Мамай. История «антигероя» в истории
Роман Юлианович Почекаев








Книга представляет собой исследование жизни и деятельности известного золотоордынского политического и государственного деятеля Мамая. В течение веков в историографии формировался его крайне негативный образ, образ так называемого антигероя истории. Автор книги старается восстановить реальную бииографию Мамая, осветить ее некоторые противоречивые аспекты (включая происхождение Мамая, его статус, отношения с ханами и иностранными правителями), а также проследить процесс создания столь негативного образа этого деятеля в течение нескольких веков.






Р. Ю. Почекаев

МАМАЙ

ИСТОРИЯ «АНТИГЕРОЯ» В ИСТОРИИ















ОТ АВТОРА


Россия, отмечающая в этом году 630-летие со дня Куликовской битвы, помнит и чтит ее героев, знакомых всем нам со школьной скамьи: великого князя Дмитрия Ивановича Донского, Владимира Андреевича Храброго, Дмитрий Михайловича Боброка-Волынского, Пересвета и многих других. Их имена бережно сохранили древнерусские летописи, агиографические сочинения и так называемые памятники Куликовского цикла.

Однако те же источники не меньше внимания уделяют и их противнику — золотоордынскому полководцу и государственному деятелю Мамаю. Почему же русские средневековые авторы придавали столь большое значение личности врага, да еще и потерпевшего поражение? Немногочисленные сведения о Мамае, сохранившиеся в дошедших до нас русских, восточных и западноевропейских источниках, дают основание считать, что это был весьма влиятельный политик, в течение двух десятилетий стоявший у кормила власти в Золотой Орде и сыгравший значительную роль в истории Руси, да и всей Восточной Европы 1360-1370-х гг.

Стало быть, такое пристальное внимание к нему — отражение его значимости в истории русско-ордынских отношений? Такой ответ вполне устроил бы нас, если бы не одно обстоятельство: ни один враг Руси и России в российской историографии не характеризовался изначально столь негативно, причем со временем отрицательное отношение к нему со стороны историографов только усиливалось, и они предъявляли этому деятелю все новые и новые обвинения. В результате к настоящему времени Мамай в историографии предстает практически олицетворением вселенского зла, одинаково враждебного как Руси, так и (как ни парадоксально)… самой Золотой Орде! Ни один золотоордынский (или вообще степной, восточный) правитель, политик или полководец с древности и до настоящего времени не вызывал у российских историков столь отрицательного отношения, не обвинялся столь последовательно во всех смертных грехах.

Попытавшись проанализировать причины такого отношения к Мамаю в исторической науке, мы исследовали все доступные нам источники, содержавшие хотя бы косвенные сведения о Мамае. В результате обнаружилось, что единого Мамая в историографии не существует, он как бы распадается на два образа: первый — реальный политический деятель, второй же — мифологизированный персонаж, имеющий весьма мало общего со своим реальным прототипом. Этот вывод заставил нас поставить перед собой еще одну задачу — выявить причины появления мифов о Мамае.

Однако чтобы понять, что именно может быть отнесено к мифам, было необходимо вычленить из источников более-менее объективные сведения об этом деятеле. К таковым могут быть отнесены актовые материалы (официальные документы), данные археологии и нумизматики, а также те сведения летописей и других нарративных текстов, которые находили подтверждение в других, не зависимых от них, источниках — например, совпадающие сведения русских летописцев и западноевропейских или восточных историков. Итогом исследования стало написание первой (насколько нам известно) подробной политической биографии Мамая, истории его жизни, которая и составила первую часть настоящей книги.

Вторая же часть книги повествует о его «жизни после смерти», т. е. история формирования его образа в средневековых исторических сочинениях и современных исследованиях, который сегодня прочно заменил в историографии реального политика. Мы постарались выявить наиболее значительные историографические мифы, причины их появления и степень «мифологичности» их сведений о Мамае. И если нам удастся помочь уважаемым читателям понять, где проходит историографическая граница между реальным золотоордынским политиком второй половины XIV в. и его стереотипом, созданным средневековыми и современными историками и идеологами, можно будет считать цель, поставленную при написании настоящей книги, достигнутой.

Считаю своим приятным долгом поблагодарить за ценные советы, рекомендации и консультации при написании данной книги Д. М. Исхакова, М. Г. Крамаровского, И. М. Миргалеева, В. В. Трепавлова, В. В. Чубаря и А. Г. Юрченко.

Р. Ю. Почекаев, Санкт-Петербург — Челябинск — Санкт-Петербург,

2008-2010






ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

ИСТОРИЯ ГЕРОЯ

(ОПЫТ РЕКОНСТРУКЦИИ БИОГРАФИИ)





ПРЕДИСЛОВИЕ.

АПОЛОГИЯ МАМАЯ?


Пусть название первой части нашей книги не вводит читателей в заблуждение: мы далеки от мысли представлять Мамая героем в современном понимании этого термина — деятелем, достойным исключительно похвал, и примером для подражания. «Героем» мы его назвали лишь в качестве противопоставления стереотипу «антигероя», который будет разобран во второй части книги. Тем не менее, в какой-то степени Мамай может рассматриваться и как герой — герой своего времени, герой трагедии, которую представляла собой его эпоха.

В самом деле, жизнь и деяния Мамая могли бы стать сюжетом для драматического произведения в стиле греческих трагедий.[1 - Не удивительно, что М. В. Ломоносов даже написал такую трагедию: см. седьмую главу второй части.] Подобно их героям, Мамай в любых своих действиях был изначально обречен на провал и, в конечном счете, на гибель. И трагичность его биографии — не столько в его личных недостатках, сколько в том, что ему пришлось жить, пожалуй, в самый непростой период в истории Золотой Орды.

Золотая Орда (Улус Джучи) появилась на исторической карте Евразии в начале XIII в. и за первые полтора столетия своего существования пережила этапы становления и расцвета. «Золотой век» этого государства традиционно связывается с правлением хана Узбека (прав. 1313-1342 гг.), при котором в Орде прошел ряд важных реформ, велась бурная внешняя политика, осуществлялись дипломатические и торговые связи с наиболее значительными государствами мира, и авторитет Орды на международной арене был высок как никогда. Узбек, стяжавший репутацию блестящего государя, распространителя ислама, покровителя наук и искусств, крепко держал в своих руках и золотоордынские улусы, и вассальные государства, а в случае войны мог выставить армию в несколько сотен тысяч воинов. Малейшие попытки проявления непокорства или сепаратизма немедленно и беспощадно подавлялись. Безусловно, если бы Мамай с его талантами делал карьеру в эту эпоху, его судьба сложилась бы совершенно иначе, да и отношение к нему в историографии было бы совсем другим…

Однако для достижения своего могущества Золотой Орде эпохи хана Узбека пришлось мобилизовать все свои ресурсы — человеческие, материальные и пр. — и действовать на пределе возможностей. Такое напряжение непременно должно было привести к надрыву, первые признаки которого проявились уже при ближайших наследниках Узбека: уже его сыновья Тинибек и Джанибек вступили в междоусобную борьбу. Правда, эта междоусобица оказалась весьма скоротечной (менее года), и Джанибек (прав. 1342-1357 гг.) еще пятнадцать лет пожинал плоды трудов своего отца, сохраняя статус одного из наиболее могущественных монархов в мире.

Между тем уже в его правление начали проявляться тенденции, свидетельствующие о том, что близится кризис золотоордынской государственности. Сам Джанибек уже не был столь самовластным монархом, как его отец: для обеспечения признания своей власти ему пришлось пойти на определенные уступки царевичам-Джучидам и наиболее влиятельным племенным предводителям, предоставив им некоторую автономию — на что никогда не пошел бы его отец.

Еще одним важным фактором кризиса и упадка Золотой Орды стала «черная смерть» — пандемия чумы, охватившая в середине XIV в. всю Евразию и даже Северную Африку. Ее вспышки наблюдались в Орде в 1346-1349, 1364 и 1374 гг. Следствием чумы стало не только сокращение населения, но и дестабилизация золотоордынского общества: от болезни умерли многие представители аристократии, в результате чего баланс сил в обществе оказался нарушен, и между уцелевшими началась борьба за передел владений скончавшихся.[2 - История 2009, с. 688-689.]

В результате, когда скончался Джанибек, в Золотой Орде началась многолетняя гражданская война, метко охарактеризованная русскими летописцами как «замятия великая» (1358-1381 гг.). Еще недавно единая, Золотая Орда распалась на ряд практически независимых владений, которые контролировались могущественными Джучидами или эмирами, каждый из которых стремился возвести на трон своего ставленника и стать при нем высшим сановником — бекляри-беком (аналог современных премьер-министра и военного министра одновременно). Бывали годы, когда на трон претендовало по пять-шесть конкурентов одновременно! Менее влиятельные эмиры старались угадать «фаворита» и в результате постоянно переходили на службу от одного хана или временщика к другому, легко давая клятвы верности и так же легко нарушая их. Ордынские тюмены, не так давно внушавшие ужас внешним врагам в Восточной Европе, Иране или Средней Азии, теперь если и воевали, то только друг с другом.

Именно в это роковое двадцатилетие и вышел на историческую сцену Мамай — предводитель влиятельного племени кият, связанного с ханским домом как кровным родством, так и через браки с ханскими дочерьми. Властный, амбициозный и решительный, он сумел добиться поста бекляри-бека. В эпоху Узбека деятели, занимавшие этот пост, даже не имея дарований Мамая, могли побеждать внешних врагов благодаря могуществу Золотой Орды и страху, который внушали противнику ее войска. Теперь же пост бекляри-бека, столь престижный и желанный в прежние годы, не мог принести своему обладателю ничего, кроме больших неприятностей. Да и как могло быть иначе? Если прежние бекляри-беки располагали всеми ресурсами Золотой Орды, то Мамай мог опираться лишь на собственное племя кият и на свои владения в Крыму. Естественно, этих ресурсов не хватало для контроля не только всей Золотой Орды, но даже и ее западной части (Ак-Орды или Белой Орды), над которой Мамай и пытался обрести полноту власти в течение двадцати лет. Он не мог быть со своими войсками одновремененно везде, и в этом и заключалась трагедия его положения. Пока Мамай в очередной раз устанавливал контроль над Поволжьем, его западные границы подвергались набегам литовцев, валахов и русских. Когда же он устремлялся на запад, его не менее энергичные конкуренты из числа царевичей-Джучидов или улусных эмиров спешили воспользоваться возможностью захватить его владения на Волге, остававшиеся практически без защиты. Каждая такая временная победа или неудача влекла переход на его сторону владетелей улусов и предводителей времен, которые готовы были столь же легко переметнуться от него к соперникам после очередной неудачи. Естественно, поражение и гибель Мамая в таких условиях становились закономерным итогом его карьеры.

Тем не менее было бы ошибкой представлять Мамая безвольной жертвой обстоятельств, которая нуждалась бы исключительно в сочувствии. Пожалуй, никто из современных ему политических деятелей не удерживался на вершине власти в Золотой Орде столь долгий срок, не обретал столько раз контроль над столицей Золотой Орды и не играл столь заметной роли в отношениях с иностранными монархами и вассальными правителями. Многие золотоордынские политические деятели, временщики и даже ханы эпохи «замятии великой» неизвестны русским летописцам даже по имени, в то время как Мамай за период 1361-1380 гг. упоминается в летописях практически каждый год. Раз за разом он предпринимал попытки восстановить власть своих ставленников, ханов-Джучидов, в Белой Орде, и даже многочисленные неудачи, следовавшие одна за другой, не могли заставить его отказаться от борьбы. Решительность, упорство, готовность идти на все ради достижения своей цели — именно эти качества привели Мамая на вершины власти и позволили ему оставить след в истории.

Нуждается ли Мамай в апологии? На наш взгляд, нет. Прежде всего, это был, повторимся, герой своего времени, человек своей эпохи. Как и все его современники, пребывавшие у вершин власти, он стремился реализовать прежде всего собственные интересы, легко клялся и предавал, использовал любые средства — шантаж, заговор, подкуп, убийство, — чтобы добиться желаемого. Так что идеалом правителя или политика, примером для подражания Мамай, конечно, не является. Как не является, впрочем, и олицетворением вселенского зла, каковое пытались из него сделать на протяжении нескольких веков средневековые русские авторы и историки более позднего времени.

Каким же был реальный Мамай? Попытку ответить на этот вопрос мы предпринимаем в первой части нашей книги путем реконструкции его политической биографии. Поскольку практически вся его деятельность приходится на период «великой замятии», личность и деяния Мамая невозможно рассматривать вне контекста этой эпохи. Более того, его политическая биография — это значительный пласт в истории золотоордынской смуты 1360-1370-х гг. Поэтому является целесообразным представить его биографию на широком фоне истории Золотой Орды в данный период.

«Великая замятия» — период золотоордынской истории, достаточно скудно освещенный в источниках, которые, к тому же, еще нередко и противоречат друг другу. Наша реконструкция событий этой эпохи и политической биографии Мамая в частности ни в коей мере не претендует на статус истины в последней инстанции и представляет собой лишь авторскую версию, основанную на анализе максимального круга доступных источников и специальных исследований. Наша задача — представить читателю описание той эпохи, в какую пришлось жить и действовать Мамаю во всей ее сложности и противоречивости, эпохи, столь богатой амбициозными и талантливыми авантюристами, готовыми на все ради власти. И тот факт, что Мамай не затерялся среди них, а занял весьма заметное время, оставив след в истории не только Золотой Орды, но и всей Восточной Европы, на наш взгляд, — достаточно основание для создания его жизнеописания.






ГЛАВА ПЕРВАЯ.

КИЯТЫ — ПРЕДКИ МАМАЯ





О монгольском роде кият


Согласно степным преданиям, род кият восходил к легендарному Огуз-хану — прародителю всех тюркских и монгольских племен. Его потомок и девятый преемник Ильхан в незапамятные времена потерпел поражение от своего врага Сююнюч-хана и погиб вместе с большинством своих детей. Удалось спастись только его младшему сыну Кияну и его родственнику Нукузу,[3 - В монгольской историографии Нукуз считается «младшим родичем» Кийана с довольно неопределенной степенью родства [см., напр.: Билэгт 2000а, с. 383-384]. Хивинский хан-историк середины XVII в. Абу-л-Гази называет Кияна младшим сыном Иль-хана, а Нукуза — его двоюродным братом, сыном младшего брата Иль-хана. [Абуль-Гази 1996, с. 27-28].] которые нашли убежище в местности Эргунэ-Кун. Со временем их многочисленное потомство положило начало целому ряду тюрко-монгольских племен. Потомки Кияна стали называться киятами, поскольку «были отважны, храбры и крайне мужественны», а само слово «киян» переводится как «большой поток, текущий с гор в низину, бурный быстрый и сильный».[4 - Рашид ад-Дин 1952а, с. 154. Ср.: Березин 1858, с. 136.]

Персидский историк начала XIV в. Рашид ад-Дин сообщает, что Киян жил «примерно за две тысячи лет до настоящего времени»,[5 - Рашид ад-Дин 1952а, с. 153; Березин 1858, с. 135. См. также: Крадин, Скрынникова 2006, с. 164-165.] т. е. за несколько веков до нашей эры. Абу-л-Гази, хивинский хан-историк XVII в., пишет, что Киян и Нукуз жили за четыреста лет до Борте-Чино, мифического предка монгольских ханов.[6 - Абуль-Гази 1996, с. 28-29.] Согласно традиционной монгольской историографии, Борте-Чино жил в VII—VIII вв.,[7 - См., напр.: Билэгт 1995, с. 101.] следовательно, жизнь Кияна датируется III—IV вв. Современные исследователи не без оснований относят формирование легенды о Кияне и Нукузе к еще домонгольской эпохе — времени существования центрально-азиатского союза племен сяньби.[8 - См.: Зориктуев 2005, с. 23.]

После того как потомки Кияна и Нукуза умножились, их могущество укрепилось, и они покинули Эргунэ-Кун, расселившись по всей Великой Степи. При этом кияты — прямые потомки Кияна традиционно считались главной ветвью среди этих племен и родов. К киятам также принадлежал и полулегендарный прямой предок Чингис-хана — Добун-мэргэн (Добу-Баян), потомок Борте-Чино. Однако впоследствии эта группа племен стала больше известной как «дарлекин», а не «кият».[9 - См.: Билэгт 2000а, с. 382-383.]

Лишь в 1130-1140-е гг. имя киятов вновь оказалось востребованным в связи с возвышением Хабула — первого хана «Хамаг Монгол Улус» («Государства всех монголов). Впоследствии историки монгольских ханов выводили происхождение киятов от Алан-Гоа (супруги вышеупомянутого Добун-мэргэна) через ее пятого, младшего сына Бодончара.[10 - См. подробнее: Билэгт 1999, с. 110; Крадин, Скрынникова 2006, с. 166-167.] Но во времена Чингис-хана и его потомков к этому роду стали относить только прямых потомков самого Хабул-хана, Бодончар же стал считаться лишь первопредком киятов — равно как и ряда других монгольских племен.[11 - Рашид ад-Дин 1952а, с. 155; Березин 1858, с. 138. См. также: Билэгт 1999, с. 100-101.] Зачем же Хабулу понадобилось вспоминать о столь далеком предке, как Киян? По-видимому, это должно было стать доказательством того, что его род имеет право властвовать над всеми монгольскими племенами как старший среди других родов.

Сам Хабул-хан, в свою очередь, стал основателем нескольких родов, которые сохранили в своих названиях элемент «кият». От его старшего сына Окин-Бархака пошел род кият-джуркин (кият-юркин); внуком Окин-Бархака был Сача-бэки, который в 1180-е гг. безуспешно соперничал за ханский титул с Тэмуджином — будущим Чингис-ханом. Есугей-багатур, сын Бартан-багатура (второго сына Хабул-хана) и отец Чингисхана, стал основателем рода кият-борджигин — из него происходили все последующие монгольские ханы и их преемники, правители тюрко-монгольских государств Евразии. Рашид ад-Дин специально оговаривает, что потомки Есугея были «и кияты, и бурджигины».[12 - Рашид ад-Дин 1952а, с. 155; Березин 1858, с. 138; Лубсан Данзан 1973, с. 296. См. также: Билэгт 20006, с. 152; Рыкин 2002, с. 65.] Однако любопытно отметить, что в некоторых исторических сочинениях Есугей-багатур и сам Чингис-хан нередко называются просто киятами.[13 - См., например: Козин 1941, § 67; Лубсан Данзан 1973, с. 69; Юань ши 2009, с. 123.]

Таковы самые ранние сведения о роде кият, к которому принадлежал Мамай.

Киятское происхождение Мамая подтверждается по меньшей мере тремя источниками (правда, относящимися к XVI-XVII вв.). Утемиш-хаджи, хивинский историк середины XVI в., в сочинении «Чингиз-наме» (или «Тарих-и Дост-султан») пишет: «Кыйат Мамай забрал правое крыло и ушел с племенами в Крым…».[14 - Утемиш-хаджи 1992, с. 108.] В составленном примерно в это же время русскоязычном «Подлинном родослове Глинских князей» сообщается: «…И тако от Черкутлуева царства [Чер-кулева царство»] роду Кияты родословятца [родословятся] и имянуются царьского [царскаго] рода даже и до Мамая царя».[15 - Цит. по: Трепавлов 2007, с. 340. Ср.: Родословная книга 1851, с. 195.] Наконец, в татарском сочинении конца XVII в. «Дэфтэрэ Чынгыз-намэ», автор которого также неизвестен, Мамай также назван среди знатных представителей рода киятов.[16 - Мустакимов 2009б, с. 275-276.]

Единодушие трех независимых друг от друга источников позволяет, на наш взгляд, с большой степенью уверенности говорить, что Мамай происходил из рода (в монгольской традиции — «кости») кият, к которому принадлежали также первые ханы монголов, Чингис-хан и его потомки. Таким образом, Мамай язлялся родственником Чингизидов. Однако в какой же степени родства они находились?

Киятами (без дополнительных этнонимов) в исторических источниках обычно называли потомков Мунгэду-Кияна, старшего брата Есугей-багатура. Рашид ад-Дин сообщает, что «многие кияты, которые ныне находятся в стране Дешт-и Кипчак, происходят из его рода, его двоюродных братьев по отцу и родичей».[17 - Рашид ад-Дин 1952а, с. 155.] В связи с этим некоторые ученые однозначно относят род золотоордынских киятов, а следовательно и Мамая, к прямым потомками Мунгэду-Кияна,[18 - См.: Трепавлов 2007б, с. 324.] и мы не видим причин не соглашаться с ними. Но поскольку Рашид ад-Дин упомянул, что золотоордынские кияты происходили не только «из его рода», но и от «двоюродных братьев и родичей» Мунгэду, некоторые авторы высказывают и другие предположения о происхождении нашего героя — например, от рода кият-джуркин, потомков Сача-бэки.[19 - См.: Гумилев 1992б, с. 291.]

Как бы то ни было, довольно близкое родство киятов с Чин-гис-ханом не дало им существенных преимуществ для карьеры в Монгольской империи. Привилегированное положение в имперской иерархии по принципу семейной принадлежности заняли лишь члены рода кият-борджигин — прямые потомки Есугей-багатура по мужской линии. Впрочем, даже из них не все вошли в число высшей знати: Чингис-хан только своего следующего по старшинству брата Хасара (Джучи-Хасара) «соизволил… пожаловать и [выделил его] из всех братьев и сыновей братьев, дав ему и его детям, в соответствии с установленным обычаем правом, вытекающим из положения брата и царевича, степень [высокого] сана и звания. И до настоящего времени обычай таков, что уруг Чингиз-хана из всех [своих] дядей и двоюродных братьев сажает в ряду царевичей только уруг Джочи-Касара; все же другие сидят в ряду эмиров».[20 - Рашид ад-Дин 1952б, с. 51.]

Как видим, даже братья Чингис-хана и их потомки не имели привилегированного положения в силу своего происхождения, так что о каких-то привилегиях более дальних родственников говорить тем более не приходилось! Поэтому потомки Хабул-хана, которым не посчастливилось родиться от Чингис-хана и Хасара и их прямых потомков, выдвигались лишь благодаря своим личным заслугам. Так, например, Онгур-«кравчий», сын Мунгэдукийана, возглавил племя баяут и стал одним из 95 тысячников Чингис-хана, потому что в течение многих лет был его верным сподвижником.[21 - Козин 1941, § 213; Рашид ад-Дин 1952б, с. 87.] Согласно Рашид ад-Дину, другой сын Мунгэду-Кияна, Чанши-ут, который «состоял при особе… Чингиз-хана», унаследовал улус своего отца, а его владения перешли к внукам Мунгэду-Кияна — Куки-нойону и Мугэту-бахадуру, также ставшим тысячниками.[22 - Рашид ад-Дин 1952б, с. 46; Трепавлов 2007б, с. 324.] Таким образом, близкое родство представителей рода кият с Чингис-ханом не привело их к вершинам власти в Монгольской империи. Неудивительно, что многие из них стали искать счастья в отдельных улусах, в частности — в Улусе Джучи, старшего сына Чингис-хана, сегодня более известном как Золотая Орда.

Когда именно кияты переселились в Золотую Орду, точно неизвестно: среди первых «тысяч», переданных Чингис-ханом в 1208 г. своему старшему сыну Джучи (прав. 1208-1227 гг.), они не упоминаются.[23 - Рашид ад-Дин сообщает, что при разделе Чингис-ханом владений между сыновьями Джучи были выделены тысячи Мунгура из племени сиджиут, Кутан-нойона из племени кингит, а также Хушитая и Байху из племени хушин [Рашид ад-Дин 1952б, с. 274]. В «Муизз ал-ансаб» эти тысячники названы, соответственно, Мунгеду, Кетилтай, Хушидай и Байку (последний — из племени арлат) [Муизз 2006, с. 39].] Однако, согласно «Муизз ал-ансаб», тимуридскому генеалогическому сочинению первой половины XV в., Джучи также «были переданы и другие амиры с множеством войск, однако их имена теперь неизвестны».[24 - Муизз 2006, с. 39. Турецкая исследовательница X. Алан утверждает, что правое крыло войск, выделенных Джучи, составили кияты под предводительством тысячника Байсункура, однако ни на какие источники при этом не ссылается [Алан 2009, с. 63].] По-видимому, потомки Куки-нойона и Мугэду-бахадура вместе со своими сородичами были среди них: известно об их деятельности в Улусе Джучи при Бату — сыне и преемнике Джучи (прав. 1227-1256 гг.).




О возвышении киятов в Золотой Орде


Казалось, поначалу и в Золотой Орде киятам не слишком улыбнулась удача, и они не обрели высоких постов и богатых владений. Лишь некоторые из них сумели проявить себя и выдвинуться. Так, крымско-татарский историк XVIII в. Абд ал-Гаффар Кырыми упоминает некоего Бор Алтая из рода тараклы-кият, которого называет аталыком Шибана, сына Джучи. Во время западного похода монголов 1235-1242 гг. они во главе 30-тысячного войска вторглись в Крым; этот же «кыйат Бурулдай бик» упоминается среди полководцев Шибана и в тюркском историческом сочинении начала XVI в. «Таварих-и гузида-ий нусрат-наме» (автором которого не без оснований считают бухарского хана Мухаммада Шайбани).[25 - См.: Исхаков, Измайлов 2007а, с. 121, 139; Мустакимов 2009а, с. 217, 222; 2009б, с. 273.] Высказываются предположения, что этот Бор Алтай (Бурулдай) — не кто иной, как знаменитый полководец Бу-рундай, сподвижник Бату в войне с Волжской Булгарией и Владимиро-Суздальской Русью, а затем баскак в южнорусских степях, сломивший в 1258-1260 гг. сопротивление Даниила Галицкого.[26 - О Бурундае подробнее см.: ПСРЛ 1843, с. 176, 198-200; ПСРЛ 1863, с. 374-375. Предположение о том, что Бора Алтай Кият и Бурундай русских летописей — одно лицо, высказали, в частности, Д. М. Исхаков и В. П. Костюков [Исхаков 2009б, с. 69-70; Костюков 2008, с. 49-50].]

Таким образом, Бурулдай (остановимся на таком варианте его имени) сделал блистательную военную карьеру в Золотой Орде и сумел проложить путь к могуществу своим родственникам, которые, вероятно, в большом количестве устремились в Золотую Орду после его возвышения. Рашид ад-Дин упоминает киятов как племя, «которое в настоящее время (т. е. на рубеже XIII—XIV вв. — Я. П.) находится у Токтая» и «составляет один туман».[27 - Рашид ад-Дин 1952б, с. 270. ] Следовательно, к этому времени уже не отдельные представители, а целый могущественный клан находился на службе у золотоордынских ханов и мог выставить в случае войны 10-тысячный отряд воинов. Сомнительно, впрочем, что весь «туман» составляли именно представители рода кият: так, например, в конце XII в. род кият-джуркин объединял не только потомков Окин-Бархака, сына Хабул-хана, но и представителей различных родов и племен, в разное время и по различным причинам признавших власть джуркинов.[28 - Билэгт 1999, с. 100-101.] Как отмечалось выше, кият Онгур, соратник Чингис-хана, получил под начало тысячу баяутов (а не киятов). Таким образом, «туман» киятов в Золотой Орде также мог объединять представителей различных родов и племен как монгольского, так и тюркского происхождения, но носил наименование в соответствии с родовой принадлежностью своих предводителей — потомков Мунгэду-Кияна.[29 - См., напр.: Исхаков, Измайлов 2007а, с. 117.]

Судьба золотоордынских киятов уже на раннем этапе истории Золотой Орды оказалась связана с Крымом. Если Бурулдай в 1230-1240-е гг. участвовал в завоевании полуострова, то его родственники (или даже прямые потомки), по всей видимости, утвердились в этих землях. Некоторые исследователи однозначно считают, что «домениальные» владения золотоордынских киятов находились именно в Крыму.[30 - См.: Исхаков, Измайлов 2007а, с. 121; Трепавлов 2007б, с. 338.] Современные исследователи крымской топонимики обнаружили на полуострове более 25 названий поселений, содержащих элемент «кият».[31 - Бушаков 1991, с. 70; Трепавлов 2007б, с. 338.] Однако вполне возможно, что кияты окончательно обосновались в Крыму лишь в начале XIV в., причем при обстоятельствах, которые вряд ли могли послужить к их чести.

Путь киятов к власти начался на рубеже XIII—XIV вв., в тот сложный период в Золотой Орде, когда законный хан Токта (прав. 1291-1312 гг.) боролся за власть и единство в государстве со своим мятежным бекляри-беком Ногаем, который также провозгласил себя ханом (прав. 1296-1299 гг.). И начался этот путь с предательства. Видя, что перевес явно клонится на сторону законного монарха, ряд эмиров, состоявших на службе у Ногая, покинули своего повелителя и с 30 000 воинов перешли на сторону Токты. На его стороне они участвовали в последней битве с Ногаем, в которой и погиб мятежный бекляри-бек. Один из них, Ак-Буга, принадлежал к племени киятов.[32 - СМИЗО 2005, с. 102-103; Григорьев, Григорьев 2002, с. 216; Селезнев 2009б, с. 28-29. О киятском происхождении Ак-Буги сообщается в «Продолжении Сборника летописей» [СМИЗО 2006, с. 276].]

Конечно, поскольку киятский нойон перебежал от мятежного бекляри-бека к законному хану, возможно, его действия формально и не были предательством. Несомненно одно: Ак-Буга проявил вероломство, обманув доверие Ногая. И, надо думать, вероломство являлось отличительной чертой предводителей рода кият: ее унаследовали и другие его представители, в том числе и Мамай, как мы убедимся далее.

Перейдя в лагерь Токты, Ак-Буга продолжал оставаться верным своему принципу — становиться на сторону победителей. И поэтому когда после смерти хана Токты его племянник Узбек совершил государственный переворот и занял ханский трон, Ак-Буга немедленно покинул наследников Токты и перебежал к новому повелителю. Вероятно, он оказал новому хану некие важные услуги: хан Узбек приблизил Ак-Бугу и поручал ему важные посольские миссии в зарубежные страны.

Ак-Буга, заняв высокое положение при дворе Узбек-хана, по всей видимости, считал, что обязан этим не только собственным заслугам, но и своему высокому происхождению — как-никак, кияты были близкими родичами потомков Чингисхана! И Ак-Буга не забывал напоминать об этом другим, что порой ставило его в неловкое положение. Так, например, Хафиз-и Абру, среднеазиатский историк начала XV в., описывает, как вел себя Ак-Буга, когда приехал в Иран во главе золотоордынского посольства: «Эмир Хусейн-гурган…, устроив пир в честь его (Ак-Буки)…, хотел сидя подать ему чашу. Ак-Бука рассердился и начал шуметь, говоря: "Ты вассал и крепостной, каким же образом я приму чашу от тебя сидящего, а во-вторых, вы забыли старинный устав (ясык) и обычай (юсун), по которому гурган должен стоять, как слуга, перед уруком". В ответ (на это) эмир Хусейн сказал: "Эмир пришел теперь с посольством, а не для устройства (ясамыши) урука Чингизханова". Вследствие этих слов посол замолчал».[33 - СМИЗО 2006, с. 276.] Как видим, ханская милость настолько вскружила голову Ак-Буге, что он даже посмел причислить себя к «уруку», т. е. к Золотому роду, к которому принадлежали только Чингизиды![34 - См.: Мустакимов 2009б, с. 279.]

Благосклонностью хана Узбека пользовались и другие кияты. Блистательную карьеру при этом хане сделал один из них — Иса (известен также как Исатай или Астай кият).[35 - Ряд исследователей [Юдин 1992б, с. 61, 67; Трепавлов 2007б, с. 333; Исхаков, Измайлов 2007б с. 150-15Г; Селезнев 2009б, с. 92-93; Зайцев] отождествляет Ису (Исатая) кията с Исой-гургеном — зятем и тестем хана Узбека, о котором сообщает Ибн Баттута [СМИЗО 2005, с. 221-222]. Ранее мы также придерживались такой позиции [Почекаев 2008а, с. 55]. Однако И. А. Мустакимов на основе татарских исторических сочинений убедительно показал, что это разные лица и даже происходят из разных племен: Иса-гурген — из уйшинов, а Исатай — из киятов [Мустакимов 2008, с. 124-126; 2009б, с. 275-276].] В 1320-е гг. Узбек-хан начал реформу управления в Золотой Орде, в ходе которой ограничил власть удельных Чингизидов и поставил во главе ордынских областей своих наместников. Против этого выступили потомки Орду-Ичена, старшего сына Джучи — потомственные правители восточного крыла Золотой Орды, известного также как Синяя Орда. После того как Мубарак-Ходжа, один из потомков Орду-Ичена, в 1328-1329 гг. восстал против Узбека, но потерпел поражение и бежал из ордынских владений, Узбек-хан передал Синюю Орду под власть Исатая кията.[36 - В историографии существуют две противоположные точки зрения относительно истории Синей Орды конца 1320-х — начала 1360-х гг. Одни исследователи считают, что на протяжении этого периода в Синей Орде правили потомки Орду-Ичена и что Урус-хан (родоначальник казахских ханов) также относится к этой верви [Ускенбай 2003, с. 20-22; Григорьев 20046, с. 205; Султанов 2006, с. 270]. Уязвимость их версии заключается в том, что основой для нее служит в основном сочинение Муин ад-Дина Натанзи (ранее известное как «Аноним Искандера»), которое признается многими исследователями своеобразным «историческим романом», а не научным сочинением. Поэтому мы придерживаемся второй версии, которая подтверждается рядом нарративных источников, нумизматическими материалами и обоснованной аргументацией исследователей — о том, что династия Орду-Ичена прервалась з 1320-е гг., а в 1360-е гг. к власти в Синей Орде пришли потомки туга-Тимура [см., напр.: Муизз 2006, с. 44-45; Гаев 2002, с. 14-15; Костюков 2007, с. 196-201].]

Столь быстрое и довольно неожиданное возвышение Исатая породило ряд различных версий, объяснявших причины его карьеры. Например, вышеупомянутый хивинский историк Утемиш-хаджи, использовавший различные письменные источники, а в еще большей степени опиравшийся на устные степные предания,[37 - Сочинение Утемиша-хаджи является характерным образцом жанра «ривайат», представлявшего собой пересказ по памяти усвоенных книжных сведений, а в еще большей степени — легенд и преданий, которые В. П. Юдин весьма удачно охарактеризовал как «степную устную историологию» [Юдин 1992а, с. 25; Султанов 2005, с. 151-152].] приводит совершенно фантастическую версию воцарения Узбека и возвышения при нем Исатая. Якобы Токта-хан, желая передать трон своему сыну, решил истребить всех остальных своих кровных родичей, но его сын-наследник умер раньше отца, и ни одного члена ханского рода не осталось. Тогда одна из жен сообщила хану, что во время избиения родичей ей удалось спасти ханского племянника — Узбека, который нашел убежище на Кавказе. Хан, как сообщает далее Утемиш-хаджи, немедленно приказал доставить к нему Узбека, за которым отправил Исатая кията и Алатая сиджиута. Однако, прежде чем они успели вернуться с царевичем, хан Токта скончался, и на опустевший престол вступил узурпатор, не имевший отношения к Чингизидам, — Баджир Ток-Буга из племени уйгур.[38 - Некоторые исследователи склонны считать Ток-Бугу башкиром, опираясь на его второе имя-прозвище Баджир [ср.: Юдин 1992б, с. 68-69].] Исатай и Алатай, сделав вид, что признают Ток-Бугу ханом, прибыли к нему как бы для приветствия и убили его, после чего ханом был провозглашен Узбек. В благодарность за возвращение престола он наградил Исатая и Алатая, причем Исатай кият был назначен правителем восточного крыла Золотой Орды, а Джучиды «левого крыла» (потомки «семнадцати сыновей» Джучи), которые покорно признали власть узурпатора Ток-Буги, в наказание были подчинены Исатаю.[39 - Утемиш-хаджи 1992, с. 102-105.]

Как видим, история возвышения киятов в изложении Утемиша-хаджи представляет собой сложносоставной текст, который содержит как бродячие эпические сюжеты (избиение правителем-тираном родичей, потеря им единственного сына, а также чудесное спасение юного родственника, который наследует трон), так и реальные, по-видимому, сведения о передаче левого крыла Золотой Орды под управление Исы / Исатая. Тем не менее, некоторые исследователи склонны либо полностью признавать достоверность сведений Утемиша-хаджи,[40 - Юдин 1992б, с. 66,68.] либо видеть в них отражение реальных событий, хотя и несколько искаженное.[41 - См., напр.: Трепавлов 2007б, с. 332-333; Ускенбай 2002, с. 96-97. Любопытно, что никто до сих пор не попытался отождествить узурпатора Ток-Бугу с Тук-Бугой (Тукель-Бугой), сыном Токты, который имел законные основания претендовать на трон после смерти своего брата Иль-басара. Имя Тукель-Буги упоминается, в частности, в ряде персидских сочинений [Рашид ад-Дин 1960, с. 73; Муизз 2006, с. 41]. Встречается оно и в сочинениях арабских авторов — Рукн ад-Дина Бейбарса и Ибн Халдуна [СМИЗО 2005, с. 106, 281]. При этом Ибн Халдун сообщает, что Ильбасар, сын Токты, умер раньше отца, однако ничего не говорит о том, что после Токты вообще не осталось сыновей, как утверждают другие арабские авторы. Не исключено, что именно Тукель-Буга в свое время возглавил вышеупомянутый заговор против Узбека, что и нашло отражение как в сочинении Утемиша-хаджи, так и в более позднем «Джами ат-таварих» Кадыр-Али-бия Джалаири — правда, в искаженном виде [см.: Юдин 1992б, с. 68].] Нам более близка вторая точка зрения.

Исатай являлся наместником Синей Орды до конца правления Узбек-хана и умер, по-видимому, почти одновременно с ним, в начале 1340-х гг.: при Джанибеке он уже не упоминается.[42 - Трепавлов 2007б, с. 336.] Влияние Исатая оказалось настолько значительным, что он сумел сохранить пост наместника восточного крыла Золотой Орды в своем семействе, передав по наследству своему сыну Джир-Кутлугу.

Новый наместник пользовался при новом хане не меньшим влиянием, чем его отец при Узбеке: в татарских исторических сочинениях Джир-Кутлуг назван среди ближайших приближенных Джанибек-хана.[43 - См.: Мустакимов 2009б, с. 275. См. также: Юдин 1992а, с. 85.] Однако Джир-Кутлуг довольствовался своим положением всесильного наместника Синей Орды и не старался влиять на политику при ханском дворе. Его благоразумное решение обеспечило ему нейтральное отношение со стороны могущественных эмиров из рода кунграт — Могул-Буги и Кутлуг-Буги, которые поочередно занимали пост бекляри-бека при Джанибек-хане.[44 - См., напр.: Григорьев, Григорьев 2002, с. 208.]

Между тем ханская власть при наследнике Узбека существенно ослабла, и ему пришлось пойти на определенные уступки царевичам-Джучидам и родовым вождям и вернуть им ряд прежних привилегий, чтобы обеспечить себе их лояльность. Возможно, Джир-Кутлуг также воспользовался ослаблением центральной власти и ужесточил контроль над царевичами Синей Орды, используя свои «административные ресурсы» как старший эмир (бек) левого крыла, а также опираясь на своих могущественных родичей-киятов. Однако он, надо полагать, не сумел в полной мере оценить изменившуюся ситуацию и понять, что ослабление власти хана развязало руки не только ему, но и царевичам, которых он продолжал считать своими подчиненными — как повелось со времен Узбек-хана и Исатая. Методы управления Джир-Кутлуга вызвали недовольство синеордынских Джучидов, и они начали смуту, в которой Джир-Кутлуг погиб. Согласно степным преданиям, отраженным в «Сборнике летописей» Кадыр-Али-бия Джалаири, составленном в начале XVII в., «Урус-хан убил Чир-Кутлу».[45 - Цит. по: Трепавлов 2007б, с. 335; см. также: Усманов 1972, с. 75; Юдин 1992б, с. 61.] Скорее всего, когда началась смута (видимо, после смерти Джанибека), синеордынский оглан Урус (будущий хан Синей Орды, прав. 1368-1377 гг.) воспользовался удобным случаем и покончил с наместником.

Тем не менее, гибель Джир-Кутлуга не освободила восточных Джучидов от власти киятов: новым наместником стал Тенгиз-Буга, сын убитого эмира. Решив отомстить царевичам за убийство своего отца, он повел себя как настоящий тиран. Утемиш-хаджи сообщает, что «жестоко истязал и унижал он огланов этих…, когда решил он возвести мавзолей над отцом своим Джир-Кутлы, то заявил: "Быть им строителями", — и всю работу по возведению мавзолея поручил им, никого больше не привлекая. Даже воду подносить, делать кирпичи и подносить кирпичи — приходилось им. Много мук приняли они: у одних спина превратилась в рану, у других — грудь, у третьих истерзаны были ноги».[46 - Утемиш-хаджи 1992, с. 109.] Хотя хивинский историк, по-видимому, сгущает краски (вряд ли царевичи-Чингизиды и в самом деле гнули спины на постройке мавзолея!), в принципе он, вероятно, недалек от истины: Тенгиз-Буга, стремясь сохранить власть над Синей Ордой, стал сильно притеснять местных Джучидов.

Тенгиз-Буга кият, правивший Синей Ордой на рубеже 1350-1360-х гг., был современником и близким родственником Мамая. Попытаемся выяснить степень их родства.




О предках Мамая и их владениях


Вопрос о происхождении Мамая стал привлекать внимание исследователей сравнительно недавно. И тем не менее уже появилось несколько версий о том, кто были его предки.

О матери Мамая сведений практически не имеется. «Практически», потому что в устных татарских преданиях сохранился «Плач по Мамаю матери Кара-Улёк».[47 - «Плач...» цитирует, в частности, Р. С. Хакимов [Хаким 2005, с. 179], на работу которого, в свою очередь, ссылаются Ю. К. Бегунов и Ф. Г.-Х. Нурутдинов [Бегунов, Нурутдинов 2007].] Однако, по версии исследователей тюрко-монгольского героического эпоса, Кара-Улёк была матерью киргизского эпического героя Манаса, и ее «Плач», соответственно, относится к Манасу, а не к Мамаю.[48 - См.: Жирмунский 1974, с. 405; Неклюдов 2004, с. 21.]

Гораздо больше сведений имеется о предках Мамая по отцовской линии, однако ее противоречивость вызвала появление различных версий о его происхождении.

Первую из них предложил петербургский востоковед-тюрколог А. П. Григорьев. За основу своей гипотезы он взял интересный исторический документ — так называемую «платежную ведомость» ханши Тайдулы, приложенную к ее же письму венецианскому дожу (1359 г.). На основании «ведомости» и ряда косвенных сообщений других источников, исследователь предложил отождествить упомянутого в «ведомости» Кичиг-Мухаммада с Мамаем, а его отцом посчитал Кутлуг-Бугу, который сначала был бекляри-беком при Джанибек-хане, а затем даругой Солхата (совр. Старый Крым).[49 - Григорьев, Григорьев 2002, с. 210.] В дальнейшем А. П. Григорьев продолжил свои изыскания и сформировал целое генеалогическое древо семейства Мамая (которое сам исследователь сначала относил к кунгратам, а затем — к киятам):




При этом исследователь считает всех этих ордынских сановников также близкими родственниками ханши Тайдулы.[50 - Григорьев 20046, с. 123-125, 145, 150, 153. Не видит причин не соглашаться с версией исследователя и М. Г. Крамаровский [История 2009 с. 443-444].]

Нельзя не отметить, что выводы А. П. Григорьева построены на довольно смелых допущениях.[51 - Отметим, что А. П. Григорьев, поначалу высказавший лишь осторожное предположение относительно возможного родства Кутлуг-Буги и Мамая, в своих последующих работах представляет эту гипотезу как установленный факт [Григорьев, Григорьев 2002, с. 210; Григорьев 20046, с. 145; 2007, с. 143-144].] Поэтому неудивительно, что его построения неоднозначно были восприняты другими исследователями.[52 - В. В. Трепавлов не без иронии охарактеризовал генеалогические построения А. П. Григорьева как семью «искусственно выращенную в "лаборатории" историка», хотя и признал, что гипотеза А. П. Григорьева не лишена логики [см.: Трепавлов 2007б, с. 344-345]. Ср.: Зайцев.]

Вопрос о происхождении Мамая исследовал также московский историк В.В. Трепавлов, который тщательно проанализировал не только источники, содержащие сведения о родовой принадлежности Мамая («Чингиз-наме» Утемиша-хаджи и «Подлинный родослов Глинских князей»), но и ранее проведенные исследования по этому вопросу. Не рискуя называть имя отца Мамая, исследователь тем не менее аргументировано установил, что Иса (Исатай) кият, наместник Синей Орды при хане Узбеке, мог быть близким родственником Мамая. Впрочем, от попыток установить точную степень этого родства В.В. Трепавлов воздержался.[53 - Трепавлов 2007б, с. 345.]

Дальнейшее исследование происхождения Мамая продолжили казанские историки Д.М. Исхаков и И.Л. Измайлов. Они привлекли работу турецкого автора М. Кафали, который, в свою очередь, опираясь на неопубликованную рукопись «Чингиз-наме» Утемиша-хаджи, сообщил, что отца Мамая звали Алаш/Алиш-бек.[54 - См.: Kafali 1976, s. 39; Исхаков, Измайлов 2007а, с. 120; 2007б, с. 150. См. также: Зайцев. Упомянутая рукопись «Чингиз-наме» (так называемый «Оренбургский список») была обнаружена в 1913 г. А. 3. В. Тоганом и в настоящее время находится в распоряжении его дочери И. Тоган и его ученика М. Кафали, которые по непонятным причинам не публикуют эту рукопись и не позволяют сделать это другим [Камалов 2009, с. 296].] Насколько нам известно, это первое прямое упоминание об отце Мамая в историографии. Их построения были критически переоысмыслены и развиты московским востоковедом И.В. Зайцевым, также предложившим собственную версию об отце Мамая и его родовых связях: согласно его версии, Мамай являлся сыном Кочи/Хаджи-бека и приходился племянником Могул-Буге и Кутлуг-Буге.[55 - Зайцев.]

Сообщение Утемиша-хаджи находит подтверждение и в других источниках. В частности, в одном из вариантов татарского исторического сочинения конца XVII в. «Дэфтэрэ-Чингиз-намэ» Мамай также упоминается как «Аладжа углы би Мамай».[56 - Мустакимов 2009б, с. 275.] Еще один казанский исследователь И.А. Мустакимов обратил внимание также на сообщение крымскотатарского автора XVIII в. Абд ал-Гаффара Кырыми, согласно которому Мамай приходился племянником Исатаю Кияту, тогда как Утемиш-хаджи называет вышеупомянутого Алаш-бека братом того же Исатая.[57 - Kafali 1976, s. 86; Мустакимов 2008, с. 127; 2009б, с. 276.]

Поскольку несколько исторических сочинений содержат сходные сообщения об отце Мамая, и иных сообщений о нем не имеется, у нас нет оснований не доверять им. Однако, как мы помним, источники связывают деятельность золотоордынских киятов с Крымом, а Исатай и его потомство действовали на востоке государства — в Синей Орде. Каким же образом Мамай оказался связан с Крымским полуостровом?

Опираясь на вышеупомянутые исследования, мы пришли к весьма интересным выводам. Помимо версий А.П. Григорьева, В.В. Трепавлова и И.А. Мустакимова, наше внимание привлекло предположение Д.М. Исхакова и И.Л. Измайлова о том, что к роду киятов также, вероятно, принадлежали Тулук-Тимур, даруга Крыма (Солхата), и, соответственно, его потомки — Иса и Алибек.[58 - Исхаков, Измайлов 2007а, с. 120-121. А. Г. Гаев считает наместников Солхата — Тулук-Тимура и его потомков — членами рода Джучидов [Гаев 2002, с. 21-22]. Однако его построения выглядят неубедительными: источники прямо сообщают о том, что Тулук-Тимур был отцом Кутлуг-Тимура и Исы, а последний — отцом Алибека [СМИЗО 2005, с. 259, 293], тогда как А. Г. Гаев причисляет их к разным ветвям рода Туга-Тимура, 13-го сына Джучи [Гаев 2002, с. 54]. Кроме того, Ибн Баттута, сообщая о Тулук-Тимуре и его родичах, называет их эмирами, т. е. не причисляет к членам правящего рода Чингизидов, которые были бы названы царевичами или огланами.] Это предположение представляется тем более вероятным, что в сочинении Рукн ад-Дина Бейбарса, арабского историка рубежа XIII—XIV вв., Тулук-Тимур упоминается среди эмиров, служивших Ногаю, а затем покинувших его и переметнувшихся к хану Токте, причем при перечислении он упомянут прямо перед Ак-Бугой киятом.[59 - СМИЗО 2005, с. 102-103. См. также: Григорьев, Григорьев 2002, с. 216; Селезнев 2009б, с. 28-29.] Вполне возможно, что они были близкими родственниками — может быть, даже братьями.

Тулук-Тимур, снискав милость Токты, а затем и Узбека, стал, по-видимому, первым правителем Крымского тюмена из рода кият. В середине 1330-х гг. с Тулук-Тимуром и его семейством в Крыму встречался известный арабский путешественник Ибн Баттута, который затем вместе с крымскими киятами отправился к ханскому двору. Путешественник весьма подробно описывает, с каким почетом встречали Тулук-Тимура наместники других областей — несомненно, эмир пользовался ханской милостью и был весьма могуществен.[60 - СМИЗО 2005, с. 210, 213.] Последнее упоминание о Тулук-Тимуре в источниках датируется 1338 г.[61 - Смирнов 2005, с. 73; Гаев 2002, с. 20. А. П. Григорьев предполагает, что Тулук-Тимур являлся даругой Солхата-Крыма с 1300-х по 1341 г. [Григорьев, Григорьев 2002, с. 216].] — вероятно, вскоре после этого сановник, находившийся уже в весьма преклонном возрасте, скончался.

Тулук-Тимур положил начало целой династии крымских наместников и ханских сановников. Его сын Кутлуг-Тимур в 1358-1359 гг. также был даругой Крыма и также пользовался милостью ханского дома: в 1359 г. в «ведомости» ханши Тайдулы его супруга Чолак и дети названы среди лиц, получивших ханское вознаграждение.[62 - Григорьев, Григорьев 2002, с. 208, 215-216.] Еще один сын Тулук-Тимура, Сару-бек, в 1350-е гг. находился среди приближенных ханов Джанибека и его преемника Бердибека (прав. 1357-1359 гг.). Вероятно, именно он упоминается в ярлыке Бердибека венецианским купцам Азова 1358 г. среди «ходатаев» за венецианцев — такими ходатаями чаще всего являлись самые влиятельные ордынские сановники.[63 - А. П. Григорьев считает, что под именем «Сарабей» в ярлыке Бердибека фигурирует Сарай-Тимур — везир Бердибека [Григорьев, Григорьев 2002, с. 128-129, 163]. Однако не менее правдоподобным представляется предположение Ю. В. Селезнева о том, что Сарабей — это Сару-бек б. Тулук-Тимур [Селезнев 2009б, с. 158).]

Арабские историки XIV-XV вв. упоминают также еще одного крымского правителя из этого рода — Алибека б. Ису, б. Тулук-Тимура, который правил в Крыму после Зайн Ад-Дина Рамадана (даруга Солхата в 1349-1356 гг.).[64 - Некоторые исследователи отождествляют этого Алибека с «Коджой (Ходжой) Алибеком», также упомянутым в арабских источниках [Федоров-Давыдов 1973, с. 101; Крамаровский 2001, с. 117; Гаев 2002, с. 21; Селезнев 2009б, с. 34, 211]. И. В. Зайцев даже допускает, что именно этот «Коджа» мог быть отцом Мамая: основанием для его предположения служит т. н. «Историческая справка» («Доводы») последнего крымского хана Шахин-Гирея, в которой Мамай назван «Хаджиным сыном» [Зайцев; см. также: Дубровин 1885, с. 481]. Однако, на наш взгляд, такое отождествление не вполне корректно. Во-первых, арабские историки упоминают обоих сановников как разных лиц — Коджу Алибека «в землях узбековых» или в «этом государстве», а Алибека — как правителя Солхата. Во-вторых, в источниках Коджа Алибек упомянут под 765 г. х. (1363-1364 г.), а Алибек — в 1350-х гг. [СМИЗО 2005, с. 257-259, 293].] Интересно отметить, что Иса, отец Алибека, в качестве наместника Крыма в источниках не фигурирует.[65 - Ибн Баттута называет Ису братом Тулук-Тимура [СМИЗО 2005, с. 210], но, вероятно, следует согласиться с точкой А.Г. Гаева о том, что путешественник ко времени написания своих мемуаров мог перепутать степень их родства [Гаев 2002, с. 20]. Египетские авторы ал-Мухибби и ал-Калкашанди, опиравшиеся на официальную документацию из канцелярии султанов Египта, вполне однозначно пишут об Исе как сыне Тулук-Тимура [СМИЗО 2005, С. 259, 293]. Думается, следует отдать предпочтение официальным канцелярским документам, а не мемуарам марокканского путешественника, составленным по памяти спустя 20 лет после его поездок.]

Какие выводы позволяет сделать эта информация? Нам представляется вполне вероятным, что Иса б. Тулук-Тимур является никем иным, как Исатаем киятом, наместником Узбека в Синей Орде, а его сын Алибек — отцом Мамая, имя которого в более поздних исторических сочинениях трансформировалось в Алиш/Алаш/Алача-бек. Возможно, именно Алибек фигурирует также среди ханских сановников в ярлыке хана Джанибека венецианским купцам Азова еще в 1342 г.[66 - А. П. Григорьев полагает, что Али, упомянутый в ярлыке Джанибека, — эмир Али б. Арзак, женатый на сестре Урдуджи, супруги хана Узбека, упомянутый Ибн Баттутой [Григорьев, Григорьев 2002, с. 70-71].] Это в значительной степени совпадает со сведениями «Дэфтэрэ Чингиз-намэ», Утемиша-хаджи и Абд ал-Гаффара Кырыми — за одним исключением: отец Мамая в этих сочинениях упомянут как брат Исы, тогда как нам более вероятным представляется, что он был его сыном.[67 - Наш вариант генеалогии Мамая представлен в Приложении, Табл. 1. Ср.: Зайцев.]

Такое предположение, на наш взгляд, позволяет объяснить связи киятов с Крымом, а также и тот факт, что Иса не был даругой Крыма — в отличие от собственных отца и сына (поскольку он был ханским наместником на востоке Золотой Орды).

Кроме того, предложенная нами версия происхождения Мамая позволяет пролить свет на ранний этап его карьеры л объяснить причины его неожиданного возвышения в конце 1350-х гг.






ГЛАВА ВТОРАЯ.

«ЗЯТЬ»





О молодости Мамая


О детстве и юности Мамая нам ничего не известно. Родился он, вероятно, на рубеже 1320-1330-х гг. Дело в том, что в середине 1990-х гг. в окрестностях старого Крыма было обнаружено захоронение конца XIV в., с большой степенью вероятности являющееся могилой Мамая. В ней обнаружены останки человека примерно пятидесятилетнего возраста,[68 - См.: Крамаровский 1996, с. 39; 2005, с. 78.] что и позволяет приблизительно определить время рождения нашего героя.

При рождении юный аристократ получил обычное для мусульманина имя Мухаммад (по некоторым предположениям — «Султан-Мухаммад»[69 - См., напр.: Андреев 1999, с. 340.]), к которому несколько позднее прибавили прозвище Кичиг, т. е. «малый, маленький». О причинах этого прозвища (равно как и о последующей трансформации арабского имени Мухаммад в тюркский сокращенный вариант Мамай) остается только догадываться. Вполне правдоподобным представляется предположение, что причиной такого прозвища стал его малый рост.[70 - См., напр.: Григорьев, Григорьев 2002, с. 209-210, 212.] Такой вывод также позволяет сделать изучение захоронения Мамая: рост покоящегося в нем человека не превышает 150 см.[71 - Крамаровский 1996, с. 39; 2005, с. 78; см. также: Григорьев, Григорьев 2002, с. 213-214.] Впрочем, низкорослость, скорее всего, была единственным его физическим недостатком: упомянутые останки позволяют сделать вывод, что Мамай был физически очень сильным человеком с весьма развитым плечевым поясом и наверняка хорошим наездником.[72 - Крамаровский 2005, с. 78 (также — личная консультация М. Г. Крамаровского).]

Сохранилась характеристика Мамая, данная современником — послом литовского князя Ягайла, побывавшего у него, вероятно, в 1380 г., незадолго до Куликовской битвы: «Царь Мамай… и ростом средний человек, и разумом не слишком крепок, и в речи непамятлив, а горд весьма».[73 - Сказания 1982, с. 201, ср.: с. 336-337; Крамаровский 1996, с. 40-41.] Следует весьма осторожно отнестись к этим словам, поскольку они вложены уста польского дипломата автором «Сказания о Мамаевом побоище», которое является, по мнению ряда исследователей, скорее историческим романом, нежели летописным сточником.[74 - См., напр.: Шамбинаго 1906, с. 342; Дмитриев 1982, с. 336-337.] Тем не менее есть основания считать, что кое-что в приведенном описании Мамая могло соответствовать истине. Так, например, вполне вероятно, что это был вспыльчивый человек, не слишком следивший за своими ловами и нередко противоречивший сам себе («в речи непамятлив»). Однако вместе с тем он был человеком весьма смелым, решительным и амбициозным. И, подобно своим предкам, готов был не останавливаться ни перед чем, чтобы обиться своих целей.

Являясь представителем знатного и влиятельного рода, Мамай уже в молодости стал ханским приближенным: в «Дэфэрэ Чингиз-намэ» он упоминается среди эмиров хана Джанибека.[75 - Мустакимов 2009б, с. 275.] По некоторым сведениям, Мамай носил титул шах-заде: этот титул в тюрко-монгольской традиции был ниже ханского или султанского и поэтому мог принадлежать лицам не только из рода Чингизидов, но и их близким родичам — каковыми и являлись кияты. Такой вывод делают исследователи на основании сведений исторического сочинении «Маджму ат-таварих» («Собрание историй») среднеазиатского историка XVI в. Ахсикенти: Мамай в этом труде назван Шамай, исследователи склонны видеть в этом имени «Шах[заде] Мамай».[76 - Мустакимов 2009б, с. 280-281.]

По некоторым предположениям, он еще в детстве или юности мог сблизиться с ханским сыном-наследником Бердибеком,[77 - Григорьев, Григорьев 2002, с. 212. А. П. Григорьев полагает, что Мамай мог быть прозван «Кичиг» («Малым») Мухаммадом в отличие от своего августейшего друга и покровителя Бердибека, также носившего официальное мусульманское имя Мухаммад.] впрочем, источники не содержат упоминаний о том, что между Бердибеком и Мамаем были тесные дружеские отношения.

Но даже если Мамай и был дружен с ханским первенцем, это не помогло его семейству преуспеть в придворных интригах: на рубеже 1340-1350-х гг. кияты лишились власти в Крымском тюмене, который в 1349-1356 гг. возглавлял Зайн ад-Дин Рамадан — представитель еще одного влиятельного золотоордынского рода сарай.[78 - Григорьев, Григорьев 2002, с. 174. Д.М. Исхаков и И.Л. Измайлов высказали предположение, что кият и сарай — два названия одного и того же рода [Исхаков, Измайлов 2007а, с. 125-126]. Если это так, то правление киятов в Крыму не прерывалось вплоть до 1359 г.] Лишь после смерти Рамадана кияты вновь сумели вернуть былое влияние при дворе, и новым правителем Крыма (Солхата) стал Алибек б. Исатай — отец Мамая.[79 - Алибека в качестве правителя Крыма после Зайн ад-Дина Рамадана упоминают арабские средневековые историки [СМИЗО 2005, с. 257-259, 293; см. также: Исхаков, Измайлов 2007а, с. 121].] Не исключено, что именно Мамай благодаря своим связям при дворе сумел помочь отцу занять вожделенный наследственный пост. Не будем также забывать, что Джир-Кутлуг, брат Алибека, в это время являлся всесильным наместником Синей Орды и тоже мог поспособствовать ему в карьере.

Как бы то ни было, отец Мамая недолго занимал пост крымского правителя: он скончался в 1357 или 1358 г. Его преемником в Солхате стал Кутлуг-Тимур б. Тулук-Тимур, приходившийся ему дядей.[80 - По мнению А. П. Григорьева, Кутлуг-Тимур был назначен даругой Крыма уже в 1357 г., сменив на этом посту Зайн ад-Дина Рамадана [Григорьев, Григорьев 2002, с. 174, 190]. Однако арабские историки вполне определенно сообщают, что Рамадана сменил Алибек [СМИЗО 2005, с. 259, 293].] К моменту своего назначения он был уже, вероятно, пожилым человеком, и поэтому неудивительно, что вскоре скончался: в вышеупомянутой «платежной ведомости» ханши Тайдулы 1359 г. фигурируют жена и дети Кутлуг-Тимура, но не он сам.[81 - Григорьев, Григорьев 2002, с. 208, 215-216.]

Между тем, пока киятские эмиры спокойно сменяли друг друга на посту даруги Крыма, в Золотой Орде происходили важные изменения. 4 шабана 758 г. х. (22 июля 1357 г.) умер хан Джанибек,[82 - Дату смерти Джанибека приводит Хайдер Рази [СМИЗО 2006, с. 408].] и его преемником стал его старший сын Бердибек, причем при довольно таинственных обстоятельствах. По сведениям одних историков, Джанибек вскоре после завоевания Азербайджана в 757 г. х. (1356 г.) опасно заболел и умер еще до того, как Бердибек, назначенный правителем вновь завоеванных областей, успел прибыть ко двору.[83 - Персидские современники описываемых событий Зайн ад-Дин и Махмуд Кутуби сообщают, что Джанибек умер еще по дороге в Сарай, и Бердибек не успел застать его в живых, см.: СМИЗО 2006, с. 192, 195. См. также: Абуль-Гази 1996, с. 101; Ахари 1984, с. 129; Муизз 2006, с. 42; Фасих 1980, с. 85; Улугбек 2007, с.' 100.] Другие авторы утверждают, что Бердибек во время болезни отца самовольно покинул Азербайджан, наместником которого был назначен, и прибыл в ханскую ставку, за что отец сурово отчитал его; обиженный царевич, по одним сведениям, приказал убить отца, по другим — собственноручно задушил его.[84 - Согласно Хайдару Рази, Джанибеком «овладела тяжелая болезнь, и эмиры вызвали Бердибека. Когда Бердибек пришел к отцу, отец стал ругать его за возвращение. Он рассердился на этот, отдал приказ, и 4 шабана 758 / 22 июля 1357 г. отца убили» [СМИЗО 2006, с. 408]. Русские летописцы также сообщают, что «царевичь Бержибек окаанный съ лестiю пршде къ отцу своему з думци своими, со князи Ординьскими, и удави отца своего Чянибека, Азбякова сына» [ПСРЛ 2000а, с. 229; Книга 1775, с. 456]. Р. Фахретдин, видимо, забывая о восточных авторах, пишет, что Бердибека в отцеубийстве обвиняют лишь русские летописцы [Фахредтин 1996, с. 99].] Однако даже если Бердибек не имел отношения к убийству отца, то практически все источники обвиняют его в другом преступлении: вскоре после прихода к власти он расправился более чем с десятком царевичей-Джучидов, потомков Узбека, в которых видел возможных конкурентов в борьбе за ханский трон.[85 - Согласно Никоновской летописи, «Бердибекъ... сяде на царстве и уби братовъ своихъ 12» [ПСРЛ 2000а, с. 229; см. также: Ostrovski 2003, р. 125]. Троицкая летопись содержит следующее сообщение: «Того же лета Бердибекъ царь въ Орде седее на царстве, а отца своего убилъ и братью свою побил» [Приселков 2002, с. 376]. Несомненно, слово «братия» в данном случае может означать не только братьев, но других родственников, и даже приближенных [ср.: Срезневский 2003а, ст. 169]. Восточные авторы также говорят о том, что Бердибек уничтожил не только родных братьев, но и других родичей [СМИЗО 2006, с. 255; Утемиш-хаджи 1992, с. 108; Абуль-Гази 1996 с. 101].]

Естественно, далеко не все ханские родственники и влиятельные эмиры одобрили действия нового хана, и ему понадобились могущественные сторонники, чтобы сохранить и укрепить свою власть. Перед Бердибеком встала серьезная проблема: с одной стороны, он должен был назначить на ключевые посты в государстве верных себе людей, но с другой — не слишком-то желал возвышать своих сообщников по расправе с родичами, что могло вызвать еще большее осуждение со стороны знати. Поэтому хан принял половинчатое решение: ряд высших должностей в Золотой Орде заняли его сторонники, а на других остались прежние ставленники Джанибека, сохранившие влияние и после его смерти. Так, пост бекляри-бека получил Могул-Буга, уже занимавший его в начале правления Джанибека, а везиром стал Сарай-Тимур, исполнявший ранее эту должность при Бердибеке в Азербайджане.[86 - Григорьев, Григорьев 2002, с. 128-129, 132-133.]. Тоглубай, главный сообщник Бердибека по устранению родственников, рассчитывавший за свои «заслуги» получить пост бекляри-бека, был вынужден довольствоваться более скромной должностью даруги Азова — его могло утешить только одно: его новый удел был богатым портовым регионом и позволял даруге обрести немалые богатства за счет покровительства местным и иностранным торговцам.[87 - См. подробнее: Григорьев, Григорьев 2002, с. 152-153, 190, 194.]

Кутлуг-Тимур, наместник Крыма, либо получил свой пост еще при Джанибек-хане и сумел сохранить его при Бердибеке, либо был назначен самим Бердибеком, не хотевшим ссориться с влиятельным родом киятов. Однако в 1359 г. Кутлуг-Тимур скончался, и, по-видимому, почти одновременно с ним в Синей Орде был убит его племянник Джир-Кутлуг. В результате влияние рода киятов сильно снизилось: вряд ли сравнительно молодые еще Тенгиз-Буга и Мамай могли составить конкуренцию в придворных интригах опытным политикам из других могущественных родов.

Тенгиз-Буга благодаря отдаленности Синей Орды сумел сохранить власть над левым крылом Золотой Орды, принадлежавшую в его лице уже третьему поколению киятов. Мамаю повезло гораздо меньше: благодаря усилиям бекляри-бека Могул-Буги и, вероятно, ханши Тайдулы новым даругой Крыма стал Кутлуг-Буга из рода кунграт, брат бекляри-бека Могул-Буги, сам прежде тоже являвшийся бекляри-беком при Джанибек-хане.[88 - Григорьев, Григорьев 2002, с. 209. По предположению А. П. Григорьева, Тайдула могла быть близкой родственницей (возможно, даже сестрой) Могул-Буги [Григорьев 20046, с. 123].]

Назначение Кутлуг-Буги крымским наместником означало, что власть над Крымом вновь ушла из рук киятов. Несомненно, Мамай, имевший все основания занять пост даруги, в течение полувека почти непрерывно принадлежавший его роду, был обижен на такое решение хана и выразил свою обиду в весьма решительной форме. Утемиш-хаджи сообщает: «В его [т. е. хана Бердибека. — Р. П.] время было много смут. Кыйат Мамай забрал правое крыло и ушел с племенами в Крым…»[89 - Утемиш-хаджи 1992, с. 108.] Судя по всему, Мамай вместе со своими родичами и приверженцами покинул ханский двор и отправился в свои родовые крымские владения, выражая несогласие с тем, что Солхат «уплыл» из рук киятов.

Конечно, вряд ли Мамай позволил бы себе подобную выходку при хане Узбеке или даже при Джанибеке, которые сурово наказали бы дерзкого эмира за такое самовольство. Однако Бердибек уже не пользовался столь безоговорочным авторитетом среди племенной знати, и Мамай прекрасно это понимал. Своими действиями он продемонстрировал, что уже в молодости обладал отличным политическим чутьем, которое он неоднократно проявлял и в дальнейшем. В результате, проявив неповиновение хану и откочевав от него, он не прогадал и получил даже больше, чем рассчитывал.




О том, как Мамай сделался бекляри-беком и ханским зятем


Бердибек-хан, как мы помним, пришел к власти при весьма подозрительных обстоятельствах и уже вскоре после своего воцарения столкнулся с решительной оппозицией. Уже в 1358 г. его противники решили выдвинуть нового претендента на престол — царевича Кульну,[90 - См.: Григорьев 1983, с. 26.] и теперь хан отчаянно нуждался в сторонниках, чтобы противостоять попыткам мятежников отнять у него власть.

В таких обстоятельствах уход из столицы Мамая с многочисленными подчиненными и приверженцами был весьма серьезным ударом для Бердибека. Неудивительно, что хан постарался вернуть киятского эмира ко двору и обеспечить себе его преданность в дальнейшем. Для этого ему пришлось назначить Мамая даже не даругой Крыма, а бекляри-беком сместив с этого поста Могул-Бугу. Так, в 1359 г. Мамай стал первым и, кажется, единственным представителем рода киятов, добившимся высшего поста в государстве.[91 - См.: Миргалеев 2003, с. 33; Хан 2004, с. 142. Ср.: Абдулаева 2009. Современные исследователи полагают, что титул Мамая мог звучать как «улуг карачибек» [История 2009, с. 409, 442].]

Чтобы, с одной стороны, как-то оправдать столь быстрое возвышение Мамая в глазах не менее знатных эмиров (которые, соответственно, имели не меньше оснований претендовать на пост бекляри-бека), а с другой — более прочно привязать к себе строптивого кията, Бердибек-хан еще и выдал за него замуж свою дочь. В источниках эта царевна фигурирует просто как «Ханум», т. е. «ханская дочь».[92 - Так ее называет, в частности, Ибн Халдун [СМИЗО 2005, с. 276].] Однако мы, вслед за рядом исследователей, считаем, что супругой Мамая стала Тулунбек-ханум — единственная женщина, когда-либо занимавшая золотоордынский ханский престол.[93 - См.: Варваровский 2008, с. 89; Миргалеев 2003, с. 37; Почекаев 2008а, с. 57. Отметим также, что, несмотря на прямые сообщения восточных историков о женитьбе Мамая на дочери Бердибека, некоторые исследователи считают, что его женой стала дочь Джанибек-хана и, соответственно, сестра Бердибека [см., напр.: Григорьев, Григорьев 2002, с. 212]. Б. А. Ахмедов без каких-либо оснований относит Тулунбек к потомкам Шибана, пятого сына Джучи [Ахмедов 1965, с. 34].]

Любопытно отметить, что Мамай, женившись на ханской дочери, приобрел право именоваться гургеном (ханским зятем), но в источниках никогда не упоминается с этим титулом. Некоторые исследователи даже полагают, что он возможно, и не был женат на дочери Бердибека, и этот брак был ему впоследствии приписан, чтобы как-то объяснить возвышение Мамая и в особенности для того, чтобы подчеркнуть высокое происхождение его потомков.[94 - См., напр.: Трепавлов 2007б, с. 341.] Однако по нашему мнению, отсутствие титула «гурген» свидетельствует о том, что Мамай сначала добился высокого поста, а затем уже женился на ханской дочери, а не наоборот. Ему было достаточно поста бекляри-бека, родство же с ханским домом лишь подкрепляло его положение, будучи следствием а не причиной его возвышения. Аналогичным образом мы не встречаем в источниках титул «гурген» применительно например, к Едигею — еще одному могущественному золотоордынскому временщику, который был женат на дочери Токтамыш-хана: он также носил титул бекляри-бека («эмира эмиров» или «великого князя») и довольствовался им не считая нужным подчеркивать, что он — еще и ханский зять [95 - Весьма вероятно, что титул гургена не получил в Золотой Орде такого распространения, как, например, в Иране Хулагуидов или Чагатайском улусе, где и Тимур, и его потомки (Улугбек, Абу Сайд и др.) титуловались гургенами не только в придворной историографии, но даже в официальных документах и на чеканенных ими монетах [см., напр.: Савельев 1865, с. 250-253]. Отметим, что зятья ханов Золотой Орды упоминаются с титулом гурген только в персидских источниках — например Салджидай-гурген, Иса-гурген (зять Узбек-хана) и др.]

Стремительное возвышение Мамая не осталось незамеченным и иностранными современниками, в частности русскими летописцами. Так, например, во Львовской летописи под 6867 (1359) г. сообщается: «прииде посолъ на Москву отъ царя Мамая от Ахмиявды».[96 - ПСРЛ 1910а, с. 189. См. также: Насонов 2002, с. 315. По мнению С. Маркова, Мамай отправил посла в Москву, «действуя от своего имени» [Марков 1990, с. 116].] Несомненно, статус бекляри-бека позволял Мамаю отправлять собственных послов в вассальные владения[97 - См.: Миргалеев 2003, с. 33; Хан 2004, с. 142. Некоторые исследователи, впрочем, склонны скептически оценивать это сообщение Львовской летописи. Они считают, что известие о посольстве Мамая в Москву датировано 1359 г. ошибочно и относится на самом деле к 1360-м гг. «Ахмиявда», по их мнению, — это искаженное имя хана Абдаллаха, ставленника Мамая, при котором он также занимал пост бекляри-бека именно в 1360-е гг. Однако, на наш взгляд, «Ахмиявда» не меньше похоже и на имя Мухаммад — а именно таково было, как мы помним, официальное мусульманское имя хана Бердибека, которое зафиксировано также на монетах [см., напр.: Френ 1832, с. 14; Савельев 1865, с. 24; Янина 1954, с. 442]. Правда, в русских летописях этот хан упоминается только как Бердибек, но, возможно, в ярлыке, выданом послу Мамая в знак подтверждения его посольских полномочий, который потом был предъявлен в Москве, было указано его полное официальное имя — Мухаммад Бердибек (как и на монетах).] (о целях этого посольства Мамая мы поговорим ниже, когда пойдет речь о его контактах с Русью). Не прошло возвышение Мамая и мимо внимания арабских средневековых историков. Согласно египетскому сановнику и ученому конца XIV — начала XV в. Ибн Халдуну, Мамай в царствование Бердибека «управлял всеми делами», что также вполне соответствует роли и значению бекляри-бека.[98 - СМИЗО 2005, с. 276. См. также: Широкорад 20056, гл. 12.] Правда, другой арабский энциклопедист начала XV в. ал-Калкашанди выражает сомнение в том, что Мамай занимал пост бекляри-бека, считая, что «если бы он находился на такой же ступени, на которой был Йилбога в земле Египетской (этот эмир был окольничим султанского двора, что соответствовало современному рангу премьер-министра. — Р. П.), то это значило бы, что он [Мамай] был старшим эмиром его [хана], а если это так, то как же ему писали с меньшим почетом, чем улусным эмирам».[99 - СМИЗО 2005, с. 298, прим. 9. Ср.: Зайцев.]

Полагаем, что сомнения арабского ученого объясняются несколькими причинами. Во-первых, как мы помним, поначалу Мамай являлся всего лишь одним из приближенных ханов Джанибека и Бердибека. Вполне возможно, что египетский автор при составлении своего труда имел дело с письмами, написанными до 1359 г., в которых Мамай фигурировал всего лишь как один из ханских эмиров. Поэтому неудивительно, что в письмах, адресованных хану и его сановникам в этот период времени, к киятскому эмиру обращались далеко не как к самому высокопоставленному сановнику Золотой Орды. Во-вторых, Мамай занимал свой высокий пост при Бердибеке очень недолго и, по-видимому, не успел вступить в переписку с правителями Египта и Сирии и их сановниками в качестве бекляри-бека.

