Стефани не взяла трубку. С тех пор свекровь больше не звонила.

А через несколько недель, когда будет покончено со всеми формальностями, Стелла перестанет быть ей свекровью. Правда, бабушкой мальчикам она, к сожалению, останется навсегда.

Близнецы влетели в комнату, но, увидев, что на диване небрежно развалилась мать, круто остановились.

– Вы вроде поздновато сегодня? – заговорила она.

– Мы шли пешком, – сказал Ронни. – Мама Тони так и не появилась.

– Можно было позвонить, я бы заехала за вами.

– Мы не знали, что ты уже вернулась, – буркнул Чад, отводя глаза. Стефани сразу почувствовала что-то неладное.

– Дело не в том, что не появилась мама Тони, а? Вы просто надеялись, что вас подвезет отец, – уверенно заявила Стефани.

– Да ладно тебе, мама. Это правда, пару раз нас подбрасывал до дому папа. Сюда ты ему приходить не разрешаешь, так что… – Чак вызывающе передернул плечами, и Стефани стоило немалого труда скрыть злость и обиду.

– Впредь я прошу вас говорить мне правду, – ровно произнесла она. – Ив следующий раз, когда ваш отец будет проезжать мимо школы, я запрещаю садиться в его машину.

– Ты что же, хочешь лишить нас всякой радости? – вспыхнул Чак.

– Не говори ерунды. Ты же знаешь, что я только добра Вам желаю. Именно поэтому мы в июне идем на плотах. Мы с отцом уже все обговорили.

Мальчики так и воззрились на мать. Не давая им ничего Сказать, Стефани поспешно продолжала:

– И еще одна новость, которая, надеюсь, вас порадует.

Вы уже достаточно взрослые, чтобы присматривать за собакой, так что почему бы в ближайшие выходные нам не подыскать щенка?

После того как в доме все стихло – для разнообразия дети сегодня отправились в постель без спора, – Стефани прилегла на диван и открыла книгу. Но голова ее настолько была занята другим, что похождения красавиц и красавцев, прыгающих друг к другу в постель, никак ее не занимали, так что в конце концов Стефани встала и начала нервно расхаживать по комнате; то статуэтку на каминной доске сдвинет чуть влево, то корешки книг на полке выровняет.

Телефон зазвонил, когда она уже гасила свет. Опасаясь, как бы не проснулись близнецы, Стефани поспешно схватила трубку.

– Стефани?

– Да, я. Кто это?

– Ариэль… Ариэльди Русси. Знаю, что уже поздно, но…

Я не разбудила вас?

– Да нет, я еще не сплю. Что-нибудь случилось?

– Нет… Но вы сказали, что можно позвонить, когда захочется поговорить с кем-нибудь. – В тонком голоске Ариэль угадывался вопрос.

Стефани так и застонала про себя. День выдался длинный и тяжелый, и сейчас не до чьих-то чужих переживаний. Но заговорила она, как всегда, приветливо:

– Ну да, разумеется. А для чего же еще существуют друзья?

– А мы действительно друзья? – В голосе Ариэль прозвучала такая неуверенность, что Стефани невольно улыбнулась.

– Это верно, знакомы мы недавно, и все равно – друзья.

Что-нибудь не так?

– Видите ли… это очень личное. Может, напрасно я вас тревожу…

– Да нет же, все в порядке. Так в чем дело?

– По телефону не скажешь. Может, встретимся завтра?

– Разумеется, – с притворным энтузиазмом откликнулась Стефани. – Где? За обедом?

– Вообще-то мне хотелось бы найти местечко, где мы были бы одни. Дело, у меня, понимаете ли… щекотливое.

– В половине третьего у меня собеседование по поводу работы. Как насчет того, чтобы встретиться, скажем, на Приморском бульваре или у Музея изящных искусств?

– А если на Сиклиффе? Я люблю смотреть, как там котики резвятся.

– Отлично. Вам когда удобнее?

– До пяти у Алекса пациенты. Так что в любое время между часом и пятью.

– Скажем, в половине второго. Годится?

– Буду ждать вас, и спасибо огромное. Ни за что бы вас не побеспокоила, будь у меня еще с кем поговорить.

Интересно, подумала Стефани, повесив трубку, как это может быть, чтобы больше некому, кроме случайной знакомой, было довериться. Но разве у нее самой иначе? Большинство пар, с которыми они поддерживали отношения, друзья Дэвида. Или его же деловые партнеры. И среди их жен вряд ли найдется хоть одна, с кем можно было бы поговорить по душам.

Что касается мальчиков, то они еще слишком молоды, ну а Дэвида, который всему виной, уже нельзя считать другом.

Остаются еще родители, только они теперь стали ей почти чужими. По правде говоря, предвидя их реакцию, Стефани еще и не сказала им, что они с Дэвидом разводятся.

– И что же ты такого натворила? – спросит мать, готовая с ходу обвинить во всем ее, Стефани.

– В нашей семье не бывает разводов, – так заявит отец, сводя в полоску седеющие брови.

Вот и выходит, что они с Ариэль в одинаковом положении.

Стефани не смогла вспомнить ни единого человека, которому могла бы полностью довериться. А это кое-что говорит и о ней самой, верно?


Глава 21


Наутро, проводив детей в школу, Стефани занялась стиркой и другими домашними делами, затем приготовила ужин, на случай если задержится на собеседовании или еще что случится. Надев серую в полоску блузку и юбку в тон, Стефани завела машину и поехала в центр.

Около половины первого она притормозила на стоянке рядом со старым, почтенным рестораном «Клиф-Хаус», представлявшим собой нечто вроде фирменного знака Сан-Франциско. На удивление – приехала-то она чуть раньше оговоренного времени, – Ариэль уже ее поджидала. Она поднялась навстречу с улыбкой такой робкой, что Стефани даже засомневалась, уж не придется ли вытягивать из Ариэль, что она там собиралась ей поведать.

Некоторое время они шагали вдоль стены, поддерживающей накренившийся утес, который и дал этому месту свое имя.

Пренебрегая расставленными повсюду знаками, предупреждающими о штормовой волне и камнепаде, двое подростков? карабкались по скалам, и, глядя на них, Стефани, подумала, что и ее мальчики, должно быть, не обращают внимания ни на такие знаки, ни на собственные ее предостережения.

Для котиков, забиравшихся обычно на скалы, время года было уже позднее, но один старый боец с израненной мощной спиной и посеревшей от возраста шкурой гордо и одиноко царил над округой, издавая время от времени трубные звуки на виду у нескольких зевак, собравшихся на берегу.

– Думаете, он слишком стар, чтобы уйти на юг вместе со всем стадом? – рассеянно спросила Стефани.

Ариэль грустно посмотрела на ветерана:

– Может, он был такой самодур, что жены оставили его?

Они нашли местечко поудобнее, и едва уселись, как Ариэль, словно давая выход рвущимся наружу словам, разразилась целой тирадой.

– Не надо бы мне, конечно, досаждать вам своими бедами, да больше обратиться не к кому. Я подумала было о Дженис – ведь она любой из нас предлагала подставить плечо, если надо выплакаться, – потом о Шанель, она такая опытная, что ее ничто не смутит, и все-таки с вами мне проще.

– Спасибо за доверие, – сказала Стефани, мысленно уговаривая Ариэль посмотреть ей в глаза, вместо того чтобы шарить взглядом по воде. – Так о чем вы хотели поговорить?

– Даже не знаю, как начать. В общем, кое-что меня по-настоящему беспокоит, и мне нужен совет.

– Если все упирается в секс… то, наверное, от меня помощи ждать не приходится. Я замужняя женщина, но в этих делах не особенно разбираюсь.

– Все равно больше, чем я. Видите ли, я все еще невинна.

Если бы Ариэль сказала, что она оборотень, и то Стефани была бы поражена не так сильно. «Уж не смеется ли она надо мной?» – мелькнуло у нее в голове, но она тут же отбросила эту мысль: слишком уж серьезно говорит Ариэль. Тем не менее ей понадобилось какое-то время, чтобы прийти в себя и спросить:

– А что, у вашего мужа какие-то проблемы с потенцией?

– Да нет. В этом смысле у Алекса все в порядке. Просто он… никогда не доводит дело до конца. Сначала мне казалось, что он просто бережет меня, но… – Ариэль остановилась.

Вид у нее был такой несчастный, что Стефани захотелось погладить ее по плечу и сказать, что все будет в порядке.

А еще лучше было бы, подумала Стефани, если бы ей самой не пришлось выслушивать подобные откровения. Ариэль продолжила:

– Время шло и шло, а он все… все останавливался на полпути. Ну я и поняла: что-то не так. – Ариэль залилась краской и по-прежнему смотрела куда-то в сторону.

– Вы хотите сказать, что не интересуете его как женщина? Может, он «голубой»?

Ариэль искоса посмотрела на Стефани:

– Нет-нет. Он проделывает разные штуки и меня заставляет. Он… ну, можно сказать, что у него какой-то пунктик насчет девственности. Наверное, поэтому он и оставляет меня нетронутой. Но во всем остальном удержу не знает.

И снова Стефани с трудом удалось никак не проявить изумления и растерянности. Что Ариэль от нее нужно? Подтверждения того, что сексуальные наклонности ее мужа не выходят за пределы нормы? Но если верить Ариэль, то муж ее извращенец, а что он по профессии психиатр, так это только хуже, потому что кому, как не ему, знать, что такое извращение. Что же касается совета, то худшего поверенного в делах такого рода Ариэль не могла бы найти.

Ее собственная сексуальная жизнь тоже оставляла желать лучшего. Два ее любовника-однокашника были ребятами совсем земными, так что неудивительно, что ничего, кроме разочарования, она с ними не испытала. Но от Дэвида она ожидала куда большего, ведь он старше, опытнее. О, то, что в книгах называют любовной игрой – ласки, поцелуи, – ей нравилось Но сам акт наслаждения ей не приносил, скорее она просто терпела. Она достигала оргазма, и возбуждение проходило, после этого она только и ждала, пока Дэвид кончит и можно будет уснуть. Разве она может кому-нибудь давать советы?

– А вы к сексопатологу не пробовали обратиться? – спросила Стефани.

Ариэль покачала головой:

– Алекс не хочет. Он считает, что ничего такого особенного в том, что он… в том, что мы делаем, нет.

– Никакого другого совета я вам дать не могу. Ясно, что Всему виною ваш муж, что он… – Стефани не смогла заставить себя выговорить нужное слово.

– Ненормален? Я прочитала кучу книг по сексу, но ничего не нашла о мужчине, который… который занимается этим с девственницей.

О, как же хотелось Стефани помочь этой несчастной женщине… Нет, Ариэль трудно назвать женщиной. Эмоционально она все еще была ребенком, к тому же обратившимся за помощью не по адресу. Сама-то Стефани, сталкиваясь с чем-нибудь непонятным в супружеской жизни, обращалась к Дэвиду. И в данном случае она просто передала бы его мнение Ариэль. Но теперь это невозможно. И все же ей от души хотелось помочь бедняжке. Была в ней какая-то совершенная беззащитность, будто родилась она на этот свет без кожного покрова, даже самого тонкого. Но как дать совет по делу, в котором сама не разбираешься?

– Право, мне очень хотелось бы быть вам полезной, – сказала она. – Но, видите ли, хотя и прожила я в замужестве пятнадцать лет, по части секса все было слишком обычно.

Может, вам лучше поговорить с Дженис? Вы знаете, что у нее есть научная степень по социологии? Так что она должна разбираться в таких делах, по крайней мере знать, что нормально, а что нет.

Ариэль промолчала. Глаза у нее затуманились, словно она ушла куда-то глубоко в самое себя, и Стефани вдруг почувствовала прилив раздражения. В конце концов у нее полно своих проблем, с ними бы справиться. А Ариэль пусть обращается с этими вопросами к мужу. Даром, что ли, он психиатр?

– Ариэль, а с мужем вы на эту тему когда-нибудь разговаривали?

– Нет-нет. – Ариэль так и отпрянула. – Да он до неба взовьется, если поймет, что меня не удовлетворяет… наш брак.

– Тогда все-таки вам придется пойти к сексопатологу, хотя бы одной.

Ариэль посмотрела на нее своими голубыми глазами:

– А вы с мужем ходили?

Стефани закусила губу. Ну как объяснить Ариэль, почему она разводится? Да и не только Ариэль – любому. Если Ариэль узнает, что Стефани, прожив в замужестве долгие и счастливые годы, обнаружила, что муж занимается любовью со своим лучшим другом, и все окончилось, разве это ей поможет? Она вдруг содрогнулась. Как омерзительно звучат сами эти слова, как трудно – даже сейчас, по прошествии времени – думать о Дэвиде как о гомосексуалисте.

– Я прогнала Дэвида, увидев его в постели с мужчиной, – кратко сказала она, увидев, что Ариэль ждет ответа. – И никакая медицинская консультация не помогла бы мне примириться с этим. А самое скверное то, что они занимались любовью в той же самой постели, в которой мы спали с Дэвидом с нашей первой брачной ночи.

– Очень сочувствую вам, Стефани, честное слово, очень-очень. Думаете, вам удастся с этим справиться?

– Наверняка. Но это потребует времени. А сейчас все болит, как незажившая рана. Впрочем, не будем говорить о моих проблемах. Повторяю, мне очень хотелось бы помочь вам, но в таких делах я слишком плохо разбираюсь. Если совсем уж мочи нет терпеть, тогда лучше поскорее развестись.

Или все же ничего страшного?

Ариэль опустила взгляд.

– Иногда мне кажется, что стоит ему только еще раз прикоснуться ко мне, как я умру… – Голос у Ариэль задрожал, и она замолчала.

– Вы вовсе не обязаны все мне рассказывать, – поспешно вставила Стефани и поднялась на ноги. – Мне пора – собеседование в половине третьего. – Почувствовав неловкость оттого, что столь резко обрывает свидание, она добавила:

– Понимаю, что пользы от меня оказалось немного, никакого толкового совета дать я не смогла, и все же, когда вам понадобится друг, я в вашем распоряжении.

Прозвучало это как-то неловко, так что Ариэль немало удивилась, увидев, как глаза Стефани наполняются слезами.

– Спасибо вам большое, – проговорила она. – Иногда и просто поговорить хоть с кем-нибудь бывает так важно.

Ариэль и Стефани, каждая погруженная в собственные мысли, медленно пошли к стоянке. Стефани не удержалась от улыбки, увидев, что Ариэль остановилась у длинной, приземистой машины – насколько она знала, это была одна из классических моделей. Машина точь-в-точь, как хозяйка, – славная, немного старомодная и совершенно непрактичная.

Повинуясь какому-то порыву, она расцеловала Ариэль в обе щеки и тронулась к своей машине, удобному и как раз вполне практичному фургону. Отъезжая, Стефани почувствовала, что настроение у нее улучшается. Пусть Ариэль ей помочь не удалось, то есть не удалось дать конкретного совета, но все же встреча их пустой не была: в свете того, что она только что узнала, собственные проблемы казались не такими уж страшными. Стефани даже почувствовала себя слегка польщенной оттого, что Ариэль обратилась именно к ней, а не к кому другому. Ведь теперь уж и не припомнишь, когда к ней в последний раз обращались за советом.

* * *


На следующий день позвонила мать. Поскольку по межгороду родители Стефани звонили только в случае крайней необходимости, первой мыслью было, что что-то случилось, второй – что родители каким-то образом узнали о разводе.

– От тебя уже несколько недель ничего не слышно, – начала мать.

Голос у нее был такой тоненький и писклявый, что Стефани всегда хотелось самой откашляться и прочистить горло.

– Извини, мама. Я и не заметила, что столько времени пролетело. Занята была…

– Какие планы на Рождество? Приедете? У твоего брата сейчас свое дело, он очень занят и все же время выкроит.

Правда, нам не хватит кроватей, но я думаю, вы с тетей Мэри можете спать на раскладушке, знаешь, на той, что стоит на веранде, мальчики возьмут с собой спальные мешки, а Дэвид наверняка не откажется поспать пару ночей с твоим братом.

У Стефани что-то булькнуло в горле. Сначала она просто захихикала, потом разразилась оглушительным хохотом. Понимая, что это истерика, она прижала руку ко рту. Но ничего не помогло, и Стефани, поспешно бросив трубку на рычаг, пошла на кухню и плеснула в лицо холодной воды.

Когда телефон зазвонил вновь, истерика уже прошла, и Стефани почти нормальным голосом сказала что-то вроде того, что связь оборвалась. Не давая матери начать новый монолог, Стефани извинилась и сказала, что в этом году приехать не удастся. На праздники в Сан-Франциско собирается один важный клиент, и Дэвид пригласил его домой на Рождество.

– Скоро напишу, – прервала она разговор под тем предлогом, что кто-то звонит в дверь, и таким образом не дала матери выговориться, что есть же, мол, люди, которые о семье думают в последнюю очередь.

Пообещав себе во что бы то ни стало написать как можно скорее родителям, что разводится, Стефани подумала, как же научилась она врать и избегать всяческих стрессов. Может, она наконец становится как все, а если так, То чего же нервничать по поводу каких-то там собеседований? Что может быть унизительнее зависимости от какого-то одного человека, да еще такой неизбывной, что буквально в растение превращаешься?

* * *


Мисс Эдварде позвонила в полдень, когда Стефани готовила обещанную детям на ужин пиццу. Хоть и остерегала себя Стефани со всей решительностью от излишне радужных упований, последовать собственному внутреннему голосу явно не удалось – у нее только что живот не подвело, когда мисс Эдварде с откровенным сожалением сообщила ей, что начальник отдела кадров мистер Соммерс отдал предпочтение женщине помоложе.

Чуть не плача, Стефани все же справилась с собой и, почти спокойно поблагодарив мисс Эдварде, собиралась уже повесить трубку, когда та заговорила вновь:

– Очень жаль, что все так вышло. Не надо бы, наверное, вам этого говорить, но лично я предпочла бы вас. Тем не менее не все потеряно Одна моя знакомая, она работает в отделе кадров в «Мейсиз», сказала на днях, что у них открывается вакансия в секции дамского белья. Заниматься придется продажами, но еще и канцелярской работой да и покупателям советы давать. Вообще-то им нужен человек с опытом, но у вас такая располагающая внешность… В общем, если хотите, дам вам телефон своей знакомой.

– Спасибо, это очень любезно с вашей стороны. Право, я очень ценю вашу заботу.

– Ничего обещать, конечно, не могу. Вы сами пойдете к нанимателям. И держитесь поувереннее, миссис Корнуолл.

Нацарапав на бумажке продиктованный ей номер, Стефани вытерла глаза и высморкалась. Настроение у нее удивительным образом поднялось. Об успехе говорить было еще рано, но надежда какая-то появилась. Стефани снова принялась за пиццу, но мысли ее были далеко, она переваривала разговор с мисс Эдварде. В этот момент снова зазвонил телефон, и Стефани встрепенулась.

– Стефани? – раздался в трубке голос Дженис.

– Привет.

– Просто хочу узнать, ждать ли вас на очередной встрече.

– Вообще-то собираюсь – разве что работать начну.

Мне только что как раз сказали, что открывается вакансия, и если я получу эту должность, то отныне по субботам буду занята.

– Правда? И что же это за работа?

– В «Мейсиз».

И она рассказала Дженис о звонке мисс Эдварде. Убедившись, что та слушает с явным интересом, Стефани под конец добавила:

– Боюсь только, что не особенно-то у меня эти собеседования получаются. Наверное, чересчур нервничаю.

– Надо научиться вести себя раскованно. Знаете, когда-то я работала на одной фирме, и в мои обязанности входил подбор кадров. Может, расскажете поподробнее про то, как проходят ваши собеседования? Возможно, мне удастся понять, в чем ваша ошибка.

Стефани почти слово в слово пересказала свой разговор с мисс Эдварде. Сделать это было нетрудно, потому что последние дни она ни о чем другом не думала.

Дождавшись конца, Дженис немного помолчала, потом спросила:

– На откровенность не обидитесь?

– Ну что вы, – откликнулась Стефани, но вся так и подобралась.

– Почему вы подали заявку именно туда?

Захваченная вопросом врасплох, Стефани растерянно заморгала.

– Ну как почему… Просто мне казалось, что я могу справиться с этой работой.

– А если так, то что заставило вас извиняться, мол, только отнимаете время у занятых людей?

– Да вовсе не извинялась я!

– Нет, извинялись, хотя и не прямо. Зачем вы говорили, что у вас нет диплома? Надо было, наоборот, подчеркнуть, что у вас за спиной три курса колледжа и что оценки были отличные – ведь они были отличными, верно? – и что факультативно вы прослушали курс гуманитарных наук, а это, между прочим, очень помогает ориентироваться на постоянно меняющемся ныне рынке труда, а уж в торговле тем более – Легко сказать – помогает. Ведь у меня действительно нет никакого опыта.

– Все равно следовало эти вещи подчеркнуть Что же касается профессионального опыта, то вы ответили на этот вопрос даже до того, как вам его задали. Далее, вашей собеседнице – как бишь ее, мисс Эдварде? – пришлось буквально вытягивать из вас другую информацию, например, о вашей работе на общественных началах. Вы что же, не понимаете, как важно было сказать, что вы занимались сбором средств на строительство в гильдии, с которой был связан ваш муж? По сути дела, вы были вице-президентом комитета, из чего следует, что, собственно, всю работу именно вы и выполняли.

Я знаю это по собственному опыту – собирала средства на реставрацию университетского клуба. Наконец, если я правильно поняла, на протяжении нескольких лет вы писали в студенческие газеты, были вице-президентом спортивных клубов в двух школах и до сих пор состоите а каком-то комитете в больнице Леттермана. Неужели вам не приходит в голову, что это тоже работа, хотя и неоплачиваемая?

– Нет, – искренне удивилась Стефани.

– Ну так вы ошибаетесь. Надо было бы подчеркнуть, как все это важно и ответственно. Когда входишь куда-то, самое главное – сунуть монету в нужную щель. Если уж на то пошло, в формальном смысле опыт работы не так существен.

А вот готовность учиться – необходима. Надо выглядеть человеком гибким, надо показать, что тяжелой работы вы не боитесь, умеете чувствовать перемены и приспосабливаться к ним. Допустим даже, для новичка вам слишком много лет, но все остальное искупает этот недостаток. Постарайтесь не забыть все это, когда отправитесь на очередное собеседование.

– Не забуду, – сказала Стефани, – и большое вам спасибо. Вы настоящий друг. Жаль, что вы не сможете меня в этот момент держать за руку.

– Да вас и не нужно держать за руку. Не сомневаюсь, справитесь и сами.

– Надеюсь, вы правы, – неуверенно засмеялась Стефани. – Нелегко, знаете ли, в одиночку решать сразу столько проблем.

Последовало продолжительное молчание.

– Ну какая же вы одиночка, – негромко проговорила Дженис. – Хочу, чтобы вы хорошенько запомнили: мне, да и другим, вы небезразличны.

Решительность, прозвучавшая в голосе Дженис, как и любая чрезмерная откровенность в выражении чувств, Стефани несколько смутила, однако же, заканчивая разговор, она вновь поблагодарила Дженис за помощь.

Натирая пармезан для пиццы, Стефани услышала, как внизу хлопнула дверь и раздались громкие голоса: близнецы явились. Минуту спустя она уже вдыхала знакомый запах разгоряченных тел и подставляла щеки для поцелуев. В один голос дети спросили, как дела, и нужна ли их помощь в готовке.

«Господи, да что же я, совсем уж развалина», – подумала Стефани.

– Если хочешь, можешь накрыть на стол, – сказала она Ронни. – А ты, Чак, пусти Монстра домой, пока он не протаранил дверь в гараж.

Монстр, это новое семейное приобретение, оказался вовсе не тем бойким щенком, о котором она думала, а вполне взрослой собакой с сомнительной родословной, которая в тот самый день, когда Стефани сняла мораторий на домашних животных, бежала за мальчиками из школы до самого дома. Про себя-то Стефани надеялась, что пес у них будет чемпионом, но уж больно жаль было этого бездомного бродягу, и Стефани не смогла отказать мальчикам.

– А после ужина, – продолжала она, – почему бы вам не отправиться с ним в парк? Пусть побегает. Иначе будет всю ночь выть в гараже… Нет-нет, об этом и не заикайтесь, с вами он спать не будет.

– Ну, мама, – начал было Чак, но тут же остановился. – Ладно. Он у нас так набегается, что всю ночь будет дрыхнуть без задних ног.

Стефани подозрительно посмотрела на него. Уж не заболел ли? Такая покладистость не в его духе. Ронни – иное дело, он всегда готов помочь. А у Чака постоянно находятся отговорки, лишь только речь заходит о чем-нибудь, даже отдаленно напоминающем работу, хотя, стоит предложить поразвлечься, он всегда тут как тут.

Стефани заметила, что дети не сводят с нее глаз.

– Ну, в чем дело? У меня что, нос в саже?

– Может, ты простудилась? – спросил Чак.

– И верно, мама, у тебя глаза красные да и нос тоже.

Плакала? – подхватил Ронни. В чуткости этому парнишке не откажешь.

Стефани рефлекторно прикрыла нос:

– Да вроде насморк подхватила.

– Так ведь как будто не холодно, – пробурчал Чак.

– Да ладно, мам, выкладывай, чего уж там. Что-нибудь случилось?

Стефани поколебалась и все-таки уступила искушению поделиться своими печалями:

– Помните, я на днях ходила наниматься на работу? Так вот, сегодня мне позвонили. Похоже, место досталось кому-то другому.

– Скверная штука, – протянул Ронни. – И почему же?

– Решили, что твоя мамочка слишком стара для начинающей. А может, это я сплоховала на собеседовании. Слишком зажата была и, наверное, произвела не то впечатление.

– Весьма вероятно, – неожиданно согласился Ронни. – Я тут читал воскресную «Кроникл», так там говорится, как готовиться к собеседованию. Как раз собирался дать тебе почитать.

– Пожалуй, тебе стоит потренироваться заранее, – подхватил Чак. – Помнишь, как ты репетировала с нами, перед тем как у нас вырывали эти штуки, ну да, аденоиды? А теперь мы с тобой порепетируем. Где эта статейка, Ронни?

Чуть позже, отставив на время ужин, Стефани от души хохотала над ухищрениями близнецов. Вполне в своем стиле, они полностью вошли в роль и разыгрывали всевозможные, в том числе и самые фантастические ситуации. Одна из них была взята из популярной мыльной оперы, которую как раз в эти дни показывали по телевидению: наниматель – сексуальный маньяк – готов взять Стефани на работу, если она ляжет с ним на диван в приемной.

– Ну что ж, теперь, – сказала Стефани, вытирая глаза, – мне ничего не страшно. Можно начинать собеседование!

– Мы действительно тебе помогли? – спросил Ронни.

– Конечно. – Стефани погладила его по плечу.

– Надо папе рассказать. Он велел нам… – Чак запнулся.

– Так что же вам папа велел? – спокойно спросила Стефани.

– Да так…

– Ладно, договаривай. Теперь уж все равно шила в мешке не утаишь.

– Трепло. – Ронни сердито посмотрел на Чака. – Это он сказал папе, какая ты в последнее время стала зануда… какая ты подавленная ходишь и что нам от этого тоже не по себе. Ну, папа и ответил, что не надо тебя винить… в том, что вы разбежались. Он сказал, что сам во всем виноват и что, когда мы вырастем, он все объяснит. И еще добавил, чтобы мы о тебе заботились, не дрались ну и все такое прочее. Вот мы и стараемся, мам.

– Я вижу и горжусь вами. – На сей раз Стефани приласкала обоих.

– Когда в очередной раз рассердишься на нас, вспомни, что ты сказала, – заметил Чак. – Допустим, узнаешь, что я забыл в школе свитер и кто-то его украл или что-нибудь еще в этом роде.

Стефани усмехнулась. Чак обеспокоенно посмотрел на мать, отчего она уже по-настоящему расхохоталась. Ронни тоже засмеялся, а вслед за ним и Чак.

– Чего это вы так веселитесь? Чак опять фантазирует? – На пороге стоял Дэвид.

Смех застрял у Стефани в горле. Она попыталась что-то сказать, но изо рта вырвался только какой-то хриплый звук.

Улыбка сошла с лица Дэвида.

– Прошу прощения. Я позвонил, но никто не ответил, вот я и вошел. Дверь была не заперта.

Что-то – может быть, напряженный голос Дэвида – подсказало Стефани, как, должно быть, ему больно видеть эту сцену. Внутри шевельнулось нечто вроде сочувствия, но Стефани не дала ему воли. Дэвид сам во всем виноват. В конце концов это она жертва, а не он Так почему же с таким трудом ей приходится удерживать слезы.

– Привет, пап, – весело заговорил Чак. – Мы смеялись… даже сам не знаю, над чем. Это мама начала.

– Ничего подобного, это ты заговорил о свитере, который забыл в школе, – возразил Ронни. – Самое время нашел. – Он перевел глаза на мать. Та насторожилась. – Мама приготовила на ужин пиццу. Поешь с нами? Хватит на всех, правда, мам?

Вот уж чего Стефани хотелось меньше всего, так это есть пиццу – да, собственно, что угодно, – в компании Дэвида. На самом деле она предпочла бы, чтобы он вообще ей на глаза не показывался. Но, с другой стороны, у ребят такое хорошее настроение. В конце концов, разок его к столу пригласить можно… Только, может, мальчики не так поймут? Вдруг они подумают, что у матери с отцом снова все будет хорошо?

– Очень жаль, малыши, но у меня сегодня деловой ужин с клиентом, – сказал Дэвид.

Стефани поняла, что он заметил ее колебания.

Неожиданно она разозлилась. Дэвид – страдалец, Дэвид – невинный агнец, так, что ли, получается? Так вот, она тоже страдает, причем не по своей вине. Единственное, в чем она может упрекнуть себя, так это в том, что была легковерной дурочкой, прожила всю жизнь с закрытыми глазами, стараясь, чтобы другим было хорошо.

– Тогда как насчет чашки кофе, папа? – спросил Чак.

– На сегодня, сынок, я свою норму кофеина уже исчерпал, – покачал головой Дэвид.

– Так это же кофе без кофеина. Мама пьет теперь такой, от настоящего у нее сон пропадает.

– Да нет, мне все равно скоро уходить. Клиент живет неподалеку, ну вот я и подумал, что стоит заскочить по дороге. – Дэвид вытащил из кармана бумажный пакет. – Мне тут на днях попалась на глаза новая видеоигра. По-моему, забавная штука.

Вырывая пакет друг у друга из рук, мальчики начали вслух читать описание, а Стефани вернулась к своему сыру. Ребята устремились в гостиную, где стоял видеомагнитофон, и, лишь когда Дэвид заговорил, Стефани поняла, что он все еще здесь.

– Извини, что не вовремя пришел. Думал, вы уже поужинали.

– Ничего страшного. Мальчики помогали мне подготовиться к собеседованию насчет работы. – Она вспомнила, как Чак изображал маньяка, и против воли губы ее задрожали от смеха.

– От этого и весь смех?

– Ну да. И еще Чак воспользовался моментом, чтобы избежать наказания за потерянный новый свитер.

Только увидев, как вытянулось у Дэвида лицо, Стефани поняла, что никак не может перестать улыбаться.

– О Боже, Стефани, как же я по тебе скучаю. И по мальчикам тоже. Неужели ты не можешь простить меня?

Она покачала головой и отвернулась, не в силах выдержать его умоляющего взгляда. Что бы там между ними ни произошло, больно было видеть, как он унижается – это Дэвид-то, всегда такой уверенный в себе. Но как же забыть все? Так или иначе настоящей женой она уже ему быть не сможет. При одной мысли о том, что он к ней прикасается, Стефани чуть не стошнило. Все эти пятнадцать лет она, как последняя дура, прожила в вымышленном раю. И все оказалось обманом, все, кроме того, что оба они любят детей. Впрочем, и в этой привязанности Дэвида к Чаку и Ронни разве нет чего-то немного странного?

– Я люблю тебя, Стефани. Понимаю, не всегда у нас все складывалось ладно, я желал от тебя большего, чем ты могла дать, но…

Она резко, словно ужаленная, повернулась:

– О чем это ты тут говоришь? Я все делала, лишь бы быть тебе хорошей женой. Разве я хоть когда тебе перечила?

– О, черт. Я совсем не то хотел сказать. Я имел в виду, что не всегда мы смотрели на вещи одинаково.

– О чем это ты? – искренне изумилась Стефани.

– Ну я, например, люблю всякие спортивные игры, а ты нет. Тебе нравится классическая музыка, а мне медведь на ухо наступил. То есть стремления у нас разные, но это не имеет значения…

– Да это вообще не так. Положим, я ненавижу футбольные передачи по телевизору, а ты, единственный раз выбравшись со мной на концерт, тут же и уснул, но при чем тут стремления? Какие стремления?

– Наверное, об этом лучше в другой раз поговорить…

– Ну уж нет. Показал, понимаешь, кукиш в кармане, и за дверь? Давай, давай, что это за стремления такие?

Дэвид поморщился, и Стефани вспомнила, что он терпеть не может, когда она повышает голос. Ну и черт с ним. Что он там любит, чего не любит, какое ей теперь до этого, дело? Она еще и не так с ним может поговорить.

– Я хотел сказать… ну, например, дом. Меня вполне устраивало, как мы жили раньше, и район был хороший…

– Ага, только места мало, вся округа приходит в упадок, школы становятся все хуже. Тебе-то не приходилось там целые дни проводить.

– Верно. Но ведь я согласился переехать.

– А ворчания сколько было? Мол, ездить на работу далеко. На целых полчаса больше, чем раньше, подумать только.

Ну и всякая другая дребедень, как у нас, среди орегонской деревенщины, говорится.

– Неужели ты никак не можешь забыть эту чушь? – криво улыбнулся Дэвид. – Слушай, детка, ведь когда все это было, мы только привыкали друг к другу.

– Что я помню, так это как однажды, после ужина у твоей матери, ты сказал, чтобы я не злоупотребляла орегонским просторечием, что мне, может, это и кажется забавным, но другие могут не понять шутки и подумать, что я всего лишь неотесанная девчонка из провинции. Да-да, по-моему, так ты и сказал. Не очень-то было это приятно услышать от собственного мужа.

– Ты так и не забыла это дурацкое замечание?

– То есть ты хочешь знать, каково это, когда тебя собственный муж унижает? Ответ: плохо. Но ведь, заметь себе, я и виду не подала перед твоими родичами и друзьями. Так что жаловаться тебе не на что.

– Виду не подала, но и не забыла, так?

– Это что, еще одно оскорбление? Если так, то убирайся отсюда к чертовой матери.

– Опомнись, Стефани, о чем ты? Я никогда тебя не оскорблял, а если и обижал, то не нарочно.

– Или, скорее, думал, что я ничего не замечу: Ты ведь не слишком высокого мнения о моем уме, верно? Взять хоть все эти наставления, как вести себя с твоими друзьями, коллегами, клиентами, матерью. Ни за что не говорить о политике в присутствии Роба Уилкокса, не забыть сказать Эдди Мур, какое чудесное суфле она на десерт приготовила. Ну а мои чувства тебя, надо полагать, не слишком волновали.

– Чего я не могу понять, – почти простонал Дэвид, – так это почему ты только сейчас об этом заговорила. Думаешь, я умею читать мысли?

Стефани молча пожала плечами и начала резать зеленый перец. О Боже, поскорее бы он ушел, а еще лучше – вообще не приходил бы. И кстати, как ответить на его вопрос?

В самом деле, почему она молчала все эти годы? Может, потому что боялась, что он разлюбит ее? Откуда эта тайная уверенность – она никогда Стефани не покидала, – что в конце концов Дэвид ее оставит? И вот как все забавно обернулось – это она подает на развод…

– Ладно, тебе пора, – без всякого выражения сказала она.

– Я обещал показать мальчикам, как играть в эту игру.

– Ничего, сами разберутся.

Стефани подумала, что Дэвид заспорит, но он лишь молча повернулся и вышел из кухни. Из гостиной донеслись голоса, дети не хотели отпускать отца. Она думала, он скажет им, что это мать настаивает, чтобы он ушел, но нет, Дэвид просто напомнил сыновьям, что у него деловое свидание.

И снова, вместо того чтобы порадоваться, Стефани обозлилась. Ну да, конечно, он все делает, чтобы выглядеть рассудительным и не обращать внимания на ее капризы, так почему же она не чувствует себя виноватой – ведь этого он от нее ждет? Неожиданно ей стало очень легко. Может, это как раз и надо – хорошенько поспорить, выиграть спор, и тогда почувствуешь себя уверенной?


Глава 22


Дженис всегда выделяла Арнольда Уотерфорда среди других, хотя мачеха и утверждала, что это чистый плут и уж на роль крестного никак не годится.

Какая там кошка между ними пробежала, Дженис понятия не имела, однако же, поскольку Арнольд был дальним родственником ее родной матери, а также распорядителем ее небольшого наследства, отчиму с мачехой приходилось выказывать хотя бы внешние знаки гостеприимства, когда Арнольд появлялся у них дома.

Ну а Дженис относилась к нему совсем иначе. Может, в делах – а их ему поручали богатые или, во всяком случае, состоятельные женщины – ему действительно приходилось лукавить, может, в личной жизни и у себя в конторе он любил пускать пыль в глаза, но к обязанностям крестного Арнольд относился с неизменной серьезностью.

Ни одного дня рождения, ни одного Рождества или какой-нибудь семейной даты не проходило, чтобы от него не приносили подарок в красивой упаковке – всегда под стать событию и возрасту Дженис. И в те же дни он всегда приходил либо, если был далеко, звонил по междугородному, и это для Дженис было гораздо важнее, чем подарки.

Она ничуть не сомневалась, что Арнольду по-настоящему дорого ее благополучие, и потому всегда с готовностью изливала на него свои заботы, большие и малые, зная, что дальше они никуда не пойдут и что никогда Арнольд от них не отмахнется и не станет делать из нее посмешище. Когда Дженис было шестнадцать, она даже ненадолго увлеклась им, но, к счастью, он сделал вид, что ничего не заметил. А затем он превратился просто в любимого дядюшку, и все пошло своим чередом.

Сейчас, сидя напротив Арнольда за столиком в небольшом итальянском ресторане, куда они зашли пообедать, Дженис смотрела на него прямо-таки с обожанием. Ему за пятьдесят, но выглядит куда моложе. И только волосы, все еще густые, но белоснежные, выдавали его истинный возраст.

– Ну, чего уставилась? – ласково спросил Арнольд, в свою очередь, не сводя глаз с Дженис.

– Да вот пытаюсь понять, как тебе удается оставаться таким молодым.

Принесли карту вин, и Арнольд заказал бутылку рейнвейна. Официант склонился перед ним в подчеркнуто почтительном поклоне, может, оттого, что Арнольд был здесь завсегдатаем, может, почему еще, Дженис понятия не имела.

– Что значит удается? Я и на самом деле молодой, – сказал Арнольд, дождавшись пока официант отойдет, и так, словно в разговоре не возникло никакой паузы.

Между прочим, именно эта способность запоминать все, что она говорит, подумала Дженис, всегда ее так трогает.

– Просто не могу понять, как это все четыре Жены отпустили тебя подобру-поздорову.

– Ну, это как раз понятно. Со мной ведь жить невозможно. Слишком большой эгоист. – Арнольд посмотрел на Дженис поверх меню. – Впрочем, как и другие.

– Меня ты тоже включаешь в их число?

– О нет, тебя нет, – живо откликнулся Арнольд.

– Да и ты сам, – с некоторым, надо признать, опозданием заметила Дженис, – тоже вовсе не эгоист. Эксцентрик – это да.

– Не пойму, ругаешь или хвалишь. Так или иначе, я польщен.

– Ну и чудесно. На этом и порешим.

– А ты, крестница, смотрю, умница у меня.

– Только когда ты рядом. Со всеми остальными я всего лишь добрая верная Дженис.

– Ну и что тебя в этом не устраивает? – Арнольд немного склонил голову набок.

– Не устраивает? А кто сказал, что не устраивает?

– Ну, так мне показалось. Жизнь на тебя не поскупилась, почти все отвалила от щедрот своих. Светская дама, умница, красавица.

– И муж замечательный, – подхватила Дженис.

– Ну да, и это тоже. Кстати, как там наш профессор?

– Все хорошо. Да, недавно он получил повышение, или, может, я тебе уже говорила?

– Нет. И кто же он теперь? Президент Земного шара?

– Нет, всего лишь заведующий кафедрой.

– Все равно, передай ему мои поздравления.

– Слушай, что, собственно, вы с ним не поделили? – наконец-то Дженис задала вопрос, от которого уходила все эти годы.

– А что? – Арнольд высоко поднял густые брови. – Я восхищаюсь твоим мужем. Я слежу за его успешной академической карьерой. Наверное, впереди у него новые успехи.

– Но ведь он тебе не нравится, да. Между прочим, я тут недавно выяснила, что муж моей ближайшей подруги тоже почему-то не любит его. Мерва мне расспрашивать неудобно, но ты – дело иное. Так что же тебе не по душе в Джейке?

Арнольд погрузился в такое долгое молчание, что Дженис уж решила, что он уйдет от ответа.

– Не то что бы я не любил его, – сказал наконец Арнольд. – Просто… черт, ты ведь мне как дочь, Дженис. А отсюда следует, что в моих глазах даже Иисус Христос недостаточно хорош для тебя.

– И это все?

– Ну разумеется. И если тебе хорошо с ним, то я только доволен. Ты заслуживаешь самого лучшего мужа.

– Ничто не совершенно в нашем несовершенном мире, – философски заметила Дженис и тут же спохватилась – надо точнее выбирать слова – Мы с Джейком хорошо ладим и до сих пор любовники.

– А я и не сомневался. За этой маской хладнокровия, что ты являешь миру, страсть так и бурлит Ты ведь с самого детства была влюбчивой. Правда, тем двум ледышкам, в чьем доме тебе не посчастливилось расти, это было совершенно невдомек. Ну а меня ничуть не удивляет, что ты втрескалась в первого же попавшегося на пути малого.

– Стало быть, вот так, по-твоему, все произошло? Ну так ты заблуждаешься. В школе у меня была тьма поклонников, ну и свою чашу разочарований я тоже испила. Но Джейк – иное дело. Это была любовь с первого взгляда.

Между нами словно искра пробежала… – Дженис смущенно замолкла. Интимные подробности семейной жизни она обсуждать была не готова даже с Арнольдом. – Так, теперь ясно, как это у тебя получается, – вновь заговорила она. – Задашь какой-нибудь невинный вопрос, комплимент сделаешь – вот клиент и раскололся.

Подошел официант. Дженис заказала спагетти, Арнольд – телятину. Особо разнообразным ассортиментом блюд ресторанчик не блистал, но еду готовили у тебя на глазах, а тщательно организованная суета поваров скрашивала ожидание, пока принесут заказ.

– Извини, что сюда тебя затащил, – сказал Арнольд. – Собирался выбрать место пошикарнее, но после у обеда у меня встреча, которую не перенесешь. А это – ближайшее место, где прилично кормят, да и вина неплохие. – Он поднял бокал на свет, полюбовался золотистым отливом, сделал небольшой глоток и удовлетворенно кивнул. – Недурно. Вино домашнее.

Неплохо, неплохо.

Дженис, в свою очередь, отпив немного, согласно кивнула.

– Хорошо, что наконец-то удалось пообедать вместе, – продолжал Арнольд. – А то в последнее время мы совсем не видимся.

– Увы. Я думала, что, как уйду с работы, времени будет полно, но тут тебе и занятия, и диссертация, еще кое-что.

Словом, ни минутки свободной нет. Я обещала Джейку, что с диссертацией справлюсь за год.

– А что за спешка? Он-то, по-моему, писал свою три года.

Вроде в какой-то момент у него застопорилось?

– Да, и тогда Джейк прямо места себе не находил. Слушай, а что это мы все о Джейке толкуем? Обычно ты избегаешь разговоров о нем.

– Спокойно, спокойно. Если хочешь, сменим пластинку.

Поговорим, например, о твоей диссертации. Как она продвигается?

– И так, и этак. – Дженис повторила любимое выражение Джейка.

– То есть?

– Материал накапливается. И это хорошо. Эти женщины, которых ты мне назвал, – все они с готовностью отвечают на вопросы. Только одна дала мне от ворот поворот, обычно бывает гораздо больше. Остальные же готовы говорить о разводе часами, рассказывают, как все произошло, через что им пришлось пройти и так далее. У меня накопилась куча материала по поводу того, как после развода снова входить в рабочую форму, привыкать к тому, что за детьми надо одной приглядывать, как строить отношения с бывшими мужьями и их родителями. Женщины эти разные, хотя, в общем, твоя клиентура ограничивается кругом обеспеченных…

– Вот уж нет. Я тебе целый набор предложил, и в нем немало тех, с кого я вообще не беру гонорара, они только мои расходы покрывают.

– А, ты о своих «избранных»? Спасибо и за них. Между прочим, я обратила внимание, что различия действительно большие. Богатые думают прежде всего о том, как развод отразится на их общественном положении. А у тех, что живут скромно, заботы посерьезнее – как заработать на пропитание, как найти няньку подешевле, как справиться с одиночеством, как прожить без мужчины. Иногда они поразительно откровенны. Ты и не представляешь, сколько нового я узнала в последнее время о сексе.

– Ясно. Это – хорошо. А что плохо?

– Плохо с группой поддержки. Я говорила тебе, что эти четверо у меня в центре, мне нужны все подробности их жизни в течение первого года после развода. Но беда в том, что никак не удается разговорить их. То есть рассказывают кое-что, конечно, но все не о том. Я стараюсь направить их в нужное русло, но без успеха.

– Дай им время, пусть сблизятся. С незнакомыми людьми откровенничают редко.

– Наверное, ты прав, да только, боюсь, все развалится.

Я даже немного удивилась, когда все они пришли во второй раз.

– Ну теперь уж все от тебя зависит. Впрочем, даже если ничего не получится, продолжай собирать материал. Да что я тебе советы даю – сама все знаешь. А может, ты уже нашла подходы к этим дамам? Ведь материнский инстинкт у тебя есть. Потому удивительно, что у вас с Джейком… – Арнольд смущенно умолк.

– Заканчивай, – угрюмо сказала Дженис.

– …Почему у вас нет детей? Впрочем, не мое это дело.

Дженис заколебалась. Он сам дает ей возможность отступления – не мое, мол, дело. Так что можно и не отвечать.

Так отчего же ее тянет на откровенность?

– У меня не может быть детей, – сказала Дженис. – Анализы показали. Джейк… он повел себя просто молодцом.

Не от всякого такого дождешься.

– Ясно. – Подошел помощник официанта поменять тарелки. Арнольд дождался, пока он закончит, и сменил тему:

– Да, так об этой группе поддержки. Наберись терпения. Пройдет немного времени, и они разоткровенничаются друг с другом, и тогда у тебя будет все, что надо.

– Дай-то Бог.

– Когда у вас следующая встреча?

– В эту субботу.

– В университетском клубе?

– Да, каждую первую субботу месяца Морис держит для нас солярий. Лучше места не сыщешь – никто не мешает.

И район удобный – самый центр. У Стефани коттедж в Марин-Каунти, Шанель живет на Пасифик-Хайтс, Ариэль – на Приморском бульваре, я – в Пало-Альто, а Глори – черт ее знает, где она живет. Кажется, где-то в районе Тендерлойн.

– Как раз нет. Она обитает на Русском холме, в пустой квартире. Я ничуть не преувеличиваю, действительно в пустой. Спит на полу, на матрасе.

– Это она сама тебе сказала?

– Она находит меня – как это она выразилась? – славным малым. Хотела, наверное, сказать – славным старичком.

А что? Ей едва восемнадцать стукнуло, так что я ей, наверное, кажусь Мафусаилом.

– Очень на нее похоже, – медленно проговорила Дженис. – А ведь тебе нравится эта девчонка, правда?

– Мозги у нее на месте. Она старается выбиться в люди.

И играет по своим правилам.

– И тебе это по душе?

– Конечно. А я, как ты думаешь, всего добился? Когда выяснилось, что в местную адвокатскую элиту мне не пробиться, потому что я не там, где надо, учился, я стал действовать по-своему. Большинство из моих уважаемых коллег считают меня ничтожеством, да только как же так получается, что на процессах я чаще всего кладу их на лопатки?

– Вот поэтому-то ты и стал заниматься разводами?

– Не разводами. Женщинами, которых хотят обмануть, – сказал Арнольд с таким праведным смирением, что Дженис расхохоталась.

– Ах ты, старый плутишка.

– Вот именно. Сравнительно с тобой уж точно старый.

– Да, у тебя ведь скоро день рождения. Я пошлю тебе букет желтых роз и детский поцелуй, чтобы ты чувствовал себя молодым.

– А я и так чувствую себя молодым. В том-то и беда.

– Слишком много женщин?

– Полно, и все не те. Я тут присмотрел одну славную птичку, которая могла бы заставить меня забыть об отвращении к браку, но, боюсь, придется ее отставить. Дело в том, что я перевернул новую страницу в жизни. С юными девицами пора завязывать.

Дженис собиралась было съязвить, но тут проходящая мимо пара остановилась и заговорила с Арнольдом. А потом он заспешил на свое свидание.

Они распрощались у выхода из ресторана, и, глядя, как Арнольд удаляется – мужчина, которому все инстинктивно уступают дорогу, – Дженис поймала себя на том, что восстанавливает в памяти их разговор и пытается угадать, уж не Морнинг ли Глори Брауни та самая птичка, о которой говорил крестный?

* * *


– По-моему, пора нам познакомиться поближе, – сказала Дженис, обводя взглядом группу поддержки. Шел дождь, и удлиненная узкая комната, уставленная огромными цветочными горшками и резной мебелью, от которой веяло стариной, казалась сегодня особенно уютной. – Думаю, стоит выбрать какую-нибудь тему, и пусть каждая выскажется.

Дженис замолчала в ожидании реакции. Шанель, казалось, все это забавляло – по крайней мере лицо ее тронула улыбка. Ариэль сосредоточенно разглядывала тарелку с салатом, к которому едва прикоснулась, и Дженис даже подумала, что она вообще не расслышала сказанного. Глори, со своей стороны, напротив, поедала ее глазами, и вид у нее был явно настороженный.

– Ну что ж, я лично готова попробовать, – сказала Стефани. – Только надо выбрать какую-нибудь действительно удобную тему, чтобы никто не смущался.

«А тебя что смущает, Стефани?» – подумала про себя Дженис, но вслух сказала:

– Вы правы. Никто не возражает?

На сей раз все согласно кивнули, Глори последней.

– Так о чем говорить будем?

– Может, о мужьях? – сухо предложила Шанель. – Ведь это они свели нас вместе.

– Другие предложения? – спросила Дженис и, поскольку все промолчали, добавила:

– Кто начнет?

– Минуточку, – сказала Глори. – О чем, собственно, мы собираемся говорить, о внешности?..

– О внешности, о семье, о том, как познакомились, почему расстались, словом, обо всем.

– А почему бы вам самой не начать, Дженис, – бархатным голосом спросила Шанель. – Ведь это ваша идея.

Дженис смутилась. До сих пор ей удавалось не слишком раскрывать себя. Но в конце концов придется сделать выбор: либо выдерживать свою линию до конца, либо признаться, что у нее как раз вполне счастливый брак. Беда в том, что не умеет она врать или хотя бы говорить правду наполовину.

– Ну что ж, – наконец начала она, – всем вам известно, что Джейк – профессор Стэнфордского университета.

О внешности. Он среднего роста, дюйма на два выше меня на каблуках. У него темные волосы, темные глаза и потрясающая улыбка. Можно сказать, что он скорее привлекателен, чем красив. Он легко сходится с людьми, и обаяние у него ненаигранное – само собой получается.

– Да? А как насчет того, что бывает, когда гости разойдутся по домам? – поинтересовалась Шанель.

– То же самое. Он любит поговорить – оставаясь вдвоем, мы никогда не молчим.

– Да, но слушать-то он умеет? – спросила Стефани. – У Дэвида с этим неважно, хотя, может, это моя вина. Слушательница в семье – это я.

– Да нет, Джейк и слушать любит. По крайней мере когда речь идет о… – Дженис прикусила губу.

– О чем? – вступила в разговор Глори.

– О предметах, которые ему интересны.

– Из этого следует, что ваш муж самовлюбленный тип, который только собой и интересуется, – категорически заявила Шанель.

– Ничего подобного. Просто он любит поговорить, и у него действительно есть что сказать, – резче, чем хотела бы, ответила Дженис.

– Ас чего это вы его защищаете? – по-прежнему агрессивно спросила Шанель.

– Ничуть не защищаю. Просто хочу быть справедливой.

– Ну, что моего бывшего касается, то живет он в собственном мире, – сказала Шанель. – Жака только одно интересует: его чертовы коллекции. К тому же он лжец. Когда женихался, делал вид, что у него полно… В общем, оказался совсем другим, чем хотел выглядеть в моих глазах. – Поразмыслив немного над собственными словами, Шанель пожала плечами. – Ну а что вы о своем бывшем скажете, Стефани?

– Раньше он мне казался самим совершенством. У меня только один свет в окошке и был – он да дети.

– Так вы разводитесь, потому что он изменил вам? Но такие вещи, знаете ли, случаются.

– Я не могу простить его, – вспыхнула Стефани, – потому что обнаружилось нечто совершенно ужасное.

– А именно?

– В последний момент у меня отменилась одна встреча, и я пришла домой раньше, чем предполагала. Мальчиков не было, а Дэвид… лежал в постели с одним нашим общим приятелем.

– Ага, старый муж и лучший друг, – хмыкнула Шанель.

– Я назвала его ублюдком и велела упаковать вещички и убираться из дома.

– А он?

– А куда ему деться? Правда, сначала упирался, просил прощения, хотел, чтобы я сделала вид, будто не видела того… что видела. – Стефани говорила с трудом, превозмогая себя, и Дженис все ждала, когда же она умолкнет, хотя ей-то эта откровенность была только на пользу.

– Очень грустно, – негромко проговорила Ариэль и слегка коснулась своими узкими, длинными пальцами руки Стефани. – Что касается меня, то Алекса с другой женщиной я никогда не накрывала, но уверена… – Голос ее пресекся.

– В чем?

– Что он в интимных отношениях с некоторыми из своих пациенток.

– О Боже, Ариэль, да понимаете ли вы, что это значит? – воскликнула Шанель. – Если удастся доказать это, вы же его до нитки раздеть можете.

Ариэль замкнулась, и Дженис только порадовалась, когда подала голос Глори:

– Ну, я-то уверена, что Бадди трахался на стороне. Мне многие на это намекали, но я делала вид, будто ничего не понимаю.

– Словом, все они, кроме мужа Шанель, изменяли своим женам, – со вздохом сказала Стефани.

– И кроме Джейка, – невольно выпалила Дженис.

– Если он такой уж безупречный господин, чего же вы тогда разводитесь?

Вопрос Шанель застал Дженис врасплох. Как же это она позволила себе забыть, даже на минуту, что она здесь не зритель, а участник, по крайней мере предполагается, что участник.

– Повторяю, мы совершенно не подходим друг другу характерами, – сказала она, тщательно выбирая слова. – Выяснилось это не сразу, но через некоторое время… Короче, эти различия совершенно подкосили наш брак. Но Джейк всегда оставался мне верен.

– Откуда такая уверенность? Он что, импотент? – недоверчиво бросила Шанель.

– Вроде того, – неохотно выдавила Дженис.

– Что ж, в этом вы не одиноки. У бедняги Жака тоже не очень-то вставал. А когда получалось, он кончал так быстро, что я удовольствия не успевала получить. – Шанель перевела взгляд на Ариэль:

– А у вас что там? Чего это вы вдруг передумали насчет развода? По-моему, есть все основания.

– Да это не я, это Алекс хотел развода. Не пойму толком почему, наверное, я сделала что-то, что ему не понравилось.

Шанель со смехом откинула голову, а Глори вообще покатилась от хохота. Даже Дженис почувствовала, что с трудом удерживается от смеха. И только Ариэль даже не улыбнулась, а, напротив, строго посмотрела на Шанель.

– Извините, дорогая, – сказала Шанель, вытирая глаза бумажной салфеткой, – очень уж забавно это прозвучало.

Так, словно о чепухе какой-то речь идет.

Неожиданно Ариэль улыбнулась.

– Наверное, и впрямь получилось смешно, – признала она. – Но я и вправду не знаю, чего это он обозлился. Потому, собственно, и прихожу сюда. Может, чему научусь и тогда не буду делать столько глупостей.

Дженис заметила, что обращается она только к Стефани, которая с самого начала стала на ее защиту. Группа внутри группы? Да уж больно они не похожи: Стефани – женщина как женщина, а Ариэль какая-то совершенно особая, ни под какое определение не подходит.

– Хорошо, что можно потолковать о своих делах, верно? сказала Дженис, чувствуя себя полной лицемеркой. – Иногда мне так одиноко. Родичи живут слишком далеко, а приятельниц, которые были бы в разводе, нет. Можете себе представить – большинство супружеских пар нашего с Джейком круга вполне счастливы в браке.

– О своих подругах того же сказать не могу, – заметила Шанель. – Большинство из них в разводе. Но я не привыкла распространяться о своей личной жизни. А чрезмерно любопытным говорю, что мы с Жаком устали друг от друга. – Шанель презрительно рассмеялась. – Слишком устали, смех да и только. Мы ведь близки-то настолько не были, чтобы устать.

– Когда я выходила за Бадди, – вздохнула Глори, – думала, у меня от счастья крылья вырастут. Он только что подписал контракт с «Сан-Хосе биз», и будущее выглядело таким чудесным. И что ребенок у меня будет, тоже радовалась – как же, мой парень хочет жениться, а вот все приятели сестер, едва прознают, что те беременны, сразу линяют. Конечно, я понимала, что с родителями Бадди придется туго. Они даже на свадьбу прийти не удосужились. Правда, на следующий день пообедали с нами. Наверное, хотели посмотреть, на каком я месяце.

– А они знали, что вы беременны?

– Конечно. Не то чтобы это было уже слишком заметно, но знали. Его мать посмотрела на меня так, словно в дерьмо вляпалась, а отец… отец разговаривал со мной, как с какой-то проституткой. Допустим, я не была девственницей, когда Бадди женился на мне. Ну и что с того? Да и вообще он у меня не первый. Первым был один старикан, сосед снизу, когда мы жили в миссии. Однажды он застал меня одну и едва не придушил подушкой, пока трахал. После этого я старалась не попадаться ему на глаза, но иногда увернуться не удавалось.

– А почему вы матери ничего не сказали? – спросила Стефани.

– Кому, мамаше? – Глори презрительно посмотрела на нее – Да она прекрасно знала, что внизу происходит. И сказала, что, если я этого мужика чем-нибудь обозлю, она с меня шкуру сдерет. Старикан, понимаете ли, давал ей деньги. Она говорила, в долг.

– Ну и чем все кончилось? – спросила Шанель.

– Его посадили за развращение малолетних. Получилось так, что он пристал не к той девчонке и родители заявили в полицию. Что же касается меня, то после всей этой истории секс надолго стал мне просто противен. Когда я подросла и соседские ребята начали за мной приударять, ни с кем у меня роман так и не закрутился. Стало ясно: либо надо выбираться из этих трущоб, либо я кончу так, как кончили сестры. Потому я и старалась в школе изо всех сил, и удалось поступить в колледж. И если бы не Бадди, получила бы диплом. Только не подумайте, что я виню его. Честное слово, в этого малого я втюрилась по-настоящему.

– А вы, Ариэль, – спросила Дженис, – как вы познакомились со своим мужем?

– Он был моим психиатром.

– Вы вышли замуж за своего врача?

– Да. Мне казалось… – Она осеклась.

– Казалось что?

– Что я буду защищена.

– От чего?

– От… всего.

– То есть от жизни? Это вы хотите сказать?

– Да, наверное, так.

– А получилось наоборот, жизнь как раз тут вас и подстерегала? – заметила Дженис.

– Лэйрд, это мой двоюродный брат, говорил, что я делаю ошибку. Но, видите ли, Алекс стал для меня главным человеком в жизни, и я боялась потерять его.

– По-моему, тут попахивает нарушением врачебной этики, – нахмурилась Шанель. – Естественно, ваш домашний врач не может не знать, как с вами обращаться. Должно быть, он без ума от вас был, коль скоро поставил на кон свою репутацию, а может быть, и лицензию.

– Да я ему даже не нравлюсь. – Ариэль посмотрела своими блестящими глазами на Шанель.

– Верится с трудом. Вы ведь молодая привлекательная женщина, – механически сказала Дженис и тут же отметила про себя, что это не просто дежурная фраза. Ариэль действительно очень привлекательна, только живости ей не хватает, поэтому она все время и держится в тени.

Похоже. Ариэль снова замкнулась. На какую-то минутку она сделалась членом коллектива, а потом вернулась в свою раковину. Дженис в душе выругала себя. И когда она наконец научится обращаться с людьми так, чтобы они сами открывались, вместо того чтобы лезть к ним в душу?

– Ну что ж, мне пора, – сказала Шанель, бегло посмотрев на часики-браслет. – Рада была повидаться.

– Как насчет следующего раза? Все смогут? – спросила Дженис.

– Я – скорее всего да. А вы, Ариэль? – Увидев ее кивок, Шанель довольно улыбнулась. – А вот я, честно говоря, пока не знаю, – сказала Стефани. – С понедельника я начинаю работать.

– Вот это здорово, – заметила Глори. – Чего же вы раньше не сказали? Мы бы выпили по такому случаю. И что за работа?

– Да ничего такого особенного. Буду обхаживать покупателей в «Мейсиз», ну и кое-какая писанина. Боюсь страшно.

Дело-то совсем для меня новое.

– Лакомый кусочек, – небрежно бросила Глори.

– Если возникнут какие-нибудь проблемы, звоните, – предложила Дженис. – Я ведь для вас вроде крестной по части работы.

– Спасибо. – Стефани благодарно улыбнулась. – Ваши советы, как вести себя на собеседовании, мне очень помогли.

– А что, вы и по субботам будете работать?

– Нет, но, к сожалению, два дня в неделю придется задерживаться допоздна. А хотелось бы быть дома, когда мальчики возвращаются из школы.

– А почему вас бывший муж не обеспечит, чтобы можно было не работать? – требовательно спросила Шанель.

– Ничего мне от него не нужно, – упрямо поджала губы Стефани. – Кроме алиментов, конечно.

– А если и от алиментов отказаться, то вообще можете о нем забыть, – вмешалась Глори. – С Бадди, конечно, так не получается. На прошлой неделе он подстерег меня, когда я уходила с работы. Если бы не подоспел один парень, мне пришлось бы туго. А так – отделалась парой синяков на плече.

– А почему полицию не позвали? – нахмурилась Шанель.

– Не думаю, чтобы его взяли за нападение на человека.

В конце концов, он просто хотел поговорить. Иное дело, что я этого не хотела. Ну вот он и схватил меня за плечо.

– Надеюсь, вы ведете себя достаточно осторожно, – сказала Дженис. – Судя по вашему описанию, это опасный тип.

– Да уж, гляжу в оба. Этот малый, который меня в тот раз выручил, мы работаем вместе, отвозит меня вечерами домой и не уезжает, пока не убедится, что я благополучно вошла в квартиру. И еще я поставила второй замок. Люди, у которых я снимаю квартиру, живут наверху. Их спальня прямо надо мной, так что если Бадди вздумает, скажем, взломать дверь, то они наверняка услышат.

Дженис вспомнила, что говорил ей Арнольд, и представила себе, как бедняжка Глори спит чуть не на голом полу. На эту картину наложилась другая – большой, в викторианском стиле, особняк в Пало-Альто. Дженис поморщилась: нет в этой жизни справедливости. А что, раньше она разве этого не знала? Так откуда же тогда это чувство вины? Может, дело в том, что, как ни оправдывай себя, она-таки эксплуатирует всех этих женщин, преследуя собственные цели? А что, если и они посмотрят на дело так же? Что, если не позволят использовать свои откровения в диссертации? Тогда, выходит, целый год работы коту под хвост…

– Да не волнуйтесь вы так, – сказала Глори, и Дженис поняла, что она по-своему истолковала ее молчание. – Уж как-нибудь сумею постоять за себя. Я уворачиваюсь от пьяниц с тех пор, как ходить научилась. К тому же Бадди не умеет злиться подолгу. Сейчас он, конечно, вне себя от ярости, но скоро это пройдет.

Несмотря на все эти слова, Дженис было все же не по себе.

А что, если не пройдет? – вертелось у нее на языке. Что, если в нужный момент рядом не окажется этого парня с работы?

– Смотрите все же, поосторожнее, – сказала она как раз в тот момент, когда появился официант со счетом. Началась суета, и Дженис толком даже не поняла, произнесла она эти слова вслух или только подумала.


Глава 23


В раздевалке пахло духами, кожей, парусиновыми туфлями, женскими телами и сосновым освежителем воздуха. Хотя обычно Глори в новом для себе месте не терялась, сейчас, усаживаясь на скамью перед шкафчиками и надевая кроссовки, она испытывала немалое смущение.

Любимые красные туфли на высоком каблуке с потертыми подошвами неожиданно показались ей безвкусной дешевкой и, заметив, что они привлекли внимание какой-то брюнетки, она поспешно запихала их поглубже в отведенный ей шкафчик Что же до одежды, то, хоть на ней, как и на всех здесь, были плотно облегающие брюки и свитер, этим сходство и исчерпывалось.

Глори исподтишка бросила взгляд на брюнетку. Брюки и свитер, натянутые на ее тугое, но, несомненно, давно уже не молодое тело, были сшиты из тончайшего велюра, на кроссовках четко выделялось слово «Принц», а яркая повязка, обхватывающая волосы, явно из чистого шелка и наверняка на ней тоже есть фирменная марка.

Прихватывая, в свою очередь, волосы повязкой, купленной в супермаркете, Глори подосадовала, что Шанель не удосужилась сказать ей, какое это шикарное место.

– Я член спортивно-оздоровительного клуба «Золотые ворота», – между делом заметила она на выходе из чайной «Майский цветок». – Вы можете там заниматься аэробикой на правах моего гостя. Там надо немного платить, и, если у вас сейчас есть с собой деньги, я позвоню в клуб и все устрою.

Сумма, ею названная, вовсе не показалась Глори маленькой, но деньги она отдала без слов. Платить надо везде, а Шанель плохого не посоветует.

«Хорошо хоть, – подумала Глори, – сегодня я почти без обычной своей косметики обошлась». Правда, в последний момент тушь на ресницы она все же наложила – без нее ходишь, как голая. Теперь наверняка потечет, когда за дело примешься.

И волосы тоже будут мешать. Глори так и почувствовала, как они липнут ко лбу и щекам.

Да хватит же глазеть, у меня две головы, что ли? Глори уже жалела, что вообще пришла сюда. Может, Шанель не случайно отказалась присоединиться к ней для первого раза?

Обозлившись внезапно на собственную робость, Глори резко тряхнула головой, чем вновь привлекла внимание матроны у соседнего шкафчика. Глори ответила пристальным взглядом и с удовлетворением отметила, что та отвела глаза.

– Ну что ж, дамы, давайте пошевеливайтесь.

Женский голос прозвучал решительно и даже несколько агрессивно. К удивлению Глори, в ответ послышались нервные смешки.

Голос принадлежал высокой, хорошо сложенной женщине. Несмотря на довольно тяжелый подбородок, она была на редкость хороша собой. Взгляд ее медленно скользил по спортивной одежде Глори, купленной в супермаркете. Увидев, как она вздыхает и закатывает глаза, Глори почувствовала, что вся заливается краской – Вы ведь у нас новенькая? Гостья миссис Деверю, верно? – спросила женщина, словно сама себе не веря, и, дождавшись кивка, продолжила:

– Думаю, вам следует знать, что аэробика – это отнюдь не пикник, – не так ли, миссис Тиббит?

Женщина, стоявшая рядом с Глори, замигала и поспешно кивнула в знак согласия.

– Сначала у нас разминка, потом ритмическая гимнастика и далее аэробика. И не филонить. Либо вы работаете, как все, либо вон отсюда. Так, дамы?

– Да, мисс Клер, – раздался нестройный хор.

– Без труда не вытащишь и рыбку из пруда – вот девиз нашего клуба.

Она повернулась, а кто-то позади Глори, тяжело вздохнув, прошептал:

– Наша мегера сегодня в лучшем своем виде.

– Тихо, а то услышит еще, и тогда всем нам несдобровать.

Стадо покорно потянулось за пастырем. Глори держалась позади. Интересно, думала она, такие немыслимые деньги платят, да еще с откровенной грубостью мирятся. А ведь большинство из этих женщин выглядят так, словно скорее привыкли отдавать приказания, чем выполнять их.

– Будьте поаккуратнее с Клер, – негромко проговорила невысокая худощавая женщина в голубых брюках и свитере цвета морской волны. – Если ей что не понравится, вам придется туго.

– Слушайте, а чего это вы ей столько позволяете?

Женщина удивленно посмотрела на Глори:

– Инструктор она классный. Вам повезло, что вы к ней попали.

У Глори был на сей счет собственный взгляд, но от высказываний она предпочла воздержаться.

– Тяжело приходится?

– Еще как, – чуть не застонала собеседница, – но зато и помогает здорово. Посмотрите на мой живот, а ведь был настоящий пузырь. – Она похлопала себя по совершенно плоскому животу. – Надеюсь, вы уже занимались аэробикой?

Это группа для продвинутых, и никаких скидок новичкам Клер не делает.

– Эй, хватит болтать там, сзади, – послышался голос инструктора. – Внимание!

На протяжении последующих нескольких минут Глори изо всех сил пыталась понять скороговорку Клер. Та строчила, как пулемет. Большинство специфических терминов Глори не улавливала, но просто пыталась копировать телодвижения женщины, стоявшей впереди, правда, все время чуть-чуть отставая. Тем не менее она была довольна собой – удается кое-как поспевать, хотя темп все увеличивался.

– Живее, живее, двигайтесь! Колени повыше! Что вы словно мешки с ватой! – рычала Клер.

Слово «ухмылка» никогда не ассоциировалось у Глори с улыбкой какого-то конкретного человека, но на сей раз оно точно подходило для описания презрительно изогнутых губ Клер.

– Ну, вы там, коровы, шевелитесь! Без труда не вытащишь и рыбку из пруда. Колени, колени! Шевелите задницами, либо выметайтесь отсюда.

Глори считала, что находится в отличной форме – бегать-то на работе приходится туда-сюда – но сейчас она с удивлением обнаружила, что мышцы имеются и там, где и не подумаешь. Старалась она изо всех сил. Наверняка завтра с матраса не встанешь.

Музыка грохотала без остановки. Глори высоко подпрыгивала, вскидывала руки над головой, хлопала так, что ладони горели, широко раскидывала, затем снова сводила ноги, словно сексом занималась. Через какое-то время, когда пришло второе дыхание, Глори обнаружила, что ей все больше и больше нравятся эти упражнения. Руки-ноги болели, но почему-то она уже не обращала на это внимания. Потом, конечно, будет плохо, но сейчас здорово – двигаться в такт музыке, быстро, быстро, еще быстрее…

– Стоп! Стоп! – ворвался в поток ее грез резкий голос. – Вы, там, сзади, что вы себе думаете? Двигаетесь, как старуха. Так никогда жир не спустите.

Глори растерянно заморгала. Не может быть, чтобы это относилось к ней. Верно, бедра у нее немного толстоваты, но зато живот плоский, как доска, и к тому же ни от кого она здесь не отстает, наоборот, лучше многих.

– О чем это вы, мисс Клер? – напряженно сказала она, вытирая пот со лба. – По-моему, я, как и все…

– Ах, по-вашему так? А вам как кажется, дамы, она, как все?

– Нет, мисс Клер, – прошелестело в зале, и даже:

– Никак нет, мисс Клер.

Клер вытянула указующий перст:

– Вы не только выглядите, вы и двигаетесь, как корова.

А ну-ка, внимание! Следите за мной и повторяйте, вместо того чтобы витать где-то там. Ясно?

Глори молча посмотрела на нее, и глаза Клер угрожающе сузились. Все остальные беспокойно переминались с ноги на ногу.

– Скажите «да», – тихо подсказывали ей.

– Да, – неохотно выдавила Глори.

– Да, мисс Клер.

Глори холодно посмотрела на нее. Так, теперь ясно, с кем она имеет дело. Да это же просто хулиганка какая-то. А коли так, то и обращаться с ней нужно, как с хулиганкой.

– Да, мисс Жопа, – негромко проговорила она.

Сначала ей показалось, что ее не расслышали, но вот лицо Клер пошло красными пятнами, и Глори приготовилась вступить в настоящий словесный бой. Однако же, столкнувшись с холодным, немигающим ее взглядом, Клер явно сменила гнев на милость.

– Ладно, за работу, – громко сказала она. – И кончайте лениться.

Постояв за себя, Глори даже рада была, что Клер прикинулась, будто ничего не расслышала. Ладно, пусть эта сучка сохранит лицо. Конечно, теперь она ее возненавидит, но хотя бы не будет наезжать. Пусть говорит что хочет, но только в меру – оскорблений Глори не потерпит. А так – с нее как с гуся вода. Она-то знает словечки, от которых у Клер волосы на голове дыбом станут, но произносить их не будет. Зачем? Отступив на глазах у всех, Клер и так проиграла сражение, не важно, отдает она себе в этом отчет или нет.

И все же забавно, что все эти женщины готовы большие деньги платить только за то, чтобы их погоняла такая вот мисс Жопа.

Через час, когда Глори, переодевшись и положив спортивную одежду в сумку, выходила из женской раздевалки, на пути у нее встал крупный, мускулистый мужчина.

– Знаете, с Клер лучше так не обращаться, – сказал он.

Глори подняла голову, и у нее чуть язык к небу не присох.

Если бы не волосы да глаза, этого мужчину вполне можно было принять за Бадди. Глори инстинктивно прикрыла лицо свободной рукой. Мужчина улыбнулся:

– То есть это я так думаю. Таких людей, как Клер, лучше не восстанавливать против себя.

– Вот вы и не восстанавливайте, а я буду действовать, как мне нравится, – ядовито бросила Глори, злясь на себя за то, что выказала страх перед незнакомым человеком. – Хулиганам я уступать не намерена.

– Это уж точно. – Под его взглядом Глори сделалось неуютно. – Мне кажется…

– Вы считаете, что вправе давать мне советы? Послушайте, мистер, я вас не знаю и знать не хочу.

Все еще загораживая ей дорогу, он снова улыбнулся:

– Меня зовут Стив Голден. Я веду здесь военные занятия, а кроме того, помощник директора клуба.

– Ну и что с того?

– А то, что, может, выпьете со мной пива, чтобы остыть немного?

– Я не пью, – резко бросила Глори. – И у меня нет времени на всяких там спортсменов.

– Вам не нравятся спортсмены?

– Мне не нравитесь вы.

– Напрасно. Я совсем неплохой малый.

Глори пристально посмотрела на него. Он что, всерьез?

Или это новый способ девчонок кадрить?

– Ну что ж, значит, я промахнулась, – Глори нырнула ему под руку и устремилась к двери.

– Если вдруг передумаете, приглашение остается в силе, – сказал он ей в спину.

Вместо ответа Глори изо всех сил толкнула дверь, но петли были смазаны хорошо, и эффектного выхода не получилось. Ей показалось, что изнутри донесся негромкий смех.

Кипя от злости, Глори зашагала к автобусной остановке.

Вот-вот, как раз еще одного спортсмена ей и не хватало для полного счастья. И вообще она сейчас не в настроении играть в эти игры. Что и неудивительно. Питается она только фруктами, сырыми овощами да обезжиренным йогуртом. Желудок все время бунтует. Правда, теперь – нет. Урок аэробики явно пошел на пользу. Что ж, еще пять фунтов долой, и можно будет отправляться с Шанель за покупками.

Вопрос только в том, сдержит ли она свое обещание.

* * *


Вот уж о ком в эти дни Шанель меньше всего думала, так это о Глори Брауни. Она пребывала в растерянности и сомнениях – состояние вообще-то для нее весьма необычное.

Планы завоевания Лэйрда приносили пока весьма скудные плоды: за последние две недели он дважды пригласил ее на ужин, сводил в галерею, в которой имел долю, и даже пару раз позвонил просто поболтать, но это и все. После свиданий он отвозил ее прямо домой, нежно целовал у порога, от приглашения зайти выпить отказывался да и к себе не звал.

Так что Шанель пришлось изменить свои намерения относительно штурмовой атаки и приступить к последовательной осаде. Таков уж, видно, этот человек, ему, похоже, не нужны слишком легкие победы. Но ведь в постели-то она может быть на высоте. Совсем неплохо бы дать ему понять, что его ожидает, если он на ней женится, всего лишь дать понять. Если Шанель правильно оценила отношение Лэйрда к кузине, то ему нравятся женщины, не выставляющие напоказ свои прелести, но, напротив, всячески подчеркивающие свою скромность. Вот она и вела себя тише воды ниже травы, позволяя себе лишь слегка его поддразнивать. Ни в коем случае нельзя, чтобы Лэйрд подумал, что на него давят. Однажды Шанель даже отклонила очередное приглашение поужинать вместе под тем предлогом, что на этот вечер ее уже ангажировали.

К счастью, будучи замужем за Жаком, она ничего такого особенного себе не позволяла, так что вряд ли до Лэйрда донеслись какие-либо сплетни. Шанель вполне отдавала себе отчет в том, что, целиком сосредоточившись на Лэйрде, она ведет рискованную игру. Свидания свиданиями, но он все как-то от нее ускользает. О его личной жизни Шанель знала лишь то, что он любит морские прогулки и интересуется живописью.

Насчет его романов – обычно затяжных – до нее доносились только обрывочные слухи. Будучи одним из самых завидных женихов в Сан-Франциско, Лэйрд неизменно становился объектом разнообразных сплетен, но, по сути дела, его романы – как правило, с разведенными дамами – никаких оснований для этого не давали.

Словом, Шанель играла в игру под названием «Терпение»., и это начинало ее всерьез раздражать. К тому же материальное положение внушало все большее беспокойство. От Жака ей досталось совсем немного, а расплатившись с Арнольдом Уотерфордом и по иным самым неотложным долгам, Шанель оказалась совсем на мели – денег оставалось буквально на несколько недель. Даже уборкой она стала заниматься сама, в чем не призналась бы и ближайшей подруге, если бы таковая имелась. И на еде приходилось экономить, буквально каждый цент считать. Поэтому теперь Шанель предпочитала, чтобы Ферн на выходные оставалась в школе.

Та буквально до неба взвилась, когда мать урезала ее карманные расходы и продала лошадь. Шанель тоже закипела, сказав дочери, что, если нужны деньги, пусть находит себе работу по вечерам да выходным. И вообще лучше бы до самого Рождества поменьше приезжать домой. Да и на праздники, если, конечно, пригласят, хорошо бы съездить к друзьям.

Воодушевляло, если можно так сказать, только одно.

С тех пор как Шанель стала появляться в обществе Лэйрда, она сильно выросла в глазах окружающих. Шанель получила несколько приглашений, которые вообще-то теперь, когда к клану Деверю она больше не принадлежала, не должна была бы получать. Одно только плохо – нет среди приглашающих ее прежних школьных знакомых.

Когда Лэйрд был занят, Шанель сопровождал на всяческие рауты Хауи Брайтон, как, впрочем, и раньше, когда она была замужем за Жаком. Толковали, что он гомосексуалист, но в обществе принят, и замужние или вообще не свободные женщины отправлялись с ним на разнообразные светские рауты, не опасаясь никаких сплетен.

Тесно связанный с одним весьма уважаемым в Сан-Франциско семейством, он привлекал к себе людей легким нравом и, как правило, хорошим настроением. К тому же Хауи был талантливым архитектором. Короче – идеальный спутник для Шанель.

– Полагаю, тебе надо придумать что-нибудь особенное, если хочешь выйти за Лэйрда и его миллионы, – говорил Хауи, провожая Шанель домой с благотворительного банкета. – Его уже столько раз пытались заарканить, что на мякине этого воробья не проведешь.

– Что это ты нафантазировал? – холодно посмотрела на него Шанель. – Да, Лэйрд мне нравится, но замуж за него и за его миллионы, как ты изволил выразиться, я вовсе не собираюсь.

– Говори, говори, – хитровато подмигнул Хауи.

– Надо полагать, это шутка, но сегодня мое чувство юмора куда-то запропастилось, – огрызнулась Шанель.

– Да быть того не может. Что мне всегда в тебе нравилось, так это как раз острый язычок. Только с Лэйрдом будь поаккуратнее. У него с чувством юмора в отличие от тебя неважно.

Шанель сменила тему. Злить Хауи не надо, он еще пригодится, но и давать ему пищу для сплетен тоже не следует.

Пусть Хауи ей симпатизирует – в этом можно не сомневаться, – но людей хлебом не корми, только дай язык почесать, а как раз сейчас Шанель меньше всего хотелось становиться объектом сплетен. После, когда она выйдет за Лэйрда, пусть болтают сколько угодно. Тогда ей будет на это совершенно наплевать.

Дойдя до дому, Шанель чмокнула Хауи в щеку, поблагодарила за чудесный вечер, сказала, чтобы не пропадал, и, чувствуя, что с ног от усталости валится, только и мечтала о том, чтобы добраться до постели.

Но открыв дверь, она обнаружила, что в доме горит свет, и, увидев в передней небрежно брошенную на кресло куртку Ферн, сердито поджала губы. Ферн лежала, свернувшись, на диване, и лицо ее покраснело от слез – прямо воплощенное страдание.

– Это еще как понять? – резко спросила Шанель.

Ферн вытерла глаза тыльной стороной ладони и подняла на мать полный трагизма взгляд Шанель все это показалось чистой театральщиной.

– Я ушла из школы, – прорыдала Ферн. – Глаза бы мои всю эту публику больше не видели!

* * *


Ферн готовилась уйти из школы исподволь. Поле развода Шанель она намекала матери, что теперь она «не своя». Нет, отодвигали ее в сторону не демонстративно – во всяком случае, поначалу. Например, только благодаря случайности Ферн обнаружила, что ее не позвали на вечеринку к одному приятелю. Были и другие приметы. Неожиданно выяснилось, что она перестала быть одной из самых популярных девушек в школе – никто из тех, кто раньше домогался свиданий, не пригласил ее на рождественский бал, одно из главных событий школьной жизни. А если она немного запаздывала к обеду, при ее появлении сразу воцарялась напряженная тишина – верный признак того, что только что говорили о ней.

Терпеть это становилось невыносимым. Поначалу Ферн хотела ответить той же монетой и все думала, как бы уязвить побольнее своих бывших приятелей и приятельниц. Только знала она, что это безнадежно, может быть еще хуже. Потому прикинулась, будто не замечает легких, а иногда и не очень легких уколов в надежде, что все скоро вернется на круги своя.

