Запретные сказки
Татьяна Васильевна Ахметова


Эта книга издана для веселых людей, обладающих чувством юмора и любящих остроумные истории из интимной жизни человека. В нее включены наиболее интересные и веселые народные заветные сказки из собрания А. Афанасьева и Н. Ончукова.

Составление и обработка доктора филологических наук, профессора Татьяны Васильевны Ахметовой.


Издательство предупреждает: детям до 16 лет, ханжам и людям без чувства юмора читать книги этой серии запрещено!


Составитель Татьяна Васильевна Ахметова

ЗАПРЕТНЫЕ СКАЗКИ


ИЗ СОБРАНИЯ А. Н. АФАНАСЬЕВА


ЩУЧЬЯ ГОЛОВА


Жили-были мужик да баба, у них была дочь, девка молодая. Пошла она бороновать огород; бороновала, бороновала, и позвали ее в избу блины есть. Она пошла, а лошадь совсем с бороною оставила в огороде:

— Пущай постоит, пока вернусь.

Только у ихнего соседа был сын — парень глупой. Давно хотелось ему поддеть эту девку, а как — не придумает. Увидал он лошадь с бороною, перелез через изгородь, выпряг коня и завел его в свой огород. Борону хоть и оставил на старом месте, да оглобли-то просунул сквозь изгородь к себе и запряг опять лошадь-то. Девка пришла и далась диву:

— Что бы это такое — борона на одной стороне забора, а лошадь на другой?

И давай бить кнутом свою клячу да приговаривать:

— Какой черт тебя занес! Умела втесаться, умей и вылезать; ну, ну, выноси!

А парень стоит, смотрит да посмеивается.

— Хочешь, — говорит, — помогу, только ты дай мне…

Девка-то была боевая:

— Пожалуй, — говорит, а у нее на примете была старая щучья голова, на огороде валялась, разинувши пасть. Она подняла ту голову, засунула в рукав и говорит:

— Я к тебе не полезу, да и ты сюда-то не лазь, чтоб не увидал кто; а давай-ка лучше сквозь плетень. Скорей просовывай кляп-то, а уж я тебе подставлю.

Парень вздрочил кляп и просунул его сквозь плетень, а девка взяла щучью голову, раззявила ее и насадила на плешь. Он как дернет — и ссадил хуй до крови. Ухватился за кляп руками и побежал домой, сел в угол и заохал.

— Ах, мать ее так, — думает про себя, — да как больно пизда-то у нее кусается! Только бы хуй зажил, а я сроду ни у какой девки просить не стану!

Вот пришла пора; вздумали женить этого парня, сосватали его на соседской девке и женили. Живут они день, и другой, и третий, живут и неделю, другую и третью. Парень боится и дотронуться до жены. Вот надо ехать к теще; поехали.

Дорогой молодая-то и говорит мужу:

— Послушай-ка, милый Данилушка! Что же ты женился, а дела со мной не имеешь? Коли не можешь, на что было чужой век заедать даром?

А Данила ей:

— Нет, теперь ты меня не обманешь! У тебя пизда кусается. Мой кляп с тех пор долго болел, насилу зажил.

— Врешь, — говорит она, — это я в то время пошутила над тобою, а теперь не бойся. На-ка попробуй хочешь дорогою, самому понравится.

Тут его взяла охота, заворотил ей подол и сказал:

— Постой, Варюха, дай-кася я тебе ноги привяжу, коли станет кусаться, так я смогу выскочить да уйти.

Отвязал он вожжи и скрутил ей голые ляжки. Инструмент у него был порядочный, как надавил он Варюху-та, как она закричит благим матом, а лошадь была молодая, испугалась и начала мыкать (сани то туда, то сюда), вывалила парня, а Варюха так с голыми ляжками и примчалась на тещин двор. Теща смотрит в окно, видит: лошадь-то зятева, и подумала, верно это он говядины к празднику привез, пошла встречать, а это ее дочка.

— Ах, матушка, — кричит, — развяжи-ка поскорей, пока никто не видал.

Старуха развязала ее, расспросила, что и как.

— А муж где?

— Да его лошадь вывалила!

Вот вошли в избу, смотрят в окно — идет Данилка, подошел к мальчишкам, что в бабки играли, остановился и загляделся.

Теща послала за ним старшую дочь. Та приходит:

— Здравствуй, Данила Иванович!

— Здорово.

— Иди в избу, только тебя и недостает!

— А Варвара у вас?

— У нас.

— А кровь у нее унялась?

Та плюнула и ушла от него. Теща послала за ним сноху; эта ему угодила.

— Пойдем, пойдем, Данилушка, уж кровь давно унялась.

Привела его в избу, а теща встречает и говорит:

— Добро пожаловать, любезный зятюшка!

— А Варвара у вас?

— У нас.

— А кровь у нее унялась?

— Давно унялась.

Вот он вытащил свой кляп, показывает теще и говорит:

— Вот, матушка. Это шило все в ней было!

— Ну, ну, садись, пора обедать.

Сели и стали пить и есть. Как подали яичницу, дураку и захотелось всю ее одному съесть, вот он и придумал, да и ловко же вытащил кляп, ударил по плеши ложкою и сказал:

— Вот это шило все в Варюхе было! — да и начал мешать своей ложкою яичницу. Тут делать нечего, полезли все из-за стола вон, а он поел яичницу один и стал благодарствовать тещу за хлеб за соль.


БОЯЗЛИВАЯ НЕВЕСТА


Разговорились между собой две девки.

— Как ты — а я, замуж не пойду!

— А что за неволя идти-то! Ведь мы не господские.

— А видала ль ты, тот инструмент, каким нас обрабатывают?

— Видала.

— Ну и что же — толст?

— Ах, да у некоторых толщиною будет с руку.

— Да это и жива-то не будешь!

— Пойдем-ка, я потычу тебя соломинкою — и то больно!

Поглупей-то легла, а поумней-то стала ей тыкать соломинкою.

— Ох, больно!

Вот одну девку отец приневолил и отдал замуж. Оттерпела она две ночи и приходит к своей подруге.

— Здравствуй, подруга.

Та сейчас ее расспрашивать, что и как.

— Ну, — говорит молодая, — если б я знала, ведала про это дело, не послушалась бы ни отца, ни матери, уж я думала, что и жива-то не буду, и небо-то мне с овчинку показалось!

Так девку напугала, что и не напоминай ей про женихов.

— Не пойду, — говорит, — ни за кого, разве отец силою заставит, и то выйду ради одной славы за какого-нибудь безмудого.

Только был в этой деревне молодой парень, круглый бедняк; хорошую девку за него не отдают, а плохую самому взять не хочется. Вот он и подслушал ихний разговор.

— Погоди ж, — думает, — мать твою так! Найду момент скажу, что у меня кляпа-то нет!

Раз как-то пошла девушка к обедне, смотрит, а парень гонит свою худенькую да некованую клячу на водопой. Вот лошаденка идет, идет, да и спотыкнется, а девка так смехом и заливается. А тут пришлась еще крутая горка, лошадь стала взбираться, упала и покатилась назад. Рассердился парень, ухватил ее за хвост и начал бить немилостиво да приговаривать:

— Вставай, чтоб тебя ободрало!

— За что ты ее, разбойник, бьешь? — говорит девка.

Он поднял хвост, смотрит и говорит:

— А что с ней делать-то? Теперь бы ее еть да еть, да хуя-то нет!

Как услышала она эти речи, так тут же и уссалась от радости и говорит себе:

— Вот господь дает мне жениха за мою простоту!

Пришла домой, села в задний угол и надула губы.

Стали все за обед садиться, зовут ее, а она сердито отвечает:

— Не хочу!

— Поди, Дунюшка! — говорит мать, — или о чем раздумалась? Скажи-ка мне.

И отец говорит:

— Ну, что губы-то надула? Может, замуж захотела? Хочешь за этого, а не то за этого?

А у девки одно в голове, как бы выйти замуж за безмудого Ивана.

— Не хочу, — говорит, — ни за кого; хочу только за Ивана.

— Что ты, дурища, взбесилась али с ума спятила? Ты с ним по миру находишься!

— Знать, моя судьба такая! Не отдадите — пойду утоплюсь, не то удавлюсь.

Что будешь делать? Прежде старик и на глаза не принимал этого бедняка Ивана, а тут сам пошел набиваться со своею дочерью. Приходит, а Иван сидит да чинит старый лапоть.

— Здорово, Иванушка!

— Здорово, старик!

— Что поделываешь?

— Хочу лапти поплести.

— Лапти? Ходил бы в новых сапогах.

— Я на лыки-то насилу набрал пятнадцать копеек; куда уж тут сапоги?

— А что ж ты, Ваня, не женишься?

— Да кто за меня отдаст девку-то?

— Хочешь, я отдам.

Ну и договорились; в ту же пору обвенчали, отпировали, и повели молодых в клеть и уложили спать. Тут дело ясное; пронял Ванька молодую до крови, ну да и дорога-то была туда!

— Эх, я дура глупая! — подумала Дунька. — Что яи наделала? Все равно натерпелась страху, выйти бы мне за богатого! Да где он кляп-то взял? Дай спрошу у него. — И спросила-таки: — Послушай, Иванушка! Где ты хуй-то взял?

— У дяди на одну ночь занял.

— Ах, голубчик, попроси у него еще хоть на одну ночку.

Пришла и другая ночь; она опять говорит:

— Ах, голубчик, спроси у дяди, не продаст ли тебе хуя совсем? Да торгуй хорошенько.

— Пожалуй, поторговаться можно.

Пошел к дяде, сговорился с ним заодно и приходит домой.

— Ну что?

— Да что говорить! С ним не столкуешься; 300 рублей заломил, эдак не укупишь; где я денег-то возьму?

— Ну, сходи, попроси взаймы еще на одну ночку; а завтра я у батюшки выпрошу денег — и совсем купим.

— Нет уж, иди сама проси, а мне, право, совестно!

Пошла она к дяде, входит в избу, помолилась Богу и поклонилась.

— Здравствуй, дядюшка!

— Добро пожаловать! Что хорошего скажешь?

— Да что, дядюшка, стыдно сказать, а грех утаить; одолжите Ивану на одну ночь хуйка вашего.

Дядя задумался, повесил голову и сказал:

— Дать можно, да чужой хуй беречь надо.

— Будем беречь, дядюшка, вот те крест! А завтра непременно совсем у тебя его купим.

— Ну, присылай Ивана!

Тут она кланялась ему до земли и ушла домой. А на другой день пошла к отцу, выпросила 300 рублей и купила она себе важный кляп.


СТЫДЛИВАЯ БАРЫНЯ


Была-жила молодая барыня, много перебывало у нее лакеев, и все казались ей похабными, и она прогоняла их от себя. Вот один молодец и сказал:

— Дай-ка я пойду к ней наймусь!

Пришел наниматься.

— Смотри, голубчик, — говорит барыня, — я не пожалею денег, только с тем условием, чтоб ты не говорил ничего похабного.

— Как можно говорить похабное!

В одно время поехала барыня в свое имение, стала подъезжать к деревне, смотрит: ходит стадо свиней, и один боров влез на свинью. И так он усердно работал, что изо рта пена клубом валит. Барыня и спрашивает лакея:

— Послушай!

— Чего изволите, сударыня?

— Что это такое?

Лакей был не промах.

— А это, — говорит, — вот что: под низом, должно быть, какая-нибудь родня — сестра или тетка, а наверху-то брат или племянник; он крепко нездоров, вот она и тащит его домой на себе.

— Да, да, это точно так, — сказала барыня и засмеялась.

Ехали-ехали, ходит другое стадо, и один бык влез на корову.

— Ну, а это что такое? — спросила барыня.

— А это вот что: у коровы-то сила плохая, и прокормиться не сможет, кругом себя корм объела и траву общипала, вот бык и попихивает ее на свежую травку.

Барыня опять засмеялась:

— Это точно так!

Ехали-ехали, ходит табун лошадей, и один жеребец влез на кобылу.

— А это что такое?

— А вон, сударыня, изволите видеть, за лесом-то дым, должно быть, горит что-нибудь; так жеребец и влез на кобылу пожар поглядеть.

— Да, да, это правда, — сказала барыня, а сама-то смеется, так и заливается.

Опять ехали-ехали и приехали к реке. Барыня и вздумала купаться, велела остановиться и начала раздеваться, да и полезла в воду. А лакей стоит да смотрит.

— Если хочешь со мною купаться — раздевайся скорее.

Лакей разделся и полез купаться. Она увидала у него тот инструмент, которым делают живых людей, затряслась от радости и стала спрашивать:

— Посмотри, что это у меня? — а сама на дыру показывает.

— Это колодезь, — говорит лакей.

— Да, это правда! А у тебя это что такое висит?

— Это конь называется.

— А что, он у тебя пьет?

— Пьет, сударыня; нельзя ли попоить в вашем колодезе?

— Ну, пусти его, да чтоб он сверху напился, а глубоко его не пускай!

Лакей пустил своего коня к барыне и стал ее раззадоривать. Стало ее разбирать, стала она приказывать:

— Пускай его дальше, пускай его дальше, чтоб хорошенько напился.

Вот тут-то он натешился: насилу оба из воды вылезли.


БАБЬИ УВЕРТКИ


— Тетушка! Я хочу у тебя попросить…

— Ну говори, что тебе нужно?

— Я думаю, ты и сама можешь догадаться, что нужно.

Тетка тотчас догадалась.

— Я бы, пожалуй, Иванушка, сделала для тебя удовольствие, да ведь ты не знаешь наших бабьих уверток.

— А, тетушка, как-нибудь выкручусь!

— Ну, хорошо, приходи сегодня ночью к нам под окошко.

Парень обрадовался, дождался ночи и пошел к дядину двору, а кругом двора-то была набросана кострика. Ходит он мимо окна, а кострика под ногами трещит!

— Посмотри-ка, старик! — говорит тетка. — Кто-то ходит около избы, не вор ли какой?

Дядя открыл окошко и спрашивает:

— Кто там по ночам шляется?

— Это я, дядя, — отвечает племянник.

— Какой черт тебя сюда занес?

— Да что, дядя! За спором дело стало: отец говорит, что у тебя изба срублена в девять венцов, а я говорю — в десять. Вот я и пришел пересчитать.

— Разве он, старый черт, память-то прожил! — говорит дядя. — Сам же рубил со мной избу в десять венцов!

— Так, дядя, так; вот я пойду, отцу-то в глаза наплюю!

На другой день парень сказал тетке:

— Ну, тетушка! Так, пожалуй, с тобой дела не сделаешь, а попадешься!

— Экий ты чудной! Дядя с тобой говорит, а я как к тебе выйду? А ты знаешь, где наш сарай, куда овец загоняют, туда и приходи в нынешнюю ночь. Уж я к тебе непременно выйду!

Парень послушался, пришел ночью в дядин сарай, прижался в угол и поджидает тетку. А тетка говорит своему мужу:

— Поди-ка, хозяин! Что-то у нас на дворе не спокойно: нет ж зверя. Овцы наши что-то всполошились, уж не волк ли к нам закрался!

Старик вышел на двор и спрашивает:

— Кто тут?

Племянник выскочил:

— Это я, дядюшка.

— Зачем тебя черт занес в такую пору?

— Да вот, дядюшка? Отец не дает мне покоя, чуть не дошло у нас до драки.

— За что ж так?

— А вот за что: он говорит, что у тебя девять овец, а десятый баран. А я спорю, что у тебя только девять овец, а барана ведь ты зарезал.

— Да, ты прав: барана я на крестины зарезал. Да ведь он, старый дьявол, сам был у меня на крестинах и ел баранину. Жаль, что он мне брат родной, а то бы я этому спорщику завтра по уху надавал.

— А мне что? Хоть он мне отец родной — пойду ему да бороду выдеру, а то ведь сам не спит и людям не дает! Прощай, дядя!

— Прощай с Богом!

А тетка так со смеху и катается. На третий день племянник увидал тетку и говорит:

— Ах тетка, тетка! Как тебе не стыдно? С тобою, право пропадешь!

— Ах ты, Ваня, Ваня, какой глупый! Дядя-то с тобой разговаривает, а мне как к тебе выйти? Вот теперь два раза увернулся. Смотри в третий раз не дай маху. Ночью приходи к нам в избу, ведь ты знаешь, где мы спим, да как нащупаешь — так и валяй. У меня жопа-то будет голая.

Только легла тетка спать с мужем да и говорит ему:

— Послушай-ка, что я тебе скажу: чтой-то мне мочи нету спала я шесть годов с краю, а теперь ложись ты сюда, а я к стенке.

— Мне все равно, — сказал старик и полез на край.

Полежала, полежала тетка да и вздумала:

— Эх, хозяин, какая в избе-то жара! Посмотри-ка, должно быть, печка закрыта.

А сама хвать его рукой за жопу:

— А ты все в брюках! Ах ты, прелые муде! Ты бы спросил хоть у Лукьяна или у Карпа: спят ли они когда в портках со своими женами?

Он послушал ее совет скинул брюки и заснул: жопа голая! Только пропели первые петухи, племянник пролез в подворотню да сейчас в сени, приложил ухо к дверям: в избе тихо. Отворил дверь потихоньку, вошел в избу и ну щупать около постели. Нащупал дядину жопу и обрадовался голой сраке, вынул свой кляп и наставил дяде в жопу. Как попер, дядя закричал благим матом и ухватил его за хуй. А тетка спрашивает:

— Что ты, что ты, старик?

— Вставай скорей! — закричал дядя на жену. — Зажигай лучину: я вора поймал.

Тетка вскочила, побежала будто огонь зажигать, да взяла воды и остальной огонь залила.

— Что ж ты копаешься?

— Да огня нету!

— Беги к соседу! Как я пойду! Теперь дело ночное, волки таскаются.

— Ах, мать твою растак! На вот, держи вора, а я сам побегу за огнем-то. Да смотри не упусти!

Пока дядя отыскал фонарь, отпер ворота, пришел к соседу, разбудил его, рассказал, что случилось, да добыл огня, тетка это время оставалась с племянничком в избе.

— Ну, — говорит, — теперь делай со мной что хочешь.

Вот он положил ее на постель и отработал ее два раза. Тетка проводила парня и думает:

— Что сказать мужу? Как вора упустила?

Спасибо, на ее счастье не так давно отелилась корова, а теленок был привязан к ихней кровати. Баба хитра, ухватила этого теленка за язык и держит, воротился муж с огнем и спрашивает:

— Жена, что ты держишь?

— Что дал ты, то и держу!

Мужик так рассердился, схватил ножик и отрезал теленку голову.

— Что ты, с ума сошел или взбесился? — закричала на него жена.

Он скинул свои брюки и показывает ей жопу.

— На-ка, посмотри, как он меня лизнул! Если бы еще раз лизнул, кажись и жив не был бы!

Повстречалась тетка с племянником и говорит:

— А что, Ваня, купишь мне красные сапоги?

— Отчего не купить! Вот завтра в город поеду и куплю.

— Купи, Ваня, я те заслужу.

А Ванька-то был не промах пошел на огород, выбрал кочан капусты, вырезал вилок, да в платок завернул и несет тетке.

— Что, Иванушка, купил?

— Купил.

— Дай-ка я попробую примерить.

— Сначала заработай!

Привел ее в сарай, платок с вилком положил ей под голову и давай попирать тетку: попирает, а капуста в головах скрипит да скрипит. Тетка и говорит:

— Скрипи, не скрипи, а быть на ногах!

А парень:

— Быть не на ногах, тетушка, а в пирогах!


БИТЬЕ ОБ ЗАКЛАД


Был поп, содержал на большой дороге постоялый двор. Идя с заработков, заходили к нему ночевать и обедать мужики. Вот разговорился раз поп с одним парнем.

— Что, свет, хороша ль работа была, много ль денег заработал?

— Сот пяток несу домой.

— Это доброе дело, свет! Давай-ка с тобой поспорим на эти пять сотен; если выиграешь, будет у тебя целая тысяча.

— О чем нам с тобой спорить-то?

— А вот что: живи у меня сутки, пей, ешь, что твоей душе угодно, только до ветру не ходи: вытерпишь — твое счастье, а не вытерпишь — мое!

— Согласен, батюшка!

И договорились. Поп сейчас поставил на стол всякого кушанья и вина, парень давай уписывать. Нажрался и напился до того, что вздохнуть невмоготу. Запер его поп в особую горницу. Только дня еще не прошло, а мужику захотелось срать: невтерпеж совсем; что делать, говорит он попу:

— Отопри, батюшка! Проспорил!

Поп взял с него деньги и отпустил домой пустым. Понравилось попу огребать денежки, надул еще двух-трех мужиков таким же манером. Прошел о нем слух по деревням и селам, и нашелся один прохвост. Шел он домой с работы, а денег у него в карманах копейки; пришел к попу ночевать.

— Откуда идешь? — спрашивает поп.

— В работниках жил, теперь иду домой.

— А много ль денег домой несешь?

— Тысячи полторы будет!

Поп как услышал — чуть не подскочил от радости.

— Давай, — говорит, — на спор. Ешь и пей ты у меня, что душе угодно, только до ветру не ходи целые сутки. Вытерпишь, я плачу тебе полторы тысячи, а не вытерпишь — ты мне заплатишь. Хочешь?

— Давай, батюшка! Хочу!

Уселся мужик и давай угощаться. Поп не успевает носить кушанья да вина подливать — так все и прибирает. Нажрался, напился и спать повалился. Поп его запер накрепко. Ночью проснулся мужик и так захотелось ему до ветру, что, кажись, он сейчас лопнет и белый свет ему стал не мил. Что же делать? Мужик увидал: на гвозде висит большая попова шапка, снял ее, навалил ее больше половины и опять повесил на стену, а сам улегся спать. Прошли сутки, мужик давай стучать.

— Отопри, батюшка!

Поп отпер, осмотрел везде нигде не видать насранного. Тут мужик и прижал попа:

— Подавай денежки!

Поп морщится, а делать нечего, заплатил ему деньги и спрашивает:

— Как тебя, проклятый, зовут-то? Никогда тебя пускать не буду.

— Меня зовут Какофием, батюшка! — отвечал мужик. Взял денежки и ушел.

Остался поп один и задумался: жалко стало ему денег. Пойду с горя лошадей посмотрю!

Схватил со стены шапку и напялил на голову: говно и потекло оттуда по голове на шею ему и на плечи. Поп еще пуще взбесился, выскочил на двор, сел верхом на лошадь и погнал ее по большой дороге, а навстречу ему извозчики едут. Поп и спрашивает:

— Не видали ль, ребята Какофья?

— Батька, каков ты? Нечего сказать, хорош! Кто тебя так славно изукрасил-то?

С тем поп и воротился.


КАКОВ Я!


В некотором царстве, в некотором государстве жил-был мужик, такой плутоватый, что Боже упаси! Стибрил где-то сотню рулей и убежал из своей деревни; шел-шел и выпросился переночевать у попа.

— Иди, — говорит поп, — ты у нас места не пролежишь!

Пришел мужик, разделся, лег на лавке. Вздумалось ему пересчитать деньги, вынул и давай считать. Поп увидал, что мужик считает деньги — а на это они чутки, и думает:

— Ишь, ходит оборванцем, а денег какая пропасть! Дай-ка напою его пьяным да и оберу!

Вот поп, немного погодя, подошел к мужику и говорит:

— Пойдем, свет, с нами ужинать!

Мужик обрадовался.

— Спасибо, батюшка!

Сели ужинать, поп поставил вино и давай ему наливать, так и подливает, просто без передыха. Мужик напился пьян и свалился на пол. Поп сейчас вытащил у него из кармана деньги, припрятал к себе, а мужика уложил на лавку. Наутро проснулся мужик, глядь — а в кармане пусто. Смекнул, в чем дело, да «по возьмешь. Если сказать на попа, так станут спрашивать откуда деньги взял и сам откуда пришел. Еще беды наживешь!

Так мужик и ушел. Таскался кое-где месяц, и другой, третий — а там и думает себе:

— Чай, поп теперь меня позабыл. Оденусь-ка так, чтобы не признал меня, да пойду к нему за старое отплатить.

Пришел к попу в избу, а попа на ту пору дома не было, одна попадья сидела.

— Пусти, матушка, переночевать к себе!

— Пожалуй, иди!

Он вошел в избу и уселся на лавке.

— Как тебя зовут, свет? Откуда идешь?

— Какофием, матушка, иду издалеча на богомолье. На столе у пола лежала книга. Вот мужик взял, переворачивает листы да губами бормочет — будто читает. А потом как заплачет. Попадья и спрашивает:

— О чем, свет, плачешь?

— Как мне не плакать! В Святом-то писании писано, что кому за какие грехи будет, а мы, грешные, столько творим нечестивого, что не ведаю, матушка, как еще Бог грехи-то терпит?

— А ты, свет, научен грамоте?

— Как же, матушка, насчет этого дела я не обижен от Бога!

— А петь по-дьячковски умеешь?

— Умею, матушка, умею; с малых лет учился, весь церковный устав знаю.

— А у нас, свет, дьячка нет, уехал отца хоронить: не поможешь ли батюшке завтра обедню отслужить?

— Хорошо, матушка! Отчего не помочь?

Приехал поп, попадья ему все рассказала. Поп тому и рад, угостил мужика как можно лучше. Наутро пришел с мужиком в церковь и начал служить обедню. Только мужик стоит на клиросе и молчит себе. Поп закричал на него:

— Что же ты стоишь молча, не поешь?

А мужик ему:

— Пожалуй, я и сяду, если стоять не велишь!

И сел на жопу. Поп опять кричит:

— Что же ты сидишь, а не поешь?

— Пожалуй, я и лягу.

И развалился на полу. Поп подошел и вытурил его из церкви, а сам остался обедню доканчивать. Мужик пришел к попу домой.

Попадья спрашивает:

— Что, отслужили обедню?

— Отслужили, матушка!

— А где ж батюшка?

— Он в церкви остался — надо хоронить покойника, а меня послал к тебе взять новый тулуп, сукном крытый, да бобровую шапку: идти далеко, так он хочет потеплее одеться!

Попадья пошла за тулупом и шапкою, а мужик зашел в избу снял свою шапку, насрал полную и положил ее на лавку, а сам взял поповский тулуп с бобровою шапкой и драла.

Поп отслужил обедню и приходит домой; попадья увидала, что он в старом тулупе, и спрашивает:

— Где ж новый тулуп-то?

— Какой?

Ну, тут рассказали друг другу про мужика и узнали, что мужик-то их обманул. Поп сгоряча схватил шапку, что с говном лежала, надел на голову и побежал по деревне искать мужика, а говно из шапки так и плывет по роже: весь обгадился. Подбежал к одной избе и спрашивает хозяина:

— Не видал ли Какофья?

— Вижу, батюшка, каков ты! Хорош!

Кого ни спросит, все ему одно отвечают.

— Какие дураки! — говорит поп. — Им одно толкуешь, а они тебе другое!

Бегал, бегал, всю деревню обегал, а толку не добился.

— Ну, — думает, — что с воза упало — то пропало!

Воротился домой, снял шапку, а попадья как посмотрела на него, сейчас завопила:

— Ах батька, ведь у тебя оспа на голове выходит!

— Что ты врешь! — сказал поп; пощупал свою голову и всю руку в говне вымазал. Тем сказка и кончилась.


ПОП, ПОПАДЬЯ, ПОПОВНА И БАТРАК


Собрался поп нанимать себе работника, а попадья ему приказывает:

— Смотри поп, не нанимай похабника: у нас дочь невеста!

— Хорошо, мать, не найму похабника. Поехал поп, едет себе путем-дорогою, вдруг попадается ему навстречу молодой парень, идет пешком-шажком.

— Здравствуйте!

— Здравствуй, свет! Куда Бог несет?

— Иду в работники наниматься.

— А я, свет, еду искать работника, наймись ко мне.

— Я согласен, батюшка!

— Только с тем уговором, свет, чтобы матом не ругаться.

— Я, батюшка, сроду не слыхал, как и ругаются-то!

— Ну, садись со мной: мне такого и надо.

А поп ехал на кобыле: вот он поднял ей хвост и указывает кнутовищем на кобылью пизду.

— А это, свет, что?

— Пизда.

— Ну, свет, мне эдаких похабников не надо, ступай, куда хочешь.

Парень видит, что дал маху, делать нечего, слез с телеги и стал раздумывать, как бы ухитриться да надуть попа. Вот он обогнал попа стороною, забежал вперед, шубу свою выворотил и опять идет навстречу.

— Здравствуйте!

— Здравствуй, свет! Куда Бог несет?

— Да вот, батюшка, иду наниматься в работники.

— А я, свет, ищу себе работника, иди ко мне жить, только с уговором: не ругаться матерно; кто из нас выругается матерно, с того сто рублей! Хочешь?

— Хочу, конечно, я и сам терпеть не могу таких ругательств.

— Ну, хорошо! Садись, свет, со мною.

Парень сел, и поехали вместе в деревню.

Вот поп отъехал маленько, поднял у кобылы хвост и показывает кнутовищем на пизду — это, свет, что такое?

— Это тюрьма, батюшка!

— Ай, свет, я такого и искал себе работника.

Приехал поп домой, вошел с батраком в избу, задрал у попадьи подол, показывает на пизду пальцем:

— А это что, свет?

— Не знаю, батюшка! Я сроду не видал такой страсти!

— Не робей, свет! Это тоже тюрьма.

Потом кликнул свою дочь, заворотил ей подол, показывает на пизду.

— А это что?

— Тюрьма, батюшка!

— Нет, свет, это подтюрьмок.

Поужинали и легли спать: батрак влез на печь, собрал поповы носки, надел их на хуй обеими руками и закричал во все горло:

— Хозяин, я вора поймал! Зажигай скорее огонь.

Поп вскочил, бегает по избе, словно бешеный.

— Не пускай его, держи его! — кричит батраку.

— Небось, не вывернется!

Поп зажег огонь, полез на печь и видит: батрак держится руками за хуй, а на хую надеты носки.

— Вот он, батюшка, видишь все носки твои заграбастал; надо наказать его, мошенника!

— Что ты, с ума, что ли, спятил? — спрашивает поп.

— Нет, батюшка, я не люблю ворам потакать; вставай, мать, давай-ка его, мошенника, в тюрьму сажать. Попадья встала, а батрак ей:

— Становись-ка скорее раком!

Делать нечего, встала попадья раком, батрак начал ее осаживать. Поп видит, дело плохо, и говорит:

— Что ты, свет, делаешь? Ведь ты ебешь!

— А, батюшка! Уговор-то был матерными словами не ругаться: заплати-ка сто рублей!

Пришлось попу раскошеливаться, а работник отъеб попадью, держит хуй в руках да свое кричит:

— Этого тебе, каналья, мало, что в тюрьме сидел, еще в подтюрьмок посажу тебя!

— Ну-ка, голубушка, — говорит поповне, — отворяй подтюрьмок!

Поставил и ее раком да начал осаживать по-своему.

Попадья накинулась на попа:

— Что ты смотришь, батюшка! Ведь он дочь нашу ебет!

— Молчи, — говорит ей поп, — за тебя заплатил сто рублей, не прикажешь ли заплатить и за нее столько же! Нет, пускай делает, что хочет, а я ничего говорить не стану!

Отработал батрак поповну как нельзя лучше. Тут поп и прогнал его из дому.


НЕТ


Жил-был барин, у него была молодая жена и собой хороша. Случилось этому барину куда-то уехать далеко; он и боится как бы жена его не стала с кем блядовать, и говорит:

— Послушай, милая! Теперь я уезжаю надолго от тебя, так ты никаких господ не принимай, чтоб они тебя не смущали, а лучше вот что: кто бы тебе и чтобы тебе ни говорил — отвечай все нет да нет!

Уехал муж, а барыня пошла гулять в сад. Ходит себе по саду, а мимо проезжал офицер. Увидел барыню красивую и стал ее спрашивать:

— Скажите, пожалуйста, какая это деревня?

Она ему отвечает:

— Нет!

Что бы это значило? — думает офицер, — о чем ее ни спросишь она все нет да нет! Только офицер не будь дурак:

— Если, говорит, я слезу с лошади да привяжу ее к забору — ничего за это не будет?

А барыня:

— Нет!

— А если зайду к вам в сад — вы не рассердитесь?

— Нет!

Он вошел в сад.

— А если я с вами стану гулять — вы не прогневаетесь?

— Нет!

Он пошел рядом с нею.

— А если возьму вас за ручку — не будет вам неприятно?

— Нет!

Он взял ее за руку.

— А если поведу вас в беседку — и это ничего?

— Нет!

Он привел ее в беседку.

— А если я вас положу и сам с вами лягу — вы не станете противиться?

— Нет!

Офицер положил ее и говорит:

— А если я вам да заворочу подол, вы, конечно, не будете сердиться?

— Нет!

Он заворотил ей подол, поднял ноги покруче и спрашивает:

— А если я вас да стану еть — вам не будет неприятно?

— Нет!

Тут он отработал ее, слез с нее, полежал, да опять спрашивает:

— Вы теперь довольны?

— Нет!

— Ну, когда нет, надо еще еть. — Отзудил еще раз и спрашивает:

— А теперь довольны?

— Нет!

Он плюнул и уехал, а барыня встала и пошла в дом.

Вот воротился домой барин и говорит жене:

— Ну что, все ли у тебя благополучно?

— Нет!

— Да что же? Не поеб ли тебя кто?

— Нет!

Что ни спросит, она все: нет да нет; барин и сам не рад, что научил ее.


ПОСЕВ ХУЕВ


Жили-были два мужика вспахали себе землю и поехали сеять рожь. Идет мимо старец, подходит к одному мужику и говорит:

— Здравствуй, мужичок!

— Здравствуй, старичок!

— Что ты сеешь?

— Рожь, дедушка.

— Ну, помоги тебе Бог, зародись твоя рожь высока и зерном полна!

Подходит старец к другому мужику.

— Здравствуй, мужичок.

— Здравствуй, старичок!

— Что ты сеешь?

— На что тебе надо знать? Сею хуи!

— Ну и зародись тебе хуи!

Старец ушел, а мужики посеяли рожь, забороновали и уехали домой. Как стала весна да пошли дожди — у первого мужика взошла рожь и густая, и большая, а у другого мужика взошли все хуи красноголовые, да так-таки всю десятину и заняли: и ногой ступить негде, все хуи! Приехали мужики посмотреть, как их рожь взошла; у одного дух захватывает, не нарадуется, гладя на свою полосу, а у другого так сердце и замирает.

— Что, — думает, — буду я теперь делать с эдакими чертями?

Дождались мужики — вот и жатва пришла, выехали в поле: один начал рожь жать, а другой смотрит — у него на полосе поросли хуи аршина в полтора. Стоят себе красноголовые, словно мак цветет. Бот мужик поглазел, поглазел, покачал головой и поехал назад домой; а приехав, собрал ножи, наточил поострее, взял с собой ниток и бумаги и опять вернулся на свою полоску и начал хуи срезать.

Срежет пару, обвернет в бумагу, завяжет хорошенько ниткою и положит в телегу. Посрезал все и повез в город продавать.

— Дай-ка, — думает, — повезу не продам ли какой дуре хоть одну парочку!

Везет по улице и кричит во все горло:

— Не надо ли кому хуев, хуев, хуев! У меня славные продажные хуи, хуи, хуи!

Услыхала одна барыня, посылает горничную девушку:

— Поди, поскорее спроси, что продает этот мужик?

Девка выбежала:

— Послушай, мужичок! Что ты продаешь?

— Хуи, сударыня!

Приходит она назад в горницу и стесняется барыне сказать.

— Говори же, дура! — сказала барыня, — не стыдись! Ну, что он продает?

— Да вот что, сударыня: он, подлец, хуи продает!

— Эка дура! Беги скорей, догони да поторгуйся сколько он с меня за пару возьмет?

Девка вернула мужика и спрашивает:

— Сколько парочка стоит?

— Да без торгу сто рублей.

Как только сказала девка про то барыне, она сейчас же вынула сто рублей.

— На, — говорит, — поди, да смотри, выбери какие получше, подлиннее да потолще.

Приносит девка мужику деньги и упрашивает:

— Только, пожалуйста, мужичок, дай каких получше.

— Они у меня все хорошие уродились!

Взяла горничная пару добрых хуев, приносит и подает барыне; та посмотрела и они ей очень понравились. Сует себе куда надо, а они не лезут.

— Что же тебе мужик сказал, — спрашивает она у девушки, как командовать ими, чтобы действовали?

— Ничего не сказал, сударыня.

— Эка ты дура! Поди сейчас спроси.

Побежала опять к мужику:

— Послушай, мужичок, скажи, как твоим товаром командовать, чтобы действовали?

А мужик говорит:

— Если дашь еще сто рублей, так скажу!

Горничная скорей к барыне:

— Так и так, даром не говорит, сударыня, а просит еще сто рублей.

— Такую штуку и за двести рублей купить — не дорого!

Взял мужик новую сотню и говорит:

— Коли барыня захочет, пусть только скажет: Но-но!

Барыня сейчас легла на кровать, заворотила свой подол и командует: Но-но! Как пристали к ней оба хуя, да как начали ее нажаривать, барыня уж и сама не рада, а вытащить их не может. Как от беды избавиться? Посылает она горничную:

— Поди догони этого сукина сына, да спроси, что надо сказать, чтоб они отстали!

Бросилась девка со всех ног:

— Скажи, мужичок! Что нужно сказать, чтоб хуи от барыни отстали? А то они барыню совсем замучили!

А мужик:

— Если даст еще сто рублей, так скажу!

Прибегает девка домой, а барыня еле жива на кровати лежит.

— Возьми, — говорит, — в комоде последние сто рублей, да неси подлецу поскорей! А то смерть моя приходит!

Взял мужик и третью сотню и говорит:

— Пусть скажет только: Тпрру — они сейчас отстанут.

Прибежала горничная и видит: барыня уж без памяти и язык высунула; вот она сама крикнула на них:

— Тпрру!

Оба хуя сейчас выскочили. Полегчало барыне; встала она с кровати, взяла и припрятала хуи, и стала себе жить в свое удовольствие. Как только захочется, сейчас достанет скомандует, и хуи станут ее отрабатывать, пока не закричит барыня:

— Тпрру!

В одно время случилось барыне поехать в гости в другую деревню, и позабыла она взять эти хуи с собой. Побыла в гостях до вечера и стало ей скучно, собирается домой. Тут начали ее упрашивать, чтоб осталась переночевать.

— Никак не возможно, — говорит барыня, — я позабыла дома одну секретную штуку, без которой мне не заснуть!

— Да если хотите, — отвечают ей хозяева, — мы пошлем за ней хорошего, надежного человека, чтоб привез ее в целости.

Барыня согласилась. Сейчас нарядили лакея, чтоб оседлал доброго коня, ехал в барынин дом и привез такую-то вещь.

Вот лакей приехал, горничная вынесла ему два хуя, оба завернуты в бумагу, и отдала. Лакей положил их в задний карман, сел верхом и поехал назад. Пришлось ему по дороге взъезжать на гору, а лошадь-то была ленивая, и только что начал он понукать ее Но-но — как они вдруг выскочили оба и ну его зажаривать в жопу, холуй насмерть испугался! Что за чудо такое, откуда они, проклятые, взялись? Досталось холую хоть плачь, не знает, как и быть! Да стала лошадь с гор спускаться быстро, так он и закричал на нее: Тпрру! Хуи сейчас из жопы и повыскакивали вон. Вот он подобрал их, завернул в бумагу, привез и подает барыне.

— Что, благополучно? — спрашивает барыня.

— Да ну их к черту, — говорит холуй, — если б на дороге не гора, они б заебли б меня до двора!


ВОЛШЕБНОЕ КОЛЬЦО


В некотором царстве, в некотором государстве жили-были три брата крестьянина. Повздорили меж собой и стали делиться. Поделили имение не поровну, старшим досталось много, а третьему по жребию досталось мало. Все они трое были холостые; сошлись вместе на дворе и говорят между собой:

— Пора нам жениться.

— Вам хорошо, — говорит младший брат, — вы богаты и у богатых сосватаете; а мне-то что делать? Я беден, нет у меня ни полена, только и богатства, что хуй по колена! В то самое время проходила мимо купеческая дочь, подслушала этот разговор и думает себе:

— Ах, как-бы мне выйти замуж за того молодца у него хуй-то по колено!

— Вот старшие братья поженились, а младший ходит холостой. А купеческая дочь как пришла домой, только на уме и держит, чтобы выйти за него замуж. Сватали ее разные богатые купцы, только не выходит за них.

— Ни за кого, — говорит, — не пойду замуж, только за такого-то молодца.

Отец и мать ее уговаривать:

— Что ты, дура, задумала? Опомнись! Как можно идти за бедного мужика?

— Не переживайте, не вам с ним жить!

Вот купеческая дочь подговорила себе сваху и послала к тому парню, чтоб непременно шел ее сватать. Пришла к нему сваха и говорит:

— Послушай, голубчик! Ты что зеваешь? Ступай сватать купеческую дочь, она давно тебя поджидает и с радостью за тебя пойдет.

Молодец сейчас собрался, надел новый костюм, взял новую шапку и пошел прямо на двор к купцу сватать за себя его дочь. Как увидала его купеческая дочь и узнала, что он тот самый, у которого хуй по колена, не стала и разговаривать, начала просить у отца, матери их родительского навеки нерушимого благословения. Легла она спать с мужем первую ночь и видит, что у него хуишка так себе, меньше наперстка.

— Ах ты, подлец! — закричала на него. — Ты хвастался, что у тебя хуй по колена. Куда же ты его дел?

— Ах, жена, сударыня, ведь ты знаешь, что я холостым был очень беден, как стал собираться играть свадьбу — денег у меня не было, не на что было покупать, я и отдал свой хуй под залог.

— А за сколько ты его заложил?

— Не за много, всего за пятьдесят рублей.

— Ну, хорошо же, завтра пойду я к матушке, выпрошу денег, и ты непременно выкупи свои хуй, а не выкупишь — и домой не ходи!

Дождалась утра и сразу побежала к матери и говорит:

— Сделай милость, матушка, дай мне пятьдесят рублей, очень нужно!

— Да скажи, на что нужно-то?

— А вот матушка, для чего: у моего мужа был хуй по колена, да как стали мы играть свадьбу, ему, бедному, не на что было покупать, он и заложил его за пятьдесят рублей. Теперь у моего мужа хуишка так себе меньше наперстка, так непременно надо выкупить его старый хуй!

Мать, видя такую нужду, вынула пятьдесят рублей и отдала дочери. Та прибегает домой, отдает мужу деньги и говорит:

— Ну, ты теперь беги как можно скорей, выкупи свой старый хуй, пускай чужие люди им не пользуются!

Взял молодец деньги и пошел с глаз долой; идет и думает:

— Куда мне теперь деваться? Где такого хуя жене достать? Пойду куда глаза глядят. — Шел он близко ли, далеко ль, скоро ли, коротко ль, и повстречал старуху.

— Здравствуй, бабушка!

— Здравствуй, добрый человек! Куда путь держишь?

— Ах бабушка, если б ты знала, ведала мое горе, куда я иду!

— Скажи, голубчик, твое горе может, я твоему горю и помогу.

— Сказать-то стыдно!

— Небось, не стыдись, а говори смело.

— А вот, бабушка, похвастался я, что у меня хуй по колена, услыхала эти речи купеческая дочь и вышла за меня замуж, да как ночевала со мной первую ночку и увидела, что хуишка мой так себе, меньше наперстка, она заартачилась, стала спрашивать:

— Куда девал большой хуй?

А я сказал ей, что заложил, дескать, за пятьдесят рублей. Вот она дала мне эти деньги и сказала, чтоб непременно его выкупил; а если не выкуплю, чтоб и домой не показывался. Не знаю, что моей головушке и делать-то!

Старуха говорит:

— Отдай мне свои деньги, я пособлю твоему горю.

Он сейчас вынул и отдал ей все пятьдесят рублей, а старуха дала ему кольцо.

— На, — говорит, — возьми это кольцо. Надевай только на один ноготок.

Парень взял кольцо и надел; как надел на ноготок — хуй у него сразу сделался на локоток.

— Ну что, — спросила старуха, — будет твой хуй по колена?

— Да, бабушка, еще хватил пониже колена.

— Ну-ка, голубчик, надвинь кольцо на весь палец.

Он надвинул кольцо на палец — у него хуй вытянулся на семь верст.

— Эх, бабушка, куда ж я его дену? Ведь мне с ним беда будет!

А старуха:

— Надвинь кольцо опять на ноготок — будет с локоток.

Теперь ты доволен. Смотри ж, всегда надевай кольцо только на один ноготок.

Он поблагодарил старуху и пошел назад домой.

Идет и радуется, что не с пустыми руками явится к жене. Шел, шел, и захотелось ему поесть. Повернул он в сторону и сел неподалеку от дороги около репейника, вынул из котомки сухариков, размочил в воде и закусил. Захотелось отдохнуть ему; он тут же лег вверх брюхом и любуется кольцом.

Надвинул на ноготь — хуй поднялся вверх на локоть, надвинул на весь палец — хуй поднялся вверх на семь верст, снял кольцо и стал хуишка маленький, по-прежнему. Смотрел-смотрел на кольцо, да так и уснул, а кольцо позабыл спрятать, осталось оно у него на груди. Проезжал мимо в коляске один барин с женою и увидал: спит неподалечку мужик, а на груди у него светится кольцо, как жар горит на солнце. Остановил барин лошадей и говорит лакею:

— Поди к этому мужику, возьми кольцо и принеси ко мне. Лакей сейчас побежал и принес кольцо барину. Вот они и поехали дальше. А барин любуется колечком.

— Посмотри, душенька, — говорит он своей жене, — какое славное кольцо. Дай-ка я надену его.

И сразу надвинул на весь палец. У него хуй вытянулся, спихнул кучера с козел и прямо кобыле под хвост.

Кобылу пихает, да коляску вперед подвигает. Видит барыня что беда, крепко перепугалась кричит громким голосом на лакея:

— Беги скорей назад, к мужику, тащи его сюда!

Лакей бросился к мужику, разбудил его и говорит:

— Иди, мужичок, скорее к барину.

А мужик кольцо ищет.

— Мать твою так, ты кольцо взял?

— Не ищи, — говорит лакей, — иди к барину, кольцо у него, оно, брат, много хлопот нам наделало.

Мужик побежал к коляске, барин просит его:

— Прости меня, помоги моему горю.

— А что дашь, барин?

— Вот тебе сто рублей.

— Давай двести, так помогу!

Вынул барин двести рублей, мужик взял деньги да стащил у барина с руки кольцо — хуя того как не бывало, остался у барина его старый хуишка. Барин уехал, а мужик пошел со своим кольцом домой. Увидала его жена в окошечко, выбежала навстречу.

— Ну что, — спрашивает, — выкупил?

— Выкупил!

— Ну покажи.

— Ступай в избу, не на дворе ж тебе показывать.

Вошли в избу жена только и твердит:

— Покажи да покажи.

Он надвинул кольцо на ноготь, стал хуй у него с локоть; вынимает его из брюк и говорит:

— Смотри, жена. Она его целовать.

— Вот, муженек! Пусть лучше эдакое добро при нас будет, чем в чужих людях. Давай-ка поскорее пообедаем, ляжем да попробуем!

Сейчас наставила на стол разной еды и напитков поить да кормить его. Пообедали и пошли отдыхать. Как пробрал он жену своим хуем, так она целые три дня под подол себе заглядывала, все ей мерещилось, что промеж ног торчит!

Пошла она к матери в гости, а муж тем временем вышел в сад и лег под яблоней.

— Что же, — спрашивает мать у дочери, — выкупили хуй-то?

— Выкупили, матушка!

Вот купчиха только о том и думает, как бы ухитриться сбегать к зятю, пока дочь здесь, да попробовать его большого хуя. Дочь-то заговорилась, а теща и удрала к зятю, прибежала в сад, смотрит — зять спит себе, кольцо у него надето на ноготок — хуй стоит с локоток.

— Дай-ка я теперь залезу к нему на хуй, — думает теща, залезла и давай на хую покачиваться, вот на ту беду надвинулось как-то кольцо у сонного зятя на весь палец, и потащил хуй тещу на семь верст вверх.

Дочь видит, что мать куда-то ушла, догадалась и бросилась домой, в избе — нет никого, она в сад — смотрит — муж спит, его хуй высоко торчит, а наверху чуть-чуть видно тещу. Как ветром дунет — она так и завертится на хую, как флюгер. Что делать, как матушку с хуя снять?

Набежало на то место народу видимо-невидимо; стали ухитряться да раздумывать. Один говорит:

— Больше нечего делать, как взять топор да хуй подрубить.

А другие говорят:

— Нет, это не годится! За что две души погубить: как срубим хуй — ведь баба на землю упадет — убьется. Лучше всем помолиться, авось каким чудом старуха с хуя свалится!

На ту пору проснулся зять, увидал, что у него кольцо надето на весь палец, а хуй торчит к небу на семь верст и крепко прижал его самого к земле, так что и повернуться на другой бок нельзя! Начал потихоньку кольцо с пальца сдвигать, стал хуй уменьшаться. Сдвинул на ноготь — стал хуй с локоть, и видит зять, что на хую теща торчит.

— Ты, матушка, как сюда попала?

— Прости, зятюшко, больше не стану!


РАЗЗАДОРЕННАЯ БАРЫНЯ


В некотором царстве, в некотором государстве жил богатый мужик у него был сын по имени Иван.

— Что ты, сынок, ничем не займешься? — говорит ему отец.

— Еще успею! Дай-ка мне сто рублей денег да благослови на промысел.

Дал ему отец сто рублей денег. Пошел Иван в город. Идет мимо господского двора и увидел в саду барыню: очень хороша собой. Остановился и смотрит сквозь решетку.

— Что ты, молодец, стоишь? — спросила барыня.

— На тебя, барыня, засмотрелся! Уж больно ты хороша! Если б ты мне показала свои ножки — отдал бы тебе сто рублей!

— А почему не показать! На, смотри, — сказала барыня и приподняла свое платье. Отдал он ей сто рублей и вернулся домой.

— Ну, сынок, — спрашивает отец, — каким делом занялся? Что сделал на сто рублей?

— Купил место да лесу для лавки. Дай еще двести рублей, надо заплатить плотникам за работу.

Отец дал ему денег, а сын опять пришел и стоит у того же сада. Барыня увидала и спрашивает:

— Зачем, молодец, опять пришел?

— Пусти меня, барыня в сад, да покажи свои коленочки — отдам тебе двести рублей.

Она пустила его в сад, приподняла подол и показала свои коленки. Парень ей отдал деньги, поклонился и воротился домой.

— Что, сынок, заплатил?

— Заплатил, батюшка, дай мне триста рублей, я товару накуплю.

Отец дал ему триста рублей. А сын сейчас отправился к барынину саду. Стоит и глядит сквозь решетку. А отец думает: Дай-ка схожу, посмотрю на его торговлю.

Пошел за ним следом и посматривает.

— Зачем, молодец, опять пришел? — спросила барыня.

Парень отвечает ей:

— Не во гнев, тебе, барыня, сказать, позволь поводить мне хуем по твоей пизде, я за то дам тебе триста рублей.

— Пожалуй, это можно.

Пустила его в сад, взяла деньги и легла на траву: а парень скинул брюки и стал ее хуем потихоньку по губам поваживать и так раззадорил, что барыня сама просит:

— Ткни в срединку! Пожалуйста, ткни!

А парень не хочет:

— Я просил только по губам поводить.

— Я отдам тебе назад все твои деньги, — говорит барыня.

— Не надо! А сам все продолжает поваживать по губам-то.