Дело в том, что в том же 1359 г. Бердибек-хан скоропостижно скончался. По одним сведениям, он умер своей смертью,[100 - См., напр.: СМИЗО 2006, с. 255, 403, 408; Улугбек 2007, с. 101; Утемиш-хаджи 1992, с. 108; Shajrat 1838, р. 234.] по другим — был убит вместе с некоторыми своими сподвижниками. Так, например, в Никоновской летописи под 6867 (1359) г. сообщается, что «того же лета во Орде убиенъ бысть царь Бердибекъ, сын Чянибековъ, внукъ Азбяковъ, и з доброхотомъ своимъ окааннымъ Товлубеемъ, князем темнымъ и силнымъ, и со иными советники его…».[101 - ПСРЛ 2000а, с. 230-231. Любопытно, что в более ранних летописях середины XV — начала XVI в. ничего не говорится о гибели Берди-бека. Летописцы сообщают, что хан «умре», хотя о его преемнике Кулпе прямо говорит, что тот «убьен бысть» [см., напр.: Рогожский летописец 2000, с. 68; ПСРЛ 1949, с. 180; ПСРЛ 2001, с. 10; Приселков 2002, с. 376; ПСРЛ 2007, с. 100]. Таким образом, есть основания полагать, что сообщение Никоновской летописи — позднейшая версия событий «Великой замятии», преследующая цель усугубить представление о смуте и тем сам в еще большей степени дискредитировать золотоордынских ханов — предшественников правителей Казани и Астрахани, которые были низложены Иваном Грозным.] О гибели Бердибека сообщает также и арабский средневековый историк Ибн Халдун.[102 - СМИЗО 2005, с. 276. Впрочем, к этому сообщению можно отнестись критически, поскольку Ибн Халдун сообщает, что и золотоордынский правитель Берке «погиб в 665 г.» [СМИЗО 2005, с. 271], хотя все остальные источники однозначно сообщают о естественной смерти Берке.] Впрочем, даже если Бердибек и не был убит своими противниками, столь неожиданная смерть молодого (ему было около 30 лет) хана, да еще и в столь смутное время, не могла не вызывать подозрений и появления различных слухов.

Как бы то ни было, со смертью хана все ключевые государственные деятели, как правило, лишались своих постов, и новый монарх мог по своему усмотрению либо подтвердить их полномочия, либо сместить их, заменив собственными ставленниками. Поскольку к власти пришел Кульна, еще при жизни Бердибека открыто враждовавший с ним, ни Мамаю, ни другим сановникам покойного хана не приходилось рассчитывать на то, что его преемник сохранит за ними важнейшие государственные должности.

В результате в том же 1359 г. молодой и амбициозный Мамай, столь круто взлетевший при своем тесте Бердибеке на самые вершины власти в Золотой Орде, сразу после его смерти лишился своего высокого положения. Впрочем, он сохранил за собой статус придворного эмира (в русской летописной терминологии — «князя ордынского») и занял выжидательную позицию.

В ряде русских летописей Мамай фигурирует не только как князь, но и как темник.[103 - ПСРЛ 19106, с. 113; ПСРЛ 2000в, с. 88. См. также: Фахретдин 1996, с. 100; Шамси 2008, с. 28. В новейшей «Истории татар» Мамай также назван карачибеком [История 2009, с. 302, 317, 657, 690, 698], что, на наш взгляд, следует счесть анахронизмом, поскольку институт карачибеков (карачи-беев) в Золотой Орде появился (по крайней мере официально) несколько позже [ср.: Schamiloglu 1984].] Источники не содержат сведений, что Мамай был темником-даругой, т. е. управлял административной областью, выставлявшей в случае войны 10 000 воинов. Поэтому можно предположить, что он после смерти отца, а затем и двоюродного деда Кутлуг-Тимура в 1359 г. мог стать предводителем рода кият, о котором еще персидский историк Рашид ад-Дин в начале XIV в. писал, что он «составляет один туман».[104 - Рашид ад-Дин 1952б, с. 270. Тот факт, что тюмен киятов располагался в Крыму, все же не дает, на наш взгляд, оснований для утверждения, что Мамай владел Крымом [ср.: История 2009, с. 317, 443-444].] Таким образом, Мамай, по-видимому, и после смерти Бердибека оставался одним из влиятельных ордынских родоплеменных предводителей, с которым приходилось считаться всем новым ханам, вступавшим на трон Золотой Орды.






ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

ПАДЕНИЕ ДОМА БАТУ





О том, как потомки Джучи сменяли друг друга на троне Золотой Орды


В позднесредневековой восточной историографии получило распространение утверждение, что со смертью хана Берди-бека пресеклась прямая линия потомков Бату: «Ныне между узбеками есть поговорка: "В Бирдибеке ссечен ствол гранатового дерева". После него в Дешт-Кипчаке царствовали потомки других сынов Джучи-хановых».[105 - Абуль-Гази 1996, с. 101-102. См. также: СМИЗО 2006, с. 255; Мустакимов 2008, с. 123. В «Чингиз-наме» утверждается, что Бердибек по совету Тоглубая убил даже собственных сыновей, тем самым прервав прямую линию потомков Бату [Утемиш-хаджи 1992, с. 108].] Это и так, и не так. Прежде всего обратим внимание на то, что так утверждали историки, выражавшие интересы потомков Шибана и Туга-Тимура — других сыновей Джучи, братьев Бату. Естественно, они были заинтересованы в легитимации претензий этих династий на власть в Золотой Орде и постордынских государствах. Другие авторы не ставили перед собой такой задачи (персидские, русские и тимуридские историки) и поэтому ничего подобного не утверждали. Например, персидский автор начала XVII в. Хайдар Рази пишет лишь, что «никто из этого поколения не достиг царства», и не упоминает, что весь род был истреблен Бердибеком.[106 - СМИЗО 2006, с. 408.] В более поздней восточной историографической традиции прямо указывалось, что после смерти Бердибека не осталось в живых лишь достойных власти потомков ханского рода, а не членов рода Узбека вообще![107 - См., напр.: Фахретдин 1996, с. 100.] А персидский автор второй половины XIV в. Махмуд Кутуби, являвшийся современником описываемых событий, даже еще более определенно сообщает: «Бердибек стал преемником отца, умертвил несколько других братьев, которых он имел, и среди них произошла смута».[108 - СМИЗО 2006, с. 195. Курсив наш. — Р. П.] Поэтому есть все основания полагать, что длительная междоусобица в Золотой Орде, известная в русских летописях под названием «Замятии великой», была вызвана отнюдь не пресечением династии потомков Бату — напротив, они-то ее и начали!

Царевичи-Джучиды и влиятельные родовые вожди были сильно недовольны политикой хана Узбека и его потомков, которые старались усилить центральную власть и существенно ограничить права и привилегии степной аристократии. Вполне справедливо видя в каждом последующем хане продолжателя политики своих предков-предшественников, племенная аристократия решила отстранить правящую династию от власти. Поводом для отстранения вполне могли послужить преступления последних ханов — ведь Узбек вскоре после своего прихода к власти уничтожил около 120 Чингизидов, Джанибек вступил на трон, перешагнув через трупы двух братьев, Бердибек также уничтожил более десятка родичей. Подобные прецеденты отрешения династии от трона имели место и ранее: так, в 1251 г. на курултае в Монголии потомки хана Угедэя были обвинены в преступлениях против собственного рода Чингизидов и признаны недостойными трона, на котором с этого времени утвердилась линия Тулуя, другого сына Чингис-хана.[109 - См. подробнее: Почекаев 2006а, с. 231-241.]

Однако харизма рода Бату, фактического основателя Золотой Орды, продолжала оставаться решающим фактором при выборе хана, и поэтому ордынская знать поначалу выступила не против Батуидов вообще, а лишь против ветви, родоначальником которой являлся хан Узбек. Поэтому в качестве претендента на трон, в противовес Бердибеку, уже в 1358 г. был выдвинут Кульна, происхождение которого не отражено в источниках и поэтому до сих пор вызывает споры. Одни авторы полагают, что это был первый самозванец на троне Золотой Орды, выдавший себя за одного из сыновей Джанибека, убитых Бердибеком.[110 - Трумм-Гржимайло 1994, с. 118; Гумилев 1995, с. 167. А. Ю. Якубовский допускает, что Кульна мог быть братом Бердибека [Греков, Якубовский1998, с. 206].] Другие видят в нем представителя другой ветви Джучидов, не потомка Бату.[111 - См., напр.: Гаев 2002, с. 18.] Высказывались также версии о том, что Кульна мог быть малолетним сыном Бердибека[112 - Марджани 2005, с. 95.] или же братом и законным наследником Джанибека, дядей Бердибека.[113 - Григорьев, Григорьев 2002, с. 126. А. П. Григорьев, высказав в одной работе осторожное предположение о том, что Кульна был братом Джанибека, в другой представляет эту версию уже как установленный факт, ссылаясь на свою же предыдущую работу [см.: Григорьев 20046, с. 75].]

Вряд ли Кульна был самозванцем — авантюристом без роду и племени: на начальном периоде «замятии» еще живы были многие аристократы, лично знавшие всех представителей ханского рода, да и само выдвижение на престол не-Чингизида под видом потомка Золотого рода было бы на тот момент слишком смелым шагом.[114 - В истории Чингизидов нам известны примеры, когда потомков Золотого рода подменяли на троне самозванцами, но их очень быстро разоблачали, что приводило к печальному концу и их самих, и тех, кто их возводил на трон. В частности, очень быстро был раскрыт заговор матери хивинского хана Эренга, которая в 1694 г. скрыла скоропостижную смерть сына и возвела на трон Хивы своего племянника-туркмена, очень похожего на Эренга: ханша и ее ставленник были разоблачены и преданы казни [См.: Мунис 1938, с. 330-332]. Аналогичным образом был разоблачен Абд ал-Амин-султан, самозваный сын Ибадаллах-султана Шайбанида, ставший правителем Балха: в 1600 г. он был казнен сторонниками законных султанов-Шайбанидов [Ахмедов 1982, с. 97-98]. Еще один пример — лже-Абд ал-Гаффар-хан, называвший себя сыном Баба-султана Шайбанида (на самом деле убитым задолго до этого) и провозглашенный в 1603 г. ханом каракалпаков: в 1605 г. он был убит казахским ханом Ишимом [Юдин 1988, с. 213-214]. См. подробнее: Почекаев 2009в.] Кроме того, в исторических сочинениях самозваные претенденты на трон в государствах Чингизидов, в конечном счете, «разоблачались», в отношении Кульны же такого «разоблачения» нет ни в восточных хрониках (где он вообще не упомянут), ни в русских летописях.

Не мог быть Кульна и близким родичем покойного Бердибека, например его дядей: вряд ли золотоордынская аристократия выступила бы против Бердибека, законного потомка Узбека, чтобы возвести на трон другого, не менее законного его потомка, возможного продолжателя той же политики! Версия же о том, что Кульна мог быть малолетним сыном Бердибека, опровергается сообщениями русских летописцев, которые сообщают, что этот хан вскоре погиб с двумя сыновьями: «Кулна седе на царствие; царствова 5 месяцъ и убиен бысть от Навруса с двема сынома своима, с Михаиломъ и Иваномъ».[115 - Приселков 2002, с. 376.]

Именно поэтому мы и считаем, что Кульна, скорее всего, происходил из потомков Бату, но не принадлежал к линии Узбека. Кто мог способствовать его приходу к власти? По-видимому, ответ на этот вопрос следует искать в именах его сыновей, которых, согласно вышеприведенному летописному сообщению, звали… Михаил и Иван! Полагаем, что оказать поддержку Кульне могли не только политические противники Узбека и его потомков, но и лица, недовольные установлением ислама в качестве государственной религии. Возможно, что и сам Кульна, поначалу вынужденный принять ислам, позднее отказался от него и даже принял другое имя, дав христианские имена и своим сыновьям. Скорее всего, именно по этой причине имя Кульны отсутствует в чингизидских родословных: возможно, он упомянут в них под своим прежним, мусульманским именем. По той же причине сообщения о царствовании Кульны отсутствуют в восточных исторических сочинениях (сведения о нем есть лишь в русских летописях и на сохранившихся монетах, чеканенных при этом хане): последующие ханы-мусульмане и их «правоверные» хронисты постарались вычеркнуть имя хана-«еретика» из истории.[116 - Предположение о намеренном «забвении» Кульны в историографии высказывает, в частности, А. П. Григорьев [Григорьев 1983, с. 25]. См. также: Почекаев 2009а, с. 40-41.]

Безусловно, приход к власти хана, отказавшегося от ислама, вызвал сопротивление со стороны куда более многочисленной знати, воспитанной уже в мусульманских традициях. Не собирались мириться с воцарением представителя «побочной» ветви Батуидов также родственники и приверженцы отстраненного от власти семейства Узбека. Соперников Кульны возглавила могущественная ханша Тайдула (Тай-Туглы-бегим) — супруга Узбека, мать Джанибека и бабка Бердибека, пользовавшаяся огромным влиянием при всех трех этих ханах. После воцарения Кульны она лишилась былого влияния: новый хан, прямой потомок Бату, не нуждался в ее поддержке и поэтому не прислушивался к ее мнению. Властная ханша не пожелала мириться таким положением и решила избавиться от «неудобного» хана, возведя на трон того, при ком вновь могла бы придти к вершинам власти в Золотой Орде.

Выбор ее пал сначала на Хызр-оглана — старейшего представителя рода Шибана (пятого сына Джучи), однако этот царевич не пожелал становиться марионеткой властной старухи. И тогда Тайдула решила выдвинуть претендентом на трон некоего Базарджи — потомка Тангута (следующего сына Джучи) и даже вышла за него замуж.[117 - См.: Утемиш-хаджи 1992, с. 112-113. Утемиш-хаджи называет Базарчи потомком Боавула (т. е. Бувала, седьмого сына Джучи и предка Ногая). В историческом сочинении неизвестного турецкого автора о крымских ханах хан «Базар» относится к «ханам из рода брата Саино-ва, Шибана» [Негри 1844, с. 380; см. также: Маслюженко 2008, с. 62]. Однако мы придерживаемся версии, согласно которой он происходил из потомков именно Тангута [см., напр.: Таварих-и гузида 1969, с. 38; см. также: Langles 1802, р. 376; Гаев 2002, с. 18-19].] Было вполне очевидно, что новый претендент, не будучи потомком Бату, имел не слишком-то легитимные права на трон, и это являлось гарантией того, что он не выйдет из подчинения Тайдуле, только благодаря покровительству которой он и смог стать ханом.

При поддержке Тайдулы и верных ей эмиров Базарджи на рубеже 1359-1360 гг. сумел покончить с Кульной и вступил на трон, приняв имя Мухаммада Наурузбек-хана (в русских летописях — Наурус).[118 - Гаев 2002, с. 18-19; см. также: Почекаев 2009а, с. 42-43. Под именем Науруса (Наурузбека / Мухаммада Наурузбека) он фигурирует и в русских летописях, и на монетах. Правда, стоит отметить, что ряд восточных авторов (Шами, Йазди, анонимный автор «Родословия тюрков»), перечисляя ханов Золотой Орды, упоминают и Науруса, и Базарджи [см.: СМИЗО 2006, с. 209, 288-289, 398-399], однако эти источники более позднего и, к тому же, иностранного происхождения, поэтому такие ошибки в них вполне объяснимы.] Его приход к власти ознаменовался частичным восстановлением позиций рода Узбека: даже пост бекляри-бека занял Могул-Буга, обладавший им при Джанибеке и Бердибеке.[119 - Эти сведения позволяют считать обоснованными предположение А. П. Григорьева о близком родстве Тайдулы и Могул-Буги [Григорьев, Григорьев 2002, с. 209] .] Однако вместе с тем воцарение Науруса означало крах дома Бату: впервые за целое столетие на троне оказался потомок не Бату, а другого сына Джучи!

Воцарение Науруса стало опасным прецедентом: потомки других сыновей Джучи убедились, что совершенно не нужно происходить от Бату, чтобы занять ханский трон. Увидев, что на троне оказался представитель семейства Тангута, другие Джучиды также решили вступить в борьбу за власть. Первым против нового хана выступил Хызр-оглан — несостоявшийся жених ханши Тайдулы. Будучи потомком Шибана, старшего брата Тангута, он счел, что имеет больше прав на трон, чем какой-то Базарджи, и уже в 761 г. х. (1359/1360 г.) объявил себя ханом и начал чеканку своей монеты сначала в Хорезме, а затем и в Поволжье.[120 - См.: Федоров-Давыдов 2003, с. 188-189.] Собрав многочисленные войска улуса Шибана, Хызр-хан двинулся на Сарай, уже по пути начав переговоры с сарайскими эмирами. Столичным аристократам не очень-то нравилось, что реальная власть снова оказалась в руках Тайдулы, так что нет ничего удивительного, что Хызр при их поддержке практически без боя захватил столицу Золотой Орды. Сам Наурус вместе со своим сыном Тимуром был убит, а вскоре была казнена и Тайдула.[121 - См., напр.: ПСРЛ 1949, с. 181; Приселков 2002, с. 377.] Согласно Утемишу-хаджи, Хызр-хан расправился с властной старухой с особой жестокостью: «Посадили бегим в крытые санки, полость крепко завязали и, заложив в санки бешеного жеребца, отпустили на все четыре стороны. Этот бешеный конь понес санки и бил их по оврагам и буеракам, пока бегим не погибла».[122 - Утемиш-хаджи 1992, с. ИЗ.] Могул-Буга сумел бежать из Сарая и тем самым спас свою жизнь, однако многие его родичи и приверженцы оказались не столь расторопны: русские летописцы, сообщают, что после воцарения Хызра «моалбузина чадь» была перебита.[123 - См.: Рогожский летописец 2000, с. 69.]

Но и Хызр пробыл на ханском троне не более года. Согласно русским летописям и восточным хроникам, он был убит либо своим сыном Тимур-Ходжой, либо братом Мюридом.[124 - Одни источники называет убийцей Хызра его сына Тимур-ходжу [ПСРЛ 1949, с. 181; Таварих-и гузида 1969, с. 37], другие — Мюрида, которого считают либо братом, либо сыном Хызра [Приселков 2002, с. 377; Утемиш-хаджи 1992, с. 113).] Однако недавно было высказано предположение, что против Хызра выступил очередной претендент на трон — Орду-Мелик, потомок Туга-Тимура (13-го сына Джучи), и хан погиб, обороняя столицу от соперника.[125 - Григорьев 20046, с. 143. ]

Как бы то ни было, сразу после гибели Хызра вражда его родичей, ранее сдерживаемая авторитетом старейшины рода, выплеснулась наружу. Тимур-Ходжа, сын покойного хана, и Мюрид, брат Хызра, вступили в борьбу за власть, и ханскому сыну поначалу удалось раньше дяди занять трон в Сарае. Однако и Мюрид не пожелал отказываться от претензий на власть и одновременно с племянником провозгласил себя ханом, начав чеканку монеты в Укеке и Гюлистане.

Именно в это время Мамай вернулся в большую политику.




О том, почему и как Мамай вмешался в борьбу за власть


Как ни странно, Мамай сумел благополучно пережить все три переворота — Кульны, Науруса и Хызра — вероятно, благодаря своему «неопределенному» статусу. С одной стороны, он был зятем и бекляри-беком недоброй памяти хана Бердибека, но с другой — его карьера при этом хане была слишком короткой, чтобы он оказался замешанным в преступлениях, в которых обвиняли этого хана. Сам же эмир не давал новым монархам никаких поводов для опасений, поскольку в междоусобицы не вмешивался, а находился, по предположению исследователей, при дворе ханш из рода Бату, являясь кем-то вроде их покровителя и защитника — вероятно, в силу своего брака с дочерью Бердибек-хана.[126 - См.: Григорьев 20046, с. 145.]

Кроме того, новые ханы, по-видимому, не забывали и о его могущественных восточных родичах-киятах во главе с Тенгиз-Бугой, которые в эпоху смут сохраняли всю полноту власти в Синей Орде. Сарайские ханы не преследовали Мамая, прекрасно понимая, что могущественные восточные наместники могут вступиться за своего сарайского родича. Однако в 1361 г. Мамай лишился поддержки восточных родичей в результате переворота, происшедшего в Синей Орде.[127 - И. Л. Измайлов полагает, что Хызр-хан начал репрессии против киятов как приверженцев прежней сарайской династии [История 2009, с. 697], однако это предположение не подтверждается источниками.]

Как мы помним, Тенгиз-Буга, сын и преемник Джир-Кутлуга, решил поквитаться с мятежными царевичами за гибель своего отца и стал сильно притеснять их. Некоторое время с помощью суровых мер ему удавалось удерживать власть в своих руках. Однако, желая стать совершенно независимым от Сарая, Тенгиз-Буга решил возвести в Синей Орде собственного хана и перебить остальных влиятельных царевичей, которые могли представлять угрозу его власти. Выбор наместника пал на Кара-Ногая, потомка Туга-Тимура б. Джучи, но этот царевич предал доверие Тенгиз-Буги, уведомив своих родичей о планах наместника. Джучиды левого крыла составили заговор, в результате которого Тенгиз-Буга был убит, и власть киятов в Синей Орде пала. Кара-Ногай все же стал ханом, но без поддержки влиятельного временщика он являлся всего лишь старшим среди равных и умер (или, скорее, был убит) уже три года спустя. Всего же за семь лет — с 1361 (когда погиб Тенгиз-Буга и воцарился Кара-Ногай) по 1368 г. (когда к власти в левом крыле пришел могущественный Урус-хан) — в Синей Орде сменилось пять правителей.[128 - См.: Гаев 2002, с. 14. К. 3. Ускенбай полагает, что с Тенгиз-Бугой (как прежде и с его отцом Джир-Кутлугом) расправился Урус-хан, который сразу же и занял трон [Ускенбай 2008, с. 112].]

Для Мамая, не имевшего прямого отношения к делам Синей Орды, гибель Тенгиз-Буги могла повлечь весьма неприятные последствия. С падением власти киятов на востоке он лишался очень важного козыря — поддержки влиятельных родичей, благодаря которой оставался в живых и не подвергался преследованиям со стороны ханов, беспрерывно сменявших друг друга в течение трех лет. Теперь, без этой поддержки, жизнь Мамая постоянно находилась под угрозой: любой новый хан, усомнившись в лояльности темника, мог расправиться с ним. Не желая такой развязки, Мамай решил действовать.

Под 6869 (1361) г. русские летописцы сообщают, что после воцарения Тимур-ходжи «на семый день царства его темникъ его Мамай замяте всемъ царством его, и бысть мятеж великъ въ Орде».[129 - ПСРЛ 1949, с. 181. Г. Абдулаева полагает, что Мамай сместил Тимур-ходжу и возвел на трон своего ставленника [Абдуллаева 2009].] Стоит отметить, впрочем, что этот «мятеж» Мамая вовсе не был мятежом в традиционном смысле этого слова: ни один источник не соообщает, что он восстал против хана, предпринял попытку убить или свергнуть его и выдвинуть нового претендента на трон.[130 - Ср.: История 2009, с. 698. Исключение составляет лишь Никоновская летопись, согласно которой ««Князь Ординский темник Мамай воздвиже ненависть на царя своего, и бысть силен зело; и возста на царя своего на Темирь Хозю, Хидырева сына, и замяте всем царством его Воложским, и приат себе царя именем Авдула, и бысть брань и замятия велика во Орде» [ПСРЛ 2000а, с. 233; см. также: Щербатов 1774, с. 480]. Однако тенденциозность этого источника неоднократно отмечалась исследователями, и поэтому к его сведениям следует относиться критически. Кроме того, Абдаллах, ставленник Мамая, был возведен на трон лишь через год после смерти Тимур-Ходжи.] Просто темник с представительницами рода Бату, их сторонниками и собственными приверженцами откочевал из столицы. Куда? По всей видимости, в Крым, где могли находиться владения его рода. Местные даруги-князья, Кутлуг-Буга из Солхата и Хаджи-бек из Кырк-Ера, надо полагать, не осмелились выступить против влиятельного киятского эмира, имеющего обширные семейные владения и связи на полуострове.[131 - Ср.: Григорьев 20046, с. 145; Трепавлов 2007б, с. 338. Согласно среднеазиатскому сочинению начала XVI в. «Маджму ат-таварих», будущий наместник Хорезма Ак-Хусайн Суфи из рода кунграт был правителем Крыма, откуда бежал от «Шамая», т. е. Мамая [см.: Му-стакимов 2009а, с. 223]. Так что, вполне возможно, что Мамай, вернувшись в Крым в 1361 г., назначил областными правителями своих сторонников.]

Как видим, Мамай вовсе не выступил против хана Тимур-Ходжи — он просто покинул столицу, спасая свою жизнь и жизни ханских жен и детей из дома Бату, находившихся под его опекой. Однако для хана уход Мамая имел роковые последствия. Ведь вместе с киятским эмиром ушли его подчиненные и, надо полагать, многочисленные приверженцы потомков Бату. Даже не поддерживая напрямую Тимур-Ходжу, они могли бы оказать ему помощь в обороне Сарая от других претендентов — просто чтобы не испытать ужасы очередного захвата и разграбления города. Силы сына Хызра, и без того уменьшившиеся в результате противостояния с дядей Мюридом, теперь оказались еще более ослаблены. Поэтому неудивительно, что Тимур-Ходже вскоре после ухода Мамая также пришлось спешно покинуть Сарай и бежать на восточный берег Волги — согласно русским летописцам, на седьмой день своего правления.[132 - См., напр.: ПСРЛ 1949, с. 181.] Опустевший Сарай тут же захватил Орду-Мелик — тот самый, в бою с которым предположительно погиб хан Хызр.

Наместники золотоордынских областей, видевшие, что творится в столице, один за другим стали выходить из-под власти Сарая. Практически одновременно провозгласили себя самостоятельными правителями Пулад-Тимур, бывший ханский наместник в Волжской Булгарии, эмир Тагай в Мохше, Хаджи-Черкес в Хаджи-Тархане и Сегиз-бей в Запьянье, причем некоторые из них даже стали чеканить собственную монету.

Не исключено, что и Мамай в какой-то момент едва не поддался соблазну последовать их примеру: X. М. Френ, один из первых историков Золотой Орды, упоминает монету с надписью «Мамай хан правосудный».[133 - Френ 1832, с. 20. Казахстанские исследователи А. Кайдарова и К. Ускенбай также упоминают о чеканке ок. 1361-1362 гг. Мамаем монеты с титулом «ас-султан ал-адил» («султан правосудный») и высказывают предположение, что он мог претендовать на титул хана в качестве ханского зятя [Кайдарова, Ускенбай 2004, с. 78].] Однако современные исследователи сомневаются в правильности такого чтения надписи на монете.[134 - Возможно, следует читать «эмир правосудный»? Именно такая формулировка присутствует, например, на монетах Хаджи-Черкеса, эмира, который в эпоху Мамая независимо правил в Хаджи-Тархане (Астрахани) [см.: Гончаров 1997, с. 178]. Кроме того, косвенным свидетельством в пользу такого прочтения легенды монеты является сообщение ал-Калкашанди о том, что одно время Золотой Ордой управлял «наместник» (не хан! — Р. П.) Мамай [Григорьев, Фролова 1999, с. 85; СМИЗО 2005, с. 289].] Как бы то ни было, позднее Мамай никаких монет со своим именем не чеканил, благоразумно решив не становиться на скользкий путь сепаратизма и узурпации власти и предпочитая оказать поддержку одному из царевичей-Джучидов — законных претендентов на трон. И вскоре ему представилась такая возможность.




О том, как Мамай выступил сначала на стороне лже-Кильдибека, а затем — против него


Итак, Мамай укрепился в Крыму, и при нем находились потенциальные претенденты на трон — юные потомки Бату. Однако далеко не всех сторонников законной ханской династии устраивало то, что именно Мамай получил возможность выбрать нового хана: они не могли забыть, что он был бекляри-беком при хане-братоубийце Бердибеке. Да и его попытка стать независимым правителем, проявившаяся в чеканке собственной монеты, могла вызывать обеспокоенность других аристократических кланов.

Поэтому сторонники дома Бату, которые не ушли в Крым с Мамаем, решили приблизительно через месяц после его «мятежа» выдвинуть собственного претендента на трон. Инициатором выдвижения стал Яглыбай б. Тоглубай из рода канглы.[135 - Утемиш-хаджи 1992, с. 108; Исхаков, Измайлов 2007б, с. 150. A.П. Григорьев отождествляет этого Яглыбая с одноименным сподвижником Токтамыш-хана, погибшим в войне с Тимуром в 1395 г., и, соответственно, считает его выходцем из племени бахрин [Григорьев 2007, с. 125].] В результате золотоордынская смута достигла своего апогея: ханом был провозглашен первый и, кажется, единственный самозванец на троне Золотой Орды, выдававший себя за Кильдибека, сына Иринбека б. Узбек-хана. Самые различные источники с поразительным единодушием сообщают, что это был именно самозванец. Русские летописцы пишут, что он «творяшеся сынъ Чанибека царя, внукъ Азбяка царя». Муин ад-Дин Натанзи вообще называет его «неизвестным человеком», которого «возвели на трон… под предлогом, что он Кельдибек, сын Джанибек-хана». Утемиш-хаджи, правда, сообщает, что этого претендента возвели на трон еще Тайдула, но также сомневается в подлинности его происхождения: «Все говорили: "Кельдибека убил Бердибек. Как же он воскрес?!"»[136 - См.: ПСРЛ 2000а, с. 233; СМИЗО 2006, с. 255; Утемиш-хаджи 1992, с. 113. Самозванцем считают Кильдибека и современные исследователи [Насонов 2002, с. 312; Григорьев 20046, с. 144]. Впрочем, B. А. Сидоренко полагает, что «самозванство» Кильдибека заключалось лишь в том, что он, будучи племянником Джанибека, стремился выдать себя за его сына [Сидоренко 2000, с. 284]. Ранее мы допускали, что Кильдибек и в самом деле мог быть законным потомком Узбека [Почекаев 2008а, с. 55-56], однако позднее сочли доводы в пользу его самозванства более убедительными [Почекаев 2009а, с. 45-46].] Тем не менее самозванца поддержали некоторые влиятельные ордынские эмиры, а Яглыбай стал при нем бекляри-беком.

Мамай, не желавший отныне оставаться в стороне от борьбы за власть, решил оставить опекаемых им потомков Узбека и собственное семейство в Солхате, чтобы присоединиться к самозванцу. Никаких иллюзий по поводу происхождения этого претендента на трон он, конечно, не испытывал, но, вероятно, надеялся, что если самозванец сумеет занять трон и устранить конкурентов, то через некоторое время его можно будет разоблачить, устранить и возвести на трон законного наследника рода Бату — из числа подросших к тому времени потомков Узбека.[137 - См. подробнее; Почекаев 2009а, с. 45-47. По мнению некоторых авторов, Мамай противостоял Кильдибеку и даже в конце концов разгромил его [см., напр.: Греков, Якубовский 1998, с. 213; Григорьев 2007, с. 126-127; Широкорад 20056, гл. 12; Шамси 2008, с. 31]. Однако новые исследования позволяют утверждать, что Мамай поначалу выступал на стороне самозванца, а не против него [Варваровский 2008, с. 80; Мир-галеев 2003, с. 32].] Кроме того, Мамаю было необходимо привлечь на свою сторону других приверженцев дома Бату, которым он стремился доказать, что вовсе не претендует на высшую власть и готов бороться за общее дело, признавая главенство других влиятельных эмиров.

Как бы то ни было, под знаменем Кильдибека собрались довольно значительные силы сторонников дома Бату — наиболее легитимной ветви Джучидов. Воспользовавшись тем, что Тимур-ходжа и Мюрид в это время продолжали борьбу за власть, лже-Кильдибек сумел отбить Сарай у Орду-Мелик-хана, который, вероятно, погиб — по крайней мере, позднее в источниках он не упоминается. Затем наступила очередь Тимур-ходжи: в русских летописях сообщается, что «Темирь Хожа побеже за Волгу и тамо убьенъ бысть, а князь Мамай прииде за Волгу на горнюю сторону…»[138 - ПСРЛ 1949, с. 181.] Это сообщение позволяет предположить, что Мамай мог быть отправлен лже-Кильдибеком во главе войск для уничтожения Тимур-ходжи и успешно справился с поручением.

Однако пока Мамай отсутствовал в столице, легенда о Кильдибеке, созданная сторонниками самозванца, едва не была разрушена. Поначалу она казалась настолько убедительной, что в нее уверовали и другие представители столичной аристократии, изначально не примкнувшие к самозванцу. Поверив, что власть в стране вновь вернулась к дому Бату, они поспешили в Сарай, чтобы присягнуть на верность новому монарху. Среди них были такие влиятельные представители «старой знати», как бывший бекляри-бек Могул-Буга, хорезмский правитель (улус-бек) Нангудай, бывший везир Сарай-Тимур и др. В результате самозванец и его единомышленники оказались на грани провала: непосвященные в их замыслы аристократы могли без труда разоблачить самозваного внука Узбека. Оставалось единственное средство избежать этого: хан принял решение устранить всю новоприбывшую знать. Заходившие в ханский шатер сановники немедленно арестовывались, а затем с ними расправлялись ханские палачи.[139 - СМИЗО 2006, с. 255. См. также: Григорьев 20046, с. 144-145.]

Средство оказалось эффективным и позволило Кильдибеку еще около года сохранять власть. Впрочем, сам факт упоминания его «самозванства» в восточных и русских летописных источниках весьма показателен: вероятно, кому-то из столичных аристократов удалось уцелеть и разоблачить лже-Чингизида. Вместе с тем его жестокость по отношению к знати вызвала обеспокоенность и среди его же собственных приверженцев. Видимо, именно в это время Мамай покинул лже-Кильдибека, испугавшись за собственную судьбу — все-таки он тоже близко знал семейство Узбека, включая и настоящего (покойного к этому времени) Кильдибека, а потому в глазах самозванца мог быть опасным свидетелем.






ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

ПЕРВЫЙ ХАН И НАЧАЛО БОРЬБЫ ЗА САРАЙ





О том, как Мамай возвел на престол царевича Абдаллаха


Порвав с самозваным сарайским ханом, летом 1362 г. Мамай прибыл в Крым и уже в сентябре того же года организовал церемонию провозглашения ханом Абдаллаха — «отрока из детей Узбека», в законности происхождения которого нет сомнений ни у современников, ни у большинства исследователей.[140 - А. Г. Гаев и его последователи полагают, что Абдаллах происходил их рода крымских Туга-Тимуридов [Гаев 2002, с. 23-24; Сагдеева 2005, с. 38; Костюков 2009, с. 39-40; ср.: Войтович 1999; Сабитов 2009, с. 114]. Однако указание Ибн Халдуна на то, что Абдаллах был «из детей Узбека» [СМИЗО 2005, с. 276], в большей мере вызывает доверие и больше соотносится с политикой Мамая по поддержке потомков Бату. То же касается и следующего «мамаева» хана Мухаммада: в своем ярлыке русскому митрополиту Михаилу он ссылается на ярлык Бердибека — последнего законного (именно в глазах потомков Бату) хана, а не на череду представителей других ветвей рода Джучи, пребывавших на троне в 1360-е гг. и также, вероятно, жаловавших ярлыки Русской православной церкви. Особняком стоит мнение Д. М. Исхакова, который в одной из своих новых работ вообще склонен отказать в чингизидском происхождении Абдаллаху, Мухаммаду и третьему «мамаеву» хану Туляку: он их считает эмирами — родичами Мамая [Исхаков 2009а, с. 96-101]. Однако в таком случае возникает вопрос: зачем Мамай стал бы возводить на трон такого же не-Чингизида, как и он сам? Несомненно, «в особых условиях крайнего дефицита Чинги-сидов в Мамаевой Орде» [Исхаков 2009а, с. 101] Мамай имел больше оснований и возможностей занять трон, тем более что он был связан с правящей династией брачными узами.] Сам Мамай вторично занял пост бекляри-бека, который сохранял за собой в течение двух десятилетий. С этого времени в источниках появляются упоминания о так называемой «Мамаевой Орде».[141 - Термин «Мамаева Орда» с 6870 (1362) V. фигурирует преимущественно в русских летописях [см., напр.: Приселков 2002, с. 398, 421; ПСРЛ 1949, с. 182; ПСРЛ 2000а, с. 233]. Однако «область («иль») Мамака» упоминают и восточные авторы — Низам ад-Дин Шами, Ша-раф ад-Дин Йазди и Абд ар-Раззак Самарканди [СМИЗО 2006, с. 214, 296, 364].]

Под властью Абдаллах-хана (то есть фактически Мамая) оказались юго-западные области Золотой Орды, расколотой смутой: Крым, Северное Причерноморье, а также территория современной Молдавии. Мамаю было прекрасно известно, что на западные ордынские владения уже давно претендовали литовские князья, которые еще в 1320-е гг. сумели взять под контроль Киев и ряд других южнорусских территорий. Чтобы предупредить возможные нападения западных врагов, бекляри-бек решил разбить свою ставку не в Крыму (в лояльности правителей которого у него также могли быть сомнения), а западнее — в районе современного Запорожья.[142 - С. А. Янина и С. Н. Травкин считают, что ставка Абдаллаха находилась на территории современной Молдавии, на месте городища Старый Орхей, ссылаясь в качестве доказательства на монеты Абдаллаха, обнаруженные на этой территории [см. подробнее: Травкин 2008, с. 125; 2009, с. 24]. Однако В. Л. Егоров убедительно опроверг эту версию, установив, что этот город находился в упадке с начала 1360-х гг., и монеты, найденные там, были чеканены на других монетных дворах [Егоров 1985, с. 80-81]. Тем не менее некоторые современные исследователи из Молдавии продолжают отождествлять Шехр ал-Джадид/ Янгишехр со Старым Орхеем [Абызова, Рябцева 2009, с. 140-141; Нестерова 2009, с. 191].] Эта ставка Мамая и именовалась в источниках более позднего времени «Мамаев Сарай» или же «Мамаева Орда», а как именовал ее сам основатель — об этом исследователи только делают предположения.[143 - В. Л. Егоров считает, что ставка Мамая называлась Янгишехр или Шехр ал-Джадид [Егоров 1985, с. 81, 85; ср.: Травкин 2008, с. 125; История 2009, с. 442-443]. А. П. Григорьев полагает, что резиденция Мамая именовалась просто Орда, а Шехр ал-Джадид отождествляет с крымским городом, находящимся под контролем венецианцев и носящим итальянское название «Провато» [Григорьев 2007, с. 117, 122-123]. Некоторые авторы склонны считать"«Орду», указываемую на монетах «мамаевых» ханов, не городом, а кочевой ставкой бекляри-бека, в которой пребывали и возводившиеся им на трон ханы [см.: Федоров-Давыдов 1960, с. 109: Миргалеев 2003, с. 36; 2007, с. 217]. Другие исследователи высказываются в пользу ее «стационарности» и расположения на территории современного Запорожья [Егоров 1985, с. 13, 139; Григорьев 2006, с. 119; Гончаров 2008, с. 58-59].]

Основав временную резиденцию для своего ставленника в южнорусских степях, Мамай принялся разрабатывать планы для захвата столицы. По-видимому, уже в это время сложилась политическая стратегия бекляри-бека — восстановление власти потомков Бату именно над теми владениями, которые некогда принадлежали самому Бату, т. е. над Белой Ордой, западным крылом Джучидской державы. Трезво оценивая свои политические и военные возможности, Мамай в течение всего времени нахождения у власти не предпринял ни одной попытки подчинить восточные улусы Золотой Орды. Сегодня уже трудно сказать, насколько такая позиция была правильной, однако, приняв это решение, Мамай предоставил свободу действий восточным Джучидам, которые получили возможность собрать силы, укрепить свою власть в Синей Орде, а потом неоднократно создавали проблемы бекляри-беку, стараясь подчинить себе и Белую Орду. В конце концов один из них, Токтамыш-хан, и одержал окончательную победу над Мамаем. Впрочем, это произойдет много лет спустя, а пока бекляри-бек лишь готовился к борьбе за столицу, желая собрать весь улус Бату под властью «своего» хана.

Надо думать, ко времени провозглашения ханом Абдаллаха негативное отношение ордынской столичной знати к потомкам Узбека успело поостыть: слишком уж часто менялись на троне противоборствующие ханы и слишком рьяно они принялись истреблять родовитую аристократию Улуса Джучи! Поэтому возведение на трон прямого потомка Узбек-хана не встретило никакого возражения со стороны крымских аристократов — напротив, они активно поддержали Абдаллаха и Мамая и готовы были предоставить им войска для похода на столицу. Вскоре к Мамаю начали стягиваться и другие сторонники свергнутой династии потомков Бату, и короткое время спустя он, видимо, уже стоял во главе достаточно крупных сил, которые и позволили ему подумать о захвате Сарая. Однако врожденная осторожность и благоразумие побудили бекляри-бека не спешить с нападением на лже-Кильдибека, а выждать какое-то время, чтобы дать противнику ослабнуть. Мамай не сомневался, что «его» хан Абдаллах окажется не единственным конкурентом самозванца в борьбе за столицу Золотой Орды.

Чутье не подвело Мамая: вскоре против самозванца выступил Мюрид — брат хана Хызра из рода Шибанидов, который уже год назад был провозглашен ханом и чеканил собственную монету в Гюлистане. В кровопролитном бою с лже-Кильдибеком Мюрид сумел одержать победу, а сам самозванец погиб.[144 - Рогожский летописец 2000, с. 72. А. П. Григорьев высказал предположение, что Кильдибек сумел спастись после поражения от Мюрида и бежал в Азов, где якобы вплоть до 1366 г. чеканил свою монету [Григорьев 2007, с. 129]. Однако нумизматы считают датировку А. П. Григорьева ошибочной, отмечая, что монеты Кильдибека под этим годом неизвестны [см.: Сидоренко 2000, с. 271, 277].] Впрочем, для Мюрида эта победа оказалась «пирровой»: в бою с лже-Кильдибеком он понес сильные потери и в результате не смог противостоять новому соискателю ханского трона Мир-Пуладу (также Шибаниду, но из другой ветви рода), который воспользовался слабостью соперника и без боя занял столицу.[145 - См.: Сидоренко 2000, с. 285. А. П. Григорьев полагает, что Мир-Пулад правил уже после Мюрида [Григорьев 20046, с. 147; ср.: Гаев 2002, с. 28; Миргалеев 2003, с. 35-36].]

Мамай и Абдаллах выступили в поход на Сарай, вероятно, когда на троне еще пребывал лже-Кильдибек. Именно поэтому они сначала, осенью 1362 г., захватили Азов, где находилась колония венецианцев Тана. Исследователи полагают, что венецианские торговцы Таны поддержали лже-Кильдибека,[146 - Яглыбай, бекляри-бек самозваного Кильдибек-хана, был сыном Тоглубая, который, как мы помним, в правление Бердибека являлся даругой Азовского тюмена. По-видимому; этим и объясняются связи Яглыбая и его ставленника с венецианцами Таны [см.: Григорьев 2007, с. 131].] и это имело для них роковые последствия: Мамай и Абдаллах устроили в городе настоящую резню, в ходе которой погиб, по некоторым сведениям, даже консул Таны — Якопо Корнаро, являвшийся еще и послом Венецианской республики в Золотой Орде.[147 - См.: Григорьев 2007, с. 128. Ср.: Марков 1990, с. 117.] Подчинив Азов, над которым Мамай сохранял контроль вплоть до своего падения, Абдаллах-хан и его бекляри-бек двинулись на Сарай.

К этому времени лже-Кильдибек, вероятно, уже пал в бою с Мюридом, и Мамаю пришлось делать выбор, против кого из претендентов следует обратить оружие — Мюрида, все еще пребывавшего в Гюлистане, или нового пришельца с востока Мир-Пулада, обосновавшегося в столице. По некотором размышлении бекляри-бек решил выступить против сарайского владетеля. Причиной тому стали попытки Мир-Пулада перетянуть на свою сторону крымских эмиров — верных союзников Мамая с помощью пожалования им определенных льгот и привилегий: в частности, он пожаловал ярлык Хаджи-беку, даруге Кырк-Ера (на этот документ позднее ссылался в своем ярлыке тому же Хаджи-беку хан Токтамыш).[148 - Мы отождествляем с Мир-Пуладом упомянутого в ярлыке Токтамыша хана Тимур-Пулада, выдавшего ярлык Хаджи-беку [см.: Григорьев, Ярцов 1844, с. 339; Березин 1851, с. 12, 15; Смирнов 2005, с. 138-139; Почекаев 2010, с. 145]. Впрочем, ряд исследователей придерживается мнения, что в ярлыке вообще отсутствует имя хана, на ярлык которого ссылался Токтамыш [Самойлович 2005, с. 225; Григорьев 2006, с. 91-92; Набиев 2008, с. 106].] Надо полагать, до Мамая дошли сведения о намерениях Мир-Пулада, и бекляри-бек поспешил выступить против него, пока новоявленный хан не обрел поддержку эмиров. В результате Мир-Пулад, занимавший трон не более 2-3 месяцев, был выбит из столицы Мамаем. Однако сам свергнутый хан уцелел и еще какое-то время находился в Поволжье, чеканя свою монету и вызывая беспокойство конкурентов.[149 - А. Г. Гаев считает, что Мир-Пулад чеканил свои монеты в Поволжье около 3 лет [Гаев 2002, с. 28]. Ср.: Почекаев 2010, с. 145-146.]




О том, как Мамай и Абдаллах-хан захватили Сарай, а затем потеряли его


Воцарение Абдаллаха (напомним — законного потомка Бату и Узбека) было поистине триумфальным. Он был провозглашен ханом в столице и начал чеканку своей монеты, которая вскоре получила распространение в большом количестве от самых западных рубежей Золотой Орды до Поволжья и Урала.[150 - См.: Пономарев 2002, с. 64; Федоров-Давыдов 2003, с. 76-111; Пачкалов 2004, с. 159-161.] Более того, его власть признали и влиятельные областные правители, ранее претендовавшие на независимость от быстро сменявшихся ханов — Тагай в Мохше и Сегиз-бей в Запьянье.[151 - См.: Биккинин 2000; Орлов 2001. Ср.: Миргалеев 2007, с. 218.]

Однако буквально полгода спустя Мамай и Абдаллах быстро и бесславно потеряли Сарай, разгромленные тем самым Мюридом, которого поначалу не считали опасным противником. Но ведь совсем недавно Мюрид понес настолько сильные потери в борьбе с лже-Кильдибеком, что даже не решился вступить в борьбу с Мир-Пуладом! Каким же чудом он сумел теперь одержать блистательную победу над Мамаем, располагавшим гораздо большими силами?

Полагаем, что Мамай в это время вообще отсутствовал в Сарае: ему было необходимо срочно решать проблемы на западе своих владений. Как раз в это время, в том же богатом событиями 1362 г. на р. Синие Воды[152 - Это летописное название исследователи отождествляют с р. Синюхой, притоком Южного Буга.] литовский князь Ольгерд нанес поражение войскам князей, союзных Мамаю, — солхатскому даруге Кутлуг-Буге, кырк-ерскому даруге Хаджи-беку и Дмитрию, правителю княжества Фео-доро, являвшемуся вассалом Золотой Орды.[153 - См.: Карамзин 1993, с. 228; Григорьев 2004а, с. 110-111; Синьоводська проблема 2005; История 2009, с. 442; Руссев 2009, с. 94. В русских летописях Синеводская битва датируется 6871 (1363) г. [см., напр.: ПСРЛ 20006, с. 2; Егоров 1985, с. 51]. По мнению А. Б. Широкорада, Дмитрий был предводителем киевской дружины [Широкорад 2006]. Ср.: Зайцев.] Литовский правитель выбрал весьма удачное время для удара: Мамай со всеми своими войсками был занят захватом Сарая, с ним же, вероятно, ушла и значительная часть войск крымских правителей, которые не смогли собрать достаточно сил для отражения массированного вторжения литовцев.

В результате все владения Золотой Орды к западу от порогов Днепра и к северу от низовьев Днестра и Южного Буга оказались утраченными. Мамай оставил Сарай и устремился со своими основными силами на запад, чтобы попытаться спасти хотя бы часть территорий, захваченных литовцами. Его поспешность объяснялась, по всей видимости, не столько беспокойством за целостность Золотой Орды, сколько защитой личных и семейных интересов: ведь в случае дальнейшего продвижения Литвы на восток Мамай мог потерять собственные родовые владения в Крыму и Северном Причерноморье!

Как бы то ни было, благодаря своевременному прибытию ему удалось обезопасить ордынские владения к востоку от порогов Днепра, а также удержать за собой узкую полоску земель Северного Причерноморья — от Молдавии до Южного Буга. Однако энергичный бекляри-бек не мог быть одновременно в нескольких местах, чем и воспользовался его не менее деятельный противник, хан Мюрид. Он сумел без труда разгромить Абдаллаха, которого, как надеялся Мамай, должна была поддержать столичная знать, а также признавшие его власть наместники областей Поволжья. Остается только гадать — предали ли столичные аристократы Абдаллах-хана или просто Мюрид оказался более талантливым полководцем, чем сторонники Абдаллаха. Думаем, следует отдать предпочтение полководческим талантам Мюрида: если хана предавала столичная знать, он обычно сразу же погибал от рук победителей, Абддалах же сумел уцелеть и вскоре оказался на западе ордынских владений, в ставке Мамая.[154 - Б. Шпулер пишет, что «Абд Уллах из-за многочисленных убийств, в том числе принцев и вдовы хана, Таид оглы возбудил против себя такую ненависть, что был устранен» [Шпулер 2009, с. 300]. Немецкий историк, таким образом, ошибается дважды: во-первых, он приписывает Абдаллаху убийство Тайдулы, совершенное Хызр-ханом (как сообщают и русские, и восточные источники); во-вторых, Абдаллах был не «устранен», а всего лишь вынужден оставить Сарай. Таким образом, есть основания усомниться и в утверждении немецкого историка о том, что он «возбудил против себя ненависть».]

Мюрид, наконец-то утвердившись в столице, сумел укрепить власть настолько, что к нему — впервые после Хызр-хана! — направились за ярлыками русские князья. Новый хан утвердил великое княжение за 13-летним московским князем Дмитрием Ивановичем (будущим Донским). Не исключено, что московские бояре просто-напросто «перекупили» ханский ярлык — ведь брат Мюрида, Хызр-хан, всего полтора года назад выдал ярлык на великое княжение Дмитрию Константиновичу Суздальскому.[155 - ПСРЛ 2000а, с. 231, 233.]

Утрата Сарая, конечно, была неудачей для амбициозного бекляри-бека, однако не в правилах Мамая было отказываться от дальнейшей борьбы. Да и сам факт захвата Сарая, пусть и на короткое время, заставил считаться с бекляри-беком не только ордынскую знать, но и правителей вассальных государств. Одним из подтверждений тому стали переговоры Мамая и митрополита Алексия, фактического правителя Московского княжества. Митрополит и бекляри-бек заключили договор («докончание»), согласно которому Алексий от имени великого князя Дмитрия Ивановича признавал ханом Абдал-лаха, а Мамай (в свою очередь, от имени хана) соглашался уменьшить размер «ордынского выхода» с Руси, который был установлен при хане Джанибеке.[156 - Согласно сведениям «памятников Куликовского цикла», перед Куликовской битвой Мамай потребовал от Дмитрия Московского выплаты «выхода», «как было при цари Чзянибеке, а не по своему докончанию». Это дает основания полагать, что при заключении «докончания» размер «выхода» был снижен [Памятники 1998, с. 32; см. также: Хорошкевич 2001, с. 125].] Любопытно отметить, что Мамай пошел не только на денежные, но и на протокольные уступки: впервые в истории русско-ордынских отношений не великий князь лично явился в Орду за ярлыком, а ханский посол привез ханский указ прямо в Москву![157 - См., напр.: ПРСЛ 20006, с. 2.] Надо полагать, что тогда же Мамай от имени «своего» хана выдал тому же митрополиту Алексию ярлык, подтверждающий льготы и привилегии русской православной церкви.[158 - См.: Григорьев 20046, с. 155. Этот ярлык не вошел в сборник ханских ярлыков русским митрополитам и даже не упоминается в более позднем ярлыке другого «мамаева» хана Мухавдмада (Туляка) — вероятно, потому что мог содержать менее выгодные условия для русской церкви. По-видимому, митрополит Алексий в это время больше заботился о закреплении великого княжения за Дмитрием Московским, чем о привилегиях своей митрополии, и поэтому согласился на менее «щедрый» ярлык церкви.]

Узнав, что московский правитель получил ярлык от Мамая, сарайский хан Мюрид впал в ярость и, в свою очередь, выдал ярлык на великое княжение сопернику Дмитрия Ивановича — Дмитрию Константиновичу Суздальскому, который вместе с ханским послом Иляком прибыл во Владимир, столицу Северо-Восточной Руси, и начал принимать присягу удельных князей. Но московский князь не пожелал подчиниться сарайскому хану и выбил своего соперника из Владимира, а затем обрушился на тех, кто присягал суздальскому князю: за короткое время лишились своих столов удельные князья Дмитрий Галицкий и Иван Стародубскии, которые тотчас же бросились жаловаться Дмитрию Константиновичу.[159 - ПСРЛ 20006, с. 2-3.]

Суздальский князь был вынужден «взять мир» со своим юным московским соперником, вероятно, уповая на то, что хан Мюрид вмешается в их распрю и вернет ему великокняжеский титул. Однако он просчитался: зимой 1363/1364 г. сарайский хан умер при невыясненных обстоятельствах. По одним сведениям, он скончался от чумы, новый всплеск которой в Поволжье пришелся как раз на это время,[160 - См.: Григорьев 20046, с. 149.] по другим — был зарезан собственным бекляри-беком Ильясом, сыном Могул-Буги, разочаровавшимся в своем повелителе.[161 - См.: Муин ад-Дин Натанзи [СМИЗО 2006, с. 257].]

Гибель талантливого полководца Мюрида заставила поднять голову многих его конкурентов в борьбе за трон. Азиз-Шейх, еще один потомок Шибана, приходившийся Мюриду двоюродным племянником, провозгласил себя ханом и начал чеканить монету в Гюлистане. Ему противостоял его дальний родич — вышеупомянутый Мир-Пулад, изгнанный Мамаем из Сарая, но все еще не покинувший Поволжья. Однако против Мир-Пулада выступил очередной претендент — Пулад (Деулиуллах)-ходжа, потомок Туга-Тимура, заставивший Мир-Пулада окончательно распроститься с претензиями на сарайский трон и вернуться в свои владения в Приаралье.[162 - Ряд авторов считает, что Мир-Пулад и Пулад-ходжа — одно и то же лицом [см. подробнее: Григорьев 1983, с. 40-41]. Однако некоторые исследователи предлагают читать имя на монетах не «Пулад-ходжа», а «Деулиуллах-ходжа», что, на наш взгляд, исключает возможность отождествления этих двух монархов [Мухамадиев 1983, с. 92; 2005, с. 150; см. также: Почекаев 2010, с. 143]. Муин ад-Дин Натанзи называет хана, сменившего на троне Азиз-Шейха и убитого в 768 г. х. (1364 г.), Хаджи-ханом, сыном Эрзена, — потомком Орду-Ичена [СМИЗО 2006, с. 258; см. также: Федоров-Давыдов 1973, с. 150-151]. Можно усомниться в этой генеалогии (как и в хронологии, поскольку Азиз-Шейх был убит в 1367 г.), но весьма вероятно, что упомянутый хан и в самом деле происходил из Синей Орды и являлся, скорее всего, потомком Туга-Тимура, тринадцатого сына Джучи.]

Пулад (Деулиуллах)-ходжа сумел опередить Азиз-Шейха и первым занять столицу. Едва ли не первым его актом стала отмена ярлыка Абдаллаха на великое княжение Дмитрию Московскому и выдача нового ярлыка Дмитрию Суздальскому. Однако к этому времени суздальский князь в значительной степени утратил свои амбиции и отказался от претензий на великий стол, а вскоре и породнился со своим московским соперником, выдав замуж за него свою дочь Евдокию. А вскоре Пулад (Деулиуллах)-ходжа был убит собственными эмирами — согласно Муин ад-Дину Натанзи, за чрезмерно жестокое правление.[163 - СМИЗО 2006, с. 258; см. также: Сафаргалиев 1996, с. 387.]

Азиз-Шейх, избавившийся, таким образом, от двух соперников, практически беспрепятственно занял столицу и активно занялся укреплением власти над русскими княжествами. Он отправил на Русь своего посла Байрам-Ходжу, через которого потребовал у русских князей вновь признать власть Сарая и платить ему дань. В 1365 г. Азиз-Шейх выдал ярлык на Нижний Новгород князю Борису Константиновичу Городецкому, спорившему за этот город (оставшийся выморочным после смерти его старшего брата Андрея) со своим братом Дмитрием Суздальским.[164 - См.: ПСРЛ 1949, с. 182-183; Насонов 2002, с. 316.] Кроме того, в 1367 г. хану удалось покончить и с независимостью Волжской Булгарии: местный правитель Пулад-Тимур совершил неудачный поход на Русь, был разгромлен русскими на Пьяне, и Азиз-Шейх, воспользовавшись его неудачей, обрушился на мятежного эмира, захватил его в плен и казнил.[165 - ПСРЛ 20006, с. 9. А. Г. Мухамадиев полагает, что эмир Пулад-Тимур признавал власть сарайских Ханов Мюрида и Азиз-Шейха и не подчинялся лишь Мамаю и его ставленникам, а казнен был Азиз-Шейхом за неудачный карательный поход на Русь [Мухамадиев 2005, с. 151-152; см. также: Федоров-Давыдов 1973, с. 137; ср.: DeWeese, p. 334-335]. Однако монеты Пулад-Тимура с его собственным именем (а также с именем покойного Джанибек-хана), равно как и его самостоятельная политика, свидетельствуют о том, что он претендовал на независимость от любого из соперничавших ханов.] Наместником Волжской Булгарии стал лояльный сарайским ханам эмир Асан. Казалось, новый властитель Золотой Орды имеет все шансы восстановить былое могущество сарайского престола.




О повторном взятии столицы Мамаем и о мятеже в Крыму


Что же делали в это время Мамай и Абдаллах? Прежде всего, им пришлось навести порядок в собственных владениях в Крыму, где местные правители, прежде поддержавшие Мамая, после сарайской неудачи вышли из-под его контроля. Так, солхатский даруга Кутлуг-Буга отказался повиноваться Мамаю и даже начал возводить вокруг Солхата оборонительный ров, надеясь, что он защитит его в случае нападения бекляри-бека.[166 - См.: Крамаровский 2001, с. 117.] Узнав об этом, Мамай со всеми силами поспешил к городу, прежде находившемуся под властью его предков, и осадил его. Армянский современник, переживший осаду Солхата, записал 23 августа 1365 г., что «люди и животные со всей страны, простиравшейся от Кец (Керчи) до Сарукармана (Херсонес), собрались тут; и Мамай [сейчас] в Карасу с многочисленными татарами; и наш город дрожит и шатается …»[167 - Цит. по: Осипян 2006, с. 8.] Оборонительный ров не пригодился: жители Солхата предпочли не искушать судьбу и сдали город Мамаю, который даже позволил Кутлуг-Буге остаться и сохранить пост даруги.[168 - Ср.: Крамаровский 2001, с. 117. По мнению исследователя, Мамаю удалось окончательно закрепить власть над Крымским полуостровом лишь к 1371 г. [История 2009, с. 443].]

Стоит отметить, впрочем, что Мамай, фактически сделав Солхат своей штаб-квартирой, не превратил его в военный лагерь: город продолжал оставаться одним из важнейших торговых и культурных центров Крыма. За время нахождения здесь ставки Мамая активно развивались также научная и литературная деятельность и даже книжная торговля.[169 - См., напр.: Михневич 1848, с. 56, 58, 60; Зайцев 2009, с. 58.]

Уладив дела на полуострове, Мамай и Абдаллах начали враждебные действия против сарайского хана Азиз-Шейха. Прежде всего Абдаллах с подачи Мамая выдал ярлык на Нижний Новгород Дмитрию Константиновичу Суздальскому — в противовес ярлыку, выданному Азиз-Шейхом Борису Константиновичу, брату Дмитрия. Таким образом Мамай и «его» хан демонстрировали, с одной стороны, противостояние сарайскому монарху, с другой — поддержку своему вассалу и союзнику Дмитрию Московскому, который к этому времени помирился и даже породнился с Дмитрием Суздальским.

Однако подобные действия были лишь незначительным внешним проявлением враждебности Мамая и Абдаллаха по отношению к Азиз-Шейху. Гораздо более важную работу Мамай вел скрытно: в течение 1365-1367 гг. его сторонникам в Сарае удалось переманить на сторону Мамая и Абдаллах-хана нескольких эмиров Азиз-Шейха (возможно, подкупив их при помощи русского серебра), которые составили против него заговор. В результате в 1367 г. сарайский хан был зарезан своими приближенными прямо в собственной постели. Впоследствии заговорщики стали распространять слухи, что Азиз-Шейх поплатился жизнью якобы за установление им «скверных обычаев», за которые его порицал влиятельный представитель мусульманского духовенства Сайид-Ата и которые хан пообещал отменить, но не сдержал обещания.[170 - СМИЗО 2006, с. 257-258; Султанов 2006, с. 78.] Однако после его смерти Сарай беспрепятственно был занят Абдаллахом и Мамаем, и это дает веские основания полагать, что покойный хан пал жертвой заговора, организованного бекляри-беком.

Таким образом, в 1367 г. Мамай сумел вторично возвести своего ставленника на трон в столице. При поддержке эмиров Поволжья и Крыма, а также с помощью русского серебра, поступавшего к нему в качестве «выхода», он мог позволить себе начать борьбу за дальнейшее объединение Золотой Орды, однако ему по-прежнему противостояли не менее энергичные противники, причем далеко не все из них были царевичи-Чингизиды. Напротив, большую опасность представляли такие же влиятельные эмиры, как и сам Мамай.

Одним из наиболее сильных и опасных противников Мамая за власть в Поволжье был Хаджи-Черкес, назначенный при Джанибеке даругой Хаджи-Тархана (Астрахани) и позднее объявивший себя здесь независимым правителем, начав чеканку монеты от собственного имени.[171 - См. подробнее: Гончаров 1997.] Он уже не первый год с тревогой наблюдал за тем, как Мамай укрепляет свое влияние в западном крыле Золотой Орды. Захват бекляри-беком Азова и укрепление связей с племенами Северного Кавказа заставили эмира-сепаратиста испытать серьезное беспокойство: ведь владения Мамая теперь вплотную приблизились к границам области Хаджи-Тархана. Когда же Мамай и Абдаллах во второй раз захватили Сарай, Хаджи-Черкес почувствовал себя обложенным практически со всех сторон и начал действовать.

Действия, предпринятые эмиром Хаджи-Тархана, свидетельствуют о его политическом опыте и стратегическом мышлении; впрочем, без этих качеств ему вряд ли удалось бы около 20 лет оставаться во главе крупного и стратегически важного региона — сначала в качестве ханского наместника, а затем и независимого эмира. Справедливо рассудив, что основные союзники и военные ресурсы Мамая сосредоточены в Крыму, Хаджи-Черкес решил нанести удар в самое сердце владений бекляри-бека. Он провозгласил ханом некоего Улджай-Тимура, потомка Туга-Тимура, тринадцатого сына Джучи,[172 - Вероятно, Улджай-Тимур происходил из крымской ветви потомков Туга-Тимура, которая была переселена на полуостров еще при хане Менгу-Тимуре в 1260-е гг. [см.: Абуль-Гази 1996, с. 99-100].] и вместе с ним двинулся в Поволжье.

В результате повторилась ситуация, с которой Мамай и Абдаллах столкнулись при своем предыдущем захвате Сарая, когда бекляри-беку пришлось оставить столицу и отправиться на запад своих владений, чтобы противостоять Литве. Теперь же, узнав, что в Крыму, откуда он черпал свои основные силы, начался мятеж, Мамай поспешил с частью войск подавлять его. Таким образом, он вновь с легкостью бросил «своего» хана на произвол судьбы и отправился наводить порядок в собственных владениях, которые значили для него гораздо больше, нежели судьба золотоордынского престола.

Улджай-Тимур и Хаджи-Черкес без труда выбили Абдал-лаха из столицы, где Улджай-Тимур был торжественно провозглашен ханом.[173 - Ибн Халдун сообщает: «Один из эмиров государства стал оспаривать у него [Абдаллаха, ставленника Мамая. — Р. П.] престол. Он поставил (ханом) из детей канских другого, по имени Кутлуг-Темир. Мамай победил их и убил обоих» [цит. по: Кайдарова, Ускенбай 2004, с. 76; см. также: Schamiloglu 1986, р. 175]. Вслед за А. Г. Гаевым мы отождествляем этого Кутлуг-Тимура с Улджай-Тимур-ханом, известным по монетам, обнаруженным В. Н. Настичем [Настич 1987; Гаев 2002, с. 22], а неназванного по имени «эмира», который возвел Улджай-Тимура на трон, — с Хаджи-Черкесом. Во-первых, именно его владения располагались в сравнительной близости от Крыма, и он имел возможность нанести удар в сердце владений Мамая. Во-вторых, его участие в этих событиях может объяснить дальнейшие сведения Ибн Халдуна о борьбе Черкеса за Сарай (равно как и упоминание хана Черкеса в персидских источниках), поскольку сарайских монет самого Хаджи Черкеса не обнаружено. По мнению И. М. Миргалеева, Хаджи Черкес отнял Сарай у Мамая в 1373 г. [Миргалеев 2003, с. 38; ср.: История 2009, с. 704].] Таким образом, второе (и, как оказалось, последнее) правление Абдаллах-хана в Сарае продолжалось всего лишь несколько месяцев 1367 г. По-видимому, столичные аристократы вновь остались верны своему законному хану из дома Бату: хотя они и не оказали серьезного сопротивления Хаджи-Черкесу и Улджай-Тимуру, они все же сумели вторично спасти Абдаллаха и вывезти его во владения Мамая.

Впрочем, и Улджай-Тимур не задержался на сарайском троне. Мамай, справившись с волнениями в Крыму, решил отомстить Хаджи-Черкесу и двинулся на Хаджи-Тархан. Хаджчи-Черкес (как и сам Мамай незадолго до этого) оставил своего ставленника и отправился на защиту собственного удела. Хаджи-Тархан ему удалось отстоять, но Сарай для его ставленника был потерян: на город обрушился Хасан из рода Шибана (племянник хана Мир-Пулада) и выбил оттуда Улджай-Тимура, имя которого после 1368 г. не встречается в источниках или на монетах.[174 - См.: Настич 1987; Федоров-Давыдов 2003, с. 192.] Согласно арабскому автору Ибн Халдуну, он был убит Мамаем.[175 - СМИЗО 2005, с. 276; Кайдарова, Ускенбай 2004, с. 76.] Однако и Хасан пробыл на сарайском троне не более года: в 1369 г. его вытеснили из Сарая сторонники Мамая, и о нем также не имеется упоминаний в источниках.[176 - См.: Сафаргалиев 1996, с. 388; Маслюженко 2007, с. 83. Некоторые авторы склонны отождествлять хана Хасана с булгарским (казанским) правителем Асаном: якобы после изгнания из Сарая он обосновался в Булгаре или даже Казани [см., напр.: Савельев 1865, с. 212-213; Сафаргалиев 1996, с. 388; Насонов 2002, с. 317]. А. В. Пачкалов убедительно доказал, что Хасан Шибанид и Асан (Исан) Булгарский — два разных деятеля [Пачкалов 2005, с. 154].]

В это время Мамай, вероятно, как никогда, был близок к тому, чтобы покончить со смутой и многовластием в Белой Орде. Основные претенденты на трон были уничтожены, а другие царевичи не решались предъявлять права на ханский трон, опасаясь и могущественного бекляри-бека, и других царевичей или эмиров, которые могли напасть на их собственные владения, пока тот или иной претендент пытался бы захватить Сарай. Однако и Мамай не смог в полной мере насладиться своим триумфом: как раз в это время умер его ставленник хан Абдаллах. В результате в течение 1369-1371 гг. в столице не было хана — уникальный случай в период «Великой замятии»![177 - См.: Григорьев 2007, с. 150. И. М. Миргалеев, ссылаясь на косвенные данные источников и на нумизматический материал, высказывает предположение, что в 772 г. х. (1370/1371 г.), а затем и в 777 г. х. (1375/1376 г.) Сарай мог захватить хан Токтамыш [Миргалеев 2003, с. 52]. Однако специалисты-нумизматы считают, что исследователь опирается на недостоверные данные [см.: Гончаров 2008, с. 59].]






ГЛАВА ПЯТАЯ.

В ПЛАМЕНИ СМУТ





О царствовании Тулунбек-ханум и о том, как Мамай занял Сарай в третий раз и получил особый титул


Найти нового хана не составляло проблемы: как мы помним, в ставке Мамая находилось семейство потомков Узбек-хана, среди которых было и несколько царевичей, формально имевших все права на трон. Мамай решил провозгласить новым ханом Золотой Орды одного из них — Мухаммада (вероятно — внука Тинибека б. Узбека). Новый хан тут же утвердил Мамая в должности бекляри-бека — уже в третий раз за его карьеру.[178 - ПСРЛ 1949, с. 185. См. также: Федоров-Давыдов 1960, с. 151, 163; Миргалеев 2003, с. 36. Л. Войтович считает Мухаммада родным братом Абдаллаха [Войтович 1999].] Единственным досадным обстоятельством был возраст нового монарха: ему было всего восемь лет,[179 - Русские летописцы сообщают, что около 1379 г. Мухаммаду было 18 лет [Татищев 2005, с. 159]. Следовательно, он родился около 1361 г. Эти данные опровергают мнение М. Г. Сафаргалиева о том, что Мухаммад-хан был сыном Тинибека, старшего брата Джанибека [Сафаргалиев 1996, с. 520] — ведь Тинибек был убит в 1342 г.] и Мамай опасался, что многие эмиры откажутся повиноваться ребенку, заподозрив (и не без оснований!), что он, бекляри-бек, прикрываясь именем юного хана, сосредоточит всю полноту власти в собственных руках.

Чтобы не выпускать из-под контроля Сарай, Мамай пошел на беспрецедентный шаг: провозгласил в столице монархом собственную супругу — Тулунбек-ханум, дочь Бердибек-хана, который, невзирая на все его отрицательные качества и поступки, все же оставался последним легитимным ханом на троне Золотой Орды, получившим власть по наследству.[180 - См.: Варваровский 2008, с. 89; Миргалеев 2003, с. 37; 2007, с. 217-218. И. М. Миргалеев полагает, что Тулунбек-ханум фигурирует в русских средневековых источниках под именем «царя Теляка» [Миргалеев 2003, с. 37]. В. Л. Егоров считает, что Тулунбек — последний (третий) хан, возведенный на трон Мамаем [Егоров 1980, с. 208].] Монеты с именем новой ханши в 773 г. х. (1371/1372 г.) чеканились в Сарае и, как полагают некоторые авторы, в Мохше, где местный эмир Тагай, ранее признававший власть Абдаллаха, остался верен дому Бату и в лице супруги Мамая.[181 - Греков, Якубовский 1998, с. 215; Янина 1954, с. 446; Сидоренко 2000, с. 286; Марков 1896, с. 476-477; 2008, с. 49; История 2009, с. 302.]

Сам Мамай в это время начал готовить золотоордынское население к признанию своего юного ставленника хана Мухаммада. Сначала, в 1370 г., он начал чеканку монет с именем нового хана в собственной ставке, в Орде. А некоторое время спустя, в том же году, он предпринял решительные действия по возвращению под власть потомков Бату одного из самых важных регионов Поволжья — Булгарии. Мамай отдал приказ Дмитрию Суздальскому и Нижегородскому, чьи владения были ближе всех к Булгарии, выступить в поход против местного правителя Асана, поставленного здесь Азиз-Шейхом. Поход оказался удачным: Асан не обладал решительностью и авантюризмом своего предшественника Пулад-Тимура, а потому практически без сопротивления согласился признать власть Мухаммад-хана и Мамая.[182 - ПСРЛ 1949, с. 185. См. также: Варваровский 2008, с. 101. Некоторые историки, опираясь на летописное сообщение, делают вывод, что соправителем Асана стал некий «Мамат Салтан» или «Салтан, Баков сын». Они полагают, что речь идет либо о самом хане Мухаммаде [Насонов, 2002, с. 321; Кучкин 1996, с. 121], либо о его малолетнем сыне [Насонов 2002, с. 317; Горский 2000, с. 92; Варваровский 2008, с. 101]. Однако, на наш взгляд, такой вывод отнюдь не вытекает из сообщений летописцев: по-видимому, речь идет всего лишь о том, что Асан признал власть хана Мухаммада. «Баков сын», видимо, означает, что Мухаммад происходил от одного из многочисленных сыновей или внуков Узбека, чье имя оканчивалось на «...бек» [ср.: Мухамадиев 1983, с. 95; см. также: История 2009, с. 462].] Вскоре после этого, в 1371 или начале 1372 г., Мамай торжественно возвел «своего» хана на трон в Сарае.[183 - См.: Григорьев 1983, с. 34.]

Вероятно, именно в это время произошли изменения и в статусе самого Мамая. В ярлыке, который Мухаммад-хан в 1379 г. выдал русскому митрополиту Михаилу, присутствует строка: «Бесмертного бога силою и величьством из дед и прадед. Тюляково слово Мамаевою дядиною мыслию…».[184 - Зимин 1955, с. 465.]Слово «дядиною», неоднократно привлекавшее внимание исследователей, свидетельствует о том, что Мамай помимо должности бекляри-бека обладал также и титулом «титям», который в монгольский имперской традиции даровался крупным чиновникам.[185 - Григорьев 20046, с. 183-184; Рыкин 2007, с. 482-483.] По всей видимости, этот титул должен был подчеркнуть заслуги Мамая в укреплении ханской власти и управлении государством. Любопытно отметить, что этот титул созвучен и с титулом titanus (lo Titano) — так итальянские торговцы называли ордынских наместников в Крыму: по-видимому, он мог отражать и статус Мамая на полуострове.[186 - См.: Почекаев 20086, с. 32. Несомненно, речь идет об итальянском варианте титула «тудун», который еще со времен Хазарского каганата носили тюркские правители Крыма [см.: Смирнов 2005, с. 74-78; Виноградов, Комар 2005, с. 40]. Согласно В. Гейду и А. Е. Гайворонскому, титул «тудун» (titanus/zittain) еще в эпоху первых Гиреев носили ханские наместники в генуэзских владениях в Крымском ханстве вплоть до захвата их Османской империей в 1475 г. [Гейд 1915, с. 143-144; Гайворонский 2007, с. 25, 45]. А. П. Григорьев в своих ранних работах высказал предположение, что «дядиною» — искаженный в русском переводе титул «тудун», однако позднее отказался от этой этимологии [Григорьев 1980, с. 172-173; 20046, с. 183-184].] Родовые владения Мамая были превращены в суюргал, т. е. родовое наследственное владение, обладатель которого освобождался от уплаты налогов и имел право самостоятельно (без вмешательста ханских судей) судить местное население.[187 - См.: Федоров-Давыдов 1973, с. 136; История 2009, с. 443.]

Однако, несмотря на определенные успехи по объединению ордынских владений, удобный момент для окончательного восстановления единовластия в Золотой Орде оказался упущен.[188 - Вполне резонным представляется мнение И. Л. Измайлова, что Мамай, в течение всей своей жизни боровшийся за централизацию ханской власти в Золотой Орде, фактически способствовал ее деградации и усилению центробежных тенденций [История 2009, с. 700].] Пока Мамай «приучал» западные области государства к Мухаммад-хану, в восточных степях набирал силу правитель левого крыла — Урус-хан, потомок Туга-Тимура, вступивший на трон Синей Орды в 1368 г. и за несколько лет сумевший сосредоточить в своих руках всю полноту власти над улусом, который до этого едва ли не десятилетие сотрясали междоусобицы.[189 - О времени прихода к власти Урус-хана см. подробнее: Гаев 2002, с. 14. Ср.: Ускенбай 2002, с. 93.]




