Красный ангел
Роксана Лонгстрит


Александра Хоббс, бывшая алкоголичка, а ныне репортерша бульварной газетёнки, в поисках "горячего" материала для очередного репортажа, приезжает на место преступления. Разыскивая случайных свидетелей, она неожиданно сталкивается с Габриэлем Дэвисом — бывшим специалистом по поимке серийных убийц, ставшим изгоем после незаконной публикации его скандальных дневников.

Алекс понимает, что Габриэль как-то связан с убийством. Понимает это и Энтони Липаски — бывший напарник и единственный друг Дэвиса, детектив, к которому Алекс обратилась за помощью.

Судьба связывает этих троих в странный узел, в котором переплетаются ненависть и влечение, доверие и страх, безумие и любовь.

Смогут ли они найти маньяка-убийцу раньше, чем он найдет их?..


Роксана Лонгстрит

Красный ангел


Любителям чудачеств по средам —

Пэт, Ребекке, Стиву, Джулии, Бобу, Маргарет и Дэйлу —

за наше совместное путешествие во мрак посвящается.


Благодарю Кота — за непоколебимую уверенность и за терпеливое отношение к моим психическим выходкам;

Джима — за предоставленные исследовательские материалы;

М&М — за техническую и эмоциональную поддержку;

Элиса Купера, Мелиссу Этерайдж и Рыбу — за музыкальную поддержку;

моего редактора Дженифер Сэйер; моего агента Дональда Маасса,

и наконец (но не в последнюю очередь) — П. Н. и Марка Элрода, моих приятелей, которые все еще не считают меня достаточно свихнувшейся, чтобы перестать общаться. Пока.


Глава 1

Дэвис


Нижеизложенное — фрагмент из «Дневников Габриэля Дэвиса», выпущенных издательством «Омега Пресс» в 1992 г. Габриэль Дэвис это издание не санкционировал.


26 мая 1986


Порой я думаю — не сошел ли я с ума?

Говорят, если ты об этом задумываешься, значит, еще нормален. Но разве безумцы не способны думать? Разве не свойственно им чувство страха?

Разве они боятся меньше, чем обычные люди?

Я много размышлял над симптомами психопатического и социопатического поведения. Весьма некомфортно подвергать себя такого рода анализу, извлекать на свет Божий все свои самые сокровенные мысли. Интересно, кто-нибудь еще на такое способен? Боюсь, что нет.

В моей личной биографии можно усмотреть ряд типичных социопатических тенденций — эмоциональную неуравновешенность, тяжелые психологические переживания. Отчетливо помню, насколько я был удивлен, когда в первом классе меня обнял один из учителей. Меня раньше никто никогда не обнимал. Мне это не понравилось.

Терпеть не могу, когда до меня дотрагиваются. Кто бы то ни было. Очередная характерная черта социопата, которая была продемонстрирована Борисом Бровардом. У меня до сих пор на руке глубокий шрам — память о том, как я схватил его, падающего с крыши отеля «Монрой».

У меня левая рука чуть не оторвалась. Но он все равно упал.

Я практически не способен совершать насилие, даже по отношению к животным. Это несколько утешает, поскольку мучить домашних или бездомных животных — традиционный социопатический признак. В детстве я весьма регулярно расчленял кукол, но никогда (насколько мне помнится) не делал такого с живыми существами. Однажды я сварил в ванне моих черепашек, но убежден, что это произошло чисто случайно.

И все-таки вы склонны считать меня социопатом, верно?

Представить доказательство?


Глава 2


— Ох черт, ну и мерзость. Как думаешь, лет сорок пять, наверное?

— Трудно сказать. Может, и тридцать восемь. Интересно, куда вошла пуля?

— Ее спроси. Может, это последнее, о чем она успела подумать, — усмехнулся младший детектив. — Алекс, а ты что скажешь?

— Убили где-то в другом месте, а выбросили здесь, судя по этим брызгам. Кто бы это ни был, он вышвырнул ее довольно сурово, иначе бы мозги на лицо не вывалились. — Александра Хоббс стояла рядом, скрестив руки на груди, и старалась удержать рвущееся наружу содержимое собственного желудка. Но голос ее звучал ровно. Более или менее. Младший детектив, которого, судя по всему, тоже мучила тошнота, криво улыбнулся:

— У нас это называется грибным эффектом. — Он обернулся, но двое других полицейских, оба постарше, похоже, не оценили его юмор. — Уловили? Грибы.

— Пуля осталась там, где ее убили. Что за следы на запястьях? Веревка? Или лента? — спросила Алекс.

Старший детектив Марковски только пожал плечами. С момента появления Алекс это было его первым проявлением признаков жизни. Вдохновленная, она продолжала:

— Может, сексуальное преступление? Рабыня какая-нибудь?

— Может. — Марковски был обескураживающе необщителен. Ничего нового. Алекс бросила взгляд на часы.

— Свидетели?

— Дерьмо, — индифферентно бросил он. Неспешно извлек из кармана упаковку «Дентина», развернул пластинку, положил в рот и, аккуратно сложив обертку вчетверо, сунул ее в карман.

За все это время он умудрился ни разу не взглянуть на убитую.

Женщина лежала посередине широкого тротуара. Кровавое пятно китайским веером расплылось вокруг ее головы. Светлые волосы заляпаны кровью и грязью. Кожа уже приобрела синеватый оттенок, но губы — неестественно алые. Свежая помада.

— Левый глаз, вероятно, там же, где и пуля, — проговорил Марковски. Он, по-прежнему не отрываясь, глядел на закат и жевал резинку.

О да, глаза. Алекс старалась не сосредоточиваться на этой милой подробности. Один блестящей слизью растекся по щеке и носу. Другого тоже не было — но не из-за пули. Кто-то очень постарался извлечь его. С помощью долота.

Правая сторона головы представляла собой одну сплошную открытую рану. Сквозь большую дыру мозги вылезли наружу, как слипшиеся в кучу серые грибы-поганки.

Подумай о чем-нибудь другом, приказала себе Алекс. Руки покойницы были слегка морщинистые, сухие. Возможно, той, кому они принадлежали, было где-то около сорока. Ногти средней длины. Некоторые сломаны.

— Отпечатки пальцев уже сняли? — спокойно проговорила она, наклонившись и стараясь ни к чему не прикасаться.

— О Боже, Хоббс, ну разумеется, мы уже сняли отпечатки. Думаешь, мы совсем темные? Я и с твоей задницы сниму, если зазеваешься. — Оглядевшись, он посмотрел на часы. — Сейчас нагрянут телевизионщики. Тебе пора сматываться.

Голос прозвучал ровно, непреклонно. Алекс поблагодарила его кивком и пошла назад, в сторону желтой ограничительной ленты, протянутой вокруг места происшествия. Ее часы показывали без десяти четыре. До четырех она тут поболтается, а потом улизнет. Опаздывать не хотелось — с учетом того, что ее ждет.

Она подошла слишком близко к ограничительной ленте, и это привлекло внимание стайки репортеров, толпившихся с другой стороны. Трое или четверо самых шустрых рысцой побежали ей навстречу.

— Эй, эй, Хоббс! Ну что там? — на ходу выкрикивал репортер из «Америкэн сентинел». Кто-то отпихнул его локтем.

— Хоббс! Подари шанс другу!

Он не был ей другом. Сунув руки в карманы пиджака, она, держась на безопасном от них расстоянии, невозмутимо двинулась вдоль ленты к углу Мидоу и Аркадии. Репортеры некоторое время преследовали ее, окликали, но, как водится, быстро отстали, опасаясь оказаться слишком далеко от главного места событий. Даже ее друг.

На углу стояли еще несколько человек, большинство были ей знакомы. Многие ей не нравились. В любом случае всем им не хватало либо храбрости, либо интереса, чтобы к ней приставать. Почти всегда.

Алекс нырнула под желтую ленту. Роб Рэнджел прикрыл глаза от солнца и внимательно оглядел ее с головы до ног. Взгляд его замер где-то в районе груди.

— Тебе когда-нибудь надоест показывать Марковски свои титьки? — поинтересовался он, пока Алекс усаживалась рядом с ним на скамейку. Она лишь скользнула по нему взглядом и потянулась к запотевшей банке коки, которую он держал в руке. Роб передал банку. Она сделала большой жадный глоток. Металл был горько-соленым, кока — сладкой, пузырящейся газом, холодной. Алекс вернула банку и посмотрела, как Роб обтер пальцами ободок, прежде чем приложиться самому.

— Думал, что вы, феминистки, далеки от этого, — продолжил Роб.

Она пожала плечами и, уперев локти в колени, положила подбородок на руки. На него она даже не взглянула. Алекс смотрела на Марковски, двух младших детективов и темное пятно трупа на асфальте.

Внезапно она вспомнила те глаза, и руки покрылись мурашками. Господи, зачем они сделали это с глазами?

Роб, так и не дождавшись ответа, отставил коку и принялся перезаряжать свой «никон». При ярком солнечном свете он был сама невинность и даже напоминал священника — молодой человек с ранней лысиной на макушке и слишком длинными волосами, словно одно могло уравновесить другое. Он уложил отснятую пленку в серый пластиковый стаканчик и сунул в расстегнутый кофр для фотопринадлежностей.

— Ни одного достойного снимка, — пожаловался Роб. Алекс снова кивнула на банку с газировкой. Он подал. — Смотри-ка, судмедэксперты наконец пожаловали, козлы. Если они надеются получить образцы ткани или еще какое дерьмо на этом грязном городском асфальте, они и в самом деле козлы.

Она достала свой блокнот и некоторое время рисовала закорючки, размышляя про долото и кровавую красную дыру на том месте, где должен был быть глаз. Закорючки получались странными, толстыми.

Роб придвинулся ближе, показал на противоположную сторону улицы.

— Кажется, это двенадцатый канал. «Пятичасовые новости в прямом эфире».

Из-за черного полицейского фургона судмедэкспертизы показался первый телепаразит — грузовик, набитый устрашающей микроволновой аппаратурой. Дверца скользнула в сторону, на улицу высыпали телевизионщики, словно отряд коммандос, с переговорниками у рта. За ними, как гигантские питоны, разматывались черные кабели. Роб встал, наводя видоискатель фотоаппарата. Лицо его расплылось в блаженной улыбке.

— О да! — бормотал он себе под нос. — А вот и она, а как же, детка, давай сюда, иди поближе, я-расскажу тебе сказку. Ух ты! Только посмотри!

Ту, на кого он нацелился, звали Терезой Вилларел, и она была, если верить телерекламе, лучшим криминальным репортером.

Мозгов у Терезы Вилларел примерно столько же, сколько косметики.

Зато задница огромная. Мирового класса.

Алекс еще раз основательно приложилась к коке и напустила на себя отстраненный, мечтательный вид.

— Нет, в это не поверишь, если сам не увидишь, — продолжал Роб. — Этот кусок тряпки, который теперь заменяет юбку! Нужен легкий ветерок! Думаешь, у ней есть что-нибудь снизу? Какое бедро… — Роб подкрутил объектив. — Ну-ка повернись, лапочка, покажись-ка мне как следует…

Тереза Вилларел, связанная, как пуповиной, микрофонным шнуром со своим оператором, широким шагом ринулась к оградительной ленте. Детективы развернулись к ней спиной.

— Какой холодный прием для звезды, ха! Тревога ниже пояса! Оп-па! Оп-па! Да, она их достала. Какая жалость!

Вилларел ничего не добилась. Детективы продолжали ее игнорировать. Полицейские в форме, охраняющие место происшествия, стояли каменной стеной. Она обратилась к одному из газетчиков, слоняющихся поблизости, но тот отрицательно покачал головой и показал в конец квартала, в сторону Алекс и Роба.

— Ах ты черт, — прокомментировал Роб, понизив голос на целую октаву. — Боже, она… она сейчас придет…

Ему хватило здравого смысла перестать пялиться в объектив. Роб опустил аппарат. Алекс даже не повернула головы, слушая приближающийся цокот каблучков.

Тень накрыла ее колени. Тень от большой прически.

— Как тебе удалось попасть внутрь, Хоббс? — тускло произнесла тень. Алекс, прикрыв глаза козырьком ладони, подняла голову. Вблизи косметика Вилларел смотрелась как толстый слой подсыхающей штукатурки.

Алекс молчала. Глаза Вилларел превратились в щелочки.

— Титьки, — вдруг произнес Роб. Обе повернули головы в его сторону.

Вилларел расправила спину, получше демонстрируя свое достояние, и одарила его неторопливой понимающей улыбкой.

— Титьки, — повторила она. Роб кивнул. — Нет проблем.

Окинув Алекс презрительным взглядом, Вилларел поспешила обратно. По дороге она на секунду задержалась у своего оператора, очевидно, приказав ему оставаться на месте, и в одиночестве двинулась дальше.

Алекс допила коку и отдала Робу пустую баночку. Тот отшвырнул ее и снова прильнул глазом к видоискателю своего «никона».

— Какая жопа! — восхищенно выдохнул он. — О Боже, ты только взгляни! Ты только посмотри, Хоббс!

— Что? — переспросила Алекс, глядя на часы. Четыре ровно, уже пора. Опаздывать не хотелось. Встав со скамейки, она в последний раз окинула взглядом всю сцену. Вилларел уже лежала животом на ленте.

— Не сердишься, что я ей сказал, а?

— Смеешься, что ли, — откликнулась Алекс.

Но Роб на нее уже не смотрел. Он настраивал объектив, наводя резкость легкими, профессионально отточенными движениями пальцев.

— Кажется, назревает серьезный конфликт, — комментировал про себя Роб. — Она не на шутку взялась за дело. Оп-па! Одна пуговка… Вторая… О мой Бог! Третья! Край лифчика! Мы видим край лифчика! Она глубоко дышит… хорошо… хорошо… ах… ох…

Алекс отряхнула джинсы. Роб застыл, подавшись вперед, словно хотел сам влезть в камеру.

— Проникновение! Мы наблюдаем проникновение!

Алекс поняла, что Вилларел внутри. Пожав плечами, она собралась уходить. Автоперемотка камеры жужжала, как реактивный двигатель на старте.

Блевотина Вилларел ливнем хлынула на тротуар.

— Вот черт! — громко вскрикнул полицейский в оцеплении. Рвотные спазмы продолжались, сопровождаемые хлюпаньем и судорожными вздохами. — Господи, только не здесь, леди, тут же свидетельства!

— Кто пустил сюда эту сучку? — рявкнул Марковски.

Алекс невольно улыбнулся, слушая неумолчное жужжание камеры, фиксирующей каждый момент в великолепных подробностях, вполне достойных для шантажа.


Аркадия-стрит выглядела пустынной, лишь в самом дальнем конце стоял одинокий цветочник. Место преступления как магнитом тянуло к себе толпу. Здесь же, в двух-трех кварталах от места происшествия, люди спокойно занимались своими делами, ходили по магазинам, даже не подозревая о случившемся. Автомобилистам приходилось объезжать устроенные полицейскими баррикады, создавая заторы. Впрочем, было подозрительно тихо. Подходя к бару, Алекс почувствовала неприятный холодок.

Это был самый рядовой бар из числа тех, где полы застелены неизбежным желтоватым линолеумом, а табачный дым густой молочной пеленой заволакивает свет лампочек. Внутри пахло смесью прогорклого жира, пролитого пива и трудового пота. Воздух был густым и горячим, и от этого на коже мгновенно проступал пот. Алекс быстро огляделась по сторонам. Впрочем, смотреть особо было не на что. Столы как столы, разве что чуть более потертые и расшатанные, чем обычно. Стулья не первой молодости. Бармен под стать мебели. Только барная стойка — как новенькая.

Она сверилась с часами. Пять минут пятого. Не слишком поздно. Марковски свидетелей не нашел, он сам об этом сказал.

Значит, она раскопала эксклюзив.

Мужчина сидел, заметно нервничая, в кабинете у дальней стены. И сидел довольно давно, судя по тому, что стоящая перед ним бутылка почти опустела. При ее приближении он поднял голову, и Алекс удивилась бледности лица и подрагиванию пальцев. Ей почему-то подумалось, что спиртное должно было подействовать успокаивающе.

— Привет, не надо так волноваться, — сказала Алекс, присаживаясь рядом. — Хотите что-нибудь поесть?

Мужчина в возрасте, заметно за пятьдесят, одет в ярко-красный спортивный беговой костюм. Единственное, ради чего ему стоило бегать, так это чтобы растрясти жир. Несмотря на слабое освещение, он щурился, глядя на Алекс маленькими карими глазками, от которых к вискам тянулись частые сети морщин.

— Нет-нет, есть я не могу, — пробормотал он и протянул руку к вазочке за обломком соленой сушки. Зубы у него были желтые и крепкие, как у мула. — Ее уже увезли?

— Нет еще. Прошу прощения, что заставила вас так долго ждать, но я должна была соблюсти все меры предосторожности. Кто-нибудь обязательно обратил бы внимание, если бы я сорвалась сразу, а вам ведь не нужно лишнее внимание прессы? — Есть определенные выражения, которыми безошибочно можно напугать свидетелей. «Внимание прессы» относится к их числу. Алекс мысленно напела несколько тактов из «Клоунов». — Не возражаете, если я буду кое-что записывать? Чтобы ничего не перепутать.

— Нет, — откликнулся он и залил в себя очередную порцию виски. Не выпил, а именно залил, как в бочку. — Слушайте, я расскажу, что видел, но вы меня в это дело не вмешивайте, ладно? Никаких копов. Мне тут нельзя светиться.

Алекс изобразила поиски по карманам авторучки и незаметно включила портативный диктофон. После чего выложила на стол ручку с блокнотом.

— А почему вам тут нельзя светиться? — переспросила она.

Мужчина поднял голову. Красное, с прожилками, дряблое лицо пошло еще большими пятнами. На самом деле это её не слишком интересовало. Вполне состоятельный мужчина (спортивный костюм от известной фирмы), давно в браке (золотое кольцо глубоко врезалось в пухлый, похожий на сосиску палец), любитель бегать на сторону. Вполне возможно, к какой-нибудь живущей неподалеку фигуристой выпускнице колледжа, предпочитающей стабильный доход стабильной работе. Вопросы морали и нравственности Алекс не интересовали. Она же работает на «Нэшнл лайт», в конце-то концов.

— Ну, в общем… — Он закашлялся и плеснул в себя еще виски. Потом наконец оторвался от спиртного и взглянул ей в глаза. — Другой мужчина.

Она пару раз моргнула. Похоже, он ждал очередного вопроса, и Алекс пыталась его придумать. На это ушло не меньше минуты.

— Это-не войдет в мой материал, я не раскрываю своих источников. Значит, как вы сказали, вам удалось увернуться от копов. Вы им ничего не сообщили, — заговорила Алекс, чирикая ручкой в блокноте. Во всяком случае, это выглядело так, словно она что-то записывает. На самом деле она изобразила маленького жирного человечка с золотым кольцом в носу.

— Нет-нет, я увидел труп, меня вырвало, и я убежал. Вот и все. Просто убежал. — Плечи жалко поникли, он шумно выдохнул открытым ртом. Судя по гнусавости, с носом у него тоже были проблемы. — Я жуткий трус, и сам об этом знаю. Слушайте, а как насчет денег, которые вы обещали?

— Одну минутку. Вы увидели тело, — повторила Алекс. Он судорожно кивнул. Ей показалось, что напряженно вздувшаяся шея сейчас лопнет. — Вы видели, кто ее выбросил?

Прошла целая минута, и она уже решила, что не дождется ответа. Но он слишком много выпил и слишком далеко зашел.

— Да-да, — кивнул он. — Примерно. Это был красный фургон. Дверца отъехала вбок, и я увидел белое пластиковое полотно типа занавески или, возможно, большой мешок для мусора. Она держала его за один край. И из него… вывалилось тело. Просто шмякнулось об асфальт.

Алекс стало не по себе. Она.

— Вы уверены, что это была женщина? Вам удалось ее рассмотреть?

— Она не высовывалась. Я видел только руки, пальцы с блестящим красным маникюром, а когда она чуть наклонилась вперед, увидел ее груди. — Ему словно неловко было в этом признаться. — Здоровые такие буфера.

— А волосы?

— Да, — задумчиво кивнул он. Алекс застыла с напряженной улыбкой и постаралась конкретнее поставить вопрос.

— Какого цвета?

— Не помню. Каштановые. А может, и светлые. Я мало что успел разглядеть, я же вам сказал. На ней были голубые джинсы и что-то типа водолазки. Красный фургон, примерно конца семидесятых, а вот номера я не увидел, — извиняющимся тоном добавил он и сделал еще один большой глоток виски. Судя по выражению лица, ему уже было достаточно. — Понимаете, я в основном смотрел на тело на тротуаре. Много крови.

Если бы он оказался ближе, он бы увидел и мозги, вылезшие, как грибы, из разнесенного черепа, и глаза. Точнее, отсутствие оных. Алекс заглянула в блокнот и начала рисовать в нем нечто непонятное и странное. Мужчина уставился на дно стакана.

— Считаете, я должен сообщить в полицию? — вдруг спросил он.

Она пожала плечами, раскрашивая свои каракули. На бумаге постепенно образовалось большое красное пятно, напоминающее лужу крови.

— Дело ваше, приятель. Но тот, кто убил эту женщину и выбросил ее хладный труп посреди оживленной улицы, способен сделать это еще раз. Вот все, что я мору сказать. — Пусть сам решает, подумала Алекс, кто может стать очередной жертвой киллера — другая женщина или он сам, если заговорит. Она не собиралась давать ему инструкций.

— Да-а, — протянул мужчина и опять отвел взгляд. — Слушайте, я вам все выложил. Своего имени я вам не называю, понятное дело. Я вас не знаю. Меня здесь не было. Я ничего не видел.

— Значит, вы не видели темноволосой женщины, которая выбросила труп из красного фургона выпуска конца семидесятых годов?

— Совершенно верно.

Алекс опустила руку в карман и нажала кнопку «стоп». У мужчины был более чем нездоровый вид. Она достала помятую, со следами влажных пальцев визитную карточку, на которой значилось: «Александра Хоббс, криминальный репортер». Над именем располагался логотип «Нэшнл лайт». Орел сильно напоминал стервятника, что было вполне естественно: пищевая цепь.

— Вспомните что-нибудь еще — позвоните мне, договорились? Я скормлю наживку копам, не называя источника. Об этом можете не беспокоиться. Держите. — Алекс передвинула в его сторону оговоренный гонорар, пятьсот долларов, и положила сверху еще десятку. — Закажите себе еще.

Это было не самое мудрое решение. Он позеленел еще больше. Она отодвинулась, и он, пошатываясь, ринулся к туалетным комнатам в глубине бара, но не успел и на полпути начал блевать так же громко и безобразно, как Тереза Вилларел.

Алекс автоматически принялась разглядывать бар, чтобы отвлечься от запаха, доносящегося из коридора. Сознание четко фиксировало дешевые столы, немытый пол, пеструю батарею бутылок за стойкой. Она запоминала лица посетителей, большинство которых увлеченно следили за событиями в коридоре, где свидетель выворачивал из себя непомерный гонорар.

При виде одного лица ее будто током ударило. Она моргнула, присмотрелась внимательнее и почувствовала, как лихорадочно заколотилось сердце. Мышцы конвульсивно сжались, горло перехватило, стало трудно дышать, словно легким не хватало воздуха.

Она испытала религиозный экстаз. Оргазм. Она знала этого парня.

В баре сидел Габриэль Дэвис.

Габриэль Дэвис сидел в баре как ни в чем не бывало и смотрел телевизор, абсолютно равнодушный к окружающему миру.

Алекс снова включила диктофон. Вставая, она чувствовала слабость и дрожь в коленках, но все же нашла в себе силы двинуться туда, где сидел он. Выглядел он неважно. Жилистый парень в хлопчатобумажной майке и брюках, чуть за тридцать, всего лишь на несколько лет старше нее. Густые каштановые волосы поредели, появились характерные залысины, кожа на макушке казалась розовой, как у младенца. Как у Роба Рэнджела.

Когда она прикрепила фотографию Дэвиса перед дверью его кабинета, он был на пять лет моложе и немного упитанней. Габриэль Дэвис, любопытный мальчишка-детектив. Сколько серийных убийц он отловил к тому времени? Троих?

Да, троих как минимум. А потом был Барнс Бровард, были незаконно опубликованные «Дневники», и он уже навсегда перестал быть героем.

С тех пор его никто не видел.

Он пил что-то темное и газированное. Он ни разу не посмотрел в ее сторону, но она заметила, что Дэвис следит за ней в зеркало, прикрепленное на стенке бара. Глаза у него, как ей помнилось, были светло-карими, почти золотистыми.

— Заказать вам выпить? — спросила она, помахивая в воздухе десяткой.

Дэвис не повернул головы.

— Нет, спасибо. — Самое удивительное в его голосе было то, что он был никаким. Буквально. Просто голос. Не низкий, не высокий, не заинтересованный. Голос продавца из продуктовой лавки.

Это точно, подумала Алекс. Из мясной лавки.

— Ну что ж, тогда закажите мне, мистер Дэвис. — Мышцы спины напряглись, словно напоминая о том, насколько глупо, насколько опрометчиво прозвучало это предложение. Тем не менее Алекс улыбнулась, но улыбка не задержалась на ее лице. Он взглянул на нее.

Взгляд оказался слишком страшным. Слишком многозначительным.

— Должно быть, вы меня с кем-то спутали.

Она сглотнула, но не отвела глаз. Спину, казалось, свело до боли.

— Ни в коем случае, приятель, и вы меня тоже помните. Алекс Хоббс. Сейчас я работаю в «Нэшнл лайт».

— Очень сожалею, — вежливо произнес он, допивая содержимое своего бокала. — Всего доброго.

Он встал и выжидательно на нее посмотрел. Его лицо было холодным, как лед, который остался в бокале. Лишь глаза своей сверхъестественной яркостью странно выделялись на фоне источаемого им равнодушия. Алекс невольно вспомнила его ослепительно белое под вспышками фотокамер лицо, дикие кошачьи глаза. Это было до или после того, как «Дневники» попали в список бестселлеров? Кажется, до того. В памяти всплыл образ Дэвиса, стоящего над распростертым окровавленным телом Броварда. Она вздрогнула. Мало кто из репортеров не испытал бы при этом шока.

Но Алекс восприняла это — справедливо — как триумф. Как экстаз.

— Я не отстану, — сообщила она. Дэвис смотрел на нее испепеляющим взглядом, взглядом хищника, и не отводил глаз. Она выдержала этот взгляд, хотя внутри все похолодело от страха. — Мистер Дэвис, я не намерена разоблачать ваше прикрытие, если таковое существует. Единственное, чего я хочу, — комментарий. Ваше местопребывание я никому не открою.

— Это не прикрытие. Это моя жизнь. То, что от нее осталось. — С тем же самым кошачьим равнодушием, которое он демонстрировал ранее, он повернулся и поставил пустой бокал на стойку бара. — То, что оставили от нее такие, как вы.

— Привет, я не писала этой книги, — пожала она плечами и хотела было прикоснуться к нему, но что-то в его поведении подсказало, что лучше этого не делать. — Слушайте, ну что еще я могу вам обещать? Клянусь, это будет совершенно конфиденциально!

Он рассмеялся. От этого смеха ее передернуло. Она возблагодарила Господа, который надоумил ее не прикасаться к этому человеку. Она вспомнила выражение его лица пять лет назад, в вспышках фотокамер.

— Премного благодарен вам, мисс Хоббс. Я получал подобные заверения от мистера Лэндрума, когда передавал ему свои дневники. Материал для работы, сказал он. И спустя шесть недель пятьсот тысяч человек стали поглощать мои мысли, как какую-то блажь. — Он поболтал кубики льда. Кончики пальцев, сжимающих бокал, побелели — единственный признак охватившего его напряжения. Большие прямоугольные пальцы с тщательно ухоженными ногтями. С такими руками не занимаются физическим трудом. — Я отклоняю ваше предложение.

— И у вас нет комментариев по поводу трупа, обнаруженного на углу Мидоу?

— Нет. — Спокойный негромкий ответ.

— Ну что ж, если вас это не интересует, сомневаюсь, что вас может заинтересовать тот факт, что ей практически размозжили голову. Мозги — наружу. Море крови. — Алекс поняла, что ее несет, и поняла, что несет не туда. Это плохо. Единственная надежда — он может среагировать на слово «кровь», как острозубая пиранья.

— Нет, — чуть помедлив, повторил он.

Она соскользнула с высокого табурета с чувством вины. Майка прилипла к спине, ощущение не из приятных. Он неторопливо развернулся в ее сторону и буквально пригвоздил к месту своим безумным взглядом.

— Грабеж?

— Скорее нет. Скорее убили в другом месте, а потом выбросили на тротуар. — Алекс с трудом сглотнула. Это была победа, но почему-то ей стало страшно.

Он подался вперед. Глаза широко распахнуты, лицо абсолютно непроницаемо. Руки опущены между колен, но это не скрывает дикого напряжения.

— Застрелили, вы сказали?

Она кивнула.

— Выстрел в лицо?

— Нет, в затылок.

Он потер пальцы, не сводя с нее глаз.

— Личность установили?

— При ней обнаружена карточка на имя Дайаны Гарднер.

Он резко поднялся со стула. Внезапное проявление мощной физической силы заставило ее мгновенно шагнуть назад. Прежнего равнодушия как не бывало. На лице выражение полной сосредоточенности.

— Покажите, — потребовал Габриэль Дэвис.


Глава 3


Он не хотел показываться на месте преступления до тех пор, пока там оставались полицейские, Алекс не хотела оставлять его одного. Оба напряженные, они сидели на затененной скамейке у автобусной остановки. Репортеры собирали свою амуницию, грузились в автобусы. Телевидение укатило. Алекс возилась с блокнотом и бумажками, нервно записывая приходящие в голову мысли, и тут же густо зачеркивав фразы, чтобы Дэвис ненароком не мог подсмотреть. Дэвис просто сидел и ждал.

Из полицейских остался только Марковски. Он широким шагом мерил квартал, явно размышляя. Алекс испытала огромное облегчение, когда он наконец дошагал до белого «форда». Прежде чем сесть в машину, Марковски еще раз оглядел улицу. Захлопнулась дверца, машина направилась в их сторону. Алекс уронила блокнот и тут же нагнулась, чтобы его поднять, краем глаза отслеживая Марковски. Полицейский не обратил на них никакого внимания.

— Пошли, — бросил Габриэль Дэвис. Когда до нее дошел смысл фразы, Дэвис уже встал и двинулся вперед широкими, торопливыми, нетерпеливыми шагами. Она едва не рысью поспешила за ним.

— Что мы собираемся делать? — спросила она на ходу, жалея, что не успела перезарядить кассету диктофона. — Что мы будем искать?

Дэвис, не отвечая, шагал через улицу. Проезжающая мимо машина резко просигналила, на мгновение ярко осветив его фарами, но он, похоже, даже не заметил этого. Алекс метнулась за ним, лишь краем глаза заметив несущийся прямо на нее автомобиль. В панике она вылетела на тротуар; резкий порыв ветра от промчавшегося фургона обдал ее с ног до головы.

Габриэль Дэвис прибыл на место преступления.

Некоторое время он стоял неподвижно, разглядывая улицу. Потом присел на корточки и склонился над пятном, напоминающим кровь. На долю мгновения Алекс показалось, что он принюхивается к запаху крови, каким-то причудливым образом анализирует её. Потом распрямился, по-прежнему сидя на корточках, и устремил взгляд куда-то вдоль квартала, часто-часто моргая, словно вглядываясь во что-то ей недоступное. От темного пятна взгляд переместился к Алекс, потом — дальше.

Именно дальше. Он всматривался в даль прошлого, пытаясь реконструировать все с таким уверенным чувством реальности, которое она не могла и не надеялась понять.

— И что? — спросила Алекс.