А потом кто-то подсунул ей под дверь записку, из которой явствовало, что дело вовсе не в разводе матери. Записка была подписана: «Друг», и из нее следовало, что парень, с которым Ферн несколько раз ходила на свидания, приударяет за другой, а та, в свою очередь, тайно наушничает против Ферн.

С открытой враждебностью можно бороться, но противостоять инсинуациям и насмешкам – значит размахивать картонным мечом. К тому же Ферн глубоко задевало предательство друзей. Вот тогда-то она и решила выбросить белый флаг и оставить школу. Беда в том, что трудно будет убедить мать, что другого выхода нет.

Именно поэтому, услышав, как внизу поворачивается ключ в замке, Ферн быстро устроилась на диване в гостиной, изо всех сил, до боли, растерла глаза и приготовилась дать самое яркое представление в своей жизни.

Узнав сенсационную новость, Шанель прошла к бару и налила себе коньяку.

– Выпьешь чего-нибудь? – спросила она дочь. – Похоже, тебе не помешает капля-другая.

– Пожалуй, нет, – покачала головой Ферн. – Что-то чувствую себя неважно.

– Только смотри, как бы тебя здесь не вырвало. Ковер испортишь. – Шанель устроилась на диване, приняв позу, раздраженно подумала Ферн, словно сошла прямо с рекламной полосы журнала «Город и деревня». В гостиной все было выдержано в одном тоне, и единственное, что смягчало однообразие, – различные ткани, например, блестящие шелковые гардины и ковер из верблюжьей шерсти; на стене висела модернистская картина: на безбрежном белом фоне – алое, как кровь, пятно. Камин тоже был облицован светлым мрамором.

И даже столики со стеклянными столешницами на медных ножках, медные лампы и коллекция статуэток из слоновой кости вписывались в белоснежность интерьера.

Ферн знала, что мать ничего не делает без причины, и если в гостиной нет ярких цветов, то потому лишь, что на фоне белого она сама выглядит эффектнее. Только такая женщина, как Шанель, подумала она, ставит подобные вещи выше, чем столь низменные предметы, как запредельные счета за побелку и чистку.

– Да не волнуйся ты, ничего с твоим драгоценным ковром я не сделаю.

Шанель взглянула на нее сквозь коньячную рюмку:

– Смотрю, ты пребываешь в обычном своем страдальческом настроении. Ну так избавься от него поскорее, потому что в понедельник ты возвращаешься в школу. За тебя там куча денег заплачена.

– Так деньги-то не твои, а Жака. И никуда я не возвращаюсь Не могу я видеть этих снобов!

– Не обращай на них внимания, все равно через несколько месяцев у тебя выпуск.

– Сказано, не вернусь!

– Тогда иди ищи себе работу, а заодно и жилье.

– То-то радости тебе будет, а? – Ферн больше не могла сдерживаться. – Да что ты за мать?! Виданое ли дело?

– А на что ты, собственно, жалуешься? Я ведь могла аборт сделать, или поместить тебя в детский приют, или в семью твоего отца отдать – пусть сами воспитывают. Но ни на что такое я не пошла. А теперь ты большая и можешь сама о себе позаботиться. Словом, одно из двух – либо школа, либо работа.

Ферн очень хотелось дать волю чувствам, но все-таки она сдержалась и заставила себя заговорить примирительно:

– А почему мне нельзя остаться здесь и поступить в обычную школу?

– В обычную школу? Даты там и пяти минут не продержишься. Тебя просто сожрут!

– Думаешь, частная школа – это такой уж рай? Да ведь у нас там все цапаются, как собаки. И при этом – сплошное лицемерие. В лицо тебе улыбаются, а стоит отвернуться – раздирают на куски.

– А почему, собственно, к тебе привязались? Что ты такого сделала?

– Я? С чего это ты взяла, что я во всем виновата?

– А что, не так? Ну тогда докажи мне, что ты невинный ягненок.

Шанель молча выслушала рассказ дочери, как она пару раз сходила на свидание с приятелем своей подружки и та объявила ей войну.

– И это все?

– Да ты и представить себе не можешь, – вспыхнула Ферн, – каково это, когда все за твоей спиной перешептываются. Ненавижу!

– Да брось ты, не делай из мухи слона. Тем более что ты действительно сама во всем виновата. Мало, что ли, тебе ребят вокруг, на чужих обязательно заглядываться?

– Так и знала, что ты во всем меня будешь винить, – прошипела Ферн.

– Но признай, что ты, как последняя дура, наживаешь себе врагов, притом без всякой нужды. Существует такая вещь, как старые школьные связи, и тебе еще ох как понадобятся друзья с положением, особенно если надеешься получше выйти замуж.

– То есть вроде тебя? Как там продвигается битва за покорение Лэйрда Фермента?

– С чего это ты вдруг решила, что я собираюсь за него замуж? – Шанель сделала глоток.

– Да брось, а то не видно? С Жаком вышла промашка, и теперь тебе хочется реваншироваться… – Сообразив, что употребила в точности словечко из дневника Шанель, Ферн прикусила язык.

Шанель рванулась, да так стремительно, что Ферн даже не успела уклониться от удара.

– Ах ты, сучка! Чужие дневники, стало быть, читаешь. – Она быстро подошла к столу и пристально осмотрела замок. Затем медленно выпрямилась и обернулась к Ферн:

– Где ключ?

– Я вернула его в твою шкатулку с драгоценностями. – Ферн было ясно, что запираться бессмысленно. – Допустим, я действительно прочитала дневник и теперь знаю все твои маленькие тайны, включая и то, как ты заставила Жака жениться Но на сей раз ты сама себя перехитрила, так? Денег у него оказалось куда меньше, чем ты думала И про любовников твоих я теперь все знаю Да, ты та еще штучка. Других судишь, а сама? – Шанель снова подняла руку, но ее остановил жесткий взгляд Ферн. – Если ударишь еще раз, получишь сдачи.

Я не боюсь тебя.

Шанель пристально посмотрела на дочь. Ударив Ферн, она явно утратила боевой пыл, а может, на нее слова Ферн подействовали. Взяв сигарету из ящичка черного дерева на столике для коктейлей, Шанель щелкнула зажигалкой и глубоко затянулась.

– Послушай, надо вернуться в школу. И ни на что не обращай внимания, держи хвост пистолетом, – заговорила она, словно разговор и не прерывался. – После твоего рождения и папиного банкротства в школе у меня за спиной все шушукались, и ничего, выдержала И ты тоже можешь. И вообще все это буря в стакане воды, если только… Слушай, а ты, часом, не беременна?

– Нет, я не беременна, – коротко бросила Ферн.

– Слава Богу. Что мне сейчас меньше всего нужно, так это беременная дочь.

– Спасибо за заботу.

– Знаешь что, давай-ка расставим точки над «i». Если хочешь быть на коне, нужны деньги и власть. Ни того, ни другого женщине самой не добыть. Разумеется, бывают исключения, но ты не из них. Если у тебя и есть какие-то дарования, то это… ладно, замнем. В общем, мой тебе совет – возвращайся в школу, помирись со всеми, оглядись хорошенько, найди кого-нибудь с немалыми деньжатами и делай на него ставку. Выходи за богатого – и весь мир у твоих ног.

– Ты действительно так считаешь?

– Разумеется. А ты что, думаешь иначе?

Ферн погрузилась в молчание Да нет, пожалуй, с матерью можно согласиться, хотя и с оговорками. Конечно, выходить надо за человека состоятельного, но внешность мужчины – тоже не последнее дело.

Тут Ферн и пришла в голову идея, да такая блестящая, что она не удержалась от улыбки.

– Итак, ты советуешь осмотреться и подыскать себе подходящую пару?

– А ты можешь придумать что-нибудь получше? Ну а если с браком не заладится, всегда можно подыскать что-нибудь на стороне.

– Ты права. И я последую твоему совету, мамочка.

У меня уже есть план. – Перед мысленным взором Ферн возник Лэйрд Фермонт, и она громко расхохоталась. – Когда увидишь, кого мне удалось заарканить, будешь гордиться мною. И насчет школы ты тоже права. Все рассосется само собою.


Глава 24


Выросшая в семье, где ее разве что терпели, Дженис постепенно начала бояться рождественских праздников. Под домашней елкой никогда не находилось подарка, которого она ждала (именно подарка, а не подарков – Дженис хватало ума на многое не рассчитывать).

Кэти, самая младшая среди детей, получала сверкающий лаком спортивный автомобильчик, в который умещалась ее любимая кукла Барби. Стиви, следующий по возрасту, обнаруживал какую-то особенную бейсбольную биту из березы и кожаную перчатку – предмет его давних вожделений, Марлин же, старшую, ждали выходное платье и туфли ему под цвет. Ну а в перевязанной яркими лентами подарочной коробке, на которой было написано имя Дженис, всегда содержалось лишь что-нибудь полезное: шелковая пижама, нижнее белье, а однажды – это Рождество было памятно тем, что Дженис только-только поступила в колледж, – она обнаружила под елкой дюжину коротких носков, которые в Калифорнии любая девушка ее возраста надела бы разве что под страхом смерти.

Для Дженис Рождество означало кучу дополнительных домашних дел: приходилось перевязывать лентами коробки с подарками для младших, а наутро выбрасывать целые тонны бумаги и всяких веревочек-бечевочек, помогать на кухне, лепить пирожки и так далее. Именно ее отправляли с младшими на свидание с Санта-Клаусом, потому что у мачехи никогда не было времени, именно она отыскивала на чердаке елочные украшения и наряжала елку вместе с другими детьми, в результате чего возникало ощущение, что над домом смерч пронесся, а винили во всем, конечно, ее.

Порой ее могли небрежно поблагодарить за все хлопоты, но этим, собственно, и исчерпывалась моральная компенсация за работу, по существу, домашней прислуги. Единственным светлым пятном на Рождество был неизменный подарок от Арнольда Уотерфорда, да и то она ловила на себе укоризненные взгляды, если подарок этот вызывал зависть других детей.

С таким детством Дженис примирилась давно, решив, что приемные родители и так делают все возможное для девочки, которая в этой семье в общем-то чужая. А то ведь могли в какой-нибудь приют отдать. К тому же никто в доме на нее руки не поднимал.

Да, умом Дженис все это понимала, и все же в рождественские праздники ее, случалось, охватывала тоска, даже после того, как она вышла замуж за Джейка.

Ну а он откровенно им радовался. Выработался целый ритуал: поездка на ферму за елкой, затем процедура украшения: Джейк отдавался ей самозабвенно и полностью. Наутро, после завтрака, неизменно состоявшего из яичницы с ветчиной и клубники со взбитыми сливками, любимого блюда Джейка, начиналась раздача подарков.

А вечером всегда приходили друзья, и всем очень нравилось в доме, где муж – прекрасный хозяин, а жена – кулинарка, каких поискать.

Собственно, это была одна из причин, почему Джейку так хотелось купить этот дом, здесь можно по-настоящему праздновать Рождество – радость, которой в детстве он был обделен. Перед входной дверью красовался огромный святочный венок, перила увешаны гирляндами из вечнозеленых растений, отовсюду тебе широко улыбается толстячок Санта-Клаус, елка под самый потолок, словом, весь дом выглядит так, будто сошел с обложки декабрьского выпуска журнала «Лучшие дома и сады».

Не стал исключением и нынешний год. Елка дышала первозданной свежестью и распространяла зимнее благоухание.

Так отчего же, спрашивала себя Дженис, делая последние приготовления к вечернему приему, возвращается эта старая печаль, что накатывала в детстве, когда она заранее знала, что ничего интересного Санта-Клаус ей не принесет?

Право, это непонятно. Джейк на подарки никогда не скупился, и уж точно дело не в том, что она чувствует себя одинокой и покинутой. Каково это бывает, ей известно, но за последний месяц они чуть не каждый день либо принимали гостей, либо ходили в гости.

Через пару часов дом наполнится друзьями. Все будут есть, пить, всем будет очень весело. Несколько неисправимо сентиментальных пар начнут распевать рождественские гимны в малой гостиной, где стоит пианино, а самые близкие, рассевшись вокруг камина, останутся до утра. Все будут милы и приветливы друг с другом – ведь это сочельник, – а словесная перепалка, если и возникнет, то только дружеская.

И Джейк, конечно, окажется на высоте, стараясь, чтобы всем было хорошо. Своим несильным тенорком он будет запевать гимны, безупречный хозяин, который никого не обойдет своим вниманием, расшевелит скучающих и утихомирит чрезмерно горячих. Он будет разносить тарелки и напитки, необидно подсмеиваться, заставит каждого почувствовать, что он здесь самый желанный гость, и, когда все кончится-, люди будут говорить, что рождественский праздник у Джейка и Дженис Мурхаус задался на славу – лучше не бывает.

А когда уйдет последний гость, Джейк, все еще не остыв после праздника, увлечет ее в постель. А она бросит невымытые тарелки, грязные салфетки и недопитые бокалы с вином – все это подождет до утра, – пойдет за ним в спальню, и он будет любить ее нежно и долго, пока наконец не заснут они в объятиях друг друга.

Так что же ей, черт побери, неймется? Почему хочется все бросить и заползти в какую-нибудь нору? Положим, все последние дни она засиживалась за полночь, но ведь усталой себя вовсе не чувствует. А сегодня утром, между прочим, спала до девяти часов. Так что же с ней происходит? Может, просто надоело все, ведь из года в год одно и то же, и так целых двадцать лет.

– Дженис, это я. – На пороге появился Джейк. Сегодня он надел свой любимый костюм в голубую клетку, который так шел к его матовой коже и темным глазам. – Так и не нашел того сорта каберне, о котором говорил Эрл Уиллис, так что пришлось купить другого. Надеюсь, сойдет.

– Да не думай ты об этом. – Дженис положила последнюю дольку ананаса на вырезку, капнула растворенным в апельсиновом соке жженым сахаром и сунула противень в духовку. – Просто поставь на стол попозже, Эрл и не заметит.

К десяти он уже обычно изрядно набирается.

– Да чем он хуже других?

– Ничем, только, когда выпьет, начинает слишком громко говорить.

– Ну и что? Чего это ты к нему прицепилась?

– Кто, я? – Что она такого особенного сказала? А то никому не известно, что Эрл Уиллис стремительно превращается в самого настоящего алкоголика? Может, лучше постараться помочь ему, чем делать вид, будто ничего не происходит? Или Джейк считает, что это было бы вмешательством в личную жизнь?

– Оставим это, я вовсе не хочу нападать на тебя. – Джейк поставил сумку с покупками на пол и погладил жену по плечу. – Что, я не знаю, что ли, каково тебе пришлось со всеми этими приготовлениями к вечеру? Может, поднимешься наверх принять душ и переодеться? А то я столкнулся в винной лавке с Арлин Тернер и пригласил их с Клайдом прийти немного пораньше…

– Что, что? Да ведь мне еще кучу дел переделать надо, – в ужасе воскликнула Дженис. При мысли об Арлин с ее спокойной улыбкой и проницательным взглядом, которым она окинет весь этот беспорядок на кухне, Дженис сделалось нехорошо. С тех пор как Джейк начал вести эти занятия по телевидению, Арлин с мужем буквально превратились в членов их семьи, что Дженис вовсе не приводило в восторг.

– Не беспокойся, дорогая, положись на старого Джейка.

Иди к себе, одевайся, а я тем временем все здесь закончу.

И сделай прическу, как я люблю, – вид у тебя с ней сногсшибательный. Я хочу, чтобы моя жена была сегодня самой красивой девушкой.

– Я давно уже не девушка.

– А кто нам мешает сделать вид? Человеку всегда столько лет, на сколько он себя чувствует.

«Ну так сегодня я чувствую себя на все сто лет», – подумала Дженис, а вслух перечислила, что еще надо сделать, и пошла наверх.

Одевалась она дольше обычного. Как правило, Дженис просто старалась выглядеть прилично, но сегодня занималась косметикой с особым тщанием и не успокоилась до тех пор, пока на лице не разгладилась последняя морщинка. Скользнув в платье, специально купленное к Рождеству, и повертевшись перед зеркалом, Дженис довольно улыбнулась. Сегодня она, при мягком освещении, конечно, могла сойти не просто за девушку, но за девушку весьма привлекательную.

Вообще пора, наверное, заняться внешностью. За последний месяц Джейк дважды прошелся насчет матрон. Может, он ее имел в виду? Ей намекал на что-то? Дженис действительно прибавила несколько фунтов в весе, так что не повредит сесть на диету. Шанель рекомендовала йогурт, овощи, фрукты. Что ж, звучит заманчиво, хотя, наверное, эффекта придется подождать. Удивительно, что Джейк, который за столом удержу не знает, совершенно не толстеет. Нет в этом мире справедливости…

Спустившись вниз, Дженис обнаружила, что вечеринка уже началась. То ли гости спутали время, то ли Джейк пригласил прийти пораньше не только Арлин с мужем. Обойдя гостей, Дженис удалилась на кухню и увидела, что в раковине и на тележках полно всяческой посуды. Вошел Джейк.

– Вот и понадейся на тебя, ничего не убрано, – проворчала Дженис.

– Ну не могу же я раздвоиться, – беспечно бросил он. – Извини, забыл, что и Уилсонов, и еще кое-кого пригласил прийти пораньше. Они появились сразу, как ты ушла. А за ними – Арлин с Клайдом, так что только сейчас и вырвался. – Джейк внимательно посмотрел на жену. – Выглядишь потрясающе, дорогая, – сказал он, но особого энтузиазма в его голосе Дженис что-то не почувствовала.

– Как тебе мое новое платье? – спросила она, явно напрашиваясь на комплимент.

– Платье классное, разве что красное слишком броско для тебя, ты же сама говорила…

– Броско? Да это платье в сравнении с костюмом Арлин, сквозь который все видно, просто монашеская ряса, – колко заметила Дженис.

– Она – дело другое, ученая дама и все такое прочее.

– Ну, спасибо тебе большое. Ты тоже выглядишь что надо.

Джейк явно обиделся, но и слова не успел сказать, как в кухню вошла высокая брюнетка, жена одного из его коллег.

– Помочь чем-нибудь, Дженис? – спросила она, не сводя глаз с Джейка.

– Почему бы нет? – откликнулась Дженис – Можешь нарезать мясо. Эй, осторожнее, оно только что из духовки!

И хорошо бы кто-нибудь расставил тарелки. Джейк, может, наколешь льда для пунша?

Час спустя Джейк куда-то исчез. Буквально только что он оживленно толковал о чем-то с профессором Йолански, а сейчас Дженис нигде не могла его отыскать. Это плохо, потому что она хотела попросить его заняться напитками. Он, собственно, и сам обещал выступить в роли бармена, чтобы никто не оказался обойденным, а теперь у стойки вместо него орудовал Крис Барнз, большой любитель этого дела. Коктейль «коллинз», который он протянул ей, был, собственно, не коктейль, а чистая водка, так что Дженис, сделав глоток, даже закашлялась.

– Чудесный вечер, миссис Мурхаус, – лучезарно улыбаясь, обратился к ней Йолански. Он несколько напоминал птичку, хотя благородная седина отчасти компенсировала крохотный рост. – Присаживайтесь, – он указал место рядом с собой на диване, – я как раз хотел с вами поговорить.

Дженис заколебалась было, оглянувшись на стойку, но махнула рукой и последовала приглашению.

– Очень рада, что вам с женой удалось вырваться, – сказала она.

– Да, последнее время мы нечасто выходим в свет. Возраст, наверное. Но у вас на Рождество всегда так хорошо.

А сейчас я хотел бы поговорить о диссертации. Как у вас с материалом, накапливается?

– Конечно.

– Вот как? А со слов Джейка я понял, что вы несколько потеряли интерес к этому делу.

– Да нет, вы его просто не так поняли, – нахмурилась Дженис. – Уж кто-кто, а он знает, что я работаю как ломовая лошадь. Конечно, праздники немного выбили меня из колеи, однако…

– Ну что ж, наверное, действительно какое-то недоразумение. Что меня, должен признаться, весьма радует. С нетерпением жду результатов. Черновик уже готов?

– Пока нет. Время нужно, я ведь хочу понять, как ведут себя женщины – выбранные, заметьте, наугад, – на протяжении целого года после развода.

– В таком случае желаю удачи, – сказал Йолански, однако в голосе его прозвучала задевшая Дженис нотка сомнения.

Она собралась было что-то сказать, но тут подошел приятель профессора, и Дженис уступила ему место В поисках Джейка она наткнулась на свою старую приятельницу Кейси.

– Джейка нигде не видела? – спросила Дженис, обмениваясь с подругой поцелуем – Джейка? – На мгновение Кейси заколебалась. – Видела. Он вроде сказал, что ему нужно выйти подышать свежим воздухом. Наверное, прошел через кухню. – Голос Кейси прозвучал несколько напряженно.

– Ах, вот как? Странно. Что это он вдруг… – Дженис запнулась. – Прости меня, ладно? Надо бы разыскать его, пусть займется своим делом у стойки.

На кухне собралось несколько обменивавшихся солеными шутками мужчин, но Джейка среди них не было. Дженис прошла в кладовку. Дверь на улицу оказалась чуть приоткрыта, и когда Дженис вышла, ночной воздух так мягко коснулся ее разгоревшихся щек, что она на несколько минут задержалась, вдыхая полной грудью и мечтая, чтобы гости поскорее ушли.

Впрочем, они веселятся вовсю. А ей по-прежнему тоскливо – почему? Может, она вроде профессора Йолански становится слишком стара для таких сборищ? А может, просто устала?

Да, скорее всего так. Ладно, завтра даст себе поблажку, выспится как следует. С уборкой можно подождать.

Послышался звук шагов, зашуршали опавшие листья.

Дженис пристально вгляделась в темноту.

– Джейк, это ты? – настороженно спросила она.

Он появился в прямоугольнике света, падавшего из открытого окна.

– Привет, малышка. Вышел подышать немного. В доме страшно душно.

– Можно открыть окна, – понимающе улыбнулась Дженис. – Слушай, пора бы тебе сменить Криса у стойки.

По-моему, он уже набрался.

– Ну так что из этого? Сегодня сочельник, пусть все развлекаются, как хочется.

– Кроме тех, кто за рулем. Сегодня ночью в городе, сам знаешь, полно полиции. И что хорошего, если кого-нибудь из наших гостей прихватят за вождение в пьяном виде?

– Ты права, как всегда. – Джейк чмокнул ее в щеку и вошел в дом.

Дженис еще немного постояла, вглядываясь в лунное небо. Она настолько погрузилась в свои мысли, что едва не отскочила в испуге, когда из-за угла появилась чья-то фигура.

– А, это вы, Дженис. Я и не заметила, – сказала Арлин. – Прогуляться вот вышла. Пожалуй, хватила лишнего.

– В храбрости вам не откажешь. Я лично ни за что не пошла бы гулять ночью одна, даже в этом районе. На улицах сейчас столько хулиганья.

– Вы правы, но я ведь только так, рядом с домом походила. Ладно, пора возвращаться, а то еще простудишься.

В этот момент Дженис заметила, что на Арлин нет пальто.

Какое-то нехорошее подозрение царапнуло ее на секунду, но Дженис тут же его и отбросила. Да, может, Джейк и впрямь вышел прогуляться с Арлин, так в этом нет ничего удивительного. Он со всеми одинаково дружелюбен – с мужчинами, женщинами, даже с детьми. В наши дни это редкость.

На протяжении последующих нескольких часов Дженис была с гостями: присоединится к одной группе, потом перейдет к другой, не забывая приглядывать за тем, чтобы на столиках была еда.

Последний гость ушел в три утра. Дженис рухнула на стул, сбросила туфли и положила уставшие ноги на кофейный столик.

– О Боже, наконец-то, – вздохнула она.

– Вечер получился замечательный, малыш. Всем понравилось, – сказал Джейк, устраиваясь поудобнее на диване.

Дженис с завистью посмотрела на него. И почему это он всегда выглядит таким бодрым и оживленным?

– Как насчет выпить? Скажем, этого ликера с яичным желтком. По-моему, там еще много осталось.

– Наверное, потому, что в нем нет алкоголя, – засмеялась Дженис.

– Ну что ж, люди ходят в гости, чтобы выпить. Может, немного рома добавить? Чтобы, так сказать, подвести черту?

– Валяй, но только без меня. Я и так сегодня перевыполнила свою норму.

Джейк плотоядно улыбнулся, подкручивая кончики воображаемых усов.

– Звучит обнадеживающе, красотка.

В переводе это означало, что Джейк хочет заняться любовью. Она-то предпочла бы, напротив, как следует выспаться, но, конечно, отказывать ему нельзя. Обидится и завтра целый день дуться будет – это в Рождество-то.

– А что, если отложить уборку до завтра, а сейчас – в постель? – предложила она.

Сегодня Джейк все делал медленно. Полностью, как и всегда, отдаваясь любви, он ласкал жену так, словно они все еще были новобрачными. И Дженис, хоть и устала безумно, с готовностью отзывалась на его ласки, но когда Джейк уснул, ей так и не удалось выбросить из головы мысли о завтрашних домашних заботах.

Вечер вышел на славу. Впрочем, как и другие вечера – и все благодаря Джейку. И как же ему удается заставить каждую женщину почувствовать себя желанной, не задевая при этом самолюбия мужей? Это настоящий дар, и для Джейка это так же естественно, как другим обыкновенное дыхание. Для Дженис тоже все кончилось хорошо, так почему же ей внезапно захотелось, чтобы светской жизни у них было поменьше?

Как хорошо бы провести оставшиеся до Нового года дни, да и сам Новый год, вдвоем, здесь, дома…

* * *


Шанель решила, что позволит Лэйрду соблазнить себя в сочельник. «Пусть это будет, – подумала она, – мой рождественский подарок мужчине, у которого есть все».

Когда он пригласил ее на престижный банкет, посвященный школьному выпуску, Шанель вся так и задрожала от возбуждения. Это банкет особый, его устраивают родители девушек, приглашенных на Большой котильон, каковой, в свою очередь, является неотъемлемой частью всего рождественского церемониала. Приглашая с собой именно ее, Лэйрд тем самым делает некое заявление. Или нет? Ведь могут быть и иные объяснения. Может, он просто никого другого не нашел, либо пожалел ее, узнав, что у Ферн свои планы и она останется на Рождество одна?

Что касается «своих планов» Ферн, то этому можно только радоваться. Сообщив, что на сочельник она идет в гости к приятелю и постарается приехать домой сразу после Нового года, Ферн добавила:

– Так что обо мне не беспокойся. И наслаждайся обществом своего божественного Лэйрда.

Именно это и входило в намерения Шанель. Когда Лэйрд проводит ее до дому, она пригласит его выпить по рюмке, ну а там уж надо постараться. Так или иначе, но в постель она его затащит.

О таком приеме – проходил он в доме старого принстонского однокашника Лэйрда – можно было только мечтать.

В серебристо-темном вечернем платье от Бина и под цвет ему серебряных сережках Шанель выглядела ослепительно. Положим, такие платья уже несколько лет как вышли из моды, но люди, понимающие толк, все равно оценят классическую простоту наряда. Конечно, хотелось бы купить что-нибудь новенькое и сногсшибательное, но на это не было денег. Тем не менее Шанель была уверена, что никому в этом обществе не уступит, включая и дочь хозяйки, от которой так и веяло молодостью и восторгом первого бала.

Именно эта уверенность и позволила Шанель лишь спокойно улыбнуться, когда примерно через час после начала приема она лицом к лицу столкнулась с Лорой Колтон, одной из своих одноклассниц, которая не давала ей жизни в последние школьные годы. Лора окинула ее цепким взглядом. Глаза у нее были холодные, но улыбка широкая и такая же фальшивая, как у Шанель.

– Неплохо выглядишь, Шанель, – сладко произнесла она. – Ты у кого сейчас делаешь прическу?

– Разумеется, у Адольфо. Сколько уж лет.

– Ах вот как? Он что, все еще работает?

– Еще как. Больше того, попасть к нему становится трудновато. Он даже завел специальный номер, которого нет у телефонном справочнике, чтобы всякие выскочки не досаждали.

Лора поджала губы. Хоть и принадлежала она сейчас к избранной публике, отец ее поднялся с самых низов и обязан был своим общественным положением связям жены и протекции тестя.

– Смотрю, дочери твоей сегодня на балу не было. Ей уже сколько, восемнадцать? – с подковыркой спросила она.

Шанель с трудом сохранила улыбку на лице. Лоре было прекрасно известно, сколь разборчив бальный комитет. Список участниц составляли несколько старинных семей, большинство из которых были связаны родственными узами.

У Ферн не было ни малейшего шанса попасть в этот список, разве что Лэйрд, будь он ей отчимом, использовал бы свои связи.

– Еще и семнадцати нет. А что касается котильона и тому подобного, они с подружками такими вещами не интересуются. Старая, говорит, песня, а то и еще покрепче. Впрочем, на следующий год она, может, переменит мнение, – осторожно добавила Шанель.

Не успела Лора ответить, как подошел Лэйрд и по-хозяйски, что не могло остаться незамеченным, взял Шанель под руку. Беседа потекла в стиле: «Как поживает такой-то» и «Слышали, что стряслось с тем-то». Словом, все было мило и благопристойно.

В общем, прием вполне оправдал возлагавшиеся на него надежды. Еще в машине Лэйрд преподнес ей рождественский подарок – нефритовую заколку для волос в форме сердечка.

Ему Шанель приготовила золотые запонки, хотя теперь такие вещи были ей явно не по карману. В обществе Лэйрда ее увидели нужные люди. Не далее как завтра поползет слушок, потом он распространится, и социальный статус Шанель сразу поднимется. Хотя сегодня Лэйрд был более разговорчив, чем обычно, об Ариэль он – мол, не звонила ли в последнее время – и словом не обмолвился, за что Шанель была ему признательна. Ей уже до смерти надоело играть роль внимательной подруги. По правде говоря, она будет только рада, если Ариэль вовсе исчезнет из ее жизни.

На обратном пути Шанель говорила Лэйрду, как замечательно она провела время и как жаль, что вечер закончился.

После этого было естественно пригласить его к себе выпить по рюмочке.

Поначалу он заколебался – или, во всяком случае, Шанель так показалось, – но потом сказал, что это неплохая идея. Поднимаясь в лифте, Шанель лишний раз похвалила себя за то, что не пожадничала на жилье. Да, предполагая, что при разводе Жак заплатит ей кучу денег, она слишком много потратила на обстановку, но дело, выходит, того стоило. Разумеется, Лэйрд ничего такого особенного не заметит, он слишком привык к роскоши. А вот если бы жила она в какой-нибудь занюханной конуре, тогда да, обратил бы внимание.

Входя в гостиную, где о Рождестве напоминал только букетик цветов на каминной доске, Шанель и не заметила свернувшейся на диване фигурки.

– Наверное, я заснула, – сказала Ферн, протирая глаза.

На ней были кружевной пеньюар и нижняя рубашка, и выглядела она такой молодой и невинной, особенно когда разыграла целую сцену с запахиванием халата, но только после того, заметила Шанель, как дала Лэйрду по достоинству оценить свои длинные, стройные ноги.

Внутри Шанель так и кипела, но благоразумно не выказывала своего недовольства.

– А я думала, ты сегодня в гостях, – сказала она, сбрасывая накидку.

– Да там целый бедлам начался. Кэрол пригласила черт знает кого, все перепились, ну и… – Ферн скромно потупила глаза. – А я и не знала, что у тебя гость. Ладно, иду спать.

– Да вы ничуть не помешаете, – с улыбкой сказал Лэйрд. – К тому же я ненадолго. Уже поздно.

– Ну что ж, если вы собираетесь выпить, то и я присоединюсь. Только мне чего-нибудь безалкогольного.

– Мне тоже, – поддержал ее Лэйрд.

Шанель ничего не оставалось, как отправиться на кухню.

Отыскивая в баре упаковку кока-колы, она слышала доносящиеся из гостиной голоса. Похоже, эти двое не скучают без нее. Ферн описывала подробности «кошмарного вечера».

– Честное слово, прямо-таки ангелы ада, все в кожаных штанах, на каблуках серебряные подковки. О чем только Кэрол думала, приглашая такую публику? Предполагался девичник под присмотром родителей, но выяснилось, что они отправились в круиз по Карибскому морю. Затем появилась эта ватага, и началось черт знает что. Другим девушкам это нравилось, но меня такие штуки не увлекают. Один тип… – Ферн осеклась, часто моргая глазами.

– Руки, что ли, распустил? – хмуро спросил Лэйрд.

– Ну да, он затащил меня на кухню и начал всякие слова говорить А когда я попыталась вырваться, он… в общем, надо было рвать когти. Я сказала, что мне нужно в туалет, он пропустил меня, ну а я схватила пальто и сумку и дала деру.

– Вот подонок, – сказал Лэйрд, – надо бы его проучить.

Шанель с трудом заставляла себя молчать. Неужели Лэйрд настолько наивен, что верит, будто Ферн могла пойти в компанию, где будут только девушки?

– Да, попала ты в переделку, – ласково сказала она. – Может, тебе лучше отправиться в кровать и выспаться как следует?

Ферн поднялась, демонстрируя свои обнаженные ноги, но, направившись было к двери, сделала вид, что споткнулась и едва не упала.

– Сами-то дойдете? – участливо спросил Лэйрд.

– Надеюсь. – Ферн послала Лэйрду робкую улыбку. – Спасибо за заботу, мистер Фермонт.

– Можете называть меня Лэйрдом.

Словно не в силах сдержать переполняющие ее чувства, Ферн рванулась к нему и влепила поцелуй прямо в губы.

Лэйрд, похоже, несколько смутился, однако же с улыбкой проводил девушку взглядом.

Стараясь хоть что-то выжать из сложившейся ситуации, Шанель предложила ему еще чего-нибудь выпить, скажем, вина для разнообразия, но Лэйрд отказался У двери он поцеловал ее с неведомой дотоле страстью, и Шанель тесно прижалась к нему всем телом, не забыв и про бедра. Судя по разгоревшемуся лицу, Лэйрд все понял: Шанель не недотрога, но достаться может только тому, кто ей по-настоящему нравится.

На прощание Лэйрд пригласил ее на следующей неделе поужинать, и Шанель сочла это победой: обычно он просто обещал позвонить.

Но закрывая дверь, она снова почувствовала прилив злобы. Вот сучка, неужели она все это нарочно подстроила? А если так, то зачем ей это нужно? Мстит, что ли, за проданную лошадь, за сокращение денежного довольствия, за то, что в школу заставили вернуться? Ну что ж, Шанель не доставит ей радость признанием, что Ферн удалось-таки нарушить ее планы. Лучшая тактика – сделать вид, что ничего не случилось. Именно так она и поступит – и бровью не поведет.

* * *


Соображения Шанель по поводу того, как нужно торговаться в магазинах, произвели на Глори столь сильное впечатление, что она купила подержанный комод для нижнего белья – полки в платяном шкафу ей показалось недостаточно. Комод был старый, но прочный, надежный. К тому же ничего лучше она не могла себе позволить. Не то чтобы он так уж ей нравился. Наверное, нужно время, чтобы привыкнуть к мысли, что нередко качество не имеет ничего общего с ценой или новизной вещи. На ее вкус, старье оно и есть старье, а не удачная покупка, не нечто такое, что можно передать детям.

Ей нравились яркие, броские, а главное, новые вещи.

Был сочельник. Глори сидела, скрестив ноги, на матрасе, поглядывала на сундук и приканчивала очередную порцию ванильного мороженого. Мороженое – рождественский подарок самой себе, но, когда поглощаешь его в таких количествах, от сладкого начинает буквально тошнить.

Тем не менее Глори мужественно отправила в рот последнюю ложку уже совершенно растаявшего мороженого. Поначалу она решила, что глупо заниматься рождественскими украшениями, все равно никто, кроме нее, их не увидит, но в последний момент дрогнула и купила слегка увядший цветок за полцены. За исключением ее собственных рыжих волос, это было единственное яркое пятно в комнате.

Сверху, из квартиры хозяев, доносились рождественская музыка и возбужденные детские голоса. На Рождество приехали все шестеро хозяйских внуков, и дом буквально ходил ходуном. К удивлению Глори, хозяева пригласили ее на праздничный ужин, однако она отказалась под предлогом того, что у нее уже назначено свидание.

Не то чтобы она так уж жаждала провести Рождество в одиночестве, но семейное празднество наверняка пробудит воспоминания, от которых она предпочла бы вовсе избавиться.

Где-то в городе – у матери ли дома или у кого-нибудь из сестер – за столом сейчас собралась ее собственная семья. На столе полно вина и пива, картофельный салат, шинкованная капуста, тонко нарезанное холодное мясо. И наверняка все орут друг на друга, лаются, как собаки, и кончится все это чуть ли не потасовкой. Так чего же она, как последняя дура, сидит здесь и копается в этом грязном белье?

Коль скоро наврала хозяевам насчет свидания, приходилось сидеть тихо, как мышке, чтобы не догадались, что она дома. Зазвонил телефон, и Глори подняла трубку только на седьмом звонке – опять-таки, чтобы никто не догадался, что никуда она не ушла. Оказалось, как она и думала, просто ошиблись номером, и все равно Глори вдруг захотелось, пока на том конце не повесили трубку, сказать: «Веселого Рождества».

Впрочем, она тут же подавила это желание. Надо смотреть правде в глаза: сегодня – просто обыкновенный день в жизни Морнинг Глори Брауни.

Вчера на работе ей пришлось ого как набегаться. Ор стоял оглушительный, все делали вид, что им ужасно весело, а на самом деле только выворачивали наружу свое подлое нутро.

И почему это именно в праздники у людей со дна вся муть поднимается? На чаевых Глори вчера заработала вдвое больше обычного, но, видит Бог, далось это нелегко. Если бы этот старикашка в клетчатой рубахе еще раз спросил ее, когда она кончает работать, она бы, честное слово, промеж глаз ему врезала.

И оттого, что после закрытия клуба необязательно идти домой, совсем не легче. Не говоря уж о заигрываниях клиентов, Глори получила два формальных приглашения на рождественский ужин, который мог бы плавно перейти в рождественский завтрак. Одно – от Джимбо. Могучего телосложения бармен предложил ей поужинать прямо здесь, в клубе, открытом всю ночь. Как обычно, Глори отказалась.

Впрочем, это приглашение ее не удивило, ибо возобновлял его Джимбо по меньшей мере раз в неделю, но вот второе последовало неожиданно.

От ее внимания не ускользнуло, что Стив Голден часто подходит к окну, когда она занимается аэробикой, но, поскольку после их первой встречи он держался в стороне, Глори о нем особенно и не думала. И вот вчера, после окончания занятий, он подходит к ней и приглашает вместе встретить Рождество.

Два приглашения на один и тот же вечер и оба от бывших спортсменов. И чего это на нее, как пчелы на мед, слетаются трахальщики со всего света? Как-то ей сказали, что больно уж она сексапильна. Может, правда, может, действительно она из тех женщин, при виде которых мужчины определенного сорта сразу начинают бог весть что себе придумывать. Если так, то их ждет разочарование. Она не из тех, что прыгает в койку к любому здоровяку, пусть даже такому симпатичному, как Джимбо. Хватит с нее Бадди, который, между прочим, тоже сначала показался ей вполне симпатичным.

Остро, до физической боли, кольнуло воспоминание. Ни в жизнь не забыть ей день, когда она познакомилась с Бадди.

Говорил он немного, но от одного взгляда его, долгого, призывного, Глори вся сделалась, как кисель.

Досталась она ему легко. Глори была настолько польщена, что такой парень обратил на нее внимание, что сразу после того, как они перекусили в дешевом ресторанчике, отправилась к нему домой и занялась любовью, ничуть не думая о последствиях. Когда выяснилось, что она не предохраняется, Бадди поначалу чуть не описался от страха, но потом поцеловал и сказал, что, случись что, он ее не оставит.

Случилось, и она заставила Бадди выполнить свое обещание. Но даже в первые дни совместной жизни, когда все вроде более или менее ладилось, Глори чувствовала, что он ее стыдится. Теперь-то, задним числом, она в этом и вовсе была уверена, даром, что ли, на вечеринки в своем клубе он всегда ходил один, под тем предлогом, что ей будет скучно – она не пьет и к тому же там все старше нее; и к родителям он тоже ее не брал, всякий раз придумывая новые отговорки.

Когда ребенок родился мертвым, Бадди обвинил ее в том, что она забеременела нарочно, чтобы его захомутать. Потом, г правда, он извинялся, говорил, что голову потерял из-за смерти малыша, но уже тогда Глори понимала, что ничего у них не получится.

Стыдно сейчас вспоминать, как благодарна она была, что он ее тогда не оставил, на что очень рассчитывали его родители. Свекровь прямо бросила ей в лицо: «дурная кровь», а свекр посоветовал Бадди отделаться от нее, пока во второй раз не забеременела. Бадди так и не объяснил, почему не оставил ее тогда, а сама она не спрашивала, потому что очень хотела верить: не ушел, значит, любит. Как же, разбежалась!

В первый год, когда его взяли в команду, все еще было куда ни шло. Он ходил, задрав нос, все подсчитывал набранные в играх очки и количество упоминаний в прессе. Но потом, после аварии, в каждом своем промахе на поле, в каждом поражении винил ее. А уж как контракт разорвали, так и вовсе все пошло под откос…

Захотелось выпить кофе. Глори поставила чайник, и как раз в этот момент снова зазвонил телефон. На сей раз она сразу схватила трубку: дети наверху подняли такой шум – надо полагать, обнаружили принесенные добрым Санта-Клаусом барабаны и коньки, – что можно не бояться, никто ничего не услышит. Словно материализуя самые скверные ее воспоминания, на том конце провода послышался голос Бадди.

У Глори вся кровь от лица отхлынула.

– Эй ты, шлюха, веселого Рождества.

Глори швырнула трубку.

Телефон тут же зазвонил снова. На сей раз Глори просто выдернула шнур из розетки.

Устроившись в кухне за складным столиком и потягивая кофе, она все пыталась сообразить, как же Бадди узнал ее номер. Ведь как раз на этот случай, а также потому, что утром любила поспать подольше и не хотела, чтобы будил какой-нибудь случайный звонок, она позаботилась, чтобы номер не включали в справочник, и даже специально заплатила за это.

Да, ведь у Бадди старший брат служит в полиции. Наверное, через него он и отыскал ее. Ладно, ничего страшного, сменит номер – и все тут. Может, удастся зарегистрировать его на чужое имя или еще что придумать.

Покончив с кофе, Глори снова включила телефон. Он немедленно взорвался очередным звонком, и тогда Глори обмотала аппарат несколькими полотенцами, а для надежности еще и подушкой прикрыла. Пусть думает, что она ушла. Надоест ведь ему в конце концов играть в эти игры. Если бы знать еще, удалось ли ему раздобыть ее адрес.

Глори зябко поежилась. Странно, ведь если верить термометру, в комнате тепло. В животе заурчало. Да, напрасно она съела мороженое, но, с другой стороны, в последнее время сладкого она и в рот не брала. Фрукты, овощи, йогурт – диета жесткая, ходишь все время голодная, однако же за двадцать дней – восемь фунтов, на три больше, чем надо, – долой.

Глори прошла в спальню и остановилась перед зеркалом, вделанным в дверцу платяного шкафа. Зеркало, купленное на распродаже в магазине Армии спасения, было треснувшим, потому и стоило копейки. Купила его Глори не для того, чтобы вертеться каждое утро, но чтобы отрабатывать дома упражнения по аэробике. Удивительно, как быстро научилась она делать правильные движения.

Глори самодовольно погладила себя по бедрам. Итак, своего она добилась, как добивалась и раньше, чего бы это ей ни стоило.

Вот так-то, мисс Клер, зарубите себе это на носу.

При воспоминании об одном из последних занятий лицо у нее потемнело. На сей раз Клер была не просто груба – прямо с цепи сорвалась. Началось все с издевательств над одной толстушкой. В конце концов бедняжка залилась слезами и пулей вылетела из зала. Теперь уж точно не вернется, подумала Глори. А когда другая девушка закашлялась во время упражнений, Клер остановила урок и велела ей немедленно убираться отсюда, пока всех не перезаразила. Залившись краской, женщина тяжело зашагала к выходу. Так клуб потерял еще одного своего члена, отметила про себя Глори.

Похоже, назревал бунт на корабле. В раздевалке Глори еще больше поддала жару, как бы между делом бросив:

– Надеюсь, с бедной миссис Симз ничего не случилось. Пари держу, больше ее здесь мы не увидим.

– Наверное, и я перейду в другой клуб, – послышался чей-то голос. – Садомазохизм какой-то. Кому это нужно?

Заметив, что все дружно закивали, Глори довольно рассмеялась про себя. Каково, интересно, мисс Клер будет, когда она увидит, что против нее все стеной встали? Ничего, так этой сучке и надо.

Выходя из клуба, она столкнулась со Стивом Голденом.

– Ну как, к Рождеству все готово? – весело осведомился он.

Глори пристально посмотрела на него. Может, это была случайная встреча, да только, хотя и был на нем спортивный костюм, а через плечо перекинуто полотенце, ничто не свидетельствовало о том, что он только что вышел из спортивного зала либо из душа.

– Я не отмечаю Рождество, – бросила Глори.

– Вы что, еврейка?

– Нет, просто не праздную Рождество, – уже на ходу повторила она.

Голден остановил ее:

– Понимаю, родителей нет. А как насчет друзей?

– Все мои друзья в этот вечер работают.

– Ах вот как, вы, стало быть, работаете? – ухмыльнулся он.

– Знаете что, идите-ка к черту, вы мне надоели.

– Прощу прощения. Действительно, люблю поболтать. Однако к делу. Вы что в сочельник делаете?

– А вам-то какая разница? – неподдельно удивилась Глори.

– Просто хотел пригласить вас на ужин. Делать мне не чего, а одному как-то неуютно.

– Спасибо, но лучше не стоит.

– Да бросьте вы. Дайте мне шанс. Я буду вести себя, как джентльмен. Честное слово.

– Слушайте, конечно, я могла бы придумать какую-нибудь вежливую отговорку, но, по правде говоря, просто не люблю спортсменов Глаза его – скорее, как ей показалось, орехового цвета, нежели карие, – потемнели.

– Ну что ж, вам виднее. Я думал, мы неплохо можем провести время, но на нет и суда нет. – Он хлестнул себя полотенцем по спине. – Думал было похвалить вас за то, как быстро вы приноровились к нашей Клер, но, боюсь, вы и это примете за приставания.

У Глори хватило совести покраснеть. Может, зря она с ним так грубо…

– Право, я не хотела вас обидеть. Просто, пока не закончу все формальности с разводом, не хочу затевать никаких новых романов. – И помолчав немного, Глори неохотно добавила:

– Спасибо за комплимент. Тем более что Клер не самый легкий человек на свете.

– С ней становится все труднее, и это плохо, потому что она свояченица директора клуба. По мне-то, она вообще чистая мегера. Из-за ее фокусов мы только в этом месяце трех членов потеряли. Конечно, в группе нужна твердая рука, иначе тебе сядут на голову. Но она зашла слишком далеко.

– Могу только порадоваться, что это ваша проблема, а не моя. Я-то, если будет наезжать, сумею дать ей отпор.

– А вы, гляжу, крепкий орешек.

Глори сурово посмотрела на него:

– Вот именно. Я сызмала умею сама за себя постоять.

И на тот случай, если это вдруг пришло вам в голову, я не прыгаю из одной постели в другую.

– Наверное, я опять что-то не то сказал. И почему это у меня всегда все невпопад получается?

– Понятия не имею, – пожала плечами Глори. – А теперь, если позволите, мне хотелось бы пойти домой.

– И где же ваш дом?

– А это уж мое личное дело, – отчеканила Глори и вышла на улицу.

Почему-то этот разговор вспомнился ей сейчас, два дня спустя. А, какое это все имеет значение, подумала Глори, пожала плечами и выбросила Стива Голдена из головы. Включив обогреватель, она плюхнулась на матрас, но заснуть никак не удавалось. Глори повернула ручку радио. Шла передача Ларри Кинга. В конце концов под голоса людей, которые явно были в этот вечер вроде нее одни, Глори погрузилась в сон.

Проснулась она уже ближе к полудню. При взгляде на закутанный в полотенца телефон ей вдруг захотелось позвонить матери.

Но здравый смысл возобладал. Мать будет либо ругаться с похмелья, либо хныкать, что «девочки» ее совсем забыли.

Примется разглагольствовать о рождественских праздниках в прежние добрые времена, которых на самом деле никогда не было. Глори и припомнить не могла ни одного сочельника, который не кончился бы сварой. А иногда и вовсе не садились за праздничный стол. Ни елки не было, ни подарков, ни доброго старого Санта-Клауса.

И все равно девчонкой Глори всегда с нетерпением ждала этого дня, потому что в школе неизменно устраивали посиделки с конфетами, орешками, пирожными, изображением толстячка Санта-Клауса на доске, веселыми песенками вроде «Джингл беллз», обменом подарками из дешевых лавок, поздравительными открытками от учителей.

А потом все шли на Юнион-сквер, где стояла огромная, ярко освещенная елка и сверкали витринами роскошные магазины. Порой, когда у матери заводился новый роман, она, расчувствовавшись, притаскивала домой елку.

Однажды, вернувшись под Рождество из школы домой, Глори обнаружила в гостиной еще не украшенную елку и подвязала к веткам несколько свечей, но, когда подожгла их, загорелось все дерево. Квартира наполнилась дымом. После этого всю семью на год лишили права жить в бесплатной квартире. Флора так и не забыла этого случая и на каждое очередное Рождество принималась выговаривать дочери за давний ее проступок. Конечно, заведет эту пластинку и сейчас, если у Глори хватит глупости позвонить ей.

Наверху было тихо. Стало быть, хозяева еще спят, и можно не скрывать своего присутствия – риска, что позовут разделить остатки вчерашнего пиршества, нет.

Тишину, однако, разорвал телефонный звонок. Глори, неторопливо складывавшая постельное белье, так и подскочила.

Наверняка опять этот подонок Бадди, не позднее чем завтра надо обязательно поменять номер. Или вообще отказаться от телефона. Она поставила его только потому, чтоДженис предложила обменяться номерами и неудобно было признаться, что ей лично обмениваться нечем. Тогда она сказала, что меняет номер, потому что все время кто-то названивает и говорит по телефону всякие непристойности, и направилась прямиком на телефонную станцию.

Ну а теперь придется сказать всем этим дамам, что от телефона она отказалась. И наплевать, что они подумают.

Впрочем, какое им до нее дело? Стефани… как бы это сказать – застегнута на все пуговицы. Дженис – женщина симпатичная, но больно уж любит командовать, Ариэль же просто никто, чистый нуль. Шанель… Шанель даже не позвонила узнать, как она справляется с диетой. Впрочем, оно и к лучшему.

Сейчас ее советы ни к чему, Телефон продолжал надрываться. Глори выругалась в сердцах и схватила трубку.

– Ну? Что надо? – рявкнула она.

На том конце провода долго молчали.

– Я что… не вовремя позвонила? – послышался тихий Голос Ариэль.

Ожидая совсем другого звонка, Глори не сразу узнала ее.

– Нет-нет, все нормально, слушаю вас, Ариэль.

– Я просто хотела пожелать веселого Рождества.

– И вам того же. Хорошо провели праздник?

– Спасибо, неплохо. Елку наряжали, вернее, Алекс наряжал. Она вся белая получилась – как в серебре.

Говорит ну прямо как примерный ребенок, подумала Глори. Впрочем, очень мило с ее стороны, что позвонила.

– Здорово.

– Ну вот, пожалуй, и все. Всего хорошего.

Положив трубку, Глори приготовила обильный завтрак – блинчики, сосиски, яйца: еще один рождественский подарок себе. Сейчас на душе вроде повеселее, чем вчера. Пожалуй, стоит позвонить Шанель и пожелать веселого Рождества. А потом – почему бы и нет? – Дженис и Стефани. Праздник ведь в конце концов, а кого еще поздравлять, кроме новых знакомых?


Глава 25


Лениво поигрывая бокалом вина, Шанель сидела на темно-бордовом диване эпохи Людовика XIV. Диван был не имитация какая-то, настоящий, только что обивку сделали новую, да пух подложили, чтобы сидеть удобнее.

Правда, с такой задницей, как у хозяйки, никакой пух не нужен. Нэнси Дэйтон, впрочем, ныне Нэнси Андерсон, была одной из тех, кто безжалостно преследовал Шанель в школьные годы. А обид она никогда не забывала и не прощала. В данный момент Шанель, скептически улыбаясь, смотрела, как давняя ее врагиня пытается играть роль гостеприимной хозяйки, кружащей по просторному залу, останавливающейся то у одной группы гостей, то у другой. Ужин кончился, и теперь все ждали начала музыкальной части вечера.

– Смотрю, вы хорошо знакомы с хозяйкой, – произнес мужчина, сидевший на другом конце дивана. Шанель вздрогнула, она и не заметила, как у нее появился сосед.

Это был крупный мужчина – не толстый, а именно крупный, сплошные мышцы. На вид ему лет пятьдесят пять. Волосы угольно-черные, густые, а глубокие морщины под глазами оттеняли загар, свидетельствующий о том, что человек этот много времени проводит на воздухе, под палящим солнцем.

Привлекательным его не назовешь – с таким-то длинным носом и большим ртом, – но в светло-карих глазах угадываются ум и проницательность, а от всего большого, мускулистого тела исходит такая жизненная энергия, что о правильных чертах лица уж не думаешь Сексуальный мужчина, подумала Шанель. Как, интересно, он попал сюда? Ведь в конюшне он наверняка чувствует себя увереннее, чем на музыкальном вечере.

Ну а она, уж коль скоро о том пошел разговор, как сюда попала? То есть как попала, ясно – по приглашению. Однако же за все годы, прошедшие после окончания школы, никто из бывших соучениц не звал ее к себе. А уж Нэнси – предводительница всей этой компании снобов – тем более.

Вопрос, следовательно, состоит в том, что изменилось?

Может, Нэнси, которая явно стремится стать ключевой фигурой в избранном дамском обществе Сан-Франциско, просто не хочет рисковать? В последние четыре месяца Шанель так часто видели с Лэйрдом, что у всех наверняка зародилось подозрение, что дело идет к женитьбе. Да, наверное, так. Но с другой стороны, Лэйрд сейчас в отъезде, чего же ее одну-то приглашать? Загадка, право. На самом-то деле только из любопытства и пришла сюда Шанель без кавалера – Хауи ей отыскать не удалось Правда, помимо того, она решила проявить осмотрительность. Можно сколько угодно ненавидеть Нэнси, но пренебрегать ее приглашением нельзя.

– Так как, хорошо вы знакомы с хозяйкой? – повторил сосед, и на сей раз Шанель заметила, что говорит он, растягивая слова, – так говорят только в Техасе.

– Мы вместе учились в Бэрлингтонской академии, – вежливо улыбнулась она.

– А, знаю, – питомник снобов.

– Точно, – развеселилась Шанель. Нельзя сказать, чтобы речь его была чрезмерно изысканна, но говорит, надо отдать должное, без обиняков. И к тому же он прав: Бэрлингтон – это действительно фабрика по производству снобов.

Потому папа туда ее и отдал, а она отдала Ферн.

– Пытаетесь угадать, как я здесь оказался?

Шанель пристально посмотрела на него Интересно, он просто поддерживает светскую беседу или хочет прямого ответа? Шанель решила не кривить душой.

– Среди этой публики вы не смотритесь.

– Моя жена тоже. – Он указал на толстушку в тесно облегающем платье, которая уплетала у стойки бутерброд с семгой. Платье от Галанос, мгновенно определила Шанель.

Только оно ей совершенно не подходит, наверняка ее просто убедили в магазине, что оно скрадывает недостатки фигуры.

Платье и без того очень дорогое, а учитывая размер – как минимум четырнадцатый, – вообще тянет на небольшое состояние.

– Ну а вы-то сами как считаете, почему вас сюда пригласили? – с любопытством спросила Шанель.

– Денег много. Я прилично заработал на нефти, и моя старушка решила, что пора ей проникнуть в высшее общество.

Боюсь только, ее ждет разочарование.

Слова эти прозвучали так неожиданно, что Шанель против воли сочувственно заулыбалась.

– Мой отец тоже сделал деньги на нефти, – неожиданно разоткровенничалась она. – Он был, как необработанный алмаз, но его принимали. – Шанель обвела зал рукой – Эти люди принимали его, потому что он был богат и еще потому, что с ним было весело. Но когда он потерял состояние, все от него отвернулись.

– Знаю, – кивнул сосед. – Его звали Тинкан О'Хара.

Первая скважина – в 1954 году. Надо бы и дальше ему нефтью заниматься. А он вместо того на биржу кинулся, ну а там ребята крепкие, они его в два счета обчистили.

Шанель резко выпрямилась:

– Смотрю, вы изучали биографию моего отца. С чего бы это, мистер… как вас там?

– До вашего старика мне нет никакого дела. А вот вы меня интересуете. Хотите знать, почему?

– Ну, – бросила она.

– Это все из-за Элси. Как я уже сказал вам, у нее появился пунктик – высшее общество. Да не в Техасе, где проблем нет, а именно в Сан-Франциско. Она считает, что раз есть деньги, то больше ничего и не надо, но я-то знаю, что это не так. Сейчас она то и дело попадает в глупые положения, просто дурочкой какой-то выглядит, потому что водится не с тем, с кем нужно. На мой-то взгляд, все это вообще бредовая затея, но все эти годы, пока я вкалывал на нефтяных вышках, она не жаловалась, на сторону не бегала Если уж ей так приспичило попасть в этот гадюшник, что ж, пускай, отговаривать не буду, наоборот, хочу помочь.

– Не такой уж это гадюшник, – возразила Шанель.

– Верно. Некоторые ребята вполне ничего, особенно те, кто принадлежит к этому обществу по рождению. Но в этот круг у Элси попасть примерно столько же шансов, сколько крылья отрастить. Она всегда будет на задворках. Иное дело, что, к счастью, разницы и не почувствует.

– Ну а ко мне-то какое это отношение имеет? Должно быть, вы знаете, что после развода все свои позиции я растеряла, так что жене вашей ничем полезна быть не смогу.

– Вы можете научить Элси одеваться как нужно, как вести себя с этими людьми, вообще как притереться к этой публике, ну, там опера, выставки и все такое прочее. А то сейчас ее музыкальные пристрастия ограничиваются Джонни Кэшем и Уилли Нельсоном.

– И все-таки не понимаю…

– Я хочу, чтобы вы взяли ее под свое крыло, научили всему тому, что нужно знать. А я буду оплачивать счета, ну и, конечно, платить вам…

Шанель вскочила столь стремительно, что вино едва не расплескала.

– Таких оскорбительных предложений я еще в жизни не выслушивала.

– Сядьте.

Шанель послушалась, и не потому, пожалуй, что не хотела устраивать сцену, хотя себя уверяла, что дело именно в этом, а потому, что такой уж у него был голос.

– Повторяю, миссис Деверю, мне кое-что о вас известно.

Вы на мели или почти на мели, пока остаются драгоценности и другие подобные штуки. Наверное, скоро вам придется продать машину. На вырученные деньги вы оплатите аренду дома и продержитесь еще какое-то время. Два месяца назад вы рассчитали служанку и теперь сами занимаетесь домом. Вы отказались от подписки на газеты и едите суп из кубиков. Следующий шаг – ломбард, а это уж совсем беда, потому что стекляшки нужны, чтобы выходить в свет с Лэйрдом Ферментом.

Он замолчал, вытащил тонкую сигару и, к удивлению Шанель, попросил разрешения закурить.

– Так что давайте говорить начистоту, – продолжал он. – Дело ваше, прямо скажем, труба. Девчонка ходит в шикарную школу, но только потому, что ваш бывший муж оплатил обучение до конца года. По разводу вы получили так мало, что хватило только, чтобы рассчитаться с самыми срочными долгами. Это помогло сохранить банковский кредит, но вся штука в том, что муж ваш ликвидировал все кредитные карты и закрыл все счета, так что без собственного дохода вам на свое имя их не перевести.

Шанель открыла было рот, но он властным жестом остановил ее:

– Деверю отказался оплачивать содержание дочкиной лошади, и вам пришлось ее продать. Вы попытались было получить назад деньги, выплаченные за обучение Ферн, но администрация школы даже и слушать не захотела. Словом, дело ваше, повторяю, швах. Ну а поскольку вы можете быть мне полезны, я готов платить за услуги, только чтобы не было этих разговоров об оскорблении и все такое прочее. Вы крепко уважаете его величество доллар, вы поставили себе неплохую цель, но допустили одну ошибку: недооценили своего бывшего, а он вас обштопал. Ну так как же, обговорим условия?

Шанель, боясь пошевелиться, не сводила с него взгляда.

Странно, но этот человек напоминал ей отца, хотя внешне они совершенно не были похожи.

Папа был здоров, как буйвол. От него исходила какая-то незримая сила, но при этом он умел улыбаться, как ребенок. А этот деятель, похоже, вообще не улыбается. Дорогой костюм сидит на нем, как мешок, и все же, надо признать, впечатление он производит. Жаль, что не его надо воспитывать, а дурочку-жену.

– О какой сумме идет речь? – спросила Шанель.

– Вот это другое дело. Умница. Речь идет о том, что я буду оплачивать все ваши карманные расходы, необходимые, чтобы продолжать роман с этим Ферментом, ну и еще что-то вроде премии, если Элси будет довольна. Сэкономите что-нибудь на парикмахере и магазинах, где будете покупать с ней, что нужно, – все ваше. Лишь бы толк был.

Шанель почувствовала, что кровь прихлынула к ее щекам.

Никакой подковырки в его словах не слышалось, и все же унизительно было осознавать, что этому незнакомцу все известно о ее хитроумных комбинациях с Адольфо и в некоторых магазинах.

– Не понимаю, о чем это вы, – холодно сказала Шанель.

– Знаете что, выслушайте-ка меня, и выслушайте хорошенько. Если хотите иметь со мной дело, не надо финтить. Вы ловите богатого мужа, и если принять во внимание, что с детства вас приучали стремиться ко всему самому лучшему, это меня не удивляет. Я лично ни у кого из тех, кто собрался здесь, и подержанной машины не купил бы, но из этого не следует, будто мне наплевать на капризы Элси. Пусть имеет то, что хочет иметь. И еще. Если мы заключаем сделку, игра должна быть честной. Согласны?

Шанель почувствовала, что слова эти больше ее не оскорбляют. Будь у нее деньги, она действовала бы точно так же – наняла бы кого-нибудь раскопать всю подноготную тех, с кем собирается иметь дело. И к тому же разве плохо говорить откровенно и не напяливать на себя разные маски?

– Согласна. Да, деньги Лэйрда для меня важны. Да, когда разгорелся этот скандал на бирже, после которого у папы случился инфаркт и он умер, я оказалась в скверном положении. Так называемые друзья прямо-таки в грязь меня втаптывали, и поделать с этим я ничего не могла в ту пору. Так что еще раз: да, мне нужны деньги и нужна власть – та власть, что есть у вас. Она открывает все двери. У Лэйрда она тоже есть. Она досталась ему по рождению. Стоит ему хоть на пару минут появиться, и скучнейший прием чудесным образом оживает. Так что это замужество, быть может, для меня последний шанс. Я ведь уже далеко не девочка.

– Женщина вы что надо, и это не просто слова.

– Спасибо.

– Конечно, и у вас мозги набекрень, хотя и на свой лад.

Но мне до этого нет дела. Да и понятно, что вам хочется поквитаться с этой публикой за все, что свалилось на вас, включая и замужество.

– А… это-то откуда вам известно?

– Знаете что, милая дама, когда есть деньги, узнать можно все что угодно. Кстати, и вам советую осмотреться, прежде чем заключать со мной сделку. А то как бы потом пожалеть не пришлось.

Шанель, если и не застыла, то, во всяком случае, внутренне содрогнулась. Было что-то в этом человеке, при всем его внешнем техасском добродушии, безжалостное.

– Это не вы, часом, устроили мне сегодняшнее приглашение? – вдруг спросила она.

– Нет. В этом доме у меня блата нет. – Он почесал нос и с любопытством посмотрел на Шанель:

– А отчего вы не спросите, как мне с женой удалось попасть сюда?

– Ну и как же? Одними деньгами тут не обойдешься.

Нэнси – сноб из снобов. Всегда была такой и навсегда останется. А как вышла за Ларса Андерсона, вообще сладу не стало, – Меня пригласили сюда за тем же, за чем и вас. По-моему, она начинает благотворительную кампанию в защиту домашних животных. Сейчас сами увидите. Только у вас-то ей, насколько я понимаю, ничего не обломится?

Шанель вся так и похолодела. Ну разумеется, как это раньше ей не пришло в голову? Никакой это не музыкальный вечер, как сказано в приглашении. Сейчас деньги начнут собирать, только почему об этом заранее не предупредили? Может, поэтому и приглашение написано от руки? Чтобы застать врасплох?

– Теперь все ясно? Вас пригласили сюда, потому что каждый должен внести по крайней мере тысячу долларов. Вам как – личное приглашение прислали? У меня со старушкой все честь по чести – билет отпечатан типографским способом. Не внесешь денег, сразу прослывешь халявщиком. Не позднее чем завтра утром всем будет известно, что Шанель Деверю не смогла наскрести тысячи долларов на благотворительные цели, но приглашение все равно приняла. И как это она дозналась, что вы будете одна и ваш приятель Лэйрд заплатить за вас не сможет?

– Он в отъезде. – Шанель встала и разгладила платье. – Что-то у меня голова разболелась. Пожалуй, поеду домой.

– Рыбка сама в сеть плывет? Завтра вечером этот гаденыш Добби Робинс обо всем поведает в своей колонке.

Я видел, как он тут шныряет. И за клевету не притянешь. Так, милая светская сплетня.

Шанель снова уселась на диван.

– Вы правы. Я и сама могла бы написать такую заметку:

«На благотворительном музыкальном вечере у Ларса Андерсона и его супруги где собралось все высшее общество Сан-Франциско, у Шанель Деверю, бывшей жены Жака Деверю, именно в тот момент, когда пришедшие начали выписывать чеки, разболелась голова». Знаете, а мое приглашение было написано от руки. И про благотворительный взнос там не было ни слова. Я решила, что… а, не важно.

– Вы решили, что закадычная подружка школьных лет ищет вашего общества, потому что вас последнее время видят с Лэйрдом Ферментом?

Невозможный человек – он всегда прав. Именно эта мысль ей и пришла в голову, когда было получено приглашение.

– Что ж, приходится признать, что гнусный план Нэнси сработал, – сказала она. – Что уйти, что остаться – все одно: либо за идиотку примут, либо за скупердяйку. Ну нет у меня тысячи долларов в банке. Интересно только, откуда Нэнси это прознала. От своего, что ли, отца-банкира? – Шанель жалко улыбнулась. – Завтра же переведу свой счет в другой банк.

– Смотрю, вы не потеряли чувства юмора, – рассмеялся он. – Это хорошо. Что ж, готов вас выручить. А взамен вы сделаете из моей жены светскую даму. Вообще-то Элси сама не знает, чего хочет. Пару раз окажется на таких посиделках, которые, признайтесь, бывают довольно скучными, и успокоится, потеряет интерес и вернется в Хьюстон, где ей и место.

Шанель почувствовала укол зависти. У этой дурочки с крашеными волосами и славной улыбкой есть все, чего не хватает ей самой, – богатый муж, готовый потакать любым ее капризам. Будучи всегда честной сама с собою – с другими-то нет, – Шанель прекрасно понимала, что у нее с Лэйрдом будет по-другому. Если он на ней и женится, всегда можно рассчитывать на уважение, а поначалу даже на страсть, но в душу свою Лэйрд ее не допустит.

Ну и ничего страшного. Ей нужно только одно – деньги и социальное положение, а значит, власть.

– Хорошо, когда начинаем, мистер?.. Как все же вас зовут?

– Уильям Стетсон. Друзья называют меня Стетом. Если угодно, и вы меня можете называть так же. – Он протянул Шанель длинную мускулистую руку.

Шанель совершенно забыла, что обещала Глори поводить ее по магазинам, так что звонок, последовавший недели через две после встречи с Уильямом Стетсоном, застал ее совершен но врасплох.

– Я сбросила еще двенадцать фунтов. – Глори сразу взяла быка за рога. – Когда можно будет заняться моим гардеробом?

Шанель сделала гримасу. В последнее время она только и знает что выкачивает деньга из мужа Элси Стетсон – минутки свободной нет. К ее удивлению, с женщиной этой, такой на вид размазней, оказалось довольно трудно иметь дело.

Услышав совет немного смягчить цвет черных, как смоль, волос и сесть на диету, она оскорбилась и пошла жаловаться мужу. Кое-как ему удалось ее успокоить, однако же Шанель он поддержал, что никак не улучшило ее отношений с Элси.

Они становились все более и более натянутыми.

Когда имеешь дело с такой женщиной, как Элси, приходится призывать на помощь все свои дипломатические способности. Но уж больно нужны ей деньги. Стетсон с самого начала выказывает необыкновенную щедрость. Он не только сделал за нее благотворительный взнос на вечере у Нэнси Андерсон, но выписал чек на сумму, которой хватило, чтобы расплатиться за аренду и по другим текущим счетам. И даже кое-что осталось.

Короче, времени на то, чтобы ходить с Глори по магазинам, у нее не было. С другой стороны, обещание было дано. Ладно, что-нибудь придумаем. Вообще-то, как ни странно – уж больно разные они, – Шанель нравилось бывать с Глори. Может, дело просто в том, что ей льстит поклонение этой девчонки?

– Так. В ближайшие три дня я страшно занята. Как насчет пятницы?

– Отлично. Поменяюсь на этот день с кем-нибудь из девушек, чтобы работой себе голову не забивать. Когда и где встретимся?

– Лучше бы пораньше. На десять я запишу вас к своему парикмахеру. Там и увидимся, это на Мейден-лейн. А потом отправимся по магазинам. Вы сколько можете потратить?

– Я скопила около пяти сотен, но хотела бы кое-что оставить, на случай…

– Ладно, посмотрим, что можно купить на эту сумму.

На том конце провода помолчали.

– Хорошо, спасибо большое.

– Не за что… Хотя, сказать по правде, я действительно очень занята в последнее время, – на всякий случай добавила Шанель. – Не уверена даже, что приду в субботу на нашу очередную встречу.

Шанель и сама не до конца понимала, что ее до сих пор удерживает в этой группе поддержки. Уж точно не Ариэль.

Эта карта уже отыграна, хотя время от времени она ей позванивала, просто, чтобы можно было сказать Лэйрду: вот, мол, только что разговаривала с вашей кузиной.

Что же до самого Лэйрда, они пока даже любовниками не стали. Положим, пару раз дело к этому приближалось, и все же дальше интимного поглаживания – дыхание у него при этом становилось тяжелым и прерывистым – он не заходил.

Видно, что она ему нравится – так в чем же проблема? Ладно, в конце концов в постели они окажутся, а дальше, при умелой тактике, последует приглашение под венец. Ибо у Лэйрда есть одно слабое место – он в высшей степени приличный человек.

Только тут до Шанель дошло, что Глори о чем-то ее спрашивает.

– Извините, в трубке что-то затрещало. Так что там?

– Я спрашиваю, сколько берет парикмахер, – сказала Глори.

– Адольфо – мастер дорогой, но работает – высший класс, а за класс приходится платить.

– Вот я и спрашиваю, сколько? – упрямо повторила Глори.

Шанель невольно почувствовала к ней уважение. Может, она и вышла из ночлежки, но, что почем, знает и сбить себя с толку не дает. Пожалуй, на сей раз стоит сделать исключение и попросить у Адольфо скидку, когда она приводит к нему достойных клиентов.

– Вообще-то примерно сотню, но я постараюсь, чтобы вам это обошлось дешевле. Я у Адольфо с тех самых пор, как он открыл свой салон, и посылаю к нему много своих знакомых. Так что он мне кое-чем обязан.

Одеваясь к свиданию с Лэйрдом, с которым собиралась сначала в Музей искусства стран Азии на выставку рисунков тушью XIV века, а потом на ужин в «Этуаль» с друзьями, Шанель припоминала свой разговор с Глори. Даже удивительно, до чего ей не терпится пройтись с ней по магазинам. Забавная бродяжка, практичная такая.

Впрочем, ни с Лэйрдом, ни с кем-либо еще она ее знакомить, конечно, не собиралась.

Шанель на несколько минут запоздала к Адольфо. Глори была уже на месте и о чем-то говорила с регистраторшей. На ней было то же платье, что и во время второй встречи в университетском клубе, но теперь оно висело, как на вешалке, – так она похудела. Если как следует приодеться, сделать подходящую прическу, сменить косметику, настоящая красотка будет. Даже не верится.

Адольфо – толстый коротышка, типичный итальянец на вид, что только подчеркивалось акцентом. Он всегда задирал нос, и в прошлом это стоило ему потери кучи клиентов. Он бросил всего один взгляд на Глори, и в темных его глазах загорелся огонек. От Шанель это не укрылось, и она вздохнула с облегчением. Стало быть, Адольфо заинтересовался этой девушкой, и он сам займется ею, а не перебросит кому-нибудь из подручных.

– Эти уродливые завитки – долой Мягкие локоны – вот что подойдет такому славному личику. – Адольфо обращался не к Глори, на которую ему было совершенно наплевать, но к Шанель, чьим мнением он дорожил. – И цвет невозможный, и его тоже прочь, прочь, прочь. Сделаем каштановый, тут приглушим немного…

– Черта с два, – прервала его Глори. – Слишком трудно дались мне эти рыжие волосы, чтобы от них отказываться.

И наплевать мне, нравятся они кому или нет, мистер Адольф.

– Адольфо! Адольфо! – прорычал он и изумленно воззрился на Шанель. – Кого вы привели ко мне? Она что, думает, что умнее всех?

Глори не дала ей возможности ответить:

– Что это вы обращаетесь к Шанель, словно меня и нет здесь? Плачу я, и извольте со мной и говорить.

– Не девчонка, а порох, – пробормотал Адольфо, и хорошо знавшая его Шанель, поняла, что он ничуть не обиделся. – Ну что ж, госпожа Умница, я такое из вас сделаю, что все закачаются. А для начала – уложим волосы так, чтобы не скрывали лица, а наоборот, подчеркивали его линии. Хотите сделаю под мальчишку, понимаете, о чем я?

– Вы что, за дуру меня принимаете?

– Нет, вы отнюдь не дура. Просто неграмотная. Впрочем, это не мое дело. А вот то, как выглядите, выходя из салона Адольфо, – мое.

Шанель и глазом моргнуть не успела, как Адольфо схватил ножницы, яростно защелкал ими и с угрожающим блеском в глазах подступил к Глори. Он был одним из лучших мастеров своего дела в Сан-Франциско, но характером наделен тяжелым. Нравились ему немногие, а уж если клиентка чем-то вызвала его раздражение, то независимо от занимаемого в обществе положения рассчитывать такой даме было не на что. Но Глори задела его за живое, из чего следовало, что он постарается продемонстрировать все, на что способен.

Шанель взяла у одного из помощников Адольфо флакон с шампунем. Теперь, когда у нее снова появились деньги, она возобновила свои регулярные, раз в две недели, визиты в этот салон. Обычно ее обслуживал сам Адольфо, но на сей раз он занялся Глори.

Час спустя Шанель с интересом разглядывала преобразившуюся Глори. Лицо ее, которое прежде было почти полностью скрыто волосами, теперь предстало в истинном своем виде: почти безупречный овал, высокие скулы, мягкий, круглый подбородок. Глаза выделялись по-прежнему, но теперь уже видно было не только их. Адольфо, который никогда не довольствовался малым, бесплатно занялся косметикой и наложил Глори на веки тени, эффектно подчеркивающие фиалковый цвет глаз. Прическа, в которой выделялись мягкие локоны, немного вышла из моды, но Глори она подходила идеально.

– Ну как? – Судя по самодовольному тону, Адольфо ожидал только одного ответа.

– Нет слов, – искренне сказала Шанель.

Глори промолчала. Широко раскрыв глаза, она не отрывала взгляда от зеркала.

– Что бы мне давно так сделать, – сказала она наконец.

– Да вы б и порог этого салона не переступили, если б не рекомендация миссис Деверю, – фыркнул Адольфо.

– Это уж точно. В спортивном клубе то же самое – сноб на снобе сидит и снобом погоняет.

– Эй, попридержите-ка язычок, а то возьму с вас за косметику, и совсем на бобах останетесь. – Впрочем, Адольфо по-прежнему улыбался. – Надеюсь, вы все запомнили? Второй раз задаром делать не буду.

– Запомнила, запомнила. Боюсь, вы за одну прическу сдерете с меня три шкуры.

– С вас возьму только за материалы. A гонорар я уже получил: забавно было с вами поработать, – добавил он, к немалому удивлению Шанель. Прежде в альтруизме Адольфо замечен не был. Наоборот, дрожал над каждым центом даже больше, чем она. Шанель задумчиво посмотрела на Глори И чем же она его так взяла? Секс тут, во всяком случае, ни при чем, у Адольфо другие вкусы.

– Да, не забудьте про маникюр, – снова заговорил Адольфо. – У вас не ногти, а когти.

– За ногтями я ухаживаю, – окрысилась Глори.

– Слишком длинные, это во-первых. Далее, совсем не тот цвет. Знаете что: приходите на той неделе, и Марио научит вас, как действительно надо ухаживать за ногтями. – Глори открыла было рот, но Адольфо вскинул руку. – Пятидесятипроцентная скидка, если будете держать рот на замке – Договорились, – ухмыльнулась Глори.

Оказавшись на улице, Шанель сказала.

– Похоже, вы двое нашли общий язык.

– Ничего удивительного Адольфо рос в том же районе, что и я. Так что мы вроде как родственники.

– Да, мир тесен, – присвистнула Шанель.

– Акцент он нарочно подчеркивает. Говорит, это хорошо для бизнеса. – Глори задумчиво помолчала. – Что ж, если ему удалось выбраться из грязи, то почему мне не должно повезти? Конечно, для этого придется носом землю рыть.

– Слушайте, а чего вы вообще хотите от жизни? – с любопытством спросила Шанель. – Богатого мужа?

– Что ж, не отказалась бы. Только, конечно, не какого-нибудь похотливого старого козла с потными руками. Я хочу, чтобы у меня было много красивых платьев, хочу всегда быть сытой и жить в своем доме, откуда меня никто не выгонит.

В ночлежку я не вернусь, это уж точно. А когда состарюсь, не хочу оказаться у разбитого корыта – шляться по улицам и ночевать в какой-нибудь дыре. Если найдется малый, который будет со мной прилично обращаться, да при этом еще и мешок с деньгами, то…

Шанель не нашлась что ответить. Они молча пошли вниз по Мейден-лейн к машине, оставленной в каком-то переулке, чтобы не платить бешеные деньги за стоянку.

– Так, теперь – гардероб, – заговорила Шанель. – Сначала заглянем на распродажу платьев от Анны Кляйн, может, найдем, что-нибудь подходящее, а потом поищем туфли, а то в этих вы будто по гвоздям ходите.


Глава 26


– Потрясающе выглядите, Глори, – сказала Дженис. Ее энтузиазм, однако, был вызван не столько происшедшей с девушкой метаморфозой, сколько возможностью добавить кое-что в ее досье.

– Спасибо, – вспыхнула Глори, из чего Дженис сделала вывод, что девушка эта, спокойно вынесшая тяготы детства в ночлежке, а сейчас легко справляющаяся с работой в ночном клубе, от комплиментов теряется. – Это Шанель… Она сводила меня к своему парикмахеру, а потом пару раз по магазинам.

– Основу заложила природа, – заметила Шанель. – Адольфо только лишний слой помады снял.

В словах Шанель содержалась некоторая подковырка, и Дженис думала, что Глори мигом ощетинится. Но та только добродушно рассмеялась:

– Не мелите чепухи, Шанель.

– Я было начала думать, что не такую уж мы поддержку друг другу оказываем, но теперь вижу, что ошибалась, – с нескрываемым удовлетворением заметила Дженис. С обедом было покончено, и публика принялась за десерт. Вернее, только двое, Стефани и Ариэль. Остальные сладкое себе запретили.

– Вы, похоже, стали настоящими друзьями.

– Ну да, мы одного поля ягода, – протянула Шанель.

Дженис насторожилась. Она что, насмехается над ней.

Или действительно так считает? Ладно, примем ее слова на веру…

– Мне тут мысль в голову пришла, – сказала она. – Нам ведь часто приходилось писать свои биографии, верно?

Ну там – где родилась, из какой семьи вышла, что окончила и так далее. Так почему бы не обменяться такими сведениями?

Тогда, может, и общие интересы проявятся.

Никто не откликнулся, и Дженис повторила вопрос:

– Ну, как вам идея?

– Да не очень, – сказала Шанель.

– Знаете, я до чертиков устала от этой писанины еще в школе, – заметила Глори. – У нас, в школе Лоуэлла, все время проводили какие-то социологические обследования.

– А вы учились в школе Лоуэлла?

– Два года. Чему это вы так удивились?

– Да нет, просто подумала, что не каждому это дается.

Они берут самых лучших.

– Так только считается. Я лично в этом далеко не уверена. В конце концов, и Бадди окончил школу Лоуэлла.

Ариэль хихикнула и, почувствовав, что все на нее смотрят, залилась краской.

– Извините, – негромко проговорила она.

– Ничего, все нормально, – сказала Глори. – Насчет Бадди я просто пошутила.

– А вы что скажете, Стефани? – Дженис не понравилось, что разговор отклонился в сторону.

– По правде говоря, я в последнее время, когда работу искала, и так бог знает сколько анкет заполнила.

– Что ж, Дженис, – улыбнулась Шанель, – большинство против. Как насчет кофе?

Стараясь не выказать разочарования, Дженис звонком вызвала официанта. Разговор все время перескакивает с одного на другое, ей никак не удается направить его в нужное русло.

Например, она и понятия не имеет, завелись ли у всех этих женщин новые романы и, если так, испытывают ли они какие-нибудь трудности. Стефани и Глори нашли себе работу, хорошо бы разговорить их на эту тему. Но пока никто не ощущает желания пооткровенничать.

Рассеянно прислушиваясь к рассказу Глори об этом суперпарикмахере, что порекомендовала ей Шанель, Дженис задавалась вопросом, отчего она не бросит всю эту затею и не обратится к иным клиентам, которых нашел для нее Арнольд.