О том, как Мамай и Мухаммад-хан боролись с Урус-ханом, а победа досталась потомкам Шибана


Урус-хан двинулся в Поволжье во главе многочисленных войск из восточных улусов и сравнительно легко выбил Мухаммад-хана из Сарая.[190 - См.: Григорьев 1983, с. 36-37.] В источниках не сообщается, находился ли в это время в столице сам Мамай. Не исключено, что он в очередной раз оставил Сарай и сосредоточился на управлении своими западными владениями, которые по-прежнему находились под угрозой литовского вторжения. Как бы то ни было, в 1372 г. Мамай уже в третий раз лишился контроля над столицей. Впрочем, и на этот раз он не спешил с нанесением ответного удара, понимая, что Урус-хану придется столкнуться еще не с одним соперником в борьбе за власть.[191 - О борьбе Мамая с Урус-ханом довольно подробно рассказывает Ибн Халдун [СМИЗО 2005, с. 277; Кайдарова, Ускенбай 2004, с. 76]. Осведомленность арабского автора об этих событиях объясняется, вероятно, тем, что египетские султаны состояли в переписке и с Мамаем, и с Урусом [см.: Закиров 1966, с. 92-93].]

Так и получилось: пришелец из Синей Орды, укрепившись в Сарае, решил подчинить себе Хаджи-Тархан, в поход на который выступил в 1373 г., однако потерпел поражение от Хаджи-Черкеса. Его отсутствием в Сарае немедленно воспользовался Ильбек, брат Мир-Пулад-хана, правитель Улуса Шибана, с налета захвативший столицу.[192 - СМИЗО 2005, с. 277; Кайдарова, Ускенбай 2004, с. 76. На основании сообщения Ибн Халдуна некоторые исследователи делают вывод, что Хаджи Черкес захватил Сарай, и уже у него столицу отобрал Ильбек («Айбек-хан») [см.: Федоров-Давыдов 1963, с. 200; Миргалеев 2003, с. 38]. Однако, на наш взгляд, подобный вывод не очевиден, кроме того, сарайских монет Хаджи Черкеса не обнаружено.] Урус-хан не мог предотвратить потерю столицы, поскольку как раз в это время в его собственных владениях, в Синей Орде, началась очередная смута: Токтамыш-оглан, троюродный брат Урус-хана, воспользовался его отсутствием и предъявил права на ханский трон. Урусу пришлось срочно возвращаться и подавлять мятеж.[193 - См.: Миргалеев 2003, с. 52.]

Ильбек, впрочем, тоже недолго продержался в столице. Скорее всего, это было связано с тем, что его силы не были слишком велики — ведь часть войск ему пришлось оставить для защиты собственного улуса, где он оставил своим заместителем племянника, Араб-шаха б. Мир-Пулада. Поэтому когда Мамай и Мухаммад-хан в 1374 г. напали на Ильбека, они сумели сравнительно легко разгромить его, а сам он, вероятно, погиб, поскольку больше сведений о нем в источниках не содержится.

На этот раз Мухаммад-хан пребывал в Сарае совсем недолго — причиной тому в очередной раз оказалось несоответствие между размерами владений, контролировавшихся Мамаем, и имевшимися у него силами. Узнав, что бекляри-бек находится в Поволжье, литовские князья в союзе с валахами совершили нападение на западные границы его владений и нанесли поражение одному из военачальников Мамая — эмиру Тимуру.[194 - Рогожский летописец 2000, с. 94.] Бекляри-беку в очередной раз пришлось отправляться на запад, чтобы противостоять литовскому вторжению. Западные рубежи он сумел защитить, а Сарай потерял: Урус-хан, подавивший мятеж Токтамыша, вернулся в Поволжье и вновь выбил Мухаммад-хана из столицы. При не вполне ясных обстоятельствах Мухаммад-хану и Мамаю-удалось на короткое время захватить Сарай годом позже, в 777 г. х. (1375/1376 г., этим годом датируются последние сарайские монеты Мухаммада), однако в том же году они утратили столицу — и, кажется, на этот раз окончательно.[195 - См.: Григорьев 20046, с. 169; Ускенбай 2008, с. 115.]

При таком неудачном стечении обстоятельств Мамая утешало лишь одно: он контролировал практически все области к югу и к северу от Сарая, тогда как под властью противостоявших ему ханов находились лишь сама столица и ее округа. Большой удачей для Мамая стало то, что в 1375 г. умер (или был убит) давний недруг Хаджи-Черкес, и к власти в Хаджи-Тархане пришел эмир Салчи, который был сыном эмира Амата б. Исы-гургена и дочери хана Джанибека, приходясь, таким образом, близким родственником потомкам Бату.[196 - См.: Сафаргалиев 1996, с. 394; Усманов 1972, с. 114-115; Исха-ков 2003; Зайцев 2004, с. 18-19; Трепавлов 2007б, с. 339; Мустакимов 2009б, с. 276. А. П. Григорьев склонен отождествлять Салчи с Хаджи-Черкесом [Григорьев 19856, с. 166-167]. Салчи («Салчей, князь хазитороканский») упоминается в русских летописях под 1375 г.: он разгромил новгородских ушкуйников, совершавших нападения на ордынские города на Волге [см., напр.: ПСРЛ 1949, с. 191-192].] Поэтому неудивительно, что новый астраханский правитель предпочел признать своим повелителем не чужака из Сарая, а «своего» Мухаммад-хана, монеты с именем которого чеканил до конца своего правления в Хаджи-Тархане в 782 г. х. (1380/1381 г.).[197 - См.: Савельев 1865, с. 216; История 2009, с.229. И. Л. Измайлов склонен видеть в Салчи всего лишь даругу Хаджи-Черкеса, который в это время боролся за Сарай и Сарайчук [История 2009, с. 704], однако эта версия опровергается нарративными и нумизматическими источниками.]

А вскоре и грозный Урус-хан вынужден был навсегда покинуть Поволжье. Токтамыш-оглан, который после подавления его мятежа бежал к Тимуру, эмиру Мавераннахра (Железному Хромцу), не смирился с поражением и вскоре вновь начал готовиться к выступлению против Уруса. Союз Токтамыша с правителем Чагатайского улуса не сулил Урусу ничего хорошего, да и значительная часть эмиров Синей Орды, недовольных властностью хана, поддерживала претендента на трон. Урус-хан был вынужден распрощаться с мыслью об объединении всей Золотой Орды под своей властью, чтобы сохранить хотя бы то, что имеет. Поэтому на рубеже 1375-1376 гг. он окончательно покинул Поволжье и вернулся в Синюю Орду.[198 - См., напр.: Йазди 2008, с. 85-86.] До самой смерти, последовавшей в 1377 или 1378 г., ему удавалось успешно противостоять и козням Токтамыша, и даже натиску Тимура, который в то время еще не обладал могуществом, которое обрел в 1380-1390-е гг.[199 - См. подробнее: Ускенбай 2008, с. 118-127.]

Однако эти благоприятные обстоятельства все же не позволили Мамаю сохранить контроль над Средним Поволжьем, который он утратил уже в 1376 г.

Трон в Сарае, опустевший после ухода Уруса, тут же занял Каганбек, сын Ильбека. У этого хана было больше возможностей для укрепления власти: Улус Шибана в это время находился под властью его двоюродного брата Арабшаха, поэтому новый монарх мог всецело сосредоточиться на упрочении своей власти в Поволжье.[200 - Ю. Е. Варваровский высказал предположение, что Шибаниды Каганбек и Арабшах вытеснили Урус-хана из Поволжья, объединившись с Мамаем [Варваровский 2008, с. 92, 105]. И. Л. Измайлов полагает, что Ильбек, Каганбек и Арабшах были сторонниками Уруса и едва ли не его наместниками в Сарае [История 2009, с. 464, 704]. Однако мы разделяем мнение К.З. Ускенбая, что подобные предположения не вполне убедительны и что на самом деле Мамай противостоял как Урус-хану, так и Шибанидам [Ускенбай 2008, с. 117].] Он воспользовался тем, что русские князья вскоре после бесславной утраты Мамаем Сарая отказались повиноваться его ставленнику Мухаммад-хану, и решил восстановить власть сарайских ханов над русскими улусами. Правители Северо-Восточной Руси, не желавшие быть между двух огней, решили признать власть менее могущественного сарайского властителя, которому, вероятно, можно было платить меньший «выход». Воспользовавшись благоприятным стечением обстоятельств, Каганбек решил подчинить своей власти Волжскую Булгарию. По его приказу войска Московского и Суздальско-Нижегородского княжеств в 1376 г. выступили в поход против уже знакомого им эмира Асана, и тот после незначительного сопротивления вновь сменил сюзерена: в Булгаре были посажены даруга и таможенник хана Каганбека.[201 - См.: Григорьев 20046, с. 169-170. Ср., напр.: Трепавлов 2007б, с. 82; История 2009, с. 464.]

Положение Мамая, рассорившегося с русскими князьями, а теперь еще и потерявшего контроль над столь важным регионом, как Волжская Булгария, оказалось совсем незавидным. Однако вскоре у него появился шанс хотя бы отомстить русским князьям.

Каганбеку стало известно, что москвичи и нижегородцы, выполняя его повеление, не только подчинили Булгар своему новому сюзерену, но и себя не обидели — взяли с эмира Асана немалую контрибуцию, да еще и хорошенько пограбили город. Разгневанный поведением своих вассалов, Каганбек решил их наказать. Однако для похода против русских были нужны войска, а хан не рискнул оставлять без защиты недавно обретенную столицу. Поэтому он обратился за помощью к своему двоюродному брату Арабшаху, который с готовностью откликнулся на его призыв, надеясь захватить на Руси богатую добычу, и пришел во главе войск в Поволжье.[202 - Григорьев 20046, с. 170.]

Суздальско-нижегородский князь, получив вести о походе ордынцев, выслал против Арабшаха войска, которые стали лагерем на берегу реки Пьяны и приготовились к обороне. Однако, прежде чем Арабшах успел приблизиться к ним, мордовские князья, сохранявшие лояльность потомкам Бату,[203 - Археологические исследования позволяют сделать вывод, что мордовские князья еще на рубеже XIII—XIV вв. женились на царевнах из дома Бату [Крамаровский 2003, с. 94].] сумели провести через тайные броды войска Мамая, которые внезапно обрушились на суздальские войска, не ожидавшие нападения с этой стороны. В кровопролитной сече, а затем и при бегстве множество суздальцев погибло; среди убитых оказались даже предводители войска — князья Иван Дмитриевич (сын суздальско-нижегородского князя) и Семен Михайлович. Разгромив русские войска, отряды Мамая обрушились на оставшийся без защиты Нижний Новгород, разграбили его и сожгли.[204 - ПСРЛ 1949, с. 193-194. См. также: Насонов 2002, с. 321; Кучкин 1980, с. 105; Горский 2000, с. 93; Григорьев, 20046, с. 170-171.]

Этот рейд позволил Мамаю бы отчасти восстановить пошатнувшийся авторитет. Кроме того, его обнадеживали и последовавшие вскоре события в Сарае. Шибанидский царевич Арабшах, у которого воины Мамая столь бесцеремонно перехватили победу на Пьяне, не пожелал смириться с мыслью о том, что так и не станет обладателем русской добычи. Поэтому вскоре после битвы на Пьяне он совершил успешный набег на границы Нижегородского княжества по р. Суре, где разграбил и сжег практически все поселения. Несколько позднее последовал еще один набег — на этот раз на Рязанское княжество: Арабшах не только захватил немало добычи и пленников, но и взял столицу княжества Переяславль-Рязанский, при защите которого сам великий князь Олег Иванович был ранен и едва успел спастись бегством. После таких замечательных успехов Арабшах стал очень популярен и в войсках, и в Сарае. Это позволило ему в конце того же 1377 г. без особого труда занять трон, свергнув своего двоюродного брата Каганбека, столь опрометчиво призвавшего его в Поволжье.[205 - Григорьев 19856, с. 175-176; 20046, с. 171-172; Маслюженко 2008, с. 65. Отметим, что, в отличие от большинства претендентов на трон эпохи «Великой замятии», не гнушавшихся убийством даже своих самых близких родичей, Арабшах ограничился лишь тем, что сместил своего двоюродного брата с трона. Он даже позволил Каганбеку стать во главе Улуса Шибана, который ранее возглавлял сам [Почекаев 2010, с. 151].]

Мамай ожидал, что приход Арабшаха к власти вызовет новый виток смут, но ошибся. На этот раз к власти в столице пришел не только властный монарх, но и способный военачальник, который не замедлил продемонстрировать свои полководческие таланты. Вскоре после его воцарения, зимой 1377/1378 г., русские князья, вновь признавшие власть Сарая после опустошительных набегов Арабшаха, совершили по его приказу поход на мордву, решая сразу две задачи: помогли сарайскому хану подчинить себе эти области и отомстили мордовским князьям за поддержку войск Мамая в битве на Пьяне.[206 - См.: Григорьев 20046, с. 171-172; Миргалеев 2003, с. 40.] А в 1378 г. сам Арабшах внезапным ударом разгромил Тагая, наместника Мохши, который погиб в бою. Так последний из поволжских регионов, признававший власть Мамая и ханов из дома Бату, был подчинен Сараю.[207 - И. Д. Биккинин полагает, что Арабшах был изгнан из Сарая Мамаем, после чего и совершил поход против Тагая, во владениях которого закрепился сам как самостоятельный правитель [Биккинин 2004, с. 294; см. также: Крамаровский 2003, с. 94]. Подтверждений этому предположению в источниках, однако, не обнаружено.]

Мамай, за короткое время утративший несколько важных в стратегическом отношении областей западного крыла Золотой Орды, оказался в весьма затруднительном положении. От окончательного краха его могло спасти только одно — союз с иностранными правителями. К счастью, бекляри-бек оказался не только опытным политиком, полководцем и интриганом, но и неплохим дипломатом, благодаря чему ему в течение ряда лет удавалось поддерживать авторитет Золотой Орды на международной арене.






ГЛАВА ШЕСТАЯ.

ВОЙНА, ДИПЛОМАТИЯ, ТОРГОВЛЯ





О том, как Мамай восстанавливал союз Золотой Орды и Египта


Мамай прекрасно понимал, что прочность его положения зависит не только от контроля над ключевыми регионами Золотой Орды и многочисленной армии, но и от международного признания. Поэтому прежде всего он решил восстановить дружеские связи с султанатом мамлюков в Египте.

Почему Мамай начал свою дипломатическую деятельность именно с Египта? Надо полагать, что главную роль сыграло то, что египетские султаны уже в течение целого века являлись главными союзниками Золотой Орды в борьбе с державой Хулагуидов в Иране. Правда, практическая польза в этом союзе отпала уже задолго до прихода Мамая к власти: в середине 1330-х гг. государство Хулагуидов распалось в результате смут и перестало представлять военную угрозу для Орды и Египта. Тем не менее правители обеих держав продолжали поддерживать отношения хотя бы с целью укрепления собственного международного престижа. Кроме того, вступая в переписку с египетскими султанами, Мамай тем самым также демонстрировал преемственность в политике от прежних золотоордынских ханов из дома Бату.

В эпоху «Великой замятии» связи Золотой Орды с Египтом стали осуществляться лишь эпизодически. Так, после победной реляции Джанибека египетскому султану о триумфе золотоордынского хана над азербайджанским правителем Маликом Ашрафом от 1357 г. следующий контакт состоялся только через шесть-семь лет: под 765 г. х. (1363/1364 г.) арабские историки сообщают о переписке канцелярии султана Египта с неким Ходжой Алибеком «в землях Узбековых»;[208 - СМИЗО 2005, с. 257, 293.] идентифицировать этого сановника не представляется возможным, поэтому мы не можем утверждать, имел ли он отношение к Мамаю и «его» хану Абдаллаху.[209 - Выше мы уже отмечали необоснованность отождествления Ходжи Алибека с крымским даругой Алибеком, который, по нашему мнению, был отцом Мамая.] Затем в ордынско-египетских отношениях наступил перерыв еще приблизительно на семь лет, и возобновить их сумел именно Мамай, который в 1371 г. отправил посольство ко двору султана, которым в это время был ал-Ашраф Насир ад-Дин Хасан Шабан II из династии Бахри (1363-1376).[210 - См.: Босворт 1971, с. 99.] Полагаем, что поводом для отправки послов явилось известие о воцарении Мухаммад-хана, которого Мамай как раз в этом году возвел на трон. Однако истинной причиной, по-видимому, являлось желание получить международное признание Мухаммада как хана, а самого Мамая, соответственно, как его бекляри-бека.

Египетские сановники и дипломаты, надо полагать, внимательно следили за карьерой Мамая с самого ее начала: о его значении в политике Золотой Орды сообщает целый ряд египетских историков XIV-XV вв., которые сами участвовали в политической жизни султаната мамлюков — военный интендант ал-Мухибби, везир Ибн Халдун, придворные секретари ал-Калкашанди, Ибн Тагриберди и ал-Аскалани.[211 - СМИЗО 2005, с. 258-259, 276-277, 288, 325, 327. См. также: Варваровский 2008, с. 103.] Не случайно имя бекляри-бека оказалось запечатлено в трудах многочисленных средневековых египетских историков — в отличие от многочисленных государственных деятелей и даже ханов Золотой Орды эпохи «Великой замятии», совершенно не известных египтянам.[212 - См. подробнее: Поляк 1964, с. 41.] Не приходится сомневаться в том, что египетские власти прекрасно представляли себе влияние бекляри-бека, поэтому неудивительно, что ордынское посольство было радушно принято султаном и привезло его дружеский ответ Мамаю.[213 - См.: СМИЗО 2005, с. 258-259; Крамаровский 2005, с. 78; Миргалеев 2006; Варваровский 2008, с. 103.] Обращение к Мамаю в султанском послании выглядело весьма впечатляюще: «да увековечит Аллах Всевышний благодать его степенства эмирского, великого, ученого, воинствующего, поддерживателя, единственного, пособника, помощника, многозаботливого, предводительствующего, нойона, ас-сайфи, славы ислама и мусульман, главы эмиров двух миров, пособника воителей и борцов, вождя ратей, сокровища государства, подпоры царей и султанов, меча повелителя правоверных».[214 - СМИЗО 2005, с. 259. См. также: Кушкумбаев 20086, с. 40.]

Таким образом, инициатива Мамая оказалась успешной: в 776 г. х. (1374/1375 г.) на имя Мухаммад-хана пришло очередное послание Шабана с богатыми подарками. Согласно египетскому автору ал-Мухибби, лично составлявшему это послание, султан оправдывал задержку своего ответа непрерывной борьбой с «франками» и выражал удовлетворение тем, что в Золотой Орде «опасные пути стали безопасными», а сам хан выказывает справедливость к подданным и поддерживает союз с Египтом «по обычаю предков».[215 - СМИЗО 2005, с. 253-255.] Впрочем, столь блистательно начавшаяся переписка, по-видимому, вскоре была прекращена: в том же 1374 г., как мы помним, Мухаммад-хан и Мамай были вытеснены из Сарая Урус-ханом и, возможно, потерпев поражение, перестали представлять интерес для египетских правителей. Скоротечность правления Мухаммада в Сарае в течение 1374-1375 гг. подчеркивает сообщение египетского автора начала XV в. ал-Калкашанди, который даже «поправляет» ал-Мухибби, заявляя, что между золотоордынскими правителями «нет такого, имя которому Мухаммад. В упомянутом 776 году (12 июня 1374 — 1 июня 1375 г.) в этом царстве правил уже человек по имени Урус… Может быть, Мухаммад — имя его, а Урус — прозвище…»[216 - СМИЗО 2005, с. 289. С. Закиров, опираясь на сообщение ал-Калкашанди полагает, что послание, приведенное ал-Мухибби, было адресовано Мухаммаду Урус-хану [Закиров 1966, с. 93, 130]. Однако мы разделяем точку зрения К. 3. Уксенбая о том, что речь в данном случае идет именно о ставленнике Мамая — Мухаммаде(-Булак)-хане [Ускен-бай 2008, с. 137], поскольку ал-Мухибби, составлявший послание ему, упоминает, что оно адресовано «кану Мухаммаду, в земле Узбековой, заступившему, как говорят, место Узбека» [СМИЗО 2005, с. 253]. Это явно свидетельствует о принадлежности Мухаммада к роду Узбека.]

Несмотря на то что переписка Мамая с Египтом оказалась довольно скоротечной и была быстро свернута, его усилия, по всей видимости, не пропали даром. Ханам, вступившим на трон после «Великой замятии», было гораздо легче вновь наладить связи Золотой Орды с Египтом во многом благодаря дипломатической деятельности Мамая.




О том, как Мамай то воевал, то мирился с итальянскими торговцами в Причерноморье


Не менее важным внешнеполитическим партнером Мамая стали итальянские колонии Причерноморья. Двойственный статус этих территорий (фактически — их двойное подданство) влек уплату ими налогов как собственным «метрополиям» Венеции и Генуе, так и Золотой Орде,[217 - См. подробнее: Почекаев 2009б, с. 171.] а соответственно, они являлись постоянным источником немалых доходов для Мамая, в сферу влияний которого входили Крым, Северное Причерноморье и Северный Кавказ.[218 - Выше мы уже ссылались на «платежную ведомость» ханши Тайдулы 1359 г., приложенную к ее же письму венецианскому дожу. Одного из фигурантов этой «ведомости», Кичиг-Мухаммада, А. П. Григорьев отождествляет с Мамаем [Григорьев, Григорьев 2002, с. 210]. Если это отождествление верно, то вполне понятным становится присутствие будущего бекляри-бека в числе претендентов на вознаграждение со стороны Венеции: будучи потомственным владетелем крупных владений в Крыму и Причерноморье, он вполне мог рассчитывать на щедрость венецианцев, имевших интересы в этом регионе.] Соответственно, любое ухудшение отношений с итальянскими колониями влекло уменьшение этих доходов и, как следствие, уменьшение лояльности к Мамаю со стороны эмиров и военачальников, которые готовы были служить тому хану или временщику, который больше заплатит. В результате бекляри-беку приходилось постоянно лавировать между венецианцами и генуэзцами, чтобы сохранять с ними дружеские отношения. А это было не всегда легко.

Так, с венецианцами Мамай поначалу не смог найти общего языка, поскольку представители венецианской торговой колонии Таны в Азове поддержали (и, видимо, финансировали) авантюру лже-Кильдибека. Когда Мамай покинул этого претендента на трон и провозгласил ханом Абдаллаха, они поплатились за это: как мы помним, едва ли не первым «подвигом» нового хана и его бекляри-бека стала расправа с правящей верхушкой Таны, когда погиб и Якопо Корнаро, консул Таны. Такое начало не могло способствовать установлению дружеских отношений Мамая с Венецией. Поэтому временщику, чтобы изгладить первое негативное впечатление, пришлось пойти на определенные уступки влиятельным венецианским торговцам. В 1362 г. хан Абдаллах выдал им ярлык, в котором снижал налог с продаж с 5% (как было установлено при Джанибеке в 1347 г.) до 4%.[219 - Е. Ч. Скржинская полагает, что решение о снижении налога с венецианцев с 5% до 4% было принято ханом Хызром в результате переговоров с послом Якопо Корнаро [Скржинская 1973, с. 115-116; см. также: Di Cosmo 2005, p. 406-407]. Однако источники не содержат сведений, что венецианец вел переговоры именно с Хызром. Более вероятно, что это решение было принято Мамаем и оформлено ярлыком «его» хана Абдаллаха.]

В 1369 г. в результате переговоров с венецианцами Мамай был вынужден снизить торговый налог с 4 до 3%,[220 - Скржинская 1973, с. 116.]восстановив, таким образом, ставку налога, существовавшую во времена Узбека и Джанибека (до войны с итальянскими колониями в 1344-1346 гг.).[221 - См. подробнее: Григорьев, Григорьев 2002, с. 104-105.] Вероятно, и это было сделано для того, чтобы окончательно обеспечить признание венецианцами власти Мамая и его ставленника-хана, а не их сарайских конкурентов. В 1370-е гг. Тана, находившаяся под контролем бекляри-бека, вела активную торговлю, причем не только через венецианских, но и через греческих купцов.[222 - См.: Карпов 2009, с. 168.]

По-видимому, тогда же Абдаллах-хан и Мамай были вынуждены пойти и на другую серьезную уступку — предоставили венецианцам право возводить в Тане укрепления.

Уже в 1370 г. венецианский Сенат своим постановлением выделил средства на постройку в городе небольшой крепости. В 1375 г. укрепленная территория венецианской колонии была значительно расширена: венецианцы оправдывали эти действия желанием защититься от посягательств со стороны генуэзцев, также имевших колонию в Азаке.[223 - См.: Матиева 2009, с. 299-300.] Этот аргумент, надо думать, убедил Мамая и сделал его сговорчивым: ведь именно в этом году, как мы увидим ниже, он и сам вступил в конфликт с генуэзскими владениями в Крыму.

Больше в источниках нет каких-либо упоминаний о конфликтах Мамая с венецианскими факториями в Причерноморье. Впрочем, нет сведений и о тесных контактах между ними: возможно, кровь Корнаро, пролитая Мамаем и Абдаллах-ханом, так и не позволила перерасти их отношениям с венецианцами в тесный союз и конструктивное сотрудничество.

Более активно Мамай взаимодействовал с генуэзцами, имевшими торговые фактории на южном берегу Крымского полуострова, на котором располагались родовые владения самого Мамая и области, управляемые его основными союзниками в Крыму — Кутлуг-Буги, Хаджи-бека и мангупского князя Дмитрия. Отношения бекляри-бека с генуэзскими колониями также носили противоречивый характер.

Так, еще в первой половине 1370-х гг. Мамай поддерживал вполне миролюбивые отношения с генуэзскими факториями в Крыму, а в 1374 г. лично посетил Кафу (современная Феодосия), где был с почетом принят местной администрацией, а несколько месяцев спустя получил от кафинцев дары — богатые одежды и другие подарки. Сын Мамая и викарий Кафы дают в честь друг друга торжественные обеды и т. д.[224 - История 2009, с. 443. Любопытно, что в генуэзской документации того времени Мамай фигурирует как «господин Солхата Ага-Мухаммад»: это подтверждает, что его настоящее имя было Мухаммад.]

Между тем уже в 1365 г. генуэзцы Кафы захватили у княжества Феодоро город Солдайю (современный Судак) с прилегающей к нему округой. Это княжество являлось вассалом Золотой Орды, и формально Мамай должен был бы защищать его в конфликте с внешними врагами. Однако бекляри-бек предпочел закрыть глаза на действия генуэзцев, поскольку сотрудничество с ними было для него более выгодным, чем защита интересов маленького греческого государства. Последствия его вероломного поведения по отношению к феодоритам стали очевидны только к 1375 г., когда Мамай, как мы помним, был окончательно вытеснен из Сарая и стал больше внимания уделять владениям, оставшимся под его контролем, в том числе — Крыму. Неожиданно для себя он обнаружил, что за десять лет, прошедшие с захвата генуэзцами Солдайи, их владения подобрались едва ли не вплотную к его собственной ставке в Солхате, а сами Кафа и Солдайя превратились в хорошо укрепленные крепости!

Бекляри-бек в полной мере понимал опасность, которой ему грозило наличие почти в сердце его владений двух хорошо укрепленных генуэзских крепостей. И чтобы обезопасить себя, принял весьма решительные меры. Прежде всего он конфисковал у генуэзцев 18 селений Судакской долины, которые были захвачены ими в 1365 г. у княжества Феодоро вместе с самим Судаком.[225 - Возможно, неслучайно Мухаммад-хан окончательно утратил Сарай именно в 1375 г.: защита Солхата (в районе которого располагались наследственные родовые владения Мамая) представлялась бекляри-беку более важным делом, нежели удержание столицы, которая постоянно переходила из рук в руки и, по-видимому, за полтора десятилетия смут была уже изрядно разорена.] Таким образом, Мамаю удалось отодвинуть генуэзские владения от своей ставки в Солхате. Кроме того, он распорядился обнести крепостными стенами город Солхат, что само по себе являлось актом беспрецедентным, ибо золотоордынские города традиционно стен не имели. Причем, по некоторым сведениям, Мамай повелел везти камень для строительства стен из Судака, откуда генуэзцы доставляли его для собственных нужд![226 - См.: Кеппен 1837, с. 83-85; Григорьев 2007, с. 150-151. Н. Мурзакевич относит эти события к 1380 г. [Мурзакевич, 1837. с. 46-47].]

Не ограничиваясь силовыми действиями против генуэзцев, Мамай решил ограничить их влияние и экономическими мерами, поскольку прекрасно осознавал монополистические устремления итальянских купцов в золотоордынской торговле. Так, он еще в 1372 г. от имени «своего» хана Мухаммада выдал ярлык торговцам польского города Кракова, предоставив им существенные льготы в торговле с Золотой Ордой. А в 1379/1380 г. аналогичный ярлык был пожалован и купцам Львова — главного конкурента Кракова.[227 - Хеллер 2001, с. 119. Ср.: Nadel-Golobi 1979, р. 354.] Таким образом, Мамай существенно активизировал сухопутную торговлю Золотой Орды с Европой, уменьшив зависимость ордынской экономики от воли итальянских торговых республик. А чтобы еще больше уменьшить торговое значение генуэзских (а заодно и венецианских) факторий в Причерноморье, Мамай поддержал существование Порто-Пизано, принадлежавшего, как это следует из названия, еще одной итальянской торговой республике Пизе. Этот порт был почти до основания разрушен ханом Джанибеком во время войны с венецианцами в 1344 г.,[228 - См.: Хеллер 2001, с. 118-119; Почекаев 2010, с. 114.] однако известно, что еще в 1373 г. он функционировал и просуществовал до первой половины XV в.[229 - См.: Лунин 1949.] По-видимому, его возрождение было связано именно с деятельностью Мамая.

В таких условиях генуэзцам приходилось смириться с аннексией бекляри-беком поселений Судакской долины и поддерживать с ним добрососедские отношения.




О противостоянии Мамая с литовскими князьями


Деятельность Мамая пришлась на время, когда могущество Золотой Орды ушло в прошлое. Государства, еще сравнительно недавно трепетавшие перед ордынскими ханами и являвшиеся всего лишь пассивными жертвами набегов ханских войск, теперь получили возможность отплатить за прежние обиды и сами перешли в наступление.

Одним из таких государств, имевших давние претензии к Золотой Орде, стала Литва — вернее, Великое княжество Литовское, в течение всего лишь нескольких десятилетий правления князей Гедимина и его сына Ольгерда превратившееся из небольшого владения в огромную державу «от моря до моря». Отношения Литвы с Золотой Ордой, напряженные еще с конца 1340-х гг., со времени правления хана Джанибека, десятилетие спустя переросли в откровенно враждебные.[230 - Около 1349 или 1350 г. великий князь литовский Ольгерд направлял к Джанибеку посольство во главе со своим братом Кориатом для заключения военного союза против Руси, хан выдал этих послов своему вассалу и союзнику — великому князю Семену Ивановичу [ПСРЛ 2000а, с. 219; Соловьев 1988, с. 244; Горский 2000, с. 73]. Отметим, впрочем, что отношения, враждебные на межгосударственном уровне, не помешали Ольгерду привлекать войска отдельных ордынских эмиров в борьбе с Польшей за земли Юго-Западной Руси, как это было, например, около 1352 г. [Шабульдо 1987, с. 50]. Эти сведения позволили И. Б. Грекову сделать необоснованный вывод о союзе Золотой Орды и Литвы в борьбе с Польшей [Греков 1975, с. 53].] С литовскими-то князьями и пришлось столкнуться Мамаю практически уже в самом начале своей деятельности на посту бекляри-бека.

«Великая замятия» в Золотой Орде дала князю Ольгерду шанс расширить свои владения за счет золотоордынских областей. Воспользовавшись тем, что в 1362 г. Мамай со «своим» ханом Абдаллахом увел войска юго-западных и южных ордынских наместников в поход на Сарай, литовский правитель осуществил масштабное вторжение в западные пределы Золотой Орды. Кульминацией этого вторжения стала вышеупомянутая битва на р. Синие Воды осенью того же года, в которой Ольгерд разгромил кыркерского даругу Хаджи-бека, солхатского даругу Кутлуг-Бугу и вассала ордынских ханов князя Дмитрия — правителя княжества Феодоро.[231 - ПСРЛ 1975, с. 43-44, 139; ПСРЛ 1980, с. 66, 74, 138, 160, 186, 207, 228. См. также: Григорьев 2004а, с. 110-111. Ср.: Руссев 1999; 2009, с. 94; Галенко 2005, с. 136-143; Iliescu 1997, р. 168.] В результате под контроль литовцев попали южнорусские степи от Днестра до западного побережья Днепра.

Удар литовского князя по владениям Мамая оказался весьма значительным. Причем дело было не только в поражении войск Золотой Орды и даже утрате ордынских территорий — речь шла о существенном сокращении источников дохода. Как сообщают русские летописцы, ордынские эмиры, разгромленные в битве на Синих Водах, отвечали за сбор «выхода» с Подолии, куда направляли своих баскаков. Теперь же литовцы ордынских баскаков вытеснили, а ответственных за сбор выхода «атаманов» (которые были поставлены теми же эмирами-даругами) привлекли на свою сторону.[232 - Хроника 1966, с. 56; Руссев 1999.] Ольгерд передал захваченные земли под управление сыновей своего брата Кориата, которые в летописных источниках титулуются правителями Подолии.[233 - Шабульдо 1987, с. 51. Следует различать те Подольские области, которые уже с 1349 г. попали под власть Польши (в результате захвата Галицко-Волынской Руси) и впоследствии перешли под власть Литвы, и те, которые вплоть до начала 1360-х гг. оставались под контролем золотоордынских наместников [см., напр.: Хроника 1966, с. 56-57; Шабульдо 1987, с. 51-52].] Западнорусские летописцы сообщают, что князья Юрий, Александр и Константин Кориатовичи захватили Подольскую землю, начали возводить укрепления «и баскакомъ выхода не почали давати». В течение короткого времени ордынские наместники оказались окончательно вытеснены из всей Юго-Западной Руси, в которой они присутствовали еще со времен Бату и Берке.[234 - ПСРЛ 1907, с. 82.]

Источники ничего не сообщают об ответных действиях Мамая, однако косвенные сведения позволяют сделать некоторые предположения. Как мы уже отмечали выше, вероятно, именно результаты битвы на Синих Водах заставили бекляри-бека оставить недавно захваченный Сарай и во главе основных сил поспешить на запад своих владений. Хан Абдаллах, оставшийся лишь с небольшим количеством воинов, вскоре был вытеснен из Сарая своим соперником Мюридом. Однако Мамаю удалось хотя бы частично восстановить свои позиции на Западе. Исторические хроники и летописи не сообщают о каком-либо сражении между войсками Мамая и Ольгерда — полагаем, что самого факта прибытия бекляри-бека с многочисленным войском оказалось достаточным, чтобы литовский государь отвел свои войска из Причерноморья, вернув ордынцам часть только что завоеванных у них земель. Однако Подолия осталась под контролем литовцев: только в начале 1390-х гг. хану Токтамышу удалось достичь соглашения с великим князем Ягайло, сыном и преемником Ольгерда, о «выходе» с этих спорных территорий.[235 - См. подробнее: Почекаев 20066, с. 216-217; 2009б, с. 195.]

Понимая, что успехи, достигнутые в результате победы на Синих Водах, могут оказаться кратковременными, литовские правители постарались создать на захваченных землях такие условия, чтобы ордынцы не смогли (или не захотели) вернуться на них. Ордынские города на захваченных территориях подверглись запустению, что привело к разрушению экономики региона.[236 - Среди ордынских городов, подвергшихся литовскому разорению, исследователи называют, в частности, Старый Орхей на территории Молдавии — прежде город настолько значительный, что некоторые авторы даже считали его главной стазкой Мамая, отождествляя с городом Шехр аль-Джедид. Только В. Л. Егорову удалось убедительно доказать, что этот город, разрушенный в самом начале 1360-х гг., не мог быть столицей бекляри-бека [Егоров 1985, с. 80-81; см. также: Григорьев 2007, с. 121-122].] Ослабление позиций Золотой Орды на западе красноречиво подтверждает переход многих ордынцев (вероятно, как раз из западных улусов) на службу к литовскому великому князю.[237 - См.: Вернадский 2000, с. 257; Гришин 2000, с. 5.]

Как мы уже не раз отмечали, Мамай был опытным политиком и прекрасно понимал, что мощь государства базируется не только на военной силе, но и на экономике. Поэтому, наряду с вооруженным противостоянием, он использовал в борьбе с Литвой и экономические меры. Так, исторически сложилось, что практически вся сухопутная торговля с Золотой Ордой велась через город Львов, который принадлежал в это время Литве (морская осуществлялась через итальянские колонии в Причерноморье). Чтобы лишить враждебных ему литовских правителей торговых преимуществ, Мамай от лица «своего» хана Мухаммада в 1372 г. выдал ярлык с предоставлением торговых льгот польскому городу Кракову — главному конкуренту Львова в торговле с Золотой Ордой.[238 - Хеллер 2001, с. 119.]

Большую поддержку литовским правителям в их борьбе за западные территории Золотой Орды оказывало также и коренное население Молдавии и Валахии, которое в течение первой половины XIV в. упорно боролось против ордынского влияния. Молдавия, которая уже с 1359 г. приобрела статус фактически независимого государства,[239 - См., напр.: Егоров 1985, с. 216. По другим сведениям, Молдавия возникла как независимое государство в результате борьбы местного населения не против ордынского, а против венгерского владычества [Краткая история 1987, с. 27].] и Валахия, которые ранее находились под контролем ордынских ханов, также попали в сферу влияния Литвы. Не случайно около 1373-1374 гг. воеводой Молдавии и господарем Валахии стал Юрий Кориатович, племянник Ольгерда, который начал активные военные действия с целью вытеснения ордынцев из Приднестровья, широко задействуя в них и своих новых подданных.[240 - Руссев 1999.] Вероятно, он и совершил вышеупомянутый поход против ордынского эмира Тимура в 1374 г.[241 - См.: Рогожский летописец 2000, с. 94; Шабульдо 1987. с. 112-113.] Не исключено, что от окончательной потери остатков своих владений в Западном Причерноморье Мамая спасло только то, что валахи вскоре сами отравили своего слишком уж деятельного правителя-литовца.[242 - См.: ПСРЛ 1907, с. 82, 279.]

Военные действия между Ордой, подконтрольной Мамаю, и Литвой то затухали, то снова возобновлялись — причины тому, вероятно, следует искать не только в ордынской, но и литовской смуте, последовавшей вскоре после смерти великого князя Ольгерда, когда в 1379 г. в борьбе за власть сошлись Ягайло Ольгердович и его дядя Кейстут Гедиминович.[243 - См., напр.: Соловьев 1988, с. 269-270; Греков 1975, с. 98-100.] Мамай, по-видимому, сумел воспользоваться ситуацией нестабильности в литовских владениях и, в свою очередь, нанес удар: белорусско-литовские летописи под 1380 г. сообщают о гибели в бою с татарами подольского князя Александра Кориатовича.[244 - ПСРЛ 1907, с. 82, 171, 279, 328, 454. См. также: Шабульдо 1987, с. 51; Иванов 2003а, с. 84.]

Соперничество с дядей Кейстутом заставило Ягайло пойти на мир и союз с давним врагом Мамаем. По-видимому, именно к этому времени относится поездка к бекляри-беку литовского дипломата чешского происхождения Бартяша (Бортеша), которому автор «Сказания о Мамаевом побоище» приписал словесный портрет Мамая.[245 - Сказания 1982, с. 201; см. также: Шамбинаго 1945, с. 219. Ср.: с. 336-337; Крамаровский 1996, с. 40-41.] В результате переговоров литовский князь и золотоордынский бекляри-бек заключили союзный договор, включавший ряд условий. Видимо, именно после этих переговоров крупнейший литовский торговый город Львов около 1380 г. получил привилегии в торговле с Золотой Ордой — такие же, как в 1372 г. получил его конкурент Краков.[246 - Хеллер 2001, с. 119.]

Согласно русской историографической традиции, одним из главных условий вновь заключенного литовско-ордынского соглашения являлась военная взаимопомощь. По сведениям русских средневековых источников, бекляри-бек и литовский князь намеревались совершить совместный поход на Русь, который предотвратила русская победа на Куликовом поле.[247 - Памятники 1998, с. 9, 30, 65, 205.] Не исключено, что между ними был заключен договор, согласно которому каждый обязывался помочь своему новоприобретенному союзнику: сначала Ягайло должен был помочь Мамаю в борьбе с мятежными русскими вассалами, затем — ордынский бекляри-бек литовскому князю в борьбе с дядей-соперником. Однако дальше переговоров дело не пошло: как известно, Ягайло так и не принял участия в борьбе Мамая с русскими князьями,[248 - И. Б. Греков (вслед за некоторыми польскими исследователями) высказывает вполне резонное предположение, что сам Ягайло не желал победы Мамая над русскими и, соответственно, его «полного торжества» [Греков 1975, с. 134].] а сам бекляри-бек не успел никак отреагировать на вероломство вновь обретенного союзника, поскольку после куликовского разгрома уже не имел возможности сосредоточиться на литовских проблемах.

В целом внешнеполитическая деятельность Мамая была достаточно удачной и позволила ему укрепить свой престиж на международной арене и к середине 1370-х гг. и обеспечить относительную безопасность территорий Золотой Орды, которые он контролировал. Однако главной целью Мамая по-прежнему оставалось восстановление власти над всей Золотой Ордой потомков Бату, которых сам он по-прежнему намеревался контролировать. Поэтому бекляри-беку необходимы были крупные средства — на содержание войск, подарки и пожалования своим эмирам, подкуп эмиров соперничающих Чингизидов и пр. Эти средства Мамай не мог получить ни в результате обмена дружескими посланиями с египетскими султанами, ни даже в виде налоговых поступлений от торговли с европейскими странами через Крым и Литву. Поэтому не менее важным, чем поддержание связей с иностранными государствами, для бекляри-бека было и сохранение сюзеренитета над русскими землями. А вот в отношениях с Русью-то в это время у него как раз и начались проблемы.






ГЛАВА СЕДЬМАЯ. 

МАМАЙ И РУСЬ





О том, как Мамай помогал митрополиту Алексию и о «докончании» бекляри-бека с Москвой


Ранее мы уже отмечали, что одним из первых действий Мамая, которые он предпринял, заняв пост бекляри-бека еще при хане Бердибеке, в 1359 г., стало посольство в Москву, упомянутое в Львовской летописи. О целях этого посольства русские летописцы умалчивают, однако современный молодой исследователь А.А. Каурцев высказал по их поводу интересную и, на наш взгляд, небезосновательную гипотезу. Сопоставив сообщение Львовской летописи с другими источниками (в том числе и более позднего времени), он предположил, что Мамай мог способствовать освобождению митрополита Алексия, который в 1358-1359 гг. находился в литовском плену в Киеве, а затем принять его у себя в крымских владениях. Автор гипотезы отмечает, что Киев, фактически находясь под властью литовского великого князя Ольгерда, вместе с тем формально все еще состоял под юрисдикцией Золотой Орды (там даже находился ордынский баскак). Поэтому приказ Мамая киевскому князю Федору об освобождении митрополита не мог быть им проигнорирован — ведь Мамай действовал от имени хана Бердибека, который, кстати, сразу после своего вступления на трон в 1357 г. выдал митрополиту Алексию свой подтвердительный тарханный ярлык. Согласно Г.К. Котошихину, подьячему Посольского приказа при царе Алексее Михайловиче, «к крымскому хану… посылают с посланники шубы собольи, куньи, бельи… А уложил те поминки давать Алексей, митрополит Московской, после того времяни, как он был в Крыму в полону, тому много лет назад».[249 - Котошихин 1859, с. 47.] А.А. Каурцев полагает, что эти «поминки» могли быть установлены Алексием после того, как он при помощи Мамая освободился из киевского плена и уже в 1360 г. вернулся в Москву.[250 - Каурцев 2008, с. 115-118. Ср.: Борисов 1988, с. 69-70.]

В полной мере соотносятся такие действия Мамая и с тем, что в это время Золотая Орда занимала крайне враждебную позицию по отношению к Великому княжеству Литовскому. Для золотоордынских политиков не было секретом, что великий князь Ольгерд стремился расколоть православную церковь, поставив в Юго-Западной Руси собственного митрополита — Романа, ставленника Тверского княжеского дома, состоявшего в родстве с литовскими князьями.[251 - См.: Голубинский 1900, с. 180-185; Греков 1975, с. ПО.] Естественно, намерение Ольгерда шло вразрез с интересами ордынских правителей, которые благодаря покровительству русским митрополитам (общим для Руси и Литвы) могли в какой-то степени влиять и на литовские дела.

Версия А.А. Каурцева, на наш взгляд, лучше всего подкрепляется тем фактом, что в 1363 г. именно с Мамаем и «его» ханом Абдаллахом митрополит Алексий вступил в переговоры. Их итогом стало признание Абдаллах-ханом прав юного московского князя Дмитрия Ивановича на великокняжеский титул, а московский государь, в свою очередь, признавал законным ханом ставленника Мамая и обязывался платить «выход» ему, а не сарайскому хану Мюриду. По-видимому, в рамках этого же «докончания» Мамай и Абдаллах окончательно признали за Москвой право на Ростовское княжество, которое Иван Калита еще в 1330-е гг. «купил» у хана Узбека, а в 1360 г. вновь захватил Константин, представитель рода прежних ростовских князей.[252 - См.: Кучкин 1978, с. 189-190.]

Переговоры Мамая и митрополита имели весьма важное значение для истории развития русско-ордынских отношений. Во-первых, впервые за всю историю зависимости русских княжеств от Орды не русский князь прибыл за ярлыком в ханскую ставку, а ханский посол привез ярлык русскому правителю: «прииде к нему посол изъ Орды от царя Авдуля из Мамаевы орды съ ярлыкы на великое княжение».[253 - ПСРЛ 1949, с. 182. См. также: Елагин 1998, с. 16.] Во-вторых, впервые помимо выдачи ярлыка в отношениях московского государя с ханом Золотой Орды стал фигурировать и договор, «докончание», что в принципе не соответствовало отношениям «вассал — сюзерен», существовавшим между Русью и Ордой.

Ряд исследователей полагает, что с 1363 г. русско-ордынские отношения перешли на новый формат — фактически равноправных партнеров, а не прежних вассалов и сюзеренов,[254 - См., напр.: Хорошкевич 2001, с. 125. Г. М. Прохоров датирует «докончание» 1371 г. — временем поездки Дмитрия Московского к Мамаю во время борьбы за великокняжеский стол с Михаилом Тверским [Прохоров 1978, с. 106].] однако это предположение опровергается вышеприведенным летописным упоминанием о ханском ярлыке великому князю Дмитрию Ивановичу. Мы считаем, что в 1363 г. великий князь, как и прежде, получил ханский ярлык, а вот между митрополитом Алексием (как правителем-регентом) и бекляри-беком Мамаем было заключено соглашение («докончание») как между двумя государственными деятелями, равными по статусу.

Налаживание Москвой отношений с Мамаем, как мы помним, очень не понравилось хану Мюриду, правившему в это время в Сарае. Он тут же выдал ярлык сопернику Дмитрия Московского — Дмитрию Суздальскому, однако зимой 1363/1364 г. сарайский хан умер, и его ярлык фактически стал недействительным — в отличие от ярлыка хана Абдаллаха московскому князю.

Союзные отношения Мамая с Москвой проявлялись не только во взаимном признании хана Абдаллаха и великого князя Дмитрия Ивановича, но и в поддержке Ордой союзников Москвы. Так, в 1365 г. скончался нижегородский князь Андрей Константинович, не оставивший наследников. На Нижний Новгород, оставшийся выморочным, тут же предъявили права два брата покойного князя — Дмитрий Суздальский и Борис Городецкий. Новый сарайский хан Азиз-Шейх поддержал претензии Бориса Константиновича, и Мамай тут же поддержал претензии его брата-соперника Дмитрия: во-первых — «в пику» сарайскому монарху, во-вторых — потому что суздальский князь к этому времени перестал претендовать на великокняжеский титул, помирился с Дмитрием Московским и вскоре выдал за него замуж свою дочь Евдокию.[255 - ПСРЛ 1949, с. 182-183; Насонов 2002, с. 316; Елагин 1998, с. 20.]

Оказывая подобного рода услуги своим русским вассалам-союзникам, Мамай не забывал требовать от них и плату за них. Следуя примеру прежних ордынских правителей, он прибегал даже к их военной помощи, задействуя русские войска в своей борьбе за объединение Орды. Так, в 1370 г. Мамай отправил на Русь своего посла Хаджи-Ходжу, привезшего русским вассалам приказ хана Мухаммада, исполняя который, дружины суздальско-нижегородского князя Дмитрия Константиновича выступили в поход на Булгар и заставили местного правителя Асана признать себя подданным Мухаммад-хана.[256 - ПСРЛ 1949, с. 185. См. также: Варваровский 2008, с. 101.] Казалось, между Мамаем и русскими князьями царило полное взаимопонимание и обоюдовыгодное сотрудничество.




О том, как и почему Мамай помогал Михаилу Тверскому стать великим князем владимирским


Однако в том же 1370 г. произошло загадочное событие: юный Мухаммад-хан с подачи своего бекляри-бека вдруг выдал ярлык на владимирское великое княжение Михаилу Александровичу Тверскому — сыну и внуку великих князей эпохи хана Узбека и потомственному противнику московского правящего дома.[257 - А. П. Григорьев, опираясь на косвенные сообщения русских летописей, высказал интересное предположение о том, что Михаил Тверской уже в 1359 г. мог на короткое время стать великим князем, получив ярлык от хана Кульны [Григорьев 2004б, с. 134-136].] Что же заставило Мамая забыть о союзе с московскими князьями и лишить их великого княжения? С формальной точки зрения вновь вступивший на трон хан Мухаммад мог выдать великокняжеский ярлык любому князю-Рюриковичу, имеющему легитимное право на великий стол, — таковыми являлись и Дмитрий Московский, и Михаил Тверской. Фактически же Мамай проявил по отношению к своему верному союзнику Дмитрию Московскому вероломство, причины которого достаточно ясно просматриваются в последующих событиях.

Михаил Тверской очень недолго наслаждался положением великого князя: когда он вместе с ханским послом Сары-ходжой и ярлыком на великое княжение возвращался на Русь, Дмитрий Московский не только не отказался от великого стола, но и послал свои войска перехватить Михаила. Тверскому князю ничего не оставалось, как бежать в Литву к своему зятю, литовскому великому князю Ольгерду (он был женат на Ульянии, сестре Михаила), и просить его помощи в борьбе за великое княжение. Ольгерд и его брат Кейстут с войсками двинулись на Москву и даже осадили ее в начале декабря 1370 г. Однако уже через неделю на помощь осажденному Дмитрию Московскому подошли войска его двоюродного брата Владимира Андреевича Серпуховского и рязанские союзники под командованием Владимира Дмитриевича Пронского. Ольгерд поспешил снять осаду и вернуться в свои владения. Михаил Тверской, несолоно хлебавши, вновь отправился в Орду.[258 - ПСРЛ 1949, с. 185-186.]

В начале 1371 г. он опять был у Мамая и сумел повторно получить ярлык Мухаммад-хана на великое княжение. Благосклонность хана и бекляри-бека обошлась ему в весьма круглую сумму, причем денег князю не хватило, и ему пришлось оставить в залог собственного сына — княжича Ивана. Однако и на этот раз Михаил Тверской не сумел восторжествовать над Москвой. Когда он прибыл к Владимиру, великокняжеской столице, жители отказались впустить его в город, а Дмитрий Московский в ответ на грозное послание Сары-ходжи с приказом явиться на поклон к новому великому князю, заявил: «К ярлыку не еду, а на великое княжение не пущу, а тебе, послу, почесть». Он, в свою очередь, пригласил посла приехать в Москву, где принял его с большой честью и вручил немалые дары, после чего эмиссар Мамая вернулся в ставку бекляри-бека — надо полагать, представив свою версию событий. Понимая, что надо ковать железо, пока горячо, Дмитрий Иванович и сам вскоре прибыл к хану Мухаммаду и Мамаю с богатыми дарами и получил новый ярлык, подтверждающий его права на великое княжение. Более того, московский князь также выкупил ордынского заложника — тверского княжича Ивана, что послужило хотя бы временной гарантией миролюбивых намерений его отца, князя Михаила Александровича.[259 - ПСРЛ 1863, с. 430-431. Отметим, что Дмитрий Московский, продемонстрировавший большую финансовую состоятельность, чем его соперник из Твери (не только «перекупив» великокняжеский ярлык, но и выкупив тверского княжича), тем не менее тоже, видимо, влез в большие долги: летописец сообщает, что «прiиде князь великiй Дмитрей изъ Орды съ многыми должникы». Н. И. Костомаров полагает, что уменьшение суммы ордынского «выхода» по сравнению с эпохой ханов Узбека и Джангибека было произведено именно при выдаче ярлыка Дмитрию Московскому в 1371 г. [Костомаров 1990, с. 212], хотя все средневековые источники указывают на изменение этой суммы по «докончанию» 1363 г.]

Как видим, борьба за ярлык на великое княжение в 1370-1371 гг. превратилась в откровенную торговлю: нет сомнения, что Мамаю срочно требовались крупные средства для дальнейшей борьбы за Сарай и Поволжье, и он фактически устроил «аукцион» среди русских князей, выдавая ярлыки тому, кто готов был дать больше денег.[260 - См.: Кучкин 1984, с. 254.] И хотя в конечном счете в выигрыше остался Дмитрий Московский, Мамай умудрился получить немалые средства и с Твери, и с Москвы, причем отнюдь не собирался возвращать Михаилу Тверскому деньги, когда тот потерпел поражение в борьбе с Москвой! Более того, Мамай постарался представить ситуацию так, что виноватым оказался сам тверской князь: согласно летописному сообщению, бекляри-бек заявил Михаилу, что «дали бы есми тебе княжение великое, и рать есми тебе давали, и ты не захотел, и реклся есть сести своею силою; и ты сяди с кем ти любо».[261 - ПСРЛ 1863, с. 430. См. также: Костомаров 1990, с. 212.] Таким образом, Мамай поставил князю в упрек даже его отказ от очередного «наведения татар на Русь»!

Как видим, причиной вероломных действий бекляри-бека в отношении русских вассалов стали его денежные затруднения, которые он стремился уладить любым способом. Однако нельзя также не принять во внимание и возможные опасения Мамая относительно усиления Москвы и решительной политики великого князя Дмитрия по консолидации русских земель. Так, например, когда нижегородские дружины вместе с ханским послом подчиняли Мухаммад-хану и Мамаю Волжскую Булгарию, московские дружины не ходили в этот поход, а по приказу своего князя сражались под Брянском.[262 - ПСРЛ 1949, с. 185.] Мамай вполне мог усмотреть в этих действиях Дмитрия Московского акт неповиновения. Отказ Дмитрия Ивановича «ехать к ярлыку», который привез посол Сары-ходжа, сопровождавший Михаила Тверского, еще в большей степени усилил беспокойство бекляри-бека. Своевременный приезд московского князя в Орду несколько ослабил опасения, Мамая, но не устранил их окончательно.

Подозрения Мамая нуждались в проверке, которую он не преминул вскоре произвести.

Так, в 1373 г. войска Мамая совершили карательный рейд против Рязани, правители которой постоянно воевали с поволжскими вассалами Мухаммад-хана — Тагаем и Сегиз-беем. Ордынские отряды опустошили рязанские волости и дошли до Оки, на противоположном берегу которой выстроились московские дружины. Поскольку военачальники Мамая не получили от него прямых указаний воевать с москвичами, они отступили. Мамай постарался убедить себя, что Дмитрий сохранил лояльность Орде и не осмелился бросить вызов хану, бекляри-беку и их многочисленным войскам. Учитывая, что Дмитрий Московский в это время считался союзником Олега Рязанского и не пришел ему на помощь, Мамай имел некоторые основания сделать такой вывод.[263 - Историки по-разному толкуют это своеобразное «стояние на Оке». Одни считают, что войска Мамая отступили из рязанских земель, не осмелившись вступить в бой с москвичами [см., напр.: Петров 2006]. Другие же прямо говорят, что москвичи не оказали помощи рязанскому князю — своему союзнику [см., напр.: Мизун, Мизун 2005, с. 131; Широкорад 2005, гл. 13].]




О «розмирье» Дмитрия Московского с Мамаем и его последствиях


Последующие события показали, что Мамай все же оказался прав в своих подозрениях относительно Дмитрия Московского: под 1374 г. летописцы сообщают о «розмирье» великого князя с Мамаем.[264 - ПСРЛ 20006, с. 21.] Несомненно, столь решительные действия Дмитрия Ивановича объясняются тем, что на Руси стало известно о поражении Мамая и Мухаммад-хана в борьбе за Сарай и усилении Урус-хана.[265 - А. П. Григорьев высказывает предположение, что Урус после воцарения в Сарае направил на Русь своих послов с требованием признавать его власть и выплачивать дань [Григорьев 20046, с. 164; см. также: Елагин 1998, с. 45; ср.: Быков, Кузьмина 2001]. Однако следует отметить, что в русских летописях имя Уруса вообще не упоминается.] Кроме того, в это время «у Мамаа тогда во Орде бысть моръ великъ»,[266 - ПСРЛ 20006, с. 21.] т. е. очередная вспышка эпидемии чумы. Это, конечно же, существенно уменьшило силы бекляри-бека, что также могло подтолкнуть московского князя к разрыву с ним. Наконец, существует весьма обоснованное предположение, что отказ Дмитрия Московского выплачивать «выход» мог быть связан с сокращением доходов самого великого князя: незадолго до «розмирья», в июне 1373 г., Ганза приняла решение ограничить ввоз серебра с Руси, что не могло не сказаться на экономике Москвы и всей Руси, подвластной Дмитрию Ивановичу.[267 - Предположение высказано Дж. Мартин [Martin 1986, р. 219]. См. также: Хорошкевич 1963, с. 280.]

Разрыв с Москвой означал не только прекращение обильного потока русского серебра в казну Мамая. Убедившись, что бекляри-бек не имеет сил и возможностей наказать москвичей за непослушание, союзники Дмитрия Московского также подняли головы. Так, например, в Нижнем Новгороде в 1374 г. было схвачено и перебито посольство Мамая, а сам посол Сары-ака с несколькими спутниками взят в плен. В следующем, 1375 г. он погиб при довольно туманных обстоятельствах: согласно официальной летописной версии, посла и его свиту решили заточить по отдельности, а они забаррикадировались на епископском дворе и оказали сопротивление, в ходе которого были все перебиты.[268 - ПСРЛ 1949, с. 189-190.]

Подобный вызов нельзя было оставлять без ответа, и Мамай немедленно выступил против строптивых вассалов, причем по нескольким направлениям сразу. В том же 1375 г. его войска совершили карательный рейд на Киш и Запьянье — владения Дмитрия Суздальско-Нижегородского, допустившего убийство ордынских послов. Также Мамай приказал разорить Новосиль: этот город был союзником Москвы, и его разгром должен был стать грозным предупреждением великому князю.[269 - ПСРЛ 1949, с. 190; см. также: Кучкин 1984, с. 227, 229; Горский 2000, с. 92.]

Не ограничиваясь прямыми военными действиями, Мамай решил выставить против московского князя его давнего соперника — Михаила Тверского, которому в том же богатом событиями 1375 г. в очередной раз выдал ярлык на великое княжение. Однако лучше ему было этого не делать: Дмитрий Московский созвал всех союзных ему князей Северо-Восточной Руси и во главе объединенного войска осадил Тверь. После длительной осады Михаил Александрович был вынужден заключить мир и отказаться от претензий на великокняжеский титул. Кроме того, Дмитрий Московский и Михаил Тверской заключили докончание, в котором присутствовало условие: «А пойдут на нас татарова или на тебе, битися нам и тобе с одиного всемъ противу их».[270 - Духовные 1950, с. 26. См. также: Греков 1975, с. 88.] Таким образом, непродуманное решение Мамая еще больше сплотило его непокорных вассалов, стимулировало их намерение и далее оказывать сопротивление ордынским правителям!

Мамаю удалось частично взять реванш лишь два года спустя. Как мы помним, в 1376 г. русские князья предпочли признать власть сарайского хана Каганбека, который был менее могущественен, чем Мамай, и, следовательно, имел меньше возможностей их контролировать. По приказу Каганбека русские князья даже совершили поход на Булгар и привели его в подчинение этому хану. Однако при покорении Булгара они по собственной инициативе взяли с местного правителя значительную контрибуцию, чего не имели права делать без согласования с ханом. За это в следующем, 1377 г. Каганбек вознамерился наказать слишком самостоятельных вассалов и направил против них своего двоюродного брата Арабшаха. Войска Москвы и Нижнего Новгорода решились оказать сопротивление и этому своему сюзерену и стянули свои силы на берег р. Пьяны. Однако пока Арабшах собирал войска, Мамай отправил свои отряды к Пьяне, которые с помощью местных мордовских князей скрытно подобрались к русскому лагерю. К этому времени московские дружины уже покинули своих союзников, поскольку, согласно данным разведки, Арабшах был еще далеко, «на Волчьей Воде»; на Пьяне остались только нижегородские полки под командованием княжича Ивана, сына Дмитрия Константиновича Суздальского. Войска Мамая обрушились на нижегородцев, не ожидавших нападения, и устроили настоящую резню, в которой погибло большинство русских воинов, сам княжич Иван Дмитриевич и его военачальники. После победы на Пьяне отряды Мамая обрушились на оставшийся без защиты Нижний Новгород, с налета взяли его, разграбили и сожгли.[271 - ПСРЛ 1949, с. 193.]

Тем не менее эти действия не могли решить главной проблемы Мамая в отношениях с Русью — ведь в результате «розмирья» с великим князем Дмитрием в Орду перестало поступать русское серебро, и теперь бекляри-беку приходилось обдумывать, как выйти из этого положения, не сокращая экономической активности ханства на международных рынках. Частично ему удалось поправить ситуацию, начав чеканку монеты из золота, которое ордынские купцы поставляли из Индии. Этими монетами он рассчитывался по своим сделкам с крымскими генуэзцами.[272 - Пономарев 2005, с. 48-49. Данные нумизматики, таким образом, опровергают утверждение журналиста Е. Арсюхина о том, что «русские, захватив обоз Мамая, нашли в нем тонны серебра и полный набор монетных штемпелей, которые Мамай возил с собой, чтобы чеканить деньги» [Арсюхин 2001а].] Кроме того, некоторое количество серебра все еще поступало от некоторых русских князей — от Михаила Тверского, все еще не оставлявшего надежду занять великий стол, и, вероятно, от Олега Рязанского, старавшегося избежать новых опустошительных ордынских набегов.

Однако все эти поступления не могли в полной мере заменить «выход», который Орда прежде получала с русских земель, находившихся под властью великого князя. И эту проблему Мамаю следовало решить незамедлительно.






ГЛАВА ВОСЬМАЯ.

НЕУДАЧА ЗА НЕУДАЧЕЙ





О поражении на реке Воже


Победа на Пьяне в 1377 г. вовсе не означала полного торжества Мамая над мятежными русскими вассалами. В том же году сарайского хана Каганбека сменил на троне его двоюродный брат Арабшах, оказавшийся более властным и решительным правителем. По его приказу московские и нижегородские войска совершили карательный рейд против мордовских князей — союзников Мамая. Не удивительно, что в следующем году бекляри-бек задумал покарать мятежных русских вассалов и направил против них войско под командованием эмира Бегича.[273 - См.: Миргалеев 2003, с. 40.] Источники не содержат сведений о численности армии Бегича, но некоторые исследователи полагают, что Мамай решил осуществить масштабный поход на русские земли и привлек к участию в нем ряд своих наиболее влиятельных эмиров — в русских летописях упоминаются «Хазибий, Коверга, Карабулук, Кострок, Бегичка».[274 - ПСРЛ 1949, с. 199. А. П. Григорьев склонен видеть в «Хазибие» даругу Кырк-Ера Хаджи-бека, влиятельного союзника Мамая [Григорьев 2004а, с. 111]. Если это так, то поход 1378 г., закончившийся разгромом на Воже, и в самом деле должен был стать одним из самых масштабных мероприятий Мамая — в противном случае ему не было бы необходимости направлять крымского наместника в набег в качестве одного из военачальников. По мнению И.М. Миргалеева, поход Бегича был, скорее, сравнительно небольшим набегом на рязанские земли [Миргалеев 2003, с. 40].]

Надо полагать, основным объектом нападения войск Мамая должно было стать Рязанское великое княжество: Олег Рязанский все эти годы не переставал тревожить своими набегами пограничные территории Золотой Орды. Однако рязанские земли практически не оказали сопротивления: совсем недавно они подверглись набегу Арабшаха, и князь Олег Иванович еще не успел восстановить свои силы.[275 - См. подробнее: Иловайский 1884, с. 109-110.] Поэтому войска под командованием Бегича без сопротивления дошли до реки Вожи, протекавшей по рязанской территории, но уже близ границы Рязанского и Московского княжеств.[276 - См., напр.: Васьков 1792, с. 23; Елагин 1998, с. 69; Черный 2008, с. 107.] И здесь их встретили войска Дмитрия Ивановича Московского, которые, в отличие от событий 1373 г., на этот раз не собирались ограничиваться позицией наблюдателей: пользуясь «розмирьем» великого князя с Мамаем, московские воеводы решили оказать поддержку своим рязанским союзникам. 11 августа 1378 г. войска Бегича начали переправу через Вожу, однако московские дружины навалились на них с трех сторон, и в кровопролитной сече ордынские войска были разгромлены и обращены в бегство. Согласно сообщениям русских летописей, в битве погиб сам Бегич и другие военачальники.[277 - Повесть 1985а, с. 157-158. Ср.: Григорьев 2004а, с. 111.]

В русской историографии битва на Воже считается «генеральной репетицией» Куликовской битвы, последовавшей через два года.[278 - См., напр.: Карамзин 1993, с. 32. Особое значение придают битве на Воже советские историки, поскольку в свое время об этой победе русских одобрительно отозвался сам К. Маркс [Каргалов 198, с. 60-61; Дегтярев, Дубов 1990, с. 314-315].] Не случайно в летописных источниках присутствует даже особая «Повесть о битве на реке Воже». И следует отметить, что такое внимание к этому сражению в известной мере оправданно. Во-первых, москвичи убедились, что могут нанести поражение ордынским войскам. Во-вторых, войска Мамая понесли серьезные потери, что также сказалось на его дальнейших планах и действиях.

Поражение на Воже стало тяжелым ударом по авторитету Мамая, которого и так уже несколько последних лет преследовали неудачи. Впрочем, нет оснований полагать, что, отправляя войско Бегича на Русь, бекляри-бек «все поставил на карту», и разгромленные на Воже войска были его последним военным резервом. Напротив, в качестве отмщения за поражение на Воже Мамай вскоре совершил новый набег на рязанское княжество, в ходе которого был взят и разорен (в очередной раз!) Переяславль-Рязанский, столица великого князя Олега Ивановича.[279 - ПСРЛ 1949, с. 200; см. также: Миргалеев 2003, с. 40. В русской летописной традиции этому карательному набегу Мамая на Рязань посвящен специальный раздел, и он назван «пленением Рязанскиа земли от Мамаа» [см., напр.: Муравьева 1991, с. 88], а не просто набегом или «ратью». Это еще раз подтверждает наше предположение о том, что и поход Бегича был направлен именно против Рязани.] Однако вряд ли даже этот удачный набег был способен в полной мере восстановить пошатнувшийся престиж Мамая как военачальника и государственного деятеля.




О том, как Мамай оказал покровительство митрополиту Михаилу


Видя, что даже открытые военные действия не помогают ему восстановить власть над русскими землями, бекляри-бек в очередной раз решил прибегнуть к дипломатии. На этот раз судьба предоставила ему шанс продемонстрировать свое расположение русской церкви, которая, как он надеялся, поможет ему найти взаимопонимание с великим князем.

12 февраля 1378 г. скончался русский митрополит Алексий. На освободившийся митрополичий престол стали претендовать сразу три кандидата — суздальский архиепископ Дионисий, митрополит Киприан, пребывавший с 1376 г. в литовских владениях, и московский архимандрит Михаил (Митяй). Претенденты направились на поставление к Константинопольскому патриарху.

Дионисий Суздальский как один из основных виновников расправы с посольством Мамая в 1374-1375 гг. не имел оснований надеяться на благорасположение бекляри-бека и поэтому двинулся в Византию по Волге, через Сарай. Архимандрит Михаил же рискнул отправиться в Царьград через владения бекляри-бека. Мамай, для которого не было тайной то, что Михаил-Митяй — любимец Дмитрия Московского и его кандидат на митрополичий стол, принял его в своей ставке, где претендент на митрополию получил от Мухаммад-хана ярлык, подтверждающий льготы русской православной церкви, как если бы являлся уже официально поставленным митрополитом. Тем самым Мамай демонстрировал, с одной стороны, преемственность политики прежних ханов по отношению к русской церкви,[280 - ПСРЛ 20006, с. 44; Григорьев 20046, с. 116-205. Русские летописцы, впрочем, оставаясь верными своему намерению создать негативный образ Мамая, сообщают, что архимандрит Михаил «ятъ бысть Мамаем, и не много державъ его пакы отпусти и» [ПСРЛ 1949, с. 198]. По мнению Г. М. Прохорова, Мамай решил поддержать Михаила-Митяя, поскольку ему было выгодно раздробление русской церкви, а не ее единство под властью митрополита Киприана [Прохоров 1978, с. 83].] с другой — свое намерение примириться с московским князем, оказывая покровительство его ставленнику.

В истории с выдачей митрополиту Михаилу ярлыка вообще много спорных вопросов. Так, некоторые исследователи полагают, что Михаил-Митяй выступал за примирение великого князя Дмитрия с Мамаем и что после битвы на Воже произошло примирение Москвы и Золотой Орды; другие отрицают подобные предположения.[281 - См. подробнее: Горский 2000, с. 93-96.] Кроме того, вызывает недоумение тот факт, что Митяй появился во владениях Мамая приблизительно в августе 1379 г., а ярлык датирован 28 февраля того же года. А.П. Григорьев полагает, что ярлык был направлен архимандриту в феврале, когда он находился в Москве, а в августе, при встрече с Мамаем, ярлык был официально подтвержден, поскольку Михаил-Митяй предъявил ярлык Бердибека, выданный в 1357 г. митрополиту Алексию.[282 - Григорьев 1985а, с. 100-101; ср.: Горский 2000, с. 95.]

Как бы то ни было, этот «жест доброй воли» не принес Мамаю никаких политических выгод. Во время морского путешествия из Кафы в Константинополь архимандрит Михаил скончался при крайне таинственных обстоятельствах: по некоторым сведениям, он был отравлен или даже собственноручно задушен Пименом, другим претендентом на митрополичий престол. В результате выданный Михаилу ярлык оказался бесполезным.[283 - Тем не менее этот ярлык был включен в так называемый «Сборник ярлыков ордынских ханов русским митрополитам» и впоследствии неоднократно использовался предстоятелями русской православной церкви в борьбе с великими князьями за свои права и привилегии [Зимин 1955, с. 465-466; Григорьев 1985а].]

Потерпев неудачу и в попытке привлечь на свою сторону русскую церковь, Мамай вновь попытался вбить клин между русскими правителями. Он отправил в Тверь Ивана Вельяминова — бывшего московского боярина, бежавшего от великого князя Дмитрия сначала в Тверь, затем в Орду с целью в очередной раз поссорить Дмитрия Московского и Михаила Тверского (не исключено, что Вельяминов вез с собой новый великокняжеский ярлык Михаилу Александровичу). Однако боярин был опознан и схвачен в Серпухове московскими дружинниками, доставлен в Москву, где 30 августа 1379 г. подвергнут публичной казни — кажется, первой в истории России.[284 - См.: Горский 2000, с. 95.]

Исчерпав все возможности вернуть власть над Русью, Мамай понял, что не остается ничего другого, кроме масштабного военного вторжения. Бекляри-бек направил Дмитрию Московскому послание, в котором настаивал на признании зависимости от Орды и выплате «выхода» — теперь уже не по «прежнему докончанию» 1363 г., а в том размере, в каком он выплачивался в эпоху Джанибек-хана.[285 - Памятники 1998, с. 32 53. См. также: Картина 1879, с. 358-359; Киевский синопсис 2006, с. 161; Селезнев 2006, с. 92.] Требование, естественно, было оставлено без ответа, и Мамай начал стягивать войска для нового похода на Русь, который вознамерился на этот раз возглавить сам.




О Куликовской битве


Мамай объявил сбор войск во всех подвластных ему регионах Золотой Орды. Кроме того, согласно русским средневековым источникам, он договорился с литовским князем Ягайло о том, что тот поддержит его, оттянув на себя часть московских войск. Согласно тем же источникам, Олег Рязанский тоже известил бекляри-бека о своей поддержке: он обязался пропустить ордынские войска через свои земли и дать проводников, которые могли бы показать наиболее удобные пути и переправы.

Конечно, было бы глупо считать, что русские до последнего момента не узнают о его приготовлениях: у Дмитрия Московского были доброхоты и в Литве, и в Рязани, и даже в самой Золотой Орде. Поэтому в ответ на подготовку Мамая к походу великий князь также объявил мобилизацию и собрал свои основные силы гораздо быстрее, чем это удалось сделать бекляри-беку. В результате, пока войска Мамая только-только стягивались к ставке бекляри-бека на Дону, объединенные силы русских княжеств (за исключением разве что Твери и Рязани, отношения с которыми у Москвы были непоправимо испорчены) уже вступали в ордынские владения.[286 - А. А. Горский полагает, что во время похода на Дон русские войска также заняли ряд ордынских владений, включая Тулу и часть поволжских областей, которые в дальнейшем так и остались под властью русских князей [Горский 2004а, с. 164-166].]

Мамая подвели его амбиции: он решил собрать максимально возможное количество войск, поэтому ему нужно было время, чтобы подтянуть силы из самых дальних областей Золотой Орды, признававших его власть.[287 - А. А. Зимин, опираясь на текст «Задонщины», высказывает предположение, что Мамай двигался с войсками из Крыма [Зимин 2006, с. 178]. Однако другие источники не содержат подобных сведений — напротив, они сообщают о пребывании Мамая непосредственно перед битвой на Дону.] И пока они не торопясь выступали к его ставке, русские войска оказались в опасной близости от нее, причем разведка бекляри-бека, как выяснилось, работала гораздо хуже, чем у русских: Мамаю не более чем за пять дней до сражения стало известно о приближении сил великого князя Дмитрия.[288 - Насонов 2002, с. 323. В «Пространной летописной повести о Куликовской битве» сообщается, что «князь перешел за Дон в поле чистое, в Мамаеву землю». Это — прямое свидетельство того, что московский государь совершил превентивный удар, а не отражал нашествие Мамая [Сказания 1982, с. 144; см. также: Картина 1879, с. 359; Чеботарев 2005].] Подвел его и его новоприобретенный союзник Ягайло: помимо противостояния с дядей Кейстутом, длившимся уже около года, он умудрился вступить в конфликт и с собственными братьями по отцу — Андреем Полоцким и Дмитрием Брянским, которые, потерпев поражение, перешли на службу к великому князю Дмитрию Ивановичу. Не удивительно, что в таких условиях Ягайло не очень-то рвался на помощь Мамаю, предпочитая выжидать.