Взгляд сосредоточился на ней, лицо снова сделалось непроницаемым.

— Она была выброшена здесь из машины, предположительно из фургона. Если бы ее выбросили из легковушки, характер пятна был бы другим: мешала бы дверца. Она находилась в чем-то непромокаемом типа пластикового мешка или занавески. Я обнаружил следы мозгов. Полагаю, пуля разнесла ей полчерепа.

Алекс только кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Он встал и двинулся вперед, теперь уже спокойно. Она пошла следом.

— Полагаю, полиции особо не за что зацепиться.

— Да, пожалуй что нет, — согласилась она.

Он свернул в ближайший переулок, кивнул, прошел еще пару шагов, запнулся и сплюнул. Взгляд замер на каком-то месиве, едва различимом в полумраке.

— Полагаю, что человек в красном спортивном костюме был вашим свидетелем, — произнес Дэвис. — Он стоял здесь. — Алекс почувствовала, как стянуло кожу на руках и лице. Заметил ли он их там, в баре? Или видел тут — раньше?

— Вы его запомнили?

Он посмотрел на нее через плечо и усмехнулся:

— Довольно трудно забыть человека, который так громко блюет. Да еще два раза в день, — добавил он, показывая на кучку перед собой. — Полиция с ним не общалась?

— Нет.

Дэвис кивнул. Еще раз окинув взглядом переулок, он сосредоточил внимание на улице. Алекс отвернулась. Перед мысленным взором вспыхнуло видение. Кровавая корона. Глаза…

— У нее не осталось ни одного глаза, — пробормотала она.

Дэвис не отреагировал.

Он три раза проделал путь от кровавого пятна до переулка. Неторопливо, внимательно. Уже почти стемнело. Уличные фонари загорались, мигали, и казалось, сама Мидоу-стрит движется к ним навстречу. Лампы гудели, жужжали. Дэвис очередной раз склонился над пятном: темная голова, освещенная фонарем, словно окруженная нимбом.

При галогеновом освещении пятно на асфальте казалось абсолютно черным.

— Благодарю вас, мисс Хоббс. Я увидел все, что хотел.

По тону Алекс поняла, что он намерен от нее избавиться, и сердце внезапно ёкнуло. Не отпускать его! — затрепетала мысль. Во что бы то ни стало — не отпускать!

— Мистер Дэвис, может, теперь вы согласитесь на интервью? — быстро проговорила она ему в спину. Он даже виду не показал, что услышал ее слова. Внутри закипела ярость. Она терпеть не могла, когда ее вот так откровенно игнорировали. Алекс метнулась вперед с вытянутой рукой, намереваясь схватить его за плечо.

— Эй!

Ей не удалось до него дотянуться. Даже не удалось заметить, как он оборачивается. Единственное, что она отчетливо увидела, — это кулак, возникший ниоткуда и замерший в дюйме от ее носа. Страх парализовал ее лишь на мгновение, но до мозга костей, как электрический ток. Она не смела пошевельнуться, даже сделать шаг назад. Лицо его было бледным, странным, непроницаемым. В глазах полыхала ярость.

А затем в них появился страх. Он опустил кулак, разжал пальцы и отступил в сторону.

— Не вздумайте преследовать меня, — произнес он. — Навсегда выбросьте это из головы.

Пожалуй, она была не в состоянии преследовать его. По крайней мере сейчас. Он пошел прочь. Темная фигура то высвечивалась под фонарями, то терялась во мраке, пока он наконец не скрылся за углом. После этого она еще слышала удаляющиеся шаги.

Трусиха несчастная, вся дрожа, мысленно сокрушалась Алекс. Ну почему ты позволила ему вот так просто уйти?


Глава 4

Дэвис


Из «Дневников Габриэля Дэвиса».

Опубликовано.


16 августа 1986


Я не был уверен, что в гибели детей повинен Барнс Бровард. Им показалось, что я каким-то волшебным способом вычислил это; говорили, что я пришел к доказательству вины по остаткам ткани на подошвах его ботинок, как Шерлок Холмс. На самом деле я не видел подошвы его ботинок, пока он не ударил меня в лицо. Но мне ни за что не поверят, если я скажу, что просто видел его, видел, как он прикасается к маленькой девочке. Я до сих пор не уверен, даже после исчезновения ребенка Кассетти, что был на правильном пути. Не был уверен до последнего случая.

По крайней мере я надеюсь, что не был уверен. В противном случае получается, что я преследовал его, зная, что он их убивает, и ничего не предпринял, чтобы остановить его.

В тот день, когда я следил за ним в парке, я начал понимать, почему все тела обнаруживают расчлененными на множество частей. Это было ужасное, но знакомое чувство, подобное тому, как если бы я взглянул в зеркало, увидел там отражение чудовищной рожи и узнал в ней себя. Барнс Бровард любил их. Каждую их часть. Мы постоянно обнаруживали в ранах следы спермы.

Худшее же, самое худшее, заключается в том, что иногда по ночам, во время бессонницы, я мысленно представляю себе это. Нож уверенно лежит в моей руке, твердый, как бешеная эрекция. Я вижу этого ребенка. Я чувствую нежную тонкую плоть, чувствую соединительную ткань суставов. Слышу крик, чувствую заливающую меня кровь. И режу, в своем полусне, режу, как Барнс Бровард, сосредоточенно, аккуратно.

Он научился разделывать их, как цыплят. У дочки Питни, Кэролайн, на длинных костях обнаружили пробные надрезы. Поначалу он испытывал затруднения в точном определении расположения суставов, но быстро освоился. На второго и третьего ребенка он потратил удивительно мало времени, учитывая все обстоятельства. Потом уже не было пробных надрезов. Он достиг совершенства.

Его называли мясником. Это неверно. Для него было важно мастерское исполнение, расчленение плоти без повреждения жемчужно-розовых косточек. Это была не топорная, а ювелирная работа.

Меня порой все это пугает. Я знаю, что не должен позволять себе этого, не должен возбуждаться, когда думаю про этих детей. Но не могу.


Глава 5


В конце концов, он спас Шаланну Норт от Барнса Броварда. Но никто этого не заметил.

Глава, посвященная Броварду, была исключительно деловой, но Алекс физически ощущала сквозящую со страниц боль, видела выражение лица, с которым он разглядывал свое зеркальное отражение. Самым страшным здесь была невозможность исключить то, что однажды, взглянув в это зеркало, он не увидит в нем ничего особенного.

Алекс отложила книгу и пошла на кухню. По дороге она рефлекторно проверила засов на входной двери. Разозлившись, что поддалась страху, она тем не менее проверила и цепочку.

От раковины, заваленной не мытой двое суток посудой, пахло грязными носками. Она пустила горячую воду и вылила в мойку голубоватую моющую жидкость. Горячая пена приятно обволокла руки, подействовала успокаивающе. Смывая остатки засохшей лазаньи[1 - Разновидность итальянских макаронных изделий; длинные широкие полоски. — Здесь и далее примеч. пер.] с тарелки в голубой цветочек, она пыталась представить, о чем сейчас думает Габриэль Дэвис.

Горячая вода. Горячая, как кожа. Как кровь. Кусок лазаньи наконец отстал от тарелки и проскользнул между пальцев — мягкий и склизкий.

Надо было идти за ним, в сотый раз повторяла себе Алекс, понимая, что ни к чему хорошему это бы не привело. Если бы Габриэль Дэвис хотел с ней поговорить, он бы поговорил. Если нет, максимум, на что она могла надеяться, — безразличие. Волосы встали дыбом при мысли о том, что могло бы его заинтересовать.

Как только она поставила в сушилку последнюю тарелку, зазвонил телефон. Взявшись влажной рукой за прохладный пластик и чувствуя механическую дрожь аппарата, она немного выждала и наконец сняла трубку.

— Ваш свидетель, — металлическим голосом произнес Габриэль Дэвис. — Я хочу поговорить с ним.

Странно, но ее это не удивило.

— Нет. — Алекс надеялась, что голос звучит достаточно спокойно; онемевшие пальцы покалывало. Прижав трубку к уху плечом, она принялась растирать руку. — Это невозможно. Я обещала ему конфиденциальность.

— Очень не хочется прочесть его фамилию в газете.

Это, наверное, следует расценивать как шутку. Алекс показалось, что в трубке слышатся приглушенные аплодисменты. Может, он телевизор смотрит?

— Мисс Хоббс!

Она собралась с мыслями и сунула руки в карманы халата. Розовый халат был пушистый и мягкий, как кожа младенца. Пальцы застыли, словно отмороженные.

— Алекс.

— Сомневаюсь, что нам следует переходить на «ты», мисс Хоббс: Мне нужно поговорить с вашим свидетелем. Это важно.

— Нет, я не могу этого позволить. Ни вам, ни копам, никому. Если только он сам этого не пожелает. Можете считать, что для меня не существует этических норм, — и тем не менее. Без вариантов.

Дэвис молчал. В трубке аплодисменты сменились знакомой мелодией. «Джепарди»!

— В таком случае дайте прослушать интервью, — вдруг предложил он. Она вздрогнула от удивления. — Я же знаю, у вас есть запись. Это ведь не противоречит вашим принципам? Можете стереть имя, если оно там звучит. Но все остальное мне необходимо.

— Зачем? — В трубке послышался щелчок, и ей показалось, что он отключился. Однако перестала звучать лишь музыка. — Мистер Дэвис, зачем?

— Потому что уже не первый раз там, где я нахожусь, появляется труп.

Алекс чуть не поперхнулась, но взяла себя в руки, медленно выдохнула и потянулась за карандашом.

— Диктуйте, где мы встретимся.


Странно, но она чувствовала себя как на первом свидании. Сделав глубокий вдох, Алекс толкнула дверь «Дельвеккьо» и вошла внутрь. Внутри все трепетало. Не от страха. От нетерпения.

В холле его не было. Простучав каблучками по полу из мраморной крошки, она подошла к дверям зала. Ресторан был необычно пуст для вечера пятницы. Может, в каком-нибудь из ревю уже помещен материал под заголовком, набранным аршинными буквами, типа «Трое посетителей „Дельвеккьо“ умерли, отравившись грибами», подумала Алекс.

В зале Габриэля Дэвиса тоже не было — видно. Это её не беспокоило, наоборот, есть шанс перевести дух и немного успокоиться. Всю дорогу она ехала в трансе, словно в тесной и душной коробке. Теперь та же коробка, только чуть больше. Никому никогда не удавалось взять интервью у Габриэля Дэвиса, даже тогда-, когда он стал известен после дела Броварда и особенно после выхода книги.

Эксклюзив. Это слово сияло и сверкало, как новенькое золотое кольцо. Ах какое соблазнительное слово! Она произнесла его вслух, словно пробуя на вкус, и улыбнулась.

Алекс двинулась в зал уверенной походкой победительницы, ветерана мировых сериалов, выходящей под свет юпитеров. В дальнем конце зала у служебного столика она заметила метрдотеля. Тот встретил ее профессиональной утомленной улыбкой. Постоянно занятый человек, которому случайно выпала свободная минутка.

— У меня тут назначена встреча… — заговорила она, подходя ближе, и запнулась. Онапонятия не имела, под каким именем живет Дэвис. — С одним человеком. Могу я пройти посмотреть?

— Разумеется, — ответил метрдотель. Пока она оглядывала зал, он кивнул в сторону. — Поищите в глубине.

Дэвис выбрал укромный столик в глубине зала. Когда она наконец разглядела его в полумраке, он уже пристально следил за ней, как тигр, заметивший нечто живое, движущееся и способное стать жертвой. Он смотрел спокойно, но с интересом, как бы не узнавая.

Алекс двинулась к нему отработанной репортерской походкой типа «у-меня-для-вас-мало-времени». С каждым шагом она ждала, что выражение его лица изменится, исчезнет тигриный взгляд, появится улыбка или он просто отведет глаза, чтобы не смущать ее. Может, он просто не узнал ее при этом освещении. Может, у него плохо со зрением.

Алекс подошла к столику. Все возможные оправдания иссякли. Выражение лица не изменилось, даже когда она села напротив. Мягкая бархатная спинка кресла уютно приняла спину в свои объятия, как ласковая морская волна.

— Спасибо, что согласились со мной встретиться, — резко произнесла Алекс и подалась вперед, положив руки на стол. Искренность — именно это она хотела ему продемонстрировать. Честность. Доверие.

Он продолжал пристально смотреть на нее. Это был какой-то отстраненный взгляд, так смотрят солдаты, возвращающиеся с фронта. Взгляд на редкость неприятный.

Нельзя терять контроль над ситуацией, тем более вот так сразу. Собравшись с силами, она изобразила подобие улыбки и посмотрела ему прямо в глаза. В золотистой радужной оболочке расширенные зрачки казались черными огромными дырами. Глаза начало жечь от напряжения, но она заставила себя не моргать.

О Господи, подумала Алекс. Может, он умер?

Она перевела взгляд. Грудная клетка равномерно вздымалась и опускалась. Значит, не умер.

По крайней мере физически.

— Мистер Дэвис!

Тонкие губы слегка раздвинулись, как резиновые. Взгляд не изменился.

Алекс моргнула. Обступившая темнота чуть стерла его облик, стало полегче, но ненадолго. Дискомфорт вернулся. Он продолжал неотрывно смотреть на нее.

Может, имеет смысл сделать что-нибудь? Одновременно с этой мыслью руки сами нырнули в сумочку, пальцы нащупали диктофон. Все это время она краем глаза следила за ним. Он тоже не отводил взгляда.

Она поставила диктофон на девственно белую скатерть и выжидающе откинулась на спинку кресла.

Дэвис протянул руку и, не сводя с нее глаз, взял миниатюрный приборчик. Осторожно повертел его своими сильными пальцами, изучая предназначение кнопок, и поставил обратно, на то же самое место, где взял.

Алекс начала задыхаться. Ей показалось, что она в зоопарке, что ее запустили в клетку к тигру и забыли об этом. Все, кроме тигра.

В нескольких шагах возник официант. Она позвала его ближе. Это дало возможность на время избавиться от пристального взгляда Дэвиса, показать, что ему не обязательно постоянно на нее пялиться. Официант приближался за спиной Дэвиса. Она почувствовала, что его внимание раздваивается, как у солдата в окопе, вынужденного отвлекаться из-за атаки с фланга.

При этом взгляд его все еще был нацелен на нее. Немигающий взгляд.

Она заказала кофе и попросила принести побольше сливок. Официант выжидательно посмотрел на Дэвиса.

— Да, кофе. Отлично, — произнес Дэвис. Широко раскрытые золотистые глаза как пиявки высасывали из нее остатки мужества. Официант, черкнув что-то в блокноте, кивнул и невозмутимо удалился.

Алекс хотела крикнуть, позвать его обратно, но почувствовала, что будет только хуже. Дэвис именно этого от нее и ждет — малейшей трещины, куда можно незамедлительно всадить лож.

Неужели?

— Вы прочитали книгу, — сказал Дэвис. От неожиданности она моргнула, потянулась к стакану с водой и, едва не опрокинув, толкнула его. Холодное запотевшее стекло отозвалось в руке ледяными мурашками.

— Откуда вам это известно?

Он не ответил. Она сосредоточилась на стакане, на маленькой капле, медленно сползающей вниз по запотевшему стеклу. По телу медленно сползали такие же холодные капли. Периферийным зрением она видела, что продолжает оставаться под пристальным наблюдением.

Черт побери, с меня хватит! — мысленно воскликнула Алекс. Я пришла брать у него интервью. И я должна взять у него интервью. Конец истории. О чем говорить? О дневниках. Как раз он их только что упомянул.

— Кстати о книге. Почему вы не подали в суд на «Омегу» или по крайней мере на Хейли Лэндрума? — Алекс поморщилась, настолько жалким, непрофессионапьным ей показался собственный вопрос. — Ведь это ворованный материал. Или, если не хотели судиться, почему хотя бы не сделали заявления, что это фальшивка?

Вернулся официант с заказанным кофе. Дэвис молчал так долго, что ей показалось, будто она снова промахнулась. Пододвигая к себе чашку, Алекс заметила, что он в точности повторяет ее движения. Наконец он заговорил;

— Это не фальшивка.

Алекс взяла сливки и вылила в чашку три пакетика один за другим. Белые разводы быстро растворились в черноте напитка, лишь слегка изменив его цвет. Алекс потянулась за ложечкой.

Сидящий напротив Дэвис придвинул к себе сливки, взял три упаковки и методично вскрыл. Потом вылил в чашку, размешал, положил ложечку на блюдце. Выжидая. Наблюдая.

— Это все, что вы можете сказать? — фыркнула Алекс. — Господи, я представляла вас немного интереснее.

— Так и есть, — ответил он. Зрачки еще больше расширились, словно почуяв кровь. — У вас интересное прошлое, мисс Хоббс. История 1988 года с Карлой Дженкинс. Когда редактор обвинил вас в плагиате, а вы швырнули в него компьютер и вышибли два зуба.

На это можно было не обращать внимания. История попала в газеты, ее мог прочитать кто угодно. Она уже собиралась ему об этом сообщить.

— А правда, что вы поступили так, потому что были слишком пьяны, чтобы написать нечто самостоятельное?

Это уже был тонкий хирургический надрез, пониже ребер. Боль окатила теплой, как кровь, волной. Она отвернулась, чтобы он не понял по ее лицу, какой силы получился удар.

— Ничего подобного, — пробормотала Алекс и сразу поняла, что совершила ошибку. Она не должна отвечать, не должна давать ему дополнительной пищи. Увы, это был единственный способ заставить его говорить. Он не станет играть по ее правилам. Придется ей играть в его игру.

— Разумеется, — согласился Дэвис. Он не поверил и не придал ее словам никакого значения. — Сахар?

Алекс механически протянула руку и взяла два пакетика. Разрывая их, она следила за тем, как Дэвис, не отводя взгляда, тоже запустил руку в вазочку и выудил два пакетика. И разорвал сразу оба, точь-в-точь как она. Она высыпала содержимое в свою чашку — он повторил ее действия.

Он действительно повторяет все мои действия или нет? Да или нет?

Она взяла дрожащими пальцами ложечку.

Он не шевельнулся.

Она принялась размешивать сахар. Ложка жалобно тенькала по тонким фарфоровым стенкам. Отложила ложку. На неспокойной поверхности кофе дрожало карикатурное отражение ее испуганного лица.

С другой стороны стола слышалось позвякивание ложки, размешивающей сахар.

Глубоко вздохнув, Алекс подняла голову. Он по-прежнему сидел, не сводя с нее глаз. Впрочем, взгляд, кажется сосредоточился на чем-то другом. Не на лице. Несколько ниже.

Какого черта он там разглядывает? На ней нет никаких украшений. Какие украшения можно повесить на свитер? Ему совершенно, ну совершенно не на что там смотреть.

Нет есть, вдруг сообразила она. Маленькая дырочка — разошедшийся шов как раз под горловиной. Смешно, Алекс совершенно забыла о ней, но сейчас, казалось, в эту дыру врывается ледяной воздух. И его взгляд. Она была открыта ему. Уязвима.

Она почувствовала внезапную тяжесть в груди и фантомную боль в руке. С трудом подавила желание глубоко вздохнуть. Нужно сохранять спокойствие. Игра продолжается.

— Что вы хотите в обмен на кассету? — спросил он.

Она пристально смотрела ему в глаза, чувствуя, что голова начинает распухать, как воздушный шарик. Вероятно, ему хотелось, чтобы она отвела взгляд, потому что в этот момент она могла выиграть.

Сглотнув комок в горле, она продолжала смотреть. Он настойчиво разглядывал дырку на свитере. Там вены, подумала Алекс. Уязвимое место.

— Эксклюзив, — ответила она. Голос прозвучал на удивление спокойно, уверенно, без тени испуга. — Я хочу знать, что произошло с вами после того, как вы уехали из Чикаго. Мне нужен рассказ о тех трупах, про которые вы упомянули. Я дам вам достаточно времени, чтобы убраться из города, прежде чем опубликую этот материал. Если, конечно, хотите.

Давление в голове становилось невыносимым. Глаза болели, веки дрожали от напряжения. Он сменил направление своего взгляда. Теперь она в полной мере почувствовала его силу.

— Я не собираюсь покидать город.

Мерзавец, ослепленная яростью, подумала Алекс — и моргнула. Напряжение сменилось тупой головной болью. Она снова увидела его улыбку.

Протянув руку, она достала из вазочки еще четыре пакетика с сахаром. Надорвала и высыпала один за другим в свою чашку. Размешала.

Потом опустила голову, слушая звук разрываемой бумаги. Четыре раза. Легкий шорох сахарного песка. Звяканье ложечки.

Подлец действительно копирует ее.

Алекс поднесла чашку к губам и сделала вид, что пьет. Бросила быстрый взгляд поверх чашки в его сторону. Он взял чашку и тоже поднес к губам, не сводя с нее взгляда.

Он скривился, ощутив вкус напитка, но она сымитировала еще один глоток. Ему пришлось повторить.

В горле возник и умер сухой нервный смех.

— Если мое предложение вас не устраивает, скажите ваши условия, — перешла в наступление Алекс.

Он поставил чашку на стол и откинулся на спинку кресла, положив голову на высокий мягкий подголовник. И выглядел полностью расслабленным, если бы не глаза.

— Печеные зита[2 - Разновидность итальянских макаронных изделий: длинные прямые трубочки большего диаметра, чем обычные макароны.] меня устраивают. И лазанья — тоже неплохо.

Она чуть не расхохоталась. Снова возникла длинная пауза. Чтобы доказать, что полностью овладела ситуацией, Алекс взяла еще одну порцию сливок и вылила себе в чашку.

Когда он потянулся за сливками, она почувствовала запах его лосьона после бритья и еще какой-то другой, крайне неприятный запах. Пахло паленым, словно он слишком долго сушил волосы и подпалил концы.

Они снова потонули в бездне молчания.

Появился официант. Серебряный кофейник сиял, как его улыбка. Дэвис переключил внимание, но не переключил взгляд. Официант подал меню. Дэвис отложил меню в сторону и сложил руки перед собой. Ладонями на приборы. И продолжал разглядывать Алекс.

— Кофе? — произнес официант, обращаясь к ней, и, не дожидаясь ответа, долил свежего — сначала ей, потом Дэвису.

Папка меню, которую подал официант, показалась скользкой и бесполезной. Алекс отложила ее в сторону и наклонилась вперед, пользуясь тем, что внимание Дэвиса хоть сколько-то рассеялось.

— Я не смогу помочь вам, если вы не поможете мне, — заговорила она. Официант был забыт раньше, чем успел удалиться. Дэвис продолжил пялиться на нее с прежним вниманием. Она подавила желание выплеснуть кофе ему в лицо, заорать, сделать хоть что-нибудь, что заставило бы его моргнуть.

— Почему вы решили, что мне нужна ваша помощь? — спросил Дэвис. Вопрос показался ей мягче предыдущего, не похожим на хирургический инструмент. Она улыбнулась, почувствовав легкое послабление на той стороне.

— Потому что вы здесь.

Он моргнул. О Господи, он мигнул! Но прежний жесткий, неотрывный взгляд восстановился через долю секунды.

— Дайте послушать запись.

Она широким жестом — дескать, все к вашим услугам, — показала на диктофон. Он протянул руку, нащупал панель управления и поднял его на уровень глаз, чтобы периферийным зрением контролировать манипуляции.

Зазвучала запись. Голос мужчины на пленке оказался глухим, протяжным, ее собственный — каким-то гнусавым. Кроме того, все время звучали посторонние шумы. Алекс помешивала ложечкой свой испорченный теперь кофе и ждала.

Габриэль Дэвис глядел на нее поверх диктофона: то ли он отслеживал ее реакцию, то ли просто сосредоточенно слушал, впрочем, не важно. Лицо горело, словно обожженное его взглядом. Кожа, просвечивающая сквозь дырку в свитере, должно быть, блестит от пота.

— Женщина, — наконец пробормотал он. — Маловероятно.

— Мне он показался вполне убедительным.

— Мисс Хоббс, статистика свидетельствует, что женщины никогда не стреляют женщинам в голову. Куда угодно, но не в голову. Не любят обезображивать себе подобных. — Дэвис подвинулся в кресле и отпил кофе. — Вы ищете логических объяснений? Для того чтобы сделать такое, не нужно логики. Она, если это была она, сделала это ради удовольствия.

— Или кто-то велел ей так поступить, — заметила Алекс.

— Этим «кем-то» обычно бывает либо муж, либо любовник.

— Серийный убийца, полагаете?

Он пожал плечами. Промолчал. И продолжал смотреть на нее.

— Вы говорили о других трупах. Этот случай с ними совпадает?

Габриэль Дэвис слегка улыбнулся.

— Похоже, я вам не очень нравлюсь, — заметила Алекс. Самая глупая фраза за всю ее жизнь. Она даже не предполагала, что способна нести такую чушь. Улыбка Дэвиса растаяла, лицо превратилось в неподвижную маску. Казалось, он впитывал в себя ее широко раскрытыми глазами.

— Напротив, — медленно произнес он. — Вы мне весьма нравитесь.

Ей не хотелось этого слышать.

Дэвис еще пару раз прокрутил пленку, останавливаясь на особо заинтересовавших его или неясно звучащих местах. Потом поставил диктофон на место, допил кофе, выложил на стол два доллара, быстро встал и пошел прочь. Алекс не сразу сообразила, что он уходит. Схватив сумочку, она поспешила за ним.

— Эй, мы же договорились! Я иду с вами, верно? — торопливо произнесла она, проходя мимо метрдотеля.

Дэвис покачал головой.

— Нет, сейчас я иду домой, — сказал он и вежливо придержал дверь, пропуская ее вперед. Они вышли на улицу. Воздух был сырым, влажным. Алекс никак не могла уложить диктофон в сумочку. Городская ночь, при которой никогда по-настоящему не темнеет. Небо на западе было неестественное, желто-оранжевое от уличного освещения. Над головой — в глубокой синеве светились яркие белые полосы, как от прожекторов. От этой яркости даже хотелось прикрыть глаза. Хорошо, что еще много прохожих. Люди. Свидетели.

— В таком случае как мы с вами встретимся завтра? — спросила Алекс, роясь в поисках ручки и блокнота. Габриэль Дэвис обернулся. Она впервые увидела его настоящую улыбку. При свете фонарей глаза его казались чрезмерно влажными.

— О, я сам найду вас.

Она замерла. Он пошел прочь — спокойно, сосредоточенно.

Какое-то время Алекс стояла не дыша. Наконец осторожно глотнула воздух. Кровь тяжело стучала в висках.

Он не оглянулся ни разу.


Глава 6


Сон был глубоким, но беспокойным. Она проснулась от прерывистого пронзительного звона. С трудом выпростав руку из-под сбившейся простыни, она ударила по будильнику, не сразу сообразив, что он тут ни при чем.

Звонил телефон.

Надо идти на кухню. Только теперь Алекс заметила, что солнце давно встало и заливает яркими лучами всю квартиру. Очень приятный, домашний вид. Господи, проспала!

Поднося к уху трубку, она испуганно метнула взгляд на часы.

О Боже, уже одиннадцать. У меня же крайний срок — к часу…

— Хоббс, твой крайний срок — час дня, — прозвучало в трубке.

Алекс прокашлялась, чувствуя отвратительный привкус во рту. Прижав трубку плечом, она потянулась за воскресным выпуском какой-то газеты и принялась шуршать страницами.

— Да-да, Уитон, я помню. Как раз перечитываю текст. Всю ночь работала, — солгала Алекс. — Мне как раз примерно час остался. Ну, может, полтора.

— Уложись в час, у меня и без тебя хватает проблем с этим засранцем Германом. Я же просил его написать с консервативной точки зрения, говорил я ему или нет? Говорил? — Уитон Синклер 3-й, совершенно не оправдывающий свое имя, и не собирался интересоваться ее мнением по этому поводу. В трубке послышался шорох ткани: все рубашки Уитона выглядели так, словно были рассчитаны на человека с треугольной шеей. — Реакционная либеральная чушь. Пришлось самому горбатиться и переписывать этот бред. Не вздумай устроить мне нечто подобное, Хоббс!

— Разве такое когда-нибудь бывало? — парировала она. Уитон хмыкнул. — Знаешь, я хотела бы еще немного поработать на тему этого трупа на Мидоу, ладно? Дадим в номер на следующей неделе. У меня есть нечто увлекательное, стоит подождать. А сейчас я напишу в рубрику «ведется расследование», ладно?

— Черт побери, а чем мне прикажешь заполнять страницу?! — чуть ли не заорал Уитон. Она слышала его хриплое астматическое дыхание. Потом — легкое шипение, это он брызгал в рот лекарство. — Ты что, Хоббс, смерти моей желаешь?

— Нет, мне нужно жалованье. — Алекс закашлялась, выигрывая несколько секунд, пока мозг окончательно не проснулся. — Как насчет милой истории про одного парня, который отправил своей жене бандероль с отрезанным членом ее любовника? Хороший поворот. Секс и насилие.

Уитон молчал. Она догадывалась, что он пережевывает эту идею, перебирая в памяти свой каталог рисунков и фотографий. Опять прижав трубку плечом, она открыла дверцу буфета. Ага. Кофе.

— Только напиши со вкусом, — наконец решился Уитон и отключился. Алекс поцеловала микрофон и положила трубку.

Эту историю двухлетней давности она уже давно написала. Немного обновить — хуже не будет, тем более что она предусмотрительно опустила фамилии виновного и жертвы. Но тогда так и не смогла никому продать.

Пока варился кофе, она вывела на принтер рассказ, колоритно озаглавленный «Секс в пакетике». Это была не самая лучшая ее работа, но, черт побери, лучше, чем девять десятых того барахла, которое принимает и публикует Уитон. Примет и еще слюной изойдет.

Она подумала про Дэвиса. Должен получиться хороший, по-настоящему хороший материал. Слишком хороший для «Нэшнл лайт». Габриэль Дэвис — крупная фигура. Национальная пресса. Дорогие журналы. Права на экранизацию.

Она уже предвкушала грядущий успех. Среди всех, с кем ей приходилось работать, Дэвис был, наверное, самым жутким, самым непонятным, самым потенциально опасным.

Но, как ни странно, и самым уязвимым.

Эти уязвимые — самые лучшие.


— Черт, — в сердцах бросила Алекс, закрывая за собой дверь и оглядывая квартиру, которая всем своим видом красноречиво напоминала о том, чего она не сделала за последние шесть месяцев. Сбросив на пол спортивную сумку, она плюхнулась в кресло. — Жизнь — дерьмо.

В холодильнике — ничего, кроме куска замороженной лазаньи, но на итальянские блюда после «Дельвеккьо» и Дэвиса она смотреть не могла. Впрочем, пицца — это не совсем итальянское. И ее привозят на дом.

Когда Алекс потянулась к телефону, раздался звонок. Она отдернула руку и, сощурившись, посмотрела на аппарат, как на нашкодившего щенка. После четвертого звонка она сняла трубку.

— Алекс! — Уитон. Она с облегчением выдохнула. — Где тебя черти носят?

— Занята, — бросила она. — Я не работаю по ночам, Уит.

— Преступность не спит! — Шут гороховый, мысленно откликнулась Алекс. — Слушай, звонил твой приятель, Рэнджел, фотограф. Убийство на углу Миртл и Варансас. Говорит, дело серьезное. Тебе надо бы быть там. — Уитон закашлялся. — Так что отрывай задницу от дивана и дуй туда. На той неделе мне нужен приличный материал.

— Бог с тобой, два материала за два дня?

— Да хоть два за час! Поднимайся!

В трубке запищали сигналы отбоя.

С вершины холма в четырех кварталах от места уже виднелись сине-красные опознавательные цвета полиции Лас-Вегаса. Движение, понятное дело, перекрыто.

Как раз к шапочному разбору.

