Прыжок
Роман Валерьевич Злотников


Руигат #2






Этот мир отделяют от их родной планеты сотни и тысячи световых лет. Их выдернули из самого пекла страшной войны. Войны, на которой все они, скорее всего, погибли.

Старший лейтенант НКВД. Майор СС. Мастер-сержант морской пехоты США. Японский адмирал, лично разработавший план нападения на Перл-Харбор. Враги в прежней жизни. Соратники поневоле. Друзья по зову сердца. Четыре земных воина, перед которыми стоит небывалая задача: снова научить цивилизацию, тысячи лет назад добровольно отринувшую любое проявление насилия, сражаться и побеждать.






Роман Злотников

ПРЫЖОК





Глава 1


«Капля» неслась высоко в атмосфере. От нижней точки серебристого корпуса этого совершенно обычного транспортного модуля Киолы, миллионы каковых постоянно сновали в верхних слоях атмосферы планеты, являясь наиболее распространенным средством доставки самых различных грузов, до проносящийся под ним со скоростью нескольких звуков поверхности моря было более десяти суэлей. «Капля» шла обычным транспортным коридором, исполняя обычный транспортный рейс с одного материка на другой. Транспортировка продукции одного из заводов-автоматов. Так, во всяком случае, сообщила бы зарегистрированная полетная карта любому, если бы кому-то пришло бы в голову поинтересоваться ее содержимым. Впрочем, зачем бы кому бы то ни было интересоваться этим? Обычный груз, обычный маршрут, что может быть интересного? Вот никто и не интересовался. Тем более что все, кому действительно могло прийти в голову поинтересоваться этим, в данный момент находились как раз внутри этой «капли»…

— И все-таки я не понимаю, адмирал. Вы изначально знали, что все пойдет именно так? — сердито спросил майор.

Ямамото вежливо улыбнулся.

— У меня было три варианта действий, — спокойно начал он. — Первый, самый предпочтительный, но и наименее вероятный, это то, что все пойдет по нашим согласованным и обсужденным планам. И мы успеем подготовить достаточное количество людей, снаряжение, вооружение и остальное, после чего высадимся на Олу в самый выгодный для нас момент. — Адмирал сделал паузу, ожидая вопроса, и немец его не обманул.

— То есть все это время мы действовали по вашему плану, который вы сами считали практически невыполнимым?

Адмирал согласно смежил веки:

— Да, это так.

— Так какого черта?! — взвился Скорцени.

— Эй, полегче. — Русский опустил ему руку на плечо. — Отто, не показывай характер. Здесь тебе не курсанты. К тому же ты не дослушал.

Немец боднул соратника злым взглядом, но замолчал. Как бы там ни было — русский был прав. Так что адмирал выждал еще минуту, проверяя, окончательно ли стихли эмоции, и продолжил:

— Но, хотя я лично считал это план невыполнимым, какие-то шансы на то, что все пройдет именно так, как мы спланировали, все-таки имелся. А этот вариант, как я уже говорил, был наиболее предпочтительным. Вдруг бы нам сильно повезло? Ну, как моей стране в войне тысяча девятьсот четвертого года или при Перл-Харборе? — Адмирал улыбнулся. Однако три остальных его собеседника продолжали серьезно смотреть на него, ожидая продолжения.

— Второй вариант мы пытаемся воплотить в жизнь сейчас, — снова продолжил Исороку. — Конечно, он хуже. В первую очередь тем, что мы не успели — и, совершенно точно, не успеем до момента начала активной фазы проекта на Оле — подготовить достаточное количество личного состава, но в чем-то, в каких-то деталях он даже и более выгоден и удобен нам, чем первый. Например, все подготовленное нами вооружение, снаряжение и имущество сейчас собрано в одном месте, хотя разрабатывалось и производилось это по всей планете. И в случае успешного продвижения первого варианта, нам бы было довольно затруднительно осуществить скрытое сосредоточение такого объема материальных ценностей. Так что пришлось бы постоянно делать выбор, чему отдавать предпочтение — поддержанию необходимого уровня секретности или соблюдению графика перебросок. И я далеко не уверен, что мы бы каждый раз делали верный выбор… — Адмирал опять улыбнулся. — А так — все изготовленное сосредоточено в одном месте, кроме того, там же находятся и макеты, и прикладные программы, и даже некоторый набор производственных мощностей. То есть комплексы, производственный процесс которых жестко приспособлен только лишь для производства разработанных нами образцов вооружения и снаряжения. — Адмирал улыбнулся в третий раз. — Симпоиса, а вернее Желтый Влим, тщательно позаботились, чтобы все доказательства гнусного преступления Алого Беноля были под рукой.

— И что нам это дает? — озадаченно наморщив лоб, спросил Банг.

— Грузиться легче, — усмехнувшись, сообщил, как обычно, догадавшийся обо всем первым из троих собеседников адмирала, Иван. На лице американца тут же появилось ошарашенное выражение, а затем он хлопнул себя по коленке и восторженно выругался.

— Ну, адмирал, ну голова! — Банг покачал головой. — Это ж надо было так их развести! А еще говорят, что самые хитроумные это мы — евреи.

Ямамото гордо склонил голову в легком полупоклоне и закончил:

— Как видите, разработанный мною второй вариант наших действий привел к тому, что наш проект не остановлен и продолжает успешно развиваться. Причем, благодаря нашему другу и воспитаннику, даже несколько более удачно, чем я планировал. — Тут адмирал бросил благодарный взгляд в дальний конец «капли», в котором, тесно прижавшись друг к другу, сидели двое — сильный, гибкий мужчина и стройная, прекрасная женщина. Сидели и молчали… Впрочем, нет, судя по тому, как переплелись их руки, как смотрели друг на друга их глаза, они говорили друг с другом. Жадно, взахлеб. Просто не словами. Все четверо некоторое время со странным умилением рассматривали этих двоих, а затем майор, опомнившись первым, решил вернуть остальных к обсуждению и спросил:

— А третий вариант?

— Третий вариант, — ответил адмирал, — заключается в том, что наш противник… я думаю, мы можем дать Желтому Влиму, — впрочем, не ограничиваясь им одним, а понимая под этим всех, кто попытается помешать нам исполнить свое предназначение, такое определение, — начнет действовать непредсказуемо.

Он замолчал. Три пары глаз еще некоторое время продолжали молча буравить его, пока наконец Банг не выдержал и не прорычал:

— И что тогда?

— Не знаю. — Адмирал пожал плечами. — На этот случай я подготовил себе возможность перейти на нелегальное положение, на котором надеялся собрать всю возможную информацию, после чего приступил бы к выработке, а затем и осуществлению нового плана.

Все молча кивнули, соглашаясь. Все понятно. Все четверо уже давно были не новичками и прекрасно знали, что даже на уровне командира отделения или, там, взводного, глупо и даже смертельно лезть в бой на одной голой эмоции, просто «за своих». А уж на более высоком-то… Так что план адмирала перейти на нелегальное положение ему одному никого не напряг. Тем более что ни жизни, ни здоровью любого из них на этой планете ничто не угрожало.

— Ладно, — энергично кивнул спустя некоторое время майор, — наши дальнейшие действия?

Адмирал повернул голову и посмотрел на еще одного пассажира грузовой «капли». Он торчал в противоположном от уже упомянутой парочки углу грузового отсека и, злобно сверкая глазами, пялился на тех двоих.

— Сначала я хотел бы побеседовать с нашим вновь обретенным соратником, — с легкой усмешкой произнес он. И все трое также усмехнулись. Немец презрительно, русский весело, а американец злорадно. Ну а Ямамото поднялся и двинулся в сторону упомянутого пассажира.

Майор проводил его взглядом. После чего развернулся к русскому, легким движением доставая из-под обшлага комбинезона потрепанную колоду карт. Ямамото пристрастил их к картам еще тогда, когда они только разрабатывали свой проект. Он утверждал, что такие игры как бридж, покер, а также шоги и го, помогают вырабатывать интуицию, способность контролировать и анализировать несколько параметров одновременно, реакцию и стратегическое мышление. Впрочем, в лагере они чаще играли в го, но после лечебного изолятора ни доски, ни камней под рукой не было. А вот карты у майора сохранились. Никакого обыска при помещении их в изолятор никто не устраивал.

— Перекинемся?

— Нет. — Старший лейтенант мотнул головой и откинулся на спину. — Я — пас. Сосну минуток сто, пока есть возможность. Кто его знает, чего там придумает наш адмирал? Может, сразу после прибытия нам придется носиться сутками, причем высунув язык, без сна и отдыха.

Скорцени задумался, бросил взгляд на колоду, потом на сержанта и кивнул. Да уж, такое было более чем вероятно.

— Разумно. Я тогда, пожалуй, тоже последую твоему примеру, — заявил он, убирая карты и пристраиваясь поудобнее к изогнутому борту «капли». А Банг, уже сразу расположившийся со всеми удобствами, так что ему не было никакой необходимости менять положение тела, смотрел на своих двоих соратников с каким-то странным, непонятным даже ему самому умилением, вспоминая, с чего все началось.

* * *


Они появились на этой планете три года тому назад. Этот мир отстоял от их родной планеты Земля на сотни и тысячи световых лет. Их выдернул из самого пекла страшной войны величайший ученый этого мира — Алый Беноль. Не их самих, а их… суть, души, разумы, — короче, нечто бестелесное, что позволило воссоздать их самих здесь, на Киоле. Воссоздать, поскольку, скорее всего, там, на Земле, все они погибли. Потому что по расчетам Беноля корректное «снятие» отпечатка этой самой сути, души или как оно там должно называться, было возможно только в момент некого сильного всплеска, который Беноль и связывал со смертью. Конечно, это были всего лишь расчеты, не подтвержденные экспериментами, во всяком случае, достаточно корректными для того, чтобы их результаты можно было бы посчитать доказательными. Но сам факт того, что из нескольких сотен попыток снятия таких отпечатков, успешный результат был достигнут всего четыре раза, давал все основания считать их правильными. Да что там расчеты, мастер-сержант Джо Розенблюм совершенно точно знал, что он убит…

Беноль вытащил их потому, что перед цивилизацией к которой он принадлежал, во весь рост встала проблема, которую он лично посчитал непреодолимой без помощи извне. Дело в том, что несколько тысячелетий назад эта цивилизация сделала серьезный выбор, провозгласив полный отказ от какого бы то ни было насилия, следствием которого явилось постепенное прекращение всяческой экспансии и отступление этой цивилизации обратно в изначальную систему. Где она и «закуклилась», тихо и уютно увядая, но не замечая этого, поскольку это увядание затянулось на столетия. Тем более, что на первый взгляд никакого увядания не было. Люди жили совершенно свободно и счастливо, не зная насилия, болезней, серьезных конфликтов. И лишь Потеря заставила эту стагнирующую цивилизацию содрогнуться и ошеломленно посмотреть вокруг…

«Закукливание» цивилизации Киолы, как называлась планета, на которой, благодаря эксперименту, появились четверо землян, привело к тому, что к моменту Потери вся эта цивилизация занимала лишь две планеты родоначальной системы. Одна из них — Ола, являлась прародиной этой цивилизации, а вторая — Киола, колонизированным миром, практически полностью повторяющим геоклиматические условия Олы. И вот в этот дремотный мирок откуда-то извне, из далеких глубин космоса, внезапно вторглись чужаки. Чужаки в отличие от хозяев не отринувшие насилия и не отказавшиеся от экспансии. Причем, осуществляющие ее с равнодушным пренебрежением к правам и наклонностям хозяев. Первым и самым значимым результатом этого контакта, стало то, что Ола, родина, колыбель цивилизации, была потеряна. Да и Киола смогла отбиться лишь чудом, ибо никакого вооружения и иных средств защиты у этой цивилизации просто не существовало. Как, впрочем, и психологической готовности их применить. Так что даже те, кто смог, защищаясь, использовать сфокусированные потоки энергии, чтобы уничтожить двигавшиеся уже в сторону Киолы корабли врагов, совершив это, просто сошли с ума. Ведь им пришлось совершить насилие, да еще такое, которое привело к смерти Деятельного разумного! Множества Деятельных разумных! Поэтому Алому Бенолю стало ясно, что без помощи извне ни о каком возвращении Потери не может идти и речи. Впрочем, возможно, это стало ясно не одному Бенолю, но остальные, как разумные люди, ясно осознавали гигантские трудности, которые необходимо преодолеть даже только для того, чтобы хотя бы просто попросить помощь. Поэтому они, планомерно рассмотрев этот вариант и придя к выводу о его полной неосуществимости, просто выкинули подобные мысли из головы. А вот Алый Беноль — нет.

Первая встреча тех, к кому великий ученый Киолы собирался обратиться за помощью, закончилась дракой, да что там дракой, настоящим боем, во время которого противники изо всех сил старались убить друг друга. Голыми руками, поскольку никакого оружия у них в тот момент не оказалось. А что еще можно было ожидать от встретившихся лицом к лицу русского офицера войск НКВД, немца эсэсовца, американского еврея и японского адмирала, лично разработавшего план нападения на Перл-Харбор? Да еще только-только вырванных из самого пекла войны. Так что первая попытка Алого Беноля привлечь их к сотрудничеству в рамках своего проекта разлетелась, так сказать, вдребезги пополам.

Однако по прошествии некоторого времени, после того как все четверо окунулись в общество Киолы и некоторое время пожили в нем, всем им стало ясно, что тот проект по возвращению Потери, которая продолжала оставаться кровоточащей раной всей Киолы, не принесет ничего, кроме новой потери. Причем, не менее, а как бы даже не более кровоточащей, чем первая. Потому что та, первая, случилась неожиданно, и вина за нее, лежащая на самой цивилизации, для большинства населения была неочевидна. Ну, как же, они же во всем следовали самой верной и самой гуманной цивилизационной парадигме, точно и верно сформулированной великим Белым Эронелем! Кто же мог знать, что спустя тысячелетия они столкнуться с таким?! Совсем как когда-то Европейский Запад, пройдя извилистый путь, полный крови, и переварив племена и народы, разрушившие древнюю Римскую империю, наконец-то обратился к истинно христианским ценностям и дремотно замер в стремлении достичь благодати… До того момента пока на немецком, английском и французском побережьях не спрыгнули с бортов драккаров косматые варвары в рогатых шлемах, и не застучали по мостовым городов бывших североафриканских и испанских провинций бывшей Римской империи копыта арабских скакунов. Как оно всегда и случается с цивилизациями, обменявшими стойкость и готовность отвечать насилием на насилие, на комфорт и кажущуюся безмятежность жизни. Европа ответила на этот вызов появлением образа рыцаря, христианского воина, способного беспощадно разить врагов, но связанного обетами и моральным кодексом, отличающим его как от обычного воина-варвара, так и от наемного солдата, соблюдение коего как бы освящало его способность причинять насилие. Киола — появлением Избранных, которые, однако в отличие от рыцарей по-прежнему отвергали насилие. И лишь четверо землян, неожиданно, — в том числе и для себя самих, — появившихся на Киоле, могли понять, насколько этот рожденный цивилизацией Киолы инструмент не соответствует предложенным условиям задачи…

* * *


Адмирал подошел к сидящему в дальнем конце грузового отсека «капли» человеку и опустился на корточки. Некоторое время оба молчали: адмирал — глядя на человека, а тот — демонстративно отвернув голову и уперев взгляд в вогнутый изнутри борт «капли».

— Что вам от меня надо? — наконец не выдержал одинокий, разворачиваясь к адмиралу и окидывая его высокомерным взглядом.

Ямамото вежливо улыбнулся:

— Я бы хотел обсудить с вами некоторые интересующие нас вопросы.

— Я ничего не буду с вами обсуждать. Я ничего не обсуждаю с больными! А еще я могу пообещать, что едва только я доберусь до ближайшего терминала, как сделаю так, что всех вас направят на комплексную реабилитацию. С лишением статуса Деятельного разумного. — И помощник главы Симпоисы Темлин рефлекторно ухватился левой рукой за правую, которая до сих пор сильно ныла после того, как майор Скорцени, взял его руку на болевой.

— Да, — Исороку согласно кивнул, — это возможно. Мы такого тут у вас наворотили за последнее время, что только этого и заслуживаем. — Тут адмирал сделал короткую паузу, а затем вкрадчиво поинтересовался: — А вы, уважаемый Темлин?

— А что я? — недоуменно вскинулся тот.

— Ну, как же. — Лицо адмирала снова расплылось в улыбке. — Выдача постороннему лицу сведений, составляющих тайну Симпоисы. Непресечение, более того, сохранение в тайне недостойных действий Деятельного разумного, угрожающих жизни и здоровью иного Деятельного разумного, да еще в корыстных целях! Не говоря уж о совершенно недопустимом лишении Деятельного разумного права на свободное передвижение. — Адмирал сокрушенно покачал головой. — Даже не представляю, на какие меры вынуждена будет пойти Симпоиса по отношению к вам.

— Ка-ка-как угрожающих жизни и здоровью? — проблеял помощник главы Желтого Влима.

— А вы как думали? — вскинул брови Ямамото. — Медики назначили Деятельному разумному Ликоэлю индивидуальную реабилитацию, одной из ключевых параметров которой была строгая изоляция больного. А вы что?

— Что?

— Вы деятельно способствовали тому, чтобы изоляция больного была нарушена.

— Я не… — вскинулся Темлин.

— Не лгите, — безмятежно улыбнулся адмирал. — У нас достаточно доказательств тому, что вы не только намеренно выдали Деятельной разумной Интенель место расположения изолятора, в котором проходил реабилитацию Деятельный разумный Ликоэль, но еще и всемерно способствовали тому, чтобы она получила возможность беспрепятственно и даже незаметно для следящей системы проникнуть в этот изолятор.

— Это наглая ложь! — постаравшись принять крайне оскорбленный и независимый вид, заявил помощник главы Симпоисы. Улыбка Ямамото из безмятежной мгновенно превратилась в насмешливую. Он небрежно вскинул руку, на запястье которой размещался браслет личного терминала, и спустя пару мгновений над запястьем развернулся голографический экран.

— Вот, извольте, распоряжения «Триста один-двадцать четыре-семьсот семьдесят семь», «Триста один-двадцать четыре-ноль семнадцать», «Триста один-девяносто два-ноль тридцать три». Вот информация о том, с каких терминалов они поступали. Вот логи изменений в протоколе обмена информации, согласно которым «некто» пытался скрыть исходный сетевой адрес терминала, с которого поступало последнее из данных распоряжений. А вот выписка с памяти маршрутизатора луча личной защиты, прикрепленного к терминалу, — тут адмирал ухмыльнулся уже откровенно нагло, — с прекрасно известным нам с вами идентификационным кодом, согласно которому в момент изменения данного протокола, обладатель данного терминала находился как раз у данного общедоступного терминала. И это доказательства только по одному из изложенных мною обвинений. Желаете, чтобы я предъявил подобные по другим?

На помощника главы Симпоисы страшно было смотреть. Он побледнел, на его лице выступил пот, а руки свело судорогой. Исороку несколько мгновений холодно рассматривал его, а затем протянул руку и пару раз чувствительно ударил собеседника по щекам. В ответ на столь неприкрытое насилие, совершенное в отношении его самого, Темлин вздрогнул и отшатнулся, изо всех сил вжавшись в стенку. В его глазах плескался прямо-таки животный ужас.

— Да-да, и об этом тоже забывать не следует, уважаемый, — сменив тон на предельно холодный, подтвердил адмирал. — Мы не просто способны на насилие, но и прекрасно обучены ему. Так что конфликт с нами не только неразумен, невыгоден, но еще и опасен. Это вам понятно?

— Д-да, — выдавил помощник Желтого Влима, у которого появился намек на надежду, что убивать его немедленно, вероятно, не будут.

— Так вот, уважаемый. — На этот раз голос Ямамото звучал высокомерно и презрительно. — Я надеюсь, что наши возможности по отношению к вам вы уже немного представляете. Немного, потому что всего, — он выделили это слово голосом, — я вам рассказывать не собираюсь. Теперь, если вы не против, давайте обсудим наши к вам претензии. Вы ведь не против?

— Я не… нет, ну что вы?! — Темлин судорожно втянул воздух в легкие. Еще несколько минут назад он сидел в своем углу и сладостно строил планы скорой мести. Он даже не сомневался, что эти люди в его руках. Они натворили столько, что просто лишением статуса Деятельного разумного здесь не обойдется. Ну, кроме этой сучки Интенель. Но и на нее у него было очень много. Он столько ей дал, он бросил к ее ногам все свои связи и возможности, а она… Потому-то он не только не останавливал ее, когда она, в стремлении добраться до этого своего старого любовника, принялась направо и налево нарушать законы и установления Киолы, но еще и негласно помогал ей достигнуть своих целей. Попутно тщательно фиксируя все нарушения. Она должна была заплатить за все. И они все — тоже. Жестоко и страшно! Они сорвали его планы, его тщательно разработанные и скрупулезно воплощаемые в жизнь, совершенно идеальные планы. Они причинили ему боль. Они осмелились даже лишить его, его, человека, всегда добивающегося своих целей, свободы действий и передвижений, захватив и насильно затолкав в эту «каплю»! Они — заплатят!.. И вот сейчас этот невысокий человек со странной внешностью и, как ему показалось в первый момент, добродушно улыбчивым лицом, всего несколькими фразами показал ему, что впереди у Темлина, уже на протяжении десяти лет яростно и безжалостно карабкающегося наверх, к самым вершинам власти, к безграничным возможностям и безнаказанности, и к настоящему времени находящемуся уже даже не в шаге, а в полуступне от всего, о чем он так страстно мечтал, не триумф, а пропасть. Да и это в лучшем случае. А в худшем, его могут просто… ну… это… уб… уби… уби-и-ить!

— Вот и хорошо. — Ямамото развернулся боком и плавно перетек с корточек на пол у стены, заняв позицию сбоку от собеседника. Пока он психологически давил этого слизняка, что с его командным и административным опытом было не столь уж сложной задачей, необходимо было находиться друг напротив друга, смотреть глаза в глаза, но теперь, когда он собирался вербовать его на сотрудничество, подобное положение уже мешало.

— Мы очень — вы слышите? — очень недовольны тем, что проект уважаемого Алого Беноля оказался столь внезапно прерван.

— Но я не виноват! — взвизгнул помощник главы Симпоисы. — Это все Желтый Влим. Это его идея. Он очень, очень опасался Алого Беноля. Беноль — самый авторитетный ученый Киолы, так что стоило ему хотя бы намекнуть, что он собирается баллотироваться на пост главы Симпоисы, как шансы Желтого Влима… — Темлин рассказывал взахлеб, торопливо, путаясь в словах и стремясь отвести от себя малейшие подозрения в том, что он хоть где-то действовал по своей воле. И не обращая внимания на то, что сидевший рядом с ним адмирал активировал записывающую функцию своего личного терминала. Сведения, которые вываливал на него этот перепуганный толстячок, представляли очень большой интерес. Причем, не только как материал для получения влияния на самого Желтого Влима, но и как база для анализа всей системы управления Киолой, сведения о порядке подчиненности, уровнях влияния, круге интересов высших должностных лиц и способах манипулирования ими. Так что когда он остановился, Ямамото удовлетворенно кивнул.

— Спасибо, — он вздохнул, — да, вижу, что в так расстроившей нас приостановке проекта столь уважаемого на Киоле ученого ваша вина является не ключевой.

— Да-да, вы же видите, — торопливо закивал в ответ помощник Желтого Влима.

— Конечно, все, сказанное вами требует подтверждения, однако, — тут адмирал снова улыбнулся, — я думаю, что в этом вы вполне можете довериться нам. Мне представляется, что после моей маленькой демонстрации у вас нет сомнений, что мы сможем отыскать достаточно доказательств правдивости того, что вы нам рассказали. Ведь главное, что вы совершенно добровольно рассказали нам, как все обстояло на самом деле, а уж юридически выверенные доказательства ваших слов мы отыщем и зафиксируем сами.

Темлин, чьи щеки уже порозовели, снова побелел. О, боги Бездны, кто тянул его за его длинный язык?! Он только что дал в руки этим страшным людям не только очередное оружие против себя самого, но и против его шефа и благодетеля — Желтого Влима. Не стоит даже сомневаться, что если все, что он только что рассказал, да еще подкрепленное собранными этими страшными людьми доказательствами, вроде тех, что они предъявили ему самому, станет достоянием общественности — на Желтом Влиме можно будет поставить крест. Причем, не только как на главе Симпоисы, но и вообще как на сколько-нибудь влиятельном на планете Деятельном разумном. А, скорее всего, ему придется «отстраниться».

— Однако, покончим с этим, — продолжил, между тем, адмирал, — и перейдем к нашим проблемам. Мы бы очень хотели, чтобы проект Алого Беноля, в котором мы все принимали самое живое участие, был бы продолжен.

Темлин оцепенел, затем пискнул, потом сглотнул и выдавил:

— Я… я не… я не могу добиться того, чтобы этот проект вновь был запущен… я не способен на это. В это уже вовлечены такие силы… Так много членов Симпоисы уже проинформированы о вопиющем нарушении со стороны Алого Беноля самих основ…

Ямамото прервал его словесный понос легким движением руки.

— Ну что вы, — вкрадчиво-ласково произнес он, — никто и не собирается требовать от вас того, что вы не можете совершить. Мы же вполне адекватные Деятельные разумные, и понимаем, чего можно, а чего нельзя хотеть. — Адмирал примиряющее улыбнулся. — Поэтому мы и не собираемся требовать от вас того, чтобы проект Алого Беноля был бы восстановлен в правах…

Темлин облегченно выдохнул.

— … официально. — Тут Ямамото улыбнулся и все так же вкрадчиво добавил: — А вот неофициально…

Помощник главы Симпоисы похолодел. Это что же… они что же… да нет, не может быть. Если Симпоиса приняла решение остановить какой-то проект — оно окончательное и никакому пересмотру не подлежит. Это — закон. И с этим ничего нельзя сделать. Он выпрямился и уже открыл рот, чтобы это сказать, а затем закрыл и задумался. Интере-есно. Темлин знал, что едва ли не львиную долю усилий его начальник, Желтый Влим, прилагал именно на то, что чтобы Симпоиса либо принимала решения, которые он хотел, либо… чтобы она не принимала по интересующему его вопросу никаких решений. И ничего более. То, что существуют еще какие-то способы достигнуть цели, например, наплевать на решения Симпоисы и сделать по своему, но неофициально, помощнику главы Симпоисы и в голову не приходило. А эти люди говорят об этом так, как будто это для них обычное дело.

— Это надо обдумать, — медленно произнес помощник главы Симпоисы после долгого размышления.

Адмирал благосклонно кивнул. Мысли, которые бродили в не слишком умной голове этого мелкого человечка, поставившего целью своей жизни прорваться к вершинам власти, не взирая на то, что для этой самой власти у него не было ничего — ни знаний, ни способностей, ни цели, для которой ему и нужна была бы эта самая власть, — не были для Ямамото никаким секретом. За время своей службы в морском министерстве он повидал множество таких. Для них власть нужна была ради самой власти — и не более. То есть сама власть являлась для них и целью, и наградой, а отнюдь не инструментом для достижения неких, действительно важных целей, как, скажем, для него. И сейчас из разговора с ним, этот человечек внезапно понял, что существует еще одна возможность подгрести под себя побольше власти и влияния. Причем, как ему казалось, быстро и без проблем.

— Обдумайте, — согласно произнес Исороку, — причем, если мы договоримся, я могу пообещать вам, что ни одного грана известной нам информации, которая могла бы скомпрометировать вас хоть в чьих-то глазах, наружу не просочится.

— И той, что могла бы скомпрометировать и Желтого Влима тоже, — тут же потребовал мгновенно оживившийся Темлин.

Адмирал улыбнулся и развел руками:

— А вот это уже зависит от вас.

Помощник главы Симпоисы озадаченно посмотрел на собеседника.

— То есть? Что вы хотите этим сказать?

— О, ничего нового, — пояснил адмирал. — Я просто хочу напомнить, что глава Симпоисы, это такая фигура, которая может решить очень многое. И в случае, если его активность будет мешать нам в дальнейшем продвижении проекта, мы будем вынуждены предпринять усилия, чтобы заставить его сосредоточить всю его активность где-нибудь в других сферах. Например, на восстановлении своей собственной репутации и на борьбе за сохранение поста главы Симпоисы.

Темлин снова похолодел.

— Но… вы понимаете, — растеряно начал он, — я же… мое собственное влияние…

— Так и я о том же, — перебил его Ямамото. — Я хочу сказать, что вы должны замкнуть на себя все потоки информации о текущем состоянии дел с нашим проектом и аккуратно отфильтровывать все доклады главе Симпоисы по этому делу. Так, чтобы Желтый Влим постоянно пребывал в уверенности, что все находится под контролем и развивается по его плану. В этом случае нам не будет совершенно никакой необходимости предпринимать хоть что-то против главы Симпоисы. Понимаете меня?

Помощник Желтого Влима снова задумался.

— А как вы себе это представляете после того, как вы… то есть четверо ваших соратников, бежали из изолятора?

Адмирал рассмеялся.

— Кто, они? — Он кивнул в сторону остальных. — А вы не путаете?

Темлин удивленно воззрился на него.

— Полноте, перестаньте, — Ямамото покровительственно покачал головой, — вы же сами предприняли столько усилий, дабы никакой доступной информации о путешествии как вас, так и уважаемой Деятельной разумной Интенель, к месту расположения изолятора нигде не сохранилось. Мы так же приняли кое-какие меры в этом отношении. Это, конечно, не значит, что ее совершенно невозможно отыскать, но для этого должен появиться хоть кто-то, кто будет искать эту информацию. А откуда он появится, если вы замкнете на себя все информационные потоки, связанные с этим делом? Да еще и озаботитесь тем, чтобы оказаться первым, кто узнает, что данную информацию начали искать. Понимаете меня?

Темлин медленно кивнул, а в его взгляде, направленном на адмирала, начали появляться оттенки восхищения.

— То есть… официально вы еще там, в изоляторе?

— Да, — кивнул Исороку, — согласно всем докладам следящих, медицинских и хозяйственных систем сервисио лечебного изолятора. Даже телеметрия поступает исправно. — Он улыбнулся.

— А… если ваши друзья понадобятся на дискуссии по поводу проекта?

— Они будут доставлены туда с соблюдением всех медицинских требований, — согласно кивнул адмирал. — Просто в этом случае вам надо будет связаться со мной, и мы с вами определимся, как точно это будет сделано.

Вспотевшая рожа помощника главы Симпоисы расплылась в облегченной улыбке, но почти сразу же посерьезнела.

— А на какие ресурсы вы собираетесь опираться в дальнейшем продвижении проекта?

— Ну… — уклончиво ответил Ямамото, — кое-какие ресурсы у нас имеются. К тому же, ныне проект находится уже на такой стадии, когда основные затраты Общественной благодарности уже позади. Так что дальнейшее его развитие будет осуществляться скорее социально и организационно. Хотя, естественно, вы должны придумать, как обеспечить нам пусть и не беспрепятственный, но постоянный доступ ко всем материальным ценностям и оборудованию, которые были разработаны в рамках проекта.

— Это сложно, — насупил брови Темлин.

— Если бы это было легко, мы вполне обошлись бы без любых обещаний вам, — мягко намекнул адмирал, поднимаясь на ноги. — Через полчаса жду от вас первых предложений.

Помощник главы Симпоисы со страхом кивнул, но затем взгляд его упал на тонкую девичью фигуру в противоположном конце грузового отсека «капли», и он тут же встрепенулся:

— Э… уважаемый Деятельный разумный, дело в том, что тут есть еще одна проблема.

— Вот как? — Адмирал насмешливо вскинул брови.

— Да-да, — Темлин торопливо закивал, — дело в том, что я… что деятельная разумная Интенель… ну в общем, она настроена в отношении меня крайне агрессивно. Да что там, она просто взбешена. И если вам не удастся как-то нейтрализовать эту агрессивность, наши совместные планы обречены рухнуть, даже не начав воплощаться.

— Хм. — Адмирал смерил сидящего перед ним человека недоуменным взглядом. — Мне казалось, что взаимоотношения с этой женщиной — это сугубо ваша проблема.

Темлин уныло вздохнул:

— Если так, то у меня нет ни единого способа ее решения.

— Ну что ж, — Ямамото задумчиво потер подбородок, — я посмотрю, что здесь можно сделать. Но должен сказать, чтобы на очень многое вы не рассчитывали. Женщины крайне нелогичны и подвержены эмоциям. У меня не слишком хорошо получается общаться с ними.

Но Темлин обрадованно закивал головой. Неизвестно, что там получится у этого странного человека, но в одном он был совершенно уверен — у него самого абсолютно точно не получится ничего.




Глава 2


Ликоэль проснулся от того что по комнате распространился аромат кофе. Этим напитком угостил его адмирал, ставший настоящим виртуозом в обращении с «кубом». Хотя, в отличие от остальных мастеров подобного уровня он использовал эти свои возможности вовсе не для того, чтобы изобретать новые цветовкусовые сочетания, а для максимально точного воспроизводства вкусов и внешнего вида привычных ему и остальным землянам блюд. Кроме того, он предпочитал извлекать из «куба» не готовые блюда и напитки, а полуфабрикаты для их изготовления, и уж потом доводить блюда до готовности на открытом огне. Впрочем, старший лейтенант Воробьев освоил «куб» не намного хуже адмирала. Из его напитков Ликоэлю пришелся по вкусу квас, а из блюд — нечто под названием «шашлык» и еще «расстегай». Но сейчас Ликоэль был совершенно точно уверен, что никого из этих виртуозов поблизости не было.

Их с Интенель высадили в одном из горных поселений. Та все еще жутко злилась на помощника Желтого Влима, но после разговора с адмиралом нехотя согласилась не выдвигать против того никаких обвинений и не начинать бучу в Сети. Хотя и попыталась обставить это свое согласие требованием оставить в покое Ликоэля и более не претендовать ни на какие его услуги в проекте. Уж что-что, а моменты, когда можно что-то поиметь от окружающих, Интенель всегда чувствовала прекрасно.

* * *


Невысокий сухощавый человек, которого остальные старшие инструкторы назвали странным словом «адмирал», и с которым мастер был очень слабо знаком, смежил веки, а затем произнес:

— Нет.

— Ну, тогда… — взвилась Интенель, но ее собеседник мягко закончил.

— Я не могу принять решение за него. — Он указал на Ликоэля. — Если он согласится с таким условием, то — да, а если нет. — Тут адмирал развел руками. Интенель тут же развернулась и впилась в мастера горящим взглядом.

— Ликоэль, — начала она, — у меня все готово — место, новый личный терминал… мы уедем. Вдвоем. Только ты и я. И наша любовь…

— Быстро закончится, — грустно усмехнулся мастер. — А потом ты снова станешь ко мне равнодушной и уйдешь.

— Ты… — Интенель свирепо вскинулась и, вытянув руку в его сторону, зашипела, — да как ты смеешь обвинять меня, в том, что я разлюблю тебя?! Я пошла на столь многое, чтобы…

Ликоэль протянул руку и погладил ее по щеке, отчего Интенель сначала замолчала, а затем осторожно повела головой, потершись щекой о его руку.

— Прости, — тихо произнес мастер, — у меня есть долг. Я взвалил его на себя сам, и пока не решу, что я его исполнил, я не принадлежу себе.

Интенель несколько мгновений молча смотрела на него, а затем ее губы задрожали, а на глаза навернулись слезы.

— Ну почему, почему… — прошептала она. — Ведь я же все так хорошо придумала. Ты, я и наша любовь. И никого рядом, потому что нам никто больше не нужен. А ты… — И она резко отвернулась.

И тут послышался тихий голос адмирала:

— Тебе очень повезло, милая… очень. Ты отыскала почти невиданное для этих мест сокровище, — он сделал паузу и тихо произнес, — мужчину. Они у вас тут и не водятся почти… Вот только мужчину из обычного человечка делает именно долг. И цель. Просто желания и хотения, какими бы они ни были — простыми, сложными, низкими, возвышенными, — каковые, конечно, имеются у любого, в этом помочь не могут. Потому что желания — это только твое собственное, и потому их можно менять, то есть сегодня хотеть одно, завтра другое, послезавтра третье, а долг… Долг это то, что требует от тебя мир, то, что ты принял на себя как нечто, что кроме тебя никто просто не сможет исполнить… — Адмирал на мгновение замолчал, а затем тихо произнес: — Смерть легка как пух, долг тяжел как гора. Пойми его и помоги ему исполнить свой долг, потому что самое глупое, что может сделать женщина, это поставить мужчину перед выбором: она — или долг.

— Почему? — не поворачиваясь, так же тихо спросила Интенель.

— Потому что он все равно выберет долг, но несчастными станут двое.

Несколько мгновений все молчали, а затем Интенель все так же тихо спросила:

— А если он выберет женщину?

Адмирал ответил не сразу. Некоторое время он молчал, так что Интенель даже развернулась и вперила в него напряженный взгляд, но потом, когда молчание напряглось и зазвенело как струна, улыбнулся и ответил. Тихо, но твердо.

— Тогда он перестанет быть мужчиной. — После чего поднялся и отошел в тот конец грузового отсека, где устроились старшие инструкторы…

* * *


— Ты проснулся? — послышался голос Интенель, а затем ложе, на котором они спали, слегка покачнулось, и мастер почувствовал, как к нему прижалось горячее женское тело. — А я сварила тебе этого горького напитка. По-настоящему сварила, на открытом огне, а не запрограммировала.

Ликоэль открыл глаза и, мягким движением развернувшись на бок, заключил девушку в объятия. Интенель счастливо вздохнула и закрыла глаза…

Эта глава их сумасшедшего романа продолжалась уже десять дней. Десять дней они были предоставлены сами себе. При прощании, старший инструктор Банг отвел его слегка в сторону и, бросив взгляд в сторону Интенель, спросил:

— Помнишь наш разговор?

Ликоэль, в свою очередь, покосился на Интенель, стоявшую рядом с адмиралом, который что-то говорил ей с любезной улыбкой, и кивнул:

— Да.

— Так вот, я, конечно, могу ошибаться, и у вас, незнамо как, все сладится в лучшем виде и на всю жизнь, но… не шибко расслабляйся. Женщины не привыкли к тому, что «да» это да, а «нет» это нет, для них все всегда — «может быть». Ну не все, конечно, но такие, как твоя. Стервы по натуре. И это не хорошо, и не плохо, просто это данность. Ну, у таких, как они. Так что, конечно, может случиться и так, что любовь пересилит натуру, но шансы на это не слишком велики. Вот такое тебе мое предостережение. Если оно тебе, конечно, нужно.

Так что все это время мастер ждал, что вот-вот Интенель начнет обрабатывать его на тему все-таки отказаться от дальнейшего участия в проекте, но пока она вела себя просто как по уши влюбленная женщина. И он немного расслабился.




Позавтракав, они оделись и пошли гулять. Ликоэля немного тяготило, что, официально числясь в изоляторе, то есть, скрываясь, он не мог вновь начать заниматься любимым делом. Но зато они много гуляли с Интенель, уходя далеко в горы и иногда даже оставаясь ночевать на небольших горных террасах, устроенных в самых живописных местах горных склонов. Горное поселение, которое Интенель выбрала в качестве их первого после побега совместного пристанища, когда готовилась «выкрасть» его из лечебного изолятора, было не слишком многонаселенным. Так что эти террасы по большей части пустовали. Впрочем, главной причиной этого запустения была отнюдь не малочисленность постоянного населения. Это место пользовалось чрезвычайно большой популярностью у путешественников, и в иное время было бы переполнено. Все дело было в том, что в настоящий момент у жителей Киолы резко ослабла тяга к путешествиям, зато столь же резко возрос дискуссионный раж. И вызван он был тем, что Симпоиса опубликовала результаты расследования последнего проекта Алого Беноля…

Мастер с Интенель прошли дальней аллеей и спустились к парку с фонтанами, уже наполненному гуляющими людьми. Некоторую часть присутствующих представляли подобные им с Интенель парочки, но большая часть из находившихся здесь была распределена по кучкам и, судя по всему, оживленно дискутировала, отчаянно жестикулируя и стараясь перекричать друг друга. Интенель наморщила лобик:

— Мне здесь не нравится. Слишком шумно. Пойдем на ту террасу.

«Той» они называли широкую тенистую террасу, устроенную на окраине поселения, над самым обрывом, с которой открывался живописный вид на горную долину и высокий, высотой не менее семидесяти лиовен, водопад, в который время от времени кто-то сигал. Слава Богам, не с самой террасы, а сверху, с обрыва. На ней всегда толпился народ, любуюсь окрестностями, но из-за шума водопада тихие голоса окружающих были совершенно не слышны даже в двух шагах. Так что если встать у парапета и смотреть на долину, казалось, что они с Интенель в этом живописном месте только вдвоем. А из-за висящей в воздухе водяной пыли там было всегда свежо и прохладно.

На террасе было не слишком людно. Они прошли в дальний конец, там, где от парапета до водяных струй водопада было всего три-четыре лиовена, и казалось, что протяни руку — намочишь ладонь, и облокотились на парапет. Некоторое время оба молчали. Наконец Интенель тихо произнесла:

— Хорошо.

Мастер с расслабленной улыбкой медленно кивнул.

— А… тебе обязательно уезжать?

Ликоэль замер: вон оно, началось… Но затем поднял руку и молча обнял девушку за плечи. А она торопливо продолжила:

— Нет, я не о том, чтобы тебе отказаться от своего долга. Или что ты уйдешь из проекта… Но ведь в этом вашем проекте, наверное, есть какие-нибудь разные задачи. Разные возможности. Может, можно что-то сделать, чтобы ты продолжал участвовать в проекте, но при этом остался со мной?

Мастер повернулся и осторожно поцеловал ее в лоб. В принципе, на первый взгляд в ее предположении была своя логика. Житейская, самая простая, но логика. Но, о, Боги, если бы она знала хоть сотую часть того, к чему их готовили там, в лагере, она никогда бы не задала такого вопроса. Потому что тогда бы ей было абсолютно понятно, что их готовили не для того, чтобы остаться на Киоле. Их готовили для того, чтобы ринуться в пекло…

— Знаешь, — осторожно начал Ликоэль, — я думаю, то, что нас с тобой еще никто не потревожил, как раз и показывает, что пока проект может обойтись без меня. Мои командиры — очень чуткие люди, хотя с первого взгляда о них этого никогда не скажешь. Но потом… — И тут он почувствовал, как напряглись под его рукой девичьи плечи. А потом Интенель резко выпрямилась и сказала:

— Пошли, мне уже здесь надоело. И потом эти раскричались. — Она неприязненно покосилась на плотную группу спорщиков, подобную тем, что кучковались внизу, у фонтанов, образовавшуюся на террасе, пока они смотрели на водопад. Ликоэль согласно кивнул. Слушать пустопорожние рассуждения, на все лады обсасывающие, как не прав Беноль, и как вообще Цветной, да еще почитаемый, как самый могучий интеллект Киолы, мог дойти до такого падения морали, ему совершенно не хотелось.

Они уже дошли до ступеней, ведущих с террасы, как вдруг до Ликоэля донесся громкий возглас одного из спорящих:

— А я говорю, что Беноль прав, прав! Насилие должно вернуться в наше общество!

Ликоэль затормозил и оглянулся. Интенель попыталась было потянуть его за руку дальше, но он мягко придержал ее и, коснувшись губами ее щеки, прошептал:

— Подожди, мне хочется послушать.

Девушка недовольно сморщилась, но ничего не сказала и молча пошла за ним к плотной кучке спорящих, не отпуская его руку.

Они подошли к толпе, собравшейся вокруг нескольких отчаянно спорящих людей. Их было трое — высокий худощавый парень со странно выглядящей вздыбленной бородкой и глазами навыкате, девушка со слегка заторможенным взглядом и лощеный красавец с волосами, раскрашенными в несколько цветов и уложенными крупными завитками. Впрочем, как выяснилось позже, девушка практически не участвовала в споре, ограничиваясь обожающими взглядами, которые она время от времени бросала на красавчика.

— Значит, ты отвергаешь весь путь, который прошла наша цивилизация за столько тысячелетий, все достижения нашей культуры, и утверждаешь, что Белый Эронель ошибся?

— Да, да! — Голос бородатого взлетел едва ли не до визга. — Да, это именно так. Философские построения Белого Эронеля содержат в себе ошибку. Причем — системную. Они основываются на ошибочном предположении, что разум, достигая определенного уровня развития, автоматически отказывается от насилия. Потеря доказала нам, что это не так. Но мы до сих пор закрываем глаза на правду, пытаясь изобрести какие-то непонятные, совершенно нежизненные конструкции, этакие философские кадавры, пытаясь одновременно и ничего не менять, и что-то сделать с Потерей. Чем еще это может закончиться, кроме как еще одной Потерей? Когда же мы наконец позволим себе открыть глаза и назвать вещи своими именами? А не прятаться за витийством и словесными кружевами!

Красавец презрительно искривил губы и… тут он заметил Интенель. Ликоэль протолкался к самому центру плотной толпы, так что они с Интенель стояли буквально в нескольких шагах от спорящих, прямо за спиной бородатого. Вернее, за его спиной стоял мастер, а Интенель чуть в стороне, так что ее великолепная фигура была отлично видна красавчику. Он на некоторое время выпал из спора, чего, впрочем, его громогласный оппонент совершенно не заметил. Несколько мгновений красавчик приценивающимся взглядом откровенно ощупывал Интенель, а затем бросил пренебрежительный взгляд на Ликоэля, и на его губах заиграла легкая и слегка презрительная усмешка… И мастер почувствовал, как руигат внутри него, все это время практически сладко спавший, внезапно проснулся и повел сердитым взглядом. Подобные субчики Ликоэлю были знакомы. Они очень любили пребывать в центре внимания, эпатировать, удивлять, покорять, но сами никогда не доставляли себе труда стать кем-то, научиться чему-то, причем серьезно, основательно. Нет, это было не для них — слишком нудно. А вот подковырнуть, раскрутить человека на какую-нибудь эмоцию — страх, отчаяние, недоумение, боль — это да. В этом они короли. Но этот паразит, самоутверждающийся за счет унижения других, даже не подозревал, что на этот раз он не на того нарвался…

Между тем, красавчик развернулся к бородатому.

— Ну хорошо, допустим, только допустим, что отказ от насилия — ошибка, и нашему обществу не помешало бы вернуть некие элементы насилия обратно. Но как ты себе это представляешь? Кто и как будет нам это возвращать?

— Это, это… — бородатый наморщил лоб и даже нетерпеливо прищелкнул пальцами, — этого не будет делать никто. Это произойдет само собой. Насилие искони присуще биологическому объекту, который мы называем человеком. Оно… инстинктивно для него! Вспомните реакцию ребенка на негативное воздействие — оттолкнуть, напугать, ударить! И только воспитание, извращающее и подавляющее естественные реакции человека, приводит к тому, что мы начинаем испытывать отвращение к насилию. К этому свежему и природному инстинкту, без которого, я утверждаю это, человек просто не может называться человеком! — Бородатый с победным видом окинул взглядом всех собравшихся. А красавчик снова скривил рот в презрительной усмешке. Похоже, презрение было самой распространенной эмоцией среди всех, которые он предпочитал испытывать.

— Это — чушь. Насилие — это пережиток неразумности, это наследие наших животных предков, это…

— Ты говоришь штампами, — взвился бородатый, — вбитыми в тебя нашей убогой системой воспитания…

— Уйдем отсюда, — наклонившись к уху мастера прошептала Интенель. — Мне неприятно, как он на меня смотрит.

Ликоэль молча кивнул и уже собирался развернуться, как вдруг красавчик сделал раздраженный жест рукой и, сделав несколько шагов, остановился в одном шаге от мастера, упер в него взгляд и громко произнес:

— Ты приводишь аргументы, которые бездоказательны.

Так, что мастеру даже в первый момент показалось, что он обращается именно к нему. Но это было ошибкой. Просто, похоже, у красавчика был этакий безотказный прием. Вот так, выкатив глаза, воткнуть взгляд в человека в упор и… обычный человек действительно имел все шансы потеряться в такой ситуации, смутиться, занервничать и сдаться перед этой беспардонной наглостью. Но Ликоэлю даже стало немного смешно. Этот глупенький и не подозревает, что такое поймать на лезвие боевой нож, направленный тебе в горло или в левое легкое. И испытать мгновенное счастье оттого, что успел, перехватил, парировал. И сумел увернуться от боли. Но именно мгновенное, потому что стоит долю секунды промедлить, и это лезвие ударит куда-нибудь еще. Или прилетит другое. А тут всего лишь взгляд мелкого наглеца. Ну, смешно же…

— Я? — несколько недоуменно отозвался бородатый. Так же введенный в заблуждение тем, что красавчик пялится на Ликоэля.

— Ты. — Красавчик вздернул уголок верхней губы в совсем уж презрительной гримасе. — Если уж ты утверждаешь, что насилие — это инстинкт, так докажи это. Ведь все мы знаем, что врожденные инстинкты нельзя устранить насовсем.

Бородатый озадаченно посмотрел на него, но красавчик уже протянул руку к Ликоэлю.

— Прошу вас, Деятельный разумный, помочь нам развить поле аргументации нашей дискуссии, — велеречиво начал он, все еще кривя губы в высокомерной усмешке, после чего повернулся к бородатому и произнес: — Вот, смотри. — После чего быстро отвел руку назад и со всей дури засветил Ликоэлю пощечину… вернее, попытался. Потому что руки мастера сработали автоматически. Блок, перехват, болевой — и отчаянно заверещавший красавчик повис на классической висячке. Так, во всяком случае, этот прием называл старший лейтенант Воробьев. Ошарашенные слушатели испуганно отшатнулись в стороны, так что Ликоэль, Интенель и бородатый с девушкой внезапно оказались в центре довольно большого свободного пространства. Мастер еще несколько мгновений подержал красавчика на болевом, а затем наклонился к его уху и прошептал:

— Моей женщине не понравилось, как ты на нее смотрел. Поэтому постарайся больше не попадаться мне на глаза. — После чего отпустил руки. Красавчик с хриплым всхлипом упал на камни террасы. Несколько мгновений вокруг стояла оглушающая тишина, а затем бородатый, севшим и слегка растерянным голосом, произнес:

— Ну, я же говорил, что это инстинкт…




До своего жилища они добрались довольно быстро. Причем темп задавала Интенель, несшаяся впереди и тянувшая его за руку за собой. Нет, Ликоэль и сам понимал, что оставаться на этой террасе и рисковать тем, что его снимут на личные терминалы и выложат в Сети с сонмом возбужденных комментариев, не стоило. Не дай Боги увидит кто из знакомых и начнет разыскивать, или вообще сразу обратится к Симпоисе с недоуменным вопросом, как это мастер над образом Ликоэль может одновременно и проходить в медицинском изоляторе индивидуальную реабилитацию, и заламывать руки всяким высокомерным придуркам. Но когда они достаточно удалились от места происшествия, можно было бы и немного снизить скорость. Однако Интенель продолжала нестись как угорелая. Они почти бегом промчались по аллее, взлетели по ступенькам и ввалились в дом. Интенель резко захлопнула дверь и, опершись на нее спиной, замерла, тяжело дыша и уперев в Ликоэля горящий взгляд. Для него эта пробежка после того, через что он прошел на острове, была не более чем небольшой разминкой, поэтому мастер даже не вспотел. Впрочем, как выяснилось чуть позже, и тяжелое дыхание Интенель имело своей причиной не столько физическую нагрузку. Девушка несколько мгновений сверлила его обжигающим взглядом, а затем резко оторвалась от двери и буквально прыгнула на него. И повисла, вцепившись в него руками и ногами, и впилась в губы обжигающим поцелуем. Ошеломленный Ликоэль даже качнулся, рефлекторно стиснув девушку в объятиях. А Интенель на мгновение оторвалась от его губ и жарко выдохнула.

— Еще никто и никогда не угрожал никому из-за меня насилием, мастер Ликоэль. — Она прикусила губу и, резко дернувшись, сбросила его руки с себя, а затем, продолжая висеть на нем, удерживаясь только ногами, обхватившими его талию, принялась прямо так сбрасывать с себя одежду. Ликоэль несколько мгновений стоял, ошеломленный ее взрывом, а затем, почувствовав, как его кровь, уже разгоряченная ее страстным поцелуем, буквально вскипает в жилах, стиснул ее в объятиях и…

А потом они лежали на тонком ковре ковеоля, нагие, среди разбросанной и даже разорванной одежды, постепенно приходя в себя. Спустя несколько минут Интенель пошевелилась и, повернув голову, притянула к себе его руку, в которую вцепилась в порыве страсти, да так до сих пор и не отпустила, и осторожно легла щекой на его ладонь.

— Да-а… — тихо произнесла она. — Я и не представляла, что насилие так возбуждает.

Ликоэль улыбнулся и прикрыл глаза. Бедная девочка, что она может знать о насилии? О том, что насилие никогда не может остаться односторонним. И каково это, только что вогнав боевой нож в горло противника, в следующую секунду почувствовать, как другое лезвие пробивает тебе печень, или сердце, или легкое… Нет, их учителя были совершенно правы в том, что сразу же показали им, что же такое насилие по отношению к тебе самому. Причем, не слабенькое, ограниченное, некие шлепки, щипки или, там, хлопки, или даже удары, но лишь до синяка или юшки из носа, а вот такое, предельное, смертельное… Поэтому, сейчас они, руигат, были единственными на Киоле, кто знал о насилии столько, сколько не знал более ни один другой киолец. Да что там другой, — столько, сколько о насилии знали они, руигат, не знала вся цивилизация Киолы вместе взятая!

— Скажи, а что ты сделаешь, если он и правда попадется нам на пути?

Мастер усмехнулся:

— Ничего.

— Как? — Интенель так резко выпрямилась, что ей на лицо упал распрямившийся завиток волос. — Ты что, солгал? Ты солгал?

Ликоэль озадаченно посмотрел на нее. Нет, в принципе, он всегда был честен, даже болезненно честен, но она что, считала, что он действительно что-то сделает с человеком всего лишь за один взгляд? Пусть даже этот человек, если уж быть честным, носил статус Деятельного разумного из очень большого аванса. И явно за свою жизнь попортил немало нервов множеству себе подобных, большинство из которых, скорее всего, ничего подобного совершенно не заслуживали. Ибо та презрительная гримаска на его личике явно была стандартным его выражением, а к Ликоэлю он подошел в абсолютной уверенности, что имеет полное право поступить с другим так, как ему заблагорассудится.

— Ну… это можно назвать и так, — осторожно ответил он. Интенель до сих пор часто ставила его в тупик тем, что он никак не мог понять мотивов некоторых ее поступков, и из какой логической цепочки следовали некоторые ее выводы. Впрочем, когда он попытался разобраться в этом с помощью человека, который как-то незаметно для него самого стал неким экспертом в области взаимоотношений мужчин и женщин — старшего инструктора сержанта Банга, тот в ответ на вопрос только махнул рукой:

— Э-э, парень, не забивай себе голову. Бабы, они такие, ну… понимаешь, они не башкой думают. Ну, совершенно. Нет у них логики напрочь. Они эмоцией живут. В том-то нам мужикам с ними и сложно. Чтобы ты не говорил, как бы не доказывал — если ты с ними в… ну… о, в унисон попал, в волну, так сказать эмоциональную, какую она в этот момент испытывает — все отлично! Можно любую пургу нести, она тебе поверит и согласится. А если нет — кранты. Хоть сто железных доказательств приводи — все равно ничего не получится. Этим все бабы страдают, даже лучшие из них. Просто кто-то меньше, кто-то больше. А твоя, судя по тому, что ты мне тут рассказывал, — в самой тяжкой форме. Так что ничего тут не поделаешь…

И сейчас, похоже, мастеру очередной раз пришлось столкнуться с этим во всей красе.