Бекляри-бек проделал поистине титаническую работу: ему удалось на последние имеющиеся средства (а возможно, и в долг) нанять войска армянских и северокавказских князей, европейских наемников и разного рода степных авантюристов, в результате чего он сумел выставить против русских армию, вряд ли уступавшую им по численности.[289 - Источники сообщают, что Мамай перед битвой «собравъ всю землю (или силу. — Р. П.) Половечьскую и Татарьскую» [Памятники 1998, С. 9, 30], однако ни «половцев», ни «татар» в числе его воинов не называют. Что касается пресловутой генуэзской пехоты, то вряд ли она представляла собой войска города Кафы, как полагают некоторые исследователи [см., напр.: Егоров 1980, с. 212], скорее, это были европейские «солдаты удачи», которые в поисках службы и добычи предлагали свои услуги различным властителям Причерноморья [ср.: Козлов-Струтинский; Широкорад 2005а]. Воинские контингенты из северокавказских народностей могли быть предоставлены Мамаю, по мнению исследователей, его тамошними вассалами и союзниками — в частности адыгскими князьями [см.: Новосельцев 1983, с. 111].] Тем не менее Мамаю пришлось принять бой в совершенно невыгодных для себя условиях.

Согласно общепринятой версии, решительная битва состоялась 8 сентября 1380 г. на Куликовом поле, на берегу р. Непрядвы. При этом русские, изменив своей обычной оборонительной тактике, сами перешли в наступление, переправились через реку и завязали бой с наемниками Мамая. Нападение оказалось настолько неожиданным, что бекляри-бек даже не успел вывезти молодого хана Мухаммада в безопасное место или принять какие-либо меры по его защите, и монарху волей-неволей также пришлось принять участие в битве, что закончилось для него трагически.

В отличие от собственных войск бекляри-бека, которые так и не подоспели к битве, наспех навербованные наемники не имели ни единого командования, ни представления о стратегических замыслах и тактических приемах Мамая и представляли собой разобщенное и разноязычное скопление вооруженных людей. Тем не менее они оказались профессионалами своего дела и даже сумели поначалу смять левое крыло русских войск, а затем прорвали и центр. Но их разобщенность не позволила Мамаю развить успех, а внезапный удар русского засадного полка под командованием Дмитрия Боброка-Волынского и Владимира Серпуховского (по некоторым сведениям, этот полк составляла едва ли не треть всех русских войск) превратил первоначальную неудачу русских в их полную победу.

Во время мощного и внезапного удара засадного полка русским удалось прорвать все линии обороны ордынских войск и добраться до ставки самого хана Мухаммада, который погиб.[290 - В «памятниках Куликовского цикла» «царь Теляк» упомянут в качестве участника Куликовской битвы [Памятники 1998, с. 37, 75]. Тот факт, что после Куликовской битвы он не упоминается, позволил А. П. Григорьеву предположить, что он погиб в этом сражении [Григорьев 20046, с. 178-179].] Смерть юного монарха-марионетки, не имевшего никакого политического значения, сыграла, как мы увидим далее, роковую роль в судьбе Мамая. Великий же князь Дмитрий Иванович по итогам сражения получил прозвище Донской, поскольку именно за ним осталось поле битвы на берегу Дона.

Впервые за всю свою карьеру Мамай не просто отступил, а прямо-таки бежал с поля битвы с несколькими своими приближенными. Однако его упорство, целеустремленность и умение не сгибаться перед трудностями не позволили ему смириться даже с таким ужасающим разгромом, «растворившись» в степи. Сразу же после бегства с Куликова поля бекляри-бек начал готовиться к реваншу — новому походу на Русь.






ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.

КРУШЕНИЕ TITANUS'A





О том, как Мамай замышлял новый поход на Русь, а сражаться ему пришлось с Токтамыш-ханом


Казалось, у Мамая было немало шансов надеяться на успех нового предприятия: русские одержали победу, но понесли огромные потери; его собственные войска, которым было приказано выступить в поход, наконец-то добрались до ставки своего главнокомандующего. Бекляри-бек уже был готов обрушиться на русские земли, которые явно не смогли бы оказать ему серьезного сопротивления, как вдруг перед ним встала новая угроза — на этот раз с востока.

Поглощенный русскими делами, Мамай не забывал следить и за событиями на Волге, а там складывалась весьма напряженная ситуация. Как мы помним, в 1377 или 1378 г. скончался грозный противник Мамая — Урус, хан Синей Орды. После короткого правления его сыновей Токтакии и Тимур-Малика в 1378-1379 гг. власть в восточном крыле Золотой Орды перешла к их родичу Токтамышу, которого поддерживал Тимур, властитель Чагатайского улуса. Новый хан, наведя порядок в Синей Орде, вознамерился подчинить себе и другие золотоордынские области.

Поначалу действия Токтамыша не слишком-то тревожили Мамая: он надеялся, что воинственный и решительный сарайский хан Арабшах сумеет противостоять очередному пришельцу с Востока. А когда противники ослабят друг друга, ему, Мамаю, удастся без особых проблем вернуть Поволжье под свой контроль — как это уже не раз бывало прежде.

Однако бекляри-бек серьезно просчитался: он не учел мощи Токтамыша и его покровителя Тимура. Хан Синей Орды вторгся в родовые владения Шибанидов и заставил местного правителя Каганбека (бывшего сарайского хана) признать его своим сюзереном. После этого Токтамыш двинулся в Поволжье и, видимо, в начале 1380 г. оказался под Сараем.[291 - До сравнительно недавнего времени считалось, что правление Арабшаха завершилось в 1378 г., и он был изгнан из Сарая или убит либо Мамаем, либо Токтамышем [см., напр.: Ахмедов 1965, с. 36; Григорьев 20046, с. 176; Биккинин 2004, с. 294; Ostrowski 2004; ср.: Григорьев 1985, с. 176]. По мнению К. 3. Ускенбая, накануне появления Токтамыша в Поволжье в Сарае правили наместники Урус-хана (уже, впрочем, к этому времени три года как умершего) [Ускенбай 2008, с. 116]. Однако известны монеты Арабшаха, чеканенные в Сарае в 782 г. х. (1380/1381 г.) [Янина 1954, с. 447; Федоров-Давыдов 1963, с. 200; Варваровский 2008, с. 93; ср.: Гончаров 2008, с. 61]. Таким образом, можно уверенно утверждать, что Арабшах правил в Сарае еще весной или даже летом 1380 г. [см. также: Маслюженко 2008, с. 65].] Хан Арабшах, к большому сожалению для Мамая, оказался не только талантливым полководцем и суровым правителем, но и трезвомыслящим политиком и понял, что в сложившихся обстоятельствах у него нет шансов сохранить трон. Во-первых, ему постоянно грозила опасность с запада, со стороны Мамая. Во-вторых, войска Синей Орды превосходили сарайскую армию по численности. Наконец, было ясно, что приведенные в покорность силой оружия русские княжества и племена Поволжья отпадут от Сарая при первой же неудаче. И Арабшах принял единственно разумное решение: он добровольно отказался от трона в пользу Токтамыша, который в ответ признал Арабшаха владетелем Улуса Шибана с правом передачи власти по наследству.[292 - Вывод о том, что Арабшах признал власть Токтамыша, позволяет сделать сообщение Утемиша-хаджи: «[Тохтамыш-хан] много оказал разных милостей и сделал пожалований Араб-оглану и повелел: "Да соберется к тебе весь народ, принадлежавший Шайбан-хану, и где бы ни находился раб, бежавший от своего хозяина, и эль, бежавший от йасака..."» [Утемиш-хаджи 1992, с. 118; см. также: Маслюженко 2007, с. 85]. [Утемиш-хаджи 1992, с. 117-118]. Этот историк писал свое сочинение при дворе хивинских ханов — прямых потомков Арабшаха, так что, нет оснований подозревать, что он мог подтасовать факты в пользу Токтамыша и его родичей-Тугатимуридов. Мы не разделяем точку зрения И. М. Миргалеева, который считает Арабшаха едва ли не наместником Токтамыша в Сарае [Миргалеев 2003, с. 56-57]. Факт чеканки его именных монет в столице свидетельствует о самостоятельности Арабшаха как монарха.]

Вполне возможно, что вести о столь быстром и бескровном захвате Токтамышем Сарая дошли до Мамая с опозданием, поскольку в это время он был целиком поглощен своим противостоянием с русскими княжествами. В результате он упустил момент, когда хан Токтамыш, с триумфом овладевший Сараем, ускоренным маршем двинулся к владениям, находившимся под контролем бекляри-бека. Хан сумел очень быстро захватить Хаджи-Тархан,[293 - См.: СМИЗО 2005, с. 277.] и обеспокоенному Мамаю пришлось отказаться от планов по наказанию русских мятежников и выступать навстречу пришельцу из Синей Орды во главе всех своих сил. По странному совпадению, войска противников сошлись на берегу р. Калки — той самой, где в мае 1223 г. состоялся первый бой русских с монголами.

Казалось, обстоятельства складывались в пользу Мамая: войска Токтамыша были утомлены переходом, сам бекляри-бек лучше ориентировался в этой местности, наконец, и силы у него, вероятно, были крупнее, чем у синеордынского хана, понесшего потери при подчинении Верхнего и Среднего Поволжья.

У Мамая не было только одного — хана, за которого должны были сражаться его войска: за пару месяцев, что прошли после гибели Мухаммад-хана, бекляри-бек так и не успел возвести на трон нового ставленника. И теперь Мамаю противостоял чужак, выходец с востока, но при этом — Чингизид, природный монарх! Выступив против него без собственного хана, бекляри-бек фактически становился мятежником, бросившим вызов законному властителю, и это в полной мере осознавали эмиры и воины Мамая.

Токтамыш, со своей стороны, постарался еще до начала противостояния с Мамаем привлечь его сторонников на свою сторону. В частности, еще весной 1380 г. (вероятно — вскоре после захвата Сарая) он направил ярлык одному из ближайших соратников Мамая, кыркерскому даруге Хаджи-беку, в котором даровал ему и возглавляемому им племени сюткель налоговые льготы.[294 - См.: Набиев 2008, с. 102, 106.] Надо полагать, Хаджи-бек постарался перетянуть на сторону Токтамыша и других эмиров Мамая. В результате, когда в битве на Калке Токтамыш начал атаку, практически все войско бекляри-бека сошло с коней и принесло присягу потомку Туга-Тимура, ставшему, таким образом, первым за последнее двадцатилетие монархом всей Золотой Орды.[295 - См., напр.: Памятники 1998, с. 11, 41, 82.]




О бегстве Мамая в Крым и его гибели


Несомненно, у бекляри-бека были подчиненные, которые готовы были следовать именно за ним, а не за подставным ханом. Но Мамай благоразумно решил не губить своих приверженцев в сражении, которое было уже заранее проигранным. Вместо этого с несколькими наиболее близкими эмирами и телохранителями бекляри-бек оставил поле боя и помчался в Крым. Слишком понадеявшись, впрочем, на преданность своих сторонников, он не успел позаботиться о собственном гареме и находившихся при нем женщинах из рода Бату: все они попали в руки Токтамыша.[296 - Согласно русским источникам, «Царь же Токтамышь... сам шед взя Орду Мамаеву м царици его и казны его и улус весь его поймав...» [Памятники 1988, с. И].] Среди них оказалась и ханша Тулунбек-ханум, которую взял в жены сам хан-победитель (несколько лет спустя он ее казнил).[297 - По данным Д. М. Исхакова и И. Л. Измайлова, ханскую дочь, супругу Мамая, после его гибели взял в жены Урук-Тимур из клана ширин, сподвижник Токтамыша [Исхаков, Измайлов 2007б, с. L54-155]. По-видимому, речь идет о другой супруге Мамая, поскольку о судьбе Тулунбек-ханум есть сообщения в русских летописях под 1386 г.: «Того же лета царь Токтамышь убилъ самъ свою царицу, нарицаемую Товлунъ-бека» [Рогожский 2000, с. 124]. А. П. Григорьев отождествляет эту «Товлунъбеку» со старшей женой Токтамыша Тогай, или Тогаибек, дочерью крымского эмира Бек-Хаджи и матерью его шести сыновей и нескольких дочерей [Григорьев, 2004а, С. 109; см. также: Герцен, Могаричев 1993, с. 61]. Однако, на наш взгляд, «Товлунъбека» больше напоминает именно «Тулун-бек»: есть все основания полагать, что эта и была та самая «царица» Мамая, которую Токтамыш взял в жены в 1381 г. после победы над бекляри-беком, чтобы повысить свою легитимность в наследовании трона Золотой Орды [см.: Сидоренко, 2000, С. 287]. Очевидно, хан не доверял ей и казнил по подозрению в заговоре.]

Путь Мамая лежал в его родовые владения в Крымском тюмене. Однако он прекрасно понимал, что новый хан отправит за ним погоню (что тот и сделал), и не был уверен, что оставшиеся в Крыму даруги по-прежнему будут сохранять ему верность, когда узнают о катастрофе на Калке. Поэтому Мамай решил добраться до Кафы: этот город, хотя и считавшийся владением золотоордынских ханов, вместе с тем принадлежал Генуе, и бекляри-бек (уже бывший!) надеялся, что Токтамыш не осмелится захватить его там силой, и он, Мамай, сумеет на какое-то время найти здесь убежище, прежде чем снова начать действовать.

Однако городская коммуна Кафы отказалась даже впустить его в город, вполне справедливо опасаясь гнева хана-победителя. Впрочем, и умертвить Мамая «отцы города» тоже не рискнули, поскольку не знали намерений Токтамыша в отношении бекляри-бека: хан мог его казнить, но мог и простить, и возвысить, как это нередко бывало в те смутные времена. Поэтому кафинцы приняли единственно верное в таких условиях решение: они не позволили Мамаю войти в город, посоветовав ему отправляться восвояси.[298 - Такой вариант представлен даже в «Задонщине», согласно которой генуэзцы отказывают Мамаю в прибежище, сказав при этом: «Побежи ты, поганый Момаи, от насъ по заденеш и нам от земли Рускои» [Памятники 1998, с. 104, 118, 131; см. также: Соловьев 1958, с. 189-190]. Символическое толкование этого сюжета предлагает Д. С. Лихачев [Лихачев 1984, с. 44-45].]

Мамаю ничего не оставалось, как возвращаться в пределы Крымского (Солхатского) тюмена. Скрываясь от разъездов Токтамыш-хана, он добрался до Солхата, где еще так недавно располагалась его ставка — резиденция могущественного бекляри-бека Золотой Орды. Принимая во внимание характер Мамая и его прежнюю деятельность, трудно допустить, что он намеревался просто спастись бегством, скрыться от ханских войск, чтобы прожить остаток жизни в постоянной тревоге, что его узнают, схватят и казнят. Гораздо больше оснований считать, что он планировал найти легитимного претендента на трон, провозгласить его ханом, собрать новые войска и, возможно, переманить на свою сторону без боя значительную часть армии Токтамыша — точно так же, как сам Токтамыш нынче поступил с ним.

Однако планам Мамая не суждено было сбыться: когда он попытался укрыться от преследователей за стенами Солхата, его просто-напросто не впустили в город. Причем решение солхатского правителя Кутлуг-Буги и городского населения предать бекляри-бека было единодушным: Кутлуг-Буга рассчитывал сохранить свой пост и при новом хане,[299 - И в самом деле, еще под 1387 г. Кутлуг-Буга фигурирует в качестве даруги Солхата [Григорьев, Григорьев 2002, с. 213], следовательно, его измена Мамаю обеспечила ему сохранение своего поста.] а жители Солхата возненавидели Мамая после того, как он, задумав обнести город стенами, обложил местное население новыми налогами, да еще и заставил их гнуть спины на строительстве.[300 - Предположение высказано М. Г. Крамаровским при личной консультации.]

В самом конце 1380 или начале 1381 г. Мамай был настигнут сторонниками Токтамыша под Солхатом и умерщвлен.[301 - Версию гибели Мамая от рук сторонников Токтамыша содержат как русские летописные источники, так и восточные источники [см.: Памятники 1998, с. 11; Утемиш-хаджи 1992, с. 118], что, на наш взгляд, свидетельствует о ее достоверности. Ф. Я. Брун считает, что Мамай погиб в Кафе два года спустя после Куликовской битвы [Брун 1879, с. 226]. С. Марков считает, что генуэзцы Кафы выдали Мамая посланцам ордынского хана, которые тут же его казнили, и даже называет точную дату гибели Мамая — 28 ноября 1380 г. [Марков 1990, с. 124], однако никакие источники эту дату не подтверждают. По-видимому, С. Марков связывает ее с тем, что этим днем датировано соглашение генуэзцев с ханом Токтамышем [Dubois 1843, р. 284; ср.: Вашари 2001, с. 195; Desimoni 1887, р. 165]. Впрочем, мы вполне допускаем как возможный вариант развития событий, что Мамай мог быть схвачен генуэзцами Кафы и передан людям Токтамыша в знак лояльности города к новому повелителю Золотой Орды [личная консультация М. Г. Крамаровского; см. также: Смирнов 2005, с. 134-135].] Впрочем, новый хан с уважением отнесся к памяти своего знаменитого противника и позволил его приверженцам похоронить его с почестями.[302 - См.: Смирнов 2005, с. 135.]

…В 1994-1995 гг. под городом Старый Крым археологи обнаружили курган, содержащий захоронение второй половины XIV в., принадлежащее видному сановнику Золотой Орды или же племенному вождю. Находившийся в гробнице скелет принадлежал мужчине невысокого роста (ок. 1,5 м) в возрасте около 50 лет. Ряд косвенных свидетельств позволяет предполагать, что это и есть могила Мамая.[303 - Крамаровский 1996; 2005; Григорьев, Григорьев 2002, с. 213-214.] Степной курган, почетные похороны, да недобрая память среди местного населения в течение последующих веков — вот и все, чего удостоился после смерти выдающийся деятель, в течение 20 лет управлявший значительной частью Золотой Орды!

А дальше в дело вступили историки и публицисты, создавшие «своего» Мамая, образ которого никак не соотносился с реальным политическим деятелем. Этой «жизни после жизни» выдающегося ордынского политического деятеля посвящена вторая часть настоящей книги.






ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

ИСТОРИЯ ОБРАЗА АНТИГЕРОЯ

(ОПЫТ ИСТОРИЧЕСКОГО РАССЛЕДОВАНИЯ)





ПРЕДИСЛОВИЕ.

ДВА МАМАЯ


Формирование образа Мамая в историографии началось сразу после его смерти. И, как это часто бывает, этот образ, со временем превратившийся в стереотип, имел весьма мало общего с политическим деятелем, послужившим его прототипом. Почему же «Мамай историографический» оказался столь не похож на «Мамая реального»?

Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо подчеркнуть, что большинство сохранившихся до нашего времени источников, содержавших сведения или упоминания о Мамае, имели целью не отразить исторические реалии, а продемонстрировать политическую и идеологическую позицию их авторов, а в еще большей степени — заказчиков таких произведений. Причем — применительно не ко времени Мамая, т. е. второй половине XIV в., а к собственной эпохе. Таким образом, Мамай, фигурирующий в произведении XV или XVI в. представлен читателям в контексте эпохи не Дмитрия Донского, а Ивана III или его внука Ивана IV, в соответствии с их взглядами, оценочными категориями и политико-идеологическими целями. И сам Мамай в этих произведениях интересен для автора (как и его читателей-современников) не как выдающийся золотоордынскии политический деятель, а всего лишь как символ — олицетворение всего враждебного, что Золотая Орда (или Степь, или даже Восток в целом) несла Руси и христианской церкви.

Яркий государственный деятель, Мамай представлен в российской историографии как символ важного этапа в борьбе Руси и Орды — начиная с битвы на Калке (1223 г.) и заканчивая стоянием на Угре (1480 г.) или даже ликвидацией последних постордынских государств в Поволжье — Казанского и Астраханского ханств (1552-1556 гг.). Олицетворение Мамаем вселенского зла, победа над ним в Куликовской битве должны были оправдать захватническую политику московских государей XV-XVI вв. в отношении наследников Золотой Орды — не случайно Мамай в сочинениях этого периода представлен как предок последующих ордынских и постордынских ханов, соответственно унаследовавших (в глазах московских идеологов) и его отрицательные черты.

Те же идеологические цели преследовали и историки XVIII-XX вв., для которых Мамай в их сочинениях также во многом являлся только символом, средством подкрепления их концепций развития русской истории. Весьма характерно, что негативную оценку Мамаю давали как историки-западники, так и славянофилы, и евразийцы. Для западников и славянофилов Мамай однозначно был олицетворением золотоордынской угрозы, изначальной и постоянной вражды Орды к Руси. Евразийцы же, отстаивая концепцию положительного влияния Золотой Орды на Русь и их союзных отношений, также рисуют Мамая самыми черными красками, обвиняя его во враждебности не только к Руси, но и… к самой Орде! Таким образом, несмотря на различную расстановку акцентов, представители всех противоборствующих течений в русской истории поразительно единодушны в отрицательной оценке личности и деятельности Мамая.

Любопытно отметить, что даже многие восточные историки (в первую очередь татарские, поскольку именно в Татарстане в настоящее время наиболее активно ведутся исследования по истории Золотой Орды) склонны «дистанцироваться» от Мамая, отрицать его принадлежность к татарам, к Орде и характеризуя его исключительно негативно. Таким образом, они в полной мере следуют стереотипу, сложившемуся о Мамае в российской историографии.

Уже было отмечено, что мало кто из политических деятелей, фигурирующих в русских средневековых исторических сочинениях, может сравниться с Мамаем по количеству обвинений в его адрес, отрицательных черт и негативных оценок. Однако возникает вопрос: почему же именно Мамай удостоился столь сомнительной чести от средневековых авторов и современных историков? Ответ представляется нам достаточно простым: Мамай (тот, реальный, исторический) проиграл! Он потерпел поражение, а не судят лишь победителей, побежденных же обвиняют во всех смертных грехах. Победитель считается обладателем покровительства божественных сил, а проигравший — лишившимся такого покровительства. Для объяснения причин, по которым последний утратил божественную поддержку, современники и потомки склонны обвинять его во всех смертных грехах — преступлениях, из-за которых даже небеса отвернулись от него! При этом каждое новое поколение изобретает все новые и новые грехи такого деятеля, а все последующие воспринимают мнения предков с полным доверием — сам факт его поражения делает такие обвинения вполне правдоподобными. На наш взгляд, именно это и произошло с Мамаем, историю которого писали его победители, а не приверженцы. В подтверждение отметим, что Дмитрий Донской и его соратники представлены в средневековых сочинениях не только как опытные правители и талантливые полководцы, но и как ревнители православия, которым в борьбе с Мамаем помогали многочисленные святые.

Главной проблемой современных историков зачастую является то, что они становятся на позицию авторов средневековых сочинений, не стараясь объективно оценить их цели, задачи и условия создания этих источников. Именно поэтому они в полной мере разделяют негативное отношение средневековых авторов к Мамаю. Соответственно, исследователи используют эти сочинения XV-XVI вв. как источник по истории эпохи Мамая, а не как источник взглядов сочинителей XV-XVI вв. на события XIV в. В результате такого подхода в современной историографии произошло срастание истории и политического мифа.

Лишь в последнее время, на рубеже XX-XXI вв., появился ряд работ, посвященных личности и деятельности Мамая, авторы которых сумели отойти от оценочных суждений и исследовать различные аспекты его биографии, сосредоточившись на фактах. К таковым следует отнести статьи А.П. Григорьева, И.В. Зайцева. Д.М. Исхакова, М.Г. Крамаровского, И.М. Миргалеева, И.А. Мустакимова, В.В. Трепавлова. Демонстрируя объективных подход профессиональных историков-исследователей, эти авторы, однако, не ставили перед собой задачу исследовать и развеять комплекс мифов о Мамае, тем не менее их работы в значительной степени облегчают нам подобную работу. Надеемся, что наше исследование поможет читателям понять разницу между реальным историческим деятелем и его стереотипом, сложившимся по политическим и идеологическим причинам в историографии.






ГЛАВА ПЕРВАЯ.

МИФ О ВРАЖДЕ С РУСЬЮ





О политическом противостоянии


Имя Мамая наиболее широко известно в российской истории, в которой он представлен едва ли не главным олицетворением всего враждебного русскому народу, борьбы Руси и Степи, зла, которое русским удалось в конечном счете искоренить.

Образ Мамая как злейшего врага Руси стал формироваться вскоре после Куликовской битвы, можно сказать, «по горячим следам». Конечно же, вполне объяснимо отрицательное отношение к нему со стороны русских авторов, прекрасно помнивших и сравнительно недавние набеги мамаевых войск на Русь, и кровопролитные битвы на Воже и Куликовом поле. Мы не собираемся спорить с очевидным, утверждая, что Мамай вовсе не находился во враждебных отношениях с Русью: его борьба с русскими княжествами отнюдь не миф. Миф заключается в другом, а именно — в стремлении русских летописцев и историков «удревнить» враждебность Мамая к Руси.

Так, уже в одной из редакций «Сказания о Мамаевом побоище» встречается сообщение, что уже под 6869 (1361) г. Мамай «умыслил пойти на Рускую землю».[304 - Памятники 1998, с. 347-348. Отметим, впрочем, что чаще всего авторы «памятников Куликовского цикла» ограничиваются довольно туманным сообщением, что «князю Мамаю... люто гневающуся... на великого князя и на всю Рускую землю», без конкретных хронологических привязок [см., напр., Памятники 1998, с. 22]. См. также: Дмитриев 1955, с. 141.] Современные историки развивают подобные сообщения в целые концепции о том, что Мамай с самого начала своей карьеры занял враждебную позицию по отношению к русским правителям. Историк конца XVII в. А. Лызлов отмечает, что Дмитрий Иванович Московский изначально противился Мамаю, желая не платить ему «выход», а ограничиться лишь некими «дарами».[305 - Лызлов 1990, с. 33.] Н.М. Карамзин сообщает о том, что русские князья в 1362 г. предпочли явиться за ярлыком к хану Мюриду, предпочтя его «свирепому» Мамаю, враждебному им[306 - Карамзин 1992, с. 177.] (хотя Мамай к этому времени, скорее всего, еще просто не успел возвести на трон «своего» хана Абдаллаха, коронация которого состоялась в сентябре 1362 г.). А.Ю. Якубовский считает, что отношения Москвы с Мамаем не могли быть дружескими изначально, поскольку «обе стороны относились весьма подозрительно друг к другу».[307 - Греков, Якубовский 1998, с. 214.] Л.Н. Гумилев, описывая события 1361 г., связанные с переворотом и «мятежом» Мамая в Золотой Орде, дает понять, что русские князья (приехавшие для получения ярлыков от Хызр-хана) бежали из Сарая, опасаясь именно Мамая.[308 - Гумилев 1992, с. 420; 1995, с. 170.]

Признание Мамая врагом Руси порой влечет интересные историографические казусы, в результате которых историки делают выводы из фактов вопреки законам логики. Например, саратовский историк-краевед XIX в. А. Леопольдов повествует о поездке Дмитрия Донского в ставку Мамая: «Дмитрия позвали в Орду, и он поехал. Все думали, что там ожидает его смерть; но он, к изумлению всей России, воротился благополучно, обласканный даже Мамаем». Следующая же фраза свидетельствует о том, что сформированный историографический стереотип оказался для автора важнее фактов и логики: «С этой поры Дмитрий сделался явным врагом монголов» (sic!).[309 - Леопольдов 1848, с. 9.] Ряд русских средневековых авторов, излагая события, предшествующие Куликовской битве., утверждает, что Дмитрий Московский якобы до последнего собирался добиться мира и направлял Мамаю богатые дары, а тот просто-напросто отказывался их принимать, желая войны с Русью.[310 - См. подробнее: Федотов 2004, с. 203. Ср.: Киевский синопсис 2006, с. 154, 159.] А между тем, как мы выяснили выше, это как раз Мамаю была нужна не война, а «выход», т. е. дань.

Как видим, тема вражды Мамая с Русью, поднятая средневековыми авторами, вызвала многочисленные «уточнения» со стороны современных историков. Одним из главных «обвинений» бекляри-бека как врага русских княжеств и русского народа стало то, что вся его политика якобы была направлена на то, чтобы перессорить русских князей между собой. Несомненно, Мамай предпринимал такие действия (и это в полной мере подтверждается источниками), однако было ли это его целью? На наш взгляд, провоцирование конфликтов между русскими князьями, борьбы за великокняжеский стол являлось лишь средством для удержания Руси в подчинении, для получения с нее «выхода», с помощью которого Мамай мог продолжать борьбу за консолидацию областей Золотой Ордой под своей властью.

Между тем историки, становясь на позиции московских летописцев (поскольку до нашего времени сохранились летописи преимущественно в московской великокняжеской редакции), считают, что главной своей целью в русской политике Мамай видел передачу великого княжения Михаилу Александровичу Тверскому и последовательно реализовывал ее.[311 - См., напр.: Горский 2000, с. 84, 89; Насонов 2002, с. 337-338.] И Дмитрию Ивановичу Московскому (впоследствии — Донскому) удавалось сохранять за собой великокняжеский титул лишь благодаря тому, что он «многы дары и великы посулы подавал Мамаю и царицамъ и княземъ, чтобы княжениа не отъняли».[312 - Насонов 2002, с. 319-320.] При этом историки почему-то игнорируют два факта: во-первых, Тверь со второй половины 1360-х гг. (после отказа Дмитрия Суздальского от прав на великое княжение) оставалась единственным серьезным противником Москвы в борьбе за объединение Руси — именно этим, а не личной симпатией Мамая к тверскому князю объяснялось то, что бекляри-бек периодически поддерживал Михаила Тверского (кстати, Михаил Александрович пытался соперничать с Дмитрием Донским за великое княжение и при Токтамыше, когда после сожжения Москвы отправился к хану в надежде на получение великокняжеского ярлыка[313 - См., напр., ПСРЛ 1863, с. 442; ПСРЛ 1949, с. 210.]); во-вторых, в конечном счете великокняжеский титул остался за Дмитрием Московским — причем опять же при согласии Мамая! Однако в глазах московских летописцев сам факт поддержки претензий Михаила Тверского на великий стол в 1370, 1371 и 1375 гг. делал Мамая злейшим врагом Руси.

Весьма любопытно, что Михаил Тверской, в целом вызывающий отрицательное отношение историков, опирающихся на московское летописание, тем не менее снискал их одобрение, когда в 1371 г. отказался от ордынских войск, которые предлагал ему Мамай для борьбы с Москвой за великий стол. Историки полагают, что причиной отказа послужило нежелание наводить на Русь общего врага.[314 - См., напр., Карамзин 1993, с. 18.] Однако сообщения летописей не позволяют утверждать, что такое решение диктовалось благоразумием и благородством тверского князя. Напротив, его отказ объяснялся исключительно тем, что у него не хватало средств не только для привлечения ордынских войск, но и для оплаты великокняжеского ярлыка — не случайно ему пришлось оставить «в заклад» собственного сына, княжича Ивана (впоследствии выкупленного московским князем).[315 - ПСРЛ 1949.С. 186-187.] А вообще-то Михаил Александрович отнюдь не колебался в «наведении на Русь» внешних врагов, что прекрасно подтверждается несколькими «литовщинами» 1368, 1370 и 1373 гг. — опустошительными вторжениями в русские земли великого князя Ольгерда, женатого на сестре Михаила.[316 - См., напр.: ПСРЛ 2001, с. 15, 17, 20.]

Весьма интересно отметить, что стереотип «изначальной» вражды Мамая и русских князей оказался настолько живуч, что его разделяют даже те восточные авторы, которые стараются представить Золотую Орду и ее правителей в положительном свете. Так, например, татарский ученый конца XIX — начала XX в. Р. Фахретдин, склонный идеализировать золотоордынских правителей (включая и Мамая), утверждает, что в период правления Мамая «русские князья то и дело стали нападать на различные улусы государства», а «в 1374 году новгородцы без всякой причины убили послов Мамая мурзы и уничтожили их 1,5-тысячный сторожевой отряд».[317 - Фахретдин 1996, с. 102.] Как видим, несмотря на то что в трактовке татарского автора вина за вражду возлагается на русскую сторону, сама концепция изначальной (практически необъяснимой) вражды Мамая и Руси в полной мере им поддержана.

Между тем известно, что еще зимой 1379/1380 г. Дмитрий Московский направил практически все войска своего княжества под командованием Владимира Андреевича Серпуховского, Андрея Ольгердовича Полоцкого и Дмитрия Михайловича Боброка «и иныя воеводы и велможи и бояре многи» (т. е. фактически всех своих военачальников), чтобы отвоевать у Литвы города Стародуб и Трубчевск.[318 - См.: Горский 1996, с. 92.] И это — менее чем за год до Куликовской битвы! Как-то не стыкуется это с утверждением о том, что Москва находилась в постоянном противостоянии с бекляри-беком — ведь в таком случае москвичам пришлось бы держать значительные силы на своих восточных рубежах.

Историографы не ограничились тем, что постарались представить вражду Мамая к Руси с самого начала его политической деятельности. Истоки этой вражды еще Софроний Рязанец, предполагаемый автор «Задонщины», выводил с битвы на Калке в 1223 г., когда русские князья впервые были разгромлены монголами — с упоминания об этой битве начинается целый ряд «памятников Куликовского цикла».[319 - Памятники 1998, с. 97, 112, 126. См. также: Черный 2008, с. 13 и след. По мнению В. П. Адриановой-Перетц, «предисловие» к «Задонщине», содержащее исторический экскурс о битве на Калке, нашествии Батыя и т. п., было написано не ранее XV в. и к оригинальному тексту «Задонщины» не имеет отношения [Адрианова-Перетц 1948, с. 203].] Таким образом, вражда Мамая к Руси в древнерусских текстах представлена как наследственная — по сути, заложенная на генетическом уровне! С одной стороны, такой подход может объясняться желанием подкрепить аргументы в пользу того, что Мамай был наиболее злейшим и опаснейшим врагом русского народа. С другой стороны, есть основания полагать, что подобное сопоставление монголов, победивших русских на Калке, и Мамая — попытка своего рода «историографического реваншизма»: если поначалу предшественники ордынского бекляри-бека и побеждали русских князей, то сам он в конечном счете потерпел поражение и таким образом, Русь восторжествовала.[320 - См.: Лихачев 1945, с. 78; 1975, с. 272; Назаревский 1956, с. 570; Плюханова 1995, с. 79; Рудаков 2009, с. 136-137.]

Возможно, теми же причинами объясняется и не менее частое сравнение Мамая с Батыем, который делит с нашим героем сомнительную честь считаться главным врагом Руси. Многие «памятники Куликовского цикла» содержат упоминания о том, что Мамай хотел разорить Русь «яко же при Батый цари бывши» или «ревнуя… Батыю».[321 - Памятники 1998, с. 30, 65, 143. См. также: Борисов 1983, с. 128; Рудаков 2009, с. 160.] В «Сказании о Мамаевом побоище» есть фраза о том, что Мамай, идя походом на Русь, стал лагерем на реке Воронеже — именно оттуда, согласно летописным источникам, Батый начинал в 1237 г. свое вторжение на Русь.[322 - Памятники 1998, с. 254. См. также: Черный 2008, с. 69.] После поражения Мамая на Куликовом поле «фряги» (генуэзцы из Кафы, к которым он бежал после разгрома) говорят Мамаю: «А не бывать тобе в Батыя царя».[323 - Памятники 1998, с. 118, 137,] Как и битва на Калке, разорение Руси Батыем неоднократно упоминается в «памятниках»,[324 - Памятники 1998, с. 194, 226] и это заставляет предположить, что и в данном случае средневековые русские авторы стараются дать понять, что, несмотря на прежние поражения, в конечном счете победа осталась за русским народом — не случайно в одной из редакций «Сказания о Мамаевом побоище» Мамай даже представлен как «царю Батыю сродич».[325 - Памятники 1998, с. 255.] Таким образом, он, будучи разгромлен, понес наказание за деяния своего предшественника, неудачливым «двойником» которого он так старался стать. Безусловно, факт поражения и гибели «исторического» Мамая стал одной из важнейших причин того, что именно он стал олицетворять собой Орду — но Орду не грозную и непобедимую, а уже ослабленную и терпящую поражения от тех, кого она побеждала во времена Батыя.

Нет-нет, да и назовут Мамая «вторым Батыем» и современные историки.[326 - См., напр.: Карамзин 1993, с. 37; Будовниц 1960, с. 447-456; Дегтярев, Дубов 1990, с. 307.] Некоторые из них с полным доверием принимают явно тенденциозные сообщения летописцев о том, что Мамай перед походом на Русь «даже интересовался историей и расспрашивал о том, каким образом Батый в свое время добился успеха».[327 - См.: ПСРЛ 20006, с. 46; Рыбаков 1983, с. 12.]

Формируя более целостный образ Мамая как самого злейшего и опаснейшего врага Руси, летописцы приписывают ему планы и намерения, совершенно беспрецедентные в истории русско-ордынских отношений. В «Сказании о Мамаевом побоище» бекляри-беку приписывается следующий план: «Егда же убо дойдем Руси, убию князя их и изберу, который городы красный довлеют нам, и ту приидем и ту сядем ведати, тихо и безмятежно поживем», а также намерение убить Дмитрия Московского, его княгиню и весь его род.[328 - Сказание 1985, с. 237; Памятники 1998, с. 226, 253-254. См. также: Кожинов 2000; 2006, с. 64-65; Гальперин 2005, с. 250; Кульпин 2006, с. 101-106; Курбанов 2006; Баймухаметов 2009, с. 67. Сходные мотивы, впрочем, звучат в «Песне о Щелкане Дудентьевиче», описывающей восстание жителей Твери против ханского посла в 1327 г. [Кирша Данилов 1977, с. 24-27]. Однако в «Песне», по-видимому, отражены полномочия ханских послов, которые в исключительных случаях могли временно принимать на себя власть в вассальных владениях, отстраняя местных правителей [см.: Почекаев 2009б, с. 108, 203-204]. В «Сказании» же Мамаю приписывается намерение прочно осесть на Руси.] Ни один ордынский правитель никогда не предпринимал попыток и даже не выказывал намерений обосноваться на Руси или в какой-либо другой оседлой вассальной стране.

Мы не исключаем, что подобные зловещие планы приписывались Мамаю не только в сочинениях, составленных после Куликовской битвы, но даже и до нее: московские власти вполне могли распространять подобные слухи, чтобы вызвать страх народа перед иноземным нашествием и повысить решимость населения сразиться со столь опасным врагом.[329 - Ср.: Широкорад 20056, гл. 13.] Однако это были именно слухи, впоследствии превратившиеся в историографический миф. Тем не менее ряд современных авторов склонен в полной мере доверять сообщению «Сказания» и даже логически обосновывать подобное намерение Мамая. Дескать, не имея сил удержаться в Степи и сохранить власть над Золотой Ордой, бекляри-бек намеревался захватить себе какой-либо удел в соседних оседлых государствах и править там — и Москва ему в этом отношении весьма подходила…[330 - См.: Кульпин 2006, с. 102-105; Шамси 2008, с. 56-57.]

Завершая тему об образе Мамая как главного политического противника Руси, отметим, что со временем его имя стало нарицательным для обозначения других врагов русского народа. Если Мамая сравнивали с Батыем, то враги Руси более позднего времени сравнивались с самим Мамаем. И если вполне логичным выглядит сравнение с Мамаем золотоордынского хана Ахмата (прав. 1461 — 1481),[331 - См.: Борисов 1986, с. 185; Горский 2000, с. 172.] с которым у московского государя Ивана III произошло «стояние на Угре», то в русской историографии встречаются и более оригинальные параллели. Так, например, в московских великокняжеских сводах 1477 и 1479 гг. проводится параллель между действиями Дмитрия Донского против Мамая и… походом Ивана III на Новгород, жители которого «уклонились в латинство» и сблизились с польским королем Казимиром IV.[332 - Горский 1983, с. 18; Назаров 1983, с. 38; Клосс 2001, с. 339.]

Таким образом, образ Мамая как основного политического противника Руси последовательно создавался на протяжении многих столетий. И оказался удивительно живучим и убедительным. А между тем факты не дают достаточных оснований считать Мамая главным врагом Руси, да еще и впитавшим эту вражду с молоком матери. Приведем хронологию контактов Мамая с русскими княжествами, зафиксированных в летописных источниках и более подробно освещенных в первой части книги.

1359 г. Мамай в качестве бекляри-бека при хане Берди-беке отправляет посла в Москву к великому князю Ивану Красному.

1363 г. В Москву прибывает посол от хана «Авдули из Мамаевы орды» с ярлыком на великое княжение Дмитрию Ивановичу (в будущем — Донскому), уже получившему годом раньше ярлык от сарайского хана Мюрида. То, что ярлык в Москву привез посол, является беспрецедентным случаем: прежде князья лично ездили к хану за ярлыками. К этому же времени относится «докончание» Мамая с митрополитом Алексием, регентом Московского княжества.

1365 г. Дмитрий Суздальский, поддерживаемый Мамаем и Москвой, отнимает Нижний Новгород у своего брата Бориса, который был посажен здесь сарайским ханом Азиз-Шейхом.

1370 г. Суздальский и нижегородский князь Дмитрий Константинович отправляет войска на Булгар и заставляет местного правителя Асана признать зависимость от «мамаева» хана Мухаммада. Михаил Тверской получает от Мухаммада и Мамая ярлык на великое княжение, который, однако, не признается Дмитрием Московским. Михаил вынужден бежать в Литву.

1371 г. Тверской князь Михаил получает от Мухаммада и Мамая ярлык на великое княжение. Дмитрий Московский снова не признает его и сам отправляется к Мамаю, получив, в свою очередь, ярлык.

1372 г. Дмитрий Московский выкупает у Мамая тверского княжича Ивана, оставленного Михаилом Тверским в его ставке в залог будущих выплат.

1373 г. В качестве карательной меры за нападения рязанцев на владения Тагая и Сегиз-бея Мамай отправляет войска в поход против Рязани, которые захватывают и сжигают ряд городов. Примечательно, что войска московского князя, союзного Рязани, вышли к Оке, но не сделали попытки помочь союзникам.

1374 г. «Розмирье» Дмитрия Московского с Мамаем. Избиение в Нижнем Новгороде свиты мамаева посла Сарай-Аки и пленение его самого.

1375 г. Убийство в Нижнем Новгороде мамаева посла Сарай-Аки. Мамай отправляет войска на нижегородские владения в Кише и Запьянье и разоряет их, а также город Новосиль. Хаджи-ходжа, посол Мамая, привозит Михаилу Тверскому ярлык на великое княжение. Дмитрий Московский собирает войска союзных князей и осаждает Тверь, заставляя Михаила отказаться от титула великого князя. Мамай не вмешивается в борьбу русских князей, несмотря на игнорирование Москвой ханского ярлыка: его вполне устраивает их междоусобица, поскольку в это время он поглощен борьбой с Урус-ханом и Хаджи-Черкесом.

1376 г. Дмитрий Московский и Дмитрий Суздальский по приказу сарайского хана Каганбека отправляют войска на Булгар и заставляют правителя Асана признать власть Сарая, а не Мамая и Мухаммада.

1377 г. Мамай совершает карательный рейд на Нижегородское княжество. Нижегородцы и их союзники москвичи ожидают нападения сарайского полководца Араб-шаха, но узнав, что тот далеко, московские дружины возвращаются в Москву. Войска Мамая при помощи мордовских князьков внезапно обрушиваются на нижегородцев и наносят им сокрушительное поражение, после чего сжигают беззащитный Нижний Новгород.

1378 г. Мамай направляет на Русь (предположительно на Рязань) отряд под командованием полководца Бегича, который разгромлен на р. Воже войсками Дмитрия Московского, все еще находящегося в «розмирье» с Мамаем. Войска Мамая подвергают разграблению земли Рязанского княжества.

1379 г. «Мамаев» хан Мухаммад (или Тюляк) выдает ярлык, подтверждающий прежние привилегии русской церкви, русскому митрополиту Михаилу (Митяю) — ставленнику Дмитрия Московского.

1380 г. Поражение Мамая в Куликовской битве от объединенных войск русских княжеств.

Итак, за более чем 20-летнюю историю взаимоотношений Мамая с русскими княжествами можно отметить пять враждебных акций бекляри-бека против русских княжеств: поход на Рязань в 1373 г., разграбление нижегородских владений в 1375 г. битва на Пьяне в 1377 г., битва на Воже в 1378 г., Куликовская битва в 1380 г. Практически столько же проявлений враждебности было и со стороны русских княжеств: нападения рязанских владетелей на подчиненных Мамаю князей Тагая и Сегиз-бея в 1370-е гг., выступление московских войск на Оку при приближении войск Мамая в 1373 г., «розмирье» Дмитрия Московского с Мамаем, избиение посольства Мамая в Нижнем Новгороде в 1374-1375 гг., отвоевание Булгара из-под контроля Мамая в 1376 г. Выдачу Мамаем ярлыка Михаилу Тверскому в 1370, 1371 и 1375 гг. вряд ли стоит считать проявлением враждебности по отношению к Руси: во-первых, Тверь была таким же русским княжеством, как и Москва (следовательно, только с московской точки зрения Мамай выдачей ярлыков Твери демонстрировал вражду к Руси); во-вторых, военного вмешательства для введения в действие выданных ярлыков Мамай ни разу не предпринял.

Любопытно также отметить, что в «Задонщине» Дмитрий Донской, обращаясь к русским князьям, отправляющимся в поход против Мамая, говорит им, что они «досюды» не были «изобижены» Мамаем. Это вполне соответствует политическим реалиям: войска Мамая ни разу не разоряли владения Москвы и других русских княжеств, чьи войска отправились на Куликово поле. Даже поход мамаевых войск под командованием Бегича в 1378 г. закончился их поражением нз р. Воже, протекающей по рязанской территории: они так и не успели вступить в московские владения.[333 - Зимин 2006, с. 54, 119, 148.] Комментарии, как говорится, излишни.

Тот факт, что именно поражение и гибель Мамая предопределили негативное отношение к нему со стороны русских авторов, можно обосновать с помощью сравнительного анализа. Для сравнения возьмем яркую и впечатляющую фигуру хана Узбека, о котором уже не раз шла речь выше. Критерии сравнения представим в виде таблицы:[334 - Используются данные книги: Похлебкин 2000.]

Походы на Русь: Узбек — 10; Мамай — 5 

Количество русских князей, приезжавших в в Орду[335 - Отметим, что многие князья приезжали в ставку ордынских правителей неоднократно, однако количество их поездок мы не учитываем.]: Узбек — 19; Мамай — 3

Казнь русских князей в Орде: Узбек — 7; Мамай — 0

Обстоятельства смерти: Узбек — Умер своей смертью, до конца сохраняя власть; Мамай — Погиб в изгнании

Судьба наследия: Узбек — Сохранено, передано потомкам; Мамай — Утрачено, перешло к победителям 

Не нужно глубокого анализа, чтобы увидеть: правление Узбека было для Руси гораздо тяжелее, чем правление Мамая. Однако Узбек умер своей смертью, передав сыновьям и внукам могущественную державу. Не случайно летописцы практически не употребляют по отношению к Узбеку негативных характеристик: «окаянными» и «свирепыми» представлены его сановники (Кавгадый, Тоглубай и др.), но не он сам. Военные действия Узбека против Руси были всегда победоносны, поэтому русским правителям и их придворным авторам было совсем невыгодно акцентировать внимание на враждебности этого хана к русским землям, тем самым подчеркивая слабость местных правителей в противостоянии с ним. Мамай же потерпел поражение, и это позволило обвинять его во всех смертных грехах, в любых преступлениях против Руси, приписывать ему самые страшные замыслы: чем опаснее представлен враг, в конечном счете потерпевший поражение, тем значительнее представляется победа над ним.




О религиозном противостоянии


В средневековом (да и не только средневековом) русском общественном сознании образ любого врага был бы неполным, если бы он был представлен только в политическом аспекте. Русские властители и их придворные историографы прекрасно это осознавали и поэтому вполне успешно сформировали еще один миф — о враждебности Мамая не только к Руси, ее правителям и ее народу, но и к православной вере.[336 - О формировании образа татар как врагов православия см. подробнее: Рудаков 2009, с. 140.] Соответственно, к его характеристике добавился еще один эпитет, прочно закрепившийся за бекляри-беком в средневековой публицистике и фольклоре — «поганый» (или даже «пес поганый»).[337 - См.: Словарь-справочник 1973, с. 102.]

В летописных сочинениях присутствует единственный зафиксированный летописцами факт враждебных действий Мамая (вернее, его подчиненных) против представителей русской православной церкви — это эпизод, связанный с уничтожением в Нижнем Новгороде посольства бекляри-бека под предводительством Сарай-аки в 1375 г.: отбивающиеся ордынцы едва не поразили стрелой нижегородского епископа Дионисия.[338 - См., напр.: ПСРЛ 1949, с. 190. См. также: Прохоров 1978, с. 31, 71; Муравьева 1983, с. 176.] Правда, сам епископ, по некоторым сведениям, явился вдохновителем расправы с ордынским посольством и вообще разрыва нижегородского князя Дмитрия Константиновича с Мамаем… Поэтому неудивительно, что средневековые авторы, а за ними и современные историки и публицисты, не захотели довольствоваться этим единичным фактом и не пожалели красок, чтобы сформировать образ бекляри-бека как последовательного врага русской церкви.

Первые характеристики враждебности Мамая к православной вере, церкви и ее служителям, пожалуй, появляются в «Повести о Митяе», в которой рассказывается о судьбе Михаила-Митяя, ставленника великого князя Дмитрия Ивановича Московского на митрополичий стол. Согласно автору «Повести», Митяй «ятъ бысть… Мамаем и не много державъ его пакы отпусти и».[339 - ПСРЛ 1949, с. 198. А. Б. Широкорад прямо утверждает, что посольство во главе с Митяем «было захвачено татарами, и Митяй предстал перед Мамаем» [Широкорад 2005, гл. 13].] Весьма любопытно, что церковные историки предпочитают не упоминать о том, чем в итоге закончилось пребывание Михаила-Митяя у бекляри-бека. А как известно, в итоге он получил от хана Мухаммада (Туляка), ставленника Мамая, тарханный ярлык, подтверждающий все привилегии русской церкви, которые даровали ей прежние золотоордынские ханы, заканчивая Бердибеком — первым монархом, при котором сам Мамай занимал пост бекляри-бека. Отметим, что ярлык Михаилу-Митяю входит в сборник ханских ярлыков русским митрополитам, а в Краткой редакции сборника даже открывает его.[340 - См., напр.: Приселков 1916, с. 91; Зимин 1955, с. 465. Ср.: Новиков 17886, с. 16-18.]

Однако многие современные историки русской православной церкви «забывают» об этом ярлыке и вообще предпочитают не упоминать о том, что Митяй по пути в Константинополь побывал у Мамая: они сообщают лишь о его путешествии в Константинополь и внезапной кончине.[341 - См., напр.: Петрушко 2007, с. 135-136. Ср.: Терещенко 1837, с. 4-5.] Кроме того, трактуя действия Мамая в отношении московского ставленника на митрополичий престол как насильственные, и летописцы, и современные исследователи упускают из виду еще один факт: Митяй предпочел отправиться на поставление в Константинополь именно через владения Мамая — в отличие от своего соперника, вышеупомянутого Дионисия, который своими действиями в 1375 г., несомненно, возбудил враждебность Мамая. Более того, ряд современных исследователей полагает, что Митяй еще до поездки через «Мамаеву Орду» получил от хана Мухаммада, ставленника Мамая, охранный ярлык, позволяющий ему безопасно путешествовать по владениям, подконтрольным бекляри-беку.[342 - Григорьев 1985а, с. 100-101; ср.: Горский 2000, с. 95.] Таким образом, вполне очевидно, что Мамай до последнего решающего сражения с русскими пытался найти с ними общий язык и использовал для этого прежде всего руководство русской церкви.

Наиболее серьезные обвинения бекляри-бека в покушении на религиозные ценности русского народа присутствуют уже в «памятниках Куликовского цикла», появившихся вскоре после Куликовской битвы. Практически все «памятники», а также и ряд других источников, содержащих сведения о Мамае, утверждают, что одним из намерений Мамая было низвержение православной веры на Руси. В уста Мамая средневековые авторы вложили, в частности, такие слова: «Поидемъ на русского князя и на всю Русскую землю, яко же при Батый цари бывши, и христианьство потеряемъ, и церкви божиа попалимъ огнемъ, а законъ ихъ погубимъ, а кровь християньску прольем».[343 - Памятники 1998, с. 30. См. также: Петров 2005, с. 68; Рудаков 2009, с. 151.] Не исключено, что подобные слухи (как и о намерении Мамая «осесть» на Руси) в самом деле распространялись на Руси перед решающим сражением с бекляри-беком, чтобы поднять широкие массы на борьбу с Ордой, правитель которой покушался не только на политическую, но и религиозную свободу Руси.[344 - См.: Прохоров 1983, с. 287.]

В результате и сам Мамай характеризуется в значительной степени не только как политический противник Руси, но и как иноверец и даже более того — язычник. Обычные его эпитеты в «памятниках» — «язычник», «поганый» и даже «еллин» (отметим, что последний эпитет отнюдь не означает, что средневековые русские авторы считали Мамая древним греком: «еллинами» на Руси называли именно язычников, «поганых»).[345 - См.: Срезневский 2003а, ст. 824; Широкорад 2005б, гл. 15.] По мнению исследователей, в «Сказании о Мамаевом побоище» Мамай вообще представлен волхвом-оборотнем.[346 - Черный 2008, с. 253-254; ср.: Зимин 2006, с. 258, 371.]

И если, говоря о политическом противостоянии с Русью, Мамая сравнивали с Батыем, то в контексте противостояния религиозного он приравнивался к египетскому фараону, Навуходоносору, римским императорам Титу и Юлиану Отступнику.[347 - Книга 1775, с. 496; Сказания 1982, с. 175; Памятники 1998, с. 137-138, 226, 253. См. также: Колесов 1979, с. 37, 42.] Так, в «Сказании о Мамаевом побоище» Мамай в переписке с литовским и рязанским князьями сравнивает свое войско с войском вавилонян, взявших Иерусалим: «…аще бым хотел своею силою древный Иерусалим пленити, яко же и халдеи»; «маю так войска много, которымъ Иерусалимъ давный и хо-тяй якое царство взялъ бым».[348 - Памятники 1998, с. 228, 349. Интересное наблюдение сделал А. А. Зимин, обнаруживший, что описание подготовки Дмитрия Донского к борьбе с Мамаем в «Задонщине» имеет своим источником... «Историю Иудейской войны» Иосифа Флавия [Зимин 2006, с. 48].] В уста Мамая, понявшего, что битва проиграна, средневековые авторы вкладывают слова, очень близкие, по мнению исследователей, к плачу вавилонского же царя Валтасара.[349 - См.: Орлов 1935, с. 159.] При этом любопытно отметить, что, представляя Мамая врагом христианской веры, его сравнивают… опять же с Батыем — ведь, согласно церковной историографической традиции, Бату не только завоевал и покорил Русь, но и нанес значительный ущерб православной вере. Так, в заключении к сборнику ханских ярлыков русским митрополитам отмечается, что Батый единственный из ордынских «царей» не выдавал ярлыки русской церкви «иже бе попленил Рускую землю». В «памятниках Куликовского цикла» сообщается, что Батый «святыа церкви оскьверни, и многи манастыри и села пожже, и въ Володимере въселенскую церковь златоверхую разграбилъ».[350 - Зимин 1955, с. 471; Сказания 1982, с. 25. См. также: Рудаков 2009, с. 160.] Однако сам Мамай представлен более образованным, чем «варвар» Батый, чье имя в русской историографии ассоциировалось исключительно с разорением и разрушением: так, например, в «Сказании о Мамаевом побоище» сообщается, что он много внимания уделяет изучению истории, любит и ценит книги, которые ему присылают его союзники Ольгерд Литовский и Олег Рязанский.[351 - См.: Салмина 2004, с. 257, 263. М. А. Салмина высказывает интересное предположение о том, что образ Мамая в «Сказании о Мамаевом побоище» отражает не столько исторический прототип, сколько предводителей еретических движений в Новгороде и Москве, развернувшихся на рубеже XV-XVI вв., когда, по мнению исследовательницы и было создано «Сказание» [Салмина 2004, с. 264].] Нет сомнения, что создавая такой его образ, авторы «памятников» стремились в еще большей степени сопоставить его с такими ярыми врагами церкви, как римские императоры Тит и Юлиан Отступник, которые были для нее гораздо опаснее, чем варвары-разрушители, поскольку являлись идейными противниками христианства.

Соответственно, русские князья, выступившие против Мамая, представлены в летописях и «памятниках Куликовского цикла» не только как патриоты Руси, мудрые правители и отважные воины, но и как благочестивые защитники православной веры от «поганых». В «Сказании о Мамаевом побоище» религиозный аспект Куликовской битвы выражен еще более ярко, причем предводителями борьбы с Мамаем в нем представлены даже не князья, а церковные иерархи — митрополит Киприан и игумен Сергий Радонежский.[352 - См.: Салмина 2004, с. 254-255, 260-261.] Сам же Дмитрий Донской характеризуется в средневековых русских источниках как благоверный князь, покровитель церкви и защитник христовой веры.[353 - См.: Михайлов 1827, с. 10; Катаев 1863, с. 3, 6; Дмитриев 1955, с. 142-143; Лепахин 2005; Гардзанити 2006, с. 106; Рудаков 2009, с. 137-138, 141-142. Напомним, что Дмитрий Донской был причислен к лику святых лишь в 1988 г., во время празднования 1000-летия крещения Руси и накануне 600-й годовщины со дня его кончины [см., напр.: Данилевский 2000, с. 305 и след.; Горский 2001а, с. 111]. До этого времени церковь отказывала ему в канонизации, поскольку осуждала слишком вольное обращение великого князя с высшими иерархами церкви — в частности неоднократное назначение и низложение митрополитов по собственной воле в 1378-1382 гг.] Заступниками церкви и истинной веры признаны и другие участники противостояния с Мамаем — князь Владимир Андреевич Серпуховский, Дмитрий Боброк-Волынский. Любопытно, что даже Андрей и Дмитрий Ольгердовичи представлены борцами за православную веру, несмотря на то что их единокровный брат, литовский князь Ягайло, фигурирует в «памятниках» как союзник Мамая и, соответственно, «поганый», язычник.[354 - См., напр.: Памятники 1998, с. 162, 356; Михайлов 1827, с. 34.]

В «Сказании о Мамаевом побоище» воины Дмитрия Донского названы «отроками Давидовыми», соответственно же войска Мамая видятся автору этого сочинения филистимлянами.[355 - См.: Селезнев 2007, с. 90. И. Михайлов, пересказывая летописные источники, сравнивает Дмитрия с императором Константином Великим, а его противостояние с Мамаем уподобляет бою Давида с Голиафом [Михайлов 1827, с. 42].]

И победа Дмитрия Донского над Мамаем в трактовке средневековых русских авторов изначально предопределена: сам бог заступился за приверженцев истинной веры, помог им в борьбе с более многочисленным (так утверждают средневековые источники) врагом. Об этом прямо пишут создатели «памятников»: «И по сих же въ 9 час дне призре господь милостивыма очима на вси князи руские и на крепка воеводы, и на вся христианы, дръзнувше за христианство и не устрашишася яко велиции ратници. Видешя бо верни яко въ 9 час бьющееся аггели погагают христианомъ. И святыхъ мученик полкъ, и воина Георгиа, и славнаго Дмитриа, и великых князей тезоименитых Бориса и Глеба. В них же бе воевода съвръшенаго плъка небесных вой архистратигъ Михаил…».[356 - Памятники 1998, с. 38. См. также: Черный 2008, с. 225-226, 269; Рудаков 2009, с. 157-158.]Ряд средневековых сочинений содержит упоминания о небесной помощи Дмитрию Донскому со стороны его предка Александра Невского.[357 - См. подробнее: Шенк 2007, с. 94, 97; Кривошеев, Соколов 2009, с. 179.] В духовном стихе о Дмитрии Солунском (святом покровителе Дмитрия Донского) содержится фраза, что именно этот святой «отогнал… неверного Мамая во его страну порубежную». Сохранилась также легенда о явлении Дмитрию Донскому перед Куликовской битвой иконы Николая Чудотворца как знака божьей помощи.[358 - Тимофеев 1885, с. 207; Путилов 1961, с. 112, 114; Левинтон, Смирнов 1979, с. 75; Морозова 1983, с. 212; Черный 2008, с. 98, 237.] Мамай же, увидев столь явную помощь христианам со стороны божественных сил, якобы произносит: «Великъ богъ христианескъ и велика сила его! Братие измаиловичи, безаконнии агаряне, побежите неготовыми дорогами».[359 - Памятники 1998, с. 76-77. Ср.: Катаев 1863, с. 19.]

Весьма символическим эпизодом противостояния православной Руси и языческой Орды под предводительством Мамая является участие в Куликовской битве двух монахов-схимников — Пересвета и Осляби, якобы направленных на помощь Дмитрию Ивановичу Московскому самим Сергием Радонежским — одним из наиболее почитаемых на Руси святителей.[360 - Согласно В. А. Кучкину, встреча Дмитрия Донского с Сергием Радонежским, по мнению большинства исследователей, состоявшаяся перед Куликовской битвой, на самом деле произошла в 1378 г., перед битвой на р. Воже [Кучкин 1992, с. 85-87). Если принять эту версию, то отправка Троицким игуменом Пересвета и Осляби на битву предстает абсолютным вымыслом.] Участие и героическая гибель монахов в битве является ярким и живописным аргументом в пользу того, что битва велась в значительной степени (если не в первую очередь) именно за веру, а не за политические цели. Особенно впечатляюще описан в «памятниках» поединок пожилого монаха Пересвета с ордынским богатырем Челубеем (Темир-мирзой), открывший Куликовскую битву.

Между тем выступление монахов с оружием в руках против врага — явление совершенно экстраординарное, поскольку духовенству было запрещено брать в руки оружие. Кроме того, статус Пересвета и Осляби (если принять их участие в Куликовской битве за исторический факт) вызывает большие сомнения у специалистов по древнерусской истории. Согласно сохранившимся документам конца XIV в., Пересвет и Ослябя к моменту битвы были отнюдь не монахами (и тем более не схимниками, т. е. обладателями высокого иноческого сана), а боярами — причем на службе даже не у Дмитрия Московского, а у его тезки — Дмитрия Ольгердовича Брянского. Интересно отметить, что автор «Задонщины» в какой-то мере сам себе противоречит: он называет Пересвета «чернецом», но при этом пишет, что он «поскакивает на своем борзом коне, а злаченым доспехом посвечивает», т. е. облачен не в монашеское одеяние, а в боевые доспехи.[361 - Сказания 1982, с. 11. Возможно, впрочем, что это ошибка не самого автора (которым считается Софроний Рязанец, ср.: Словарь 1988, с. 347-348), сколько последующих переписчиков, которые в течение XVI-XVII вв. составили целый ряд списков этого произведения [см.: Адрианова-Перетц 1948, с. 201; Назаревский 1956, с. 550; Дмитриев 1992, с. 41; Рудаков 2009, с. 126]. См. также: Каргалов 1980, с. 101-102; 1989, с. 132.]

Современные исследователи даже сумели найти причину того, что Пересвет и Ослябя вошли в источники как монахи: оказывается, под конец жизни, после 1393 г., Ослябя и в самом деле принял монашеский постриг — не исключено, что даже в обители, основанной Сергием Радонежским (что, кстати, опровергает версию о гибели Осляби на Куликовом поле).[362 - См.: Черный 2008, с. 84.] В источниках Ослябя фигурирует как «брат» Пересвета — возможно, они и в самом деле были близкими родственниками. Летописцы же, не вполне вникая в такие тонкости, сочли их «братьями во Христе» — монахами одной обители. Впоследствии все эти детали оказались «забыты» авторами «памятников Куликовского цикла», и в результате Мамаю на Куликовом поле противостояли не два брянских боярина-воина (что было бы вполне заурядным эпизодом), а два монаха-схимника — что являлось уже событием из ряда вон выходящим и придавало Куликовской битве и вообще противостоянию русских князей с Мамаем характер «священной войны».[363 - Сомнения в том, что ко времени Куликовской битвы Пересвет и Ослябя пребвывали в иноческом сане, выказывают не только современные «неоязычники» [см., напр.: Прозоров 2006], но и вполне «ортодоксальные» историки [Шамбкнаго 1906, с. 177; Никитин 2001, с. 495, 507; Горский 20046, с. 172-173; Черный 2008, с. 84-86]. Представители РПЦ, пытаясь развеять эти сомнения, могут сослаться лишь на «основной памятник Куликовского цикла» — «Сказание о Мамаевом побоище» и на «600-летнию историческую традицию, закрепленную трудами выдающихся историков XIX-XX столетий (Н. М. Карамзина, С. М. Соловьева, С. Ф. Платонова и др.)». Никакого опровержения фактов, вызывающих недоумение исследователей, церковные авторы не приводят [см., напр.: Гумеров 2007]. Единственную обоснованную попытку найти «непротиворечивую версию» мы обнаружили у Г. П. Федотова, предположившего, что Пересвет и Ослябя, будучи иноками, не участвовали в битве, а могли исполнять роль «полковых священников», в противном случае они считались бы нарушителями монашеских обетоз [Федотов 2004, с. 203-204]. Любопытно, что в Дмитриевском монастыре Рязанской губернии (у с. Скопина) еще в конце XIX в. хранилась реликвия — монашеский дорожный костыль, якобы принадлежавший Пересвету [Розанов 1879, с. 64-65].]

Имеет религиозную окраску и описание смерти Мамая в некоторых источниках. Так, например, в одной из летописей конца XVI в. содержится следующая версия гибели бекляри-бека: «Мамай побеже и прибеже въ Кафу. И тамо позна его некш Фрязинъ, и поведа многимъ, что Христiанству многа зла учинилъ, и тамо его убиша».[364 - Летописец 1781, с. 87.]

В заключение обратим внимание на один интересный момент: в «памятниках Куликовского цикла» весьма незначительно отражен факт мусульманского вероисповедания Мамая — он ярко охарактеризован как язычник, но не как «бесермен», а ведь ко времени его прихода к власти Золотая Орда уже довольно долго имела статус мусульманского государства.[365 - До нашего времени сохранилась пайцза (металлическая дощечка, • служившая своего рода удостоверительным приложением к ханскому ярлыку), выданная ханом Абдаллахом, ставленником Мамая. Она содержит монгольскую имперскую формулу «Волей вечного неба», несмотря на то что в это время Золотая Орда уже была исламизирована, да и сам хан,; судя по имени, был мусульманином [см.: Банзаров 1850, с. 7-8].] Тем не менее в «памятниках» встречается лишь несколько упоминаний о мусульманстве как самого бекляри-бека, так и его войска: так, в летописной повести Мамай, уже видя поражение своих войск, обращается к своим воинам «Братие измаиловичи, безаконнии агаряне», призывая их обратиться в бегство; в «Сказании о Мамаевом побоище» он «нача призывати» не только языческих богов, но и «великого пособника Махъмета», к «Магмету» же взывают и его воины.[366 - Памятники 1998, с. 77, 181, 245, 330. См. также: Рудаков 2009, с 158.] Весьма интересно отметить, что в «памятниках Куликовского цикла» периодически фигурируют «бесермены», однако исследователи склонны видеть в них не мусульман, а народность «бесермян».[367 - См.: Памятники 1998, с. 48 (прим. 2).] Лишь в «Слове о житии и преставлении» Дмитрия Донского Мамаю было приписано намерение заменить православие на Руси исламом.[368 - Слово 1838, с. 84. См. также: Гальперин 2005, с. 250. Ср.: Салмина 2004, с.]

Думается, мусульманское вероисповедание Мамая не нашло значительного отражения в источниках по нескольким причинам. Во-первых, Мамай олицетворял степную угрозу Руси и всему оседлому миру, а степные силы в средневековой русской историографии далеко не всегда ассоциировались с исламом — например печенеги, торки, половцы и пр. Во-вторых, во время создания «памятников Куликовского цикла» на русской службе находилось немало выходцев из Золотой Орды, исповедовавших ислам: авторы «памятников» и их заказчики из числа русских князей и церковных иерархов вовсе не стремились вызвать их недовольство. Кроме того, даже такие ревностные мусульмане из числа золотоордынских правителей, как Берке, Узбек, Джанибек, не притесняли русскую церковь, так что характеристика Мамая как мусульманина не позволила бы историографам убедительно представить его как врага русской церкви. Наконец, в-третьих, приписывание Мамаю приверженность к исламу поставило бы под сомнение включение в его «многочисленное воинство» представителей в том числе и христианского вероисповедания — в частности армян и особенно генуэзцев, наличие которых в его войске — это еще одно серьезное обвинение историков, дополняющее образ Мамая как врага Руси и христианской веры.






ГЛАВА ВТОРАЯ.

МИФ О МАМАЕ КАК СТАВЛЕННИКЕ И ЖЕРТВЕ ГЕНУЭЗЦЕВ





О том, как Мамай «состоял на жаловании» у генуэзских купцов


Уже вполне сложившийся стереотип Мамая как извечного врага Руси — ив политическом, и в религиозном отношении — повлек создание дальнейших мифов, базирующихся уже на взаимодействии бекляри-бека с другими государствами. Мирные отношения таких государств с Мамаем являлись основанием для их «автоматического» причисления к врагам русского народа в отечественной историографической традиции. Именно так оказались представлены взаимоотношения Мамая с генуэзскими колониями в Причерноморье.

В отличие от мифа о «патологической» вражде Мамая к Руси и православию, сложившегося уже в XIV-XV вв., обвинение его в антирусском сговоре с Генуей представляет результат современного мифотворчества. Между тем всего лишь два сообщения средневековых источников дают основания говорить о союзе Мамая с генуэзцами. Первое — это довольно неопределенное упоминание о том, что в составе его войск на Куликовом поле находились некие «фряги», которых обычно принято отождествлять с генуэзцами Кафы.[369 - См.: Памятники 1998, с. 9, 16 (прим. 3), 30. См. также: Карышевский 1955, с. 38-39; Прохоров 1978, с. 108; Каргалов 1980, с. 57-58; 1989, с. 123, 132.] Второе сообщение — упоминание о его бегстве в Кафу после того, как его войска передались хану Токтамышу. Это второе сообщение мы рассмотрим отдельно, пока же сосредоточимся на таинственных «фрягах», участвовавших в Куликовской битве.

Довольно туманное упоминание «фрягов» среди войск Мамая послужило, основанием для создания целой концепции о союзе Мамая с католическим Западом против православной Руси, особенно широко пропагандировавшейся в 1980-1990-е гг. Так, согласно, В.Л. Егорову, между генуэзской Кафой и Мамаем существовало соглашение об оказании военной взаимопомощи. И якобы именно во исполнение этого соглашения «фряги» (т. е. уже вполне определенно — генуэзцы Кафы!) приняли участие в сражении на Куликовом поле.[370 - Егоров 1980, с. 212. См. также: Моисеева 1979, с. 224-225.] С. Марков идет еще дальше и утверждает, что уже в 1350-е гг. «Мамай был вхож в покои генуэзского и венецианского консулов в Каффе, Тане (Азове) и Судаке (Суроже)».[371 - Марков 1990, с. 115.]

Наиболее радикальную позицию заняли Л.Н. Гумилев и его последователи, утверждая, что Мамай был прямым ставленником Генуи, затевавшей, ни более ни менее, как вселенский заговор с целью покорения Руси и установления контроля над восточноевропейскими рынками серебра и пушнины.[372 - Гумилев 1980; 1992, с. 421-422; 1994а, с. 311; 1994в, с. 363; 1995, с. 168, 170-171. См. также: Арсюхин 2003; Быков, Кузьмина 2004, с. 164; Серова 2005, с. 97; Ткаченко 2007; Баймухаметов 2009, с. 66-67.] Эта концепция очень «удобно» вписывалась в евразийские построения Л.Н. Гумилева о противостоянии Руси и Запада и совершенно не противоречила его утверждениям о дружбе и союзе Руси с Золотой Ордой. Ведь Мамай, согласно построениям Л.Н. Гумилева, изначально проводил антиордынскую политику (этот миф мы рассмотрим ниже) и, став клевретом генуэзцев, окончательно порвал со степными традициями, превратившись в «наймита» Запада, чем противопоставил себя и Руси, и Орде.

Не ограничиваясь финансированием авантюр Мамая, генуэзцы, по утверждениям современных мифотворцев, предоставили ему прямую военную помощь. В результате, как с иронией отмечает А.Б. Широкорад, «из книги в книгу кочует "черная генуэзская пехота", идущая густой фалангой по Куликову полю»![373 - Широкорад 2005а. См. также: Широкорад 2005б, гл. 13; Козлов-Струтинский. О. А. Курбанов предположил, что в войске Мамая могли находиться генуэзские «инженеры», которые могли бы помочь ему взять Москву, но в битве они не участвовали [Курбанов 2006].] Миф, поддержанный авторитетными и читаемыми авторами, таким образом, оказался весьма популярен и живуч, и некоторые современные историки не только полностью верят в него, но даже точно указывают, где генуэзская пехота располагалась на Куликовом поле![374 - См., напр.: Селезнев 2009а. И. Л. Измайлов вполне обоснованно с недоверием воспринимает сведения об участии генуэзцев в Куликовской битве как «поздние и весьма смутные», но вместе с тем допускает, что оно имело место [История 2009, с. 419, 705].]

Однако каковы же исторические факты, касающиеся взаимоотношений Мамая и Генуи? Представим их также в виде хронологии контактов бекляри-бека с итальянскими торговыми республиками, а вернее — с их колониями в Причерноморье.

В 1362 г. Мамай и его ставленник хан Абдаллах подвергают разгрому и разорению город Азак (Азов), где были расположены венецианская и генуэзская колонии.[375 - См.: Григорьев 2007, с. 128. Ср.: Марков 1990, с. 117.] Весьма странный поступок для того, кто с молодости «был вхож» в дома влиятельных генуэзцев и пользовался их покровительством!

В 1360-е гг. Мамай от имени Абдаллах-хана предоставляет венецианским купцам Таны (т. е. того же Азака-Азова) льготы в торговле с Золотой Ордой, снижая налог с оборота до 3% (такая ставка существовала до 1347 г., когда хан Джанибек после военного конфликта с Венецией повысил этот налог до 5%).[376 - См.: Скржинская 1973, с. 116. О конфликте Джанибека с Венецией и ярлыке 1347 г. см.: Григорьев, Григорьев 2002, с. 98.] Учитывая, что Венеция и Генуя являлись многовековыми соперниками, вряд ли действия бекляри-бека в пользу венецианцев являлись дружественным жестом по отношению к генуэзцам.

В 1365 г. генуэзцы захватывают крепость Судак (Солдайю), прежде формально принадлежавшую княжеству Феодоро, признававшему зависимость от Мамая и его ханов.[377 - Якобсон 1973, с. 124; Васильев, Автушенко 2006, с. 135. Согласно Ф.-Х. Байеру, Мамай уже с 1373 г. осаждал Феодоро [Байер 2001, с. 196].] Кажется, это единственный пример сотрудничества Мамая с Генуей, ибо на этот раз он предпочел защите своих вассалов-феодоритов мирные отношения с Кафой.[378 - А. В. Васильев и М. Н. Автушенко, развивая эту мысль, высказывают предположение, что войска княжества Феодоро приняли участие в Куликовской битве на стороне Дмитрия Московского, поскольку союз Мамая с Генуей был им невыгоден [Васильев, Автушенко 2006, с. 130-131, ср.: Быков, Кузьмина 2004, с. 167-168; Скржинская 2006, с. 348].]

