По следам солнечного камня
Ромуальдас Повилович Неймантас


В верховьях Енисея археологи обнаружили остатки мастерской ювелира, который жил в начале нашей эры. Среди других богатств найдены подвески, изготовленные из прибалтийского янтаря. Автор, историк культуры и путешественник, попытался выяснить, как попал янтарь в те далекие края. Он посвятил изучению этой проблемы много лет и свою гипотезу вложил в остросюжетную повесть. В книге много достоверных сведений из истории, географии, культуры разных народов Европы, Африки, Азии.


Введение

ЛЕГЕНДА О СОЛНЕЧНОМ КАМНЕ


* Тайна древнего рода * Загадки Енисейского клада * Янтарь: мифы и действительность * По следам солнечного камня: от Балтийского до Желтого моря *


Путешествуя у Енисея, в Хакасии, я познакомился с девушкой по имени Кюсстоса, которая оказалась сведущим историком и археологом. Она занималась изучением культуры своих предков и рассказала мне много интересного из прошлого своего края.

Однажды, узнав, что я родом из Прибалтики, Кюсстоса пришла, надев янтарное ожерелье. Оно было древней работы: бусинки поблекли и почти стерлись. Но что удивительно: на каждой бусинке было четко вырезано одно и то же лицо молодой девушки, очень похожей на мою милую собеседницу! Глаза незнакомки глядели пристально, как бы спрашивая: кто я, как и откуда появился в ее краях.

Кюсстоса рассказала, что эти янтарные украшения связаны с тайной ее древнего рода. Оказывается, на протяжении многих веков, из поколения в поколение, мать, как редчайшую драгоценность, передает дочери янтарное ожерелье. Наследница надевает его только осенью, когда начинает цвести дикий мак и его алым цветом полыхают степные просторы и откосы Енисея. Рассказывают, что это ожерелье давным-давно подарил прабабушке прабабушек ее любимый, прибывший с берегов моря, в которое солнце ложится отдыхать. Были и подвески, но они в смутное время утеряны…

— Красивая легенда, — с грустью заметила Кюсстоса, — и неизвестно, сколько в ней правды, а сколько вымысла. Если бы нашлись подвески, может, что-то и прояснилось бы…

Моя поездка в Хакасию закончилась. Легенду о янтарном ожерелье заслонили другие впечатления. Возможно, я и не вспомнил бы ее больше никогда, если бы не случай. Как-то летом возвращался я домой из Москвы. До отхода поезда оставались считанные минуты. Перед тем как прыгнуть в вагон, я купил в киоске на перроне «Неделю». Устроившись в купе, развернул газету. В глаза бросилась заметка, которая перевернула всю мою дальнейшую жизнь!

В заинтересовавшей меня публикации сообщалось, что сотрудники Средне-Енисейской экспедиции, снаряженной Ленинградским отделением Института археологии АН СССР, вели раскопки древнего городища у села Знаменка в Боградском районе Хакасии. «Это городище, — рассказывала руководитель экспедиции М. Пшеницына, — было сожжено на рубеже двух эр племенами гуннов. Никто не ожидал, что в недрах испепеленной земли мы натолкнемся на такие сокровища… Когда приподняли черепок, глазам открылся тайник, куда солнечный луч не заглядывал почти два тысячелетия. Чего там только не оказалось! Золотые серьги и булавки, серебряные подвески, украшения из самоцветов… Темно-вишневый огонь сердоликовых бус и теплое сияние янтаря словно спорили с голубоватыми тенями на агатовых подвесках…»

Я прервал чтение. Из глубины памяти всплыло лицо девушки на бусинках. Этого было достаточно, чтобы сойти с поезда в Ленинграде.

Археологи подтвердили, что среди других сокровищ действительно обнаружена брошь и две пластинки с отверстиями — подвески из янтаря. Они не сомневались, что это не случайно спрятанный клад, а остатки мастерской местного ювелира, жившего в первые века новой эры. Мастер, как и его род, очевидно, был тесно связан с широким миром. В кладе найдены серьги из ракушек «каури», которые водятся только в южных морях, жемчуг и драгоценные камни: малахит с Урала, сапфир из Шри-Ланки и хризолит из Египта.

Было также ясно, что клад принадлежал не коллекционеру, а мастеру по изготовлению украшений: большинство золотых изделий оказалось помято, — видимо, их намеревались использовать как сырье.

Участники экспедиции уверяли, что подвески не привозные: их изготовили на месте, используя инструменты, характерные для шурмакской культуры, в те века распространенной у истоков Енисея. Они утверждали, что в руки енисейского умельца попал натуральный янтарь и что в этих местах находился центр его обработки…

Оставалось установить, ОТКУДА и КАК попал янтарь в эти места? Археологи не сомневались, что подвески сделаны из сукцинита — разновидности янтаря, который добывается только у Балтийского моря.

Все это подтолкнуло меня всерьез заняться тайной солнечного камня.

В поисках ответов на возникающие вопросы я перерыл горы книг о янтаре, перелистал кипы пожелтевших бумаг в разных архивах как в Литве, так и в других республиках Советского Союза и за рубежом.

Я узнал, что янтарь, этот уникальный самоцвет, уже в античные времена привлекал внимание ученых. Его тайны пытались разгадать философ, физик и математик Таль Милетский (640–546 годы до новой эры), которого греки называли одним из «семи мудрецов мира». О янтаре писал Геродот (484–425 годы до новой эры). Место янтарю в своей книге о минералогии отвел ученик Аристотеля — Теофраст (372–287 годы до новой эры). О чудесных свойствах янтаря, употреблении его в медицине сообщил родоначальник античной медицины Гиппократ (460–377 годы до новой эры).

О том, что янтарь принадлежит к смолам, первым упомянул Аристотель (384–322 годы до новой эры). Свойствами янтаря интересовался и Плиний Старший (23–79 годы). В своей книге «Naturalis historia» он собрал все доступные ему сведения о янтаре, которые в разное время сообщили античные ученые и путешественники.

С глубокой древности о янтаре складывали легенды. В них янтарь называли «солнечным камнем», обладающим волшебными качествами, называли его «слезами о погибших героях».

В «Метаморфозах» римского поэта Публия Овидия Назона (43–18 год до новой эры) я прочел миф о Фаэтоне. В нем рассказывается, как однажды сын Фебоса, бога Солнца, юный Фаэтон осмелился сесть в колесницу своего отца, обычно совершающего установленный путь по небу среди светил. Юнец не смог справиться с конями, рухнул на землю и разбился. О нем долго и горько плакали мать и сестры. Они вросли в землю и превратились в деревья, но плакать не переставали. Их слезы падали на землю и застывали янтарем…

Публий Овидий Назон не выдумал этот миф, а только переработал старый, записанный еще греческим драматургом Эсхилом (525–456 годы до новой эры), в котором, корме элементов античной религии, отражаются и представления о происхождении янтаря. У Эсхила речь идет о Фаэтоне, как сыне бога Солнца Гелиуса. По Эсхилу, молодой возница, не совладавший с копями, так близко приблизился на огненной колеснице к земле, что чуть не поджег ее. Бог Дзеус послал молнию, и Фаэтон был низвергнут на землю. Сестры Геллиады так оплакивали брата, что превратились в деревья, а их слезы — в янтарь…

Другую античную легенду о происхождении янтаря обнародовал греческий драматург Софокл (496–406 годы до новой эры) в своей «Антигоне». Он назвал янтарь «слезами загадочных индийских птиц, оплакивающих смерть героя Малеагра».

Много легенд о янтаре сложено и в Литве. Каждый литовец с малых лет слышит сказ о том, как давным-давно, когда еще старшим среди всех богов был Пяркунас, на побережье Балтийского моря жил молодой рыбак Каститис. Он ловил рыбу в этом море, которое принадлежало самой красивой богине — Юрате, обитавшей в янтарном дворце на самом дне моря. Богине не нравилось, что Каститис мутит воду и ловит ее любимых рыбок. Не раз Юрате посылала русалок, чтоб они призвали рыбака к порядку. Но гот не слушался. Тогда она сама всплыла, чтобы поговорить с юношей. Увидев молодца, она влюбилась в него и заманила в свое подводное царство, в янтарный дворец… Узнав об этом, Пяркунас очень разгневался. Он убил Каститиса молнией и приказал волнам выбросить его тело на берег, потом разрушил дворец Юрате, а ее на долгие века приковал к развалинам дворца. День и ночь плачет Юрате, скорбя по Каститису и своему разбитому дворцу. Слезы ее выкатываются на берег в виде капелек янтаря. Кусочки янтаря покрупнее — это остатки дворца. Море выносит их во время шторма…

Замечательный литовский поэт Майронис переложил эту легенду па стихи, создав романтическую поэму о любви морской богини и человека. Запомнились строки из этого трагического рассказа:


		Послушайте порой ночной,


		Когда в тревоге стонут волны


		И море на берег с волной


		Янтарь бросает горстью полной…


Первая монография о янтаре появилась только в середине шестнадцатого века[1 - Аурифабер А. История сукцинита. Кенигсберг, 1551 (на лат. яз.).]. Сейчас уже никто не сомневается, что янтарь — сосновая смола[2 - Сребродольский Б. И. Янтарь. Москва: Наука, 1984.]. Ученые установили, что миллионы лет назад на территории нынешней Скандинавии, Карелии, Кольского полуострова, в так называемой Феноскандии, росли хвойные леса. При малейшем повреждении коры из деревьев обильно текла смола и по стволам стекала на землю. Из нее со временем и образовался янтарь. Исследователь янтаря В. Катинас предлагает назвать его «смолой сосны зоцена, видоизменившегося под воздействием полимеризации и самоокисления»[3 - Катинас В. Балтийский янтарь. Вильнюс, 1983 (на лит. яз.).].

О природном происхождении янтаря свидетельствуют также и образцы флоры и фауны, законсервировавшиеся в кусках, именуемых инклюзиями, которых только в палангском музее имеется больше тысячи…

Я изучил все источники, в которых говорилось о культурном обмене конца старой — начала новой эры между народами околобалтийского региона и предгорьев Гималаев. О торговле янтарем одним из первых упомянул римский историк Корнелий Тацит (55—120 годы); в своем труде «Германия» он описал жизнь предков литовцев — айстиев, назвав их «аэстиорум гентес».

Я узнал, что во времена неолита (6 тысяч лет назад) янтарь с берегов Балтийского моря попал на Кавказ, в Северную Африку. Янтарные бусы обнаружены в захоронениях фараонов, датируемых 3400–2400 годами до новой эры. Изделия и украшения из прибалтийского янтаря немецкий археолог Г. Шлиман (1822–1890) нашел в Малой Азии, недалеко от пролива Дарданеллы, на острове Крит и на юге Греции, в шахтных гробницах микенской культуры, построенных около 1600—800 годов до новой эры.

Оказалось, что большую роль в торговле янтарем играла Троя, которая получала этот самоцвет с Севера и перепродавала народам Средиземноморья. Роль посредников отводилась также финикийцам. К VIII–VII векам до новой эры относится упоминание о финикийцах, которые торговали янтарем с жителями островов Эгейского моря.

Через Финикию янтарь попал в Аравию, Индию, Китай… Позже торговлю янтарем в свои руки прибрали римляне.

В Риме прибалтийский янтарь вошел в обиход около 900 года до новой эры, а в начале новой эры был настолько популярным, что принято говорить о господствовавшей в империи «янтарной моде». Многие римляне (не только женщины) носили янтарные бусы, кулоны. Янтарем украшали одежду и военные доспехи. Ремесленники делали из него разные вещи, начиная с ритона для меда и кончая амулетом для новорожденного или скульптурой для ценителя искусства…

Шло время. В моей картотеке появлялись все новые и новые имена вавилонцев и египтян, ассиров и арабов, представителей других народов, которые знали о прибалтийском янтаре. Хакасов среди них не оказалось…

Тогда я понял, что археологи перевернули еще одну неизвестную страницу прошлого, стерли одно из множеств «белых пятен» в летописи дружбы народов.

Ожившая легенда — а я давно поверил, что Кюсстоса поведала мне о реально существовавших фактах — надолго оторвала меня от других дел. Я совершил путешествие по маршруту «янтарной дороги» от Балтики до Средиземноморья, а затем через Аравию, Индию, Китай до Желтого моря. Побывал в разных странах Европы, Африки и Азии, где узнал много интересного о торговле янтарем.

Я изучил труды историков культуры наших дней, постарался вникнуть в рассказы о связях между народами грека Геродота и римлянина Тацита, араба Сулеймана из Басры, китайца Сыма Циань, русского Афанасия Никитина, литовца Матаса Шальчюса, других видных путешественников всех времен и народов.

Мне стало ясно, что торговля прибалтийским янтарем в прошлом зависела от политической ситуации, имела периоды спада и оживления. Интересовавший меня промежуток времени совпадал с подъемом цивилизации, с золотым веком Рима, интересы которого тогда охватили огромнейшие территории от Оловянных островов на севере до Черной Африки на юге и Топробана, Индии на востоке.

Следовал вывод, что, вероятнее всего, прибалтийский янтарь к хакасскому мастеру попал через римлян. Но как? Ответить на этот вопрос нелегко. В поле зрения исследователя попадают не только «янтарные дороги», но и великий Шелковый путь, а также Путь Соли, Благовоний, другие пути-дороги, проложенные в доисторические времена от одного парода к другому…

Настала пора браться за перо, чтобы изложить свою версию: как мог прибалтийский янтарь достичь верховьев Енисея. Приглашаю вас, дорогие читатели, в путь через Европу, Африку и Азию, в глубь прошлого, отдаленного от нас почти двумя тысячелетиями.

Нелегок этот путь. Прошлое подобно разбитому сосуду, черепки которого рассыпаны по всей Земле. Требуется много усилий, чтоб их собрать, сложить из них то, что, казалось, утрачено безвозвратно, но так необходимо нам и тем, кто придет за нами…


Глава первая

ВЕЛИКАЯ КЛЯТВА


* У стен Карнунта * Айстис вспоминает родной дом * Прибытие скальвов * Решение рода * Великая клятва * Белая коса * У сембов * На лодках к верховьям Вистулы * Битва с маркоманами *


Брошенная издалека булава, утыканная кремнем, попала юноше в плечо, кровь капала на жесткую траву с широкими тонкими листьями, острыми, как нож. Этой травой был покрыт весь берег — от самого леса с низкими кустами па опушке до крутого откоса к реке.

Вода в реке текла, переливаясь рябью над отмелями, огибая большие и маленькие острова. На некоторых из них росли деревья, другие были покрыты лишь травой. В лучах вечернего солнца трава казалась темно-зеленой, даже синей. Тени все удлинялись.

Юноша был высокий, ростом почти шесть стоп, голый до пояса, с продолговатым лицом и длинными светлыми волосами, перетянутыми ободком. Искусный мастер отковал ободок из темной меди, украсил кожей и серебром.

Казалось, юноша не замечал ни сочащейся крови, ни крупных белых цветов, которые покачивались над кустом рядом с ним. Он во все глаза смотрел на противоположный берег широкой реки, где на холме белели стены, такие высокие, что ходившие по верху люди казались ростом не выше муравьев. За этими стенами виднелись еще более высокие башни, которые пылали в солнечных лучах.

— О боги! Что это? — произнес юноша.

— Карнунт. Порог Рима, — ответил больше себе, чем юноше, человек, лежавший поблизости на расстеленной шкуре.

— Карнунт, — повторил юноша, не отрывая взгляда от башен. — Они на самом деле золотые?

— Солнце… Ничего странного, дома как дома… Люди как люди… Только они издают хрипящие звуки, как рыси. Порой бормочут себе под нос… Не зевай по сторонам, кровь останови!

Юноша как бы опомнился. Оглянувшись, он увидел примерно полсотни мужчин, которые то группами, то по одному рассыпались по лужайке. Одни лежали и стонали, товарищи перевязывали им раны. Другие сами старались перевязать окровавленные головы лоскутами, оторванными от одежды. Третьи, что покрепче, спускались к реке, чтобы освежить себя водой.

В середине лужайки в кучу были сложены сумки, пошитые из кожи или плетенные из лыка, корзины из лозы. Рядом возвышалась пирамида из аккуратно составленных копий. Несколько копий валялись в траве. Одно, окровавленное, стояло, воткнутое в землю.

— Айстис! — окликнул юношу пожилой мужчина, который сидел, опираясь спиной о покрытый мхом камень, и сшивал порванный кожух из медвежьей шкуры. — Приложи траву подорожник, и рана перестанет кровоточить…

Мужчина, который лежал па шкуре, рассмеялся:

— Подорожник! Где ты тут найдешь подорожник? Здесь совсем иной мир!

— Ничего страшного, — сказал Айстис. Он подошел к небольшому костру, над которым висел неглубокий котелок с закипающей водой, собрал пепел и посыпал рану.

В первое мгновение ему показалось, словно кто-то вонзил в рану нож, но вскоре боль отступила. Перестала сочиться и кровь.

— Все, — сказал сам себе Айстис и приблизился к мужчине, который зашивал кожух. — Гудрис! Ты бывал во многих местах. Довелось ли тебе побывать и в Карнунте?

— Нет, не довелось, — ответил Гудрис, не отрываясь от шитья, локтем отстраняя тяжелый меч с широким лезвием. — Там не был никто из нашего рода. — Гудрис снова отодвинул в сторону меч, чтобы Айстис мог сесть рядом с ним. Рукоятка меча была украшена янтарным шариком. — Мы первые… Так сказал Даумас.

Айстис слушал Гудриса и любовался им. Гудрис ему очень нравился. Льняная рубашка, застегнутая крупной брошью с двумя коньками, штаны, пошитые из шкуры, обувь из мягкой кожи. Дома он, как и другие мужчины их рода, чаще всего ходил в лаптях, плетенных из лыка молодой липы, обернув голени онучами, в оборах до колен. А сейчас бедра перетянуты полосками из кожи с медными пряжками. На пояснице — ремень из лосиной кожи, а на нем — бесконечные ряды мелких брошек. Сколько добыто на охоте зверей и уложено в бою врагов, столько маленьких брошек на поясе. «После сегодняшней схватки, — подумал Айстис, — следовало прикрепить их еще столько же!» В глаза бросался большой нож с черенком из лосиного рога. Это он сегодня спас жизнь Айстису, когда, внезапно выскочив из-за дерева, на него бросался тот великан с дротиком в руках! А вон там мешочек с янтарем. Айстис в испуге потрогал свой пояс. Есть! Подарок Угне! Во время схватки он совсем забыл о нем.

Гудрису очень шла борода. Светлая, как пшеница на лесной вырубке перед самой жатвой. Айстис пощупал свой обросший подбородок. И кто это придумал, что только женатым мужчинам положено отращивать бороду? Когда-то будет его, Айстиса, свадьба… Придется со свадьбой повременить, пока он не вернется из Карнунта. Тогда и Айстис будет настоящим мужчиной!

— Гудрис, почему тут такие высокие стены?

— Кто их знает… Ведь и у нас кое-кто огораживает усадьбы не только кольями.

— Карнунт — большая крепость, — снова вмешался в разговор лежащий на шкуре, — поэтому стены такие высокие и сложены из камней.

— Витингас, — не поворачивая голову, обратился к лежащему Гудрис. — Ты уже бывал тут много раз. Скажи, долго мы здесь пробудем?

— Как пойдет торговля. У нас много янтаря, мехов, воска. Если у жителей Карнунта найдется, чем платить, мы долго не задержимся. А если нет, придется дожидаться, пока они доставят товары с дальнего юга[4 - В Карнунт товары доставлялись из Рима.]. Или, оставив все, вернуться домой с пустыми руками, а за платой прийти еще раз…

— Это нас не устраивает!

Мужчины умолкли.

— Где наш Куприс? — поинтересовался Айстис, оглядываясь по сторонам.

— Я его не видел, — ответил Гудрис.

— Я здесь! — Из высокой травы высунулась голова, покрытая шапкой из рысьей шкуры, а затем показалось и тощее тело и кожухе из тюленьей шкуры, лоснящейся от жира.

Куприс был лишь ненамного старше Гудриса, но рядом с ним выглядел чуть ли не стариком. Он ходил как-то боком, передвигался с трудом, сильно согнувшись, и казался горбатым. Из-за этого он и получил свое прозвище[5 - Куприс — от слова «купра», которое на литовском языке означает «горб».], хотя горба у него не было. Его маленькие глаза так и бегали из стороны в сторону, изучая все кругом.

— Мы думали, тебя уже нет среди живых, — покосившись па него, сказал Гудрис.

— Ишь какие! Вам бы этого хотелось…

— Ты, верно, под счастливой звездой родился, — бросил ему Гудрис, оглядев полный колчан Куприса и новый ремень, которым был опоясан его кожух.

Айстис не слушал дальше, о чем говорили старшие. Молодому не положено было прислушиваться к их разговору. Взяв копье, он подошел к дереву, под которым стоял на страже Шятис, его сверстник, и сел рядом с ним.

За их стоянкой, словно темная стена, поднимался лес, сквозь заросли которого отряд много дней и ночей прокладывал себе дорогу на юг. Мысленно Айстис снова и снова возвращался по этой дороге…

Айстис и Угне сидели у края дюны, там, где и всегда, когда им хотелось побыть наедине. Отсюда открывался красивый вид: двойная подкова берега, устье реки Швянтойи, море, сливавшееся на горизонте с небом.

— Айстис, а правда ли, что вода, поднявшись из моря, плывет над ним и поэтому идет дождь? — ногой отгребая песок, спросила стройная, круглолицая, чуть курносая девочка с глазами синими, как цветущий лен. В своем длинном платье из отбеленного льна она казалась уже совсем девушкой. Платье было опоясано ремешком из розовой кожи, такая же полоска украшала голову девочки. К ее груди была пристегнута янтарная брошка, изображающая прыгающего человечка, — работа Айстиса.

— Не знаю… Думаю, что нет, а то дождь был бы соленый…

— Если бы так было, можно было бы вплавь добраться до облака, — продолжала Угне. — Ты слышал, как Даумас говорил, что там находится Страна Солнца, куда попадают рыбаки, заблудившиеся в море? Морские духи заманивают тех, кто им понравится, и уводят в Страну Солнца…

— А куда попадают те, что заблудились в лесу?

— Если они добрые — тоже оказываются в Стране Солнца. Им дорогу показывает лесной бог Гиринис. А если злые — в Страну Тьмы…[6 - В старолитовской мифологии потусторонняя жизнь представлялась большим пастбищем, где души умерших превращены в овец. Те, кто в жизни имел все, стал худой овцой и никак не мог насытиться, а бедняки превратились в жирных овец, пасущихся на прекрасных лугах. Иногда загробная жизнь изображена и как долина, где господствует неимоверная жара. Праведные могут утолить жажду водой, а души преступников не в состоянии до нее дотянуться, хотя и вынуждены носить воду в решете, переливать ее в бездонную посуду.Балты, как и другие старые племена, боялись умерших, старались выпросить их милость дарами как самим умершим, так и их покровительнице богине Велюне, иначе — Матери могил.] Айстис, ты скоро вернешься?

Угне первая не выдержала и заговорила о том, что второй день волновало их больше всего на свете. Накануне жителей селения как молнией ударило, когда по нему из конца в конец с жезлом в руках пробежал глашатай и сообщил каждой семье, что в путь отправятся Гудрис, Куприс и Айстис.

— Почему ты спрашиваешь? — Айстис придвинулся ближе. — Разве может быть по-иному? Ведь ячмень, посеянный к нашей свадьбе, уже созревает! Ты видела, каким красивым он вырос?

— Видела…

Угне прильнула к плечу Айстиса.

— Когда в путь?

— Завтра. С восходом.

— Айстис, разреши, я тебя поцелую. Ведь это наше прощание. Завтра я не смогу подойти. Обычаи запрещают…

Их губы сомкнулись.

Первой опомнилась Угне:

— Возьми, это я сшила, чтобы ты взял с собой в дальнее путешествие…

Угне протянула ему красный мешочек из добротного льна. На нем были вышиты знаки Айстиса: хохлатый чибис — покровитель семьи юноши, — и ее знаки: языки огня[7 - Имя Угне — от литовского слова «угнис», что означает «огонь».].

— В мешочке — янтарь. Я собрала его вчера, услышав, о чем возвестил глашатай… Пусть янтарь тебя оберегает, Айстис! — донесся ее голос уже издали.

Айстис не отрывал взгляда от стройной фигурки, пока она не скрылась за кривыми сосенками, которые цепко росли на песчаных дюнах… Затем он еще раз оглядел море. Кажется, оно дышало так же спокойно, как и вчера. Но нет! Что-то изменилось: появился ветерок. К вечеру он, чего доброго, еще больше окрепнет. «Нехорошо это», — встревожился Айстис. Ведь там, в море, вместе с другими и его брат Мядас. Рыбаки вышли в море, вооружившись острогами из берцовых костей лосей. Остроги изготавливали с зазубриной и отверстием для конопляной веревки, и для тюленевого промысла они подходили больше, чем железные. Не за горами осень. Пора припасти побольше жира. Его должно хватить для светильников, чтобы людям не сидеть в темноте по вечерам. А тюленьи шкуры пойдут на обувку для детей… Мысленно Айстис видел лодку брата, которую помогал смолить и украшать и которую позавчера, перед выходом в море, вместе с другими лодками благословил кривис[8 - Кривис — верховный жрец балтов и гражданский управитель. Были старшие и младшие жрецы.]. Мядас, возможно, не вернется сегодня к вечеру и лишь позднее узнает, что Айстис отправился в путешествие…

Обдумывая события последних дней, Айстис вернулся домой.

Селение, в котором он жил, со всех сторон было огорожено высокой изгородью из толстых, туго сплетенных прутьев и ветвей. В одних местах ветви были уложены наискосок, в других, там, где прошлой зимой вломились медведи, устроили ограду из дубовых кольев, поставленных стоймя. Вспомнились разговоры мужчин о том, что пора бы все ветви заменить кольями, пожалуй, еще и ров вырыть кругом. Тогда не только звери, но и незваные гости так легко не проникнут в селение. А такие «гости» стали появляться. Однажды мужчины, возвратясь с охоты, рассказали, что им по пути попалась деревня, сожженная дотла. Куда девались жители, никто не мог сказать. На пожарище охотники обнаружили железные стрелы, каких еще никогда не видели. С того дня ворота своего селения жители постоянно держали закрытыми, на ночь выставляли стражу. Сначала никто не воспринимал это всерьез, однако, после того как Оудягиса и Курмиса застали спящими у ворот и старейшины выпороли их у всех на глазах, сторожевые зорко следили за всем, что происходило во тьме вокруг селения. От заката до восхода никто не имел права выйти за изгородь без разрешения Даумаса — главного в селении.

…В том месте, где тропа, идущая от моря, делилась на две, Айстис увидел ватагу мальчиков, которые шли с удочками.

— Куда собрались?

— Па озеро!

— Рыбу ловить!

Мальчики прошли мимо него, явно гордясь, что им, а не взрослым, доверили наловить побольше рыбы для торжественного ужина. Один дернул Айстиса за рубашку.

— А ты мне ножик привезешь? Мне вот как нужно!

— Чей ты?

— Я? Брат Угне! Забыл?

— Каким вымахал! Беги, беги, привезу!

— Спасибо!

И брат Угне побежал догонять друзей. Айстису тоже хотелось отправиться с хлопцами на озеро. Но гордость не разрешала. Не так давно он отпраздновал день зрелости, теперь ему нельзя играть с детьми: пора браться за серьезные дела. Но мысленно Айстис так и видел перед собой озеро, по краям заросшее камышом. Там много уток, а во впадинах, особенно там, где соорудили плотину, видимо-невидимо усатых сомов, щук. Еще он помнит местечко, где рыба клюет даже на голый костяной крючок!.. Надо будет показать это место брату Угне. Ему самому удить рыбу вряд ли доведется. Предстоит рыбный промысел в море, охота на зверя в лесу…

Айстис устремил взгляд в сторону леса, который был рядом, за изгородью. Шумели листвой дубы, которых никто не имел права рубить. Покачивались на ветру стройные сосны. Никто из сельчан не знал, как далеко простирается лес. Лишь молва шла о том, что кончается он на краю топкого болота — обрывается в трясину вместе с почвой. Никому не довелось побывать у этого болота. Оно, видимо, очень далеко. Ибо из леса порой приходят незнакомые люди, которые и не слыхали об этом болоте! Никто и не собирается его искать. Ведь любой, кто туда пойдет, уже не вернется. А кто же станет спешить умирать, пока боги не призовут к себе? Да и ни к чему такое путешествие. Кабанов, лосей и здесь вдоволь. Стадами пасутся в нескольких шагах. Иди себе в заросли и охоться! Волки сами приходят в голодную пору. По ночам они становятся на задние лапы и передними скребутся об изгородь! Тогда мечутся овцы и свиньи, фыркают лошади, мычат коровы…

Иногда мужчинам удается уложить зубра или тура. Это бывает во время больших охотничьих походов, когда в лес устремляется весь род. Мужчины берут с собой длинные луки, величиной чуть ли не с человеческий рост! Подростки волокут тяжелые колчаны, наполненные стрелами с костяными, кремневыми и железными наконечниками, длинные и короткие копья, рогатины. Детям дают маленькие луки, тупые стрелы. Пусть стреляют птицу. Надо только следить, чтобы птица, подбитая такой стрелой, придя в себя, не улетела.

Дети и так день за днем в лесу. Летом собирают ягоды, осенью — грибы, орехи, весной — птичьи яйца. А зимой те, кто уже подрос, вместе с родителями идут на охоту. Вся семья отправляется в лес, когда нужен новый участок под огород или для злаков. Тогда родители валят и сжигают деревья, а дети собирают остывшие головешки, затем помогают рыхлить почву. Приходится работать мотыгой, а кое-где отец погоняет прирученного тура, который тянет за собой кремневую или дубовую соху…

В бедро теплой мордой уткнулся пес.

— Вилькис? — Узнав свою собаку, юноша погладил ее. — Придется нам расстаться. Ты будешь оберегать Угне…

Крупный пес, которому и волки были не страшны, повилял хвостом.

… Ворота изгороди были полуоткрыты. Айстис вошел в селение.

Дома стояли недалеко друг от друга, дверями в сторону площади. Они были похожи друг на друга не только округлыми обрезами стен, но и крышами: все крыты озерным тростником, камышом, дерном, украшены скрещенными коньками.

Около домов играли дети. Взрослых не было видно.

Послышался свист.

— Чего тебе? — не оборачиваясь, спросил Айстис. Так свистел только его друг Мантас.

— Отец искал. Сказал, чтобы ты, как появишься, пришел к нему в кузницу.

— Иду…

Кузница стояла в противоположном конце селения, с той стороны, откуда чаще всего дули ветры. Так распорядился Даумас, чтобы ветры не несли дым в сторону жилых домов. Туда и поспешил Айстис, пройдя около разных мастерских[9 - С давних пор в балтских племенах было развито ремесло. Проживая в лесах, у моря, на берегу рек, балты все необходимые вещи делали из камня, кости, дерева, а позже из бронзы. Около пятисот лет до новой эры они познакомились и с железом, что положило начало развитию кузнечного дела, литья, изготовлению украшений. С IV тысячелетия до новой эры у балтов были распространены керамика, ткачество, швейное дело. В поселении для мастеров отводилось определенное место — Ремесленная сторона.].

— Это ты? — послышался из полутьмы голос отца, как только Айстис отворил дверь.

— Я, отец…

— Хотелось поговорить с тобой. Перед путешествием…

Отец вышел ему навстречу. Айстис снова почувствовал благоговение перед его крупной фигурой, увесистыми кулаками. Он вспомнил, как отец одним ударом повалил наземь еще не прирученного тура, сорвавшегося с привязи!

— Доволен ли ты предстоящим? — спросил отец, ставя большой молот к наковальне.

Айстис лишь пожал плечами.

— Я уже не молод. Пройдет год, еще, и я уже не смогу трудиться в кузнице. Кто меня сменит? Я хочу, чтобы мое место занял ты. Знай, об этом я думаю с того дня, как ты родился. И к этому тебя готовлю…

Юноша внимательно слушал. Да, он и на самом деле многому выучился. Чуть ли не каждый день приходит в кузницу. Отец знает много тайн своего дела: как плавить медь, как быть с серебром, чтобы оно, расплавленное, не чернело, как из болотной воды добыть железо. Отец умеет выковать меч, которым можно срубить довольно крепкое деревцо, а на лезвии даже следа не останется!

— Я тебя научу, как выплавить железо, которое даже в воде не ржавеет. Тогда мечи, выкованные тобой, будут лучше тех, что мы получаем от своих северных соседей…[10 - Родичи Айстиса торговали с другими балтскими племенами, жившими на территории современной Латвии, а также с предками эстонцев и финнов.]

Отец помолчал, затем взял с полки блестящий кружок.

— Наступают новые времена. Железо получит распространение везде. Нужно уметь сделать из него все необходимое. Но не только железо станет необходимым. Видишь новый металл? Скальвы[11 - Скальвы — племя балтов, жившее в низовьях Нямунаса.] зовут его золотом. Это металл мягкий. Для серьезного предмета не пригодно. Однако для украшений он очень хорош! Надо научиться изготавливать из него красивые предметы…

Он положил кружок на место.

— Я умею не так уж много. В нашем роду, кроме меня, никто не владел кузнечным делом. Поэтому я и хочу, чтобы ты, мой сын, отправился к людям, которые знают больше нас, а возвратясь, научил других. Сейчас как раз представилась такая возможность, поэтому я и попросил Даумаса, чтобы и тебя послали…

Айстис все понял. Им овладела гордость за то, что отец так ему доверяет.

— А за Угне не тревожься, — понимая, что творится в сердце сына, сказал отец. — Путешествие продлится недолго, к осени ты вернешься, а к этому времени и ячмень созреет… Ступай, пусть бог Праамжис[12 - Праамжис — бог-творец, один из самых древних богов балтов, которого позже вытеснили другие боги.] будет благосклонен к тебе! Ступай, готовься…

Айстис вышел из кузницы, а отец снова взял в руки молот, и над селением разнеслись умеренные удары: дан, дан, дан…

Интересно, что он еще придумал?

Айстису всегда нравилось в кузнице. Он охотно помогал плавить металл, лить его в форму, вдавленную в землю. Ему нравилось ковать лемех, меч, брошь.

Почему, размышлял он во время работы, твердое железо боится огня, а камень не боится? Однажды он задал этот вопрос Жвайгждикису, который умел что угодно вырезать из дерева, янтаря, даже из камня, лепить из глины.

— Железо — пришелец, а камень всегда жил здесь, — объяснил Жвайгждикис. — Пришельцы всего боятся…

Вспомнив о Жвайгждикисе, мастерская которого была расположена недалеко от отцовской кузницы, Айстис решил навестить старика. Войдя к нему, он увидел, что тот что-то вырезает.

— Жвайгждикис, эй, Жвайгждикис! — Юноша подергал за рукав маленького, сморщенного старичка, который давно уже ничего не слышал. Мало кто мог с ним сговориться, только Айстис умел: они изъяснялись движениями губ и взглядами.

— А! Это ты! Забыл обо мне… Гляди, что я для тебя вырезал…

Старик взял со столика маленькую янтарную фигурку. Айстис ахнул. Угне! Как вылитая!

— Жвайгждикис, спасибо тебе! — взволнованно произнес Айстис.

— Знаю я, все знаю. Угне прибегала ко мне. Плакала…

Старик, не сходя с места, потопал согнутыми ногами…

— И вот еще. Несколько самородков. Очень давно я их нашел… Янтарь, какого сейчас нигде не сыскать! Берег его к твоему и Угне празднику… Сейчас, чует мое сердце, не доживу я…

— Жвайгждикис, ты крепкий!

— Ладно, будет тебе! Когда будешь возвращаться из дальних краев, привези что-нибудь для моей внучки… Иди, иди… Только не начни плакать! Мужчине это не к лицу… Ступай и помни, как я тебя учил лепить, красить, камень раскалывать. Авось пригодится… А я буду просить богов, чтобы тебе помогли…

Жвайгждикис отвернулся. Это был знак, что пора уходить.

О, если бы он умел столько, сколько умеет отец! Или как Жвайгждикис… Сколько красивых подвесок, ожерелий вышло из рук старика! Айстис вспомнил подвески из камня. Такой ладной пластинки он нигде не видел. В нее вложена и частица его, Айстиса, сердца. Ведь это он помог Жвайгждикису просверлить отверстия: старость — не радость, у старика уже руки дрожат.

Еще следовало бы зайти к гончару Унтулису, к Винке — мастеру по дереву. Ведь и у них Айстис перенял много полезного…

Солнце уже ложилось на воду, когда юноша вернулся домой.

— Мне бы поесть! — сказал он, увидев мать около большого черного горшка, подвешенного на крюке под отверстием для выхода дыма.

Она налила в горшок молоко, кинула туда несколько листиков. Кругом запахло мятой, чебрецом.

— Ты все где-то ходишь! Как кот! Сейчас будем ужинать, только отца дождемся. — Мать, уже немолодая полноватая женщина с седеющими волосами, с любовью взглянула на сына.

— А где Жеде?

— Твоя сестра убежала с девочками. Они хотят что-то приготовить к проводам…

Айстис оглянулся, подыскивая место, куда поставить кувшин с широкой горловиной, полученный в подарок от Унтулиса, и окинул дом внимательным взглядом, словно запоминая навсегда.

Их дом по своему внутреннему убранству ничем не отличался от жилищ соседей. Такие же двухрядные стены, сложенные из столбиков. Одна просторная комната. В ней все работают, едят, спят. Стены и свод черные от дыма, который зачастую не хочет улетучиваться через отверстие в крыше. По стенам развешаны мотыги и рогатины, остроги и луки — без них никак не проживешь. Справа — отгороженная часть помещения, где стоят большие глиняные сосуды с пшеницей, ячменем, бобами, коноплей, сушеной ягодой, солеными грибами. Около них выстроились в ряд горшки поменьше — для варки. Мама любит варить не только в горшке, подвешенном над огнем, но и по старинке, как учила ее еще бабушка: бросая в глиняный горшок камни, раскаленные докрасна.

В одном углу стоял вырезанный из дерева покровитель семьи хохлатый чибис. Его нарядный хохол был изготовлен из сушеного мха и обновлялся каждым летом. У ног покровителя было положено вдоволь всякой пищи. Семья кузнеца постоянно проявляла заботу о своем добром духе, веря, что по ночам чибис пополняет запасы продовольствия.

В другом углу стоял деревянный станок, изготовленный из ясеневых реек еще дедом и за долгие годы словно отполированный до блеска руками ткачих. На нем чаще всего работала сестра Жеде. Она искусно ткала себе приданое из льна, выращенного на просеках.

По самой середине жилища, которое все называли нумас, в углублении глиняного пола, обложенном по краям камнями, день и ночь горел вечный огонь семьи[13 - Балты, как и другие народы индоевропейской группы, поклонялись огню.]. За ним присматривали мама и Жеде. Они гасили его лишь однажды в году, перед Праздником Огня. Ранним утром, еще до восхода солнца, кривисы брали два дубовых полена и добывали искру, от которой загорался святой огонь. Когда он догорал, каждая мать брала из него по головешке и зажигала огонь в своем нумасе. А затем снова вместе с дочерьми присматривала за огнем до следующего праздника…

Айстис смотрел и вспоминал, как все началось.


Он и Угне стояли невдалеке от нумаса, где жил Айстис, когда прибежал Эглис с жезлом глашатая в руках:

— Скальвы прискакали!

Он передал палочку-жезл Айстису. Это означало, что теперь Айстис должен быстро добежать до соседнего нумаса, сообщить новость и передать жезл. Так он обойдет весь род и вернется к Даумасу, который послал его.

Новость вызвала всеобщее оживление.

— Скальвы!

— Вы слышали, скальвы прискакали!

— Что принесли?

— Сырцовый холст? Ой, лишь бы сырцовый холст привезли! Сколько лет жду…

— Может быть, брошки?

— Что? Скальвы? Достать бы у них меч!

— Он тебе будет не по карману! Они много просят за меч.

— Я целый год собирал янтарь! Должно хватить…

Люди галдели, словно потревоженные гуси.


А в воротах уж показалось десятка два всадников, которые вели на поводу лошадей, навьюченных кожаными сумками. Конь в яблоках с отвисшей губой зафыркал, увидев собаку Айстиса, которая следила за каждым движением приезжих.

Скальвы ехали не торопясь, гуськом, полные собственного достоинства. Айстис внимательно разглядывал всадников в кожаных поддевках, с мечами, подвешенными к поясу. К их седлам были прикреплены щиты и короткие копья, луки и колчаны со стрелами. По виду их скорее можно было принять за охотников или мужчин, собравшихся в дальний военный поход, чем за купцов.

Наконец все скальвы оказались внутри селения. Ворота закрылись. Сторожевые снова заложили их длинным тесаным бревном.

Приезжие спешились и, собравшись гурьбой, переговаривались между собой, дожидаясь хозяев.

В дверях большого нумаса, где собирались старейшины рода, показались те, которых они ждали. Впереди всех шагал высокий худощавый старик с бледным лицом, длинным носом, полуприщуренными глазами. Он был одет в длинное, до пола, льняное облачение и подпоясан плетеным кожаным ремнем с большой янтарной брошью, напоминающей голову ужа. Распущенные седые волосы падали ему на плечи.

Это был кривю кривис — верховный жрец рода Даумас.

Вокруг него толпились кривисы рангом пониже и совсем молодые жрецы — кривайтисы, а также другие мужчины рода.

— Добро пожаловать! — прогремел густой бас Даумаса.

Ему отозвалось эхо дубовой рощи. Этот голос обладал странным могуществом: от него содрогался всякий, кто его слышал. Даумас проницательным взглядом окинул каждого приезжего. С особым вниманием он оглядел главу скальвов Немиса, который не впервые привел в селение купцов. Завершив осмотр, как бы попытавшись выведать, с какими новостями прибыли скальвы, Даумас взял из рук помощника святой огонь, теплящийся в небольшом глиняном сосуде, и кинул в него щепотку пахучих трав. Поднялся светлый дымок. Тогда Даумас подымил в сторону гостей и вместе с другими людьми рода молча обошел кругом прибывших, окуривая их. Лишь после этого он произнес:

— Милости просим…

Окруженные кривисами и старейшинами рода, скальвы вошли в большой нумас.

— Как узнать, что скальвы привезли? — заинтересовалась Угне. — Сбегаю к маме.

Люди расходились по домам, беседуя:

— Уже несколько лет, как скальвы не приезжали.

— Небось товаров у них не было?

— Говорят, шла большая война…

— От кого скальвы получают товары?

— От сембов[14 - Сембы — племя балтов, обитавшее в теперешней Калининградской области, у Балтийского моря.].

— А кто эти сембы? И где они живут, такие богатые?

— Кто их ведает! Я и у скальвов ни разу не была. Знаю только, что живут они у великой реки Нямунас. Оттуда до сембов еще много-много дней и ночей пути, которого скальвы никому не показывают. Сембы, говорят, не такие, как мы…

— А какие?

— Полулюди-полузвери. И всякие красивые предметы сембы привозят из дальних краев, где живут железные люди…[15 - Имеются в виду римляне.]

— Ври, да меру знай, пока гадюка в язык не ужалила!

— Храни меня, Жямина![16 - Жямина — богиня балтов, покровительница земли.] Зачем мне врать? Так мне один из скальвов рассказывал. Когда я еще молодой была и собиралась за него замуж…

— О боги! Чего только не бывает!

Айстис слушал внимательно, но женщины посудачили о том о сем и перешли к будничным делам. Ему стало неинтересно. Он собрался было домой, как вдруг объявился Мантас:

— Тсс! Я около изгороди. Иди ко мне не торопясь. Постарайся, чтобы никто не заметил тебя…

Айстис шмыгнул к другу.

— Хочешь взглянуть, что привезли скальвы?

— Ты еще спрашиваешь?

— Идем!

Мантас, ростом чуть ниже Айстиса, такой же мускулистый, на первый взгляд довольно вялый, ловко повел друга вдоль изгороди, пока не достиг края крыши нумаса для гостей, которая в этом месте почти касалась земли. Вытащив из крыши сноп соломы, он исчез в отверстии.

— Полезай вслед за мной и заткни за собой дыру!

По ходу, проделанному, видимо, не сегодня, Айстис и Мантас добрались до конька крыши и оказались совсем вблизи гребня.

— Осторожно! Не провались!..

Они молча смотрели вниз.

Вокруг огня сидели прибывшие. Они сняли с себя кожаную одежду и остались в зеленых накидках из тонкой невиданной ткани с блестящими пластинками на груди и спине. Украшения блестели и на ногах, которые они вытянули к огню. Рядом были разложены разные предметы. Айстис не мог оторвать от них глаз!

Какой красивый кувшин! Ушко — с крылатым мальчиком… Так и хочется потрогать кувшин рукой. А сколько брошей! Больших, величиной с целую ладонь. Словно бабочки: головка, тельце, крылышки. А там тоже броши, но другие. Сверкают бусинки, говорят, это стекло, но никто не умеет его изготавливать. Вот брошь, похожая на солнце. Другая — четырехугольная, продолговатая… А какие уздечки! Один лишь Гудрис привез такую из военного похода на север. А там целая гора бус… Вот бы достать такие для Угне! Как они подошли бы к янтарю… А вот блюдо желтых кружочков. Не золото ли это, о котором говорил отец?

— Шапочка с подвесками, — прошептал Мантас.

— Видишь, какой меч?..

— Тсс! Еще услышат!..

Юноши умолкли. Отчетливо слышался разговор у огня.

— Добираться до вас нелегко, — сказал Немис, предводитель скальвов. Он отличался от сородичей более богатыми украшениями. — Становится все больше бродяг, изгнанных из родов. Они нападают на путешественников, отнимают товары, убивают купцов. Рискованное дело — путешествовать… Как мы можем брать за товары меньше, чем прежде?

— Но где это слыхано: за кувшин — пять белок!

— За серебряные подвески — бочонок меда!

— А сколько вы хотите за меч?

— Сумку янтаря…

— Богов побойтесь! Ведь в вашей сумке поместится весь янтарь, что я собрал от весны до весны на берегу моря и сетью на отмели…

— Как хотите! Тогда мы не будем торговать с вами, а отправимся дальше на север. Там тоже нуждаются в нашем товаре.

Даумас поднял руки вверх:

— Вы с дороги! Почтим богов, которые пока милостивы к нам. Поднимем рога с медом!

Он вылил капельку в огонь. Другие последовали его примеру. Затем все отпили по глотку.

— Нам незачем ссориться. У нас боги одни и те же. И дела у нас одни и те же. Договоримся. Предлагаю искупаться после дороги. Баня уже истоплена. И березовые веники припасены. Поговорим потом…

Все одобрительно зашевелились. Айстису хотелось разглядеть приезжих получше, и он чуть не свалился в огонь.

— Эй! Кто там! Нас кто-то подслушивает!

У огня в тревоге загалдели.

Только Даумас продолжал сидеть, как и прежде.

— Вероятно, кот. Витис, взгляни, чего он шастает?

Витис направился к лестнице, а Мантас и Айстис бросились наутек. По тайному ходу они скатились вниз и забились в угол.

Шум в нумасе утих. Видимо, Витис доложил, что соломой действительно шелестел кот. Вскоре через запасные двери из нумаса вышла группа мужчин и направилась в баню, которая была рядом. Айстис и Мантас расстались, условившись назавтра встретиться у лаза.

Домик родителей Айстиса стоял близко от нумаса для гостей, и юноша, уже засыпая, слышал, как скальвы, вернувшись из бани, долго еще шумели: далеко разносилось их пение, из труб, изготовленных из витой древесной коры, глиняных дудок, канклес лились мелодии, звучала песня вайдилы…[17 - Вайдила — старший жрец, певец у древних литовцев.] Эту песню Айстис уже слышал раньше. Она была о старине, дальних дорогах, по которым с прежней родины пришли их предки, о богах Пяркунасе[18 - Пяркунас — бог неба.], Праамжисе, Жямине… Время от времени песня умолкала, и снова звучала громкая речь мужчин.

Когда Айстис проснулся, солнце уже стояло высоко в небе, а скальвов и след простыл. Они отбыли с полными сумками мехов, воска, янтаря, конопляных веревок, меда, условившись снова появиться через год.

Скальвы особенно жаждали янтаря. Увидев, сколько его собрали люди Даумаса, Немис проговорился, что сембы охотно, как никогда ранее, скупают янтарь. Дескать, снова ожил великий торговый путь к людям, живущим на юге. А они ничего не ценят так высоко, как янтарь, и хорошо за него платят. Немис пожаловался Даумасу, что сембы их обманывают. Лучше бы самим, сказал он, встретиться с теми людьми с юга…

После отъезда скальвов никто долго не выходил из жилищ. Мужчины отдыхали после ночи, проведенной с гостями, а женщины и дети разглядывали вещи, которые удалось выменять.

Кое-что досталось и семье кузнеца. Отец принес горсть серебряных монет. На плечах матери красовался теплый белый пуховый платок, а ноги согревали теплые валенки на пуху. Жеде получила крылатую брошь. Мядасу отец выменял невиданную острогу, а Айсгису — красивый ободок для волос, изготовленный из тончайшей меди, с внутренней стороны обтянутый кожей, а с внешней украшенный серебряными пластинками. На ободке был изображен уж — символ ума и счастливой жизни.

И еще отец принес мешочек соли[19 - Жемайты получали соль от скальвов, а те доставали ее от сембов, на территории которых имелись залежи этого минерала.].

Уже было около полудня, когда появился глашатай:

— Сразу же после заката Даумас приглашает на Малый сбор.

Это означало, что вечером в нумасе, выстроенном для гостей, должны собраться все женатые мужчины[20 - В ту пору еще существовало самоуправление рода. Самые важные вопросы решались на Большом сходе, в котором принимал участие весь род.]. Видимо, Даумасу стало известно что-то весьма важное, если он пригласил к себе глав семей, а не стал принимать решение вместе с кривисами и своими помощниками[21 - Более мелкие дела решала знать, которая уже стала выделяться из рода.].

Как только солнце скрылось в море и поблекло его зарево, вокруг огня в нумасе расселись главы семей. Те, что постарше, сидели ближе к огню, молодые — дальше. У самого огня занял свое место Даумас.

Оглядев собравшихся, он неторопливым движением протянул руки к огню:

— У нас побывали братья скальвы, как и мы, относящиеся к тому же великому племени и живущие на берегах Нямунаса. Они обещали посетить нас и в будущем году. Я созвал вас, чтобы посоветоваться, как мы их встретим, когда солнце повернется снова в сторону моря. Я слышал, что не все из вас удовлетворены товарами, которые они нам доставили. Кто хочет высказаться?

Первым заговорил Наудрис, старик с трясущимися руками и лицом, напоминавшим кору старого дуба:

— Я немало лет прожил, но не помню, чтобы скальвы когда-нибудь брали так дорого за свои товары…

— Они не дают железа!

— Они предлагают нам жалкие остатки своего добра!

Руку поднял Милвидас:

— Я бывал в Скальве. Видел, какие прекрасные предметы они получают от сембов! Кольца, браслеты, пояса и украшения для седел. Все из серебра! Они получают даже позолоченное стекло! А у кого из вас есть золотые украшения?

Шламутис, кашлянув, произнес:

— Без золота мы обойдемся, а вот без железа…

— Мы и сами не хуже, чем скальвы, умеем кое-что изготовить. Но из чего? Истинную правду говорит Шламутис, нужны рогатины, ножи, да и лемеха у нас тупые, обломанные… Неужто снова начнем колоть кремень? Да и кремня у нас нет! Надо отправляться в путь, поклониться братьям на севере и востоке… — излагал свою мысль отец Айстиса.

— Правильно говорит кузнец!

— Он изготовил кольцо для моей невестки — любо-дорого смотреть! Ни одного такого у скальвов не было.

— А мне он отковал меч! На нем и знаки наши, святые! Это не то, что полученный в обмен у скальвов, а ими добытый еще у кого-то! Кто знает, что обозначают те знаки и каким богам они посвящены?

Даумас снова протянул руки в сторону огня:

— Что вы предлагаете?

— Не пускать скальвов в наше селение! Они обманщики!

— Подстеречь и все отнять!

— Но так поступают только бродяги, которые скрываются в зарослях!..

От стены, где сидела молодежь, послышался голос:

— А почему бы нам самим не привезти все, что нам нужно?

Все умолкли, на мгновение задумались: отчего им никогда не приходила на ум такая простая мысль?

— Так ведь дороги никто не знает!

— В чужих краях даже смельчака не оберегают наши боги, а без их помощи кто осмелится идти?

— Кто знает чужих богов? Кто знает, как надлежит с ними поступать?

— Наши боги помогут нам всюду, где бы мы ни оказались! Ведь наша родина будет вместе с нами!

— Попытайся, если так смело рассуждаешь, отправиться на землю сембов! Если ты такой умный!

Все притихли, терпеливо ожидая, что скажет тот, кто предложил отправиться в неразведанные края.

— И попытаюсь!

Даумас протянул руки:

— Я помню рассказ, что дорогу к земле сембов мы проложили с давних пор, только позднее позабыли ее. Надлежит идти и идти вдоль берега моря, вплоть до устья Нямунаса. Затем нужно переправиться через море. Оно там узкое. От Большого моря его отделяет земля Белой косы[22 - Куршская коса.]. И следует пройти дальше на юг такой же путь, как до Нямунаса… Сембов, сказывал дед, нечего бояться. Они, как и скальвы, как и люди на севере, относятся к одному и тому лее великому племени. И их язык похож на наш…

— В молодости, — поддержал Даумаса Унтулис, — я ходил к Нямунасу… Даже знал тропы, ведущие через лесные заросли…

— Так что мы решили? — спросил Даумас, выслушав рассказ Унтулиса о путешествии через лесную чащу.

Принять решение оказалось нелегко. Мужчины глядели друг на друга. Руку поднял кузнец:

— Давайте собирать мед, запасать воск, откладывать янтарь, добывать на охоте зверя и заготавливать меха. Если договоримся со скальвами, тогда обменяем все это на их товар. И для севера кое-что запасем. А одновременно давайте отрядим своих посланцев на землю сембов. Пусть они там ко всему присмотрятся…

— Почему только до сембов? — снова послышался голос около стены. — Мы можем путешествовать и дальше! На юг!..

Даумас протянул руки к огню, как бы заканчивая разговор:

— Будем ждать скальвов. Отправим также своих посланцев к сембам. А в следующий раз, возможно, и дальше! Пусть так и будет!

— Пусть так и будет!

Трижды повторили собравшиеся слова Даумаса, тем самым принимая окончательное решение. Затем раздались возгласы:

— Даумас мудрец!

— Слава Даумасу!

Но кое-кто переговаривался шепотом:

— Понадобилось ему одобрение молодежи!

— Что эти сосунки понимают?

— Посмотрим, посмотрим…

Голоса перекрыл могучий бас Даумаса:

— Ступайте все… Я спрошу богов, кому отправиться в путь и когда…

Даумас опустил руки и устремился к огню…

Нумас опустел. Только в середине помещения склонилась над огнем седая голова Даумаса.

— Надо решиться. Мои люди не могут жить, замкнувшись в своем кругу, вдали от мира. Мир сам стучится в наши двери…

Даумас взял из сосуда горсть конопляных семян и высыпал в огонь.

— О могущественный Пяркунас, посылать ли мне наших людей на землю сембов?

Пламя метнулось кверху, рассыпало сотни искр, как бы соглашаясь с Даумасом.

— О могущественный Патолас[23 - Патолас — бог подземелья.], будешь ли ты охранять их от страшных опасностей?

Даумас бросил в огонь щепотку пахучей травы. Огонь принял ее, и вверх над пламенем потянулся столбик дыма. Он вздымался, словно фигура белого старца.

— Благодарю тебя, владыка тьмы! А ты, могущественный Патримпас[24 - Патримпас — бог земли, жизни.], благословляешь их в путь?

Стоило Даумасу произнести эти слова, как у его ног зашелестел большой уж. Он поднял голову и, словно выжидая, смотрел на Даумаса. Верховный кривис подвинул поближе к себе плоский сосуд, взял стоявший рядом кувшин и налил молока. Уж потянулся к нему.

Даумас снова склонился над огнем…

На следующее утро глашатай оповестил всех, что главные боги балтов велели отправляться в путешествие Гудрису, Купрису и Айстису.

Только об этом и говорил весь род. Боги знают, кого послать. Гудрис — мудрый и храбрый охотник, воин и путешественник. Окрестные леса он знает как свои пять пальцев. Куприс из тех, кого с первого взгляда не приметишь, но без кого не обходится ни одна сделка с приезжими купцами. К тому же он и сам не раз отправлялся к соседям. Старики немного сомневались, следовало ли посылать Айстиса. Очень уж молод, совсем недавно выдержал испытание на зрелость[25 - Юноши балтов, вступив в возраст зрелости, должны были держать экзамен — продемонстрировать физическую силу, ум.]. Правда, всем известны его ловкость и смелость. Когда на него внезапно бросился волк, он не дрогнул, одолел зверя рогатиной! Женщинам особенно нравилась вежливость Айстиса, его умение проявлять уважение к каждой из них. Молодежь была на его стороне хотя бы потому, что он представлял молодое поколение.

Только отец молчал. Никто не знал, что в полночь Даумас через своего ближайшего доверенного еще раз созвал самых мудрых мужчин рода и держал с ними совет, кому суждено отправиться в дальние края. Тогда и было решено, что из молодых в путь отправится Айстис. Юноша уже неплохо овладел кузнечным ремеслом, и путешествие должно было послужить его дальнейшему росту…

Ночью Айстис спал беспокойно. Снились ему несущиеся во весь опор кони, завывающие, свистящие ветры. Наутро он поднялся, так и не отдохнув, увидел склонившуюся над постелью мать.

— Сынок, ты всю ночь метался… Не захворал ли?

В глазах матери промелькнула искорка надежды.

— Нет, нет. Я здоров!

Мать сразу сникла, а отец вздохнул с облегчением.

— Вот и хорошо, — сказал он, — поешь и беги на площадь. Когда солнце поднимется над старым дубом, наступит час Великой Клятвы. Тебя уже ждет Даумас…

Выйдя из дому, Айстис увидел, что все родичи от мала до велика, кто только в состоянии передвигаться, спешат в сторону священной дубравы[26 - Племена балтов придерживались пантеистического мировоззрения, они обожествляли природу, особенно деревья, почитали, прежде всего, дубовые рощи. Эти деревья рубить имели право только жрецы.]. Придя туда, они собирались в тени деревьев, невдалеке от дуба, под которым горел огонь. Близко к нему могли подойти лишь кривисы, помощники Даумаса, сам верховный жрец и молодые девушки, вайдилуты[27 - Вайдилуты присматривали за вечным огнем. Если же по их вине огонь угасал, им грозила даже смерть.], посвятившие себя опеке вечного огня. Только им было разрешено перешагнуть через выложенный из камешков круг, который опоясывал дубраву. За ним стояла и беседка, в которой обитали боги великого племени. В дни больших праздников кривисы показывали их людям — подносили к вечному огню.

Айстис их уже видел: Пяркунаса, могущественного и страшного мужчину, изготовленного из кряжистого дуба, украшенного красной бородой и венком из пламени; Патоласа, древнего, седого, с головой, закутанной в белую ткань. У ног Патоласа кривисы клали черепа человека, лошади, коровы — символы бога смерти. В сторонке от тех богов обычно стоял Патримпас. Этот бог, молодой, как и сам Айстис, с венком из колосьев на голове, ему очень нравился.

Когда юноша подошел к дубраве, боги уже были доставлены, стояли каждый на своем месте.

Подул ветерок. Он шевелил красную бороду Пяркунаса, ткань, в которую была укутана голова Патоласа, и высохший венок Патримпаса. Однако внимание Айстиса привлекали только сопровождающие Патримпаса ужи. Они лакомились из блюдечек, поставленных на землю у ног бога.

Вокруг не умолкали разговоры:

— Когда они отправятся в путь?

— Сейчас узнаем.

— А когда вернутся?

— Это зависит от воли богов!

— Теперь уже месяц лепинис? Пройдут висъявис, виржюс, а в месяце висгавис они и доберутся до цели… Пусть там пробудут весь месяц спалинис, а затем за три месяца — секис, пушюс и рагутис[28 - Лепинис, висъявис и т. д. — старинные литовские названия месяцев, связанные с явлениями природы, рабочей страдой, праздниками. Лепинис — липоцвет, соответствует июлю; висъявис — все хлеба — августу и т. д.] — вернутся. Как раз с наступлением весны, с первыми перелесками следует их ждать…

— Еще и султякис[29 - Султякис — месяц, когда береза источает сок, — март.] может пройти…

— Может, может, соседка дорогая, все может быть. Разве кто-нибудь знает, что там будет в дальних краях!..

Загибая пальцы, люди перечисляли месяцы, обсуждали, спорили.

Появился Даумас. Он вышел из-за священных дубов, окруженный кривисами и девушками-вайдилутисами. Как всегда, на нем было длинное белое облачение, в этот раз опоясанное огромным живым ужом. Впереди него шло несколько кривайтисов. Они окуривали тропу пахучими травами.

Кривисы медленно двигались по внутренней стороне круга вокруг дубравы.

Прошло немало времени, пока процессия вернулась на то место, с которого тронулась в путь. Даумас приблизился к священному огню, поклонился ему, взял в руки кривой жертвенный нож. Его лезвие сверкнуло в лучах солнца, все увидели выбитые на нем синие священные знаки.


Даумас подержал нож над пламенем, повернул лезвие сначала одной, затем другой стороной, поднял вертикально и направился к огромному коричневому камню — жертвеннику. Здесь он остановился, повернулся лицом на север, постоял с зажмуренными глазами. Затем снова повернулся лицом ко всем. Кривайтисы провели черного козленка. Он блеял и упирался, как бы предчувствуя свою судьбу, но избежать ее не мог. Даумас ножом отсек козленку голову и бросил ее под ноги Патоласу. Она покатилась по траве, оставляя кровавый след — красную тропинку. Кривисы подняли тело козленка на жертвенник, посыпали его травой, взяв ее из пестро раскрашенных глиняных чашек. Обложили сухими дубовыми ветвями. Один из кривисов подал Даумасу горящую веточку. Сверкнула искра, и прямо вверх устремился голубой дымок.

Даумас воздел руки, а толпа зашумела от радости:

— Патолас принял жертву! Путешествие будет успешным!

Айстис услышал голос матери:


— Боги милостивые, оберегайте моего младшенького…

— Помогите ему скорее вернуться, не забирайте его к себе в подземелье… Как мне жить одной…

Кажется, эти слова произнесла Угне. Ее лицо промелькнуло в толпе.

Айстис внимательно следил за обрядами.

Даумас долго смотрел на голубя, которого ему в клетке принесли кривайтисы. Затем он сунул руку в клетку и быстро извлек птицу. Голубь пытался вырваться, но не успел. Даумас, как до этого козленку, отсек голубю голову и отдал ее Пяркунасу. Голубя кривисы также положили на жертвенный камень, рядом с козленком. Пламя охватило заранее покрытые жиром перья, и огонь стал разгораться ярче.

Все радовались: Пяркунас не отверг жертву!

Даумас принес жертву и Патримпасу. Для него, владыки земли, жизни, полей и лесов, кривисы возложили на жертвенник всякие растения — пшеницу, рожь, коноплю… Все эти богатства Даумас посыпал горстью мелкого янтаря.

Ярко вспыхнуло пламя. От него повеяло приятным запахом.

И снова люди радостно зашумели, славя богов…

Завершив жертвоприношение, Даумас поклонился богам, вечному огню и велел ввести в круг посланцев.

Гудрис переступил черту круга не торопясь. Медленно подошел к огню. Опустился на одно колено. Кончиками пальцев прикоснулся к пламени. Поднявшись, положил правую руку себе на затылок, а левой коснулся священного дуба. Затем взял из черного сосуда горсть земли и посыпал ею свою голову[30 - Традиционная формула клятвы балтов.].

Дав великую клятву, он встал рядом с кривисами: теперь, вплоть до завершения путешествия, он считался им равным.

Следуя примеру Гудриса, также не спеша, но внутренне еле сдерживая большое волнение, выполнил ритуал и Айстис. Ему казалось, будто прошла вечность, пока он встал рядом с Гудрисом. Он так боялся совершить ошибку, что долго еще не мог унять дрожь рук.

Торопливо, как бы стремясь поскорее скрыться с глаз столпившегося народа, дал клятву Куприс и сразу спрятался за широкой спиной Гудриса, бормоча про себя:

— Нашли что разглядывать. Придумали всякое…

Даумас повернулся лицом к богам, затем к огню и снова к богам:

— С этого мгновения, боги наши, будьте милостивы к тем, кто отправляется в путь, чтобы выполнить ваши пожелания!

Он наклонился к жертвеннику, взял обуглившуюся веточку и коснулся ею Гудриса, Куприса и Айстиса. Затем положил веточку на жертвенник и, устремив на нее взгляд, стал ждать, пока она не сгорит. Затем повернулся к отъезжающим:

— Пора!

Это означало, что им надлежит отправиться в путь и выполнить задание, одобренное богами. Ни с кем из родичей они уже не имеют права общаться. Вернувшись, они должны будут отчитаться перед богами и только тогда смогут разговаривать со всеми.

Кривисы, до этого окружавшие их и Даумаса, расступились. Двумя рядами стояли сельчане. Трое отъезжающих прошли между ними друг за другом — Гудрис, Куприс, Айстис.

Толпа стояла, словно окаменев. Все внимательно смотрели, как посланцы садились в седла, надетые на лошадей, заранее приведенных к длинному бревну, и как, ни слова не вымолвив, тронулись на юг.

Когда родное селение скрылось за первыми высокими деревьями, Гудрис остановил коня:

— Дорога, по которой нам предстоит ехать, мало известна. Мы все должны внимательно смотреть по сторонам, чтобы не заблудиться, чтобы на нас не напали звери, чтобы не забрести в трясину. Я поеду первым и буду наблюдать дорогу впереди. Ты, Куприс, как более опытный, поедешь замыкающим. Оберегай нас, чтобы никто не набросился сзади. У тебя, Айстис, самый острый взгляд. Смотри по сторонам и, если нам что-либо будет грозить, подай знак…

Так они и порешили.

Путь был нелегким. Деревья росли близко друг от друга, продвигаться можно было, лишь ведя навьюченную лошадь вслед за собой. Чем дальше они углублялись в лес, тем вокруг них становилось темнее. Вскоре сквозь переплетенные высоко над землей ветви уже не было видно солнца. Продвижению вперед мешали и стволы деревьев, повалившиеся поперек звериной тропы, которую и без того нелегко было разглядеть. Одни завалы были старые, стволы уже стали гнить и рассыпаться, а другие совсем свежие — последствие недавней грозы.

Еще чуть дальше и тропинка стала совсем узкой. Только у самой земли было небольшое пространство, а выше крепкие ветки так и валили всадников с коней.

— Как же ездят скальвы? — удивился Айстис, раздвигая ветви.

— Они, видимо, знают другую тропу… — покачал головой Гудрис, — а мы лишь эту… Еще с той поры, когда Унтулис был молодым…

Тропинка отклонялась то вправо, то влево, петляя вокруг тополей и берез, а затем снова вела через ельник.

— Так и заблудиться недолго! — снова не вытерпел Айстис. — Какая чаща!

Словно в знак согласия, среди дня начал ухать филин.

— Не заблудимся, — успокоил юношу Гудрис. — Чтобы выйти к Нямунасу, надо все время ехать так, чтобы солнце не оказалось за спиной.

— Так ведь солнца не видно! Глянь, какая плотная зеленая крыша!

Айстис показал рукой вверх, где кроны деревьев сливались в сплошную зеленовато-серую, а местами даже черную шапку, не пропускавшую солнечных лучей. Они пробивались лишь в отдельных местах и казались серебряными стволами невиданных растений, свидетельствуя, что еще день.

— И не надо, — объяснил юноше Гудрис, — важно, чтобы у путешественника перед глазами была «борода» дерева. Она растет лишь с той стороны, которая не видит солнца, откуда веет дыхание Вейопатиса[31 - Вейопатис — один из богов балтов, владыка ветров.], когда зима лежит в берлоге с медведями…

Некоторое время они ехали молча. Айстис обдумывал все услышанное, а Гудрис размышлял о том, что ждет его и родичей в гуще леса. Лишь Куприс ехал, как бы ничего не видя.

Прошло немало времени, пока Гудрис не остановил коней:

— Пора обедать! Но прежде всего надо напоить лошадей…

— Где же здесь найдешь воду? — недоумевал Айстис.

Однако Гудрис, видимо, знал, что делать.

— Вон там, — показал он рукой и направил лошадь в сторону прогалины между деревьями, которую с трудом можно было разглядеть.

Лошади оживились. Осторожно раздвигая ветви, всадники продвигались все дальше и дальше, пока лес внезапно не расступился. Они оказались на лужайке, на которой, словно огромный глаз, сверкала поверхность небольшого голубого озера.

— Как вы узнали? — не вытерпел Айстис.

— Видишь, около озерца трава позеленее, а на тропе побольше следов. Лошади сами дорогу показали. Они чуют, где вода…

Путники напоили лошадей и отпустили их пастись. А сами достали из котомок копченую рыбу, сыр, лосиное мясо, нарезанное тонкими ломтиками, глиняный кувшин с квасом и стали подкрепляться.

После еды и краткого отдыха — снова в путь…

И опять сквозь заросли леса их повела звериная тропа. Зверей не было видно, лишь невидимая птица время от времени нарушала тишину тяжелыми взмахами крыльев.

Айстису уже стала надоедать извивающаяся тропа, как вдруг она неожиданно уперлась в болото и исчезла. Сколько они ни ехали по краю этой зловонной трясины, затянутой ряской, издающей зловещие булькающие звуки, обросшей по берегам низкими, кривыми деревцами, тропы дальше не было…

— А это не Топкое болото? — в испуге спросил Айстис, вспомнив рассказы о болоте, что расположено в том месте, где конец света.

— Болото как болото. Не может того быть, чтобы мы не нашли дорогу. Скальвы проехали… Трона должна быть! Эй, Куприс! Что ты скажешь!

— А что я? Тебя назначили, ты и веди! Я тут никогда не был, ничего не знаю…

— Гудрис! — с беспокойством произнес Айстис, почувствовав в голосе Куприса нотку недоверия к Гудрису. — Гляди, там, чуть дальше от берега, кусты повыше. Быть может, там посуше?

— Молодец! Так и будет! В путь!

Гудрис без колебаний повел товарищей в том направлении, куда показал Айстис. Он не ошибся. Вскоре путники вышли на более сухую почву, а проехав небольшое расстояние по дуге, увидели перед собой речушку, вытекающую из болота. Текла она именно в ту сторону, куда им надлежало держать путь. Правда, деревья по ее берегам росли так густо, так переплетались ветвями, что нечего было и думать, чтобы пробраться сквозь их чащу.

Путешественники не падали духом. Спешившись, они повели лошадей по кромке воды, огибая самые густые места или прокладывая себе путь мечами. Так они добрались до извилины, где речка текла по глубокому ущелью и ее русло уже стало чуть шире.

— Давайте поведем лошадей в речку, — предложил Гудрис, — ведь во время охоты мы не раз так делали.

Они разыскали местечко, где берег спускался к воде не так круто, и осторожно, по одной, повели лошадей вниз. Те фыркали, не хотели слушаться. Особенно упирался молодой жеребец Айстиса, черный, как смола, с белой звездой на лбу.

Каково же было их удивление, когда на дне ущелья они обнаружили следы лошадей!

— Скальвы! Значит, мы с дороги не сбились!..

…Русло речки становилось все шире. Лошади спокойно шли вперед, вода достигала им не выше лодыжек. Течение оставалось вялым.

Всадники отпустили повода. Лошади теперь сами выбирали себе дорогу.

Из-под копыта бросилась в сторону форель. Уполз заспанный и поэтому чуть не попавшийся под острую подкову рак. С громким кваканьем прыгнула в сторону берега лягушка.

Увлекшись наблюдением за обитателями реки, Айстис не заметил, как берега стали совсем отвесными и еще более высокими. Теперь все трое оказались словно на дне колодца. Где-то высоко над головами по краям обрыва виднелись кусты. Стало совсем темно. Задрав голову, Айстис увидел, что когда-то с обеих сторон в ущелье свалилось много деревьев, которые словно накрыли его крышкой. Вскоре они ехали под этим зелено-бурым мостом.

— Здесь буря прошла, — заметил Гудрис, — и свирепая!

Фыркнул конь Гудриса. Черный жеребец Айстиса так рванулся в сторону, что юноша едва удержался в седле.

— Тпруу! Куда?!

— Что случилось, Айстис? — спросил Гудрис, уже проехав под мостом бурелома.

Прежде чем тот успел ответить, за спиной что-то шлепнулось, заурчало, затем послышался крик Куприса:

— Спасайте! Спасайте!

Айстис спрыгнул с лошади и поспешил к Купрису. Он извивался в воде, продолжая звать на помощь:

— Спасайте!

С диким урчанием вцепившись в спину Куприса, его пытался подмять под себя какой-то зверь. Рысь!

— Держись, Куприс!

Айстис вонзил в шею рыси нож. Зверь вздрогнул, истошно заурчал и повернулся к юноше, но тут же рухнул в воду.

Пока до них добежал Гудрис, все было кончено.


Куприс, покачиваясь, поднялся из воды и стал ощупывать руки и ноги, словно желая убедиться, что все на месте.

— Зверь меня покусал, — простонал он. — Где это я очутился? Отправился бы лучше на север! Там лесов нет, красивое морское побережье, а здесь…

— Ничего с тобой не случилось! Что ты хнычешь? — осматривая Куприса, успокаивал его Гудрис. — Рысь только шапку с тебя сбросила, илом обрызгала, кожух в одном месте порвала. Велика беда! Зашьешь! Айстиса благодари, а то досталось бы тебе…

Гудрис и Айстис подсадили Куприса на коня, разыскали забившуюся от испуга в кусты его вьючную лошадь и повели по ту сторону завала, где было светлее.

Вскоре берега стали пониже.

— Надо искать место, где можно выбраться на берег, — велел спутникам Гудрис. — Скоро вечер, пора расположиться на ночлег…

Разок-другой они попытались взобраться наверх, но безуспешно. Наконец путешественникам повезло. На левом берегу им попался небольшой участок недавно выгоревшего леса. Пепла уже не было видно, его покрыла трава, однако кусты и деревья здесь были молодые, самое подходящее место для ночлега.

— Здесь и остановимся, — сказал Гудрис. — Лошадей на ночь отпускать нельзя — завтра не найдем. Кроме того, пока мы ехали, я среди деревьев видел медведя. Готовьтесь ко сну…

Привязали лошадей, подвесили им торбы с овсом. Затем выкопали четырехугольную яму. Дно выложили камнями, которые Айстис натаскал с речки. Па них положили хворост, которого в чаще было сколько угодно. Заготовить дрова для костра было нетрудно. Пригодился топорик, который подарил Айстису перед отправкой отец.

— Вот это топорик! Такого я еще никогда не видел! Острый какой! — восхищался Гудрис. — Как вернемся, буду просить, чтобы твой отец и мне такой отковал…

На хворост они положили мелко нарубленные деревца, сухую траву. Ее всегда брали с собой в путешествие. Сверху снова положили хворост. Про запас принесли и только что срубленные дрова. Не такие сухие, чтобы костер быстро не выгорел.

Осталось вырыть вокруг костра, лошадей и того места, где сами собирались лечь, ров, оградить изгородью. Так их учили издавна. Так они поступали каждый раз, когда приходилось ночевать в лесу.

— Пора разжигать костер, — распорядился Гудрис. Он взял огниво, изготовленное из двух осколков кремня, и присел на корточки около костра. Сосредоточенно и громко Гудрис произнес молитву-просьбу к Огню, чтобы он пришел и согрел их, а ночью оберегал от холода и зверей.

Просьбу слово в слово повторили Айстис и Куприс:

— Огонь! Приди! Мы зовем тебя!

Гудрис стукнул кремнем о кремень. Вызывать огонь он умел хорошо. Искра мгновенно вцепилась в сухую траву…

Гудрис оградил маленькое пламя ладонями, и оно стало расти, крепнуть.

— Боги прислушались к нашей просьбе! Огонь ожил!

Все трое вздохнули с облегчением. Теперь уже ночь не страшна. Не надо будет бояться зверей. Да и голодать не придется.

Пока они выражали свою радость, огонь весело разрастался, охватывая ветку за веткой.

— Сейчас он уже не погаснет, — удовлетворенно пробурчал Гудрис, бросая в костер более сырое дерево.

Затем он достал из котомки сверток, в который жена вложила свежую свеклу, и стал готовить суп. Айстис подкрепился брюквой, которую испек в костре. Только Куприс не прикоснулся к еде. Он не мог прийти в себя после нападения рыси и, прикрывшись потеплее, улегся недалеко от костра. Когда Айстис принес ужин, Куприс уже уснул.

— Мы с тобой будем спать по очереди. Первым ты, затем я, — сказал Гудрис. — После полуночи разбужу…

— Хорошо, — уже зевая, согласился Айстис, завернулся в шкуру и лег около Куприса.

За день он основательно утомился. А что предстоит завтра? С мыслями о завтрашнем дне он и заснул.

Гудрис подложил дрова в костер и посмотрел, как спят его товарищи. Куприс вздрагивал, будто от страха. Айстис спал, широко раскинув руки, разбросав медвежью шкуру. Прикрыв его, Гудрис снова поправил огонь и походил вдоль изгороди. За ней виднелись чьи-то зеленые глаза. Кто-то потерся об изгородь, но проникнуть внутрь не пытался.

Сторож подтянул к себе обоюдоострый меч, который изготовил отец Айстиса, и задумался. Мысленно он вернулся к тому тайному совещанию у Даумаса.

…Почувствовав, что молодежь рвется в путешествие, Даумас тогда забеспокоился: большая дружба с соседями к добру не приведет!

— Так мы лишимся своих богов, своих обычаев, — опасался Даумас, — а там, где люди, пренебрегая памятью своих предков, устремляются на поиски чужих богов, не миновать распущенности, суматохи!

Даумас и слушать не хотел, что дружба может принести пользу, помочь в жизни. Все твердил:

— Поглядите на дуб. Он рождается, растет и живет столетия, не требуя никакой помощи. Как вы думаете, ему кто-нибудь может помочь?