— Значит, — угрожающе начала Интенель, — если бы он снова начал так на меня смотреть, то ты бы ничего не стал делать?

Ликоэль усмехнулся и, протянув руку, попытался притянуть девушку к себе, но она сердито отбросила его руку, продолжая сверлить его требовательным взглядом.

— Ну что ты, конечно же, сделал бы, — успокоил ее мастер. Взгляд Интенель на мгновение стал недоверчивым, а затем, похоже, ей что-то пришло в голову, и она грациозно вскочила на ноги.

— Так, хватит разлеживаться, пошли!

— Куда?

— Куда-куда — погуляем!

Ликоэль озадаченно поднялся. Да уж, очередной выверт женской логики. Совершенно непонятная логическая цепочка от его отказа публично применить насилие в ответ на явно не заслуживающий этого повод до желания снова пойти погулять. Но никакие намеки на то, что сейчас идти как-то не с руки, потому что свидетелей их столкновения было достаточно, и что кто-нибудь их точно узнает. Если не его, то уж ее — точно. На каждого мужчину, кто хоть раз, хотя бы мельком, увидел Интенель, ее красота производила неизгладимое впечатление. Ну а потом понять, что рядом с ней именно тот, кто произвел такой фурор на террасе у водопада, не составит никакого труда.

Так что спустя несколько минут они вышли на улицу и довольно быстрым шагом двинулись по аллее. И прошли только десяток шагов, как до Ликоэля донеслись возбужденные голоса. Он инстинктивно замедлил шаг. Интенель, державшая его за руку, недовольно оглянулась. Но мастер замедлялся все больше и больше, пока совершенно не остановился, напряженно прислушиваясь к речи:

— … не смеешь так говорить мне! Или я отвечу насилием!

Ликоэль удивленно качнул головой. Ну надо же, как грозно. В этот момент Интенель сердито дернула его за руку, и они двигались дальше.

Поселение напоминало растревоженный улей. Пока Интенель, крутя головой по сторонам, тащила его куда-то весьма причудливым маршрутом, Ликоэль во все глаза рассматривал возбужденных людей, напоминающих сейчас пчел в период роения. И доносившиеся до него возбужденные фразы его отнюдь не радовали. Везде спорили о насилии. И не только спорили. Когда они проходили мимо одной достаточно возбужденной группы людей, мастер явственно услышал хлесткий хлопок, а затем взвизг, почти сразу же перешедший в утробное рычание. Но оно тут же было заглушено многоголосым гамом.

Наконец бессмысленные метания по взбудораженному поселению Интенель окончательно надоели, и она остановилась и, устало вздохнув, сообщила:

— Я хочу есть.

Ликоэль молча кивнул, а затем, покосившись по сторонам, спросил:

— Ты сильно устала?

— Ну, в общем… — И не закончив фразу тут же переспросила: — А что?

— Да я бы не хотел устраивать нам обед где-то в поселении. Тут все как-то излишне возбуждены.

Интенель наморщила лобик и огляделась:

— Да, действительно, а я и не заметила. С чего бы это?

У мастера по этому поводу уже сложились кое-какие версии, но он не стал их озвучивать, а лишь пожал плечами. А затем поднял руку и, указав на нависающие над городом величественные горные пики, предложил:

— В горы?

Интенель раздраженно взмахнула рукой.

— Нет, я устала… — Но затем, бросив пару взглядов по сторонам, изменила решение: — Хорошо, но только недалеко.




До ближайшей террасы, до которой гарантировано не доносились возбужденные голоса, они добрались довольно быстро. Интенель тут же разлеглась на широком ложе и с легкой страдальческой гримасой на лице вытянула ноги, явно демонстрируя, что возлагает все заботы по организации процесса питания на мужчину. Впрочем, Ликоэля это совершенно не удивило. Скорее его удивляло то, что за последние десять дней Интенель несколько раз сама вставала к «кубу» и даже делала нечто кроме этого. Так что он привычно набрал на панели «куба» несколько комбинаций блюд, которые, как он знал, нравятся Интенель, и, вытащив их из зоны доставки, двинулся к девушке.

Когда он подошел, та сидела, опершись на руку, а на ее лице застыло недовольное выражение. Ликоэль молча присел рядом. По старым временам он помнил, что когда Интенель недовольна, лучше просто промолчать, нежели с обеспокоенным видом начать выяснять у нее, что случилось, да в чем дело, да чем он может помочь… Так что он просто поставил около нее тарелку с ее любимым теннсо касиери и присел рядом, приступив к еде и глядя на горы. Интенель еще некоторое время не шевелилась, а потом шумно вздохнула и потянулась за своей тарелкой.

После того, как девушка поела, ее настроение заметно улучшилось. Она грациозно развернулась на ложе, ловко ввернувшись под руку мастера, прижалась к нему всем телом и замерла. Ликоэль осторожно обнял ее за плечи.

— А все-таки жаль… — мечтательно произнесла девушка.

— Чего? — невольно поддавшись этой послеобеденной расслабленности безмятежно произнес мастер.

— Ну, что я его не нашла, — все так же мечтательно произнесла Интенель.

Ликоэль замер, а затем спокойно, пряча напряжение, задал вопрос, ответ на который уже знал:

— Кого?

— Ну, этого, — в общем, ласково, но с легким оттенком легкого раздражения от его непонятливости пояснила Интенель, — курчавого. Ну которого ты бросил передо мной на колени.

— А зачем ты его искала? — спокойно спросил мастер. — Ведь я же сказал, что не буду применять к нему никакого насилия.

— Куда бы ты делся, — усмехнулась Интенель. — Я бы сделала так, что ты не смог бы иначе.

Ликоэль стиснул зубы. О, Боги, да что же это творится?! Эти люди нашли себе новую игрушку! Они даже не понимают, насколько она опасна. И что за ней стоит боль, кровь и смерть. Причем не та, что приходит во Дворцах прощания, а другая — гораздо более грязная, кровавая и совершенно неприглядная. Мастер зябко повел плечами.

— Что? — удивленно вскинулась Интенель, уютно устроившаяся у него под рукой. Ликоэль повернулся к ней и улыбнулся. Да, пора…

— Завтра я улечу, — тихо произнес он. Интенель тут же выпрямилась и с удивлением уставилась на него.

— Но… ты же… они же… тебя же никто не вызывал! — недоуменно начала она. — Мы же все это время были вместе! Я бы услышала! — Интенель скинула ноги с ложа и уперла в него требовательный взгляд. — Что произошло?

— Просто пора. — Мастер улыбнулся и провел рукой по ее волосам. — Я найду тебя, как смогу.

Интенель смотрела на него, прикусив губу. Ее глаза заблестели.

— Ты бросаешь меня?

Ликоэль молча покачал головой:

— Нет, я тебя не брошу. Никогда. Просто… ну, я понял, что не могу вот так, ничего не делая, ждать, пока все сделают без меня, а потом позовут. На все готовое. Я должен, понимаешь, должен тоже подставить плечо. Наравне с другими. Я… — И он замолчал.

Нет, мастер не сказал ей ни слова неправды. Все так и было. Он часто думал об этом все эти дни. Но как-то… лениво, что ли. Мол, пожалуй, было бы правильным, если бы он в ближайшее время… Другое дело, что это была не вся правда.

* * *


Когда-то давно, много-много дней назад, когда он впервые решился поговорить о взаимоотношениях мужчины и женщины со старшим инструктором Бангом, тот сказал ему, что у них с Интенель никогда не будет спокойной жизни. И что им на роду написано то расставаться, то вновь бросаться навстречу друг к другу. Правда, обосновывал он это немного по-другому, но Ликоэль внезапно понял, что сейчас он должен уйти. Сам. Не дожидаясь, пока Интенель устанет быть такой, какой она была все эти счастливые десять дней, и уйдет от него сама. А она начала уставать. И эта ее реакция на насилие, ее желание вновь почувствовать вызываемое им возбуждение, были не только проявлением ее бурной, эмоциональной натуры, но и симптомом того, что она уже пресыщена простым и безмятежным «быть рядом». Однако надо быть полным идиотом, чтобы попытаться рассказать Интенель эту правду…




Последняя ночь была для них бессонной. Интенель набрасывалась на него с уже давно не испытываемой жадностью. Пожалуй, так в эту ночь до этого они любили друг друга всего три раза. В тот день, когда она прилетела к нему после первого тренировочного лагеря, затем, когда пробралась к нему в изолятор, и днем, после того как он взял на болевой того красавчика. И это было еще одним подтверждением того, что мастер точно угадал с расставанием. Когда расстаются так — больше шансов на то, что тебе обрадуются при встрече.

А утром, она пошла проводить его на стоянку «ковшей».

— Куда ты летишь? — спросила она.

Мастер пожал плечами:

— Пока не знаю. — При расставании адмирал коротко проинструктировал его, каким образом он может связаться с ними в случае чего. И одним из пунктов этого инструктажа было требование выходить на связь по указанному ему номеру только в полете. Причем адмирал предупредил, что в любом ином случае связь просто не будет установлена. И Ликоэль догадывался, что одной из причин этого требования было создание таких условий, при которых в момент установления этой связи рядом с абонентом гарантированно никого не будет. Поэтому исключалась даже малейшая возможность перехвата контакта случайным соседом. Старшие инструкторы любили задавать такие условия, при которых ты как бы сам по себе все делаешь так, как нужно, и это не зависит ни от твоей добросовестности, ни даже от твоего желания.

— Ты найдешь меня? — спросила Интенель, когда он уже запрыгнул в «ковш». Ликоэль не ответил, а просто притянул к себе девушку и крепко поцеловал ее. А в следующее мгновение «ковш» рванул в небо…




Глава 3


— Ты видел, что творится на улице?

Иван повернул голову и посмотрел на Банга, который зашел в полуосвобожденный контейнер, вытирая руки куском ветоши.

— По морде дали? — спокойно спросил он.

— Ага, щас! — ехидно скривился сержант. — Обломаются. Чтобы мне по морде дать — нужен целый «Студебекер» этих сосунков.

— Тогда что же ты такой возбужденный? — делано удивился русский.

— Да ты только посмотри, что они творят, — сплюнул американец, — как с цепи сорвались. А я-то думал, у них тут прямо рай на земле. Только с выпивкой проблема, а с остальным все в порядке.

— И давно ты так думал? — усмехнувшись, поинтересовался подошедший немец.

— Это — да, — кивнул головой сержант. — Так — давно. Но такого я от них точно не ожидал.

Иван усмехнулся. На этом терминале они торчали уже шестой день. Сразу после приземления «капсулы» они распрощались со своими вольными и не совсем попутчиками и легкой рысью часов за шесть добежали до соседнего поселения. Вернее, даже не до соседнего, ближайшее из располагавшегося на той же тропе, по которой они двинулись, земляне миновали, сразу после поселения сменив тропу и приняв влево, ближе к горам, и лишь добравшись до следующего, рискнули воспользоваться «ковшами». Заказав сначала два, а затем, с некоторым перерывом, еще по одному. Да и на этих «ковшах» они не сразу отправились к подготовленному адмиралом укрытию, а сделали несколько несвязанных прыжков из одного поселения в другое, в процессе этого выкинув те личные терминалы, которые адмирал вручил им еще на острове, и активировав новые, каковых у Ямамото оказался целый запас. Ну да никаких особых проблем с заведением нового личного терминала, как и с новой регистрацией в Сети, на этой планете не существовало. Прямо земля непуганых идиотов. А с другой стороны — зачем? Любые правила и приемы имеют место быть, пока в них имеется хоть какая-нибудь польза, а как только она исчезает — они довольно быстро перестают соблюдаться. Даже если их никто никогда официально и не отменяет. Вон, Банг рассказывал, что у них в Штатах туча всяких забавных законов, например, в городе Юрика, в их американском штате Иллинойсе, мужчинам, носящим усы, запрещается целовать женщин, а в Мичигане женщина не может постричь волосы без предварительного согласия мужа. И что, кто-то эти законы соблюдает, что ли? Ага, щас! Попробуй, найди женщину, которая будет спрашивать мужика, какую ей прическу носить. Нет, где-то, наверное, и такие имеются. Жизнь, она куда как многообразна и удивительна. Одно то, что с ними четырьмя случилось, уже ни в какие ворота не лезет… Однако Ивану такие пока нигде не встречались. Да и Банг говорит, что все эти законы уже давно никого не волнуют.

Так и здесь, с этой жизнью — никакой необходимости в неких мерах, поддерживающих хотя бы минимальный режим секретности, не существовало. Отдельных государств, тем или иным способом шпионящих друг за другом, или хотя бы крупных корпораций, занимающихся промышленным шпионажем в целях обретения неких конкурентных преимуществ, не существовало уже тысячелетия. А непременно образующиеся вследствие обязательного наличия в любой человеческой популяции некоторого количества особей, отягощенных личными амбициями, конкурирующие между собой творческие, научные и властные группки и союзы, по причине отсутствия профессионально занимающегося разведкой, диверсиями и саботажем, а также контрразведкой и противодействием саботажу слоя людей, в этой области были абсолютными дилетантами.

Так что, возможно, и все предложенные адмиралом меры типа смены личных терминалов и такого «рваного», с пересадкой, выдвижения к месту новой дислокации, тоже были излишни. Но с адмиралом никто не спорил. Если командир считал, что так надо — сделаем, не развалимся. Все земляне были старыми солдатами, и в их головы накрепко было забито непременное солдатское правило: чем больше будешь беречь руки или ноги — тем вернее потеряешь голову. Сколько уже бестолковых рядом с ними, пожалев себя и недооборудовав позицию после долгого и тяжелого ночного марша, сложили голову при первом же утреннем налете или артобстреле… Тем более что пробежка в пару десятков километров для их сегодняшнего физического состояния нынче было если и не легкой разминкой, то уж никак не более, чем средней нагрузкой. Перебросив сюда, на Киолу, их сущности, Алый Беноль сотворил им тела, построенные с использованием всех достижений местной медицины и биологии. А все они и у себя дома отнюдь не относились к слабакам. Ну а два года интенсивных тренировок на грани физических и психических возможностей развили эти полученные тела до верхнего предела их возможных способностей. И довольно короткий «отдых» в медицинском изоляторе никого из них сильно не расслабил. Так что когда все четверо, ритмично дыша, вскарабкались по весьма крутой горной тропке, ведущей к дверям довольно большого, но на первый взгляд изрядно обветшавшего дома, никто из них не ощущал себя таким уж уставшим.

— Стой! — коротко скомандовал бежавший впереди Исороку. И куцая колонна тут же остановилась.

Адмирал развернулся и, упругим шагом пройдя мимо всех троих, негромко сообщил:

— Сначала офуро,[1 - Японская ванна.] затем — легкий ужин и спать. Мы проведем здесь несколько дней, так что время обсудить накопившиеся вопросы — будет. — Адмирал замолчал. Ответом ему были три коротких кивка. Действительно, после столь дерзкого побега надо было некоторое время отлежаться, посмотреть как отреагируют власти, приглядеться к тому, как будет действовать их вновь завербованный агент — Темлин. Не рискнет ли он сдать все их договоренности своему прежнему шефу — Желтому Влиму? Да, в этом случае он терял гораздо больше, чем если бы аккуратно соблюдал все согласованные с ними договоренности, но человеческая душа — потемки. А вдруг он напугался более чем необходимо. Или, скажем, между ним и его шефом существуют иные, неизвестные им договоренности или некие особенные отношения, позволяющие ему надеяться на лучшее даже в случае открывшегося предательства. Ну, или, в крайнем случае, сам Желтый Влим окажется куда как более хитрым и проницательным и сумеет вывести своего помощника на чистую воду. Да мало ли… Их побег так же, хоть и был организован с, по местным меркам, просто запредельным запасом прочности, все равно, как и все в этом мире, не имеет иммунитета от неприятных неожиданностей. Так что и с этой стороны имело смысл переждать и посмотреть насколько все прошло шито-крыто.

Адмирал улыбнулся и широким жестом указал на слегка покосившиеся ступеньки:

— Добро пожаловать… так у вас, кажется, принято говорить, Иван?

Старший лейтенант усмехнулся и, двинувшись в сторону двери, буркнул:

— Ага, только еще хлеб да соль нужны и, это, Ители. В кокошнике.

Ответом ему был громкий гогот, вырвавшийся из трех здоровых, молодых глоток.

* * *


В том укрытом в горах доме они прожили несколько дней. Отто в первый день поворчал по поводу жутко скрипящих ступеней, но Ямамото, привычно улыбаясь, рассказал всем о «соловьиных полах»[2 - Соловьиные полы — японская средневековая система охраны, представляющая из себя специальным образом изготовленный пол, издающий при движении высокие звуки. Предназначалась для исключения незаметного проникновения в комнату охраняемой персоны.] в императорском дворце, в Киото, и все согласились, что да — не помешает. Тем более что, как выяснилось, в этом доме существовал и запасной выход, выводящий в пещеры, ведущий чуть ли не на ту сторону хребта. Во всяком случае, адмирал, когда еще присматривал этот дом в качестве убежища, прошел по нему почти три километра. И, как бы эти предосторожности на этой планете не выглядели излишеством, жизненный опыт всех собравшихся против этого совершенно не протестовал. Пусть будет, а понадобится или нет — жизнь покажет.

Первый день все отсыпались и отъедались. А к вечеру адмирал и русский, как наиболее освоившие специфические приемы поисковиков в Сети, выдвинулись в поселок и, заказав на парковке пару «ковшей», разлетелись в разные стороны. Предстояло прошерстить Сеть на наличие любых упоминаний, связанных с медицинскими изоляторами, и также любых телодвижений, имеющих отношение к скандалу с Алым Бенолем. Работать было решено с общедоступных «окон», не требующих регистрации индивидуальных терминалов и подальше от места дислокации. На первый взгляд это так же выглядело дутьем на воду, ну, да и хрен с ним…




Через три дня, когда стало ясно, что их побег по-прежнему остается тайной как для Симпоисы, так и для широких слоев местной общественности, Ямамото рискнул выйти на связь с Темлином. Тот подтвердил, что все произошедшее удалось сохранить в тайне, в том числе от Желтого Влима, что же касается озвученного ему требования насчет того, чтобы взять под свой контроль все, связанное с проектом Алого Беноля, то тут так же все сложилось самым лучшим образом. Столь резкая реакция общественности и разразившаяся после этого дискуссия оказались для Желтого Влима, как, впрочем, и для остальных членов Симпоисы, полнейшей неожиданностью. Так что Глава Симпоисы в настоящий момент старался максимально дистанцироваться от происходящего и демонстративно умыл руки, передав все расследование в руки специально избранного комитета Симпоисы под руководством Пламенной. Но полностью пустить дело на самотек столь прожженный бюрократ все же не мог себе позволить. Поэтому основным техническим руководителем, на которого возлагались обязанности по организации работы комитета Симпоисы и своевременному предоставлению ему всех необходимых для сего свидетелей, улик и так далее, был назначен именно Темлин. Причем, без каких бы то ни было телодвижений с его стороны.

Впрочем, в бочке этих явно положительных новостей была и солидная ложка дегтя. Дело в том, что среди того набора техники и аппаратуры, который был заказан для проекта, отсутствовал такой ключевой элемент как транспортный корабль, который должен был доставить подготовленное подразделение на Олу. Все, что связано с передвижением за пределами атмосферы Киолы жестко контролировалось Симпоисой, поэтому адмирал с Бенолем не рискнули заказать корабль в то же время, что и остальное оборудование, справедливо опасаясь, что подобный шаг мгновенно привлечет внимание к проекту Беноля. Тем более что корабль им нужен был для Киолы довольно необычный. Ибо те модели кораблей, которые были заказаны для Избранных, адмирала совершенно не устраивали. Избранные собирались прибыть на Олу совершенно открыто и, более того, заранее оповестив находящихся на Оле инопланетников о месте и времени посадки. Так как выбранная ими стратегия требовала, чтобы к моменту прибытия Избранных уже ожидали бы… хм, назовем это «благодарные зрители», на которых они и собирались воздействовать волшебной силой высокого искусства. Адмирал же собирался прибыть на Олу максимально скрытно, со всей доступной маскировкой, и приступать к действиям только обжившись и собрав информацию о том, кто и что им противостоит. Так что руигат был необходим транспортный (ну, или, десантный) корабль совершенно другого типа. Максимально скрытный, быстрый, способный к маневрированию в атмосфере и… это уже была идея адмирала, способный к погружению под воду. Кроме того, он должен был быть банально куда крупнее кораблей Избранных, задачей которых было только доставить их с Киолы на Олу. Руигат же собирались использовать свой корабль еще и как базу снабжении и, во всяком случае, на первом этапе, — как производственную базу. Вследствие чего корабль должен был иметь еще и достаточные объемы для размещения производственного оборудования и запасов сырья. Так что никаких шансов на то, что воплощение подобного проекта не привлечет самого пристального внимания членов Симпоисы уже с момента заказа на разработку проекта, практически не было. Поэтому с кораблем решили пока подождать. Адмирал из-за соблюдения режима секретности, а Беноль потому, что считал что ему удастся убедить остальных членов Симпоисы поддержать его проект. Потом. Чуть позже. Ну, когда все смогут убедиться, что насилие — это не так страшно, как считалось ранее… Поэтому к настоящему моменту никакого транспортного корабля у руигат не было даже в проекте. И никаких шансов его заказать. Однако как показалось Темлину, эти новости вовсе не показались поводом не то, что для паники, но и для беспокойства.

— Не беспокойтесь, уважаемый, — чуть прикрыв веки, успокаивающе кивнул адмирал. — В свое время мы решим этот вопрос. А сейчас перед нами стоят более насущные задачи…

Закончив беседу с Темлином, Ямамото развернулся к остальным землянам.

— Аматэрасу благоволит нам, — торжественно произнес он. — Первый этап прошел успешно, а перспективы следующего выглядят почти безоблачно.

* * *


Так и получилось, что спустя три дня четверо землян оставили свое убежище в горах и переместились в Тембрниу, крупное поселение-порт, являющееся крупнейшим транспортным узлом на западном побережье континента. Именно в Тембрниу, на одном из закрытых терминалов и были сосредоточены все основные «улики» и «доказательства» чудовищного и попирающего самые основы морали и нравственности жителей Киолы проекта Алого Беноля. То есть все, уже изготовленные в рамках него запасы вооружения, снаряжения и имущества, а также необходимые для его успешного функционирования на Оле сервисные механизмы.

Поскольку киольцы с очень большой неохотой жили в крупных городах и уж тем более в транспортных и промышленных центрах, свободных площадей для проживания в Тембрниу оказалось до черта. Так что уже спустя несколько часов после прибытия четверо новоиспеченных техников по обслуживанию погрузочно-разгрузочных механизмов и устройств приступили к своим обязанностям в терминалах С23РГ11.223 и С23РГ11.224, располагавшихся как раз через забор от закрытой секции Д-«прим», занятой всем, имеющим отношение к проекту Алого Беноля. Искусственно сформированная социальная система Киолы была столь серьезно «заточена» на то, чтобы создавать максимально благоприятные условия любым желаниям граждан Киолы, захотевшим принести хоть какую-нибудь общественную пользу, что вопрос — а на хрена предельно автоматизированному терминальному комплексу, уже сотни лет вполне себе исправно функционирующему безо всяких техников, понадобилось аж четыре таковых, даже не возник. Если гражданин Киолы, вместо того чтобы жрать, спать и трахаться, изъявил желание заняться хоть чем-то еще — ура и виват! Немедленно создаем ему для этого все возможные условия. Ну, если, конечно, они не несут при этом никаких угроз для окружающих, каковое требование в данных условиях соблюдалось стопроцентно. Поскольку в любой из механизмов терминалов была встроена развитая система диагностики, а техобслуживание и ремонт осуществлялись автоматически, как согласно графика, так и по запросу диагностических систем. Так что никаких особенных проблем, которые могли бы возникнуть при обслуживании механизмов механиками, прошедшими обучение только трехчасовым гипнокурсом, возникнуть не могло априори. Ну а мощности малого мобильно погрузчика оказалось вполне достаточно, чтобы не слишком прочная стена между терминалом С23РГ11.223 и располагавшейся прямо по соседству секцией Д-«прим» оказалась аккуратно продавлена. Так что доступ к необходимому оборудованию земляне получили уже на следующий день после того, как появились в терминалах С23РГ11.223 и С23РГ11.224. Причем, поскольку штатные входные двери и ворота секции оказались закрыты, никаких сигналов о проникновении в секцию никуда не поступило. Киольцам просто в голову не могло прийти, что проникнуть в секцию можно как-то иначе, чем через обычные двери. И вот уже несколько дней земляне были заняты тем, что разбирались со всем, что удалось создать в рамках проекта.

Поскольку до этого трое — Скорцени, Розенблюм и Воробьев — занимались в основном почти только тренировками да обучением личного состава, а адмирал тянул на себе огромный объем планирования и текущее обеспечение, к настоящему моменту из изготовленного им удалось «потрогать руками» только вооружение и снаряжение. Для чего предназначено многое из остального они даже и не догадывались. Ну, из каких глубин интуиции может прийти озарение, что вот этот голубовато-серый контейнер содержит оборудование, предназначенное для юстировки дульных фокусирующих кристаллов, а вот эти желтые «катушки» размерами в полтора человеческих роста — пока заглушенные энергореакторы, предназначенные для перезарядки энергобатарей вооружения? Так что все это нужно было еще осваивать и осваивать. Чем они все эти дни и занимались…

* * *


Банг, видимо, был не против и далее развивать тему творящегося за пределами терминала беспредела, но в этот момент за стенами контейнера, в котором торчал Иван, глухо взвыл средний колесный транспортер, а затем послышался громкий рев Отто:

— Эй, ude, ты там не уснул?!

— Нет, nazi! — взревел в ответ американец, и, скривившись, буркнул: — Вот неугомонный, перекурить нельзя. — После чего сунул ветошь за отворот рукава и вынырнул из контейнера.

Иван тихо рассмеялся. Пару лет назад, когда они только появились в этом мире, подобные обращения непременно привели бы к тому, что эти двое вцепились бы друг другу в глотки, а сейчас… ничего особенного. Вроде шутки.

Ох, как меняется мировоззрение после того, как посмотришь на то, что творится на родимой Земле из такого страшного далека! Как много из того, что казалось истиной, причем незыблемой, внезапно оказывается глупостью, а то и просто обманом… Ну да с этим-то они уже все смирились. Но вот друзья, родные, да и как там вообще?

Нет, в том, что фашистского зверя загнали, и уже давно, в его логово и там добили, он ничуть не сомневался. В этом особенно не сомневался даже майор, пусть его нацистские заморочки за это время изрядно трансформировались, а германский патриотизм даже и усилился. Так вот, он уже не сомневался, что Берлин взят, и именно русскими.

Впрочем, за то, во что теперь трансформировался нацизм майора, его бы, пожалуй, собственные соратники по СС вздернули бы на первой же осине. Ну, еще бы — записать в арийцы не только германскую «высшую расу», но еще и «неполноценных» русских, узкоглазых японцев и, уму непостижимо, даже евреев! Причем, с полным пренебрежением к расовой теории доктора Гюнтера. Эта возникшая в нордическом мозгу Отто теория служила постоянным объектом шуточек Банга, но Скорцени первое время отстаивал ее с ярой настойчивостью, утверждая, что Гюнтер идиот, а все эти формы черепа, носа и ушей, а также цвет глаз и волос — не имеют никакого значения. Вон в руководстве Рейха вообще тех, кто соответствует этим признакам, практически не имеется. И что? Главное — внутренняя сила! Воля! И Долг! Если человек знает, что такое чувство долга, и готов отринуть низменные желания ради чего-то большего, именно он и есть настоящий ариец, «высшая раса».

В этом месте частенько влезал Иван и, рубя воздух ладонью, заявлял, что нечего тут путать, поскольку то, что только что озвучил майор, есть основной жизненный принцип любого коммуниста «Если не я, то кто?» Причем, марксизм-ленинизм с его интернациональным подходом прямо заявлял, что… И тут обычно к спорящим присоединялся Банг и подливал масла в огонь, заявляя, что, например, иудей — это вообще не нация, а вера. И среди евреев встречаются даже черномазые, каковых он, как истинный бруклинец, на дух не переносит, но факт — есть факт. И еще одним фактом является то, что, как сказано в Талмуде, лишь евреи являются избранным народом, что опять же, вкупе с тем, что евреем может быть любой…

Впрочем, все эти споры прекратились уже давно. После того, как Исороку, некоторое время послушав их перепалку, тихо вздохнул и произнес:

— Долг — тяжел как гора, смерть — легка как пух.

Все тогда замолчали и обернулись к адмиралу. Ямамото улыбнулся и пояснил:

— Буси-до. Путь воина. — Он пожевал губами, а потом тихо заговорил: — Вы все правы. И не правы. То, о чем вы спорите, это не только признак арийца, как ты его себе представляешь Отто, или коммуниста, как об этом думаешь ты, Иван, или даже истинного иудея, несущего на себе долг перед семьей, кланом и всем народом… Это — Путь человека. Путь воина. Путь самурая. Все живое вокруг рождается со своими желаниями и предпочтениями. И большинство взрослеет, старится и умирает, даже не попытавшись высунуть носа за пределы круга, очерченного этими желаниями. Большинство — рыбы, растения, животные, птицы, обычные люди. Их желания просты и естественны. Теплый склон горы или теплый дом. Удобренная почва, лес или озеро, полные добычи, либо достаток. Доступная текущая самка или наличие денег на гейш. Вот таков круг их интересов. Все остальное — богатство, драгоценности, шикарный ночной горшок и отдельный слуга для полива, личное авто или пруд в домашнем саду, — всего лишь вариации этой жизни. И только те, кто способен выйти за пределы этого круга и… облечь себя долгом — перестают быть животными. Крестьянин, кроме обработки своего поля, пробивший своей мотыгой дорогу через горы для всей деревни, торговец, бесплатно кормящий и воспитывающий сирот, воин, до конца, исполнивший свой долг и защитивший людей от бандитов и убийц… — Адмирал сделал паузу и, привычно улыбнувшись, тихо закончил: — И если мы все понимаем суть, разве так уж важно, как это называется?

Тут за стенкой контейнера послышался какой-то низкий вибрирующий звук, а затем яростные чертыханья Скорцени. Русский вздохнул, яростно потер лицо рукой и вперил сердитый взгляд в развернутый перед ним голоэкран. Так, не время сейчас предаваться воспоминаниям, а ну старший лейтенант Воробьев — собраться и работать! Значит, так: «Для перехода на вторую конфигурацию зарядных токов необходимо набрать на пульте команду DFGHKL и кликнуть по отметке „перейти“»…

* * *


Обедали они в «своем» терминале. Нет, можно было вызвать «ковш» и сгонять до ближайшей общественной террасы, здесь, в Тембрниу их было просто море, а вот на территории терминальных комплексов «кубы» отсутствовали напрочь, но работы было столько, что тратить пусть и несколько минут на полет и обратно было жалко. Тем более сколько всего им отведено судьбой времени на то, чтобы разобраться с оборудованием, никто точно сказать не мог. Ну, может, кроме Господа Бога или этой самой все время поминаемой адмиралом Аматэрасу. А это означало, что в любой момент мог прийти сигнал от Темлина или адмирала, что нужно быстро сворачиваться, грузиться и линять в одно из заранее подготовленных Ямамото мест, где существовал шанс на что какое-то время их не найдут. Но все эти «заранее подготовленные» места располагались почти исключительно в такой глуши, что все неосвоенное там придется осваивать «пеший по машинному» и методом тыка и трех «п» (пол, палец, потолок). Поскольку никакого доступа к Сети, этому уникальному всеобщему путанику/справочнику, там не будет. Сейчас же все непонятности и затруднения разрешались с помощью японца и его подруги. Все время, пока трое землян находились в секции Д-«прим», эти двое сидели за общественными «окнами» на какой-нибудь из террас Тембрниу, одновременно и контролируя обстановку через предварительно взломанный узел транспортного контроля и находя в Сети ответы на недоуменные вопросы соратников, озадаченных очередным непонятным термином или пассажем в инструкции к новому прибору или механизму. Ну а ближе к трем часам пополудни либо адмирал, либо Ители, загрузившись в ближайшем «кубе» заказанными блюдами, прилетали в секцию Д-«прим». Вот и сейчас Иван едва успел закончить разбираться с настройками генератора, как глухое рокотание приводов среднего колесного транспортера затихло, а спустя минуту раздался голос Банга:

— Эй, комми, ты там что, решил точно стать этим… как его… а-а, победитель социалистического соревнования! — заржал американец. И сразу же: — Ладно, хорош, Ваня, жрать иди!

На этот раз еду привез адмирал. Иван выбрался из контейнера, сполоснулся и подошел к трапезничающим товарищам к тому моменту, как Банг уже покончил со своей порцией и устроился в теньке, прихлебывая сэлли из запотевшего стакана. И доставая Ямамото:

— Нет, вот ты мне скажи, адмирал, как это они все так сразу с ума-то посходили?

Японец, как обычно, улыбнулся. Но, поскольку, услышав вопрос американца немец так же прекратил степенно хлебать густой суп и заинтересованно прислушался, да и стоявший рядом с полотенцем на плече Иван так же замер, задумался, а затем заговорил:

— Понимаете, у них здесь, на Киоле, очень интересное, но искусственно созданное общество. Не появившееся в результате эволюции, то есть того, что люди тысячелетиями накапливали свой собственный опыт, шли путем проб и ошибок, нащупывая истину, или, хотя, приемлемую большинством правду, и вот, наконец, все вместе, или, в большинстве своем, выросли… ну или дозрели до того, что мы сейчас видим. Нет… — Адмирал замолчал и слегка наморщил лоб, похоже, подыскивая формулировки. Так бывает. Часто. То есть ты вроде уже все понял, разобрался, а поскольку пока не было необходимости донести это самое свое понимание до других — не дал себе труда доформулировать его до конца. Отлить в четкие и понятные формулировки. А когда необходимость в этом возникла — выяснилось, что и твое собственное понимание так же не полное, а, скорее такое… интуитивное.

То, что мы видим вокруг себя, произошло в результате того, что некая группа людей, наверное, очень умная и знающая, возможно, даже самая умная и знающая на то время, решила, что все — она наконец постигла истину. Что для нее не существует никаких, даже самых сокровенных тайн, что именно на них настал конец истории этой цивилизации. И потому они, эти люди, не только имеют право, а просто обязаны предпринять все силы для того, чтобы сделать людей лучше, правильнее, возвышенней. То есть приблизить к полному идеалу. Ну, в том виде, в котором они представляют себе этот идеал… — Тут адмирал бросил быстрый взгляд на двоих, русского и немца, в глазах которых тут же мелькнуло понимание.

Ну да, нечто подобное произошло и у них. В настоящий момент на Земле именно в их странах у власти так же были люди, которые посчитали, что и для них наступил конец истории, что все ясно и понятно, и что наконец постигнута абсолютная истина в том, как устроен мир и человек, а главное — в том, как он должен быть устроен. И ничего существенного более открыть и понять невозможно. Да и не нужно. Поэтому пришла пора переделать все человечество по новому, единственно правильному образцу.

Сержант Розенблюм же отреагировал на это кривой усмешкой. Уж он-то был абсолютно уверен, что в его стране, созданной людьми, сбежавшими от тирании и гнета, и, как утверждалось в его стране всеми и всегда, ставящих во главу угла именно свободу, для того чтобы построить в новых землях, в благословенной Америке, новую, свободную и справедливую жизнь, никогда не найдется придурков, вздумавших учить других людей как им следует жить…

— Так вот, эти люди действительно были очень умны. И упорны. Поэтому им удалось добиться своих целей. И даже без таких уж больших издержек. То есть без революций, войн и голода, которые всегда сопровождали подобные попытки у нас, на Земле. Впрочем, возможно, дело было в том, что они просто не торопились. Ибо это произошло не сразу. Мне удалось найти в Сети намеки на то, что этот процесс занял на Оле и Киоле порядка двухсот лет. Да и потом еще несколько сотен лет система оттачивалась и шлифовалась, пока наконец не сформировалась в современном виде. И с тех пор люди живут так, как мы это видим. Не зная голода, почти не зная преступлений, спокойно и беззаботно. — Тут адмирал усмехнулся. — Но и почти не зная побед, не интересуясь ничем, кроме плотских утех и избегая малейших трудностей.

Немец ухмыльнулся:

— Ну да, болото… никому ничего не интересно, кроме того, чтобы такое новенькое надеть, сожрать и с кем-нибудь новеньким трахнуться. Все остальное — только повод почесать язык.

Ямамото кивнул с печальной улыбкой:

— Да, это так. Единственная конкуренция допустима здесь только в творческой и научной сфере. Но и там ее уровень настолько слаб, что самые талантливые и амбициозные современные ученые занимаются лишь интерпретацией уже когда-то достигнутых показателей или поиском новых вариантов использования уже созданных технологий. Что же касается творчества, не смотря на то что достижения в области творчества считаются этой цивилизацией наиболее престижными, реально творчеством в разных формах занято менее одной десятой процента от общего числа живущих на планете. Наукой же, даже такой усеченной и ослабленной, вообще занимаются тысячные доли населения. Остальные… — Адмирал развел руками.

— Хэ, а кто ж обеспечивает все это? — недоуменно спросил Банг, обведя рукой терминал. Иван и Отто обменялись усмешками.

— Машины, старина, механизмы, — хлопнув по плечу американца, сообщил ему Иван.

— Не, ну я понимаю, не дурак, — горячо начал Джо, — ни в «капле», ни, скажем, в иуэле Беноля мы никакого обслуживающего персонала не видели, да и вообще, все эти «кубы», «окна», «шары», они тоже без всякого там обслуживающего персонала работают. Но вообще без людей?!

Адмирал кивнул:

— Тем не менее это так. Для функционирования цивилизации Киолы люди вообще не нужны… то есть, нет, нужны конечно. Чтобы придать существованию этой цивилизации хоть какой-то смысл. Скажем, такой, который имеет присутствие в жилище человека аквариума с золотыми рыбками. Но не более…

— Ли-ихо… — выдохнул Банг и задумался. А Иван шагнул вперед и, ухватив свою порцию, уселся прямо на теплые плиты, приступив к обеду.

— А-а-а, ладно, — махнул рукой Банг, оживая, — все равно я в этой мути разбираться не собираюсь. Если уж эти ребята довели себя до уровня аквариумных рыбок, то Бог им судья. А мне на это по большому счету — чихать! Но мне не понятно, почему это у них вся их благостность вот так сразу пошла кувырком? Вы посмотрите что делается-то…

— Это как раз результат того, что их общество создано искусственно. Без учета глубинных мотивов и моделей поведения, заложенных в человеке, — несколько грустно продолжил Ямамото. — Человек изначально предопределен насилию. Справиться с этой предопределенностью можно двумя путями — либо познакомить его с насилием, научить его контролировать свое и чужое насилие, сдерживать его, противостоять ему. То есть загнать насилие в некие рамки, жестко ограничив его, но и создав возможность где-то и как-то, в определенных условиях, ограниченных законом, моралью, традициями, модой, либо необходимостью время от времени его проявлять. Либо, как они поступили на Киоле — искусственно сделать вид, что его просто не существует.

Исороку сделал короткую паузу, задумчиво выпятил губу, а затем продолжил:

— Это сложно. Очень сложно. Для этого создателям этой системы пришлось пойти на полное разрушение семьи. На почти полное подавление материнского инстинкта у женщин. Вспомните, семьи как таковые здесь существуют только на Острове, месте, где поселяются местные изгои, которых все остальные считают не совсем нормальными. А в городах и поселениях остальной части плана мы с вами не видели ни одного ребенка… Но иначе было нельзя. На любую даже тень угрозы своему ребенку любая мать инстинктивно реагирует насилием.

Трое собеседников адмирала понимающе переглянулись. Действительно в поселениях киольцев практически не было детей. Но из осторожных расспросов выяснилось, что это отнюдь не запрет, а просто киольцы не очень любят обременять себя детьми. Да и потом, практикуемое большинством непостоянство в связях служило тому, что подавляющее большинство родивших женщин практически сразу после родов передавали детей «на попечение общества», вновь возвращаясь в водоворот неги и удовольствий. Причем, совершенно искренне считая при этом, что специализированные «детские центры развития» обеспечат чадам куда более комфортные условия роста и проживания, чем существование поблизости от любого из родителей.

В принципе, так оно и было на самом деле. Ибо то, что новые поколения киольцев по-прежнему способны не только рассуждать о тонких вкусовых отличиях нового творения Тиэлу или последней постановке Пламенной, но и просто читать, считать и связно выражаться, было несомненной заслугой именно этих центров. С такими родителями, каковыми могли бы стать обычные киольцы, у их детей не получилось бы стать даже просто грамотными…

— Так вот, — продолжил адмирал, — все это могло продолжаться до тех пор, пока насилие оставалось как бы не существующим. То есть, так сказать, невидимым. Но сто срок лет назад насилие ворвалось в эту столь строго и четко организованную цивилизацию, построенную на столь мастерски поддерживаемой системе иллюзий…

Русский, немец и американец обменялись понимающими усмешками. А что тут было говорить. Иллюзии жизнеспособны только в искусственных, специально созданных условиях. Сталкиваясь с реальной жизнью, они всегда развеиваются как дым.

— Первоначальный шок от Потери был очень сильным. — Голос Исороку звучал слегка приглушенно. Казалось он читает некую книгу… ну, или аналитическую справку. Правда исполненную с мастерством профессионального журналиста или писателя. — Но ситуацию удалось исправить, внеся в массовое сознание четкое разделение на «мы» и «они». Мы — результат тысячелетий развития высочайшей цивилизации, а они… — Тут адмирал усмехнулся. Но затем усмешка покинула его лицо и он продолжил: — Однако довольно скоро ситуация начала скатываться в тупик. Ибо если мы результат тысячелетий развития высочайшей цивилизации, причем в верном направлении, то даже столкнувшись с чем-то необычным и неожиданным, эта самая высокоразвитая цивилизация должна, пусть и потерпев в начале столкновения некоторую неудачу, все равно явить миру свое преимущество и найти удобный и приемлемый для себя выход из положения. Но вот уже сто сорок лет цивилизация Киолы не может ничего поделать с Потерей. На самом деле нынешний проект Пламенной был не первым и даже не десятым. Всего на суд киольцев было предложено около сотни проектов возвращения Потери, шестнадцать из которых были так или иначе приняты к исполнению. Однако лишь неутомимая энергия Пламенной смогла довести действующий на данный момент проект почти до конца. Вернее, — адмирал усмехнулся, — на самом деле до конца.

— То есть? — удивленно переспросил Скорцени. Он единственный из землян когда-то встречался с Пламенной и даже попытался принять некое участие в ее проекте, не совсем, правда, точно представляя его действительную идеологию и рамки, и потому относился к нему весьма ревниво.

— Ну… мы с Ители нашли в Сети косвенные признаки того, что проект Пламенной в последнее время так же неким образом должен был быть приостановлен. Что, в рамках действующей на Киоле системе управления, практически означало бы его неминуемое прекращение.

— И? — поощрил адмирала Иван.

Ямамото пожал плечами.

— Похоже, в ситуации, создавшейся после обнародования обвинений против Алого Беноля и последовавшей вслед за этим вспышке насилия, у Симпоисы, а главное, у теневых дирижеров общества Киолы, нет никакой возможности, кроме как продолжить проект Пламенной. Иначе издержки на приведение ситуации с отношением к насилию хоть в сколь-нибудь устраивающие их рамки окажутся слишком велики. Либо эта ситуация вообще выйдет из-под контроля. Но речь не об этом… — Он повернулся к Бангу. — Ты же спрашивал меня почему они пришли в такое возбуждение?

Мастер-сержант кивнул.

— Как я уже говорил, первое столкновение с насилием социальная структура Киолы смогла пережить с некритичными потерями, да еще и растянутыми во времени вследствие того, что это насилие в массовом сознании было очень быстро и умело отделено от самих киольцев. Насилие пришло извне, а киольцам внушили, что вот как раз здесь и сейчас, именно на отношении к насилию и проходит тот рубеж между наследием великой развитой цивилизации и варварством. И удержаться на этом рубеже, не ответить насилием на насилие — и есть самая большая доблесть и честь… ну, или как-то так. — Тут адмирал усмехнулся и всем стало понятно, что он имел в виду. Да уж, с таким ценностным аппаратом, какой был у большинства киольцев, о какой вообще гордости и чести может идти речь…

— А сейчас произошло нечто немыслимое. Внезапно выяснилось, что продукт столь древней и развитой цивилизации, каковым считают себя киольцы, не только способен к насилию, но и что один из могущественнейших умов современной Киолы, многими вообще почитаемый как самый могущественный ум не просто современной Киолы, но и едва ли не всего последнего тысячелетия, посчитал, что это самое насилие киольцам просто необходимо. — Исороку замолчал. Банг некоторое время тоже сидел молча, осмысливая все, что сказал адмирал, а потом понимающе хмыкнул:

— Вон оно что… да, тогда понятно, что у них крыша поехала.

— А я вот чего не пойму, Исороку, — задумчиво произнес майор. — Нам-то теперь что делать? Ну ладно, освоим мы здесь все эти генераторы, дубликаторы и так далее. Дальше-то что? Роты — нет. Мы — скрываемся. Программа подготовки пошла псу под хвост. Ты собираешься отправляться на Олу вчетвером и там начинать все по-новой?

Ямамото улыбнулся и отрицательно покачал головой. Скорцени несколько мгновений смотрел на него, ожидая пояснений, но адмирал молчал, продолжая загадочно улыбаться.

— Тогда как ты все это… — слегка раздраженным голосом начал немец, но в этот момент из личного терминала Исороку послышался сигнал вызова. Адмирал сделал знак всем замолчать и, бросив короткий взгляд на данные входящего звонка, улыбнулся еще шире, после чего активировал канал…




Глава 4


— Кто ты и чего тебе здесь надо?

Тиэлу несколько мгновений вглядывался в человека, стоящего на пороге вполне себе обычного дома. Он был невысок, но крепок и, главное, его взгляд очень сильно отличался от взгляда обычного киольца.

— Я… Тиэлу, мастер над вкусом и образом.

Взгляд стоящего перед ним человека стал несколько озадаченным, затем изумленным, а потом он ошарашено переспросил:

— Тиэлу… то есть, тот самый?!

Мастер молча наклонил голову. Человек несколько мгновений пялился на него, а затем сглотнул и снова спросил:

— Что вам здесь нужно, мастер?

Тиэлу глубоко вздохнул и произнес:

— Я… хочу быть с вами.

— С кем, с нами?

— С теми, кто собирается отправиться на Олу и вернуть Потерю.

Стоящий перед ним человек нахмурился и осторожно заговорил:

— Мне кажется, что вы что-то напутали, мастер. На Олу возвращать Потерю собираются Избранные. А они…

— Я знаю, — прервал собеседника Тиэлу, — к ним я не хочу. Простите, но я просто не верю в то, что у них хоть что-то получится.

— Почему? — Взгляд человека стоящего перед мастером, мгновенно стал жестким и куда более настороженным, чем прежде. Хотя он и сначала отнюдь не сиял любовью и доверием.

— Потому что те, кто уже подверг насилию невиновных и несопротивляющихся, вряд ли ответят чем-либо другим тем, чья задача будет состоять в принуждении их изменить устраивающее их положение. Даже если это принуждение будет использовать максимально ненасильственные формы. А Избранные совершенно неспособны противостоять насилию.

Стоящий перед ним несколько мгновений переваривал сказанные им слова, а затем усмехнулся:

— Эка сказано, мастер! — Он окинул Тиэлу куда более дружелюбным взглядом. — А почему вы все-таки пришли сюда? Кто вам рассказал об этом месте?

Тиэлу опустил глаза:

— Я… мне… он просил никому об этом не рассказывать.

— Совсем никому?

Мастер воткнул напряженный взгляд в стоящего перед ним человека, а затем тихо, едва-едва слышно произнес:

— Только руигат…

Человек еще пару мгновений испытующе смотрел на Тиэлу, а затем шагнул в сторону, открывая проход.

— Входите.

Мастер шагнул вперед и оказался в небольшом коридорчике. Руигат закрыл входную дверь и, развернувшись к Тиэлу, виновато улыбнулся:

— Извините, но чтобы пропустить вас дальше, я должен удостовериться, что тот, кто вас сюда направил, действительно вас сюда направлял. Итак, как его зовут?

Тиэлу ответил. В глазах руигат мелькнуло изумление.

— Но, как вы… — нерешительно начал он.

— Он сам попросил меня об услуге. Ему надо было зачем-то встретиться с Серым Киреем.

— Понятно. — Руигат быстро пришел в себя и понимающе кивнул.

— Ну, я в ответ попросил его позволить мне попытаться стать руигат.

Стоявший у двери руигат задумался.

— Пожалуй… я не буду проверять ваши слова. Это не совсем по правилам, но я уверен, что вы сказали правду. Прошу вас, проходите. Должен вам сказать, что вам повезло и вы прибыли практически в последний момент. Мы вот-вот отправляемся.

* * *


Обстановка внутри оказалась довольно скудной, что было вполне ожидаемым. Ибо дом был простроен в стиле «эшателе», разработанном еще около двухсот лет назад Киноэлем Темри, лидером «кинокистов» — философского течения, призывающего к максимальному отказу от «цивилизационной скверны» и возвращению к духовным истокам естественного существования. Говорят, на самой заре своей идеологии Киноэль Темри ходил голым, жил в пещере и питался насекомыми. Да и еще гадил где ни попадя, утверждая, что поступает «естественно», вследствие чего ни одно поселение не было способно выдержать пребывание «светоча разума» и «учителя истинных ценностей» более полугода. А первые требования насчет того, чтобы спровадить столь могучий разум куда подальше, начинали звучать в поселениях и вообще день на третий после прибытия последнего. Сразу после того, как пара-тройка жителей вляпывалась в кучку оставленных великим Киноэлем прямо на центральной площади или главной улице поселения какашек.

Впрочем, несколько позже Темри слегка смягчился, перестал требовать от последователей такого уж предельного отрицания всех достигнутых цивилизацией благ и собственноручно разработал вот этот самый проект «эшателе», по большому счету представляющий собой обычный шалаш, но выполненный на вполне себе нормальном технологическом уровне. То есть с водой, туалетом и ковеолем. Но такие достижения цивилизации, как внутренние стены, в нем совершенно отсутствовали. Как, впрочем, и многое другое. Например, кровати.

— Располагайтесь.

Тиэлу молча кивнул и опустился на одну из циновок, лежащих на полу. Кроме него в помещении находилось еще около двух десятков киольцев, сидящих и лежащих на таких же циновках. Но большинство из них никак не отреагировали на появление чужака. А те, кто отреагировал, окинули его устало-равнодушным взглядом и отвернулись. Все, кроме одного. Но этот один, как выяснилось, стоил всех остальных.

— Приветствую тебя, брат, — обратился он к Тиэлу. — Ты пришел присоединиться к нам, руигат?

Тиэлу, слегка напрягшийся оттого, что этот неожиданный собеседник пронзил его возбужденно-горящим взглядом, молча кивнул. Заговоривший с ним сосед встал на ноги и торжественно произнес.

— Братья, нас стало еще больше! Возрадуемся же тому, что возвращение Потери уже не за горами, — после чего сильным и красивым голосом затянул нечто вроде гимна. Тиэлу несколько мгновений непонимающе пялился на него, а затем поймал насмешливый взгляд того, кто встретил его у двери, направленный на поющего, и озадаченно уставился на привратника. Если честно, он представлял себе руигат несколько иначе… Но привратник никак не отреагировал на немой вопрос Тиэлу, а отвернулся и исчез за дверью, противоположной входящей. Между тем поющий гимн закончил свое выступление и, протянув руку к Тиэлу, уцепился за его плечо.

— Расскажи нам, кто ты и откуда? Расскажи нам, своим братьям, когда в твоем сердце вспыхнул неугасимый огонь, увлекший тебя за собой? Расскажи, как и почему ты решил стать руигат?

Тиэлу замер. Столь беспардонный напор его смутил, да и отсутствие реакции остальных озадачило. Если собравшихся здесь руигат действительно интересовало все то, что спрашивал этот «гимнопевец», то почему они продолжали молча валятся на циновках, никак не реагируя ни на исполненные гимны, ни на громкие вопросы? Но тут дверь, за которой скрылся привратник, распахнулась, и на пороге появился еще один из руигат. Причем, в отличие от стоявшего перед Тиэлу «гимнопевца», употреблявшего это название чуть ли ни слово через слово, вошедший явно был самым настоящим руигат. Ну, так мастеру показалось.

— Всем встать, взять вещи и следовать на выход, — негромко произнес он и сразу же развернулся к двери, в которую вошел. А все окружающие, до сего момента сидящие на полу без движения, зашевелились и начали подниматься. Но в этот момент «гимнопевец» вскинул руку в сторону отдавшего команду и проникновенно произнес:

— Постой, брат-руигат, только что к нам присоединился новый брат, и мы хотим услышать…

— А мне насрать, чего вы тут хотите, — грубо прервал его вошедший. — Я сказал — встать, взять вещи и следовать на выход. И либо вы сделаете это, либо валите, откуда пришли. — После чего повернулся и вышел наружу. «Гимнопевец» ошарашенно уставился на дверь, за которой скрылся тот, кого Тиэлу решил пока назвать «настоящий руигат».

— Но… — растеряно начал он, — как же так… мы же должны… мы же… мы же братья… и нам надо… — Он шумно вдохнул и заявил уже гораздо более категорично: — Он — не настоящий руигат! Он не имеет право нам приказывать! Мы — состоявшиеся Деятельные разумные и можем сами определять, как и что нам делать, и потому я призываю всех братьев…

К чему он там собирался призвать всех своих братьев, Тиэлу уже не услышал. Поскольку, воспользовавшись моментом, проскользнул за спиной «гимнопевца» и, пристроившись в затылок паре тех, кто уже поднялся с циновок, и вместе с ними прошел через вторую дверь.

* * *


За домом располагался довольно большой двор, который в данный момент был почти полностью занят вполне себе обычной транспортной «каплей». В ее выгнутом боку виднелся распахнутый люк, в проеме которого, слегка наклоняясь, стоял еще один «настоящий руигат» (совершенно точно это был именно он). Он был одет в странную одежду с множеством карманов, закрывающую все тело по горло, а также руки до кисти и ноги до странной обуви, плотно охватывающей не только ступню, но и низ голени. Тиэлу до сего момента не встречалось ничего похожего. Едва только они трое появились во дворе, руигат махнул им рукой и произнес:

— Давайте сюда.