— Я у тебя шестьсот взяла, а отдам тысячу двести, только ткни в срединку!

Отец глядел-глядел, не вытерпел и закричал из-за решетки:

— Бери, сынок, хороший барыш.

Барыня услыхала, да как вырвется и убежала. Остался парень без копейки и заругался на отца:

— Кто просил тебя кричать-то, старый хрен!


ПО-СОБАЧЬИ


В некотором царстве жил-был дворянин, у него была дочь-красавица. Пошла она как-то погулять, а лакей идет за ней позади, да думает:

— Экая ловкая штука! Ничего б, не желал на свете, только б отработать ее хоть один разок, тогда б и помирать не страшно было!

Думал, думал, не вытерпел и сказал потихоньку:

— Ах прекрасная барышня, трахнуть бы тебя хоть по-собачьи!

Барышня услыхала эти слова и как вернулась домой, дождалась ночи и позвала к себе лакея.

— Признавайся, мерзавец, — говорит ему, — что ты говорил, когда я гуляла?

— Виноват, сударыня! Так-то и так-то говорил.

— Ну если хотел, так и делай сейчас по-собачьи, не то все папеньке расскажу…

Вот барышня подняла подол, стала посреди горницы раком и говорит лакею:

— Нагибайся да нюхай, как собаки делают.

Холуй нагнулся и понюхал.

— Ну теперь языком лизни, как собаки лижут.

Лакей лизнул раз и два, и три раза.

— Ну, теперь бегай вокруг меня!

Начал он кругом барышни бегать, обежал разов десяток, да опять пришлось нюхать да лизать ее языком. Что делать? Морщится да нюхает, плюет да лижет.

— Ну, теперь на первый раз хватит — сказала барышня, — ступай, ложись себе спать, а завтра вечером опять приходи. На другой день вечером опять барышня позвала себе лакея.

— Что ж ты, мерзавец, сам не идешь? Не всякий же день за тобой посылать? Сам знай свое дело!

Опять подняла свой подол и стала раком, а лакей стал ей под жопою нюхать да языком в пизде лизать. Обежит кругом ее разов десять да опять понюхает да полижет. И так долгое время угощала его барышня, да потом сжалилась, легла на постель, подняла подол спереди, дала ему разок поеть и простила всю вину. Лакей отработал да и думает:

— Ну, чего, хоть и полизал, но свое взял.


ДВЕ ЖЕНЫ


Жили-были два купца, оба женатые, и жили они между собой дружно. Вот один купец и говорит:

— Послушай, брат, давай сделаем пробу, чья жена лучше мужа любит.

— Давай, да как пробу-то сделать?

— А вот как: соберемся-ка да поедем на Макарьевскую ярмарку, и чья жена сильнее станет плакать, та больше и мужа любит.

Вот собралися в путь, стали их провожать жены. Одна плачет, так и разливается. А другая прощается, а сама смеется. Поехали купцы на ярмарку, отъехали верст пятьдесят и разговорились между собой.

— Ишь как тебя жена-то любит — говорит один, — как она плакала-то на прощаньи, а моя стала прощаться, а сама смеяться!

А другой говорит:

— Вот что, брат, теперь жены нас проводили, воротимся-ка назад, таким образом, да посмотрим, что наши жены без нас делают.

— Хорошо.

Воротились к ночи вошли в город пешком, подходя вперед к избе того купца, у которого жена на прощанья горько плакала, смотрят в окошко: она сидит себе с любовником и гуляет. Любовник наливает стакан водки, сам выпивает и ей подносит:

— На, милая, выпей.

Она выпила и говорит:

— Друг ты мой любезный, теперь я твоя.

— Вот какие пустяки: вся моя! Что-нибудь есть и мужнино!

Она обернулась нему жопою и говорит:

— Вот ему, блядскому сыну, — одна жопа!

Потом пошли купцы к той жене, которая не плакала, а смеялась. Пришли под окошко и смотрят: перед иконами горит лампадка, а она стоит на коленях усердно молится да приговаривает:

— Подай Господи, моему мужу в пути всякого благополучия.

— Ну вот, — говорит один купец другому, — теперь поедем торговать.

Поехали на ярмарку и торговали очень хорошо, такая удача в торговле была, какой никогда не бывало! Пора уж и домой. Стали собираться назад и вздумали купить своим женам подарки. Один купец, у которого жена Богу молилась, купил ей дорогой парчи на платье, а другой купил жене парчи только на одну жопу.

— Ведь моя одна жопа!

Приехали и отдали женам подарки.

— Что ж ты купил эдакой лоскут? — говорит жена с обидой.

— А ты вспомни, блядь, как сидела ты с любовником и говорила, что моя только жопа, ну я свою часть и нарядил! На! Сшей парчу на жопу да носи!


ОХОТНИК И ЛЕШИЙ


Ходил охотник по лесу, ходил-ходил и ничего не убил, нарвал орехов и грызет. Попадается ему навстречу леший:

— Дай, — говорит, — орешков.

Он дал ему пулю. Вот леший грыз ее, грыз никак не разгрызет и говорит:

— Я не разгрызу!

Охотник ему:

— Да ты кастрированный или нет?

— Нет!

— То-то и есть! Давай я тебя кастрирую, сразу станешь грызть орехи.

Леший согласился. Охотник взял, защемил ему хуй и муде между осинами.

— Пусти, кричит леший, — пусти! Не хочу твоих орехов.

— Врешь хочешь, будешь грызть!

Вырезал ему яйца, выпустил и дал настоящий орех. Леший разгрыз.

— Ну вот, ведь я говорил, что будешь грызть!

Пошел охотник в одну сторону, а леший пошел в другую сторону и грозит ему:

— Ну ладно! Придешь в баню, я сыграю с тобою шутку!

Пришел охотник домой, сел на лавку и говорит:

— Ох, жена! Устал, поди-ка ты баню натопи.

Баба пошла в баню, натопила и прилегла на полке. Вот приходят два охотника и говорят между собой:

— Давай-ка сожгем баню.

— Нет, давай вначале посмотрим, такая ли у него рана, какую он у тебе сделал?

Посмотрели.

— Ну, брат! У него еще больше твоей, видишь, как рассажена, больше шапки, да какая красная!

И пошли они прочь — в свой лес.


ГОРЯЧИЙ КЛЯП


Был-жил мужик, у него была дочь. Говорит она отцу:

— Батюшка, Ванька просил у меня поеть.

— Э, дурная, зачем давать чужому, мы и сами поебем!

Взял гвоздь, разжег в печи и прямо ей в пизду и вляпал, так что она три месяца ссать не могла! А Ванька повстречал эту девку да опять начал просить:

— Дай мне поеть.

Она и говорит:

— Нет уж, Ванька! Меня батюшка поеб, так пизду обжег, что я три месяца не ссала!

— Не бойся, дура! У меня холодный кляп.

— Врешь ведь, Ванька! Дай-ка я пощупаю.

— На, пощупай.

Она взяла его за хуй рукою и закричала:

— Ах ты, черт эдакий! Видишь горячий: макай в воду.

Ванька стал макать в воду, да с натуги и забздел.

А она:

— Видишь зашипел! Ведь сказала, что горячий, так еще обмануть, вор, хочешь.

Так и не дала Ваньке.


СЕМЕЙНЫЕ РАЗГОВОРЫ


Жил-был мужик, у него была жена, дочь да два сына — еще малые ребята. Раз пошла мать с детьми в баню, собрала черное белье и начала стирать его, стоя над корытом, а к мальчикам-то повернулась жопою. Вот они смотрят да смеются:

— Эх, Андрюшка! Посмотри-ка, ведь у матушки две пизды.

— Что ты врешь! Это — одна, да только раздвоилась.

— Ах вы сопливые черти! — закричала на них мать. — Видишь что выдумали! Пришла баба в избу, легла с дочкою на печь, и стали между собою разговаривать.

— Ну, дочка — говорит мать, — скоро тебя замуж пора отдавать; будешь тогда с мужем жить, а не с нами…

— Если это так, я и замуж не хочу!

— Что ты, что ты, глупая! Да чего тебе бояться? Все девки этому радуются.

— Да чего радоваться-то?

— Как чего? Переспишь с мужем первую ночь, променяешь тогда и отца с матерью на него, понравится тебе слаще меду и сахару.

— Отчего же, матушка, так сладко и где у них эта сладость?

— Ах ты какая глупая! Ты ходила маленькою с отцом в баню-то?

— Ходила, — говорит дочь.

— Ну, видела ты у отца на конце зарубку?

— Видела, матушка!

— Вот это и есть самая сласть.

А дочь говорит:

— А если бы зарубить зарубок пять, тогда б еще слаще было!

Отец лежал, лежал, слушал, слушал, не утерпел и закричал:

— Ах вы разбойницы! Хуй вам в горло! Про что говорят! Мне что для вашей сласти разрубить свой хуй на мелкие части.

Вот тут девушка думала да гадала: одного-то хуя мало, а два не влезут; лучше вместе свить да оба вбить.


ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО ЖЕНИХА С НЕВЕСТОЮ


У одного старика был сын, парень взрослый, у другого дочь девка на выданье. И задумали они поженить их.

— Ну, Иванушка! — говорит отец. — Я хочу женить тебя на соседской дочери, сойдись-ка с нею да поговори поласковее!

— Ну, Машутка! — говорит другой старик. — Я хочу отдать тебя за соседского сына, сойдись-ка с ним, да поближе познакомься!

Вот они повстречались на улице, поздоровались.

— Мне отец велел с тобой, Иванушка, поближе познакомиться, — говорит девка.

— И мне то же наказывал мой батька, — говорит парень.

— Как же быть-то? Ты где, Иванушка, спишь?

— В сенцах.

— А я в амбарушке приходи ночью ко мне, так мы с тобою и поговорим…

— Ну что ж!

Вот пришел Иванушка ночью и лег с Машуткою. Она и спрашивает:

— Шел ты мимо гумна?

— Шел.

— А что, видел кучу говна?

— Видел.

— Это я насрала.

— Ничего — велика!

— Как же нам с тобою поближе познакомиться? Надо посмотреть, хороший ли у тебя инструмент?

— На, посмотри, — сказал он и расстегнул ширинку, — я этим богат!

— Да эдакий-то мне велик! Посмотри, какая у меня маленькая!

— Дай-ка я попробую: подойдет ли?

И стал пробовать; хуй у него колом стоит; как махнет ее — из всех сил она закричала:

— Ох, как больно кусается!

— Потерпи. Ему места мало, так он и сердится.

— Ну вот, я ведь сказала, что места-то для него мало!

— Погоди, будет и просторно. — Как пробрал ее всласть, она и говорит:

— Ах, душечка! Да твоим богатством можно денежки зарабатывать!

Закончили и заснули; проснулась она ночью и целовать его в жопу — думает, в лицо, а он как подпустил вони девка и говорит:

— Ишь, Ваня, от тебя цингой пахнет!..

Пришел барин в праздник к обедне, стоит и молится Богу; вдруг откуда ни возьмись — стал впереди его мужик, и этот сукин сын согрешил, так набздел, что продохнуть нельзя.

— Эка подлец! Как навонял, — думает барин. Подошел к мужику, вынул рубль, держит в руке и спрашивает:

— Послушай, мужичок! Это ты так хорошо насрал?

Мужик увидал деньги и говорит:

— Я, барин!

— Ну вот, братец! На тебе за это рубль.

Мужик взял и думает:

— Верно, барин уж очень любит бздех надо каждый праздник ходить в церковь да около него становиться: он и всегда будет деньги давать.

Отошла обедня, разошлись все по домам. Мужик — прямо к соседу своему и рассказал, как и что с ним было.

— Ну, брат, — говорит сосед, — теперь, как дождемся праздника — пойдем оба в церковь; вдвоем мы еще больше набздим; он обоим нам даст денег!

Вот дождались они праздника, пошли в церковь, встали впереди барина и напустили вони на всю церковь. Барин подошел к ним и спрашивает:

— Послушайте, ребята, это вы так хорошо насрали?

— Мы!

— Ну, спасибо вам; да жалко, у меня с собой денег нет. А вы, ребята, как отойдет обедня, пообедайте поплотней да приходите ко мне в дом набздеть хорошенько, я вам тогда заодно заплачу.

— Слушаем, барин! Сейчас же к вашей милости оба придем.

Как закончилась обедня, мужики пошли домой обедать, нажрались — и к барину. А барин приготовил им добрый подарок — розог да палок; встречает их и говорит:

— Что, ребята, побздеть пришли?

— Точно так, сударь!

— Спасибо, спасибо вам! Да как же, молодцы, ведь надо раздеться, а то на вас одежды много — не скоро дух прошибет.

Мужики поскидали и верхнюю одежду, спустили портки и долой рубашки. Барин махнул слугам своим; как они схватили мужиков, растянули их да начали пороть; палок пятьсот задали в спину! Насилу выбрались да бежать домой без оглядки, и одежду-то побросали.


ДОГАДЛИВАЯ ХОЗЯЙКА


Жила-была старуха, у ней была дочь — большая неряха; за что ни возьмется, все у нее из рук валится. Пришло время — нашелся дурак, сосватал ее и взял замуж, пожил с ней год и прижил сына. Пришла один раз она к матери в гости; та ее угощать да потчевать. А дочь ест да приговаривает:

— Ах, матушка! Какой у тебя хлеб вкусный, сытный, а у меня такой, что не проглотишь — настоящий кирпич.

— Послушай, дочка! — говорит мать. — Ты, наверно, плохо месишь тесто, оттого у тебя и хлеб не вкусный; а ты попробуй тесто вымесить так, чтоб у тебя жопа была мокра! Тогда и хлеб будет вкусный.

Пришла дочь домой, поставила тесто и начала месить; помесит-помесит да подымет подол и пощупает: мокра ли жопа? и опять начнет месить. Часа два так месила, всю жопу запачкала, а узнать не может, мокра ли у ней жопа или нет. Вот она подняла подол, стала раком и говорит сынишке:

— Поди сюда, посмотри не видать ли, мокра ли моя жопа или нет?

Мальчик посмотрел и говорит:

— Ах, матушка! У тебя две дырки вместе, да обе в тесте!

Тут она закончила месить тесто, и спекла с того теста хлебы такие вкусные, что если б знали, как она месила — никто бы в рот не взял.


МУЖ НА ЯЙЦАХ


Жил мужик с бабою, мужик был ленивый, баба работящая. Вот жена землю пашет, а мужик на печи лежит. Раз как-то поехала она пахать землю, а мужик остался дома стряпать да цыплят пасти, да и тут ничего не сделал: завалился спать и проспал цыплят, всех ворона перетаскала; бегает по двору одна квочка да кричит себе, а ему хоть трава не расти. Вот приехала хозяйка и спрашивает:

— А где у тебя цыплята?

— Ах женушка, беда моя! Я уснул, а ворона всех цыплят и перетаскала.

— Ах ты пес эдакий! Ну-ка, курвин сын, садись на яйца да высиживай сам цыплят.

На другой день жена поехала в поле, а мужик взял лукошко с яйцами, поставил на полатях, скинул с себя портки и сел на яйцах. Вот баба, не будь дура, взяла у отставного солдатика шинель и шапку, нарядилась, приезжает домой и кричит во все горло:

— Эй, хозяин! Да где ты?

Мужик полез с полатей и упал вместе с яйцами наземь.

— Что делаешь?

— Батюшка служивый! Домашнее хозяйство веду.

— Да разе у тебя жены нет?

— Есть, да в поле работает.

— А ты что ж сидишь дома?

— Я цыплят высиживаю.

— Ах ты, сукин сын! — И давай его плетью лупить изо всех сил приговаривать:

— Не сиди дома, не высиживай цыплят, а работай да землю паши.

— Буду, батюшка и работать и пахать, ей-богу, буду!

— Врешь, подлец!

Била его баба, била, потом подняла ногу:

— Посмотри, сукин сын! Был я на сражении, так меня ранили — что, подживает моя рана? Али нет?

Смотрит мужик жене в пизду и говорит:

— Заживает, батюшка!

Баба ушла, переоделась в свою бабью одежду и назад домой, а муж сидит да охает.

— Что ты охаешь?

— Да приходил солдат, всего меня плетью избил.

— За что?

— Велит работать.

— Давно бы так надо! Жалко, что меня дома не было, я бы попросила еще прибавить.

— От работы лошади дохнут, и он скоро сдохнет!

— Это отчего?

— Да был он на сражении, там его промеж ног… он мне показывал свою рану да спрашивал: Подживает ли? Я сказал: Подживает — только больно мокнет, а кругом мохом обросло!

С тех пор стал мужик работать и на пашню ездить, а баба домашнее хозяйство вести.


МУЖИК И ЧЕРТ


Жил-был мужик. Посеял он репу. Приходит время репу рвать, а она не поспела; тут он с досады и сказал:

— Чтоб черт тебя побрал! — А сам ушел с поля. Проходит месяц, жена и говорит:

— Ступай на поле, может уже, наберешь репы.

Отправился мужик, пришел на поле, видит — репа большая да славная уродилась, давай ее рвать. Вдруг бежит старичок и кричит на мужика:

— Зачем воруешь мою репу?

— Как твоя?

— А как же, разве ты мне ее не отдал, когда она еще не поспела? Я старался, поливал ее!

— А я сажал.

— Не буду спорить, — сказал черт, — ты точно ее сажал, а я поливал. Давай вот что: приезжай на чем хочешь сюда, и я приеду. Если ты узнаешь, на чем я приеду, — то твоя репа; если я узнаю, на чем ты приедешь, — то моя репа.

Мужик согласился. На другой день он взял с собой жену и, подойдя к полосе, поставил ее раком, заворотил подол, воткнул ей в пизду морковь, а волоса на голове растрепал. А черт поймал зайца, сел на него, приехал и спрашивает мужика:

— На чем я приехал?

— А что ест? — спросил мужик.

— Осину гложет.

— Так это заяц!

Стал черт узнавать: ходил, ходил кругом и говорит:

— Волоса — это хвост, а это голова, а ест морковь! Тут черт совсем спутался.

— Владей, — говорит, — мужик, репою!

Мужик вырыл репу, продал и стал себе жить да поживать.


МУЖИК ЗА БАБЬЕЙ РАБОТОЙ


Жил-был мужик с женою, дождались лета, стали они ходить в поле да жать. Вот каждое утро разбудит баба мужика пораньше; он поедет в поле, а баба останется дома, истопит печку, сварит обед, нальет кувшинчики и понесет мужу обедать, да до вечера и жнет с ним в поле. Возвращаются вечером домой, а наутро опять так же. Надоела мужику работа; стала баба его будить и посылать на поле, а он не встает и ругает свою хозяйку:

— Нет, блядь! Ступай-ка ты вперед, я дома останусь; а то я все хожу на поле рано, а ты спишь да приходишь ко мне уже тогда, когда я досыта наработаюсь!

Сколько жена ни посылала его, мужик уперся на одном слове:

— Не пойду!

— Сегодня суббота, — говорит жена, — надо много в доме сделать: рубахи перестирать, пшена на кашу натолочь, тесто замесить, горшок сметаны на масло сколотить…

— Я и сам это сделаю! — говорит мужик.

— Ну, смотри ж, сделай! Я тебе все приготовлю.

И принесла ему большой узел грязных рубах, муки для теста, горшок сметаны для масла, проса для каши, да еще приказала ему караулить курицу с цыплятами, а сама взяла серп и пошла в поле.

— Ну, еще маленько посплю! — сказал мужик и завалился спать да и проспал до самого обеда. Проснулся в полдень, видит — работы куча, не знает, за что хвататься. Взял он рубахи, связал и понес на реку, намочил да так в воде и оставил.

— Пусть помокнут, потом простираю, высушу и будет готово.

А река-то была быстротекучая, рубахи все с водою и уплыли. Приходит мужик домой, насыпал муки, налил водою.

— Пущай киснет!

Потом насыпал в ступу проса и начал толочь и видит: наседка по сеням бродит, а цыплята все в разные стороны разбежались. Он половил цыплят, перевязал их всех шнурочками за ножки и прицепил к курице, и опять начал толочь просо; да вспомнил, что еще горшок сметаны стоит, надо сколотить ее на масло. Взял этот горшок, привязал к своей жопе: я, дескать, буду просо толочь, а сметана тем временем станет на жопе болтаться, одновременно и пшено будет готово, и масло спахтано!

Вот и толчет просо, а сметана на жопе болтается. Тут курица побрела во двор и цыплят за собой потащила. Как вдруг налетел ястреб, ухватил курицу и потащил со всеми цыплятами. Курица квокчет, цыплята запищали; мужик услыхал, бросился во двор, да на бегу ударился горшком об дверь, горшок расшиб и сметану всю пролил. Побежал отнимать у ястреба курицу; а дверей не запер; пришли в избу свиньи, тесто опрокинули, все поели, и до проса добрались: все пожрали. А мужик курицы с цыплятами не отнял, воротился назад — полна изба свиней, хуже хлева сделали! Насилу всех выгнал.

— Что теперь делать-то? — думает мужик, — придет хозяйка — беда будет! — Все чисто убрал — нет ничего! — Дай-ка пойду рубахи из воды вытащу. Пришел к реке. Уж он искал-искал белья; нет!

Дай-ка в воде поищу!

Разделся, скинул с себя рубашку и штаны и полез в воду, и пошел бродить, а толку все не добьется: так и бросил! Вышел на берег, глядь — ни рубахи, ни штанов нет, кто-то унес.

Что делать-то? Не во что одеться, надо в деревню голым идти.

— Нарву-ка я себе, — говорит, — длинной травы, да обвяжу кляп, так и пойду домой, все не так стыдно будет! Нарвал зеленой травы, обвертел свой хуй и идет по деревне, а навстречу стадо коров. Они увидали траву, схватили ее зубами и оторвали со всем хуем. Заголосил мужик о кляпе, кое-как добрался в избу, залез в угол и сидит в углу.

— Ну что, все приготовил?

— Все, любезная жена!

— Где же рубашки?

— С водой уплыли.

— А курица с цыплятами?

— Ястреб утащил.

— А тесто? А просо?

— Свиньи съели.

— А сметана?

— Всю разлил.

— А хуй-то где?

— Коровы съели.

— Экий ты, сукин сын, наделал добра.


ЖЕНА СЛЕПОГО


Жил-был барин с барыней. Вот барии-то ослеп, а барыня и загуляла с одним подьячим. Стал барин подумывать: не блядует ли с кем жена, и шагу не даёт ей сделать. Что делать? Раз пошла она с мужем в сад, и подьячий туда же пришел. Захотелось ей дать подьячему. Вот муж-то слепой у яблони сидит, а жена свое дело справляет, подьячему поддает. А сосед их смотрит из своего дома, из окна в сад, увидал, что там делается: подьячий на барыне лежит, — и говорит своей жене:

— Посмотри-ка, душенька, что у яблони-то делается. А вдруг откроет Бог слепому глаза, да увидит он — что тогда будет? Ведь он ее до смерти убьет.

— И, душенька! Ведь и нашей сестре Бог увертку дает!

— А какая тут увертка?

— Тогда узнаешь.

На этот грех и открыл Господь слепому барину глаза; увидел он, что на его барыне подьячий лежит, и закричал:

— Ах ты, курва! Что ты делаешь, проклятая блядь!

А барыня:

— Ах как я рада, милый мой! Ведь сегодня ночью приснилось мне: сделай-де грех с таким-то подьячим, и Господь за то откроет твоему мужу глаза. Вот оно и есть правда: за мои труды Бог дал тебе очи!


ТЕТЕРЕВ


Два дня ходил охотник по лесу — ничего не убил; на третий день дал себе завет:

— Что ни убью, то проебу!

Пошел в лес, напал на тетерева и убил его. Возвращается домой. Вот увидела из окна барыня, что идет охотник, несет тетерева, и позвала его к себе в горницу.

— Сколько стоит тетерев? — спрашивает барыня.

— Этот тетерев у меня не продажный, — говорит охотник, — а заветный.

— Какой же завет?

— Да как шел я на охоту, дал обещание: что ни убью, то проебу.

— Не знаю, как быть, — молвила барыня, — хочется мне тетеревятники, очень хочется! Видно, надо делу сбыться. Да мне совестно под тобою лежать…

— Ну, я лягу книзу, а ты, барыня, ложись сверху.

Так и сделали.

— Ну, мужик, отдавай тетерева.

— За что я отдам тебе тетерева? Ведь ты меня ебла, а не я тебя.

Барыне жалко упустить тетерева.

— Ну, — говорит, — полезай на меня!

Мужик и в другой раз отделал барыню.

— Давай тетерева.

— За что я отдам тебе? Мы только поквитались.

— Ну, — полезай еще раз на меня, — говорит барыня.

Влез охотник на барыню, отработал и в третий раз.

— Ну, давай же теперь?

Как ни жалко было охотнику, а делать нечего — отдал барыне тетерева и пошел домой.


АРХИЕРЕЙСКИЙ ОТВЕТ


Жили-были генерал и архиерей, случилось им беседовать. Стал генерал архиерея спрашивать:

— Ваше преосвященство, мы люди грешные, не можем без греха жить, не еть, а как же вы терпите, во всю жизнь не согрешите?

Архиерей отвечает:

— Пришлите ко мне за ответом завтра.

На другой день генерал и говорит своему лакею:

— Поди к архиерею, попроси у него ответа.

Лакей пришел к архиерею, доложил о нем послушник.

— Пусть постоит, — сказал архиерей.

Вот стоял лакей час, и другой, и третий; нет ответа. Просит послушника:

— Скажи опять владыке.

— Пусть еще постоит, — отвечает архиерей.

Лакей долго стоял, стоял, не вытерпел — лег да тут же и заснул и проспал до утра. Поутру вернулся к генералу и рассказывает:

— Продержал до утра, а ответа никакого не дал.

— Опять, — говорит генерал, — сходи к нему да непременно попроси ответа.

Пошел лакей, приходит к архиерею, тот его позвал к себе в келью и спрашивает:

— Ты вчера у меня стоял?

— Стоял.

— А потом лег да заснул?

— Лег да заснул.

— Ну так и у меня хуй встанет — постоит, постоит, потом опустится и уснет. Так и скажи генералу.


ПОРТНОЙ


Жил-был портной, у него было такое волшебное кольцо: как наденешь на палец, так хуй и вырастет. Случилось ему работать у одной барыни, а он был такой весельчак да шутник: когда спать ложился, никогда своего хуя не закрывал. Вот эта барыня увидала, что у него хуй очень большой. Позавидовала на такую сбрую и позвала к себе.

— Послушай, — говорит, — согласись сделать со мной грех хоть один раз.

— Я согласен, барыня! Только с уговором: чур не пердеть! А если уперднешься, то с тебя триста рублей!

— Хорошо, — сказала барыня.

Легли они, вот барыня всячески старается, чтобы как можно под портным не усраться, и приказала своей горничной девке приготовить большую луковицу и заткнуть ей жопу и покрепче придерживать обеими руками. Воткнула барыне в жопу луковицу и стала придерживать; а портной как взобрался на нее, как напер — куда к ебеной матери и луковица вылетела, да прямо в горничную, так ее до смерти и убило! Пропало у барыни триста рублей. Взял портной деньги и пошел домой. Шел, шел, долго ли коротко ли, и лег в поле отдохнуть, надел на палец свое кольцо — у него хуй и протянулся на целую версту, лежал-лежал, да так и заснул. Откуда ни возьмись семь волков, стали хуй глодать, одной плеши не съели — а уже сыты наелись. Проснулся портной — будто мухи кляп покусали. Снял с руки кольцо, спрятал в карман и пошел в путь-дорогу. Шел-шел и зашел ночевать к одному мужику, а у того мужика была жена молодая, до больших хуев великая охотница. Лег портной спать на дворе и выставил хуй наружу. Увидала мужняя жена: как ухитриться? Подошла, подняла подол и наставила чужой хуй в свою пизду Портной видит — поза удобная, стал потихоньку кольцо на палец надевать — стал у него хуй больше да больше вырастать, поднял ее вверх на целую версту. Пришлось бабе не до ебли, уцепилась за хуй обеими руками. Увидали добрые люди, соседи и знакомые, что баба на хую торчит.

— Давай молебен служить, оба целы будут!

Стал портной помаленьку снимать с руки кольцо, хуй уменьшился, баба свалилась.

— Ну, ненаебная пизда! Смерть бы твоя была, коли б хуй то подрубили.


ДОБРЫЙ ОТЕЦ


В одной деревне жил веселый старик, у него были две дочери — хорошие девицы. Были у них подруги и всегда к ним на посиделки сходились. А старик и сам девок любил, всегда по ночам, как только они уснут, то полезет щупать, а какой подол ни заворотит, ту и отработает; а девка все молчит, так уж заведено было. Ну, мудреного ничего нет, таким образом, может, он и всех-то девок перепробовал, кроме своих дочерей. В один вечер много сошлось к ним в избу девок, пряли и веселились, да потом и разошлись все по домам: та говорит молотить рано поутру, другой мать ночевать наказала дома, у третьей отец хворает. Так все и разошлись. А старик храпел себе на полатях и ужин проспал, и не видал, как девки-то ушли. Проснулся ночью, слез с полатей и пошел ощупывать девок по лавкам, и так нащупал старшую дочь, заворотил ей подол и порядком-таки отмахал, а она спросонок-то отцу родному подмахнула. Встает поутру старик и спрашивает свою хозяйку:

— А что, старуха, рано ли ушли от нас ночевщицы?

— Какие ночевщицы? Девки еще с вечера все по домам ушли.

— Что ты врешь! А кого же я на лавке дрючил?

— Кого? Понятно кого, знать, старшую дочку.

Старик засмеялся и говорит:

— Ох, мать ее растак!

— Что, старый черт, ругаешься?

— Молчи, старая кочерга! Я на дочку-то свою удивляюсь, как она ловко поддавать умеет.

А младшая дочь сидит на лавке, хочет туфли надевать, подняла ногу да и говорит:

— Ведь ей стыдно уже не уметь поддавать-то, люди говорят: девятнадцатый год!

— Да, правда, это ваше ремесло!


СКАЗКА О ТОМ, КАК ПОП РОДИЛ ТЕЛЕНКА


Был-жил поп да попадья. У них был батрак по имени Ванька, только житье у них батраку было не очень-то хорошее, сильно жадна попадья была. Вот однажды поехал поп с батраком за сеном верст за десять. Приехали, наклали воза два. Вдруг пришло к сену стадо коров. Поп схватил хворостинку и давай за ними бегать, прогнал коров и вернулся к батраку весь в поту. Быстро вместе закончили работу и поехали домой. Было темно.

— Ванька, — сказал поп, — не лучше ли нам ночевать в деревне, хоть у Гвоздя, он мужик добрый, да у него и двор-то крытый.

— Хорошо, батюшка, — отвечал Ванька. Приехали в деревню, попросились ночевать у того мужика. Батрак вошел в избу, помолился Богу, поклонился хозяину и сказал:

— Смотри, хозяин, когда станешь садиться ужинать, то скажи: «Садитесь все крещеные», а если скажешь попу: «Садись, отец духовный!», то он рассердится на тебя и не сядет ужинать: он не любит, когда его так называют.

Поп выпряг лошадей и пришел в избу, тут хозяин велел жене собрать на стол, и когда все было готово, сказал:

— Садитесь, все крещеные, ужинать!

Все сели, кроме попа, он сидел На лавочке думал, что его хозяин особенно просить станет, но этого и не произошло. Отужинали. Хозяин и спросил попа:

— Что, отец Михаил, не садился с нами ужинать?

А поп отвечал:

— Мне не хочется есть.

Стали ложиться спать. Хозяин отвел попа и его батрака в скотницу, потому что в ней было теплее, чем в избе, поп лег на печь, а батрак на полати. Ванька сейчас уснул, а поп все думает, как бы найти что-нибудь поесть. А в скотной ничего не было, кроме дежки с закваской. Поп стал будить батрака.

— Что, батюшка, надо?

— Батрак, мне есть хочется.

— Ну, так что не ешь, в дежке тот же хлеб, что и на столе, — сказал Ванька и сошел с полатей, наклонил дежку и говорит:

— Будет тебя! Ешь.

Поп начал лакать из дежки, а Ванька как будто невзначай толкнул ее и облил попа закваской. Поп, налакавшись досыта, лег опять и скоро заснул. В это время отелилась на дворе корова и стала мычать, хозяйка услыхала, вышла на двор, взяла теленка, принесла в скотную и пихнула его на печь к попу, а сама ушла. Поп проснулся ночью, слышит: кто-то лижет его языком, схватил рукою теленка и стал будить батрака.

— Что опять понадобилось? — сказал Ванька.

А поп:

— Ванька, ведь у меня на печи-то теленок, и не знаю, откуда он взялся.

— Да как же это так могло получиться? — спрашивает поп.

— Вот еще что выдумал! Сам родил теленка да и говорит: не знаю, откуда взялся.

— А вот как: помнишь, батюшка, как мы сено клали, мало ли ты бегал за коровами! Вот теперь и родил теленка.

— Ванька, как бы сделать, чтобы попадья не узнала?

— Давай триста рублей, все сделаю: никто не узнает!

Поп согласился.

— Смотри же, — говорит батрак попу, — ступай теперь тихонько да надень вместо сапог мои ботинки.

Только что ушел поп, батрак тотчас к хозяину:

— Ах вы, ослы, ведь не знаете того, что теленок попа съел, оставил только одни сапоги: ступайте — посмотрите.

Напуганный мужик обещал батраку триста рублей, чтобы обделал дело так, чтобы никто про это не узнал. Ванька все обещался сделать, взял деньги, сел на лошадь и поскакал за попом. Нагнал его и говорит:

— Батюшка! Теленка-то хозяин хочет привезти к попадье да сказать, что ты его родил!

Поп еще больше испугался и набавил Ваньке сотню: только обделай все тихонько.

— Ступай себе, все сделаю, — сказал и поехал опять к мужику.

— Ведь попадья сойдет с ума без попа, тебе худо будет!

Этот простофиля дал казаку еще сотню.

— Только обмани попадью да никому не говори.

— Хорошо, хорошо, — сказал батрак, приехал на погост, содрал с попа денежки, отошел от него, женился и стал себе поживать да добра наживать.


ПОП И ЗАПАДНЯ


В одной деревне был мужик, промыслом мясник: бил он скотину да продавал говядину, а мясо-то хранил в сарае. Только в этом сарае было окно, и повадились туда лазить собаки и кошки таскать мясо. Вот мужик и поставил в окне капкан: прибежала попова собака и попала в капкан да и сдохла. Жалко попу собаки, а делать нечего, купил другую и боится:

— Как бы и эта не попала.

Думал-думал, как бы позабыть горе да отомстить мужику. И надумал: пришел к сараю, скинул штаны, влез на окно и ну срать в капкан, а капкан как спустится да как схватит попа за муде — закричал он благим матом. Прибежал мужик.

— Ах, мать твою разэдак, какой черт тебя занес сюда? Уж впрямь дурья порода!

Сбежался народ, кое-как отцепили попа, а он тут же и сдох, так и повалился!


ПОРОСЕНОК


Жил-был в одном селе поп, толоконный лоб, у него была дочка, да такая уродилась прекрасная, что любо-дорого посмотреть. Вот и нанял поп себе батрака: детина здоровенный! Живет у попа месяц, и другой, и третий. На ту пору у богатого мужика в деревне родила баба: приехал мужик и зовет попа крестить младенца:

— Да милости просим, батюшка, пожалуйте вместе с матушкой, приходите!

А поповская порода на чужое добро завистлива, за чужим угощеньем обосраться рада. Вот поп запряг кобылу и уехал с попадьей на крестины, а батрак остался дома вместе с поповною. Захотелось батраку есть, а в печи-то у попадьи было припасено два жареных поросенка.

— Послушай, что я скажу, — стал говорить он поповне, — давай съедим этих поросят, ведь попа с попадьей дома нет!

— Конечно, давай!

Он сейчас достал одного поросенка, и съели его вдвоем.

— А другого, — говорит он поповне, — я запрячу тебе под подол, чтоб наши не нашли, да после сами и съедим! А когда поп с попадьей спросят про поросят — заодно скажем, что кошка съела!

— Да как же ты под подол спрячешь?

— Уж не твое дело. Я знаю как.

— Ну, хорошо, спрячь.

Он велел ей нагнуться встать раком, поднял подол да и давай прятать своего сырого ей в пизду.

— Ах, как хорошо ты прячешь, — говорит поповна. — Да как же я его оттуда выну?

— Ничего, помани только овсом, он и сам выйдет!

Таким манером уважил ее батрак так удачно, что она сразу и сделалась беременною. Стало у ней брюхо расти, стала она поминутно на двор бегать: у нее в брюхе шевелился-то ребенок, а она думает — поросенок. Выбежит на крыльцо, поднимет ногу, а сама сыпет на пол овес да зовет:

— Чух, чух, чух! — авось выйдет.

Раз как-то и увидал это поп и стал с попадьей думать.

— Ведь непременно дочь-то брюхата, давай-ка спросим у нее?

Призвали дочку.

— Аннушка, поди сюда! Что это с тобой? От кого ты беременная?

Она смотрит в оба и молчит. О чем, думает, они меня спрашивают.

— Ну скажи же, от кого ты забеременела?

Поповна молчит.

— Да говори же, глупая! Отчего у тебя пузо растёт?

— Ах, маменька, ведь у меня в животе поросеночек, мне его батрак засадил! Тут поп ударил себя в лоб, кинулся за батраком, а того и след давно простыл.


ДУХОВНЫЙ ОТЕЦ


Пришел великий пост надо мужику идти на исповедь к попу. Завернул он в кулек березовое полено, обвязал его веревкою и пошел к попу.

— Ну, говори, свет, в чем согрешил? А это у тебя что такое?

— Это, батюшка, белая рыбица, тебе на поклон принес!

— Ну, это дело хорошее! Небось замерзла?

— Замерзла, все в погребе лежала.

— Ну, когда-нибудь растает!

— Я пришел, батюшка, покаяться: раз стоял за обеднею да бзднул.

— Что это за грех? Я и сам один раз в алтаре перднул. Это ничего, свет! Ступай с Богом.

Тут начал поп развязывать кулек, смотрит, а там березовое полено.

— Ах ты, бздун проклятый! Где же белорыбица-то?

— Хуя не хочешь ли, пердун эдакий.


ПОП И МУЖИК


В некотором царстве, в некотором государстве, а по правде сказать, в том, где мы живем, был-жил мужик, у него была молодая жена; вот муж-то пошел на заработки, а жена осталась дома беременная. А попу давно она приглянулась. И думает он, как бы умудриться, да мужику в карман насрать. Дождался он, пришла баба к нему на исповедь.

— Здравствуй, Марья, — говорит поп, — где твой муж теперь?

— Пошел на работу, батюшка!

— Ах он мошенник! Как же он тебя-то оставил? Ведь он заделал тебе ребенка, да не доделал. Родишь теперь какого-нибудь урода, безрукого или безногого! И пойдет про тебя худая слава на целый уезд!

Баба была очень глупая.

— Что же мне делать, батюшка? Нельзя ли помочь этому горю?

— Похлопотать-то можно, только разве для тебя, а для твоего мужа ни в жисть бы не согласился!

— Похлопочи, батюшка! — просит его баба со слезами.

— Ну, так и быть, я тебе ребенка доделаю! Приходи уж вечером к нам в сарай. Я пойду за кормом скотине, там тебе и доделаю.

— Спасибо, батюшка! Пришла баба вечером к попу в сарай.

— Ну, ложись, голубушка, хоть на солому.

Легла баба и ноги растопырила: поп отвалял ее разов шесть и говорит:

— Ступай домой с Богом! Теперь все будет благополучно.

Баба стала попу кланяться да благодарить его.

Вот вернулся домой мужик, а баба сидит и губы надула — такая сердитая.

— Что ты рыло-то воротишь? — спросил мужик. — Смотри, как бы я тебе не утер его!

— Конечно, по-другому ты не можешь. Твое дело только гадить: ишь пошел из дому, а ребенка так и оставил недоделанным! Спасибо, поп уж смиловался — доделал, а то родила бы тебе урода!

Видит мужик, что поп насрал ему в карман. Погоди же, думает, и я тебе навалю. Пришло время, родила баба мальчишку; поехал мужик звать попа на крестины. Собрался поп, окрестил младенца и сел за стол да стал попивать водочку.

— Эка славная водка! — говорит поп хозяину. — Ты бы послал кого-нибудь за попадьею, и она б выпила.

— Я сам пойду за ней, батюшка!

— Поди, свет!

Пришел мужик и зовет попадью.

— Спасибо, что нас не забываешь! Сейчас оденусь, — говорит попадья. Стала одеваться да наряжаться, положила на лавку золотые серьги, а сама принялась умываться; только смочила глаза водою — а мужик взял и спрятал к себе серьги. Умылась попадья и давай искать серьги — нет нигде.

— Не ты ли, мужичок, взял? — спрашивает она у мужика.

— Как можно, матушка! Я хоть и видел, куда они запропастились, да сказать стыдно.

— Ничего, сказывай!

— Ты, матушка, на скамью-то села, а пизда их и съела!

— Нельзя ли как достать их оттуда?

— Пожалуй, для тебя постараюсь!

Заворотил ей подол, запендрячил и начал валять: отделал раз-другой, вытащил свой кляп и повесил ему на плешь одну сережку.

— Вот, достал, матушка!

Слазил на попадью еще раза два, достал и другую серьгу.

— Замучился ты, бедный, да уж потрудись еще: три года назад пропал у нас медный чугун, поищи, нет ли и его там.

Отработал ее мужик еще раза два:

— Нет, матушка, не достанешь! Чугун-то, он тут, да повернулся дном кверху, зацепить не за что.

Вот, окончивши это дело, пришла попадья к мужику на крестины и говорит:

— А ты, батюшка, небось, заждался?

— И заждался! Тебя, — говорит мужику, — только за смертью посылать!

— Что ты, батюшка! Ведь у меня было серьги пропали, я положила их на лавку да сама-то и села, а пизда их и съела; спасибо мужику, уж он мне достал!

Поп услыхал и надулся, сидит как сыч. Вот тебе, невестка, на отместку!


ХИТРЫЙ МУЖИК


Жил мужик с женою. Только ему пришла нужда ехать в Москву; что делать: жена беременна, а ехать надо.

— Ладно, — говорит он жене. — Я поеду в Москву, а ты живи без меня поскромнее да повоздержаннее.

Сказал и уехал. А дело-то было великим постом. Баба говела и пошла к попу на исповедь. Баба-то была собой хороша.

Вот поп ее на духу и спрашивает:

— Отчего у тебя брюхо большое.

— Согрешила, батюшка, жила с мужем, сделалась беременная, а теперь он в Москву уехал.

— Как в Москву?

— Да, батюшка.

— А долго ль пробудет?

— Почти с год.

— Ах он мошенник, заделал ребенка и не доделал, ведь это смертный грех! Делать нечего, я твой отец духовный и должен тебе доделать, а за хлопоты принеси-ка три холста!

— Сделай божескую милость, — просит баба, избавь от смертного греха, доделай, а я ему, мошеннику, как приедет с Москвы, все глаза выцарапаю!

— Ну, свет, рад послужить тебе; а то грешно, если до его приезда станешь носить младенца!

Так дело-то и обделалось.

А поп был женатый, у него были две дочери; вот он и боится, как бы попадья про его шашни не узнала. Хорошо. Приехал мужик с Москвы, а жена его уж давно родила; только что входит он в избу, баба и напустилась на него:

— Ах сукин сын, мошенник! Просил меня жить воздержаннее, а сам мне ребенка заделал, да недоделал, так и уехал! Спасибо еще, батюшка-поп мне его доделал, а то что бы я стала делать?

Мужик догадался, что дело неладно, и говорит себе:

— Погоди, я его, длинногривого разъебая, облапошу!

Случилось это летом, поп служил обедню, а дом его был возле самой церкви. Мужик собирался ехать в поле на пашню, и понадобилась ему борона, а у попа их было три. Мужик пошел к попу в церковь и стал просить борону. Поп рад всячески ему угодить, чтоб только до попадьи не довел его шашней, боится отказать и говорит:

— Возьми хоть все три!

— Да без тебя, батюшка, не дадут; крикни попадье — то хоть из окошка, чтоб все три дали.

— Хорошо, свет, ступай.

Мужик к попадье пришел и говорит:

— Матушка! Батюшка велел вам всем трем мне дать…

— Что ты, свет, с ума, что ли, сошел?

— Спроси его хоть сама, ведь он мне сейчас приказывал.

Попадья и кричит попу:

— Поп! Ты велел нам дать мужику?

— Да, да, все три дайте!

Делать нечего, стали давать мужику по очереди; он начал с попадьи, а кончил младшей дочерью и вернулся домой. Как только пришел поп от обедни, попадья и давай его ругать:

— Ах черт, старый ты мудак! С ума, что ли, спятил! Всех дочерей перепортил; ну меня одну уж так и быть бы, а то всех трех велел ему отделать.

Поп хвать себя за бороду и побежал к мужику:

— Я тебя в суд потащу, ты моих дочерей перепортил!

— Не сердись, батюшка, — говорит мужик, — ты любил чужих детей доделывать, а еще за труды холстом брал, вот теперь мы с тобой поквитались.

Помирился поп с мужиком и стали жить большими приятелями.


МЕСТЬ ИВАНА


Задумал Иван, как бы дяде Кузьме за насмешку отомстить. В ту пору Кузьмы дома не было, оставались одни бабы. Ванька взял веревку, привязал корову за рога и повел вдоль деревни. Увидала из окна тетка и говорит:

— Видно, Ванька-то совсем промотался: последнюю корову повел продавать. Сноха, поди-ка спроси его, куда ведет корову?

Сноха выбежала и спрашивает:

— Куда повел корову?

— Да рассердился на жену, так и веду: где-нибудь проебу!

— Дай ему, сноха, — говорит тетка, — пусть чужим корова не достается!

Сноха согласилась.

— Веди корову на двор, — закричала она Ваньке.

Вот он привел ее на двор, привязал к столбу, положил сноху на солому, отделал как надо и хочет зашивать ей пизду: вынимает иголку и нитки. Та испугалась — да в избу.

— Ну, где ж корова? — спрашивает тетка.

Та чуть не плачет:

— Поди сама! Он отделать-то отделал да еще хотел пизду зашить, очень широка!

— Ну, ступай ты, Матрешка! — стала посылать тетка свою дочь-девку, — хоть не даром твоя честь пропадет, все корову возьмешь!

Пошла Матрешка к Ваньке, он положил ее на солому, отработал и стал вынимать ножик.

— Ах, старая чертовка, — говорит Ванька, — что она на смех посылает? Весь хуй до крови ободрал. Я не пожалею, что родня, разрежу пизду-то!

Матрешка испугалась и побежала в избу.

— Сама ступай, старая ведьма! — говорит с плачем матери, — мне и так больно, а он хотел еще ножом резать.

А старуха говорит:

— Неужто мне пойти — стариной тряхнуть!

Пошла к Ваньке, он и ее положил на солому да и стал смеяться.

— У меня такого добра хоть отбавляй. У меня и дома много в погребе снегу! Исчезни, вечная мерзлота. Сейчас я тебя немного подогрею.

Вынул спички и хочет поджечь солому. Старуха руки в ноги и бежать, а Ванька отвел свою корову назад домой и пошел навстречу к дяде. Повстречались.

— Здорово, дядюшка!

— Здорово!

— Спасибо, что без меня в моем дому порядок соблюдал! Да что у тебя волос на голове совсем нет?

— Что делать, Бог взял!

— Хочешь, я сделаю, что у тебя на голове будут волосы; только пошепчу тебе в шапку — и дело с концом!

Взял дядину шапку, зашел за куст, насрал в нее, застлал сверху травкой и надел дяде на голову.

— Смотри, дядя, трое суток носи, не снимай!


ЛИСА И ЗАЯЦ


Пришла весна, разыгралась у зайца кровь. Хоть он силой и плох, да бегать резов и ухватка у него молодецкая. Пошел он по лесу и вздумал зайти к лисе. Подходит к Лисицыной избушке, а лиса на ту пору сидела на печке, а дети ее под окошком. Увидала она зайца и приказывает лисеняткам:

— Ну, детки! Если подойдет косой да станет спрашивать, скажите, что меня дома нет. Ишь его черт несет! Я давно на него, подлеца, сердита. Авось теперь как-нибудь его поймаю.

А сама притаилась. Заяц подошел и постучался.

— Кто там? — спрашивают лисенятки.

— Я, — говорит заяц. — Здравствуйте, милые лисенятки! Дома ли ваша матка?

— Ее дома нет!

— Жалко! Есть желание еть — да дома нет! — сказал косой и побежал в рощу.

Лиса услыхала и говорит:

— Ах он сукин сын, косой черт! Охальник эдакий! Погоди же, ему задам жару!

Слезла с печи и стала за дверью караулить, не придет ли опять заяц. Глядь, а заяц опять идет по старому следу и спрашивает лисенят:

— Здравствуйте, лисенятки! Дома ли ваша матка?

— Ее дома нет!

— Жаль, — сказал заяц, — я бы ей напырял по-своему!

Вдруг лиса как выскочит.

— Здравствуй, голубчик!

Зайцу уж и не до ебли, со всех ног пустился бежать, аж дух в ноздрях захватывает, а из жопы орехи сыплются.

А лиса за ним.

— Нет, косой черт, не уйдешь!

Вот-вот нагонит!

Заяц прыгнул и проскочил меж двух берез, которые плотно срослись вместе. И лиса тем же следом хотела проскочить, да и застряла.

Ни туда ни сюда! Билась-билась, а вылезть не сможет. Косой вернулся, видит, дело складывается в его пользу, поза очень удобная, забежал с заду и лису еть, а сам приговаривает:

— Вот как по-нашему! Вот как по-нашему!

Отработал ее и побежал на дорогу, а тут недалечко была угольная яма — мужик уголь жег. Заяц поскорей к яме, вывалялся весь в пыли да в саже и сделался настоящий чернец.

Вышел на дорогу, повесил уши и сидит.

Тем временем лиса кое-как выбралась на волю и побежала искать зайца. Увидала его и приняла за монаха:

— Здравствуй, — говорит, — святой отче! Не видал ли ты где косого зайца?

— Которого? Что тебя давеча еб?

Лиса вспыхнула со стыда и побежала домой.

— Ах он подлец! Уже успел по всем монастырям расславить! Как лиса ни хитра, а заяц-то ее попробовал!


ВОРОБЕЙ И КОБЫЛА


У мужика на дворе сидела куча воробьев. Один воробей и начал перед своими товарищами похваляться:

— Полюбила, — говорит, — меня сивая кобыла, часто на меня посматривает. Хотите ли, отделаю ее при всем нашем честном собрании?

— Посмотрим, говорят товарищи.

Вот воробей подлетел к кобыле и говорит:

— Здравствуй, милая кобылушка!

— Здравствуй, певец! Какую нужду имеешь?

— А такую нужду — хочу попросить у тебя…

Кобыла говорит:

— Это дело хорошее; по нашему деревенскому обычаю, когда парень начинает любить девушку, он в ту пору покупает гостинцы: орехи и пряники. А ты мне что дарить будешь?

— Скажи только, чего хочешь?

— А вот: натаскай-ка мне по одному зерну мешок овса, тогда и любовь у нас начнется.

Воробей изо все сил стал хлопотать, долго трудился и натаскал-таки наконец целый мешок овса. Прилетел и говорит:

— Ну, милая кобылушка! Овес готов!

А у самого сердце не терпит — и рад, и до смерти боится.