Бутис стал возражать:

— Даумас, наступают новые времена. Их не отвратить. Если мы сейчас запретим молодым уйти в путь, придется отпустить их позднее. А они еще, чего доброго, уйдут без спроса!

Даумас задумался. Он был таким старым, что никто не помнил, когда он родился. Казалось, будто он жил всегда. Даумас много повидал на своем веку, много слышал. А что, если родичи правы? Может, действительно он уже настолько состарился, что не понимает молодых? Ведь и в его молодости люди путешествовали…

И вот они в пути. Что ждет их? Удастся ли выполнить тайное задание Даумаса?

Гудрис долго разговаривал сам с собой.

Где-то завыл волк. Встрепенулись дремавшие уже лошади, зашевелился во сне Айстис. Гудрис кинул в огонь охапку сухих ветвей. Пламя всколыхнулось, раздвигая темноту. Волчий вой больше не повторился. Гудрис снова прошелся вдоль изгороди.

Не обнаружив ничего подозрительного, он уселся около огня.

Костер еще не успел выгореть, когда стало светать.

— Пора вставать! — потормошил Гудрис Айстиса.

— А? Дежурить?

— Пора завтракать и в путь…

— Почему вы меня не разбудили? — спросил юноша, чувствуя себя виноватым в том, что Гудрис бодрствовал всю ночь.

— Успеешь и ты подежурить… Набирайся сил, а мне все равно не удалось бы уснуть, многое нужно было обдумать…

Поев поджаренного на вертеле мяса с чесноком, запив его варевом из трав, путешественники залили огонь и осторожно повели лошадей в русло речки.


Приближался вечер. Лес стал отступать от речки.

Шел седьмой день путешествия сквозь заросли.

Айстис увидел птиц, которые летели на юг. Посмотрев им вслед, Гудрис велел подниматься по обрыву вверх и продолжать путешествие по берегу.

Деревьев стало меньше, да и росли тут не такие, как на родине. Ели и лиственные деревья уступили место соснам. Под копытами коней скрипел песок.

Гудрис остановил своих товарищей:

— Теперь я не сомневаюсь, что наша речка впадает в Нямунас. Но нам нужно добраться до моря. Поэтому мы повернем вправо. Здесь почва посуше, чем вдоль Нямунаса, где сплошные болота…

Чем дальше, тем лес становился не только реже, но и ниже. Стройные сосны сменились более щуплыми, а далее кругом, сколько можно было охватить взором, росли совсем низкорослые. Местами деревца покрывали равнину, кое-где перекатывались через холмы. Айстис устремился вперед рысцой и, первым оказавшись на вершине ближайшего холма, воскликнул:

— Вижу море!

Гудрис и Куприс догнали Айстиса. Все трое обратили взоры вперед, где за приземистыми сосенками на песчаный берег набегала волна, вблизи синяя, а подальше темно-зеленая. После долгого путешествия сквозь леса аж в глазах рябило! Справа море сливалось с облаками, а слева, на расстоянии нескольких тысяч шагов от берега, виднелась земля — белая, покрытая зеленой дымкой сосен.

— Это и будет Белая коса? — поинтересовался Айстис.

— Видимо, она, — согласился Гудрис.

— Как туда попасть? — Куприс весь передернулся. — Ведь здесь глубоко!

— Вплавь…

Гудрис велел расседлать лошадей, завернуть груз так, чтобы не намок. Затем лошадей повели в воду. Сначала они осторожно ступали по дну, но вскоре пустились вплавь, увлекая за собой грузы. Держась за вьюки, поплыли и люди.

Чем ближе они подплывали к противоположному берегу, тем интереснее он казался. Солнце, повисшее прямо над головой, так ярко освещало песок, что он сверкал. Сразу от кромки берега вздымалась целая светящаяся гора…

Лошади, почувствовав близость берега, поплыли быстрее. Одна за другой они нащупали ногами дно и выбрались на берег. С них сняли поклажу, они стали отряхиваться и валяться на песке. После вынужденного купания улеглись на песок отдохнуть и путешественники…

Отдохнув и подкрепившись, путники привели в порядок поклажу и направились по Белой косе на юг.

Айстис глядел вокруг во все глаза. Все здесь было интересно! Такой дорогой он еще никогда не ездил.

Впереди, сколько хватало глаз, пролегла полоса суши, с обеих сторон омываемая водой. В том месте, где они вышли из воды, суша заканчивалась мысом из белого песка, напоминающим язык. Песок виднелся всюду и на юге. Местами ветер образовал из него волнообразные холмы.

— Дюны, — жмурясь от яркого солнца, произнес Гудрис, — как дома… Только здесь они выше. Видимо, бог моря Бангпутис часто неистовствует…

На короткий привал остановились в низине. У небольшого водоема, в котором плавали утки, Гудрис с Куприсом стали проверять, хорошо ли держат ремни, которыми перетянуты выжи, а Айстис взобрался на песчаную гору. Нигде ни одного человеческого следа, только следы лосей[32 - Люди впервые поселились на Куршской косе еще в древнем каменном веке. Особенно многочисленными были их поселения в неолите. В медном и железном веках население уменьшилось. Бывали периоды, когда постоянных жителей на Косе совсем не было.].

Подниматься в гору было нетрудно. Лишь один раз песок так поддался, что юноша оказался в нем по пояс. Ступая осторожнее, он вскоре оказался на вершине. С нее открывалась широкая панорама: справа море и бухта, впереди несколько песчаных гор, отлогие склоны которых доходили почти до воды.

Волны набегали на берег одна за другой. Песок всюду выглядел как дерево, источенное короедом. Только в отдельных местах он, затвердев, удерживался вроде мостика от одной горы к другой. А под мостиками пенилась вода…

Айстис любовался синим морем, зеленым лесом, дюнами, на вершинах которых песок курился, словно дым над крышей нумаса. Он искал место, где удобнее спуститься с горы, как вдруг раздался грохот.

Молодой путник, словно лист, прильнул к земле и, схватившись за голову, ждал, что же последует дальше.

«Боги разгневались! Им не нравится, что мы сюда явились!» — одолевали его тревожные мысли.

Однако грохот не повторился, и Айстис открыл глаза.

— Что случилось? — послышался снизу голос Гудриса. — Откуда гром в ясный день?

Юноша оглянулся. Там, где только что был песчаный мостик, сейчас виднелись лишь пенящиеся волны.

— Мостик обвалился!

— Какой мостик? — качая головой, недоумевал Гудрис. — Спускайся вниз! Видно, ты перегрелся на солнце…

Айстис еще раз окинул взором гряду дюн и стал спускаться.

Скакать по Белой косе было интересно. Когда во второй раз солнце стало клониться к закату, впереди показался густой лес.

Путешественники остановились на опушке, где песок был смешан с хвоинками, и стали совещаться, куда повернуть. Вспомнив рассказ скальвов, что сембы живут у моря, они направились вправо.

Однако далеко отъехать не пришлось. Как только путники углубились в лес, дорогу преградили два всадника на крупных, упитанных конях. Они были вооружены длинными копьями, круглыми щитами и короткими гнутыми мечами. На головах сверкали остроконечные шлемы из блестящего железа.

— Кто такие? — спросил один из всадников на языке, которого путешественникам не доводилось слышать, но смысл они поняли. — Откуда?

— Мы жемайты[33 - Жемайты — род балтов, к которому принадлежало племя Айстиса, Куприса, Гудриса.], — ответил Гудрис, сам удивляясь, что понимает сембов. В том, что это именно они, у него сомнений не было. — Путь держим к сембам…

— Жемайты?! Мы вас никогда не видели!

— Далеко ли вы живете?

— Что везете с собой?

Сембы еще о чем-то спрашивали, но Гудрис не все понял.

— Мы везем янтарь, — ответил он, — хотим встретиться с вашими купцами.

Сембы посовещались между собой.

— Хорошо! Следуйте за нами!

Двое сембов поскакали в том направлении, откуда появились, и вскоре исчезли в лесу. Проехав небольшое расстояние между деревьями, путешественники оказались в перелеске. Впереди у продолговатой бухты в два ряда стояли дома.

— Жемайты! Жемайты! — раздавалось со всех сторон.

«Как и у нас, когда появились скальвы, — подумал Айстис. — Везде то же любопытство!»

Он заметил женщин и детей, которые разглядывали их издали, но ближе не подходили. Как только они приблизились к домам, женщины и дети скрылись в помещении. Послышался стук щеколд.

Приезжие остановились у дома, украшенного резьбой. Привязали коней к толстому бревну, положенному на камни, и открыли двери. Их встретил чуть сутуловатый мужчина с длинными седыми бровями. Его одеяние было украшено такими же блестящими пластинками, как и у других сембов. С каждой пластинки смотрели то рысь, то медведь, то бобер, вырезанные искусной рукой.

Рикис[34 - Рикисы — знать сембов.] — так его назвали воины — долго рассматривал Гудриса и его товарищей, а затем произнес:

— Жемайты? Впервые вижу вас, братья по великому племени! О вас я слышал от скальвов… Чего ждете? — обратился он к своим ближним. — Принимайте гостей! Накормите их коней. Сгрузите поклажу!

Сембы бросились выполнять приказы.

— Садитесь, — пригласил рикис жемайтов, указывая рукой на широкие лавки вдоль стен, покрытые медвежьими шкурами, — садитесь, — повторил он. — Меня зовут Кулмас, а вас?

Услышав имена приезжих, Кулмас хлопнул в ладони. Появился человек невысокого роста.

— Партас! Пусть подадут еду! И питье! А чуть позднее пусть приготовят постель! — И сказал ему еще что-то.

Партас поклонился и вышел.

— Я вижу, что ты великий человек, — глядя на пламя в серебряном сосуде, произнес Гудрис, — поэтому мы хотим передать тебе приветствие от нашего рода. Мы живем далеко на севере, но у тех же вод. Разговариваем на языке, похожем на ваш, но почти не знакомы друг с другом. У нас бывают скальвы. И они рассказывают нам о вас. Привозят железо, медь, серебро, меняют на янтарь, меха, мед, воск. Однако этот обмен для нас убыточен. Скальвы мало дают, а просят много. Нам хотелось бы самим путешествовать к вам по дорогам, которые мы разведали. И хотелось бы пригласить вас к нам. Ведь наши предки дружили…

— Почтенный жемайтис! — Рикис смотрел Гудрису прямо в лицо. — В твоих словах — истинная правда! Не только наши языки похожи, у нас и боги одни и те же! Я вижу знаки Перкунаса, Патримпаса, Патоласа! Мне известно, что и ваши кривисы ездят в Ромуву к Кривайтису[35 - Полагают, что духовный центр балтских племен находился на горе Рамбинас, где жил верховный кривис, именуемый Кривайтисом.] — нашему верховному жрецу… Хорошо бы нам объединиться! Сембам и скальвам, нотангам и жемайтам… Сколько бы нас набралось! Тогда никто нам не страшен. Настанет, верю, настанет час, когда все мы объединимся!..

— Мы передадим людям нашего рода твои слова, рикис, — сказал Гудрис, склоняя голову. — Пусть так и будет!

— Одно лишь не совсем так, как ты говорил, жемайтис, — продолжал рикис. — Скальвы привозят вам не наши товары. Мы еще мало изготавливаем сами, а больше получаем в обмен у римлян…

Заметив, что жемайты насторожились, он стал объяснять:

— Слышал ли ваш род о том, что далеко — южнее нашего моря — есть еще много земель, на которых живет огромное множество людей? С некоторыми из них мы общаемся, и прежде всего с римлянами. С ними торговали еще деды наших дедов. Край римлян очень обширен — он простирается до теплых морей и дальше. Мы бывали только на краю этих земель, у большой реки Дунавия, где стоит их усадьба — Карнунт. Оттуда и к нам наведываются путешественники… Но об этом позднее, а сейчас просим всех к столу.

Кулмас позвонил в серебряный колокольчик. Еще не успели умолкнуть его звуки, как открылись двери и Партас пригласил их в другую комнату.

Помещение это было чуть ли не втрое больше первого. Стены и потолок — из древесных стволов, на которых были развешаны головы и шкуры лосей, медведей и других зверей. Поверх шкур — драгоценные мечи, кинжалы, луки и щиты. Пол также устлан шкурами. Посередине стоял черный стол, покрытый тоненькой тканью. На ней сверкали золотые тарелки, сияли серебряные кувшины. Стол был из двух частей. У более длинной и более низкой части уже стояло около двадцати торжественно одетых пожилых мужчин. Они ждали, пока Кулмас и приезжие займут места на деревянных стульях, расставленных вдоль более высокого стола, украшенного резьбой.

Рикис поднял рог, окованный серебром:

— Приветствую наших братьев жемайтов, желаю им успешного пребывания у нас! Я уверен, что вам на нашей земле будет оказана почетнейшая встреча, как самым дорогим нашим гостям! Боги, зову вас!

— Пусть так и будет! — поддержал эти слова седовласый старик, сидевший рядом с Кулмасом, а вслед за ним и другие сембы. Это прозвучало как клятва.

Айстис наблюдал за сембами и думал, что живут они иначе, чем его род. Сколько у них красивых предметов! Как красиво и разнообразно они одеты! И народа здесь больше. Только почему их люди убегают от приезжих и прячутся по домам?

Гудрис ждал, когда рикис начнет совещание, как было принято у жемайтов. Обдумал, что следует сказать. Однако совещание так и не началось. Вскоре сембы встали из-за стола и, поклонившись Кулмасу, разошлись.

— Сыты ли вы? — спросил рикис, когда они снова остались наедине. — Сейчас можно и о серьезных делах поговорить…

Кулмас снова позвонил, и вошли трое: старик, который за обедом сидел с ним рядом, и еще двое.

Когда все заняли свои места, рикис объяснил:

— Это мои ближайшие помощники. Можете говорить…

— Гостеприимный Кулмас и вы, сембы, — начал Гудрис, доставая статуэтку, изображающую медведя. Она была изготовлена из глины и украшена янтарем. — Мы привезли знак нашего рода, который послужит подтверждением тому, что говорим мы от имени всех наших родичей. Примите этот знак…

Все оживились, а старик протянул руки в сторону Гудриса:

— Жив ли еще ваш кривис Даумас?

— Боги еще не призвали его к себе…

— Передайте ему мое благословение. Он приезжал в Ромуву…

— Мы привезли янтарь, меха, воск, мед и хотим менять их на железо, соль, золото, — вставил свое слово Куприс.

Сембы переглянулись. Кулмас произнес спокойно:

— Ваше желание мне понятно. Однако мы уже давно не видели римлян, а сами, занятые важными делами, не совершали таких дальних путешествий, поэтому у нас имеется лишь то, что нужно нам самим…

— Так неужто мы вернемся с пустыми руками после того, как проделали такой большой путь? — возмутился Куприс. Казалось, он ожил, когда речь пошла о торговле. — Ваши дома полны всякого добра, могли бы и поделиться! Мы хорошо заплатим!

— Почему ты говоришь, что от вашего путешествия не будет пользы? — Кулмас повернулся лицом к Купрису. — Мы встретились, и в этом огромная польза!

— Поглядев друг на друга, сыты не будем!

— Как кто понимает…

Кулмас отвернулся от Куприса и вплоть до конца разговора больше не уделял ему внимания, разговаривал только с Гудрисом.

— Разумеется, — сказал он, — подумав, мы могли бы кое-что наскрести. Однако нам хотелось бы предложить вам кое-что более ценное…

Рикис окинул взором всех присутствовавших и продолжал:

— Верховный рикис сембов, бартов, нотангов и других наших родов только что оповестил нас, что через пять дней из каждого рода к нему должны явиться десять мужчин… Объявляется поход к римлянам. Я направил к нему гонца, дождемся его возвращения. Полагаю, рикис даст свое согласие, чтобы и вы отправились в путь вместе с нами…

— Мы? — встрепенулся Куприс. — Еще чего!..

— Мы согласны! — поспешно перебил его Гудрис.

— Отлично! — обрадовался Кулмас. — Ступайте отдыхать. Позднее обо всем поговорим…

Кулмас позвонил. Явился Партас и проводил их в комнату, где стояли нары, покрытые мехом.

— Что ты киваешь этому рикису? — словно ужаленный, подскочил Куприс, стоило им остаться наедине. — Кто разрешил тебе говорить за всех нас? Мы не желаем никуда отправляться! Обменяем товары — и домой!

— И ты так думаешь, Айстис?

— Я? Я согласен пуститься в путешествие…

— Так и будет! — Гудрис поднял руку. — Пока я руковожу, слушайтесь меня! Род нас снарядил, и мы совершили бы преступление, если бы не стали искать дорог, ведущих к римлянам! Одни мы не найдем этих дорог. Отправимся в путь с сембами!

Жемайты умолкли. Все решено. Больше спорить было не о чем.

Когда совсем стемнело, вошел Кулмас с масляным светильником в руках.

— Только что возвратился гонец. Верховный рикис дал свое согласие, чтобы вы ехали с нами. Рикис Нотангас ждет вас возле устья реки Вистулы. Оттуда поплывем на ладьях до земли венедов[36 - Венеды, предки древних славян, жили у среднего течения Вислы.], а дальше поедем верхом… С собой возьмем лишь янтарь. За него римляне сейчас очень много платят. Все остальные товары оставьте у нас. После возвращения рассчитаемся… А сейчас ложитесь спать.

Кулмас ушел.

— Оставить лошадей, товары! Чтобы они без спроса шарили в наших сумках? Что за порядок такой? — не унимался Куприс.

Гудрис и Айстис ничего не ответили, поэтому Куприс вскоре замолк.

Через отверстие, прорубленное в стене, в комнату проникал белесый лунный свет. Послышались шаги, и снова воцарилась тишина.

Айстису почему-то стало тревожно на душе. Он чуть-чуть приоткрыл двери, которые вели во двор. Невдалеке послышались приглушенные голоса. Айстис стал прислушиваться.

— Отец! Куртис задумал страшное дело! Он призывает убить жемайтов!

— Что ты мелешь, Скоманте! Жемайты — мои гости! Кто посмел?

— Витингас рассказал. Он просил… Сам он не смеет…

— Тсс! Говори тише…

Скоманте говорила так тихо, что с трудом можно было разобрать:

— Куртис объясняет, что незачем показывать жемайтам дорогу в Карнунт. Сембы лишатся больших богатств, если любой, кому придет на ум, будет ездить к римлянам.

— Дурак он! Римляне богаты. Всем хватит добра! Ему не понять, что пора не ссориться, а дружить. С запада нас теснят германы, с юга маркоманы. С кем же нам дружить, если не с теми, кто близок нам по духу? У кого и боги, и язык — от одной матери? — взволнованно говорил рикис. — Такие, как Куртис, — опасные дураки! Они думают только о собственном кармане… Что еще сказал Витингас?

— Куртис послал гонцов созвать родичей. Они ночью нападут на дом гостей…

Айстис больше не стал слушать. Он быстро вернулся в комнату, в которой спали его товарищи.

— Гудрис, проснись… — тормошил старшего Айстис. — Беда!

— Что случилось? — Гудрис мгновенно вскочил и сразу схватился за меч.

Айстис вкратце рассказал о том, что он понял из разговора рикиса и его дочери Скоманте.

— Разбуди Куприса, — велел Гудрис. — В подробности не вдавайся.

Все трое оделись, забаррикадировали двери скамьями и стали дожидаться, что будет дальше.

За стеной послышались шаги.

Айстис прильнул к окошку:

— Пришли трое. Вооруженные.

— Живьем не сдадимся! — Гудрис покачал в руках тяжелый меч, словно проверяя свою силу. — Ну и дела!

— Ведь я ничего не сделал, — почти заикаясь, произнес Куприс. — С чего это они взбеленились?

Мужчины во дворе посовещались и разошлись. Один встал у дверей. Другой у окошка. Третий отошел подальше.


Проникнуть в их комнату никто не пытался. Однако жемайты не спали всю ночь. Вооруженные мужчины за ночь сменились трижды.

— Вот оно что! — уже под утро сообразил Гудрис. — Нас охраняли люди Кулмаса… Давайте приведем все в порядок. Они, чего доброго, подумают, что мы испугались. И приляжем…

Прилечь не удалось. Пока они разбирали баррикаду у дверей, раздался стук в двери. Вошел рикис:

— Ишь какие ранние! Как спали?

— Спасибо, рикис. Мы очень хорошо выспались!

Кулмас внимательно оглядел Гудриса, видимо желая убедиться, говорит ли он правду. Не заметив ничего подозрительного, Кулмас поднял руку:

— Отлично! После завтрака — в путь! А вот вам помощник, — добавил он, подзывая поближе семба средних лет, нарядно одетого. — Витингас…

Витингас оказался не из разговорчивых. Он молча помог навьючить лошадей и движением руки показал, что пора садиться на коней.

От дома Кулмаса уже выезжали всадники.

Ехали они по хорошо утрамбованной дороге. Сотни отпечатков копыт вперемежку со следами босых ног свидетельствовали, что ею постоянно пользуются.

…Всадники скакали с утра до вечера, а по ночам отдыхали в домиках, которые, видимо, для этой цели и были выстроены. Через три дня оказались у большой реки.

Лес отступил. Вдоль побережья — в море и на реке до самой излучины — стояло много больших и маленьких судов. У некоторых из них высоко над водой вздымалась заостренная носовая часть, украшенная изображениями длинноволосых бородатых стариков. Около деревянного моста, уходившего в море, стояло около двадцати навесов из прутьев с глиной — для товаров.

— Отсюда большие ладьи отплывают в дальние края, — показал рукой Витингас. — Они достигают Большой воды, плывут до Оловянных островов[37 - Так в старину именовались острова Великобритании, где римляне добывали олово.] и дальше.

Айстис не удержался и спросил:

— И мы поплывем на такой большой ладье?

— Нет… Наш путь — на юг, вот на этих… — Витингас указал на длинные и широкие лодки, привязанные к стволам, лежавшим вдоль кромки берега.

Вокруг было много людей, одетых в меха. Их головные уборы были украшены рогом и железом. К широким кожаным ремням подвешены кинжалы, мечи или колчаны. В руках они держали боевые топоры с длинными рукоятками, длинные и короткие копья, дротики. У некоторых за спиной — боевые луки, арбалеты.

Другие, видимо не такие знатные, были менее вооружены. Они вертелись вокруг лошадей, вели их по крутому склону к воде.

Все умолкли, когда со стороны моря показался седовласый мужчина с одним ухом.

— Нотангас! — объяснил Витингас Айстису. — Главный рикис этого похода[38 - Сембы вождей назначали.].

Старик, подняв руку, поздоровался со всеми и скомандовал:

— По лодкам!

Его приказ повторили другие. Вскоре более полусотни плоскодонных лодок, груженных всяким добром, повинуясь гребцам, поплыли против течения.

…Путешественники гребли, сменяя друг друга. Плыть против течения было нелегко, люди быстро уставали. Дошла очередь и до Айстиса. Он изо всех сил налег на весло и сразу почувствовал, как это тяжело.

— Не торопись, — успокаивал его Витингас, — греби спокойно, вот так…

В середине реки течение было настолько сильное, что лодки стало сносить в сторону моря.

— Поднять паруса! — скомандовал Нотангас.

Люди, обрадовавшись, развернули треугольные полотнища. Они белели над водой, словно крылья огромных птиц. Их сразу же наполнил ветер.

Айстис любовался игрой парусов на ветру, повторяя про себя слова Витингаса:

— Пусть ветер за нас потрудится…

«Не поход, а одно удовольствие», — думал молодой жемайтис, вспоминая, с каким трудом они пробирались сквозь лесную чащу, как мучительно искали дорогу через болото.

— Рано еще радоваться, — словно разгадав его мысли, молвил Витингас. — Там, где река повернет на восток, мы сойдем на берег…

— А дальше? Пойдем к другой реке?

— Дальше — как бог даст, — загадочно ответил Витингас, видимо обходя молчанием что-то важное.

Витингас ничего не стал объяснять, а Айстис не приставал к нему с расспросами. Подняв воротник своего кожуха, он задремал. Казалось, что его вовсе не интересует ни река, ни ладьи, ни ветер, наполняющий парус, для управления которым требовалось столько сил и навыков. Но так только казалось. Юноша обдумывал все, что успел познать, и пытался угадать, что его ждет в путешествии, о котором он еще несколько недель назад даже не помышлял…

С утра до вечера их окружала вода. Лодочники продолжали путь и ночью. Нотангас не разрешал останавливаться на отдых. Он все торопил и торопил путешественников, словно впереди их ждало нечто необыкновенное…

У Айстиса от непрестанной смены видов по берегам закружилась голова. Лишь изредка на глаза попадались люди, столбик дыма, а так — сплошные заросли, еще более густые, чем у Большой реки.


Уже близился закат, и солнечный шар почти касался поверхности реки, когда Нотангас, встав во весь рост в первой лодке, отдал приказ:

— Повернуть к берегу! Привязать лодки!

Айстис, внимательно присмотревшись, увидел в воде около берега ряд столбиков с зарубками, как на гарпунах. Рулевые направили лодки к этим столбикам и стали закреплять их конопляными веревками. Рядом появился Гудрис. Его лодка была уже привязана.

— Бог Упинис[39 - Упинис — древний жемайтский бог, владыка рек.] благоволил нам! — довольный, произнес Гудрис, высыпая в реку горсть гороха — любимую пищу этого бога.

Горошины упали в воду рядом, и Гудрис кинул подальше еще горсть. Заинтересовавшись горошинами, из воды выпрыгнула крупная рыба.

— Вот! Ты видишь, Айстис? Сам бог Упинис! Вот тебе еще! — Гудрис метнул весь оставшийся у него горох. — Поклонимся еще богам Жямепатису и Жямине, чтобы они разрешили нам держать путь дальше, — обратился Гудрис к товарищам по путешествию.

Как только закончилось жертвоприношение, невдалеке послышалась команда:

— Сложить груз за ограду!

Только теперь Айстис увидел недалеко от берега ограду, сплетенную из толстых веток, такую высокую, что, даже подпрыгнув, до верхнего края не дотянуться. За нее путешественники и поспешили отнести свои корзины.

По ту сторону ограды было довольно просторно. В центре стоял навес, его крыша, покрытая дерном, зеленела, как лужайка. Айстис удивился, заметив, что на крыше растет березка, а вокруг нее цветут ромашки.

Когда все собрались, Нотангас попросил, чтобы его внимательно выслушали, и начал говорить:

— Те, кто путешествовал со мной раньше, согласятся, что на сей раз боги благоволят нам. Однако раньше времени радоваться не стоит. Я выслал вперед лазутчиков, и они доложили, что между Вистулой и Дунавием неспокойно. У Виадии снова в движение пришли ругии. Готы так и ищут повода вступить в бой с кем-нибудь! Сейчас готы нападают на венедов. Надо остерегаться, а то и нам достанется от них: кое-где по берегам мы заметили, что за нами уже следят! Неизвестно, что на уме и у буров, лугиев, лемови…

Айстис вспомнил, что видел между деревьями человека с рогами, окованными металлом, — от них отражался солнечный луч.

— Гепиды и готы и вовсе обнаглели, — продолжал Нотангас. — Они вторгаются на наши земли! Наши лазутчики уже вели бои с этими нечестивцами…

Нотангас оглянулся, как бы не желая, чтобы его услышал тот, кому не положено, и снова заговорил:

— Меня больше всего тревожат маркоманы. С той поры как они поселились, в местах, где пролегает наш путь, не стало покоя! Есть опасение, что вместе с квадами они снова готовятся к войне! Видимо, опять поведут наступление на римлян… Вестас, как лошади?

— Венеды уже гонят их!

— Молодцы! Помните, что венеды — наши самые верные союзники! Добрые, всегда готовые прийти на помощь! Поверьте, у нас еще не раз будут общие дела с ними. Кулмас, выполнил ли ты мой приказ?

— Он исполнен, великий рикис! Рикис Иомантас уже повел отряд бойцов на помощь венедам.

— Очень хорошо! Отправимся в путь на заре. А сейчас отдыхайте…

Путники устроились с той стороны, куда не задувал ветер. Айстис прислонился к плечу Гудриса, около Витингаса. Ему не терпелось многое узнать.

— Витингас, скажи, кто это маркоманы?

— Маркоманы явились с запада. Странные, замкнутые. Ни с кем не общаются. Очень жестокие. Несколько лет назад они напали на отряд, который держал путь к римлянам. Всех убили, товары похитили… В прошлом году тоже пытались напасть. Однако у нас был большой отряд, к тому же хорошо вооруженный…

Они бы еще долго беседовали, но Гудрис отчитал их: впереди дальняя дорога, необходимо отдохнуть.

Ночь прошла спокойно.

Проснувшись, Айстис увидел, что загон полон лошадей. Каких только тут не было! Черные и белые, сивые и в яблоках. А какие тонконогие!

— Пока до римлян доберемся, солнце взойдет столько раз, сколько пальцев на шести руках, — объяснил Витингас. — Поэтому смотри, выбирай хорошую лошадь. Если лишишься в путешествии коня, пешком не дойдешь…

Айстис нашел для себя черного, как ворон, двухлетнего жеребца, похожего на того, на котором начал путешествие.

Постепенно шум стал стихать. Каждый подобрал себе коня. Теперь принялись их седлать, укреплять вьюки. Едва успели затянуть последний ремешок, как раздался голос Нотангаса:

— Именем великого рикиса! Все ли готовы?

— Все!

— В путь!

— Пусть нас возьмет под свою опеку Кялюкис[40 - Кялюкис — попечитель путешественников.], — тихо произнес Гудрис, бросая на землю несколько семян конопли.

…Один день сменялся другим, а караван купцов, следуя под охраной воинов, уходил все дальше по хорошо знакомому проводникам пути. Караван пересекал открытые пространства и снова попадал в чащу, перекатывался через холмы и брел по болотистым низинам.

Айстис потерял счет дням. Он привык вместе с другими присматривать за навьюченными лошадьми, скакать в охране каравана, готовить еду, выполнять любое приказание Нотангаса или его помощников. От долгой езды верхом поясница побаливала, ныли ноги. Ему даже стало немного скучно — никаких приключений! Словно вокруг были не чужие леса и поля, а родные просторы, знакомые с детских лет, да камни, обласканные собственными руками.

Невзгоды начались, когда их никто не ждал.

Еще до того как путешественники добрались до реки Поперечной, которая пересекала дорогу на юг, одна за другой пали три лошади: у них в ноздрях выступила зеленая пена.

Перераспределив вьюки, купцы последовали дальше, споря между собой о том, какой корм мог загубить коней. Однако после того как в пути пали еще три лошади, Нотангас остановил отряд:

— Наши лошади кем-то злонамеренно отравлены! Кто-то хочет, чтобы мы остались без коней. Следите, чтобы животные ни к чему не прикасались!

— Великий рикис! Как быть? Вьюки с павших лошадей некуда пристроить, коней осталось слишком мало. Мы и так везем с собой много товаров!

— Берите с собой только янтарь! Остальное спрячьте. Если не сможете взять с собой и янтарь, спрячьте и его! В следующий раз прихватим[41 - Торопливо спрятанных янтарных кладов вдоль этого Янтарного пути обнаружено немало. Один из наиболее крупных найден вблизи Вроцлава (ПНР); купцы оставили около трех тонн янтаря.], — распорядился Нотангас.

Разыскав брод, путники переправились через реку. По противоположному берегу ехать стало несколько легче: не приходилось месить копытами грязь.

На холмах по обе стороны дороги шумели осины.

Отряд пробирался вперед между холмами, уходя все дальше на юг и останавливаясь лишь для того, чтобы перекусить и попасти лошадей. По ночам путешественники разводили костры, чтобы отпугивать зверей.

Таясь во тьме, за отрядом следили и чужие люди. Их заметил и рассказал об этом Витингасу Айстис. Чтобы успокоить парня, Витингас стал уверять, будто он принял за посторонних своих же часовых. Но Айстис не согласился и показал чужие следы.

Нотангас, узнав эту новость, не удивился.

— Я видел. Уже два дня, как за нами пристально следят. Мы должны быть готовы к тому, что на нас могут напасть. Это — маркоманы…

Чем дальше на юг, тем больше чужих глаз следило за путешественниками — сначала тайком, а позднее и совершенно открыто. Когда отряд, оставив за спиной холмы, повернул к реке Виадии, от которой уже недалеко и до земель римлян, вслед за ним потянулась целая вереница всадников и пешеходов.

Их стало еще больше, когда отряд вступил в ущелье. Оно оказалось широким. Бояться вроде бы было нечего, тем более что непрошеные спутники вели себя спокойно.

Однако вскоре Нотангас заметил, что обстоятельства изменились. Следившие за путешественниками маркоманы пришли в движение, стали размахивать копьями.

Отряд Нотангаса по-прежнему продвигался вперед по своему пути, не поддаваясь панике. Вскоре он покинул ущелье и стал спускаться по склону очередного холма.

— Теперь уже недалеко… — вздохнул кто-то с облегчением.

Но как только люди Нотангаса начали подниматься на следующий холм, покрытый лесом, как сверху на них обрушилась лавина всадников в черных поддевках.

— Вестас! Охраняй лошадей! Кулмас, Бартас, ваше дело — фланги! — скомандовал Нотангас.

Сембы были опытными воинами и знали, как и что надо делать. Они торопливо отвязали вьючных лошадей и согнали их в центр отряда, а сами, опустив забрала, уперли о седла тяжелые копья и выстроились изгибом.

Нападающие рассчитывали, что отряд бросится врассыпную и попытается спастись бегством. Увидев же спокойное поведение путешественников и направленные в их сторону тяжелые копья, они попытались перестроиться. Скакавшие впереди повернули было в стороны, однако на них налегали следовавшие сзади. Все перемешались. Некоторые воины в этом беспорядке наткнулись на цепочку сембов и были сражены. Строй сембов стоял непоколебимо, словно скала.

Маркоманы впопыхах отступили и снова бросились на сембов. Однако и вторичная атака не принесла успеха.

Тогда маркоманы отвели всадников, и на лужайку вступили пешеходы с тяжелым вооружением. Айстис насчитал десять шеренг!

Они шли вперед, держа наперевес длинные копья. Их оружие, видимо откованное из железа, блестело на солнце. В левой руке каждый держал длинный гнутый щит, а к ремням были подвешены обоюдоострые мечи длиной свыше двух стоп. Их ножны были из деревянных планок, обтянутых кожей и скрепленных полосками бронзы. К ножнам крепилось кольцо для перевязи, перекинутой через левое плечо воина.

Сембы, которым уже приходилось сталкиваться с маркоманами, знали, что военному делу они учатся у римлян. Вот и сейчас маркоманы следовали примеру римских легионов и были оснащены их оружием.

— Остерегайтесь копий! Глядите, чтобы они не вонзились в ваши щиты! — обучал Нотангас новичков. — Пусть они скользят вдоль поверхности щитов! В противном случае вам нечем будет прикрыться от мечей! На землю!

Этот совет был дороже золота, так как копья уже летели в сторону отряда.

Повинуясь Нотангасу, сембы применили еще одну военную хитрость. Стоило Нотангасу произнести слова: «На землю» — как все до одного, вместо того чтобы прикрываться щитами, бросились под брюхо коней. Копья, нацеленные на всадников, пролетели выше, не принеся никакого вреда. Затем сембы снова быстро вскочили на лошадей и устремились на маркоманских пешеходов, лишившихся копий.

— В ближний бой не вступать! Их много! Пробиваться к реке! — скомандовал Нотангас.

Сембы четко повиновались командам. Маневр следовал за маневром, и люди Нотангаса, отделив пехоту от всадников, поскакали вперед по образовавшемуся коридору. Но миновать ближнего боя не удалось.

Начались рукопашные схватки — один против одного. Яро дрались всадники. Мечи сембов были тяжелее, поэтому шлемы нападающих летели вместе с головами. Особенно когда на них обрушивался Кулмас или Гудрис. Копьем каждый семб метил в живот маркомана, защищенный лишь кожаной поддевкой.

Маркоманы пустились наутек. Сембы их не преследовали. Дорога в сторону реки была свободна. А это было главное…

— Всем приготовиться к переправе на противоположный берег! Рикисы — срочно к Нотангасу! — послышался голос, который вернул Айстиса к действительности.

— Помоги Купрису, — сказал Гудрис, уходя.

На краю поляны, около камня, уже стояло несколько мужчин. Одновременно с Гудрисом подошли Витингас и рослый Кулмас с перевязанной головой.

— Все?

Нотангас не стал терять времени.

— Друзья! Я должен огорчить вас, — левой рукой он поправил повязку, которая придерживала раненую правую. — На условный знак — пять горящих стрел — с противоположного берега никто не ответил. Не знаю, что случилось. Видимо, нас не ждут, хотя там знали о нашем прибытии.

Помолчав, Нотангас продолжал:

— Солнце близится к закату. Оставаться на этом берегу нам нельзя. Ночью нас всех перебьют. У нас много раненых, а лодок за нами не пришлют. Как быть?

— Великий Нотангас! Великий рикис! Я предлагаю поискать лодки ниже по течению или, наоборот, выше… — произнес Витингас.

— Уже искали. И нашли лишь сожженную усадьбу лодочника…

— Поплывем на тот берег на плотах!

— Мы согласны!

— Пусть так и будет! Те, кто покрепче, пусть принимаются за связку плотов. На них уложим раненых. Остальные поплывут самостоятельно.

— Нам нужно торопиться! — поддержал Нотангаса Кулмас, взглянув на солнце, которое опускалось все ниже. — Если мы не управимся до заката, придется ночевать под открытым небом: в город нас не пустят.

Когда со стороны реки пришли разведчики и доложили, что готовы уже три больших плота, Нотангас предупредил:

— Только без шума! Чтобы из леса не заметили, как мы переправляемся. Пусть часовые по одному отходят лишь тогда, когда плоты двинутся с места…

Здоровые помогли раненым спуститься к воде, перенесли товары.

— Поосторожнее! — предупредил часовой, стоящий вблизи леса. — Слышу возню!

Плоты отчалили как раз вовремя. Стоило только часовым прыгнуть в воду, как из леса на поляну выскочили всадники. Они помчались к берегу вдогонку за переправляющимися через реку… Одно копье скользнуло по воде и вонзилось в торец бревна около Айстиса. Другие не долетели до цели…

Люди и лошади благополучно преодолели стремнину и теперь приближались к противоположному берегу, к стенам Карнунта.

Когда сембы уже выходили на берег, солнце спряталось за лесом. О закате возвестил своим звоном и колокол где-то за стенами.

— Мы опоздали! — с отчаянием взмахнул рукой Нотангас.

— Кулмас, попытай счастья! Беги к воротам!

В сопровождении пяти сембов Кулмас подбежал к высоким воротам, обитым листами меди, за ними последовал и Айстис.

— Это мы, сембы! — Кулмас постучал в ворота и что-то добавил на непонятном Айстису языке.

По ту сторону ворот послышались возгласы.

— Что они говорят? — спросил Айстис у Витингаса.

— Они велят нам убираться и грозят нанизать нас на копья!

— А раненые?

— Ты еще не знаешь римлян! Какое им дело до варваров, как они называют всех, кто родом не с их земли…

— Пусть их покарает бог Пяркунас! — разразился бранью Кулмас. — Идем отсюда, а то эти нечестивцы на самом деле осыпят нас стрелами!

— Ничего не поделаешь! Придется дожидаться утра, — сказал Нотангас. — Готовьтесь к ночлегу!

Все были утомлены. Переправа через реку потребовала большого напряжения сил. Нотангас видел, что соорудить укрепленную стоянку не удастся, поэтому велел тем, кто еще мог передвигаться, отнести все товары поближе к стене, где не задували ветры. Расстелив меха и одежду, уложили раненых. Посередине круга разложили костер. От ужина все отказались. Большинство тут же повалилось спать. Лишь считанные часовые старались не задремать.

…Завыл волк. Другой. Третий.

Вой все нарастал, уже казалось, будто завывание доносилось со всех сторон.

— Волки почуяли запах крови!

— К ограде!

— Несите сюда копья!

Командовал Нотангас:

— Кулмас, возьми десять человек и спеши к лошадям. Волки прежде всего набросятся на них. Берите огонь. Не забывайте, что волки боятся огня!

— Что случилось? — спросонья спросил Айстис. — На нас опять напали?

— Волки, — объяснил Витингас. — Хватай копье!

Из темноты к ограде тянулась цепочка зеленых точек.

— Кидай! — крикнул кто-то.

Сембы стали бросать в приближающихся волков горящие ветки. Цепочка зверей рассыпалась, но ненадолго. Вскоре волки снова собрались в стаю и опять потянулись к ограде.

— Огнем их!

Только отдельные волки бросились прочь, а остальные уже лезли на ограду.

Сембы встретили их стрелами, мечами, копьями. Но и это не остановило зверей. Преодолев препятствие, они накинулись на людей…

Закипела ожесточенная схватка.

Айстис заметил крупного волка и метнул в зверя копье, но промахнулся. Волк вцепился в него зубами. Боль привела Айстиса в ярость. Напрягая все силы, он ударил мечом. Послышался визг. Волк отскочил.

Рядом другой волк бросился на человека, норовя вцепиться ему в горло. Айстис огрел волка мечом плашмя, и зверь отступил от жертвы. Несколько волков окружили Вигингаса. Тот оборонялся, вращаясь вокруг с мечом в руках. Айстис поспешил ему на помощь.

Подоспели мужчины, посланные защищать лошадей. Они разили волков с тыла.

Звери не устояли. Скуля и воя, они отошли в темноту…

Айстису больше не удалось уснуть. Как и остальные путешественники, он внимательно прислушивался к каждому звуку: опасался, что волки появятся снова.

Невдалеке возвышались стены. Наверху ходили часовые. Эхо их шагов размеренно звучало и тогда, когда сембы отчаянно защищались от волков. Часовым, казалось, не было никакого дела до того, что волки могут разорвать в клочья людей, нашедших пристанище у ворот.

Спокойно несла свои воды река. На противоположном ее берегу догорали костры. Маркоманы, убедившись, что отряд ускользнул от них, не посмели переправляться через реку.

Хрустнула ветка. Волки, видимо, сновали кругом, дожидаясь, когда костер погаснет и добыча станет доступной.

А огонь действительно догорал. Кончался запас дров. Необходимо было искать новые сухие ветки, чтобы не попасть волкам на ужин… Об этом думал Нотангас, переходя от одного костра к другому.

— Вблизи реки я видел сухие деревья, — обратился к нему Кулмас. — Притащить бы их сюда…

За дело взялись несколько молодых сембов, и среди них Витингас и Айстис. Найти сухие деревья и приволочь их было недолго. Когда тащили последнее дерево, Айстис увидел в темноте что-то белое. Он слегка потянул Витингаса за руку:

— Видишь?

Каково же было их удивление, когда они увидели голого человека, привязанного к высокому белому столбу.

Юноши подошли к нему.

— Кто ты? — спросил Витингас, который немного говорил на местном языке.

— Колоний Валериан.

— Почему тебя привязали к столбу?

— На меня донес легионер[42 - Легионер — римский воин.] Руций. Судья приказал отдать меня на растерзание волкам…

Айстис ужаснулся:

— Как можно!

Витингас продолжал расспрашивать:

— В чем ты провинился?

— У меня есть сестра. Легионер хотел ею овладеть. Я его ударил…

Айстис уже не слушал. Он в два счета перерезал веревки, которыми был привязан к столбу Колоний, и сказал:

— Ты свободен!

Витингас схватил Айстиса за руку:

— Что ты сделал? Ведь он преступник! Осужден!

— Какой преступник? Он защищал сестру! Идем, Колоний! Суд! Какой тут может быть суд… Ведь он прав!

Айстис отдал Колонию свою меховую накидку.

— Пусть оберегают тебя боги! — шепотом произнес Колоний на языке сембов.

— О! Ты понял меня? — обрадовался Айстис.

— Немного. Я дружил с людьми с севера… Спасибо. Сейчас мне надо найти друзей…

— О чем вы там шепчетесь? — повернулся к ним Витингас.

— Я говорю, что нужно взять его к нам.

— Чем ты ему поможешь? Карнунт на замке! А утром хватятся, что он исчез! Брось, оставь его, пока не поздно!

— Ничего, Колоний, что-нибудь придумаем…


Глава вторая

ЗНАК БОГИНИ ИСИДЫ


* Тайное свидание * Верхом на собаке из Египта * В гостях у дакского короля Децебала * Янтарная диадема императора Траяна * Осада Сармизегетузы * Посланец у бога Гобелези * Предательство * Смерть Децебала *


«Знаете ли вы, дети, — спрашивал малышей, усевшихся вплотную друг к другу вокруг дубовой колоды, старый Жвайгждикис, — знаете ли вы, почему каждый день солнце восходит не сразу?»

И сам же отвечал:

«Потому, что богиня Утро, поднявшись с постели богини Ночи, очень долго ищет кремень и огниво. Дети днем, играя, куда-то их запрятали! Найдя, все еще сонная, — произнося эти слова, старичок всегда начинал широко зевать, — она сразу начинает высекать искру. Сначала сверкнет искорка, затем покажется огонек, за ним — уже настоящий огонь! И запылает костер Утренней звезды…»

Эти встречи с Жвайгждикисом Айстис вспомнил, наблюдая, как Утренняя звезда зажигала огонь за далекими холмами…

Рядом с Айстисом стоял Витингас. Но его взгляд был устремлен не на восход, а па реку. Не впервые он на берегу Дунавия, но каждый раз его пугает эта река! Никогда не знаешь, в каком направлении она устремится, — так часто меняет свое русло. В прежние годы Дунавии нес свои воды вдоль стен Карнунта, а сейчас оказалась так далеко от них! Будто на ее дне живет беспокойный дух, который отбрасывает воду то вправо, то влево.

Наконец разгорелся костер наступившего утра. Его свет пробился сквозь туман, клубившийся над берегами реки. В лучах утреннего солнца стены Карнунта, сложенные из огромных валунов, которые не сдвинуть с места нескольким мужчинам, казались румяными.

Над рекой разнеслись звуки рога. Встал Нотангас. Окинув взглядом просыпающийся лагерь, часовых, которые стояли, опираясь на копья, волчьи туши, валявшиеся тут и там, он воскликнул:

— Подъем!

Приказ Нотангаса повторили десятники.

Сембы засуетились…

Нотангас подозвал несколько старших рикисов и направился вместе с ними к воротам. Они тем временем открылись, а из крепости выехал отряд всадников. Айстис внимательно разглядывал крепких коней, красивую кожаную сбрую, украшенную железом, серебром и золотом, красочные попоны.

— О! Нотангас! Приветствую тебя, рикис! — произнес полный пожилой человек после того, как слуги сняли его с коня.

— Здравствуй, здравствуй, Квинт Юний Лонг!

— Как же так? Почему часовые не доложили мне о твоем прибытии? Вот накажу негодников! Что ты привез?

— Путешествие было нелегким. Однако прибыли мы не с пустыми руками. Привезли меха, мед, воск, янтарь… Как всегда!

Лонг оживился:

— О! Янтарь! Прекрасно, прекрасно… Я доложу декуриону, городскому голове. Он будет доволен! Почему ты не входишь в город со своими людьми? Эй, вы! Проводите гостей в Палату!.. Не обижайся, Нотангас, часовые не виноваты. Империю осаждают маркоманы. Эти жалкие щенки пытаются укусить льва! Есть у нас и иные беды. Даки[43 - Даки — народ, живший на среднем Дунае, предки современных румын.] нарушили договор о мире. Кстати, эти скоты не желают признавать нашу великую культуру, которая призвана принести счастье краю варваров! Они продолжают исповедовать своих языческих богов, соблюдают свои языческие порядки! Им невдомек, что их порядкам пришел конец! Над всем миром будет властвовать Рим!..

Увидев, что Нотангас отвернулся и не слушает, Лонг понял, что хватил через край…

— Но об этом мы еще поговорим. Поехали!

Первыми двинулись Лонг и его свита. Вслед за ними, не торопясь, сембы. Среди них был и Айстис с Колонием Валерианом, которого спас ночью. Айстис сунул в руку Колония повод вьючной лошади, и теперь парень в одежде молодого жемайта ничем не отличался от других, въехавших в крепость. Стоило им оказаться внутри, как Колоний скрылся в первом переулке, бросив на прощание:

— Жди моего знака!

Никто не обратил внимания на исчезновение Колония. Сембы, утомленные дальним путешествием, схватками с маркоманами и волками, стали торопиться, желая как можно скорее отдохнуть.

— Высокочтимый Нотангас! Мы разместим твоих людей как всегда, — обратился к рикису Лонг. — Полагаю, вы будете довольны. Мы позаботимся, чтобы никто не нарушал ваш покой…

Нотангас, владевший языком римлян, всегда недоумевал, почему этого толстого, словно бочка, коротышку именуют «Лонгус», что на языке римлян звучит примерно как «долговязый».

Однако Лонг, хоть был и невелик ростом, обладал громоподобным голосом. Вот и сейчас стоило ему, подъехав к воротам, крикнуть, как они мгновенно открылись.

Сембы увидели перед собой мощенную камнем площадь, окруженную такой высокой каменной стеной, что за ней нельзя было увидеть даже всадника! Посередине двора красовались расставленные рядами каменные корыта, полные овса и воды. Лошадей не нужно было понукать: они сразу погрузили морды в овес чуть ли не по уши.

Люди, убедившись, что лошади будут сыты, разошлись по помещениям, которые им доставили. Нотангас и другие сембские рикисы поселились в роскошном покое, а все остальные расположились в продолговатой комнате, окна и двери которой выходили в небольшой зеленый сад.

Вдоль всего дома была открытая веранда. На ней стояло несколько длинных каменных столов, а рядом с ними скамьи, выдолбленные из толстых досок.

— Вот мы и прибыли, — молвил за всех Гудрис. И добавил: — Теперь давайте подумаем, что нам нужно выменять, и начнем готовиться в обратный путь. Нас ждут не дождутся дома!

— Зачем торопиться? — теряя самообладание, словно выстрелил словами Куприс. — Ты видел, сколько тут всякого добра?

— Много захочешь, мало получишь!

— Золото, железо, ткани… Мне все нужно! — У Куприса от возбуждения изменилось лицо, и он уже не обращал внимания на товарищей по путешествию. — Если бы я все это имел! Что мне Даумас, что мне…

— Что ты там бормочешь, Куприс! Не заболел ли ты? — озабоченно спросил Гудрис, прикасаясь рукой ко лбу Куприса.

— А! Ну! — словно очнувшись из забытья, подскочил Куприс. — Чего тебе? Чего?

Принесли еду. Проголодавшийся Айстис приготовил нож, однако он не понадобился: на столе дымилось что-то вроде каши. Как оказалось, это было самое вкусное блюдо в Империи — пульта, густая кашица из бобов, ячменной и пшеничной муки. Рядом Хозяева поставили сосуд с горохом, луком, чесноком, невиданными фруктами, похожими на яблоки, и кувшин с кислым напитком.

Жемайты переглянулись. Что поделаешь! Содержимое их мешков — окорок, вяленая медвежатина и другие яства — уже давно кончилось…

Подкрепившись, путешественники повеселели. Настроение испортил Кулмас.

— Великий жемайтис! — обратился он к Гудрису. — Мы искали тебя, но не нашли, и поэтому одни пошли на совещание. — Кулмас внимательно оглядел Гудриса.

Жемайтис ни малейшим движением мышц не показал, что не верит, будто его искали.

— Мы узнали много нового. У жителей Карнунта нет товаров в обмен на наши. Придется подождать. Через месяц с юга, из города их правителей — Рима, придет караван с грузами. Будем дожидаться. Жить будем в этой усадьбе… Кстати, Нотангас предлагает собрать все, что мы привезли, вместе и менять вкупе. Наш писец запишет, кто что привез. Возвратившись домой, каждый получит свою долю товаров… Такова воля Нотангаса. Вы, полагаю, не станете возражать?

Кулмас произнес эти слова таким тоном, что высказывать свое мнение было бесполезно. Даже если бы кто-то и решился ему возражать, его просто не послушали бы…

— Разумеется, — кивнул Гудрис.

Однако Куприс соглашаться не хотел:

— Как так? Что привез, то мое!

Кулмас быстро взглянул на него и повернулся к Гудрису:

— Путь на родину очень далек. В одиночку домой не добраться… Посоветуй своему соплеменнику согласиться с предложением Нотангаса.

— Что за странное предложение? — спросил Айстис у Гудриса после того, как Кулмас удалился.

Куприс, недовольный тем, что придется отдать все привезенные товары в общий котел, лег на свое ложе и повернулся лицом к стене.

— Сембы — наши братья. Однако ведь и братья бывают разные… Одни согласились, чтобы мы отправились с ними в путешествие. Другие не хотели этого: они желали сами обмениваться товарами с жителями Карнунта. Ведь это выгодно… получив товары, сембы перепродают их скальвам, а они — нашим и другим племенам. И дерут втридорога… Помнишь, о чем говорил твой отец? Нам необходимо искать пути, ведущие ко всем народам! Я должен подумать, как нам подружиться с римлянами… Утро вечера мудренее. Пора ложиться…

Гудрис лег. Айстис задумался. Мыслимое ли это дело, чтобы они одни своими силами добрались из родного дома до Карнунта? Ведь многочисленный отряд сембов, хорошо знающих дорогу, с трудом пробился через леса и чужих людей!

На галерее к Айстису подошел Витингас:

— Ты собрался в город?

— Не спится…

— Идем! Я покажу, куда ты попал.

Они вышли во двор, а затем и за большие ворота, охраняемые несколькими часовыми. Пошли по улочке вдоль стены. Айстис с удивлением разглядывал дома. Они стояли торцом к дороге, словно прилепленные друг к другу, и напоминали ласточкины гнезда. Со стороны улицы в них не было окон! Лишь в некоторых усадьбах можно было разглядеть окна, как в той, куда их привел Лонг.

— Странные люди! Ведь приятнее жить всем вместе, — сказал Айстис.

— Не все так считают, — объяснил Витингас. — Здесь каждый прежде всего думает о себе. Каждый защищает свой дом…

Дома, образуя как бы огромные соты, спускались в долину реки, поднимались в горку, с нескольких сторон сбегались на большую площадь.

— Карнунт — город воинов, — снова заговорил Витингас. — В его домах живут воины со своими семьями. Воинов собрали со всего мира. Они служат за деньги…

— Как за деньги?

— Им платят золотом за то, чтобы они воевали. Чем больше войн, тем больше золота…

— А где живут люди, которые родились и выросли в этих краях?

— Их не пускают в город. Они селятся за городской стеной, обрабатывают землю, выращивают хлеб, разводят скот и все отдают солдатам…

Айстису такой порядок казался странным. Одни выращивают, а другие едят… Ему такой город не нравился.

— Давай вернемся! — Он коснулся руки Витингаса.

— Не торопись! Идем со мной. Я знаю одно хорошее заведение, где за несколько вот таких желтых кружочков, — Витингас подбросил на ладони римские монеты, которые по виду уже были знакомы Айстису, — нас будут веселить целую ночь!

— Не хочу. Иди один…

— А ты найдешь дорогу?

— Не беспокойся, найду…

Витингас пошел туда, куда его влекло. Айстис вернулся в усадьбу Лонга. У ворот часовой остановил его и о чем-то спросил.

Айстис отрицательно покачал головой:

— Не понимаю!

Часовой улыбнулся и отвел в сторону копье, повторяя:

— О! Не понимаю, не понимаю…

Войдя в помещение, юноша удивился, не застав на месте своих соплеменников. Он разделся, прилег.

Его разбудил голос Гудриса.

— Что это ты придумал, Куприс? — говорил он. — Нам всем не поздоровится!

— Не отдам! Не отдам! — повторял Куприс, прижимая к себе полный мешок. — Это мои товары! Пока сембов не было, я выбрал из кучи все, что принадлежит мне! Они думали, я сплю! Не такой я дурак! В обмен на янтарь здесь можно получить все! Даже человека!

— А зачем тебе человек, Куприс? Ведь у тебя дома жена, дети…

— Как зачем? Я уже стар. Детям лень трудиться. Этот человек будет работать, кормить меня, приносить мне шкуры, янтарь… Как здесь, в Карнунте… Я слышал…

— Какой вздор! — не утерпел Айстис, хотя всегда относился к старшим по возрасту с уважением. — Верни товары сембам!

— Молокосос! Не вмешивайся в дела взрослых!

Неизвестно, чем бы закончился спор, если бы Айстис не услышал тихий свист.

— Куприс, это ты свистишь?

— Свищу? Этот юнец совсем спятил! Помолись богам, а то сдуреешь!

Свист повторился — необычный, зовущий, манящий. Теперь его услышал и Гудрис.

— Что это?

— Я взгляну, — сказал Айстис.

— Долго не задерживайся!

Свист доносился из темного куста в углу садика. Подойдя поближе, Айстис разглядел фигуру человека в черном плаще с капюшоном.

— Что свистишь? — спросил Айстис.

Человек молча поманил его рукой, предлагая следовать за ним. Как поступить? Айстис оглянулся. Посоветоваться не с кем, надо решать самому.

Подойдя к стене, он увидел, что черный человек уже взобрался на нее и предлагает ему лезть вверх по веревочной лестнице. Оказавшись по ту сторону стены, Айстис вслед за незнакомцем стал спускаться в долину, где домики стояли вплотную друг к другу. Он старался не упускать из виду своего поводыря. Видно было, что тот хорошо знает каждый камень на улице.

Внезапно поводырь исчез. Словно сквозь землю провалился!

Айстис оглянулся, сделал несколько шагов вперед, назад и остановился у такой же высокой, как и вокруг других домов, каменной стены. Очевидно, над ним подшутили. Что ж, придется вернуться домой…

Кто-то дернул Айстиса за рукав. От неожиданности он не удержался на ногах и буквально свалился в дверцы, которые внезапно открылись в сплошной глинобитной стене.

Еще окончательно не придя в себя, Айстис уже понял, что попал в комнату, в которой единственным источником света было маленькое пламя свечи. Оно освещало расстеленную на полу белую шкуру и сидевшего на ней старичка. Юноше он показался странным. Белые волосы, белое одеяние, на шее — ожерелье из белых бус.

Старичок внимательно смотрел на Айстиса, который под этим взглядом почувствовал себя неловко.

— Испугался? — послышался голос.

Айстис обернулся и увидел Колония. Тот подошел к нему, протягивая руки.

— Иначе я не мог пригласить тебя. Римляне разыскивают меня, а вы тоже под строгой охраной Лонга…

Старик казался спокойным, словно изваянным из глины или высеченным из камня. Лицо его было все в морщинах, но не злое. Айстис поклонился ему. Внезапно оживившись, старик кивнул ему в ответ и произнес по-сембски:

— Благодарю вас за спасение сына.

— Вы владеете языком нашего края? — удивился Айстис.

Но ответа не услышал, ибо его внимание привлекла еще одна фигура в глубине комнаты — человек в черном плаще.

— Это он… свистел? — спросил Айстис.

— Не он, а она. — Колоний поднял свечу, и маленькое пламя осветило черные волосы, продолговатое смуглое лицо, черные глаза и — улыбку! Свистунья!

Девушка, как бы в подтверждение того, что Айстис не ошибся и свистела она, снова тихонько свистнула. Затем она произнесла свое имя:

— Кая…

Колоний поставил свечу на место, и девушка словно растворилась во тьме.

Снова заговорил старик:

— Мы благодарим за помощь и снова обращаемся с просьбой о помощи…

— Я готов помочь в любом справедливом, добром деле, — ответил Айстис: старшие учили его не жалеть даже жизни в борьбе за правду.

— Истина… добро… каждый из нас понимает их по-своему. То, что в глазах одного белое, другому кажется черным. Что одному свято, другому — чуждо… Давайте не будем класть на весы эти ценности, ведь Весовщик чаще всего бывает слепым. Мы уже успели узнать кое-что о тебе, юноша, и о твоих товарищах и, лишенные иного выхода, решились просить тебя об одной услуге… Согласен ли ты? — Старик устремил на Айстиса каменный взгляд.

— Я должен услышать вашу просьбу и лишь затем решать…

— Спасибо тебе… Однако прежде чем ты ее услышишь, поклянись, что твой язык никому не выдаст то, о чем я буду говорить. Ты не должен рассказать об этом даже под пыткой…

Айстис вздрогнул и, повернувшись лицом к пламени свечи, протянул руки в ее сторону:

— Клянусь Праамжисом вездесущим, а также могучим Пяркунасом, стрела которого карает провинившегося, богом жизни Патримпасом, присутствующим в каждом корешке, каждой травке, каждом колоске, в каждой песчинке земли, богом подземелья Патоласом, что всегда буду хранить доверенную мне тайну!

Наступила тишина. Ее нарушил зычный лай собаки. Старик зашевелился, поднял вверх ладонь:

— Это очень хорошее знамение! Боги разрешают тебе не только узнать тайну, но и увидеть Мать Матерей! Отворите перед ним двери богини!

Айстис, увидев, как поворачивается стена и открывается глубокая ниша, разинул от удивления рот.

Проем ниши напоминал ворота, а потолок — ночное небо, усеянное звездами, так много там светило огоньков. Посередине ниши верхом на большой собаке сидела женщина в одеянии со множеством складок. В одной руке она держала знак власти и знаний — жезл, а в другой — корзину, доверху наполненную плодами.

Собака была раза в три больше волка, а женщина как две капли воды похожа на Каю! Только взгляд холодный, застывший, как у старика…

Старик, Колоний и Кая поклонились богине, положили к ее ногам цветы. Закончив жертвоприношение, старик повернулся лицом к Айстису:

— Тебе, юноша, посчастливилось увидеть Мать Матерей, Начало Начал, Великую Исиду…[44 - Культ богини Исиды — матери бога Осириса — зародился в Древнем Египте в доисторические времена, IV–III тысячелетии до новой эры, привлекал всех своим гуманистическим содержанием, стремлением помочь ближнему, опекать слабого. Во времена римлян этот культ получил большое распространение не только в Римской империи, но и далеко за ее пределами.] Ее родина — знойный Черный Берег[45 - Так римляне называли Африку.]. Там на протяжении тысячи лет живут дети Исиды, которым Мать Матерей открыла множество тайн…

Юноша слушал и про себя думал: «Наверное, эта богиня и в самом деле такая же могучая, как и наша Жемина или Пряха, которая прядет жизненную нить любого создания. А может, это и есть Пряха, но в ином облике? Богини могут менять облик… — Айстис почувствовал, как в груди стала нарастать тревога. — А если на самом деле Пряха? Как ее не послушаться! Тогда не миновать беды!»

— Мать Матерей проявляет заботу не только о своих ближайших детях. Она хочет, чтобы ее детьми стали все люди… чтобы они жили в согласии и дружбе, без войн и побоищ… поровну делились всем, что у них есть… чтобы не было бедняков и богачей… Но не всем по душе желания Матери Матерей. Есть люди, которые хотят убить тех, кто стремится попасть в лоно Матери, а ее саму — унизить. Они велят ей путешествовать из одного края в другой. Римлянам не нравится Мать Матерей, ибо она могущественнее, чем их боги!..

Может быть, она действительно могущественна? Какой у нее на голове большой головной убор с рогами! А взгляд!

— Мать Матерей, — продолжал старик, — исполнена чуткости, сочувствия обездоленным. Она заступилась за жителей Черного Берега, когда на них напали враги. Мать Матерей благословляет всех, кого встречает на своем пути, когда едет верхом на своей верной собаке Сот[46 - Собака Сот — мифологический слуга Исиды.].

— Мне нравятся ее желания, — сказал Айстис, успокаиваясь.

— Ее желания нравятся сотням и сотням людей. Люди объединяются в общины детей Матери. Свободные и рабы, обретающие в общинах свободу, молодые и старые, молодеющие сердцем…

Помолчав, старик снова заговорил:

— Римляне хотят истребить детей Матери Матерей. Тех, кого им удается поймать, отдают на съедение волкам, как нашего Колония…

— Волкам? Не из-за сестры?

— И из-за нее, нашей Каи, — подтвердил Колоний. Его поддержала и Кая, устремив взгляд на Айстиса.

— Скажите, чем я могу помочь? — нетерпеливо спросил Айстис. Он уже и так слишком долго задержался здесь, пожалуй, Гудрис начнет его разыскивать.

— Нам известно, что у римлян сейчас нет лишних товаров, которые они могли бы дать вам в обмен. Нотангас не впервые в городе. Плохие товары он не возьмет. Римляне об этом знают и ждут новых, которые пополнят склады, созданные ими для торговли с северными народами[47 - Такие склады у римлян были в Карнунте и других северных пограничных пунктах от Британии вплоть до Каспийского моря.]. Пока товары будут доставлены, пройдет не менее двух недель. Мы хотим тебя просить, чтобы ты за это время доставил весть нашим братьям за Дунавием, дакам.

— Дакам? — не удержался Айстис. — Этим предателям, которые нарушили мирный договор и развязали войну?

— Кто сказал, будто даки — предатели? Не Лонг ли? — с раздражением взглянул на Айстиса Колоний. — Ему даки словно встали поперек горла! Он уже давно зарится на их земли и богатства, а их самих хочет превратить в рабов!

— Знаешь ли ты, кто такие даки? — спросил старик. Айстис молчал, поэтому старик продолжал: — Даки — старый народ, живущий за Дунавием. Даки населяли эти земли, когда еще не существовало даже названия «Рим»! Даков долгое время разделяли междоусобные ссоры, но затем они объединились и основали могучее государство. Даже Рим склонял перед ними голову. Ныне Рим сильнее… Четыре года назад вождь римлян Траян пошел в наступление на даков, которыми правит Децебал. Сейчас Траян снова собрался воевать с даками. Нужно доставить им эту весть, чтобы они успели подготовиться. Мы не можем выйти за пределы города. Тебе, пришелец, этого никто не может запретить…

Айстис не мог решить, как ему поступить.

— Понимаю, — старик склонил голову. — Тебе трудно принять решение. Даки тебе чужды, как и их заботы. Но ты заблуждаешься, полагая, будто борьба Траяна с даками тебя не касается. Мы перехватили письмо римлян, в котором говорится, что, победив даков, они обратят оружие на север, против маркоманов, а затем и против земли, где рождается янтарь… Я полагаю, что они готовятся воевать и с твоими соотечественниками!

— Быть этого не может! — подскочил Айстис, которого ужас охватил от одной лишь мысли: что произойдет, если римляне ворвутся в их поселок? — Я согласен!

— Мы так и думали! — с облегчением вздохнул старик. — А теперь слушай. Ты должен верхом добраться до первой заставы даков у Дунавия. Вручить этот знак. — Старик подал Айстису маленький кусочек кожи, на котором красной краской была нарисована Исида, едущая верхом на собаке. — Скажешь: «Он прибудет, когда зацветут липы». Ты понял? «Когда зацветут липы»… Это значит, что Траян развязал войну против даков и со своими легионами уже выступил из Рима.

— Когда зацветут липы… Когда зацветут липы… А когда они зацветут?

— Увы, скорее, чем мы рассчитывали… Ты должен отправиться в путь немедленно. Завтра, когда откроют ворота.

Айстис держал в руках знак Исиды и обдумывал, куда его лучше спрятать.

— Тебя будет сопровождать Кая. Она встретит тебя около ворот, одетая, как люди Нотангаса. Но ей одной ехать нельзя. На дорогах теперь неспокойно… Ты не бойся, возвратишься еще до того, как Нотангас завершит торговлю. Дорога в Дакию не далекая — несколько дней верхом. Наши люди внушат Нотангасу, будто ты отправился в окрестности на охоту…

Айстис вспомнил о своих. Что скажет Гудрис? Куприс наверняка его не похвалит…

— А можно, чтобы вместе со мной в путь отправился мой соплеменник Гудрис?

— Гудрис? А он не выдаст?

— Жемайты не бывают предателями!

— Пусть будет по-твоему… Кая, проводи гостя. Как только протрубит первый рог, будьте у ворот. Пусть не поскупится на счастье для вас Мать Матерей! Ступай…

Айстис вышел вслед за Каей.

— Найдешь дорогу? — спросила она по-сембски.

Айстис уже не удивился тому, что и девушка знает этот язык.

— Найду!

— Так до завтра! Смотри не проспи!

Кая улыбнулась и исчезла…

— Где ты так долго пропадал? — с тревогой спросил Гудрис, когда Айстис осторожно вошел в комнату. — Я уже собирался идти к Кулмасу. Думал, может, какая-нибудь беда случилась!

Айстис принялся подробно рассказывать, что с ним приключилось в этот вечер, ничего не утаивая. Умолчал он лишь о том, какое сильное впечатление на него произвела Исида. Поделился он и своими соображениями насчет просьбы отправиться в Дакию.

— Твое обещание весьма некстати! Мы обязаны выполнить решение рода и вернуться домой! Но раз уж ты дал слово — оно свято! Нужно его выполнить! Я слышал сегодня вечером разговоры о том, что скоро у римлян будет очень много добра из-за Дунавия. Нотангас рассказывал и предвкушал, что и нам кое-что перепадет. Дорога не такая уж дальняя. Доставки товаров на самом деле придется ждать довольно долго. Едем! Неужто я отпущу тебя одного?


— А Куприс?

— Тсс! Он спит… Нечего ему рассказывать… Ложись, я тебя разбужу. Схожу к Кулмасу, попрошу разрешения поехать на охоту…

Айстис улегся и, не дождавшись во вращения Гудриса, уснул.

Проснулся он от прикосновения руки Гудриса:

— Пора!

Гудрис разбудил и Куприса. Сказал, что они вдвоем с Айстисом, с позволения Нотангаса, на несколько дней едут на охоту. Наказал дожидаться в Карнунте, никуда в одиночку не ездить.

Неизвестно, все ли понял Куприс. Он слушал, фыркая, как барсук, недовольный, что его разбудили во время зимней спячки.

Звук рога услышали около ворот. Оглянувшись, заметили еще несколько всадников и вместе с ними проехали мимо охраны. Каждый показал кусочек сыромятной кожи — пропуск на выезд из города. Часовые открыли одни, затем другие ворота, сложенные из толстых стволов.

— Куда? — приподнялся в стременах Гудрис. И только теперь увидел рядом стройного семба, который плетью указывал вправо.

Жемайты пришпорили коней, но угнаться за молодым сембом не сумели. Он все время скакал впереди.

— Вот неугомонный! Хорошо ему! С малых лет на коне! Скоро и нам потребуется много всадников. Будем и мы учиться с малых лет! — восхищался Гудрис и вдруг заявил: — Нет, это не семб, к тому же и не парень! Кто этот всадник? Это и есть Кая?

— Как вы догадались? — спросил Айстис, давно уже узнавший Каю.

Гудрис не успел объяснить, так как Кая остановила своего коня и представилась на языке сембов:

— Называйте меня Каем… Мне поручено проводить вас в Дакию. Времени у нас в обрез, так что скакать будем быстро… Кажется, мы уже опаздываем! Видите следы?

Кая указала на свежие следы в дорожной пыли. Ими была покрыта вся ширь дороги, которая петляла вокруг Дунавия. Казалось, будто песчинки, поднятые множеством ног, еще только опускались обратно на дорогу.

— Легионы! Давайте свернем в сторону…


Впереди колонны, конца которой не было видно, шагала пехота. В лучах солнца сверкали медные головные уборы, наконечники копий. Чуть отстав, ехали всадники. Айстиса удивило, что они сидели не в седлах, как было принято в его родных краях, а на пестрых подстилках! Не было видно и стремян. Зато какие кони! Таких Айстис еще не видел. Они были тщательно подобраны по масти и величине. Белые, черные, со звездой во лбу… И где только удалось подобрать таких? Вслед за всадниками — множество четырех- и двухколесных колесниц. Колеса большие, их верх можно было достать, лишь подняв руку. В повозки, крытые серой тканью, были впряжены серые, как мыши, волы.

Повозки катились вперед со скрипом. Раздавались оклики погонщиков…

Охватить глазом всех было невозможно — такое множество легионеров передвигалось по дороге! Айстис помнил, как ему рассказывал Витингас, что лишь один легион насчитывает более шести тысяч воинов. Сохраните нас, боги, от того, чтобы такие полчища направились в сторону наших родных мест!

Заметив, что Айстис рассматривает легионеров, Кая подъехала поближе к нему:

— Интересно?

— Очень! Но они не все одинаковые… Одни шагают пешком, другие едут верхом…

— Те, что родом из Рима и окрестностей, именуются римлянами и пользуются большими правами. Они всюду господствуют! Занимаются политикой, воюют, проникают на наши земли в качестве колонистов. Они владеют землями, а мы должны их обрабатывать! Весь урожай увозят к себе… Только римляне могут быть командирами, служат всадниками, тяжелыми пехотинцами, а все остальные легионеры — наемники… Поскачем скорее! Мы должны до вечера обогнать легион. Нас уже ждет дядя Добруж.

Они устремились вперед.

Обогнав легион, который передвигался не торопясь, и оставив его далеко позади, гонцы остановились в небольшом леске.

— Мы обязательно должны раздобыть какую-нибудь дичь, — сказал Гудрис. — Если нами заинтересуются легионеры, у нас нечего будет показать им…

Так они и сделали. Зверей и птиц вокруг было множество! Вскоре Гудрису удалось уложить небольшую косулю.

Освежевав ее, развели маленький костер и стали готовить обед.

Стоило им лишь перевернуть косулю с боку на бок, как из-за деревьев показались двое вооруженных легионеров. Они потребовали предъявить разрешение на охоту. Долго рассматривали предъявленный Гудрисом кусочек кожи с лаковым клеймом, еще раз с подозрением оглядели всех троих и скрылись в густом лесу.


— Что я говорил!

— Скорее в путь!

Второпях подкрепившись, гонцы, нигде больше не останавливаясь, поскакали вдоль берега вниз по течению Дунавия.

К тому времени, когда они приблизились к излучине реки, где им предстояло переправиться на ту сторону, наступили сумерки. Однако Кая безошибочно повела их в гущу леса, где стояла небольшая избушка, сложенная из толстых стволов.

Кая постучала в окошко величиной в кулак. Двери сразу открылись, и на пороге с прикрытым фонарем в руках показался невысокого роста, полный пожилой мужчина в широкополой соломенной шляпе.

Поздоровавшись со всеми, он обратился к Кае:

— Здравствуй, доченька. Опять на ту сторону?

Айстис не понял, о чем спросил Добруж, но догадался, что Кая не первый раз путешествует по этим местам. Она отвечала скороговоркой. Старик заторопился. Он жестом показал, что следует взять лошадей за повода и вести их на плот, который покачивался у самого берега недалеко от избушки.

— Дядя Добруж говорит, что видел легионеров. Речная охрана очень оживилась. Надо спешить! Но нужно остерегаться, не шуметь, — сказала Кая.

Плот был построен с выдумкой. Посередине него возвышался большой стог сена. Внутри стог был пустой, и туда завели лошадей. Люди устроились на корме, где легко покачивались рулевые весла.

Добруж шестом оттолкнулся от берега.

Плот был уже на середине реки, когда рядом неожиданно раздался плеск воды и послышались голоса.

— Тсс… — Кая призвала друзей к тишине. — Речная охрана! Спрашивает, кто плывет… Добивается у деда Добружа, куда он ночью везет сено… Кажется, они не поверили, будто на тот берег, своему зятю… Спрячемся!

Лодка подплыла к плоту, и несколько мужчин перебрались на пего. Один из них задел за край плота мечом. Пришельцы переговаривались между собой.

Кая переводила жемайтам:

— Нечего проверять! Я знаю старика. Мы только зря теряем время…

— Старик — дакский шпион!

— Эй ты, старик! Поворачивай к берегу, к цензору!

Послышался голос Добружа:

— Отпустите, люди добрые! Цензор сгонит меня с родной земли, как уже многих согнал…

— Так вам и надо! — раздались крики легионеров. — Дунавий — река римлян! Поворачивай к берегу! Церций, берись за весла!

Плот стал поворачиваться. Гудрис тихонько подтолкнул Айстиса. Они поняли друг друга без слов. Оба в полном молчании, как обычно на охоте, вынырнули из стога. И не дальше чем на расстоянии шага увидели перед собой легионера.

— О! — Это был единственный звук, который тот успел издать. Своим ножом с рукояткой из лосиного рога Гудрис усмирил его навсегда.

— Что там, Осий? — спросил другой легионер. Но и он рухнул в воду под ударом Айстиса.

Запахло горелым. Это легионер, стоявший на носу плота, решив зажечь свет и узнать, что делают его товарищи, огнивом зажег трут. Но в это мгновение плот качнуло, и легионер с огнем упал на стог. Сено было такое сухое, что пламя вспыхнуло сразу…

Почуяв огонь, заржали лошади. Легионеры бросились к стогу с криком:

— Разве я не говорил! Проклятые даки!

Рослый легионер замахнулся мечом на Добружа, но Айстис отразил удар щитом. Растерявшись лишь на мгновение, легионер снова поднял меч, на этот раз против Каи, бросившейся на выручку Айстиса. Юноша хотел было ее заслонить, но меч с присвистом вылетел из руки римлянина, который не устоял против крученого удара Каи стилетом — плоским длинным мечом — и повалился в воду. «Вот это удар!» — подумал Айстис, но тут же был вынужден увернуться от меча еще одного легионера…

Стог пылал. Звенели мечи. Неизвестно, чем бы закончилась стычка, если бы не лошади. Испугавшись огня, они, сорвавшись с поводьев, бросились в воду и так наклонили плот, что тот перевернулся. Оказавшись в воде, Айстис в ужасе подумал: в каком направлении плыть? Плот поворачивался то в одну сторону, то в другую, и он уже был не в состоянии определить, где нужный ему берег. Юноша плавал по кругу, пока рядом с ним не оказался человек.

— Куда плыть? — спросил Айстис, полагая, что это Гудрис.

Вместо ответа он услышал проклятия, а затем увидел и нож.

Пловец приближался к нему.

Легионер! Айстис устремился в сторону. Но легионер передвигался стремительно. Айстис слышал за спиной его порывистое дыхание… Надвигалась неминуемая смерть.

Айстису нечем было обороняться. Его оружие ушло на дно, когда плот перевернулся. Но он легко не сдастся! Юноша повернулся лицом к римлянину…

Однако схватиться им не довелось. Легионер вскрикнул и погрузился в воду, словно какая-то рыба увлекла его за собой на дно.

— Что ты медлишь? Скорее к берегу! — прокричала Кая, вынырнувшая на том месте, где только что скрылся под воду легионер.

Она первой подплыла к лесу, который темной громадой возвышался слева. Теперь уже Айстис, придя в себя, понял, куда нужно плыть: направление подсказывало течение.