Действо напоминало карнавал — яркие осветительные приборы, пестро одетые телевизионщики, озабоченные полицейские. Все — в красно-бело-синем, как на национальном празднике. Ночь пахла выхлопными газами и потом. И еще чем-то, более тяжелым. Порох? Кровь?

Алекс пробиралась к оградительной ленте, выискивая взглядом знакомые лица, чтобы получить хотя бы минимальную информацию. Погибший оказался мужчиной лет пятидесяти пяти, вероятно, бизнесмен. Его убили в собственной машине цвета «серебристый металлик», симпатичном «Ягуаре-XJ9». Телевизионщики получили материал, ради которого, как говорится, и умереть не жалко. Человек с такой машиной, скорее всего житель фешенебельного района Изумрудного озера, побогаче будет, чем банкиры Мидаса.

На фоне ослепительных юпитеров телевидения сверкали белые вспышки фотокамер. Алекс пригляделась и нашла кого искала.

Роб Рэнджел походил на кота, только что плотно закусившего мышью. Камера свободно висела на пестром гитарном ремне, он непринужденно курил сигарету, облокотившись на фургон телевизионщиков.

— Удалось что-нибудь? — спросила она, подойдя ближе.

— Ты опоздала, — вальяжно сообщил Роб. — Я обзавелся самыми ценными фотографиями года, детка. Полный цвет. Не хуже, чем у копов. Снял великолепный крупный план его лица. Впрочем, это трудно назвать лицом, но все равно крупным планом. Сырое мясо трехдневной давности.

Алекс ехидно изобразила приступ тошноты. Роб кивнул в сторону машины, безмятежно отливавшей молочным серебром. Типичная игрушка богатых мужчин, подумала Алекс. Все автоматизировано, откидная крыша, тонированные стекла, ограждающие от любопытных взглядов.

— Как тебе это тонирование? — спросил Роб. Она пожала плечами и вытянула шею, заметив Терезу Вилларел, разговаривающую с кем-то на ходу. Тереза выглядела не очень довольной, от чего Алекс стало гораздо легче на душе.

В стороне, за ограждающей лентой, стоял высокий мужчина, засунув руки в карманы плаща. Лицо скрывала кепка с длинным козырьком.

— Эй, Хоббс, ты где? — напомнил о себе Роб. — Я говорю, как тебе тонированные стекла?

Обдумывая вопрос, Алекс забыла на время про парня в кепке. Она еще раз внимательно оглядела «ягуар» с черными стеклами.

— Кровь? — спросила она.

Роб кивнул.

— Сплошняком?

— Словно залили изнутри из пульверизатора, представляешь?

— Кто-нибудь расспрашивал публику? — продолжала Алекс. — Господи, кто-то же должен был видеть! Вилларел узнала что-нибудь?

— Вилларел не поимела ничего, кроме очередных проблем с желудком. Еще никого не нашли. Но ты же знаешь, для этого нужно время. — Роб сделан последнюю затяжку, бросил окурок на асфальт и придавил подошвой. Полицейский покосился в его сторону, Роб быстро поднял окурок. Поискав, куда его можно засунуть, незаметно уронил себе за спину. Полисмен, отвлекшись на очередного зеваку, этого не заметил. — Боже, как я хочу пива!

— Номер знаешь? — тихо, стараясь не привлечь внимания окружающих, спросила Алекс. В ответ он протянул раскрытую ладонь. Вздохнув, она порылась в сумочке, достала бумажник, извлекла двадцатку и положила ему в руку. Он послал ей воздушный поцелуй.

— Не имею ни малейшего представления, — ласково прошептал он. Ну просто нежнейший херувим!

— Ну ладно, Рэнджел, будь другом! Я же дала тебе сына Крокера месяц назад!

— О да, это помощь, конечно. Сукин сын содрал с меня полсотни, я даже опомниться не успел. Хорошо, хорошо, Чарли должен принести. Подожди минутку, он вернется. Скажи, ты правда вчера на свидание ходила?

Она снова посмотрела на парня в кепке. Лицо оставалось в тени, но Алекс кожей чувствовала, что он смотрит на нее, что он ее знает. Роб не слишком нежно толкнул ее в бок, возвращая к разговору.

— Что? Нет. Смеешься, что ли? У меня меньше свиданий, чем у гробовщика.

— Хорошо. А кто он? — Наигранное добродушие Роба испарилось. Холодный взгляд отливал серебром. — Серьезное дело? Держишь в секрете от своего друга?

Она промолчала. Роб усмехнулся и занялся своей камерой. Открыл крышку, вынул кассету и вставил новую. Пленка начала перематываться с легким жужжанием.

Действительно, вскоре откуда-то вынырнул крот Роба, Чарли, и каким-то замысловатым отвлекающим жестом, словно цирковой иллюзионист или шпион, передающий секретную информацию, сунул Робу клочок бумаги. В ответ Роб передал ему двадцатку — ту, что только что получил от Алекс, и Чарли, удовлетворенный, удалился.

Роб развернул бумажку, прочитал и расплылся в еще более широкой и довольной улыбке. Потом протянул ее Алекс. С трудом разобрав торопливо нацарапанные буковки, она произнесла вслух:

— Вердан. — Потом, словно не веря себе, повторила: — Вердан. О Господи, это не шутка? Гарри Вердан?

— А ты думала, в такой машине какой-нибудь бродяга бездомный? Ну, должен тебе сказать, я упакован по полной программе. Парочка старых фоток вердановской асиенды, копия Белого дома, кстати сказать, с охранниками перед воротами, к ним добавляю нынешние крупные планы — и все редакторы мне зад целовать будут! Они обожают, когда богатые вляпываются во всякие истории. Чем круче дерьмо — тем лучше. Ну что, Хоббс, уловила? Интервью с прислугой или что-нибудь в таком роде?

Она покачала головой, занятая другим. Парень в кепке отошел со своего места, слишком ярко освещенного телевизионными прожекторами, и оказался немного ближе к ней. Однако даже теперь она не могла разглядеть лицо, скрытое длинным козырьком. С уверенностью можно было лишь сказать, что он белый.

Алекс могла поклясться, что он следит за ней.

— Твои похороны, Хоббс. До встречи в морге, — бросил Роб. Когда качнулся фургон, к которому они прислонялись, Алекс поняла, что Роб уходит, но даже не обернулась. Парень в кепке исчез из поля зрения.

Впрочем, не важно. Она оглядела место происшествия. Несколько скучающих полицейских (Марковски среди них нет), продажный судебный исполнитель; несколько зевак, которые в крайнем случае могут пригодиться для создания местного колорита. Скорее всего свидетеля зацепить не удастся. Одно утешение — никому другому тоже не удалось.

Гарри Вердан. Черт побери! У нее в запасе достаточно социальных зарисовок, чтобы написать о нем большую статью.

Коронер[3 - Коронер — следователь, производящий дознание в случаях насильственной или скоропостижной смерти.] неприятно долго возится с трупом, пересчитывая раны. Хорошо бы подойти поближе, разглядеть как следует, но без Марковски на это можно не рассчитывать. Придется ждать фотографий Роба.

Парень в кепке возник в считанных десяти футах. Он смотрел прямо на нее; в свете фонарей Алекс прочитала надпись на кепке: «Возьми и сделай!»

Вспышка фотокамеры высветила его лицо. Огромные глаза неотрывно смотрели на нее.

О Боже, это Габриэль Дэвис. Ей показалось, что он прикоснулся к ней — опаляющий жар, волна страха. Он двинулся к ней.

Я могу убежать, отчетливо прозвучало в голове. Могу спрятаться в своей машине. У меня преимущество в расстоянии.

Гарри Вердан находился в своей машине. Она прижалась спиной к холодному металлу кузова фургона и стала ждать.

— Вы когда-нибудь бываете дома? — произнес Дэвис, проходя мимо. Алекс обнаружила, что непроизвольно двинулась за ним следом. Коленки подкашивались, но она как-то умудрялась передвигать ноги.

— Нет, — ответила она и мысленно добавила: отныне — никогда. — А вас что сюда привело? Профессиональное любопытство?

В желтоватом электрическом освещении и призрачном свете луны он показался ей очень бледным. Растерянным. Она искала причину его растерянности, пока какая-то разворачивающаяся машина не ослепила их светом фар.

Бледный, понятно. Она почувствовала его запах — сладковатый запах мыла, воды и освежающего лосьона. Он только что принимал ванну. Или душ. Во всяком случае, все это почти полностью перебивало исходящий от него запах озона.

— Как эксперт эксперту, мисс Хоббс, скажите — кто там в машине?

— Который живой, тот коронер.

Дэвис остановился так резко, что заскрипели подошвы. Он обернулся. Лицо не изменилось.

— Прошу, Александра, оставьте ваши шутки. Мне не до них, честное слово. Кто там?

— Гарри Вердан.

Дэвис тихо выдохнул и закрыл глаза. Выглядел он ужасно — бледный, постаревший.

Алекс молча стояла и смотрела на него. Когда он наконец открыл глаза, прошла целая вечность. Глаза были помертвевшими. Сплошные зрачки.

— Гарри был со мной три часа назад, — сказал Дэвис.


Глава 7


— Вы труп, — сказала Алекс, сдувая пенку с кофе. — Как только они на вас выйдут, а в этом вы можете не сомневаться, я ничего уже не смогу сделать.

— Я не убивал, — повторил Дэвис. Проследив, как она отпила глоток, он тоже поднес к губам чашку. На этот раз Алекс положила всего три порции сахара, и на столе, соответственно, валялись шесть использованных пакетиков. Сливки она заказывать не стала, а потому Дэвис тоже обходился без них. Похоже, ему было все равно, хотя на ее вкус кофе был пережарен и сильно горчил.

Она старалась не замечать его пристального изучающего взгляда.

— Вы уверены, что не убивали, — произнесла Алекс, делая вид, что полностью ему верит. Он слегка сощурился, но не отвел взгляда. — Полагаю, в таком случае вам следует рассказать это Марковски, пока не пришел кто-нибудь не такой добрый.

— Я никого не убивал!

Пока, подумала Алекс. Надеюсь, я не буду первой.

— Вы общались с человеком незадолго до того, как он был убит. Вы знаете, что думают копы про вас и ваши дневники. Если у вас нет алиби, думаю, вам лучше поговорить с Марковски. — Предложение Дэвису не слишком понравилось. Ей хотелось, чтобы он перестал пялиться, хотелось, чтобы вокруг было побольше народу, хотелось чувствовать себя более уверенной. Алекс поймала взгляд последней официантки, устало облокотившейся на стойку бара. В кондитерской «Жан» тянулся унылый вечер. — У вас же есть алиби, верно?

— Думаете, они поверят, что я два часа принимал душ? — спросил Дэвис.

Она сделала слишком большой глоток кофе и с трудом проглотила жидкость, обжигающую, как расплавленный свинец. Нёбо онемело. Закашлявшись, Алекс взяла еще один пакет сахара и высыпала его в кружку. Дэвис тоже потянулся за следующим, потом пошарил рукой по блюдечку в поисках ложки.

Ложечка одиноко звякнула.

— Вы два часа принимали душ? — повторила Алекс.

Он пожал плечами.

— Да, я часто так делаю.

Голову будто сдавило в тиски, когда она представила его, стоящего под струями воды, обнаженного, с раскрытыми глазами, разинутым ртом… ни о чем не думающего.

— Сомневаюсь, что они поверят, если у вас нет доказательств, — процедила Алекс, слегка наклонив голову.

— Обычно я принимаю душ без свидетелей, — заметил он. Алекс решила, что это не шутка, и не стала смеяться. — Полагаю, вы умираете от нетерпения узнать о моих отношениях с Гарри Верданом.

«Умирать», подумала Алекс, не то слово, которое она предпочла бы услышать в данный момент.

— Не стоит, — продолжил он. Алекс моргнула, но продолжала внимательно смотреть на него. Глаза его блестели так ярко, словно были покрыты какой-то светоотражающей пленкой. Он больше не пялился на нее, только внимательно следил за всеми движениями. — Это нельзя было назвать отношениями в обычном смысле слова.

— Прошу прощения, но совсем недавно вы выглядели весьма расстроенным. Постарайтесь заранее выстроить факты, приятель, пока полиция не начала вас трясти, а трясти они вас будут, как яблоню.

Он снял кепку, и она обратила внимание, что кончики волос у него действительно влажные и слегка волнистые. Запах лосьона мешался с запахом разлитого сиропа для булочек. Вокруг глаз — глубокие небольшие морщины, словно складки, неправильно заглаженные утюгом.

— Мы с Гарри Верданом были знакомы с колледжа. Иногда он делился со мной новостями. Тем, что меня интересовало. — Голос звучал гулко, как из бетонного колодца. Алекс еще отхлебнула кофе, надеясь унять внутреннюю дрожь. Чашка пристала к столу, липкому от пролитого сиропа, и оторвалась не сразу, от чего несколько капель выплеснулись на стол.

— Не представляю, чтобы человек с таким состоянием, как Вердан, мог быть у кого-то посыльным. Какого рода новости? — уточнила Алекс.

Он поставил локти на стол и слегка сжал пальцами виски, массируя их круговыми движениями.

А глаза все продолжали неотрывно, следить за ней.

— Он привозил мне новости о моей семье, — очень спокойно сказал Дэвис. — О моей жене, сыне.

Алекс замерла с чашкой в руке.

— Это безмерно скучно, мисс Хоббс. Моя жена развелась со мной. С тех пор я не видел Джереми. Это мой сын. Гарри привозил мне фотографии. — Дэвис сунул руку в карман, достал бумажник, вынул фотокарточку и толкнул ее по столу к Алекс. — Гарри, может, и был богатым, но своих друзей не забывал.

Она инстинктивно подумала о том, не кроется ли за этой дружбой шантаж. Может ли Дэвис быть шантажистом? Способен ли он на что-нибудь, кроме насилия?

На фотографии был запечатлен мальчик лет десяти-одиннадцати. Он сидел около миниатюрного каменного замка и махал рукой. Очень похож на Дэвиса, только скулы немного повыше и подбородок острее. На газоне виднелась тень — матери?

Никто, включая Алекс, понятия не имел, что у Дэвиса есть жена или сын. Кем бы ни была его жена, она исчезла, искусно заметая следы.

— Есть три варианта, — заговорил Дэвис после того, как она вернула ему фотографию. — Первый. Это убийство — совершенно случайный инцидент, не имеющий ко мне никакого отношения.

— В таком случае у вас феноменальная способность попадать в неприятное положение.

— Второй. Его убили потому, что он был знаком со мной.

— Тревожный момент. А третий? — нетерпеливо подтолкнула Алекс.

Он опять посмотрел как бы сквозь нее, глаза засветились восторженным сиянием.

— Третий вариант — его убил я. По-моему, я все учел, как по-вашему?


Глава 8

Дэвис


Из «Дневников Габриэля Дэвиса».

Опубликовано.


27 июля 1986


Я оставил включенной воду в ванной. В раковине. Нет, в ванне, звук более низкий. Не помню, почему она течет. Видимо, я хотел принять ванну. Мне хотелось быть чистым.

На углу письменного стола лежит экземпляр газеты «Фри пресс» двухнедельной давности. Последний раз, когда было опубликовано личное объявление Барнса. Бумага пожелтела; через месяц она будет казаться совсем древней. От газеты веет пыльным духом старины.

Никто не обратил внимания на его странность. Интересно, почему я заметил.

Одинокий белый мужчина 32 лет, сообщал он о себе. Любит всё у милых дам. Он не любил женщин; думаю, ему хотелось этого. Он никогда не забирал ответы на свои объявления. Я прочитал их — бедные, грустные, счастливые женщины. Мне надо ответить им, написать, насколько они были близки к смерти.

Также никто не удивился, когда Барнс привез на приятельский пикник спящую маленькую девочку. О, у него было достойное объяснение: маленькая девочка, племянница, так устала от перелета в самолете, сломала руку, ей дали снотворное.

Все видели ее гипс. У него должен был быть с собой фломастер, в ином случае они бы услышали пустой звук шариковой ручки и поняли, что внутри ничего нет. Кэролайн Питни, похищенная на южной окраине. В гипсе ничего не было. Барнс уже начал расчленять ее.

Вода уже переливается через край. Льется каскадом. Сначала это было приглушенное журчание, теперь напоминает шум сильного дождя, впитывающегося в почву.

Я должен что-то сделать, но не могу пойти в ванную комнату. Там зеркала. Вчера я увидел в зеркало, что на меня смотрят глаза Барнса — голубые. У меня карие. Рот у меня тоже изменился. Губы стали более пухлыми, влажными.

Боюсь признаться кому-нибудь, что я заразился им.

Думаю, это произошло, когда он ранил меня ножом во время первой схватки. До сих пор не могу понять, почему он накинулся на меня, а не на маленькую Шаланну Норт, которая уже была связана и ждала, когда он начнет любить каждую часть ее маленького тела. Может, уже тогда мои глаза были похожи на его? Может, поэтому он узнал меня?

Ковер у ванной стал темно-коричневым. Темное пятно подбирается ко мне.

Пятна на рубашке, потом — на брюках. Боль в том месте, куда он меня пырнул ножом. Пятна остались на заборе, через который я перелезал. Пятна на ковре в холле отеля «Монрой». На крыше. Энтони Липаски очень рассердился, что я не дождался его.

Я отчетливо помню голос Барнса. Он сказал, что узнал меня. Что видел, как я следил за ним.

И что понял, что я догадался.

Я ощутил приятную тяжесть ножа в руке, когда отнял его у Барнса. Полагаю, именно в этот момент по моим глазам он понял, что я все знаю.

Каким-то образом ему удалось снова завладеть ножом. Помню горячую струйку крови на боку. Секундная стрелка отсчитывала последние мгновения моей жизни. Он ждал, когда я на него брошусь.

Мне показалось, он удивился, когда мне удалось перекинуть его через край. Наверное, я и сам был удивлен. Нож сверкнул в последний раз, полоснув меня по левой руке. Так сказать, прощальный привет.

На ковре образовалось большое мокрое пятно, такое большое, что я могу на него улечься. Интересно, какие будут ощущения? Как себя чувствовал Барнс, лежа в луже собственной крови?

Помню, как блестел нож на мостовой рядом с ним, словно осколок зеркала. Мне жалко было с ним расставаться, но спускаться вниз, на мостовую, было слишком тяжело, равно как и вернуться к маленькой девочке, которую Барнс оставил для меня.

Энтони испугался за меня. Я это понял по его глазам, когда он появился.

Родители Шаланны прислали мне ее фотографию после окончания первого класса. В качестве подарка. У нее ускользающая улыбка, выражение, которому, как мне кажется, ей пришлось с большим трудом учиться заново. Фотография стоит в рамочке на моем столе, и когда прикасаюсь к стеклу, оно кажется мне теплым и вибрирующим.

Это мой кусочек Шаланны. Я должен отослать его обратно. Но думаю, что не смогу.

Моя левая рука со дня на день становится все крепче. Швы скоро снимут, и доктор считает, что со временем я восстановлюсь полностью. Бок беспокоит, но время от времени.

Помню, доктор не советовал мне принимать ванну. Швы.

Я сам включил воду? Или Барнс?


Глава 9


Стук в дверь раздался в тот момент, когда Алекс натягивала кроссовки. Управление дома, в котором она снимала квартиру, всегда внимательно следившее за ее личной безопасностью, недавно вставило в дверь глазок, ровно на фут выше уровня ее глаз. Пришлось принести табуретку из кухни. Через объектив «рыбий глаз» она увидела мужчину с неестественно раздавшимися боками. Объекты, которые вы наблюдаете, могут находиться ближе, чем кажется, вспомнила она фразу из инструкции. Она спрыгнула с табуретки, оттолкнула ее в сторону и злым, нервным жестом распахнула дверь.

После чего вернулась на диван, не потрудившись пригласить гостя в квартиру.

Он вошел без всяких формальностей. Просто вежливо прикрыл за собой дверь и прислонился к косяку. Алекс уставилась на него. Привычная волна гнева боролась с не менее привычной волной страсти.

— Почему ты не говоришь, чтобы я убирался домой? — произнес Ролли Истфилд. Она отказалась от мысли найти вторую кроссовку и запустить в него. Не лучший вариант. Во-первых, насилие. Во-вторых, глупо швыряться в мужчин предметами своего туалета. Никогда не знаешь, к чему это приведет.

Он, конечно, не красавец: слишком худощав, слишком черняв, слишком узкоглаз. Но это не важно. Он столь же губителен для нее, как бутыль с цианидом. Его обаяние — в полнейшей уверенности, что она рано или поздно все равно сделает так, как он пожелает.

— Это что, допрос? Ты, кажется, крысолов, а не полицейский, — сладостным тоном проговорила она и принялась тщательно перешнуровывать кроссовку. Она не хотела видеть ни его глаз, ни его улыбки.

— Если бы ты попросила, это могло бы быть интервью.

— Если бы я попросила, я бы заплатила за это. Почему бы тебе не убраться домой, Ролли? Я же сказала, меня тошнит от тебя. Кончено. Хватит. Ты проходил такие слова в начальной школе? — Она услышала свой голос — высокий, дрожащий. Пришлось постараться, чтобы взять себя в руки. — Что тебе нужно?

— Ты. Я соскучился по тебе, Алекс.

Вот так просто, брутально. Ролли Истфилд никогда не был соблазнителем. Именно это она обожала, именно этого безумно жаждала, и сегодня — несравнимо сильнее, чем когда-либо. Алекс Хоббс, очень уравновешенная женщина, стремилась отдаться. Ролли спокойно наблюдал за ней, не, попытался приблизиться, не остановил ее, когда она встала и, пошатываясь, прошла в спальню.

Она захлопнула за собой дверь, заперла на замок, опустилась на диван. Вторая кроссовка оказалась здесь, на полу. Аквамариновые полоски симпатично выделялись на чисто белом фоне. Подошва была не такой девственно чистой. Такова уж судьба всех, кто внизу.

Ощущение присутствия Ролли Истфилда тяжело давило на грудь.

Стоит расслабиться, и сразу представляешь на себе его руки, его губы, его обнаженное тело, в плавном скольжении соприкасающееся с ней.

Руки непроизвольно сжались в кулаки. Но этого было явно недостаточно, чтобы отогнать возбуждение. Проклятые рефлексы, как у собачек Павлова!

— Ролли, иди домой, тебя жена ждет, — удивительно спокойно произнесла Алекс. Вся квартира была пропитана ожиданием.

Спустя несколько очень долгих минут щелкнул замок входной двери. Алекс сидела на диване, бездумно уставившись на потрепанную подметку своей кроссовки, на мелкие осколки щебня, застрявшие между рифлеными бороздками. Потом перевела взгляд на подзеркальный столик, где в беспорядке валялись фотографии.

На одной из них под каким-то дрянным желтым навесом стоял Ролли, запечатленный с хот-догом в одной руке и флакончиком масла для загара — в другой. Один из редких моментов, когда он смеялся. Он прекрасно смотрелся в плавках оливкового, как армейская униформа, цвета, мускулистый, как грейхаунд,[4 - Борзая (порода собак).] и — когда нужно — почти такой же быстрый.

Миссис Ролли Истфилд (Сюзен), вероятно, не обратила внимания ни на загар Ролли, ни на морской песок в его туфлях, ни на карточку «Америкэн Экспресс», по которой он заказывал им билеты на самолет в Мексику. Миссис Ролли Истфилд, очевидно, ничего не знала. Или не хотела знать.

Алекс никогда не хватило бы духу заставить Ролли признаться жене. Ролли слишком хорошо ее знал.

Она встала с кровати, уронила кроссовку, сбросила с ноги другую, повернула замок и открыла дверь.

Ролли Истфилд сидел на диване с «Нэшнл лайт» в руках. На губах блуждала едва заметная улыбка. При ее приближении он поднял голову. Темные глаза были добрыми, ласковыми. Она ненавидела его демонстративную доброту и ласку, ненавидела себя за то, что верила в это.

Она села рядом с ним на диван. Ролли отложил газету.

— Меня такими дурацкими шутками не купишь, — проговорила она, пока он опускал ее на мягкие ситцевые подушки, согретые утренним солнцем. Губы его были мягкими, но настойчивыми.

— Я знаю, — пробормотал Ролли.

Она вытянулась, приникая к нему всем телом.


Она ощущала странный гул, словно втиснутая в пещеру, омываемую едва ощутимыми теплыми волнами.

Каждая клеточка организма вздрагивала, словно не в силах поверить ее собственной глупости.

Ролли спал рядом. Высоко на щеке у него был шрам — след от ножа при случайной стычке в каком-то баре. Во сне он был так же тих, как и в бодрствовании. Он не храпел, даже не сопел. Полная собранность.

Алекс потянулась, закинув руки за голову и наблюдая, как мерно вздымаются и опускаются при дыхании бледные шары грудей. Тело опять зудело от желания. Вагина подрагивала, отходя от недавнего шока. Приподняв голову, она оглядела свое обнаженное тело и заметила влажный блеск в густоте темных волос на лобке. Пора в ванну.

В душе Алекс, как всегда, пришла в голову мысль о том, что может думать о ней Сюзен. Отгоняя ее, она подставила лицо под колючие, как иголки, горячие водяные струи. Лобные пазухи откликнулись острой болью. После первого шока боль отступила, оставив тупое давление, как от сильного влажного ветра.

Дождавшись полного расслабления, Алекс выключила воду. Вытираясь, она услышала из комнаты скрип дивана.

Она пробыла в ванной довольно долго. Ролли был там же, где она его и оставила. Только уже полностью одет: узел галстука подтянут, рубашка идеально заправлена в брюки, словно предыдущего часа и в помине не было.

Глаза по-прежнему излучали доброту и ласку. Когда она проходила мимо, чтобы собрать свою разбросанную одежду, он поймал ее руку и прижался губами. Прикосновение бороды снова вызвало острое желание.

— Алекс, ну почему ты мне не веришь? — пробормотал Ролли.

Она пожала плечами и отняла руку. Лифчик почему-то оказался на лампе.

— Не знаю. Видимо, потому что ты законченный лжец. Я взяла за правило не доверять лжецам.

— Только спать с ними.

Алекс взвилась, мгновенно вскипев яростью, ненавистью и еще чем-то, чему даже не могла подобрать определения. Порыв угас, как только она повернулась к нему лицом. Она не могла его разозлить. Только разбивалась вдребезги о непробиваемый щит его спокойствия.

— Убирайся к чертовой матери из моего дома. Иди к своей жене, Ролли, — дрожащим голосом проговорила Алекс.

Он неторопливо кивнул и встал. Она бросала смятую одежду в смятые простыни, не желая видеть, как он уходит.

Щелкнул дверной замок. На этот раз — без обмана.

Заливаясь слезами, она надеялась, что её оставят в покое.

Не прошло и минуты, как снова раздался стук в дверь. Алекс смяла бумажный носовой платок и швырнула его на кофейный столик.

Стук повторился. В носках она прошла к двери и прислонилась, не в силах подставить табуретку и посмотреть в глазок.

— Кто там? — При мысли о том, что в ответ раздастся «Габриэль Дэвис» или, не дай Бог, «Ролли», ее охватил леденящий страх.

— Телефонная компания, мэм! — Голос принадлежал женщине и звучал не менее устало, чем ее собственный. Накинув цепочку и подперев дверь бедром, она приоткрыла ее на пару дюймов.

В образовавшуюся щель была видна высокая женщина в простой рабочей куртке и джинсах мужского покроя. На широком поясе болталось множество металлических инструментов, свисая чуть ли не до колен. Телефонная леди воспринимала все меры предосторожности с терпеливым коровьим выражением лица.

— У вас есть удостоверение личности? — требовательно произнесла Алекс.

Тут же, как по мановению волшебной палочки, перед ее лицом возник дубликат коровьего взгляда на большой пластиковой карточке.

Алекс сбросила цепочку и открыла дверь шире.

— Я не вызывала…

Телефонная леди превратилась из коровы в энергичную красотку с рекламного плаката общественной службы.

— Простите, что побеспокоила вас в такую рань, мэм, но телефоны отключились по всему дому, — заговорила она, одарив Алекс широкой улыбкой. Не слишком лучезарной, но вполне счастливой. Как у золотоискателя. — Я пытаюсь установить, где нарушение. Могу я войти и проверить вашу розетку?

Алекс могла и сама это установить, просто сняв телефонную трубку, но поняла, что спорить бессмысленно.

— Конечно, входите, — согласилась она, пожав плечами.

Телефонная леди подхватила массивную сумку с инструментами и решительно двинулась вперед. Алекс пришлось посторониться.

— Телефон на кухне.

Дама протопала мимо комнаты, на ходу раскрывая сумку с уверенностью бригады «скорой помощи», прибывшей на место автомобильной аварии. Окинув подозрительным взглядом старинный аппарат Алекс, она отсоединила его и воткнула в розетку некий прибор, который сам по себе начал тихонько мигать.

Оставалось только ждать. Алекс налила себе чашку кофе и села. Распухшие веки горели, словно в глаза набился песок. Господи, неужели они выглядит так же плохо, как себя чувствует? Телефонистка сосредоточенно посмотрела на прибор, отсоединила его, отвинтила крышку и принялась ковыряться в разноцветных проводках.

— Хотите кофе? — подала голос Алекс. Теперь, обретя какую-никакую компанию, она уже была рада, что может начать думать о чем-то, кроме Ролли. Женщина одарила ее благодарной улыбкой и кивнула. — Вы ведь с самого утра на ногах, да?

— Да, утром обнаружилась серьезная проблема с телефонным кабелем. Нас специально вызвали на помощь дежурной бригаде. Надеюсь, скоро разберемся. За кофе спасибо. — Телефонистка приняла чашку, отпила глоток, сделала большие глаза и одарила Алекс еще одной вежливой улыбкой, на сей раз чуть по тусклее предыдущей. Из вежливости отхлебнула еще и поставила чашку на стол. Потом извлекла из сумки металлические зажимы и с их помощью присоединила к проводам свой массивный телефонный аппарат. — Очень симпатично у вас тут. Уютно. А этот ковер вы сами вязали?

— Нет, сестра. — Пустая болтовня. Алекс уже утратила это искусство, работая последние несколько лет исключительно «разгребательницей грязи». Заинтригованная, она наблюдала, как телефонистка колдует над проводами.

— Я бы хотела иметь шаблон. Никак не могу раздобыть нужный. Передайте сестре, что мне очень понравилось. Ах черт!

— Что такое?

— Прошу прощения. У вас есть еще аппарат?

— Да, в спальне.

Телефонная леди решительно двинулась в указанном направлении, позвякивая инструментами.

Алекс глядела ей вслед, отпивая кофе. Крупная крашеная блондинка с длинными волосами, туго перехваченными тесьмой на затылке. Интересно, чем на досуге занимаются телефонистки? Сборкой электронных устройств? Конным спортом? Балетом?

Вполне можно написать статью, подумала она. «Роковая женщина из телефонной компании». Что-нибудь в этом духе.

Телефонная леди вернулась, присоединила нечто загадочное к проводкам и поставила на место декоративную крышку. После чего уселась с победной улыбкой.

— Всё в порядке. Какие у вас там симпатичные штучки! Особенно та кошечка с пушистым пузиком, у меня тоже такая была. А на фотографии в спальне — это ваш муж? — Телефонистка что-то искала в своей сумке с инструментами. — Очень симпатичный мужчина.

— А? Нет. — Алекс почувствовала, как щеки заливаются краской. — Это мой друг.

— Не сомневаюсь, вам повезло. Значит, детей нет? — Женщина извлекла из сумки отвертку и победно потрясла перед своим носом. — Я люблю детей. У меня сын. Пятнадцать лет.

— Поздравляю, — выдавила Алекс, чувствуя себя полной дурой и надеясь, что это не очень заметно. Как должны реагировать на подобные фразы воспитанные люди? Спросить, в какой школе он учится, кем хочет стать, когда вырастет?

Телефонистка энергично завинчивала шурупы, устанавливая крышку на место.