— Хорошо, — отвечала кобыла, — откладывать дела нечего, ведь истома пуще смерти, да и мне век честною не проходить. По крайней мере, от молодца потерпеть не стыдно! Приноси овес да созывай своих товарищей — быль молодцу не укора! А сам садись на мой хвост возле самой жопы да дожидайся, пока я хвост подыму.

Стала кобыла кушать овес, а воробей сидит на хвосте, товарищи его сморят, что такое будет. Кобыла ела, ела да забздела, подняла хвост, а воробей вдруг и впорхнул в зад. Кобыла прижала его хвостом. Тут ему плохо пришлось, хоть помирай!

Вот она ела, ела да как запердела. Воробей оттуда и выскочил, и стал он похваляться пред товарищами:

— Вот как! Небось от нашего брата и кобыла не стерпела, аж запердела.


МЕДВЕДЬ И БАБА


Пахала баба в поле; увидал ее медведь и думает себе:

— Что я ни разу не боролся с бабами! Сильнее она мужика или нет? Мужиков довольно-таки я поломал, а с бабами не доводилось повозиться. Вот подошел он к бабе и говорит:

— Давай-ка поборемся!

— А если ты, Михайло Иваныч, разорвешь у меня что?

— Ну, если разорву, так улей меда принесу.

— Давай бороться!

Медведь ухватил бабу в лапы, да как ударит ее оземь — она и ноги кверху задрала, да схватилась за пизду и говорит ему:

— Что ты наделал? Как теперь мне домой-то показаться, что я мужу-то скажу!

Медведь смотрит, дыра большущая — разорвал! И не знает, что ему делать. Вдруг откуда ни возьмись бежит мимо заяц.

— Постой, косой! — закричал на него медведь. Поди сюда!

Заяц подбежал. Медведь схватил бабу за края пизды, натянул их приказал косому придерживать своими лапками. А сам побежал в лес, надрал лык целый пучок — едва тащит. Хочет зашивать бабе дыру. Принес лыки и бросил оземь, баба испугалась да как перднет, так заяц аршина на два подскочил вверх.

— Ну, Михаил о Иванович, по целому лопнуло!

— Пожалуй, она вся теперь излопается! — сказал медведь и бросился что есть духу бежать: так и ушел!


ВОЛК


Был мужик, у него была свинья, и принесла она двенадцать поросят; запер он ее в хлев, а хлев был сплетен из хвороста. Вот на другой день пошел мужик посмотреть поросят. Сосчитал — одного нет.

— Кто ворует поросят?

Вот и пошел старик ночевать в хлев, сел и дожидается, что будет. Прибежал из лесу волк да прямо к хлеву, повернулся к двери жопою, втиснул и просунул в дыру свой хвост, и ну хвостом-то шаркать по хлеву. Почуяли поросята шорох и пошли от свиньи к дверям нюхать около хвоста. Тут волк вытащил хвост, повернулся передом, просунул свою морду, схватил поросенка и драла в лес. Дождался мужик другого вечера, пошел опять в хлев и уселся возле самых дверей. Стало темно, прибежал волк и только засунул свой хвост и начал шаркать им по сторонам, мужик как схватил обеими руками за волчий хвост, уперся в дверь ногами и во весь голос закричал:

— Тю-тю-тю!

Волк рвался, рвался и начал срать, и до тех пор жилился, пока хвост оторвал. Бежит, а сам кровью дрищет. Шагов двадцать отбежал, упал и сдох. Мужик снял с него кожу и продал на базаре.


КОТ И ЛИСА


Мужик прогнал из дома блудливого кота в лес. А в этом лесу жила-была лиса, да такая блядь! Все валялась с волками да медведями. Повстречала она кота, разговорились о том о сем. Лиса и говорит:

— Ты, Котофей Иванович, холост, а я незамужняя женщина. Возьми меня замуж.

Кот согласился. Пошел у них пир и веселье, после пира надо коту по обряду иметь с лисицею грех. Кот влез на лису, не столько ебет, сколько когтями дерет, а сам еще кричит:

— Мало, мало, мало!

— Вот еще какой! — сказала лисица, — ему все мало!..


ВОШЬ И БЛОХА


Повстречала вошь блоху:

— Ты куда?

— Иду ночевать в бабью пизду.

— Ну, а я залезу к бабе в жопу.

И разошлись. На другой день встретились опять.

— Ну, как спалось? — спрашивает вошь.

— Уж не говори! Такого страха натерпелась; ворвался ко мне какой-то лысый и стал за мной гоняться, уж я прыгала, прыгала, и туда-то и сюда-то, а он все за мной, а потом как плюнет на меня и ушел!

— Что ж, кумушка, и ко мне двое стучались, да я притаилась, они постучали себе, постучали, да с тем и прочь пошли.


МУЖИК И ДЯТЕЛ


Стала баба ловить дятла и поймала-таки, посадила под решето. Приехал домой мужик, хозяйка его встречает.

— Ну, жена, — говорит он, — со мной на дороге несчастье случилось.

— Ну, муж, — говорит она, — и со мной несчастье!

Рассказали друг дружке все как было.

— Где же теперь дятел? Улетел? — спросил мужик.

— Я его поймала и под решето посадила.

— Хорошо, я с ним разделаюсь, съем его живого! Открыл решето и только хотел взять дятла в зубы — он порхнул ему прямо в рот живой и проскочил головою в жопу. Высунул из мужиковой жопы голову, закричал:

— Жив, жив! — и спрятался, потом опять высунет голову и опять закричит; не дает мужику покою.

Видит мужик, что беда, и говорит хозяйке:

— Возьми-ка полено, а я встану раком, как только дятел высунет голову, ты его хорошенько огрей поленом-то!

Встал раком, жена взяла полено, и только дятел высунул голову — махнула поленом, в дятла-то не попала, а мужику жопу отшибла. Что делать мужику, никак не выживет из себя дятла, все просунет голову из жопы да и кричит:

— Жив, жив!

— Возьми-ка, — говорит он жене, — острую косу, а я опять встану раком, и как только высунет дятел голову — ты и отмахни ее косою.

Взяла жена острую косу, а мужик встал раком. Только высунула птица голову, хозяйку ударила ее косою, головы дятлу не отрезала, а яйца мужику отхватила. Дятел улетел, а мужик весь кровью изошел и умер.


ПИЗДА И ЖОПА


В одно время поспорили между собой пизда и жопа, и такой подняли шум, что святых выноси! Пизда говорит жопе:

— Ты бы, мерзавка, лучше молчала! Ты знаешь, что ко мне каждую ночь ходит хороший гость, а в ту пору ты только бздишь да небо коптишь.

— Ах ты подлая пиздюга! — говорит ей жопа. — Когда тебя ебут, по мне слюни текут — я ведь молчу!

Все это давно было, еще в то время, когда ножей не было, хуем говядину рубили.


МОЙ ЖОПУ


Жили муж да жена. Вот, бывало, как подает жена мужу обедать, он и начнет ее колотить, а сам еще и приговаривает:

— Мой жопу, мой жопу!

Вот она и начнет мыть жопу, трет ее и мочалкой и мылом, так что кровь пойдет, а только что подаст мужу обедать, он начнет ее колотить и опять приговаривает:

— Мой жопу, мой жопу!

Вот она и говорит своей тетке:

— Что это, тетушка, когда я подаю мужу обедать, он всегда меня бьет и приговаривает: мой жопу, мой жопу — как мне быть, я и так мою, даже до крови растираю!

— Эх ты, дура-дура! Ты мой-та жопу, да не свою, а у чашки.

Как стала мыть жопу у чашки, так и перестал ее бить муж.


ДУРЕНЬ


Жили мужик да баба, у них был сын дурак. Задумал он, как бы жениться да поспать с женою. То и дело пристает к отцу:

— Жени меня, батюшка!

Отец и говорит ему:

— Погоди сынок, еще рано тебя женить, хуй твой не достает еще до жопы, когда достанет до жопы, в ту пору тебя и женю.

Вот сын схватился руками за хуй, натянул его как можно крепче, посмотрел — и точно правда, не достает немного до жопы.

— Да, — говорит, — рано мне жениться, хуй еще маленький, до жопы не хватает! Надо повременить годик-другой.

Время себе идет, а дурак только и делает, что вытягивает себе хуй. И все-таки добился он толку, стал хуй его доставать не только до жопы — и через хватает.

— Не стыдно будет и с женою спать, сам ее удовлетворю, не пущу к чужим людям!

Отец подумал себе: «Нечего ожидать от дурака толку!» Сказал ему:

— Ну, сынок, когда хуй у тебя такой большой вырос, что через жопу хватает, то и женить тебя незачем; живи холостой. Сиди дома, да своим хуем еби себя в жопу.

Тем дело и кончилось.


ПОП И БАТРАК


Жил поп с попадьею; у них было две дочери. Нанял себе поп работника; дождался весны, сам поехал на богомолье, а работнику приказывает:

— Смотри, свет, к моему приезду, чтоб ты весь огород скопал и грядки поделал.

— Слушаю, батюшка!

Вот батрак кое-как скопал огород, да все время и гулял. Вернулся поп, пошел с попадьей на огород, видит — ничего не сделано.

— Эх ты, свет! Неужели ты не знаешь, как огороды копают?

— То-то и оно, что не знаю, если б знал — так бы и сделал.

— Ну, свет, ступай в горницу, спроси у дочерей, чтоб дали тебе железную лопатку, я тебе покажу, как копать-то.

Батрак побежал к горницу прямо к дочерям.

— Ну, барышни, батюшка приказал вам, чтобы вы обе мне дали!

— Чего?

— Сами знаете чего — поеть!

Поповны на него заругались.

— Нечего тут ругаться-то! Батюшка просил, чтобы скорее меня отпустили: надо грядки копать. Если не верите, сами у него спросите. Одна сестра выбежала на крыльцо и кричит:

— Батюшка, вы приказали дать работнику?

— Дайте ему поскорее, что вы его там держите!

— Ну, сестрица, — говорит, вернувшись поповна, — нечего делать — надо ему дать, батюшка приказал.

Тут они обе легли, и работник их отмахал. После того схватил в сенях лопату и побежал к батюшке на огород. Поп показал ему, как копать грядки, а сам с попадьей пошел в горницу; смотрит, а дочери плачут.

— О чем вы плачете?

— Как нам не плакать, батюшка! Сам же-ты велел работнику над нами насмеяться.

— Как насмеяться?

— Да ведь ты велел, чтоб мы ему дали!

— Ну что ж? Я велел дать ему лопату.

— Какую лопату? Он нас обеих перепортил, невинность нашу нарушил.

Поп, как услыхал это, сильно рассердился; схватил кол и прямо на огород. Батрак видит, что поп с колом бежит к нему — не с добром, бросил лопату и давай Бог ноги от попа бежать.

Поп за ним, а батрак быстрее, так и укрылся с батюшкиных глаз. Пошел поп отыскивать своего батрака. Идет, а навстречу ему мужичок.

— Здравствуй, свет!

— Здравствуй, батюшка!

— Не попадался ли тебе навстречу мой работник?

— Не знаю, какой-то парень пробежал быстро.

— Это он самый и есть! Пойдем, мужичок, со мною, помоги мне его отыскать, я тебе за это заплачу.

Вот пошли они вместе, прошли немного, повстречался им цыган.

— Здравствуй, цыган! — говорит поп.

— Здоров бул, батенька!

— Что, не попадался ли тебе навстречу какой парень?

— А, батенька, какой-то проскочил мимо.

— Это он самый и есть! Помоги нам отыскать его, я тебе заплачу за это.

— Изволь, батенька.

Пошли они втроем. А батрак прибежал в деревню, надел на себя другую одежду и сам вдет попу навстречу. Поп не узнал его и стал спрашивать:

— Что, свет, не видал ли ты какого мужика по дороге?

— Видел, в деревню побежал.

— Ну, брат, пособи нам его найти.

— Извольте, батюшка.

Пошли все четверо искать попова батрака, пришли в деревню, ходили-ходили до самого вечера: нет толку. Стало темно: где бы переночевать?

Вот приходят они к одной избе в которой вдова жила, стали проситься на ночлег. Вдова отвечает:

— Добрые люди! У меня в эту ночь потоп будет! Пожалуй, еще потонете.

Но сколько она ни отказывалась — не могла отказаться и впустила их на ночь. А к ней к эту ночь обещался прийти любовник. Вот взошли они в избу и легли спать. Поп думает:

— А вдруг в самом деле будет потоп?

Взял большое корыто, поставил на полку и лег в корыте.

— Если будет потоп — думает себе, — так я стану в корыте по воде плавать.

Цыган лег на шестке головой к золу; мужик лег за столом на лавке, а попов работник у самого окна на скамье. Только улеглись они и уснули все крепким сном, один попов работник не спит и слышит, что под окошко подошел хозяйкин любовник и стучится:

— Отопри, душенька.

Работник встал, отворил и тихонько говорит ему:

— Ах, миленький мой! Ты пришел не вовремя. Сегодня у меня ночуют чужие люди в доме; приходи в другую ночь.

— Ну, миленькая, — говорит любовник, — нагнись в окошко, хоть мы с тобой поцелуемся!

Работник повернулся к окну жопою и высунул свою сраку, любовник и поцеловал ее всласть.

— Ну, прощай, миленькая! Будь здорова, в следующую ночь приду к тебе.

— Приходи, душа! Я буду ждать тебя. А на прощанье дай, миленький, свой хуй — мне хоть в руках его подержать: все будет повеселее на душе.

Вот он вывалил из штанов на окно свой кляп:

— На, милая, полюбуйся!

А батрак взял тот кляп в руки, повалял-повалял, вынул нож из кармана и отхватил у него хуй вместе с мудями. Любовник закричал благим матом — и без памяти домой. Работник затворил окно, сидит себе на лавке и чавкает ртом, будто что ест. Мужик услыхал, проснулся да и спрашивает:

— Что ты, брат, ешь?

— Да вот нашел на столе кусок колбасы, только никак не угрызу, такая сырая.

— Плохо брат, что сырая дай-ка мне кусочек попробовать.

— Э, брат, мне и самому мало! Да пожалуй, на тебе один конец, ешь на здоровье, — и отдал мужику отрезанный хуй.

Мужик с голодухи и начал его жевать: грыз-грыз никак не может откусить и говорит:

— Что с нею делать? Никак не угрызёшь; очень жесткая!

— Ну, ты положь колбасу к печь, пускай поджарится, тогда ты и съешь.

Мужик встал, подошел к печке и сунул колбасу прямо на цыганские зубы; подержал, подержал и стал пробовать:

— Нет, ничего колбаса не упарилась! Ее и огонь не берет.

— Да хватит тебе с нею возиться, еще, пожалуй, хозяйка услышит, будет ругаться. Небось в печке-то уголь весь разгреб, залей его водой, чтоб хозяйка не узнала.

— Да где воды-то искать?

— Ну поссы туда! Чем на двор идти, лучше огонь залей.

Мужику крепко хотелось ссать, и начал он прямо цыгану в рожу ссать. Как почуял цыган, что откуда-то вода льется ему прямо в рот, подумал: пришел — потоп и стал кричать во все горло:

— Ай, батенька, потоп, потоп!

Поп услышал голос цыгана и захотел спросонок прямо на корыте спуститься на воду, да как шлепнется об пол, все ребра себе и переломал.

— О Боже мой! — кричит поп, — когда падает малый ребенок, Бог подставляет под него подушку, а как старому придется упасть — так черт борону подставит. Вот теперь я весь разбился! Не найти мне, верно, разбойника, моего батрака.

А работник:

— И не ищи лучше, ступай-ка с Богом домой — будешь здоровее!


БАТРАК


Нанял поп батрака. Раз поутру говорит поп батраку:

— Давай-ка позавтракаем да пойдем молотить.

Сели завтракать, поели того-сего, потом попадья дала на закуску три яйца, попу два, а батраку — одно. Пошли они на ток молотить, взяли цепы и стали работать; поп ударит цепом два раза, а батрак — один раз. Поп — два раза, а батрак — один раз. Поп видит, что батрак ленится в работе, рассердился и говорит:

— Что ты, свет, со мною шутишь, что ли? Я как следует молочу, а ты все выжидаешь, я ударю цепом два раза, а ты напротив меня только один раз.

— Послушай, батюшка, — сказал батрак, — когда мы завтракали, так ты два яйца съел, а я одно, оттого и силы у меня меньше!

— Что ж ты, свет, давно мне этого не скажешь? Я бы приказал матке, чтоб тебе и другое яйцо дала. Ступай в избу да скажи матке, чтоб дала тебе другое яйцо, съешь да и возвращайся назад. Батрак бросил цеп, прибежал в избу и говорит попадье:

— Матушка! Поп приказал, чтоб ты мне дала.

— Чего тебе дать?

— Сама догадаешься — поеть! Только давай поскорей, батюшка велел торопиться.

— Что ты, проклятый, с ума спятил? Эдакие речи говоришь?

— Ну, сама спроси у попа, если не веришь.

Попадья вышла на двор и кричит:

— Послушай, батюшка! Ты велел работнику дать?

— А ты еще не дала? — кричит ей поп. — Дай ему поскорее да отпусти, пусть молотить идет.

Попадья вошла в избу.

— Ну, правда твоя! — говорит работнику и легла на лавку за столом.

Батрак влез на нее, живо отмахал, торопится уйти, чтоб поп-то не застал, и прямо с попадьи полез через стол, и тут с его хуя потекло на стол соплей-таки порядочно. Вышел на двор и дал драпу от попа. Вот поп помолотил, помолотил и думает: что такое значит, что до сих пор нет работника, дай схожу за ним Пришел в избу и спрашивает у попадьи:

— Где же батрак?

— Как обработал, так и ушел.

Поп думает, что попадья говорит об яйце, подошел к столу и видит, что на столе нагажено, и говорит жене:

— Эка ты ему уважила! Верно, дала яйцо всмятку; ишь, не мог он аккуратно съесть, на стол разлил.

А попадья посмотрела на стол и говорит:

— Эка подлец! Это как он с меня слез прямо через стол, верно, с его хуя и натекли сопли; надо убрать.

— Что, что, — спрашивает поп, — что он с тобою сотворил?

— Да что ты приказал, то и сотворил — отъеб меня!

Поп начал на себе длинные волоса рвать и заругался на попадью:

— Ах ты, проклятая блядища!

Тотчас запряг он лошадь и поехал нагонять батрака. Батрак увидал попа — взял выпачкался в грязи и сам пошел к нему навстречу.

— Здравствуй, батюшка!

— Здорово, свет!

— Куда едешь?

— Батрака своего разыскиваю.

— Возьми и меня с собою.

— Да ты кто?

— Грязнов.

— Пожалуй, поедем.

Едут вдвоем, попадается им цыган, тоже напросился с ними ехать. Вот едут втроем и настигла их ночь. Приехали они к речке, увидели: стоит на берегу избушка, а в той избушке жила вдова, к ней по ночам ходил любовник. Стали у нее проситься ночевать; она им отказывает.

— Никак нельзя! Нынче ночью зальет мою избу водою — все, пожалуй, сонные потонете!

— Ничего, мы тогда как-нибудь выберемся.

Делать нечего, пустила их ночевать; поп лег на полати.

— Здесь, — думает, — высоко; авось вода не дойдет!

Цыган привесил корыто к потолку, лег в него и взял нож.

— Когда придет вода, — думает себе, — я обрежу веревки и поплыву в корыте.

Хозяйка легла на печке, а батрак хозяйкино-то дело разгадал да и лег у окна:

— Пусть вода придет, ведь один раз умирать!

Вот ночью слышит он: кто-то стучится к нему под окошко.

— Кто там?

— Я, — говорит любовник.

— Ну что ж, принес что-нибудь?

— Принес полбутылки водки да колбасу.

— Ну, давай!

Тот подал. Батрак взял и говорит ему:

— Мне никак нельзя теперь тебя принять, потому что у меня постояльцы ночуют; а дай хоть для удовольствия подержу твой в руках: все легче мне будет!

Любовник вывалил из штанов свой хуй, а батрак взял рукой за хуй покрепче, другою ищет, нет ли палки его попотчевать; на счастье и попадись ему нож. Как он шарахнул ножом — тот стоит, словно безумный, без хуя: видит дело-то плохо — и марш замандалился со скоростью света домой!

А батрак достал полбутылки водки, пьет себе да колбасой заедает. А попы на это чутки. Проснулся поп и кричит:

— Грязнов! Что ты ешь?

— Колбасу.

— Дай-ка и мне!

Он ему и подал отрезанный хуй. Поп погрыз, погрыз да и отдал назад:

— Очень твердая! — говорит.

— Еще не уварилась.

Потом опять заснули все; батрак и вздумал еще подшутить, взобрался на полати и начал ссать, да наметил прямо попу в рот, а тот как закричит:

— Вода, вода!

Да ебак вниз головою. А цыган видит, что поп нырнул вниз, тут же обрезал ножом веревки да и с корытом ебанулся об пол. Кое-как повскакивали да бежать вон! А батрак и теперь поживает с этою хозяйкою.


ПОПОВСКАЯ СЕМЬЯ И БАТРАК


В некотором царстве, в нашем государстве, жил-был поп с попадьей, у него выло три дочери да батрак. Вот этот батрак и задумал: как бы подобраться к поповым дочерям. Попросить-то прямо не смел; дождался он праздника, взял с собою котелок и пошел в сарай, налил в котелок воды, разжег огонь и давай кипятить воду. Поп вернулся от обедни и сел обедать с женою и дочерьми да и спрашивает:

— А где же батрак?

— В сарае, — говорит попадья, — что-то все утро работает.

— Что вы, безбожницы? Послали его работать — эдакий нынче праздник! Иди в вас Бога-то нет?

Мы его не посылали, он сам пошел.

— Ступай, — сказал поп старшей дочери, — сходи за ним, чтобы шел обедать.

Поповна побежала в сарай, прибежала и спрашивает:

— Что ты, батрак, варишь?

— Сласть.

— Дай-ка хлебнуть!

— А дай ебнуть!

Поповна заворотила подол, а батрак и ну ее та-лить, отделал и дал хлебнуть. Она хлебнула:

— Вода как вода! — говорит и ушла назад. Приходит в избу, поп и спрашивает ее:

— Что ж батрак не идет?

— Что-то работает!

— Дура! Ведь я сказал, чтоб все бросил и шел обедать.

— Поди ты, — говорит поп средней дочери, — гони его сюда!

Побежала средняя дочь и спросила:

— Что ты, батрак, варишь?

— Сласть!

— Дай мне хлебнуть!

— Дай-ка раз ебнуть!

Тут он и эту отвалял и дал после хлебнуть.

— Как есть вода! — говорит поповна и убежала назад.

— Что ж батрак? — спрашивает поп.

— Не идет, что-то все возится!

Послал поп меньшую дочь.

Пришла она в сарай и тоже спросила:

— Батрак! Что ты варишь?

— Сласть!

— Дай-ка мне хлебнуть!

— Дай разок ебнуть!

Поповна дала ему разок, хлебнула воды и ушла в избу.

Поп рассердился и говорит:

— Все вы дурищи! Поди ты, попадья! Зови его, чтоб сейчас шел!

Пришла попадья в сарай.

— Что ты, батрак, варишь?

— Сласть!

— Дай отведать — хоть раз хлебнуть!

— Дай ебнуть!

Попадья было заартачилась, а он так — даром не дает попробовать сласти, но уж ей очень захотелось узнать, что такое там варится, попадья и дала ему ебнуть, а потом хлебнула водицы.

— Ну что, хороша, матушка, моя сласть?

Вылили вместе воду и пошли обедать.

— Что ты, дурак, долго не шел; нынче грешно работать! — сказал поп.

Стали обедать, вот подали пирог, поп разрезал его и раздал всем по куску.

Попадья отдает свою долю батраку.

— На тебе, батрак, мою долю за давешнее!

Глядя на мать, и поповны стали отдавать батраку свои куски.

— На тебе, батрак, за давешнее!

Поп глядел, глядел да и сам туда же:

— На тебе, батрак, и мою долю за давешнее!

— Да разве тебя батрак дрючил? — спросила его попадья.

А поп спрашивает:

— А вас разве дрючил?

Попадья и поповны в один голос так и заголосили:

— Как же! Нас дрючил!

Поп рассердился и согнал батрака со двора.


ЧЕСАЛКА


Не насытится никогда око зрением, а жопа бздением, нос табаком, а пизда хорошим елдаком: сколько ее не зуди, она все, гадина, недовольна!

Это присказка, сказка впереди.

Жил-был поп, у попа была дочка, еще невинная девка. Пришло лето, стал поп нанимать работников косить сено и нанимает с таким уговором, если дочь его пересикнет через стог сена, что работник накосит, то и заработной платы ему нет. Много нанималось к нему рабочих, да все работали на попа даром: поповна, что ни выйдет, так стог и пересикнет.

Вот договорился с попом один удалой работник, что будет он косить попу сено, и если поповна пересикнет, то вся работа будет не оплачена. Стал работник косить сено, накосил и сложил в стог, лег возле стога, вынул из порток свой хуй и давай его надрачивать. А дочь попова вдет к работнику посмотреть на работу, глядит на него и спрашивает:

— Что это ты, мужичок, делаешь?

— Чесалку поглаживаю.

— Что ж ты этой чесалкой чешешь?

— Давай я тебя почешу! Ложись на сено.

Легла попова дочка, он начал ее чесать да и промахнул ее как следует. Встала поповна и говорит:

— Какая хорошая чесалка!

Потом стала сикать через стог — нет, не берет, только себя обоссала, словно из решета вылила. Приходит к отцу и говорит:

— Очень большой стог — не смогла пересикнуть.

— Ах, дочка! Верно, больно хороший работник! Я его на год найму.

Как только пришел работник за зарплатою, поп и пристал к нему:

— Наймись, свет, на год!

— Хорошо, батюшка!

Нанялся он к попу. А поповна так ему рада!

Приходит ночью к батраку и говорит:

— Почеши меня!

— Нет, я даром чесать не буду, принеси сто рублей, купи себе чесалку!

Поповна принесла ему сто рублей, он и начал чесать ее каждую ночь. После того батрак поссорился с попом и говорит ему:

— Рассчитай меня, батюшка!

Рассчитался и ушел, а дочери в это время дома не было; приходит она домой:

— Где работник?

— Он, — говорит поп, — рассчитался и сейчас ушел в деревню.

— Ах, батюшка, что вы сделали, ведь он мою чесалку унес.

И пустилась бежать за ним к погоню. Нагоняет его около речки. Батрак засучил портки и стал переходить вброд.

— Отдай мою чесалку! — кричит попова дочь.

Батрак поднял камень. Бросил его в воду.

— Возьми себе, — говорит.

Перешел на ту сторону и был таков!

Поповна подняла подол, полезла в воду и ну искать чесалку. Шарит по дну — нет чесалки, ехал мимо барин и спросил:

— Что ты, голубушка, ищешь?

— Чесалку. Я купила ее у батрака за сто рублей, а он, уходя, унес было, да я погналась за ним, так он и бросил ее в воду.

Барин вылез из брички, скинул с себя штаны и полез искать чесалку. Искали-искали вдвоем. Вот попова дочь увидала, что у барина висит хуй, как схватит его обеими руками, держит, а сама кричит:

— Ах, барин! Не стыдно тебе, ведь это моя чесалка, отдай назад!

— Что ты делаешь, бесстыдная, пусти меня! — говорит барин.

— Нет, ты сам бесстыдник! Чужое добро хочешь взять. Отдай мою чесалку!

И потащила барина за хуй к своему отцу.

Поп смотрит в окно: дочка тащит барина за хуй да все кричит:

— Отдай, подлец, мою чесалку!

А барин жалобно просит:

— Батюшка, избавь от напрасной смерти! Век тебя не забуду!

Что делать? Поп вынул из брюк свой поповский кляп, показывает дочери в окошко и кричит:

— Дочка, а дочка! Вот твоя чесалка!

— Ах да моя, — говорит дочь, — ишь с конца-то красная! Я уж думала, что барин ее взял!

Сейчас бросила барина и бегом в избу. Барин навострил лыжи — только пятки сверкают. А девка вбежала в избу:

— Где ж моя чесалка, тятенька?

— Ах ты сякая-такая! — напустился на нее поп, — гляди, матка, ведь у нее честности-то нет!

— Полно, батька, — сказала попадья, — посмотри сам, да получше. Поп долой брюки и давай свою дочь еть. Как стало попа забирать, он ржет да кричит:

— Нет, не потеряла дочка честности…

Попадья говорит:

— Батюшка! Засунь ей честность-то подальше!

— Не бось, матка, не выронит, подальше засунул!

А дочь-то еще молоденькая, не умеет подымать ноги круто.

— Круче дочка, круче! — кричит попадья.

А поп:

— Ах матка, и так вся в куче!

Так-то и нашла попова дочь чесалку.

С тех пор стал поп их обеих чесать, состряпал им по куколке и доселева живет: дочку с матушкой ебет!


ЗАГОНИ ТЕПЛА


Жил-был мужик; у него было три сына: два умных, а третий дурак. Стал он их спрашивать:

— Дети мои любезные! Чем вы меня под старость будете кормить?

Старшие братья сказали: «Работою».

А дурак по-дурацки и отвечал:

— Чем тебя больше кормить, как не хуем!

На другой день старший сын взял косу и пошел косить сено; вдет дорогою, попадается ему навстречу поп.

— Куда идешь? — спрашивает поп.

— Ищу работу, где бы сена накосить.

— Поди ко мне, только с таким условием: я дам тебе сто рублей, если моя дочь не пересикнет того, что накосишь за день, а если она пересикнет — не заплачу тебе ни копейки.

— Где ей пересикнуть! — думает парень и согласился.

Поп привел его на полосу.

— Вот здесь коси, работник!

Парень сейчас же начал косить и к вечеру накосил такую кучу, что страшно посмотреть. Но поповна пришла и пересикнула. Пошел он домой, как несолоно хлебал!

Со средним братом случилось то же самое. Ну, пошел и дурак.

— Дай-ко, — говорит, — я пойду, поищу-ка своему хую работы. Взял косу и идет; попадается ему навстречу тот же самый поп и позвал его к себе работать с таким же условием.

— Начал дурак косить; прошел одну линию, скинул брюки и встал раком. Тут пришла старшая попова дочь и спрашивает:

— Работник, что же ты не косишь?

— Подожди, дай мне тепла в жопу загнать, чтоб зимой не мерзнуть.

— Загони и мне тепла, пожалуйста, а то мы зимой в гости ездим — всегда зябнем.

— Становись раком; заодно загонять!

Она встала раком, а дурак вздрочил махалку и как хватит ей в пизду и давай загонять тепло: до тех пор загонял, что с ней аж пот градом полил. Как его забрало, он и говорит:

— Ну, будет с тебя, хватит на одну зиму!

Она побежала домой и сказала двум своим сестрам:

— Ах, душечки сестрицы! Как славно мне работник тепла в жопу загонял, с него и с меня даже пот лил!

И эти туда же побежали; дурак и им загнал тепла на зиму. А сена накосил он так, самую малость, только три раза прошел. Приходит поп со старшей дочерью и говорит:

— Иди работник, лучше заранее домой; моей дочери это нетрудно пересикнуть!

— А вот посмотрим!

Поп велел своей дочке сикать: она подняла подол, как сикнет, да прямо себе в чулки.

— Вот видишь! — сказал дурак, — раньше времени хвастаешь! Не говори гоп, пака не перепрыгнешь.

Поп в досаде послал за младшими дочерьми.

— Если и эти не пересикнут, — говорит поп, — то я даю тебе с каждой по сто рублей.

— Хорошо.

Но и средняя и младшая поповны только себя обоссали.

Дурак сорвал с попа триста рублей, пришел к отцу и говорит:

— Вот вам хуева работа! Посмотрите, сколько денег!


ПОХОРОНЫ КОБЕЛЯ


Жил-был мужик, у него был кобель. Рассердился мужик на кобеля, взял — повез его к лес и привязал около дуба. Вот кобель начал лапами копать землю; подкопался под самый дуб, так что его ветром свалило. На другой день пошел мужик в лес и вздумал посмотреть на своего кобеля, пришел на то место, где привязал его, смотрит: дуб свалился, а под ним большой котел золота. Мужик обрадовался, побежал домой, запряг лошадь да опять в лес; забрал все деньги и кобеля посадил на воз. Вернулся домой и говорит бабам:

— Смотрите, угождайте у меня кобелю всячески! Коли не станете за ним ходить да не будете его кормить — я с вами по-своему разделаюсь!

Ну, бабы стали кормить кобеля на убой, сделали ему мягкую постель, холят его всячески, а хозяин никому, кроме кобеля, и не верит: куда ни поедет — ключи завсегда повесит кобелю на шею.

Жил-жил кобель, заболел да околел. Вздумалось мужику и похоронить кобеля со всеми почестями. Взял он пять тысяч и пошел к попу.

— Батюшка! У меня помер кобель и отказал тебе пять тысяч денег с тем, чтобы ты похоронил его по христианскому обряду.

— Ну, это хорошо, свет! Только в церковь носить его не надо, а похоронить можно. Приготовляйся, завтра приду к выносу.

Мужик приготовился, сделал гроб, положил в него кобеля, а наутро пришел поп с дьяконом и дьячками в ризах, пропели, что надо, и понесли кобеля на кладбище да и закопали в могилу. Дошло дело у попа до дележа; он и обидел дьячков — мало им дал. Вот они жалобу на него к архиерею: так и так, дескать, похоронил кобеля по-христиански.

Архиерей позвал к себе попа на суд.

— Как ты смел, — говорит, — хоронить нечистого пса?

И посадил его под арест.

А мужик взял десять тысяч и пошел к архиерею попа выручать.

— Ты зачем? — спросил архиерей.

— Так и так, — отвечает мужик, — помер у меня кобель, отказал вашему преосвященству десять тысяч денег да попу пять!

— Да, братец, я слышал про то и посадил попа под арест: зачем он, безбожник, как нес кобеля мимо церкви — не отслужил по нем панихиды?

Взял архиерей отказанные кобелем десять тысяч, выпустил попа и пожаловал его благочинным, а дьячков сдал в солдаты.


ПОХОРОНЫ КОЗЛА


Жил старик со старухою. Не было у них ничего из животных, только и был один козел: вот и вся скотина! Старик никакого мастерства не знал, плел одни лапти — только тем и жили.

Привык козел к старику: бывало, куда старик ни пойдет из дому, козел бежит за ним. Вот однажды случилось старику идти в лес за лыками, и козел за ним побежал. Пришли в лес; старик начал лыки драть, а козел бродит там и сям да травку щиплет. Щипал, щипал да вдруг передними ногами и провалился в рыхлую землю, начал рыться и вырыл оттуда котелок с золотом. Видит старик, что козел гребет землю, подошел к нему — и увидал золото. Несказанно обрадовался, побросал свои лыки, подобрал деньги — и домой. Рассказал обо всем старухе.

— Ну, старик! — говорит старуха, — это нам Бог дал такой клад на старость за то, что столько лет с тобой потрудились в бедности! А теперь поживем в свое удовольствие.

— Нет, старуха! — отвечал ей старик, — эти деньги нашлись не нашим счастьем, а козловым, теперь надо нам жалеть и беречь козла пуще глаза своего!

С тех пор начали они жалеть и беречь козла больше чем себя, начали за ним ухаживать да и сами-то поправились — лучше быть нельзя! Старик позабыл, как и лапти-то плетут; живут себе — поживают, никакого горя не знают. Вот через некоторое время козел захворал и сдох. Стал старик советоваться со старухой, что делать:

— Коли выбросить козла собакам, так нам за это будет перед Богом и людьми грешно, потому что все счастье наше мы через козла получили! А лучше пойду я к попу и попрошу его похоронить козла по-христиански, как и других покойников хоронят. Собрался старик, пришел к попу и кланяется:

— Здравствуй, батюшка!

— Здорово, свет! Что скажешь?

— А вот, батюшка, пришел к твоей милости с просьбою, у меня на дому случилось большое несчастье: козел помер! Пришел звать тебя на похороны.

Как услышал поп такие речи — крепко рассердился, схватил старика за бороду и ну таскать по избе:

— Ах ты, окаянный! Что выдумал! Вонючего козла хоронить.

— Да ведь этот козел, батюшка, был совсем-таки православный, он отказал тебе двести рублей.

— Послушай, старый хрен! — сказал поп. — Я тебя не за то бью, что зовешь козла хоронить, а за то бью, почему до сих пор не дал мне знать о его кончине: может, он у тебя давно уж помер!

Взял поп с мужика двести рублей и говорит:

— Ну, ступай же скорей к отцу дьякону, скажи, чтобы приготовлялся; сейчас пойдем козла хоронить!

Приходит старик к дьякону и просит:

— Потрудись, отец дьякон, приходи ко мне в дом на вынос.

— А кто у тебя помер?

— Да вы знали моего козла, он-то и помер!

Как начал дьякон хлестать его с уха на ухо.

— Не бей меня, отец дьякон, — говорит старик. — Ведь козел-то был, считай, совсем православный; как умирал — тебе сто рублей отказал за погребение.

— Эка ты стар да глуп! — сказал дьякон. — Что ж ты давно не известил меня о его православной кончине. Ступай скорей к дьячку: пускай прозвонит по козловой душе!

Прибегает старик к дьячку и просит:

— Ступай, прозвони по козловой душе!

И дьячок рассердился, начал старика за бороду таскать. Старик кричит:

— Отпусти, пожалуй, ведь козел-то был православный, он тебе за похороны пятьдесят рублей отказал.

— Что же ты до этих пор копаешься! Надобно было пораньше сказать мне: следовало бы давно уже прозвонить.

Тотчас бросился дьячок на колокольню и начал бить во все колокола. Пришли к старику поп и дьякон и стали похороны совершать: положили козла в гроб, отнесли на кладбище и закопали в могилу.

Вот стали про то дело говорить промеж себя прихожане, и дошло до архиерея, что поп козла похоронил по-христиански. Потребовал архиерей к себе на расправу старика с попом.

— Как вы смели похоронить козла? Ах вы безбожники!

— Да ведь этот козел, — говорит старик, — совсем был не такой, как другие козлы; он перед смертью отказал вашему преосвященству тысячу рублей.

— Какой же ты глупый старик! Я не за то сужу тебя, что козла похоронил, а за то, что ты его заживо маслом не соборовал!..

Взял тысячу и отпустил старика и попа по домам.


СУД О КОРОВАХ


В одной деревне жил-был поп да мужик; у попа было семь коров, а у мужика только одна, да хромая. Только поповы глаза завистливы; задумал поп, как бы ухитриться да отжилить у мужика и последнюю корову.

— Тогда было бы у меня восемь!

Подошел как-то праздник, пришли люди к обедне, пришел и тот мужик. Поп вышел из алтаря, вынес книгу, развернул и стал читать посреди церкви:

— Послушайте, миряне? Кто подарит своему духовному пастырю одну корову — тому Бог воздаст по своей великой милости: та одна корова приведет за собой семеро! Мужик услыхал эти слова и думает:

— Что уж нам в одной корове! На всю семью и молока не хватает! Сделаю-ка я по Писанию, отведу корову к попу. Может, и впрямь Бог смилуется!

Как только отошла обедня, мужик пришел домой, привязал корову за рога веревкою и повел со двора к попу.

Привел к попу.

— Здравствуй, батюшка!

— Здорово, свет! Что хорошего скажешь?

— Был я сегодня в церкви, слышал, что сказано в Писании: кто отдаст своему духовному отцу одну корову, тому она приведет семеро! Вот я, Батюшка, и привел к вашей милости в подарок корову.

— Это хорошо, свет, что ты помнишь слово Божие: Бог тебе воздаст за то седьмерицею. Отведи-ка, свет, свою корову в сарай и пусти к моим коровам.

Мужик свел свою корову в сарай и вернулся домой. Жена его ругать.

— Зачем, подлец, отдал попу буренку? С голоду, что ли, нам подыхать, как собакам?

— Эка ты дура! — говорит мужик, — разве ты не слыхала, что поп в церкви читал? Дождемся, наша корова приведет за собой еще семь; тогда наедимся молока досыта!

Целую зиму прожил мужик без коровы. Дождались весны: стали люди выгонять в поле коров, выгнал поп и своих. Вечером погнал пастух стадо в деревню, пошли все коровы по своим дворам, а корова, что мужик попу подарил, по старой памяти побежала на двор к своему прежнему хозяину; семеро поповых коров так к ней привыкли, что и они следом за буренкою очутились на мужицком дворе. Мужик увидал в окошко и говорит своей бабе:

— Смотри-кась, ведь наша корова привела за собой целых семь. Правду читал поп: Божье слово завсегда сбывается! А ты еще ругалась. Будет у нас теперь и молоко, и говядинка.

Тотчас побежал, загнал всех коров к себе и накрепко запер. Вот поп видит: уж темно стало, а коров нет, и пошел искать по деревне. Пришел к этому мужику и говорит:

— Зачем ты, свет, загнал к себе чужих коров?

— Поди ты с Богом! У меня чужих коров нет, а есть свои, что мне Бог их дал: это моя коровушка привела за собой ко мне семеро, как помнишь, батюшка! Сам ты читал на праздник в церкви.

— Врешь ты, сукин сын? Это мои коровы.

— Нет, мои! — Спорили, спорили, поп и говорит мужику:

— Ну, черт с тобой, возьми свою корову назад, отдай хоть моих-то!

— Не хочешь ли кляпа собачьего!

Делать нечего, давай поп с мужиком судиться. Дошло дело до архиерея. Поп одарил его деньгами, а мужик холстом; архиерей и не знает, как их рассудить.

— Вас, — говорит им, — так не рассудишь! А вот что я придумал. Теперь ступайте домой, а завтра кто из вас придет раньше утром ко мне, тому и коровы достанутся.

Поп пришел домой и говорит своей матке-попадье:

— Ты смотри, пораньше меня разбуди утром!

А мужик не будь дурак как-то ухитрился, домой-то не пошел, а забрался к архиерею под кровать. Здесь, думает себе, пролежу целую ночь и спать не стану, а завтра рано подымусь, так попу коров-то и не видать!

Лежит мужик под кроватью и слышит: кто-то в дверь стучится. Архиерей сейчас вскочил, отпер дверь и спрашивает:

— Кто такой?

— Я, игуменья, отче!

— Ну, ложись-ка спать, игуменья, на постель. Легла она на постель; стал архиерей ее щупать за титьки, а сам спрашивает:

— Что это у тебя?

— Это, святой отче, сионские горы, а ниже — долы.

Архиерей взялся за пупок.

— А это что?

— Это пуп земли!

Архиерей спустил руку еще ниже, щупает игуменью за пизду.

— А это что?

— Это ад кромешный, отче!

— А у меня, мать, есть грешник надо его в ад посадить.

Забрался на игуменью, засунул ей грешника и давай наяривать; отработал и пошел провожать мать-игуменью. Тем временем мужик потихоньку выбрался и ушел домой.

На другой день поп поднялся до света, не стал и умываться — побежал скорее к архиерею, а мужик выспался хорошенько, проснулся — уже давно солнце взошло, позавтракал и пошел себе потихоньку. Приходит к архиерею, а поп его давно ждет.

— Что, брат, чай, за жену завалился! — подсмеивается поп.

— Ну, — говорит архиерей мужику, — ты после пришел…

— Нет, владыко, поп пришел после, неужели ты позабыл, что я пришел еще в то самое время, как ты ходил по сионским горам да грешника сажал в ад!

Архиерей замахал обеими руками.

— Твои, — говорит, — твои, мужичок, коровы! Точно, твоя правда: ты пришел раньше!

Так поп остался ни при чем; а мужик зажил себе припеваючи.


ЖАДНЫЙ ПОП


Жил-был поп, имел большой приход, а был такой жадный, что великим постом за исповедь меньше гривенника ни с кого не брал; если кто не приносил гривенника, того и на исповедь не пустит, а начнет срамить:

— Экая ты рогатая скотина! За целый год не мог собрать гривенника, чтобы духовному отцу за исповедь дать. Ведь он за вас, окаянных, Богу молится!

Вот один раз пришел к этому попу на исповедь солдат и кладет ему на столик всего медный пятак.

Поп просто взбесился.

— Послушай, проклятый! — говорит ему, — откуда ты это выдумал принести духовному отцу медный пятак? Смеешься, что ли?

— Помилуй, батюшка! Где я больше возьму? Что есть, то и даю.

— По блядям да по кабакам носить небось есть деньги! А духовному отцу одни грехи тащишь! Ты на этот случай хоть укради что да продай, а священнику принеси что подобает, заодно уж перед ним покаешься и в том, что своровал, так он все тебе грехи отпустит!

И прогнал от себя поп этого солдата без исповеди.

— И не приходи ко мне без гривенника!

Солдат пошел прочь и думает:

— Что мне с попом делать?

Глядит, а около клироса стоит поповская палка, а на палке висит бобровая шапка.

— Дай-ка, — говорит сам себе, — попробую эту шапку утащить.

Унес шапку и потихоньку вышел из церкви да и прямо в кабак. Тут солдат продал ее за двадцать пять рублей, припрятал деньги в карман, а гривенник отложил для попа. Вернулся в церковь и опять к попу.

— Ну что, принес гривенник? — спросил поп.

— Принес, батюшка!

— А где взял, свет?

— Грешен, батюшка! Украл шапку да продал за гривенник! Поп взял этот гривенник и говорит солдату:

— Ну, Бог тебя простит, и я тебя прощаю и разрешаю.

Солдат ушел, а поп, закончил исповедовать своих прихожан, стал служить вечерню, отслужил и стал домой собираться, бросился к клиросу взять свою шапку, а шапки-то нет: так и домой пришел. Пришел и сейчас послал за солдатом. Солдат спрашивает:

— Что угодно, батюшка?

— Ну скажи, свет, по правде, ты мою шапку украл?

— Не знаю, батюшка, вашу ли украл я шапку, а только такие шапки одни попы носят. Больше никто не носит.

— А из какого места ты ее утащил?

— Да в нашей церкви висела на поповской палке, у самого клироса.

— Ах ты сукин сын, такой-сякой! Как смел ты украсть шапку у своего духовного отца?

— Да вы, батюшка, сами меня от этого греха освободили и простили.


СМЕХ И ГОРЕ


В некотором царстве, к некотором государстве жил-был поп; жил он над рекою и содержал на ней перевоз. Приходит к реке один раз бурлак и кричит с другого берега:

— Эй, батька, перевези меня!

— А заплатишь, свет, за перевоз?

— Заплатил бы, да денег нет!

— А нет, так и перевозить не стану.

— Если перевезешь, батька, я покажу тебе за то смех и горе.

Поп задумался, захотелось ему увидать смех и горе.

— Про что такое, — думает он себе, — говорил сейчас бурлак?

Вот он сел в лодку и поехал на тот берег, посадил с собой бурлака и перевез на свою сторону.

— Ну, батька, поверни лодку вверх дном! — сказал бурлак.

Поп перевернул лодку вверх дном и ждет себе: что будет.

Бурлак вынул из порток свой молодецкий хуй и как ударит по дну — так лодка и развалилась пополам. Поп увидал такой здоровенный хуй и рассмеялся; а после как раздумался о своей расколотой лодке — так стало ему жалко, что даже заплакал с горя.

— Что, доволен мною, батька? — спрашивает бурлак.

— Шут с тобой! Ступай куда идешь!

Бурлак простился с попом и пошел своей дорогой, а поп вернулся домой. Только перешагнул через порог в избу, вспомнил о бурлаковском хуе и засмеялся, а потом вспомнил о лодке — и заплакал.

— Что, батька, с тобою произошло? — спрашивает попадья.

— Ты не знаешь, матка, моего горя!

И сдуру рассказал ей обо всем, что с ним случилось.

Как услышала попадья про бурлака, сейчас напустилась на своего батьку.

— Ах ты, старый черт! Зачем ты его от себя отпустил? Почему домой не привел? Ведь это не бурлак, это мой брат родной! Верно, родители послали его нас с тобой проведать, а ты нет, чтоб догадаться… Запрягай-ка скорее лошадь да гони за ним, а то он, бедный, блудить станет и, пожалуй, домой вернется, нас не повидавши. Я хоть на него, голубчика, посмотрю, да про родителей-то расспрошу.

Поп запряг лошадь и погнал за мужиком, нагнал его и говорит:

— Послушай, добрый человек! Что же ты мне не сказал: ведь ты моей попадье родной брат. Как рассказал ей про твою удаль, она сейчас тебя признала и попросила вернуть.

Бурлак сразу догадался, к чему дело клонится.

— Да, — говорит, — это правда: я твоей попадье родной брат, да тебя, батюшка, прежде никогда не видал, а поэтому и признать тебя не смог.

Поп схватил его за руку и тащит на телегу.

— Садись, свет, садись! Поедем к нам. Мы с маткою, слава Богу живем в достатке и благополучии, есть чем тебя угостить. — Привез бурлака, попадья сейчас выбежала к нему навстречу. Бросилась бурлаку на шею и целует его.

— Ах, братец любезный, как давно тебя не видала, ну что, как наши-то поживают?

— По-старому, сестрица! Меня послали тебя проведать.

— Ну и мы, братец, пока Бог грехи наши терпит, живем помаленьку.

Посадила его попадья за стол, наставила перед ним разных закусок, яичницу и водки, и ну угощать:

— Кушай, любезный братец!

Начали все они трое есть, пить и веселиться до самой ночи. А как стало темно, постелила попадья постель и говорит попу:

— Мы с братцем вот здесь ляжем да поговорим про наших родителей: кто жив и кто умер; а ты, батька, ложись один на лавке или на полатях.

Вот легли спать; бурлак влез на попадью и начал ее попирать своим хуищем так, что она не утерпела — на всю избу завизжала. Поп услыхал и спрашивает:

— Что там такое?

— Эх, батька, ты не знаешь моего горя: мой отец умер.

— Ну, царство ему небесное, — сказал поп и перекрестился.

А попадья опять не выдержала да в другой раз еще сильнее того завизжала. Поп опять спрашивает:

— О чем еще плачешь?

— Эх, батька, ведь и мать-то моя умерла!

— Царство ей небесное! Со святыми упокой!

Так-то вся ночь у них и прошла.

Поутру бурлак стал домой собираться, а попадья его угощать на прощанье и вином-то, и пирогами, так и суетится около него:

— Ну, братец любезный, если опять будешь в этой стороне обязательно к нам заходи!

А поп вторит:

— Не обходи нас; мы тебе всегда рады!

Попрощался с ними бурлак. Попадья напросилась провожать братца, а за ней и поп пошел. Идут да разговаривают; вот уже и поле. Попадья говорит попу:

— Воротись-ка, батька, домой, что тебе идти, я одна теперь провожу братца.

Поп воротился, прошел шагов с тридцать, остановился и глядит: далеко ли они ушли? А бурлак тем временем повалил матку на пригорок, влез на нее и ну отжаривать на прощанье; а чтобы убедительнее надуть попа, надел ей на правую ногу свою шапку и велел задрать ногу-то кверху. Вот ебет ее, а попадья то и дело ногой да шапкой качает. Поп стоит да смотрит.

— Видишь, — говорит сам себе, — какой родственный человек-то! Далеко ушел, а все кланяется да шапкою мне машет! — Взял да скинул с себя шапку и давай кланяться:

— Прощай, шурин, прощай!

Отвалял бурлак попадью, да так ее утешил что три дня под подол заглядывала. Догоняет она попа, а сама с радости песни поет.

— Сколько лет с ней живу, — сказал поп, — а никогда не слыхал от нее песен!

— Ну, батька, — говорит попадья, — проводила я братца любезного, придется ли еще повидаться с ним в другой раз!

— Бог не без милости, небось придет!