В «каплю» они загрузились довольно быстро. Во многом благодаря двум тем самым «настоящим руигат», которые, не церемонясь, запихивали внутрь зазевавшихся, затормозивших и недовольных. «Гимнопевца», снова попытавшегося что-то вещать, даже схватили за шиворот и рывком бросили внутрь. Тот, было, гневно вскинулся, но торчащий в люке «настоящий руигат» усмехнулся и сделал шаг в сторону, указав на освободившийся проем. Мол, не нравится — вали. На что «гимнопевец», как выяснилось, оказался не готов. Ну, как минимум, пока. Поэтому он гордо вскинул голову и уселся на пол, отвернувшись к стене и что-то пробурчав себе под нос.

Впрочем, на полу устроился не только он один, ибо сидеть где-то еще в «капле» было невозможно. Тиэлу вообще никогда не слышал, чтобы людей перевозили в «капле». Зачем, если есть удобные «ковши» или «овалы»? А если двадцати мест в «овале» окажется слишком мало для большой компании, можно заказать несколько таковых. Ну, глупо же набиваться в один аппарат стразу нескольким сотням Деятельных разумных. Психологами установлено, что максимальное число Деятельных разумных в группе свободного общения не может превышать двадцати человек. Большее же число сразу начинает распадаться на отдельные подгруппы, которые даже способны начать конкурировать между собой, что неизбежно должно привести в столь многочисленной компании к повышению уровня агрессии.[3 - Это действительно так, причем для наших условий пороговым является численность в 12 человек. Но в условиях «препарированного» общества Киолы мне представляется возможным большее значение численности.] А это уже чревато психическими расстройствами…

Нет, на самом деле распад на подгруппы и конкуренция между ними возможны и в более малочисленных компаниях, но при повышении численности общающихся вероятность этого начинает возрастать, а при превышении цифры в двадцать Деятельных разумных подобное развитие событий становится почти неизбежным. Так что вполне возможно — то, что максимальная пассажировместимость «овалов» была ограниченна именно двадцатью местами, во многом было вызвано именно этими соображениями. Но сейчас их в «капле» оказалось около трех десятков. И ничего. То есть ни по каким подгруппам они не распадались. Двадцать два человека просто сидели на полу и слегка испуганно пялились на еще троих, стоящих в передней, средней и задней частях «капли» и спокойно, даже как-то эдак небрежно, посматривающих на остальных.

Как так получилось, Тиэлу не понял, но всем, находящимся в «капле», отчего-то было совершенно понятно, что именно эти трое контролируют ситуацию. Впрочем, возможно, именно это и могло именоваться «распадом на подгруппы», хотя назвать происходящее в «капле» не просто свободным, но и вообще хоть каким-то общением, мастер бы остерегся. Хотя, как знать, общаться ведь можно не только словами, но и визуальными образами, и жестами, и тактильно, и даже вкусовыми ощущениями. Уж Тиэлу-то знал это куда лучше подавляющего большинства киольцев. А визуальный посыл со стороны этих троих был куда как понятен. Какая уж тут конкуренция…

* * *


Полет оказался недолгим. Всего через полчаса после старта «капля» резко пошла вниз, а когда люк снова распахнулся, мастер увидел большую поляну, по краям которой росли огромные, величественные деревья. Более ничего разглядеть сразу не удалось, потому что проем люка тут же занял один из троих «настоящих руигат», как он решил их называть ранее. Высунувшись наружу и окинув окружающее пространство цепким взглядом, он ловко спрыгнул на землю и, развернувшись к «капле», резко махнул рукой, коротко приказав:

— Выгружаемся, быстро!

Когда все прибывшие оказались снаружи, все тот же «настоящий руигат» подал команду:

— В колонну по два — становись!

Все недоуменно переглянулись, не понимая, что означают эти слова, и тут снова влез «гимнопевец»:

— Братья-руигат, мы должны все вместе, как один… — Что они должны были там сделать «вместе, как один» он сказать не успел. Потому что стоявший в паре шагов позади от их толпы второй из «настоящих руигат» сделал шаг вперед и, протянув руку, ухватил «гимнопевца» за воротник, а затем сильно встряхнул и, эдак, вкрадчиво, даже где-то ласково произнес:

— Тебя закинуть в «каплю» и отправить обратно, или ты наконец прекратишь мешаться?

От подобного обращения «гимнопевец» слегка обалдел… а может, и не слегка, поскольку даже не стал возмущаться, а сразу же заткнулся и молча встал на то место, на которое ему указал его… ну, можно аккуратно назвать его собеседником. Да и вообще, такое неприкрытое, не вызванное никакими внешними факторами насилие над Деятельным разумным, похоже, привело в шок и всех остальных. Даже Тиэлу почувствовал себя очень неуютно.

Нет, после опубликования материалов по проекту Алого Беноля все здесь знали, что руигат практикуют насилие. Более того, все пришли сюда именно для того, чтобы, кроме всего прочего, научиться ему. Даже уже видели его образчик в тот момент, когда этого же «гимнопевца» при погрузке на заднем дворе вот так же за шиворот закинули внутрь «капли». Но одно дело считать, что ты к чему-то готов, и совсем другое — действительно быть готовым к этому. Тем более что при погрузке еще было возможно как-то объяснить это смущающее всех действие некой иллюзией необходимости помощи в преодолении высокого порога люка и всего такого прочего. Сейчас же насилие было прямым и, так сказать, незамутненным, поскольку использовалось именно для того, чтобы один Деятельный разумный принудил второго Деятельного разумного к какому-то действию против его воли! Мастер почувствовал, как его слегка замутило и… испугался. А что если он ни физически, ни психологически не способен воспринять насилие? Значит — все, ему никогда не стать руигат?

— Бего-ом — арш!

Тиэлу вздрогнул и огляделся. Пока он копался в своих ощущениях и страхах, «настоящие руигат» успели превратить их беспорядочную толпу в нечто несколько более упорядоченное. Впрочем, именно «несколько более». Поскольку вся упорядоченность выразилось в том, что их даже не построили, а тычками и рывками вытянули в некую кривую толпу, ширина которой оказалась куда больше ее длины. Да и эта упорядоченность, как выяснилось, сохранилась только до поступления последней команды. Потому что часть прилетевших, услышав ее, рванули с места вперед, часть осталась на месте, недоуменно озираясь, а еще часть ринулись в разные стороны. Ну, сказали же бежать — значит, надо бежать… куда-то. Парочка таковых даже рванула просто вокруг поляны.

— Вот чугунные бошки! — выругался тот, что отдал команду. — Ну до чего бестолковы! Стоять!

— Себя вспомни, Алкор, — со смехом отозвался третий. — Такой же телок был. Только под нож.

Тот, кого назвали Алкором, досадливо скривился и, ничего не ответив смеющемуся, прорычал:

— Всем вернуться к тому месту, на котором находились до моей команды!

Тронуться с неким подобием порядка им удалось только с третьей попытки. Впрочем, судя по реакции старшего из их сопровождающих, результат, полученный с третьей попытки, все равно был очень и очень далек не то, что от оптимального, но и от хотя бы приемлемого. Тот все время кривился и бормотал:

— А растянулись-то, растянулись, как кондом после шестого траха… — Или: — Еле ползут, как беременные черепахи… — И тому подобные непонятные комментарии, изобилующие массой незнакомых слов. Во всяком случае, мастер, как ни старался, так и не смог припомнить, что означает слово «кондом»…

* * *


До полевого лагеря… потому что назвать это место никак иначе у Тиэлу язык не поворачивался, они добрались через полчаса непрерывного бега. Причем, большинство изрядно запыхавшись, чему мастер довольно сильно удивился. Он сам преодолел это расстояние вполне себе спокойно, поскольку в развитии телесной составляющей своей личности отдавал предпочтение анаэробным нагрузкам. Во время них ему хорошо думалось. А вот большинство остальных из прилетевших с ним, похоже, не умело даже правильно дышать. Они что же, вообще не развивали свою телесную составляющую? Как вообще такое возможно в их обществе?

Лагерь был заполнен народом. Когда их толпа (а никак иначе это назвать было невозможно) доскакала до большой открытой площадки в самом его центре, из десятков примитивных шалашей, довольно беспорядочно разбросанных по всей территории лагеря, поползли наружу группки людей. Физиономии многих были небриты, а кое у кого заспаны. Тиэлу удивленно огляделся. Судя по той информации, что он получил от того, кто дал ему адрес места, где принимали «в руигат», и информации из общепланетной сети, он представлял лагерь руигат несколько по-другому. Да и трое «настоящих руигат», прилетевших вместе с ними, так же не очень вписывались в увиденную картину.

— Они точно здесь все поклонники Киноэля Темри, — с легкой дрожью в голосе произнес кто-то рядом с мастером. — Ты только взгляни на их шалаши!

Тиэлу обернулся, чтобы взглянуть на произнесшего это, но в этот момент из головы их растянувшейся колонны послышалась команда.

— Стой! — И сразу же: — Напра-во! — Отчего все тут же смешалось, поскольку часть бегущих немедленно остановилась и опустилась на траву, жадно заглатывая воздух разинутыми ртами, часть продолжила бег, собираясь остановиться лишь после того, как сократит растянувшиеся интервалы до тех, которые были при начале движения, а еще часть не только остановилась, но еще и развернулась направо. Причем, кто прямо на месте, а кто — заложив плавную дугу. На месте прибытия мгновенно воцарился абсолютный хаос.

Тиэлу удалось увернуться от парочки налетающих на него соратников, получить тычок еще от одного, которого он не заметил, и, наконец, занять присмотренное место в самой голове их рассыпавшейся колонны, в паре шагов от стоявшего тут же и ругающего сквозь зубы «настоящего руигат», командовавшего ими с момента прилета на «капле».

— Да уж, Алкор, здесь из собранных нами никто не подарок, но твои — это что-то. И где только ты таких отыскал?

— Привет, Ликоэль, — шумно выдохнул тот, которого назвали Алкором. — Это не я. Это группа, так сказать, «самозаписавшихся». Старшим взбрело в голову кроме специально отобранных и прошедших тесты и собеседования принять в кандидаты еще и некоторую часть тех, кто активно рвался к нам сам по себе. Уж не знаю, на кой черт они это придумали, но после пары часов общения с ними у меня в голове все более крепнет мысль, что на этот раз они явно просчитались.

— Кто знает, — пожал плечами тот, кого назвали Ликоэлем. — Старшие знают куда больше нас. Вполне возможно, из этой толпы никто действительно не сможет сам стать руигат, но зато они смогут послужить наглядным примером того, как надо делать, чтобы никогда им не стать. А это в обучении тоже важно.

— Да, это уж точно… — хмыкнул Алкор. — Ладно, оставим Старшим их заботы и займемся нашими. Инструкторы еще не прибыли?

— Ждем с минуты на минуту. Таргрейн подал сигнал о приземлении «капли» уже минут пятнадцать как, так что они уже явно на подходе… Да вон они уже. — И он повел подбородком куда-то за спину Тиэлу.

Мастер немедленно развернулся. Из леса, по той же тропинке, по которой сень тенистых деревьев покинули и они сами, выскочила новая колонна. Но картина ее движения отличалась разительно. Ну, от той, которую продемонстрировала группа, в которой прибыл сам Тиэлу. Хотя со стороны мастер ее, конечно же, видеть не мог, на то, чтобы представить как это смотрелось, его воображения хватало с лихвой…

Дело было совсем не в том, что все, кто двигался в этой колонне, оказались поголовно одеты в точно такие же странные комбинезоны с множеством карманов, что и большая часть «настоящих руигат», которых они к настоящему моменту увидели. Нет, самое главное отличие было в том, как они двигались. Казалось, что это бегут не отдельные люди, а некий странный, многорукий и многоногий организм или даже механизм, в котором все зазоры и интервалы были жестко заданы самой конструкцией. Расстояние между бегущими, несмотря на то что они бежали не по ровной дороге, а по тропе, которая то сужалась, то расширялась, и ее поверхность была щедро усыпана кочками, ямками, выступающими древесными корнями, практически не менялось ни по длине, ни по ширине. А там, где неровности рельефа или сужения тропы все-таки требовали его как-то изменить, оно изменялось, но едва только это место оказывалось позади, как все интервалы тут же восстанавливались.

Тиэлу мгновенно прикинул, что эта команда численностью в полсотни человек занимала на тропе где-то в два с половиной — три раза меньшую площадь, чем их отряд вполовину меньшей численности. А вот средняя скорость движения у вновь прибывших была, наоборот, раза в полтора-два больше, чем у них. Ну и ни единого запыхавшегося среди вновь прибывших мастер не заметил. Наоборот, все, похоже, как это называется, «вошли в ритм», то есть были способны бежать установившимся (и очень неплохим) темпом долгие и долгие часы. Уж Тиэлу-то это было ясно видно. Он и сам умел так настраивать свой организм.

— Ну и отлично, — тут же отозвался Алкор. — Будешь командовать построение?

Его собеседник отрицательно качнул головой:

— Сначала узнаю последние новости. До прибытия «капель» у нас еще два часа, успеем разбить по взводам и ротам и все подготовить.

* * *


А потом все закрутилось. Следующие два часа Тиэлу провел в жуткой толчее и суматохе. Вернее, первые минут пятнадцать они оказались никому не нужны. Алкор подал команду:

— Разойдись. — И для наглядности пояснил ее парой весьма понятных жестов. Но никто никуда расходиться не стал, только отошли к краю вытоптанной площадки. Потому что на нее вот-вот должны были выскочить эти несколько десятков мускулистых красавцев. Ну, они и выскочили. А затем раздалась команды:

— Стой! Напра-во! Смирно!

Строй остановился как и бежал — слитно и одновременно. После чего так же слитно развернулся и замер, будто все составляющие его «настоящие руигат» (а кем еще все они могли быть), окаменели. А бежавший впереди всех лидер вскинул руку к виску в непонятном, но каком-то хищно-красивом жесте, и коротко пролаял:

— Герр ротный инструктор Ликоэль, группа инструкторов роты «Райх» прибыла для дальнейшего прохождения службы.

— Вольно! — негромко произнес тот, кого назвали Ликоэлем. — Десять минут времени на отдышаться. Командиры ко мне. Разойдись!

Закаменевший строй после первой команды сначала чуть расслабился, а после второй — мгновенно рассыпался. Вновь прибывшие тут же обступили тех немногих «настоящих руигат», которые находились в лагере, не обращая особого внимания на остальных. Тиэлу некоторое время потолкался поблизости, но ничего путного из подслушанных разговоров узнать не удалось. Сплошные: «Ты как?.. Класс… Оторвался… А где Блеиен?.. А помнишь… А сейчас куда?.. Да ты что!..» и тому подобное. Поэтому он потихоньку выбрался из толпы, скучковавшейся у «настоящего руигат» под именем Ликоэль, и оттянулся ближе к краю вытоптанного пространства, решив пообщаться с обычными обитателями этого лагеря. Судя по их внешнему виду, большинство обреталось здесь уже не один день, так что мастер надеялся получить от них хоть какую-то информацию о здешних порядках и как-то собрать отчего-то не складывающую у него картинку.

Но сначала он нарвался на «гимнопевца», который, при виде столь большого числа слушателей, пришел в крайнее возбуждение и воодушевленно вещал что-то типа: «Мы, руигат, должны все, как один…» А когда Тиэлу удалось выбраться из плотного круга, обступившего «гимнопевца», то в следующем кружке он наткнулся на совершенно противоположенные по, так сказать, знаку, но от этого не менее малоинформативные речи. Стоявший в центре тесного кружка худой юноша с горящими глазами убеждал всех, кто его слушал, в том, что: «Мы, руигат, не имеем права так подло и цинично относиться к окружающей природе! Посмотрите, что случилось с травяным покровом на этой поляне — он исчез, он напрочь вытоптан! Да, мы допускаем насилие, но только лишь по отношению к Деятельным разумным. Причем, далеко не к каждому! Природа же…»

И тут над лагерем разнеслась зычная команда: «Станови-ись!»

Сразу после этой команды толпа «настоящих руигат» мгновенно рассыпалась и растянулась вдоль окоема вытоптанного участка редкой цепочкой. После чего старший инструктор Ликоэль переместился на середину свободного от людей участка и громко заявил:

— Деятельные разумные — представляю вам ваших инструкторов, то есть тех, кто будет учить вас, что такое быть руигат. Сейчас каждый из них подзовет к себе тех, с кем он будет заниматься. Слушайте внимательно.

После чего выстроившиеся редкой цепочкой «настоящие руигат» начали громко выкрикивать имена.

Свое Тиэлу услышал одним из последних. Когда он подошел к выкрикнувшему его инструктору, то увидел, что рядом с ним в числе прочих стоит и «гимнопевец». Это мастера не слишком обрадовало, но он заранее, еще в тот момент, когда только принял решение присоединиться к руигат, настроил себя на то, что будет принимать все, что выпадет на его долю со всем возможным терпением. Уж больно то, что рассказал ему о руигат один из них, с которым ему повезло (повезло ли?) познакомиться лично, вызывало в нем сомнения в собственных возможностях и способностях. Так что он просто подошел к выкрикнувшему его имя человеку и встал рядом.

— Так, все здесь, — удовлетворенно произнес «настоящий руигат», — давайте знакомиться. Мое имя — Линкей. Я буду вашим инструктором. Теперь прошу всех назвать свои имена.

Сразу после того, как все назвались, вперед выступил «гимнопевец». Величаво поклонившись Линкею, он торжественно заявил:

— Я рад, брат, что ты будешь учить нас насилию. Я вижу в тебе ту же искру, что горит в сердце любого руигат. И потому, я верю — ты сможешь… — Он вещал минут десять, а «настоящий руигат» все это время стоял и молча слушал, то посматривая на говорившего, то бросая короткие взгляды на окружающих.

Первые минут пять Тиэлу недоуменно пялился на инструктора, не понимая, почему он не прервет это, даже на его взгляд, бесполезное словесное извержение. А в том, что инструктор сразу определил этот поток сознания «гимнопевца» таким образом, у мастера не было никаких сомнений. Хотя внешне инструктор, вроде как не проявил в отношении «гимнопевца» никаких негативных, да и вообще видимых эмоций, Тиэлу видел, что он не столько слушает говорящего, сколько смотрит за всеми ими. Но затем до мастера дошло, что инструктор Линкей просто использовал «гимнопевца» для того, чтобы поближе познакомиться с ними.

Вообще-то получить информацию о человеке можно несколькими разными способами. Во-первых, человек может просто сам рассказать о себе. Этот способ, вероятно, самый простой, но у него есть довольно много недостатков. Например, полученная таким способом информация всегда неверна. Хотя бы в малой степени, но иногда и в очень и очень большой. И дело тут не только и не столько в вероятности сознательного вранья (хотя и его не стоит исключать). Просто практически не один человек не способен оценивать себя объективно. Сами себе мы кажемся всегда немного (или намного) лучше, чем есть на самом деле, и уж куда лучше, чем представляемся окружающим (ну, если эти окружающие не родная мамочка). По нашему собственному мнению мы всегда умнее, сильнее и более знающие, чем о нас думают. И то, что столь высоко нас так пока никто не оценивает, не имеет, в нашем представлении, к объективной реальности никакого отношения. Просто все окружающие невнимательны, зашорены, необъективны, а то и просто тупы и бестолковы…

Во-вторых, о человеке могут рассказать хорошо знающие его люди. Но эта информация всегда субъективна. В зависимости от того, кто будет о нас рассказывать, мы можем предстать перед слушателем этого рассказа как в виде ангела, причем, возможно, даже и с крылышками, так и в виде тупого злобного животного, в котором нет ничего человеческого. Ну а третий способ — посмотреть, как человек реагирует на раздражители. Как на простые, обыденные — в виде голода, холода, усталости, так и на многие другие, более сложные. И похоже, в настоящий момент их инструктор как раз и занимался тем, что изучал, как они реагируют на раздражитель в виде зануды-«гимнопевца».

— Инструкторам доложить о наличии личного состава и готовности к выдвижению! — пронеслось над поляной. Тиэлу даже вздрогнул. Вот как это «настоящим руигат» удается так громко говорить? Причем, не кричать, а именно говорить. Нет, есть люди, у которых по жизни громкий голос, но у тех «настоящих руигат», которых мастер успел до сих пор увидеть, при обычной речи голос был так же вполне себе обычным. Но когда им надо было, чтобы их услышали…

— Так, все, замолчал и встал в строй, — прервал излияния «гимнопевца» инструктор Линкей. Тот запнулся и удивленно воззрился на него. Как замолчать? Зачем замолчать? Все же нормально шло — его слушали. И как слушали! Но инструктор повернулся и быстро прянул куда-то в сторону того шатра, который занимали «настоящие руигат», обретавшиеся в этом лагере еще до прибытия их основного отряда. Именно так — прянул, а не побежал. То есть вот стоит, а в следующее мгновение — раз, и он уже в пяти шагах. Тиэлу даже не успел заметить, как он стартовал.

«Гимнопевец» несколько мгновений обиженно пялился в спину инструктору, но затем решил не обращать внимания на столь незначительное сокращение своей аудитории и, развернувшись к остальным, вновь начал вещать. Но недолго. Едва только он успел произнести первую фразу, как у него за спиной возник инструктор Линкей, и… Тиэлу еще раз увидел то, что один раз уже заставило его напрячься и засомневаться относительно того, способен ли он пройти до конца все, что ему предстояло. Потому что инструктор положил ладонь на спину «гимнопевцу» и легким движением… даже не толкнул, а, эдак, откинул заливающегося соловьем киольца в сторону остальных.

— Я тебе уже сказал — замолчать и встать в строй. И постарайся больше не заставлять меня повторять приказание второй раз.

— Но…

— Встань в строй, — снова повторил инструктор. «Гимнопевец» несколько мгновений растерянно смотрел на него, а потом набычился и пафосно произнес:

— Нет, ты — не «настоящий руигат». «Настоящие руигат», все как один… эхк!

Как он оказался на земле, не все даже успели заметить. Впрочем, сам Тиэлу оказался в числе тех немногих, кто увидел все произошедшее достаточно ясно. Инструктор сделал маленький шаг, а затем быстро выбросил вперед кисть руки, ударив (!!!) «гимнопевца» сложенными щепотью пальцами куда-то в грудь. Тот тоненько всхрапнул и упал.

— Если ты, скирч,[4 - Скирч — местная идиома, нечто вроде «сопляк», «бестолочь», «щенок». Относится к пулу слов, не имеющих Общественного одобрения к использованию в повседневной речи.] еще раз попробуешь не выполнить мое приказание сразу же, как оно было отдано, тебе тут же станет так больно, что та боль, которую ты почувствовал сейчас, покажется тебе легким недомоганием. Понятно?

Скорчившийся на земле «гимнопевец» не ответил, продолжая тоненько постанывать.

— НЕ СЛЫШУ! — Тиэлу аж вздрогнул от рева, вырвавшегося из глотки инструктора Линкея.

— Я-а-а… да-а-а… а-а-а, — пролепетал испуганно дернувшийся «гимнопевец».

— Тогда почему ты еще лежишь? — На этот раз голос инструктора был не громким, а… наверное, его можно было назвать вкрадчиво-угрожающим. — Насколько мне помнится, я приказал не только замолчать, но еще и встать в строй.

«Гимнопевец» послушно вскочил, не прекращая, впрочем, всеми своими силами и возможностями демонстрировать, как ему плохо, как у него болит грудь, как ему просто необходимо, чтобы его пожалели, чтоб ему посочувствовали. Тиэлу отвел взгляд и с трудом сглотнул. От столь прямого и неприкрытого насилия его буквально мутило.

— Значит так, ребятки, — негромко начал инструктор, — сейчас у вас последний шанс для того, чтобы окончательно решить, хотите ли вы попытаться стать руигат, потому что назваться руигат — еще не значит им быть. На этом пути вас ждет дикая усталость, боль, кровь и много еще чего подобного. Причем, учтите, я говорю не что-то типа: «возможно, встретиться», а, как минимум: «совершенно точно будет», это понятно? — Он обвел стоящих перед ним шестерых киольцев жестким взглядом. Все шестеро молчали. Как молчали и еще несколько десятков тех, кто стоял неподалеку и мог видеть экзекуцию во всех подробностях. Впрочем, большинство из них не сумели расслышать слов инспектора Линкея, поскольку в этот момент слушали, что говорили им их собственные инструкторы.

— Итак, — медленно продолжил Линкей, — те, кто понял, что попал сюда случайно, не слишком представляя, с чем ему придется столкнуться и через что пройти, чтобы заслужить право именовать себя руигат, может выйти из строя и двигаться вон в том направлении. Спустя пять минут он выйдет на пешеходную тропу, которая через пару часов неспешного шага приведет его к поселению Оййи, где он сможет отойти от того ужаса, с которым столкнулся, — при этих словах в глазах инструктора явственно промелькнула усмешка, хотя губы даже не дрогнули. — Либо даже, достигнув поселения, вызвать «ковш» и отправиться как можно дальше отсюда. — Он замолчал и снова обвел стоявших перед ним взглядом.

Тиэлу замер. Если честно ему очень, ну просто до дрожи в коленях хотелось сорваться с места и бежать, бежать отсюда со всех ног, как можно дальше, но… он остался стоять. Почему — он и сам не понял. Как и в тот раз, когда он впервые услышал о руигат, из глубины его сущности поднялась какая-то непонятная волна эмоций, включающая в себя и гордость, и стыд, и упрямство, и злость, и массу всего другого, которая заставила выпрямить спину и гордо вздернуть подбородок. А в памяти отчего-то всплыли слова того, кто рассказал ему о руигат: «Лучше рискнуть, пусть даже потом проиграв, чем отказаться от шанса, а затем всю жизнь жалеть о том, что испугался даже попробовать». Мастер покосился на остальных. На лицах всех, стоящих рядом с ним, так же было явственно видна тяжелая борьба, что шла в этот момент в их душах. На несколько мгновений над всей утоптанной поляной повисла напряженная тишина, а затем откуда-то слева из строя вышел один человек, потом другой, потом сразу двое, потом еще один, еще… Тиэлу явственно видел как еле заметно качнулся «гимнопевец». Но все-таки не сделал такой ожидаемый шаг вперед, а остался на месте.

Наконец жиденький ручеек уходящих окончательно иссяк. Мастер посмотрел вслед полутора десяткам тех, кто ушел, и осторожно выдохнул. Он сам не заметил, как затаил дыхание. Инструктор еще раз окинул их оценивающим взглядом, а затем… улыбнулся.

— Что ж, значит, будем пробовать. Вместе.

И Тиэлу, даже не осознав до конца того, что он делает, улыбнулся и радостно кивнул ему в ответ. А затем… ужаснулся своей реакции. Но было уже поздно.




Глава 5


— Тэрнэй![5 - Тэрнэй — ритмический возглас в культуре танца Киолы. Нечто вроде «Хоп!» или «Хэй!».]

Тэра высоко подпрыгнула и, сильно прогнувшись в спине, откинула руки назад, исполнив классический «энеги»,[6 - Энеги — один из стандартных па киольского классического танца.] а затем мягко пришла в подставленные руки партнера. Виксиль профессионально подхватил ее и, повинуясь музыке, закрутил, неся на вытянутых руках над собой. Музыка волнами разливалась вокруг шести танцующих женщин и девяти мужчин. Оборот. Прыжок. На этот раз ее подхватили двое — Виксиль и Самен. Сильные мужские руки обхватили бедра, скользнули по талии, и Пламенная закружилась в очередном па. Еще минута, и музыка утихла. Плотная, спрессовавшаяся толпа, окружившая эту импровизированную танцплощадку, ошеломленно выдохнула и глухо загомонила:

— О-о-о… это было… это было что-то невероятное…

— Это просто чудо… у меня до сих пор мурашки по всему телу…

— Я вся дрожу…

— Я, э-э-э, я, кажется, хм-м, то есть мне нужно переодеться…

Тэра осторожно повернулась и, поправив мокрую прядку, прилипшую ко лбу, окинула настороженным взглядом обступивших площадку людей. А затем облегченно выпустила воздух между стиснутых зубов. Слава Богам, ни одного безумного взгляда. Значит, им удалось снять противоестественную тягу к насилию, охватившую всех этих людей. На этот раз удалось… что ж, можно считать, что еще один «рисунок танца» прошел испытание.

— Пламенная… мы…

Тэра устало улыбнулась людям и, взмахнув рукой, двинулась к краю большой открытой площадки, где сиротливо притулились «овалы», на которых прилетели она и Избранные.

* * *


Срочный вызов из Комтэонеля, крупного поселения на берегу Окрического залива, поступил в Координационный центр вскоре после полудня. Очередной вызов, нынче ставший для Избранных почти рутинным… Очаги пагубной страсти к насилию, будто болезненные язвы, начали возникать по всей Киоле уже через несколько дней после обнародования результатов чудовищного и абсолютно бесчеловечного эксперимента Беноля (Тэра даже в мыслях больше не называла его Алым). И сразу же выяснилось, что ни Симпоиса, ни общество Киолы в целом не способны практически ничего противопоставить этому уродливому проявлению темного прошлого.

Общество Киолы уже долгие тысячелетия не сталкивалось ни с чем подобным. Нет, среди детей, не достигших возраста, в котором человек уже способен претендовать на статус Деятельного разумного, поползновения на насилие были нередки. Но долгие тысячелетия развития по пути, предложенному Белым Эронелем, уже давно позволили сформировать и отработать такие педагогические методики, которые позволяли практически гарантированно, и, в то же время, мягко и почти безболезненно для психики, избавлять детей от этих уродливых пережитков страшного прошлого, абсолютно неприемлемых для любого сформировавшегося Деятельного разумного на современной Киоле.

Ну да недаром Сообщество педагогов имело столь весомые привилегии. Так, не смотря на свою относительную малочисленность, вызванную довольно небольшим числом рождающихся детей (ибо подавляющее большинство киолок крайне неохотно соблюдало даже установленную Симпоисой норму в одного ребенка на сто лет существования Деятельной разумной) оно имело равную с остальными сообществами квоту в формировании управляющих органов Симпоисы. А по объему доступной доли Общественной благодарности педагоги даже превосходили любую из профессиональных групп. Опять же, несмотря на свою немногочисленность. Более того, они были одной из трех фракций Симпоисы, которые имели право потребовать выделения неограниченного объема Общественной благодарности в чрезвычайном порядке. И получить его. Причем, такое право в истории Киолы впервые было предоставлено именно педагогам, и произошло это тысячелетия назад, еще во времена Белого Эронеля. По слухам, подобное решение продавил через Симпоису именно он, жестко поставив вопрос о том, что, либо педагогам будет предоставлено право на подобный запрос, либо обществу Олы и Киолы никогда не достигнуть поставленных перед ним столь возвышенных целей. А, например, физики пространства получили такое право только около ста сорока лет назад. Сразу после Потери, и вследствие ее. Потому что именно станции контроля пространства сумели остановить врагов, попытавшихся сделать так, чтобы трагедия Олы, повторилась и на Киоле.

Кроме того, через триста лет после смерти Белого Эронеля решением Симпоисы статус цветного и белый цвет были навечно закреплены за представителем этой фракции Симпоисы, а самой фракции было даровано право награждать этим статусом избранного из своего состава представителя без утверждения всей Симпоисой. Сделано это было в знак глубокого преклонения перед Белым Эронелем — величайшим ученым Киолы всех времен и народов, определившим магистральный путь развития цивилизации на многие тысячелетия, который возглавлял фракцию педагогов последние, и самые значимые, десятилетия своей жизни. Поэтому педагоги являлись единственной фракцией Симпоисы, которая всегда имела в своем составе хотя бы одного цветного. Так что их престиж на Киоле всегда был высоким, что обеспечивало регулярный приток в эту область наиболее талантливых и развитых Деятельных разумных. Но вот к тому, что проблемы, ранее встречающие только у юного поколения, начнут проявляться у полноправных Деятельных разумных, ни педагоги, ни общество в целом оказались не готовы.

* * *


— Как вы, ребята? — Пламенная окинула взглядом своих соратников, медленно собирающих в компактную группу в центре импровизированной танцплощадки. Ответом ей были усталые улыбки. Ну да, сегодня они еще раз доказали всем сомневающимся, что способны остановить насилие. Тэра ободряюще кивнула и двинулась к своему «овалу».

За всеми командами Избранных были закреплены постоянные «овалы», ибо количество тревожных вызовов из разных поселений Киолы, охваченных этим страшным безумством под названием «насилие», превышало все мыслимые пределы. Причем действовать в случае получения такого вызова требовалось максимально быстро. Ибо если они не успевали купировать ситуацию, и охваченные приступом этого древнего ужаса люди успевали нанести себе (или, что более страшно, другому Деятельному разумному) серьезные повреждения, то даже мощное эмоциональное воздействие танца Избранных не всегда снимало огромный психоэмоциональный шок. Причем он, как правило, охватывал не только тех, кто сам оказался поражен насилием, либо тех, кто испытал на себе его страшное воздействие, но и всех, ставших свидетелями этого чудовищного зрелища. В одном из поселений на побережье пришлось оказывать срочную медицинскую помощь аж шести сотням пострадавших. Правда, это произошло в самом начале, в тот момент, когда Симпоиса пребывала в состоянии полной растерянности, не представляя, как остановить эту ужасную эпидемию.

Она уже села в свой «овал», когда к ней из толпы бросилось несколько человек.

— Прости нас…

— Ты — наша надежда, надежда всей Киолы…

— Будь проклят Беноль во веки веков! Прости нас, Пламенная…

Тэра перегнулась через борт своего «овала», купол которого все еще был опущен, и, протянув руки, быстрыми ласковыми движениями длинных, нервных пальцев прикоснулась к протянутым к ней ладоням.

— Не бойтесь, все уже прошло… Успокойтесь… Просто не дайте этому безумию вновь захватить ваш разум… — короче, все как всегда. Едва только кровавая пелена насилия, охватившая разум, спадает, Деятельные разумные сразу же приходят в ужас от того, что совершили (или едва не совершили) и начинают испытывать муки раскаяния.

Раньше Тэра и Избранные, закончив свой танец, спешили покинуть место, где бушевало проклятье, но несколько раз столь поспешное отбытие приводило к тому, что происходил рецидив. Причем, чаще всего, направленный не на другого Деятельного разумного, а на себя самого. Поэтому теперь Избранные, прибывшие по вызову, всегда оставались на «месте танца» на некоторое время. Но к самой Тэре это не относилось. Независимо от того, где она находилась, и сколько Избранных было вместе с ней, сразу по окончании «танца» ей было предписано немедленно прибыть в ближайший Координационный центр. Предписано… но еще ни разу у нее не получилось улететь сразу. Как только она занимала свой «овал», к ней немедленно бросались люди. И почти всегда ей удавалось покинуть место только вместе со своими ребятами. То есть тогда, когда они сами уже трогались обратно…

* * *


Когда Тэра наконец-то смогла покинуть Комтэонель, то решила не лететь к ближайшему Координационному центру, а отправиться в Иневер. Она не была в Симпоисе уже почти два месяца, и за это время там должно было накопиться довольно много новой информации.

Нет, вся информация, способная помочь деятельности Избранных, как то — количество и география вспышек насилия, предпринятые меры и результаты воздействия и все такое прочее, поступала в любой из Координационных центров немедленно и бесперебойно. Так что если бы ее интересовало только это — лететь так далеко совершенно не требовалось, но вот с информацией от других групп исследователей дело обстояло не столь хорошо. То есть, конечно, если появлялось что-то, что оценивалось учеными других групп как нечто, однозначно способное помочь Избранным в их нелегкой миссии, оно тут же оказывалось в их распоряжении, но вот если такой однозначности не было, то даже очень важная и нужная информация могла лежать в группах и комитетах Симпоисы без движения днями и неделями. Ну, или использоваться только внутри самих этих групп исследователей, либо, в лучшем случае, служить базой для второстепенных дискуссий между или внутри различных групп Симпоисы. А ведь иногда это были настоящие жемчужины.

Так, например, сами Координационные центры появились на свет вследствие исследования историков, раскопавших схемы расположения на планете станций скорой медицинской помощи, существовавших на Киоле до повсеместного распространения личных защит. И схема расположения Координационных центров, завязанная на время реакции, и графики дежурств, и все остальное, что сумели отыскать историки, оказалось очень кстати. Но Тэра узнала об этих открытиях совершенно случайно.

Она заскочила в Симпоису, разыскивая кого-нибудь из Чрезвычайной группы, сформированной Симпоисой именно для борьбы с безумием насилия, охватившем Киолу, и буквально натолкнулась на группу историков прямо в коридоре. Они только что вышли после обсуждения очередного доклада своих коллег, как раз и раскопавших информацию о станциях скорой медицинской помощи, но к однозначному мнению о полезности или бесполезности доложенных сведений во время этого обсуждения так и не пришли. И потому большинство продолжило бурно спорить об этом и после окончания заседания. Тэра же в тот момент почти постоянно пребывала в состоянии, сродни сомнамбулическому, вследствие того, что пыталась успеть всюду и почти всюду опаздывала. Но слова: «центры», «координация» и «скорая медицинская помощь» до ее заторможенного сознания все-таки дошли. Поэтому она, уже почти пройдя группку историков, резко затормозила, развернулась и, хищным движением руки ухватив того, кто, вроде как, произнес эти слова, за тунику подтянула его к себе. Все остальные историки, тут же, с ужасом отскочили к стенам.

— Что ты сказал? — хрипло произнесла Тэра, кое-как сфокусировав взгляд на «захваченном в плен», но тот лишь с ужасом уставился на нее. Пламенная несколько мгновений недоуменно пялилась на историка, но затем, сквозь ее «сомнамбулическое» от усталости сознание до нее наконец дошел смысл того, что испуганно шептали окружающие:

— Она заразилась…

— О, Боги!

— Пламенная сама заболела насилием…

— Что теперь будет с Симпоисой?!!

— Да что Симпоиса — что будет с Киолой?!!

После чего Тэра вздрогнула и, с некоторым испугом выпустив из своих судорожно стиснутых пальцев тунику историка, попыталась улыбнуться:

— О, простите, Деятельный разумный, я сейчас себя не помню от усталости.

Историк сделал испуганный шаг назад, поправил тунику и опасливо покосился на Тэру. Она вздохнула. Похоже, придется объясниться.

— Мы мотаемся по всей Киоле, пытаясь остановить все множащиеся вспышки этого безумия, которое всем нам казалось давно и окончательно побежденным, но… почти никуда не успеваем. К тому моменту, как Избранные прибывают на место, приступы насилия успевают охватить огромное количество народа и, все чаще, достигают такого уровня, что одни Деятельные разумные оказываются способны нанести заметный вред здоровью других Деятельных разумных. И… — она тяжело вздохнула, — я уже на грани истерики от того, что не могу придумать как нам с этим справиться. Нет, мы можем купировать вспышку этого безумия, в конце концов, именно так мы и собирались возвращать Потерю. Но как сделать так, чтобы мы оказывались среди тех, кого охватило это безумие, до того, пока попавшие под него еще не успели нанести большой вред ни себе, ни тем, кто оказался рядом с ним — я пока даже не представляю. — С каждым ее словом, выражение лиц, окружавших ее людей становилось все менее и менее испуганным, а когда она закончила, вокруг тут же раздались возбужденные голоса…

— Да! Точно! Мы можем помочь…

— Эвитеникс разыскал точную схему…

— Если создать распределенную сеть на основе схемы размещения Региональных центров скорой медицинской помощи, то время реакции составит всего лишь…

Пламенная поморщилось. Все говорили одновременно, причем громко, возбужденно, стараясь перекричать друг друга, вследствие чего, даже будь она не в столь истерзанном состоянии, все равно понять собеседников ей было бы крайне сложно, а уж сейчас… Тэра вскинула руку, привлекая внимание и, криво (ну не получалось по-другому) улыбнувшись, попросила:

— Друзья, не все сразу. А лучше выберете кого-нибудь, кто смог бы мне все объяснить, и мы с ними пройдем куда-нибудь, где они смогут рассказать мне о находках, сделанных вашей секцией в более спокойной обстановке.

Это предложение позволило привести впавших в крайнее возбуждение историков в более-менее вменяемое состояние. Что, в свою очередь, привело к тому, что до Тэры наконец-то донесли всю необходимую информацию. Вследствие чего уже спустя сутки громоздкий механизм Симпоисы пришел в движение, и его шестеренки завертелись…

А у Пламенной вошло в привычку время от времени появляться в Симпоисе и проверять, не появилось ли новой информации, которая сможет помочь обществу Киолы выпутаться из того дерьма, в которое погрузило его неуемное научное любопытство бывшего Цветного Беноля.

* * *


До Иневера она добралась в сумерках. Несмотря на то что у нее имелось право оставить свой «овал» на парковке, расположенной на двести одиннадцатом уровне, она посадила аппарат на общей парковке у главного входа и вошла в здание через центральный холл. С двухсотого уровня начинались административные блоки, а Тэра решила пробежаться по лабораториям и групповым секторам, которые занимали первые этажи здания Симпоисы. И хотя шанс на то, что ей удастся застать кого-либо в столь позднее время, был весьма невелик, но зато если эти «кто-либо» все еще находились в своей лаборатории или кабинете, существовала очень большая вероятность того, что они занимались тем, что, скорее всего, могло бы ей пригодиться. Борьба со вспышками немотивированного насилия была объявлена Симпоисой главным приоритетом ее работы на данный период. Так что подавляющее большинство ученых, артистов, архитекторов, ученых, педагогов и так далее, являющихся самой деятельной и активной частью общества Киолы, которая и избирала Симпоису, кооптируя в ее состав своих самых лучших своих представителей (ну так по крайней мере считалось), в настоящий момент отодвинуло в сторону все свои дела и интересы и занялось именно эпидемией насилия, охватившей планету.

Когда она вызвала внутреннее «окно» Симпоисы, оказалось, что в интересующих Пламенную секторах здания находится всего около трех десятков Деятельных разумных. А после первичной селекции она решила в этот раз посетить только четверых. Все остальные числились либо лаборантами, либо имели столь низкий индекс доступа к Общественной благодарности, что их исследования вряд ли могли представлять для Тэры сколь-нибудь значимый интерес. Впрочем, если бы не сегодняшний вызов, она бы, вполне возможно, посетила бы и их. Иногда молодые исследователи способны удивить даже признанных корифеев. Но после столь тяжелого дня у нее просто не было сил обойти всех. А вот на четверых ее сил должно было хватить. Причем, один из этих четверых заинтересовал ее куда больше остальных.

Пламенная поднялась на сто сорок седьмой уровень и, выйдя в большой холл, направилась в правое крыло, в котором находились биотические лаборатории. Интересующий ее ученый обнаружился на втором внутреннем уровне дальней лаборатории. Тэра быстро поднялась на галерею прошла по узкому изящному мостку, перекинутому через реакторный зал, и, толкнув высокую узорчатую дверь, вошла внутрь рабочего кабинета. Он была огромным, но почти полностью погруженным в темноту, поэтому рассмотреть обстановку было довольно сложно. У дальнего стола виднелась освещенная конусом светильника местного освещения слегка сгорбленная фигура.

Тэра на несколько мгновений задержалась у двери, ожидая, прореагирует ли эта фигура на ее появление хоть как-нибудь, но никакой реакции не последовало. Поэтому она двинулась вперед, инстинктивно постаравшись, чтобы ее шаги звучали несколько громче, чем если бы она просто шла спокойным шагом. Она хотела дать своему будущему собеседнику немного времени, чтобы он вышел из того состояния тягостных раздумий, в которых, несомненно, пребывал. Ибо чем-то иным объяснить то, что он ее до сих пор не заметил, было бы сложно. Однако все ее усилия пропали втуне. Она приблизилась к нему на расстояние пары шагов, а он так и не оторвал взгляда от развернутого «окна».

— Здравствуйте, Оиентал, — негромко произнесла Тэра.

— А? Что? — Сидевший за столом человек вздрогнул и повернулся к ней. — Пламенная? Вы?

— Да это я, Ши, — мягко улыбнувшись, отозвалась Тэра, присаживаясь на соседний стул.

— Зачем вы здесь? — глухо произнес бывший ученик Проклятого Беноля. Так бывшего Алого именовали пока не столь уж много людей, но Тэра однозначно принадлежала к этому меньшинству… Пламенная вздохнула и ответила правду.

— Просто решила пройтись по лабораториям Симпоисы и посмотреть, может, кто-то нашел нечто, что поможет мне лучше справляться со вспышками насилия, охватившими Киолу. — Она замолчала, но не сказанные слова: «благодаря этому глупцу Бенолю», будто сами собой повисли в воздухе.

Ши Оиентал стиснул зубы и отвернулся. Несомненно, после всего, что произошло, он считал себя предателем. Взаимоотношения Ученика и Учителя простираются далеко за рамки самого процесса обучения, об этом Тэре было хорошо известно. Ведь и она сама, в свое время, стала Учеником знаменитой Ликисклин, величайшей танцовщицы современности. Ликисклин научила ее всему, огранила ее талант, да что там, она подарила ей первую (и единственную) настоящую любовь. Именно настоящую — вздымающуюся как волна, напрочь сносящая разум, вырывающую человека из сотен прежних привычек, привязанностей и обязательств и отдающую его другому человеку. Всего. Без остатка. Как это было чудесно… Жаль, что недолго.

Научив ее всему и одарив любовью, Ликисклин внезапно охладела к своему Ученику и оставила Тэру, заявив ей, что она уже научила ее всему, чему могла. Теперь, дескать, ее Ученице предстоит самой совершенствоваться в их искусстве. Ее же ждет новая любовь. «Ну… ну… маленькая, ты же знаешь, что в жизни нет ничего важнее любви. Неужели ты, подобно всем этим ханжам, тоже хочешь лишить меня права на нее?..»

Как же Тэре тогда было больно! Она едва не ушла к Богам и долгое время была на грани того, чтобы стать «отстранившейся», а то и вообще перебраться на Остров. Ее спас танец. Ее работа. Ее страсть. Ее жизнь. Заполучив свою собственную Потерю, она работала как проклятая, создавая одну постановку за другой. Поначалу даже тайно мечтая, что еще одно вступление, еще одна волна восторга, еще один взрыв обожания поклонников, прогремевший на всю Киолу, и Ликисклин поймет, как она недооценила ее, и пожалеет об их разрыве. И вернется…

Ши Оиентал молча смотрел на нее ничего не отвечая. Пламенная еще некоторое время терпеливо сидела рядом с ним, ничего не спрашивая, просто ожидая, что он что-нибудь произнесет, но тот продолжал молчать. Поэтому, подождав еще немного и поняв, что Ши ничего не скажет, она просто встала и молча двинулась к выходу. Но когда Тэра уже подошла к двери, от стола послышался полный муки шепот:

— Ты тоже считаешь меня предателем?

Пламенная остановилась и резко развернулась. Ши Оиентал сидел за столом и смотрел на нее. Его руки, стиснутые в кулаки, — причем так сильно, что побелели костяшки, — лежали на столе, а глаза буквально источали боль. Тэра несколько мгновений молча смотрела на него, а затем решительным шагом двинулась прямо к молодому ученому.

— Ши, — мягко начала она, присаживаясь на прежнее место и кладя свою ладонь на его кулак, — я не знаю ни одного человека, который бы считал тебя предателем. Ни одного! Более того, не могу сказать обо всех, но многие, и я в том числе, считаем, что ты очень мужественный и честный человек. Настоящий ученый, образец члена Симпоисы, не позволивший твоим страхам и комплексам подчинить тебя себе, и до конца исполнивший свой долг человека и ученого.

Оиентал оторопело уставился на нее. Несколько мгновений он ошарашенно молчал, а затем попытался что-то сказать, но, похоже, из-за ошеломления, забыл сначала набрать воздух в легкие, и потому, вместо внятных слов, поначалу хрипло прошипел:

— Хаач… А-а-а-х… И-и-иыхх… Почему?

— Что почему? — все так же мягко еще и ободряюще улыбнувшись, переспросила Тэра.

— Почему ты… вы… ну, так считают?

— А как еще мы можем считать? — удивилась Пламенная. — Ведь благодаря тебе удалось остановить человека, который, уж не знаю, — вследствие собственной гордыни, неуемного любопытства или просто, м-м-м… — тут она слегка запнулась, поскольку речь шла о Деятельном разумном, еще недавно считавшем самым великим умом современной Киолы, но затем, упрямо наклонив голову, все-таки произнесла, — недалекого ума, совершил действия, которые привели к тому, что пошатнулись самые основы, на которых тысячи лет зиждилась цивилизация Киолы.

Ши удивленно воззрился на нее, а затем его лицо исказила гневная гримаса, после чего он резко вырвал свою руку из-под ее ладони.

— Что? Так вы так ничего и не поняли?!! — Он зло рассмеялся. — Вы, все те, кто его осудил — ничего не поняли! Совсем ничего! Ни малейшей капли!!!

— Ши, успокойся. — Тэра снова протянула руку, попытавшись прикосновением остудить его столь внезапное, вспыхнувшее буквально на пустом месте возмущение. Но Оиентал гневно отбросил ее руку.

— Ты… вы думаете, что Алым Бенолем двигал всего лишь научный интерес? Какая глупость!!! В отличие от всех вас он единственный, кто по-настоящему — слышишь? — ПО-НАСТОЯЩЕМУ собирался вернуть Потерю!

— Что ты говоришь?.. — Тэра ошеломленно распахнула глаза, а затем негромко произнесла. — Опомнись! А как же мой… наш проект… как же Решение Симпоисы? Как же Избранные? Что это, по-твоему — чушь и блажь?

— Да, если не хуже! — огрызнулся слегка снизивший тон Оиентал.

— Что? — Пламенная вскочила на ноги. О-о, любому, кто увидел бы ее в этот момент, сразу бы стало ясно, почему ее называли Пламенной. Сейчас перед Ши Оиенталом предстало именно пламя. Буйное, яростное, горячее… — Что? Да как ты смеешь!!!

Но Тэра уже давно не была той порывистой, молодой танцовщицей, вспыхивающей как порох при малейшей тени несправедливости, лени, безразличия или нечестности. Вскочившая на ноги женщина не только смогла предъявить обществу свой талант и волю, благодаря которым ее и вознесло на самую вершину общества Киолы, но и вынесла на своих плечах сотни постановок, добилась права кооптации в высшие руководящие органы Симпоисы и возглавила громаднейший, глобальный, редкий даже для уровня Сипоисы проект возвращения Потери. Поэтому она сделала несколько глубоких вздохов и… медленно опустилась на свое место.

— Ши, я понимаю, ты растерян и подавлен, поэтому не способен…

— Да как ты не понимаешь, Пламенная? — торопливо перебил ее Оиентал. — Все, что вы собираетесь сделать, да что там… все, что способны сделать Деятельные разумные Киолы по возвращению Потери — обречено на провал. И никак иначе.

Тэра резко втянула воздух в легкие и замерла, стиснув кулаки. Спокойно. Спокойно. Этот человек не совсем адекватен, что в его положении вполне объяснимо.

— Уважаемый Ши Оиентал, я… — Тут Пламенная сделала еще один долгий вдох и… решила продолжить чуть по-другому, не так, как она собиралась ранее. Больше сосредоточившись на аргументации, а не на призывах к благоразумию. — Я-а-а… еще несколько месяцев назад я могла бы если не согласиться с вами, то, как минимум, признать, что ваша позиция имеет право на существование. Могла бы. Несколько месяцев назад. Но не сейчас. Как вы можете видеть, мы уже не раз имели дело с людьми, охваченными насилием, столкнувшимися с ним, пораженными им. Здесь, на Киоле. И… да, сначала у нас были некоторые сложности, наши постановки оказались не столь эффективными, как нам представлялось ранее. Нет, они все равно приносили необходимый эффект, но… не такой сильный, не так быстро, не столь всеобъемлюще. Но это было тогда…

По мере того, как она все это произносила, Тэра чувствовала, что успокаивается. Ибо она говорила правду — так все и было. Поэтому, в конце концов, она решила сделать некий посыл, способный, по ее мнению, немного успокоить сидящего перед ней человека.

— И я должна признать: в том, что сотворил… м-м-м бывший Цветной Беноль, мне кажется, как это ни странно, есть и нечто положительно. Во всяком случае, для нас, Избранных. Ведь благодаря этому всплеску насилия мы смогли убедиться, что находимся на верном пути. Нам удалось проверить наши наработки, проверить на деле, а не на математических моделях, в реальном противостоянии безумию насилия, охватывающему людей и… — Тут она осеклась, потому что взгляд бывшего ученика бывшего Цветного Беноля изменился. Он смотрел на нее… с жалостью.

— Вы так ничего и не поняли, — тихо произнес он.

— Что мы не поняли? — недоуменно переспросила Тэра. Ши Оиентал вздохнул и развернулся к активированному лабораторному «окну», располагавшемуся рядом со столом.

— Знаете, Пламенная, я очень долго не мог понять, почему Алый Беноль пошел на подобное, — заговорил он. Причем его голос был вполне себе спокойным. Ну, почти. — Нет, я тоже был ошеломлен его поступком, я никак не мог понять, почему он позволил себе сделать то, за что его сейчас проклинает большинство Деятельных разумных Киолы. Ведь проклинает, не так ли? — переспросил он, резко развернувшись и уставя на Тэру требовательный взгляд. Пламенная медленно кивнула.

— Вот я и никак не мог понять, почему, почему самый великий интеллект Киолы, более того, Деятельный разумный самых безупречных моральных принципов, — а я знаю, что это так… — Ши бросил на нее жесткий взгляд, показывающий, что никто и никогда не переубедит его в обратном, — так вот, почему он пошел на это. — Он покачал головой и тихонько рассмеялся. — О, если бы кто-нибудь мог бы хотя бы предположить, как меня мучили эти вопросы. Нет, дело не во мне, не в какой-то моей обиде. То, что Желтый Влим использовал меня, чтобы убрать единственного Цветного, который был способен лишить его должности, я понял довольно быстро. С его прихлебателем Темлином так же все было ясно. Он приехал в лагерь руигат на том скалистом плато уже зная все, что там творится. Так что я достаточно быстро понял, что был всего лишь глупым теленком из тех, что древние жрецы вели на заклание, предварительно напоив ключевой водой, накормив отборным зерном и увив им рога яркими разноцветными лентами. В моем же случае место ключевой воды и отборного зерна заняло выделение необходимой доли Общественной благодарности для производства комплекса биотических реакторов. Но, это понимание ничего особенно не сдвинуло в моей душе… И мысль Учителя о том, что, не изменившись, мы не способны вернуть Потерю, я тоже довольно быстро осознал. Так что больше всего я мучился тем, почему Алый Беноль из многих возможных избрал для себя именно подобное Изменение… — В этот момент «окно» засветилось, а затем перед двумя, сидевшими в полутьме кабинета Деятельными разумными, развернулся большой экран, на котором замелькали страшные кадры. Перекошенные лица, вскинутые руки. Кровь.

— Узнаешь? — тихо спросил Оиентал.

— Да, — медленно кивнула Тэра. — Саметриминэл. Одна из первых вспышек. Одиннадцать искалеченных, двести получивших травмы. Мы тогда долго не могли понять, почему «щиты» не отреагировали.

— Ну, это очень просто, — усмехнулся бывший Ученик Алого Беноля. — Потому что Деятельные разумные наносили повреждения друг другу. «Щиты» это не контролируют, потому что в этом случае они бы вообще не смогли прикасаться друг к другу. И как в таком случае мы могли бы заниматься любовью? А ведь она же — главное в нашей жизни, не так ли?