— Спасибо. У вас все в порядке. — Женщина воткнула вилку аппарата в розетку. Ее взгляд сделался отстраненным, даже обеспокоенным. — Ах как бы мне хотелось увидеть сынишку. Так без него тяжело!

— Он с отцом? — решила все-таки подхватить разговор Алекс. Следующий вопрос будет непременно про школу.

Телефонистка укладывала на место отвертку уверенными жестами снайпера, упаковывающего свою амуницию.

— Да, но я иногда очень за него беспокоюсь. Кругом так много плохих людей, того и гляди научат чему-нибудь дурному. Детей надо держать в чистоте. Всегда норовят в какую-нибудь грязь вляпаться.

Теперь вопрос про школу показался Алекс неуместным. Телефонная леди наконец собралась и опять улыбнулась, глядя ей прямо в глаза.

Грубоватая женщина далеко за тридцать. В глазах что-то неприятное.

Она сняла трубку телефона и протянула ее Алекс. В трубке слышался ровный громкий гудок. Линия свободна.

— Вот видите? — сказала телефонистка. — Теперь у вас никаких проблем.


Глава 10

Дэвис


Из «Дневников Габриэля Дэвиса».

Опубликовано.


5 мая 1987


Энтони исчез, и меня до сих пор трясет от ярости. Я швыряю бумаги на грязный пол; осколки стекла блестят на столе. Не помню, что я разбил. Стекла, должно быть, повсюду.

Фотографию Шаланны я, разумеется, не тронул. И объявление Барнса Броварда в рамке.

Слава Богу, пока хватает ума не губить то, что люблю.

Я позволил Сэму Квинтусу Валентайну победить меня. Неслыханное дело. Только не он, этот кретин-убийца! От человека столь целеустремленного, столь решительного я ожидал гораздо большего. Думал, он будет таким элегантным, таким великолепным, таким интеллектуальным.

Просто дурак. Интеллект ниже среднего. Мясник. Примитивно сосредоточился на пятерке. Почему не его мать, отец, домашняя собака? Пять. Что за нелепое решение.

Нелепость, что я пропустил это в поисках более высоких мотивов. Пять жертв. В возрасте кратном пяти. Тела, расчлененные на пять частей. Небрежно, но определимо. Не сомневаюсь, если провести анализ дат рождения всех жертв, обнаружится, что они тоже соответствуют какому-нибудь числу, имевшему космическое значение для Сэма Валентайна.

Возможно, что и пятерке.

В его квартире пахло гниющими отбросами, порохом, едва уловимо — кровью. Огромная дыра в груди — свидетельство попытки самоубийства с помощью дробовика, валявшегося рядом. Бессознательно подрагивающие руки. Красная пена на губах, глаза полузакрыты, видны налитые кровью белки. Ковер всюду пропитан кровью.

Смерть без сознания, такая умиротворенность.

Он страшно удивился, когда я привел его в чувство. Энтони, кажется, пытался остановить меня. На рубашке Энтони окровавленные отпечатки пальцев, точно по моей руке, когда я его оттолкнул.

Сэм Квинтус Валентайн умирал безобразно, и я привел его в чувство именно ради этого. Но я до сих пор зол, меня до сих пор трясет.

Он не заслуживал победы.


Глава 11


Алекс сидела в помещении «Нэшнл лайт». Оштукатуренное здание, в котором некогда был гараж на задворках ветхого жилища Уитона Синклера 3-го. Ее кресло, в достопамятные времена крутящееся, теперь тревожно поскрипывало и опасно шаталось. Кто-то — не Алекс — когда-то укрепил основу кресла, больше оно не вращалось, но и устойчивее от этого не стало.

Она могла бы потребовать компенсацию за неудобства рабочего места, только Синклер все равно не выплатит ни цента.

Она воткнула дискету в компьютер и подождала, пока программа антивируса тщательно ее не обследует. Статью про Дэвиса она предусмотрительно озаглавила «Книжное обозрение» — так, на всякий случай. В «Нэшнл лайт» никто ничего не читает, кроме комиксов, разве что по необходимости или за деньги.

Она копировала файл, глядя на мерцающий экран. В противоположном углу комнаты Уитон изображал эпилептический припадок над статьей, присланной по модему его новым автором «с консервативными взглядами». Для Уитона никто не был достаточно консервативен: Гитлер для него — либерал. Страница «Мнения», судя по всему, должна была бичевать движение за охрану окружающей среды, и новым словечком дня для Уитона было «экопсих». Алекс проглядывала желтые клейкие квадратики бумаги, там и сям прилепленные к ее столу, по большей части — с неразборчивыми Уитоновскими каракулями.

Ещё про Вердана! — было начертано на одной. Да, она думала об этом, но не для «Нэшнл лайт». Напиши сериал про титьки! — требовала другая. Здорово живешь, и в мыслях не было! Нужна статья про экопсихов в этот № — заявляла третья. Она разглядывала ее несколько секунд, потом пожала плечами и переклеила на монитор. В любом случае статья пойдет не за ее подписью. Самым популярным репортером «Лайт» был Джон ван Крест, существующий исключительно в воображении Алекс. Ему доставалась вся дурацкая работа.

На боку монитора была приклеена еще одна бумажка, уже С ее собственным текстом. Где он живет? Чем он занимается?

Алекс играла с листком бумажки, переклеивая его с пальца на палец. Липкая поверхность оттягивала кожу как при легком массаже. Чем занимался Габриэль Дэвис, пока не попал в сферу ее интересов? Как зарабатывал на жизнь? Богатым он никогда не был, и от публикации «Дневников» ему не досталось ни цента.

Может, шантажировал издательский дом? Не исключено. А может, шантажировал кого-то еще, например, покойного великого Гарри Вердана? Это тоже нельзя исключать. Алекс сделала пометку.

В другом конце комнаты Уитон достиг точки кипения — пар еще не пошел, но недостающие градусы он наберет в процессе предстоящего разговора. Лицо его, когда он повернулся, было того же свекольно-красного цвета, что и галстук. Телефонную трубку он прижал к самым губам — еще чуть-чуть, подумала Алекс, и на пластике отпечатаются следы его зубов.

— Слушай, ты, либеральный мозгляк, ты пиши то, что мне надо, понял? Это будет… что? Что?! Совесть?!! Да будь ты хоть членом «Гринписа», приятель, мне плевать, ты должен писать так, как я хочу, или проваливай, понял? Я сказал! No dinero, comprende?

Уитон привычно зажал трубку между плечом и ухом, а свободной рукой потянул воротник. Неизвестно, что говорил журналист на том конце провода, но лицо Уитона из свекольно-красного стало цвета сырой овсянки. Алекс подумала, не надо ли позвонить 911. А если надо — то стоит ли?

— Неужели?!! — воинственно воскликнул Уитон. Губы его несколько секунд беззвучно шевелились, словно он пережевывал слова и заглатывал их обратно. На лбу блестели крупные капли пота. — Так вот как ты… ладно! Ладно, отлично! Что угодно! Но текст должен быть у меня через двадцать минут, иначе ты уволен.

Уитон швырнул рубку на рычаг, поднял и бросил снова. И заметил, что Алекс внимательно на него смотрит.

— Что?!! — рявкнул он.

Она продолжала смотреть. Громко хмыкнув, он схватил толстый синий карандаш и принялся яростно черкать по тексту, лежащему перед ним на столе. Алекс очень надеялась, что это не ее материал.

— Чертовы репортеры, лезут неизвестно куда, — бурчал он себе под нос. — Хоббс, напомни мне еще раз, за что я плачу тебе жалованье? Где мой экопсих для специального вкладыша?

Она молча подняла палец с приклеенным к нему листочком бумаги. Сверкнув глазами, он продолжил самурайское редактирование. Телефон блаженно молчал, отдыхая после пережитого шока. Карандаш Уитона шуршал и постукивал в почти садистском успокаивающем ритме. Алекс перевела взгляд на поникшее растеньице, притулившееся на углу ее письменного стола.

Через двадцать пять минут она — или, точнее, Джон ван Крест, ас криминального репортажа с шизоидным уклоном, — состряпал совершенно мистическую историю о том, как в дебрях Амазонки был обнаружен получеловек-полузмея. В придачу прилагался портрет, составленный из найденного в недрах компьютера изображения воинственной гремучей змеи в сочетании с тщательно отретушированным обликом таинственного змееподобного монстра из какого-то научно-фантастического фильма. Скрепив всю эту чушь степлером, Алекс отнесла материал на стол Уитону. Он поглядел на нее так, словно она плюхнула перед ним гигантский кусок дерьма. Очки сползли с потной переносицы. От него пахло чесноком и тем ужасным сладковатым парфюмом, который разбрызгивают в дешевых магазинах.

— А как насчет боковушки,[5 - "Боковушка" (sidebar) — дополнительная газетная статья, раскрывающая некоторые аспекты главной статьи, публикуемой в том же номере.] Хоббс? Где эта чертова боковушка? — рявкнул Уитон.

— Какая боковушка? — Алекс была сама невинность.

— Что за этим стоит? Дай мне организацию! Как ИРА,[6 - ИРА (IRA) — ирландская освободительная армия; ультратеррористическая организация.] как «Гринпис»![7 - Гринпис (Greenpeace) — движение защитников окружающей среды.] Что угодно, придумай, черт побери, или я должен учить тебя, как это делается?

— И после этого я могу идти, договорились?

— Куда? — полыхнул Уитон.

— Писать другую статью. Мой план на следующую неделю.

Уитон не меньше минуты обдумывал услышанное, потом пожал плечами и продолжил, редактирование. Алекс вернулась на место и за десять минут сварганила гнуснейшую организацию под названием ТЕСТ — Транснациональное Единство Социал-Террористов. Это не имело никакого смысла, но к тому моменту, как она закончила, они ухитрились взорвать три энергетические установки и нарыть множество ловушек на тропах в джунглях, чтобы сподручнее отлавливать монополистов-эксплуататоров. И похитили человека-змею.

Скрестив пальцы, она помолилась, чтобы Уитону не пришла в голову мысль о такой очевидной приманке, как «интервью» с лидером ТЕСТ. Ему не пришла. Джон ван Крест сделал примечание, что интервью будет опубликовано в следующем номере.

Наконец свободна.

На глазах у Синклера она принялась листать телефонную книгу — очень полезная вещь, но, разумеется, Габриэль Дэвис не живет под своим именем, либо его номер телефона не числится в справочнике. Она попробовала составить список всех мужчин с инициалами «Г. Д.», но это было явной пустой тратой времени. Кроме того, она и на секунду не допускала, что он настолько глуп. Полистав некоторое время карандашом с резинкой на конце телефонную книгу, она придвинула к себе телефон и набрала номер информационной службы Чикаго.

Среди ее личных документов хранилась одна весьма любопытная фотография. На ней был изображен смущенный и растерянный Габриэль Дэвис, укрывающийся от проливного дождя под плащом чикагского детектива Энтони Липаски. Сам детектив в этот момент в ярости обернулся прямо в объектив. Друзья, внезапно подумала она, глядя на фото. Братья. В этом что-то есть.

Звонок в полицейское управление Чикаго подтвердил, что детектив Энтони Липаски по-прежнему в штате и служит в отделе преступлений против личности. Она записала номер и положила трубку. Было бы любопытно, подумала Алекс, побеседовать с детективом Липаски, который может много чего рассказать про Габриэля Дэвиса. Но это было не так важно, как тот факт, что игра по-прежнему проходила на половине Габриэля Дэвиса. Алекс хотела получить преимущество своего поля.

Допуская, что первая встреча в баре была чистой случайностью (не было никаких причин думать иначе), можно предположить, что Дэвис либо живет, либо работает, либо имеет какой-то бизнес в этом районе. Нет, подожди, как он тогда сказал по телефону?

Потому, что уже не первый раз рядом с тем местом, где я нахожусь, появляется труп. Именно так он сказал. Рядом с тем местом, где я нахожусь.

Что значит «рядом»? Насколько близко? На расстоянии ходьбы от места происшествия сотни зданий, в которых он может «находиться». Многоквартирные дома. Чердаки. Отели. Ночлежки.

Алекс позвонила знакомому риэлтеру и получила названия и адреса почти всех доступных многоэтажек в радиусе пятнадцати минут ходьбы. К сожалению, их оказалось более шестидесяти. Глядя на выползающую из факса бесконечную бумажную ленту, она тихонько чертыхалась. Она ненавидела работать ногами. Одна из немногих (очень немногих) привлекательных черт работы в «Нэшнл лайт» — отсутствие, проверки фактов. Никаких фактов.

В своих запасах она нашла другую фотографию Габриэля Дэвиса — более нейтральную, почти симпатичную. Он приветливо поднял руку и улыбался, глядя в объектив. Похоже, его снимал какой-то приятель. Вполне подходит для изготовления удостоверения личности, если ей удастся придумать какой-нибудь изобретательный способ применить это.

Она начала собирать сумочку, когда Уитон уронил карандаш — очень громко — и со скрипом развернулся в своем кресле. Алекс быстро запихнула фотографию поглубже. Уитон преградил ей путь к выходу.

— Надеюсь, это не личное, Хоббс, — произнес он.

Она улыбнулась. Уитон не ответил на улыбку, даже не попытался.

— Я дала тебе историю про отрезанный член или нет? Кто еще на такое способен?

Это Уитона явно не убедило, но выбора у него не было. Пожав плечами, он отступил в сторону, и тут зазвонил телефон. Стремясь умаслить его, Алекс поспешила снять трубку.

— «Нэшнл лайт», — дружелюбно произнесла она.

В трубке слышалось шипение и потрескивание, характерное для звонка с таксофона.

— Ну и кто это, Хоббс? — послышался тонкий голос. Она нахмурилась и плотнее прижала трубку.

— Что? Кто говорит?

— А ты как думаешь? Санта-Клаус? Это я, Алекс. Роб. Роберт Рэнджел, не забыла, один из тех, кому ты должна. Кто тот парень, с которым ты встречаешься?

Голос Рэнджела звучал странно, и дело было совсем не в особенностях телефона. Голос был слишком высоким, слишком напряженным. Взвинченным. Он чем-то напуган? Она понятия не имела, да и не хотела ничего знать. Переминаясь с ноги на ногу, Алекс бросила взгляд на Уитона, ища поддержки. Он не обращал на нее никакого внимания. Как всегда, когда она в нем нуждалась.

— Ты лучше проверь свои источники, Рэнджел. Жаль тебя разочаровывать, но я не хожу на свидания. Вероятно, причина в замечательной репутации «Нэшнл лайт».

Роб никак не отреагировал на шутку. Скорее даже ее не заметил.

— Хоббс, слушай, не делай глупости. Ты не понимаешь, во что ввязалась. — В трубке слышался шум уличного движения и потрескивание. — Есть фотографии.

Она замерла, раскрыв рот. Руки похолодели. Она ничего не понимала, словно слушала разговор на иностранном языке. У Роба есть фотографии.

Дэвиса? Решил ее шантажировать, чтобы примазаться к эксклюзиву?

— Слушай, Рэнджел, — осторожно начала она. Голос заметно дрожал. Она постаралась взять себя в руки. — Роб, дружище, это самый обыкновенный парень, уверяю тебя. В чем дело? Разве мы с тобой…

Алекс оборвала себя. Он не произнес ни слова, но она ясно уловила мысль, испарившуюся из трубки подобно ароматическим маслам.

— Не связывайся с ним, Хоббс. Предупреждаю тебя! — сказал Роб.

Он исчез в эфирном пространстве, отрезанный, отсоединенный. Она тоже ощутила это холодное физическое погружение во мрак, отчего возникла слабость и закружилась голова. Алекс медленно положила трубку и посмотрела на Уитона.

Тот не обращал на нее никакого внимания, увлеченно чиркая синим карандашом ее «боковушку» про ТЕСТ.

Черт побери, что это с Робом?


На старом выцветшем указателе жирными буквами по моде семидесятых годов значилось: «Клипмор». Алекс ехидно переименовала его в «Клопомор», поскольку менеджер выкрасил свое владение в невыразимый цвет, вызывающий ассоциации с испачканными пеленками и непереваренными овощами. «Клипмор» представлял собой около шестидесяти клетушек, лепящихся одна к другой вокруг автостоянки, испещренной рытвинами и колдобинами. Нет, не рытвинами — язвами, глубокими гнойниками, наполненными застоявшейся водой с масляными разводами.

Но и за пределами автостоянки это зрелище не заканчивалось, как неудачная вклейка в путеводителе. По всей территории с особым изыском были расставлены мусорные баки: часть — полных до верху, остальные — через край. Алекс открыла дверцу машины, и в нос сразу же ударил кисло-сладкий запах гнили. Ничего, все равно она сегодня без обеда.

Под ногой что-то хрустнуло. Вглядевшись, она сообразила, что это мелкие квадратные осколки габаритного фонаря машины, очевидно, предыдущего постояльца. Дурной знак.

Одинокая пивная банка, позвякивая, прокатилась по земле и прибилась к кучке себе подобных, которые валялись тут так долго, что успели привлечь муравьев и мух. Из-за мусорного бака вынырнул какой-то мужчина, вероятно, из постояльцев, с тележкой, полной тряпья и железок. Он окинул ее пристальным взглядом. Алекс порадовалась, что приехала сюда в тех же потертых джинсах и стареньком свитерке, в которых была на работе. Разумеется, в этой обстановке она выглядела вполне состоятельно.

Тележка угодила в колдобину и утонула почти на фут. Мужчина проворчал что-то и начал ее вытаскивать, но безуспешно. Алекс обошла его, направляясь к двери с табличкой «Офис», и, добравшись, выдохнула с чувством глубокого удовлетворения. Открыв дверь, она ощутила на лице волну горячего воздуха, насыщенного запахами застоявшегося пота, табака и старой, не стиранной одежды.

Офис представлял собой комнату, всю обстановку которой составляли видавшие виды стол и расшатанный стул для посетителей. Владелец всего этого хозяйства располагался в кресле у противоположной стены, едва различимый в клубах дыма. Алекс прикрыла за собой дверь. Мужчина закашлялся и растер сигарету каблуком.

— Чем могу помочь? — монотонным, лишенным малейшего интереса голосом произнес мужчина. Алекс оценила на глазок стул для посетителей и решила постоять.

— Мне нужна квартира. Однокомнатная. Ничего особенного, — импровизировала Алекс. Во всяком случае, вполне безопасно. В местах, подобных «Клипмору», трудно рассчитывать на нечто «особенное».

Агент по лизингу был таким же потрепанным, как и его собственность. Запустив желтые от никотина пальцы в нечесаную гриву, он улыбнулся. Зубы цвета бурой яичной шелухи выглядели неестественно здоровыми.

— Конечно, конечно, у нас есть как раз то, что вы ищете. Ваше имя?

— Сандра, — отрывисто сообщила Алекс. — Сандра Кинг.

— Значит, так, Сандра, арендная плата — два пятьдесят в месяц, залог — пятьдесят. Если все в порядке, залог возвращается. — Он опять улыбнулся, словно они оба понимали, что это полная чушь. — Могу показать варианты.

Ага, один я уже по твоим глазам вижу, подумала Алекс.

— Очень хорошо. Знаете, мне посоветовал сюда обратиться один мой приятель, и я подумала, может, в связи с этим у вас существует для него какая-нибудь скидка, или подарок, а?

— Что за приятель? — продолжая улыбаться, поинтересовался мужчина.

Она сделала вид, что вспоминает.

— Ну, зовут его Габриэль, фамилию я, честно сказать, не знаю, но у меня есть его фотография. — Она достала фотокарточку. Он мельком взглянул. Никакой реакции.

— Никаких скидок, еще чего! Кроме того, он не похож ни на одного из моих постояльцев. Будете смотреть жилье? — Он улыбнулся еще шире, обнажив великолепные зубы, размером с лошадиные, способные запросто перекусить палец. Глаза блестели маслянисто и влажно, как ямы на его автостоянке.

Алекс не очень светило оставаться с ним наедине. Она в панике огляделась, но смотреть было не на что.

— А удобства?

— Чего? — нахмурился мужчина.

— Бассейн, горячая ванна, теннисный корт?

Мужчина ошарашенно вылупил глаза.

— Все что есть — перед вами, леди!

— Хотя бы камин? — продолжала дожимать Алекс.

— У меня и без того с пожарными проблем хватает. Никаких каминов. Короче, будете смотреть или нет? — Он нетерпеливо переступил с ноги на ногу. — У меня обеденный перерыв через десять минут.

Алекс встала, скрывая вздох облегчения.

— Нет, извините, но мне нужно с камином. Тем не менее большое спасибо.

— Стерва психованная, — услышала она за спиной, захлопывая дверь. Минуту она постояла на улице, переводя дыхание, но очередной порыв ветра принес непереносимый запах помойки, и ей пришлось поспешить к машине. Мужчина с тележкой бродил по противоположной стороне улицы. Стекла и фары, к счастью, остались целы. Алекс завела двигатель и быстро уехала.

Одним меньше.

Осталось пятьдесят девять.

Когда список сократился до сорока семи, было уже половина шестого вечера, и шансы найти очередного агента по лизингу становились все более призрачными. Только что она проверила «Вудбридж Террас»[8 - Терраса у лесного моста (англ.).] — ни леса, ни моста, ни террасы, ни Габриэля Дэвиса. Следующим в нечетком, полученном по факсу списке значился «Элизиум».[9 - Райский.] Оца поставила галочку напротив названия и задумалась. Наверняка ничего райского, очередная иллюзия. На вечер куча дел. Продукты, стирка, оплатить счета, позвонить сестре… Впрочем, от одной лишней остановки хуже не будет.

Алекс включила скорость и покатила по Кроули. «Элизиум» располагался на углу Кроули и Шестнадцатой улицы и выглядел чуть-чуть получше «Клопомора» и прочих мест, в которкх она успела побывать за этот день.

Она свернула на парковочную площадку и остановилась перед устрашающего вида воротами, увенчанными кривыми заостренными пиками. Тюрьма, подумалось ей. Ничего себе рай.

На столбике слева размещалась чуть потускневшая металлическая панель. Она надавила кнопку с надписью «Администрация».

В отличие от других сдающихся в аренду помещений здесь откликнулся бойкий, веселый женский голос. Пока женщина представлялась Лайзой и спрашивала, чем может быть полезна, обаяние просто сочилось из динамика.

Алекс решила, что какой-то толк от нее может быть. Ворота, как по волшебству, раскололись надвое и разошлись в стороны. Она ощутила себя Моисеем перед Красным морем. Въезжая внутрь, Алекс подумала, что, несмотря на ворота, «Элизиум», возможно, не так уж не соответствует своему названию. Внутри все выглядело не роскошно, но расположено удачно, здания поддерживались в хорошем состоянии: свежевыкрашенные, с ухоженной территорией, украшенной цветниками, а не мусорными баками. Мусорные баки стояли поодаль и были едва заметны со стоянки.

Сама стоянка была чистой, со свежей разметкой. Алекс остановила машину перед административным зданием, представляющим собой огромное двухэтажное сооружение с гигантскими окнами и, как ни странно, с канделябрами. Она одернула свой старенький свитер и вошла внутрь. В помещении было настоящее попурри из запахов. Глянцевитая, по последней моде, мебель расставлена по всей комнате. Огромный дорогой персидский ковер укрывал почти весь пол, выложенный плиткой. Алекс задумалась, вспомнив свое старое убогое жилище, и лишь приближающийся деловитый перестук низких каблуков заставил ее обернуться.

Лайза оказалась высокой бойкой девушкой лет двадцати двух, с каштановыми кудряшками и на зависть хорошей фигурой. Она щебетала об удобствах (Лайза понимала, что это такое), размерах квартир, залоге, развлечениях для постояльцев (сюда не входило бродить с тележкой между мусорными баками). Потом предложила Алекс кофе.

На Лайзином столе со столешницей из мореного дуба стояла вазочка с мятными коржиками. Алекс взяла один, попробовала и потянулась за следующим. Лайза вернулась с бамбуковым подносом, на котором красовались чашечки кофе, настоящие сливки и сахар, если потребуется.

Алекс почувствовала себя очень комфортно.

Лайзу, похоже, совершенно не волновало, что время близится к шести. Она предложила взглянуть на однокомнатную квартирку. Алекс, смущенная и растаявшая, протянула в качестве удостоверения личности свои водительские права и приняла предложение.

— Бассейн подогревается, — заметила Лайза, когда они проходили мимо трехуровневого сооружения с фонтаном, больше напоминавшего водную скульптуру, чем место, где можно поплавать. Алекс привыкла к простым старым бассейнам, служившим вполне утилитарным целям. Лайза между тем указала на нечто, испускающее в сумерках белые пузырьки. — Это труба с горячей водой. Мы держим ее всю зиму.

Алекс была поражена и, как обычно, изумилась, сколько денег тратят богатые люди на установку кондиционеров в собачьих будках. Решив, что Лайза может не понять или не оценить, если высказаться на эту тему, Алекс предпочла молча кивнуть, и они двинулись дальше, оставив бассейн за углом.

— А здесь у нас площадка для пикников. Летом мы выставляем барбекю. А это прачечная. Разумеется, стиральные и сушильные машины.

У Алекс никогда в жизни не было своих стиральных и сушильных машин, и она считала, что стирать белье в собственной квартире — верх сибаритства. Лайза провела ее в следующие ворота, вдоль бордюра, усеянного анютиными глазками, и вверх по лестнице.

Сводчатые потолки. Камин. Машинка для измельчения мусора, черт побери. Алекс уже начало казаться, что ее похитили пришельцы.

— Сколько это стоит? — тупо спросила она.

Лайзу, похоже, нисколько не оскорбила презренная проза жизни. Лучезарно улыбнувшись, она протянула прайс-лист.

Алекс опустилась в мягкое кресло, прилагающееся к квартире. Опечатка. Это безусловно опечатка. Цена просто не может быть на пять долларов ниже той, которую она платит за свою крысиную нору.

Ей захотелось плакать.

Лайза предупредительно протянула бланк для заполнения и ручку.

Это заняло одну минуту. Возвращая бланк, Алекс чувствовала, что начинает соскальзывать в царство яппи.[10 - Яппи (Yuppi) — состоятельные молодые люди, работающие по профессии и ведущие светский образ жизни.] Так, стиральная машина. Сушильная машина. Она представила, как будет измельчать свой мусор. Она займется утилизацией отходов, черт побери!

Это не входило в ее карьерные планы.

Солнечный луч, отразившийся от зеркальной поверхности бассейна, плеснул в глаза, как кислотой. Шипела горячая труба. Сморгнув слезы, она пошла за покачивающей бедрами Лайзой к воротам. Комната для стирки, знакомые запахи смягчителей для белья. Дверь открылась, и на пороге появился мужчина со стопкой свежевыстиранного белья. Алекс решила вежливо пропустить его.

Только когда он остановился, она догадалась взглянуть ему в лицо.

Это был Габриэль Дэвис. Золотистые глаза широко распахнуты, зрачки пылают. Но выражение лица ни капельки не изменилось.

Несмотря на теплое солнечное покрывало, согревающее спину, несмотря на ожидающую ее Лайзу, Алекс ощутила ледяную волну.

Ты совершенно одна, сказали его глаза.

— Пожалуйста, — негромко произнес он. Голос показался ей хриплым, алчным. Алекс подавила желание пробормотать какое-нибудь объяснение, которое его совершенно не интересовало. Лайза за спиной Дэвиса никак не могла понять, как следует поступить, видя откровенный испуг на лице Алекс.

— Вы знакомы? — не слишком уверенно поинтересовалась Лайза. Внимание Дэвиса переключилось на нее, но лишь на долю секунды. Он продолжал пристально смотреть на Алекс, взглядом раздевая ее донага.

— О да, — ответил он, и голос был очень приятным. Глаза — наоборот. — До скорой встречи, мисс Хоббс.

— Я…

Габриэль проигнорировал ее робкую попытку заговорить и прошел мимо. Он довольно быстро удалился, оставив после себя запах свежего белья, смягчителя для тканей и характерный запах озона.

Алекс перевела дух и слабо улыбнулась Лайзе.

— Давно он у вас живет? — спросила она, надеясь, что вопрос не покажется странным. Судя по неуверенному виду Лайзы, надежда не оправдалась.

— Кажется, с полгода. Скажите, тут какие-то сложности?

— Нет-нет, ничего подобного. Просто очень неожиданно, вот и все. Я предполагала, что он может жить здесь, но не хотела спрашивать. — Алекс уже оправилась от потрясения, и сердце снова забилось спокойно. Лучше не стоит удивлять таких людей, как Дэвис. Она вовсе не собиралась встречаться с ним лицом к лицу. — Старый знакомый, ничего особенного. Честное слово. Мы просто не ожидали, что можем встретиться.

— Хорошо, — с сомнением проговорила Лайза. — Но вы по-прежнему намерены снять квартиру?

Алекс ответила, что должна подумать. Проходя мимо трехуровневого бассейна с трубой, исходящей горячим паром, она увидела Габриэля Дэвиса, стоящего на балконе второго этажа и следящего за ней.

Следящего всегда.


Глава 12

Дэвис


Из «Дневников Габриэля Дэвиса».

Опубликовано.


4 января 1987


Вчера мне приснился тот же сон.

Тогда все было расплывчато, не в фокусе. На этот раз — более четко. Ощутимо. Я пью чай с лимоном, чтобы перебить вкус, но он вцепился мне в язык, как рак.

Чашка гладкая. Это подарок, от кого — забыл. Распространенного водянисто-голубого цвета. На дне я вижу очертания каких-то предметов.

Вкус лимона какой-то странный.

Во сне я юный, маленький, лет пяти-шести. Поздний вечер. И мне, и Макси, это моя собака, давно пора спать. Но мы не спим. Во сне Макси кажется большим. Страшным, как волк.

Он бегает по газону, охотясь за полоской лунного света. Потом его внимание привлекает что-то мелкое. Кошка. Кошка замечает его слишком поздно. Пытается бежать.

Сверкают зубы Макси. Пропадают. Кошка орет, Макси мотает головой. Черные капли текут по стене и по окну дома. Я смотрю сквозь них на луну, как через фильтр. Он красный.

Визги продолжаются. Чувствую, как колотится сердце. Влажные чавкающие звуки, хруст кошачьих костей. Макси зубами рвет сырую плоть.

Он повизгивает. Он счастлив.

Я смотрю на луну. Она распадается на две части, и обе части становятся плотью, они падают на меня, и с них льется красный дождь. Я поднимаю руки, капли падают на ладони, их тепло проникает глубоко внутрь меня и остается, как пятно.

На этом сон кончается.

Я сижу с чашкой горячего чая, язык едва ощущает вкус лимона. Я не уверен, что жертвой Макси была кошка. Мою сестру Виву увезли в больницу, а на стене дома осталась кровь, которую отец смывал из садового шланга.

После этого им пришлось усыпить Макси. Я больше его не видел.

Разумеется, Виву они усыпить не могли.

Очень жаль.


Глава 13


Алекс отдавала себе отчет, что за книгами в библиотеку лучше не ходить. Насколько она понимала, на нее должны были завести особое дело с тех пор, как в феврале 1991 года она взяла семь романов и запрятала их у себя под диваном как пиратские сокровища. На самом деле она чуть ли не всерьез опасалась, что стоит пройти сквозь детектор, как сработает сигнал тревоги. — Не исключено, что они уже установили там какое-нибудь идентифицирующее устройство, которое моментально отправит ее фото этим улыбающимся библиотекаршам, а те нажмут кнопку, вызывая команду захвата с автоматами «узи» на изготовку.

Алекс понимала — это паранойя. И не возражала.