ЧУДЕСНАЯ МАЗЬ


В некотором царстве, в некотором государстве, жил-был мужик, парень молодой. Не везло ему в хозяйстве, все коровы и лошади подохли, осталась одна кобыла. Стал он эту кобылу беречь пуще глаза, сам недоедает, недосыпает, а все за ней ухаживает: раздобрела кобыла? Раз как-то убрал он свою лошаденку, начал ее гладить да приговаривать:

— Ах ты, моя голубушка! Матушка! Нет милее тебя!

Услыхала эти слова соседская дочь — девка рыжая, и как собрались на улицу деревенские девки, она им и сказала:

— Ох, сестрицы! Я стояла у себя на огороде, а сосед наш Григорий убирал в то время свою кобылу, потом слазил на нее и целовал и приговаривал:

— Ах ты, голубушка моя, матушка! Нет тебя милее на свете!

Вот девки и начали над парнем смеяться. Где только ни повстречают его, так и закричат:

— Ах ты, матушка моя, голубушка!

Что делать парню; никуда глаз показать нельзя.

Стал он печалиться. Вот увидала его старуха тетка.

— Что, Гриша, не весел? Что головушку повесил?

Он ей и рассказал про все это дело.

— Ничего, Гриша, — сказала старуха, — все поправлю. Приходи-ка завтра ко мне. Небось перестанут смеяться!

Старуха-то была лекарка, да такая важная — на все село. А в избу к ней сходились на вечеринки девки. Вот она вечером-то увидала ту девку, что рассказала о Григории, как он кобыле под хвост лазил, и говорит ей:

— Ты, девушка, заходи ко мне завтра поутру, мне надо кое о чем с тобой поговорить.

— Хорошо, бабушка!

На другой день встал молодец, оделся и пришел к старухе.

— Ну, смотри, Гриша, чтоб у тебя припас-то готов был! А теперь становись за печку да стой смирно — пока не позову.

Только стал он за печкою, пришла и девка.

— Здравствуй, бабушка!

— Здорово, головушка! Вот что, девушка, хочу тебе сказать: ведь над тобою худое делается, ведь ты, родимая, очень больна…

— Э, бабушка, я, кажется, совсем здорова!

— Нет, голубушка, у тебя внутри такое делается, что и подумать-то страшно! Хоть теперь и не больно тебе, а как дойдет до сердца — в то время уж ничем не вылечишь; так и помрешь! Дай-ка я тебя за живот пощупаю.

— Пощупай, бабушка! — говорит девка, а сама чуть не плачет со страху. Стала баба щупать ее за живот и говорит:

— Видишь, я правду сказала! Как только вчера на тебя взглянула — сразу догадалась, что с тобой недоброе делается, у тебя, голубушка, возле сердца желтуха…

— Полечи, пожалуйста бабушка!

— Уж если хвораешь, так надо полечить; только стерпишь ли, ведь больно будет?

— Что хочешь делай, хочешь ножом режь, да вылечи!

— Ну встань же ты вот здесь, высунь голову в окошко и примечай: с какой стороны, с правой или с левой, больше народу будет идти? А назад-то нельзя оглядываться, а то все мое лекарство даром пропадет, тогда и двух недель не проживешь!

Девка высунула свою голову в окошко и ну глазеть по сторонам; а старуха задрала ей хвост и говорит:

— Нагнись-ка туда за окошко побольше да не оглядывайся: сейчас стану мазать тебе помазком да деготьком!

Тут вызвала старуха потихоньку парня:

— Ну, работай!

Вот он и засунул девке помазок свой на целую четверть вглубь, и как стало у них заходиться — стала девка жопою вертеть, а сама просит:

— Бабушка, голубушка! Мажь, мажь побольше своим деготьком да помазком!

Парень отвалял ее и ушел за печку.

— Ну, девушка! — сказала старуха, — теперь такая будешь красавица, что любо-дорого!

Девка поблагодарила старуху:

— Спасибо, бабушка! Какое хорошее у тебя лекарство-то, просто сласть!

— У меня ничего плохого нет, а это лекарство для баб и девок очень пользительное. А с какой стороны народу шло больше?

— С правой, бабушка!

— Видишь, какая ты счастливая! Ну, иди с Богом домой.

Девка ушла, ушел и парень. Вот он пообедал и повел свою кобылу на реку поить. Девка увидала его, выскочила и кричит:

— Ах ты, матушка моя, голубушка!

А он обернулся и ну передразнивать ее:

— Ох, бабушка-то, голубушка! Мажь, мажь побольше своим деготьком да помазком!

Тут девка язык прикусила и стала жить с парнем дружно.


СЛАВНАЯ МАЗЬ


Жил-был молодец, повадился ходить мимо купеческого дома: как идет — прокашляется и скажет:

— Гуся ел, да запершило в горле!

Вот купеческая дочь и говорит:

— У моего батюшки много денег, — но каждый день мы не едим гусей.

— Это бывает не от богатства, а от жадности, — отвечал молодец и пошел домой.

А купеческая дочь позвала какую-то старую нищенку и приказывает:

— Иди за этим молодцем вслед да узнай, что он там обедает, я тебя награжу за это.

Молодец пришел домой, а за ним и нищенка просится отдохнуть в избе; тот ее и пустил. Только молодец жил в большой бедности.

— Матушка, — говорит он, — нет ли чего поесть?

— Щи вчерашние, да позавчерашняя каша.

— Давай-ка сюда кашу.

Подала мать кашу:

— А масла, — говорит, — нет? А нет ли хоть сальной свечки?

— На вот огарочек.

Положил он свечной огарок в кашу и давай уплетать. Нищенка все это и рассказала купеческой дочери. Вот идет молодец мимо купеческого дома да опять прокашлялся и сказал:

— Гуся ел, да запершило в горле!

А купеческая дочь в окошко кричит:

— Сальный огарок с кашей ел!

— Ах, мать твою! Почему она знает? Верно, это нищенка ей сказала.

Отыскал он нищенку и стал ее просить:

— Нельзя ли как поправить это дело? Если будут деньги, заплачу тебе!

— Хорошо, — сказала старуха. Сейчас пошла к купеческой дочери.

— Как, сударыня, поживаешь?

— Не совсем здорова, бабушка: все живот болит Нельзя ли помочь моему горю?

— Можно, прикажи истопить баню, я вам живот-то потру мазью.

Вот истопили баню; старуха заранее спрятала там молодца, потом привела купеческую дочку, раздела всю донага и говорит:

— Ну, сударыня, надо завязать тебе глаза, чтоб дурно не сделалось!

Завязала ей платком глаза, положила ее на лавочку и говорит:

— Теперь стану мазать легкою мазью!

И провела по брюху рукою раза два.

— А теперь будет потруднее!

Тут сказала молодцу, он влез на девку, всунул ей свой кляп, да так, что она на всю баню закричала.

— Потерпи маленько, сударыня! Всегда сначала больно бывает, а как разработается — так как по маслу пойдет, и живот заживет!

Начал он махать купеческую дочку, забрало ее за живое, хорошо показалось; она и говорит:

— Мажь, бабушка, мажь! Хорошая твоя мазь!

Сделал молодец с нею раз и спрятался; старуха развязала купеческой дочери глаза. Та посмотрела, а под нею кровь.

— Что это, бабушка?

— Это дурная кровь из тебя вышла; полегчало тебе?

— Полегчало, бабушка! Ах какая у тебя славная мазь, слаще меда! Нет ли еще?

— Разве еще хочется?

— Очень хочется, бабушка! Что-то живот опять начал побаливать.

Завязала ей старуха глаза, положила на лавочку, а молодец опять стал ее махать по-свойски.

— Мажь, бабушка, мажь! Хороша твоя мазь! — говорит купеческая дочь.

Отделал ее молодец и спрятался: купеческая дочь встала и просит:

— Принеси мне, бабушка, этой мази, вот тебе сто рублей за лечение!

Так дело и кончилось.

Вот идет молодец мимо купеческого дома и опять говорит:

— Гуся ел, да запершило в горле!

А купеческая дочь кричит в окно:

— Сальную свечу с кашей ел!

А молодец в ответ:

— Мажь, бабушка, мажь, хороша твоя мазь!

Стало у купеческой дочери брюхо расти; приметила мать и спрашивает:

— Что это, дочка, никуда ты из дому не ходишь, а брюхо у тебя выше носа поднимается?

— Ах матушка, ведь это от того, как ходила я с бабушкою в баню, а она все мазала мне живот мазью, да такою славною, слаще меду!

Мать догадалась, позвала к себе нищенку и спрашивает:

— Ты, бабушка, мазала мою дочь в бане мазью?

— Я, сударыня!

— Помажь и мне!

— Изволь, помажу!

Тотчас побежала за молодцом.

— Одевайся, иди, купчиха мази просит!

Пришли в баню; старуха завязала купчихе глаза и положила ее на лавку. А молодец влез на нее и ну отжаривать. Тут купчиха поскорей платок с глаз долой, увидала молодца, поцеловала его за работу и говорит:

— Ну, молодец живу я с мужем двадцать лет, а такой сласти не испытывала. Вот тебе сто рублей, будь мужем моей дочери.

Женился молодец на купеческой дочери и задал пир на весь мир, я там был, мед-вино пил, по усам текло, а в рот ни капли не попало!


СОЛДАТ С ДЁГТЕМ


Жил-был солдат, любил выпить. Напала на него одышка, и пошел он к лекарке, лекарка была хоть и старуха, да еще крепенькая; как увидала солдата, засвербело у нее между ног.

— Что, служивый?

— Да вот, полечи от одышки.

— Раздевайся да садись.

Солдат сел, а лекарка поставила перед ним бутылку водки:

— Пей, служивый, на здоровье!

Солдат не заставил себя просить, так нализался, что в глазах зарябило: тут же повалился да и заснул.

Старуха ну солдата ощупывать, добралась до пупа и пониже; да как завоет:

— Ах, я взбалмошная! Что наделала, кляп-то у него не то чтобы ожил, а совсем загнулся…

Уложила солдата на кровать и сама улеглась возле, лежит да все щупает, не ожил ли хуй у него? А солдат храпит себе во всю ивановскую. Дотронулась она в последний раз до корня, и корень-то глядит за спину, и уснула. Перед рассветом солдат очнулся, увидал бабу — возле себя и думает:

— Дай-ка ее сбоку хвачу!

И придвинулся как следует. А старуха была чутка, говорит спросонок:

— Что ты, служивый, делаешь? Как тебе не стыдно?

А сама еще больше на хуй навертывается.

— А что, бабушка, разве для больного это вредно? Я, пожалуй, выну.

— Что ты, служивый! Засовывай, да нельзя ли поглубже; тебе от этого полегче будет!

Солдат отработал ее и ушел, приговаривая:

— Хоть не легче, так сытно!

На горе солдата, на ту пору спала на полатях девка, старухина племянница, она все это видела и рассказала другим девкам. Стали они солдата дразнить:

— Старуху качал! Старуху качал!

Солдат терпел, терпел и пошел с жалобой к старухе.

— Ах, благодетель! — сказала старуха. — Да что ты давно мне не рассказал про это, я бы отучила смеяться мерзких девчонок! Ах они такие-сякие! Да разве у старухи хуже ихней-то дыра? Да где им, паскудным, так подмахивать! Послушай же, ко мне ходит лечиться одна девка от грыжи; так ты, служивый, приходи завтра вечером сюда, я тебя спрячу на кровать, а девку-то поставлю на четвереньки, да и заставлю тебя откатать ее на все корки!

Вот на другой день солдат по-сказанному, как по писанному, пришел и лег на кровать. Прошло с полчаса — глядь: идет молодая девка. Как увидал ее солдат, у него жила натянулась и приподнялась не хуже штыка. Старуха оглядела девку и говорит:

— Что ты, родимая! Да у тебя между ног блохи гнездышко свили, и вывесть их нельзя ничем, как только рукой; а то, пожалуй, умрешь.

— Яви, бабушка, божескую милость, вылечи!

— Ну, делать нечего; не хотелось бы рукой туда лезть, да надо. На вот тебе платок, завяжи глаза, разденься наголо да встань на четвереньки.

Девка все то сделала. Тут солдат подошел, взял хуй в обе руки и стал всаживать ей в пизду. Девка ну кричать:

— Больно, бабушка, больно!

— Терпи, кормилица, видишь, проклятые блохи как расплодились.

Солдат всунул ей на целую четверть, девка взвизгнула:

— Ой, бабушка, умру; больно, родимая, больно!

— Постой, девка, я с деготьком попробую, небось легче будет.

Солдат всадил хуй под самый корешок — девка и язык прикусила — и давай ее насаливать. Стало у них заходиться.

— Вот теперь, бабушка, хорошо! Правда, хорошо! Да нельзя ли еще деготьком подмазать? С деготьком-то оно приятнее. Я уж у отца целое ведро с дегтем утащу да тебе принесу.

Солдат слышит, что девка-то разогрелась на гвоздю, и ну тискать свой хобот вместе с бубенчиками, да так разутешил, что сделал пизду шире шапки.

— Ну что, легче ли? — спрашивает старуха. — Кажись, все подохли!

— Конечно, бабушка, теперь полегчало.

Солдат спрятался; девка встала, оделась и ушла. На другой день девка-широкопиздка повстречала солдата и стала его дразнить:

— Старуху качал! Старуху качал!

А солдат ей говорит:

— А с деготьком-то ведь лучше!


ЧУДЕСНАЯ ДУДКА


В некотором царстве, в некотором государстве жил барин, да еще был мужик, такой бедный, что и представить нельзя! Призвал его барин и говорит:

— Послушай, мужичок! Долг свой ты не платишь, и взять с тебя нечего, иди ко мне и живи за долг три года.

Прожил у него мужик год и другой и третий.

Барин видит, что мужику скоро срок придёт, и думает, какую бы найти вину, чтоб еще оставить мужика при себе на три года. Позвал его барин и стал говорить:

— Послушай, мужичок! Вот тебе десять зайцев, гони их пасти в поле, да смотри, чтоб все были целы! А то опять оставлю при себе на три года.

Только погнал мужик зайцев в поле — они все у него разбежались в разные стороны.

— Что делать? — думает он, — теперь пропал я!

Сел и плачет. Откуда ни возьмись — явился старик и спрашивает:

— О чем, мужичок, плачешь?

— Как мне, старик, не плакать! Дал мне барин пасти зайцев, они все и разбежались; теперь беда мне неминуемая!

Старик дал ему дудочку и говорит:

— На тебе дудочку; когда заиграешь в нее, они все к тебе прибегут!

Мужик сказал спасибо, взял дудочку и только заиграл в нее, как тут же все зайцы к нему прибежали. Он погнал их домой. Барин пересчитал зайцев и говорит:

— Все целы! Ну, что нам делать? — сказал барин своей барыне, — какую вину на мужике сыскать?

— А вот что, душенька, когда он завтра погонит зайцев, я переоденусь в другое платье, пойду к нему и куплю одного зайца.

— Ну, хорошо.

Наутро погнал мужик зайцев в поле, и только подошел к лесу, они тотчас все разбежались в разные стороны, а мужик сел на траву и начал лапти плесть. Вдруг едет барыня, остановилась, подошла к нему и спрашивает:

— Что, мужичок, здесь делаешь?

— Скотину пасу.

— Какую скотину? Мужик взял дудочку и заиграл — все зайцы сбежались к нему.

— Ах, мужичок, — сказала барыня, — продай мне одного зайчика.

— Никак нельзя, ведь это господские зайцы. А барин у меня очень строг! Он, пожалуй, меня совсем заест.

Барыня стала к нему приставать:

— Пожалуйста, продай. Мужик видит, что ей очень хочется зайчика, и говорит:

— У меня, барыня, завет положен.

— Какой завет?

— Кто даст поеть, тому и зайца уступлю.

— Возьми лучше деньгами, мужичок.

— Нет, мне больше ничего не надо!

Барыне делать нечего — дала мужику поеть. Он обработал ее и дал ей зайца:

— Только, барыня, держи его потихоньку, а то раздавишь.

Она взяла зайца, села в коляску и поехала. А мужик заиграл в свою дудочку — этот заяц услыхал, выпрыгнул из рук барыни и убежал назад к мужику. Приехала барыня домой.

— Ну что, купила зайца?

— Купила-то купила, только как мужик заиграл в свою дудочку, заяц выпрыгнул от меня и убежал.

На другой день опять поехала барыня к мужику, подходит к нему и опять спрашивает:

— Что делаешь, мужичок?

— Лапти плету да господскую скотину пасу.

— Где ж твоя скотина?

Мужик заиграл в дудочку, и сейчас сбежались к нему все зайцы. Барыня стала торговать зайца.

— У меня положен завет.

— Какой?

— Дай поеть.

Барыня опять дала и получила за то зайца, а как мужик заиграл, заяц выскочил и убежал от нее.

На третий день переоделся и приехал сам барин.

— Что, мужичок, делаешь?

— Скотину пасу.

— Да где ж твоя скотина?

Заиграл мужик в дудочку, сбежались к нему зайцы.

— Продай мне одного!

— За деньги не продам. У меня положен завет.

— Какой завет?

— Кто захочет кобылу поеть — тому и зайца отдам.

Барин влез на кобылу и сотворил грех с нею.

Мужик подал ему зайца и говорит:

— Держи его, барин, потихоньку, а то задавишь.

Барин взял зайца и поехал домой, а мужик заиграл в дудочку — заяц услыхал и убежал от него к мужику. Видит барин, что ничего не возьмешь, и отпустил мужика жить на волю.


ПАСТУХ


В одной деревне жил-был пастух, молодой парень. Деревенские девицы и молодые молодицы к нему были неравнодушны и всякие шутки от него принимали. Многие девки на него завидовали, хотелось повлюбляться с ним, да не всякой удается-то! Вот девки и наговорили на него напраслину, а может, и взаправду — застали его на кобыле — и начали над ним насмехаться. Другие девки еще не так его доставали, как одна Дуня. Погонит бывало она поутру скотину, а сама кричит пастуху:

— Смотри-ка, Иван, стереги мою кобылу!

Просто проходу ему не дает своей кобылой. Пастух все себе на ус мотает. А в деревне жила старуха, такая приветливая, и к этой старухе собирались девки на посиделки. Пошел пастух к старухе и прямо упал к ней в ноги:

— Заставь, бабушка, за себя вечно Бога молить, а я тебя до веку не забуду.

Рассказал ей про свое горе и дал ей полтинник денег.

— Хорошо, родимый! Приходи уж в сумерки.

Вечером пригнал пастух стадо, а в то время дождик. Стали бабы зазывать свою скотинку, Дуня тоже побежала по деревне искать свою корову, а старуха увидала ее в окно и закричала:

— Дуня, Дуня! Поди-кась сюда.

Девка прибежала. Как начала бранить ее старуха, а пастух-то спрятан у нее за печкою.

— Смотри, Дуняша, будешь каяться, да не воротишь.

Дуня испугалась и не знает, какая-такая вина за нею.

— Экие вы дуры безопасные! — сказала старуха. — Бегаете неосторожно и прыгаете через канаву как попало! Годится ли так делать? Посмотри-кась, что ты теперь наделала: ведь ты, дура, честь свою испортила! Кто тебя замуж возьмет?

— Ах, бабушка! Нельзя ли похлопотать да поправить как-нибудь?

— То-то поправить! За все про все отвечай бабушка! Поди-ка сюда, делай, что скажу, да терпи, хоть и больно будет.

— Хорошо, бабушка.

— Смотри в окно да раскорячься пошире, а сама чур не оглядывайся; а то все дело пропадет, в то время и поправить нельзя будет!

Заворотила ей сарафан и махнула пастуху. Иван подкрался тихонько, скинул портки и начал поправлять Дунькину честь.

— Ну что, хорошо? — спрашивает старуха.

— Хорошо, бабушка! Ух, как хорошо! Еще поправь, бабушка! Я тебя никогда не забуду.

Покончил свое дело пастух и спрятался за печку.

— Теперь, — сказала старуха, — ступай, глупенькая, домой! Да моли за Бабушку Бога.

На другой день погнала Дуня скотину и опять стала дразнить пастуха кобылою; а он ей в ответ:

— А не хочешь ли, честь тебе поправлю!

— Ну хорошо, Иван, — сказала с укором девка.

— Не знаю, как тебе, а мне хорошо было, — отвечал пастух.


СОЛДАТ, МУЖИК И БАБА


Стояли в деревне солдаты, и бабам это очень очень нравилось, дело-то, сами понимаете, житейское: хозяин на заработке, а хозяйка и пьет, и ест, и спит с солдатом! Вот у одного мужика была жена сильно гулящая. Много раз заставал он ее и с мужиками-то и с солдатами, а все она права оставалась. Один раз застал ее мужик с ёбарем в сарае:

— Ну, блядь, что теперь станешь говорить?

А она пока под парнем лежала — говорила:

— Виновата, мой милой друг!

А как встала да прибежала в избу, сейчас бросилась к свекрови и давай плакать.

Пришел муж и говорит:

— Ну, матушка, я людям не верил, а теперь я сам застал жену с ёбарем в сарае.

А баба со слезами:

— Видишь, матушка, какую терплю я напраслину!

— Ах ты, блядь проклятая, ведь я сейчас поднял тебя из-под Андрюшки!

— Врешь, подлец! Ну-ка скажи, куда я головою лежала?

Мужик задумался и сказал:

— А черт тебя знает, куда ты головой лежала!

— Вот вишь, матушка, как он врет-то!

Мать накинулась на сына и давай его ругать.

— Хорошо, — говорит мужик, — я тебя, голубушку, опять скоро поймаю!

Прошло некоторое время, связалась та баба с солдатом, и пошли они вместе в сарай. Положил ее солдат на вязанку соломы и давай еть. Хозяин-то и подметь, пришел в сарай и захватил солдата на своей жене.

— Ах, брат служивый! Это не хорошо.

— Черт вас разберет, — отвечает солдат, — она говорит хорошо, а ты — нехорошо, на вас не угодишь!

— Я, брат служивый, пойду на тебя просить!

— Ну ты ступай, еще проси, а я уж выпросил.


СОЛДАТ САМ СПИТ, А ХУЙ РАБОТАЕТ


Жил-был мужик, у него была молодая хозяйка. Вот пришли в деревню солдаты и поставили к этому мужику в постояльцы одного служивого. Как легли они вечером спать все вместе: хозяйка в средине, а мужик с солдатом по краям. Мужик лежит да разговаривает с женою, а солдат улучил-то времечко и стал хозяйку через жопу валять. Мужик разохотился было и сам на бабу слазить и хотел ее пощупать — хвать за пизду рукою и поймал солдатский хуй.

— Что ты делаешь, служивый?

А солдат храпит себе, будто спит крепким сном.

— Ишь какой служивый! — сказал мужик, — сам спит, а хуй в пизду направил.

— Извини, хозяин, и сам не знаю, как он туда попал!


СОЛДАТ


Долго подбирался солдат, как бы выебать хохлушку; вот и надумал и говорит хохлу:

— Хозяин! У тебя в доме много чертей, спать не дают! А ты как спал?

— Я, слава Богу, хорошо!

— Ну, я нынче с тобой лягу!

Хохлушка и говорит:

— Пусть с нами ляжет!

Хохол согласился. Вот сам хозяин лег с краю, хозяйку положил в середку к себе передком, а солдат улегся к стене и начал подталкивать хозяйку через жопу. Хохол протянул тихонько руку и ухватил солдата за хуй.

— А, сам спит, а хуяку пустил в чужую пиздяку!

— Что ты, чертов сын, ухватил меня за хуй? — закричал солдат, — я и жене твоей не позволю — не только тебе!

— А такая у тебя, господин, служба, пускаешь хуяку в чужую пиздяку?

— Да разве он лазил туда?

— Ишь какой! Да я его оттуда насилу вытащил!

— Экий блудливой шельма! Ну, намну ж я ему бока, не станет он у меня шляться по чужим дырам.


СОЛДАТ И ХОХЛУШКА


Ехал хохол с жинкою и сыном в город на волах, а солдат привязал на дороге кобылу к дереву и ебет ее.

— Что ты, москаль, делаешь?

— Да вот казенная лошадь заболела, так лечу!

А хохлушка думает:

— Верно, у него хуй большой! Ишь кобылу ебет! Взяла и села в телеге на край, колесо ударилось и в канаву. Хохлушка упала с телеги и кричит:

— Беги скорей за солдатом, я ушиблась!

Хохол побежал, догнал солдата:

— Москаль. Будь родной отец, помоги, пожалуйста, у моей хозяйки ушиб.

— Что делать, надо помочь твоему горю! Воротился солдат, хохлушка лежит на земле да стонет:

— Ай, батеньки, заболела.

— Есть ли у тебя, — спрашивает солдат хохла, — рядом чем телегу накрыть?

— Есть!

— Хорошо, давай сюда! Накрыл телегу и положил туда хохлушку.

— А есть ли у тебя хлеб-соль?

— Есть. Солдат взял кусочек хлеба и посолил.

— Ну, хохол, держи волов, чтобы с места не трогались.

Хохол ухватил их за рога и держит, а солдат влез на телегу и давай еть хохлушку. Сын увидал, что солдат на матери лежит, сказал:

— Тятько, а тятько! Москаль мамку ебет.

— И то, сынок, кажись, ебет! Да нет, хлеб-соль его не допустит!

Солдат отработал и вылез из телеги.

Хохлушка говорит:

— Ну, спасибо, москаль! Вот тебе карбованец.

Хохол достал кошелек, дает ему два карбованца:

— Спасибо, москаль, что жинку вылечил!


СОЛДАТ И ХОХОЛ


Стоял солдат у хохла на квартире и завязал отношения с его хозяйкою. Хохол заметил перестал ходить на работу; все сидит дома. Солдат пошёл на выдумку, переоделся в другую одежду, приходит вечером к хате и стучится в окно. Хохлушка спрашивает:

— Кто там?

А солдат отвечает:

— Бабу.

— Какую бабу?

— Какую хохол ебет! Что, хозяин дома?

— Зачем он тебе?

— Да вот появился указ всех хохлов перееть! Отпирай-ка скорее двери!

Хохол испугался, не знает, куда деваться, схватил кожух, залез под лавку и укрылся тем кожухом. Хохлушка отперла двери и впустила солдата; вошел он в хату и кричит:

— Где же хозяин?

— Его нема дома!

Солдат начал искать его на печи, на полатях и по всем углам и наконец напал на хохла под лавкою.

— А это кто?

— Это теля.

А хохол услыхал и замычал по-телячьи.

— Ну, коли нет хозяина, так сама ложись!

— Ах, Боже мой, нельзя ли обождать до другого раза, пока хозяин придет?

— Тебе хорошо — до другого раза, а мне надо обойти все избы, а не обойду — так триста палок в спину. Ложись-ка скорее, мне с тобой некогда разговаривать.

Хохлушка легла, а солдат начал ее осаживать по-свойски, до того припер ей, что аж запердела с натуги. Отвалял солдат и ушел из хаты. Хохол вылез из-под лавки и говорит:

— Ну, спасибо тебе, жинка! Что за меня потрудилась! У тебя две дыры: в одну прет, в другую дух идет — и то ты не утерпела да запердела, а я, кажись, совсем усрался бы! Ох, жинка! Ты умна, а я еще умней; ты сказала теля, а я и замычал по-телячьи!


БЕГЛЫЙ СОЛДАТ


Беглый солдат залез ночью к одному мужику в ригу и залег на сене спать. Только стал засыпать, слышит: кто-то идет. Солдат испугался и залез под самую крышу. Вот пришла туда девка, а за нею парень; принесли с собою вина и разных закусок; поставили в угол, разделись и давай целоваться да любоваться. Парень повалил девку на сено и начал ее еть; девка подмахивает, а сама говорит:

— Ах, милый друг! Коли Бог даст, да рожу я ребенка — кто за ним присмотрит, кто его выходит?

А парень отвечает:

— Тот, кто над нами!

Как услыхал эти речи солдат, не вытерпел и закричал:

— Ах вы подлые! Вы ебетесь, а я за вас отвечать буду!

Парень тотчас вскочил с девки да бежать; девка тоже — давай Бог ноги!

А солдат слез наземь, забрал их одежду, вино и закуски и пошел своею дорогою.


СОЛДАТ И ПОП


Захотелось солдату попадью уеть; как быть? Нарядился во всю амуницию, взял ружье и пришел к попу на двор.

— Ну, батька! Вышел такой указ, велено всех попов перееть, подставляй свою сраку!

— Ах, служивый! Нельзя ли меня освободить?

— Вот еще выдумал! Чтоб мне за тебя досталось? Скидай-ка портки поскорей да становись раком.

— Смилуйся, служивый! Нельзя ли вместо меня попадью уеть?

— Оно, пожалуй, можно-то можно! Да чтоб не узнали, а то беда будет! А ты, батька, что дашь? Я меньше сотни не возьму.

— Возьми, служивый, только помоги горю!

— Ну, поди, ложись в телегу, а поверх себя положи попадью, я залезу и будто тебя отъебу!

Поп лег в телегу, попадья на него, а солдат задрал ей подол и ну валять на все корки.

Поп лежал-лежал, и разобрало его; хуй у попа понатужился, просунулся в дыру сквозь телегу и торчит, да такой красный! А попова дочь смотрела, смотрела и говорит:

— Ай да служивый, какой у него хуй-то здоровенный: матку и батьку насквозь пронизал, да еще конец мотается!


СОЛДАТ РЕШЕТИТ


Была свадьба у богатого мужика: женил он сына. И было у него пирование великое. Обвенчали жениха с невестой и спать уложили, а наутро подняли, поздравили с законным браком, потом накрыли молодых белою простынею и стали решетить (то есть дарить молодых дарами), всякий кладет денег сколько может! Вот все отрешетили, остался один солдат. Старик видит, что он лежит с похмелья и говорит:

— Что ж, служивый, встань да порешети молодых-то!

Солдат встал.

— Решетить так решетить, — говорит, и идет без портков как спал, берется за решето, и прямо поднял простыню и давай решетить молодую через жопу.

— Служивый, — кричит свекор, — ты не так решетишь?

А молодая:

— Ничего, батюшка, пускай хоть так порешетит!

Отвалял ее солдат и полез на лавку. Вот свекру досадно стало, и говорит он девкам:

— Спойте-ка солдату страшную песню!

Девки запели:

— Ах ты, солдат! По белу свету волочился, а решетить не научился!

— Ах вы, курвы, как умел, так и решетил.


ТЕЩА И ЗЯТЬ ДУРЕНЬ


Жил-был мужик с бабой, у них была дочь. Нашелся жених, засватал девку и женился на ней. Случилось зятю быть у тещи в гостях на святках. Теща посадила его за стол и начала угощать. Поставила перед ним разных закусок, а сама зятя спрашивает:

— Послушай, сынок! У вас нынче какую животину к празднику забили?

— Да мой батюшка перед самым праздником поймал суку в амбаре и так ее прибил, что она уссалась и усралась. Насилу сука-то вырвалась да бежать, а батька за нею вдогонку, нагнал ее у забора, когда она лезла в дыру, да и по пизде еще раз ударил!

— Ну, нажила себе умного зятя! — думает теща, — экое словечко сбухал. Больше ничего не спрошу у него.


БОЛТЛИВАЯ ЖЕНА


Жил-был мужик, и захотелось ему испытать: можно ли, когда случится, сказать жене тайну или нет?

Захотелось ему раз до ветру, он пошел на двор и высрался. Воротился в избу, повесил голову и так тяжело вздыхает, будто что худое сделал! Стала баба его спрашивать:

— Что ты, или захворал? Какой только веселый был, а теперь ишь насупился!

— Эх, жена, молчи! — говорит мужик, — сам не знаю, перед добром или худом это со мною случилось!

Баба пристала:

— Скажи да скажи мне, что такое случилось?

— Сейчас ходил я, жена, до ветру. Только сел да перднул, как у меня из жопы вылетела одна сорока, вот я и думаю: к чему бы это такое было?

Как услыхала баба про сороку, тут же побежала к куме за каким-то делом и давай ей рассказывать:

— Послушай, кума, что с моим мужем-то вчера случилось: пошел он до ветру, только перднул, как у него из жопы вылетело две сороки, к чему бы это такое?

— Не знаю, кумушка!

Потолковали они, потолковали и разошлись. Кума побежала сейчас к своей куме, и говорит ей:

— Не слышала ты, кумушка Арина, что с Иваном-то случилось? Ко мне жена его приходила и сказывала, что пошел он до ветру и только перднул один раз, как у него из жопы вылетело три сороки!

Кума Арина побежала к соседям и нахвастала, что пошел Иван до ветру, а у него из жопы вылетело четыре сороки. Чем дальше шло, тем больше сорок прибывало; как обошла весть всех деревенских баб, оказалось, что у мужика из жопы вылетело двенадцать сорок, и так пошла на него слава, что и показаться никуда нельзя! Кто ни попадется на глаза, каждый его спрашивает:

— Как это, брат, у тебя из жопы двенадцать сорок вылетело? Расскажи, пожалуйста!


ПОП РЖЕТ КАК ЖЕРЕБЕЦ


В некотором селе жил-был поп, великий охотник до молодых баб, как только увидит, бывало, в окно, что мимо двора его идет молодка, сейчас высунет голову и заржет по-жеребячьи. В этом же селе жил один мужик, у которого жена была очень хороша собой. И ходила она каждый день за водою мимо поповского двора; а поп только увидит ее — сейчас высунет в окно голову и заржет. Вот баба пришла домой и спрашивает у мужика:

— Муженек! Скажи, пожалуй, отчего это иду я за водой мимо попова двора, а поп на всю улицу ржет по-жеребячьи!

— Эх дура баба! Это он тебя любить хочет! А ты смотри, как пойдешь за водой и станет поп ржать по-жеребячьи: иго-го, ты ему сама заржи тонким голосом: иги-ги. Он к тебе сейчас выскочит и попросится ночевать с тобой; ты его и замани; вот мы попа-то и обработаем; пусть не ржет по-жеребячьи!

Взяла баба ведра и пошла за водой. Поп увидал ее из окошка и заржал на всю улицу: Иго-го, иго-го, а баба в ответ ему заржала: Иги-ги, иги-ги! Поп вскочил, надел подрясник, выбежал из избы, и к бабе:

— Что? Марьюшка! Нельзя ли того?..

— Можно, батька! Вот муж собирается в город на ярмарку, только лошадей нигде не добудет.

— Ты давно б сказала, присылай его ко мне, я дам свою пару лошадей, и с повозкой. Пусть себе едет!

Воротилась баба домой и говорит мужу:

— Так и так, бери у попа лошадей.

Мужик сейчас собрался — и прямо к попу, а поп давно его ждет.

— Сделайте милость, батюшка, дайте пару лошадок на ярмарку съездить.

— Бери, бери, свет!

Запряг мужик поповых лошадей в повозку, приехал домой и говорит жене:

— Ну, хозяйка! Я выеду за деревню, постою немножко да и назад. Пусть поп приходит к тебе гулять, а как я ворочусь да застучу в ворота — он испугается и станет спрашивать: Где бы спрятаться? Ты и спрячь его в этот сундук, что с голландской сажей стоит, слышь?

— Ладно!

Сел мужик в повозку и поехал за деревню, поп увидал и сейчас бросился к бабе.

— Здравствуй, Марьюшка!

— Здравствуй, батюшка! Теперь мы одни, погуляем! Садись-ка за стол да выпей водочки.

Поп выпил рюмочку, и не терпится ему, поскидал с себя рясу, и сапоги, и портки — забирается на постель ложиться.

Вдруг как застучит у ворот. Поп испугался и спрашивает:

— Кто это, Марьюшка, стучится?

— Ах, батька! Ведь это мой муж домой приехал, кажись что-то позабыл!

— Куда же мне спрятаться?

— А вон пустой сундук стоит в углу, полезай туда!

Поп полез к сундук и прямо попал в сажу; улегся там, еле дышит; баба сейчас закрыла его крышкой и заперла на замок. Вошел мужик в избу. Жена и спрашивает:

— Что воротился?

— Да позабыл захватить сундук с сажею; авось на ярмарке-то купят, пособи-ка на повозку снести.

Подняли они вдвоем сундук с попом и потащили из избы.

— Отчего он такой тяжелый? — говорит хозяин, — кажись, совсем порожний, а тяжел!

А сам тащит-тащит да нарочно об стену или об дверь и стукнет: поп катается в сундуке и думает: Ну, попал в добрый капкан!

Втащили на повозку; мужик сел на сундук и поехал на поповых лошадях в город; выехал на дорогу, как стал кнутом помахивать да коней постегивать — помчались они во весь дух! Вот едет ему навстречу барин и говорит лакею:

— Поди, останови этого мужика да спроси — куда так шибко гонит?

Лакей подбежал и кричит:

— Эй, мужичок! Постой, постой!

Мужик остановился.

— Барин велел спросить, что так шибко гонишь?

— Да чертей ловлю, оттого шибко и гоню.

— Что же, мужичок, поймал хоть одного?

— Одного-то поймал, а за другим гнался, да вот ты помешал! Теперь за ним не угонишься.

Лакей рассказал про то барину: так и так, одного черта мужик поймал!

Барин сейчас к мужику:

— Покажи, братец, мне черта; я сроду их не видывал!

— Дашь, барин, сто рублей, покажу.

— Хорошо, — сказал барин.

Взял мужик с барина сто рублей, открыл сундук и показывает, а в сундуке сидит поп — весь избитый да вымазанный в саже, с растрепанными патлами.

— Ах какой страшный! — сказал барин, — как есть черт! Волосы длинные, рожа черная глаза так и выпучил!

Потом мужик запер своего черта и опять поскакал в город, приехал на площадь, где была ярмарка, и остановился.

— Что, мужик, продаешь? — спрашивают его.

— Черта! — отвечает он.

— А сколько просишь?

— Тысячу рублей.

— А меньше как?

— Нет! Одно слово — тысячу рублей.

Тут собралось около мужика столько народу, что яблоку упасть негде. Пришли двое богатых купцов, протолкались кое-как к повозке.

— Мужик, продай черта.

— Покупайте.

— Какая цена будет?

— Тысяча рублей, да и то за одного черта, без сундука. Сундук-то мне нужен, если еще поймаю черта, чтобы было куда посадить.

Купцы сложились и дали ему тысячу.

— Извольте получать! — говорит мужик и открыл сундук.

Поп как выскочит да бежать! Прямо в толпу бросился, а народ как шарахнет от него в разные стороны, так поп и убежал!

— Экий черт! К такому если попадешься, совсем пропадешь, — говорят купцы между собой. А мужик воротился домой и отвел к попу лошадей.

— Спасибо, — говорит, — батюшка, за повозку — славно торговал; тысячу рубликов зашиб.

После того баба его пошла за водой мимо попова двора, увидала попа и ну ржать: Иги-ги-ги.

— Ну, мать твою так! — сказал поп, — муж твой славно меня угигикал. С тех пор перестал поп ржать по-жеребячьи.


ПОП


В некотором царстве, в некотором государстве жил поп, понравилась ему мужикова жена: как только пойдет она за водой с ведрами — он и начнет ржать, как жеребец. Вот раз идет она за водой, поп увидел и заржал; она себе тоже взяла да и заржала. Поп выбежал:

— Что, умница, нельзя ли нам с тобой познакомиться?

— Можно, батька, только надо уладить это дело!

Пришла домой и говорит мужу:

— Поп хочет со мной познакомиться, просится ко мне ночевать.

— Ну что ж? Пускай приходит, а я поеду пахать в поле, да вернусь и накрою его; небось что-нибудь и слупим с него!

Поехал мужик в поле нарочно мимо попова двора.

— Куда, свет, едешь?

— Пахать, батюшка! Благословите на путь, на дорогу!

— Хорошее дело, — говорит поп. — Бог тебя Благословит!

А баба пошла сейчас за водой, повстречалась с попом и говорит:

— Ну, муж уехал пахать! Приходи батька, сегодня вечером; я тебе закуску приготовлю, а ты вина принеси…

Поп насилу вечера дождался; поскорее оделся, захватил в карман денег и бутылку вина и побежал к бабе.

Пришел.

— Здравствуй, умница!

— Здравствуй, батька!

Вынул поп бутылку, поставил на стол; закусили они и выпили как следует. Тут поп начал с бабой заигрывать, за титьки ее щупать, уж совсем на кровать тащит!

Да тут вдруг муж как застучит в окно:

— Открывай, жена! Что заперлась? Или женихов прячешь?

— Погоди, муженек, сейчас отопру.

Поп испугался.

— Куда же мне? Куда деваться-то?

А баба ему говорит:

— Ты, батюшка, поскорей разденься да напяль на себя вот эту худенькую одежду и садись здесь у печки. Если муж про тебя спросит, я скажу: нищий ночевать попросился, я и пустила.

Поп сейчас стащил с себя рясу, оделся в изорванную одежду и сел у печки. Мужик вошел в избу.

— Что, муженек, рано воротился? Сказал: на три дня едешь.

— Да забыл бочонок с водою. А это что у тебя за человек?

— Это странник, попросился ночевать — я и пустила!

— Ну, хозяйка! Дай-ка поужинать, а там и спать ляжем, завтра рано надо на пашню ехать.

Сел за стол и начал уписывать.

— Ты, может, винца выпьешь? — говорит жена.

— А разве есть?

— Есть, нынче ходила я к матушке, она дала мне целую бутылку.

Мужик подвыпил порядком и говорит попу:

— Садись, земляк, с нами ужинать!

Поп уставился и молчит.

— Эх, жена! Ходил он по белому свету, оброс весь бородою и перед людьми стыдно теперь показаться, видишь как боится!

Подай-ка сюда ножницы, я ему бороду-то обстригу!

Баба подала ножницы, мужик и остриг попу бороду догола. Потом сидел-сидел да и выдумал:

— Эй, хозяйка! — говорит. — Ступай к попадье да попроси, чтоб пришла к нам закусить и выпить; она женщина хорошая! Ее можно угостить.

Побежала баба попадью звать, а та тому и рада; вскочила, оделась и пошла в гости.

— Что так долго, матушка? — спросил мужик.

— Какой ты быстрый! Чай сам не знаешь, какое собирание у поповой жены: пока умоется да оденется — хороший мужик десять верст уйдет!

— Ну, садись, матушка, закуси с нами и выпей с чем Бог послал: у меня сегодня праздник: корова бычка отелила!

И стал спаивать ее водкой; один стакан поднес, и другой, и третий.

— Пей матушка, за здоровье нашего бычка!

Так все вино и выпили.

— Жена! — говорит мужик своей хозяйке, — сходи-ка в кабак да возьми-ка еще полбутылки: я загулял сегодня!

Жена побежала в кабак, а мужик видит, что попадья захмелела, и стал у нее просить, чтоб дала ему поеть. Попадья отговаривалась, отговаривалась, никак не могла отговориться. Все мужик пристает:

— Дай, матушка! Я отродясь не пробовал попадьи.

— Где же мы ляжем? — спрашивает попадья, — ведь здесь нищий сидит!

— Ничего, пусть себе посмотрит! — сказал мужик, положил попадью на кровать и давай ее зудить.

Поп сидит, поглядывает да тяжело вздыхает. Только мужик окончил с попадьей дело, пришла жена его с водкой. Ну, тут опять выпили. Попадья распрощалась и ушла домой, а мужик лег с женою спать. И поп прилег на лавке будто спать, а сам выжидает время — как бы удрать, мужик нарочно и захрапел. Поп потихоньку вскочил да давай Бог ноги. Прибежал домой, насилу достучался, сбросил с себя тряпье и ложится к попадье. Вот попадья хвать его за бороду — а бороды-то нет.

— Кто это, батюшка, тебя облупил?

— Да тот черт, что и тебя лупил! Тут попадья и язык прикусила.


ХИТРАЯ БАБА


Жил-был мещанин, у него была хорошая жена. Жили они и прожил лея. И говорит жена мужу:

— Надо нам с тобой поправить положение, чтоб было чем свои головы прокормить.

— А как поправить?

— Уж я придумала, только не ругай меня.

— Ну делай, если придумала.

— Спрячься-ка, — говорит жена, — да выжидай. Я найду и приведу к себе гостя, ты и застукаешь нас. С этого дела мы и поимеем хоть что-то.

— Ну, хорошо.

Вот взяла она короб, насыпала сажею и поставила на полатях, муж спрятался, а жена напудрилась, нарумянилась, убралась и вышла на улицу, да и села возле окошечка такая наряженная! Немного погодя едет мимо верхом на лошади поп. Подъехал близко и говорит:

— Что, молодушка, нарядилась, или у тебя праздник какой?

— Какой праздник! С горя нарядилась! Теперь я одна дома.

— А муж где?

— На работу уехал.

— Что ж, голубушка, твоему горю помочь можно; пусти-ка меня к себе в гости, так и не будешь одна ночь коротать!

— Милости просим, батюшка!

— Куда же лошадь девать-то?

— Веди на двор, я велю батраку убрать ее.

Вот вошли они вдвоем в избу.

— Как же, голубушка, надо вперед выпить; вот деньги, посылай за вином.

Принес батрак им целую бутылку водки, они выпили и закусили.

— Ну, теперь пора и спать ложиться, — говорит поп, — поваляемся да и поебемся немножко!

— Послушай, батюшка! Если грешить так грешить: раздевайся догола; так веселее!

Поп разделся донага и только улегся на кровать, как муж застучит громко-громко.

— Ох, беда моя! Муж воротился! Полезай, батюшка, на полати и спрячься в короб.

Поп как был голый, так и вскочил в короб и улегся в саже.

А муж идет в избу да ругается.

— Что ты, мать твою разэдак! Дверь долго не отворяешь?

Подошел к столу, выпил водки стакан и закусил; вышел потом из избы и опять спрятался, а жена поскорей на улицу и села под окошечком.

Едет мимо дьякон. С ним то же случилось. Как застучал муж, дьякон, раздетый догола, чебурах в короб с сажею и прямо попал на попа.

— Кто тут?

— Это я, — говорит поп шепотом.

— А ты, кто?

— Я, батюшка, дьякон.

— Да как ты сюда попал?

— А ты, батюшка, как?

— Уж молчи, чтоб хозяин не услыхал, а то беда будет!

Потом таким же образом заманила к себе хозяйка и дьячка. Очутился и он в коробе с сажей, ощупал руками попа и дьякона:

— Кто здесь?

— Это мы, я и отец дьякон, — говорит поп, — а ты, кажись, дьячок?

— Точно, батюшка!

Наконец пошла хозяйка на улицу и звонаря заманила. Звонарь только разделся, как раздался шум и стук; он бултых в короб:

— Кто тут?

— Это я, мы с отцом дьяконом и дьячком. А ты, кажись, звонарь?

— Так точно, батюшка!

— Ну, теперь весь причт церковный собрался!

Муж вошел и говорит жене:

— Нет ли у нас сажи продажной? Спрашивают, бывает купить хотят.

— Пожалуй, продавай, — говорит жена, — на полатях целый короб стоит.

Взял он с батраком, взвалили этот короб на телегу и повезли по большой дороге.

Едет барин:

— Сворачивай! — кричит во всю глотку.

— Нельзя, у меня черти на возу!

— А покажи, — говорит барин.

— Дай пятьсот рублей.

— Что так дорого?

— Да если открою короб, только и видел их: сейчас уйдут!

Дал ему барин пятьсот рублей. Как открыл он короб — как повыскочил оттуда весь причт церковный. Да во всю прыть бежать — настоящие черти, измазанные да черные!


КАК ЖЕНА С МУЖЕМ ПРОВЕЛИ ПОПА, ДЬЯКОНА И ДЬЯЧКА


Жил-был мужик, была у него молодая да раскрасавица жена. Понравилась она попу и дьякону, и дьячку.

— Что, Марьюшка, — спрашивает поп, — нельзя ли энтого?

— Приходите, батюшка, вечером, как только стемнеет.

Стал просить дьякон, она сказала ему:

— Приходите, отец дьякон, как совсем ночь наступит.

А дьячку велела приходить около полуночи. Муж договорился с женой, ушел из дому, набрал мешков, будто хочет в город идти на базар. Решили проучить попа, дьякона и дьячка.

Пришел к бабе поп, и только разделся, раздался стук — мужик вернулся. Поп спрятался в короб на самый низ. Потом пришел дьякон, туда же попал и лег на попа; а за ним дьячок, поверх всех улегся. Мужик кричит:

— Подай, жена, ружье! Хочу стрелять, да напиши мелом цель вот на этом коробе.

Пишет баба цель; поп шепчет ей:

— Пиши повыше!

А дьячок:

— Пиши пониже.

Попугал их попугал мужик и велел жене выпускать на волю, а сам стал с дубинкою у порога и давай потчевать. Дьячок и дьякон ушли, а поп спрягался в сенях под корову. Мужик заприметил его и говорит жене:

— Жена! Ступай к попадье, пусть придет да корову купит: она давно хотела; я теперь дешево отдам.

Как услыхала попадья о корове, сейчас соскочила с кровати, оделась и прибежала.

— Что, Иван, коровку-то продаешь?

— Продаю, матушка!

— Сколько просишь?

— Давай сорок рублей; а если попилить дашь — ничего не возьму.

— Ну, пили, свет!

Мужик разложил попадью в сенях отработал ее и говорит:

— А корову, матушка, я завтра приведу вместе с теленком.

Попадья ушла, а мужик кричит на жену:

— Давай ужинать!

— Чего тебе?

— Давай молока!

— Молока нет, теленок всю корову высосал!

Мужик взял дубинку и давай лупить попа, а поп, как теленок, мычит; мычал, мычал, да видит: дело-то невмоготу, выскочил и драла домой.

— Где ты был? — спрашивает попадья, — ишь полуношник, все по блядям шляешься!

А поп говорит ей:

— Молчи, мать твою так, а где корова, что ты купила?


СГОВОР


Жил-был кузнец, у него хозяйка была чудная красавица. Жили они бедно. Раз кузнец говорит своей жене:

— Послушай, хозяйка! Что нам делать? Откуда денег взять? Ты хоть бы женихов к себе приманила! На тебя и богатые станут завидовать. Ступай-ка по городу, не попадется ли какой дурак! А ты смотри не плошай: если кто у тебя попросит, ты бери с него деньги и вели приходить на ночь в кузницу, через трубу. Я сам там буду и разделаюсь как надо!

Кузнечиха нарядилась, накрасилась, причесалась и пошла по городу. Попадается ей знакомый поп.

— Здравствуй, лапушка! Что, муж твой дома?

— Нет, батюшка! Барин потребовал его к себе на целый месяц на работу, я теперь живу одна.

— Ну, тем лучше, что одна. Нельзя ли мне к тебе ночевать прийти?

— Отчего же, батюшка, можно, только дай двадцать рублей.

— Ради Бога! На сейчас деньги. Я вечером, после всенощной, прямо к тебе приду. Жди обязательно.

— Приходи, батюшка, только не в избу, я буду ночевать в кузнице — караулить мужнины инструменты; так ты и спустись туда потихоньку через трубу.

— Хорошо!

Получила она с попа двадцать рублей и пошла дальше. Встречает ее староста церковный.

— А, здравствуй, кузнечиха!

— Здравствуй, добрый человек!

— Что, муж твой дома?

— Нет, ушел к барину работать на целый месяц, теперь одна дома живу.

— Нельзя ли с тобой, милая, хоть одну ночку переночевать?

— Отчего же! Теперь я свободна. Давай двадцать рублей и приходи вечером попозже. Я буду ночевать в кузнице; а как придешь, не стучись в дверь, чтоб шуму не было, а спущайся потихоньку в трубу.

— Ладно! Взяла она со старосты двадцать рублей и пошла дальше. Повстречался с нею цыган.

— Гэ, здорова, пани матка!

— Здравствуй, цыган!

— А что, моя кохана, твой старик дома?