Пламенная удивленно покосилась на него. Ей показалось, что эту абсолютную, божественную, непреложную истину он произнес как-то… саркастически, что ли. Но Оиентал не обратил на этот взгляд никакого внимания.

— …и вообще, мы ведь долгие тысячелетия живем в обществе, где не существовало насилия. Поэтому ничего вокруг нас не приспособлено к противодействию чему-то подобному. Вокруг нас — и внутри нас. Даже наша психика. Вернее, что я говорю — в первую очередь наша психика. — Он увеличил изображение. — Вглядись в их глаза — что ты видишь?

— Безумие.

— Отлично, — энергично кивнул Ши. И тут же сменил картинку. — А теперь?

— Каменный мост, — тихо произнесла Пламенная. — Три месяца назад.

— Нет, я про взгляд.

Тэра протянула руку и, ухватив Оиентала за плечо, развернула его к себе лицом.

— Зачем ты показываешь мне все это?

Он усмехнулся:

— А знаешь, похоже, тебя сегодня послали мне Боги.

— Боги?

— Ну да. — Он довольно кивнул. — Я уже третий день мучаюсь, не понимая, как мне донести до всех то, что я понял. Я же ведь все это время не мог ничего делать. Все валилось из рук. Желтый Влим купил меня выделением Общественной благодарности на комплекс биотических реакторов, но я так и не смог заняться разработкой проекта. Все думал и думал. А когда понял… Это… Я просто осознал, что слишком молод и слаб, чтобы убедить хоть кого-нибудь… Мы привыкли жить в очень и очень узких рамках. Ну, как колонии моллюсков в питательным бульоне тропических отмелей. Чуть солонее — и нам становится плохо. Чуть холоднее — мы начинаем болеть. Чуть темнее — и мы торопливо захлопываем створки раковин и пытаемся отгородиться от того, что происходит снаружи. Мы перестали быть людьми. Мы деградировали из людей, которые овладели огнем, сталью, морями, а потом и небом со звездами, в таких вот примитивных моллюсков, которым уже ничего не интересно, кроме одной теплой отмели, на которой мы пригрелись. А если что и происходит, то мы просто смыкаем створки и надеемся, что все пройдет. Или ты как-то по-другому оцениваешь то, что мы ушли оттуда? — он кивнул куда-то вверх, — и спрятались за силовыми полями от тех, кто убивал… — Он заметил, как она слегка скривилась, услышав это грубое слово, являющееся едва ли не самым страшным олицетворением насилия, но упрямо повторил: — Да, УБИВАЛ нас на нашей прародине.

— Ты… ты тоже болен. — Тэра тяжело вздохнула. — Прости… наверное, бесполезно тебе что-то говорить, и мой долг состоит в том, чтобы немедленно вызвать медиков и передать тебя в руки тех, кто способен тебе помочь. Ты ведь уже все понял. И что бы я не говорила — ты это не примешь. Но я попытаюсь. Ты говоришь, что мы перестали быть людьми, когда вернулись в свой мир и стали строить жизнь так, как нам казалось правильным. Так вот что я тебе скажу. Именно тогда мы и стали людьми. Именно тогда, когда наконец отринули все животное, что в нас еще было. Все эти схватки за лучшее пастбище, за водопой, драки за самку, за главенство в прайде… как бы это все не называлось тогда, в том, еще недоразвитом человеческом обществе — набег, война, конкуренция. Только когда мы сумели, нашли в себе силы, отказаться от этого — только тогда мы и стали людьми. — Она вздохнула и поднялась, активируя браслет члена Симпоисы.

— Подожди, — поспешно произнес Оиентал. — Еще одна минута.

Тэра окинула его жалостливым взглядом. Ну что еще он хочет (и может) ей показать?.. Между тем, на экране замелькали новые кадры. На этот раз это была одна из записей времен Потери. Взрывы, тысячи людей, сгорающих в волне плазмы, окровавленные ножи, опускающиеся на головы беззащитных людей. Тэру замутило, и она отвернулась.

— Зачем ты это включил? Ни один Деятельный разумный не способен вытерпеть это…

— Сравни, — негромко произнес Ши. Тэра вновь развернулась к экрану. На нем были выведена пара увеличенных кадров, на каждом из которых была крупно изображена голова человека. Деятельного разумного.

— Посмотри на них, — негромко произнес бывший Ученик бывшего Цветного Беноля. — Заметила разницу?

Пламенная молча смотрела на экран.

— Видишь, киолец, охваченный насилием, действительно потерял разум. Взгляни в его глаза. Посмотри, как исказилось его лицо. А вот другой… — Он поднялся и шагнул к Пламенной, воткнув в нее жесткий взгляд. — Ты, по-прежнему, считаешь, что вы, Избранные, способны остановить тех, кто не охвачен насилием, а обучен ему? Ну, как простому занятию, такому, например, как для тебя танец, а для меня… скажем, эксперимент в биотическом ректоре. Ты действительно считаешь, что сумеешь оторвать меня от важного эксперимента в моем реакторе, просто затеяв представление в моей лаборатории? — Он замолчал. Почти минуту в кабинете висела абсолютная тишина, а затем Ши Оиентал обошел ее и твердым шагом двинулся к выходу из кабинета. И только после того, как дверь за его спиной с легким стуком захлопнулась, Тэре удалось отвести взгляд от второго из лиц, застывших на экране.




Глава 6


— Шагом!

Тиэлу сделал еще пару длинных шагов, сокращая дистанцию до впереди идущего, после чего резко сократил амплитуду движения ног, переходя с бега на шаг. Рядом шумно выдохнул Актелис. Да уж, темп движения сто шагов бегом, сто — шагом, или «волчий скок», как это называли руигат (откуда пришло название этого способа передвижения, Тиэлу никто не рассказывал, но он считал, что от все тех же легендарных «Старших инструкторов», о которых ходило множество легенд, но которых пока еще никто из нового набора в глаза не видел), позволял двигаться далеко и довольно быстро, но у него был один недостаток. Уже через пяток километров даже натренированный человек погружался в состояние этакой непрерывной и постоянной усталости, в котором, правда, он мог существовать очень и очень долгое время — чуть ли не по десять часов кряду. Но менее тяжелой усталость от этого не становится, не правда ли?

— Хы-ы-хых, ых-хы-хы… хы-ы-хых, ых-хы-хы… — ритм-транс «волчьего скока». Два шага — вдох, два шага — выдох. Идешь ли, бежишь — не важно. Два шага — на одно, два шага — другое.

— Как думаешь, долго еще? — просипел Актелис.

Тиэлу покосился на него и неодобрительно покачал головой. Во время «волчьего скока» лучше молчать, а то можно сбить дыхание — и все. Сдохнешь. А это — кранты всему взводу. Бросать товарища на марше нельзя. Значит, придется тащить. Значит, скорость еще больше снизится. Значит, не уложимся в норматив. Значит, завтра с рассветом выходить на новый марш-бросок. А как же иначе? Пока норматив не сдан — никакой передышки. Воинское дело, оно такое — не прощает не то что нерадения или, там, ошибок, а вообще ничего. Ибо настоящим экзаменатором будет выступать не некое облеченное доверием или обладающее большим опытом и знаниями лицо, а… враг. То есть тот, кто не будет ставить тебе (все равно справедливые или не справедливые) оценки, а просто постарается убить. Изо всех сил постарается. Где еще, в какой еще области человеческой деятельности ставки столь же высоки? Не слава, не доступный уровень Общественной благодарности, не любовь или доверие, а просто сама возможность дальнейшего существования. Либо ты сделаешь все правильно и, может быть, будешь жить дальше, либо где-то недоработаешь, поленишься или ошибешься, и… все. Так что в воинском деле нет никакого «приемлемо», «неплохо», «вполне», «так и быть — сойдет» или тому подобного. Только — выжил или убит. Других оценок не существует…

— Бегом!

Тиэлу дождался, пока бегущий впереди отдалился на полшага, набирая дистанцию для бега, и тут же нырнул в уже привычный ритм.

— Хы-ы-хых, ых-хы-хы… — хрипло вырывалось из груди. Два шага — вдох, два шага — выдох.

* * *


Четыре месяца обучения пролетели как один день. Хотя… это сейчас так казалось. А вот сначала…

Первая неделя предстала для всего отделения тысячелетними муками ада. Все началось ранним утром. Очень ранним. Небо на востоке еще только начало сереть, а над лагерем уже разносился рев инструкторов:

— Подъем, подъем!

— Встать!

— Взлетели, быстро!

Полторы сотни заспанных Деятельных разумных вскочили с подстилок (!), на которых коротали ночь после прибытия в это дикое место, и ошалело завертели головами. Заснули все очень поздно, спали плохо, да и настроение перед сном у подавляющего большинства было отвратное. Ибо нигде на Киоле ни один Деятельный разумный никогда не устраивался на ночлег в подобных условиях. Но все логичные и разумные доводы, которые приводили вполне состоявшиеся Деятельные разумные людям, отчего-то взявшим на себя смелость назваться инструкторами, игнорировались ими напрочь. Эти дуболомы на любые, даже самые точные и выверенные логические построения, составленные по всем правилам риторики, отвечали лишь всякими идиотскими фразами типа: «Приказ начальника — закон для подчиненного, он должен быть выполнен беспрекословно, точно и в срок», или: «Боец должен стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы».

Так что вечер и половину ночи новоиспеченные кандидаты в руигат (им быстро разъяснили, что право именоваться руигат не присваивается по собственному желанию, а заслуживается), горячо обсуждали, какие грубые, тупые и необразованные у них инструкторы, и на все лады жаловались друг другу на то, как им холодно, жестко, неудобно, неприятно и так далее. Вследствие чего наиболее недовольные угомонились не ранее чем за час до рассвета. Впрочем, и те, кто успокоился намного раньше, засыпали долго. Потому что спать было действительно неудобно, холодно и неприятно. Да еще и недовольные над ухом зудели. Так что вскочили все уставшими, невыспавшимися и растерянными. Ну, еще бы, до сего момента их никто никогда так не поднимал.

— Ну что, птенцы, — усмехнулся инструктор Линкей, когда все немного пришли в себя, — побежали?

Все недоуменно переглянулись. «Бежать? Зачем? Куда? Вот так, не умывшись, не расчесав волосы, не проведя утренний туалет? Не приняв чашечки утреннего оле? Да что за чушь? Они пришли сюда учиться насилию, а не подвергаться унижениям, и потому к ним обязаны относиться с уважением. А чем еще, кроме как унижением, мог быть такой неожиданный, несвоевременный и дурацкий подъем?» Примерно такими и были мысли у всех в тот момент. Правда озвучил все это «гимнопевец», но сердитый Тиэлу был с ним вполне согласен. Однако инструктор не стал им ничего отвечать, а приказал.

— Давайте за мной. — И легким бегом двинулся к ближайшей границе лагеря. Впрочем, лагерем это место хаотичного ночлега почти двух сотен людей (ну, если считать с инструкторами), назвать было сложно. Скорее просто место беспорядочного ночлега.

К своему инструктору они подтянулись не сразу. Сначала все выслушали гневную речь «гимнопевца», заявившего, что он не собирается «потакать тем, кто не проявляет должного уважения к другим Деятельным разумным», потом обменялись мнениями с Деятельными разумными из других отделений и лишь после этого, нехотя, двинулись в сторону инструктора.

Впрочем, точно так же поступили практически все остальные находившиеся здесь Деятельные разумные. Так что сначала лагерь окружила редкая цепочка инструкторов, и только спустя некоторое время вокруг них стали образовываться группки остальных. Что интересно, похоже, инструкторов это не особенно смущало. Они весело переглядывались и перебрасывались шуточками, не предпринимая никаких усилий для того, чтобы как-то побудить своих подчиненных исполнять их распоряжения. И это довольно сильно контрастировало с тем, что рассказал Тиэлу тот, от которого мастер услышал о руигат. Так что Тиэлу, выплеснув первоначальное раздражение в разговорах, слегка насторожился и решил действовать аккуратно, дабы не обострять отношения с инструктором. Ему тоже, конечно, не нравилось то, как с ними поступают, но… он же приехал сюда обучаться насилию, не так ли? Вот и посмотрим, как его будут практиковать те, кто уже умеет это делать. Причем, смотреть будем молча.

Из-за всего этого в путь (куда и зачем — непонятно) они тронулись только минут через двадцать после того, как инструктор первый раз сказал: «Побежали».




Бежали они… недолго. Уже минут через пять, когда все втянулись в заданный ритм, инструктор начал постепенно, потихоньку, наращивать темп. И уже через десять минут они неслись вперед, едва не ломая ноги. А это было опасно, потому что еще вчера вечером, сразу по прибытию к месту ночлега, все инструкторы провели то, что они называли «маркировкой». Действие это, судя по тому, что рассказали о нем, не только внедряло в плечо каждого из обучаемых некий маячок, позволявший инструкторам точно отслеживать перемещение каждого Деятельного разумного, но еще и полностью блокировало личные «щиты». Так что случайное падение на такой скорости, да на столь неровной и каменистой местности, могло вполне привести к тому, что кто-то мог получить серьезную травму. Но похоже, все остальные напрочь про это позабыли и просто молча неслись за инструктором, тяжело дыша и выкинув из головы абсолютно все мысли.

Впрочем, это продолжалось недолго. Когда горная тропа, по которой они бежали, преодолела котловину и пошла на подъем, «гимнопевец», бегущий в середине изрядно растянувшейся колонны, внезапно остановился и заявил:

— Я устал! Я больше не могу.

Бежавший впереди инструктор остановился и коротко рявкнул:

— Стой!

Растянувшаяся колонна, а, вернее, толпа тяжело дышащих людей, остановилась. Кое-кто сразу же рухнул на землю, а остальные согнулись, опершись руками на колени и опустив головы. Ну да, темп-то был таким, что Тиэлу не мог понять, почему он не упал и не отрубился еще пять минут назад.

— Вот что… курсанты, — негромко начал инструктор, — пришло время… познакомить вас… с некоторыми правилами… нашего учебного подразделения…

Что такое «курсанты» и «подразделение» ни Тиэлу, ни, похоже, остальные себе даже не представляли, но, не смотря на это, инструктора никто не перебил. Уж больно как-то… угрожающе он все это сказал. Впрочем, возможно, дело было не в этом, а в том, что ни один из них (курсантов?) до сих пор так и не сумел отдышаться. Инструктор же выглядел куда как свежее и, хотя тоже дышал довольно часто и глубоко, на его речи это не особенно отражалось. Так, три-четыре коротких паузы в неожиданных местах.

— Курсант нашего подразделения… имеет право… открывать рот… только в том случае… если это… разрешил ему инструктор… Все запомнили? — Инструктор обвел их внимательным взглядом и, не дожидаясь ответа, продолжил, причем с уже куда более редкими паузами: — То есть, для того, чтобы открыть рот… курсант должен сначала спросить разрешения у инструктора… всем понятно?

— Я не согласе… ыхк! — Гневный спич «гимнопевца» был прерван способом, который привел всех в шоковое состояние. Едва только он начал говорить, как инструктор сделал шаг вперед и коротким движением впечатал кулак в центр его корпуса. «Гимнопевец» захрипел и, согнувшись, рухнул на землю. Тиэлу окаменел, впрочем, как и все остальные.

— Я что-то не ясно сказал, курсант? — эдак вкрадчиво произнес инструктор.

— Акха-кха, — жалобно закашлялся «гимнопевец». Но на инструктора эта его демонстрация того, как ему плохо, как он страдает, как все вокруг должны немедленно его пожалеть, не произвела никакого впечатления. И на всех остальных, вероятно, тоже. Но не потому, что в отделении не нашлось ни одного жалостливого и милосердного. Просто… все они находились в глубоком шоке. Только что на их глазах один Деятельный разумный применил к другому Деятельному разумному насилие.

Нет, все они до сего момента видели те или иные проявления насилия. Более того, кое-кто из них даже и сам имел опыт его практикования. Во всяком случае, «гимнопевец» утверждал это вчера вечером, когда ругал инструкторов и заявлял, что не потерпит подобного отношения «к состоявшимся Деятельным разумным». Но во-первых, у большинства все-таки не было личного опыта столкновения с насилием, они видели его только в записи. А тут оно произошло буквально на расстоянии вытянутой руки. И во-вторых, до сего момента считалось, что для практикования насилия Деятельному разумному сначала требуется привести себя в особенное психическое состояние. Ему уже даже придумали название — «бхадха», это слово на одном из забытых древних языков означало «безумие». Здесь же в глазах совершившего насилие инструктора не просматривалось никакого «бхадха». В них не было даже обычного гнева или злости. Они были совершенно спокойны.

— Встать, — все так же негромко и совершенно спокойно произнес инструктор.

— А-а-а-ай-и-и-яй! — тоненько стонал «гимнопевец», никак не реагируя на команду. Инструктор вздохнул, а затем поднял ногу и сильно засветил ею в бок лежащему на земле.

— И-и-и-и! — тоненько заверещал «гимнопевец», выгибаясь дугой. Похоже, инструктор попал ему по какой-то болевой точке.

— Бл-бл… бл-бле-е-е-е…

Тиэлу повернулся. Двоих, стоящих сзади, рвало, но никто над ними не смеялся. Мастер и сам чувствовал, что его мутит. Инструктор окинул взглядом их скукожившуюся толпу и сокрушенно покачал головой, а затем снова повернулся к скрючившейся на земле фигуре и негромко заговорил:

— Это называется боль, курсант, и она является ключевой частью первой сигнальной системы.[7 - Первая сигнальная система — система условно- и безусловно-рефлекторных связей высшей нервной системы животных (включая человека) и окружающего мира. Второй сигнальной системой является речь или в общем виде вся семиотическая система значимостей.] Я буду использовать ее всякий раз, когда решу, что вы недостаточно быстро или недостаточно глубоко усваиваете преподаваемое вам. Как сейчас, например. Ведь ты не исполнил мою команду, не так ли? Значит, пришло время новой боли. — И он отвел ногу назад, явно собираясь еще раз ударить «гимнопевца». Отчего тот, мгновенно перестав изо всех сил демонстрировать как ему больно и плохо, буквально взмыл верх, вскакивая на ноги. Инструктор медленно опустил ногу.

— Что ж, как видите, мои слова полностью подтвердились. С помощью боли все усваивается гораздо быстрее. А теперь я хочу проверить, как это все усвоили и остальные. Итак?

Несколько секунд все молчали, но взгляд инструктора был таким тяжелым, что кто-то не выдержал и начал:

— Курсант нашего подразделения имеет право…

— Не понял, меня что, запомнил только один? — деланно удивился инструктор. После чего вокруг Тиэлу раздались и другие голоса:

— …открывать рот…

— …вать рот только в том случае…

— …лучае, если это разрешил…

— …шил ему инструктор.

— Уже лучше, — кивнул инструктор, — а теперь все вместе, хором и погромче. — После чего его требовательный взгляд уткнулся прямо в Тиэлу. И мастер, все это время набиравшийся решимости для того, чтобы открыто выразить свое возмущение творящимися здесь несправедливостью, безобразием и попранием самых исконных прав и свобод Деятельного разумного, внезапно поймал себя на том, что торопливо разевает рот и, едва удерживая голос от дрожания, старательно повторяет:

— То есть для того, чтобы открыть рот, курсант должен сначала спросить разрешения у инструктора…

* * *


— Шагом!

Тиэлу повернул голову и бросил обеспокоенный взгляд через плечо. Актелис дышал плохо, с хрипами, похоже, он был на последнем издыхании. Надо было что-то делать, иначе он скоро грохнется.

— Крэти, Паунис, разгрузите Актелиса! — коротко приказал Тиэлу. Сегодня он был исполняющим обязанности командира отделения. Двое названных курсантов тут же прибавили шаг и, догнав уже шатающегося Актелиса, сноровисто сдернули с него ранец-рюкзак, нагрудный панцирь, каску и «дрын», как все уже давно называли оружие, вслед за инструкторами, не смотря на то, что официально оно именовалось аббревиатурой МЛВ.[8 - МЛВ — многофункциональное личное вооружение.] Тиэлу окинул Актелиса придирчивым взглядом, вздохнул и нехотя приказал:

— Четвертая двойка — на «паровоз».

Что такое этот самый пресловутый «паровоз» никто из них не представлял, но инструкторы именовали так действия, когда двойка более выносливых товарищей цепляла почти выбившегося из сил курсанта брючными ремнями за запястья рук и волокла за собой. Общий темп движения при этом почти не снижался и это, в данный момент, было самым важным. Ибо зачет ставился не по контрольному времени марша. Просто два отделения, пришедшие на финиш последними, объявлялись не сдавшими норматив. После чего им требовалось его пересдать на следующий день. Причем, если сегодня шанс на то, что они провалят норматив, вследствие того, что в сегодняшнем зачете участвует четырнадцать отделений, составлял около пятнадцати процентов, то на следующий день он станет уже пятьдесят на пятьдесят. Потому что назавтра не выполнившим норматив объявлялось одно отделение. И на хрена такие приключения?

— Бегом!..

* * *


С той первой пробежки они вернулись уничтоженными не только морально, но и физически. Темп, заданный инструктором, оказались способны выдерживать только трое из десятка, вследствие чего остальные семеро по очереди подверглись неприкрытому насилию со стороны инструктора. Вернее нет, насилию подверглись практически все. Самому Тиэлу, который относился как раз к той тройке, которая смогла выдержать заданный темп, все равно прилетела пара подзатыльников. За «неоказание товарищам своевременной помощи». Впрочем, он отделался легче всех. Вероятно, потому, что еще до того жуткого избиения успел настроиться на то, что будет старательно исполнять все распоряжения инструктора. И ухитрился сохранить этот настрой, несмотря на испытанный шок. Всем остальным досталось куда крепче.

Уже перед самым лагерем инструктор дал команду остановиться.

— Ну что, курсанты, как вам первый день занятий? — поинтересовался он слегка насмешливым тоном. Все молчали. Инструктор бил умело и потому больно, причем Тиэлу (как, вероятно, и остальным) не удалось пока понять логическую систему, которой он руководствовался при принятии решения бить или не бить. Так что от греха подальше лучше было помолчать.

— Привыкайте, — продолжил между тем инструктор. — Овладеть насилием — это значит не просто и, даже, не в первую очередь научиться применять его самому. Овладеть насилием это в основном научиться ему противостоять. Вытерпеть, выдержать, не сорваться, когда не нужно, и ответить по полной только лишь тогда, когда для этого наступит подходящий момент. Понятно?

Некоторое время все озадаченно молчали, а затем из задних рядов послышался дрожащий голос:

— Значит, вы нас будете лупить по любому поводу?

— Я? — деланно удивился инструктор. — Ну что вы. Я вас буду лупить исключительно в тех случаях, когда вы будете проявлять недостаточное рвение, нерадение, лень, панику, ну и тому подобное. Овладевать же насилием вы будете с помощью друг друга.

Все, стоявшие в строю, несколько ошеломленно покосились друг на друга. Как, они будут лупить друг друга? Н-но…

— В-вы не имеете права!

Кривоватый строй вздрогнул и слегка раздался в стороны, образуя пустое пространство вокруг одного из курсантов, которой, похоже, и сам был испуган своим выступлением. Потому что сразу после этих слов, съежился и втянул голову в плечи.

— Что ты сказал? — эдак, вкрадчиво переспросил инструктор. Курсант окаменел, бросил несколько быстрых взглядов по сторонам, а затем… зажмурился и выпалил:

— Вы нарушаете мои права Деятельного разумного. Я немедленно покидаю это место и подаю жалобу в Симпоису. Вот.

— А я переломаю тебе руки и ноги и вырву язык, — насмешливо произнес инструктор. — Может, поспорим, у кого из нас лучше получится то, что он заявил?

— Вы… вы… вы несносны! — Из глаз курсанта потоком потекли слезы.

— О, ты даже не подозреваешь, насколько, — снова усмехнулся инструктор. А потом обвел стоящих перед ним людей тяжелым взглядом и заговорил: — Вас не зря во время пребывания в лагере предупреждали, что вы можете отказаться от обучения в любой момент. Так оно и было. До вчерашнего дня. А теперь все — вы с нами навсегда. И у вас теперь два пути: или сдохнуть, или стать руигат. Потому что попытка стать руигат, птенцы, — это как прыжок со скалы в бушующее море. Пока ты не оттолкнулся — все еще можно отменить. А едва ты прыгнул — уже ничего сделать не сможешь. Если у тебя есть воля и упорство, если ты правильно рассчитал свои силы — войдешь в волну победителем, если же сдашься, сломаешься, запаникуешь — тебя размозжит о камни. Так-то, птенцы. Впрочем… — он окинул протестовавшего курсанта прищуренным взглядом, — я могу дать тебе последний шанс. Один-единственный. Или… — он обвел взглядом весь их мгновенно съежившийся строй, — я могу дать его любому. То есть любой из вас или даже все вы вместе можете сейчас, вот здесь, на этом месте, бросить мне вызов. Я не требую от вас победы, даже все вместе вы мне не противники. Вам достаточно будет просто повалить меня на землю. И если вы окажетесь способны это сделать, то сразу по прибытии в лагерь вы сможете оставить его и улететь, куда вам заблагорассудится. Ну, есть желающие? Выйти из строя.

Вышедших из строя оказалось шестеро. То есть сначала вышло двое — рискнувший заявить о своих правах и «гимнопевец». Похоже, ему уже так сильно хотелось оказаться подальше от места, где его так больно побили, что он сумел отбросить страх. Хотя и не совсем. Во всяком случае, когда он делал шаг вперед, ноги у него явно подгибались. Еще четверо присоединились к первым двум после того, как инструктор пообещал, что даже если они проиграют, то никаких специальных санкций он к ним применять не будет. Остальные четверо остались в строю. А на прямой вопрос инструктора, заданный именно Тиэлу, он ответил, что приехал сюда для того, чтобы стать руигат, и пока этого не добьется, никуда уезжать не собирается. Инструктор в ответ кивнул:

— Понял. Уважаю. — А Тиэлу почувствовал, что краснеет. Потому что, несмотря на то, что сказанное тоже было правдой, основной причиной того, что он не вышел из строя был все-таки банальный страх. Он был уверен, что даже все вместе, вдесятером, они не имеют против инструктора ни единого шанса. Зато сам инструктор при таком соотношении сил вряд ли будет сдерживаться. И это означало, что просто оплеухами или ударами, пусть даже и очень болезненными, дело вряд ли ограничится. Так и произошло.

Когда противоборствующие стороны были наконец окончательно определены, инструктор встал напротив шестерых, отодвинул назад правую ногу, похоже, принимая какое-то натренированное положение тела, а затем сделал приглашающий жест ладонью. Шестеро его противников переглянулись, после чего дружно завопили и бросились на него, выставив вперед руки. Судя по всему, они решили, не мудрствуя лукаво, просто навалиться на него всей толпой и повалить на землю.

— Крак-хрясь-хрык-шмяк-тресь-чвляк…

— А-ыыы-ы-ы-ы-ы… оо-о-о-о-ё-ё-ё-ы… ыу-у-у-у-у… — Спустя пару мгновений окружающие поляну деревья зазвенели от слитного шестиголосого вопля.

Тиэлу вздрогнул и пошатнулся. Это… это было немыслимо. Первый из нападавших, которым оказался «гимнопевец», бился на земле, скребя скрюченными пальцами по камням, поскольку его левая нога оказалась сломана в двух местах, вследствие чего ступня оказалась развернута мыском к ягодице. Рискнувший задать вопрос валялся в шаге от него, с воем баюкая сломанную правую руку. Еще у одного из нападавших лицо оказалось превращено в смятую, уродливую маску и он, скорее, даже, не подвывая, а эдак, прихрюкивая, пытался обеими руками что-то сделать с водопадом крови, которая не текла, а прямо-таки извергалась из его смятого и сломанного носа и окровавленного рта с осколками выбитых зубов. Остальные трое так же пребывали в не менее «живописном» виде. Тиэлу почувствовал, как его снова замутило и, не выдержав, наклонился, извергнув из желудка все, что там еще оставалось. Впрочем, остальные не участвовавшие в схватке, так же блевали рядышком с ним.

— Вот так, птенцы… — в этой какофонии воплей и рвотных звуков голос инструктора, звучащий спокойно и… удовлетворенно что ли, выглядел явным диссонансом, — как видите, ничего-то вы пока не умеете. Я слышал, как вчера некоторые из вас грозно заявляли, что… как это там звучало? «Не раз уже практиковали насилие и не остановятся перед тем, чтобы сделать это вновь»? Теперь сами можете видеть, куда вам следует отправиться со всей вашей практикой. Ну, ничего, вы же прибыли сюда учиться, не так ли? Значит — будем учиться. Серьезно. Так, чтобы через какое-то время вы уже смогли бы навалиться на меня такой кучей с не совсем нулевыми шансами. Всем понятно?

— Да… мы поняли… мне понятно… — вразнобой ответили Тиэлу и еще один из тех, кто не участвовал в атаке. Остальные продолжали стонать и блевать. Инструктор нахмурился.

— Когда я задаю вопрос, следует отвечать «так точно» — если все понятно или «никак нет» — если есть вопросы. Так что давайте попробуем еще раз. Итак — всем понятно?

На этот раз ему ответило девять голосов. «Гимнопевец» продолжал самозабвенно верещать. Инструктор деланно сокрушенно вздохнул:

— Ну что ты будешь делать, не все понимают с первого раза — придется учить. — После чего сделал шаг вперед, занося ногу для удара. Но в этот же момент «гимнопевец» задергался и заорал:

— Так точно, так точно… ТАК ТОЧНО-О-О-О-О!!! — И все невольно содрогнулись от этого истеричного вопля.

— Вот и хорошо, — невозмутимо кивнул инструктор и усмехнулся. — А теперь все быстренько вскочили на ноги и двинулись в лагерь. Наиболее умной четверке — помочь тем, кто способен передвигаться с большим затруднением, тем же, у кого ножки в порядке — двигаться самостоятельно. И не вопить — уши уже болят. А то я сам приму меры к тому, чтобы ваши вопли стали потише. Например, парочке самых громких вырву язык…

Тиэлу невольно вздрогнул. После всего, что произошло, у него не было ни малейшего сомнения в том, что это не пустая угроза, и что инструктор действительно способен походя вырвать человеку язык.

— Ну что зависли? Вперед!..

* * *


— Шах-хом, — прохрипел Тиэлу и, оглянувшись, окинул взглядом свое измученное воинство, а затем перевел взгляд на инструктора. Линкей бежал чуть в стороне, беззаботно покусывая травинку и демонстративно разглядывая окрестности. Мастер зло стиснул зубы. О, Боги Бездны! Они уже пятый месяц дохнут тут от диких нагрузок, а до сих пор по сравнению с любым из старых руигат — будто слепые щенки. Да, инструктор бежал налегке, без оружия и снаряжения, но он бежал вместе с ними все эти тридцать километров. И вот они еле живы, а у него легкая испарина. И как это понимать?

Тиэлу перевел взгляд на свое отделение. Отделение явно было на последнем издыхании. Актелиса шатало так, что всем было ясно — если он споткнется, то его уже не поднять. Четвертая двойка, тянувшая его на ремнях, так же дышала тяжело и через шаг. Похоже, дыхалке — кранты. Те четверо, кто волок вещи Актелиса, выглядели немного лучше, но очень немного. Мастер стиснул зубы и приказал:

— Пятая двойка — сменить четвертую. — После чего сам сместился влево и перехватил один из ремней, захлестнутых на запястьях Актелиса. Ибо пятой двойкой были они с Шореем.

Контрольный пункт открылся внезапно. Они выскочили на гребень и… обнаружили впереди шест с лениво развивающимся белым полотнищем, а под ним, на раскладном стульчике, одного из старших инспекторов роты. Тиэлу от неожиданности даже слегка притормозил, неужели — все?! Но в следующее мгновение его взгляд выхватил чуть в стороне и подальше, метрах в трехстах от флага, еще одну толпу хрипло дышащих личностей из последних сил приближающихся к флагу.

— Это седьмое отделение, — встрепенулся Крэти, — а ну поднажали, парни!

— Курсант Крэти — плюс десять, — послышался сбоку негромкий и, эдак, слегка ленивый голос инструктора.

— Есть плюс десять отжиманий, товарищ инструктор, — тут же привычно отозвался Крэти.

Тиэлу скривился. Сколько раз уже Крэти вляпывался из-за того, что лез, как это говорили инструктора «поперед батьки в пекло». Сегодня Тиэлу является старшим отделения, поэтому отдавать любые команды курсантам сегодня было позволено только ему. Остальные имели право только лишь доложить старшему о замеченном, после чего им оставалось ожидать его команды. Но короткий спич Крэти сделал свое дело, и все невольно прибавили шаг: быть обойденными на последних метрах до финиша не хотелось никому. Тем более что никто пока не знал, какими по счету они сейчас подходили к финишу. А ну как сейчас они идут третьими от конца? Тогда, пропустив седьмое отделение вперед, они с размаху вляпаются в статус не сдавших норматив. По-видимому, такие же мысли возникли в головах и курсантов седьмого отделения. Потому что они завопили и тоже прибавили темп. Сидевший на стульчике старший инструктор роты некоторое время наблюдал за разворачивающимся на его глазах жестким соревнованием с весьма скептическим выражением на лице, а затем фыркнул:

— Да уж, гонки хромых с безногими…

Ну а что скажешь? Так оно и было. Оба отделения приближались к контрольной точке на подгибающихся ногах, жадно, с хрипами захватывая воздух разверзнутыми пересохшими ртами и со стоном выдыхая… Но седьмое отделение парни Тиэлу все-таки обошли.

Едва только спина Актелиса (который на последних метрах сумел собраться и даже начать самостоятельно переставлять ноги, отчего почти догнал тянущих его Тиэлу с Шореем) пересекла финишную черту, обозначаемую шестом с флагом, Линкей, на последней сотне шагов обогнавший отделение и притормозивший рядом со старшим инструктором, хлопнул по его выставленной вверх ладони, обозначая окончание марш-броска, и поинтересовался:

— И какие мы по счету?

— Девятые.

— Н-да, во второй половине, — покачал головой инструктор и, повернувшись к Тиэлу, поинтересовался: — А чего это вы тут остановились? Совсем дыхалку запороть хотите? А ну-ка пару кружочков вокруг поляны с постепенным снижением темпа! И, это, все посчитали, сколько вам отжиматься?

— Сорок четыре раза, — зло отозвался Тиэлу.

Еще перед началом марш-броска инструктор объявил им, что после марша они будут отжиматься в зависимости от того, какое место займут. То есть, если они придут первыми — отжиматься не будут. А вот дальше уже придется отжиматься. За второе место всем придется отжиматься два раза, за третье — пять раз (два за второе плюс три за третье). За четвертое, соответственно — девять. Ну и так далее. Причем, Крэти, из-за своего неуемного языка, увеличил свой урок еще на десяток отжиманий.

Но в общем, не смотря на еще и эти напряги, Тиэлу почувствовал, что его наконец отпускает. Они все-таки не последние и не предпоследние. Значит, он не опозорился, ибо отделение под его командованием выполнило задачу дня. Ну а завтра их вообще ждет выходной, за время которого можно побриться, постираться, спуститься на километр вниз к лугу и накосить свежей травы на подстилку, а может даже, урвать часок-другой, заныкаться где-нибудь между камней и поспать. Или залезть в горное озеро с ледяной водой, до которого было всего-то пяток километров, и насобирать там каменных мидий, а потом изготовить из них жирную, наваристую похлебку, которую и уплести всем отделением на ужин. Эх, хорошо-о-о…

* * *


Вечер прошел почти лениво. До лагеря от места финиша оказалось всего около трех километров, так что, покончив с отжиманиями, они пробежали их весьма неторопливым темпом. В лагере долго плескались под водопадом, который инструкторы устроили еще на первой неделе, подорвав несколько скал и поменяв этим русло одной из горных речек. Смешно, но первые две недели водопад в лагере особенной популярностью не пользовался. По причине, вы не поверите, того, что в горной речке, которая его образовывала, была, видите ли, слишком холодная вода. Зато сейчас…

Ужин сегодня оказался пообильнее, чем обычно. Ну да это было объяснимо: обеда-то не было — сразу после завтрака вся рота поотделенно ушла на марш-бросок. А вот то, что после ужина курсантов не собрали на обычные вечерние двухчасовые занятия, а предоставили свободное время, несколько удивило. Как и то, что они сегодня впервые за четыре с лишним месяца оказались предоставлены сами себе. Потому как все инструкторы сразу после ужина собрались и куда-то умелись из лагеря. Впрочем, возможно, и привычные вечерние занятия были отменены именно потому, что инструктора куда-то убыли.

Поскольку никаких дополнительных приказаний не поступило, Тиэлу распустил личный состав до отбоя и сам прилег в тени тента. Впервые за много недель у него появилось время на то, чтобы спокойно, не торопясь, попытаться оценить, как прошли эти самые тяжелые и сложные четыре с лишним месяца его жизни. Месяцы, за которые он понял про себя, да и вообще, про то, как устроен, на что способен и что может человек, намного больше, чем за всю свою предыдущую жизнь. Да что там намного больше… именно здесь, в этом лагере, затерянном (а, вернее, укрытом) среди бурых, безжизненных скал, он впервые начал хоть что-то понимать. Причем — и про себя, и про людей. А до этого мастер всю свою жизнь пребывал в плену иллюзий, сформированных всей его предыдущей беззаботной жизнью.

По всему выходило, что ему, — да и не только ему, но и всем киольцам поголовно, — врали о том, что есть человек. На что он способен, что он может и как он готов реагировать на внешние раздражители. Впрочем, нет, наверное, враньем это не было. Просто недосказанностью. Ибо, если бы жизнь Тиэлу текла по-прежнему, то есть так, как она и текла все эти предыдущие годы, с того самого момента, как он получил статус Деятельного разумного, все, в чем убеждали (и убедили) его педагоги, социальные психологи, а также весь массив развивающих и обучающих программ, ну и до кучи весь его собственный жизненный опыт — вероятно, полностью соответствовали бы действительности. Но лишь только в том случае, если вся жизнь общества оставалась бы в той же, как он это теперь для себя сформулировал, «дремотной неизменности».

А вот с этим были проблемы. Даже состоявшаяся уже давно и вроде как очень далеко от каждого реального поселения Киолы Потеря, уже внесла в жизнь киольцев огромный дискомфорт. Как же так — наша жизнь, которая устроена именно так, как должно и как подобает жить человеку, оказалась грубо и, главное, безнаказанно повергнута теми, кто живет, как нам говорили, неверно, глупо и убого. И мы, живущие правильно, ничего не способны с этим сделать?

Именно поэтому проекты по возвращению Потери, снова и снова возникали в их обществе на всем протяжении почти полутора сотен лет, прошедших со времен Потери. Именно поэтому все самые мощные и развитые интеллекты Киолы раз за разом предлагали свои способы этого возвращения. И все усилия лидеров Симпоисы, направленные на то, чтобы примирить общество с Потерей, постараться забыть о ней (а он сейчас явственно понимал, что именно так и было), ушли в песок. Киольцы — кто сознательно, а подавляющее большинство подсознательно, на уровне инстинкта, интуиции, ощущения — считали, что если нашему обществу, построенному по наилучшей, наигуманной, наиболее отвечающей самой человеческой сути модели, смогли нанести столь болезненную Потерю, а мы за все это время оказались неспособны ничего с этим поделать, значит — мы где-то ошиблись, значит, с нашим обществом не все так однозначно, как ранее считалось.

Именно это вот ощущение и привело к тому, что некоторые, например тот же Алый Беноль, пришли к выводу: обществу необходимо измениться. Именно это, а вовсе не преступное научное любопытство или личная безответственность, как это утверждалось в Решении Симпоисы по поводу бывшего Цветного Беноля, и привели к тому, что на Киоле начался всплеск насилия.

Впрочем, просто возрождение способности к насилию тоже ничего по большому счету не решало. Наоборот, неконтролируемое насилие должно было принести (и приносило) куда больше проблем, чем, теоретически, могло бы их решить. Сейчас мастер прекрасно понимал: тот, кто не прошел такую школу, какую прошли они, мог увлечься видимой легкостью насилия. Оказаться очарованным им. Потому что насилие в мире, где никто к нему не готов, становится этакой магией, всевластьем, способом мгновенно и не напрягаясь решить любую проблему, добиться любой цели. Но неконтролируемое насилие уводило людей на дорогу, ведущую к разрушению и деградации личности. Зато, если человек смог овладеть им, становился способен его контролировать…

Тут его размышления были прерваны довольно бесцеремонным образом.

— О чем думаешь? — спросил подошедший Крэти, опускаясь на подстилку рядом с Тиэлу.

— Да так, — пожал плечами мастер, — пытаюсь разобраться с тем, как я изменился за прошедшие четыре с лишним месяца… ну и с тем, насколько все то, что я считал истиной всю свою предыдущую жизнь, действительно является ею.

— Да уж, — усмехнулся Крэти, — жуть берет, как нам врали. Только знаешь, что я тебе скажу? Понять это можно лишь пройдя через все то, через что прошли мы. Словами это просто не объяснить. Это как пытаться слепому от рождения рассказать о красном цвете. Он же его даже представить не может.

Тиэлу согласно кивнул, а затем внезапно спросил:

— Слушай, а если бы тебе сегодня, сейчас, было бы позволено покинуть лагерь и вернуться, ты бы согласился уйти?

— Я? — Крэти задумался. — А, знаешь, нет. Причем, заметь, я представляю, что у нас все еще только начинается. Что нас еще будут так давить, что все, через что мы прошли до этого, может показаться, как говорят инструкторы, цветочками. Но я все равно не уйду.

— А почему?

— Потому что они правы, — серьезно сказал Крэти. — Не скажу, что всегда и во всем, но в очень и очень многом. И вообще: все, что нас не убивает, делает нас сильнее, не так ли? А я всю свою жизнь хотел стать сильным. Именно потому и вел себя как идиот: ну, там, пел гимны, постоянно призывал всех окружающих к тому или другому, вставал в, как это называет наш незабвенный инструктор, ту или эротическую позу… Я хотел быть сильным. Или, хотя бы, казаться им. И только они, руигат, дали мне шанс на то, чтобы стать таким. Поэтому хрен они от меня избавятся! — И Крэти, которого уже давно никто, в том числе и сам Тиэлу, более не называл «гимнопевцем», весело рассмеялся.




Глава 7


— …а еще, до конца месяца проверь, как там наши «сидельцы».

Темлин напрягся:

— Вы имеете в виду…

— Да-да, тех троих, которых этот дурак Беноль вытянул откуда-то из глубин Вселенной. Кстати, четвертого так и не нашли?

— Нет, если бы мы его нашли, я бы непременно вам доложил, уважаемый Желтый Влим, — тут же ответил Темлин, добавив в голос подобострастия. Он знал, что Влим очень любит, когда его называют Желтым. Главе Симпоисы очень льстило то, что он (хотя бы формально), принадлежит к узкому, состоящему из единиц кругу величайших умов Киолы.

— Хорошо… то есть нет, это, конечно, плохо, ну да ладно. Одиночка не способен противостоять системе, так что рано или поздно он все равно нам попадется. А если нет — это будет означать, что он забился в какую-нибудь щель и притих. Что тоже, в общем, неплохо, поскольку в этом случае он никак не способен нам помешать.

«Как же, — зло подумал про себя Темлин, — забьется он в щель, жди! Если бы эта злобная узкоглазая тварь так поступила, я мог бы считать себя счастливчиком. На самом же деле он преспокойно обделывает свои делишки, откровенно плюя на Симпоису. Никогда бы не подумал, что в нашем обществе возможно подобное…» Но Желтому знать об этом было совершенно незачем, иначе у самого Темлина могли бы начаться очень большие неприятности. Впрочем, ими на него как раз сейчас и повеяло. Ну, после уже озвученного указания Главы Симпоисы. «Вот интересно, зачем ему проверять как там дела с „подвергнутыми принудительному лечению“? Неужели дошли какие-то слухи?»

— А для чего необходимо их проверять? — осторожно уточнил помощник Главы Симпоисы.

— Пришел запрос от медицинской программы, — слегка поморщившись, пояснил Желтый. — Прошел уже почти год, а положительной динамики в излечении не зафиксировано. Поэтому медицинская программа запустила стандартный комплекс мероприятий, направленных на повышение эффективности лечения.

Темлин зло выругался про себя. Едва не вляпался! Ну откуда взяться положительной динамике, если вся аппаратура медицинских реабилитационных центров, в которых, якобы, находятся трое инопланетников и мастер Ликоэль, настроена таким образом, что просто изо дня в день дублирует те параметры, которые были зафиксированы в последний день пребывания этих людей в реабилитационных центрах.

— М-м-м, прошу меня простить, но влияние наших реабилитационных программ на психику и физиологию инопланетников и не может быть стандартным. Они же совершенно чужды нашим ценностям. Так что, скорее, было бы удивительно, если бы программы подействовали в соответствии с общепринятыми нормами.

Желтый Влим раздраженно посмотрел на своего помощника.

— Ох, Темлин, ты временами бываешь таким тупым… Да мне плевать, есть ли прогресс в лечении или нет. Более того, я только рад тому, что он отсутствует. Тем больше у нас причин держать эти три чудовища в максимальной изоляции от нашего общества. Но я не могу не отреагировать на запрос медицинской программы. Реабилитация этих Деятельных разумных проходит под прямым патронажем Симпоисы, так что я просто обязан немедленно реагировать на все сделанные медицинской программой запросы и предписанные ею меры. Это же не личная переписка. Все протоколы запросов архивируются и сохраняются на протяжении ста последующих лет. И, поступи я неразумно, они вполне могут быть использованы моими недругами в борьбе за должность Главы Симпоисы на следующих выборах. А это ни мне, ни тебе совершенно не нужно. Тем более сейчас, когда проявлять такую странную активность начали даже такие ничтожества, как Серый Криэй. Вот уж от кого не ждал… Так что езжай и посмотри, как там что. И возьми с собой несколько человек из медицинской секции.

— 3-зачем? — вздрогнул Темлин. Лишние глаза в подобном путешествии ему были совершенно не нужны.

— Затем, что это требование запроса. Медики должны на месте пообщаться с реабилитируемыми и выработать свои рекомендации. Обратись к руководителю медицинской секции. Программа направила свой запрос и ему, так что он уже должен быть в курсе и, даже, возможно, уже подобрал тебе в группу персонал. Все, иди и не мешай мне работать.




Из кабинета Главы Симпоисы Темлин вышел не торопясь, степенно, как это и соответствовало личному помощнику Главы, но, зайдя за угол, он едва не бегом припустил к ближайшему «окну». Необходимо было немедленно связаться с тем самым вроде как неуловимым четвертым инопланетником, который, как уже точно знал помощник Главы Симпоисы, являлся среди них лидером, и убедить его повлиять на остальных с тем, чтобы они, хотя бы на время, вновь заняли свои места в отведенных им реабилитационных центрах. Иначе разоблачение Темлина окажется совершенно неминуемым. Но в том, что ему удастся убедить его в этом, помощник Главы Симпоисы был совершенно не уверен.

Однако разговор с Деятельным разумным, которого остальные инопланетники именовали «адмирал Ямамото» или просто «адмирал» сложился вполне удачно. Выслушав Темлина, он ненадолго задумался, затем вежливо улыбнулся и заверил помощника Главы Симпоисы в том, что полностью разделяет его озабоченность.

— Сообщите мне точное время прибытия возглавляемой вами комиссии к каждому из реабилитационных центров, и, могу вас заверить, что к вашему прибытию все, кто необходим, будут на своих местах.

Так что, когда «окно» погасло, Темлин облегченно выдохнул и торопливо двинулся в сторону медицинской секции. Прежде чем сообщать это точное время его, сначала требовалось согласовать.

* * *


— Добрый день, уважаемый Темлин, — встретил его Глава медицинской секции Симпоисы Оранжевый Сельмиренер. Он был уже довольно стар, но пользовался среди медиков большим уважением. Ну еще бы, он был единственным Цветным среди них. Поэтому ни о каком смещении его с поста Главы медицинской секции Симпоисы даже и речи не шло. Хотя, на взгляд Темлина, Сельмиренер уже давно не справлялся со своими обязанностями с должной эффективностью, предпочитая сваливать дела на помощников и заместителей, а сам по большей части просто надувал щеки. Но помощник Главы Симпоисы еще не выжил из ума, чтобы заявлять нечто подобное публично: Оранжевый славился дурным характером.

— Если вы по поводу инспекции медицинских реабилитационных центров, то я уже назначил старшим группы медиков уважаемого Фливи. Вы найдете его в двадцать седьмой лаборатории.

Фливи оказался невысоким крепышом, при развитии физического луча своей личности явно отдающим предпочтение силовым видам нагрузок. Помощник Главы Симпоисы таких не слишком-то и понимал. Ну что интересного может быть в том, чтобы мерно, раз за разом тягать или толкать тяжеленные металлические чушки, добиваясь того, что ты, раз от раза, либо начинаешь поднимать все больший вес, либо вообще поднимаешь тот же самый вес, но большее количество раз? Впрочем, у некоторых Деятельных разумных встречаются и куда более экзотические причуды. А вот то, каким горячечным блеском загорелись глаза Фливи, едва только Темлин упомянул причину своего прихода, помощника Главы Симпоисы весьма насторожило.

— О да-да, это очень интересная научная задача. Я так рад тому, что Оранжевый Сельмиренер поручил ее мне. Я сейчас собираю большую группу ученых, чтобы…

— Прошу меня простить, — прервал его речь Темлин, мгновенно напрягшийся при словах «большую группу ученых», — но мне поручено провести скорую инспекцию, после чего я обязан вернуться к другим делам, порученным мне Главой Симпоисы.

— Но… — растерянно забормотал Фливи, — я уже вызвал людей… мной составлен план исследований… и вообще эти исследования очень важны. Вы же знаете, сейчас на Киоле наблюдается всплеск насилия. И вся Симпоиса охвачена различными исследованиями, которые должны помочь Избранным и Пламенной остановить эту волну.

— И при чем здесь наша инспекция? — спросил помощник Главы Симпоисы, добавив в голос максимум скептицизма.

— Понимаете, — оживился Фливи, — мы тщательно отслеживаем все вспышки насилия, а также проводим тщательную корреляцию подобных вспышек с различными группами Деятельных разумных, получивших различные психологические травмы. Так вот, в результате наших исследований было неожиданно установлено, что та группа, которую мы считали наиболее рискованной с точки зрения проявления насилия, то есть те, у кого как раз этими изолированными в реабилитационных центрах инопланетниками была произведена направленная психологическая деформация именно в данном направлении, практически не подвержена вспышкам немотивированного насилия.

— Э-э, не понял? — озадаченно переспросил Темлин. Он действительно не особенно разобрался в этой витиеватой наукообразной речи медика.

— Я имел в виду, — терпеливо попытался объяснить Фливи, — что те, кто подвергся психологической деформации именно в области практикования насилия, отчего-то оказались весьма устойчивы к его неожиданным вспышкам.

— То есть? На основании чего вы сделали такие выводы?

Фливи цепко ухватил помощника Главы Симпоисы за рукав и потащил его к лабораторному «окну».

— Пойдемте, я могу показать вам материалы. Они, конечно, далеко не полны, поскольку мы стали собирать информацию только около шести месяцев назад и не на всех континентах, но, при этом, весьма показательны.

Мы исследовали сто девяносто семь наиболее обширных и массовых вспышек насилия и с большим удивлением установили, что только трое из того весьма многочисленного пула Деятельных разумных, которые были подвергнуты целенаправленной психологической деформации, — причем узко сосредоточенной именно в области практикования насилия, — каким-то образом оказались вовлечены в его практикование в рамках этих ста девяносто семи случаев. Более того, во всех этих трех случаях ни один из них не был инициатором насилия, а, скорее, являлся его объектом. Как минимум, на первоначальном этапе. И что особенно удивительно, так это то, что ни один из этих троих в тот момент, когда он подвергался или даже лично осуществлял насилие, не продемонстрировал погружения в состояние «бхадха». А это является совершенно типичным для любого практикующего насилие за пределами этого узкого пула.

Ну и, что совсем уж необъяснимо, их насилие оказалось не хаотичным, а строго дозированным и было направленно исключительно на тот объект или объекты, которые сами попытались осуществить насилие по отношению к ним. И более ни на кого. — Ученый замолчал, ожидающе уставившись в лицо Темлина. Помощник же Главы Симпоисы старательно обдумал все сказанное и решил, что лучшим выходом для него будет сыграть туповатого бюрократа. Поэтому он пожал плечами и спросил:

— И что?

— Ну, как вы не понимаете, — взвился Фливи. — Здесь просматривается шанс на то, что тот способ психической деформации, который использовали эти инопланетники, может позволить человеку контролировать охвативший его приступ насилия. Сделать его контролируемым, а не хаотичным.

— Мы должны не учиться контролировать, а приложить все усилия для того, чтобы полностью изгнать насилие из нашего образа жизни, — наставительно произнес Темлин. — Как и завещал нам Великий Белый Эронель. Или вы так не считаете?

— Ну что вы, конечно же, это так, — тут же стушевался медик, однако и сразу сдаться оказалось выше его сил. Поэтому он сделал еще одну попытку настоять на своем: — Но, понимаете, пока это нам до конца не удается, возможно, мы сможем выработать методику, позволяющую взять процесс под хоть какой-то промежуточный контроль, а также набрать редкий, да что там, просто уникальный научный материал…

— Так, все, закончим этот разговор, — оборвал его помощник Главы Симпоисы. — Вы сами видели, куда завело бывшего Цветного Беноля безудержное и неадекватное научное любопытство. Вы что, хотите пойти по его стопам?

— Нет-нет, что вы, — испугался ученый. — Не о чем таком я и не думал. Я просто пытался помочь Избранным и Пламенной…

Но Темлин его уже не слушал. Все время, пока длился этот вдохновенный спич, он лихорадочно искал возможность резко сократить запросы сумасшедшего медика. Ибо помощник Главы Симпоисы сильно сомневался, что инопланетники согласятся днями, а то и неделями торчать в своих секциях медицинского реабилитационного центра, удовлетворяя все новые и новые порции безудержного научного любопытства ученых Киолы. Но сделать это надо было так, чтобы не возбудить и тени подозрений.

Однако после того как ученый произнес последние фразы, Темлин совершенно успокоился. Этот Фливи подставился сам, причем так удачно, что существовала возможность вообще отстранить его от дела и потребовать у главы медицинской секции его немедленной замены. Впрочем, немного поразмыслив, Темлин решил этого не делать. Отставка Фливи могла не понравиться Оранжевому Сельмиренеру, а портить отношения с одним из Цветных для не столь значимой фигуры, как всего лишь помощник Главы Симпоисы, было бы крайне неразумно.