В 1372 г. Мухаммад-хан, новый ставленник Мамая, выдает ярлык, предоставляющий льготы в торговле с Ордой, купцам польского города Кракова, а в 1380 г. — и их конкурентам, торговцам из Львова, входившего в состав Великого княжества Литовского.[379 - Хеллер 2001, с. 119.] Сделано это было с целью лишить генуэзцев и венецианцев монополии на торговлю европейских стран с Золотой Ордой и открыть новые торговые пути. Подобные действия также не свидетельствуют о дружелюбии Мамая к генуэзцам, у которых он якобы состоял на службе.

В 1375 г. Мамай отнимает у генуэзцев (которые не ограничились захватом Судака и продолжили аннексию Судакской долины) 18 захваченных ими ранее селений и прекращает строительство новой крепости в Судаке, приказав возить камень для возведения стен вокруг Солхата, где располагалась его собственная резиденция.[380 - См.: Якобсон 1973, с. 125; Григорьев 2007, с. 150-151; ср.: Кра-маровский 2001, с. 117.] В результате отношения между Мамаем и генуэзцами оставались напряженными вплоть до падения бекляри-бека. Итальянские средневековые источники содержат сведения, что еще в 1380-1381 гг. Генуя и Золотая Орда находились в противостоянии из-за Судака (Солдайи) и прилегающих к нему территорий.[381 - См.: Еманов 1993, с. 272; 2006, с. 146; Serra 1835, р. 416. А. Широкорад прямо заявляет, что «в 1380 году генуэзские колонии в Причерноморье находились в состоянии войны с Мамаем» [Широкорад 2005а].] Кстати, эти 18 селений были возвращены генуэзцам в 1381 г. по решению нового ордынского властителя — хана Токтамыша,[382 - См.: Кеппен 1837, с. 85-87; Мурзакевич 1837, с. 51-52; Mas Latri 1868; Брун 1880, с. 144-145; Desimoni 1887; Di Cosmo 2005, p. 396; Скржинская 2006, с. 89-90; Григорьев 2007, с. 151-152.] которого, однако, никто не обвиняет в сговоре с Генуей против Руси и православия…

К 1380 г. денежные дела бекляри-бека приходят в упадок, и ему приходится отчеканить некоторое количество золотой монеты (вместо обычного серебра), причем большая часть этого чекана идет на оплату долгов генуэзской Кафе.[383 - Пономарев 2005, с. 48-49.] А ведь, согласно современным мифотворцам, это кафинские власти платили Мамаю жалованье, а не наоборот!

Теперь обратимся к статистике. По данным «Массарии Кафы» (бухгалтерской книги городского казначейства), население этого города к 1381 г. составляло до 7 000 жителей.[384 - Пономарев 2000, с. 391-392; Матиева 2009, с. 352.] Таким образом, вряд ли Кафа могла выставить в помощь Мамаю значительное число воинов.

Кроме того, до нашего времени сохранился весьма интересный исторический источник — «Устав для генуэзских колоний в Черном море», изданный в 1449 г. в Генуе. Согласно этому документу, военный гарнизон Кафы в это время (т. е. спустя более полувека после эпохи Мамая) состоял из 20 городских стражников, 20 оргузиев (наемных воинов) и по одному надзирателю с солдатом на каждую крепостную башню и городские ворота. В случае войны представители городской общины получали общественное оружие из городского арсенала. В Судаке генуэзский гарнизон состоял из пристава, подкомменданта и 4 солдат в каждой из двух городских крепостей, по 2 караульных у каждых ворот и 20 наемных солдат с двумя баллистами. В еще одной генуэзской колонии — Чембало (Балаклаве) размещались 40 солдат-стрелков с двумя баллистами, подкоммендант и его служитель.[385 - См.: Юргевич 18636, с. 699-701, 723, 768-770, 785-786.] Как видим, никаких сотен и тем более тысяч генуэзской пехоты в Кафе и даже во всей Газзарии (так официально именовались причерноморские владения Генуи) не наблюдалось! А те немногие десятки солдат гарнизона, во-первых, вряд ли могли представлять интерес для Мамая по причине своей малочисленности, а во-вторых, их не отпустили бы и генуэзские власти, поскольку постоянно могли ожидать нападения со стороны венецианцев или княжества Феодоро.

Кстати говоря, согласно документам, хранящимся в итальянских архивах, в течение 1378-1381 гг. Генуя вела очередную войну с Венецией из-за Таны, т. е. основным театром боевых действий являлось именно Причерноморье.[386 - См.: Волков 1858, с. 170-174; Матиева 2009, с. 297, 299.] Так что кафинским генуэзцам было просто-напросто не до помощи Мамаю — своих проблем хватало.

И напоследок — факт филологического характера: слово «фряг» в Средневековой Руси означало отнюдь не только «генуэзец» (а ведь именно из этого значения исходят сторонники гипотезы о военной помощи Генуи Мамаю!). Оно означало любого итальянца и даже в более широком плане — «латинянина», т. е. католика из Южной Европы, «франка» (северные европейцы на Руси именовались «немцами»).[387 - См.: Фасмер 1987, с. 208.] Таким образом, «фряги» из войска Мамая могли быть наемниками из Венеции, Неаполя или вообще других католических стран Южной Европы — например Франции или Испании…




О союзе Мамая с папой римским


Еще один современный миф о Мамае, служащий своеобразным продолжением мифа о его союзе с Генуей, — связь бекляри-бека с папской курией. И если все вышеприведенные мифы, включая даже современные, базируются хотя бы на косвенных данных средневековых источников, то этот целиком и полностью основан на предположениях и допущениях современных авторов.

Главным апологетом версии связей Мамая с Римом стал опять же Л.Н. Гумилев, который отстаивал концепцию о Мамае как ставленнике генуэзцев.[388 - Гумилев 1992, с. 423; 1994а, с. 311; 19946, с. 325. Ср.: Лурье 1990; 1994.] Цель союза с Римом, по мнению историка, все та же — покорить и уничтожить Русь, для чего неоднократно организовывались и военные мероприятия (так называемые «северные крестовые походы»). Действительно, Генуя одно время деятельно сотрудничала с папской курией: генуэзские торговцы нередко являлись «папскими банкирами» и порой проводили политику в интересах Рима и в других странах. Так, например, союз Михаила VIII Палеолога с Генуей привел к появлению «униатской» церкви в Византии.

Версию Л.Н. Гумилева вскоре подхватили и другие авторы, которые ссылаются и на «источники», хотя фактически всего лишь вольно трактуют «памятники Куликовского цикла» и некоторые другие исторические документы. Так, например, «бухгалтерские книги Кафы», содержащие сведения о переговорах генуэзских купцов с Мамаем по поводу займа им средств, являются в их глазах «бесспорным доказательством» того, что именно Генуя «финансировала» поход Мамая на Русь в обмен на распространение католичества. Аналогичным образом булла папы римского Урбана VI о назначении специального инквизитора «для Руси и Валахии» также, по мнению этих авторов, является подтверждением союза папы римского с Мамаем.[389 - См., напр. Быков, Кузьмина 2004, с. 164-165; Серова 2005, с. 97.] Некоторые публицисты заходят настолько далеко, что и самого Мамая считают католиком![390 - См., напр.: Ткаченко 2007.]

Между тем, как уже отмечалось выше, Мамай расплачивался по своим долгам с генуэзцами — причем золотой монетой, которую ему пришлось специально для этого отчеканить. А булла папы могла, во-первых, быть издана в целях дальнейшего развития миссионерской деятельности, во-вторых, формулировка «Русь и Валахия» заставляет предположить, что речь шла о юго-западных русских землях, находившихся под литовским владычеством, которые как раз представляли в то время интерес и возможности для католизации. Таким образом, каких-либо конкретных свидетельств в пользу сговора Мамая с папой римским в источниках не обнаруживается.

Известно, что в эпоху Мамая в Золотой Орде продолжалась миссионерская деятельность, предпринимаемая католическими духовными орденами. Так, сохранились послания представителей Северной Татарской Викарии ордена францисканцев 1371-1374 гг., авторы которых сообщали, что много и удачно проповедуют католичество среди православных, мусульман и язычников, и папа Григорий XI в ответ на эти обнадеживающие послания присылал в Золотую Орду новых миссионеров.[391 - Малышев 2002, с. 78.] Однако отметим, что кустодии (округа) этой Викарии располагались в Кафе и в Сарае — к владениям Мамая они не имели отношения.

Кроме того, имеет смысл отметить, что в 1305-1378 гг. папы римские находились под контролем королей Франции и имели резиденцию не в Риме, а в Авиньоне. Соответственно, в большей степени они являлись союзниками и проводниками политики французских монархов, а не итальянских торговых государств и, в частности, Генуи. А с 1378 г. папство сотрясает «Великая схизма» — длительная борьба пап и антипап, продолжающаяся до 1419 г.[392 - См. подробнее: Лозинский 1986, с. 153 и след., 180 и след.] В связи с этим интерес пап к католизации стран Восточной Европы значительно снизился: они старались удержать и укрепить свои позиции в собственном западноевропейском католическом мире. Поэтому контакты Мамая с венецианцами и генуэзцами Причерноморья нельзя считать доказательством того, что он поддерживал связи с папской курией.

Сведений о каких-либо связях Мамая с католическими духовными орденами, его покровительстве проповедникам католичества и т. п. в источниках не имеется, его религиозная политика вообще никак не отражена в средневековых исторических сочинениях. А между тем известно, что покровительство католическим миссионерам оказывали ханы-мусульмане — например Туда-Менгу и Узбек. Узбек-хан, сделавший ислам официальной религией Золотой Орды, предоставил значительные привилегии католическим миссионерам и обменивался с папой римским Бенедиктом XIII дружескими посланиями.[393 - См.: Карамзин 1992, с. 307; Юргевич 1863а, с. 1003.] Однако ни один автор не обвиняет этих ханов в сговоре с католическим Западом против Руси! Тем более странными и неубедительными выглядят обвинения Мамая в союзе с папой римским: ни один современный ему католический миссионер не упоминает о какой-либо роли бекляри-бека в распространении католичества в Золотой Орде или на Руси. Нет также каких-либо сведений, дающих основания полагать, что взаимодействие Мамая с итальянскими торговцами Причерноморья преследовало, помимо политических и экономических, также и религиозные цели.

Наконец, свидетельством, опровергающим союз бекляри-бека с папой римским, являются… «памятники Куликовского цикла»! В них Мамай представлен как язычник, «поганый», «еллин». Его воинство и союзники также чаще всего характеризуются как язычники, очень редко упоминается об их мусульманском вероисповедании. Даже литовский князь Ягайло, впоследствии ставший ревностным католиком, охарактеризован в памятниках как «поганый». Несомненно, будь у средневековых русских авторов хотя бы малейшее основание для обвинения Мамая в сговоре с «латинянами», это нашло бы отражение в «памятниках» и вызвало бы шквал новых обвинений в его адрес. Однако таких сведений «памятники» не содержат. Таким образом, древнерусские авторы, совершенно не заинтересованные в «обелении» Мамая, отвергают вероятность его сговора с Римом.

Как видим, миф о контактах Мамая с папской курией являет собой череду домыслов и «достраиваний» имеющихся фактов. Цель таких построений вполне очевидна — завершение формирования образа этого деятеля как врага Руси и православия, не гнушавшегося вступать в контакт даже с иноверцами (коль скоро сам он был воспитан в мусульманских традициях), лишь бы это позволило ему причинить как можно больше вреда русскому народу и русской церкви!




О гибели Мамая в Кафе от рук генуэзцев


Согласно сообщению ряда «памятников Куликовского цикла», Мамай, после того как его войска без боя перешли на сторону хана Токтамыша, бежал в Кафу и был убит там местными «фрягами», пожелавшими захватить его богатства, которые он успел прихватить при бегстве.[394 - Памятники 1998, с. 41, 82, 294, 337, 366; Моисеева 1979, с. 239; Киевский синопсис 2006, с. 201.] В Лицевом летописном своде имеется весьма яркая и впечатляющая миниатюра о гибели Мамая в Кафе.[395 - Повесть 1984. См. также: Мартынюк 2003, с. 11.] На основании сведений Киевского синопсиса (1674 г.) о гибели бекляри-бека М.В. Ломоносов написал трагедию «Тамира и Селим», центральным сюжетом которой являются последние дни Мамая и его кончина.[396 - Ломоносов 1803, с. 41; см. также: Курмачева 1989, с. 206-207.]

Однако другие средневековые источники (включая «За-донщину» и «Краткую летописную повесть…», считающиеся наиболее ранними из «памятников») или отвергают версию об убийстве Мамая в Кафе,[397 - См., напр.: Памятники 1998, с. 104, 118, 131.] или же прямо сообщают о его гибели от рук воинов Токтамыша.[398 - Сказания 1982, с. 15; Памятники 1998, с. 11; Утемиш-хаджи 1992, с. 118; СМИЗО 2005, с. 325. «Компромиссную» версию предложил русский историк середины XIX в. К. Бестужев-Рюмин, согласно которому «бежал Мамай с поля Куликовского, а в Кафе... убил его татарин же, Тохтамыш» [Бестужев-Рюмин 1866, с. 4]. Аналогичное мнение высказал и современный исследователь М. Г. Крамаровский, предположив, что Мамай был убит на базаре в Кафе агентами Токтамыша [Крамаровский 2005, с. 78].] Кроме того, известно, что в Москве о гибели Мамая узнали от послов Токтамыша в 1381 г.[399 - См.: Юрганов 1998, с. 165; Миргалеев 2007, с. 219.] А между тем в Москве постоянно проживали купцы-«сурожане», т. е. выходцы из Судака, находившегося в это время под контролем Кафы![400 - В «Сказании о Мамаевом побоище» присутствует упоминание об участии «гостей сурожен» в московском войске во время Куликовской битвы — «видения ради» [Памятники 1998, с. 271; см. также: Полубоя-ринова 1978, с. 45].] Вполне логичным представляется вывод о том, что сведения о смерти бекляри-бека золотоордынский хан получил раньше, чем население южного берега Крыма. На наш взгляд, это является несомненным подтверждением того, что Мамай был умерщвлен сторонниками Токтамыша. Несмотря на это, большинство исследователей предпочитают опираться на версию, предложенную в публицистических сочинениях, каковыми являются, по сути, «Пространная летописная повесть о Куликовской битве» и «Сказание о Мамаевом побоище».[401 - См.: Мурзакевич 1837, с. 51; Устрялов 1839, с. 262; Лызлов 1990, с. 34; Карамзин 1993, с. 46-47; Соловьев 1988, с. 279; Нечволодов 1991, с. 452; Фахретдин 1996, с. 104; БСЭ 1975, с. 309; Вернадский 2000, с. 269; Кушкумбаев 20086, с. 41-42. Ср.: Мухамадиев 2005, с. 154; Зимин 2006, с. 87; История 2009, с. 705. Такой версии придерживался и М. Г. Крамаровский [История 2009, с. 443], однако впоследствии отказался от нее [личная консультация М. Г. Крамаровского]. Стоит отметить, что исследователи «памятников Куликовского цикла» уже с начала XX в. обоснованно рассматривают «Сказание о Мамаевом побоище» как своеобразный исторический роман, опирающийся на некоторые реальные факты. Однако в обработке автора «Сказания» эти факты подверглись таким искажениям, что об исторической достоверности произведения в целом не может идти и речи [см.: Шамбинаго 1906, с. 342; Азбелев 1976, с. 81; Салмина 2004, с. 263].]

И если большинство исследователей с полным доверием принимают эти источники, просто некритично оценивая уровень их достоверности, то некоторые современные авторы вполне осознанно опираются на сведения таких источников. Дело в том, что убийство Мамая жителями Кафы представляет собой весьма логичное и в какой-то мере символичное завершение концепции о его сговоре с Генуей и Римом против Руси: потерпевший поражение союзник оказался не нужен генуэзским властям, и они избавились от него так же цинично, как прежде вместе с ним разрабатывали планы по порабощению русского народа. Гибель одного беспринципного и коварного авантюриста от рук бывших союзников и покровителей, таких же беспринципных и коварных авантюристов, — что может быть более закономерным завершением карьеры главного врага Руси и православной веры?! Наиболее завершенный вид эта версия приобретает в сочинениях Л.Н. Гумилева, безапелляционно заявляющего: «Мамая прикончили его союзники — генуэзцы, просвещенные итальянцы, полагавшие, что с диким татарином можно не считаться».[402 - Гумилев 1992, с. 427; см. также: 1994а, с. 311.]

Некоторые авторы даже постарались «творчески» развить летописные сообщения о гибели Мамая в Кафе. Так, историк начала XIX в. И. Михайлов писал, что Мамай после разгрома на Калке некоторое время даже жил в Кафе «под другими именем», пока не был узнан и убит сторонниками Токтамыша.[403 - Михайлов 1827, с. 74.] Современный публицист Б. Соколов предложил довольно оригинальную, но вместе с тем и вполне вписывающуюся в эту концепцию версию гибели бекляри-бека: Мамай был убит генуэзцами за то, что бежал с Куликова поля, оставив своих генуэзских союзников гибнуть под русскими мечами.[404 - Соколов 1999.] Автор версии, таким образом, сводит воедино два мифа (об участии кафинских генуэзцев в Куликовской битве и об убийстве Мамая в Кафе), получая в результате на редкость логичную и убедительную картину!

Однако откуда же берет начало миф о гибели Мамая в Кафе? По-видимому, эта версия является сочетанием реальных фактов и «кочующих сюжетов».

К фактам, полагаем, можно отнести упоминание о том, что Мамай, преследуемый по пятам воинами Токтамыша, попытался найти убежище в генуэзской колонии. Однако сами же «памятники Куликовского цикла» содержат сведения о позиции генуэзцев: «Побежи ты, поганый Момаи, от насъ по заденеш и нам от земли Рускои».[405 - Памятники 1998, с. 104, 118, 131.] Как мы уже отмечали выше, у генуэзцев имелись серьезные политические мотивы, чтобы отказать бывшему бекляри-беку в убежище, но при этом не пытаться умертвить его.

Отражением «кочующего сюжета», скорее всего, является следующий мотив: могущественный некогда властитель, потерпев поражение от еще более сильного врага и потеряв практически все, находит убежище у некоего покровителя, который предательски убивает его, польстившись на богатства, которые беглец умудрился сохранить. Примеры подобных сюжетов известны с глубокой древности, найдя отражение в древних мифах и сведениях о реальных исторических деятелях древности (которые, впрочем, также вполне могут иметь мифологическую составляющую). Например, именно так гибнет древнегреческий герой Тесей, сброшенный со скалы скиросским царем Ликомедом, давшим ему поначалу пристанище.[406 - Легенды и сказания 1987, с. 222.] Аналогичная судьба постигла последнего египетского фараона Нектанеба II, погибшего где-то в Нубии, сирийского царя Александра Баласа, персидского шахиншаха Бахрама Чубина, нашедшего свой конец в Тюркском каганате, тюркского кагана Кара-Чурина, сгинувшего в Тибете, и т. д.[407 - См., напр.: Рыжов 1999, с. 107; 2001, с. 274, 324, 367.] По всей видимости, средневековые авторы использовали этот мифологический сюжет и в отношении Мамая, мифы о котором, как мы убедились, стали создаваться уже вскоре после его гибели.

Однако русские же летописцы сообщают, что Мамай, бежав от Токтамыша, оставил в его руках казну и даже собственный гарем: «Царь же Токтамышь… шед взя Орду Мамаеву и царици его и казны его и улусъ весь пойма».[408 - Памятники, с. 11.] Мог ли Мамай при столь поспешном бегстве спасти какие-то баснословные сокровища? Весьма сомнительно. Отсутствие же ценностей лишало генуэзцев главного мотива убийства бекляри-бека — того самого мотива, который приписывают им русские средневековые источники!

В заключение следует отметить, что обстоятельства гибели Мамая в Кафе, которые приводят средневековые и современные мифотворцы, входят в изрядное противоречие в другими мифами — о его масштабных замыслах против Руси и стратегическом союзе с Генуей. Если в этих мифах Мамай предстает деятелем едва ли не мирового значения, а его сотрудничество с генуэзцами представлено на международном (геополитическом) уровне, то в сообщениях о его убийстве и Мамай, и генуэзцы внезапно превращаются в каких-то мелких преступников. Бекляри-бек, еще недавно определявший судьбы всей Восточной Европы и замысливавшии подчинить себе Русь, вдруг разом теряет интерес к большой политике и сосредточен на одном — сохранить свои «сокровища», для спасения которых бежит в Кафу. Кафинские же «фряги» тоже вдруг оставляют свои масштабные замыслы и начинают гоняться за Мамаем, стремясь заполучить его «кубышку», как будто других дел у них в это время не было! Сегодня уже невозможно сказать, было ли приписывание подобных замыслов Мамаю и генуэзцам средневековыми авторами сознательным (именно с целью принизить их политическое значение и человеческие качества) или нет. Однако сам факт такого противопоставления их сотрудничества на высоком политическом уровне в начале и бытовым «убийством с целью ограбления» в конце свидетельствует о несостоятельности этого мифа.






ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

МИФ О СОЮЗЕ С ЛИТВОЙ





О «ярлыке» Мамая великому князю Ольгерду


Последовательно проводя идею изначального противостояния Мамая и Руси, историографы стараются параллельно «удревнить» и историю его союза с другим злейшим врагом Северо-Восточной Руси — Великим княжеством Литовским. При этом нередко отсутствие фактов подкрепляется фикциями — то есть современными мифами, в которых истинная информация затушевывается некими косвенными фактами источников или домыслами исследователей. Ранее мы уже рассмотрели этот историографический феномен на примере обвинения Мамая в союзе римским папой.

Однако не менее ярким примером подобного подхода является и утверждение ряда историков о союзе Мамая с Литвой — причем не только с Ягайло, который в «памятниках Куликовского цикла» представлен его союзником, но даже с его отцом Ольгердом.[409 - См., напр.: История 2009, с. 527.] Интересно отметить, впрочем, что определенные основания для таких утверждений имеются. Так, в нескольких редакциях «Сказания о Мамаевом побоище» в качестве союзника Мамая в Куликовской битве фигурирует не Ягайло, а именно Ольгерд, который на самом деле умер в 1377 г., за три года до этого сражения.[410 - Сказания 1982, с. 150-151, 199; Памятники 1998, с. 140-142, 227-228, 316-317. В других редакциях «Сказания» фигурирует Ягайло, что более соответствует историческим фактам: Сказания 1982, с. 175-176; Памятники 1998, с. 255 и след.] Напрашивается логический вывод: автор XV в. просто-напросто спутал двух литовских монархов. Однако так ли это на самом деле?

Стремясь представить Мамая главным врагом Руси, средневековые (а за ними и современные) историографы готовы были приписать ему союз с кем угодно. А если его союзником представить еще одного злейшего врага русского народа, то это лишь усилит впечатление от создаваемого образа!

Великий князь литовский (а впоследствии и польский король) Ягайло на роль такого врага не подходил: за время своего долгого, почти 70-летнего правления (1377-1434 гг.) он практически не вел крупных войн с русскими княжествами, а отдельные набеги литовских войск на русские рубежи в его правление не могли быть расценены как последовательная враждебная политика. Другое дело — его отец Ольгерд, который в течение 1350-1370-х гг. регулярно совершал опустошительный рейды на московские земли и даже неоднократно доходил до стен Москвы.[411 - Рогожский летописец 2000, с. 82, 83, 85-86. См. также: Будовниц 1956, с. 94-95; Горский 20046, с. 244.] Именно на правление Ольгерда приходятся три так называемые «литовщины», представлявшие собой ужасающее опустошение московских земель литовскими войсками в 1368 (когда была сожжена практически вся Москва), 1370 и 1372 гг.

Кроме того, имеются и сведения о совместных военных действиях Ольгерда с ордынцами в борьбе против венгров и поляков за галицко-волынские земли — правда, еще в правление хана Джанибека (1350-е гг.).[412 - См., напр.: Антонович 1878, с. 153-154; Асиновский 1997.] Таким образом, Ольгерд в средневековой русской историографии представлен как еще один опаснейший враг Руси, практически равноценный Мамаю. А его прежнее сотрудничество с Ордой давало основания приписать ему союз и с самим Мамаем. Поэтому не так уж важно было хронологическое соответствие — главное, что в «Сказании о Мамаевом побоище» против Руси выступают совместно два деятеля, олицетворявших собой главную в XIV в. угрозу для Руси с Востока и с Запада![413 - Ср.: Шамбинаго 1906, с. 222-223; Зимин 2006, с. 37. Интересную гипотезу замены Ягайло Ольгердом предложил Л. А. Дмитриев. По его мнению, «Сказание о Мамаевом побоище» составлялось в первой четверти XV в., когда Ягайло еще мог рассматриваться московскими властями как союзник в борьбе с немецкими рыцарскими орденами, и поэтому формирование его негативного образа представлялось нецелесообразным [Дмитриев 1954, с. 195; ср.: Клосс 2001, с. 333-334].]

Однако для последующих историков этот символический смысл мнимого союза Мамая с Ольгердом по какой-то причине ускользнул, и они принялись искать фактологические подтверждения словам средневековых публицистов. В результате возник миф о том, что союз между Мамаем и Ольгердом был заключен еще в 1360-е гг., т. е. задолго до Куликовской битвы. Поскольку в исторических источниках об этом, естественно, нет ни слова, современные историки в качестве метода доказывания своей позиции избрали новую трактовку исторических событий 1360-х гг., в частности — обстоятельств, связанных с битвой на р. Синие Воды.

Как известно, в 1362 г. войска Ольгерда нанесли на Синих Водах сокрушительное поражение трем золотоордынским правителям — Кутлуг-Буге, Хаджи-беку и феодоритскому (мангупскому) князю Дмитрию. Историки, ставящие своей целью завершить формирование образа Мамая как врага Руси, предпочитают проигнорировать многочисленные подтверждения того, что эти правители являлись вассалами и союзниками Мамая. Так, Л.Н. Гумилев заявляет, что Ольгерд разгромил этих «князей» едва ли не с согласия бекляри-бека: якобы они не признавали власть Мамая, и поэтому их поражение было выгодно бекляри-беку, поскольку в итоге он сумел вернуть себе контроль над Крымом и Причерноморьем.[414 - Гумилев 1992, с. 421. См. также: Руссев 1999. Ср.: Егоров 1985, с. 81; Панченко 1998; Почекаев 20066, с. 216.] То, что в результате разгрома на Синих Водах от причерноморских владений Мамая осталась только одна узкая прибрежная полоса (которую ему и то удалось вернуть только год спустя, покинув Сарай), а южнорусские степи почти полностью перешли под контроль Литвы, Л.Н. Гумилев как-то забывает. Равно как и то, что до 1362 г. в Киеве правил князь-Рюрикович Федор, признававший власть Ольгерда, но деливший власть с ордынскими баскаками, а после Синеводской битвы город и формально, и фактически перешел под власть Литвы, и в нем утвердился Владимир, сын Ольгерда.[415 - См., напр.: Козубовський 2005, с. 96.]

Еще дальше пошел в своих выводах современный украинский историк Ф.М. Шабульдо. Если Л.Н. Гумилев и его последователи ограничивались только собственной трактовкой исторических фактов, то Ф.М. Шабульдо выдвинул версию, которая подозрительно напоминает попытку исторической фальсификации. Ибо он не только поддержал тезис Л.Н. Гумилева об общих целях Мамая и Ольгерда, но и заявил, что бекляри-бек выдал великому князю литовскому ярлык (от имени «своего» хана Абдаллаха) на земли, захваченные литовцами в результате победы на Синих Водах![416 - Шабульдо 2005.] По мнению Ф.М. Шабульдо, именно этот ярлык Мамая (sic!) стал, таким образом, первым из ярлыков, которыми ханы Золотой Орды, а затем и Крымского ханства подтверждали право литовских князей (впоследствии — королей Речи Посполитой) на владение южнорусскими землями при условии выплаты ханам «выхода» с них.[417 - Шабульдо, 2005. См. также: Ислам 2009, с. 356.]

В результате союз между Мамаем и Ольгердом, первоначально отраженный в недостоверном (вернее — символическом) сообщении автора «Сказания о Мамаевом побоище», в историографии получил продолжение в форме очевидной фальсификации — «ярлыка Мамая». Тем не менее версия эта выглядит вполне убедительной и практически не подлежащей сомнению и в результате добавляет еще один, весьма существенный штрих к образу Мамая как «антигероя в истории».

Однако никаких прямых или даже косвенных указаний о союзе Мамая с Ольгердом в источниках не встречается. Зато хорошо известны факты, противоречащие утверждениям о таком союзе. Вновь вспомним, что в 1359 г. Мамай мог содействовать митрополиту Алексию в освобождении из литовского плена — что вряд ли являлось дружеским шагом по отношению к правившему тогда в Литве Ольгерду. Не был дружеским жестом по отношению к Литве и факт выдачи Мамаем в 1372 г. ярлыка польским купцам Кракова — в ущерб литовским торговцам Львова, ранее имевшим широкие связи с Золотой Ордой.[418 - Хеллер 2001, с. 119.] В 1374 г. Литва наносит поражение ордынскому «князю Темиру», вызывая очередное обострение с Мамаем. А в 1378 г. в битве на р. Воже в составе войск Мамая принял участие Хаджи-бек, являвшийся, таким образом, не врагом, а вассалом бекляри-бека, подданным «его» хана.[419 - См.: Повесть 1985а, с. 155, 157. А. П. Григорьев высказывает сомнение, что летописное сообщение о гибели Хаджи-бека в битве на Воже соответствует действительности, см.: Григорьев 2004а, с. 111; 20046, с. 175.]

Наконец, ни на какой ярлык Мамая (или пусть даже «его» хана Абдаллаха) не ссылаются ханы Золотой Орды и Крыма, выдававшие ярлыки литовским князьям на южнорусские земли впоследствии. Ф.М. Шабульдо пытается объяснить это тем, что факт выдачи этого ярлыка последующие золотоордынские ханы «замалчивали», якобы потому, что Мамая считали узурпатором и старались не упоминать. Однако это противоречит принципам золотоордынской правовой практики: ханы и Золотой Орды, и Крыма в своих подтвердительных ярлыках ссылались на предыдущие ярлыки, даже если их выдавали предшественники, которых новые ханы сами же и свергали.[420 - См. подробнее: Почекаев 20066, с. 216.]




Об участии Ягайло в Куликовской битве


Великий князь литовский Ягайло (впоследствии — польский король Владислав II, основатель династии Ягеллонов), как уже отмечалось, фигурирует в «памятниках Куликовского цикла» как главный союзник Мамая перед Куликовской битвой.

Авторы «Задонщины», «Летописной повести…» и нескольких вариантов «Сказания о Мамаевом побоище» в самых мрачных красках расписывают Ягайло и его качества — как личности и как правителя. Литовский правитель, подобно Мамаю, именуется «поганым» и «злочестивым», а также «льстивым сотоньщиком, диаволю съветником» и обвиняется в намерении разделить Русь с Мамаем и Олегом Рязанским.[421 - См., напр.: Памятники 1998, с. 30, 255.]

Автор «Сказания…», стремясь придать своим обвинениям в адрес Ягайло большую достоверность, приводит содержание его переговоров с Мамаем и даже текст его послания бекляри-беку: «Восточному вольному великому царю Мамаю. Князь Ягайло Литовский, присяжник по твоей милости, челом тебе бьет и обращается с мольбой. Я узнал, о господин, что хочешь ты устрашить свой улус, своего служебника московского князя Дмитрия. Поэтому прошу тебя, царь: ведь я знаю, что великие обиды приносит князь Дмитрий Московский твоему улуснику Олегу, князю рязанскому, да и мне он вреда много причиняет. Оттого мы оба просим тебя, всесветлый вольный царь, чтобы ты научил его не творить таких неправых дел, чтобы, царь, ты сам потрудился прийти сюда и, придя, увидел наше смирение, а его гордыню. Тогда ты поймешь наше смирение против грубости московского князя Дмитрия».[422 - Сказания 1982, с. 176.]

Средневековые русские авторы в противовес Ягайло представляют в самом благоприятном свете его братьев Андрея Полоцкого и Дмитрия Брянского, перешедших на московскую службу и принявших участие в Куликовской битве на стороне Дмитрия Донского. Причем тот факт, что они, сражаясь против Мамая, выступали, следовательно, и против собственного брата, не смущает средневековых авторов и не умаляет положительного образа братьев Ольгердовичей.

А между тем есть серьезные основания полагать, что Ягайло вообще не мог столь явно пойти на сотрудничество с Мамаем. Начнем с того, что союз Ягайла с Мамаем мог быть заключен не ранее 1380 г.: еще в этом году ордынцы Мамая сражались с Литвой за Подолию, причем в сражении с ними погиб подольский правитель Александр Кориатович.[423 - ПСРЛ 1907, с. 82, 171, 279, 328, 454. См. также: Norris 2009, р. 22. В Киевском синопсисе XVII в. сообщается, что Ольгерд победил татар и захватил южнорусские степи (где и поставил наместниками братеьв-Кориатовичей) уже после Куликовской битвы и гибели Мамая [Киевский синопсис 2006, с. 201].] Соответственно, ни о каком союзе Ягайло с Мамаем до этого времени говорить не приходится. Да и условия союзного договора нам неизвестны. Однако маловероятным представляется намерение Мамая «поделить» Русь со своим литовским союзником — как это намеревались сделать двадцать лет спустя хан Токтамыш и великий князь Витовт.[424 - См.: Кожедуб 2009, с. 219.]

Практически все «памятники» сообщают, что Ягайло спешил к месту битвы, но в день сражения находился еще в двух переходах от Куликова поля.[425 - Хотя белорусский автор С. Асиновский и пытается уверить читателей, что этот факт «далеко не всем известен» [Асиновский 1997].] Авторы приписывают такое поведение Ягайло его трусости и вероломству. Такие качества литовского князя, безусловно, также добавляют штрих к негативному образу Мамая: будучи вероломным сам, он выбирает себе таких же вероломных союзников (вспомним, в каких выражениях Л.Н. Гумилев и его последователи описывают его «союзников»-генуэзцев!).

Причины же того, что Ягайло «не успел» к битве, историки видят в стратегических дарованиях Дмитрия Ивановича Московского, который якобы поспешил завязать сражение с Мамаем, чтобы не дать бекляри-беку соединиться со своим союзником.[426 - Каргалов 1973, с. 66-67; Ислам 2009, с. 143.] Однако подобное объяснение вызывает ряд возражений. Во-первых, решительные действия Дмитрия Донского не вписываются в «оборонительный» характер Куликовской битвы, который отечественные историки не подвергают сомнению. Во-вторых, стратегия Дмитрия Донского до мельчайших деталей напоминает действия его потомка Ивана III, который ровно сто лет спустя, в 1480 г., именно так повел себя во время противостояния с ханом Ахматом, выдвинув свои войска на р. Угру, чтобы не дать ордынцам соединиться с их союзником, литовским князем и польским королем Казимиром IV — кстати, родным сыном Ягайло![427 - См., напр.: Базилевич 2001, с. 129-133; Назаров 1983, с. 45-47.]

Весьма вероятным представляется, что у Ягайло вообще не было намерений участвовать в Куликовской битве. Как мы уже отмечали, за время его правления литовцы не вели активных боевых действий против Московской Руси — войны шли уже в тот период, когда Литву возглавил великий князь Витовт Кейстутович, двоюродный брат Ягайло (прав. 1392— 1430 гг.).[428 - См. подробнее: Шамбинаго 1906, с. 75-76.] Союз Мамая с Ягайло, по-видимому, преследовал в большей степени экономические цели, нежели военные: как уже отмечалось, около 1380 г. купцы г. Львова, входившего в состав Великого княжества Литовского, получили от «Мамаева» хана Мухаммада ярлык, предоставляющий им льготы в торговле с Золотой Ордой. В источниках не упоминается ни одна совместная акция ордынских и литовских войск в период, когда у власти в Орде был Мамай, а в Литве — Ягайло.

Кроме того, Ягайло, вступивший на великокняжеский престол в 1377 г., с 1379 г. был вынужден разделить власть и трон со своим дядей Кейстутом, братом Ольгерда, с которым сначала исподволь, а затем и открыто враждовал. Только в 1382 г. Ягайло удалось предательски заманить дядю в ловушку, после чего по его приказу Кейстут был брошен в темницу и там задушен.[429 - ПСРЛ 1907, ст. 318-321; Смирнов 1868, с. 14; Брянцев 1889, с. 181-186; Иванов 20036, с. 108-109. См. также: Елагин 1998, с. 72; Широкорад 2008, с. 72-74; Азбелев 2007. Русские летописцы, стремясь обойти это хронологическое несоответствие и придать правдоподобие сведениям об участии Ягайло в Куликовской битве, указывают в качестве даты смерти Кейстута 1378 г. [см., напр.: ПСРЛ 1949, с. 200; ср.: ПСРЛ 1980, с. 120].] Кстати, сам Кейстут проводил довольно миролюбивую политику по отношению к Москве и на рубеже 1381-1382 гг. даже, вероятно, заключил с ней мирный договор в отношении спорных земель.[430 - См. подробнее: Темушев 2007, с. 91.]

Наконец, не прекращалась борьба Ягайло и со своими братьями по отцу — Андреем Горбатым Полоцким и Дмитрием Брянским. Русские средневековые авторы объясняют противостояние Ягайло с братьями тем, что Андрей и Дмитрий якобы являлись сторонниками и защитниками православия, а Ягайло был «язычником». Однако Ягайло был воспитан матерью-тверянкой в православных традициях и до 1385 г. сам тяготел к православию. На самом деле вражда его с братьями объяснялась тем, что Андрей Горбатый претендовал на трон Литвы как старший сын Ольгерда, а следующий по старшинству Дмитрий Брянский поддерживал его.[431 - См.: Смирнов 1868, с. 13; Брянцев 1889, с. 180-181; Иванов 20036, с. 106.] Таким образом, их противостояние с братом носило чисто политический характер. Лучшим подтверждением этому является тот факт, что как только литовским князем стал Витовт (сначала язычник, а потом католик — как и Ягайло), Андрей и Дмитрий Ольгердовичи немедленно вернулись в Литву, признали его власть и, в конце концов, погибли в 1399 г. в битве на р. Ворскле, сражаясь за Витовта против ордынских войск хана Тимур-Кутлуга и его бекляри-бека Едигея.[432 - ПСРЛ 1949, с. 229; Иванов 20036, с. 112, 120.]

Таким образом, в то время, когда Мамай сражался с русскими на Куликовом поле, Ягайло был полностью поглощен междоусобицами в Литве и вряд ли намеревался покидать ее, чтобы полностью уступить контроль Кейстуту или своим братьям.[433 - Ср.: Широкорад 2005б, гл. 13.]

Стоит также отметить, что польские и литовские хроники ничего не сообщают о союзе Ягайло с Мамаем и его намерении принять участие в Куликовской битве. Ничего не говорят об этом союзе и польско-литовские хронисты — М. Меховский, М. Стрыйковский, Б. Бельский, А. Гваньини и др. историки Великого княжества Литовского. Биографы Ягайло (Ф. Софонович, М. Смирнов, П. Брянцев и др.) также много пишут о его союзе с Польшей и Тевтонским орденом, но ни слова не упоминают о его союзе с Мамаем и намерении совместно участвовать в походе на Москву.[434 - Любопытно отметить, впрочем, что современные белорусские авторы, стремясь представить «иную» историю Западной Руси и выступая апологетами Ягайло, все же не отрицают, что он спешил к месту Куликовской битвы, намереваясь принять в ней участие [см., напр.: Кожедуб 2009, с. 218].]

Правда, в отечественной историографии довольно широко распространено утверждение, что, «согласно немецким хроникам», Ягайло якобы воспользовался тем, что русские после битвы с Мамаем понесли тяжелые потери, напал на них при возвращении с Куликова поля и отнял у них добычу, которую они сами захватили у ордынцев.[435 - См., напр.: Гумилев 1992, с. 426; Черный 2008, с. 105.] Однако в качестве источника авторы этих утверждений обычно приводят… статью В.Т. Пашуто, в которой сказано буквально следующее: «Ягайло, которого весть об исходе битвы настигла у Одоева, пограбил русские арьергарды, как смутно сообщают немецкие хроники (курсив наш. — Р. П.), и повернул обратно».[436 - Пашуто 1982, с. 286.] Никаких ссылок на пресловутые немецкие хроники автор статьи не приводит.

Что же заставило авторов «памятников» навязать Ягайло роль самого активного участника антимосковской коалиции, созданной Мамаем перед Куликовской битвой, к которой литовский князь, лишь благодаря лишь счастливой (для Москвы!) случайности, не успел? По-видимому, причиной стали последующие антирусские действия Ягайло. Как мы знаем, он был сыном Ольгерда от православной супруги, тверской княжны Ульянии, дочери св. Александра Михайловича Тверского (и, соответственно, сестры Михаила Александровича Тверского — упорного, но неудачливого соперника Москвы в борьбе за великокняжеский стол), воспитанным в православной вере. Более того, одно время Дмитрий Донской даже прочил его себе в зятья. Московская Русь и православная церковь связывали с Ягайло надежды на обращение Литвы в православие.[437 - Опись 1977, с. 34. См. также: Соловьев 1958, с. 187; Карацуба, Курукин, Соколов 2006, с. 67.] Однако брак литовского князя с дочерью Донского не состоялся: московский государь предпочел выдать дочь замуж за рязанского княжича Федора Ольговича (кстати, сына Олега Рязанского, который в «памятниках Куликовского цикла» также представлен как союзник Мамая в Куликовской битве!). И в 1385 г. в результате Кревской унии Ягайло женился на польской королеве Ядвиге, принял католичество и взошел на трон Польши под именем Владислава II. После этого он начал активную католизацию Литвы, включая и входившие в ее состав южнорусские земли.[438 - ПСРЛ 1907, ст. 44; Иванов 20036, с. 111.] Естественно, московские ревнители православной веры не смогли простить Ягайло его измены православию, и летописцы, сами являясь представителями православного духовенства, постарались представить литовско-польского монарха в самых мрачных тонах.

Вполне вероятно также, что Ягайло «пострадал задним числом»: на него могли возложить вины его преемников, и в самом деле активно сотрудничавших с правителями Золотой Орды.[439 - См.: Бычков, Низовский, Черносвитов 2000, с. 344.] К ордынской помощи прибегали литовские князья Свидригайло Ольгердович (брат Ягайло), его преемник Сигизмунд Кейстутович, князь литовский и король польский Казимир IV (сын Ягайло), а затем — Ян-Альбрехт и Александр Ягеллоны (сыновья Казимира), которые вели непрекращающиеся войны с Русью за ее юго-западные территории. Для русских летописцев было весьма соблазнительно представить их потомственными врагами Руси и объяснить их союз с Ордой традицией, берущей начало во времена Мамая, современником которого являлся Ягайло! Не будем забывать, что большинство русских летописей, содержащих сведения о Мамае, равно как и значительное число «памятников Куликовского цикла» было создано или, по крайней мере, отредактировано при Иване III и его преемниках — на рубеже XV-XVI вв., в период острого противостояния Москвы с Литвой…






ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. 

МИФ О СЕПАРАТИЗМЕ





О «Мамаевой Орде»


Образ Мамая как главного врага Руси наиболее близок и приятен историкам из числа европоцентристов и славянофилов, для которых все степные народы по определению являлись враждебными России. В качестве олицетворения этой степной угрозы Мамай подходил идеально.

Противоположных взглядов придерживались исследователи евразийской ориентации, не считавшие, что Русь и Степь всегда находились в состоянии конфронтации. Однако и они не отвергали стереотип о прямо-таки патологической враждебности Мамая к Руси. Правда, чтобы не опровергать этим стереотипом свою концепцию о позитивных отношениях Руси и Орды в целом (что являлось для евразийцев аксиомой), они предложили весьма изящный выход из этой непростой историко-идеологической ситуации: Русь враждовала не с Золотой Ордой, а лишь с Мамаем, который являлся сепаратистом — посягал на единство Золотой Орды и старался создать независимое государство на землях, принадлежавших потомкам Чингис-хана. Соответственно, противостояние Руси с Мамаем вовсе не означало ее противостояния с Золотой Ордой: напротив, русские князья как верные союзники и вассалы золотоордынских ханов помогли Токтамышу, прямому потомку Чингис-хана, расправиться с узурпатором Мамаем и вернуть власть и территории, принадлежавшие ему по праву.[440 - Вслед за Л. Н. Гумилевым Ф.-Х. Байер датирует начало противостояние Токтамыша с Мамаем 1376 г. [Байер 2001, с. 172; ср.: Гильфанова 2009, с. 362]. Однако этому утверждению противоречат нумизматические данные: до 1380 г. в Сарае правил хан Арабшах, а не Токтамыш [см. подробнее: Почекаев 2010, с. 147-154]. Русские летописцы также впервые упоминают Токтамыша как «некоего царя со востока» только после сообщения о разгроме Мамая в Куликовской битве [см., напр.: ПСРЛ 1949, с. 205; ПСРЛ 20006, с. 69]. См. также: Бартольд 2002, с. 565; Рудаков 2009, с. 144.]

Как и многие мифы о Мамае, этот миф относится к числу современных историографических: «сепаратистом» окрестил бекляри-бека Л.Н. Гумилев, и его версия получила поддержку со стороны ряда историков, а также публицистов, сделавших ее особенно популярной и распространенной.[441 - См., напр.: Гумилев 1992, с. 421; Горский 1998, с. 18; 20046, с. 245; Кожинов 2000; 2006, с. 63-74; Абдудлаева 2009; Баймухаметов 2009, с. 61. Стоит отметить, впрочем, что уже в начале XIX в. И. Михайлов называл Мамая ханом «новой» Задонской Орды, которую тот основал, якобы к 1379 г. [Михайлов 1827, с. 5-6], однако тогда его концепция не получила поддержки историков, кроме того, автор не противопоставляет эту изобретенную им Орду собственно Золотой Орде.] Заголовки наукообразных публицистических статей пестрят громкими фразами: «Полевой командир Мамай», «Как "сепаратист" Донской помог хану Золотой Орды наказать "олигарха-беспредельщика" Мамая» и т. п.[442 - См., напр.: Арсюхин 20016; Ахтямзян 2001; Яковлева 2002; Тихомиров 2005.] Создание бекляри-беку репутации сепаратиста, мятежника против законных ханов, несомненно, стало значительным вкладом в формирование его сложносоставного образа как антигероя и врага едва ли не всего человечества!

Что же послужило основой этого мифа? Оказывается, всего-навсего упоминание русских средневековых летописных источников о так называемой «Мамаевой Орде», в которую в 1360-1370-е гг. приезжали русские князья, сановники и церковные иерархи. Поскольку «Мамаева Орда» фигурирует в летописях наравне с другими «ордами» — например «Муротовой» или «Заяицкой»,[443 - См., напр.: ПСРЛ 1949, с. 182, 193; ПСРЛ 20006, с. 2.] — историки принимают ее за самостоятельное государственное образование и считают, что она противостояла этим самым «ордам», а заодно и Сараю — столице, в которой находились законные (по мнению современных исследователей) ханы. Таким образом, «Мамаева Орда» представлена как антагонист Золотой Орде, а Л.Н. Гумилев даже назвал ее «химерным образованием», что в его терминологии означает искусственно созданное государство, объединяющее разнородное население, не подчиняющееся единой центральной власти.[444 - См.: Гумилев 1992, с. 422, 424. См. также: Гумилев 1990, с. 500.]

Между тем в летописях нет ни малейшего намека на какое-то противостояние «Мамаевой Орды» собственно Золотой Орде. «Мамаева Орда» фигурирует в средневековых источниках в качестве одной из частей распадающегося государства наравне с другими «ордами», но историки почему-то не считают сепаратистами тех же «заяицких царей» или «шибанских царей». Может быть, дело в том, что Мамай боролся против восточных Чингизидов, которые владели Сараем и благодаря этому считались более законными ханами, чего его ставленники? Однако и сами выходцы с Востока неоднократно воевали друг с другом за золотоордынскую столицу — например потомки Шибана жестоко резались за Сарай между собой и с потомками Туга-Тимура, поочередно вытесняя друг друга из столицы. При этом никто из них не считается в историографии узурпатором, как будто обладание столицей являлось фактором повышенной легитимности! Правда, при этом исследователи стараются забыть, что «мамаевы» ханы чаще, чем другие претенденты на трон, овладевали столицей (в 1362-1363, 1366-1367, 1371, 1374 и 1375 гг.), и именно их признавали законными сюзеренами местные эмиры, отказывавшиеся подчиняться сарайским ханам из других династий…

Теперь попытаемся разобраться, что же имели в виду средневековые авторы, говоря о «Мамаевой Орде». Этот вопрос неоднократно привлекал внимание специалистов, причем некоторые даже посвящали ему специальные исследования,[445 - См., напр.: Григорьев 1990; Кучкин 1996; Варваровский 1999. См. также: Миргалеев 2004.] в результате которых был выявлен статус «Мамаевой Орды», который абсолютно не соответствует ее образу как некоего сепаратистского государственного образования, да еще и находившегося в противостоянии с Золотой Ордой.

Ибо «Мамаевой Ордой» в летописях называлось не что иное, как резиденция золотоордынского бекляри-бека, зачастую бывавшая также и резиденцией ханов, которых он поддерживал. Одни исследователи полагают, что речь идет о кочевой ставке Мамая, перемещавшейся по подконтрольным ему золотоордынским территориям.[446 - См., напр.: Федоров-Давыдов 1960, с. 109; Миргалеев 2003, с. 36; 2007, с. 217.] Другие считают, что бекляри-беком был основан настоящий город, так и называвшийся Орда[447 - Григорьев 1990, с. 154 и след.] (по другой версии — Янгишехр[448 - Егоров 1985, с. 85.]), при этом одни авторы отождествляют его со Старым Орхеем в Молдавии,[449 - Травкин 2008, с. 125; 2009, с. 24; Абызова, Рябцева 2009, с. 140-141; Нестерова 2009, с. 191; История 2009, с. 699.] другие — с городищем в Запорожье.[450 - Егоров 1985, с. 13, 139; Григорьев 2006, с. 119; Гончаров 2008, с. 58-59.] Именно в конкретную ставку, резиденцию бекляри-бека (вопрос о ее кочевом или стационарном характере мы оставляем открытым) приезжали русские правители, сановники, духовенство и торговцы — об этом и сообщают летописцы, упоминая об их путешествиях в «Мамаеву Орду». Оттуда же прибывали и послы Мамая на Русь.

Вместе с тем нельзя отрицать, что у Мамая были собственные владения, о которых сообщают восточные источники. О власти Мамая в Крыму сообщает Ибн Халдун.[451 - СМИЗО 2005, с. 276; Кайдарова, Ускенбай 2004, с. 75-76.] О захвате ханом Токтамышем «государства и области», принадлежавших Мамаю, упоминают тимуридские историки.[452 - СМИЗО 2006, с. 214, 296, 364; Йазди 2008, с. 88.] Любопытно отметить, что в одной из редакций «Сказания о Мамаевом побоище» Мамай также именуется «восточным крымским царем».[453 - См.: Шамбинаго 1906, с. 263; Черный 2008, с. 195.] В «Памятных записях армянских рукописей XIV в.» Мамай также представлен как правитель Крыма.[454 - См.: Кожинов 1999. Гл. 7; 2006, с. 67.] Подобные сообщения позволяют некоторым авторам утверждать, что Мамай не был золотоордынским государственным деятелем, а всего лишь региональным эмиром-сепаратистом, боровшимся против ханов Золотой Орды.[455 - См.: Баймухаметов 2009, с. 61. См. также: Мунфарид 2004, с. 186.] В современной историографии даже появился термин «эмират Мамая»![456 - См., напр.: Гончаров 2005, с. 99; История 2009, с. 577.]

На наш взгляд, лучше всего опровергает обвинение Мамая в сепаратизме сообщение Ибн Халдуна: «К владениям его принадлежал город Крым. В то время его там не было».[457 - СМИЗО 2005, с. 276; Кайдарова, Ускенбай 2004, с. 75-76.] Ведь полуостров Крым был идеальной основой для создания самостоятельного улуса, независимого от континентальных правителей, и примеры тому — многочисленные государства, существовавшие здесь с глубокой древности (Боспорское царство и пр.) и до недавнего прошлого (например, квазигосударство «правителя Юга России» А.И. Деникина в период Гражданской войны). Однако Мамая «там не было»: контролируя практически весь Крым и имея возможность сделать его самостоятельным владением, бекляри-бек тем не менее предпочел бороться за единство Золотой Орды под властью законных ханов — Батуидов и поэтому все время тратил на то, чтобы захватить Сарай и привести к покорности отпавшие регионы Поволжья. Тем не менее, даже признавая, что Мамай возводил на трон ханов из законной династии и постоянно боролся за контроль над Сараем, современные авторы склонны считать Крым и практически все Северное Причерноморье его независимым владением.[458 - См., напр.: Абдулаева 2009.]

Однако на самом деле речь идет, несомненно, о владениях рода кият в Крыму и Северном Причерноморье, о которых мы упоминали выше. Некоторые исследователи числят среди владений Мамая и таинственный Червленый Яр, полагая, что потомки Мамая, владевшие территориями в южнорусских степях (урочище Глина и др.), могли унаследовать эти земли от бекляри-бека.[459 - См., напр.: Шенников 1981, с. 22.] Таким образом, улус («иль») Мамая являлся не территорией, которую он захватил у Золотой Орды, а его родовым уделом, который он унаследовал, став главой рода кият. Этот улус входил в административную систему Золотой Орды — той ее части, которая подчинялась Мамаю и хану, возведенному им на трон.

Является ли наличие у Мамая собственного (родового) удела признаком сепаратизма? Определенно нет. Противопоставление «Мамаевой Орды» русских летописных источников или «области Мамая» восточных средневековых авторов Золотой Орде появляется лишь в современных историографических работах.

Сведения исторических источников опровергают и тезис евразийцев о том, что русские князья воевали против Мамая и «его» Орды, но не против Золотой Орды. До нашего времени сохранился договор 1375 г. между князьями Дмитрием Московским (будущим Донским, победителем Мамая) и Михаилом Тверским, содержащий, в частности, такое положение: «А пойдут на нас татарова или на тебе, битися нам и тобе с одиного всемъ противу их».[460 - Новиков 1788а, с. 80; Духовные 1950, с. 26. См. также: Греков 1975, с. 88. Ср.: Горский 20016, с. 3.] Как видим, речь шла о противостоянии русских княжеств не Мамаю конкретно, а любым «татарам», т. е. ордынцам. Этот факт прекрасно осознавался еще советскими учеными и даже рядом иностранных специалистов, вполне обоснованно считавших выступление Дмитрия Московского против Мамая также и выступлением против Орды в целом.[461 - См., напр.: Греков 1980, с. 130; Горский 1983, с. 22, 32; Котышев 1994, с. 71; Гатин 2009, с. 310.]




О противостоянии с золотоордынскими ханами


В своем стремлении представить Мамая сепаратистом современные авторы заходят настолько далеко, что не только измышляют независимую от золотоордынских монархов «Мамаеву Орду», но и прямо противопоставляют ее собственно Золотой Орде.[462 - См., напр.: Григорьев 1985а, с. 101; Кривошеее 2003, с. 383; Миргалеев 2004, с. 97-98.] Особенно яркое отражение эта концепция получила в работах Л.Н. Гумилева и его последователей.

Назвав «Мамаеву Орду» «химерой», Л.Н. Гумилев также «обвинил» Мамая в том, что тот постарался объединить под своей властью представителей различных народов, культур, религий, сделав основной упор на оседлое население Северного Причерноморья и Кавказа. Тем самым, продолжает историк, этот «сепаратист» прямо противопоставил себя Золотой Орде — причем не только политически и географически, но и по духу, поскольку бросил вызов традициям «степных багатуров», которые, согласно трактовке Л.Н. Гумилева, и составляли основу истинной Золотой Орды. Ставленником этих «истинных ордынцев», продолжает Л.Н. Гумилев, был Токтамыш, хан Синей Орды, которому и противостоял Мамай, стремившийся, якобы, построить свое государство на принципах, абсолютно противоположных основам золотоордынского устройства. Даже многочисленных «скоротечных» ханов — выходцев с Востока, захватывавших Сарай в борьбе со ставленниками Мамая, Л.Н. Гумилев готов признать истинными уже за то, что они захватывали (и разоряли!) столицу с помощью своих кочевых войск![463 - Гумилев 1980, с. 16; 1995, с. 168-173.] В результате «сепаратизм» Мамая в интерпретации Л.Н. Гумилева и его последователей перерастает в прямое противостояние бекляри-бека с «истинной» Золотой Ордой.[464 - В какой-то степени разделяет эту версию и Д. ДеВиз [DeWeese 1994, р. 526].]

Весьма любопытное продолжение идей Л.Н. Гумилева наблюдается в некоторых публицистических работах. Так, например, Н. Серова утверждает, что Мамай был язычником и «вербовал на свою сторону как раз тех, кто был недоволен религиозной переориентировкой татаро-монгольских элит, начавшейся после того, как в 1312 году ислам принял хан Узбек».[465 - Серова 2005, с. 96.]

Между тем, как уже отмечалось, в источниках «Мамаева Орда» никак не противопоставлялась Сараю и другим «ордам» периода «Великой замятии». Сообщая о поездках к Мамаю и «его» ханам, летописцы пишут о том, что они ездили «в Орду». В «Повести о битве на реке Воже» Мамай назван «ординским князем», а также сообщается, что «всяко старейшинство съдержавше Мамай и всеми владеаше в Орде».[466 - Повесть 1985а, с. 155, 156.] Даже в «Задонщине» воины Мамая отождествляют себя с Золотой Ордой, говоря, поняв, что терпят поражение: «Уже нам у Золотой Орда не бывати, бедных жон и детей не видати».[467 - Памятники 1998, с. 103.] В «Житии Стефана Пермского» о Мамае говорится, как о правившем «в Орде и в Сараи».[468 - См.: Клосс 1998, с. 111; Селезнев 2006, с. 110. Н. Устрялов, автор «Русской истории», считавшейся в середине XIX в. официальным учебником по истории России, отмечал, что «сильный Мамай, погубив всех соперников, без труда восстановил Батыево царство» [Устрялов 1839, с. 260]. Таким образом, ни о каком противопоставлении «Мамаевой Орды» и Золотой Орды в историографии XIX в. и речи не шло.] Ханы — ставленники Мамая в русских летописях и восточных источниках именуются «царями» и ханами, т. е. не менее законными обладателями статуса монарха, чем противостоящие им ханы Сарая и других «орд». То, что за ними закрепилась репутация «мамаевых царей», свидетельствует не об их противостоянии законным ханам, а лишь о том, что при них фактическая власть принадлежала их бекляри-беку.

Интересно отметить, что незадолго до Куликовской битвы Сергий Радонежский освободил русских князей от клятв, которые они давали ордынским ханам, поскольку эти клятвы были вынужденными.[469 - См.: Никитин 2001, с. 505; Дулов 2004, с. 46.] Обратим внимание — ордынским ханам вообще, а не «узурпатору» Мамаю, противостоявшему «законным царям»! Таким образом, русская церковь развязала русским правителям руки для борьбы не только с Мамаем, но и с Ордой в целом, что и продемонстрировали москвичи в 1382 г., защищая город от хана Токтамыша.

Исследование политической истории Золотой Орды позволяет считать, что именно Чингизиды с Востока, по сути, являлись сепаратистами, поскольку боролись за власть над Сараем, не пытаясь сохранить какое-то единство государства и обеспечить контроль над другими регионами, помимо Поволжья. Единственными исключениями среди них были ханы Урус и Токтамыш, ставившие своей целью именно объединение Золотой Орды под единой властью. Однако к этому же стремился и Мамай. Тем не менее приговор истории оказался беспощаден к нему из-за того, что он в конечном счете потерпел поражение. Токтамыш же стал признанным объединителем Орды, а Урус-хан получил известность прежде всего как родоначальник правителей Казахского ханства.[470 - По мнению К. 3. Ускенбая, интересы Урус-хана в западной части Золотой Орды ограничивались установлением власти над городами Нижнего Поволжья, что и объясняет не слишком-то последовательные его действия в отношении Сарая и Верхнего Поволжья [Ускенбай 2008, с. 118].]

Помимо этого, концепция Л.Н. Гумилева полностью противоречит объективным представлениям о Золотой Орде как о государстве со смешанным укладом и полиэтническими, поликультурными и поликонфессиональными традициями, т. е. органично сочетавшем оседлый и кочевой образ хозяйствования, степные традиции Дешт-и Кичпака и городскую культуру Поволжья, Причерноморья и Хорезма. Своей концепцией Лев Николаевич фактически отвергает достижения исследователей Золотой Орды за последнее столетие и пытается представить ее так, как представляли историки XIX в. — Й. Хаммер-Пургшталь, Н.М. Карамзин, Н. Устрялов и прочие «европоцентристы», для которых Золотая Орда была всего лишь сборищем диких кочевников. Наличие золотоордынской цивилизации, культуры, права и сложной социально-политической инфраструктуры ими начисто отрицалось. Единственное существенное различие во взглядах этих историков и Л.Н. Гумилева заключается в том, что он считал доминирование кочевых традиций плюсом, а не минусом Золотой Орды.

Между тем нет никаких сведений, позволяющих утверждать, что Мамай стремился уничтожить или изменить государственную инфраструктуру или политические традиции Золотой Орды. Напротив, в его действиях вполне усматриваются реставрационные устремления: возвращение государства под власть законных правителей — Батуидов — наиболее законной ханской династии, восстановление политической системы, существовавшей при ханах Узбеке и Джанибеке (не без пользы для себя, разумеется, ведь кияты при этих ханах играли весьма значительную роль в государстве!). Наконец, в источниках не зафиксировано ни одного выступления или заговора столичной знати против Мамая и его ставленников: знать столицы и областей Поволжья всегда признавала их без сопротивления, тогда как выходцы с Востока захватывали столицу преимущественно с помощью своих кочевых войск и нередко становились жертвами заговора сарайских аристократов, лишаясь трона, а порой и жизни.






ГЛАВА ПЯТАЯ.

МИФ ОБ УЗУРПАТОРСТВЕ





О претензиях Мамая на ханскую власть


Стремление историков завершить образ Мамая как антигероя, врага Руси, православной веры и даже Золотой Орды порой приводит к парадоксам: список его «обвинений» содержит фактически взаимоисключающие положения. Так, например, в историографии весьма широко распространено обвинение Мамая в узурпации верховной власти. При этом в узурпации его обвиняют те же историки, которые приписывают ему и сепаратистские устремления! Как он мог узурпировать власть в Золотой Орде, если сам же создал независимое от нее и противостоящее ей государство?!

Стоит отметить, впрочем, что обвинение в узурпации, в отличие от ряда приведенных выше, не является плодом воображения современных авторов. Сведения о претензиях Мамая на «царский» (ханский) титул или даже обладании им содержат средневековые источники — русские летописи и «памятники Куликовского цикла». Более того, монархом считают Мамая и арабские хронисты, которые никоим образом не участвовали в создании мифа о нем как о враге Руси и Золотой Орды. Например, в сочинении арабского хрониста XV в. ал-Аскалани Мамай фигурирует как «хан, процарствовавший там 20 лет».[471 - СМИЗО 2005, с. 325. Впрочем, большинство средневековых арабских историков было прекрасно осведомлено о статусе Мамая [см., напр.: СМИЗО 2005, с. 258-259, 276; Григорьев, Фролова 2002, с. 278, 297; Кайдарова, Ускенбай 2004, с. 75-76].]

Средневековые арабские авторы, по-видимому, добросовестно заблуждались: в эпоху Мамая связи Египта и других арабских стран с Золотой Ордой стали весьма редкими, и информация о золотоордынских событиях зачастую была непроверенной или устаревшей. Также могли сыграть свою роль слухи о могуществе Мамая, существенно превышающем власть многих законных ханов. В отличие от них, русские авторы отнюдь не заблуждались относительно истинного статуса бекляри-бека и «присваивали» ему «царский» титул вполне сознательно — по политико-идеологическим причинам.

Тот факт, что летописцам и авторам «памятников» было известно настоящее положение Мамая, подтверждается русскими же средневековыми источниками. Во всех летописных сообщениях, предшествующих Куликовской битве, он именуется «князем» либо «темником»,[472 - ПСРЛ 1949, с. 181; ПСРЛ 2000а, с. 233; ПСРЛ 2000в, с. 90; ПСРЛ 2001, с. 11; ПСРЛ 2007, с. 101.] что вполне соответствовало его статусу родового предводителя киятов. Не ошибаются в статусе Мамая также авторы летописных повестей, которые говорят, что он «мнил себе аки царя»,[473 - Сказания 1982, с. 14, 16; Памятники 1998, с. 9, 22, 30, 65. См. также: Рудаков 2009, с. 141.] т. е. вел себя самовластно, однако на ханский титул не претендовал. Более того, в «Пространной летописной повести о Куликовской битве» сообщается, что во время Куликовской битвы «великий князь ринулся сначала в сторожевых полках на поганого царя Теляка, дьявола во плоти, прозываемого Мамаем»[474 - Сказания 1982, с. 144; Памятники 1998, с. 37. С. Н. Азбелев установил, что источником летописных повестей о Куликовской битве были записанные около 1386 г. устные сообщения ее участников из окружения полоцкого князя Андрея Ольгердовича. Это позволяет исследователю с полным основанием считать повести «первостепенным источником достоверных сведений о Куликовской битве» [Азбелев 2005, с. 50, 52; ср.: Дмитриев 1982, с. 323].]: следовательно, ставленник бекляри-бека хан Мухаммад-Булак (Туляк) даже во время битвы оставался номинальным властителем Орды.

Таким образом, можно утверждать, что древнерусские авторы далеко не сразу пришли к необходимости и целесообразности обвинения Мамая в посягательстве на верховную власть: в ранних сочинениях «Куликовского цикла» они просто «довольствуются» утверждениями о вражде Мамая и Руси. Но со временем политическая обстановка на Руси сильно изменилась: русские князья вступили в прямое военное противостояние с Золотой Ордой, и для политического обоснования и оправдания борьбы с ней им потребовались факты (а вернее — мифы), подрывающие авторитет золотоордынских правителей на Руси.

В результате, когда мы обращаемся к «Задонщине», то видим, что Мамай в ней фигурирует как «царь».[475 - Сказания 1982, с. 8; Памятники 1998, с. 97, 112. См. также: Рудаков 2009, с. 135. Отметим, что в некоторых редакциях «Задонщины» Мамай упоминается совсем без титула — только с эпитетом «поганый» [См., напр.: Памятники 1998, с. 126].] Возможная причина «повышения статуса» бекляри-бека, вероятно, заключалась в желании летописца придать победе Дмитрия Донского больший вес и значение. Известно, что великий князь Дмитрий Иванович и сам в ряде средневековых «житийных» источников (начиная с 1420-х гг.) титулуется царем.[476 - См., напр.: Книга 1775, с. 488; Слово 1838, с. 81; ПСРЛ 20006, с. 59. См. также: Виноградова 1958, с. 201; Антонова 1974, с. 140-141; Филюшкин 2006, с. 77; Черный 2008, с. 124; Рудаков 2009, с. 153; Chernyavsky 1959, р. 462.] Вполне вероятно, что присвоение ему этого титула связывалось с победой над «царем» Мамаем. Почему в этом сочинении ничего не говорится о легитимном золотоордынском хане Мухаммаде (Булаке/Туляке), ставленнике Мамая, неизвестно. Впрочем, поскольку он, согласно русским источникам, был «ничем сущ», «ничего не деющ» и «худо цесарюющ»,[477 - ПСРЛ 1949, с. 200; НПЛ 1950, с. 376; Приселков 2002, с. 416.] можно сделать вывод, что летописцы были прекрасно осведомлены о его истинной политической роли и поэтому полагали, что победа над таким «царем» не прибавит славы Дмитрию Донскому.

Совершенно иные причины заставили назвать Мамая царем еще одного автора — сочинителя «Сказания о Мамаевом побоище», где ни о каком законном хане (даже «худо цесарюющем»!) речи не идет, а Мамай упоминается как единственный «царь от восточныя страны», «безбожный царь» и пр.[478 - Памятники 1998, с. 137, 226, 253, 316, 347. В Основной редакции «Сказания...», впрочем, Мамай упоминается как «князь от въсточныа страны» [Сказания 1982, с. 25]. На наш взгляд, это лишний раз подтверждает наше предположение.] Дело в том, что на рубеже XV-XVI вв. на Руси существенно возрос интерес к событиям Куликовской битвы в свете централизаторской и завоевательной политики московских государей.[479 - Лурье 1960, с. 358-361.] «Сказание…» появилось именно в это время,[480 - См. подробнее: Салмина 197.4, с. 124; Петров 20036, с. 193; Рудаков 2009, с. 133. Ср.: Дмитриев 1954, с. 191-192.] т. е. когда Московская Русь, только что освободившаяся от сюзеренитета золотоордынских ханов, в свою очередь готовилась к борьбе за ордынское наследие — в первую очередь за контроль над постордынскими ханствами Поволжья, а Иван III и сам неофициально стал именоваться царем.

Ярким источником московской позиции по отношению к золотоордынским монархам стало знаменитое «Послание на Угру» архиепископа Вассиана Рыло. Власть царя считалась священной, и любое вооруженное выступление против нее воспринималось как мятеж, преступление. Вассиан остроумно решил эту проблему, обвинив «царей» Золотой Орды в изначальной нелегитимности: якобы и сам Батый, и все его преемники незаконно владели «царским» титулом, и, следовательно, в противостоянии их нынешним преемникам никакого преступления нет — напротив, война с ними будет даже справедливой.[481 - ПЛДР 1982, с. 530-533. См. также: Кудрявцев 1951, с. 176; Горский 2000, с. 173.] Мамай, с которым сражался Дмитрий Донской (родной прадед Ивана III), фигурирует в «Послании на Угру» как один из предшественников Ахмата, которому противостоял сам Иван III.[482 - ПЛДР 1982, с. 528-529. См. также: Дмитриев 1954, с. 190; Кирпичников 1982, с. 295; Горский 1983, с. 18; Петров 2003в, с. 99; Черный 2008, с. 190.] Надо полагать, именно эта концепция и получила продолжение в «Сказании о Мамаевом побоище», составленном некоторое время спустя после «Послания…»: Мамай — «царь», но незаконный, и поэтому Дмитрий Донской имел право воевать с ним. Это стало своего рода политическим прецедентом-обоснованием для Ивана III, когда он аналогичным образом выступил против Ахмата — такого же «незаконного царя», как и его предшественник Мамай.[483 - См.: Рудаков 2009, с. 153-154, 161.] Не случайно нашествие Ахмата в «Послании на Угру» сравнивается с походом Мамая! Нелегитимность Мамая как «царя» подчеркивается в «Сказании…» тем фактом, что перед Куликовской битвой он получает «ярлыки» от Олега Рязанского и Ольгерда Литовского[484 - Памятники 1998, с. 139, 201, 227. См. также: Шамбинаго 1906, с. 242-243; Колесов 1979, с. 44.] — ведь ярлыки могли выдавать только верховные ордынские правители своим подданным или нижестоящим правителям-вассалам. А раз Мамай сам получает ярлык, следовательно, он — «незаконный царь», стоящий ниже этих правителей.

Аналогичными причинами руководствовались, по-видимому, и летописцы Ивана IV, который старался представить свое завоевание Казанского и Астраханского ханств как справедливую борьбу против местных «незаконных царей». В результате в Никоновской летописи под 1380 г. появляется строка: «и не къ тому уже нарицашеся великiй князь Мамай, но отъ всехъ сущихъ его нарицашеся великiй царь Мамай».[485 - ПСРЛ 20006, с. 47. См.: Петров 2003в, с. 103; Почекаев 2004, с. 33.]

До недавнего времени эта сложная идеологическая конструкция не учитывалась историками и публицистами, которые понимали сообщения средневековых русских идеологов буквально и преспокойно именовали Мамая ханом или царем.[486 - См., напр.: Катаев 1863, с. 2.] Некоторые авторы даже утверждали, что Мамай в качестве хана сам выдавал Дмитрию Ивановичу Московскому ярлык на великое княжение![487 - См., напр.: Иванов 2005, с. 180. См. также: Шамбинаго 1945, с. 202.] Иностранные авторы также именуют Мамая ханом или царем.[488 - См., напр.: Герберштейн 1988, с. 64; Орбини 1722, с. 70; Custin 1843, р. 102; Serra 1835, р. 416; Norris 2009, р. 22.] При этом противоречивые сведения о титуле и статусе Мамая приводят к историографическим казусам. Так, например, историк XVII в. Андрей Лызлов писал: «царь Мамай, темник реченный», причудливо сочетая оба титула, под которыми бекляри-бек фигурировал в источниках.[489 - Лызлов 1990, с. 33.] А немецкий исследователь Золотой Орды Б. Шпулер считал, что Мамай «попеременно» носил титул то эмира, то хана.[490 - Шпулер 2009, с. 304.]

И если в трудах XVIII-XIX вв. Мамай представлен как один из многочисленных монархов раздираемой смутами Золотой Орды, то это связано всего лишь с некритическим отношением к средневековым текстам. Куда менее извинительна позиция современных исследователей, которые, сознательно ориентируясь на сообщения средневековых авторов, не соответствующие фактам, создали целую концепцию о Мамае как узурпаторе, незаконно захватившем трон, на который имели право лишь потомки Чингис-хана. Ее главным выразителем является Л.Н. Гумилев, изложивший свою позицию на рубеже 1980-1990-х гг. в ряде сочинений. Согласно его версии, русские князья поддержали «законного» хана Токтамыша в борьбе с «узурпатором» Мамаем.[491 - Гумилев 1992, с. 425; 1995, с. 170. См. также: Горский 1998, с. 16; Красиков 2001; Федотов 2004, с. 202; Кругов 2005; Кириллов 2007, с. 84; Абдулаева 2009. Ср.: Кушкумбаев 2008а, с. 119.] Таким образом, досадный эпизод, вошедший в историю под названием «Куликовская битва», в трактовке Льва Николаевича и его последователей ничуть не омрачает безоблачно-дружественный характер взаимоотношений Руси и Золотой Орды![492 - Ср.: Мамонов 1995, с. 59. В работах некоторых авторов сведения о реальном статусе Мамая весьма причудливым образом переплетаются со скрупулезным следованием «памятникам Куликовского цикла». Так, например, Ю. В. Селезнев правильно называет Мамая бекляри-беком, но при этом утверждает, что он «стремился предстать как единственный глава всей Орды» [Селезнев 2001, с. 153].]

Мы далеки от мысли представить Мамая как сторонника четкого разграничения властных полномочий и поборника сильной ханской власти. Как мы убедились выше, это был весьма властный и амбициозный деятель, шедший напролом к своей цели, и вся власть в подвластных ему регионах Золотой Орды реально находилась в руках бекляри-бека, а не его хана-марионетки. Но можно ли говорить о таком положении именно как об узурпации власти?