— Нет уехал на целый месяц к барину работать. Я теперь — одна живу.

— Гэ, моя коханочко! Дак я с тобой могу ночку переночевать!

— Отчего же! Приходи, цыган! Только давай двадцать рублей.

Цыган вынул деньги:

— На-на, моя коханочко! Я вечером к тебе прибегу.

— Приходи, цыган, прямо в кузницу и спустись в трубу: я там стану тебя дожидаться.

— Хорошо, моя голубка!

Вернулась домой кузнечиха и говорит:

— Ну, муженек, придут к ночи три жениха в гости; со всех взяла по двадцати рублей.

— Ну, хозяйка, слава Богу! Я с ними разберусь, пусть приходят.

Дождались вечера. Кузнец собрался и пошел в кузницу, развел огонь в горне, положил туда клещи и стал женихов поджидать. Вот поп отправил всенощную, схватил рясу и бегом из церкви в кузницу. Нагоняет его староста.

— Куда вы, батюшка?

— А помалкивай, свет! Согрешил перед Богом, иду к кузнечихе на ночь, и деньги вперед отдал.

— Ах, батюшка! Ведь и я туда же иду!

— Ничего, свет! Пойдем вдвоем, еще веселее будет.

Стали подходить к кузнице, нагнал их цыган.

— Гэ, куда вы, отцы духовные?

— Помалкивай, цыган, мы идем к одной бабе на ночь — вот в эту кузницу. Нас ждет такое удовольствие!

— Ага, батеньки, я и сам к ней бегу!

— Ну, пойдем с нами.

Пришли все трое.

— Ну, кому теперь вперед в трубу лезть?

Поп говорит:

— Мне, свет! Я ведь постарше вас.

— Ну, полезай, батюшка.

Поп снял с себя рясу и скинул долой сапоги и брюки. Староста с цыганом взяли зацепили его веревками под руки и хотят спускать в трубу. Поп говорит им:

— Как только, братцы, я сделаю свое дело, так и закричу: фык! а вы меня шмыг! И тащите назад.

Только стали опускать попа в трубу, кузнец накалил клещи посильнее и схватил батьку клещами-то за муде, закричал поп благим матом:

— Фык!

Они его шмыг и вытащили назад.

— Что, батенька, так скоро отработал? — спрашивает цыган.

— Ах, свет! Какая у нее пизда-то горячая, только дотронулся, так словно порохом обожгло. Я еще никогда такой не пробовал!

— Ну, теперь я полезу! — сказал староста.

— Полезай!

Староста разделся. Поп с цыганом подвязали его под руки и давай в трубу опускать. Кузнец взял клещи, схватил и этого жениха за муде.

Староста заорал:

— Фык!

Они его шмыг и вытащили назад.

— Ну, цыган, — говорит староста, — не жалко двадцати рублей, было за что заплатить, полезай теперь ты.

— Я, батюшки, не по-вашему стану работать: пока три-раза не отваляю — не отстану от нее. Смотрите же, батеньки, не тащите меня, пока три раза не скажу:

— Фык!

— Хорошо.

Стали опускать цыгана, кузнец услыхал, что третий жених лезет в трубу, взял с горна горячие клещи, схватил цыгана прямо за муде. Цыган во все горло орет:

— Фык!

Не тащут. Цыган в другой раз:

— Фык!

Не тащут. Цыган в третий раз:

— Фык! Еб вашу мать! Тут не ебут, а живого пекут!

Поп и староста шмыг — и вытащили цыгана. Муде все у него облезли! Напустился цыган на батьку:

— Ты, пес, козлячая борода! Почему не сказал, как там потчуют? Черт тебя бери, пусть бы у тебя одного яйца были поджарены. Ох, батеньки, мне-то больше всех досталось!

— Ну, ничего, подлая баба нас обманула, так пойдем же теперь к ней в избу, а с нею, шкурою, по-своему разделаемся.

Оделись они кое-как и потащились к кузнечихе, пришли в избу и застали ее одну.

— Что ты, шельма, с нами сделала?

— Ах, миленькие! — отвечает кузнечиха, — я ведь и сама не рада, что моего мужа домой черти принесли: воротился ни с того ни с сего, да с вечера и пошел в кузницу работать. Садитесь-ка, голубчики, я маленько приготовлюсь; ночь длинная, вся наша будет; а муж теперь в кузнице до белого дня пробудет.

Уселись гости. Вдруг идет домой кузнец, притворился пьяным, стучится в дверь и ругается на жену:

— Отворяй, блядища!

Как услыхали шум да крик — гости повскакивали:

— Куда же нам теперь деваться?

Кузнечиха говорит:

— Не бойтесь, голубчики, я вас спрячу, ведь он пьяный, скоро уснет. Ты, батюшка, скидывай поскорей с себя всю одежду и становись голый в переднем углу: я скажу мужу, что икону купила!

Поп сейчас скинул с себя долой рясу, брюки, сапоги и сорочку, стал в переднем углу, словно святой, и косу и бороду распустил.

— А я куда денусь? — спрашивает староста.

— А я куда? — кричит цыган.

— А вы, голубчики, скидывайте с себя одежду догола. Тебя — говорит старосте, — я привяжу веревкою к жерди и скажу мужу, что большой кувшин купила; а ты, цыган, полезай вот в эту кадушку с гущею; там просидишь — он тебя и не увидит!

Разделись они догола; кузнечиха прицепила старосту веревкою к жерди, а цыган полез прямо в гущу. Отворила кузнечиха дверь мужу, он входит, ругается и кричит:

— Жена, давай ужинать!

Посмотрел, в углу стоит поп.

— А что это за черт у тебя стоит?

— Господь с тобой! Какой черт? Это икона.

— А сколько за такую заплатила?

— Завтра узнаешь, ложись-ка спать.

Кузнец зажег свечу, подошел к попу, взял его за кляп и спрашивает у хозяйки:

— А это что за штука?

— Эта штука, чтоб свечку ставить.

— Ну, дай-ко сейчас поставлю!

Взял свечку и ну лепить к хую. Свечка не пристает — все отваливается.

— Надо этот подсвечник накалить: тоща лучше пристанет!

И стал свечкою конец поповского кляпа прижигать. Поп как перднет, прыгнул через стол и вон из избы, так голый и удрал!

— Ах ты, блядища, — закричал муж, — ты ведь купила не икону, а черта, смотри, ведь он ушел — и деньги пропали!

Потом подошел к жерди:

— А это что висит?

— Кувшин большой для воды купила.

— Какой, черт, кувшин — это настоящая бочка! Да крепок ли он?

— Я стучала в него кулаком — хорошо звенит!

— Дай-ка я поленом попробую: не разобьется ли?

Взял полено и со всего маху как начал дуть старосту по ребрам. Староста только на веревке качается. Вдруг веревка оборвалася; староста головою об пол, вскочил и убежал вон.

— Ишь, накупила! — говорит кузнец. — Дай-ка квасу напьюсь.

Подошел к кадушке и видит: цыган в гуще по горло сидит, одно рыло выставил наружу. Кузнец крестится:

— Вот до чего с тобой дожил; верно, ты эту гущу держишь в кадушке с тех пор, как замуж за меня вышла: видишь, в ней уже черти завелись!

Взял — накрыл кадушку с цыганом кружком и заколотил накрепко гвоздями. Сидит цыган голодный день и другой; а на третий день запряг кузнец телегу, встащил на нее кадушку и поехал к озеру. Приехал и остановился здесь. Скинул свои сапоги, засучил штаны, влез в воду и ходит с кнутом около берега, будто что ловит. Немного погодя едет мимо барин.

— Здорово, мужичок!

— Эка, барин, зачем здоровался; только охоте моей помешал.

— Какой охоте?

— Да вот сейчас было взялся черт за крючок, да как услыхал твой голос и клевать не стал, назад воротился.

— Что ты врешь?

— Чего врать-то! Я уж одного поймал и в кадушку посадил; а другого ты испугал.

— А покажи мне того, что поймал!

— Не покажу, барин.

— Вот тебе пятьдесят рублей.

— Мне дома и свои господа дадут сотню.

— Ну, бери сто рублей!

Кузнец взял сто рублей с барина, открыл кадушку: как выскочит оттуда цыган весь в гуще, да тягу и дал.

— В самом деле черт! — сказал барин и плюнул, — сколько лет на свете живу, а только в первой раз увидел черта!

Кузнец воротился домой и говорит жене:

— Ну, хозяйка, ведь я продал цыгана за сто рублей; теперь надо еще продать попову рясу, и дело ладно будет.

Надел на себя попову рясу, взял попову палку и рано утром пошел к попову двору. Поп увидал кузнеца и думает:

— Дело-то будет плохо, если прихожане узнают. — И стал просить кузнеца:

— Сделай милость, свет, не смеши людей!

— Что дашь? Хочешь выкупить за сто рублей?

— Ни то за сто, полтораста дам!

Кузнец отдал попу рясу и палку и взял с него полтораста рублей. Пошел к жене и стал с нею жить да поживать.


ЖИДОВКА


Пошел парень на работу; увидел на дороге кабак и заехал ночевать. А тот кабак держал жид; у него была жена. Вот стемнело, и легли они спать на полу. Показалось жидовке жарко, она спросонок раскинулась и посбросила с себя все: лежит с открытой пиздой. Взяла мужика охота; он не думал долго, влез на нее и давай валять. Жидовка думает себе, что это муж ее качает, говорит:

— Волько, волько!

А парень отвечает:

— Какого ты черта волькаешь? Жид проснется! Жидовка схватила его за голову, пощупала — а пейсиков нет!

— Ай вей, волько?

— И так потихонько! — сказал парень, отработал и слез долой.


СОЛДАТ И ЧЕРТ


Вышел солдат в отставку и поехал на родину, а солдат-то был горе мое горе: какие были деньжонки, все спустил в разные стороны. Идет дорогою.

— Дай, — говорит, — я с горя горилки тяпну! Продам последний ранец и развеселю я свою душу.

Ладно, ранец побоку — и урезал полбутылки начисто. Пошел путем-дорогою, брякнулся спьяна наземь и стоит на четвереньках, никак не может подняться! Прибежал черт:

— Что ты делаешь, служивый?

— Сам видишь — ебу!

— А что ж у тебя хуй торчит наружу?

— Не попаду!

— Да ты кого ебешь?

— Да кого скажешь, того и стану.

Черт видит, что солдат — парень ловкий, а им таких и надо, взял его к себе. Солдат теперь живет богато — каждый день пьет горилку, курит махорку, редькой закусывает.


НИКОЛА ДУПЛЯНСКИЙ


Жил-был старик, у него была жена молодая. Повадился к ней в гости ходить парень молодой — Тереха Гладкой. Узнал про то старик и говорит жене:

— Хозяйка! Я был в лесу, Миколу Дуплянского нашел; о чем его ни попросишь — то и даст тебе!

А сам наутро побежал в лес, нашел старую сосну и заполз к ней в дупло. Вот баба его напекла пирогов, яиц да масленых блинов и пошла в лес молиться Миколе Дуплянскому. Пришла к сосне, увидала старика и думает:

— Вот он, батюшка Микола Дуплянский-то! Давай ему молиться:

— Ослепи, батюшка Микола, моего старика!

А старик отвечает:

— Ступай, жинка, домой, будет твой старик слеп, а корзину с пирогами оставь здесь.

Баба поставила корзину с пирогами у сосны и воротилась домой. Старик сейчас вылез из дупла, наелся пирогов, яиц и блинов, высек себе дубинку и пошел домой. Идет ощупью, будто слепой.

— Что ты, старик, — спрашивает его жена, — так тихо ползешь? Разве не видишь?

— Ох, женушка, беда моя пришла, ничего-таки не вижу!

Жена подхватила его под руки, привела в избу и уложила на печку. К вечеру того же дня пришел к ней дружок — Тереха Гладкой.

— Ты теперь ничего не бойся! — говорит ему баба. — Ходи ко мне в гости, когда хочешь. Я нынче ходила в лес, молилась Миколе Дуплянскому, чтобы мой старик ослеп; вот он воротился недавно домой и уж ничего не видит!

Напекла баба блинов, поставила на стол, а Тереха принялся их уписывать за обе щеки.

— Смотри, Тереха! — говорит хозяйка, — не подавись блинами; я схожу масла принесу!

Только вышла она из избы за маслом, старик взял самострел, зарядил и выстрелил в Тереху Гладкого; так и убил его насмерть. Тут соскочил старик с печки, свернул блин комком и пихнул Терехе в рот. Будто он сам подавился; сделал так и влез на печь. Пришла жена с маслом, смотрит: сидит Тереха мертвый.

— Говорила тебе: не ешь без масла, а то подавишься, так не послушал: вот теперь и помер!

Взяла его, отволокла под мост и легла одна спать. Не спится ей одной-то, и ну звать к себе старика; а старик говорит:

— Мне и здесь хорошо!

Полежал-полежал старик и закричал, как будто во сне:

— Жена, вставай, у нас под мостом Тереха лежит мертвый!

— Что ты, старик! Тебе во сне приснилось.

Старик слез печки, вытащил Тереху Гладкого и поволок к богатому мужику; увидал у него бадью с медом, поставил около бадьи Тереху и дал ему в руки лопаточку — будто мед колупает. Смотрит мужик: кто-то мед ворует, подбежал да как ударит Тереху по голове: тот на землю и повалился, как мертвый. А старик выскочил из-за угла, схватил мужика за ворот:

— За что парня убил?

— Возьми сто рублей, только никому не сказывай! — говорит мужик.

— Давай пятьсот, а то в суд поволоку!

Дал мужик пятьсот рублей; старик подхватил мертвеца и поволок на погост; вывел из поповой конюшни жеребца, посадил на него Тереху, привязал вожжи к рукам и пустил по погосту. Поп выбежал, ругает Тереху и хочет его поймать; жеребец от попа, да прямо в конюшню, да как ударит Тереху Гладкого о перекладину — он упал и покатился наземь. А старик выскочил из-за угла и ухватил попа за бороду:

— За что убил парня? Пойдем-ка в суд!

Делать нечего, дал ему поп триста рублей.

— Только отпусти да никому не рассказывай.

А Тереху похоронил.


ХИТРЫЙ БАТРАК


Жил-был поп с попадьей, завела попадья себе любовника. Батрак заметил это и стал ей всячески мешать.

— Как бы избыть его, — думает попадья и пошла за советом к старухе знахарке, а батрак с ней давно сговорился. Приходит и спрашивает:

— Родимая моя! Помоги мне, как бы от работника с попом избавиться!

— Поди, — говорит старуха, — в лес; там явится Никола Дуплянский, его попроси — он тебе поможет.

Побежала попадья в лес искать Николу Дуплянского. А батрак выпачкался сам весь и бороду свою выпачкал мукою, влез на ель и кряхтит. Попадья глядь — и увидала: сидит на ели белый старец. Подошла к ели и давай молить:

— Батюшка, Никола Дуплянский! Как бы мне избавиться от батрака с попом?

— О жена, жена! — отвечает Никола Дуплянский. — Совсем извести грех, а можно ослепить.

Возьми завтра напеки побольше да помасленей блинов, они поедят и ослепнут; а еще навари им яиц, как поедят, так и оглохнут.

Попадья пошла домой и давай делать блины. На другой день напекла блинов и наварила яиц. Поп с батраком стали собираться в поле; она им и говорит:

— Вперёд позавтракайте!

И стала их угощать блинами да яйцами, а масла так и подливает, ничего не жалеет.

— Кушайте, родные, масленее, макайте в масло-то, повкусней будет!

А батрак уже и попа научил. Поели они и стали говорить:

— Что-то темно стало!

А сами прямо-таки на стену лезут.

— Что с вами, родные?

— Бог покарал: совсем ослепли.

Попадья отвела их на печь, а сама позвала своего дружка и стала с ним гулять, пить и веселиться.

— Дай-ка теперь мне поеть, — просит гость у попадьи. Только давай с заду, как козел козу ебет!

Попадья задрала хвост и стала раком, а гость и влез на нее. Тут поп с батраком слезли с печи и ну их валять со всего маху — важно отдули!


ДВА БРАТА-ЖЕНИХА


Жил-был мужик, у него было два сына — парни большие. Стал старик со старухою советоваться:

— Какого сына женить нам, Грицька или Лавра?

— Женим старшего, — сказала старуха.

И стали они сватать за Лавра и сосватали ему невесту на самую масляницу в другой деревне. Дождались святой недели, разговелись; вот и собирается Лавр вместе с братом Грицьком ехать к невесте. Собрались, запрягли пару лошадей, сели в повозку. Лавр, как жених, за барина, а Грицько — за кучера, и поехали в гости. Только выехали за деревню, как Лавру захотелось уже срать; так налупился на разговенах!

— Брат Грицько, — говорит он, — останови лошадей.

— Зачем?

— Посрать хочу.

— Экий ты дурак! Неужели ты станешь на своей земле срать? Потерпи маленько, съедем на чужое поле — там вали хоть во все брюхо!

Нечего делать, поднатужился Лавр, терпит — аж в жар его бросает и пот прошибает. Вот и чужое поле.

— Ну, братец, — говорит Лавр, — сделай такую милость, останови лошадей, а то невтерпеж: до смерти хочу срать!

А Грицько в ответ:

— Экий ты глупой! С тобой пропадешь; отчего не сказал, как ехали мы через свое поле; там смело бы сел и срал, пока хотел. А теперь сам знаешь: как срать на чужой земле! Еще, не ровен час, какой черт увидит да поколотит нас обоих и лошадей отберет. Ты потерпи маленько; как приедем к твоему тестю на двор — ты выскочи из повозки и прямо в нужник, и сери себе смело; а я тем временем лошадей выпрягу.

Сидит Лавр на повозке, дуется да крепится. Приехали в деревню и пустились к тестиному двору. У самых ворот встречает своего будущего зятя теща.

— Здравствуй, сынок, голубчик! Уж мы тебя давно ждали!

А жених, не говоря ни слова, выскочил из повозки и прямо в нужник. Теща думала, что зять стыдится, схватила его за руку и говорит:

— Что, сынок, стыдишься? Господь с тобой, не стыдись, у нас чужих людей никаких нету, прошу покорно в избу. Втащила его в избу и посадила за стол в переднем углу.

Пришло Лавру невмоготу, начал под себя валить и насрал полные штаны, сидит на лавке, боится с места пошевелиться.

Теща-то суетится: наставила перед гостями закусок, взяла бутылку с вином в руки, налила и подносит первый стакан жениху. Только поднялся жених со стаканом и встал на ноги — как поплыло говно вниз по ляжкам да в голенища, пошла вонь на всю избу. Что за причина! Воняет! Теща бросается по всем углам, глядит: не ребятишки ли где напакостили? Нет, нигде не видать, подходит к гостям.

— Ах, любезные мои! У нас на дворе-то не совсем чисто; может, кто из вас ногой в говно попал; встаньте-ко, я посмотрю: не испачкан ли у кого сапог? — Осмотрела старуха Грицька — ничего нету, подошла к Лавру: — Ну-ка, зятек, ты как приехал на двор — так и побежал к нужнику; не вляпался ли в говно?

Стала его щупать, и только дотронулась между колен — всю руку выпачкала. Заругалась она на жениха:

— Что ты, с ума сошел, что ли? Кой черт тебе сделалось! Ты, верно, не в гости приехал, а насмехаться над нами; подлая твоя душа! еще не пил, не ел, а за столом обосрался! Ступай же к черту, будь ты зятем, но не нам!

Тотчас призвала старуха свою дочь и говорит:

— Ну, дитя мое любезное! Не благословляю тебя выходить за этого дрянного засерю, выходи за его брата: вот тебе жених!

Тут Лавра в сторону, а в передний угол посадили Грицька, начали пить, есть и прохлаждаться до самого вечера. Подошла ночь, пора и спать ложиться. Старуха говорит гостям:

— Ну, ступайте с Богом спать в новой избе, а ты, дочка, снеси туда перину да постели жениху, а этому засере ничего не стели, пусть на голой лавке валяется!

Вот легли они спать, Грицько на перине, а Лавр скорчился на лавке; не спится ему, все думает, как бы отомстить брату его насмешку. Слышит, что Грицько заснул крепко, он встал с лавки, взял стол и тихонько перетащил его к самым дверям; а — сам опять улегся на лавке. В самую полночь проснулся Грицько, встал с перины и идет до ветру прямо к дверям, подошел да как ударится о стол.

— Что такое? Где же двери? — думает он. Воротился назад, давай искать — куда ни сунется, все стены.

— Куда же двери-то девались?

А срать так приспичило ему, хоть умирай! Что делать? Сел у стола и насрал такую кучу, что на лопате не унесешь. Насрал и раздумался:

— Дело-то неладно, надо говно до утра убрать! Поглядел кругом и увидел в стене большую щель, как ляпнет — в щель-то не попал, а прямо в стену, говно отвалилось назад да прямо ему в рыло. Утерся Грицько руками, забрал еще пригоршню, бросил в другой раз — опять то же самое. И стены вымазал и себя самого выпачкал. Надо умыться: стал искать воды; искал-искал и нащупал в, печи чугун с красною краской, что яйца к празднику красят. Вытащил и стал умывать руки и голову.

Ну теперь ладно будет!

Лег Грицько спать и только заснул. Брат его взял потихоньку стол и перенес на старое место. Стало совсем рассветать, пришла невеста жениха будить.

— Вставай, душенька! — говорит она ему. — Уж завтрак готов.

Да как глянула на него и видит, что жених рожею на черта смахивает, испугалась и побежала вон. Прибежала к матери, а сама-то заливается.

— Что ты плачешь? — спрашивает мать.

— Как же мне не плакать? Ведь я совсем пропала: поди-ка сама посмотри, что у нас в новой-то избе делается!

— А что делается? Там жених твой с братом.

— Какой жених? Это черт, а не жених!

Пошли все трое: отец, мать и невеста, в избу, где жених спал. Только вошли — жених увидал их и усмехается с радости: одни зубы белеют, а лицо все синее — настоящий бес! Они бежать вон. Старик запер избу накрепко и пошел к попу.

— Поди, батюшка, освяти у нас новую избу да выгони оттуда нечистую силу: завелась-таки проклятая!

— Как, у тебя черти завелись? Да я, чертей-то сам боюсь!

— Не бойся, батюшка! У меня есть кобыла: если что случится — садись на нее верхом и уезжай. Так не то черт — птица не поймает!

— Ну, так и быть, пойду выгонять нечистую силу, только чтоб кобыла была моя!

— Ваша, батюшка, ваша! — говорит мужик, а сам ему кланяется.

Поп пошел к избе, захватил с собой дьячка и пономаря, нарядился в ризу, взял в руки кадильницу с огнем, посыпал ладаном; ходят они кругом избы и поют:

— Святый Боже!

— Ишь, — думает Грицько, — поп ходит с крестом, встану у дверей, а когда взойдет в избу — так попрошу у него благословения. Стал у двери и дожидается.

Поп обошел кругом три раза, подступил к дверям и только отворил да сделал шаг за порог — Грицько и протянул к нему свою синюю руку. Поп как бросится назад, да на кобылу верхом и давай стегать ее по бокам кадильницей вместо кнута. Кобыла помчалась во весь опор, а поп знай ее по бокам поджаривает да как-то махнул и попал ей невзначай под хвост горячим, кобыла еще быстрее понеслась, бьет задом и передом, споткнулась и грянулась наземь, поп через нее кубарем, сломал себе голову и умер, а женихи-дурни воротились себе домой ни с чем.


НЕВЕСТА БЕЗ ГОЛОВЫ


Жил мужик с бабою. Повел он на ярмарку корову и продал мужику из другой деревни, выпили магарыч и стали сватами.

— Ну, сват, будь завсегда теперь своим, родным!

— Как же, сват, как же!

С тех пор где они ни встретятся, величают друг друга сватами и угощают водкой. Случилось один раз встретится им в харчевне.

— А здравствуй, сват!

— Здорово, сват! Как твоя коровушка?

— Слава Богу!

— Ну, слава Боту лучше всего. А вот, сват, как бы нам с тобой породниться по-настоящему?

— Ну что ж? У тебя сына время женить, а у меня дочь — хоть сейчас выдавай замуж!

— Так, значит, по рукам?

— По рукам!

Потолковали и разъехались. Воротился домой мужик, что корову-то продал, и говорит сыну:

— Ну, сынок, радуйся: я тебе невесту нашел, хочу тебя женить.

— Где же так нашел, батюшка?

— А помнишь того свата, которому недавно я корову-то продал?

— Знаю, батюшка!

— Ну вот, у этого свата дочка — раскрасавица!

— Неужели ты видел?

— Сам-то я не видел, а от свата слыхал.

— А не видал, так и хвалить нечего. Сам знаешь: заглазного купца кнутом дерут! Ты пусти меня, я схожу в эту деревню, посмотрю хорошенько и разузнаю: что из себя представляет эта девка?

— Ну, ступай с Богом!

Парень надел на себя самую плохую одежду, перекинул узду через плечо, взял кнут в руки и отправился к свату. Пришел уже вечером и стучится под окошком у сватовой избы.

— Здорово, хозяин!

— Будь здоров, добрый человек, — отвечает мужик, — чего тебе надо?

— Пусти к себе от темной ночи укрыться.

— А ты откуда?

— Издалека, верст за сто, ищу, дядюшка, хозяйских лошадей. Был я на ночлеге с лошадьми, у меня двух лошадей и увели. Вот третий день ищу, а толку нет…

— Пожалуй, переночуй у нас!

Вошел парень в избу, снял узду с плеча и повесил на гвоздь, сел на лавку и поглядывает на невесту. Старик спрашивает у своего ночлежника:

— А что в вашей стороне хорошего слыхать?

— Хорошего, дяденька, ничего, а плохого много.

— Что же это такое?

— Да вот что: кажную ночь волки людей едят: уж недели с две редкая ночь пройдет, чтобы волки не сгрызли пять или десять человек!

Потолковали и лети спать. Старик со старухою в доме, дочь в сенях на койке и ночлежник в сенях, только на сене, что наверху было на досках накладено. Парень лежит да все прислушивается, не придет ли к девке какой любовник?

Прошел час и два, вдруг постучался кто-то в двери и говорит:

— Миленькая, открой!

Девка встала потихоньку, отперла дверь и впустила своего любовника, он разделся и лег с нею спать. Поговорили между собой и до того договорились, что гость взобрался на девку и ну валять ее во все лопатки. Отзудил раз, отзудил и другой.

— Послушай, дорогуша, я слыхала от баб, что если привязать ноги веревкою и притянуть покруче к самой шее, то пизда вся снаружи будет и что эдак-то хорошо еться: не надо и подмахивать. Попробуем-ка, дружок!

Гость долго не думал, взял свой кушак, привязал к ее ногам, притянул их покруче к шее и давай качать. Тут ночлежник как бросится сверху да закричит во все горло:

— Караул! Лови, хозяин! Твоя дочь пропала, волки голову отъели.

Любовник соскочил да и к дверям, а ночлежник схватил его за шиворот.

— Нет, брат, стой, погоди маленько!

Старик со старухою услышали крик, что волки у их дочери голову отъели, выбежали из избы и к дочерниной постели. Щупает ее старик руками и нащупал впотьмах пизду и жопу, оробел. Ведь это, думает, одно туловище — головы-то нет. И закричал на старуху:

— Давай скорее огня! Теперь нашей дочки нет живой на свете! — А сам крепко ухватился и держит за пизду и жопу и плачет по дочери. Принесла баба огня. Глядь, а дочка-то связана!

— Господи Боже мой, что это такое?

— А вот он, дядюшка, волк-то! — говорит ночлежник, держа любовника за ворот.

— Эка ты, сукин сын! — закричала старуха. — Разве не мог поеть ее попросту?

Давай бить любовника в шею, так и вытолкали. А дочь развязали.

— Сделай милость, дружок, — просит старик ночлежника, — не рассказывай никому нашего горя, вот тебе за то двадцать пять рублей.

— Нет, дядюшка, не скажу! Бог с вами! Какое мне дело!

Поутру угостил старик ночлежника и проводил за деревню. Пошел парень домой, идет, а навстречу ему целая ватага нищих с котомками.

— Послушайте, нищенькие, — стал он говорить им, — идите вот в эту деревню, там на самом краю живет мужик богатый, нынче он делает поминки по своей дочери, у которой волки голову отъели. А мужик-то добрый, он вас примет, накормит и напоит, еще и в котомки накладет.

Нищие прямо туда и потащились, пришли на двор, выстроились в ряд и дожидаются обеда. Хозяин увидал:

— Ишь сколько их нашло!

Взял большой каравай хлеба, разрезал и обделил всех по куску, а нищие все стоят, не идут со двора.

— Чего ж вы дожидаетесь?' — спрашивает мужик, — ведь вам дали милостыню!

— Да не будет ли, дядюшка, твоей милости, не дашь ли нам пообедать да помянуть твою дочку.

— Какую дочку?

— Да которую волки съели.

— Какой черт вам сказал, у меня дома все благополучно!

— Да нас послал к тебе какой-то парень.

— Ну, ну, проваливайте! — закричал мужик.

Нищие ушли со двора, а хозяин говорит:

— Ну, старуха, пропали мои деньги? Только понапрасну дал этому сукину сыну: обещался никому не говорить, а как вышел за ворота, полон двор нищих нагнал! Поди-ка он теперь по всем деревням славу пустил! Да еще если сват про то узнает, так дело наше дрянь выедет!

Между тем парень шел-шел и пришел домой.

— Ну что, сынок, видел свою невесту? — спрашивают его отец с матерью.

— Ах, батюшка, не досаждайте мне, лучше бы совсем не видать.

— Что так?

— Да ведь у моей нареченной невесты, царство ей небесное, волки голову отъели. Одно туловище оставили, завтра хоронить будут!

— Эка беда-то стряслась над ними! Надо, старуха, поехать да проститься, пока не похоронили. Люди они для нас были хорошие. Запряги-ка нам, сынок, лошадок, мы со старухою к свату поедем…

Сын запряг лошадей, они сели и поехали. Подъезжают ко двору, а сват увидал и выбежал навстречу.

— Здравствуй, сват! Как Господь милует? Милости просим в избу, гости дорогие!

А гости унылым голосом отвечают;

— Спасибо, сватушка, мы к тебе не гостить приехали, а проститься с твоею дочкою. Верно, не судьба нам быть в родстве с тобою.

— Отчего же, сват?

— Да ведь у тебя несчастье в доме: волки голову у дочки отгрызли!

— Когда? Кто это вам сказал?

— Да сынок, ведь он у тебя прошлую ночь ночевал. Все сам и видел.

— Вот-те раз! Так это твой сын был? Нечего делать, хоть дочка моя и жива, да дело-то неладно!

Потолковали и с тех пор перестали они называться сватами.


СТРАННЫЕ ИМЕНА


Жил-был старик с женою. Поехал в поле пахать, только прошел одну борозду — и выпахал котелок с деньгами. Обрадовался мужик, схватил котелок и только хотел припрятать — подходит солдат, увидал деньги и говорит:

— Послушай, мужик. Это мои деньги, если отдашь их мне, то сколько борозд пропашешь сегодня, столько и котелков с деньгами найдешь!

Мужик подумал-подумал и отдал солдату свою находку. Начал опять пахать, прошел одну борозду — нет денег, прошел другую — тоже нет!

— Видно, соху пускаю мелко! — думает мужик и пустил соху поглубже, едва лошадь тянуть сможет. А денег все нет. Приходит к нему хозяйка с обедом и давай его ругать:

— Какой ты хозяин! Бога ты не боишься, поди-кась как лошадь упарил! Зачем так глубоко пашешь?

— Послушай, жена! — говорит мужик. — Только приехал я на поле да прошел первую борозду — сейчас и вырыл котелок, полный денег; да принеси на ту пору нечистая сила солдата. Если ты, говорит, отдашь мне эти деньги, то сколько ни пройдешь за день борозд, столько и котелков с деньгами найдешь. Я ему и отдал свою находку; стал пахать да вижу, что нет ничего, и подумал себе: видно, соха берет мелко, ну, взял и пустил ее поглубже; пахал, пахал, целый день пахал, а толку нет!

— Какой ты дурак! Попало счастье, не мог сберечь. А в какую сторону пошел солдат?

— Да прямо вот по этой дороге.

— Пойду-ка его догоню!

И пошла хозяйка со своим сынишкой догонять солдата. Шли-шли и видит: идет впереди какой-то солдат и несет в руках котелок. Нагнала.

— Здорово, служивый, куда Бог несет?

— Иду в отпуск, голубушка!

— А в какую деревню?

— Да в такую-то.

— Ну и мне туда ж надо; пойдем вместе.

— Пойдем! Идут вместе и разговаривают:

— Как тебя, голубушка, зовут?

— Ах, служивый, нас с сыном так зовут, что и сказать стыдно.

— Что за стыдно? Украсть — стыдно, а сказать — ничего все можно.

— Да видишь, меня-то зовут: Насеру, а сына — Насрал.

— Ну что ж — это ничего!

Пришли они на постоялый двор и легли ночевать. Только солдат заснул, баба вытащила у него котелок, разбудила сына и ушла с ним домой. Солдат проснулся, хватился — а денег нет и стал звать:

— Насеру, Насеру!

А хозяин услыхал и говорит:

— Служивый, ступай в нужник срать.

Солдат видит, что баба не откликается, давай звать мальчика:

— Насрал, Насрал!

А хозяин заругался:

— Экий-ты, служака! Так и насрал в хате!

Взял солдата и выгнал вон.


ХИТРЫЙ СОЛДАТ


Отпросился солдат в отпуск, шел-шел путем-дорогою и пришлось ему ночевать у одного попа. У этого попа была дочь, и солдат уж дорогою слышал про нее, что к поповне ходит любовник. Сели ужинать, поп и спрашивает:

— Служивый! Где ты служишь-то?

— В Питере, батька!

— А что, часто царя видишь?

— Частенько.

— Не слыхать ли у вас чего нового?

— Слыхать-то слыхать, да говорить нельзя!

— Скажи, свет.

— Тогда узнаешь, как указ будет.

— Пожалуйста, свет, скажи!

Пристал поп к солдату, как банный лист к жопе.

— Ну, батька! Будет новая форма бабам насчет ебли, ноги в хомут и голову в хомут — так и ебись! Такая теперь пошла мода, даже еть нельзя без формы!

— Что делать, ихняя воля! — сказал поп.

А дочь сидит себе на печи да слушает. Вот легли спать, дочь на печи, а солдат на полатях.

— Дай, батюшка, мне полено, — говорит солдат попу.

— А на что тебе, кавалер?

— Да у вас, пожалуй, ночью волки ходят!

Поп рассмеялся, подал ему полено и говорит поповне:

— Видишь, говорят, в Питере дураков нет, а вот солдат да и тот с дурью, если верит, что в избу ходят волки?

Вот в самую полночь пришел любовник к поповне на печь и хочет на нее лезть, а она ему не дает.

— Найди, — говорит, — хомут. Теперь на то новая форма царем уставлена, нынче солдат батьке сказывал.

— Да где я тебе хомут-то возьму?

— В сенях на гвозде висит.

Вскочил он, принес хомут, надел поповне на ноги, а там задрал ей ноги кверху как можно покруче и просунул в хомут поповнину голову. Только стал было запендрячивать, а солдат вскочил с полатей да как урежет его по жопе, а сам кричит благим матом:

— Батюшка, волки!

Любовник удрал, не кончив дело, а поп с попадьей бросились на печь посмотреть, не съели ль волки поповну? Поп схватил ее за пизду, попадья за жопу, и голосят себе.

— Ах, бедная дочка! Отъели у тебя волки голову.

А солдат зажег огонь — и на печь, тут поп с попадьей увидали, что дочка-то жива — в хомуте сидит. Солдат посмотрел и закричал:

— Да как вы смели без указа государева так делать?

— Не сказывай, служивый, — просит поп, — вот тебе сто рублей.

Солдат взял деньги и говорит:

— Ну, батька, так и быть — ей по глупости прощаю, а если б ты сам да с попадьей стал так еться — тысячи рублей бы не взял!


ПОП И ЦЫГАН


В некотором царстве, в некотором государстве жил-был цыган, у него был отец — старик. Крепко старик заболел, лежит в постели. И сын ходил-ходил за ним, а потом и бросил. Что отец ни попросит у него — пить или еще что, — цыган будто не слышит, только думает, кабы поскорее помер!

— Э, сынку, сынку! — говорит отец, — ты вже не став мене и за батька почитати, а я ж тебе на свит родыв!

А сын ему отвечает:

— Ты не мене робыв, а свою душу услаждал. Полезай ты к матери в сраку, а то я, батько, и тебе перероблю.

Отец вздохнет и промолчит. Пришло время, помер старик. Одели его и положили на лавке. Лежит покойник, борода у него длинная; накурили в избе ладаном, все готово.

Пошел цыган за попом.

— Здравствуй, батиньку!

— Здорово, цыган! Что скажешь?

— Мой батько помер, пиды — похорони.

— Невжели помер?

— Помер, легкой ему опочывок! Лежит на лавке, как Спас, и бородку свою распас, по хатоньке походите и на его билое тило посмотрите. Да, кажись, батиньку, он и просвятится, во так и пахнет от него ладаном!

— Что же, цыган, есть у тебя деньги за похороны заплатить?

— За шо тоби деньги платить? За тое стерво, шо лежит на лавке, черной, як головешка, а вытаращив зубы, як бешена собака. Дай ще тоби за него деньги платити! Пожалуй, не приходь хоронить, я тоби приволоку его за ноги: шо хошь, то и роби з ним, хоть соби на вечину копти да жры!

— Ну ладно, ладно, — говорит поп, — сейчас приду да похороню.

Воротился домой цыган, вслед за ним и поп: отпели цыганова отца, положили во гроб, снесли на кладбище и похоронили.

— Неужели ты, — говорит поп цыгану, — нисколько не заплатишь мне за своего отца? Тебе грешно будет!

— Ах, батиньку! — сказал цыган. — Сам знаешь, яки у цыгана деньги: було трошки, усе потратив на поминки, а ты, батиньку, повремены до ярмарки, добуду денег — отдам тоби!

— Ну, хорошо, свет! Подождать можно.

Началась ярмарка, поехал цыган в город — лошадьми торговать; поехал и поп по своим делам. Вот и попадается цыган попу навстречу.

— Послушай цыган, — напоминает поп, — время тебе деньги отдать!

— Якие деньги? За шо тоби отдавать?

— Как за что? Я твоего батька схоронил.

— А тож мини и треба! Я скилько не ищу своего батька, нияк не могу найтить; чужие батьки лошадьми торгуют, а мого нема. А се ты, псяча-козляча твоя борода! Похороныв мого батьку! — Ухватил попа за бороду, повалил на землю, вытащил из-за пояса кнут и начал его отжаривать:

— От тоби, псяча-козляча борода! Хоть сдохны — да роды мого батька! А то задеру кнутом!

Насилу поп вырвался из цыганских рук да давай Бог тягу! С тех пор полно спрашивать с цыгана денег.


ДОБРЫЙ ПОП


Жил-был поп; нанял себе работника, привел его домой:

— Ну, работник! Служи хорошенько, я тебя не прогоню.

Пожил работник с неделю, настал сенокос.

— Ну, свет, — говорит поп. — Бог даст, переночуем благополучно, дождемся утра и пойдем завтра косить сено.

— Хорошо, батюшка!

Дождались они утра, встали рано. Поп и говорит попадье:

— Давай-ка нам, матка, завтракать, мы пойдем на поле косить сено.

Попадья собрала на стол. Сели они вдвоем и позавтракали хорошо. Поп говорит работнику:

— Давай, свет, мы и пообедаем за один раз и будем косить до самого полдника без отдыха.

— Как вам угодно, батюшка, пожалуй, и пообедаем.

— Подавай, матка, на стол обедать, — приказал поп жене. Она подала им и обедать. Они по ложке, по другой хлебнули и — сыты. Поп говорит работнику:

— Давай, свет, за одним столом и пополудничаем и будем косить до самого ужина.

— Как вам угодно, батюшка, полудничевать — так полудничевать.

Попадья подала на стол полдник. Они опять хлебнули по ложке, по другой — и сыты.

— Все равно, свет, — говорит поп работнику, — давай заодно и поужинаем, и заночуем на поле — завтра раньше на работу поспеем.

— Давай, батюшка.

Попадья подала им ужинать. Они хлебнули раз-два и встали из-за стола. Работник схватил свой армяк и собирается вон.

— Куда ты, свет? — спрашивает поп.

— Как куда? Сами вы, батюшка, знаете, что после ужина надо спать ложиться.

Пошел в сарай и проспал до света. С тех пор перестал поп угощать работника за один раз завтраком, обедом, полдником и ужином.


ЖЕНА И ПРИКАЗЧИК


Жил-был купец, старый хрыч, женился на молоденькой бабенке, а у него много было приказчиков. Старшего из приказчиков звали Потапом; детина он был видный, начал к хозяйке подбираться, шутить с нею всякие шуточки, так у них дело и сладилось. Стали люди примечать, стали купцу сказывать. Вот купец и говорит своей жене:

— Послушай, душенька! Что люди-то говорят, будто ты с приказчиком Потапом живешь.

— Что ты. Бог с тобой, соглашусь ли я! Не верь людям; верь своим глазам.

— Говорят, что он к тебе давно подбирался! Нельзя ли как-нибудь испытать его?

— Ну что ж, — говорит жена, — послушай меня, нарядись в мое платье и поди к нему в сад — знаешь, где он спит, да потихоньку шепотом скажи: Я к тебе от мужа пришла! Вот и посмотришь тогда, каков он есть.

— Ладно! — сказал купец.

А купчиха улучила время и научила приказчика: как придет муж, хорошенько его поколотить. Чтобы он, подлец, долго помнил!

Дождался купец ночи, нарядился в женино платье с ног до головы и пошел в сад к приказчику.

— Кто это? — спрашивает приказчик.

Купец отвечает шепотом:

— Я, душенька!

— Зачем?

— От мужа ушла да к тебе пришла.

— Ах ты, подлая! И так про меня говорят, что я к тебе хожу! А ты, блядь, хочешь, чтоб я совсем опостылел хозяину!

И давай колотить купца по шее, по спине да по горбятине:

— Не ходи, мерзавка! Не срами меня. Я ни за что не соглашусь на такие пакости!

Кое-как купец вырвался, прибежал к жене и говорит:

— Нет, милая, теперь никому в свете не поверю, что ты живешь с приказчиком. Как принялся он меня ругать, срамить да бить — насилу ушел!

— Вот видишь, а ты всякому веришь! — сказала купчиха. И с того времени стала жить с приказчиком без всякого страху.


ИЗ СОБРАНИЯ Н. Е. ОНЧУКОВА


ПОВАР И ГРАФИНЯ


В некотором царстве, в некотором государстве стоял дворец, в этом дворце жила графиня. Была у нее кухарка да повар. Повару кухарка понравилась, он к ней приставал, она ему отказывала. Раз она пожаловалась своей барыне, что «меня Иван хочет использовать».

А барыня и говорит:

— Ты раздразни его, скажи, чтобы купил свинины, со свинины у меня заиграет плоть, тогда тебе могу дать.

Он свинины купил, нажарил, наелись. Надо было ложиться спать, а кухарка ушла с барыней мыться в баню. Повар подождал, лег спать и ночевал один. А утром встал, хозяйка его и задразнила:

— Фу, как у вас на кухне свининой пахнет.

Повар хозяйке ничего не сказал, а на другой день смекнул, что они в баню ходят не одни, с ними есть провожатый. Он и напросился в следующую субботу банщиком быть, и хозяйка бани согласилась за сто рублей. Повар в субботу пришел, измазался в саже и поступил в баню; пришла графиня и кухарка, хозяйка и говорит, что «у меня другой банщик, черный арап». Когда они разделись, он их обоих выебал: они для этого в баню и ходили, чтобы с банщиком сношение иметь. Вымылись в бане, пришли домой, и повар пришел домой. А утром графиня встала, пришла на кухню и опять смеется:

— Фу, как здесь свининой пахнет.

Он ей отвечает:

— Да, у нас здесь свининой пахнет, да ведь и в бане-то хорошо моют.

Графиня убежала, и переговариваются с кухаркой:

— Его надо уволить, чтобы он не знал, куда мы ходим.

Стали думать, как быть, нельзя без вины человека уволить, нужно было причину найти. Вот графиня убила своего попугая, бросила в помойную яму, пришла на кухню и говорит:

— Вот что, повар, у меня потерялся попугай, найди его, а не найдешь — я тебя рассчитаю.

Хорошо, повар пошел искать. Вышел в сад и видит, что графиня гуляет по саду с офицером; повар ее заметил и стал преследовать. Графиня ходила, ходила с офицером и села на лавочку; стали разговаривать, а повар подкрался незаметно и заполз под лавку и слушает разговоры. Потом графиня выставила одну ногу, положила на траву, а другую поставила на лавку. Офицер наклонился к ней и смотрит между ног. Смотрел, смотрел и говорит:

— Фу, барыня, у вас сколько там войск, народу, городов, деревень, сел и проселков.

А повар и говорит:

— Барин, а барин, посмотри, нет ли там моего попугая.

Барыня испугалась и убежала домой. Повар пришел домой, они его рассчитали.


ПЕТР И ПЕТРУША


Было два брата. Одного звали Петром, другого Петрушкой. Петр был богатый, а Петрушка бедный. У Петра было три коня, а у Петрушки одна кобыла. Петрушка неделю кормил коней петровых, а Петр ездил. А Петр кормил коней в воскресенье, а Петрушка в этот день ездил. Раз Петр пошел к обедне, а Петруша пашет и кричит на коней:

— Эх вы, кони мои, конечки.

А Петру это не понравилось:

— Зачем, Петруша, приучаешь коней, ведь у тебя одна кобыла?

Петрушка говорит:

— Ну, брат, прости, больше не буду.

На второе воскресенье Петр опять пошел к обедне, а Петрушка опять и сказал:

— Эх вы, кони мои, мои конечки.

Забыл, что брат предупреждал. Петр разгорячился, воротился домой, взял топор и отсек у Петрушкиной кобылы голову:

— Вот тебе, никогда не приручай чужих коней.

Петрушке делать нечего, снял кожу с кобылы, засушил и понес продавать на рынок. До рынка было не близко, ему пришлось ночевать в одной деревне. Зашел в одну избу и спрашивает:

— Хозяйка, нельзя ли ночевать.

— Хозяина нет дома, я не могу пустить.

— А где же ваш хозяин.

— Уехал в лес за дровами.

Петрушка вышел на улицу, залез на стог сена под окном и смотрит в окно, и видит, что хозяйка сидит с любовником: нанесли водки бутылку, кашу, яишницу. Петруша слышит, что едет хозяин. Хозяин приехал с дровами, Петрушка слез со стога и подошел к хозяину:

— А что, хозяин, можно у вас ночевать?

— Можно, место не пролежишь.

Петруша зашел в избу, бросил кожу под лавку, а сам лег спать на полатях.

Хозяин зашел в избу и спрашивает ужинать. Хозяйка принесла хлеба да картошки. Хозяин и говорит:

— Слезай ужинать.

Петрушка слез с полатей, кожу бросил под стол и сел к столу. Картошку съели, Петруша на кожу и наступил, кожа заскрипела. Хозяин спрашивает:

— Это что такое?

Петруша говорит:

— Это у меня волшебник.

— А что он сказывает?

— Есть в печке каша да яишница.

Хозяин заставил хозяйку, та и принесла. Хозяину это показалось интересно.

— Ну-ка еще спроси?

Петруша опять наступил, кожа заскрипела.

— А это что? — спрашивает хозяин.

— А есть, говорит, в подполье бутылка водки.

Хозяин кричит на хозяйку:

— Тащи.

Хозяйка поглядела на Петрушу злыми глазами, но все-таки принесла. Петруша с хозяином водку выпили, Петруша говорит:

— Ну, хозяин, теперь будем у тебя из дому нечистую силу выживать.

— А какую нечистую силу?

— Да ты только слушай, я что заставлю делать.

Хозяин говорит:

— Хорошо.

Петруша говорит:

— Прикажи хозяйке затопить печку.

Хозяйка печку затопила, Петруша сунул в печку железной крюк. Крюк нагрелся Петруша вытащил крюк из печки, сунул под печку, а оттуда любовник жены.

— А, выскочил, еб твою мать! — говорит Петруша, — и давай его ремнем стегать.

Хозяин спрашивает у Петруши:

— Продай ты мне этого волшебника.

— Нет, нельзя продавать, я им-то и кормлюсь, а то умер бы с голоду.

— Продай, дам сто рублей.

Петруша на деньги позарился:

— Да уж больно человек хороший, так продам.

Получил деньги сто рублей и воротился домой. А Петр пришел, спрашивает:

— Дорого ль продал кожу?

— Эх, брат, кожа на рынке такая дорогая была, что мне сто рублей дали. Если бы с твоих коней содрать, триста рублей бы дали.

— Врёшь ведь?

Петруша показал ему деньги. Петр поверил, пришел домой, у коней головы отрубил, кожу содрал и поехал продавать. Человек он богатый, так лошадей нанял. Продал кожи по два рубля.

— Ах он, еб твою мать! Так он обманул меня! Приеду домой, убью.

А у Петруши жила матка и в это время померла. Петр бежит к Петруше, а Петруша своей хозяйке и говорит:

— Я встану за печку, ты сядь на лавку, да и реви, будто что я помер.

Петр забегат в избу, у хозяйки и спрашивает:

— Где он, обманщик?

— Да где, видишь — на лавке лежит, растянулся.

— А, еб твою мать, хоть у мертвого отрублю голову.

Да топором по покойнику и махнул. Голова у покойника отлетела, а Петруша из-за печки выскочил да и говорит:

— Ты что, брат, сделал? Матку убил?

Петр испугался.

— Ну, брат, не говори, похорони, дам тебе сто рублей.

Дал ему сто рублей. Петруша повалил старуху в сани и повез. Привез в город, забежал в трактир, лошадь оставил у трактира, время было холодное.

— Ну-ко, половой, налей мне стакан водки.

Половой налил, Петруша выпил.

— Ну, брат, налей другой да отнеси, у меня там старушонка в санях замерзает, обогреться.

Половой налил стакан и потащил в одном пиджаке; холод его охватил, он прибежал к старухе да и говорит:

— Пей, холодно стоять.

Старуха стакан не берет. Половой стаканом старуху в голову ткнул, голова и отвалилась. Петруша выходит и говорит:

— Ты что сделал, матку убил?

Половой говорит:

— Не говори никому, на двести рублей.

Петрушка деньги получил, матку похоронил и поехал домой.

Петр пришел, спрашивает:

— Что, похоронил?

— Хуй тебе похоронил, продал.

— Врешь ведь?

— Зачем я тебе буду врать.

И показал деньги — двести рублей. Петр говорит:

— Пойду я свою жену убью, у меня она молодая, мне четыреста дадут.

Пришел домой, убил жену и повез в город.

Едет по городу и кричит:

— Не надо ли мертвого тела?

А у него спрашивают.

— Откуда у тебя мертвое тело?

— Как от куда? Сам прибил.

Петра схватили. Петруха овладел всем богатством его.


ШУТ


В одной деревне жил шут. Недалеко от деревни у купца был пир, на пиру был поп. Услыхал он, что есть шут, который какую угодно может шутку сшутить. Шут приехал и спрашивает попа:

— Какую тебе шутку сшутить, за сто рублей или за двести?

— В сто рублей.

Шут взял деньги и просто исчез. Попу денег жалко стало, он поехал к шуту деньги взять и вццит: сидит девица под окном. Он и спрашивает:

— Шут дома?

— Дома нет, а с него денег не получишь.