Нет, сам Темлин считал себя вполне значимым и влиятельным Деятельным разумным, но эти значимость и влияние были его собственной заслугой, а не результатом статуса. Просто он сумел несколько (да ладно, чего уж там, очень существенно) расширить круг полномочий, относящихся к компетенции помощника Главы Симпоисы. Но этот круг очень сильно зависел от отношения к нему самого Главы. В том же, что Глава избавится от помощника, в случае если это понадобится сделать, чтобы умиротворить, скажем, того же разбушевавшегося Сельмиренера, Темлин не сомневался ни секунды. Сам такой же… К тому же этот, так сказать, медицинский энтузиаст, вследствие своей неосторожности, уже подвис у него на некоем весьма крупном крючке. И потому можно считать, что Темлин его более-менее контролирует. А вот как будет обстоять дело с тем, кого назначат вместо него — можно только гадать. Поэтому помощник Главы Симпоисы решил сменить гнев на милость и даже слегка подсластить медику пилюлю.

— Значит так, — строго начал он. — Я готов забыть о том, что вы мне здесь наговорили, но взамен требую от вас полного послушания. Инспекция будет быстрой, хотя… я готов предоставить вам немного времени. Но не более одного дня на каждого обследуемого. Все, что успеете сделать за день, — ваше. Если же вы настаиваете на большем времени, я должен обратиться за разрешением на это к Желтому Влиму. Но в этом случае мне придется предоставить Главе Симпоисы полный и развернутый доклад, в котором упомянуть и вашу явно незрелую позицию.

— Нет-нет, — замахал руками Фливи, — не следует беспокоить Главу Симпоисы подобными пустяками. Я готов на первоначальном этапе ограничиться однодневными исследованиями.

— Вот и хорошо. В таком случае, я думаю, у нас нет необходимости в такой уж и большой группе исследователей. Впрочем, особенно я вас не ограничиваю. Прошу вас завтра предоставить мне список требующихся вам специалистов и наиболее предпочтительный для вас график посещений реабилитируемых. Я постараюсь максимально подстроиться под вас. Возможно, вам действительно удастся как-то помочь Избранным и Пламенной, просто изнемогающим в борьбе с эпидемией насилия, охватившей нашу бедную планету.

— О-о, уважаемый Темлин, вы так добры, — растроганно забормотал ученый. — Мне, право, так неловко…

Но помощник Главы Симпоисы не стал слушать его благодарные излияния, а поспешил откланяться.

* * *


Следующий день был заполнен разной текучкой и подготовкой к инспекционной поездке, начало которой было запланировано на завтрашнее утро. Фливи внял прозрачным намекам Темлина, так что медицинская часть инспекционной группы была представлена всего тремя Деятельными разумными. Кроме самого Фливи, в закрепленный за инспекционной группой «овал» загрузились еще одна почти точная копия самого Фливи, только отличавшаяся от лысоватого медика густой шевелюрой и не слишком модной в этом сезоне курчавой бородкой, и пухленькая румяная дама среднего возраста.

— Это Огребен, мой племянник по сестре, — представил его Фливи, — он тоже медик и также интересуется проблемами насилия, и Аскли — моя помощница. Больше никого я пока решил не привлекать.

Помощник Главы Симпоисы кивнул, слегка удивившись про себя. Среди современных Деятельных разумных не очень-то принято было подчеркивать кровное родство. Между тем медик представил племянника так, будто это было для него вполне привычно. Впрочем, это представление лишь добавило еще один пункт в копилку странностей Фливи, которых Темлин и без того уже отметил достаточно, так что он решил не фиксироваться на очередной из них. Тем более что характеристика племянника оказалась не совсем точна. Судя по взглядам, которые этот бородатый бросал на помощницу своего дяди, этой пухленькой он интересовался куда более, чем любыми проблемами насилия. Аскли же старательно делала вид, что ничего не замечает.

Впрочем, помощнику Главы Симпоисы было совершенно ясно, что подобное внимание пухленькой льстит, однако она бы предпочла, чтобы его проявлял бы не племянник, а сам дядя. Впрочем, окончательно она еще ничего не решила, и если со стороны дяди не будет предпринято никаких внятных шагов, она не прочь заняться и племянником, или даже самим главой их небольшой инспекционной группы. Именно так Темлин расценил несколько весьма нескромных взглядов, которые Аскли бросила на него, а также явно излишне плотное прижатие округлым бедром в момент их посадки в «овал». Типа ей помешали кофры с научной аппаратурой, которые она загружала в «овал». Причем делала она это соблазнительно изгибаясь и при каждом удобном моменте отклячивая попку. Что ж, почему бы и нет. Тем более что после того, как эта сучка Интенель бортанула его, помощник Главы Симпоисы перебивался случайными связями. Слава Богам, они на Киоле так распространены. Так что мешает завести еще одну подружку?..




До первого реабилитационного центра они добрались ближе к обеду. Он располагался в весьма дикой местности, на горном плато, расположенном почти на границе вечных снегов. Если бы не категорическое неприятие обществом Киолы какого-либо насилия, помощник Главы Симпоисы мог бы подумать, что подобное расположение этого реабилитационного центра вызвано необходимостью максимально затруднить лицам, направленным в этот центр на принудительное лечение, достижение более обжитых мест в случае их побега.

— Они все размещены здесь? — взволнованно спросил Фливи, прилипший к блистеру, едва только «овал» пошел на снижение.

— Один из них, — ответил Темлин. — Симпоисой было принято решение разместить их в разных реабилитационных центрах.

— Зачем? — изумился медик.

— Ну-у-у… — Темлин наморщил лоб, глубокомысленно воздел очи горе и… признался: — Я точно не знаю. Вроде как кто-то высказал опасение, что они могут впасть в состояние «бхадха» и начать крушить все вокруг. А это уже могло быть чревато тем, что они вырвались бы из отведенных им внутренних помещений и встретились бы друг с другом. В таком случае медицинская программа прогнозировала почти шестидесятипроцентное падение эффективности лечения. Кроме того, там были и какие-то иные причины. Я уже не помню.

— Да-да, я нашел, — забормотал Фливи, торопливо листая что-то на экране своего переносного лабораторного «окна». И тут же возбужденно воскликнул: — Нет, ну это вообще глупость! Они бы им еще ошейники надели и приковали к стене!

Пухлая ножка, очень многообещающе прижатая к коленке Темлина, от этого крика явственно вздрогнула и… прижалась еще более плотно. При этом сама помощница медика с очень убедительным интересом разглядывала приближающийся комплекс зданий медико-реабилитационного центра, вроде как не обращая никакого внимания на окружающих.

К нужному сектору комплекса помощник Главы Симпоисы приближался со все более нарастающим внутренним напряжением. Нет, при вчерашнем разговоре этот пресловутый «адмирал» заверил Темлина, что все будет в порядке и что по прибытию на место их инспекторская команда застанет первого из инспектируемых в отведенной ему секции. Причем «адмирал» специально уточнил, что с автоматикой и вообще со всем программным комплексом медико-реабилитационного центра они справятся сами, и Темлину нечего опасаться. Но тот все равно волновался. А ну как что-то пошло не так?..

Но все оказалось в полном порядке. Когда они четверо, предварительно надев по массивному браслету, в который был интегрирован довольно сильный парализатор, как это предписывалось правилами общения с потенциально опасными субъектами, дали команду на открытие двери секции, первым, что услышал помощник Главы Симпоисы, оказалась… песня. Все четверо замерли, вслушиваясь в сильный, глубокий голос, негромко выводящий:
		— Бьется в тесной печурке огонь,



		На поленьях смола как слеза.



		И поет мне в землянке гармонь



		Про улыбку твою и глаза…








— Что это он делает? — удивленно прошептала помощница Фливи.

— Это называется песня, — так же шепотом ответил он ей. — Раньше они были популярны и у нас тоже.

— Хм, — помощница вытянула шею и, изящно изогнувшись, отчего сразу же стала выглядеть заметно более соблазнительно, заглянула за угол открывшегося дверного проема, а затем озадаченно произнесла, — но он же просто сидит и… это… песню… Как же это можно смотреть? Это же не интересно — никакого движения, слабая физика, одежда не подобрана в тон, графика не отработана, рисунок танца вообще отсутствует — фи.

Темлин хмыкнул. Да уж, редкостная дура, но… попка очень даже ничего. И похоже, племянник медика оказался полностью согласен с последним его утверждением. Потому что с той стороны, где он находился, до помощника Главы Симпоисы послышался звук, как будто там кто-то сглотнул.

Между тем, инопланетник допел одну песню и запел следующую. Потому что, несмотря на практическое отсутствие перерыва в исполнении, ритмический рисунок явно изменился:
		— Выпьем за тех, кто командовал ротами,



		Кто замерзал на снегу.



		Кто в Ленинград пробивался болотами,



		В горло вцеплялся врагу…








Несмотря на то, что всем четверым не было понятно ни единого слова, они осознали, что в этой песне присутствовала некая угроза. И они ее почувствовали. Аскли испуганно отшатнулась, племянник Фливи как-то скукожился, а сам медик, наоборот, разгорячено подался вперед. Темлин же остался на месте. Ну, почти. Ибо для него бьющая из открытых дверей энергетика была все-таки не внове. Он уже сталкивался с нею. Хотя бы в тот момент, когда впервые столкнулся с этими инопланетниками в том медико-реабилитационном центре, в который привез Интенель, собираясь окончательно утвердиться в ее глазах, как победитель и повелитель, а она… Ну а в той «капле», в которой он летел вместе с инопланетниками, он наелся ею до ушей.

— Добрый день, уважаемый, могу ли я просить вас принять участие в небольшом медицинском обследовании…

Помощник Главы Симпоисы вздрогнул и зло оскалился. «Вот, Боги Бездны, ну куда полез этот неуемный медик?! Он что, совсем ничего не слышал об уровнях ответственности и порядке подчиненности? А если этот дикий инопланетник, занимаясь своими темными делишками, успел так озвереть, что набросился бы на этого вошедшего в его комнату Фливи, кому за это пришлось бы отвечать? Самому Фливи? Как же — главе инспекторской группы. Ну что ты будешь делать с этими олухами учеными», — вздохнул Темлин, и вошел в комнату реабилитируемого вслед за медиком, который в этот момент что-то увлеченно объяснял инопланетнику.

— Да без вопросов, — улыбнулся тот. — Исследуйте как вам угодно. Вы ведь первые живые люди, которых я здесь увидел за год, — весело сообщил он. Помощник Главы Симпоисы тихонько хмыкнул. «Вот врет-то… А впрочем, если подойти к сказанной этим инопланетником фразе чисто формально, — и не врет вовсе. Они ведь действительно первые за год люди, которых он увидел именно здесь. Хите-ер. Но оно и хорошо. Больше шансов, что им удастся обвести этого воодушевленного Фливи вокруг пальца. Тем более что сейчас именно этот инопланетник будет играть первую скрипку. А вот мне стоит пока заняться некоторыми другими делами. В конце концов нехорошо, когда их совместная афера едва не оказалась раскрыта обыденными аппаратно-программными средствами».

— М-м-м, уважаемый Фливи, вам в ближайшее время в чем-нибудь может потребоваться моя помощь?

— А? О нет, уважаемый Темлин. То есть я хотел бы снять весь массив медицинских логов ограниченного доступа, накопленных в данном медико-реабилитационном центре за время пребывания в нем данного пациента, но этим можно заняться позже. А с остальным мне помогут мой племянник и Аскли.

— Хорошо, тогда я пока займусь своими делами, — нейтрально закруглился Темлин, разворачиваясь к дверям.

«Вот Боги Бездны, если этот возбужденный тип доберется до закрытых логов, то можно ожидать больших неприятностей. Вряд ли у кого-нибудь, кто увидит несколько сотен абсолютно идентичных строчек параметров состояния, не возникнет никаких подозрений относительно того, что здесь дело не совсем чисто. Ну не может человек, питающийся достаточно разнообразной пищей, иметь один и тот же состав мочи и испражнений. А ведь таких „зацепок“ в логах должны быть сотни, если не тысячи».

Поэтому, выйдя из комнаты, в которой содержался реабилитируемый, помощник Главы Симпоисы торопливо направился в сектор регистрационных комплексов, на ходу прикидывая, что он может сделать за явно очень небольшое время, имеющееся в его распоряжении. Ну, до того момента, пока шаловливые ручонки медика не доберутся до массива данных.

* * *


Но в регистрационном комплексе все оказалось в полном порядке. Похоже, в распоряжении «адмирала» имелись как неплохо обученный персонал, так и весьма немалые вычислительные мощности, которые он сумел использовать с достаточной эффективностью (хотя каким образом он заимел их в обход Симпоисы, Темлин даже не представлял). Потому что весь массив данных оказался приведен в такое состояние, будто этот инопланетник находился в этом центре неотлучно в течение всего прошедшего времени. Ну, как минимум, на его первый, весьма поверхностный взгляд.

Открыв несколько сохраненных суточных файлов, помощник Главы Симпоисы облегченно выдохнул. Ибо он очень сильно сомневался в собственной способности за имеющееся в его распоряжение весьма ограниченное время подчистить необходимые массивы данных таким образом, чтобы они смогли обмануть медицинскую секцию. Нет, кое-что подчистить он был способен. Ну, так, чтобы неестественность массива данных не сразу бросилась в глаза. Но все, что он смог бы сделать, было бы раскрыто в тот же момент, когда этот подчищенный массив данных был бы обработан математическими методами. А в том, что Фливи непременно будет прогонять все массивы данных через статистические программы, у Темлина не было ни малейших сомнений. Но, слава Богам, этот узкоглазый «адмирал», похоже, предусмотрел подобную опасность.

Когда успокоенный Темлин вернулся в комнату реабилитируемого, то увидел, что она сильно преобразилась. Середина и дальняя стена комнаты были заставлены какими-то медицинскими приборами, а также несколькими переносными многофункциональными комплексами фиксации. Помощница Фливи хлопотала у какого-то пульта, а его племянник боязливо маячил в дальнем от дяди углу. Сам же медик воодушевленно убеждал инопланетника сделать нечто такое, что самому реабилитируемому, похоже, не очень-то нравилось. Это было заметно по тому, что он хмурился, кривился и качал головой. Темлин подошел поближе и прислушался.

— Не понимаю, какой в этом смысл, — с сомнением протянул реабилитируемый.

— А я вас убедительно прошу исполнить мою просьбу, — горячо произнес Фливи. — Поймите, это чрезвычайно важно для нау… — Тут он увидел помощника Главы Симпоисы, запнулся, потерянно отвел взгляд, но почти сразу же встрепенулся и, с вызовом посмотрев на Темлина, настойчиво продолжил: — Да, это важно для науки. И может нам очень помочь продвинуться в понимании причин и особенностей той волны насилия, которая охватила наше общество после разоблачения преступной деятельности бывшего Цветного Беноля.

— Вот как? — усмехнулся инопланетник. — А как-то помочь облегчить участь и снять хотя бы часть обвинений с Алого Беноля это сможет помочь?

Фливи стушевался.

— Ну… я не компетентен в это… — смущенно начал он, но тут же был прерван бурным возмущением своего племянника.

— Ничто не может облегчить участь глупца и безответственной личности, — тут племянник подбавил в голос толику слез, похоже, долженствующих демонстрировать его глубокую скорбь от того, в каком состоянии оказалось общество Киолы, — благодаря которому наше общество оказалось ввергнуто в немыслимые страдания.

Но реакция на эту пафосную речь, похоже, оказалась прямо противоположной той, на которую он, видимо, рассчитывал. Дядя окинул племянника раздраженным взглядом, его помощница никак не отреагировала, а вот во взгляде инопланетника, которым он пронзил племянника ученого, зажегся очень недобрый огонек.

— Значит, уважаемый, — тихо заговорил он, вроде как обращаясь к Фливи, — вы просите меня продемонстрировать одиночный и полностью контролируемый мною акт насилия?

— Да-да, я же уже сказал, что это очень важно для…

— Хорошо, — бесцеремонно прервал его инопланетник, поднимаясь на ноги, — смотрите.

— О, Боги, Аскли — включайте же, включайте все, что у нас есть! Быстрее! — возбужденно завопил медик. Инопланетник же между тем спокойно приближался к его племяннику, которого от этого аж перекосило. Реабилитируемый подошел к курчавому вплотную и остановился, окинув его крайне неприятным взглядом. Племянника тут же начала бить крупная дрожь.

— Знаешь НЕуважаемый, — негромко произнес инопланетник, — я не знаю, кто ты и что здесь делаешь, но вот этот человек, — он развернулся и указал пальцем на Фливи, — очень просил меня совершить в отношении кого-нибудь из вас одиночный и полностью контролируемый мной акт насилия. Надо ему это зачем-то, необходимо для науки. Ты ведь слышал?

Племянник медика, все это время смотревший на инопланетника затравленным взглядом, испуганно закивал.

— Как ты мог видеть, — продолжил инопланетник, — я долго не соглашался. До тех пор, пока ты не открыл свой поганый рот и не облил грязью человека, которого я лично очень уважаю. Понимаешь, о ком речь?

Племянник снова кивнул, но при этом — вот идиот-то! — попытался оправдаться:

— Но бывший Цветной Беноль решением Симпоисы объявлен…

— А мне плевать, кто и кем его объявил. Алый Беноль, — ты понял, Алый, а не бывший Цветной, — Деятельный разумный, которого я уважаю. Очень. И никому не позволю поливать его грязью. Это понятно?

— Ы-ы-а, — прохрипел впавший в полную панику племянник Фливи.

— Ну, вот и не обижайся, — криво усмехнулся инопланетник. И размахнулся. Но в этот момент племянник ученого не выдержал и решил покинуть место разворачивающейся драмы. Сделав гигантский прыжок, он попытался выскочить из комнаты реабилитируемого в коридор. Похоже, медик вспомнил, что если тот попытается выскочить за ним, автоматика реабилитационного центра должна воспрепятствовать ему сделать это, мгновенно перекрыв двери.

Но данная его попытка оказалась совершенно неудачной. Инопланетник мгновенно отреагировал на его движение и, качнувшись вбок, стремительным движением выбросил левую руку вперед, ухватив племянника Фливи за курчавые волосы. Тот взвыл, изогнувшись под весьма впечатляющим углом, а инопланетник дернул его за волосы назад, одновременно впечатывая кулак другой руки в его бок. Дебелое тело курчавого подбросило вверх, а из его глотки раздался тонкий, на грани ультразвука, визг, под который его рыхлое тело звучно шмякнулось на мягкий пол комнаты.

— Ты все понял? — мягко, даже как-то ласково спросил инопланетник у лежащего у его ног скукожившегося Деятельного разумного с весьма неблагозвучным именем Огребен.

— Д-д-д-а-а… — испуганно простонал тот.

— Вот и отлично, — удовлетворенно произнес инопланетник, после чего легко разогнулся и повернулся к медику. — Ну как, достаточно?

— О-о! — прямо-таки экстатически простонал тот. — Это… это невероятно! Никаких следов «бхадха». И какие точные движения… Совершенно нехаотичные. Выверенные… Быстрые… И полный, абсолютный контроль! Аскли, ты все записала? Аскли? Аскли?!

— А-а? — Помощница профессора с трудом оторвала остекленевший взгляд от инопланетника и перевела его на Фливи. — Что вы говорите?

— Аскли, что с тобой происхо… — Тут медик запнулся и, густо покраснев, отвернулся от своей помощницы. Темлин же, наоборот, весьма заинтересованно уставился на сходящуюся часть туго обтягивающих ее роскошные ножки брючин. А инопланетник хмыкнул, качнул головой и, пробормотав: «Господи, я тут с вами окончательно охренею», — подошел к ложу, располагающемуся у боковой стены комнаты и, улегся на него, уставив взгляд в потолок.

Темлин еще несколько мгновений заинтересованно рассматривал только-только осознавшую, что с ней произошло помощницу ученого, тут же попытавшуюся развернуться таким образом, чтобы никому ничего не было видно и не очень-то преуспевшую в этом, а затем повернулся к Фливи.

— Ну что, вы здесь на сегодня закончили, или… — тут он добавил в голос щедрую долю сарказма, — у вас возникли идеи еще каких-нибудь экспериментов?

— A-а?.. Нет, на сегодня все. Я-а-а… мне нужно немного времени, чтобы собрать аппаратуру. — Медик явно чувствовал себя не в своей тарелке, поэтому слегка тупил и заикался. — И-и-и… надо снять массив данных с регистрац…

— Ну, я думаю, мы сможем сделать это параллельно со сворачиванием аппаратуры. Если вы попросите помочь вам вашего племянника. — Темлин решил, что будет лучше, если снятие массива данных осуществит этот явно находящийся в неадеквате родственник ученого. В случае чего будет на кого перевести стрелки — допуск я ему предоставлю. Или вы непременно хотите сделать это сами?

— А-а-а? Да. То есть нет, пусть это сделает Огребен. Я ему вполне доверяю. — Произнося это, ученый старательно отводил взгляд от племянника. Впрочем, и тот, так же не особенно стремился к тому, чтобы пялиться на дядю. А вот покинуть комнату ему явно очень хотелось. Несмотря на то что инопланетник находился от него в ее противоположном конце и тихо лежал на ложе.

* * *


Медико-реабилитационный центр они покинули через час.

Все дорогу все четверо молчали, но когда они уже подлетали к парковке Симпоисы, Темлин развернулся и посмотрел на помощницу Фливи. Да уж, похоже, эту Деятельную разумную до сих пор колотило от возбуждения. На ее щеках играл румянец, она время от времени возбужденно покусывала пухлую губку. Пожалуй, день сегодня и прошел очень неординарно и закончиться имеет все шансы весьма вкусно. Тем более что, похоже, помочь ей избавиться от переполнивших кровь гормонов из их компании кроме него никто не способен. Уважаемый ученый, судя по его горячечному взгляду, явно эрегирует на свои сделанные сегодня записи, и оторвать его от них сегодня не способен никто на свете. Ну а его племянника до сих пор трясет от ужаса. И вообще, общение с этими странными инопланетниками, похоже, принесет ему не только головную боль, но и весьма волнующие неожиданности. И это хорошо. Интересно, а чем таким интересным ему запомнится завтрашнее посещение? В том, что оно ему непременно чем-то таким запомнится Темлин после всего произошедшего абсолютно не сомневался…




Глава 8


— Вы — чистая, свежая и незамутненная сила этого мира…

Голос адмирала Ямамото звучал негромко, однако его слышал каждый из тех, кто стоял в строю на этом каменистом пространстве, протянувшемся между скальных отрогов километра на полтора.

— Вы — гордость и честь Киолы, ее надежда, ее вера…

Сильный ветер трепал береты с оскаленной мордой руигата на кокарде, теребил рукава курток и штанины брюк, гнал через каменистую площадку небольшие вихри песчинок и мелких камешков и швырял их в лицо, стоявших в парадных коробках, людей. Но людям, похоже, это ничуть не мешало. Они стояли молча, стиснув руками разложенные в «штурмовой» вариант МЛВ и слушали. Слушали своего адмирала.

— Я горжусь тем, что стою с вами в одном строю…

Тиэлу чувствовал, как у него к горлу подкатил сухой комок, а глаза защипало.

* * *


Их обучение закончилось три недели назад. Двенадцатидневными учениями. Вернее, сначала им объявили, что они полностью закончили обучающий цикл и теперь вправе покинуть учебный лагерь. Но все, кто сделает это до того, как закончатся двенадцатидневные выпускные учения, не будет иметь право называть себя руигат. Однако эти учения будут очень опасными, поскольку они будут проводиться «в обстановке, максимально приближенной к боевой». Это означало, что если до сего дня все их учебные боевые столкновения с применением оружия происходили при положении регулятора мощности МЛВ «болевая фиксация поражения», то во время будущих учений регулятор мощности будет переведен в положение «боевое поражение». А условность будет заключаться только в том, что в прицельные комплексы МЛВ будет внесен запрет на поражение головы противников. То есть, если МЛВ будет наведен именно в голову, прицельный комплекс заблокирует открытие огня. А вот все остальное тело будет неограниченно открыто для поражения. Ну, так им объяснил Линкей, на последних, как он сказал, вечерних занятиях.

— Значит, если мне выстрелят в сердце… — удивленно начал Актелис, когда до всех дошло, что им только что сообщили.

— То тебя убьют, — спокойно закончил инструктор. — Но ненадолго. Сразу после этого на твою тушку нацепят носимый регенератор, после чего ее подцепит один из инструкторов и переправит уже туда, где будут установлены капсулы стационарных регенераторов. И, поскольку мозг в этом случае не будет поражен, максимум через пару суток вы будете снова в полном порядке отправлены обратно к своему подразделению. Но саму смерть и все, что к ней прилагается, вы все почувствуете в полном объеме. — Он замолчал и обвел взглядом своих притихших курсантов, а затем добавил: — Впрочем, и насчет головы таких уж абсолютных гарантий тоже нет. То есть прицельная стрельба напрямую в голову будет, как и сказано, заблокирована, но, скажем, от рикошетов или повторного поражения, когда баллистический луч пробивает насквозь тело стоящего впереди и поражает следующего, уже его и поражая в голову, никто не застрахован. Так что я бы не был бы уверен, что кто-то не погибнет окончательно. — Он замолчал. Курсанты тоже сидели молча, переваривая услышанное. А потом Крэти неожиданно спросил:

— А вас тоже так учили?

Инструктор усмехнулся, а затем, опустив руку вниз, к поясу, отработанным движением выдернул из ножен свой клинок, на который все курсанты давно облизывались. Многие уже давно пытались выяснить, где их инструктора раздобыли такие клинки, и что нужно сделать, чтобы заполучить такой же и себе.

— Знаете, что это такое?

— Клинок Вооруженного, — тут же отозвался Крэти, едва ли не больше всех пускавший слюни на такой клинок и потому собравший о нем максимально возможную информацию, — комбокерамическое лезвие, прогрессивная заточка, математически рассчитанная форма лезвия.

— Верно, — кивнул инструктор, а потом добавил: — Это мое первое оружие. Как вы думаете, что нужно было сделать, чтобы заслужить его?

— Первым выполнить норматив…

— Лучше всех отстреляться…

— Выиграть соревнования по рукопашному бою…

Инструктор, молча улыбаясь, раз за разом отрицательно качал головой. А когда поток предположений иссяк, коротко ответил:

— Убить.

— Убить? Кого? — послышались недоуменные голоса.

— Убить, и не быть убитым, — будто не замечая заданных вопросов, уточнил Линкей. — Или, возможно, даже и быть убитым, но перед этим успеть убить двоих. То есть, чтобы счет был как минимум два-один в твою пользу.

Все недоуменно переглянулись.

— Но кого вы все-таки убивали? — осторожно поинтересовался Тиэлу. Инструктор развернулся к нему.

— Помнишь, кто у меня самый близкий друг? — вроде как без всякой связи с заданным вопросом спросил он.

— Да, инструктор Алкор из второго отделения.

Линкей улыбнулся:

— Он стал Вооруженным после того, как убил меня.

Все ошеломленно замерли. Мысли курсантов были ясно написаны на их растерянных лицах. «Как?! Но… Нет… Это ведь… это просто немыслимо…»

Инструктор вздохнул:

— А всего меня прикончили девятнадцать раз.

— Алкор? — хрипло уточнил кто-то.

— Да, нет, он — только четыре раза. Впрочем, и я его подловил только всего дважды. Этот паршивец всегда был несколько ловчее меня.

— Но… но почему вы убивали друг друга? — Тиэлу с трудом сумел протолкнуть через свою пересохшую глотку эти слова.

— Мы учились, — несколько удивленно пояснил Линкей. Будто удивился тому, как это можно не понять такую простую вещь.

— Учились убивать друзей?

Инструктор усмехнулся:

— У-у-у, курсанты, как все запущено… Подумайте, а кто еще на этой планете способен противостоять руигат, кроме самих руигат? И как можно научиться справляться с сильным противником иначе, чем реально вступив с ним схватку? Или вы считаете, что можно научиться выживать в смертельной схватке, не вступая в нее?

— Нет… — мотнул головой Крэти, но потом с сомнением добавил, — но убивать своих…

— Зато теперь я уверен в том, что у любого из нас, руигат, не дрогнет рука. И если кто-то из них защищает мне спину, то, пока он жив, ни один враг не сможет приблизиться ко мне с той стороны. — Тут инструктор усмехнулся и добавил: — А вы уже и сами знаете, что убить руигат — очень и очень непросто.

Все присутствующие переглянулись, а затем Актелис осторожно спросил:

— Значит, нам тоже придется учиться убивать… — Он запнулся, покосился на остальных, а затем твердо закончил: — друг друга?

— Ну, не сразу, — усмехнулся инструктор. — Насколько я в курсе, первые четыре дня учения будут двусторонними. Две роты против двух других рот. Так что на первом этапе вы все будете сражаться на одной стороне.

— А потом?

— Потом… потом будет сложнее. Во-первых, учения станут сначала четырех-, а затем и пятисторонними. Причем пятая сторона будет формироваться из тех, кто окажется убит. Так что, чем дальше, тем больше в этой пятой команде будет личного состава. Потому что она будет увеличиваться при каждой потере в любой из четырех начальных рот. И вот на этом этапе попавшим в нее придется сражаться со своими друзьями из числа тех, кто выживет на втором этапе учений.

Он замолчал. Все так же некоторое время молча сидели, переваривая только что озвученную информацию, а потом опять подал голос Актелис:

— То есть, мы можем не участвовать в учениях?

— Да, конечно, — кивнул инструктор.

— Но тогда мы не сможем называть себя руигат, — уточнил Крэти.

— Ну… официально — нет, но кто может проследить, как вы там будете себя называть, когда разъедетесь из лагеря? — усмехнулся Линкей.

— А носить форму и кокарду на берете мы сможем? — возбужденно уточнил Паунис.

— Ну, ребята, — рассмеялся инструктор, — ну что вы как дети, право слово? Официально — конечно, нет. Но неужели вы думаете, что кто-то как-то будет следить за тем, что вы носите, что вы кому говорите или как вы себя называете? Да кому это нужно?

— Но… — недоуменно начал Шорей, — в чем же тогда смысл того, чтобы… — Тут он запнулся и просяще покосился на остальных. Линкей покачал головой:

— Да уж, никогда не думал, что это придется объяснять. Вот скажите, зачем вы когда-то пришли на место сбора?

— Ну… чтобы стать руигат, — осторожно ответил Крэти.

— И?

— Что?

Инструктор сокрушенно вздохнул, а затем терпеливо, как это обычно объясняют детям, пояснил:

— Вот именно — стать, а не… одеться, как руигат, нацепить кокарду, как у руигат, заиметь мышцы и дыхалку, как у руигат, и все такое прочее. Так что, какое имеет значение то, как вы будете себя называть и что надевать, если вы не станете руигат?

Все мгновенно посерьезнели. Некоторое время над их тесным кружком висела напряженная тишина, а затем Крэси спросил:

— Скажи, Линкей, а как ты убил в первый раз?

Инструктор вздохнул и задумался, а затем переспросил:

— Что именно ты хочешь узнать об этом?

— Ну… все, — смутился курсант. — Куда попал? Что ты чувствовал, когда убитый тобой товарищ упал? Как он к этому отнесся?

— Когда убитый мной товарищ упал, я почувствовал жуткое облегчение, — усмехнулся инструктор. — Потому что пока я его убивал — он так и не смог закричать. А для нас было важно не поднять тревогу. Потому что нас было всего четверо, а противостояли нам целых семь человек.

— Так ты его зарезал? — ошарашено выдохнул Актелис.

— С чего бы это? — удивился инструктор. — Я же сказал: это, — он подкинул клинок над ладонью, — мое первое оружие. Чем бы я мог зарезать своего противника? Я его сначала придушил, а потом добил камнем. Тарсин тогда показал себя настоящим бойцом — до самого последнего момента пытался вырваться и подать сигнал спящим товарищам. Но я подловил его на выдохе и так до конца и не дал возможности сделать вдох. — Инспектор обвел сидящих насмешливым взглядом и усмехнулся. — Вот так ребятки, а вы все время вашей учебы гадали, откуда мы, такие стальные звери, взялись. Нас просто так учили.

— А чего же нас тогда так не учили? — угрюмо пробормотал Крэти.

— За время нашего обучения погиб каждый десятый, — тихо произнес Линкей. — Считаете, что имело смысл продолжать платить такую цену?

— Но вы же заплатили! — Крэти вскочил на ноги. — А что теперь мы? Ты предлагаешь нам теперь тоже только называться руигат?

— Я… все мы, предлагаем вам стать руигат, — негромко ответил инструктор. — И прекрати истерить. К тому же, я думаю, дело не только в потерях. Просто вы пришли сюда, будучи уже хоть как-то знакомыми с насилием. И немного представляя, чем и как вам здесь предстоит заниматься. Глупо представляя, нелепо, по-детски, но представляя. Мы же были полными телками. Мы вообще не представляли себе, что такое возможно. И… ты что же, считаешь, что стать руигат — это просто научиться убивать? Или даже — научиться убивать своих друзей? Так, что ли?

— Нет.

— Тогда вот скажи мне… а вернее, все вы подумайте и скажите: что же такого должно произойти на учениях, что должно сделать вас настоящими руигат?

Курсанты молчали довольно долго. Потом Крэти робко спросил:

— Научиться убивать без трепета и равнодушно?

— Хотел бы я посмотреть на такого урода, который это умеет, — с явной угрозой в голосе произнес инструктор. — Разок. Перед тем, как его прикончить.

Крэти едва заметно вздрогнул. Впрочем, и Тиэлу так же почувствовал себя при этих словах инструктора очень неуютно.

— Поймите, курсанты, жизнь человека — это действительно ценность. Для всех. И для нас, руигат, тоже. Мы вынуждены были научиться убивать и, совершенно точно, сможем и будем это делать. Но только лишь из-за того, что иначе нет ни единого иного шанса исполнить наше предназначение и вернуть Потерю. — Линкей сделал паузу, снова обвел их взглядом и подмигнул: — Ну что, больше ничего не придумали? Жаль. Я ведь вам практически подсказал.

Все недоуменно переглянулись. Инструктор вздохнул.

— Руигат — это тот, кто всегда выполняет приказ, — тихо начал он. — И ничто: ни враги, ни гибель товарищей, ни случайности, ни собственная смерть не могут помешать ему сделать это. Для руигат нет ничего невозможного. Его ничего не сможет остановить. Ничего и никто. Он придет, исполнит свой долг и уйдет. Если нужно — не тронув никого и не потревожив ни единой травинки. А если нужно — уничтожив всех, кого встретит на своем пути. Людей, зверей, червей — все равно. — Он обвел всех, сидящих перед ним гордым взглядом и закончил: — Вот так-то, птенцы. Если вы не готовы к этому… или хотя бы не готовы этому научиться, значит, вам нечего делать на учениях. И вы никогда не сможете стать руигат. В этом случае вам стоит сегодня же попроситься в «каплю» и сдернуть отсюда как можно быстрее. А остальным пора уже идти спать. Завтра для них начнется тяжелое время…

* * *


— К торжественному маршу!

Тиэлу вынырнул из воспоминаний и встрепенулся.

— Поротно!

Руки стиснули МЛВ, развернутый в «штурмовое» положение, считающееся парадным.

— На одного линейного дистанции!

Тем, что инструктора именовали «строевой подготовкой», они занимались всего четыре дня. Впрочем, после того обучения, через которое они все прошли, освоить некий не слишком-то и сложный моторный навык, заключающейся в основном в умении несколько особенным образом распрямлять и опускать ногу и держать выпрямленной спину, для подавляющего большинства было раз плюнуть. Ну, как это им говорили инструкторы. Впрочем, последующее полностью подтвердило их слова.

— Равнение направо!

Тиэлу повернул голову направо и немного вздернул подбородок.

— Шаго-ом — марш!

И в следующее мгновение каменистая площадка импровизированного плаца вздрогнула от удара сотен разом впечатавшихся в нее подошв…

* * *


В последний вечер перед учениями они долго не могли заснуть. Это аукнулось им всем буквально через пятнадцать часов, хотя системно ничего не поменяло. Потому что за все время учений им удалось поспать едва ли более двадцати часов. Вследствие чего под конец учений Тиэлу даже начал завидовать Актелису, которого убили целых девять раз. Пребывание в регенераторе, конечно, не слишком напоминало обычный сон, но после него первые часов пятнадцать хотя бы не сильно хотелось спать. Да и усталость вновь начинала чувствоваться, как минимум, часа через четыре… Его-то самого убили всего пять раз. Причем, только один раз от него практически ничего не зависело, то есть по любому бы грохнули. А остальные четыре — имелся шанс вывернуться. Причем, дважды — даже и очень хороший. Но… протупил. Однако как бы там ни было, заснуть в ту ночь подавляющее большинство смогло далеко не сразу.

Тиэлу долго лежал с закрытыми глазами, пытаясь заставить свой организм уйти в сон, но возбуждение по поводу того, что должно было скоро начаться, было слишком велико. А сумеет ли он, наведя прицельный маркер не на мишень, (пусть даже и очень реалистичную, но и очень чуждую, изображающую фигуру одного из тех, кто убивал Деятельных разумных на Оле во время Потери), а на своего товарища, того, с кем он спал, бегал марши, ел из одного котла, ходил в наряды и все такое прочее — нажать на спусковой крючок? И если да, то кем он станет после этого? А кем он станет, если так и не сумеет? И как к нему в этом случае начнут относиться его товарищи?

— Не спишь? — негромко спросил тихонько подошедший и устроившийся рядышком Шорей.

— Нет, — не открывая глаз, ответил мастер.

— Я тоже, — вздохнул Шорей. — Все думаю: а что будет, если те, кто улетел, побегут прямо в Симпоису?

— А что, кто-то улетел?

— Говорят — семеро.

Тиэлу помолчал, а потом произнес:

— Странно…

— Что?

— Что кто-то улетел. Выдержать такое и отказаться от последнего шага…

— А может, они и то, что было, еле-еле вытерпели. Нас же до вчерашнего вечера просто не отпускали. Так что эти семеро, может быть, не столько учились быть руигат, сколько пытались дожить до того момента, когда им удастся наконец-то вырваться из того, что они считали адом.

— Может, и так… — согласился Тиэлу. — Но все равно странно. Неужели за это время они ничего не поняли?

— Да, по идее должны бы. Я вот тоже надеюсь, что они никуда не побегут. Я слышал, что скандал с Алым Бенолем разразился из-за того, что комиссия Симпоисы прибыла в тренировочный лагерь еще до того, как был полностью закончен тренировочный цикл, поэтому переформатирование психики у некоторых курсантов оказалось не закончено. Вот они и принялись визжать насчет того, как им плохо, как их тут все мучают, ну и все такое прочее… Нам же вчера сказали, что тренировочный цикл полностью закончен.

— Нет.

— Нет?

— Он будет закончен только после учений. Все остальное — всего лишь подготовка к тому, что будет происходить в эти двенадцать дней, — убежденно произнес Тиэлу. — Иначе бы не было этой зависимости в праве именоваться руигат.

— Ну… может, ты и прав, — согласился Шорей. — И значит, я не зря волнуюсь по поводу того, что кто-то может кинуться напрямую в Симпоису.

— Зря.

— Почему это?

— А что может сделать с нами Симпоиса?

— Как что? — не понял Шорей. — Запретить, например, учения.

— И?

— Что?

Тиэлу открыл глаза и сел на вспененном коврике. За время обучения они научились спать на голых камнях, питаться травой, голодать по несколько дней и растягивать одну флягу воды на три дня марша. Но постепенно они все обросли разным снаряжением, способным, скажем, сделать сон на камнях не менее комфортным, чем на мягкой перине, и столь же эффективно восстанавливающим силы. Или, например, фильтром, способным превратить в питьевую воду даже собственную мочу. Или, скажем, сбалансированными саморазогревающимися полевыми пайками, способными поддерживать силы на марше куда лучше, чем трава, молодые побеги или сырые улитки… Короче всем тем, что помогало длительное время в любых условиях поддерживать высокую эффективность боевой единицы.

— И ты собираешься их послушать?

— Но… — Шорей изумленно воззрился на него. — Это же Симпоиса!

— То есть сборище людей с совершенно зашоренными мозгами и извращенными представлениями о реальности, принимающее решения в соответствии со введенными еще тысячелетия назад идеологическими установками, да еще и осудившее и подвергнувшее остракизму единственного из них, кто оказался способным реально оценить происходящее и попытаться найти более-менее действенное решение декларируемой задачи? Я ничего не упустил?

— Ну… я… — стушевался Шорей, а потом упрямо вздернул подбородок. — И что? Теперь надо всем просто плюнуть на Симпоису и ввергнуть планету в хаос?

— Нет, — усмехнулся Тиэлу.

— Тогда что ты предлагаешь?

— Да просто делать свое дело, — пожал плечами мастер. — Пусть Симпоиса занимается тем, чем и занималась. Более того, если она завтра введет новые требования на оформление вкусовых композиций — я безропотно подчинюсь ее указаниям. Но в Потере она не смыслит ничего, понимаешь, — ну вообще ничего. Поэтому все, что Симпоиса будет от меня требовать по поводу нее, я буду просто игнорировать. И если завтра здесь появится вся она в полном составе и начнет запрещать нам проводить учения… Я точно не знаю, но мне кажется, что все окончится тем, что мы просто будем проводить учения в несколько более сложной обстановке. То есть все усилия Симпоисы просто окажутся еще одним сбивающим фактором, который мы, если мы, конечно, хотим по праву именоваться руигат, должны будем преодолевать наряду с остальными. Или ты считаешь, что Симпоиса действительно способна нам серьезно помешать?

— Ну-у-у, не знаю… они могут напустить на нас Избранных?

Тиэлу окинул собеседника насмешливым взглядом.

— Тебе самому-то не смешно?

— А что, ты будешь убивать Избранных?

— А что, их потребуется убивать?

— А если… если они отключат регенерационные капсулы?

— Значит, руководитель учений добавит какой-то из рот еще одну вводную. Предполагаешь, какой она будет, или тебе подсказать?

— А… еще, говорят, у членов Симпоисы есть такие специальные парализаторы…

— А ты считаешь, что парализаторы в руках членов Симпоисы более опасны, чем МЛВ в руках людей, обученных обращаться с ними так же, как этому обучены мы?

Шорэй посмотрел на него долгим взглядом, а затем тихо произнес:

— Знаешь, Тиэлу, я не знаю, как там пойдут учения, но вот что я тебе скажу. Ты — руигат, точно. У тебя есть задача, и тебе плевать, какие трудности встретятся на пути ее воплощения. Все эти трудности для тебя — не препятствие, наличие которого дает возможность оправдать неудачу, а… ну, не знаю… всего лишь некое дополнительное упражнение для воли и ума, добавляющее интереса жизни, но не сильно влияющее на результат. И… спасибо тебе.

— За что?

— Благодаря тебе я, похоже, понял, что значит быть руигат. — После чего Шорей встал и отошел к своему коврику. Тиэлу же проводил его взглядом, вздохнул и пробормотал:

— Мне бы твою уверенность. — После чего лег на коврик закрыл глаза и почему-то быстро уснул. А всего через два часа их подняли «в ружье». Учения начались…

* * *


После прохождения торжественным маршем их распустили по отделениям.

— Ну, вот и все, ребята, — улыбаясь сказал Линкей, когда они собрались в тесный кружок вокруг него, — теперь вы все руигат. Я — горд, честно. И не только тем, что вы все выдержали, но еще и тем, что ни один из вас не попытался отказаться.

В ответ все загомонили:

— А то!

— Спасибо, Линкей!

— Да разве ж могло быть иначе?

И только Тиэлу тихонько спросил:

— А что теперь?

И все замолчали и уставились на своего инструктора. Бывшего инструктора, поскольку теперь уж он был им не инструктором, а… боевым товарищем, возможно, командиром, может быть, старшим, но уже не инструктором… Он же усмехнулся:

— Теперь… теперь мы почистим и смажем оружие, уложим его в контейнеры, сложим снаряжение, загрузим «капли» и… разойдемся.

— Как?

— Куда?

— Зачем?

— А как же Потеря?

— Вот на этот вопрос вам и надо будет поискать ответ, — мягко произнес Линкей. — Так же, как искали его мы. Потому что если… вернее, когда мы вернем Потерю, нам потребуется еще и сделать так, чтобы Киола приняла ее от нас. От тех, кто способен не просто, как это стыдливо звучит в устах киольцев, «практиковать насилие», а будет убивать. Причем, не так, как вы делали это на учениях, то есть «почти понарошку» — убить и тут же оживить, — а насмерть, и не одного-двух-десять, а сотни, а то и тысячи. Причем, разумных, — он усмехнулся, — и очень, при этом, деятельных. Потому что там, — бывший инструктор поднял руку и указал в небо, туда, где за ослепительным шаром звезды скрывалась многострадальная Ола, — врагов будет намного, — даже не в разы, а на порядки — больше, чем нас. И если мы не убьем их — они убьют нас. И тогда мы никак не сможем помочь Оле и вернуть Потерю. — Он сделал короткую паузу, окинул их задумчивым взглядом, а потом закончил: — А главное, вам надо будет научить Киолу жить с руигат. И это будет едва ли не самое сложное из ваших заданий. Но ведь руигат никогда не сдаются и всегда выполняют приказ, не так ли? — И Линкей рассмеялся, а все облегченно рассмеялись в ответ. Но потом Крэти не выдержал и снова поинтересовался:

— И все-таки, когда мы отправимся на Олу?

— Скоро, — усмехнулся бывший инструктор. — Очень скоро и… скорее всего, даже раньше того, чем вы успеете выполнить ту задачу, которую я вам только что озвучил. Так что пока начинайте работать над поставленной задачей и… ждать сигнала. Все получили новые коммуникаторы?

— Да…

— Конечно…

— Уже настроили…

— Вот и отлично. А теперь полчаса перерыв — и приступаем к финальной чистке оружия. Кстати, адмирал разрешил всем оставить себе комбинезоны и береты. — Линкей усмехнулся. — Радуйтесь, нам, например, после обучения этого сделать не разрешили. Впрочем, возможно, дело было в том, что наш тренировочный цикл закончился не совсем так, как планировалось.

— Ух ты…

— Круто…

— Здорово…

Когда они покончили с погрузкой вооружения и снаряжения, в лагере разожгли несколько костров, что запрещалось делать на протяжении всего обучения, после чего все устроились вокруг них на камнях и на охапках травы, как в первые несколько недель обучения. Впрочем, подобной ночевкой никого из них уже давно было не испугать.

Поначалу все было тихо. Народ переговаривался, кто-то негромко пел. Люди слонялись по лагерю от костра к костру, перемешиваясь, вспоминая прошедшие учения и вообще эти долгие месяцы обучения, оставшиеся позади. Но все это вполголоса. Уж слишком сильно вбили в них понятие зрительной, тепловой и акустической маскировки. Однако мало-помалу, все раскочегарились. Народу явно прибавилось. К их костру тоже подсело несколько незнакомцев. Причем, судя по очень характерным взглядам и довольно заметно поношенным комбинезонам, похоже, из «старых» руигат. Впрочем, Тиэлу смел надеяться, что после этих учений и его взгляд стал чем-то похож на взгляды «старых» руигат.

Некоторое время все тихо беседовали, разбившись на небольшие группки, но затем у соседнего костра Шлагер, известный танцовщик, для того чтобы стать руигат, даже покинувший ряды Избранных, вскочил на ноги и пошел вокруг костра в новом танце, похоже, только что придуманном им. Вокруг костра тут же захлопали в ладоши, отбивая ритм, а от соседних костров к этому начали подтягиваться еще люди. Тиэлу же решил остаться на месте. Их костер был близко, и от него все было видно довольно хорошо… Он сидел и молча смотрел на танец, как вдруг один из незнакомцев, присевших к их костру, до сего молча вглядывавшийся в танец, удивленно произнес:

— Ну, прям лезгинка!

— Что? — тут же поинтересовался другой.

— Да так, — отмахнулся первый, — вспомнилось кое-что, еще с Земли.

Сердце Тиэлу при этих словах пропустило удар. Несколько мгновений он сидел, ошеломленный тем, что рядом с ним оказалась пара тех самых легендарных инопланетников, с которых и начались руигат. А затем он осторожно подвинулся поближе и вгляделся в этих двоих. Но, как тут же выяснилось, сюрпризы на этом не кончились. Едва только он придвинулся, как из-за его спины раздался громкий голос:

— Ну что, может, вздрогнем?

— Опять твоего вонючего «вполне приличного бурбона», ude? — скривившись, отозвался один из этих двоих.

— А чем тебе не нравится мой бурбон, белобрысая сволочь?

— Вонью!

— То есть, ты пить не будешь? — уточнил выступивший из-за спины Тиэлу коренастый руигат, усаживаясь у костра. В его руках была большая емкость, в которой плескалось что-то непонятное.

— Буду, — вздохнул белобрысый дюжий руигат с бросающимся в глаза шрамом на лице, — но с отвращением.

— Если с отвращением, то лучше не пить, — авторитетно заявил коренастый.

— Нельзя не пить, — покачал головой первый, тот, кто смотрел на танец Шлагера. — Традиция.

— То-то же. — Коренастый наставительно воздел палец вверх, после чего повернулся к Тиэлу и подмигнул ему, а затем окинул взглядом все отделение и весело спросил: — Невооруженные есть?

— Нет, Мистер старший инструктор, — весело ответил Линкей. — У каждого на счету минимум по три убитых, а вот у него, — он хлопнул по плечу Тиэлу, — аж одиннадцать.

— Ну, тогда с него и начнем. Подставляй посуду!

Мастер замедленно, будто во сне, протянул кружку. Старшие инструкторы… легендарные старшие инструкторы… Первые… Товарищ старший инструктор, Герр старший инструктор и Мистер старший инструктор. Какие легенды рассказывали о них Линкей и остальные инструкторы! Причем, не только отделенные, но и взводные, и даже ротные инструкторы. Как он мечтал сначала увидеть их… А потом, когда во время учений эта его мечта была наконец воплощена в жизнь, хотя увидел он их очень издалека, встретиться с ними и поговорить. И вот все они сидели здесь. Все, кто пришел на Киолу, чтобы помочь ей вернуть Потерю. Ну, почти… Кроме адмирала. Но он видел и слышал его во время выпуска, перед торжественным маршем. А вот эти три легенды сидели сейчас у их костра. На расстоянии всего лишь вытянутой руки…

— Ну что сидишь? — усмехнулся легендарный Мистер старший инструктор, — пей.

— А-а-а? — Тиэлу вздрогнул и недоуменно уставился на кружку в своей руке, из которой сильно воняло. — Й-а-а-а хотел, то есть, мне надо…

— Ты пей, пей, — ласково подтолкнул его под руку Мистер старший инструктор, — а то, не дай Бог, выдохнется.

Тиэлу сглотнул. Ему столь о многом надо их расспросить. О многом посоветоваться. Но это потом. Сначала надо выпить то, что просят. Он еще не сошел с ума, чтобы отказаться выполнять распоряжение самого старшего инструктора. Мастер поднес кружку к лицу и… вздрогнул, вдохнув жуткий запах.

— Ты это, выдохни сначала, а потом раз — и залпом, — посоветовал Мистер старший инструктор. — Это не так сложно. Все сумели освоить. Ну?

Тиэлу отодвинул кружку от лица, глубоко вдохнул, выдохнул и… большим глотком хлебанул из кружки.

— А-кха-кха-кха… Ы-ыхх-ха-ха.

— Ну и хлипкая молодежь пошла, — усмехнулся Мистер старший инструктор. — На-ка вот, зажуй хлебушком и сальцем. Иван лично солил.

— Ы-па… ыпасибо, — с трудом прохрипел Тиэлу, заталкивая в горящий рот куски каких-то продуктов. — О-осень, ох-чень необышное вкусовое сочетание. Очень…

— Ничего, привыкнешь. — Мистер старший инструктор покровительственно похлопал его по плечу, после чего повернулся к остальным. — Ну, чего сидите? Вручайте.

— Держи, парень. — Один из тех двух, что первыми присели к их костру, протянул Тиэлу какой-то предмет. — Раньше мы вручали их сразу, как заслужил, но с этими учениями все сбилось напрочь. А этот торжественный марш, который придумал адмирал, слегка того, перебрал с пафосом. Поэтому мы и решили вот так, по-простому.

— Ш-што ето? — с трудом произнес Тиэлу. Губы и язык отчего-то напрочь отказывались слушаться.

— А ты посмотри…

Тиэлу попытался сфокусировать глаза на том, что лежало в его руке. Это был… Клинок Вооруженного. Он вскинул голову и глупо улыбнулся. Так вот значит, как…

— У-у-у, парня-то совсем повело, — протянул кто-то сбоку. — Ну да в моем бурбоне градусов пятьдесят пять минимум, а он хватанул почти полную кружку. Так что вы это… положите-ка его и клинок засуньте куда-нибудь, чтобы ненароком не порезался… Вот так, правильно… Давай руигат, спи, все остальное — завтра.




Глава 9


— Вы обязаны немедленно, слышите, немедленно остановить этот хаос!

Тэра устало потерла лоб и вздохнула.

— Мы делаем все, что можно, уважаемый Серый Криэй. Но мы физически не способны успеть всюду. Избранных всего десять тысяч, и ни мы, ни кто-либо другой не способны противостоять вспышке насилия в одиночку. Только сбалансированной командой. Причем, чем большее число нас будет в этой команде, тем более быстрым и эффективным получается результат. Но сегодня, вследствие нарастания числа и частоты вспышек насилия, мы оказались раздерганы на мелкие коллективы, всего человек по двенадцать-пятнадцать. А как показала практика, столь малым числом нельзя достигнуть длительного и устойчивого результата. Так что в настоящий момент все наши достижения — всего лишь временная ремиссия.

— А если набрать еще Избранных? — поинтересовался кто-то из медицинской секции.

— Вы готовы объявить новый общепланетный конкурс, а после него еще ждать где-то около года, до того момента когда новые Избранные не пройдут обучение и не наберут нужную форму? — криво усмехнулась Пламенная. Ей сто лет не упало торчать в Симпоисе и отвечать на дурацкие вопросы Деятельных разумных, основная масса которых разбирались в обсуждаемой теме довольно смутно. Нет, волновал он их всех очень сильно, но период начального воодушевления, когда целые коллективы отодвигали все свои текущие проекты и набрасывались на проблему насилия, остался позади. Симпоиса оказалась не готова к вторжению насилия в жизнь ничуть не меньше, чем и все остальные Деятельные разумные Киолы. Поэтому, когда частота и география вспышек насилия начали бурно расти, первоначальное воодушевление быстро сошло на нет, и подавляющее большинство членов Симпоисы, потерпев неудачу в своих усилиях, постепенно вернулись к старым проектам, постаравшись максимально абстрагироваться от всего, что было связано с насилием. Вследствие чего все, что связано с насилием, по умолчанию было как бы признано епархией Тэры и ее Избранных. Мол, вам поручили — вот и мучайтесь. Ну, она и мучилась. До того момента, пока в ее работу не вмешалась политика…

— Но-о-о… можно же как-то мобилизовать других танцоров, воззвать к их долгу перед всеми Деятельными разумными Киолы, — раздалось из сектора архитекторов.

— Всех, кого можно, мы уже мобилизовали, — устало ответила Тэра. — Не все способны напрямую столкнуться с насилием и сохранить рассудок в относительном порядке. Даже если сами считают, что готовы к этому. Например, в Избранные набирались именно те, кто считал себя способным противостоять насилию, но с того момента, как начались эти вспышки, мне пришлось исключить из числа Избранных почти тысячу триста человек. Нет, все мы, в той или иной степени, испытали шок при первой встрече с насилием. Но основная часть Избранных сумела его преодолеть, а вот эти тысяча триста — не сумели этого сделать.