Беда в том, что эти четверо – костяк всего исследования. Без них, без подробного описания перемен, происшедших в их жизни после развода, диссертация будет скучной, неполной, похожей на десятки других работ на ту же тему. Доктор Йолански предупреждал ее об этом – нужен свежий, из первых рук материал, а где еще, когда работа подходит уже к концу, его добыть, где найти тех, чью жизнь после развода можно описать месяц за месяцем? А ведь она твердо обещала Джейку, что справится за год…

– Дженис? – Стефани прервала ход ее мыслей.

– Простите, вы что-то сказали?

– Говорю, если вы думаете, что это поможет нам ближе узнать друг друга, я готова написать эти несколько строк. – Она искоса посмотрела на Шанель и виновато улыбнулась. – Мы ведь в конце концов не голосовали.

– Да я в принципе тоже не против, хотя с этими анкетами всегда рискуешь угодить в капкан. – Глори уныло покачала головой. – Представляете, я попыталась было получить кредит в «Мейсиз», начала заполнять бумаги, но, когда дошла до вопроса «место работы» и «профессия», оставила эту затею.

Можете вообразить себе их физиономии, когда они прочитают: «Работаю официанткой в забегаловке под названием „Горячие булочки“»?

Наступило напряженное молчание. Первой его нарушила Шанель. Вслед за ней рассмеялись и все остальные.

– Ну и штучка же, скажу я вам, Морнинг Глори Брауни, – произнесла Шанель, вытирая глаза.

Принесли кофе, и все заговорили о превращении, случившемся с Глори, и новой работе Стефани. В какой-то момент Дженис вернулась к биографиям. На сей раз возражений не последовало, было обещано принести их на очередное свидание в субботу. Хотелось бы, конечно, пораньше, но Дженис решила никого не торопить. Прислушиваясь к оживленному разговору, Дженис впервые подумала, что наконец-то у них сколотилась настоящая компания, пусть и не очень прочная. Стараясь подбодрить себя, она решила, что все в конце концов выйдет как надо и у нее соберется-таки материал для диссертации.

* * *


Направляясь по Тейлор-стрит к ближайшей автобусной остановке, Глори ловила на себе восхищенные взгляды, что было, конечно, необычно для девушки, привыкшей к совсем другим знакам внимания. Дул пронизывающий северо-восточный ветер, но солнце светило так приветливо, что Глори решила пройтись до дома пешком, хотя и знала, что после, отправляясь вечером на работу, она об этом пожалеет.

Отчасти хорошее настроение объяснялось реакцией группы поддержки на преобразившийся ее облик. Собираясь в университетский клуб, Глори готовила себя ко всему – от равнодушия до прямых насмешек и уж меньше всего ожидала столь откровенного одобрения. Никто и слова дурного не сказал. Не то чтобы Глори так уж обольщалась насчет себя. Новая прическа и новое платье – это еще далеко не все. Она по-прежнему чужая в этом обществе великосветских дам. Иное дело, что ей явно симпатизируют, хоть Глори и подозревала, что дружеское расположение Шанель объясняется тем, что – как это сказал Адольфо? – ей с ней просто забавно.

Ладно, по крайней мере никто ее не третирует в открытую, как это было поначалу в школе. Там на нее разве что пальцем не указывали, потешаясь над вульгарными платьями и арканзасским выговором, который она унаследовала от матери.

Слишком гордая для того, чтобы выказывать обиду, Глори, напротив, одевалась еще более вызывающе, шутила по поводу того, что приходится жить в ночлежке, что родом из Арканзаса и даже что денег на завтрак не хватает.

А к концу года все девчонки выбеливали джинсы и нашивали на колени огромные заплаты, чтобы выглядеть, как она:

Вслед за ней они напяливали на себя огромных размеров бумазейные рубахи – их Глори покупала по четвертаку за штуку – и носили теннисные туфли без носков. И со смеху покатывались, когда она сама себя в паяца превращала. Ничего хорошего, конечно, в такого рода популярности нет, но все лучше, чем быть объектом жалости…

Глори едва не столкнулась с какой-то женщиной, толкавшей впереди себя продуктовую сумку на колесиках, и только тут сообразила, что идет просто куда глаза глядят. Она выругала себя последними словами. Мало того, что предаваться мечтам на оживленных перекрестках довольно опасно, глупо тешить себя воспоминаниями. Ладно, сегодня все получилось хорошо, но ведь не такое уж великое место занимают в ее жизни эти женщины. Наверное, пора бросать эту компанию.

Ведь единственная, кто ее тут интересует, это Шанель, а поскольку с ней можно видеться отдельно, зачем тратить время на других?

Собираясь в этот вечер на работу, Глори немного волновалась из-за новой прически и косметики, хоть и надела, как обычно, джинсы и ветровку. Босс, коротконогий толстячок с лицом, похожим на морду бультерьера, внимательно оглядел ее и спросил, уж не подцепила ли она какого-нибудь богача.

Другие официантки промолчали, хотя за спиной временами слышалось шушуканье, но на него Глори предпочитала не обращать внимания. И только лентяйка Сьюзен, напарница, с которой у Глори были давние нелады, отпустила какую-то колкость.

Что до посетителей, большинство из которых она теперь знала в лицо, то они ничего не заметили: для них официантки в обтягивающих форменных юбках были просто частью обстановки. Что ж, как говорится, ночью все кошки серы.

Единственным, кто по-настоящему удивил ее, был Джимбо. Когда она явилась с первым заказом – четыре кружки бочкового пива, – он молча оглядел ее и занялся своим делом.

Все остальное время он не обращал на нее никакого внимания, и Глори решила, что Джимбо поверил хозяину: у нее новый любовник. Объясняться с ним по этому поводу не хотелось, так что Глори просто сделала вид, что ничего не происходит.

И все же ей было немного обидно.

По окончании смены Глори поспешила к автобусной остановке. Машины Джимбо видно не было, хотя по субботам работа у них заканчивалась одновременно. Стало быть, задет он всерьез. Что ж, пусть будет так. Как любит говорить мисс Клер, за все надо платить Сойдя с автобуса, Глори решительными шагами направилась в сторону дома, который стоял на середине узкой, круто убегающей вниз улицы. Вокруг, хоть сегодня и суббота, было совсем пусто, и Глори напряженно поглядывала по сторонам.

Не то чтобы она чего-то боялась, но лишняя осторожность не повредит. Выросшая в джунглях, она хорошо знала: всегда следует быть начеку.

Добравшись до места, Глори с облегчением вздохнула.

У хозяев свет уже был потушен, но, как обычно, они оставили зажженной лампочку у входа. Вытащив из сумочки ключ, она еще раз настороженно огляделась. Уже открывая дверь, Глори вдруг ощутила какое-то неприятное пощипывание в затылке и резко обернулась, но на улице было по-прежнему пустынно и тихо. Даже ветер улегся.

Едва очутившись в квартире, Глори первым делом, даже еще света не включая, заперла дверь и навесила цепочку. Крохотное помещение, хоть и почти совершенно не обставленное, давало чувство уюта и защищенности. Слава Богу, наконец она дома. Может, пора подумать о новой работе. Глори надоели эти ночные смены. Живешь словно в сумерках либо в зазеркалье. И с людьми становится все труднее общаться: они – домой, ты – на работу. Еще не сняв ветровки, Глори до упора повернула ручку обогревателя.

Расстелив на полу матрас и что-то напевая себе под нос, она толкнула дверцу шкафа. Хорошо все-таки быть дома: мир со всеми его проблемами – и опасностями тоже – остался за стеной, в ночи.

Глори скинула ветровку и нашарила в шкафу купленную по совету Шанель вешалку.

– От проволочных вешалок одежда только портится, – поучала она. – Не поскупитесь на деревянную, а перед тем, как повесить платье, обязательно проветривайте его. А еще до того – щеточкой, щеточкой. В чистку отдавайте только в случае крайней необходимости, потому что химикаты – настоящие убийцы естественных тканей. Как только получится, купите миткалевые мешки, будете держать там несезонные платья. А если сможете позволить себе демисезонные, да еще дорогие, то им сноса не будет.

Вспомнив эту лекцию, а также поход в магазины, Глори заулыбалась. Что бы, интересно, сказали участницы группы поддержки, узнай они, что платье цвета морской волны, в котором она пришла в университетский клуб, куплено в комиссионке? Самой-то ей цвет не особенно нравился, но Шанель убедила, что он идеально гармонирует с оттенком ее кожи.

После расчета с Адольфо кошелек Глори изрядно отощал, и от дальнейших визитов в магазины пришлось отказаться.

Впрочем, три обновки у нее теперь были, включая выходное платье, которое бог весть когда еще выдастся случай надеть.

И даже остались деньги, чтобы купить кресло-качалку либо небольшой телевизор.

Глори повесила куртку в шкаф, потом стянула с себя свитер. Потянувшись за очередной вешалкой, она не обнаружила ее там, где оставила утром. В конце концов вешалка нашлась на дне шкафа. Глори нагнулась поднять ее и, не успев распрямиться, так и застыла от ужаса: из-под платья виднелись ботинки – мужские. Она медленно подняла глаза и столкнулась с мрачной улыбкой Бадди.

– Привет, шлюшка, – сказал он, выходя из шкафа.

* * *


Потом Глори будет вновь и вновь прокручивать эту сцену и поймет, в чем была ее ошибка. Если бы она швырнула вешалку прямо Бадди в лицо, если бы повернулась и побежала, а на бегу закричала что есть мочи, все могло повернуться иначе. Но в тот момент она так и приросла к полу, гадая лишь, как это ему удалось отыскать ее адрес и, более того, проникнуть в квартиру.

Страх, подобно удару тока, вывел Глори из прострации.

Она рванулась к двери, но было уже поздно. Бадди двинул ей в челюсть, голова откинулась назад, а когда она попыталась закричать, схватил за горло.

– Что, нет сегодня этого твоего гнусного телохранителя? – прорычал он. – Мы одни, только ты да я, и настало время расплаты. Давай, давай, дергайся, от этого мне еще приятнее.

Чистая правда, сопротивление только возбуждало Бадди:

Глори бедрами чувствовала, как напрягается его мужская плоть. Она затихла и опустила руки. От тяжелого перегара, запаха мужского пота, хриплого дыхания ее едва не стошнило.

– Вот так-то, – сказал он. – Сейчас отпущу, дышать станет легче, но только без глупостей, иначе худо придется.

Если будешь вести себя прилично, возможно – но только возможно, – я не переломаю тебе кости, да и из лица кровавую кашу не сделаю. Ты знаешь, зачем я пришел – только пикни и кончишь, как та девица из фильма «Резня в Техасе».

Хватка на горле ослабла, и Глори удалось вздохнуть. Дождавшись, пока рассеется темнота в глазах, Глори заговорила, стараясь не повышать голоса:

– Что это с тобой? Почему бы не поговорить толком, пока ты не сделаешь чего-нибудь, о чем сам потом будешь жалеть? В конце концов, мы всего лишь квиты. Ты меня ударил, я тебя. Так в чем дело?

– А в том, что я превратился в посмешище. Тот легавый, что отвязал меня, оказывается, учился с моим братом в одной полицейской школе и узнал меня. Язык у него без костей, и теперь надо мною все потешаются. И Боб тоже. Так что надо платить. Надеюсь, все сойдет, как надо. Давно я ждал этого часа, все придумывал, как бы застукать тебя одну. Дождался.

А теперь уж от тебя зависит – можно по-хорошему, а можно и по-плохому.

Резким движением Бадди заставил ее опуститься на колени. Боль в кисти сделалась невыносимой. Когда Глори застонала, он изо всех сил впечатал кулак прямо ей в зубы. По металлическому привкусу во рту Глори поняла, что губа рассечена.

После этого все сделалось как в тумане. Она чувствовала, что он сдирает с нее одежду, а ощутив спиною мягкую поверхность матраса, поняла, что ее опрокинули на пол.

Дальше – бешеная пляска, а она, Глори, в роли подстилки, грязные ругательства, затем вновь гулкие звуки – это он принялся обрабатывать кулаками ее груди, лицо, живот. Боли уже не чувствовалось, она вернется потом В конце концов Бадди прекратил избиение, но только затем, чтобы перевернуть ее на живот.

Он был абсолютно уверен, что полностью выбил из нее дух, поэтому даже не позаботился заткнуть рот кляпом. Из последних сил, собрав остатки-мужества и самолюбия, Глори открыла-таки рот и закричала что было мочи.

Бадди выругался и дал ей такую затрещину, что она сознание едва не потеряла. Сил осталось только на то, чтобы повернуть голову и впиться ему зубами в руку.

Последнее, что она запомнила, – шаги на лестнице, ведущей к ее спальне. Кто-то – хозяин или хозяйка – услышал крик и отправился посмотреть, что происходит.


Глава 27


Рядом почудилось какое-то движение, раздались невнятные звуки, но перед глазами колыхалось серебристо-серое марево – ничего не разглядишь. Глори закрыла глаза и вновь погрузилась во тьму В сознании мелькали смутные образы, да так стремительно, что и задержаться ни на одном не удавалось.

Но это, может, только к лучшему – обрети они четкость, и соткалась бы картина сплошного ужаса. Туманную мглу прорезал острый запах, то ли лекарства какого-то, то ли спирта.

По краям сделалось светлее, и Глори увидела спокойное лицо незнакомой пожилой женщины.

– Добро пожаловать, – сказала незнакомка.

Сознание отметило сразу несколько вещей. Она лежит на кровати. На женщине белый халат. Все тело болит.

Наверное, Глори застонала, потому что женщина участливо склонилась над ней.

– Ну-ну, все в порядке, здесь вы в безопасности. Это больница. Досталось вам крепко, но, к счастью, ничего страшного. Кости да кожа целы, только губа рассечена. Сейчас дам лекарство, и боль пройдет.

Глори кивнула, говорить она не могла. Нахлынули, заслоняя все остальное, воспоминания: искаженное яростью лицо Бадди… злобный взгляд… огромные кулаки, обрушивающиеся на нее, как паровой молот… тяжесть его тела…

Из горла Глори вырвался сдавленный хрип. Она попыталась сесть. Сестра мягко опустила ее назад, на подушки.

– Нет-нет, не надо. Будьте умницей, полежите. И ничего не бойтесь – ваш муж, насколько я знаю, в камере…

– Бывший муж, – с трудом выдавила Глори. – Мы в разводе.

– Тем хуже для него. Не будет дурацкого оправдания, будто, мол, нельзя изнасиловать собственную жену. Надеюсь, свои двадцать лет он получит.

Это было настолько неожиданно, что Глори снова потеряла дар речи. Сестра потрепала ее по плечу:

– Вам повезло, хозяин услышал крики и как следует отделал вашего бывшего еще до появления полиции.

– Кто, мистер Санторини? Но ему же под шестьдесят, а Бадди профессиональный спортсмен.

– А ваш хозяин бывший морской пехотинец – так полицейские сказали. Вот почему с вашим Бадди он справился запросто. Медсестры должны быть беспристрастными, но, признаюсь, я рада, что его привезли не сюда, а отправили прямиком в тюрьму.

Глори засмеялась и тут же болезненно поморщилась – сильно саднила губа.

– Не подумайте, что я спятила, – сказала Глори, встретившись с подозрительным взглядом сестры. – Просто, удивилась.

– А что, медсестры тоже люди, хотя бы отчасти. По мне, нет ничего хуже, когда какой-то урод бьет женщину. Между прочим, может, позвонить кому-нибудь хотите? Родственникам или приятелю? Только скажите, я все сделаю.

Глори задумалась. Естественно было бы позвонить матери и сестрам, но стоит ли им рассказывать всю эту историю?

Наверняка ведь скажут, что сама виновата. А мать будет уговаривать не подавать в суд на Бадди. А вот босса уведомить следует, иначе без работы можно остаться. Отсюда вопрос: как долго ее здесь продержат и насколько плохо она. выглядит?

– А зеркало можно попросить?

– Зеркало? А, ясно. Да, конечно, сейчас принесу. Но сначала – таблетки.

Глори послушно проглотила несколько маленьких белых шариков. Дождавшись, пока сестра выйдет из палаты, она попыталась оценить причиненный ей ущерб. Болело все тело, но ведь сестра сказала, что кости целы. Если лицо более или менее в порядке, можно будет через несколько дней выйти на работу. Неожиданно глаза налились слезами. Как она гордилась своим новым обликом! Ну что ж, не зря говорят, что тщеславие наказуемо.

Через несколько минут, когда сестра принесла карманное зеркальце, Глори увидела, что на левой скуле красуется огромная багровая ссадина, губы распухли – на них даже положили примочки, – а шея покрыта красными пятнами. Глори тяжело вздохнула и уронила зеркальце на кровать.

– Вы и глазом моргнуть не успеете, как эти ссадины заживут, – заметила сестра. – На самом деле это не так страшно, как выглядит, просто у вас кожа светлая. Скажите спасибо, что ничего серьезнее рассеченной губы нет. И все-таки кому дать знать о том, что случилось? Ваш хозяин, похоже, совсем не в курсе ваших дел.

– Позвоните, пожалуйста, моему боссу. Его зовут Расе Хоган. – Глори продиктовала номер телефона «Горячих булочек» и, уловив сочувствие в глазах сестры, добавила:

– Да, еще можно связаться с Дженис Мурхаус. Ее номер есть в справочнике, она живет в Пало-Альто. А уж Дженис даст знать всем друзьям.

Ближе к полудню принесли корзину цветов. Набор весенний – тюльпаны, маргаритки, нарциссы. Цветы Глори дарили первый раз в жизни, так что она попросила сестру поставить их на столик подле кровати, чтобы в любой момент было видно.

На карточке значились имена всех членов группы поддержки, но, поскольку почерк был один и тот же, ясно, что цветы посылала одна Дженис. Не важно. Они украшают палату и гонят прочь демонов.

А демоны были, и еще сколько. Один – страх. Никогда еще не было ей так больно, хотя и Бадди раньше, случалось, поколачивал, и мать, и соседские ребята из тех, что постарше, и даже материнские сожители.

Затем – стыд и отвращение к самой себе за то, что так бездарно вела себя. Начать с того, что не следовало привязывать Бадди к кровати и стегать его собственным ремнем. А то она не знает, что у мужчин – своя гордость. Но уж коль скоро дело сделано, то хотя бы дальше надо было быть поосторожнее. Если не позволить застичь себя врасплох, можно было бы убежать или хотя бы сразу позвать на помощь.

И наконец, еще одно. Раньше, даже, когда совсем туго становилось, Глори бывала довольна собой. Теперь ее унизили, и чувство слабости и беспомощности было непереносимым.

У двери раздались чьи-то голоса. Открыв глаза, Глори увидела, что в палате полно женщин. Ариэль, Шанель, Стефани, Дженис – вся компания явилась.

Лица никак не попадали в фокус – оказалось, Глори плачет. Яростно вытерев слезы, она обнаружила, что не одна здесь такая плакса. Даже у Шанель глаза подозрительно блестели.

А уж от нее-то этого никак нельзя было ожидать…

– О Боже. – Глори потерла нос рукавом больничного халата. – Вы что, хотите затопить всю палату?

Все заговорили разом. Глори, отыскав бумажную салфетку и как следует высморкавшись, кратко пересказала, что произошло, особо упирая на доблесть хозяина – бывшего морского пехотинца, который в одиночку справился с Бадди.

– Жаль только, что я этого не видела, – добавила Глори, – к тому времени совсем вырубилась.

– Ничего серьезного? – Голос Дженис прозвучал так участливо, что Глори впервые почувствовала настоящую привязанность к этой женщине.

– Да нет, разве что гордость пострадала. «Интересно, про изнасилование они знают?» – подумала Глори. – Через день-другой выпишусь. Только вид у меня, наверное, ужасный.

Это был не вопрос – Глори и сама прекрасно знала, как выглядит, но, вероятно, не все это поняли. Во всяком случае, Ариэль отвела глаза, а Дженис смущенно пробормотала:

– Не надо об этом думать сейчас. Главное, поправляйтесь скорее.

– На лице у вас ссадины, но ничего, через пару дней и следа не останется, – сказала Стефани. Глори с любопытством посмотрела на нее: странно что-то звучит голос, да и лицо необычно бледное.

И только Шанель высказала то, что было у всех на уме:

– Да, видик тот еще. На работу вам скоро не вернуться.

Паршивое дело.

Это уж точно. Приходится думать не только о больничном счете – медицинской страховки у Глори не было, – но и о том, что двухнедельной зарплаты как не бывало. Действительно, паршивое дело.

– Спасибо, что пришли, – сказала она. – А цветы просто замечательные.

– Как быстро распустились, – заметила Дженис, бросив беглый взгляд на букет.

Разговор перешел на другое – праздная болтовня, которую Глори обычно переносила с трудом. Но теперь она вдруг узнала, что и в такой беседе есть свой смысл. Как бы то ни было, это намного лучше, чем шаг за шагом пересказывать всю историю, чего наверняка потребовала бы семья.

В общем, Глори чувствовала себя с этими женщинами на удивление легко, особенно если иметь в виду, в какое месиво превратилось ее лицо. Может, дело просто в том, что они пришли ее навестить? Такое участие важнее, чем небольшие подарки, которые они начали распаковывать, хотя вообще-то к таким вещам Глори была далеко не равнодушна.

Каждый подарок был к месту и каждый завернут в красивую бумагу и перевязан разноцветными лентами, можно подумать, что им известно, как она любит, когда коробки распаковывают прямо при ней Ариэль принесла духи и пудру. На вкус Глори, слишком пахучие, но все равно она непременно и надушится, и напудрится. От Стефани – коробка шоколада, которую Глори немедленно пустила по кругу, но только раз: остаток она приберегла для себя, полакомится, когда останется одна.

Самый практичный подарок был от Шанель: шампунь, мыло, зубная паста и щетка. Наконец, Дженис вытащила стопку бумаги с виньетками в восточном стиле, ручку и набор почтовых конвертов с марками.

Пока Глори с удовольствием перебирала подарки, время посещений закончилось. Ариэль, которая во время встречи и пары слов не сказала, легонько поцеловала Глори в щеку. Ее примеру последовали остальные. Глори была смущена, но и обрадована.

Но когда все ушли, заговорил здравый смысл: не стоит так уж хлопать в ладоши, наверняка кто-то, скорее всего Дженис, организовал этот визит, потому что так принято. И все равно приятно.

Глори еще раз перебрала все подарки, потом отправила в рот очередную шоколадку. А что, лучше, чем на Рождество, подумала она, хотя эти несколько сувениров дались ей, прямо скажем, нелегко.

Через некоторое время появился еще один букет, на сей раз белые гвоздики от четы Санторини. В приложенной записке говорилось, чтобы она ни о чем не беспокоилась, за квартирой они присмотрят, а завтра зайдут навестить. Глори попросила сестру и эти цветы поставить на тумбочку у кровати.

Вечером появился еще один посетитель. Глори дремала, и разбудило ее чье-то негромкое покашливание. Она испуганно открыла глаза и, увидев Стива Голдена, с облегчением вздохнула.

– Извините, что напугал вас.

– Вовсе не напугали. Просто я удивилась.

– Ладно-ладно, вы у нас девочка сильная, а взбучка, что задал вам этот неандерталец, – всего лишь легкая забава.

И все-таки сейчас, увидев у кровати мужчину, вы, признайтесь, испугались.

– Не в чем мне признаваться. Не надо судить меня по этим куколкам Барби, которые вам так нравятся.

– С чего это вы решили, что они мне нравятся?

– А теперь кто врет? Я же своими глазами видела, как они увиваются вокруг вас в клубе. Прямо тошно делается.

– Так-так. Следите, стало быть, за мной. Очень интересно.

Глори тряхнула головой, и тут же затылок пронзила острая боль. Стив подошел поближе, и улыбка медленно сползла с его губ. Хорошо хоть, что ему хватило ума промолчать. Движением циркового фокусника Стив извлек откуда-то из-за спины букет алых роз в целлофановой обертке. Чувствуя, что краснеет, Глори спрятала лицо в цветах.

– Спасибо, – смущенно сказала она. – Совсем не обязательно было… и как вы вообще узнали, что я попала в больницу?

– Вас не было на утренних занятиях по аэробике, ну и я позвонил. Трубку взяла хозяйка, она все мне и рассказала. – Стив несильно сжал ей руку. – Право, Глори, мне ужасно жаль. Я чувствовал, что вас что-то донимает, только и в голову не приходило, что это как-то связано с мужем.

– С бывшим мужем. Мой хозяин отделал его, как Бог черепаху, – с явным удовлетворением добавила Глори. – Сейчас он в тюрьме, по крайней мере мне так сказали.

– И вы собираетесь подать на него в суд?

– Я еще не решила, – неуверенно ответила Глори. – Вообще-то надо бы, но, по чести говоря, я сама напросилась.

Самолюбие его задела крепко, так что отчасти – вина моя собственная. Из этого не следует, конечно, что он заслуживает прощения. – Глори посмотрела Стиву прямо в глаза. – Ведь он изнасиловал меня. По полной программе отделал.

– О Боже. Да ведь если вы спустите дело на тормозах, это животное снова появится на улицах. Вам нужна защита…

– Ничего, сама о себе позабочусь.

– Как вчера вечером? Не глупите. И не надо себя ни в чем винить. Что бы вы там ни сделали, его поведение оправдать нельзя.

– Даже если я его пьяного привязала к кровати и врезала ремнем по самому чувствительному месту? – сухо осведомилась Глори.

– Даже в этом случае, – поморщившись, ответил Стив, Он придвинул стул поближе к кровати, сел и обвел взглядом палату, задержавшись на цветах и горке сувениров. – Хорошо, что вы одна в палате. – Он кивнул на пустовавшую койку.

– Еще лучше, если бы я могла заплатить за нее. – Глори разгладила простыню, скомкавшуюся у нее под подбородком. – На самом деле, если бы у меня в сумочке не нашли карточки медицинского страхования на имя миссис Бадди Причетт, выписанной еще тогда, когда Бадди играл за «Биз», сразу бы отправили в Центральную городскую клинику. Но когда выяснится, что страховка давно просрочена, они у меня правую руку в залог возьмут, прежде чем выпустят отсюда.

– Бадди Причетт, – присвистнул Стив. – Был вроде такой звездный мальчик, в бейсбол за школьную команду играл. Это он, что ли, и есть?

– Ну да, только в профессиональной команде у него не заладилось.

– И он все свои неудачи выместил на вас?

– Вообще-то опорой я ему была неважной, – поежилась Глори. – В то время у меня своих забот был полон рот, как бы и не до него было. Поэтому-то, – внезапно решилась она, – я и не буду подавать на него в суд. Если, конечно, он оплатит больничные счета.

– И все? Вы что же, собираетесь махнуть рукой и сделать вид, что ничего не было? Не так-то это просто. Изнасилование – не шутка. Надо обратиться в специальный психиатрический центр. Туда сразу берут, только объясните, в чем дело.

– И не подумаю. Если с кем поговорить потребуется, у меня полно друзей.

– Мужчин или женщин?

– А это уж мое дело. В любом случае не собираюсь выкладывать денежки каким-то психушникам. Что же касается Бадди, то тут, возможно, вы могли бы мне помочь.

– Это каким же образом?

– Скажем, научить меня приемам самозащиты.

Глори была уверена, что он не согласится, так что молчание Стива ее не удивило.

– Так я и думала, – сварливо сказала она. – Одни слова, а как до дела дойдет… Все мужчины таковы.

– Спокойно, спокойно. Я просто пытаюсь сообразить, насколько вам поможет владение такими приемами. Не надо переоценивать их значение. К тому же искусство борьбы без оружия требует дисциплины, а у вас с этим делом, как у двухлетнего младенца. Это ведь вам не кино: один делает всякие выпады, крутится на месте, а остальные покорно ждут, пока с ними разделаются. Тут нужны месяцы, даже годы тренировок, нужно уметь слушаться учителя, владеть собой – и держать удар. Да-да, без этого тоже не обойтись. Что девочка вы толковая, это мне известно. Но как все же насчет дисциплины?

– Испытайте меня. – Глори с трудом сдерживала радость. Стив явно готов уступить.

– Ну что ж… Только зарубите себе на носу: начнете хныкать, жаловаться – сразу и покончим. И еще – занимаемся по полной программе, иначе не пойдет.

– Не беспокойтесь. Все будет оплачено. Правда, с деньгами придется подождать, пока я не стану на ноги, но долги я всегда возвращаю.

– Стоп, стоп, не так быстро. Вот в чем ваша беда – вы даже дослушать не можете, что вам говорят, сразу, как еж, иголки выпускаете.

– А иначе я бы попрошайничала на улицах либо вообще сдохла. Так что не надо об этом.

В глазах его что-то мелькнуло: то ли улыбку старается скрыть, то ли хмурится.

– Ладно, все ясно, – сказал Стив. – Надеюсь, придет день, и вы все же расскажете мне, что творится в этой маленькой головке. А насчет денег не беспокойтесь. У меня есть предложение…

– Так я и знала! А ну-ка – вон отсюда!

– Ну вот, опять за свое. Да кому вы нужны, на себя посмотрите: драная кукла, да и только.

Стив явно обозлился. У Глори внезапно задрожали распухшие губы. Она подняла было ладонь прикрыть рот, и Стив так стремительно рванулся к ней, что она даже руки вытянуть не успела, чтобы задержать его. Полсекунды назад он сидел, небрежно развалившись, на стуле, и вот уже обнимает ее за плечи. Глори не стала сопротивляться. Она даже не пошевелилась, только закрыла глаза и немного откинулась на подушки.

– Ладно, прошу прощения. Вы действительно ужасно выглядите, но говорить такие вещи нельзя. К тому же это не правда: мне вы нужны, мне нравится ваше тело. Но это не имеет никакого отношения к предложению, которое я хотел сделать.

– И что же это за предложение? – Глори немного отстранилась, чтобы лучше видеть собеседника.

Стив вернулся на место.

– Позвольте мне начать издалека. Знаете, как Клер ведет себя в последнее время? Я пытался говорить с ней, она обещала образумиться, но вчера я собственными ушами слышал, как она обозвала кого-то мерзкой шлюхой. За один только последний месяц клуб потерял из-за нее семь своих членов, а оставшиеся заявили, что и они последуют их примеру, если останется Клер.

– А почему они к вам-то обратились?

– Потому что теперь директор клуба – я. Вы что, не знали?

– Откуда же? И вообще – я-то здесь при чем? Ко мне Клер какое имеет отношение?

– Сейчас поймете. Мне пришлось уволить Клер, и нужен новый инструктор. Сейчас ее попеременно заменяют Вирджиния и Марша, но так не может продолжаться бесконечно. Вот я и хочу предложить класс для начинающих вам.

– Мне? Что за ерунда? Если вы таким способом надеетесь залезть ко мне в…

– Тихо. Слушайте дальше. По-моему, все понятно. Из всех, кого мне приходилось видеть, вы быстрее других схватили самую суть аэробики. К тому же у вас есть характер. Наша публика не привыкла выслушивать указания. Дайте им палец, они руку отхватят. Потому, собственно, мы и предложили Клер эту работу. Но к сожалению, прежний директор не разобрался в этой женщине, не понял, что ей просто по природе необходимо командовать другими. – Подумайте и вот еще о чем, – поколебавшись, продолжал Стив. – В качестве работника клуба вы вправе рассчитывать на такие вещи, как медицинская страховка, не говоря уж о том, что за уроки спортивных единоборств платить не надо. Такова суппозиция.

– Суппо… что? Что-то для спортсмена вы слишком мудрено выражаетесь.

– Ну, спортсмены разные бывают. В Йеле я всяким словам научился.

– Ладно мозги-то пудрить. Где это видано, чтобы выпускник Йеля работал спортивным инструктором?

– Ну, это разговор особый. Так как насчет моего предложения? Не хотите попробовать?

– Так ведь я же в этом ничего не понимаю, разве тому, что Клер показывала, научилась. По-моему, чтобы быть инструктором, нужно хоть какой-нибудь диплом иметь.

– Диплом, конечно, не помешал бы, но для новичков вашего опыта достаточно, а со временем и свой стиль выработаете, свои упражнения придумаете. Повторяю, все, что нужно, в вас заложено самой природой. Видно, что вам такие дела по душе. Для начала, конечно, дадим вам испытательный срок, но уверен, что вы быстро освоитесь.

Глори задумалась. Похоже, все аргументы «против» исчерпаны, за вычетом одного.

– А зарплата какая?

– Я думал, мы об этом в самом конце потолкуем.

– Ах вот как? А кто, интересно, будет за квартиру да за еду платить?

– Что, опять я какую-нибудь глупость ляпнул?

– Вот именно. И мне это надоело. Сомнительно, чтобы нам удалось сработаться.

– Ладно, получать вы будете на двадцать процентов больше, чем сейчас – с учетом чаевых. А если дело не пойдет, всегда можно уйти. Не забывайте к тому же, что я буду учить вас бесплатно. А там, как знать, может, сама работа понравится. Итак?

Глори глубоко вздохнула:

– По-моему, я делаю большую глупость, ну да ладно, попробуем. Все лучше, чем уворачиваться от всяких пьянчужек в «Горячих булочках».


Глава 28


У Стефани с самого детства, даже еще до того, как сдохла ее любимая кошечка, выработалось стойкое отвращение к любому насилию. Осенью, когда отец забивал свиней, она всегда старалась где-нибудь спрятаться, и никакое наказание не могло заставить ее помочь матери, когда та сворачивала цыплятам шеи, а потом общипывала и потрошила их к воскресному ужину.

Даже в кино она на всякие ужасы старалась не смотреть.

Когда родители позволяли ей отправиться в компании соседских ребят на дневной сеанс в главный город графства Милтон, она неизменно отворачивалась, если на экране начиналась резня или что-нибудь в этом роде. Однажды семья одного приятеля пригласила ее посмотреть старую ленту «Бэмби», и, когда на экране охотники убивали мать олененка, она забилась в истерике.

А после того как повесили кошечку, Стефани и вовсе начинало тошнить от всех этих «ужастиков». Потому столь тщательно контролировала она телевизионные пристрастия близнецов, когда они подросли. За тем, что они смотрят у приятелей, конечно, не уследишь, но дома пределом жестокости были понедельничные футбольные передачи.

Так что неудивительно, что история с Глори задела ее сильнее, чем других.

Стефани казалось, что она ко всякому готова, но при виде изуродованного лица Глори внутри у нее все так и перевернулось. Тем более что эта девочка уже столько горя успела хлебнуть в своей короткой жизни. А самой Глори, казалось, все нипочем, и, если бы не распухшие губы и глубокие царапины на нежной коже, можно было подумать, что ничего не произошло.

В какой-то момент Глори подняла руку, чтобы откинуть упавшие на лоб волосы. При этом слегка приоткрылась грудь.

Судя по огромному багровому пятну, досталось ей-таки больше, чем просто, как она выразилась, «пара оплеух». Теперь у Стефани язык и вовсе к гортани прилип.

Как ни странно, но первой, кто заметил, что с ней что-то неладно, была Ариэль. Когда все вышли из палаты и отправились к лифту, она немного отстала и взяла Стефани под руку:

– Вам нехорошо?

– Да нет, все в порядке. – Кой черт, в порядке! Кричать хочется! – И почему это все мужчины такие злые и коварные?

Ариэль немного помолчала.

– Ну, так уж и все. Взять хоть моего кузена Лэйрда. Он очень славный и, уж конечно, никогда и ни при каких обстоятельствах не поднимает руку на женщину.

– Вы правы. Дэвид тоже не из таких, – помолчав, сказала Стефани. – Но мужчины умеют ранить и по-другому, не обязательно кулаки в ход пуская.

– Да… – скорее выдохнула, чем произнесла Ариэль. – Так ведь затем мы и создали эту группу поддержки. Женщины помогают женщинам, когда им плохо.

Стефани кивнула, хотя насчет эффективности их совместных усилий у нее были большие сомнения.

– Уверена, что Глори рада нашему приходу.

– Да, Дженис правильно сделала, собрав нас вместе. Теперь понятно, что, коли худо станет, есть на кого рассчитывать.

В интонации Ариэль прозвучал вопрос, и Стефани, словно отвечая на него, крепко сжала ей руку. Они присоединились к Шанель и Дженис, которые поджидали их у лифта.

– Ну что ж, теперь увидимся в марте, – сказала Шанель, поглядывая на часы.

– А может, кофе где-нибудь выпьем? – предложила Дженис.

Стефани с любопытством посмотрела на нее. И чего это именно Дженис так хлопочет, чтобы группа не распалась?

Ведь она вроде легче других переносит свои семейные невзгоды. Во всяком случае, почти не говорит на эту тему Или это просто маска, за которой скрываются одиночество и страх перед будущим? Если так, то, возможно, компания нужна сегодня не только Глори.

– Я свободна, – сказала она. – А вы, Ариэль?

– Что ж, чашку чаю я бы выпила, – как обычно, еле прошелестела та.

– Ну а Шанель скорее всего занята, – полуутвердительно заметила Дженис.

– Боюсь, что так. К сожалению, мне надо к парикмахеру.

Я уговорила Адольфо принять меня вне очереди, так что, если не появлюсь, скандал выйдет. А вечером у меня важное свидание.

– С Лэйрдом? – спросила Ариэль.

– Вообще-то да. – Шанель искоса посмотрела на нее. – Он пригласил меня на выставку французской старины в галерее Уотерсон.

– Да, Лэйрд всегда любил старину, – сказала Ариэль. – Он считает, что старые вещи надо сохранять, потому что они связывают нас с прошлым. – Ариэль вздохнула. – А вот Алекс старину ненавидит. Все время повторяет, что надо обновить на современный лад домашнюю обстановку.

– А у вас есть старинные вещи? – заинтересовалась Шанель.

– Не то чтобы старинные в полном смысле, хотя некоторым цены нет. Алекс обзывает их «декадентщиной», но на самом деле это образцы арт-нуво рубежа веков и арт-деко двадцатых годов, они достались мне от дедушки с бабушкой.

Хорошо, что их нельзя продать отдельно от всего дома, люблю, когда вокруг знакомые предметы. Но конечно, в подвал они попасть могут, – с печальным вздохом закончила она.

– A y Лэйрда дом обставлен в раннем викторианском стиле. Наверное, ему так нравится, иначе бы давно все переделал, – заметила Шанель.

– Я никогда не была у него, – сказала Ариэль. – Старая семейная вражда, знаете ли.

Стефани собралась было спросить, что это за вражда такая, но передумала. Разболелась голова, и стало пощипывать веки. В общем, кофе придется в самый раз, и Стефани обрадовалась, что подошел лифт, положив тем самым конец разговору.

Только после второй чашки, выпитой в небольшом кафе рядом с больницей, Стефани немного полегчало. В такие именно моменты, когда беседа крутится вокруг всяких мелочей, ей нравилось бывать в компании новых знакомых. А вот когда речь заходит о делах интимных, она всегда замыкается. А то вдруг еще кто спросит, например, не живет ли теперь Дэвид с приятелем, с которым она застала его в постели.

– Ну, Стефани, как у вас на работе дела складываются? – спросила Дженис.

– Поначалу страшно нервничала, но сейчас вижу, что близнецов воспитывать куда труднее. Я научилась даже справляться с ситуациями, которые еще несколько месяцев назад поставили бы меня в тупик.

– Например?

– Представляете, на прошлой неделе я отшила своего шефа. Пару раз он делал намеки, но я прикидывалась, вроде ничего не понимаю. А недавно велел мне задержаться – мол, надо посмотреть, что там у нас на складе происходит. Мы остались вдвоем, и он спросил, завелся ли у меня поклонник, замена мужу. Сначала я прикинулась, будто не расслышала, а потом обозлилась и предложила ему заткнуться, иначе пожалуюсь, что пристает. По-моему, говорила я в точности, как Глори, некоторые ее словечки такие прилипчивые.

– Ну а он?

– Принялся проверять наличие французских плюшевых медвежат.

– Вот и чудесно, – рассмеялась Дженис. – А я так не прочь кое-чему поучиться у Шанель. Прическа – всегда волосок к волоску, и на юбке ни единой морщинки. Не представляю себе, как это ей удается.

– Наверное, много времени этому уделяет, – заметила Ариэль.

– Скорее всего так, – задумчиво посмотрела на нее Дженис. – Гардероб у нее, должно быть, величиной с мою квартиру. – Дженис, непонятно почему, смущенно осеклась.

– Это она помогла Глори изменить свой облик. Может, и мне что подскажет. Иногда я такой старомодной себя чувствую, – Да ничей совет вам не нужен, Ариэль, – улыбнулась Стефани. – У вас свой стиль. А вот я иногда думаю, не поехать ли куда-нибудь на воды да шкуру полностью сменить.

– Водный курорт – это целое состояние, – сказала Дженис.

– Но дело того стоит, если, конечно, деньги есть, – мечтательно протянула Стефани. – Подумать только: новая прическа, новый макияж, новый гардероб, а там, кто знает, может, и новый… – Стефани зарделась.

– Новый муж?

– Что-нибудь в этом роде. Только он должен быть совсем не таким, как Дэвид. – Стефани с любопытством посмотрела на Дженис. – А вы что скажете? Тоже ведь в разводе, так как у вас на мужском фронте?

– А на что мне новый мужчина? – не сразу ответила Дженис. – У меня и без того сейчас полно дел.

– А именно? Я знаю, что раньше вы работали секретаршей или что-то в этом роде…

– Ну да, и сейчас тоже. Помогаю группе инженеров, которые задумали один совместный проект.

– Хорошо, что после развода не приходится начинать с нуля, – вздохнула Стефани.

– Это уж точно – Дженис сказала официантке принести счет. – Может, на той неделе пообедаем втроем?

– Неплохая идея, – вежливо откликнулась Стефани, соображая, как бы выкроить время в своем перегруженном расписании. Разговор вернулся к Глори, и она вздохнула с облегчением.

Час спустя, когда Стефани вернулась домой, ее оглушила музыка, доносившаяся из комнат детей. Чистая какофония – Ронни предпочитает кул-джаз, а Чак – более современные ритмы.

Стефани поморщилась, но махнула рукой, пусть развлекаются. В последнее время мальчики вели себя на редкость послушно, и, хотя долго это наверняка не протянется, Стефани почла за благо не торопить ход событий.

К тому же у нее не на шутку разболелась голова, что и неудивительно, если иметь в виду, что день выдался нелегкий.

Мыслями все время возвращалась к Глори. Ужасно: еще вчера они мирно обедали, а сегодня она лежит в больнице с распухшим лицом, вся в синяках. Что за тип – настоящее животное.

Дэвид, как бы плох ни был, кулаки в ход все же не пускал…

Да, но почему она все время о нем думает?

На лестнице послышались шаги Чака, и Стефани с облегчением поднялась навстречу сыну: слава Богу, можно не думать о Дэвиде да и обо всем остальном тоже.

* * *


Через несколько дней после визита к Глори в больницу Дженис встретилась с доктором Йолански. Недавно она отдала ему тезисы диссертации и теперь, хотя и старалась изо всех сил выглядеть спокойной, внутри вся дрожала от страха.

Оказалось, напрасно. Йолански не только похвалил ее за тщательный подбор материала, но и одобрил композицию работы.

Он пригласил Дженис к себе в кабинет и, дождавшись, пока какая-то студентка, по совместительству машинистка, принесла кофе и вернулась к работе, перешел к делу.

– Смотрю, Джейк научил вас правильно организовывать материал, – сказал он. – Это нормально, коль скоро, конечно, помощь не переходит в то, что за вас просто пишут диссертацию.

– Джейк? – удивленно спросила Дженис. – Да он и не заглядывал в нее. Слишком занят последнее время на телевидении.

В глазах Йолански мелькнуло какое-то странное выражение. Дженис уж подумала, что он просто ей не поверил, но Йолански лишь проворчал добродушно:

– Ну стало быть, я просто ошибся.

– Вы что же, думаете, я сама ни на что не способна? – несколько обиженно сказала Дженис. – Да я после замужества почти все время работала, только недавно ушла, так что, хоть времени у меня немного, как распорядиться им, я знаю.

– Вы ушли с работы?

– Взяла годичный отпуск. Могу вернуться, если понадобится – Тогда что за проблемы со временем?

– Мы обстановку в доме меняем, приходится присматривать за рабочими. Джейк… то есть мы решили, что, поскольку я теперь много бываю дома, стоит заняться этим именно сейчас.

Доктор Йолански собрал бумаги в аккуратную стопку.

– Ну что ж, на сегодня довольно. Пока все идет как надо.

Жду готовый текст.

Йолански был сегодня сама сердечность, так отчего же не оставляет ее какое-то смутное беспокойство? Почему кажется, что, несмотря на все комплименты, он втайне не слишком-то верит в успех?

С Джейком поделиться своими сомнениями ей не удалось.

Едва войдя в дом, она услышала наверху звонок. Заспешив к телефону, она стукнулась коленом о стул, оставленный кем-то посреди комнаты, и голос ее невольно прозвучал нетерпеливо и резко:

– Да!

– Что это с тобой? С левой ноги встала?

– А, это ты, Кейси. – Дженис обежала взглядом комнату: на столе у Джейка обычный беспорядок, на полу валяются газеты, на столике рядом с дверью стоит недопитый стакан.

Может, гости были? Вряд ли, стакан-то только один. Откуда же тогда столько окурков, ведь Джейк обещал ограничиваться шестью сигаретами в день?

– Все утро звонила, и никто не отвечал. Где была, подруга?

– На свидании с доктором Йолански, но Джейк должен был быть дома. Может, вышел или спустился в подвал привести в порядок спортивное снаряжение. В ближайшие выходные какие-то соревнования на приз доброй воли.

– Да, великое событие, – рассмеялась Кейси.

– Твой-то образцовый муж, конечно, не хранит старые теннисные ракетки и клюшки для гольфа.

– Ну да, в сарае полно этого барахла, но вообще-то ничего, жить с ним можно.

– А чего ты так до меня дозванивалась?

– Просто хотела убедиться, что воскресный ужин не отменяется. Надо найти кого-нибудь с ребенком посидеть.

В наших краях в последнее время, по-видимому, взрыв рождаемости произошел, с нянями становится все труднее.

– Приглашение остается в силе. В воскресенье в восемь, особенно одеваться не надо. Будете только вы и Тернеры.

Наступило продолжительное молчание. Первой его нарушила Кейси.

– Тернеры? – без всякого выражения переспросила она. – Это новость.

– А разве я не говорила тебе? Ах нет, Джейк пригласил их в последний момент. Надеюсь, ты ничего не имеешь против?

– Если ты не имеешь, то и я тоже.

– Как тебя следует понимать?

– Я хочу сказать… Впрочем, тебе виднее, кого приглашать к себе в дом.

– Ладно, закрыли тему. Слушай, я только что вернулась и даже еще не успела пальто снять. До воскресенья…

Повесив трубку, Дженис прошла в кухню, где, к своему удивлению, увидела Джейка. Он сидел за столом, зажав в ладонях стакан с жидкостью янтарного цвета. Судя по раскрасневшемуся лицу и глазам, как у кролика, стакан этот далеко не первый – и это средь бела дня.

– Как насчет виски?

Не успела Дженис ответить, как он вскочил на ноги и взял из буфета стакан, но руки у него так дрожали, что Дженис пришлось прийти на помощь.

– Давай, сама справлюсь.

– И мне тоже налей, ладно? – Язык у Джейка слегка заплетался.

– Слушай, что происходит? Ты ведь до шести обычно и в рот не берешь?..

– Я у себя дома и пью, когда мне заблагорассудится, – агрессивно ответил Джейк. Лицо его неожиданно сморщилось. – А, черт, Дженис, жуткий у меня день выдался, так что в твоих нотациях я меньше всего нуждаюсь.

– Прекрасно. – Дженис поставила перед ним бутылку виски. – Пей себе на здоровье. Только утром не жалуйся на похмелье.

Он посмотрел на нее мутными глазами:

– Ты злишься. Слабаком считаешь, так, что ли?

– Да ничего подобного. Я прекрасно понимаю, что на работе не всегда ладно бывает, – мирно ответила Дженис. – Может, лучше кофе? И я бы выпила.

– Ладно, только плесни в него каплю коньяка.

– Хорошо. – Но, отправляясь за чашками и ставя на плиту чайник, Дженис решила обойтись без спиртного. – Так что случилось?

– А то, что муж твоей подружки оказался гнусным политиканом.

– Это ты о Мерве Скрэнтоне? Я только что разговаривала с Кейси, она и словом не обмолвилась…

– Ничего удивительного. Один другого стоит – святоши чертовы. И главное, все у меня за спиной, видеть не хочу его у себя дома, слышишь? Отныне он у меня в черном списке.

– Да объяснишь ты наконец, что случилось?

– А то, что это он получил место в комитете. Лизал задницу председателю. Сегодня в клубе этот старый хрыч Чейни объявил мне: «Да, кстати, Мурхаус, в комитет мы назначили Скрэнтона. Я помню, что мы вроде как вам обещали это место, но… в общем, работа на телевидении отнимает у вас слишком много времени». Я чуть не прибил этого ублюдка.

– Надеюсь, ты ничего такого не сказал?

– Нет. Выслушал спокойно и пошел домой. Хотел тебе рассказать, но тебя не было.

– Я же говорила тебе, что у меня сегодня встреча с доктором Йолански.

– Верно, а я и забыл, – угрюмо сказал Джейк. – Дома – сплошной бардак. В кабинете – чистый хлев…

– Кабинет я перед уходом убрала, – миролюбиво сказала Дженис. Ей ли не знать, как Джейк мечтал об этом месте в комитете?

– Ладно, добивай лежачего. Пошел. Не хочу тебя слушать.

Джейк приподнялся было, но ноги ему явно не повиновались. Он уперся в стол руками, но уже через секунду рухнул на пол. Дженис, не говоря ни слова, помогла ему подняться, отвела наверх, уложила в постель, накинула одеяло. Джейк открыл глаза и слабо улыбнулся:

– Ты такая добрая, Дженис.

Она молча поцеловала его, задернула шторы – через окна пробивался свет закатного солнца – и, плотно притворив за собой дверь, вышла из комнаты. Сколько уж лет прошло, а она все еще подтирает за другими, все еще играет роль маленькой послушной падчерицы.

«Словно от мачехи с отчимом не уходила», – подумала Дженис, собирая разбросанные по полу газеты.


Глава 29


По прошествии времени Шанель уж и затруднилась бы сказать, когда именно изменилось ее отношение к работе, предложенной Уильямом Стетсоном, и сделалась она не только способом заработка, но и чем-то вроде вызова.

Не то чтобы жена его просто раздражала Шанель, нет, на пути ее возник барьер, который необходимо преодолеть. И не в том опять-таки дело, что даже на задворках своих – а о большем и речи не было – сан-францисское общество оказывало сопротивление пришелице из Техаса, нет, все упиралось в характер самой этой женщины Что бы ей Шанель ни говорила, жена Стета встречала в штыки. А поскольку по условиям сделки она не должна была знать, что муж ее платит Шанель, подобное упрямство в отношениях с той, кто вроде хочет тебе только добра, представлялось чистым идиотизмом.

Порой, отговаривая Элси от какой-нибудь глупости – нельзя, например, надевать мини-юбку на вечерний прием или нельзя, ни в коем случае нельзя, говорить вместо Сан-Франциско «Фриско», – Шанель чувствовала, что перед ней непробиваемая стена.

Если она предлагала Элси надеть на открытие музыкального сезона строгую длинную юбку, которую, кстати, лишь с трудом уговорила ее купить, то та появлялась в тесно облегающем платье, которое только подчеркивало недостатки фигуры и делало Элси похожей на зобастого голубя Когда ее приглашала к себе какая-нибудь выскочка, которую и на порог в приличные дома не пускали, Элси радовалась, как ребенок, и вопреки уговорам Шанель принимала это приглашение.

А когда Шанель предложила Элси провести пару недель в Ла Косте, где можно сбросить несколько фунтов и хоть как-то привести в порядок фигуру, Элси разразилась безудержными рыданиями и вылетела из комнаты, оставив Шанель в совершенном замешательстве.

В конце концов ей пришлось позвонить Стету на работу и попросить о свидании, хотя, конечно, гордость ее была уязвлена тем, что она сама не может справиться с возникшими проблемами.

Служебные апартаменты Стета, располагавшиеся в финансовом квартале города, немало удивили Шанель. Ей казалось, что он, по существу, отошел от дел, и потому она ожидала увидеть какой-нибудь скромный кабинет, а уж никак не целую анфиладу комнат, занимающих чуть ли не весь десятый этаж небоскреба Нью-Монтгомери. Удивило ее и элегантное убранство помещения со сделанной на заказ мебелью и ореховыми панелями на стенах, которые оживлялись многочисленными картинами в современном стиле.

Одна, особенно яркая, изображавшая закат в пустыне, висела у Стета прямо над головой. Он приподнялся над своим массивным столом из тика и протянул ей руку:

– Ну так что там? Жена, наверное, досаждает?

– Либо вы заставляете ее поверить, что я знаю свое дело, либо расторгаем договор, – кратко бросила Шанель, которую не только глупость Элси, но и насмешливая улыбка ее мужа выводили из себя. – Никогда еще не встречала такого упрямства и рассеянности. Она забыла о парикмахере, а вы даже представить себе не можете, каких усилий стоило уговорить Адольфо принять ее. Что бы я ни говорила насчет одежды, все не по ней. На обеде у Мэдж Блендер она появляется в летнем костюме, что совершенно непозволительно, а потом говорит, что на улице, видите ли, сделалось так тепло, что не захотелось надевать ничего плотного.

– Что ж, в этом есть смысл…

– Да ведь не погодой определяется стиль одежды! Здесь вам не южная Калифорния, запомните это, пожалуйста. Зимой в Сан-Франциско полагается носить зимние вещи. Ну вот и выглядела, как белая ворона. Все так и глазели на нас. А в какой-то момент Элси спросила хозяйку, сколько индейцев можно накормить на сделанный ею благотворительный взнос и сколько стоит этот обед. Посмотрели бы вы на Мэдж!

– А что, жаль, что не удалось получить ответа, – говорил Стет, не повышая голоса, но в глазах его затаился холодок, и Шанель немного сбавила тон.

– Допустим даже, она права. Мне и самой кажется, что приемы для спонсоров могли бы быть и поскромнее – больше достанется тем, кому эти деньги действительно нужны. Но нельзя же вот так резать правду-матку в глаза, особенно если хочешь быть принята в этом обществе.

– Ну а вы что?

– Прикрыла ее, конечно. Сказала миссис Блендер, что у Элси весьма своеобразное чувство юмора. Но дальше так не пойдет. То есть, когда вы с мужчиной, такие штучки еще сходят, но в чисто дамском обществе – это просто самоубийство.

– Да, для Элси это внове. В Техасе ее окружали по преимуществу мужчина. Потому-то она особенно и не выбирает слова. Но вот что хотелось бы знать: сама-то она довольна своими успехами?

– Пока – да. Только мне кажется, Элси не отдает себе отчета в том… – Шанель замолкла на полуслове. Как объяснить Стету, что, во-первых, без опеки жена его и шагу ступить не может, а во-вторых, что принимают ее только потому, что муж щедр на благотворительность?

– …что ей улыбаются, потому что в кармане у нее чековая книжка? Это верно. Такие вещи ей и в голову не приходят.

Так что пусть все будет по-прежнему. Кстати, как у вас с деньгами?

У Шанель екнуло сердце. Он что, намекает на возможность очередного вливания? А ведь, как бы там трудно ни было с Элси, оплачивается эта работа более чем щедро.

– Вообще-то были некоторые непредвиденные расходы, – как можно равнодушнее сказала она.

– Подготовьте счет и передайте его моему секретарю.

Я прослежу, чтобы вам переслали чек и вдобавок премию – вперед. – Стет пристально посмотрел на нее. – Что-то вы бледная сегодня. Плохо выспались, что ли?

– Поздно домой вчера вернулась, – призналась она, – только в три легла.

Стетсон присвистнул:

– А вы можете вообразить, что на ранчо я вставал в четыре утра? И к этому времени у Элси был уже готов горячий завтрак. Я и сейчас рано поднимаюсь, привычка.

Представив себе Стетсона в заношенных джинсах и фланелевой рубахе поедающим гигантский завтрак из блинчиков и яичницы с беконом, Шанель улыбнулась.

– Что, с этим Ферментом куда-нибудь ходили?

– С ним. Он пригласил меня на прием к Ллойду Хамильтону.

– Этот тот малый, что без умолку болтает о лошадях?

Должно быть, такой девочке, как вы, было там безумно тоскливо?

Шанель собралась было возразить, но передумала, потому что и Хамильтоны, и их гости – публика действительно скучная. А финал вечера и вовсе ее разочаровал. До постели у них с Лэйрдом дело все так и не доходило, и вчерашняя любовь свелась лишь к нескольким поцелуям взасос да пыхтению с его стороны. В чем тут загвоздка? Слишком уважает ее, что ли?

Или гормоны не те? На гомика Лэйрд не похож, хотя и такой возможности в Сан-Франциско никогда нельзя исключать.

Шанель почувствовала, что Стет ждет ответа, и улыбка его ей не понравилась.

– Ну почему же, я прекрасно провела время, – бодро проговорила она.

– Ну, меня-то не обманешь. Этот Лэйрд Фермонт… Знаете, он всегда напоминает мне перетренированную скаковую лошадь. Формы безупречные, но годится только на короткие забеги. На ферме, да еще если работа тяжелая, не продержится и недели. Ну а вы… вы рассчитаны на длинную дистанцию.

Хорошая порода – ирландская.

Можно было бы, конечно, напомнить Стету, что это он прокладывает своей жене путь в мир Хамильтонов, но Шанель в этом удовольствии себе отказала. Вместо того она просто улыбнулась и пробормотала что-то в том роде, что ей надо бежать – дела.

Шанель вышла из кабинета и, сердито цокая каблуками по тротуару, направилась к подземному гаражу, где оставила машину. Думала она о том, до чего же все непоследовательны и лицемерны. С чего это Стетсон напустился на Лэйрда?

Может, сам под нее клинышки подбивает? Если так, то его ждет разочарование. Она не из тех разведенок, кому не терпится прыгнуть в любую постель. В настоящий момент свои сексуальные нужды она удовлетворяет вполне – и без шума.

Есть некто Джонни Листер, двадцатичетырехлетний профессиональный теннисист, мужчина вполне презентабельный, его иногда даже, когда кто-нибудь из партнеров не пришел, приглашают составить компанию членам Бэрлингтонского клуба, где он, собственно, и работает. А в постели он вообще на высоте, чем и объясняется ее интерес к этому малому.

А со Стетом у нее ничего не будет, если, конечно, это у него на уме. Роман с ним – это лучший способ сделаться притчей во языцех, а заодно и потерять его уважение. Да впрочем, вряд ли его так уж и интересуют постельные дела. На вид он настоящий женатик, а если уж и потянет налево, выбор наверняка падет на кого-нибудь вроде его пухленькой секретарши, которая так строго оглядела Шанель, когда она входила к Стету.

Ладно, если он и изменяет жене, не ее, Шанель, это дело.

Стета послало ей само небо. Счета ее исправно оплачиваются, на повседневные расходы вполне хватает, а если обещанные премиальные окажутся приличными, то и отложить что-нибудь удастся. Благодаря щедрости Стета она вполне способна вести светскую жизнь. Конечно, Элси не подарок, но все это останется позади, стоит только Лэйрду сделать предложение.

Ну а пока главное, что денег ей хватает, и Лэйрд по-прежнему с ней. Только что он так тянет? И как бы его подтолкнуть?

* * *


Лишь в марте, через полгода после того как они начали встречаться, Шанель удалось затащить Лэйрда в постель. Эту операцию она спланировала тщательнейшим образом, и все прошло как надо. Они возвращались с нешумного ужина в Саусалито, на самой вершине холма, и, когда Шанель пригласила Лэйрда выпить чего-нибудь на прощание, он охотно, как ей показалось, согласился.

В гостиной горела единственная лампа, по углам залегли тени, музыка звучала романтическая, но не чересчур, а налила она Лэйрду от души. Сбросив туфли и уютно устроившись рядом с Лэйрдом на диване, Шанель ухитрилась подсунуть ему ногу под бедро. Какое-то время они просто потягивали напитки и дружески болтали о только что закончившемся ужине – «Было очень мило, не правда ли?» – а также о скандальчике, разгоравшемся в политических кругах города. Увидев, что Шанель зевает, Лэйрд начал было подниматься, но она мягко удержала его, заметив, что вовсе не хочет спать.

Он вновь уселся на диван и обнял ее за плечи. Шанель уронила голову ему на грудь.

– Чудесный получился вечер, – прошептала она. – Знаете, Лэйрд, мне всегда так хорошо с вами.

Он поцеловал ее, она тесно прижалась к его широкой груди, давая почувствовать все свои округлости. Он растрепал ей волосы и опустил руку на шею. Шанель предельно расслабилась, молчаливо приглашая его к продолжению.

Ласки его возбуждали сильнее, чем она предполагала, а когда рука сдвинулась с затылка на грудь и далее, проделав необходимые манипуляции с юбкой, на обнаженное бедро, все сомнения относительно сексуальной ориентации Лэйрда рассеялись окончательно.

Хотя обычно возбуждалась Шанель быстро и доходила до кондиции без особых приготовлений, сейчас она и сама удивилась, как сильно хочет этого мужчину. Он прижался к ее груди, и у Шанель прямо голова закружилась от торжества и чувственного влечения. Несколько минут спустя, когда Лэйрд поднялся и посмотрел ей прямо в глаза, стало ясно, что он готов к продолжению.

– Куда пойдем? – хрипло спросил он.

Она повела его в спальню, выдержанную в ее любимых голубых и золотистых тонах. Из комнаты еще не выветрился аромат ее духов. Шанель прилегла на пуховое одеяло, покрывавшее всю кровать. Лэйрд принялся раздевать ее, и сразу стало ясно, что любовник он опытный. По глазам было видно, что ее пышные формы приятно удивили его. Одетой Шанель выглядела даже худенькой – уж слишком тонкая костъ!

А стоило раздеться – воплощенная женственность, каковую она использовала всю свою сознательную жизнь.

Как скоро обнаружилось, сходный контраст был свойствен и Лэйрду. В безупречном своем костюме он выглядел элегантно, но, пожалуй, чуть изнеженно. Но под одеждами скрывалось сильное мускулистое тело зрелого мужчины. Еще одно очко в его пользу. А уж любовником он оказался – лучше не бывает. Любовная игра настолько возбудила Шанель, что она чуть сразу же и не кончила. А надо было сделать так, чтобы Лэйрду было хорошо, вот и пришлось думать во время ласк о чем-то постороннем.

И все равно долго продержаться не удалось. Шанель достигла пика, когда Лэйрд еще только лениво поглаживал ее тело. Спина у нее против воли выгнулась, и она так и вцепилась ему ногтями в спину. А когда он полностью слился с ней и изо всех сил сжал бедра руками, она и вовсе сделалась, как кисель.

А Лэйрд был ненасытен, все не отпускал ее, и вот она кончила снова. Наконец и он обессилел.

Шанель блаженно свернулась подле него, слишком изможденная, чтобы хоть слово произнести.

– Хорошо, – с трудом выговорил он. – Ты была просто великолепна, – А чего же ты ждал так долго? – спросила она, почесывая его густо поросшую волосами грудь… «А мягкие-то какие, – подумала Шанель, – прямо как мех норки». – И сама улыбнулась сравнению.

– Потому что у меня тогда был другой роман. А я не любитель оркестрового исполнения.

– Был?

– Был. Сейчас все кончено. По-моему, к обоюдному удовольствию.

– Вот уж в это поверить трудно. Какая же женщина откажется от тебя по собственной воле?

– Спасибо, конечно, – Лэйрд поцеловал ее и приподнялся на локте, – но ведь я не Дон Жуан. И многие женщины находят меня большим занудой.

– Вот и дуры, – припечатала Шанель. – Да ведь ты же настоящий… в общем, мне так хорошо, что я, как кошка, урчать готова.

– Вот и лежи себе, а я запомню тебя на этой большой белой постели с надутыми губками и сонными глазками.

– Уходишь?

– Да, пора. Завтра позвоню, только не с самого утра, и, если свободна, можно поужинать у меня. Только ты да я, и никаких тебе приемов, вернисажей или благотворительных вечеров.

Шанель улыбнулась. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, получается даже лучше, чем она задумывала.

– Чудесно. Буду ждать звонка и ужина вдвоем.

– У Мэри и Роберта завтра выходной, так что столом займусь сам. Но готовить я умею. – Лэйрд наклонился, поцеловал ее и вышел.

Шанель перевернулась на спину и только что в ладоши не захлопала. Дело сделано. Какая рыбина на крючке, ну, скажем, почти на крючке. Осталось только получить предложение руки и сердца, но это уже чистая формальность. Теперь Лэйрду никуда не деться. Еще одна такая ночь любви, и он из рук у нее будет есть.

Шанель подняла левую руку и полюбовалась на жемчужное кольцо на среднем пальце. Скоро на его месте появится бриллиант, да еще какой. Завтра вечером она о своем удовольствии думать не будет, но уж сумеет Лэйрда заставить почувствовать, что он умирает. А скоро Шанель Деверю станет миссис Лэйрд Фермонт. Пожалуй, стоит даже свадьбу устроить в июне, чтобы было, как у невест, впервые выходящих замуж.

Ну а там можно будет разобраться с этими сучками. Как услышат, описаются. Вот здорово будет посматривать на них сверху вниз да одергивать при случае. Они это заслужили. Как вспомнишь, через что ее заставили пройти… Теперь ее черед, и уж она выдаст им по полной программе.

Шанель уснула с улыбкой на губах. А назавтра, после долгих любовных объятий, потребовавших от Шанель всего ее мастерства и опыта, Лэйрд сделал ей предложение. Потом Шанель подумалось, что на фоне только что прошедшей сцены прозвучало оно как-то очень по-деловому, но грех жаловаться.

Предложение есть предложение, и, поскольку без крайней необходимости Шанель рисковать не любила, она передумала насчет июня и сдвинула свадьбу на конец мая.

Не стоит оставлять мужчине слишком много времени на размышления.


Глава 30


Ферн все тщательно продумала. Видно, было в ней что-то макиавеллиевское, потому что нравилось воображать себя пауком, которому в паутину попалась особенно жирная муха. Лэйрда Фермонта беспомощной мухой, конечно, не назовешь. Подобно большинству известных Ферн богачей, он был наделен комплексом победителя. Помимо богатства, доставшегося по наследству, Лэйрди сам был удачливым бизнесменом, из чего следовало, что на мякине такого воробья не проведешь. С другой стороны, и Ферн, несмотря на свой юный возраст, умела обращаться с мужчинами, а уж в этом-то случае она провела и большую подготовительную работу.

У Лэйрда не только денег куры не клюют, он еще и человек совестливый, что вообще-то не характерно для людей его положения. Стоит только ей, семнадцатилетней дочери его любовницы, заманить Лэйрда в постель, как все остальное приложится. И между прочим, она с тринадцати лет имеет дело с мальчишками, так почему с ним должно быть не так, как с другими, просто потому, что он старше?

А какая добыча для того, кто хочет прожить всю жизнь в роскоши! Это не говоря уж о мести – сладко будет наказать Шанель за все: за равнодушие, за небрежение.

В качестве необходимого элемента план включал установление добрых отношений с матерью; на выходные, стало быть, надо приезжать домой. Памятуя о том, как они годами собачились друг с другом, Ферн сейчас терпеливо обхаживала мать.

Это было нелегко. «Не старайся обдурить хитреца» – таково одно из любимых присловий Шанель, и к ней самой оно относилось в полной мере. Уж она-то умела плести интригу и сразу замечала, если кто другой занимается тем же. Поначалу она просто терпела Ферн дома, но постепенно, когда та начала охотно помогать с готовкой, уборкой и другими домашними делами, которые Шанель просто-таки ненавидела, стала даже ожидать ее воскресных визитов.

Вечерами, когда Лэйрд заезжал за матерью, Ферн встречала его вполне дружески, всячески избегая любых двусмысленностей. И за одеждой она сейчас следила особенно тщательно. Ничего откровенно вызывающего: просто джинсы в обтяжку, вполне обыкновенные свитера, да только бюстгальтера под ними не было, и колготками Ферн тоже пренебрегала.

А уж косметика – вообще нечто. Дожидаясь, пока Лэйрд заедет за матерью, Ферн запиралась у себя в комнате и слегка подрумянивала щечки да губы – ни дать ни взять школьница, которая вот-вот превратится в женщину. Шанель как-то говорила ей, что такие вещи особенно действуют на мужчин в определенном возрасте.

Что Лэйрду она нравится, это ясно. Он поддразнивал ее расспросами о поклонниках, отпускал преувеличенные комплименты, хотя все это говорилось таким тоном, что нельзя не понять: как женщину он ее не воспринимает – пока не воспринимает.

Теперь, когда антипатия между ней и матерью не проявлялась открыто, Ферн с некоторым удивлением обнаружила, что с Шанель в общем-то вполне можно иметь дело. У нее довольно острое чувство юмора, она часами, и при этом совершенно неназойливо может говорить о всяких «женских штучках», никогда не пытается подстроиться под возраст дочери, не говорит на молодежном сленге, а этого у взрослых Ферн просто не переваривала.

Как ни странно, Шанель с интересом выслушала в кратком изложении историю взаимоотношений дочери со снобами из Бэрлингтонской академии. Она даже и сама разговорилась, вспомнив, что тоже была аутсайдером среди «своих». На какое-то время Ферн даже почувствовала к матери искреннюю симпатию.

Но длилось это недолго. Союзником Шанель представить себе нельзя, она – враг. Это умная женщина. Она знает, как вертеть людьми, но фраза насчет хитрецов имеет и обратную силу. За все совершенные грехи мать заслуживает того, чтобы Лэйрд достался еще более умной женщине, то есть ее собственной дочери. И вообще-то она лишь следует совету матери – выходи за богатого.

Только Ферн приготовилась сделать очередной шаг, как мать словно подтолкнула ее, сообщив, что Лэйрд сделал ей предложение. Официальное объявление о помолвке последует на ежегодной встрече, которую Лэйрд устраивает в честь своих друзей в апреле. А поженятся они месяц спустя и куда-нибудь уедут.

– Куда именно, понятия пока не имею, – добавила Шанель. – Лэйрд такой романтик. Непременно ему нужно преподнести мне сюрприз. Я лично рассчитываю на лучшее, например, Париж в пору весенних выставок. Хотелось бы надеяться, что вариант с романтическим круизом на этой его старой посудине не рассматривается.

Ферн с трудом скрыла разочарование. Помолвка – дело серьезное, это не просто обыкновенная интрижка. Может, уже поздно? Если она хочет, чтобы план осуществился, надо поторапливаться. Пожалуй, то, что о помолвке пока никто не знает, ей на руку. А может, совсем напротив. Так или иначе, если Лэйрд всерьез решил жениться, отбить его будет нелегко.

Хотя бы потому, что он считает себя человеком чести, что бы это, интересно, могло значить?

Но в этом же состоит и его слабость. Сколько раз мать говорила, что Лэйрд – джентльмен с головы до пят.

На этом-то его и можно поймать. Чувство долга сработает против него. Стоит ему скомпрометировать семнадцатилетнюю девушку, как придется иметь дело с собственной совестью. Если удастся как следует разыграть партию, заставить его почувствовать, что такие, как она, ему еще не попадались, то все будет в порядке.

А это не так уж трудно. Конечно, под ногами постоянно болтается Шанель, и всякие постельные штучки она знает назубок, но разве выдержит тридцатичетырехлетняя женщина соревнование с той, что вдвое моложе? Так что нужно просто все как следует рассчитать. И выбрать время. А уж как только Лэйрд будет на крючке, она не повторит ошибки Шанель, сразу потащит его в Рино или Вегас. И никаких официальных помолвок.

В следующие выходные Ферн приступила к осуществлению своего плана. Прежде всего – место. Чтобы все получилось как нужно, следует застать Лэйрда одного. Это непросто, ведь наверняка у него в доме живет прислуга.

Впрочем, стоп. Ведь мать говорила, что ухаживает за его домом пара, живущая отдельно, в коттедже. Это сильно упрощает дело.

Ферн выбрала понедельник, решив, что в этот день почти все остаются дома. Чтобы убедиться в этом, она позвонила Лэйрду, а когда он откликнулся, повесила трубку. Так, с этим все в порядке. Далее, нет ли у него кого в гостях? Но тут уж придется положиться на удачу.

Общежитие гудело, как улей. Чтобы никто не помешал, Ферн заперлась у себя в комнате. Не то чтобы к ней в последнее время так уж часто заходили гости, но ведь всегда может кто-то ворваться – одолжить что-нибудь либо просто посплетничать. Она уже решила, что наденет, – светлую шелковую блузу, в пройме слегка разорванную, так что соблазнительно приоткрывалась грудь, и юбку, тоже искусно разрезанную сбоку, – видны стройные ноги.

Поверх всего она набросила длинное, до самых пят, зимнее пальто. Для Бэрлингтона с его микроклиматом, пожалуй, слишком жарко, но для Сан-Франциско, где вечерами всегда дует ветер и опускается зимний туман, в самый раз. По основательном размышлении Ферн слегка припудрила щеки, чтобы сделать их еще бледнее, да тщательно подвела черной тушью ресницы, румяна и помада остались невостребованными. Закончив процедуру, Ферн посмотрелась в зеркало: так, все в порядке, выглядит она, словно пережила сильное душевное потрясение.

Было уже около десяти, когда Ферн добралась до нужного места. Свою машину она оставила в переулке и быстрым шагом пошла по бульвару, у Лэйрда надо появиться запыхавшейся. К ее радости, в доме было освещено только одно окно на первом этаже. Но что, если дверь откроет привратница?

Или у него гости? Ферн вся превратилась в слух и нажала на кнопку звонка. Через пару минут, когда дверь отворилась, она стояла, прислонившись к косяку, изо всех сил делая вид, что едва держится на ногах.

– Это еще что такое?.. Вас-то сюда как занесло? – не слишком приветливо проговорил Лэйрд.

– Я… Я в такую переделку попала, и обратиться, кроме вас, не к кому. – Говоря дрожащим голосом, Ферн даже не особенно притворялась, она и впрямь жутко нервничала. – Я отправилась с одним школьным приятелем покататься на лодке его отца, – Ферн махнула в сторону залива, – ну, а он попытался… попытался…

Она искусно освободилась от пальто так, чтобы были видны изодранные блузка и юбка.

– Я притворилась, будто меня укачало, думала, оставит в покое, но не тут-то было. В конце концов мне пришлось сказать ему, что… я согласна, только не здесь, а на твердой почве.

Он развернул лодку, а когда мы подошли к пристани, я выпрыгнула, ну и… побежала со всех ног. Но в лодке осталась сумочка, так что денег у меня – ни копейки, и… вообще все это ужасно! В школе этот парень всегда такой скромный. И сплетен о нем никаких не ходит… – Ферн остановилась и с трудом перевела дух.

– Почему в полицию не позвонили?

– Как вы себе это представляете? Да ведь Шанель бы со свету меня сжила. По ней, лучше убийство, чем сплетня. И к тому же у меня не было денег на автомат.

– Можно было позвонить из будки смотрителя на пристани.

– Да? А я и не знала. Да и не хотела, чтобы меня застали в таком виде. В будние дни я не должна ходить на свидания.

Если Шанель узнает, мне не поздоровится. Словом, я вспомнила, что вы живете поблизости, и подумала: вот кто меня наверняка выручит…

Ферн прижала ладони к глазам и тут же опустила, чтобы он увидел слезы. Ферн думала, Лэйрд обнимет ее, утешит, но вместо этого он просто спросил:

– Как, собственно, прикажете вас понимать? Это шутка такая?

Подобного Ферн не ожидала. Вообще все получается иначе, чем было рассчитано. На ней, понимаешь, платье клочьями висит, она места себе не находит, а он о каких-то шуточках толкует. Вот ублюдок. Ну да ладно, у нее в рукаве еще кое-какие карты припрятаны.

Ферн очень натурально разрыдалась:

– Не понимаю, о чем это вы. Не думаете же вы, что я сама ему навязывалась? Упаси Бог. Он казался мне таким славным, у меня и в мыслях не было…

Она задрожала и почти вплотную приблизилась к Лэйрду, наверняка он даже аромат духов почувствовал. Увидев, что он не отстраняется, Ферн прикрыла глаза, пошатнулась и, словно ноги не держат, едва не упала к нему на грудь. Тяжело дыша, она сомкнула у него на затылке руки и крепко прижалась к нему. Лэйрд задрожал, и Ферн охватило чувство торжества.

Дело движется. Господи, до чего же легко дурачить этих мужчин-петушков.

И тут, совершенно неожиданно, Лэйрд оттолкнул ее.

Ферн открыла глаза, и стало ясно, что вовсе не страстью он исходит, а просто со смеху покатывается. Над ней, ублюдок, смеется:..

Растоптанная и униженная, она рванулась было назад, но дверь оказалась закрыта, и отпереть ее никак не удавалось.

Лэйрд повернул ее к себе лицом.

– Извините, Ферн, право, мне очень неловко. Это я не над вами смеялся, над самим собой. Примерно в вашем возрасте я до безумия влюбился в свою учительницу английского, очень сексуальная была дамочка. И если рассказать вам, чего я только не выдумывал, лишь бы забраться к ней в постель… тогда вы поймете, почему я, собственно, так развеселился.

А теперь отчего бы вам не подняться наверх и не смыть всю эту замечательную косметику? А потом я провожу вас до машины, и мы забудем всю эту историю. Через несколько недель вы с матерью переедете сюда, так что лучше сделать вид, что ничего не было. Договорились?

От участливого его тона Ферн чуть не стошнило. Никогда еще она и никого так не ненавидела, а опыт по части ненависти у нее был. Ей хотелось выцарапать ему глаза, разодрать лицо, и все же удалось сдержаться.

– Ты ублюдок. Я это с самого начала знала и не ошиблась. – Взамен кулаков Ферн молотила его словами. – Думаешь, такой умный? Ничего, Шанель тебя выпотрошит, сам заметить не успеешь. Да кто ты такой? Просто очередная рыбка, угодившая к ней в сети. Не веришь? Поверишь, когда женишься. И надеюсь, она слопает тебя целиком, дегенерат чертов!

Ответа Ферн дожидаться не стала. Когда Лэйрд потянулся было к ней, она ударила его по ладони и резко развернулась.

На сей раз дверь подалась, и Ферн выскочила наружу. Последнее, что она заметила перед тем, как припустить вниз по улице, было выражение жалости в его глазах.

* * *


Ехать от Лэйрда до дому было всего пятнадцать минут, но этого времени Ферн хватило, чтобы выработать план мести.

Что прежний ее замысел не сработал – ясно, просто она сильно недооценила Лэйрда. Он насквозь ее видел, и где это Ферн допустила ошибку? А ведь такой хороший был план. Все должно было получиться. Ну да ладно, отольются кошке мышкины слезы. Никому не позволено безнаказанно смеяться над ней.

А заодно и с Шанель посчитаемся.

Шанель лежала, свернувшись на диване со свежим номером «Профиля» в руках, когда в гостиную влетела Ферн. Она вся так и дрожала от ярости и на сей раз притворяться плачущей не приходилось.

– Что это с тобой, во имя всего святого?

– Это все твой женишок, настоящее животное, – резко выкрикнула Ферн и сбросила на пол пальто, чтобы Шанель могла полюбоваться ее порванной блузкой. – Смотри – его работа.

– Что это ты несешь? Уж не хочешь ли сказать, что он…

– Вот именно! Я ушла с уроков, чтобы купить новое платье к твоей помолвке. Мне хотелось, чтобы ты могла гордиться мной. – Ферн снова заплакала. Теперь она сама почти верила в придуманную историю. – Ну вот, зашла в «Марк Хопкинс», а выходя, столкнулась с Лэйрдом, и он пригласил меня поужинать. Надо, говорит, поближе познакомиться. Я согласилась, откуда мне было знать, что все так обернется? Мы зашли в один уютный ресторанчик, а после он пригласил меня к себе, показать, где скоро буду жить. Ну, вина выпили, потом коньяку немного. Я-то едва притронулась, а он накачался изрядно.

И тут как вдруг бросится на меня, едва увернуться удалось.

Ферн показалось, что сейчас самое время еще немного поплакать, и она закрыла лицо ладонями.

– Говорит, все будет хорошо, мне понравится, а, как вы поженитесь, он уж проследит, чтобы я никогда не нуждалась в деньгах. Пусть, мол, это будет нашей маленькой тайной.

Ферн опять разрыдалась, и прошло некоторое время, пока она не заметила, что Шанель не проронила ни слова. Посмотрев на нее незаметно сквозь пальцы, Ферн увидела, что мать, похоже, пребывает во власти самых противоречивых чувств.

Ферн тяжело вздохнула и бессильно опустила руки на колени.

– А хуже всего то, что он сунул мне деньги и сказал, что потом даст еще больше, – прорыдала она. – Ненавижу! Ради Бога, не выходи за него, не надо! Мне будет страшно жить в одном доме с таким человеком.

Шанель присела рядом с Ферн и взяла ее за руку. На нее это было так не похоже, что девушка едва не подпрыгнула от изумления.

– Послушай-ка, Ферн. Не знаю, зачем ты все это придумала, но знаю, что все – сплошная ложь. Ведь в твоей истории полно дыр. Одного понять не могу, почему ты рубишь сук, на котором сидишь. Ведь оттого, что я выйду за Лэйрда, тебе же лучше. У него повсюду связи, и на будущий год тебя наверняка пригласят на Большой котильон, а в колледж сможешь поступить, в какой захочешь, сколько бы это ни стоило. Встречаться будешь со сверстниками из лучших семей, и замуж сможешь хорошо выйти, и жизнь устроить так, что только мечтать можно. Но смотри, если нечто подобное повторится еще хоть раз, не видать тебе всего этого как своих ушей. Ясно? Так что кончай с этими глупостями. Либо веди себя как подобает, либо убирайся прочь. Я из-за твоих капризов жизнь себе портить не буду.

Ферн встретилась с матерью взглядом. Какие у Шанель холодные и какие пронзительные глаза. Словно видит все, что у нее в голове происходит. Ферн проиграла, это ясно, к внезапно на нее накатило неудержимое желание сделать матери больно, так больно, как ей самой много раз делали в жизни.

Она вырвала руку и вскочила на ноги.

– Ты ненавидишь меня, – выкрикнула она. – И всегда ненавидела. Думаешь, так приятно знать, что собственная мать хотела сделать аборт и только дед не позволил ей? Не говорю уж о том, что все эти годы ты меня держала на расстоянии.

Шанель глубоко вздохнула и на какой-то момент сделалась на вид куда старше своих тридцати четырех лет.

– О Господи, Ферн, ну сама подумай: с чего мне тебя ненавидеть? Ладно, пусть твой отец оказался лжецом – никакой не шейх, а просто сын мусорщика, но ты-то все равно моя дочь. И внучка Тинкана О'Хары, чем можно только гордиться.