— А вы кто?

— А я сестра, и зовут меня шута баламута да шутова Маршута. Возьми меня в работницы, я деньги сто рублей отработаю.

А это шут и был. Поп взял, заставил баню топить. У священника было три дочери. Шут пошел в баню, со старшей дочерью и познакомился, потом и со второй, даже и до третьей дело дошло. Но через некоторое время стал свататься жених за старшую дочь. Она оказалась беременная. Жених стал свататься на второй и на третьей — и те были беременные. Поп и придумал отдать Шутову Маршуту. Обвенчал, положил спать, муж стал ее обнимать, ласкать, а жена говорит:

— Вы меня, пожалуйста, не троньте, я не могу терпеть боли.

А муж говорит:

— Ну как же, раз обвенчались-то?

— А вы лучше отпустите меня до ветра.

Муж собрался было ее проводить, а она и говорит:

— Мне при вас совестно, привяжите веревку.

Он привязал, она и пошла. Шут привязал барана за рога, мужу скучно стало ждать, он и спрашивает:

— Что то ты долго?

Ответа нет. Муж и потянул за веревку и вытащил барана. Известили батюшку. Шут перенарядился в мужское платье, пришел к батюшке сестру проведывать:

— Как моя Маршута поживает?

— Очень хорошо, да я ее отдал замуж, но только, вот она после первой ночи от мужа убежала. А куда — неизвестно.

Шут стал искать Маршуту. Поп и зять заплатили шуту по сто рублей, чтобы он никуда не ходил, не искал её.

Шут не согласился — поп и зять прибавили еще по сто. Шут сказал:

— Ну, давай, черт с ней, найдется.

Четыреста получил и ушел. От этого шута недалеко жили разбойники; узнали, что у шуга денег много.

Шут догадался, что разбойники придут, он взял затащил в избу лошаденку и подал плохого корма, привязал к хвосту мешочек с деньгами. Разбойники заходят в избу, шут по мешочку и ударил молоточком — деньги рассыпались. Шут и говорит разбойникам:

— Тише, братцы, видишь кобыла серебром серет, если бы кормил овсом — золотом бы срала.

— Продай нам кобылу!

— А купите, двести рублей возьму.

Дали двести рублей, повалили на телегу и привезли домой; завели в комнату, постилили ковров на пол, надавали овса и сидят, дожидаются, скоро ли кобыла золотом засерет. Кобыла ела, ела, объелась и задристала, все о гад ила. Разбойники и говорят:

— Пойдем и шута убьем.

Шут догадался, взял заколол теленка, изжарил, поставил на стол. Разбойники вошли, он их сажает:

— Садитесь, гости дорогие, покушайте.

Разбойники закусили и говорят:

— Пойдем с нами, мы тебя удавим.

Повезли. Привезли к проруби и оставили зашитым в мешке. Прорубь замерзла, спустить нельзя было. Разбойники пошли за топором да за лопатой, чтобы прорубь расчистить. Едет по дороге писарь, шут ему и кричит:

— Вот какие чудеса! Тянут меня за волоса на небеса, только судить не умею, давай меняться.

Писарь согласился. Поменялся. Шут залез на лошадку и уехал. Разбойники пришли, расчистили прорубь и опустили мешок в воду. Идут домой, а тут шут навстречу:

— Здравствуйте, ребята!

— Да ты, шут, здесь?

— Здесь.

— Как очутился здесь?

— Я там коней поймал, видите, теперь у меня сивка да бурка.

Разбойники и говорят:

— Шут, поспускай нас в прорубь.

Он согласился, принесли мешки, он всех и утопил.


БАБЬЕ ПЯТНО


Дело было осенью, в конце Петрова дня, перед самой Пасхой; сидел журавль на болоте. В том месте жил поп, у него была попадья, да дочка, только и было семьи. Попадья изменяла ему с работником, а попу этого не нравилось: он работника и рассчитал. Пошел нанимать другого. Идет, а навстречу мужик:

— Здравствуй, дядюшка, куда идешь?

— А куда глаза глядят.

— А не пойдешь ли ко мне в работники?

— Отчего, можно.

— Сколько возьмешь.

— Сто рублей в год довольно будет.

— Ладно, хорошо, а ты бабье пятно знаешь?

— Знаю.

— Ну так даром ты мне не нужен, не надо, иди.

Мужик думает: «Нагрею же я этого попа!»

Обошел кругом и опять попу навстречу. Разговорились, мужик просит полтораста рублей в год.

— А бабье пятно знаешь?

— Нет, не знаю.

— Ну, иди ко мне в работники.

Пошли с попом, пришли домой, поп поднял у попадьи подол и спрашивает:

— Это что такое?

— Не знаю, это должно быть уголовная палата.

Поп отвечает:

— Она, она и есть.

Поднял у дочки подол и спрашивает:

— А это что?

Мужик отвечает:

— По моему полицейское управление? Больше быть нечему.

Поп говорит:

— Оно, оно и есть.

Пришли к кобыле, поп поднял хвост и спрашивает:

— А это что?

— А это духовная канцелярия.

— Верно, верно, верно, оно и есть. Ну, теперь, иди, работай.

Работник проработал дня три-четыре и думает: «Довольно работать, буду жить по другому».

Надо было начинать работать, а работнику неохота, он надел на хуй шапку и бегает, ищет.

— Батюшка, не видал ли шапки?

Поп говорит:

— Да ведь у тебя на хую висит.

Работник и говорит:

— Ах, он сукин сын, он провинился, надо его на сутки в полицейское управление посадить.

Поп повел его к дочке, работник сутки с дочкой прожил, а поп один пахал. Вот работник на работу два дня съездил и опять не поехал; опять надел на хуй шапку и бегает, ищет.

— Батюшка, не видал ли шапки?

Поп говорит:

— Да ведь у тебя на хую висит.

Работник и говорит:

— Ну, на этот раз надо на целую неделю в уголовную палату посадить. Снова проштрафился.

Попу делать нечего, повел мужика к попадье. Поп работает, а мужик целую неделю с попадьей спит. После этого мужик на пашню поехал, а попу тоже захотелось дочки попробовать. Одел шапку преспокойно на гладкое дерево без сука, на хуй, бегает по комнате и говорит:

— Работник, не видал ли шляпы?

— А у тебя на хую висит.

Поп говорит:

— Ах, сукин сын, его надо в полицейское управление на сутки посадить.

Побежал было поп к дочке, а мужик остановил попа.

— Стой, батюшка, погоди, так дело не пойдет: лицо духовного званья судят в духовной канцелярии.

Захватил попа и повел к кобыле. Пробыл поп у кобылы сутки, попадья его и задразнила:

— Отдал жену в люди, а сам отправился к кобыле.

Поп и взмолился:

— Работник, не знаешь ли, что сделать, чтобы матушка меня не дразнила?

— Это можно; завтра воскресенье, будешь обедню служить. Когда зазвонят, ты бежи к летнему окошечку, увидишь, что я буду делать.

На другой день поп ушел к обедни, а работник лежит на полатях и просит:

— Матушка, дай.

Она дала ему каши, он говорит:

— Я не хочу.

Дала пирог.

— И этого не хочу.

— Так чего же тебе?

— А то, что вчера давала.

— Ну, иди в подклеть, и я приду туда.

Ушли в подклеть.

— Матушка, как вчера батюшка с кобылой общался, мы так сейчас попробуем.

Одел попадье на спину седелку, узду, в клети была кропильница старая, он ее в жопу заткнул вместо хвоста. Попадья стоит в углу, а работник в другом, она и ржет как лошадь, и он ржет, друг дружке навстречу и бежать. Зазвонили, а поп у окошечка и слушает; слушал поп и заржал под окошком, а работник и закричал:

— Батюшка, батюшка, посмотри, что я устроил с твоей матушкой.

— Что такое?

— Да посмотри: в седелке и в узде и кропильница в пизде.

Матушка с тех пор перестала смеяться.


НЕВЕСТИНЫ ЗАГАДКИ


Послали парня сватать:

— Пойди туда, в которой избе раньше дым пойдет.

Встал парень до света и караулит. В одной избе огонек засветился и дым повалил из трубы, парень туда и отправился. Вошел в избу, девица в одной рубахе печь топит.

— Бог помочь!

— Добро пожаловать, доброй человек. Кабы были во дворе уши, а в избе глаза, не застал бы меня не-прибранной. Ну, чем тебе потчевать? Что сварить тебе: рыбки поплеванной или рыбки облизанной?

«Дура девка», — подумал парень и сказал:

— Свари хоть поплеванной.

Сварила она уху из ершей. Съел парень, поплевался, девица и говорит:

— Угостила бы еще тебя, да честь в гузне, а хуй между ног болтается.

Стал спрашивать парень:

— Где у тебя отец?

— В поле, взад-вперед ходит.

— А мать?

Взаймы плакать ушла.

— А братья?

— Промеж ног смотрят.

Ушел парень домой, дома ему и объяснили: на дворе уши, в избе глаза — на дворе собака, в избе на окне ребёнок. Честь в гузне, а хуй между ног болтается: яйцо еще в курице, не снесено, корова еще не подоена. Отец пашет, братья промеж ног глядят — дрова рубят. Мать взаймы плакать ушла — ушла плакать по родителям: когда она умрет, по ней дети плакать будут. В ту избу велели идти, в которой дым раньше пойдет: там, значит, раньше всех встают, живут работящие люди.


СЛЕПАЯ НЕВЕСТА


Жили мать и дочь, дочь была слеповатая. Приехал ее жених сватать, а соседи успели шепнуть, что она слеповата: глазами глядит, а ничего не видит. Вот приехал жених, сидит за столом, а невеста и говорит:

— Матушка, матушка, подбери иглу под порогом. А иглу раньше мать положила под порог. Договоренность у них была такая.

«Вот, — думает жених, — сказали, что слепая, а она под порогом иглу увидела!»

Но вот как-то вышли все из избы, жених, желая проверить, точно ли так хорошо видит невеста, спустил штаны, подошел к невесте и говорит:

— Ну, давай же поцелуемся.

Невеста потянулась и чмокнула жениха в жопу. Посидел еще немного и уехал, а невеста и давай рассказывать матери:

— Матушка, матушка, когда все из избы вышли, я с женихом целовалась; только нос у него длинный, длинный да горячий; а губы толстые, толстые, а душа вонючая.


МАРФА-ЦАРЕВНА ОТГАДЧИЦА


Жил-был Иван крестьянский сын, услыхал он, что Марфа-царевна загадывает загадками: «Кто не отгадает, у того голова с плеч».

Иван крестьянский сын решил съездить к ней. Отец ему из конюшни коня вывел, мать обседлала, сестра погонялку дала. Сел и поехал к Марфе-царевне. Марфа-царевна спрашивает:

— Зачем, приехал, загадывать или отгадывать?

— Загадывать.

— Ну, загадывай.

Он и говорит:

— Садился на отца, ехал на матери, погонял сестрой.

Марфа-царевна в своем гадальнике поглядела, не могла отгадать.

— Приезжай, — говорит, — на другой день.

Ну, он ночевал дома, опять собирается к ней загадывать, а перед этим Иван крестьянский сын конским потом умылся, гривой утерся и приезжает к ней. Она и спрашивает:

— Что приехал, загадывать или отгадывать?

— Загадывать.

— Садился на коня, умывался не росой, не водой, утерся не шелком, не платком.

Марфа-царевна не могла отгадать.

— Приезжай на третий раз.

На третий раз приезжает Иван крестьянский сын, берет с собой ружье. Летит стадо гусей. Иван крестьянский сын подстрелил гуся на лету, выкопал две ямки, одну повыше, другую пониже. Этого гуся сварил, в верхней ямке, а в нижней уголечек клал, а кушать — полез на дерево, на самой Вершинке съел. К Марфе-царевне приезжает опять загадывать третий раз. Она спрашивает:

— Что, загадывать?

— Загадывать.

— Ну, загадывай.

Он и говорит:

— Ехал на коне, летело стадо гусей, я гуся подстрелил на лету и сварил не на земле, не на воде и скушал повыше лесу.

Она поглядела в гадальник, не могла отгадать и-говорит:

— Пойдем прогуляемся, худых речей чтобы не говорить.

Ну, идут, а жеребец вскочил на кобылу. Она у него и спрашивает:

— Это что, Иван крестьянский сын, делают?

А он ей и отвечает:

— А это за пьяных чеснок обрезают.

Шли, подошли — собаки слипились. Марфа-царевна и спрашивает:

— Это что, Иван-крестьянский сын, делают?

— А это больной пьяного в лазарет тащит.

Опять подошли — баран на овцу вскочил, она и говорит:

— Это что делают, Иван крестьянской сын?

— А это шерстобойщик шерсть бьет.

И возвратились домой к ней. И она приказала своим кухаркам-нянькам баню истопить.

— Пойдем со мной в баню мыться.

В баню зашла, разделась, а он, Иван крестьянский сын, не заходит, не смеет зайти, она и говорит:

— Что же не заходишь? Раздевайся, заходи.

Ну, он разделся, у него естество и встало. Она к нему подошла и увидела.

— А это что у тебя, Иван крестьянский сын? — спрашивает у него.

А он отвечает:

— Это у меня конь.

— А чего он кушает?

— А в ваших царских садах травку.

— Ну-ка покорми.

Он поводил у нее кругом пизды по шерсти и говорит:

— Вот и поел теперь.

— А где же он пьет? — спрашивает Марфа-царевна.

— А в ваших царских колодцах пьет.

— А ну-ка попои.

Он поить стал, ей и запихал.

Она и говорит:

— Ах, Иван крестьянский сын, ты что делаешь, ебешь?

— Ах, Марфа-царевна, сама худых речей просила не говорить, а сама-то и сказала.

Она и говорит:

— Молчи, молчи, законный брак примем. И замуж за него и пошла.


ГЛУПЫЙ ЖЕНИХ


Был мужичок, у его был один сын:

— Старуха, давай женим сына-то, пока не разбаловался.

— Ладно, женим.

Призвали сына:

— Сынок, иди-ко сюда. Мы тебя надумали женить. Желаешь?

— Желаю. Кто невеста?

— А вот та-та: у отца одна дочь, умрут — все ваше будет.

Собрались, поехали сватать. Приезжают, разговор завели:

— Приехали посвататься за вашу дочь.

Невеста идет, отец не разговаривает. Невестина мать и вызывает жениха:

— Молодой человек, выйди-ко на пару слов.

Вышел.

— Вот что, молодой человек, вы свадьбу хотите справлять, а кого били к свадьбе-то?

— А у нас на окошке крынка сметаны стояла, паскудная сучка сметану-то и съела — набил тятенька ее.

Он дурачок. Да и только, подумала мать.

Призывает своего старика:

— Старик, ты отдаешь дочь, а жених ведь не совсем умный.

— А тебе нечего спрашивать, он ничего бы и не сказал. Отдать ее надо. Пусть приезжает завтра, а мы подумаем, посоветуемся?

Вот жених на другой день приезжает.

— Ну, как, посоветовались?

Невестина мать опять:

— Молодой человек, вы чего же — к свадьбе кололи кого-нибудь?

— Кололи. Тятенька маменьку повалил посреди пола, колол, колол, кровь не пошла. Она стала да пошла.

Старуха:

— Старик! Чего это он?

— Чего?

— А он вот как, да вот как, — говорит. Жених дурак.

— А ты не свое дело спрашиваешь, он тебе так и отвечает. — Отдать надо, парень — вон какой! Договорились.

Пир пирком — и свадебкой.

Свадьбу справили, стали жить. Живут-поживают. Дела у него никакого не происходит с ней. Живут неделю, живут две, ей тоскливо стало:

— Поедем к нашим в гости.

— Поедем.

Запрягает розвальни, поехали. Она дорогой и говорит:

— Ты чего же, со мной будешь жить как брат с сестрой? Для чего ты женился?

— А ты чего разве хочешь меня уродом сделать?

— Да каким это я тебя уродом хочу сделать? С чего ты взял?

— Она у тебя кусается, так что мне делать потом? Дай я посмотрю, а потом стану делать, у тебя зубы есть.

— Откуда у меня зубы?

Руками боится, кнутик взял, ноги привязал, заворотил подол, кнутиком и стал… Лошадь дернула, поскакала, он и свалился. Лошадь в деревню прибежала, к отцу, — ноги привязаны у дочери. Соседские дети сидят под окошком. Лошадь подошла, а у ней ляжки-то на виду.

— Бабушка, какая-то лошадь прибежала да зад мяса привезла.

Старуха вышла.

— А да ты чего?

— Да вот какие-то дураки шли, его столкнули, а меня привязали.

Следом идет зятюшко, кнутик в руках несет.

— Что это у вас случилось? Да кто они такие?

— Да те какие привязали, они и спихнули меня.

День постный был, а он любил кисель ржаной.

Принесли на стол. Ему охота есть — совестно. Дело было к ночи. Посидели, мать и говорит:

— Ну, детушки, можно и на покой.

Постель постелили все рядом. А он заметил: она поставила кисель на лавку.

«Уснут, так я ночью пожру этот кисель».

Все уснули, он проснулся, нашел кисель. Шарил, шарил, ложек не может найти. Ну и не надо.

— Не горячий, я руками похлебаю, горстью.

Хлебнул, понравилось.

— А ведь жена-то тоже хочет.

Темно. Он пополз, притащился к теще, а у ней жопа-то была голая. Он почерпнул да ей в жопу-то и толкат. Она бздит.

— А ты чего дуешь, ведь не горячий, на лавке стоял.

Та очнулась.

— О, чего я наделала! Я горячого-то киселя наелась, да вот и обдристалась.

А зять рукомойник ищет. Шарил, шарил, рукомойник найти не смог. Нашел под лавкой горшок с белилами. Руки-то затолкал в горшок, а вытащить не может. А теща нагнулась, заворотила расшеперку, руки моет, затем наклонилась, вытирает жопу, а он хряп по горбу горшком, она упала. Легли спать, стонет. Утром встают, она встать не может.

— Ты чего мама, захворала?

— А я ночью упала, ушиблась.


ИЩИ В ШЕРСТИ


В одном селе жила старушка с сыном. Работать она не могла. Работал один сын, которому исполнилось семнадцать лет. Старушка просила его жениться. Сын надумал свататься. Сосватали невесту, поехали венчаться, обвенчались, с поездом приехали домой. Девки с песнями встретили, мужчины кричали «ура». Бабам за песни, мужикам за «ура» жених рассчитался деньгами. Народ и ушел. Гостям стало свободно. Вот они поплясали, поплясали и повели жениха с невестой спать в сени. Когда клали молодых спать, мать говорит:

— Сынок, ищи в шерсти.

Сын не понял. Раз он видел, что мать несла корзину с шерстью на чердак дома, думал, что в этой корзине искать. Молодой идет на чердак, нашел корзину и давай в этой корзине в шерсти искать. Невеста вертелась, вертелась одна, а жениха все нет. Пошла и разбудила мать:

— Вася ушел на чердак.

Мать и побежала.

— Вася, что ты ищешь? Ты ищи у невесты между ног в шести.

— А я, маменька, не понял.

Обратно лег к жене. Лег и не знает, что делать. Невеста матери жалуется на другой день:

— Не подколдовали ли нам?

Мать была догадлива. Вот побежала она к шептунье, позвала домой, истопила баню, позвала туда жениха и невесту. Шептунья у невесты спрашивает:

— Что он с тобой?

— Ничего не делал.

Невесту отправила домой. Осталась с женихом вдвоем. Легла на полок, подняла ноги в потолок и велела лечь ему на верх.

— Вот когда ты ляжешь на полок, так делай. Показала ему. Вася понял, в чем дело. Ушли с бани домой. На следующую ночь Вася сделал, как показала шептунья. Молодые встают утром, мать спрашивает:

— Ну, как?

— Все хорошо.

Вася обучился. Год прошел, у них родился сын.


БОРОДАВИЦА


Красивая девушка ни за что не хотела выходить замуж. Понравилась она одному парню. Чтобы узнать причину отказа женихам, парень нарядился монашкой и, когда девица была дома одна, пришел и попросился ночевать. Пустила. Стелит для монашки другую постель.

— Да не надо отдельно, не беспокойся, поспим вместе, — говорит мнимая монашка.

Легли. Парень и спрашивает:

— Что ты замуж не идешь?

— Да вот у меня на лобке бородавка, стыдно.

— Покажи.

И щупает рукой.

— Ну, это ничего, с такой бородавкой замуж можно. Вот мне уж никак нельзя. Посмотри-ко…

Девица щупает, а у парня встал, и девица восклицает сочувственно:

— Да, у тебя большая.

— Я потому и в монашки пошла, уж замуж мне никак нельзя.

Утром монашка уходит. Через день парень посылает сватов и сам идет с ними.

Девица отказывает.

— Согласись, — уговаривает парень, — я ведь знаю, почему не идешь.

— А почему?

— У тебя на лобке бородавка. Я видел. Это ведь я позавчера был у тебя монашкой. Сотрем. Такую бородавку я не раз излечивал.

Девица согласилась.


КИРАСИРЫ, ПОСПЕВАЙ, ГРЕНАДЕРЫ, ПОДПИРАЙ


Солдат возвращался домой; пришел в барское селение. Барыня приказала никого не пускать в селение к ночи: к ней поп ездил в гости. Так чтобы не видели. Солдат попросился на ночь, его не пустили; видит — топленая баня, зашел в баню, лег под полок.

Пришел в баню поп, спичку-свечку зажег, сам ходит по бане, пальцем щелкает:

— Как долго нет!..

Приезжает барыня, навезла всякой водки, закусок; стали пить, есть, захмелели, разохотились, батюшка говорит:

— Сегодня ночь наша, будем с тобой по-разному делать. Как бы нам с тобой развлечься? Я бы хотел позабавиться сзади!

— Что ж и так, можно.

Барыня встала к порогу раком, а батюшка стал по бане ходить, штуку свою вынул. Подошел к заду и долго примерял свой елдак, чтоб наяривать. Барыня и говорит:

— Кирасиры, поспевай, кирасиры, поспевай!

А поп говорит:

— Гренадеры, подпирай, гренадеры, подпирай! Солдат не вытерпел и говорит:

— Армия, наступай!

Поп через барыню — да из бани. Барыня следом, только пятки сверкали, но сверкали не только они.


ВОР НАУМ


Жил-был Наум, — ему работа не шла на ум, — решил своего барина обокрасть. Попадается ему товарищ.

— Здравствуй, брат!

— Здравствуй.

— Ты куда идешь?

— А я Наум, мне работа нейдет на ум, иду своего барина обокрасть.

— А я Антон, давно об том! Пойдем вдвоем.

— Ну, пойдем.

Пошли попадается третий товарищ. Сошлись, поздоровались.

— Куда, ребята?

— Я Наум, мне работа не идет на ум, иду своего барина обокрасть.

— А я Антон, давно об том.

— А я Влас, давно ищу вас.

Пошли втроем. Приходят барину ко двору. Наум посылает Антона через забор перелазить. Антон не лезет, посылает Власа; Влас не лезет, посылает Наума. Наума в солому завертели и бросили через забор к барину. А у барина караульные уснули. Собаки подбежали, понюхали и на соломку поссали. Собаки убежали. Наумко побежал к дому, дом отпер, одежду и всякое добро выбросил и сам перелез. И стали одежду делить. Разделили все добро, остается енотовый тулуп лишним. Наумко просит себе, и Антон себе, и Влас себе. Наумко и говорит:

— А мне не отдадите, так я пойду к барину жаловаться. А вы вставайте и слушайте под окно.

У барина был сказочник, сказки рассказывал. Наумко приходит к барину и говорит.

— Барин, я сказку расскажу.

А барин подумал, что сказочник:

— Ну, расскажи.

— Жил-был Наум, ему работа не шла на ум… Кому этот тулуп принадлежит?

Барин отвечает:

— Кому же как не Наумке, его ведь замыслы.

Ну, говорит:

— Ну, рассказывай дальше.

— А сказка вся. И ушел.

Спустился Наумко, тулуп взял.

Барин проснулся, будит сказочника:

— Расскажи мне сказку.

— А какую?

— Да вот хоть про Наумко.

— Я ее не знаю.

— Ведь ты сейчас рассказывал.

Только это переговорили, караульные проснулись и закричали:

— Барина обокрали.

Прибежали, посмотрели: шаром покати. Все вынесли.

— Кто, кто украл?

А барин и говорит:

— Это непременно Наумко. И он мне и сказку рассказывал. Послать за Наумкой.

Приходит Наумко.

— Ты, Наумко, все добро мое украл?

— Я, барин. Я ведь спрашивал насчет тулупа, вы мне сказали взять, я и взял.

— Так вот что, принеси все мое добро, я тебе дам тысячу рублей.

Наум пошел к товарищам и говорит:

— Ребята, ведь барин узнал. Давайте добро я отнесу.

Те отдали, понес к барину. Барин подает сто рублей денег.

— Ну, Наумко, молодец воровать!

А ста рублей барину жалко. И говорит:

— Ну вот, Наумко, укради ж ты у меня еще жеребца; если украдешь, еще сто рублей дам, не украдешь — сто рублей отдашь назад.

— Украду.

Баринова жеребца на замок заперли, поставили караул. А Наумко с вечера залез к барину под кровать, лежит. Барин полежит-полежит, выйдет и спрашивает:

— Что, ребята, Наумко не был?

Караульные отвечают:

— Нет, не был.

Барин говорит:

— Ну, да где же к этакой охране подступиться.

В полночь барин еще спрашивает:

— Что, был Наумко?

— Нет, не был…

Перед рассветом еще раз.

— Ну, теперь, стало быть, не будет.

Приходит в спальню, снимает тулуп, шляпу и сапоги. И уснул. Наумко вылез, надел тулуп, шляпу и сапоги и выходит на крыльцо:

— Что, Наумко не был?

— Нет, не был.

— Где ему подступить! Давайте поймайте жеребца, седлайте, я поеду.

Жеребца поймали, оседлали. Наумко сел и уехал.

Барин проснулся, выбегает:

— Что, Наумко не был?

— Ты кто такой, разъебай его мать твою так кричишь?

— Барин.

— Какой черт барин, барин уехал.

Поглядели — точно барин.

— Послать за Наумкой!

Наумко едет на жеребце, в шляпе, в тулупе, в сапогах.

— Молодец, Наумко, уметь воровать. На тебе еще сто рублей. Теперь укради же ты у меня барыню. Украдешь — еще сто рублей дам, не украдешь — деньги двести рублей назад.

— Украду, барин.

Этот Наумко, узнал, что барин отправляет барыню в чужую деревню. Побежал в лавку, купил сапоги хорошие и пошел на дорогу, где барыню будут везти. Дорога была извилиста. Он взял в кювет сапог бросил и слушает. Кучер и говорит:

— Ах, барыня, сапог хороший — один, ну, наплевать.

Оставили, поехали дальше. Пробежал Наумко вперед, другой сапог бросил.

— Ах, барыня, смотри, другой.

— Ну, сбегай за тем сапогом, который там лежит.

Кучер соскочил с козел побежал. А Наумко на козлы — и уехал с барыней в другую деревню. Кучер не нашел сапога и барыни; вернулся домой, идет, кнутиком помахивает. Барин глядит в окно: глазам своим не верит.

— Ты что, кучер?

— А что, барин, барыню потерял.

— Ох, он подлец! Это Наумко.

Седлать жеребца, поезжайте за ними. Поехал кучер. Наумко с барыней катит домой. Приезжает: барин и говорит:

— Ну, молодец, умеешь воровать, на тебе сто рублей. Да вот что, укради ж ты из-под нас постель. Украдешь — еще сто рублей, а не украдешь — деньги назад.

— Украду.

Приходит домой, говорит своей старухе:

— Дай-ко мне горшок с жидкой закваской.

Старуха налила, Наумко взял горшок, отправился к барину, время выждал, залег под кровать и лежит. Барин с барыней легли спать, уснули; Наумко вылез, выливает закваску между ними и назад под кровать, лежит. Барин проснулся, закричал на жену:

— Вставай, язви тебя в дыру, усралась ты.

— Что ты, барин, это ты усрался.

— Нет, ты.

Вскочили, пошли замываться. Наумко свертывает постель, выбрасывает в окно. Барин с барыней возвращается — постели нет.

— Ох, подлец, это Наумко!

Послали за Наумкой:

— Пускай несет постель.

Послали, Наумко идет и постель несет.

— Ну, молодец, умеешь воровать, вот на тебе еще сто рублей, да больше не воруй!


КАК НЕ СТЫДНО?


У мужика жена погуливала. Мужик слышал, а своими глазами не видал, а посмотреть хотелось. Вот он собрался будто в Питер. Жена сшила мешок:

— Ступай, мужичок, заработаешь, денег пришлешь.

И пошла провожать. Проводила до лесу. Вернулась сказать любовнику:

— Мужик в Питер ушел, мы что хотим, то и делаем. Мы теперь одни.

А мужик домой вернулся и лег на полати. Пришла жена, пришел и любовник и говорит:

— Ну, душечка, по всякому мы пробовали, а сзаду нет.

— Нынче по всякому можно.

Заголила жопу, встала к порогу, любовник штаны снял, бегает по избе и ржет по-жеребячьи:

— Иго-го-го-го.

А баба тонким голосом:

— Ив-ив-ив-ив…

Муж смотрел, смотрел, вытянулся, да с полатей и упал. Любовник перескочил через бабу и бежать. А баба встала и давай стыдить мужа:

— Не стыдно, мужичок: в Питер, в Питер, а сам дома! Не стыдно, мужичок: в Питер, в Питер, а сам дома!.. А я тебе верила.


БАРАБАНЩИК


Служил солдат двадцать пять лет, был барабанщиком. Когда его уволили, он стал просить, чтобы ему барабан дали с собой. Вот он и отправился домой. Приходит в одну деревушку. Всю деревню обошел, никто на ночь не пускает. Вот он увидел, что у попа баня натоплена, и зашел в баню на ночь. Только зашел в баню, разделся, вдруг слышит, что кто-то идет. Он одежду забрал и под полок. Смотрит: пришла кухарка, приносит стол, вторая приходит, приносит закуску и бутылку вина и разных напитков. Поставили и ушли. Вдруг приходит становой пристав, разделся, разулся, все — совсем голый. Готов к сражению, но не с кем.

— Ах, что-то долго не идет!

Вдруг приходит попадья.

— Что ты долго?

— Да вот я попа отправляла. Насилу отделалась.

Наконец они сели отметить свою встречу и обговорить условия.

— Мы всяко с тобой пробовали, давай по-жеребячьи…

Вот она и встала раком.

— Ты заржи, а я тоже. Да с разбегу, говорят, так сильно захачивается.

Как только он прыгнул на нее, солдат в барабан и забил. Они из бани убежали в чем мать родила. Собрал солдат всю одежду да и покатил домой с провизией.


В БАНЕ


На празднике познакомились парень и девка. Ходили, ходили, куда пойдешь? В квартиру идти не удобно. Давай пойдем в баню от погоды, там тепло. Они не знали, что в бане спали посторонние люди, ребята. Ребята услышали, что идут влюбленные парень и девка, спрятались под полок. Те пришли, на лавку сели. Парень разделся, скинул жилетку с часами. Посидели немного.

— Пойдем на полок, полежим.

Ребята затаились. Парень начал домогаться:

— Давай обнимемся.

Девка:

— Да ты что?

— Я не буду совать туда, где ребята…

Ребята на радости думают:

— В нас не будут совать…

Долго он ее умасливал. Она согласилась. Начал он ее еть, ей захорошело, девка и говорит:

— Суй, где ребята…

Ребята испугались: теперь в нас начнет…

— Дядя, мы не будем, не будем ничего делать, не суй ты в нас.

Они услышали — и дралом! И жилетку с часами парень забыл. Ребята до утра пробыли в бане, а утром пришли на квартиру. Девка спит, они к матери:

— Вот, маменька, какой переполох был, парень оставил все.

Мать осмотрела всю одежду.

— Ну, мою дочь обкатывали всю ночь.

Взяла одежду в руки и давай чесать дочь.


БУРУШКО, НАДДАВАЙ


Один солдат шел со службы. Видит, избушечка небольшая — он и зашел. На столе всякие угощенья приготовлены. Солдат поел, попил да за печку спрятался, думает: «Что-то здесь не то».

Приехал архирей, а потом барышня. Разделись, архирей говорит:

— По разному мы с тобой делали, а по-конски не пробовали. Давай?

— Ну, давай.

— Ты встань на четыре-то ноги, как лошадь.

Барыня встала на четыре ноги, архирей отошел к порогу, разбежался, заладил с разбегу да и говорит:

— Вот как наш бурушко надвигает!

Солдат выскочил, палкой хлестнул архиерея по спине:

— Вот как бурушку погоняют!

Архирей и барышня испугались и убежали. Солдат собрал одежду в узелок, идет в город. Зашел к купцу. Купец с ярмарки вернулся.

— Пустите переночевать.

— Поди там на кухню.

Купец с ярмарки приехал, гостей созвал. Пришли купцы, чиновники, и архирей пришел. Сидят пируют. Купец и говорит:

— Надо солдатика позвать, не знает ли какого рассказика, побасенки — человек бывалый.

— Вот говна-то! — говорит барышня купчиха.

— А не твое дело.

Солдат пришел.

— Расскажи нам, служивый, чего-нибудь.

Солдат и стал рассказывать…
		Слушайте-слушайте, на улице девок щупайте,


		Девок кликайте, в жопу тыкайте,


		А баб не пускайте, если будете пускать,


		То архирей будет их смущать.


		Он в баню завлечет, запрет проебет,


		Ты купчиха не вертись, дай вволю наебись.


РУССКИЙ, ТАТАРИН, АРАП И ШВЕД


Из одного полка отправлялись со службы в отпуск русский и татарин. Татарин был побогаче, купил лошадь и поехал, а русский тащился пешком. Их застигла ночь, они вздумали ночевать у стога. Русский и говорит татарину:

— Татарин, не привязывай коня.

А сам думает, что конь уйдет и обеим пешком идти не так завидно. Татарин не послушал русского, лошадь привязал. Улеглись спать, татарин уснул, а русский лошадь удавил.

Поутру татарин будит русского:

— Русский, у меня конь задавился.

— Ну, говорил я тебе, татарская твоя морда, чтобы не привязывал, вот теперь и тащи шкуру, не кидать же ее здесь.

Шкуру содрали, татарин взял, и пошли дальше. Пришли к селу, а в селе, ночевать никто не пускает. Они увидели теплую баню и не заперта. Зашли в баню и на полке завалились спать, а кожу, татарин бросил под полок. Татарин сразу и заснул, а русский не спит. И слышит: кто-то подходит к бане, отворяет дверь и в баню заходит поп, заносит коробок и начал по бане ходить и говорит:

— Ах, как сегодня долго ее нет.

Солдат слушает и молчит. Вдруг заходит в баню женщина. Поп спрашивает:

— Что же ты, Марфа, сегодня долго? Затомила ты меня.

— Да так, запоздала. Из дома быстро не вырвешься.

— Давай, Марфа, наебемся сегодня от души, — сказал поп.

Угостились, поп и говорит:

— Вот что, Марфа, начнем по-собачьи. Такого у нас с тобой еще ни разу не было.

— А как, это, по-собачьи?

— А встань к лавке раком да и лай.

Она встала и залаяла по-собачьи тонким голосом:

— Ау, ау, ау.

И поп подскакивает, грубым голосом лает:

— Оу, оу, оу.

Русский толкает татарина и кричит:

— Татарин! Шкуру-то собаки съели.

Татарин просыпается и кричит:

— Вы тут, я вас, еб вашу мать! Побью и шкуры сдеру, на барабан одену.

Поп с Марфой испугались и давай руки в ноги и бежать, все оставили им. Русский с татарином слезли с полки и давай угощаться, что осталось забрали все с собой и отправились в дорогу. По дороге к ним пристали солдаты: швед и арап. Пришли в одно село, никто не пускает их ночевать. Один старичок сказал, что у нас вдова на краю села пускает. Вдова им сени отворила и говорит:

— Рада бы вас пустить, да у меня сегодня поп будет.

Русский и говорит:

— Давай, какой потоп! Потоп будет, так тонуть всем вместе.

Зашли и давай располагаться спать. Русский и говорит:

— Я лягу к окошечку, на лавку.

Татарин говорит:

— Да я от русского не прочь под лавку.

Арап говорит:

— Я чернее этого не буду, лягу я, пожалуй, в печь.

Швед был похитрее, нашел корыто и подвесил к потолку.

— Будет потоп, я корыто обрежу, да и поплыву.

Ночью все спят, а русскому что-то не спится.

Слышит, кто-то подходит к окну и приставляет лестницу. Он выглянул в окно и видит: поп. И стучится:

— Марфа, а Марфа.

Марфа и говорит:

— Нельзя, батюшка, каких-то четыре солдата пришло.

— Эка какое несчастье, вчера разогнали да и сегодня нельзя. Когда же будет можно, а там и пост великий начнется. Воздержание буду справлять. На, прими хоть гостинцы-то.

Русский берет.

— Смотри-ко, Марфа, сегодня у меня какая большая кутька-то стала, пощупай хоть. Сильно соскучился по твоей кунке.

Русский в одну руку взял кутьку, а в другую ножик — и отрезал. Поп соскочил с лестницы и побежал прочь. А русский давай есть поповские гостинцы. Выпил да и песенку замурлыкал. Татарин проснулся и говорит:

— Русский, да ты чего ешь-то?

— Ем-то, да вчерашней колбасы осталось, доедаю, грызу.

— Дай-ка мне-то поесть.

Тот ему подает поповский хуй. Татарин начал есть и говорит:

— Да, русский, колбаса-то сырая.

Взглянул в печку, а арап там спит, только зубы белеют, да губы краснеют, а лица не видно.

— Русский, да вон угли, я пойду, колбасу дожарю.

Подошел к печке и давай у арапа на губах поповский хуй поворачивать. И стал есть опять.

— Русский, все не изжарился.

Не изжарил, а в одном месте уголья-то разворочал, смотри, как светят и дымят.

— А я их залью.

И начал арапу ссать в рот. Тот проснулся и закричал:

— Потоп!

А швед проснулся и веревку перерезал и упал с корытом на пол, голову разбил. Зажгли огонь, осветили, кто с чем?

Татарин сидит — в руках кутька, арап плюется — во рту солоно, а у шведа голова разбита. Русский давай над ними смеяться.

— Нет, пойдем каждый своей дорогой, мы с тобой больше, русский, не пойдем.


ПРАЗДНИК ОКАДКА


У жены был муж и любовник. Муж поехал в лес за дровами, а ей говорит:

— Жена, спекла бы хоть блинов сегодня.

Жена отвечает:

— Что сегодня за блины, ведь не праздник?

Он запряг лошадь да поехал. У них мясная бочка большая в избе стояла, а в печке варился большой горшок мяса. Вдруг любовник приходит и говорит:

— Что, муж-то уехал в лес?

Она отвечает:

— Уехал только что! Садись блины есть, я тебя накормлю хоть блинами.

Ну, он и сел блины есть, этот любовник, а муж в окошко заглянул, увидел, объехал вокруг дома, да лошадку в поставил и видит в окошко, что любовник сидит, блины ест. Он стал стучать о задвижку; жена любовника взяла да спрятала.

— Садись, — говорит, — в бочку, да ешь там с Богом блины. — И масло ему положила в кадку.

Муж заходит и спрашивает:

— Что же ты, жена, сегодня не хотела печь блины?

Она отвечает:

— Я узнала, что праздник сегодня Окадка, по поверью непременно нужно класть блины в кадку. Вот я и стала их печь.

Муж попросил:

— Дай мне хоть один блинок съесть в честь праздника Окадка.

Жена крикнула:

— Эдакий ты обжора! Сегодня не для тебя стряпаюсь, для праздника. И греха уже не боишься, безбожник. И праздники уже не чтишь.

А мужик отвечает жене:

— Жена, я сегодня для этого святого праздника вылью и щей горячих в кадку, не пожалею.

Она и говорит:

— Да ты с ума, что-ли спятил, щей то не порть.

А он хвать горшок в рукавицах, да и давай выливать в кадку. А любовник-то ошпаренный как заорет:

— А ебал я тебя в рот и с угощеньем твоим!


ПОП-ИСПОВЕДНИК


Крестьянин уехал в лес за дровами, приезжает с лесу, сразу домой под окно, а в доме в это время поп у хозяйки в гостях. Интересно, что они там делают. Пойду-ка я в дом. Стал стучаться.

Поп-то и говорит:

— Ах, дорогая, муж у тебя приехал, — я у тебя. Что будем делать?

А жена-то отвечает:

— Ах ты, поп, муж на улице, а ты в доме, и ты вдобавок ведь поп.

— Ну и хорошо.

Мужик заходит в дом, поп у стола сидит, а жена тут же разделась, да в углу на лавке улеглась кверху раком и кричит на весь дом.

Мужик не понимает, что происходит.

— Ну, здравствуй, батюшка, — говорит.

Поп и отвечает.

— Здравствуй, дитя духовно, я пришел к тебе, мне весть пришла, что жена твоя тяжело больна, так исповедать я пришел.

Муж отвечает:

— Да, батюшка, часто она болеет, так уж будь добр, исповедуй. В долгу не останемся.

Ну, он исповедывать и начал, а муж обычные стал дела свои делать, из дому вон вышел. Батюшка исповедь справил, ну, и зовет:

— Андрей, дитя духовно, иди в дом, к жене.

Так как муж был очень любящим и заботливым, спрашивает у попа:

— Батюшка, а батюшка, выздоровит или умрет?

Поп отвечает мужу:

— Ай, дитя, если бы ты справил заповедь ей, так она с болезней и справилась, может быть: сходил бы ты в Турьсию за турьским маслом и помазал бы ей очи, она поправилась бы и хворать не стала бы больше.

Ну, уж муж был таким желанным, взял котомку и полетел в Турьсию за турьским маслом. Идет дорогой — попадается ему нищий калека, идет с санками. Ну, у нищих, сам знаешь, первым долгом раскланялся, и «спаси, Господи, помилуй раба боже», а сам спрашивает его:

— Куда ты, кормилец, отправился?

Муж отвечает:

— Да вот, старичок, жена больна, поп на исповеди был и послал меня за турьским маслом. Достать надо. Только масло ее на ноги поставит.

Этот старик и говорит ему:

— Кормилец, вернемся назад, мы можем поправить жену дома. Вот увидишь сам, что болезнь ее как рукой сниму.

Повернулись назад со стариком нищим и так, не доходя до своего села, старик приказал ему залезть в пустой мешок. Мужик и залез, а старик нищий и поволок его. Дошел до дома мужика и просится на ночь, жена пустила на ночь нищего, а нищий мешок в дом волокет. Так хозяйка говорит:

— Старичок, а старичок, ты оставь мешок-то в сенях.

Нищий отвечает:

— Все свое ношу с собой.

Нищий зашел в дом, заволок мешок, поставил в угол, а жена сидит с попом, у них еще праздник в самом разгаре, а поп-то говорит:

— А, попадья, поднеси-ко ему стаканчик винца, чтоб уж повеселее нам было сегодня. Праздновать так праздновать.

Старичку-то стаканчик поднесли, — он и крякнул, а поп говорит:

— Попадья, попадья, дай другой стакан, старика что-то разобрало, — дай другой!

Выпил старик другой стакан и сидит на лавке. Поп говорит:

— А что, старичок, ты странник, много путешествуешь, не можешь ли какой былинки рассказать, песенки спеть?

Он отвечат:

— Нет, батюшка, первым вы, а потом попадья, — говорит, — а после и я.

Поп говорит:

— Попадья, а попадья, так ты спой вперед меня.

Ну, и попадья как с лавки встала, распрямилась и пошла по дому плясать, как шальная.

— Жена безумного мужа выслала в Турьсию за турьским маслом, — говорит, — а сама жена здорова и добра, — говорит, — да с попом за столом, и с вином, — на лавку села: — Ну, поп теперь ты.

А поп как вскочит с лавки, и пошел в пляс, вприсядку.

— Как шальная жена, — говорит, — и безумного мужа выслала в Турьсию, за турьским маслом, а сама жена здорова и добра, с попом за столом и с вином.

Спели, старику и говорят:

— Ну, старичок, ты пропой, мы пропели свои песни, а теперь ты спой.

Ну, и старик начал:

— Хороша ваша песня, хороша. Но моя будет лучше.

Ну, старик свою и запел им:

— Ох ты слушай-ка, мешок, разумей-ка ты, мешок, не про тебя ли говорят, не про твою ли голову? А я мешок развяжу, а безмен на гвозде, а ты отвесь-ко попу, а остатки тому, кто с попом за столом и вином.

Да на лавку старик и сел. Поп-то говорит:

— Попадья, попадья, а дай-ка третий стаканчик ему, чтоб его совсем развезло и просить не надо будет. Сам по себе будет петь и плясать.

Ну, та повинуется ему. Он как третий стаканчик выпил, так уж ему теперь не остановиться. Запел опять и пошел впляс по дому.

— Ох ты слушай-ка, мешок, а разумей-ка ты, мешок, не про тебя ли говорят, не про твою ли голову? Я мешок развяжу, а безмен на гвозде, а ты отвесь-ка попу, а остатки тому, кто с попом за столом, и с вином.

Он мешок развязал, мужик увидал: безмен на гвозде, а жена с попом за столом, он схватил безмен, — и попа безменом! Попа безменом отвозил, отвозил, а остатки тому, кто с попом за столом.


ШУТ


Шутова жена пришла в церковь красивая и нарядная. Поп спрашивает у ней:

— А ты это чем нажила? Показывает пальцем на ее наряды.

— А пиздьим товаром.

— А нельзя ли мне попользоваться этим товаром?

— А приходи в одиннадцать часов, приноси одиннадцать рублей.

Поп пришел, шутиха предупредила мужа. Шут ушел из дому, приходит ровно к одиннадцати часам, поп с шутихой за столом. Поп испугался, шутиха просит его лезть в короб на полатях, а там смола и перья. Шут взвалил короб на телегу, обвязал его веревкой и повез в реку топить. Поп обосрался со страху. Шут приехал на реку. И говорит:

— Буду топить, погонец ебаный, чтобы на чужой пиздий товар не зарился.

— Вот сейчас брошу! Да нет, погожу… Вот брошу! Да нет, погожу.

Навязал на шест долото на веревке и забрасывает в озеро. Едет барин.

— Посмотри, лакей, что старик делает?

— Я чертей ловлю.

— Поймал?

— Да вот один попал, а другой сорвался.

И опять давай забрасывать долото. Лакей рассказал барину.

Барин вышел, спрашивает шута:

— Старик, развяжи и покажи черта.

— Ишь ты, я ловил, трудился, а развяжу — черт убежит, а как я тогда его поймаю.

— Ну, старик, развяжи, пожалуйста.

— А давай сто рублей, так развяжу.

Барин дал сто рублей. Шут развязал. Поп выскочил, в пуху, обосранный, страшный, да прямо на барина угодил. Тот бежать, сел на лошадей и ну гнать. Поп бежал домой. Срам свой показывал, похоть свою наказывал.


ПОП И РАБОТНИК


Жил поп с попадьей, у него было три дочери. Нанял он работника, послал на пашню.

— Батюшко, надо сперва поужинать.

— А ты поезжай, тебе принесут поесть в поле.

Работник уехал. Старшая дочь несет поужинать.

Работник ее увидел, влез на соху и подлаживается к кобыле. Поповна спрашивает:

— Это ты чего делаешь?

— А это я даю кобыле холодило, чтобы в сохе лучше ходила.

— Ой, работник, я шла — вспотела, жарко! Дай-ко мне.

Работник отвалял ее. На другой день вдет средняя дочь. На третей день младшая. На четвертый день, в субботу, идет сама попадья. В воскресенье попадья настряпала блинов, пирогов. Сели обедать, попадья подносит работнику блин помасленее и говорит:

— Это, работник, тебе за давешнее и за вчерашнее.

Старшая дочь, глядя на мать, тоже подносит блинов:

— Это тебе от меня за давешнее и за вчерашнее.

Остальные две смотрели, смотрели и они поднесли:

— Это, работничек, от нас да давешнее и за вчерашнее.

Поп смотрел, смотрел, поднес блинов, и говорит:

— А это от меня за давешнее и за вчерашнее.

— А ты-то что? — спрашивает работник. — Ведь я, поп, твою попадью, твоих дочек еб, а ты за что?

Поп рассердился:

— Ну, работник, ступай из дома, мне такого не надо.

— Ладно, батюшка.

Вот работник собрался, взял книгу из-под икон и ушел. На улице встал против окна, развернул книгу вниз головой, смотрит и шевелит губами. А был неграмотный. Поп смотрит.

— Да ты, работник, разве грамотный?

— О, батюшка, я хорошо грамотный.

— Дак, работник, у меня дьякона нет, пойдем со мной обедню служить?

— А пойдем, батюшка.

Пошли. Поп оделся в ризы, ушел в алтарь, работник на крылосе. Собрался народ — полна церковь — нового дьякона смотреть. Поп кричит из алтаря:

— Ну, отец дьякон, начинай.

Работник затянул пением:

— Вниз по матушке по Волге…

Поп выглянул из алтаря.

— Почаще, работник, почаще!

Работник стал почаще:

— На полетичку соколичку наказывала…

Поп пустился в алтаре кругом престола в пляс. Потом поп говорит:

— Ты, отец дьякон, хоть бы покадил в церкви-то. Работник нагреб полно кадило жару, ходит по церкви, машет кадилом и говорит:

— Сожгу, еби вашу мать! Сожгу, еби вашу мать! Народ испугался и убежал.

Поп посмотрел — народа совсем мало.

— Ты бы, отец дьякон, спел «Господи помилуй!»

Работник начал:

— Еб твою кобылу, еб дочерей и попадью твою. Попу стыдно стало, он и убежал из церкви.


ФОМА


Жил мужик, у него сын был Фома. Мужик уехал пашню пахать. Мать и говорит:

— Я ведь сегодня, Фома, именинница, забыла отцу-то сказать.

Пирог рыбный испекла, бутылку вина взяла.

— Поедем на пашню к отцу.

Приехали на пашню.

— Я ведь сегодня именинница, пирог рыбный испекла да бутылку вина принесла. А кто там пашню пашет?

— А кум.

— И его бы позвать. Так выпили бы вместе и пирог съели, кум был ее любовник. Надо послать Фому, пусть кум придет сюда.

Фома пошел и догадался. Кум материн хахаль.

— Ты, дядя, если отец пойдет к тебе, так ты лошадь выпрягай и убегай.

Вернулся назад. Она спрашивает:

— Чего, придет кум-то?

— Хотел. Но работы еще очень много. Надо пахать.

Баба посылает мужа:

— Поди лучше сам да возьми косу, по пути травы накосишь. Выпьем да и пойдем домой, там погуляем.

Муж идет с косой звать любовника, а кум испугался, выпряг да и бежать. А муж за ним:

— Куманек, постой, куманек, постой!

Мать видит — дело пахнет гарью, и она за ними, и кричит:

— Куманек, постой!

Фома взял пирог и бутылку и отправился за ними.

Идет — едет свадьба.

— Батюшка, постойте, — Фома говорит, — вы не видели: тут мужик да баба за козой бежали? А коза для свадьбы дурная примета: быть жениху или невесте козлом с рогами.

— Как коза? Какая ж беда!

Гулящие выскочили:

— Надо посмотреть.

Убежали. Одна невеста осталась. Фома и говорит невесте:

— Не ходи замуж за него, плохой мужичонко-то. Он козел вонючий, если выйдешь за него, у тебя рога козьи вырастут.

Невеста перепугалась и отвечает:

— Теперь уж поздно?