— Но… возможно, стоит дать им, а также другим, еще один шанс? Возможно, во второй раз… — несколько растерянно предложил кто-то из геологов.

— У них был и второй раз, и третий, и многие другие, — пояснила Тэра. — Ни один Деятельный разумный не оставил нас после первой же неудачи. Эти тысяча триста — те, кто не смогли преодолеть свой ужас перед насилием после множества попыток. Либо те, чьи способности к преодолению оказались неустойчивыми.

— То есть? Как это? Что значит неустойчивыми? — посыпались вопросы из разных секторов.

Пламенная наклонилась к развернутому около ее установленного в самом центре полукруглого зала Совета Симпоисы кресла, окну и парой выверенных движений вывела на большой экран заранее отобранную запись.

— Вот, посмотрите, это случай в Трэмин Рэмон около двух месяцев назад. Вы все знаете, что до настоящего момента в нашем распоряжении имеется только один метод противодействия насилию. Это комплексное эмоциональное воздействие на Деятельных разумных, осуществляемое через музыку, визуальные эффекты и иные каналы психоэмоционального воздействия. Еще на этапе разработки теории такого воздействия было рассчитано, а позже и полностью подтверждено практикой, что для того, чтобы это воздействие было достаточно эффективным и способным остановить насилие, очень важно строго выдержать все параметры выступления. И в первую очередь это касается танца. Необходимо очень жестко и строго удерживать его рисунок, не допускать заметных отклонений и уже тем более не сорвать его. Потому что если это происходит… — Тут она замолчала, и все внимание находившихся в зале Совета Симпоисы оказалось приковано к экрану. А на нем шли кадры очередной вспышки насилия, охватившей поселение Трэмин Рэмон. Перекошенные лица, вскинутые руки, стискивающие палки, камни, обломки мебели, разинутые в диком реве рты…

Тэра бросила быстрый взгляд на членов Симпоисы. Да уж, даже понимание того, что это всего лишь запись, не позволило присутствующим сохранить хотя бы видимость спокойствия. На лицах сидящих на расположенных амфитеатром креслах отражалась целая гамма эмоций — страх, отвращение, горечь, презрение, жалость…

Но какофония звуков, сопровождавшая движение обезумевшей толпы, внезапно оказалась заглушена новыми звуками. Сначала слух обласкали звонкие колокольца, затем полилась мелодия свирели, потом вступили четкие и звонкие ритмы эльстрели и тамвангрина,[9 - Эльстрель и тамвангрин — традиционные киольские струнный и духовой инструмент.] а еще через несколько мгновений на толпу обезумевших людей потоком полилась гармоничная мелодия… И опустились руки, и помягчели лица и мало-помалу начал затихать озверелый рев. А из глаз обезумевших людей постепенно стала уходить ярость. Между тем, чуть дальше, на перекрестке двух улиц, закружился в танце десяток Избранных.

Минута, другая, третья… всем, глядящим на изображение, было видно, что зачаровывающий танец Избранных все больше и больше завораживает смотрящих на него. Многие уже выпустили из рук все те палки, камни и обломки мебели, которые они сжимали. На некоторых лицах появились первые, еще очень робкие улыбки. Кое-кто начал покачиваться и притопывать ногой в такт льющейся мелодии… Но тут один из стоявших в первом ряду жертв вспышки насилия как-то неудачно переступил с ноги на ногу, так, что его качнуло прямо навстречу одному из Избранных, который как раз в этот момент проделывал одно из достаточно сложных танцевальных па, и…

Похоже, Избранный просто испугался, потому что даже позже, при замедленном просмотре, никто не смог уловить момента, когда попавший под вспышку насилия Деятельный разумный и танцующий Избранный как-то соприкоснулись. На записи было ясно видно, что даже в момент максимального сближения между ними все равно оставалась еще минимум пара ладоней. Но вот последствия этого случайного движения оказались воистину трагическими. Избранный шарахнулся в сторону, сорвав с траектории движения свою партнершу. Та врезалась в соседнюю пару, партнера в которой вышвырнуло за пределы свободной от людей площадки, где вели свой танец Избранные. А его упавшее тело, в свою очередь, опрокинуло нескольких Деятельных разумных из числа тех, что стояли прямо с самой площадки. Они так же упали и покатились по земле, сбивая других, отчего на той стороне площадки, в которую отлетел один из Избранных, образовалась куча из столкнувшихся и упавших людей.

И тут кто-то из, вроде как, до этого происшествия почти успокоившихся людей, взревел и, подняв палку, опустил ее на кого-то из соседей. Это стало переломным моментом, потому что рев тут же подхватили, и в воздух как по команде взвились, камни, палки, а потом, чуть погодя, даже, тела Деятельных разумных, а также обрывки одежды, обломки мебели и стенных панелей, шматки окровавленной кожи…

— Остановите! — прохрипел кто-то, и Тэра тут же прекратила трансляцию. Впрочем, и того, что уже было показано, большинству присутствующих хватило с лихвой. Между рядами замелькали фигуры в форме медиков, во втором ряду с легким жужжанием начали распаковываться гравиносилки. Видно кому-то стало настолько плохо, что потребовалась доставка его в медицинский пункт…

Пламенная молча ожидала, когда наконец закончится вся эта суета, ибо продолжать выступление, пока основная масса слушателей еще не пришла в себя, было совершенно бесполезно. Но, наконец, через полчаса все более-менее улеглось.

— Как вы могли увидеть, — продолжила Тэра, когда возбуждение, вызванное столь шокирующими кадрами, немного улеглось, — сбой воздействия, да еще сопровождавшийся тактильным контактом с объектами воздействия, привел к тому, что мы не только не смогли купировать ситуацию, а, наоборот, ситуация полностью вышла из-под контроля и ее развитие пошло по куда более негативному варианту, чем это произошло бы даже без нашего вмешательства.

— Почему вы так считаете? — задиристо вскинулся Серый Криэй. Тэра знала, что он был одним из основных инициаторов этого заседания Совета Симпоисы, на котором, как гласила повестка дня, собирались рассмотреть «преступную бездеятельность члена Совета Симпоисы Тэры Пламенной». И эта его инициатива как раз и была той самой политикой, которая и привела ее к тому, что она в настоящий момент сидела здесь и теряла время на объяснение очевидного сонму лиц, которых все, что она говорила, не слишком-то и интересовало. Нет, появись хоть малейший шанс на то, что с охватившей общество Киолы волной насилия можно справиться хоть в какие-то внятные сроки, и сама Пламенная, и большинство членов Симпоисы с энтузиазмом бросились бы в бой. Но пока этого шанса не просматривалось, ничем иным, кроме площадки политической борьбы, сегодняшнее заседание стать не могло. А ей сейчас было ой как не до политики.

— Мне напомнить Симпоисе общее число пострадавших в Трэмин Рэмон? — холодно поинтересовалась Тэра.

— В этом нет необходимости, — столь же холодно ответил ей Желтый Влим, под чьим председательством и протекало это заседание. Он был против его проведения, о чем и поведал Тэре перед его началом, но, к его сожалению, любой из Цветных имел право потребовать сбора Симпоисы для обсуждения любого, поставленного перед нею этим самым Цветным, вопроса.

Впрочем, на самом деле поставленный перед Симпоисой вопрос и действительная причина сегодняшнего заседания друг с другом коррелировали не слишком. Ибо основной причиной «наезда» Серого Криэя на Пламенную было то, что она исключила из числа Избранных родного сына Серого — Шапрака, которого тот, как поведал Тэре сам Желтый Влим, вроде как, готовил на пост главы Избранных. Куда при этом должна была деться Пламенная, ни она, ни сам Желтый Влим не понимали. Наверное, Серый рассчитывал, что Тэра просто растает в воздухе, как утренний туман…

Столь ярко выраженная родственная привязанность была вовсе не характерна для Деятельных разумных Киолы. И Серый Криэй ранее также не демонстрировал ничего подобного. Все свои силы и время он, давно и страстно мечтавший о должности Главы Симпоисы, однако, до недавнего момента не имевший ни единого шанса ее получить (несмотря даже на свой статус Цветного), тратил на то, чтобы хоть как-то увеличить любую поддержку своим претензиям.

Около года назад все внезапно изменилось. Серый Криэй неизвестно почему воспылал родственными чувствами к своим весьма, как выяснилось, многочисленным потомкам и принялся собирать их вокруг себя, проявляя при этом активное участие в их не слишком, до этого момента, успешной жизни.

Первое время все, кто, так или иначе, услышал об этом, просто недоуменно пожимали плечами. Однако некоторое время спустя, выяснилось, что эта внезапно вспыхнувшая привязанность — ничто иное, как новая стратегия продвижения самого Криэя к вершинам власти. Серый, собрав под свое крыло всех своих многочисленных родственников и потомков, некоторое время попудрил им мозги посылами по поводу святости родственных уз, тяги родной крови и всего такого прочего, сколотив из них довольно сплоченную команду, а затем принялся активно двигать своих внезапно для всех (в том числе и для них самих) возникших родственников на различные административные посты. Сначала не слишком важные и заметные, потом более серьезные, а в последнее время, опираясь на влияние уже продвинутых и возросший, вследствие этого, свой собственный ресурс влияния, он замахнулся и на некоторые ключевые. Например, на место главы Избранных, которые год назад внезапно для всех стали самым главным и самым значимым для всей Киолы проектом Симпоисы. Именно вследствие того, что само общество Киолы оказалось охвачено волной насилия.

Но, несмотря на некоторые первоначальные успехи, с продвижением на это место одного из своих наиболее близких и лояльных к нему отпрысков у него ничего не получилось. И не потому что Тэра была так уж категорически против того, чтобы скинуть со своих плеч статус главы Избранных. Она уже забыла, когда нормально спала, ела не на бегу и… да вообще занималась чем-то, что могло бы доставить удовольствие женщине. Так что скинуть этот непомерный груз было едва ли не самой заветной мечтой Пламенной, и она бы сделала это с радостью… если бы кандидат на ее место оказался бы достойным его. Но Шапрак на роль главы Избранных не годился совершенно.

Во-первых он был туп, и при этом страшно спесив и амбициозен. На этом можно было бы и закончить, но, к сожалению, только упомянутыми недостатками дело не ограничивалось. Во-вторых, он просто был плохим танцором. Шапрак слабо чувствовал мелодию, часто сбивался, с трудом освоил несколько ключевых па, да и те исполнял довольно грязно и небрежно. Именно поэтому он первоначально и не попал в число Избранных. Однако, как Тэра уже упоминала на сегодняшнем заседании, в какой-то момент ей пришлось дополнительно мобилизовать практически всех, кто мог и хотел присоединиться к Избранным в их противостоянии насилию. Причем, за Шапрака просил лично Серый, и Тэре в тот момент не пришло в голову не только отказать ему, но и хотя бы потребовать, чтобы он прошел через стандартный отбор. Несмотря на все то, что случилось с бывшим Цветным Бенолем, ее пиетет перед Цветными на тот момент был еще слишком высок. Как же потом она жалела об этом своем упущении…

Но и это было еще не все. Третьим было то, что, как выяснилось, сын Криэя был трусом и паникером. Пламенная не зря выбрала для демонстрации эпизод в Трэмин Рэмон. Именно Шапрак и был тем самым Избранным, который сбил рисунок танца и послужил причиной катастрофического развития ситуации. Причем, это была уже третья попытка использовать его в составе дежурных групп срочного психоэмоционального воздействия, которые и направлялись в места вспышек насилия. Первые две он к тому моменту сумел успешно провалить. Хотя и катастрофы из-за него до этого момента также не случилось… Но даже не это было ключевым моментом для его исключения. В конце концов, часть точно таких же психологически неустойчивых Деятельных разумных Тэра решилась оставить в рядах Избранных, просто исключив их из состава дежурных групп психоэмоционального воздействия и поручив им некие другие обязанности, например, дежурства у экранов Координационных центров. Уж на то, чтобы зафиксировать тревожный сигнал системы медико-психологической оценки общественной обстановки в поселениях и передать тревожный сигнал группе срочного психоэмоционального воздействия, их психологической устойчивости вполне хватало. Самое важное на взгляд Тэры крылось в том, что этот тупица был почему-то непоколебимо уверен: он просто по определению все и всегда делал и делает правильно. И если что-то пошло не так, то виноваты кто угодно, но только не он. Именно вследствие этого Шапрак, кстати, и получил возможность войти в группу, которая оказалась направлена в Трэмин Рэмон. Несмотря на решение лидера его предыдущей группы, он подал апелляцию, при рассмотрении которой столь яростно выгораживал себя и поливал грязью остальных, что от него решили просто избавиться, удовлетворив апелляцию, но переведя скандалиста в соседний региональный Координационный центр. Пламенная после всего произошедшего ругала себя последними словами из-за того, что в ночь перед тем, как поступил вызов из Трэмин Рэмона не доставила себе труда просмотреть все присланные ей для утверждения апелляции. Ну да, она была жутко уставшей, но если бы заставила себя хотя бы пролистать их, то, вероятно, смогла бы сосредоточиться и уловить среди многих одну, самую важную, которая позволила бы избежать трагедии… Впрочем, положа руку на сердце, скорее всего, ничего бы она не уловила. Она в тот вечер едва до койки успела доползти — три вызова за день, причем во время последнего, пока все успокоилось, пришлось повторять композицию аж полтора часа!..

Но этого идиота и его последний, приведший к столь тяжким последствиям, провал ничему не научил. Вернувшись из Трэмин Рэмона, он обвинил во всем произошедшем свою партнершу, всех, кто танцевал вместе с ним, дежурного оператора, мастера музыки и света, который вёл мелодию, и… саму Тэру. А вот свои собственные действия непоколебимо считал самыми верными, а то и единственно возможными. Да еще и обвинял всех в том, что его «засунули» в столь опасную ситуацию.

— Я оказался в самом центре насилия! — орал он. — Вы все за это ответите! Никто и никогда не может требовать от Деятельного разумного подвергаться такой опасности. Причем вы сделали это со мной специально, по предварительному расчету и абсолютно сознательно. Вас надо изолировать, как и бывшего Цветного Беноля!




— … хотя, возможно, — вкрадчиво продолжил Желтый Влим, — кто-то из присутствующих не владеет информацией. Серый Криэй, у вас имеется вся необходимая информация по этому случаю, или ее необходимо озвучить?

— В это нет необходимости, — поспешно отозвался Криэй. — Данный случай — всего лишь случайность, но я понимаю, почему уважаемая Тэра избрала в качестве наглядного примера именно его.

Пламенная молча склонилась над своим «окном», сразу после чего большой голоэкран начал делиться сначала на четыре квадрата, потом на девать, потом на шестнадцать. И на каждом отдельном блоке пошел отдельный эпизод, иллюстрирующий схожие случае нарушения рисунка танца.

— Трагедия в Трэмин Рэмон — отнюдь не случайность, — заговорила Тэра, комментируя представленный видеоряд. — У нас произошло не менее девятнадцати случаев выхода ситуации из-под контроля после того, как по тем или иным причинам был разрушен рисунок танца. Хотя некоторая уникальность в произошедшем в Трэмин Рэмон, конечно, присутствует. Ибо по числу пострадавших происшествие в этом поселении является абсолютным лидером. И потому я бы хотела предложить Симпоисе создать особую комиссию, которая детально разобралась бы в произошедшем именно в этом поселении.

Едва только Пламенная произнесла последнюю фразу, Серого Криэя перекосило. Ну да, после произошедшего он попытался на нее надавить, настаивая на том, чтобы его протеже не только остался бы в числе Избранных, но и получил бы некий пост, «соответствующий его уровню способностей». Причем, в его представлении уровню способностей Шапрака соответствовала должность не менее чем ее заместителя, ответственного за связи с Симпоисой. А когда Тэра, рассвирепев, отбросила остатки еще сохраняющегося у нее пиетета и послала «величайший ум современности», как это говорилось в статусе Цветных, куда подальше, Криэй вспылил и пообещал ей крупные неприятности. И, как это уже было совершенно понятно, неожиданно оказался честным человеком. Хоть в чем-то. То есть исполнил обещанное…

— Я не думаю, что нам следует раздергивать внимание Симпоисы… — торопливо начал Серый, но его тут же прервал Желтый Влим:

— А я полностью поддерживаю предложение Пламенной. Действительно, случай в Трэмин Рэмон действительно уникальный. Сравнимое число пострадавших во вспышках насилия у нас было только в самом начале, когда эти вспышки возникали и развивались бесконтрольно, охватывая поселения, будто лесной пожар и затихая как он же, то есть только тогда, когда все, что могло гореть — окончательно выгорало. Но с тех пор как противодействием вспышек насилия занялись Избранные, число пострадавших упало на порядки. И тут вдруг такое…

* * *


По окончании заседания Желтый Влим перехватил ее в коридоре и пригласил в кабинет. Когда он уселся за свой стол, предложив Тэре занять стоящее напротив довольно удобное кресло, его лицо прямо-таки лучилось довольством.

— Ну что ж, все прошло просто отлично, — радостно потирая руки, заявил Глава Симпоисы.

— Не понимаю, чему вы радуетесь, — устало отозвалась Тэра. — Да, Криэй сегодня заметно пал в глазах довольно многих из Совета Симпоисы, а деятельность комиссии по расследованию происшествия в Трэмин Рэмон, создание которой вы сумели продавить, еще больше опустит его в глазах членов Симпоисы из числа тех, кто хоть как-то заинтересуется его работой, но ситуация-то действительно ухудшается.

— Во-первых, не «вы», а «мы» — мы сумели продавить создание этой комиссии. И… могу вас поздравить, сегодня вы в глазах многих и многих членов Симпоисы показали себя в высшей степени достойной Деятельной разумной. — Тут глаза Желтого Влима затуманились, и он произнес с неким картинным надрывом: — Возможно, когда-нибудь наступит момент, когда я смогу отойти от дел и вручить заботу о нашей любимой планете в ваши руки.

Пламенную едва не перекосило. Она, как и подавляющее большинство остальных членов Симпоисы, прекрасно знала, что Желтый Влим не отдаст власть никогда. Ну, пока дышит и шевелится… Но ей на это было наплевать. Единственное, что ее интересовало в данный момент, это лишь каким образом им остановить ту волну насилия, что все больше и больше захлестывала Киолу.

— Влим, — устало произнесла Тэра, жестом отказываясь от порции плое, которую предложил ей неслышно возникший у стола помощник Желтого Влима. — Мне сейчас не до всяких блестящих перспектив, которые вы здесь передо мной рисуете. Вы внимательно читаете мои отчеты?

— Да-да, конечно. Ну, неужели вы могли подумать, что я способен оставить их без внимания? — очень убедительно возмутился Желтый.

— И? — насмешливо спросила Пламенная.

— Ну-у-у… — Глаза Желтого Влима воровато забегали. Но длительный опыт политика, позволил ему сделать вполне убедительную попытку вывернуться из того не очень приятного положения, в которое он попал благодаря своей попытке соврать. — Готов полностью поддержать все ваши предложения.

— Если бы они у меня были, — с горечью произнесла Тэра. — Я вижу, что как минимум последнюю пару моих отчетов вы все-таки не читали. Потому что иначе вы построили бы заседание Симпоисы совершенно по-другому. А именно, вокруг содержания моих последних докладов.

— Да-да, виноват. — Желтый Влим покаянно наклонил голову. — Серый развил слишком бурную деятельность по подготовке к сегодняшнему заседанию, так что мне так же пришлось приложить немалые силы для того, чтобы нейтрализовать его усилия. Ну, хотя бы частично. Но я думаю, вы на меня за это не в обиде. В конце концов, в период подготовки к заседанию я вас практически не трогал. Так, всего несколько звонков… Вы ведь прибыли прямо к началу заседания, не так ли? Так что благодаря именно этим моим усилиям мы во многом обязаны нашей победе в противостоянии с… уважаемым Криэем.

С этим утверждением Пламенная могла бы поспорить. В конце концов, ей и самой пришлось немало потрудиться на подборе и подготовке убедительных материалов. Но она варилась в едком соке Симпоисы уже достаточно давно, чтобы не обратить внимания на то, насколько слабыми были выступления на Совете. Ни одного более-менее внятного и сильного обвинительного выступления, кроме самого Криэя. И не надо быть семи пядей во лбу, если тут не обошлось без влияния Желтого Влима. Над тем, как он этого добился, Тэра не заморачивалась — кого-то запугал, кого-то подкупил, кого-то отослал подальше, размахивая как флагом интересами Киолы и Симпоисы, а кого-то вообще перетянул на свою сторону, скажем, пообещав поддержать запрос на выделение необходимой для давно лелеемого проекта доли Общественной благодарности. Ну, как с Ши Оиенталом…

— Да, понятно, и я вам очень благодарна. Хотя, как вы понимаете, я тоже не отдыхала и развлекалась все это время. Но все, заседание закончилось, мы, как вы уже сказали, победили, и я бы хотела обратить ваше внимание на более важные вещи.

Судя по выражению лица Желтого Влима, он был не очень-то согласен с подобной расстановкой приоритетов. Для него самым важным было именно то, что происходило на заседаниях Симпоисы и вообще внутри нее. Все остальное было… ну… не слишком существенно и способно лишь служить фоном тому, что творилось в Симпоисе. Но возражать своему благоприобретенному влиятельному союзнику он не захотел. Поэтому Желтый Влим натянул на лицо маску самой внимательной заинтересованности и обратил на Пламенную свой самый благожелательный взгляд.

— Так вот, поскольку вы не читали моих последних докладов, я вынуждена сообщить вам, что ситуация с насилием на Киоле все больше и больше выходит из-под контроля. Если во время первых вспышек насилия сам факт прибытия Избранных в то или иное поселение уже становился немаловажным сдерживающим фактором, а, кое-где эта вспышка даже сходила на нет уже в процессе выгрузки в поселении группы срочного психоэмоционального воздействия, то теперь ни о чем подобном нечего и мечтать. Несмотря на то что, по моему мнению, профессионализм Избранных за прошедшее время заметно возрос, степень влияния на ситуацию моих групп срочного психоэмоционального воздействия заметно понизилась. Я говорила на заседании о группах численностью двенадцать-пятнадцать Деятельных разумных. Боюсь, скоро о подобном составе можно будет забыть. Нам все чаще приходится укрупнять группы до восемнадцати и даже двадцати четырех человек. А это значит, что, когда эта практика станет повсеместной, нам придется не менее чем в два раза сократить количество Координационных центров. И это приведет к тому, что время реакции на происшествие неизбежно повысится. Более того, если сегодня нам удается в восьмидесяти пяти случаях из ста прибыть к месту вспышки насилия до того, как ситуация достигнет своего пика, то в случае, если мы уменьшим количество Координационных центров, этот процент по расчетам аналитиков упадет не менее, чем втрое. Вы представляете, как скакнет в этом случае число пострадавших?

Желтый Влим посерьезнел.

— Что, все действительно так плохо?

— Не знаю, — грустно усмехнулась Тэра. — Возможно, пока еще и не так. А вот что будет дальше… Математическая обработка данных явно показывает тенденцию дальнейшего ухудшения ситуации. И экстраполяция ее развития приводит к тому, что через какое-то время для того, чтобы купировать вспышку даже в одном поселении, нам придется танцевать всем составом Избранных.

Желтый Влим напрягся.

— Но… может быть нам действительно провести новый творческий конкурс… то есть увеличить количество Избранных…

— Несомненно. Более того, мы должны будем серьезно пересмотреть критерии, по которым будем отбирать новых Избранных. Но если мы не сможем переломить текущую тенденцию — это ничего не изменит. Избранных все равно будет слишком мало для того, чтобы сколько-нибудь надежно перекрыть Киолу. Более того… — Тэра на мгновение запнулась, зажмурилась, шумно выдохнула, но затем все же произнесла то, что ее язык почти отказывался выговаривать: — Я сейчас даже не уверена в том, что все, что мы подготовили, способно… ну… так сказать… короче, что Избранные действительно смогут вернуть Потерю.

Сказать, что Желтый Влим был поражен этими словами, это ничего не сказать. Глаза и рот неизменного на протяжении вот уже нескольких десятилетий Главы Симпоисы оказались широко распахнуты, а вся его фигура выражала такое изумление, что, несмотря на всю серьезность ситуации, Пламенная едва не захихикала.

— Не говорите так! — с жаром воскликнул Желтый. — Пламенная, как вы можете так говорить? Как вы только можете даже думать так?! — Он вскочил на ноги, выскочил из-за стола и нервно прошелся перед Тэрой от стены к стене кабинета. — У меня просто в голове не укладывается! Вы — Тэра Пламенная, лучшая танцовщица Киолы, надежда Симпоисы, истинный образец того Деятельного разумного, который на протяжении тысячелетий создавала наша древняя цивилизация, и вы заявляете мне такое? Вы что, тоже считаете, что путь, который указал нашей цивилизации Белый Эронель, неверен? Что все эти тысячелетия, вся та работа, которую вели наши предки, направленная на то, чтобы постепенно, но неуклонно избавиться от низменных, животных и недостойных человека предрасположенностей, были зря? Вы только вдумайтесь в то, что вы только что произнесли!

— Успокойтесь, Глава. — Тэра устало махнула рукой. — Боги с вами. Вы еще запишите меня в сторонники бывшего Цветного Беноля. Нет, я была и остаюсь абсолютно убежденной в том, что мы обязаны ни на шаг не отклоняться от направления, которое определил для нашей цивилизации Белый Эронель. Но… я не могу закрывать глаза на то, что мы в тупике. Наши наработки начинают не срабатывать даже здесь, на Киоле. То есть среди Деятельных разумных, некогда воспитанных в абсолютном неприятии насилия. А что же будет там, на Оле? Среди тех, кто с рождения, с первой минуты, с первого вздоха живет в мире, в котором насилие привычно и обыденно? — Она замолчала, уставя на Желтого Влима требовательный взгляд. Тот продолжал ходить от стены к стене, морща лоб и лихорадочно размахивая руками.

— Но… вы же говорили, что изначально ваше воздействие было очень эффективным. А на Оле это будет именно первоначальное воздействие, то есть неожиданность, шок. Почему же вы считаете, что…

— Я ничего не считаю, — раздраженно прервала его Тэра. — Мне тоже хочется надеяться, что нам все удастся. Но, согласитесь, отправляться на Олу, руководствуясь всего лишь надеждой, причем, как теперь уже становится ясно, вызывающей серьезные сомнения — это глупость, если не сказать больше.

Она замолчала. Желтый Влим еще некоторое время ходил от стены к стене, а затем остановился и, вперив в Пламенную напряженный взгляд, спросил:

— И что вы предлагаете?

— Не знаю, — устало произнесла Тэра. — Я думаю над этим уже не первый день. Для вас не новость, что среди подвергшихся вспышкам насилия участились рецидивы. У нас в списках уже около четырехсот поселений, в которых подобные вспышки случались не менее трех раз. А в двенадцати было уже по десятку таковых. Причем, с каждым разом эти вспышки все более острые и длительные. Более того, у нас уже имеется два случая, когда насилие попытались применить против Избранных.

— Как? — ахнул Глава Симпоисы.

— Так! — зло огрызнулась Пламенная, но сразу же опомнилась и извинилась: — Простите Глава, просто… это уже вообще из ряда вон. Избранных пытались задержать и заставить танцевать дальше. Причем, среди тех, кто пытался сделать это, очень многие были в состоянии возбужденного сознания, вызванного употреблением легких разрешенных релаксационных препаратов на основе перебродившего виноградного и плодового сока, ячменя и так далее.

— А что говорят аналитические группы? — после короткой паузы осторожно поинтересовался Желтый Влим.

— Чушь, — отрезала Пламенная. — Аналитические группы по большей части ругаются между собой. Или предлагают идиотские планы типа — временно изолировать проявивших рецидив насилия в медико-реабилитационных центрах.

— А чем такое предложение неприемлемо? — тут же встрял Глава Симпоисы.

— Тем, что оно невыполнимо, — зло буркнула Тэра. — В медико-реабилитационных центрах имеется всего около восьми тысяч мест, предназначенных для изоляции людей с тяжелыми психологическими травмами. А только в тех четырехстах поселениях, в которых случилось минимум по три рецидива, число неоднократно вовлеченных во вспышки насилия составляет более двадцати тысяч человек. И это число растет каждый день.

— Неужели все так плохо? — тихо спросил Желтый Влим. Некоторое время в кабинете Главы Симпоисы висела грустная тишина, а потом Пламенная вздохнула:

— Влим, я делаю, что могу, но… до сих пор нет никакой внятной методики, способной надежно купировать хотя бы массовые вспышки насилия. А ведь аналитики предупреждают о том, что у нас на носу волна индивидуального насилия… Я вас прошу — забудьте на некоторое время о ваших интригах и подковерной борьбе. Встряхните Симпоису. Одной мне просто не справиться, а большинство Симпоисы, разочаровавшись в собственных попытках решить проблему насилия с наскока, на одном энтузиазме, окончательно охладела к ней. Если раньше многие члены Симпоисы забрасывали меня хотя бы даже идиотскими и совершенно нереальными предложениями, то теперь подавляющее большинство при встрече со мной просто равнодушно отводит глаза. Им неинтересно, заниматься тем, что неприятно, да еще, ко всему прочему, и не получается. Но подумайте, что произойдет с нашей цивилизацией, если мы не сумеем справиться с насилием? А его не остановить просто публично употребляя заклятия типа «многотысячелетняя история» или «мудрость и стойкость предков» и «непоколебимо стоим на пути, указанном нам величайшим разумом нашей цивилизации Белым Эронелем».

— И что, никто ничего не хочет делать? — неверяще уточнил Глава Симпоисы.

— Практически никто.

— Практически? — уцепился за это слово Желтый Влим. Тэра досадливо сморщилась, но все-таки пояснила:

— Единственным, кто пытается что-то сделать, остался Ши Оиентал, ученик Беноля.

— Хм, он произвел на меня впечатление весьма одарен… — начал было Глава Симпоисы, но Пламенная прервала его:

— Вот только по его расчетам мы никогда не сможем остановить насилие, если не сумеем хоть в какой-то мере овладеть способностью к нему. Вам напомнить, кто ранее утверждал нечто подобное? И какое решение Симпоиса вынесла в его отношении?

— Ах, он…

— Оставьте его, — махнула рукой Пламенная, — он работает лишь со статистическими данными, медицинскими отчетами и только с помощью математического аппарата. К тому же он единственный из всей Симпоисы, кто делает хоть что-то. — Она тяжело вздохнула. — Влим, мне нужна теория насилия, мне нужна более-менее работающая методика воздействия, без этого я ничего не могу сделать. Еще раз вас прошу — встряхните Симпоису, иначе…




Глава 10


— Я тебя больше никуда не отпущу, — сонно заявила Интенель, когда Ликоэль потихоньку выбрался из-под ее руки и ноги, которые она во сне набросила на него. Мастер на мгновение замер, но его подруга, пробормотав это не открывая глаз, подгребла под себя смятую простыню, заткнула ее себе между ног и сладко засопела. Ликоэль молча улыбнулся.

Трое суток, прошедшие после его возвращения из тренировочного лагеря, превратились в настоящую феерию любви. Интенель примчалась к нему уже через час после того, как он переступил порог своего дома. Вероятно, она в его отсутствие настроила сервисио дома на то, чтобы при его появлении ей тут же пришел сигнал. Так что когда Ликоэль, выбравшись из душа, в котором проплескался почти полчаса без перерыва, вошел в столовую, его встретил не только роскошно накрытый стол, но и… обнаженная женщина. Для встречи после долгой разлуки Интенель выбрала образ древней жрицы Богини любви — сэзанки, представ перед ним в одних сандалиях, витых золотых браслетах на руках и тонком золотом обруче, возлежавшем на взбитых в пышную и сложную прическу волосах. Когда Ликоэль пораженно замер, она улыбнулась, явно довольная произведенным эффектом, после чего грациозным движением указала на накрытый стол.

— Ты можешь начать с этого… — а затем, этаким змеиным, предельно эротичным движением опрокинулась на спину, раздвинув, приподняв и чуть согнув в коленях свои великолепные ноги, и хрипло даже не сказав, а пропев: — Или с этого.

Незачем говорить, что до стола они с Интенель добрались только часа через три. Вернее, добрался он, да и то ненадолго. Потому что когда они, наконец, оторвались друг от друга, Интенель жалобно прошептала:

— Что ты со мной творишь… У меня уже просто нет сил.

Тогда Ликоэль, слегка покряхтывая, сумел как-то извернуться и дотянуться до стола, после чего стащил с него на пол пару блюд с фруктами и выпечкой, а также пару кувшинов с соками и вином. Но заняться всем этим они смогли только через полчаса. Потому что в момент, когда он все это доставал, Интенель разглядела его разодранную ее ноготками спину и взволнованно воскликнула:

— О, Боги, я тебя поранила! Тебе срочно требуется помощь!

Ликоэль озадаченно замер, не сразу поняв, в чем дело, а потом покосился на свои грудь и живот, вспоминая места, в которые вонзались Клинки Вооруженного, наносящие раны куда более глубокие и болезненные, чем ухоженные ноготки Интенель, и усмехнулся:

— Чепуха, сейчас оботрусь полотенцем…

— Нет! — вскричала Интенель. — Это я нанесла тебе эти ужасные раны, и я должна исцелить тебя от них. Иди ко мне, я слижу с тебя кровь!

Ну и понятно, чем это закончилось…

В те первые сутки они набрасывались друг на друга одиннадцать раз. А после одиннадцатого Интенель выгнала его в спальню, сама оставшись в изнеможении лежать на полу гостиной, на ковеоле, рядом с неубранным столом.

— Все, уходи, а то я убегу. Ты меня совершенно измучил. Ты что, копил силы на любовь все эти несколько месяцев?

Когда Ликоэль, пошатываясь, ввалился в спальню, на его лице играла довольная улыбка. Ну да, копил. А чем еще ему было заниматься среди нескольких сотен, большую часть суток, грязных и вонючих мужиков, день за днем приводимых инструкторами в до предела измученное состояние?

Нет, на Киоле не было никаких особенных ограничений на занятие любовью с лицами своего пола, так же как, впрочем, и на любые иные «утончения». То есть кое-кто этого, конечно, не одобрял, но большинство относилось к подобному индифферентно. Поскольку общепринято считалось, что любовь — это самое важное в жизни, и если кто-то нашел свою любовь с Деятельным разумным своего же пола или даже с кем-то из, так сказать, братьев наших меньших, так за него следовало только порадоваться. Ведь сколь много в этом мире несчастных, так ни с кем и не нашедших своей любви… Но сам Ликоэль всегда был приверженцем естественного хода вещей. Если Боги или Предтечи создали людям такой аппарат размножения, который требует соединения двух разных полов, и расцветили стремление к продолжению жизни таким чудесным чувством, как любовь, значит, для него, Ликоэля, будет правильным следовать изначальному замыслу Творцов. Кто бы они ни были на самом деле. Так что время от времени случающиеся намеки в его сторону, поступавшие со стороны приверженцев однополой любви, оставляли его равнодушными. А уж когда он попал в руигат…

Как довольно быстро выяснилось, для всех троих Старших инструкторов тема однополой любви оказалась неожиданно весьма чувствительной. Причем настолько, что все трое готовы были без особенных разговоров применить самое неприкрытое насилие к любому, кто попробовал бы предложить им нечто подобное. А обыденное название практикующих подобные отношения звучало в их устах как самое грязное ругательство. Причем, глубинных причин подобного резкого неприятия Ликоэль так и не смог выяснить.

Впрочем, он и не очень старался. Тем более что никаких «утонченных» среди руигат не было. Как выяснилось, при предварительном отборе кандидатов Старшие инструкторы специально обращали на этот вполне себе обыденный и не на что не влияющий с точки зрения любого киольца момент очень большое внимание. Так что, если присовокупить к этому еще и категорическое нежелание посвящать в руигат женщин, в котором все инопланетники были совершенно единодушны, а также режим полной изоляции, в котором находился тренировочный лагерь во время тренировочного цикла, то несложно было понять, что никакой возможности сбрасывать сексуальное напряжение ни у него, ни у вообще кого-либо из числа находящихся в тренировочном лагере не было. Потому-то он и накинулся на Интенель с таким жаром… тем более что и она сама постаралась встретить его, так сказать, в полной и идеальной боевой готовности.

* * *


Следующие два дня прошли в более спокойном ритме. На второй день Интенель допустила его к, так сказать, телу только вечером, заявив, что он за вчерашний день порвал и растянул ей во всех местах все, что только можно. И что вообще она сейчас напоминает себе не женщину, а измочаленную резиновую куклу. Так что ей требуется пара часов в регенераторе на приведение себя в порядок, да и ему стоит немного подлечить разодранную ее ноготками спину и бока, а также и другие искусанные ею части тела. Например… губы. После чего они пойдут на прогулку, во время которой он должен будет ее развлекать. И эта прогулка затянется до вечера. А вечером она еще посмотрит…

Короче, до вечера она, конечно, дотянула. Но с трудом. А ночью показала ему, что, похоже, состояние измочаленной резиновой куклы и есть ее давняя голубая мечта. Впрочем, на третьи сутки Интенель немного подуспокоилась, вследствие чего за третью ночь им удалось поспать около четырех часов. А когда Ликоэль, проснувшись утром, решил приготовить им легкий завтрак, она поприветствовала его порыв вот таким заявлением.

— Куда ты ушел? — капризно изогнув губы, выговорила ему Интенель, появившаяся в гостиной, когда он уже закончил с плоем и кстеками,[10 - Нечто вроде двухслойных тостов.] разложив последние на большую тарелку. — Я испугалась, что ты снова умчался куда-то по своим делам, оставив меня одну.

— Не бойся, — улыбнулся Ликоэль, целуя ее в лоб, — это будет очень не скоро.

— Этого не будет никогда! — тут же заявила Интенель, рассерженно распахнув свои прекрасные глаза. — Ты что, не слышал? Я тебя больше никуда не отпущу.

Мастер молча погладил ее по спине, потом опустил ладонь на ее голую ягодицу и тихонько сжал. Интенель несколько мгновений настойчиво сверлила его рассерженным взглядом, а потом ее глаза подернулись поволокой и она хрипло прошептала:

— Перестань, а то мне сейчас станет не до завтрака. А я такая голодная…

Ликоэль замер, а затем, сделав над собой усилие, отвел руку. Поесть им и вправду не помешает. К тому же у него на сегодня были кое-какие планы, на которых, если они продолжат все то, чем усиленно занимались в предыдущие дни, можно будет смело поставить крест.

— Как? — удивленно вскинулась Интенель. — Ты что, уже от меня устал?

Мастер замер. Она же сама попросила…

— А ну-ка быстро положил руку мне на попу! — сердито скомандовала Интенель…

Короче позавтракали они почти на два часа позже, чем собирались. Впрочем, опасения Ликоэля, что, если они начнут заниматься любовью с утра, обо всех его дневных планах можно забыть, так же не оправдались. Получив еще парочку утренних подтверждений того, что она по-прежнему желанна и любима, Интенель успокоилась и, с аппетитом проглотив все, что он наготовил, насела на мастера с требованием отвести ее куда-нибудь поразвлечься. Так что Ликоэлю удалось, используя, впрочем, весь свой накопленный опыт руководства личным составом, заинтересовать ее поездкой в соседнее поселение, где у него как раз и была запланирована встреча. Впрочем, на самом деле весь его опыт помог мало. И соблазнить Интенель поездкой удалось лишь после того, как он проговорился о том, что одним из тех, с кем он собирается встречаться будет Тиэлу.

— Как? — удивленно округлила глаза Интенель. — Тот самый? Мастер над вкусом?

— Да, он, — кивнул Ликоэль.

— Хм, так вот почему он так надолго исчез? — понимающе протянула Интенель. А потом ее глаза восторженно блеснули. — Слушай, а ты можешь попросить его назвать какую-нибудь из его новых комбинаций моим именем?

— Ну… вероятно, могу, но не буду, — покачал головой Ликоэль.

— Ну, Ликоэль, ну пожалуйста, ну сделай это для меня! — просящее заканючила Интенель.

Мастер покачал головой:

— Извини… если мне потребуется убить ради Тиэлу, я это сделаю, если мне понадобится умереть вместо него — тоже. Но о том, что ты хочешь, я его просить не буду.

Интенель замерла, уставившись на него широко распахнутыми глазами.

— Убить… — зачарованно прошептала она. — Умереть… А ты когда-нибудь это делал?

Ликоэль усмехнулся, припомнив сколько раз он ощущал врезающийся в тело клинок, а потом сколько раз он чувствовал дрожание клинка, входящее в другое напряженное тело и… отрицательно качнул головой:

— Нет.

— Что нет?

— Я еще никого не убил.

— Правда? — Похоже, подобный ответ Интенель разочаровал, и мастер слегка насторожился. Интересно, что такого произошло в мире за время их долгого отсутствия, что понятие «убить» не просто перестало быть запретным, но и начало вызывать столь жадный интерес?

— Но ты пытался? — Да, в голосе Интенель явственно чувствовалась заинтересованность.

— Да, я… предпринимал для этого кое-какие усилия, — нейтрально отозвался мастер. Однако тут же пояснил: — Но до сих пор от моей руки не умер ни один Деятельный разумный.

— А… какое-нибудь животное?

Ликоэль усмехнулся, припомнив, как его первый раз вырвало, когда он прибил камнем скальную крысу. Правда, это не слишком помешало ему через полчаса сожрать ее вместе со всем отделением. А уж зайцев или, скажем, диких керкни[11 - Дикие косули-эндемики.] они трескали за милую душу…

— Животным со мной повезло несколько меньше, чем Деятельным разумным.

— Так ты их убивал? — с каким-то хищным интересом переспросила Интенель.

— Да, — прямо ответил мастер.

— О-о-о, так ты настоящий насильер!

— Кто? — удивился Ликоэль.

— Насильер, — гордо повторила Интенель. — Ты что, не слышал? Это новый модный тренд. Так называют тех, кто практикует насилие. А самые продвинутые воспитывают в себе способность к убийству. Это очень, очень трудно. Надо обладать небывалой силой духа и могучей волей, заставить себя подняться над толпой, отринуть все и всяческие рамки, вырвать из себя навязанный ханжеским обществом…

Мастер, на несколько мгновений слегка обалдевший от того вороха пафосной чуши, что вывалила на него Интенель, торопливо вскинул руку, останавливая ее:

— Так, стоп, как они воспитывают в себе способность к убийству?

— Ну, я не знаю, — Интенель пожала плечами, — я знакома с некоторыми из них, но не слишком близко. — Она слегка сморщила носик. — Если честно, они показались мне немного ненормальными. К тому же у меня есть ты, а я уверена, что ты куда круче их всех вместе взятых. Кстати, кое-кто из них интересовались тобой. Просили меня познакомить. Но я, как и просил этот ваш главный, ну, тот… ну, из «капли»… всем отвечала, что ты находишься в медико-реабилитационном центре, и я не могу с тобой связаться.

— То есть ты ничего не знаешь?

— Конкретно ничего, только слухи. Говорят, они носят острые ножи и на своих мистериях разрезают себе руки и наполняют кровью чаши, а потом окунают в кровь пальцы, мажут ею губы, щеки, умываются ею, а некоторые даже пьют. А еще они выкупают за доступную им долю Общественной благодарности домашних животных, ну и… не знаю, так говорят, но… короче, они их убивают.

— Вот как… — мгновенно посерьезнев, задумчиво произнес Ликоэль. — Прости, мне нужно срочно позвонить.

— Что сделать? — недоуменно произнесла Интенель, но ее возлюбленный уже развернулся и вышел из комнаты. Девушка несколько мгновений недоуменно смотрела ему вслед, а затем сердито фыркнула и отвернулась.

С каждым новым периодом своего отсутствия ее Ликоэль все более и более отличался от того Деятельного разумного, каким он предстал перед ней во время их первой встречи. И чем дальше, тем меньше у нее оставалось возможностей управлять им, заставлять его делать то, что ей нравится, что ей хочется в данный момент. Того, прежнего Ликоэля, признанного мастера, красавчика, с томным взором, вспыхивающего от ее легкого прикосновения, от ее мимолетного взгляда, от намека на ее улыбку, она была способна заставить сделать все, что угодно. Рыдать от страсти и сложиться тряпочкой подле ее ног, цепенеть от горя и, бросив все, мчаться через пол-Киолы по малейшему мановению ее величественного пальчика. Этот же… ушел, оставив ее и не обратив никакого внимания на то, что она принимала знаки внимания от других мужчин. Но стоило ему появиться, как она бросила всех тех, кто, как и прежний Ликоэль, готов был стать ковром у ее ног, и примчалась к нему. А он… он опять ушел, когда решил, что ему надо это сделать. Она же… она, отчего-то вообще перестала обращать внимание на других мужчин. Неужели тот странный человек со смешным именем «адмирал» оказался прав? Она тихонько вздохнула. К чему гадать, когда все равно не угадаешь? Лучше выбросить все лишние мысли из головы и наслаждаться тем, что Ликоэль рядом. Пока он рядом…

— Ну что, ты не передумала знакомиться с «тем самым Тиэлу»? — весело поинтересовался вернувшийся Ликоэль.

— Нет. — Интенель отрицательно качнула головой так, что нимб ее непослушных волос на мгновение окутал голову. — А что такое «позвонить»?

Ликоэль замер, уставившись на нее восхищенным взглядом, а у Интенель сладко заныло сердце. Он — ее, он ее любит и… к Богам Бездны все посторонние мысли!

* * *


До соседнего поселения они, к удивлению Интенель, добрались пешком. Это предложил Ликоэль. А когда она на середине дороги начала капризничать по поводу того, что устала, что у нее болят ноги, что она больше не получает удовольствие от прогулки и что им следует немедленно свернуть к ближайшей стоянке «ковшей», Ликоэль только усмехнулся и… подхватил ее на руки.

— А-ах! — только и сумела выдохнуть Интенель, когда он понес ее вперед, перейдя на легкий бег. А потом она замерла, положив голову ему на плечо и прижмурив глаза от удовольствия. О, Боги, немало мужчин носило ее на руках, и сам Ликоэль когда-то так же не раз выказывал ей подобным образом свою любовь, но… еще ни разу ни у кого на руках ей не было так надежно и… спокойно.

Она долго не могла подобрать описание своим ощущениям. Единственное, что пришло ей в голову, это, наверное, то, что как-то похоже чувствует ребенок, находящийся в утробе матери. Впрочем, и это, вероятно, было не совсем точным сравнением. Ведь большинство известных ей рожавших киолок сильно тяготились своей беременностью и при первой же возможности избавлялись от плода, перекидывая его в «искусственное чрево». Но откуда-то, может быть, из чудом доживших до этих дней детских сказок или древних легенд осталось уже почти исчезнувшее ощущение того, что утроба матери — самое защищенное и безопасное для ребенка место во Вселенной…

А в следующее мгновение Интенель в некоторой панике подумала: это что же она, та, которая была способна вертеть практически любым мужчиной и очень многими из женщин, как ей только заблагорассудится, сейчас сама, пусть и в мыслях, неожиданно поставила себя перед Ликоэлем в позицию ребенка? То есть того, кто еще не является Деятельным разумным и потому занимает по отношению к взрослому Деятельному разумному подчиненное положение? Да как это возможно? Но… несмотря на все эти, вроде как, весьма неприятные и даже унижающие ее мысли, а также все ее усилия разозлиться, Интенель отчего-то все никак не могла вызвать у себя достаточное возмущение. Нет, что-то такое было, некое ощущение неудобства, но от него, скорее, хотелось избавиться, чем… раздуть.

— Что такое, маленькая моя? — переходя на шаг, встревоженно спросил Ликоэль. — Что случилось? Вспомнила что-то неприятное?

— Как ты меня назвал? — ошарашенно переспросила Интенель. Он что, прочитал ее мысли?

— Маленькая моя. Тебе не нравится?

Интенель подняла голову и несколько мгновений смотрела ему прямо в глаза. Он был весь такой… сильный, твердый, и хотя его руки держали ее очень нежно, она чувствовала, что вырвать ее из них возможно только оторвав эти самые руки. И… что на всей Киоле очень и очень мало тех, кто хотя бы гипотетически способен на это. А потом прошептала:

— Нет. Называй меня так, как тебе хочется, любимый, и… опусти меня.

— Ты устала так сидеть? Я могу нести тебя как-нибудь по-другому.

— Нет, — рассмеялась Интенель. — Я не устала. Я готова даже жить у тебя на руках. Но сейчас я хочу просто идти рядом с тобой. Все равно куда. То есть туда, куда тебе это нужно. Да, имей в виду: когда я сказала, что больше никуда тебя не отпущу — это было абсолютной правдой. Куда бы ты ни отправился — на другой континент, на полюс, на Олу, я буду рядом. И не буду тебе обузой. Я тебе это обещаю.

Ликоэль остановился и осторожно опустил ее на землю. Его взгляд отражал легкую растерянность.

— Интенель, я… — осторожно начал он. Но она рассмеялась.

— А вот как добиться того, чтобы я отправилась с тобой, но не была тебе обузой — решать тебе, любимый. Особо я тебя не тороплю, но ведь у нас не очень много времени, не так ли? Так что ты уж придумай что-нибудь. Или посоветуйся со своим… как же его… а — «адмиралом». Уж он-то сумеет придумать, как все правильно сделать. — И она счастливо рассмеялась.

* * *


До поселения они добрались во второй половине дня. Тиэлу и остальные ждали их поблизости от дальней террасы, расположенной за пределами поселения, у крохотного лесного озерца, берега которого были укутаны зарослями зеркального лотоса.

Когда Ликоэль с Интенель приблизились, из густых зарослей плюща, густо обвивших величественное дерево, росшее в трех десятках шагов от террасы, высунулся Тиэлу и приветственно махнул рукой. Интенель бросила на мастера удивленный взгляд.

— А зачем нам идти в… лес, если можно с комфортом устроиться на террасе?

Ликоэль улыбнулся и пожал плечами. А что тут скажешь, если у них с Интенель явно разные представления о том, что такое комфортно. Вот он, например, ничуть не сомневается, что мужики в зарослях устроились вполне себе комфортно, но покажется ли этот комфорт Интенель достаточным?

Как оказалось — вполне. Более того, она даже пришла в восторг от того, как они здесь устроились. В сотне метров от опушки руигат отыскали небольшую поляну, вокруг которой тесно стояли довольно высокие деревья, отбрасывающие на поляну достаточно густую тень. В центре поляны несколькими взмахами клинка Вооруженного был взрезан и закатан к краям поляны дерн, а на освобожденном от него пространстве разложен веселый костерок. Аккуратно же скатанные в рулон валики дерна были накрыты парой весьма знакомых предметов.

— А где вы взяли вспененные коврики? — удивился Ликоэль, усадив Интенель на скатанный валиком и накрытый ковриком дерн и подойдя к Тиэлу.

— Заказали через «цилиндр», — усмехнулся тот. — Я перед отлетом из лагеря скачал в память коммуникатора немало интересных и способных пригодиться кодов. Полезная привычка при моей профессии, знаешь ли.

— А-а-а, вот оно что, — протянул Ликоэль. Код любого предмета, устройства или вкусовой либо светозвуковой комбинации, созданных на Киоле, сразу после создания помещался в общепланетный банк данных, доступ к которому имел любой Деятельный разумный. Так что, зная код, можно было запрограммировать любой «куб» или «цилиндр» на создание дубликата необходимой тебе вещи, предмета, устройства или, скажем, блюда.

— Ну а какие у нас ближайшие планы?

Тиэлу посмотрел на Ликоэля задумчивым взглядом.

— Ну-у… сначала, как ты помнишь, мы планировали просто провести приятный вечер, а также обменяться идеями о том, как нам научить Киолу жить с руигат. Но пару часов назад мне на коммуникатор позвонил адмирал и попросил помочь разобраться с одним вопросом.

Ликоэль понимающе кивнул.

Когда он сообщил адмиралу о пресловутых насильерах, тот ненадолго задумался, а затем произнес:

— Хм, это очень плохая тенденция. — После чего подумал еще и, покачав головой, решительно произнес: — Я думаю, мы должны заняться этой проблемой.

— Мы? — осторожно переспросил Ликоэль.

Адмирал усмехнулся:

— Да, ты прав, нашей вины в том, что на Киоле воцарилась такая вакханалия, немного. Если бы информация о нас и вообще обо всем проекте Алого Беноля не была бы обнародована таким образом, или хотя бы те силы в руководстве Симпоисы, которым так не терпелось свалить Алого, попытались бы просчитать отдаленные последствия именно такой своей атаки на Беноля, общество Киолы вряд ли бы подверглось такому потрясению. Но Желтый Влим настолько боялся Алого, что попытался нанести его репутации максимальный ущерб, не взирая ни на что, то есть сделать его в глазах киольцев настоящим чудовищем. — Адмирал покачал головой. — Но он забыл о природе людей. Порочное и запретное несет в себе налет привлекательности, и потому часть общества не только не ужаснулась озвученному, но и потянулась к нему. Так что наша вина в том, что сейчас общество Киолы так корежит, куда меньше, чем, скажем, того же Желтого. Поэтому мне понятно твое удивление. — Он сделал паузу, потер рукой лоб, вздохнул и закончил: — Но мы все равно должны попытаться что-то сделать с насильерами. Хотя бы потому, что на Киоле просто нет никакой другой силы, способной с этим справиться. Хоть как-то.

Ликоэль понимающе кивнул:

— А также потому, что это пришлось бы по душе Бенолю. Впрочем, тебе все еще пока лучше не появляться на людях. Я подумаю, кому можно это поручить…

Так что Тиэлу, видно, и оказался тем, кому адмирал поручил разобраться, что делать с этими насильерами. А что, вполне разумный выбор. Мастер над вкусом довольно известен, что должно побудить этих самых насильеров пойти на контакт с ним. Ну и… они с Интенель как раз шли на встречу с ним, так что у Тиэлу есть возможность получить первоначальную информацию прямо из первых рук.

— А знаешь, — задумчиво произнес Ликоэль, — мне тут пришло в голову, что эти самые насильеры вполне могут оказаться тем инструментом, с помощью которого мы можем начать учить Киолу жить с руигат. Судя по тому, что мне рассказала о них Интенель, они вряд ли будут выглядеть в глазах большинства Деятельных разумных хоть сколько-нибудь привлекательно. Понимаешь, о чем я?

— По-моему — да, — медленно кивнув, произнес Тиэлу. — Но сначала надо разобраться, что они из себя представляют на самом деле. Слухи могут ходить разные. Сам знаешь, что говорят о нас, руигат… — После чего улыбнулся и, указав подбородком в сторону Интенель, с крайне недовольным видом восседавшей на том месте, куда усадил ее Ликоэль, закончил: — И вообще, по-моему, тебе следует как можно быстрее вернуться к твоей спутнице. А то ты рискуешь нарваться на крупные неприятности.

— О, Боги Бездны, ты прав! — вскинулся Ликоэль. — Идем со мной, иначе, похоже, я могу не пережить ее возмущение.