Я делала и делаю для тебя все, что могу, но дорогу себе перебегать не позволю. Так что отдохни. Иди к себе в комнату, сними этот маскарадный костюм, ложись да выспись как следует. Не знаю, что уж там у тебя случилось, да и не хочу знать.

Короче: отныне ты ведешь себя как полагается, иначе, прости меня Господи, окажешься на улице.

Никогда еще Ферн не ненавидела мать так сильно, как сейчас, но странным образом к этому чувству примешивалось и что-то еще. Подобно Лэйрду, Шанель видела ее, как на ладони, и такая проницательность невольно вызывала уважение.

– Ну ладно, – сказала она, собрав последние остатки достоинства, – твоя взяла. На сей раз.

Ферн замолчала, надеясь, что мать что-нибудь скажет, но та и рта не раскрыла. Тогда она повернулась и вышла из гостиной, бросив от двери прощальный взгляд на Шанель. Если бы это не было совершенно немыслимо, она бы поклясться была готова, что у матери в глазах стоят слезы.


Глава 31


Глори двигалась в такт музыке. Это был, как обычно на ее занятиях по аэробике, софт-рок. Стоявшие перед ней дамы разных возрастов и разной степени тучности старательно копировали ее движения.

Несмотря на включенный на полную катушку кондиционер, в зале было душно, и при виде этих тяжело дышащих, обливающихся потом и все равно сохраняющих хорошее настроение мучениц Глори с благодарностью улыбалась. Благодарность была адресована не кому-то в отдельности, но всей группе в целом. Они были ее «королевами», любимым ее детищем или, попросту говоря, классом, сформированным исключительно из женщин, чей вес превышает все разумные пределы. Это она сама придумала, это была ее собственная затея.

Мысль эта пришла Глори в голову пару недель назад, когда она только начинала работать в клубе. Кто-то позвонил. Девушка-оператор пошла обедать и попросила Глори подменить ее на коммутаторе. Звонила некая миссис Роберт Моррисон, ее интересовал размер членских взносов. Глори уловила в ее голосе какую-то подавленность и, задав пару тактичных вопросов, выяснила, что миссис Моррисон, сама себя назвавшая «настоящим дирижаблем», хотела бы позаниматься аэробикой, но ее страшит перспектива оказаться рядом с элегантными, изящными женщинами, которых она видела в клубе, когда зашла туда как-то с приятельницей.

Глори записала телефон миссис Моррисон и пообещала связаться с ней: как раз сейчас в клубе разрабатывается новая программа. Дело в том, что по ходу беседы ей вспомнилось, что в группе у Клер были очень крупные женщины, которые уходили после двух-трех занятий, хотя внесенные заранее деньги здесь не возвращались. Тогда она подумала, что им просто стало скучно или, вероятнее всего, «очаровательные» манеры инструктора не понравились, но теперь пришло в голову, что дело, может, не в этом: просто рыхлым дамам не по себе рядом с теми, кто уже находится в приличной форме.

В тот же день она зашла в кабинет к Стиву Голдену.

– По-моему, мы теряем потенциальных клиентов, – заявила она с порога. Глори с самого начала выработала вполне деловую манеру общения со Стивом. Объяснялось это тем, что, с ее точки зрения, всегда лучше придерживаться в отношениях с боссом сугубо формальных рамок. Впрочем, это только часть правды. Дело было еще и в том, что Глори опасалась, как бы у них и впрямь не завязалась интрижка, а спортсмен всегда спортсмен, даже если сейчас он не занимается спортом, а руководит клубом.

Словом, высказывалась она кратко и деловито:

– Вокруг полно женщин, которые в любую минуту запишутся к нам в клуб, если им не придется заниматься упражнениями в обществе худых.

– Стройных, – с ухмылкой поправил ее Стив. – Мы никогда не называем наших клиентов худыми, мисс Брауни.

– Как насчет того, чтобы набрать группу по-настоящему тучных женщин? – не обратив никакого внимания на реплику босса, продолжала Глори. – Только толстухи и больше никого. Можно даже установить стандарт, например, минимум пятьдесят процентов сверх нормального веса. Быстрого прогресса обещать не будем и упражнения предложим попроще.

Да, еще понадобится предварительное медицинское обследование. Занятия надо проводить, когда в клубе никого нет, чтобы глазеть было некому. Например, рано утром или, еще лучше, поздно вечером. Никаких посторонних в зале, даже из числа инструкторов. Только я и мои дамы. Я уже и название придумала – «Королевы». Что скажете?

– Скажу, что вы просто великолепны, – улыбнулся Стив.

Глори тут же ощетинилась:

– Серьезно вы умеете говорить?

– Да я и не шучу. – Стив подозрительно помрачнел. – С чего это вы взяли? По-моему, идея прекрасная.

Назавтра Глори позвонила миссис Моррисон и сказала, что клуб затевает новую программу специально для болезненно-крупных женщин. Занятия будут проходить три раза в неделю и начинаться через четверть часа после закрытия клуба, так что никого лишнего не будет: ни зевак, ни даже местных работников – только инструктор и участницы группы. Занятия будут щадящими, никто никого, терзать не собирается.

Кому это нужно?

Миссис Моррисон записалась с ходу, даже не спросив, сколько это будет стоить. Больше того, она порекомендовала обратиться к некоторым своим знакомым, и через три дня перед Глори предстали семеро дам. Теперь, по прошествии трех недель, в группе было семнадцать человек, и поступали все новые заявки. Как и всегда, подземный ручеек пробивался наружу, и это при том, что Стив выполнил свое обещание: ни рекламы, ни информации, за включением сугубо доверительной.

Глори любила эту группу, как любила бы собственного ребенка. Никаких насмешек, никакого кнута – только пряник. Поскольку имеешь дело с несчастьем, и музыка должна быть особой: небыстрый софт-рок с вкраплением поп-музыки во время разминки.

Единственный соревновательный момент – темп похудания, и, судя по тому, как некоторые уже после двух-трех занятий начали стремительно сбрасывать вес, Глори стало ясно, что в этой группе им скоро делать будет нечего. Может, стоит придумать какой-нибудь церемониал по поводу достижения нормальной нормы? И может, сформировать еще одну группу – «королевы-выпускницы»? Надо бы поговорить об этом со Стивом.

Увеличивая постепенно интенсивность занятий и всячески разнообразя их, чтобы никому не было скучно, Глори нередко задумывалась над тем, как сильно изменилось ее собственное отношение к этому делу. Разумеется, она с самого начала рассчитывала на успех – иначе зачем и затевать было. Попросту говоря, с ее стороны это был холодный расчет, Глори хотела самой себе доказать, что кое-что умеет в этой жизни. Но она и не думала, что со временем сделается чем-то вроде наседки для этих цыплят в возрасте и что эта роль ей будет только в радость. Их откровенная признательность, готовность следовать каждому ее слову задевали в душе Глори какие-то тайные струны, о существовании которых многие женщины даже не догадываются.

Недавние опасения, что ни в жизнь ей не справиться с такой работой, теперь казались смешными. И когда же это она – она, которая всегда относилась к женщинам по меньшей мере настороженно, – успела не только, пусть и не до конца, проникнуться к ним доверием, но и полюбить их общество? Может, все началось с того момента, когда в больнице перебирала принесенные ей подарки? Или еще раньше, с тех пор, как оказалась в группе поддержки и что-то в ней перевернулось незаметно для нее самой?

Отсюда следующий вопрос: может ли она позволить себе ослабить бдительность, даже немного?

После окончания занятий в холле ее поджидал Стив Голден.

– У меня было большое искушение заглянуть в зал, да побоялся внести расстройство в табунок лошадей.

– Не смейте так называть моих учениц, – взвилась Глори.

– Извините, – весело улыбнулся Стив. – Я ведь ничего такого не хотел сказать. Вижу, вы с ними живете душа в душу.

– Это очень милые люди.

– Хотя, возможно, не такие чувствительные, как вам кажется. Я только что слышал, как одна из них шутила, что, странно, мол, как пол не проваливается, когда все они начинают подпрыгивать. И все расхохотались.

– Над собой они могут смеяться сколько угодно. Но посторонних быть не должно. И уж меньше всего им нужен какой-нибудь умник с сильно развитым чувством юмора.

– Я же сказал: извините. И чего это вы горой за них стоите? Сами-то, пари готов держать, никогда больше ста десяти фунтов не весили, а то и меньше.

– Не хочу даже говорить на эту тему. Хотя могла бы, например, растолковать, что тучность – это почти то же самое, что пронзительно-рыжие волосы, которые и в воде полыхают… – Глори осеклась, досадуя на самое себя, что слишком разговорилась. – Я устала, иду домой. Там выпью чашку какао да спать залягу Увидимся.

– А как насчет того, чтобы выпить какао вместе? Надо поговорить. Сугубо по делу.

Глори могла бы возразить, что сугубо по делу удобнее разговаривать либо прямо здесь, в холле, либо в служебном кабинете, но слишком устала, чтобы спорить. К тому же напряженность в отношениях со Стивом, возникшая исключительно по ее вине, начала ее угнетать. Наверное, можно немного отпустить вожжи. Надо надеяться, он и без того понял: ничего между ними быть не может.

Удивительно, но, потягивая горячий шоколад в небольшом кафе напротив клуба, Стив на самом деле сразу взял быка за рога:

– Ну, так когда начинаем занятия спортивными единоборствами?

– Да когда угодно, – немедленно откликнулась Глори.

– То есть прямо сегодня вечером?

– Ну зачем же? А вот завтра – пожалуйста.

– Идет. Приходите в клуб на час раньше. Работать будем в зале для занятий дзюдо, там нам никто не помешает. Но для начала, как обычно, небольшое вступительное слово.

– Вступительное слово?

– Ну да, о сути самозащиты без оружия. Об уличной швали. Одно с другим связано.

– Это вы мне собираетесь рассказывать об уличной швали? – фыркнула Глори. – Мне, которая выросла в Тандерлойне? Да я книгу могу написать на эту тему. Кстати, а вы-то, интересно, где росли? Уж точно не в трущобах.

– Положим так. Но в студенческие годы я на каникулах подрабатывал в Бронксе. Поэтому что почем – знаю.

– Одно дело жить, другое – работать. Вечерами вы отправляетесь к себе домой, куда-нибудь в чистенький район. Вы и понятия не имеете, что это такое – жить в ночлежках, где сортир на улице, нет мусоропровода, нет замков на дверях. А я через все это прошла. Никогда не играй во дворе одна. Не смей отходить далеко от дома. Держись подальше от приветливых незнакомцев, которые спрашивают тебя, как пройти туда-то, либо предлагают жвачку. И всегда держи ухо востро. Ну так чему же вы меня собираетесь учить?

– Тому, как защищаться от сексуальных психопатов.

Как распознавать опасность. Как не верить насильнику, который уверяет, что он не сделает вам больно, если не будете сопротивляться. На самом деле насильниками движет не секс.

Ими движет ненависть – к женщине, к миру, к самим себе.

И беспомощная, покорная женщина только разжигает эту ненависть.

– А то мне все это неизвестно, – презрительно заметила Глори. – Не нужны мне ваши лекции. Научите меня приемам.

Как швырнуть негодяя на землю. Как вырубить его ударом в яйца…

– Как сделать так, чтобы тебя убили.

– Это что же, вы хотите сказать, что не нужно сопротивляться? – вскинулась Глори.

– Я хочу сказать, что главное – предвидеть угрозу и принять меры предосторожности. От жертв за версту разит беззащитностью…

– Да бросьте вы. Это я-то выгляжу беззащитной?

– Нет, – ухмыльнулся Стив. – Увидев вас прогуливающейся ночью в парке, любой насильник, у которого осталась хоть капля разума, побежит прочь сломя голову.

– Слушайте, говорю же вам: я устала. И если вы и дальше собираетесь отпускать всякие шуточки, я иду домой.

– Я стараюсь, чтобы вы поняли, что к чему. – Стив перестал улыбаться. – Однажды вы уже стали жертвой насилия. Подавать в суд на этого гориллу вы отказались, и, стало быть, он по-прежнему свободно разгуливает по улицам. И если этот тип снова где-нибудь отловит вас, сомневаюсь, чтобы вам удалось с ним справиться, будь у вас даже черный пояс по карате. Один на один мужчина, который вдвое вас больше, всегда одержит верх. А вот как не оказаться захваченной врасплох, как ускользнуть, даже если тебя загонят в угол, научиться можно. И когда-нибудь такого рода знание спасет вам жизнь.

– Ладно, убедили, – проворчала Глори. – Научите меня всему этому. Начинаем завтра.

После теплого кафе на улице показалось прохладно, и Глори поежилась, но тут же с наслаждением вдохнула соленый морской воздух. Они молча пошли к клубной автостоянке.

Глори согласилась, чтобы Стив отвез ее домой, но про себя решила, что приглашать в квартиру не будет.

– Почему же завтра? Первый урок уже начался. Вы ведь собираетесь купить машину, так?

– Когда смогу себе это позволить.

– А если бы у вас уже была машина, где бы вы ее припарковали?

– Как где? На клубной стоянке, разумеется.

– А где именно?

– Там, где есть свободное место. Вы что, принимаете меня за идиотку?

– Отнюдь. Просто вы плохо рассчитываете.

– Да? И где же, по-вашему, ее нужно ставить?

– Начинаете вы работать в дневное время, а уезжаете домой после своих «королев», когда уже темно. Так что машину лучше ставить как можно ближе к фонарному столбу. Насильники любят тьму и ненавидят свет. И старайтесь держаться поближе к другим, когда выходите из клуба да и вообще откуда угодно, например, из супермаркета. Держите ключ наготове и, подходя к машине, оглядитесь, да наклониться не забудьте. Случается, насильники замечают, что вы выходите из машины одна, забираются под днище и, когда вы выходите, нагруженная покупками, хватают вас за ноги. В таком случае бросайте сумки на землю и бегите, а о машине и думать забудьте. Убедившись, что под машиной и на заднем сиденье никого нет, быстро садитесь и запирайте дверь.

– Да что тут такого? Обыкновенный здравый смысл…

– А самозащита – это и есть здравый смысл. Расчет и здравый смысл. И минимум риска.

– Не хочу я постоянно дрожать от страха, – покачала головой Глори. – Что это за жизнь?

– Заучить правила так, чтобы следовать им автоматически, вовсе не значит дрожать от страха. Это значит быть умной.

– Ладно, положим, я заучила все эти правила. Какое из них, интересно, помогло бы мне, когда появился Бадди? А вот если бы я знала, как защищаться, все было бы иначе.

– Возможно. Но вся штука в том, чтобы постоянно быть начеку, быть готовым к неожиданностям. Тогда будет время занять наилучшую позицию. Насколько я понял, он схватил вас сзади за горло. Если б вы повернулись сразу до того, как он начал душить вас, успели бы крикнуть.

– А что еще?

– Надо было что есть силы наступить ему на ногу. Не на пальцы, а на подъем. Это проще. Дальше – зубы. Вцепляйтесь в руку или куда достанете.

– Так я и сделала. По-моему, целый кусок ладони отхватила, да только поздно было.

– Хорошо еще, что вам удалось крикнуть. Крик – прекрасное оружие, хотя только на него полагаться нельзя. На крик сейчас не всегда откликаются, и понять можно. Так что, если на вас нападут, скажем, на стоянке у супермаркета, постарайтесь сделать негодяю так больно, чтобы он хоть на секунду вас отпустил, и тогда поворачивайтесь к нему лицом и бейте ключами по глазам. Помните, ключи у вас уже должны быть в руке. И в глаза, в глаза – не жалейте его. Разве он пожалел бы вас? Дальше – коленом по мошонке, и тогда он вырубится, во всяком случае, у вас будет время убежать. Да не носком, а именно коленом, иначе вас могут схватить за ногу и бросить на землю. И помните: при первой же возможности надо убегать. Бегите, не пытайтесь сопротивляться. Бегите и кричите, только не «на помощь», а «пожар». В таком случае больше шансов привлечь внимание. Да и нападающий может испугаться и кинуться в противоположную сторону.

Глори на минуту задумалась, переваривая услышанное, потом спросила:

– И где же вы всему этому научились?

– В Нью-Йорке. В больнице для бедных, где я подрабатывал, лежали женщины, которых регулярно избивали мужья.

Ну а поскольку мне время от времени приходилось иметь дело и с этими подонками, я подумал, что неплохо бы освоить тактику защиты.

– А после вы куда поступили? В Гарвард?

– Йель.

– Вы ведь не из богатой семьи?

– Да нет, живу на зарплату, как всякая рабочая лошадь.

– Ну что ж, – сказала Глори, внимательно посмотрев на Стива. – Во всем, что вы говорите, есть смысл. Я готова учиться. Вовсе не хочется снова становиться жертвой.

Наконец они добрались до машины Стива – темно-голубого «порше». Глори обратила внимание, что стоит она прямо под уличным фонарем. Объяснив, как ехать, Глори с удовольствием откинулась на мягкую спинку из настоящей кожи. Машина, ничего не скажешь, производит впечатление. Неужели на зарплату, даже директорскую, можно купить такую роскошь? А ведь машина-то новенькая, с иголочки. Может, она теряет шанс, да нет, глупость какая! Да, Стив очень мил, дважды навещал ее в больнице, оба раза приносил цветы, наконец, работу дал. Пусть даже он ей нравится – и это еще слабо сказано, – все равно ничего личного быть не должно. Она уже ученая. Уж как хорош в постели был Бадди, во всяком случае, вначале, и вот чем все кончилось.

Так что, когда Стив предложил проводить ее до самой квартиры, она вежливо отказалась, – Нет, спасибо. До завтра. – И с этими словами, не успел он и дверь открыть, выскочила из машины.

Включив свет, Глори быстро осмотрелась. Спальня уже не выглядела такой голой, как прежде, – Глори купила книжный шкаф, где стояли целые ряды книг в бумажных переплетах, в основном фантастика и детективы. Было и несколько массивных томов, тоже купленных по дешевке.

Подыскала Глори и лампу на медной подставке, почистила ее как следует, и теперь она выглядела вполне симпатично.

Столика в комнате не было, и лампа стояла на чемоданах, которые Глори прихватила, уходя от Бадди.

Бросив взгляд на гардероб, Глори вдруг подумала, что Стиву ее жилье показалось бы убогим. Он-то, должно быть, живет в каком-нибудь отдельном коттедже, где есть джакузи с минеральной водой. Впрочем, не важно, что бы ему показалось. Мебели, конечно, Глори подкупит, но только когда будут деньги, не раньше. Следующий пункт ее программы – большое уютное кресло, в котором можно читать или слушать радио. А то сейчас приходится все время валяться на матрасе.

Когда Глори вернулась из больницы, чета Санторини окружила ее всяческими знаками внимания. Миссис Санторини готова была одолжить кое-какую мебель, пока Глори не обзавелась своей, хотя условиями аренды это не было предусмотрено. Глори с благодарностью отказалась – она и так безмерно обязана мистеру Санторини, ведь это он спас ее от Бадди.

Так что еще одна услуга – это уж слишком, хотя, как выяснилось, мистер Санторини не считал, что совершил подвиг, и вовсе не набивался на благодарность. «Да о чем это вы, это же так естественно», – заметил он, когда Глори заговорила на эту тему.

Зазвонил телефон.

– Глори? – послышался в трубке знакомый голос.

– Мне не о чем говорить с тобой, Бадди, – помолчав, сказала она.

– Погоди, не вешай трубку. Я звоню, чтобы сказать…

В общем, завтра я уезжаю в Детройт, к дяде, ну, помнишь, к тому – полицейскому. Он вроде может помочь мне устроиться в тамошнюю полицию. Хочу как бы начать жизнь сначала – понимаешь, что я имею в виду? Мне ужасно жаль, что все так получилось. Знаешь, в ту ночь я надрался до чертиков, а иначе разве… Ведь я по-прежнему люблю тебя, что бы там между нами ни произошло. Не думаю, что ты простишь меня, но знай: мне очень стыдно. Я занял у отца деньги, так что о больничных счетах не беспокойся, все будет, как договорились. Не подумай только, что я таким образом хочу расплатиться за то, что сделал…

Бадди замолчал, словно ожидая ответа, но Глори не произнесла ни слова, и он заговорил вновь, заговорил быстро, как будто боялся, что она в любой момент может повесить трубку:

– Здорово, что ты не подала на меня в суд. Анкетка у меня была бы подпорчена, так что о работе в полиции и говорить не пришлось бы. Хотя, видит Бог, срок я заслужил. Как вспомню, что я с тобой сделал…

Наконец Глори обрела дар речи:

– Это уж точно. Но всю жизнь помнить об этом я не собираюсь. Удачи тебе в Детройте.

Вот и все. Этот человек остался позади. Удивительно, но она его больше совсем не боится. Может, потому, что худшие опасения сбылись, и тем не менее вот она – жива и здорова.

А если бы мистер Санторини не оказался рядом? Неужели Бадди убил бы ее? Ну, на этот вопрос не ответишь. А может, она делает глупость, принимая его слова, будто он собирается начать новую жизнь, на веру? Вполне вероятно. Впрочем, всегда можно позвонить его старикам и все выяснить…

Однако, несмотря на все, что он с ней сделал, Глори была склонна поверить бывшему мужу. Была в его голосе какая-то искренность, врать, в общем, Бадди не умел. Ладно, к черту, надо как можно скорее забыть эту историю. Жизнь продолжается.

* * *


На следующее утро Глори начала обучаться тому, что Стив называл приемами самозащиты. Несмотря на неизбежный телесный контакт, который возникает при демонстрации тех или иных движений, держался он отстраненно, вполне в профессиональном духе. Умом Глори понимала, что так и нужно, и даже была довольна, но в душе ей не хватало былой теплоты и даже легкой насмешки в свой адрес. В какой-то момент она чуть не сказала ему: «Ну же, смелее», – но вовремя спохватилась. Ведь не следует его поощрять, не так ли?

После пятого занятия Стив пригласил ее поужинать Хотелось согласиться – вот, кстати, и повод обновить вечернее платье, которое она пока так и не надевала, – но в конце концов Глори все же сказала нет.

Больше Стив не возобновлял своих попыток.

* * *


Стив Голден решил перебраться в Сан-Франциско после очередной ссоры с отцом, которому наряду с иными предприятиями принадлежала и целая сеть оздоровительных клубов.

Стив, наделенный покладистым характером, всю жизнь уступал отцу, возлагавшему на него огромные надежды, и мирился с его властностью. Но на сей раз Голден-старший зашел слишком далеко.

Он не только обрушил на сына обычные свои упреки, но даже позволил себе обвинить его в нахлебничестве. Когда же, мол, ты своими руками что-нибудь сделаешь? Речь не о деньгах. Бабушка Стива по материнской линии, которая души во внуке не чаяла, оставила Стиву столько ценных бумаг и всего остального, что он всю жизнь мог жить припеваючи на одни лишь проценты, – именно это и бесило отца.

Ибо Эрл Голден, и это не было тайной для Стива, как раз хотел бы иметь у себя на руках все козыри, чтобы над головой сына всегда как дамоклов меч висела угроза лишения наследства. Когда, по окончании Йеля, Стив, вместо того чтобы сразу, как рассчитывал отец, приступить к работе на одном из его нью-йоркских предприятий, решил годик поболтаться по Европе, старик взорвался. Далеко не самым сильным обвинением из тех, которые он швырнул в лицо сыну, было то, что бабкино наследство его испортило, что вся его праздность от того и проистекает, что ему известно: можно и не работать, денег все равно хватит на всю оставшуюся жизнь.

Стив, утративший на сей раз свое обычное хладнокровие, возразил, что быть трудоголиком и делать деньги в ущерб нормальной семейной жизни куда хуже, чем немного побездельничать, прежде чем начать участвовать в тараканьих бегах – семейном деле.

Угрозы и доводы не помогли, Стив отправился-таки в Европу и, между прочим, прекрасно провел там время. Тогда отец лишил его доли в семейном деле и вообще заявил, что он ему больше не сын.

Стив воспринял это более болезненно, чем мог предположить. Всю жизнь он прожил в тени отца, возлагавшего на него такие надежды, которые – молодой человек прекрасно понимал это – никогда не могли сбыться. Чтобы достичь успеха в мире большого бизнеса, надо видеть на пять аршин в глубину и обладать такой жесткостью, которой Стив явно не обладал.

Может, в его бунте и последовавших за ним годичных странствиях по Европе воплотилось подсознательное стремление воздвигнуть между собой и отцом барьер? Может, он и хотел, чтобы его лишили наследства, чтобы уже не было выбора: работать или не работать в системе «Голден инкорпорейтед»? Как бы то ни было, после этой исторической схватки Стив решил держаться от отца как можно дальше.

В этом смысле Сан-Франциско оказался отличным выбором. Вначале Стив поселился на Русском холме, под самой крышей дома, в котором некогда располагалась пожарная команда.

Вокруг расстилались невысокие холмы, разбегались в разные стороны кривые улочки, открывался чудесный вид на безбрежные воды залива. Расположенный недалеко от центра города и деловых кварталов, этот район поистине поражал своими контрастами. Здесь можно было встретить кого угодно – рабочих и служащих, хиппи-переростков, бродячих артистов и писателей и даже людей вполне преуспевающих. Точно так же и вереницы полузаброшенных домов, которые вполне могли превратиться в обыкновенные трущобы, но каким-то удивительным образом сохраняли очарование, свойственное одному лишь Сан-Франциско, перемежались вполне современными зданиями и коттеджами на несколько семей, выглядевшими совершенно не к месту в окружении всей этой старины.

Жить здесь становилось все дороже, так что Стив, узнав, что и Глори обретается в этих же краях, терялся в догадках, как это официантка ночного бара может позволить себе здесь даже крохотную квартирку.

Вот это, а также яркая внешность, уличный жаргон, ну и, надо признать, строптивый характер поначалу совершенно сбили его с толку. Ну а когда Глори все расставила по своим местам, Стив уже безумно в нее влюбился да и просто хотел, как никого в жизни. И то и другое чем дальше, тем больше выбивало его из колеи, к тому же Глори постоянно держала дистанцию. Терпеть, видите ли, не может спортсменов Ну а он-то тут при чем?

Да, в клубе он начинал как инструктор по силовым единоборствам. Да, в университете он завоевал пару призов по карате и дзюдо, был в команде гребцов и другими видами спорта, например фехтованием, понемногу занимался, но соревновательного духа, той железной воли, без которой не бывает чемпионов, он был лишен начисто. И вообще сравнение с бывшим мужем Глори глубоко задевало его. Вот и решил он на все плюнуть и оставить любые попытки на этом фронте.

Так что же ему, черт возьми, здесь надо, чего он колесит вокруг Русского холма в поисках, где бы поставить машину?

Сегодня утром Глори позвонила и отменила занятия – заболела. Голос у нее был кошмарный, а как, собственно, еще может говорить сильно простудившийся человек? Короче, Стив оказался здесь, потому что она ему небезразлична, потому что дурно делается от одной мысли, что лежит она, беспомощная, пластом на кровати и некому вскипятить чай из трав с лимоном и подогреть суп. Глупо, конечно, так переживать из-за той, кто и в упор тебя не видит, но что поделаешь?

В конце концов он пристроился на Ларкин-стрит, в добрых четырех кварталах от дома, где жила Глори. Проходя мимо ресторанчика «Братья Феттучини», где готовили пиццу на вынос, Стив, повинуясь мгновенному импульсу, остановился и купил целую упаковку макарон под соусом. В бакалее поблизости он добавил к ней на всякий случай несколько банок с куриным супом, травяной чай в бумажных пакетиках, шесть лимонов и под конец ванильного мороженого.

– Кто тут? – откликнулся на звонок голос такой хриплый, что он в первый момент даже не узнал его.

– Твоя еврейская мамочка. Она принесла тебе куриного супа.

Увидев Глори, Стив с трудом удержался от смеха. На ней была свисавшая до колен мужская рубаха, из-под которой выглядывали хлопчатобумажные штаны. Волосы торчали во все стороны, нос распух, глаза лихорадочно блестели.

– Только слово скажи и получишь коленкой в пах, – хрипло предупредила Глори, явно заметившая его попытку сдержать смех Стив переложил покупки в одну руку, а другую торжественно воздел:

– Обещаю молчать.

После чего его впустили в дом.

Он обвел взглядом крошечную кухню и поставил покупки в раковину. Кроме нее, в кухне были только миниатюрный холодильник, плита о двух конфорках еще меньше, расшатанный столик да ржавый железный стул. Через дверь виднелась спальня или то, что должно ею быть. Обстановка ограничивалась старым комодом, книжным шкафом, матрасом, разложенным на полу, и лампой, водруженной на чемоданы.

– Ну и где же суп? – язвительно спросила Глори.

– В пакете. Сейчас подогрею. А ты возвращайся в кровать.

Как ни странно, Глори покорно вернулась в спальню. Стив отыскал консервный нож и кастрюлю и высыпал в нее содержимое жестянки. Удивительно, но посуды здесь хватало, были даже четыре хрустальных бокала. За исключением немытых чашки и блюдца в раковине, на кухне царил полный порядок.

Дождавшись, пока суп вскипит, он налил его в глубокую тарелку и отнес в спальню. Глори спала, лежа на спине, слегка приоткрыв рот. Какое-то время Стив молча смотрел на нее.

Больше всего ему сейчас хотелось залезть к ней под одеяло и заняться любовью.

И чем уж так привлекает его эта девушка? Наверное, не внешностью. Некая пикантность в ней, разумеется, есть, но он знал сотни таких, что заткнут ее в этом смысле за пояс. И уж, конечно, не легким нравом. Вот уж чего в ней нет, того нет. А также – мягкости, женской беззащитности, одни только колючки да бычиное упрямство. Так в чем же дело, отчего он так сильно, аж в паху заныло, хочет ее?

– А ну-ка перестань глазеть на меня, – сказала Глори, и только тут он сообразил, что глаза у нее открыты. Она попыталась сесть. – Конечно, вид у меня ужасный, но ведь я никого не ждала. А незваным гостям надо мириться с тем, что есть.

– Незваный гость как раз приготовил тебе суп. Съешь?

Глори взяла тарелку и, отправляя в рот ложку, как-то забавно икнула.

– А еще я принес немного макарон под соусом и мороженого. Ванильного.

У Глори разгорелись глаза.

– Макароны можно поставить в холодильник, а вот мороженое лучше съесть прямо сейчас, пока оно не растаяло.

Морозильник у меня не очень-то.

Пока Стив разбирался с макаронами и соусом, Глори прикончила суп. Он заметил, что в небольшом железном кухонном столе – ничего похожего на буфет здесь не было – скопилась всякая простая еда вроде картошки, кукурузных хлопьев, сухих соленых крендельков, дешевых леденцов, соленых огурчиков, а в холодильнике – пара засохших хот-догов и несколько бутылочек со всякими специями.

Ни фруктов, ни свежих овощей, ни зелени. Правда, на одной из полок виднелось то, что можно было бы назвать сухим пайком, – горох, рис, консервированное мясо, банки с сардинами и тунцом. На случай землетрясения, что ли? Или другого бедствия, например, увольнения?

Стив положил мороженое в блюдца и отнес в спальню.

Присев на край матраса и, глядя с каким аппетитом Глори поглощает мороженое, он наконец не выдержал:

– Слушай, неужели ты ешь только такую дрянь?

– А тебе-то что? – мигом ощетинилась она.

– А то, что я хочу, чтобы ты как следует работала, – резко бросил он. – А на такой пище долго не продержишься.

К его удивлению, Глори ничего не ответила, словно обдумывая услышанное.

– О чем, собственно, речь? О том, что у меня нет в холодильнике зеленого салата? Ну так я видеть его не могу, после того как столько времени постилась. А теперь ем, что поплотнее, силенки-то надо восстанавливать.

– Вот тут ты и ошибаешься. Организму нужны овощи.

И фрукты. Натуральная пища. Углеводы, а не соленые сухарики, жареная картошка и леденцы. Такая диета – прямой путь в могилу. Надо отказаться от сладкого и всяких там хот-догов с гамбургерами. И на мороженое не особенно налегай. Слишком много сахара.

– На кой же черт ты его принес?

– Затем, что у тебя воспалено горло и трудно глотать плотную пищу.

– Вроде температура падает. – Глори неожиданно выдавила слабую улыбку. – Надеюсь, через пару дней вернусь на работу. – Она немного помолчала. – А ты действительно считаешь, что натуральная пища помогает поддерживать форму?

Стив даже поперхнулся от удивления:

– Ну, разумеется. Я тут заметил поблизости лавку зеленщика. Может, сбегаю по-быстрому? А ты пока отдохни.

На сей раз Глори не стала говорить, что нечего, мол, лезть не в свое дело, с диетой как-нибудь сама разберусь. Она вообще ничего не сказала, просто откинулась со вздохом на подушку и закрыла глаза. Через несколько минут, вымыв посуду, Стив увидел, что она снова заснула. Взгляд его случайно упал на целую галерею фотографий, выставленных на верхней полке книжного шкафа. Большинство было вставлено в старые деревянные рамки, но некоторые окантованы серебром или простым металлом. Поначалу, рассматривая старомодные одежды и прически, Стив решил, что на фотографиях запечатлены родители Глори, а то и дед с бабкой, но присмотревшись, узнал в одной паре известных комедийных актеров. И потом – слишком уж разные по национальности люди изображены на этих выцветших картинках. На одной, скажем, целая китайская семья. Бог его знает, разумеется, какая кровь течет в жилах Глори, но уж к Востоку-то она точно не имеет никакого отношения. Как же, черт возьми, попали эти фотографии в ее спальню?

И тут Стива озарила нерадостная догадка: да ведь она же шастает по магазинам Армии спасения и подыскивает себе предков. Чем, интересно, ее собственные плохи?

Подумав, что хватит злоупотреблять гостеприимством, Стив решил, оставив записку и убрав посуду на кухню, удалиться, но, когда он составил тарелки на поднос, Глори проснулась.

Он принес травяного чая. Глори поморщилась, но все же безропотно выпила стакан до дна. Однако она перестала бы быть самой собою, если бы не проворчала:

– И это дерь… это ты называешь здоровой пищей?

– Привыкнешь И двух-трех недель не пройдет, как ничего другого есть не сможешь.

– Ладно, пусть будет не две-три недели, а два-три месяца, и, если не получится так, как ты говоришь, вернусь к хот-догам.

Стив благоразумно промолчал. Глори пристально посмотрела на него:

– Слушай, а чего это ты вообще явился сюда? Ведь не для того же, чтобы убедиться, что я действительно заболела?

– Разумеется, нет. То есть да, в том смысле, что захотелось проведать, узнать, не нужно ли чего.

– А что, если бы застал меня не одну? Под меня многие клинышки подбивают.

– Знаешь, на кого ты сейчас похожа? На дворняжку, которую вышвырнули из машины прямо в темную ночь.

Разумеется, это была шутка, но Глори, к его немалому огорчению, нырнула под простыню и закрылась с головой.

– Тебе, пожалуй, пора. Хочу вздремнуть немного, – послышался приглушенный голос. – Спасибо за еду. Оставь чеки, после рассчитаемся.

Что это на нее вдруг нашло, мучительно пытался сообразить Стив. И вдруг понял: напрасно он так сказал – дворняжка. Может, она поняла его буквально? Может, действительно она так о себе думает? Наверное, росла она впрямь бог знает где. Если так, то многое становится понятным: и постоянная настороженность, и воинственный нрав, и подозрительность.

Можно, конечно, прикинуться, будто не заметил, что ей сделалось не по себе. Можно сказать какие-нибудь слова и с поклоном удалиться. Но вместо этого Стив опустился на колени и крепко обнял Глори через простыню. Она не стала сопротивляться, просто застыла неподвижно у него в руках, только глаза изо всех сил зажмурила.

Длилось это объятие всего несколько секунд, Стиву казалось, что он ведет себя как последний олух и вот-вот Глори не преминет это отметить. Но когда он отпустил ее, ожидаемой реакции не последовало. Глори просто повернулась на бок.

В тот же день Стив послал ей две дюжины алых роз и вазу в придачу, а через две недели пригласил поужинать. На этот раз Глори не отказалась.

Он повел ее в баскский ресторанчик в районе бульвара Сансет, где еду подавали на грубые деревенские столы. Они налегли на гороховый суп, жареную телятину и свежеподжаренный хлеб – все принесли на тех же сковородах с длинными ручками, на которых блюда готовились, – а заели ужин пирогом с фруктовой начинкой.

Потом они отправились к Стиву, и, уложив Глори к себе в постель, он убедился, что она натуральная рыжая. Убедился он также, что любовница Глори – высший класс, таких у него еще не было. Везет же ему.


Глава 32


Ариэль часто казалось, что живет она в старом доме на Приморском бульваре не только с Алексом, но и с призраками деда с бабкой, которые умерли еще до ее рождения, с родителями, которых она никогда не понимала, а также с целым выводком двоюродных дедов и бабок, которые в этом доме жили и умерли, в большинстве своем тоже еще до того, как она родилась.

Днем-то такие видения никогда не являлись. Дом, находившийся в одном из самых оживленных районов Сан-Франциско, слишком откровенно принадлежал настоящему. Но когда она ложилась в свою одинокую постель, когда уличный шум затихал в ночном тумане, а в окна проникал серый свет и по стенам бегали смутные тени, за дверями начинали раздаваться шорохи и шепоты, и казалось, что это тени давно умерших людей бродят по коридорам, переворачивают страницы книг в библиотеке или пьют чай со своими сверстниками в комнате, где некогда собирались гости.

Сегодня вечером весь город лежал в тумане, да в таком не по-майски густом, что, прилипая к подоконникам, он обретал вес и материальную суть. Снаружи, не умолкая, звучали противотуманные сирены – пронзительный, тошнотворный звук, ну а все остальное поглощал туман. Старый дом был им окутан полностью, он вроде как оказался сам по себе, уплывая куда-то вдаль от города.

Беспокойных духов прошлого, если они действительно существовали, Ариэль не страшилась. Они принадлежали дому в той же степени, в какой и она сама. Дом – это продолжение ее собственного бытия или, точнее сказать, она – продолжение дома. Почувствовав неожиданный озноб, Ариэль поплотнее подоткнула под себя одеяло. Перед тем как потушить свет, она выпила бокал вина и теперь жалела, что только один. Вино немного притупило чувства, но для того, чтобы заснуть, одного бокала явно недостаточно, а ей хотелось заснуть и проспать до самого утра.

Была среда – день брачных визитов Алекса. Он только что ушел – ушел мрачнее тучи, ибо сегодня Ариэль отказалась покорно следовать заведенной процедуре. Алекс спускался вниз, с такой силой впечатывая в ступени каждый шаг, что догадаться нетрудно: он вне себя от ярости. Все еще не в силах унять дрожь, Ариэль услышала, что он возвращается, и вся сжалась.

Алекс вошел в комнату и поставил на столик у кровати непочатую бутылку вина и стакан:

– Выпей. В последнее время только это и приводит тебя в чувство.

Какое-то время Ариэль крепилась, но в конце концов, уступив соблазну, налила себе полный стакан. Это было красное, как кровь, молодое домашнее вино, только не со знаменитых отцовских виноградников, а погорше, словно виноград перебродил в бочке. И все равно по всему телу разлилось тепло, а сознание слегка затуманилось. Только не надо, мелькнула мысль, было все же пить, потому что теперь, когда ворота уже открылись, мучительно хочется сделать следующий очередной шаг.

Ариэль всячески пыталась сопротивляться искушению, хотя подленькая мысль подсказывала: даже если она прикончит всю бутылку, что это изменит? Ведь вино же не водка и не коньяк. Разумеется, он все узнает. Утром, увидев пустую бутылку, он начнет методично пилить ее своим хорошо поставленным голосом, лишая последних остатков самоуважения.

Он отметит ее бледность, отсутствие аппетита, станет до тех пор перечислять ее многочисленные грехи, пока она не почувствует себя столь же никчемной и бестелесной, как тени, блуждающие по дому.

Положим, все это придется ей выслушать, даже если она больше и не притронется к бутылке. Так зачем же отказываться от ночи без кошмаров? Перестав принимать прописанные мужем таблетки, Ариэль начала страдать бессонницей, а когда уснуть все же удавалось, возвращались старые кошмары, и утром она чувствовала себя выжатой как лимон.

При одной мысли о кошмарах у нее волосы на голове дыбом встали, и, пытаясь освободиться от тошнотворного чувства страха, Ариэль резко отбросила одеяло и опустила ноги на пол. По ногам сразу же прошелся холодный ветер, и, хоть и понятно, что это всего лишь сквозняк, Ариэль задрожала крупной дрожью и с трудом подавила желание снова закутаться в одеяло.

Чушь, конечно. Даже если это и призрак – во что она ни минуты не верила, – ей-то какой ущерб он может причинить?

Она сама из них, из Ферментов, это ее дом. Она родилась в той комнате, в которой сейчас спит Алекс, а ее детская была в самом конце коридора. Если уж кому и нужно бояться этого дома, так это Алексу – пришельцу…

От этой мысли ей сделалось легче. Она даже придала ей мужества отнести бутылку в ванну и вылить содержимое в раковину. Бросив бутылку в мусорную корзину и вернувшись в постель, она заставила себя думать о приятном, например о путешествии в Шотландию, куда ей давно хотелось поехать.

Ариэль уснула, и на сей раз ей снилось, что сидит она на берегу небольшого горного озера и смотрит, как олененок пьет воду на рассвете…

Но это только сначала. А потом все изменилось. Теперь Ариэль снилось, что она опять стала маленькой девочкой и вот лежит на кровати с открытыми глазами, однако же ощущает, каждой частичкой своего тельца ощущает, что дверь в детскую медленно открывается и кто-то – или что-то – входит в комнату, принося с собой до костей пронизывающий холод. Во сне она открывает глаза, но все равно ничего не видно. Слишком темно, и к тому же шелест мог возникнуть от дуновения ветра, либо просто мышь пробежала по ковровой дорожке.

Затем послышался еще один звук, на сей раз распознаваемый безошибочно. Это было чье-то тяжелое, прерывистое дыхание, оно приближалось, заполняя всю комнату, – привычный звук угрозы. Казалось, не умолкал он часами, переходя порой в низкий, как от боли, стон.

Послышался скрип шагов – они тоже приближались к кровати. Ариэль лежала совершенно неподвижно, боясь даже дышать. А потом что-то – холодная рука – прикоснулось к ее лицу и стало ясно, что никакой это не кошмар, все происходит в действительности.

Ариэль пронзительно вскрикнула, и этот оглушительный крик вывел ее из паралича. Она яростно подалась назад, подальше от этой руки, и в конце концов уперлась в холодную спинку кровати, дальше отступать было некуда. Когда шаги послышались вновь – на сей раз они удалялись в сторону двери, – Ариэль перегнулась через кровать и включила ночник: желание видеть лицо своего мучителя оказалось сильнее страха.

Это был Алекс, по крайней мере мелькнувшее в проеме двери голубое пятно – это явно подол шелковой ночной рубахи, которую она подарила ему на первое в их жизни совместное Рождество. Нельзя сказать, что Ариэль была удивлена.

Кому еще могло прийти в голову разыгрывать глубокой ночью такие сцены, почти буквально воспроизводящие детские ее страхи? Ведь только Алекс о них и знает. Иное дело, чем вызвана такая жестокость, – об этом оставалось только гадать.

Но в одном Ариэль была уверена твердо: Алекс явился, чтобы напугать ее и заставить убедиться, что болезнь не отступила.

Дальше Ариэль действовала инстинктивно, повинуясь лишь чувству старого страха. Она стремительно пересекла комнату и, не обнаружив в двери ключа, приставила к ней тяжелый стул. После чего вернулась в постель и заснула, не выключая ночника. На сей раз, если ей что и снилось, то не запомнилось.

Утром, убирая стул, Ариэль обнаружила, что дверь заперта. Восприняла она это довольно хладнокровно, во всяком случае, не кинулась, как в прошлый раз, к окну. Она подняла трубку – телефон глухо молчал. Но даже и тут Ариэль не впала в панику. В конце концов Алексу придется отпереть дверь, сегодня у Марии еженедельная уборка. И уж тогда она найдет способ улизнуть.

Но Мария почему-то так и не появилась, и дверь весь день оставалась запертой. Лишь поздно вечером появился Алекс.

Поставив поднос с тарелками рядом с кроватью, он молча повернулся.

– А где Мария? – спросила Ариэль.

– Я ее выгнал. Плохо работает, – отрывисто бросил Алекс и, не говоря более ни слова, вышел и запер за собой дверь.

Ариэль не сделала ни малейшей попытки остановить его, хотя внутри вся и дрожала от страха. Позвать – означает признать поражение, отступить. Минувшей ночью Ариэль еде: лала важное открытие: она по-прежнему безумно боится оставаться одна, боится кошмаров, но не настолько, чтобы погружаться в былую прострацию. Отказываясь пить витамины, которые, как теперь ясно, были на самом деле транквилизаторами, отвергая сексуальные притязания Алекса, сопротивляясь соблазну спиртным, она открывает в себе неведомые прежде способности. Она становится сильнее. Может, Алекс чувствует это? И может, именно поэтому так злится?

Ариэль внимательно осмотрела сандвич и тарелку с супом, что он принес. Суп показался сильно пересоленным.

Уж не затем ли, чтобы отбить привкус какого-нибудь транквилизатора? Или все это лишь домыслы?

Вот если бы можно было поговорить со Стефани либо с кем-нибудь еще из группы поддержки. Наверняка ей бы помогли. А может, и нет, может, решили бы, что все это просто подозрительность, игра больного воображения.

Она так и не осмелилась рассказать все про свой брак.

Даже Стефани, относившаяся к ней с явной симпатией, была шокирована, услышав то немногое, что Ариэль ей все же поведала. Так что сейчас придется ограничиться рассказом о том, как Алекс запер ее одну в спальне, а появившись ночью, разыграл наяву кошмар ее детских лет. Но ведь даже самой Ариэль все это показалось бы, будь она посторонней слушательницей, чистой паранойей.

Короче, никто ей не поможет, придется действовать в одиночку. Даже Марии, и той больше нет. И если она действительно хочет выбраться отсюда, надо убедить Алекса, что бунт окончен, она целиком ему покорна и готова, как и прежде, быть безропотной и верной женой. Получится ли?

Ведь она никогда не умела лгать и притворяться. Однако именно это может сработать ей на руку. Алекс такого низкого мнения о ее умственных способностях, что наверняка ждет, когда она покается и попросит прощения. Ему и в голову не придет, что его водят за нос.

Алекс появился только утром, снова с едой. Перед тем Ариэль почти час, съежившись на плетеном стульчике, провела в ванной. Было на ней только полотенце, и, выходя из ванны в спальню, она буквально дрожала от холода.

При виде Алекса Ариэль, словно от страха, так и приросла к полу. Он скользнул взглядом по ее полуобнаженному телу, и Ариэль неудержимо захотелось повернуться и убежать, запереться в ванной, настолько нестерпима была мысль об одном его прикосновении. Но она сдержалась и, наоборот, как и задумала, позволила полотенцу соскользнуть на колени, лишь в последний момент безуспешно попытавшись ухватить его за край. Разыгрывать смущение ей не было никакой нужды.

Взгляд Алекса прожигал насквозь, доставая до костей.

Дальнейшее нетрудно было предугадать. Не говоря ни слова, Алекс уложил ее в постель, и на протяжении последующего получаса Ариэль, воображая себя одним из тех призраков, которые то ли живут, то ли не живут в старом доме, пыталась отключиться от происходящего.

Когда все кончилось, она должным образом попросила прощения за то, что с ней в последнее время было «трудно».

Она объясняла это нервами и спиртным и уверяла, что урок пойдет ей на пользу. И на протяжении всего этого разговора внутреннее «я» Ариэль посматривало на происходящее со стороны, дивясь, как легко, оказывается, лгать. И как это она научилась так лукавить? Идет, что ли, наконец в ногу со всем остальным миром? Однако же какая-то ее часть оплакивала утраченную невинность. Ариэль не хотела жить в реальном мире. А самое лучшее – вообще не родиться на свет.

Оставив Ариэль в покое – наступило время утреннего приема, – Алекс не позаботился запереть дверь. Дождавшись, пока внизу раздастся звонок, и слыша, как Алекс приветствует пациента, Ариэль поспешно оделась во что попало.

Лишь потом, оказавшись на улице и ловя удивленные взгляды прохожих, она сообразила, что на ней старый свитер и потертые джинсы, которые она надевала, только когда, рискуя вызвать недовольство Алекса, помогала Хосе ухаживать за розами.

Интересно, уж не потому ли она бессознательно выбрала это старье, что считает себя совершенно никчемной, никому не нужной? Просто ли это случайность, что выглядит она сейчас как обыкновенная бродяжка?

Пока Ариэль искала, откуда бы позвонить, пошел дождь.

На бульваре было, конечно, полно автоматов, но все они стоят прямо на виду у проезжающих машин. Весьма вероятно, что Алекс уже обнаружил ее исчезновение, а Ариэль слишком мало надеялась на себя, чтобы выдержать встречу с ним лицом к лицу.

Она уже начала ругать себя за это бегство. Куда, в самом деле, теперь податься, на что жить? В сумочке у нее всего несколько долларов. Банковские счета ее, как и дом, целиком в ведении Алекса. Она даже не отважилась взять машину, боялась, что Алекс услышит. Вскоре он заметит ее исчезновение и поймет, что она просто разыграла спектакль. А если вернуться, то другого шанса выбраться на волю может и не представиться.

В конце концов Алекс врач. У него свободный доступ к разного рода наркотикам, и ему не составит труда напичкать ее чем-то таким, что окончательно подавит ее волю и сделает целиком зависимой от него.

Стараясь как можно быстрее выйти за пределы приморского района, Ариэль повернула на Бэй-стрит и, увидев в ближайшей аптеке телефон-автомат, набрала номер Стефани.

Только на пятом гудке она сообразила, что сегодня пятница и Стефани еще долго не вернется с работы. Ариэль повесила трубку. Что же теперь-то делать? Можно, конечно, позвонить кому-нибудь еще из группы поддержки, да только поймут ли ее? Она даже в Стефани не была до конца уверена, а уж о других и говорить нечего.

В конце концов Ариэль решила добраться на автобусе до Милл-Вэлли и там, прямо на пороге дома, подождать, пока Стефани вернется с работы. Если удастся сохранить спокойствие и толком объяснить, что к чему, Стефани наверняка выслушает ее, поверит, поможет. Может, и другие тоже станут на ее сторону, как в случае с Глори. Разумеется, Глори заслужила всеобщее уважение своей храбростью и умением постоять за себя. А тут – дело иное. Что можно подумать о человеке, который так легко смирился с ролью жертвы, так долго не решался сделать первый шаг к освобождению и даже сейчас отчаянно стремится под знакомую сень дома?

* * *


Хоть дождь лил все сильнее, Стефани заметила Ариэль еще из машины. Она сидела прямо у подъезда, прислонившись к стене и низко опустив голову, и выглядела такой несчастной, что инстинктивное раздражение сразу сменилось у Стефани жалостью. Наверняка что-то случилось, иначе Ариэль с ее утонченным воспитанием никогда бы не явилась без приглашения. Что ж, это подруга, пусть и новая, она заслуживает внимания да и чашки чаю тоже.

Остановив машину прямо у входной двери, Стефани прикоснулась к насквозь промокшим плечам Ариэль. Та подняла голову и попыталась было заговорить, но зубы ее выбивали такую дробь, что разобрать было ничего невозможно. Проговорив какие-то утешительные слова. Стефани помогла Ариэль подняться, открыла дверь и провела ее в дом. Хорошо, мелькнуло у нее в голове, что мальчики сегодня в гостях у приятеля.

Вопросов никаких она задавать не стала, а просто усадила Ариэль на диван, накинула на нее шерстяное одеяло и пошла на кухню вскипятить воду и нарезать лимон. Пока вода не вскипела, она плеснула в стакан виски и отнесла его в гостиную. Ариэль по-прежнему не поднималась с дивана. Хорошо хоть на нем покрывало, мелькнула мысль, а то насквозь вымокнет, на Ариэль-то сухого местечка не осталось.

– Вот, выпейте-ка.

Ариэль послушно сделала глоток, и щеки у нее порозовели.

– Так лучше, – с трудом выговорила она, – но все равно никак не согреюсь.

– Неудивительно, столько времени под дождем. Сейчас принесу халат, а вы пока разденьтесь. Ничего, ничего, не беспокойтесь, мальчики сегодня ночуют у приятеля.

Стефани пошла наверх за старым махровым халатом Дэвида. Халат знавал лучшие времена, на локтях были заплаты, и все равно в нем теплее, чем в ее легких халатиках. Вернувшись в гостиную, она увидела, что Ариэль, уже раздетая, все еще сидит на диване, до плеч закутавшись в одеяло. При попытке подняться оно соскользнуло на пол, и Стефани с трудом подавила удивленный возглас. У такой худощавой женщины грудь должна быть плоская. А тут вдруг взору предстают вполне развившиеся округлости да бедра под осиной талией тоже полные. А виду нее мальчишеский, подумала Стефани, просто потому, что платья всегда надевает просторные, не обтягивающие тело.

Поняв, что дальнейшее разглядывание становится неприличным, Стефани отвернулась, подобрала брошенные на пол вещи Ариэль и сказала:

– Сейчас отнесу просушиться.

Включив сушилку, она вернулась на кухню, разлила по стаканам чай и достала пачку печенья. Ближайший час не сулил Стефани ничего хорошего. Ариэль наверняка будет рассказывать о своих домашних бедах, а ведь у нее самой проблем хватает, к роли задушевной подруги Стефани не очень-то готова.

А что, если сказать Ариэль, как плохо быть одной и как трудно приходится на новой работе, куда труднее, чем она говорит об этом на субботних встречах? Что, если признаться: при всей своей напускной храбрости порой ей делается так одиноко, что хоть к Дэвиду возвращайся, лишь бы кто-то был рядом.

Но, как выяснилось, Ариэль вовсе не торопится переходить к своим личным делам. Она застенчиво похвалила бронзовую статуэтку танцовщицы, которая словно сошла с одной из картин Дега, принадлежавшей ее деду. А когда Стефани, явно довольная таким поворотом разговора, принялась расспрашивать ее о живописи, Ариэль сказала, что к дедовой коллекции отец добавил еще два полотна Моне и несколько рисунков Пикассо. В свое время все это будет передано в какой-нибудь музей.

Далее Ариэль отметила простые, ясные цвета примитива, висевшего над камином. Отхлебнув глоток чая, спросила, английский это или индийский. И только когда Стефани расслабилась, подумав с облегчением, что все складывается не так уж страшно, Ариэль отставила чашку и выпалила:

– Я только что ушла от мужа.

Рассеянно вслушиваясь в ее рассказ, Стефани испытывала нарастающее раздражение. Дикость какая-то, гротеск, прямо как в старом готическом романе. Чтобы мужчина, да к тому же еще врач-психиатр, нарочно возбуждал у жены страхи, накачивая ее лекарствами, а потом тайком проникал к ней в спальню, оживляя страшные образы детства… Немыслимо.

А вот рассказ о том, как Ариэль набралась храбрости бросить мужу вызов, звучит более правдоподобно.

– Знаете, – говорила Ариэль, – я вспоминала, как мы навещали Глори. Выглядела она ужасно – рассеченная губа, лицо в синяках – и все равно шутит, смеется. Наверняка ведь ей было больно, а ведь ни разу не пожаловалась. Вот тогда мне и стало стыдно, что я такая… ну, как медуза, и дала себе слово, что больше так с собой обращаться не позволю. Я перестала принимать «витамины», которые Алекс прописал, – после них чувствуешь себя такой сонной и слабой, буквально ноги не держат. Уверена, что это просто транквилизаторы.

– А муж не возражал?

– А он и не знал. Я спускала их в унитаз.

– Но если вы считали, что он нарочно доводит вас до такого состояния, почему же раньше не оставили его?

– Да просто не была уверена – до вчерашней ночи, когда он разыграл этот спектакль. Наверное, решил, что я изрядно выпила, вот и разошелся. Конечно, я давно уже подозревала, что дело неладно, но мысли странно разбегались. Наверняка эти пилюли как-то воздействуют на мозг.

– А для чего ему все это?

– Понятия не имею. Разве что умом тронулся.

– А может, все же есть какая-нибудь причина, по которой он бы хотел, чтобы… чтобы вы целиком от него зависели?

Например, что-нибудь связанное с деньгами?

Ариэль грустно посмотрела на Стефани:

– Страховки на случай смерти у меня нет, если вы это имеете в виду. Правда, папа оставил мне… как это называется, ах да, акции в доверительное управление, но с них я получаю только проценты. Если со мной что-нибудь произойдет, почти все достанется музею. Я узнала об этом, только когда подали на развод и мистер Уотерфорд позвонил папиному адвокату.

Скорее всего мистер Нельсон, зачитывая завещание, все объяснил насчет этих акций, но, честно говоря, в тот день я была в таком состоянии, что думала только о том, как бы скорее до дома добраться, и подписала все бумаги, не читая. Проценты перечисляются на банковский счет Алекса – он так распорядился, сразу как мы поженились, потому что я вечно превышаю кредит.

Ариэль немного помолчала, потом продолжила:

– Я все пыталась понять, почему он передумал насчет развода. Наверное, разузнал про доверительное управление и понял, что в этом случае ему ничего не достанется.

– А дом? В вашем-то районе он, должно быть, миллионы стоит.

– Он тоже переходит музею. Я могу жить там до самой смерти, но потом дом и сам становится музеем. Отец не хотел, чтобы его картины и другие ценности куда-то перемещались.

Говорил, что собранные им коллекции арт-нуво и даже арт-деко – обычно он употреблял другое слово: модерн – когда-нибудь станут бесценными.

– Короче, с финансовой точки зрения мужу вовсе не с руки наносить вам какой-либо ущерб? Наоборот, он заинтересован в том, чтобы вы были вместе. Может, вы просто все не так поняли? Может, он просто заботится о вас…

Глаза Ариэль наполнились слезами.

– Выходит, вы мне не верите. Считаете, что я просто невропатка. Но честное слово, Стефани, я ничего не выдумываю. Мария предупреждала, чтобы я глядела в оба. Теперь я задним числом думаю, наверное, она догадывалась, что «витамины» – это нечто другое. Но тогда мне это не пришло в голову.

– Мария?

– Да, это наша домработница. Вчера Алекс ее выгнал.

Скорее всего понял, что она на моей стороне.

– Ладно, забудьте об этом. Знаете что, примите-ка горячий душ, а я пока приготовлю чего-нибудь поесть. Сегодня вы остаетесь у меня – и никаких возражений. Утром еще поговорим. По субботам я не работаю, а мальчики вернутся только к полудню.

– Хорошо, наверное, иметь детей. Алексу никогда не хотелось, а мне было все равно. Детей-то рядом и прежде не было, даже когда я сама была ребенком. Ни малейшего понятия не имею, как обращаться с малышами.

– Ну, этому все женщины быстро обучаются. – Стефани поднялась. – Ладно, пойду займусь ужином. Как насчет омлета с сыром? Мясо-то вы, я знаю, не едите.

– Омлет с сыром – это замечательно. Только неловко вас беспокоить.

– Ну что за ерунда. К тому же мне хочется похвастать своим кулинарным искусством, поджарю-ка пирожки.

Увидев, что Ариэль улыбается, Стефани с облегчением вздохнула. Допустим, многое у Ариэль идет от чересчур воспаленного воображения, но, даже если и так, все равно подруге плохо. И в Стефани проснулся инстинкт матери-защитницы.

Через некоторое время они уселись за стол, на котором уже стояли омлет с сыром и зеленым перцем, шпинат, пирожки и горячий чай. Стефани с удовлетворением отметила, что у Ариэль разыгрался аппетит. Может, полегчает. Когда Ариэль заснет, стоит позвонить Алексу ди Русси и сказать, чтобы о жене не беспокоился – нет, лучше не надо. Ариэль наверняка, сочтет это предательством. Будем считать, что просто в гости зашла да ночевать осталась.

Они мирно посмотрели десятичасовые новости, а когда у Ариэль начали смыкаться веки, Стефани отвела ее в комнату Ронни. Быстро застелив новые простыни и опустив шторы, она сказала:

– Спите, сколько поспится. Здесь вам будет удобно.

Даже свекровь, когда оставалась у нас как-то на ночь, не смогла придраться к этой кровати. – Немного поколебавшись, Стефани спросила:

– А родственники у Алекса есть?

– Его родители живут на восточном побережье. По-моему, Алекс стыдится их из-за сильного итальянского акцента. Однажды он обмолвился, что ему сорок два года понадобилось, чтобы превозмочь свое прошлое. Он никогда их не навещает. А я вовсе не знала об их существовании, пока мать как-то не позвонила Алексу, чтобы сказать, что с отцом случился микроинсульт. Алекса не было дома, так что трубку взяла я. Мы долго проговорили, а Алекс, когда узнал о звонке матери, ужасно разозлился. Я считала, что он обязательно должен поехать к отцу, но он сказал, что очень занят.

Стефани вдруг стало не по себе. Она слишком редко навещает своих. А мальчики и вовсе видели их всего несколько раз.

И к себе, в Сан-Франциско, отца с матерью она ни разу не пригласила. Дэвиду она говорила, что дом слишком мал, гостей на ночь разместить негде, но в этом ли истинная причина?

Может, и она стыдится своих родителей, фермы в Орегоне, которая едва-едва позволяла им сводить концы с концами, пока не отдали землю в аренду одному предпринимателю, деревенских манер и даже ортодоксальных религиозных взглядов?

Дэвид, конечно, никогда не давал им почувствовать своего превосходства, но она-то не могла не сравнивать своих родителей с его матерью в роскошных украшениях, да и с более отдаленными предками. Род Дэвида восходит чуть ли не ко временам норманнского завоевания Англии.

Пожелав Ариэль спокойной ночи, Стефани приняла душ и легла. Завтра она попытается что-нибудь придумать, чтобы помочь этой женщине. Ну а сейчас слишком устала, так что – спать, спать.

* * *


Что-то разбудило ее, какой-то непонятный звук. Может, один из мальчиков заплакал во сне? Нет-нет, ведь они у Кевина. Тогда что?

Ариэль, сообразила она, окончательно проснувшись. Наверняка ее мучают кошмары.

Сдерживая раздражение и ругая себя за черствость, Стефани выскользнула из кровати и, как была, даже не накинув халата, торопливо двинулась в конец коридора, где была комната Ронни. Она постучала в дверь и, не дождавшись ответа, вошла. Ариэль, зарывшись лицом в подушку, свернулась калачиком под одеялом, на котором были изображены цвета сторон в войне Алой и Белой розы. Она не пошевелилась, даже когда Стефани окликнула ее. Но стоило той подойти и приподнять ее за плечи, как Ариэль расплакалась. Стефани принялась ее утешать, и Ариэль, сотрясаясь от рыданий, тесно прижалась к ее груди.

– Ну-ну, не надо, – говорила Стефани, словно баюкая одного из близнецов. – Все пройдет…

Уткнувшись лицом куда-то Стефани в живот, Ариэль никак не могла унять слезы. Стефани повторяла всякие успокаивающие слова, поглаживая ее по волосам. Они такие шелковистые на ощупь и так странно пристают к пальцам, будто статическим электричеством заряжены. От Ариэль исходил аромат цветочного мыла, и тело у нее было совсем мягкое.

А дыхание свежее, как у младенца, и от него так жарко делается в груди. Как давно в последний раз Стефани прижимала к себе плачущего ребенка.

Но Ариэль не ребенок, это уж точно. Она взрослая, зрелая женщина…

Стефани снова ощутила, как накатывает на нее теплая волна, слишком теплая для этой прохладной комнаты. Запылали щеки, словно неожиданно начался приступ лихорадки, а внизу живота вдруг возникла ноющая боль. Наверное, руки Стефани сомкнулись на плечах Ариэль еще теснее, потому что ее слегка удлиненные груди прижались прямо к ее полным округлостям. Боль усилилась. Стефани заметила, что поглаживает волосы Ариэль и ладонь ее спускается все ниже – плечо, рука…

Ариэль теперь лежала совершенно неподвижно и даже как будто дышать перестала. А потом вдруг впилась губами в отвердевший сосок Стефани.

Казалось, что время остановилось. Стефани совершенно отдалась охватившему ее лихорадочному чувству. После она будет убеждать себя, что находилась в полусонном состоянии, не понимала, что происходит, была захвачена врасплох и, собственно, просто самым естественным образом хотела утешить подругу. И к тому же – еще один аргумент – продолжительное воздержание ослабило естественную систему самозащиты.

И все равно не удастся ей отбросить воспоминание о том, что на один короткий миг она испытала ощущение, которое должен вызывать только мужчина, что захотелось ей гладить мягкие груди Ариэль, прикасаться к самым интимным частям ее тела и отдаваться ее прикосновениям…

Но это длилось действительно только миг – реальность вступила в свои права. Стефани вскрикнула и вскочила столь стремительно, что Ариэль моментально откинулась на спинку кровати. Встретившись с удивленным взглядом Ариэль, она брезгливо осведомилась:

– Вы что, лесбиянка?

И, не дожидаясь ответа, выбежала из комнаты, чувствуя себя так, словно только что попала в грязную лужу. Через некоторое время, забравшись под одеяло, она услышала приближающиеся шаги Ариэль. Стефани затаила дыхание, ругая себя за то, что не заперла дверь в спальню, и вздохнула только, когда шаги проследовали мимо, дальше по коридору, в сторону лестницы.

Стефани понимала, что надо бы остановить Ариэль, пусть хоть утра дождется, но она все никак не могла опомниться от того, что только что произошло, и не выдавила из себя ни звука.

Уже потом, когда начал заниматься рассвет, это чувство брезгливости сменилось тревогой за Ариэль. Даже в их спокойном районе женщине лучше не появляться одной на улице, Надо было удержать ее. И куда она отправилась? В ночное кафе, что ли? Или, может, поймала такси и вернулась домой?

Или бродит по улицам и переулкам Милл-Вэлли в ожидании начала работы автобусов? Деньги-то у нее хоть есть – на тот же автобус, на завтрак?

Первым порывом Стефани было сразу же позвонить Дженис – подобно другим, она признала в ней лидера, – но потом она заставила себя подождать хотя бы до семи. Слава Богу, Дженис почти сразу взяла трубку. Она молча выслушала рассказ – пикантные подробности Стефани обошла, просто сказала, что вчера вечером появилась Ариэль, ей плохо, нужна помощь, но ушла еще затемно. Как Стефани и предвидела, Дженис выдвинула весьма разумное предположение, в здравом смысле этой женщине не откажешь:

– Может, она просто передумала, решила вернуться к мужу, и ей было неловко лишний раз беспокоить вас, особенно после всего этого переполоха. Попробуйте позвонить ей домой. И уж если ее нет, тогда и начнем беспокоиться.

Все правильно, однако же у Стефани оставались сомнения, она помнила, с каким страхом Ариэль говорила о муже, Тем не менее она поблагодарила Дженис и пообещала перезвонить.

Набирая номер Ариэль, Стефани заметила, что у нее дрожат руки. Если с Ариэль что-нибудь случилось, она в жизни не простит себе. В кои-то веки от нее потребовалась поддержка, и вот вам, пожалуйста. Да и много ли нужно было? Просто утешить. А уж коль скоро сорвался с губ этот чертов вопрос, надо было, не щадя собственных чувств, объяснить, в чем тут дело.

В трубке послышался бархатисто-мягкий мужской голос.

– Будьте любезны, Ариэль.

– Ариэль? Простите, а кто говорит?

– Это ее приятельница. Меня зовут Стефанд Корнуолл.

Последовало короткое молчание.

– Боюсь, я никогда не слышал от жены вашего имени. – В голосе прозвучали какие-то осуждающие нотки.

– Мы познакомились совсем недавно. А не скажете ли, когда она вернется?

– Вернется? А, понимаю. Да нет, боюсь, в ближайшее время вам с ней не связаться. Но разумеется, я передам, что вы звонили. – Вновь молчание. – Простите, а можно узнать, как вы познакомились? Мне казалось, я знаю всех подруг Ариэль.

– Через одну общую знакомую. Время от времени мы вместе обедаем, и я бы сказала, что это больше, чем просто знакомство.

– Ясно. – Судя по тону, ничего ему ясно не было. – Ариэль у нас ужасно скрытная дама. Интересно, сказала она вам, что уже долгое время проходит курс психиатрической терапии? В случае чего был бы весьма признателен, если бы вы немедленно связались со мной – Ариэль иногда совершенно непредсказуема. Ведь я врач, возможно, вы в курсе…

– Мы редко толкуем о семейных делах, нас скорее связывает общий интерес… к искусству.

Повесив трубку, Стефани задумалась. Совершенно очевидно, что домой Ариэль не вернулась. Так где же она? И зачем эти выдумки насчет общего интереса к искусству? Ну это-то как раз более или менее понятно, ведь Ариэль, судя по всему, ни слова не сказала мужу о группе поддержки. Все, что он говорил, было вполне разумно, так почему же она не поверила ни единому его слову? Может, все дело в ровном, мягком тоне – именно он, вместо того чтобы успокоить, вызвал недоверие.

И где все-таки Ариэль? К кому-нибудь еще пошла? В гостинице остановилась?

А вдруг с ней случилась беда?

Стефани позвонила Дженис, пересказала разговор с Алексом и заметила, что верить ему не склонна, напротив, судя по всему, все сказанное Ариэль – правда.

– История, конечно, дикая, но, знаете, я ей верю…

– И я тоже. По-моему, Ариэль не способна на ложь. Сейчас главное – отыскать ее, и как можно скорее. Вполне возможно, что… в общем, всякое может случиться. Я сейчас начну обзванивать больницы и гостиницы, а вы, может, позвоните Шанель и Глори? Она могла пойти к кому-нибудь из них.

Но у Шанель был включен автоответчик. Представившись и попросив перезвонить, Стефани набрала номер Глори. Та выслушала ее, ни разу не перебив, и хмуро сказала:

– Слишком долго она держалась на сплошных нервах.

Нет, понятия не имею, куда она могла пойти от вас. По-моему, она дошла до точки.

– Дженис обзванивает отели и больницы. – В голосе Стефани невольно прозвучали нотки оправдания.

– Слушайте, не надо только кулаком себя в грудь бить.

Давайте лучше подумаем, куда она могла пойти. Не помните, она раньше не называла никакого места, ну, скажем, чего-то вроде персонального убежища?

Стефани ненадолго задумалась.

– Однажды мы встретились в Сиклиффе. Ариэль сказала, что когда ей делается совсем не по себе, она любит приходить сюда, сидеть лицом к морю и воображать, что она здесь, как на необитаемом острове.

– Да, Сиклифф – Морской утес – не лучшее место для того, у кого и так шарики за ролики зашли. Пожалуй, надо посмотреть, может, она действительно там. Если найдем, попробуем привести в чувство. Я-то помню, как мне помог в больнице ваш визит.

– Хорошая идея. Сейчас перезвоню Дженис и попробую найти Шанель.

– А я поехала в Сиклифф. Там, и увидимся.

Едва Стефани успела положить трубку, как телефон зазвонил снова. Это была Шанель. Стефани быстро пересказала всю историю, и, к некоторому ее удивлению, Шанель, сказала:

– Могу выехать прямо сейчас. Я живу ближе всех к Сиклиффу, так что, наверное, буду первой. Если Ариэль там, ладно, что-нибудь сымпровизирую.

Стефани с улыбкой представила себе, как Шанель – как всегда, безупречно одетая, безупречно причесанная – спешит кому-то на выручку. Смешного вообще-то ничего не было, скорее плакать хотелось, так что, перед тем как отправиться на поиски, Стефани налила себе остывшего и очень горького кофе, но даже не почувствовала его вкуса.

Обычно дорога до моста «Золотые ворота» занимает от пятнадцати до двадцати минут – в зависимости от движения; оттуда до Сиклиффа еще десять – пятнадцать минут. Но не прошло и получаса, как Стефани добралась до места. Почему ее не остановили за превышение скорости и разные смелые маневры, знает один Бог.

Выходя из машины, она увидела направлявшуюся к ней.

Шанель. За ней поспешала Глори. Это сюрприз. На такси, что ли, добралась? Или Шанель за ней заехала? Если на такси, то это неплохой удар по карману, а ведь Глори обычно очень бережлива.

Не тратя времени на разговоры, они гуськом – Глори впереди – быстро двинулись к площадке, где Ариэль со Стефани встречались раньше. Увидев, что подруга сидит, задумчиво глядя на набегающую волну, все дружно вздохнули с облегчением. Ветер, который в этом месте никогда не утихал, трепал ее волосы, но она, словно не замечая и не делая ни малейшей попытки отбросить их назад, сидела, положив руки на колени.

Может, ей кажется, что, скрывая лицо под волосами, она Прячется от целого мира, мелькнуло в голове у Стефани.

В этот момент Ариэль перегнулась через парапет. Стефани так и застыла на месте, прижав руки к груди, как героини в старых мелодрамах. Глори, напротив, рванулась вперед и обхватила Ариэль за плечи.

– Это как следует понимать? – требовательно спросила она. – Счеты с жизнью, что ли, решила свести?

Ариэль откинула волосы с лица и поднялась. Стефани вскрикнула – ей показалось, что Ариэль вот-вот прыгнет в воду. Раздался какой-то сдавленный звук и, сообразив, что это Ариэль так смеется, Стефани внезапно ужасно разозлилась.

Ей даже пришлось отвернуться из страха, что все почувствуют, в какой она ярости.

Немного успокоившись, она снова повернулась лицом к остальным. Двое по-прежнему сидели, а Шанель остановилась в нескольких шагах от них с подветренной стороны и закурила. сигарету. Ариэль что-то говорила Глори, но так быстро, что слов было почти не разобрать. Стефани удалось только понять, что Ариэль передала лишь малую часть своих семейных проблем. Стефани почувствовала укол ревности оттого, что не ей теперь поверяют свои тайны, но и облегчение тоже пришло: пусть отныне Шанель с Глори берут дело в свои руки. Сама-то она столько всего наворотила Дослушав Ариэль, вступила Глори Нельзя сказать, ч-то речь ее прозвучала сочувственно, совсем наоборот.

– Что за идиотизм? Что вы здесь забыли? Мозги, что ли, совсем набекрень свернулись? Если бы разбились, думаете, этот ублюдок так уж расстроился бы? Да ведь он только о том и мечтает, чтобы вы какую-нибудь дикую шутку выкинули, чтобы можно было упечь вас в психушку и завладеть этим… как, говорите, эта штука называется?

– Доверительное управление.

– Вот-вот. Стоит вам оказаться в палате, как он спокойненько будет распоряжаться вашими денежками. И никто даже не пикнет, как же, он сам врач, ему виднее. Но в вашем присутствии он и пальцем пошевелить не может. Вы уже показали, что при случае можете и огрызнуться, но этого недостаточно. У вас хороший адвокат. Мистер Уотерфорд устроит так, чтобы вы могли вернуться к себе домой. Ну а пока лучше где-нибудь пересидеть это время. Родственники у вас есть?

– Только Лэйрд, – покачала головой Ариэль, – а к нему я не могу обратиться. Поэтому-то я сюда и… – Ариэль замолчала. Похоже, она только сейчас заметила, что Стефани тоже здесь. Мучительно покраснев, она, казалось, готова была разрыдаться.

– Если хотите, можете пожить у меня, – предложила Глори. – Мебели у меня немного, шкаф да матрас, но места для двоих хватит. Хоть крыша над головой будет. – Глори посмотрела на темные облака, сгущающиеся над океаном. – Похоже, снова дождь собирается.

Стефани тоже могла бы пригласить Ариэль к себе, но, по правде говоря, желания не было, одним своим присутствием она будет постоянно напоминать ей о собственном непростительном поведении, о жестоких словах, которые она ей швырнула. Стефани молча отвернулась.

Шанель докурила сигарету и бросила окурок в урну.

– А почему бы вам ко мне не поехать? Лишняя спальня найдется.

Ариэль скрестила руки на груди.

– Я вовсе не хочу донимать вас своими проблемами. Не беспокойтесь, остановлюсь в гостинице. Но все равно – спасибо.

– А друзья зачем? – пожала плечами Шанель, считая вопрос исчерпанным. – Но похоже, перекусить вам не помешает. Может, позавтракаем где-нибудь здесь? А то у меня тоже крошки во рту с утра не было.

– Дженис ждать будем? – спросила Глори.

– Вот проклятие, – виновато посмотрела на нее Стефани, – я совсем забыла перезвонить ей.

– Да ладно, не переживайте. Может, оно и к лучшему.

По крайней мере ей не пришлось тащиться сюда из Пало-Альто. – Глори поежилась на утреннем морозце. – Пошли отсюда, слишком дует. На такой холодрыге и у эскимоса яйца отмерзнут.

Все молча двинулись в сторону «Клиф-Хауса». В этот час в старом ресторанчике, напоминавшем о тех временах, когда в этих краях было нечто вроде курорта, почти никого не было, так что можно сесть прямо у окна, из которого открывался потрясающий вид на бухту. Разговор протекал в тонах достаточно спокойных. Сейчас говорила Шанель, и совет ее, совсем иной, чем тот, что дала Глори, отличался, однако, той же практичностью.

– Боюсь, оставляя мужа, вы ставите себя в невыгодное положение юридически. Скажут, бросила и все такое прочее.

Не надо давать ему оружие против себя.

– Но не ногу же я вернуться к Алексу и Сделать вид, будто ничего не произошло.

– Естественно. Но ведь это ваш дом. Вот пусть он и уходит.

– Все это слишком сложно, – вздохнула Ариэль. – Алекс буквально влюблен в этот дом. Иногда мне кажется, что он и женился на мне только ради того, чтобы жить в нем.

– Можно выселить его по суду. Почему бы вам, как и советует Глори, не связаться с Арнольдом Уотерфордом? Уж он-то в таких вещах разбирается. И в таком случае почему бы не вернуться? Если муж узнает, что вы проконсультировались с адвокатом, он уже не осмелится выкидывать разные штучки. – Шанель замолчала и едва заметно повела плечами. – Если угодно, пойдем вместе. Может, вам впоследствии понадобится свидетель того, что вы предложили ему оставить дом.

Пусть попробует выкрутиться. Из того, что вы говорили, явствует, что по закону на дом он претендовать не может.

– Вы и в самом деле согласны пойти со мной?

Вместо Шанель ответила Глори:

– И я к вам присоединюсь. – В глазах ее сверкнул воинственный огонек. – Пусть хоть посмотрит на вас как-нибудь не так, я уж заставлю его пожалеть об этом.

– Только без драки, – сухо заметила Шанель. – Ясное дело, раз вы дзюдо занимаетесь, вам и дикий зверь не страшен.

– Карате. – Глори рубанула ребром ладони по столу.

Она была явно довольна собой.

– Да не понадобится вам ваше искусство. Увидев, что Ариэль не одна, он и сам хвост подожмет. Может, и до суда дело не дойдет.

– Сомневаюсь, – покачала головой Ариэль. – К тому же мне вовсе не хочется втягивать вас во все это. Алекс – человек воинственный. Да и пора мне самой учиться постоять за себя. Давно пора.

– Особенно-то не храбритесь, – остерегла ее Шанель. – Ваш мужичок, похоже, тот еще тип.

– Не беспокойтесь, все будет в порядке. – Ариэль посмотрела на Шанель. – Вам не слишком трудно будет подбросить меня до дому?

– Все-таки одна решили идти? Может, передумаете? – нахмурилась Шанель.

– Все будет нормально, – повторила Ариэль. – Я позвоню попозже.

– Точно? – мрачновато спросила Шанель.

Стефани хотелось отговорить Ариэль, но как? Крыши после всего того, что случилось, она предложить не может.

Иное дело – деньги.

– Ариэль, а с деньгами у вас как? Вы вроде говорили, что всякий раз приходится обращаться к мужу…

– Да нет, не тревожьтесь. Это не проблема, – решительно возразила Ариэль, и Стефани пришлось удовлетвориться этим ответом.

Потом все заговорили наперебой, стараясь шуткой разрядить атмосферу.

Шанель рассказала, как ее дочь попыталась соблазнить мужчину, который на много лет старше, чем она, и как из этого ничего не вышло: девица явилась в дом к избраннику, прикинувшись несчастной и покинутой, а над ней только посмеялись.

Затем Глори в обычной своей беззаботной манере поведала, что «встречается» со своим боссом, небезызвестным Стивом Голденом, который, впрочем, оказался не так уж и плох – для спортсмена, конечно. Когда очередь дошла до Стефани, она так и не смогла вспомнить ничего такого особенно забавного и рассказала про близнецов и их последнюю страсть – подаренную отцом видеоигру, основанную на сюжете научно-фантастической трилогии популярной писательницы для юношества Зильфы Китли Снайдер. Она, Стефани, только приветствует это увлечение, потому что в отличие от других электронных игр здесь не прославляется насилие.

Ариэль спокойно прислушивалась, время от времени улыбаясь, а один раз, когда Глори рассказала, как Стив явился к ней с куриным супом, представившись ее еврейской мамочкой, даже рассмеялась Но Стефани, которая разбиралась теперь в мимике Ариэль, казалось все же, что слушает та рассеянно, а на самом деле думает о своем.

Расплатившись, они вышли на улицу и сразу попали под дождь. Глори и Шанель кинулись к машине последними; воспользовавшись этим, Ариэль чуть придержала Стефани за локоть:

– Стефани, хочу, чтобы вы знали, что я ничего такого не имела в виду… ну, вчера ночью. Просто… просто мне приснился страшный сон, и я ужасно напугалась. И это все. Честное слово. Мне нужно было, чтобы кто-то в тот момент оказался рядом.

– Да понимаю я все прекрасно. – Стефани уже знала, что скажет дальше, но слова давались ей с трудом. Она даже помолчала несколько секунд. – Мне кажется, это я не на вас налетела – на Дэвида. Видите ли, однажды я застукала его в постели с приятелем, ну и… – Она остановилась, не зная, как попроще объяснить эту сложную ситуацию.

– …перенесли свой гнев на меня? – закончила за нее Ариэль. – Право, мне очень стыдно. Должно быть, вся эта история возбудила у вас слишком грустные воспоминания.

Стефани с облегчением кивнула. Не так все оказалось трудно. Она даже на момент пожалела о чрезмерной откровенности. Глядя вслед Ариэль, побежавшей к машине Глори, и направляясь к собственному автомобилю, Стефани порадовалась, что всей правды все же не сказала – что вспышка ее была вызвана отвращением к собственной слабости, тем более что подвернулось существо еще более беззащитное.


Глава 33


Хотя кое-кто и считал Лэйрда Фермента бабником, на самом деле по части женщин он был весьма разборчив. Постели обычно предшествовал довольно долгий период встреч и оценки. И всегда его дамы отличались не только привлекательной внешностью и обаянием, но и умом, позволявшим уловить грань, которую в отношениях с ним переходить нельзя.