Чтобы найти зал периодики, пришлось изучить схему, потом еще понять, как работать с аппаратом для просмотра микрофильмов. Наконец — довольно быстро — она нашла то, что хотела. Газета «Чикаго трибюн». Не очень большая заметка, привязанная к главному материалу о сенсационном зверстве — первой жертве Барнса Броварда. Она отправила ее на принтер. Следующая статья, датированная тремя днями позже, была опубликована под заголовком, набранным на три кегля крупнее. Один погибший ребенок — трагедия. Два — сенсация.

Три — золотая жила. Она распечатала для себя все статьи, потом переворошила несметное количество так называемых «комментариев» — интервью с психологами, беседы с сумасшедшими, с убитыми горем родителями. В общем потоке попалась парочка и ее собственных материалов; Алекс не стала их распечатывать, эти тексты у нее сохранились и так. Они вызвали странное чувство — смесь гордости и злости.

Ничего страшного. Она еще сумеет вновь оказаться на вершине.

Работа обошлась в пятнадцать долларов семьдесят три цента. Собрав все распечатки, Алекс нашла большой свободный стол и разложила материалы в хронологической последовательности. Потом изменила порядок — по содержанию. Факты — сюда, мнения — туда, таблоиды[11 - Таблоид (tabloid) — малоформатная газета со сжатым текстом, большим количеством иллюстраций и броскими заголовками; бульварная, сенсационная газетка.] — отдельно.

И задумалась, в какую группу попали бы ее собственные материалы.

До смерти Барнса Броварда имя Габриэля Дэвиса появлялось в газетах лишь дважды. Одна вездесущая дамочка «факты-только-факты» упомянула, что он присутствовал вместе с детективом Энтони Липаски. Текст сопровождался дрянного качества фотографией, где на заднем фоне смутно различалось лицо Габриэля Дэвиса. Другая статья, претендующая на большее, связывала Дэвиса с последними серьезными случаями, обращая внимание на его замкнутость и кричащую сенсационность преступлений. Здесь тоже была фотография Дэвиса, но гораздо лучшего качества. Он не позировал, снимок от этого только выиграл — фотограф запечатлел его выходящим из тумана, странный мистический фон оказался весьма эффектным. Алекс поискала имя автора.

Лэндрум. Господи. Ничего удивительного. Он был в таком восхищении от Дэвиса, что ухитрился украсть его дневники. А после публикации скрылся в Европе.

Перечитав статью два или три раза, она поняла, что не обнаружила в ней ничего нового. Лэндрум проявил определенную настойчивость, но ничего так и не понял, пока Дэвис по непонятной причине не передал ему свои дневники. Лесть? Подкуп? Или просто беспечность?

Сложив статьи, она затолкала их в сумочку вместе с потрепанным экземпляром «Дневников». После этого перешла в раздел «Реальные преступления», где обнаружила три книги, описывающие дело Броварда. Одна оказалась иллюстрирована жуткими фотографиями обнаруженных трупов и семейными фотографиями детишек. Кэролайн Питни — пухленькая, миленькая, на коленях у матери. Двое мальчиков постарше — Чарли Кассетги и Джейсон Гарднер, неразлучные друзья. Последняя фотография — Шаланна Норт, единственная пережившая это испытание, если не считать Габриэля Дэвиса.

Самый последний роман, связывающий Дэвиса с расследованием дела Броварда, тонко намекал, не случайно ли Дэвис первым обнаружил Броварда и не исключен ли факт, что Дэвис и Бровард были партнерами.

Алекс и сама об этом задумывалась. Для «разгребателей грязи», как называют журналистов, занимающихся такого рода темными делишками, тут особо поживиться нечем. Поэтому Алекс вернула книгу на полку и решила полистать две другие. Ее заинтересовали материалы о сестре Дэвиса Виве. Неизлечимое бессознательное состояние после пережитого в детстве нападения собаки. Писали, что Дэвис «целиком посвятил себя» ей. Вообще-то Алекс не представляла, что Дэвис может «посвятить себя» кому-либо, кроме себя самого. Она быстро пометила для себя карандашом: Вива Дэвис, «Коллинз Хауз». След к Дэвису? Фотографии сестры?

Внезапно Алекс ощутила какое-то странное покалывание, словно от солнечного ожога, и подняла голову. Кто-то быстро исчез в глубине книжных стеллажей.

Ощущение того, что кто-то следит за ней, было настолько сильным, настолько явным, что каждый раз, оглядываясь, она не могла найти то место, где читала. Отложив книгу, Алекс встала.

Кто-то смотрел на нее сквозь книжные полки. Она замерла, вскинув руки, будто приготовившись сдаваться в плен. Глаза следили за ней не больше секунды, а потом исчезли. В глубине хранилища послышались торопливые удаляющиеся шаги. Алекс вгляделась, но никого, разумеется, не увидела. Вспрыгнув на стул, она принялась обозревать территорию.

Ничего. Люди, сидевшие в зале, начинали на нее оглядываться. Библиотекарша, нахмурившись, подозрительно уставилась на нее. Алекс благоразумно опустилась на пол и вернулась к своей книге.

За краткий миг ей не удалось толком разглядеть цвет тех глаз. Может, и золотистые.

А может, и нет.


Дневная пробежка получилась тяжелой. Просто тяжкой. Если ее и можно было назвать «упражнением», то лишь упражнением в мазохизме.

Она добежала до конца — не до конца своего обычного маршрута, а до конца физических возможностей — и, обессиленная, прислонилась к фонарному столбу. Легкие были как влажные тряпки, ноги — как сырые спагетти, и вся она насквозь отсырела. Она бегала слишком быстро, слишком далеко, словно желая наказать себя.

Как обычно. О Господи, подумала Алекс, что же я за несчастная неудачница такая! Что за глупая баба!

То ли от этой мысли, то ли от бега ее затошнило. От правды тебя просто вырвет. Опустив голову, она отерла обильный пот специальным нарукавником. В глазах роились черные мушки и белые искры. Подняв голову, она увидела на ступеньках своего подъезда мужчину, читающего газету.

Человек читает газету. Ничего страшного.

Алекс закашлялась. Не помогло. Натруженные легкие никак не могли расправиться, словно обмотанные сырым полотенцем.

Мужчина на ступеньках отложил газету, встал и направился в ее сторону. Разгоряченная после пробежки, она содрогнулась от внутреннего холода.

Габриэль Дэвис нашел ее. Это нехорошо. Очень нехорошо.

Но будь она проклята, если покажет Дэвису, что испугалась! Алекс вздернула подбородок, смахнула с него капельку пота и как ни в чем не бывало приветливо кивнула, когда он остановился в двух шагах, держа руки в карманах.

— Неплохо сработано, детектив, — заговорила она, и это была единственная фраза, которую она успела сказать. В то же мгновение сильные крепкие пальцы намертво обхватили ее руку. От рывка она потеряла равновесие и буквально упала ему на грудь…

И увидела прямо перед собой огромные, пустые, как у куклы, глаза.

Алекс открыла рот, собираясь закричать, но зрачки Дэвиса расширились еще больше, и она поняла, что лучше этого не делать.

Лучше вообще ничего не делать.

— Пойдемте, — неожиданно спокойно предложил он. Манера его поведения непонятным образом подавила инстинкт самосохранения. Она поняла, что он может убить. За что угодно. Ни за что.

Она позволила ему довести себя до двери. Он по-прежнему держал ее за руку и не отпустил, даже когда она пыталась вставить ключ в замочную скважину.

— Не делай этого, — наконец выдавила из себя Алекс, пока он тащил ее за собой по коридору к двери квартиры. — Слушай, не надо. Не надо этого делать!

— Тише, — тем же спокойным, обыденным тоном посоветовал Дэвис. — Открывайте дверь.

Пальцы предательски дрожали, ключ никак не попадал в отверстие. Он забрал у нее ключ и плавно, одним движением, повернул его. Дверь отворилась.

От сильного толчка она пролетела до конца комнаты и упала на мягкие диванные подушки. Дэвис вошел и закрыл за собой дверь. Этот звук почему-то напомнил ей о Ролли и обо всех ее несчастных жалких провинностях. Затем лязгнул замок. Потом звякнула цепочка.

Главная проблема, которую она пыталась решить для себя в этот момент, заключалась в выборе: повернуться спиной и надеяться, что все произойдет мгновенно, или же встретить неизбежное лицом к лицу.

Обернувшись, она обнаружила, что Дэвис полностью изменился. Он стал словно меньше ростом, совсем не страшным и, как ни странно, ни на шаг не отступил от входной двери. После секундного молчания он" как будто слегка улыбнулся.

— Прошу прощения, мисс Хоббс, но я не мог быть уверен, что на улице вам не угрожает опасность. Мне нужно было вернуть вас в дом.

Черт подери, мелькнуло у Алекс. Он понял, что меня испугал, но не хочет запугать до смерти. Просто боится.

Эта мысль странным образом ее успокоила.

— В следующий раз надо предупреждать, — заявила она, с трудом переводя дыхание. Он подошел ближе и без спросу сел в соседнее кресло. — У вас десять минут. Какого черта вам от меня нужно?

— Мне нужно ваше мнение, — ответил он, окидывая ее апартаменты быстрым, внимательным и оценивающим взглядом. Она почувствовала себя раздетой, устыдившись немытой посуды в раковине, стопки белья на кресле, приготовленного в стирку, неприбранной постели в соседней комнате. Ты хочешь ему понравиться, упрекнула она себя. Эта мысль испугала ее и сделала еще более беззащитной.

— Если меня кто-то преследует, — заговорил он, — есть основания полагать, что я его знаю либо по крайней мере когда-то видел, не так ли?

Алекс сидела, утонув в мягких, уютных объятиях диванных подушек. Внезапно она ощутила, как ноют рефлекторно стиснутые пальцы, разняла руки и вытерла вспотевшие ладони о ворсистые спортивные брюки.

— Вы прославленный детектив. — Он недоуменно уставился на нее. Алекс закашлялась и сглотнула слюну, по вкусу напоминающую сгусток крови. — Я в этом уверена. Если только какой-нибудь псих не сочинил книжку, приписав ее вам.

— Не исключено, — ответил Дэвис и откинулся на спинку кресла. Если он хотел изобразить расслабленность, это ему не удалось. — А вы?

— Что я?

— Вы никогда не думали, что можете быть подвергнуты преследованиям со стороны людей, о которых вы пишете?

Алекс в изумлении уставилась на него. Дэвис казался абсолютно серьезным.

— Кто? Элвис? Инопланетяне? Слушайте, большая часть того, что я пишу, — бред сивой кобылы. Фикция. Выдумки. Единственная моя серьезная работа была связана с вами.

— В таком случае почему вы решили снова писать обо мне?

— Потому… потому что вы — мой единственный способ вернуться обратно. Стать той, кем я была.

Габриэль улыбнулся. В этой улыбке не было ничего нового и интересного. Он по-прежнему следил за ней неотрывным, напряженным, прицельным взглядом.

— Понятно, — протянул он, сплетая пальцы. — Иными словами, я для вас ценный материал.

— Разумеется.

Теперь он подался вперед. На лице, освещенном солнцем, странно высветились глаза цвета расплавленного золота.

— И как далеко вы готовы пойти ради этого материала? — низким, приглушенным голосом произнес он. Алекс несколько раз моргнула, стараясь не отводить глаз. От липкого пота, стынущего под мышками и между лопаток, уже начинала бить дрожь. Она постаралась изобразить твердый, даже агрессивный взгляд, отчаянно надеясь, что гусиная кожа на руках останется незамеченной.

— Я намерена идти так далеко, как пожелаю, приятель, и тебе лучше притормозить, не то хуже будет, понятно? Уверена, копы тебя скоро вычислят. Неужели в такой момент ты готов оттолкнуть своего единственного друга?

Неплохо, совсем неплохо, похвалила себя Алекс. Удалось выдержать как раз необходимое сочетание сарказма и злости.

Только, Боже мой, неужели я сама произнесла слово "друг"?

Тут настала очередь заморгать Дэвису. Но он не моргнул.

— Видите ли, мисс Хоббс, получилось очень странное совпадение. Вы возникли совершенно внезапно. Словно тщательно выбирали нужный момент. Я допускал, что меня, как вы изволили выразиться, "вычислят", но думал, что у тех, кому это удастся, будут более серьезные мотивы. — Запустив руку в карман, он извлек фотографию, мельком взглянул на нее, но не стал передавать Алекс.

Он явно намеревался вывести ее из себя. Алекс чувствовала, что скоро он в этом преуспеет.

Пока не поздно, надо взять ситуацию под контроль. Она встала с дивана и направилась на кухню. Открыла правый шкафчик над раковиной, достала две дешевенькие кофейные чашки, из холодильника — пакет с кофейными зернами. Жужжание кофемолки подействовало расслабляюще.

Темно-коричневый порошок она высыпала в кофеварку уже более уверенно. То, что Габриэль Дэвис появился на кухне и остановился ровно на границе комнатного паласа и кухонного потрескавшегося линолеума, ее совершенно не удивило.

Кофеварка урчала и побулькивала, как полный желудок. Алекс чувствовала на себе его взгляд.

— Габриэль, если вам показалось, что я намерена вас выдать, надо было просто прийти и сказать мне об этом. Полагаю, вы не особо церемонитесь, когда чувствуете опасность, а? — Алекс выдвинула правый ящик стола, чтобы достать ложки. И оставила приоткрытым, чтобы держать в поле зрения деревянную ручку длинного хлебного ножа.

Габриэль Дэвис стоял, внимательно следя за ее действиями, не говоря ни слова и опустив руку с фотографией, словно забыв про нее. Какие-то бессмысленные слова застряли в горле. Пытаясь глубоко вздохнуть, Алекс чуть не поперхнулась. Она подняла руку и извлекла из правого шкафчика пакетики с сахаром.

— Как вы вычислили меня? — спросил Дэвис.

Она пожала плечами:

— Искала. Показывала вашу фотографию. Элементарное дело, любой коп на это способен. Думаю, вы меня нашли примерно так же.

Он не ответил. Повисла долгая пауза.

— А кроме меня, — вновь заговорила Алекс, — кто, по вашему мнению, знает столько, что способен вас выдать?

Ответа не последовало. Кофе был уже готов, и она разлила его по чашкам. От нескольких капель, упавших на нагревательный элемент, по кухне распространился запах жженого сахара.

Габриэль Дэвис прошел к холодильнику, достал открытый пакет с молоком и недоверчиво принюхался. Потом бросил на нее вежливый вопросительный взгляд. Подумав, она кивнула, и он щедро налил молока ей в чашку., Черт подери, подумала Алекс, прямо как благовоспитанные люди!

Она передала сахар. Он опять взял шесть пакетиков, продолжая держать дистанцию в пару футов. Алекс бросила непринужденный взгляд в сторону приоткрытого посудного ящика. Удастся ли выхватить нож прежде, чем он прищемит ей руку этим же ящиком?

Возможно. Если перед этим плеснуть ему в глаза кофе.

Если он не сделает это первым.

Они прихлебывали кофе и настороженно следили друг за другом. Кофе был горячий, густой, ароматный.

— Липаски, — наконец выговорил Дэвис. Алекс постаралась сохранить равнодушный вид, словно никогда и не находила в своих архивах фотографию Липаски и Дэвиса. — Детектив Энтони Липаски. Вы его помните.

— Конечно. — Она очень хорошо помнила Липаски. Она брала у него интервью. Точнее, пыталась взять. Малоразговорчивый, очень скрытный тип из тех, что цедят "без комментариев" независимо от того, о ком или о чем у них спрашивают.

Кофе, похоже, несколько расслабил Дэвиса. Он стал чуть менее напряженным, но не менее готовым к решительным действиям. Он держал чашку у подбородка, вдыхая густой аромат, время от времени прихлебывая, но ни на мгновение не спуская с нее глаз.

— Детектив Липаски должен знать, кто еще мог проявлять интерес, — произнес он. Алекс постукивала ногтем по краю голубой керамической чашки и наблюдала за разбегающимися по поверхности мелкими кругами.

— А как насчет вашей бывшей жены?

От Алекс не укрылось промелькнувшее на его лице легкое удивление.

— Нет. Она не знает, где я, и не желает этого знать, насколько я понимаю. Только Липаски знает, где я, и… всё остальное.

— Значит, он в курсе ваших проблем? Он узнал об этом до публикации книги или после?

— Липаски знает меня гораздо дольше, чем вы можете себе представить, мисс Хоббс. Это он помог мне сменить место жительства после того, как появились в печати дневники.

Алекс обдумывала информацию, держа чашку у губ, и поглядывала на фотографию, которая по-прежнему была у него в левой руке. Со своего места ей было видно, что на снимке изображена чья-то голова в обрамлении темных волос.

— Почему же вы его подозреваете? — спросила она.

— Его — нет, — ответил Дэвис. — Я подозреваю вас. И вашего любовника, возможно.

Видимо, она машинально сделала слишком большой глоток. Горячая жидкость обожгла горло. Взгляд его опять изменился, стал тверже.

— Что вы?..

— Вы знаете, о ком я говорю, — перебил Дэвис. Голос прозвучал очень спокойно, можно сказать, дружелюбно, но от его взгляда у Алекс дернулась рука, и кофе выплеснулось на блюдце. — Может, только не понимаете, о ком именно. О том, который женат, мисс Хоббс.

— Который женат? — Алекс задохнулась и ощутила дрожь в коленках. — Вы следили за мной! Следили за моим домом!

Раньше, чем она нашла его. Ролли был у нее раньше.

Габриэль Дэвис приблизился на шаг. Поставил чашку на стол. Она крепче стиснула свою чашку и положила левую руку на выдвинутый ящик. Пальцы обхватили деревянную рукоятку хлебного ножа.

— Его жену зовут Сюзен. — Он бросил ей фотографию; квадратик бумаги ударился в грудь и упал на пол. — Подумал, вам захочется взглянуть на нее. Может, захотите оформить ее в рамочку и повесить на стенку в спальне.

— Сукин сын! — взвизгнула Алекс. Охватившая ее ярость была истинным облегчением. Ярость, которую она не могла выплеснуть на Ролли, ярость, которую она больше не могла утопить в стакане бурбона. Она схватила нож.

Но только успела вытащить его из ящика. Дэвис всей массой обрушился на нее; от толчка нож выпал из руки и жалобно звякнул о пол.

Неуловимым движением он вышиб чашку, которую Алекс намеревалась кинуть ему в лицо, и сжал запястье. По линолеуму растеклась коричневая лужа. Как жаль, подумала Алекс. Чуть-чуть не успела.

Ей показалось, что Дэвис держит ее бесконечно долго. Он не двинулся, не произнес ни звука. Просто пристально смотрел в глаза, пока ее не начала колотить дрожь.

— Не делайте глупости, мисс Хоббс. Откажитесь от него.

— Не ваше собачье дело, — процедила она.

Он слегка улыбнулся. Сильный запах паленого, исходящий от него, в сочетании с густым запахом ее собственного пота вызывал дурноту.

— Ошибаетесь, — ответил он. — Это вы ищете, как ко мне подобраться. Вы предложили мне это. Значит, теперь вам придется играть по моим правилам, в мою игру. — Дэвис отпустил ее и поднял с пола фотографию, на которую попало несколько капель кофе. Он вытер ее о полу плаща и протянул Алекс. — Женщина, которая была за рулем фургона, Хоббс. Сюзен Истфилд. У Истфилдов есть фургон.

— Фургон? — повторила она. Красный фургон. Женщина без лица, лежащая на тротуаре. Ролли. Нет. — Нет.

— Для вашей же безопасности следует сказать "да". — Он прищурился. — Вы должны от него отказаться. Я не хочу, чтобы он появлялся здесь.

Алекс слышала, как бешено колотится сердце. Он наклонился, поднял с пола чашку и поставил в раковину. Чашка треснула.

— Я куплю вам новые.

Она не ответила. Дэвис развернулся и направился к двери. Прежде чем открыть замок, он посмотрел в глазок.

— Ваши чертовы десять минут давно истекли! — крикнула она ему в спину. — Чтоб я вас никогда в жизни больше не видела!

Он даже не обернулся. Вышел и аккуратно закрыл за собой дверь. Она метнулась следом, лихорадочно задвинула засов и накинула цепочку. От ударов сердца уже ломило в груди. В отчаянии она со всего маху врезала ладонью по двери и продолжала колотить до тех пор, пока не онемела рука.

— Как ты смеешь! — выкрикнула она, в последний раз стукнув в дверь. Цепочка звякнула. — Это моя жизнь, моя, ты меня даже не знаешь! Как ты посмел…

От страха, который по-прежнему одолевал ее, Алекс просто не могла найти слов. Фотография Сюзен Истфилд лежала там, где он ее оставил, на кухонном столике. Алекс мельком глянула на нее, отметив и тут же отказавшись замечать явное внешнее сходство между собой и женой Ролли.

Она включила горелку газовой плиты и поднесла фотографию к вспыхнувшему голубоватому венчику, а потом молча смотрела, как лицо Сюзен Истфилд корчится и исчезает, поглощаемое пламенем.

— Пошел ты к чёрту, Габриэль. Никто не смеет указывать, что мне делать, — бормотала она. — Никто. Никто.


День, так или иначе, прошел. Алекс занималась домом, подметая, вытирая, пылесося, передвигая мебель. Физическая деятельность давала возможность отключиться, забыть мучительные кошмары. В конце концов усталость взяла свое. Кошмары шумным хороводом обступили ее и принялись травить душу.

Ей нужен был Ролли. Просто и ясно.

В офисе не смогли сказать, где он. Она оставила сообщение, на которое он не ответил. Потом перелистала телефонный справочник, нашла мистера Р. Р. Истфилда и записала его номер в блокнотик у телефона. Выслушав семь длинных гудков, Алекс положила трубку.

Вечер прошел так же, как день. В опустошенности. Она бессмысленно пялилась в телевизор, не понимая, о чем идет речь. Кто-то постучал в дверь. Она залезла на табуретку, посмотрела в глазок, обнаружила, что это мальчик, продающий сладости. Он ничем не мог ей помочь. Купив два батончика и заперев дверь, Алекс почувствовала себе еще более одинокой.

К полуночи Алекс сама себе напомнила спущенный воздушный шарик. Никак не удавалось Отключиться от недавних событий. Мысли крутились по кругу. Он применил насилие. Он выследил меня. Он вторгся в мой дом.

Господи, ну хоть кто-нибудь бы оказался рядом. Не Ролли. Нет. Кто мог бы — смог бы — поддержать ее.

Самое время выпить.

По телевизору шел вечерний фильм. Алекс дрожащими пальцами перелистывала записную книжку. Список телефонов выглядел воистину жалким. Сестра Кэтрин; отец — в Миннесоте; кузен Грегори — в Нью-Йорке; несколько случайных знакомых; несколько интимных друзей времен колледжа, давным-давно живущих своей жизнью и, возможно, забывших о ее существовании, как о попутчице, высаженной на каком-то перекрестке.

Она остановилась на букве "Р". И набрала номер.

— Лучше бы вы прислали мне денег, — послышался в трубке басистый голос. Алекс только открыла рот. — Алло! Кто говорит?

— Роб? — негромко спросила она. В трубке повисло недолгое, но красноречивое молчание. Возникший после этого голос не был уже ни басистым, ни медлительным.

— Хоббс? Черт побери, женщина, два часа ночи! Что случилось?

Она не могла объяснить. Слова клубились где-то в гортани. Язык тяжело ворочался за зубами, она не могла произнести ни слова. Он мой, думала она. Габриэль Дэвис — это моё, и я не могу отдать его.

— Хоббс? — уже мягче позвал Роб. — Алекс!

На какое-то мгновение горло свело спазмом. Слезы? О нет, только не перед конкурентом!

— Роб, ты мне нужен! — резко выпалила она. — Пожалуйста. Приезжай.

Удивительно, но он даже не отпустил обычной шуточки. Он молчал, явно озадаченный, а она старалась сдержать слезы, которые грозили хлынуть из нее потоком одновременно с прошедшим ужином.

— Ты себя нормально чувствуешь? — Голос доносился едва слышно, словно из другого города при плохой связи. Она прикрыла глаза, стараясь настроиться на него, как на некую психологическую волну.

— Нет. — По-прежнему было трудно дышать. В груди все болело, как после побоев. — Роб, извини за звонок. Не стоило тебя беспокоить.

— Нет, ты меня ничуть не побеспокоила, просто немного поздно… — Он явно чувствовал себя неловко. Они никогда еще не ступали на такую зыбкую почву, нашпигованную минами-ловушками. — Ты уверена…

Нет, она ни в чем не уверена. Весь мир изменился, изменился внезапно и резко, и сейчас она не могла быть уверена даже в собственных реакциях. Может, Дэвис и не имел в виду ничего страшного. Может, она все преувеличивает.

Или нет?

— Алекс!

— Да-да, я… — Я в беде, так и скажи, дура! — Ты не хочешь ко мне приехать?

Она опять замолчал. Она услышала приглушенный щелчок, как от выключателя лампы.

— Повтори, — попросил он.

Господи Боже мой, что я делаю, ужаснулась Алекс.

— Я говорю, ты не мог бы сейчас ко мне приехать? Пожалуйста.

Он размышлял чуть дольше, чем требовалось. Она услышала шорох ткани, негромкое покашливание, потом голос Роба.

— Конечно. Я буду минут через десять.

— Спасибо, — прошептала Алекс. — Спасибо.

Линия отключилась. Она опять осталась в полном одиночестве, отрезанная от окружающего мира. Квартирка казалась мрачной, чужой и холодной. На экране телевизора с выключенным звуком бессмысленно мелькали какие-то картинки. Идеальное сопровождение для ее аутичного состояния. Кофе, подумала Алекс. Я должна сварить кофе. Роб любит кофе.

Почему-то она вдруг вспомнила про бурбон. Где-то в шкафу, задвинутая в дальний угол, пылилась бутылка. Дешевый сорт, добровольная отрава. В холодильнике должна была оставаться кока. Бурбон с кокой. Она уже почти ощутила во рту вкус этой смеси.

Впрочем, придется выбирать: или Роб, или бутылка. Роб или забытье.

Как трогательно.

Она не смогла заставить себя сдвинуться с места — ни ради кофе, ни ради бутылки. Тяжелое гудящее тело не слушалось. Она потерла опухшие глаза и завернулась в плотное вязаное покрывало. Ровное гудение работающего телевизора действовало как монотонная колыбельная.

Ролли так и не позвонил. Подлец.

Без перехода она провалилась во мрак, теплоту и покой.


Глава 14


Она проснулась от теплых прикосновений солнечных лучей, пробивающихся сквозь шторы, и неловко попыталась загородиться от них, но никак не могла выпростать руки.

Приоткрыв глаза, она зажмурилась от болезненно яркого света, откинула плотное покрывало и ощутила озноб, настолько взмокла и запарилась в жарком укрытии.

Кое-как разлепив веки, попыталась разглядеть циферблат кухонных настенных часов цвета авокадо.

Кто-то загораживал обзор. Беззвучно выдохнув от неожиданности, она слетела с дивана, готовая к борьбе или бегству.

Но это был не Габриэль Дэвис. Роб Рэнджел мирно спал в ее кожаном кресле с высокой спинкой. Вид у него был такой, словно его пять минут назад выдернули из теплой койки — неряшливая мятая майка, встрепанные волосы, заметная щетина. Он укрылся одним из ее покрывал, но вряд ли чувствовал себя уютно со свернутой набок шеей.

Алекс не стала будить его сразу и отправилась проверить входную дверь. Дверь оказалась заперта, засов задвинут. Накинув для страховки цепочку, она пошла на кухню готовить кофе.

Пронзительный визг кофемолки заставил гостя резко встрепенуться. Однако почти сразу же он снова угнездился, издав протяжный стон.

— Могла бы найти более подходящий способ разбудить, — пробурчал он. — Словно свинью режешь. Господи, теперь уже не заснуть.

— В кресле — безусловно, — откликнулась Алекс, засыпая порошок в кофеварку. Потом вышла в комнату и, скрестив руки на груди, спросила: — Как ты сюда попал?

— Ключ, — ответил Роб, роясь в кармане. — Забыла? Ты же сама дала мне прошлой осенью. Я два месяца поливал твои цветы.

Она была почти уверена, что тогда просила вернуть ключ и, кажется, получила обратно. Впрочем, ничего удивительного, если Роб изготовил себе дубликат. Хитрая бестия.

— Почему ты меня не разбудил?

— Ты так сладко спала, — бесхитростно сообщил Роб, почесывая лысину, и пожал плечами.

Во время разговора он избегал смотреть на нее. Его взгляд блуждали повсюду — по столу, по пыльным картинкам на стенах…

Внезапно Алекс испытала к нему странную нежность. Примчался по первому зову. В два часа ночи, без объяснений, даже без обещания предоставить постель, просто приехал. И остался.

— Кофе? — негромко предложила она.

Он кивнул.

Они сидели на кухне и молча пили кофе. Каждый раз, когда Алекс ловила на себе его взгляд, ей казалось, что щеки становятся такими же горячими, как чашка в руке.

Я веду себя, как тринадцатилетняя девчонка, подумала Алекс и едва сдержалась, чтобы не рассмеяться от радости.

— С тобой ничего… не случилось? — наконец проговорил Роб — быстро, словно долго готовил эту простую фразу. Алекс долго разглядывала его, прежде чем ответить.

Изнасиловали? Приставали? Избили? — это он хотел знать. Задним числом она сообразила, что ночной звонок можно было истолковать именно таким образом.

— Нет.

Роб хмыкнул и принялся водить ложечкой в чашке, словно надеялся выловить там затонувшие сокровища. Потом посмотрел на нее и снова опустил взгляд.

— А что случилось?

— Ты говорил, у тебя есть фотографии, где я с кем-то. С кем?

Роб тяжело вздохнул и продолжил полоскание ложки в кофе.

— С ним. С тем парнем, с которым ты встречалась.

Ролли или Дэвис? Тревога охватила Алекс с новой силой.

— То, чем я занимаюсь в своем собственном жилище, — мое личное дело, — резко выпалила она.

Роб поджал губы.

— Слушай, я же не в претензии. Просто… он же женат, как ты знаешь. Одного моего приятеля наняли заснять вас вдвоем. Наняла его жена. Миссис как-ее-там.

Фотографии? Детектив? Миссис Сюзен Истфилд все-таки среагировала на "Америкэн Экспресс". Алекс показалось, что она проглотила что-то живое, шевелящееся в желудке. Бракоразводный процесс, приехали. Мерзость. Грязь.

Разумеется, вся эта связь была мерзким и грязным делом. Она отдавала себе в этом отчет и понимала, почему так поступила.

— Я купил их, — выплеснул очередную порцию информацию Ролли. Запустил руку в карман, извлек толстый, мятый желтый конверт. — И фото, и негативы. Он отдал их мне почти даром, потому что я как-то сделал ему большое одолжение. Держи. Можешь сжечь. Или как хочешь.

Алекс медленно открыла конверт и извлекла пачку снимков. Черно-белые, зернистые, узнаваемые. Гадкие.

Ее бросило в жар. Почувствовав головокружение, Алекс прикрыла глаза.

До чего же мерзко смотреть на это вот так. Смотреть глазами Сюзен Истфилд.

— Спасибо, — услышала она свой голос.

Роб хмыкнул. Посидел еще с минуту, по-прежнему отводя взгляд, встал и побрел в гостиную. Заработал телевизор.

Не глядя, она собрала фотографии в стопку и принялась запихивать в конверт. Не помещались. Нервно сунув все вместе в карман халата, Алекс ощутила их неприятную тяжесть, от которой напряглись мышцы, а сердце заколотилось в панике. Роб не видел ее. Она быстро смахнула слезы и одним глотком допила горячий кофе.

Потом прошла в гостиную и села рядом с Робом на диван. Шли новости. Роб демонстрировал нехарактерную для него заинтересованность, которую можно было объяснить желанием смотреть куда угодно, только не на нее.

Они сидели близко, не прикасаясь друг к другу. Со временем он, возможно, забудет об этих фотографиях. А она забудет о Ролли.