— А ты наряди меня невестой, а сама убеги.

Невеста платье скинула. Фома невестой нарядился, их в церкви и обвенчали и праздновать поехали. Отгуляли и спать легли. Фома и говорит:

— Я шибко до ветру хочу.

— Да как теперь? Мы заперты. Потерпи до утра.

— А ты меня на пояске в окошко спусти, а после вытенешь.

На пояске и спустился. Взял за рога козу и привязал вместо себя. Жених ждал, ждал, потянул, а козел:

— Ке-ке-ке.

— Ну, еще не высралась.

Потом втащил — козел. Жених в двери. И рассказал:

— Невесту кто-то в козла превратил. Начался переполох.

А Фома пошел дальше.

Шел, шел, подходит к городу. Стоит избушка, заходит в избушку, залез под кровать. Приезжают барин с барыней; попили, закусили, разделись и на кровать улеглись. И началась ебля. Барин с виду был благородный, а на деле оказался ебака превосходный.

Фома терпел-терпел, не выдержал, об кровать и застучал:

— Трам барабан, трам барабан. Скоро вы там на-ебетесь?

Барин с барышней испугались да в одном белье убежали. Фома приходит в город. Поселился на квартире у старухи и спрашивает:

— А у вас какие здесь церкви? Кто в какую церковь ходит?

Старуха и рассказывает:

— Барин в эту, а барышня вон в ту.

Фома нарядился в баринову одежду и пошел к обедне. Барин на него смотрит и думает: «А одежда-то ведь моя! Постой, я его подкараулю».

Фома пошел, барин подкараулил, остановил, спрашивает:

— А вы эту где одежду взяли, одежда-то ведь моя?

— А я шел, зашел в избушку…

Барин говорит:

— Тише, тише, пожалуйста, я вам денег дам, только не говорите никому.

То же и с барышней, и она денег дала. Фома поступил служить к барину, работал хорошо. Барыня в гости собралась и спрашивает Фому:

— Ну как — я хорошо оделась?

— Хорошо, только хохол не позолочен.

— А как бы позолотить?

— Можно, пятьсот рублей стоит.

— Возьми, вот пятьсот рублей.

— А только надо вначале пену сбить.

Отделал ее… То же сделал и с кухаркой и со старухой. Получил от них пятьсот, двести и сто пятьдесят рублей. Убежал сам. Барин пришел — все лежат, платочком помахивают, чтобы пена остыла.

Барин за ним побежал. Фома нанял за сто рублей бабу: день кверху жопой в копне пролежать, а чтобы он ей палец в кунке продержал. Держит палец, барин едет. Фому не узнал и нанимает его Фому нагнать. Фома согласился, но чтобы барин за него палец в бабьей кунке держал. Фома объяснил барину, что в копне бочонок с пивом. Втулок выскочил, и Фоме нужно сбегать за новым втулком, а пока придерживать пиво, чтобы не ушло, пальцем надо. А он заодно и догонит мастера золотых дел. Они договорились, и Фома пошел. Баба пролежала день, встает и говорит:

— Ну, хватит, давай сто рублей, как договорились. Барин понял, что его снова Фома объегорил.

— Возьми двести рублей, только не говори никому.

Фома нажил деньги и зажил хорошо.


НА ГЛАЗАХ У ПОПА


Жили-были три брата, ходили они к одной попадье, а друг про дружку не знали. Вот один раз приезжают в лес дрова рубить и съехались в одно место, а перед тем заходили все к попадье, и она дала одному кромку хлеба, другому середку, а третьему опять кромку. Нарубили дров, проголодались и захотели поесть. Вынули хлеб и видят, что куски друг к дружке подходят, сложили — вышел цельный батон.

Один брат тогда и говорит:

— Я люблю попадью.

Другой говорит:

— И я люблю попадью.

— Да и я попадью, — говорит третий, — обожаю.

— Вот что, — говорит младший брат, — мы это нехорошо делаем; так перессориться можно. Давайте так сделаем: кто с попадьей при попе хитрее сделает, тот к ней один и ходить будет.

Братья согласились. Пошел к попу старший брат.

Пришел, поп обедает.

— Здравствуй, батюшка!

— Здравствуй, дитя, что скажешь хорошего?

— Да что, батюшка, — стекла у вас в доме дурные: посмотреть с улицы — такой срам видишь, сказать стыдно.

— Да неужели?

— А не веришь, батюшка, поди погляди.

Поп бросил ложку, выскочил из-за стола и побежал на улицу. А попадья живо со стола обед смахнула, да сама на стол. Поп с улицы смотрит в окно и видит: попадья на столе, а мужик на попадье. Поп рассердился, давай стекла щелкать, все перебил до одного.

Пошел теперь средний брат. Приходит к попу и просит продать цыпленка — кур разводить хочет. Цыплята были в подполье. Поп полез в подполье за цыплятами, попадья наклонилась над дырой, а мужик сзади. Поп хочет поймать цыпленка, а попадья кричит:

— Не того, поп, не того!

Поп пока ловит цыплят, попадья и мужик сделали чивирик на масле.

И этот случай мужик рассказал братьям, как он устроил. Младший брат и говорит:

— Уговор был на глазах у попа «растовосиньки того» сделать. Теперь я пойду, мне думается, что я смогу это дело провернуть.

Приходит младший брат к попу:

— К вашей милости, батюшка.

— Что такое, сынок, говори?

— Да, батюшка, сказать стыдно.

— Ничего, дитя, не стыдись, говори.

— Да вот, батюшка, жениться бы надо, а с бабой спать не умею. Научи, в долгу не останусь.

— А покажи ты ему, попадья, поди на кровать.

Пошли. Попадья легла на кровать, а мужик головой к её ногам. Поп глядит, да и сочувственно говорит:

— Эка, парень, да разве так! Вот и видно, что в деле ни разу не был. А ты вот так, вот так… Куда ты своим хуем лезешь! Это ж женина голова, а не пиздяка.

Мужик смекнул, что поп так увлекся обучением, что пора быть понятливым. И на глазах попа в одно мгновенье попадье во влагалище вонзил.

Братья порешили, что ходить к попадье младшему брату.


ПРО БАРЫНЮ


Жил-был барин, у них была прислуга. С прислугой барыня окончательно разругалась. Дошли до последних слов, барыня прислугу назвала блядью, а прислуга ответила:

— Не я блядь, а ты блядь.

Барыне это не понравилось:

— Я подам на тебя в суд. Я восстановлю свое честное имя, мерзавка.

Написала заявление, подала в суд. Вот вызывают их на суд обеих. Прислуга мешала тесто, некогда было привести себя в порядок — напудриться и намазаться, а барыня напудрилась и намазалась и начесала свое добро. Прислуге некогда было даже рук вымыть, надо скорее на суд бежать: взяла да тестенной рукой всадила туда зеркало. Судьи стали у барыни следствие наводить — барыня как замужняя, не нашли ничего. Потом стали обследовать прислугу. Наклонился туда судья и усмехнулся. А секретарь спрашивает:

— Что ты улыбаешься?

Судья отвечает:

— Товарищи судьи, я суд сужу, а сам в пизде сижу.


ПРО ПОПА


Жил-был поп, у них был работник Иван. Вот они поехали сеять лен. Посеяли они лен и стали чистить поле, камешки собирать и прочее.

Иван-работник говорит:

— Эй, батько и матка, не так у нас чистят лен.

— Как это, Ваня?

— Да вот, батюшко, когда лен засеют и чистить станут, раздеваются догола и чистят голые. Лен тогда растет лучше: длинный, пушистый и волокнистый.

Вот батько и матка послушали, разделись и он разделся. Стали чистить, батько и матка друг на друга оглядываются, не так матка, как батько. А Иван не столько чистит, сколько свою штуку расшатывает. Батько на матку глядел и говорит:

— Эх, матка, какие же у тебя две дыры есть?

— А что, ты не знаешь? Одна просвирнина, а другая твоя.

Батько и говорит:

— Эх, Иван, что ты смотришь на чужую, на просвирницу, возьми да и выеби ее.

Ванька с радости со своим инструментом подбежал да и давай отхаживать. Матке стало хорошо. Батько и увидел тогда:

— А что у тебя, матка, мокрая?

— Эх, батько, когда Ванька-то просвирнину-то еб, так твоя плакала.

— Ну, матка, ложись, пусть и моя не плачет, ублажу ее, так уж и быть. Запендрячил и начал валять.

Когда батько матку отработал и говорит:

— Теперь моя не будет плакать никогда от зависти.

Матка ему отвечает:

— Эх, батько, Ванька лучше просвирницу работал, чем ты.

Батьке это не понравилось. Пришел домой, и рассчитал его.


ПОПАДЬЯ ПО-НЕМЕЦКИ ЗАГОВОРИЛА


Жил-был поп с попадьей, и был у них работник. Попадья попа не любила, встречалась с дьячком, а с этим работником была у хозяев договоренность на триста рублей.

Он живет и работает у них до тех пор, пока попадья по-немецки не заговорит.

Поп и говорит:

— Матушка, ты не учись по-немецки, этот работник у нас век проживет и на нас проработает.

Попадья говорит:

— До старости жила — не училась, теперь неужели буду?

Поп знал, что попадья дьячка любит, и просит работника:

— Работник, не сможешь ли дьячка как-нибудь вывести на чистую воду? Да наказать его, чтобы он перестал ходить к моей жене.

— Отчего, можно. Ты сегодня нарядись кучером, а попадью попом, и поезжайте, а я дома останусь.

Дьячок увидел:

— О, поп с кучером куда-то поехали, надо поспешить к матушке.

Оделся и к попадье побежал. Иван одел матушкино платье, увязался и ходит по комнатам. Дьячок прибежал и заходит к попадье в залу; поздоровался, сели разговаривать; дьячок стал к ней приставать. Иван пошел, на кровать повалился и стал соблазнять дьячка.

— Ну, иди давай.

Дьячок подошел, на кровать улегся, хуй вытянул и лежит. Но елда, как плеть, висела.

— Давай, снимай штаны! — требовательно сказал Иван. — Любой инструмент нужно настраивать, чтобы хорошо играл.

Новая попадья взяла хуй в руки, наклонилась да и откусила. Дьячок взвыл и побежал домой, из подштанников кровь течет. Попадья приехала с попом из гостей. На другой день поп с Иваном пахать поехали; уехали, а дьячок и думает: «Ну, ладно, схожу я к попадье, отомщу, что-нибудь сделаю».

Попадья ничего не знает этого дела, принимает его по-прежнему; а дьячок невеселый. Попадья спрашивает:

— Что ты такой невеселый?

— Так, ничего.

— Не хочешь ли поесть сёмушки?

— Нет, не хочу.

— Не хочешь ли осетрины?

— Как бы с твоего языка, так поел бы.

А у кухарки дьячковский хуй был пожарен, Ванька подсунул. Попадья кричит кухарке:

— Тащи сюда все, сёмгу и осетрину. Кухарка принесла, на стол положила; попадья взяла хуй на язык, грызла, грызла, разгрызть не могла и высунула на языке и говорит:

— На, ешь.

Дьячок схватил, да с языком и откусил. Поп вернулся, попадья говорить не может, немая. Поп говорит:

— Что такое?

Работник отвечает:

— Э, батюшка, расчет позволь, попадья по-немецки заговорила.


БОЛЕЗНЬ


У крестьянина было три невестки, две на стороне имели любовников. Третья скажет:

— Хоть бы мне кого завести.

А старшая отвечает:

— Полюби, коли бабьи увертки знаешь.

Вот младшая невестка и полюбила парня молодого. Он к ней пришел, закрылись в комнате с ним. Муж был на сенокосе. Самое время придаться любовным утехам, думают они. И так напридавались, что любовник ноги чуть волочит, кляп не встает, хоть отруби, а невестка такая ненасытная оказалась, хоть плачь, а все-таки еби.

В это же время муж с сеном возвращается домой. Его увидела старшая невестка и бежит предупредить:

— Марья, муж-то приехал! Что скажешь? Что будешь делать?

— Я ничего не знаю.

Муж зашел в избу, невестка дает ему ведро:

— Бежи за водой, жене немного плохо, ее заколдовали.

Муж и побежал. Пока ходил, любовник и исчез. Невестка жену вывела, да на порог голой и поставила; мужу и говорит:

— Будем отливать! Обливай, да приговаривай: Господи благослови! Сам застал, сам за водой сгонял, сам и окачу водой.


БАБЬИ УВЕРТКИ


Живут два брата и две снохи. Старшая живет богато: у нее чего только нет. А младшая бедно.

Младшая и говорит:

— Ты где деньги берешь? У тебя есть на что погулять и гостей принять? А мне не на что.

А та и говорит:

— А я люблю чужих мужиков. Они мне платят за мою любовь.

— А если муж узнает?

— А я бабьи увертки знаю — вывернусь, не переживай. И тебе советую, займись этим промыслом. Вот сегодня наши уедут на пашню, я тебе любовника приведу. Встреть его радостно, никогда не суетись под клиентом. Вот за это он тебе и даст денег.

Братья уехали на пашню, сноха старшая сходила, привела любовника и уложила их. А братья топор забыли. Муж прибежал за топором. А жена испугалась, двери не открывает, а хлопает руками по бедрам и говорит:

— Вот тебе увертки, вот тебе и отвертки!

А старшая сноха выскочила и давай ругать мужика:

— Дурак! Баба захворала, я только уложила ее, одеялом накрыла, она только уснула, а ты ее напугал. Тебе бы надо было зайти ко мне. Я бы сама разбудила. А теперь на ней испуг. На, возьми ведро, беги за водой, ни с кем не разговаривай, принеси непитой воды.

Мужик побежал за водой, а любовник домой. Прибежал муж с водой, сноха и говорит:

— Обливай да приговаривай: сам застал, сам за водой сходил, сам и окачу водой.

Мужик и обливает, и приговаривает:

— Сам застал, сам за водой сходил, сам и окачу водой.

— Ступай теперь на пашню, я одену ее, проспится и отлежится, да и выздровит.


НИЩИЙ


Двум товарищам нравилась одна девушка, и если бы они стали свататься, она бы за любого пошла. Они дали себе слово ни кому на ней не жениться. Один уехал на ярмарку, а другой на ней и женился. Тот приезжает, ему стало обидно, он запил и все пропил, стал ходить нищим, куски собирать. А тот с женой живет хорошо. Раз они сидят, пьют чай под окном, а пьянчужка идет мимо. Муж говорит:

— Ты знаешь этого человека, это ведь бывший мой товарищ, я ему когда-то сделал плохо.

И рассказал все как было. Жена надумала позвать этого человека к себе, расспросила, как было дело, он ей все рассказал, она и говорит:

— Я поправлю ваше положение.

Стала давать ему денег, он стал к ней ходить без мужа. Муж узнал и стал спрашивать у товарища, откуда у него деньги, и приглашает в гости. Тот отвечает:

— Нет, при пире, при пьянке, все дружки, а при горе, при бедности нет никого.

— А где ты деньги берешь?

— Да я архирея ебал.

А товарищ с женой договорился, жена нарядилась архиреем и пошла в сад, а муж заранее в саду в беседке под кровать спрятался. Жена архиреем приехала и говорит:

— Сегодня как долго нет. Что бы это значило?

Вскоре и молодец едет. Легли в постель, как кончил дело, архирей отдает пятьсот рублей, а муж все слышит. Простились и разъехались. Муж вышел из-под кровати и к архирею на дом, а настоящий архирей только приехал от обедни.

— Дома ли владыко?

— Дома.

— Нельзя ли увидать?

— Можно.

Он вошел, архирей и спрашивает:

— Что вам надо?

— А вот, преосвященнейший владыко, я видел, как вас сегодня в беседке ебли, да только вы платите дорого, я бы взял дешевле.

Архирей стоит:

— Что ты, дурак, с ума сошел? Совсем разум потерял. Я ведь при службе.

— На вашей службе тоже платят: кому за пение, а кому за бздение.

Архирей позвал слуг, его вывели и в сумашедший дом отправили. Жена узнала, подкупила сторожей, чтобы ему дали яду, он и помер, а она за товарища вышла замуж.


ХИТРАЯ ЖЕНА


В одном городе деревенский мужик заходит к купчихе и просит подаяние. Она дала и велела еще прийти завтра в десять часов. Он после этой купчихи прошел по магазинам. На другой день явился к купчихе, она его угостила и дала ему сто рублей, после этого опять просила прийти завтра, в те же часы. После этого он заходит к мужу и покупает разные продукты. Купец спрашивает:

— От чего разбогател, когда вчера не было копейки?

А мужик отвечает:

— Мне дала денег купчиха в таком-то доме.

По рассказу купец узнал, что это его жена.

— А завтра пойдешь к ней? — спрашивает купец.

— Пойду, в десять часов.

Купец приходит в десять часов домой, обыскивает весь дом и не находит В окно жена увидела, что идет муж, спрятала приятеля в пуховик, выбросила на двор. Наутро в магазин к купцу приходит мужик, купец спрашивает:

— Это моя жена, ты не стесняйся, а я муж ее. Завтра пойдешь к ней?

— Пойду, тоже в десять часов.

На следующий день, когда купец подходит к дому, жена спрятала в гардеробный шкаф. Купец искал и опять не нашел: муж говорит:

— Новый револьвер принес, погляди-ка.

Жена отвечает:

— Да тебе из него и в шкаф не попасть.

Муж нацеливает в шкаф и делает выстрел, а жена толканула под ствол, и выстрел попал в потолок. Муж опять с досады убежал в магазин. Мужик опять является в магазин к купцу после этой сцены. Купец спрашивает:

— Ты где был, когда я искал тебя?

— Я был в шкафу; вы стреляли в меня и не попали.

— А завтра пойдешь?

— Пойду, в то же время.

Купец приходит в десять часов, а жена увидала, что муж идет, мужика спрятать некуда, она его на чердак, в большой ящик, в сундук и заперла на замок. Муж ищет, а найти не может. С этой досады запер дом и поджег:

— Гори же все мое именье, гори все ярким пламенем, чтобы и этот подлец сгорел.

А в сундуке были приданные старинные иконы. Дом загорелся, купчиха умоляет мужа:

— Пусть все сгорит, спасем хоть мои приданные иконы.

Муж согласился:

— Старинные иконы сжечь грешно.

Муж и жена схватили сундук и вытащили на двор. Опять в магазин приходит мужик. Купец спрашивает:

— Сколько дала денег?

— Триста рублей.

— А где же был, когда дом горел?

— Был в сундуке с иконами.

— Молодец твой отец, что такого сделал, вот тебе еще шестьсот рублей, только уходи из города.

А жене дал развод.


БАБЬИ УВЕРТКИ


Мужик приставал к бабе, не давал прохода, она и говорит:

— Ты знаешь наши бабские увертки?

— Знаю.

— Ну, приходи тогда.

Было утро, баба печку топила, он пришел. Муж в это время во дворе скотине сена давал. Баба говорит любовнику.

— Ложись на лавку. Медлить с этим делом нельзя, пока муж во дворе.

Быстренько легли. Она любовника руками, ногами обхватила да и заревела. Любовник обезумел. Аж в жар бросило и пот прошиб. Ну, думает, мне крышка. Муж заходит, она от любовника отскочила, как ошпаренная, чугун с водой берет, огонь в печи заливает. Муж спрашивает:

— Ты что заревела? Что случилось?

— А я печь разожгла, а пламя выскочило из печи прямо в избу. Я испугалась, заревела, вот Митя водой залил, а то бы сгорели. Ой, муженек, поди-ко принеси бутылку, на радостях-то выпьем вместе. Муж ушел за вином, а баба любовнику и говорит:

— Никогда не говори, что бабьи увертки знаешь. Если бы я тебя не выручила, муж тебе голову бы отрубил.


БУКА


Баба качает ребенка, любовник стоит под окошком, царапает в окошко, а муж на печи. Баба поет:
		Не стой, бука, под окошком,


		Не царапайся.


		Поди, бука, под сарай,


		Под сараем буке дам.


И говорит мужу:

— Ha-ко, муж, покачай. Я забыла овечкам сена дать.

И ушла под сарай.


ЖЕНУ ВЫПЫТАЛ


Жена имела любовника, а мужу очень хотелось узнать. Вот он раз пришел невеселый, жена и спрашивает:

— Что ты, Иван, невеселый?

— А вот был на сходке, там объявили приказ такой, чтобы у каждой жены было два мужа. Я у тебя один, кого мы другого-то поставим?

Она отвечает:

— Вот об чем нашел печалится! Подгорней-то Федот меня уж три года ебет, вот его и пиши.


ВЫПЫТАЛ


Мужик долго был на сходе. Баба спрашивает:

— Чего долго?

— А не говори! Сегодня такой сход был, такого никогда и не было, да и не будет.

И сам заплакал.

— Да чего ты?

— Сегодня постановили: которая баба блядует, ту — дома, которая честно живет, — ту в солдаты! Сегодня последнюю ночку поспим, видно!

Баба и говорит:

— Нечего, мужик, горевать, меня соседней-то Федот девятой год ебет…


ИСПОВЕДЬ


Оксинья Ефимовна была на муках, муж ее и спрашивает:

— Оксинья Ефимовна, матушка, кайся во всех грехах! Не было ли кроме меня с кем-нибудь?

Баба отвечает:

— Только с Александром Иванычем.

— Чтоб тебе не разродиться.


ИСПОВЕДЬ МУЖИКА


Мужик пришел к попу на исповедь и рассказывает о своих грехах, а поп все отвечает:

— Кайся, кайся, чадо.

— Батюшка! Раз было с вашей дочкой под возом.

— Кайся, кайся, чадо.

— Батюшка! С вашей матушкой было раз, на кроватке у вас.

— Кайся, кайся, чадо.

— Батюшко, каюсь, да и до вас добираюсь.

Поп книгу захлопнул, да и убежал в алтарь.

— У меня-то — чур возьмешь!


БАБЬИ ЗАПОВЕДИ


Жил бедный мужик, и впал в такую нищету, что уж и кормиться нечем. Отправился он куда глаза глядят, на заработки. Идет дорогой, стало ему горько, он и подумал: «Хоть бы черт денег мне дал! Я бы лучше ему душу продал, чтобы детей кормить».

Черт и явился, заговорил, и заключили договор кровью из безымянного пальца. Черт дал мужику денег; с этих пор мужик разбогател, начал торговать. Шло время.

Стал мужик стареть, стал задумываться, баба и спрашивает:

— Что ты, мужик, задумываешься! Раньше было о чем думать, как мы жили бедно, а теперь что нам думать!

— Ты не знаешь, где я денег взял? Я ведь черту душу продал!

— Э, не горюй, мужик, — говорит баба, — пусть сначала черт мою душу возьмет; а мою не возьмет, так и твою не возьмет.

Пришел срок, черт явился к мужику за душой, баба черту и говорит:

— Возьми и мою душу.

А черт рад. На ловца и зверь бежит.

— Сколько возьмешь за душу?

— Я денег не возьму, а исполни мне три желания.

Черт согласился.

Баба приказала истопить баню, пошла в баню, и черт следом. Поссала баба на полок, пернула.

— На, поймай!

Черт ловил, ловил, поймать не мог.

— Ты что же? Не мог и первого желания исполнить!

Выдернула из хохла волосинку.

— На, сделай эту волосинку прямой.

Черт крутил, крутил, вертел, вертел, между ладонями катал, выпрямить не мог да и разорвал. Баба и говорит:

— Ты и второй не мог исполнить? Ну, третье желание исполняй.

Подняла рубаху, раздвинула ноги.

— На, залижи эту рану.

— Черт лизал, лизал, стало язык больно, да и бабе натер.

Баба терпела, терпела да и пернула. Да так, что черта отбросило. Черт раздосадованный плюнул.

— Тьфу! Эту зализать не могу, а другая лопнула.

И отступился от бабы и от мужика.


ИСПЫТАЛ СТАРУХУ


В одной деревне старик да старуха сговорились: если кто умрет раньше, одеть его в самое лучшее платье, остальное имущество отдать бедным. Через некоторое время старуха вздумал испытать старика: притворилась, что захворала, а через день и умерла. Вот старик нарядил ее в самое лучшее платье, да не в одно, а в два-три. Старуха ожила и благодарит старика, что не пожалел ничего для нее.

Задумал испытать старуху и старик. Через полгода и он будто захворал и умер. Вот старуха одела его в самую драную рубаху и штаны, пожалела и гроб заказать и положила его в нос старой лодки, а вместо савана накрыла драным куском брошенного невода и стала причитать:

— На кого ты меня покинул!.. Да куда ты, золотце, отправляешься! Да как же я буду жить без тебя! И куда ты уходишь!

Старик не выдержал лицемерия, вскочил и говорит:

— Рыбу ловить, ебена мать!


КАК БАБА ЛЮБИЛА


Два мужика кумовья были, дружили, на какую работу ни пойдут — все вместе. Идут однажды с работы, один и говорит:

— Моя баба так сильно любит меня.

Другой и говорит:

— О, кум, брось говорить напрасно: все они одинаково любят. На баб надеяться не надо.

— Нет, моя сильно меня любит. Я уверен.

— А ты приди домой да попробуй — возьми да помри. Ни за что она тебя не станет держать трое суток, быстро схоронит. Лишь бы быстрей отделаться, освободиться.

— Нет, не будет такого, — не верит мужик.

— А вот посмотри.

Этот мужик уверенный, что баба его любит без памяти, приходит домой:

— Мне, баба, что-то нездоровится, я захворал.

Баба ему:

— Да ты хоть закуси.

— Не хочу, не до этого мне, я, пожалуй, сейчас полежу, может мне будет получше.

Взял лег под образа и вытаращил глаза. Сделал вид, что помер. Баба от радости, что муж окочурился, была на седьмом небе, бежит к куму.

— Кум, ведь у меня мужик помер хоронить бы надо.

— А ты погоди хоть три дня. Так положено по обычаю.

— Ох, нет, кум, хоронить надо!

— Да погоди, ведь еще не пахнет.

Баба прибежала домой, заворотила рубашку, на грудь и насрала.

И опять к куму:

— Кум, ведь пахнет.

— Ну, пахнет — хорони.

Пришла домой, сидит и плачет:

— Милый, желанный, какой ты был хороший работник. Как же я буду жить без тебя. И все причитает и причитает. У мужику терпенье лопнуло.

«Надо, — думает, — встать».

И встал. Она бросилась ему на грудь:

— Ах, милок, хороший, как мне без тебя скучно было.

— Да, скучно! А на грудь-то насрала? Зачем ты мне на грудь насрала?

— Я затем насрала, что на том свете сраных не принимают.


КАК ЗВАЛИ?


Пришла баба, — муж помер, — к священнику.

— Похорони, батюшка.

Он приказал нести в церковь. Покойника принесли, священник стал у жены спрашивать:

— Как звали?

— Батюшка, в гори забыла, не помню, как и звали.

— Так, подумай, бабка, не придет ли на ум.

— А, батюшко, Наум и был, Наум.


ВЛЮБИЛСЯ В КУМУ


В одной деревне кум да кума ездили за рожью в лес. Воз наклали, кум говорит:

— Я, влюбился в тебя, кума. Я хочу тебя.

Та отвечает:

— Что ты, грех, срам!

— Что хочешь думай, а я влюбился.

Приехали домой к ригам, говорят домашним:

— Разгружайте возы наши, мы опять поедем.

Поехали на другой день, кум и говорит:

— Как хочешь, кума, а я не побоюсь греха, и тебя сейчас из рук не выпущу. Уж больно мне хочется тебя попробовать. А охота, сама понимаешь, хуже неволи.

Она его отговаривать.

— Тогда, — говорит, — вот, кум: когда дело до того дошло, так лучше в риге. Здесь холодно, там тепло. Сегодня девки пойдут на посиделки, а я приду в ригу.

— Ладно, самое лучшее, что можно придумать.

Приехали домой, коней распрягли, корм дали.

— Кума, пойдем возы разгружать.

— Ступай, кум, начинай, а я в избу зайду и сразу вернусь.

Ушел. Вот она его бабе и говорит:

— Твой пристает ко мне, нельзя отбиться, я пообещала ему, а ты что хочешь то и делай! Сама иди, а я не пойду.

Его жена говорит:

— Я пойду, что будет. Сволочь такая! Мало ему меня. Разносол, горбатый.

Возы они разгрузили, рига натоплена, теплая. Вечер подошел, старик и говорит:

— Старуха, мне-ка надо сходить в ригу, посмотреть как-там что. Думается мне, что я не все двери запер.

— Ступай, ступай.

Вот он пошел, захватил фунтов десять мяса своего, в подарок за еблю отнести. Забрался в ригу и ждет. Старуха, его жена, следом туда же, двери отворила, шепотом:

— Ей, ты здесь?

— Здесь.

Ну, там и потрахались. Жена мужа после спрашивает:

— Ну как со мной?

— В два раза слаще чем с моей старухой.

Старуха говорит:

— Надо идти скорее, чтобы люди не увидали.

— Захвати мясо с собой.

Она схватила, да и марш домой. Через час и он пришел.

— Где ты, старик был?

— В ригу ходил, думал, что двери не запер. А они оказались заперты.

— Ну, ладно, ладно.

Поужинали, спать легли. Стала жена обнимать и ласкаться к нему.

— Что ты, старик, сегодня не отвечаешь на мою нежность?

— А устал, возы склал, два воза, руки болят.

— Ну, ладно, спи. Если, конечно, это так.

Проспали. Она встала, печь затапливает.

— Старик, блинов печь ли?

— А мне — все равно.

— Мясо класть ли варить?

— А как хочешь — вари.

Она и поднесла показать мясо:

— Кладем все?

Он взглянул:

— Куда ты, много.

Тут и узнал свое мясо проебанное. Смутился, на вору всегда шапка горит, да дело сделано, назад не воротишь.

А старуха говорит:

— Мясо даровое, ночью добыто, дёшово досталось! Едим, что тут!

Он взял, глаза одеялом и закрыл. Полежал, встал:

— Надо к лошади сходить.

Оделся запряг лошадь да и уехал в лес голодный. Вечером приехал из лесу.


КУМ И КУМА


Кум ходил к куме. Кума решила дать любовнику отставку. Надоел. Вечером приглашает кума:

— Приходи, кум, в овечий хлев. Там встретимся, перепихнемся.

Кум приходит. Как пришел кум туда, она посылает своего мужа к овцам дать сена. Приходит, а там кум.

— А ты, кум, зачем тут?

— Вот люди, говорят, кумушко, надо увести тайком барана, чтобы скорее овца огулялась. Вот я и решил взять твоего барана, подпустить к своей овце. Уж хочется, чтобы она быстрее огулялась.

Днем увидал любовницу.

— А, кума, — кум говорит, — как ты меня провела и в хлев завлекла. Нехорошо так делать, а то разлюблю.

— Ну, кумушко, извини, — говорит, — на другой день приходи в коровий хлев.

На другой день кум приходит в коровий хлев. Посылает кума тут же своего мужа в хлев. А в хлеву кум.

— Ты почему, кум, опять здесь?

— А, кумушко, извини, тайком увести быка, чтобы скорее корова огулялась. На возьми!

Днем увидал куму.

— Как, кума, ты меня провела! Не ожидал, не ожидал я такого отношения к себе.

— Ну, кумушко, извини, вечером приходи в дом и ложись прямо на пуховую постель.

Вечером ложатся на покой, она говорит своему мужу:

— Разлюбезный мой, скинь подштанники и штаны, ложись на мягкую перину, отдохни, как человек, а то никогда не снимаешь с себя одежду. А я кое-что сделаю по дому.

Погасила огонь в доме. Является кум. Ложится на мягкую пуховую постель. А там без подштанников хозяин. Спрашивает хозяин гостя:

— Ты зачем?

Гость пересрал, хозяин его схватил, заорал громко:

— Огня.

Хозяйка приносит огня: лежат на перине два кума. Гость и говорит:

— А, кума, третий раз меня провела!

Отвечала кума:

— Ах, кум, кум, кум, какой же ты безум! Бог любит троицу. Не являйся никогда.


ПЕСТРЯЙКО И БЫКОВ


Поехал хохол в город за покупками. Приехал, видит, как учат солдат на площадке. Остановился. Смотрит как выполняют команды. Ученье кончилось, взводный идет.

— Ты чо, старик, стоишь?

— Да я, кажу, дывлюся стою, как эти сверкают шашками.

— А это мы бычков учим.

— А, бычков учите! Дак они яки образовалися?

— Так и образовались.

— Эх, я бы своего пестряйка отдал под это ученье.

— Можно взять.

— А шо ж, он через год образуется?

— Как же, образуется.

— А как мне его сповидать?

— Вставай на это же место. Отпрягай пестряйка. Отпрег быка, отдал. Солдат увез быка, зарезал, съели.

Хохол вернулся домой. Хозяйка спрашивает:

— Где жо твой пестряйко?

— Где, отдал в ученье.

Год проходит, едет хохол в город, встает на то же место. Солдат опять учат. Ученье кончилось, взводный тот же идет.

— Ты что стоишь?

— Да своего бычка увидать надо.

— А вон новой дом, зеленая-то крыша, там быков!

Начальник был Быков.

— Ах, как он образовался! Через год новый дом построил! Эх, поеду на свиданье с пестряйком.

Приезжает к дому.

— Здесь Быков?

— Что тебе нужно? — спрашивает часовой.

— Да увидать бычка нужно.

— Не ходи, нельзя.

— Як нельзя? Ведь Быков мой родной бык.

— Ну, проходи.

Заходит в канцелярию.

— Зачем?

— А як ты не узнав старого хозяина?

— Какой те старый хозяин, ты сам старый пес.

— Ага-га, не сознався ты! Иди хоть с бурейком понюхайся.

Сымает веревку, начинает на начальника надевать. Закричал начальник солдату:

— Иди! Это он меня удавить хочет!

Солдат прикладом налупил хохла:

— Убирайся, убирайся, невежа!


ПОП И ЛЕШИЙ


Поп сеял репу, кто-то испугал его кобылу, кобыла убежала и борону переломила. Поп побежал за кобылой и говорит:

— Возьми, леший, и репу всю! Кобыла убежала, да и бороны жалко.

Осенью репа выросла хорошая, поп пришел репу рвать, а леший пришел и говорит:

— Что ты, поп, ведь ты мне отдал репу-то. Я все лето воду носил да поливал.

— А я все лето молебны пел да Бога просил.

А попадья услышала.

— О чем вы спорите?

Леший и говорит:

— Да вот, отдал мне репу, а теперь обратно берет.

А попадья говорит:

— Вот что я вам скажу: вы приезжайте завтра на зверях: кто у кого зверя не узнает, того и репа.

Назавтра леший едет, только ограда хрестит. А поп и говорит:

— Ишь ты, леший как на льву едет.

А леший на льву и ехал.

— Ну, уж ты, поп, — говорит леший, — не дал доехать да и зверя узнал.

А поп приехал на попадье. Попадья волосы распустила, сделала хвостом, в жопу стеколко вставила, вперед жопой и идет, поп верхом сидит. Леший пришел, смотрит и не может узнать. Рогов нет, головы не видно, глаз один и рот вдоль.

— Ну, поп, не знаю, какой зверь.

Поп говорит:

— Это зверь одноглазый.

Леший и говорит:

— Ну, репа твоя.


ЦАРЬ ПЕТР И ХИТРАЯ ЖЕНА


Был-жил царь Петр Первый; был он хитрый, мудрый, собрал он себе бояр на думу.

— Что же вы, мои думные бояре, думаете? Я хочу не посеяно поле пожать — можете ли отгадать?

— Не знаем, ваше царское величество.

— Ну, отгадайте, а не то голова с плеч.

— Дай нам срок трое суток.

Ну вот, они пошли по улице думу думать эту; шли по улице поперечной, повернулись, пошли по продольной, увидали старой дом, широкий, большой и двери худые, рассыпались, не заперты, зашли они в этот дом, в доме девица полы моет; сначала от них за печку, одела на себя верхнюю рубашку, выходит и говорит:

— Не дай Господи тупой глаз и безухо окно.

Домыла она полы и вынесла на улицу грязную воду и вымыла свои руки и села на лавку.

— Куда же вы, господа министры, направились?

— Вот царь дал задание, загадал загадку, не можем отгадать: хочет не посеяно поле пожать.

— Вы и это-то уж не знаете? Подите, скажите царю: вы будете начинать, а мы вам будем помогать.

— Что же, матушка, мы чего-нибудь поесть хотим.

— А чего вы хотите — плеваного или лизаного?

— А поставь, матушка нам лизаного?

Она поставила им ухи чистой и рыбки белой на стол. Сели и поели, вышли, Богу помолились.

— Что же, матушка, плевано, а что лизано?

— Да вы уж и этого-то не знаете?

— Не знаем, матушка.

— Напрасно вы того царя хлеб едите, даром; вы бы спросили у меня плеваного, я бы поставила вам ухи ершовой, вы бы ели да плевались, а вы просили у меня лизаного, я поставила вам ухи чистой, вы рыбку съели и блюда облизали.

Министры от нее вон пошли. Приходят к царю и говорят:

— Ваше царское величество, вы будете начинать, а мы будем вам помогать.

— А кто ж вам сказал это?

— Есть на этакой улице прекрасная девица.

— Нате, несите девице этот золотник шелку, пусть она мне соткет полотенце.

Министры снесли девице и отдали.

— Велит царь соткать полотенце.

Дала им девица красного дерева иголку:

— Доспеет царь мне чивчю да бердо, я ему сотку.

Министры пришли к царю и отдают ему в руки.

— Велит вам доспеть чивчо да бердо.

Царь в руки взял и головой покачал:

— Подите, министры, сватайтесь к этой девице.

Пошли министры и кланяются:

— Идешь ли ты за царя замуж?

— Господа министры! Я от царя этого не слышала.

Передали министры царю. Приезжает к этой девице царь на карете, берет девицу и поехали в Божью церковь венчаться.

Живет царь с молодой женой, и что бы он подумал своим умом сделать, а его жена уже сделает. Собрал царь опять своих бояр на думу:

— Что же вы, мои думные, главные, думаете? У меня жена хочет хитрее меня быть — как я буду с ней жить? Я хочу ей сделать великие испытания. Я удалюсь в иностранные земли на три года и возьму с собой жеребца иноходца, а у царицы останется в доме кобыла — может ли она, чтобы ее кобыла родила жеребца, как подо мной? И теперь — она остается от меня не беременная — может ли она родить такого сына, каков я есть, царь? Оставлю я у нее порожний чемодан под двенадцатью замками, а ключи увезу с собой и может ли она накласть золота-серебра и чтобы ни один замок не повредить?

Соорудил корабль и удалился в иностранную землю. Эта царица через некоторое время соорудила корабль, за ним же и поехала, и берет с собой кобылу, и удалилась в другую землю. Разузнала о царе и остановилась в том же самом городе, выспрашивает:

— Где царь остановился?

— А напротив принцева дворца.

И она попросилась к принцу на постой. Заводит кобылу в белокаменные конюшни, подстригла свои волосы по-мужски, назвалась принцем и наблюдает царя, куда он ходит. Пошел царь в трактир и увидел карты хорошие.

— А эдакие карты, поиграть бы.

А принц подхватил:

— Что даром карты мять, положите какой-нибудь залог, так и играть можно, положим такой залог: если я проиграюсь, с меня сто рублей, а ты проиграешь — двенадцать ключей мне-ка на ночь подержать дашь.

И пошли они на постой, и проигрался царь и отдал свои двенадцать ключей принцу на ночь. Царица принесла ключи, разомкнула чемодан, наполнила золотом и серебром дополна, поутру ключи назад и опять наблюдает: куда царь пошел — и она принцем за ним следом. Зашел царь в трактир и увидел хорошие карты:

— Эдакими бы картами поиграть.

А принц подхватил:

— Что даром карты мять, положим залог: я проиграю — с меня двести рублей, ты — жеребца иноходца мне-ка на ночь подержать.

И проиграл царь жеребца-иноходца принцу на ночь, и пошли они с игрища домой. Увели жеребца иноходца и запустили в белокаменные конюшни, привезали его ко столбу, а кобыла ходит проста; жеребец томитца, оборвался, вскочил на эту кобылу, кобыла обходилась. Поутру жеребца домой. Опять наблюдает принц царя. Ушел царь в трактир, и принц за ним. Опять карты хорошие увидел царь и говорит:

— Ах, в эти бы карты поиграть.

А принц опять говорит:

— Что даром карты мять, давай положим залог: если ты проиграешься, с тебя триста рублей, а я проиграюсь — моя жена тебе на ночь.

Начали играть в карты, и проигрался принц. И говорит принц:

— Приходи ко мне во втором часу ночи.

А царица сняла свое мужское платье, волосы подвила и ходит, на столы яствы готовит. Бежит царь во втором часу ночи, в двери колотится. Услышала, вышла и впустила его. Уселся царь за стол, и угощает его водочкой; и того, и сего ставит закусить, а он просит скорее в кровать улечься. А она говорит:

— Не спеши, еще ночь впереди.

Наконец — легли спать. Поутру встали, простились, царица упаковалась и стала отправляться в свою землю.

Прошло времени три года. Снаряжает царь свой корабль и отправляется домой. И приехал он домой, и встречают его сенаторы на пристани корабельной; выходит царь на гору, жена идет и на руках сына несет. Поздоровалась, вошел в свой дом, схватил свой чемодан, разомкнул — а там наложено золота-серебра дополна. Взглянул в зеленые сады и видит: кобыла в садике, а под нею жеребенок, такой же жеребчик, как и под ним. Призвал министров и допрашивает:

— Как же могла она это дело провернуть?

Взял сына на руки, подошел к зеркалу.

— Таков же, как и я.

Царь говорит:

— Я хочу ее за это казнить, что вы думаете?

Министры говорят:

— Нельзя безвинного человека казнить.

Жена и говорит:

— Ваше царское величество! Ты в иностранной земле ходил в трактиры?

— Ходил.

— Играл с принцем в карты?

— Играл.

— Проиграл жеребца на ночь?

— Проиграл.

— Ты ведь мне проиграл, я жеребца увела да до своей кобылы и допустила. А на ночь ключи проиграл?

— Проиграл.

— Ты ведь мне и ключи проиграл. Играл ты в третий раз?

— Играл.

— Выиграл у принца жену себе на ночь?

— Выиграл.

— Ты ведь меня выиграл и ночку со мной на кровати провел, ну, твой сын на тебя и походит.


ЗОЛОТЫХ ДЕЛ МАСТЕР


Солдат был на службе. Службу отслужил, направился домой. Шел, дорога дальняя, денег не хватило на дорогу. Есть стало нечего, он утомился. У него была собачка. Надумал он что-нибудь предпринять. Заходит к одной барыне в дом.

— Хозяюшка, нет ли чего поесть? Заплатить нечем, покорми так.

Она накормила. Барина дома не было.

— Не знаешь ли чего-нибудь новенького?

— Нет, не знаю.

— Да уж расскажи что-нибудь, служивый! Все время скоротаем.

— Знаю, только срамные слова.

— Нет, уж расскажи! Все нам веселее будет.

— Ну что же, если желаешь: я знаю, что я ничего не знаю, но я могу золотить срамное.

— А как же это золотить?

— Это делается наедине в спальне… позолотишь и три дня лежать в раскорячку.

Барыня задумалась. У барыни три дочки: старшая Катя, ей больше тридцати пяти лет, замуж никто не брал. Катя и говорит:

— Мама, вызолоти у меня. Может, после позолоты какой жених позарится на меня. Глядишь, и замуж возьмет. Мама, вызолоти у меня, я тебя очень прошу.

— Ну, давай же, спроси у солдата, сколько он возьмет?

Вот она пошла, спросила у солдата:

— Сколько возьмешь?

— Только сто рублей. И с таким условием золотить: трое суток лежать в раскорячку, чтобы высохло золото.

Катя согласилась, деньги заплатила. Перво-наперво солдат забрался на нее, откачал и нюхательным табаком намазал. Трое суток велел не двигаться. Вторая позавидовала. Вызолотил и у нее за сто пятьдесят рублей. Третья дочка тоже захотела. За третью дочь взял двести рублей. И сама вздумала позолотить, с нее он взял сто рублей. Все четверо и лежат в спальне в раскорячку. Вызолотил у прислуги за семьдесят пять рублей. Горничной вызолотил за пятьдесят рублей. Пошел солдат домой богатый. По дороге повстречал барина. Барин просит солдата продать ему собачку.

— Триста рублей.

Барин отдал деньги, собачку взял домой. Недалеко отошел, вспомнил, не спросил, как собачку звать. Вернулся.

— Извиняюсь, как зовут собачку?

— Не так дорого, как дорого слово.

— Сколько возьмешь за слово?

— Триста рублей.

Деньги барин отдал.

— Собачку звать Еблаской.

Барин пошел домой, солдат дальше. Приходит барин домой, кличет собачку:

— Ебласка, Ебласка!

Горничная говорит:

— Да, барин, не одна я еблась, а и кухарка, и барыня, и все твои дочки.

Барин остолбенел, пошел на кухню, опять зовет свою собачку:

— Ебласка, Ебласка!

Кухарка говорит:

— Барин, не одна я, а и барыня, и все твои три дочки.

Барин приходит в спальню — все четверо лежат в раскорячку.

— Ты это что?

— А я позолотила, вот теперь клади-ка в золотую-то.

Барин схватил плеть и отхлестал всех. Позолота пропала.

Барин запрягает лошадей.

— Это тот разбойник сделал, у которого я собачку купил.

Отправился вдогонку. Догоняет солдата, а он уже в другой одежде, признать его не смог.

— Не видал ли солдата?

— Прошел, только не знаю — вправо или влево.

— Помоги догнать.

— Я пешком не могу, дай мне лошадь.

Барин отдал пару лошадей, сам пешком пошел. Солдат сел и уехал. Барин вернулся домой, запряг снова пару лошадей и пустился вдогонку. Солдат переоделся проходящим в шляпе.

Барин просит помочь. Проходящий говорит:

— Не могу, у меня под шляпой заграничный соловей.

Проходящий уехал на лошадях, а барин стал стеречь шляпу. Сидел, сидел и думает:

— Дай-ко хоть глазом-то не посмотрю, а руками-то пощупаю.

Сунул руку под шляпу, испачкал руку в говне. Побежал домой, запряг самую лучшую тройку. Солдат слышит тройку, побежал в деревню. На овине бабы молотили. Прибежал на овин.

— Которая пойдет со мной на полчаса, пятьдесят рублей дам. Уговорил.

Одна пошла. Взял две охапки соломы, пошли на полосу. Соломой эту женщину обложил, голую, стоит она в раскорячку. Оставил ее в соломе, заткнул пальцем между ног. Одежду сменил, барин не признал. Вот барин прибегает на полосу.

— Не видал ли проходимца?

— Только на лошадях проехал.

— Помоги поймать.

— Не могу.

— Почему?

— Да вот бочка с пивом, гвоздь вылетел, я пальцем держу.

— Дайте я подержу, а вы съездите.

— Ладно.

Сел на бариновых лошадей и уехал. Барин подержал и говорит:

— Эх, да какое тепленькое пиво-то!

Баба и заговорила:

— Что ты, уговор был на полчаса, а держишь час. Барин испугался:

— Ох, на какую беду напал!

Барин бежать в деревню.

— Не видали на таких-то лошадях человека?

— Эх ты, барин, да он давно сел на машину и уехал неизвестно куда уж.

Барин прослезился, да делать нечего.


СТАРОСТИНА ДОЧКА МАТРЕНА


В одном огромном селе проживал староста Данила, у которого была дочка да женка. Дочь была здорова и красива. Рядом жила бедная вдова Марья, у которой был сын Иван. Он ходил на летние заработки, денег не приносил.

Одну весну просится:

— Мамаша, пусти меня в бурлаки.

Мать не пускала, а он взял и ушел. Осенью является домой. Принес для себя чистую одежду и тридцать копеек денег. Мать спрашивает:

— Ванюша, принес ли денег на хлеб?

— Сходи к старосте за меркой.

Старуха не хотела было идти, но сын заставил. Вот приходит к старосте и спрашивает мерку.

— На что тебе мерка?

— А Ване деньги мерить.

Староста подумал: «Верно, много денег принес Иван».

Марья принесла мерку домой. Иван пошел в подполье, наклал полну мерку стекла, пересыпал то в мерку то назад. Старостина дочка Матрена это подслушала и вызвала мать. Иван в последний раз тряхнул стекла в подполье, потом взял да два пятиалтынных всунул в обручок мерки, а матери наказал:

— Отнеси мерку, а когда будешь перешагивать через порог, мерку урони из рук.

Мать так и сделала. Пятиалтынные покатились по полу. Старик говорит ей:

— Убери деньги обратно.

Бедная Марья велела взять на гостинцы дочке Матрене:

— У моего Вани денег куры не клюют.

В тот же вечер пришел Иван на посиделки и спросил Матрену:

— Пойдешь ли за меня замуж?

Матрена отказала до следующего дня.

В следующий вечер просила Ивана присылать сватов. Назначили через неделю свадьбу. Иван у тестя просит сто рублей денег взаймы.

— У меня деньги отнесены в банк.

Старик дал Ивану сто рублей. Иван купил в городе кое-что для свадьбы. Но денег все же еще было мало. Второй раз просил на покупку лошади. Старик дал двести рублей.

Провели честь честью свадьбу и живут-поживают. Проходит две недели. Матрена говорит Ивану:

— Скоро папа запросит деньги.

Иван отвечает:

— Честно признаться, у меня совсем денег нет.

Ей не захотелось срамить отца — уйти от Ивана, — стала думать: «Как бы нажить отцу триста рублей? Вот, — думает, — пойду на исповедь, причащусь, не внушит ли Бог, как добыть денег».

Одевшись, пошла в церковь на исповедь. Стала впереди всех. Поп стал махать кадилом и глядеть на Матрену, так же и дьякон, так же и псаломщик. Началась у попа исповедь, дошла очередь Матрены и шепотом поп стал проситься к ней на ночь. Матрена согласилась за сто рублей.

— В какое время?

— В десять часов ночи.

— Ладно.

Поп согласился. Дьякон стоял в углу и это услышал. Когда Матрена из церкви вышла, дьякон догнал ее на крыльце:

— Нельзя ли с вами познакомиться?

— Можно. Только сто рублей, приходи к двенадцати часам.

Дьякон бегом в церковь. Псаломщик, не будь дурак, передал пение товарищам и сам из церкви долой. Нагнав Матрену, тоже просится на ночь. Матрена ему объяснила:

— Приходи в два часа, приноси пятьдесят рублей.

Пришла домой и сказал все Ивану. Они и договорились:

— Как придут, я пущу в дом, в то время ты будь на улице, поставь к окну лестницу и смотри: когда буду раздеваться, беги к воротам и стучи.

Иван приготовил большой ларь в подполье и насыпал туда сажи. Приходит вечер, поп накупил гостинцев, взял бутылку вина и сто рублей денег. Пришел к крыльцу, стал стучаться. Матрена выбегает и спрашивает:

— Кто там?

— Поп.

Матрена впустила в избу. Поп отдал сто рублей, на радости стал раздеваться, стал Матрену тащить в другую комнату.

— Батюшка, хоть попьем чайку.

Иван увидел, что поп раздевается, прибежал к воротам и стучится. Матрена велела прятаться попу.

— Батюшко, прячься в подполье.

Поп залез и попал в ларь. Иван распечатал бутылку почти залпом выпил всю и выбежал на улицу.

Приходит дьякон в двенадцать часов, стучит в дверь. Матрена открыла, получила с него сто рублей. Дьякон стал раздеваться, Иван увидел и во всю глотку заорал:

— Ей, отворяй, твою мать! Чо у тебя за гости?