И вот все изменилось, заставив его задуматься, не заложена ли и в мужчинах своя биологическая бомба. Он поехал на выходные в загородный дом к одному из своих приятелей, который недавно отказался от холостяцкой жизни и теперь с большим энтузиазмом отдавался прелестям жизни семейной.

Поначалу все эти атрибуты нового жизненного стиля – бассейн, игрушки, разбросанные на веранде, даже машина-фургон – забавляли Лэйрда, но потом он подумал, что ведь приятель этот на несколько лет моложе его, и, стало быть, если он собирается когда-нибудь жениться и заводить семью, то для этого пришло самое время, пока еще относительно молод.

Из Кармел-Вэлли Лэйрд вернулся домой человеком, если и не до конца убежденным, то по крайней мере задумавшимся.

В тот момент на примете у него не было женщины, которая хотя бы отдаленно соответствовала его представлениям о подруге жизни. Большинство знакомых, с которыми было приятно в постели и даже в свет можно выйти, никак не соответствовали образу жены. Если уж жениться, то раз и навсегда.

Меньше всего ему хотелось заниматься бракоразводными делами, потом снова думать о женитьбе, что вошло в привычку у многих его приятелей. А вот тот друг, у которого он недавно гостил, жену вроде выбрал удачно. И он прав: если уж женишься, будь готов забыть про все эти тараканьи бега светской жизни, как бы тебя к ним ни тянуло, и становись человеком домашним.

Проблема состояла только в том, что для женитьбы нужны двое.

Именно в это время он начал встречаться с Шанель. Нравилась она ему и раньше, но так, абстрактно, ведь она тогда еще была замужем. А потом, когда задумала разводиться и одновременно подружилась с Ариэль, он испытал прилив не только благодарности, но и нежных чувств, особенно узнав ее поближе. Она была привлекательна, умна, и к тому же было в ней нечто на редкость земное. Та мера откровенности, которую Шанель себе позволяла, неизменно захватывала Лэйрда врасплох. Например, она как-то заметила, что машины он подбирает соответственно своему характеру.

– Ты хочешь сказать, что напоминаю тебе голубой «мерседес» или серый «роллс-ройс»? – удивленно спросил он.

– Тебе подходит и то и другое. В обоих есть достоинство и порода. Словом, такая машина тебе к лицу, сразу видно, кто на ней ездит.

– Ну а тебе какая модель подошла бы?

Шанель задумалась.

– Ярко-красный «мазератти», и чтобы сиденья были обиты норковым мехом.

Уверенный, что она шутит, Лэйрд от души расхохотался, но, поймав ее тонкую улыбку, понял, что ошибается: насчет «мазератти», с норкой или без, – это серьезно.

Но больше всего его восхищало умение стоически относиться к ударам судьбы. Взять хоть этот развод, в результате которого ей достались жалкие крохи. Удивительно, как она умеет себя подать, хотя живет, должно быть, на какие-то гроши. А острый, как бритва, ум позволяет ей достойно держаться с публикой, которая хотела бы превратить ее в посмешище, например, с бывшими соученицами.

Ходили о ней какие-то слухи, но они его мало волновали, во всяком случае, не настолько, чтобы выяснять, что да как.

Ему нравилось, что с недругами своими Шанель неизменно вежлива. Не то чтобы не умеет за себя постоять. Умеет, да еще как. И это тоже нравилось Лэйрду. Словом, женщина, каких поискать.

А то, что и любовницей она оказалась превосходной, лишнее очко в ее пользу. Внешняя сдержанность оказалась обманчивой. А какой же брак без хорошего секса? Секс – неотделимая часть жизни, и Лэйрд был уверен, что в постели с Шанель ему никогда не наскучит.

Что же до всего остального, то она без труда войдет в привычный ему мир Ведь ей все известно – например, как одеваться. И в денежных делах она тоже разбирается, что для него имеет особое значение. Семь раз отмерь, один раз отрежь – эту мудрость он усвоил от отца с матерью, а уж они-то толк в деньгах знали. Именно поэтому слишком экстравагантная жена ему была вовсе ни к чему.

Хотя за спиной у Шанель не было больших денег, образование она получила – высший класс. Бэрлингтонская академия – одно из лучших учебных заведений на всем западном побережье. И наконец, она разделяет его любовь к музыке, живописи и даже парусному спорту, хотя во время одной-единственной вылазки на яхте, которую они предприняли совместно, Лэйрд не мог не почувствовать, что ему это занятие нравится куда больше, чем ей.

Ну и что? Совершенства он и не ищет. Разве у него самого нет недостатков? Есть, да не один. Однако можно быть уверенным, что Шанель с ними будет мириться. Он немного эгоцентричен, любит настоять на своем, словом, жизнь с ним не сахар.

Но уж если Шанель годами выносила причуды этого полоумного Жака Деверю, то к нему тем более не будет слишком придирчива.

Разумеется, Лэйрд не обманывал себя. С Шанель ему будет хорошо и покойно, но браком столетия их союз не назовешь. Просто устраивающие друг друга, однако же глубоко прозаические взаимоотношения. В тридцать пять лет все романтические иллюзии уже позади. По его наблюдениям, браки, совершающиеся на небесах, довольно часто разбиваются о земную твердь. Так что лучше с самого начала смотреть на женитьбу как на деловое предприятие, которое требуется самым тщательным образом просчитать и обо всем договориться. Шанель наверняка смотрит на это таким же образом.

Правда, одно все-таки смущает. Она уже дважды была замужем. Один развод – куда ни шло, но два? Конечно, первое замужество можно счесть просто ошибкой молодости, которую всякий может совершить, включая и его самого. В свое время, будучи еще наивным молокососом, он едва не отправился в Рино с одной совершенно не подходящей ему женщиной.

К счастью, вовремя опомнился, поняв, что ее больше интересуют деньги Ферментов, чем он сам.

Но вот что касается второго замужества Шанель – даже поверить трудно, что она вышла за этого недоумка Жака Деверю. Лэйрд ни секунды не сомневался, что сделано это было исключительно ради ребенка – а кто бросит в мать камень?

В какой-то степени это даже облетало его положение: иллюзий не питает ни одна из сторон.

Так что предложение руки и сердца было тщательно и даже хладнокровно продумано. Он был абсолютно искренен с Шанель. Ему нужны дети и нужна жена, разделяющая его интересы и взгляды. Шанель была совершенно согласна – это и ее позиция. И у Лэйрда не было никаких оснований сомневаться в ее словах.

Словом, ударили по рукам. Он подарил ей бриллиантовое кольцо, которое Шанель наденет в тот день, когда будет объявлено о помолвке. Это будет сделано на приеме, который он дает в апреле, раз в год, разделываясь таким образом со своими светскими обязанностями. А пока помолвка держится в тайне: и Лэйрд, и Шанель решили, что лучше дать знать всем разом.

Прием, как обычно, состоится у него дома, и Шанель будет играть роль хозяйки. Зная Шанель, можно не сомневаться, что это будет одно из самых громких событий весеннего сезона.

Да, пока все идет гладко, так отчего же предстоящее событие не вызывает у него ни малейшего энтузиазма? Может, все дело в том, что вскоре он перестанет быть свободным человеком, делающим, что и когда хочет?

Лэйрд сидел за послеобеденной рюмкой коньяку, думая, где бы провести медовый месяц, когда внизу забренчал звонок. Звонок был бронзовый, старый, еще девяностых годов прошлого века, и Мэри, обслуживавшая дом, частенько драила его до блеска, чтобы, по ее словам, видно было, какую роль семья Ферментов играет в Сан-Франциско. Лэйрд так и не удосужился сказать ей, что изначально дом принадлежал Клингам – семье бабушки, а вовсе не Ферментам.

Лэйрд лениво отхлебнул коньяка, задержав его немного во рту, чтобы согрелся. Звонок задребезжал снова, и только тут он вспомнил, что отпустил сегодня Роберта и Мэри, они поехали в Окленд навестить заболевшего родственника.

Кому это не сидится дома в такую мерзкую погоду, раздраженно подумал Лэйрд. Дождь лил целые сутки, то утихая, то набирая новую силу. Сейчас косые струи неустанно хлестали по окнам. На улице, должно быть, черт знает что творится, погода для визитов явно неподходящая.

А может, и открывать не стоит, мелькнуло у него на мгновение в голове, но все же, пожав плечами, встал и направился к двери. И правильно сделал – на пороге стояла Ариэль.

На ней был старый дождевик. Внизу он прилип к ногам, и там, где влага проникла насквозь, проступили темные пятна.

В первый момент Лэйрду показалось, что Ариэль похожа на кошку, которую только что вытащили из воды, потом – на Ундину: бледное лицо, волосы рассыпались по плечам, ресницы слиплись – то ли от дождя, то ли от слез.

– Привет. – Лэйрду явно не удалось скрыть изумления.

Ариэль попыталась было что-то произнести, но из горла вырвались только какие-то нечленораздельные звуки. Она так и рухнула к нему на грудь, словно ноги отказывались держать.

Обхватив ее за плечи, Лэйрд почувствовал, что все тело Ариэль сотрясается от рыданий. Его пронзила острая жалость, что и неудивительно – кузину он любил с тех самых пор, как учил ее в детстве запускать бумажных змеев.

Лишь проводив, а точнее, втащив Ариэль в дом и сняв с нее насквозь промокший плащ, Лэйрд обнаружил, что под ним ничего нет.

– О Боже милосердный, – только и выговорил он.

Но Ариэль промолчала, то ли не расслышала, то ли не захотела объясняться, отчего явилась к нему в грозу, да еще в таком виде. Она рассеянно обвела взглядом гостиную, задержавшись на портрете танцовщицы, висевшем над камином.

– Вижу, и у тебя Дега есть, – заметила она.

Лэйрд пристально посмотрел на нее. Неужели она не знает, что семейная свара разгорелась в свое время именно из-за этого полотна?

– Разве родители тебе не рассказывали, почему началась вендетта? – спросил он, давая ей время прийти в себя, в чем Ариэль явно нуждалась.

– Да нет. Я думала, там что-то с поместьем связано.

– Только отчасти. Твой дед был человеком дальновидным. Он заставил нашего общего прадеда назначить его управляющим своим поместьем. После смерти прадедушки Фермонта твой дед заложил поместье и в конце концов распродал его по частям, включая семейную коллекцию картин. Остался только этот Дега. Может, оно и к лучшему, потому что мой дед в делах мало что смыслил. К счастью, он женился на девушке из семьи Клингов, так что достались ему и дом, и деньги, да в таком количестве, что работать не надо.

Лэйрд провел Ариэль в библиотеку, усадил на диван, налил коньяк и насильно вложил бокал в ее холодные ладони.

– Ладно, а теперь давай начистоту. С чего это тебя принесло сюда в дождь и без одежды? Сколько раз приглашал, а ты и порог этого дома не переступала.

Словно не решаясь посмотреть ему в лицо, Ариэль опустила голову, вглядываясь в янтарные глубины бокала с коньком. Любопытно, что начала она с ответа на последнее его замечание.

– Знаешь, мне всегда казалось, что не стоит приходить сюда. Получится, словно я предаю родителей.

– Понятно, – сказал Лэйрд и солгал: ничего не понятно. – Ну а сегодня почему явилась?

– Потому что нуждаюсь в помощи, а ты живешь совсем рядом. Не хотелось обременять тебя своими проблемами, но у меня ни копейки денег, даже из автоката позвонить не на что.

Наверное, надо было послушать своих приятельниц, они советовали вернуться домой, но мне хотелось самой себе доказать, что не такая уж я беспомощная, сама могу справиться…

– Справиться – с чем? Ты о муже, что ли?

Ариэль наконец подняла голову, и тоска, застывшая в ее глазах, буквально заставила Лэйрда содрогнуться.

– Я думала, если сказать Алексу, что лучше бы он ушел из дому, он поймет. Но все оказалось не так. Он… он запер меня в комнате и забрал всю одежду. И если бы не этот старый дождевик, который я разыскала в будке у садовника, не знаю, что и делала бы.

– А как из спальни выбралась?

– Вылезла в окно и спустилась по водосточной трубе.

Лицо у Лэйрда окаменело.

– Этот ублюдок, он что, тиранит тебя? В этом все дело?

– Физически – нет, – покачала головой Ариэль. – Он и пальцем ко мне ни разу не притронулся, но… Не хочу говорить об этом!

– Но как же я могу помочь тебе, если не знаю, что происходит?

– Я… не знаю, как и сказать. Так стыдно…

– Слушай, перед тобой же твой старый приятель Лэйрд.

С ним обо всем можно толковать. Да и тебе легче будет, если выговоришься.

– Сейчас все это уже не имеет значения, – тяжело вздохнула Ариэль. – С Алексом у меня покончено. Буду разводиться, – закончила она так бесстрастно, что Лэйрда это спокойствие даже обмануло. Впрочем, он тут же заметил, что пальцы у Ариэль так и бегают по коленям.

Он взял ее за руки. Они совершенно закоченели, и Лэйрд принялся растирать их.

– Что я могу для тебя сделать?

– Да просто… просто будь мне другом, – едва слышно прошептала Ариэль.

– А я и есть твой друг. Ну а сейчас тебе нужны душ, сухая одежда и чашка горячего чаю. – Ариэль вдруг расхохоталась, и Лэйрд осекся. – Я сказал что-нибудь смешное?

Ариэль покачала головой, и смех постепенно перешел в рыдания. Отнюдь не считая себя специалистом по части обращения с плачущими женщинами, Лэйрд тем не менее догадался отыскать бумажную салфетку, заставил ее вытереть слезы и молча сел рядом. Рыдания постепенно утихли.

– Извини, – высморкавшись, сказала наконец Ариэль. – Просто я вспомнила, что Стефани, это моя приятельница, вчера сказала то же самое, когда я примчалась к ней: надо принять душ, переодеться в сухое и выпить горячего чаю.

Потому я и рассмеялась.

– Ну что ж, со мной недавно тоже произошло нечто в этом роде, – сухо заметил Лэйрд, имея в виду появление Ферн. – Ладно, оставим это. А теперь отправляйся-ка наверх и…

– Знаешь, я передумала. Пожалуй, все-таки лучше тебе все рассказать! Только погоди немного, храбрости надо набраться.

Лэйрд не стал спорить, хоть и беспокоился, как бы Ариэль не простудилась. Он устроился рядом с ней на диване и, не перебивая, выслушал всю историю. Похоже, Ариэль ожидала скептической реакции, но в таком случае она сильно ошибалась. Лэйрд поверил каждому ее слову, более того, заподозрил, что о худшем она умолчала. Только прослышав в свое время, что кузина выходит замуж за Алекса, он решил разузнать все, что можно, об этом человеке, и результаты расследования его не порадовали. А когда Ариэль пренебрегла его предупреждением и все же вышла за Алекса, он решил, что, наверное, был недостаточно деликатен, хотя вроде старался. Но потом, убедившись, что Ариэль ни на что не жалуется, подумал, что опасения его были напрасны. Вот дурак-то…

Закончив, Ариэль выжидательно посмотрела на кузена.

Словно надеется, подумал Лэйрд, что он сотворит какое-нибудь чудо и все проблемы решатся сами по себе. Чудо не чудо, но надо сделать все что возможно.

– Прежде всего марш в душ. Дальше наденешь что-нибудь потеплее и вернешься сюда – попьем чая с сандвичами.

А потом позвонишь этому ублюдку и скажешь, что с тобой все в порядке.

Ариэль открыла было рот, но Лэйрд не дал ей перебить себя:

– Подожди, дай кончить. Я вовсе не прошу тебя говорить ему, где ты. Скажешь просто, что звонишь от приятельницы и что подаешь на развод, как только переговоришь с адвокатом, и еще – чтобы убирался из твоего дома. А в конце не забудь сказать, что у этого разговора есть свидетели.

Это на тот случай, если ему придет в голову позвонить в полицию и заявить, что ты пропала или, уходя из дому, была в опасном душевном состоянии – как там психиатры в таких случаях выражаются?

– Стресс. Суицидальные наклонности, – с отвращением сказала она.

– Потом я позвоню своему адвокату…

– Так у меня же свой есть. Ты сам мне рекомендовал – мистер Уотерфорд. Забыл, что ли?

– А, ну да, конечно. И непременно расскажи Уотерфорду все.

Все – это значит все, до мельчайших подробностей, как бы неловко ни было. Если тебе так будет удобнее, я выйду, но от тебя требуется предельная откровенность. Понятно, почему?

– Потому что адвокату, чтобы наилучшим образом защитить твои права, надо знать, не было ли совершено чего противозаконного?

Лэйрд подивился – он и сам бы не смог сформулировать это положение точнее.

– Вот именно. И пусть действует как можно скорее. Начать надо с того, чтобы по распоряжению суда Алекс оставил твой дом. А еще лучше, если суд запретит ему даже встречаться с тобой. Общественным мнением Алекс дорожит – такая уж профессия. И скандал ему совсем не с руки.

– Это верно. Его клиентура – молодые женщины, знаешь?

– Да так, слышал кое-что, – осторожно ответил Лэйрд.

– А что он… как он с ними обращается, тоже слышал?

– Сплетни какие-то ходили. Но тебе-то что до этого? Теперь Алекс – это прошлое или, во всяком случае, скоро будет прошлым.

– Глаза бы мои его не видели, – прошептала Ариэль.

Волосы у Ариэль высохли и золотыми прядями рассыпались по лицу. Лэйрд неожиданно вспомнил ее девочкой. Ранимая, застенчивая, поразительно красивая. Ему было тогда восемнадцать, ей – шесть, и он буквально страдал из-за этой семейной вражды, которая не позволяла ему заботиться о маленькой сестренке – родной-то не было. Но этот поезд ушел.

Ариэль давно уже не ребенок, так отчего же так трудно думать о ней как о женщине, попавшей в беду?

Ариэль внезапно вздрогнула. Лэйрд поднялся и потянул ее с дивана:

– Иди в ванную – моя спальня на втором этаже, сразу справа от лестницы. Найди там в шкафу, что надеть. Может, мой спортивный костюм подойдет, если закатаешь рукава и брюки. Когда будешь готова, спускайся вниз. Я пойду на кухню чай вскипячу. Мать от всего им лечила – от занозы до сердца.

Ариэль пристально посмотрела на Лэйрда: в глазах ее на секунду зажглась какая-то искорка, выразилось некое чувство, которому он не мог найти имени. Но не успел Лэйрд сказать и слова, как она повернулась и вышла из комнаты.

Звонок Арнольду Уотерфорду, судя по улыбке, с которой через полчаса Ариэль спустилась в кухню, получился удачным. И действительно, адвокат взялся немедленно уладить все дела в суде.

Лэйрд с облегчением отметил, что щеки у Ариэль порозовели. Видно, ей нужен был беспристрастный совет, совет человека, который лично никак не вовлечен во всю эту историю.

Лэйрд хотел было спросить, позвонила ли она мужу, но вовремя остановился.

– Сейчас выпьем чая и перекусим чего-нибудь, а потом – спать. Ты выглядишь усталой, что и неудивительно – столько пережила.

– Да, вчерашнюю ночь я почти не спала, – призналась Ариэль, и опять что-то мелькнуло у нее в глазах. – Днем я пошла к приятельнице. Она оставила меня на ночь, но уснуть я так и не смогла. Кошмары снились. Сегодня утром я позавтракала со своей группой поддержки. Двое, в том числе и Шанель, предложили мне остановиться на некоторое время у них, но… – Но ты вернулась к Алексу.

– Да, но вовсе не потому, что перерешила насчет развода. Дом – вот главное. Я всегда спала только там, Я думала, что мы с Алексом поговорим спокойно и придем к какому-нибудь согласию, но ничего не получилось. Впрочем, пора бы понять, что никогда он меня миром не отпустит.

– Ну и в конце концов ты пришла ко мне, – улыбнулся Лэйрд. – Родная кровь как-никак, а? Короче, оставайся здесь, сколько захочешь.

– А что люди скажут?

– Да кто узнает-то? Друзья – а недруги тем более – ни с того ни с сего ко мне не приходят. А Алекс пусть думает, что ты в тысяче миль от Сан-Франциско. Если тебе нужен уход, завтра возвращается моя домоправительница с мужем. – Алекс вдруг нахмурился. – Слушай, а больше ты никому не звонила? Пожалуй, лучше всего, если никто не узнает, что ты здесь. Трепачей повсюду полно, а Сан-Франциско – город в каком-то смысле совсем небольшой.

– Нет, я никому ничего не говорила. Можешь не волноваться – Шанель ничего не узнает, разве что от тебя самого.

– Почему именно Шанель?

– Ну, я думала… Тебя же с ней видят.

Стало быть, в группе поддержки ничего не известно об их помолвке. Из чего следует, что Шанель – птица редкая, не болтунья.

– Пожалуй, мне лучше остановиться в гостинице, – сказала Ариэль. Она явно не так истолковала его молчание. – Собственно, я и зашла-то одолжить немного денег. Мои кредитные карточки остались в сумке, а она дома…

– Что за чушь. Ты останешься здесь. Пока Уотерфорд не запасется необходимыми документами, лучше, чтобы тебя никто не видел. К тому же, – улыбнулся Лэйрд, – в такую погоду хороший хозяин и собаку на улицу не выгонит.

Засмеялась Ариэль так натужно, что стало ясно: она вот-вот сорвется. Лэйрд взял у нее чашку и помог подняться. Тело у нее было словно совсем без костей, и вообще вся она такая хрупкая, что Лэйрд снова невольно вспомнил ее детские годы.

Его всегда удивляло, как она словно плывет, устремляясь за запущенным змеем, и лицо такое сосредоточенное, будто ничего на свете, кроме этого змея, не существует. Трогательна была и ее способность радоваться всяким мелочам вроде карамелек, которые он покупал ей у уличных продавцов. Как несправедливо, что в жизни ей выпало так мало радости. И как хотелось устранить эту несправедливость.

* * *


Лэйрда разбудил пронзительный женский крик. Для этого старого тихого дома такой звук был столь непривычен, что в первый момент ему показалось, что это просто сон. Но крик повторился, и стало ясно: это Ариэль. Лэйрд мгновенно соскочил с кровати и устремился к спальне Ариэль, тяжело топая босыми ногами по деревянному полу.

Распахнув дверь, он остановился на пороге, вглядываясь в темноту и пытаясь собраться с мыслями. Послышался стон.

Лэйрд ощупью нашел кнопку и зажег ночник.

Ярко вспыхнувшая лампа осветила кровать, посреди которой, согнувшись в три погибели, сидела Ариэль. Глаза у нее сверкали так безумно, что Лэйрд сразу понял: опять кошмар.

– Все в порядке, девочка, – мягко сказал он. – Просто страшный сон приснился.

При звуке его голоса Ариэль резко подалась назад. Он, не сходя с места, продолжал что-то говорить, и постепенно взгляд у Ариэль сделался более осмысленным.

– Да, сон… Мне приснилось… – Она задрожала всем телом. Лэйрд присел рядом, стараясь не касаться кузины. Она вот-вот в обморок грохнется – что же этот подонок сделал с ней? И зачем ему это понадобилось? Чтобы держать ее при себе? Наверняка она ему не все рассказала.

– Прости, что разбудила, – прошептала Ариэль. – Ты, должно быть, уже жалеешь, что предложил мне остаться.

– Ну о чем ты говоришь? Да и вообще это не твоя вина.

Это все твой мерзавец-муж.

– А ведь ты пытался отговорить меня от замужества, да только я не послушала.

– Забудь об этом. Ну как, сможешь заснуть?

– Боюсь, снова будет то же самое. – Она подняла на Лэйрда измученный взгляд. Ариэль заплакала, и, хотя Лэйрда всегда раздражали женские слезы, он инстинктивно обнял кузину. Она прижалась лицом к его груди. Удивительно, какими привычными кажутся его руки – словно не в первый раз.

Лэйрд услышал внутренний сигнал и попытался отстраниться. Но Ариэль не отпустила его:

– Пожалуйста, побудь со мной немного. Пока не усну.

Сигнал превратился в настоящую сирену, но он уже не слышал ее. Ведь это Ариэль, пусть уже не ребенок, но все равно – главная и единственная. И он ей нужен. И Лэйрду это нравилось – чтобы в нем нуждались. Он откинул одеяло, и простыню, поправил подушку и скользнул в кровать рядом с Ариэль. Она свернулась калачиком, обхватив его талию. Несколько минут спустя она уже спала.

Боясь пошевелиться, чтобы не разбудить ее, Лэйрд решил полежать еще немного – вдруг опять проснется. Но, наверное, и сам заснул. Во всяком случае, он неожиданно рывком сел в кровати, видно, что-то разбудило. Где-то у бедра ощущалась некая помеха, совсем близко чувствовалось чье-то теплое дыхание. Только сейчас Лэйрд обнаружил, что все еще обнимает Ариэль. Открыв глаза, он увидел при тусклом свете занимающейся зари, что она тоже не спит и, не сводя глаз, смотрит на него.

Лэйрд открыл было рот, но Ариэль заговорила первой.

– Иди ко мне, – еле слышно прошептала она. – Я хочу тебя.

Он знал: надо бы прикинуться, что не расслышал или не так понял. Но было нечто сильнее его самого, некий инстинкт, полностью заглушивший разум, поработил его волю. Помеха снова дала о себе знать, на сей раз более настойчиво, и теперь он понял, что это: восставшая плоть. О Боже, он хочет ее, как же он ее хочет…

Лэйрд боролся с соблазном. Потом он даже будет гордиться тем, с каким упорством боролся. Но его застали врасплох, и сражение было проиграно даже до того, как он поцеловал ее, поцеловал эти немыслимо мягкие, податливые губы, ощутил языком влажные глубины рта и понял, что жаждал этого давно-давно и единственное, что его удерживало, так это нежелание признаться самому себе, что его влечет к женщине, которая всегда была в его глазах младшей сестренкой.

Лэйрду так неистово хотелось побыстрее овладеть Ариэль, что на сей раз он вроде вовсе утратил обычную свою утонченность. Он взял ее, не тратя времени на любовные игры, которые одна из его партнерш назвала как-то вершиной сексуального мастерства. Да, он ласкал ее, но неистово, думая лишь о собственном удовольствии, так что даже удивился, обнаружив, что и она сгорает от нетерпения. Совершенно потеряв голову, Лэйрд с хриплым стоном набросился на податливо-мягкую плоть Ариэль. Ее готовность к любви он мог понять.

В конце концов Ариэль уже почти три года как замужем. Тем более воспаленное его сознание никак не могло примириться с возникшей вдруг преградой. Но она его не остановила – так силен был порыв страсти. Он предпринял очередную попытку, и на сей раз, по тому, как Ариэль вскрикнула, понял. Что все барьеры сметены.

Последующие несколько минут принесли целый каскад острых ощущений. Лэйрд чувствовал, что Ариэль впилась ему ногтями в спину, но внимания на это не обращал, будучи весь во власти неудовлетворенного желания. Он всегда гордился тем, что в отношениях с женщинами не только о себе думает. Но теперь вдруг обнаружилось, что Лэйрд совсем не узнает себя в мужчине, чьи судорожные движения сотрясают постель. А потом и это удивление прошло, и осталось только одно чувство – будто все его тело, каждая клеточка, рвется в клочья.

С тяжелым хрипом Лэйрд вернулся к действительности.

Покорная и неподвижная, Ариэль лежала под ним, и наступил миг раскаяния – и потрясенности. Ведь она девственница – как это может быть? Наверное, это ему только почудилось, наверное, все дело в том, что он никак не может избавиться от образа маленькой девочки. Она три года замужем за Алексом ди Русси, и к тому же разве не сказала она ему буквально несколько часов назад, что Алекс, едва она вернулась домой, принудил ее к занятиям любовью?

Ну а он-то, Лэйрд, чем лучше? Такой же монстр, как и ее муж. Ариэль пришла к нему со своей бедой, а он злоупотребил ее доверием. Набросился на нее, как дикий зверь. Что же он наделал?

Он застонал и попробовал отодвинуться, но Ариэль, сомкнув руки у него на шее, удержала его. Он заставил себя посмотреть на нее и с изумлением увидел на лице Ариэль не страх или отвращение, но чувственное удовлетворение.

– Я люблю тебя, – сказала она, – мне кажется, всю жизнь любила.

Впитывая эти слова, он вдруг почувствовал, что все сошлось. Можно, наверное, найти с десяток возражений на это, но сейчас в голову не приходило ни одно.

– И как это я не понимал, что тоже люблю тебя? – заговорил он. – Может, потому, что ты замужем, и я думал, что уже слишком поздно?

– Ничего не поздно. Ведь я развожусь с Алексом, разве ты забыл? Я снова хочу тебя, Лэйрд. Иди сюда.

Тут Лэйрд кое-что вспомнил.

– Слушай, ты же только что потеряла невинность. Как это могло случиться?

Выражение ее глаз изменилось, руки бессильно упали, оставив Лэйрда обездоленным.

– С Алексом у меня никогда такого не было. Все иначе – он называл это терапевтическими сеансами. Я уж решила, что не могу наслаждаться сексом, как все нормальные женщины. И даже… – Ариэль осеклась.

– Что даже?

– Не могу сказать, слишком стыдно. Был один момент, когда я подумала, что… в общем, я ошиблась. Сейчас все было прекрасно – просто чудо. Но хватит разговоров. Я хочу тебя.

Слишком уж она торопится. Ему ведь давно не шестнадцать лет. Но что с тобой?

Он поцеловал ее, погладил неторопливо. Ариэль немедленно откликнулась, и только тут Лэйрд понял, насколько чувственна эта женщина. Неудивительно-, что «терапевтические сеансы» Алекса проходили так успешно. Опытный мужчина способен пробудить в чувственной женщине отклик даже против ее воли. Не это ли Ариэль имела в виду, говоря о своих страхах оказаться не такой, как другие женщины?

При мысли о фокусах Алекса Лэйрда охватила ярость.

И только услышав, как Ариэль негромко вскрикнула от боли, он понял, что слишком крепко сжал ее. Он немного отодвинулся и принялся покрывать поцелуями податливое тело.

И снова случилось чудо, и Лэйрд самодовольно подумал, что, в общем, не уступает молодым. Ему нередко приходилось слышать, как мужчины похваляются своей неутомимостью в постели, но никогда этому особенно не верил, ибо ему всегда хватало одного раза Но все это было до Ариэль. Он не просто хотел – он любил ее, и в этом все дело.

И теперь, когда он это понял, отказаться от такой женщины? Да он просто жить без нее не может. Но ведь есть Шанель.

Через несколько дней они собираются во всеуслышание объявить о своей помолвке.

Что же, черт возьми, делать?


Глава 34


Дженис покончила с уборкой наверху и спустилась на кухню доделать салат к обеду, когда зазвонил телефон.

Она отложила веточку сельдерея, вытерла руки и потянулась к аппарату, но оказывается, Джейк уже поднял трубку у себя в кабинете.

– Да нет, моя домохозяйка наверху, занимается домашними делами, – послышался его голос. – Но вообще-то я же говорил тебе, котенок, чтобы сюда ты не звонила. Обычно она подходит к телефону первой.

– Я соскучилась по тебе, – томно зазвучал женский голос. – Думала, сегодня дождешься, но когда пришла в аудиторию, тебя уже не было.

– Дела, дела, милая. Я ужасно занят последнее время.

– Да знаю я, знаю. – Теперь в голосе слышались капризные нотки. Дженис смутно припомнила: высокая девица с длинными ногами взбивает у них на кухне омлет. Как бишь ее?

Пегги? Нет, Терри и как там дальше? – Но мы же совсем не видимся.

– Слушай, у меня действительно работы по горло. Телевидение все свободное время отнимает.

– Ну так уж и все. На прошлой неделе я видела тебя с одной рыжей. Она так и увивалась вокруг тебя.

– Сугубо деловой разговор. Это Арлин, ее муж – телевизионный продюсер. – Джейк фальшиво рассмеялся. – Неужели ты ревнуешь? Да ведь она замужняя женщина.

– А ты женатый мужчина. Знаешь, как тебя студенты называют? Джейк Трахальщик.

Последовало долгое молчание.

– Смотрю, ты сегодня не с той ноги встала. А может, вообще завяжем на этом? Нам обоим было хорошо…

Трубка выскользнула из рук у Дженис, и она едва успела ее подхватить у самой плиты и снова прижать к уху. Но теперь раздавались только короткие гудки. Она бережно, словно та в руках взорваться готова, положила трубку на рычаг.

Дженис вернулась к салату, быстро покончила с ним, поставила в холодильник и налила себе стакан ледяной воды, но пить не стала, а прижала стакан к пылающей щеке. В последнее время такие приступы у нее уже случались, но сейчас впервые пришло в голову, что, может, это климакс начинается.

Ничего себе. Климакс в сорок лет, а мужа студенты называют Трахальщиком. Вот подонок, гнусь безродная.

Собственное отражение в пузатом металлическом чайнике насмешливо взирало на нее. Вообще-то в голубом вязаном свитере и джинсах, с гладко зачесанными каштановыми волосами, без косметики, выглядит она вполне симпатично. Ничего сногсшибательного, но мила. Как это Джейк обозвал ее домохозяйка? Так, может, он так ее сейчас и воспринимает?

Как вполне симпатичную прислугу, которая готовит ему еду, содержит дом в чистоте и порядке да в постели обслуживает, когда настроение появится?

Телефон зазвонил вновь, и Дженис нервно подскочила на месте. На мгновение возник соблазн дать Джейку ответить, но многолетняя привычка пересилила.

– Дженис? Это Ариэль.

– Ариэль? – Казалось, Дженис даже не поняла сразу, кто это. В голове немного шумело, а голос звучал глухо, как из колодца:

– А, это вы, Ариэль, как дела?

– Наверное, вы уже знаете, что я оставила Алекса?

Дженис с трудом заставила себя сосредоточиться.

– Ну да, конечно. Стефани звонила мне вчера утром. Вы ушли от нее, ничего не сказав, и она ужасно волновалась.

Потом она перезвонила, сказала, что вы наконец объявились и теперь собираетесь домой переговорить с мужем. А сейчас откуда?

Наступило неловкое молчание.

– Да так, из одного места. Извините, но если Алекс будет меня искать, лучше никому из вас не знать, где я. Видите ли, на столе у меня номера ваших телефонов, и вполне возможно, он найдет этот список и начнет всех обзванивать.

– Вы правы. – В голове у Дженис теперь будто какой-то молот стучал в такт биению пульса. Она ощущала такую слабость, что боялась, вот-вот в обморок упадет. – Надеюсь, у вас все уладится, – сказала она, понимая, как жалко и неубедительно звучат эти слова.

– Да-да, сейчас уже все хорошо, даже замечательно. Я у друга и уже договорилась о встрече с мистером Уотерфордом.

Он будет вести мои бракоразводные дела.

Дженис слегка ожила. Чего это, интересно, она такая возбужденная – выпила, что ли, или просто рада, что наконец освободилась от мужа?

– Ну что ж, прекрасно. А как там у вас с мужем все сложилось?

– Знаете, давайте не будем об этом. Главное – все позади.

Радостный голос Ариэль звучал как насмешка над охватившей Дженис неизбывной тоской, и все-таки она постаралась ничем не выдать своего настроения.

– Очень жаль, что мне не удалось позавтракать вчера со всеми вами в Сиклиффе. Я плотно засела за телефон, обзванивая гостиницы и больницы. – Дженис заставила себя рассмеяться. – А вы имеете представление, сколько в этом городе гостиниц?

– Ох, извините ради Бога. Столько хлопот вам доставила…

– Как говорит Шанель, а друзья-то на что? – отшутилась Дженис, хотя на самом деле ей хотелось сказать, что у нее своя беда: только что выяснилось, что у мужа роман с одной студенткой. А за год, интересно, он сколько всего уточек подбил?

– Ладно, созвонимся, – с нарочитой бодростью проговорила она. – Шанель говорила вам про прием, который устраивает на днях? Собственно, устраивает не она, а ваш кузен Лэйрд, а Шанель – хозяйка бала. Насколько я понимаю, все мы приглашены. Естественно, вы будете там?

– Боюсь, я не очень-то знаю, как вести себя на светских раутах.

– Ничего, ради такого случая можно постараться. Шанель обмолвилась, что собирается сделать какое-то важное объявление, только, какое именно, не сказала, и вообще звучало это чрезвычайно таинственно. У вас есть на этот счет какие-нибудь идеи?

Ариэль замолчала так надолго, что Дженис решила даже, что оборвалась связь.

– Да нет. – Голос ее теперь звучал тускло и невыразительно. – И вряд ли я смогу быть на приеме. Мой… мой друг считает, что мне лучше уехать из города на некоторое время.

– Надеюсь, вы еще передумаете, – вежливо сказала Дженис, хотя, честно говоря, ей было совершенно все равно, придет Ариэль на прием или нет. Да и вообще сейчас не до того, так что она была только довольна, когда Ариэль, извинившись, сказала, что торопится, мол, надо идти за покупками.

Трубка вдруг сделалась в руках Дженис очень тяжелой, или то была тяжесть ее собственных мыслей? Она все еще сидела, понурившись, за столом, когда в кухню влетел Джейк.

– Я ухожу, так что насчет обеда не беспокойся, – сказал он.

– Присядь на минуту, – Джейк. Мне надо с тобой поговорить.

– А до другого раза не терпит? Ты же знаешь, что, – когда выпадает свободный день, мне массу дел переделать надо.

– Как, например, попрыгать в постельке с мисс Котенком?

Джейк побледнел, но не дрогнул, напротив, попробовал перейти в наступление:

– Вот уж не думал, что ты начала меня подслушивать.

Подлянку кидаешь?

– Смотрю, ты никак не отделаешься от словечек, которые когда-то были в ходу в Беркли. Оправдываться мне не в чем, просто так получилось, что мы одновременно подняли трубки. Я думала, мне звонят, а стала свидетельницей твоего любовного воркования с… Терри, или как ее там?

– Да ничего между нами нет. Ну да, она вроде втрескалась в меня по-страшному, но я-то здесь при чем? Признаю, немного подначивал ее, просто, чтобы не обидеть. Она ж еще совсем ребенок. За кого ты меня принимаешь – за растлителя малолетних?

– Честно говоря, уж и сама не знаю, за кого тебя принимать – за Джейка Трахальщика или мужчину, с которым я прожила двадцать лет и которого, как мне казалось, неплохо за это время узнала. – Дженис остановилась и сделала глубокий вдох: в груди что-то закололо.

– Да клянусь тебе, все это совершенно невинно. Ну да, у нас с Терри был небольшой флирт, делов-то. Пару раз выпили вместе по рюмке, но теперь даже и с этим покончено…

– Да? А почему? Потому что у тебя с Арлин что-то началось? Ну и дура же я была. Все признаки налицо, включая и намеки, которые делали мне друзья, а я на все закрывала глаза.

Припоминаю, как вы с Арлин исчезли куда-то в рождественский вечер. И чем это вы, интересно, занимались во дворе? Да, настоящая идиотка – вот кто я такая. Говорят, жены догадываются, что мужья им изменяют, прежде всего по тому, как они ведут себя в постели. Но тут у нас все, как и раньше, ты всегда наготове. И как это тебе удается удовлетворять сразу двух – или даже трех – женщин одновременно?

– Ну что за чушь ты несешь? Да, мне нравятся женщины, но тебя я никогда не обманывал…

– Кому известно о твоих похождениях? Только друзьям или всему этому чертову университету?

– Так мы ни до чего не договоримся, Дженис. И чего это ты так взвилась из-за этой несчастной Терри? Может, на самом деле тебе что-то другое покоя не дает? Например, эта проклятая диссертация? Признайся, что-то там у тебя застопорилось. Ну так и пошли ты ее куда подальше или хотя бы отложи ненадолго. Знаешь что, предлагаю тебе сделку. Ты постоянно повторяешь, что телевидение отнимает у меня массу времени и пора с этим завязывать. Да я и сам, честно говоря, стал сильно уставать. И еще на кафедре завидовать начали, мол, слишком популярным становлюсь.

Таким образом Джейку удалось перевести разговор на Другое.

– Ты действительно собираешься уйти с телевидения? – спросила Дженис.

– Знаешь, родная, я бы даже дышать отказался, если б от этого нам жить было лучше. Да ведь наш брак – это единственное, что для меня имеет какое-то значение, а то ты сама не знаешь. Я за тобой, как за каменной стеной. Даже и вообразить не могу, что со мной будет, если тебе в голову придет дикая идея оставить меня.

Джейк обнял жену. Дженис вдыхала знакомый аромат мужского одеколона, запах шерсти от рубашек, которые он надевал в прохладную погоду. И вообще от него веяло здоровьем и мужской силой. Дженис заколебалась.

Джейк поцеловал ее, и неожиданно подслушанный телефонный разговор предстал в ином свете. Может, Джейк прав?

Может, потому она и бросается на людей, что никак у нее с диссертацией не ладится, вот и нервничает, подозревает…

Ведь, если подумать, что такого особенного она услышала.

Юная и очень ревнивая восемнадцатилетняя девица напридумывала себе бог знает чего…

А может, и впрямь у нее преждевременный климакс. Иные женщины в таких случаях просто с ума сходят…

Дженис почувствовала, что рука Джейка скользнула вниз по спине. Ладно, решено. Она выбросит этот телефонный разговор из головы, просто навсегда забудет о нем. Если чему и научила ее группа поддержки за последние месяцы, так это тому, что совершенных браков не бывает. Так почему она должна составлять исключение?

* * *


Всю минувшую неделю Шанель была настолько занята приготовлениями к приему, что у нее и для сна-то времени почти не оставалось, а уж о том, чтобы отвлечься на что-то, кроме торжества в отеле «Святой Франциск», вообще речи не было.

Она сразу поняла, что в доме у Лэйрда, сколь бы велик он ни был, не хватит места для гостей, внесенных в два списка – его и ее. Нет, те, кого она собирается пригласить, никогда об этом не узнают. Главное, пусть они примут приглашение, а для этого надо, чтобы оно исходило от Лэйрда Фермента.

Все эти снобы просто должны быть свидетелями ее триумфа, а как же иначе? Шанель мечтала об этом дне с тех самых пор, как позорно провалилась со своим первым браком. Объявление о помолвке с Лэйрдом позволит покончить со многим, прежде всего с унижением, пережитым после развода с Жаком, когда она в глазах многих сделалась парией.

Да, в субботу вечером у нее будет грудь в крестах. Нет, торжества своего она до времени не выкажет, даже бровью не поведет. Идея состоит в том, чтобы вернуться в круг тех женщин, которые превратили последние ее два года в школе в чистый ад. А уж отомстит она позже, да и не разом, а так – шаг за шагом, постепенно. Открытая война, как бы здорово ни было поставить всю эту публику на место, только нарушит ее планы.

Единственное, что долгое время смущало, так это место проведения встречи. Лучшие залы уже были забронированы на весь май. В конце концов удалось договориться с метрдотелем «Святого Франциска». Не высший класс, но, ничего, сойдет.

Отказались прийти только четверо, и еще двое не откликнулись – прекрасная статистика, если иметь в виду общее количество гостей. Да, Лэйрда все ценят. Насколько ей известно, никаких других заметных светских мероприятий вроде вернисажей или благотворительных вечеров на этой неделе не предвидится, так что можно быть уверенной: это будет событие месяца, которое легко затмит даже ежегодный Майский бал, на который, правда, стекается множество журналистов, но ее знакомые бегут как от чумы, потому что приглашают туда всех, кто только может заплатить за билет.

Конечно, семейные проблемы Ариэль немного отвлекли от главного, но теперь, когда ее опекает какой-то приятель и начались дела с разводом, об этой истории можно забыть. Лэйрду даже и не обязательно рассказывать об этом. Из всех членов клуба Ариэль она знала меньше других, хотя именно ее участие побудило Шанель присоединиться к группе поддержки – все-таки кузина Лэйрда. Про себя Шанель всегда считала Ариэль дамой довольно скучной. Ферн сказала бы проще: зануда.

Неожиданно Шанель нахмурилась. Ферн… эта история с попыткой изнасилования… Загадка какая-то. Но что за ней стоит? Что это чистая ложь – ясно – Лэйрд настоящий джентльмен, он никогда не позволит себе такого. Да, в постели он хорош, очень хорош. Стет сравнил его с чистокровным скакуном, но Шанель он скорее напоминал русскую овчарку – та же порода, то же чутье, та же твердость, скрывающаяся за обманчивой внешностью.

Они уже неделю не виделись, с того самого вечера, как Лэйрд позвонил и сказал, что подхватил грипп и лучше бы ему посидеть дома. Поскольку голос у него звучал вполне нормально, Шанель решила, что он просто дает ей возможность заняться приготовлениями к торжественной встрече.

Шанель по достоинству оценила его тактичное поведение.

Она не просила его помощи, а он не предложил ее.

– Ни в какие детали я вмешиваться не буду. – заявил Лэйрд. – У тебя карт-бланш, зови кого хочешь и трать сколько хочешь. Счета пусть присылают ко мне на работу. Я целиком доверяю твоему вкусу.

Некоторую неловкость Шанель все же ощущала. Карт-бланш – это прекрасно, но, пожалуй, она все же немного переборщила, заказав закуски у Джона Гловера, который драл за свои услуги прямо-таки безбожно. И вообще Шанель ни в чем себя не ограничивала – нельзя. Даже малейший признак экономии будет немедленно замечен, ведь придут люди, которые заказывают еду там же, и цветы в тех же магазинах покупают, и оркестры те же самые нанимают. Хотелось, чтобы они поняли: теперь парадом командует она, Шанель О'Хара Деверю. Да, разумеется, к чему придраться они все равно найдут, и перешептываться за спиной тоже будут, да только это чистые сплетни, потому что все у нее будет – высший класс.

От мыслей ее оторвал скрип двери. Распространяя вокруг себя запах яблок, в комнату вошла Ферн и плюхнулась на шезлонг, в котором Шанель любила порой подремать. Не обращая внимания на мать, Ферн впилась зубами в яблоко и принялась громко жевать. Шанель промолчала, хотя выглядела Ферн так неряшливо, что язык чесался сказать, чтобы приняла душ да сменила одежду.

С того самого дня, когда Лэйрд якобы попытался изнасиловать ее, Ферн не давала матери прохода. Нет, в пререкания не вступала и прямых оскорблений себе не позволяла, просто ядовито поглядывала да погружалась в многозначительное молчание. Ладно, перебесится. Ферн – реалистка, знает, с какой стороны хлеб маслом намазан. Начать с того, что сразу после замужества появятся деньги и она сможет выбрать лучший университет…

– Уже решила, куда поступать будешь? – нарушила молчание Шанель.

– Да нет пока, – пожала плечами Ферн.

– Ах вот как? Ну что ж, ты уже взрослая и, если не хочешь учиться, иди работать.

Ферн бросила огрызок в хрустальную пепельницу.

– А ты только этого и ждешь, верно? Твоему драгоценному Лэйрду не придется платить за обучение. А что, если я скажу, что буду поступать в Рэтклифф, а то и в Гарвард?

– Прекрасно, если, конечно, экзамены сдашь, – сухо ответила Шанель.

– Да уж как-нибудь; И имей в виду, жаться я не намерен. Мне понадобится новая машина; как думаешь, Лэйрд купит мне «порше»? Всегда о нем мечтала.

– Лэйрд человек щедрый, но отнюдь не дурак.

– Зануда, вот кто такой этот твой Лэйрд. Зануда и импотент. И месяца не пройдет, как ты опять найдешь себе какого-нибудь молодца постель согреть.

Шанель с трудом удержалась от грубости.

– Ну что ты все время злобствуешь? А эти выдумки зачем понадобились? Ведь на самом деле это ты к нему приставала, да только от ворот поворот получила, не так ли? – Шанель с удовлетворением отметила, что дочь залилась краской. – Ничему-то ты не учишься. У тебя дурная привычка кусать руку дающего. Что же касается импотенции, то, поверь мне на слово, с мужской силой у Лэйрда все в порядке, да и по части техники он мастак.

Ферн вскочила на ноги и вылетела из комнаты. Сдвинув брови, Шанель посмотрела ей вслед. Да, с Ферн придется нелегко, а когда просто-то было? Правда, на какое-то время они вроде притерлись друг к другу и стали если не друзьями, то чем-то близким к тому. Теперь вот снова начинается. А разве плохо было бы научиться жить без этих постоянных стычек?

Шанель вернулась к списку приглашенных. С особым удовлетворением она поставила галочку напротив Ларса и Нэнси Андерсон. Они подтвердили, что будут. Ну погодите, сладкие вы мои.

Шанель дошла до членов группы поддержки, чьи имена следовали одно за другим. Дженис вращается в университетских кругах и будет вполне к месту. О Стефани того же не скажешь – воплощенная «миссис Сабурбия», но ничего такого особенного в глаза бросаться не будет. Ариэль? Ну эта-то вообще лучше всех подойдет, что, впрочем, довольно странно.

С другой стороны, Глори будет выпирать, как восклицательный знак, пусть даже в последнее время внешность ее явно изменилась к лучшему.

«Исключительно благодаря мне», – самодовольно подумала Шанель.

Всем им она сказала, что могут приходить как угодно, – одни или со спутниками, и втайне надеялась, что Глори прихватит этого своего Стива Голдена. Ведь он, если только не врет, йельский выпускник. Ладно, там видно будет. Она-то, Шанель, с первых слов поймет, что к чему. Если надувает, надо предупредить Глори, только спасибо скажет. Девушка она, несмотря на ее обезоруживающую откровенность и уличный жаргон, неплохая.

Интересно, догадывается кто-нибудь их них, что это их последняя встреча. При той насыщенной светской жизни, что предстоит ей как жене Лэйрда Фермента, времени на посиделки у нее не будет. По возвращении из свадебного путешествия с Ариэль какое-то время придется поддерживать связь. Лэйрд очень любит кузину, он даже как-то сказал, что ближе нее у него никого нет, но уж надо постараться, чтобы связь эта постепенно ослабла. А потом Ариэль и вовсе исчезнет из их жизни.

Даже если бы Шанель хотелось оставаться в клубе – а ей этого не хотелось, – все равно возникла бы неловкость.

Счастливой новобрачной не место в кругу разведенок, хотя в последнее время они почти не разговаривают на эту тему. Так, по большей части болтают о всяких пустяках да шуточками обмениваются. Правда, Дженис постоянно стремится вернуть их к серьезным проблемам, например, заставляет припомнить, когда именно они впервые поняли, что брак грозит распасться.

Но зачем копаться в прошлом, заметила как-то Стефани, и все с ней, кроме Дженис, согласились.

В комнату вошла София, недавно взятая на место экономки флегматичная итальянка.

– Там к вам кто-то пришел, миссис Деверю, говорит, что по поводу приема.

Шанель отложила карандаш и встала.

– Проводи его в гостиную. Я сейчас приду. И на будущее – всегда спрашивай имя посетителя.

– Слушаю, мэм.

Шанель поправила прическу и немного подмазала губы.

До приема остался один день. А он запомнится на всю жизнь.

Ариэль, совершенно обнаженная, лежала животом вниз на палубе «Альбатроса» – яхты Лэйрда. От нескромных взглядов ее скрывало легкое сооружение о трех стенах. Для этого его Лэйрд, тоже любивший загорать голышом, и установил. А от слишком жаркого солнца защищал парусиновый тент, хотя, с удивлением отметил Лэйрд, ее светлая кожа вполне успешно сопротивляется лучам – ни ожогов, ни даже загара.

Ариэль зевнула и лениво раскинула длинные, стройные ноги. Тело у нее было гибкое, мышцы тугие, лобковые волосы цвета спелой пшеницы. При всей своей худобе Ариэль была женщиной на все сто процентов, и, хотя только час прошел, как они кончили заниматься любовью, Лэйрд почувствовал, как в нем снова рождается желание.

«Заниматься сексом» – вот как всегда он это называл; но к его полному слиянию с Ариэль, к тому, как одновременно они достигали высшей точки блаженства, это определение явно не подходило. А ведь, подумать только, он решил, что слишком стар для того, чтобы крутить романы, или это слово тоже не годится в данном случае? Как бы то ни было, его терзали сомнения, он так и не придумал, что же делать с Шанель.

Ясно одно – нельзя, чтобы Ариэль узнала о помолвке от кого-нибудь другого. Именно поэтому он и пригласил ее ближе к полудню покататься на яхте, хотя в семь уже должен был заехать за Шанель и ее дочерью.

Сейчас солнце уже клонилось к закату. Пора возвращаться, а он так и не сказал Ариэль, что женится на другой. Что удерживает его? О том, чтобы подвести Шанель, и речи быть не может. Прежде всего он дал обещание. Да и как в последний момент, после того как она все силы вложила в этот прием, бить отбой? К тому же Лэйрд был совсем не уверен, что он этого хочет.

Да, Ариэль привлекает и возбуждает его, как никакая другая женщина, а уж оберегать ее он готов до последнего, но насколько всего этого хватит? Как долго будет полыхать пламя, загорающееся всякий раз, стоит ему к ней прикоснуться?

Что же до Ариэль, то она явно счастлива, не устает повторять, как она любит его. Но можно ли эти слова принимать за чистую монету? Несмотря на замужество, женщина она совершенно неопытная и, возможно, принимает за любовь просто свою давнюю привязанность к нему да и мгновенно вспыхнувшую страсть.

Но как же сказать ей, что все, не успев начаться, должно кончиться? Вот прямо так? Присесть рядом и объявить, что минувшая неделя – это сплошной восторг, но сейчас все позади, потому что он женится на Шанель? Какова ей будет? Да и ему?

– О чем задумался? – спросила Ариэль. Лэйрд заметил, что она перевернулась на спину и неотрывно смотрит на него.

Удивительно, она не испытывает никакой неловкости, появляясь перед ним в таком виде. Наоборот, скорее ощущает гордость. А ведь явно понимает, как действует на него ее нагота.

По тому, как она потягивается, соблазнительно выгибая спину и не сводя с него глаз, легко догадаться, что его снова приглашают к любви.

И он готов к ней. Боже, даже и представить невозможно, что он, Лэйрд Фермонт, человек, которого знает весь Сан-Франциско, может вести себя, как какой-нибудь нетерпеливый юнец.

Они занялись любовью прямо на раскалившейся от солнца палубе. Еще в самый первый раз Лэйрд удивился раскованности Ариэль. Любовь была для нее делом таким естественным, что подумалось, сколько же он времени зря потратил в заботах о всяческих приемах.

Шанель в постели мастерица, все время что-то придумывает, любовница страстная, но никогда он в ней – да и в любой другой женщине – не растворяется так полно, как в Ариэль.

С ней все по-другому. Когда тела их сливаются, мозг тоже работает совершенно синхронно, и Лэйрду инстинкт подсказывает, что надо делать, к какому месту прикоснуться, когда ускорить ритм движений, чтобы одновременно достичь пика наслаждения. Не хочется даже думать, как мало он разбирался в любви до встречи с Ариэль. Раньше это был вызов, вопрос мужской гордости. Теперь – не так. Теперь – он дает и ему дают, и уже нет разделенности на «я» и «ты», совершенно новое для него ощущение.

Так как же назвать то, чего, оказывается, до сих пор он был лишен?

Любовью?

Неужели так просто?


Глава 35


Сделав последний звонок директору ресторана отеля «Святой Франциск» и убедившись лишний раз, что больше никаких проблем не возникло, Шанель отправилась в спальню переодеться к приему, но предварительно выключила телефон, чтобы ничто не отвлекало от этого важного занятия.

Сегодня надо выглядеть на пятерку с плюсом, и дело тут не в тщеславии – образ следует создать. Именно ради этого она бог знает сколько времени убила на хождение по магазинам, остановившись в конце концов на сногсшибательном длинном платье от Билла Бласса; такие наряды сейчас мало кто носит, и Шанель отдавала себе отчет в том, что наденет платье всего один раз, но, учитывая обстоятельства, этим можно пренебречь.

Пусть даже у Лэйрда глаза полезут на лоб, когда принесут счет, все равно важно показать, что за самого завидного в городе жениха выходит не какая-нибудь Золушка. И слава Богу, платить придется не ей, тем более что сейчас она на мели, деньги, полученные за воспитание Элси Стетсон, ушли на повседневные расходы – на еду, старые счета.

По некотором размышлении Шанель решила пригласить на прием и Стетсонов. Они, конечно, не из тех, что должны бывать в доме у жены Лэйрда Фермента, но приличия требовали дать Элси и этот шанс пробиться в местную элиту. Жену она не переваривала, но муж вызывал у нее добрые чувства, он так напоминал отца.

Неотразимым блеском Тинкана О'Хары он не отличался, но была в нем та внутренняя уверенность в себе, что проистекает не от богатства или воспитания, но от силы характера. Да, Стет вполне подойдет этой компании, чего нельзя сказать о его жене, которая вообще не умеет вести себя в обществе.

Даже если Элси будет походить на какую-нибудь актрисочку, никто этого не заметит. Всех будет интересовать только одно: Лэйрд Фермонт женится на Шанель Деверю.

Накладывая легкие тени, Шанель с сожалением думала, что у нее нет родственника-мужчины, который сделал бы это торжественное объявление. А так получается, что Лэйрду придется взять это на себя. Хорошо бы спросить, как именно произойдет оглашение, но в последние два дня Шанель не могла до него дозвониться. Дома никто не отвечал, что странно: ведь даже если он куда-нибудь уехал, слуги-то должны быть на месте. Ладно, не имеет значения. Лэйрду довериться можно, обставит все как нужно. Наверное, никогда в жизни он не нарушал условностей, принятых в обществе, не позволял себе никаких вольностей. Вот и прекрасно. Иногда он казался ей чересчур консервативным, но ничего, как только поженятся, Шанель постарается научить его извлекать из своего богатства максимум. Хотя, конечно, никаких экстравагантностей, меру знать надо.

Покончив с косметикой, Шанель внимательно осмотрела себя в зеркале, висевшем над туалетным столиком. Что ж, внешний вид вполне соответствует самочувствию, а это немало. Удивительно, какое значение женщины придают внешности. Правда, не все. Взять хоть Дженис Мурхаус. Твидовый жакет, юбка-шотландка, бесхитростная прическа – несомненно, все это соответствует ее образу жизни, однако же ясно, что собственный внешний вид ее не особенно заботит.

А вот Глори, наоборот, становится настоящей красавицей.

На апрельском обеде она была совершенно неотразима в своем голубом шелковом платье, перехваченном в талии белоснежным поясом с черепаховой пряжкой (последний, по ее словам, она купила у уличного торговца на Маркет-стрит). Что ж, теперь собственными ножками по жизни шагает. На первых порах рабски следовала советам Шанель, но сейчас действует по своему усмотрению. Странно, что она до сих пор не обставила квартиру.

– Всему свой черед, – сказала она, когда Шанель поинтересовалась, по-прежнему ли Глори спит на матрасе.

Шанель почувствовала, как у нее защекотало в горле, – верный признак того, что вот-вот расхохочется. Ей не хватало Глори, которая всегда так забавляла ее. И все равно, когда она станет миссис Лэйрд Фермонт, в ее жизни не останется места для всяких там Глори, а равно Стефани, Дженис и, уж конечно, Ариэль.

Ее узкие ступни уютно скользнули в бальные туфли-лодочки, после чего Шанель устроила, как обычно, уходя из дома, прощальный осмотр.

Косметика – само совершенство. Чуть-чуть подрумяненные щеки, совсем небольшой слой розовой помады – Лэйрд любит, чтобы в женщине все было естественным. После замужества все будет иначе, но пока надо угождать его вкусам.

Впоследствии займемся и ими, но аккуратно, не спеша.

Украшения – нитка оправленных в серебро изумрудов, один из немногочисленных подарков Жака. Хорошо хоть серебро снова вошло в моду. Ни единого кольца, Лэйрд хочет, чтобы на пальцах ничего не было, когда нынче наденет на нее обручальное кольцо в бриллиантах. Она передаст его ему во время приема, ну а пока оно надежно покоится в сумочке.

Далее – платье, серебристая парча и темный шелк великолепно идут к светлым, как серебро, волосам; оставляя почти открытой грудь, оно соблазнительно облегает крутые бедра.

Одна из лучших моделей Билла Бласса – смелая, красивая, дорогая.

Волосы – гладкий зачес, приплетенная коса, над которой Адольфо, то разражаясь ругательствами, то рассыпаясь в комплиментах, трудился сегодня чуть ни до полудня.

Другие пусть делают себе более свободные прически. А у нее – свой стиль. «Королева», – закончив свое дело, сказал Адольфо. Вот именно, королева – точное определение для Шанель Деверю, в девичестве Шанель О'Хара, дочери Тинкана О'Хары, которой вот-вот предстоит стать Шанель Фермонт, женой Лэйрда Фермонта.

И смотрите, кто это там больше всех выставляется? Да это же Нэнси Андерсон со старинными ожерельями, коротышкой мужем и своей здоровенной задницей, на которой тесто можно месить…

Послышался легкий стук в дверь, и в комнату вошла Ферн.

Шанель критически оглядела ее. Стройная, длинноногая, Ферн эффектно выглядела в этом своем едва прикрывающем колени платье цвета шампанского. Удивительно, как она меняется, когда не носит это отвратительное тряпье.

– Настоящая принцесса, – заявила Шанель. – Цвет шампанского потрясающе тебе идет.

– Как это понять? Комплимент? Обычно ты любишь пройтись насчет моей одежды.

Шанель поджала губы, но, поскольку сегодня ничто не должно испортить ее торжества, заговорила ласково и спокойно:

– Тем более следует мне доверять, стало быть, не льщу, а правду говорю.

Она взяла свою серебристую сумочку.

– Ну что ж, я готова. Лэйрд будет с минуты на минуту.

– Да уж, такого счастливого – и богатого – жениха нельзя заставлять ждать, Шанель нахмурилась:

– Послушай, Ферн, сделай одолжение, попридержи язык сегодня, ладно? Это ведь и твоя игра тоже. Публика, которая там будет… В свое время от отношения этих людей немало будет зависеть в твоей жизни.

– Сомневаюсь, – передернула плечами Ферн. – Ну да ладно, можешь быть спокойна. Когда мне скажут – а уж это точно, – что я совсем не похожа на свою роскошную мамочку, я, вместо того чтобы послать куда подальше, скромно зальюсь краской.

– Ты очаровательная молодая женщина, помни об этом, – резко бросила Шанель.

– Хотелось бы верить, что ты говоришь искренне, – с удивлением посмотрела на нее дочь.

– Разумеется. Пусть я не похожа на наседку, как другие матери, но по-настоящему горжусь тобой. И хочу, чтобы ты была счастлива.

– Ну, тут спора нет. Богатство лучше, чем бедность.

Если у меня будет выбор, непременно предпочту богатого.

– Вот и умница. Просто… просто не надо перечить мне на каждом шагу. Я ведь действительно только добра тебе желаю.

На пороге появилась София:

– Машина внизу, миссис Деверю.

– Скажи мистеру Ферменту, что мы идем.

– Его там нет, только шофер. Он остановился посреди улицы – некуда приткнуться. Так что хорошо бы побыстрее.

– Нет? То есть как это?.. Ладно, не важно. Скажи шоферу, что мы спускаемся.

Через несколько минут они уже направлялись в сером «роллсе» Лэйрда в сторону Юнион-сквер, где находился отель «Святой Франциск».

– Как думаешь, что могло случиться с Лэйрдом? – спросила Ферн, – Понятия не имею. Наверное; что-нибудь в последний момент возникло.

Шанель наклонилась и опустила стекло, отделяющее заднее сиденье от водителя – пожилого мужчины, работавшего у Лэйрда по совместительству еще и садовником, и рассыльным.

– Роберт, не знаете, что задержало мистера Фермента?

Роберт на мгновение обернулся, потом снова перевел взгляд на дорогу.

– Нет, мадам. Сегодня утром мистер Лэйрд велел мне вывести «ролле», подготовить его и заехать за вами в семь. И с тех пор я его не видел. Жена говорит, он вроде в полдень поехал покататься на яхте и все еще не вернулся. Беспокоиться не о чем, миссис Деверю. Он часто выходит на такие прогулки. Наверняка скоро появится.

– Спасибо. – Шанель подняла стекло. Действительно, чего волноваться-то? Из всех известных ей мужчин Лэйрд – самый надежный. Если, допустим, отказал двигатель, он просто вызовет спасателей. Ну а она пока займется последними приготовлениями.

Остановившись у главного входа в гостиницу, Роберт поспешно, не давая привратнику опередить себя, открыл заднюю дверцу машины.

– Когда вернуться за нами, знаете? – спросила Шанель.

– Да, мэм. Мистер Лэйрд велел мне возвращаться домой и ждать звонка. Или… как прикажете, мэм.

Говорил он почтительно. «Знает, наверное, – подумала Шанель, – что у меня вот-вот переменится статус». Слуги всегда все узнают первыми.

– Да нет, делайте так, как велел мистер Лэйрд. Да, попросите Мэри, перед тем как лечь спать, охладить шампанское. – Шанель впервые отдавала приказания слугам Лэйрда, и ей это явно нравилось.

Следуя за Ферн под монументальные своды старой гостиницы, Шанель самодовольно улыбалась. Все замечательно, и ведь это еще только начало.

* * *


Бальный зал поражал своими размерами и изысканной архитектурой – обломок старых времен. Убран он был сегодня в соответствии с указаниями Шанель. Гигантские пальмы в кадках и папоротники высотой с дерево смягчали квадратную геометрию комнаты, создавая одновременно уютные уголки, где были расставлены столы и стулья с позолоченными спинками. Столы украшены кремовыми орхидеями, а вазы с крупными белыми розами и гвоздиками, выделявшиеся посреди зелени, придавали еще больше блеска викторианскому убранству отеля. Из хрустальных люстр начала века лился холодный свет.

На возвышении в дальнем конце зала настраивали инструменты музыканты. Шанель попыталась было заполучить какой-нибудь оркестр с восточного побережья, сначала Питера Дачина, потом, когда не вышло, других, но в конце концов пришлось остановиться на местном, правда, из лучших. Ну что ж, в своих смокингах музыканты выглядят в высшей степени респектабельно, да и требуется всего лишь придерживаться старой манеры исполнения, прекрасно подходящей для танцев и не мешающей спокойно разговаривать.

Скользя по блестящему паркету, Шанель с удовлетворением заметила в противоположном конце зала нечто вроде тента из шелка цвета слоновой кости. От застолья из-за обилия гостей пришлось отказаться, но по части буфета Шанель постаралась придумать нечто необычное. Тент, немного в восточном стиле и уж точно совершенно оригинальный – сколько денег в него вбухано, и сказать страшно, – придуман был по наитию. Он хорош тем, что не только загораживает столы с закусками и напитками, но и дает возможность постоянно пополнять их запасы.

Именно тут обнаружила Шанель метрдотеля. Он внимательно следил за официантами, снующими между столами.

Поймав его взгляд, Шанель неторопливо и бесстрастно оглядела интерьер. Цветы расставлены идеально, точно так же, как и хрусталь с серебром, но, дабы никто не расслаблялся, она на всякий случай сдвинула чуть в сторону вазу с орхидеями и разгладила несуществующую складку на белоснежной скатерти.

Метрдотель откашлялся.

– Все в порядке, миссис Деверю?

– Велите официантам, – уходя от прямого ответа, сказала она, – приносить свежую еду, как только тарелки опустеют на три четверти. Да, и проверьте, все ли одеты, как положено, а то на одном приеме в прошлом месяце я заметила, что один из ваших людей выглядел, как бы сказать, несколько неряшливо. И пусть официанты смотрят в оба.

Нельзя, чтобы гостям приходилось самим носить тарелки из буфета. Столы, как гости покончат с едой, надо очистить как можно быстрее и незаметнее. И вот еще что. Где-то на половине приема мистер Фермонт сделает важное объявление.

Как только услышите из оркестра барабанный бой, официанты должны разнести бокалы с шампанским, специально заказанным для этого момента. Да поживее – будет произноситься тост. Все ясно?

– Да, миссис Деверю. – Метрдотель буквально сорвался с места. Сейчас задаст жару своей команде.

В этот момент сзади послышался мужской голос:

– Ну, Шанель, вы просто бесподобны. Вам бы генералом следовало быть.

Она с улыбкой обернулась, ожидая увидеть Лэйрда. Но это был Уильям Стетсон.

– О, это вы. А я думала – Лэйрд.

– Я и не знал, что Фермонт говорит с техасским акцентом, – суховато заметил Стетсон.

Шанель продолжала спокойно улыбаться, ей вовсе не хотелось вступать в пререкания со Стетсоном. Со значением посмотрев на крохотные, украшенные драгоценными камнями часики, она сказала:

– А вы не рано? Гости приглашались к восьми…

– Вы правы, прошу прощения. Я понял, что поторопился, только доехав до гостиницы, и пошел в бар выпить чего-нибудь. Но тут проследовали вы с дочерью, вот я и решил поздороваться.

– Очень мило с вашей стороны. А жена позже будет?

Улыбка стерлась с его лица.

– Мне пришлось положить Элси в больницу. Она на днях пыталась поджечь дом, и врачи сказали, что состояние ее ухудшилось, нужен постоянный присмотр. Вообще-то я хотел оставить ее дома, но, видите ли, в последнее время она сделалась такой агрессивной.

– Состояние, говорите, ухудшилось? А она что, больна?

– Болезнь Альцгеймера.

Шанель так и передернуло. Господи, так вот откуда это странное поведение – чего же он ей сразу не сказал? Боялся, что, если узнает, откажется заниматься ею? Шанель уже было открыла рот, но Стетсон опередил ее:

– Сиделки были с ней круглосуточно, и все равно она умудрилась как-то зажечь спичку. – На какой-то миг глаза его выдали истинное чувство, скрываемое за бесстрастным тоном. – Словом, ее врач считает, что в больнице будет лучше. Порекомендовал он вроде бы лучшую, так что отчего бы не попробовать… Впрочем, что это я вас занимаю своими несчастьями. У вас, должно быть, еще куча дел, в последний момент всегда что-нибудь возникает.

– Да нет, все идет своим чередом, и к тому же большинство гостей, наверное, по привычке опоздают. – Шанель погладила его по ладони. – Право, мне ужасно жаль. Как там Элси в больнице? Наверное, домой рвется?

– Да нет, пока ничего. Это на Ноб-Хилл, старое здание в викторианском стиле, и домашнее такое, на больницу совсем не похоже. Ей кажется, что она там в гостях, а хозяйка дома – одна из дневных сиделок, слава Богу, они нашли общий язык.

И даже меня терпит, если только надолго не задерживаюсь.

У нее ко всему прочему паранойя развилась, это уж что-то новое. – Вид у Стетсона был совсем подавленный, ясно, что только прикидывается таким спокойным и деловитым. – Сейчас Элси кажется, что ее хотят отравить, и спокойно может принимать еду только от этой самой сиделки. Когда она рядом, все нормально.

– Право, мне очень жаль, честное слово, – негромко проговорила Шанель.

– Кошмар какой-то. И почему никто не умеет лечить эту проклятую болезнь?

– Когда-нибудь научатся.

– Да только Элси это уже не поможет. Самое страшное – медленное ухудшение. Врачи говорят, что продлится это лет десять. Сейчас-то она выглядит моложе, чем когда-либо, словно приступ болезни стер все следы возраста. Но вбила себе в голову, что я хочу ее смерти. Какая чушь. Да я лишь мечтаю, чтобы она была такой же, как когда мы только поженились.

Глаза у Стетсона заблестели, похоже, вот-вот разрыдается. Шанель было его очень жалко и в то же время странно видеть плачущим этого сильного человека.

– Я и не думала, что вы можете так сломаться, – придав голосу твердости, сказала она. – Таким Уильяма Стетсона я себе не представляла.

– Гвозди бы делать из таких, как я, верно? – Он слабо улыбнулся. – Смотрю, вы всегда знаете, что сказать. Это у меня такая манера комплименты говорить. Не уверен, что вы мне нравитесь, Шанель Деверю, но я вами восхищаюсь. Ладно, хватит об этом. Так чего ради весь этот фейерверк? Кажется, грядет большое событие? Вы с Лэйрдом?..

Шанель смутилась. Неужели у нее все на лице написано?

Ладно, глупо отрицать, когда через пару часов все и так узнают.

– Угадали. Но только, пожалуйста, никому ничего не говорите, пока Лэйрд сам не объявит. Хорошо?

– Ну разумеется. Он собирается сделать это при полном; скоплении всех своих друзей и знакомых. Ну что ж, в добрый час. Я по-прежнему считаю, что вы совершаете ошибку, но, такой брак – верный путь к желаемому.

Подошел с каким-то вопросом директор банкетных залов, человек с маслеными глазками, лет под пятьдесят, и Стетсон; удалился. Через несколько минут стали подходить гости. Как и следовало ожидать, дамы из группы поддержки вопреки общему обыкновению появились вовремя.

Шанель молча окинула их взглядом. Глори, сразу видно, в лепешку разбилась, готовясь к этому вечеру. Симпатичное личико обрамляли ниспадающие блестящими завитками локоны, ярко-красное платье воспроизводило цвет волос – сочетание в принципе не правильное, но в данном случае поражающее своей новизной и необычностью. Сопровождал ее высокий, крепко сбитый мужчина в безупречно сидящем и явно не напрокат взятом смокинге. Он с любопытством обвел взглядом; все еще пустой зал, затем посмотрел на Шанель. Лицо его выглядело знакомым: похоже, виделись где-то в районе оздоровительного клуба. Стало быть, это и есть Стив Голден. Как интересно и как похоже на Глори: умница, и все равно из кровати одного спортсмена прыгает прямо к другому…

– С Ариэль кто-нибудь разговаривал в последнее время? – с деланным интересом спросила Шанель по завершении обычного ритуала приветствий и взаимных комплиментов.

– Она звонила несколько дней назад, обещала не пропадать, – негромко откликнулась Дженис. Выглядела она усталой и непривычно бледной. На ней было длинное шелковое платье темного цвета. И хоть шло оно ей, придавая фигуре стройность, новизной явно не отличалось. Шанель мельком подумала, сколько же факультетских вечеров оно видело, перед тем как хозяйка надумала разводиться.

– Жаль, что ее нет, – неискренне сказала Шанель. – Вам первым говорю: сегодня будет объявлена наша с Лэйрдом помолвка. Свадьба в конце мая.

Все заговорили разом, и, чувствуя, что поздравляют ее от души, Шанель вся так и раскраснелась от удовольствия; впрочем, при виде Ферн радость ее тут же погасла – та слишком уж пристально разглядывала светлую блузу и длинную черную юбку, купленные Стефани явно в магазине готовой одежды. Наглядевшись вдоволь, она перевела взгляд на полыхающие волосы Глори, и в уголках ее рта затаилась недобрая усмешка. Далее подошла очередь спутника Глори, и на сей раз улыбка Ферн сделалась вызывающей.

– Познакомьтесь, это моя дочь Ферн, – сказала Шанель. К собственному удивлению, ее просто возмутила почти нескрываемая ирония, которую вызывали у Ферн члены группы поддержки. К счастью, спутник Глори ограничился вежливым кивком и повернулся к ней, припоминая, что еще мальчиком как-то был в ресторане отеля «Святой Франциск» со своими родителями.

В дверях уже толпились гости, и вскоре Шанель и счет потеряла знакомым лицам. Отсутствие Лэйрда ставило ее в неловкое положение, приходилось все время пускаться в объяснения; тем не менее Шанель вполне справлялась с ситуацией, ссылаясь на то, что Лэйрда задерживают какие-то срочные дела. Утешала себя Шанель тем, что, коль скоро она ведет себя как хозяйка званого вечера, стало быть, человек в его жизни не случайный. Кое-кто явно подозревал, к чему вся эта затея, но на намеки Шанель отвечала лишь загадочной улыбкой.

Было уже почти девять, когда к ней подошел заместитель директора гостиницы. С лица у него так и лил пот, и, не успел он даже заговорить, как у Шанель заныло в груди от какого-то неприятного предчувствия.

– Это вам, миссис Деверю, – сказал он, передавая Шанель конверт. – Его привез шофер мистера Фермента. Тут какая-то путаница произошла, письмо попало не по адресу, вообще-то вам должны были передать его еще два часа назад.

Примите наши глубокие извинения…

И с этими словами он быстро удалился, Шанель и рта не успела раскрыть. Извинившись перед гостями, с которыми разговаривала в этот момент, она отвернулась и открыла незапечатанный конверт В нем был сложенный вдвое лист бумаги.

Прочитав первые же строки, она бегло подумала, как хорошо, что никто в этот момент не видит ее лица.

«Мне очень жаль, Шанель. Знаю, как тебе трудно будет прочитать это письмо, и заранее приношу свои глубочайшие и самые искринние извенения. Я никак не думал, что все так может обернуться», – начиналось послание.

Изо всех сил стараясь держать себя в руках, Шанель заметила, что письмо написано корявым, явно не Лэйрда, почерком, а в двух словах – «извинения» и «искренние» – ошибки.

«Теперь мне ясно, что наша помолвка была бы ошибкой. Минувшую неделю я провел с Ариэль, и все это время старался подавить свое к ней чувство, зная, как больно это тебя ранит.

Но я люблю ее и, наверное, всю жизнь любил.

Я сейчас на „Альбатросе“. Пытался до тебя дозвониться, но было все время занято, вот и пришлось продиктовать это письмо экономке. Можешь ни о чем не беспокоиться – она человек деликатный. Доставит письмо Роберт. Надеюсь, у тебя хватит времени отменить прием. Конечно, ужасно неловко, что все делается в последний момент, но у меня нет выбора. Поднимаясь утром на яхту, я думал просто покататься по заливу – нечто вроде прощального плавания. Но потом понял, что не могу бросить Ариэль. Так что сейчас мы на пути в Мексику. Знаю, что ставлю тебя в ужасное положение, но решился я на этот шаг только сейчас. Разумеется, ты никогда не простишь меня, и правильно: то, что я делаю, – непростительно. Единственное, что меня извиняет, так это то, что порой любовь оказывается сильнее любых обещаний И обязательств.

Конечно, никакая это не компенсация, даже говорить смешно, но хочу, чтобы ты знала: я телеграфировал своему банкиру, чтобы он перевел на твой счет некоторую сумму уже в понедельник утром. Если тебе что-нибудь понадобится, звони мне первому Между прочим, Ариэль считает, что мы с тобой – просто добрые друзья. Надеюсь, она останется при этом убеждении. Как только она покончит со своими бракоразводными делами, мы поженимся.

Можешь отменить прием под предлогом того, что я внезапно заболел и передаю свои глубокие извинения. Уверен, что ты прекрасно справишься с этой ситуацией. Ну а я, конечно, когда вернусь, подтвержу все, что ты скажешь. В том числе, если решишь сказать все как есть.

Ну а если нет, никому и не нужно знать, что мы собирались огласить помолвку. В том числе и Ариэль. Она такая невинная, и ей будет страшно неуютно, если узнает, что причиняет тебе – да и кому угодно – боль. Во всем виноват только я.

Надеюсь, когда-нибудь мы все же примиримся.

А пока – еще раз прими мои извинения.

Лэйрд».


Глава 36


После, когда пройдет шок и немного уймется холодная ярость, Шанель будет гордиться тем, что, едва окончив читать письмо Лэйрда, она сразу же с улыбкой обернулась к Ферн и еще двум женщинам, с которыми только что разговаривала. А если улыбка эта была не слишком веселой, то понять можно.

– Ax ты, незадача какая, – сказала она. – Бедняга Лэйрд!

– А что с ним такое? – спросила пожилая дама, жена одного из деловых партнеров Лэйрда, которая с самого начала ясно дала понять, что присутствие здесь Шанель в качестве хозяйки воспринимается ею как личное оскорбление. Сейчас в ее голосе прозвучало некоторое сомнение, и Шанель тут же начала возводить оборонительные сооружения.

– Сегодня утром он отправился на морскую прогулку – вы же знаете, это у него просто пунктик, – и, к сожалению, поскользнувшись на палубе, ударился головой о перила. Врач считает, что надо денек провести в больнице, сделать снимки и так далее. Ну надо же, чтобы это случилось именно сегодня! – Всю эту тираду Шанель произнесла, ни разу не сбившись.

– Стало быть, вам даже повезло, что вместо него вы здесь хозяйничаете. А может, не очень?

– О чем это вы?

– Да ладно, Шанель, чего прикидываться-то? Все мы кое-что слышали. Ведь у нас сегодня вечер оглашения, не так ли?

– Оглашения чего? Уж не намекаете ли вы… в таком случае, милая, вы слишком далеки от истины. Лэйрд и я – добрые приятели, вот и все. – У Шанель губы заболели, так яростно старалась она изобразить улыбку. – Если уж на то пошло, он влюблен в совершенно другую женщину, между прочим, близкую мою приятельницу.

Слова эти, как ком в горле. Уголком глаза Шанель заметила перекосившееся лицо Ферн и приготовилась к худшему. Но к ее удивлению, Ферн встала на сторону матери.

– Мама опять у нас роль свахи играет, – сказала она.

– Понятно, – с некоторым сомнением протянула все та же пожилая дама.

– Пожалуй, надо всем сказать, что случилось, – заметила Шанель и отошла в сторону. Если как можно скорее не отделаться от этой тетки, она завизжит, или размозжит ей голову, или ее просто вырвет. Ощущала она полную опустошенность, гнев и ненависть одновременно душили ее. Тем не менее, приклеив к лицу улыбку, Шанель нарочито неторопливо прошла к возвышению, на котором располагался оркестр.

Дождавшись, пока он закончит играть изящную вариацию на тему старого доброго Ходжи Кармайкла, Шанель попросила дирижера каким-нибудь образом привлечь внимание собравшихся. Тот кивнул ударнику – раздалась дробь.

Дождавшись, пока шум в зале смолкнет, Шанель громко, чтобы всем было слышно, сказала:

– Боюсь, мне и далее придется быть вашей хозяйкой.

Лэйрд вышел сегодня на яхте и немного поранился. Ничего серьезного, и все же врачи настаивают, чтобы он лег на сутки в больницу, на исследование. Вообще-то правильно, а вдруг у него сотрясение мозга, пусть и легкое. – Зал заволновался.

Шанель подняла руку. – Тем не менее Лэйрд просит, чтобы все продолжалось, как задумано. Предлагаю выпить за его скорейшее выздоровление. Шампанского!

Произнеся тост, Шанель принялась отвечать на десятки участливых вопросов и даже отпустила несколько глубокомысленных замечаний. Наверное, у нее неплохо это получилось, потому что никто ничего, похоже, не заподозрил.

Наконец ее оставили в покое – гости либо в буфет потянулись, либо к столам, либо на танцплощадку. Чья-то тяжелая рука и ее повела в ту же сторону, и только когда зазвучал низкий, протяжный голос, она сообразила, что это Стет.