— Утром новостей мало, — заметил Роб, но тут пошел торопливый, плохо снятый сюжет. Огонь, в огне посверкивало нечто, напоминающее металлические формы.

— Тш-ш-ш, — прошептала Алекс. Теперь уже можно было различить очертания фургона, но в темном кадре все так дергалось, что подробности ускользали. Сюжет снимали ночью, качество было соответствующим.

Репортер наспех комментировал, надрывая голосовые связки, чтобы перекричать завывание сирен и треск огня.

— На месте происшествия обнаружены два неустановленных трупа, мужчины и женщины. Полиция пока не сообщает подробности, но свидетели говорят, что какой-то легковой автомобиль старой модели врезался в фургон, который от удара налетел на стоящий у обочины небольшой дом. Легковушка на большой скорости скрылась с места происшествия. Это был репортаж с Тридцатого шоссе, где произошла автокатастрофа, в результате которой два человека погибли, а виновник скрылся…

— О Боже! — выдохнул Роб. — Какие кадры я пропустил! Теперь придется улещивать Джерома, а кто-то уже наверняка нащелкал все что нужно…

— Прости, что испортила тебе ночь, — проговорила Алекс.

Он скользнул по ней взглядом.

— Хочешь, чтобы я ушел? — Она покачала головой, не отрывая взгляд от экрана. От странного предчувствия по спине поползли мурашки.

— Нет, побудь еще. Может, кино посмотрим?

— Это еще четыре часа.

— Расслабься.


Алекс нестерпимо хотелось заняться стиркой. Сдирая с кровати простыни и пихая их в корзину, она услышала звонок в дверь. Звук напомнил осеннюю муху, бьющуюся в стекло. За ним последовал громкий, настойчивый стук. Роб сунул голову в дверь спальни и вопросительно посмотрел на нее. Потом уставился в подушку, которую она судорожно сжимала в руках. На наволочке остались черные вьющиеся волосы.

Явно не ее.

Подвинув Роба, Алекс прошла в гостиную.

За дверью она обнаружила детектива Марковски, раскачивающегося с пятки на носок. От его пристального взгляда Алекс ощутила неприятный холодок и еще крепче стиснула подушку, скрывая дрожь в руках.

— Привет, Хоббс, — буркнул Марковски. Глубоко посаженные темные глазки буквально буравили Алекс, исследуя черты ее лица, неприбранные волосы, руки, стиснувшие подушку. — Позволишь войти?

Дэвис, подумала Алекс. Их интересует Дэвис. Помимо воли Алекс шагнула в сторону, пропуская Марковски и появившуюся за его спиной молодую женщину-полицейского. Глаза у них были одинаковые. Спокойные, понимающие.

Что мог натворить Дэвис?

Увидев Роба Рэнджела, развалившегося на диване с журналом в руках, оба застыли. Роб одарил детектива Марковски лучезарной улыбкой.

— Не знал, что вас пригласили. Проходите. Присаживайтесь.

Полицейские окинули его холодным, оценивающим взглядом. Марковски быстро обернулся к Алекс. Она была в растерянности и, как ни старалась, не могла это скрыть.

— Кофе? — произнесла она спасительную фразу.

Марковски кивнул. Женщина выразительным жестом отказалась и направилась в спальню. Алекс заставила себя не смотреть на нее. Кофе. Она пошла на кухню, достала из шкафчика еще две чашки, одну убрала, оставшуюся до краев наполнила темной горячей жидкостью. Марковски уже стоял за спиной с явным намерением отвлечь ее от действий напарницы.

Черт побери, зачем они пришли?

— День стирки? — заметил он, кивая в сторону подушки, которую Алекс устроила на буфете.

Она подала кофе, и он сделал осторожный глоток.

— Спасибо. Очень вкусно. Жаль, что с утра приходится заниматься таким дерьмом, Хоббс, но я не буду ходить вокруг да около. Рэнджел провел у тебя всю ночь?

Она подняла голову. За спиной детектива Роб едва заметно кивнул.

Значит, не Дэвис. Рэнджел. Теперь придется отдуваться за Рэнджела, дура набитая. Ничего не поделаешь, сама позвонила, сама позвала, он приехал.

— Марковски, что это тебе взбрело в голову? — фыркнула Алекс. — Это преступление? Я взрослая, он тоже. Насколько мне известно, уголовный кодекс мы не нарушили.

— Это радует, — заметил Марковски и улыбнулся. Он выглядел спокойным. Гладким как стекло, как лезвие ножа. — Вы, писатели, всегда шутите. Ты мне нравишься, Хоббс. Честное слово.

Напарница вернулась из спальни с запыленной фотографией в рамке. Держала она ее аккуратно, за выступающую сзади картонную подставку. Марковски слегка наклонился, присмотрелся, перевел взгляд на Алекс. Она замерла, словно ожидая, что кто-нибудь сейчас поднесет сценарий с ролью, слова которой она напрочь забыла.

Чья это может быть фотография? Фотографий Роба у нее вообще не было, фотографий Дэвиса в рамке — тоже.

Марковски извлек из кармана дешевые очки, нацепил их на нос и уставился на фотографию.

— Ты это в отпуске снимала? Я не ошибаюсь?

В отпуске. Ролли. На пляже.

Роб поднялся с дивана и привалился к дверному косяку. Высокий, долговязый, сама невинность. Заглянув через плечо полицейской дамы, он тоже решил изучить предмет всеобщего внимания.

— А-а, этот, как его, Ролли, — протянул Роб. — Алекс с ним встречалась, — непринужденно заметил он.

Алекс разинула рот.

Даже Роб знал сценарий. Она поплыла. Растерялась. Испугалась.

— Кто тебя спрашивает? — буркнул Марковски, не сводя взгляда с Алекс. — Шенберг, может, вы снимете с него показания где-нибудь в другом месте?

Женщина взяла Роба за плечо и развернула в направлении спальни. Роб беспрекословно повиновался, но вид у него был напряженный. О чем он может сказать? Или — гораздо важнее — о чем не может сказать?

Фотографии в кармане халата давили и жгли, как расплавленный свинец. При чем здесь Ролли? Что он натворил?

— Да. Я встречалась с ним, — заговорила Алекс. — Разумеется. Марковски, а ты не хочешь мне объяснить цель вашего визита? Или тебе делать нечего?

Марковски отхлебнул кофе.

— Хочу, — наконец кивнул он. — Мистер Ролли Истфилд и его очаровательная супруга Сюзен Истфилд вчера ночью разбились вдребезги на Тридцатом шоссе. Кто-то поддал им сзади, и они врезались в дом. Далее мне позвонили и сказали, что ты общалась с этим парнем, а его жена намеревалась подавать на развод. Вопросы есть, или я выразился достаточно ясно?

Алекс ничего не чувствовала. Ничего. Она вспомнила кадры телерепортажа, языки пламени, сирены, искореженные обломки фургона. Лобовое столкновение.

— Ролли, — чуть севшим голосом прошептала она.

— Рад, что ты вспомнила его, Хоббс, мне уж показалось, что ты слишком занята. Как долго вы были знакомы?

— Д-два года. Он покинул мою жилплощадь. — Боже, какой напыщенный стиль! Он покинул мою жилплощадь, я люблю мужчин в униформе, давай займемся этим немедленно, я вся горю! Алекс почувствовала тошноту, настоящую тошноту, и прижала руку ко рту. — О Господи, я ничего не знаю.

Посыпались вопросы. Она отвечала как могла. Нет, у него дома она никогда не была. Его жену никогда не видела. Да, он приходил сюда. Она поглядела на подушку, которая валялась, как мертвое тело, на шкафу. Нет, она не сбивала их на шоссе.

Напарница Марковски вернулась на кухню и увлекла его в сторону. Алекс ждала, пока закончится негромкое журчание их голосов. Роб сидел на диване и казался бледным и испуганным.

Вернулся Марковски, поблагодарил за кофе. Спросил разрешения взять фотографию. Она не стала отказывать.

Детективы удалились.

Алекс, стоя с закрытыми глазами, услышала шаги, потом почувствовала на плече руку Роба. Прикосновение было легким, неуверенным, отстраненным. Как отдаленный чужой голос в телефонной трубке.

Нет больше Ролли Роя Истфилда. Нет больше сухого поджарого тела. Нет больше улыбки, нет больше губ, нет ничего. Исчезло.

Алекс открыла глаза. На лице Роба застыло полувопросительное-полувопросительное-полуудивленное выражение. Она попробовала заглянуть ему в глаза, узнать, понимает ли он ее чувства.

— Ты потерял отличные кадры, — услышала она свой голос.

Он отшатнулся, зацепился за кресло, едва-удержался на ногах и пнул его так, что оно скользнуло по полу, издавая мерзкий скрип металла по линолеуму.

— Да провались они…

Алекс уставилась в телевизор, где ей объясняли, как можно обрести фигуру, как у Шер, всего за сорок девять долларов девяносто пять центов, не считая налогов.

Потеряла. Она сама себя потеряла.

Роб подошел, снова обнял ее за плечи. Она чувствовала тепло его рук отстраненно, словно через полиэтиленовую пленку.

Дэвис, вдруг подумала она. Дэвис не хотел, чтобы Ролли здесь появлялся.

Это было только вчера вечером. Но какое другое утро. Совсем другой день.

Ролли мертв.

Дэвис не хотел, чтобы Ролли здесь появлялся.

Тепло, исходящее от Роба, доходило откуда-то издалека. Тело, казалось, закатано в пластик. Стучало в висках. Опухшие глаза жгло — не от слез, от злости.

Минут через пять или шесть она сняла телефонную трубку и набрала номер. Роб задал какой-то вопрос, она не расслышала.

Она набрала номер Р. Р. Истфилда. Просто удостовериться.

Послышался голос Ролли Роя Истфилда — механический, холодный.

— Здравствуйте, к сожалению, в данный момент мы не можем подойти к телефону. Оставьте, пожалуйста, ваше сообщение после сигнала.

Ролли Рой Истфилд не сможет ответить на этот звонок. Никогда. Она аккуратно положила трубку на место.

— Откуда ты знал? — спокойно спросила она Роба. Он сделал круглые глаза, как бы не понимая, о чем речь. — Ты раскрылся раньше, чем понял, чего хочет Марковски. Почему? Что ты сделал?

Умоляю, мысленно договорила она, умоляю, только не говори, что это ты. Пожалуйста, не говори этого!

— Я ничего не делал, — ответил Роб. — Я подумал, что это ты.

Она начала смеяться — высоким, визгливым смехом, переходящим в истерические всхлипы, в колючие слезы. Он обеспокоенно похлопывал ее по спине, словно опасаясь, как бы она не захлебнулась.

— Алекс, ну в самом деле, ты позвонила в два часа ночи, вся в панике, ничего не стала объяснять, а наутро появляются эти из отдела убийств. Что я должен подумать? И эти фотографии..; Я решил, что ты убила его благоверную. Сюзен.

Конечно, он. Она достала из кармана фотографии и бросила их на столик, продолжая истерически всхлипывать. Вот он, Ролли. Ее приходящий мужчина. У ее двери. Слеза, упавшая на глянцевую поверхность, показалась увеличительным стеклом.

— Я прав? — спросил Роб.

Она подумала о Дэвисе, о его напряженном, бледном лице, о его диких глазах.

О фотографии Сюзен Истфилд.

— Да, — выдохнула Алекс.

Преграда сломалась, говорить стало легче. Роб слушал, не вставляя ни слова, до тех пор, пока она не достала из сумки потрепанный экземпляр "Дневников". Он раскрыл книжку на середине, где был вклеен блок черно-белых, точнее, серых фотоиллюстраций. Габриэль Дэвис, прикрывающий глаза от вспышек фотокамер на встрече с журналистами. Габриэль Дэвис, забрызганный кровью, над укрытым простыней телом Барнса Броварда.

Дом Броварда. Подсобка в доме Броварда. Школьные фотографии детей.

Расплывчатая фотография останков Кевина Рейнолдса, третьей жертвы. Роб пристально ее изучил.

— Помню этого парня, — произнес он. Она не поняла, кого он имел в виду — Дэвиса или Броварда. — Очень громкая была история в свое время. А книжку вот не читал.

— Пойди да купи, — отрезала Алекс, убирая свой экземпляр в сумку, пока он не исчез в чужом кармане.

— И где он живет?

— Два дня назад арендовал квартиру в "Элизиуме". Сейчас — кто знает? Он, наверное, умеет скрываться не хуже тех, за кем охотится. — Алекс разгладила помятую обложку и перевернула книгу. Сзади была помещена фотография Хейли Лэндрума, того самого, который выкрал "Дневники" и опубликовал их. Хэли выглядел обеспокоенным.

Она бы на его месте тоже беспокоилась.

— Думаешь, он разобрался с Истфилдами?

Она пожала плечами. Не то чтобы она уже постигла стиль Дэвиса, да и он был слишком умен и непредсказуем, чтобы это могло его удержать.

— Не думаю, что у него есть машина, — ответила Алекс. На самом деле эта мысль только что пришла в голову и была вполне логична. Для машины нужны права, страховка, регистрация, номера, адрес, наконец. Все это мелочи, но такие мелочи оставляют след, и он не может этого не понимать. — "Элизиум" совсем недалеко от того места на Мидоу. И от места второго происшествия тоже. Туда можно дойти пешком.

— То есть он держится близко от дома по необходимости, — заключил Роб, скрестив руки на груди. — Значит, мог разобраться и с Верданом. Вердан подвез его, Дэвис взорвал машину и ушел пешком домой.

— У Дэвиса нет стиральной машины. Ему приходится пользоваться прачечной в доме. Полагаешь, он способен прийти в окровавленной одежде в дом, где полно жильцов, и стирать там одежду? Чушь. Я так не думаю. — Опять чисто интуитивная уверенность. Алекс чувствовала, как он уже живет в ней, рвется наружу. Она начала понимать его, рассуждать, как он. Она закрыла глаза, чтобы не видеть утреннего яркого света и не замечать умиротворяющего присутствия Роба. — И бросить одежду по дороге он тоже не может, слишком опасно. Что же он может делать?

— Прийти домой, выкинуть одежду в мусорный бак, принять душ, — предположил Роб, отправляя в рот большой кусок шоколадного батончика. Пустую обертку он бросил на стол. — А потом вернуться и насладиться зрелищем.

О Боже, очень похоже. В "Элизиуме" мусорные баки расположены не на виду, а в укромных уголках. Увязать все в мешок и выбросить — проще простого. На другой день все вещественные доказательства на городской свалке, и все. Никаких следов.

Она опять постаралась мысленно представить его. Волосы, влажные на концах. Он принимал душ.

— А труп на Мидоу?

— Не знаю. Может, и не связан. — Роб жевал шоколадку, удовлетворенно улыбаясь. — А может, он просто хочет к тебе в трусы, Хоббс.

От этого предположения ее передернуло. Она швырнула в Роба подушкой, придвинула к себе листок бумаги и принялась рисовать круги, напоминающие капли дождя.

— Он следил за тобой, — уже более серьезно продолжил Роб. — Ты это знаешь. Ему было известно всё про вас с Ролли. Может, он до сих пор следит.

— У меня нет оснований полагать, что он куда-то исчез, — согласилась Алекс. — И что теперь делать? Бежать?

— Ни в коем случае, Хоббс. Марковски со своей доберманихой заглянули проверить, насколько ты расстроена происшедшим. Сама знаешь, как это делается. Сначала ищут супруга. Если не годится, ищут того, с кем жертва была в наиболее тесных отношениях. И только потом — другие мотивы. Одно непонятное движение, и придется тебе в четыре утра вызванивать адвоката и ночевать в камере с какой-нибудь байкершей. — Похоже, Роба эта идея не очень расстраивала. — Но поскольку я провел здесь всю ночь…

— Думаешь, этого надолго хватит? — вздохнула Алекс, перечеркивая крестиками дождевые капли. — Кто-нибудь видел, когда ты уезжал из дома, видел, когда ты приехал сюда, кто-нибудь видел тебя в машине у светофора… Роб, ты даже не представляешь, сколько может узнать Марковски о твоих перемещениях с десяти до десяти, если ему это потребуется.

Роб взял из коробки следующий шоколадный батончик и надкусил, но в ту же секунду выплюнул в подставленную ладонь с таким видом, словно чуть было не проглотил червяка.

— Чертовы сливки, — поморщился он. Алекс поспешила подать бумажную салфетку. Собрав все с ладони, он выбросил салфетку в корзинку для мусора. — Неужели нельзя делать какие-нибудь пометки, а? Так же отравиться можно. Слушай, а машину твою они смотрели?

Алекс недоуменно уставилась на Роба. Он усмехнулся, обнажив испачканные в шоколаде зубы.

— Повреждения на передке.

— Ничего не сказали.

— Значит, проверили заранее и убедились, что ты чиста. Если бы нашли Свежие вмятины, тебя быстренько попросили бы спуститься вниз и объяснить их происхождение. Отлично. Значит, тот, кто угробил Истфилдов, не собирался подставлять тебя.

Ей опять стало нехорошо. Она встала, чтобы налить себе еще чашку кофе. Уже четвертую. На ходу случайно задела наволочку. Наволочка медленно упала на пол, расправив углы, словно крылья. Алекс подняла ее и поднесла к лицу.

Она еще хранила его запах.

Роб молчал, делая вид, что выбирает другой батончик.

— Если это Дэвис, я должна показать ему, что не намерена быть жертвой.

— Жертвой может оказаться кто угодно, тем более для такого, как Дэвис.

— Это я понимаю, черт побери! Но речь идет о его отношении. Кем он меня считает? Если я ударюсь в бега, зажмурюсь, сделаю вид, что его нет, или буду скулить и хныкать, я — жертва. — Как Барнс Бровард, добавила она про себя. — Нет, этого он от меня не дождется. Придется ему относиться ко мне иначе.

Как именно?

Она бездумно уставилась в пространство. Исчезающий запах наволочки, запах человека, которого уже нет, напомнил ей о границе и о том, что может случиться, если она перейдет ее. Или посмеет попробовать.

— Поможешь?

Роб заморгал, забыв про шоколад. Взгляд голубых глаз утратил и дружелюбие, и рассеянность, и сочувствие. Теперь в них плясали ликующие чертики.

— Рискуешь своей задницей, Хоббс!

— Тогда найди мне несколько коробок.

В девять утра, когда наконец появился на своем рабочем месте менеджер по квартирам, она позвонила сообщить, что немедленно съезжает. К двенадцати Они с Робом собрали гигантскую гору мусора. Одежда. Обувь. Бумаги. Всё, чем она больше не собиралась пользоваться. Остальное упаковала. Для этого потребовалось около двадцати коробок.

Она вызвала перевозку. За шесть часов вещи были собраны полностью.

Лайза из "Элизиума" не забыла ее и обрадовалась, услышав, что Алекс собралась арендовать у нее квартиру. Да, она готова предоставить жилье немедленно. Нет проблем. Алекс сказала, что привезет с собой аванс и подпишет все необходимые бумаги.

— Хоббс, хочется думать, ты понимаешь, что делаешь, — заметил Рэнджел, когда она уже вела машину по Гроув в направлении Мидоу. — Представляешь, как отнесется к этому Марковски?

— Я оставила Марковски сообщение на автоответчике. Дала ему мой новый адрес. Видишь ли, люди в отчаянии часто совершают странные поступки, и тот факт, что я не стала прятаться, должен заставить Марковски подумать дважды, прежде чем подозревать меня.

— Он будет рыться в твоем мусоре.

— Пускай. Мы оставили ему десять мешков. — Алекс повернула руль, посигналила юному панку с плеером, который в наушниках пилил прямо на красный свет, и заехала на стоянку. — Там один мусор, Роб. Ему не удастся ничего мне инкриминировать, потому что инкриминировать нечего!

— Тебе виднее. Думаю, он начнет тебя мучить — хотя бы для того, чтобы посмотреть, как ты потеешь. А куда это мы приехали?

— В мой банк.

Кассир не расплылся в обычной счастливой улыбке, узнав, что она хочет снять со счета пять тысяч шестьсот восемьдесят семь долларов и закрыть счет. Всем своим видом Алекс давала понять, что в данный момент она меньше всего озабочена прибылью банка. Роб стоял рядом, озадаченный, пока Алекс расписывалась в соответствующих бумагах и получала деньги — наличными. Нет, никаких чеков, спасибо.

— Черт побери, ты понимаешь, что делаешь?

Алекс, занятая размещением денег в сумочке, не ответила.

Когда они приехали к "Элизиуму", машина с грузчиками уже ждала у ворот. Она подписала договор с Лайзой, терпеливо выслушала обычную чушь насчет правил поведения для жильцов и требований к домашним животным. Вынесла взгляды Роба Рэнджела и Лайзы, оценивающих друг друга, и наконец получила ключи. Оставив Роба присматривать за грузчиками, она поднялась наверх и постучала в дверь одной из квартир, окна которой выходили в сторону бассейна.

Тишина. Его нет дома.

— Ну? — поинтересовался Роб, когда она вернулась. — Чем мы занимаемся?

— Стараемся не стать жертвами, — ответила Алекс, оглядывая окружающий беспорядок. Грузчики, здоровые, крепкие парни, для которых перенести двадцать картонных коробок — раз плюнуть, почти закончили свою работу. — Если Габриэль Дэвис хочет следить за мной, я буду следить за ним.


Глава 15

Дэвис


Из "Дневников Габриэля Дэвиса".


КОМУ: Детективу Энтони Липаски

ОТ КОГО: От Габриэля Дэвиса

ДАТА: 14 апреля 1987

ТЕМА: Осмотр места преступления

По вашему запросу прилагаю дословную расшифровку записи с моего магнитофона, сделанную на месте преступления по адресу Ройал-Парк-роуд, 1284, 12 апреля.


Запись начинается.


Липаски: Кто-то ей знакомый. Дверь не взломана. Почтальон нашел ее открытой и распахнутой.

Дэвис: Что о почтальоне?

Липаски: Ничего. Мы его проверили. Могу вызвать его в город, если хочешь поговорить с ним, но он даже внутрь не заходил, только прикрыл дверь.

Дэвис: Это дом полицейского, верно?

Липаски: Полисмена Джорджа Салерно.

Дэвис: Ясно. Свет в квартире был включен?

Липаски: Да.

Дэвис: Значит, он включил. День был ясным. Она открыла ставни. Но ему нужно было больше света.

Липаски: Похоже, ты прав.

Дэвис: Следы крови начинаются здесь, в шести футах от двери.

Липаски: Он выстрелил ей в спину, когда она повернулась и бросилась бежать. Вероятно, здесь, у начала лестницы, выстрелил еще раз.

Дэвис: Она еще была на ногах, когда он в нее попал. Поднималась по лестнице?

Липаски: Да. Видишь следы на стене, где она упала?

Дэвис: Отпечатки пальцев.

Липаски: Цеплялась за стену, пыталась подняться. Не прикасайся к перилам.

Дэвис: Следы крови ведут наверх, до площадки.

Липаски: Ползла. Видимо, на площадке он выстрелил в нее еще раз.

Дэвис: На верхних ступеньках не так много крови.

Липаски: Видимо, почти вся кровь вытекла, пока она поднималась наверх. Выше этой ступеньки — ничего.

Дэвис: Здесь она остановилась. (Пауза.) Еще два ранения в голову.

Липаски: М-м-м…

Дэвис: Интересно, зачем в глаза?

Липаски: Думаю, ей уже было все равно. Идешь?

Дэвис: Скорее всего она уже была мертва к тому моменту.

Липаски: Да, хотелось бы так думать. Здесь — ничего. Досюда она не добралась. Ясно. Теперь в коридор.

Дэвис: Сильный запах мочи.

Липаски: Дети. Слева детская комната.

Дэвис: Один выстрел.

Липаски: Боже, очень надеюсь. Насколько я могу судить, младенца даже не тронул. Возможно, она спала.

Дэвис: Нет.

Липаски: Не говори так. Мы знаем, что он пробыл здесь как минимум пару минут, потому что сделал это.

Дэвис: Интересно.

Липаски: Ладно. Следующая дверь. Двое мальчиков.

Дэвис: Запах мочи идет отсюда.

Липаски: Меня это не удивляет. Старшему было около двенадцати, младшему — пять.

Дэвис: Значит, женщину и малышку пристрелил, а этих — нет. Почему?

Липаски: К женщинам он добрее. Смотри, что это?

Дэвис: Царапины. Довольно глубокие. На предплечье младшего еще и синяки, явно от пальцев.

Липаски: Значит, его вытаскивали из-под кровати. Он, вероятно, отбивался.

Дэвис: Обрати внимание на резаные раны. Мальчишка яростно отбивался, когда его вытаскивали. Поэтому первые раны на лице и груди грубые, расположены близко одна от другой, раны на нижних конечностях более аккуратные.

Липаски: Ненавижу, когда ты прав.

Дэвис: Не принимай это на свой счет, Энтони.

Липаски: Что?

Дэвис: Это был человек, который знал этих детей. Тот, кто доподлинно знал, где они могут прятаться. На первый этаж он даже не заглянул. Не смотрел ни во дворе, ни в родительской спальне, ни в какой другой комнате. Смотри, у старшего такие же синяки, как и у младшего. Они оба были под кроватью, и обрати внимание, кровать широкая, низкая, под ней не так просто кого-то заметить. Не первое место для поисков в этой комнате. Шкафы, например, более подходящие в этом смысле.

Липаски: Может, они произвели шум, и он услышал.

Дэвис: Может, но я так не думаю. Скорее он был достаточно близок с ними, чтобы знать, что они должны предпринять в случае опасности: Он знал, где искать.

Липаски: Как отец.

Дэвис: Где напарник Салерно?

Липаски: Ты что, смеешься?

Конец записи.

Искренне ваш Габриэль Дэвис.


В дополнение к машинописному отчету в дневнике Габриэля Дэвиса приписано его рукой:


Липаски арестовал Эрнесто Салерно, брата патрульного полисмена Джорджа. Явного мотива у Эрнесто не было. — Я не верю, что он действовал самостоятельно. Я чувствую в этом руку Джорджа Салерно.

Мне это очень знакомо, просто персонально поучительно. Как Макси. Порой самым страшным монстром оказывается тот, кто живет в твоем же доме.


Глава 16


Уитон Синклер 3-й никак не воспринял её жалкие объяснения. Алекс осторожно повесила трубку телефона на рычаг, задумчиво почесала ухо и пошарила в монетоприемнике. Однако телефонные боги на этот раз не смилостивились над ней.

— Ну? — подал голос Роб с лестницы, ведущей к прачечной.

Она сунула руки в карманы плаща и прошла мимо. За спиной послышались приближающиеся шаги. Значит, он встал и двинулся за ней.

— Но он тебя не уволил? Слушай, даже если уволил, что за беда! Найдешь себе новую песочницу.

Алекс остановилась у горячего бассейна с алхимическим фонтаном пара в холодном воздухе и рассеянно опустила руку в воду. Вода была как кипяток.

— Верно? — закончил Роб уже не так уверенно.

— Конечно, — откликнулась Алекс, поворачиваясь к нему. — Если только найду редактора, который не слышал, как я швырялась компьютером в Бена Хьюджеса из "Таймс" или случайно не заметил тех фотографий, где я в стельку пьяная блюю на улице. Безусловно, у этих парней я могу получить работу. Вероятно, сейчас они издают газету "Правда".

Роб относился к той породе людей, которые при возникновении самых неразрешимых проблем делают вид, что их вовсе не существует. Он усмехнулся и сел с ней рядом, излучая такую энергию и энтузиазм, что хотелось выцарапать ему глаза.

— Алекс, это старые дела. Никто не собирается упрекать тебя за это, тем более спустя пять лет. Ты отлично работаешь.

Он просто не понимал, что работа, которой она сейчас занималась, была халтурой. Ей до боли хотелось вернуться в "Таймс", к Бену Хьюджесу, который давно вставил зубы и выглядел как новенький. И не понимал, что есть только один путь подняться наверх.

Дэвис.

Роб беспокойно заерзал; ему явно было не по себе от ее молчания. Прищурившись от бьющих в глаза солнечных лучей, он уставился в окно конторы, где Лайза во всем своем длинноногом великолепии ожидала очередную муху, готовую попасть в ее сети. Лицо его сделалось задумчивым и несколько отсутствующим.

— Как думаешь, она ходит купаться в этот горячий бассейн? — спросил Роб.

Алекс вынула из воды онемевшие пальцы. От них шел пар.

— Я сошла с ума? — негромко спросила она. — Ты не думаешь, что я сошла с ума, затеяв все это?

— Ты психанешь, если я скажу "да"? — Да.

— Значит, ты не сошла с ума. — Он посмотрел на нее и добавил: — Но, вероятно, ты будешь сумасшедшей, если не будешь… как бы это сказать… предохраняться.

Сознание моментально нарисовало перед умственным взором презервативы и спермицидные мази. Алекс потрясла головой.

— Нет, я серьезно. Самые простые меры, как, например, дублировать все твои пленки и записи и пересылай их мне. Я могу связаться с Марковски, если не дай что-то случится.

— Нет, — резко бросила она. Роб, конечно, друг, но денег у него никогда толком нет. Она не столь наивна, как Габриэль Дэвис. Тем более в такого рода делах. — Нет, я найду какой-нибудь другой способ. Арендую ячейку в банке или еще что-нибудь.

Он отстранился, уязвленный или же стараясь казаться уязвленным. Ей не хотелось сейчас его видеть; она следила за тем, как тают в прозрачном холодном воздухе клубы пара. Пахло каким-то металлом вроде алюминия. Господи, подумала Алекс. Люди специально приходят сюда и дышат этой гадостью.

— У тебя есть пистолет? — спросил Роб. Она пожала плечами и отрицательно покачала головой. — Ты несчастная упрямая глупая стерва, Хоббс. Приобрети немедленно.

Он поднялся и пошел прочь, вокруг бассейна, под защиту матерчатого навеса, явно направляясь в сторону конторы.

К Лайзе.

Если Дэвис захочет ее достать, пистолет разве поможет? Разве ей хватит сил достать пистолет, спустить курок, убить Дэвиса раньше, чем тот сделает с ней всё что захочет?

Если Дэвис убил женщину на Мидоу и Гарри Вердана, значит, он вооружен. И не боится пользоваться оружием.

Серые грибовидные мозги, лезущие из отверстия, где должен быть глаз…

Алекс глубоко вздохнула и посмотрела на свое новое жилище. На балконе третьего этажа кто-то прислонился к перилам, явно наблюдая за ней.

Женщина средних лет, в цветастой синтетической кофточке и мягких брючках. Она поняла, что Алекс ее заметила, и быстро отпрянула. Слишком быстро, чтобы расценить это как простое переключение внимания. Дверь с шумом захлопнулась.

Алекс перевела взгляд и отсчитала третью от себя дверь, там обитал Габриэль Дэвис. Дверь была закрыта и задернута занавесками.

Пройдя по цементному полу, Алекс подошла к своей двери и запустила руку в сумочку, чтобы достать ключи — новенькие, блестящие, без единой царапины. Она отперла один замок и приготовила второй ключ, чтобы открыть следующий, совмещенный с дверной ручкой.

Почувствовав на плече тяжелую руку, она дернулась, припала спиной к стене. Заорать не успела, хотя очень хотела это сделать. Широкая ладонь наглухо перекрыла ей рот.

В ноздри ударил запах горячего озона и туалетной воды.

— Прошу прощения, — очень спокойно произнес Дэвис. — Тихо. Мы же не хотим всполошить всех соседей, верно? Тихо. Я не причиню вам зла.

Так же внезапно он отпустил ее. Алекс почувствовала, как запылало лицо, словно от тяжелой пощечины. Не двигаясь с места, она бросила быстрый взгляд по сторонам. Вокруг — никого. Роб Рэнджел уже на полпути к раю с Лайзой из "Элизиума" и недоступен, как Марс. Дэвис отступил на два шага, но все еще оставался достаточно близко. Он успеет перекрыть ей путь к лестнице, если она все-таки вздумает бежать. Или столкнуть вниз, головой вперед.