Не меньшей властью обладал на Руси современник Мамая — митрополит Алексий, который до самой смерти оставался фактическим правителем Московского княжества (даже при взрослом великом князе Дмитрии Ивановиче) и порой позволял себе клятвопреступления в политических интересах (как, например, в случае ареста Михаила Тверского в Москве в 1367 г.).[493 - См., напр.: Скрынников 1990, с. 10-11; Федотов 2000, с. 93; Петрушко 2007, с. 124-127.] Еще один золотоордынский временщик, Идигу мангыт (Едигей русских летописей), возводил на трон и умерщвлял ханов-Чингизидов, однако его в узурпаторстве никто не обвинял! Следуя логике историков, считавших Мамая узурпатором, следовало бы счесть также узурпаторами премьер-министров Великобритании или канцлеров ФРГ: ведь именно им принадлежит высшая власть, тогда как потомственный британский монарх или законно избранный немецкий федеральный президент лишь номинально являются главами государств. Тем не менее сомнительной чести считаться узурпатором в таких условиях удостоился лишь Мамай…

Завершая анализ мифа об узурпации, отметим, что некоторые современные авторы, настроенные менее радикально, чем Л.Н. Гумилев и его последователи, склонны хотя бы отчасти пересмотреть данный стереотип. По их мнению, Дмитрий Донской, начав «розмирье» с Мамаем, а затем и открыто выступив против него, мог выразить протест против его чрезмерного самовластия и принятия решений без согласования с поддерживаемым им ханом. Именно в таком значении принимают они термин «узурпация» — как присвоение властных полномочий, а не самого титула хана.[494 - См., напр.: Halperin 1987, р. 98; Юрганов 1998, с. 164. Ср.: Павленко, Андреев, Федоров 2004, с. 100; Рудаков 2009, с. 145; Сорогин 2009, с. 8.]




О цареубийствах


Обвинение Мамая в узурпации в произведениях средневековых и современных историков отягчается еще и обвинением в другом не менее тяжком преступлении — убийстве законных ханов. В сочетании с «цареубийством» образ Мамая как законченного преступника, негодяя и врага всего человечества, не останавливающегося ни перед чем ради достижения своих целей, приобретает, наконец, логически завершенный вид.

Когда же впервые в адрес Мамая прозвучали обвинения в умерщвлении законных монархов? В восточных источниках (даже тех, в которых Мамай представлен в негативном свете — например у ал-Калкашанди или Утемиша-хаджи) нет ни слова о том, что бекляри-бек покушался на жизнь ханов, им же самим возведенных на трон. Нет таких сведений и в официальных русских летописных сочинениях.

По-видимому, впервые такое обвинение появляется лишь в Никоновской летописи: «Таже и самого царя своего уби, егоже точiю именемъ имеаше во Орде своей царя, самъ же вся владеаше и творяше; уведе же, яко любятъ Татарове его царя его, и убояся, еда како отъиметъ отъ него власть его и волю его, и того ради уби его и всехъ верныхъ его и любящихъ его».[495 - ПСРЛ 20006, с. 46. См. также: Мухамадиев 1983, с. 97. Ср.: Варваровский 2008, с. 105.] Обвинение в убийстве законного монарха — это еще один довод в пользу нелегитимности Мамая: умертвив законного монарха, он как бы стал вне закона и, следовательно, не мог считаться законным «царем». Равно как и его преемники на золотоордынском троне, унаследовавшие свою власть от такого злодея, включая хана Ахмата, о чем мы говорили выше.

Авторы более поздних эпох следовали уже сложившемуся стереотипу, причем по тем же причинам: московским государям необходимо было идеологическое обоснование для присоединения к Московскому царству преемников Золотой Орды — Казанского и Астраханского ханств. Преемственность правителей этих государств от «незаконных» ордынских монархов (наследников «злочестивого» Мамая!) делала и их нелегитимными, а борьба Ивана IV против них, таким образом, приобретала вполне оправданный и даже законный характер.

Именно эти тенденциозные материалы послужили отправной точкой для последующего обвинения Мамая в убийстве ханов. Если в источниках XV-XVI вв. его обвиняли лишь в убийстве последнего своего хана незадолго до Куликовской битвы, то историки, начиная уже с В.Н. Татищева, автора середины XVIII в., стали утверждать, что Мамай «всею ордой владел, и многих ханов и князей побил»![496 - Татищев 2005, с. 159.] Мы вполне допускаем, что определенные основания для таких заявлений имеются: не исключено, что Мамай был причастен к гибели нескольких сарайских ханов — в частности, Тимур-ходжи и Азиз-шейха. Однако эти ханы не были легитимными по сравнению со ставленниками Мамая, поскольку принадлежали не к роду Бату (а именно представителей этого рода поддерживал Мамай), а к потомкам его брата Шибана, чьи права на трон являлись более проблематичными, чем у Батуидов.[497 - См. подробнее: Костюков 2009, с. 39-40; Почекаев 2009а, с. 43.] Таким образом, устраняя этих ханов, Мамай фактически боролся с раздробленностью Золотой Орды, старался вырвать ее столицу из рук выходцев с Востока и вернуть представителям законной ханской династии. Тот факт, что этими действиями он прокладывал путь к власти себе самому, ничего не меняет и не дает оснований обвинять его в умерщвлении законных монархов.

Но эти «нюансы» не были нужны ни средневековым авторам, ни современным исследователям, желавшим создать и закрепить образ Мамая как антигероя — символа всего враждебного Руси и русским. И в результате бекляри-бек из борца с сепаратистами (незаконными ханами, выходцами с востока Золотой Орды) превратился в убийцу собственных ханов, которых перед этим он сам же и возводил на трон. Апогеем обвинений Мамая в «цареубийствах» является утверждение С. Маркова: «Он [Мамай. — Р. П.] достиг неслыханной власти, когда ему ничего не стоило посадить на трон нового хана, а через месяц прирезать его, как овцу, чтобы возвести на царство другого потомка Чингисхана».[498 - Марков 1990, с. 115.]

Чтобы усугубить этот образ, историки обвинили Мамая не только в умерщвлении реально существовавших ханов Абдаллаха и Мухаммада,[499 - См., напр., Григорьев 1983, с. 38, 46.] но и «создали» нового монарха — Туляка (или Тулук-бека), которого потом также представили как жертву властных амбиций Мамая![500 - Мухамадиев 1983, с. 97; Кучкин 1991, с. 31; 1996; Селезнев 2001, с. 150-151; Наби 2004, с. 29; Шамси 2008, с. 55. Ср.: Григорьев 1983, с. 41.] По утверждению этих авторов, убив Туляка, Мамай немедленно провозгласил монархом себя самого.[501 - См.: Соловьев 1988, с. 275; Костомаров 1990, с. 218; Нечволодов 1991, с. 433; Пресняков 1918, с. 320; Егоров 1980, с. 207-209. Ср.: Кучкин 1996.] Для подкрепления своей позиции они ссылаются на ярлык, выданный в 1379 г. митрополиту Михаилу-Митяю, в русском (единственном сохранившемся до нашего времени) варианте которого хан, выдавший его, и в самом деле назван «Туляк». Некоторые авторы даже упоминают монеты «хана Туляка».[502 - См., напр.: Сидоренко 2000, с. 279-280; Гаев 2002, с. 25; Мухамадиев 2005, с. 154.] Однако исследователи золотоордынских ярлыков убедительно доказывают, что ханом, выдавшим этот ярлык, являлся на самом деле хан Мухаммад (Булак) — второй и последний ставленник Мамая.[503 - Исследователи золотоордынской дипломатики [см.: Григорьев 20046, с. 156 и след.].]

Сведения об убийстве Абдаллах-хана в источниках отсутствуют. Монеты Мухаммада (Булака) чеканились до 1380 г. включительно.[504 - Марков 1896, с. 476; 2008, с. 48; Гончаров 2008, с. 59.] Выше мы уже приводили сообщение о том, что в Куликовской битве участвовал «поганый царь Теляк» (обоснованно отождествляемый исследователями с ханом Мухаммадом). Одно это сообщение, содержащееся в таком тенденциозном сочинении, позволяет уверенно опровергнуть обвинение Мамая в убийстве «его» второго хана — не говоря уж о никогда не существовавшем третьем![505 - Исследователи почему-то считают, что автор летописной повести о Куликовской битве, упоминая о «поганом царе Теляке» и «нареченом плотном диаволе Мамае», имел в виду одно и то же лицо [Памятники 1998, с. 57, прим. 44]. На наш взгляд, оснований для такого предположения нет.]

Весьма своеобразно подошли к вопросу о «цареубийствах», приписываемых Мамаю, некоторые современные исследователи из Татарстана. Прямо обвинить бекляри-бека в убийстве ханов означало бы бросить тень на всю Золотую Орду, а свою миссию татарские ученые видят в том, чтобы реабилитировать это государство в истории — и, надо отдать им должное, многое в этом направлении уже сделано. Но, не желая (или не имея возможности) полностью отойти от стереотипа Мамая как антигероя, они стараются лишь «смягчить» обвинения, предъявляемые ему более радикальными авторами. В результате татарские исследователи признают, что конфликты Мамая с собственными ханами имели место, но их последствия видятся этим историкам несколько иначе, чем их русским коллегам.

Так, например, по утверждению ряда авторов, хан Абдаллах, тяготившийся зависимым положением от Мамая, около 1370 г. бежал от бекляри-бека в Булгарию или на Урал.[506 - Шамси 2008, с. 33. См. также анализ этой версии: Исхаков, Измайлов 2007б, с. 21-212.] Ту же участь татарские историки отводят и следующему «Мамаеву» хану Мухаммаду: якобы он, в свою очередь, желая вырваться из-под власти временщика, бежал и обосновался на Северном Кавказе. Не имея «под рукой» еще какого-нибудь значительного представителя рода Джучидов, Мамай был вынужден возвести на ханский трон свою супругу Тулун-бек — по мнению некоторых исследователей, именно она фигурирует в источниках под именем «царя Туляка».[507 - Миргалеев 2003, с. 36-37; 2007, с. 218. Оригинальное опровержение версии о «царе Туляке» именно на основе его отожествления с Тулунбек предложил А. П. Григорьев: якобы чеканщики монет Тулунбек ошиблись в дате, и на самом деле ее правление приходится на 1381-1382 гг. [Григорьев 1983, с. 43-44; 2004а, с. 109, 116]. Эта версия, впрочем, также не подтверждается источниками [см.: Сидоренко 2000, с. 286].] Эти версии противоречат данным письменных источников и нумизматическому материалу, содержащим совершенно иные данные о хронологии правления упомянутых монархов. Но зато они прекрасно дополняют образ Мамая как узурпатора, поскольку не только убийство, но и свержение законных ханов, замена их своими новыми ставленниками вполне укладывается в значение этого термина.

Таким образом, даже отрицая некоторые построения российских историков, их татарские коллеги в полной мере следуют созданному ими стереотипу о Мамае как узурпаторе, посягавшем на жизнь ханов — собственных ставленников. Следовательно, образ Мамая как антигероя оказался весьма убедительным.






ГЛАВА ШЕСТАЯ.

СОВРЕМЕННЫЕ МИФЫ О МАМАЕ





О происхождении Мамая


Как мы убедились, разные мифы о Мамае и его деятельности возникали в различные эпохи — от времени сразу после его гибели до недавнего прошлого. Однако мифы о нем не менее успешно создаются и сегодня. Их творчеством активно занимаются некоторые историки (в том числе и лица, имеющие ученую степень) и в особенности публицисты. Свою задачу современные мифотворцы видят либо в привлечении внимания к самим себе, либо в безоговорочной поддержке уже существующих мифов с помощью «вновь открытых фактов». Но если ранее историки хотя бы давали себе труд проанализировать сведения источников, лишь истолковывая их по-своему, то их достойные продолжатели даже не дают себе труда изучить какие-либо работы — они строят свою позицию на домыслах и «сенсационных открытиях», источник которых остается для всех тайной за семью печатями.

В отличие от вышерассмотренных мифов, так сказать, концептуального характера (задачей которых было формирование и обоснование образа Мамая как главного врага Руси), эти мифы носят как бы «вспомогательный» характер, поскольку призваны служить дополнительными аргументами в пользу прежних, «основополагающих» построений. Например, в подтверждение мифа о Мамае как узурпаторе и сепаратисте современные авторы создают собственные версии о его происхождении.

Так, Л.Н. Гумилев вывел генеалогию Мамая от Сачабеки, предводителя рода кият-джуркин — дальнего родича Чингис-хана и его неудачливого соперника в борьбе за власть, в этой борьбе и погибшего: Чингис-хан обвинил его в измене и приказал задушить.[508 - Гумилев 1992, с. 291.] Для такой версии нет никаких оснований — если не считать, что и Сача-беки, и Мамай принадлежали к монгольскому клану («кости») киятов. Однако такая генеалогия блестяще укладывается в образ Мамая, созданный Л.Н. Гумилевым и его последователями: образ врага (причем потомственного!) потомков Чингис-хана и возглавляемой ими Золотой Орды, а следовательно — и русских князей, являвшихся верными вассалами золотоордынских ханов-Чингизидов. Мамай якобы мстил Чингизидам за то, что их предок Чингис-хан в свое время расправился с его предком Сача-беки! Тот факт, что Мамай в течение всего своего пребывания у власти возводил на ханский трон своих ставленников из рода этих самых Чингизидов и всю жизнь посвятил борьбе за объединение Орды, в эту концепцию не вписывается, а потому Л.Н. Гумилев и его сторонники его попросту игнорируют. Они предпочитают уверять читателей в существовании 200-летней вражды на каком-то прямо-таки «генетическом уровне» между потомками степных вождей XII в. И это — несмотря на то что Мамай и его роственники-кияты жили и действовали в совершенно другом государстве, имели тесные семейные связи с ханским домом и даже соотносили себя с ним (вспомним, например, эпизод с Ак-Бугой киятом, который причислял себя к ханскому роду)!

Версия Л.Н. Гумилева при всей ее натянутости и тенденциозности тем не менее не опровергает монгольского происхождения Мамая и даже его родства с домом Чингис-хана. Зато другие авторы в этом вопросе идут гораздо дальше, давая волю своей фантазии и неким логическим построениям.

Так, А.А. Шенников предложил весьма экзотическую версию происхождения Мамая. Он посчитал почему-то, что его предок был «либо монгол из числа киятов, приставших к меркитам, либо меркит, каким-то путем присвоивший родословную одного из этих киятов». При этом исследователь опирается на русскоязычный источник XVI в. — «Родословец Глинских князей», посчитав, что упомянутый в нем «царь Токтоспа» — это искаженное имя меркитского вождя XII в. Токтога-беки, тоже в свое время боровшегося с Чингис-ханом и погибшего в бою с его войсками.[509 - Шенников 1981, с. 9.] Впрочем, эта версия, основанная лишь на приблизительном сходстве имен, уже была признана исследователями неубедительной.[510 - Трепавлов 2007б, с. 343.] Э.С. Кульпин, доктор философских наук из Москвы, пошел еще дальше, посчитав Мамая чжурчженем — выходцем из северокитайского государства Цзинь, разрушенного, кстати говоря, Угедэем, наследником Чингис-хана, еще в 1234— 1235 гг. При этом исследователь ссылается на «Памятник Куликовского цикла» — «Сказание о Мамаевом побоище».[511 - Кульпин 2006, с. 104.] В самом деле, в «памятниках» (правда, в «Задонщине», а не «Сказании…») присутствует этноним «хинове», однако применительно не только к Мамаю, но и ко всем татарам.[512 - Сказания 1982, с. 7, 9, 10, 12, 13.. См. также: Рудаков 2009, с. 135-136.] Почему Мамай и его подчиненные для автора «Задонщины» — «хинове», для нас, честно говоря, остается загадкой. Впрочем, если мы вновь обратимся к исследованиям «Задонщины» и в особенности к рассмотрению этого произведения как подражания «Слову о полку Игореве», то увидим, что это загадочнее слове «хинове» («хинова») встречается в «Слове…» трижды. Исследователи высказывают разные предположения о его этимологии, но на сегодняшний день преобладает мнение, что это не что иное, как обобщающее понятие народов, враждебных Руси; возможно, впрочем, оно некогда обозначало и конкретный народ — например, «кунов», т. е. половцев-кипчаков.[513 - Словарь-справочник 1984, с. 120; Энциклопедия 1995, с. 179-183. Н. И. Костомаров в свое время принял «хиновинов» за хивинцев [Костомаров 1990, с. 218].] Тем не менее упоминание Мамая с эпитетом «хиновин» подвигло Э.С. Кульпина на создание собственной концепции о его происхождении, также обосновывающей его образ как «врага Руси и Золотой Орды». Якобы, являясь выходцем из Китая, Мамай в Орде был чужаком, а потому вознамерился захватить Русь и создать на ее территории собственное оседлое государство, поскольку и сам, будучи китайцем, являлся носителем оседлых традиций.[514 - Кульпин 2006, с. 101-106. Собственно, отождествить таинственных «хинов» из «Слова о полку Игореве» с чжурчженями впервые предложил Л. Н. Гумилев [Гумилев 1992а, с. 235-237; ср.: Зимин 2006, с. 61, 128, 252]. Однако его толкование вызвало возражения со стороны как историков, так и лингвистов [Энциклопедия 1995, с. 182-183].] Что же, такое намерение и в самом деле приписывалось Мамаю в «памятниках Куликовского цикла»[515 - Памятники 1998, с. 226, 253-254.] и, как мы предположили выше, в слухах, распространявшихся на Руси перед Куликовской битвой. Соответственно, мифологический характер этого сообщения не подлежит сомнению, равно как и тенденциозность самого источника. Тем не менее Э.С. Кульпину оно представляется вполне достоверным, поскольку прекрасно вписывается и его концепцию о взаимоотношениях Руси и Орды. Непопятно, правда, почему Э.С. Кульпин не посчитал Мамая еще и византийцем — ведь в тех же «памятниках Куликовского цикла» бекляри-бек фигурирует не только как «хиновин», но и как «еллин», т. е. в буквальном смысле — грек…

Современные публицисты, не считая нужным обращаться к средневековым источникам (даже к «памятникам Куликовского цикла»), опираются уже исключительно на работы Л.Н. Гумилева и его последователей. Соответственно, «чужеродность» Мамая в Золотой Орде, его ориентация на кипчаков, народы Северного Кавказа и т. д. является для них уже аксиомой. В результате появляются версии о том, что Мамай и сам был либо кипчаком,[516 - См., напр.: Смiщук 2007; Болотин 2006. Интересно отметить, что и Л. Н. Гумилев в своих ранних работах считал Мамая «потомком половецкого хана Акопы из рода Кийян» [Гумилев 2008, с. 159].] либо каракалпаком,[517 - Звягин 2010, с. 184-186.] либо даже черкесом.[518 - См., напр.: Ткаченко; Ткаченко 2007.] Подобная версия позволяет вполне логично объяснить, почему среди воинов Мамая в Куликовской битве, упомянутых в «памятниках», присутствуют половцы,[519 - В. Д. Черный вполне обоснованно усомнился в реальном присутствии «половцев» в войске Мамая, обратив внимание, что в «памятниках Куликовского цикла» среди его сторонников фигурируют даже печенеги, на самом деле сошедшие с исторической сцены еще в первой половине XI в. [Черный 2008, с. 70-71].] асы, черкесы и т. д., но нет собственно монголов. Однако, как мы выяснили, Мамаю пришлось собрать для Куликовской битвы армию выходцев из Кипчакской степи, Северного Кавказа и других регионов Золотой Орды исключительно потому, что ко времени сражения он не успел собрать собственные войска. Следовательно, приписывать ему родство со всеми народами, представители которых оказались в его войске, нет оснований. В противном случае бекляри-бека, следуя логике современных авторов, можно было бы признать также армянином или даже генуэзцем-«фрягом»! Однако таких версий публицисты до сих пор не предлагали — вероятно, желая сохранить хотя бы отдаленную правдоподобность своих «открытий».

Казанский историк А.Г. Мухамадиев и украинский автор Г.С. Заплотинский без всяких на то оснований относят Мамая к темникам мангытов, т. е. ногайцев.[520 - Мухамадиев 2005, с. 149; Заплотинський 2007, с. 12-13.] При этом оба автора не ссылаются на источники или хотя бы исследования, ограничиваясь собственными утверждениями. В частности, Г.С. Заплотинскому с помощью этой версии удалось логично «достроить» свою концепцию о роли темников в формировании мангытского (ногайского) этноса.

Еще одна версия происхождения Мамая предложена в сочинении, представляющем собой историографический курьез. Речь идет о «Джагфар тарихы», которое якобы является сочинением конца XVII в., в свою очередь базирующимся на древних булгарских летописях, не сохранившихся до нашего времени. На самом деле это фальсификация XX в., подготовленная «булгаристами», считавшими, что современные татары Поволжья являются потомками волжских булгар.[521 - Подробнее об этом течении см.: Франк 2008. Оценку «Джагфар тарихы» см.: Шамильоглу 2007.] В этом сочинении Мамай предстает, естественно, выходцем из Волжской Булгарии, сыном эмира Хасана — славным представителем правящего булгарского дома и, соответственно, великого булгарского народа, чью историю якобы постарались исказить последующие татарские, русские и советские историки (которых-то составители «Джагфар тарихы» и считают настоящими фальсификаторами).[522 - См.: Бегунов, Нурутдинов 2007. Интересно отметить, что некоторые «булгаристы» придерживаются прямо противоположной позиции: якобы булгары (т. е. поволжские татары) и сами немало претерпели от Мамая [см. подробнее: Широкорад 2004, с. 169; ср.: Овруцкий 2001]. Интересно отметить, что казахстанские историки, считая Золотую Орду предшественницей Казахского государства, тем не менее ни в коей мере не соотносят Мамая с казахами; аналогичной позиции придерживаются и их монгольские коллеги, считающие Золотую Орду «монгольским государством» [см., напр.: Пищулина 1980; Дашдаваа 2009, с. 48].] Таким образом, Мамай в данном случае — всего лишь символ, «разменная монета» в борьбе «булгаристов» заторжество их идей. Естественно, чем более знаковые фигуры истории зачисляются ими в «булгары», тем достовернее, на взгляд создателей «Джагфар тарихы», выглядит созданная ими фальсификация!

Пожалуй, к числу наиболее «честных» мифотворцев следует отнести тех, кто, однозначно разделяя стереотип о Мамае как о «враге всего человечества», даже не старается выяснить его корни и поэтому просто отмечает, что «его происхождение неизвестно» или что «неизвестно, откуда он взялся».[523 - См., напр.: Чивилихин 1982, с. 85; Марков 1990, с. 115; Широкорад 2005б, гл. 12.] Происхождение бекляри-бека от рода кият и его родство с домом Чингизидов они просто «забывают». А раз Мамай — «чужой», «неизвестный» и «безродный», то он с большой вероятностью — враг, что в очередной раз убеждает нас, насколько живучим и убедительным оказывается его стереотип, созданный еще в конце XIV-XV вв.




О соратниках Мамая


Некоторые современные «научные сенсации», касающиеся эпохи Куликовской битвы, казалось бы, не имеют отношения к создаваемому негативному образу Мамая напрямую. Однако они косвенно дополняют его, делая более достоверным и убедительным. К числу таковых можно отнести некоторые «озарения» современных мифотворцев об истинных или мнимых соратниках Мамая.

С целью усилить образ Мамая как врага Руси историографы не постеснялись «приписать» ему и деяния других ордынских деятелей того времени. Наиболее яркий пример такого подхода представляет собой современное толкование сведений о деятельности золотоордынского деятеля второй половины 1370-х гг. — Арабшаха из рода Шибана.[524 - А. Б. Широкорад по неизвестной причине счел Арабшаха «младшим братом хана Синей Орды Уруса» [Широкорад 2005б, гл. 13], хотя Г. Е. Грумм-Гржимайло еще в 1930-е гг. отмечал, что «Арабаш — Шейбанид, родослдовная которого установлена» [Грумм-Гржимайло 1994, с. 120].] Этот царевич, как мы помним, сначала состоял на службе у своего двоюродного брата — сарайского хана Каганбека, а затем сам стал ханом в Сарае, энергично соперничая с Мамаем за контроль над Поволжьем. Однако в современной интерпретации он вдруг превратился из соперника Мамая в его соратника и вассала! Несмотря на то что и летописные источники, и нумизматический материал свидетельствуют о том, что Арабшах не имел никакого отношения к Мамаю, современные историки раз за разом повторяют эту версию.

Прежде всего, отрицая прямые указания летописей на то, что именно войска Мамая разгромили нижегородские дружины на р. Пьяне в 1377 г., пока Арабшах был «на Волчьей Воде»,[525 - См., напр.: ПСРЛ 1949, с. 193; Повесть 19856, с. 152-153.] они приписывают победу на Пьяне именно Арабшаху. А чтобы столь откровенное отрицание летописного сообщения не бросалось в глаза, то делают «логический вывод»: Арабшах, оказывается, состоял на службе у Мамая и воевал с русскими по его приказу![526 - Карамзин 1993, с. 30; Савельев 1837, с. 387; Храмцовский 1857, с. 26; Фахретдин 1996, с. 102; Будовниц 1960, с. 438; Грумм-Гржимайло 1994, с. 120; Гумилев 1995, с. 172; Дегтярев, Дубов 1990, с. 308; Мизун, Мизун 2005, с. 142; Широкорад 2004, с. 152; ср.: Широкорад 2005б, гл. 13; Шамси 2008, с. 38-39. Довольно оригинальной представляется позиция историка и публициста середины XIX в. М. Погодина: он считает Арабшаха предводителем «шайки» (т. е. действовавшим независимо), но на следующей же странице утверждает, что Мамай отправил свое войско на Вожу, чтобы наказать русских князей за поход против мордвы, оказавшей поддержку Арабшаху! [Погодин 1837, с. 105-106]. Ср.: Каргалов 1980, с. 28-29. Ю. Е. Варваровский предположил, что Мамай и Арабшах объединили свои силы для разгрома русских [Варваровский 2008, с. 105].] Некоторые авторы идут еще дальше и утверждают даже, что Арабшах принял участие в Куликовской битве на стороне Мамая![527 - См., напр.: Щербаков, Дзысь 2001, с. 21.]

В русских летописях имеется сообщение под 1377 г. о том, что «царевич Арапша перебежа в Мамаеву Орду».[528 - См., напр.: ПСРЛ 20006, с. 27.] Однако из данного сообщения отнюдь не следует, что Арабшах оказался на службе у Мамая: слово «перебежать» (древнерусское «пръбъещи») могло означать, в частности, «перекочевать», «переправиться через реку» и т. д.[529 - См.: Срезневский 20036, ст, 1620.] И это вполне соответствует реальным событиям: Арабшах со своими войсками проходил через владения Мамая для нападения на русские области. Однако современные авторы вполне однозначно восприняли это сообщение как свидетельство о переходе шибанидского царевича на службу к Мамаю. Не менее однозначно они постарались проигнорировать и информацию о том, что в 1377-1380 гг. Арабшах правил в Сарае, подтверждаемую нумизматическими материалами.[530 - См.: СМИЗО 2005, с. 384; Янина 1954, с. 447; Федоров-Давыдов 1963, с. 200; Варваровский 2008, с. 93; ср.: Гончаров 2008, с. 61. О правлении Арабшаха см. подробнее: Почекаев 2010, с. 147-154.]

Причина возникновения этого мифа представляется вполне очевидной: на Мамая, таким образом, возлагается ответственность и за те злодеяния против Руси, которые он не совершал — что, конечно же, усиливает его образ как врага русского народа. И коль скоро Арабшах в 1377-1378 гг. совершил свои походы на Засурье, Нижний Новгород, Рязань и мордву (союзную русским князьям), также выполняя приказы Мамая, то «список преступлений» бекляри-бека, таким образом, существенно расширяется.[531 - Весьма характерна в этом плане позиция А. А. Горского, который допускает возможность того, что войска Мамая практически одновременно в 1378 г. были направлены в поход, закончившийся битвой на Воже, и против Нижнего Новгорода [Горский 2000, с. 93]. Между тем В. А. Кучкин вполне обоснованно считает, что Нижегородское княжество подверглось нападению со стороны сарайского хана [Кучкин 1980, с. 107-108]. Впрочем, представляется небезосновательной и версия И. Л. Измайлова о том, что поход на Нижний Новгород могли совершить войска Булгара, действовавшие з союзе с Мамаем [История 2009, с. 465].] Кроме того, представление Арабшаха военачальником Мамая также льет воду на мельницу евразийских историков: раз Арабшах всего лишь служил бекляри-беку (врагу и Руси, и Орды), следовательно, его действия против русских княжеств не являлись военными действиями собственно Золотой Орды против Руси, а всего лишь действиями Мамая — главного врага и Руси, и Орды. Естественно, в таких условиях «неудобный» для евразийцев факт самостоятельных походов Арабшаха и его правления в Сарае удобнее всего было забыть…

Еще один сподвижник Мамая, привлекший внимание современных авторов, — это мурза Бегич, полководец Мамая, потерпевший поражение в сражении на р. Воже (1378 г.). Летописи не содержат никаких сведений о нем, кроме самых общих фактов: что он возглавлял ордынские войска, был разбит и, вероятно, сам погиб то ли в сражении, то ли во время бегства.[532 - См.: Повесть 1985а.]

Современные авторы сочли, что этих сухих и кратких сведений о предводителе ордынского войска в битве, окончившейся столь славной для Руси победой, явно недостаточно. В результате Бегич превратился из рядового военачальника Мамая в его «любимца», «лучшего полководца», «главнокомандующего» и т. д.[533 - См., напр.: Марков 1990, с. 118; Кобищанов 2008, с. 51; Селезнев 2009б, с. 51. И. М. Миргалеев не без оснований полагает, что отряд Бегича был, скорее всего, небольшим, и его разгром не имел катастрофического значения для бекляри-бека. Его мнение потверждает тот факт, что после разгрома не Воже войска Мамая совершили карательный рейд' только на Переяславль-Рязанский [Миргалеев 2003, с. 40].] Об источнике этих сведений остается только догадываться — либо поражаться проницательности современных историков! Зато причины возникновения такого мифа о Бегиче вполне понятны. Как известно, о победе русских на р. Воже высоко отозвался К. Маркс, отметив, что «это первое правильное сражение с монголами, выигранное русскими».[534 - Цит. по: Будовниц 1960, с. 439. См. также: Титов 2005.] Естественно, оценка основоположника диалектического материализма явилась руководством для его советских последователей, и в результате эта битва (возможно, простой карательный рейд) превратилась в одно из крупнейших сражений в средневековой русской истории! Несомненно, разгром «любимца» «лучшего полководца» Мамая (и, следовательно, возглавлявшего и крупные силы, хотя о численности войск обеих сторон на Воже нет сведений) явно больше служит к славе русского оружия, нежели победа в незначительной стычке с одним из заурядных предводителей войск бекляри-бека. Интересно отметить, что и средневековые авторы старались представить поход самого Мамая на Русь и Куликовскую битву как месть бекляри-бека за разгром и гибель своего «любимца». В результате получается, что русские сражались за свою Родину, а Мамай — всего лишь, чтобы отомстить за гибель своего фаворита. Естественно, победа Дмитрия Донского в таких условиях не могла не быть предопределена!

Личность Бегича привлекла внимание и «национальных историков», в частности — вышеупомянутых апологетов «булгаризма», создавших псевдоисторический булгарский свод «Джагфар тарихы». В их трактовке Бегич (как и сам Мамай) стал потомственным булгарским эмиром.[535 - Бегунов, Нурутдинов 2007.] По мнению создателей «Джагфар тарихы», это должно убедить читателей в том, что Золотая Орда по сути была Волжской Булгарией!

Привлекает внимание современных авторов и фигура еще одного полулегендарного сподвижника Мамая — Челу-бея, или Темир-мирзы,[536 - Такой вариант имени Челубея встречается в Киприановской редакции «Сказания о Мамаевом побоище» [Сказания 1982, с. 64, 189, 406; см. также: Амосов 1979, с. 56]. В некоторых вариантах «Сказания» он носит имя Таврул [Сказания 1982, с. 406].] который своим поединком с «иноком» Пересветом начал Куликовскую битву. Таким образом, оба участника этого поединка стали объектами мифотворчества: брянский боярин Александр Пересвет превратился в монаха-схимника из монастыря Сергия Радонежского, а Челубей, в свою очередь, — также в «монаха-воина», да еще и принадлежавшего к «тибетской боевой школе гэлугпа».[537 - Мешков 2005; Морозов 2008.] Такой образ Челубея косвенно дополняет образ Мамая как врага Руси и православной веры: ведь чтобы победить русских, он обратился за помощью к «воину тьмы» — представителю некоей мрачной и подозрительной языческой секты![538 - Кстати, и самого Мамая некоторые современные публицисты склонны считать приверженцем не менее таинственной секты исмаилитов [см., напр.: Ткаченко 2007].]

«Булгаристы» имеют собственную версию происхождения Челубея, и в данном случае оставаясь верными своей цели: в их трактовке он из могучего, но неизвестного по происхождению воина превратился в славного булгарского богатыря — причем не простого, а… в сына самого Бегича![539 - Бегунов, Нурутдинов 2007.] Комментарии, как говорится, излишни.

Еще один сподвижник Мамая, ставший героем «национального» мифотворчества, — это хан Абдаллах, его первый ставленник, правивший в 1362-1369 гг. Согласно русской историографии, он был убит самим же Мамаем, который вместо него возвел на трон хана Мухаммада (Булака). Однако в татарской историографической традиции еще в XVII в. появилась другая версия о судьбе Абдаллаха, в дальнейшем развитая современными татарстанскими историками: как уже упоминалось в предыдущей главе, этот хан якобы, тяготясь зависимостью от Мамая, бежал в Поволжье и стал основателем династии местных правителей. Сам Абдаллах, по мнению этих авторов, был тем самым «булгарским (или казанским) ханом Габдуллой», который, согласно татарским позднесредневековым преданиям, погиб в 1395 г. во время разрушения Булгара Тимуром-Тамерланом. Соответственно, казанский правитель Алим-бек (Либей русских летописей), умерщвленный Улуг-Мухаммадом или его сыном Махмудом (в русских летописях — Мамутяком), считается сыном Абдаллаха.[540 - Шамси 2008, с. 33; Бахтин 2008, с. 67. См. также: Исхаков 2006, с. 17-18 (ср.: Исхаков 2009а, с. 96-101); Франк 2008, с. 101, 132.] При помощи этой концепции татарстанские идеологи стараются «удревнить» историю Казанского ханства.

Однако правление «булгарского (казанского) хана Габдуллы» не подтверждается ни письменными, ни нумизматическими источниками. Более того, в эти годы в Булгаре зафиксирован правитель Асан (Исан) — сначала вассал Мамая, который затем, после похода русских войск 1376 г., признал власть сарайских ханов. Как видим, сами исторические факты опровергают утверждения современных мифотворцев.




О Куликовской битве


Битва между войсками Мамая и Дмитрия Донского на Куликовом поле, безусловно, одна из самых ярких страниц русской военной истории и истории русско-ордынских отношений. И, как следствие — одна из самых обсуждаемых: историки до сих пор ожесточенно спорят о месте битвы, численности войск, ходе сражения, о том, кому именно из русских полководцев в действительности принадлежит подлинная заслуга в этой победе.[541 - Панораму мнений см.: Бондаренко 2001; Петров 2003а, с. 22 и след.]

Так, например, воронежский историк Ю.В. Селезнев предложил даже методику подсчета численности войск Мамая в Куликовской битве. Исследователь выбрал простой и, казалось бы, вполне логичный способ подсчета: он проанализировал количество «улусов»-тюменов, которые могли к этом времени находиться под контролем бекляри-бека, и пришел к цифре в 90 000 воинов.[542 - Селезнев 2000, с. 297-299; 2001, с. 152; 2009а, с. 196. См. также: Титов 2005.] Однако такой подсчет представляется не вполне корректным, поскольку исследователь не учел ряд обстоятельств, не позволяющих воспользоваться предложенной им методикой. Во-первых, даже в периоды расцвета Монгольской империи и Золотой Орды тюмены никогда не выставляли те 10 000, которые формально должны были бы выставить.[543 - См., напр.: Почекаев 2006а, с. 161-162. Отметим, впрочем, что и сам Ю. В. Селезнев учитывает это обстоятельство, правда, считает, что каждый тюмен выставил около 7800 воинов [Селезнев 2001, с. 152]. Однако и эта цифра представляется завышенной.] Во-вторых, достоверно установить, сколько тюменов находилось под контролем Мамая в 1380 г., не представляется возможным: в эпоху смут темники часто переходили от одного претендента на трон к другому. Даже если территория тюмена находилась под контролем Мамая, совершенно не обязательно, что все население обязательно выступало на его стороне: отдельные родовые предводители или военачальники со своими подчиненными могли добровольно или по принуждению перейти к любому из его многочисленных противников. Кроме того, предположению Ю.В. Селезнева противоречит информация о наборе Мамаем перед Куликовской битвой многочисленных наемников (итальянцев, армян, черкесов и пр.). Несомненно, если бы в его распоряжении имелись пресловутые 90 000 ордынских воинов, он прошел бы огнем и мечом всю Русь, и ему не понадобились бы эти разношерстные, неорганизованные отряды, которые и потерпели поражение на Куликовом поле.

Попытка разобрать все историографические версии Куликовской битвы и ее отдельных аспектов привела бы к написанию еще одной книги — и нельзя поручиться, что она оказалась бы менее тенденциозной, чем уже имеющиеся. Чтобы не столкнуться с такой проблемой, мы даже в первой части книги постарались ограничиться лишь кратким упоминанием об этом сражении, хотя оно и сыграло роковую роль в судьбе нашего героя.

Тем не менее Куликовская битва, несомненно, является одним из важнейших событий в биографии Мамая, и поэтому не упомянуть о ней нельзя. Однако, поскольку темой настоящей главы являются современные мифы, мы не будем рассматривать историографические версии Куликовской битвы, базирующиеся на средневековых источниках, и ограничимся разбором лишь двух наиболее оригинальных, на наш взгляд, версий современных историков. Эти авторы, по-видимому, считают, что развенчивают миф о Куликовской битве, хотя на самом деле создают вместо одного мифа другой, утверждая, что… Куликовской битвы совсем не было![544 - Мы принципиально не рассматриваем здесь версии представителей так называемой «новой хронологии» или «альтернативной истории», которые отрицают общепринятые хронологические схемы и существование политических деятелей, сведения о которых подтверждаются многочисленными и независимыми друг от друга источниками. Привлечение сочинения «Джагфар тарихы», которое специалисты также не без оснований относят к «альтернативной истории», мы оправдываем тем, что его создатели по крайней мере придерживаются традиционной хронологии и упоминают реальных исторических деятелей — пусть даже и в собственной трактовке.]

В 1998-1999 гг. Н.Д. Бурланков опубликовал статью, в которой постарался доказать, что яркое описание Куликовской битвы в средневековых текстах является дублированием… описания битвы на р. Воже, имевшей место двумя годами ранее! Автор гипотезы постарался выявить все сходные черты в описании этих битв в летописных сочинениях, и, надо признать, ему это в какой-то мере удалось.[545 - Бурланков 1998, с. 45.] Нельзя отрицать, что многие эпизоды в описании обеих битв весьма схожи.

Однако когда речь заходит о целях «дублирования» сообщений об одной и той же битве в летописных сочинениях и в особенности о причинах появления столь многочисленных и ярких произведений, как «памятники Куликовского цикла», посвященные именно битве-«дубликату», а не «оригиналу», автор гипотезы уже далеко не столь убедителен.[546 - Бурланков 1999, с. 25 и след.] Ему приходится согласиться с тем, что существенные отличия в описании битв имеются: командование ордынскими войсками на Куликовом поле осуществлял сам Мамай; в этом сражении зафиксировано участие «его» хана — «поганого царя Теляка», и т. д.

Тем не менее рациональное зерно в концепции Н.Д. Бурланкова имеется: он показал, что средневековые авторы могли использовать некие «стандартизованные» описания батальных сцен, принятые в русской летописной традиции. В частности, рассказ «Задонщины» о бегстве Мамая после поражения в Куликовской битве практически дословно копирует эпизод «Слова о полку Игореве», находят исследователи и другие параллели «Памятников Куликовского цикла» с произведениями древнерусской литературы.[547 - Георгиевский 1836, с. 163; Адрианова-Перетц 1948, с. 202, 208; Виноградова 1956. См. также: Шамбинаго 1906, с. 21, 71, 129; Лихачев 1975, с. 265, 271-273; Григорян 1980; Черный 2008, с. 103-105.] Правда, Г.М. Прохоров еще в 1970-е гг. высказал предположение о существовании неких стандартных «описаний батальных сцен», издавна бытовавших в русском летописании.[548 - См.: Прохоров 1972, с. 94-101; ср.: Гумилев 1992, с. 140.]

Вторая гипотеза, привлекшая наше внимание, была предложена казанским историком, кандидатом исторических наук Р. Набиевым (Наби), который посвятил ей целую книгу, увидевшую свет в 2004 г., а затем в 2008 г. дополнил ее статьей, в которой предложил дополнительный аргумент в пользу своей концепции. Р. Набиев также склонен считать, что Куликовской битвы не было. Правда, в отличие от Н.Д. Бурланкова, он отрицает факт не самой битвы, а всего лишь… участия в ней русских войск! Р. Набиев строит свою концепцию на «непробиваемом» с его точки зрения аргументе: оказывается, русские в это время были настолько слабы, разрозненны и напуганы могуществом Золотой Орды, что не смели даже и подумать о том, чтобы выступить против любого ордынского властителя — будь то сарайские ханы или бекляри-бек Мамай.[549 - Наби 2004, с. 67 и след. Краткое изложение той же концепции см.: Набиев 2009.] Кто же сражался в битве, вошедшей в историю под названием Куликовской? У Р. Набиева есть ответ: Мамай и хан Токтамыш, которому якобы еще раньше подчинились русские![550 - Наби 2004, с. 64.] Любопытно усмотреть в этой версии своеобразное «зеркальное отражение» версии русско-ордынских отношений, предложенной Л.Н. Гумилевым: по его мнению, русские на Куликовом поле сражались против Мамая, также якобы защищая интересы «законного» хана Токтамыша. Однако ни Л.Н. Гумилев, ни Р. Набиев не учли, что первые упоминания русских летописцев о Токтамыше встречаются лишь после сообщения о разгроме Мамая — следовательно, до этого никаких контактов Руси с этим выходцем с Востока не было. На это прямо указывает тот факт, что Токтамыш фигурирует в летописях с эпитетом «некый царь со востока», т. е. совершенно неизвестный русским.[551 - См., напр.: ПСРЛ 1949, с. 205; ПСРЛ 20006, с. 69. См. также: Рудаков 2009, с. 144.] Таким образом, версия Р. Набиева отражает традиции «национальной историографии» и делает честь автору гипотезы как патриоту татарского народа, но отнюдь не выглядит убедительной.

В статье 2008 г. Р. Набиев отходит от эмоционально-патриотической риторики и неожиданно приводит действительно ценный и важный источник, причем золотоордынского происхождения — ярлык хана Токтамыша, выданный им Хаджи-беку, даруге Кырк-Ера в Крыму, являвшемуся в 1360-1370-е гг. верным вассалом и сподвижником Мамая. Р. Набиев весьма аргументировано критикует датировку ярлыка 1381 г. и утверждает, что он выдан весной 1380 г., т. е. за полгода до Куликовской битвы. Получается, что Токтамыш пожаловал ярлык Хаджи-беку еще до падения власти Мамая в Крыму, а этого, по мнению Р. Набиева, никак не могло быть. На этом основании автор статьи вновь возвращается к своему утверждению о том, что Куликовской битвы не могло быть осенью 1380 г., коль скоро весной того же года Токтамыш уже выдавал ярлыки приверженцам бекляри-бека.[552 - Набиев 2008, с. 102, 106.]

В своем стремлении доказать собственную правоту Р. Набиев не учел двух обстоятельств: Во-первых, значительное число исследователей все же датирует упомянутый ярлык 1381 (или даже 1382) г., приводя не менее серьезную аргументацию, чем автор статьи, — впрочем, он и сам честно отмечает это в своей статье, правда, отметает аргументы исследователей, объявляя их неубедительными.[553 - Набиев 2008, с. 105. Ср.: Зайцев.] Во-вторых, Р. Набиев слишком уж упирает на то, что Токтамыш не мог выдать ярлык соратнику Мамая до победы над самим бекляри-беком. А между тем факт выдачи Токтамышем ярлыка Бек-Хаджи весной 1380 г., на наш взгляд, совершенно не противоречит тому, что Мамай был побежден лишь в конце года, после Куликовской битвы. Вполне вероятно, что ярлык мог быть выдан ханом сразу после захвата им Сарая (после отречения от власти хана Арабшаха) и адресован сановнику, еще находившемуся на службе у Мамая, — именно с целью переманить его на свою сторону. Вспомним также, что Мамай, потерпев неудачу в попытке найти убежище в генуэзской Кафе, бежал не в Кырк-Ер, более отдаленный от владений Токтамыша, а в Солхат: вполне возможно, что он уже знал о сговоре Хаджи-бека с Токтамышем.

Таким образом, смелые (и нельзя сказать, что совсем уж неубедительные) аргументы Н.Д. Бурланкова и Р. Набиева все же не выглядят достаточно обоснованными, чтобы отвергнуть факт Куликовской битвы. Однако нельзя не отметить, что эти две концепции отличаются от прочих мифов тем, что их авторы не опираются целиком и полностью на средневековые исторические сочинения и историографические работы, а предлагают собственное решение проблемы.

Цель Н.Д. Бурланкова не вполне очевидна — если, конечно, автор не намеревался своей «эпатажной» версией просто-напросто привлечь к себе интерес научной общественности. Р. Набиев более прямолинеен: его задача — в очередной раз показать превосходство татар над русскими, что позволяет поставить его работу в ряд с другими сочинениями историков-националистов из регионов России и стран ближнего зарубежья.

В любом случае появление версий Н.Д. Бурланкова и Р. Набиева показывает, насколько неоднозначно в науке отношение к Куликовской битве и источникам о ней. Однако весьма характерно, что Мамай продолжает восприниматься историками в негативном свете, что уже в который раз подтверждает живучесть и убедительность стереотипа, созданного о нем в историографии.






ГЛАВА СЕДЬМАЯ.

МИФОЛОГИЗАЦИЯ ОБРАЗА МАМАЯ В НАРОДНОМ ТВОРЧЕСТВЕ И СОВРЕМЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЕ





Об образе Мамая в эпосе и фольклоре


Весьма любопытно отметить, что средневековые авторы и современные историки, несмотря на негативное отношение к Мамаю, ни разу не предприняли попыток вообще забыть о существовании этого деятеля. Несомненно, это объясняется значительностью его роли в политике Восточной Европы второй половины XIV в.: игнорирование деятеля такого масштаба было просто-напросто невозможно. Поэтому Мамай занял прочное место в историографии — пусть даже и в качестве антигероя.

Однако еще больше значение личности Мамая в истории подчеркивает тот факт, что его образ сохранился также и в народном творчестве — в эпических памятниках, фольклорных произведениях и даже бытовом разговорном языке. Это свидетельствует не только о значимости роли бекляри-бека в истории и народной памяти, но и о том, что создатели мифов о нем не ограничились чисто историографической сферой — они постарались сделать политико-идеологическую мифологию понятной и близкой широкой общественности. Именно с этим, вероятно, связаны многочисленные упоминания Мамая в произведениях народного творчества.

В результате образ бекляри-бека, созданный в «памятниках Куликовского цикла» и последующей историографии, весьма трудно отделим от его эпического или фольклорного образа. И это вполне объяснимо: ведь «памятники» также создавались в русле русской национальной культуры, и фигурировавшие в них персонажи вполне вписывались в традиции русской народной литературы. Проследим, как отношение к Мамаю, «заданное» в «памятниках», отразилось в народном творчестве.

В первую очередь следует сказать о русских былинах. Сразу отметим, что образ Мамая в русском средневековом эпосе не слишком широко распространен: бекляри-бек фигурирует в гораздо меньшем количестве былин, чем, например, сказочные враги Руси (Соловей-разбойник, Калин-царь и др.), и даже реже, чем другие реальные, но от этого не менее мифологизированные политические деятели — например, Батый. Тем не менее сам факт, что он является персонажем былин, песен и рассказов, посвященных «Мамаевщине»,[554 - См.: Лихачев 1985, с. 471.] свидетельствует о том, что он вошел в народную память. И вошел, естественно, в качестве отрицательного персонажа. Как и Батый, Мамай в конечном счете сам терпит поражение от русских — что гораздо ближе к исторической истине, нежели «былинные» поражения Батыя, позволяющие говорить о «реваншистском» характере русского героического эпоса, поскольку в реальности Бату победил русских, а не наоборот.[555 - См.: Почекаев 2006а, с. 286-290.] Кроме того, возможно, отражением исторических фактов следует признать упоминание среди соратников Мамая героя (вернее, злодея!) с христианским именем «Василий Прекрасный», приходящегося даже «зятем любимым» Мамаю.[556 - Былины 1958, с. 174] Вполне возможно, что в этом упоминании нашло отражение сотрудничество с Мамаем Михаила Тверского в 1370-е гг. и Олега Рязанского перед Куликовской битвой, имеющееся в «памятниках Куликовского цикла».

Тем не менее в целом былинный Мамай так же далек от реального политического деятеля, как и герой «памятников»: в былинах это просто еще один символический персонаж, олицетворяющий борьбу Руси со степной угрозой, наделенный вполне стереотипными чертами. Эту особенность былинного образа Мамая отметил еще В.Я. Пропп: «В тех случаях, когда в эпос попадают исторические имена, их носители подчиняются законам былинной поэтики и становятся эпическими песонажами. Так, исторический Мамай или Батый приобретает обобщенные черты врага русской земли, не отличаясь этим от царя Калина, Кудреванко или других врагов России».[557 - Цит. по: Андреев 1990, с. 109. В. Н. Рудаков также отмечает, что Мамай в «памятниках Куликовского цикла» воплощает в себе черты «безбожных» татар, противостоящие Руси и православной церкви, являясь, таким образом, олицетворением степной угрозы как таковой [Рудаков 2009, с. 162].] Недаром былинный Мамай выступает походом против «Киев-града» и против классического былинного же персонажа — князя Владимира, а противостоит ему сам Илья Муромец (в других былинах о «Мамаевом / Камском побоище» противниками Мамая выступают и другие древнерусские богатыри — Дунай, Сухман и пр.). Да и сама былина представляет собой фактически переделанный вариант былины про Илью Муромца и царя Калина или Идолища.[558 - См.: Былины 1958, с. 522-523; Тимофеев 1885, с. 205; Соколов 1929, с. 27; Пропп 1958, с. 312, 314, 338-340; Мелихов 1989, с. 389. См. также: Путилов 1961, с. 108, 111-112; 116 Муравьева 2003, с. 370.] Эпитеты, применяемые к Мамаю, также характерны для других былинных врагов Руси — Соловья-разбойника, царя Калина и др.: «собака», «поганый», «грозный царь».[559 - См., напр.: Былины 1958, с. 139, 147, 152, 180.] Примыкает к былинам по стилю и содержанию сказка «Про Мамая безбожного», в которой он также назван «псом смердящим», «собакой-татарином» и т. д.[560 - Про Мамая 1985, с. 377-378.] Весьма примечательно, что в сказке виновником похода Мамая на Русь выступает посол князя Дмитрия Ивановича Задонского (sic!) Захарий Тютрин, который грубо отвечал Мамаю во время приема.

Нашел отражение образ Мамая и в бытовом народном творчестве, войдя даже в русские поверья. Например, в «Мифологической энциклопедии» содержится следующая статья: «Мамай — фантастическое страшилище, которым пугают детей в русских поверьях. Слово "мамай" заимствовано из тюркских языков и может употребляться в обобщенном значении "носитель зла" (очевидно, и в связи с воспоминаниями о татаро-монгольском иге). Мамай — таинственное существо в облике страшного незнакомца, старика, особенно опасное для детей. Так же, по-видимому, мамай сходен с букой и бабаем, которые тоже были опасны для детей».[561 - Александрова.] В.И. Даль определил понятие «мамаевщина» как синоним «татарщины», т. е. «времени порабощения Руси татарами».[562 - Даль 1998, с. 392.] Как видим, русским идеологам вполне удалось сформировать настолько негативный образ Мамая, что с его именем ассоциировалось даже «монголо-татарское иго» в целом!

Выражение «Мамаево побоище» и подобные ему стали периодически появляться в обиходе, что отразилось в народном творчестве и даже в разговорной речи.[563 - См., напр.: Шамбинаго 1906, с. 302.] Так, в сказке «Конек-горбунок», обработанной П. Ершовым, есть такие строки:
		«Утро с полднем повстречалось, 



		А в селе уж не осталось 



		Ни одной души живой, 



		Словно шел Мамай войной». 








А.Н. Островский в пьесе «Правда хороша, а счастье лучше» также вкладывает в уста одного из героев фразу: «Оглянись хорошенько, что у нас в саду-то? Где ж яблоки-то? Точно Мамай с своей силой прошел; много ль их осталось?» Современный исследователь Д.Б. Ойнас проанализировал предание жителей одного из сел Ивановской области о крупной драке между односельчанами, имевшей место в 1791 г., которая «и поныне слывет Мамаевым побоищем».[564 - Ойнас 2003, с. 44.] И в современной разговорной речи нередко используются выражения «мамаево нашествие» (неожиданное появление множество неприятных посетителей), «мамаево побоище» (крупная ссора, драка и т. п.).[565 - Толковый словарь 1938, стб. 135; Словарь 1999, с. 224.]

Любопытно, что и в русской историографической литературе образ Мамая стал в значительной степени нарицательным. Например, несостоявшееся сражение русских с Амиром Тимуром во время его похода 1395 г. вызывало у современников ассоциации с Мамаевым побоищем.[566 - См. подробнее: Черный 2008, с. 147-148.] Аналогичным образом в «Истории о Казанском царстве» («Казанском летописце») сообщается, что в войне с Казанью 1506 г. русские войска понесли потери «якоже и на Дону отъ Мамая».[567 - ПСРЛ 1903, ст. 236-237. См. также: Худяков 1996, с. 578-579.]

Интересно сравнить образ Мамая в русских былинах с его же образом в эпосе и фольклоре других народов. Недобрую память оставил по себе этот политический деятель и среди населения Южного Крыма — надо полагать, из-за того, что постоянно забирал отсюда воинов для своих авантюр в Поволжье, да еще и обложил население тяжелыми налогами и повинностями, чтобы возвести вокруг Солхата крепостные стены. В сохранившейся крымской легенде Мамай предстает жестоким и капризным деспотом, не испытывающим пиетета даже перед почитаемыми религиозными деятелями: в порыве ярости он убивает святого отшельника-дервиша.[568 - См.: Легенды 1963.] Кстати, такой образ вполне гармонирует с образом Мамая как язычника, «поганого», столь широко распространенным в русской историографии. Выходит, что мусульмане Крыма, в свою очередь, отказывали бекляри-беку в приверженности к «истинной вере» и тоже видели в нем язычника!

Однако в степной части Крыма, длительное время находившегося под контролем Мамая, его образ уже не является столь отрицательным и отталкивающим. Он остался в памяти местного населения как могущественный и влиятельный местный правитель, хотя и жестокий: согласно запискам турецкого путешественника XVII в. Эвлии Челеби, «жители Крыма не приходят к нему [холму с могилой Мамая. — Р. П.] на поклон, заявляя: "Да проклянет его Аллах." А был он великим султаном».[569 - Цит. по: Крамаровский 2005, с. 78.] Впрочем, тот же Эвлия Челеби отмечал, что и в его время имя Мамай являлось одним из наиболее часто встречающихся в Бахчисарае,[570 - Эвлия Челеби 1996, с. 118.] т. е. не было «проклятым» или табуированным. О том же свидетельствует и широкое распространение имени Мамай среди ногайских правителей XVI в. В частности известны имена двух сыновей знаменитого ногайского бия Мусы — Мамая и Шейх-Мамая, также возглавлявших Ногайскую Орду. Причем в степных преданиях их деяния порой приписывались золотоордынскому временщику и наоборот.[571 - См., напр.: Трепавлов 2001, с. 60-61, 463-464.]

Интересно отметить, что Мамай в преданиях нередко упоминается с эпитетом «черный». Но отражает ли этот эпитет его личные качества или только то, что он принадлежал к роду кара-киятов («черных», т. е. западных киятов — в отличие от киятов, оставшихся в Монголии или в восточном крыле Улуса Джучи), — этот вопрос пока остается для нас открытым.

Одним из феноменов украинской народной культуры является образ «козака Мамая», которому посвящены народные поэтические произведения, живописные произведения, множество современных исследований и даже кинофильмы. Безусловно, не следует считать золотоордынского бекляри-бека прообразом этого народного украинского персонажа, однако и современные авторы признают, что в этом собирательном образе нашли отражение некоторые черты биографии бекляри-бека.[572 - См.: Павленко; Ткаченко 2001; Бабенко, Бабенко 2003; Смщук 2007; Звягин 2010, с. 191-192.]

Резюмируя вышесказанное, можно отметить, что в народной памяти Мамай в основном сохранился в образе «официального врага Руси» и деспотичного повелителя областей Южного Крыма. Однако в значительной степени этот образ уже лишен той ипостаси «вселенского зла», в каковой он представлен в официальных идеологических произведениях — в частности, в «памятниках Куликовского цикла». В народной литературе Мамай конечно, враг, но не имеющий ни патологической ненависти к Руси, ни вражды к православной вере, ни тем более к Золотой Орде, олицетворением которой он является в народной памяти. Следовательно, образ Мамая в народном творчестве не вполне соответствует его историографическому образу, который так старательно создавали средневековые русские авторы и их современные последователи.




О формировании образа Мамая в художественной литературе


Характеристика образа Мамая, запечатленного в народной памяти, была бы неполной, если бы мы ограничились анализом отношения к нему в средневековых народных произведениях — эпосе, фольклоре и пр.

Не менее красноречив его образ и в русской художественной литературе XVIII-XX вв. Безусловно, по сравнению с летописными источниками и даже «памятниками Куликовского цикла» литературные произведения источниками считаться не могут. Однако для исследования эволюции образа Мамая в народной памяти они не менее важны, чем средневековые народные произведения, поскольку представляют собой превосходный источник для исследования. Попытаемся проанализировать сочинения наиболее известных и читаемых в свое время (и до наших дней) авторов, в которых фигурирует Мамай.

Образ классического злодея, каковым Мамай был представлен в историографии, оказался весьма привлекателен для поэтов, писателей и драматургов. Наверное, одним из первых художественных произведений, в котором фигурирует Мамай, стала трагедия М.В. Ломоносова, озаглавленная им «Тамира и Селим», но позднее известная также и под названием «Мамай». Сам автор в предисловии отмечает, что его сочинение посвящено «позорной погибели гордого Мамая, царя татарского».[573 - Ломоносов 1803, с. 41.] Мамай выступает одним из героев — конечно же, отрицательным. Не случайно устами других героев он охарактеризован как «тиран и льстец».[574 - Ломоносов 1803, с. 109.] А его гибель М.В. Ломоносов изобразил также в лучших традициях античных поэтов, описывавших смерть тиранов и злодеев:
		«Как тигр уж на копье хотя ослабевает; 



		Однако посмотрев на раненый хребет 



		Глазами на ловца кровавыми сверкает 



		И ратовище злясь, в себе зубами рвет. 



		Так меч в груди своей схватил Мамай рукою; 



		Но пал, и трясучись, о землю тылом бил. 



		Из раны черна кровь ударилась рекою; 



		Он очи злобные на небо обратил.



		Разинул челюсти! Но, гласа не имея,



		Со скрежетом зубным извергнул дух во ад…» [575 - Ломоносов 1803, с. 112.]








Столь яркое описание смерти «главного врага России» еще и в середине XIX в. признавалось как шедевр драматического повествования.[576 - См., напр.: Шишков 1827, с. 347.]

Нашел отражение историографический образ Мамая и в трагедии известного русского драматурга начала XIX в. Н.А. Озерова «Дмитрий Донской». И хотя сам бекляри-бек остается «за кадром», не являясь действующим лицом произведения, его характеристика, вложенная в уста великого князя Дмитрия, весьма красноречива:
		«… алчные тираны,



		Едва возникшие, наш угрожают край.



		Из них алчнее всех, хитрее всех Мамай,



		Задонския Орды властитель злочестивой,



		Восстал противу нас войной несправедливой».[577 - Озеров 1828, с. 4.]








Мамай представлен настоящим восточным деспотом и в «думе» К.Ф. Рылеева: русские войска стремятся «ярмо Мамая сбросить с плеч», в ходе битвы «татарин дикий свирепел» и т. д.[578 - Рылеев 1825, с. 67, 70] Несомненно, этот образ во многом отражает сведения о бекляри-беке, почерпнутые из историографических сочинений, и в первую очередь — из «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина, которая произвела глубокое впечатление на всю читающую русскую общественность того времени. Однако нельзя не предположить, что Мамай в произведении поэта-декабриста еще и олицетворяет собой тиранию, борьба с которой, в свою очередь, символизировала борьбу и с русским имперским самодержавием в начале XIX в. Мамай, таким образом, в очередной раз стал «разменной монетой» в идеологической борьбе! Нет сомнения, что К.Ф. Рылеев совершенно не заботился о том, насколько созданный им образ Мамая соответствует историческим фактам. Для поэта он являлся всего лишь символом враждебности и деспотии, и тем самым этот просвещенный литературный деятель показывал, что в полной мере разделяет официальное представление о Мамае. То самое представление, которое в полной мере разделялось и одобрялось и самодержавными монархами, против которых боролись декабристы!

Своеобразным продолжением традиции создания образа Мамая в поэзии стал А.А. Блок со своим циклом стихотворений «На поле Куликовом». Впрочем, поэт ограничился довольно общим стереотипом об извечном противостоянии Руси и Орды, а Мамай, как и у К.Ф. Рылеева, олицетворяет монархию, доживавшую в дни А.А. Блока свои последние годы (упомянутый цикл стихотворений был написан в 1908 г.).[579 - Блок 1975, с. 111-115, 167-168. См. также: Левинтон, Смирнов 1979.]

Эстафету литераторов XVIII — начала XX в., энергично подхватили исторические беллетристы XX в. Их произведения являются ярким подтверждением того, что за века и десятилетия, минувшие со времен Ломоносова, Рылеева и Блока, общественное отношение к Мамаю нисколько не изменилось.

В советской исторической беллетристике был создан целый ряд исторических романов, посвященных русско-ордынским отношениям второй половины XIV в. и их кульминации — Куликовской битве: «Дмитрий Донской» С. Бородина, «Зори над Русью» М. Рапова, «Искупление» В. Лебедева и др. В этих произведениях (несомненно, талантливых и ставших настоящей классикой советской литературы) Мамай представлен таким же злодеем, тираном и врагом Руси, как и в сочинениях К.Ф. Рылеева и А.А. Блока, — так же, как в средневековой и позднейшей историографии.

Сергей Бородин в своем многократно переиздававшемся романе «Дмитрий Донской» рисует весьма отталкивающий образ Мамая: «мальчишеское тельце», «борода огорчала — светла, редка», «ладони, натертые, как и пятки, алой хной, круглы, а не узки, как хотелось бы ему», «маленький, он прыгал на своем ковре, поворачиваясь на все стороны, чтобы через головы ближних рассмотреть лица дальних своих союзников».[580 - Бородин 1993, с.156, 270.] Также С. Бородин пишет, в частности, о ненависти хана, ставленника Мамая, к своему покровителю, а самому Мамаю приписывает намерение умертвить хана «в случае чего» и самому стать ханом после удачного похода на Москву.[581 - Бородин 1993, с.170-171.]

В романе В. Лебедева высказывается даже подозрение в том, что Мамай в свое время «услал на тот свет» ханов Джанибека и Бердибека![582 - Лебедев 1991, с.120.] Образ Мамая, созданный писателем, не может вызвать симпатии к эмиру: «…черные немигающие щели глаз, над которыми белесыми брызгами ковыля косо вскинулись короткие жесткие брови. Губы его были сжаты, и от этого узкие черные усы казались потерянными меж коротким сплюснутым носом и исчезнувшей, втянутой верхней губой. На подбородке была оставлена крохотная черная точка волос, небольшой островок чернел ниже подбородка. Эти черные пятна на круглом желтом лице перекликались с длинной, до переносья и узкой, в два пальца челкой, как у лошади делившей лоб. Великий темник, казалось, не столько слушает, сколько принюхивается… так напряженно он вытянул короткую шею над мощными плечами, так недвижно были уставлены… черные печурки ноздрей».[583 - Лебедев 1991, с.147.] Вслед за многими историками-специалистами В. Лебедев считает, что на р. Пьяне нижегородские войска были разбиты Арап-шой (т. е. Арабшахом), состоявшим на службе у Мамая.[584 - Лебедев 1991, с.228-229.]

М. Рапов характеризует Мамая как «шайтана», который «ханом распоряжается как своим данником», а затем этого хана «не то отравили, не то каким другим способом в рай отправили», а сам бекляри-бек представлен совершенно неуравновешенным человеком, который то беснуется и кричит на эмиров, то злобно шутит, издеваясь над вассалами.[585 - Рапов 1993, с. 15, 111, 257,]

Известный советский историк и популяризатор истории В.В. Каргалов посвятил предыстории Куликовской битвы небольшую повесть «Последняя ошибка Мамая». Интересно отметить, что он попытался придать образу Мамая даже какие-то «человеческие» черты — так, например, описанный им Мамай питает необъяснимую слабость к своему старому слуге, которому прощает даже неприятную правду, сказанную ему в глаза.[586 - Каргалов 1993, с. 251-252.] Однако и эта человеческая черта представлена как проявление капризного характера Мамая, органично вписываясь в немалое количество других его отрицательных черт — высокомерие, вспыльчивость и, самое главное, конечно, враждебность Золотой Орды, представляемой и олицетворяемой Мамаем, по отношению к Руси![587 - Каргалов 1993, с. 233.]

Особое место могли бы занять в этой череде произведений циклы исторических романов «Русь и Орда» М.Д. Каратеева (эпохе Мамая посвящены романы «Карач-мурза» и «Богатыри проснулись») и «Государи Московские» Д.М. Балашова (Мамай является персонажем романов «Ветер времени», «Отречение» и «Святая Русь»). Особенность этих произведений заключается в том, что их авторы придерживались «евразийской» ориентации и зачастую были склонны отходить от хрестоматийного противостояния Руси и Орды, находить в их взаимодействии положительные последствия; в частности, Д.М. Балашов прямо опирается на работы Л.Н. Гумилева. Знакомство с их произведениями, в которых Мамай является действующим лицом, показывает, что положительное отношение авторов к Золотой Орде ни в коей мере не распространяется на самого бекляри-бека! По-видимому, слишком уж устойчивым оказался его стереотип как врага и злодея. Тот факт, что М.Д. Каратеев создавал свои романы в эмиграции, ничего не меняет — ведь эмигрантские историки также в полной мере разделяли стереотип о Мамае как враге Руси.

В результате в романе М.Д. Каратеева Дмитрий Донской думает о Мамае, глядя на него: «И вот этакая мразь завладела Ордою и ныне тщится повелевать Русью», у самого Мамая «вид… и впрямь был далеко не величественный. Он это понимал и сам, а поэтому убожество своей наружности старался восполнить внешним великолепием и богатством наряда… Но ни высокие каблуки… ни пышно вздыбленная чалма, из-под которой выглядывало сморщенное личико с приплюснутым обезьяньим носом и с жидкими сосульками седеющих усов, — не были в состоянии скрыть его малого роста, а нарочито просторный, сверкающий драгоценностями халат, только лишь пока эмир сидел, не позволял заметить, что левое плечо у него гораздо шире правого».[588 - Каратеев 1993а, с. 679.] Мамай постоянно гневается, стучит «детски маленьким кулачком», угрожает, а также «имеет обыкновение все свои неудачные действия сваливать на хана, именем которого он правил».[589 - Каратеев 1993а, с. 681-682.] Описывая обстоятельства смерти Мамая, М.Д. Каратеев повторяет версию об убийстве бекляри-бека генуэзцами Кафы, которые, во-первых, пожелали выслужиться перед Токтамы-шем, а во-вторых — прельстились «несметными сокровищами Мамая, — итогами двадцатилетнего ограбления Руси, — которые он привез с собою в Кафу».[590 - Каратеев 19936, с. 124.] Д.М. Балашов, в свою очередь, повторяет созданный Л.Н. Гумилевым миф о вражде Мамая (как потомка Сача-бэки) к Чингизидам[591 - Балашов 1990, с. 71.] и пишет, например: «Мамай, пыжась и кутая руки в рукава, озирает троих рослых русичей», «Мамай предложил за неслыханную сумму вернуть ярлык князю Дмитрию. Мамай не думал при этом, что совершает подлость…» и т. д.[592 - Балашов 1990, с. 487, 488.]

Таким образом, современная художественная историческая беллетристика представляет собой весьма интересный и специфический источник, подтверждающий, что образ Мамая как антигероя оказался весьма убедительным и широко распространенным. Писатели опирались на тенденциозные сочинения средневековых публицистов и историков более позднего времени, одновременно высказывая и отношение к Мамаю, распространенное среди своих современников. Их произведения (как уже отмечалось выше, нередко очень талантливые!), в свою очередь, становились источником, на основе которого формировалось отношение к Мамаю у многочисленной читательской аудитории, представители которой гораздо чаще обращались к художественной литературе, чем к историческим источникам и исследованиям.

В результате значительная часть населения Российской империи, СССР, современной России прекрасно знает имя Мамая — злейшего врага Руси. И знает его не по летописям или даже научно-исследовательским трудам, а по легко читаемым художественным произведениям, авторы которых сумели создать яркие, запоминающиеся и весьма правдоподобные образы, в том числе и образ Мамая, который выглядит довольно безликим в труднодоступных и сложных для понимания средневековых источниках или сухих исследовательских работах.






ГЛАВА ВОСЬМАЯ.

АНТИ-МИФ: АРХЕОЛОГИЯ, НУМИЗМАТИКА И ТОПОНИМИКА





О погребении Мамая


Выше мы уже не раз отмечали, что многие мифы о Мамае выглядят логично, обоснованно и, как следствие, правдоподобно. Их создателям удалось достичь правдоподобия благодаря тому, что они ссылались на источники и лишь истолковывали их по-своему.

Однако есть ряд источников, которые не допускают альтернативных толкований — это данные археологии, нумизматики и других специальных исторических дисциплин. Именно поэтому создатели мифов благоразумно «забывают» об этих источниках — ведь подробное ознакомление с ними существенно подорвет (если не полностью развеет) многовековые мифы. Не стали в этом плане исключением и источники о Мамае.

Вернемся к вопросу о его могиле, обнаруженной в середине 1990-х гг. российскими археологами на Крымском полуострове, в окрестностях города Старый Крым. Еще В.Д. Смирнов в XIX в. упоминал, что этот могильный холм известен среди местного населения как Шах-Мамай, и вполне однозначно связывал его с именем Мамая.[593 - Смирнов 2005, с. 134; Мустакимов 2009б, с. 280. Ср.: Звягин 2010, с. 200.]

Вот как описывает могилу Мамая петербургский археолог М.Г. Крамаровский, исследовавший ее: «Это захоронение, весьма заурядное с точки зрения мусульманского погребального обряда (безынвентарное, с поворотом лица погребенного на юг, в сторону кыблы, руки вытянуты вдоль тела), привлекло наше внимание не только устройством домовины, но и размерами погребальной ямы. Ее длина достигала 2,9 м, ширина в голове — 1,4 м, в ногах — 1,1 м. Казалось бы, такая могила предназначалась для гиганта или весьма рослого человека. Напротив, рост усопшего не превышал 150 см. Им оказался мужчина около 50 лет с хорошо развитым плечевым поясом…».[594 - Крамаровский 2005, с. 77.]

Специфические аспекты чисто археологического характера нас в данном случае особенно не интересуют. Для нас важно другое: могила известна как принадлежавшая Мамаю: предания о ней были распространены среди местного населения, да и сам холм ассоциировался с именем бекляри-бека.[595 - Крамаровский 2005, с. 78.] Кроме того, важен и факт погребения, соответствующего рангу погребенного — племенного вождя или видного сановника.

Это позволяет сделать вывод, что Мамай, по всей видимости, не воспринимался победителями (сторонниками Токтамыша, умертвившими бекляри-бека) как олицетворение зла, узурпатор, претендовавший на трон или стремившийся уничтожить Золотую Орду. В противном случае его останки разделили бы судьбу, постигшую других врагов ханов-Чингизидов.

Известна практика монголов (да и не только монголов) уничтожать прах своих врагов и даже их предков. Так, например, во время завоевания Хорезма останки хорезмшаха Алла ад-Дина Мухаммада II были извлечены из могилы и сожжены — равно как и останки его предков. После завоевания Багдада по приказу ильхана Хулагу был также разорен некрополь багдадских халифов.[596 - См. подробнее: Юрченко 2006, с. 162, 533 (прим. 103).] Персидский шах Исмаил Сефеви, разгромив и убив бухарского хана Мухаммада Шай-бани в сражении у Мерва в 1510 г., из его черепа приказал сделать чашу (из которой сам шах пил на пирах), кожу с головы набить соломой и отправить союзнику Шайбани-хана — турецкому султану Байазиду II, правую руку также отрубить и отправить к правителю Мазандерана Ага-Рустаму, также являвшемуся союзником и вассалом Шайбани-хана.[597 - Веселовский 1897, с. 7; Дмитриев 1997, с. 216.] Подобное, варварское с современной точки зрения, обращение с покойниками было на самом деле весьма распространенной на Востоке магической практикой: уничтожая тела погибших, победители тем самым делали невозможным сохранение их душ, которые могли бы помогать членам своего рода на сакральном уровне. Да и само уничтожение возможности сохранения души являлось актом мести убитым врагам. Можно также вспомнить отношение к узурпаторам и их судьбу после смерти и в других государствах — например, тело Лжедмитрия I (Григория Отрепьева) было сожжено, а пеплом выстрелили из пушки, развеяв его по ветру.

Известны также суровые казни, применявшиеся к преступникам, посягавшим на жизнь, здоровье или власть Чингизидов, т. е. фактически на харизму членов Золотого рода: с ними разговор был короткий, поскольку такое посягательство считалось не только политическим, но и религиозным преступлением. Соответственно, и казнь носила ритуальный характер: подобных преступников умерщвляли, отделяя их части тела друг от друга, поскольку, по монгольским представлениям, жизненная сила (sulde) находилась в целостном теле человека и гибла при его расчленении.[598 - См. подробнее: Рыкин 2005, с. 64-67.] Нечего и говорить, что в подобных случаях ни о каких почетных погребениях и речи не шло!

Ничего подобного не было сделано в отношении останков Мамая. Его тело было погребено в соответствии с его рангом — скорее всего, после того, как он был предан почетной казни без пролития крови (хотя прямых сообщений источников об этом нет).[599 - См.: Смирнов 2005, с. 135.] По-видимому, он воспринимался Токта-мышем и его сторонниками как враг, но и как легитимный высокопоставленный золотоордынский чиновник, преданно служивший «своим» ханам, не посягавший на трон и целостность государства, а следовательно, не поставивший себя вне закона. Вполне возможно, что погребение бекляри-бека было возведено если и не по прямому распоряжению Токтамыша, то, по крайней мере, он не препятствовал родственникам (представителям клана киятов) и сторонникам Мамая похоронить его с почестями. Признание политического значения Мамая проявилось и в том, что размеры его могилы были увеличены вдвое против его реального роста.[600 - Крамаровский 1996, с. 40.]

Не было у победителей Мамая и намерений стереть память о нем. Именно об этом свидетельствует тот факт, что погребение бекляри-бека сохранилось до нашего времени — так же как и народная память, в которой этот курган ассоциировался с именем Мамая.[601 - Крамаровский 2005, с. 78.] И хотя в легендах он, как уже отмечалось выше, зачастую предстает в образе жестокого правителя, готового на все ради достижения своих целей, это позволяет утверждать, что о нем помнили и передавали эти воспоминания из поколения в поколение. Следовательно, никаких установок новых властителей Золотой Орды на его «забвение» или посмертную делегитимацию не было.