И они двинулись в сторону Интенель, которая смерила Ликоэля крайне недовольным взглядом. Но тот, скорчив крайне виноватую рожу, тут же попытался отвлечь подругу, переключив ее внимание со своей опростоволосившейся персоны на другую, как он надеялся, не менее интересную для нее тему, громко спросив приятеля:

— И чем ты нас сегодня собираешься попотчевать?

— О-о-о это будет совершенно особенное блюдо! — воодушевленно воскликнул Тиэлу, моментом уловив хитрость Ликоэля. — Оно называется… — Тут мастер над вкусом напрягся и с некоторым трудом произнес: — Архиерейская уха.[12 - Архиерейская уха — блюдо, которым автора угощали на Оке, в Рязани. Представляет из себя тройную уху, сделанную на индюшином бульоне.]

— Как? — удивленно переспросила Интенель, явно заинтересовавшись столь необычным названием.

— Архиерейская уха, — снова повторил Тиэлу.

— Это ваше новое вкусовое сочетание?

— Оно не мое, вернее, не совсем мое. Я внес кое-какие изменения в его рецептуру, но основа ее предоставлена мне Товарищем старшим инструктором.

— А кто это? — удивилась Интенель.

— Он — один из тех, кто выдернул меня из медико-реабилитационного центра, — пояснил Ликоэль. — Такой высокий, с голубыми глазами.

— Инопланетник? — удивилась Интенель. — Но… разве они разбираются во вкусовых оттенках?

— Мне показалось — да, — уважительно произнес Тиэлу. — К тому же это блюдо — не лично разработанный им вкусовой код, а традиционная, причем, насколько я понял, праздничная еда его родины.

— Хм. — Глаза Интенель возбужденно заблестели. — Вы правы, мастер, это будет интересно попробовать. Тем более что к нему приложили руку и вы.

Тиэлу молча поклонился и отошел. А Интенель встрепенулась, окинула поляну удивленным взглядом и, повернувшись к Ликоэлю, озадаченно спросила:

— Но я не вижу «куба». Как же мастер собирается готовить это блюдо?

Ликоэль пожал плечами:

— Не знаю. Давай подождем и посмотрим.

На самом деле он лукавил. Горевший костер и установленные по обеим его сторонам рогульки ясно показывали, как мастер над вкусом Тиэлу собрался готовить это странно называющееся блюдо. Уж что-что, а приготовить пищу в полевых условиях был способен любой руигат. И хотя в лагере разводить костры до последней ночи было категорически запрещено, но во время маршей и полевых выходов все они готовили пищу на открытом огне.

Впрочем, на маршах костры были не такие, как на этой поляне, а очень небольшие. Чаще всего их разжигали в выкопанных ямках или, там, скальных расщелинах, причем, за этим инструктора следили очень строго… В боевой шлем каждого руигат был встроен разведывательно-прицельный комплекс или РПК, позволяющий засекать и обрабатывать тепловые, звуковые, запаховые и еще полдесятка иных сигнатур, так что костер требовалось разводить таким образом, чтобы сенсоры этого комплекса не улавливали тепловое изучение костра уже шагов за тридцать от него. Хотя для соблюдения этих условий частенько надо было буквально встать на уши, мало-помалу подобными навыками овладели практически все. В основном потому, что в случае несоблюдения данного требования инструктор, который с помощью собственного РПК проверял, на какой дистанции комплекс засекает костер, объявлял отделение «демаскированным». После чего оное по умолчанию считалось попавшим под удар, и инструктору оставалось только объявить процент потерь. А он никогда не был менее половины.

Хотя и таких заскоков, когда одному из отделений объявили, что потери составляют восемьдесят процентов, так же было не особо много… Тогда парням, которым назначили такие потери, пришлось через два дня после подобного «залета» вместо дня отдыха несколько раз проходить стандартный десятикилометровый (как они к концу обучения начали его называть, «разминочный») маршрут, волоча на загривке по четыре своих товарища. Потому что с самого начала, с первого тренировочного лагеря, в головы новобранцев вбивалась мысль, что руигат своих не бросают, и с боевого задания обязательно должны вернуться все, кто на него ушел. В живом или, если не повезет, мертвом виде. Ибо точно понять, действительно ли боец убит, или просто без сознания, в горячке боя часто невозможно. Так что если убитых не выносить — есть вероятность оставить на месте боя кого-то из живых. Вот ребятки и имитировали весь день перенос «тел убитых», меняясь после каждой десятикилометровки. Восемьдесят процентов потерь как раз и означали, что двадцать процентов выживших волокут на себе всех «условно погибших». И они бегали до тех пор, пока все по очереди не перетаскали на себе все тела причисленных к таковым. В лагерь они тогда еле приползли…

Однако сейчас Тиэлу разложил костер, очень похожий на те, которые они зажгли в последнюю ночь в лагере. То есть его пламя было практически открытым и, кроме необходимой для приготовления пищи температуры, одаривало всех присутствующих еще и своей своеобразной красотой вырвавшейся на свободу первобытной стихии. На Интенель бьющиеся языки пламени, похоже, подействовали завораживающе: она прижалась к Ликоэлю и уставилась на огонь, надолго затихнув. И просидела так до того момента, пока на поляне не появились действующие лица. Это были трое руигат, поднявшиеся по косогору от озера.

— Что это они несут? — удивленно спросила Интенель, когда парни подошли к костру.

— Это? Котел и… рыба?

— Рыба? — Интенель слегка наморщила лоб, вглядываясь в то, что представлялось ей парой каких-то непонятных бело-серых веретен, но тут ее глаза внезапно расширились и она пораженно прошептала: — Вы… вы ее убили?!

— Кого?

— Рыбу!

Парни, усмехнувшись, переглянулись. После чего один пояснил:

— Ну… у нас это называется «поймать и выпотрошить».

— Но вы же поймали ее живой? — не согласилась Интенель.

— Ну, да.

— А потом она стала мертвой, — заявила девушка. — Значит, вы ее убили. Значит, — тут она обвела всех присутствующих, — вы — насильеры.

Ликоэль с Тиэлу обменялись быстрыми взглядами, после чего Ликоэль мягко спросил:

— Кстати, Интенель, ты говорила, что эти самые насильеры интересовались мною?

— Забудь о них! — категорично отрезала Интенель. — Я не собираюсь больше встречаться с ними и тебе не позволю. Они — не настоящие насильеры, а просто манерные выпендрежники и ничего более. Настоящие насильеры — вы.

— Ну, меня-то они, в общем, не особенно интересуют, — поспешно продолжил Ликоэль, — но я рассказал о них Тиэлу, и мастер выразил желание познакомиться с ними поближе.

— Мастер? — Интенель удивленно воззрилась на него. Тот несколько смущенно улыбнулся:

— Да, мне хотелось бы посмотреть на их обряды. Судя по тому, что мне рассказал Ликоэль, вполне возможно, они просто не совсем верно интерпретируют некие древние обычаи приготовления пищи. А я в последнее время интересуюсь таковыми. Сами видите. — И он кивнул в сторону котла, подвешенного над костром.

— Вы… — Интенель запнулась и несколько раз перевела взгляд с костра и висящего над ним котла на пару рыбин, лежащих на траве рядом с костром, а затем с восхищенным придыханием продолжила, — вы собираетесь готовить эту вашу арх… ахри-ри… а-а-а, короче это ваше блюдо древним способом? То есть на открытом огне?

— Да, — кивнул Тиэлу.

Из горла Интенель вырвался восторженный крик:

— О-о, Ликоэль, я тебя люблю! — Она повисла у него на шее, едва не задушив любимого, а потом уставилась своим возбужденным взглядом ему прямо в глаза и прошептала: — У меня еще никогда в жизни не было такого приключения!




Глава 11


— Вы — Тиэлу?

Мастер над вкусом молча кивнул. Стоящий в проеме двери Деятельный разумный весьма впечатляющих габаритов сделал шаг назад и приглашающее махнул рукой. Тиэлу наклонил голову и шагнул внутрь прохода… сразу же упав на пол и перекатившись вперед и вбок. По пути он взмахом ног опрокинул на привратника второго Деятельного разумного, скрывающего за приоткрытой дверью, и добавил тому подъемом стопы по нижним ребрам, после чего попытался вскочить на ноги. Однако сразу сделать этого не удалось. Красивая накидка из миссированного кантароеля, которую он сегодня надел, зацепилась за какую-то хрень, висящую на стене, и Тиэлу повело влево. Он отчаянно дернулся, разрывая накидку и чувствуя, что не успевает, подставляется, что еще доля секунды, и в его тело с противным чмоканьем вонзится клинок, или оно вздрогнет от удара баллистического луча, а затем… медленно разогнулся, озадаченно уставившись на два тела, все еще валяющихся у самого входа.

Тиэлу сделал осторожный шаг назад и, продолжая удерживать в поле зрения эту парочку, быстро огляделся. Никого. Он снова перевел взгляд на привратника, в настоящий момент со стоном пытающегося подняться. Второй, который до того, как мастер шагнул внутрь, таился за дверью, шумно сопя, елозил где-то под ногами, бестолково возя по полу темным мешком, который он держал в руках.

— Ну и что все это означает?

Привратник, держащийся рукой за бок, поднял на Тиэлу страдальческий взгляд.

— Мы… это… мой собрат должен был надеть вам на голову мешок.

Тиэлу недоуменно посмотрел на второго. Тот слегка очухался и теперь сидел, уставившись на Тиэлу испуганно и… восхищенно что ли. Странноватый какой-то взгляд был, непонятный.

— И зачем? — поинтересовался Тиэлу, решив пока не форсировать ситуацию. Судя по результатам только что закончившейся спонтанной схватки — эти двое ему не соперники. Более того, если считать уровень подготовки этой парочки за стандартный для всей компании, насильеры ему не соперники даже при десятикратном превосходстве. Так что разносить здесь все «вдребезги пополам» как это называл Товарищ старший инструктор Воробьев, пока вроде как не требуется. Похоже, все дело в некотором недопонимании, и причинять ему серьезный вред никто особенно не собирался.

— Никто из непосвященных не имеет права увидеть лицо Примара, — уныло протянул привратник.

— И что, для этого непременно надо было внезапно набрасываться на меня? Особенно, учитывая, что я пришел сюда по приглашению, а не просто с улицы.

— Ну… — Привратник покосился на парня с мешком, уныло вздохнул и пояснил: — Нет, но мы всегда так делали.

— И зачем?

— Так прикольно… — Привратник криво усмехнулся. — Все пугались. Поголовно. Начинали орать, большая часть вообще обмачивалась. Мы потом заставляли их вытирать мочу. Причем, своими же шмотками. Ну, прежде чем пропустить дальше.

— Хм, поня-ятно, — протянул Тиэлу. Мальчики просто развлекались. Как же быстро у некоторых произошла деградация ценностного аппарата. И ведь года не прошло с тех пор, как они гордились своей принадлежностью «к великой цивилизации, еще тысячелетия назад отринувшей путь насилия», а сегодня уже получают удовольствие, унижая других.

— А те, кто обосрались, были? — насмешливо поинтересовался он.

— Ну да. — Привратник довольно осклабился. — Эти — самые прикольные. Мы их прямо в таком виде к Примару отправляли.

— И что, ему нравилось, что они воняли? — удивился Тиэлу.

— Это — запах страха, — поучающе произнес привратник, похоже, повторяя чьи-то слова. — Он будоражит кровь сильного и парализует слабого.

— А по-моему — обычная вонь, — фыркнул Тиэлу. — Ладно, как я понял, ваш Примар за этой дверью? Тогда я пошел.

Привратник дернулся и растерянно обернулся ко второму.

— Но… никто из непосвященных не может увидеть Примара.

— Я не никто, — благожелательно пояснил мастер, — так что мне можно. Впрочем, — он прищурился и окинул взглядом все еще сидящих на полу двоих горемык, — можете попробовать не пустить меня. Вот только… на этот раз сдерживаться я не буду.

И тут в их беседу с привратником вмешался второй, до сего момента сидевший молча.

— Ты — руигат? — с едва сдерживаемым восторгом в голосе спросил он Тиэлу.

— Да, — кивнул мастер и, развернувшись, двинулся к двери, ведущей внутрь дома. А то что-то он как-то подзадержался в прихожей.

Примар, как именовали его двое у входа, обнаружился в главном зале. Вообще, весь этот дом представлял из себя строение, выполненное в стиле эпохи Криши, среди архитекторов называемой «стилем семи симметрий». Нет, Тиэлу не был таким уж знатоком архитектурных стилей, но перед тем как он отправился на назначенную ему встречу, сформированная адмиралом группа руигат провела большой комплекс мероприятий по ее информационному обеспечению. Место встречи тщательно изучили, в Сети были найдены внутренние планы дома и снимки интерьеров, а также подняты архивы запросов сервисио особняка на строительные материалы и технику. На их основе было смоделировано несколько вариантов возможного изменения внутренней планировки, организовано наблюдение за входом и выходом, проведен поиск дополнительных и скрытых выходов и вообще сбор всей доступной информации. Вот тогда-то он и услышал об этой эпохе и этом стиле.

Кроме того, выяснилось, что группа насильеров, которая обратилась к Интенель, далеко не единственная. Подобные группы существуют и в других поселениях, хотя, далеко не во всех, и время от времени контактируют друг с другом. Впрочем, не слишком плотно — сообщества насильеров по большей части оказались довольно обособленными. Но за несколько дней наблюдения удалось выйти на след еще трех групп насильеров. И ниточки контактов тянулись и дальше. Причем одна из них тянулась в сам Иневер…

А вообще, у Тиэлу, сложилось мнение, что адмирал и Старшие инструкторы решили использовать всю эту ситуацию для того, чтобы обкатать руигат на подготовке и проведении реальной операции. В том же, что его визит к насильерам совершенно точно является началом некой операции, мастер абсолютно не сомневался.

Так вот Примар обнаружился в главном зале. И не один. Сам зал выглядел довольно… своеобразно. Прямо по центру его расположился большой овальный стол, за дальней от входа стороной которого восседало (не сидело, а именно восседало) семь Деятельных разумных, одетых в красные балахоны с капюшонами, полностью скрывавшими лица. Интерьер зала, по сравнению с теми снимками, которые группа информационного обеспечения накопала в Сети, изменился довольно заметно. Нет, сама форма стен и колонн осталась прежней, но вот их внешний вид изменился кардинально. Вместо величественного белого с золотом орнамента стены оказались покрыты каким-то грязно, с подтеками нанесенным составом кровавого оттенка. То там, то тут в хаотичном порядке на них красовались длинные зигзагообразные, с неровными краями разрезы, вызывающие ассоциацию с рваными ранами. Между некоторыми колоннами свисали полотнища то ли знамен, то ли портьер, выдержанных в тех же кровавых тонах, но по цвету чуть темнее, чем на стенах, и также расцвеченные нанесенными черным цветом зигзагами-ранами. Кроме того, по стенам и колоннам были закреплены несколько светильников, стилизованных под факелы. Причем, их иллюзорное пламя так же имело темно-кровавый оттенок, отчего все помещение казалось погруженным в полутьму, но все детали при этом были довольно хорошо различимы. Похоже, дизайнер, создававший этот интерьер, изо всех сил пытался создать в зале этакую тяжелую и гнетущую атмосферу. И ему это удалось. Наверное. Потому что на Тиэлу эта атмосфера подействовала совсем не гнетуще, а наоборот, мобилизующее. Заставив его внутреннего зверя, который жил в любом из руигат, насторожится и ощетинится.

— Как ты посмел войти к Примару, не скрыв глаза? — вскричал «балахон», сидевший с левого края, вскакивая на ноги и выхватывая откуда-то из-под своего одеяния… Тиэлу даже сразу не поверил своим глазам, ибо этот вскочивший выхватил ни что иное, как клинок. Причем, судя по его поведению и тому, что клинок был выхвачен одновременно с угрозой, этот Деятельный разумный (хотя в последнем у Тиэлу, да и у всех, кто принимал участие в подготовке этой операции были некоторые сомнения) намеревался, как минимум, угрожать им другому Деятельному разумному. И это показывало, что насильеры продвинулись по пути насилия куда дальше всех остальных на Киоле. Ну конечно, исключая руигат. Ибо клинок в руках этого левого отнюдь не выглядел как некий обычный инструмент типа кухонного ножа или ножа для резьбы по дереву, который собирались использовать не совсем по назначению. Нет, он был явно создан специально для того, чтобы, как минимум, проецировать угрозу: весь какой-то странный, вычурно-зловещий, украшенный различными выступами, шипами, зубьями и всем таким прочим. Короче, несмотря на свою угрожающую внешность он, похоже, не был пригоден ни на что, кроме как попугать. По-настоящему опасный клинок, как правило, имеет очень чистые и простые формы…

Мастер над вкусом напрягся. Похоже, без еще одного урока не обойдется. Хотя, судя по тому, как этот «балахон» держит свою… ну назовем это художественной поделкой, ибо ни на что большее она не тянет, преподать ему урок будет не намного сложнее, чем той парочке у входа. Нет, ножевой бой Тиэлу знал куда хуже руигат первых выпусков, которые именно с него начинали обучение обращению с оружием, но рукопашку-то им преподавали вполне серьезно. А ножевой бой — неотъемлемая часть рукопашки. Так что драться как с ножом, так и против ножа Тиэлу явно должен куда лучше, чем этот странный тип. А вот его противник, судя по хвату и конфигурации напряженных мышц предплечья, наоборот, не имел о ножевом бое вообще никакого представления… Однако на этом этапе все разрешилось вполне мирно.

— Хе-хе-хе-хе… — несколько визгливо засмеялся «балахон», сидевший по центру. — Я так и думал, что эти двое окажутся не способны надеть на руигат мешок. — Он поднял руку и величественно махнул ладонью, после чего вскочивший на ноги «балахон» нехотя опустил нож и шмякнулся обратно на свое кресло, продолжая, впрочем, сверлить Тиэлу злобным взглядом из-под капюшона.

— Приветствую тебя в обители насильеров, руигат. — Так же величественно, как он размахивал руками, заговорил центральный «балахон». — Долгие тысячелетия мы были единственными, кто хранил на Киоле тайну практикования насилия. Именно нам цивилизация Киолы обязана тем, что среди населяющих ее деятельных разумных все еще сохранился дух…

Тиэлу перестал слушать эту пафосную чушь уже на третьей минуте. Первые две он еще добросовестно внимал, пытаясь выудить из вязи величественных благоглупостей хоть какую-то полезную информацию, а потом просто замер, почти отключившись от изливающегося на него потока сознания и соскользнув в состояние «снайпера», как это у них называлось. Ну, это когда ты отключаешься от восприятия отдельных объектов или звуков, а начинаешь воспринимать как бы всю картину целиком, вроде как растворяясь в окружающем мире и становясь его частью. В этом случае человек не только начинает замечать гораздо больше деталей, причем, в том числе и тех, на которые в обычном состоянии даже не обратил бы внимание, но и способен гораздо легче обеспечивать долгую неподвижность собственного тела. Оно вроде как расслабляется и не только легче переносит неподвижность, но и еще приходит в такое состояние, при котором способно довольно долго не требовать отправления естественных надобностей. И вообще, окружающие почему-то замечают впавшего в такое состояние гораздо хуже обычного.

Среди старших руигат ходили слухи, что Товарищ старший инструктор однажды пролежал так, замаскировавшись, более шестнадцати часов. Причем, все это время курсанты старательно искали его в заданном квадрате. И не нашли. А когда он на их глазах поднялся со своей лежки, то выяснилось, что по нему едва только не ходили, а парочка курсантов даже оросила один из вплотную прилегавших к нему камней естественными, так сказать, выделениями своего организма…

Но Тиэлу сейчас требовалась не незаметность, а именно общая сосредоточенность и внимательность к деталям. Что же касается речи центрального «балахона», то кроме мастера ее сейчас слушало еще несколько человек. Более того, она еще и записывалась. Так что если в ней и имеется некая полезная информация, то ее непременно извлекут и без него. А вот такого угла обзора внутренних помещений, как у него, у сидящих за «окнами», подключенными к камерам, разбросанным по его одежде, все-таки нет. Да и не только в зрении дело…

— Да посмотрите же, Примар, он вас совершенно не слушает! — снова взвился на ноги крайний слева.

Центральный «балахон» запнулся и уставил на мастера сердитый взгляд.

— Тебя не интересует то, что я говорю?

— Нет. — Тиэлу, мгновенно выскользнувший из состояния «снайпера», едва только внешняя обстановка изменилась, тут же натянул на лицо слегка скучающее выражение и покачал головой.

— Да как ты смеешь?! — заорал все тот же левый, снова вытаскивая свою художественную поделку. Тиэлу деланно утомленно вздохнул.

— Мне сказали, — скучающим тоном начал он, — что если я приду к указанному времени в некий дом, то познакомлюсь с людьми, которые практикуют насилие. Я пришел. И что же увидел? Декорации, вычурные, но безвкусные художественные поделки, — он кивнул на клинок, который сжимал в руке левый, — и слова, слова, слова…

— Так ты хочешь увидеть настоящее насилие? — шелестящим шепотом произнес еще один «балахон», сидевший по правую руку от центрального.

— А зачем еще я, по-вашему, сюда явился? — усмехнулся Тиэлу.

* * *


На самом деле наглость, которую он демонстрировал, вовсе не была его собственным выбором. Еще за пару дней до наступления назначенного ему времени посещения, адмирал собрал то, что он назвал «группой планирования», на которой, к удивлению Тиэлу, они стали обсуждать разные «модели противодействия противника». Мастера подобный подход удивил и даже слегка покоробил. Ему что не доверяют, считают, что он не сможет достойно представить руигат на встрече с этими насильерами? Впрочем, высказывать все это вслух он не собирался, но адмирал мгновенно заметил его состояние и всего парой вопросов вытянул на откровенность. А затем, когда мастер высказал ему свое… ну назовем это недоумением, мягко спросил:

— А как ты думаешь, Тиэлу, зачем ты идешь на эту встречу?

— Собрать информацию.

— Верно, — улыбнувшись, кивнул адмирал, — а еще?

— Ну… — Тиэлу задумался. — Не знаю. То есть я представляю, зачем мы вообще выходим на контакт с насильерами…

— И зачем же?

— Насколько я понял, вы считаете, что насильеры представляют ту часть Деятельных разумных, которые оказались не просто подвержены вспышкам насилия, а… ну, скажем, очарованы им. То есть они единственные, кто целенаправленно практикуют его. И вы видите нашу задачу в том, чтобы остановить их.

Адмирал, улыбаясь, кивал все время, пока Тиэлу рассказывал ему свое понимание того, зачем они связались с насильерами, но когда мастер закончил, практически немедленно спросил:

— А как?

Тиэлу задумался. Ямамото молча смотрел на него. Наконец мастер вздохнул и произнес:

— Я не знаю.

Адмирал прикрыл глаза. На его лице по-прежнему блуждала мягкая улыбка. Тиэлу молча смотрел на лидера всех руигат. Он сам впервые начал так близко общаться с Ямамото только с того момента, когда тот позвонил ему и попросил помочь собрать кое-какую информацию о новом модном тренде среди некоторых Деятельных разумных Киолы, известном как движение насильеров. Поэтому адмирал Ямамото все еще был для него большой загадкой. Впрочем, среди руигат вообще было очень мало тех, кто мог бы сказать о том, что много общался с адмиралом. Ну, кроме легендарных Старших инструкторов. Но то уважение, которое питали к нему все старшие руигат поголовно, а также ощущение силы и… — мастер даже не знал, как обозначить то, что он ощущал, общаясь с адмиралом: крайне приблизительно это можно было бы сформулировать как абсолютную уверенность в правильности и… необходимости того, что делает или предлагает сделать этот человек, — заставляли Тиэлу с крайним вниманием относится ко всему, что он ему говорил.

— Понимаешь, Тиэлу, мы вернули в ваш мир насилие. Это не было нашей целью. Цель, как ты знаешь, у нас совершенно другая. Но ни мы, ни кто-либо другой никогда не смогли бы ее достичь, если бы, как того требует идеология всей вашей цивилизации, продолжали отказываться от насилия. На самом деле мы пока не знаем, способны ли мы вообще достигнуть той цели, ради которой Алый Беноль перенес нас на Киолу, и которую мы теперь воспринимаем как свою собственную… — Тут Тиэлу едва удержал себя от того, чтобы возмущенно вскинуться. На протяжении всего обучения им твердили изо дня в день: «Вы — руигат, вы — чистая, незамутненная сила этого мира, для вас не существует ничего невозможного». И в конце концов мастер убедился, что так оно и есть. И вот самый главный из руигат говорит ему…

— Поверь мне, — заметив его возмущение, улыбнулся Ямамото, — я знаю, что говорю. Подумай сам, сколько пусть и не настолько хорошо подготовленных, как вы, но все же достаточно обученных насилию солдат может ждать нас на Оле. Десятки тысяч? Сотни? Миллионы? А может, десятки миллионов? Сколько оставили те, кто захватил Олу, для ее контроля?

Тиэлу окаменел, ошарашенный обрушившимися на него цифрами. Никто из них никогда не задумывался над тем, что встретит их на Оле. Вернее нет, не так — задумывались, конечно, но как-то легко, совсем по-простому: мол, нет и не может там быть никого, кто способен сравниться с такими крутыми парнями, как они. И уж если глупые Избранные, не представляющие себе, что такое человек, серьезно, по-настоящему обученный насилию, скорее всего, потерпят неудачу, то уж они-то…

— Но…

— Не волнуйся, Тиэлу, — мягко остановил его адмирал. — Мы — те, кого привел на Киолу Алый Беноль, — представляем большинство трудностей, с которыми нам придется столкнуться. И если бы у нас не было шансов, мы никогда бы не взялись за это дело. На самом деле мы способны справиться почти со всем, что нам может противостоять, только для этого потребуется разное время. И… мы отвлеклись от темы.

— Да, извините, — слегка стушевался мастер.

— Это я должен просить у тебя прощения за это, потому что именно я и увлек наш разговор в сторону, — снова мягко улыбнулся Ямамото. — Но оставим извинения и продолжим. Так вот, мы вернули насилие на Киолу, и потому на нас лежит часть вины за то, что сегодня здесь творится. О-о, только часть, и небольшая. — Адмирал вскинул руку, останавливая возмущенные слова готовые сорваться с губ Тиэлу. — Я вовсе не склонен нагружать свою совесть чужими ошибками или преступлениями. Уж мы-то понимаем, что насилие в жизнь Деятельных разумных Киолы могло бы и, более того, должно было бы вернуться куда менее болезненным способом, чем это произошло. Но того, что случилось, уже не изменишь.

Тут Ямамото сделал паузу, а потом твердо произнес:

— А вот исправить то, что можно исправить — наш долг. — Он снова улыбнулся и закончил: — Тем более что в процессе этого исправления мы можем немного развеять всю ту ложь, которой облили руигат, когда топили Алого Беноля. И твоя задача состоит в том, чтобы подготовить возможность этого.

— И как я должен это сделать?

— Во-первых, ты должен собрать максимум информации о насильерах. Судя по тому, что мы уже о них знаем, они — крайнее воплощение преклонения перед насилием, которое пока охватило не слишком большую часть Деятельных разумных Киолы. Но эта зараза может распространиться так широко, что окажется способна окончательно обрушить вашу цивилизацию. — Ямамото вздохнул. — К сожалению, полное искоренение насилия из вашей жизни заодно избавило вас и от здорового иммунитета к его крайним формам. А насильеры стоят на пути именно к таким формам, поскольку, как следует из того, что мы уже знаем о них, они практикуют его крайне извращенными, почти ритуальными способами. — Ямамото выдержал еще одну паузу, тяжело вздохнул и покачал головой. — Прекрасная подруга нашего Ликоэля об этом не говорила, но я не исключаю того, что они практикуют нечто вроде человеческих жертвоприношений или даже каннибализма.

— Что?! — Тиэлу изумленно вытаращил глаза. Адмирал вздохнул:

— Вероятность этого, к сожалению, не слишком велика.

— К сожалению?!! — Тиэлу вскочил на ноги.

— Сядь, — негромко, но твердо приказал Ямамото, и мастер почувствовал, как его ноги, будто сами собой, подогнулись, и он рухнул обратно на свое место.

— Так вот, повторяю, вероятность этого, к сожалению, не слишком велика. Но она есть. И теперь ты можешь сам оценить, как ты отреагировал бы на подобное, если бы узнал об этом в процессе разговора. Без подготовки. Как ты считаешь, подобная реакция поспособствовала бы твоей миссии, либо наоборот, заметно осложнила бы ее? — И адмирал мягко улыбнулся.

Мастер почувствовал, что краснеет, но адмирал сделал вид, что не заметил его смущения и продолжил:

— Что же касается того, что я сказал «к сожалению», то это действительно так. Насильеры предоставляют нам прекрасный шанс показать обществу Киолы, что насилие может быть очень разным. Диким или организованным, ограниченным или беспредельным, ужасающим в своей жестокости и нелогичности, или, наоборот, логичным и в чем-то даже полезным. Мы — это организованное насилие, созданное для того, чтобы противостоять другому насилию. А насильеры… они тоже организованы, но их организованность делает их куда более опасными, потому что она создана для того, чтобы удовлетворять свою страсть к насилию, тешить свои низменные эмоции и, с помощью насилия и унижений ощущать себя выше других Деятельных разумных. Ты видишь между нами разницу?

— Конечно! — воскликнул Тиэлу.

— Так вот, мы должны сделать все, чтобы ее увидели и другие Деятельные разумные.

— Но как нас можно даже сравнивать?

— Ах, Тиэлу, разница между нами и насильерами видна тебе, тому, кто прошел школу руигат. Подавляющее большинство других Деятельных разумных Киолы, скорее всего, полностью не способно нас различить. Мы для них одно и то же — то есть мерзкие твари, практикующие насилие. Поэтому, мы должны представить обществу Киолы различия между нами и насильерами наиболее наглядно, рельефно. Заставить их не просто понять, а убедиться, уверовать в то, что мы — другие, причем совершенно другие. И чем более гнусно будут выглядеть в глазах Деятельных разумных насильеры, тем больше шансов на то, что люди Киолы смогут уловить разницу между нами и ими. Именно отсюда и мое «к сожалению», а вовсе не оттого, что я как-то одобряю человеческие жертвоприношения и каннибализм. Тем более что даже если насильеры пока еще не дозрели до каннибализма, вероятность того, что они дойдут до подобного, представляется мне достаточно большой.

При этих словах, сказанных адмиралом довольно тихим голосом, Тиэлу зло стиснул зубы. Адмирал осуждающе покачал головой, явно не одобряя его столь яркую реакцию, но не стал озвучивать это свое неудовольствие, а плавно продолжил:

— Таким образом, твоей задачей будет узнать о насильерах максимум возможного, заставить их открыть тебе свои самые сокровенные тайны. А для этого тебе потребуется подготовиться к будущему разговору как можно лучше, предусмотреть различные варианты течения вашей беседы, подумать, как заставить их раскрыться, как побудить их начать хвастаться перед тобой своими достижениями, своей многочисленностью, короче, всем, что питает их гордость. — Тут Ямамото снова улыбнулся и мягко спросил: — Ты действительно считаешь, что без нашей помощи справишься с этим лучше?

После этого разговора Тиэлу постарался максимально старательно отработать все те «модели противодействия противника», которые они обкатали на «группе планирования». Так что сейчас он просто двигался по одному из отработанных сценариев…

* * *


— А ты не боишься, что сам ему подвергнешься? — все тем же картинно-зловещим шепотом спросил правый «балахон». Тиэлу в ответ не менее картинно ухмыльнулся и небрежно бросил:

— Вы говорите это руигат?

Все, сидящие за столом «балахоны» переглянулись, после чего все еще маячивший на ногах левый с поклоном обратился к центральному:

— Примар, позвольте, я научу этого Деятельного разумного уважению к насильерам?

Центральный «балахон» покосился на того, который сидел справа от него. Тот еле заметно кивнул. А у Тиэлу появилось предположение, что этой общиной или, скорее, сектой насильеров рулит, похоже, не Примар, а тот «балахон», который сидит от него справа. Впрочем, на «группе планирования» они обсуждали и такие варианты. Но пока это было не очень актуально для мастера. Ибо в настоящий момент его ближайшей задачей было то, что на «группе планирования» именовалось как «вариант с проверкой возможного неофита». Что ж, он был к нему готов. Эти люди поклоняются насилию? Они получат его от Тиэлу в полной мере.

— Иди, Пиллис, — милостиво кивнул Примар, величественным движением обратив проем своего капюшона налево, к стоящему с краю «балахону». — И покажи этому глупцу, что такое истинный насильер.

— Ха! — восторженно воскликнул левый «балахон» и несколько картинно перепрыгнул через немаленький стол. Тиэлу тут же сместился правее, постаравшись занять такую позицию, чтобы и его противник, и все сидящие за столом попали в объективы максимально возможного числа камер.

— Ха! — снова воскликнул «балахон» и… неожиданно скинул с головы капюшон. До сего момента черты всех «балахонов» были не слишком различимы в глубине широких капюшонов, и вот первый из них открыл свое лицо. Он оказался молодым, но выражение на его лице заставило мастера напрячься. Оно… оно сияло предвкушением. Тиэлу предположил, что знает, чего именно предвкушает его противник, и это знание ему крайне не понравилось…

Между тем, его противник движением плеча скинул балахон с левой стороны тела, потом перехватил свой вычурный клинок и полностью освободился от одеяния, сбросив его на пол и оставшись обнаженным по пояс. Тиэлу вгляделся. Тело насильера оказалось украшено странной рваной татуировкой, очень похожей по рисунку на тот, что украшали висящие между колоннами флаги. Впрочем, кожа лица так же несла на себе следы внешнего воздействия, но мастер назвал бы эти следы скорее не татуировкой, а шрамами.

— Ты, руигат! Знаешь ли ты, что такое истинный насильер? — вибрирующим от возбуждения голосом заговорил тот, кого центральный «балахон» назвал Пиллисом, картинно перекидывая свой клинок из одной руки в другую. — Насильер не просто тот, кто практикует насилие…

Тиэлу в ответ мягко двинулся по кругу, заставляя насильера двигаться к нему не прямо, а по кривой, отчего его камеры получили возможность заснять Пиллиса при разных углах и степени освещенности. Насильер довольно осклабился.

— Я вижу, ты боишься, руигат… Правильно! Потому что насильер — это само насилие!

Тиэлу замер, заставив насильера прекратить разворот, потом качнулся в обратную сторону, затем прыгнул вперед и сразу же отскочил назад. Насильер реагировал на его движения с явно ощутимой задержкой. Похоже, первоначальная оценка его как весьма слабого противника была абсолютно верной. Но Тиэлу все равно решил быть настороже. Как это емко утверждал Товарищ старший инструктор: «Лучше перебдеть, чем недобдеть — целее будешь».

Между тем, насильер оценил его рывки и перемещения как еще один признак страха. Он разинул рот в еще более широкой ухмылке и демонстративно шумно втянул воздух ноздрями.

— О-о, я чувствую запах страха! Он будоражит кровь сильного и парализует слабого. — После чего максимально распахнул глаза и взревел: — Гляди же, на что способен насильер, гляди и бойся еще больше! — После чего… полоснул себя своим ножом по левой руке. Тиэлу на мгновение опешил. Это как перед боем нанести самому себе рану, снижающую твою собственную боеспособность? Он что, совсем дурак, что ли?

— Гляди и бойся! — взревел насильер и полоснул себя по груди. — Бойся! — И новое движение ножом, располосовавшее левую грудную мышцу. — Бойся!!!

Тиэлу окончательно остановился, насмешливо глядя на беснующегося перед ним насильера, перешедшего к полосованию уже собственного лица. Так вот, значит, откуда у него на лице шрамы. Сам себе устроил. Да и на теле их, похоже, тоже немало. Только на фоне этих татуировок они не очень-то видны… Но если все, на что способны насильеры, это резать самих себя, то предположение адмирала о каннибализме, похоже, не имеет под собой оснований. Если только они не хрумкают какие-нибудь кусочки, которые откромсывают от себя же. Это как, тоже каннибализм, или данное извращение стоит именовать как-нибудь иначе? Например… каннэгоизм.

— А теперь почувствуй мое насилие на себе! — взревел уже до предела распалившийся насильер и, воздев нож в картинной, но совершенно идиотской с точки зрения достижения максимальной эффективности при атаке готового к ее отражению противника позе, ринулся на Тиэлу. Тому даже не пришлось применять никакого приема. Мастер просто дождался, пока его противник не приблизится, а затем скользнул в сторону, наградив насильера звучной затрещиной по затылку и придав ему этим действием солидное дополнительное ускорение. Горемычный Пиллис влетел прямо в одно из полотнищ, висящих между колоннами, пробив его ножом и запутавшись. Полотнище затрещало и… рухнуло на насильера. Тиэлу несколько мгновений рассматривал образовавшуюся на полу шевелящуюся и воющую кучу с вызывающе-насмешливым видом, а потом развернулся к оставшейся за столом шестерке «балахонов».

— Это и есть истинный насильер? Я не слишком впечатлен.

В зале повисла напряженная тишина. Некоторое время шестеро сидящих за столом и стоящий перед ними руигат молча рассматривали друг друга, потом Примар медленно произнес:

— Хм, значит, вы, руигат стараетесь уклониться от насилия, а не встретить его с радостью и благодарностью? Я был о вас несколько другого мнения.

Тиэлу пожал плечами.

— Ну да, именно так. Мы, руигат, считаем глупостью и применять насилие к самому себе, и специально подставляться под чужое. Но мы его не боимся, ибо слишком хорошо ему обучены, чтобы в схватках друг с другом иметь шанс обойтись без потерь. В отличие от схватки с… — тут он повернулся к Пиллису и все так же нагло усмехнувшись, припечатал, — истинным насильером.

— Ты! — взревел наконец-то выпутавшийся из-под упавшего полотнища Пиллис, снова вздымая свою дурацкую художественную поделку и бросаясь в атаку. — Я убью тебя! Я… ы-хек! — булькнул он в тот момент, когда Тиэлу отправил его в полет в противоположенный конец залы.

— У тебя слишком большая инерция, — объяснил насильеру мастер, когда он медленно сел, тряся головой, которой чувствительно приложился об пол. — Ты перебрал со скоростью, да и ноги ставишь совершенно бестолково. Так что, чтобы сбить тебя с ног, не нужно прилагать ну совершенно никаких усилий.

— Ы-ы-ы! — ревел насильер, поднимаясь на ноги и снова бросаясь на Тиэлу. — Ты-ы-ы… Я вырву твое сердце, съем твою печень! Я сотру… ухк!

— А еще ты не умеешь падать, — продолжил оценку действий своего противника мастер, отправив противника в очередной полет. — Это вообще-то очень важно — уметь правильно падать. Если ты овладеешь этим искусством, то при падении будешь получать куда меньше повреждений.

— Й-а-а вырву тебе язык и выколю глаза! — взвыл насильер, снова кидаясь на Тиэлу. — Ты сдохнешь зде-е-екх-ыхк…

— И выброси ты этот свой дурацкий ножичек, — посоветовал мастер Пиллису. — Судя по тому, как ты с ним обращаешься, он куда опасней для тебя самого, чем для кого-то… ну вот, я же говорил, — закончил Тиэлу с крайне расстроенным видом, аккуратно придержав насильера и мягко опустив его на пол залы.

Эта дурацкая схватка должна была быть завершена не менее эффектно, чем проведена, поэтому на этот раз он не стал кидать атаковавшего его Пиллиса, а принял его неуклюжий, размашистый удар ножом на блок и, захватив его кисть, развернул ее так, чтобы вычурный нож насильера оказался повернут лезвием к его же животу. После чего тот сам насадился на собственный клинок.

— Эй, где тут у вас тут поблизости регенерационная капсула? — спросил мастер, разворачиваясь от упавшего противника, с растерянным видом пялящегося на свой клинок, торчащий из его же живота, к сидевшим за столом «балахонам». Но тех, похоже, охватил шок. И эту ситуацию стоило обыграть максимально.

— Вы что, окаменели, что ли? — насмешливо протянул Тиэлу. — А еще щеки надували: да мы, да насильеры, да бойся-пугайся, а то в песочницу не пустим… а как один из ваших сдуру на свой же ножичек наткнулся, так сразу штанишки обмочили?

— Ты! — Примар взвился в воздух, выбросив в сторону мастера над вкусом вытянутый палец, дрожащий от возмущения. — Ты убил его! Ты не выйдешь отсю…

— Да ладно вам — убил, — грубо оборвал его Тиэлу. — Этим, что ли? — И он пренебрежительно щелкнул по рукояти клинка, торчащего из живота Пиллиса, отчего того всего перекосило. — Этим убожеством вообще хрен кого убьешь. Если только курицу. С такой-то формой…

— Ты насмехаешься над священным клинком насильера? — тут же взъярился еще один «балахон», но в этот момент в разговор снова вступил тот, кто сидел справа от Примара:

— А ты уже кого-нибудь убивал, руигат?

— Да, — спокойно ответил мастер, а затем показно-заинтересованно спросил: — Этого тоже, что ли, надо добить?

В зале мгновенно установилась абсолютная тишина. Даже валяющийся с клинком в кишках Пиллис, казалось, затаил дыхание. Около минуты все, находившиеся в зале, молча сверлили друг друга взглядом, а затем правый «балахон» торжественно поднялся с кресла и… откинул свой капюшон на спину, открывая лицо.

— Меня зовут Канно Игресиал. Я — Примар насильеров Иневера. Я приглашаю тебя к нам, руигат. Тебя и всех твоих друзей. Клянусь, у нас вы в полной мере сможете утолить свою страсть к убийству!




Глава 12


— Пламенная!!!

Отчаянный крик Виксиля, уже давно тайно влюбленного в нее и потому при малейшей возможности оказывающегося поблизости от Пламенной, донесся до нее в тот момент, когда она уже раскрыла купол своего «овала». Тэра вздрогнула и резко обернулась. Прямо за ее спиной маячило трое Деятельных разумных мужского пола и… весьма неприятного вида. Но куда больше Пламенной не понравилось то, что творилось за их спинами.




В Тинири она вылетела с усиленной группой в двадцать восемь Избранных. Место было неприятное — в это поселение Избранные вылетали на вспышку насилия уже четырнадцать раз. И каждый раз купировать очередную вспышку становилось все труднее и труднее. Слава Богам, ближайший Координационный центр располагался всего в трех минутах полета, так что время реакции не превышало десяти минут. Поэтому ни единого срыва в этом поселении у них пока что не случалось.

Месяц назад она решила усилить местную группу срочного психоэмоционального воздействия. Ну, не только местную, — всего было усилено восемнадцать групп, что мгновенно съело все ее невеликие резервы, народившиеся вследствие того, что удалось провести через ускоренный курс психологической устойчивости набранных с бору по сосенке танцоров, откликнувшихся на призыв Симпоисы оказать помощь Избранным. С бору по сосенке потому, что это был уже, считай, девятый набор, а каждый последующий оказывался намного скуднее предыдущих. Кроме того, появились потери и среди Избранных, ибо постоянно выдерживать такое напряжение, какое выпало на их долю, люди были просто не способны. Тэра, как могла, старалась снизить и выровнять нагрузку, регулярно проводила ротации, заменяя группами из Координационных центров, на которые приходилось меньше всего вызовов, те, на которые приходилось их максимальное количество, отслеживая наиболее уставших и отправляя их на отдых. Причем, часто принудительно, потом что многие отказывались бросать свой пост в такое напряженное время.

Она вообще гордилась своими юношами и девушками. Большинство из них действительно были настоящими Избранными, элитой Киолы, людьми, способными положить свою жизнь и здоровье на благо всего общества. Поэтому на ней лежала великая задача: сохранить их для Киолы, не дать им сгореть и надорваться. Но за каждым не уследишь, и у некоторых наступал перегруз, а вслед за этим и неизбежный срыв. Поэтому, время от времени, среди Избранных появлялись те, кто, по тем или иным причинам отказывались от своего почетного бремени. Их было немного, но они были. И этот тоненький ручеек, уносящий с собой лучших, самых стойких, самых подготовленных, но… более не способных нести это очень тяжкое бремя, все больше и больше ослаблял Избранных.

Увы, это был всего лишь еще один камешек к тому грузу проблем, которые тяжкой плитой давили на Главу Избранных. Причем с такой силой, что Тэра мало-помалу начинала все чаще и чаще испытывать отчаяние. Она пыталась избавиться от этого чувства, забыть про него, утопить его в веренице текущих проблем, все чаще и чаще лично вылетая с группами срочного психоэмоционального воздействия. И если раньше эти ее полеты были, по большей части, предназначены для того, чтобы, так сказать, держать руку на пульсе, контролировать степень эффективности воздействия, отслеживать прогресс ее ребят, апробировать в реальной обстановке новые рисунки танца или новое светомузыкальное сопровождение, то сейчас она просто убегала из своего кабинета, не желая погружаться в статистические и полевые отчеты или аналитические справки, тон которых в последнее время стал почти идентичен похоронному. Потому что единственным чувством, которое охватывало ее после прочтения всего этого, была безысходность…




По прибытии в поселение выяснилось, что за то время, пока они летели сюда от Координационного центра, ситуация заметно ухудшилась. Если по той информации, которую они получили перед вылетом, на южной террасе поселения начала собираться агрессивно настроенная толпа численностью около пятидесяти человек (что было почти стандартной численностью для среднестатистической вспышки насилия), то к тому моменту, когда они добрались до поселения, численность толпы перевалила за четыре сотни. Откуда они вообще могли здесь взяться в таком количестве?

Тэра слегка встревожилась, поскольку до сего момента группам срочного психоэмоционального воздействия очень редко приходилось сталкиваться с подобным количеством Деятельных разумных, охваченных вспышкой насилия. Но поскольку на этот раз ее группа насчитывала аж двадцать восемь Избранных, Тэра, поколебавшись, все же решила, что сумеет справиться с ситуацией. Да и что еще можно было сделать? Нарастить численность? Но в расположенных поблизости Координационных центрах в данный момент не имелось ни одной свободной группы. Все были на вызовах. Запросить дополнительного координатора? Но более опытного координатора, чем она, на Киоле просто не существовало. Вызвать более опытного мастера по звуку и свету? Ну-у-у… это, возможно, и имело было смысл, поскольку вылетевший с ними мастер был не слишком опытным — данный вылет был для него всего лишь третьим. Но что делать до того момента, как прилетит этот опытный? Ведь толпа, собиравшаяся на южной террасе, совершенно точно заметила их прилет и сейчас явно направляется в сторону центральной площади, на краю которой приземлились их «овалы». Поэтому Пламенная решила ничего не менять, а действовать имеющимися силами.

Поначалу казалось, что ставка на усиленную группу себя оправдала. Тем более что основной костяк группы был уже довольно опытным и способным твердо вести рисунок танца, даже находясь в непосредственной близости от охваченных приступом насилия людей. Так что толпа, вывалившаяся из двух соседних улиц, почти сразу же оказалась вовлечена в эмоциональные посылы, продуцируемые Избранными, и градус ее возбуждения начал быстро снижаться. Но никто даже не подозревал, что они ошиблись с двумя параметрами — местом и началом воздействия. Во многом вследствие того, что на этот раз толпа оказалась гораздо большей, чем обычно. Так что под самый первый, наиболее мощный, так сказать, ударный эмоциональный посыл, попала наименьшая часть охваченных приступом насилия. А самые последние, которые подтянулись к тому моменту, когда выступление Избранных уже заканчивалось, получили жалкие крохи, вследствие чего их возбуждение вообще практически не уменьшилось. Так что когда умолкла музыка и, как по привычке казалось Избранным, все уже закончилось, — все еще только началось…




— Что вам надо? — холодно спросила Тэра.

— М-м-м… Пламенная, мы почти ничего не видели, — довольно противно промурлыкал стоявший в центре рослый юноша, как видно очень гордящийся своей внешностью. Ухоженная кожа, ногти с модным лаком, прическа, одежда самых последних коллекций и… взгляд, полный превосходства. Хотя на вкус Тэры в нем не было ничего такого уж выдающегося. Обычный слащавый красавчик с вьющимися волосами, полными, чувственными губками и влажными глазами.

— Да! — прорычал стоявший рядом с ним мужик с весьма впечатляющей фигурой.

— И что же вы от меня хотите?

— Но это же несправедливо! — воскликнул стоявший слева от красавчика толстенький тип с капризно сложенными тонкими губами. — Мы тоже хотим посмотреть выступление Избранных. Почему вы нарушаете наши права на отдых и развлечения? Это недостойно члена Симпоисы, Пламенная.

— Да! — снова рыкнул дюжий.

— Это было не выступление, — устало ответила Тэра. — Мы прибыли сюда, чтобы помочь вам избавиться от приступа насилия, охватившего Деятельных разумных вашего поселения. Мы помогли вам и теперь должны отправиться на помощь кому-то еще. А если вы хотите отдохнуть и поразвлекат…

— Мы хотим увидеть ваше выступление, Пламенная, — с кривой ухмылочкой оборвал ее красавчик. — И мы его увидим. А если вам для этого непременно нужна вспышка насилия, то — пожалуйста. — С этими словами он поднял руку с палкой, которую Тэра сначала не заметила, и, развернувшись, с силой опустил ее… на плечо дюжего.

— Да-а-а!!! — взревел тот, не делая, впрочем, попыток как-то наброситься на манерного красавчика. Вместо этого он с рычанием подскочил к бортику одного из небольших фонтанов, красиво обрамляющих центральную площадь поселения, и одним движением выворотил из его бортика крупный камень. После чего взревел и… швырнул его в небольшое скопление Деятельных разумных, вяло переговаривавшихся друг с другом в пяти-шести метрах от него. Они были из первой партии, поэтому получили психоэмоциональное воздействие от ребят Тэры в полном объеме и выглядели вполне мирно, хотя и как-то… опустошенно, что ли. Ну да оно всегда так бывает после сильного эмоционального выплеска… Но спустя мгновение после того как камень влетел в группку, с той стороны послышался крик боли, а следом и просто злые выкрики.

Тэра замерла неверяще глядя на то, как вокруг нее закручивается новая вспышка насилия, стремительно охватывая только что вроде как успокоившихся и даже испытывающих некоторый стыд за ранее произошедшее людей. Причем, раскручивается не сама, по какой-то трагической случайности, а по циничному желанию маленькой группы извращенных и испорченных Деятельных разумных (а как еще их можно назвать?), слишком привыкших жить в праздности и алчущих только развлечений и удовольствий. Ну откуда, откуда могли появиться такие в самом совершенном, самом разумно устроенном обществе Киолы, уже тысячелетия совершенствуемым по единственно верным заветам Белого Эронеля?

— Ты… — хрипло выдохнула она, пронзив возмущенным взглядом в слащавого красавчика. — Что ты делаешь?

— Я предоставляю вам новую возможность показать нам ваше искусство, — с кривой ухмылкой произнес тот. — Ну же, Пламенная, начинайте — ваше условие выполнено… Более того, — его глаза сверкнули от, как видно, только что пришедшей в его голову мысли, — я даже буду вашим партнером. Когда-то я подавал в танцах большие надежды.

— А-а-а — на!

Тэра вздрогнула и обернулась. У разломанного бортика чаши фонтана дюжий соратник слащавого сцепился с тремя Деятельными разумными, подтянувшимися к нему с той стороны, в которую он швырнул камень в гнусном и омерзительном приступе насилия.

Пламенная окаменела. Еще никто и никогда не практиковал насилие так близко от нее.

— Ну же, смелее, — вкрадчиво прошептал ей на ушко слащавый, опуская свои ладони ей на плечи. Тэра дернулась, сбрасывая со своих плеч его холодные, но отчего-то липкие руки. — Сцена готова, актеры на местах — и только вы способны довести спектакль до его триумфального финала.

— Не трогайте меня! Вы… вы… вы преступник. Вы преступили наши законы и традиции… да что там их, вы преступили самые основы нашей жизни и потеряли право называться Деятельным разумным! Как вы могли? Как вам вообще пришло в голову провоцировать это… это… Отойдите от меня!

— О-о-о! — восторженно взвыл слащавый. — Я слышу столько страсти в вашем голосе, Пламенная. У нас должен получиться великолепный танец! А потом, потом я подарю вам восхитительную ночь. Клянусь, вы ее никогда не забудете. Друг мой. — Он повернулся к типу с капризными губами. — Найдите среди наших гостей того, кто отвечает за музыку и сделайте так, чтобы он поставил что-нибудь горячее, страстное, что заставляет вскипать кровь и наносит на губы привкус любви.

Однако в отличие от дюжего тип с капризными губами отнюдь не поспешил с исполнением просьбы красавчика, а уставился на него с этаким недовольно-обиженным видом. Мол, ты-то нашел себе классное развлечение, а как же я? Как же мое право на это? Однако слащавый оказался довольно изобретательным и сумел удачно погасить назревающий конфликт. Он мелко рассмеялся и слегка толкнул капризного в плечо.

— Идите же… а как разберетесь с музыкой — отыщите и себе среди Избранных какую-нибудь горячую красотку. Не одной же Пламенной сегодня наслаждаться удачей? — После чего отвернулся от мгновенно просиявшего капризного и снова шагнул к Тэре с силой схватив ее за запястья. — Ну же, Пламенная, не противьтесь своей судьбе. Сегодня она предназначила нас друг другу.

— Что вы творите? — ошеломленно выдохнула Тэра, а потом дернулась, пытаясь вырваться. Но слащавый держал ее довольно крепко. — Отпустите меня!

— Пламенная! — с этим криком рядом с ней возник Виксиль, тут же вцепившийся в руку слащавого и попытавшийся оторвать его от нее. Слащавый зло взвыл и, развернувшись, тонко закричал:

— Тири, Тири, меня обижают!

Похоже Тири было именем того дюжего, поскольку сразу после этого крика он взревел:

— Да! — И, растолкав обступивших его Деятельных разумных, ринулся к ним. В следующее мгновение Виксиля отбросило от нее мощным толчком, а когда он снова попытался пробиться к Тэре, это чудовище… оно… оно схватило его поперек туловища и, подняв над головой, отшвырнуло прямо в толпу людей, сопроводив это действие громким ревом: — Да!!!

— Он великолепен, не правда ли? — с едва сдерживаемым восторгом прошептал ей на ушко слащавый, незаметно для нее оказавшийся у нее за спиной, не отпустив при этом ее рук, так что она оказалась плотно прижата к нему. — А знаете, Пламенная, я передумал. Ну их — эти танцы. Я на вашем фоне совершенно точно буду смотреться не очень. А я крайне щепетилен к тому, как я выгляжу в глазах окружающих. Давайте сразу перейдем к нашей страстной ночи. Идемте же!

— Пустите! — Пламенная рванулась, попытавшись вырваться, но это чудовище держало ее крепко. Она рванулась еще раз и…

— И что это мы тут делаем?

Тэра сразу даже не поняла, чем ее так поразили эти внезапно прозвучавшие слова, но затем до нее дошло: голос, которым они были произнесены, прозвучал как-то неестественно спокойно. Именно неестественно, поскольку пространство вокруг было наполнено криками, воплями, стонами, плачем, образуя какую-то болезненную какофонию, которая, похоже, сама по себе, была способна заставить человека потерять рассудок. И уж совсем невероятным казалось то, что кто-то был способен пребывать в самом эпицентре этой какофонии сохраняя спокойствие.