– А у вас в головке не солома, юная моя леди. Не оборачивайтесь, но, по-моему, народ отлично проводит время. Пожалуй, с хозяином почаще могло бы случаться что-нибудь в этом роде.

К собственному удивлению, Шанель рассмеялась.

– Ну ладно, а на самом-то деле что произошло? Лэйрд в последний момент соскочил с подножки?

Шанель немного отстранилась и посмотрела ему в лицо:

– Это еще как прикажете понимать?

– Да ладно вам. Этот ублюдок кинул вас. Последнюю нефтяную вышку готов прозакладывать, что ничего с ним такого на яхте не стряслось. Да и с чего бы ему выходить в море прямо накануне такого фестиваля?

Шанель с ужасом почувствовала, что вот-вот разрыдается.

Она изо всех сил заморгала, и все равно глаза наполнились слезами.

– Вы правы, действительно ублюдок, – хрипло сказала она. – Он послал экономке письмо с катером спасательной службы, а та переправила его сюда в незапечатанном конверте, и сейчас, наверное, уже полгостиницы знает, что меня действительно кинули, да еще как. Как думаете, сколько времени потребуется, чтобы и гости узнали, что Лэйрд сбежал со своей кузиной? Ну да они и впрямь друг друга стоят. Бледная немочь и зануда.

– Умница, так их! Не жалейте, выговоритесь – легче станет.

– Сукин сын, подонок, негодяй, шлюха! – очередью выпалила Шанель, и ей действительно полегчало. – А знаете, что самое обидное? Я ведь на уши встала, лишь бы этот чертов прием как следует организовать.

– Ну так и пошлите ему счет. Хороший, настоящий счет.

Ваши услуги стоят дорого, уж я-то это хорошо знаю, и платишь за дело.

Шанель пропустила комплимент мимо ушей.

– Так я и сделаю. Лэйрд пишет, что распорядился перевести мне на счет приличную сумму, но что это означает – Бог ведает, деньгами-то он сорить не любит.

– И вы что же, собираетесь отослать чек назад?

– Да ни за что в жизни. – Шанель удивленно посмотрела на Стета. – Он может себе это позволить, а мне нужны деньги.

Теперь Лэйрд мой должник. А совесть у этого слабака и ублюдка все же есть. И ему долго еще придется платить. Не деньгами.

– Понятно. Я уже начинаю ему сочувствовать.

– И не зря. Отныне мимо не проскочит – на каждом моем светском приеме присутствовать будет. Это уж как пить дать. А в обществе имя Фермонта – что ценные бумаги. Ну ладно, мне надо возвращаться к гостям, смотрю, последние подходят. – Шанель коротко кивнула, повернулась и, прокладывая себе путь между танцующими парами, направилась к двери. И только потом ей пришло в голову, что Стет оказался отличным танцором, особенно для бывшего спекулянта.

По дороге ей встретилась Ферн.

– С кем это ты танцевала? – с любопытством спросила она.

– Деловое знакомство, – ответила Шанель и поспешно добавила:

– Ас недавних пор и приятель.

– Ничего выглядит. Чего бы тебе сюда удочку не закинуть, если, конечно, рыба того стоит.

– Да у него половина Техаса в кармане, но, к сожалению, в придачу еще и жена, к которой он очень привязан.

– Знаешь, а у тебя классно все получилась. – Ферн окинула мать долгим взглядом. – Я-то в курсе, а так и не поверишь, что ты только что все это придумала. Так что там на самом деле произошло?

Шанель хотела было пропустить вопрос мимо ушей, но потом подумала: какой смысл, все равно Ферн в конце концов все узнает.

– Пока я занималась этим приемом, Лэйрда охомутала одна моя знакомая. Теперь он собирается жениться на ней.

А это значит – нам снова придется считать гроши. Может, хочешь бросить тонущий корабль? Что ж, давай, камень в тебя не кину.

Ферн задумчиво посмотрела на мать:

– Нет, пожалуй, покручусь еще немного, для смеха. – И, помолчав, добавила:

– И все-таки ты молодец. Знаешь, я прямо горжусь тобой. И глазом не моргнула.

До сих пор Шанель удавалось держаться, но, когда подошел сын одного из приятелей Лэйрда пригласить ее на танец, она почувствовала, что слезы снова наворачиваются на глаза.

И в животе заныло, и руки задрожали и покрылись потом.

О Боже, только бы продержаться еще пару часиков, а потом – что угодно.

– Чем можем помочь, Шанель?

Группа поддержки – все трое. Глаза Дженис светились участием. Шанель захотелось выплакаться на доброй ее груди, хотя странно, ведь никогда Дженис особенно ей не нравилась;

– А вы-то как узнали про Лэйрда и Ариэль?

Стефани так и ахнула, Дженис изумленно посмотрела на нее, и только Глори, похоже, ничуть не удивилась.

– А мы ничего такого и не узнали, – ответила она. – Просто Ферн сказала, что вас нужно поддержать.

– Да? Что-то не похоже на мою дочь. Да нет, все в порядке, впрочем, спасибо, что подошли.

– А друзья-то на что? – сказала Дженис, и, услышав знакомую фразу, Шанель невольно улыбнулась.

– Выкрутились вы здорово, по-моему, никто ничего не понял. – Глори оглядела зал. – Шик. Об заклад бьюсь, если снять со всех эти дамочек драгоценности да вытянуть их в нитку, до самого Лос-Анджелеса дотянется.

– И все же, может, чем-то помочь надо? – Стефани положила Шанель руку на плечо.

– Да справлюсь я, справлюсь, – сдавленным голосом ответила Шанель. – Черт, так и убила бы Лэйрда.

– И Ариэль тоже?

– И ее. Сучка этакая.

– А я уверена, – покачала головой Стефани, – что Ариэль ничего про вас с Лэйрдом не знала. Она просто не в состоянии причинить кому-нибудь боль, сами знаете.

– Не знаю. За ноги бы ее подвесить. Прямо у меня за спиной… – Шанель остановилась и глубоко вздохнула. – Да нет, ерунда, конечно. Вы правы: Ариэль тут ни при чем, вот и Лэйрд то же самое пишет, и я ему верю. Даже такого утешения у меня нет – ненавидеть ее.

– Что собираетесь делать? – спросила Дженис.

– Доведу до конца вечер, а потом пойду домой зализывать раны.

– А потом?

– Буду торговать косметикой. Посудомойкой сделаюсь.

С ума сойду.

– Всегда можно найти еще какого-нибудь богатенького, – заметила Глори, – если, конечно, это входит в планы.

– Да, это тоже вариант, – кивнула Шанель. – Но сейчас никого на примете нет.

– А как насчет этого седого, с которым вы только что танцевали?

– Стет? Ну, это просто приятель, и к тому же он женат. – Шанель решила, что пора сменить тему. – А ваш Стив – интересный мужчина. Пожалуй, он действительно выпускник Йельского университета, знаете, у него глаза такие: со мной не шути, я из Йеля.

– Правда? А я думала, у него это с рождения. – Но услышать такое Глори было явно приятно – Так, надвигается катастрофа – идет некая дамочка в голубом платье, которая уже десять минут сверлит вас взглядом. Знакомая?

Шанель обернулась и увидела Нэнси Андерсон.

– Бывшая одноклассница.

– Да она же на десять лет старше вас выглядит. А я-то думала: богатые всегда молодые.

– Только не такое говно. Солома вместо мозгов и конский навоз.

Все четверо расхохотались.

– Веселитесь, смотрю? – подошла Нэнси. – Да, с Лэйрдом не соскучишься. Бедняга. А ведь на прошлой неделе прекрасно выглядел, мы столкнулись в «Этуаль». Он был со своей кузиной, славная такая молодая женщина. Не знала, что у него есть родичи, мне казалось, что Лэйрд – последний в роду Ферментов.

– Это вы об Ариэль? – спросила Дженис. – Насколько я понимаю, она как раз единственная из его оставшихся в живых родственников.

– По-моему, мы незнакомы, – неприязненно посмотрела на нее Нэнси.

Шанель быстро представила ей своих подруг.

– Простите, еще раз – Браун? – Кажется, Глори была единственной, кем заинтересовалась Нэнси.

– Брауни. А вот и мой спутник, Стив Голден. – Глаза у Глори так и засверкали.

Стив кивнул с вежливой улыбкой. Нэнси Андерсон с явным любопытством посмотрела на него:

– По-моему, мы где-то встречались, может быть, у Эрла Голдена и его жены?

– Вообще-то это мои родители, – не сразу ответил Стив.

– А, ну да, конечно. И еще вы приятельствуете с моей племянницей Сильвией.

– Как она?

– Да все еще в Нью-Йорке. Такой, знаете, способной оказалась. Настоящее имя себе сделала рисунками для детских книг.

И Нэнси пустилась в рассказ о племяннице, даже не замечая, что Стив потихоньку отводит ее в сторону. Глори посмотрела им вслед. Казалось, глаза ее вот-вот выскочат из орбит.

– Не волнуйтесь, вернется, – успокоила ее Шанель.

– Ну, на это-то мне наплевать. Пусть хоть с моста прыгает, мое какое дело? Но я впервые слышу, что он сын Эрла Голдена, а это владелец целой сети оздоровительных клубов, в одном из которых я сейчас работаю.

– Вот и хорошо, что Стив не лезет папочке в карман, а сам зарабатывает себе на жизнь.

– Но почему он молчал?

– А если бы и сказал, то что?

– Сразу бы послала его к черту, – немедленно заявила Глори. – Достаточно того, что со спортсменом гуляю, а если он еще и богат, то вообще сливай воду.

– А может, пусть все идет как идет? – вмешалась Стефани. – Если у вас со Стивом все ладится… К тому же ведь и так видно, что он не из бедных.

– Об этом я вообще не задумывалась. Что я знаю о богачах? И это все меняет. Начать с того, что я чувствую себя идиоткой.

– Не вы одна, – вздохнула Шанель.

– Да, вечерок вам сегодня выпал тот еще, – смягчилась Глори.

– И все еще впереди. Завтра пойдут слухи.

– Ничего, справитесь, – сказала Глори. – Вы у нас женщина-кремень. Ладно, пока вся эта тусовка не кончится, мы будем здесь, так, на всякий случай.

Шанель выдавила из себя улыбку:

– Спасибо. Большое спасибо.

– А на что же?.. – начала Дженис.

– …существуют друзья? – ухмыльнулась Глори.

Все, включая Шанель, рассмеялись. Теперь она чувствовала себя посвободнее, хотя непонятно почему, ведь вся ее жизнь разлетелась в куски. Прежде всего – деньги. Той суммы – какова бы она ни была, – что перевел Лэйрд, на какое-то время хватит, ну а потом? Снова копейки считать?

Мужа нет и не предвидится. Что же делать?

Отложив этот вопрос на потом, Шанель вновь двинулась по залу, переходя от одной группы гостей к другой. Никому, похоже, не было скучно, может, потому, что появился хороший повод посплетничать. Шанель дала себе клятву. Уж в следующий раз – а он непременно будет – она победит, и не важно, каких жертв потребует эта победа. Итак, в бой!


Глава 37


Через три дня у Шанель появился гость. Все это время она просидела дома с выключенным телефоном, зализывая раны и пытаясь понять, что же делать дальше. Колебаться она вообще-то не привыкла, всегда вела себя решительно и редко переживала былые неудачи. Обычно у нее был наготове запасной вариант на тот случай, если что повернется не так, как надо. А на сей раз приходится расплачиваться за самодовольство. Слишком уж она была уверена в себе и в Лэйрде. Иными словами – все яйца положила в одну корзину. Этой ошибки она больше не повторит.

В понедельник с самого утра, как только открылись банки, она занялась выяснением того, сколько же перевел ей Лэйрд.

Не считая карт-бланш, выданной ей на организацию этого злосчастного приема, Шанель никогда не замечала за ним особенной щедрости и потому сейчас была приятно удивлена, обнаружив у себя на счету двадцать тысяч долларов, – расплата королевская, даже за разорванную помолвку. Лэйрда она, разумеется, не простила, но на душе стало полегче.

А ведь есть еще и кольцо. Хорошо, что Лэйрд отдал ей его на сохранение еще до приема. Подарок – настоящее сокровище, и Шанель безо всяких колебаний отнесла его на продажу в один из самых престижных ювелирных магазинов. Уж лучше пусть ей достанется, чем Ариэль, так она решила. К тому же не зря говорят – деньги к деньгам. А Лэйрд с Ариэль от этого не обеднеют, да у них денег столько, что месячный национальный долг покрыть можно. И даже еще лет на пятьдесят останется, учитывая, что оба они отнюдь не транжиры.

В воскресенье утром, переходя к режиму экономии, Шанель предупредила прислугу об увольнении, и та сразу хлопнула дверью. Вот почему, когда во вторник днем в дверь позвонили, Шанель открыла сама. На пороге стоял Уильям Стетсон.

Несколько смущенная тем, что ее так поздно застали в ночном халате, Шанель тем не менее совладала с собой.

– Вот это сюрприз, – пропела она. – А я только в душ собралась.

Проводив его в гостиную, Шанель извинилась и вышла переодеться. Спешить некуда. Пусть посидит один. Зачем бы он там ни явился, вряд ли ее ждут приятные новости. В последнее время все идет наперекосяк, так с чего надеяться на лучшее?

Вернувшись в гостиную, Шанель обнаружила, что Стет не торопится переходить к делу. Внимательно осмотрев коллекцию статуэток и шкатулок, он теперь молча и с откровенным интересом разглядывал ее самое. Когда-то этот интерес ей льстил, сейчас только раздражал.

– Выпьете что-нибудь?

– Виски, только безо всего – чистое. – Вытянув свои длинные ноги, Стетсон с видом хозяина уселся на диван. Шанель плеснула в высокий стакан немного бурбона и молча протянула ему.

– А вы ведь почти не пьете, верно? – спросил он.

– Только когда очень хочется.

– Вот как раз сейчас у вас такой вид, что добрая рюмка явно не помешает.

– Вы пришли, чтобы сказать, какой у меня ужасный вид?

– Нет, я пришел сделать одно предложение.

– Снова хотите, чтобы я давала уроки светского поведения? – ехидно осведомилась Шанель.

– Нет, я имел в виду нечто другое, – нахмурился Стетсон. – Это ведь я только ради Элси придумал и ничуть не жалею. Хоть на какое-то время ей сделалось лучше.

– Ясно. – Шанель немного смягчилась. – Ну а сейчас как она?

– Да все так же. Совершенно невозможно предсказать, как будет развиваться болезнь. Она по-прежнему в хорошей физической форме, врачи говорят, что еще двадцать лет проживет. А что толку-то? Половину времени, что мы проводим вместе, она не узнает меня, другую половину – хочет убить.

Такая уж болезнь.

– Печально, – сказала Шанель, и это были не просто слова. Ей действительно было жаль – не столько Элси, сколько Стетсона, которому так и предстоит жить наполовину женатым, наполовину вдовцом.

– Ладно, хватит обо мне. Вы-то как дальше жить собираетесь? Придумали что-нибудь?

Шанель, не желая признаваться в том, что ничего она еще не придумала, только пожала плечами.

– Что ж, коли выхода пока не видно, мы могли бы попробовать договориться. Выслушать желаете?

– Почему бы нет?

– Я мог бы помочь вам решить все проблемы. Я… я, попросту говоря, нормальный человек, с ярмарки еще не еду и нахожу вас необыкновенно привлекательной женщиной.

Вижу также, что не вызываю у вас особого отвращения. Так почему бы вам не сойтись со мной? Я буду оплачивать ваши счета, и, само собой разумеется, афишировать свои отношения мы не будем.

Поначалу от изумления у Шанель язык к небу прилип. Но, придя в себя, она разразилась потоком ругательств и, вскочив на ноги, указала Стетсону на дверь:

– Вон отсюда! До того, чтобы сделаться содержанкой, я еще не опустилась.

– Спокойно, спокойно. Я ведь не на одну ночь прошусь.

Я имею в виду продолжительную связь. Если вам все еще хочется вращаться в высшем обществе, я готов оплачивать все расходы. Хотя, по-моему, это бессмысленно. Вся эта местная публика, да ведь она же всего на два поколения отстоит от железнодорожников, или шахтеров, или лесорубов. Люди с Востока, подлинные аристократы, что бы это ни значило, в два счета вычистят их из города. Но, повторяю, если это то, что вам нужно, – милости просим. Тот вечер, где вы были хозяйкой, прошел по-настоящему здорово. Так что можно и дальше в том же духе продолжать. А взамен я хочу лишь, чтобы вы были моей женщиной.

Гнев Шанель прошел так же быстро, как и начался. В том, что он говорит, есть резон. Имея неограниченную финансовую поддержку, она шаг за шагом, используя нескольких людей, что готовы оценить ее по достоинству, может-таки пробиться наверх. Так в чем же дело? Стет ей нравится, вполне сексуальный мужчина, и, видит Бог, роман ей не повредит. В своем роде он первый – позади добрый десяток или даже больше связей с теми, кто мог похвастать только привлекательной внешностью либо мужскими достоинствами.

Так что дело не в этом. Переспать со Стетом было бы совсем неплохо, тем более что оплата предполагается щедрая.

Так почему же… почему не увлекает ее эта перспектива?

Может, потому, что фиаско, которое она потерпела с Лэйрдом, оказалось слишком сильным ударом? Похоже, всякий кураж пропал…

– Спасибо, и все-таки нет, – сказала она, вновь и вновь задаваясь вопросом, отчего же отвергает его. Совесть тут явно ни при чем. Ничего зазорного в том, чтобы завести роман с женатым мужчиной, Шанель не находила. Тем более что жена ничего и не узнает, так кому же плохо от этого?

Стет ничего не ответил, просто задумчиво повертел в руках стакан с бурбоном. Чувствуя, что едва ли не извиниться готова перед гостем за свою черствость. Шанель поднялась, долила ему виски и на сей раз и себя не забыла.

– Пожалуй, я особо и не рассчитывал на согласие, – отрывисто бросил он наконец. – Зачем вам такой старый козел?

– Если вы таким образом хотите разжалобить меня… – Шанель подозрительно посмотрела на Стетсона.

– Похоже, промах. Но попытка не пытка. У меня есть и другое предложение, на сей раз сугубо деловое.

– Деловое? А именно?

– По-моему, я уже говорил вам, что несколько лет назад продал свою нефтяную компанию. Между прочим, как раз вовремя. Но мне стало скучно. Мы с Элси много путешествовали, потом вот эта авантюра с проникновением в сан-францисское общество, потом она попала в больницу, и теперь у меня полно свободного времени. Конечно, руку на пульсе я держу: пакет нефтяных акций остался, еще кое-чем занимаюсь, но этого мало. Вот я и подумал, может, вы подсобите. Ладно, жить со мной не желаете… – Он пожал плечами. – Помимо всего прочего, я вложил кое-какие деньги в курорт с минеральными водами, который открылся три года назад в Напа-Вэлли. Недавно оттуда сбежал управляющий, прихватив с собой все что можно. Может, слышали?

Шанель кивнула – что-то об этом скандале она читала в газетах.

– Сейчас у меня появилась возможность практически за бесценок купить солидный пакет акций этого курорта, но мне нужен надежный работник, который бы взялся за это дело.

В принципе подошел бы любой неглупый человек, но одно условие совершенно необходимо: надо знать, как обращаться с потенциальными клиентами, а это богатые дамы, дамы высшего света.

– Ну а я-то здесь при чем?

– Я хочу, чтобы вы возглавили это предприятие. У вас есть все, что нужно, – ум, обаяние и, главное, класс. Если уж дерешь немыслимые деньги за неделю правильного питания и каких-то там упражнений, сам должен быть живой рекламой курорта. И к тому же надо уметь разговаривать на одном языке с клиентами.

– Но конкретно-то что мне предстоит делать? И еще – деньги вкладывать надо? В таком случае сколько?

– Нисколько. Вы будете получать хорошую зарплату и долю в прибылях. Но вкалывать придется с утра и до вечера.

Речь идет о курорте, который могут позволить себе только богатые или очень состоятельные люди. Ну, что скажете?

– Скажу, что дело почти безнадежное. Слишком многое нужно: точный выбор момента, безупречное планирование, а помимо того, простое везение, да побольше.

– Ну, не будьте такой пессимисткой. И себя не надо недооценивать. Если кто-нибудь и может вытащить это хозяйство, то именно вы.

– Технически – да. Но у меня нет имени, которое изначально могло бы привлечь клиентов. Наиболее преуспевающие курорты обычно начинают с того, что какая-нибудь титулованная особа, либо жена известного человека, либо просто популярная личность позволяют использовать свое имя. на фирменном бланке. Я не подпадаю ни под одну из трех категорий.

– Чушь собачья. Пригласим для начала пару-тройку знаменитых гостей за свой счет, потом пойдут разговоры…

– …а потом одна неудача за другой. Прежде всего вам придется просить этих самых знаменитостей патронировать курорт, а они пошлют вас куда подальше, а потом еще на каждом углу говорить будут, что хотите нажиться за их счет, и ваше имя сделается притчей во языцех, и никто уж к вам даже под страхом смерти не поедет. Конечно, если сделать так, что все будут домогаться приглашения… – Шанель остановилась и покачала головой. – Да нет, даже если богачи и знаменитости, или пусть богачи-знаменитости, клюнут на это дело, все равно в течение долгого времени оно будет убыточным.

Они готовы платить большие деньги, но ведь и обслуживать нужно по высшему разряду. Стало быть, служащих должно быть как минимум вдвое больше, чем клиентов. Накладные расходы получатся запредельными.

– Ну и что? Заткну дыры за счет других прибылей.

Время, чтобы сделать курорт доходным предприятием, у вас будет, и время достаточное. И именно вы должны сказать, что там следует переделать. Я уже дал подряд одному деятелю из Сан-Франциско на строительство нового спортивного комплекса и реконструкцию ванн с минеральными водами.

Шанель с любопытством посмотрела на него:

– И это все? И никаких подвохов? Никаких междусобойчиков у вас дома или у меня?

– Неужели вы думаете, что я на такое способен? – ухмыльнулся Стет.

– Я думаю, что вы способны на все, за исключением убийства, лишь бы добиться своего, – убежденно ответила Шанель.

– Вот это удар. – Стет прижал руку к сердцу. Несмотря на хорошо ухоженные ногти и рубиновое кольцо-печатку, это была большая трудовая рука, рука ковбоя.

– Извините, я не хотела вас обидеть, – насмешливо сказала Шанель. – Ладно, пусть мой адвокат составит проект договора.

– А может, и мой тоже примет участие?

– Идет.

– Итак, ваш ответ «да»?

– В принципе. Надо договориться о деталях.

– Ну что ж, моя юная леди, – в голосе Стета снова появился тягучий техасский акцент, – думаю, мы сработаемся, ибо смотрим на вещи одинаково. Когда можете начать?

– А ведь вы были почти уверены, что все так и получится? – несколько недовольно сказала она. – Почему вы, собственно, решили, что я приму ваше предложение?

– Ни в чем я не был уверен. Если бы отказались, нашел кого-нибудь еще. И к тому же я и по другой части не сдался, просто подталкивать события не буду. Так что будьте начеку.

Если вдруг передумаете, я тут как тут. – Неожиданно он перестал улыбаться. – Но одно должно быть ясно. Я никогда не разведусь с Элси. Я люблю ее, или по крайней мере я люблю женщину, на которой некогда женился. Для меня слова в церкви это не просто слова, я навсегда останусь верен данному обещанию. Все ясно?

– Естественно, – колко сказала Шанель. – И меня это вполне устраивает, ибо забираться к вам в постель я не собираюсь. Может, на всякий случай включим этот пункт в договор?

– В этом нет необходимости. – Кажется, впервые Стет несколько растерялся. – Своего слова я никогда не нарушаю, так что и подпись под договором не нужна.

– Не обижайтесь. Как раз в данный момент я не слишком-то высокого мнения о мужчинах и не очень доверяю их обещаниям.

– Не надо путать меня с Лэйрдом Ферментом. Он-то, верно, недурно кинул вас. Да и эта куколка-кузина тоже…

– Ну и язык. Конечно, Ариэль я сейчас на куски разорвать готова, но, по совести говоря, у нее… ну скажем, не хватило бы мозгов, чтобы специально затеять всю эту историю. Я уверена, она и понятия не имела, что мы с Лэйрдом помолвлены.

– А теперь вы ее просветите?

– При первой же возможности, – мрачно сказала Шанель. – Пусть Лэйрд попляшет. Ариэль должна знать, что корабль, на который она садится, с гнильцой.

– А может, он и впрямь по-настоящему втрескался в нее?

– Ну разумеется, какие теперь сомнения. Мне раньше следовало вспомнить, что они всего лишь троюродные родственники. Но он мне показал кукиш, а такого я не спускаю. Вам тоже следует об этом знать.

– Хорошо, предупреждение принято. Понял: вас сердить нельзя. Что же касается Ариэль, то вряд ли вы чего добьетесь, даже если все ей расскажете. Влюбленные слепы. Она просто решит, что вы не хотите его упустить. И между прочим, мне всегда трудно было представить вас женой Лэйрда Фермента.

– Ревнуете? – усмехнулась Шанель – А то как же.

– Ладно, только не забывайте о нашей договоренности.

Ничего личного. Сугубо деловые отношения.

– Идет. Руку? – Они торжественно пожали друг другу руки, и вдруг Шанель вспомнила, что сказала дочери, когда они ехали на такси домой с приема. А сказала она следующее:

– Что-нибудь подвернется. И уж тогда я не промахнусь.


Глава 38


Несколько раз на протяжении весны Стефани пыталась определиться наконец со сроками путешествия на плоту, которое она давно обещала сыновьям, но так ничего и не вышло. Все время откладывала на потом. И вот в конце мая поездка оказалась вдруг прямо на носу, перестав быть просто датой в календаре, обведенной кружком.

Весь месяц Чак и Ронни только об этом и говорили и даже вслух читали пришедший по почте рекламный проспект.

Стефани уже слушать этого больше не могла, особенно те разделы, где подробнейшим образом расписывалось головокружительное счастье борьбы с бурными водами Рог-Ривер.

Мальчики до тошноты обсуждали такие предметы, как рюкзаки от Дулута, надувные матрасы, преимущества алюминиевых весел перед деревянными, причем разговор шел на таком профессиональном уровне, что случайный свидетель решил бы, будто они родились прямо на плоту или в каяке. По мере приближения великой даты дети все сильнее пилили мать по части снаряжения, ссылаясь на такие авторитеты, как Швинд и Аригис, чьи книги взяли в библиотеке, и особенно на главного эксперта, каким был в их глазах собственный отец.

– Папа говорит, что подготовиться надо как следует, – наставительно повторял Чак. – И если у тебя нет времени, он готов это взять на себя. – Мальчик критически посмотрел на легкое платье, в котором мать собралась идти на работу. – Он говорит, у тебя ничего подходящего нет.

– Ничего подходящего, – автоматически повторила Стефани, стараясь скрыть возмущение. Какое Дэвид имеет право говорить о ней с детьми? Ладно, следует признать, что он на удивление легко принял предложенный ею режим посещений, ограничивающийся воскресными походами в кино, на спортивные состязания и в зоопарк. И все равно Дэвид что заноза под ногтем. Лучше всего, если он уедет куда-нибудь подальше или меньше будет интересоваться мальчиками.

Тогда они не будут видеть его каждую неделю.

– Ну так что же, по мнению нашего великого авторитета, мне следует купить? – едко спросила она.

– Он целый список составил. – Ронни извлек из кармана лист бумаги. – Вот счет, он сам оплатит. Это, говорит, подарок.

– Сама справлюсь, – сухо заметила Стефани и пошла на кухню готовить ужин. Ронни и Чак двинулись следом.

– Слушай, мама, а ты, часом, не передумаешь? – подозрительно спросил Чак.

– Это отец тебе идею подбросил?

– Нет, но он сказал, если тебе что-нибудь помешает, мы поедем с ним куда-нибудь еще. И нас с Ронни это вполне устраивает. Честное слово.

– Не сомневаюсь, – сквозь зубы пробормотала Стефани и добавила уже громче:

– Нет, все будет, как договорились.

– Так я ему и сказал. Мама, говорю, свой парень.

А Ронни рассказал, как ты на прошлой неделе свозила нас на Рашн-Ривер и разрешила покататься на каноэ.

– Ну и что отец?

– По-моему, очень удивился. Чудеса, говорит, да и только.

Стефани внутренне поежилась. Хотя в чем, собственно, дело? Положим, она действительно домоседка, но ведь, с другой стороны, никогда не возражала против того, чтобы Дэвид с мальчиками развлекались без нее. Должны же мужчины когда-нибудь побыть вместе?

– Папа хочет пойти за покупками вместе с нами, – продолжал Чак. – Но велел спросить тебя.

Ему явно хотелось услышать «да», и Стефани уже готова была согласиться, но передумала. Семейный поход по магазинам и вообще-то никогда ей особенной радости не доставлял, а сейчас дополнительные переживания и вовсе ни к чему.

* * *


Иногда ей казалось: еще один конфликт, еще одна вспышка, еще одна проблема – и она сойдет с ума Всю зиму что-то случалось – то по деньгам концы с концами не сходятся, то на работе что-нибудь не так, то машина выйдет из строя. Дважды она ломалась в последнее время, и в результате мальчики сильно простудились, да и она сама подхватила грипп. Место потерять она себе позволить не могла, вот и перемогалась, ходила на работу вся в соплях, что, естественно, не особенно нравилось шефу и сослуживцам.

Служба, дом, покупки, кухня, стирка, каждую копейку считаешь, лишь бы удержаться на плаву – зарплата-то не ахти какая и алименты тоже, – да при этом еще приходится быть матерью и отцом одновременно, словом, даже на сон времени не хватает. И тут еще эта чертова экскурсия на плотах…

Ладно, ничего не попишешь, придется-таки потратиться на снаряжение. Или, может, поймать все же на слове Дэвида?

В конце концов это по его вине она вызвалась сопровождать мальчиков. В последнее время он платил только то, что положено на содержание детей, и Стефани задним числом пожалела, что не последовала совету мистера Уотерфорда. А ведь говорил же он: берите что можете, пока развод еще не оформлен. Но тогда ей хотелось только одного – как можно быстрее покончить со всем этим делом.

И даже гордилась собой. Как сейчас ясно, это было чистое тщеславие: вот, мол, какая я щедрая. Доигралась. Взносы за дом съедали все накопления, и к концу каждого месяца Стефани оставалась практически на нуле. Придется снова идти в суд, пусть Дэвид платит побольше. Хотя, конечно, это значит расписаться в собственном бессилии, да и дети косо посмотрят.

Да, но кто виноват-то? Ведь Дэвид даже до рождения детей не разрешал ей работать. Стефани верила в старую сказку, будто браки длятся вечно, и, если бы кто-нибудь заявил ей, что ее собственное замужество пойдет прахом, она бы только презрительно рассмеялась. А теперь, будь у нее дочь, Стефани так бы ей сказала: учись, да не забывай, чему научилась, ибо, если что случится, ты всегда сама заработаешь на жизнь себе и детям.

Или, говоря словами Шанель, которая следующим образом наставляла дочь: «Никогда не верь мужчине, если он клянется в вечной любви. Коли так получится – прекрасно. Но может статься, когда твои лучшие годочки останутся позади, он начнет бегать за молодыми, и наплевать ему тогда на тебя и твое благополучие. Он тысячи предлогов выдумает, чтобы доказать, что ты сама во всем виновата, и не нужно ему такое бремя, как старая жена».

Помнится, Шанель немного помолчала и задумчиво добавила: «И еще я сказала Ферн, что нужно знать, куда вложены семейные капиталы, и быть готовой бороться за свою долю.

Мужья-ублюдки, едва свадьбу сыграли, начинают скрывать свои доходы, и тогда кто лучший друг женщины? Адвокат…»

Вспомнив, что все тогда, даже Дженис, которая редко нападала на своего бывшего мужа, согласно кивнули, Стефани издала тяжелый вздох, что не укрылось от Чака.

– Может, покормим Монстра, – предложила Стефани, предупреждая возможные расспросы.

В тот же самый вечер она отправилась с детьми по магазинам. Списку, составленному Дэвидом, Стефани следовала неукоснительно, иначе непременно упустишь что-нибудь необходимое. Вся эта затея с плотами – сущий кошмар. На работе уже возникли неприятности. Оплаченный отпуск ей еще не полагается, и отпроситься стоило немалых усилий. В последний момент кому-то повыше ее приспичило уйти в отпуск именно в это время, ее непосредственный начальник, мистер Спенглер, и слушать никаких возражений не захотел, так что Стефани пришлось действовать через его голову, обратившись прямо к начальнику отдела кадров. На удивление, тот стал на ее сторону.

– Что ж, миссис Корнуолл, справедливость есть справедливость, – сказал он. – Поскольку вы уже оплатили поездку, да и дети расстроятся, если ее придется отменить, то пусть все останется, как договорились: первая неделя июня за вами.

С вашим шефом я все улажу.

Что именно он сказал мистеру Спенглеру, Стефани так и не узнала, но все действительно вернулось на круги своя, причем без всяких комментариев или нотаций со стороны босса.

В результате всей этой истории у Стефани осталось двойственное чувство. С одной стороны, приятно, что она не побоялась пойти к большому начальству, но с другой – был ведь удобный предлог отказаться от всего этого предприятия.

Правда, в этом случае ее заменил бы Дэвид, а если бы она не разрешила, мальчики все лето дулись бы на нее, чего Стефани уж никак не хотелось. Вообще у нее было ощущение, как у солдата под огнем. И не в том дело, что близнецы слишком задиралась, скорее наоборот. Хотя Стефани была почти уверена, что нынешнее их примерное поведение вызвано страхом отмены поездки, мир в доме она все равно ценила. И тем не менее боялась предстоящего и внутренне готовилась к чему-то ужасному.

В конце концов пришел день отъезда. Монстра взял на себя соседский сын, а другой сосед, вдовец на пенсии, пообещал присматривать за домом и поливать растения. И все равно, когда они отнесли снаряжение в машину и двинулись в сторону шоссе номер 101 – в направлении Орегона, – у Стефани тревожно заныло сердце.

Но вскоре она успокоилась, не в последнюю очередь оттого, что видела, как хорошо мальчикам. Может, все и обойдется. Да и не такой уж она новичок в подобных делах. Положим, раньше ей не приходилось разбивать палатки и рубить дрова, но готовкой-то и уборкой на пикниках кто всегда занимался?

Так что следует просто надеяться, что все сложные проблемы возьмут на себя инструкторы, а ей, что бы ни случилось, надо, как говорят дети, быть своим парнем и к тому же следует помнить, что все проходит.

* * *


Решимость Стефани быть «своим парнем» несколько поколебалась при первой же встрече участников предстоящего путешествия. Все они – от семидесятилетней бабули до семьи, состоящей из восьми членов, – были, казалось, большими специалистами по части плотов. Ясное дело, это только видимость, но с другой стороны, откуда им все известно и почему никто не спрашивает, как хотелось бы спросить ей, что означают всякие специальные словечки, которыми буквально сыпал старший инструктор?

Даже Чак и Ронни понимающе кивнули, когда мужчина, представившийся Клеем О'Коннорсом, заговорил об угрозах, которые таят какие-то гидравлические дыры. Тут-то Стефани и сообразила, что это Дэвид их так натаскал, и вместо благодарности почувствовала раздражение. Наверное, хочет ткнуть ее носом в собственное невежество, а себя, напротив, выставить большим специалистом.

Клей О'Коннорс, покончив с тем, что касалось мер безопасности, перешел к рассказу о разнообразных приспособлениях, которые превращают надувные плоты в самое совершенное средство передвижения по рекам. Словечки типа «медные уключины» или «рулевая тяга» мало что говорили человеку, который поднимался на борт лишь однажды в жизни, и то это было пассажирское судно, на котором Стефани с Дэвидом отправились в свадебное путешествие в Каталину. Когда инструктор начал демонстрировать спасательные костюмы и заметил, что они предохраняют также от острых камней, если вдруг попадешь в водоворот, Стефани поспешно подняла руку и спросила, а насколько вероятны эти самые водовороты.

Клей О'Коннорс посмотрел на Стефани, словно на инопланетянку. Это был жилистый, с фигурой спортсмена и коротко стриженными волосами мужчина, таких она про себя называла «Рембо». Слушая его отрывистую речь, Стефани заподозрила, что возне с любителями катания на плотах по Рог-Ривер этот человек предпочитает одиночество.

– Всякое может случиться, потому мы и готовим вас к любым возможным ситуациям. Но вообще-то водовороты встречаются не часто. Ну а уж коли не повезет, что ж, это входит в условия игры. Если боитесь промокнуть, оставайтесь лучше в контейнере, с грузчиками.

Стефани обычно умела сдерживаться, но на этот раз взорвалась:

– Я задала нормальный вопрос, и все, что мне нужно, это нормальный ответ. А если вопросов задавать нельзя, то это вам следует остаться… с грузчиками.

Видно было, что мальчики явно смутились. Ронни залился краской, а Чак пробормотал что-то с осуждением.

Как ни странно, О'Коннорс улыбнулся:

– Извините, я не так вас понял. И как это вы, городская женщина, отважились отправиться с ребятишками в такое путешествие?

– Вообще-то говоря, я выросла на ферме, – сухо заметила Стефани.

– Выходит, я снова ошибся, – сказал инструктор и вернулся к объяснениям.

В тот же вечер Чак познакомился со сверстником из соседней палатки, и после ужина они отправились помогать персоналу готовить плоты к завтрашнему спуску на воду. Ронни, как обычно, держался в тени, не торопясь заводить новые знакомства. Да если он никого по нраву себе не найдет, ему и с самим собой не будет скучно. Совсем, как Дэвид, подумала Стефани.

Она пыталась распутать крепежную бечевку, которую всем им раздали по приезде, когда подошел Клей О'Коннорс.

– Позвольте, я покажу, как это делается, ведь вам этим придется на протяжении всей поездки заниматься. К сожалению, у нас слишком мало инструкторов, чтобы разбивать палатки.

Вслушиваясь в его объяснения, Стефани не могла не сравнивать этого человека с Дэвидом. Тот попросту отстранил бы ее и все сделал сам, а ей бы даже и в голову не пришло, что может быть иначе. Интересно, может, Дэвиду нравилась ее беспомощность.

– Ведь это ваше первое путешествие на плотах? – Вопрос прозвучал скорее как утверждение.

– Ну да, это близнецы меня уговорили, я-то сама ничего в этом деле не понимаю.

Клей сочувственно улыбнулся. Стефани всегда была неравнодушна к мужчинам с белоснежными зубами и невольно улыбнулась в ответ.

– Не волнуйтесь, все будет в порядке. Мы, случается, берем в поход даже калек, если, конечно, они могут самостоятельно передвигаться. Просто слушайтесь инструкторов, а если будут возникать вопросы, спрашивайте. А там и сами всему научитесь. – Он протянул Стефани загорелую руку:

– Меня зовут Клей О'Коннорс, я здесь старший инструктор.

– Стефани Корнуолл.

– Знаю. У вас чудесные ребята.

– Вы что, по виду судить умеете?

– Работа такая – учит быстро оценивать людей. У вас мальчики любознательные, сообразительные, умные и очень разные, так?

– Похоже, – призналась Стефани. – Что же касается вас, то вы недавно развелись, теперь дом в одиночку ведете, работаете и стараетесь не отстать от ребятишек.

– Вы что же, хотите сказать, что прочитали все это по лицу? – подозрительно посмотрела на него Стефани.

– А что я такого сказал?

Улыбка у Клея была такая подкупающая, что обижаться на него совершенно невозможно.

– Вижу, надо потолковать с сыновьями, – мрачно сказала она.

– Только не вздумайте их ни в чем упрекать, я сам навел их на этот разговор. Я обратил на вас внимание, еще когда вы только регистрировались.

– Это что, тоже входит в ваши обязанности? Ухаживать во время путешествия за одинокими женщинами?

– Спокойно, спокойно. Для вашего сведения, я почти никогда не смешиваю дело и удовольствие. Но в данном случае мог бы сделать исключение. Да, кстати, о деле – вы взяли с собой вещи, упомянутые в рекламном проспекте, который мы послали вам?

На протяжении последующих десяти минут Клей придирчиво осматривал ее снаряжение, и хоть следовала она не проспекту, а указаниям Дэвида, приятно было услышать:

– Прекрасно, все на месте. Вы и не представляете, сколько народу приезжает к нам без таких элементарных вещей, как пара носков и мазь против комариных укусов. Небольшой совет: пользуйтесь лучше не душистым, а обыкновенным мылом, и у вас практически не будет проблем с комарами. Да, и засуньте-ка рюкзак в пластиковый мешок, тогда уж он точно не промокнет.

– Что-нибудь еще?

– Еще? Хорошее настроение, и тогда вы привезете домой незабываемые воспоминания об этой речной прогулке, – закончил он словами из собственной вступительной речи, кивнул на прощание и, широко шагая, удалился. Должно быть, к очередной одинокой женщине, решила Стефани.

На следующее утро всех разбудили еще до восхода. Поскольку сносить вещи в контейнер надо было самим, дел у Стефани хватало, и вчерашний разговор отошел куда-то на второй план.

На завтрак подали овсянку, яичницу, ветчину и тосты.

Кофе, крепкого и душистого, было в изобилии, но Стефани, не вполне уверенная в качестве здешней воды, выпила всего чашку.

Через час после восхода она с мальчиками и всеми остальными спутниками была уже на огромном резиновом плоту и устроилась неподалеку от руля. Хорошо, что за кормчего у них Клей О'Коннорс. Интересно, подумала Стефани, случайно вышло или он нарочно так организовал? И в этом случае не придется ли ограждать себя от чрезмерного внимания с его стороны?

* * *


Три дня спустя, беспокойно ворочаясь в спальном мешке в попытках найти удобное положение, Стефани подосадовала на саму себя за эти мысли. Ни разу за все это время Клей О'Коннорс не заговорил с ней, разве что бросит на ходу: «Ну, как дела, миссис Корнуолл?» И еще сказал однажды; «А вы молодец. К концу поездки настоящим плотогоном сделаетесь».

Не то чтобы Стефани хотелось, чтобы за ней поухаживали. Просто обидно, что он и не пытается. А ведь семидесятилетнюю бабулю постоянно поддразнивает, называет ее тигрицей и целует в щечку, заставляя беднягу краснеть. Он в открытую флиртует с двумя девушками-подростками, а те так и млеют, и весело болтает с замужними женщинами. А к Стефани по-прежнему обращается по фамилии и вообще ведет себя так, будто ей не тридцать шесть лет, а все сто. Стефани попыталась было определить возраст Клея, но, поскольку морщинки под глазами могли равно выдавать и прожитые годы, и постоянное пребывание на солнце, а может, то и другое вместе, отказалась от этого занятия.

Первые две ночи Стефани спала как убитая, но сегодня ей было отчего-то не по себе. Прежде всего в палатке казалось слишком жарко Стефани расстегнула спальный мешок, но и это не помогло. В который уж раз она перевернулась на другой бок, но убедившись, что все равно не спится, вылезла из мешка и нашла одежду. Чем ворочаться всю ночь, лучше немного полюбоваться звездами. А там и спать захочется.

Стараясь как можно меньше шуметь, Стефани оделась в темноте. Судя по ровному дыханию, мальчики крепко спали.

Вспоминая, как прошли минувшие три дня, Стефани заулыбалась. Как ни странно, все это предприятие начало ей нравиться. И к тому же она гордилась, что, несмотря ни на что, остается «своим парнем». Похвала Ронни и Чака искупала любые страхи и переживания, когда плот подхватывал бурный поток или сердце замирало при виде мощных порогов.

К концу первого дня Стефани была настолько измотана физически и душевно, что никакого желания не было участвовать в общем сборище, и только мысль о том, что, будь на ее месте Дэвид, он наверняка бы наплевал на собственное самочувствие, лишь бы мальчикам было хорошо, удержала ее от того, чтобы залезть в спальный мешок.

Короче говоря, в тот вечер Стефани веселилась вместе со всеми. Она сдружилась с бабулей, наравне с другими носила тяжести, когда по вечерам разбивали лагерь, и чувство, что она ведет себя как «свой парень», искупало неприятности от боли в ногах и ломоты во всем теле.

* * *


Следующий день, хоть и встретились на пути немыслимые пороги, прошел легче, ибо теперь Стефани готова была ко всяческим неожиданностям, и вместе с мальчиками она завороженно застыла, увидев на берегу медведя, а потом орла, который величественно описывал круги над серыми утесами.

Ну а сегодня она вообще чувствовала себя скорее возбужденной, нежели усталой.

– Это все адреналин, – заметил Клей за ужином, когда кто-то тоже пожаловался на излишнюю возбужденность. – Ничто так не бодрит, как Рог-Ривер, разве что секс.

Припомнив этот разговор, Стефани с улыбкой двинулась в сторону от белеющих в ночи палаток, к тропинке, которую приметила еще раньше. Ночной ветер трепал ей волосы. Тропинка вилась сквозь заросли кустиков по колено высотой, окаймлявшие небольшой пляж, где экспедиция и расположилась на ночлег. Так что заблудиться Стефани не боялась.

Несколько минут спустя, когда заросли сделались гуще и тропинка почти исчезла, Стефани поняла, что пора возвращаться, но, поворачиваясь, вдруг ощутила чье-то прикосновение. Не успела она и вскрикнуть, как в темноте послышался насмешливый голос Клея:

– Извините, я вовсе не хотел вас испугать. Что, не спится?

– Ну да, и совершенно непонятно почему. Ведь я прилично устала.

– Нервы. Ведь вам все здесь внове. Еще ностальгия, а может, и страшно немного. Помните старые легенды о том, как на природе человека вдруг охватывает безотчетный ужас?

Древние греки объясняли это присутствием бога Пана. Похоже, при встрече с ним в лесу простые смертные так и застывали от страха.

Она пыталась разглядеть выражение его глаз, но в темноте ничего не было видно.

– Странно, что вы занимаетесь такой работой.

– Это почему же?

– Да не знаю… выглядите, говорите как-то не так.

– А вы рассчитывали увидеть какого-нибудь деревенщину, у которого из каждого кармана торчит по банке пива?

– Что-то в этом роде.

– Ну уж в одном отношении я точно подхожу под стандарт. Люблю быть на воздухе, люблю пенные пороги. А что касается речи, что ж, я окончил школу бизнеса, пять лет проработал в банке, в Сиэтле, получил три повышения, и все это время ненавидел свою работу. В один прекрасный день я решил, что с меня хватит и всю оставшуюся жизнь я буду жить как нравится. К сожалению, жена была другого мнения, и мы пошли каждый своим путем. Я нанялся сюда, и это нечто вроде компромисса, потому что мне все равно приходится иметь дело с людьми. Но есть-то человеку надо. А уж о том, что ушел из банка, не пожалел ни разу.

– Везет же некоторым – делают что нравится, и деньги на этом зарабатывают.

– Не все так просто вышло, у меня были свои трудности, но об этом скучно рассказывать. Ну а вы, миссис Корнуолл, чего вам не хватает в жизни?

Непростой вопрос, сразу-то уж точно не ответишь, в чем Стефани и призналась.

– А почему сразу? Вы же не на допросе. Несколько секунд я вам дам.

Стефани попыталась придумать какой-нибудь подходящий ответ, но сосредоточиться оказалось трудно. Правда, и вопрос такой не каждый день услышишь. К тому же ей словно мешало присутствие этого человека, казалось, он на глазах увеличивается в размерах. Им до всего есть дело – так, что ли, говорят о тех, кто вторгается на чужую территорию?

– Все, ваше время вышло. Итак, чего вам не хватает в жизни?

– Хотелось бы немного пожить, ни о чем и ни о ком не думая. Наверное, это покажется вам чересчур эгоистичным.

– Отнюдь. Мир был бы куда счастливее, если б люди не посвящали свою жизнь другим. Когда вы говорите: ни о ком не думая, имеете в виду детей? Не справляетесь, что ли? Тогда почему бы не отправить их на некоторое время к отцу, или он безответственный человек?

– Нет, почему же, вполне ответственный. Дэвид – преуспевающий юрист из Сан-Франциско. Он вовремя платит по всем счетам, разумно распоряжается деньгами, дважды в неделю играет в гандбол, придерживается правильного режима питания и каждый день принимает витамины.

– Так я и думал. Поэтому вы и разбежались?

– Я любила мужа, и мне не на что было жаловаться до тех самых пор… впрочем, это слишком личное дело.

– Понятно. Но при всей его ответственности детей воспитываете вы одна. Почему?

Хоть в темноте выражения лица все равно не разглядишь, Стефани все же отвернулась. Она вовсе не собиралась рассказывать этому полузнакомому человеку, почему Дэвид не стал настаивать, чтобы детей отдали ему.

– Ясно, это тоже подпадает под рубрику слишком личных дел, – сказал Клей. – Хорошо, оставим это. Тут где-то должно быть бревно. Давайте-ка присядем и поболтаем, пока вам не захочется спать.

А сам-то он не сказал, отчего болтается тут посреди ночи, подумала Стефани, но вслух не произнесла, присела на бревно и, подняв голову, поглядела на редкие звезды, светившие ярче луны. Какими близкими они кажутся, оттого ли, что воздух здесь такой прозрачный, или просто воображение разыгралось? Неподалеку вспорхнула какая-то ночная птица, и Стефани инстинктивно прикрыла голову.

– Нет-нет, это не летучая мышь, всего лишь сова, – успокоил ее Клей. – Замерзли?

– Да нет, – ответила Стефани и вздрогнула при протяжном крике совы.

– У индейцев есть поверье: в тело совы переселяются души мертвых, – сказал Клей. Щеки ее коснулось его дыхание, и Стефани вновь остро ощутила присутствие Клея, тепло, от него исходящее.

Он нащупал ее руку, притянул к себе, поцеловал, а она и не думала сопротивляться, потому что, оказывается, того и ждала, и, если бы все обернулось не так, она была бы разочарована. Клей целовал ее все настойчивее, и она ощутила давно забытое волнение. Оно становилось все сильнее и сильнее, от простого поцелуя так не бывает. Интересно, почему поцелуй почти незнакомого мужчины так возбуждает?

Клей прикоснулся к ее груди, не мягко и осторожно, как Дэвид, но настойчиво, почти грубо. Он обхватил ее за плечи, и дыхание его сделалось прерывистым.

Стефани не отстранилась, даже когда, скользнув ладонями под свитер, он нащупал бюстгальтер и расстегнул его.

Напротив, теснее прижалась к нему, ощущая бедром красноречивую напряженность его плоти. Застонав, Клей слегка развернул ее, положив к себе на колени. Нащупав пояс, расстегнул его и стащил джинсы вместе с колготками. Прохладный ночной ветер коснулся ее тела и лобковых волос.

– Приляг вот сюда, – прошептал Клей, расстилая на земле свою куртку на пуховой подкладке. Что-то зашелестело, и секунду спустя она увидела его обнаженным. Клей стянул с нее свитер, отбросил в сторону бюстгальтер и навалился всем своим большим, горячим и по-настоящему мужским телом.

На сей раз он так и впился в ее губы. Нежности в его объятиях было немного, но это ее ничуть не трогало, ибо тело горело, нетерпеливо ожидая мужчину.

Теперь он целовал ее грудь, да так яростно, что Стефани казалось, вот-вот она расплавится. Она вскрикнула – это рука Клея грубо коснулась треугольника между бедрами.

Стефани привыкла к нежным ласкам Дэвида, всегда одинаковым, слишком знакомым. А этот мужчина пренебрегал любыми правилами любовной игры. Он взял ее так решительно, словно уверен был, что только того она и ждет.

И это правда. Кожа у нее так и пылала, от желания кружилась голова, она безоглядно отвечала на ласки, впиваясь ногтями в его плечи и страшась лишь одного – как бы он не кончил раньше, чем она. Оргазма Стефани достигала и раньше, хотя не сказать, чтобы часто, но к тому, что произойдет с ней в следующую минуту, была не готова. Ее захлестнула волна наслаждения, тело задрожало крупной дрожью, и сделалось ей сладко до боли. Медленно, шаг за шагом, Стефани возвращалась к действительности, испытывая изумление – и стыд. Господи, да что же подумает Клей, ведь она совсем обезумела.

– Это было прекрасно, – почти неслышно проговорил Клей, покрывая быстрыми поцелуями ее шею – Дай мне пару минут, и начнем по новой.

Стефани промолчала и не пошевелилась. Да что же с ней такое происходит? Она не уверена даже, что этот мужчина так уж ей нравится, однако же падает ему в объятия и ведет себя, как нимфоманка.

Она осторожно отодвинулась и принялась нашаривать одежду. Пронзительный ветер, которого только что она и не замечала, заставил Стефани задрожать. Впрочем, дрожала она не только от холода. Какими глазами она посмотрит на этого полузнакомого мужчину завтра, при свете дня?

– Что-нибудь не так, Стефани? Если ты думаешь, что я подобным образом веду себя с любой симпатичной женщиной, то ты ошибаешься. Я здесь на работе, честное слово. Ты веришь мне?

И как ни странно, она поверила.

– Да нет, все в порядке. Просто замерзла, – сказала она, прикрывая грудь теплым свитером.

– Ну с этим-то мы справимся. – Клей поднял ее на ноги и накинул на плечи свою куртку. – Так лучше?

– Ага, но, пожалуй, свое надену, если, конечно, найду.

– Погоди, сейчас сам все отыщу. – Клей наклонился и начал собирать разбросанные вокруг вещи, словно видел в темноте. А может, так оно и есть, подумала Стефани. Может, так оно и бывает, если целые годы проводишь среди природы.

Не давая ей одеться и крепко обняв за плечи. Клей увлек Стефани дальше по тропинке в сторону от лагеря. Она слишком продрогла, да и потрясение все еще не прошло, чтобы спорить.

Наконец, когда впереди что-то забелело. Клей остановился.

– Я всегда разбиваю палатку в стороне. Люблю быть один.

Он откинул полог, приглашая ее войти. Стефани скользнула внутрь, удивляясь самой себе: почему бы не сказать, что она предпочитает ночевать у себя?

Он уложил ее на что-то мягкое и очень теплое.

– Держи-ка, у меня тут на всякий случай кое-что припасено. – Он вложил ей в ладонь жестяную кружку, и, сделав глоток, Стефани поняла, что это ром. Она вернула ему кружку и через несколько минут, попеременно с ним прикладываясь к горячительному напитку, почувствовала, что всякое смущение прошло.

Потом они снова занялись любовью. Коль скоро барьеры уже пали, глупо его отталкивать, и к тому же у нее самой снова разгорелось желание.

Второй раз оказался даже лучше первого. Когда оба они уже изнемогали от желания, Клей приподнял ее и усадил на себя. Все преграды были сметены, куда только девалась обычная сдержанность? Может, это произошло потому, что он и не думал скрывать, как сильно ее хочет. Словно обезумев, она устроила дикую пляску, поглощенная лишь собою, своим наслаждением. Стефани, казалось, забыла о партнере и уж вовсе не задумывалась над тем, как, должно быть, смешно, оба они выглядят: она то взмывает, то опускается, а он взбрыкивает, как молодой жеребец. Когда Стефани наконец изнемогла и упала ему на грудь, оба совершенно взмокли от пота.

– Это было прекрасно, – беззвучно выдохнула она.

– Завтра вечером, под конец путешествия, мы устраиваем пикник на пляже, который тянется почти на полтора километра, – сказал он. – Песок там мягкий, как губка. Возьмем одеяло и будем заниматься любовью под звездами до самого утра. Как тебе такая перспектива?

– А мальчики? – поежилась Стефани. – Что, если они услышат?

– Не услышат. У меня там есть одно укромное местечко.

Все будет здорово, это я тебе обещаю. О Боже, какое счастье, что ты отправилась в это путешествие. А ведь мы могли бы и не встретиться.

Довольная и сонная, Стефани свернулась калачиком подле Клея. Через некоторое время она оденется и вернется к себе в палатку, ну а пока – как славно снова чувствовать рядом с собой обнаженное мужское тело и убедиться, что страх, не отпускавший ее после встречи с Ариэль, прошел. Не важно, что, достигнув критического для женщины возраста, она на мгновение почувствовала влечение к другой женщине.

Это было какое-то помрачение, аномалия, которая больше уж не повторится.

Отчего слова эти показались ей такими знакомыми?


Глава 39


Стефани думала, что связь ее с Клеем О'Коннорсом оборвется в тот самый момент, когда кончится путешествие на плотах. Никаких иллюзий она не питала. Клей – просто случайный партнер, Стефани готова была принять эту данность, хотя никак не могла отделаться от вопроса: а во что бы вылился продолжительный роман с этим человеком? Притерлись бы они друг к другу или единственное, что их связывает, внезапно вспыхнувшая страсть? Так что для нее было совершенной неожиданностью, когда через десять дней после того, как она с мальчиками вернулась в Сан-Франциско, на пороге вдруг появился Клей. По широкой его улыбке было ясно, что он ждет радостных объятий, но Стефани настолько растерялась, что только и смогла выдавить из себя:

– Ты вроде не говорил, что собираешься в Калифорнию?

– Просто не знал, когда мне удастся вырваться. В туристический сезон у нас и так каждый человек на счету, а тут еще сенную лихорадку несколько инструкторов подхватили. Дел было столько, что только сейчас мне удалось выкроить пару свободных дней. К счастью, ко вчерашнему дню все выздоровели, так что я произнес напутственную речь да и смылся. Не хотелось бы, чтобы ты забыла меня.

Стефани никогда не любила сюрпризов, потому что, как правило, они оказывались неприятными, но этот был более чем приятный, хотя она предчувствовала, что и без того непростая ее жизнь может от этого еще больше осложниться.

– Ну, на это у тебя мало шансов, – улыбнулась она, пропуская его в дом.

Стефани проводила Клея в гостиную, где близнецы, растянувшись на диване, смотрели телевизор.

– Смотрите, кто к нам пришел, – весело сказала она.

Клей наверняка обрадовался, увидев, как горячо его встретили мальчики. Судя по реакции, они явно ожидали его появления. За последние десять дней они только раз встречались с отцом, и то на какой-то час. По словам Дэвида, он сейчас буквально потонул в море дел, но Стефани не очень-то этому верила, зная, как дорожит он личной жизнью, которой работа никогда не мешала. Понятно, что лишенные общения с отцом мальчики так обрадовались Клею, но Дэвид-то о чем, черт побери, думает? Или, может, завелся новый любовничек и все время на него уходит?

От этой мысли Стефани так и передернуло. С трудом прогнав ее, она пошла сварить кофе. Вернувшись в гостиную, она обнаружила, что Клей с ребятами целиком поглощены некоей телевизионной игрой, которой в последнее время Чак и Ронни отдавали весь свой досуг. Надо было, например, вспомнить кличку лошади Хопалонга Кассиди или имена главных действующих лиц фильма «Рождение звезды».

Стефани авторитетно высказалась по поводу игры, а затем отправилась готовить ужин, остановившись на спагетти под соусом из моллюсков, хотя и знала, что Клей предпочитает картошку с мясом в разных видах.

Орудуя на кухне, Стефани прислушивалась к оживленным голосам, доносившимся из гостиной. Похоже, как бы там их с Клеем отношения ни развивались, насчет мальчиков можно не волноваться. Во время путешествия они следовали за Клеем, как тени, жадно вслушиваясь в его рассказы и вскакивая, как ужаленные, когда он давал им какие-то поручения.

Нет, нет, даже если Клей будет появляться у них регулярно, с близнецами проблем не будет; но она-то о чем думает, она-то чего горячку порет? Разве так уж уверена, что хочет продолжения?

Но стоило мальчикам отправиться спать, как сомнения рассеялись. Они с Клеем занялись любовью при мерцающем свете камина, и она с полной готовностью откликалась на его ласки.

Может, боялась, что за это время все изменилось, что потрясла ее тогда лишь новизна ощущений, ведь ничего подобного раньше не было. Но сейчас выяснилось, что заниматься любовью на ковре не менее упоительно и гораздо более удобно.

Потом они пили кофе на кухне; там Клей сказал, что без ума от нее и даже помыслить не может, что она уйдет из его жизни.

– Понимаю, что слишком рано говорить о чем-то постоянном, но знай: все это для меня очень серьезно. Я действительно безумно влюблен в тебя, Стефани. Я хочу все время быть с тобой. А ты?

– Я… По-моему, я тоже, – сказала Стефани, несколько потрясенная темпом развития событий.

– Вот это и все, что я хотел услышать. Дай мне шанс.

Обещаешь?

– Обещаю. – Она перегнулась через стол и поцеловала его.

* * *


Июль, месяц в Сан-Франциско всегда такой капризный, нынче выдался на редкость жарким. Утренние туманы и прохладный морской ветерок, благодаря которому Сан-Франциско повсюду называли «кондиционированным городом», куда-то исчезли, каждый день падали старые рекорды температуры, заставляя местную метеорологическую службу делать по телевидению самые экстравагантные прогнозы. Люди загорали в городских парках. Любители острых ощущений занимались виндсерфингом, а по радио постоянно предупреждали об опасности чрезмерного использования кондиционеров.

Сегодня, в первую субботу июля, Стефани, уроженка Орегона с его достаточно прохладным климатом, в полной мере могла оценить благодать толстых стен университетского клуба, за которыми укрылась от палящей жары и плавящегося под ногами асфальта.

Она специально пришла пораньше, чтобы наедине поговорить с Дженис – та обычно появлялась первой, – как им теперь всем быть с Ариэль и Шанель. Ситуация-то сложилась весьма деликатная. Вопрос еще, правда, придут ли обе.

Июньскую встречу отменили. Ариэль позвонила Дженис с борта «Альбатроса» и сказала, что ее не будет в городе почти весь месяц, Шанель сослалась на личные дела, а Стефани как раз на эти выходные отправилась на Рог-Ривер. Сообщив об этом Шанель, Стефани тщательно избегала любого упоминания даже имени Ариэль, дабы не возникло ощущения, что она берет чью-то сторону.

Впрочем, по словам Глори, позвонившей узнать, как прошла экскурсия на плотах, никаких «сторон» тут и не было. С ее точки зрения, и Ариэль, и Шанель совершили одну и ту же ошибку, доверившись этому человеку. То, что Ариэль, судя по открыткам, совершенно вне себя от восторга, не меняет одного: Лэйрд, не появившись на собственном приеме, поставил Шанель в очень сложное, унизительное положение.

– Она женщина умная и твердая, – говорила Глори, – даже глазом не моргнула. Но можно представить себе, каково ей было. Только Ариэль здесь ни при чем. Шанель особа скрытная, откуда же Ариэль было знать о ее романе с Лэйрдом, а тем более о помолвке.

Словом, обед обещал быть вполне безрадостным, так что Стефани даже всерьез подумывала о том, чтобы под каким-нибудь предлогом остаться дома. Видит Бог, у нее и своих проблем хватает…

При мысли о возникших недавно – и совершенно неожиданных – трениях с мальчиками Стефани замедлила шаг. Клей приезжал из Орегона при первой же возможности, и чего Стефани хотелось меньше всего, так это чтобы мальчики переменились к нему. И тем не менее так оно и произошло, и в этом Стефани винила Дэвида, хотя, конечно, полной уверенности в том, что он настраивает сыновей против Клея, не было.

Обнаружив, что, насколько раньше мальчики обожали его, настолько теперь дичатся, Клей только рассмеялся и сказал, что нужно время и терпение.

– После развода они заполучили тебя в полную свою собственность и, конечно, разбаловались. Теперь я отнимаю у них частичку тебя, и это им, естественно, не нравится. К тому же они рассчитывают, что в конце концов в семью вернется Твой бывший. А когда выяснится, что между их отцом и тобой действительно все кончено, они примирятся с новыми положением. Так что не обращай внимания.

Но она не могла не обращать внимания. Начать хоть с того, что Стефани ощущала ужасную неловкость, когда мальчики при появлении Клея находили всяческие предлоги, чтобы удалиться к себе в комнату. А когда Чак, всегда говоривший от имени обоих, заявил ей, что в последнее время они совсем не видятся – чудовищное преувеличение, ибо Клей появлялся только в промежутках между экскурсиями, – Стефани наконец потеряла терпение.

– Это из-за вас нам с Клеем приходится ужинать в ресторанах Когда научитесь вести себя прилично, дайте знать, и я приглашу Клея поужинать домой. А до тех пор чтобы я не слышала никаких разговоров, будто на вас не обращают внимания.

– Да что ты, мам, просто он нам не нравится. Он все время командует, говорит, что делать, будто он нам отец.

А еще, – Чак искоса посмотрел на мать, – мы же видим, что тебе хочется одной с ним остаться. Нам с Ронни даже страшно вниз спуститься, а вдруг вы там целуетесь перед камином.

Стефани почувствовала, что краснеет, но грозно посмотрела на сына.

– Это еще что за разговоры? Чтобы я больше такого не слышала!

– Вот видишь, мам, ты и говоришь теперь, как он, – вмешался молчавший до той поры Ронни. – Он любит эту фразу повторять. Папа говорит… – Ронни смущенно осекся.

– Так что сказал твой отец?

– Не помню.

– Прекрасно помнишь. Давай-давай, хотелось бы послушать, что вы там с ним обо мне говорите.

– Это несправедливо! Ты говоришь о нем куда больше, чем он о тебе, – взорвался Чак. – «Ну как там ваша мама?» – вот и все, что от него услышишь.

– Так откуда же он знает про Клея?

– Просто речь зашла. Я проговорился как-то, что теперь у нас болтается один малый, папа спросил, кто это, ну мы и сказали, что ты познакомилась с Клеем на экскурсии. Папа ухмыльнулся и сказал, что мы должны тебе довериться и надо дать этому малому шанс.

– Ах, вот как? Ну так передайте ему… Ладно, не важно.

Не нужна ей поддержка Дэвида, ведь ясно, что эти слова для ее ушей предназначены. Дэвид знает своих сыновей, они наверняка повторят, что он сказал. Что же, отныне всегда так будет? Всякий раз придется со страхом ждать очередного свидания отца с сыновьями?

А может, продать дом и переехать, скажем, в Орегон?

Тогда Дэвид, хочешь не хочешь, будет реже видеться с мальчиками. А если захочет побыть с ними подольше, пускай сам отправляется на экскурсию. В конце концов в бракоразводном соглашении нет ничего, что запрещало бы отцу проводить с сыновьями выходные или летние каникулы, может, потому, что Дэвиду и в голову не приходило, что в один прекрасный день она способна взять мальчиков и вообще уехать из Калифорнии?

А почему именно Орегон? Потому что она провела там детство на ферме? Или потому что там живет Клей? Тогда она явно торопит события. Верно, они любовники, но Клей и словом не обмолвился о женитьбе. Правда, и знакомы-то они всего несколько недель.

Все еще погруженная в свои мысли, Стефани дошла до солярия, где ее вернул к действительности мелодичный голос Шанель:

– Вы, похоже, где-то в облаках витаете. А загар откуда?

– Я ходила на плотах. Но загар, к сожалению, быстро сходит.

В летнем костюме из светлого шелка и, по контрасту, эбеновых сережках, Шанель, как всегда, была ослепительна. Усаживаясь в соломенное кресло, Шанель пристально взглянула на Стефани:

– Прекрасно выглядите, дорогая, и дело тут, похоже, не только в загаре. Либо у вас появился мужчина, либо взяли большой куш в лотерее.

– Честно говоря, мужчина, – призналась Стефани. – Я познакомилась с ним на экскурсии.

– Стало быть, любовник теперь есть? Ну и прекрасно.

– Почему обязательно любовник? – огрызнулась Стефани.

– Да бросьте вы. Развод еще не означает отказа от секса, особенно когда привычка есть. Так что повторяю: это прекрасно. Только глядите в оба. Стоит разорвать неудачный брак, и сразу могут появиться иллюзии Ждешь от новой связи гораздо большего, чем она может дать.

– Надеюсь, когда возникнет что-нибудь серьезное, я и сама разберусь, – поджала губы Стефани – О Господи, я и забыла, какая у нас нежная кожа. А я стала прямо как Глори, говорю все, что в голову придет. Уж не знаю, хорошо это или плохо – Это хорошо, – смягчилась Стефани. – Я и сама стараюсь в последнее время быть более откровенной…

– Ну и слава Богу. Конечно, Глори – это нечто уникальное…

– По-моему, тут обо мне говорят? – появилась Глори.

На ней были светлые лосины и белая шелковая блуза, перехваченная в талии ярко-красным поясом. Она плюхнулась в кресло, вытянула длинные ноги и с улыбкой посмотрела на Шанель и Стефани.

– Вы не ошиблись, именно о вас и шла речь, Морнинг Глори Брауни, – насмешливо ответила Шанель. – Нам кажется, что своим обаянием вы отчасти обязаны… ну, скажем, непосредственности. Ну и, разумеется, безупречной теперь фигуре.

Неожиданно у Глори затуманился взгляд.

– Да нет, когда надо, я и соврать могу. Мамаша, помню, оплеухи мне давала, когда думала, что я что-то скрываю. Ну а поскольку ученица я хорошая, то быстро сообразила, что говорить надо то, что мать хочет услышать, даже если для этого надо соврать. Правда, она и сама выдумщица была хорошая, очень любила выдавать желаемое за действительное.

Глори коротко хохотнула, но выражение ее лица Стефани явно не понравилось, она даже поморщилась.

– Например, весь этот бред, – продолжала Глори, будто ее старики были в свое время богачами. «Деду еще тридцати не исполнилось, а он уже деньгами сорил», – похвалялась она. Ну а ее очередной сожитель потягивал пиво да посмеивался. Между прочим, пиво она ему покупала на семейные талоны на еду. Хорошо еще, что ноги у меня были быстрые, и супермаркет слегка почистить ничего не стоило, иначе бы с голоду подохла.

– Да, детство у вас, смотрю, было нескучное, – вкрадчиво заметила Шанель.

– Ага. И у вас тоже. Черная икра с золотой тарелки платиновыми ложками и шампанское взамен молока.

– Все-то вы знаете. А вы, кстати, что пили? Крысиную мочу?

Стефани вся так и сжалась, ожидая взрыва, и была совершенно ошеломлена, услышав дружный смех. Видно было, что эти двое понимают друг друга с полуслова и ладят замечательно. Она и сама не прочь бы присоединиться к веселью, сказать что-нибудь смешное, да только с юмором у нее, по правде говоря, туго дело обстояло. Смеялись ее шуткам только мальчики, ну и еще Дэвид.

Слушая, как Шанель и Глори поддразнивают друг дружку, Стефани чувствовала себя чужой. Хоть постепенно и сблизилась она, правда, в разной степени, с другими участницами клуба, настоящей дружбы не получалось. Пожалуй, только с Ариэль что-то в этом роде наклевывалось, но после случившегося… Впрочем, сейчас об этом и думать не хочется.

– Как раз перед тем как вы пришли, Стефани рассказывала, что у нее появился новый поклонник, – сказала Шанель, и глаза у нее привычно расширились, отчего Стефани всегда становилось не по себе.

– Давно пора. – Глори бросила на нее оценивающий взгляд. – Нельзя же все оставшееся время жить монахиней.

– Может, расскажете о нем? Наверное, любитель побыть на природе, коль скоро вы познакомились на плотах, – сказала Шанель.

К собственному удивлению, Стефани пустилась в рассказ о Клее и истории их знакомства и даже насчет мальчиков разоткровенничалась:

– Знаете, Ронни вдруг снова начал мочиться в постель. – Стефани помолчала, вспоминая, как смотрел на нее сын, когда она обнаружила, почему он так часто меняет простыни и предпочитает сам заниматься стиркой. Ронни со слезами на глазах умолял ничего не говорить Чаку, и, видя, как ему стыдно, унизительно стыдно говорить об этом, Стефани тоже заплакала. – По-моему, это как-то связано с Клеем. Не понимаю, что мальчики против него имеют. Ведь во время всего путешествия они, как собачки, за ним бегали.

– Может, он к ним переменился?

– Да вроде нет. Он… разумеется, он не похож на Дэвида.

Дэвид обращается с ними как со взрослыми, то есть они могут спрашивать его обо всем, что придет в голову. А Клей не любит пространных разговоров. Мальчикам это, конечно, не нравится, но должна признать, мне-то так легче: не надо объяснять, что да почему.

– Либо одно, либо другое, – заявила Глори. – Либо они люди самостоятельные и имеют собственное мнение, либо такие воспитанные и вежливые, что просто врезать хочется. Ну и конечно, к новому человеку в доме привыкнуть нелегко. У мамаши сожители менялись так часто, что я имена их путала.

На это Стефани и не знала, что сказать. До поступления в колледж ей не приходилось встречаться с гуляками мужчинами, не говоря уж о распутных женщинах. Мать и отец составляли настоящую пару – крепкую, консервативную. Развод был для них делом немыслимым. Судя по письмам, мать до сих пор переживала их с Дэвидом разрыв и упорно намекала, что виновна в нем Стефани.

– С Ферн у меня таких проблем не возникало, – сказала Шанель. – Правда, родного отца она вообще не знала, но к Жаку относилась с симпатией. Они и сейчас иногда встречаются.

Стефани, только раз видевшая Ферн на том злосчастном Приеме в отеле «Святой Франциск», соображала, что бы сказать, но как раз в этот момент на пороге появилась Ариэль.

Стефани едва не ахнула, увидев, как она переменилась. Последний раз, когда они виделись – в ресторане на Сиклиффе, – Ариэль была бледная немочь. А эта женщина излучала энергию; кожа так и светится, глаза сверкают. И только улыбка, застенчивая, детская, осталась прежней. На Ариэль было летнее платье из бледно-голубого жоржета; длинные, просто причесанные волосы свободно падали на плечи.

Стефани поймала хищную улыбку Шанель и вся подобралась. Ну вот, начинается. Сейчас Шанель скажет что-нибудь ужасное. Лучше бы дома остаться, снова подумала она.

Встретившись с ответной улыбкой Ариэль, Шанель чуть зубами не скрипнула. «Ах ты, маленькая сучка, а ведь такая на вид невинная. Вроде щенка, демонстрирующего свой мягкий животик большой собаке, чтобы доказать свою покорность. Но это не поможет. Сейчас я из тебя форшмак сделаю, навек забудешь, как улыбаться».

– Всем привет, – весело сказала Ариэль и, положив руку на плечо Шанель, внезапно едва не расплакалась.

– Знаете, Шанель, я так счастлива сейчас, и все благодаря вам. Вы были совершенно правы: мы с Лэйрдом действительно одной породы.

Шанель собралась было ответить, но тут же закрыла рот.

Да, она на самом деле говорила нечто в этом роде, но совсем в другом смысле. Оно говорила, что они внешне похожи друг на друга – узкая кость, светлые волосы, острый нос и эти пронзительно-голубые глаза, только взгляд разный, у Лэйрда острый, у Ариэль, напротив, совершенно бесхитростный. Но конечно, Ариэль абсолютно права – они и впрямь одной породы.

– Поздравляю, – пробормотала она и, выговорив это слово, поняла, что портить ей жизнь она не будет. Может, даже на свадьбу пойдет, надев новое платье от Билла Бласса и натянув на лицо широкую фальшивую улыбку.

Ариэль оперлась о спинку стула. Приковылял за заказами Оскар. Начал он, как повелось, с Ариэль, и, воспользовавшись этим, Глори наклонилась и прошептала на ухо Шанель:

– Молодец.

– Да что там, просто выгодное дельце, – откликнулась та. – За Лэйрдом должок, и придет время – он за все заплатит.

Заказав, как обычно, салат с приправой, она обратилась к Ариэль:

– Ну, как путешествие? Рыбку какую-нибудь выловили?

– Только вчера вернулись. Спешить было некуда, останавливались, где и когда хотели. Все получилось замечательно. Это мое первое длительное морское путешествие, но Лэйрд говорит, я прирожденный моряк. После свадьбы мы, наверное, много времени будем проводить на «Альбатросе».

Шанель оскалила зубы в подобии улыбки, а Стефани поспешно спросила:

– Бракоразводный процесс начали? Надеюсь, с мужем никаких проблем не будет.

– Мистер Уотерфорд добился, чтобы его выселили из дома. Пару дней назад он уехал. – Ариэль немного помрачнела. – Прихватил с собой несколько картин, принадлежавших моему деду. Вообще-то ничего бы страшного, пусть его, но ведь картины – это часть дома, и к тому же одна из них кисти Дега, половина диптиха, приобретенного прадедушкой в Париже в двадцатые годы. У Лэйрда вторая половина, и он считает, что они должны висеть рядом, символизируя конец старой семейной распри. К тому же мне не хочется, чтобы Алекс думал, будто ему все позволено.

Выражение ее глаз заставило Шанель подумать, что скорее всего она недооценивала эту женщину. Пожалуй, имеет смысл сохранить с ней добрые отношения. Достаточно появиться с Ариэль в обществе, и слухи, будто Лэйрд бросил ее ради кузины, поутихнут.

Хорошо, Ариэль, хоть и разрушила она ее планы, можно оставить в покое, но Лэйрду отомстить все-таки надо. Следует только придумать, как лучше, и тогда она на коне Наверное, в этот самый момент он места себе не находит, гадая, скажет ли она Ариэль об их помолвке и раскроет истинную цель приема, на который он так и не пришел Когда выяснится, что все осталось в тайне, он не сможет не почувствовать себя обязанным. А уж как использовать это чувство, тоже найдется способ.

Появилась Дженис. Выглядела она бледной и немного подавленной, однако же от души поздравила Ариэль. Сказала, что расцеловала бы ее, да только вся в простуде.

Беседа за столом протекала живо, и никто как будто не заметил, что Шанель сегодня против обыкновения молчалива.

Она просто слушала, как говорят другие, – Стефани о своей экскурсии на плотах, Глори (что вызвало у нее больший интерес), как она «дала коленом под зад» Стиву Голдену, узнав, что он сын Эрла Голдена, и теперь ищет новую работу.

Ариэль, которую и уговаривать не надо было, в красках описала свое путешествие в Мексику. Всякий раз, называя имя кузена, она прямо расцветала. Шанель почувствовала, что, несмотря на то что ее Лэйрд оттолкнул, этой мышке она желает только счастья. Что вообще-то довольно странно, ибо боль от предательства еще не прошла. Неужели утрачивается былая твердость? Мягкий человек – беззащитный человек.

А ведь решила же Шанель, что отныне сама будет распоряжаться своей судьбой Дождавшись, когда другие увлеклись разговором о новом телевизионном сериале, Шанель негромко сказала Глори, что скоро позвонит ей по делу, «которое может представлять интерес для нас обеих».

Глори мигом насторожилась, но, к облегчению Шанель, вопросов задавать не стала. Пока еще обсуждать идею, пришедшую ей в голову, рано Сначала надо все обговорить со Стетом.

Хотя после третьего бокала бордо она чувствовала себя настолько размякшей, что всерьез подумывала, не рассказать ли всем о минеральном курорте, но в последний момент поборола искушение. Вот когда все будет решено, включая день торжественного открытия, тогда другое дело.

Шанель обвела взглядом собравшихся, и ей пришло в голову, что, наверное, все будут искренне рады, если дело выгорит. За минувший год эта пятерка действительно сделалась командой – кто бы мог подумать? Это что-то новенькое – друзья, которые не начинают чесать языки, стоит только отвернуться. Какая жалость, что никто из них, кроме Ариэль, не принят в высшем обществе.

И все равно надо пригласить их всех на открытие. В конце концов они проявили такое участие, когда она пережила унижение в отеле «Святой Франциск»…

* * *


У Шанель и Стета вошло в привычку обсуждать дела за обедом или ужином. Шанель это всячески приветствовала – не только потому, что можно бесплатно посидеть в лучших ресторанах города, но и потому, что общество Стета – это бальзам на раны, и к тому же любители сплетен могут убедиться, что она не сидит одна дома, успокаивая разбитое Лэйрдом сердце.

Услышав, что для очередной встречи Стет заказал столик в «Комптон-Корте», Шанель чрезвычайно обрадовалась, ибо как раз сейчас ресторан в этой гостинице считался чуть ли не самым престижным местом. Здесь обедали либо политические тузы, либо богачи, либо люди высшего света. Интересно, Стет специально ведет ее именно туда или просто не знает, что это за место. В том, что ему удалось заказать там столик, разумеется, ничего удивительного нет. Во-первых, он действительно очень богат, а во-вторых, как выяснилось, знаком со множеством влиятельных лиц.

Столики в ресторане были покрыты белоснежными скатертями из чистого швейцарского льна и уставлены фарфором, на стенах гардины грушевого цвета, акустика превосходная, так что даже громкие голоса воспринимаются едва ли не как шепот. Обслуживание – первоклассное, вина – наивысшего качества, блюда – разнообразные и необыкновенно вкусные.

Впрочем, даже если бы еда и обслуживание были классом пониже, прийти сюда, по мнению Шанель, стоило хотя бы ради того, чтобы посмотреть на посетителей.

Метрдотель, чей английский акцент выдавал скорее всего выпускника Оксфорда, провел их к столику у большого двустворчатого окна, поднимавшегося от пола до самого потолка.

Шанель с любопытством огляделась. Взгляд ее остановился на Уилле Херсте, издателе «Сан-Франциско экземинер»; за соседним столиком расположился Сирил Манен, человек по прозвищу «Господин Сан-Франциско». Наглядевшись на этих двух, Шанель далее отметила присутствие ее превосходительства мэра города, которая устроилась в окружении восьми сотрапезников в самом углу большого квадратного зала.

Была здесь и Энн Гетти, представительница знаменитого семейства, а также Херб Коэн, многолетний обозреватель «Кроникл». Интересно, что он здесь нароет для своей колонки сегодня. Может, Вилли Браун, спикер городского собрания, остановившийся перекинуться с ним парой слов, подбросит чего-нибудь жареного? Или Дениза Холл, главный судья города, чем-нибудь поделится?

– Ну как? – негромко спросил Стет.

– Что как? – сухо переспросила Шанель.

– Ну, все зависит от того, что может произвести на вас впечатление.

Слова эти показались Шанель несколько двусмысленными, но не успела она ответить, как у их столика остановился какой-то мужчина.

– Привет, Стет, – небрежно бросил он, не сводя глаз с Шанель. Встречаться они не встречались, но Шанель сразу узнала Брака, сенатора от штата Калифорния. Стет представил ее, и Шанель послала сенатору самую ослепительную из своих улыбок.

– Мы с Шанель отмечаем сегодня начало одного проекта, – пояснил Стет. – Она возглавит одно из моих предприятий, курорт минеральных вод в Напа-Вэлли. Торжественное открытие состоится в начале декабря, так что те, кто хочет освежиться, могут попасть туда еще до Рождества. Ну а на открытие, разумеется, только по специальным приглашениям.