Подплыв к берегу, он увидел Гудриса и дядю Добружа.

— Ну и молодежь! Свидание назначили в реке… Красивая пара!

Айстис поблагодарил Каю и попросил перевести слова Добружа. Она, растерявшись, пояснила:

— Ну, он сказал, что мы… опоздали, как со свидания…

Некоторое время сидели молча, нужно было собраться с силами. Лошади, видно, погибли.

— Идите до первой дакской заставы, — посоветовал Кае Добруж. — До нее недалеко. А я здесь устроюсь. Огляжусь, авось от меня будет польза. На ту сторону мне дорога уже заказана.

Добруж показал на огненный столб, который взмыл ввысь на той стороне Дунавия:

— Римляне предали огню мою усадьбу…

Попрощавшись с дядей Добружем, гонцы направились к дакскому пограничному посту.

Их встретил высокий смуглый воин с усами. Он был в кольчуге, с кинжалом, подвешенным к поясу.

Воин взглянул на пропуск, который предъявил Гудрис, переговорил о чем-то с Каей. Вскоре привели коней. Гудрис, Айстис и Кая тотчас же сели на крепко сложенных длинноногих лошадей, покрытых попонами, как у римлян, и отправились дальше. Кая поторапливала спутников. Все трое без отдыха мчались на северо-восток. Только когда зарделась заря, Кая остановила коня:

— До столицы Дакии — Сармизегетузы — еще далеко. Надо передохнуть…

Путешественники отпустили коней пастись и принялись разминать отекшие ноги. Лучше всех чувствовала себя Кая.

— Где ты всему этому научилась? — удивился Айстис и добавил: — Свистеть, драться, плавать, ездить верхом?

Вместо ответа Кая вскочила на коня, и мужчинам ничего другого не оставалось, как последовать ее примеру.

Девушка вела их за собой с вершины в долину и снова на вершину, по выступам над черной бездной, из которой доносился грохот падающей воды.

— Орештия. — Кая обвела рукой вокруг. Увидев, что Айстис с удивлением разглядывает синие горы, покрытые зарослями елей, башни, сооруженные на вершинах самых высоких холмов, усадьбы, окруженные насыпями, она добавила: — Орештия — сердце Дакии! Моя родина…

— Ты из даков?

— Разве это не видно?

Айстис умолк. Но Кая не переставала удивлять его. Она приветливо беседовала со встречными людьми, тоном приказа успокаивала часовых, которые останавливали путников. Когда начальник одной заставы стал расспрашивать их с особой придирчивостью, Кая отозвала его в сторону и что-то ему показала. Он в мгновение ока изменился, стал кланяться до земли…

— Далеко ли еще? — поинтересовался Айстис.

— Не очень. Но мы остановимся в Костечи. Это наша первая крепость…

Впереди, на вершине холма, были видны высокие стены. Холм был опоясан несколькими огромными земляными насыпями. Проникнуть внутрь крепости можно было лишь через узкие ворота у подножья.

Стоило Кае подскакать к воротам, как они распахнулись, словно охрана уже ждала их. Оставив коней у ворот, они стали подниматься по узкой мощеной тропинке, минуя еще пятеро ворот.

На самой вершине возвышалась башня, сложенная из тяжелых глыб известняка.

Как внимательно ни всматривался Айстис, никаких дверей, даже щели в этой стене он не увидел. Но двери были: одна глыба легко повернулась вокруг своей оси, и через открывшийся проем в стене к ним вышел человек в нарядной кольчуге. Увидев Каю, он поклонился и о чем-то спросил ее. Кая ответила. Тогда воин указал путникам на проем в стене.

Они стали подниматься вверх по каменной винтовой лестнице.

— Нам сюда. — Кая указала на двери вверху.

Они вошли в небольшую комнату с бойницами во все стороны.

— Подождите меня здесь, — сказала девушка. Увидев, что путники с любопытством осматриваются, она улыбнулась: — Мы — в главной крепости края, она преграждает путь к столице. Если бы вы взобрались вон на то плато, то увидели бы еще шесть таких же крепостей. Пиатра Рошия — настоящее орлиное гнездо! Посмотрите, с трех сторон вокруг нашей крепости возвышаются скалы цвета крови. Враги боятся даже вида этого места! Вон там — Чиокуца, левее — Четецуя… С юга столицу охраняет Беница. Недалеко от Альба Юлии стоит Пиатра Крейвия. В каждой крепости — множество воинов, готовых дать отпор врагу! Если римлянам доступ в эти долины будет открыт, значит, боги от нас отвернулись.

Кая оставила их одних, по вскоре вернулась встревоженная:

— Я должна здесь еще задержаться. До столицы вас будет сопровождать вот этот человек, — она указала на пожилого воина, который стоял на пороге. — До свидания в столице!

Гудрис и Айстис в сопровождении дака поскакали дальше.

Дорога по-прежнему петляла по горам и ущельям. Несколько раз пришлось переходить на ту сторону ущелья по тайным мостикам, перекинутым над глубокой пропастью.

На третий день они подъехали к другой огромной крепости, тоже сооруженной на высоком холме. Ее тупоголовые башни были опоясаны высокой и широкой стеной, за которой виднелись крыши, сверкающие в солнечных лучах. Как в Карнунте! Это была столица даков — Сармизегетуза.

Охрана нижних ворот сразу пропустила путников: видимо, здесь их уже ждали.

Дак жестом показал Гудрису, что нужно поторопиться в верхнюю часть замка. Они быстро поднимались по извилистой тропе через четырехугольные массивные башни, соединенные насыпями; мимо людей, которые, обмениваясь выкриками, что-то переносили, перетаскивали, не обращая никакого внимания на пришедших.

Наконец путники добрались до вершины холма, где было тихо. На круглой площадке, обнесенной оборонительной стеной, недалеко друг от друга полукругом стояли высокие каменные колонны.

С восточной стороны колонн не было. Не было там и стопы. Взору открывалась пропасть глубиной в несколько сот саженей!

Прибывшие не останавливаясь пересекли площадку и через проем в стене попали в небольшой открытый дворик, посередине которого струился родник.

«Откуда он здесь? Как может родник оказаться на такой высокой горе?» — размышлял Айстис, следуя вместе с Гудрисом за воином, с которым они прискакали.

Вода падала в мраморный сосуд под высоким деревом. От сосуда мраморная тропинка вела в сверкающий покой.

Пол покоя был выложен черным блестящим камнем. Посередине его, как и во дворике, в мраморный сосуд текла кристально чистая вода. Потолок подпирали колонны из такого же искрящегося черного камня, украшенные невиданными фигурами птиц и зверей, от которых трудно было оторвать взгляд, редкими камнями, изделиями из золота и серебра.

Провожатый остановился у дверей в противоположном конце покоя. Здесь стояли плечистые воины, скрестившие перед собой копья с топориками на концах. Провожатый показал знак. Часовые пропустили их в помещение, пол и стены которого были выстланы и увешаны звериными шкурами. У окна стоял мужчина среднего роста в легкой кольчуге, с золотой цепью на шее и изучал какой-то рисунок.

Провожатый бросился наземь перед этим человеком. Жемайты продолжали стоять.

— Великий Децебал! Мы выполнили твою волю. Чужеземцы у твоих ног!

— Хорошо! Зитулит! — позвал Децебал. Вошел воин с письменными принадлежностями в руках. — Переведи нашим гостям, что я рад видеть их…

Зитулит перевел слова Децебала на сембский язык.

Гудрис и Айстис кивнули в знак того, что поняли, и ждали дальнейшего.

— Благодарю за доставленную весть! Она поможет подобающим образом встретить незваного гостя. Хочу попросить об одной услуге. Слушайте. Видите этот план? — Он указал рукой, украшенной золотыми браслетами, на прикрепленный к стене план, на котором виднелись контуры гор, рек, ущелий, были отмечены замки и селения. — Это моя страна — Дакия. С запада, юга и востока мою страну омывает Дунавий, стремительно несущий свои воды. С севера от нас горы. Их много и в средней Дакии. Полагаю, что вы успели их увидеть? Между этими горами, реками и лесами спокон веков жили наши предки. Здесь ими правил дед моих дедов Буребиста, великий жрец Деценей, передавший знак власти Комосику, а он — моему отцу Скориле, будь вечна его память… Отец доверил престол своему брату Дюрпанею, а этот уступил его мне. При Буребисте мы были свободны и могучи! Тогда нас боялись все, даже римляне! А сейчас Рим уже много лет угрожает нам… Он зарится на наши богатства и наших людей, которых хочет превратить в рабов. Он зарится на наши головы, которые хочет принести в жертву своим богам! Гонцы доложили о том, что к нашим границам уже приближаются целых четырнадцать легионов… Мы не хотим, чтобы наши люди стали рабами на плантациях римлян, задыхались в медных копях, до смерти оставались гребцами на галерах… Великий Гобелези видит! Мы все предприняли для того, чтобы войны не было! Сейчас уже ясно: война неизбежна! Император римский Траян потребовал отворить все ворота, сложить оружие и сдаться на произвол победителей! Наш выбор — свобода! Мы не рабы!

Гудрис и Айстис внимательно слушали, в душе своей страдая из-за несчастья, которое обрушилось на Дакию. Они не заметили, как открылись потайные дверцы и в помещение вступила девушка в золотой мантии, с небольшой короной из драгоценных камней на черных волосах.

— Это ты, Дака? — повернулся лицом к ней Децебал. — Что ты хотела сказать, доченька?

Айстис остолбенел. Перед ним стояла Кая! Увидев, как изменилось лицо Айстиса, она улыбнулась:

— Ведь я говорила, что встретимся в столице…

Децебал не стал спрашивать, откуда Кая знает жемайтов. Ему было известно о жизни дочери в Карнунте и ее возвращении. Он продолжал начатый разговор:

— Римляне приказали Аполлодору из Дамаска построить мост через Дунавий. Мы ничего не могли сделать! Строительство охранялось множеством воинов. Рабы сложили из крупных камней двадцать колонн. Каждая из них высотой в полтораста пядей. Такого моста нигде больше нет… Мы поняли, что неспроста Траян строит мост! Мне доложили, что Траян разбил лагерь на том берегу реки. Не завтра, так послезавтра он направится на наш берег. Мы должны помешать ему это сделать! Осуществить это можете только вы!

Децебал прислушивался к тому, как переводчик пересказывает его слова на незнакомом языке, и наблюдал за взволнованными лицами жемайтов.

— Я не понимаю, как мы могли бы помешать легионам перейти через Дунавий? — произнес Гудрис. — Мы просим объяснить нам! Постараемся сделать все, что в наших силах…

Децебал оживился:

— Спасибо, чужеземец! Вы меня не разочаровали! Мне хотелось, чтобы вы поняли, что от вашего успеха зависит будущее не только Дакии. Если римлянам удастся нас победить, они на этом не успокоятся. Мои лазутчики доложили, что они продолжают сосредоточивать силы для похода на север. Под ногами у них путаются маркоманы, а за ними, насколько мне известно, расположена и ваша родина…

— Не может быть! — воскликнул всегда спокойный Гудрис.

— Может! Римляне уже завоевали полмира! На севере они достигли королевства туманов — Альбиона. На юге подошли к краю, в котором живут черные люди. На западе их солдаты оказались у Геракловых столбов[48 - Гибралтар.], где кончается земля и начинается вечный океан, а на востоке добрались до тех мест, где исполинские реки, которые текут по земле, с грохотом обрушиваются в подземный мир… Что для них значит одолеть ваших родичей?..

— Что мы должны сделать, владыка Дакии? — уже решившись, спокойно спросил Гудрис, касаясь рукой меча.

— Нет, оружие не понадобится… С мечом в руках не в одиночку нужно сражаться с легионами! Бог богов великий Гобелези передал через наших посланников в его царстве, что спасти Дакию могут лишь чужестранцы, которые должны отправиться к Траяну и передать ему в подарок вот эту шкатулку…

Децебал показал продолговатую шкатулку, изготовленную из горного камня. Ее крышка была прозрачна. Айстис от удивления не мог выговорить ни одного слова: на черной ткани лежала королевская диадема, изготовленная из янтаря! Она так и сияла, как бы призывая взять ее в руки.

— Итак, нужно передать эту шкатулку Траяну… Она обладает чудотворной силой. Тот, кто откроет эту шкатулку, через несколько дней погибнет! Кто наденет на себя диадему, умрет через несколько часов…


— О! Перкунас! — с трудом выговорил Гудрис.

— Так как же, гости мои? Вы можете отказаться. Мои воины покажут вам тайную дорогу, и через несколько дней вы снова будете в Карнунте…

— Мы согласны! — в один голос ответили оба жемайта.

На Гудриса повлияла мысль о несчастье, которое произошло бы, если бы римские легионы добрались до их края, а Айстис сам не понимал, что его побудило решиться. Возможно, чарующий взгляд Каи…

— Прекрасно!

Децебал протянул Гудрису шкатулку с диадемой:

— Самому Траяну! У римского императора есть слабость принимать любого, кто пожелает с ним поговорить. Вам, чужестранцам, будет легче… Вручив подарок, спешите в обратный путь. Мне хотелось бы обсудить с вами много важных дел…

Подошла Кая:

— Желаю счастья! Да хранит вас бог! Буду ждать вашего возвращения…

Последние слова были обращены лично к Айстису.

Беседа закончилась. Жемайты вышли из помещения, и некоторое время спустя можно было увидеть, как они в сопровождении группы дакских всадников верхом направились в юго-западном направлении.

Солнце находилось уже совсем низко, когда всадники добрались до реки. Она текла в долине, унося свои воды на восток. На высокие арки опирался сложенный из камня мост, о котором говорил Децебал.

Всадники остановились с таким расчетом, чтобы их не обнаружили часовые на мосту. Даки отвели жемайтов к реке, где среди камыша покачивалась небольшая лодка.

Вскоре она, подгоняемая веслами, которыми усердно орудовали четверо даков, понесла их на ту сторону. Сопровождавший жемайтов переводчик Зитулит объяснил, где их будет дожидаться лодка с гребцами, и предупредил, что возвратиться надо как можно скорее.

Зитулит вышел на берег вместе с жемайгами. Он владел латинским языком и, одетый под легионера, должен был изображать часового, задержавшего иноземцев.

Иным путем Гудрису и Айстису вряд ли удалось бы проникнуть в лагерь Траяна, который они уже успели разглядеть с того берега.

Лагерь представлял собой прямоугольный участок, снаружи опоясанный глубоким рвом. У самого края рва с внутренней стороны была сооружена земляная насыпь высотой в девять с лишним пядей. За насыпью, огороженной бревенчатым забором с вышками и воротами, аккуратными рядами выстроились палатки.

— Вон там, посередине, шатер Траяна, — сказал Зитулит. — А вон там — жертвенник и трибуна, с которой Траян выступает с речами перед воинами. Рядом знамена легионов…

Айстис стал разглядывать шатер Траяна. Он был обтянут тонкой тканью и выглядел наряднее стоявших рядом палаток, в которых жили предводители: квесторы, легаты, трибуны. Палатки для простых воинов казались грубыми — они были обтянуты кожей.

Подойдя к воротам, жемайты, не дожидаясь разрешения, вступили в лагерь.

— Эй, ты! Кого ведешь? — поинтересовался часовой.

— Это — гости! Они хотят попасть к императору! Он принимает? — спросил Зитулит.

— Поторопись! Император готовится в поход, но еще принимает. Недавно у него были вожди языгов…[49 - Языги — соседи даков, жившие у Дуная.]

— Иду! — крикнул Зитулит часовому и тихо добавил, обращаясь к жемайтам: — Вот как! Противные языги уже вступили в заговор с ним! Они давно хотят истребить всех даков… Идем!

Около шатра дорогу снова преградили часовые.

— Чужеземцы желают поговорить с императором! — объяснил Зитулит.

— Чужеземцы? Откуда?

— С берегов морей, в которые солнце садится по вечерам! Они привезли императору дары.

— Ждите!

Один из охранников скрылся в шатре. Спустя несколько минут он вернулся:

— Император примет вас. Говорят ли они на нашем языке?

— Нет. Я пойду с ними.

— Кто ты такой, почему я тебя не помню?

— Я из легиона Августа. Недавно прибыл из Галлии…

— Ладно… Только оставьте здесь оружие. Недавно какой-то фанатик или дакский шпион хотел убить императора…

Гудрис, Айстис и Зитулит отстегнули мечи, рядом с ними положили ножи и, следуя за охранником, вступили в шатер.

Шатер оказался просторным. Вокруг центральной колонны, на которой была изображена украшенная лучами фигура старика[50 - Верховный бог римлян — Юпитер.], напоминающая жемайтского Перкунаса, красивыми складками падала желтая ткань, и от нее внутри шатра казалось светлее. В глубине шатра, у складного столика, сидел человек, закутанный в темный платок, и что-то чертил. Когда в шатер вошли жемайты, он, повернувшись лицом к ним, спросил:

— Кто вы такие и что вам нужно?

— Великий владыка! Мы держим путь в вашу державу. Хотим увидеть славную столицу, Вечный город. Мы прибыли с далекого севера, желая установить дружбу с вашим народом и развернуть торговлю…

— Что вы можете дать в обмен на наши товары?

— В наших краях море выбрасывает на берег янтарь…

Траян резко повернулся к ним:

— Янтарь? Так вы из той страны, где янтарь в изобилии?

— Да, владыка!

— Интересно! Я там еще не был. Далеко ли до этого края?

Траян задумался, затем, оторвавшись от своих размышлений, продолжал:

— Жаль, что вы прибыли не вовремя… Я отправляюсь в поход. Но мне хотелось бы с вами поговорить. Эй, Преторий!

Вошел воин в нарядной золотой кольчуге.

— Выдай этим чужестранцам пропуск, чтобы они могли свободно путешествовать по империи! Чужеземцы, отправляйтесь в Рим! Пока вы туда доберетесь, я и вернусь, победив Децебала! Тогда мы все и обсудим… Янтарь…

— Владыка, мы привезли вам дар…

Траян взял шкатулку в руки. Не открывая, взглянул на ее содержимое и передал ее Преторию, что-то бормоча. Повернувшись к жемайтам, он пожелал им счастливого пути в Рим.

Гудрис, Айстис и Зитулит поклонились Траяну, приняли из рук Претория золотой знак с изображением человека, бегущего по небу и, пятясь, вышли из шатра.

После того как лагерь римлян остался за спиной, Айстис не удержался и воскликнул:

— Победа!

Зитулит нервно улыбнулся.

— Ты недоволен?

Дак печально покачал головой:

— Великий Гобелези! Мне кажется, ты обрек Дакию на смерть…

— Что случилось? — в один голос воскликнули Гудрис и Айстис. — Ведь шкатулка в руках Траяна!

— Но вы не поняли, что он сказал, приняв от вас шкатулку! Он произнес: «Варвары они и есть варвары! Откуда им знать, что сейчас в империи в моде только красный янтарь…» А наша диадема изготовлена из желтого янтаря!..

Жемайты стали убеждать Зитулита, что он ошибается. Какое значение имеет цвет янтаря? Однако дак упорно повторял одно и то же: «Вы не знаете, что собой представляют римляне. Они большие модники…»

Это происшествие несколько ухудшило настроение жемайтов. Неужто сбудется пророчество Зитулита?

Лодка покачивалась на воде в том месте, где было условлено.

Переправившись на другой берег, они встретили всадников, которые их дожидались, и поскакали в Сармизегетузу.

До столицы жемайты добрались ночью. Их сразу отвели к Децебалу. Выслушав доклад Зитулита, он с удовлетворением улыбнулся. Однако, узнав о замечании Траяна, прервал разговор:

— Надо срочно созвать Военный совет! — И, повернувшись в сторону жемайтов, прибавил: — Спасибо вам! Завтра выяснится, удался ли наш план. Однако, что бы ни случилось, примите мою благодарность…

Он снял со стены два меча в темных ножнах и протянул их жемайтам:

— Это мечи, которым нет равных в нашем царстве. Они доставлены из края волшебников, который простирается на юге. Если вы поднимете их против врагов Дакии, я буду счастлив…

Жемайты еще не успели выйти из покоя Децебала, как к его йогам пал гонец, весь покрытый дорожной пылью:

— Владыка! Римляне уже идут по мосту! Их ведет Траян!

Дакам теперь уже было не до жемайтов.

Вокруг замка собирались толпы. Прибывали все новые люди. Одни торопились попасть в покои Децебала, другие, по-видимому с распоряжениями, торопливо спускались вниз, к воротам.

Ночь прошла без сна среди множества людей, которые спешили в столицу, неся на плечах пожитки, ведя за собой детей, подгоняя овец и коз.

Когда наступило утро, Гудрис и Айстис взобрались на стену, где также было полно народу. Одни катили камни и складывали их в кучу, другие тащили черные котлы и готовились разводить под ними большие костры. Огонь под котлами еще не пылал, но все было подготовлено. Третьи несли огромные луки.

Все население столицы готовилось к обороне. На Айстиса и Гудриса никто не обращал внимания.

Следующий день также прошел во всеобщей суете. Наконец их разыскал Зитулит:

— Владыка велел спросить, что вы решили предпринять: направитесь в Карнунт или останетесь с нами?

Гудрис, не задумываясь, ответил:

— Мы остаемся!

Зитулит отвел жемайтов на башню и что-то сказал воину в кожаной кольчуге, а им объяснил, чтобы они здесь помогали готовиться к битве: возможно, придется защищать столицу.

Гудрис и Айстис вместе со всеми тащили камни, связки копий и стрел, накрывали их мокрыми шкурами.

На следующее утро всю Дакию облетела весть:

— Траян захватил Костечи!

Все взоры устремились в направлении Костечи, где к небу, словно над жертвенником, поднимался дым. Он клубился и в нескольких других местах, там, где были расположены дакские крепости.

Айстис вспомнил красные, словно обагренные кровью, скалы. Сейчас там льется настоящая человеческая кровь…

На башне показался сам Децебал. Знатные воины сразу окружили его и стали указывать на клубящийся дым. Несколько воинов побежали к другим башням.

Медленно закрылись тяжелые ворота.

Падали камни, доставленные с гор. Лилась белая вязкая жидкость: она должна была связать камни так, чтобы никакая сила не могла их разъединить!

Воины взбирались на стены и занимали отведенные им места.

Так прошло еще несколько дней.

Приближался вечер, когда в долине, напротив нижних ворот, показались нескончаемые полчища римских легионеров: пехота и всадники, вереницы повозок с грузами, мужчины и сопровождающие их женщины… Весь этот пестрый муравейник остановился вне пределов досягаемости дакских стрел. Люди стали разбивать костер. Айстис наблюдал, как римляне прокладывают ров, возводят земляную насыпь в точности такую же, как у моста через Дунавий.

— Почему даки не идут в наступление и не разрушают насыпь? — воскликнул Айстис.

— Видимо, они знают, что нужно делать, — успокоил его Гудрис.

Он не ошибся. Ночью открылись узкие ворота, нарочно не засыпанные землей. Даки устремились к насыпи.

Закипела схватка. Пылали облитые жиром бревна, которые римляне до наступления ночи успели установить на насыпи. Всюду раздавался звон мечей.

Когда утренняя заря осветила поле боя, от укреплений, вчера возведенных римлянами, остались лишь жалкие остатки.

— Больше они не сунутся! — сказал Гудрис, стирая кровь с меча, полученного в дар от Децебала. Он принимал участие в ночной вылазке, запретив Айстису присоединиться к нападающим на римлян.

На этот раз Гудрис ошибся. Римляне не отошли. Они принялись рыть новый ров и сооружать новую насыпь. К ним подошли подкрепления.

К полудню насыпь была готова. На нее подняли вышки и установили возвышения.

— Онагр, — объяснил возникший невесть откуда Зитулит. — Видите деревянную раму с ложкой? В нее вкладывают камень. Затем натягивают веревки, сплетенные из сухожилий, и камень летит на расстояние более тысячи стоп! А вон там — баллиста. Она меньше, чем онагр, но тоже бросает камни. За ней — катапульта, для стрел. Дальше — тараны. Видите толстые бревна с коваными торцами? Их раскачивают на цепях…

— А там? — Айстис указал на высокую вышку.

— Римляне именуют это устройство гелеполой — «убийцей городов». Это вышка на колесах. Видите, ее тянут за собой несколько волов? Она обита железом, на верхней площадке установлены катапульты, баллисты, внизу раскачивается таран. При помощи перебрасывающегося моста наступающие забираются на стены крепости…

Снизу Зитулита позвал гонец, и он вынужден был прервать рассказ.


Прошло еще несколько дней. В станах даков и римлян шла подготовка к сражению. Сармизегетуза готовилась к обороне, а римляне — к наступлению. Римлянам надоели ночные вылазки даков, и они стали разводить огромные костры. От костров было светло как днем, и даки уже не могли, как вначале, внезапно нападать на легионеров.

Децебал все ждал чуда. Он надеялся, что Траян не выдержит и откроет шкатулку. Но этот старый солдат, видимо, уже успел забыть о подарке чужеземцев.

Сбылось пророчество Зитулита.

Разведчики доложили: наступление назначено на послеобеденные часы следующего дня, когда жара спадет и солнце будет светить обороняющимся в глаза.

— Завтра, на восходе солнца, даки будут просить богов о помощи. Приходите и вы к колоннам… — сказал Зитулит жемайтам.

Наступило прекрасное утро. В небе показалось лишь одно облачко, которое медленно проплыло над лагерем римлян и исчезло.

Даки, ликуя, показывали на небо, убеждая друг друга, что боги проявили к ним благосклонность. Все, кто был свободен от сторожевой службы, а также дети, женщины и старики гурьбой направились в верхнюю часть крепости. Туда вела дорога, вымощенная известняком. Вдоль нее с обеих сторон была установлена невысокая каменная ограда.

В конце дороги находилась площадка, как бы повисшая над глубоким ущельем. Колонны, установленные по краю площадки, вблизи оказались небольшими храмами на высоких постаментах. Виден был горящий внутри них огонь. Доносился запах масел. Видимо, даки приносили жертвы богам. Немного в стороне стоял храм побольше. Вокруг него кругами выстроились столбы: шесть и один.

Айстис насчитал тридцать три таких круга.

Посередине круга, который ближе других подступал к пропасти, белело пятно, напоминающее солнце, выложенное из белых камней.

Люди шли и шли. Они останавливались невдалеке от Каменного солнца, между рядами столбов, спукающимися террасами. Вероятно, террасы были построены для того, чтобы всем, кто на них стоит, было хорошо видно, что происходит на нижней, Солнечной площадке.

Народ прервал все разговоры, когда из храма в сопровождении свиты показался Децебал.

Владыку сопровождали воины в золотых кольчугах и жрецы в белых накидках. Среди воинов Айстис искал Каю, но ее не было.

Децебал возвел руки к небу и что-то сказал. Очевидно, он обратился к своим богам с просьбой оказать ему поддержку.

Жрецы пришли в движение. Они выстроились в два ряда — от храма до Каменного солнца — и образовали проход.

Двери храма открылись, и из него вытолкнули мужчину в одеянии легионера. За ним появилось около двадцати женщин в белом. Они погнали римлянина к середине круга. Когда он оказался у Каменного солнца, женщины сняли повязку с его глаз. Римлянин выпрямился. Его лицо — Айстису было отчетливо видно — перекосилось от страха. Женщины стояли вокруг него, держа в руках длинные узкие ножи, похожие на тот, которым орудовала на плоту Кая. Увидев, что женщины подносят ножи все ближе к нему, легионер пронзительно закричал.

Приблизившись к римлянину вплотную, женщины все разом вонзили ножи…

Снова над скалами разнесся дикий крик римлянина.

Толпа стояла в молчании…

Женщины нанесли еще несколько ударов.

Легионер упал.

Лишь после этого толпа разразилась криками радости, видимо довольная зрелищем, а возможно, и тем, что в жертву богам принесен вражеский воин.

На этом жертвоприношение не кончилось. Появился жрец в пурпурной накидке, видимо верховный. Его сопровождала группа жрецов в черных накидках.

Черные бросили тело римлянина на каменный жертвенник около круга. Верховный жрец ножом рассек грудь легионера, извлек сердце и поднял его над головой.

Толпа снова разразилась криками счастья.

Жрец вращался вокруг себя, держа в руке сердце и протягивая его к солнцу. Когда он повернулся лицом в ту сторону, где стоял Айстис, юноша ахнул от ужаса: ему показалось, что этот жрец — Колоний!

Но толпа скандировала другое имя:

— Монтиана! Монтиана!

Айстис отвернулся, не желая видеть страшное зрелище.

Толпа продолжала кричать:

— Монтиана! Монтиана!

Жрец стоял, держа над головой обагренное кровью сердце, и что-то громко говорил, как бы призывая, заклиная.

— Что он говорит? — спросил Айстис у сопровождающего их Зитулита.

— Великий Монтиана, жрец всех жрецов, приглашает добровольца, который решится отправиться к богу Гобелези и передаст ему просьбу даков прийти им на помощь…

— Как это — отправиться к богу?

Зитулит не ответил.

Айстис увидел, как из толпы на Каменное солнце вступил старичок. Жрецы не подошли к нему, и старичок снова скрылся в толпе.

На место старичка вступила девушка. Айстис всем телом наклонился вперед, потому что это была Кая! Однако жрецы не подошли и к ней, и Кая отступила в сторону.

Наконец на площадку вышел юноша. Жрецы пришли в движение и окружили его.

— Вот это и есть посланец! — сказал Зитулит.

Жрецы шли кругами вокруг молодого воина. Они раздели его, оставив на нем лишь набедренную повязку, покрыли его тело маслами, окурили благовониями.

Часть жрецов направились на нижнюю террасу, а остальные вместе с юношей поднялись на крышу храма.

Айстис с трепетом наблюдал, как жрецы, стоявшие внизу, взяли в руки по длинному железному копью и выстроились кругом.

Сверху этот круг напоминал солнце.

Жрецы, стоявшие на крыше, отодвинулись от юноши, показывая его толпе и солнцу, а затем быстро схватили его и бросили на копья внизу.

Копья пронзили тело, и оно, судорожно дернувшись, замерло…

Толпа снова закричала. Народ был полон радости: великий Гобелези принял посланца!

Айстис не мог больше наблюдать это зрелище. Он вышел из ревущей толпы и двинулся к стене, где его ждал Гудрис, не желавший присутствовать при церемонии жертвоприношения.

— Как? — спросил Гудрис.

— Страшно! — сказал Айстис. — Бежим отсюда! Я не в силах больше…

Однако они опоздали покинуть город: началось наступление римлян.

Небо темнело от стрел легионеров. Дико ревели трубы. Со свистом летели камни, запущенные при помощи метательных устройств.

К стенам приближались гелеполы. Сквозь щели в их вышках были видны метатели, лучники, воины с пращами.

Даки успешно оборонялись от лучников и пращеносцев. Онагры и баллисты были слишком маломощны, чтобы нанести большой урон толстым стенам. Но против гелепол стены оказались бессильны…

Гелеполы медленно приближались к стенам. За ними ползли странные существа, похожие на болотных черепах, которых Айстис не раз видел на родине, но в тысячу раз крупнее! Каждую «черепаху» составляла сотня легионеров, поднявших над головой щиты, защищавшие их от дакских стрел и камней.


Под прикрытием гелепол римляне быстро добрались до стены и в трех местах начали устанавливать лестницы. Даки не стали ждать. Как только гелеполы прерывали обстрел, чтобы не поразить своих воинов, даки начинали лить со стен на головы штурмующих горячую смолу, масло, густое клейкое варево из трав.

Наступающие откатывались назад, но затем снова и снова шли в атаку…

Бой длился всю ночь.

Тарахтели вышки. Гремели тараны. Раздавались крики и стоны раненых.

Сражение утихло только перед самой зарей. Римляне отошли в свой лагерь, так и не сумев захватить дакскую столицу.

Айстис, утомленный от ночной схватки, стоял, опершись о башню, и наблюдал за лагерем легионеров. Там кипела деятельность: оказывали помощь раненым, окуривали благовониями тела павших в бою, готовились к новому наступлению.

На помощь наступающим беспрерывно прибывали все новые и новые легионы. Воины заполнили всю долину до самых гор, видневшихся вдали…


Странно, в эти дни Айстис почему-то не думал о себе. Он старался понять, почему идет эта страшная битва. Почему был принесен в жертву богам римлянин? Почему жрецы кинули дака на острые копья? Найти ответа он был не в силах. Не мог ему помочь и Гудрис, не за страх, а за совесть оборонявший свой участок стены.

Много еще было атак, однако все они заканчивались безуспешно. Столица Дакии казалась непобедимой. Жрецы распространяли слух, что дакам на помощь пришел бог Гобелези. Римляне должны будут отступить, так как продовольствия для такого множества воинов вскоре не хватит, а воду в источниках даки отравили…

Однако раньше, чем римлян, жажда стала изводить самих даков: в Сармизегетузе кончилась вода, которая прежде текла сюда с гор по глиняным трубам. Видимо, римляне обнаружили тщательно спрятанный источник и разрушили трубы. Имевшиеся запасы воды быстро иссякали, и наступил день, когда воды не стало вовсе. От жажды умирали дети.

Пошли слухи, будто на сторону римлян переметнулся вождь одного из племен, который выдал местонахождение источника.

Военный совет, возглавляемый Децебалом, искал выход из положения. Было принято решение: тайком пробраться к союзникам даков — роксоланам и бастарнам — и вместе с ними повести наступление на противника.

— Сармизегетуза — наша столица, но это еще не вся Дакия, — убеждал свое окружение Децебал. — Пусть враги не думают, что, захватив крепость, они поставят нас на колени! Я уже приказал вывезти по тайным тропам все, что необходимо для ведения войны, в том числе и драгоценности, на которые мы добудем оружие. Великий Монтиана! — обратился Децебал к жрецу. — Ты верно служил родине. Тебе я доверяю самое главное: командуй, обороняй столицу. Если увидишь, что сил сопротивляться больше нет, открой ворота. Важно сохранить в живых народ. Я с вождями спешу к союзникам…

Децебал пригласил в свою свиту и жемайтов.

— Обязательно нужно, — сказал он, — чтобы вы остались в живых и рассказали своему народу, что легионеров необходимо остерегаться, как свирепых собак!

Ночью небольшой конный отряд покинул столицу и вошел в подземный туннель. Он вел в ущелье, за которым шла дорога в земли роксоланов.

В туннеле стояла духота. Только проехав немалое расстояние, всадники почувствовали ветерок. По-видимому, выход был уже поблизости. Отряд выехал в ущелье.

Вдруг впереди послышались вскрики и звон мечей:

— Измена! Спасайте владыку! Римляне!

Окружив Децебала тесным кольцом, даки спешили прорваться в глубь ущелья. Но дорогу преграждал большой отряд римлян, которые, увидев даков, бросились на них с оружием в руках. Другая группа римлян мгновенно отрезала выход из туннеля.

— Соевена! — воскликнул Децебал. — Спеши к роксоланам! Скажи, что я назначил тебя владыкой даков! Сражайся вместе с ними за родину, а мне не остается другого пути, как только к великому Гобелези… Я сам расскажу ему о несчастье, постигшем даков.

Децебал бросился на римлян, давая возможность воину, по имени Соевена, незаметно скрыться.

В ожесточенной схватке гибли даки и легионеры. Лишь Децебал все размахивал своим длинным мечом, и головы римлян падали наземь вокруг него. Но подъезжали все новые римляне. Они тесным кругом окружили Децебала, по-видимому стремясь взять его живым.

Децебал воскликнул:

— Даки — не рабы! — и внезапным движением провел мечом по своему же горлу…

Римляне остолбенели. Даже наемники, много повидавшие на своем веку, были поражены величием Децебала.

Воспользовавшись суматохой, оставшиеся в живых даки и жемайты ускакали в глубину темного ущелья. Они остановились, лишь когда место схватки осталось далеко позади.

Однако их переживания на этом не закончились. Стоило Гудрису и Айстису добраться до конца ущелья, как сверху кто-то набросил на них сеть.

— Конец! — только и успел воскликнуть Гудрис, падая с коня.

Римляне со всех сторон окружили пленников и в свете факелов стали разглядывать, кто им попался. О чем они разговаривали между собой, жемайты не понимали. Легионеры, торопясь, перерыли их вещи, ощупали одежду.

Внезапно обыск прекратился. Один из легионеров протянул другому, видимо старшему, какой-то предмет. Айстис заметил, что это был знак, подаренный Траяном.

Старший что-то прокричал.

Несколько легионеров подбежали и стали о чем-то расспрашивать жемайтов. Гудрис пытался ответить на своем языке.

Убедившись, что понять друг друга невозможно, легионеры помогли жемайтам подняться с земли, почистили на них одежду, вернули все вещи и оружие, привели коней. Предводитель римлян поклонился, приложив руку к губам, к сердцу, и указал в темноту, как бы вычерчивая линию:

— Рома…

Вскочив на коней, жемайты поскакали вперед не оглядываясь.

— Вот тебе и нá, — сказал Гудрис, когда лошади перешли на более спокойный шаг.


Глава третья

ВЕЧНЫЙ ГОРОД


* Возвращение в Карнунт * Исчезновение Куприса * У мастеров янтарного дела в Аквилее * По Соляному пути в Рим * Легенда о волчице * На семи холмах * Номеда * Голова Децебала * Бой гладиаторов * Обвиняемый в убийстве * Побег *


…Не успели жемайты отъехать подальше от того места, где их задержали легионеры, как послышался стук копыт и их опять окружили всадники.

— Кто такие? — спросил звонкий голос, и Айстис узнал… Каю.

— Кая?! Это мы!

Девушка в мужской одежде с мечом на боку и ярким белым шарфом на шее отделилась от небольшого отряда всадников. Остановив своих спутников движением руки, она подъехала ближе:

— Оба живы?

— Кая, что с тобой?

— Вышло не так, как мне хотелось, чужеземец… Я знаю, что мой отец, великий Децебал, погиб. Не существует более Сармизегетузы. Защитники не сумели противостоять нападающим… Жрец жрецов Монтиана прыгнул вниз с Каменного солнца. Он отправился на встречу с богами. Возможно, ему удастся убедить их, что даки нуждаются в помощи…

— А ты, Кая?

— Запомни меня, чужеземец, не как Каю, а как свободную Даку! Таково мое подлинное имя… Мы уже выпили по глотку воды священного Дунавия[51 - Формула клятвы даков. Человек, выпив глоток воды Дуная, посвящает себя великому делу.], у нас нет иного пути, кроме борьбы за свободу! Все, кто остался в живых, уходят в горы. Оттуда мы начнем новую священную войну с римлянами. Будь счастлив, чужеземец! Жалко, что наше знакомство было так коротко. Но у тебя дома, наверное, невеста…

Кая быстро повернулась, что-то крикнула на своем языке даков, и все стремительно унеслись в темноту.

Айстис долго смотрел ей вслед, пока его не окликнул Гудрис:

— Пора!

Жемайты скакали всю ночь и весь день. Несколько раз их останавливали легионеры, и тогда они предъявляли знак, полученный от Траяна, называли Карнунт. Переправившись через Дунавий, они повернули на север и, по истечении еще одних суток, увидели перед собой стены Карнунта.

В город жемайты вступили без каких-либо трудностей, предъявив изображение крылатого человека. В усадьбе, где они прежде жили, им рассказали, что сембы уже отправились на родину. Никто не мог сообщить, где найти Лонга, других руководителей города. Жемайты пошли к старику.

Жрец Исиды встретил их с каменным выражением лица. Айстису казалось, что он утратил всю свою гордость. Старик подтвердил, что сембы уехали несколько дней назад:

— Кто-то донес Лонгу, что вас видели среди даков. Он разгневался, обрушился на Нотангаса, но тот ответил, что ему ничего неизвестно, жемайты сами за себя в ответе.

Жрец продолжал:

— Нотангас сразу же заставил Лонга умолкнуть, сказав, чтобы он не распространял слухи. Дескать, ему, Нотангасу, известно, что жемайты погибли. Даки, мол, их убили, приняв за легионеров. Если Лонг будет говорить иначе, янтаря ему не видать! Есть и другие места, где можно заняться торговлей… Лонг очень хорошо знал, что не один Карнунт ведет торговлю с северными народами. А кому же охота отказаться от большой выгоды?

— Что нам делать?

— Дороги на север перекрыты. Как только вспыхнула война против даков, насторожились и маркоманы. У выхода из Карнунта они задерживают любого… Удастся ли сембам прорваться? Трудно сказать. К маркоманам мы послали своих людей. Если маркоманы прислушаются к их словам, все будет хорошо. Но больше отрядов, отправляющихся на север, пока не будет. Не только из Карнунта, но и из Ольбии, Ветера, Могунтака… Вам остается лишь один путь: добраться до Аквилеи, города на юге, у моря[52 - Город на берегу Адриатического моря, в окрестностях современного города Триеста.]. Я слышал, что из Аквилеи плывут корабли на север. Оттуда вам будет ближе до родины… Возьмите этот знак. В Аквилее передадите его купцу Геремию. Он вам поможет… Я же больше ничего не могу для вас сделать. Буду молить Мать Матерей, чтобы она оказала помощь несчастной Дакии, которая гибнет в огне… Погодите! Своих вещей не ищите. Ваш товарищ по путешествию все обменял и все полученное увез домой. За помощь, оказанную Дакии, примите наш дар. Публий, проводи гостей!

Старик снова застыл, словно камень, а юноша, похожий на Колония, вывел их из дома. Во внутреннем дворе стояли два оседланных коня. В сумках, пристегнутых к седлам, жемайты обнаружили продовольствие, сестерции и ими же привезенный янтарь, который, видимо, купили люди старика.

Из Карнунта путники двигались на юг по широкой, удобной дороге. По обочинам был гравий и песок, а середина выложена каменными плитами. Через каждые три тысячи стоп стоял вкопанный в землю камень: им было обозначено расстояние. Айстис позднее узнал, что такими добротными дорогами уже несколько лет связаны с Римом все наиболее важные города империи.

Две недели спустя жемайты прибыли в Аквилею.

Город им не понравился. Дома, разные по величине, стояли, тесно прижатые друг к другу. Они были построены из дерева и камня, огорожены сплошными стенами. Заваленные хламом улички вели к порту, где покачивались привязанные к длинному молу ладьи. В открытом море, под парусами, виднелись еще ладьи.

На набережной шумела разноязычная толпа. Люди были одеты как кому вздумалось. Рядом с привычным одеянием северного покроя можно было увидеть римский наряд, как и в Карнунте. Прибывшие из дальних краев были одеты в халаты, опоясанные яркими лентами.

Мимо жемайтов прошел человек, лицо которого было не белое, а темно-коричневое.

Но удивляться было некогда: их ждали дела.

Разыскать необходимый адрес оказалось несложно. Стоило назвать имя мастера, и горожане показали, где живет купец. Вскоре они подошли к усадьбе, обнесенной оградой из черного камня, и постучались в двери висящим около нее топориком. Вышел сторож и о чем-то спросил их. Гудрис протянул знак, полученный от старика. Двери закрылись и вскоре вновь открылись, на этот раз широко.

Сторож пригласил путников в дом. По деревянной скрипучей лестнице он проводил приехавших в верхнюю часть дома и предложил им сесть на длинную скамейку.

Вошли двое. Седой, довольно толстый и неторопливый человек и был Геремий. Второй, худощавый, был такой высокий, что голова его почти упиралась в потолок. Он первый поздоровался с прибывшими и на языке сембов сказал:

— Мое имя Лауренций. Я купец, неоднократно бывал в Карнунте. Там я встречаюсь с сембами, торгующими янтарем. Однажды я и сам со своими людьми побывал у Янтарного моря. Мне сообщили, что вы прибыли из тех краев, и я пришел вместе с Геремием, он — мой компаньон.

Геремий тоже что-то сказал на непонятном языке. Лауренций перевел:

— Он рад, что к нему пожаловали такие редкие гости. Чем он мог бы быть вам полезен?

Гудрис рассказал Лауренцию, что они с Айстисом отстали от своего отряда и не знают, как им вернуться домой. Они очень просят, чтобы Лауренций и Геремий помогли им устроиться на корабль, отправляющийся на север. У них есть янтарь, они хотели бы его продать и оплатить путешествие домой. Если у них что-то останется, они надеются взамен получить товары, которые отвезут родичам.

Лауренций и Геремий долго переговаривались между собой. Потом Лауренций обратился к жемайтам:

— Геремий говорит, что ему не довелось слышать о ладье, отплывающей на север. Но я встречусь с квестором порта и сам спрошу у него. Янтарь мы с удовольствием у вас купим. Взамен можем дать сестерции или товары, которые вы пожелаете. Янтарь нам очень нужен!

Аквилейцы простились и ушли. Вскоре появился слуга, который отвел гостей в предназначенные для них комнаты.

Поев досыта, жемайты прилегли и тотчас же уснули. Напряжение предшествовавших дней сразило путешественников.

Их разбудили шаги. В комнату вошел Лауренций:

— Я только что говорил с квестором порта. Ничем не могу вас порадовать. В северных провинциях империи неспокойно, поэтому корабли в Фехтию[53 - Фехтия — порт, которым пользовались римляне (теперешний Вехтен, недалеко от Утрехта, Голландия).] и другие северные порты не отплывают. Квестор обещал расспросить моряков, пришедших в порт на своих ладьях из других стран. Но для этого потребуется два-три дня. Придется подождать… А чтобы не было скучно, предлагаю посетить наши мастерские и посмотреть, что мы изготовляем из вашего янтаря.

Спустившись по лестнице, жемайты вслед за Лауренцием пересекли мощенный камнями двор и оказались в строении, из которого раздавались голоса. Открыв двери, они вошли в продолговатую комнату. Вдоль стен стояли полки, на которых лежало множество кусков янтаря разных цветов. На полу — ряды высоких кувшинов, наполненных мелким янтарем.

— Это наш склад, — объяснил Лауренций. — Отсюда янтарь поступает в мастерскую.

За столами сидели примерно двадцать человек, которые расщепляли, вырезали, шлифовали янтарь. Один обрабатывал поверхность маленьких янтарных шариков. Другой занимался отделкой продолговатых пластинок, на которых уже были вырезаны изображения птиц, растений, людей. Третий из куска янтаря вырезал статуэтку. Те, что сидели поближе к окну, шлифовали кольца, мастерили шкатулку, сосуды…

— Янтарем все интересуются. Хотят иметь у себя дома изделия из него. Наши люди верят, что янтарь, подвешенный на шее ребенка, охраняет его от злых духов, болезней. Предмет, сделанный из янтаря, — драгоценность.

Айстис увидел нескольких мужчин, одетых в длинные белые балахоны. Они стояли у стола, на котором были расставлены странные прозрачные сосуды с жидкостью. Под ними горел огонь. Жидкость пенилась, булькала.

— Здесь из янтаря вырабатывают лекарства. Уже с незапамятных времен известно, что янтарные капли укрепляют зрение. Янтарь, смешанный с медом и розовым маслом, лечит уши. Янтарная жидкость усмиряет боль в животе. Янтарной мазью можно вылечить грудь, устранить кашель и удушье… Лекарств, выработанных из янтаря, ищут болеющие нервными болезнями.

— Вот тебе и нá! — улыбнулся Гудрис. — А мы об этом ничего не знаем! Для нас янтарь — это янтарь, и все…

Лауренций отвел их в маленькую комнатку, в которой находился лишь один человек.

В янтарной дужке держался тоненький кружок из янтаря. Лауренций взял маленький кусочек янтаря и положил его под этот кружок. Кусочек увеличился в несколько раз!

— Ого! — не удержался Айстис.

Лауренций объяснил, что янтарный кружок — увеличительное приспособление, в котором нуждаются ученые.

Появился слуга и позвал Лауренция. Тот повернулся к жемайтам:

— Я вынужден просить прощения. Меня вызывают на пристань. Видимо, управляющий портом что-то узнал о корабле, плывущем на север… Оставшиеся мастерские осмотрим позднее.

Гудрис и Айстис удалились в свою комнату, обсуждая то, что увидели. Особенно удивляло их умение римлян вырабатывать из янтаря столько нужного людям.

— Надо и нам научиться творить такие чудеса!..

Лауренций, вернувшись, застал их за обсуждением впечатлений.

— Вижу, понравилось! — улыбнулся он. — Это самая крупная мастерская не только в Аквилее, но и во всей империи. Янтарь еще умеют обрабатывать в Массилии, в других местах… Теперь о новостях. Квестор узнал, что через месяц-два на север поплывет корабль с Родоса[54 - Остров в Средиземном море.]. По дороге он войдет в Остию, наш главный порт, недалеко от Рима. На то, что вскоре какой-нибудь корабль отправится на север из Аквилеи, рассчитывать не стоит. Советую вам ехать в Рим, а там наши люди помогут вам договориться с хозяином «Черного Коня» — так называется корабль с Родоса.

— В Рим? — переглянулись жемайты.

— Завтра утром я со своими людьми уезжаю в Рим. Приглашаю присоединиться к нам.

Гудрис и Айстис согласились.

Они поблагодарили Лауренция за заботу, проявленную о них, и обменяли часть своего янтаря на товары и сестерции, а оставшийся янтарь оставили у себя, надеясь, что в Риме продадут его с еще большей выгодой. По крайней мере, так считал Гудрис.

Как прибавку к плате за янтарь, Гудрис выпросил у Лауренция несколько статуэток и других изделий из янтаря, а также лекарства, и расспросил, как их вырабатывают и против каких болезней употребляют.

Прежде чем солнце показалось над горизонтом, жемайты вместе с Лауренцием и его сопровождающими отправились в путь по дороге, по которой с древней поры от кельтских и германских племен доставляли в столицу империи соль. Дорогу эту так и назвали — Соляной путь.


Второй день небольшой отряд, несколько недель назад отправившийся из Аквилеи, двигался через сады.

Сколько мог охватить глаз, всюду красовались румянящиеся яблоки, толстобокие груши, остроносые фиги и круглые гранаты. На деревьях, напоминающих сливовые, переливалось разными цветами множество других плодов, которые Лауренций именовал персиками и абрикосами.

— Приближаемся к Городу, — провозгласил командир отряда, имени которого Айстис не запомнил. Он вместе с Гудрисом держался возле Лауренция.

Жемайты уже в Карнунте узнали, что римляне называют свою столицу не Римом, а Городом, очевидно желая этим сказать, что Рим — город всех городов, и никакой другой город не может с ним сравниться.

— Гляди, какие крупные яблоки! — заметил Гудрис. — Не то что наши, маленькие…

Лауренций объяснил:

— Яблоки, как и все фруктовые деревья, в этом саду находятся под постоянной опекой. Специальные люди — агрономы — разрыхляют землю, вносят в нее удобрения. Они с малых лет учатся обрабатывать землю…

— Смотрите, смотрите! — прервал Айстис Лауренция. — Что тут происходит?

Он показал на дерево около дороги, ветви которого гнулись от самых разных плодов. На одной росли орехи, на другой — виноград, на третьей — груши, гранаты, даже какие-то ягоды наливались соком!

— Этот участок принадлежит очень талантливому агроному, — объяснил Лауренций. — Агроном столь велик, что не боится смешивать растения. Другие за это угодили бы в тюрьму… — Помолчав, он добавил: — Хорошо садовникам: от одного дерева они ежегодно выручают не менее тысячи сестерций! Мы, мастера, чтобы столько заработать, должны пролить много пота… Вот и становится все больше желающих заниматься садоводством. Но сейчас уже трудно стать членом сообщества садоводов: вокруг города не осталось свободной земли. Даже самые скудные земли превращены в плодородные сады…

Сады были разные. Среди плодовых деревьев виднелись ягодные кусты. Рядом с виноградниками простирались участки, на которых зеленела капуста, росли чеснок, бобы, горох. У ручейка — множество уток и гусей. Очень много голубей.

— Голуби дороже, чем гуси, — рассказывал Лауренций. — За парочку голубей платят, как за добрый участок виноградника. Голуби — лакомство! Есть голубятники, обладающие стаями голубей стоимостью сотни тысяч сестерций!

— А это что? — заинтересовался Гудрис, увидев птицу, которая веером раскинула пестрый сверкающий хвост.

— Павлин… Их лишь недавно стали разводить в большом количестве, после того как появились любители павлиньих яиц. Теперь уже выгоднее держать пару павлинов, чем обрабатывать небольшой участок земли… Но кое-кто полагает, что этой моде скоро придет конец. Любители лакомств уже начинают требовать дроздовых яиц.

— Тоже придумают! — буркнул Гудрис.

— За этими садами — обрабатываемая земля. И не только здесь. Всюду, где господствует наша могучая Империя, земли возделывают — выращивают злаки. В первую очередь пшеницу. Особенно обильные урожаи земля дает на Черном Берегу. Из одного модия[55 - Модий — 8,75 литра.] пшеницы там вырастают полтораста модиев! Прокуратор божественного Августа прислал куст пшеницы, состоящий из четырехсот стеблей и выросший из одного зерна! Императору Нерону из того же края прислали триста шестьдесят колосьев, выросших из одного зерна! Эта пшеница, выращенная нашими знатоками земли и растений, называется стоколосой.

Гудрис покачал головой, не очень веря рассказам Лауренция. Вот бы достать такие семена! Из них, чего доброго, и на маленьких полях вырос бы невиданный урожай. Надо будет попросить семян этой пшеницы…

Лауренций, почувствовав, что жемайты заинтересовались его рассказом, продолжал объяснять, что римляне выращивают не только плодовые деревья, хлеба, но и скот, в особенности овец:

— Сейчас модно носить одежду из чистой шерсти. Лен с Черного Берега и шелк, который привозят из далеких краев, очень дороги. Римляне особенно любят шерсть овец, которых разводят в северных горах нашего края. Она такая мягкая, что пастухам приходится накрывать овец, иначе шерсть загрязнится и станет ни на что не пригодной, ибо вымыть ее невозможно. Разводим мы и коз, коров, лошадей, ослов.

Гудрис заинтересовался, кто обрабатывает землю и пасет скот, если такое множество римлян проводит свою жизнь в легионах.

— Работают рабы, которые принадлежат государству, императору или коллегии, городу, богатому гражданину, — объяснил Лауренций. — Среди земледельцев и животноводов есть и свободные люди. Это бывшие воины, которые к старости были награждены землей, а также выкупившие свободу рабы, ставшие колонами — свободными арендаторами. Некоторые рабы становятся пекулиями, то есть получают земельный участок и платят за него налог…

— Сами воюют, а рабы трудятся! Край разбойников! — еле сдерживая гнев, произнес Гудрис. Его лицо все больше и больше хмурилось.

Пока они вели разговор, сады кончились. Впереди виднелась белая стена с воротами. За ней высоко вздымались холмы, поросшие деревьями. Айстис насчитал семь таких холмов.

— Город! Город! — оживились путешественники.

Айстис, не отрывая глаз, смотрел на холмы, где сквозь деревья виднелись высокие белые дома. Вот он, Рим! А ведь они могли и не увидеть знаменитого города. Снова вспоминался отрезок дороги, который они преодолели после того, как знак, полученный от Траяна, помог им вырваться из лап легионеров…

— Город! Город! — показывали друг другу путешественники, довольные, что вскоре отдохнут, повеселятся, встретят друзей и знакомых.

— Вечный город, — с благоговением произнес Лауренций. — Слышали ли вы, что люди рассказывают о его начале начал? — И, не дожидаясь ответа, стал рассказывать: — Произошло это так давно, что все забыли, когда. На то место, где вы сейчас видите башни Вечного города, прибыл высокородный Эней. Ему понравились долины между морем и семью холмами. У Энея было много сыновей и дочерей, а у них — еще более многочисленное потомство. Вначале внуки и правнуки жили в мире и согласии, однако чем больше становилось потомков, тем чаще возникали раздоры. Всеми правил король Нумитор, что не нравилось его брату Амулию. Он убил Нумитора, своего брата, и его сына, своего племянника, а дочь Нумитора Рею вынудил стать весталкой[56 - Весталка — жрица, хранительница огня, которая была лишена права выйти замуж.]. Так Амулий надеялся избежать соперников в борьбе за престол. Вышло иначе. Рея от бога войны Марса родила двух сыновей — близнецов Ромула и Рема. Узнав об этом, Амулий велел бросить детей в реку Тибр. Но дети не утонули. Волна вынесла близнецов на берег, их нашла и выкормила волчица. Когда дети подросли, их воспитанием занялся королевский пастух. Став взрослыми, Ромул и Рем отомстили Амулию, и в том месте, где волна их выбросила на берег, основали город…

Лауренций показал рукой:

— От этого места до моря, в которое впадает река Тибр, около двадцати тысяч шагов. Рядом с устьем реки находится порт Остия, куда зайдет «Черный Конь». Мы будем жить в Риме. Видите холмы? Вон тот называется Капитолий. Он самый главный. Вот этот — Авентин, рядом — Палатин, а эти — Квиринал, Виминал и Эсквилин. Вон тот — Целий… Город уже строится и на холме Каникул, по ту сторону Тибра. С городом вы успеете познакомиться. Времени у вас будет немало. Поэтому запомните эти холмы, легче будет ориентироваться, не придется спрашивать. Жить будете у самого Тибра, у подножия Капитолия. Усадьба наших друзей расположена около моста Фабриция… Поехали!


Стража у городских ворот потребовала, чтобы прибывшие уплатили пошлину. За Гудриса и Айстиса уплатил Лауренций.

— Со стражами у ворот лучше не торговаться. Сколько просят, столько и дай! Если с ними повздоришь, в следующий раз придется платить в десять раз больше, да еще и товаров лишиться!

Вправо и влево шла высокая каменная стена. Лауренций повел свой отряд по дороге, петлявшей вдоль стены, рассказывая о строениях, которые им попадались по пути. У одних строений была кровля, у других — лишь стены. У третьих и стен не было, они походили на дакский храм в Сармизегетузе: такие же круги колонн.

— Здесь находится храм Фортуны, богини судьбы, счастья, — говорил Лауренций. — Он построен на черте, отделяющей мир от Города. Черта эта именуется Померием. Вот сейчас вы уже действительно находитесь в Городе Городов! Эту стену соорудил Сервий Тулий пятьсот лет назад. Вот храмы бога Квирина. Бог Квирин и бог войны Марс — заступник города — братья-близнецы. По преданию, Квирину досталось то, что осталось от Марса, ибо он родился позже…

Отряд ехал мимо холма Квирин. Между холмами Капитолий, Виминал и Палатин путники спустились в долину. Обогнув подножие Капитолия, всадники подъехали к мосту через Тибр, в том месте, где остров делит реку на два рукава.

— Это остров Эскулапа, бога врачей-попечителей. На нем римляне оставляют рабов, которые больны и неизлечимы. Уйти отсюда им невозможно. Если бы они выздоровели, хозяева предоставили бы им свободу. Так гласит закон, принятый во времена правления императора Клавдия. Чудеса случаются редко! Мне известен лишь один случай выздоровления раба, но и это, как рассказывают, было обманом! Молодая хозяйка влюбилась в своего раба, а выйти замуж за него не могла. Тогда они будто бы разыграли спектакль… А вот и дом наших друзей.

Лауренций повернул в сторону белой стены, поросшей диким виноградом.

— В этом доме живет Осидий — жрец храма Исиды. Магистрат и сенат не любят слуг Исиды, однако Осидий очень богат и могуществен. Приходится смотреть на него сквозь пальцы…

Дом стоял посередине большого сада.

К прибывшим подбежали слуги. Они помогли всадникам снять с коней поклажу, а пожилым даже спешиться. Айстис особого утомления не ощущал, однако и ему было приятно размять затекшие ноги.

Аквилейцы, не стесняясь, вошли в дом. Видимо, они уже не раз бывали в этой усадьбе. Айстис и Гудрис пошли вслед за Лауренцием и оказались в продолговатом покое, похожем на те, какие они видели в Дакии, только с четырехугольным отверстием в крыше.

На полу, под этим отверстием, располагался бассейн, наполненный водой. Стены покоя были отделаны гладкими пластинами, а пол сложен из камешков самых разных цветов. Можно было разглядеть очертания деревьев, листьев, рыб. Стены также были украшены рисунками. Кое-где красовались портреты воинов, в других местах — виды природы.

В овальных нишах стояли белые статуэтки, изображающие женщин в длинных белых нарядах.

Гостям предложили сесть на каменную скамейку вдоль стены. Они тихонько разговаривали между собой. Айстис наблюдал за игрой стайки красных рыбок в бассейне.

Появился слуга, пригласил Лауренция и жемайтов следовать за ним.

Они вышли во внутренний дворик, посередине которого росло большое дерево. В его тени был построен небольшой бассейн с чистой, прозрачной водой, похожий на тот, который они видели в помещении, только без рыбок. Посередине бассейна струился фонтан. Рядом стоял небольшой стол и скамеечки, все из камня. Вдоль дворика возвышалось около двадцати белых статуй, изображавших женщин. Они были очень похожи друг на друга. Айстису показалось, что женщину, которую изображали статуи, он где-то видел. Но ему никак не удавалось вспомнить, кто она… И вдруг Айстис понял, что это — богиня Исида, только в другом одеянии и без собаки.

Его мысли прервал высокий сухощавый старик в одежде из отбеленного льна. Это и был знаменитый жрец храма Исиды — Осидий.

— Приветствую вас, — поклонился хозяин. — Что шлет мой друг Геремий?

Лауренций протянул Осидию желтый пакет, запечатанный желтым воском. В нем была восковая дощечка[57 - Римляне не знали бумаги, они писали на восковых дощечках, пользуясь острым металлическим стержнем, который назывался «стиль».]. Подобные дощечки Айстис уже видел в Карнунте и Аквилее. Эта дощечка отличалась от других тем, что знаки, вырезанные в воске, были покрыты черной краской.

— Я понял, о чем просит мой друг Геремий, — сказал Осидий, прочитав письмо. — Приветствую прибывших с дальнего севера, постараюсь вам помочь… Я слышал, что вскоре один корабль отправится на север. А пока пусть гости поживут у меня…

Осидий поклонился, тем самым показав, что разговор окончен. Затем он взял колокольчик и позвонил. Вошел слуга. Осидий ему что-то сказал.

Лауренций объяснил:

— Хозяин приказал предоставить вам отдельную комнату. Велел всем обеспечить…

Окна комнатки выходили во двор. Два мягких ложа, рядом с ними круглые столики на высоких ножках, на полу жаровни. Ночи уже становились прохладными, и дополнительное тепло было кстати.

Пока Айстис и Гудрис осматривали комнату, открылись дверцы, спрятанные за портьерой. В комнату вошел юноша в длинном одеянии свободного покроя со многими складками и широкими рукавами. Такое одеяние носил Колоний Валериан, он называл свой наряд римской туникой. Юноша поклонился и медленно произнес по-сембски:

— Сальвий Осидий. Называйте меня просто Сальвием. Я немного владею вашим языком, так как служил у Геремия в Аквилее. Буду вашим переводчиком…

— О! — обрадовался Гудрис. — Я думал, что после отъезда Лауренция нам придется стать немыми!

— Когда понадоблюсь, позвоните. — Сальвий указал на бронзовый колокольчик на столике. — К обеду вас пригласит колокол во дворе…

Сальвий снова поклонился и исчез через маленькие дверцы.

Гудрис и Айстис чувствовали себя усталыми, поэтому, не теряя времени, разделись и опустились на ложе, которое оказалось таким мягким, что гости в нем буквально утонули.

Гудрис привык спать на твердой подстилке, но усталость взяла верх, и он вскоре захрапел. Айстис долго ворочался, размышляя о том, куда их забросила судьба. Как там, дома? Когда он снова увидит Угне?

С этими мыслями он тоже задремал. И снилось ему море, буря, волны, которые выбрасывают на берег много янтаря…

Их разбудил Сальвий, сообщив, что Осидий в честь гостей дает торжественный обед, на который он пригласил известных людей, пользующихся в городе всеобщим уважением.

В гостиной беседовали между собой примерно двадцать мужчин. Они расположились полулежа на красиво отделанных резьбой скамьях, составленных полукругом. У римлян бытовал обычай пировать полулежа в специально для этого предназначенных глубоких креслах.

Среди них находилась только одна девушка. Она полулежала на кресле Осидия, подвернув под себя ноги, и оглядывала всех большими черными глазами.

Время от времени девушка откидывала с лица длинную прядь черных волос, всем своим видом показывая, что знает себе цену. Ее изящество еще более подчеркивалось белым нарядом и золотым обручем на голове. На груди переливался искорками светло-коричневый камень.

Слуги, которые стояли за каждым креслом, подавали еду и напитки с больших золотых и деревянных тарелок, которыми был уставлен весь стол.

Обед начал Осидий. Он отлил несколько капель вина в честь богини Исиды, затем приветствовал жемайтов, представив их присутствующим. Со всех сторон на них устремились любопытные взгляды. Особенно внимательно их разглядывала девушка.

Сальвий показал жемайтам различные блюда и объяснил, что они собой представляют, расспрашивал, чего бы им хотелось, предлагал. Выбор был велик: яйца, устрицы, улитки, маринованная рыба, салаты… Затем последовали жареный аист, павлин, павлиньи языки, оленье и собачье мясо, множество самых разных пирогов, нескончаемое количество фруктов, маринованные и соленые грибы. Гудрису особенно понравился мед.

— Он не хуже того, что я собираю в дуплах старых деревьев, — сказал он соседу, совершенно не задумываясь над тем, что тот его не понимает.

Вокруг пирующих ходили слуги с сосудами воды и полотенцами. Каждому желающему они обмывали руки.

Когда на стол подали сладкие блюда, в гостиную собрались музыканты. Они играли и пели веселые песни.

После еды Осидий пригласил всех перейти в соседнюю комнату. Вдоль стен, украшенных картинами, стояли мягкие сиденья. Напротив них на низких столиках — сосуды с фруктами и напитками.

Расселись, где кому удобнее. Айстис все поглядывал на девушку.

Подошел Сальвий и тихонько прошептал ему на ухо:

— Номеда…

Сальвий ничего не успел объяснить: девушка кивнула головой Айстису, приглашая подойти. Она подвинулась, чтобы хватило места рядом с ней. При этом девушка не обращала внимания на то, о чем ей толковали нарядно одетые юноши.

— Она спрашивает, успели ли вы уже ознакомиться с городом? — перевел Сальвий.

Айстис ответил, что они лишь сегодня приехали и еще не было времени где-нибудь побывать. Но он надеется, что Сальвий им покажет…

Сальвий перевел. Номеда улыбнулась:

— Сальвий сам ничего не знает! Я покажу город! Приходите ко мне завтра! Когда солнце поднимется выше…

Айстис встал и поклонился Номеде. Она еще что-то сказала Сальвию, затем подошла к Осидию, видимо, попрощалась с ним, и направилась к двери. Уже стоя у порога, она еще раз взглядом разыскала Айстиса…

Назавтра утром жемайтов снова пригласил к себе Осидий:

— Я вынужден огорчить вас. Корабль на север будет только через несколько месяцев. Чем вы хотели бы заняться в это время?

— Мне хотелось бы познакомиться с людьми, которые занимаются торговлей с севером, — подумав, сказал Гудрис.

— Это нетрудно. Такие люди у нас есть. Они уже заинтересовались вами, узнав, что вы прибыли с севера, где много янтаря. Полагаю, вы найдете с ними общий язык… А тебе, юноша, чем бы я мог помочь? — обратился Осидий к Айстису.

— Я хотел бы познакомиться с вашим краем… Увидеть, чем богат этот город, слава о котором разносится так далеко.

— Эту просьбу выполнить еще легче, — ответил Осидий. — Тем более что провожатого ты уже успел себе найти! — Он сдержанно, но вместе с тем озорно улыбнулся. — Она узнавала, не забыл ли ты о вчерашнем разговоре… Эх, молодость!

Айстис покраснел.

— Сальвий тебя проводит… А мы займемся торговлей.

Невдалеке от дворца бывшего императора Августа, между вьющимися растениями, Сальвий разыскал вход во двор, напоминающий усадьбу Осидия, но поменьше.

Стоило им с Айстисом войти, как послышался гортанный голос:

— Сальве! Сальве! Сальве!

Это приветственное слово повторяла крупная птица с яркими перьями и изогнутым клювом.

— У вас птицы умеют разговаривать? — с удивлением спросил Айстис, никогда не видевший попугая.

— Не все… — ответил Сальвий. — Эта умеет.

Айстис боязливо еще раз взглянул на странную птицу, тонкой цепочкой прикованную к воротам, и поспешил вслед за Сальвием.

Появившаяся черноглазая служанка проводила их до самых дверей большой комнаты.

В комнате у бассейна стояла Номеда. В это утро она была еще красивее: волосы высоко уложены, длинное платье переливается цветами радуги, на лбу ободок со сверкающими камешками, а на груди — янтарное ожерелье!

Девушка довольно долго вглядывалась в лицо Айстиса, как бы желая лучше понять или запомнить его. Затем она кивнула ему и спросила:

— Как вы себя чувствуете?

Сальвий перевел.

— Спасибо! Очень хорошо… Вы… любите янтарь? — не удержался от вопроса Айстис.

— О! Да! Кто его не любит! А вам он нравится?

— Я приехал из тех краев, где морские волны выносят янтарь на берег… Примите мой подарок… — Айстис протянул шкатулку, которую выпросил у Сальвия. В нее он предварительно вложил янтарный самородок — самый красивый из всех, какие у него были.

Номеда открыла шкатулку и, словно зачарованная, смотрела на зеленовато-желтый янтарь, внутри которого была видна веточка какого-то растения.

— Это королевский подарок! Просите, о чем только хотите! И вам не будет отказа! — не сдержалась она.


Айстис не понял слов, но перевода и не требовалось. Началась беседа. Она длилась долго, так как Сальвий с трудом подбирал слова.

— Я прибыл с далекого севера, где люди знают меньше, чем здесь, где нет таких красивых предметов и жизнь не столь красива. Помогите мне понять, как вы сделали свою жизнь такой интересной? Это будет наилучший подарок…

— Интересной? Ха, ха! Если бы вы знали! Просите о чем угодно, только не об этом! Узнав все, вы будете разочарованы! Не боитесь ли?

— Не боюсь! Люди нашего рода послали меня на чужбину, чтобы я все разузнал! Помогите мне, вот в чем заключается моя просьба…

Номеда снова впилась в него глазами:

— Вот вы какой! Вы из той страны, где живут гипербореи? С тремя головами, птичьими ногами? Где же ваша чешуя? Как нам в этом доме рассказывал еще Помпоний…

— Ваш Помпоний что-то напутал…

— Где ваш магический взгляд, превращающий человека в камень? Впрочем, взгляд я уже почувствовала… Нет, нет, Сальвий, этого переводить не следует!

Номеда повернулась, воздух, опьянивший Айстиса незнакомыми ароматами, пришел в движение. Ароматы шли не только от девушки, но и от предметов, среди которых она жила.

— Ладно! Пусть будет так, как вы хотите, Айстис… — Она повторила его имя несколько раз, а затем обратилась к нему, как к самому близкому человеку: — Я раскрою тебе многие тайны. Но за это ты должен обещать, что отплатишь мне тем же… В тебе таится что-то такое, с чем я еще не сталкивалась! Возможно, ты волшебник?

Она помолчала.

— Пойдем!

Номеда отвела Айстиса в другую комнату. Она была до потолка завалена всякими предметами, свитками, дощечками с вырезанными знаками.

— В этой комнате хранится все, что мой отец, Юлий Номеда Квинтий, накопил за свою долгую жизнь. Он — сенатор, историк и путешественник, опекает искусство. Теперь он уехал в Элладу, чтобы собрать скульптуры, которые следует перевезти в Вечный город…[58 - Завоевав Грецию, римляне вывезли наиболее значительные произведения искусства в Рим.] Хочешь ли ты узнать, что здесь написано?

— Конечно!

— Я не знаю твоего языка, а Сальвий не имеет права знать того, что здесь написано, так как он — раб. Ты должен будешь изучить наш язык… Мне известно, что вы задержитесь у нас, пока корабль не отправится на север. Для учебы времени хватит. Ты будешь приходить в этот дом каждое утро в одно и то же время. Согласен?

— Хорошо! — воскликнул Айстис, не скрывая того, что сказанное девушкой ему приятно.

Взяв дощечку, она прочитала:

— «Книги — друзья, книги — учителя»…

…Незаметно бежали недели. Айстис каждое утро в сопровождении Сальвия, а потом и один спешил в дом Номеды, где несколько часов изучал латинский язык.

Номеда была довольна своим учеником.

Наступила пора, когда они уже не нуждались в услугах переводчика и объяснялись по-латыни.

Занятия сблизили их. Айстис вскоре привык ко всему, что окружало Номеду, а ей юноша нравился все больше и больше. Девушка почувствовала, что в ее сердце нарастает нечто большее, чем просто интерес к молодому дикарю, вторгшемуся в ее жизнь, к этому «гиперборею», как она называла Айстиса. Номеда уже не знала, как ей быть. Иногда, прикинувшись больной, она отменяла урок, а затем посылала раба, чтобы срочно позвать юношу.

В то утро Номеда сама открыла дверь, как только Айстис прикоснулся к дверному колокольчику.

Очевидно, она его ждала.

Поздоровавшись, Номеда пригласила его войти. От Айстиса не ускользнула перемена, происшедшая в поведении девушки в последние дни. Она стала надевать простые платья спокойных тонов. Исчезли драгоценные украшения, кроме янтарного ожерелья.

— Почему ты опаздываешь? — упрекнула Номеда Айстиса, хотя он пришел вовремя. — Я должна ждать!.. Не сердись, — снова заговорила она, касаясь его руки, — меня вывело из равновесия известие, что твой корабль уже вышел с острова Родос. Об этом сообщили верные люди. Нам остается все меньше времени, а ты должен еще многое выучить. Наши легионы скоро дойдут до всех окраин мира! Они придут и на твою родину. Ты обязательно должен знать наш язык! Тогда ты будешь очень могучим.

Номеда отвела Айстиса в библиотеку — так она называла комнату, где шли уроки. Эта комната у Айстиса вызывала особый интерес. В ней было множество восковых дощечек и их наборов. Вот тут диптихи из двух дощечек. Там триптихи из трех, а на этих полках — полиптихи, состоящие из многочисленных дощечек. Рядом с восковыми дощечками, на которых были сделаны записи, на полках стояли кодексы — квадратные куски хорошо выработанной кожи с записями, нанесенными цветной краской.

Номеда прочитала Айстису множество отрывков из записей, нанесенных на эти дощечки, кодексы, папирусы. Ему особенно нравились повествования о дальних краях. С интересом знакомился он с содержанием книги Помпония Мелы о севере и смеялся над объяснениями, будто «на этой окраине мира живут люди с лошадиными ногами. Их называют гусеухими, потому что свое нагое тело они прикрывают ушами, словно гусиными крыльями». Отложив книгу в сторону, Номеда все чаще обращалась к Айстису с просьбой рассказать о его родине…

Она показала ему книгу Публия Корнелия Тацита «Германия», в которой говорится и о янтаре. «…На своем правом берегу Свебское море омывает и балтские племена, у которых обычаи и одежда, как у свебов, а язык — ближе к британскому. Они поклоняются матери божьей. В качестве знака своей веры они носят с собой статуэтки вепрей, которые заменяют им орудие и защищают от всего, охраняют поклонника богини даже в окружении врагов. Мечи они пускают в ход редко, чаще дубины. Хлеба и другие полезные растения они выращивают усерднее, чем ленивые германы. Они обыскивают море; на мелководье и по берегам моря они единственные собирают янтарь; сами они называют его „глезум“. Свойства и происхождение янтаря они как варвары не изучали и ничего об этом не знают. Ведь янтарь долгое время пролежал среди других предметов, выбрасываемых морем, пока мы не дали ему имя. Сами они янтарь не потребляют: собирают куски, продают в необработанном виде и берут вознаграждение удивляясь. Однако нетрудно понять, что это — смола деревьев, ибо в ней нередко просвечивают погрузившиеся в жидкость какие-то жуки или насекомые, которые так и остались там, когда она стала быстро застывать. Я полагаю, что густые леса и пущи, в которых текут благовония и бальзам, встречаются не только в отдаленных местах на Востоке, но и на западных островах и землях и что жидкая смола, источаемая под влиянием лучей горячего солнца, течет в ближайшее море, а сильный шторм выбрасывает куски янтаря на противоположный берег. Если испытать свойства янтаря, поднеся к нему огонь, он вспыхнет, словно сосна, распространяя жирное, пахучее пламя, и тут же тает, превращаясь в деготь и смолу…»

— Этот человек никогда не был в нашем крае, — засомневался Айстис.

— Почему? Разве он лжет?

— Местами добавляет то, чего нет, местами не говорит того, что важно.

— Не может быть! Тацит — знаменитый человек! Он — писатель и посол. И сейчас в отъезде. Он неоднократно бывал в этой комнате. Вместе со своей женой, моей подругой, дочерью полководца Гнея Юлия Агриколы…

Номеда взяла другой папирусный свиток, «Историю природы» Плиния Старшего.

— Здесь еще сказано, что «во времена императора Нерона гонец путешествовал на север». Еще «продолжает жить римский рыцарь, который по поручению Юлиана, председателя игр, проводившихся Нероном, отправился из Карнунта, находящегося в Панонии, к морскому побережью Германии. Он путешествовал по тем местам на побережье по торговым делам и оттуда привез столько янтаря, что им скреплялись сети, отделявшие хищных зверей от зрителей на галерее. Даже оружие и тела усопших украшались янтарем, и все дневное одеяние… было сделано из янтаря… Вес самого тяжелого куска янтаря составлял 13 фунтов…»

— Это очень интересно! Ведь об этом всаднике рассказывают и наши деды. Следовательно, он на самом деле приезжал к нам!

— Об этом ли посланце они рассказывают? Ведь он путешествовал давно, когда твоих дедов еще на свете не было…

Номеда взяла другой свиток:

— Вот Гомер[59 - Гомер — легендарный древнегреческий поэт.] в своей поэме об Одиссее неоднократно говорит о янтаре. Он упоминает его наряду с золотом, серебром и другими драгоценностями. Видишь, какой янтарь дорогой… А вот сочинения историка Геродота. В них тоже кое-что сказано о янтаре. Он считает, что «янтарь — застывшие слезы птиц, которые оплакивали смерть героя Мелеагра, а возможно, Феба, сына бога Солнца — Гелия, которого убили боги, и оплакивали его мать и сестры, превратившиеся в деревья…». Много ли янтаря у тебя на родине? — поинтересовалась Номеда.

— Очень много!