Авторы, стремящиеся представить Мамая врагом и Руси, и Орды, и всего человечества в целом, обычно игнорируют сведения о его могиле и чаще всего заявляют, что место его захоронения неизвестно. Те же, кто знает о могиле, обнаруженной в Крыму, просто отрицают факт ее принадлежности Мамаю. «Просто» — потому что никаких доводов, позволяющих усомниться в выводах археологов, осуществлявших раскопки этого захоронения, они представить не могут или не считают нужным.




О монетах, чеканенных в эпоху Мамая


Еще один исторический источник, весьма «неудобный» для создателей образа Мамая как антигероя, — это нумизматический материал, монеты Золотой Орды, чеканенные в период его нахождения у власти. Этот источник последовательно, аргументированно и объективно (ибо не несет никакой авторской субъективности) опровергает большинство обвинений против Мамая, выдвинутых как средневековыми публицистами, так и современными историками.

Прежде всего нет монет с именем Мамая — за исключением упоминавшейся выше монеты, легенду которой X. Френ прочитал как «Мамай, хан правосудный»,[602 - Френ 1832, с. 20. Казахстанские исследователи А. Кайдарова и К. Ускенбай также упоминают о чеканке ок. 1361-1362 гг. Мамаем монеты с титулом «ас-султан ал-адил» («султан правосудный»), высказывая предположение, что он мог претендовать на трон в качестве ханского зятя [Кайдарова, Ускенбай 2004, с. 78].] но, как мы помним, его прочтение и атрибуция этой монеты до сих пор вызывают споры. Однако даже если предположить их правильность, следует учесть, что монета датирована 1361 г. — временем глубочайшего политического кризиса в Золотой Орде. Многие удельные правители были одержимы сепаратистскими устремлениями, и Мамай имел немалые шансы на создание независимого государства в Крыму. Упомянутая монета позволяет сделать такое предположение. Однако после 1361 г. Мамай ни разу не чеканил монет со своим именем, поскольку до конца своего правления и жизни последовательно поддерживал легитимных ханов из дома Бату — в отличие от Пулад-Тимура в Булгаре или Хаджи-Черкеса в Астрахани, чеканивших монеты с собственным именем.[603 - См., напр.: Гончаров 1997, с. 178; Мухамадиев 2005, с. 171.]

Являясь фактическим властителем значительной части Золотой Орды, Мамай никак не старался это формально подчеркнуть. Между тем другие всесильные временщики конца XIV — первой половины XV в. позволяли себе указывать на монетах, чеканившихся в их владениях, не только имена своих ханов-марионеток, но и собственные имена. Так, известны монеты с именем Амира Тимура — правителя Чагатайского улуса при ханах Суйургатмыше и Султан-Махмуде, а также золотоордынского временщика Идигу (Едигея), имя которого проставлялось на монетах ханов Дервиша и Бек-Суфи.[604 - См.: Савельев 1865, с. 250-253; Сафаргалиев 1995, с. 445; Северова 1994, с. 98-100.] Мамай такой практике не следовал и, следовательно, не «мнил себе аки царя», в чем его обвиняли средневековые русские авторы. Он довольствовался званием бекляри-бека и титулом «титям», что нашло официальное отражение лишь в ханских ярлыках. Один такой документ, ярлык Туляка (Мухаммад-хана) митрополиту Михаилу-Митяю, дошел до нас в русском переводе.[605 - Зимин 1955, с. 465-466; Григорьев 20046, с. 116-205.-] И тот факт, что в этом ярлыке имя Мамая стоит на первом месте, отнюдь не свидетельствует о его покушении на верховную власть или даже чрезмерном тщеславии: имя бекляри-бека как главы ордынской администрации всегда ставилось в ярлыках в начале списка сановников и чиновников, которым адресовал свою волю хан, издавший ярлык.[606 - Зимин 1955, с. 473; Григорьев 20046, с. 182-183.]

Обвинение Мамая в сепаратизме опровергается статистикой золотоордынских монет 1360-1370-х гг. Монеты, чеканившиеся ханами, которых поддерживал Мамай, имели широкое распространение: они имеются в большом количестве в кладах, обнаруживаемых на обширной территории от Молдавии до Приуралья.[607 - См.: Марков 1896, с. 468-471, 474-476; 2008, с. 41-43, 46-49; Пономарев 2002, с. 64; Федоров-Давыдов 2003, с. 76-111; Пачкалов 2004, с. 159-161. См. также: Гончаров 2005, с. 99.] Их столь широкое признание и хождение свидетельствует о том, что «мамаевы» ханы признавались на этих территориях как легитимные монархи, а их бекляри-бек — как первый министр Золотой Орды, а не «эмирсепаратист».

Значительным ударом по обвинению Мамая в убийстве «своих» ханов служит наличие монет Мухаммад-хана (Булак-хана), чеканившихся вплоть до 782 г. х. (1380/1381 г.):[608 - Савельев 1865, с. 216; Гончаров 2008, с. 59.] значит, не убивал его Мамай в 1379 г., когда он якобы возвел на трон третьего ставленника — некоего Туляка! Соответственно, монет хана Туляка вообще не существует, хотя ряд авторов и пытается соотнести некоторые нумизматические находки с именем этого несуществующего эмитента.[609 - См., напр.: Сидоренко 2000, с. 279-280; Гаев 2002, с. 25; Мухамадиев 2005, с. 154.]

Таким образом, нумизматический материал является весьма «досадным» источником для обвинителей Мамая. Немудрено, что в большинстве своих опусов они напрочь забывают об этом важном источнике по истории Золотой Орды — особенно важном, принимая во внимание, что нарративных золотоордынских источников до сих пор не обнаружено.




О географических объектах, носящих имя Мамая


К разряду антимифов о Мамае можно отнести также и данные топонимики: они, в отличие от летописных, политических, публицистических и художественных сочинений, отражают подлинную народную память, отношение народа к тому или иному политическому деятелю. Ситуация с Мамаем подтверждает это.

Самый известный топонимический объект, связанный с именем Мамая, — это, наверное, Мамаев курган под Волгоградом. Традиционно считается, что именно с этого кургана бекляри-бек наблюдал за Куликовской битвой, столь несчастливо для него закончившейся. Немецкий путешественник XVII в. Адам Олеарий вообще полагал, что это — место захоронения Мамая: «27 того же месяца мы с левой стороны, недалеко от берега, увидели голый песчаный холм, лежащий в плоской равнине. Называли его Царев курган. Нам рассказали, что в нем похоронен татарский государь по имени Момаон [Мамай?], который с 7 царями из Татарии собирался пойти вверх по Волге и опустошить всю Россию, но помер в этом месте и погребен здесь».[610 - Олеарий 2003, с. 332. См. также: Русинова 2007, с. 228-229.]

Весьма характерно, что в районе битвы не сохранилось топонимов, посвященных победителям Мамая — Дмитрию Донскому, Владимиру Храброму, Дмитрию Боброку-Волынскому… Не исключено, что название «Мамаев курган» появилось еще в ордынские времена и было дано тогдашним местным населением — это, на наш взгляд, также может служить доказательством тому, что Мамай в поздней Золотой Орде воспринимался не как узурпатор и сепаратист, а как могущественный правитель и военачальник. Весьма характерно, что не изменилось название и с приходом в эти края русского населения: вероятно, в народной памяти Мамай хотя и считался врагом, но не таким уж олицетворением антирусского и антихристианского зла, каким его пытались изобразить средневековые и последующие русские идеологи. Только в советское время, во время Великой Отечественной войны, курган стал официально именоваться «Высота 102».

Некоторые современные исследователи пытаются доказать, что курган не имеет никакого отношения ни к битве, ни к золотоордынскому Мамаю: якобы «мамай» означало в языке волжских татар просто «бугор».[611 - Новицкий 2007. См. также:.3вягин 2010, с. 191.] Не исключаем, что такая этимология вполне вероятна. Однако в народной памяти курган до сих пор ассоциируется с Мамаем.[612 - В. В. Трепавлов высказал предположение, что изначально Мамаев курган мог получить свое название в честь другого Мамая — правителя Ногайской Орды в 1520-е гг. и лишь со временем стал ассоциироваться с золотоордынским бекляри-беком [Трепавлов 2001, с. 464].]

Известен также целый комплекс крымских топонимов, носящих имя Мамая. С именем бекляри-бека, в частности, связаны названия гор Мамай-Кир и Кучук-Мамай, кургана Мамай-Оба, сел Орта-Мамай, Тюп-Мамай (совр. село Лиманское) и Мамайли-Тама.[613 - См.: Лашков 1888, с. 54; Бушаков 2003, с. 167.] Весьма интересно отметить, что эти названия сохранились как минимум до середины XIX в. и были в широком употреблении: их упоминают не только специалисты по исторической географии, но и иностранные путешественники по Крыму, а также даже представители французской армии, сражавшиеся в Крымской войне (1853— 1856 гг.).[614 - См., напр.: Constants 1857, р. 35.] В окрестностях Сочи находятся руины генуэзской крепости, носящей название Мамай-кале. Под Ставрополем, в балках речек Мамайка-1 и Мамайка-2 расположен Мамайский лес («Мамайская лесная дача»). Краеведы высказывают предположение, что «в XIV веке в этих местах, возможно, был хан Мамай».[615 - Гаазов, Лец 2006. С. 123. Впрочем, эти авторы сами же допускают, что название может быть связано не с именем политического деятеля, а с термином «мамай»: так на Украине называют каменные статуи в степи.]

Думается, столь долгое время сохранявшаяся память о Мамае свидетельствует, что его имя оказалось навсегда вписано в историю Крыма и Северного Причерноморья и, по-видимому, далеко не всегда вызывало исключительно негативные ассоциации. Напротив, местные жители гордились тем, что именно в Крыму находились владения столь выдающегося политического деятеля, и бережно хранили память о нем, отраженную в названиях географических объектов.

Наконец, в качестве «географического антимифа» можно вспомнить еще один историко-географический документ. Ничего о Мамае не упоминается на Каталонской карте, которая была составлена в 1375 г., когда Мамай находился на пике своего могущества и, как мы помним, воспринимался как «царь» на Руси и в странах Востока. Несомненно, если бы он предъявил такие претензии или если бы управлял подконтрольными ему землями самовластно, отодвинув в сторону номинальных ханов, сведения о нем появились бы в этом источнике, столь подробно и разносторонне освещающем мировую политическую систему второй половины XIV в. А между тем Орду на этой карте олицетворяет хан Джанибек.[616 - См.: Юрченко 2008, с. 40.]






ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.

АНТИ-МИФ: ГЕНЕАЛОГИЯ





О потомках Мамая в Золотой Орде и чингизидских государствах


Еще одним источником, не допускающим двояких толкований, являются данные генеалогии — информация о потомках Мамая, которые в разное время действовали в тюрко-монгольских государствах Евразии. И если авторы идеологизированных исторических хроник и летописей, сообщая о самом Мамае, выражают негативное отношение своих заказчиков к нему, то информация о потомках бекляри-бека носит куда более позитивный характер. Это позволяет понять, как же на самом деле относились к Мамаю и его роду и оценивали их деятельность современники и потомки.

До нас дошли источники, содержащие информацию о киятах — потомках и родственниках Мамая, действовавших в конце XIV-XVI вв. Эта информация, равно как и данные топонимики, археологии и нумизматики, не то чтобы скрывается от читателей специалистами — она просто замалчивается. А между тем судьба потомков Мамая и их родственников и в самой Золотой Орде, и в чингизидских государствах более позднего времени способна пролить свет на истинное отношение к Мамаю в золотоордынской политической традиции после его смерти.

Информация о прямых потомках бекляри-бека, оставшихся в Золотой Орде после его смерти, довольно немногочисленна. В частности, тимуридские историки сообщают, что один «сын Мамака» был в 1391 г. захвачен в плен Амиром Тимуром, когда шел на соединение с ханом Токтамышем, чтобы вместе с ним принять участие в битве на Кондурче.[617 - СМИЗО 2006, с. 226; Йазди 2008, с. 145.] И хотя тимуридские исторические сочинения не содержат сведений о его дальнейшей судьбе, современные авторы высказывают предположение, что он погиб или был казнен в плену.[618 - См., напр.: Шенников 1981; Болотин 2006; Миргалеев 2009, с. 170.] А.А. Шенников, исследуя «Родослов князей Глинских», приходит к выводу, что один из сыновей Мамая в 1380-е гг. бежал в Литву, а второй владел родовым уделом в районе Червленого Яра и Глины.[619 - Шенников 1981.] По-видимому, второй из сыновей Мамая и тождественен «сыну Мамака» тимуридских историков. Как бы то ни было, эти сведения позволяют сделать два вывода. Во-первых, дети Мамая сохранили влиятельное положение и владения в Золотой Орде, что вряд ли Токта-мыш позволил бы сыновьям «узурпатора» и «сепаратиста»: изменников золотоордынским ханам уничтожали со всем родом. Во-вторых, тот факт, что сын Мамая намеревался сражаться вместе с убийцей своего отца Токтамыш-ханом против иноземных захватчиков, позволяет предполагать, что Токтамыш не преследовал род своего соперника (и, как мы предположили выше, оказал или позволил оказать Мамаю посмертные почести), что позволило сыновьям бекляри-бека примириться с новым монархом.

Члены одного татарского рода, проживавшего в Саратовской и Симбирской губерниях, в шаджара (генеалогии), составленном около 1895 г., возводили свое происхождение к «Мамай-хану» через его сына Алимджана. Исследователи высказывают обоснованное сомнение в том, что это мог быть знаменитый бекляри-бек: исходя из числа поколений его потомков, упомянутый «Мамай-хан» должен был жить не позднее XVI-XVII вв. и являлся, скорее всего, мишарским феодалом, носившим то же имя.[620 - Усманов 1972, с. 178-179.] Однако сам факт, что составители генеалогии считали своим предком золотоордынского Мамая (хотя и не смогли убедительно доказать свою связь с ним), позволяет сделать вывод, что в их глазах он являлся не врагом татар, Золотой Орды, а ее могущественным правителем.

Еще одна ветвь киятов оказалась тесно связанной с потомками Шибана, сына Джучи. Д.М. Исхаков на основании ряда источников предположил, что золотоордынские кияты изначально являлись кланом, состоявшим на службе у Шибанидов.[621 - См.: Исхаков 2009б, с. 69.] Вполне возможно, что после падения власти Тенгиз-Буги в Синей Орде его потомки и родственники нашли убежище как раз во владениях потомком Шибана. Такой вывод позволяют сделать и сведения Утемиша-хаджи, согласно которым Исатай, Джир-Кутлуг и Тенгиз-Буга притесняли восточных Джучидов — за исключением Шибанидов, которые в память о прежних дружеских отношениях могли выказать благорасположение их потомкам.[622 - Утемиш-хаджи 1992, с. 105; Исхаков 2009б, с. 71. Следует учитывать, впрочем, что Утемиш-хаджи состоял на службе у хивинских Шибанидов, и это могло побудить этого автора представить статус членов этого рода в Синей Орде эпохи правления киятов в более выгодном свете.] По-видимому, из числа этих киятов был и эмир Урусчук (Урус Хак) — один из военачальников Токтамыша, сражавшихся против Амира Тимура в битве на Кондурче в 1391 г., возможно, вместе с Шибанидами, также участвовавшими в этом сражении.[623 - СМИЗО 2006, с. 321; Йазди 2008, с. 147; Костюков 2009, с. 42-43. Ср.: Исхаков, Измайлов 2007а, с. 118.]

Есть также сведения о том, что кияты впоследствии состояли на военной службе и у ханов-Шибанидов, возглавивших в XV в. левое крыло Улуса Джучи, именовавшееся с этого времени Тюменским юртом или, как его принято именовать в историографической традиции, «государством кочевых узбеков».[624 - МИКХ 1969, с. 16; Ахмедов 1965, с. 46, 69, 106; Султанов 1982, с. 30; Мустакимов 2009а, с. 220.] Один из них, Бузунджар-бий, по мнению узбекского исследователя Б.А. Ахмедова, даже претендовал на трон узбекского государства в конце 1460-х гг. (правда, это мнение впоследствии было убедительно опровергнуто).[625 - Ахмедов 1965, с. 69. Ср.: Юдин 2001, с. 269.] В составе войск Мухаммада Шайбани-хана кияты участвовали в завоевания государства Тимуридов в начале XVI в.[626 - МИКХ 1969, с. 97.] По сообщению Махмуда б. Вали, бухарского историка середины XVII в., в его время кияты являлись одним из наиболее влиятельных кланов бухарской знати.[627 - См.: Султанов 1982, с. 37.] Эмиры из племени кият упоминаются и в Хивинском ханстве XVII-XVIII вв.[628 - МИКХ 1969, с. 452, 456, 471.] Встречаются представители племени кият и среди казахской аристократии в Ташкенте конца XVIII в.[629 - Бейсембиев 2009, с. 184. В кокандском историческом сочинении XIX в. «Тухфат ат-таварих-и хани» упоминается даже святой шейх Йуг-Суз-Ата из племени кият [Бейсембиев 2009, с. 186].] Полагаем, эти кияты также могли быть потомками Тенгиз-Буги, а не его двоюродного брата Мамая, поскольку судьба бекляри-бека и его потомков была связана с западным крылом Золотой Орды.

В середине XVI в. клан Кият являлся одним из наиболее влиятельных аристократических родов, игравших ведущую роль в управлении Крымским ханством.[630 - См.: Беннигсен, Лемерсье-Келькеже 2009, с. 78.] И если в восточном крыле кияты происходили, вероятно, от Тенгиз-Буги и других «восточных» киятов, то крымские, несомненно, унаследовали свои владения и влияние на полуострове от крымской ветви рода — той самой, к которой непосредственно принадлежал Мамай. Впрочем, сведений о том, что члены клана Кият в Крымском ханстве происходили непосредственно от Мамая, у нас нет.

Как бы то ни было, согласно всем вышеприведенным сведениям, кияты, потомки Мамая и его ближайших родичей, даже после крушения и гибели бекляри-бека продолжали находиться на службе у золотоордынских ханов и их преемников в других джучидских государствах, занимали значительные военные посты и пользовались большим влиянием.[631 - В связи с этим представляется не вполне корректным утверждение И. М. Миргалеева о том, что клан киятов «попал в плен к Тимуру и был уничтожен, после чего, по-видимому, они уже не смогли возродиться» [Миргалеев 2009, с. 170].] Трудно поверить, что новые сарайские властители — Ток-тамыш, победитель Мамая, и его преемники — приняли бы на службу сыновей человека, чуждого Золотой Орде и тем более боровшегося против нее, «узурпатора», «сепаратиста» и пр., да еще и позволили бы им занимать места в ханском совете и командовать войсками! В случае, когда Чингизиды сталкивались с откровенным покушением на свою власть или на жизнь представителей своего рода, их расправа с мятежниками и их родом была беспощадной. Сам Чингис-хан говорил нукерам своего врага Таргутай-Кирилтуха, которые имели возможность схватить и умертвить своего предводителя, но предпочли отпустить его: «Правильно вы поступили, что не предали своего природного хана!.. Ибо я должен бы был вас казнить со всем родом вашим, как холопов, наложивших руки на своего природного хана, т. е. если б вы вздумали явиться ко мне после того, как наложили руки на Таргутая».[632 - Козин 1941, § 149.] Другой пример — репрессии персидского ильхана Абу Сайда против своего бывшего амир ал-умара (бекляри-бека) Чобана из племени сулдуз: в конце 1320-х гг. всесильный прежде временщик был обвинен в мятежных устремлениях, в результате чего лишился жизни не только он сам, но и его многочисленные дети и внуки.[633 - См.: Фасих 1980, с. 53-54; Шараф-наме 1976, с. 62-63.] Никаких подобных репрессий в отношении семейства Мамая предпринято не было. Также представляется весьма сомнительным, чтобы сами потомки Мамая стали бы служить новому хану Золотой Орды, если бы тот расправился с их отцом как с обычным преступником и узурпатором, а не приказал почетно умертвить его в соответствии с его высоким статусом бекляри-бека и похоронить с соответствующими почестями.

Таким образом, Мамай, опять-таки, предстает перед нами не мятежником против законной власти, а вполне легитимным высшим сановником, достойным противником Токтамыша — одного из соискателей трона, оказавшегося удачливее других «пришлых» ханов, с которыми в течение двадцати лет боролся бекляри-бек, поддерживая претензии потомков Бату на власть. И Токтамыш, прекрасно понимая это, с полным доверием принял на службу потомков Мамая, имея основания полагать, что они будут служить ему так же верно, как их отец служил другим, столь же легитимным ханам.




О потомках Мамая в Литве и на Руси


Как уже было сказано, судьба прямых потомков Мамая, связавших свою жизнь с дальнейшей службой золотоордынским ханам, неизвестна после 1391 г., когда «сын Мамака» попал в плен к Амиру Тимуру.[634 - Ю. Шамильоглу называется клан Кият среди четырех самых могущественных кланов поздней Золотой Орды (Большой Орды) в XV в. Другими влиятельными кланами он считает Мангытов, Салджиутов и Кунгратов — однако ни на какие источники при этом не ссылается [История 2009, с. 690]. Полагаем, исследователь мог ошибиться и указать Киятов вместо Ширинов, которые и в самом деле играли в это время важную роль в политической истории Орды.] Гораздо больше сведений о другой ветви потомков бекляри-бека, которая эмигрировала в Литву. Точная дата этой эмиграции не установлена. По мнению А.А. Шенникова, один из сыновей Мамая в 1390-е гг. бежал в Литву и поступил на службу к великому князю Витовту.[635 - Шенников 1981.] По другой версии, потомки Мамая оказались на службе у Витовта только в 1399 г. — после битвы на р. Ворскле, столь неудачной для литовского государя.[636 - См., напр.: Павленко.]

С битвой на Ворскле связана легенда о происхождении рода князей Глинских. Л.Н. Гумилев приводит популярное изложение этой легенды, согласно которому после разгрома литовцев войсками Золотой Орды «Витовта вывел в глухой лес казак Мамай, один из потомков знаменитого темника. В лесу они блуждали три дня, пока Витовт не обещал своему проводнику княжеский титул и урочище Глину. Тот немедленно нашел дорогу…».[637 - Гумилев 1992, с. 454; см. также: Шенников 1981, с. 20-22; Тка-ченко 2001.]

Со временем Глинские вошли в число наиболее знатных родов Литовского княжества, неоднократно возглавляли войска в многочисленных военных кампаниях. Случалось им руководить боевыми действиями и против Крыма.[638 - См., напр.: Гришин 1995, с. 20.] Вполне вероятно, что во время этих походов они сражались и со своими близкими родственниками — крымскими Киятами!

Дочь одного из князей Глинских, Елена Васильевна, вышла замуж за великого князя московского Василия III Ивановича и в 1533 г. стала матерью Ивана IV Грозного, который, таким образом, по женской линии являлся потомком Мамая. Неизвестно, были ли князья Глинские потомками бекляри-бека от дочери хана Бердибека и, соответственно, текла ли в жилах Ивана Грозного также кровь Чингизидов. Сам он, впрочем, на родство с домом Чингис-хана никогда не претендовал и отклонял льстивые попытки восточных правителей приписать ему таковое.[639 - См., напр.: Трепавлов 2004, с. 283; 2007а, с. 94-96. Г. Абдулаева считает Мансура, сына Мамая, Чингизидом по женской линии [Абдулаева 2009].]

Вероятно, именно в 1530-е гг. появляется «Подлинный родослов Глинских князей», в котором Мамай уже не в политическом памфлете, а в официальном генеалогическом сочинении именуется «царем».[640 - См.: Трепавлов 2007б, с. 321.] Исследователи вполне справедливо объясняют присвоение бекляри-беку ханского титула желанием приукрасить происхождение Елены Глинской — матери первого русского царя.[641 - Трепавлов 2007а, с. 96; 2007б, с. 320.]

Все вышесказанное, впрочем, казалось бы, не имеет прямого отношения к судьбе образа Мамая, к формированию отношения к нему. Однако это не совсем так.

Во-первых, тот факт, что «Родослов Глинских» являлся официальным генеалогическим сочинением и что потомки Мамая не только не скрывали своего происхождения, но даже носили родовое прозвище Мамай.[642 - См.: Павленко.] Отметим — в то самое время, когда уже были созданы «памятники Куликовского цикла», авторы которых характеризовали Мамая как врага Руси и православной веры. При Иване Грозном появилась также Никоновская летопись, в которой Мамай также представал настоящим дьяволом во плоти. А между тем Глинские пользовались в Московском государстве большим влиянием именно при этом царе — своем родственнике!

Во-вторых, помимо «Родослова Глинских князей» сохранился еще один весьма примечательный документ начала XVI в. — послание последнего золотоордынского хан Шейх-Ахмада, адресованное как раз князьям Глинским. Хан пытался заручиться поддержкой могущественного татарско-литовского рода и, в частности, отмечал в своем письме: «Кияты князья Мамаевы истинные дети, там рядом с братом моим, а здесь рядом со мной в моём царстве, справа и слева уланы, князья, четыре корачи большие, у меня нет слуг больших и лучших, чем Кияты князья…»[643 - Цит. по: Шенников 1981.] Как видим, сам золотоордынский хан в официальном документе называет «истинных детей Мамая» своими «большими и лучшими слугами», тем самым опровергая обвинение Мамая в узурпации власти и противостоянии с Золотой Ордой! Имя Мамая стало, таким образом, своеобразным брендом его рода, гарантией лояльности его потомков законным ханам, символом их влияния и могущества. Генеалогия потомков Мамая и послание Шейх-Ахмад-хана — документы, достаточно малоизвестные не только широким кругам, но и специалистам-историкам. Тем не менее они имеют важное значение для того, чтобы понять, как же на самом деле относились к Мамаю в Золотой Орде и на Руси. Как видим, отношение это было далеко не таким враждебным, каким его пытаются представить «обвинители» бекляри-бека — создатели мифов о нем.






ПОСЛЕСЛОВИЕ. 

VAE VICTIS!


Итак, книга о Мамае завершена. Как мы убедились, было два совершенно разных Мамая — политический деятель, действовавший во второй половине XIV в., и его образ, сложившийся в историографии и имеющий весьма мало сходств с «Мамаем историческим». Изучение образа Мамая привлекло наше внимание именно потому, что на его примере наиболее ярко можно наблюдать это различие между историографическим образом и его реальным прототипом. Однако такие несходства можно обнаружить при изучении биографии любого монарха или государственного деятеля прошлого. Разница будет лишь в том, окажется ли такой образ приукрашенным или, напротив, очерненным. А это уже напрямую зависит от судьбы «прототипа».

Для наглядности сравним историографические образы Мамая и его, пожалуй, не менее знаменитого современника — Амира Тимура (он же Тамерлан, Железный Хромец и т. д.), между которыми столько общего, что их можно принять за двойников, только один действовал в Золотой Орде, а другой — в Чагатайском улусе. Оба родились примерно в одно и то же время — с разницей в несколько лет и практически одновременно начали путь к власти. Оба были женаты на ханских дочерях. Оба возводили на трон подставных ханов и добились высшего в тюрко-монгольских государствах поста бекляри-бека (пост Тимура в среднеазиатской традиции именовался «амир ал-умара»). Даже опорой для каждого из них было родное племя: кият для Мамая и барлас для Тимура.

Единственное, но существенное различие между ними — это завершение карьеры. Мамай потерпел поражение и погиб, его владения вошли в состав державы победителей, а потомство оказалось рассеянным по просторам Евразии. Тимур же умер в преклонном возрасте, создав обширную империю и оставив ее многим поколениям своих потомков, которые управляли этими владениями еще более ста лет.

Это-то различие и предопределило «историографическую судьбу» обоих деятелей, их «жизнь после смерти». Тимур, как известно, удостоился самых лестных отзывов придворных летописцев, создававших свои труды не только при его потомках, Тимуридах, но и много позже. Он назван в исторических сочинениях «эмиром времени», «господином счастливых обстоятельств», «родившимся под счастливым сочетанием двух планет», «обновителем тысячелетия» и т. д. В современной же узбекской историографии он считается национальным героем и основателем Узбекского государства. Каков образ Мамая в историографии — мы имели возможность подробно рассмотреть выше.

Формирование историографического образа политического деятеля — сложный процесс, зависящий от множества объективных и субъективных факторов и не всегда поддающийся логическому объяснению. Еще более сложна и непредсказуема сфера политического мифотворчества. Чтобы понять, где пролегает граница между научной биографией и этими политико-идеологическими мифологемами и не смешивать одно с другим, необходимо учитывать не только обстоятельства создания того или иного произведения и оценивать степень его достоверности как источника, но и отдавать себе отчет, какова была судьба прототипа, кто описывал его жизнь и его деяния.










notes




1


Не удивительно, что М. В. Ломоносов даже написал такую трагедию: см. седьмую главу второй части.




2


История 2009, с. 688-689.




3


В монгольской историографии Нукуз считается «младшим родичем» Кийана с довольно неопределенной степенью родства [см., напр.: Билэгт 2000а, с. 383-384]. Хивинский хан-историк середины XVII в. Абу-л-Гази называет Кияна младшим сыном Иль-хана, а Нукуза — его двоюродным братом, сыном младшего брата Иль-хана. [Абуль-Гази 1996, с. 27-28].




4


Рашид ад-Дин 1952а, с. 154. Ср.: Березин 1858, с. 136.




5


Рашид ад-Дин 1952а, с. 153; Березин 1858, с. 135. См. также: Крадин, Скрынникова 2006, с. 164-165.




6


Абуль-Гази 1996, с. 28-29.




7


См., напр.: Билэгт 1995, с. 101.




8


См.: Зориктуев 2005, с. 23.




9


См.: Билэгт 2000а, с. 382-383.




10


См. подробнее: Билэгт 1999, с. 110; Крадин, Скрынникова 2006, с. 166-167.




11


Рашид ад-Дин 1952а, с. 155; Березин 1858, с. 138. См. также: Билэгт 1999, с. 100-101.




12


Рашид ад-Дин 1952а, с. 155; Березин 1858, с. 138; Лубсан Данзан 1973, с. 296. См. также: Билэгт 20006, с. 152; Рыкин 2002, с. 65.




13


См., например: Козин 1941, § 67; Лубсан Данзан 1973, с. 69; Юань ши 2009, с. 123.




14


Утемиш-хаджи 1992, с. 108.




15


Цит. по: Трепавлов 2007, с. 340. Ср.: Родословная книга 1851, с. 195.




16


Мустакимов 2009б, с. 275-276.




17


Рашид ад-Дин 1952а, с. 155.




18


См.: Трепавлов 2007б, с. 324.




19


См.: Гумилев 1992б, с. 291.




20


Рашид ад-Дин 1952б, с. 51.




21


Козин 1941, § 213; Рашид ад-Дин 1952б, с. 87.




22


Рашид ад-Дин 1952б, с. 46; Трепавлов 2007б, с. 324.




23


Рашид ад-Дин сообщает, что при разделе Чингис-ханом владений между сыновьями Джучи были выделены тысячи Мунгура из племени сиджиут, Кутан-нойона из племени кингит, а также Хушитая и Байху из племени хушин [Рашид ад-Дин 1952б, с. 274]. В «Муизз ал-ансаб» эти тысячники названы, соответственно, Мунгеду, Кетилтай, Хушидай и Байку (последний — из племени арлат) [Муизз 2006, с. 39].




24


Муизз 2006, с. 39. Турецкая исследовательница X. Алан утверждает, что правое крыло войск, выделенных Джучи, составили кияты под предводительством тысячника Байсункура, однако ни на какие источники при этом не ссылается [Алан 2009, с. 63].




25


См.: Исхаков, Измайлов 2007а, с. 121, 139; Мустакимов 2009а, с. 217, 222; 2009б, с. 273.




26


О Бурундае подробнее см.: ПСРЛ 1843, с. 176, 198-200; ПСРЛ 1863, с. 374-375. Предположение о том, что Бора Алтай Кият и Бурундай русских летописей — одно лицо, высказали, в частности, Д. М. Исхаков и В. П. Костюков [Исхаков 2009б, с. 69-70; Костюков 2008, с. 49-50].




27


Рашид ад-Дин 1952б, с. 270. 




28


Билэгт 1999, с. 100-101.




29


См., напр.: Исхаков, Измайлов 2007а, с. 117.




30


См.: Исхаков, Измайлов 2007а, с. 121; Трепавлов 2007б, с. 338.




31


Бушаков 1991, с. 70; Трепавлов 2007б, с. 338.




32


СМИЗО 2005, с. 102-103; Григорьев, Григорьев 2002, с. 216; Селезнев 2009б, с. 28-29. О киятском происхождении Ак-Буги сообщается в «Продолжении Сборника летописей» [СМИЗО 2006, с. 276].




33


СМИЗО 2006, с. 276.




34


См.: Мустакимов 2009б, с. 279.




35


Ряд исследователей [Юдин 1992б, с. 61, 67; Трепавлов 2007б, с. 333; Исхаков, Измайлов 2007б с. 150-15Г; Селезнев 2009б, с. 92-93; Зайцев] отождествляет Ису (Исатая) кията с Исой-гургеном — зятем и тестем хана Узбека, о котором сообщает Ибн Баттута [СМИЗО 2005, с. 221-222]. Ранее мы также придерживались такой позиции [Почекаев 2008а, с. 55]. Однако И. А. Мустакимов на основе татарских исторических сочинений убедительно показал, что это разные лица и даже происходят из разных племен: Иса-гурген — из уйшинов, а Исатай — из киятов [Мустакимов 2008, с. 124-126; 2009б, с. 275-276].




36


В историографии существуют две противоположные точки зрения относительно истории Синей Орды конца 1320-х — начала 1360-х гг. Одни исследователи считают, что на протяжении этого периода в Синей Орде правили потомки Орду-Ичена и что Урус-хан (родоначальник казахских ханов) также относится к этой верви [Ускенбай 2003, с. 20-22; Григорьев 20046, с. 205; Султанов 2006, с. 270]. Уязвимость их версии заключается в том, что основой для нее служит в основном сочинение Муин ад-Дина Натанзи (ранее известное как «Аноним Искандера»), которое признается многими исследователями своеобразным «историческим романом», а не научным сочинением. Поэтому мы придерживаемся второй версии, которая подтверждается рядом нарративных источников, нумизматическими материалами и обоснованной аргументацией исследователей — о том, что династия Орду-Ичена прервалась з 1320-е гг., а в 1360-е гг. к власти в Синей Орде пришли потомки туга-Тимура [см., напр.: Муизз 2006, с. 44-45; Гаев 2002, с. 14-15; Костюков 2007, с. 196-201].




37


Сочинение Утемиша-хаджи является характерным образцом жанра «ривайат», представлявшего собой пересказ по памяти усвоенных книжных сведений, а в еще большей степени — легенд и преданий, которые В. П. Юдин весьма удачно охарактеризовал как «степную устную историологию» [Юдин 1992а, с. 25; Султанов 2005, с. 151-152].




38


Некоторые исследователи склонны считать Ток-Бугу башкиром, опираясь на его второе имя-прозвище Баджир [ср.: Юдин 1992б, с. 68-69].




39


Утемиш-хаджи 1992, с. 102-105.




40


Юдин 1992б, с. 66,68.




41


См., напр.: Трепавлов 2007б, с. 332-333; Ускенбай 2002, с. 96-97. Любопытно, что никто до сих пор не попытался отождествить узурпатора Ток-Бугу с Тук-Бугой (Тукель-Бугой), сыном Токты, который имел законные основания претендовать на трон после смерти своего брата Иль-басара. Имя Тукель-Буги упоминается, в частности, в ряде персидских сочинений [Рашид ад-Дин 1960, с. 73; Муизз 2006, с. 41]. Встречается оно и в сочинениях арабских авторов — Рукн ад-Дина Бейбарса и Ибн Халдуна [СМИЗО 2005, с. 106, 281]. При этом Ибн Халдун сообщает, что Ильбасар, сын Токты, умер раньше отца, однако ничего не говорит о том, что после Токты вообще не осталось сыновей, как утверждают другие арабские авторы. Не исключено, что именно Тукель-Буга в свое время возглавил вышеупомянутый заговор против Узбека, что и нашло отражение как в сочинении Утемиша-хаджи, так и в более позднем «Джами ат-таварих» Кадыр-Али-бия Джалаири — правда, в искаженном виде [см.: Юдин 1992б, с. 68].




42


Трепавлов 2007б, с. 336.




43


См.: Мустакимов 2009б, с. 275. См. также: Юдин 1992а, с. 85.




44


См., напр.: Григорьев, Григорьев 2002, с. 208.




45


Цит. по: Трепавлов 2007б, с. 335; см. также: Усманов 1972, с. 75; Юдин 1992б, с. 61.




46


Утемиш-хаджи 1992, с. 109.




47


«Плач...» цитирует, в частности, Р. С. Хакимов [Хаким 2005, с. 179], на работу которого, в свою очередь, ссылаются Ю. К. Бегунов и Ф. Г.-Х. Нурутдинов [Бегунов, Нурутдинов 2007].




48


См.: Жирмунский 1974, с. 405; Неклюдов 2004, с. 21.




49


Григорьев, Григорьев 2002, с. 210.




50


Григорьев 20046, с. 123-125, 145, 150, 153. Не видит причин не соглашаться с версией исследователя и М. Г. Крамаровский [История 2009 с. 443-444].




51


Отметим, что А. П. Григорьев, поначалу высказавший лишь осторожное предположение относительно возможного родства Кутлуг-Буги и Мамая, в своих последующих работах представляет эту гипотезу как установленный факт [Григорьев, Григорьев 2002, с. 210; Григорьев 20046, с. 145; 2007, с. 143-144].




52


В. В. Трепавлов не без иронии охарактеризовал генеалогические построения А. П. Григорьева как семью «искусственно выращенную в "лаборатории" историка», хотя и признал, что гипотеза А. П. Григорьева не лишена логики [см.: Трепавлов 2007б, с. 344-345]. Ср.: Зайцев.




53


Трепавлов 2007б, с. 345.




54


См.: Kafali 1976, s. 39; Исхаков, Измайлов 2007а, с. 120; 2007б, с. 150. См. также: Зайцев. Упомянутая рукопись «Чингиз-наме» (так называемый «Оренбургский список») была обнаружена в 1913 г. А. 3. В. Тоганом и в настоящее время находится в распоряжении его дочери И. Тоган и его ученика М. Кафали, которые по непонятным причинам не публикуют эту рукопись и не позволяют сделать это другим [Камалов 2009, с. 296].




55


Зайцев.




56


Мустакимов 2009б, с. 275.




57


Kafali 1976, s. 86; Мустакимов 2008, с. 127; 2009б, с. 276.




58


Исхаков, Измайлов 2007а, с. 120-121. А. Г. Гаев считает наместников Солхата — Тулук-Тимура и его потомков — членами рода Джучидов [Гаев 2002, с. 21-22]. Однако его построения выглядят неубедительными: источники прямо сообщают о том, что Тулук-Тимур был отцом Кутлуг-Тимура и Исы, а последний — отцом Алибека [СМИЗО 2005, с. 259, 293], тогда как А. Г. Гаев причисляет их к разным ветвям рода Туга-Тимура, 13-го сына Джучи [Гаев 2002, с. 54]. Кроме того, Ибн Баттута, сообщая о Тулук-Тимуре и его родичах, называет их эмирами, т. е. не причисляет к членам правящего рода Чингизидов, которые были бы названы царевичами или огланами.




59


СМИЗО 2005, с. 102-103. См. также: Григорьев, Григорьев 2002, с. 216; Селезнев 2009б, с. 28-29.




60


СМИЗО 2005, с. 210, 213.




61


Смирнов 2005, с. 73; Гаев 2002, с. 20. А. П. Григорьев предполагает, что Тулук-Тимур являлся даругой Солхата-Крыма с 1300-х по 1341 г. [Григорьев, Григорьев 2002, с. 216].




62


Григорьев, Григорьев 2002, с. 208, 215-216.




63


А. П. Григорьев считает, что под именем «Сарабей» в ярлыке Бердибека фигурирует Сарай-Тимур — везир Бердибека [Григорьев, Григорьев 2002, с. 128-129, 163]. Однако не менее правдоподобным представляется предположение Ю. В. Селезнева о том, что Сарабей — это Сару-бек б. Тулук-Тимур [Селезнев 2009б, с. 158).




64


Некоторые исследователи отождествляют этого Алибека с «Коджой (Ходжой) Алибеком», также упомянутым в арабских источниках [Федоров-Давыдов 1973, с. 101; Крамаровский 2001, с. 117; Гаев 2002, с. 21; Селезнев 2009б, с. 34, 211]. И. В. Зайцев даже допускает, что именно этот «Коджа» мог быть отцом Мамая: основанием для его предположения служит т. н. «Историческая справка» («Доводы») последнего крымского хана Шахин-Гирея, в которой Мамай назван «Хаджиным сыном» [Зайцев; см. также: Дубровин 1885, с. 481]. Однако, на наш взгляд, такое отождествление не вполне корректно. Во-первых, арабские историки упоминают обоих сановников как разных лиц — Коджу Алибека «в землях узбековых» или в «этом государстве», а Алибека — как правителя Солхата. Во-вторых, в источниках Коджа Алибек упомянут под 765 г. х. (1363-1364 г.), а Алибек — в 1350-х гг. [СМИЗО 2005, с. 257-259, 293].




65


Ибн Баттута называет Ису братом Тулук-Тимура [СМИЗО 2005, с. 210], но, вероятно, следует согласиться с точкой А.Г. Гаева о том, что путешественник ко времени написания своих мемуаров мог перепутать степень их родства [Гаев 2002, с. 20]. Египетские авторы ал-Мухибби и ал-Калкашанди, опиравшиеся на официальную документацию из канцелярии султанов Египта, вполне однозначно пишут об Исе как сыне Тулук-Тимура [СМИЗО 2005, С. 259, 293]. Думается, следует отдать предпочтение официальным канцелярским документам, а не мемуарам марокканского путешественника, составленным по памяти спустя 20 лет после его поездок.




66


А. П. Григорьев полагает, что Али, упомянутый в ярлыке Джанибека, — эмир Али б. Арзак, женатый на сестре Урдуджи, супруги хана Узбека, упомянутый Ибн Баттутой [Григорьев, Григорьев 2002, с. 70-71].




67


Наш вариант генеалогии Мамая представлен в Приложении, Табл. 1. Ср.: Зайцев.




68


См.: Крамаровский 1996, с. 39; 2005, с. 78.




69


См., напр.: Андреев 1999, с. 340.




70


См., напр.: Григорьев, Григорьев 2002, с. 209-210, 212.




71


Крамаровский 1996, с. 39; 2005, с. 78; см. также: Григорьев, Григорьев 2002, с. 213-214.




72


Крамаровский 2005, с. 78 (также — личная консультация М. Г. Крамаровского).




73


Сказания 1982, с. 201, ср.: с. 336-337; Крамаровский 1996, с. 40-41.




74


См., напр.: Шамбинаго 1906, с. 342; Дмитриев 1982, с. 336-337.




75


Мустакимов 2009б, с. 275.




76


Мустакимов 2009б, с. 280-281.




77


Григорьев, Григорьев 2002, с. 212. А. П. Григорьев полагает, что Мамай мог быть прозван «Кичиг» («Малым») Мухаммадом в отличие от своего августейшего друга и покровителя Бердибека, также носившего официальное мусульманское имя Мухаммад.




78


Григорьев, Григорьев 2002, с. 174. Д.М. Исхаков и И.Л. Измайлов высказали предположение, что кият и сарай — два названия одного и того же рода [Исхаков, Измайлов 2007а, с. 125-126]. Если это так, то правление киятов в Крыму не прерывалось вплоть до 1359 г.




79


Алибека в качестве правителя Крыма после Зайн ад-Дина Рамадана упоминают арабские средневековые историки [СМИЗО 2005, с. 257-259, 293; см. также: Исхаков, Измайлов 2007а, с. 121].




80


По мнению А. П. Григорьева, Кутлуг-Тимур был назначен даругой Крыма уже в 1357 г., сменив на этом посту Зайн ад-Дина Рамадана [Григорьев, Григорьев 2002, с. 174, 190]. Однако арабские историки вполне определенно сообщают, что Рамадана сменил Алибек [СМИЗО 2005, с. 259, 293].




81


Григорьев, Григорьев 2002, с. 208, 215-216.




82


Дату смерти Джанибека приводит Хайдер Рази [СМИЗО 2006, с. 408].




83


Персидские современники описываемых событий Зайн ад-Дин и Махмуд Кутуби сообщают, что Джанибек умер еще по дороге в Сарай, и Бердибек не успел застать его в живых, см.: СМИЗО 2006, с. 192, 195. См. также: Абуль-Гази 1996, с. 101; Ахари 1984, с. 129; Муизз 2006, с. 42; Фасих 1980, с. 85; Улугбек 2007, с.' 100.




84


Согласно Хайдару Рази, Джанибеком «овладела тяжелая болезнь, и эмиры вызвали Бердибека. Когда Бердибек пришел к отцу, отец стал ругать его за возвращение. Он рассердился на этот, отдал приказ, и 4 шабана 758 / 22 июля 1357 г. отца убили» [СМИЗО 2006, с. 408]. Русские летописцы также сообщают, что «царевичь Бержибек окаанный съ лестiю пршде къ отцу своему з думци своими, со князи Ординьскими, и удави отца своего Чянибека, Азбякова сына» [ПСРЛ 2000а, с. 229; Книга 1775, с. 456]. Р. Фахретдин, видимо, забывая о восточных авторах, пишет, что Бердибека в отцеубийстве обвиняют лишь русские летописцы [Фахредтин 1996, с. 99].




85


Согласно Никоновской летописи, «Бердибекъ... сяде на царстве и уби братовъ своихъ 12» [ПСРЛ 2000а, с. 229; см. также: Ostrovski 2003, р. 125]. Троицкая летопись содержит следующее сообщение: «Того же лета Бердибекъ царь въ Орде седее на царстве, а отца своего убилъ и братью свою побил» [Приселков 2002, с. 376]. Несомненно, слово «братия» в данном случае может означать не только братьев, но других родственников, и даже приближенных [ср.: Срезневский 2003а, ст. 169]. Восточные авторы также говорят о том, что Бердибек уничтожил не только родных братьев, но и других родичей [СМИЗО 2006, с. 255; Утемиш-хаджи 1992, с. 108; Абуль-Гази 1996 с. 101].




86


Григорьев, Григорьев 2002, с. 128-129, 132-133.




87


См. подробнее: Григорьев, Григорьев 2002, с. 152-153, 190, 194.




88


Григорьев, Григорьев 2002, с. 209. По предположению А. П. Григорьева, Тайдула могла быть близкой родственницей (возможно, даже сестрой) Могул-Буги [Григорьев 20046, с. 123].




89


Утемиш-хаджи 1992, с. 108.




90


См.: Григорьев 1983, с. 26.




91


См.: Миргалеев 2003, с. 33; Хан 2004, с. 142. Ср.: Абдулаева 2009. Современные исследователи полагают, что титул Мамая мог звучать как «улуг карачибек» [История 2009, с. 409, 442].




92


Так ее называет, в частности, Ибн Халдун [СМИЗО 2005, с. 276].




93


См.: Варваровский 2008, с. 89; Миргалеев 2003, с. 37; Почекаев 2008а, с. 57. Отметим также, что, несмотря на прямые сообщения восточных историков о женитьбе Мамая на дочери Бердибека, некоторые исследователи считают, что его женой стала дочь Джанибек-хана и, соответственно, сестра Бердибека [см., напр.: Григорьев, Григорьев 2002, с. 212]. Б. А. Ахмедов без каких-либо оснований относит Тулунбек к потомкам Шибана, пятого сына Джучи [Ахмедов 1965, с. 34].




94


См., напр.: Трепавлов 2007б, с. 341.




95


Весьма вероятно, что титул гургена не получил в Золотой Орде такого распространения, как, например, в Иране Хулагуидов или Чагатайском улусе, где и Тимур, и его потомки (Улугбек, Абу Сайд и др.) титуловались гургенами не только в придворной историографии, но даже в официальных документах и на чеканенных ими монетах [см., напр.: Савельев 1865, с. 250-253]. Отметим, что зятья ханов Золотой Орды упоминаются с титулом гурген только в персидских источниках — например Салджидай-гурген, Иса-гурген (зять Узбек-хана) и др.




96


ПСРЛ 1910а, с. 189. См. также: Насонов 2002, с. 315. По мнению С. Маркова, Мамай отправил посла в Москву, «действуя от своего имени» [Марков 1990, с. 116].




97


См.: Миргалеев 2003, с. 33; Хан 2004, с. 142. Некоторые исследователи, впрочем, склонны скептически оценивать это сообщение Львовской летописи. Они считают, что известие о посольстве Мамая в Москву датировано 1359 г. ошибочно и относится на самом деле к 1360-м гг. «Ахмиявда», по их мнению, — это искаженное имя хана Абдаллаха, ставленника Мамая, при котором он также занимал пост бекляри-бека именно в 1360-е гг. Однако, на наш взгляд, «Ахмиявда» не меньше похоже и на имя Мухаммад — а именно таково было, как мы помним, официальное мусульманское имя хана Бердибека, которое зафиксировано также на монетах [см., напр.: Френ 1832, с. 14; Савельев 1865, с. 24; Янина 1954, с. 442]. Правда, в русских летописях этот хан упоминается только как Бердибек, но, возможно, в ярлыке, выданом послу Мамая в знак подтверждения его посольских полномочий, который потом был предъявлен в Москве, было указано его полное официальное имя — Мухаммад Бердибек (как и на монетах).




98


СМИЗО 2005, с. 276. См. также: Широкорад 20056, гл. 12.




99


СМИЗО 2005, с. 298, прим. 9. Ср.: Зайцев.




100


См., напр.: СМИЗО 2006, с. 255, 403, 408; Улугбек 2007, с. 101; Утемиш-хаджи 1992, с. 108; Shajrat 1838, р. 234.




101


ПСРЛ 2000а, с. 230-231. Любопытно, что в более ранних летописях середины XV — начала XVI в. ничего не говорится о гибели Берди-бека. Летописцы сообщают, что хан «умре», хотя о его преемнике Кулпе прямо говорит, что тот «убьен бысть» [см., напр.: Рогожский летописец 2000, с. 68; ПСРЛ 1949, с. 180; ПСРЛ 2001, с. 10; Приселков 2002, с. 376; ПСРЛ 2007, с. 100]. Таким образом, есть основания полагать, что сообщение Никоновской летописи — позднейшая версия событий «Великой замятии», преследующая цель усугубить представление о смуте и тем сам в еще большей степени дискредитировать золотоордынских ханов — предшественников правителей Казани и Астрахани, которые были низложены Иваном Грозным.




102


СМИЗО 2005, с. 276. Впрочем, к этому сообщению можно отнестись критически, поскольку Ибн Халдун сообщает, что и золотоордынский правитель Берке «погиб в 665 г.» [СМИЗО 2005, с. 271], хотя все остальные источники однозначно сообщают о естественной смерти Берке.




103


ПСРЛ 19106, с. 113; ПСРЛ 2000в, с. 88. См. также: Фахретдин 1996, с. 100; Шамси 2008, с. 28. В новейшей «Истории татар» Мамай также назван карачибеком [История 2009, с. 302, 317, 657, 690, 698], что, на наш взгляд, следует счесть анахронизмом, поскольку институт карачибеков (карачи-беев) в Золотой Орде появился (по крайней мере официально) несколько позже [ср.: Schamiloglu 1984].




104


Рашид ад-Дин 1952б, с. 270. Тот факт, что тюмен киятов располагался в Крыму, все же не дает, на наш взгляд, оснований для утверждения, что Мамай владел Крымом [ср.: История 2009, с. 317, 443-444].




105


Абуль-Гази 1996, с. 101-102. См. также: СМИЗО 2006, с. 255; Мустакимов 2008, с. 123. В «Чингиз-наме» утверждается, что Бердибек по совету Тоглубая убил даже собственных сыновей, тем самым прервав прямую линию потомков Бату [Утемиш-хаджи 1992, с. 108].




106


СМИЗО 2006, с. 408.




107


См., напр.: Фахретдин 1996, с. 100.




108


СМИЗО 2006, с. 195. Курсив наш. — Р. П.




109


См. подробнее: Почекаев 2006а, с. 231-241.




110


Трумм-Гржимайло 1994, с. 118; Гумилев 1995, с. 167. А. Ю. Якубовский допускает, что Кульна мог быть братом Бердибека [Греков, Якубовский1998, с. 206].




111


См., напр.: Гаев 2002, с. 18.




112


Марджани 2005, с. 95.




113


Григорьев, Григорьев 2002, с. 126. А. П. Григорьев, высказав в одной работе осторожное предположение о том, что Кульна был братом Джанибека, в другой представляет эту версию уже как установленный факт, ссылаясь на свою же предыдущую работу [см.: Григорьев 20046, с. 75].




114


В истории Чингизидов нам известны примеры, когда потомков Золотого рода подменяли на троне самозванцами, но их очень быстро разоблачали, что приводило к печальному концу и их самих, и тех, кто их возводил на трон. В частности, очень быстро был раскрыт заговор матери хивинского хана Эренга, которая в 1694 г. скрыла скоропостижную смерть сына и возвела на трон Хивы своего племянника-туркмена, очень похожего на Эренга: ханша и ее ставленник были разоблачены и преданы казни [См.: Мунис 1938, с. 330-332]. Аналогичным образом был разоблачен Абд ал-Амин-султан, самозваный сын Ибадаллах-султана Шайбанида, ставший правителем Балха: в 1600 г. он был казнен сторонниками законных султанов-Шайбанидов [Ахмедов 1982, с. 97-98]. Еще один пример — лже-Абд ал-Гаффар-хан, называвший себя сыном Баба-султана Шайбанида (на самом деле убитым задолго до этого) и провозглашенный в 1603 г. ханом каракалпаков: в 1605 г. он был убит казахским ханом Ишимом [Юдин 1988, с. 213-214]. См. подробнее: Почекаев 2009в.




115


Приселков 2002, с. 376.




116


Предположение о намеренном «забвении» Кульны в историографии высказывает, в частности, А. П. Григорьев [Григорьев 1983, с. 25]. См. также: Почекаев 2009а, с. 40-41.




117


См.: Утемиш-хаджи 1992, с. 112-113. Утемиш-хаджи называет Базарчи потомком Боавула (т. е. Бувала, седьмого сына Джучи и предка Ногая). В историческом сочинении неизвестного турецкого автора о крымских ханах хан «Базар» относится к «ханам из рода брата Саино-ва, Шибана» [Негри 1844, с. 380; см. также: Маслюженко 2008, с. 62]. Однако мы придерживаемся версии, согласно которой он происходил из потомков именно Тангута [см., напр.: Таварих-и гузида 1969, с. 38; см. также: Langles 1802, р. 376; Гаев 2002, с. 18-19].




118


Гаев 2002, с. 18-19; см. также: Почекаев 2009а, с. 42-43. Под именем Науруса (Наурузбека / Мухаммада Наурузбека) он фигурирует и в русских летописях, и на монетах. Правда, стоит отметить, что ряд восточных авторов (Шами, Йазди, анонимный автор «Родословия тюрков»), перечисляя ханов Золотой Орды, упоминают и Науруса, и Базарджи [см.: СМИЗО 2006, с. 209, 288-289, 398-399], однако эти источники более позднего и, к тому же, иностранного происхождения, поэтому такие ошибки в них вполне объяснимы.




119


Эти сведения позволяют считать обоснованными предположение А. П. Григорьева о близком родстве Тайдулы и Могул-Буги [Григорьев, Григорьев 2002, с. 209] .




120


См.: Федоров-Давыдов 2003, с. 188-189.




121


См., напр.: ПСРЛ 1949, с. 181; Приселков 2002, с. 377.




122


Утемиш-хаджи 1992, с. ИЗ.




123


См.: Рогожский летописец 2000, с. 69.




124


Одни источники называет убийцей Хызра его сына Тимур-ходжу [ПСРЛ 1949, с. 181; Таварих-и гузида 1969, с. 37], другие — Мюрида, которого считают либо братом, либо сыном Хызра [Приселков 2002, с. 377; Утемиш-хаджи 1992, с. 113).




125


Григорьев 20046, с. 143. 




126


См.: Григорьев 20046, с. 145.




127


И. Л. Измайлов полагает, что Хызр-хан начал репрессии против киятов как приверженцев прежней сарайской династии [История 2009, с. 697], однако это предположение не подтверждается источниками.




128


См.: Гаев 2002, с. 14. К. 3. Ускенбай полагает, что с Тенгиз-Бугой (как прежде и с его отцом Джир-Кутлугом) расправился Урус-хан, который сразу же и занял трон [Ускенбай 2008, с. 112].




129


ПСРЛ 1949, с. 181. Г. Абдулаева полагает, что Мамай сместил Тимур-ходжу и возвел на трон своего ставленника [Абдуллаева 2009].




130


Ср.: История 2009, с. 698. Исключение составляет лишь Никоновская летопись, согласно которой ««Князь Ординский темник Мамай воздвиже ненависть на царя своего, и бысть силен зело; и возста на царя своего на Темирь Хозю, Хидырева сына, и замяте всем царством его Воложским, и приат себе царя именем Авдула, и бысть брань и замятия велика во Орде» [ПСРЛ 2000а, с. 233; см. также: Щербатов 1774, с. 480]. Однако тенденциозность этого источника неоднократно отмечалась исследователями, и поэтому к его сведениям следует относиться критически. Кроме того, Абдаллах, ставленник Мамая, был возведен на трон лишь через год после смерти Тимур-Ходжи.




131


Ср.: Григорьев 20046, с. 145; Трепавлов 2007б, с. 338. Согласно среднеазиатскому сочинению начала XVI в. «Маджму ат-таварих», будущий наместник Хорезма Ак-Хусайн Суфи из рода кунграт был правителем Крыма, откуда бежал от «Шамая», т. е. Мамая [см.: Му-стакимов 2009а, с. 223]. Так что, вполне возможно, что Мамай, вернувшись в Крым в 1361 г., назначил областными правителями своих сторонников.




132


См., напр.: ПСРЛ 1949, с. 181.




133


Френ 1832, с. 20. Казахстанские исследователи А. Кайдарова и К. Ускенбай также упоминают о чеканке ок. 1361-1362 гг. Мамаем монеты с титулом «ас-султан ал-адил» («султан правосудный») и высказывают предположение, что он мог претендовать на титул хана в качестве ханского зятя [Кайдарова, Ускенбай 2004, с. 78].




134


Возможно, следует читать «эмир правосудный»? Именно такая формулировка присутствует, например, на монетах Хаджи-Черкеса, эмира, который в эпоху Мамая независимо правил в Хаджи-Тархане (Астрахани) [см.: Гончаров 1997, с. 178]. Кроме того, косвенным свидетельством в пользу такого прочтения легенды монеты является сообщение ал-Калкашанди о том, что одно время Золотой Ордой управлял «наместник» (не хан! — Р. П.) Мамай [Григорьев, Фролова 1999, с. 85; СМИЗО 2005, с. 289].




135


Утемиш-хаджи 1992, с. 108; Исхаков, Измайлов 2007б, с. 150. A.П. Григорьев отождествляет этого Яглыбая с одноименным сподвижником Токтамыш-хана, погибшим в войне с Тимуром в 1395 г., и, соответственно, считает его выходцем из племени бахрин [Григорьев 2007, с. 125].




136


См.: ПСРЛ 2000а, с. 233; СМИЗО 2006, с. 255; Утемиш-хаджи 1992, с. 113. Самозванцем считают Кильдибека и современные исследователи [Насонов 2002, с. 312; Григорьев 20046, с. 144]. Впрочем, B. А. Сидоренко полагает, что «самозванство» Кильдибека заключалось лишь в том, что он, будучи племянником Джанибека, стремился выдать себя за его сына [Сидоренко 2000, с. 284]. Ранее мы допускали, что Кильдибек и в самом деле мог быть законным потомком Узбека [Почекаев 2008а, с. 55-56], однако позднее сочли доводы в пользу его самозванства более убедительными [Почекаев 2009а, с. 45-46].




137


См. подробнее; Почекаев 2009а, с. 45-47. По мнению некоторых авторов, Мамай противостоял Кильдибеку и даже в конце концов разгромил его [см., напр.: Греков, Якубовский 1998, с. 213; Григорьев 2007, с. 126-127; Широкорад 20056, гл. 12; Шамси 2008, с. 31]. Однако новые исследования позволяют утверждать, что Мамай поначалу выступал на стороне самозванца, а не против него [Варваровский 2008, с. 80; Мир-галеев 2003, с. 32].




138


ПСРЛ 1949, с. 181.




139


СМИЗО 2006, с. 255. См. также: Григорьев 20046, с. 144-145.




140


А. Г. Гаев и его последователи полагают, что Абдаллах происходил их рода крымских Туга-Тимуридов [Гаев 2002, с. 23-24; Сагдеева 2005, с. 38; Костюков 2009, с. 39-40; ср.: Войтович 1999; Сабитов 2009, с. 114]. Однако указание Ибн Халдуна на то, что Абдаллах был «из детей Узбека» [СМИЗО 2005, с. 276], в большей мере вызывает доверие и больше соотносится с политикой Мамая по поддержке потомков Бату. То же касается и следующего «мамаева» хана Мухаммада: в своем ярлыке русскому митрополиту Михаилу он ссылается на ярлык Бердибека — последнего законного (именно в глазах потомков Бату) хана, а не на череду представителей других ветвей рода Джучи, пребывавших на троне в 1360-е гг. и также, вероятно, жаловавших ярлыки Русской православной церкви. Особняком стоит мнение Д. М. Исхакова, который в одной из своих новых работ вообще склонен отказать в чингизидском происхождении Абдаллаху, Мухаммаду и третьему «мамаеву» хану Туляку: он их считает эмирами — родичами Мамая [Исхаков 2009а, с. 96-101]. Однако в таком случае возникает вопрос: зачем Мамай стал бы возводить на трон такого же не-Чингизида, как и он сам? Несомненно, «в особых условиях крайнего дефицита Чинги-сидов в Мамаевой Орде» [Исхаков 2009а, с. 101] Мамай имел больше оснований и возможностей занять трон, тем более что он был связан с правящей династией брачными узами.




141


Термин «Мамаева Орда» с 6870 (1362) V. фигурирует преимущественно в русских летописях [см., напр.: Приселков 2002, с. 398, 421; ПСРЛ 1949, с. 182; ПСРЛ 2000а, с. 233]. Однако «область («иль») Мамака» упоминают и восточные авторы — Низам ад-Дин Шами, Ша-раф ад-Дин Йазди и Абд ар-Раззак Самарканди [СМИЗО 2006, с. 214, 296, 364].




142


С. А. Янина и С. Н. Травкин считают, что ставка Абдаллаха находилась на территории современной Молдавии, на месте городища Старый Орхей, ссылаясь в качестве доказательства на монеты Абдаллаха, обнаруженные на этой территории [см. подробнее: Травкин 2008, с. 125; 2009, с. 24]. Однако В. Л. Егоров убедительно опроверг эту версию, установив, что этот город находился в упадке с начала 1360-х гг., и монеты, найденные там, были чеканены на других монетных дворах [Егоров 1985, с. 80-81]. Тем не менее некоторые современные исследователи из Молдавии продолжают отождествлять Шехр ал-Джадид/ Янгишехр со Старым Орхеем [Абызова, Рябцева 2009, с. 140-141; Нестерова 2009, с. 191].




143


В. Л. Егоров считает, что ставка Мамая называлась Янгишехр или Шехр ал-Джадид [Егоров 1985, с. 81, 85; ср.: Травкин 2008, с. 125; История 2009, с. 442-443]. А. П. Григорьев полагает, что резиденция Мамая именовалась просто Орда, а Шехр ал-Джадид отождествляет с крымским городом, находящимся под контролем венецианцев и носящим итальянское название «Провато» [Григорьев 2007, с. 117, 122-123]. Некоторые авторы склонны считать"«Орду», указываемую на монетах «мамаевых» ханов, не городом, а кочевой ставкой бекляри-бека, в которой пребывали и возводившиеся им на трон ханы [см.: Федоров-Давыдов 1960, с. 109: Миргалеев 2003, с. 36; 2007, с. 217]. Другие исследователи высказываются в пользу ее «стационарности» и расположения на территории современного Запорожья [Егоров 1985, с. 13, 139; Григорьев 2006, с. 119; Гончаров 2008, с. 58-59].




144


Рогожский летописец 2000, с. 72. А. П. Григорьев высказал предположение, что Кильдибек сумел спастись после поражения от Мюрида и бежал в Азов, где якобы вплоть до 1366 г. чеканил свою монету [Григорьев 2007, с. 129]. Однако нумизматы считают датировку А. П. Григорьева ошибочной, отмечая, что монеты Кильдибека под этим годом неизвестны [см.: Сидоренко 2000, с. 271, 277].




145


См.: Сидоренко 2000, с. 285. А. П. Григорьев полагает, что Мир-Пулад правил уже после Мюрида [Григорьев 20046, с. 147; ср.: Гаев 2002, с. 28; Миргалеев 2003, с. 35-36].




146


Яглыбай, бекляри-бек самозваного Кильдибек-хана, был сыном Тоглубая, который, как мы помним, в правление Бердибека являлся даругой Азовского тюмена. По-видимому; этим и объясняются связи Яглыбая и его ставленника с венецианцами Таны [см.: Григорьев 2007, с. 131].




147


См.: Григорьев 2007, с. 128. Ср.: Марков 1990, с. 117.




148


Мы отождествляем с Мир-Пуладом упомянутого в ярлыке Токтамыша хана Тимур-Пулада, выдавшего ярлык Хаджи-беку [см.: Григорьев, Ярцов 1844, с. 339; Березин 1851, с. 12, 15; Смирнов 2005, с. 138-139; Почекаев 2010, с. 145]. Впрочем, ряд исследователей придерживается мнения, что в ярлыке вообще отсутствует имя хана, на ярлык которого ссылался Токтамыш [Самойлович 2005, с. 225; Григорьев 2006, с. 91-92; Набиев 2008, с. 106].




149


А. Г. Гаев считает, что Мир-Пулад чеканил свои монеты в Поволжье около 3 лет [Гаев 2002, с. 28]. Ср.: Почекаев 2010, с. 145-146.




150


См.: Пономарев 2002, с. 64; Федоров-Давыдов 2003, с. 76-111; Пачкалов 2004, с. 159-161.




151


См.: Биккинин 2000; Орлов 2001. Ср.: Миргалеев 2007, с. 218.




152


Это летописное название исследователи отождествляют с р. Синюхой, притоком Южного Буга.




153


См.: Карамзин 1993, с. 228; Григорьев 2004а, с. 110-111; Синьоводська проблема 2005; История 2009, с. 442; Руссев 2009, с. 94. В русских летописях Синеводская битва датируется 6871 (1363) г. [см., напр.: ПСРЛ 20006, с. 2; Егоров 1985, с. 51]. По мнению А. Б. Широкорада, Дмитрий был предводителем киевской дружины [Широкорад 2006]. Ср.: Зайцев.




154


Б. Шпулер пишет, что «Абд Уллах из-за многочисленных убийств, в том числе принцев и вдовы хана, Таид оглы возбудил против себя такую ненависть, что был устранен» [Шпулер 2009, с. 300]. Немецкий историк, таким образом, ошибается дважды: во-первых, он приписывает Абдаллаху убийство Тайдулы, совершенное Хызр-ханом (как сообщают и русские, и восточные источники); во-вторых, Абдаллах был не «устранен», а всего лишь вынужден оставить Сарай. Таким образом, есть основания усомниться и в утверждении немецкого историка о том, что он «возбудил против себя ненависть».




155


ПСРЛ 2000а, с. 231, 233.




156


Согласно сведениям «памятников Куликовского цикла», перед Куликовской битвой Мамай потребовал от Дмитрия Московского выплаты «выхода», «как было при цари Чзянибеке, а не по своему докончанию». Это дает основания полагать, что при заключении «докончания» размер «выхода» был снижен [Памятники 1998, с. 32; см. также: Хорошкевич 2001, с. 125].




157


См., напр.: ПРСЛ 20006, с. 2.




158


См.: Григорьев 20046, с. 155. Этот ярлык не вошел в сборник ханских ярлыков русским митрополитам и даже не упоминается в более позднем ярлыке другого «мамаева» хана Мухавдмада (Туляка) — вероятно, потому что мог содержать менее выгодные условия для русской церкви. По-видимому, митрополит Алексий в это время больше заботился о закреплении великого княжения за Дмитрием Московским, чем о привилегиях своей митрополии, и поэтому согласился на менее «щедрый» ярлык церкви.




159


ПСРЛ 20006, с. 2-3.




160


См.: Григорьев 20046, с. 149.




161


См.: Муин ад-Дин Натанзи [СМИЗО 2006, с. 257].




162


Ряд авторов считает, что Мир-Пулад и Пулад-ходжа — одно и то же лицом [см. подробнее: Григорьев 1983, с. 40-41]. Однако некоторые исследователи предлагают читать имя на монетах не «Пулад-ходжа», а «Деулиуллах-ходжа», что, на наш взгляд, исключает возможность отождествления этих двух монархов [Мухамадиев 1983, с. 92; 2005, с. 150; см. также: Почекаев 2010, с. 143]. Муин ад-Дин Натанзи называет хана, сменившего на троне Азиз-Шейха и убитого в 768 г. х. (1364 г.), Хаджи-ханом, сыном Эрзена, — потомком Орду-Ичена [СМИЗО 2006, с. 258; см. также: Федоров-Давыдов 1973, с. 150-151]. Можно усомниться в этой генеалогии (как и в хронологии, поскольку Азиз-Шейх был убит в 1367 г.), но весьма вероятно, что упомянутый хан и в самом деле происходил из Синей Орды и являлся, скорее всего, потомком Туга-Тимура, тринадцатого сына Джучи.




163


СМИЗО 2006, с. 258; см. также: Сафаргалиев 1996, с. 387.




164


См.: ПСРЛ 1949, с. 182-183; Насонов 2002, с. 316.




165


ПСРЛ 20006, с. 9. А. Г. Мухамадиев полагает, что эмир Пулад-Тимур признавал власть сарайских Ханов Мюрида и Азиз-Шейха и не подчинялся лишь Мамаю и его ставленникам, а казнен был Азиз-Шейхом за неудачный карательный поход на Русь [Мухамадиев 2005, с. 151-152; см. также: Федоров-Давыдов 1973, с. 137; ср.: DeWeese, p. 334-335]. Однако монеты Пулад-Тимура с его собственным именем (а также с именем покойного Джанибек-хана), равно как и его самостоятельная политика, свидетельствуют о том, что он претендовал на независимость от любого из соперничавших ханов.




166


См.: Крамаровский 2001, с. 117.




167


Цит. по: Осипян 2006, с. 8.




168


Ср.: Крамаровский 2001, с. 117. По мнению исследователя, Мамаю удалось окончательно закрепить власть над Крымским полуостровом лишь к 1371 г. [История 2009, с. 443].




169


См., напр.: Михневич 1848, с. 56, 58, 60; Зайцев 2009, с. 58.




170


СМИЗО 2006, с. 257-258; Султанов 2006, с. 78.




171


См. подробнее: Гончаров 1997.




172


Вероятно, Улджай-Тимур происходил из крымской ветви потомков Туга-Тимура, которая была переселена на полуостров еще при хане Менгу-Тимуре в 1260-е гг. [см.: Абуль-Гази 1996, с. 99-100].




173


Ибн Халдун сообщает: «Один из эмиров государства стал оспаривать у него [Абдаллаха, ставленника Мамая. — Р. П.] престол. Он поставил (ханом) из детей канских другого, по имени Кутлуг-Темир. Мамай победил их и убил обоих» [цит. по: Кайдарова, Ускенбай 2004, с. 76; см. также: Schamiloglu 1986, р. 175]. Вслед за А. Г. Гаевым мы отождествляем этого Кутлуг-Тимура с Улджай-Тимур-ханом, известным по монетам, обнаруженным В. Н. Настичем [Настич 1987; Гаев 2002, с. 22], а неназванного по имени «эмира», который возвел Улджай-Тимура на трон, — с Хаджи-Черкесом. Во-первых, именно его владения располагались в сравнительной близости от Крыма, и он имел возможность нанести удар в сердце владений Мамая. Во-вторых, его участие в этих событиях может объяснить дальнейшие сведения Ибн Халдуна о борьбе Черкеса за Сарай (равно как и упоминание хана Черкеса в персидских источниках), поскольку сарайских монет самого Хаджи Черкеса не обнаружено. По мнению И. М. Миргалеева, Хаджи Черкес отнял Сарай у Мамая в 1373 г. [Миргалеев 2003, с. 38; ср.: История 2009, с. 704].




174


См.: Настич 1987; Федоров-Давыдов 2003, с. 192.




175


СМИЗО 2005, с. 276; Кайдарова, Ускенбай 2004, с. 76.




176


См.: Сафаргалиев 1996, с. 388; Маслюженко 2007, с. 83. Некоторые авторы склонны отождествлять хана Хасана с булгарским (казанским) правителем Асаном: якобы после изгнания из Сарая он обосновался в Булгаре или даже Казани [см., напр.: Савельев 1865, с. 212-213; Сафаргалиев 1996, с. 388; Насонов 2002, с. 317]. А. В. Пачкалов убедительно доказал, что Хасан Шибанид и Асан (Исан) Булгарский — два разных деятеля [Пачкалов 2005, с. 154].




177


См.: Григорьев 2007, с. 150. И. М. Миргалеев, ссылаясь на косвенные данные источников и на нумизматический материал, высказывает предположение, что в 772 г. х. (1370/1371 г.), а затем и в 777 г. х. (1375/1376 г.) Сарай мог захватить хан Токтамыш [Миргалеев 2003, с. 52]. Однако специалисты-нумизматы считают, что исследователь опирается на недостоверные данные [см.: Гончаров 2008, с. 59].




178


ПСРЛ 1949, с. 185. См. также: Федоров-Давыдов 1960, с. 151, 163; Миргалеев 2003, с. 36. Л. Войтович считает Мухаммада родным братом Абдаллаха [Войтович 1999].




179


Русские летописцы сообщают, что около 1379 г. Мухаммаду было 18 лет [Татищев 2005, с. 159]. Следовательно, он родился около 1361 г. Эти данные опровергают мнение М. Г. Сафаргалиева о том, что Мухаммад-хан был сыном Тинибека, старшего брата Джанибека [Сафаргалиев 1996, с. 520] — ведь Тинибек был убит в 1342 г.




180


См.: Варваровский 2008, с. 89; Миргалеев 2003, с. 37; 2007, с. 217-218. И. М. Миргалеев полагает, что Тулунбек-ханум фигурирует в русских средневековых источниках под именем «царя Теляка» [Миргалеев 2003, с. 37]. В. Л. Егоров считает, что Тулунбек — последний (третий) хан, возведенный на трон Мамаем [Егоров 1980, с. 208].




181


Греков, Якубовский 1998, с. 215; Янина 1954, с. 446; Сидоренко 2000, с. 286; Марков 1896, с. 476-477; 2008, с. 49; История 2009, с. 302.




182


ПСРЛ 1949, с. 185. См. также: Варваровский 2008, с. 101. Некоторые историки, опираясь на летописное сообщение, делают вывод, что соправителем Асана стал некий «Мамат Салтан» или «Салтан, Баков сын». Они полагают, что речь идет либо о самом хане Мухаммаде [Насонов, 2002, с. 321; Кучкин 1996, с. 121], либо о его малолетнем сыне [Насонов 2002, с. 317; Горский 2000, с. 92; Варваровский 2008, с. 101]. Однако, на наш взгляд, такой вывод отнюдь не вытекает из сообщений летописцев: по-видимому, речь идет всего лишь о том, что Асан признал власть хана Мухаммада. «Баков сын», видимо, означает, что Мухаммад происходил от одного из многочисленных сыновей или внуков Узбека, чье имя оканчивалось на «...бек» [ср.: Мухамадиев 1983, с. 95; см. также: История 2009, с. 462].