Стет отхлебнул вина, и на левой руке у него блеснуло крупное, усыпанное бриллиантами кольцо.

– Шанель распорядится, чтобы вам с женой послали такое приглашение, – продолжал Стет, намеренно растягивая слова на техасский манер. – Уверен, миссис Брак понравится. Мы там дегустацию вин собираемся устроить – местных. Так что любители сбегутся, а ведь среди них есть и ваши избиратели, а?

Сенатор Брак остро взглянул на Стета, затем вновь перевел взгляд на Шанель и, одарив обоих своей знаменитой улыбкой, удалился, пробормотав на прощание что-то вроде того, что на днях позвонит Стету.

– По-моему, я все ясно сказал, как вам кажется? – подмигнул Стет.

– Да уж куда яснее, – сказала Шанель. – Дураком надо быть, чтобы не понять.

– Он отнюдь не дурак. Это лиса, которая в свое время не один курятник разорила. Его жена не только примет приглашение на премьеру, но и проведет недельку на водах. Элси была бы счастлива, если бы среди ее гостей была сенаторская жена, – добавил Стет, не заметив, похоже, что употребил прошедшее время. – А нам пора бы подумать о сценарии праздничного открытия. Осталось меньше четырех месяцев.

Реставрационные работы не проблема. Я пообещал подрядчику и декоратору солидные премии, если поспеют в срок. Но вам еще предстоит нанять и вымуштровать персонал. Вы уже думали о том, как обслуживать клиентуру, чтобы все были довольны?

– Если речь идет об избранных, то да, конечно. Большинство женщин ездит на воды, чтобы избавиться от лишнего веса, и при этом наиболее безболезненным образом. Им нужны курс упражнений и определенная диета, но, поскольку они платят три тысячи в неделю, все это должно быть преподнесено в красивой упаковке. Поэтому буду уговаривать Жан-Пьера Орра – это шеф-повар в «Ле Бель Франс» – заняться кухней. Я слышала, он недоволен нынешним руководством, какие-то у них там личные столкновения. Берет он дорого, но за дело, лучшего специалиста по диетическому питанию не сыскать. Стол так и ломится, и не скажешь, что все это малокалорийные блюда. А что еще важнее, он любит решать сложные задачи. Думаю, нам удастся его заполучить, если не будем терять времени.

Стет согласно кивнул:

– Неужели так уж важно, чтобы клиенты худели?

В конце концов они ведь к нам только на неделю, максимум на две.

– Да, обязательно надо, чтобы хоть несколько фунтов да сбросили. Это всем известно. Так что на курортах придумывают разные фокусы. Стакан воды объемом восемь унций весит фунт, а обезвоживание – важный фактор. Если не употреблять соли и алкоголя, да поменьше пить, дело пойдет быстро.

Конечно, настоящим похуданием это назвать нельзя, да только клиенты редко отдают себе в этом отчет. Удалось и еще кое-что выяснить, как вам известно, этим делом я специально занимаюсь. Так вот, одна женщина, с которой я проводила собеседование на предмет работы у нас, когда-то служила в известном нью-йоркском институте питания. Она немного разоткровенничалась и сказала, что они там слегка химичили с весами, чтобы клиенты считали, что похудели больше, чем в действительности.

– Грубоватая работа, а?

– Разумеется, – пожала плечами Шанель, – и на этом вполне можно попасться. Мы такими делами, конечно, заниматься не будем, но в фокусе с водой ничего противозаконного нет. Ну и еще важнее салон красоты. Туда надо поставить специалиста высшего класса, да и оборудование должно быть на уровне, так, чтобы обслужить клиента по полной программе – прическа, маникюр, косметика, массаж, физиотерапия, даже электролиз. Пусть выходят из салона, чувствуя себя на несколько лет моложе. Большинство, конечно, скоро вернутся к старым привычкам, но поначалу знакомые сочтут, что они либо подтяжку сделали, либо нового любовника завели.

– Потрясающе выглядите, дорогая. Не иначе отыскали источник юности. – Шанель приклеила к губам высокомерную улыбку и настолько точно спародировала интонации Нэнси Андерсон, что Стет, привлекая внимание сидящих за соседними столиками, от души расхохотался.

* * *


Шанель понравился его смех – не было в нем ничего фальшивого. В деле человек хитрый и неуступчивый, в жизни Стет отличался мягкостью и простосердечием. С ним легко было разговаривать. Жаль, что он так привязан к жене, иначе Шанель уж расставила бы ему сети. Но соглашаться на меньшее, чем брак, было бы тактической ошибкой. Отношения складываются хорошо, когда они ни на кого не накладывают обязательств и их можно оборвать в тот самый момент, когда они кому-нибудь становятся в тягость. Как любовница Стета Шанель не обретет ни общественного положения, ни влияния, ни вообще не получит ничего из того, что честолюбивой женщине может дать брак. Вот ирония судьбы: Ариэль подобными вещами как раз совершенно не интересуется, между тем именно она выловила такую рыбину.

– О чем задумались? – спросил Стет. – Из вас точно воздух выкачали.

– Всегда-то вы умеете удивительно метко выразиться.

– А вы всегда умеете обращаться с ножом и вилкой. И не уходите, пожалуйста, от ответа.

– О том задумалась, как трудно найти хорошего помощника – трудолюбивого, знающего и надежного.

– Пошерстите по другим курортам да не забудьте помахать перед носом кошельком потуже. Тщеславные люди любят деньги.

– Да, и с большой легкостью уходят от тебя, когда в другом месте предлагают побольше.

– Не обязательно. Надо только наладить личные отношения. Это, конечно, особое искусство, потому что на этой улице двустороннее движение. Преданность должна быть взаимной.

Хочешь получать – плати той же монетой.

– Именно так вы и подбирали команду в свои юные годы?

– И еще платил больше, чем другие, впрочем, не настолько уж больше.

Шанель помолчала. А это ведь вопрос: способна ли она добиться верности от людей, которых нанимает на работу?

Вспомнив, что никогда не обращала внимания на тех, кто помогал ей по дому, Шанель поежилась. Просто нанимала, а потом увольняла – вот и все.

– Одна у меня на примете есть, – заговорила она. – К сожалению, язычок порой распускает, а наша клиентура таких вещей не любит. Так что даже не знаю, как быть.

Шанель рассказала Стету про Глори. Он внимательно выслушал ее, проявив особенный интерес к занимательным эпизодам, в частности к подробностям разрыва с мужем.

– Что, она действительно привязала его к кровати и вытянула ремнем?

– Да, по самым чувствительным местам.

– Так, говорите, работает в оздоровительном клубе «Золотые ворота»? Но ведь туда, кажется, избранная публика ходит?

– В основном домашние хозяйки из верхушки среднего класса и служивые дамы. Это не наш контингент. Впрочем, насколько мне известно, Глори сейчас подыскивает другую работу.

– С места на место, что ли, прыгает?

– Да нет, нынешняя работа ей нравится, просто у нее только что закончился роман с директором, так что она оказалась в довольно неловком положении.

– А почему оборвался, не знаете?

– У нее пунктик насчет спортсменов. Бывший муж профессионально занимался бейсболом. Уже минус Стиву. Потом выяснилось, что он сын Эрла Голдена, и Глори сочла, что ее обманули, вроде сначала Стив прикинулся просто наемным работником. Глупость, конечно. Он-то явно без ума от нее. Не самое плохое дело – связаться с сыном мультимиллионера, бывает и хуже.

– Ну, это на ваш вкус. Никогда не задумывались, что в вас заложены хищнические инстинкты?

– А что дурного в том, чтобы выйти замуж за деньги? – холодно посмотрела на него Шанель.

– Ничего – для вас. А вашей приятельнице явно надо что-то другое. В общем, я не прочь повстречаться с этой Глори Брауни. На роль помощницы она не годится, тут нужны организационные способности, но программу по аэробике составить может. Давайте заскочим к ней на работу… впрочем, нет.

Ей действительно придется иметь дело с женщинами, привыкшими к высшему классу обслуживания, а это дело щекотливое. Для начала пригласим ее пообедать, скажем, на завтра, в какое-нибудь шикарное место вроде этого. Или прямо сюда.

Посмотрим, как она будет чувствовать себя в такой атмосфере. Я закажу столик номер двенадцать – оттуда лучше всего просматривается весь зал. И придем пораньше – больше времени будет понаблюдать, каково ей обедать бок о бок с самой госпожой мэром.

* * *


Стет предложил позвать Глори на обед не только потому, что так уж заинтересовался ею, для него это просто предлог, чтобы еще раз увидеться с Шанель. Она понравилась ему с самого начала, но в то же время он был наделен здоровым чувством самосохранения и не хотел пускаться очертя голову в авантюру с женщиной, которая не знает преград на пути к цели. В любовницы-то он ее взял бы, не задумываясь. Сама идея с курортом изначально и возникла хотя бы отчасти потому, что ему нужен был удобный предлог почаще видеться с Шанель. Может, в конце концов она передумает и согласится жить с ним, от этого намерения Стет отказываться не хотел.

Впрочем, дело есть дело, и Шанель действительно может оказаться неплохой хозяйкой курорта. Правда, он не рассчитывал, что она возьмется за дело так круто – предложения ее, начиная с реконструкции всего курорта, формирования персонала и кончая первоклассным рекламным буклетом, отличались точностью, взвешенностью и проницательностью.

Не то чтобы, обнаружив в Шанель такие способности, Стет пришел в полный восторг. Самостоятельную и умелую хозяйку затащить в постель куда труднее, чем женщину, у которой опускаются руки и которая ищет помощи. Впрочем, это только начало.

Сидя напротив нее в «Комптон-Корте» во второй раз за последние два дня, Стет почувствовал, что с нетерпением ожидает появления гостьи. Шанель говорила, что это просто бродяжка, которая, правда, все схватывает на лету. Стет и себя всегда считал деревенщиной, быстро всему научившимся, так что Глори вызывала у него неподдельный интерес.

Хоть характеристики, ей выданные, нельзя считать такими уж лестными, видно было, что Шанель нравится эта девушка. И это удивляет, ведь при всей своей общительности Шанель отнюдь не сентиментальна. И уж тем более трудно понять, что она тратит время на девчонку, которую и на километр не подпустят к высшему обществу. Вот он и сидел, не отрывая глаз от двери и лишь вполуха прислушиваясь к тому, что говорит Шанель.

Стет даже и не догадался, что женщина, следующая за метрдотелем, – это и есть Глори Брауни. Прежде всего он думал, что она старше. Рыжие волосы – таких прежде он и не видел – уложены были мастерски: локоны, словно лепестки, покрывали всю голову. На Глори сегодня была желтая блуза в тон брюкам, на узкой талии затянут пояс, прошитый золотистыми нитями. Судя по взглядам, особенно мужским, длинные ноги Глори и свет, который как будто излучали ее волосы, привлекли всеобщее внимание.

Впрочем, большее значение для Стета имело то, как спокойно Глори оглядела зал, выделив столик, за которым погрузились в беседу Херб Коэн и мэр города. Судя по всему, она узнала обоих. Бесспорно также, особого впечатления эта пара на нее не произвела, разве что чуть больше положенного задержалась она на строгой голубой блузе с подвязанным у шеи бантом, которые давно сделались таким же отличительным знаком мэра, как и ее безупречные манеры; затем Глори перевела взгляд на знаменитого журналиста в мятом костюме и криво повязанном галстуке.

Коэн поднял голову и пристально посмотрел на девушку.

На какой-то момент Стету показалось, что он с ней заговорит, но Глори уже прошла мимо, двигаясь с непринужденностью модели. Заметив Шанель, она помахала рукой. При виде Стета выражение у нее сделалось немного настороженным. Он быстро поднялся, и Глори одарила его за это беглой улыбкой.

– Ну и куда же я попала? Фу-ты ну-ты! Это ведь сама мэрша там восседает?

– Ну и как, производит впечатление? – спросила Шанель.

– Нет. Я за нее не голосовала. – Глори слегка пожала плечами, отметая эту тему.

Метрдотель подвинул ей стул и отошел.

– Ну а кто же производит? – настаивала Шанель.

– Да никто особенно.

– Там, у окна, Сирил Манен.

– Это тот, что ли, чьим именем назвали улицу? А я думала, такую честь только мертвым оказывают.

Стет спрятал улыбку.

– Вообще-то это довольно известное место, милочка.

Нечто вроде здешнего варианта «Элен» в Нью-Йорке.

– Кормят-то хоть вкусно?

Стет поклясться был готов, что это ее действительно интересует, а не просто эпатаж.

Шанель со Стетом рассмеялись, и Глори с удивлением посмотрела на них.

– Мы вроде где-то встречались? – обратилась она к Стету. – По-моему, на приеме у Шанель.

– Это Стет, то есть Уильям Стетсон, – представила Шанель. В этот момент подошел официант. – Может, сделаем заказ, а уж потом потолкуем?

Принявшись за баранину на ребрышках – Шанель выбрала салат из крабов, а Глори – кресс-салат с помидорами, – Стет попытался разговорить гостью. Глори охотно рассказывала о своей работе в оздоровительном клубе. Больше всего ей нравилось иметь дело с толстухами, для которых она придумала специальные упражнения. Не скрыла Глори и того, что сама помешана на здоровье. Она даже исключила из своего рациона мороженое, чтобы холестерина было поменьше.

– Девчонкой я каждый лишний цент тратила на мороженое и пирожки, знаете, здоровые такие, с мясом, их еще с горчицей едят. А теперь прямо-таки вегетарианкой стала.

Правда, когда настроение паршивое, ванильное мороженое себе все-таки позволяю.

– И кто же вас так перевоспитал?

– Да так, один знакомый. Сосуды, говорит, ни к черту будут, если не прекратишь есть эту дрянь. Я ведь только на гамбургерах да жареной картошке и жила. Ну и еще мороженое.

– А кто этот знакомый – Стив Голден? – поинтересовалась Шанель.

– Он самый. Тут надо отдать ему должное.

– Трудно, наверное, сейчас служить у него?

– А то. Потому и подыскиваю другую работу, только чтобы платили не меньше, чем сейчас.

– Все еще не могу понять, почему надо рвать с парнем на том лишь основании, что у него богатый отец.

– Да не только в этом дело. Он… он обманул меня. Изо всех сил скрывал, что его старик – сам Эрл Голден. Воспитывался, понимаешь, как какой-нибудь принц, а прикидывается, будто просто рабочая лошадка. Наверное, всем так морочит голову.

Шанель подняла бровь, словно говоря Стету: «Ну вот, а я о чем?»

Стет обнаружил, что в присутствии Глори Шанель становится более человечной, что ли. Может, потому что эта девушка ей заведомо неровня? Как бы то ни было, Шанель перестала быть такой натянутой, какой бывает в его присутствии, а ведь это-то ему и нужно. Так она легче поддастся обработке.

Когда подали десерт – Шанель и Глори заказали компот из свежих фруктов, Стет – суфле «гран-марнье», – он уже принял решение. При первом же удобном случае он кивнул Шанель, и та, рассказав в общих чертах о курорте, предложила Глори заняться классом по аэробике. Глори согласилась, разумеется, лишь справившись насчет зарплаты и премиальных.

«А ведь они, Шанель да Глори, – весело подумал Стет, – не так уж отличаются друг от друга».


Глава 40


Из-за сентябрьской жары в гостиной стоял спертый воздух, на верхней губе у Стефани выступили капельки пота, и, скинув туфли, она поспешила включить кондиционер. Обычно, когда она возвращалась с работы, мальчики успевали проветрить дом. Но сейчас их уже два дня как не было в городе – всем классом в какой-то поход отправились, – и, радуясь, что они весело проводят время, Стефани все равно скучала по сыновьям. Не хватало их болтовни и даже вечных ссор.

Интересно, каково будет через три года, когда они поступят в колледж и ей придется возвращаться в пустой дом? Призрак опустевшего гнезда уже сейчас начинал преследовать ее – ни мужа, ни детей, которых можно побаловать, пусть в последнее время она не особенно этим злоупотребляет, понимая, что прилипчивое материнское внимание – это не то, что нужно пятнадцатилетним подросткам.

Что им нужно, так это и мать, и отец, а ведь с тех самых Пор, как они вернулись из Орегона, Дэвид не появлялся. Мальчики говорят, у него появилась какая-то пассия. Однажды они вместе ходили в зоопарк, такая, понимаете ли, милая семейка, и, вернувшись домой, близнецы в один голос заявили, что папина приятельница настоящая зануда и ведет себя ужасно глупо. Стефани хотела было спросить, молода ли она и красива, но прикусила язык. То, что Дэвид встречается с женщиной, делало сомнительным ее предположение, что теперь-то он наконец перестал скрывать свои истинные пристрастия; но может, всего лишь тумана напускает, чтобы мальчики чего не заподозрили?

Впрочем, решила Стефани, сейчас слишком жарко для тяжких раздумий, и пошла в кухню налить себе чаю со льдом.

Хоть кондиционер работал на полную мощь и температура в доме постепенно падала, воздух все еще был спертый, и надо, подумала она, переодеться во что-нибудь полегче да поудобнее. Что-то кондиционер в последнее время подозрительно жужжит. Хоть бы до следующего лета продержался, потому что на ремонт у нее денег нет.

Сейчас у нее ни на что, кроме самого необходимого, не было денег. Два юных троглодита на руках – на еду уходило бог знает сколько, хотя экономит Стефани на чем только можно. Даже учитывая недавнюю прибавку к жалованью и алименты, жить приходилось, постоянно балансируя на краю финансовой пропасти. Дэвид не обеднел бы, давая немного больше, чем должен по решению суда, но, видно, это ему и в голову не приходит. Ну а она просить не собирается, пусть даже на хлеб да воду придется сесть.

Стефани скинула старый летний костюм, в котором обычно ходила на работу, повесила в шкаф, потом освободилась и от всего остального и надолго встала под душ, лениво перескакивая мыслью с одного на другое. В самом прикосновении струй к обнаженному телу было нечто эротическое, и Стефани вспомнила свою последнюю встречу с Клеем. Они отправились в гостиницу, и вернулась она домой очень поздно, о чем, можно не сомневаться, было доложено Дэвиду, хотя мальчики и клянутся, что о ней с ним вообще не говорят.

Стефани все никак не могла привыкнуть ко вновь проснувшейся в ней чувственности, но ведь факт остается фактом.

Какая жалость, что Клей сможет приехать только через два дня. Сегодня дом в их полном распоряжении, и любовью можно было бы вволю заняться на кровати, все лучше, чем бегать в гостиницу.

Любопытно, каково было бы переспать с Клеем на кровати, которую она Пятнадцать лет делила с Дэвидом. Наверное, что-то царапнуло бы, но не настолько, чтобы отказаться. Похоже, щепетильность, которая столько времени осложняла ей жизнь, немного притупилась. Видно, когда сталкиваешься лицом к лицу с трудностями, придаешь меньше значения вещам, которые некогда казались такими важными. Хорошо это или плохо?

Так или иначе за себя постоять она научилась. Скажем, с честью выдержала пару стычек на службе, например, заставила выделить ей нормальное рабочее место. Первые несколько месяцев ей приходилось довольствоваться каким-то несчастным столиком на складе, а это значит, что надо было запирать в ящик буквально все – карандаши, бумагу, скрепки.

Наконец Стефани это надоело, и она решительно направилась к мистеру Спенглеру. Тот долго пыхтел и всячески отговаривался, но, к ее удивлению, выделил местечко в приемной, напротив секретарши. С ней приходилось, конечно, нелегко – считает, видишь ли, что стоит несколькими ступенями выше простого клерка. Стало быть, стенка на стенку, война характеров, и вот чудо-то из чудес – Стефани эту войну выиграла.

Просто-таки обвал, как сказала бы Шанель.

Стефани уже кончала сушить волосы, когда раздался звонок в дверь. «Черт», – пробормотала она, но все же пошла открывать. На пороге стояла стройная блондинка. Лицо ее Стефани было незнакомо. В том, как она смотрела на хозяйку, словно решая, заговорить или просто повернуться и уйти, было что-то нервирующее.

– Да? – вопросительно посмотрела на нее Стефани.

– Вы Стефани Корнуолл?

– Да.

– А я Джокелин О'Коннорс, жена Клея.

И она залилась слезами.

* * *


Потом Стефани с удивлением вспоминала, что ей хватило присутствия духа проводить рыдающую женщину в дом, усадить ее на стул, предложить салфетку, а затем под предлогом того, что нужно сходить на кухню за стаканом воды, оставить гостью одну, чтобы дать возможность прийти в себя.

Когда Стефани вернулась в гостиную, Джокелин уже перестала плакать, но не сделала ни малейшей попытки стереть потекшую тушь. И вообще выглядела она совершенно растерянной, словно не понимала, где, собственно, находится.

А может, у нее и впрямь, как говорится, не все дома?

Стефани внимательно посмотрела на нее. Блондинка – вроде натуральная. Глаза голубые и, наверное, красивые, хотя как скажешь, когда все лицо залито слезами.

Подняв голову, Джокелин встретилась со Стефани взглядом; губы у нее скривились, будто снова вот-вот заплачет, и Стефани поспешно подала ей стакан. Обе некоторое время молчали.

– Может, все же скажете, в чем дело? – спросила Стефани, хотя ответа, честно говоря, страшилась.

Джокелин поставила стакан на стол. Руки ее дрожали.

– Мне известно, что вы встречаетесь с моим мужем.

Я нашла у него в кармане письмо от вас. Я догадывалась, что у него кто-то есть, но надеялась, что это случайное знакомство.

Вокруг Клея всегда вьются женщины, но раньше ничего серьезного не было. А на этот раз… – Она изо всех сил принялась тереть глаза, вновь наполнившиеся слезами, и хрипло хохотнула:

– Я знаю, что веду себя как совершенная дура. Не надо было приходить. Но просто не знала, что делать. Когда я показала Клею это письмо, он сказал, что хочет развода. Ну я и решила, что надо все же поговорить с вами. Я и девочки – мы так в нем нуждаемся.

Стефани словно обухом по голове ударили.

– Девочки? – едва выдавила она.

– Линда и Сьюзи. Разве он не говорил о них? Погодки, десять и одиннадцать. Неужели он может нас бросить? Всю жизнь он делал что хотел. Я вела дом, воспитывала девочек и даже пикнуть не смела… – Джокелин осеклась и беспомощно всплеснула руками. – Наверное, я только порчу все. Когда Клей узнает, что я приходила сюда, он мне такую выволочку устроит…

– Я ничего ему не скажу, – сказала Стефани.

– Вы ведь любите его, правда? – Джокелин посмотрела ей прямо в глаза. – Этого я и боялась. Что ж, бороться с вами я не могу, все козыри у вас на руках. У меня же – только свидетельство о браке, а этого недостаточно, чтобы удержать такого человека, как Клей. Надеюсь, с вами ему будет хорошо, со мной – не было. Он… он такой беспокойный, так поддается настроению и ненавидит заведенный порядок. Напрасно я, конечно, завела детей, надо было следовать за ним, куда потянет.

Думала, можно просто сидеть дома, заниматься девочками и хозяйством, которое он терпеть не может. Думала, если дать ему свободу, он всегда вернется. Но, выходит, ошиблась. – Она задержала на Стефани несколько удивленный взгляд. – Клей говорил, что женщина вы чувственная и на редкость легкая на подъем, в любой момент готовы сорваться с места.

Наверное, так оно и есть, странно лишь то, что на вид вы так похожи на меня.

Джокелин встала и взяла сумочку.

– Пойду. До Орегона путь неблизкий. Не думайте, больше я вас не побеспокою. Если вы любите Клея и сможете принести ему счастье, на пути не встану.

Не успела Стефани и слова сказать, как гостья поднялась и вышла. Растерянная и потрясенная, Стефани сидела в гостиной, и в ушах у нее звучали слова Джокелин: «На вид вы так похожи на меня».

Да ничуть не похожи! Джокелин – блондинка, светлокожая, с голубыми глазами, а она, Стефани, поменьше ростом, волосы каштановые, глаза карие. Так что она, собственно, имела в виду?

А Клей? Почему он обманывал ее все это время? Ну не то чтобы прямо обманывал. Сказал, что, после того как он оставил работу в банке, они с женой пошли каждый своей дорогой.

О разводе речи не было. Но ведь не по забывчивости же он не упомянул, что дом у них по-прежнему общий и что дети есть…

И зачем сказал Джокелин, что собирается жениться, ведь даже предложения пока не сделал. Решил, что ли, что она наверняка согласится? А может, Джокелин врет? Может, пришла сюда только для того, чтобы ее пожалели?

Что ж, этого она добилась, но ведь в таких случаях всегда кто-то проигрывает. Бывшие жены, бывшие мужья, бывшие любовники, дети. Ей и самой было очень одиноко до встречи с Клеем. Нельзя, конечно, сказать, что этот человек просто палочка-выручалочка, временная остановка в процессе душевного выздоровления после распавшегося брака. Он понравился бы ей, даже будь она по-прежнему замужем за Дэвидом. Иное дело, что дальше простой симпатии дело бы не пошло.

Чего нельзя сказать о Дэвиде.

Стефани подогрела томатный суп, проглотила пару ложек и поставила кастрюлю с остатками в холодильник. Было еще рано, но все равно хотелось спать. Однако же, потушив свет, Стефани долго еще ворочалась с боку на бок. В голове роились разные вопросы. Когда сон наконец пришел, ей приснилась Джокелин, и во сне они слились воедино, только кареглазую шатенку порой вытесняла голубоглазая блондинка.

Через два дня появился Клей, и Стефани сразу стало ясно, что Джокелин рассказала ему о своей поездке в Сан-Франциско. Он обнял ее, она прижалась к широкой груди Клея, слыша как бьется его сердце. От Клея приятно пахло сосновым лосьоном, и Стефани подумалось о вечнозеленых деревьях, пахнущих свежестью после дождя, диких растениях и жирной земле под тем деревом, где они впервые любили друг друга.

– Извини меня, Стефани, – сказал Клей. – Я уже давно собирался все рассказать тебе, да никак момента выбрать не мог. Брак мой давно уже распался. Из дома я не ушел только из-за девочек, но вообще-то мы с Джокелин уже год как не спим вместе. На прошлой неделе я сказал, что хочу развода.

Мне никогда не было с ней хорошо – разве что в самом начале, да и то уже тогда я понял, что сделал ошибку. Мы поженились совсем молодыми и слишком быстро, не успев толком узнать друг друга. Потом родились девочки, и этого было достаточно, чтобы все оставалось как есть. В конце концов я бы все равно расстался с Джокелин, даже если бы тебя не было.

Так что не надо думать, будто это ты разлучница, что поломала чью-то семейную жизнь.

– Я верю тебе, – сказала Стефани, но, когда Клей поцеловал ее, почувствовала вдруг, что нечто встало между ними.

Какая-то тяжесть словно придавливала ее к земле, удерживала, мешая открыться навстречу его объятиям, некая невидимая сила. Они занялись любовью, и, когда все кончилось, чего-то все равно не хватало, и хоть чувственное желание было удовлетворено, Стефани никак не могла избавиться от напряженности и тревоги.

– Что-нибудь не так, Стефани? – спросил Клей. – Ты все еще думаешь о Джокелин?

– Даже не знаю, как сказать. Может, я просто слишком устаю в последнее время. А может, стыдно. Что занимаюсь любовью с мужем другой женщины.

– Да выбрось ты это из головы, – нетерпеливо сказал Клей. – Джокелин не имеет к нам никакого отношения. Согласен, мне надо было раньше сказать тебе о ней. Но что теперь говорить об этом? Давай лучше подумаем о будущем. Не вижу, отчего бы тебе не перебраться в Орегон уже сейчас.

Тогда мы сможем быть вместе, пока я буду заниматься бракоразводными делами. Эти длинные поездки туда-обратно начинают превращаться в сплошной кошмар. К тому же я хочу проводить с тобой больше времени.

– А мальчики? С ними что будет?

– То есть как это? Разумеется, мы будем все вместе. Им понравится Орегон. А когда немного подрастут, будут помогать мне на весенних и осенних речных экскурсиях. Подзаработают доллар-другой. А летом, когда поедут к отцу, я попробую выкроить время, и мы отправимся в какое-нибудь путешествие. Мы с тобой здорово заживем, Стефани. Я все сделаю, чтобы ты не скучала.

Прекрасно, уже готова была сказать Стефани, но слова застряли в горле, и только тут до нее дошло, что имела в виду Джокелин, говоря, что они похожи друг на друга. Разумеется, не о внешности шла речь. А просто Джокелин хотела сказать, что обе они обыкновенные женщины, которым всегда было нужно только одно: муж, дети, дом.

Судя по рассказам мужа, Джокелин ожидала увидеть нечто совсем иное, на себя не похожее – женское подобие Клея. А получилось так, будто посмотрела на себя в зеркало.

«И как же Клей мог так во мне ошибиться?» – мучительно размышляла Стефани. Может, его обманула готовность быть «своим парнем» во время той поездки, а может, чувственность, которой она и сама в себе не подозревала? Как бы то ни было, он составил себе совершенно ложное представление о ней как о любительнице приключений, некоем женском подобии самого себя. Неудивительно, что Клей считает, будто она способна каждое лето отсылать детей к отцу, чтобы никто не мешал им.

А с его девочками как все будет? Странно, что он и словом не обмолвился о своих отцовских обязанностях.

Стефани приподнялась на локте и посмотрела на Клея.

Пока она мучилась этими вопросами, он давно уснул. Стефани смотрела на его толстую верхнюю губу, укороченный, хорошо вылепленный нос, густые темные волосы, все еще не просохшие после любовных объятии. Это последнее свидание. Правильно ли она поступает? Возможно, если она отойдет в сторону, Клей вернется к жене и детям. А может быть, и не вернется. Впрочем, до этого ей дела нет. Главное – не надо снова наступать на грабли, выходить замуж, питая несбыточные иллюзии. Отныне она будет самой собой, не пытаясь подлаживаться ни под чьи желания. Это нелегкое решение, но принять его надо.


Глава 41


Летом, сразу вслед за разрывом помолвки с Лэйрдом, Шанель открыла в себе нечто новое. Она всегда считала себя большой лентяйкой, не умеющей и не желающей заниматься всяческой рутиной. Но оказалось, что умеет и любит работать, у нее обнаружился организаторский дар, позволяющий вникать в разнообразные проблемы и успешно их решать.

Она с первого же взгляда влюбилась в Напа-Вэлли, хотя в самой пышности огромной виллы было нечто вульгарное. Так ведь от той же вульгарности, – говорила она себе, не свободна и сама Шанель Деверю, дочь Тинкана О'Хары.

Построенный в тридцатые годы одним голливудским магнатом в качестве своей загородной резиденции, большой приземистый дом с черепичной крышей, сорока спальнями и тридцатью ванными комнатами, воплощал представления хозяина об испанской вилле, где помимо всего прочего имеются вымощенный плитками двор, просторный кинозал и богатая библиотека с книгами в кожаных переплетах, приобретенными, как подозревала Шанель, не столько из-за их содержания, сколько просто на вес. А в подвальном помещении располагался кегельбан.

Стремясь к максимальной уединенности, магнат поставил виллу в самом центре большого, в двенадцать гектаров, участка земли, значительная часть которого сдавалась в аренду местному виноделу. Сразу за границами поместья лежала узкая долина – самый край буйно цветущей, все еще сохраняющей свою природную нетронутость Напа-Вэлли. При всей претенциозности вилла была построена на удивление прочно.

Прежние хозяева, используя виллу то как сельскую гостиницу, то как загородный клуб, а в последнее время как минеральный курорт, постепенно привели ее в упадок, да и недавняя реконструкция оказалась не самой удачной. Но ничто не могло поколебать крепости мощных стен, нарушить первоначальный архитектурный замысел и уменьшить размеры просторных помещений.

Поместье включало в себя также небольшой естественный горячий источник, обнесенный невысокими стенами, в нескольких сотнях ярдов от самой виллы. Стет распорядился стоявший здесь летний домик с его старыми душевыми и проржавевшими трубами снести и поставить на его месте новый дом с черепичной крышей и арочными входами, роскошными раздевалками, грязевыми ваннами, массажными, бассейном с подогретой водой, так что в конце концов получилось, с точки зрения Шанель, нечто не в испанском, но в итальянском стиле.

Ей также казалось, что царящий здесь дух роскоши на грани декаданса – это скорее плюс, чем минус. Все, что выделяет этот курорт в ряду оздоровительных центров, разбросанных по здешней местности, – во благо, ибо конкуренция на этом рынке достигла невиданных масштабов. Все, похоже, устремились в курортный бизнес, и поразительно большое количество видных людей с готовностью поддерживают его своим именем и своей репутацией.

Отдавая себе отчет, что для успеха предприятия нужно нечто совершенно необыкновенное, Шанель решила, что клиентура тут будет только избранная. Никаких выскочек, никаких нуворишей, разве что низкое происхождение может быть компенсировано известностью или пусть даже дурной славой – для разнообразия и это неплохо. Как мудро решил Стет, публика сюда будет съезжаться только по персональным приглашениям. Богатые, очень богатые, предпочитают держаться своего круга и выставляться желают, как правило, перед своими же. А поскольку только они и могут позволить себе платить бешеные деньги, курорт должен предоставить максимум услуг на самом высшем уровне. Пусть снобы остаются снобами и не стесняются своего снобизма.

Предусмотрено все. Мужской персонал, уже в основном подобранный, будет состоять из молодых, крепких парней, получивших строгое указание всегда улыбаться, но ни при каких условиях не прикасаться. Девушки, с которыми Шанель пока только начала проводить собеседования, тоже должны быть привлекательными – это реклама для курорта, – но не настолько, чтобы затмевать клиентуру. И непременно большое количество бесплатных услуг, потому что никто так не любит халяву, как богатые, которые всю жизнь прожили в убеждении, весьма нередко обоснованном, что все вокруг стремятся их надуть, обжулить и вообще как-нибудь использовать.

Для этого Шанель закупила множество новейших косметических наборов, лосьонов, мыл, а также сделанных по специальному заказу купальных халатов и спортивных костюмов, которые гости будут надевать во время процедур, сеансов массажа, в салоне красоты, а потом возьмут домой в качестве сувениров. В комнатах каждый день будут меняться цветы, в кинозале – по два сеанса в день, и насчет вечерних развлечений Шанель уже тоже позаботилась – концерты, казино, турниры по бриджу для заядлых игроков, дансинг, где в качестве партнеров всегда к услугам молодые люди из местного персонала.

– «Только по приглашению» – это, разумеется, трюк, но он способен привлечь многих, – заметила Шанель в разговоре с Глори, с которой делилась теперь почти всем, что касалось курорта.

Они пили апельсиновый сок – Шанель плеснула в стакан каплю водки, – устроившись в небольшом патио с каменным бордюром, прямо позади директорского домика, который Стет велел отделать в соответствии с пожеланиями Шанель и который прекрасно вписывался в испанский стиль виллы, а также вновь выстроенных коттеджей для гостей.

Шанель было легко и удобно в просторном восточном халате, а на Глори, которая работала здесь в только что открывшемся спортивном зале, были ярко-голубой тренировочный костюм и в цвет ему лента, не дающая рассыпаться волосам.

Никакой косметики – Шанель позавидовала безупречной коже и естественному цвету лица Глори, в какой уж раз подивившись, откуда все это может взяться у девушки, выросшей на гамбургерах, содовой и шоколадках.

Как Шанель и предполагала, Глори с обычной своей уверенностью погрузилась в новое дело. Можно поздравить себя с удачным выбором. Удивительная способность Глори применяться к любым обстоятельствам, сохраняя при этом собственное лицо, была, возможно, прирожденной, а может, и приобретенной на грязных бедняцких окраинах города. И при этом, самодовольно подумала Шанель, удалось сторговаться с ней на вполне приемлемых условиях.

– Ну, как там у нас с приглашениями? – спросила Глори, встряхивая лед в стакане с апельсиновым соком.

Самодовольство Шанель как рукой сняло.

– Да пока не очень. Большинство гостей пока из круга деловых партнеров Стета. Публика приличная, иначе бы мы им и приглашения не посылали, но настоящих звезд, кроме сенатора Брака с супругой, пока нет.

– А кто у нас здесь вообще будет? Всякий, у кого денег куры не клюют?

Шанель покачала головой:

– Вокруг полно курортов, которые по такому принципу и живут. И большинство из них едва сводит концы с концами.

Так что мы рискуем стать погорельцами. Нет, план у меня другой. Надо завлечь сюда избранных.

– Но ведь вы знаете столько больших шишек.

– Знаю. Но влияния на них не имею. Должно произойти чудо, чтобы они слетелись сюда. Ну да хватит об этом. Скажите лучше, как там ваша программа по аэробике.

– Пока еще не закончила. Как я и говорила мистеру Стетсону, нельзя ее делать слишком тяжелой и в то же время надо, чтобы мышцы хоть немного укрепились. А главное, чтобы все было в охотку, пусть нашим дамам нравится то, что они делают. И пусть гордятся тем, что они умеют преодолевать трудности. Поверите ли, я использую элементы программы, которую придумала когда-то для своих толстушек. – Она искоса посмотрела на Шанель. – Кто знает, может, запишу курс на видео и сделаю миллиончик. Если у Джейн Фонды получилось, почему у меня не получится?

– Джейн Фонда была звездой до того, как составила свою программу упражнений. Так что у нее было перед вами некоторое преимущество.

– Ну, там видно будет.

– Ну что ж, в добрый час. Однако не забывайте, прежде всего – наше дело, – наставительно сказала Шанель.

Глори широко улыбнулась, и Шанель подумала, что эта девушка ей в дочери годится и они могли бы с удовольствием поболтать как-нибудь теплым октябрьским днем. Неожиданно ей стало грустно. Как она только не старалась завлечь Ферн, предлагала ей работу по выходным и в школьные каникулы, но все тщетно. «У меня другие планы на выходные, и на рождественские праздники тоже», – неизменно отвечала Ферн, поступившая нынче осенью в Беркли.

И пояснила, что Жак приглашает ее съездить в Европу.

Шанель вышла из себя, они крупно повздорили, и кончилось все тем, что Ферн вылетела из коттеджа со словами, что вернется сюда только под страхом смерти.

Глори ушла, чтобы не пропустить городской автобус, а Шанель двинулась к себе в рабочий кабинет и закрыла дверь, чтобы не доносился шум стройки. Прежний директор, видно, испытывал слабость ко всему большому – стены кабинета были покрыты толстыми дубовыми панелями, посредине громоздился массивный дубовый стол, а по всему периметру, от пола до потолка, поднимались встроенные книжные шкафы, тоже из дуба. Поскольку книги, если они вообще здесь были, прежний хозяин кабинета взял с собой, у комнаты был какой-то голый вид, и Шанель решила как можно быстрее исправить это.

Она села за стол и подняла трубку телефона. Неделями Шанель откладывала этот звонок, и не без причины. Хоть события последних месяцев немного приглушили обиду на Лэйрда, она все же решила дождаться того момента, когда будет уверена, что сможет говорить с ним спокойно. Эмоций она позволить себе не могла, ведь предстоит просить об одолжении.

Шанель набрала служебный номер Лэйрда и, на удивление, пробилась к нему довольно быстро, миновав на пути лишь оператора, секретаршу и помощника.

– Шанель, очень рад тебя слышать. – Приветливые интонации, наверняка искренние, едва не заставили Шанель скрипнуть зубами. – Я и сам собирался позвонить, но дел по возвращении из Мексики свалилось немыслимое количество.

Недавний скандал на рынке молочных продуктов по всем ударил, так что…

– Мне тоже скучать не приходится. Я теперь работаю с Уильямом Стетсоном. На курорте минеральных вод.

– Поздравляю. – Лэйрд откашлялся. – Всяческих тебе успехов.

– Добрых пожеланий мне мало, Лэйрд. – Шанель даже Прищурилась, стараясь говорить легко и непринужденно. – За тобой должок, не забыл?

– Помню. То, что я сделал, непростительно. Конечно, это не оправдание, но, знаешь ли, я впервые в жизни влюбился по-настоящему и совсем голову потерял. Я пытался как-то исправить положение, хотя понимаю, что деньгами вины не загладишь. А вот ты оказалась на высоте, ни слова не сказала Ариэль о нашей помолвке. Спасибо тебе огромное – что еще сказать?

– Ладно, не будем копаться в этом старье. Когда мне передали то твое письмо, у меня едва инфаркт не случился.

Если бы не друзья, я, наверное, не выдержала бы.

– С письмом случилась какая-то путаница. Ты должна была его получить задолго до начала приема…

– Какое это теперь имеет значение? Я солгала и избавила Ариэль, да и тебя тоже, от дурных сплетен. Знаешь ли, отвернуться от невесты на виду у всего Сан-Франциско – это даже для Лэйрда Фермента слишком. Теперь-то все, кажется, знают, что вы с Ариэль живете вместе, но – не от меня. Так что ты мой должник, и я хочу получить по счету.

– Что же, справедливо. Сколько ты хочешь?

Шанель почувствовала, как в ней снова закипает гнев.

Этот самовлюбленный ублюдок – неужели он считает, что можно откупиться деньгами, единственным, что у него есть в достатке? И как он смеет считать, что она пришла к нему с протянутой рукой!

Но голос ее звучал по-прежнему ровно:

– Деньги мне твои не нужны. Двадцать тысяч, которые ты перевел на мой счет, я расцениваю только как плату за черную и неблагодарную работу, что мне выпала на том приеме. Курорт финансирует Стет. А вот что мне действительно нужно, так это твое имя и твои связи. Торжественное открытие намечено на первое воскресенье декабря. Мы устраиваем целый фестиваль – дегустация вин, концерт на открытом воздухе в дубовой аллее, полет на воздушном шаре, танцы на воздухе, в общем, чего только не будет. Я хочу, чтобы ты убедил своих друзей принять приглашения, а после открытия купить путевки на неделю или две. И пусть они это сделают по собственной воле. От нас они уедут помолодевшими и чувствовать себя будут так, как за последние десять лет не чувствовали, но если их как бы принудят к лечению и отдыху, то это им испортит удовольствие.

На противоположном конце провода молчали, и Шанель начала волноваться. Но когда Лэйрд наконец заговорил, первые же слова заставили ее с облегчением вздохнуть.

– Думаю, смогу помочь тебе. – Голос Лэйрда звучал спокойно и деловито, но Шанель чувствовала: он тоже доволен, что все разрешилось именно таким образом. А почему бы, собственно, ему не быть довольным? Ведь не луну же она с неба просит его достать и даже не вложить деньги в какой-нибудь проект. Найдет для нее нужных людей, и совесть его очистится.

– Что скажешь, если я стану младшим партнером вашей компании? – продолжил Лэйрд. – Вместе с Уильямом Стетсоном рисковать не страшно. А ты тогда сможешь использовать мое имя на официальном бланке. Как тебе понравится, если среди твоих клиентов будут члены английской королевской семьи? В конце ноября в Сан-Франциско приезжают герцог и герцогиня Чанингхэм. Они проведут здесь все рождественские праздники. Уверен, что, если сказать Лолли, что пара недель в несравненном Напа-Вэлли сделают ее стройной как лоза, она непременно поедет к вам, и на открытие тоже. Как тебе такая перспектива?

У Шанель перехватило дыхание. Ничего себе! Имя Лэйрда на официальном бланке, герцогиня Чанингхэм в качестве почетного гостя – о какой еще рекламе можно мечтать! Как заманить к себе герцогскую чету или хотя бы оказаться с нею в одном обществе – да об этом только и говорят светские дамы западного побережья с тех самых пор, как стало известно, что герцог с герцогиней проведут декабрь в Сан-Франциско. Заполучить Лолли Чанингхэм не только на открытие, но и в круг отдыхающих на водах – вот это да!

– Это было бы прекрасно, – сумела почти равнодушным тоном сказать Шанель. – А ты можешь гарантировать, что они примут приглашение?

– Думаю, да. Мы с Арчи вместе учились, у него мать – американка. С тех самых пор и поддерживаем дружеские отношения. Уверен, что его жена не откажет мне в маленьком одолжении, особенно если узнает, что я и сам в деле. Тем более что это не будет стоить ей ни копейки, ведь правда?

– Естественно, – протянула Шанель. Какие там копейки, она и сама готова приплатить герцогине, лишь бы только приехала. – Но взамен хотелось бы иметь возможность воспользоваться ее именем. О, никакого шума, просто так – слово здесь, слово там…

– Полагаю, возражений не будет. А когда станет известно, что она у тебя была, вся элита западного побережья, включая голливудскую публику, слетится в Напа-Вэлли. Только, знаешь, народ это привередливый, ублажать их надо, иначе сорвутся с крючка.

– Обеспечь мне герцогиню, а уж об остальном я сама позабочусь. И между прочим, если тебя это волнует, теперь мы квиты.

– Спасибо. – И после продолжительной паузы Лэйрд добавил:

– Тут такое дело, посоветоваться бы надо. Это насчет наших с Ариэль свадебных планов…

* * *


Через четыре дня почта принесла большой, кремового цвета, с изящным вензелем, конверт из Лондона. В письме говорилось, что приглашение, переданное «через нашего друга Лэйрда» с благодарностью принимается. Герцогиня будет рада провести в Напа-Вэлли первую неделю декабря. А на церемонии открытия к ней присоединится и герцог. Подпись:

«Лолли».

* * *


Не прошло и нескольких дней, как новость облетела всю округу. Первым признаком того, что семена, брошенные Шанель в местную почву, дают ростки, был неожиданный поток писем, открыток и телефонных звонков. Иные уведомляли, что готовы принять приглашение, посланное ранее, другие интересовались, есть ли в пансионате свободные места и нельзя ли зарезервировать номер. Любопытно, что среди первых большинство были женщины, ранее отклонившие приглашение.

Теперь они справлялись, не поздно ли все переиграть.

В таких случаях Шанель рассылала вежливые письма, выражая готовность возобновить приглашение Уже через две недели на декабрь и январь все было расписано, да и февраль уже почти весь был занят. Тем, кому приглашения не посылались изначально, Шанель писала, уже в не столь изысканных выражениях, что, к сожалению, сейчас все забронировано.

Может, попозже…

Шанель сосредоточенно изучала свои записи, когда в кабинет вошла дочь. На ней были, как обычно, выцветшие джинсы, такие тесные, что, казалось, вот-вот лопнут по швам, и драная майка с эмблемой ресторанчика в Беркли, известного своим пивом, дающим какую-то совершенно необыкновенную пену. Хоть перед тем, как устроиться небрежно на стуле и вытянуть свои длинные ноги, Ферн чмокнула мать в щеку, Шанель сразу догадалась, что привели ее сюда отнюдь не дочерние чувства. Ферн что-то надо. Вопрос только – что?

И сколько это будет стоить?

– Гляди-ка сколько писем. – Шанель, как колоду карт, принялась тасовать многочисленные конверты и открытки. – До марта у нас все забито.

– Чудесно! И у тебя уже есть люди, которые будут заниматься этой публикой? Или остались какие-нибудь вакансии? – спросила Ферн.

– Тебе что, работа нужна? А я-то думала, ты на каникулы уезжаешь в Европу. Вроде бы Жак оплачивает билеты на пароход…

Уголки губ у Ферн опустились.

– Тут, оказывается, была небольшая ловушка. Он собирался ехать со мной в одной каюте. Ну я и послала его.

– Обидно, – негромко проговорила Шанель.

– Да неужели? А почему бы прямо не сказать, что у тебя на уме: мол, я же тебя предупреждала…

– Да нет, мне действительно очень жаль, и ничего такого я не собиралась говорить. Ладно, давай о деле. Знаешь ли, это довольно тяжелая работа, в том числе и физическая. Ты уверена, что хочешь ее?

– Что бы ты на этот счет ни думала, я не лентяйка. И к тому же хватит мне сидеть у тебя на шее, пора самой на хлеб зарабатывать.

Молчание Шанель, казалось, смутило дочь. Она поглядела куда-то в сторону.

– Есть и еще кое-что. В Беркли… в общем, мне там ужасно скучно, и я решила завязать по крайней мере на год. Так что поработать у тебя было бы в самый раз.

– Драить полы и застилать постели? Ты же ничего не умеешь, ведь даже работа в грязевых ваннах требует некоторой подготовки.

– Мне хотелось бы работать на кухне. Я люблю готовить, о чем, тебе, впрочем, неизвестно, верно ведь?

Шанель пристально посмотрела на дочь. Что это она такое задумала?

– Не помню, чтобы ты мне об этом говорила, но готова поверить на слово, – осторожно сказала она. – Этой весной, приезжая домой на выходные, ты вроде действительно что-то такое стряпала. Вкусно было. Ладно, поставим тебя в ученицы к шефу. Начнешь с самых первых ступенек. Да, и должна тебя предупредить, что Жан-Пьер – это жуткий тип, фанатик кухни.

– Сексуальный мужчина, – закатила глаза Ферн.

– Сексуальный? Может, мы о разных людях говорим?

Жан-Пьер – бывший борец, из которого давно песок сыплется. У него уже внуков полно.

– А то я не знаю. – Ферн наставила на мать указательный палец. – Но уж повар-то он первоклассный. У него многому можно научиться. А кулинария меня интересует с тех самых пор, как я в школе прослушала курс по домоводству.

– А я-то думала, ты записалась на него, чтобы, не прилагая больших усилий, заработать пару лишних баллов в диплом.

– Не прилагая усилий? – простонала Ферн. – Да это был каторжный труд. Но я выдержала. Похоже, у меня неплохой нюх и фантазия развита, во всяком случае, так говорила преподавательница. Так что отчего бы не попробовать? Если через полгода мне не надоест, может, уговорю тебя послать меня в Париж поучиться в «Кордон блю».

– Сначала выучи французский. Они косо смотрят на тех, кто коверкает их родной язык, – сказала Шанель.

– Je parle un meilleur francais que quelques unes de mes amies qui parlent anglais, – ухмыльнулась Ферн. В переводе это означало примерно следующее: я говорю по-французски лучше, чем некоторые из моих друзей говорят по-английски.

– С тобой не соскучишься, – заметила Шанель.

– И с тобой тоже, мамочка.

Ферн осталась пообедать, а перед уходом снова удостоила мать легкого поцелуя, и это настолько удивило Шанель, что она даже к работе вернулась не сразу, усевшись у окна и глядя на виноградники, окружающие большой дом. Октябрь полыхал желтым, красным, бордовым цветами.

Видимо, Ферн изменила свое отношение к ней, думала Шанель, уже не наскакивает постоянно. Чудеса какие-то, еще год назад об этом и помыслить было невозможно. Все началось с того злосчастного вечера в «Святом Франциске» и идет своим чередом. Не исключено, со временем они станут друзьями, а то и родными.

Все дело в том, что с Ферн ей легче иметь дело как с проблемой, чем как с дочерью. Может, Шанель просто не приспособлена к материнству и той ответственности, которую оно предполагает? Впрочем, временами ее охватывает совершенно материнское чувство к Глори, почему же к собственной дочери она того же не испытывает? Что ж, через силу тут ничего не сделаешь, со временем, глядишь, само придет. Вот здорово было бы.

Шанель вернулась к письмам. Очередное – от Нэнси Андерсон. Источая патоку, отправительница писала, что вдруг обнаружилась возможность принять приглашение на открытие курорта да и провести там недельку. Нельзя ли зарезервировать номер на первую неделю декабря?

Шанель улыбнулась и тупым концом карандаша набрала нужный номер.

– Да? Кто говорит, простите? – послышался тягучий голос Нэнси.

– Это Шанель Деверю. Как поживаешь?

– Все прекрасно, только занята страшно. Скоро зимний сезон начинается, и у меня каждый Божий день расписан.

– Рада слышать, это облегчает мою задачу, – сладко проговорила Шанель.

– Извини?

– Боюсь, придется тебя огорчить. На декабрь в Напа-Вэлли все забито, да, собственно, не только на декабрь – по конец февраля. Ближайшая возможность… Сейчас, минутку… да, март. Только решай скорее, у нас полно заявок. Скоро на все лето ни одного местечка не останется.

Шанель прямо-таки заурчала. А сейчас – последний удар.

– Ой, извини, ради Бога! Мне надо было сразу сказать тебе, что первую неделю марта мы не работаем. На первое воскресенье этого месяца назначена свадьба Лэйрда и Ариэль.

У них нет родственников, вот и попросили, чтобы свадебные торжества состоялись здесь, на вилле, и, естественно, я не могла отказать дорогим друзьям. И еще обещала им помочь кое в чем. На свадьбу из Англии приезжают Чанингхэмы – Лэйрд и Арчи учились вместе, слышала, может? Будут эту неделю моими гостями. Ты ведь встречалась с ними? Такая славная пара, даже не скажешь, что Лолли королевских кровей. Извини еще раз, но что поделаешь? Как говорится, сначала друзья, а уж потом бизнес. Однако я буду рада записать тебя на вторую неделю марта.

– Мне придется отменить пару дел, – с явным напряжением выговорила Нэнси, – но ладно, пусть будет вторая неделя.

– Одна или две?

– Одна, нет, лучше две. Надо отдохнуть перед тем, как мы поедем летом на восток, в свое имение.

– Договорились, две недели, а если что переменится, я дам тебе знать заранее.

– Спасибо.

Шанель повесила трубку. Вписывая имя Нэнси в свой гроссбух, она подумала, что ждала этого момента с тех самых пор, как ей исполнилось семнадцать. Жаль только, что сейчас это, кажется, уже не имеет того значения, какое имело тогда.


Глава 42


Весь октябрь Дженис не могла избавиться от простуды, если это, конечно, была простуда. Иногда, вся в соплях, она все-таки поднималась с постели, спрашивая себя, может, причиной всему нервы. Однако дома вроде все наладилось С Джейком они не ссорились уже целый месяц, а диссертация вот-вот будет готова, мелочи остались.

Чего лучше, казалось бы, но, по правде говоря, Дженис все тянула и тянула с завершением, находя различные предлоги, лишь бы не заниматься рукописью. Не то чтобы каких-то материалов не хватало. Просто что-то изменилось. Возможно, ей стало трудно сохранять объективность.

Лаконично и четко описывая «объект А», который предстояло лишь бегло проанализировать и найти этому сюжету подходящее место в работе («Объект А – двадцатилетняя женщина, выросшая в городских трущобах; мать – алкоголичка, отца нет; забеременела, вышла замуж, в шестнадцать лет оставила школу; в восемнадцать развелась; работала в баре официанткой, затем в клубе инструктором по аэробике»), Дженис не могла избавиться от маячившего перед ней образа колючей, вспыльчивой, невоспитанной, отчаянной и очень практичной рыжеволосой девушки. Какая уж тут объективность.

А при описании «объекта Б» – воплощения женщины-хищницы, женщины-паука – перед глазами все время стояла Шанель, заставляющая всех их смеяться и дающая всегда такие разумные советы Глори, а иногда и Стефани.

«А мне – никогда», – подумала Дженис, и ей снова сделалось грустно. Почему – опять же непонятно. Ведь не ради же новых знакомств ввязалась она в это дело. На уме у нее была одна лишь диссертация.

Дженис громко чихнула и пошарила по карманам в поисках салфетки. Из гостевой в дальнем конце коридора доносились шаги Джейка. Последнее время он ходит какой-то подавленный. Не в настроении, сказала бы мать.

Отчасти дело, наверное, в ее простуде. Редкие недомогания Дженис всегда ужасно раздражали Джейка. Странно, ведь сам-то он, стоит палец на ноге поранить, чуть ли не в обморок падает. Но что-то еще его гнетет, только не говорит, что именно. Началось все, кажется, с того момента, когда Джейк оставил свою работу на телевидении. Может, ее винит в том, что пришлось уйти? Или в университете что-нибудь случилось?

Как бы то ни было, Джейк все держит при себе.

Пора, наверное, потолковать по душам. Но только после того, как она поправится Джейк патологически боится заразиться, он даже перебрался в комнату для гостей: мол, ей будет удобнее спать одной А может, в этом все и дело – он ее хочет, а она нездорова Дженис обратилась к рукописи, но сосредоточиться не удалось. Да что же это такое с ней происходит в последнее время?

Уж не испытывает ли она чувство вины?

Дженис изо всех сил сжала карандаш. Ну конечно. Вот почему она в последнее время найти себе места не может. Но это же глупо, глупо, глупо. И тем не менее ничего с этим не поделаешь, и что толку напоминать себе, что диссертацию прочитают только доктор Йолански и члены квалификационной комиссии Ну может, еще студент или студентка, занимающиеся сходной проблемой, закажут ее в библиотеке Стэнфордского университета да полистают бегло, но даже и в этом случае откуда кому знать, что «объект В» – это Ариэль, а «объект Г» – Стефани?

Так что нелепо волноваться по этому поводу, думать, что предала друзей. К тому же разве это друзья, в смысле настоящие друзья? Все остальные, правда, завязали какие-то личные отношения, но она-то, Дженис, всегда остается в стороне.

И винить в этом, кроме себя, некого. Она сама решила сохранять некоторую дистанцию между собой и другими, чтобы не терять объективности.

Зазвонил телефон. Дженис сразу же взяла трубку – привыкла за последний год, иначе трудно будет объяснить членам группы поддержки, что это за мужской голос отвечает по ее телефону.

– Дженис? – На том конце провода послышался хрипловатый голос Стефани.

– Привет.

– Есть минутка? Мне надо кое о чем с вами посоветоваться.

– Да-да, разумеется. Что там? – Настроение у Дженис немного поднялось.

Но Стефани явно не знала, как подступиться к делу, а когда все же заговорила, долго запиналась и в конце концов умолкла.

– Может, с самого начала начнем? – предложила Дженис.

– Это насчет того мужчины, с которым я познакомилась в Орегоне…

И Стефани разразилась бессвязным потоком слов. Услышав, что она назвала своего любовника племенным бычком, Дженис против воли улыбнулась: еще год назад Стефани такого бы себе не позволила.

«Глори всех нас в оборот взяла, – подумала Дженис – Или точнее будет сказать, мы все друг друга в оборот взяли.

Странно, ведь близости-то особой нет. А может, как раз в этом и дело? Не отметить ли в диссертации: группа поддержки может оказаться весьма эффективной, даже если между ее членами не сложилось близких, дружеских отношений…»

Ладно, об этом потом будет время подумать, а сейчас Дженис сосредоточилась на рассказе Стефани, отметив про себя лишний раз, что та, судя по тону, действительно чуть ли не в отчаянии. Да дело даже не в манере говорить, подумала Дженис, – в нормальном состоянии она ни за что не стала бы делиться такими интимными подробностями своего романа.

Интересно, ей действительно нужен совет или просто хочет выговориться?

– Я так запуталась, просто не знаю, что делать, – продолжала тем временем Стефани. – Я по-прежнему… то есть я хочу сказать, что физически меня по-прежнему влечет к Клею.

Но ведь нужно принять решение. Иначе в один прекрасный день станет ясно, что я жить без Клея не могу и пусть жена его и дочери катятся ко всем чертям.

– А что, собственно, так волноваться по поводу его жены? Ведь оба они сказали, что их семейная жизнь пошла под откос задолго до вашего появления. Как это говорится: счастливый брак не разобьешь.

– Да я и сама себе то же самое говорю. Но дело в том, что в Джокелин я все время вижу собственное отражение. Только год назад я была в точности, как она: муж, дети – вот и весь свет в окошке. И боюсь, не так уж я с тех пор переменилась.

И если мы с Клеем начнем жить вместе, он быстро убедится, что я вовсе не такая уж легкая на подъем девчонка, с которой он, бывало, раз в две недели занимался любовью. И все кончится так же, как с Джокелин, – я буду ждать его дома, а он тем временем подыщет кого-нибудь еще.

– Но ведь он явно почувствовал в вас что-то особенное, Стефани. – Прозвучало это не вполне ловко, и Дженис дипломатично добавила:

– И вы действительно особенная женщина.

– Мы встретились в необычной обстановке. Женщина, которая отправилась в ту поездку на плотах, в общем, мало на меня похожа. Ну и еще… зов плоти, что называется. Я не думала, что так чувственна. Эту часть моей души Дэвид так и не разбудил, но, с другой стороны, с ним мне было хорошо, потому что я нравилась ему такой, какая есть на самом деле.

А если выйду за Клея, не знаю, как долго смогу притворяться…

– А может, это никакое не притворство. Может быть, истинное в вас просто не выходило до поры наружу.

– Да нет же, я обожаю быть хозяйкой. На карьеру мне наплевать, я с каждым днем в этом все больше и больше убеждаюсь. Дело я свое, конечно, делаю, и как будто неплохо, но нет во мне этого, как бы сказать, стремления к успеху. Я любила держать дом в чистоте, готовить, ждать, когда Дэвид вернется с работы, а мальчики из школы. Вот это и есть подлинная я. Еще ребенком мечтала, что когда-нибудь у меня будет собственный дом. Уже тогда видела, как обставляю его, уже тогда собиралась поступить на курсы кулинарии и шитья.

Знаю, что для большинства современных женщин все это чистейшая тоска, но такова уж я. А Клея все эти домашние дела только раздражают. Ему никогда не сидится на месте, и женщина ему нужна такая же.

– Иными словами, вы, как тот жук-светлячок из стихотворения Роберта Фроста, дневного света не переносите, – заметила Дженис. И кто бы мог подумать, что Стефани способна так разговориться да и еще так точно высчитать, что ждет ее впереди.

– Вот именно. О, какое-то время все будет хорошо, а поначалу так просто сногсшибательно, но в конце концов он увидит мое истинное лицо и пожалеет, что сменил одну домохозяйку на другую – такую же скучную.

– Вовсе не скучную, – запротестовала Дженис. – И вы далеко не одна такая. Я тут, занимаясь одним исследованием, проводила беседы и выяснила, что примерно половина разведенных женщин не интересуются карьерой. Что им нужно, так это…

Дженис прикусила губу, но поздно.

– Исследование? Что за исследование? – подозрительно спросила после недолгой паузы Стефани.

Правду говорить никто Дженис за язык не тянул. Можно было бы, допустим, сослаться на то, что участвует в каком-нибудь проекте, который осуществляет Стэнфордский университет. Или другое объяснение придумать. Или вообще уйти от ответа. Но вместо всего этого Дженис, к собственному удивлению, выпалила:

– Я собираю материал для докторской. Тема – психология женщины в разводе.

– Правда? Вот уж не знала, что вы пишете диссертацию.

А тему вам группа поддержки подсказала?

– Нет, как раз наоборот. Я придумала ее, когда все мы встретились впервые в приемной у Арнольда Уотерфорда.

Потому я так и зазывала вас пообедать. И пора, наверное, признаться: сама-то я оказалась там вовсе не по бракоразводному делу. Просто Арнольд пригласил меня на обед. Он мой крестный. И честно говоря, я всего лишь использовала вас, как и других разведенных женщин, чтобы собрать материал для диссертации.

– Вот это да. Вы что же, хотите сказать…

– Я по-прежнему замужем за Джейком. И мы не собираемся разводиться. Я организовала группу поддержки, преследуя собственные цели, которые никак не связаны с моим замужеством.

Слава Богу, наконец-то все сказано. Дженис думала, что Стефани взорвется, начнет осыпать ее ругательствами, но та Лишь слабо проговорила:

– Надеюсь, вы имен не называете? Не хотелось, чтобы наша с Клеем история стала достоянием гласности.

Дженис не удержалась от смеха:

– Стефани, вы просто неподражаемы. Вы что же, не видите, что я пошла против всех правил? Да, разумеется, никаких имен я не называю, но все равно нельзя так поступать. Это неэтично.

– Я так не считаю. Если то, что вы делаете, поможет кому-нибудь легче перенести развод… К тому же разные ведь исследования все время ведутся, и люди раскрывают самые интимные подробности своей жизни.

– Да, но добровольно. А это большая разница.

– В общем, мне кажется, что ничего тут такого особенного нет. Почему бы вам с другими об этом не потолковать на нашей ближайшей встрече? Вы ведь придете? Шанель приготовила для всех нас какую-то сенсацию. Только, как всегда, ведет себя ужасно таинственно.

– Приду, конечно. Но не уверена, что решусь рассказать всем про диссертацию.

– Что ж, это ваше дело. Я-то, во всяком случае, не проговорюсь.

Услышав это, Дженис даже дар речи потеряла.

– У меня идея, – продолжала тем временем Стефани. – Заходите как-нибудь ко мне пообедать. Я хочу вас познакомить с мальчиками Повесив трубку, Дженис пошла вниз приготовить себе пунш. В голове у нее мелькали обрывки только что состоявшегося разговора. Что у Стефани, самой из всех них строгой дамы, возник вдруг бурный роман, понять можно. Труднее понять, почему она и бровью не повела, узнав, что одна из пятерых с самого начала морочила голову всем остальным.

Решив наконец, что с психологическими мотивами Стефани ей вовек не разобраться, Дженис сварила себе пунш и вернулась наверх. Потягивая горячий напиток, она вновь вернулась мыслями к Стефани.

Откуда, откуда она взяла, что Стефани такая уж степенная домохозяйка? Если верить тому, что она рассказала, ее сексуальная жизнь почти как в фильмах, не предназначенных для показа школьникам. Любовь под звездами – уж одно это чего стоит.

* * *


Неделю спустя, когда настал день встречи с членами группы поддержки, Дженис все еще не решила, рассказывать про диссертацию или нет. Впрочем, пока это вряд ли получится, даже если бы и захотела. За столом верховодила Шанель, с энтузиазмом распространявшаяся о курорте на водах, где она заправляет всем, а Глори готовит программу по аэробике.

Дженис нашла, что Шанель сегодня какая-то другая – более общительная, что ли, менее замкнутая. Сказать, что ведет она себя как деловая женщина, было бы слишком мало. Скорее уж как одержимая делом – ничего, кроме затеянного проекта, для нее не существует.

– Стет оставил все на мое усмотрение, но, разумеется, он бизнесмен до мозга костей, – говорила Шанель, – и, если в течение ближайшего года курорт не сделается доходным предприятием, спрос будет только с меня. Правда, я и сама в деле, но акций у меня – кот наплакал, настоящий владелец – Стет. А он шутить не любит. Дело есть дело, и оно должно приносить выгоду. Цены у нас запредельные, и тем не менее от желающих отбоя нет.

– Только Шанель забыла сказать, что ей удалось заманить туда этого малого, герцога я имею в виду, с женой, – вмешалась Глори.

– А вы-то чего скалитесь, – перебила ее Шанель, – ведь и в ваш карман от этого денежки потекут.

– Как раз собиралась потолковать с вами об этом на днях, – многозначительно заметила Глори.

– Ну вот, вечно так, – настороженно поглядела на нее Шанель, – делаешь добро, а в благодарность.

– Добро? Это чистый бизнес. И дело свое я делаю совсем недурно, не забывайте об этом.

– Что-то больно вы язычок распустили, милочка, а ведь недавно еще с вилкой не умели обращаться, – огрызнулась Шанель.

– Так ведь мамочка никогда ничего не готовила. Мы только на гамбургерах и сидели. И кто это вообще говорит?

Когда мы познакомились, вы нос так задирали, что, если бы вдруг дождь пошел, захлебнулись бы.

Все, включая Шанель, рассмеялись.

– Что ж, времена изменились. Теперь я – коммерсант.

И если бы удалось найти хорошего помощника, то не осталось бы вообще никакой головной боли.

Ариэль, которая в последнее время, как все заметили, так и светилась, спросила что-то о торжественном открытии, и разговор перешел на другое. Только под самый конец встречи. когда они пересели в плетеные кресла и принялись за кофе, Дженис представилась возможность заговорить о своем. Она заранее продумала, что сказать и как подвести к главному осторожно, но, когда в общем разговоре возникла наконец пауза, позабыв все приготовления, взяла да и сказала прямо:

– Знаете, меня все время гнетет одна вещь, и, думаю, пора мне во всем признаться…

Рассказ ее был встречен всеобщим молчанием. Правда, никто даже не поморщился, не обозлился да и удивления тоже не выказал.

– Что-то в этом роде я подозревала с самого начала, – сказала наконец Шанель.

– Подозревали, что я пишу диссертацию? – вспыхнула Дженис.

– Да нет, конечно. Но чувствовала, что какая-то корысть у вас есть. Недаром же сами вы так неохотно говорили о своей личной жизни.

– Да кто говорил-то до самого последнего времени? – пожала плечами Глори. – Мы только-только… начинаем доверять друг другу. Мне-то просто казалось, что такая уж Дженис по природе замкнутая. А оказывается, вы все это время писали про нас. – Глори была скорее заинтригована, чем раздражена. – И уж коль скоро пришло время признаний, должна сказать, что и у меня своя корысть была, не просто лясы точить сюда ходила. Думала, познакомлюсь со стильными женщинами и собственные перышки, глядишь, пообчищу… – Глори грустно помолчала. – Да только, по-моему, ничего не вышло.

Я – это по-прежнему я.

– Ну и слава Богу, – сказала Стефани. Наверное, взгляд, брошенный Глори, ее смутил – Стефани залилась краской. – То есть, я хочу сказать, вы замечательная девушка в своем роде.

– Спасибо.

– Надо признаться, – Шанель поставила чашку на кофейный столик, – и меня эта ваша идея не слишком увлекла.

Почему я здесь оказалась на самом деле, пожалуй, умолчу, но, во всяком случае, не потому, что мне нужна была поддержка.

– И так ясно: Ариэль обхаживали, – без обиняков заявила Глори.

Шанель замкнулась.

– Ну что ж, похоже, в то время она действительно нуждалась в друге, – произнесла она наконец.

Ариэль робко улыбнулась:

– Вы были прекрасным другом. Если бы не вы, не быть мне, наверное, сейчас с Лэйрдом. И никогда не забуду, как все вы оказались рядом, когда я оставила Алекса.

Все промолчали, и понятно почему, подумала Дженис: ясно ведь, что вовсе не за тем крутилась Шанель вокруг Ариэль, чтобы способствовать ее роману с Лэйрдом.

Стефани заговорила первой:

– Похоже, я единственная, кому действительно нужна была поддержка. Я трудно схожусь с людьми, вот и решила, что, если поделишься своими бедами и переживаниями с теми, кто оказался в том же положении, то это поможет. Так оно и получилось.

Она еле заметно улыбнулась Дженис. Интересно, подумала та, что она решила насчет этого своего нового поклонника.

Ладно, на следующей неделе, когда она будет обедать с ней и ее сыновьями, все, может, выяснится.

– Что касается диссертации, – вновь заговорила Дженис. – Понимаю, что это не оправдание, но год назад я ведь совсем вас не знала. Если вы считаете, что лучше бы вам в работе не фигурировать, так и скажите. Как-нибудь выкручусь.

– А почему, собственно? Только дайте мне какое-нибудь другое имя, ладно? – сказала Глори. – И Бадди тоже.

Все остальные дружно закивали, а Шанель добавила:

– Кое о чем надо договориться, но в принципе – почему бы нет?

Дженис не знала, что и сказать. Простого «спасибо» явно недостаточно. В конце концов она остановилась на идущем от сердца:

– Знаете ли, вы чудесные женщины.

– Знаем, конечно. – Глори потянулась всем телом, как кошечка. – Надеюсь, не разбежимся в разные стороны, мне вас будет жуть как не хватать, понимаете, что я имею в виду?

Дженис, прекрасно понимавшая, что она имеет в виду, кивнула:

– Ладно, потолкуем обо всем в следующий раз. Как насчет декабря, всем удобно?

– Боюсь, у нас с Глори будет полно работы, – сказала Шанель. – Открытие намечено на первое воскресенье декабря, так что накануне… Слушайте, у меня прекрасная идея.

Отчего бы нам не провести декабрьскую встречу в Напа-Вэлли?

Все сразу согласились.

* * *


Когда Ариэль вернулась домой, Лэйрд у себя в кабинете работал с налоговыми документами. Увидев ее в проеме двери, он отложил бумаги, подошел и обнял за плечи.

– М-м-м, – проурчал он, – розами благоухаешь. А я почему-то думал, вернешься с этого обеда вся лилиями пропахшая. – Столкнувшись с ее недоуменным взглядом, Лэйрд рассмеялся. – Не обращай внимания. Это у меня шутки такие.

Ну, как все прошло?

– Прекрасно. Все были в хорошем настроении, говорили исключительно о приятном.

– И Шанель?

– Наконец-то рассказала остальным про воды, но о свадьбе и словом не обмолвилась. Упомянула только, что ты партнер в деле. – В голосе Ариэль прозвучал вопрос.

– Да так, просто для виду.

– Ясно – чтобы твое имя могло быть на бланке.

«Умеет все-таки она порой удивлять, – подумал Лэйрд. – Может, только кажется, что не от мира сего».

– Что-то в этом роде. Я ведь, как Шанель утверждает, ее должник – это она свела нас с тобой.

– А может, потому должник, что не стала поднимать шума, когда ты ее бросил?

Лэйрд так и застыл на месте.

– Стало быть, все-таки сказала, – медленно протянул он.

– Ни слова, ни мне, ни другим. Я сама догадалась.

– Понимаешь, Ариэль, я молчал, потому что боялся, что ты решишь, будто разбила наши отношения. Но это не так. Эта помолвка как бы сама собой случилась. Мне показалось, что подошло время жениться, завести семью, а тут как раз подвернулась Шанель. Мы оба понимали, что любовью у нас и не пахнет, просто так обстоятельства сложились.

Уверен, что до свадьбы дело бы так и не дошло, даже не влюбись я в тебя.

– Да знаю я, что ты не любил ее. Потому что ты всегда любил только меня. – Лэйрд подивился ее безоглядной уверенности. – Я знаю, что ты… да и все почти считают меня наивной. Так оно, наверное, и есть. Но я ведь не дура…

– Никто этого и не говорит, – запротестовал Лэйрд.

– Ну конечно. – Голос Ариэль смягчился. – Ведь ты любишь меня. Дело в том, что соображаю я не особенно быстро, а стало быть, не все сразу до меня и доходит. Но когда Шанель пригласила всех нас на тот прием, я все-таки сообразила, что вы собираетесь огласить свою помолвку. А этого допустить я не могла. Просто не могла. Поэтому…

– Поэтому ты в тот день, когда от мужа ушла, не к одной из своих приятельниц, а ко мне прибежала. Ах ты, чертовка этакая. – Лэйрд расхохотался. – Да ты просто соблазнила меня, а я и не понял.

– А у меня другого выхода не было. Я не могла тебе позволить жениться на Шанель. Она тебе не пара.

Лэйрд посадил ее к себе на колени и пощекотал за ухом.

– А ты пара. И я был бы несчастным человеком, если бы женился на другой. Наверное, я уже давно люблю тебя, только сам себе в этом не признавался, потому что есть что-то нехорошее в желании заниматься любовью с той, которую привык считать своей младшей сестренкой. Слава Богу, у тебя хватило ума взять инициативу на себя.

Ариэль почему-то залилась краской.

– Вообще-то это была не слишком оригинальная идея, – призналась она. – Шанель за завтраком в Сиклиффе рассказала, что как-то ее дочь решила окрутить пожилого мужчину. Она явилась к нему чуть ли не ночью в разодранном платье и заявила, что ее хотели изнасиловать У Ферн, правда, ничего не получилось, потому что тот человек сразу все понял, но у меня, думала, получится, потому что знала: ты меня любишь, пусть даже и сам о том не догадываешься.

Лэйрд только присвистнул:

– Смотрю, с тобой надо ухо держать востро. Ты все время на шаг впереди меня, а?

Он хотел поцеловать ее, но Ариэль еще не закончила.

– Наверное, надо уж все до конца договорить, чтобы избавиться от этого. Когда Шанель в тот день отвезла меня из Сиклиффа домой, я внутрь так и не вошла. Спряталась в сарае, дождалась темноты, разделась и накинула старый дождевик нашего садовника. Правда, когда я добралась сюда, дождь уже лил как из ведра, так что прикидываться, будто продрогла, не пришлось.

– Ты мне тогда показалась вытащенным из воды котенком. Или… русалкой.

– Ты не сердишься?

– Сержусь? Да Господь с тобой! – На сей раз Лэйрду удалось-таки обнять ее. – Ты и представить себе не можешь, как я боялся, что ты все узнаешь о Шанель и обо мне. Я был уверен, что она тебе все расскажет.

– Она собиралась, но мне удалось ее остановить.

– Да? И как же?

– Со слезами на глазах я поблагодарила ее за участие в нашей с тобой судьбе.

– А она что?

– Поздравила меня.

Откинув голову назад, Лэйрд снова расхохотался. Некоторое время Ариэль просто смотрела на него, потом поцеловала, за чем последовали более интересные занятия. Потом, за ужином. Лэйрд стал рассказывать о делах своей компании. Ариэль проявила к этому неподдельный интерес, и Лэйрд понял, что ее все это действительно занимает.

«Мы всегда будем вместе, – подумал он. – И спасибо тебе, спасибо, Шанель».


Глава 43


Упаковывая в картонные коробки свой нехитрый скарб накануне переезда в Напа-Вэлли, Глори никак не могла избавиться от охватившей ее печали. Сама Глори, может, и изменилась с тех пор, как поселилась в этой квартире, но жилье осталось прежним – голым, бесцветным, мрачным каким-то.

И все равно на протяжении года эта квартира была ее домом, где она до сих пор, несмотря на страшные воспоминания о налете Бадди, чувствовала себя в безопасности.

Она уже почти сожалела, что согласилась поселиться на водах вместе с отдыхающими. Скорее всего щедрость Шанель, предложившей жилье бесплатно, объяснялась желанием, чтобы она, Глори, была в любое время дня и ночи под рукой.

Впрочем, это не имеет значения. Смысл в таком раскладе есть.

Она не только сэкономит на квартире – это, разумеется, главное, – но и избавится от необходимости каждый день ездить на автобусе в город и обратно. А путь неблизкий.

И Стива будет избегать легче. Он звонил так часто, что в конце концов пришлось просто выключить телефон. Однажды даже прямо домой заявился, но, к счастью, в тот день она вернулась поздно и вообще не догадалась бы, что он заходил, если б не букет цветов вместо записки.

Сейчас Глори испытывала некоторую неловкость оттого, что ушла с работы, просто позвонив по телефону, а не оформив все как положено. Надо было зайти прямо к Стиву в кабинет и заявить об увольнении. Куда ему деться? Ну попытался бы отговорить, и что с того? Когда это Глори останавливали чьи-либо аргументы?

Но ее удержало тогда какое-то непонятное чувство вины.

Действительно непонятное. Это Стиву, напротив, следует чувствовать себя виноватым, не ей. Ладно, можно понять, почему он никому в клубе не говорит о своих родственных связях с владельцем. Хочет все своими руками делать, никаких скидок.

Но после, когда у них любовь началась, он должен был ей все рассказать. И тогда, кто знает, может, она бы его и не бросила, А он врал все время, притворялся простым трудягой, которому, как всем, надо зарабатывать себе на жизнь.

И вот этого Глори простить не могла. Страшно обидно было, что единственный человек, которому она доверилась после разрыва с Бадди, обманул ее. Видит Бог, она-то от Стива ничего не скрывала. И про семью рассказала, и про детство – все выложила, даже то, чем не особенно гордилась.

Ну что ж, больше она одну и ту же ошибку не совершит, двух раз более чем достаточно. Расстаться со Стивом будет не так уж трудно. Вон Бадди, уж как она влюблена была в него в свое время, просто до безумия, а сейчас почти забыла, как выглядит. И со Стивом будет так же Через год уж и не вспомнит, какие у него глаза, голубые или карие.

Зазвонил телефон. Глори машинально сняла трубку и мысленно выругала себя. Был большой соблазн тут же бросить ее, но Глори это показалось малодушием.

– Да, слушаю вас.

На том конце провода ответили не сразу.

– Это Стив. Поговорить надо.

– Знаешь, Стив, я страшно занята сейчас, совсем нет времени…

– Я рядом, на углу, долго тебя не задержу Послышались гудки отбоя. Глори швырнула трубку, кляня Стива за назойливость, а себя за то, что ответила.

Не прошло и пары минут, как в дверь позвонили.

– Говорю же тебе, Стив, я занята, – раздраженно бросила Глори.

– Мне надо тебе кое-что сказать. Много времени это не отнимет, а дальше можешь не беспокоиться – больше ты меня не увидишь. – Стив бросил взгляд на коробки, разбросанные по полу. – Переезжаешь? Неужели я так тебе противен?

– Ничуть не противен. Но Дела я с тобой больше иметь не желаю.

– Это все из-за отца? Он-то какое к нам имеет отношение?

– Не скажи. Меньше всего мне хочется, чтобы моему парню казалось, что он с какой-то замухрышкой шляется.

– Ну что ты такое говоришь, я же жить без тебя не могу.

Неужели сама не понимаешь?

– Я понимаю другое: ты мне врал. Понятно, спать со мной неплохо. В постели у нас складно получалось. Но это и все. А то мы оба не понимаем, что, потрахавшись вволю с девчонкой из трущоб, ты найдешь себе ровню, которую не стыдно будет привести домой и познакомить с отцом и матерью. Или ты их называешь муттер и фатер?

– Я называю их папа и мама, – коротко бросил Стив. – А не познакомил я тебя до сих пор с ними, потому что они живут в Нью-Йорке. Я и сам с ними четыре года не виделся.

Мы с отцом не очень-то ладим. А точнее, он просто выбросил меня из дома. Он считает меня бродягой – так и сказал, – потому что после окончания колледжа я год путешествовал по Европе. Он пристроил меня на факультет бизнеса Йельского университета в надежде, что пойду по его стопам и когда-нибудь займу его пост в компании. Ну а я вместо того отправился в Европу. Когда вернулся домой, он не пустил меня на порог и сказал, что у него нет больше сына.

– Почему же он дал тебе работу?

– А он и не давал. Я сам поехал в Сан-Франциско и как раз занимался поисками работы, когда узнал, что в оздоровительном клубе открылась вакансия инструктора по спортивным единоборствам. Я получил это место. Наверное, отчасти хотелось таким образом натянуть нос старику. Он ведь и понятия не имел, что я работаю в одном из его клубов.

А всего их около четырехсот. Впрочем, он деньги куда только не вкладывает…

– Все это звучит как-то странно, – скептически заметила Глори. – И знаешь, лучше бы тебе все-таки уйти. А то я никак не соберусь.

– И куда же ты отправляешься?

– А тебе-то что?

У Стива заиграли желваки – верный признак, что еле сдерживает себя.

– Сейчас уйду, но ответь сначала на один вопрос. Совершенно очевидно, что я тебе всегда был безразличен, иначе бы ты не искала всяческих предлогов, чтобы расстаться. Так зачем же было спать со мной?

У Глори неожиданно сделалось сухо в горле. «Потому что мне казалось, что я влюблена, ублюдок ты несчастный!»

– А почему бы нет? – сказала она вслух. – В постели ты совсем недурен – для спортсмена-богача.

– Ясно. – Стив сжал зубы. – Между прочим, если ты из-за меня уезжаешь из города, то в этом нет никакой нужды.