— А какой он? Есть ли у вас такой? — Номеда взяла с полки шкатулку и показала куски янтаря прозрачно-розового, золотистого и еще других цветов. — А такой, как твои волосы? Можно ли найти еще такой, как ты мне подарил? С веточкой, насекомым? Мастера янтарных дел за такой платят огромные деньги! Волшебные амулеты! Их вешают на шею новорожденным…

— У меня дома лежит целая сумка такого янтаря, — сказал Айстис.

— Сумка? — не поняла Номеда. — Целая… корзина?! Вот если бы она была у тебя с собой, здесь! Ты стал бы самым богатым человеком! Тебя перевели бы в сословие всадников, и ты сидел бы в театре на местах с первого по четырнадцатое. А может, стал бы и сенатором…

Однажды Айстис, придя к Номеде, увидел ее в накидке из тонкого шелка. Он уже знал, что такое одеяние называется лацерной и купить его может лишь тот, у кого мошна туго набита сестерциями. На голове у Номеды была круглая шапочка, украшенная золотым ободком, поверх нее накинута прозрачная вуаль. На ногах — туфли на высоких каблуках, усыпанные блестящими камешками. На груди — янтарное ожерелье, к которому шли янтарные браслеты, охватывающие запястья. Тонкую талию опоясывал золотой поясок. А в руке Номеда держала веер из перьев.

— Сегодня я покажу тебе Вечный город… Пойдем!

Они вышли на улицу в сопровождении двух рабов. В Риме бытовал обычай, запрещающий лицам высокого происхождения показываться на улице без сопровождающих.

Спускаясь по лестнице с холма, Айстис внимательно разглядывал людей, которые двигались навстречу. Одни шли пешком, других несли вверх на носилках.

— Сенаторы, — объяснила Номеда. — Лишь людям их сословия дозволено путешествовать в паланкине… С этого холма, вершина которого напоминает квадрат, берет свое начало город. Его сначала так и называли — «Рим Квадратный». Отсюда он разросся по окрестным холмам…

Айстиса заинтересовали невысокие дома между деревьями. Они привлекали своей величественностью, хотя и были без колонн и не отделаны мрамором. Номеда объяснила, что все эти дома — дворец бывшего императора Октавиана Августа, паллацион, в котором жил Дивус Аугустус, божественный Август, как его называли римляне.

Вокруг дома Октавиана, словно грибы из-под земли, выросли различные строения, одно красивее другого. Их украшали мраморные ворота, обросшие виноградом, в тенистых садах били фонтаны.

У фонтанов Айстис видел нарядных мужчин, ярко разодетых женщин, раскрывших над собой разноцветные зонтики.

— Франты и щеголихи! — буркнула Номеда. — Терпеть не могу таких! Они бездельничают целыми годами. Только и заняты тем, что сплетничают друг о друге! Это — гибель империи. А эта лестница ведет к Капитолию… Дорога эта именуется святой: по ней Август отправлялся на жертвоприношение.

Номеда рассказала, что на Капитолийском холме вначале жили люди, но вскоре они уступили место Арксу — главной крепости Рима.

— Слышал ли ты, что крепость была спасена от врагов гусями? Они разбудили задремавшую охрану… А там дальше скала Торпея. С нее сбрасывают преступников, осужденных на смерть.

Они поднимались вдоль столетних буков на вершину Капитолия. Хотя девушка шагала стремительно, Айстис протянул ей руку. Их глаза встретились, и взгляд Номеды обжег его, как никогда до этого дня.

Достигнув вершины, они передохнули и огляделись кругом. С трех сторон чернели глубокие впадины. Вокруг зеленели высокие деревья, а между ними стояло несколько зданий. В одном месте выстроились кругом колонны, напоминающие те, что жемайты видели в Сармизегетузе. В другом месте колонны были покрыты небольшой крышей. Оказалось, это и были храмы верховного бога римлян Юпитера, богини Юноны и других богов.

Самое сильное впечатление произвел на Айстиса храм Юпитера: площадка, с трех сторон окруженная колоннами. Посередине возвышался большой камень. Человек, взобравшийся на него, всматривался в небо.

— Авгур, — сказала Номеда.

— Кто он, авгур?

— Мудрец, который угадывает, что ждет людей в будущем. Он гадает по полету птиц и по поведению священных кур, которые содержатся в храме, по молнии, ветру… Авгуры очень могущественны! Без них не начинается ни одно собрание, ни один военный поход.

На вершине холма клубился дым. То тут, то там люди жгли пучки травы, жарили рыбу.

— Рыбу жарят не просто так, — объяснила Номеда. — Люди пришли, чтобы принести жертву богам, просить их о чем-нибудь… Справа, — показала рукой Номеда, — холм Эсквилин. Там растут великолепные сады Гая Мецената. Меценат — богатейший человек. У него было много сестерциев, и он их не жалел: каждый вечер устраивал в своих садах празднества! Здесь и сейчас люди собираются по ночам. Как взойдет луна, звучат стихи, музыка… За городом ты видишь Баи. Там из земли бьют сотни источников, приносящих людям здоровье. В Баи или в Альба-Лонге, где мой отец также соорудил виллу, мы проводим наиболее жаркую пору года. Надо нам с тобой обязательно там побывать! Альба-Лонгу основал сын нашего праотца Энея — Асканий… А там — Авентин. В той части города я ни разу не была. В Авентине живут люди, которые умеют трудиться своими руками, и ничего больше.

— Разве это плохо?

— Человек, умеющий работать только руками, лишен ума, он не умеет мыслить! Такой человек заслуживает лишь место раба!

Айстис не стал спорить. Но в душе он удивился, что Номеда, начитанная, образованная, сама проявляющая интерес к искусству, сочиняющая стихи, не понимает самого простого в жизни: что труд человека не унижает, что умение выращивать хлеб, вырезать из дерева необходимое орудие труда или отливать из железа лемех — великое искусство!

Юноша стал присматриваться к источнику, который бил на вершине холма.

— Как он сюда попал? Почему в городе так много источников?

Номеда объяснила Айстису, что город долгое время страдал от недостатка воды. Пришлось в поисках влаги обшарить все окрестные горы. Как только удается обнаружить воду, от источника до города прокладывают — порой на высокой насыпи — пологий канал, выложенный из кирпича. Такое сооружение называется акведуком. Вода по акведукам течет в большой бассейн. Здесь она очищается и по трубам направляется к фонтанам или в дома богатых римлян.

Только сейчас Айстис обратил внимание на обилие фонтанов. И каждый фонтан отличался от других. Один напоминал растение, другой изображал девушку с кувшином…

— В городе много мест, где мне нравится гулять, — рассказывала Номеда. — Люблю постоять у Больших часов, где в лучах солнца ложится тень от мачты длиной семьдесят стоп, а длина этой тени составляет свыше трехсот стоп! Люблю бывать на Форуме, на этой великолепной площади…

Они подошли к широкой арке с запертыми дверями.

— Это храм бога Януса. За этими дверями — маленькая площадка, на которой он стоит и глядит своими двумя лицами в противоположные стороны. Говорят, что это он по утрам открывает, а по вечерам закрывает ворота мира. Бог начала и конца…

— Почему двери закрыты?

— Обычай требует, чтобы в мирное время ворота Януса были закрыты. Сейчас, после окончания войны с даками, их закрыли. Но вряд ли надолго. Я не припомню случая, чтобы мир сохранялся долго и ворота оставались закрытыми надолго…

— А это черное здание?

— О нем не принято говорить громко. Это Карцер. Здесь в подземелье отсекают головы преступникам. От него к Капитолию идет Лестница плача…

Айстис слушал Номеду, а сам продолжал думать о воротах Януса. После того что он пережил в Дакии, ему больше всего хотелось, чтобы ворота Януса никогда не открывались…

Мимо Номеды и ее сопровождающих гордо прошествовал пожилой человек с высоко поднятой головой. Перед ним шли шестеро мужчин, которые несли пучки прутьев, перевязанные красной лентой.

— Претор, — объяснила Номеда. — Его сопровождают ликторы, а прутья — это знак власти. Консула сопровождают двенадцать ликторов, а диктатора — двадцать четыре. Еще больше ликторов образуют свиту императора. Смотри, вон идет невеста, в желтовато-красном одеянии… Рядовые граждане называются у нас квиритами. Их можно узнать по одежде. Только они вправе носить тогу.

Людей в тогах — в ткани, по-особому обернутой вокруг тела, — кругом было много. У одних тогу украшала широкая пурпурная лента. Эти люди были облечены высокой властью. Тога других была испещрена узкими полосками — значит, они относились к сословию всадников. Прошел юноша в белой тоге — будущий служащий. С трудом передвигая ноги, шел старичок в черной тоге, с необстриженной бородой; его одеяние свидетельствовало, что на него обрушилось несчастье: умер близкий человек…

— А этот человек в тоге и широкой шляпе, — показала Номеда, — по-видимому, собрался в путешествие и пришел проститься с родиной.


Люди, которых они встречали на Форуме, отличались друг от друга не только тогами, но и обувью. По ней Номеда читала, как по книге. Обувь свидетельствовала о занимаемой человеком должности, о его месте в обществе. Черные туфли с пряжкой в форме полумесяца — знак сенатора. Красные — высоких чиновников. Больше никто не имел права носить такие туфли.

Чем выше поднималось солнце, тем больше народа собиралось на Форуме. Каких только лиц, красок и цветов тут не было! Как это интересно! Айстис еще никогда не видел так много нарядно разодетых людей, спокойно разгуливавших в одном месте.

Внезапно Номеда схватила его за руку:

— Возвращаемся домой! Немедленно!

Она чуть не силой утащила Айстиса с Форума, почти бегом бросившись к дому. Айстис и рабы едва поспевали за ней.

Номеда успокоилась лишь после того, как они вошли в помещение и закрыли за собой двери.

— Он вернулся! Айстис, это страшный человек! Он требует, чтобы я вышла за него замуж…

— Кто он такой?

— Очень богатый, управляющий провинциями Черного Берега. Отцу он нравится…

Номеда не сказала, что отец ее буквально заставляет выйти замуж за этого человека.

— Отец должен вернуться. Возможно, удастся его переубедить. Я устала! Айстис, оставь меня одну, мне нужно подумать. Буду ждать тебя завтра…

Айстис ушел, а Номеда бросилась на колени перед изображением Исиды:

— Мать Матерей! Помоги мне! Я ненавижу этого хромого, горбатого, страшного старика! О, Богиня, помоги, чтобы этот юноша полюбил меня так, как я его полюбила! Чтобы он остался со мной! Чтобы отец одобрил мой замысел!

Гудрис встретил Айстиса у порога.

— Как вовремя ты вернулся! Мы идем в баню! Пойдешь?

— Обязательно! Я так давно не парился с березовым веником! — обрадовался Айстис и мысленно перенесся на родину, где вся их семья каждый седьмой день устраивала Большую Баню! Сколько шума! Сколько радости детям!

В баню отправились все домочадцы Осидия.

Сальвий объяснял жемайтам:

— Бани у нас называют термами, их в городе очень много. Они соперничают друг с другом по величине и красоте! Сами увидите. Все наши императоры строили роскошные дворцы, храмы, арки и термы. Они предназначались для всех. Можно помыться за невысокую плату. Мы идем в термы императора Агриппы на Марсовом поле. Их особенно любит наш хозяин…

Разговаривая между собой, они подошли к высокому строению. Слуга уплатил несколько монет, и все вошли в баню.

Айстис удивился, увидев, что римская баня совсем не такая, как на его родине. Она напоминала просторную гостиную в доме Осидия, только во много раз больше. Вдоль стен — колонны, заканчивающиеся сверху замысловатыми украшениями. На стенах картины. А возле стен — ложи, как дома.

В зале, выложенном серым мрамором, собралось много народа. Одни беседовали, расположившись на ложе. Другие что-то обсуждали, образовав небольшие группы[60 - Римская знать создавала клубы. Особенной известностью пользовались клубы «Красные паруса» (гребли и шашек), «40 шагов» (бегунов) и другие, заседания которых проходили в термах.]. Неподалеку от дверей седовласый старичок с желтоватым лицом раскладывал красные, зеленые, желтые ткани.

— Китайский купец, — сказал Сальвий. — Китайские шелка…

— А где находится земля китайцев? — Айстис хотел знать все до конца.

Сальвий показал головой:

— Далеко, там, где восходит солнце…

У окна примерно двадцать молодых людей в тонких узорчатых халатах слушали, что им рассказывал юноша в зеленом одеянии, и громко хохотали.

Через полуоткрытые двери был виден другой зал, где мужчины в легкой одежде играли, катая друг на друга белые шары.

Раздался колокольный звон. Все пришли в движение.

— Звон означает, что горячая баня готова, — объяснил Сальвий.

Оставив одежду рабам, которые должны были ее стеречь, они вошли в тепидарий — теплую баню. Из отверстий в стенах текла теплая вода. Купающиеся подставляли тела под эти струи и растирались губками, посыпанными мукой.

Айстису такая баня пришлась не по вкусу:

— А нет ли погорячее?

Ему показали еще одно помещение, калидарий. Там было жарко, как и в бане на его родине, когда на раскаленные докрасна камни выльешь ведерко холодной воды.

Помывшись в бане, Айстис, Гудрис и Сальвий искупались еще и в холодном бассейне.

Увидев, что Айстис с интересом оглядывается вокруг, Сальвий рассказывал:

— Есть еще и такие комнаты, где собираются люди, именуемые философами. Они не купаются, а лишь спорят о том, из чего состоят вещи и люди. Раньше их изгоняли из города, а сейчас разрешают собираться публично. Они не представляют опасности, даже интересно посмотреть на них…

Когда они вышли на улицу, Сальвий объяснил, что термы, в которых они были, невелики. В городе есть такие, в которых одновременно моются несколько тысяч человек.


Номеда сидела на диване и читала восковую дощечку. Айстис уже знал, что на большой восковой доске, установленной около сената, писцы каждое утро выписывают новости[61 - «Ежедневные римские известия» — так называлась хроника событий, постановлений и приказов городских властей, которые заносились на восковую доску. Эта своеобразная газета стала выходить в 50 году до нашей эры по приказу Гая Юлия Цезаря. В газете сообщались не только официальные известия, но и давались описания частных происшествий. Оригиналы хранились в государственном архиве, а копии распространялись по всей империи.]. Кто желает, тот приходит и читает. Для других за невысокую плату изготавливают копии и доставляют их в дом.

— Интересные известия! — оживилась Номеда, увидев Айстиса. — Послушай: «Из Дакии доставлен большой клад, богатства короля Децебала. Они были спрятаны. Нашим легионерам их показал дак Бикилий!»

— Предатель! — не вытерпел Айстис.

Номеда читала дальше:

— «Император Траян прислал в Рим 50 тысяч рабов…» Эй, Сибоний! Немедленно беги в сенат! И нам нужны рабы! Так… «Обнаружен труп Децебала. Траян доставил в Рим голову и правую руку этого предателя, клятвопреступника Децебала! Сегодня после обеда останки Децебала будут сброшены в Тибр с Гемониевой лестницы!»

— Как это?

— Таков обычай! А затем всех приглашают в Колизей, где Траян устраивает представления, посвященные победе. Нам надо спешить!

Позвав рабынь, Номеда готовилась к празднествам, а Айстис остался в библиотеке.

Приготовления Номеды затянулись надолго. У римлянок было принято много времени уделять косметике. Об их красоте заботились специальные рабы. Не было недостатка в них и в этом доме. Целая группа бросилась одевать Номеду: ее внешний вид должен был быть не хуже, чем у других женщин из высшего общества.

Спустя время в библиотеку, где сидел Айстис, вбежала рабыня Оливия и жестом показала, что пора идти.

Вскоре Номеда, Айстис и рабы добрались до подножия Капитолия, где уже шумела толпа. Пропускали только тех, у кого была золотая пластинка с изображением волчицы, свидетельствующая о принадлежности ее владельца к избранным.

Номеда предъявила пластинку. Затем она и ее сопровождающие присоединились к веренице людей, по узкой, крутой лестнице поднимающихся на вершину. Здесь у каждого приглашенного имелось свое место, обозначенное заранее, поэтому толкотни не было. Учтиво кланяясь друг другу, пришедшие занимали места на каменных скамьях, расположенных полукругом напротив крутого склона, очищенного от деревьев.

В середине полукруга, в том месте, где обе его половины приближались вплотную к склону, вела вниз узкая лесенка из белого мрамора. Она оканчивалась площадкой, па которой стоял небольшой столик. Около столика группировались несколько мужчин в золотистых тогах.

— Это жрецы Юпитера. Они будут приносить жертвы богам, — шепнула Номеда.

Золототогие возвели руки к небу. Толпа умолкла. Затем все повернули головы в сторону храма Юпитера на Капитолийском холме. Оттуда приближалась небольшая процессия. Она несла корзину, покрытую черной вуалью.

Корзину поставили на стол, сняли вуаль и достали человеческую голову.

Толпа кричала:

— Траян! Траян! Траян!

Жрецы высоко подняли голову, показали ее толпе. Айстис содрогнулся, узнав лицо Децебала. Молодой жемайтис вспомнил мгновения, проведенные с этим умным человеком, и как бы услышал его слова: «Берегитесь римлян!»

Толпа неистовствовала. Номеда, охваченная экстазом, вместе с другими скандировала:

— Траян! Траян! Траян!

Жрецы, подержав голову высоко над собой, бросили ее вниз по узкой лесенке.

Она покатилась, все ускоряя движение…

— Рука Децебала, забальзамированная и пронзенная мечом, будет храниться в коллекции Траяна, — сказала Номеда. — Преступников, схваченных живьем, сбрасывают с Терпейской скалы. Одних просто сталкивают. Отцеубийц суют в мешок вместе с собакой, петухом, змеей, обезьяной и бросают в море. Других еще отвозят на морские острова, где нет ни воды, ни продовольствия…

— Децебал не был преступником!

— Он же противился нам!

Обряд жертвоприношения закончился. Люди стали расходиться. Некоторые спешили в храм Юпитера, где каждый в честь победы над даками получал по буханке белого хлеба из грубой муки, кувшин вина.

— Ты помнишь, в книгах, которые я тебе читала, речь идет о разных страшилищах, которые угрожали Риму? В старину с ними сражались герои. Такие, как непобедимый Геракл…[62 - Номеда, как и другие римляне, была убеждена, что Геракл был их героем, а не греческим.] Позднее защиту Вечного города взяли па себя храбрые воины, сплотившиеся в легионы. Они победили Ганнибала[63 - Ганнибал — правитель североафриканского государства Карфаген, воевавший с Римом.], у которого, говорят, был лишь один глаз на лбу! Укротили нечестивого раба Спартака, вознамерившегося всех вырезать. А недавно наши сильные легионеры под предводительством храбрейшего Траяна победили этого дикого Децебала. Победили даков, которые уже шагали сюда, чтобы нас истребить!

Айстис слушал Номеду, в душе негодуя. Ведь она говорила неправду! Ему ничего не довелось слышать о Ганнибале, Спартаке. Однако если и они сражались за свою свободу, как Децебал, в словах Номеды больше дегтя, чем меда… Какая глубокая пропасть разделяет их! Как он раньше этого не замечал?

Когда они сошли по лестнице вниз, Номеда отвлекла юношу от размышлений:

— Траян!

Айстис вздрогнул и оглянулся вокруг. Траяна нигде не было, только на постаменте возвышался ряд мраморных бюстов. Их устанавливали вдоль тропы во время жертвоприношения. Номеда объяснила, что бюсты изображают Траяна.

Айстис смотрел на узкие сухие губы Траяна, его острый подбородок и вспоминал слова, которые слышал в Дакии: «Траян — солдат, выросший среди легионеров. Если солдат становится властелином, добра не жди!» Куда теперь направит легионы этот солдат? Может, к янтарному морю? Ведь Децебал уже повержен! Пора домой… А корабля все нет!

Толпа, увидев бюст императора Траяна, снова стала его славить.

— А теперь в Колизей! — радостно воскликнула Номеда. — Сегодня будут показывать, как легионы захватили дакскую столицу! Увидим гладиаторов…[64 - Гладиаторы — рабы, которых заставляли насмерть драться между собой на сцене.]

Они опустились на Форум и мимо Алтаря мира, установленного еще императором Августом, вышли к амфитеатру Флавиев — Колизею.

Это было многоярусное круглое сооружение, образованное из четырех сужающихся колец, составленных друг поверх друга.

Они вошли внутрь через каменные ворота и увидели такие же, как и на Капитолийском холме, каменные скамьи, которые от центра поднимались вверх кругами и под самым потолком заканчивались галереей.

Номеда повела его во второй ряд. У ее семьи, принадлежавшей к сословию всадников, здесь были свои постоянные места.

Айстис помог Номеде устроиться поудобнее, подал ей принесенную рабами пуховую подушку, теплый белый платок, а затем стал осматриваться.

Через проходы нескончаемым потоком валил народ — мужчины и женщины в пестрых одеяниях.

Разговаривали между собой, казалось, тихо, однако весь Колизей гудел, словно пчелиный улей, — так хорошо все было слышно!

Наконец все расселись. Послышались звуки музыки, стены зала содрогнулись от трубных гласов.

Толпа вскочила и принялась кричать:

— Траян! Траян! Траян!

В боковых воротах слева показалась процессия. Впереди всех шествовали трубачи в красном. Их было много. В солнечных лучах, падавших сверху, сверкала медь труб.

Колизей был охвачен приподнятым настроением.

Вслед за трубачами медленно ехала боевая колесница, в которую была запряжена четверка черных коней.

На колеснице в пурпурной, расшитой золотом тоге (такую тогу всегда надевает тот, в чью честь устраивают триумфальное празднество и кто оплачивает расходы на это празднество) гордо стоял сам император Траян, только что прибывший из Дакии. Над его головой слуги держали золотой венок, украшенный драгоценными камнями.

За колесницей императора жрецы несли статуи Юпитера, Марса, других богов, вели быков, приготовленных для жертвоприношения.

За ними снова шествовало множество трубачей. Следом — высокие сановники, окруженные ликторами, охраной, рабами.

Процессию замыкала большая группа мужчин и женщин в красном и белом.

Колесница Траяна совершила круг почета вокруг сцены, расположенной в середине Колизея.

Когда император проезжал мимо алтарей, установленных на сцене, началось жертвоприношение быков. Жрецы при помощи длинных узких ножей расправлялись с животными. Клубился дым. Толпа повторяла молитвы в честь богов и императора Траяна, благодаря за победу.

Когда жертвоприношение было закончено, участники процессии заняли места в первом ряду. Распорядитель празднества — претор — бросил на сцену белый платок. Несколько десятков тысяч человек ободряющими возгласами встретили выбежавших на сцену танцовщиц, которые и начали представление, посвященное битве за Сармизегетузу.

Айстис с интересом наблюдал, как на сцену вступили полуголые мужчины с деревянными щитами. Из щитов они соорудили нечто напоминающее стены крепости. Когда «крепость» была готова, на сцену вышли мужчины в шлемах легионеров.

Началось представление.

К стенам «города» были подвезены катапульты, таран. «Легионеры» устремились в атаку. Неожиданно на площадке для представления стало происходить нечто непонятное: в защитников «столицы» из катапульт полетел рой настоящих стрел! Послышались стоны умирающих и раненых. На «стенах» самым настоящим образом сражались с мечами в руках! Лилась кровь… Катились головы…

Атака «легионеров» была отражена, они вот-вот должны были понести поражение, но им на помощь поспешили новые «легионеры»…

— Что тут творится? — не вытерпел Айстис.

— Разве ты не понимаешь? Гладиаторы изображают битву римлян с даками! Ой, как здорово сражается тот рослый!

— Какое же это представление? Ведь гибнут люди! Нужно их остановить!..

— Тише! — прервала его Номеда. — Так всегда происходит бой гладиаторов. Кто кого одолеет! Они — рабы, зачем же задумываться над их судьбой? Те, кто останутся в живых, будут жить, удостоятся похвалы, а может, обретут свободу! Разве это плохо?

Айстис отвернулся, поняв, что переубедить Номеду ему не удастся: вокруг, словно лишившись рассудка, ликовали тысячи римлян.

Номеда объяснила:

— Эта битва — пустяк по сравнению с теми, за которыми мы уже наблюдали в Колизее! Гладиаторы сражались не только между собой, но и с дикими зверями. Там, под сценой, есть специальные клетки, в которых держат этих зверей. Их кормят погибшими гладиаторами…

— Я… не могу… Думай обо мне, что хочешь, но я не могу…

— Тебе дурно? Рабы проводят тебя на свежий воздух.


— Нет, нет. Я не могу… Пойду домой…

Номеда наклонилась к нему:

— Ты очень бледный. Может, вызвать врача? Он пустит тебе кровь, и все будет хорошо!

— Кровь? — Айстис в мыслях увидел себя на сцене с рассеченным горлом, из которого струей хлещет кровь. — Мне уже лучше!

Пока они разговаривали между собой, сражение получило еще больший размах. Стены, составленные из щитов, затрещали и, не выдержав напора, рухнули. «Легионеры» устремились в «крепость», которую обороняли «даки», и, подбадриваемые восторженными восклицаниями толпы, ожесточенно рубили головы всем, кто попадался.

Айстис зажмурился и ушел в себя. Он стал думать о море, по которому бегут волны, дюнах, о сидящей на берегу Угне, детях, играющих в песке на побережье… Битва гладиаторов, неистовство толпы — все стихло, отошло вдаль.

Так Айстис просидел неопределенное время и продолжал бы сидеть еще, если бы Номеда не коснулась его руки:


— Прошло? Идем домой! Сражение окончилось. Мы победили!

Айстис взглянул на сцену. Людей там не было. Только рабы засыпали песком лужи крови. Пылали подожженные щиты, из которых было сооружено жалкое подобие Сармизегетузы…

…Вечером Айстис обо всем рассказал Гудрису. Тот махнул рукой:

— Вздорные игрища! Ни к чему все это. Но у этих странных людей есть и нужные вещи, да еще какие! Сколько железа… Эх, нам бы все это! Знаешь, что твой отец изготовил бы из этого железа? Нам необходимо с ними торговать. Пусть себе живут по своему разумению, а торговать нужно…

Разгуливая по комнате большими шагами, Гудрис говорил и говорил и при этом размахивал руками, будто в руках у него был меч.

У Айстиса перед глазами стояли умирающие гладиаторы.

— Сегодня пригнали даков…

— Даков?

— Множество мужчин, женщин. Детей отрывают от матерей, разлучают мужей и жен. Целые подводы серебра, золота… и все везут, везут…

— Разбойники! Убийцы! Но торговать с ними придется. Другого пути нет. Пока мы сами не окрепнем. В противном случае мы так и останемся при каменных топорах…

— Как же дружить с разбойниками? А, Гудрис? Ты соображаешь лучше меня, скажи.

Гудрис молчал.

…Была уже глубокая ночь, когда Айстис вышел из дома Номеды. Не желая, чтобы его кто-нибудь увидел, он отказался от услуг сопровождающего, как было уже не раз, и стал спускаться вниз по Палатинской лестнице.

Вечер, проведенный с Номедой, сгладил впечатления жестоких сцен.

Они говорили о картинах, которыми были украшены комнаты Номеды, рассматривали вещи, привезенные ее отцом из южных и восточных краев.

Его заинтересовало предложение Номеды, чтобы на родину отправился один Гудрис, а он, Айстис, еще остался в Вечном городе на некоторое время, продолжил учебу.

— Я познакомлю тебя со скульпторами и живописцами, золотых дел мастерами и знатоками драгоценных камней… — вслух мечтала Номеда. — Ты станешь великим человеком… Ты добрый, всех жалеешь… Думаешь, я не заметила, в каком состоянии ты ушел с представления и затем долго ко мне не приходил? Таких у нас немного…

Айстис спускался вниз, насвистывая, как у себя в деревне, у реки Швянтои. Мысленно он убеждал сам себя: а почему бы не поучиться? Все так странно сложилось, да и Номеда не такая уж злая, как показалось вначале. Она так много знает, такая красивая…

Вдруг от дерева отделились две черные фигуры и набросились на него.

Айстис метнулся в сторону, словно от рыси, как привык поступать на охоте. Незнакомцы столкнулись друг с другом, но тотчас же снова стали наступать на юношу. В их руках Айстис увидел мечи, похожие на длинные кинжалы. «Какой я глупец, — подумал он, — что послушался Номеду и перестал носить с собой оружие! Что бы тут схватить?»

Айстис увернулся от удара и молниеносно бросился под ноги тому, что был поближе. Тот упал. Меч звонко стукнулся о землю. Не медля ни мгновения, Айстис схватил меч и плашмя ударил другого. Но тот увернулся и ткнул юношу мечом. Удар обжег, словно огнем. Видимо, меч задел правую руку.

Противник замахнулся снова.

«Конец!» — подумал Айстис, увидев, что поднимается с земли второй. Не дожидаясь нового удара, он перехватил меч в левую руку и стал наступать на того, кто его ранил. Удар Айстиса левой оказался неожиданным и таким мощным, что противник лишь ахнул и упал наземь. Другой, поняв, что его товарищ ранен или убит, стал отступать, во весь голос крича:

— Стража! Стража! Разбойники!

Айстис бросился прочь, понимая, что он не сумеет объяснить страже, почему подвергся нападению.

Укрыться оказалось делом нелегким. Ночные стражники приближались, освещая себе путь фонарями. Из чернеющей напротив рощи к месту события спешило несколько человек.

Оставалась лишь одна возможность: назад! На Палатинский холм! В дом Номеды!

Однако и преследователи вскоре сообразили, в каком направлении он может исчезнуть, и бросились вслед за ним.

— Вот он! Я его вижу! Хватай!

Айстис уже чувствовал за спиной их дыхание. Плечо горело от боли. Силы были на исходе. Видимо, он потерял много крови. Смерть казалась неизбежной. Куда скрыться?

Вдруг он вспомнил, что недалеко от того места, где он сейчас находится, в ограде Номединого сада есть потайные дверцы, которыми он иногда пользовался. Только бы они не оказались запертыми!

Черные тени уже за углом… Айстис добежал до дверец и толкнул их…

— Куда он девался? Не мог же сквозь землю провалиться!

— Что мы скажем Лукулу?

— Он нас определит в гладиаторы!

— Надо хорошенько поискать!

После долгих и напрасных поисков преследователи, оставив в засаде двоих наблюдателей, ушли.

Обрадовавшись, что удалось избежать смерти, молодой жемайтис почувствовал, что сил больше нет. Кровь непрерывно сочилась из раны. Как позвать Номеду? Эта была последняя мысль, промелькнувшая в его сознании.

Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не рабыня Оливия. Она заметила Айстиса, лежавшего плашмя на траве, и велела слугам срочно отнести его в дом. Домашний врач осмотрел раненого и приказал натереть его тело целебными маслами, которые остановили кровотечение.

Айстис успокоился, стал дышать ровно.

Номеда приказала всем выйти, а сама присела на край ложа:

— Почему я тебя отпустила? Ведь я предчувствовала несчастье! Что теперь будет? Я во всем виновата! — И она, не сдержавшись, прильнула к нему всем телом…

Под утро Айстис проснулся совсем бодрый. Он с удивлением увидел, что лежит на роскошном ложе, а рядом… спит Номеда.

Стоило Айстису пошевельнуться, как Номеда подняла голову:

— Как ты? Тебе лучше?

— Спасибо, Номеда… Милая, ты так беспокоишься обо мне!

— Скажи, что случилось, когда ты ушел от меня? Кто и где тебя ранил?

Айстис рассказал о ночном происшествии. Оба удивлялись, кому это Айстис пришелся не по душе.

Номеда задумалась.

— А может… может быть, это «он»? Этот страшный человек? По всей вероятности, «он»! Его гончие пронюхали! «Он» хочет от тебя избавиться! Как это я сразу не поняла… Как же быть?

Номеда наклонилась к Айстису и губами ласково прикоснулась к его губам, а затем крепко прижалась к нему, обнимая руками его шею и все повторяя:

— Нет! Нет! Я никому тебя не отдам!

Кто-то постучался. Номеда откликнулась. Однако в комнату никто не вошел. Тогда Номеда встала и вышла сама.

Она тут же вернулась с восковой дощечкой в руках.

— Я так и полагала! Айстис, нас подстерегает несчастье! Вот что пишут «Ежедневные известия»: «Вчера вечером два гражданина высокого происхождения перед сном вышли прогуляться по Палатинскому холму. Там они подверглись нападению со стороны чужестранца. Одного гражданина высокого происхождения этот варвар сразил мечом. Второй спасся благодаря тому, что позвал на помощь ночную стражу. Объявляется розыск: рост убийцы равен шести стопам, волосы светло-русые, глаза синие, на нем меховая мантия. Предполагается, что он прибыл с севера. Замечен в Дакии…»

— Это клевета! Они первыми напали на меня!

Номеда схватилась за голову:

— Кто докажет!.. Айстис! Тебе необходимо укрыться, пока не утихнут страсти!

За ширмой раздался голос Оливии:

— Госпожа! В наружные двери стучатся какие-то люди! С ними ликторы…

Номеда всполошилась. Она велела Айстису встать, поспешно повела его по лестнице вниз, отворила потайные двери и оставила одного, впопыхах наказав:

— Никому не отворяй и не откликайся!

Вернувшись, Номеда велела открыть наружные двери.

Вошли стражники. Их предводителем был один из всадников, друг семьи Номеды.

Он поклонился и учтиво произнес:

— Уважаемая! У нас имеются сведения, что преступник, которого мы разыскиваем, находится в вашем доме.

Номеда с безразличием оглянула пришедших:

— Какой человек? Вам известно, что я еще не замужем, а мой отец в отсутствии. Кто же может находиться у меня так рано?

Стражники беспокойно зашевелились.

Всадник, понимая, что Номеда, даже если ей что-нибудь известно, никого не выдаст, чтобы не навлечь на свой дом позор и гибель, решил выполнить свое задание с честью:

— Вот знак. Мы просим дать нам возможность осмотреть дом, опросить рабов.

— О! Да! Да! Пусть стражники осмотрят дом… если вы не верите моему честному слову! Однако опрашивать рабов я не позволю. Это было бы нарушением закона о правах граждан! Тогда нужно было бы опросить и стены!

Номеда была знакома с Римским сводом законов, поэтому всаднику не оставалось ничего иного, как уступить и удовлетвориться осмотром дома.

Как и следовало ожидать, стражники никого не обнаружили, хотя мятая постель на ложе в малой гостиной опытному всаднику неоспоримо говорила о том, что здесь недавно кто-то лежал. Однако начальник караула ничего не сказал. Отец Номеды — один из самых богатых людей империи. Еще неизвестно, чем все это кончится. Зачем напрасно совать пальцы промеж дверей… Он задержался в комнате Айстиса чуть дольше, глазами показал на ложе, чтобы Номеда увидела и запомнила этот взгляд, и, не проронив ни слова, поклонился и вышел.

После того как стража покинула усадьбу, Номеда спустилась к Айстису:

— Они ушли, однако мне кажется, их начальник понял, что ты находишься у меня… Ты должен бежать!

— А наши планы?

Номеда махнула рукой:

— Если ты хочешь остаться в живых и сохранить мою честь, тебе придется некоторое время пробыть в укрытии. В противном случае тебя убьют! Этого добивается Лукул. Тем более что ты действительно сразил его слугу!

В полночь она снова пришла к нему с одеждой римского легионера в руках и помогла надеть кольчугу.

— Тебя проводят на корабль. Он немедленно отвезет тебя на Черный Берег. Там у моего отца много ферм. В порту ты предъявишь этот знак, и тебе все подчинятся. Как… нашему поверенному…

Номеда взяла массивное золотое кольцо с плоским камнем и надела его на палец Айстиса.

— Так нужно! А теперь ступай! Жди меня на Черном Берегу. Я приплыву через две декады! Полагаю, за это время все утихнет, и ты сможешь вернуться…

Айстис встревожился:

— А если нет?

Номеда вздохнула:

— А если нет, я останусь на Черном Берегу… Если ты этого пожелаешь… Если ты захочешь меня огорчить, тогда корабль, на котором твой сородич Гудрис поплывет в Фехтию, по пути в Карфаген зайдет за тобой… Ступай… Дорога каждая секунда! Нет, погоди! Дай честное слово, что будешь ждать меня на Черном Берегу! Я не хочу, не желаю, чтобы ты уехал! Я чувствую, что это наша последняя встреча… О, великая Исида, почему ты так мучаешь меня?


Глава четвертая

В ГОСТЯХ У ФАРАОНОВ


* Кузница бога Вулкана * Янтарь для богини Луны * Приключения в пустыне * В гостях у фараонов * Жук из Долины царей * Тайны пирамид * О чем молчит Большой сфинкс *


Утихли волны, бушевавшие несколько дней. Порванный в клочья, повис над волнами, а затем осел и исчез белесый туман. Вода приняла зеленовато-синий оттенок, а вдали сливалась с голубизной неба.

Корабль мчался на полных парусах, словно на крыльях. На верхней палубе было спокойно. Моряки, свободные от службы, легли отдохнуть. Утихли и рабы-гребцы, цепями прикованные к скамьям на нижней палубе. Не слышно было ударов плетью по голым спинам. Умолкли проклятья и стоны.

Молодой легионер, стоя на верхней палубе, рядом с капитанским мостиком, с удивлением вглядывался в морскую гладь. Ему никак не верилось, что море может быть таким спокойным и синим! Его поражало все: мерцающий небосклон, рыбы, выпрыгивающие из глубины, будто стаи птиц, пролетающие над поверхностью моря и вновь ныряющие в воду, паруса, трепещущие над головой…

Ночное бегство из Рима, долгая тряска в крытой подводе, незнакомые люди в порту, легкий корабль, качавшийся на волнах у дальней набережной, — все слилось воедино. Порой казалось, что ничего этого и не было, что все — только сон.

Однако море, волны, украшающая нос корабля фигура девы с распущенными волосами, вырезанная из дерева и позолоченная, — ведь это реальность! Следовательно, он действительно с каждым часом все дальше от Вечного города, от своей северной родины! О недавних событиях напоминало и массивное золотое кольцо на пальце. Оранжево-красный камень таинственно сверкал. На его овальной поверхности, словно из зеркала, возникал взгляд девушки, вырезанной рукой талантливого мастера… Номеда! Это ее глаза…

Взгляд Номеды бередил душу юноши, как кинжал. Из головы не шли слова, вырезанные на кольце, их так любила повторять Номеда: «Молодому надлежит любить».

Айстис — а юноша в одежде легионера был, конечно, он — не в силах противостоять взгляду Номеды, поднял руку и решил снять кольцо с пальца и спрятать подарок.

— Доброе утро! Любовь горяча, если ты не в силах оторвать глаз от кольца! — услышал Айстис голос за своей спиной и, повернувшись, увидел пожилого мужчину с седеющей бородой и большими бакенбардами. — Курций, — представился он по-латыни с четким римским произношением. — Триарх[65 - Триарх — капитан корабля.] этой посудины!

Мужчина умолк, словно ожидая, пока юноша представится, но тот, не желая выдать себя плохим латинским языком, предпочел промолчать и сделал вид, словно он не понял, что понадобилось седобородому.

Не дождавшись ответа, Курций добавил:

— А ты, оказывается, не из разговорчивых… Понимаю… солдату не к лицу лишние разговоры… — И, переводя разговор в другое русло, поинтересовался: — Как спалось?

— Неважно, — признался Айстис, обрадовавшись тому, что понимает Курция и помнит слова, которым его учила Номеда.

— Качки больше не будет… Шторм позади…

— Далеко ли мы отплыли?

— Куда уплывешь па такой посудине! Всего полтораста гелерников… Ты бы видел «Золотую нимфу» — вот это корабль! Он возвращался в Остию из Индии, когда мы отплывали. Весь город сбежался смотреть. Тысяча гребцов! Сколько парусов! Сколько палуб!

— Ого! Так уж и тысяча!

— Ну, может, немного меньше… Однако корабль — исполин! Куда с ним тягаться нашему суденышку… — Помолчав, седобородый продолжал: — Впрочем, мой корабль тоже неплох… Плавает себе, наперекор всем штормам Внутреннего моря…[66 - Так римляне называли Средиземное море.]

— Почему «Внутреннего моря»?

— А потому, юноша, что вокруг этого болота, как мы, моряки, называем это море, всюду раскинулась наша империя!

Айстис снова окинул взглядом водную поверхность. Вдали из воды поднимался столб дыма.

— Что там? — спросил он в испуге.

Курций даже не повернул голову. Он сразу понял, чем заинтересовался путешественник, которого люди Номеды просили отвезти в Карфаген и хорошо уплатили за услугу.

— Это кузница бога Вулкана[67 - Вулкан — один из богов римского пантеона, его изображали хромым кузнецом, кующим молнии.]. Из нее всегда валит дым, потому что у хромого старика много работы. Он кует молнии для бога Юпитера!

— Молнии?

— Да, да… В недрах земли находится огромная кузница, там и кует молнии хромой кузнец. Одни его называют Гефестом, другие Вулканом… Молнии он отдает богам.

К вечеру следующего дня Айстис услышал возгласы:

— Земля! Земля!

Курций засвистел в золотой свисток. Моряки устремились на палубу…

Началась суматоха, которая возникает всегда, когда корабль приближается к берегу.

— Карфаген![68 - На восточном побережье Средиземного моря, в современном Ливане, с IV тысячелетия до нашей эры жили финикийцы — народ мореходов и купцов, у которых было много колоний. Наиболее крупная колония среди них — Карфаген. Его на севере Африки (на месте современного города Туниса) в IX веке до нашей эры основала Элиса, дочь короля финикийского города Тира, потерпевшая поражение в борьбе за власть на родине. Легенда рассказывает, что Элиса, прибыв на место будущего Карфагена, прибегла к хитрости. Она сказала, что купит участок земли, который «можно накрыть воловьей шкурой». Туземцы столько земли и продали. Тогда Элиса велела разрезать шкуру на тонкие полоски и опоясала ими целый холм, что возвышается около мола. Карфаген был завоеван римлянами во II веке до новой эры.]

Моряки указывали на трудноразличимое серое пятно, показавшееся на горизонте. Вскоре Айстис уже смог разглядеть узкую полоску суши.

Корабль вошел в широкий канал, ведущий в круглое озеро. Вдоль набережной покачивались большие и маленькие судна.

— Сейчас начнет дуть «африканец». Он несет с собой шторм. Взойдут семь плеяд — дочерей титана Атланта, превратившиеся в звезды, — говорил Курций. — Плеяды не любят кораблей, а ждать, пока они зайдут, придется долго… Надо торопиться!

Как только корабль пришвартовался у набережной, по перекидному мостику на него поднялся квестор в сопровождении вооруженных воинов.

— Здравствуй, триарх Курций! Что ты привез хорошего?

— О! Здравствуй, друг мой Домиций!

Капитан и квестор, управляющий этим берегом, обняли друг друга.

— Я привез всякую всячину и гостя. Вот тессера[69 - Тессера — условный знак: деревянная или металлическая дощечка, подтверждающая, что письмо шлет действительно указанное лицо.] и письмо…

Квестор сломал печать и прочитал написанное, затем низко поклонился Айстису и сказал:

— Милостивая Номеда сообщает, что вы хотите отправиться в ее салтус[70 - Салтус — поместье.] у Больших Песков?

Айстис, в свою очередь, поклонился квестору:

— Я думаю пожить там некоторое время…

Домиций обрадовался, услышав, что незнакомец понимает по-латыни.

— Прежде всего вы должны пожить у меня! Ко мне так редко наведываются люди из Вечного города!

Курций не вытерпел:

— А я?

Домиций махнул рукой, словно отгоняя от себя надоедливую муху, и попросил Айстиса подождать, пока он справится с неотложными делами.

Дел было немало: корабль должен был доставить в Рим львов для боев гладиаторов в Колизее, пшеницу, масло, фрукты, которые из поместья Номедов поставлялись сенату. Это было крупной привилегией, которая обходилась недешево, но приносила большие прибыли.

Пока Домиций указывал, что и куда грузить, расставлял рабов, обсуждал с Курцием важные дела, Айстис присматривался к берегу. Чуть поодаль поднимались дома, такие же белые, как и песок, на котором они стояли. За этой белизной, сколько хватало глаз, раскинулась желтая земля. Ее край сливался с небосводом…

Рядом стояла круглая бочка, почерневшая от соленого морского ветра и солнца. Айстис оперся об нее и удивился: оказалось, что ото вовсе не бочка, а дерево![71 - Айстис увидел характерное только для Африки дерево, растущее но вверх, а в землю. Подземный ствол его достигает длины двадцати метров, его поперечник бывает до метра. Цветет дерево раз в двадцать лет. Тогда небольшой нарост, возвышающийся над землей, украшается листьями и цветами.] Но где его ветви? Где листья? Ни того, ни другого не было! В испуге юноша отошел от странного дерева…

Подошли Домиций и Курций.

Айстис достал из своего мешочка янтарь, внутри которого виднелся листок, и протянул его Курцию:

— Спасибо тебе, капитан! Путешествие было приятным! Теперь буду дожидаться, пока ты приплывешь снова.

Курций странно улыбнулся:

— Жди, юноша, жди! Вскоре я доставлю тебе ягодку Номеду…

Домиций, увидев янтарь, с любопытством уставился на него, даже попытался прикоснуться к нему, но Курций усмехнувшись в бороду, засунул подарок за пояс.

— Вы весьма богаты, — сказал Домиций, когда остался наедине с Айстисом, — недаром Номеда проявляет о вас такую заботу…

Квестор повел юношу к группе загорелых людей, среди которых оказалось несколько совсем черных, и предложил сесть в носилки. А сам сел в другие.

— Я вас долго задерживать не стану. Послезавтра мои люди отправятся в Тамугади, наш город, где живет управляющий поместьями Номедов. Он позаботится о вашем жилье.

…Слуги несли паланкины с такой осторожностью, что качки не чувствовалось. Квестор рассказывал Айстису, как он живет, что представляют собой владения, которыми он распоряжается.

— Видите белые дома? Они построены не так давно, не более ста лет назад, после того как мы решили восстановить Карфаген, разрушенный нашими солдатами[72 - Карфаген был разрушен римлянами в 146 году до нашей эры.]. Хорошее место подобрали эти дикари для своей столицы! В море вдается мыс, с обеих сторон мыса заливы. Две превосходные гавани!

Они добрались до центра города, который выглядел маленькой копией Рима. Даже храм Януса с двумя воротами… Однако Карфаген был расположен у моря, которое Айстис полюбил. Может быть, поэтому город Черного Берега пришелся ему по душе.

— Всюду наши люди — от Геракловых столбов до Края благовоний на востоке! А на юге — до Вечных Песков![73 - Квестор имел в виду Сахару, занимающую свыше семи миллионов квадратных километров пространства.] Но везде неспокойно! Дикари, варвары, жители песков не желают понять, какую великую культуру мы им несем, и не подчиняются нам. Приходится посылать легионеров, возводить крепости. Дикари опустошают не только Капс, но и Ламбези. Быть может, вам не следует ехать в Тамугади? Варвары порой добираются и до него. Они подстрекают колонов и пекулиев. Никто не хочет брать землю в глубине края, а откуда достать ее для всех около моря? Ссыльные люди не желают подчиняться. Видимо, добром все это не кончится…

Чуть помолчав, Домиций продолжал:

— Велика моя земля. До озер Собаки и Летящего Лебедя, до реки Джеди, где начинаются Большие Пески, целый месяц езды верхом. Не пойму, как эти варвары ухитряются преодолеть такое расстояние в несколько раз быстрее! Они выскакивают из огнедышащих песков, опустошают наши селения и снова исчезают…

Когда путники добрались до дома, в котором жил квестор, им навстречу вышла пожилая женщина.

— Это моя сестра Ильдефон, — сказал Домиций. — После смерти жены она распоряжается всеми делами в доме…

После еды и отдыха, когда уже совсем стемнело, квестор пригласил Айстиса в небольшую комнату, полную глиняных кувшинов, обломков камня, медных и бронзовых скульптур.

— Жена любила копаться в развалинах. Несчастная! Ее укусила змея в храме богини Луны…[74 - Богиня Луны, Тиннит, особо почиталась финикийцами.]

Айстис с интересом рассматривал старинные предметы при свете свечи и не мог поверить собственным глазам: среди разных чудес неярко светил… янтарь! Желтовато-розовый янтарь! Такой же, какой он сам привез на этот берег.

— Янтарь?

— Да! Местные называют его сцелом.

Айстис в удивлении стоял между глыбами мрамора и блоками известняка с лицами богов, высокими глиняными и медными кувшинами, золотыми ликторами и заржавелыми мечами.

— Эти камни именуются ципуми, что значит «солнечный алтарь». На них курили фимиам при поклонении солнцу. А этот ципуми носит знак богини Тиннит. Видите треугольник с диском и перевернутым месяцем? Древние жители этого города поклонялись ей больше, чем другим богам. Сейчас, когда не стало моей жены, я заинтересовался всем, что она собрала, и обнаружил немало интересного! Вот, смотрите, мужские и женские маски. Женские — таинственные, мужские — искаженные. Злые улыбки! Что бы это означало? Или вот изделия, похожие на жука, их именуют скарабеями… Как они искусно украшены!

Айстис перебирал скарабеев, вырезанных из горного камня, и снова удивился, увидев одного, изготовленного из янтаря.

— Откуда люди, жившие в этих местах, доставляли сцел?

— Кто их знает! Ведь карфагенцы далеко плавали, много путешествовали. Даже из тех краев, что по ту сторону Песков, на юге, где живут лишь черные люди, они получали золотой песок и олово, а с севера привозили серебро. Возможно, они и сами путешествовали к тем зверям с человеческими руками, которые охраняют янтарь на севере. А может, менялись с латинцами или этрусками, которые жили на севере. Ведь это давние времена! Жена говорила, что этот скарабей изготовлен из сцела более тысячи лет назад… И посвящен он богине Тиннит, а может, ее мужу, богу плодородия Баал-Хаммону.

— А почему у бога такая широкая рука?

— Это и есть бог Баал-Хаммон. На эту руку клали грудного ребенка, а затем разводили огонь…

— И?..

— И ребенок падал с этой руки в огонь…

— Какие злые люди!

— Ведь я сказал — дикари! Этот обряд имел многовековую традицию и назывался тоф — жертвоприношение. Каждый год, в ту ночь, когда луна самая красивая, Баал-Хаммону приносили в жертву самых красивых младенцев, родившихся в данном году. Позднее сжалились над своими детьми и стали приносить в жертву детей, купленных у других народов. Говорят, из-за этого и погиб Карфаген. Боги, мол, разгневались и не простили людям страшный обычай.

Айстис задумался. О скольких различных верованиях он услышал за время своего путешествия! И все стараются напугать людей, убивают их. Какие злые боги! Юноша вспомнил сумрачный взгляд Перкунаса, черепа у ног Патоласа и вздрогнул. Как он посмел наговаривать на своих богов? Это добром не кончится! Мысленно он стал просить у них прощения.

Квестор продолжал рассказывать о местных обычаях, приглашая пожить у него в гостях, предлагал совсем не ехать в Пески. Внезапно он умолк, заметив на пальце Айстиса кольцо.

«Тайный проверяющий! — пронзила его мысль. — Боги милостивые, как я раньше этого не заметил! Сколько всякого наговорил! Что теперь будет? Узнают в Риме, что я собираю памятники варваров! Голову отсекут! Все отнимут или бросят в Карцер! Нет, нет! Нужно избавиться от этого легионера… Видимо, он специально подослан, чтобы меня погубить! Не выйдет!»

А вслух квестор сказал:

— Впрочем, если вы желаете, можете ехать. Завтра мои люди отправляются в Тамугади…


Всадники ехали целый день и лишь под вечер, когда на равнину, поросшую пожелтевшей травой, стали опускаться густые сумерки, остановились на отдых.

Двенадцать человек, с которыми Айстис ехал в построенный римлянами город-крепость Тамугади, изъяснялись между собой на языке, которого он не понимал. На юношу никто не обращал внимания, и он не стремился вступать в разговор с сопровождающими. На ночь Айстис устроился неподалеку от костра. Под голову он положил попону, которой днем покрывал коня, — седлами тут никто не пользовался. Засыпая, Айстис услышал вдали рев зверей. Но он так устал за день, что и рев ему не мешал…

Проснулся Айстис от острого чувства жажды. Он попытался встать — и не мог! Оглянувшись, юноша понял, что лежит на песке в полном одиночестве, а его руки и ноги перетянуты жесткой полоской кожи.


Вокруг не было видно ни одного живого существа. Да и места казались совсем не те, где они остановились на ночлег. Там простиралась равнина, поросшая коричневатой травой. А здесь, сколько хватало глаз, одни лишь пески! Они были в постоянном движении, переливались, словно вода, небольшими волнами, которые набегали друг на друга и останавливались у тела Айстиса, которое преграждало им путь. Но ног уже совсем не было видно: их заносило песком…

Айстис испугался: еще немного, и песок поглотит его с головой! Он набьется в рот, в глаза и похоронит навеки в этой желтой пустыне, где, кроме него, ничего больше не видно! Ни травинки, ни кустика, не говоря уже о дереве…

Чем выше поднималось солнце, тем злее его лучи жгли землю, тем сильнее мучала жажда. Окончательно придя в себя, Айстис понял, что, если он не придумает, как спастись, бог Патолас вскоре примет его в свое подземное царство. А если не удастся найти хоть каплю воды в этих песках? Так и придется блуждать после смерти по чужим землям. Никогда уже не увидит он своих родителей, Угне… Нет, нет! Необходимо действовать!

Юноша увидел свою сумку, уже почти засыпанную песком. Она лежала на расстоянии нескольких шагов от него. В сумке должен быть нож…

Собрав все силы и не обращая внимания на боль — кожаные путы, все более высыхая на солнце, врезались ему в руки и ноги, — Айстис подполз к сумке, уцепился за нее зубами и потащил к себе. О чудо! Сумку впопыхах никто не тронул, и в ней действительно лежал нож.

Вспомнив, как учил Гудрис, Айстис зубами достал нож. Потом он укрепил его на краешке сумки и, повернувшись к ней спиной, кое-как схватил его связанными руками. Но какая от этого польза? Нож был в его руках, но орудовать им было невозможно…

Неужто он так и сгорит от жаркого солнца в этих жгучих песках?

Но что это? Айстис вскрикнул, не веря своим глазам. Совсем недалеко от него по поверхности сине-зеленого моря бежали волны. Как это он раньше не заметил их, словно посеребренных, гребней волн, над которыми парили чайки? Подул ветер… Он спасен!

Вид моря влил в юношу новые силы. Согнувшись в три погибели, он снова схватил нож и вклинил его между ботинками. Кажется, удалось надрезать ремешок!

Однако нож выскользнул из рук и упал в песок, а между тем море, только что излучавшее свежесть, исчезло. На его месте снова переливались песчаные гребни…

Что за чудеса? Выдумки ведьмы!

Неудача заставила сосредоточиться. Айстис предпринял еще одну попытку. Отыскав нож и взяв его в зубы, он стал тереть им ремень, которым были связаны руки. С огромными усилиями удалось разрезать путы на руках.

Айстис долго тер затекшие руки, затем поднял нож и поцеловал его рукоять из лосиного рога. Потом воздел руки к небу:

— Благодарю тебя, всемогущий Патримпас! Ты спас меня от смерти! Нет лучших богов, чем те, которые сопровождают нас от самого родного дома!

Юноша оглянулся, размышляя, что предпринять.

Судьба оказалась благосклонна к нему: через бескрайние пески в его направлении тянулась длинная вереница всадников. Ветер доносил звучание колокольчиков.

Айстис вскочил и бросился навстречу всадникам. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как они исчезли!

В испуге юноша остановился, не соображая, что с ним происходит.

— Заколдованное место! — пробормотал он, вспомнив, что Даумас и другие старики рассказывали, будто таких мест есть немало. Особенно в лесах, где в трясине булькает зеленая пена, а в зарослях птицы кричат звериными голосами.

Надо уходить отсюда как можно скорее…

Айстис перекинул сумку через плечо и уже хотел было отправиться в путь, как вдруг его осенило, что он не знает, в какую сторону идти! Куда ни глянь, всюду лишь песок и песок… Где Тамугади, где Карфаген?

Айстис припомнил, что из Карфагена их группа направилась на юго-восток, все время придерживаясь этого направления. Он сориентировался по солнцу и решил продолжать двигаться в ту же сторону, ибо квестор говорил, что на расстоянии двух дневных переходов расположены первые посты римской охраны. Возможно, он где-нибудь заметит легионеров.

Юноша шел напрямик, боясь сбиться с пути. Однако, взбираясь на холмы, он быстро утомился. Айстис попробовал огибать холмики и песчаные горки. Так идти было легче, но дорога значительно удлинилась. Его продолжала мучить жажда, жара становилась невыносимой. Латы так накалились, что Айстис не вытерпел и бросил их в песок…

Так он шел неизвестно сколько времени. Картина не менялась. Когда солнце поднялось прямо над головой, передвигаться стало невозможно. Он выкопал в песке яму, лег в нее, прикрылся сверху накидкой, чтобы не так жгли солнечные лучи, и в полузабытьи пролежал до вечера.

Когда огненный шар скатился за горизонт, Айстис поднялся, стряхнул с себя песок, посмотрел в ту сторону, куда предстояло идти, и увидел справа сверкающую звезду.

— Как хорошо! — воскликнул он. — Эта звезда станет для меня путеводной! Спасибо, боги, за помощь!

И он зашагал на юго-восток, время от времени поглядывая на небо, пока в темноте не наткнулся на какой-то предмет. Чуть не упав, Айстис увидел растение с крупными листьями, пригнувшимися к песку. Он впился в эти листья зубами и стал их с жадностью поедать. Листья были мясистые, полные сока. Они напоминали болотную воду, но утоляли жажду.

Юноша съел весь куст. Он собрал все листики до единого, не оставил даже корня, который оказался тонким и длинным.

Подкрепившись, Айстис не почувствовал облегчения. Он попытался снова идти, но внезапно ощутил в кишечнике режущую боль.

«Видимо, куст ядовитый, — пронзила его мысль. — Что теперь со мной будет?»

Боль стала невыносимой. Айстис сел на песок. К его руке прикоснулось какое-то холодное существо.

Юноша вздрогнул, и оно отпрянуло в сторону, но не убежало. Существо смотрело на человека, словно застыв на месте. Оно было похоже на ящерицу.

Айстис вспомнил, как однажды они с Гудрисом ели мясо ящерицы. А может, и эта съедобна? Собрав все силы, он бросился на неизвестное существо. Оно не успело спастись бегством…

— Что делать, братец, придется меня выручать, — сказал Айстис, как бы прося прощения, достал нож и отрезал ящерице голову.

Он с жадностью пил кровь и ел сырое мясо, которое показалось ему вкуснее всех лакомств.

Солнце всходило и закатывалось, снова всходило и снова закатывалось.

Айстис продолжал продвигаться все дальше на юго-восток.

Так он дошел до места, где во все стороны, куда ни кинь взгляд, тянулись обширные пространства плоских плит песчаника, а меж ними то тут, то там торчали выжженные солнцем скалы. Их причудливые контуры, напоминающие старые заброшенные крепости, вырисовывались на фоне голубого неба.

Айстис подошел к одной «крепости» и удивился.

Вблизи руины оказались нагромождением песчаных столбов, отвесных стен, меж которых, как уж, извивалась высохшая река. Воды не было ни капли, только серо-желтый песок. Видимо, река высохла давным-давно.

Юноша поднял голову и замер от удивления. Прямо над ним, на отвесной стене, танцевала женщина! Не живая, а нарисованная темно-коричневыми и белыми красками. Но нарисованная так, что выглядела как живая!

Она была изображена в момент полуоборота. Опираясь на пятку левой ноги, отбросив назад полусогнутую правую, широко взмахнув руками в стороны, женщина как бы парила в воздухе. Ее полет делался еще больше зримым от украшений из стебельков сухих трав, свисающих с запястий и бедер.

Вокруг танцующей женщины в животрепещущей пляске кружились толпы белых, черных, коричневых людей…

Хорошо присмотревшись, Айстис увидел, что женщина и окружающие ее танцоры не единственные рисунки. Бесчисленное их количество тянулось по оврагам песчаной реки…

Юноша медленно двигался в тени скал, читая эту каменную книгу.

Вот небольшие схематические фигурки, отличительная черта которых — круглая голова. Рядом огромнейшая птица без крыльев, с ногами, похожими на стволы небольших черемух, росших около их селения у моря. Дальше — животное с такой длинной шеей, что голова казалась как бы поднятой на огромнейшем шесте…

Внезапно Айстис отпрыгнул назад: на него косился зверь, похожий на жабу, но в сто раз больше! Голова зверя была продолговатой, как бревно. Раскрытая, как мешок, пасть сверкала острыми зубами… А там — лошадь! Похожа на гнедого, которого Айстис оставил дома. Рядом с ней не то корова, не то лошадь… Дальше — целое стадо коров, окруженное пастухами. Над ними нарисованы лодки, плывущие под парусами.

Поражало гармоническое сочетание цветов. Айстис различил зеленые, фиолетовые, синие тона. Наверное, когда-то климат здесь был не такой сухой, стада находили и сочную траву, и реки, полные воды. Это подтверждал и рисунок трех водных чудовищ, на которых охотились люди, стоя на длинных деревянных судах.

Айстис увидел шеренги воинов. Он смотрел на рисунки, удивляясь мастерству неизвестных художников. Они сумели нарисовать людей и животных в натуральную величину так живо, так близко к его пониманию мира, что он как бы видел в своем воображении самих художников, животных, растительность этой эпохи. Одного Айстис не мог сообразить: когда сотворены эти каменные полотна…[75 - Наскальные росписи Сахары, сотни тысяч которых обнаружено на каменных плато Ахаггары, Тассили, Укаимедене, Джебель-Ягуре, Тизин-Тирлисте, Фум-эль-Хасане, других местах, датируются X–I тысячелетиями до новой эры. Их исследовали Анри Лот, Поло Грациози, Авакуса Ф. Мори, Франческо Бегино, Жан Мелом и другие видные ученые.]

Днем Айстис зарывался в песок, ночью шагал, обходя возвышенности. Питался он сырым мясом ящериц и еще какими-то существами, которых удавалось поймать.

Сначала казалось, что все преодолимо. Однако чем больше он шел, тем его самочувствие становилось хуже. Хотелось дольше спать, меньше двигаться. Силы его убывали. Наконец настала пора, когда он с наступлением ночи почувствовал, что встать уже не в состоянии…

Кружилась голова. Слышались какие-то крики. Они то утихали на мгновение, то снова так и лезли в уши. А тут еще песок запел! На закате солнца поднялся ветер, и, словно из-под земли, послышалась музыка. Вместе с порывом ветра она нарастала. Айстис не ведал, что это ветер потревожил дюны. С них стали стекать песчаные ручейки, которые и издавали звуки, напоминающие песню.

Звуков становилось все больше. Телом овладел блаженный покой, клонило ко сну…


Айстис пришел в себя от монотонной качки. Открыв глаза, он увидел, что лежит не то в седле, не то на ложе, подвешенном на боку крупного животного. Оно было навьючено мешками, свертками, ритмически покачивалась его длинная шея.

Когда животное поднималось на холм, впереди него можно было увидеть целую вереницу ему подобных. Высокие, тонконогие, горбатые, они были связаны тонкой веревкой, видимо, чтобы не сбились с пути…

Звенели колокольчики, подвешенные животным на шею.

Рядом ехали всадники. Их головы были обмотаны белой тканью. Если бы не они, можно было подумать, что животные тронулись в путь через пески сами по себе.

Айстис догадался, что это и есть верблюды, о которых ему рассказывала Номеда. Она говорила, что верблюды — полезные животные, незаменимые в песках. Они могут месяц обойтись без питья, за день преодолеть расстояние, которое раз в двадцать превышает дневной переход пешего.

Вереница вошла в глубокое ущелье, ступая по глинозему. По обе стороны узкой тропы возвышались откосы из красного песка.

Как он попал в этот караван?

Ему припомнились как бы сквозь сон чьи-то голоса, шаги, источник под зеленым деревом, жидкость, от которой и теперь еще противно во рту…

Айстис шевельнулся. С вершины верблюжьего горба послышался детский голос:

— Мо! Мо!

Ему издали откликнулся мужской:

— Йо! Йо!

Подъехал всадник. Он был стар, с головой, как и у остальных, закутанной в белую ткань, но одет наряднее других. К его поясу были подвешены роскошные ножны, украшенные чеканным серебром. Всадник устремил взгляд на Айстиса:

— Кто вы такой? Как чувствуете себя?

Он повторял эти слова на разных языках. Произнес их и по-латыни.

— Хочется пить, — ответил Айстис.

Старик взмахом руки подозвал к себе еще нескольких всадников. Они о чем-то посоветовались. Один галопом поскакал в голову каравана и вскоре вернулся, держа в руках кувшин, до края наполненный белой жидкостью.

Старик, видимо предводитель путешественников, протянул кувшин Айстису:

— Не бойся, это сильфия[76 - Сильфия — целебный корень.]. Она вернет тебе силы…

Напившись жидкости, Айстис спросил, как он попал в караван. Оказалось, путешественники нашли его, полузанесенного песком.

Всадники в свою очередь стали расспрашивать его, кто он и как попал в пустыню. Он рассказал, что родом из далеких краев, что задумал побывать в Карфагене, а затем с друзьями заблудился в песках. Друзья, вероятно, погибли во время песчаной бури. Айстис попросил помочь ему вернуться в город, расположенный у моря…

Предводитель покачал головой:

— Увы, это невозможно! Мы находимся в самом сердце песков и должны торопиться, ибо вскоре здесь начнутся сильные бури. Если задержимся, караван погибнет…

Караванбаши, как назвал себя старик, предложил жемайтису продолжить путь вместе с ним и его спутниками. Преодолев пески, путешественники доберутся до реки[77 - Имеется в виду Нил.]. Там Айстис может встретить римлян, которые ему помогут.

Старик начал жаловаться, что путешествовать теперь становится все труднее. На привычных караванных тропах появляется все больше злых людей. Вот и на его караван по пути от Геракловых столбов, где они взяли товары, уже дважды нападали разбойники. Раньше такое случалось редко. Только в море пираты захватывали корабли. Ныне опасно и в песках. А ведь эти тропы исстари были безопасными, даже когда на севере шли сражения между богатыми правителями.

Айстис вспомнил, как ему было тяжело идти в одиночку, и спросил, как караван находит дорогу через пески.

— Дорогу указывает ветер. Он постоянно дует в одном и том же направлении. Ночью помогают звезды… Эти тропы мне как бы в наследство оставил отец, унаследовав их, в свою очередь, от своего отца. Мои предки, как и я, всю жизнь кочевали по пескам[78 - С доисторических времен существовали транссахарские торговые пути, которые не утратили свое значение и тогда, когда Сахара стала пустыней. Они связывали народы, проживающие на севере Африки, с югом континента, с Европой и Азией. С побережья Красного моря через пески вплоть до Гибралтара двигались арабские караваны, груженные пряностями, благовониями, пшеницей и ячменем. Обратно они везли соль. Ее добывали на песчаных плоскогорьях. Там каменную соль разрезали на бруски, похожие на большие плиты белого мрамора, прорезанного серыми жилами. Эти бруски украшали рисунками, обвязывали кожаными ремнями и в таком виде подвешивали на спину верблюда. С севера из Рима, позже из Византии через Александрию на юг отправляли медь в виде брусков или тонких пластин, проволоки. За медь африканцы платили золотым песком, растительным маслом, которое не уступало овечьему, хотя добывалось из дерева карите. За бруски и слитки купцы увозили на север даже рабов.], — караванбаши вздохнул. — Отдыхайте. Когда у меня появится свободное время, я снова подъеду к вам. Если что-нибудь понадобится, позовите Таку, он сидит на спине верблюда, который вас несет.

Как бы в подтверждение этих слов, из-за тюков показалась черная голова мальчика.

Караванбаши отъехал.

Караваи продолжал путь. Стены ущелья то приближались друг к другу, то разбегались в стороны, и тогда караван оказывался словно на просторной равнине, которую обступали разнообразные башни, купола, арки и ворота, напоминавшие Айстису увиденное в Риме. Разница была лишь в том, что тут все эти сооружения были проделками ветра. Проносясь мимо вершин скал, ветер постоянно изменял их форму, то усовершенствуя свое творение, то уничтожая его. Островерхая игла могла превратиться в копну, а копна — в плоскую миску. Вскоре и она рассыпалась и своими очертаниями начинала смутно напоминать вереницу людей, идущих друг за другом…

Айстис любовался игрой ветра. Она все ускорялась. Не всем эта игра пришлась по вкусу. Забеспокоились всадники, охранявшие караван. Они стали скакать то вперед, то назад.

— Приближается буря! Песчаная буря!

Тишину нарушила резкая мелодия, похожая на крик осла. Она доносилась сверху. Клубы пыли, словно грибы, поднявшиеся над дюнами, в мгновение ока затмили солнце. Землю от неба как бы отделяла пелена. Вскоре она рассыпалась, и воздух оказался заполненным песчинками. Коричневый туман сгущался. Люди и животные стали задыхаться.

Но и это было еще не все. Песчаный туман стал накалиться, дохнул в лицо, словно огнем! Казалось, он стремится сжечь все вокруг.

Люди стали кутать голову в заранее приготовленную влажную ткань, от которой на миг становилось прохладнее. По ткань быстро высыхала, и нестерпимая жара снова жгла тело… Люди повалились наземь, крича от боли.

Недаром самум называют смертью в пустыне. Он похоронил многих, отважившихся путешествовать через пески. От самума гибли целые караваны! В песках порой только ветер обнажает кости погибших…

Самум свирепствовал немилосердно.

Песчаные ветры набрасывались на людей со всех сторон, острые песчинки набивались в глаза, нос, в уши, волосы.

Стало еще душнее. Показалось было солнце, но быстро скрылось в фиолетовом тумане. Воздух словно наполнился шипением и завыванием трущихся друг о друга песчинок. Казалось, что сама вечность завихрилась над повалившимися наземь людьми…

А может быть, как говорилось в книгах, которые Айстису читала Номеда, эти пески действительно не равнина, а яма, глубина которой посередине особенно велика? Вот он оказался на дне этой ямы, и весь песок сверху сыплется на него…

Самум прекратился спустя несколько часов. Однако люди, вконец обессилев, долго еще продолжали лежать не шевелясь…


Длинный караван верблюдов вновь двинулся по бескрайним пескам. Песок и камни после самума раскалены, словно их только что извлекли из печи. Небо все еще скрыто за розовой пеленой…

Не успели люди прийти в себя после пережитого, как послышались крики:

— Термиты! Термиты!

Айстис повернулся в сторону караванбаши. Тот взволнованно сказал:

— В такое время термитов здесь еще никто не видел! Наверное, их кто-то потревожил. Надо спасать животных, иначе термиты всех уничтожат!

Караванбаши поскакал в голову каравана и повернул первого верблюда в сторону. Едва все животные успели последовать примеру первого, как впереди в пески стала выливаться черная река шириной примерно в сто пядей! Плотно прижимаясь друг к другу, ползли крупные насекомые, похожие на муравьев. Их было так много, что через их массу не было видно песка.

— Термиты — страшные хищники, — сказал караванбаши. — Они поглощают все на своем пути: дома, зверей, животных, вещи, даже землю, — пока не насытятся…

Караван ждал, пока термиты скроются вдали, оставив позади себя тщательно утрамбованную дорогу. Лишь после этого можно было продолжать путешествие.

Под вечер путники добрались до места отдыха. Здесь должен был находиться колодец, а возле него — три пальмы. Но отдыхать не пришлось: на месте колодца темнела лишь неглубокая яма, засыпанная песком, а на месте пальм — развороченный песок! Это было все, что осталось после термитов.

Айстис с ужасом подумал, что произошло бы, если бы термиты застали их, спящих, врасплох…

Караванбаши, схватившись за голову, все повторял, что не может понять, кто бы это мог потревожить вечно голодных термитов…

Вместо отдыха караван продолжал путь на восток.


Наступил день, когда караванбаши разрешил Айстису пересесть с верблюда на коня. Настроение юноши заметно улучшилось: теперь он мог постоянно общаться с хозяином каравана.

— Мы направляемся в Беренике, — сказал однажды караванбаши. — Есть такой порт на краю песков… Завтра наши дороги разойдутся: ты повернешь на север, пойдешь вдоль реки и вскоре встретишь римлян. Нам с ними встречаться невыгодно: зачем зря платить пошлину?[79 - В начале пашой эры восточную часть транссахарской торговой дороги пытались контролировать римляне, которые после завоевания Египта обосновали в долине Нила свое правление, держали воинские гарнизоны.] Дети пустыни не любят таможников…

Наступила пора прощания. Айстис поклонился караванбаши и его спутникам, поблагодарил их за спасение и уже собрался было продолжить свое путешествие пешком.

— На память о нашей встрече прими от меня в дар коня, на котором ты ехал, — сказал караванбаши. — Возьми свои вещи и немного товаров, чтобы тебе было чем расплачиваться. Жаль, что ты не желаешь остаться с нами. Понимаю, понимаю… Любовь к родине превыше всего! Отними у меня пески, в которых я родился и вырос, прожил всю свою жизнь, — что от меня останется? Счастливого тебе пути, сын мой!

Старик отвернулся и взмахом руки привел в движение караван.

Айстис долго стоял на холме. Когда он расскажет дома обо всем, что ему довелось пережить в песках, никто не поверит, скажут: это выдумки!

Разговаривая сам с собой, он вскочил на коня и направился на восток, туда, где должна была протекать река…

Айстис ехал уже третьи сутки, а реки не было видно. Не заблудился ли он? Не должен бы, ведь караванбаши научил его, как днем держать путь по тени, а ночью — по звездам.

Наконец на третий день, поднявшись на холм, юноша увидел вдали синюю ленту, которая петляла в ослепительно белой пустыне. Это была вода, о которой говорил караванбаши.

Река! Река! Сердце юноши застучало сильнее. Однако до реки оказалось еще далеко: надо было идти и идти.

Картина мало-помалу менялась, вместо сыпучего песка перед глазами все чаще возникали коричнево-красные скалы. Передвигаться между ними приходилось осторожно, чтобы они не обрушились на голову. Порой всадник оказывался перед пропастью, которая неожиданно разверзалась перед ним. Надо было смотреть в оба, чтобы не сорваться в нее.

Скалы здесь были не такими замысловатыми, как изваянные ветром. Айстис только один раз остановил коня, когда внезапно увидел статую высотой в сто пядей! Она изображала человека, высеченного из красного песчаника. Человек сидел, положив руки на колени и устремив вдаль задумчивый взгляд. Его высокий головной убор был украшен головами змеи и сокола — знаками Древнего Египта, о котором Айстис много слышал в Риме и Карфагене.

— Фараон![80 - Фараон — древнеегипетский царь.] — с испугом вслух произнес юноша. — Фараон, — повторил он с почтением в голосе, стараясь держаться на безопасном расстоянии от этого изваяния, пытаясь вспомнить, что о них рассказывала Номеда.

Айстис представил себя полулежащим на диване из черного дерева. В воображении возникла Номеда в полупрозрачном шелковом платье. Девушка смотрела на него большими черными глазами. Он услышал ее голос:


«Земля Египта простирается в долине реки больше тысячи стадий в длину меж двух песчаных возвышенностей, которые то сходятся, то расходятся на расстоянии от трех до семи стадий. На севере возвышенности уступают место низменностям, а на самом юге горы такие высокие, что река с грохотом падает вниз и заполняет всю долину, бурлит до самого Внутреннего моря…»

Айстис вспомнил, что Номеда говорила, будто река, которую называют Нилом, полна тайн. Никто не знает, откуда она берет начало, почему раз в году ее уровень поднимается настолько высоко, что деревушки выглядят островами…

«Никто не помнит уже истории этих деревушек, — продолжала Номеда, — но она наверняка длинная и интересная. Об этом свидетельствуют прекрасные вещи, их привозят наши путешественники и управляющие из этой провинции…»

Айстис тогда впервые увидел золотого скарабея с ножками из тончайшей нити серебра, украшенного капельками зеленых, белых и голубых драгоценных камней.

Номеда еще знала, что на берегу реки стоят странные руины, не то крепости, не то святилища…

Наконец Айстис достиг реки. Она текла по узкой долине, то петляя, как святой уж, то становясь прямой, как стрела. Берега реки были зелеными. Заросли камыша отгораживали воду от красных скал и песков, которые, куда ни глянь, простирались по обе стороны реки.

В долине взор Айстиса привлекала не только река.

Прямо впереди от него виднелись полуразрушенные белые, серые, красные стены. Еще больше зазубренных сооружений можно было разглядеть по ту сторону реки.

Колонны с осыпавшимися вершинами казались призраками, возвышающимися над золотистым песком.

В долину реки спускался необычный по виду склон. Его, видимо, когда-то проложили стремительные воды. Л может быть, они и сейчас в определенное время года здесь несутся? Казалось, скалы стояли тут испокон веков и их раскидали руки исполинов.

Спустившись в долину, Айстис поспешил к воде, которая вблизи оказалась мутной. Но это не сдержало путника: всадник и конь вместе окунулись в освежающую воду.

Сгущались сумерки. Колонны и статуи постепенно погружались во тьму, но не исчезли целиком: взошла луна, и они снова стали белесыми. В лучах луны долина оживилась. Вода как бы покрылась серебром, горы в той стороне, откуда приехал Айстис, посинели, а красные сооружения на противоположном берегу реки побледнели.

Нужно было найти место для ночлега.

Айстис устроился у откоса, рядом со скалами.

«Будет холодно, найду себе место в скалах», — подумал он.

Отдав коню последнюю горсть корма из мешка, закутавшись в плащ, полученный в подарок от караванбаши, он уже почти уснул, как вдруг услышал крики и голоса:

— Вор!

— Хватайте вора!

Не разобравшись спросонок, что происходит, Айстис почувствовал, как несколько мужчин повернули его лицом к земле и вяжут ему руки.

— Что случилось? Чего вам от меня надо? — воскликнул Айстис по-латыни: нападавшие объяснялись именно на этом языке.

— Что за чертовщина! Он говорит на нашем языке!

— Не отпускайте его!

— Ведите к центуриону! Он выяснит!

Айстиса поставили на ноги, потащили к четырехугольному домику с плоской крышей и грубо втолкнули внутрь через отверстие, заменявшее двери. Юноша огляделся. У каменного стола сидел представительный мужчина и ел. Небольшой фонарь освещал его загорелое морщинистое лицо.