— Сукин сын, — прошипела она.

— Вам виднее, поскольку я вас спровоцировал, — кротко заметил Дэвис. Он стоял, скрестив на груди руки, у противоположной стены. В одну сторону — дверь квартиры, в другую — лестница. Оба пути бегства перекрыты. — Знаете, я на вас надеялся. Я буду очень в вас разочарован, если вы меня обманете.

Алекс вздрогнула, как от удара электрическим током.

— Я тебя обману? Эгоист, псих, ублюдок! Что ты о себе возомнил?! Это я на тебя надеялась, засранец! Я на тебя надеялась!

Она чуть было не разрыдалась от ярости, решительно подошла к двери и воткнула ключ в замочную скважину. Дэвис не пытался ее остановить.

Дверь отворилась. Из комнаты пахнуло вычищенным ковром и новой краской. Оказавшись внутри, она обернулась и попыталась захлопнуть за собой дверь, но выражение его лица удержало ее от этого шага.

— Прошу вас, — негромко произнес он в оставшуюся щель. Он уже привел себя в порядок и явно стеснялся темно-бордового свитера и поношенных голубых джинсов. — Прошу вас поговорить со мной.

— Ролли Рой Истфилд, — ровным тоном произнесла она. Его лицо не изменилось. — Он погиб. Но ты об этом уже знаешь, не так ли? Ты устроил ему аварию на дороге. Ему и миссис Истфилд.

Управлять расширением зрачков еще никто не научился. Он ничего не знал. Он смертельно побледнел и отвернулся.

— Очень жаль, — произнес Дэвис. Но это было неправдой. На самом деле ему стало не жалко, а страшно. Алекс наблюдала за ним еще с минуту и наконец распахнула дверь.

— Проходи.

Он вошел осторожно, как зверь, который чует опасность. Алекс держалась на расстоянии, пока он обследовал маленькую квартирку, трогал мебель, оглядывал коробки, неровными рядами выставленные вдоль стены. Потом заглянул в спальню, где стояла новенькая кровать, еще затянутая в полиэтиленовую пленку. Предел безопасного секса.

— Похоже, вы неплохо устроились, — проговорил он, но Алекс не уловила в его словах никакого подвоха. Подойдя к стулу, она сняла с сиденья связку книг и жестом пригласила садиться. Дэвис не шевельнулся, внимательно следя за всеми ее движениями.

— Тут нет никаких иголок, — сердито бросила Алекс и уселась на стул сама. Дэвис прислонился к стене и потом медленно опустился на корточки.

— Вы никогда не думали, что по фотографии трудно понять, живой человек снят или мертвый? — заговорил он. — Может, человек уже умер, а его представили как живого. Очень трудно отличить.

Дэвис опустил голову, разглядывая чистый мягкий ковер. Потом запустил пальцы в глубокий ворс. Она попыталась уловить ход его мыслей, но сдалась, не в силах преодолеть отвращение.

— Ты убил Ролли? — спросила она и с некоторым запозданием добавила: — И Сюзен?

— Конечно, нет, — ответил он, вскинув голову. — Это же глупость. Вы сказали, что они погибли в автомобильной катастрофе, я-то здесь при чем, как я мог это сделать? Голыми руками? У меня и машины-то нет.

— Машину можно угнать.

— Можно, можно. Но я этого не делал. Да и зачем мне? Не настолько же вы глупы, мисс Хоббс, чтобы решить, будто я приревновал вас? Вы интересуете меня лишь в одном аспекте: способны ли вы помочь мне выжить. Если я хотел, чтобы вы были осторожны с Истфилдом, то лишь потому, что полагаюсь на вас. Больше ни на кого я положиться не могу. — Дэвис закинул голову, упираясь затылком в стену, и прикрыл глаза. Она мысленно сфотографировала его в этот момент. Да. Он прав. С тем же успехом он мог быть и мертвым. Только движение доказывает, что мы живы, подумала Алекс.

— Тогда кто их убил?

— В этом городе несчастные случаи происходят пять раз на дню. Почему это должно иметь отношение ко мне или к вам? Сколько людей погибает по вине пьяных водителей? — Он помолчал, разглядывая ее. — Вы поэтому сюда переехали? Отомстить мне за вашего погибшего любовника?

Пусть подождет, подумала Алекс. Пусть погадает.

— Или потому что решили, что я тайком за вами слежу?

По спине побежал холодок, охватывая позвонок за позвонком.

Он сощурился.

— Если бы я выслеживал вас, мисс Хоббс, то вы бы узнали об этом слишком поздно, — заявил Дэвис, словно оскорбленный сомнением в своих профессиональных способностях. — Я не желаю вам зла. Я хочу, чтобы вы помогли мне.

— Помочь вам в чем? — вскинулась Алекс. — Заметать следы от копов? Или кого-нибудь убить?

— Помочь мне, пока из-за меня еще кто-нибудь не погиб! — выкрикнул он в ответ и обхватил голову руками с такой силой, что казалось, она вот-вот треснет. Просвечивающая лысина блестела от пота. — Женщина на Мидоу погибла из-за меня. Гарри Вердан погиб из-за меня. Не исключено, что даже Ролли Истфилд погиб из-за меня. Хватит, Алекс. Вы должны помочь мне убедиться в том, что этого больше не будет.

— Самый простой способ — пустить пулю себе в лоб, — услышала собственный голос Алекс и с удивлением почувствовала запоздалый укол совести.

Его голова дернулась, глаза широко распахнулись.

— Думаете, я не размышлял об этом? Давайте пока вариант с суицидом отложим, мисс Хоббс. Полагаю, для нас самый лучший выход — найти её.

— Я не полицейский.

— Уверен, вы в состоянии найти любого, если вам это понадобится.

Алекс внимательно изучала сломанный ноготь, наблюдая за ним, выжидая. Выжидать — ее профессия. В этом она кому угодно может дать фору. Конечно, Дэвис тоже был в этом большим мастером. Ей очень не нравилось то, как он разглядывал ее, то, как он автоматически занялся своими ногтями, копируя ее. Тоже выжидая.

— Надеюсь, я могу на вас положиться, мисс Хоббс, — наконец произнес он.

Она улыбнулась.

— До тех пор, пока я вижу в этом интерес для себя, — да. Но если я узнаю, что ты обманул меня по поводу Ролли, тебе лучше убить меня сразу, потому что в ином случае я найду способ с тобой справиться. Ты думаешь, что Лэндрум испортил тебе жизнь публикацией твоих "Дневников". Но ты даже не представляешь, насколько более страшную работу могу провести я, организовав публикации во всех крупных газетах и журналах нашей страны. Тебе просто негде будет преклонить голову, даже за границей, потому что материалы пойдут по всему свету. Я достаточно ясно выражаюсь?

Его губы растянулись в слабой, неохотной улыбке, самой естественной, которую она только могла припомнить. Он склонил голову набок. Глаза казались уставшими, припухшими.

— Только один момент, — сказал Дэвис. — Будьте очень и очень осторожны. Если смерть Ролли и Сюзен Истфилдов не случайность, то кто-то знает вас не хуже, чем меня. Я в состоянии позаботиться о себе, Алекс, но не исключаю, что не смогу в такой же мере позаботиться о вас.

Она равнодушно пожала плечами. Никто и никогда не обещал ей безопасности. Однажды она висела на канате под крышей высотного здания с Робом Рэнджелом и выкрикивала вопросы одному шизанутому потенциальному самоубийце, который к тому же прижимал к себе маленькую девочку, дочку. Роб щелкал камерой.

Алекс вспомнила это беспомощное ощущение раскачивания на ветру.

— Я хотела бы знать одну вещь, — заговорила она, испытывая то самое чувство подвешенности над бездной. — Можешь ли ты поклясться мне, абсолютно искренне, что никого никогда не убивал?

Улыбка его растаяла. Теперь лицо его не выражало абсолютно ничего. Глаза — непроницаемые, как стекло. Мышцы — ни расслаблены, ни напряжены. Просто есть. Мертвец, снова подумала Алекс. Он был похож на покойника.

— Конечно, — ответил Дэвис.

Она поняла, что он солгал.


— На нас подают в суд, — рявкнул Уитон Синклер 3-й, как только она бросила на пол свою сумку и потянулась включить компьютер.

— Что? Кто? Поместье Пресли?

— Кроме шуток, Хоббс. Нет. — Уитон зарылся в пачку газетных вырезок и выудил лист официального бланка с грозным на вид грифом. — Трудовой Евангелический Союз города Тампа.

— Мы имели какие-нибудь отношения с Тампой за последнее время?

— Никаких. — Уитон начал грызть ноготь. — Похоже, они получили какие-то неприятные письма по поводу охоты на человека-змею из Бразилии.

— О Господи, ты смеешься, что ли? Неужели кто-то действительно мог назвать свою организацию ТЕСТ? Они что, ненормальные?

— Они евангелисты, Хоббс.

— На сколько? — вздохнула Алекс.

Уитон взмахнул следующим листком.

— В связи с тем, что "Нэшнл лайт" нанесла ущерб репутации Трудового Евангелического Союза города Тампа и непоправимо подорвала возможность пополнять фонды пожертвований для исполнения социально-значимых мероприятий (социально-значимых, чтоб я сдох!), Трудовой Евангелический Союз города Тампа намерен подать иск в размере одного миллиона долларов на возмещение ущерба…

— Всего-то? — прервала его Алекс. Уитон недоумевающе поднял бровь. — Господи, я уж чуть было не испугалась. Очень смешно.

— Ага, я тоже так думаю. Подколю его к остальным.

Он достал большую папку, заполненную подобного рода официальными бланками с устрашающими грифами. Некоторые из них были шести-, семилетней давности. До сей поры ни один из этих исков не дошел до суда, хотя пара-тройка истцов заставили Уитона попотеть. Это, разумеется, тоже входило в правила игры. Оскорблять людей, но не настолько, чтобы им захотелось потратить деньги. Никогда не трогать тех, у кого действительно безграничные фонды. Для этого существует "Нэшнл инкуайер".

— Где серия колонок про титьки? — поинтересовался Уитон.

— Ты мне ничего об этом не говорил, — удивилась Алекс. — Разве это для ближайшего номера?

— Черт побери, — выдохнул Уитон. — Да. Для ближайшего номера.

— Значит, получишь, как только у меня появятся средства для покрытия расходов.

Некоторое время они испепеляли друг друга взглядами, потом Уитон отпер ящик письменного стола, извлек оттуда небольшую коробку, из нее — три стодолларовые купюры и протянул Алекс вместе с расходным ордером. Она подмахнула бумажку и спрятала деньги в сумочку. Купюры были старыми, мятыми, засаленными, из тех, которыми обычно расплачиваются в притонах с танцовщицами "топлесс".

— Перешлю по модему, — сказала Алекс, проверяя почту. Ничего. Уитон обклеил ее монитор новыми бумажками.


БЫЛ ЛИ ВЕРДАН ЧЛЕНОМ ШАЙКИ?

НУЖНА ЕЩЕ ОДНА СТАТЬЯ ПРО ЧЕЛОВЕКА-ЗМЕЮ.

МАТЕРИАЛ О НАРАЩИВАНИИ ГРУДЕЙ ДОЛЖЕН ПОЙТИ СО СТАТЬЁЙ ПРО УВЕЛИЧЕНИЕ ЧЛЕНА.


Последнюю записочку Алекс прочитала с устойчивым ощущением дежа-вю.


ЧТО СЛУЧИЛОСЬ С ГАБРИЕЛЕМ ДЭВИСОМ?


С чего бы ему вдруг вспомнилось? Кто подсказал? Роб Рэнджел? Неужели Роб намерен обойти ее?

Алекс смяла липкий листок и выбросила его в корзинку для мусора. Потом вставила дискету и скопировала свои файлы, имеющие отношение к Дэвису, в папку "Книжное обозрение". Она уже набрала около двадцати страниц. Хорошая, солидная работа. Продаваемая работа.

Если она доживет, чтобы продать.

— Хоббс, мне звонил Бен Хьюджес из "Таймс", — произнес за спиной Уитон. Кресло угрожающе заскрипело. Он подался вперед, чирикая карандашом по бумаге. — Козел вонючий. Хотел удостовериться, по-прежнему ли ты тут работаешь. Ты что, решила ему опять зубы выбить?

— Не совсем, — откликнулась Алекс, мгновенно ощутив жжение где-то под ложечкой, словно от голода. — Просто послала ему открытку, чтобы он знал, что я еще жива.

— Можешь не волноваться, он тебя никогда не забудет, хотя бы из-за счетов от дантиста. — Голос Уитона звучал ровно, уверенно. Он чувствовал, что здесь что-то неладно. Не стала бы она писать Бену Хьюджесу просто так, ради привета. — Только не забывай, кто тебя подобрал с улицы, когда ты никому была не нужна, Хоббс. Хьюджес вышвырнул тебя, как вчерашний огрызок.

— В то время как ты восстанавливаешь людей, как использованную туалетную бумагу.

— Очень смешно, Хоббс. Осторожнее. Он свернет тебе шею.

Алекс закончила работу с компьютером и выключила его. Опять скрип — Уитон осторожно поменял положение в кресле.

— Хоббс! — Все верно, откинулся на спинку, на лице — озабоченное выражение. — Я хочу получить сдачу с этих трех сотен.

Она скорчила ему рожу и выскочила из помещения. Вместо того чтобы пробираться по миниатюрному садику, она вышла на улицу через гараж. Ее машина, потрепанная и неказистая, одиноко приткнулась около тротуара. Подходя ближе, она обратила внимание на фургон, стоящий на противоположной стороне улицы через три машины от нее. Старый фургон с круглыми окошками по бокам. Впрочем, не красный. Грязно-серого цвета, с затемненными стеклами.

Отперев дверь, она забралась в машину. День складывался удачно, старушка завелась всего с третьей попытки. Включив передачу, Алекс отъехала от тротуара. Поправляя зеркало заднего вида, она пыталась убедить себя, что просто разыгралось воображение.

Фургон плавно последовал за ней. Она остановилась у светофора. Между ней и фургоном находилась еще одна машина. Зажегся зеленый. Алекс повернула направо.

Фургон тоже свернул направо.

— О Господи, — выдохнула Алекс, прибавляя газу. Фургон приотстал, но ненамного. Она еще раз свернула направо, потом налево.

Несколько кварталов фургона не было видно. Потом она снова заметила его, уже на почтительном расстоянии.

Вернулось ощущение пустоты в желудке, как тогда, на раскачивающемся канате. Только на этот раз рядом не было Роба, щелкающего камерой и отпускающего шуточки. Она не чувствовала его тепла у себя за спиной, не чувствовала рук, готовых ее подхватить. Она была в полном одиночестве.


Глава 17

Дэвис


Фрагмент из "Дневников Габриэля Дэвиса", не вошедший в публикацию "Омега Пресс" и обнаруженный в архиве покойного Хейли Лэндрума.

Неопубликовано.


14 февраля 1988


Я пишу это, сидя на стуле у кровати Вивы. Она не понимает, что я здесь. Ей не дано это понять.

Не знаю, зачем я продолжаю приходить сюда. Лицо ее вялое, безжизненное, опухшее. Глаз почти не видно, одни белки, которые постоянно вращаются. Не знаю, зачем я должен приходить сюда и держать ее за руку. Может, Вива жива. Мыслит, кричит. Жестоко с моей стороны так думать.

Я размышляю, почему что-то подсказывает мне, что ей лучше без всего этого. Может, у Вивы есть ключ к чему-то такому, чего я не понимаю?

Скоро мне придется покинуть Чикаго. Я просил Энтони помочь мне, и он помог — несмотря на все свои подозрения. Он никогда не говорил об этом, но я более чем уверен, что он проверил все полицейские рапорты, сопоставляя со мной факты. С моей навязчивой идеей.

Я держу вялую пухлую руку Вивы. Двадцать шесть лет ее не касался луч солнца. Она выглядит как пожилая женщина, ссохшаяся и в то же время какая-то распухшая. Волосы уже седые. Невидящие глаза молочного цвета.

Макси. Макси, кошка и мой отец, смывающий шлангом кровь со стены дома у моего окна.

Я должен помнить, должен, ради Вивы, ради себя. Я снова должен увидеть этот сон.


Сейчас утро. Я должен писать, но не могу. Не могу думать. Но должен. Ради Вивы. Ради себя.

Отец, рассердившийся на нее. Отец в тени, наблюдающий. Спускающий с цепи Макси. Она пытается бежать, но это ей почти не удается. Она как кошка, беспомощная, покалеченная кошка. Я тоже смотрю.

Как и он, мой отец. Влажные глаза. Злые глаза.

Мой отец спрятался в тени и следит за ней. Почему он не спас ее?

Это повторяется в моем воображении, я ничего не могу поделать. Макси с рычанием рвет ее. Отец, проходит через двор и берет большую суковатую палку. Он хватает Макси за ошейник, пытается оттащить его от Вивы. Макси не отпускает ее. Вива уже перестала кричать, обмякла. Окровавленная рука по-прежнему в собачьей пасти.

Обрушился первый удар. Потом второй. Оба — мимо Макси.

Я слышу хруст костей Вивы. Палка, попадающая ей по голове, издает влажный чавкающий звук.

Кровь распласталась на стене дома, как крылья красного ангела. Удары отца наконец-то достигают Макси. Наказание одинаково для убийцы и жертвы. Но кости Макси хрустят иначе.

Отец отрывает взгляд от мертвой собаки, от затихшей дочери и видит в окне меня. Лицо его в красных прожилках. Сквозь красную пелену на моем окне я вижу, как светится его лицо.

Это не сон. Никогда не было такого сна.

Я снова сижу у кровати Вивы. Бедная, бледная, выброшенная из жизни Вива. Уродливый росток, посажённый сюда моей матерью. Почему я не кричу? Надеюсь спасти ее?

На мертвенно-бледной коже ее руки, там, где я держал ее, остаются следы моих пальцев.

Я знаю, что это не всё. Я знаю, что в этом сне гораздо больше ужаса, больше демонов, больше боли.

Я, как Макси, виновен.


Глава 18


— Добрый день, "Коллинз хаус", чем могу помочь?

— Я разыскиваю вашу бывшую пациентку, которую перевели куда-то примерно лет пять назад.

— Имя? — Шорох бумаг на другом конце провода.

— Вивьен Энни Дэвис, или Вива. Возраст примерно тридцать восемь лет. Она в постоянном бессознательном состоянии.

Шорох прекратился.

— Понятно. А вы?..

— Ее кузина Ронда.

— Одну минутку. — Доброжелательная интонация медсестры сменилась настороженной. Телефон затих. Пауза. Алекс прислушалась, стараясь понять, на связи ли ее собеседница. Шорох возобновился. Медсестра взяла трубку.

— Ронда, а как фамилия?

— Ронда Дэвис, — брякнула Алекс. Была когда-то Ронда Дэвис. А может, и до сих пор есть. Шуршали страницы.

Молчание явно затягивалось. Медсестра на удочку не попалась.

— Прошу прощения, мэм, но я не уполномочена…

— У меня разрешение от Артура Дэвиса, ее отца, — прервала Алекс.

Снова пауза.

— Не сомневаюсь, но, к сожалению, мэм, Артуру Дэвису категорически запрещено давать любую информацию относительно Вивьен Дэвис. Так распорядился ее брат. Чтобы я могла информировать вас о ее переводе, вам необходимо предоставить письменное разрешение Габриэля Дэвиса. Спасибо за звонок, всего доброго.

Алекс в изумлении уставилась на попискивающую трубку и осторожно положила ее на аппарат.

Габриэль скрывает местоположение Вивы от собственного отца. Почему? Что это может значить? Ей хотелось взглянуть на Виву, чтобы дополнить свое представление о Дэвисе, но в данный момент это невозможно. Почему же такие сложности?

Репортеры. Вполне вероятно, они стаей вились вокруг Вивьен, бессмысленно уставившейся в пространство с разинутым ртом. "Безумная сестра Дэвиса". Да, выглядит заманчиво.

Может, цинично подумала Алекс, если я скажу ему, что сделаю лишь один снимок…

Она снова сняла трубку и набрала номер телефонной справочной Чикаго. Ни Артур Дэвис, ни его жена Гвен в списках не значились. Алекс принялась рыться в пыльной коробке с бумажками, пока не выудила наконец записанный на каком-то клочке телефон родителей Габриэля.

Ту-ту-ту… Номер отключен. Она в нетерпении постукивала карандашом по телефону, постепенно приходя в ярость. Они переехали. Вивьен перевезли. У нее нет ничего, кроме самого Дэвиса, а этого недостаточно.

Алекс перебирала пожелтевшие листочки. Отец, Артур Дэвис. Мать, Гвен Дэвис. Сестра, Вивьен Энни Дэвис. Двоюродные сестры и брат с отцовской стороны — Ронда, Жанин и Шон Дэвисы. Со стороны матери — никого.

Тетки. Дядьки.

Если он настолько заботится о Виве, что перевез сестру из Чикаго, чтобы собственная семья не нашла ее, значит, он не мог оставить ее далеко от себя.

Алекс принялась листать справочник. Семнадцать вариантов.

Шестой оказался удачным.

— Вивьен Энни Дэвис? Да, она наша пациентка.

— Есть ли ограничения на посещения?

Медсестра пошуршала бумажками.

— Нет, мэм, никаких ограничений. Время посещения — с девяти до трех днем и с шести до десяти вечером. Вам надо будет отметиться в регистратуре.

— Конечно. — Алекс положила трубку и от души расцеловала толстый справочник — не самое худшее, что приходилось целовать.

Часы показывали шесть. Она подхватила сумочку и направилась к выходу. За спиной зазвенел телефон. Держа руку на двери, она замерла.

Она никогда не могла устоять перед телефонным звонком.

— Алекс Хоббс, — проговорила она в трубку, откидывая с лица волосы и шаря глазами по столу в поисках карандаша. Трубка молчала. — Алло!

Наконец послышался хриплый шепот:

— Она была здесь.

Голос звучал как придушенный. Алекс стиснула трубку и опустилась в кресло.

— Дэвис? — Ответа не последовало. — Дэвис, где ты? Ты у себя?

— Нет. — Господи, звук — как из-под земли или с того света. Потрескивание, посторонние голоса. Привидения. — Нужна помощь.

— Где ты? — чуть не закричала Алекс. Опять треск разрядов на линии. Может, из автомобиля звонит. Слышен гул моторов? Нет. Скорее из уличного таксофона.

— Не знаю. Не вижу.

Ему больно, подумала Алекс. Ранен. Умирает.

— Поищи табличку на улице. Скажи, где ты. — Теперь Алекс слышала его дыхание, быстрое, неровное. Машины угрожающе ревели рядом. Она почувствовала, как дрожат руки, и подумала — зачем она это делает, какое ей вообще до этого дело? Просто статья, пришлось напомнить себе. Ничего особенного.

— Шестнадцатая и… Карлайсл.

Она понятия не имела, где это, но в машине есть карта. Именно сейчас она очень пожалела, что не послушалась совета Роба и не купила пистолет. Большой пистолет. С кучей патронов.

— Хорошо, оставайся там, я приеду. Только не уходи никуда. Жди меня, ладно?

— Она была здесь, — повторил он. Голос звучал так растерянно, что у нее защемило сердце. Он просто разваливался на части.

— Не уходи никуда, черт побери! Уже еду!

Не дожидаясь ответа, она бросила трубку и выскочила в коридор, хлопнув дверью. Прыгая через три ступеньки, споткнулась и упала на колено. От пронзительной боли пару секунд не могла пошевелиться, но колено действовало, а значит, можно двигаться дальше. Дохромав до машины, она кое-как устроилась на сиденье и через десять секунд вырулила со стоянки.

Застряв на первом же светофоре, изучила карту и нашла пересечение Шестнадцатой улицы и Карлайсл. Довольно далеко. Слишком далеко, чтобы Дэвис мог попасть туда пешком. Такси? Автобус? Он не мог поехать туда без определенной цели. Проверяя, заперты ли дверцы и до конца ли подняты стекла, Алекс сквозь зубы уговаривала светофор переключиться быстрее.

Наконец вспыхнул зеленый, она резко взяла с места и ушла вправо, на шоссе, превысив все ограничения скорости. Она не переставала думать, что на свете могло принудить ее нестись сломя голову на выручку человеку, который вполне может ее убить, стоит ей там появиться.

В любовном романе эта глава завершилась бы постельной сценой. Боже, какая гадость.

Район между Шестнадцатой и Карлайсл оказался промышленным кварталом, где светофоры работали в режиме предостережения. Никто не держал здесь даже магазинов, если не считать одной лавки повседневных товаров на углу, которая привлекала скорее грабителей, чем покупателей. Алекс сбросила газ и начала кружить по улицам. Один таксофон перед магазином. Телефонная трубка болтается на ветру. В боковом зеркале показался какой-то унылый клерк; в нынешние времена политкорректности, подумала Алекс, газетчики назвали бы его "переживающим временные экономические трудности". Клерк рылся в мусорном баке — явно в поисках пропитания.

Габриэль Дэвис не появлялся. Она не имела ни малейшего желания парковаться у лавочки. Слишком опасно. Поехала по Шестнадцатой дальше. Никого. Ничего. Ни одной драной кошки.

За домом мелькнула тень. Алекс притормозила и вгляделась. Спиной к ней стоял мужчина. Если бы она не искала его, то просто не обратила бы внимания. Подрулив к тротуару, она остановилась. Дэвис даже не обернулся, словно не заметил ее появления.

Черта едва она выйдет из машины! Опустив на пару дюймов боковое стекло и ощутив порыв холодного ветра, она крикнула:

— Эй! Эй, Дэвис! — Он не обернулся. Она облизала внезапно пересохшие губы. — Поехали, черт побери!

Никакой реакции. Словно разговаривала с зомби. Снова подняв стекло обратно, она заглушила мотор. Пощелкивание остывающего металла напоминало звук часового механизма взрывателя бомбы.

Первый шаг оказался самым трудным. Покинув уютный салон, она почувствовала себя слишком уязвимой. Если он захочет с ней что-нибудь сделать, никто даже внимания не обратит. Она перешла улицу и остановилась футах в десяти от него. Если бы не напряженно поднятые плечи, можно было подумать, что он не подозревает о ее появлении.

— Дэвис! — повторила она. — Что с тобой?

Наконец он обернулся. Лицо было совершенно нормальным. Только бледным. Она сделала шаг в сторону.

— Кажется, вы его знаете, — произнес Дэвис.

Алекс невольно подвинулась ближе, вглядываясь в темноту.

Он словно улыбался ей из мрака. Нет, это была не улыбка. Он просто сидел с опущенной челюстью, рот зиял черной дырой. Широко распахнутые глаза блестели. Спиной он прислонился к мусорному баку. Голова безвольно склонилась набок.

Распахнутые глаза.

Остекленевшие распахнутые глаза.

Что-то странное с его головой.

Распахнутые глаза, уставившиеся на нее.

Верхней части головы просто не было.

Рядом — раскуроченная фотокамера. Пленки, выдернутые из кассет, словно серпантин, оставшийся на полу после праздника.

Жужжали мухи.

Алекс с удивлением подумала, что не может не только кричать, но просто выдавить из себя хоть какой-нибудь звук… Горло перехватило сильнейшим спазмом. Почувствовав тепло на спине, она вспомнила о стоящем рядом Дэвисе.

— Его звали Роб Рэнджел, — услышала она собственный голос.

— Он преследовал меня, — откуда-то издалека донесся шепот Дэвиса. Она не обернулась. Боялась увидеть его глаза. — Фотографировал. Вероятно, и ее сфотографировал. А она не могла этого допустить.

Алекс сцепила пальцы и прижала руки к губам. Только так она могла удержать вопль.

Не было никакой женщины.

Только Дэвис. Как всегда, один Дэвис.

Он прикоснулся к ней ладонью.

— Я позвоню в полицию.

Когда она обернулась, он уже шагал вперед, втянув голову в плечи, словно от холода, которого она не чувствовала.

Алекс никак не могла понять, почему он ее не убил. Даже не пытался.

Неужели он не догадывается, что она поняла?


Глава 19

Дэвис


Статья Габриэля Дэвиса для журнала "Истинные криминальные истории", опубликованная летом 1988 года.


Нэнси Харгрист исчезла ранним воскресным утром. Ее машину с распахнутой дверцей обнаружили неподалеку от дома, на стоянке перед лавочкой, торгующей пончиками. Муж организовал интенсивные поиски, обклеил объявлениями все столбы и даже выступил по телевидению с просьбой к похитителям вернуть Нэнси.

Все это оказалось лишь спектаклем. Спустя три недели после исчезновения женщины мой друг детектив Липаски попросил меня присутствовать во время последнего допроса Ричарда Харгриста. До этого Харгриста все время приглашали в полицейский участок, но Липаски захотел еще раз напоследок осмотреть дом.

Я прождал все утро. Липаски опаздывал. Я решил отправиться к Харгриста самостоятельно. Вся вина за это должна лечь на мои плечи.

Мне следовало дождаться Липаски.

Я постучал в дверь и долго ждал, слушая шарканье ног за дверью. Меня подробно рассмотрели в глазок. Наконец замок щелкнул, и дверь открылась.

Ричарду Харгристу с лихвой выпало тяжких испытаний. Худой и высокий, он напоминал скелет, обтянутый пятнистой кожей. Глаза лихорадочно блестели и при этом были как-то слегка затуманены, словно от амфетамина.

Запах ударил мне в ноздри уже на пороге. Влажный, липкий запах разлагающейся плоти забил мне глотку и впился во все вкусовые рецепторы. От Ричарда Харгриста тоже воняло будь здоров, как может вонять от человека, который три недели не мылся. Кухня, как я заметил, была завалена горами мусора.

Но все это были другие запахи, не сравнимые с тем, единственным.

Мы сели на тахту. Мне показалось, что она сырая. Я положил ладонь на покрывало, а потом провел ею по своей штанине. Если там и была какая-то влага, то я ее не увидел. Но запах здесь был очень сильный.

Мы снова восстановили всю историю. Нэнси Харгрист в синем спортивном костюме ушла из дому. И не вернулась. Полиция обнаружила машину. Но никаких следов женщины. По его апатичному поведению можно было понять, что он ужасно устал от всего этого. Когда он произносил имя Нэнси, глаза его набухали слезами. Слезы скатывались по щекам, но он даже не замечал этого.

Я попросил разрешения осмотреть дом. Он пожал плечами и остался сидеть на тахте, словно ему было слишком тяжело двигаться.

Запах был везде — и нигде конкретно. Я обыскал платяные шкафы, заглядывал под кровати, ящики письменного стола, холодильник, стиральную машину, сушилку.

Потом пошел по второму разу. Я методично проверял комнату за комнатой. Детская. Ящик с игрушками. Шкафы для одежды. Каждый ящик.

Ничего.

Ричард Харгрист все это время оставался там же, на тахте. Он лежал, вытянувшись во весь рост, и глядел в потолок. Лицо — восковое, как у покойника. Если бы не подрагивание ресниц, можно было бы подумать, что он решил покончить с собой у меня на глазах.

Я уже собрался уходить, но что-то мне просто скучало и било в голову, словно умоляло — "не уходи, найди меня, найди меня!".

Я вернулся в ту комнату, где лежал Ричард Харгрист. Он медленно повернул голову в мою сторону и улыбнулся.

Мне пришлось применить максимум усилий, чтобы стащить его с тахты. Я толкнул его, он отлетел к стене, стукнулся головой и остался сидеть на полу, одурманенный. Я содрал покрывала и обнаружил под кушеткой выдвижной ящик. Я потянул. Ящик не поддавался. Я потянул сильнее, кое-как мне удалось его вытащить.