— Эй, курчавенький, ты что, оглох — я к тебе обращаюсь.

Пламенная вывернула голову, попытавшись разглядеть, кто это говорит, но плечо слащавого перекрыло ей весь обзор. Он держал ее, крепко прижимая к себе.

— Не мешайтесь мне, здесь есть много женщин для развлечения. Вон смотрите, тех троих еще никто не занял. Эта же — моя!

— Да ты что?! — Голос вопрошающего был наполнен искренним удивлением. — А если ее саму спросим?

— Прочь, я сказал! Подите прочь, или вам будет плохо… ах та-ак? Тири, Тири!

— Да-а-а!

— Они меня обижают.

— Да-а-а! — взревел уже знакомый Пламенной голос, но буквально через секунду этот рев оборвался мучительным хрипом: — А-ы-ыхк…

— И это всё? — на это раз в голосе явственно чувствовалась насмешка. — Не впечатлен. А теперь отпусти девушку. Если она все равно захочет пойти с тобой — я мешать не буду. Но она должна сказать мне об этом сама.

— Убери свои поган-кхык… — Тут Тэра почувствовала, что ее повело в сторону и опрокинуло на землю, но зато руки, держащие ее, внезапно исчезли.

— Эй, девушка, он вас там не сильно помял?

Тэра подняла взгляд. Над ней склонился высокий широкоплечий Деятельный разумный, смотревший на нее озабоченным взглядом. Он был одет в какую-то странную одежду, полностью закрывающую все тело, с множеством карманов и парой хлястиков на плечах. Причем из-под левого торчал какой-то странный комок материи, на краю которого была прикреплена странная, где-то даже пугающая брошь, представляющая из себя оскаленную морду какого-то явно хищного животного. И еще у него были голубые глаза — впрочем, Пламенная отметила это как-то отстраненно.

— Й-а-а… да… то есть нет, все нормально.

И в этот момент из-за спины склонившегося над ней парня послышался громкий и очень злобный вопль:

— Аа-а-а-а…

Тэра вздрогнула и инстинктивно сжалась. От этого вопля у нее мурашки пошли по спине. Но ее спаситель отреагировал на него совершенно по-другому. Он усмехнулся и как-то очень грациозно и… да, это вполне можно было назвать так — хищно развернулся и… Тэра вздрогнула и изумленно распахнула глаза. Это было… это было красиво. Ужасно, страшно, но красиво. Как она увидела — кричал слащавый, который летел на них, воздев над головой здоровенную ветку, которую он, как видно, только что отломал от какого-то дерева. На ней еще было полно зеленой листвы.

Ее спаситель вздохнул и, пробормотав: «Вот ведь неугомонный»… нет, не отпрыгнул в сторону и не смело бросился навстречу опасности, как, вероятно, это сделал бы кто-то из ее Избранных, например Виксиль. Он просто коротко шагнул вперед на явно выверенное расстояние и только после этого качнулся в сторону. При первом шаге лицо слащавого полыхнуло радостью, и он попытался обрушить на шагнувшего ему навстречу голубоглазого свое оружие, похоже, казавшееся ему непоколебимо грозным. Но тот уже ушел с траектории этого неуклюжего замаха и каким-то грациозным, почти танцевальным движением перехватил обеими своими руками одну из рук слащавого. А затем, даже не став отрывать ее от ветки, резко свел руки, слегка закрутив их вокруг некого общего центра.

— А-а-а-о-о-о-ы-ы-х-х-кхык… — Тяжелый конец орудия слащавого, которым он и собирался огреть своего противника, неожиданно для него уперся в землю, вследствие чего сам нападавший с размаху напоролся животом на более тонкий конец своего собственного оружия. После чего набранная им инерция заставила его ноги оторваться от земли и отправила безвольную тушку со сбитым от удара дыханием в полет по пологой дуге, который кончился очень звучным падением метрах в шести от места старта.

— Ну, до того, как он нам снова помешает, у нас есть минут пять-десять, — удовлетворенно произнес мужчина и развернулся к ней. — Итак, сударыня, это место чем-то вам сильно дорого или все-таки вы не против его покинуть? — весело произнес он, протягивая ей руку.

Тэра замерла, недоверчиво уставившись на стоящего перед ней Деятельного разумного. Он был ей совершенно непонятен. Этот мужчина совершенно точно практиковал насилие. Она сама была свидетельницей тому, как он сделал это не менее трех раз. Причем, за очень короткий промежуток времени. Но в его глазах не было и тени типичного для любого практикующего насилие состояния «бхадха». Более того, она совершенно не чувствовала в нем тяги к насилию, которая была настоящим проклятьем практически всех, кто попадал под его вспышку. Стоявший же перед ней обращался с насилием как… как… как танцор с балетным па. Он умел его делать, но не делал его, пока что-то — рисунок танца, или долг учителя, или обязанность творца — не ставили его перед необходимостью исполнить его. Да, где-то так — не совсем точно, конечно, но очень близко…

Тэра осторожно протянула руку и ухватилась за протянутую ей крупную, жесткую ладонь. «У него руки скульптора, — отчего-то подумала она, — но я его до этой минуты совершенно точно никогда не встречала. Однако его лицо отчего-то кажется мне знакомым. Откуда?»

Он легко, одним движением поднял ее с земли и поставил на ноги, аккуратно — сильно, но бережно — поддержав за локоть. Тэра почувствовала, как у нее слегка закружилась голова и качнулась.

— Как вы себя чувствуете? — чуть встревоженно поинтересовался этот странный человек.

— Я-я-а… ничего… все уже прошло. — И тут Пламенная увидела, как одну Избранную из числа новеньких (насколько она помнила, ее имя было Стиминель), обладавшую весьма аппетитной фигуркой и картинно-кукольным личиком, волокут в боковой переулок несколько Деятельных разумных. Причем их лица были обезображены вожделением и насилием. — О, Боги, Стиминель!

— Что? — Ее спаситель мгновенно развернулся в направлении ее взгляда и, мгновенно оценив происходящее, зло ощерился: — Ну, понеслась косая в баню. Да что ж у вас тут творится-то?! — После чего коротко бросил: — Стой здесь. — И решительным шагом двинулся в тот проулок, в который уволокли визжащую Стиминель.

Тэра проводила его взглядом, а потом огляделась. На площади царил хаос. Толпа рассыпалась на маленькие группы, в центре некоторых из которых явно происходило насилие. Более того, на площади уже лежало около десятка Деятельных разумных, на чьих телах явно имелись те или иные повреждения. Кое-кто из них громко стонал, а двое просто валялись, похоже, потеряв сознание. Но, что было для Тэры куда более ужасным, на этот насилие захватило и ее Избранных. Около двух десятков из прибывших с нею ребят оттянулись к стене ближайшего дома и опустились на землю, сев так, чтобы иметь возможность обхватить руками колени и спрятать в них лицо. Чуть дальше виднелись испуганные лица еще нескольких, кучковавшихся у других домов. Причем, в паре таких небольших кучек виднелись тела еще троих, которые просто лежали у стены, не принимая поз эмбрионов, как остальные. И одно из этих тел, похоже, принадлежало Виксиль. То есть кто-то из Избранных серьезно пострадал в этом хаосе.

Тэра почувствовала, как ее охватывает злость, и качнулась вперед, движимая желанием броситься к своим юношам и девушкам, защитить их, увести из этого ужасного места, но тут почти прямо на нее из толпы выкинуло пару… нет, у нее просто язык не поворачивался назвать этих потерявших человеческое облик особей Деятельными разумными. Они резко затормозили прямо напротив нее, уставившись на Пламенную вытаращенными и налитыми кровью глазами.

— Э-э-э… — ошалело произнес один.

— Пламенная, — удивленно выдохнул другой, на мгновение зародив в сердце Тэры надежду: то, что узнал ее, как-то поможет ему избавиться от охватившего его безумия. Но уже в следующее мгновение эта надежда погасла. Потому что это существо с перекошенной рожей и пылающим безумием в глазах восторженно осклабилось и вытянуло руки по направлению к ней.

Пламенная беспомощно отшатнулась, не представляя, что можно сделать, потому что не может же она опуститься на уровень всех этих безумных и тоже применить к ним насилие, но понимая при этом, что ничто другое их не остановит… и все тут же кончилось. За спинами этих двоих возникла фигура ее спасителя, после чего их обоих просто унесло в разные стороны. Как голубоглазый парень этого добился, Тэра так и не поняла, потому что в руках он держал заплаканную Стиминель в наполовину содранной одежде, вследствие чего ее великолепная грудь оказалась открыта любому нескромному взору.

— Получайте, — весело произнес парень, опуская девушку на землю… вернее, попытавшись это сделать. Но Стиминель вскрикнула и буквально вцепилась в своего спасителя, ухватившись за него обеими руками и ногами, и… Тэра внезапно почувствовала, что это действие подруги почему-то заставило ее сердце болезненно заныть, а саму Пламенную — разозлиться. Но она пересилила себя и, шагнув к Стиминель, начала нежно гладить ее по голове и плечам.

— Ну же, девочка моя, успокойся, все прошло. Больше никто не сделает тебе плохо. Успокой… — И тут ее слова были грубо прерваны громким выкриком: «Ха!», после которого ее спаситель вздрогнул и, буквально выгнулся дугой. Затем его повело в сторону, после чего он упал на правое колено, постаравшись при этом аккуратно опустить на землю Стиминель.

— Да чтоб тебя… — досадливо простонал он, заваливаясь на бок и царапая скрюченными пальцами правой руки по локтю левой. А позади него обнаружился слащавый, уставившийся на Тэру торжествующим взглядом.

— Я же говорил, Пламенная, — дрожащим от возбуждения голосом произнес он, — что сегодня судьба предназначила нас друг другу. И того, кто попытается встать на ее пути, ждет… — Он сделал паузу, втянул воздух в легкие, а затем заорал: — СМЕ-Е-ЕРТЬ!!!

И неистовствующая на площади толпа подхватила этот чудовищный вопль:

— Смерть!

— Сме-е-е-е-е-ерть!

— Сме… сме… сме… е… е… ер… ерть!!!

Тэра вздрогнула.

— Ты… ты убил человека, — хрипло прошептала она, чувствуя как ее охватывает ужасающий холод. Он… он не должен был умереть. Нет — только не он!..

— Да-а-а-а! — провыл слащавый и взмахнул рукой, в которой был зажат окровавленный нож, а затем шагнул вперед и, схватив ее за волосы, дернул к себе, заставив уткнуться ему в грудь и зашипеть от боли, после чего снова заорал: — Насилие!

И толпа снова подхватила:

— Насилие! Насилие!

— Наси-и-и-илие!

— А вот хрен вам на воротник!

Тэра будто ударило током. Впрочем, и слащавый, похоже, изумился. Во всяком случае, он дернулся и поспешно развернулся в ту сторону, откуда послышался этот голос, открыв этим движением обзор и самой Тэре. Ее спаситель стоял на ногах, держа в правой руке что-то вроде медицинского инъектора. И выражение его лица не предвещало слащавому ничего хорошего.

— Ты умрешь! — взревел слащавый, вытягивая в сторону голубоглазого руку с ножом.

— Ага, сейчас, только штаны подтяну! — зло буркнул ее спаситель и, отшвырнув инъектор, молниеносным движением прянул вперед. Перехватив запястье руки слащавого, в которой тот держал нож, он нанес ему хлесткий удар ладонью по бицепсу второй, которой негодяй как раз и держал Тэру за волосы.

— А-а-й, — взвыл слащавый, вздрагивая всем телом и выпуская ее волосы.

— А ну-ка иди сюда, сука! — зло прошипел спаситель, одним движением перебрасывая его через себя и отправляя в центр площади, прямо в толпу тех, кто еще несколько мгновений назад вторил этому сейчас летящему, кувыркаясь в воздухе, телу, вопя: «Смерть!» и «Насилие!»

— Насилия, значит, хочешь? — все так же зло поинтересовался этот… этот невероятный Деятельный разумный. — Ну, сейчас получишь, чего просил. По полной!

— Ты… ты! — срывающимся голосом заверещал слащавый, отползая назад. — Не смей! Я… я не…

А Тэра внезапно почувствовала, что у нее вновь закружилась голова.

Когда-то давно, когда она еще жила в педагогическом поселении, в которых детей готовят к тому, чтобы стать настоящими Деятельными разумными, ее подруга по секрету рассказала ей, что через «окно» Старшего педагога раскопала таинственный текстовый архив, на котором стояло строгое ограничение доступа «только для педагогов». Тогда они смогли улучить момент и кое-что почитать из него. К их удивлению, ничего такого уж страшного или невероятного там не оказалось. Просто тексты, в которых описывались некие действия, которые, как настойчиво внушали им преподаватели, были совершенно недостойны любого Деятельного разумного. Но эти действия описывались и в тех текстах, которые педагоги, наоборот, настойчиво рекомендовали им читать. Некоторое отличие было только в… назовем это интонацией, с которой эти действия описывались в этих текстах.

Так, например, в этих, запретных, крайне негативно описывалось не любое насилие. Более того, в некоторых случаях автор явно испытывал некое (ну совершенно же ясно, что извращенное) восхищение перед некими героями, которые практиковали насилие. Почему — Тэра тогда совершенно не поняла. Ведь насилие — это же всегда однозначно плохо. Ну, разве не так? Кроме того, в этих текстах ей встретилось еще несколько незнакомых терминов и словосочетаний. Значение некоторых из них она с того времени сумела уточнить, но лишь как некие отвлеченные сведения. И вот теперь она впервые воочию увидела, что на самом деле означают слова «воина охватила ярость».

— Да похрен! — взревел ее спаситель и, перехватив протянутую к нему дрожащую руку слащавого, как-то по особенному развернул, а потом резко ударил по ней локтем своей. Над площадью разнесся треск, мгновенно заглушенный диким воем слащавого.

— Заткнись, падаль! — заревел… да, Тэра поняла, что его совершенно точно можно было назвать словом, которое на протяжении нескольких тысячелетий было подвержено забвению, либо несло на себе крайне негативный оттенок — «воин». Но при этом Пламенная, к своему удивлению, поняла, что это слово не вызывает у нее никаких негативных эмоций. Ощущение, вызываемое этим словом, было странным, оно вызывало опаску, волнение, удивление, но не отвращение или страх.

Над площадью разнесся еще один хруст, и визг слащавого, казалось, ушел в ультразвуковую область.

— Ну что, сука фашистская, как тебе насилие? Понравилось?

— Й-й-й-й-и-и-и!.. — визжал слащавый, валявшийся на земле сломанной куклой, правая рука и левая нога которой были изогнуты под неестественным углом.

— Еще хо-очешь, — понимающе прорычал воин. — Это мы сейчас…

— Нет… нет… нет! Пожалуйста! Нет, не надо!!! Не на…

— Хрясь!

— Ы-ы-ы-ы-ы!!! — Слащавый уже не визжал, а стонал, не в силах ничего противопоставить неумолимой силе, неожиданно ворвавшейся или, скорее, вернувшейся в этот мир. Воин навис над ним отведя руку со стиснутым кулаком немного назад, в готовности нанести новый удар… а Тэра внезапно поймала себя на том, что страстно молится: «О, Боги, создатели всего сущего — остановите его! Не дайте упасть в темную бездну, защитите от безумия и ненависти! Удержите руку его от непоправимого!»

Молитва ли помогла и боги вмешались, или он сам смог удержаться на грани и не быть извергнутым из человеческого облика, совершив убийство, однако ее спаситель не стал наносить следующий удар, который мог оказаться смертельным. Сделав шаг назад и не опуская руку, он обвел окаменевшую от увиденного толпу тяжелым взглядом:

— Ну, кому еще хочется насилия, а?

Толпа испуганно отшатнулась. Воин зло сплюнул:

— Тогда быстро все по домам. Ну!

Толпа качнулась назад и… рассыпалась, превратившись в сонм испуганных одиночек, бегом бросившихся по своим уютным теплым норкам, в которых можно отгородиться от этого, оказавшегося совсем не таким веселым и приятным, а, наоборот, страшным и… безжалостным мира.

Тэра зло скривилась. Можно было не сомневаться, какие истеричные вопли завтра обрушатся на Симпоису от Деятельных разумных этого поселения. Причем, как это уже не раз отмечалось в расследованиях, почти никто из здесь живущих не признается в том, что деятельно участвовал в этой вспышке насилия. Все поголовно будут врать, отнекиваться, и только после предъявления неопровержимых доказательств кое-кто начнет юлить и оправдываться: «Был не в себе», «Меня втянули», «Я испугался, что если не пойду со всеми, насилие применят ко мне…»

Спустя буквально минуту площадь полностью очистилась от толпы, и на ней остались только Избранные и шесть «овалов», на которых они прилетели. Два из них валялись вниз колпаком. Когда их перевернули, Тэра даже не заметила. А также все еще излучающая ощутимую угрозу фигура воина в центре и подвывающее тело у его ног, к которому никто так и не рискнул приблизиться. Ни чтобы оказать помощь, ни хотя бы, чтобы забрать.

— Минута сорок секунд, — тихо произнес Реккир, старший группы срочного психоэмоционального воздействия, с которой Тэра и прилетела в это поселение.

— Что? — недоуменно переспросила Пламенная.

— Он остановил эту вспышку насилия за одну минуту сорок секунд. Один, — пояснил Реккир. Тэра задохнулась:

— Ты… ты засек?

— Да, — серьезно кивнул Реккир. — Причем, он начал воздействие, когда вспышка была на самом пике, если уже не перешла в ту фазу, которая ранее считалась совершенно неуправляемой.

Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, а потом Тэра нерешительно начала:

— Но… — Однако, закончить она так и не успела. Потому что стоящая в центре площади фигура воина пошатнулась и снова опустилась на одно колено.

— Вот, черт, обезболивающее кончается, — глухо пробормотал он, поднимая к лицу правую руку с массивным браслетом на запястье. Тэра даже не осознала, как она в мгновение ока оказалась подле него, обоими руками обхватив его тело и поднырнув плечами под его левую руку.

— Здесь Воробьев, — пробормотал воин куда-то в браслет, — срочно требуется медицинская помощь… Ранение в печень… Да… Да… Да ступил я, по полной! — расстроенно произнес он. — Забыл первое правило разведчика — никогда не расслабляться… Да… И скорее всего, случайно попал, сука… Да… А вот хрен — меня так просто не возьмешь… — Тут он запнулся, снова качнулся и начал заваливаться на Тэру.

Кто-то вскрикнул, но Пламенная, среагировав своим тренированным телом танцовщицы, аккуратно приняла вес сильного тела на себя, направив его так, чтобы голубоглазый смог мягко упасть на нее, не сделав ни одного движения, которое, хотя бы гипотетически, могло принести ему боль. И еще Тэра поняла одно: если он согласится, она никогда не выпустит этого человека из своих рук. Никогда. Чтобы не случилось…




Глава 13


— Итак, что бы вы хотели сказать Симпоисе инопланетник? — величественно произнес Желтый Влим.

Несмотря на весь свой величественный вид, внутри он буквально кипел от злости. Желтый находился на вершине власти Киолы уже не один десяток лет, и ни разу за все это время никто не смог его заставить сделать то, что он делать не желал. Ни разу, за исключением сего дня…

Нет, это отнюдь не означало, что Желтый Влим властвовал в Симпоисе полностью и безраздельно. Такого на вершине власти не бывает никогда. Любому, даже самому самовластному правителю, всегда приходится как-то лавировать между властными группировками, — причем, даже между теми, которые его вроде как поддерживают, — идти на компромиссы, договариваться. Ибо пробиться на узкую площадку, окружающую эту вершину, способны только самые хитрые, умные, волевые и бескомпромиссные твари, за спиной которых, к тому же, всегда стоит мощная и сплоченная группировка, главной, а зачастую, и единственной задачей которой является проталкивание своего лидера на самую-самую верхушку властной пирамиды. И как-то задавить подобных очень и очень сложно. Только если сворой на одного. Поэтому с большинством приходится договариваться. При этом все они, будто цепные псы, зорко следят за тем, кто находится на этой самой вершине, жадно ловя малейшие его ошибки и мгновенно вцепляясь в любые слабости. Не всегда это приводит к немедленному падению, иногда заметившие слабость группировки, наоборот, даже подставляют плечо пошатнувшемуся лидеру. Но не из чего-то типа альтруизма, или стремления к справедливости, или заботы о людях, или, там, о всеобщем благе, нет — они помогают удержаться просто для того, чтобы не пропустить к столь вожделенному месту кого-то другого, кто в данный момент более силен, влиятелен и более готов к схватке за самый главный приз. Поэтому пошатнувшемуся лидеру вполне могут помочь удержаться, чтобы за то время, пока он сохраняет свой пост, набрать силу и влияние, и уж потом…

Впрочем, это всегда игра во множество ворот — ведь встав на сторону пошатнувшегося лидера, можно просто не суметь его удержать, вследствие чего появляется риск упасть вместе с ним. Да и даже если удержать удастся… сам лидер ведь прошел ту же школу, что и его соперники. И кто может быть уверен в том, что за вот это данное ему время он не восстановит свою силу и влияние настолько, что снова сможет не только отбить все атаки молодых волков, но и похоронить самых обнаглевших? На чьей бы стороне они ни были.

Глава Симпоисы съел на этом деле уже не одну собаку и мог по праву считаться виртуозом подобных игр. Именно поэтому за все время пребывания Желтого Влима на этом посту никто и никогда не сумел поставить Главу Симпоисы в такое положение, чтобы он оказался вынужден поступить так, как он не желал поступать. Он вертелся ужом на раскаленной сковородке, шел на смелые союзы, подкупал, шантажировал, врал и обещал, но в принципиальных для него вопросах не допускал никаких компромиссов. В этот же раз…

И Желтый Влим снова стиснул зубы так, что по обеим сторонам его упрямого рта вздулись ясно видимые желваки. Но на Главу Симпоисы никто не смотрел. Все внимание присутствующих было приковано к человеку, который в этот момент поднимался на центральное возвышение зала Совета Симпоисы.

Он был невысок, скуласт, узкоглаз, а его одежда представляла из себя очень странное и необычное зрелище. Как назывались те предметы и элементы, из которых она состояла, в этом зале не знал практически никто, но жители очень отдаленной от Киолы планеты Земля мгновенно узнали бы в них достаточно банальные брюки и китель из плотной ткани темного цвета. Китель венчал жесткий, шитый золотом стоячий воротник, на плечах покоились густо затканные золотом погоны с роскошными эполетами, а его рукава были обшиты почти до локтя златоткаными галунами. Столь необычный для Киолы костюм был подпоясан столь же густо затканным золотом поясом. Кроме того, из-под правого погона через всю грудь проходила широченная алая лента, делящая весь перед мундира на две неравные части: большую — верхнюю левую и гораздо меньшую — нижнюю правую, которые были усыпаны крупными розетками орденов, а верхняя часть груди — обрамлена длинной колодкой медалей.

Впрочем, как уже было упомянуто, все эти названия и обозначения для подавляющего большинства присутствующих являлись настоящей китайской грамотой, поскольку не только о брюках и кителе, но и ни о медалях, ни об эполетах, ни о вообще военном мундире как таковом на Киоле никто не слышал. Если и не вообще в истории, то, как минимум, уже несколько тысячелетий. А уж то, что стоит за каждой из наград, украшавших грудь взошедшего на возвышение, не могло присниться никому из членов Симпоисы даже в самом страшном кошмаре. Поэтому, когда Исороку Ямамото, облаченный в полный парадный мундир адмирала Дай-Ниппон Тэйкоку Кайгун,[13 - Флот Великой Японской империи — военно-морские силы Японской империи в период с 1869 год по 1947 год.] остановился и, развернувшись, окинул взглядом лица киольцев, заполнивших амфитеатр зала Совета, во взглядах, обращенных на него, он увидел в первую очередь любопытство. Хотя и страх там тоже присутствовал…

Впрочем, возможно, дело заключалось в том, что пока подавляющее большинство членов Симпоисы просто были не в курсе того, что заставило Главу объявить о срочном созыве Совета, и кем именно является этот столь странно одетый человек. Нет, само слово «инопланетник», произнесенное Главой Симпоисы ясно указывало остальным, что это один из тех четверых, кого вытащил из немыслимого далека Преступник Беноль. Но они же, вроде как находятся в медико-реабилитационных центрах? Пока еще… Зачем же вытащили этого? И вообще, зачем собрали Симпоису? Ведь предыдущий Совет собирался совсем недавно, еще и пары месяцев не прошло. Откуда такая срочность? Неужто произошло еще что-то из ряда вон выходящее? Но почему тогда в Сети по-прежнему в топах происшествие в Тинири? Но ведь оно никак не связано с инопланетниками. Или связано?

Впрочем, подобное недоумение испытывали не все. Среди присутствующих было несколько Деятельных разумных, которые совершенно точно знали, по какой причине собралась Симпоиса. И Глава Совета принадлежал к их числу. Однако этот факт никак не уменьшал его ярости…

* * *


Все началось три месяца назад. Вернее, когда все началось на самом деле, сказать совершенно точно никто не мог. Ибо волна насилия среди Деятельных разумных Киолы нарастала уже давно. По большей части постепенно, но неуклонно. Но основные симптомы того, что дело плохо, начали проявляться именно три месяца назад.

Первой среди членов Симпоисы забила тревогу Пламенная, хотя поначалу Желтый Влим не слишком серьезно отнесся к ее предупреждениям. Нет, он не наплевал на них, не положил под сукно, он просто… сделал скидку на, так сказать, наиболее полную погруженность Тэры Пламенной в проблему насилия. Ибо любой из Деятельных разумных считает дело, которым он занимается, наиболее важным и значимым на свете и потому склонен как переоценивать достигнутые в нем собственные успехи куда выше их действительной значимости, так и преувеличивать остроту и значимость возникающих в процессе его практикования проблем. Особенно это характерно для личностей творческих, которые эгоцентричны по определению и потому изначально уверены в своей значимости, избранности и изначальной талантливости, а также непременной значимости того, что они избрали в качестве дела своей жизни. А если жизнь не подтверждает эту уверенность и значимость, значит, караул, беда, происки врагов, разрушение устоев, ну, или наступление клерикалов. То есть нечто типа: «Мой театр передовой, эксклюзивный, далеко не для всех, и если мы влачим жалкое существование или вообще, о, ужас, закрылись — все, культура в стране умерла!», или «Мою выставку обругали СМИ — это все по указке сверху, все, демократия в стране кончилась!», либо «Мою острую и эпатажную программу на телевидении закрыли — значит, страна рухнула в пучину мракобесия и гонений на свободу», и так далее…

Поэтому-то все призывы и просьбы Пламенной Глава Симпоисы воспринимал хоть и вполне благожелательно, но именно через призму ее вовлеченности. То есть, с одной стороны, оказывая ей при необходимости любую запрашиваемую поддержку, а с другой — ограничиваясь только запрошенным и стараясь максимально ограничить и притушить распространение ее отчетов, причем не только за пределами Симпоисы, но и среди ее членов. А когда кто-то из членов Симпоисы, до которого каким-то образом дошли отчеты Главы Избранных, обращался к нему за комментариями, Желтый, ничего не отрицая и не опровергая прямо, старался так выстроить разговор, чтобы его собеседник воспринял информацию, поступившую от Пламенной, как важную, но не слишком достоверную. Мол, да, есть трудности, но Симпоиса держит, так сказать, руку на пульсе, что же касается оценок Главы Избранных, мы их, естественно, принимаем во внимание, но… Пламенная устала, что совершенно немудрено при таких физических и психологических нагрузках, и потому, несколько, излишне… м-м-м… экзальтированно воспринимает ситуацию. Впрочем, мы действительно слишком, просто запредельно загрузили Пламенную, так что если вы, уважаемый Деятельный разумный, готовы подставить ей плечо и взять на себя какую-то часть… Да что вы говорите? И что, вы так сильно загружены, что совсем никак? Жаль-жаль… Симпоиса была бы очень благодарна, если бы вы оказали Пламенной существенную помощь. Более того, ваше участие вполне позволило бы мне повысить достоверность той информации… Значит, никак? Но вы же только что выражали озабоченность… Ну что ж, очень жаль. Я, конечно, рад, что вы вполне доверяете моим оценкам, но может, вы все-таки изыщите возможность… Что ж, желаю вам всяческих успехов в столь важном для вас проекте…

И так продолжалось до тех пор, пока в Тинири не произошло прямое нападение на Избранных и на саму Пламенную. Это вызвало настоящий шок, ибо Избранные были единственным инструментом противодействия насилию, который имелся у цивилизации Киолы. Причем, этот инструмент не только был создан в строгом соответствии с принципами, на основании которых цивилизация Киолы развивалась многие тысячелетия, но и являлся совокупным детищем всей планеты. Ведь уже долгие столетия ни один проект, инициированный Симпоисой, не вызывал на Киоле столь обширного и горячего участия, как проект возвращения Потери, в процессе реализация которого и были созданы Избранные. То есть в их создании в той или иной степени почувствовало большинство Деятельных разумных Киолы. Конечно, подавляющая часть киольцев участвовала в нем только в форме обсуждения и, максимум, сетевого голосования, но для давно уже застывшего в дремотной неизменности общества Киолы и такое участие уже значило очень и очень много.

И вот теперь Избранные внезапно оказались бессильными противостоять насилию. Причем не где-то там, на разрушенной и стонущей под пятой варваров и существ, к которым просто неприменимо было понятие Деятельного разумного, Оле, но и здесь, дома, на Киоле, среди тех, кто родился, вырос и был воспитан в лоне самой разумной, самой возвышенной, самой достойной, самой соответствующей высшим гуманитарным принципам и устоям цивилизации.

Большинство Деятельных разумных из числа тех, кто имел склонность не просто прожигать свою жизнь, отличаясь между собой только набором используемых для этого удовольствий — от немудреных до эксклюзивных и вычурных, — а действительно давал себе труд заняться единственным, что отличает человека от животного — то есть мыслить, было ошеломлено. Потому что после того, что произошло, стало совершенно непонятно, что делать дальше. Причем, не только в таких важных, но узких вопросах, как чем и отныне останавливать насилие и как возвращать Потерю, но и как вообще жить? Тем более что, хотя отчет Избранных о произошедшем в Тинири сразу же изъяли и засекретили, полностью перекрыть распространение информации о произошедшем не получилось. У Симпоисы просто не было ни единого инструмента, который мог бы помешать ей распространяться. На Киоле не существовало ни того, что на Земле именуется полицией, ни тем более ничего подобного спецслужбам, ибо все это суть органы насилия, а вот уже многие тысячелетия цивилизация Киолы, следуя заветам Белого Эронеля, отвергала насилие в любой его форме. Так что ни один Деятельный разумный Киолы просто не мог себе представить, что ему кто-то когда-то неким образом вдруг запретит «говорить правду» в том виде, в котором она ему представляется.

Именно благодаря всему вышеперечисленному, информация о том, что происшествие в Тинири не закончилось серьезными и многочисленными жертвами только вследствие вмешательства в происходящее всего одного Деятельного разумного (причем не имевшего к Избранным никакого отношения, однако сумевшего практически мгновенно переломить ситуацию), начала распространяться по Киоле, будто круги от брошенного камня по воде. Слухи о том, кто этот Деятельный разумный, ходили разные, но в одном сходились все: этот неизвестный совершенно точно умел практиковать насилие. А это, в свою очередь, означало, что идеи бывшего Цветного Беноля о том, что остановить насилие способен только тот, кто сам овладел им в достаточной мере, несмотря на все противоречие с основополагающими положениями теории Белого Эронеля, как минимум, имеют право на обсуждение. И то, что Симпоиса под давлением Желтого Влима сходу отвергла их, обвинив бывшего Цветного Беноля в попрании самих основ цивилизации, скорее всего, является ошибкой. Итогом стало зарождение глухого ропота в среде Деятельных разумных из числа наиболее соответствующих этому определению, а Желтый Влим впервые почувствовал, что кресло Главы Симпоисы под его седалищем ощутимо закачалось…

* * *


Между тем инопланетник, окинув взглядом собравшихся в зале, на мгновение замер, а затем медленно поклонился и заговорил:

— Люди Киолы, я приветствую вас от имени людей Земли…

В то, что говорил этот инопланетник, Желтый Влим не особенно вслушивался. Его это не интересовало, потому что он был совершенно уверен: Симпоиса категорически отвергнет все предложения чужака, ибо они шли вразрез со всем тем, что большинство Деятельных разумных Киолы считало самой основой своего существования. Несмотря на начавшееся некоторое смущение умов… И ведь Желтый Влим предлагал «адмиралу» воспользоваться его возможностями Главы Симпоисы для того, чтобы решить этот вопрос кулуарно, путем закулисных переговоров, а потом только оформить, протащив как незначительный, голосуемый походя либо вообще в группе вопросов повестки дня «Прочее» на одном из следующих заседаний Симпоисы. Если договориться с большинством влиятельных групп — это было вполне реально. Тем более после того, как выяснилось, что инопланетник имеет некое влияние на Серого Криэя, ибо он-то как раз и являлся для главы Симпоисы главным затыком. Более того, в душу Желтого Влима закралось тяжкое подозрение насчет того, не является ли новый подход к формированию команды, который продемонстрировал Серый, и который позволил ему за столь короткий срок добиться столь многого, прямой подсказкой кого-то из инопланетников. Но этот «адмирал» отказался наотрез. Он сказал:

— В этом нет необходимости. Мне приходилось убеждать в правильности предлагаемых мною решений членов императорского совета, так что я думаю, что сумею справиться и здесь.

Что ж, пусть теперь пеняет только на себя. Ибо современная демократия, несмотря на столь пафосное название,[14 - Демократия — от греческого: «демос» — народ и «кратос» — власть.] давно уже вовсе не власть народа, а всего лишь одна из заурядных форм управления обществом, имеющая свои скрытые от глаз большинства и зависимые в первую очередь от воли и желания влиятельного меньшинства приводные механизмы.

Первым признаком того, что демократия уже давно не является хотя бы и условной, но все-таки во многом сохраняющей влияние народа на принятие ключевых решений в своей судьбе системой власти, является ее превращение в представительную. Ибо одно дело, когда на голосование выносится какая-то конкретная проблема, затрагивающая ту улицу, на которой ты живешь, квартал, город, категорию работников, к которой ты принадлежишь, твою страну и так далее, и ты сам, лично, своим правом и своим голосом принимаешь то или иное решение, а другое, когда тебе предлагают: «Выбери себе представителя, а уж он потом будет за тебя решать, что для тебя хорошо или плохо». Именно при таком подходе и возникают вокруг уродливые рожи, красующиеся в период выборов на каждом столбе и вещающие со всех экранов некие (иногда даже правильные и своевременные) тезисы под маркой: «Выбери меня и будет тебе счастье!», хотя на деле оказывается, что «счастье» в этом случае достается исключительно этим самым рожам.

Ну а окончательный гвоздь в крышку гроба настоящей демократии вбивает всеобщее и равное избирательное право. Потому что одно дело, когда право голоса имеют только полноправные граждане, не только платящие налоги, но и состоящие самую основу городского войска. Так это было, например, там, где и зародилась демократия — в древнегреческих полисах, жители которых прекрасно осознавали, что любое неверное решение им придется исправлять, как минимум, залезая в свой собственный кошелек, а то и просто выйдя на поле боя в составе фаланги и расплачиваясь за ошибку собственной кровью и жизнью. И совершенно другое, когда решение (хотя бы и о том, кого выбирать в представительный орган) принимают все чохом. В том числе и те, единственная заслуга которых — исключительно факт рождения или, скажем, достаточно продолжительного проживания на этой территории при условии достижения установленного законом возраста дееспособности. Кем бы они к этому возрасту не стали — бомжом, нахлебником-алкоголиком на шее престарелых родителей, тупым уродом, окончившим школу со справкой и сразу же севшим на пособие, преступником или (и это еще в лучшем случае) просто туповатой серой посредственностью, ничего не сумевшей сделать даже со своей собственной жизнью и потому находящей утешение в том, что вечерами, под пиво, она материт власть, соседей, страну, начальника и сослуживцев, коррупцию и ментов, суку-жену или козла-мужа — закон не волнует. То есть те, кто вообще не дал себе труда сделать хоть что-то даже для себя, не говоря уж о своем дворе, улице, городе или стране, имеют равные права со всеми остальными. Более того, именно вот это самое всеобщее и равное создает просто тепличные условия еще и для тех, кто не только не собирается участвовать в исполнении каких бы то ни было решений, — ни своим горбом, ни своей службой, ни своей жизнью, — но еще и собирается залезать одному соседу в карман. А сына другого отправить служить вместо своего. А вроде как общий тротуар использовать для парковки своего «джипа», потому что он сам, мол, «не лох», вследствие чего ему все просто по жизни обязаны. Ибо оно, это самое равное и всеобщее, даровано подобным законом, который не требует взамен на это право практически ничего. Великое завоевание демократии-с…

* * *


Желтый Влим встрепенулся и прислушался. О, Боги Бездны, что несет этот инопланетник?! Он что, собирается подвергнуть критике сами цивилизационные основы их общества? Да он с ума сошел! На это они не договаривались!

— … я не призываю вас отказаться от ваших идеалов, — голос адмирала Ямамото звенел под куполом зала, — но, согласитесь, решение отказаться от насилия было принято вашей цивилизацией в совершенно других условиях. За последний год я постарался очень внимательно ознакомиться с вашей историей и, особенно, — с той эпохой, во время которой Белый Эронель выдвинул свою теорию. В то время ваша цивилизация простиралась на девяносто семь звездных систем и охватывала почти семьдесят планет…

В зале послушался удивленный гул. Большинство присутствующих, конечно, знало, что раньше цивилизация Киолы не ограничивалась одной и даже двумя планетами, но информация о конкретном количестве звездных систем, освоенных предками нынешних киольцев, в учебных программах была максимально заретуширована. И вообще, основные сведения о звездной экспансии древней цивилизации Олы и Киолы подавалась детям под углом достойной уважения твердости великих предков, последовательно отказывавшихся от все новых и новых форм и проявлений насилия, не цепляясь за жалкие аргументы его сторонников, пытавшихся оправдать его необходимость сохранением «бесстыдно захваченного», и все больше и больше продвигающих цивилизацию к «великой гармонии, к которой ее способны привести только идеи Белого Эронеля». Вследствие подобного подхода у юных киольцев и не было особенного интереса уточнять, на сколько звездных систем когда-то раскинулась их древняя цивилизация. А взрослых они и вовсе не интересовали. Если их тысячелетняя, самая мудрая, самая развитая, самая гуманистическая цивилизация отвергла звезды — значит, они и не нужны. А то и чем-то вредны.

Более того, непонятно, специально это было сделано, или так получалось как-то само собой, но практически все киольцы отчего-то считали, что и не было никаких звезд, то есть даже в далекой древности их цивилизация не вышла за пределы собственной системы. И глупые (поскольку они еще не были одарены благодатью великих идей Белого Эронеля) предки вынуждены были ютиться только под куполами на астероидах и других, совершенно не приспособленных для комфортного проживания Деятельного разумного планетах родной системы, просто из неизжитой склонности к насилию, в том числе и над собой, и извращенных амбиций живших в то время власть предержащих. В распоряжении которых (ну, естественно же) имелись жуткие механизмы принуждения, с помощью которых они и заставляли бедных предков мучиться, подчиняясь их извращенным желаниям. Так что заявление инопланетника произвело среди членов Симпоисы эффект разорвавшейся бомбы. Подавляющее большинство тут же вызвало «окна» и полезло в Сеть, дабы проверить столь шокирующее заявление.

— Когда мы только появились на вашей великой планете, то решили, что оказались в раю… — между тем продолжал свое выступление Ямамото. — То есть в месте, созданном богами для вознаграждения праведников, где нет боли, голода, лишений, где царит любовь и нега… Да-да, именно о такой жизни мечтает и большинство тех, кто обитает на нашей планете. И мы сами некоторое время просто купались в том, что казалось нам атмосферой любви и счастья, которая царит на Киоле…

Желтый Влим качнулся вперед, собираясь прервать наглого инопланетника, вот так, походя нарушающего все те договоренности, к которым он сам же и принудил Главу Симпоисы. А куда было деваться? Этот желтокожий мужчина с тихим голосом и постоянно улыбающимися губами, как выяснилось, обладал просто мертвой хваткой.

* * *


Он появился в кабинете Главы Симпоисы внезапно. Вернее, первым внутрь ворвался ближайший помощник Желтого Влима Темлин, сотрясаемый нервной дрожью.

— Там… — возбужденно заорал он, — там это… там они… все четверо!

— Кто они? Кого четверо? — недовольно нахмурился Глава Симпоисы. — Да перестаньте вы трястись, Темлин, и говорите внятно.

— Да, Цветной, — торопливо кивнул помощник, но ничего более произнести уже не успел. Потому что дверь кабинета снова распахнулась, и на пороге появился именно тот, кто в настоящий момент выступал перед Симпоисой. Влим узнал его мгновенно, сразу, хотя до сих пор никогда не встречал.

Впрочем, голографии этого инопланетника он, естественно, видел. Их в материалах расследования преступления бывшего Цветного Беноля было предостаточно. Да и санкцию на его розыск, которая содержала несколько видов таких голографий, Глава Симпоисы так же утверждал лично. Но для столь мгновенного узнавания этого все-таки по утверждению психологов, считается недостаточным. Во всяком случае, для нетренированного взгляда. Ну за исключением того случая, когда вы серьезно опасаетесь неожиданной встречи с данным индивидом и потому подсознательно постоянно готовы к ней.

Желтому очень не понравилась его собственная реакция. Это что же получается, он уже заранее боится этого одинокого… Но в следующий момент произошло то, что не только оборвало мысль Главы Симпоисы, но и заставило его сердце ухнуть куда-то глубоко вниз, в район пяток. Потому что вслед за первым, в его кабинет неторопливо вошли еще трое инопланетников, которые должны были в настоящий момент находиться очень далеко отсюда, в соседнем полушарии, в трех расположенных довольно далеко друг от друга медико-реабилитационных центрах. Влим как раз со дня на день ждал более подробную информацию по динамике их психологических процессов, которую обещал представить ему Глава медицинской секции Сельмиренер.

Оранжевый связался с Влимом через пару дней после той инспекции Темлина и, едва не подпрыгивая от восторга, сообщил ему, что статистические исследования выявили очень интересную кривую изменения всех показателей, полностью противоречащую основным положениям господствующих среди психологов Киолы теорий психодинамики Деятельного разумного. И что он собирается развернуть обширные исследования в этом направлении, а также в перспективе подготовить для Симпоисы развернутый доклад на эту тему.

Когда же Желтый Влим поинтересовался, в чем будут заключаться эти обширные исследования, имея в виду — не собирается ли уважаемый глава медицинской секции развернуть полноценные натурные исследования интересующих его объектов, Сельмиренер замахал руками, заявив, что ни в коем случае. То есть, нет, он, конечно, собирается, но не в настоящий момент. И не в ближайшие полгода. Пока трогать объекты будет просто преступно. Они должны продолжать находиться в строгой изоляции и подвергаться утвержденной программе коррекции и реабилитации, поскольку столь интересная динамика была получена именно в таких условиях. И только когда медицинская секция наберет достаточный объем статистического материала, исследует динамику, выведет закономерности, на основе чего создаст хотя бы грубую рабочую теорию, вот тогда и наступит момент работы непосредственно с объектами.

После такого ответа Глава Симпоисы облегченно выдохнул, ибо, после рассказанного Темлином, твердо решил как можно более сильно ограничить допуск к изолированным инопланетникам каких-либо Деятельных разумных. Уж больно лихо те были способны проявлять насилие, а у киольцев с ним и так проблем по горло. Вон как Пламенная стонет — нечего их еще и множить… И тут вдруг эти трое объявляются в его кабинете?!

Между тем нежданные гости деловито вошли в обширный кабинет Главы Симпоисы и, подойдя вплотную, эдак по-хозяйски разместились вокруг его хозяина, заняв стулья, стоявшие у примыкавшего к рабочему месту Желтого стола для совещаний, а также пару кресел в расположенной сбоку него ближней зоны отдыха или, как называл ее сам Желтый Влим, — зоны комфортной беседы. Причем первый из вошедших, которого, как припомнил Влим, почему-то именовали странным словом «адмирал», расположился прямо напротив него и в наибольшей близости.

— Добрый день, — вежливо улыбнувшись, начал этот самый «адмирал», — я думаю, что вы нас всех прекрасно узнали, но все же как вежливый человек, считаю необходимым официально представиться. Итак, мое имя — Исороку Ямамото, я — землянин и офицер флота. Мои товарищи и земляки поручили мне вести сегодняшний разговор от имени всех четверых землян, присутствующих на Киоле. Рядом со мной — Отто Скорцени, офицер специальных сил, так же появившийся на вашей прекрасной планете вследствие эксперимента Алого Беноля…

— Бывшего Цветного Беноля, — автоматически поправил Желтый Влим, но сидящий перед ним инопланетник улыбнулся и вновь, мягко, но непреклонно повторил:

— Нашего учителя и доброго друга Алого Беноля. — Потом сделал короткую паузу, будто давая Влиму шанс не согласиться, каковой Желтый и не подумал воспользоваться, а затем продолжил представление: — Тот крайне опасный для недругов суровый молодой человек, силу и стойкость которого вы, вероятно, уже имели возможность оценить из доклада Главы Избранных, Тэры Пламенной, носит имя Иван Воробьев, он тоже офицер, офицер НКВД. Ну и последний член нашей небольшой, но дружной команды — Джозеф Розенблюм, сержант морской пехоты США.

— Мне, как я думаю, представляться нет необходимости, — высокомерно произнес Глава Симпоисы, решив пока не задавать никаких уточняющих вопросов, хотя в этом представлении было навалом терминов не говоривших ему ничего — «офицер», «специальные силы», «НКВД», «морская пехота» и так далее. Несмотря на то что его слегка потряхивало, он изо всех сил старался держать марку. — Итак, уважаемые Деятельные разумные, объясните мне, зачем вы так беспардонно ворвались в мой кабинет?

И «адмирал» объяснил. Четко и по пунктам. А также разъяснил то, что произойдет, если Глава Симпоисы не исполнит их требования. Нет, убивать его не будут… наверное… и подвергать насилию тоже… скорее всего… но зато…

* * *


— Что вы творите? — зашипел Желтый в ухо выступавшему инопланетнику. — Мы уже договорились… Ай! — взвизгнул он, когда жесткие пальцы адмирала Ямамото ухватили его за руку. Инопланетник чуть повернул голову в сторону Главы Симпоисы и негромко произнес:

— Я прошу не мешать мне выступать перед Симпоисой, уважаемый Желтый Влим. Моя совесть не позволит мне улететь, не сделав все для того, чтобы мои ученики, вернувшись на родину, не застали бы здесь руины.

— Если вы не хотели разрушить наше общество, вам бы для этого достаточно было бы просто жить, никого не трогая. Так что не дурите мне голову! — зло огрызнулся Влим, потирая руку.

— Если бы вы хоть чуть-чуть подумали, к чему могут привести столь широкие и громкие обвинения Алого Беноля в том, большую часть чего он на самом деле не только не совершал, но еще и даже не имел об этом никакого представления, возможно в моем сегодняшнем выступлении так же не было бы особенной необходимости, — холодно отозвался «адмирал». — А теперь я снова прошу вас отойти и не мешать моему выступлению, — закончил он, отворачиваясь от Главы Симпоисы, до которого внезапно дошло, что информационное поле, сферой охватывающее голову «адмирала», все это время было включено, и потому все присутствующие в зале прекрасно слышали их короткую перепалку.

Желтый Влим скрипнул зубами и сделал шаг назад. Да что же такое творится-то? Он всегда считал, что выдержка, умение сделать вид, что тебя все устраивает и более того, ты полностью поддерживаешь противника, дабы дать ему возможность расслабиться и прозевать решающий удар, являются именно его, Желтого Влима, преимуществами. Ибо те, кто являлся его противниками до сих пор, обычно всегда реагировали очень эмоционально, а потому неадекватно и глупо, позволяя именно ему выстраивать весь рисунок схватки. Нет, не физической, ну что вы, мы же чтим заветы Белого Эронеля, но схватки разумов, амбиций и воль. Так что же он теперь-то так подставляется?

Глава Симпоисы глубоко вдохнул и выпустил воздух сквозь зубы. Нет, следует немедленно успокоиться и перестать… если не нервничать, то, хотя бы, делать столь грубые ошибки. И вообще, работать надо только с тем, что можно хоть как-то контролировать. Ведь Желтый Влим именно потому и занимался столь плотно инфраструктурным и информационным обеспечением работы Симпоисы, что созданный им институт-монстр позволял ему, так или иначе, участвовать в наибольшем количестве самых значимых проектов Симпоисы и потому контролировать их хоть на каком-то уровне.

Но сегодня дело обстояло совершенно иначе. Он никак не был способен контролировать этого инопланетника. Наоборот, этот «адмирал» в настоящий момент контролировал его, Желтого Влима. Кстати, возможно, именно этим и была вызвана его столь неприятная настоящая эмоциональность. Уж слишком давно Влим отвык находиться в подобном подчиненном положении…

Глава Симпоисы еще раз глубоко вздохнул и снова прислушался к тому, что говорит инопланетник.

— … ваша жизнь и ваше решение. В конце концов, Белый Эронель мыслил и творил в совершенно другой цивилизации, простиравшейся на десятки звездных систем, и, если мы вспомним его речи, он был убежден, что рано или поздно его идеи завоюют всю Галактику. Сегодня же перед цивилизацией Киолы стоит совершенно другой вопрос: а сумеет ли она вернуть в орбиту своего влияния свою историческую прародину, Олу или ей навсегда придется смириться с этой Потерей, а затем и, возможно, вообще исчезнуть? И не значит ли это, что цивилизация Киолы, вроде как совершенно точно следуя путем, указанным Белым Эронелем, на самом деле в какой-то момент явно свернула не туда?

Гул, сопровождавший выступление инопланетника, взлетел до немыслимых высот, превратившись в настоящий ор, а тот молча отключил информационное поле и, развернувшись к Желтому Влиму улыбнулся:

— Ну что, уважаемый, вы по-прежнему уверены в том, что Симпоиса не рискнет проголосовать за выделение нам доли Общественной благодарности, достаточной для постройки необходимого нам транспортного корабля?

Глава Симпоисы окинул его злобным взглядом. Этот… он… у Желтого Влима просто не находилось слов, чтобы правильно охарактеризовать стоящее перед ним злобное и хитрое существо, обладающее ко всем прочим бедам еще и на редкость извращенным разумом. Этот… это… он только что бросил вызов всей Киоле, ее истории, традициям, системе воспитания, всему тому, совокупность чего и составляет то, что именуется обобщающим термином — цивилизация. И естественно, Симпоиса не могла не ответить на этот вызов. А один из не просто возможных, но и наиболее вероятных ответов как раз и заключался в том, чтобы в равном соревновании двух цивилизационных подходов к возвращению Потери — этого инопланетника и цивилизации Киолы — попытаться доказать, что подход Киолы, отвергающий насилие, является более успешным и эффективным.

Впрочем, самым главным в той уверенности, которую излучал взгляд адмирала Ямамото, было все-таки не это. Нет, данное объяснение будет озвучено и растиражировано по всей Киоле, однако основной причиной того, что Симпоиса поддержит выделение необходимой Общественной благодарности, будет… твердое убеждение всех основных лидеров влиятельных групп Симпоисы в том, что им здесь, на Киоле и в самой Симпоисе, напрочь не нужен столь опасный и неуправляемый чужак. Поэтому лучшим решением будет выпихнуть его куда подальше, в идеале — куда-нибудь вообще за пределы планеты. Тем более он и сам так туда рвется. Демократия-с…




Эпилог


Двое стояли на краю огромного поля, уставленного десятками причудливых летательных аппаратов самых различных форм. Двое. Он и она.

— Ты все-таки летишь? — тихо спросил он.

— Ты же знаешь, я не могу бросить моих ребят, — так же тихо ответила она. — А они не могут не полететь.

— Но ты же понимаешь, что у вас нет никаких шансов? Если уж даже здесь… — Он замолчал, потому что узкая, изящная женская ладонь опустилась на его губы.

— Не надо, а то опять поссоримся. Я уверена, что нам все же удастся достучаться до их душ. Хотя бы ненадолго.

— А потом?

— А потом будет то, чему суждено.

Мужчина хмыкнул и, поцеловав ладонь, мягко отстранил ее.

— Ты только что повторила слова одного из древних земных императоров.[15 - «Делай, что должно — случиться, чему суждено» — фраза принадлежит Марку Аврелию.] Он был воином и философом. Нам на политинформации о нем замполит рассказывал…

Она улыбнулась, а затем снова посмурнела и тихо спросила:

— Вы улетаете сегодня?

Он мгновение поколебался, а затем все-таки ответил:

— Да, как только стартовое поле будет заслонено планетой от их наблюдательных платформ.

— Жаль. Сегодня у нас Ночь прощания…

— Мне тоже, — вздохнул он, — но… делай, что должно.

Они снова помолчали. А затем это молчаливое прощание прервал резкий звук коммуникатора. Он включил его и поднес к уху.

— Да? Понял. Да. Скоро буду. — После чего убрал коммуникатор и, шагнув вперед, резко обнял ее.

— Слушай, чтобы с тобой не случилось там, на Оле, помни — я приду за тобой. Куда бы они тебя не запрятали. Так что просто верь и жди. Я… я слишком многих потерял там, на Земле, чтобы потерять еще и тебя. Так что — верь и жди. Делай то, что должно, что считаешь необходимым, верь и жди. Остальное я сделаю сам…


notes



Примечания





1


Японская ванна.




2


Соловьиные полы — японская средневековая система охраны, представляющая из себя специальным образом изготовленный пол, издающий при движении высокие звуки. Предназначалась для исключения незаметного проникновения в комнату охраняемой персоны.




3


Это действительно так, причем для наших условий пороговым является численность в 12 человек. Но в условиях «препарированного» общества Киолы мне представляется возможным большее значение численности.




4


Скирч — местная идиома, нечто вроде «сопляк», «бестолочь», «щенок». Относится к пулу слов, не имеющих Общественного одобрения к использованию в повседневной речи.




5


Тэрнэй — ритмический возглас в культуре танца Киолы. Нечто вроде «Хоп!» или «Хэй!».




6


Энеги — один из стандартных па киольского классического танца.




7


Первая сигнальная система — система условно- и безусловно-рефлекторных связей высшей нервной системы животных (включая человека) и окружающего мира. Второй сигнальной системой является речь или в общем виде вся семиотическая система значимостей.




8


МЛВ — многофункциональное личное вооружение.




9


Эльстрель и тамвангрин — традиционные киольские струнный и духовой инструмент.




10


Нечто вроде двухслойных тостов.




11


Дикие косули-эндемики.




12


Архиерейская уха — блюдо, которым автора угощали на Оке, в Рязани. Представляет из себя тройную уху, сделанную на индюшином бульоне.




13


Флот Великой Японской империи — военно-морские силы Японской империи в период с 1869 год по 1947 год.




14


Демократия — от греческого: «демос» — народ и «кратос» — власть.




15


«Делай, что должно — случиться, чему суждено» — фраза принадлежит Марку Аврелию.