Это и был центурион.

— Кто это такой? — спросил он, проглотив кусок. — Еще один вор, промышляющий на могилах?

Мужчины стали утвердительно кивать.

— Так зачем вы меня тревожите? — возмутился он. — Ведь порядок известен! Не первый день служите сторожами! Обыскать, отнять все найденное, мешок на голову — и в реку! Мне уже надоели выяснения! Уберите его!

— Мы просим прощения, но он говорит по-латыни. Может, вам будет интересно…

— По-латыни? Это правда?

— Да. Я говорю по-латыни.

— Откуда он взялся? Кто он такой? Что у него нашли? — выпалил центурион, обращаясь уже к своим подчиненным.

Сторожа высыпали па стол все, что извлекли из дорожной сумки Айстиса: камни, подаренные караванбаши, куски янтаря.

— Тут ничего нет из могил! Кто ты такой? Купец? — Центурион оглядывал вещи. Не обнаружив ничего интересного, он ловко повернулся к одному из мужчин: — Выверни-ка наизнанку свои карманы! Будешь сопротивляться, велю утопить!

— Клянусь богами! Я ничего не утаил…

— Живо!

Косой сторож с отметиной на лице от удара мечом вывернул, ворча, свои карманы. На стол со звоном упало золотое кольцо с крупным камнем.

— Подлец! Оп хотел украсть подарок Номеды! — не стерпел Айстис, только сейчас заметив, что потерял кольцо.

— Номеды? — удивился центурион. Он поднял светильник и поднес его к лицу Айстиса, а затем уставился на кольцо и долго разглядывал изображение девушки. — Откуда у тебя это кольцо?

— Подарок моей невесты! — сердито крикнул Айстис, сообразив, что это может помочь спастись, и рванулся к кольцу. На него сразу бросилось несколько стражников, но центурион их остановил:

— Развяжите ему руки! — Затем, подойдя к Айстису, он стал как бы оправдываться перед ним: — Тебе посчастливилось, юноша! Если бы не кольцо, найденное у этого сукина сына, я бы велел сунуть тебя в мешок, как и тех семерых, которых мы поймали в Долине царей на этой неделе.

Айстис содрогнулся, поняв, чего ему удалось избежать. Центурион продолжал:

— Тебя всюду ищут… Люди Номеды передали мне известие о тебе через охотников за рабами, которые отправляются из Александрии к порогам реки. Карфагенский квестор уведомил ее, что ты не прибыл в Тамугади, погиб в песках. Но она не поверила! Вот что значит любовь… Как ты очутился здесь, если до этого был в Карфагене?

Айстис попросил, чтобы ему дали что-нибудь выпить, и, осушив чашу пальмового сока, вкратце рассказал, что с ним приключилось.

— Ты родился под счастливой звездой, — покачал головой центурион. — Я еще не видел человека, которому бы удалось живым выбраться из песков… Здесь страшная жизнь. Уже много лет я слежу, чтобы разбойники не нападали на корабли, везущие по реке в Александрию пшеницу, золото, слоновую кость, рабов… Одновременно я присматриваю за древними гробницами, чтобы их никто не грабил. — Заметив недоуменный взгляд юноши, он пояснил: — В этой долине похоронены цари, правившие страной в старину. В их могилах — огромные богатства! Пока мы не в силах вывезти все сокровища. Нам удается раскопать одну-две гробницы в год. Драгоценности мы доставляем в столицу… Ты прибыл вовремя! Через несколько дней мы готовим караван в Александрию с богатствами, ты сможешь поехать с моими людьми в Александрию, а оттуда на корабле — в Вечный город…

Айстис стал благодарить центуриона, но тот знаком остановил юношу и повел его в комнату, где стояли тяжелые ящики.

— Вот что мы отправляем в Рим…

С этими словами центурион поднял крышку ящика.

Каких только вещей не увидел Айстис! Ваза из лазурита с золотыми ручками и обручами… Золотая головка львицы… Золотая голова птицы с огромным клювом… Золотой рог для вина с изображением горных коз… Кинжал в голубых ножнах, украшенных драгоценными камнями… Статуэтка из черного дерева с серебряной головкой, украшенной золотом…

«Вот это мастер! — подумал Айстис. — Если бы эти вещи увидели отец и Жвайгждикис…»

Центурион извлек из сундука золотую статуэтку, изображающую уже известную Айстису богиню Исиду верхом на собаке…

Богиня была так прекрасна, что Айстис долго не мог оторвать от нее взгляда. Заметив это, центурион протянул Исиду юноше:

— Возьми! Отвезешь Номеде в подарок, пусть она порадуется. Император все равно распорядился, чтобы эту статуэтку, как и большинство других находок, переплавили! Ему нужны сестерции. Много сестерциев! Номеду я знаю с малых лет… Передай ей привет от дяди Грома, как она меня называла за то, что я так громко разговариваю. Давно мы с ней не виделись…

Центурион задумчиво покачал головой.

— Порой мы находим и более редкие вещи, — продолжал он. — Иногда даже… лодки! Цари брали их с собой в могилу, наверное полагая, что они понадобятся на том свете!

Айстис заинтересовался большим золотым кольцом с камнем. Внутри камня красовался скарабей, сделанный из янтаря…[81 - Украшения, сделанные из прибалтийского янтаря, обнаружены в пирамиде Тета (2340 год до новой эры).]

— Янтарь! — воскликнул Айстис, разглядывая жука, который был значительно наряднее тех, которых он видел в Карфагене.

У скарабея были соколиные крылья и голова, увенчанная лунным рогом с тремя маленькими фигурками. Передние ножки — как у жука, еще две ножки — птичьи, в них он держал несколько плодов и растений.

— Ты прав, это янтарь… В старину местные правители, как и мы сейчас, очень любили янтарь, называли его секелом.

Айстис не переставал удивляться. Ведь правители эти жили так давно, что даже Номеда не могла толком объяснить, сколько веков прошло после их существования. Как и откуда они доставали янтарь? Айстис не сомневался, что янтарь, из которого был вырезан этот скарабей — птица-жук, видимо отображавшая всемогущество правителей в небе и на земле, — был доставлен из его родного края. Где еще сыщешь такой янтарь? Как удивится отец, когда он ему об этом расскажет!

Глаза слипались. Усталость брала верх. Увидев это, центурион захлопнул сундук и указал на диван в углу.

— Спать! Я еще похожу… Давно страдаю бессонницей. Этот климат не но мне. Здесь годами не бывает дождей. Три лунных месяца в году со стороны песков дует жаркий ветер, он приносит мельчайшие песчинки, от которых нет спасения! А в камышах у воды множество комаров, укус которых уже не одному охраннику стоил жизни… Спи! Завтра я покажу тебе свои владения.

Айстис уснул сразу, но спал беспокойно. Ему снились пески, фараоны, золотые жуки… Успокоился он только под утро, когда центурион притронулся к его плечу:

— Вставай! Пора… Позже солнце будет гак припекать, что придется отсиживаться в этих глиняных ящиках.

Они вышли во дворик. Айстис оглянулся вокруг и удивился. При свете восходящего солнца все выглядело совсем иначе, чем вчера. Река казалась серой, даже черной, как и горы по ту сторону.

— Вот дела! — пробормотал Айстис, наконец поняв, что эти краски — от восходящего солнца.

Оно поднималось над горизонтом, и постепенно песок приобретал первоначальный светло-коричневый, даже золотистый оттенок.

Заметив, что Айстис оживленно оглядывается вокруг, центурион сказал:

— Что там река, пески! Я тебе покажу нечто поинтереснее. Давай сходим в Долину царей! Это недалеко, вон за теми холмиками…

По песку, который местами больше походил на обожженную глину — так он был тверд и покрыт трещинами, Айстис и центурион добрались до глубокого ущелья, которое заканчивалось отвесной песчаной скалой, взметнувшейся вверх более чем на тысячу пядей.

Здесь было жарко, как на костре. На самой вершине скалы виднелось причудливое строение, напоминающее стог сена, но не круглый, а четырехугольный…

— Это и есть Долина царей, — напомнил центурион. — В этом ущелье почти две тысячи лет хоронили фараонов и их знать… Богато хоронили! Каждому выдалбливали по десять, а то и по пять десятков огромных комнат! Эти посмертные храмы наполняли дорогими вещами, ты уже видел их у меня, а стены — рисунками… Давай заглянем внутрь.

Центурион повел Айстиса в одну из могил.

По длинному коридору, высеченному в светло-серой скале, то поднимающемуся, то спускающемуся, казалось, в недра земли, они добрались до обширного зала.

Потолок здесь был высокий. Стены при свете факела, который нес центурион, казались застланными сплошным ковром — так много разных рисунков оставили древние мастера! И чего тут только не было нарисовано! Видимо, египтяне очень любили жизнь, они и после смерти желали жить, как живые. Наверное, поэтому они, веря в магическую силу рисунка, старались на стенах могил запечатлеть себя, свои земные дела в цветных рисунках, изображающих будничные сцены. Вот ремесленник согнулся над гончарным кругом, а там — резчик над камнем. Воин становится в строй, как принято при жизни, а командир ищет свое место впереди…

Айстис удивился многообразию рисунков, их содержанию, форме. На одних рисунках выкрашены только контуры, на других — вся поверхность цветная. Люди изображены неодинаковыми: одни выглядят карликами, а другие — великанами[82 - Фараонов и высшую знать художники Древнего Египта изображали великанами среди карликов — простых смертных.]. Юноша заметил, что художники явно придерживались каких-то правил: плечи и глаза человека повернуты к зрителю, а нижняя часть тела и ноги нарисованы в профиль. Талант древних художников был так силен, что нарисованные ими люди казались живыми. Белые, красные, черные, зеленые, голубые краски были так ярки, будто рисунки созданы только что. Айстиса особенно поразили углубленные, рельефные рисунки. Вот крупный человек стоит у берега, натянув тетиву, целится в утку. Рядышком — гиппопотам, такой настоящий, как в реальной жизни!

Айстису особенно запомнился рисунок, на котором мерцающий огонь факела высвечивал спелые хлеба. Так и кольнуло в сердце… Как там мать? Отец? Угне?

На другой стене его внимание привлек великан на корме лодки, которая переправлялась через реку. На отважного моряка нападали всякие чудовища, но он спокойно плыл дальше…

Центурион торопил Айстиса:

— Идем, я хочу показать тебе то, что ты еще никогда не видел! — Он направился в низкий проход, предупредив юношу: — Осторожно! Здесь можно внезапно угодить в колодец. Его вырыли специально для тех, кто хотел бы поживиться подарками мертвых, выложенных на дорогу… Впрочем, воры не раз разгадывали замыслы архитекторов… Умудрялись все вынести и остаться в живых… Идем.

Они шли все дальше. Воздух становился сухим. Дышать было нечем. Но вскоре как бы подул ветерок.

— Это наши искатели, — сказал центурион, — открывшие эту могилу, продолбили стенку и пустили воздух снаружи…

Стало чуть-чуть светлее. Видимо, не только ветер, но и солнечный свет находил дорогу в подземелье.

Задумавшись, Айстис не заметил неровностей на полу и споткнулся. Стараясь удержать равновесие, он ухватился за выступ в стене и вскрикнул.

— Что с тобой? — забеспокоился центурион.

— Рука!

— Какая еще рука?

— Смотрите! — сам не свой проговорил Айстис, показывая на высохшую человеческую руку, торчащую из проема в стене. Она была черная и при свете факела походила на сухую ветку. Но это была рука человека…

— А! — как о само собой разумеющемся отозвался центурион. — Я позабыл тебя предупредить, что в этих могилах много таких высохших рук, ног, человеческих тел… Древние египтяне умели так мумифицировать своих мертвых, что они сохранялись на века… Я слышал от местных, что это сделано неспроста. Они и сейчас верят, что человек состоит из двух основ — тела и души. Душа сложена из трех частей — Ах, Ба, Ка. Со смертью погибает лишь тело, но если его не сохранить, погибнет и душа. Потому и делали мумии. Пока существует мумия, душе нечего беспокоиться. Все эти Ах, Ба, Ка могут существовать в потустороннем мире! Ка даже могла проделать дорогу и на землю, проведать мумию — так говорят местные старики…

Айстис слушал центуриона, а внутренним взором видел высохшую руку. Он хотел забыть ее, но не мог!

Однако через некоторое время его ожидало еще одно не менее страшное испытание. Центурион привел его в комнату, которая напоминала библиотеку в доме Номеды, только в ней на полках, вместо кодексов и свертков, лежали сотни мумий!

— Сначала я не мог спокойно глядеть на этих мертвецов, — сказал центурион, — все думал, почему они заперты в одной комнате. А потом пришел к выводу, что это — мумии мелкой знати, у которой не было возможности приготовить персональную могилу. На этих мумиях недорогое, чаще всего глиняное, каменное убранство, мало или совсем нет золотых украшений…

Айстис смотрел на мумии. Ему показалось, что одна из них повернула к нему голову и посмотрела… Сердце чуть не разорвалось от страха. Он не выдержал:

— Уйдем отсюда, пожалуйста!

— Страшно? — засмеялся центурион. — Уже уходим…

Они пошли дальше. Айстис еще раз оглянулся на черные стены, которые при слабом свете факела превратились в ночь, темень, в которой свой страшный танец начали мумии. Айстису показалось, что все они встали со своих мест и вытянулись в длинную шеренгу…

— Куда мы идем? — Айстису хотелось как можно скорее оказаться на поверхности земли.

— В гости к Незнакомке…

Айстис, удивленный, промолчал, а центурион добавил:

— Я часто прихожу сюда, в дальнюю комнату, посмотреть на Незнакомку, заворожившую меня…

Центурион ускорил шаг. Они проходили один зал за другим. Со стен на них глядели вельможи и рабы, из-под ног во все углы расползались скорпионы и змеи… Наконец они пришли в тронный зал, где красовалась фреска, изображавшая богатого человека. Он восседал на высоком кресле и принимал дары. За тронным залом начинался узкий коридор. Его потолок поднимался все выше, и от этого проход напоминал продолговатый глиняный кувшин. Стены «кувшина» были разрисованы сценами из жизни придворных дам, собирающихся на бал. Рабыни расчесывали им длинные черные волосы, примеряли бело-голубые длинные платья, одевали на них сверкающие ожерелья…

На самом дне «кувшина» был овальный зал, посередине которого стоял открытый гроб из белого песчаника. Гроб был пуст, как и весь зал. Однако эта пустота была условной: все стены зала были разрисованы сценами веселья!

Бал в самом разгаре. Играют музыканты. Певцы ласкают слух пением. Рабы подносят угощение и вино в высоких прозрачных бокалах…[83 - Египтяне знали стекло.]

Айстис чувствовал, что здесь, в этом зале, на этом балу, чего-то не хватает, и вдруг понял, что веселятся одни женщины! Ни одного мужчины, если не считать рабов — музыкантов и слуг. Вот это да! Очевидно, таков нрав хозяйки, которая восседала в центре на левой стене.

Она была такой красивой, что ее строгий профиль, тонкие губы, грациозная талия — весь ее образ как бы врезался в память! Рука, украшенная браслетами со священными змеями, свидетельствовала о высоком родстве этой женщины и приковывала взгляд.

— Моя Незнакомка, — благоговейно промолвил центурион, — прости своего раба, что вчера не пришел… Я принес тебе подарок…

Центурион развернул пакет, который взял из дому, и положил у ног Незнакомки цветок лотоса, рядом с уже увядшими цветами, которые он, видимо, приносил раньше.

Огонь факела заколебался. Айстису показалось, что Незнакомка подняла брови. Что бы это могло значить? Может, она отнеслась одобрительно к старанию своего поклонника из далекого будущего… Впервые Айстису пришла в голову мысль, что прошлое и настоящее неотделимо…

Пробыв некоторое время в овальном зале, на балу у Незнакомки, они пустились дальше и вскоре оказались на холме, с вершины которого открывалась панорама Долины. Куда ни глянь, везде разрушенные ветром и солнцем скалы из бело-серо-коричневого песчаника! За день их цвет меняется: на заре они розово-золотые, в полдень — светло-коричневые, сонные от жары, под вечер на черном фоне возникают пурпурные силуэты… Такими Айстис видел скалы с горба верблюда, со своей лошади. Скалы невысоки — восемьсот, иногда тысячу пядей, но оставляют неизгладимое впечатление, намного большее, чем горы, которые он увидел на земле Номеды. Может быть, это происходит потому, что здесь похоронено много великих правителей древней страны, а может быть, потому, что эта долина олицетворяет сам покой…


Вдалеке Айстис заметил двух гигантов, восседавших на больших креслах. Гиганты, как и их кресла, были сложены из песчаника.

Айстис прикинул, что высота статуй не меньше шестидесяти пядей.

— Это фараоны? — спросил он центуриона.

— Их называют колоссами Мемнона. Когда-то они охраняли вход в храм, руины которого там, за ними… Никто не смеет к ним приблизиться. На заре они воют, как волки! Видимо, эти великаны каннибалы. Они требуют человеческого мяса, которого давно не получают[84 - Колоссы Мемнона и поныне стоят в Долине царей, но после неудачной реставрации замолкли.].

На следующий день центурион и его молодой гость отправились в большие храмы на другой стороне реки. Днем вода в реке казалась темно-синей, а ночью — почти черной.

Стражники перевезли их па плоскодонной лодке. Взобравшись с помощью солдат на крутой берег, центурион повел Айстиса через убогую деревню из глиняных домиков без окон и дверей, приказав дубинками разогнать любопытных ребятишек.

— Фивы. — Центурион обвел деревню рукой и добавил: — Туземцы называют это место по-своему — Уасет. Они говорят, что когда-то здесь была их столица, украшенная большим храмом главному богу… Мы идем к этому храму.

— Какого бога они почитали? — спросил Айстис.

— Об этом знает только великий Юпитер! Один чумазый туземец, который мне приносит рыбу, назвал его Амоном Ра, богом Солнца.

Они шли тропинкой, по обе стороны которой стояли не то львы, не то бараны. Прямо напротив показалась огромная каменная обезьяна с лунным серпом на голове.

Центурион издали обошел ее, поругивая:

— И это страшилище называется богом культуры! Таким эти дикари представляли себе бога письма…

За обезьяной оказался большой двор, окруженный высокими колоннами. Они напоминали тростник, растущий у берега, но были куда выше и толще! Чтобы увидеть вершину колонны, Айстису пришлось запрокинуть голову.

Посреди колонного двора блистало небольшое прямоугольное озеро. Его охранял каменный скарабей, ростом с собаку, на высоком постаменте.

Солнце грело все жарче. Центурион не выдержал:

— Если хочешь, можешь оставаться, под вечер за тобой приплывут гребцы, а я не могу…

Так и порешили. Центурион отправился обратно в свой домик, а юноша остался бродить по руинам храма богу Солнца.

Вскоре он вышел к четырехугольному столбу, рисунок которого видел у Номеды, и вспомнил его название — обелиск. Столб высотой более ста пядей уходил в небо. Его верх, покрытый золотом или медью, ослепительно сверкал.

Айстис удивился: каких усилий потребовалось людям, чтобы выдолбить такую глыбу! Он потрогал пальцем обелиск. Это не песчаник! Ну и тяжело же, наверное, было обрабатывать этот материал…[85 - Обелиски вырубали из цельного гранита в каменоломне. На это иногда затрачивали десятки лет.]

Из дворика вокруг белого обелиска Айстис перешел в каменный лес прекрасных колонн, которые как бы качались на ветру, будто деревья. Так и повеяло родными краями…

За лесом из колонн оказался большой двор, посреди которого возвышалась сужающаяся кверху башня. Айстис не знал, что увидел своими глазами священный пилон, с высоты которого жрецы Древнего Египта на протяжении тысячелетия провозглашали праздник Солнца. В день праздника на это поле выбегали тысячи самых красивых девушек страны и дарили свой танец богам…

…Ранним утром, когда восходящее солнце придало пустыне розовую окраску, три высокие подводы, покрытые белым полотном, направились на север. Богатства царских могил повезли в Вечный город. Сначала их доставят на побережье, а оттуда они поплывут в Рим.

Деревянные колеса скрипели, стучали но ухабам. Погонщики длинными прутьями подгоняли волов, группа всадников, сопровождающих подводы, весело переговаривалась.

Все были довольны. После долгой службы среди развалин вырваться в большой город, каким уже в то время была Александрия, — прекрасное развлечение!

Айстис ехал следом за первой подводой, с жадностью наблюдая за картинами жизни, открывающимися перед ним. Оба берега реки были покрыты блестящим черным илом. Эта плодородная земля была разбита на небольшие участки. На них копошились дочерна загорелые люди с мотыгами в руках. Разжиженная земля напоминала кашу — столько в ней было воды! Видимо, иначе нельзя: под жгучим солнцем все выгорит. Айстис с самого Карфагена не видел дождя. Центурион говорил, что около реки дождей вообще не бывает. На солнце сверкали ручейки, разделяющие поля. Похоже, эту воду земледельцы берут из реки… Айстис обрадовался, поняв, что рассудил верно, когда увидел мужчину, который брал из реки воду большим кожаным мешком и сливал ее в наклонный лоток.

Налево и направо вверх от долины простирались пески. Они то сужали долину, то давали ей возможность раскинуться во всю ширь, какую только можно было окинуть взглядом.

Слева пустыня была более ровной, а справа она складками уходила ввысь. Чем дальше от поста центуриона, тем гуще река была покрыта тростником. В воде всюду попадались цветы, напоминающие водяные лилии.

Кое-где на участках виднелись колодцы. Земледельцы извлекали из них воду, сами вращая колесо, вытягивающее канат, или с помощью волов.

Живительная влага стекала в деревянные лотки, а по ним — на крошечные поля, словно по маленьким акведукам.

— Давно уже наблюдаю за вами, — обратился к Айстису незнакомый ему смуглый юноша. Он подъехал на лошади и казался чуть старше Айстиса. — Вы тот таинственный чужестранец?

— Почему таинственный? — Айстис обрадовался собеседнику в долгом путешествии. Видимо, это центурион постарался.

— Меня зовут Такемт…

Молодые люди кивнули друг другу.

— Вам, вероятно, многое известно об этой стране?

Такемт внимательно оглядел Айстиса:

— Этот край — моя родина… Он похож на лотос. Его стебель — река, опоясанная зеленью, а цветок — дельта, на котором и расположена Александрия… Несколько лепестков, которые упали недалеко от стебля справа и слева, — это оазисы, клочки земли, пригодные для жизни. Там вода, растут деревья… На восток и на запад от реки — пески. Река течет с юга, из каких краев — никто не знает… Путешественники добирались только до места, где сливаются две реки — белая и синяя… Река, как морская волна, то поднимается, то опять возвращается в свое русло. Самая большая вода начинается, когда на небосклоне появляется звезда Сириус, иначе — Собака богини Исиды, Сотис. В этот день с незапамятных времен празднуется великий Праздник вод.

— И теперь?

— Безусловно.

— Несмотря на то, что страной правят другие?

— Что им до нас! Правителям нужны только наши богатства.

Такемт замолк, наверное не желая разбирать с иноземцем тяготы своего народа.

— Давно ли у реки проживают люди? — поинтересовался Айстис, глядя на работающих в поле.

Такемт прикоснулся рукой к своим глазам, ушам, устам:

— Я еще молодой писарь. Мне не все известно. Более сведущие рассказывают, что люди поселились здесь вместе с рекой… Боги ее сотворили, чтобы людям было где жить. А было это очень давно… И еще рассказывают, что с тех пор страной правили более двухсот великих сыновей бога Солнца. Каждый правил по сроку, равному человеческой жизни, а то и дольше.

— О ваших богах я впервые услышал на севере Римской империи, но там знают только о богине Исиде. Она и есть выше всех?

— Исида очень сильная богиня. Но она господствует только в Дельте, поэтому и называется богиней Дельты, хотя ее признают и в верховьях реки. Но больше, чем Исиду, у нас почитают ее мужа Осириса, который, по обычаю, должен был быть ее братом. Рассказывают, что в древности Осириса предательски убил его брат Сет — бог пустыни, тело разрубил на куски и разбросал по всей стране. Жена-сестра Осириса, Исида, после долгих поисков нашла и собрала куски тела Осириса, оживила его и родила от него сына — бога воздуха Гора, который одолел Сета… Мы ежегодно празднуем день смерти и воскресение Осириса. Праздник длится восемнадцать дней и включает в себя ритуальную пахоту, посев, а также обряды с фигурой Осириса, сделанной из земли и зерна.

— Очень интересно! — не сдержался Айстис. — На моей родине тоже отмечают похожие праздники, знаменующие начало весенних работ на поле. А какие еще боги правят этой землей?

— Богов очень много. Каждый город почитает своих. Например, с давних пор в Мемфисе главным считается бог-творец Птах, изображаемый в виде быка. В Гелиополисе царствует Ра, бог Солнца, рожденный своим отцом — первобытным хаосом Нун. Позже Ра из этого хаоса создал всех богов, а из своих слез — людей. В южных номах утверждают, что людей создал на гончарном круге бог Хнум, рожденный у первых порогов, на острове Элефантины.

— В долине царей, в захоронениях, я видел богов, нарисованных в виде животных, птиц. Как это объяснить?

— Объяснить несложно, если знать, что уже в доисторические времена люди, обосновавшиеся у реки, почитали животных и птиц. Поэтому сокол олицетворяет бога Гора, богиню Бастед изображают с кошачьей головой, бога письма, разума Тота — с головой птицы чибиса, бога потусторонней жизни Анубиса — с собачьей головой, бога воды Собека — с головой крокодила… Богиня войны Сохмет известна нам с головой львицы, а богиня неба Хатор — с головой коровы… На юге страны почитали богиню гармонии Мут, ее изображают так: две соединенные меж собой руки, поднятые вверх. Богиня покоя предстает перед нами в лике змеи, охраняющей покой в Долине царей…

Такемт замолчал и знаком дал понять, что больше не желает продолжать разговор на эту тему. Айстис повиновался его воле и прекратил расспросы, но ненадолго, ему очень хотелось как можно больше узнать о стране, в которую его забросили боги.

— Я живу далеко на севере, — начал он, — где не так жарко, но зато много воды, зелени. Там шумят леса и дубравы, много разных цветов. Скажи, как твои предки выжили на этой полоске земли, ведь ее ежеминутно надо поливать водой из реки?

— А что им оставалось делать? Пришлось учиться жить так, чтобы грозный Сет, бог пустыни, не мог свить гнездо там, где живут люди… Сначала так научились жить смотрители жизни — жрецы, потом они веками учили других.

— Я слышал, что жрецы — сердце вашей родины…

— Мой дед и отец принадлежали этой касте, и сам я тоже посвящен в жрецы, поэтому могу подтвердить, что знания накоплены огромные! Мы — люди дела, и в первую очередь интересовались, что может быть полезно в каждодневной жизни…

Такемт задумался, о чем еще можно рассказать своему пытливому спутнику. О том, что уже предки предков умели не только считать, делить, умножать, но и знали геометрию, могли вычислять площадь усеченной пирамиды, знали отношение окружности к диаметру? Правда, цифры писали иначе. Черточка означала единицу, полуокружность — десятку, вьющаяся веревка — сотню, цветок лотоса — тысячу, поднятые руки, меж которых виднелась пирамида, — миллион… Может быть, попутчику будет интересно узнать, что древние астрономы создали точный календарь, где год делится на двенадцать месяцев по тридцать дней каждый? Лишние пять дней считали праздничными и не включали ни в один месяц. А может, рассказать о чудесных врачах, которые умели делать глазные операции? Ведь известно, что уже во времена фараона Рамзеса II, когда ослеп их король, врачей приглашали в страну хеттов.

Подумав, Такемт и рассказал обо всем этом своему спутнику, добавив, что древние египтяне были великолепные ремесленники — гончары, кожевники, ювелиры, кузнецы, создавшие множество шедевров искусства…

— Как вы сами называете свою родину? — поинтересовался Айстис.

В ответ Такемт поднял руки вверх и произнес:

— Та-Мери… это значит: «милая, обработанная земля». Или Кемет — «черная земля», в противовес необработанной, пустынной…

— А что значит «Египет»?

— Современное название придумали греки, услышав старое имя столицы — Хутка Птах, которое произносилось как «Хукупта»…

— Какое имя у этой реки?

— Итеру, — сказал Такемт. — В переводе это и будет «река». Других рек кругом не было, поэтому и наименования для нее не требовалось. Сейчас реку зовут Нил. Это имя также придумали греки. Но старые жители продолжают называть реку Итеру, или Хапи, как зовут бога реки…

Такемт помолчал, затем с гордостью произнес:

— Много, ой как много тайн хранит земля моих отцов!

Айстису очень захотелось услышать об этих тайнах.

— Центурион говорил, что никто не в состоянии прочесть ваши древние письмена…[86 - Они были дешифрованы Жаном Франсуа Шампольоном в 1822 году.]

Такемт не согласился:

— Он и большинство других не умеют читать. Это правда. Однако мы, люди родом из этих мест, умеем. Тайну письма сохранили потомки жрецов, чьи деды и деды дедов не только читали письмена, но и сами создавали их…[87 - О том, что письмо создавали жрецы, свидетельствует и название древнейших египетских письмен-иероглифов (от греческих слов «иерос» — святой, «глифе» — резной знак).] И не только письмо, но и науку.

Айстис попросил рассказать, что представляет собой это письмо.

Такемт достал из сумки черную прямоугольную дощечку и белым продолговатым камешком ловко начертал на ней небольшой домик и рядом две ноги.

— Я написал: «Выйдем из дома». Если бы я изобразил ноги в сторону дома, надпись обозначала бы: «Войдемте в дом». Другие знаки тоже взяты из природы, из нашего окружения. Они связаны с жизнью наших предков, отображают их жизненную среду, порядки, обычаи, верования. Вот смотрите. — Такемт достал папирус и указал на полоску, испещренную знаками: — В письменах — вся красота природы! Люди трудятся, птицы расправляют крылья. Ты как бы восхищаешься растениями, слышишь голоса животных. Боги величаво восседают на престолах… Взгляните на этого ребенка с пальчиком во рту, на пленника со связанными руками. Ведь это и есть жизнь! Видите, вон там заяц лег, растянувшись во весь рост, а вот гусь, утка, курица… Здесь, глядите, сова. Она выглядит как живая! Ее серьезное лицо обращено прямо к читателю. Сова означает звук «м». Аист, сгорбившись, ищет добычу, и это изображение обозначает: «искать». Вот опустившаяся передохнуть пчела. Это нарисованное слово произносится: «бить».

— И на нашем языке пчела также будет «бите»[88 - Литовское слово «бите» означает «пчела».], — обрадовался Айстис.

— Вот как? — теперь пришла пора удивиться Такемту. — Откуда это родство?

— Не знаю…

Оба помолчали. Первым заговорил Такемт:

— Может быть, наши предки побывали у вас? Я нашел в библиотеке много папирусов с описаниями далеких путешествий…


Уже целую неделю обоз был в пути. Все это время Айстис старался держаться поближе к Такемту. Как много знал этот смуглолицый юноша о своей родине!

За спиной оставались те же пейзажи — деревушки, вылепленные из речного ила, сложенные из глыб песчаника, выдолбленного неподалеку в пустыне. Они простирались вдоль реки, перемежаясь с поселениями побольше, выстроившимися на самой кромке песков. Местные жители жалели отдавать земли, которые можно было обработать, для строительства домов. Айстис удивлялся, как можно жить на песке, где в воздухе кружатся не птицы, а только пыль, где никакой зелени!

И так день за днем — пески, деревушки и река, которая чем дальше, тем становилась шире.

Стали поговаривать о пирамидах, о которых Айстис впервые услышал в Риме…

Тогда был тихий вечер. Солнце садилось красное-красное, как вырезанное из яркой меди. Они с Номедой сидели в садике.

— Знаешь, — сказала она, поправляя свои черные волосы, которые падали на плечи, как ручейки с вершины, — а меня называют египтянкой…

— Почему?

— Может быть, потому, что я очень люблю ту пору, когда заходит солнце… Когда оно соединяет жизнь и смерть, реальную жизнь и смерть, реальную жизнь и счастливую вечность… Говорят, это было очень важно в Древнем Египте.

— Ты похожа на девушек того края, если судить по картинкам, которые мне показала.

— Я еще не все тебе показала… Подожди. — Номеда встала, пошла в глубь дома и вскоре вернулась с роликом папируса. — Подойди сюда.

Девушка развернула папирус, и Айстис ахнул: со старого листка, как живая, глядела на него… его собеседница! Да, она — вылитая Номеда!

— Кто это?

— Дочь фараона Хеопса…

— Поразительное сходство! Когда она жила?

— Говорят, тысячу лет назад… Нам уже не встретиться с ней…

— Откуда ты получила этот папирус?

— Его подарили отцу родственники Геродота[89 - Геродот жил приблизительно в 490/480 — около 425 годах до новой эры. Он родился в греческой колонии Галикарнас в Малой Азии. Позже жил па острове Самос, в Афинах, умер в Фурии, на юге Апеннинского полуострова. Много путешествовал по Балканам, Италии, Месопотамии, Скифии; побывал в Египте. Он написал труд в девяти томах о Жизни народов, которых посетил, под общим названием «История», за что его прозвали «отцом истории»…], известного греческого историка из Галикарнаса, который первым из нас посетил Египет и описал пирамиды…

— Пирамиды? — переспросил Айстис. — Что это такое?

Номеда достала из своей библиотеки кодекс, куда ровным каллиграфическим почерком были переписаны впечатления Геродота из Египта, и прочла отрывок:

— «Так вот, до времени царя Рамисинита, рассказывали далее жрецы, при хороших законах Египет достиг великого процветания. Однако его преемник Хеопс вверг страну в пучину бедствий. Прежде всего, он повелел закрыть все святилища и запретил совершать жертвоприношения. Затем заставил всех египтян работать на него. Так, они были обязаны перетаскивать к Нилу огромные глыбы камней из каменоломен в Аравийских горах (через реку камни перевозили на кораблях), а потом тащить их дальше до так называемых Ливийских гор. Сто тысяч людей выполняло эту работу непрерывно, сменяясь каждые три месяца. Десять лет пришлось измученному народу строить дорогу, по которой тащили эти каменные глыбы, — работа, по-моему, столь же огромная, как постройка самой пирамиды. Ведь дорога была 5 стадий длины, а шириной 10 оргий, в самом высоком месте 8 оргий высоты, построена из тесаных камней с высеченными на них фигурами. Десять лет продолжалось строительство этой дороги и подземных покоев на холме, где стоят пирамиды. В этих покоях Хеопс устроил свою усыпальницу на острове, приведя на гору нильский канал. Сооружение же самой пирамиды продолжалось 20 лет. Она четырехсторонняя, каждая сторона ее шириной 8 плефров и такой же высоты и сложена из тесаных, тщательно прилаженных друг к другу камней. Каждый камень по крайней мере 30 футов».

— Вот это да! — не сдержался Айстис.

Он знал, что стадий равен 177,6 метра, плефр — 29,6 метра, оргия — 1,8 метра, и мог себе представить, что дорога, описанная Геродотом, была почти 900 метров длиной и почти 18 метров шириной, а сторона основания пирамиды составляла, по Геродоту, 236,8 метра…[90 - Данные Геродота о высоте пирамиды не соответствуют истине: он добавил лишних почти 85 метров. Сейчас высота этой пирамиды 137,3 метра, однако у нее разрушилась вершина, на месте которой осталась примерно десятиметровая площадка, так что, согласно подсчетам, ее первоначальная высота была приблизительно 146,7 метра.]

— Это еще не все! — довольная, что ее чтение произвело такое огромное впечатление, сказала Номеда и продолжила: — «Построена же эта пирамида была вот как. Сначала были заложены уступы в виде лестницы, которые иные называют площадками или ступенями. Затем по этим уступам при помощи помостов, сколоченных из коротких балок, наверх поднимали камни…» — Номеда краешком глаза посмотрела на разинувшего рот Айстиса и стала читать дальше: — «Так поднимали с земли камни на первую ступень лестницы. Здесь камни клали на другой помост, при помощи которого поднимали их на вторую ступень. Сколько было рядов ступеней, столько и подъемных приспособлений. Однако возможно, что было только одно подъемное приспособление, которое после подъема камня без труда переносилось на следующую ступень. Мне ведь сообщали об обоих способах — почему я и привожу их. Таким образом, сначала была окончена верхняя часть пирамиды, затем соорудили среднюю и напоследок самые нижние ступени на земле…»

— Было бы интересно увидеть такую каменную громаду, — размечтался Айстис, — но куда там!

— А почему бы и нет! Я собираюсь поехать в Египет. Меня заворожил мой двойник… Тем более что в моем рождении кроется какая-то загадка. Отец как-то намекнул, что мать родила меня, когда он служил наместником на Черном Береге, и во время родов умерла… Не была ли она египтянкой? На этот вопрос отец мне так и не ответил.

В тот вечер они еще долго говорили о Египте, о тайнах и загадках, с которыми уже повстречались, и о тех, которые еще поджидают их.

…Пирамиды показались неожиданно. Сверкающие, светло-голубые и ярко-розовые, они как бы выросли из золотого песка пустыни и поднялись ввысь, в ясное голубое небо.

— Одна, две, три… — считал Айстис. — Как это так? В Риме мне рассказывали только об одной, построенной Хеопсом! Чудеса!

— Ты прав, — отозвался Такемт, — пирамиды еще четыреста лет тому назад названы первыми из семи чудес света… Не знаю, почему тебя известили только об одной пирамиде.

— Так сообщил Геродот! Мне прочли отрывок из его «Истории».

— Тебе прочли не все, что он написал о пирамидах. Я знаю наизусть эту часть дневника… Слушай: «Царствовал же этот Хеопс, по словам египтян, 50 лет, а после его кончины престол наследовал его брат Хефрен. Он поступал во всем подобно брату и тоже построил пирамиду, которая, впрочем, не достигает величины Хеопсовой. Я сам ведь ее измерил. Под ней нет подземных покоев и не проведен из Нила канал, как в той, другой пирамиде, где вода по искусственному руслу образует остров, на котором, как говорят, погребен Хеопс. Самый нижний ряд ступеней он велел вывести из многоцветного эфиопского камня и построил пирамиду на 40 футов ниже первой, при таких же, впрочем, размерах. Обе пирамиды стоят на том же самом холме высотой около 100 футов. Царствовал же Хефрен, по словам жрецов, 56 лет… Затем царем Египта, по словам жрецов, стал Микерин, сын Хеопса… И этот царь тоже оставил пирамиду, хотя и значительно меньше отцовской: каждая ее сторона на 20 футов короче 3 плефров. Она также четырехугольная и наполовину построена из эфиопского камня…» Вот эти пирамиды перед тобой!

— Когда они построены? — спросил Айстис.

— Точно сказать трудно, но известно, что когда волчица кормила основателей Рима — Ромула и Рема, они уже стояли не одно тысячелетие…[91 - Пирамиды построены во времена Древнего царства (около 2800–2250 годов до новой эры).]


— Ого! — удивился Айстис. — Об этом в Риме мне ничего не сказали!

Такемт ответил с горькой улыбкой:

— Рим не желает признавать, что были на свете более ранние и не менее сильные государства…

Обоз остановился на привал совсем недалеко от пирамид. То, кто увидел их впервые, направились осматривать «горы фараонов», как называли пирамиды римляне. Но отставали от других и Айстис с Такемтом.

Чем ближе они подъезжали, тем больше становились пирамиды. Пришла пора, когда они полностью заслонили горизонт.

Айстис почувствовал страх, который стал сковывать мысли, хотя бояться было нечего: вокруг царило спокойствие, только ветер сыпал песок на плоскости пирамид…

Стали осматривать эти чудеса. Оказалось, что белый и розовый кирпич — лишь отделка поверху. Там, где он отсутствовал, проглядывал серый камень.


— Камень? — спросил Айстис.

— Да, — подтвердил Такемт, — пирамиды сложены из тяжелых, со всех сторон отшлифованных каменных глыб…

— А что значит само слово «пирамида»?

— Греческое слово «пирамида» происходит от слов «пир», «огонь» и «липира» и означает «погребальный костер». Пирамида, по-видимому, напоминала грекам огонь, костер. А наши предки представляли себе пирамиды иначе, в виде знаков «М» и «Р», что означает «ум, начало, вечность». Они соединяли эти символы треугольниками, наложенными на прямоугольник. Символами, смысл которых уже забыт… Первую пирамиду задумал и построил жрец Имхотеп. Его слава дошла и до наших дней. Он еще при жизни был приравнен к богам… Правда, Имхотеп построил не эти пирамиды, а вон ту, ступенчатую, видите ее? По приказу фараона Джосера[92 - Джосер — фараон III династии, которая правила и 3000–2760 годах до новой эры.].

— Значит, были построены не только эти три пирамиды?

— Конечно, нет! Их насчитывается более двух тысяч! Те, о которых говорил Геродот, самые крупные.

Они спокойно шли вокруг пирамиды Хеопса, запрокинув головы.

— А что внутри пирамид?

— Трудно сказать, — пожал плечами Такемт. Отец рассказывал, что в самой горе и под ней, в земле, сделано множество комнат, наполненных дарами для фараона. А в самой потайной комнате, в золотом саркофаге, спит сам властелин… Его хоромы, как и усыпальницы всех вельмож, исписаны страницами из священной книги мертвых…

— Ты имеешь в виду картинки, нарисованные на стене? — вспомнив об увиденном в Долине царей, спросил Айстис.

— Не только картинки, но и иероглифические записи, написанные зеленой краской она обозначает цвет жизни, — которые рассказывают, как оставившему этот мир удачно перебраться в вечные земли покоя… Сначала были записи только на стенах пирамид, позже и на саркофагах, а через несколько веков эти поучения стали записывать на папирусе и складывать в могилу. Так родилась магическая «Книга мертвых».

Писарь из Александрии указал рукой на правый берег:

— Там по сей день имеются каменные карьеры. В древности люди при помощи бронзовой кирки и мотыги выравнивали песчаную или гранитную почву, размечали линии, проводили бороздки и углубляли их, пока не вырубали всю глыбу… Затем они катили еще необработанную глыбу к реке, на плоту переправляли на эту сторону и здесь, уложив на бревна, катили ее вверх. Затащив глыбу, они укладывали ее на полозья и снова тащили при помощи папирусных канатов…

Юноши долго бродили вокруг знаменитых строений, пытаясь представить себе, как строились эти чудеса мира, как жили люди вокруг них. На обратном пути Такемт обратил внимание Айстиса на каменную голову, по шею погруженную в песок:

— Большой сфинкс!

Сфинкс действительно выглядел большим: вырезанный из красного песчаника, он поднимался вверх более чем на пятьдесят ступеней.

— Сейчас сфинкс больше чем наполовину засыпан песком, а целиком его размеры огромны![93 - Высота сфинкса 20 метров, ширина — 57 метров.] Это человек-лев: голова человека, а тело зверя… Обрати внимание, какое у него чудесное лицо!

Айстис взглянул на сфинкса и долго не мог оторвать взгляда от его улыбки, такой загадочной, привораживающей. Улыбка сфинкса проникала в душу, как бы спрашивая: что тут тебе надо, путник, в такой дали от родных краев, где тебя ждет работа, невеста, родители и близкие?

Действительно, что ему нужно? Что увлекает его все дальше и дальше от дома? Одни лишь случайности? Впервые Айстис понял сердцем, что боится и вместе с тем ждет новых приключений, что он пьет их, словно росу, и никак не может напиться! Прошло, казалось бы, не так уж много времени с той поры, когда они, дав клятву Пяркунасу, двинулись в путь, а сколько уже довелось увидеть! Вот что значит путешествовать — каждое мгновение равно вечности!


Солнце стояло на самой середине небосклона, когда подводы добрались до того места, где река распадается на множество больших и маленьких проток, которые несут свои воды в море. Отсюда недалеко уже и до самого большого, по словам Такемта, порта Внутреннего моря — до Александрии…

— Дельта! — закричали путешественники. — Дельта!


Глава пятая

РАБ ЗВЕЗДНОГО ХРАМА


* По Александрии * Клеопатра — последняя из фараонов * В плену у пиратов * Рынок рабов * По Пути Благовоний * В храме Звезды * Побег * Часовые Ворота слез *


По пути к побережью Такемт рассказал, как был основан город, не уступающий славой Риму.

— Вечный город у многих племен вызывает ужас, — говорил Такемт, — ибо там вершатся их судьбы. Александрия же славится своими учеными. Уже скоро полтораста лет, как Александрия захвачена римлянами, по свет знаний, которым она озаряет далекие края, не померк…

Айстис узнал, что древнего Та-Мери не стало много веков назад, в стране давным-давно господствуют чужестранцы, которые стремятся уничтожить все следы былого величия.

Особую жестокость проявляли персы. Они разрушали храмы, истребляли тысячи туземцев, уничтожая даже богов.

Ненавистью к персам воспользовался греческий правитель Александр Македонский и одолел их, призвав на помощь местное население, которому обещал возродить старые порядки Та-Мери.

Свое слово Александр сдержал. Он вернул жрецам мощь, а сам был провозглашен фараоном. Именно тогда он и основал новую столицу — Александрию[94 - Александрия основана в 332–331 годах до новой эры.]. Правда, Александр недолго правил в Александрии. Его снова стали манить далекие края, жажда приключений. Во главе своих дружин он вскоре отправился в дальние страны и больше сюда не вернулся[95 - Александр Македонский умер в 323 году до новой эры в Вавилоне.].

После смерти Александра Великого его империю — от Испании до Средней Азии, от Балкан до первых порогов Нила — между собой поделили полководцы. Та-Мери достался Птолемеям, которые провозгласили себя фараонами и правили более двухсот лет.

— Птолемеев насчитывалось одиннадцать. В большей степени, чем мужчины, прославилась последняя из этой династии — Клеопатра, — продолжал Такемт. — Она стала фараоном в возрасте восемнадцати лет, а умерла в двадцать девять лет от укуса ядовитой змеи. Свою смерть заранее обдумала. Когда солдаты Октавиана, захватившего Александрию, ворвались во дворец, она не успела покончить с собой. Хитрый римлянин замышлял доставить ее в Рим, закованную в цепи как пленницу. Лишь после этого публичного позора он намеревался ее убить, а голову бросить в Тибр… Клеопатра разгадала коварный замысел Октавиана. Сделав вид, будто смирилась со своей судьбой, она попросила лишь об одной милости: разрешить ей с королевскими почестями похоронить Антония, своего мужа. Октавиан согласился. После похорон мужа Клеопатра приказала приготовить обильный обед. Когда все заняли свои места за столами, вошел крестьянин и принес ей корзину с фигами. Стража у входа проверила корзину, не нашла ничего подозрительного и пропустила крестьянина во дворец. Клеопатра направила Октавиану задолго до этого написанное письмо и заперлась в своих покоях. Получив письмо, Октавиан понял, что его план торжественно расправиться с Клеопатрой рухнул. Слуги, взломав двери и ворвавшись в покой Клеопатры, нашли ее мертвой! Она лежала на золотом ложе в белом платье богини Исиды, с короной фараона на голове. Выяснилось, что крестьянин пронес под фигами во дворец ядовитую змею аспиду…

Айстис слушал, не спуская с Такемта глаз. Такемт вздохнул: история Клеопатры его самого волновала.

— Так закончилась жизнь этой прекрасной царицы. Вместе с последней из Птолемеев угасла и свобода Та-Мери…

Повествование о трагической жизни Клеопатры не выходило из головы Айстиса все время, пока он был в Александрии. А время это было насыщено множеством увиденного. Такемт познакомил его с великолепным маяком на острове Фарос[96 - Александрийский маяк — одно из семи чудес света — был построен около 280 года до новой эры.]. Маяк напоминал наполовину вытянутый из ножен длинный и прямой меч, самое острие которого золотилось днем и ночью. Днем оно искрилось от прикосновения лучей солнца к бронзовой облицовке верхней башни, а ночью на площадке, расположенной более чем на триста шестьдесят пядей над уровнем моря, горел костер, дрова для которого беспрестанно по спиральной дороге внутри маяка волокли ослики…

Айстис и Такемт ходили и по Мусейону[97 - Мусейон — Александрийский музей, основан в III веке до новой эры.] — целому кварталу белых домиков, в которых жили и работали знатоки чисел, небесных светил, других наук. Такемт заманил Айстиса и в закрытый двор, где жили… звери! На солнце грелся крокодил, сонно зевал лев, с сухого дерева глазел леопард…

— Что это? Почему они здесь? — удивился Айстис.

— Жрецы, работающие в Мусейоне, их изучают, — пояснил Такемт, — другие жрецы присматривают за коллекцией деревьев, кустарников, цветов, собранных здесь со всего света…

— А березы в этой коллекции есть?

— Березы? Не слышал о таких деревьях.

— А святой дуб?

Такемт пожал плечами:

— Я зверями, деревьями не интересуюсь. Меня привлекает жизнь людей…

«Никудышная коллекция», — подумал Айстис, но вслух ничего не сказал.

Такемт повел Айстиса в библиотеку[98 - Александрийская библиотека была создана в III веке до новой эры и состояла почти из миллиона папирусов. Большая часть из них сгорела в 47 году до новой эры, когда римляне подожгли город. Остаток коллекции в 391 году уничтожили христиане.], которая, хотя и пострадала во время пожара, все еще хранила множество папирусных свитков, восковых дощечек, глиняных табличек на многих языках…

И все это время перед мысленным взором Айстиса была змея, ужалившая Клеопатру. Она мерещилась ему как злой дух, даже когда корабль, на который его пристроили люди центуриона, взял курс на Рим.

…Стоя на палубе, Айстис наблюдал, с каким трудом плывет корабль, поворачивая все дальше на северо-восток. Неуклюжие паруса не разрешали ему плыть в Остию напрямик через море. Приходилось сначала держать путь почти до Малой Азии, а оттуда, пользуясь попутным ветром, плыть в западном направлении, огибая Пелопоннес.

Капитан корабля с беспокойством всматривался в небо. Давление ветра упало так внезапно, что в ушах послышался звон. Капитан тревожился о грузе. «Эол» (так назывался корабль) вез не только дары фараонов, но также золото и стеклянные бусы, изготовленные в Александрии и предназначенные для отправки на север.

Отдельно лежали мешки с пшеницей, связки папирусов, свертки льняных тканей. Квестор порта передал капитану из рук в руки сосуд с золотистой жидкостью.

— Заказ Траяна! — пояснил он и добавил: — Головой ответишь!

— Янтарный лак, — сказал Айстису Такемт, пришедший проводить нового друга. — Только старые александрийские мастера еще умеют вырабатывать такой лак. Его используют для изготовления музыкальных инструментов… Римляне доставляют янтарь, а мы из него делаем лак.


Уже много дней «Эол» плыл на северо-восток мимо зеленых островов. Они показывались то слева, то справа по борту. Их было так много, что древние египтяне прозвали это море Большой Зеленью.

Моряки работали не покладая рук, а пассажиры скучали. Айстис слонялся по кораблю, пока не пристроился на корме и не засмотрелся на пену, похожую на борозду, которую «Эол» оставлял за собой. Он не заметил, как к нему подошел пожилой чернобородый мужчина, одетый так, как было принято в Риме: пепельный плащ поверх туники. Незнакомец тоже взглянул на пену и сказал:


— Дочь Урана — Афродита[99 - Афродита — древнегреческая богиня любви. Бог любви Эрот — ее сын. У римлян — Венера и Амур (Купидон).] — родилась из белой морской пены недалеко от острова Китеры… Вот он, этот островок. — Чернобородый указал на темно-зеленый выступ справа. — Легкий, милый ветерок принес ее на остров Кипр. Там вышедшую из волн богиню обступили юные хоры. Они надели на нее золотые одежды, украсили волосы пахнущими цветами. Всюду, куда ступала нога Афродиты, расцветали розы и лилии… Великолепная богиня прибыла на Олимп. Ее поздравили боги. С тех пор золотая Афродита, вечно молодая, самая прекрасная из людей и богов, живет среди богов на горе Олимп…

— Какая красивая легенда! — сказал Айстис и улыбнулся незнакомцу.

— Это — мифы моей родины…

— Вы римлянин?

— Как вам сказать… Живу в Риме, работаю в библиотеке Сената, но мои предки были родом из этих мест. Может быть, поэтому я так и интересуюсь уже полузабытыми сказками о рождении древних богов…

— И таких сказок много?

— О да! Особенно связанных с этими местами… Вон видите остров, это Дех. Говорят, на нем родился бог света и солнца, идеал мужской красоты — Аполлон…

— Расскажите еще о чем-нибудь, — попросил Айстис незнакомца, обрадовавшись неожиданному собеседнику.

— Хорошо… Но сначала, юноша, расскажи о себе. Твоя речь выдает тебя: ты прибыл издалека.

Айстис почувствовал доверие к незнакомцу и, не таясь, рассказал о своих приключениях. Тот с интересом слушал. Когда Айстис замолчал, заговорил его неожиданный попутчик:

— Мы находимся в северо-восточной части Внутреннего моря, среди островов и островков, где много веков тому назад жили те, кто положил начало великой цивилизации Эллады. Что ты знаешь о ней?

— Впервые слышу это название…

— Иначе и быть не могло… Римлянам невыгодно говорить, что они выросли на фундаменте, который заложили эллины! Ведь два тысячелетия до рождения Ромула и Рема на острове Крит уже стояли дворцы, в которых жили потомки главного бога эллинов Дзеуса и его любовницы Европы — дочери короля финикийцев. Бог ее украл, превратившись в быка… А что ты знаешь о великом правнуке Дзеуса — Агамемноне, который правил королевством Микен на юге Пелопоннеса и вместе со своей дружиной еще до построения Рима воевал с великой Троей, городом-государством в Малой Азии?

— Ничего!

— А ведь слепой певец Гомер увековечил подвиги агамемнонцев, в том числе и великого Одиссея, в поэмах «Илиада» и «Одиссея»[100 - В поэме «Илиада» описывается десятый год войны ахейцев с троянцами, ссора Агамемнона с Ахиллом, последствие этой ссоры. В «Одиссее» рассказывается об одном из участников похода на Трою — Одиссее, его приключениях на далеких малоизвестных островах по пути домой, в родную Итаку, один из островов греческого архипелага. Они были записаны в VI веке до новой эры, а до этого передавались из уст в уста.В Древней Греции, кроме преданий и легенд о войне с Троей, очень популярны были рассказы об аргонавтах, которые на корабле «Арго» поплыли в Колхиду, чтобы добыть золотое руно и др.].

— Мне в Риме о них не рассказывали…

— Семь греческих городов соперничали за право назвать себя родиной Гомера, настолько велика слава этого певца и его героев: мудрого Одиссея, смелого Ахилла, прекрасной Елены, верной Пенелопы и других. Римляне пытаются замалчивать о них…

Незнакомец на минуту замолк и продолжал свои рассуждения:

— Многое уже занесено пылью забвения и умирает в тени Рима. Но захватчики ничего не могут сделать сказкам, мифам, легендам, в которых великая Эллада продолжает жить![101 - В XVIII и начале XIX веков многие исследователи истории Европы считали древнегреческие мифы чистой фантазией. В конце XIX пека археолог-любитель Г. Шлиман, опираясь на изучение поэм Гомера, точно установил, где находилась Троя, и откопал ее, а чуть позже успешно проводил раскопки на юге Пелопоннеса, в Микенах и Тиринте. Опираясь на мифологию, в начале XX века английский ученый А. Эванс раскопал на острове Крит дворцовый комплекс Кносса. Эти и другие археологические находки позволяют смотреть на древнегреческую мифологию как на источник, способный ответить на многие вопросы, связанные с когда-то существовавшей в этих местах цивилизацией. Прежде бытовало представление, что цивилизация здесь начала развиваться только во II тысячелетии до новой эры. Сейчас точно установлено, что это произошло на тысячелетие раньше. Так, уже в конце III тысячелетия до новой эры на острове Крит существовало классовое общество с центром в Кноссе. Правители Крита властвовали на соседних островах и на побережье Балкан. Они поддерживали связи с Египтом, Месопотамией. В XV веке до новой эры на острове Фера произошло извержение вулкана, сопровождавшееся сильным землетрясением, что повлияло на судьбу Крита. Часть жителей острова погибла, часть оставила родину. Крит колонизировал племена ахаев, живших на Балканском полуострове, который с тех пор сделался центром старой Греции. Самыми крупными ахайскими культурными центрами стали Микенай, Пил, Тиринт. Они господствовали вплоть до XII века до новой эры, пока с севера не вторглись племена дворийцев, которые заставили ахаев переселиться в Малую Азию. Жители Малой Азии и близлежащих островов и сохранили древние мифы о жизни и подвигах героев ахаев. Эти мифы распространяли бродячие певцы, каким был и Гомер.]

Больше сам себе, чем попутчику, незнакомец начал рассказывать о герое Геракле — самом славном сыне Древней Эллады, который еще в колыбели совершил первый подвиг — удавил двух змей, посланных богиней Герой, — о двенадцати подвигах, которые Геракл совершил уже повзрослев.

— Он убил льва Немеи, гидру Лерны — чудовище с девятью головами, разогнал бронзовых птиц Стипфела, поймал антилопу Керинеи, боролся с кентаврами, выгребал конюшни Авгия, укротил быка в Крите и лошадей Диомеда, из страны амазонок добыл пояс Гиполиты, пригнал коров, принадлежащих великану Гериону, привел пса Цербера, охранявшего вход в ад, из сада геперид принес золотые яблоки… За все эти подвиги боги приняли его в свою семью. Сегодня я расскажу еще одну поучительную историю, которая, может быть, в будущем тебе пригодится… Жил на острове Крит Дедал — великий мастер, непревзойденный художник-скульптор, строитель, мастер всех ремесел, который был изгнан из Афин, своей родины. О его работах было известно во всех странах. Статуи Дедала стояли во всех святилищах Эллады и так напоминали живых людей, что даже жрецы, изучившие тайны природы, сковывали их цепями, чтобы не сбежали. Однако Дедал не был счастлив. Он истосковался по родине. Но царь Крита — Минас — не хотел отпускать мастера, опасаясь, чтобы он не выдал тайны им же построенного лабиринта — дворца с тысячами комнат, из которого никто не смог найти выход и в котором царь поселил Чудовище — полубыка-получеловека… Дедал задумал побег. Наблюдая за полетом птиц, он решил сделать себе и сыну Икару крылья. Достал воска, перьев и начал работу, которая затянулась на многие дни и ночи… Пришел день, когда отец и сын поднялись в воздух. Как две большие птицы, они покинули Крит, свою тюрьму, и устремились на родину. Перед полетом Дедал предупредил Икара, чтобы тот держался поближе к земле, не поднимался к солнцу: оно может расплавить воск, соединивший перья. Но Икар пренебрег предупреждением отца. Он поднимался все выше и выше. Уже белые облака остались далеко внизу, над ним — только сапфировое небо и большое золотое солнце!..

— Не надо! — закричал Айстис, объятый страхом. — Не надо!

Незнакомец как бы не слышал его:

— Был самый полдень. Жара усиливалась. С крыльев Икара начали падать капли воска. Отделялись перья. «Отец, спасай!» — вдруг послышалось с небес. Это кричал Икар. Но отец не мог ничего сделать. Сын пролетел мимо него, как камень, и рухнул в море! Зеленые волны приняли его навечно…

— Зачем? Зачем вы так безжалостны! — застонал Айстис. — Ведь это только сказка!

— Он упал вон туда, у острова Сама… Где жили мои предки…

Айстис съежился, ушел в себя, а когда опомнился, незнакомца нигде не было…

На рассвете, когда моряки, всю ночь провозившиеся с парусами в попытках воспользоваться порывами попутного ветра, остались без сил, послышался испуганный возглас впередсмотрящего:

— Пираты!


Прежде чем Айстису удалось понять, что к чему, у самого борта «Эола», словно смерч, пронесся чужой корабль, над которым развевался черный флаг. На «Эол» со свистом полетели крюки, прочно прикрепленные к длинным веревочным лестницам. По ним, скорее, чем попечитель корабля бог ветров Эол, лезли мужчины с длинными черными бородами, размахивая топорами и мечами.

— Пираты! — воскликнул капитан, хватаясь за кинжал, однако извлечь его из ножен не успел — топор, брошенный одноглазым пиратом, буквально пригвоздил капитана к большой мачте.

Несколько моряков, сохраняя верность капитану, бросились в рукопашный бой против нападающих и пали замертво, ибо силы были неравные. Другие, отступая, стали взбираться на мачты. За ними вверх полезли нападающие.

Одна схватка проходила на самой вершине мачты. Пират догнал моряка, и тому уже некуда было отступать. Нападающий замахнулся мечом, но от неожиданного пинка ногой в грудь кувырком полетел в море. Послышался дикий рев, и несколько самых отчаянных пиратов стали взбираться на мачту. Моряк и их встретил ударами. Один, вцепившись руками в моряка, пытался одолеть его. Но тот цепко держался за мачту. А когда почувствовал, что не в силах справиться с противником, оттолкнулся ногами от мачты и вместе с пиратом упал в морскую пучину…

Борьба вскоре закончилась. Посередине палубы «Эола» стояли моряки, не соглашавшиеся перейти на сторону пиратов и стать морскими разбойниками, три купца, которые направлялись в Рим, должностное лицо, сопровождающее драгоценности, еще несколько пассажиров, и среди них — Айстис.

Вождь пиратов, одноглазый великан, движением руки показывал своим подчиненным, как поступать с пленниками. Нескольких он велел перевести на пиратский корабль, видимо надеясь получить за них выкуп, а остальных приказал бросить за борт.

Наступила очередь Айстиса.

Двое чернобородых схватили его и уже намеревались было бросить в море, как вдруг одноглазый почему-то передумал. Он остановил пиратов и показал им, что юношу также следует взять на пиратский корабль.

Все случившееся длилось лишь несколько мгновений, но Айстису они показались вечностью. Юноша опомнился, лишь оказавшись на качающемся веревочном мостике.

— Кого это ты ведешь, Синдор? — послышался голос за спиной.

— Мальчуган неплохо сложен. Думаю, в Газе я получу за него несколько сестерциев.

— Поступай, как считаешь правильным. Но я бы посоветовал отправить его на дно морское! К чему нам свидетели…

Айстис рывком обернулся к говорящему. Да! Он не ошибся! Это был Курций!

— Триарх? Вы?

— Юноша! — остолбенел тот. — Как ты сюда попал?

Они долго смотрели друг на друга. Наконец Курций дал понять пирату, которого назвал Синдором, что хочет поговорить с пленником.

— Я-то я… А что же приключилось с вами?

Курций с досадой махнул рукой:

— Не спрашивай… После того как я возвратился из Карфагена к Номеде, которая ждала, когда сможет отправиться на Черный Берег, на меня обрушилась беда. В порту нас встретили солдаты. Они схватили меня, обвинив, будто я помог бежать опасному преступнику, убившему высокопоставленного гражданина. Не обращая внимания на мои объяснения, они потащили меня в Карцер и осудили на смерть. Не знаю, как долго мне довелось бы оставаться в живых, если бы не Синдор. Он с друзьями тоже находился в Карцере — ожидал казни. Им удалось бежать. Они прихватили меня с собой, заручившись обещанием, что я буду командовать их кораблем. Другого пути мне не оставалось…

— Несчастный Курций! Что же теперь будет?

— Видимо, так мне и суждено прожить свою жизнь… Пираты мне не доверяют, — шепотом добавил Курций. — Они постоянно следят за мной. Пощады от них не жди! Когда я однажды заявил, что мне не по душе их делишки, к моему горлу сразу поднесли нож!

Айстис тихо, чтобы никто больше не услышал, спросил:

— Что теперь со мной будет?

Курций повел плечами:

— Я тут не хозяин. Как они решат, так и будет. Синдор намеревается отвезти тебя вместе с остальными пленниками в Газу и там продать…

— Продать?

— Такое случается сплошь и рядом. В Газе и на других рынках они уже продали десятки людей, схваченных при нападении. Продают лишь девушек и молодых, крепких мужчин. Остальных бросают в море. Тебе еще повезло, юноша…

— Повезло! Мне нужно домой! А тут…

— Тсс… Быть может, что-нибудь придумаем… Пока могу помочь лишь тем, что направлю тебя в отдельную каюту.

Курций на непонятном языке что-то крикнул одному из пиратов и показал пальцем на Айстиса. Юношу отвели в небольшую каюту около капитанского мостика. Не успел он оглянуться, как засов щелкнул…

Ночь прошла без приключений. Утром Айстису принесли глиняный горшок с каким-то варевом, кувшин с вином и несколько лепешек.

Только он успел поесть, как на пороге появился Курций.

— Здравствуй! Как спалось?

Айстис изумленно взглянул на него и ничего не ответил. Неужто Курций не понимает, что человек, которому предстоит быть проданным в рабство, не может хорошо спать?

— До Газы еще далеко. Не горюй! Лучше пойдем на капитанский мостик, я покажу тебе кое-что интересное. Море, по которому мы плывем, неповторимо!

Айстис не догадывался, почему Курций в таком хорошем настроении. Лишь позже он почувствовал, что от него сильно пахнет вином.

Курций повел его наверх, где за штурвалом стоял мужчина с лицом в шрамах.

— Не обращай на него внимания, — сказал Курций. — Этот парень ни слова не понимает по-латыни. Не знаю, из каких он краев. Здесь много таких, бывших рабов, у которых осталась лишь одна «родина» — море да черные паруса…

Целый день Айстис вслед за Курцием блуждал по кораблю, чувствуя на себе злые взгляды. К ночи он так утомился, что крепко уснул.

В полночь Айстиса разбудил шум. По палубе бегали люди, звучали непонятные слова, раздавался звон мечей.

Он хотел выйти из каюты, но двери были заперты. Не понимая, что происходит, Айстис с тревогой ждал рассвета. Утро не принесло разгадки. Курций не появлялся. Вместо него в каюту вошел пират, которого Айстис прежде не видел, и поставил перед ним завтрак — засохшие лепешки и вонючую воду вместо вина. На вопросы пират не отвечал, лишь взглянул со злостью и захлопнул двери.

А корабль все плыл и плыл.

Наступило еще одно, неизвестно какое по счету утро.

Раздались шаги. Щелкнул засов. На пороге открывшихся дверей показался Синдор:

— Выходи!

Айстис увидел, что корабль медленно приближается к берегу. Впереди уходила вдаль прибрежная равнина, покрытая красным ковром растительности пустыни. Она упиралась в горы, синеющие на горизонте и поросшие черно-коричневыми развесистыми деревьями. У самого берега белели дома, покачивались лодки под треугольными парусами.

Корабль, ночью сменивший черные паруса на белые, подходил к набережной, укрепленной валунами.

На палубе, связанные друг с другом, стояли несколько десятков мужчин и женщин. Айстиса подтолкнули к ним, накинули на шею веревку.

Прощай, свобода!

Синдор велел вывести пленников на берег.

Они шли с мола в ту сторону, откуда доносился шум. Обгоняя их, туда же двигалась и толпа людей, приплывших на лодках. Большинство — мужчины, вооруженные, одетые в длинные халаты, головы покрыты покрывалом из полосатой материи. Некоторые ехали верхом.

Нескончаемый поток людей и животных! Над ними клубилась пыль, вился дым от костров, разложенных тут же, на улице. На кострах жарили мясо. Смешивались въедливые запахи мяты, чеснока, свежего помета, людского и животного пота… Какие только звуки не раздавались вокруг! Каждый, казалось, бормотал, кричал, шумел, не умолкая ни на мгновение! Айстиса оглушали восклицания продавцов, скрип подвод, пронзительный рев ослов.

Когда пыль немного рассеялась, он постарался разглядеть людей. Кого только здесь не было! Одни казались иссохшими, словно глинистая почва, изнывающая от безводья. Кожа других буквально светилась солнечной желтизной. Третьи смотрели из-под черных сросшихся, как птичьи крылья, бровей. На их головах — белые повязки, украшенные перьями.

Чем дальше они углублялись в город, раскинувшийся у моря, с улочками, убегающими от причала к подножию гор с величавыми кедрами, тем чаще на обочине дороги, иногда прямо на прохожей части, им встречались ремесленники. Один тут же лепил горшок, другой вырезал поделки из кожи, дерева. Стучали молотки жестянщиков. В одном месте, у каменной ограды, были развешаны цветные одежды, около них дымилась кухня, где пожилой толстый мужчина пек лепешки. За ними свой товар предлагал ювелир. Покупателей так и манили золотые серьги, бронзовые браслеты, ожерелья…

Всюду сновали мальчуганы — помощники ремесленников. Они предлагали прохожим остроносые ботинки, вышитые бисером.

Пробежала собака, морда которой была выкрашена в красный цвет. Где он уже слышал рассказ о красномордой собаке? Айстис вспомнил: о ней рассказывал Такемт, когда они бродили по базару в Александрии, где видели купцов, продающих пурпурные одежды.

«На восточной части Внутреннего моря, — говорил он, — с древних времен жили немногочисленные племена, которых наши предки называли пони-кия, что означает „красное“, а также — растение, которое используется для изготовления красной краски. Говорят, что от этого и произошло название финикийцев и Финикии. Другие говорят, что земля, на которой финикийцы жили, была бесплодной. Семьи рыбаков кормило море, и к нему льнули усадьбы финикийцев, а позже — их города. Море давало и все необходимое для ремесел.

Легенда рассказывает, что однажды рыбак поймал в сети моллюска по имени Мурех брандари, по виду как яблоко с шипами, и выбросил его на берег. Голодная собака рыбака полакомилась моллюском и так украсила себе морду красным, что никто не мог ее отмыть! С тех пор рыбак и его наследники стали изготовлять из этого моллюска пурпурные краски и красить в пурпур одежду, которая ценилась очень дорого…»

Айстис еще раз взглянул на собаку, которая подлизывалась к прохожим. «Где-то недалеко должна быть мастерская краски», — подумал он и не ошибся. Ближе к центру Газы шум стал еще сильнее, он раздавался из мастерских, тесно облепивших улочки. Мастерские примыкали одна к другой. Под их навесами сидели резчики, ткачи, кузнецы, кожевники, гончары…

Айстис стал вспоминать, что еще рассказывал о финикийцах Такемт.

В зависимости от времени, за которое жидкость, получаемую из моллюска, выдерживали на солнце, мастера добивались цвета краски от светло-розового до темно-фиолетового. Одежда из крашеных тканей получалась очень нарядной. Еще финикийцы, как и мастера Та-Мери, изготавливали стекло, обрабатывали медь, которую привозили с острова Кипр. Золото и серебро они получали от народов за первыми порогами Нила… Продавали финикийцы за дорого кедровую древесину, необходимую для изготовления кораблей, особенно в Древнем Египте. До Внутреннего моря рабы доставляли обтесанные кедры на руках, затем погружали на корабли… Сами финикийцы тоже строили корабли и достигали на них Геракловых столбов, а Геродот утверждает, что они за три года обогнули Черный Берег… И это не выдумка. Айстис сам читал сообщение об этом в Александрийской библиотеке.

Путешествие началось ранней весной, с берегов Красного моря. Флотилия направлялась на юг. Моряки ориентировались по берегу и солнцу, а сведения о море получали, наблюдая дно и цвет воды… Когда солнце садилось, флотилия поворачивала к берегу. Моряки вытаскивали из воды суда, зажигали костры, варили бобы, раскладывали сушеное мясо, пекли ячменные лепешки… Так они путешествовали до следующей весны. Запасы продовольствия кончились. Было решено обосноваться на берегу и заняться земледелием. После сбора урожая корабли снова двинулись в путь. Так за три года финикийцы обогнули Черный Берег, который оказался огромным островом. Тогда морякам не поверили, засомневались в правоте их рассказа, что одно время они видели солнце не слева, а справа. Посчитали выдумкой и рассказ, будто эти отважные финикийцы спустились по Нилу до Уасета и украли там жриц из храма бога Солнца, чтобы продать их ливийцам…

Вереница рабов уходила все дальше от пристани, у которой покачивались корабли, прибывшие с разных краев. Айстис наблюдал за ремесленниками по обе стороны улицы. Они трудились, не поднимая головы. Среди них расхаживали надсмотрщики, и как только кто-то из мастеров отвлекался от работы, он тут же получал удар кнутом.

Айстис сообразил, что эти мастера-ремесленники и есть рабы! Быть может, и он до конца дней своих будет вот так сидеть в мастерской, понукаемый плетью? Его опять охватил страх, как тогда, в пустыне, когда он, изнеможенный, ждал смерти. Но в нем уже пробуждалась непокорность. Мы еще поборемся, жизнь не должна кончиться так бесславно!

Шум базара остался за спиной. Пираты привели своих пленников на длинную узкую улочку, шириной, пожалуй, не более десяти стоп, по сторонам которой стояли каменные скамейки. Здесь собралось множество людей молодых и средних лет — мужчин, женщин, детей.

Спустя некоторое время в конце улочки появился старый человек в длинном белом балахоне, голова которого была обернута белой тканью, скрепленной сверкающим красным камнем. За ним следовали спутники в таких же белых одеяниях.

Толпа на улочке пришла в движение. Человек в белом балахоне не спеша шел вдоль выстроенных в шеренгу рабов, взглядом показывая своим спутникам то на одного, то на другого. Того, на которого падал выбор, тут же уводили.

Старик внимательно взглянул на Айстиса. Какое-то мгновение он колебался, затем кивнул сопровождающим…

Так начался еще один этап в жизни молодого посланца рода жемайтов.


Вырезанные из камня черные плиты, шириной в двенадцать пядей и длиной чуть ли не в два раза больше, ровно лежали друг около друга. Казалось, будто нет у этой вереницы ни начала, ни конца. Плиты оставались за спиной, блестели впереди, словно река, спускались в долину и снова поднимались в гору, петляли по краям ущелий, по обе стороны которых в небо возносились такие же черные камни.

Глаза видели только черные поля, лоснящиеся в лучах солнца, и черную блестящую дорогу, протянувшуюся с севера на юг.

Но вот на дороге показался верблюд с подвешенным под шеей колокольчиком, который беспрерывно звенел. Веревка, продетая через его ноздри, тянулась к другому верблюду, который беззвучно вышагивал вслед за белым. За ним шел еще верблюд, потом еще и еще… Целый караван! Если бы кто-нибудь со стороны мог посчитать, сколько верблюдов в караване, он удивился бы: их было больше двух тысяч. Они направлялись из Газы в эль-Хазм, Мариб и Шабву[102 - Современная Йеменская Арабская Республика.]. Животные были навьючены тюками и ящиками, между которыми можно было разглядеть людей, посаженных в кожаные корзины так, что торчали лишь головы. Вокруг сновали всадники на молодых верблюдах, переговариваясь о чем-то между собой и покрикивая на верблюдов, медленно шедших в караване.

Уже третьи сутки Айстис путешествует с этим караваном, сидя в мешке из овечьей шкуры. Внутри мешка устроена скамеечка, поэтому сидеть довольно удобно. Однако когда караван перед наступлением ночи останавливается на отдых и людям позволяется слезать на землю, чтобы размять ноги, Айстис чувствует себя так, словно у него переломаны кости. Кажется, все суставы тела — порознь. Голова кружится, мучает тошнота, как при морском путешествии. Не зря еще караванбаши в Больших Песках говорил о верблюдах, как о кораблях, которые плывут по пустыне.

…Впереди взору открылась низменность, похожая на пересохшую реку, такая же черная, как и горы вокруг нее. Обшарпанные камни, кое-где облепленные лишайниками, бугры ила напоминали, что эта река порой оживает. Возможно, очень редко. Ибо сейчас по самой ее середине спокойно брели козы, блея от скуки, куда-то спешили люди. Приветствуя караван, люди еще издали махали рукой, а другой рукой придерживали передник — похожим передником повязывался отец Айстиса, идя в кузницу.

Айстис еще раз оглядел караван — тот его отрезок, который можно было охватить глазом, — и снова погрузился в свои думы. А задуматься было над чем.

Рухнул его план вскоре вернуться в Остию, где он должен был встретить Гудриса и найти корабль, уходящий на север. Вместо этого он черепашьим шагом двигался все дальше и дальше на юг… Что о нем думает Гудрис? По всей вероятности, Гудрис проклял тот день, когда решил послушаться отца Айстиса и согласился взять его с собой. Да и что Айстис сам скажет людям рода после своего возвращения? Что о нем подумает Угне? Сумеет ли он когда-нибудь оправдаться перед всеми? Наступит ли вообще тот день, когда он снова увидит родной янтарный берег, который снится ему чуть ли не каждую ночь?

Надежды все меньше и меньше… Теперь он уже не по своей воле держит путь на юг. Люди на верблюдах везут его, как и несколько сот других пленных, к себе домой, не спрашивая, желают они этого или нет. Айстис, как и остальные, — их раб, купленный на рынке в Газе. А с рабами они могут делать все, что им заблагорассудится.

Что ждет его и остальных, сидящих в корзинах для рабов?

Не хотелось думать о будущем. Он старался как можно чаще хотя бы мысленно возвращаться в прошлое. Перед глазами возникли виды родного края, а из более поздних событий — пребывание в Александрии, где его, словно брата, опекал Такемт…

— Эй! Эй! — закричали всадники, сопровождающие караван.

Айстис оторвался от своих мыслей и возвратился в настоящее. Караван продвигался по равнине, вся поверхность которой была покрыта мелкими черными комьями. В лучах солнца, склонившегося к закату, казалось, что на черных камешках сверкают красноватые огоньки, и вся равнина была покрыта этими огоньками…

Утром ландшафт изменился. Вокруг поднималось все больше холмов. Дорога петляла по дну ущелья. Айстис все еще не мог привыкнуть к виду этих черных полей, черных камней, которые в лучах солнца лоснились, словно покрытые маслом.

Неторопливо шагали верблюды, уже которую неделю кряду шаркая толстыми ступнями по черным пластинам дороги. Как бы дремля, семенили ослы.

Кое-где с холмов на караван поглядывали пугливые антилопы, порой проносился длиннорогий горный козел. Изредка, вероятно с надеждой на добычу, в небе над головой кружил сокол.

И снова покой. Только ветер подгоняет пыль по обе стороны черной дороги.

В долинах росли деревья и кустарники. Среди них Айстис заметил куст с широкими листьями в колючках. Цвел шиповник, напоминающий тот, что рос на его родине, около дома. Только у этого цветы были крупнее.