Дьякон испугался. Матрена говорит ему:

— Лез в подполье.

Дьякон полез и попал в ларь. Нащупал руками попа и спрашивает:

— Кто тут?

— Я поп. А ты кто?

— Дьякон.

Прошло два часа, залетает псаломщик. Таким же образом и он попал в ларь. Спрашивает:

— Вы кто?

— Поп и дьякон.

— А я псаломщик.

В ларе сидит все церковное духовенство. Опьяневший Иван зашумел в избе, ругается:

— Чьи платья?

Она ему говорит:

— У меня в гостях поп да дьякон и псаломщик.

— Ах вы, черти длинноволосые! Я вас завтра в город повезу. По пути есть река, с моста в ларе спущу в реку.

В ларе испугались. Иван протрезился, позвал соседа с лошадью, ларь навалили в телегу и повез в город. Приехал Иван в город и закричал во всю глотку:

— Не желаете ли посмотреть живых чертей? Цена от пяти до двадцати пяти рублей.

Народу накопилось много. Иван денег насобирал, больше трехсот рублей. Взял кожаную плетку, открыл ларь и выпустил попа. Поп вышел, он ему плеткой — раз! Поп убежал неизвестно куда. Так же выпустил дьякона и псаломщика. Иван возвратился домой, получив больше пятисот пятидесяти рублей. Отдал деньги тестю, а на остальные стал жить-поживать, добра наживать.


ЧУДОВ МОНАСТЫРЬ


В Чудов монастырь к обедне пришла красивая барыня, одному монаху она понравилась. Он подходит к ней и говорит:

— Что хочешь, согласись со мной?

— Сто рублей. Приходи в восемь часов на квартиру.

Через некоторое время приходит другой монах:

— Согласись со мной?

— Сто рублей, приходи в восемь с половиной часов.

Подходит барыня к кресту, поп и шепчет:

— Согласись со мной.

— Сто рублей. Приходи в девять часов.

Барыня пошла домой, рассказала мужу.

В восемь часов приходит монах. Барыня приготовила чай и закуску.

— Ну, пойдем в кровать.

— Успеем! Ночь наша, попьем чайку сначала. Через полчаса приходит другой монах. Первого монаха барыня посылает в шкаф с платьем. В девять часов приходит поп. И второго монаха посылает в тот же шкаф с платьем. Через полчаса приходит муж. И попа в шкаф с платьем. Муж говорит:

— В шкафу завелись тараканы, надо выжить.

Из самовара начинает лить в щели шкафа кипяток и всех троих заварил до смерти.

— Куда теперь я дену их?

Опечаленный идет в трактир и садится за стол, раздумывает. Подходит пьянчужка:

— Поставь чекушечку, излечу печаль.

Поставил пьянчужке чекушечку, рассказал, в чем печаль.

— В квартире у меня умер монах, не знаю, куда деть.

— Дело плевое, — говорит пьянчужка, — давай рубль, снесу в воду.

Барин согласился. Пошли до квартиры, барин вытаскивает одного монаха в мешке. Пьяница несет его в прорубь. Приходит за рублем, а барин поставил другого монаха у крыльца.

— Что за чудо! — удивляется пьяница. — Мертвец обратно пришел да еще скорее меня!

Снова сунул в мешок монаха и потащил его в прорубь. Подождал, когда мертвец скроется подо льдом, и снова идет за рублем. А барин между тем поставил у крыльца мертвого попа. Пьяница совсем рассердился, но сунул и попа в мешок и потащил в воду.

Каждый раз, когда пьяница проходил мимо Чудова монастыря, сторож спрашивал:

— Кто идет?

Пьяница отвечал:

— Черт.

— Что несешь?

— Монаха из Чудова монастыря.

Когда сторож окликнул пьяницу в третий раз, монах-сторож обеспокоился и пошел доложить отцу архимандриту, что три раза проходил черт и пронес трех монахов топить в проруби. Архимандрит испугался, велел запрячь пару лошадей да из монастыря вон! Ему навстречу пьяница, который получил наконец обещанный рубль.

— Ах, ты, проклятый! Мало того, что три раза выплывал из воды, так еще и на паре едешь!

Вытащил за волосы архимандрита из повозки и утопил в проруби.


ИВАН ИВАНОВИЧ


У богатого мужика была дочь, он ее ни за кого не выдавал, а недалеко жил сапожник Иван Иванович, шил, да песни пел. Сшил попу сапоги, а поп за работу дал ему все копейками. Ну, ладно, вот Иван Иваныч посылает к богатому мужику просить меру смерить деньги. Богатый мужик засомневался: «Неужели у него столько денег, что он пересчитать не может? Недаром он весел».

Послал подслушать работника. Иван Иванович положил поповские деньги в меру, потом на пол, так взад-вперед и грохочет, только звон стоит, как деньги брякают. Копейку в щель запихал и меру отнес. На другой день опять пришел, просит:

— Сегодня серебро перемерять буду.

Гривенник запихал в щель и назад меру отнес. В Пасху пришел Иван Иваныч к богатому купцу в гости. Вот богатый мужик и говорит:

— Иван Иваныч, вы бы женились.

— А что жениться: на бедной не хочется, а богатой не дают.

Богатый и говорит:

— Да, пожалуй, и я бы Машу отдал.

И свадьбу сделали, приданого хорошего дал. Иван Иваныч женился, приданое пропил, а Машенька жила с ним хорошо. Раз приходит Машенька к обедне, поп глядел, глядел да и приглянулась она: «А что попросить, не даст ли?»

И дьякон засмотрелся, и дьячок тоже вздумал, и всем захотелось. Обедня отошла, поп к Машеньке подходит и говорит:

— А нельзя ли, Машенька, прийти с тобой позабавиться?

— Приходи.

После попа и дьякон настиг. Она и дьякону то же сказала. А после дьякона и дьячок. Вскоре поп пришел к ней. Машенька за самовар посадила, сидят разговаривают:

— Ах, кто-то вдет.

— А я куда?

— А поди во двор, на полку сядь.

Поп и сея. Пришел дьякон, Машенька и его к самовару посадила. Сидят чай пьют. Вскоре — и опять ворота брякнули.

— Ах, кто-то идет!

— А не муж ли?

— А я куда?

— А поди во двор, на полку сядь.

Дьякон на полку заскочил: видит, сидит поп.

— Ты, поп, зачем здесь?

— А так. А ты зачем?

— А и я так.

Пришел дьячок, сели чай пить, и опять ворота брякнули, Иван Иваныч сам идет. Она и дьячка на полку посадила. Иван Иваныч и говорит:

— Эх, Машенька, ты сегодня одна сидишь; ты бы от скуки ради пригласила попадью, дьяконицу да дьячиху, вы бы вместе поболтали.

Машенька побежала за матушкой, позвала в гости дьяконицу и дьячиху. Матушка приходит, а Иван Иваныч один сидит.

Вот они разговаривают.

— Я ведь, матушка, корову новую купил.

И пошли смотреть, корова попадье понравилась.

— А что, Иван Иваныч, продай корову-ту.

— Нет, матушка, продать нельзя, разве выебать можно.

— Да и в самом деле, однако у меня попенко-то старый; а скажу, что деньги отдала.

— Так что, куда пойдем?

— А куда пойдем, соломы на рундучок постелем.

Постелили и улеглись. Поп на полке сидит и говорит:

— Я, ребята, соскочу.

А те за волосы держат.

— Нет, не слазь, нас выдашь.

Попадья платье тут замарала и домой ушла. Через некоторое время, — идет дьяконица, а Машеньки все нет. Опять пошли корову смотреть и так же согласились, как и с попадьей. И с дьячихой то же. Вот назавтра Иван Иваныч встает, надевает вязочку на рога и ведет корову попадье. Приводит, попадья встречает:

— А, Иван Иваныч, заводи в хлев.

— Нет, заводить нельзя.

— А почему?

— Надо с вас расписку взять, что у меня корова не продана, а ебана.

— Что ты, убирайся ты с коровой.

— Нет, я ведь не поп, вертеть душой не хочу.

— На ты, возьми ради Христа, сто рублей, только веди корову домой.

И к дьяконице привел, и с нее сто рублей взял, и с дьячихи сто рублей. Тем и кончилось.


ГЛУХАРЬ


Мужик пошел на охоту и задумал:

— Сегодня что подстрелю, то и проебу.

Пошел и подстрелил глухаря. Домой идет: увидала попадья и послала кухарку спросить, сколько стоит. Мужик и говорит:

— У меня загадано: не продавать, а проебать.

Попадья спрашивает, а кухарка отвечает:

— Да вот, ругается, что-то.

Попадья кухарку послала позвать мужика. Мужик пришел, попадья спрашивает; сам мужик отвечает также. Попадья согласилась и говорит.

— Эдак ты грязный, разве только вниз ляжешь, а то меня измажешь.

И легли в постель. Мужик вниз, попадья наверх. Стал мужик просить денег за глухаря. Попадья говорит:

— Дак как? Ведь у нас не на деньги уговор был?

— Дак ведь не я тебя еб, а ты меня.

Попадья говорит:

— Ну, пойдем же снова.

И снова в постель, теперь мужик сверху, на попадье. Мужик управился и опять ждет стоит. Попадья спрашивает:

— Ты что же стоишь-то?

— Дак как, сначала ты меня, потом я тебя, а за глухаря деньги?

А попадья говорит:

— Ну, пойдем в третий раз сходим, расплачусь.

Мужик вышел в кухню за шапкой, а поп от обедни пришел.

— Ты что стоишь?

— Да вот, матушка, глухаря взяла, так дожидаюсь денег.

Поп кричит:

— Что же вы мужика держите?

Попадья впопыхах схватила из кошелька вместо рубля десять рублей, сунула мужику и говорит:

— Убирайся ты с глаз скорее! Век бы тебя не видать, с твоим глухарем.


СОЛДАТ ДЕЛАЕТ ГЕНЕРАЛА, ПОЛКОВНИКА И БАРАБАНЩИКА


Солдат шел на родину и остановился у жидовки ночевать. Она его хорошо накормила и напоила. Лег спать, вынул хуй и положил его на ляжку. А еще до этого он купил на три копейки фольги и позолотил головку хуя. Жидовка увидала, будит солдата:

— Это что, солдатик, золотой?

— А это он получил награду: я хорошо могу работать генералов, полковников и барабанщиков.

— Солдатик, сделай мне, пожалуйста, генерала.

— Триста рублей.

— Ладно.

Отвалял солдат жидовку. Дочери жидовки солдат сделал полковника за двести рублей. Была у них еще воспитанница четырнадцати лет.

— Ей сделай барабанщика, солдатик.

— Сто рублей.

— Ради сиротства сделай за пятьдесят, солдатик.

— Ну, ладно.

Солдат залез на сиротку, а жидовка и дочь смотрят в щелку:

— Не обманул бы ведь дешево взял-то.

Солдат начал заворачивать, сиротка и запердела.

— Нет, не обманул!

Успокоилась жидовка — только начал работать, а барабанщик уж забарабанил там!


ЗАЯЧИЙ ПАСТУХ


Был барин, у барина было три дочери. Приходит к нему мужик и просит милостыню.

— Экий молодой, а просишь? Работал бы.

— А что же я буду работать?

— А вот, возьмись у меня зайцев пасти, цена пятьдесят рублей в лето, а не пригонишь — голова с плеч.

Мужик взялся. Утром погнал зайцев в лес, зайчики разбежались, мужик сел, заплакал. Идет старичок и спрашивает:

— О чем, добрый молодец, плачешь?

— Как мне не плакать: сегодня мне обещали голову снести с плеч: взялся пасти зайцев, а они разбежались.

Старик говорит:

— Не плачь, зайцы прибегут.

Дал ему дудку.

— В эту дудку играй, зайчики к тебе прибегут.

Мужик поиграл, зайчики прибежали, он их домой пригнал. И стал гонять каждой день зайцев. Барину показалось невыгодно, надо рассчитать, а не знает как. А жена догадливее оказалась.

— Вот что, пошлем мы одну дочь, пускай она купит у него зайчика одного.

Дали дочери сто рублей, послали. Дочь приходит.

— Пастушок, продай зайца!

— У меня заяц не продажный, а заветный.

— А какой же завет?

— А сто рублей дашь да пизду подашь, так продам.

Та туда-сюда, потом согласилась. Вот он ее отделал, деньги взял, зайца отдал. Та и пошла: мужик как в дудку поиграл, заяц от нее выскочил и убежал опять к пастуху.

Она пришла домой со слезами. Спрашивают дома.

— Да вот, я купила зайца, да за мной побежали солдаты, я и отпустила.

Вторая пошла, понесла двести рублей, третья дочь пошла, понесла триста рублей, а сама барыня четыреста рублей.

Барыня мужу сказала всю правду, как было дело.

— Надо тебе самому ехать на кобыле.

А барин говорит:

— На кобыле нельзя ехать, дрищет.

— Делать нечего, поезжай тихонько.

Вот барин сел и поехал. Приехал, спрашивает у мужика:

— Что, пастушок, продашь зайца?

— Нет, барин, у меня заяц не продажный, заветный.

— А какой же завет?

— Пятьсот рублей дашь да у кобылы жопу поцелуешь, так отдам.

— Что ты, как можно, дурак.

— Что делать — такой завет, а ты как хочешь.

Барин согласился, у кобылы под хвостом все обдристано, взял носовой платок, подтер, и поцеловал, и деньги отдал, и зайца взял и поехал. Пастух как в дудку сбацал, заяц от барина выскочил да к пастуху. Барин приехал ни с чем. С женой дома думает, как нам изжить этого мужика, а деньги взять. Жена и придумала: «А пусть сказки рассказывает, насказывает целый мешок».

Вечером пастух приходит, хозяин и говорит:

— Времени нынче много свободного, ты бы по вечерам сказок порассказывал.

— А во что сказывать-то?

— А в мешок.

— Ну, неси мешок покрепче.

Пастух взял мешок и велел трем дочерям и барыне мешок за углы держать, а барина заставил сказки в мешок толкать, плотнее укладывать. Мужик стал рассказывать: «Живало-бывало, живал-бывал барин…» И стал тут их всех стыдить, как они к пастуху ходили. Как про первую дочь стал рассказывать, она и закричала:

— Ой, тяжело!

Потом и вторая убежала, и третья. Когда про барыню стал рассказывать, она и говорит:

— Довольно, полон мешок.

А про барина когда стал рассказывать, он кричит:

— Довольно, довольно, завязывай!

Барыня говорит мужу:

— Надо что-то делать? Надо нам от него уехать.

Кучер стал повозку налаживать и пошел за конями, а пастух в ту пору под переплет повозки сел. Все сели и поехали; гнали, гнали, барин велел кучеру остановиться:

— Не бежит ли сзади?

Остановились, а пастух и кричит из-под переплета:

— Барин, подожди, денег за пастушество не отдал.

Опять барин велел кучеру гнать. На станцию приехали, только что барин вышел, а пастух из-под переплету выскочил и бежит навстречу, барин ему и остальные деньги за пастушество отдал.


ИСПОВЕДЬ


Жили мужик и баба. Мужик однажды говорит:

— Мяса хочу, давай корову зарежем.

Баба отвечает:

— И так бедно живем, а без коровы-то как будем?

— Да ведь я мяса хочу!

— Ну, поди да укради.

— У кого украсть? У бедного жалко, у богатого запоры крепкие, никак не сломаешь.

— Ну, поди укради у попа.

Мужик у попа ночью корову взял и зарезал.

Поп думает: «Кто же это мою корову зарезал? Если кто из моих прихожан — узнаю. Придет великий пост, на исповеди покается». Пришел великий пост, тот мужик пришел на исповедь. Поп спрашивает то, другое. Мужик кается. Наконец поп спрашивает:

— Не воровал ли чего?

— Грешен, батюшка, украл корову.

— У кого?

— У тебя, батюшка.

— Ах, сынок, а ведь грех!

— Господь простит, батюшка, если покаешься, а я покаялся.

— Бог тогда простит, сынок, если всему народу покаешься.

— Ладно, батюшка, покаюсь.

Вышли к народу в церкви, поп говорит:

— Вот, миряне, слушайте, что будет говорить этот человек, тому верьте, то правда.

— Ладно, поверим.

Мужик-исповедник говорит:

— Миряне, сколько у нас в деревне есть красных ребят, тех всех поп делал.

Поп испугался:

— Врет он, миряне, врет, не верьте ему!


ЦАРЬ И ГОНЧАР


Поп, да царь, да боярин собрались, надели одинаковое платье на себя, стали похожи друг на дружку и пошли странствовать. Идут да разговор между собой ведут. Царь спрашивает:

— Что на земле всего дороже?

Отвечает поп:

— На земле всего дороже, это жена хорошая.

— А ты, барин, что скажешь?

— Всего дороже много денег.

— А я считаю, всего дороже, — говорит царь, — это много ума.

Идут дальше, навстречу им гончар с горшками. Царь говорит:

— Гончар, подвези нас, весь расход покроется.

Стал гончар горшки складывать, сложил, развернул лошадь.

— Садитесь.

Ехали, ехали, зашла кобыла на лужочек, травку щипать стала. Гончар ухватил плеть:

— Ах ты, кобыла, дикая, как государь!

Кобыла повернула и опять по дороге пошла. Едут, спрашивает государь:

— Что, гончар, разве государь у нас дикий?

— А как государь не дикий, у бояр полный погреб денег лежит, а он все их жалует, а у другого, у бедного, кожу дерет да все подать берет.

— Гончар, есть люди, которые говорят: что на свете дороже всего, у кого жена хороша?

— А это, надо быть, так рассуждает, поп либо старец: те кто до хороших жен добираются.

Царь опять спрашивает:

— Есть люди, которые говорят: что дороже, у кого денег много?

— А это, говорит боярин или боярский сын, они, толстобрюхие, на денег жадные.

Опять царь спрашивает:

— Есть люди, которые говорят: что всего дороже, у кого ума много?

— А это царь, либо царской сын, это они считают умными себя.

Доехали до города и попросили лошадь остановить. Сошли все трое с саней и поблагодарили гончара за провоз, и говорит царь:

— Поезжай, гончар, со своими горшками в город, завтра горшки будут дорогие да не ошибайся, проси дороже.

Гончар привез горшки в город, а царь сделал пир на весь мир и приказал всем гостям по горшку в подарок нести. Народ бежит к царю на пир, а к гончару поворачивает за горшком. Продавал он сначала по пять, потом по десять рублей, дошло до пятидесяти, а потом по сто рублей, и все покупают, все раскупили, один горшок остался. Главный боярин бежит к царю на пир и поворачивает к гончару за горшком.

— Продай горшок.

— Не могу, нет больше, один есть, да себе надо.

— Сделай милость, уступи, я первый боярин.

— Я, пожалуй, уступлю, только сделай по-моему: я в горшок насру, съешь — горшок твой.

— Так, высерись, я попробую, не могу не съесть?

Гончар посрал, насрал сполна. Съел барин.

Все собрались у царя, а гончара нет. Приходит и гончар на пир.

— Как же ты, гончар, сколько в тебе скупости, пожалел мне горшка принести, а привез сюда воз целый.

— Помилуйте, ваше царское величество, был самый лучший, боярин отбил, — меч ваш, а голова моя.

— Да ты за этот горшок много денег взял?

— Помилуйте, ваше царское величество, не взял.

— Да как же за что же тогда отдал?

— Да не даром же отдал, а сказать нельзя.

— Скажи.

— За то отдал, что мое говно съел.

— Узнаешь ли? Кто это сделал?

— Посмотрю, так может угадаю.

Посмотрел и увидел барина в переднем углу, самый главнейший боярин.

— Ну, который?

Он и показал пальцем. Призывает царь боярина к себе.

— Ты ли у гончара горшок за говно купил?

— Я, царское величество.

— И съел?

— Съел.

— Почему же ты говно съел?

— Потому, что я без горшка не смел явиться к вам.

— Да мне разве горшка надобно было? Мне надобно было гончара деньгами нацелить. Не было горшка, и так бы пришел. А ты теперь всю посуду и всех людей осквернил.

Взял царь, посадил боярина на ворота и расстрелял.


ПОП ТЕЛЕНКА РОДИЛ


Был-жил прежде поп с попадьей, держали прислугу. У попа стал живот расти. Несколько месяцев у него растет и вырос большой. Сказали попу, что есть лекарка недалеко, так она отгадывает, какая болезнь в ком. Только надо вымочиться, она узнает по моче. Он помочился в горшок, работница понесла к лекарке в горшке. Шла дорогой, споткнулась, пролила мочу и стала плакать:

— Как теперь мне к попу явиться?

В это время увидела, что корова мочится, она взяла горшок и подставила, с этой мочой к лекарке и явилась. Лекарка и спрашивает ее:

— Что это, неужели моча попова?

— Конечно, эта моча попова, — отвечает прислуга.

— Так вашему попу скоро родить быка.

Она вернулась назад и говорит попу, что «вам, батюшка, скоро родить теленка, быка».

— Попадья, ты приготовь мне с утра хлеб, а я уйду завтра из дома, мне будет здесь родить стыдно.

Она приготовила хлеба, он и ушел. Шел, по дороге увидел — мертвое тело мужика лежит. У мужика сапоги были хорошие, а у попа топор с собой был, он ноги и отрубил, в котомку их и положил. Приходит на ночлег в большое семейство, положили его спать на лавку. Он спал очень крепко, ничего не слышал. А у этих у хозяев в это время телилась корова, принесла быка; у них в хлеву было холодно; они этого быка принесли на печку, положили греться. А поп не слышит ничего, и сами хозяева уснули очень крепко, а этот теленок с печки упал, да к попу на лавку и давай попа под жопу носом толкать. Поп проснулся от этого, спичку чиркнул, посветил, и увидел.

— Слава Богу, — говорит, — я хоть не дома родил, здесь, никто не узнает.

Поп встал тихонько, глаза перекрестил, из котомки сапоги вынул, на печку положил, а сам котомку за плечи, да тихонько ушел: хозяева не слышали. Поутру встали, попа нет, увидели на печке одни ноги поповы. Они думают, что теленок съел попа. Хозяйка крикнула мужиков, что «убейте теленка, теленок попа съел». Мужики враз убили и всему семейству говорят, что «никому не говорите, что теленок этакий был, попа съел». А поп домой прибыл с радостью к попадье своей, что «вот, говорит, лекарка чистую правду сказала», рассказал свое путешествие.


ПОП РОДИЛ ЖЕРЕБЕНКА


Поп с попадьей жили, детей у них не было. Поп и говорит:

— Почему это у нас нет детей? Давай роди.

Попадья говорит:

— Возьми да и роди.

Поп и додумался: сел на тыкву и давай высиживать. Куда ни поедет — и тыкву с собой, все сидит на ней. Вдруг его потребовал архирей срочно. Поп думает: «Надо тыкву взять, а то застынет».

Поехали с работником, а ехать было под гору. Говорит работнику:

— Давай, погоняй.

Работник прихлыстнул, лошадь и пошла быстро, а на дороге камень. Тарантас налетел на камень, поп долой из телеги, тыква у него из-под жопы на камень — и раскололась. А под камнем сидел заяц — выскочил и побежал. Тыква раскололась, поп думает, что это его дитя — бежит за ним и кричит:

— Иго-го, иго-го! Коняшка, коняшка, постой, постой, я твоя мать.

Заяц побежал еще сильнее и убежал.


ЗАГОВОР, ЧТОБЫ КУРЫ ВОДИЛИСЬ


Солдат пришел в деревню, зашел в избу, дома была одна баба. Баба поставила самовар, солдат и спрашивает:

— Нет ли чего закусить?

— А ничего нет.

— Нет ли яичек?

— Нет курочек, все пропали, остался один петух.

— Хочешь, я тебя научу, чтобы куры водились?

— Научи.

— А топи баню.

Баба баню истопила.

— Пойдем, — говорит солдат.

Вынул свой, по голой жопе им кругом водит и говорит:

— Вокруг куночки черчу, а в куночку не попадаю, чтобы курочки не пропадали.

Баба стояла, стояла и говорит:

— Солдатик, уж попадай, хоть последний петух пропадай.


ОТСЕЧКА


Баба на муках была. Мужик говорит:

— Из-за меня мучаешься, отсеку! Отсеку у себя! Взял от скотины горло, кровью налил да на стуле и отсек — кровь побежала. Баба родила, выздоровела и говорит:

— Ну, так, мужик, давай.

— А ведь нечем, ты ведь видела, что отсек.

Время прошло опять.

— Давай, мужик!

— Ведь видела, что отсек, нечем.

— Ну, нечем, так отвези меня к отцу, жить с тобой не буду.

Мужик запряг лошадь и поехали. Едут — сарай стоит с хлебом, мужик к нему поворачивает.

— А ты это зачем?

— Посмотреть, хлеб не тащит птица.

Вышли. Мужик и говорит:

— Ну, баба, давай на прощанье-то хоть обсечком-то. Легли… Баба встает и говорит:

— Ладно, хорошо и обсечком-то, поворачивай назад, жить с тобой буду.


КУВШИН С ЗОЛОТОМ


Жили старик да старуха. Пошел старик пахать, кувшин с золотом выпахал. Повесил на ручку сохи да так и пашет. Идет купеческий приказчик. Увидел кувшин у старика и говорит:

— Продай его мне!

— Нет, не продам, — отказался старик.

— Ты пахать станешь, еще найдешь! — уговаривал приказчик.

Мужик согласился и отдал. Пахал-пахал весь день, больше ничего не нашел. Вернулся домой, рассказал жене о кувшине и приказчике.

— Пойду я, старик, найду этот кувшин, верну домой.

Взяла она сына-подростка и пошла к приказчику. А он вдовец был. Она и говорит ему:

— Давай сойдемся! Вместе жить будем!

— Оставайся, — согласился приказчик.

Легли спать. Приказчик спрашивает:

— А как тебя зовут?

— Имя-то у меня срамное: Обсеруся.

— А сына как?

— Насрал его зовут…

Старуха сразу заметила, что кувшин под кроватью. Приказчик уснул. Она кувшин взяла, да с мальчиком ушли. Приказчик утром кувшина хватился, выскочил на улицу да кричать:

— Обсеруся, Обсеруся! Насрал, Насрал!

Купец услышал, взял дубинку да и отделал приказчика.

А старуха принесла кувшин домой, и стали жить богато.


ЗЛОЙ ДУХ


Прохожий пришел в деревню и просится ночевать.

Никто его не пускает. Зашел в теплую баню, лег на полок.

— Вот где красотища-то какая.

Не успел уснуть — две бабы ведут в баню под руки роженицу, та еле переставляет ноги. Одна баба переступила порог и говорит:

— Господи Исусе Христе! Свят дух в баню, алой дух из бани!

— Сейчас выеду! — отвечает мужик.

Бабы перепугались и полетели из бани, роженица впереди всех, забыла, что и рожает.


ГОД ТАКОЙ


В деревне Усть-Ижмы встречаются два мужика и начинают разговаривать:

— Миколай, а Миколай!

— Чего-о?

— У меня девка-то беременная.

— У меня тоже.

— Не говори, нынче год такой.


БОГАТЫРИ


Жил-был поп и служил в церкви. Пошел он на улицу и сел срать. Козленок боднул его под жопу. Поп вскочил на ноги, схватил козленка за рога и бросил за ограду.

Бежит в избу, штаны не натянул и кричит:

— Жена, жена! Я сильный стал: схватил козленка и бросил за отраду. Пеки пирогов, я сильный, пойду воевать.

Жена напекла пирогов, наклала в сумку, поп взял и пошел. И дошел до реки — стоит мужик в воде, бороду опускает, а ртом рыбу хватает. Поп говорит:

— Здравствуй, мужик.

— Здравствуй, поп.

— Перевези меня через реку.

— Как я тебя перевезу: тут шел Плешко-богатырь, у меня жену отбил, не велел никого пропускать.

— Пропусти, я Плешка-богатыря догоню, убью, тебе жену привезу.

Мужик встал на ноги, протянул бороду и переправил попа через реку. И спросил поп:

— Как тебя зовут?

— Меня зовут Усылка-богатырь.

Пошел поп по дороге — вперед, и видит — стоит мужик на дороге, ели вьет. Ели завьет — проходу нет, а разовьет — ворота.

— Пусти меня, мужик.

— Как я тебя пущу: тут шел Плешко-богатырь, у меня жену отбил, не велел никого пускать.

— Пусти, я Плешка-богатыря убью, тебе жену привезу.

Мужик раздвинул ели, поп прошел, спрашивает:

— Тебя как зовут?

— Меня зовут Елинка-богатырь.

Бежит поп по дороге, добежал — стоит мужик, на руках две горы держит, сожмет руки — проходу нет, раздвинет — ворота.

— Пусти меня, мужик.

— Нет, не пропущу, тут шел Плешко-богатырь, у меня жену отбил, не велел никого пускать.

— Пусти, я Плешка-богатыря догоню, убью, тебе жену привезу.

Раздвинул руки мужик, поп прошел, спрашивает:

— А тебя как зовут?

— Меня зовут Горынька-богатырь.

И побежал поп вперед, достиг Плешка-богатыря на дороге. Плешко лежит, спит, с Усынькиной женой забавляется, Еликина жена у ног стоит, комаров отгоняет, Горынкина жена у головы комаров отгоняет. Побежал поп в лес, нашел себе по силам жердь, прибежал, Плешка-богатыря в голову ударил. Плешко-богатырь закричал:

— Что ты, жинка, плохо комаров отгоняешь!

Поп задумался:

— Ах, видно, ему мало досталось. Побежал в лес, принес побольше чурбан, по голове снова Плешко ударил. Плешко говорит:

— Ах, видно, русский комар меня кусает!

И начал на нош вставать. Поп побежал вперед, с глаз прочь. Плешка идет сзади за ним. Прибежал поп к избушке, у избушки хромой старик дрова колет.

— Дедушка, спрячь меня от Плешка-богатыря куда-нибудь.

— Куда я тебя спрячу?

— Куда-нибудь, он меня убьет.

Старик отпоясал свой кушак от кафтана, и спустил штаны с жопы:

— Батюшко, заходи сюда, сядь, не шевелись.

Поп зашел, сидит; старичок наколол дров и хочет топить печку. В ту пору пришел Плешко — богатырь, спрашивает:

— Что, старик, попа не видел ли?

— Я не видал.

Плешко-богатырь стал старика бить. Старик рассердился, Плешка бросил на землю да хромой ногой пнул — Плешка убил. Зашел в избушку, печку затопил, с жопы штаны спустил, попа выпустил, посадил возле себя, стал выспрашивать:

— А жил я дома, служил в церкви и вышел срать. Пришел козел, боднул меня под жопу, я на ноги вскочил, козла за рога схватил да за огород бросил, да и подумал: «Во мне силы много!» и пошел воевать.

— Ну ладно, поп, слушай же, я тебе расскажу сказку: были семь братьев, и пошли мы в чисто поле воевать, а туча темно-грозная накатывается, грусть великая, нам деваться некуда, мы нашли сухую кость, человеческую голову, и зашли мы в нее, все семь братьев, и засели в карты играть. Приехал богатырь, хлестнул по сухой кости плетью и говорит:

— Я тебя победил сорок лет назад, а ты лежишь — не истлела.

Поднялась голова от этой плети выше лесу стоячего, и упала на землю, и рассыпалась. Шесть-то братьев у меня до смерти убило, у меня ногу повредило.

Накормил старик попа хлебом-солью и проводил его домой:

— Нои, служи, молись на старом месте и не надейся на свою силу идти воевать.

Пошел поп домой, привел трех жен: Горыньке жену оставил, Елинке жену оставил, Усыньке жену оставил. Пришел домой, стал жить да поживать, добра наживать, зависти избавляться и теперь живет.


ПОПОВНА


Жил поп со своей хозяйкой. Когда хозяйка помирала, дала попу башмачок и колечко:

— По ним найдешь себе жену.

Поп объездил много мест, не мог подобрать жену под башмачок и колечко: кому мало, кому велико. Вот приходит домой, отдает своей дочери перстенек и башмачок. Примерила — как раз, как по ней сшит.

— Ты будешь моей женой.

Она сходила к бабушке, сказала:

— Меня отец хочет замуж брата.

— Ты попроси его сшить другой башмачок.

Отец купил кожу и сшил. Старуха посоветовала, чтобы он сшил вторую пару. После этого велела третью пару сшить из дорогой кожи. Тогда старуха учит:

— Надо баню натопить!

Вот баня натоплена, отправила дочь отца в баню, а сама собрала все платье в мешок, плюнула на пол, и из избы долой. Пошла куда глаза гладят.

Отец подождал в бане — дочь не приходит, вдет в избу — и дома нет. Он побежал за ней в погоню.

Догнал ее у реки. Она на другом берегу.

— Перевези или вернись обратно.

Она его не послушала. Он схватил, вырвал свои яйца и бросил дочери на шею. Яйца приросли. Дочь все равно пошла вперед. Приходит в город, видит колет царский сын дрова. А она была красивая.

— Иди за меня замуж, — говорит царевич.

Тоща они повенчались. Когда стали жить тут, свекровь стала ее изживать. Свекровь послала ее к Еге-бабе за бердом. Жених наказывает:

— Возьми ноту мяса, мотушку нитей, конопляного семя, рыбы, кольцо, гребень и щетку.

Когда она стала подходить к ее дому, то лес стал нагибаться, не давал проходу; она на деревья повесила ленточки — ее и пропустили. Стала подходить к дому Еги-бабы, собаки бросились на нее. Она бросила ногу мяса — они и пропустили. Пришла к воротам, ворота не пускают, налила масла в ворота, в пятку, — ворота пропустили. Пришла в сени, и ступа с тестом навстречу, она положила в ступу конопляное семя — ступа начала толочь. Открыла дверь в избу, веник выскочил навстречу, не пускает. Она надела на веник кольцо, веник ее пропустил. Кошка выскочила из подпечки, она бросила рыбу, и та ушла. На стене были иглы, они бросились на поповну, она дала им нитки — иглы ее пустили. Вот Ега-баба говорит:

— Племянница пришла, дорогая пришла, надо с дороги накормить тебя.

Вот она посадила ее за стол, положила щей и мясо человеческое, руки и ноги, сама пошла затоплять баню. Пришла Ега-баба с бани, а поповна спрятала руки да ноги.

— Съела, племянница мясо?

— Съела.

Ега-баба спрашивает:

— Ручки, ножки, где вы?

А они отвечают:

— А под полом.

Ега-баба стала снова угощать:

— Племянница, ешь мяско, хорошее.

А сама ушла в баню. Поповна положила ручки да ножки к сердцу, под рубашку. Пришла Ега-баба с бани.

— Съела, племянница, мяса?

— Съела.

— Ручки да ножки, где вы?

— У сердечка.

— Ну, значит, съела.

Потом Ега-баба ушла в баню, а поповне велела взять ножницы и высечь стол. Поповна взяла бердо и побежала домой. Пришла Ега-баба с бани — поповны нет, и Ега-баба вслед в погоню за ней. Начала бить собак: зачем пустили поповну. Собаки объяснили, что «нам добрая девка ногу мяса дала». Вот Ега-баба села в ступу и поехала. Метлом погоняет помелом следы заметает. Ега-баба поповну стала нагонять, поповна бросила гребень:

— Стань, костяная гора, чтобы этой змее не было проходу.

Ега-баба подъехала к горе и не могла проехать, вернулась обратно за инструментом. Забрала инструмент и приехала эту гору пилить, колоть и рубить. Когда гору срубила, проход сделала и стала убирать инструмент, прятать, а птички и кричать:

— Вижу, вижу, украду да и людям покажу.

Тогда Ега-баба повезла инструмент домой. И снова пустилась в погоню. Когда стала нагонять поповну, та бросила огонь:

— Стань огненна река, чтобы добрым людям был проход, а этой змее не было.

Ега-баба подъехала к огненной реке и просит:

— Племянница, перевези, дорогая, перевези.

Племянница дала ей холстину. Ега-баба села, племянница дернула, Ега-баба — в реку да и сгорела.

Вот поповна и пошла дальше, а у мужа свадьба, и поповну положили спать на кухню. Поповна наварила кипятку в котле, поставила котел на стол и стала хлебать.

— Ах да уха!

А яйца отцовские говорят:

— Дай-ко мне.

А она отвечает:

— Сядьте на край да хлебайте сами.

Яйца сели на край, она пихнула их в кипяток, они и сварились. Тогда она одела платье и понесла суп в столовую, где была свадьба. Когда молодая за столом увидела, что поповна несет чугун, прихватившись рукавом платья, и говорит:

— Ты бы, молодушка, не несла бы рукавом, а приберегла бы такое платье на гулянье.

Поповна ей отвечает:

— Ты рано командуешь: я три года боялась батюшки, три года — матушки, три года — мужа.

Муж выскочил из стола, вывел новую жену и взял старую и стал жить да поживать и теперь живут.


ЦАРЬ ДАВЫД


Служил солдат Богу и царю, а царя звали Давыд. Окончил солдат свою службу, вышел в отставку, и надумал жениться. Подыскал свою судьбу, заключил брак, обвенчался. Первая ночь — царю. Царь оставил ее себе, не отпустил к солдату, больно уж она понравилась ему. Солдат убит горем, заплакал и ушел прочь.

— Служил я богу и царю и царь же меня обидел.

Пошел дорогой, встречается старичок. Поглядел на солдата.

— Что же служивенький, такой грустный и задумчивый?

— Да опечален: служил Богу и царю, вышел на отставку, женился, царь отобрал жену.

— Надо жаловаться.

— Кому жаловаться буду?

— А ему же. Давай тебе напишу просьбу, иди к нему с жалобой со своей.

Написал жалобу: «Вышел со службы, раздобыл пашню, у меня богатый человек отобрал эту пашню».

— Ты не бойся, рассказывай.

Пришел солдат к царю и говорит:

— Ваше царское величество! Я служил Боту и царю, вышел в отставку, раздобыл пашню, у меня богатый человек отобрал пашню. И мне неначем теперь трудиться.

— Как он у тебя мог отобрать твои труд? А кто он такой?

— А вот кто такой: я вышел в отставку, надумал жениться, нашел невесту, женился, а вы у меня отобрали ее.

Царь обхватил свою голову и задумался:

— Верно.

Отпустил его жену. У царя Давыда было семьдесят семь жен и семьдесят сем наложниц — взял всех отпустил. Оставил ту, с которой в первый брак вступил.


ВИНО


Монах молился тридцать лет, и дьявол его смущал и смутить не мог. Сатана призывает дьявола:

— Смутил монаха?

— Нет, не смог.

— Как ты не мог за целые тридцать лет смутить?

И начал сатана наказывать железными прутьями дьявола.

— Ступай, Кривой Ерахта, смути!

Идет Ерахта и думает: «Чем его смутить? Превращусь ка я конем вороным».

Превратился конем вороным, и ходит лошадь эта вокруг кельи в сбруе, красавица. Монах встал на молитву, молится, а сам все на небо глядит, глядит и думает:

— Что за лошадь в сбруе, пойду, посмотрю.

Видит, повод тащится за лошадью.

— Стой, я ее поймаю.

Поймал, взял повод и думает: «Дай ка, я сяду на нее».

— Сяду на нее, посмотрю, как она.

Сел на нее, хлыстнул, она встала на дыбы, приподнялась. Поднялась выше лесу.

Понял монах, это дьявол!

— А попался монах. Я спущу тебя сейчас на землю — разобьешься насмерть. А если согрешишь в один из трех грехов, останешься жить. Чего думаешь? Что будешь делать?

— А какой надо на душу грех взять, чтоб остаться жить!

— А хоть вина напейся, хоть блуд сотвори, хоть душу убей.

Он и подумал: «Душу убить — грех, блуд сотворить — грех. Вина напьюсь, просплюсь — меньше греха».

— Вина напьюсь!

— Ну, ладно.

Спускает его к трактиру. Зашел монах в трактир, потребовал бутылку водки, начал выпивать. Выпил бутылку, у него разогрелась похоть на блуд. А женщина рядом красивая, мужчин нет.

— Нельзя ли, сударыня, с вами познакомиться.

— Нет. У меня ведь муж есть.

— А где он?

— На базар ушел.

— Ну, можно же до него.

Согласилась. Дело произошло, муж ее явился — да на монаха. Тот схватил бутылку да по голове — свалил мужика до смерти.

Вот и пришлось, все три греха сделать: и вина напился, и совокупился, и человека убил. Тридцать лет напрасно искал спасенья! В одночасье нагрешил. Вина бы не пил, в раю бы был.


СТРАШНЫЙ ГРЕШНИК


Парень шел по лесу, увидел — мужик у сосны клад закапывает и говорит: «Доставайся мой клад тому, кто согрешит с матерью, сестрой и с кумой». Мужик ушел. Стал искать парень клад, не мог найти. Пришел домой, рассказывает матери, мать и говорит:

— А ведь один Бог без греха! Пожить охото богато, чего ты спишь? Ведь сестра есть у тебя? Я есть. И куму найдем тебе — вот с этой девкой покумим…

Парень со всеми согрешил. Пошел — клад наверху лежит. Принес клад домой. И задумался о своей душе: «Грешник я! Как теперь спасти свою душу». Пошел на исповедь к святому отцу, покаяться в грехах своих. Святой отец, говорит:

— Надо сын мой трудиться, чтобы искупить грех.

Дал ему топор — совсем тупой.

Сруби эту сосну.

Парень десять лет рубил — повалил сосну. Приходит к святому отцу.

— Теперь разруби ее на три чурбана больших.

Парень рубил, рубил, прошло лет пятнадцать, он уже мужиком сделался. Разрубил, пришел к святому отцу.

— Разрубил, наконец-то.

— Ну, сожги их до пепла.

Мужик жег, жег, головешки не сгорают. Святой отец дал ему котел:

— Носи воды и поливай, пока не зарастут.

Поливал, поливал, стариком сделался: одна головешка заросла, сначала сестрина, потом материна. Пришел к святому отцу:

— Кумина головешка никак не растет.

Святой отец говорит:

— Вот в таком-то месте, в такой-то церкви принесли умершую женщину. С ней ты согрешил. И она умерла сейчас. Ступай, ее тело в реке обмой и опять в гроб положи, чтобы никто, никто не видел.

Он пошел в город, церковь нашел и гроб, вынул и обмыл в реке покойницу и опять в гроб положил. Приходит обратно — кумина головешка и заросла.

Святой отец и говорит:

— Тебя Бог простил, скоро умрешь.


ПРИБАКУЛОЧКА


Шел мужик из Ростова-города, встретился ему мужик, идет в Ростов-город. Сошлись, поздоровались.

— Ну, что у вас в Ростове хорошего делается?

— А что у нас: пошел мужик на поле, понес семя посеять да дорогой просыпал.

— Это, брат, худо.

— Худо, да не порато.

— А что, брат, такого.

— А он просыпал, да собрал.

— Это, брат, хорошо.

— А хорошо, да не порато.

— А что, брат, такого?

— Он пошел на поле, семя посеял, к нему повадилась черная поповья комолая бесхвостая корова, у него семя-то и поела.

— А это ведь медведь был?

— А какой медведь, полно на хуй пердеть! Я прежде медведя знавал, медведь не такой: медведь серой, хвост большой, рот большой.

— А то ведь волк.

— Какой волк, хуй тебе в долг! Я прежде волка знал: волк красненький, низенький, сам лукавенький, идет по земле и хвост волокет.

— А то ведь лисица.

— Какая лисица, хуй тебе под праву косицу! Я прежде лисицу знал: лисица беленькая, маленькая, бежит, подскочет, да сядет.

— А это ведь куропатка.

— Какая куропатка, хуй бы тебе под лопатку! Я прежде куропатку знал: куропатка серенькая, маленькая, с елки на елку перелетает, шишечки поклевывает.

— А это ведь тетеря.

— Какая тетеря, хуй бы тебе запетерил! Я прежде тетерю знал: тетеря беленькая, маленькая, хвостик черненький, по норкам поскакивает, сама почирикивает.

— А это ведь горностай.

— А поди ты на хуй, перестань.

Да и прочь пошел.


Я, НИКОГО, КАРАУЛ


Жили-были поп с попадьей, а скота у них было много, управляться некому. Пошел поп работников нанимать. Навстречу мужик:

— Куда идешь?

— А куда глаза глядят.

— А ко мне не пойдешь?

— Отчего, можно. А сколько жалованья в год?

— Пятьдесят рублей.

— А как зовут тебя?

— Меня зовут Я.

Дал ему задаток десять рублей, отправил к себе домой, сам пошел дальше. Мужик обежал кругом, опять и бежит навстречу.

— Куда идешь?

— А куда глаза глядят.

— А ко мне не пойдешь?

— Отчего, можно. А сколько жалованья в год?

— Пятьдесят рублей.

Дал тридцать рублей задатку.

— А как тебя зовут?

— Никого.

— Ну, иди, карауль дом мой. А я пойду дальше. Опять мужик обежал и идет навстречу. Поп думает: «Что это все мне мужики-то рыжие попадают?»

— Здравствуй, батюшко.

— Куда идешь?

— А куда глаза глядят.

— Ко мне не пойдешь?

— Отчего, можно. А сколько жалованья будешь платить?

— Пятьдесят рублей.

Дал задаток.

— Как тебя зовут?

— Караул.

Работника отправил домой, сам поп пошел дальше.

Мужик с деньгами ушел насовсем. Вскоре, поп домой вернулся, подошел и кричит:

— Ей! Я, Никого, Караул, встречайте. Я пришел. Матушка вышла, говорит:

— Что ты, батюшко, ведь никого нет.

— Где же работники мои? Какие работники?

— Нет, не были, никакие работники, — отвечает попадья.

Поп разгорячился, побежал настигать. Бежал, бежал, услыхал — мужик дрова в лесу рубит. Поп кричит:

— Ей! Бог помочь.

— Спасибо.

— Что делаешь?

— Дрова рублю.

— А кто тут?

— А я.

Поп обрадовался:

— А, это ты и есть. А еще кто есть?

— А никого.

— Никого, значит вас двое тут.

Взял рябиновой кол и побежал за мужиком. Мужик бежит и кричит:

— Караул, караул!

Поп настиг мужика и давай дубасить его.

— Вы все трое тут.

Мужики ехали, их разняли; а то бы поп мужика до смерти забил.


КОЗЛЮХА


Коновал зашел в деревню ночевать, хозяйка ему больно понравилась.

Лег на полу в переднем углу, а хозяйка у дверей. И думает: все уснут, я к ней подползу. Лег да и уснул. А пока он спал, коза окотилась, ее в дом завели. Он этого не знал. Проснулся и думает: теперь поползу, что будет, попрошу у ней. Подполз, а коза его как ебанет по голове. Он упал навзничь и говорит: «Ну, дала — не дала, а драться-то не надо!»


ПРО ПЕТУШКА И КУРОЧКУ


Жили мужик да баба, у них была курочка и петушок. Жил-поживали, пошли сорнячок собирать. Собирали-пособирали, насобирали зобки полнехоньки. Петушок мужику стал хлеб носить. У мужика был жерновок, у него богатый брат унес его. Бедный мужик стал плакать, приговаривать:

— Обидел, разорил…

Петушок говорит:

— Не плачь, хозяин, я верну назад твой жерновок. Этот петушок прилетел к другому брату под окошко, на жердочку сел:

— Отдай жерновок.

Жерновок не отдали. Другой раз прилетел, сел под окно под жердочку.

— Барин, отдай жерновок.

Барин взял ему голову отсек. Пожарил, съел. Барин пошел в нужник срать — петух у него и закукарекал:

— Кукареку! Барин, отдавай жерновок.

Барин говорит прислугам:

— Давайте топор, рубите голову у петуха.

Прислуга хвать топором — петух голову увернул, барину хуй отрубили. Петух живой вышел, взял жерновок, принес к хозяину. Жить-поживать да и добра наживать.


КУМОВА КРОВАТЬ


Женщина осталась от мужа молодая, в ней плоть играет, хотелось иметь друга. Она ночью спать ложится и говорит:

— Хоть бы ко мне дьявол пришел, я бы и с ним согласна переспать.

А он тут как тут. Явился и говорит:

— Я согласен с тобой, но с одним условием: плод нашей ночи до двадцати лет — твой, а после двадцати лет мой.

Женщина согласилась.

Переночевали, она и забеременела. Родила мальчика. Растет, до семи лет дожил, стал учиться, все стал ходить по церквям. Богу молиться. Дожил до семнадцати лет и свое дело уже хорошо повел. А мать стала плакать, тосковать об нем — годы подходят. Он и спрашивает:

— Что ты, мама, — когда я мал был, ты была веселая, а теперь я свое дело веду — а ты плачешь?

Она ему рассказала:

— Ты зачат с бесом, у нас условие было: до двадцата годов ты мой, а с двадцати — бесов. Я об этом сильно страдаю сейчас.

— Ты бы давно мне рассказала, я пойду его искать.

Пошел в церковь, отслужил водосвященный молебен, налил в пузырек воды. Пошел во вторую и третью и там отслужил водосвященный молебен и в пузырек воды налил. Пришел к матери, простился и отправился искать отца.

Пошел в лес, шел, шея, дошел до дома. У дома ворота, позвонил в колокольчик, старик вышел, пустил. Зашел в дом, старик спрашивает;

— Чего тебе надо здесь?

— Иду отца своего искать…

Рассказал все. Старик указал:

— Иди по этой тропинке, тут кажется, да о моих грехах спроси: я разбойник, убил тридцать восемь человек, спроси: чего я заслуживаю?

Парень пошел, дошел до хижины, на хижине надпись: «Сама-Тамон». Парень вошел, у сатаны спрашивает:

— Ищу моего отца.

— Я ничего не знаю.

— А, не знаешь, так… — плеснул в его из пузырька.

Сатана и закричал:

— Сжег, сжег.

Стал трубить в трубу, черти набежали несколько тысяч, видимо и невидимо.

— Чей это сын? Пришел, меня сжег.

Все отказались. Парень опять плеснул. Сатана за-корчился и опять стал трубить на другую сторону. Налетело чертей видимо и невидимо. Опять отец не нашелся, нигде нет. Парень в третий раз плеснул. Сатана снова заиграл в третью сторону.

— Вот идет твой отец позади.

Пришел бес и говорит:

— Мой сын.

Сатана:

— Дай ему отказную.

— А как я дам отказную. Как я без сына буду жить?

Сатана велел его розгами стегать. Беса стегали, стегали, он все не отказывается. Тогда сатана сказал:

— Раз не дает подписку, я сам отказную дам, а его положу на кумову кровать.

Бес отвечает:

— Дам подписку, не буду претендовать на сына, на кровать не пойду.

Дал подписку хромой черт.

Парень подписку взял, пошел обратно. Дошел до старика, старик спрашивает:

— Что, спросил о моих грехах?

— У меня времени не было о твоих грехах спрашивать.

Ночевал, старик сказал:

— Ты пойдешь в город, я с тобой, каяться в своих грехах.

Вместе и пришли. Старик пошел к попу.

— Исповедуй меня, я разбойник, тридцать восемь душ погубил.

Поп говорит:

— Мне по твоим грехам и книг не найти.

Разбойник его заколол. Приходит к другому попу.

И этот сказал, что по его грехам книг нет. Он и того заколол. Исполнил сорок душ. Приходит к третьему попу. Тот выслушал и говорит:

— Ты иди в старый погреб, у меня там старые книга, принеси их.

Разбойник бросился туда, поп его камнями в погребе и завалил, лесом закатал. Прошел год и два. На третий год поп разгуливает в саду откуда-то запах хороший.

— Что это за запах хороший?

Велел раскатать погреб, а разбойник в гробу лежит и кругом свечи горят. Видно, что Бог простил. А попу его грехи перешли.