183


См.: Григорьев 1983, с. 34.




184


Зимин 1955, с. 465.




185


Григорьев 20046, с. 183-184; Рыкин 2007, с. 482-483.




186


См.: Почекаев 20086, с. 32. Несомненно, речь идет об итальянском варианте титула «тудун», который еще со времен Хазарского каганата носили тюркские правители Крыма [см.: Смирнов 2005, с. 74-78; Виноградов, Комар 2005, с. 40]. Согласно В. Гейду и А. Е. Гайворонскому, титул «тудун» (titanus/zittain) еще в эпоху первых Гиреев носили ханские наместники в генуэзских владениях в Крымском ханстве вплоть до захвата их Османской империей в 1475 г. [Гейд 1915, с. 143-144; Гайворонский 2007, с. 25, 45]. А. П. Григорьев в своих ранних работах высказал предположение, что «дядиною» — искаженный в русском переводе титул «тудун», однако позднее отказался от этой этимологии [Григорьев 1980, с. 172-173; 20046, с. 183-184].




187


См.: Федоров-Давыдов 1973, с. 136; История 2009, с. 443.




188


Вполне резонным представляется мнение И. Л. Измайлова, что Мамай, в течение всей своей жизни боровшийся за централизацию ханской власти в Золотой Орде, фактически способствовал ее деградации и усилению центробежных тенденций [История 2009, с. 700].




189


О времени прихода к власти Урус-хана см. подробнее: Гаев 2002, с. 14. Ср.: Ускенбай 2002, с. 93.




190


См.: Григорьев 1983, с. 36-37.




191


О борьбе Мамая с Урус-ханом довольно подробно рассказывает Ибн Халдун [СМИЗО 2005, с. 277; Кайдарова, Ускенбай 2004, с. 76]. Осведомленность арабского автора об этих событиях объясняется, вероятно, тем, что египетские султаны состояли в переписке и с Мамаем, и с Урусом [см.: Закиров 1966, с. 92-93].




192


СМИЗО 2005, с. 277; Кайдарова, Ускенбай 2004, с. 76. На основании сообщения Ибн Халдуна некоторые исследователи делают вывод, что Хаджи Черкес захватил Сарай, и уже у него столицу отобрал Ильбек («Айбек-хан») [см.: Федоров-Давыдов 1963, с. 200; Миргалеев 2003, с. 38]. Однако, на наш взгляд, подобный вывод не очевиден, кроме того, сарайских монет Хаджи Черкеса не обнаружено.




193


См.: Миргалеев 2003, с. 52.




194


Рогожский летописец 2000, с. 94.




195


См.: Григорьев 20046, с. 169; Ускенбай 2008, с. 115.




196


См.: Сафаргалиев 1996, с. 394; Усманов 1972, с. 114-115; Исха-ков 2003; Зайцев 2004, с. 18-19; Трепавлов 2007б, с. 339; Мустакимов 2009б, с. 276. А. П. Григорьев склонен отождествлять Салчи с Хаджи-Черкесом [Григорьев 19856, с. 166-167]. Салчи («Салчей, князь хазитороканский») упоминается в русских летописях под 1375 г.: он разгромил новгородских ушкуйников, совершавших нападения на ордынские города на Волге [см., напр.: ПСРЛ 1949, с. 191-192].




197


См.: Савельев 1865, с. 216; История 2009, с.229. И. Л. Измайлов склонен видеть в Салчи всего лишь даругу Хаджи-Черкеса, который в это время боролся за Сарай и Сарайчук [История 2009, с. 704], однако эта версия опровергается нарративными и нумизматическими источниками.




198


См., напр.: Йазди 2008, с. 85-86.




199


См. подробнее: Ускенбай 2008, с. 118-127.




200


Ю. Е. Варваровский высказал предположение, что Шибаниды Каганбек и Арабшах вытеснили Урус-хана из Поволжья, объединившись с Мамаем [Варваровский 2008, с. 92, 105]. И. Л. Измайлов полагает, что Ильбек, Каганбек и Арабшах были сторонниками Уруса и едва ли не его наместниками в Сарае [История 2009, с. 464, 704]. Однако мы разделяем мнение К.З. Ускенбая, что подобные предположения не вполне убедительны и что на самом деле Мамай противостоял как Урус-хану, так и Шибанидам [Ускенбай 2008, с. 117].




201


См.: Григорьев 20046, с. 169-170. Ср., напр.: Трепавлов 2007б, с. 82; История 2009, с. 464.




202


Григорьев 20046, с. 170.




203


Археологические исследования позволяют сделать вывод, что мордовские князья еще на рубеже XIII—XIV вв. женились на царевнах из дома Бату [Крамаровский 2003, с. 94].




204


ПСРЛ 1949, с. 193-194. См. также: Насонов 2002, с. 321; Кучкин 1980, с. 105; Горский 2000, с. 93; Григорьев, 20046, с. 170-171.




205


Григорьев 19856, с. 175-176; 20046, с. 171-172; Маслюженко 2008, с. 65. Отметим, что, в отличие от большинства претендентов на трон эпохи «Великой замятии», не гнушавшихся убийством даже своих самых близких родичей, Арабшах ограничился лишь тем, что сместил своего двоюродного брата с трона. Он даже позволил Каганбеку стать во главе Улуса Шибана, который ранее возглавлял сам [Почекаев 2010, с. 151].




206


См.: Григорьев 20046, с. 171-172; Миргалеев 2003, с. 40.




207


И. Д. Биккинин полагает, что Арабшах был изгнан из Сарая Мамаем, после чего и совершил поход против Тагая, во владениях которого закрепился сам как самостоятельный правитель [Биккинин 2004, с. 294; см. также: Крамаровский 2003, с. 94]. Подтверждений этому предположению в источниках, однако, не обнаружено.




208


СМИЗО 2005, с. 257, 293.




209


Выше мы уже отмечали необоснованность отождествления Ходжи Алибека с крымским даругой Алибеком, который, по нашему мнению, был отцом Мамая.




210


См.: Босворт 1971, с. 99.




211


СМИЗО 2005, с. 258-259, 276-277, 288, 325, 327. См. также: Варваровский 2008, с. 103.




212


См. подробнее: Поляк 1964, с. 41.




213


См.: СМИЗО 2005, с. 258-259; Крамаровский 2005, с. 78; Миргалеев 2006; Варваровский 2008, с. 103.




214


СМИЗО 2005, с. 259. См. также: Кушкумбаев 20086, с. 40.




215


СМИЗО 2005, с. 253-255.




216


СМИЗО 2005, с. 289. С. Закиров, опираясь на сообщение ал-Калкашанди полагает, что послание, приведенное ал-Мухибби, было адресовано Мухаммаду Урус-хану [Закиров 1966, с. 93, 130]. Однако мы разделяем точку зрения К. 3. Уксенбая о том, что речь в данном случае идет именно о ставленнике Мамая — Мухаммаде(-Булак)-хане [Ускен-бай 2008, с. 137], поскольку ал-Мухибби, составлявший послание ему, упоминает, что оно адресовано «кану Мухаммаду, в земле Узбековой, заступившему, как говорят, место Узбека» [СМИЗО 2005, с. 253]. Это явно свидетельствует о принадлежности Мухаммада к роду Узбека.




217


См. подробнее: Почекаев 2009б, с. 171.




218


Выше мы уже ссылались на «платежную ведомость» ханши Тайдулы 1359 г., приложенную к ее же письму венецианскому дожу. Одного из фигурантов этой «ведомости», Кичиг-Мухаммада, А. П. Григорьев отождествляет с Мамаем [Григорьев, Григорьев 2002, с. 210]. Если это отождествление верно, то вполне понятным становится присутствие будущего бекляри-бека в числе претендентов на вознаграждение со стороны Венеции: будучи потомственным владетелем крупных владений в Крыму и Причерноморье, он вполне мог рассчитывать на щедрость венецианцев, имевших интересы в этом регионе.




219


Е. Ч. Скржинская полагает, что решение о снижении налога с венецианцев с 5% до 4% было принято ханом Хызром в результате переговоров с послом Якопо Корнаро [Скржинская 1973, с. 115-116; см. также: Di Cosmo 2005, p. 406-407]. Однако источники не содержат сведений, что венецианец вел переговоры именно с Хызром. Более вероятно, что это решение было принято Мамаем и оформлено ярлыком «его» хана Абдаллаха.




220


Скржинская 1973, с. 116.




221


См. подробнее: Григорьев, Григорьев 2002, с. 104-105.




222


См.: Карпов 2009, с. 168.




223


См.: Матиева 2009, с. 299-300.




224


История 2009, с. 443. Любопытно, что в генуэзской документации того времени Мамай фигурирует как «господин Солхата Ага-Мухаммад»: это подтверждает, что его настоящее имя было Мухаммад.




225


Возможно, неслучайно Мухаммад-хан окончательно утратил Сарай именно в 1375 г.: защита Солхата (в районе которого располагались наследственные родовые владения Мамая) представлялась бекляри-беку более важным делом, нежели удержание столицы, которая постоянно переходила из рук в руки и, по-видимому, за полтора десятилетия смут была уже изрядно разорена.




226


См.: Кеппен 1837, с. 83-85; Григорьев 2007, с. 150-151. Н. Мурзакевич относит эти события к 1380 г. [Мурзакевич, 1837. с. 46-47].




227


Хеллер 2001, с. 119. Ср.: Nadel-Golobi 1979, р. 354.




228


См.: Хеллер 2001, с. 118-119; Почекаев 2010, с. 114.




229


См.: Лунин 1949.




230


Около 1349 или 1350 г. великий князь литовский Ольгерд направлял к Джанибеку посольство во главе со своим братом Кориатом для заключения военного союза против Руси, хан выдал этих послов своему вассалу и союзнику — великому князю Семену Ивановичу [ПСРЛ 2000а, с. 219; Соловьев 1988, с. 244; Горский 2000, с. 73]. Отметим, впрочем, что отношения, враждебные на межгосударственном уровне, не помешали Ольгерду привлекать войска отдельных ордынских эмиров в борьбе с Польшей за земли Юго-Западной Руси, как это было, например, около 1352 г. [Шабульдо 1987, с. 50]. Эти сведения позволили И. Б. Грекову сделать необоснованный вывод о союзе Золотой Орды и Литвы в борьбе с Польшей [Греков 1975, с. 53].




231


ПСРЛ 1975, с. 43-44, 139; ПСРЛ 1980, с. 66, 74, 138, 160, 186, 207, 228. См. также: Григорьев 2004а, с. 110-111. Ср.: Руссев 1999; 2009, с. 94; Галенко 2005, с. 136-143; Iliescu 1997, р. 168.




232


Хроника 1966, с. 56; Руссев 1999.




233


Шабульдо 1987, с. 51. Следует различать те Подольские области, которые уже с 1349 г. попали под власть Польши (в результате захвата Галицко-Волынской Руси) и впоследствии перешли под власть Литвы, и те, которые вплоть до начала 1360-х гг. оставались под контролем золотоордынских наместников [см., напр.: Хроника 1966, с. 56-57; Шабульдо 1987, с. 51-52].




234


ПСРЛ 1907, с. 82.




235


См. подробнее: Почекаев 20066, с. 216-217; 2009б, с. 195.




236


Среди ордынских городов, подвергшихся литовскому разорению, исследователи называют, в частности, Старый Орхей на территории Молдавии — прежде город настолько значительный, что некоторые авторы даже считали его главной стазкой Мамая, отождествляя с городом Шехр аль-Джедид. Только В. Л. Егорову удалось убедительно доказать, что этот город, разрушенный в самом начале 1360-х гг., не мог быть столицей бекляри-бека [Егоров 1985, с. 80-81; см. также: Григорьев 2007, с. 121-122].




237


См.: Вернадский 2000, с. 257; Гришин 2000, с. 5.




238


Хеллер 2001, с. 119.




239


См., напр.: Егоров 1985, с. 216. По другим сведениям, Молдавия возникла как независимое государство в результате борьбы местного населения не против ордынского, а против венгерского владычества [Краткая история 1987, с. 27].




240


Руссев 1999.




241


См.: Рогожский летописец 2000, с. 94; Шабульдо 1987. с. 112-113.




242


См.: ПСРЛ 1907, с. 82, 279.




243


См., напр.: Соловьев 1988, с. 269-270; Греков 1975, с. 98-100.




244


ПСРЛ 1907, с. 82, 171, 279, 328, 454. См. также: Шабульдо 1987, с. 51; Иванов 2003а, с. 84.




245


Сказания 1982, с. 201; см. также: Шамбинаго 1945, с. 219. Ср.: с. 336-337; Крамаровский 1996, с. 40-41.




246


Хеллер 2001, с. 119.




247


Памятники 1998, с. 9, 30, 65, 205.




248


И. Б. Греков (вслед за некоторыми польскими исследователями) высказывает вполне резонное предположение, что сам Ягайло не желал победы Мамая над русскими и, соответственно, его «полного торжества» [Греков 1975, с. 134].




249


Котошихин 1859, с. 47.




250


Каурцев 2008, с. 115-118. Ср.: Борисов 1988, с. 69-70.




251


См.: Голубинский 1900, с. 180-185; Греков 1975, с. ПО.




252


См.: Кучкин 1978, с. 189-190.




253


ПСРЛ 1949, с. 182. См. также: Елагин 1998, с. 16.




254


См., напр.: Хорошкевич 2001, с. 125. Г. М. Прохоров датирует «докончание» 1371 г. — временем поездки Дмитрия Московского к Мамаю во время борьбы за великокняжеский стол с Михаилом Тверским [Прохоров 1978, с. 106].




255


ПСРЛ 1949, с. 182-183; Насонов 2002, с. 316; Елагин 1998, с. 20.




256


ПСРЛ 1949, с. 185. См. также: Варваровский 2008, с. 101.




257


А. П. Григорьев, опираясь на косвенные сообщения русских летописей, высказал интересное предположение о том, что Михаил Тверской уже в 1359 г. мог на короткое время стать великим князем, получив ярлык от хана Кульны [Григорьев 2004б, с. 134-136].




258


ПСРЛ 1949, с. 185-186.




259


ПСРЛ 1863, с. 430-431. Отметим, что Дмитрий Московский, продемонстрировавший большую финансовую состоятельность, чем его соперник из Твери (не только «перекупив» великокняжеский ярлык, но и выкупив тверского княжича), тем не менее тоже, видимо, влез в большие долги: летописец сообщает, что «прiиде князь великiй Дмитрей изъ Орды съ многыми должникы». Н. И. Костомаров полагает, что уменьшение суммы ордынского «выхода» по сравнению с эпохой ханов Узбека и Джангибека было произведено именно при выдаче ярлыка Дмитрию Московскому в 1371 г. [Костомаров 1990, с. 212], хотя все средневековые источники указывают на изменение этой суммы по «докончанию» 1363 г.




260


См.: Кучкин 1984, с. 254.




261


ПСРЛ 1863, с. 430. См. также: Костомаров 1990, с. 212.




262


ПСРЛ 1949, с. 185.




263


Историки по-разному толкуют это своеобразное «стояние на Оке». Одни считают, что войска Мамая отступили из рязанских земель, не осмелившись вступить в бой с москвичами [см., напр.: Петров 2006]. Другие же прямо говорят, что москвичи не оказали помощи рязанскому князю — своему союзнику [см., напр.: Мизун, Мизун 2005, с. 131; Широкорад 2005, гл. 13].




264


ПСРЛ 20006, с. 21.




265


А. П. Григорьев высказывает предположение, что Урус после воцарения в Сарае направил на Русь своих послов с требованием признавать его власть и выплачивать дань [Григорьев 20046, с. 164; см. также: Елагин 1998, с. 45; ср.: Быков, Кузьмина 2001]. Однако следует отметить, что в русских летописях имя Уруса вообще не упоминается.




266


ПСРЛ 20006, с. 21.




267


Предположение высказано Дж. Мартин [Martin 1986, р. 219]. См. также: Хорошкевич 1963, с. 280.




268


ПСРЛ 1949, с. 189-190.




269


ПСРЛ 1949, с. 190; см. также: Кучкин 1984, с. 227, 229; Горский 2000, с. 92.




270


Духовные 1950, с. 26. См. также: Греков 1975, с. 88.




271


ПСРЛ 1949, с. 193.




272


Пономарев 2005, с. 48-49. Данные нумизматики, таким образом, опровергают утверждение журналиста Е. Арсюхина о том, что «русские, захватив обоз Мамая, нашли в нем тонны серебра и полный набор монетных штемпелей, которые Мамай возил с собой, чтобы чеканить деньги» [Арсюхин 2001а].




273


См.: Миргалеев 2003, с. 40.




274


ПСРЛ 1949, с. 199. А. П. Григорьев склонен видеть в «Хазибие» даругу Кырк-Ера Хаджи-бека, влиятельного союзника Мамая [Григорьев 2004а, с. 111]. Если это так, то поход 1378 г., закончившийся разгромом на Воже, и в самом деле должен был стать одним из самых масштабных мероприятий Мамая — в противном случае ему не было бы необходимости направлять крымского наместника в набег в качестве одного из военачальников. По мнению И.М. Миргалеева, поход Бегича был, скорее, сравнительно небольшим набегом на рязанские земли [Миргалеев 2003, с. 40].




275


См. подробнее: Иловайский 1884, с. 109-110.




276


См., напр.: Васьков 1792, с. 23; Елагин 1998, с. 69; Черный 2008, с. 107.




277


Повесть 1985а, с. 157-158. Ср.: Григорьев 2004а, с. 111.




278


См., напр.: Карамзин 1993, с. 32. Особое значение придают битве на Воже советские историки, поскольку в свое время об этой победе русских одобрительно отозвался сам К. Маркс [Каргалов 198, с. 60-61; Дегтярев, Дубов 1990, с. 314-315].




279


ПСРЛ 1949, с. 200; см. также: Миргалеев 2003, с. 40. В русской летописной традиции этому карательному набегу Мамая на Рязань посвящен специальный раздел, и он назван «пленением Рязанскиа земли от Мамаа» [см., напр.: Муравьева 1991, с. 88], а не просто набегом или «ратью». Это еще раз подтверждает наше предположение о том, что и поход Бегича был направлен именно против Рязани.




280


ПСРЛ 20006, с. 44; Григорьев 20046, с. 116-205. Русские летописцы, впрочем, оставаясь верными своему намерению создать негативный образ Мамая, сообщают, что архимандрит Михаил «ятъ бысть Мамаем, и не много державъ его пакы отпусти и» [ПСРЛ 1949, с. 198]. По мнению Г. М. Прохорова, Мамай решил поддержать Михаила-Митяя, поскольку ему было выгодно раздробление русской церкви, а не ее единство под властью митрополита Киприана [Прохоров 1978, с. 83].




281


См. подробнее: Горский 2000, с. 93-96.




282


Григорьев 1985а, с. 100-101; ср.: Горский 2000, с. 95.




283


Тем не менее этот ярлык был включен в так называемый «Сборник ярлыков ордынских ханов русским митрополитам» и впоследствии неоднократно использовался предстоятелями русской православной церкви в борьбе с великими князьями за свои права и привилегии [Зимин 1955, с. 465-466; Григорьев 1985а].




284


См.: Горский 2000, с. 95.




285


Памятники 1998, с. 32 53. См. также: Картина 1879, с. 358-359; Киевский синопсис 2006, с. 161; Селезнев 2006, с. 92.




286


А. А. Горский полагает, что во время похода на Дон русские войска также заняли ряд ордынских владений, включая Тулу и часть поволжских областей, которые в дальнейшем так и остались под властью русских князей [Горский 2004а, с. 164-166].




287


А. А. Зимин, опираясь на текст «Задонщины», высказывает предположение, что Мамай двигался с войсками из Крыма [Зимин 2006, с. 178]. Однако другие источники не содержат подобных сведений — напротив, они сообщают о пребывании Мамая непосредственно перед битвой на Дону.




288


Насонов 2002, с. 323. В «Пространной летописной повести о Куликовской битве» сообщается, что «князь перешел за Дон в поле чистое, в Мамаеву землю». Это — прямое свидетельство того, что московский государь совершил превентивный удар, а не отражал нашествие Мамая [Сказания 1982, с. 144; см. также: Картина 1879, с. 359; Чеботарев 2005].




289


Источники сообщают, что Мамай перед битвой «собравъ всю землю (или силу. — Р. П.) Половечьскую и Татарьскую» [Памятники 1998, С. 9, 30], однако ни «половцев», ни «татар» в числе его воинов не называют. Что касается пресловутой генуэзской пехоты, то вряд ли она представляла собой войска города Кафы, как полагают некоторые исследователи [см., напр.: Егоров 1980, с. 212], скорее, это были европейские «солдаты удачи», которые в поисках службы и добычи предлагали свои услуги различным властителям Причерноморья [ср.: Козлов-Струтинский; Широкорад 2005а]. Воинские контингенты из северокавказских народностей могли быть предоставлены Мамаю, по мнению исследователей, его тамошними вассалами и союзниками — в частности адыгскими князьями [см.: Новосельцев 1983, с. 111].




290


В «памятниках Куликовского цикла» «царь Теляк» упомянут в качестве участника Куликовской битвы [Памятники 1998, с. 37, 75]. Тот факт, что после Куликовской битвы он не упоминается, позволил А. П. Григорьеву предположить, что он погиб в этом сражении [Григорьев 20046, с. 178-179].




291


До сравнительно недавнего времени считалось, что правление Арабшаха завершилось в 1378 г., и он был изгнан из Сарая или убит либо Мамаем, либо Токтамышем [см., напр.: Ахмедов 1965, с. 36; Григорьев 20046, с. 176; Биккинин 2004, с. 294; Ostrowski 2004; ср.: Григорьев 1985, с. 176]. По мнению К. 3. Ускенбая, накануне появления Токтамыша в Поволжье в Сарае правили наместники Урус-хана (уже, впрочем, к этому времени три года как умершего) [Ускенбай 2008, с. 116]. Однако известны монеты Арабшаха, чеканенные в Сарае в 782 г. х. (1380/1381 г.) [Янина 1954, с. 447; Федоров-Давыдов 1963, с. 200; Варваровский 2008, с. 93; ср.: Гончаров 2008, с. 61]. Таким образом, можно уверенно утверждать, что Арабшах правил в Сарае еще весной или даже летом 1380 г. [см. также: Маслюженко 2008, с. 65].




292


Вывод о том, что Арабшах признал власть Токтамыша, позволяет сделать сообщение Утемиша-хаджи: «[Тохтамыш-хан] много оказал разных милостей и сделал пожалований Араб-оглану и повелел: "Да соберется к тебе весь народ, принадлежавший Шайбан-хану, и где бы ни находился раб, бежавший от своего хозяина, и эль, бежавший от йасака..."» [Утемиш-хаджи 1992, с. 118; см. также: Маслюженко 2007, с. 85]. [Утемиш-хаджи 1992, с. 117-118]. Этот историк писал свое сочинение при дворе хивинских ханов — прямых потомков Арабшаха, так что, нет оснований подозревать, что он мог подтасовать факты в пользу Токтамыша и его родичей-Тугатимуридов. Мы не разделяем точку зрения И. М. Миргалеева, который считает Арабшаха едва ли не наместником Токтамыша в Сарае [Миргалеев 2003, с. 56-57]. Факт чеканки его именных монет в столице свидетельствует о самостоятельности Арабшаха как монарха.




293


См.: СМИЗО 2005, с. 277.




294


См.: Набиев 2008, с. 102, 106.




295


См., напр.: Памятники 1998, с. 11, 41, 82.




296


Согласно русским источникам, «Царь же Токтамышь... сам шед взя Орду Мамаеву м царици его и казны его и улус весь его поймав...» [Памятники 1988, с. И].




297


По данным Д. М. Исхакова и И. Л. Измайлова, ханскую дочь, супругу Мамая, после его гибели взял в жены Урук-Тимур из клана ширин, сподвижник Токтамыша [Исхаков, Измайлов 2007б, с. L54-155]. По-видимому, речь идет о другой супруге Мамая, поскольку о судьбе Тулунбек-ханум есть сообщения в русских летописях под 1386 г.: «Того же лета царь Токтамышь убилъ самъ свою царицу, нарицаемую Товлунъ-бека» [Рогожский 2000, с. 124]. А. П. Григорьев отождествляет эту «Товлунъбеку» со старшей женой Токтамыша Тогай, или Тогаибек, дочерью крымского эмира Бек-Хаджи и матерью его шести сыновей и нескольких дочерей [Григорьев, 2004а, С. 109; см. также: Герцен, Могаричев 1993, с. 61]. Однако, на наш взгляд, «Товлунъбека» больше напоминает именно «Тулун-бек»: есть все основания полагать, что эта и была та самая «царица» Мамая, которую Токтамыш взял в жены в 1381 г. после победы над бекляри-беком, чтобы повысить свою легитимность в наследовании трона Золотой Орды [см.: Сидоренко, 2000, С. 287]. Очевидно, хан не доверял ей и казнил по подозрению в заговоре.




298


Такой вариант представлен даже в «Задонщине», согласно которой генуэзцы отказывают Мамаю в прибежище, сказав при этом: «Побежи ты, поганый Момаи, от насъ по заденеш и нам от земли Рускои» [Памятники 1998, с. 104, 118, 131; см. также: Соловьев 1958, с. 189-190]. Символическое толкование этого сюжета предлагает Д. С. Лихачев [Лихачев 1984, с. 44-45].




299


И в самом деле, еще под 1387 г. Кутлуг-Буга фигурирует в качестве даруги Солхата [Григорьев, Григорьев 2002, с. 213], следовательно, его измена Мамаю обеспечила ему сохранение своего поста.




300


Предположение высказано М. Г. Крамаровским при личной консультации.




301


Версию гибели Мамая от рук сторонников Токтамыша содержат как русские летописные источники, так и восточные источники [см.: Памятники 1998, с. 11; Утемиш-хаджи 1992, с. 118], что, на наш взгляд, свидетельствует о ее достоверности. Ф. Я. Брун считает, что Мамай погиб в Кафе два года спустя после Куликовской битвы [Брун 1879, с. 226]. С. Марков считает, что генуэзцы Кафы выдали Мамая посланцам ордынского хана, которые тут же его казнили, и даже называет точную дату гибели Мамая — 28 ноября 1380 г. [Марков 1990, с. 124], однако никакие источники эту дату не подтверждают. По-видимому, С. Марков связывает ее с тем, что этим днем датировано соглашение генуэзцев с ханом Токтамышем [Dubois 1843, р. 284; ср.: Вашари 2001, с. 195; Desimoni 1887, р. 165]. Впрочем, мы вполне допускаем как возможный вариант развития событий, что Мамай мог быть схвачен генуэзцами Кафы и передан людям Токтамыша в знак лояльности города к новому повелителю Золотой Орды [личная консультация М. Г. Крамаровского; см. также: Смирнов 2005, с. 134-135].




302


См.: Смирнов 2005, с. 135.




303


Крамаровский 1996; 2005; Григорьев, Григорьев 2002, с. 213-214.




304


Памятники 1998, с. 347-348. Отметим, впрочем, что чаще всего авторы «памятников Куликовского цикла» ограничиваются довольно туманным сообщением, что «князю Мамаю... люто гневающуся... на великого князя и на всю Рускую землю», без конкретных хронологических привязок [см., напр., Памятники 1998, с. 22]. См. также: Дмитриев 1955, с. 141.




305


Лызлов 1990, с. 33.




306


Карамзин 1992, с. 177.




307


Греков, Якубовский 1998, с. 214.




308


Гумилев 1992, с. 420; 1995, с. 170.




309


Леопольдов 1848, с. 9.




310


См. подробнее: Федотов 2004, с. 203. Ср.: Киевский синопсис 2006, с. 154, 159.




311


См., напр.: Горский 2000, с. 84, 89; Насонов 2002, с. 337-338.




312


Насонов 2002, с. 319-320.




313


См., напр., ПСРЛ 1863, с. 442; ПСРЛ 1949, с. 210.




314


См., напр., Карамзин 1993, с. 18.




315


ПСРЛ 1949.С. 186-187.




316


См., напр.: ПСРЛ 2001, с. 15, 17, 20.




317


Фахретдин 1996, с. 102.




318


См.: Горский 1996, с. 92.




319


Памятники 1998, с. 97, 112, 126. См. также: Черный 2008, с. 13 и след. По мнению В. П. Адриановой-Перетц, «предисловие» к «Задонщине», содержащее исторический экскурс о битве на Калке, нашествии Батыя и т. п., было написано не ранее XV в. и к оригинальному тексту «Задонщины» не имеет отношения [Адрианова-Перетц 1948, с. 203].




320


См.: Лихачев 1945, с. 78; 1975, с. 272; Назаревский 1956, с. 570; Плюханова 1995, с. 79; Рудаков 2009, с. 136-137.




321


Памятники 1998, с. 30, 65, 143. См. также: Борисов 1983, с. 128; Рудаков 2009, с. 160.




322


Памятники 1998, с. 254. См. также: Черный 2008, с. 69.




323


Памятники 1998, с. 118, 137,




324


Памятники 1998, с. 194, 226




325


Памятники 1998, с. 255.




326


См., напр.: Карамзин 1993, с. 37; Будовниц 1960, с. 447-456; Дегтярев, Дубов 1990, с. 307.




327


См.: ПСРЛ 20006, с. 46; Рыбаков 1983, с. 12.




328


Сказание 1985, с. 237; Памятники 1998, с. 226, 253-254. См. также: Кожинов 2000; 2006, с. 64-65; Гальперин 2005, с. 250; Кульпин 2006, с. 101-106; Курбанов 2006; Баймухаметов 2009, с. 67. Сходные мотивы, впрочем, звучат в «Песне о Щелкане Дудентьевиче», описывающей восстание жителей Твери против ханского посла в 1327 г. [Кирша Данилов 1977, с. 24-27]. Однако в «Песне», по-видимому, отражены полномочия ханских послов, которые в исключительных случаях могли временно принимать на себя власть в вассальных владениях, отстраняя местных правителей [см.: Почекаев 2009б, с. 108, 203-204]. В «Сказании» же Мамаю приписывается намерение прочно осесть на Руси.




329


Ср.: Широкорад 20056, гл. 13.




330


См.: Кульпин 2006, с. 102-105; Шамси 2008, с. 56-57.




331


См.: Борисов 1986, с. 185; Горский 2000, с. 172.




332


Горский 1983, с. 18; Назаров 1983, с. 38; Клосс 2001, с. 339.




333


Зимин 2006, с. 54, 119, 148.




334


Используются данные книги: Похлебкин 2000.




335


Отметим, что многие князья приезжали в ставку ордынских правителей неоднократно, однако количество их поездок мы не учитываем.




336


О формировании образа татар как врагов православия см. подробнее: Рудаков 2009, с. 140.




337


См.: Словарь-справочник 1973, с. 102.




338


См., напр.: ПСРЛ 1949, с. 190. См. также: Прохоров 1978, с. 31, 71; Муравьева 1983, с. 176.




339


ПСРЛ 1949, с. 198. А. Б. Широкорад прямо утверждает, что посольство во главе с Митяем «было захвачено татарами, и Митяй предстал перед Мамаем» [Широкорад 2005, гл. 13].




340


См., напр.: Приселков 1916, с. 91; Зимин 1955, с. 465. Ср.: Новиков 17886, с. 16-18.




341


См., напр.: Петрушко 2007, с. 135-136. Ср.: Терещенко 1837, с. 4-5.




342


Григорьев 1985а, с. 100-101; ср.: Горский 2000, с. 95.




343


Памятники 1998, с. 30. См. также: Петров 2005, с. 68; Рудаков 2009, с. 151.




344


См.: Прохоров 1983, с. 287.




345


См.: Срезневский 2003а, ст. 824; Широкорад 2005б, гл. 15.




346


Черный 2008, с. 253-254; ср.: Зимин 2006, с. 258, 371.




347


Книга 1775, с. 496; Сказания 1982, с. 175; Памятники 1998, с. 137-138, 226, 253. См. также: Колесов 1979, с. 37, 42.




348


Памятники 1998, с. 228, 349. Интересное наблюдение сделал А. А. Зимин, обнаруживший, что описание подготовки Дмитрия Донского к борьбе с Мамаем в «Задонщине» имеет своим источником... «Историю Иудейской войны» Иосифа Флавия [Зимин 2006, с. 48].




349


См.: Орлов 1935, с. 159.




350


Зимин 1955, с. 471; Сказания 1982, с. 25. См. также: Рудаков 2009, с. 160.




351


См.: Салмина 2004, с. 257, 263. М. А. Салмина высказывает интересное предположение о том, что образ Мамая в «Сказании о Мамаевом побоище» отражает не столько исторический прототип, сколько предводителей еретических движений в Новгороде и Москве, развернувшихся на рубеже XV-XVI вв., когда, по мнению исследовательницы и было создано «Сказание» [Салмина 2004, с. 264].




352


См.: Салмина 2004, с. 254-255, 260-261.




353


См.: Михайлов 1827, с. 10; Катаев 1863, с. 3, 6; Дмитриев 1955, с. 142-143; Лепахин 2005; Гардзанити 2006, с. 106; Рудаков 2009, с. 137-138, 141-142. Напомним, что Дмитрий Донской был причислен к лику святых лишь в 1988 г., во время празднования 1000-летия крещения Руси и накануне 600-й годовщины со дня его кончины [см., напр.: Данилевский 2000, с. 305 и след.; Горский 2001а, с. 111]. До этого времени церковь отказывала ему в канонизации, поскольку осуждала слишком вольное обращение великого князя с высшими иерархами церкви — в частности неоднократное назначение и низложение митрополитов по собственной воле в 1378-1382 гг.




354


См., напр.: Памятники 1998, с. 162, 356; Михайлов 1827, с. 34.




355


См.: Селезнев 2007, с. 90. И. Михайлов, пересказывая летописные источники, сравнивает Дмитрия с императором Константином Великим, а его противостояние с Мамаем уподобляет бою Давида с Голиафом [Михайлов 1827, с. 42].




356


Памятники 1998, с. 38. См. также: Черный 2008, с. 225-226, 269; Рудаков 2009, с. 157-158.




357


См. подробнее: Шенк 2007, с. 94, 97; Кривошеев, Соколов 2009, с. 179.




358


Тимофеев 1885, с. 207; Путилов 1961, с. 112, 114; Левинтон, Смирнов 1979, с. 75; Морозова 1983, с. 212; Черный 2008, с. 98, 237.




359


Памятники 1998, с. 76-77. Ср.: Катаев 1863, с. 19.




360


Согласно В. А. Кучкину, встреча Дмитрия Донского с Сергием Радонежским, по мнению большинства исследователей, состоявшаяся перед Куликовской битвой, на самом деле произошла в 1378 г., перед битвой на р. Воже [Кучкин 1992, с. 85-87). Если принять эту версию, то отправка Троицким игуменом Пересвета и Осляби на битву предстает абсолютным вымыслом.




361


Сказания 1982, с. 11. Возможно, впрочем, что это ошибка не самого автора (которым считается Софроний Рязанец, ср.: Словарь 1988, с. 347-348), сколько последующих переписчиков, которые в течение XVI-XVII вв. составили целый ряд списков этого произведения [см.: Адрианова-Перетц 1948, с. 201; Назаревский 1956, с. 550; Дмитриев 1992, с. 41; Рудаков 2009, с. 126]. См. также: Каргалов 1980, с. 101-102; 1989, с. 132.




362


См.: Черный 2008, с. 84.




363


Сомнения в том, что ко времени Куликовской битвы Пересвет и Ослябя пребвывали в иноческом сане, выказывают не только современные «неоязычники» [см., напр.: Прозоров 2006], но и вполне «ортодоксальные» историки [Шамбкнаго 1906, с. 177; Никитин 2001, с. 495, 507; Горский 20046, с. 172-173; Черный 2008, с. 84-86]. Представители РПЦ, пытаясь развеять эти сомнения, могут сослаться лишь на «основной памятник Куликовского цикла» — «Сказание о Мамаевом побоище» и на «600-летнию историческую традицию, закрепленную трудами выдающихся историков XIX-XX столетий (Н. М. Карамзина, С. М. Соловьева, С. Ф. Платонова и др.)». Никакого опровержения фактов, вызывающих недоумение исследователей, церковные авторы не приводят [см., напр.: Гумеров 2007]. Единственную обоснованную попытку найти «непротиворечивую версию» мы обнаружили у Г. П. Федотова, предположившего, что Пересвет и Ослябя, будучи иноками, не участвовали в битве, а могли исполнять роль «полковых священников», в противном случае они считались бы нарушителями монашеских обетоз [Федотов 2004, с. 203-204]. Любопытно, что в Дмитриевском монастыре Рязанской губернии (у с. Скопина) еще в конце XIX в. хранилась реликвия — монашеский дорожный костыль, якобы принадлежавший Пересвету [Розанов 1879, с. 64-65].




364


Летописец 1781, с. 87.




365


До нашего времени сохранилась пайцза (металлическая дощечка, • служившая своего рода удостоверительным приложением к ханскому ярлыку), выданная ханом Абдаллахом, ставленником Мамая. Она содержит монгольскую имперскую формулу «Волей вечного неба», несмотря на то что в это время Золотая Орда уже была исламизирована, да и сам хан,; судя по имени, был мусульманином [см.: Банзаров 1850, с. 7-8].




366


Памятники 1998, с. 77, 181, 245, 330. См. также: Рудаков 2009, с 158.




367


См.: Памятники 1998, с. 48 (прим. 2).




368


Слово 1838, с. 84. См. также: Гальперин 2005, с. 250. Ср.: Салмина 2004, с.




369


См.: Памятники 1998, с. 9, 16 (прим. 3), 30. См. также: Карышевский 1955, с. 38-39; Прохоров 1978, с. 108; Каргалов 1980, с. 57-58; 1989, с. 123, 132.




370


Егоров 1980, с. 212. См. также: Моисеева 1979, с. 224-225.




371


Марков 1990, с. 115.




372


Гумилев 1980; 1992, с. 421-422; 1994а, с. 311; 1994в, с. 363; 1995, с. 168, 170-171. См. также: Арсюхин 2003; Быков, Кузьмина 2004, с. 164; Серова 2005, с. 97; Ткаченко 2007; Баймухаметов 2009, с. 66-67.




373


Широкорад 2005а. См. также: Широкорад 2005б, гл. 13; Козлов-Струтинский. О. А. Курбанов предположил, что в войске Мамая могли находиться генуэзские «инженеры», которые могли бы помочь ему взять Москву, но в битве они не участвовали [Курбанов 2006].




374


См., напр.: Селезнев 2009а. И. Л. Измайлов вполне обоснованно с недоверием воспринимает сведения об участии генуэзцев в Куликовской битве как «поздние и весьма смутные», но вместе с тем допускает, что оно имело место [История 2009, с. 419, 705].




375


См.: Григорьев 2007, с. 128. Ср.: Марков 1990, с. 117.




376


См.: Скржинская 1973, с. 116. О конфликте Джанибека с Венецией и ярлыке 1347 г. см.: Григорьев, Григорьев 2002, с. 98.




377


Якобсон 1973, с. 124; Васильев, Автушенко 2006, с. 135. Согласно Ф.-Х. Байеру, Мамай уже с 1373 г. осаждал Феодоро [Байер 2001, с. 196].




378


А. В. Васильев и М. Н. Автушенко, развивая эту мысль, высказывают предположение, что войска княжества Феодоро приняли участие в Куликовской битве на стороне Дмитрия Московского, поскольку союз Мамая с Генуей был им невыгоден [Васильев, Автушенко 2006, с. 130-131, ср.: Быков, Кузьмина 2004, с. 167-168; Скржинская 2006, с. 348].




379


Хеллер 2001, с. 119.




380


См.: Якобсон 1973, с. 125; Григорьев 2007, с. 150-151; ср.: Кра-маровский 2001, с. 117.




381


См.: Еманов 1993, с. 272; 2006, с. 146; Serra 1835, р. 416. А. Широкорад прямо заявляет, что «в 1380 году генуэзские колонии в Причерноморье находились в состоянии войны с Мамаем» [Широкорад 2005а].




382


См.: Кеппен 1837, с. 85-87; Мурзакевич 1837, с. 51-52; Mas Latri 1868; Брун 1880, с. 144-145; Desimoni 1887; Di Cosmo 2005, p. 396; Скржинская 2006, с. 89-90; Григорьев 2007, с. 151-152.




383


Пономарев 2005, с. 48-49.




384


Пономарев 2000, с. 391-392; Матиева 2009, с. 352.




385


См.: Юргевич 18636, с. 699-701, 723, 768-770, 785-786.




386


См.: Волков 1858, с. 170-174; Матиева 2009, с. 297, 299.




387


См.: Фасмер 1987, с. 208.




388


Гумилев 1992, с. 423; 1994а, с. 311; 19946, с. 325. Ср.: Лурье 1990; 1994.




389


См., напр. Быков, Кузьмина 2004, с. 164-165; Серова 2005, с. 97.




390


См., напр.: Ткаченко 2007.




391


Малышев 2002, с. 78.




392


См. подробнее: Лозинский 1986, с. 153 и след., 180 и след.




393


См.: Карамзин 1992, с. 307; Юргевич 1863а, с. 1003.




394


Памятники 1998, с. 41, 82, 294, 337, 366; Моисеева 1979, с. 239; Киевский синопсис 2006, с. 201.




395


Повесть 1984. См. также: Мартынюк 2003, с. 11.




396


Ломоносов 1803, с. 41; см. также: Курмачева 1989, с. 206-207.




397


См., напр.: Памятники 1998, с. 104, 118, 131.




398


Сказания 1982, с. 15; Памятники 1998, с. 11; Утемиш-хаджи 1992, с. 118; СМИЗО 2005, с. 325. «Компромиссную» версию предложил русский историк середины XIX в. К. Бестужев-Рюмин, согласно которому «бежал Мамай с поля Куликовского, а в Кафе... убил его татарин же, Тохтамыш» [Бестужев-Рюмин 1866, с. 4]. Аналогичное мнение высказал и современный исследователь М. Г. Крамаровский, предположив, что Мамай был убит на базаре в Кафе агентами Токтамыша [Крамаровский 2005, с. 78].




399


См.: Юрганов 1998, с. 165; Миргалеев 2007, с. 219.




400


В «Сказании о Мамаевом побоище» присутствует упоминание об участии «гостей сурожен» в московском войске во время Куликовской битвы — «видения ради» [Памятники 1998, с. 271; см. также: Полубоя-ринова 1978, с. 45].




401


См.: Мурзакевич 1837, с. 51; Устрялов 1839, с. 262; Лызлов 1990, с. 34; Карамзин 1993, с. 46-47; Соловьев 1988, с. 279; Нечволодов 1991, с. 452; Фахретдин 1996, с. 104; БСЭ 1975, с. 309; Вернадский 2000, с. 269; Кушкумбаев 20086, с. 41-42. Ср.: Мухамадиев 2005, с. 154; Зимин 2006, с. 87; История 2009, с. 705. Такой версии придерживался и М. Г. Крамаровский [История 2009, с. 443], однако впоследствии отказался от нее [личная консультация М. Г. Крамаровского]. Стоит отметить, что исследователи «памятников Куликовского цикла» уже с начала XX в. обоснованно рассматривают «Сказание о Мамаевом побоище» как своеобразный исторический роман, опирающийся на некоторые реальные факты. Однако в обработке автора «Сказания» эти факты подверглись таким искажениям, что об исторической достоверности произведения в целом не может идти и речи [см.: Шамбинаго 1906, с. 342; Азбелев 1976, с. 81; Салмина 2004, с. 263].




402


Гумилев 1992, с. 427; см. также: 1994а, с. 311.




403


Михайлов 1827, с. 74.




404


Соколов 1999.




405


Памятники 1998, с. 104, 118, 131.




406


Легенды и сказания 1987, с. 222.




407


См., напр.: Рыжов 1999, с. 107; 2001, с. 274, 324, 367.




408


Памятники, с. 11.




409


См., напр.: История 2009, с. 527.




410


Сказания 1982, с. 150-151, 199; Памятники 1998, с. 140-142, 227-228, 316-317. В других редакциях «Сказания» фигурирует Ягайло, что более соответствует историческим фактам: Сказания 1982, с. 175-176; Памятники 1998, с. 255 и след.




411


Рогожский летописец 2000, с. 82, 83, 85-86. См. также: Будовниц 1956, с. 94-95; Горский 20046, с. 244.




412


См., напр.: Антонович 1878, с. 153-154; Асиновский 1997.




413


Ср.: Шамбинаго 1906, с. 222-223; Зимин 2006, с. 37. Интересную гипотезу замены Ягайло Ольгердом предложил Л. А. Дмитриев. По его мнению, «Сказание о Мамаевом побоище» составлялось в первой четверти XV в., когда Ягайло еще мог рассматриваться московскими властями как союзник в борьбе с немецкими рыцарскими орденами, и поэтому формирование его негативного образа представлялось нецелесообразным [Дмитриев 1954, с. 195; ср.: Клосс 2001, с. 333-334].




414


Гумилев 1992, с. 421. См. также: Руссев 1999. Ср.: Егоров 1985, с. 81; Панченко 1998; Почекаев 20066, с. 216.




415


См., напр.: Козубовський 2005, с. 96.




416


Шабульдо 2005.




417


Шабульдо, 2005. См. также: Ислам 2009, с. 356.




418


Хеллер 2001, с. 119.




419


См.: Повесть 1985а, с. 155, 157. А. П. Григорьев высказывает сомнение, что летописное сообщение о гибели Хаджи-бека в битве на Воже соответствует действительности, см.: Григорьев 2004а, с. 111; 20046, с. 175.




420


См. подробнее: Почекаев 20066, с. 216.




421


См., напр.: Памятники 1998, с. 30, 255.




422


Сказания 1982, с. 176.




423


ПСРЛ 1907, с. 82, 171, 279, 328, 454. См. также: Norris 2009, р. 22. В Киевском синопсисе XVII в. сообщается, что Ольгерд победил татар и захватил южнорусские степи (где и поставил наместниками братеьв-Кориатовичей) уже после Куликовской битвы и гибели Мамая [Киевский синопсис 2006, с. 201].




424


См.: Кожедуб 2009, с. 219.




425


Хотя белорусский автор С. Асиновский и пытается уверить читателей, что этот факт «далеко не всем известен» [Асиновский 1997].




426


Каргалов 1973, с. 66-67; Ислам 2009, с. 143.




427


См., напр.: Базилевич 2001, с. 129-133; Назаров 1983, с. 45-47.




428


См. подробнее: Шамбинаго 1906, с. 75-76.




429


ПСРЛ 1907, ст. 318-321; Смирнов 1868, с. 14; Брянцев 1889, с. 181-186; Иванов 20036, с. 108-109. См. также: Елагин 1998, с. 72; Широкорад 2008, с. 72-74; Азбелев 2007. Русские летописцы, стремясь обойти это хронологическое несоответствие и придать правдоподобие сведениям об участии Ягайло в Куликовской битве, указывают в качестве даты смерти Кейстута 1378 г. [см., напр.: ПСРЛ 1949, с. 200; ср.: ПСРЛ 1980, с. 120].




430


См. подробнее: Темушев 2007, с. 91.




431


См.: Смирнов 1868, с. 13; Брянцев 1889, с. 180-181; Иванов 20036, с. 106.




432


ПСРЛ 1949, с. 229; Иванов 20036, с. 112, 120.




433


Ср.: Широкорад 2005б, гл. 13.




434


Любопытно отметить, впрочем, что современные белорусские авторы, стремясь представить «иную» историю Западной Руси и выступая апологетами Ягайло, все же не отрицают, что он спешил к месту Куликовской битвы, намереваясь принять в ней участие [см., напр.: Кожедуб 2009, с. 218].




435


См., напр.: Гумилев 1992, с. 426; Черный 2008, с. 105.




436


Пашуто 1982, с. 286.




437


Опись 1977, с. 34. См. также: Соловьев 1958, с. 187; Карацуба, Курукин, Соколов 2006, с. 67.




438


ПСРЛ 1907, ст. 44; Иванов 20036, с. 111.




439


См.: Бычков, Низовский, Черносвитов 2000, с. 344.




440


Вслед за Л. Н. Гумилевым Ф.-Х. Байер датирует начало противостояние Токтамыша с Мамаем 1376 г. [Байер 2001, с. 172; ср.: Гильфанова 2009, с. 362]. Однако этому утверждению противоречат нумизматические данные: до 1380 г. в Сарае правил хан Арабшах, а не Токтамыш [см. подробнее: Почекаев 2010, с. 147-154]. Русские летописцы также впервые упоминают Токтамыша как «некоего царя со востока» только после сообщения о разгроме Мамая в Куликовской битве [см., напр.: ПСРЛ 1949, с. 205; ПСРЛ 20006, с. 69]. См. также: Бартольд 2002, с. 565; Рудаков 2009, с. 144.




441


См., напр.: Гумилев 1992, с. 421; Горский 1998, с. 18; 20046, с. 245; Кожинов 2000; 2006, с. 63-74; Абдудлаева 2009; Баймухаметов 2009, с. 61. Стоит отметить, впрочем, что уже в начале XIX в. И. Михайлов называл Мамая ханом «новой» Задонской Орды, которую тот основал, якобы к 1379 г. [Михайлов 1827, с. 5-6], однако тогда его концепция не получила поддержки историков, кроме того, автор не противопоставляет эту изобретенную им Орду собственно Золотой Орде.




442


См., напр.: Арсюхин 20016; Ахтямзян 2001; Яковлева 2002; Тихомиров 2005.




443


См., напр.: ПСРЛ 1949, с. 182, 193; ПСРЛ 20006, с. 2.




444


См.: Гумилев 1992, с. 422, 424. См. также: Гумилев 1990, с. 500.




445


См., напр.: Григорьев 1990; Кучкин 1996; Варваровский 1999. См. также: Миргалеев 2004.




446


См., напр.: Федоров-Давыдов 1960, с. 109; Миргалеев 2003, с. 36; 2007, с. 217.




447


Григорьев 1990, с. 154 и след.




448


Егоров 1985, с. 85.




449


Травкин 2008, с. 125; 2009, с. 24; Абызова, Рябцева 2009, с. 140-141; Нестерова 2009, с. 191; История 2009, с. 699.




450


Егоров 1985, с. 13, 139; Григорьев 2006, с. 119; Гончаров 2008, с. 58-59.




451


СМИЗО 2005, с. 276; Кайдарова, Ускенбай 2004, с. 75-76.




452


СМИЗО 2006, с. 214, 296, 364; Йазди 2008, с. 88.




453


См.: Шамбинаго 1906, с. 263; Черный 2008, с. 195.




454


См.: Кожинов 1999. Гл. 7; 2006, с. 67.




455


См.: Баймухаметов 2009, с. 61. См. также: Мунфарид 2004, с. 186.




456


См., напр.: Гончаров 2005, с. 99; История 2009, с. 577.




457


СМИЗО 2005, с. 276; Кайдарова, Ускенбай 2004, с. 75-76.




458


См., напр.: Абдулаева 2009.




459


См., напр.: Шенников 1981, с. 22.




460


Новиков 1788а, с. 80; Духовные 1950, с. 26. См. также: Греков 1975, с. 88. Ср.: Горский 20016, с. 3.




461


См., напр.: Греков 1980, с. 130; Горский 1983, с. 22, 32; Котышев 1994, с. 71; Гатин 2009, с. 310.




462


См., напр.: Григорьев 1985а, с. 101; Кривошеее 2003, с. 383; Миргалеев 2004, с. 97-98.




463


Гумилев 1980, с. 16; 1995, с. 168-173.




464


В какой-то степени разделяет эту версию и Д. ДеВиз [DeWeese 1994, р. 526].




465


Серова 2005, с. 96.




466


Повесть 1985а, с. 155, 156.




467


Памятники 1998, с. 103.




468


См.: Клосс 1998, с. 111; Селезнев 2006, с. 110. Н. Устрялов, автор «Русской истории», считавшейся в середине XIX в. официальным учебником по истории России, отмечал, что «сильный Мамай, погубив всех соперников, без труда восстановил Батыево царство» [Устрялов 1839, с. 260]. Таким образом, ни о каком противопоставлении «Мамаевой Орды» и Золотой Орды в историографии XIX в. и речи не шло.




469


См.: Никитин 2001, с. 505; Дулов 2004, с. 46.




470


По мнению К. 3. Ускенбая, интересы Урус-хана в западной части Золотой Орды ограничивались установлением власти над городами Нижнего Поволжья, что и объясняет не слишком-то последовательные его действия в отношении Сарая и Верхнего Поволжья [Ускенбай 2008, с. 118].




471


СМИЗО 2005, с. 325. Впрочем, большинство средневековых арабских историков было прекрасно осведомлено о статусе Мамая [см., напр.: СМИЗО 2005, с. 258-259, 276; Григорьев, Фролова 2002, с. 278, 297; Кайдарова, Ускенбай 2004, с. 75-76].




472


ПСРЛ 1949, с. 181; ПСРЛ 2000а, с. 233; ПСРЛ 2000в, с. 90; ПСРЛ 2001, с. 11; ПСРЛ 2007, с. 101.




473


Сказания 1982, с. 14, 16; Памятники 1998, с. 9, 22, 30, 65. См. также: Рудаков 2009, с. 141.




474


Сказания 1982, с. 144; Памятники 1998, с. 37. С. Н. Азбелев установил, что источником летописных повестей о Куликовской битве были записанные около 1386 г. устные сообщения ее участников из окружения полоцкого князя Андрея Ольгердовича. Это позволяет исследователю с полным основанием считать повести «первостепенным источником достоверных сведений о Куликовской битве» [Азбелев 2005, с. 50, 52; ср.: Дмитриев 1982, с. 323].




475


Сказания 1982, с. 8; Памятники 1998, с. 97, 112. См. также: Рудаков 2009, с. 135. Отметим, что в некоторых редакциях «Задонщины» Мамай упоминается совсем без титула — только с эпитетом «поганый» [См., напр.: Памятники 1998, с. 126].




476


См., напр.: Книга 1775, с. 488; Слово 1838, с. 81; ПСРЛ 20006, с. 59. См. также: Виноградова 1958, с. 201; Антонова 1974, с. 140-141; Филюшкин 2006, с. 77; Черный 2008, с. 124; Рудаков 2009, с. 153; Chernyavsky 1959, р. 462.




477


ПСРЛ 1949, с. 200; НПЛ 1950, с. 376; Приселков 2002, с. 416.




478


Памятники 1998, с. 137, 226, 253, 316, 347. В Основной редакции «Сказания...», впрочем, Мамай упоминается как «князь от въсточныа страны» [Сказания 1982, с. 25]. На наш взгляд, это лишний раз подтверждает наше предположение.




479


Лурье 1960, с. 358-361.




480


См. подробнее: Салмина 197.4, с. 124; Петров 20036, с. 193; Рудаков 2009, с. 133. Ср.: Дмитриев 1954, с. 191-192.




481


ПЛДР 1982, с. 530-533. См. также: Кудрявцев 1951, с. 176; Горский 2000, с. 173.




482


ПЛДР 1982, с. 528-529. См. также: Дмитриев 1954, с. 190; Кирпичников 1982, с. 295; Горский 1983, с. 18; Петров 2003в, с. 99; Черный 2008, с. 190.




483


См.: Рудаков 2009, с. 153-154, 161.




484


Памятники 1998, с. 139, 201, 227. См. также: Шамбинаго 1906, с. 242-243; Колесов 1979, с. 44.




485


ПСРЛ 20006, с. 47. См.: Петров 2003в, с. 103; Почекаев 2004, с. 33.




486


См., напр.: Катаев 1863, с. 2.




487


См., напр.: Иванов 2005, с. 180. См. также: Шамбинаго 1945, с. 202.




488


См., напр.: Герберштейн 1988, с. 64; Орбини 1722, с. 70; Custin 1843, р. 102; Serra 1835, р. 416; Norris 2009, р. 22.




489


Лызлов 1990, с. 33.




490


Шпулер 2009, с. 304.




491


Гумилев 1992, с. 425; 1995, с. 170. См. также: Горский 1998, с. 16; Красиков 2001; Федотов 2004, с. 202; Кругов 2005; Кириллов 2007, с. 84; Абдулаева 2009. Ср.: Кушкумбаев 2008а, с. 119.




492


Ср.: Мамонов 1995, с. 59. В работах некоторых авторов сведения о реальном статусе Мамая весьма причудливым образом переплетаются со скрупулезным следованием «памятникам Куликовского цикла». Так, например, Ю. В. Селезнев правильно называет Мамая бекляри-беком, но при этом утверждает, что он «стремился предстать как единственный глава всей Орды» [Селезнев 2001, с. 153].




493


См., напр.: Скрынников 1990, с. 10-11; Федотов 2000, с. 93; Петрушко 2007, с. 124-127.




494


См., напр.: Halperin 1987, р. 98; Юрганов 1998, с. 164. Ср.: Павленко, Андреев, Федоров 2004, с. 100; Рудаков 2009, с. 145; Сорогин 2009, с. 8.




495


ПСРЛ 20006, с. 46. См. также: Мухамадиев 1983, с. 97. Ср.: Варваровский 2008, с. 105.




496


Татищев 2005, с. 159.




497


См. подробнее: Костюков 2009, с. 39-40; Почекаев 2009а, с. 43.




498


Марков 1990, с. 115.




499


См., напр., Григорьев 1983, с. 38, 46.




500


Мухамадиев 1983, с. 97; Кучкин 1991, с. 31; 1996; Селезнев 2001, с. 150-151; Наби 2004, с. 29; Шамси 2008, с. 55. Ср.: Григорьев 1983, с. 41.




501


См.: Соловьев 1988, с. 275; Костомаров 1990, с. 218; Нечволодов 1991, с. 433; Пресняков 1918, с. 320; Егоров 1980, с. 207-209. Ср.: Кучкин 1996.




502


См., напр.: Сидоренко 2000, с. 279-280; Гаев 2002, с. 25; Мухамадиев 2005, с. 154.




503


Исследователи золотоордынской дипломатики [см.: Григорьев 20046, с. 156 и след.].




504


Марков 1896, с. 476; 2008, с. 48; Гончаров 2008, с. 59.




505


Исследователи почему-то считают, что автор летописной повести о Куликовской битве, упоминая о «поганом царе Теляке» и «нареченом плотном диаволе Мамае», имел в виду одно и то же лицо [Памятники 1998, с. 57, прим. 44]. На наш взгляд, оснований для такого предположения нет.




506


Шамси 2008, с. 33. См. также анализ этой версии: Исхаков, Измайлов 2007б, с. 21-212.




507


Миргалеев 2003, с. 36-37; 2007, с. 218. Оригинальное опровержение версии о «царе Туляке» именно на основе его отожествления с Тулунбек предложил А. П. Григорьев: якобы чеканщики монет Тулунбек ошиблись в дате, и на самом деле ее правление приходится на 1381-1382 гг. [Григорьев 1983, с. 43-44; 2004а, с. 109, 116]. Эта версия, впрочем, также не подтверждается источниками [см.: Сидоренко 2000, с. 286].




508


Гумилев 1992, с. 291.




509


Шенников 1981, с. 9.




510


Трепавлов 2007б, с. 343.




511


Кульпин 2006, с. 104.




512


Сказания 1982, с. 7, 9, 10, 12, 13.. См. также: Рудаков 2009, с. 135-136.




513


Словарь-справочник 1984, с. 120; Энциклопедия 1995, с. 179-183. Н. И. Костомаров в свое время принял «хиновинов» за хивинцев [Костомаров 1990, с. 218].




514


Кульпин 2006, с. 101-106. Собственно, отождествить таинственных «хинов» из «Слова о полку Игореве» с чжурчженями впервые предложил Л. Н. Гумилев [Гумилев 1992а, с. 235-237; ср.: Зимин 2006, с. 61, 128, 252]. Однако его толкование вызвало возражения со стороны как историков, так и лингвистов [Энциклопедия 1995, с. 182-183].




515


Памятники 1998, с. 226, 253-254.




516


См., напр.: Смiщук 2007; Болотин 2006. Интересно отметить, что и Л. Н. Гумилев в своих ранних работах считал Мамая «потомком половецкого хана Акопы из рода Кийян» [Гумилев 2008, с. 159].




517


Звягин 2010, с. 184-186.




518


См., напр.: Ткаченко; Ткаченко 2007.




519


В. Д. Черный вполне обоснованно усомнился в реальном присутствии «половцев» в войске Мамая, обратив внимание, что в «памятниках Куликовского цикла» среди его сторонников фигурируют даже печенеги, на самом деле сошедшие с исторической сцены еще в первой половине XI в. [Черный 2008, с. 70-71].




520


Мухамадиев 2005, с. 149; Заплотинський 2007, с. 12-13.




521


Подробнее об этом течении см.: Франк 2008. Оценку «Джагфар тарихы» см.: Шамильоглу 2007.




522


См.: Бегунов, Нурутдинов 2007. Интересно отметить, что некоторые «булгаристы» придерживаются прямо противоположной позиции: якобы булгары (т. е. поволжские татары) и сами немало претерпели от Мамая [см. подробнее: Широкорад 2004, с. 169; ср.: Овруцкий 2001]. Интересно отметить, что казахстанские историки, считая Золотую Орду предшественницей Казахского государства, тем не менее ни в коей мере не соотносят Мамая с казахами; аналогичной позиции придерживаются и их монгольские коллеги, считающие Золотую Орду «монгольским государством» [см., напр.: Пищулина 1980; Дашдаваа 2009, с. 48].




523


См., напр.: Чивилихин 1982, с. 85; Марков 1990, с. 115; Широкорад 2005б, гл. 12.




524


А. Б. Широкорад по неизвестной причине счел Арабшаха «младшим братом хана Синей Орды Уруса» [Широкорад 2005б, гл. 13], хотя Г. Е. Грумм-Гржимайло еще в 1930-е гг. отмечал, что «Арабаш — Шейбанид, родослдовная которого установлена» [Грумм-Гржимайло 1994, с. 120].




525


См., напр.: ПСРЛ 1949, с. 193; Повесть 19856, с. 152-153.




526


Карамзин 1993, с. 30; Савельев 1837, с. 387; Храмцовский 1857, с. 26; Фахретдин 1996, с. 102; Будовниц 1960, с. 438; Грумм-Гржимайло 1994, с. 120; Гумилев 1995, с. 172; Дегтярев, Дубов 1990, с. 308; Мизун, Мизун 2005, с. 142; Широкорад 2004, с. 152; ср.: Широкорад 2005б, гл. 13; Шамси 2008, с. 38-39. Довольно оригинальной представляется позиция историка и публициста середины XIX в. М. Погодина: он считает Арабшаха предводителем «шайки» (т. е. действовавшим независимо), но на следующей же странице утверждает, что Мамай отправил свое войско на Вожу, чтобы наказать русских князей за поход против мордвы, оказавшей поддержку Арабшаху! [Погодин 1837, с. 105-106]. Ср.: Каргалов 1980, с. 28-29. Ю. Е. Варваровский предположил, что Мамай и Арабшах объединили свои силы для разгрома русских [Варваровский 2008, с. 105].




527


См., напр.: Щербаков, Дзысь 2001, с. 21.




528


См., напр.: ПСРЛ 20006, с. 27.




529


См.: Срезневский 20036, ст, 1620.




530


См.: СМИЗО 2005, с. 384; Янина 1954, с. 447; Федоров-Давыдов 1963, с. 200; Варваровский 2008, с. 93; ср.: Гончаров 2008, с. 61. О правлении Арабшаха см. подробнее: Почекаев 2010, с. 147-154.




531


Весьма характерна в этом плане позиция А. А. Горского, который допускает возможность того, что войска Мамая практически одновременно в 1378 г. были направлены в поход, закончившийся битвой на Воже, и против Нижнего Новгорода [Горский 2000, с. 93]. Между тем В. А. Кучкин вполне обоснованно считает, что Нижегородское княжество подверглось нападению со стороны сарайского хана [Кучкин 1980, с. 107-108]. Впрочем, представляется небезосновательной и версия И. Л. Измайлова о том, что поход на Нижний Новгород могли совершить войска Булгара, действовавшие з союзе с Мамаем [История 2009, с. 465].




532


См.: Повесть 1985а.




533


См., напр.: Марков 1990, с. 118; Кобищанов 2008, с. 51; Селезнев 2009б, с. 51. И. М. Миргалеев не без оснований полагает, что отряд Бегича был, скорее всего, небольшим, и его разгром не имел катастрофического значения для бекляри-бека. Его мнение потверждает тот факт, что после разгрома не Воже войска Мамая совершили карательный рейд' только на Переяславль-Рязанский [Миргалеев 2003, с. 40].




534


Цит. по: Будовниц 1960, с. 439. См. также: Титов 2005.




535


Бегунов, Нурутдинов 2007.




536


Такой вариант имени Челубея встречается в Киприановской редакции «Сказания о Мамаевом побоище» [Сказания 1982, с. 64, 189, 406; см. также: Амосов 1979, с. 56]. В некоторых вариантах «Сказания» он носит имя Таврул [Сказания 1982, с. 406].




537


Мешков 2005; Морозов 2008.




538


Кстати, и самого Мамая некоторые современные публицисты склонны считать приверженцем не менее таинственной секты исмаилитов [см., напр.: Ткаченко 2007].




539


Бегунов, Нурутдинов 2007.




540


Шамси 2008, с. 33; Бахтин 2008, с. 67. См. также: Исхаков 2006, с. 17-18 (ср.: Исхаков 2009а, с. 96-101); Франк 2008, с. 101, 132.




541


Панораму мнений см.: Бондаренко 2001; Петров 2003а, с. 22 и след.




542


Селезнев 2000, с. 297-299; 2001, с. 152; 2009а, с. 196. См. также: Титов 2005.




543


См., напр.: Почекаев 2006а, с. 161-162. Отметим, впрочем, что и сам Ю. В. Селезнев учитывает это обстоятельство, правда, считает, что каждый тюмен выставил около 7800 воинов [Селезнев 2001, с. 152]. Однако и эта цифра представляется завышенной.




544


Мы принципиально не рассматриваем здесь версии представителей так называемой «новой хронологии» или «альтернативной истории», которые отрицают общепринятые хронологические схемы и существование политических деятелей, сведения о которых подтверждаются многочисленными и независимыми друг от друга источниками. Привлечение сочинения «Джагфар тарихы», которое специалисты также не без оснований относят к «альтернативной истории», мы оправдываем тем, что его создатели по крайней мере придерживаются традиционной хронологии и упоминают реальных исторических деятелей — пусть даже и в собственной трактовке.




545


Бурланков 1998, с. 45.




546


Бурланков 1999, с. 25 и след.




547


Георгиевский 1836, с. 163; Адрианова-Перетц 1948, с. 202, 208; Виноградова 1956. См. также: Шамбинаго 1906, с. 21, 71, 129; Лихачев 1975, с. 265, 271-273; Григорян 1980; Черный 2008, с. 103-105.




548


См.: Прохоров 1972, с. 94-101; ср.: Гумилев 1992, с. 140.




549


Наби 2004, с. 67 и след. Краткое изложение той же концепции см.: Набиев 2009.




550


Наби 2004, с. 64.




551


См., напр.: ПСРЛ 1949, с. 205; ПСРЛ 20006, с. 69. См. также: Рудаков 2009, с. 144.




552


Набиев 2008, с. 102, 106.




553


Набиев 2008, с. 105. Ср.: Зайцев.




554


См.: Лихачев 1985, с. 471.




555


См.: Почекаев 2006а, с. 286-290.




556


Былины 1958, с. 174




557


Цит. по: Андреев 1990, с. 109. В. Н. Рудаков также отмечает, что Мамай в «памятниках Куликовского цикла» воплощает в себе черты «безбожных» татар, противостоящие Руси и православной церкви, являясь, таким образом, олицетворением степной угрозы как таковой [Рудаков 2009, с. 162].




558


См.: Былины 1958, с. 522-523; Тимофеев 1885, с. 205; Соколов 1929, с. 27; Пропп 1958, с. 312, 314, 338-340; Мелихов 1989, с. 389. См. также: Путилов 1961, с. 108, 111-112; 116 Муравьева 2003, с. 370.




559


См., напр.: Былины 1958, с. 139, 147, 152, 180.




560


Про Мамая 1985, с. 377-378.




561


Александрова.




562


Даль 1998, с. 392.




563


См., напр.: Шамбинаго 1906, с. 302.




564


Ойнас 2003, с. 44.




565


Толковый словарь 1938, стб. 135; Словарь 1999, с. 224.




566


См. подробнее: Черный 2008, с. 147-148.




567


ПСРЛ 1903, ст. 236-237. См. также: Худяков 1996, с. 578-579.




568


См.: Легенды 1963.




569


Цит. по: Крамаровский 2005, с. 78.




570


Эвлия Челеби 1996, с. 118.




571


См., напр.: Трепавлов 2001, с. 60-61, 463-464.




572


См.: Павленко; Ткаченко 2001; Бабенко, Бабенко 2003; Смщук 2007; Звягин 2010, с. 191-192.




573


Ломоносов 1803, с. 41.




574


Ломоносов 1803, с. 109.




575


Ломоносов 1803, с. 112.




576


См., напр.: Шишков 1827, с. 347.




577


Озеров 1828, с. 4.




578


Рылеев 1825, с. 67, 70




579


Блок 1975, с. 111-115, 167-168. См. также: Левинтон, Смирнов 1979.




580


Бородин 1993, с.156, 270.




581


Бородин 1993, с.170-171.




582


Лебедев 1991, с.120.




583


Лебедев 1991, с.147.




584


Лебедев 1991, с.228-229.




585


Рапов 1993, с. 15, 111, 257,




586


Каргалов 1993, с. 251-252.




587


Каргалов 1993, с. 233.




588


Каратеев 1993а, с. 679.




589


Каратеев 1993а, с. 681-682.




590


Каратеев 19936, с. 124.




591


Балашов 1990, с. 71.




592


Балашов 1990, с. 487, 488.




593


Смирнов 2005, с. 134; Мустакимов 2009б, с. 280. Ср.: Звягин 2010, с. 200.




594


Крамаровский 2005, с. 77.




595


Крамаровский 2005, с. 78.




596


См. подробнее: Юрченко 2006, с. 162, 533 (прим. 103).




597


Веселовский 1897, с. 7; Дмитриев 1997, с. 216.




598


См. подробнее: Рыкин 2005, с. 64-67.




599


См.: Смирнов 2005, с. 135.




600


Крамаровский 1996, с. 40.




601


Крамаровский 2005, с. 78.




602


Френ 1832, с. 20. Казахстанские исследователи А. Кайдарова и К. Ускенбай также упоминают о чеканке ок. 1361-1362 гг. Мамаем монеты с титулом «ас-султан ал-адил» («султан правосудный»), высказывая предположение, что он мог претендовать на трон в качестве ханского зятя [Кайдарова, Ускенбай 2004, с. 78].




603


См., напр.: Гончаров 1997, с. 178; Мухамадиев 2005, с. 171.




604


См.: Савельев 1865, с. 250-253; Сафаргалиев 1995, с. 445; Северова 1994, с. 98-100.




605


Зимин 1955, с. 465-466; Григорьев 20046, с. 116-205.-




606


Зимин 1955, с. 473; Григорьев 20046, с. 182-183.




607


См.: Марков 1896, с. 468-471, 474-476; 2008, с. 41-43, 46-49; Пономарев 2002, с. 64; Федоров-Давыдов 2003, с. 76-111; Пачкалов 2004, с. 159-161. См. также: Гончаров 2005, с. 99.




608


Савельев 1865, с. 216; Гончаров 2008, с. 59.




609


См., напр.: Сидоренко 2000, с. 279-280; Гаев 2002, с. 25; Мухамадиев 2005, с. 154.




610


Олеарий 2003, с. 332. См. также: Русинова 2007, с. 228-229.




611


Новицкий 2007. См. также:.3вягин 2010, с. 191.




612


В. В. Трепавлов высказал предположение, что изначально Мамаев курган мог получить свое название в честь другого Мамая — правителя Ногайской Орды в 1520-е гг. и лишь со временем стал ассоциироваться с золотоордынским бекляри-беком [Трепавлов 2001, с. 464].




613


См.: Лашков 1888, с. 54; Бушаков 2003, с. 167.




614


См., напр.: Constants 1857, р. 35.




615


Гаазов, Лец 2006. С. 123. Впрочем, эти авторы сами же допускают, что название может быть связано не с именем политического деятеля, а с термином «мамай»: так на Украине называют каменные статуи в степи.




616


См.: Юрченко 2008, с. 40.




617


СМИЗО 2006, с. 226; Йазди 2008, с. 145.




618


См., напр.: Шенников 1981; Болотин 2006; Миргалеев 2009, с. 170.




619


Шенников 1981.




620


Усманов 1972, с. 178-179.




621


См.: Исхаков 2009б, с. 69.




622


Утемиш-хаджи 1992, с. 105; Исхаков 2009б, с. 71. Следует учитывать, впрочем, что Утемиш-хаджи состоял на службе у хивинских Шибанидов, и это могло побудить этого автора представить статус членов этого рода в Синей Орде эпохи правления киятов в более выгодном свете.




623


СМИЗО 2006, с. 321; Йазди 2008, с. 147; Костюков 2009, с. 42-43. Ср.: Исхаков, Измайлов 2007а, с. 118.




624


МИКХ 1969, с. 16; Ахмедов 1965, с. 46, 69, 106; Султанов 1982, с. 30; Мустакимов 2009а, с. 220.




625


Ахмедов 1965, с. 69. Ср.: Юдин 2001, с. 269.




626


МИКХ 1969, с. 97.




627


См.: Султанов 1982, с. 37.




628


МИКХ 1969, с. 452, 456, 471.




629


Бейсембиев 2009, с. 184. В кокандском историческом сочинении XIX в. «Тухфат ат-таварих-и хани» упоминается даже святой шейх Йуг-Суз-Ата из племени кият [Бейсембиев 2009, с. 186].




630


См.: Беннигсен, Лемерсье-Келькеже 2009, с. 78.




631


В связи с этим представляется не вполне корректным утверждение И. М. Миргалеева о том, что клан киятов «попал в плен к Тимуру и был уничтожен, после чего, по-видимому, они уже не смогли возродиться» [Миргалеев 2009, с. 170].




632


Козин 1941, § 149.




633


См.: Фасих 1980, с. 53-54; Шараф-наме 1976, с. 62-63.




634


Ю. Шамильоглу называется клан Кият среди четырех самых могущественных кланов поздней Золотой Орды (Большой Орды) в XV в. Другими влиятельными кланами он считает Мангытов, Салджиутов и Кунгратов — однако ни на какие источники при этом не ссылается [История 2009, с. 690]. Полагаем, исследователь мог ошибиться и указать Киятов вместо Ширинов, которые и в самом деле играли в это время важную роль в политической истории Орды.




635


Шенников 1981.




636


См., напр.: Павленко.




637


Гумилев 1992, с. 454; см. также: Шенников 1981, с. 20-22; Тка-ченко 2001.




638


См., напр.: Гришин 1995, с. 20.




639


См., напр.: Трепавлов 2004, с. 283; 2007а, с. 94-96. Г. Абдулаева считает Мансура, сына Мамая, Чингизидом по женской линии [Абдулаева 2009].




640


См.: Трепавлов 2007б, с. 321.




641


Трепавлов 2007а, с. 96; 2007б, с. 320.




642


См.: Павленко.




643


Цит. по: Шенников 1981.