Местами к дороге подступали участки белого песка. Они простирались слева, напоминая Великие Пески…

Караван держал путь на юг. Ландшафт становился все суровее. Дорога проходила по ущельям, словно бы пробитым в скалах, ныряла в туннели, такие высокие и широкие, что даже сильно навьюченные верблюды беспрепятственно проходили сквозь них со своей поклажей. Справа виднелись склоны гор, усеянные камнями — то круглыми, словно обкатанными, то острыми.

Местами вдоль дороги виднелись кучи камней. Их вершины были украшены то куском ткани, оторванным от одежды, то клоком шерсти, прикрепленным к палке. Камни были сложены путниками, которые так выражали свою благодарность горным духам за то, что они помогли преодолеть ущелье или вершину.

Палки с кусками ткани или клоками шерсти были воткнуты в землю и вдоль дороги. Айстис не мог догадаться, зачем они, пока не увидел, как маленькая ящерица, которая сползла с дороги в песок, вдруг стала в него погружаться! Как она ни старалась, как ни извивалась, но уже не сумела выкарабкаться и исчезла в песке.

Теперь Айстис с ужасом смотрел на песок. Чего доброго, он проглотит не только ящерицу, но и человека, а возможно, и целый караван!

Навстречу по дороге шли люди, подгонявшие перед собой коз. Единственная одежда на них — набедренные повязки из крашеной ткани.

Начался еще один подъем, на этот раз такой крутой, что Айстис стал ощущать нехватку воздуха. Он сильно испугался, когда почувствовал, что не только воздуха не хватает, но и зрение ухудшается. Чем караван выше поднимался в гору, тем Айстис хуже видел. Он тер лицо руками, пытался вырваться из своего мешка, но ничего не мог поделать: краски белели, дневной свет угасал. Наступил момент, когда Айстис, держа руку перед глазами, перестал ее видеть. Он ослеп…


Айстис не мог сказать, как долго они продвигались вперед во тьме. По-прежнему звенели колокольчики, покрикивали сопровождающие, блеяли овцы и козы. Только Айстис их не видел, как ни старался. Неужели придется смириться со страшным несчастьем, которое на него обрушилось? Он готов был уже броситься в засасывающий песок и погрузиться в его пучину, как та бедная ящерица. Какой смысл ждать, если наступил конец света? Если бы не веревки, которыми он был привязан к мешку, он бы так и сделал. Но врезавшиеся в тело веревки отрезвили его. Айстис вспомнил родную деревню, где до глубокой старости дожил их сосед — его называли Расскажу-Сказку. Он лишился зрения в военном походе еще в молодости и стал Вайдисом[103 - Вайдис — певец, который под звуки струнного инструмента поет об истории народа, рассказывает предании, легенды.]. Расскажу-Сказку научился играть на канклес[104 - Канклес — литовский струнный щипковый музыкальный инструмент.] и под звуки струн пел о том, что давно прошло и что происходит сейчас… Ни один праздник не обходился без Расскажу-Сказку. И стар и млад издали кланялись ему, говоря, что в душе Расскажу-Сказку живут боги… Вот и он, Айстис, как Расскажу-Сказку, будет теперь сидеть у очага и рассказывать о том, что видел в далеких краях. Его будут слушать все дети рода…


И тут же Айстис посмеялся сам над собой. А как он, слепой, вернется домой?

Звякнули колокольчики. Послышались крики, призывы остановиться. Видимо, наступила пора отдыха. Но нет! Верблюды продолжали идти вперед, только медленнее — вероятно, дорога повела вниз, в долину…

Айстис сидел, зажмурив глаза.

Караван долго спускался с гор. По-видимому, горы эти были выше всех остальных.

Наконец послышались новые голоса. Переговаривались между собой женщины. Кричали дети. Откуда они? В караване детей не было…

Повернув голову в ту сторону, откуда раздавались голоса, Айстис решился открыть глаза. И вскрикнул от удивления: он опять видел!

Перед ним был старый колодец, обложенный бревнами, покрытыми мхом. Мужчины при помощи длинного шеста с крюком на конце поднимали из него бурдюк, полный воды. Меж ними сновали голые детишки. Шумно переговаривались женщины, с любопытством оглядывая караван, который проходил мимо колодца. Айстису трудно было поверить, что он снова видит. Но именно так и было: он видел!

Вертя головой во все стороны, как бы вновь открывая мир, он с жадностью всматривался в пестрые краски, мысленно вознося молитву к богу Патримпасу, вернувшему ему зрение. Вернувшись домой, он всем расскажет, что пережил.

Айстису было невдомек, что нарушение зрения было вызвано непривычным климатом и крутым подъемом в горы…

Слева простирались пески, по которым гуляли ветры. Справа чернели горы. Между ними виднелись белые башни. С вершин в долину спускались белые тропы. Вдоль них к скалам, словно птичьи гнезда, лепились домики.

— Харибет! Харибет! — кричал кто-то. — Харибет-эль-Бейда! Харибет-эль-Сауда!

Это означало: «Белые развалины», «Черные развалины».

Поводыри сообщали, что караван пришел в оазис Черных и Белых развалин. Обычно по пути из Газы караваны останавливались здесь на длительный отдых.

В оазисе Черных и Белых развалин дороги расходились в разных направлениях. Отсюда часть каравана должна была пойти на восток, через пески, в сторону Шабвы, а остальная часть — в направлении Мариба и оттуда на юг.

Айстис оглядывался вокруг. Его поразили огромные колонны высотой примерно в сто пядей. Они были сложены из огромных каменных глыб. Одни колонны возвышались среди зелени вокруг колодца — об них терлись овцы и козы. Другие виднелись по ту сторону дороги, среди песков.

Предводители каравана стали указывать, каких верблюдов куда направлять. Их отвязывали друг от друга. Верблюда, на котором приехал Айстис, повели, вместе с еще несколькими, через ворота в высокой каменной стене в просторный двор. Посреди двора находился большой бассейн, обложенный замшелыми камнями. Вода в бассейне тоже казалась замшелой, но верблюды стали ее с удовольствием пить.

В этот двор попали несколько десятков мужчин и десять девушек — все, кого купил на рынке рабов в Газе белый старик с красным камнем на белой головной повязке.

Спутники старика, как и он сам, одетые в белое, тут же отделили девушек от остальных и увели их. Наступила пора определять судьбу мужчин.

Айстиса и его товарищей по несчастью повели на вершину горы, где возвышалась ровная белая стена высотой примерно в шестьдесят пядей. Открылась узкая калитка. Друг за другом люди вошли внутрь. Звякнул тяжелый засов.

«Вот и все, — подумал Айстис, глазами измерив высоту стены, сложенной из обтесанных камней. — Ни взобраться, ни перепрыгнуть!»

В мощенном камнями дворе много места отводилось белым сооружениям — круглым, квадратным, приземистым или вроде колонн, которые Айстис видел внизу. Недавно построенные сооружения были расписаны невиданными знаками. Посередине двора, в лучах солнца, блестел водоем с чистой водой. Его стены были обшиты листами меди.

Рабов погнали в одно из строений. Каменный пол так и манил усталых людей прилечь. Не спрашивая разрешения, они повалились на него и сразу же заснули. Но выспаться несчастным не дали. Надсмотрщики вскоре разбудили их и повели в противоположный угол двора, где на возвышении из белого мрамора красовалась небольшая беседка. Внутри она была застелена пестрыми коврами. В беседке сидел белый старик и что-то объяснял низко склонившимся перед ним слугам.

Старик обратил взор на приведенных рабов и, взмахнув рукой, о чем-то спросил их. Группа невольников пришла в движение. Трое мужчин вышли па шаг вперед. Айстис, не понимая, о чем спросил старик, продолжал стоять. Старик снова гортанно заговорил. Еще несколько мужчин вышло из шеренги. Остальные продолжали стоять.

Тех, кто вышли из шеренги, увели в одну сторону, остальных повели в другую.

Группа, в которой оказался Айстис, была немногочисленна — пять мужчин. Все они были темнолицые и удивлялись, что у Айстиса светлая кожа: хотя он и сильно загорел на южном солнце, лицо его оставалось светлее других. Мужчины были темноволосы, а кудри Айстиса горели, словно медь.

Айстис спросил у крепко сложенного невысокого мужчины, стоявшего рядом, откуда тот родом. Ответа он не получил: видимо, тот его не понял. Остальные тоже не отвечали на вопросы — возможно, просто избегали лишних разговоров.

Вскоре стало ясно, что людей привезли сюда не для того, чтобы кормить их задаром. Надзиратели через некоторое время повели их в самый дальний угол двора, где над белой стеной возвышалась башня. Айстис увидел несколько сот человек, которые тащили вверх камни и кожаные мешки, наполненные белой кашицей. Люди наверху покрывали камни этой кашицей и укладывали их в стену.

Айстис должен был наполнять кожаные мешки кашицей, которую изготавливали рабы, сжигавшие на костре морские ракушки и кораллы.

Вряд ли кто-нибудь из строителей знал, что белая смесь называется цементом. В Аравии цемент употребляли уже не одну сотню лет[105 - Цемент изобретен ассирийцами за 1200 лет до новой эры.].

Несколько дней спустя Айстиса послали работать наверх, помогать более опытным строителям складывать из камней стену.

Наверху было интереснее. Перед глазами открывалась широкая панорама. Айстис увидел овальную по форме впадину, по которой с гор текла очень узкая река. Благодаря воде вокруг зеленела трава, росли хлеба, паслись коровы, овцы, козы.

Оглядываться было некогда. Тем, кто смотрел по сторонам, надзиратели не жалели ударов плетью. По-видимому, здесь торопились завершить строительство башни, а возможно, и целиком всего сооружения, очертания которого уже просматривались. Оно должно было быть овальным. Посередине овала уже отделывали будущий бассейн и закладывали еще три башни и семь колонн.

Через неделю, когда Айстис уже не так изнывал от страшной усталости, одолевавшей его в первые дни, его послали на другую работу — на самую вершину горы, что возвышалась над строящейся башней. Там около двадцати мужчин с кирками и ломами в руках, взобравшись по крутым ступенькам, высеченным в каменном склоне, намеревались рыть небольшой канал.

Айстис увидел большой, как озеро, бассейн, полный воды. Как в Дакии или Риме! Люди собирают воду и спускают ее вниз.

Но где же таится источник, который наполняет бассейн? Источника не было видно, и это удивляло Айстиса. Он не знал, что в аравийских горах, невдалеке от Красного моря, часто идут дожди, однако тучи не могут перешагнуть через вершины, и в восточных предгорьях, в долинах, не выпадает ни одной капли воды. Поэтому люди собирают дождевую воду в бассейнах, и таких бассейнов в аравийских горах — сотни. Из них вода спускается в долины по каменным лоткам.

Порой лотки засоряются или разрушаются. Вот и сейчас надзиратели привели сюда рабов, чтобы они исправили лоток.

Айстис набрал пригоршню воды, чтобы умыться, но к нему тут же подскочил надзиратель и стал потчевать плетьми! Видимо, вода была дорогая, не для рабов… Айстис сообразил, что вода текла в бассейн, из которого он хотел напиться, с гор и устремлялась по каменному лотку дальше вниз, в овальную впадину.

Вот как! Оказывается, та узенькая река, что течет по склону впадины и орошает поля, берет начало от горного бассейна! Быть может, надзиратели так безжалостно избили его потому, что несколько капель воды с его рук упали на камни, не принеся никакой пользы…

Только позднее Айстис узнал, что вода здесь не только в большом почете, — за нее платили высокую цену. Чтобы получить воду, жители этих мест должны были определенное количество дней в году бесплатно отработать на хозяина этих бассейнов — белого старика, отдать ему половину выращенных хлебов, треть сада. Те, кто на это не соглашался, оставались без воды…

Труд, сон, труд… К однообразному ритму жизни Айстис почти привык. Одно его очень угнетало — немота! Вокруг сновали люди, которые своим тяжелым бременем делились с другими. А у него но было никого, кто знал бы его язык, с кем он мог бы поговорить…


Пригнали еще отряд рабов. Который уже по счету!

Быть может, на сей раз среди них найдется хотя бы один, понимающий по-латыни!

Айстис запомнил хорошо сложенного парня, у которого вся спина, исполосованная плетьми, кровоточила. Ночью он подполз к нему:

— Очень больно? Вот мазь от ран…

Новичок молчал.

— Ты меня понял?

— Кто ты? — отозвался парень на прекрасной латыни.

Айстис обрадовался: наконец-то он заимеет друга, по которому так тосковал. Вскоре они действительно подружились.

Как-то ночью Моск, так звали парня, рассказал свою историю. Оказалось, что он родом с севера, из тех мест, где высокие горы, покрытые снегами, спускаются в черное море. Его родину называют Картилией[106 - Современная Грузия расположена в Закавказье и признана одним из очагов человеческой цивилизации. В Удабне (Восточная Грузия) в 1939 году найдены остатки доисторического человека. Остатки ранней культуры палеолита обнаружены в Абхазии, Нижней Картилии, Кахетии. Уже в неолите здесь знали земледелие, животноводство, во второй половине II тысячелетия до новой эры расцвела обработка не только бронзы, но и железа, золота, других металлов. В то же время на территории Грузии появились первые государства — Диохи и Кольха. В VI веке до новой эры окрепло королевство Колхида, которую хорошо знали древние греки, египтяне, другие народы Средиземноморья. В IV–III веках до новой эры в Восточной Грузии создалось королевство Иберия. В II–IV веках новой эры в Грузии уже формировались феодальные отношения.].

— Как ты угодил в рабство? — поинтересовался Айстис у своего друга, когда тот немножко окреп.

Тот весь переменился:

— Уже давно нет моего свободного государства — Колхиды. Там господствуют вассалы Рима. Я поднял восстание против них, но силы оказались неравными. Они разбили нас… Часть убили, других продали в рабство… Но я не сдамся! Смерть или свобода! Над Цихе Годжия опять будут развеваться наши знаки!

С той ночи Моск и Айстис стали готовиться к побегу. К большому сожалению, их планам не суждено было осуществиться: у белого старика и среди рабов были свои глаза и уши. Они за кусок хлеба, лишний глоток воды выдавали своих товарищей по несчастью. Вскоре после того как Моск, договорившись с Айстисом, начал собирать пищу для побега, его разоблачили. Рано утром надзиратели подбежали к ложу Моска и стали рвать в клочья подстилку. Из нее выпали две лепешки…

— Вот он — беглец! — кричали надзиратели. — Смерть ему! — и обрушили на Моска град ударов.

Пришел белый старик, взглянул на Моска с презрением и что-то сказал надзирателям. Они схватили парня и потащили во двор к торцовой стене, в которую были вмурованы пять острых железных крюков, похожих на рыболовные. Ухватив Моска за ноги, они с размаха бросили его на эти крюки.

Айстис зажмурился…

Однако и это было не все. Надзиратели стали избивать умирающего дубинками, видимо настаивая, чтобы он выдал сообщников.

Моск молчал. Умирая, он проговорил одно-единственное слово:

— Свобода…

Убедившись, что непокорный раб мертв, надзиратели принялись за живых. Они стали полосовать плетьми всех согнанных к месту казни, чтобы те убедились, что такая же участь уготована каждому, кто проявит непокорность. После избиения, согнав всех в узкий дворик, окруженный высокими стенами, рабов оставили на солнце на целых три дня — без пищи, без воды! — не внимая мольбам умирающих от ран, от жажды… На четвертые сутки, когда многие уже валялись на мостовой без движения, во дворик вошел белый старик в сопровождении охраны.

— Так будет каждый раз, если кто-то попытается ослушаться меня, — произнес старик.

Айстис неожиданно увидел, что один глаз старика — стеклянный. Именно этот глаз смотрел на него так жутко, что это давило больше, чем слова.

Вдруг откуда-то сверху слетела огромная птица и села на стену дворика. Рабы запрокинули головы и перестали слушать старика, разглядывая птицу. Тот что-то сказал охранникам на своем языке. Они пустили в птицу град стрел, но все они пролетели мимо. Птица покачала головой, каркнула и поднялась ввысь…

Во дворе стояла тишина. Потом снова заработали плети надзирателей, разгоняющих рабов через двери в стене. Айстис, следя за птицей, думал о Моске, вспоминал рассказ незнакомца об отважном Икаре… На сердце стало легче. Удары плетью показались смешными. Он не откажется от замысла бежать! Спасибо тебе, птица, ты не позволила смалодушничать! А может, это была душа Моска?

Айстис попал в третью группу, которую тоже увели в горы. Несколько часов они поднимались по острым каменным карнизам без какой бы то ни было тропы. Камни врезались в босые ступни, как ножи. Надзиратели, легко ступая в мягкой обуви, гнали рабов все быстрее и быстрее к вершине. Наконец они подошли к стене, такой высокой, что ее верх можно было увидеть, лишь запрокинув голову…

Главный из стражников постучался в калитку, которая тут же открылась. За калиткой оказалась узкая улочка. Рабы добрались до огромного двора, вернее, выступа, выложенного каменными плитами и нависшего над пропастью. Вместо окружных стен — колонны, вырезанные из камня, каждая высотой до ста пядей!

Со двора открывалась великолепная панорама.

Айстисом овладело чувство простора. Он глядел на горы, ущелья и чувствовал, как сильнее бьется сердце. Бежать! Бежать! Но как? Ему снова вспомнилась трагическая судьба Моска… Эх, если бы крылья Икара!

Рабов отбирали в группу с умыслом: каждому было предопределено свое задание. На долю Айстиса выпало украшение колонны. Надсмотрщик дал ему глиняную табличку с рисунком, который предстояло высечь в камне, и бронзовый резец.

Айстис испугался: этой работы ему не сделать до конца жизни! Однако оказалось, что камень довольно мягкий. Работа спорилась…

Не всем работа давалась так легко. Старичок, который трудился рядом, вдруг потерял сознание, и его резец, звякнув о камень, полетел в пропасть.

Что сейчас будет? Ведь эти звери убьют старика!

Айстис схватил свой резец и положил его около старичка, а сам повернулся к надзирателю, который уже бежал к ним…

Стемнело. В небе зажглись звезды — маленькие, далекие, чужие. Совсем не такие, как в небе над родной деревней. Айстис повернулся на бок. Болели исполосованные плетью плечи, руки.

— Спасибо тебе, юноша, — послышались в темноте слова, произнесенные по-латыни. — Ты спас мне жизнь…

Так он познакомился с греком Сабоном, старичком, у которого из рук выпал резец, и услышал его историю.

В рабство Сабона продал собственный брат, которому захотелось овладеть семейным богатством и не давала покоя слава брата — каменотеса, скульптора, строителя. И вот он здесь…

Прошло несколько дней и ночей, пока Айстис посмел поведать Сабону о желании бежать. Старый грек усмехнулся:

— Ты видел, что они сделали с этим юношей? Помилуй бог! Я лучше буду надеяться на выкуп… Мои ученики не оставят меня в беде.

День шел за днем. Айстис и Сабон допоздна работали во дворе, вырезали какие-то линии, круги, орнаменты.

— Что это за знаки? — спросил как-то Айстис у Сабона. — Они отличаются от тех, которые я видел в Александрии…

— Эти знаки местные жители переняли от своих северных соседей — финикийцев, — пояснил Сабон. — Они уже тысячу лет пользуются своеобразными знаками для объяснения. Финикийская система очень удобна, она содержит только тридцать знаков. Кроме того, эти знаки легко запомнить, так как они непосредственно связаны с животными, растениями, вещами, которые обозначают. Вот смотри: знак «А» по-финикийски «алеф», что значит «бык». Знак действительно похож на бычьи рога. Знак «Д» — «далет», напоминает двери… Сейчас трудно установить, что было сначала — знак или название, однако бесспорно, что уже предки финикийцев сумели найти способ, как соединить мир вещей с миром ума.

— А почему финикийские знаки похожи на те, которые я видел в Риме?

— Потому, что римляне переняли письмена от греков, а те еще в древности научились писать от финикийцев… Грекам почему-то показалось, что знаки финикийцев удобнее, чем иероглифы египтян.

— А какие ты еще знаешь письмена, Сабон?

— Мне в Малой Азии пришлось видеть знаки, которые высечены на глине…

— Па глине? — удивился Айстис.

— Да, представь себе! Однажды мне пришлось отправиться в Хамат, поселение на северо-востоке, чтобы навестить своего дальнего родственника. Нашел я его легко: он был известным торговцем и жил у самого базара. Первый, кого я спросил, так указал дорогу: «Иди прямо, затем повернешь на угол и выйдешь к белому дому, в ограду которого вмурован заколдованный камень». Дом действительно оказался обнесенным высоким забором из камней, среди которых был и тот, меченый. Родственник нашел его за городом и приволок как редкость. Камень был весь покрыт знаками, напоминающими египетские иероглифы, но отличающимися от них. Здесь не было ни львов, ни змей, ни человеческих рук, но зато — множество птиц, человеческих фигур, странные треугольники, пересечения квадратов…


— А при чем тут глина? — не стерпел Айстис.

— Что за молодежь пошла! Дай закончить! — недовольно проворчал Сабон. — Так вот, эти знаки меня очень заинтересовали, и я попросил, чтобы родственник отвел меня на то место, где он нашел камень. Рано утром мы отправились за город и вскоре добрели до невысокого холма, где когда-то стоял дворец или храм. Поискав вокруг, мы больше не нашли таких камней, но зато обнаружили множество небольших плиток из глины, исписанных непонятными знаками — такими же, как на камне! До сих пор они мне снятся! Будто по глиняному полу босиком пробежали птицы, а затем кто-то разрезал это поле на плитки и обжег, чтобы следы сохранились на века[107 - Сабон поведал молодому путешественнику о «глиняных книгах», которые оставил легендарный народ Малой Азии — хетты, проживавшие в этих местах во II–I тысячелетии до новой эры. Письменные памятники хеттов, созданные на глиняных табличках клинописью, были расшифрованы чехословацким ученым Б. Хрозным в 1915 году. Следует заметить, что тем самым было стерто «белое пятно» в дешифровке клинописных памятников, которые веками создавали люди, поселившиеся у рек Тигр и Евфрат, и стало возможным говорить о единой «клинописной» цивилизации, к которой принадлежат шумеры, вавилонцы, ассиры, персы и другие древние народы Месопотамии. Эта цивилизация была не менее развита, чем та, которая расцветала у берегов Нила. Ее исследование и изучение еще не закончено. В этом великом деле участие принимают и советские ученые.].

Однажды белый старик вызвал к себе Сабона:

— Мне сообщили, что ты — знаменитый строитель. Так ли это?

— Я действительно построил много дворцов людям и богам…

Так Сабон стал руководить строительными работами. С тех пор его часто приглашал к себе белый старик, соизволивший улучшить греку его жалкое существование. Сабон переселился жить в отдельное помещение. Его перестали полосовать плетью, давали кусок лепешки побольше и вместо воды стали приносить наполовину разбавленное вино.

Однажды Айстис, не вытерпев, спросил у Сабона:

— Чего же хочет этот старик?

Сабон махнул рукой:

— В нескольких словах не передашь…

Однако спустя некоторое время он сам рассказал, чего добивается белый старик, верховный жрец храма Звезды — Саддам.

Он оказался одним из правителей этого края, родом из эпонимов, высшего сословия жрецов, и имел титул мукариба, владыки. В дни великих праздников слуги носили его в белом паланкине и называли Могущественным.

Таких, как он, мукарибов во всей Южной Аравии насчитывалось шесть. На долю каждого из них выпала забота о какой-нибудь стороне жизни края. В основном мукарибы занимались общинами оседлых земледельцев, которые возникали там, где было достаточно влаги. Так, на протяжении всего Пути Благовоний процветали такие селения, как Харибет, где жили земледельцы, ремесленники, жрецы, купцы… По эти селения — еще не вся Аравия. Вокруг пути, по которому двигались караваны с солью, пряностями, благовониями, на тысячи стадий растянулась пустыня, в которой жили бедуины — такие же арабы, как и в Харибете, только вечно кочующие среди песков.

Жизнь в песках тяжелая. Непривыкший к пустыне только за час теряет литр воды, за несколько дней солнце его убивает. А кочевники научились ладить с природой. Не зря их называют «бадави» — жители пустыни. «Бада» — настоящая наука о том, как жить в песках. Тут надо учитывать все: что в пустыне ты не один, а рядом с кочевниками и их стадами, состоящими из коз, овец, верблюдов. Вокруг пасутся газели и антилопы, бродят лисицы, львы и гепарды, шныряют шакалы и гиены, обитают разные ящерицы и птицы. Бедуины почти не занимаются охотой. Им важнее сохранять свои стада, умело переправлять их с одного пастбища на другое, а они порой расположены друг от друга на расстоянии двух-трех месяцев пути. Бедуины знают все родники, дающие возможность напоить скот. Иначе говоря, «бада» — это наука о пустыне, которую бедуины постигают с младенчества. Особо ценят они одногорбого верблюда, веря, что боги создали его и датулевую пальму, чтоб люди могли жить…

— Хотя бедуины живут в песках, — рассказывал дальше Сабон, — они не могут обойтись без общения с оседлыми соплеменниками. Бедуины продают им излишки молока, масла, шерсти, кожи, чтобы приобрести зерно, оружие, украшение, одежду. Поэтому в поселениях часто увидишь черные шатры бедуинов, приехавших на торги. Они участвуют и в общих праздниках, которые устраивают мукарибы.

Сабон рассказал, что белый старик Саддам как раз и был мукарибом, он следил, чтобы почести богу богов Атару оказывались достойно, чтобы дворцы бога становились все краше, а люди все больше преклонялись перед богами и мукарибами.

Этими делами мукариб Саддам ведал уже много лет. Кое-кто ворчал, что пора уже уступить место другим, более молодым. Что он, мол, нарушил обычай, по которому быть мукарибом дозволено лишь на протяжении пяти кругов, то есть пять раз по пять лет.

Однако Саддам даже мысли не допускал, чтобы удалиться в храм, предназначенный для престарелых мукарибов, и посвятить себя лишь славословию богов. Он чувствовал себя еще достаточно сильным и не собирался уступать свое место кому бы то ни было.

Приближался Великий праздник.

В этот день эпонимы и другие жрецы, съехавшиеся со всей страны, снова будут избирать мукарибов. Саддаму необходимо что-то сделать, чтобы его слава затмила всех остальных жрецов и ни у кого не возникло ни малейшего сомнения, что он, мукариб Саддам, достоин звания строителя! Не самим ли богом Атаром послан ему этот чужеземный раб, который может помочь осуществить его замысел? И тогда Саддам станет мукарибом мукарибов! Будет властвовать, пока бьется его сердце…

— Так чего же хочет мукариб Саддам? — еще больше заинтересовался Айстис.

— Он хочет, чтобы я разукрасил для него Святой Круг…

— А что это такое?

Сабон пересказал свой разговор с Саддамом. Белый старик объяснил греку:

«Видишь Солнце? Это не бог! Оно слишком своенравно, горячо и зло! Оно мешает работать! Его палящие лучи сжигают всю зелень, которой и так слишком мало у нас. Поэтому мы преклоняемся перед богом Атаром, отцом Солнца. Он умен, таинствен, постоянно меняется, как плод, сам себя порождающий и выращивающий. Он учит людей, как измерять время, устанавливать день, месяц и год. Тот, кто умеет с ним разговаривать, узнает, что было и что будет… Днем он спит, накапливает силу. Когда стемнеет, бог Атар покажется людям в виде луны, а раз в год засветится, как звезда, которая в тех краях, откуда ты прибыл, именуется Венерой. Когда она поднимается вон на то место в небе, все собираются в храм и преклоняются перед богом Атаром. Недаром храм назван храмом Звезды…

Бог Атар-звезда, — рассказывал Саддам, — наведывается к людям лишь один раз в году. Нам необходимо знать в точности, когда он проявит к нам свою милость. Поэтому мы следим за тем, как путешествует солнце. В течение года оно совершает круг, останавливаясь двенадцать раз. При каждой остановке оно гостит у одной из двенадцати звезд. Эти звезды обладают своими знаками: Овна, Льва, Скорпиона и других. Каждую остановку знаменует собой одна из этих двенадцати святых колонн. — Саддам указал на колоннаду храма. — Бог Атар нас посетит, когда солнце придет к Раку. Вот и задание тебе, раб! Ты должен каждую колонну украсить ее знаком, чтобы все правоверные знали, где и когда гостит солнце, когда ждать бога Атара…»

— А как мы их будем украшать? — спросил Айстис.

— Саддам показал мне карту древних времен, на которой изображены фигуры Святого Круга[108 - Знаки зодиака, которые предкам арабов были известны с доисторических времен.]. Он хочет, чтобы мы высекли эти фигуры из камня и установили на вершине каждой колонны…

Рабы, под руководством Сабона, взялись за дело. Он ваял модель фигуры из глины, а затем показывал рабам, как ее высекают из камня. Айстис занялся знаком Девы.

Сабон ежедневно обходил рабов-каменотесов, показывая им, что и как необходимо исправить. Однажды он подольше задержался около Айстиса.

— Ты высекаешь совсем не то, что я тебе велел!.. Твоя дева не из наших краев… Не о ней ли ты постоянно думаешь? Не она ли тебя дожидается?

— Она, мастер…

Сабон ничего не сказал. На следующий день он снова подошел к Айстису и окинул взором скульптуру.

— Очень грустна твоя дева… Тебе нужно отвлечься! Не принесешь ли ты из долины белой краски?

— Кто меня выпустит, мастер? — не веря в такое счастье, спросил Айстис.

— Возьми эту белую пластинку и ступай. Саддам дал ее мне, но стража и тебя пропустит… Только долго не задерживайся!

Схватив сделанную из белого песчаника пластинку, на которой был вырезан знак Луны, Айстис бросился к воротам.

Вот и мастерская краски. Показав мастеру, что требуется, он тут же получил кувшин белил. Но обратно в храм Айстис не стал торопиться. Он пошел по широкой пыльной дороге, по которой несколько мужчин, закутав головы в пестрые покрывала, гнали стадо коз. Женщины, целиком закутанные в синие покрывала, несли на голове в желтых кувшинах воду от колодца. Они шли, переговариваясь между собой, и даже не придерживали кувшин руками. В пыли играли дети.

Айстису очень хотелось зайти на постоялый двор, куда их в свое время согнали, отделив от каравана. Там, в одной из множества маленьких лавчонок, он заметил украшения, которые показались ему знакомыми. Не ошибся ли он?

Не долго думая, Айстис повернул в тот двор. Как и в день их прибытия, там было полным-полно народу. Не обращая внимания на шум и гам, юноша пробрался к расстеленным вдоль стены полотнам, на которых был разложен разнообразный товар. Среди других предметов сверкали золотые цепочки, серебряные обручи, переливались драгоценные камни.

Вот и он! Айстис склонился над крупным желтоватым камнем, который, казалось, излучал покой. Он не ошибся! Янтарь! Как он оказался в такой дали?

— Ваха? — спросил Айстис, по-своему произнося слово, которое на местном наречии обозначало: «Что это?» Это было одно из нескольких слов, которые он успел запомнить.

Продавец приветливо улыбнулся, поклонился до земли и ответил:

— Кахруба.

Он говорил еще что-то, приглашал внутрь лавочки, однако, поклонившись по местному обычаю, Айстис удалился.

«Какая это кахруба? — рассуждал он сам с собой. — Самый настоящий янтарь!»

Вернувшись в храм, он тут же подбежал к Сабону:

— Что значит «кахруба»?

— Кахруба? — переспросил Сабон и задумался. — Кахруба… А, электрон! По-арабски это значит: «камень, который хватает солому». Потри соломой этот камень, и солома прилипнет к нему! Странный камень… Арабы покупают его в Газе у купцов-римлян. Дорогой камень. Украшения из кахрубы очень любят женщины. Говорят, будто этот камень успокаивает, лечит от всех болезней.

— У меня было несколько кусков этого камня… В мешочке, который они у меня отняли…

— Неужели? — Сабон подумал и добавил: — Наши вещи лежат в подвале башни Саддама. Я постараюсь раздобыть твой мешочек… Он тебе очень нужен?

— Вы еще спрашиваете!

Айстис удивился, что с приближением Великого праздника в храм все чаще пригоняли девушек. Они с шумом появлялись в больших воротах и сразу же пропадали в одном из многих дворов мукариба.

Про девушек Айстис спросил у старшего надзирателя по имени Вадил. Сабон рассказал, что Вадил происходил из небогатой семьи, но пробился благодаря своему таланту каменотеса. Он внимательно следил, как работает Сабон, учась у него, и благоволил к нему, а заодно и к Айстису, которого старый грек выделял среди других.

— Тсс… — Вадил приложил палец к губам. — Старик меня казнит, если узнает, что я разгласил тайну храма! Девушек, которых ты видел, пожертвовали храму богатые люди этого края. Там, во внутреннем дворе, куда имеет право входить лишь жрец и его близкие, они живут в ожидании Великого праздника. Поэтому этих девушек называют Банат эль-Адос — Дочерями стариков. Большинство их привезли из Газы, с рынка рабов…

— А что они делают в Великий праздник?

— У нас спокон веков принято раз в год приносить благодарность богу Атару за успешную торговлю, путешествия, урожай, выращенный нами с его помощью. По этому поводу самые старые и высокопоставленные мужчины собираются в храме Звезды и на протяжении всего того времени, пока Атар светит наиболее ярко, благодарят его. Участникам праздника прислуживают Дочери стариков. Они подают вино, танцуют, помогают мужчинам веселиться…

Показался мукариб. Вадил умолк.

Айстис, пожалуй, забыл бы о Дочерях стариков, если бы не случай, который его потряс. Как-то снова пригнали девушек. В этот момент он как раз оказался, во дворе. Стражники стали кричать, чтобы он удалился. Но и этих нескольких мгновений Айстису хватило, чтобы среди пригнанных девушек узнать Оливию!

Да, это была Оливия, рабыня Номеды, спасшая Айстиса, когда тот, раненный разбойниками, лежал в саду.

— Оливия! — крикнул он, желая убедиться, что не ошибся.

Девушка вздрогнула и обернулась, пытаясь разглядеть, кто ее зовет.

Поговорить не удалось. Стражники погнали девушек во внутренний двор…

Бедняжка Оливия! Как она сюда попала? Что случилось? Айстис не находил себе места, строя всякие планы, как повидаться с девушкой. Понимая, что в одиночку он ничего не сумеет сделать, Айстис обратился к Вадилу.

— Что ты? — испугался Вадил. — Хочешь сам погибнуть и меня погубить? Знай: каждый, кто пытается познакомиться с Дочерями стариков, подвергается смертной казни без всякой пощады!

Айстис долго уговаривал Вадила, уверяя, будто Оливия — девушка, которую он полюбил в Риме. Вадил не поддавался на уговоры, повторяя свое:

— Проси чего угодно, только не этого…

Айстис решил действовать иным путем. В мешочке, который вернул ему Сабон, оставалось несколько кусков янтаря. Один из них он предложил Вадилу:

— Если поможешь встретиться с Оливией, получишь еще такой же…

У Вадила загорелись глаза. То, что предлагал Айстис, по цене было равно примерно стаду овец!

— Ладно! Попытаюсь…

Оглянувшись, Вадил спрятал янтарь за пазухой.

До Великого праздника оставалось совсем немного времени. Однажды, проходя мимо, Вадил шепотом произнес:

— Этой ночью, если небо будет объято тьмой, слушай горного сокола. Когда услышишь его трижды, ступай во двор и спеши к недостроенной большой башне. Там есть щель, ведущая во внутренний двор. Там тебя будет ждать рабыня. Да хранит вас бог Атар!


В полночь раздался далекий голос горного сокола. Еще и еще раз… Осторожно, чтобы не заметили сторожевые, расхаживавшие по двору, Айстис завернулся в черное полотно, которое ему принес Вадил, и поспешил к большой башне. Он без труда разыскал щель в недостроенной ограде, которая брала свое начало от основания башни, и разглядел на ней фигуру, завернутую в такое же черное полотно.


— Боги милостивые! — бросилась к нему Оливия. Обняв его, она стала целовать юношу в губы, в глаза. — Неужто это вы?

— Успокойся, Оливия, успокойся… — нежно гладил ее плечи Айстис. — Как ты сюда попала?

— А вы? Моя госпожа Номеда теряет рассудок от тревоги! Она ищет вас на Черном Берегу. Боже мой, как она вас любит! Всех, кто плавает по Внутреннему морю, она расспрашивает о вас! Как вы сюда попали?

Айстис коротко рассказал обо всем, что с ним произошло после того, как он покинул дом Номеды.

Оливия рыдала, как маленькая девочка, прижимаясь к нему.

— На Номеду обрушилось несчастье! Ее отец, возвратившись, узнал, что Номеда вас полюбила… Всех рабов, которые помогали вам встречаться, разгневанный сенатор выгнал из дома. Мужчин он определил в гладиаторы, а нас продал в далекие края… Что будет дальше, никто не знает. Вероятно, мы никогда больше не встретимся… Бегите отсюда! Знайте, Номеда вас ждет с нетерпением! Отец приказал ей выйти замуж за Лукула, но она отказалась! Пригрозила, что покончит с собой. Отец рассмеялся. Он держит ее взаперти в Альба-Лонге, сказав, что будет ждать год. Если она за это время не передумает, он выдаст ее замуж насильно. Спешите, Айстис! Если вы не успеете, Номеда действительно покончит с собой! Она слишком горда, чтобы дать этому горбуну прикоснуться к ней!

Со стороны гор послышался голос испуганного сокола. Это был знак, что пора кончать свидание.

— Не грусти, Оливия, мы что-нибудь придумаем! Я помогу тебе выбраться отсюда!

Оливия утерла слезы:

— Спасибо вам, Айстис! Обо мне не тревожьтесь, спасайтесь сами! Вас ждет Номеда! О, боги! Если бы вы знали, как она вас любит…

Послышались шаги охранников. Айстис и Оливия отпрянули друг от друга. Дождавшись, пока стража удалилась, они, не вымолвив больше ни слова, скрылись в темноте каждый в свою сторону.


Прошла еще одна неделя. Храм был готов. Под вечер Айстиса позвал Сабон:

— Скоро старейшины родов со всех концов страны соберутся на праздник Атара… Но не это главное! Завтра всех рабов угонят…

— Как?

— Храму больше не нужны рабы. Всех отправят в копи, откуда никто не возвращается… Тебе нужно бежать как можно скорее!

— Куда бежать, мастер? С одной стороны — пески, с другой — непреодолимые горы!

— За горами — море. Там, где горы на юге поворачивают на восток, в Окелисе находится сторожевой пост римлян. Если доберешься до него, обретешь свободу, если нет — умрешь в соляных копях…

— А что будет с Оливией? С вами?

— Оливии ты уже не можешь помочь. Узнав о том, что ее ждет, девушка покончила с собой. А я свой век уже прожил. Жаль только, что я не завершил работу над скульптурой…

— Мастер!

— Не медли! Потом будет поздно… — Сабон протянул ему белый камешек со знаком Луны, несколько лепешек и кувшин с водой. — Спеши…

И ушел не оборачиваясь.

…Натянув на голову полотно так, что еле виднелись глаза, Айстис без труда выбрался из храма — белый камешек опять помог. Дойдя до края города развалин, он остановился в нерешительности: куда дальше? До Газы в одиночку не дойти. Ведь караван до храма Звезды путешествовал более сорока дней! И старик, разумеется, прежде всего будет искать его на караванной тропе. Идти через пески также бессмысленно: без запаса воды пески не одолеть. Он взглянул в сторону гор, вспомнил слова Сабона о сторожевом посте римлян у моря за этими горами. Если бы удалось добраться до поста, это было бы спасением!

…Много дней и ночей Айстис взбирался в горы. Лепешки кончились, он стал собирать корни и молодые побеги деревьев. Когда кончилась вода в кувшине, юноша стал искать горные источники. Наконец наступил день, когда горы, отнявшие у него столько сил, стали ниже, а впереди засверкала вода! Только сейчас Айстис увидел, что его одежда в клочьях, руки почернели и покрыты кровоточащими ранами, порванная обувь едва держалась на ногах…

— Море! — воскликнул Айстис, глядя на водную ширь. Воскликнул и успокоился, стал обдумывать, как быть дальше, как добраться до поста римлян. Ведь он с трудом переставляет ноги! Вот если бы вблизи оказался корабль…

Прошел день, другой, а Айстис все не решался отправиться пешком в путь по берегу. Больше, чем зверей и ядовитых змей, он боялся стражи мукариба.

Однажды Айстис увидел корабль. Он закричал, начал размахивать руками. Напрасно! На корабле его не заметили.

Костер! Нужно разжечь костер!

В его сумке было огниво. Айстис стал торопливо собирать сухие ветки.

Через несколько дней он снова увидел корабль. Издали был заметен блеск медных поручней.

Айстис поспешил разжечь огонь. Взяв из костра горящую длинную ветку, он стал размахивать ею над головой. На корабле заметили знак. Там все пришли в движение, закопошились. Одни взобрались на мачты, другие собрались на корме.

Какое-то время корабль продолжал плыть прежним курсом на всех парусах, но вскоре большие паруса обмякли, и корабль сбавил ход.

Айстис оставил пылающий костер, соскользнул с откоса вниз и через минуту уже бежал по отмели, уходившей в море, с ужасом думая, что будет, если окажется, что корабль принадлежит мукарибу…

Но нет! Он спасен!

На носу корабля гордо возвышался вырезанный из дерева бог Нептун, в вытянутой вперед руке он держал трезубец — этот знак Айстис не раз видел в Карфагене и Александрии.

С корабля спустили шлюпку. Мужчины гребли изо всех сил, настойчиво призывая Айстиса плыть к ним, одновременно жестами показывая на берег.

Полагая, что корабль очень спешит, юноша послушался и прыгнул в зеленые волны. Он плыл вперед, не жалея сил, которые были уже на исходе. Моряки втащили его в шлюпку и повернули к кораблю.

Только тогда Айстис понял, почему моряки так торопились. В их сторону по отмели с громким криком бежали темнолицые люди, угрожая копьями. Сторожевые мукариба!

Еще через несколько минут Айстис уже стоял на палубе корабля, названного по имени богини Весты, перед его командиром — магистром Веницианом.

— Кто ты такой? Что случилось? — спросил капитан.

От радости Айстис какое-то время не мог вымолвить ни слова.

— Ты понимаешь, о чем мы тебя спрашиваем? — повторил Венициан.

Айстис пришел в себя:

— Да! Да! Понимаю!

Капитан стоял не шевелясь, как и положено настоящему мужчине, хотя и был весьма удивлен — так, словно перед ним был человек с того света. Сколько лет он плавает по этому морю, но еще не было случая, чтобы на корабль попросился человек, не похожий на этих дикарей и вдобавок владеющий человеческим языком!

Айстис, не дожидаясь расспросов, стал рассказывать, как во время плавания по Внутреннему морю их корабль был захвачен пиратами, которые его и других пассажиров продали в рабство, как он совершил побег и бесконечно рад, что попал на этот корабль…

Капитан остался доволен рассказом, хотя ему, как и остальным, хотелось узнать побольше. Он велел накормить и переодеть Айстиса, дать ему возможность выспаться. Когда юноша проснулся, уже была ночь. Выйдя из каюты, он увидел людей, которые спали прямо на палубе, на тюках с товарами, между ящиками и мешками.

Над головой ярко мерцали звезды. За бортом плескалась вода. Она плескалась не только внизу, вдоль бортов корабля, но и наверху, в больших бочках, привязанных к бортам с внешней стороны, где хранился запас пресной воды, как было принято на римских кораблях.

Однообразно терлись веревки о борта корабля. Вяло трепетали на мачтах паруса. Кто-то вскрикнул сквозь сон…

Не спали лишь вахтенные моряки. Один вглядывался вперед по ходу, другой наблюдал за морем из бочки, привязанной к вершине мачты. Еще один измерял глубину моря, громко объявляя показания лага:

— Двадцать пядей!

— Хорошо! Так держать! Не спится? — обратился капитан к Айстису.

— Гляжу, чем заняты ваши люди…

Капитан показал рукой на моряков у лага, штурвала, на мачтах:

— Очень тяжело в этом море! Надо постоянно быть настороже. Ровно ничего не значит и то, что мы тут проходили не раз и не два… Там, где вчера было глубоко, сегодня может оказаться мель, где вчера была чистая вода, сегодня могут выступить скалы. В море тьма ракообразных, которые за одну ночь сооружают преграды! Они быстро затвердевают, и тогда кораблю смерть. Если корабль застрянет на появившейся вновь мели, спасения нет. Глубина невелика, с рослого мужчину, но шестами корабль не столкнешь! Уж если случится несчастье, никто нас не найдет, не придет на помощь! Тогда начинается борьба не на жизнь, а на смерть. Более сильные выбрасывают за борт слабых, чтобы оставалось больше продовольствия. И все ждут не дождутся высокой волны, которая сняла бы корабль с мели… Но далеко не всегда несчастных спасает волна, чаще они умирают от голода и жажды. И стоят корабли, оставшись без пассажиров, занесенные песком. Никому нельзя к ним прикасаться. Они напоминают о страшных местах, которых очень много на этом пути…

— Рассказывали, что в бухтах орудуют разбойники…

— Еще сколько! — ответил капитан. — Мы высматриваем не только мели, но и все бухточки, в которых находят себе прибежище пираты. Они выходят в море на маленьких шлюпках и набрасываются на корабли, словно саранча, отнимают товары, деньги и скрываются. Все чаще в путь отправляются несколько кораблей. И я из порта Беренике вышел вместе с «Гераклом», однако море нас разлучило…

Капитан умолк и снова стал всматриваться в побережье, вдоль которого корабль плыл ночью.

Светало.

— Гляди! Гляди! Чудесные птицы! Не фениксы ли это? Не слышал ли ты о таких, находясь там? — спросил капитан, указывая на берег, вдоль которого гордо вышагивали похожие на аистов длинноногие розовые птицы с очень длинными шеями. Таких Айстис нигде не видел. Они на самом деле казались чудесными[109 - Путешественники видели фламинго.].

— Куда держит путь ваш корабль, капитан? — поинтересовался Айстис, размышляя про себя, как ему добраться до Рима.

— Перед нами длинный путь… Мы сделаем остановку в Баб-эль-Мандебе, оставим товар для нашего гарнизона… Полагаю, и тебе будет удобно остаться на нашем посту и ждать корабля, плывущего на север… Как я понимаю, тебе хочется как можно скорее вернуться в Остию?

— Да, да, — подтвердил Айстис. — Буду вам век благодарен, если вы мне в этом поможете!

На третий день «Веста» подплыла к острову, который, по словам Венициана, напоминал полумесяц. Это и был Окелис — военный пост римлян, охранявший вход в Красное море, или, по-иному, в Аравийский залив. Раздвоенный пролив спокон веков носил название Баб-эль-Мандеб, что значит «Ворота слез».

Чем ближе к Окелису, тем больше островков. Одни были побольше, другие еле выглядывали из моря. Необходима была величайшая осторожность, чтобы не напороться на подводный камень.

На рейде стояло примерно двадцать небольших парусных кораблей, украшенных знаком Рима — Великой Волчицей.

— Туземцы уже неоднократно нападали на наши корабли, плывущие через Ворота слез, — объяснил Венициан. — Если бы не наши военные корабли, ворота бы закрыли. Ведь мы их конкуренты, а они — разбойники! Пока наши корабли не плавали по этим морям, товары из восточных стран продавались в тысячу раз дороже…

Окелис оказался небольшой крепостью, окруженной высокой стеной. Он напоминал Карнунт или новый Карфаген: прямоугольник с площадью посередине, как было принято строить у римлян.

Над башнями летали стаи черных ворон и орлов.

Венициан отвел Айстиса к коменданту Окелиса, толстяку, который беспрестанно вытирал платком шею.

— Здравствуй, здравствуй, магистр! Снова в путь? А кого это ты привел? — сурово спросил толстяк, вероятно больше для видимости, потому что сразу сменил гнев на милость и велел принести красный чай, который хорошо утоляет жажду. Он внимательно выслушал рассказ Айстиса, но, услышав просьбу помочь как можно скорее добраться до Рима, стал качать головой: — Так, так… Сочувствую… Но… Венициан, а Венициан? Как же быть? Погода меняется! Пока подуют попутные ветры, пройдет много времени! Послушайте, юноша, этот рассеянный магистр, вероятно, не рассказал вам, что через наши ворота корабли плывут не тогда, когда им этого хочется. Более надежно, чем мои солдаты, их закрывают ветры! Полгода они дуют в сторону Окелиса с севера, а полгода — с юга. Пока ветры дуют с севера, никто не доберется до Беренике. Никакой парус их не одолеет. А времена тревожные…

— Снова зашевелились арабы? — спросил Венициан.

— И еще как! Словно осы, которых выкуривают огнем Весты! Вся Аравия Феликс, как мы называем юг Аравии, охвачена непонятным движением. Наши наблюдатели застают все больше людей на побережье. Вдоль берегов снуют корабли — крупные и помельче. На побережье появились даже всадники на быстроходных верблюдах. Им лишь бы узнать, что творится по ту сторону пролива. — Комендант показал рукой па аравийский берег. — Таинственная страна…[110 - Первая карта Аравии, составленная К. Птолемеем в 150 году до новой эры, полторы тысячи лет пролежала без пользы: чужеземцам воспрещалось ступать на землю Аравии.]

— Венициан, что же мне делать с этим юношей? А если война?

— А может?..

— Что «может»?

— А может, говорю, пусть он плывет со мной?

Толстяк с удовлетворением развел руками:

— Замечательное решение! Я разрешаю! Пусть этот милый юноша плывет с тобой через Ваджур[111 - Ваджуром древние египтяне называли Красное море и Индийский океан. Это название не было забыто и в последующие времена.] на факторию! Пусть поглядит на мир, а затем вы оба снова попьете красного чая у меня в Окелисе и доставите меня в Вечный город. У меня давно уже не было отпуска, а сенат разрешил мне на некоторое время вернуться в столицу.

Айстис стоял на палубе быстро плывущего корабля и мысленно разговаривал со скульптором Сабоном, поэтому он не сразу понял, что ему говорил Венициан, плотный, крепко сложенный мужчина, одетый в традиционный плащ капитана римского корабля из тщательно обработанной телячьей шкуры, в широкополой шляпе, украшенной страусовым пером.

— Берег Благовоний… — медленно произнес Венициан, показывая влево, где еще виднелась полоска земли.

— Благовоний? — переспросил Айстис и посмотрел в том направлении, куда показывал Венициан.

— Да, да. Говорят, там растут деревья, у которых необыкновенный запах! Ни один человек, познавший очарование этого запаха, не в состоянии его забыть. Арабы собирают веточки этих деревьев и везут их на верблюдах по Пути Благовоний на север… Говорят, дерево благовоний все покрыто наростами. Из ствола течет сок, а благовония получают, надрезая те места, где кора наиболее сочная. Пахучая жидкость сочится, густеет и стекает на рогожу и на выровненную землю. Вся природа наполняется сказочными запахами… Арабы никому не разрешают подходить к этим деревьям…

Венициан умолк. Молчал и Айстис, вглядываясь в удаляющийся берег и прислушиваясь к трепету парусов «Весты» на ветру.

Казалось бы, прошло лишь чуть больше десяти дней с той поры, когда ему удалось совершить побег из храма Звезды, а сколько всякого осталось позади!

— Куда мы плывем, магистр Венициан? — спросил Айстис, вырвавшись из плена нахлынувших на него воспоминаний. — Где эта римская фактория, о которой говорил комендант Окелиса?

— До нашей фактории — дальний путь через нескончаемые воды, которые арабы называют аль-Хиндом. Однако если никто не станет препятствовать, мы через несколько месяцев увидим Арикамеду, где нас ждут с нетерпением… Раньше мы плавали в Потану — город, основанный еще Александром Македонским в устье великой реки Инд. Впоследствии колония Потану пришла в упадок, и мы основали новую, далеко на востоке, где берега омывают такие горячие волны, что в них можно купаться, как в бане.

Венициан стал вспоминать, как приятно он провел время в прошлый раз, приведя «Весту» в Арикамеду. Управляющий факторией Моний по достоинству оценил доставленные товары. Не меньше товаров Венициан везет ему и на сей раз: полные трюмы бочек с вином и пахучим маслом, пшеницей, корзины с пурпурными тканями и одеждой, свертками льна, золотыми и серебряными изделиями, золотыми сестерциями, которых особенно ждут на фактории. За них Моний покупает мирру[112 - Ароматическая смола, которая применялась для курений.] и слоновую, черепашью, носорожью кость, драгоценности и красители, каких больше нигде не умеют изготовлять, тончайшие серебряные цепочки и браслеты.

Монию Венициан везет и ожерелье из стеклянных бус, изготовленное мастерами Черного Берега. За это ожерелье, которое Моний хочет подарить супруге правителя туземцев, Венициану обещан сверхъестественный камень, на поверхности которого, словно живая, постоянно мерцает звезда! Камень темный, как ночь, а звезда яркая, как солнце! Этот камень он подарит жене патриция Сусанне, которая благоволит к нему. Быть может, этот подарок и поможет ему стать управляющим Остии? Вот тогда он будет провожать и встречать корабли, проверять, что привозят капитаны. Не будет замечать, чего не следует, и за это будет получать подарки… Большие богатства стекаются в Остию, ой большие! И не все замечает сенат… Так было всегда. С тех дней, когда в Александрию из длительного путешествия вернулся грек Гипал, который обнаружил кратчайший путь в восточные страны[113 - Около 100 лет до новой эры.] и привез полные трюмы перца и корицы. Вот теперь мы покажем арабам! И мы пригоршнями будем сыпать золото за пряности и благовония! Гипал первым узнал, как без особого труда можно отправиться в путь на юг, когда дует юго-западный муссон, гонящий воды Красного моря аж до самого канала, проложенного еще царем персидским Дарием[114 - Имеется в виду существовавший в древности канал из Средиземного моря в Красное (ныне Суэцкий канал).]. Пусть везут верблюды благовония через пустыни! Недолго уже… Быстроходные корабли римлян, следуя по пути, найденному Гипалом, все более подрывают арабскую монополию. Вскоре Путь Благовоний будет пролегать только через океан. И только корабли Венициана будут везти во Внутреннее море перец и гвоздику, корицу и шафран, слоновую кость и шелка. Их ждут патриции и их жены! Мирру, без которой не могут обойтись жрецы…

Венициан так замечтался, что не заметил, как «Веста» вышла в открытое море.

Очнувшись, он крикнул моряку на мачте:

— Гляди влево! Что видишь?

— Вижу гору и крепость! — послышалось в ответ.

— Хорошо! — с удовлетворением буркнул капитан и велел штурману подвернуть немножко вправо.

Скала, которую увидел вахтенный моряк, называлась Вороньим замком, по-арабски — Хусн-эль-Гураб. От нее следовало повернуть корабль на юго-восток и так плыть сорок дней и ночей…


Глава шестая

В СТРАНЕ ТЫСЯЧИ ЧУДЕС


* Тайны Эритрейского моря * Остров вечного лета * На римской фактории * В гостях у махараджи * С купцами на север * Разлив Ганга * В долине Семи Смертей *


Долго плыла «Веста». Казалось, не будет конца океану. День и ночь ветер раздувал паруса.

— Если так пойдет дальше, — сказал Венициан, глядя на небо из-под ладони, которой, словно козырьком, прикрывал глаза, — дней через тридцать мы увидим берега Индии…

— Индии? Что она собой представляет? — поинтересовался Айстис, который то и дело оказывался невдалеке от капитана.

— Индия — страна чудес… — задумчиво ответил Венициан. — С той поры, когда путь в Индию впервые проложил Гипал, мы все плаваем и плаваем туда… Из Индии в Вечный город доставляют большие богатства… Люди из-за них теряют рассудок! Не слышал ли ты, находясь в Риме, о семье Номедов?

— Нет, — солгал Айстис, в надежде узнать что-нибудь особенное. — А что?

— Сенатор Номеда, торгуя с Индией, нажил огромное богатство. Только жаль, не повезло человеку с потомством. Был у него сын, но погиб в боях с даками. Есть дочь — Номеда Юлия Квинтия, которая влюбилась в чужестранца и не желает выходить замуж за жениха, подобранного отцом. Неслыханное дело! Мало того, отец запер ее в своей вилле, а она пыталась бежать! Ей помогал капитан Курций, неравнодушный к Номеде. Верные рабы своевременно предупредили Юлию Номеду, что на корабле Курция ее ждет насильственное замужество. Она отказалась бежать, а Курций был схвачен и заключен в Карцер. Ума не приложу, как ему удалось бежать! Однако бегство его не спасло. Он связался с пиратами, не угодил им и был повешен на рее…

— Не может быть!

— Почему не может? Пираты — люди без родины, без чести и совести! Сколько их вздернуто на реях, а конца им не видать. Во Внутреннем море полным-полно кораблей, совершающих нападения на честных людей…

— А что случилось с Номедой?

— Что с ней случится?.. Отец оставил ее в Альба-Лонге. Выйдет замуж, куда ей деваться! Отец пригрозил: если она будет долго упрямиться, отдаст ее в весталки. И не просто в весталки, а в такие, которые развлекают жрецов!

Айстис вздрогнул при мысли об участи, уготованной Номеде. Что это? Неужели он действительно влюбился в эту черноволосую красавицу? А Угне?


Плескались еле заметные волны. Море напоминало озеро. Венициан был встревожен не на шутку.

— Не нравится мне такая вода! Сколько раз я проделывал путь до Индии, но такой штиль впервые. Не к добру это! Увидишь, не к добру… Эритрейское море — так называем мы эти воды — таит в себе много тайн!

Предчувствие не обмануло капитана. Не прошло и нескольких дней, как помощник Венициана, Понтай, закричал:

— Беда, магистр! Мачта!

Они вышли на палубу. Помощник показал на главную мачту: на расстоянии нескольких локтей от наблюдательной бочки на ней виднелась трещина.

— Только этого не хватало! — капитан выругался.

Спустя день утонул якорь: оборвался конопляный канат.

Венициан бегал по кораблю, понося всех, кто в погоне за прибылью не проявляет должной заботы о судне, когда произошло еще одно несчастье: порвался парус. Его клочья, вертясь над палубой, смели в волны почти все бочки с пресной водой… Капитан был вне себя: придется употреблять в пищу морскую воду! А что поделаешь? Моряки черпали воду из-за борта, кипятили, чтобы она испарялась, и по капле собирали для питья.

Но воды не хватало. Люди стали страдать от жажды. Пришлось вскрыть амфоры с вином, которые везли в Индию. Настроение чуть улучшилось, но ненадолго. Моряки и пассажиры стали болеть. Болезнь невиданная: у людей во рту горело, как от огня.

Несколько человек умерло в несказанных страданиях. Их выбросили за борт.

— Кровь! Кровь! — закричали наблюдатели, показывая вперед, откуда в их сторону плыла красная пена.

Моряки поневоле стали пятиться с носа корабля. Вместо воды им в лицо летели пена и брызги крови!

Капитан приказал повернуть в сторону, но вскоре стало ясно, что уйти от красных волн не удастся. Они окружали корабль со всех сторон… Не успела «Веста» выйти из окровавленной воды, как впереди показался такой же, как «Веста», трехмачтовый корабль. Он плыл им навстречу.

— Быть этого не может! Или я схожу с ума! — сказал Венициан, услышав такую новость. — Ни один корабль в это время года не может плыть оттуда! Муссоны этого не допускают!

Он выбежал на палубу и воочию убедился, что моряк говорит правду. Корабль, вне всякой зависимости от ветра, на полных парусах шел прямо на них! А у руля стоял… Скелет! Не человек, а лишь его скелет!

— Убрать долон! Приготовить вела алла фрин! Этот идиот врежется нам в бок!

Однако чужой корабль, не доплыв до «Весты», исчез, словно испарился…

Венициан побледнел.

— Вы видели, магистр? — спросил потрясенный Айстис, стоявший рядом с ним.

— Видел… Однако не советую рассказывать об этом кому бы то ни было!

Они оба в ужасе посмотрели в ту сторону, где только что видели корабль.

— Мираж! — глухо произнес Венициан, прийдя в себя. — Как я сразу не понял…

Внезапно небо нахмурилось. Солнце перестало излучать свет и напоминало угасающий диск. Темно-оловянные клубы густых облаков повисли над водой. «Веста», преодолевая волны, вошла в эту мглу.

Корабль сразу окружила густая темнота. Взвыл сильный порыв ветра. На «Весте» поспешно убрали часть парусов, а впереди уже показались огромные волны. Они катили вал за валом, сокрушая друг друга и взлетая вверх, выше мачт «Весты»! Ветер стал завывать еще сильнее. Казалось, он дует со всех сторон! Неистовство ветра и кипение волн сопровождалось раскатами грома. Молнии скрещивались, беспрерывно пронизывая тьму.

Корабль метался на волнах, как щепка.

Рухнула большая мачта, переломившись в том месте, которое было перехвачено веревками. Остальные две мачты едва удерживали «Весту» на плаву.

Моряки не сдавались. Повинуясь командам Венициана, они решительно боролись со стихией. Айстис понимал, что моряки не впервые столкнулись с грозными силами.

Шторм бушевал, недолго. Закончился он так же внезапно, как и начался. Снова засветило солнце.

Положив «Весту» в дрейф, Венициан дал возможность усталым морякам отдохнуть.

— Ты, пожалуй, уже проклинаешь то мгновение, когда решил отправиться в путешествие вместе со мной? — спросил Венициан у Айстиса, который в момент опасности помогал морякам бороться со штормом. — Сидел бы себе в Окелисе и попивал вино…

— Зачем же проклинать, магистр? — совершенно серьезно ответил ему юноша. — Я рад, что все позади и мы продолжаем плавание!

Не успел Айстис договорить, как Венициан схватил его за плечо:

— Гляди, что это?

Айстис всмотрелся туда, куда показывал магистр, и невольно вскрикнул: из волн торчала голова огромной змеи! Голова была величиной примерно в пять пядей и маячила на высоте примерно в двадцать пядей. Два больших глаза следили за ними. Затем голова повернулась, показав длинную шею, обросшую гривой.

— Морская змея! Берегитесь! — крикнул Венициан и пояснил Айстису: — Шторм расшевелил воды, и сейчас можно увидеть такое, чего ты еще не видел на своем веку!

— Морская змея! Морская змея! — кричали моряки, указывая в сторону, противоположную той, куда смотрели Айстис и Венициан, — на огромную темную массу, по величине превышающую корабль.


Прежде чем люди успели сообразить, как им быть, змея ударила о корабль с такой силой, что правый борт поднялся вверх, а левый коснулся волны. Из воды поднялись щупальца, каждое величиной с высокое дерево. Одно из них схватило рулевого вместе с моряком, бросившимся на помощь товарищу, и утащило их в море! Другое щупальце повисло над задней мачтой и сломало ее.

Послышался отчаянный крик, и сразу же все смолкло: чудовище утащило в воду еще одного моряка.

Видимо насытившись, змея шлепнула по волне длинным хвостом и скрылась. «Веста» с большим трудом снова обрела равновесие.


Взяв с корабля дань, Эритрейское море больше не препятствовало его продвижению вперед. Настал день, когда вахтенный матрос закричал:

— Земля! Земля!

Это были берега Индии. Издали они казались темно-синим облаком, нависшим над горизонтом, однако вскоре уже можно было разглядеть отмель. На нее накатывались волны. Лил дождь, все кругом заволакивал туман.

Боясь сесть на мель, Венициан приказал повернуть на юг и плыть вдоль берега. Он надеялся обогнуть мыс Корморин и найти подходящее место, чтобы привести в порядок мачты и запастись пресной водой.

— Остановимся на Тапробане[115 - Сейчас — Шри Ланка.], — сказал Венициан.

После нескольких дней плавания справа показался остров.

— Обычно мы здесь никогда не останавливаемся, — объяснил Венициан Айстису. — Эта земля мало изучена. Но до Арикамеду еще далеко, а людям необходим отдых…

«Веста» спустила две шлюпки. В них заняли места десятка два моряков. С радостными восклицаниями они стали грести к берегу, который был совсем рядом и сверкал желтым песком. Чуть дальше от кромки воды под зелено-голубым небосводом величественно покачивались деревья высотой в добрую сотню пядей с темно-зелеными листьями и множеством крупных красных цветов. Деревья были опутаны невиданными вьющимися растениями толщиной с поясницу взрослого человека.

Айстис, магистр и моряки, оставшиеся на корабле, с палубы любовались темно-синими волнами, которые набегали на желтый песчаный берег. Вдали виднелись зеленовато-синие холмы, украшенные серебром водопадов.

Клепсидра[116 - Клепсидра — водяные часы.] напомнила, что прошел час. Моряки, отправившиеся на берег, затерялись в лесу и не появлялись. Венициан забеспокоился:

— Не совершил ли я ошибку, отпустив их на берег? Еще останусь без моряков и погублю «Весту»…

Но тревога оказалась напрасной. Еще час спустя на берегу показались моряки. Они весело кричали и размахивали руками, давая понять, что можно высаживаться.

Венициан оставил на «Весте» пять человек, а с остальными отправился на берег.

— Гипарх писал, что неизвестно, остров ли Тапробан или окраина земли антихитонов[117 - Антихитоны — нечеловеческие существа.], — сказал капитан, оглядываясь по сторонам. — Долго задерживаться здесь не следует…

Он велел морякам быстро набрать воды, срубить несколько деревьев для мачт и отправляться обратно на корабль.

Пока моряки выполняли распоряжение, Венициан с Айстисом разгуливали по берегу.

— Эта земля очень богата. Говорят, будто жаркое солнце переплавляет эту зелень, горы и воду в драгоценные камни![118 - В античные времена о Шри Ланке, более известной под названием Тапробан, распространялись легенды, будто это рай, где люди очень долго живут.] Наши колонисты показывали синие сапфиры, ярко-красные рубины, фиолетовые аметисты, таинственные александриты, которые днем зеленоватые, а ночью, когда горит свет, принимают сиреневую окраску! Они получили эти камни у местных жителей, полудикарей, в обмен на изделия из бронзы и железа, — рассказывал капитан.

Через некоторое время моряки, спустив очищенные от ветвей стволы деревьев, заготовленные для мачт, доставили их на «Весту». С ними вместе поплыл и Айстис, который не переставал любоваться синевой волн и зеленью деревьев.

Разговоры о драгоценных камнях не будили в душе Айстиса чувства зависти. Янтарь ему казался более ценным. Завидовал он другому: в этих краях никогда не бывает зимы, царит вечное лето. Как хорошо было бы здесь его маме, которая называет себя мерзлячкой, никак не может согреться — ей бывает холодно даже в самый жаркий летний день… Ой, мама, мама, как ты живешь? Не забыла ли своего сына, которого боги услали так далеко? Но я вернусь, мама, обязательно вернусь! Не может человек быть счастливым без своего дома, своих соотечественников, своего языка!

Айстис увидел моряков, столпившихся на корме.

— Что они там делают? — спросил он магистра.

— Нашли жемчуг, — махнул рукой Венициан. — Здесь его много!

— Жемчуг? — Айстис вспомнил ожерелье из блестящих бусинок, которое видел на шее у Номеды.

— Эй! Юний! Иди сюда! — позвал магистр своего помощника. — Покажи нашему пассажиру свою находку…

Юний протянул Айстису большую плоскую раскрытую раковину. В одной ее половинке, прилипнув к голубому моллюску, сверкали два круглых розовых шарика, каждый величиной с горошину.

— Ожерелье из такого жемчуга в Вечном городе стоит больших денег: за него можно купить раба. Как мне повезло! Обычно в раковине бывает одна жемчужина, а в моей — две! — ликовал Юний.

— На отмели жемчуга попадается немного, зато в глубинах сколько угодно. Чтобы набрать побольше раковин, приходится нырять на дно, а это не очень приятное дело, — рассказывал Венициан. — В этих водах водится несметное множество хищных рыб — акул. Каждая из них величиной в десять пядей, а пасть у акулы шириной не менее пяти пядей. И вся усеяна зубами! Уж если акула схватит человека, смерть неминуема… Кроме того, здесь водятся рыбы мурены, которые стаями нападают на человека и рвут его на куски… От них невозможно отбиться!

Наблюдая за выражением лица Айстиса, Венициан продолжал:

— Поэтому поисками жемчуга на дне занимаются лишь преступники, рабы или невольники. Ныряют они, привязанные к борту крепкой веревкой, чтобы не сбежали… На шее у них для груза — большой камень. Рабы ищут раковины на глубине, а найдя, дергают за веревку. Только после этого их поднимают на поверхность. Наиболее ценны раковины, в которых встречаются оранжевые жемчужины. Бывают жемчужины и белые, и желтоватые, и розовые, и черные. Некоторым удается обнаружить и наиболее дорогой, самый красивый в мире жемчуг — «красную розу». Раба, который его нашел, отпускают на свободу…

Пока они беседовали, солнце пошло на закат. Айстис, не смея дышать, во все глаза смотрел, как солнце погружалось в воду… Вот оно зашло за горизонт, и над морем показались семь парусов. Над ними по небу рассыпались их неяркие отблески. Затем паруса превратились в замки. Им на смену пришли фигуры людей и зверей, вскоре слившиеся в башни, которые постепенно стали совершенно черными. А небо между тем продолжало быть голубым, только у самого горизонта полыхала огненная полоса.

— Здесь солнечный закат всегда такой сказочный, — пояснил Венициан, довольный потрясенным видом Айстиса.

На следующее утро «Веста», петляя между островами, которые возникали над морской поверхностью то слева, то справа, поплыла на северо-восток и вскоре снова приблизилась к берегам Индии. Наконец корабль вошел в небольшой залив.

— Вот и Арикамеду! — обрадовался капитан. — Наша фактория!

В бухте покачивалось около двадцати парусных лодок и маленький одномачтовый корабль. У самого причала выстроились небольшие домики.

«Веста» медленно приближалась к берегу.

Навстречу кораблю спешили колонисты.

На первый взгляд они казались такими же, как и римляне, которых Айстис видел в Вечном городе, Карфагене или Александрии: похожие одеяния, та же склонность ходить с высоко поднятой головой. Однако колонисты чем-то отличались от других граждан Великой Римской империи. Только позднее Айстис понял, что разница заключалась в обычаях, возникших за время пребывания вдали от Рима. Одни жили в колонии много лет и уже плохо представляли себе, что творится там, на западе. Их детям, родившимся и росшим на этом побережье, «Веста» казалась кораблем из страны сказок.

Некоторые бросились к кораблю в надежде увидеть своих близких, которых они в свое время покидали ненадолго, а получилось, что год шел за годом, но встреча все оттягивалась. Не обнаружив тех, кого надеялись увидеть, они с грустью уходили.

Были и такие, кто вовсе не подходил к «Весте». Они сами давно покинули родные края, не найдя счастья, и теперь не хотели видеть ничего такого, что могло бы напомнить о родине…

Моний, человек средних лет, облаченный в тогу, старый знакомый Венициана, выслушав историю Айстиса, охотно согласился, чтобы юноша пожил на фактории, пока мастера будут ремонтировать потрепанную штормами «Весту» и пока подуют ветры, благоприятные для обратного пути.

— Мы поселим вас во флигеле для гостей, — сказал Моний Айстису. — Чтобы вы не скучали, я прикажу, чтобы заботу о вас взял на себя наш переводчик Мегастен: он хорошо изъясняется на языке туземцев, интересуется их жизнью…


Айстис оглядел комнату, в которой его поселили. Привычное для римлян ложе. Каменный стол. Окно, выходящее на море. Светло и чисто. Чего еще ждать? Тем более что за дверьми не маячили стражники, как в храме Звезды.

В двери постучались.

— Войдите! — откликнулся Айстис.

Вошел высокий юноша, одетый в легкое белое одеяние. Левая его нога была обернута до половины голени, а правая покрыта полой того же одеяния.


— Дхоти, — сказал юноша, увидев, что новый житель рассматривает его одежду.

— Айстис, — представился хозяин комнаты.

Юноша рассмеялся:

— Мое имя Мегастен. А дхоти — это одежда туземцев, которую носят мужчины. Она мне очень нравится: в ней прохладно и легко…

Айстис с удивлением смотрел на гостя.

— Я — переводчик, — продолжал юноша. — На фактории живу уже третий год. Прибыл из Александрии, где изучал чужеземные языки.

— Из Александрии? — еще больше удивился Айстис. — А не знаешь ли ты некоего Такемта?

— Такемта? А как же! Ведь мы вместе учились! Он интересовался прошлым своего края, а я изучал языки дальней Индии… Такемт — великий человек! Его предки — жрецы фараонов. Деды и родители поведали ему очень много тайн. Он хочет написать историю родной страны, воссоздать прошлое, которое унесли с собой ветры времен. Откуда тебе известно о Такемте?

Айстис рассказал, как он с соплеменниками путешествовал в Карнунт, жил в Риме, преодолел Великие Пески, побывал в Александрии, где и познакомился с Такемтом.

— Какой ты счастливый! Ты так много видел! О, боги! — воздел руки к небу Мегастен. — Ведь и я отправился в путь, повинуясь зову далеких краев…

Мегастен рассказал о себе. Оказывается, дед его был знаменит во всей Элладе. После того как власть захватили римляне, его насильно, как и всех наиболее мудрых греков, переселили в Рим, чтобы он служил поработителям. Дед не согласился. Тогда его вместе с детьми сослали на Черный Берег. Ему навсегда запретили пребывание в Вечном городе, а тем более на родине — в Афинах… Так род Мегастенов, в котором были знаменитые писатели, поэты, дипломаты, общественные деятели, пришел в упадок. Отец Мегастена был уже лишь учителем танцев. Заботясь о судьбе рода, отец стремился, чтобы сын получил образование. Он послал его в знаменитую Александрийскую школу.

— Я с малых лет полюбил искусство танца, — рассказывал Мегастен. — Когда вернусь в Александрию, открою Академию танцев!

— Академию танцев? — недоверчиво переспросил Айстис.

— Да! Да! Академию танцев, в которой буду учить девочек и мальчиков не только танцам, но и пониманию прекрасного…

Айстис поинтересовался, чем Мегастен занимается на фактории, что представляет собой работа переводчика.

— Фактория — словно государство. У нее много всяких дел с туземцами. Без знания языка с ними не договоришься. Поэтому на фактории постоянно живет переводчик. Долгое время переводчиком работал Диорий, также грек, окончивший ту же Александрийскую школу. Несколько лет назад Диорий покинул факторию…

Не успел Мегастен закончить рассказ, как за дверьми послышались торопливые шаги и голос:

— Кто видел Мегастена? Его вызывает Моний!

— Я здесь! — отозвался переводчик и уже с порога сказал: — Как только освобожусь, приду снова!

Свое слово Мегастен сдержал, правда спустя несколько дней. Появившись у Айстиса, он сразу пригласил юношу к себе в гости.

Домик переводчика стоял недалеко от пристани, под тремя высокими пальмами. Снаружи он был выкрашен в белый цвет.

Внутри домика было уютнее, чем у Айстиса. Всюду, где только возможно — на столе, на ложе, на полу, — стояло множество больших и маленьких статуэток из камня, из дерева. На низких столах — горы восковых дощечек с надписями или новых, без надписей. Очевидно, Мегастен на них записывал все интересное, что узнает.

«Вот бы научиться писать!» — позавидовал ему Айстис, впервые сожалея, что не научился этому в Риме…

Рядом с восковыми дощечками лежали свертки папируса, вроде тех, что Айстис видел у Номеды и в Александрийской библиотеке. На стенах висели пергаменты различной величины с надписями и рисунками, нанесенными разноцветными красками.

— О чем они рассказывают? — спросил Айстис, указывая на пергаменты.

Мегастен взял палочку и стал ею осторожно водить по одному из пергаментов:

— На этой коже изображена вся земля, населенная людьми. Одни — культурные, другие — варвары, дикари, но все-таки люди. Видишь, земля людей начинается около Геракловых столбов на западе. За ними — море Тьмы, здесь море Захода, или Свебское море, с берегов которого ты прибыл… Далекие края… Видишь, сколько «белых пятен»! Когда появятся смельчаки, которые не побоятся сказок о чудовищах, злых духах и отправятся в путь, чтобы исследовать мир? Уже прошли те времена, когда человек открывал мир, ощупывая руками пещеру, где жил, охватывая взглядом дерево или холм около жилища… Пора отправляться в дальние путешествия, заново открыть мир! Ведь мы так мало знаем о нем… Немало и позабыли… Деды наших дедов знали куда больше! Вот на этих пергаментах я обнаружил карты тех краев, о которых мы сейчас ничего не знаем…

Помолчав, Мегастен продолжал:

— А как неглубоки наши знания даже о том, что нам, казалось бы, известно! Возьмем, например, Индию… Что мы о ней знаем? Только жизнь на узкой прибрежной полосе! В глубь страны мы еще не попадали… А сколько здесь разных народов, сколько обычаев! Сколько прекраснейшего искусства… Страна тысячи тайн!

— Почему люди не решаются пуститься в путешествие, чтобы исследовать другие страны? — поддержал Мегастена Айстис. — Пусть садятся на корабль и плывут на восток, пока не встретят восходящее солнце…

Мегастен нервно махнул рукой:

— Кому это интересно? Монию? Ему и здесь хорошо: туземцы за бесценок продают ему дорогие товары. Арикамеду для него — золотые копи!

Переводчик помолчал, как бы размышляя про себя над только что сказанным, а затем предложил Айстису:

— Пойдем пройдемся, я тебе кое-что покажу, а когда вернемся, я угощу тебя обещанным напитком, мне привезли его с далеких гор на севере…

Мегастен повел Айстиса в ту часть фактории, где хранились товары.

— Гляди, — показал он, — что доставила «Веста»! Видишь свертки льна, пурпурную одежду, египетский лотос, который любят туземцы. А вот золотые и серебряные сосуды, украшения… Там — пшеница, амфоры с дорогими винами, бочки меда. А тут — свинец, красные кораллы из Внутреннего моря, мешки с золотыми и серебряными монетами…

— Ого! Никогда бы не поверил, что это «Веста» привезла так много добра! — удивился Айстис.

— И это еще не все, — продолжал Мегастен. — «Веста» не единственный корабль, который в нынешнем году приплыл в Арикамеду. До нее к нам прибыла «Юнона», она доставила несколько сот молодых рабынь…

— Рабынь?

— Да, рабынь. Мы продали их богатым туземцам, как и мальчиков, обученных музыке… Не так давно «Великая волчица» — корабль из Остии — привезла драгоценные камни с Черного берега, александрийское стекло, железные изделия из Аквилеи.

— Из Аквилеи? — переспросил Айстис. — А янтарь тебе не довелось видеть?