– Вовсе нет. Я получила работу, и очень хорошую, в другом месте. Поэтому и перебираюсь.

– А что за работа? Или это тоже секрет?

– На курорте минеральных вод. Он скоро откроется.

Глори неожиданно стало скучно пререкаться.

– Это тот, что ли, что в Напа-Вэлли? О нем сейчас только и разговоров. И что же ты там будешь делать?

– Сейчас заканчиваю программу курса аэробики.

А когда откроется, буду руководить другими инструкторами.

– И как же ты туда попала?

– Я знакома с владельцем.

– С Уильямом Стетсоном? Приятельствуете? И насколько близко?

Глори немедленно ощетинилась:

– Да я только раз его и видела. Меня наняла его партнерша – Шанель Деверю.

– Та, что устраивала прием в «Святом Франциске»? Довольно странная дружба, если ты так уж ненавидишь богатых.

– Она не богата. Да и вовсе я не ненавижу богатых. Кого я действительно ненавижу, так это богатых хлыщей, которые считают, что деньги дают им право играть чужими жизнями.

А теперь уходи, пожалуйста. У меня больше нет времени на болтовню.

После ухода Стива, у которого на лице залегли глубокие морщины, отчего он выглядел значительно старше своих двадцати шести, Глори не сразу вернулась к сборам. В его прощальном: «Пока, и счастливо тебе, Глори» – прозвучала некая безысходность, так что ей сделалось не по себе, даже плакать захотелось, словно на похоронах.

А может, стоит переиграть… Нет-нет, все правильно! Ничего, как-нибудь справится. Нельзя было расслабляться, нельзя было подпускать Стива так близко. Чем скорее вся эта история останется позади и она целиком уйдет в работу, тем лучше.

* * *


Стив терпел некоторое время и сделал новый шаг. В своих чувствах к Глори он не сомневался – так или иначе, но без этой девушки счастья ему не видать. Поэтому бороться за нее он будет.

Выждав неделю, чтобы дать ей возможность остыть, подумать хорошенько, Стив отправился к Шанель Деверю.

При встрече с ней в «Святом Франциске» Стив решил, что она принадлежит к тому типу женщин, которых он уже много повидал на своем веку, – их отличают неискренность, снобизм и хищническая повадка. Непонятно только, чего это она связалась с Глори, эта-то совсем другая. Впрочем, человеческие качества Шанель его сейчас интересовали меньше всего.

Куда важнее то любопытство, что прозвучало в ее голосе, когда он позвонил. За ним всякое может стоять. Тем не менее свой план без ее помощи не осуществить.

Для начала они просто поболтали – о все еще продолжающихся на курорте работах, о том давнем приеме в «Святом Франциске». Стив изо всех сил старался сломать настороженность хозяйки, и, кажется, ему это отчасти удалось. Во всяком случае, Шанель предложила ему бокал рислинга.

– Виноград, разумеется, местный, – с улыбкой сказала она.

Вот тут-то, потягивая вино, Стив и сказал ей, что приехал наниматься на работу.

Если такое признание и удивило Шанель, то она этого ничем не выдала.

– Да, но мне казалось, что у вас и без того хорошая работа. Насколько я поняла со слов Глори, вы возглавляете один из целой сети клубов. А в большом деле всегда светит повышение, не так ли?

– Да просто захотелось чего-нибудь новенького.

– Устали, что ли, от жизни в большом городе? – с едва уловимой насмешкой спросила Шанель. – Или тут замешана Глори Брауни?

Стив почел за благо не хитрить.

– В самую точку. Она бог весть чего напридумывала насчет меня. Мне надо иметь возможность переубедить ее.

– А если не получится? Соберете вещички и вернетесь на работу к отцу?

– Да нет, я не из таких. Буду работать здесь, как бы там у меня с Глори все ни обернулось. Повторяю: хочу новенького.

– Даже если для этого придется спуститься на несколько ступенек? Как, например, насчет того, что шефом вашим будет Глори?

– Я готов начать с самого малого. Могу, например, быть инструктором по аэробике. Не для того я здесь, чтобы отнимать у Глори ее место.

– Рада слышать. – Шанель сплела пальцы, внимательно посмотрела на собеседника и, словно решившись на что-то, кивнула.

– Да нет, могу предложить вам нечто более привлекательное. Да и мне так будет лучше. Еще не занято место помощника по организационным вопросам. Ну знаете – бумажная работа, кадры, всяческая повседневная рутина. А у меня и без того дел хватает. Ну, что скажете?

– Подходит. – Стив постарался скрыть энтузиазм.

– Ну и отлично, считайте, что приняты. Но только уладьте свои отношения с Глори, да побыстрее. На первом месте – работа. Никаких дрязг на виду у всех.

– Можете не беспокоиться. С Глори я как-нибудь справлюсь. Просто не надо гнать лошадей.

– Ну, это уж ваше дело. Лишь бы все было тихо. И на меня не рассчитывайте, в свахи я не гожусь.

– А Глори и не потерпит ничьего вмешательства, даже вашего. Она девица самостоятельная…

– Так чего же вы так суетитесь?

– Да вот, понимаете ли, влюбился, просто голову потерял.

– Что ж, это причина. Но позвольте дать вам небольшой совет. Действительно, давить не надо. Глори всю жизнь шпыняли, и теперь она как бы берет реванш.


Глава 44


Новый спортивный комплекс – большое, удачно спланированное здание, отделенное от основного корпуса крытым переходом, – радовал глаз гладко отполированными дубовыми полами и панельными стенами. Состоял он из нескольких тренировочных залов, каждый с зеркальными стенами и широким набором различных спортивных снарядов, двух саун, выложенных зеленоватой плиткой и со скамейками из березы, индивидуальных раздевалок и комнат для массажа и большого плавательного бассейна. Все – высшего качества и запредельной стоимости.

Основной зал – будущее владение Глори – располагался в восточной части комплекса. Утром сюда через огромные, во всю стену окна в рамах янтарной окраски обильно лились солнечные лучи. За окнами на обширной территории вовсю трудились садовники, готовясь к торжественному открытию курорта, до которого оставались буквально считанные дни.

Глори чувствовала себя здесь, как дома. Окна ее кабинетика в северо-западном крыле комплекса выходили на живописную долину. У нее даже выработалось уже некое хозяйское чувство, хотя иллюзий Глори не питала. Сейчас Шанель в ней нуждается, но, если гости останутся ею недовольны или не удастся держать инструкторов в узде, никакая дружба с Шанель не поможет. Выкинет в мгновение ока. Впрочем, на этот счет Глори особенно не волновалась. Цену она себе знала, и трудности ее только раззадоривали. Кстати, о цене – зарплату положили не слишком-то высокую, и с этим надо будет разобраться в ближайшее время.

Разминаясь, Глори искоса поглядывала на зеркальную стену. Эти гибкие, упругие мышцы – результат многих и многих часов изнурительных упражнений, но тем, кому предстоит заниматься в ее группах, это в голову не придет, да и не нужно.

А нужно совсем другое – поверить, что семи дней занятий достаточно для того, чтобы заиметь такую же фигуру. Она-то понимает, что за неделю, даже за две и три многого не добьешься, нужны долгие и систематические тренировки. Ну это уж будет зависеть от них самих.

Ее забота – превратить занятия аэробикой в настоящее развлечение, так взбодрить клиентов, чтобы по домам они разъезжались, чувствуя себя на седьмом небе. В том и состоит суть ее программы. Неплохо, если приезжающие продолжат занятия дома. Ради этого Глори составила небольшой буклет, где подробнейшим образом описала каждое упражнение. Специальными терминами Глори не злоупотребляла, писала вполне доступным языком, сопровождая текст, который недавно ушел в типографию, довольно фривольными иллюстрациями.

Если клиенты последуют ее совету, им же лучше.

Глори на это от души надеялась.

Когда Глори заканчивала свой обычный тренировочный цикл, солнце уже стояло в зените. Пропотела изрядно, майка и брюки так и липли к телу. В тот самый момент, когда она выполняла последнее движение – ножницы, дверь в зал открылась. Какого черта, ведь она же вывесила табличку «Не беспокоить». Глори недовольно подняла голову: на пороге стоял Стив.

– А ты-то что здесь, черт побери, делаешь? – Глори вскочила на ноги. Словно не понимая, что ее, собственно, не устраивает, Стив высоко поднял брови, чем только подлил масла в огонь. – Я спрашиваю: что ты здесь делаешь? Если думаешь…

– Я здесь работаю.

– То есть как это?

– Шанель взяла меня помощником по общим вопросам.

У тебя есть какие-нибудь возражения?

– Можешь не сомневаться. Вот прямо сейчас пойду к ней и скажу, что ты за тип.

– Может, еще скажешь, что я не подхожу для этой работы? Или что это не я, а кто-то другой успешно руководил оздоровительным клубом? Ну а что касается администрирования, то не забывай: я учился этому делу в Йеле.

– Я просто скажу Шанель, что отказываюсь работать с таким ублюдком, как ты.

– Действуй. Себе же навредишь. Что, интересно, ты будешь делать, если она пошлет тебя к черту?

Глори чуть остыла. Он прав. Этот надутый ублюдок нарочно все это придумал, чтобы поставить ее в неловкое положение, да что там – чтобы она ушла. Вот что ему нужно. Ну так пусть катится куда подальше. Глори круто повернулась и пошла к двери, но он остановил ее:

– Нет, Глори, так не пойдет. Надо этот разговор закончить, так что, будь добра, выслушай меня. Бросай свои параноидальные фокусы. Это же глупо. Отчего бы тебе не признать, что ты так зациклилась на моем происхождении, лишь чтобы положить конец нашей связи, которая почему-то тебя пугает?

Глори подошла к нему вплотную. Черт, Стив выглядит так, будто только что из-под душа, а с нее пот градом катит. Что же до ее страха, то это просто бред. Или, может, у него шутки такие? Стив всегда говорит непонятно, умничает, но, как ни странно, сейчас выглядит… серьезно. На самом деле, что ли, думает, что она боится его?

– Чушь. Я вообще никого не боюсь. А то ты и сам не знаешь.

– Ты боишься того, что, если дело у нас зайдет слишком далеко, я тебя брошу. Но неплохо бы тебе знать: я только что отказался от весьма выгодного места с большими перспективами, лишь бы быть рядом с тобой. Похоже это на сына богатея, который только о деньгах и думает?

– Нет, это похоже на человека, который пытается… пытается… – Закончить фразу Глори так и не сумела.

– …сделать все, только бы не потерять свою девушку?

– Я не твоя девушка…

– Прошу прощения – женщину. Я – мужчина. Ты – женщина.

Глори прижала ладонь ко рту, не хотелось, чтобы он видел, как она улыбается. Впрочем, смешно ей не было. Единственное, чего ей хотелось, – как можно скорее отделаться от этого типа. Стив неожиданно схватил ее за руку и притянул к себе.

Но Глори резко наклонилась и ловкой подсечкой уложила его на пол. Ожидая ответного удара, она чуть пригнулась и выставила вперед руки – классическая поза каратиста, – но Стив даже не пошевелился и только пристально посмотрел на нее.

Казалось, на матах ему вполне удобно. Глори описывала круги, готовая в любой момент начать схватку, но тут Стив, перевернувшись на живот и колотя по полу рукой – знак того, что сдается, – безудержно расхохотался.

Глори обозлилась не на шутку. Ей хотелось вмазать ему по ребрам, однако же кодекс спортивных единоборств со всей этой чепухой, что нельзя, мол, нападать на человека, если он не защищается, все-таки остановил ее. Глори просто выругалась, да так забористо, что даже мать ее покраснела бы, и снова направилась к выходу, но дойдя до распростертого тела Стива, огибать его не стала, а прошлась прямо по спине.

Но до двери Глори не дошла, Стив догнал ее:

– Извини за весь этот спектакль, но уж больно смешно ты выглядела – вылитый Брюс Ли.

Глори попыталась вырваться, но держал он ее крепко.

– Если ты немедленно не уберешь свои грязные руки, закричу, – процедила она сквозь плотно сжатые зубы. – И через десять секунд здесь окажется бригада рабочих, которые на части тебя разорвут. Ты и представить себе не можешь, что они могут сделать с типом, который пытается изнасиловать такую хорошую девушку, как я.

– Хорошую девушку! Ведьма настоящая – вот кто ты.

Ну ладно, пошутили, и будет. Я от тебя без ума и от своего не отступлюсь. Отныне ты и шага не ступишь, чтобы не натолкнуться на меня. И в конце концов тебе придется сдаться и признать, что и ты без ума от меня. Так зачем же попусту тратить время?

– Договорились, – сказала Глори.

– Что ты сказала? – Стив даже заморгал.

– Я сказала: договорились, выхожу за тебя.

Он молча посмотрел на нее долгим взглядом.

Уперев руки в бока, Глори столь же пристально взглянула на него:

– Ну вот, так и знала. Влюблен, без ума – болтовня все это. Чушь и болтовня. Так что убирайся к черту, Стив Голден.

Слышишь? К черту!

– Завтра утром годится?

– Завтра утром – что?

– Идем в мэрию.

– Не верю. Опять что-нибудь придумал…

– Ничего не придумал. Когда идем в мэрию?

– Да не хочу я вовсе за тебя замуж!

– Еще как хочешь. Сама же сделала мне предложение.

Я и спрашиваю: как насчет того, чтобы отправиться в мэрию прямо завтра с утра? – Неожиданно Стив перестал улыбаться. – Слушай, Глори, честное слово, мне без тебя не жить.

Я хочу любить тебя и не хочу, когда все кончится, подниматься с кровати и идти домой. По-моему, у нас с тобой может получиться. Мы с тобой здорово подходим друг другу. Я готов рискнуть, почему бы и тебе не последовать моему примеру?

Глори долго молчала. Почему бы не последовать примеру?

А может, он прав – это просто от страха? В худшем случае – еще один шрам на сердце. А в лучшем… И впрямь, разве такая игра не стоит свеч?

– Я рисковала всю свою жизнь, – заговорила она, обращаясь не столько к Стиву, сколько к себе самой. – Что ж, возможно, подошла пора рискнуть в очередной раз. – Стив наклонился к ней, но она его оттолкнула. – Ничего не обещаю. О многом еще надо поговорить, но вообще-то – да, попробовать можно. Только не подталкивай меня, слышишь?

Стив кивнул, запер дверь и опустил жалюзи. Минуту спустя они занялись любовью на тренировочных матах.

* * *


Открытие сезона в Напа-Вэлли прошло потрясающе – так в один голос писали и «Напа реджистер», и «Сан-Франциско кроникл», и «Окленд трибюн». Безупречный вкус оформления сочетался с духом праздника, атмосферой карнавала.

Только Шанель на такое способна, восхищенно думал Стет, наблюдая за происходящим с пышно поросшей цветами лужайки перед главным корпусом.

А происходило много чего. У гостей был широкий выбор: можно потанцевать под музыку оркестра, специально выписанного из Сан-Франциско, в большом крытом дворе, где были расставлены олеандры в кадках; можно подняться в воздух на украшенных яркими лентами шарах, тоже доставленных сюда по особому заказу; можно попробовать разнообразные сорта здешних вин. А для любителей экзотики в палатке, выкрашенной в пурпурно-золотистые цвета, настоящая цыганка гадала на картах.

Блюда в исполнении Жан-Пьера были совершенно фантастическими, даже завсегдатаи подобных сборищ были поражены. Морской окунь в яичном соусе, цыплята с гарниром из пряных трав, сладкое мясо и спаржа в соусе по-мальтийски, который Жан-Пьер готовил по какому-то особому рецепту, были выше всяких похвал. Знаменитый кулинар на сей раз превзошел самого себя. Общего стола не было, трапеза протекала неспешно, не прерываясь ни на минуту: гости наполняли тарелки в буфете, устроенном в огромной черно-белой палатке на лугу позади корпуса, а затем перебирались на свежий воздух – за столы со стеклянными столешницами, расставленные частью в виноградниках, частью в дубовой аллее.

Когда Шанель, выждав удобный момент, объявила, что в любом блюде меньше трехсот калорий, гости зааплодировали.

Стет, старавшийся держаться в тени, насколько это вообще возможно для мужчины ростом в шесть футов четыре дюйма, заметил, что после этого объявления публика вновь потянулась в сторону буфета.

Зная по собственному опыту, насколько богатые любят всяческую дармовщинку, Стет не стал возражать, когда Шанель сказала ему, что к баснословной смете, выделенной на празднество, надо добавить еще деньги на подарки. Сам-то он, правда, поначалу счел, что косметические наборы от Гуччи, шарфики от Гермеса и духи «Коко» – это излишняя роскошь, но глядя, с какой алчностью жены людей, представляющих финансовую элиту страны, запихивают подарки в свои сумочки, только лишний раз подивился проницательности Шанель.

Да, ее отличают ум и настоящая деловая хватка. Хороший, надежный партнер, это несомненно. Но сейчас Стета гораздо больше занимал другой вопрос: когда же она перестанет кочевряжиться и ляжет с ним в постель?

Что когда-нибудь кончится именно этим, он не сомневался. Скорее всего она просто держит паузу, цену набивает, но он готов играть по этим правилам, какое-то время, конечно.

В конце концов он, как всегда, оправдает свои вложения, да и ей выгодно иметь такого любовника. Он богат, гораздо богаче, чем думают многие, и именно это должно завлечь Шанель в его постель. А помимо того, он хороший любовник, а это должно удержать ее.

Но вообще-то лучше бы не пускать в ход тяжелую артиллерию – роскошное бриллиантовое ожерелье или, может, «мазератти», спортивную машину, которой Шанель, насколько ему известно, просто бредит. Вот если бы она пришла к нему просто, потому что он ей нравится…

Наверное, Стет непроизвольно вздохнул, потому что Шанель, стоявшая рядом, спросила:

– В чем дело? Что-нибудь не так?

Он взял ее под локоть и улыбнулся. На Шанель был шерстяной, ручного шитья строгий костюм, удивительно ей шедший. Стету она нравилась в голубом, этот цвет делает ее мягче, доступнее. Жаль, что так редко она в нем появляется.

– Да нет, все нормально. Они прямо из рук у вас готовы есть.

– Хорошо бы, коли так. Уверена, что большинство из них приняли приглашение только потому, что благодаря Лэйрду здесь герцог с герцогиней и благодаря вам – сенатор и миссис Брак. Обратили внимание, что все эти ведьмы из Хиллсборо тоже пожаловали?

– Конечно, только вы так и не сказали мне, как удалось их заманить. Я думал, у этой компании зуб против вас.

– Ну, у меня есть свои способы, – отмахнулась Шанель и вдруг засмеялась. – Как это говорится? Кто ищет, тот всегда найдет. В марте сюда на две недели приезжает Нэнси Андерсон – буквально умоляла, чтобы я нашла ей местечко. Какая прелесть.

– Действительно, какая прелесть, – согласился Стет. – Надеюсь, против меня вы никогда не пойдете, не хотел бы иметь вас своим врагом. У меня когда-то была кобылка – вот ее-то вы мне и напоминаете. Кобылка чудесная, ездить на ней сплошной восторг, правда, до тех пор, пока она не скинет вас в овраг или в колючий кустарник. Пришлось избавиться – продал соседу, который держит ее на племя. Жеребцов до обмороков загоняет, но, правда, и потомство классное.

– Это у вас в Техасе принято таким изящным способом давать женщине понять, чтобы смотрела в оба?

– А зачем мне это?

– Мне кажется, что вы хитрый и опасный человек. И знаете что – оставьте-ка этот свой дурацкий акцент, больше на такие штучки я не покупаюсь. На самом-то деле вы из каких краев? По-моему, откуда-то ближе к востоку. Скажем, из Огайо?

– Осторожнее, осторожнее, – притворно погрозил ей Стет. – Так ведь недолго и вылететь отсюда. Между прочим, кое-кто хотел бы занять место здешнего начальника.

– Ну этого-то я как раз не боюсь, – спокойно заметила Шанель. – Вы слишком бизнесмен для того, чтобы выгнать человека, приносящего вам деньги.

– Какие деньги? Пока мы только тратим.

– Все окупится, и с хорошим наваром, это я вам точно говорю.

– Посмотрим, посмотрим. Вы не возражаете, если я приду на очередное заседание дирекции?

– С чего это вы спрашиваете? Кто здесь хозяин?

– Нет-нет, – покачал головой Стет, – главный распорядитель здесь вы, отныне все в ваших руках.

– То есть как – все на мое усмотрение? – недоверчиво спросила Шанель.

– Вот именно, – Вы не пожалеете, – удовлетворенно улыбнулась она и, поколебавшись, добавила:

– Заседание дирекции завтра утром. Может, останетесь здесь на ночь, чтобы не кататься туда-сюда?

– Хорошая мысль. Опробую заодно эти роскошные кровати, что вы заказали для гостей.

– Ах вот как? Вы что, хотите сказать, что собираетесь ночевать в одном из номеров, а не в директорском коттежде?

У Стета внезапно сделалось сухо в горле.

– Это как же следует понимать? – вкрадчиво спросил он.

Она пожала ему локоть, слегка коснувшийся ее груди.

Податливой и на удивление крупной груди, отметил он про себя.

– Не спешите…

Подошла, рассыпаясь в комплиментах здешней кухне, какая-то гостья, и Шанель сказала, что, если она приедет сюда отдыхать, то ей обеспечена не только низкокалорийная и при этом очень вкусная еда, но, если угодно, можно послать свою кухарку на обучение к Жан-Пьеру за символическую плату.

Стет почти не прислушивался к трелям Шанель – все это было ему знакомо. Он чуть не прыгал на месте от возбуждения, как подросток или как охотник, загнавший наконец свою жертву. Интересно, оправдает Шанель в постели его ожидания?

На вид женщина чувственная, но, может, только на вид? А что, если в постели она так же хладнокровна и расчетлива, как везде?

Однако же есть, есть в ней нечто, ну, скажем, земное.

В кругу друзей, то есть этих дамочек из группы поддержки, она держится гораздо свободнее, чем обычно. К тому же пора ей расплачиваться с долгами.

«Старый ты потаскун, Стет», – подумал он про себя. Но черт с ним, в конце концов он-то расплатился сполна, и, как бы там все ни обернулось с Шанель, удовольствие он так или иначе получит.


Глава 45


А вот Стефани удовольствия от всей этой роскоши не получала никакого. Напрасно она сюда вообще приехала. На протяжении последнего часа она сидела, укрывшись в беседке, в дальнем углу сада. Едва появившись здесь, Стефани сразу поняла, что в своем бежевом шерстяном костюме выглядит слишком по-городскому. В глазах горожан Напа-Вэлли – «деревня», и, хотя наряды на других женщинах дорогие, двигаются они в своих платьях из натуральных тканей, твидовых жакетах, кашемировых свитерах и итальянских кожаных туфлях настолько свободно и непринужденно, как ей, хоть миллион лет проживи, не удастся.

И почему это, уныло подумала Стефани, у нее никогда не получается удачно подобрать костюм к месту. Почему, даже если вещь дорогая – в последнее время, правда, этого позволить она себе не могла, – впечатление такое, будто куплена в дешевом универсальном магазине? А вот Ариэль, на которой были жакет и юбка-шотландка (раньше Стефани на такие и внимания бы в магазине не обратила), Ариэль, чьи чудесные светлые волосы были подколоты сзади небольшим черепаховым гребешком, выглядела здесь, как дома. Может, все дело в воспитании. Пусть и не от мира сего, Ариэль была в этом кругу своей по рождению.

Не то чтобы у Стефани было хоть малейшее желание попасть в высшее общество. Ее вполне устраивало положение женщины среднего класса. Просто, общаясь в последние месяцы с Шанель, она порой ощущала себя чистой деревенщиной, девчонкой с захолустной фермы.

Как ни странно, с Дэвидом она всегда была в своей тарелке, пусть он на социальной лестнице стоит несколькими ступенями выше ее. Его родители не просто люди состоятельные, они – юристы, а в Моргане, штат Орегон, это кое-что значит в отличие, скажем, от Сан-Франциско или округа Марен, где таких пруд пруди. Потому-то, в частности, так и расстроил ее родителей развод – они считали, что дочери повезло с замужеством. В тех редких случаях, когда удавалось залучить Дэвида в Морган и поводить его по округе, отец никогда не упускал возможности подчеркнуть, что зять его – адвокат.

И чего это она сегодня стала вспоминать прошлое? Дэвид ясно дал понять, что между ними все кончено. Последнее время он вообще избегает ее. Заезжая за мальчиками, он ждет их в машине, а когда она как-то вышла попросить ключ от их общего банковского сейфа, он говорил с ней так холодно, что Стефани поспешила ретироваться в дом. Судя по случайным репликам мальчиков, Дэвид живет со своей приятельницей, или, во всяком случае, она всегда оказывается у него дома, когда они приходят в гости. И хоть Чак с Ронни по-прежнему дружно утверждают, что она им не нравится, имя ее упоминается все чаще…

– Вот вы где, оказывается, а я ищу вас! – Это появилась Глори. Выглядела она сегодня в своем медно-красном свитере и шерстяной юбке в тон просто неотразимо и, хоть от других «деревенских» видом почти не отличается, ведет себя так, что волей-неволей заглядишься.

И при этом совершенно не обращает ни на кого внимания. может, в этом все дело, может, слишком она, Стефани, беспокоится, что подумают о ней другие?

– Да вот решила спрятаться, – призналась она, – а то Золушкой себя на этом балу чувствую.

– Денег у них куры не клюют, это правда, – с некоторым удивлением посмотрела на нее Глори, – но людишки-то в основном барахло.

Стефани не удержалась от смеха.

– Глори, вы просто неподражаемы. Чего же вы тогда здесь работаете?

– Во-первых, мне нравится эта работа, а во-вторых, неплохо платят. Конечно, с этими богачами надо держать ухо востро, не то мигом на шею сядут.

– Ну, вам-то это не грозит.

– Да, пока справляюсь. Главное – не дать им смотреть на тебя сверху вниз. Ну да это не штука. Куда труднее, наверное, одной растить детей.

Стефани промолчала. Вероятно, снова подумалось, она слишком большое значение придает внешнему виду. Еще год назад ей было бы стыдно показаться в обществе с Глори. А сегодня она гордится ее дружбой. А ведь Глори не переменилась за это время в главном. Она по-прежнему ведет себя вызывающе, чувств своих и мнений, как другие, не скрывает, да и в выражениях, честно говоря, не стесняется. Так что, надо полагать, перемены следует искать внутри себя самой.

Стефани вдруг, словно подумав о чем-то, встревожилась:

– Надеюсь, наша группа не распадется, пусть даже и встречаться будем пореже. Я понимаю, все вы сейчас уже не нуждаетесь ни в какой поддержке, свои проблемы решили.

Наверное, я единственная никак не привыкну к тому, что снова одна.

– Ну вот, расхныкались. Ладно, я могу чем-нибудь быть полезна? Всегда в вашем распоряжении, хотя, честно говоря, по части советов не мастак.

Стефани заколебалась. Стоит ли делиться с Глори своими печалями? Понимает ли она, что это такое – отвечать за благополучие сыновей-подростков? Посочувствует ли тому, кому трудно принимать жизнь такой, какова она есть, кто держать Удар не умеет? Как ей понять тот ужас, который охватывает Сочами и сдавливает грудь, не давая дышать, или страх, накатывающий утром, когда надо идти на работу, боязнь того, что сделаешь что-нибудь не так, потеряешь место и придется идти с протянутой рукой либо к Дэвиду, либо к родителям?

– Да нет, я просто устала, – уклончиво сказала Стефани и облегченно вздохнула, поняв, что Глори не собирается углубляться в этот предмет.

– Вино здешнее пробовали? О нем все только и болтают, мол, прелесть какая. Меня дегустатор заставил глотнуть. Говорит, если не понравится, можете выплюнуть прямо в стакан.

Ничего себе! Ну, я глотнула – кислятина страшная. Естественно, тут же и выплюнула и, наверное, от гримасы не удержалась, потому что он мне целую лекцию прочитал – и о букете, и о выдержке, и еще черт знает о чем. А когда я сказала, что предпочитаю виноградный сок, его чуть кондрашка не хватил.

Это, говорит, преступление, ну а я – подавайте в таком случае в суд, и…

– На кого это здесь собираются подавать в суд? – послышался голос Лэйрда. Держась за руки с Ариэль, он ослепительно выглядел в своем блейзере цвета морской волны и рубахе с открытым воротом. Увидев, что Ариэль вся так и раскраснелась, Стефани почувствовала укол зависти. Не из-за Лэйрда, разумеется. Он не особенно ей и нравился. Завидовала она согласию, царящему между этими двумя. Когда-то нечто подобное она испытывала с Дэвидом, или то были просто фантазии, и все она только напридумывала, потому что таково ее представление о счастливом браке?

От мысли этой сделалось зябко. Пробормотав что-то насчет бокала вина, Стефани удалилась. Но пошла не в летний домик, где разливали напитки, а на стоянку. Так и уехала, не попрощавшись ни с друзьями, ни даже с хозяйкой.

Шанель, пожалуй, и не заметит. Когда Стефани приехала, она обняла ее, представила нескольким гостям, но потом целиком отдалась хозяйским заботам. Что-то в ней сегодня было необычное. Даже Стефани, не питавшая ни малейших иллюзий насчет собственной наблюдательности, заметила это. На месте ей не стоялось, на лице время от времени возникало рассеянное выражение, словно о чем-то своем, сокровенном, думала, а когда позади внезапно вырос мистер Стетсон, Шанель так и залилась краской.

Тащилась Стефани до дома, казалось, бесконечно долго.

Во-первых, машина снова начала выкидывать фокусы. Только что она потратила кучу денег на новую трансмиссию, а теперь в двигателе что-то застучало. Стало быть, снова деньги, а их катастрофически не хватает. Стефани подумала, что банковский счет ее сокращается, как шагреневая кожа, и вспомнила совет Арнольда Уотерфорда не отказываться от дополнительных обязательств со стороны Дэвида.

– Сейчас вы хотите только одного – поскорее от него избавиться, – говорил он. – Но гордостью счета не оплатишь. Так что давайте я устрою так, чтобы все медицинские расходы, в том числе и на зубного врача, муж взял на себя.

Этот пункт надо включить в бракоразводный контракт.

– Да не стоит, как-нибудь справлюсь, – ответила тогда Стефани. – А если не будет получаться, уверена, что Дэвид сам предложит. В конце концов… – Стефани осеклась, не желая говорить Арнольду, хоть он и адвокат ее, что вина за развод лежит на Дэвиде.

– Если вы хотели сказать, что мальчики – это в конце концов и его дети, то вынужден вам напомнить: у некоторых мужчин короткая память. Поначалу они неукоснительно выполняют свои обязательства, но потом, особенно если снова женятся, начинают о них постепенно забывать, ищут всякие предлоги, чтобы переложить бремя расходов на своих бывших жен. Сейчас еще не поздно, миссис Корнуолл, оговорить все что можно.

Но разумеется, Стефани хотела как можно быстрее оставить позади всю эту гадость. А мистер Уотерфорд оказался прав. Едва бракоразводные документы были подписаны, Дэвид перестал переводить деньги на ее счет, а о медицинских расходах на мальчиков даже не заикнулся. Новая ошибка в череде многих. И через что же еще придется пройти, пока сыновья не вырастут?

Словно отвечая на ее вопрос, двигатель чихнул в последний раз, и машина остановилась прямо посреди дороги.

* * *


К тому времени, как Стефани добралась до дому – после продолжительного ожидания в круглосуточно работающей мастерской в Сан-Рафаэле, где механик осмотрел машину и оценил объем работ, – она чувствовала себя совершенно вымотанной. Ремонт съест большую часть имеющейся у нее наличности, но что поделаешь?

Впрочем, хуже другое. В мастерской не смогли точно сказать, сколько времени займет работа, а это значит, что в ближайшие дни Стефани придется постоянно туда таскаться.

В одном только повезло – у механика, который живет в Милл-Вэлли, кончалась смена, и он подбросил Стефани до самого дома. Единственная удача за целый день.

Когда механик, веселый молодой человек, успевший рассказать ей по дороге всю свою жизнь, подъехал к дому, в гостиной еще горел свет.

Вытащив ключ из двери, Стефани секунду помедлила и изобразила улыбку на лице, но на бодрое «Привет, а вот и я!» не последовало никакого ответа. Обычное дело. Мальчики, надо полагать, наверху, все еще дуются на нее. Утром за завтраком они вели себя так шумно, что мать в конце концов вышла из себя и запретила им выходить из дома до ее возвращения. Но, не успев отъехать и на квартал, она уже пожалела об этом. Ничего страшного, в конце концов, не произошло, и наказание явно не соответствовало преступлению. Что-то с ней в последнее время творится неладное. Других можно уверять, что все в порядке, но себя не обманешь: живет на нервах, постоянно думая о новых неприятностях, новых расходах. Где же эта хваленая душевная сила, которую должна по идее давать обретенная независимость, опора на себя и только на себя? Настроение, которое Глори называет «хныканьем», не покидало Стефани с того самого момента, когда она наконец порвала с Клеем, сказала, что не хочет больше его видеть. И с каждым днем становилось все хуже. Надо держать себя в руках, а то недолго вовсе оттолкнуть мальчиков. Что, если им с ней совсем станет невмоготу и они уйдут к отцу? Зачем тогда жить?

Тишина в доме сделалась совсем гнетущей. Так рано мальчики обычно еще не ложатся, но телевизора не слышно, оглушительных звуков магнитофона тоже, вообще ничего. Может, они все же отправились спать?

Направляясь на кухню, Стефани заглянула в гостиную и увидела Дэвида. Он сидел в большом кожаном кресле и явно поджидал ее.

На мгновение Стефани вспомнилось недавнее прошлое, и она даже не подумала, что Дэвид не должен быть здесь.

В прежние времена, в тех редких случаях, когда Стефани ходила с какой-нибудь приятельницей на концерт или в оперу, он всегда ждал ее, говоря, что все равно не заснет, пока не убедится, что она дома и с ней все в порядке.

За рюмочкой она делилась с ним впечатлениями о концерте, и Дэвид охотно слушал, хотя музыкой совершенно не интересовался. Однажды, когда она заговорила об этом, Дэвид ответил, что музыка ему, может, и неинтересна, но ему нравится смотреть, как она вся так и загорается, говоря о ней, и добавил, что это только справедливо, ведь и она с готовностью выслушивает его рассказы, хотя юриспруденцией не интересуется.

Ваш на баш – так он называл это, вкладывая в свои слова какой-то намек Вспоминая все это, Стефани невольно улыбнулась, но при виде напряженного лица Дэвида улыбка исчезла.

– Где это ты, черт возьми, болтаешься? – грубо спросил он.

– А какое право ты имеешь задавать такие вопросы? Ты мне больше не муж. – Все раздражение, накопившееся сегодня, выплеснулось наружу, да и вопрос ее возмутил.

– Но я отец наших детей. Они понятия не имеют, где ты.

По барам, что ли, шляешься в поисках знакомств?

– Я нет, а ты? Там и подцепил эту свою… приятельницу?

– Если ты имеешь в виду Сильвию, я познакомился с ней у одного своего друга.

– Да ну? Наверное, все наши друзья сейчас только тем и заняты, что подыскивают бедняге Дэвиду новую подружку.

Неудивительно ли, что мне они не уделяют такого же внимания. Как думаешь, почему?

– Ладно, не переводи разговор на другое, – отрывисто бросил Дэвид. – Мальчики позвонили мне часа два назад. Им показалось, что в кустах, под окнами гостиной, кто-то есть, и они страшно испугались.

– Могли бы позвонить соседу, он, между прочим, бывший полицейский. Мы давно договорились, если что понадобится, когда меня нет, они звонят мистеру Кугану, а я взамен кормлю его кошек, когда он уезжает в Сан-Диего навестить дочь. Я специально предупредила его, что уезжаю почти на весь день, и мистер Куган сказал, чтобы я не беспокоилась, он будет дома. Неужели этого недостаточно для двух пятнадцатилетних мальчишек? Или ты думаешь, лучше было бы забросить их к тебе? Уверена, что твоя приятельница охотно выстирала бы их одежду и накормила обедом, хотя тебе это удовольствия, наверное бы не доставило.

– Это несправедливо, и ты сама это понимаешь.

– Да ну? А по-моему, ты в последнее время совсем им внимания не уделяешь.

– А, считай, как тебе нравится, тебя все равно не переспоришь.

– Это уж точно, я тебе больше не собачонка на привязи, я сама по себе, и это хорошо. Слышишь? Это прекрасно!

– Слышу, слышу. Так, может, ты просто предлог искала, чтобы от меня отвязаться? Зажить собственной жизнью, карьеру сделать…

Невольно перед внутренним взглядом Стефани встал ее обычный день в магазине: скучная, механическая работа, бумажки, передача указаний шефа продавщицам, половина из которых вдвое ее моложе, а по штатному расписанию стоят выше, унижение, которое испытываешь, общаясь с начальником, тебя презирающим.

И ведь не пошлешь куда подальше.

Какая уж тут карьера.

У Стефани даже в горле что-то булькнуло, она, к изумлению Дэвида, вроде даже засмеялась, но тут же смех оборвался и сменился слезами.

Теплоту тела Дэвида Стефани ощутила даже раньше, чем его руки коснулись ее плеч. Он притянул ее к себе, и Стефани положила ему голову на плечо. От знакомого запаха лосьона, мыла, кожи и чего-то неуловимо мужского, что всегда связывалось у нее с Дэвидом, Стефани сделалось так хорошо на душе, что она и не пыталась отстраниться, хоть и ругала себя за слабость.

– Ну что, перебесилась? – спросил Дэвид.

Стефани мгновенно выпустила колючки:

– Убирайся! Пришел, понимаешь, незваным и еще нападает. Так вот, к твоему сведению: ты просто олух, если до сих пор не понял, что мальчики затеяли весь этот спектакль только для того, чтобы заманить тебя сюда. Сейчас они наверху, изо всех сил вслушиваются, о чем это мы с тобой тут говорим, и думают, какие же они умные. Между прочим, ругать я их не собираюсь – ребят можно понять. Мать матерью, но им нужен и отец, а тебя, повторяю, они в последнее время почти не видят.

– Все не так. Я думал… думал, что лучше оставить тебя в покое и дать шанс этому твоему новому знакомому. Я и с Сильвией-то стал видеться, только чтобы доказать, что разведенным нужно… – Дэвид остановился и бросил на Стефани быстрый взгляд.

– Ты что же, разумеешь, что завел роман только для того, чтобы Чак и Ронни привыкли к Клею? Да в жизни не поверю.

– Не «разумеешь», а «подразумеваешь» – вечно ты путаешь два эти слова.

– А ты вечно меня поправляешь.

– Да ты же сама всегда просила меня об этом, Стефи – Дэвид пристально посмотрел на нее. – Неужели забыла?

– Не называй меня Стефи – тошнит.

– Прости. От чего еще тебя тошнит?

Стефани прикусила губу Нельзя же в самом деле требовать, чтобы Дэвид каким-то чудесным образом догадался, что ее угнетает. Она же ему ничего не говорит, при себе держит, и вот только сейчас все выплеснулось наружу.

– И ты меня извини, – неохотно сказала Стефани. – Чужие мысли действительно не прочитаешь.

– А ты изменилась, – нахмурился Дэвид. – С чего бы это? Работа, самостоятельность или, может, этот твой ухажер потрудился? Если ему удалось, – напряженно добавил Дэвид, – вытащить тебя из раковины, в которой ты всю жизнь пребывала, – что ж, тебя можно только поздравить. Я пытался, но у меня не вышло Стефани хотелось, чтобы он замолчал, наконец ушел отсюда. Сколько уж раз на эту тему заходила речь, и все без толку. Нарочно, что ли, снова заговорил об этом именно сегодня, когда она так устала?

– Да, я действительно изменилась. Уже не такая узколобая и нетерпимая, как раньше.

Слова эти сложились где-то глубоко, в подсознании, и Стефани даже не сразу сообразила, что произнесла их вслух. Что, собственно, она хочет сказать? Что готова поверить Дэвиду?

О Господи, как бы и впрямь хотелось поверить в то, что это… это отклонение было всего лишь нелепой случайностью.

Справедливо ли упрекать Дэвида за мгновенное помрачение, если и с ней то же самое случилось? Да, теперь она понимает, как это могло произойти. Но одно дело – умом понимать, другое – чувство смирить. Может ли она простить Дэвида? В конце концов она вовремя остановилась, а он нет.

Да, но если бы она подобно Дэвиду выпила, как следует, оттолкнула бы Ариэль? Только если признать, что и сама без греха, можно забыть прошлое, можно избавиться от ощущения, что тебя предали.

А еще этим летом она поняла, что это такое – сексуальное влечение. Какое же, должно быть, разочарование испытывал Дэвид, когда лежала она в кровати безучастная к его ласкам, холодная, отстраненная какая-то, а он ведь так старался, чтобы ей было хорошо. И ведь ни разу не упрекнул.

Почему, интересно? Почему не накричал, не обозвал фригидной?

– Слушай, а почему ты никогда не жаловался, что в постели я куда холоднее тебя? – не выдержала и спросила она.

– Потому что, – удивленно ответил Дэвид, – …короче, это из-за той истории с твоим братом и его приятелем. Я был уверен, что именно поэтому ты такая… ну, равнодушная, что ли, к сексу. Я надеялся, что в конце концов ты доверишься мне, но, кажется, так ничего и не получилось. А этот парень из Орегона – ему удалось то, что не удалось мне? Он лучше меня в постели?

– Не лучше, – осторожно сказала она. – Просто другой. Более агрессивный и… более эгоистичный. Нет, наоборот, как любовник ты лучше.

– Ну, это у меня есть. – Улыбка у Дэвида вышла какая-то вымученная. – По-моему, на самом деле ты имеешь в виду, что при всем своем эгоизме и агрессивности он тебя разжигает, а я нет. Поначалу, правда, и у нас все как будто складывалось хорошо, но потом я понял что-то не так. Скажи, ты всегда только делала вид, что…

– Не всегда. Только когда была усталой или о чем-то другом думала. Ты трудился на славу, но я-то знала, что все это зря, и казалось, проще, да и для тебя лучше, прикинуться…

Теперь я понимаю, что не надо было. Я считала, что в постели один хозяин – ты. Мне и в голову не приходило, что и от меня кое-что зависит, что нужно вести тебя…

Они посмотрели друг на друга долгим взглядом.

– Выходит, ты простила меня, Стефи… Стефани?

– Можешь называть меня Стефи. Ну и стервой же я стала.

– Смотрю, ты и впрямь переменилась. – Дэвид снова улыбнулся, на сей раз ничуть себя не насилуя. – Но ты не ответила на вопрос. Ты простила меня?

– Да. Хорошо бы просто вычеркнуть последний год из жизни, будто его и не было.

Дэвид надолго замолчал, потом спросил:

– Хочешь, попробуем снова?!

– Если ты готов… – Стефани задержала дыхание: а ну как скажет, что ему и без нее хорошо?

– А как же быть с этим твоим малым?

– Я порвала с ним. Он, словом, ничего у нас не вышло.

– Это ты ради мальчиков стараешься? – Лицо Дэвида сделалось напряженным и бледным.

– Это я ради себя стараюсь. Ради нас. Ни с кем, кроме тебя, мне счастья не будет. Ты ведь меня принимаешь, какова я есть, – со всеми недостатками и иллюзий никаких не питаешь.

Дэвид расплылся в улыбке – Какие недостатки? Какие иллюзии? Да стоило мне тебя в первый раз увидеть, как я сразу понял – вот моя женщина. Помнишь? Это было в университетской библиотеке. Я там копался в каких-то трудах по юриспруденции, а ты писала доклад. Ты уронила книгу, я поднял ее и…

– …и когда библиотекарша зашикала и строго посмотрела на нас, извинился и сказал, что это твоя книга. Да, помню, конечно. С этого-то все и пошло Я вышла за тебя, решив, что ты всю жизнь будешь оберегать меня от неприятностей.

– Так я и подумал, на то и настроился, потому что, видит Бог, свою норму по части решительных женщин я выполнил.

Ты была так не похожа на мою мать, ну да ладно, во второй раз я ту же ошибку не повторю. Отныне можешь хоть феминисткой заделаться, на все твоя воля.

– Ловлю тебя на слове, – сказала Стефани, ясно понимая, что все это чушь и что Дэвид тоже осознает это.

Наверное, должно быть стыдно за женскую слабость, но что поделаешь, не может она жить без направляющей мужской руки. Не потому ли, за исключением того единственного разговора с Дженис, она по-настоящему так и не раскрылась перед членами группы поддержки? Но с другой стороны, разве не научилась она от них многому по части того, что значит быть женщиной?

– А у нас получится? – спросила Стефани, неожиданно испугавшись. Ведь столько предстоит забыть и столько простить. – Нам обоим есть за что обижаться друг на друга Как думаешь, сможем мы начать сначала?

– Конечно. Теперь-то мы знаем, на чем споткнуться можно.

Зараженная его уверенностью, Стефани с облегчением улыбнулась:

– Странно, знаешь ли, опять оказаться невестой. Интересно, если снова выходишь за того же мужчину, есть какие-то особые правила? Скажем, принято ли приглашать родителей?

Нужно ли расписываться, или ты просто меня похитишь? Одевается ли новобрачная в белое? Берут ли с собой детей в свадебное путешествие?

Дэвид взял ее за руку:

– Я хочу тебя, Стефи.

– Знаю. Пошли в спальню.

Рука об руку они двинулись вверх по лестнице. На какой-то ступеньке Стефани споткнулась, чуть не упала и по-детски захихикала, когда Дэвид, подхватив ее на руки, прошептал прямо в ухо:

– Слава Богу, ты похудела, а то бы ни в жизнь не справиться.

В спальне он опустил ее на пол. Стефани засмущалась, словно впервые осталась с ним наедине. Выяснилось также, что, раздеваясь на глазах у мужчины, испытываешь какое-то особенное эротическое удовольствие. За последние несколько месяцев ее сексуальные потребности значительно выросли – за это Клея благодарить надо, – но понравятся ли эти перемены Дэвиду?

Первые его ласки были осторожными, почти робкими, но когда она откликнулась и принялась поглаживать его по самым чувствительным местам, он весь так и задрожал, и Стефани с восторгом почувствовала, что у него уж нет сил сдерживаться.

– Все, больше не могу, Стефи, с ума схожу, – простонал Дэвид, и она, толкнув его на кровать, набросилась на него, как разъяренная тигрица. Два тела слились в одно, Стефани вскрикнула, откинула голову и начала двигаться в ритм ему.

«На сей раз у нас все получится», – как безумная, повторяла она про себя, но скоро все мысли куда-то испарились, и она ощутила не правдоподобное блаженство.


Глава 46


Дженис закончила диссертацию в начале января, то есть, как она сказала своей приятельнице Кейси, точно, как планировала. Они столкнулись случайно в торговом центре Стэнфордского университета и присели выпить по чашке кофе с круассаном.

– О Господи, наконец-то все позади, – говорила Дженис. – Сто раз, наверное, проверяла и перепроверяла всю статистику.

– Уверена, получилось у тебя по высшему разряду, – откликнулась Кейси. Выглядела она сегодня в своем свободном жакете и широких брюках, как настоящая матрона; правда, под глазами залегли темные круги, словно ей нездоровилось. – Иолански наверняка будет доволен, он ведь, говорят, совершенно помешан на точности.

– И на цельности. И на логических связях. Словом, на чем только он не помешан, – грустно сказала Дженис. – Таблицы всякие да и выводы меня не беспокоят. Другое дело – стиль. Говорят, он заворачивает работы на том лишь основании, что автор, по его словам, коряво пишет. А я тут в заведомо невыгодном положении. Диссертация Джейка написана безупречно, и, можно не сомневаться, сравнение будет не в мою пользу. А уж сравнивать-то он будет точно.

– Да брось ты, на ура пройдешь. Кто как не ты, между прочим, правил диссертацию Джейка?

Дженис изумленно воззрилась на подругу:

– Это откуда же ты, интересно, взяла? Я-то уж, во всяком случае, ничего тебе не говорила.

– Я что, по-твоему, полная идиотка? – кисловато улыбнулась Кейси. – А то я не видела, как ты, не разгибаясь, возишься с заметками Джейка. К тому же я читала некоторые главы, когда рукопись уже была готова, помнишь? А твой стиль я знаю, его ни с каким другим не спутаешь.

– Надеюсь, ты не поделилась своими наблюдениями с Мервом? Джейк, если узнает, со свету меня сживет…

– Могила. Я и сегодня на эту тему заговорила, только чтобы успокоить тебя; Иолански уже давно знаком с твоим стилем, и он ему нравится.

– Да я в общем-то только так, почистила кое-что, – запротестовала Дженис. – Идея, между прочим, целиком принадлежала Джейку, а я просто просматривала для него кое-какие материалы ну и правила немного.

– Ладно-ладно, оставим это. Не кипятись. Главное – Иолански просто в восторг придет от твоей диссертации, уж можешь мне поверить.

– Он уже неделю читает ее, – вздохнула Дженис. – Я прямо сон потеряла в ожидании приговора. Если ему понравится и комиссия с ним согласится, и я сдам устные экзамены…

– Все будет нормально. А сейчас давай лучше переменим тему, а то, глядишь, тебя кондрашка хватит. Что скажешь насчет этого нового доцента на кафедре искусств? Отличный, по слухам, мужик, а?

Какое-то время они обсуждали внешние данные молодого доцента, потом ударились в студенческие воспоминания. Покончив с кофе и круассанами, Кейси посмотрела на часы, сделала гримасу и сказала, что должна отпустить приходящую няню до того, как старшие вернутся из школы, так что надо бежать.

Оставшись одна, Дженис поменяла в магазине рождественский подарок для Джейка – этот свитер ему не подходил, купила кое-какие продукты и поехала домой. Разгрузив сумку, она вернулась мыслями к Кейси. Всегда приятно поболтать со старой подругой. Жаль, что в последнее время они почти не видятся. И она тут ни при чем, просто, как ни позвонишь Кейси, та всегда занята. И сегодня по чистой случайности встретились и говорили вроде больше о прошлом, чем о настоящем.

А тут еще Джейк не выказывает особого желания общаться со Скрэнтонами. Разумеется, для Дженис не секрет, что Кейси тоже не слишком-то симпатизирует Джейку. Правда, ей она в открытую ничего не говорит, просто избегает упоминать его имя. Может, потому что в ее присутствии Джейк никогда не бывает таким обаятельным, как обычно. Похоже, она его просто раздражает. Да и продвижение Мерва по службе ему явно не нравится. Дома он обычно называет его «яйцеголовым». Того и гляди забудется и обзовет его так во всеуслышание…

Зазвонил телефон. Дженис так и подскочила. Это был профессор Иолански.

– Нам надо поговорить, миссис Мурхаус, – сказал он. – Сегодня днем вы свободны?

Профессор Иолански жил на тихой улочке в старом районе Пало-Альто.

Пряничного вида, полностью покрытый дранкой, стоящий в тени гигантских кипарисов коттедж постройки рубежа веков напоминал Дженис жилище ведьм в «Гансе и Гретель». Но профессору и его толстушке жене в нем жилось, должно быть, очень уютно. Больше того, Дженис и не представляла, что они могут жить где-нибудь еще и, уж конечно, не в современном многоквартирном доме.

Поднимаясь по ступенькам, она едва не споткнулась о большую рыжую кошку. Та недовольно заурчала и, задрав хвост, медленно удалилась. Дженис едва удержалась от раздраженного «брысь», напротив, погладила ее по шелковистой спинке, в который уж раз с удивлением отметила, что почему-то не любит кошек. Джейк как-то сказал, что все дело в ее комплексе неполноценности, но сама Дженис подозревала, что настоящая причина в другом: когда она была маленькой, Приемные родители уделяли больше внимания домашней кошке, чем ей. Но не глупо ли на этом основании испытывать неприязнь ко всему семейству кошачьих?

Профессор Йолански сам открыл дверь. Поздоровался он с Дженис с обычной учтивостью, однако же, провожая ее в большую комнату, располагавшуюся сразу за передней, выглядел довольно угрюмо. Оглядывая уставленные книгами полки из мореного дуба, кожаные кресла и целую коллекцию семейных фотографий, Дженис ощутила некоторую робость. Ей всегда хотелось иметь такой кабинет, но подобные вещи не планируются заранее, они вырастают на протяжении всей жизни.

– Присаживайтесь, миссис Мурхаус. – Дождавшись, пока она усядется в кресло-качалку с веретенообразной спинкой, профессор устроился за столом столь необъятных размеров, что тщедушной его фигурки за ним и видно почти не было.

– Я прочитал вашу диссертацию.

Дженис ждала продолжения, но он лишь молча смотрел на нее, словно подбирая последующие слова.

– Ну и каков же приговор? – спросила она наконец.

– Честно говоря, я пребываю в большом смущении.

В смущении? Что бы это могло означать?

– Не понимаю вас, – сказала Дженис.

– Вы уверены, что ничего не хотите мне сказать, миссис Мурхаус?

– Сказать? – Теперь Дженис растерялась окончательно.

– Надеюсь, вы понимаете, что докторская диссертация должна представлять собой совершенно оригинальную работу, построенную на совершенно самостоятельных исследованиях?

– Так вы считаете, что это плагиат?

– Вы ничьей помощью не пользовались?

– Разумеется, нет. То есть одна студентка печатала для меня кое-что, но вы ведь не об этом? Насколько я понимаю, вы подозреваете, что я просто переписала чью-то работу, так?

– Наверное, вы помните, что я был научным руководителем вашего мужа. У него весьма своеобразный стиль.

– Не хотите ли вы сказать?.. Да Джейк даже не читал моей диссертация. Весь нынешний год он был очень занят на телевидении.

– Да-да, весьма прискорбно, что с ним прервали контракт.

– Никто ничего не прерывал, он сам отказался…

– Но если Джейк, как вы говорите, пальцем не прикоснулся к вашей работе, как объяснить столь явные совпадения в манере изложения?

Дженис не знала, что и сказать. Ведь все было совсем наоборот. Это она помогала мужу с диссертацией, а не он ей.

Господи, но как же растолковать это именно профессору Йолански?

Ощущая некоторый шум в голове, Дженис поднялась:

– Вы заблуждаетесь, но, поскольку верить мне явно не склонны, давайте-ка лучше забудем обо всем этом деле.

Дженис повернулась, но не успела дойти до двери, как послышался голос хозяина:

– Вернитесь. Может, я действительно ошибаюсь. – Дженис заколебалась, и он добавил:

– Если так, прошу принять мои извинения. Что же касается самой диссертации, то она, во всяком случае на первый взгляд, производит отличное впечатление. Да-да, отличное. Если и при более внимательном чтении… в общем, должен признаться, что работой я весьма удовлетворен.

Дженис неохотно вернулась на место.

– Иными словами… иными словами – что?

Перекладывая на столе какие-то бумаги, Йолански, похоже, избегал взгляда Дженис.

– Иными словами, я признаю, что ошибся. И прошу меня простить. Диссертация, повторю, прекрасно скомпонована.

Посылки сформулированы весьма четко, логика нигде не хромает, выводы довольно неортодоксальны, и от этого работа делается только интереснее. Предмет представляется весьма актуальным – достоинство, к слову, нечастое. Разумеется, взаимоподдержка в кругу почти незнакомых женщин – дело не новое, я вспоминаю, например, курсы кройки и шитья, популярные в давние времена, но соображения ваши отличаются подлинной свежестью, особенно мысль о том, что сохранение некоторой дистанции между членами группы поддержки вроде той, о которой вы пишете, может оказаться весьма полезным.

Не могу сказать, что во всем с вами согласен, однако думаю, что работа заслуживает публикации в университетском, а возможно, и в коммерческом издательстве.

Профессор Йолански углубился в анализ работы. Дженис не решалась сказать ему, что о публикации и речи быть не может, не в последнюю очередь потому, что это не понравится Джейку. А Йолански, видно, компенсируя первоначальный скепсис, таким соловьем разливался, что Дженис не сомневалась: впоследствии он об этом пожалеет. В конце концов, сославшись на свидание с дантистом, она прервала его, и профессор со старомодной вежливостью проводил ее до двери.

– Да, между прочим, – сказал он, уже прощаясь, – можете передать Джейку, что он ошибался, полагая, что предмет вашего исследования не столь уж значителен. – Было в его сухом, как палая листва, голосе нечто раздражающее. – Он так просил меня отнестись к вашей диссертации снисходительно, что поначалу у меня сложилось о ней совершенно ложное впечатление. Теперь я понимаю; просто за жену волновался. Еще раз извините за нелепые предположения. Скоро увидимся.

– Спасибо. – Дженис не терпелось поскорее кончить этот разговор.

По пути домой она старалась не думать о профессоре Йолански. В груди Дженис ощущала какую-то свинцовую тяжесть. Уж не подхватила ли она очередную простуду, или это просто послегриппозная слабость, о которой так много говорят?

Подъезжая к дому, Дженис увидела желтый «корвет»

Джейка. Мужа она обнаружила в небольшой комнате рядом с кухней, где стоял телевизор. Передавали спортивную программу.

Джейк заметил жену, только когда она подошла к телевизору и повернула ручку.

– Эр, что это ты делаешь?

– Надо поговорить. Я только что от Йолански.

Джейк сделал большой глоток пива.

– и что же сказал тебе наш добрый профессор?

– Что я написала отличную работу, – нарочито бесстрастно ответила Дженис. – Он считает, что на основе ее можно написать книгу для коммерческого издательства.

Джейк удивленно поднял брови:

– Нечто вроде популярной социологии, что ли? Шутит, наверное.

– Нет. Не шутит. А что, собственно, тебя удивляет? Сам-то ты разве, рассылая свою диссертацию в различные издательства, на публикацию не рассчитывал?

– Конечно, рассчитывал. Но я-то писал об очень серьезных предметах.

– То есть о мужчинах и их проблемах? А если пишешь о женщинах, то это, стало быть, уже не серьезно?

– Что за чушь. И с чего это ты на меня наскакиваешь?

– Ничуть не наскакиваю. Иное дело – смущена и обижена. Ты нарочно дал профессору Йолански понять, что, по сути дела, написал диссертацию за меня, скажешь, нет? Но зачем? Боялся, что ли, что он по стилю догадается, что это я помогала тебе в свое время?

– И что же ты ему наговорила? – Джейк напряженно выпрямился на стуле.

– Я сказала, что в последний год ты был так занят на телевидении, что даже и не заглянул в мою рукопись. Тут он, между прочим, заметил, что сожалеет, что твою программу вынули из сетки.

Джейк потер нос – верный признак того, что смутился.

– Да я и сам тебе собирался все рассказать, а потом… ну, словом, решил, что не стоит поднимать шум из-за какого-то дурацкого недоразумения.

– …которое состоит в том, что тебя застукали на том, что ты ухлестываешь за женой продюсера, не так ли? Забавно, что все признаки были налицо, и Кейси, когда пришла к нам на Рождество, пыталась просветить меня, а я, дура, только отмахивалась…

– Кейси? И что же эта ревнивая сучка наплела тебе?

Наверное, из себя выходит, потому что бросил ее ради… – Джейк осекся, сообразив, что ненароком проговорился.

Дженис снова ощутила свинцовую тяжесть в груди. Трудно было дышать. Уж не инфаркт ли? Или сердце рвется, когда узнаешь, что не только муж, но и ближайшая подруга предала тебя? Неудивительно, что Кейси ее избегает. У нее по крайней мере сохранилась совесть.

– Зачем тебе это понадобилось, Джейк? – обманчиво мягко заговорила Дженис. – Что, не мог пропустить Кейси только потому, что она моя лучшая подруга? Или потому, что твое драгоценное «я» отказывалось примириться с тем, что его не оценили по достоинству? Или, может, дело в том, что Мерв преуспевает, не прилагая к тому никаких усилий, и ты решил затащить в постель его жену, чтобы доказать, какой ты неотразимый мужчина? Ну, так это у тебя не получилось. От тебя всем только хуже, ты лжец и обманщик…

Джейк густо покраснел и изо всех сил дернул себя за нос.

– Замолчи, иначе я…

– Что?

Джейк тяжело посмотрел на нее и в конце концов отвел взгляд. Ничего удивительного. Разве не знает она – и знает это уже давно, – какой он трус? Какой же идиоткой надо быть, чтобы так обманываться все эти годы? Неужели уж так нужна ей иллюзия мужа и дома, чтобы сознательно закрывать глаза на все его недостатки, на то, что он за каждой юбкой волочится? А может, просто не хотелось самой себе признаваться в том, что напрасно вышла за него?

– Нам надо разойтись, – сказала она.

– Разойтись? Ты обезумела.

– Напротив, в себя пришла наконец. Давно пора.

Встретив ее презрительный взгляд, Джейк криво улыбнулся:

– Ну что ж, в таком случае собирай вещички и выметайся отсюда. Да кому ты нужна? Меня уже давно от тебя тошнит.

Единственное, чем спасался, так это воображал, что ты моложе и симпатичнее.

Намеренно жестокие слова ужалили, как оса. Радоваться бы надо, что хоть теперь он показал свое истинное лицо, а все равно больно. Но не настолько больно, чтобы не понять: это просто самозащита. Он намерен вывести ее из себя, надеясь, что она и впрямь уйдет, а дом останется в его распоряжении.

А дом Джейку нужен, чтобы не утратить самоуважения. Умен, ничего не скажешь, да только ее недооценивает.

– Не собираюсь я никуда выметаться, – сказала Дженис. – Еще год назад я бы переехала в гостиницу. Но за это время я кое-что узнала о разводах. Перед тем как что-нибудь предпринять, посоветуюсь как следует с Арнольдом Уотерфордом. Он мой крестный и плохого не подскажет. – Она пристально посмотрела на Джейка. – Теперь я понимаю, почему Арнольд тебя не любит. Должно быть, насквозь видит, – Понятно. Ну а тебя-то он, разумеется, любит? И когда же он впервые залез к тебе в постель? Когда тебе было двенадцать? Или четырнадцать? Или дождался совершеннолетия? И каков этот старый греховодник в постели? Хорош?

– Ты мне отвратителен. Если сам спишь с кем попало, то не надо на меня тех же собак вешать.

Дженис повернулась и вышла из комнаты. Джейк что-то крикнул ей вслед, но в ушах так шумело, что она разобрала только одно слово: «сука». Ну и ладно. Она столько всего сегодня нахлебалась, что оскорблением больше, оскорблением меньше… Впрочем, ощущалась не только боль, но и какое-то облегчение. Интересно, сколько уж времени она подсознательно угадывала, каков Джейк на самом деле? И сама хороша – знала и все равно цеплялась за него.

Час спустя Дженис услышала, как Джейк заводит машину. Она заглянула к нему в шкаф и убедилась, что взял он почти все спортивные куртки, свитера ручной вязки, шорты и так далее. И куда же он поехал? К какой-нибудь из любовниц?

А с разводом, интересно, будет ставить палки в колеса? Слава Богу, законы штата Калифорния признают разводы по взаимному согласию. Иначе чего бы только он не напридумывал в суде ради собственной выгоды.

А ей что делать? Позвонить Арнольду и выяснить все насчет своих прав? Дом не так-то уж ей и нужен. С другой стороны, не хотелось, чтобы он достался Джейку. Следует ли из этого, что она действительно сука, или это нормальное человеческое желание, чтобы тебя не ободрали как липку?

Внезапно ее пронзила острая боль. Дженис прижала руки к груди и начала раскачиваться взад-вперед. Чувствовала она себя совершенно опустошенной. Джейк так долго был для нее – кем? Человеком, вокруг которого вращался ее мир?

Ребенком, которого у нее не было? Она ведь по-настоящему любила его, какой смысл себя обманывать? Даже поняв, каков он есть на самом деле – мелкий, себялюбивый, эгоистичный, – она еще долго, как страус, прятала голову в песок, убеждая себя, что и сама отнюдь не ангел…

А самое дикое заключается в том, что и сейчас какая-то частичка ее души жаждет вновь увидеть его в проеме двери, встретиться глазами с лукавой улыбкой, услышать обычный вопрос: а что там у нас сегодня в холодильнике?

Разумеется, ни к чему это не приведет, только продлит агонию. Джейк никогда не изменится, и, стало быть, она никогда не сможет ему доверять. А без веры, в постоянных сомнениях жить Дженис не может. И все равно – каково ей будет без него? Когда-нибудь она выбросит его из сердца, из головы, но как насчет сегодня? И завтра? И следующей недели?

Материально она продержится. Если защитит докторскую, сможет преподавать, возможно, даже в колледже, чего всегда хотела. А до тех пор можно вернуться на прежнюю работу или найти другую, не хуже. В конце концов она начнет новую жизнь, заведет новых друзей, интересы новые появятся. Но все это в неопределенно далеком будущем. А как сегодня заснуть, как ближайшие недели жить?

Дженис почувствовала, что к горлу подступает тошнота.

Она рванулась в ванную, но ее так и не вырвало. Долго она сидела на краешке ванны, слишком изможденная, чтобы двигаться, думать, строить планы. Когда она наконец поднялась, ноги так и подогнулись, и Дженис буквально поплелась, как древняя старуха.

Она беспокойно бродила по дому, никак не могла найти себе места. Знакомые комнаты выглядели такими пустыми и чужими, словно впервые она здесь оказалась. Впереди мерцало неведомое. Впереди было одиночество. И как это только ее знакомые из группы поддержки пережили первый шок, как вынесли те первые после развода дни, ночи, недели?

Завтра она позвонит Арнольду и попросит его начать бракоразводный процесс. Но сейчас нужно поговорить с кем-нибудь, кто поймет ее чувства, кто выслушает, даст совет, просто посидит рядом.

В уме она перебирала имена друзей и, добравшись до Кейси, болезненно поморщилась. Это самый тяжкий удар со стороны Джейка – больше она не сможет называть Кейси своей подругой.

И все-таки был, был один человек, к которому можно обратиться, с которым можно поговорить, человек с практической сметкой, который подбодрит ее, поможет заглянуть в завтра…

Дженис почти рухнула на край кровати, той самой кровати, которую больше двадцати лет делила с Джейком и на которой заснет сегодня одна. Дрожащими руками она подняла трубку и набрала нужный номер.

Ответили на третьем гудке.

– Это Дженис. Я только что порвала с Джейком, и… мне плохо.

– Сейчас приеду. Остальных прихватить?

– Да нет, необязательно. И спасибо большое…

– А на что же друзья существуют? – сказала Шанель.


Эпилог


Снова апрель. Все ожидают Дженис, что необычно, ибо она никогда не опаздывает, и Ариэль, что неудивительно, ибо она всегда приходит последней.

Заказав белого рейнвейнского, Шанель решительно завладела разговором. Она повествовала о некоей местной телезвезде, которая не только ко всему постоянно придиралась, но и, уезжая с курорта, расплатилась фальшивым чеком. Когда все отсмеялись, Стефани наклонилась к Шанель и негромко спросила:

– Ну как там у Дженис с разводом?

– Да неважно. – Та покачала головой. – Уж как этот тип изменял ей, когда они были вместе, а сейчас чего только не придумывает, чтобы оттяпать весь дом себе, и все равно иногда мне кажется, что Дженис хочется, чтобы все вернулось на круги своя.

– О Боже, какими же дурами иногда бывают женщины, – вступила в разговор Глори. Сегодня вместо вина она потягивала сельтерскую и выглядела, на взгляд Шанель, бесподобно. И все же, следует признать, роль Пигмалиона ей так и не удалась. Глори – это по-прежнему Глори: ярко-рыжие волосы, вызывающий наряд и колоритный – очень мягко говоря – язык. В то же время хоть немного, но обрела она известный светский лоск. Чтобы она осталась незамеченной, и вообразить нельзя. Да и слова никто поперек не скажет. Что уже неплохо… Должно быть, Шанель улыбнулась, потому что Глори бросила на нее вопросительный взгляд:

– Чего веселимся?

– Просто подумала о Дженис да и вообще о женщинах.

Даже всего навидавшись и через все пройдя, мы раньше или позже уступаем мужчине.

– Только не я.

– Да бросьте вы. Как там насчет этого спортсмена, ох, извините, мы ведь уже больше не называем Стива спортсменом, верно? Только не надо уверять, что вы совершенно равнодушны к этому малому. Слушайте, а почему бы вам не выйти за него? А то ведь если этому жеребцу позволить слишком долго резвиться на воле, какая-нибудь кобылка наверняка его подцепит.

– Это мое дело. Вы моя начальница, не спорю, но в личные мои дела лучше не вмешивайтесь. – Казалось, волосы Глори вот-вот просто вспыхнут. – И вообще кто это тут рассуждает о мужчинах?

Шанель холодно взглянула на нее:

– Когда-нибудь я все-таки вас выгоню.

– Только попробуйте, и…

– Всем привет. – В солярии появилась Дженис и уселась рядом со Стефани. – Извините за опоздание, в пробке на полчаса застряла.

– Ничего. Это мы, наоборот, немного раньше сегодня. – Судя по выражению лица, Стефани была довольна, что разговор прервался. Шанель – тоже. Глори вроде разозлилась не на шутку – ничего похожего на обычную легкую перебранку, которая им обоим доставляет такое удовольствие. С чего бы это, интересно? На работе что-нибудь не так или со Стивом?

– А Ариэль куда запропастилась? – сказала Глори.

– Должно быть, стирает пыль с картин в стиле арт-деко и арт-нуво и еще со старых викторианских полотен, которыми набиты оба дома, так что уж и времени счет потеряла, – с некоторой язвительностью сказала Шанель. – Интересно, где они все же жить будут? Впрочем, какая разница? Оба дома, что музеи.

– Ага, сегодня мы иголки выпустили, – заметила Глори. – А почему бы просто не признать, что Ариэль в общем-то оказала вам услугу? Что лучше – вести миллионное дело или порхать, как бабочка, по всяким гостиным? Ну же, Шанель, – по-честному.

– А я никогда не лукавлю. – Шанель неожиданно улыбнулась. – Вообще-то предпочла бы и то и другое.

– Может, еще и получится, – сказала Стефани. – Ведь мистер Стетсон, похоже, совсем из-за вас голову потерял.

– Это уж точно, – вставила Глори. – Не удивлюсь, если как-нибудь ночью директорский домик просто развалится.

Все рассмеялись, кроме Шанель.

– Ну, Шанель, что ждет нас впереди? – с любопытством спросила Стефани. – Думаете, он разведется с женой и женится на вас?

– Нет, Элси он никогда не оставит. Мы со Стетом просто друзья.

– Друзья? Хотелось бы мне иметь такого друга, – вздохнула Дженис.

– А что, никто еще не появился?

– Да в общем-то нет. Так, пару раз встречалась с одним инженером с работы, но у него только одно на уме – постель.

На прошлой неделе, обедая с Арнольдом, я обмолвилась об этом, а он говорит, надо привыкать к новым нравам. Да только как будто эти самые новые нравы уже тоже вышли из моды – СПИД и все такое прочее. Как-то мимо меня все прошло.

– Вы ведь давно знакомы с Арнольдом? – задумчиво посмотрела на нее Шанель.

– О да, целую вечность. Я же говорила вам: он мой крестный.

– Довольно молодой что-то у вас крестный. Сколько ему, кстати?

– За пятьдесят.

– А вам? Сорок три?

– Сорок. Просто я неважно выгляжу в последнее время.

– Извините. А впрочем, какие ваши годы? Никогда не думали, что он… может быть вашим поклонником?

– Нет, – с некоторой поспешностью откликнулась Дженис. – Уверена, что он считает меня просто своим другом.

– А вот я бы на вашем месте так уверена не была.

Почему бы не закинуть удочку? Славный старичок. Бывают и хуже.

– Я не гоняюсь за мужчинами, – холодно посмотрела на нее Дженис. – Сейчас я живу одна. Впервые в жизни не подтираю за другими. И это замечательно.

– Неужели Арнольд не намекал, что не прочь познакомиться поближе? – настаивала Шанель.

– Может, и намекал, – отвернулась Дженис. – Но это так, подшучивал просто.

– Ну-ну. – Шанель откинулась на спинку стула. – Интересно. Либо вы слишком наивны, либо слишком осторожны, либо…

– Все, хватит, – резко бросила Дженис. – Я устала от ваших психологических упражнений.

– Смотрите-ка, кто это так выступает? Сама доктор Дженис, великий социолог, у которой всегда есть что сказать о нашем с вами поведении.

Они сердито посмотрели друг на друг, и Шанель вдруг широко улыбнулась. Дженис, немного поколебавшись, тоже раздвинула губы в легкой улыбке.

– А ведь это наша первая ссора, – шутливо заметила она.

– Давно пора, – бросила Глори, отправляя в рот кубик льда и дробя его своими крепкими зубами. – А то я уж устала от всех этих ваших учтивостей.

– Оно и понятно, вы-то родились прямо на поле боя, – сказала Шанель, довольная, что все так обернулось. Ведь это их последняя встреча, надо бы разойтись миром.

– Привет. – В проеме двери возникла Ариэль. – Я какую-нибудь шутку пропустила?

Сегодня она была в желтом. Одета явно не по погоде – это в холодный-то апрельский день, – но платье идет, этого даже Шанель не могла отрицать.

– Прекрасно выглядите, – сказала Стефани. – Это что за оттенок – цвет нарцисса?

– Ага. Лэйрд выбирал. Удивительно, как он знает мой вкус.

Подошел принять заказы пожилой официант, и, как всегда, при приближении к Ариэль спина его немного выпрямилась, а манеры сделались еще более галантными. И с чего это он, интересно, так выпендривается, подивилась Шанель, ведь Ариэль заказывает одно и то же – салат, чай со льдом и дыню на десерт.

Вспомнив, что и Лэйрд обычно ест то же самое, Шанель кисловато заметила:

– Вам с Лэйрдом близнецами следовало бы родиться.

Ариэль восприняла это как комплимент.

– О да, – с энтузиазмом подхватила она. – У нас почти во всем одинаковые вкусы. Я люблю старые, еще двадцатых-тридцатых годов, черно-белые фильмы, и Лэйрд тоже. И оба мы вегетарианцы…

– А как насчет секса? – поинтересовалась Шанель.

Ариэль слегка покраснела. Удивительно, между прочим, что, проводя целые дни на яхте, она почти не загорела.

– Мы по-настоящему влюблены друг в друга, – спокойно сказала она. – И надеюсь, так будет всегда.

– О Господи, какая же вы наивная, – вырвалось у Шанель, и тут же она пожалела о своих словах. Кто знает, может, и впрямь у них с Лэйрдом будет эта редкостная штука – вечная любовь. Дай-то Бог.

Она уже собралась сказать это вслух, но тут вмешалась Стефани, которая до этого рассеянно поглядывала по сторонам, лишь вполуха прислушиваясь к тому, что говорится за столом:

– Итак, поскольку все мы сейчас так заняты, группа распадается. Честно говоря, мне лично наших суббот будет не хватать. Я счастлива, что с Дэвидом у меня все наладилось, и все равно так хочется иногда потолковать с женщинами, которые поймут меня. А может, мы слишком торопимся? Что скажете?

Шанель бросила на нее тяжелый взгляд: ведь это была ее Идея – положить конец совместным обедам.

– Разумеется, мы можем остаться друзьями, перезваниваться, но эти ежемесячные встречи ломают мой рабочий график, а уж суббота для нас с Глори самый напряженный день.

– Ну день-то можно и перенести, – заметила Стефани и как-то жалобно посмотрела на Глори. – Вы как?

– А что я? – пожала плечами Глори. – Я как все.

– Ариэль?

– И мне тоже будет не хватать наших посиделок, – немного помолчав, откликнулась та. – Пусть даже от меня проку немного, но…

– Я тоже предпочла бы не расставаться, – не задумываясь, сказала Дженис и покраснела под оценивающим взглядом Шанель. – Понимаю, понимаю. Вам, наверное, кажется, что я приспособилась к… новой жизни, но, по правде говоря, проблем – куча. Я стараюсь найти преподавательскую работу, но чувствую, что дело это долгое. И иногда мне становится так горько и одиноко. Неприятно говорить об этом, но…

– На самом-то деле она хочет сказать, что жаль отпускать на все четыре стороны своих клиенток, – сказала Глори.

Дженис и вслед за ней остальные засмеялись, хотя Шанель отметила про себя, что по существу плутовка ничего не возразила.

– Ну, так как же, Шанель? Вы у нас одна остались.

– Ну что ж, не буду отделяться, – слегка пожала плечами она. – Только давайте условимся: отныне рассказываем друг другу все новости, хорошие или дурные. – Ей неожиданно пришло в голову, что неплохо будет делиться своими победами с другими, а впрочем, и проколами – тоже. К тому же так приятно иногда просто расслабиться, хоть на одну пуговичку расстегнуться.

– Новостями интересуетесь, Шанель? Ну что ж, извольте, – заговорила Глори. – Мы со Стивом вот-вот в омут кинемся.

– Замуж выходите? – спросила Стефани. – Чудесно!

Еще одна свадьба…

– О Господи, да нет же! До этого еще пока далеко. Через месяц мы отправляемся в Нью-Йорк к родителям Стива. Они пригласили его на сорокалетнюю годовщину своей свадьбы, и Стив говорит, что, судя по всему, старик решил замириться.

– Ну а при чем тут омут? – спросила Шанель. – Подумаешь, великое дело – познакомиться с родителями Стива.

– Не скажите. Еврейка-мать, которая на самом деле не еврейка, и еврей-отец – наполовину компьютер, наполовину тиран.

– Понятно. – Шанель покачала головой. – Действительно какая-то взрывчатая смесь. Может, лучше вам остаться дома, пусть едет один?

– Да не боюсь я их, – живо откликнулась Глори. – В конце концов они всего лишь люди. Да и не хочу я отпускать Стива одного.

Шанель скрыла улыбку. Родители Стива и не догадываются, что их ожидает. К тому времени, как Глори соберется уезжать из Нью-Йорка, они у нее ручными сделаются. На это, наверное, Стив и рассчитывает.

– Ну что ж, в таком случае – удачи. Ну а у меня новости какие? На водах все хорошо, даже лучше, чем мы, то есть чем Стет, рассчитывали. Я-то лично ни минуты не сомневалась в успехе.

– То есть как это, вообще не волновались? – спросила Дженис.

– Разве что чуть-чуть. – Поколебавшись, Шанель как бы между делом добавила:

– Стет строит дом на холме, неподалеку от курорта. Будем там жить. – Она искоса посмотрела на Глори. – Директорский коттедж, таким образом, освобождается. Полагаю, кто-нибудь мог бы им воспользоваться.

Глори задумалась, но ничего не сказала.

– А у вас как, Ариэль? Какие-нибудь проблемы? – спросила Шанель.

Та лишь мечтательно улыбнулась:

– Да нет, я просто бесконечно счастлива.

«Наверное, так оно и есть», – подумала Шанель.

– А вы, Стефани? Что нового?

Стефани на секунду задумалась.

– Ну что сказать? Ронни перестал ходить в постель. – И она замолкла, услышав, что все расхохотались. – Ничего смешного, ему было так стыдно. Но с возвращением Дэвида с этим покончено.

– Стало быть, все у вас в порядке? – спросила Глори.

– Ну, так бы я не сказала, но все устраивается. Прежде всего я последовала совету Шанель и теперь знаю, как у нас обстоят дела в материальном смысле и куда вложены семейные деньги. Дэвид умеет вести им счет, что совсем неплохо, только я не могла по достоинству оценить это качество, пока жить приходилось на зарплату да на алименты. Теперь все банковские счета выписаны на нас обоих. Правда, по-моему, Дэвид все никак не может прийти в себя от изумления, и не только по этому поводу. – Что-то необычное мелькнуло в ее улыбке, Шанель показалось – самодовольство.

– Кому еще есть чем поделиться? – на прежний лад спросила Дженис.

Стефани посмотрела на Ариэль и тут же отвела взгляд в сторону.

– Все до конца я вам так и не рассказала, а сейчас в подробности входить уже слишком поздно, так что ограничусь одним: похоже, слишком нетерпима и узковата я была в своих взглядах на жизнь. – Стефани помолчала. – Дэвид считает, что у меня должны быть собственные интересы, и он, конечно, прав. Короче, я возвращаюсь в колледж, чтобы получить степень бакалавра. Давно пора. Домашняя рутина засосала, а я и не заметила. Что касается супружеских дел, то и здесь всякие кочки возникают, но все равно мы опять пара, или, точнее сказать, наконец-то мы пара.

Наступила тишина, нарушаемая только легким шумом, доносящимся с улицы сквозь окна. Шанель переваривала только что услышанное от Стефани. Какая-то тут загадка, впрочем, не ее это дело. Так, как живет Стефани, она жить не может, ну так что с того? На свадьбе Ариэль и Лэйрда она наконец познакомилась с Дэвидом и с удивлением обнаружила, что мужчина он не только представительный, но и редкостно красивый. Странно, что Стефани и словом не обмолвилась об этом.

Шанель и до сих пор не могла привыкнуть к мысли, что эта женщина, хоть и сама в общем-то не дурнушка, замужем за человеком, красивым, как кинозвезда. Или он видит в Стефани то, что не в силах увидеть женщина.

Появился с заказами официант. Передвигался он сегодня медленнее обычного, словно все кости болели. И чего этот бедняга все еще трудится, подумала Шанель, и сама себе подивилась. Еще год назад она и не заметила бы Оскара со всеми его старческими хворями. Оттаивает, что ли? Нет-нет, только не Шанель Деверю…

– Ладно, пошли за стол, – поднялась Дженис. После того, как в семье у нее все пошло наперекосяк, она набрала несколько лишних фунтов веса, что ее отнюдь не красило. Вот чем можно отплатить ей за то, что она сделала для этих женщин в последние полтора года, вдруг пришло в голову Шанель: надо пригласить Дженис на пару недель на воды. Ничто так не бодрит женщину, как уход да забота. А не попробовать ли уговорить Дженис сменить эту старомодную прическу. Да-да, именно этим она и займется. Надо позвонить Дженис завтра же, не откладывая. Только, пожалуй, хватит и недели, перебарщивать тоже ни к чему.

Довольная собой и собственной щедростью, Шанель взяла бокал с вином и последовала за остальными к столу. Так уж вышло, что за всеми закрепилось одно и то же место: по правую руку от Шанель – Глори, по левую – Дженис и напротив – Ариэль со Стефани. Так повелось с самой первой встречи, и, наверное, не без Божьего промысла: ведь они с Глори сделались такими добрыми друзьями. Что же до остальных – к ним она тоже испытывает симпатию. К Ариэль, правда, она относится с чуть меньшей теплотой, чем к остальным, однако же и этой птичке желает счастья в жизни. И другим пусть будет хорошо.

– Ну что ж, за нас и за будущее, – сказала она, поднимая бокал.


notes


Примечания


1


Фиалка.