Айстис показал обломок янтаря, который всегда носил при себе, ибо это был подарок Угне.

— Электрон! Разумеется! Мы получаем его из Аквилеи. Туземцы его очень любят. Если бы у меня был электрон!.. За ожерелье из электрона, — Мегастен обвел рукой вокруг шеи, — Моний недавно купил слона!

— Слона? Большого слона?

— Его самого!

— Зачем ему слон?

— Не знаю. Возможно, это просто каприз. Ведь Моний обладает несметными богатствами… Вот если бы у меня был электрон, я купил бы прекрасную девочку-танцовщицу и целыми днями смотрел, как она танцует…

Мегастен замолчал, замечтавшись, а затем махнул рукой и усмехнулся своим мечтам. Молодые люди стали смотреть, как рабы разбирают доставленные товары. Около рабов, не спуская с них глаз, стояли надзиратели.

— Что «Веста» повезет в Рим? — спросил Айстис на обратном пути.

Мегастен покачал головой:

— Есть что везти! Туземцы богаты. Товары для римлян уже укладываются. «Веста» повезет хлопок — это такое растение, из него изготавливают одежду. Мы закупили у туземцев перец, имбирь, гвоздику, другие пряности — все это вы повезете. Повезете и красители, в первую очередь — индиго, он в Риме пользуется особым спросом. Погрузим железо, которое здесь выплавляют в очень чистом виде. Тебе никто не рассказывал о железном столбе, который не ржавеет, хотя уже сотни лет стоит под открытым небом?.. Пошлем много благовонных курений и лекарств, бериллы, рубины и другие драгоценные камни. В Риме ждут из Индии птиц и зверей, в первую очередь львов, тигров, буйволов и слонов. Ты слышал о боях гладиаторов с дикими зверями? Вон там, под навесом, сложены слоновые бивни и панцири черепах… Если успеем, пошлем в Рим и молодых девушек — ведь сенаторам и всадникам нужны рабыни…


— Богатый край Индия, — сказал Мегастен, когда они уже сидели в комнате и пили вкусный напиток, которым оказался чай, — и могущественный… Если бы король этих мест, махараджа Сатавахана, захотел, он бы нас, словно крабов, согнал с берега в море! Но и мы ему приносим пользу… Вот местные власти и поощряют торговлю с Римом. Для этого и был основан Арикамеду. Давно было это… Еще до римлян, когда посланцы индийского правителя Ашоки побывали на Черном Берегу. Тогда Александрией правили первые Птолемеи. С тех пор многое изменилось…

Мегастен вспомнил своего предка, также Мегастена, которого один из полководцев Александра Великого — Селевика назначил, вместе со знатоком астрологии Дионисием, послом в государство Мавриев в Индии. Там он прожил более двух десятков лет и описал все, что видел, а Птолемеям привез много ценных вещей, о которых рассказывают в своих книгах греческие историки Элиян и Кальситен…

— Сейчас в Индию отправляются в основном такие люди, как Моний, Номеда, которые на торговле со здешними краями наживают огромные богатства! — сожалел Мегастен.

— А туземцы? Они путешествуют в дальние края?

— Разумеется! В Александрийской школе языку этой страны учил индиец. Колония индийцев находилась недалеко от порта, вправо от маяка… Все чаще и индийские корабли плывут в Александрию, добираются до Белого порта в Красном море, где тоже обосновалась большая индийская колония…

Слушая Мегастена, Айстис думал о том, какие большие богатства доставляются из Рима в Индию и обратно! Если бы хоть частица их попадала к его родичам!

Не надо рабынь, драгоценностей. Пусть будет хорошее железо, хлопок… Жемайтам многое пригодилось бы из этих краев… А в обмен можно было бы собирать янтарь… Подумать только: за ожерелье — слона! И Айстис представил себе, что он возвращается в родные края верхом на слоне… Наверняка сбежались бы смотреть не только дети, но и старики!

Местный правитель, рассказывал Мегастен, часто устраивает празднества в честь богов и неизменно приглашает Мония, других высоких римских сановников. В качестве переводчика на этих торжествах присутствует и Мегастен. Обычно больше никого с фактории не приглашают…


Когда наступила пора празднества, махараджа Сатавахана, узнав, что на борту «Весты» прибыл гость из далекого северного края, сделал исключение — пригласил и Айстиса.

— Пусть увидит праздник, — сказал он, — пусть другим расскажет, что видел…

Действительно, Айстису будет о чем рассказать!

Уже первое впечатление по пути во дворец махараджи было неповторимо: приглашенных на празднество у ворот фактории ждали слоны! Их широкие спины украшали дорогие красные покрывала, а хоботы и ноги — золотые кольца. На спинах покачивались балдахины, крыши которых были расцвечены птичьими перьями.

Услужливые рабы подняли путешественников и усадили под балдахины. Они заняли места на мягких диванах, привязав себя шелковыми веревочками. На шее каждого слона сидел индиец в белом дхоти, с красной повязкой на голове. Он железным крючком подгонял слона, указывая ему, в каком направлении нужно повернуть.

Перед слонами выстроилась сотня барабанщиков. Как только путешественники расселись, главный погонщик дал знак барабанщикам, они забарабанили, и кавалькада двинулась в путь.

За барабанщиками шагали слоны. Вокруг слонов, верхом на конях, ехали полуголые индийцы и длинными тупыми копьями разгоняли зевак.

Однако толпа все разрасталась. Особенно много народу собралось у врат фактории. Женщины поднимали над головой малышей, показывая им чужестранцев, гордо восседавших под балдахинами.

Айстис увидел впереди, в долине реки, дворец махараджи. Он был сооружен из светлого известняка и окружен глубоким рвом, за которым возвышалась земляная насыпь. Поверх насыпи — белая стена высотой примерно в пятнадцать пядей.

— Махараджа занял престол, совершив убийство, — шепотом рассказывал Мегастен. — Его отец состарился, но не желал уступить власть. Сын ночью задушил его собственными руками… Так говорит молва… Кто знает, как там было на самом деле… Кое-кто поговаривает, что он горячо любил отца, но было необходимо позаботиться о королевстве, на которое покушались другие махараджи. Их в Индии насчитывается свыше пятисот. И каждый хочет расширить свои владения… Конечно, за счет другого.

У ворот дворца путешественников встретили музыканты. Они играли на длинных медных трубах.

Слоны неторопливо вошли во двор. Толпа осталась по ту сторону ворот.

— Им сюда нельзя… Индийцы верят, что люди не равны от рождения. Предки одних рождены губами богов. Их потомкам суждено быть жрецами — брахманами. Предки других рождены из рук богов, поэтому им и их детям суждено быть земными правителями — кшатриями. Предки третьих рождены из голеней бога. Их потомки становятся вайшиями — ремесленниками, купцами, земледельцами. А детям тех, которые рождены из стоп бога — шудры, приходится всю жизнь быть на побегушках. В этот дворец имеют доступ лишь брахманы, кшатрии и вайшии.

Айстис лишь покачивал головой, слушая Мегастена. Какие странные обычаи! Ведь все люди рождаются равными! Лишь впоследствии одни становятся воинами, такими, как Гудрис, или жрецами, как Даумас, или кузнецами, как его отец…

Гостям помогли слезть со слонов и пригласили в другой двор, где их ждали нарядно разодетые женщины. Они окурили пришедших благовонным дымом, умастили их лбы маслами, на шею им надели гирлянды из желтых цветков.

После этой церемонии каждого гостя посадили в украшенный резьбой деревянный паланкин и понесли во дворец. Каждый паланкин несли шесть носильщиков — трое впереди, трое позади. Еще шестеро сопровождающих шли по бокам.

Носильщики негромко напевали монотонную песню. Им вторили музыканты, игравшие на трубах, цимбалах, барабанах. Кругом стоял невообразимый шум.

За спиной Айстиса осталось четверо ворот, одни красивее других по отделке. Гости оказались во дворе, где в две шеренги выстроились воины. Поставив паланкины на землю, носильщики низким поклоном пригласили гостей выйти. Дальше надо было идти самим.

Посередине помещения, на невысоком белом престоле, покрытом зеленым ковром, сидел молодой еще мужчина в белом жилете, в талии перехваченном красным платком. Длинные черные волосы были собраны в узел и обрамлены жемчужным ожерельем. Голову, руки и ноги украшали жемчужины и драгоценные камни. На шее — жемчужное ожерелье и тяжелая золотая цепь.

За спиной владыки стояли два раба с длинными опахалами из крупных перьев.

Махараджа жевал зеленый лист. Слева от него возвышался золотой сосуд, в который правитель сплевывал слюну. Айстис ужаснулся, увидев, что слюна — цвета крови!

— Это не кровь, — шепнул мне Мегастен. — Это сок бетеля, лист которого жует правитель туземцев…

От престола до самых дверей пол был устлан узорчатыми коврами, на которых стояли сосуды с яствами.

Махараджа кивнул Монию, приглашая подойти поближе, туда, где уже сидели его приближенные.

Начался пир… Как принято в этих краях, все ели молча. Если бы кто-нибудь заговорил, ему пришлось бы покинуть помещение.


После того как все насытились, владыка пригласил гостей в Скалистый дворец на концерт танцоров, музыкантов и певцов.


Небо, словно огромное покрывало из черного бархата, опустилось на островерхие пики гор. Казалось, будто оно стелется по карнизам скал, спускается в ущелье, отбрасывая на их дно еще более черные тени, чем те, что трепещут над пенящимися волнами, набегающими на песок побережья, еще горячий от поглощенных за день солнечных лучей. Из-за горизонта появилась луна. Она излучала белесо-синий свет и светила чуть ярче, чем крохотные звезды в глубине небосвода. Однако этого света хватало, чтобы фруктовый сад казался огромным. Он со всех сторон окружал высокие каменные строения в форме конуса, высотой в добрую сотню пядей, сверху украшенные шаром, похожим на головной убор с помпоном.

Подойдя поближе, гости убедились, что первое впечатление обманчиво. То, что им представлялось каменными строениями, оказалось сплошными скалами. Из розового, местами серовато-желтого песчаника умелые мастера высекли цветы, птиц, зверей и тысячи людей! Одни скульптуры были изображены в натуральную величину, другие увеличены в десять раз и более.

Большие и маленькие каменные люди стояли у подножия скал или поднимались на вершину по тропе, извивавшейся спиралью. В лунном свете они были видны отчетливо.

Еще больше яркости фигурам придавали сотни огней: в круглых глиняных сосудах горели пахучие масла. От мерцания огней каменные люди казались живыми…

Свет струился и изнутри скал. В самой большой скале, снизу до самого верха, было высечено помещение длиной примерно в сотню и шириной в пятьдесят пядей. Вместо крыши — ночное небо, усеянное звездами.

Стены этого внутреннего двора, поднимавшиеся на шестьдесят с лишним пядей, были украшены рисунками и скульптурами. Здесь были изображены воины с тяжелым оружием в руках и кружащиеся в стремительном танце женщины в набедренных повязках. Иногда попадались изображения полуженщин-полузмей, мышей и тигров с человеческими головами, обезьян, антилоп, кабанов, сказочных существ, летающих по воздуху.

Все они, казалось, направлялись к передней стене, где в полуовальной нише возвышался каменный престол, снизу поддерживаемый группой каменных людей и зверей.

На престоле, украшенном каменными цветами лотоса, скрестив ноги, опустив правую руку вниз, а левую положив на колени ладонью вверх, восседал каменный исполин с короной из сверкающего камня на голове. В лунном свете затейливо переливались лотосы, солнце, звезды, высеченные из драгоценных камней.

Престол и восседающего на нем исполина обвивали гирлянды из живых желтых цветов, озарял свет масляных фонарей.

Слева в скале восходящими террасами были высечены каменные скамьи. Первый ряд скамей был разукрашен особенно затейливо. В середине него также стоял престол, но не из камня, а из слоновой кости, усеянный сверкающими черными, зелеными, желтыми камнями, цветами из золота и серебра.

На престоле сидел махараджа в широком одеянии из тончайшего шелка, украшенном золотыми и серебряными звездами, в светящемся головном уборе, с которого свисали длинные синие перья.

Слева и справа от него восседали люди с бородами, окрашенными в красный и синий цвета. За их спинами — мужчины в роскошной одежде. За ними — женщины в одеяниях из тонких тканей разных цветов.

Люди, сидящие на скамьях, смотрели на возвышение напротив каменного престола и слушали грохот барабанов:

Тха, Тхоога-Тхака, Тхоохга.

Тхака Дига Дига Дига Дига Тхоонга.

Тха, Тхоохг-Тхака Тхоонга.

Тхака Дига Дига Дига Дига Тхом.

Тхака Тхака Дига Дига Тхака, Гали, Гина, Тхоме.

Тхака, Тхака Дига Дига, Тхака Гади Гади Тхоме…

Сорок музыкантов, держа в руках барабаны, напоминающие огромные арбузы со срезанными концами, беспрерывно играли — то все вместе, то аккомпанируя одному барабанщику:

Тха, Дхин-Тха-Джани, Тхака, Дхим, Дхим.

Тхака Тхака-Диги, Диги, Тхака, Тхари, Тхом…

Мелодия становилась все стремительнее. Она лилась, словно горная река, напоминая шум то ветра, то урагана.

Достигнув высшего накала, музыка умолкла. На мгновение воцарилась полная тишина. Было слышно, как в сосудах трепещет огонь.

Затем грянули аплодисменты.

Первым несколько раз хлопнул в ладоши человек, сидевший на престоле из слоновой кости.

Из-за престола выбежали несколько девушек, похожие на тех, что были запечатлены на настенных рисунках. На них были красные, оранжевые и зеленые набедренные повязки.

Они надели на шею главного барабанщика гирлянду из живых цветов. Сидящий на престоле, видимо довольный искусством его игры, подарил ему накидку. Барабанщик поклонился, коснувшись лбом мрамора, и вместе со своими товарищами скрылся за каменный престол.

Вместо них появилось несколько десятков мужчин и женщин в длинных белых одеждах. Они выстроились вдоль левой и правой стены. Вслед за ними вышли тридцать музыкантов и начали рассаживаться на белом покрывале, которое прислуживающие им девушки расстелили вдоль торцовой стены, невдалеке от каменного престола. У одних музыкантов были семиструнные вини — струнные инструменты, похожие на рабалы. Другие принесли с собой бамбуковые флейты — баукши, деревянные трубы — нагасварамы, небольшие барабаны — канджиры.

Как только музыканты уселись, люди в белом начали петь. Песня напоминала барабанный бой. Она тоже струилась над землей, взлетая ввысь, снова возвращалась. Казалось, мелодия порхала над скалами, ударялась о горы, задевала деревья.

Мегастен, сидевший рядом с Айстисом в первом ряду, недалеко от престола из слоновой кости, стал тихо переводить слова песни. Певцы и музыканты рассказывали о царевиче Манаме, который путешествовал через пустыни, воды, горы и леса, пока не добрался до могущественного владыки — махараджи. Живя в его владениях, он многому научился, женился на милой девушке-красавице, а сейчас с женой возвращается в свой край, снова едет через пустыни и леса…

Хор продолжал пение, а на сцену выбежали три танцора — двое мужчин и девушка в легкой яркой одежде. Лица их были покрыты краской разных цветов, на руках, ногах, пояснице, шее — множество украшений и серебряных колокольчиков, которые звенели в такт музыке.

Хор, следя за движениями танцоров, рассказывал, как в лесу на путешественников напали разбойники. Их предводителю очень понравилась молодая жена Манама. Очарованный ее красотой, разбойник вызвал царевича на поединок, предлагая сражаться за красавицу.

Танцоры изображали ожесточенный поединок, в котором царевич терпит поражение: меч выпал из его рук, жена подняла меч, но отдала не мужу, а разбойнику! Ее поступок решает исход поединка. Манам, тяжело раненный, умирает. Его жена, с первого взгляда влюбившаяся в разбойника, спешит к нему, чтобы обнять победителя. Однако разбойник, ужаснувшись поступку красавицы, отвергает ее и оставляет одну в джунглях… Красавица горюет, обращается к богам за помощью, но все от нее отворачиваются, проклиная за предательство.

Танец глубоко взволновал Айстиса, напомнил о доме, об Угне… И он снова в мыслях возвратился на корабль, который уносил его вдаль через Ворота слез.

…— У меня и мысли не было, что когда-нибудь в жизни доведется поездить верхом на слоне! — улыбался Айстис, рассматривая после праздника вместе с Мегастеном подарки махараджи. На долю Айстиса выпал танцующий слоненок, вырезанный из коричневого ствола дерева розы.

— Туземцы верят, что человек, поездив верхом на слоне, перенимает частицу его силы и живет на десять лет дольше, — объяснил Мегастен, любуясь своим подарком: ему досталась танцовщица, высеченная из белого камня.

— Удивительно! — произнес Айстис в задумчивости, даже не сознавая, что заговорил на родном языке. — Мне кажется, будто я уже лет десять не был дома! Слышите ли вы меня, Боги?

— Как ты сказал? — насторожился Мегастен, услышав молитву Айстиса на его родном языке. — Повтори!

Айстис повторил. Раз. Другой. Третий. Мегастен все больше удивлялся.

— Знаешь ли ты, что твой язык очень похож на древний язык жителей северной Индии?

— Как это может быть?

— Послушай: дхумах, сунух, шува, акис…

Мегастен произносил все новые слова. Они звучали непривычно, но Айстис их понимал! Ведь на его родном языке «думай» — дым, «сунус» — сын, «шуо» — собака, «акис» — глаз!..

— Санскрит[119 - Тайна санскрита разгадана только в XIX веке. Оказалось, что этот язык близок к большой группе языков, образующих семейство индоевропейских языков. Предполагается, что эти языки происходят от общего праязыка. Наряду с другими, к семейству индоевропейских языков относятся и языки балтов (литовцев, латышей, пруссов), а также людей, живущих на севере Индии, произошедших от арийских племен.], — только это и мог сказать переводчик, сам не понимая, почему в Индии он обнаружил слова, близкие греческому, а вот теперь — и языку, на котором говорит Айстис. — Санскрит… — еще раз повторил он, вызывая у Айстиса страх и одновременно желание узнать тайну схожести языков. Но Мегастен больше ничем не мог ему помочь.

— Меня очень заинтересовал твой рассказ о танцах Индии! Ты так много о них знаешь… — Похвалил Айстис друга, в душе завидуя ему и желая сменить тему разговора.

— О! О танцах Индии можно говорить много, — посерьезнел всегда веселый Мегастен. — Я подружился с учителем танцев махараджи и, пока ты знакомился с факторией, кое-что узнал… Послушай, о чем он мне рассказал. Танцы людям подарил бог Шива через своего поверенного, небесного мудреца Бхарату. Не зря ему было дано такое имя! БХА — чувство, мимика; РА — мелодия; ТА — ритм. Вот это и есть главное в танце… От учителя я узнал, что индийцы верят, будто миром правят восемь чувств: любовь, веселье, печаль, смелость, злость, страх, отвращение, удивление, которые никуда не деваются, постоянно живут на земле, в воде, воздухе, предметах, ощущениях, поступках… Они распоряжаются жизнью предметов, людей, никогда не покидая нас, определяют прошлое, настоящее и будущее… Однако чувства проявляют себя как дикие звери! Они приносят больше вреда, чем радости, меньше пользы, чем надо, мало помогают человеку. Чувства необходимо приручать! Существуют различные способы этого достигнуть. Один из них — танец, через него происходит очищение чувств.

Мегастен поднялся, отыскал старый сверток, перевязанный белой веревочкой, развязал ее, и перед Айстисом оказалось несколько листов, испещренных странными знаками и рисунками.

— Это учебник индийского танца, — сказал Мегастен. — Чтобы понять, о чем повествует индийский танец, нужно уметь читать письмо танцев. На этих листах дается объяснение каранов: сто восемь движений танца одного из трех главных божеств туземцев — Шивы. Подобно тому, как пчелы строят из воска соты, индийские танцоры из этих движений «лепят» свой танец. Караны, или движения, они подбирают в зависимости от того, о чем хотят сказать. Казалось бы, основных движений немного, однако из них можно вылепить несметное множество различных повествований! Караны напоминают недвижимые каменные глыбы, из которых сооружаются храмы. Кроме них, в индийском танце обязательно присутствуют и более мелкие знаки, обладающие постоянным значением: их показывают пальцами, поворотом головы, взлетом бровей… Учебник содержит свыше шестисот описаний таких движений. Они понятны не только танцорам, но и всем туземцам. Понимать их люди учатся с малых лет. Я видел людей, которые разговаривают между собой при помощи лишь этих знаков, без слов… Поэтому танец в этой стране стал более важным, чем письмо, которое не всем понятно.

Айстис слушал, не скрывая интереса.

— Знаешь, что еще мне сказал старый учитель? — продолжал Мегастен. — Музыка, по его словам, это дерево жизни, а танцы — его цветы… И еще, говорил он, голос народа — это повествование. Слышал ли ты, как мудрецы рассказывают легенды, сопровождая рассказ игрой на ситаре?

Не дожидаясь ответа, Мегастен стал декламировать на языке санскрит мелодичные стихи.

— Что это?

— По словам учителя, это — эпос[120 - Сохранились два произведения индийского эпоса — «Махабхарата» и «Рамаяна». Говорят, будто «Махабхарата», состоящая из 18 книг, содержащих более 100 тысяч двустрочий, создана легендарным поэтом Вьясом. Она повествует о борьбе за власть между двумя племенами Северной Индии — пандами и кауравами во II–I тысячелетиях до ноной эры. А «Рамаяна» (7 книг, 24 тысячи двустрочий), в которой рассказывается о приключениях царевича Рамы при освобождении жены Ситы из неволи демонов, будто бы написана поэтом Вальмики.Произведения эпоса — не только описания борьбы или приключений, но и сборники эстетических и этических норм — имеют всемирное значение.]. Наподобие наших «Одиссеи» и «Илиады»…


На следующее утро Моний пригласил к себе Айстиса и сказал:

— Я вынужден огорчить тебя, юноша. Мастера проверили состояние «Весты», и оказалось, что шторм нанес кораблю серьезные повреждения. Мы не справимся к тому сроку, когда подуют благоприятные ветры, несущие корабли в направлении Вечного города. А другого корабля нет.

Венициан, стоящий рядом, утвердительно покачивал головой.

— Целый год! — не сдержался Айстис. Он был в отчаянии.

— Что поделаешь… Шторм остается штормом. — Моний развел руками. — Придется переждать… Мы позаботимся, чтобы ты ни в чем не испытывал недостатка. Кажется, вы подружились с Мегастеном?

Мегастен обрадовался, что Моний сам сказал о задержке, хотел что-то добавить, но Айстис не дал ему даже вымолвить слово:

— Я не могу ждать так долго! Надо спешить домой! А если по суше?

Венициан ответил:

— Я моряк, поэтому у меня нет веры к суше. К ней я всегда отношусь с презрением. Однако если очень спешить, добраться до дому можно и по суше…

Айстис оживился:

— Это замечательно!

— Когда мы были в гостях у махараджи, я упомянул ему о тебе и выразил сожаление, что придется долго дожидаться корабля. В ответ на это он сказал, что ровно через месяц, если только звезды будут расположены благоприятно, его люди отправятся на север. Они пройдут до святой реки Ганг, затем до ее истоков высоко в горы. Далее по тропам, которые известны лишь им одним, они через горы доберутся до Храма Тысячи Пещер, где будут ожидать караван, направляющийся из ханьской столицы Лояна[121 - Лояна — столица Древнего Китая.] в Газу. А оттуда рукой подать и до Остии!..

— Газа? — Айстис содрогнулся от воспоминания о рынке рабов, однако выбора не было, не мог же он ждать здесь целый год!

— Караван идет по Шелковому пути[122 - Шелковый путь — торговый путь из Китая к побережью Средиземного моря шел через современный Афганистан, Иран, Ирак, Сирию, Ливан.]. Через горы, пустыни, совершает он в пути двести остановок. Если никто не препятствует, караван добирается до Газы за шесть месяцев, а если обстоятельства складываются неблагоприятно, путешествие длится и год, и три… Поступай, как считаешь нужным. Я на твоем месте переждал бы…

— Нет, нет! Я буду молить богов, чтобы они помогли мне отправиться в путь!

— Ладно… Я скажу махарадже.

Айстис вышел с таким ощущением, будто у него выросли крылья. Наконец-то хоть какая-то ясность! Ему наскучило гулять по фактории, хотелось скорее в путь. Теперь не так уж долго ждать! Через несколько месяцев он окажется в Риме, оттуда пойдет на север… Как он стосковался по дому!


Приближался день отъезда. Айстис уже десятки раз приводил в порядок содержимое своей дорожной сумки. Стоило ему проснуться утром, как он начинал прислушиваться, не приближается ли кто-нибудь по набережной. Ему казалось, что он вот-вот увидит, как открывается дверь и вошедший произносит волшебное слово: «Пора!»

Мегастен все более мрачнел:

— Тебе хорошо! Пройдет месяц, другой, и ты окажешься дома, будешь рассказывать обо всем, что увидел и услышал. Рассказов хватит на всю жизнь! А я? В Александрии меня никто не ждет… Я намеревался открыть Академию танцев. Но чем глубже я вникаю в индийские танцы, тем мне становится яснее, что моя затея пустая! — Мегастен вздохнул и ненадолго задумался. Потом продолжал: — Хорошо, подготовлю танцоров, которые будут знать все позы, мудры, а кто будет смотреть эти танцы? Кто их поймет? Ведь у нас зритель совсем другой! Ему эти индийские расы будут казаться лишь странностями, экзотикой… Моя мама умерла, когда я еще учился. Весть о смерти отца доставила «Веста». Я остался один как перст… Признаюсь, друг, меня все больше и больше притягивает этот край. Мне кажется, будто здесь я нашел родину… Ты помнишь танцовщицу, которая очаровала нас во дворце махараджи? Ее имя Нирмала. Я снова увидел, как она танцует в храме бога Кришны, недалеко от фактории, и заговорил с ней. Нирмала с трехлетнего возраста танцует богу Кришне, как и ее родители. Они и их предки — танцоры Кришны. Я тебе, кажется, уже говорил, что в Индии каждый храм содержит несколько танцоров. Ведь богов нужно целый день веселить музыкой, песней и танцем! В Индии тысячи храмов, и в каждом — танцоры… Видимо, и я стану танцором, я уже изучаю искусство танца. Хочешь взглянуть, как мы танцуем? Этой ночью, когда взойдет луна, Нирмала будет учить меня новому танцу…

Ночью, когда над морем, равнинами и горами снова повис белесый круг луны, Мегастен тихо постучал в двери. Они вышли через ворота и повернули в горы. По узкой тропинке друзья поднялись на вершину небольшого холма, а затем спустились к морю. На самом краешке обрыва, на мысе, который выступал далеко в море, Айстис увидел стены, сложенные из каменных глыб. Их высота достигала десяти пядей, а ширина — шесть-семь. На вершине стены друг возле друга стояли и лежали огромные каменные слоны, тигры, волы…

Стены образовали правильный квадрат, посередине которого к черному небу поднимались две каменные островерхие башни. Конусы башен были похожи на ступеньки, на которых возвышались скульптуры, изображавшие мужчин и женщин. В лунном свете можно было разглядеть застывшие лица каменных людей, фигуры зверей и животных. Казалось, будто эти строения, сложенные из крупных блоков известняка, погрузившись в дремоту, прислушиваются к звукам волн, разбивающихся об их подножья, не обращая никакого внимания на уходящее время…

Мегастен знаком показал Айстису, где ему надлежит остановиться, чтобы он мог наблюдать за танцем, и скрылся в храме. Вскоре юноша показался уже во внутреннем дворике. К нему сразу приблизилась девушка, до этого ожидавшая его в тени.


Они протянули друг другу руки. Поклонились. Затем девушка быстро заговорила. Мегастен молча кивал.

Нирмала, а это была она, обвела руками вокруг, как бы отмечая место, где они будут танцевать. Затем она указала на фигуры, стоявшие на нижней ступеньке башни. Айстис еще раз, теперь внимательнее, вгляделся туда, куда показала Нирмала, и увидел две пары каменных танцоров.

Мужчины были в головных и набедренных повязках, на их руках браслеты со множеством серебряных колокольчиков. На каменных танцовщицах были лишь набедренные повязки, а на руках и ногах связки колокольчиков. Волосы причесаны на пробор и собраны в узел.

Нирмала еще раз обратила внимание Мегастена на каменных танцоров, словно призывая его всмотреться в них. Затем она удалилась в храм и вернулась, неся в руках поднос с колокольчиками и повязками.

Мегастен и Нирмала облачились в одеяние танцоров.


Айстис был не в силах оторвать от них взгляда. Нирмала казалась прекрасной царевной из сказки! А когда она надела поверх обнаженной груди гирлянду из живых цветов, он даже почувствовал их дурманящий запах… Девушка повернулась лицом к Мегастену и улыбнулась, как бы подбадривая его. Она что-то тихо сказала ему, может быть, о том, где и как тот должен стоять в позе Кришны.

Нирмала должна была изображать танцовщицу, влюбленную в Кришну. Вот она отошла на несколько шагов. Начался танец без музыки, факелов и пахучих масел. В полной тишине.

На каменном полу кружила, словно выточенная из красного дерева, босая, идеально совершенная фигурка Нирмалы…

Со своего пьедестала за ней наблюдал бог Кришна — Мегастен, а с вершины скалы — Айстис.

Сначала Нирмала танцевала медленно, погрузившись в мечту. Однако с каждым движением скорость танца нарастала. Вот уже она вращалась, как пламя, воздевая руки к богу Кришне, пока не пустился в пляс и он…

Айстис всем телом наклонился вперед, следя за танцем. Ему казалось, будто танцует не только Нирмала! Со своих мест сдвинулись каменные слоны, они подняли вверх длинные хоботы и передвигают тяжелые ноги. Разевают пасть тигры, поднимают рога волы… Танец расшевелил и каменных людей на ступеньках башен!

Айстис зажмурился: у него закружилась голова. Придя в себя, юноша решил незаметно вернуться на факторию: он почувствовал, что не имеет права прикасаться к тем чудесам, которые увидел, не может, не должен мешать Нирмале и Мегастену!

«Вот чего не хватает скульптурам и изваяниям Сабона в храме Звезды! — думал Айстис. — Вот чего не хватало всем скульптурам, которые он видел у Жвайгждикиса и в Риме, в Карфагене, в Долине царей, в Александрии! Танца! Движения! Без движения они мертвы…» И он представил себе, каким следовало бы создать Святой Круг… На мгновение ему захотелось вернуться в храм Звезды и разбить застывшие фигуры, создать их заново!

…— Почему ты убежал? — спросил Мегастен Айстиса на следующее утро. — Мы с Нирмалой искали тебя, чтобы показать необычный рисунок — колесо с шестьюдесятью спицами! — Помолчав, он добавил: — Я пришел, чтобы передать распоряжение Мония: за воротами тебя ждет двухколесная повозка, в которую впряжены буйволы.

— Как?.. Уже!..

Мегастен отвернулся:

— Возможно, мы встретимся когда-нибудь…

Оба понимали: это только красивые слова.

— Возьми на память небольшой подарок.

Мегастен протянул Айстису фигурку танцовщицы из слоновой кости. Танцовщица была почти обнажена. На лбу — прекрасное украшение, на шее — ожерелье, на руках и ногах — браслеты, на предплечьях и икрах ног — длинные спиральные украшения…

— Нирмала! — с удивлением воскликнул Айстис.

— Она… Ее изображение вырезал для меня мастер по слоновой кости. Их много живет при дворце махараджи. Индийцы — искусные резчики… Возьми на память о нас!

Мегастен вручил Айстису еще сверток.

— А это — в дорогу… Какой из тебя купец, если нет товаров?

Развернув сверток, Айстис увидел несколько жемчужных ожерелий, горсть драгоценных камней, кораллы южных морей.

— Но ведь это огромное богатство! Как же я могу это взять?

— Бери, бери… В путешествии пригодится. А мне все это уже не нужно… Я копил, чтобы открыть Академию танцев. Сейчас моя академия — эта удивительная страна! Я не хочу больше помогать римлянам грабить людей, скупать за бесценок не только драгоценные камни и золото, но и самые изумительные скульптуры… Не хочу помогать увозить в виллы римских богачей самых прекрасных и талантливых танцовщиц! — Мегастен отвернулся, помолчал и продолжал с воодушевлением: — Прав был мой предшественник Диорий, который покинул римлян и ушел в пустыню, чтобы совершенствовать себя! Но я полагаю, что нужно действовать по-иному. Я не стану замыкаться в одиночестве, постараюсь выучиться на хорошего танцовщика и языком жестов буду рассказывать новым землякам не только о прошлом и богах, как здесь принято, но и о море, о жизни, о свободе… Я буду учить людей пониманию, какими богатствами они обладают, расскажу им танцем, как оказывать сопротивление чужеземным купцам, не давать себя в обиду!

Попрощаться с Айстисом пришли Моний и Венициан.

Моний вручил Айстису мешочек сестерциев. Еще один мешочек дал ему Венициан и сказал при этом:

— До свидания в Риме! Я полагаю, у нас будет о чем поговорить. Я живу в Остии, недалеко от больших башен… Еще на корабле я понял, что ты и есть тот чужеземец, из-за которого разгневался отец Номеды! Как я понимаю, ему придется уступить! — добавил он, подмигнув.

Моний отвел Айстиса в сторонку.

— С людьми махараджи я договорился. Они проводят тебя до Храма Тысячи Пещер, где передадут предводителю каравана, который держит путь из ханьской столицы. Будем надеяться, что так ты скорее доберешься до Газы, а оттуда до Рима не так уж далеко. Пусть благословит твое путешествие Юпитер! Правда, а почему ты ничего не сказал мне о Номеде? Я ведь хорошо знаю старика, мы бы тебя не так приняли!

Айстис хотел сказать, что все обстояло не совсем так, как кое-кто рассказывает, что Номедам он чужой, что его влечет не в Рим, а в родной дом, однако Моний не дал ему и слова вымолвить:

— Понимаю, понимаю… Скромность украшает человека! Мы еще встретимся. Я полагаю, что перед тобой — большое будущее…


Вскоре фактория осталась позади.

Уже который день Айстис с индийскими купцами, сидя на спине слона, продвигался все дальше и дальше на север.

Теперь слоны отдыхают. Они спят, опершись спиной о дерево, вытянув хобот. Время от времени они сгибают хобот и засовывают его в рот — совсем как маленькие дети, когда суют в рот кулачок… Слоны тихонько похрапывают. При малейшем подозрении они вытаскивают хобот изо рта, нюхают воздух вокруг и снова засыпают…

Айстис никак не мог привыкнуть к слонам. Выезд из фактории во дворец махараджи сейчас кажется ему сказкой. Длительное путешествие на слонах — совсем иное дело. Когда Айстис на двухколесной повозке — арбе — приехал в пригород, его встретил худой индиец с зеленой повязкой на голове. Низко поклонившись, он сказал, что Айстису предназначено место на головном слоне.

Оказалось, на слона не так просто взобраться! Туземцы поднимаются очень легко: слон приподнимает переднюю ногу, погонщик вскакивает на нее, залезает на хобот, а затем, ухватившись за уши животного, взбирается к нему на шею. Для Айстиса, как и для других купцов, особенно пожилых, такой способ не подходил. Погонщик велел слону присесть на все четыре ноги. Затем к боку животного прислонили лесенку, по которой Айстис и его спутник легко залезли наверх и сели на огромный мешок, набитый соломой, лежавший на жесткой раме, привязанной толстой веревкой.

Слон встал, сильно вскинув при этом ездоков назад. Прежде чем им удалось обрести равновесие, их бросило, вперед. Наконец толстокожий принял нормальное положение и двинулся с места, но качка не прекратилась. К ней придется привыкать…

Сначала слоны шагали по горному плато, заросшему невысокой травой.

Постепенно ландшафт менялся.

Появлялись холмы, обросшие деревьями. Между ними простирались болота, блестели небольшие озерца.

Слоны брели через реку. Вокруг их ног ныряли крокодилы. Не дай бог упасть со спины слона! Крокодилы только этого и ждут, разинув пасть…

Поднявшись на берег, слоны приблизились к веренице соломенных хижин между деревьями. Хижины стояли не полукругом, как было принято на родине Айстиса, а в две шеренги, друг против друга.

Со всех сторон к ним бежали мужчины в белых дхоти, женщины в цветных сари. Мальчишки в большинстве своем совершенно голые! Айстис засмотрелся на маленьких нарядных девочек. Украшения на них такие же, как и на взрослых женщинах: на ногах — кольца, в носу — колечки, на шее — ожерелья из монет, на руках — блестящие браслеты…

За деревушкой дорога потянулась через болота, но слоны не испугались и с плеском пробирались через это черное месиво. С таким же спокойствием они прошли и через лес, заросший понизу кустарником, который гнулся под их ногами, как трава, и трещал при этом.

«Гляди во все глаза! — провожая Айстиса в путь, говорил Мегастен. — Еще мой прадед в своей знаменитой книге „Индикас“ писал: „В Индии обитает не меньше сотни племен! И каждое живет по-своему. Что ни деревня — другое племя“».

Айстис хорошо запомнил эти слова. Он только сожалел, что никто из купцов, с которыми ему предстояло преодолеть огромное расстояние, не знает латинского и не сможет объяснять ему увиденное… Однако оказалось, что огорчался он напрасно. Моний не знал или намеренно умолчал о том, что в составе каравана будет известный купец Полунарув, с которым Айстис познакомился на фактории. Айстис и Полунарув ехали на одном слоне.

Полунарув, хотя ему было больше сорока лет, выглядел молодо. Он уже дважды добирался морским путем до Александрии, проявлял интерес к жизни на западе, говорил на языке римлян.

Сидя вдвоем на своем слоне, Айстис и Полунарув оживленно делились впечатлениями.

Внезапно одни из слонов остановился, поднял хобот вверх и затрубил. В кустах послышалось хриплое урчание. Купцы разволновались.

— Что случилось?

— Тигр! Это плохая примета! Кое-кто предлагает вернуться: не посчастливится в пути…

Поспорив между собой, купцы решили продолжать путешествие.


Слоны не торопясь шли между деревьями. Казалось, будто они дремлют на ходу, не обращая внимания на крупных черных горластых ворон, которые стаями кружили над их головами. Но вдруг слоны разом подняли хоботы: они были встревожены.

Айстис оглянулся, пытаясь узнать, что напугало великанов. Оказалось, на ветвях дерева и вокруг него, в траве, резвились маленькие полосатые белки! Они были такие маленькие, что напоминали мышей. Айстис не знал, что туземцы называют их «древесными крысами». Деревья и поляна, где обитают эти млекопитающие, строго поделены между ними, и со всеми, кто переступает границу их владений, идет ожесточенная борьба! Однако слонам белки уступили дорогу. Увидев караван, зверьки бросились на дерево и прильнули к коре — казалось, даже хвосты прилипли к ней! Пестрые шкурки слились со стволом, и белки оставались в оцепенении, пока слоны не прошли мимо. Затем вся стая бросилась вниз, и опять каждая белка-крыса стала сновать по своей части поляны, задрав хвост…

Тропа петляла по склонам гор.

— Земля малаялов, — напомнил Полунарув. — Странные люди! Они никому не разрешают вырыть даже маленькую ямку. Говорят, будто земле будет больно. Земля — их бог…


Слоны медленно переходили реку по деревянному мосту. Он весь трещал от старости! Тогда некоторые погонщики стали направлять животных вброд. Слоны осторожно спускались в воду, переходили реку, а на другом берегу также осторожно поднимались по насыпи, хоботом обнюхивая дорогу. Иногда посреди речки какой-нибудь слон останавливался, хоботом набирал воду и опрокидывал ее в широко разинутый рот…

Караван подошел к большой деревне. Деревянные домики, переплетенные травой, душисто пахнут деревом и сеном — такие они новенькие! Соломенные крыши еще не успели побелеть. Однако нигде не видно ни живой души! Лишь по улочке пробежала исхудалая собачонка.

— Здесь жили паньи. Очевидно, случилось несчастье…

— Какое несчастье?

— Кто-нибудь умер. Когда в деревне кто-либо умирает, паньи покидают ее и строят себе жилье в другом месте.

А вот и заросли камыша, где паньи еще недавно резали траву для своих домиков…

Слон шел вдоль края зарослей. Хоботом он вырвал куст камыша. Корни его облеплены землей, но слон знает, как ему быть: он шесть-семь раз ударяет кустом о свои толстые, словно бревно, ноги, затем засовывает камыш в рот и перемалывает пищу широкими коренными зубами.

Животные шагали не спеша. Дорога дальняя, нужно экономить силы. Днем караван в движении, вечером останавливается на отдых. Тогда слоны до рассвета щиплют траву, поедают побеги деревьев, лакомятся рисовыми лепешками, которые сами для себя несут на спине. А путники разжигают костер.


Айстис и Полунарув сидели у огня.

— Что это? — спросил Айстис, показывая в сторону горы, где одновременно запылало множество костров. — Праздник?

— Нет, — объяснил Полунарув, — это донгиряхонды готовят почву к севу. Мужчины повалили деревья, а женщины сжигают ветви. Таков обычай: за ночь нужно сжечь ветви и кустарник. Если не успеют до рассвета, придется, несмотря на вложенный труд, все оставить и снова браться за дело в другом месте…

— Значит, нужно рубить столько, сколько нужно, чтобы успеть сжечь!

— Нельзя! Рубить нужно каждому не меньше, чем положено одному мужчине, и столько, сколько всего в деревне мужчин.

— Откуда такой обычай?

— Это своеобразная борьба с лентяйством. Ведь из того зерна, что будет выращено, необходимо немалую долю отдать жрецу, кузнецу, гонцу… Придется засыпать и в глиняный горшок — на черный день. Вот и нужно обработать определенную площадь, иначе племя не выживет.

На следующее утро слоны, обойдя выжженные горные делянки, вступили в долину, где росли высокие травы.

— Слоновая трава, — сказал Полунарув, указывая на растения, толстые стебли которых поднимали свои кустистые верхушки на высоту седел.

Трава оправдывала свое название. Местами она росла особенно густо, и высота ее превышала рост взрослого слона! Трава заслоняла все кругом, за продвижением слонов можно было следить только по ее шелесту.

День шел за днем, а кругом, сколько хватало глаз, простиралась коричневая колышущаяся равнина…

После полудня караван подошел к небольшой реке. На ее берегу, под деревьями, широко раскинувшими ветви, стояли тесно прижавшиеся друг к другу, слепленные, как гнезда ласточек, глиняные избушки, вокруг которых толпились дети всех возрастов.

— Почему здесь так много детей? — заинтересовался Айстис.

— Здесь живут мунды. Они верят, что урожайным будет лишь тот год, в который в семье родится ребенок…

Караван медленно прошел мимо деревни, однако полуголые мужчины совсем не обратили на него внимания. Стоя на коленях, они словно облепили неглубокий глиняный горшок, у которого стояли два старика в длинных белых одеяниях. Сначала один старик, а за ним другой что-то бросали в горшок, и собравшиеся громко вскрикивали.

— Чем это они заняты?

— Выбирают имя… У мундов есть обычай усыновлять новорожденного скопом, всей деревней, чтобы никто не остался в обиде. Соседи приносят родителям по мелкой монете, как бы «покупая» ребенка. Затем вся деревня выбирает новорожденному имя. Двое наиболее чтимых стариков по очереди кидают в горшок по зернышку риса. Остальные тем временем перечисляют уже умерших прадедов. Ребенок получает имя, которое прозвучало в то мгновение, когда зернышки коснутся друг друга. Считается, что в этот момент в ребенка вселилась душа умершего родственника.

Слоны отошли от деревни, а мунды все еще стояли на коленях у горшка. Видимо, душа ни одного предка не желала вселяться в новорожденного.

Стоило каравану подняться на вершину холма, как ветер принес запах пепла и дыма.

— Недавно бушевал пожар! — встревожился Полунарув. — Как бы нам не попасть в беду! — И он что-то сказал погонщику. Тот стал утвердительно кивать.

Действительно, караван вскоре вступил на участок выгоревшего болота. Сухие, обгоревшие стебли болотной травы измазали ноги слонов…


Уже четвертый день купцы, преодолев болота и выгоревшие равнины, двигались по берегу стремительной реки, несшей свои воды между высокими обрывами. Людей не было видно.

— Эти места безлюдны? — спросил Айстис.

— Смотри! — ответил Полунарув и указал на дым, который сероватыми клубами поднимался над берегом реки: — Одна, две, три… Восемнадцать пещер… В откосе…

— Вижу, вижу…

— А в пещерах живут чоланайкикены. Сами они себя называют людьми лесов, джунглей, но жилища устраивают в скалах около рек. Они не любят гостей, поэтому мы обойдем краем их поселок. Мне однажды довелось побывать у них. Своеобразное племя! Живут родами. Один род — в одной пещере… У супругов — свой уголок, отгороженный от остальных каменной стенкой. Семья образовывается, когда молодая пара решает отгородить в пещере нишу для себя, создает свой очаг. Юноши этого племени лишены права жить в пещере, пока не женятся. Они спят у входа в пещеру, вокруг костра. Незамужние девушки живут как бы в прихожей пещеры. Там по ночам разжигают костер. Огонь добывают путем трения бамбука о бамбук… Чолос — племя охотников, умеющих пользоваться разными хитростями. Излюбленный способ охоты — установка сетей. Однажды я попал в такую сеть, когда ехал верхом на слоне. С трудом выпутался!.. Интересно они ловят рыбу. Чолосы владеют искусством изготовления из корней индиго дурманящего напитка. Вылив его в реку, они потом руками собирают охмелевшую рыбу.

— Чолосы довольны такой жизнью? — спросил Айстис, подумав про себя, как нелегко было бы жить среди таких дикарей.

— Еще как довольны! Они любят музыку, танцы, умеют петь красивые песни… Чолосы живут дружно и очень трудолюбивы…

«Вот тебе и дикари», — подумал Айстис.

Слоны утомились. Все чаще погонщики ударяли их по голове железным крюком, который заменял и поводья, и кнут. На удар слоны отвечали хриплым гортанным ревом и, неохотно подчиняясь, шагали дальше…

Погонщики торопились. Уже которую ночь путешественники спали лишь по нескольку часов и снова отправлялись в путь, не дождавшись даже восхода солнца. Слонов стали усиленно кормить, и они, как бы обретя новые силы, легче шли по берегу реки. А вокруг открывались великолепные панорамы: справа текла река, слева сплошной зеленой стеной стояли джунгли.

Полунарув крикнул что-то погонщику. Тот, выслушав, кивнул.

— Остановимся ненадолго. Хочу показать тебе удивительное племя, подобного мне больше нигде не довелось встретить.

Слоны стали щипать траву. Полунарув слез со слона и помог слезть Айстису. Размявшись после долгого сидения, они пошли к деревьям на самом берегу реки. В лесочке, который Айстису напомнил родные края, они увидели дерево, под которым из камней было сложено возвышение. На нем стоял масляный фонарь, в котором горел огонь. Всходило солнце. Вокруг огня, образуя круг, стояли на коленях старые и молодые люди.

Айстис и Полунарув, не смея мешать им, остановились в сторонке. На деревьях вокруг возвышения висели крупные, ярко раскрашенные маски, изображавшие людей, волов, гусей…

— Никто не знает, откуда пришло немногочисленное племя коч-колита. Оно вымирает, ибо, по своему убеждению, не может вступать в родство с другими племенами. Юноши женятся только на своих сестрах… Эти люди преклоняются перед огнем, видя в нем высшее божество, не признают других богов.


Еще через несколько дней, проведенных в пути, Айстис обратил внимание на грохот, доносившийся с гор.

— Что это? Горный обвал?

— Нет… В этих местах обвалов не бывает. Это мунды молятся.

— Молятся?

— Уже давно не было дождя, посевы страдают от засухи. Мунды катят камни с гор, зовя дожди…

Об этом рассказе Айстис вспомнил, когда караван проходил мимо полей, заваленных камнями. Куда ни глянешь — слева и справа, под высоким деревом и приземистым кустом — одни лишь камни! Одни крупные, больше человеческого роста, другие маленькие. Одни стоят стоймя, другие лежат плашмя.

Поняв вопросительный взгляд Айстиса, Полунарув сказал:

— Это не мунды, это кхаси чтят таким образом память умерших… Большое многочисленное племя. Оно много веков обитает на этих землях, вот и приходится чтить память многих. — Полунарув указал на большой камень, поставленный стоймя: — Этот камень поставлен в честь вождя. Чем камень крупнее, тем более знатному человеку посвящен.

— А эти, уложенные плашмя?

— Они посвящены памяти женщин. В их честь камни укладываются плашмя.

Айстис увидел на камнях желтые цветы. Кое-где камни были украшены гирляндами из них. Возле дороги стоял плоский красно-белый камень.

— Камень присяги, — объяснил Полунарув, увидев, что это заинтересовало товарища по путешествию. — Кхаси, условившись осуществить какое-нибудь важное дело, приходят к этому камню и дают присягу, вместе облизывая его… Этот камень называется маумлух — «соленый». Он действительно соленый, я его лизал!

На одном камне сидела белая птица.

— О! — с уважением произнес Полунарув. — Душа отдыхает! Эти камни называются «маулинти» и предназначены для отдыха души умершего по пути в небо…

Мысли не умещались в голове Айстиса. Сколько самых различных обычаев, богов, верований познал он на своем пути! Какое из них истинное? Ведь все люди уверены, что истинной является лишь их вера, а их обычаи — самые лучшие! Кто ответит на вопрос, который одолевает его во время этого длинного путешествия? Эх, скорее бы увидеть Даумаса или отца, возможно, они сумели бы что-то объяснить…

— Полунарув, как ты думаешь, почему люди веруют каждый по-своему? Какая вера самая лучшая?

— Никакая… Я уже давно ни во что не верю. Только сам в себя… Вот завершу путешествие, о котором давно мечтал, привезу много товаров, продам их, все оставлю своей семье, а сам уйду в леса. Займусь йогой, буду совершенствовать свое тело и дух…

— Я уже от Мегастена слышал о йоге. Скажи, что это такое?

— Как учат наши наставники — брахманы, гуру, — человек состоит из двух начал: пракрити и пуруша, в свою очередь, единых в начале начал… Пракрити — материя — состоит из трех гун, или сил. Это саттва, раджас и тамас. Саттва — ясное, здоровое качество, оно дает человеку знание и счастье. Раджас олицетворяет страсть. С раджасом связаны вожделение, похоть, деятельность, предприимчивость в делах. Тамас — это все то, что связано с неведением, влечет к заблуждениям. Пуруша же — это дух, сам по себе бездеятельный, как бы созерцательное сознание, которое нуждается в пракрити, а пракрити в пуруше. Иначе говоря, пуруша делает духовным пракрити, без которой оно неочеловечено.

— А при чем тут йога?

— Именно в очеловечивании пракрити! Необходимо усилить саттву, удерживать раджас и обуздать тамас. Это возможно только специальной практикой, методами, упражнениями, конечный смысл которых — добиться, чтоб стремящийся к мокше или совершенству научился подавлять и контролировать свое обыденное сознание, свои чувства, ощущения, свою физическую и вообще жизненную активность и, таким образом, воспитать в себе особое надчувственное сознание. Такая специальная практика и называется йогой…

— Она, наверное, очень сложная, не всем доступна?

— Почему? Комплекс практических приемов и методов действительно сложен, но не настолько, чтобы йога была доступна только избранным. Для овладения ею прежде всего требуется выдержка, упорство, дисциплина, жесткий самоконтроль, постоянная тренировка, умение поставить весь свой организм, даже физиологические функции, под начало волевых импульсов, основанных на сложной психотехнике. Вся система самоподготовки и тренировки подразделяется на восемь методов, этапов…

Полунарув с увлечением стал рассказывать своему молодому собеседнику о том, что те, кто хотят достичь вершин самоуправления, в первую очередь должны научиться сдержанности. Это значит — надо уметь самоограничиваться в самых необходимых вещах: пище, жилье, одежде, желаниях, без которых можно обойтись. В обыденный кодекс должно быть включено строгое соблюдение некоторых предписаний, как, например, принцип ахимсы, что значит отказ от нанесения вреда всему живому не только делом, но и словом, мыслью. Важное место в системе йоги занимают упражнения для тела — асаны, которые помогают физически закалять организм. Йоги, как правило, не подвержены заболеваниям, их организм долго не стареет.

— Только усвоив воздержание (яма), выполнение предписаний (нияма), упражнений для тела (асана), можно совершенствоваться дальше, — продолжал Полунарув, — и приступить к приемам дисциплины дыхания (пранаяма), чувств (пратьяхара), ума (дхарана)… На этой стадии уже вполне подготовленный йог должен овладеть искусством регулировать свое сознание… Самая высшая ступень йоги — самадха — действительно доступна не каждому. Достигший этого уровня человек становится святым, праведником, гуру…

Айстис слушал Полунарува, и в его душе росла неразбериха. Внутри него как бы зазвучали два спорящих голоса. «Как? Человек может сам себя воспитать? Приравняться к богам? Нет, — говорил один голос внутри Айстиса, — не прав Полунарув! Он так низвергает богов потому, что не верит им, потому, что эти боги не настоящие!» — «Откуда ты знаешь, — насмехался другой голос внутри Айстиса, — какой бог верный, а какой нет? Разве ты не видел, что единого бога нет, что он сам и его облик зависят от того, где и как человек живет! У реки одни боги, в горах иные. Прав Полунарув! Верить нужно только в человека!»

Так, в споре с самим собой, время летело незаметно. Устав от размышлений, Айстис снова глядел на все вокруг. Со спины слона далеко видно…

Наступал вечер. Купцы готовились к отдыху. Когда все спустились на землю, погонщики расседлали слонов и повели их купать. Айстис наблюдал, как слонов погнали в самое глубокое место, велели лечь на бок, чтобы удобнее было помыть брюхо и спину, шею. Погонщики пучками соломы тщательно мыли кожу великанов. Каждую складочку! Слоны отгибают свои огромные уши вперед, чтобы погонщик мог навести чистоту за ушами, куда любят вцепляться смертельно ядовитые клещи.

Большая, тяжелая голова слона вся под водой, только хобот торчит…

Блестящие, мокрые и чистые слоны один за другим поднимались на берег и приступали к ужину. Погонщики позаботились, чтобы животные могли полакомиться свежими побегами деревьев. Запасены были и мешки риса, спрессованного в клейкие плиты.


Начался густой лес, заросший высокой травой. Казалось, ему не будет конца! С ветки на ветку перепрыгивают небольшие желтые птицы с хохолком из нескольких зеленых перьев на макушке. С деревьев, точно веревки, свисают толстые черно-зеленые лианы. Как-то Айстис увидел в траве странного зверя с большим рогом на носу, сверху похожего на жирную свинью, только в десять раз крупнее. Это был носорог.

В верхушках деревьев завывал ветер. Неожиданно из глубины леса раздались протяжные звуки, словно там кто-то играл на трубе.

— Дикие слоны! — зашевелился Полунарув. — Только этого нам не хватало! Вон они! Видишь?

— Где?

Дикие слоны пробирались через заросли травы. Она терлась о бока животных с громким скрипом.

Теперь уже и Айстис увидел их. На расстоянии в сто, а быть может, двести пядей от них над травой возвышалось огромное животное, ростом не менее двенадцати пядей.

— Самец! Видишь, один бивень обломан!

Полунарув нервничал.

Справа и слева от самца — множество слонов… Куда ни повернешься, всюду дикие слоны! Один чешет ногу о термитник, другой так долго чешет бок о дерево, что оно, не выдержав нажима, падает в высокую траву. Ветви задевают молодых слонят, которые столь малы, что могут пройти под брюхом у слонихи. Они с визгом трутся о мать, и она трубит с сочувствием.

Сначала самец прислушивается ко всему, что происходит в его стаде. Но вот он сосредоточил внимание на путешественниках. Он подошел поближе к каравану и, высоко подняв хобот, стал нюхать воздух. Похоже, он настроен мирно. Но нет, это лишь кажется! Слон ставит уши торчком, издает трубный глас и… идет в наступление!

Погонщики в замешательстве. Они приказывают слону Айстиса бежать. Слон подчиняется и бежит что есть мочи, продирается через лес, валя более тонкие деревца. Ветви бьют по лицам седоков. Люди едва держатся, прильнув к седлу. Их хлещет высокая трава, за них цепляются лианы…

За спиной, не отставая, несется дикий самец. Он то ревет, то трубит хоботом. За ним мчится все стадо!

Бешеная погоня длилась долго, до тех пор, пока слоны купцов не добежали до самой гущи джунглей. Стоило только путешественникам скрыться в зарослях, как самец остановил свое стадо.

Погонщики с трудом успокоили слонов. Все вздохнули с облегчением. Но у Айстиса еще долго колотилось сердце…

Подъехали к реке. Издали она казалась широким потоком, а вблизи путники увидели, что вода как бы разделена на множество мелких проток. Между ними — островки, большие и маленькие, торчат из воды круглыми спинами. По прибрежному песку бегают маленькие крабики. Айстис удивился, что они бегут не по прямой линии, а наискосок! Как только крабик увидит человека, он в мгновение ока зарывается в песок и замирает… На островках между протоками копошились люди. Они мотыгами рыхлили коричневую землю, готовя ее к севу. По словам Полунарува, на протяжении года здесь поспевало три урожая. Возле избушек, сплетенных из соломы или построенных из наносной земли, бегали дети.

Погонщики стали о чем-то советоваться между собой, поглядывая на небо. Один все время поворачивался ухом в сторону реки, как бы к чему-то прислушиваясь. Наконец они приняли решение остановиться на ночлег в деревушке у реки.

Слонов привязали, дали им побеги молодых деревьев.

Люди собрались в соломенной избушке, подкрепились и легли спать. Рано утром каравану предстояло отправиться дальше.

В полночь начался дождь. Погода становилась все ненастнее. Айстису показалось, что наступает пора дождя со снегом — в его родных краях такое бывает в середине зимы. Однако вместо мокрого снега с неба падали куски грязи вперемешку с водой!

Местные жители выходили из своих избушек, стояли, повернувшись в сторону океана, прислушивались.

Ветер крепчал.

И вдруг в мгновение ока все изменилось: на несколько секунд воцарилась тишина, от которой звенело в ушах, и сразу же, как-то внезапно, примчался вихрь. Он с корнями вырывал деревья, росшие кое-где на побережье, поднимал их в воздух и нес в направлении крестьянских домишек…

Айстис вышел из хижины и стал оглядываться, ища Полунарува. Погонщики слонов, увидев его, замахали руками, зовя к себе, но он их не видел. За его спиной раздался угрожающий, все нарастающий рев. Обернувшись, юноша с ужасом увидел огромную волну! Ее гребень в лунном свете блестел, как острие меча…

Айстис бросился к пальме. Он не помнил, как оказался у самой ее вершины.

Волна все росла. Высота ее достигла уже двадцати пядей! Она катила через домики, местами поднималась выше пальм, срывая с них людей, словно гроздья плодов, повисших на верхушках… Рев воды поглощал людские стоны.

За первой волной накатывались другие, еще более грозные. Они все сильнее напирали на пальму, за которую держался Айстис.

Пальма попалась крепкая. Она выдержала напор нескольких волн. Радуясь этому, Айстис не успел заметить еще одной волны, которая обрушила на него целую гору воды!

Пальма не выдержала удара…

Когда Айстис пришел в себя, было утро. Солнце всходило над рекой, которая спокойно несла свои воды, прокладывая дорогу в широкой долине. Наводнения как не бывало! О нем напоминали лишь ил, которым были покрыты берега, ветви деревьев и вырванная с корнем пальма, от которой Айстиса оторвало волной. Пальма лежала неподалеку на берегу и подсыхала на солнце.

Юноша с трудом поднялся, оглянулся. Ни одной живой души! Куда девались его спутники? Где слоны?

Айстису хотелось есть. Он обрадовался, обнаружив, что его сумка при нем. Как хорошо, что он ее прочно привязал к себе!

Кусочек размокшего сушеного сыра утолил голод. Только сейчас Айстис сообразил, что произошло. Волны высотой в несколько десятков пядей под напором муссонных ветров накатывались из океана в устье реки. Они оказались такими мощными, что повернули течение реки вспять. Вода мигом затопила дельту: избушки, деревья, люди, животные оказались под ее толстым слоем.

Айстиса вместе с пальмой, за которую он уцепился, вода отнесла далеко против течения.

Айстис решил разыскать друзей и пошел вдоль реки на восток, в направлении к устью.

Он шел весь день и под вечер вступил в небольшой лесок, который рос в излучине реки. Надо было искать место для ночлега.

Неожиданно за его спиной послышался звон — казалось, будто танцевала индийская танцовщица, увешанная колокольчиками. Юноша замер: откуда здесь взяться танцовщице? Однако звон повторился, но уже с другой стороны. Айстис бросился на звук. Но впереди раздался рев осла, а колокольчики зазвенели совсем в другом месте.

Юноша испугался. Его запугивают ведьмы! Он пустился бегом через лесок. Чем быстрее он бежал, тем больше различных голосов раздавалось вокруг! Постукивал по стволу дерева дятел, токовал тетерев, шуршала крыльями невидимая птица, рычал тигр…

Наконец лес расступился и показалось ущелье, по склонам которого росли странные деревья: верхушки зеленые, а у самой земли листья желтые, как и трава. По склонам ущелья вниз струились ручейки, но трава была сухая!

Чем дальше шел юноша, тем большая тревога овладевала им. Ущелье становилось все уже. Над головой нависали скалы, похожие то на высохшие, морщинистые человеческие головы, то на сжатые в кулак в предсмертной агонии длинные костлявые пальцы. В одном месте торчало лицо с отломанным носом…

Звуков становилось все больше, пока они не слились в сплошной гул. Но они не пугали Айстиса: он понял их природу. Склоны ущелья были покрыты зелеными камнями, и, когда по ним текла вода, они издавали хлопающие звуки. А когда над водой и камнями проносился ветер, его порывы, врываясь в ущелье, разбивали гул на десятки разнообразных голосов. Гораздо больше юношу взволновал человеческий скелет, который он увидел на тропе. За ним еще один, еще…

Айстису показалось, что кто-то схватил его за горло: стало нечем дышать. Он провел рукой по шее — его никто не душил.

Впереди поблескивало небольшое озеро. Напиться — будет легче… Юноша побежал к озеру. Однако чем ближе было озеро, тем ему становилось хуже. Айстис не понимал, что происходит. Может быть, на него действует туман, поднимающийся над озером, или сбивает с ног запах растений, обступивших озеро со всех сторон? Он почувствовал, что им овладевает желание танцевать, петь, сорвать с себя одежду и броситься в это озеро!

Задыхаясь, Айстис бежал к воде. Он продирался сквозь кусты, на ветвях которых извивались большие и маленькие змеи. Они поднимались стоймя и тянулись к нему головами, похожими на вееры. Одну змею Айстис задел рукой, и она как бы размахнулась туловищем, чтобы укусить его.

Юноша все это видел, но, как ни странно, не ощущал никакого страха, будто змея готовилась напасть не на него. Он смотрел на себя словно со стороны…

Жало змеи было уже совсем рядом с его лицом, когда внезапно послышались звуки дудки — такие близкие, знакомые. Перед глазами возникла родная деревня, дети со свистульками из ивы и дудочками из бересты в руках. Они играли мелодию, как их учил Жвайгждикис.

Змеи замерли. Та, что готовилась нанести укус, так и застыла с высунутым раздвоенным язычком.

Айстис внезапно очнулся и мгновенно понял, какой страшной опасности он подвергался. Не помня себя, он бросился назад! Позже он и сам не мог объяснить, как оказался на противоположном берегу реки, вдали от лесочка со странными деревьями, от ущелья, полного змей…

Куда идти?

Стоило ему задуматься, как снова послышались звуки дудки. Она словно звала к себе, приглашала следовать ее зову. Не придумав ничего лучшего, Айстис направился к верховьям реки, подальше от пагубного устья.

Шел он долго. И во время всего пути его сопровождали звуки дудки. Правда, когда он останавливался, дудочка умолкала, а если поворачивал в сторону от реки, звуки слабели. Он понял, что следует идти вдоль реки, тогда дудочка звучала наиболее отчетливо.

После многих часов пути Айстису показалось, что он пришел туда, куда его звали. Дудочка звучала так отчетливо, будто находилась рядом. Он огляделся и заметил небольшую поляну, посередине которой, под ветвистым деревом, стояла беседка. Войдя в нее, Айстис увидел старичка, который нагишом, лишь в набедренной повязке, скрестив ноги под собой, сидел па голой земле. Длинные волосы падали ему на плечи.

Старичок играл на бамбуковой дудочке.


Глава седьмая

ДОЧЬ ЕНИСЕЯ


* Через Гималаи * Три семечка шелковицы * Жертва горному духу * Похороненный заживо * Путешествие по пещерам * В гостях у хакасов * Нападение сюней * Янтарные подвески для Асмаи * Танец красных маков *


Старичок играл на дудочке, казалось, не обращая внимания на юношу в рваной одежде, у которого дрожали руки и который едва держался на ногах. Айстис хотел спросить у музыканта, кто он такой, почему его игра слышна так далеко, но, обессилев, упал…

Когда юноша проснулся, все еще светило солнце. Где он? Что с ним? Будто во сне, вспоминал Айстис исполинскую волну, вырвавшую с корнем дерево, на котором он спасался от наводнения; бешеный поток, увлекший его с собой; туман над озером, источавший томительный запах. Вспоминал змей, дудочки…

Где же музыкант?

Старичок сидел на том же месте, как и прежде скрестив ноги, и играл на своей дудочке…

Айстис обрадовался: видимо, он спал недолго. На самом деле, измученный лихорадкой, он проспал семь дней и ночей! Если бы не лесной отшельник, узнавший за многие годы одиночества целебные свойства разных трав и корней, юноша вряд ли проснулся бы… Старик поил Айстиса, окуривал, обмазывал, борясь с болезнью и отгоняя смерть, к которой юноша прикоснулся в долине. Там смертью дышали камни, травы, кусты, пар над водой, змеи, ветер и даже птицы, которые стремглав падали с верхушек высоких деревьев и клевали одурманенных, укушенных змеями путешественников. Мало кому удавалось вырваться из этого места, имя которому — долина Семи Смертей.

Всего этого Айстис но знал. Он проснулся и был счастлив, что сон вернул ему силы.

Хотелось есть. Как бы поняв, что нужно гостю, отшельник перестал играть и указал рукой на кувшин с водой и лежавшие рядом лепешки.

Айстис поблагодарил и с жадностью набросился на грубые лепешки, запивая их ключевой водой. Ему казалось, будто до этого он ничего более вкусного не ел!

Старик говорил что-то на языке, напоминающем щебет птиц.

Айстис тряс своими золотистыми кудрями, показывая, что не понимает. Музыкант задумался и пригласил юношу сесть напротив. Он долго смотрел на Айстиса. Взгляд его жег, словно пламя костра.

Где-то рядом послышался треск, раздался грохот, будто обвалилась гора или река прорвалась. Сквозь шум едва пробивались слова старика:

— Т… о св… тур…

Айстис отрицательно качал головой.

Убедившись, что гость не понимает его, старик поселил юношу в хижине.

Сговориться так и не удавалось. Музыкант больше не пытался произносить странные звуки. Он лишь поил Айстиса из зеленого кувшина и кормил его корнями каких-то растений, пока гость не почувствовал, что к нему вернулись силы.

Когда Айстис окреп, старичок знаками предложил ему следовать за ним.

Теперь они каждое утро на восходе солнца выходили из хижины и направлялись к источнику. Здесь старичок не торопясь промывал нос, показывая Айстису, как это нужно делать.

Сначала он мыл нос снаружи и внутри чистой водой. Затем бросал в воду белые зернышки, и в нос проникали запахи соли, мяты.

В первый раз Айстис поперхнулся, а потом старательно делал все так, как требовалось. Промыв нос, они приступали к гимнастике. Каким только упражнениям не научил его старик!

После гимнастики следовало купание в озерце близ хижины или под водопадом, который журчал на расстоянии тысячи шагов от нее. До водопада они добирались бегом. Как ни старался Айстис, старичок всегда прибегал первым! Волосы у него были седые, лицо немолодое, но зато все мышцы тела словно литые!

Айстис чувствовал, как и его тело постепенно крепло, мышцы напрягались. Головой овладевал покой. Мысли обретали ясность, последовательность. Он чувствовал себя так хорошо, как никогда.

Однажды, прибежав после купания под водопадом, они сели завтракать. На завтрак были листья и корни бело-желтого растения, которое отшельник выращивал возле хижины. Запивали их родниковой водой.

Вдруг хозяин повернулся к Айстису и стал внимательно смотреть ему в глаза.

Айстису показалось, будто он слышит слова:

«Не пугайся! Это говорю я, которого ты называешь отшельником, музыкантом, старичком… Вот ты и выздоровел, мой молодой друг! Я знаю, что ты очень торопишься. Все твои думы связаны с путешествием… Я начерчу тебе путь, по которому тебе нужно пойти. Ты встретишь людей, они держат путь на север, куда и ты собирался… Запомни…»

Айстис во все глаза смотрел иа отшельника, но тот молчал, твердо сжав губы. Он только прикоснулся рукой к плечу Айстиса и знаком велел ему смотреть на землю, на которой принялся чертить раздвоенную ветку, концами повернутую к северу, а черенком — на восток. Потом толстой линией он обогнул раздвоение: петляя, она стала уходить на запад. От места раздвоения старик провел прямую линию до толстой линии и взглянул на Айстиса, чтобы удостовериться, что тот его понимает. Юноша кивнул: он догадался, что раздвоение — то место, где находится хижина. От него нужно идти на северо-восток, вплоть до широкой реки, которая течет сначала на северо-запад, а затем поворачивает на запад и юго-запад.

— Ганга, — сказал старичок, показывая на раздвоение.

Айстис понял, что хижина старичка стоит невдалеке от того места, где с гор спускается река Ганг.

— Хинд, — произнес отшельник, показывая на толстую линию, до которой предлагал юноше дойти. — Хинд, — повторил он, очевидно, название реки.

Там, где Хинд поворачивает на запад и затем на восток, а дальше течет в юго-западном направлении, старичок нарисовал круг, слона, человека и снова посмотрел на Айстиса. Тот кивнул, стараясь запомнить рисунок.

На следующее утро Айстис двинулся в путь. Отшельник пошел его провожать.

Они долго шли по берегу неглубокой, но широкой речки. Вода несла свои воды по камням, которыми была засыпана долина. За поворотом справа камни поднимались непреодолимой стеной. Слева открывалась впадина, заросшая высокой травой. Отшельник дал юноше понять, что надо держаться левой стороны, и попрощался, сложив на груди руки.

Айстис поблагодарил старика знаками, поправил повешенную через плечо сумку и пустился в дорогу. Время от времени оборачиваясь, он долго еще видел одинокую фигуру старика.

Кто этот человек, спасший ему жизнь? Может быть, йог? Этого он никогда не узнает…

Пройдя трудный участок пути по полям, засыпанным камнями, Айстис наконец добрался до того места, которое, как он предполагал, было помечено на рисунке кругом. Юноша узнал это место по очень широкой реке, струившейся справа, и камню посередине дороги, напоминающему конус.

Дорога была скорее похожа на множество тропинок, которые, петляя, подходили к реке со всех сторон. Они были хорошо утоптаны: видимо, по ним часто проходили люди и звери.

К реке Айстис подошел вовремя, ибо под вечер того же дня послышался звон колокольчиков, и с юго-западной стороны показался длинный караван ослов. Это были индийские купцы. Сначала они с подозрением смотрели на юношу. Полуголый, только в набедренной повязке, с длинными светлыми волосами и редкой, такой же светлой, бородкой, с сумкой через плечо и посохом в руке, он вызывал полное недоумение. Отношение к Айстису изменилось, когда он узнал среди купцов одного по имени Сези: они встречались на римской фактории.

Сези говорил по-латыни.

— Скажи, — стал он расспрашивать Айстиса, — что случилось с людьми махараджи, которые путешествовали вместе с тобой? Как ты очутился здесь? Ведь ты уже давно должен был быть около Тысячи Пещер!

Айстис рассказал Сези обо всем. Тот несколько раз воздел руки к небу, отвесил поклоны на все четыре стороны:

— Они никогда уже не возвратятся… Это не первый случай, когда гибнут караваны…

Оказалось, что Полунарув, с которым Айстис успел подружиться в пути, был старшим братом Сези. Айстис от души посочувствовал его горю.

Айстиса приняли в караван и разрешили дальше идти с купцами.

В пути Айстис и Сези вспоминали общих знакомых. На фактории, как понял юноша, жизнь текла по старому руслу. Только одна новость заинтересовала его: Мегастен сдержал свое слово, покинул факторию и переселился в храм Кришны…

Караван продвигался быстро. На отдых купцы остановились лишь в Шакале и чуть подольше задержались в Пурушапуре, небольшой деревне в долине среди гор. Здесь брали начало высокие горные цепи Гиндукуша, упирающиеся на востоке в Памир — Крышу Мира.

В Пурушапуре паслись сотни ослов: это отдыхали перед переходом через горы караваны, пришедшие сюда до них.

Терять время было нельзя: караван из страны ханей мог прийти и раньше, тогда пришлось бы возвращаться ни с чем. Дав ослам возможность попастись, купцы продолжали путь.


Тропа поднималась все выше и выше между коричневыми обломками камней, между серыми скалами. Местами она петляла через редкие рощи, выросшие на склонах и в ущельях. Только ослы могли взобраться на такую высоту по узкой тропинке.

Айстис часто оглядывался кругом. Сердце порой трепетало, как пойманная птица: в какую бездну уходят обрывы но сторонам! Кое-где тропа вилась по самому краю ущелья.

На высоте примерно шестисот — девятисот пядей над рекой с караваном случилась беда: один их ослов поскользнулся, ударился поклажей о скалу, не выдержал равновесия и толкнул другого осла, шагавшего впереди. Тот сорвался в бездну…

Несчастье произошло так внезапно, что не все путешественники сразу заметили утрату. Сверху казалось, будто несчастный осел падал целую вечность! Наконец он скрылся в клокочущей реке…

Чем выше поднимался караван в горы Гиндукуша, тем суровее становился ландшафт. Несколько раз путникам пришлось переправляться через ревущую реку по деревянным мостикам. Они по одному тащили на ту сторону блеющих ослов, а затем переносили вещи и вели тех купцов, которые не могли решиться в одиночку передвигаться по бревнам, качающимся над пропастью. Бревна для прочности были покрыты мелким хворостом, а поверх них уложены каменные плиты. Никаких перил, конечно, на мостиках не было.

Подошли еще к одному ущелью. Скалы нависали над дорогой, заслоняя небо. Пришлось идти в обход. Ослиная тропа петляла, порой возвращаясь почти на то же место.

Впереди поднималась ровная стена. От нее словно кто-то отрезал глыбу скалы, лежавшую внизу, в ущелье. На откосе еле держалось еще несколько глыб, поменьше. Казалось, они вот-вот покатятся вниз, сокрушая все на своем пути.

Караван уходил все дальше и дальше. Он то поднимался ближе к вершинам гор, то спускался к руслам горных рек.

Айстис как зачарованный смотрел на горные вершины. Таких гор он еще не видел. На фоне голубого неба красовались коричневые скалы с белыми снежными шапками, а между ними зеленели долины. Высоко над долинами — пространства, покрытые снегом. Ниже линии снегов — множество овец, издали похожих на копошащихся муравьев. Еще ниже, в долинах, виднелись черные палатки. Вокруг них паслись разномастные лошади.

Эх, до чего осточертел упрямый осел! Никак не заставишь его поторопиться: он шагает так, как ему нравится… Правда, шагает прекрасно, проходит там, где лошади было бы не под силу.

Тропа спустилась с гор в долину и теперь петляла возле палаток.

Около палаток сновали люди, суровые, как и окружающая их природа. Блестящие глаза. Носы с горбинкой. Пронизывающий взгляд… Они внимательно осматривали каждого, кто осмелился без приглашения вступить на их землю.

Айстис тоже присматривался к местным жителям, пытаясь понять, как они живут. Судя по палаткам, люди эти — кочевники: сегодня здесь, завтра там. Такой образ жизни определял все остальное.

Местные дорожили только тем, что было необходимо. Вот в палатках в кучу свалено множество медной посуды, очевидно полученной в обмен за мясо, шкуры. Навряд ли кочевники умеют выплавлять бронзу… Айстису понравилось, что все люди заняты делом. Мужчины стерегут скот, женщины присматривают за детьми. Вот одна из них, в красном одеянии, покачивает колыбель, подвешенную к столбу. Другая под открытым небом невдалеке от палатки ткет на деревянном станке. Как Жеде, сестра Айстиса… Где ты, моя сестренка?

Вокруг палаток множество детей. Одетые лишь в рубашонки, босые, они гурьбой бросились к путешественникам, что-то выпрашивая, предлагая плетения из кожи, нарезанной узкими полосками. Вместе с детьми бегали крупные бесхвостые собаки с обрезанными ушами…

Но вот и палатки остались за спиной. Караван продолжал двигаться вперед по дну ущелья.

— Эта дорога называется Непокорной, — объяснил Сези, когда они достигли ущелья. — Однажды, когда караван купцов был в пути, началась буря. Она разметала путешественников, попортила товары. Правитель страны послал воинов, приказав им наказать дорогу. Воины высекли дорогу розгами, побили ее палками… Наказание не возымело действия. Гордая дорога не подчинилась правителю… Порой и в наши дни свирепствуют такие сильные бури, что ветер поднимает в воздух ослов с тюками, всадников, пешеходов и швыряет их в пропасть! Нехорошо, если нас здесь застанет буря! — Сези боязливо оглядел небо, на котором становилось все больше темных облаков.

На этот раз дорога оказалась милостивой. Бури не было, и путешественники благополучно преодолели опасное ущелье.

— Теперь уже недалеко, — напомнил Сези. — Скоро и горное озеро…

Айстис знал от Мегастена, что возле горного озера расположен Храм Тысячи Пещер, а рядом караван-сарай, где останавливались прибывшие с востока, и большой базар.

Купцы засуетились. Наверное, они уже думали о том, как будут менять хлопок, благовония, пряности, драгоценные камни, фрукты, изделия из чеканной меди, серебряные и золотые украшения, слоновую кость на шелк, который хани привозят с востока, а также на ткани, краску, одежду, которой так богаты парфяне, приезжающие с запада.

Горное озеро открылось взору внезапно. Как только ослы перешли вброд мелкую речушку, текущую с гор, и караван поднялся на холм, водная гладь засверкала, словно темно-синее зеркало в светлой раме.

— Озеро очень глубокое, — предупредил Сези, который сюда приезжал уже не впервые. — Глубина достигает полутора тысяч пядей! Возникло оно после того, как неведомые силы сдвинули с места землю, скалы рухнули и запрудили речушку! Видишь голый обрыв? От него и откололась часть горы…

— И часто здесь земля сдвигается с места? — спросил Айстис.

— Часто… Сказывают, что в далекой древности поссорились великаны и долго враждовали между собой. Победитель сковал своих врагов цепями и бросил в пропасть. Когда великаны начинают метаться, земля ходуном ходит…

Айстис почувствовал, как похолодело сердце. Что будет, если великаны начнут свирепствовать и завалят дороги? Не дождаться каравана, который должен доставить его в Газу…

Замечтавшись, Айстис не заметил, как их караван обогнул озеро и вышел на плато. Горы отступили. Обрывы уже не казались такими крутыми. Вдоль одного из них до самого озера протянулись вереницы домишек…

По узкой улочке путешественники добрались до караван-сарая, где им отвели часть двора и несколько помещений, чтобы они могли сложить вещи и отдохнуть. Там они узнали, что караван ханей уже двинулся в путь и должен прибыть через месяц — разумеется, если что-нибудь ему не воспрепятствует.

Айстис не терял времени зря. Вместе с Сези они бродили по узким улочкам. Селение было небольшое, убогое. Вдоль улочек ветер гнал тучи пыли, всюду бегали собаки.

Скоро осматривать было уже нечего. Тогда Айстис попросил Сези проводить его в Храм Тысячи Пещер, о котором он так много слышал в пути. Быть может, там интересно? Сези сначала отказывался, но потом согласился и повел Айстиса за селение, туда, где высокая гора, казалось, поднималась прямо в небо. У ее подножия росли трава и кусты, а вершина была покрыта снегом. На высоте примерно ста пядей виднелось множество пещер.

— Вот это и есть храм, — сказал Сези.

Айстис был разочарован. Вот тебе и на, что же тут интересного?

— Поднимемся наверх, — сказал Сези. — Там куда интереснее… Эти пещеры несколько сот лет назад вырыли монахи.

По выступу, который спиралью шел вверх, они добрались до первой пещеры.

Вблизи оказалось, что пещерой это сооружение не назовешь! Вход был обрамлен орнаментами, высеченными в камне, скульптурами. Внутри они увидели небольшое помещение, стены, потолок и пол которого были украшены рисунками. Чего тут только не было нарисовано! Лес, люди, звери, рыбы и растения жили своей жизнью. Листья шелестели, люди разговаривали между собой. Казалось, будто слышишь крики зверей и журчание воды — с таким совершенством рисовали древние мастера. Айстис смотрел и не мог оторваться. Вот бы так выучиться рисовать! Он нарисовал бы всех родичей, и в первую очередь — лицо Угне…

Посередине комнаты на позолоченном постаменте, подогнув под себя ноги, восседал каменный бог в облике сильного мужчины, держащего руки на коленях.

— Будда, — объяснил Сези. — Праведник. Жил несколько сот лет тому назад. Он учил: чтоб достигнуть счастья, необходимо ждать просветления разума.

— Значит, жди — и просветление наступит? — уточнил Айстис.

— Да, да, — подтвердил Сези.

Айстис помолчал. Ему хотелось возразить, что одними думами многого не достигнешь! Его боги мудрее, они велят человеку трудиться…

Сези водил его из одной пещеры в другую, и каждая казалась больше и красивее прежней. В каждой из них сидел такой же полуспящий Будда. А самый большой Будда восседал в самой просторной пещере. Айстис прикинул, что высота его — свыше ста пядей. Этот Будда не спал. Юноше показалось, что он над чем-то задумался[123 - Буддизм — одна их великих религий Востока. Основан на учении Сиддхартха Гаутамы, жившего в VI–V веках до новой эры. Суть этого учения заключается в утверждении, что жизнь есть страдание, которое зависит от ненасытных желаний. Уничтожить эту ненасытную жажду и тем самым сделать жизнь счастливой можно, только следуя восьмиступенному пути, который Гаутаме был указан; за это указание его и назвали буддой — «просветленным». Избравший этот путь должен быть поборником добра, избегать недоброжелательных поступков, отказаться от земных благ, сосредоточиться на поисках истины. Учение будды во многом следует практике йоги. Буддизм привлек людей тем, что указал путь к спасению от круговорота перерождений, для этого было необходимо только уморить свои страсти, быть добрым и благожелательным.].

— Зачем так много богов? — спросил удивленно Айстис, пытаясь понять, о чем задумался каменный великан.

— Сначала был только один бог, — объяснил Сези. — Его создал ученик Будды и установил посередине пещеры, которую сам же вырыл. Вскоре сюда пришел другой ученик Будды и тоже принес каменного бога. Так собралась целая тысяча учеников и каменных Будд… Возник Храм Тысячи Пещер. Ученики учеников украсили пещеры, а последователям Будды велели приносить жертвы. Сотни буддийских монахов, которые поддерживают порядок в храме, живут за счет этих жертв.


— Что же приносят Будде?

— Все: продовольствие, одежду, драгоценные камни, животных…

— А куда бог девает драгоценные камни, животных?

— Монахи обменивают их на множество других предметов. Они теперь самые богатые в округе. Им принадлежит не только храм, но и весь городок, караван-сарай, в котором мы остановились. У них есть целые стада скота, которые пасутся в горах… А недавно монахи придумали, чтобы караваны каждый год приносили им в жертву человека!

— Но это ужасно!

— Монахи говорят, что они должны раз в год замуровывать в пещере, высеченной в горе, человека, чтобы земля не разрушила Храм Тысячи Пещер. Раньше они покупали раба, чтобы принести его в жертву, а сейчас хотят получить живого человека даром…

Через пещеры с вершины горы стекал ручеек. Он струился через рощицу у красных тополей, огибал плотно утрамбованную площадку, па которой чернели следы костров. Значит, люди здесь бывают часто.

— В самой глубокой пещере, где воздух на протяжении столетий не меняется, хранятся святые книги, — рассказывал Сези. — Однако видеть и читать их вправе лишь великие мудрецы… Никто из простых смертных не знает, что в них написано. Говорят, если их прочесть, можно узнать, откуда возник мир, человек, что нас ждет в будущем.

Айстис слушал рассказы Сези и думал: какое странное существо человек… Когда он жил дома, среди жемайтов, ему никогда не приходило в голову узнать, что представляют собой небо, земля, человек. Над этими вопросами он стал задумываться после того, как оказался в Риме. Побывав в Карфагене, в Александрии в Долине царей, около пирамид, он понял, что человек живет уже очень давно… Как велик мир! До его края никак не добраться! Да и есть ли этот край? Айстис усмехнулся, вспомнив сказку о Болоте, которую родители рассказывали детям у него на родине…

Несколько дней Сези был занят торговыми делами, и Айстис бродил по селению в одиночку. Однажды он, вернувшись, застал Сези за сортировкой янтаря.

— Янтарь! — не сдержался Айстис, беря в руки прозрачный кусок солнечного камня, как называли янтарь в его родных краях. И это прикосновение как бы снова перенесло Айстиса в прошлое. Мысленным взором он увидел берег, усеянный янтарем, Угне, собирающую янтарь…

— Электрон, — сказал Сези. — Так называли его римляне, или, по-нашему, яваны. Я слышал, что у электрона есть и другие имена. Хани, которые очень охотно покупают его у нас, именуют его фупо. Мастера вырезают из него богов, сжигают его во славу своих идолов. Я поменял электрон в Арикамеду…

«Наш янтарь, — подумал Айстис, — как далеко он путешествует! И как его только не нарекли…»

С юга, запада и севера прибывали новые караваны. Индийские купцы, в том числе и Сези, целыми днями торговались, меняли, покупали…

Каравана из страны ханей все еще не было. Айстис начал терять терпение. Здесь, в горах, ему не хватало леса, моря. Покрытые снежными шапками горные вершины, возвышавшиеся со всех сторон, нагнетали на него тревогу.

— А деревья здесь растут? — спросил он как-то у Сези.

— Растут, как не расти, — ответил тот, — ты же видел их около пещер…

Действительно, около пещер была небольшая роща. Но деревьев в ней было слишком мало для того, чтобы человек мог отдохнуть. Айстис стал осматривать окрестности — может быть, где-то есть леса? Однажды, направившись в южную часть поселка, Айстис увидел за скалами небольшой лесок из тенистых деревьев с серебристыми стволами и сочными зелеными листьями. Было жарко, люди отдыхали дома, и в лесочке, похоже, никого не было. Айстис свободно разгуливал один, радуясь, как шевелятся листья от дуновения ветра, удивляясь, как много попадало на землю плодов, напоминающих лесную ежевику. Несколько таких плодов он поднял с земли и положил в карман. Будет, что вспомнить…

Походив по лесочку, юноша повернул к дому. Не успел он пройти и нескольких шагов, как к нему подбежали невесть откуда взявшиеся вооруженные люди, сбили с ног и крепко связали за спиной руки. Его обыскали и, обнаружив в кармане плоды, разразились криками, стали избивать, потащили в пещеру, высеченную в откосе горы.

Айстиса втолкнули в пещеру с такой силой, что он упал и сильно ушибся. Придя в себя, он увидел, что это не такая пещера, какие были в Пещерном Храме: в ней было темно и грязно, стены покрыты плесенью. Над Айстисом склонился какой-то человек. Он что-то говорил ему, повторяя слова по нескольку раз. Айстис отрицательно покачал головой и сказал по-латыни, что не понимает его слов. Незнакомец сразу оживился и спросил тоже по-латыни:

— Вы говорите на яванском языке?

— Немного.

— Прекрасно! Я тоже немного говорю на нем… Как вы попали в ханьскую тюрьму? За что? Ведь вы не здешний?

— Я прибыл с юга. За что меня бросили в пещеру, не знаю. Я гулял в рощице, когда на меня набросились эти негодяи!

— В рощице? Какой рощице? Не в шелковичной ли? — забеспокоился человек, лицо которого Айстис в полутьме не мог разглядеть. Он только догадывался, что человек этот не старый, сильный, высокий.

— Там, у озера… — теперь уже Айстис сам встревожился, еще не понимая, почему за прогулку по рощице он попал в тюрьму.

— Все ясно! Вы, вероятно, брали семена?

— А что? Нельзя?

Человек помолчал, затем сочувственно произнес:

— Боюсь, что вы оказались в очень тяжелом положении. Уже на протяжении многих веков по всей Великой ханьской империи, на краю которой мы сейчас находимся, выращивают шелковичные деревья. Их листьями выкармливают редких бабочек, у которых белые крылышки и серебристое тельце. По виду они самые обыкновенные, а польза от них огромная! Гусеницы этих бабочек весьма прожорливы. Их нужно двенадцать раз в день кормить нарезанными листьями. Съедают гусеницы столько же, сколько сами весят, поэтому быстро растут. Подросшие гусеницы выделяют слюну, которая застывает на воздухе и превращается в шелковую нить! Одна гусеница выделяет столько нити, что ее длина в вытянутом виде составляет свыше шести тысяч пядей! Гусеницы наматывают эту нить на себя. Чтобы размотать ее, гусеницу держат в парах. Она погибает, и тогда нить разматывают. Из этих нитей ханьские ткачи изготавливают удивительные ткани — шелка, которые невероятно дороги. Не каждый король в состоянии купить шелк! Хани никому не разрешают собирать семена шелковицы и гусениц шелкопряда, чтобы никто не вздумал выращивать эти деревья и выкармливать шелкопряда. Всех, на кого падает подозрение в намерении украсть тайну, хани наказывают… Вот в чем ваша беда!

— Как же мне теперь быть? — испугавшись, спросил Айстис, сожалея, что поднял с земли три семечка. — Ведь я не знал!

— Сторожам все равно! Им приказано наказывать каждого! — Незнакомец не сказал самого страшного: каждого схваченного не просто наказывают, а казнят! — Но мы что-нибудь…

За дверью послышались шаги, и незнакомец умолк. Когда стражники отошли, он снова заговорил:

— Что-нибудь придумаем…

— Кто вы такой? Как вы попали в эту пещеру? — спросил Айстис, лихорадочно размышляя, как ему связаться с Сези и другими индийскими купцами, которые могли бы засвидетельствовать, что у него не было на уме ничего дурного.

— Я — Уван. Уже третий год я живу в поселке Тысячи Пещер. Меня сюда направило племя. Раз в год сюда прибывают наши купцы, которым я помогаю торговать с ханями…

Они разговорились. Уван рассказал, что его земляки живут на берегу большой реки Волги, что он соскучился по родным краям, где его ждут родители, друзья. Ему не хотелось отправляться в такую даль, но вотчинник племени выбрал именно его. Через два года сюда прибудет другой человек из его родных мест. После того как тот выучит местный язык, Уван сможет вернуться домой. В тюрьму он угодил случайно: его заподозрили в том, будто он хотел продать товары своих земляков по более высокой цене. Вряд ли его долго продержат здесь…

Айстис рассказал Увану о себе. О том, что ему обязательно нужно вырваться из тюрьмы, иначе он отстанет от каравана, направляющегося в Газу! Он попросил Увана, чтобы тот, выйдя на свободу, связался с индийскими купцами, и прежде всего с Сези.

Уван обещал ему помочь.

На следующий день двери открылись, и стражники вызвали Увана. Они угодливо поклонились ему, видимо принося извинения за то, что произошло недоразумение. Уван с презрением окинул взором этих лицемеров: вчера они толкали и избивали его, а сегодня отвешивают ему поклоны…

Уходя, он крикнул:

— Держись, Айстис! Не падай духом! Жди…

Прошел целый день, прежде чем открылись двери и в пещеру вошли человек двадцать в желтых балахонах с горящими факелами в руках. Они обступили Айстиса со всех сторон, сорвали с него одежду, ощупали мышцы, постучали по груди. Потом велели ему одеться и повели в Храм Тысячи Пещер. Там монахи в одной из комнат натерли его пахучими маслами, переодели в белое и вывели из храма, перед которым собралась толпа старых и молодых бритоголовых людей в таких же желтых балахонах.


Увидев Айстиса и его свиту, толпа разразилась криками. Зазвучали длинные трубы. Загремели огромные барабаны. Из верхней пещеры опустились монахи в высоких головных уборах. Посередине группы, под зеленым платком, который над ним держали четверо мужчин в желтых балахонах, шагал самый главный.

Айстиса подвели к пещере, только что высеченной в откосе горы. Юноша вдруг вспомнил о рассказе Сези. Неужели эти монахи в желтых одеяниях хотят замуровать его в пещере? Его хотят принести в жертву горному духу! Как быть?

Айстис стал кричать, чтобы его отпустили. Но монахи громче запели свои песнопения и теснее обступили обреченного. Главный монах окурил пещеру и побрызгал вход зеленой жидкостью.

— Нет! Нет! — кричал пленник, но на этот крик никто не обращал внимания.

Монахи схватили его, втолкнули в пещеру и сразу же замуровали вход, громоздя один тяжелый камень па другой…


Айстис бился об стенку, которая заслонила вход в пещеру, о камни, отгородившие его от внешнего мира. Он с ужасом представлял себе, какая страшная смерть ждет его в этой тьме!

Сдвинуть камни ему было не под силу. Он сумел лишь проделать в неуспевшей засохнуть массе, скреплявшей камни, маленькую дырку, чтобы в его могилу мог проникнуть хоть глоток свежего воздуха. Сколько он сумеет так продержаться?..

Недостаток воздуха почувствовался уже первой ночью. У Айстиса стало звенеть в ушах, в глазах мелькали искры… Он понимал, что своими силами ему не освободиться. Но помочь ему могли лишь Уван или Сези! Однако все свершилось так молниеносно, что вряд ли кто-нибудь узнает о его каменной могиле…

Через несколько суток мысли стали течь спокойно, но становились все более расплывчатыми. Айстис сидел в углу, сцепив руки на коленях, с окаменевшим лицом.

Неожиданно снаружи кто-то постучал о камень.

Айстис не шелохнулся. «Пусть себе стучат, пусть стучат, — словно издали услышал он собственные мысли. — Пусть стучат…»

Стук повторился.

Айстис молчал.

Стемнело…

Когда через крохотное отверстие уже не было видно света, стук снова повторился.

— Ты жив? — послышался голос Увана. — Почему ты молчишь?

— Я здесь…

— Держись! Мы скоро разворотим загородку!

Было слышно, как снаружи кто-то стучал киркой, как между камнями просунули лом.

Камни с трудом, но все же поддались, сдвинулись с места. Еще несколько усилий — и один камень отвалился, открывая путь на волю.

Но Айстис продолжал сидеть…

— Выходи! Скорее! — вполголоса позвал Уван и, не дожидаясь ответа, влез в пещеру. Увидев, что юноша сидит, словно в оцепенении, он на руках вынес его из темницы. — Тсс! Потерпи чуть-чуть! Мы должны заделать проход, чтобы никто ни о чем не догадался! — прошептал Уван и вместе с помощниками снова взялся за ломы.

Однако установить камень на прежнее место не удавалось. Тяжелые глыбы давили на образовавшееся отверстие сверху своим весом.

— Вот чертовщина! — пробормотал Уван. — Нам некогда возиться! Светает… Пусть остается как есть!

Помощники не согласились. Они попытались поставить камень на место еще раз, но снова безуспешно.

— Я видел, как тебя замуровали, — сказал Уван пришедшему в себя Айстису, — но не мог сразу подойти: у стены расхаживали часовые, дожидаясь, пока затвердеет масса.

— Где Сези? Ты нашел его?

— Не нашел. Он уехал по торговым делам. А твою сумку я взял…

Уван не сказал, что Сези, выслушав рассказ о злоключениях Айстиса, только руками развел:

— Видать, такова судьба этого юноши! Боги свершили свою волю! И вы не препятствуйте этому. Ведь он может возродиться уже не в человеческом обличье…

И Сези принялся объяснять, что каждый человек живет на свете не один раз. После смерти он возрождается в ином обличье. Если он жил честно и соблюдал закон, ему предстоит более счастливая жизнь. Если кто-нибудь помешает ему прожить ту жизнь, какая предопределена, то в следующий раз он будет жить хуже. Человек может возродиться даже травой, деревом, зверем — так гласит старая индийская мудрость…

Уван, махнув рукой, выбежал из помещения, не дожидаясь, пока индиец объяснит, что предстоит человеку в другой жизни. Он решил сам спасти Айстиса. Юноша так рвался домой, и вот нá тебе!

Однако как выворотить камни, которые монахи добросовестно скрепили раствором? Одному не справиться. И Уван вспомнил о хакасах.

Под предводительством старого Каримая хакасы ежегодно прибывали с севера, привозили мягкие шкурки и рыбу, конченную лишь им одним известным способом, такую вкусную, что она буквально таяла во рту! Хани любили товары хакасов, охотно покупали их, брали в обмен. Так бывало всегда, пока поселком Тысячи Пещер правил наместник, которого люди из-за хромоты прозвали Короткой Ногой. Он, не задумываясь, брал дань, причмокивая губами при одном лишь виде рыбы, и как бы забывал, что купцы, которые ее доставляли, приходят из края, которым правят сюни[124 - Сюни — племя древних монголов.] — враги ханей. Однако несколько дней назад Короткая Нога уехал в столицу, и его помощник Цю Цинь сразу же установил свои порядки. С караванов он потребовал еще одну дань — золотом и драгоценными камнями, а тех, кто не смог ее уплатить, согнал на базаре в загон для скота и запер. Что им предстояло, никто не знал… Хакасы вместе с Каримаем тоже оказались в этой тюрьме среди неплательщиков.

Когда стемнело, Увал позвал несколько верных ему людей, отправился на базар и с их помощью проник в загон. Там он разыскал Каримая и его помощников и вместе с ними пришел освобождать Айстиса…

…— Нам следует торопиться, как бы хани не проведали о нашей проделке! — беспокоился Уван.

Но было уже поздно: хранители храма заметили их и приближались к пещере с громкими криками.

Мгновенно оценив обстановку, Каримай показал рукой в сторону озера…

Сторожа гнались за беглецами лишь до озера. Когда хакасы, Уван и Айстис пустились вплавь, они замешкались и стали искать плот.

Каримай по мелководью, которое знал лишь он один, провел беглецов к тому месту озера, где вода словно бы кипела, и велел, чтобы они, держась за руки, нырнули в водоворот. Оглянувшись на берег, где размахивали руками хани, беглецы послушались: никому не хотелось попасть в руки свирепым хранителям храма. Водоворот подхватил людей и сразу понес их на дно, прижал к небольшому отверстию, как в воронке, и через него швырнул в подводный водопад… Лишь считанные мгновения люди барахтались в потоке, а им казалось, будто прошел целый час!

Водопад остался за спиной. Можно было встать на ноги, вдохнуть свежий воздух, проникающий через невидимый ход…

Они стояли в галерее столь узкой и низкой, что могли, вытянув руки в стороны, достать ими каменные стены и почувствовать, какие они шершавые, потрескавшиеся. Надо было оберегать голову, чтобы не удариться об острый выступ, нависший над головой. Под ногами клокотал водный поток. Он проваливался куда-то вглубь. Туда же вела и пещера, петляя то влево, то вправо. Кто-то вскрикнул, до шеи провалившись в яму, заполненную водой. Ему помогли выбраться, и он снова осторожно, шаг за шагом, в кромешной темноте ощупывая дорогу руками, побрел вслед за всеми.

«Берегись, берегись! — мысленно предостерегал Айстис сам себя. — Упадешь и полетишь неведомо куда, как тот камешек, который ты задел ногой! Водный поток стремительный, немилосердный…»

Очевидно, так же про себя думали все те, кто уже несколько часов продвигался по подземным пещерам. Впереди шел невысокий, но крепко сбитый старик, которого Уван называет Каримаем и который уже неоднократно преодолевал этот пещерный путь. После того как сюньский наместник запретил жителям верховья Енисея показываться около Тысячи Пещер, где останавливаются караваны, Каримай нашел способ попасть туда втайне от завоевателей. Сейчас его знания пригодились как никогда! Гордясь этим, он с достоинством вел за собой друзей все дальше и дальше в недра высоких гор…

Почти упираясь ему в спину, пыхтел мальчик лет десяти — двенадцати, внук Каримая — Акул. Впервые он попросился в путь с дедом, и надо же было случиться такому несчастью! Третьим шел Олеан, который знал эти пещеры не хуже Каримая. За ним — молодой чужеземец, бледнолицый, светловолосый. Он впервые в этих местах, а гляди, как здорово шагает! Говорит, что много путешествовал… Уван шел пятым. Каримай не возражал: если будет погоня, Уван лучше других прикроет их. Он такой силач — ростом более шести пядей, с широкими плечами. Однако хани явно отстали, не догоняют их. Видимо, они не знают про синие пещеры…

Сначала на головы беглецов лилась вода. Но чем дальше они продвигались, тем воды было меньше. Вскоре вода уже журчала только под ногами. Пещера расширилась. Верхняя одежда постепенно высыхала. Только в обуви продолжала хлюпать вода.

Айстис почувствовал усталость: дни и ночи без пищи давали себя знать.

— Сейчас передохнем! — чувствуя общее утомление, сказал Каримай.

Уван перевел эти слова Айстису. Голос Каримая, на который в пещерах откликнулось эхо, подбодрил путешественников. Они стали шагать веселее.

Слева и справа виднелись ответвления больших и маленьких пещер. Каримай вел беглецов по берегу подземной реки, пока они не дошли до широкой пещеры, которая открылась перед ними, как просторная поляна в долине среди гор. Там было сухо. Чувствовалось дуновение ветерка. Монотонно журчал ручей…

Каримай первый разулся, скинул с себя одежду и стал разминаться. Его примеру последовали Олеан и Акул. Айстис как стоял, так и повалился на землю.

— Бедный юноша, — покачал головой Каримай, — что эти злодеи с ним сделали! Из-за трех семян… Не мешайте, пусть он поспит! В прошлый раз я где-то оставил смолистые дрова. Акул! Найди их! У тебя самые зоркие глаза!

— Хорошо, дедушка! — обрадовался Акул — хоть раз и он пригодился. Какой молодец дедушка… Если бы не он, неизвестно, чем бы все кончилось.

Мальчик стал шнырять по углам и вскоре обнаружил несколько связок сухих кедровых поленьев.

— У кого при себе огниво?

Олеан подал пару камней…

Когда Айстис проснулся, уже весело пылал костер и на нем жарилась рыба, распространяя кругом приятный запах.

— Откуда здесь рыба? — удивился Айстис. — Может, кто в ботинках принес?

— Я вижу, ты уже пришел в себя, если можешь шутить! — обрадовался Уван. — Бери! Акул поймал ее в подземной реке. Мы уже поели.

— Не торопись. Ешь потихоньку, по маленькому кусочку, а то будет плохо, — сказал Каримай. — Уван, скажи ему, пусть не спешит! Ведь он давно ничего не ел! И пусть лучше сначала попьет воды из источника. Медленно, по глоточку…

Старик присел рядом с Айстисом и сам начал поить и кормить его, словно маленького ребенка.

После еды все легли отдохнуть. Айстис присматривал за костром. Он уже выспался и с интересом наблюдал, как отсветы огня выхватывают из темноты массивные колонны, которые спускались сверху или вырастали со дна пещеры и под самым потолком становились тоньше — туда отсветы пламени уже не доставали. Юноша прислушивался к биению своего сердца, ощупывал руками камни, покрытые мхом, и думал о том, что даже в недрах земли жизнь не сдается… Не беда! Преодолеет и он все невзгоды, которых ему не жалеют чужие боги! Зато ему помогают люди. Какие они хорошие — Каримай, Уван. И этот тихий Олеан. И даже маленький Акул — все хотят ему помочь. Что бы с ним стало, если бы не они? Он бы погиб в пещере на той горе! Да! Люди лучше богов! Без людей обойтись нельзя! Без их дружбы, без их улыбки погибнешь, как без пищи…

Пламя снова потянулось вверх. Оно высветило стену перед глазами, совершенно белую с желтыми полосами. Рядом синее пятно. Стена не ровная, а словно утыканная серыми прозрачными ножиками. Только прикоснись — сразу порежешь руки!

С другой стены свесилось множество сосулек. Белые, черные, даже темно-красные! Одни, освещенные пламенем, тускло отсвечивали, другие загорались, как звезды, пульсировали, как живые!

А что это? Айстис поднял с земли горсть сверкающих перламутровых шариков. Жемчуг! Как он сюда попал? И каждая жемчужина с дырочкой! Нанизывай на нитку и делай ожерелье!

Откуда было знать Айстису, что это не жемчуг, а глина, покрытая тоненьким слоем кальцита…

— Не спишь? — тихо спросил Уван. — Отдыхай! Нам предстоит дальний путь…

— Я должен дождаться прибытия каравана! — так же тихо ответил Айстис. — Я не могу покинуть Тысячу Пещер…

— Мы должны скрыться! Когда все утихнет, вернемся…

— Я отстану от каравана…

— Лучше отстать от каравана, чем погибнуть! Или, по-твоему, не так? — Уван взглянул на него с усмешкой. — Монахи не простят тебе побега… Ведь ты нанес оскорбление их богу!


Каримай вел свою группу без остановки, сворачивая с галереи на галерею, то спускаясь вниз, то взбираясь вверх по пещерам, которые петляли в разных направлениях.

Так они шли еще несколько дней и ночей, лишь ненадолго останавливаясь на отдых, пока не вышли в большую пещеру, из которой открывался вид на поля, озаренные солнечными лучами. Справа и слева возвышались горы, а между ними лежала желто-зеленая равнина…

Каримай не спеша объяснял:

— Видите речушку? Это Яркенд. Мы пойдем вдоль нее…

Он ничего больше не сказал о Яркенде, необычной речушке, которая течет по степи и песчаной равнине, прокладывая себе дорогу через пустыню Такла-Макан.

Правда, пустыня простиралась чуть правее, но ее горячее дыхание ощущалось и здесь. Местами Яркенд исчезала, словно растворившись в песке, а на расстоянии примерно в тысячу пядей снова струились ее коричневато-желтые воды. Кое-где русло было широкое и сухое, а посередине него торчали высохшие, полузанесенные песком стволы тополей. Оказывается, река постоянно воевала с песком и ветром. Когда ветер засыпал русло песком, река прокладывала себе новое…

Каримай вел людей на северо-восток. Деревушки он огибал: боялся попасть в руки ханей.

— Кто знает, возможно, стража сообщила о нас, — говорил старик.

Он по-прежнему шел первым, на чем свет стоит ругая ханей, отнявших охотничью добычу за целый год: вьюки с сушеной кетой и икрой и даже коней, на которых прискакали хакасы.

Чем дальше они уходили на север, тем мягче становился ландшафт. Еще недавно вокруг простирались желтовато-белые пустыни, а сейчас уже взор ласкали зеленые луга, широкие реки. Вместо тополей и шелковичных деревьев кругом росли так хорошо знакомые можжевельник, березы и ели. Айстис как бы почувствовал запах родных краев… Вокруг становилось все больше гор. Островерхие горные гряды то взмывали ввысь, то уменьшались, а порой превращались в сплошную стену — высокую, зубчатую, местами осыпавшуюся. Обрывистые склоны были то кроваво-красные, то серо-голубые. Кое-где скалы напоминали башни.

Путешественники остановились на открытой равнине, по которой ветер перекатывал пучки полыни. Она простиралась до самых горных вершин. То тут, то там виднелись пятна неувядшей еще травы. В солнечных лучах поблескивали источники. Вокруг стаями кружили голуби пустыни — булдуруки. Айстису они показались интересными — перья коричневато-желтые с черными пятнами, брюшко белое, ножки с тремя чешуйчатыми пальцами, крохотные коготочки напоминали шпоры… Птицы внезапно опускались на землю, с легкостью бегали по пескам, собирая семена…

Каримай велел поймать несколько булдуруков. Их мясо оказалось настоящим лакомством!

Айстис все посматривал на горы впереди, которые к закату солнца поднялись во всем своем величии. В лучах заходящего солнца их вершины горели, словно облитые пурпуром. А в долинах уже воцарилась темнота…

Зря Айстис опасался, что преодолеть горы будет очень тяжело. От озера Хара-ус-Нур, где группа отдыхала в последний раз, Каримай, оставив горы в стороне, повернул на восток, где простиралась степь. В конце двухдневного путешествия они увидели широкую реку и вдоль берега направились к ее верховью в горах, к озеру, от которого она брала начало.

Хакасы при виде озер оживились.

— Убсу-Нур! Убсу-Нур! — стал выкрикивать Акул. Он, как выяснилось, бывал здесь не раз.

— Да, да. Убсу-Нур, — подтвердил Олеан.

Каримай окинул озеро взглядом и повернулся к Увану:

— Вот мы и дома… До родных кибиток осталось шесть дней пути, от этого озера начинаются наши земли…

— Берегись! — внезапно крикнул Уван.

Айстис вздрогнул, повернувшись, успел разглядеть, как перед ним промелькнуло какое-то темное существо, и сразу же погрузился в небытие…

…— Тебе покровительствуют боги! — говорил Уван, склонившись над Айстисом, лежавшим на кипе толстого войлока. — Иначе не скажешь! Горный барс прыгнул прямо на тебя!

Айстис ничего не помнил. Удар оказался таким сильным, что юноша пришел в себя лишь здесь, в доме сына Каримая — Хакамда. Сам Каримай жил один, проводя большую часть времени в тайге, а раненому юноше требовался уход. Заботу о нем приняли на себя домочадцы Хакамда.

У Хакамда Айстису понравилось. Успокаивающе действовало само круглое жилище. Стены — из толстого белого войлока. Им устлан и пол. Крыша — купол правильной формы — изнутри также обита войлоком. Вдоль стен стояли красивые деревянные сундучки. На стенах висела одежда, кожаные мешочки с топленым маслом, сухим творогом — чурой — и другим продовольствием.

Посередине домика — очаг, на котором стоял треножник, а па нем большой котел, над которым постоянно поднимался пар. Дым уходил через отверстие в макушке крыши. Когда не готовили еду, отверстие закрывали куском войлока.

Возле стен — ложе, на котором на ночлег устраивалась семья Хакамда: он сам, жена, ее отец, сын Акул и двое дочерей — Бея, поменьше Акула, и Асмая, однолетка Айстиса. В жилище жили и другие, видимо родственники Хакамда.

По ночам, когда Айстису не удавалось уснуть, он прислушивался к тому, как храпят люди, как за стеной блеют овцы, лают собаки, фыркают лошади. Такая жизнь не удивляла его: ведь и жемайты жили так.

Днем все расходились по своим делам: кто на охоту, кто собирать корни, кто рыхлить землю. Кто-то ухаживал за животными, которых у этой семьи было немало. Подчас все отправлялись на рыбалку или собирать кедровые орехи. Дома оставались лишь маленькая Бея и дедушка. Девочка все посматривала на Айстиса, не решаясь заговорить с незнакомцем.

Частенько заходил Уван. Он оставался помочь, если самочувствие Айстиса ухудшалось. Раны юноши заживали с трудом, порой сильно кровоточили. Уван и Айстис подолгу разговаривали. Каждый рассказывал о своем крае. Много говорили они и о людях, к которым Айстис сейчас попал.

— Знаешь, — сказал однажды Уван, — язык, похожий на твой, мне уже доводилось слышать. Еще в детстве я плыл с отцом по нашей реке Волге к ее верховьям, чтобы торговать с живущими там людьми. Они разговаривали так же, как и ты…[125 - Уван не ошибся. В начале нашей эры в верховьях Волги жило балтское племя — галинды.]

«Не может быть! — хотел возразить Айстис. — Как наши люди могли очутиться в такой дали от янтарного края?» Однако юноша промолчал. Может, и правда живут? Путешествуя по всему миру, Айстис научился мыслить более широко…

— Уван, — сказал он однажды, — а что, если я пойду с тобой? До твоей родины? А оттуда — к нашим родственникам! Вот было бы дело!

— Почему же нет? — ответил Уван. — С удовольствием! Тем более что встречаться с ханями и мне не хочется. Я подозреваю, что один из хранителей храма меня узнал и мне придется досрочно собираться домой…

Заботу о здоровье Айстиса проявляла жена Хакамда. На вид она казалась угрюмой, уже в годах, значительно старше, чем ее муж, всегда оживленный, бывший постоянно в движении. Только после более длительного общения в ее глазах загорался огонек, который согревал каждого. Ее руки могли творить чудеса! Стоило ей лишь прикоснуться к больному месту, как боль сразу отступала.

Старушка поила Айстиса отварами из трав, мазала маслами, мыла пенящейся водой, которую приносила из ключей, известных ей одной. Вода на вкус была кислая, а по цвету — вроде молока.

Здоровье все не возвращалось. Барс отделал его изрядно: поломал ребра, задел легкие.

Однажды, осмотрев Айстиса, старушка пробормотала:

— Нужно пригласить шаманшу[126 - Название «шаман» произошло от слова «саман», означающего «бешеный». Народы Сибири, Дальнего Востока, где до сих пор распространено шаманство, верили, что шаманы умеют непосредственно общаться с духами. Шаманом мог стать не каждый, а только тот, который был способен пережить экстаз, что было необходимо во время ритуального танца. Ремесло шаманства передавалось из поколения в поколение по наследству. Формировались династии шаманов. К шаманству долго готовились, тренировались, чтоб никто не сомневался в «даре» общения с духами. Шаманы были влиятельными людьми. Они нередко становились помощниками главы рода, иногда даже главой племени.].

К приходу шаманши домочадцы Хакамда готовились несколько дней. Они приводили помещение в порядок, украшали его кедровыми ветками, собольими шкурками, чучелами птиц. Ложе Айстиса они со всех сторон посыпали кедровой хвоей… После того как приготовления были закончены, все, за исключением больного, вышли из помещения.

В дверь как-то боком вошел человек в длинном меховом одеянии. Нельзя было угадать, мужчина это или женщина. Лицо скрывалось под маской, изображавшей сказочное чудовище и раскрашенной белой и красной краской. С круглого ободка, надетого на шею, до щиколоток свисали десятки узких цветных лент, которые чем-то напоминали змей. К лентам сверху донизу было пришито множество фигурок людей, лошадей, зверей, птиц, вырезанных из ткани разного цвета. Длинный посох в руках шаманши украшал крупный набалдашник, похожий на лошадиную голову: маленькие вырезанные уши, нарисованные глаза, вместо губы вбит крюк с семью кольцами.

Колдунья оглянулась; медленно обошла вокруг Айстиса, глубоко вдохнула воздух. Потом села верхом на свой посох, как на коня, и закружила с такой скоростью, что Айстис не успевал следить за ней взглядом.

Однако танец лишь начинался. Достав из-за пояса трещотку, шаманша стала бить ею по своему «коню»-посоху, по его семи кольцам. В помещении стоял невообразимый шум: это шаманша приглашала в жилище, в котором лежал Айстис, дух его болезни.

Однако дух не торопился. Видимо, шум был еще недостаточно велик. Колдунья положила посох, взяла большой бубен, разрисованный изображениями животных, зверей, птиц и увешанный железными кольцами, бубенчиками, и снова понеслась по комнате, ударяя в бубен изо всех сил.

У Айстиса стало звенеть в ушах, но дух все не являлся.

Шаманша надела новую маску, изображавшую птичью голову, накинула на спину что-то вроде птичьих крыльев, прикрепила к рукам птичьи когти и с криком стала кружить вокруг Айстиса, норовя хватануть его когтями.

Танец шаманши длился долго. Постепенно он начал стихать, стал спокойнее. Вместо ударов бубна послышалась легкая мелодия дудочки, монотонная песня. Айстис и не почувствовал, как им овладела дрема…

Проснувшись, юноша увидел Увана, Каримая, Хакамда, Акула, склонившихся над его ложем.

— Ты скоро выздоровеешь! — сказал Каримай. — Волю Олеана мы выполнили…

— Где Олеан? — спросил Айстис, вспомнив, что ни разу не видел его после путешествия.

Все переглянулись. Только Уван осмелился сказать правду:

— Нет больше Олеана… Когда на тебя бросился снежный барс, он стоял ближе всех к тебе и стал тебя защищать. Он погиб в схватке со зверем…


Айстис обмер, словно пораженный ударом Перкунаса. Вот, оказывается, как! А ведь он думал, что спасся сам! И ему стало стыдно, что он вообразил, будто очень могуч. Какова была бы его участь, если бы не эти люди? И какие люди! Ради него один из них пожертвовал жизнью…

— Не горюй. Таков закон жизни наших людей: погибни, но товарища выручай! — сказал Уван.

— А это что? — спросил Айстис, увидев маленький лук со стрелами, подвешенный над ложем.

— Шаманша повесила. Он будет висеть, пока ты не выздоровеешь, и отпугивать дух болезни…

— А где он — дух болезни?

— Шаманша велела нам изготовить его чучело из тряпок и подсунуть под порог, но так, чтобы ты не увидел. Теперь твоя болезнь не сможет переступить через порог!..

— А как выглядит этот дух?

— Ведь я сказал: тебе нельзя его видеть, иначе ты не выздоровеешь. Могу сказать лишь, что духи похожи на птиц, зверей, а зовутся «тесами». Делают их из дерева и кожи, из медвежьих волос, намотанных на веточку дерева, перьев… Кормят зерном, рыбой, медом…

Слова Каримая сбылись. Что помогло Айстису, неизвестно: отвары ли, массаж, колдовство шаманши или его собственное желание скорее встать на ноги и вернуться домой.

— Вот не думал, что ты пользуешься таким успехом! — посмеялся Уван, зайдя однажды.

— О чем ты? — не понял Айстис.

— Вот тебе и на! Неужто это новость, что дочь хозяина Асмая с тебя глаз не спускает?

— О ком это ты, Уван? Какая Асмая? — удивился Айстис. — Я впервые слышу это имя.

Сказал, а сам тут же подумал: не темноволосая ли, темнолицая, большеглазая это девушка, старшая дочь Хакамда, которая всегда помогает матери готовить лекарства, мази? Он часто видит ее двадцать косичек.

— Смотри, смотри! Не поддавайся ее чарам! А то не будет у меня товарища домой… Как только ты выздоровеешь, мы отправимся в путь…

— О чем ты говоришь, Уван? Ты же знаешь, я тороплюсь больше тебя! — рассердился Айстис.

— Ладно, ладно, я пошутил…

Выздоравливая, Айстис подружился с Хакамдом. Тот оказался очень искусным мастером, рукам которого одинаково подчинялись дерево и глина, золото и железо… Чем-то он напоминал Айстису отца. Уван охотно переводил, и они втроем часто говорили о самых разных вещах.

Время шло. Все чаще Хакамд брал Айстиса и Увана с собой в мастерскую. Там оказалось много интересного. Айстиса больше всего удивил золотой кубок, отлитый Хакамдом. Внешняя сторона кубка была как бы облеплена фигурами — так красиво он был отлит! Живыми казались деревья, лежавшие под ними олени, возвращающиеся с промысла охотники, окруженные сворой собак… На дне кубка — голова мужчины, в высокой меховой шапке…

— Этот кубок для праздничного напитка заказал правитель окрестных мест зайсан Тикетей, — объяснил Хакамд.

Рядом с незаконченным еще кубком стояли деревянные скульптуры, изображавшие животных, людей, палки, украшенные орнаментами, пластины с резьбой…

— Их заказала наша шаманша, которой нужны различные предметы и фигуры для разговоров с духами, — сказал мастер.

Сложенные в кучку, ждали прикосновения рук мастера золотые и серебряные монеты. Среди них Айстис увидел римские сестерции, индийские рупии.

— Из них мы сделаем красивые украшения, которые так любят наши женщины и мужчины, — сказал Хакамд, вертя в руках золотой сестерций.

Айстис наблюдал, как он резал горный камень. Не раскалывал, а резал! Это было совсем ново для юноши. Резал Хакамд кристаллом, который тверже, чем горный камень, — алмазом. О, если бы у него был такой кристалл!

Однажды Айстис застал Хакамда за работой, когда тот ковал меч.

— Откуда вы получаете железо? — поинтересовался юноша, вспомнив, с каким трудом они с отцом таскали с болота железоносную землю.

— С неба… Да, да, с неба, — объяснил мастер удивленному гостю. — Когда особенно ярко сверкает молния, с неба падают куски железа, покрупнее и помельче[127 - Речь идет о метеоритах. Древние жители Сибири широко пользовались метеоритным железом, хотя умели обрабатывать и горные породы, содержащие железо, медь и другие металлы.]. Охотники находят и приносят их ко мне в мастерскую. Из этого железа я выковываю мечи, ножи, наконечники. Оно лучше, чем бронза, кость… Когда мы такого железа не находим, то варим камни и отделяем железо.

Среди других интересных вещей Айстис увидел в мастерской Хакамда жемчуг и кораллы южных морей.

— А это откуда? Тоже с неба?

— Это все выдумки отца! Ему кажется, будто у меня должно быть все, чем богат мир! За это я ему подарю вот эту легкую, но необыкновенно прочную кирку. Он собирается в далекие горы, хочет подняться на самые высокие вершины, покрытые льдом, надеясь найти там чудотворный цветок, исцеляющий от всех недугов. Ледоруб ему очень пригодится…

Хакамд повертел в руках красивый стержень, отлитый из железа и серебра.

Айстис с удивлением увидел, что мастер, завершив работу над изделием, всегда метил его: выдавливал или вырезал, а подчас и просто рисовал человеческую фигурку, правой рукой толкающую солнечный шар, а левую воздевающую к небу.

Хакамд объяснил:

— Такой знак называется тамгой. Каждый хакас, вступивший в зрелый возраст, от старейшин своего рода получает свою тамгу. Этим знаком метят все: животных, оружие, вещи, могилы умерших… Тамгами старейшин наших родов — зайсанов — помечены и земли, которыми мы владеем. Тамги рисуют или высекают на скалах…

Уван перевел Айстису, что хакасы рисуют тамги не только как метки, но и в честь богов. Оказалось, что Уван уже не впервые гостит у хакасов и ему доводилось присутствовать на празднествах, когда на склонах крутых скал рисуют святые тамги.

— Я был на празднике, который проходил недалеко отсюда, в тихом урочище, у скалы, которую местные жители называют каменной бабкой. Она и в самом деле напоминает бабку, закутавшуюся в полотнище. Рядом с этой скалой расположена довольно большая площадка, на которой установлено много каменных скульптур, изображающих животных, а склон испещрен тамгами. Хакасы часто разрисовывают скалы, и рисуют они не только тамги. Путешествуя по их земле, я видел скалу, на которой изображены сцены охоты. Рядом с тамгами — крестиками, черточками — нарисованы краской или высечены в камне фигурки животных и людей. Хакасы верят, что если ты нарисуешь или высечешь птицу, зверя, то его дух придет посмотреть на твое творение и тебе удастся без труда овладеть добычей… А еще говорят, что рисунки — это жертва горным духам. Они — самые могущественные на земле и надо принести им жертву: оставить на скалах знак — тамгу, изображение.

— Как интересно было бы увидеть эти рисунки! — сказал Айстис, размышляя о богах и людях.

Сколько разных богов он уже перевидал за время своего путешествия! Одним больше, одним меньше… «Как ты смеешь! — заговорил внутренний голос. — Как ты смеешь оскорблять своих богов! Кто ты без них! Пылинка на дороге…» — «А кто мне эти боги? — мысленно заспорил сам с собой юноша. — Вспоминали ли они обо мне в час несчастья? Когда я задыхался на пылающем от солнца песке? Когда дрожал на рынке рабов? Нет, не прислушивались они к моим мольбам и просьбам. Значит, не такие уж они могущественные, как утверждает Даумас!»

— Они не любят показывать чужим эти рисунки. Нужно стать их хорошим другом или членом племени. Вот возьми в жены Асмаю — и сможешь не только смотреть, но и сам рисовать свою тамгу!

— Ты опять!

Уван улыбнулся. Однако Айстис заметил, что Уван интересуется Асмаей значительно больше, чем казалось…

Однажды, когда Уван, Айстис и Хакамд беседовали в мастерской, рассматривая только что отлитое украшение, в деревне послышались тревожные звуки бубна.

— Что это? Шаманша? — насторожился Айстис. — Лечит кого-нибудь?

— Тревога! Бубен шаманши возвещает об опасности! Сюни! Сюни нападают! Все к оружию! — Хакамд бросил все и поспешно оттолкнул ширму мастерской.

Айстис обомлел. За ширмой оказалось большое помещение, в котором шеренгами выстроились копья, на деревянных крюках висели мечи и луки с колчанами, полными стрел с острыми наконечниками!

В то же мгновение в мастерскую стали сбегаться хакасы — молодые и пожилые. Схватив копья, мечи, луки, продолговатые щиты, они друг за другом выбегали из помещения.

Уван тоже схватил копье, меч и выбежал наружу. За ним последовал и Айстис.

Посередине деревушки собралась вооруженная толпа. Во главе ее — Каримай. Как оказалось, он знал толк не только в путешествиях и торговле.

Одни пешком, другие верхом на лошадях устремились на откос холма, где были сооружены насыпи и выстроены заграждения из стволов деревьев. Стрелки забрались на деревья, остальные спрятались за насыпями.

Все ждали появления сюней.

Вскоре нападающие вынырнули из леса на противоположном откосе и лавиной покатились в долину. Оказавшись внизу, они рассыпались по сторонам, окружая гору, на которой находились усадьбы хакасов.

Земля дрожала от конского топота. Уже можно было разглядеть небольших, грубого сложения, однако крепких лошадей с низкими и широкими лбами. Сидевшие на них всадники в меховой одежде размахивали мечами, луками со стрелами и громко кричали. Однако Каримай хорошо знал сюней, их стремление прежде всего напугать неприятеля, заставить его без пользы израсходовать стрелы. Подняв руку вверх, он не давал знака вступить в бой.

Это ввело в заблуждение сюней. Они поверили, будто хакасы, захваченные врасплох, попрятались или разбежались. Забыв предосторожность, они гнали своих лошадей в гору.

Когда сюни были уже совсем рядом, хакасы запустили в них целый рой стрел, и не как-нибудь, а отлично прицелившись! Хакасы — хорошие охотники, и всадники стали падать с лошадей.

Послышались крики раненых и умирающих, громкое фырканье лошадей. Уцелевшие сюни растерянно повернули вспять. С той же скоростью, с какой только что нападали, они поскакали обратно в долину и скрылись, захватив с собой раненых и павших соплеменников.

— Они часто так поступают, — объяснил Каримай Увану. — Нападают внезапно и в случае удачи хватают, убивают, уводят с собой мужчин и девушек, женщин, а получив отпор, отступают, не рискуя, и ищут селения, где добыча достанется легко… Однако сюням становится все труднее. Вожди наших племен договорились между собой, как помогать друг другу при обороне, как оповещать о нападении… На сей раз звуки бубна раздались сразу же после того, как сюни, не достигнув цели, отступили от поселка, расположенного недалеко от нас… А сейчас мы послали гонцов к соседям, чтобы предостеречь их. И от них сюни отступят не солоно хлебавши.

Сюни больше не показывались вблизи деревни, и хакасы, выставив часовых, вернулись по домам.

— Почему они нападают на хакасов? — спросил Айстис.

— Хакасы не только охотники и рыболовы, они еще и ремесленники. Таких, как Хакамд, можно встретить в каждом селении. Земля здесь богатая. Она таит в себе множество редчайших камней, золота и серебра. Особенно много здесь железа, которого у сюней нет… Пока сюни правили краем хакасов, им все доставалось даром. А сейчас за все приходится платить…


Вскоре после нападения сюней Айстис подружился с Асмаей.

А случилось это вот как.

Айстис много времени проводил в мастерской Хакамда. Он учился отливать предметы из серебра, ковать железо, резать алмазом камень, изготавливать золотую фольгу… Айстис хотел выучиться отливать предметы так же чисто, как это умел делать только Хакамд. В особенности ему нравилось делать скульптурки и украшения, которые после литья не нуждались в отделке. Хотелось ему и научиться отливать изделия из железа и из смеси золота, серебра и меди.

Скоро Айстис понял, что секрет чистого литья кроется в форме, в которую заливается раскаленный металл. Хакамд отливал не в глиняную форму, как жемайты. Он вылепливал из воска модели отливки, а затем облеплял модель огнеупорной глиной, оставляя в ней два отверстия: одно — чтобы через него залить жидкий металл, другое — чтобы дать возможность выйти газам и воздуху. Когда форму разогревали, воск плавился и вытекал! Так мастер отливал точные копии модели.

Айстис научился отливать бронзовое зеркало.

— Смотри, что нужно сделать, — объяснил Хакамд, — чтобы все радовались твоей работе…

Он показал, как из земли, содержащей медь и олово, можно добыть бронзу. Куски горной породы мастер сыпал поверх пылающего угля, а для того, чтобы выплавить более чистый металл, руду и дрова складывал слоями. В жидкую бронзу он добавлял разные породы, они и придавали зеркалу блеск…

Похожие зеркала были у Номеды. Но они были изготовлены иным способом — путем шлифовки, полирования.

Айстис старался запомнить все, что видел в мастерской, а в знак благодарности подарил мастеру то, что принес с собой, — камни, кораллы, монеты… Перебирая содержимое своей сумки, он нашел на дне несколько кусков янтаря. Хакамд, внимательно оглядев янтарь, сказал:

— Редко, очень редко этот камень попадает в наши края. Мне уже довелось держать его в руках. Это очень дорогой камень! Сказывают, что рождается он в Море Заката, когда солнце краешком касается воды! Это правда?

Айстис почувствовал за спиной легкое дыхание и, обернувшись, увидел дочь мастера — Асмаю, которая широко раскрытыми глазами смотрела на янтарь.

— Тебе нравится этот камень, Асмая? — Айстис впервые обратился к ней по имени и про себя отметил, какое оно красивое.

— Очень… Он такой… спокойный! — ответила девушка.

Айстис взял кусок янтаря и вложил его в руку Асмаи. Девушка очень осторожно сомкнула ладонь.

— Он такой теплый! — произнесла Асмая и как бы неохотно вернула янтарь.

Таким было начало их дружбы…

Теперь уже Асмая, Айстис и Уван каждый день встречались в мастерской, вместе бродили по поселку, по роще и без конца беседовали между собой. Асмая расспрашивала Айстиса про янтарь, про людей и жизнь… Уван с трудом успевал переводить. Видя, что Асмая сопровождает свои вопросы проникновенным взглядом и выслушивает ответы, как бы мечтая, он все больше мрачнел.

— Если бы я могла увидеть море, которое выносит на берег янтарь! — сказала она, покачивая в руке кусочек янтаря, который Айстис ей подарил назавтра же после той встречи в мастерской. — Если бы я могла…

Все чаще Асмая звала с собой на прогулку Айстиса одного. Правда, они не могли разговаривать, но им хватало языка жестов и взглядов. Они бродили но окрестностям с утра до вечера, забыв о еде, обо всем на свете.

Во время одной прогулки Асмая спела ему несколько песен, исполнила красивый танец, который рассказывал о птицах, деревьях, небе и солнце, а возможно, и о чем-то совсем другом…

Глядя, как танцует Асмая, Айстис задумал вручить ей подарок на память. Он и сам не мог бы объяснить, почему ему хотелось, чтобы Асмая помнила о нем…

«А если сделать такое же ожерелье, как у Угне?» — подумал юноша и взялся за дело.

Хакамд внимательно наблюдал, как трудится молодой гость. Он даже ахнул, когда Айстис расколол довольно крупный кусок янтаря на мелкие части, просверлил в них отверстия и нанизал на тоненькую бечевку. Мастер показал Айстису, как надо сверлить, чтобы янтарь не крошился.

Когда в мастерскую приходили Уван или Асмая, Айстис прятал свою работу. И он и мастер молча улыбались, словно заговорщики. Хотя вряд ли мастер догадывался, для кого предназначено ожерелье.

Наступил день, когда работа была завершена.

Мастер одобрительно покивал головой. Ожерелье понравилось и самому Айстису. Оно получилось именно таким, какое он хотел изготовить. Повертев ожерелье в руках на ярком солнце, он взял алмаз и па самом крупном янтаре вырезал линию лица Асмаи.

Мастер вопросительно поднял брови.

Ответить Айстис не успел. Вошла Асмая и позвала его на прогулку.


Работу он продолжил на следующий день. На другом осколке янтаря он вырезал очертания берега и моря, а оставшийся кусок янтаря разрезал на две части и сделал из них подвески.

На пороге показались Асмая и Уван.

— Вот негодница! — сказал Уван. — Она хочет потащить нас к обрыву. Там, дескать, расцвел дикий мак!

Асмая подошла к Айстису и взяла его за руку, как обычно приглашая на прогулку. И вдруг увидела ожерелье. Она машинально отпустила его руку и замерла, боясь шевельнуться.

— Ой, что это?

Айстис взял ожерелье со стола и надел Асмае на шею, а подвески вложил ей в руки.

И тут случилось то, чего Айстис никак не ожидал. Вместо того чтобы обрадоваться, девушка словно окаменела, а придя в себя, выбежала из мастерской.

— Что ты натворил? — замахал Уван руками. — Зачем ты задел самое сердце Асмаи? Я не предупредил, что подарок девушке, если его преподносит юноша, означает просьбу стать его женой! Ты действительно хочешь жениться на Асмае?

— Не может быть! Я не знал! Где Асмая? Я ей объясню!

Айстис бросился вдогонку, но девушки нигде не было.

— А почему бы тебе не жениться? Вы — удивительная пара, — грустно говорил Уван. — Ты вскоре прославишься своими изделиями… А дома? Вряд ли тебя ждут… Смотри, упустишь счастливую оказию и потом будешь сожалеть всю жизнь!

Уван что-то сказал Хакамду. Тот сначала обрадовался, затем нахмурился.

— Не ругай, Уван, молодого друга, — сказал Хакамд. — Он не знал наших обычаев…

— Да, да, мастер! Он нарушил правила, ибо не знал их… Прости его.

— Вам необходимо уйти. И тебе, Уван. Ты не сможешь привлечь к себе сердце Асмаи. Она предназначена не тебе. С дочерью я позднее поговорю… Я был бы очень счастлив, если бы твой молодой друг остался. Он очень одаренный человек, многого добьется. Асмая любит его… Но ты, Уван, не говори ему об этом.

Вечером Каримай, Акул, Хакамд, его жена, соседи долго, сидели у очага. Почтили дух Олеана. Старики вполголоса спели грустную песню, сопровождая пение игрой на струнном инструменте и маленьком бубне. Затем, не прощаясь, как того требует обычай, когда путешественникам желают счастья в пути, разошлись.

Асмая не показывалась.

Наутро Уван и Айстис встали на восходе солнца и, найдя у порога дорожные сумки, битком набитые продовольствием, вышли из дому. У загона стояли два коня. Никого из жителей деревни не было видно. Возможно, кто-нибудь и следил за их уходом, однако обычай не разрешал выйти из жилища, пока отбывающие не переступят границу земли рода.

Айстис и Уван сели на коней и, не оборачиваясь, медленно отправились в дорогу. Айстису так хотелось обернуться! Может быть, он увидит Асмаю? Но нельзя было снова нарушать обычай…

Путники поехали на юго-запад, оставляя солнце за спиной. Оно поднималось все выше и выше, ярко озаряя поля, по которым удалялись всадники… Поля выглядели необычно. Они были густо усыпаны красным, как кровь, маком. Казалось, будто все кругом полыхает и нескончаемое пламя уходит вдаль, где-то там сливаясь с горизонтом. Даже облака и те полыхали! Огонь стелился по поверхности земли, метался вокруг кустов, стволов деревьев, камней, как бы опаляя каждый клочок песка, каждую полянку, заросшую травой.

Подъехав к обрыву, стали спускаться вниз.

Айстис не удержался и обернулся.

На краю обрыва он увидел Асмаю…

В желтом одеянии, окруженная красными цветами мака, она танцевала тот же танец о птицах, цветах и деревьях, а на ее груди в лучах солнца сверкало изготовленное Айстисом янтарное ожерелье…


notes


Примечания


1


Аурифабер А. История сукцинита. Кенигсберг, 1551 (на лат. яз.).


2


Сребродольский Б. И. Янтарь. Москва: Наука, 1984.


3


Катинас В. Балтийский янтарь. Вильнюс, 1983 (на лит. яз.).


4


В Карнунт товары доставлялись из Рима.


5


Куприс — от слова «купра», которое на литовском языке означает «горб».


6


В старолитовской мифологии потусторонняя жизнь представлялась большим пастбищем, где души умерших превращены в овец. Те, кто в жизни имел все, стал худой овцой и никак не мог насытиться, а бедняки превратились в жирных овец, пасущихся на прекрасных лугах. Иногда загробная жизнь изображена и как долина, где господствует неимоверная жара. Праведные могут утолить жажду водой, а души преступников не в состоянии до нее дотянуться, хотя и вынуждены носить воду в решете, переливать ее в бездонную посуду.

Балты, как и другие старые племена, боялись умерших, старались выпросить их милость дарами как самим умершим, так и их покровительнице богине Велюне, иначе — Матери могил.


7


Имя Угне — от литовского слова «угнис», что означает «огонь».


8


Кривис — верховный жрец балтов и гражданский управитель. Были старшие и младшие жрецы.


9


С давних пор в балтских племенах было развито ремесло. Проживая в лесах, у моря, на берегу рек, балты все необходимые вещи делали из камня, кости, дерева, а позже из бронзы. Около пятисот лет до новой эры они познакомились и с железом, что положило начало развитию кузнечного дела, литья, изготовлению украшений. С IV тысячелетия до новой эры у балтов были распространены керамика, ткачество, швейное дело. В поселении для мастеров отводилось определенное место — Ремесленная сторона.


10


Родичи Айстиса торговали с другими балтскими племенами, жившими на территории современной Латвии, а также с предками эстонцев и финнов.


11


Скальвы — племя балтов, жившее в низовьях Нямунаса.


12


Праамжис — бог-творец, один из самых древних богов балтов, которого позже вытеснили другие боги.


13


Балты, как и другие народы индоевропейской группы, поклонялись огню.


14


Сембы — племя балтов, обитавшее в теперешней Калининградской области, у Балтийского моря.


15


Имеются в виду римляне.


16


Жямина — богиня балтов, покровительница земли.


17


Вайдила — старший жрец, певец у древних литовцев.


18


Пяркунас — бог неба.


19


Жемайты получали соль от скальвов, а те доставали ее от сембов, на территории которых имелись залежи этого минерала.


20


В ту пору еще существовало самоуправление рода. Самые важные вопросы решались на Большом сходе, в котором принимал участие весь род.


21


Более мелкие дела решала знать, которая уже стала выделяться из рода.


22


Куршская коса.


23


Патолас — бог подземелья.


24


Патримпас — бог земли, жизни.


25


Юноши балтов, вступив в возраст зрелости, должны были держать экзамен — продемонстрировать физическую силу, ум.


26


Племена балтов придерживались пантеистического мировоззрения, они обожествляли природу, особенно деревья, почитали, прежде всего, дубовые рощи. Эти деревья рубить имели право только жрецы.


27


Вайдилуты присматривали за вечным огнем. Если же по их вине огонь угасал, им грозила даже смерть.


28


Лепинис, висъявис и т. д. — старинные литовские названия месяцев, связанные с явлениями природы, рабочей страдой, праздниками. Лепинис — липоцвет, соответствует июлю; висъявис — все хлеба — августу и т. д.


29


Султякис — месяц, когда береза источает сок, — март.


30


Традиционная формула клятвы балтов.


31


Вейопатис — один из богов балтов, владыка ветров.


32


Люди впервые поселились на Куршской косе еще в древнем каменном веке. Особенно многочисленными были их поселения в неолите. В медном и железном веках население уменьшилось. Бывали периоды, когда постоянных жителей на Косе совсем не было.


33


Жемайты — род балтов, к которому принадлежало племя Айстиса, Куприса, Гудриса.


34


Рикисы — знать сембов.


35


Полагают, что духовный центр балтских племен находился на горе Рамбинас, где жил верховный кривис, именуемый Кривайтисом.


36


Венеды, предки древних славян, жили у среднего течения Вислы.


37


Так в старину именовались острова Великобритании, где римляне добывали олово.


38


Сембы вождей назначали.


39


Упинис — древний жемайтский бог, владыка рек.


40


Кялюкис — попечитель путешественников.


41


Торопливо спрятанных янтарных кладов вдоль этого Янтарного пути обнаружено немало. Один из наиболее крупных найден вблизи Вроцлава (ПНР); купцы оставили около трех тонн янтаря.


42


Легионер — римский воин.


43


Даки — народ, живший на среднем Дунае, предки современных румын.


44


Культ богини Исиды — матери бога Осириса — зародился в Древнем Египте в доисторические времена, IV–III тысячелетии до новой эры, привлекал всех своим гуманистическим содержанием, стремлением помочь ближнему, опекать слабого. Во времена римлян этот культ получил большое распространение не только в Римской империи, но и далеко за ее пределами.


45


Так римляне называли Африку.


46


Собака Сот — мифологический слуга Исиды.


47


Такие склады у римлян были в Карнунте и других северных пограничных пунктах от Британии вплоть до Каспийского моря.


48


Гибралтар.


49


Языги — соседи даков, жившие у Дуная.


50


Верховный бог римлян — Юпитер.


51


Формула клятвы даков. Человек, выпив глоток воды Дуная, посвящает себя великому делу.


52


Город на берегу Адриатического моря, в окрестностях современного города Триеста.


53


Фехтия — порт, которым пользовались римляне (теперешний Вехтен, недалеко от Утрехта, Голландия).


54


Остров в Средиземном море.


55


Модий — 8,75 литра.


56


Весталка — жрица, хранительница огня, которая была лишена права выйти замуж.


57


Римляне не знали бумаги, они писали на восковых дощечках, пользуясь острым металлическим стержнем, который назывался «стиль».


58


Завоевав Грецию, римляне вывезли наиболее значительные произведения искусства в Рим.


59


Гомер — легендарный древнегреческий поэт.


60


Римская знать создавала клубы. Особенной известностью пользовались клубы «Красные паруса» (гребли и шашек), «40 шагов» (бегунов) и другие, заседания которых проходили в термах.


61


«Ежедневные римские известия» — так называлась хроника событий, постановлений и приказов городских властей, которые заносились на восковую доску. Эта своеобразная газета стала выходить в 50 году до нашей эры по приказу Гая Юлия Цезаря. В газете сообщались не только официальные известия, но и давались описания частных происшествий. Оригиналы хранились в государственном архиве, а копии распространялись по всей империи.


62


Номеда, как и другие римляне, была убеждена, что Геракл был их героем, а не греческим.


63


Ганнибал — правитель североафриканского государства Карфаген, воевавший с Римом.


64


Гладиаторы — рабы, которых заставляли насмерть драться между собой на сцене.


65


Триарх — капитан корабля.


66


Так римляне называли Средиземное море.


67


Вулкан — один из богов римского пантеона, его изображали хромым кузнецом, кующим молнии.


68


На восточном побережье Средиземного моря, в современном Ливане, с IV тысячелетия до нашей эры жили финикийцы — народ мореходов и купцов, у которых было много колоний. Наиболее крупная колония среди них — Карфаген. Его на севере Африки (на месте современного города Туниса) в IX веке до нашей эры основала Элиса, дочь короля финикийского города Тира, потерпевшая поражение в борьбе за власть на родине. Легенда рассказывает, что Элиса, прибыв на место будущего Карфагена, прибегла к хитрости. Она сказала, что купит участок земли, который «можно накрыть воловьей шкурой». Туземцы столько земли и продали. Тогда Элиса велела разрезать шкуру на тонкие полоски и опоясала ими целый холм, что возвышается около мола. Карфаген был завоеван римлянами во II веке до новой эры.


69


Тессера — условный знак: деревянная или металлическая дощечка, подтверждающая, что письмо шлет действительно указанное лицо.


70


Салтус — поместье.


71


Айстис увидел характерное только для Африки дерево, растущее но вверх, а в землю. Подземный ствол его достигает длины двадцати метров, его поперечник бывает до метра. Цветет дерево раз в двадцать лет. Тогда небольшой нарост, возвышающийся над землей, украшается листьями и цветами.


72


Карфаген был разрушен римлянами в 146 году до нашей эры.


73


Квестор имел в виду Сахару, занимающую свыше семи миллионов квадратных километров пространства.


74


Богиня Луны, Тиннит, особо почиталась финикийцами.


75


Наскальные росписи Сахары, сотни тысяч которых обнаружено на каменных плато Ахаггары, Тассили, Укаимедене, Джебель-Ягуре, Тизин-Тирлисте, Фум-эль-Хасане, других местах, датируются X–I тысячелетиями до новой эры. Их исследовали Анри Лот, Поло Грациози, Авакуса Ф. Мори, Франческо Бегино, Жан Мелом и другие видные ученые.


76


Сильфия — целебный корень.


77


Имеется в виду Нил.


78


С доисторических времен существовали транссахарские торговые пути, которые не утратили свое значение и тогда, когда Сахара стала пустыней. Они связывали народы, проживающие на севере Африки, с югом континента, с Европой и Азией. С побережья Красного моря через пески вплоть до Гибралтара двигались арабские караваны, груженные пряностями, благовониями, пшеницей и ячменем. Обратно они везли соль. Ее добывали на песчаных плоскогорьях. Там каменную соль разрезали на бруски, похожие на большие плиты белого мрамора, прорезанного серыми жилами. Эти бруски украшали рисунками, обвязывали кожаными ремнями и в таком виде подвешивали на спину верблюда. С севера из Рима, позже из Византии через Александрию на юг отправляли медь в виде брусков или тонких пластин, проволоки. За медь африканцы платили золотым песком, растительным маслом, которое не уступало овечьему, хотя добывалось из дерева карите. За бруски и слитки купцы увозили на север даже рабов.


79


В начале пашой эры восточную часть транссахарской торговой дороги пытались контролировать римляне, которые после завоевания Египта обосновали в долине Нила свое правление, держали воинские гарнизоны.


80


Фараон — древнеегипетский царь.


81


Украшения, сделанные из прибалтийского янтаря, обнаружены в пирамиде Тета (2340 год до новой эры).


82


Фараонов и высшую знать художники Древнего Египта изображали великанами среди карликов — простых смертных.


83


Египтяне знали стекло.


84


Колоссы Мемнона и поныне стоят в Долине царей, но после неудачной реставрации замолкли.


85


Обелиски вырубали из цельного гранита в каменоломне. На это иногда затрачивали десятки лет.


86


Они были дешифрованы Жаном Франсуа Шампольоном в 1822 году.


87


О том, что письмо создавали жрецы, свидетельствует и название древнейших египетских письмен-иероглифов (от греческих слов «иерос» — святой, «глифе» — резной знак).


88


Литовское слово «бите» означает «пчела».


89


Геродот жил приблизительно в 490/480 — около 425 годах до новой эры. Он родился в греческой колонии Галикарнас в Малой Азии. Позже жил па острове Самос, в Афинах, умер в Фурии, на юге Апеннинского полуострова. Много путешествовал по Балканам, Италии, Месопотамии, Скифии; побывал в Египте. Он написал труд в девяти томах о Жизни народов, которых посетил, под общим названием «История», за что его прозвали «отцом истории»…


90


Данные Геродота о высоте пирамиды не соответствуют истине: он добавил лишних почти 85 метров. Сейчас высота этой пирамиды 137,3 метра, однако у нее разрушилась вершина, на месте которой осталась примерно десятиметровая площадка, так что, согласно подсчетам, ее первоначальная высота была приблизительно 146,7 метра.


91


Пирамиды построены во времена Древнего царства (около 2800–2250 годов до новой эры).


92


Джосер — фараон III династии, которая правила и 3000–2760 годах до новой эры.


93


Высота сфинкса 20 метров, ширина — 57 метров.


94


Александрия основана в 332–331 годах до новой эры.


95


Александр Македонский умер в 323 году до новой эры в Вавилоне.


96


Александрийский маяк — одно из семи чудес света — был построен около 280 года до новой эры.


97


Мусейон — Александрийский музей, основан в III веке до новой эры.


98


Александрийская библиотека была создана в III веке до новой эры и состояла почти из миллиона папирусов. Большая часть из них сгорела в 47 году до новой эры, когда римляне подожгли город. Остаток коллекции в 391 году уничтожили христиане.


99


Афродита — древнегреческая богиня любви. Бог любви Эрот — ее сын. У римлян — Венера и Амур (Купидон).


100


В поэме «Илиада» описывается десятый год войны ахейцев с троянцами, ссора Агамемнона с Ахиллом, последствие этой ссоры. В «Одиссее» рассказывается об одном из участников похода на Трою — Одиссее, его приключениях на далеких малоизвестных островах по пути домой, в родную Итаку, один из островов греческого архипелага. Они были записаны в VI веке до новой эры, а до этого передавались из уст в уста.

В Древней Греции, кроме преданий и легенд о войне с Троей, очень популярны были рассказы об аргонавтах, которые на корабле «Арго» поплыли в Колхиду, чтобы добыть золотое руно и др.


101


В XVIII и начале XIX веков многие исследователи истории Европы считали древнегреческие мифы чистой фантазией. В конце XIX пека археолог-любитель Г. Шлиман, опираясь на изучение поэм Гомера, точно установил, где находилась Троя, и откопал ее, а чуть позже успешно проводил раскопки на юге Пелопоннеса, в Микенах и Тиринте. Опираясь на мифологию, в начале XX века английский ученый А. Эванс раскопал на острове Крит дворцовый комплекс Кносса. Эти и другие археологические находки позволяют смотреть на древнегреческую мифологию как на источник, способный ответить на многие вопросы, связанные с когда-то существовавшей в этих местах цивилизацией. Прежде бытовало представление, что цивилизация здесь начала развиваться только во II тысячелетии до новой эры. Сейчас точно установлено, что это произошло на тысячелетие раньше. Так, уже в конце III тысячелетия до новой эры на острове Крит существовало классовое общество с центром в Кноссе. Правители Крита властвовали на соседних островах и на побережье Балкан. Они поддерживали связи с Египтом, Месопотамией. В XV веке до новой эры на острове Фера произошло извержение вулкана, сопровождавшееся сильным землетрясением, что повлияло на судьбу Крита. Часть жителей острова погибла, часть оставила родину. Крит колонизировал племена ахаев, живших на Балканском полуострове, который с тех пор сделался центром старой Греции. Самыми крупными ахайскими культурными центрами стали Микенай, Пил, Тиринт. Они господствовали вплоть до XII века до новой эры, пока с севера не вторглись племена дворийцев, которые заставили ахаев переселиться в Малую Азию. Жители Малой Азии и близлежащих островов и сохранили древние мифы о жизни и подвигах героев ахаев. Эти мифы распространяли бродячие певцы, каким был и Гомер.


102


Современная Йеменская Арабская Республика.


103


Вайдис — певец, который под звуки струнного инструмента поет об истории народа, рассказывает предании, легенды.


104


Канклес — литовский струнный щипковый музыкальный инструмент.


105


Цемент изобретен ассирийцами за 1200 лет до новой эры.


106


Современная Грузия расположена в Закавказье и признана одним из очагов человеческой цивилизации. В Удабне (Восточная Грузия) в 1939 году найдены остатки доисторического человека. Остатки ранней культуры палеолита обнаружены в Абхазии, Нижней Картилии, Кахетии. Уже в неолите здесь знали земледелие, животноводство, во второй половине II тысячелетия до новой эры расцвела обработка не только бронзы, но и железа, золота, других металлов. В то же время на территории Грузии появились первые государства — Диохи и Кольха. В VI веке до новой эры окрепло королевство Колхида, которую хорошо знали древние греки, египтяне, другие народы Средиземноморья. В IV–III веках до новой эры в Восточной Грузии создалось королевство Иберия. В II–IV веках новой эры в Грузии уже формировались феодальные отношения.


107


Сабон поведал молодому путешественнику о «глиняных книгах», которые оставил легендарный народ Малой Азии — хетты, проживавшие в этих местах во II–I тысячелетии до новой эры. Письменные памятники хеттов, созданные на глиняных табличках клинописью, были расшифрованы чехословацким ученым Б. Хрозным в 1915 году. Следует заметить, что тем самым было стерто «белое пятно» в дешифровке клинописных памятников, которые веками создавали люди, поселившиеся у рек Тигр и Евфрат, и стало возможным говорить о единой «клинописной» цивилизации, к которой принадлежат шумеры, вавилонцы, ассиры, персы и другие древние народы Месопотамии. Эта цивилизация была не менее развита, чем та, которая расцветала у берегов Нила. Ее исследование и изучение еще не закончено. В этом великом деле участие принимают и советские ученые.


108


Знаки зодиака, которые предкам арабов были известны с доисторических времен.


109


Путешественники видели фламинго.


110


Первая карта Аравии, составленная К. Птолемеем в 150 году до новой эры, полторы тысячи лет пролежала без пользы: чужеземцам воспрещалось ступать на землю Аравии.


111


Ваджуром древние египтяне называли Красное море и Индийский океан. Это название не было забыто и в последующие времена.


112


Ароматическая смола, которая применялась для курений.


113


Около 100 лет до новой эры.


114


Имеется в виду существовавший в древности канал из Средиземного моря в Красное (ныне Суэцкий канал).


115


Сейчас — Шри Ланка.


116


Клепсидра — водяные часы.


117


Антихитоны — нечеловеческие существа.


118


В античные времена о Шри Ланке, более известной под названием Тапробан, распространялись легенды, будто это рай, где люди очень долго живут.


119


Тайна санскрита разгадана только в XIX веке. Оказалось, что этот язык близок к большой группе языков, образующих семейство индоевропейских языков. Предполагается, что эти языки происходят от общего праязыка. Наряду с другими, к семейству индоевропейских языков относятся и языки балтов (литовцев, латышей, пруссов), а также людей, живущих на севере Индии, произошедших от арийских племен.


120


Сохранились два произведения индийского эпоса — «Махабхарата» и «Рамаяна». Говорят, будто «Махабхарата», состоящая из 18 книг, содержащих более 100 тысяч двустрочий, создана легендарным поэтом Вьясом. Она повествует о борьбе за власть между двумя племенами Северной Индии — пандами и кауравами во II–I тысячелетиях до ноной эры. А «Рамаяна» (7 книг, 24 тысячи двустрочий), в которой рассказывается о приключениях царевича Рамы при освобождении жены Ситы из неволи демонов, будто бы написана поэтом Вальмики.

Произведения эпоса — не только описания борьбы или приключений, но и сборники эстетических и этических норм — имеют всемирное значение.


121


Лояна — столица Древнего Китая.


122


Шелковый путь — торговый путь из Китая к побережью Средиземного моря шел через современный Афганистан, Иран, Ирак, Сирию, Ливан.


123


Буддизм — одна их великих религий Востока. Основан на учении Сиддхартха Гаутамы, жившего в VI–V веках до новой эры. Суть этого учения заключается в утверждении, что жизнь есть страдание, которое зависит от ненасытных желаний. Уничтожить эту ненасытную жажду и тем самым сделать жизнь счастливой можно, только следуя восьмиступенному пути, который Гаутаме был указан; за это указание его и назвали буддой — «просветленным». Избравший этот путь должен быть поборником добра, избегать недоброжелательных поступков, отказаться от земных благ, сосредоточиться на поисках истины. Учение будды во многом следует практике йоги. Буддизм привлек людей тем, что указал путь к спасению от круговорота перерождений, для этого было необходимо только уморить свои страсти, быть добрым и благожелательным.


124


Сюни — племя древних монголов.


125


Уван не ошибся. В начале нашей эры в верховьях Волги жило балтское племя — галинды.


126


Название «шаман» произошло от слова «саман», означающего «бешеный». Народы Сибири, Дальнего Востока, где до сих пор распространено шаманство, верили, что шаманы умеют непосредственно общаться с духами. Шаманом мог стать не каждый, а только тот, который был способен пережить экстаз, что было необходимо во время ритуального танца. Ремесло шаманства передавалось из поколения в поколение по наследству. Формировались династии шаманов. К шаманству долго готовились, тренировались, чтоб никто не сомневался в «даре» общения с духами. Шаманы были влиятельными людьми. Они нередко становились помощниками главы рода, иногда даже главой племени.


127


Речь идет о метеоритах. Древние жители Сибири широко пользовались метеоритным железом, хотя умели обрабатывать и горные породы, содержащие железо, медь и другие металлы.