Нэнси Харгрист была женщиной некрупной, но труп оказался довольно объемистым. Тело было упаковано в пластиковый мешок и уже начало заметно разлагаться. Запах ощущался даже физически, мне показалось, что глотка вся залеплена зеленой блевотиной.

У противоположной стены страшно выл Ричард Харгрист.

Его судили и приговорили к пятидесяти семи годам лишения свободы, хотя он довольно складно излагал версию, что его жена просто задохнулась, каким-то образом очутившись в ящике под диваном. Единственной его виной, как он объяснял, было то, что он навел порядок и поменял покрывало.

Не сомневаюсь, что он искренне в это верил.


Глава 20


— Мне нужен детектив Энтони Липаски, — заявила Алекс на проходной. Сержант в форме окинул ее быстрым взглядом и сверился с журналом.

— Да, он здесь. Подождите, я его вызову.

Чтобы скоротать ожидание, Алекс принялась изучать лихую компанию, в которой оказалась. Бледные жертвы, отчаянно вцепившиеся в руки несчастных друзей или родственников. Несколько адвокатов, невозмутимо спокойных, не обращающих внимания на все происходящее, читающих газеты, журналы и даже комиксы. Их клиенты, рассаженные по лавкам с закованными за спиной руками в наручниках. Некоторые — со злобными, яростными лицами. Впрочем, Алекс всегда гораздо больше опасалась бандитов с внешностью школьного учителя.

В помещении было подозрительно мало полицейских.

— Эй, как ваша фамилия? — крикнул дежурный сержант, наставив в лоб Алекс указательный палец, как базуку. Она решила соблюсти формальности.

— Александра Хоббс.

Дежурный сержант о чем-то посовещался с телефонной трубкой, окинул Алекс еще одним долгим оценивающим взглядом, выудил из кучи всякого хлама табличку посетителя и проследил, правильно ли Алекс прицепила ее к своей кофточке.

— Ждите здесь, — приказал он. — Липаски к вам выйдет.

Она кивнула, уступив дорогу очень толстой женщине, со скоростью пулемета затараторившей по-испански. Сержант слушал ее столь же внимательно, сколь и равнодушно. Алекс отошла в сторону и решила пересчитать оставшиеся в бумажнике деньги. Должно хватить, чтобы вернуться в аэропорт. Возможно. Может, лучше сдать обратный билет, получить деньги, на вырученную сумму взять в аренду автомобиль… или улететь из страны и никогда больше не возвращаться. На Бермуды, например. Это вариант, о котором стоит всерьез поразмыслить.

В толпе появился высокий сутулый мужчина. Глаза его стреляли по сторонам. Алекс вспомнила это лицо, высвеченное лампой-вспышкой в 1985 году. С тех пор он заметно постарел; черты лица смягчились, он казался более открытым.

То, что это обман, она поняла, как только увидела его глаза. Дружелюбное лицо — ловушка. Главное крылось в глазах — серых, холодных, выжидающих.

— Детектив Липаски, — громко произнесла Алекс, отклеиваясь от стенки, и протянула руку. Он не ответил. Губы поджаты, веки полуопущены. — Александра Хоббс. Возможно, вы меня помните.

— Помню. Гуляйте дальше, Хоббс. Я не общаюсь с прессой. — Он сделал попытку развернуться — острые локти и острые плечи. Она ухватилась за один из углов.

— Постойте! Мне надо с вами поговорить. Это важно. Это касается Габриэля Дэвиса. — Выговорив последнюю фразу, она почувствовала, как запылали щеки. Однако на Липаски, судя по всему, сообщение не произвело особого впечатления. Глаза остались такими же полуприкрытыми, сонными, ни о чем не говорящими. — Послушайте, детектив, я не шучу. Мне действительно страшно. Мне нужна ваша помощь.

— Очень жаль, — произнес Липаски как бы искренне. Протянув руку, он снял с ее груди табличку гостя. — Всего доброго.

Алекс потянулась остановить его снова, и тут он резко развернулся, точно как Дэвис. Она стояла на своем.

— Черт побери, я не шутки приехала с вами шутить! Я знаю, где он. Знаю, чем занимается. Знаю, что он в сложном положении. Как и я. Он прислал меня просить вашей помощи.

Липаски молча разглядывал ее. В лице ничего не изменилось, но она почувствовала, что ему хочется ей поверить. С минуту он думал, автоматически оценивая окружающую обстановку. Глядя на левую скамейку, полностью забитую задержанными, инспектор вдруг спросил:

— Где он?

— Снимает квартиру в "Элизиуме", этажом выше моей. Слушайте, мне не хотелось бы разговаривать среди этой толпы. Нельзя ли найти место поспокойнее? Прошу вас!

Взгляд его завершил патрульный обзор и наконец остановился на ней. Трудно было понять, о чем он думает, но спустя какое-то время детектив пожал плечами и, уже поворачиваясь, как бы из-за спины протянул ей обратно табличку гостя. Алекс быстро пристегнула ее на кофту и поспешила за Липаски по мрачному затхлому коридору, слабо освещенному флуоресцентными лампами. Он свернул направо, в другой коридор. Прошел мимо трех молодых людей, собравшихся около стола; все автоматически окинули ее взглядом и потеряли интерес, как только увидели табличку гостя. В конце коридора Липаски распахнул дверь и жестом пригласил заходить.

Алекс прошла несколько шагов и остановилась. Это была комната для допросов. Она узнала полупрозрачное зеркало.

— Присаживайтесь, — сказал Липаски. Это не было просьбой.

Она обошла вокруг стола. Он остался на противоположной стороне. У стола стояло два стула, один напротив другого. Оба выглядели в равной степени неудобными. Она взялась рукой за спинку, ощутила неприятный металлический холодок. Липаски стоял у своего стула.

— После вас, — негромко продолжил он. Вежливость его тоже была фальшивой, такой же, как дружелюбное выражение лица. Он хотел, чтобы она села первой и вынуждена была смотреть на него снизу вверх (Господи, мало ему того, что он и так на голову ее выше?) и сразу почувствовала, кто в доме хозяин. Алекс отодвинула стул и встала, положив руки на спинку. Садиться она не спешила.

Она решила выждать.

Часов в помещении не было, а на свои наручные она посмотреть не осмеливалась. Она попробовала считать пульс, потом количество вдохов, потом плюнула и постаралась откровенно смутить его взглядом. Прошла целая вечность, пока его серые глаза чуть-чуть раскрылись и в них мелькнуло подобие улыбки.

— Значит, квартира в "Элизиуме", говорите? — Ногой развернув стул, он сел и внешне расслабился Не признавая проигрыша. Судя по его позе, они просто хорошие давние друзья. И он очень рад ее выслушать.

— Алекс, присаживайтесь же! Очень не люблю смотреть на людей снизу вверх.

— Надо тренироваться, — парировала она, опускаясь на стул. Сквозь тонкую ткань джинсов она ощутила леденящий металл стула и невольно задумалась о том, кто сидел на этом стуле до нее. Вор? Убийца? Насильник?

Странно, о невиновном человеке она подумала в последнюю очередь.

— Вы прилетели только для того, чтобы сообщить мне, что Габриэль Дэвис снял квартиру в "Элизиуме"? Могли бы сэкономить, позвонив по телефону, — широко улыбнулся Липаски. Улыбка была фальшивой.

— Если бы вы дали мне хотя бы десять секунд, прежде чем бросить трубку, — откликнулась Алекс. Он кивнул, словно она сделала тонкое замечание. — Послушайте, я знаю, вы ему друг…

Липаски отклонился назад, изучая-ее из-под полуопущенных век. Она поняла, что совершила ошибку, но не знала, как ее исправить. Ей не нравилась эта комната. Не нравился Липаски.

— И я знаю, что он доверяет вам. Может, он рассказывает вам больше, чем мне, не знаю, но мне он сказал, что его кто-то преследует, а я знаю, что кто-то убивает людей. — Она сделала паузу, дожидаясь реакции. Реакции не последовало. Алекс подалась вперед и положила руки на стол. — Вас это не интересует?

— Дэвис сказал вам, что его кто-то преследует? И этот кто-то убивает людей?

— Да.

Он разглядывал ее бесконечно долго. Алекс ровне держала руки на столе, липком от застарелого пота и пролитого кофе.

Липаски медленно моргнул и подвинулся ближе.

— Вам никогда не приходило в голову, что это его рук дело?

Женщина с разнесенной пулей головой. Гарри Вердан, превращенный в клочья мяса в своей собственной машине. Ролли. Роб Рэнджел — голова на плече, уставившийся на нее невидящий взгляд.

Алекс почувствовала резкую боль, словно Липаски дотянулся до нее под столом и чем-то уколол. Она вздрогнула и застыла, дожидаясь, пока отпустит. Каждый вдох давался с такой болью, словно в легкие засадили нож.

— Разумеется, приходило, Липаски, я же не полная идиотка.

— В таком случае почему вы решили ему помочь? — чуть склонив голову, дружелюбно поинтересовался детектив.

Ей не надо было придумывать ответ. Он возник сам собой, как будто всплыл на поверхность.

— Какое-то время я так думала, но теперь — не знаю. Кроме того, этих людей застрелили. Но его любимым оружием ведь должен быть нож, насколько я понимаю?

Она явно его удивила. Липаски поморгал и приоткрыл глаза пошире.

— Как вы с ним познакомились? — Вопрос прозвучал так спокойно, по-домашнему. Так могла спросить мать, если бы Алекс хватало ума привести в дом кого-нибудь вроде Габриэля Дэвиса. Подавив дурацкий порыв сказать "увидела фотографию на стенде особо опасных преступников", Алекс коротко ответила:

— В баре.

— Для вас это вполне обычное дело?

Алекс слегка смутилась, но заставила себя улыбнуться.

— Вы хотите меня выслушать или нет?

— О да, безусловно! — театрально воскликнул Липаски. И украдкой посмотрел на часы.

Но больше не взглянул на них ни разу, пока Алекс описывала поведение Дэвиса на месте преступления, у залитой коровью машины Гарри Вердана. Лицо его оставалось безучастным, однако наигранное добродушие исчезло. Кажется, этой правдой я удивила его еще раз, подумала Алекс.

— Вы считаете, что женщина в фургоне преследовала и его, и вас?

— Я знаю, что меня преследовал какой-то фургон. Только не красный, как описывал мой очевидец, а грязно-серый. Его могли перекрасить. Дэвис сказал, что женщина следила за ним, а мой друг Роб фотографировал ее.

— Что-нибудь осталось на пленке?

— Ничего. Все засвечено.

— И вы решили, что можете стать следующей, — констатировал Липаски. — Да, пожалуй, у вас есть серьезные основания так думать.

Алекс опять почувствовала какое-то напряжение. Странное и неприятное ощущение, которое очень не хотелось-расценивать как страх.

— Вы действительно ему друг? На самом деле? — спросила она.

Липаски нахмурился. Пришлось признать, что голос предательски дрогнул.

Липаски встал, отодвинул стул, подошел к зеркалу, которое было не совсем зеркалом, и посмотрел в него, словно желая убедиться, что лицо ничем не выдает его чувств. Одновременно он следил за ней.

Инстинкт репортера подсказал, что ее хотят обмануть.

— У Габриэля Дэвиса нет друзей в том понимании, которое вы в это вкладываете. Он делит людей на тех, кто помогает ему, и тех, кто нет. В этом смысле — да, я ему друг. Я ему помогаю.

— Почему?

Ему явно не нравилось отвечать на вопросы, тем более — на вопросы репортера. Снова опустив веки, он обернулся:

— А вы?

Она собралась было ответить, но запнулась.

Он кивнул.

— Вот видите. Он не очень приятный в общении, и вы это заметили. И у него так много странностей, что это может в любой момент надоесть. Мне не следовало бы помогать ему, и вам — тоже. Рано или поздно нам придется об этом пожалеть.

— Я уже жалею, — призналась Алекс.

Он усмехнулся.

— Не похоже. Ну хорошо, вы были откровенны со мной, я тоже буду откровенен. — Алекс не сомневалась, что он опять лжет. Он не выложит перед ней все карты, парочку непременно запрячет в рукаве.

Он устроился на углу стола и устремил взгляд на дальнюю стену комнаты, где ржавые потеки отвоевали добрых два фута у краски.

— Я знаком с Габриэлем Дэвисом с 1983 года, еще до случая с Бровардом. Он всегда был неуправляемым. Но в своем деле он мастер. Действительно. Нам нередко доводилось работать вместе. Он был частным сыщиком. Дела у его клиентов бывали самые разные, но в убийства он совал нос исключительно по собственному интересу. Я ничего не имел против. В этом он был асом. Он видел то, чего не видели мы. Кое-кто из наших полагал, что он обладает телепатией.

— Это хорошо.

— Это хорошо, — согласился Липаски. Он немного расслабился, черты лица разгладились. Теперь он казался не таким дружелюбным, зато более откровенным. — Обычно он никогда не ошибался с деньгами. Постепенно сложилось так, что мы уже его ждали, а потом я стал звать его, когда у меня появлялось дело, в котором он мог помочь. Он не ждал от нас денег, да особо и нечем было платить, так что все было замечательно.

— За исключением…

— За исключением того, что он стал слишком этим интересоваться. Ему нравилось разглядывать трупы. Ему нравилось восстанавливать преступление. Это было… ненормально. Я совершил ошибку, подключив его к делу Броварда.

— Но он раскрыл это дело, — возразила Алекс. — Вы же сами сказали, что, если бы разбирались самостоятельно, жертв могло быть гораздо больше.

— Я помню, что я говорил. — Липаски сунул руки в карманы, заметно обвисшие от давней привычки. — Габриэль — это баллистическая ракета. Ты наводишь ее, выпускаешь и пока соображаешь, что что-то не так, уже поздно. Он был как призрак. Мы не могли с ним работать, он не хотел с нами разговаривать.

— Но с вами-то он разговаривал?

— Иногда. Но он зашел слишком далеко. В какой-то момент мне показалось, что у него крыша поехала. Я даже не предполагал, что это может так на него подействовать. Но он взял этого ублюдка.

— А потом…

— Потом все было нормально. Когда удавалось, я не допускал его к делам детей. Точнее — когда он позволял мне это. Но у него уже постоянно был этот взгляд. Это пожирало его изнутри до тех пор, пока он, как мне кажется, не сказал себе — да черт побери, пусть этот Лэндрум почитает мои дневники. Ну, это вам известно. — Липаски умолк и окинул ее взглядом, красноречиво выражающем все, что он думает о пишущей братии. — Я помог ему скрыться из города. Он попросил меня, и я сделал.

— Даже допуская, что он способен на убийство?

— Я не думал об этом. И сейчас не думаю. Знаете, мне много чего в жизни довелось видеть, но я никогда не встречал такого бойца, как Габриэль. Для него каждый день был борьбой, и я ни разу не видел его побежденным.

Алекс задумалась. Все это было очень похоже на правду, но она сомневалась, что Липаски верит, будто Габриэль Дэвис чист как стеклышко.

— Вы не удивились, узнав; что Дэвис живет в "Элизиуме".

Липаски пожал плечами, не вынимая рук из карманов.

— Он звонит мне. Звонит каждый день, как уехал из Чикаго.

Алекс застыла в изумлении. Липаски мерил шагами комнату, бросая на нее быстрые взгляды, как бы ожидая, пока она переварит это известие. Ничего угрожающего, чистое любопытство. Она сжала кулаки и почувствовала, как длинные ногти больно врезаются в ладони.

— Вы шутите.

— Ничего подобного. Он звонит каждое утро, примерно в семь тридцать. Либо я разговариваю с ним, либо он оставляет мне сообщение на автоответчике; для него это не имеет большого значения. Он рассказывает, где находится, о чем думает, чем занимается. Кстати, я сразу понял, что вы мне солгали. Сегодня утром он не говорил, что посылает вас просить у меня помощи. Он может сам обратиться ко мне. Вас совершенно незачем было посылать. Достаточно одной его фразы, и я вылетел бы ближайшим рейсом.

Алекс прокашлялась и поерзала на холодном неудобном стуле.

— Не поняла. О чем он вам рассказывал?

— Рассказал про женщину в фургоне. Рассказал, что сначала подумал на некую Александру Хоббс, которая ходит за ним по пятам и, вероятно, намерена его убить. Вот примерно так.

— Бред собачий! — взорвалась Алекс. Липаски кинул в ее сторону еще один удовлетворенный взгляд. Алекс встала, с грохотом отодвинув стул. — Он в это не верит. Не может верить! Зачем, спрашивается, я бы приезжала сюда, если намеревалась его убить?

— Хороший вопрос, — кивнул Липаски. — У меня есть хороший ответ.

Он прислонился к стене и скрестил руки на груди.

— Либо пистолет спрятан в вашей чудесной большой сумке, Алекс, либо ваша пуля меня ждет дома. Что правильно?

Алекс охватил нервный смех, скорее напоминающий судороги. Она зажала руками рот, но судороги не прекращались. Согнувшись в три погибели и едва не касаясь лицом липкого стола, она со страхом ждала, что ее сейчас вырвет.

Липаски никак не отреагировал на этот приступ. Вероятно, ему не раз приходилось видеть здесь убийц, заливающихся нервным смехом или слезами. Комната для этого и предназначена. Смех прекратился столь же внезапно, как и начался. Алекс наконец смогла отнять руки от губ. Проведя дрожащими пальцами по щеке, она почувствовала влагу и не поняла, пот это или слезы. Скорее пот: откинувшись на спинку стула, она ощутила, как блузка прилипла к спине.

— Липаски, он не прав, — тяжело вздохнула Алекс. — Я не желаю вам зла. Я чувствую, если вы не сможете помочь, мне придется приползти к его двери, как побитой собаке. Самое неприятное — я даже не понимаю, за что. Прошу вас, Липаски, помогите мне. Мне страшно.

Все это прозвучало не очень убедительно, и противный холодный страх снова начал подниматься откуда-то из желудка к самому горлу. Липаски отошел от стены и снова сел напротив. Подавшись вперед, он принялся изучать ее спокойными серыми глазами.

— Да, я это понял. Вы привыкли быть каменной стеной. Удивительно, что вы так расклеились. — Он подпер рукой подбородок. — Но что вы хотите от меня? Я — в Чикаго. Сегодня вы уже будете сидеть в самолете. Хотите, чтобы я посоветовал вам держаться подальше от Габриэля Дэвиса, и тогда все будет в порядке? Слишком поздно.

— Надо ли мне его бояться?

Липаски выдержал долгую паузу, по-прежнему изучающе глядя на нее, сквозь нее.

— Честно сказать, не знаю. Он становится странным, когда говорит про вас. Должен признаться, я не верю, что он считает вас способной причинить ему вред. Но если вы каким-то образом — вольно или невольно — сделаете попытку разубедить его в этом, то да, в таком случае вам следует его бояться. Того, что выпало на его долю за последние четыре года, хватит любому, чтобы оказаться за гранью. А он уже там.

Уже там, на страницах своего дневника, доступного для всеобщего обозрения. Она прикрыла глаза, вспоминая, как он повторял ее движения и следил за ней холодным взглядом. Были и моменты, когда он оказывался по ту сторону, болтаясь на раскачивающейся веревке, как когда-то она.

— Он рассказывал вам что-нибудь про убитую женщину, которую выбросили из фургона? — бесцветным голосом спросила Алекс. Липаски отрицательно покачал головой. — Мне сообщили, кто она. Дайана Гарднер. Из Чикаго.

Липаски собрался что-то сказать, но передумал.

— Это имеет какое-то значение, правда? — продолжила Алекс. — Все стягивается в одну точку, к делу Броварда. Она с ним каким-то образом связана.

— Она была матерью Джейсона Гарднера.

Алекс вспомнила фотографии двух улыбающихся мальчишек. Лучшие друзья.

— Джейсон Гарднер, Чарли Кассетти. Барнс Бровард убил их обоих.

— Да, — кивнул Липаски. — Но Дайана Гарднер никак не связана с Габриэлем. Не уверен, что она даже разговаривала с ним.

— Может, она спала с ним? — брякнула наугад Алекс.

— Нет, — скривился Липаски. Ответ прозвучал слишком уверенно.

— О-о, — протянула Алекс и мастерски подхватила тему. — Мне показалось, что он бисексуал. Может, Дайана Гарднер могла его заинтересовать.

Она попала в цель. Запахло кровью. Липаски отвернулся.

— Маловероятно, — бросил он. Алекс выжидала, постукивая ногтями по столу. — Она была не в его вкусе.

— А вы в его вкусе, детектив?

— Заткнитесь, — бросил Липаски, развернулся и схватил ее за локоть. Взгляд его серо-стальных глаз, казалось, мог пронзить ее насквозь. — Вы даже не представляете, что вы затеяли! Вы погубите и его, и себя!

— Дайана Гарднер погибла, а вам всё равно. Гарри Вердан погиб. Мой лучший друг погиб. С Гарри Верданом у Дэвиса тоже были сексуальные отношения? Может, кто-то решил казнить его любовников?

Липаски до боли стиснул ее руки так, но она не пыталась освободиться, а он не собирался её отпускать. Он клокотал от ярости, и все же она не боялась его.

Он был совсем не похож на Габриэля Дэвиса.

— Вы ничего не понимаете, — прошипел он и оттолкнул ее от себя. — Если вы в это верите, чего вам бояться? Вы тоже спите с ним?

Она молча растирала затекшие запястья. Липаски три раза обежал вокруг стола и сел.

— Габриэль Дэвис никогда не имел половых связей с Дайаной Гарднер.

— И с Гарри Верданом?

— И с Гарри Верданом.

— И с вами?

— И со мной, — отрезал Липаски. — Вы пошли не по тому пути. Если кто-то и преследует его, они сосредоточены на чем-то воображаемом, а не на реальном.

Алекс перестала барабанить по столу.

— В таком случае я действительно в опасности.

Липаски не ответил. Она тоже села и прислонилась к холодному металлу стула. Детектив сидел с отсутствующим, блуждающим взглядом.

— Рашель, — вдруг произнес он, вставая.

Алекс встала за ним следом.

— Рашель Дэвис? Его бывшая жена? Вы знаете, где она?

Вопрос не удивил его, а скорее разозлил.

— Он рассказал вам о Рашели?

— И о Джереми. Мне кажется, он боится даже узнать, все ли с ними в порядке. Он считает, что это может привести к их гибели. Вы знаете, где они?

— Да, — начал Липаски, но оборвал себя. Было видно, как он лихорадочно соображает. — Я поставил себе задачу знать об этом. Но Габриэль не знает, где они живут. И сомневаюсь, что он хочет это знать. Рашель…

— Что?

Липаски даже не посмотрел в ее сторону.

— Он звонит мне каждый день. Рассказывает, где он, что делает, о чем думает. Он больше ни с кем не разговаривает. — Липаски потер ладонью лицо. — Он получал письма. В течение нескольких лет. Сначала они приходили на мой адрес, для передачи ему. Потом их стали отправлять ему лично, где бы он ни находился.

— Что в них? — уперлась локтями в стол Алекс. — У вас есть образцы?

— Если бы и были, вам бы я все равно не показал. Некто просто помешался на деле Броварда. Присылал вырезки из газет. Дерьмо всякое.

— Дерьмо, которое могло вывести его за грань?

Липаски промолчал, погруженный в раздумья.

— Он же никому не давал своего адреса, кроме вас? — неуверенно спросила Алекс. — Не оставлял карточку на почте с указанием, куда пересылать корреспонденцию? Нет?

— Кроме меня — никому, — уверенно заявил Липаски.

— Вы рассказывали кому-нибудь о том, что он сообщал вам?

Он отрицательно покачал головой.

— В таком случае вы не можете нести ответственность за эти письма. Вы тут ни при чем.

Он встретился с ней взглядом, и Алекс поразили глубокая горечь и злость, застывшие в его серых глазах.

— Нет, при чем. Свои адреса он сообщал мне по телефону. Кто-то прослушивает мой номер.


Липаски сосредоточенно крутил диск. Люди вокруг звонили по телефонам, беседовали, перекрикивались через комнату, не обращая на них никакого внимания.

В трубке щелкнуло, послышались длинные гудки. Один, другой, третий… После десятого Липаски положил трубку.

— Нет дома, — произнес он, покачав головой.

— Или уже нет в живых, — негромко заметила Алекс. Он бросил на нее резкий взгляд, не желая признавать, что она права. — Единственный способ узнать — отправить меня обратно.

— Нет, — категорически заявил Липаски. — За вами и так уже идет слежка. Он рассказал мне про вас, и если раньше они не знали о вашем существовании, то теперь знают. Вы вернетесь домой, начнете опять совать нос всюду, а потом мне придется идентифицировать вашу личность на тротуаре?

— В таком случае — что же нам делать? — Алекс просто необходимо было вернуться. Она оставила четыре с лишним тысячи долларов в жестянке для муки.

— Ждать. Останетесь сегодня ночевать у меня, утром я с ним поговорю. Если он не позвонит, мы будем знать, что что-то случилось. Если позвонит, я вытащу его оттуда. Но сначала придется обезопасить мои телефоны. — Куда делся измученный, больной Липаски, который сидел в комнате для допросов?!! Теперь перед Алекс стоял сильный, энергичный, агрессивный мужчина. Она вспомнила свое чувство, когда Дэвис заставил впустить его в квартиру. Насильственное вторжение.

Реакция Липаски оказалась схожей. Он разозлился.

— Вы женаты, детектив? — спросила Алекс.

Серые глаза насторожились.

— Нет.

— Отлично. — Алекс усмехнулась, увидев, как он еще больше напрягся. — Нет жены, которая потребует объяснений. Не волнуйтесь, Липаски. Я буду мирным гостем.

— Вы мне не гостья.

— А кто, пленница?

Он не стал утруждать себя ответом, усадил ее в кресло и направился к кабинету капитана. Шторки были закрыты. Если оттуда и доносились какие-то крики, она все равно не могла бы их расслышать за общим шумом.

Невысокий молодой человек в помятом пиджаке принес чашку кофе и поставил на стол. Алекс кивнула, отпила глоток и чуть не подавилась. Кофе был явно вчерашний, к тому же пережаренный до горечи.

— Это не вам, леди, это Липаски, — заметил молодой человек.

Алекс улыбнулась и отставила чашку.

— Я с удовольствием ему передам, — искренне проговорила она.

Липаски вернулся как ураган, сметая всех, кто попадался ему на пути. Она подала ему кофе. Детектив осушил чашку одним глотком.

— Уходим отсюда, — бросил он.

Алекс едва успела подхватить свою сумку, как он буквально выдернул ее из кресла. Задержавшись на секунду у большой доски с настенным календарем, он достал ручку и размашисто обвел ближайшие три дня жирной чертой, надписав сверху большую букву "В". Выходной.

— Пока капитан не сообразит, что меня пора увольнять.

Алекс отдала свою карточку гостя на проходной и бросилась догонять Липаски, который и не думал ее ждать. Всю дорогу до гаража ей пришлось пробежать. У него была вполне приличная машина небесно-голубого цвета со всеми полагающимися прибамбасами. Устроившись на пассажирском сиденье, Алекс с облегчением выдохнула. Липаски резко сдал назад, едва не зацепив два полицейских "линкольна".

— Почему вы солгали мне? — заговорила Алекс. Они еще проезжали подземный туннель, в машине было темно, и она не могла видеть выражение его лица. — Насчет Дэвиса.

— Не понимаю, о чем вы.

— Вы что, стесняетесь?

— Заткнитесь. — Они выскочили из темноты туннеля в угрюмые чикагские сумерки. — Вы слишком много говорите, Алекс. Плохая привычка для репортера.

— Он рассказывал мне про вас, — солгала Алекс и увидела, как исказилось его лицо. Словно она воткнула в него нож. — Про вас с ним.

Его пальцы стиснули баранку. Расслабились. Напряглись. Расслабились.

— Давайте я вам кое-что объясню про нас с Габриэлем, — устало заговорил Липаски. — Это было уже после Броварда, незадолго до публикации дневников. Габриэль понимал, что что-то должно произойти, вопрос только времени. Это поедало его заживо, иссушало изнутри. Он начал чудить. Посещать определенные места, совершать некие ритуалы, фантазировать. Он бродил у детских площадок, у школ. Он испугался.

Он приходил ко мне каждый день и об этом рассказывал. Полностью, без утайки. Это было для него вроде исповеди, способ избавиться от напряжения, не совершая никаких поступков. А потом он вдруг перестал приходить.

Алекс рискнула бросить на него беглый взгляд. Он даже потемнел от этих воспоминаний.

— Я отправился на поиски. И нашел его лежащим на полу в ванной. Он приковал себя наручниками к трубе, оставив лишь возможность добраться до унитаза. Видимо, он собирался умереть там, как больное животное. Я отстегнул наручники, он сел и уставился на меня. Молча. Господи, как он меня напугал! Я забрал его к себе. Он жил у меня до тех пор, пока Лэндрум не выпустил свою чертову книжку.

Она слишком долго смотрела на него. Липаски почувствовал взгляд, повернул голову, и она увидела в его глазах боль. И ненависть.

— Он старается, Алекс. С таким упорством, как у него, мне никогда не приходилось сталкиваться. Я хотел положить его в больницу, но его бы не взяли, он ведь ничего не совершил, а у них полно тех, кто уже что-нибудь натворил. Он совсем один. Я — единственный, кто верит ему и на кого он может положиться. На меня и на вас. — Серые глаза пристально изучали ее. — Не подведите его, Алекс. Не надо.

Алекс отвернулась, глядя на мелькающие за окном дома. Она не могла обещать этого. Габриэль Дэвис был нужен ей для того, чтобы самой отползти от края. И если он упадет — что ж, такова жизнь. Ей был нужен газетный материал.

А теперь — и материал про Липаски. Тоже.


Глава 21

Дэвис


Из дневника Габриэля Дэвиса. Обнаружен в архиве покойного Хейли Лэндрума.

Неопубликовано.


17 августа 1988


Сегодня я пошел на детскую площадку — посмотреть, как играют дети.

Мне понадобится куда-то спрятать останки. Нельзя совершать ошибок, которые допустили другие.

Бровард использовал мешки для травы и листьев и выбрасывал их там, где считал удобным. Разумеется, ему повезло.

Может, ящики, обтянутые пластиком? Надо позвонить, узнать цены.

Может, мне лучше пойти купить пистолет и вышибить себе мозги?


Торговый центр. Как много детей… Держатся за руки матерей, цепляются за штанины отцов, смеются с друзьями, убегают вперед, спотыкаются и падают… Как легко, как легко… глазам больно от удовольствия.

Никакого контроля. Совершенно.

Энтони нет дома, его автоответчик не может приказать мне вернуться домой, не может спасти меня.

Она выходит ко мне навстречу из-за стеллажа с игрушками. Заблудилась. Лет шесть, не больше. Очень миленькая маленькая испаночка. Интересно, сколько раз велела ей мать не разговаривать с незнакомыми людьми.

Я обманываю ее. Она кладет ручку в мою ладонь и идет со мной по торговому центру, мимо всех этих невидящих лиц, уходит, уходит…

Я вывожу ее наружу, в темноту. Я не могу дойти до машины, внутреннее напряжение ослепляет меня, убивает.

Я веду ее в темный закуток, где гудит генератор и резко пахнет мочой. Это Плохое Место, Плохой Дядя. Ее глаза начинают наливаться слезами.

Я плачу. Но покой так близко, тридцать секунд. Я не сделаю ей очень больно, лишь чуть-чуть, и никогда не услышу ее крика, потому что моя ладонь плотно закрыла ей рот. Ее яркие черные глаза широко распахнуты, из них льются слезы, моя ладонь чувствует содрогание ее губ, она кричит…

Девочка перестает кричать. Теперь она только плачет, безмолвно, горячие слезы жгут кожу моей ладони.

Я не делаю ей больно.

Или?

Ее рука в ссадинах висит под неестественным углом. Я убегаю, оставляю ее одну в темноте, прячусь, как испуганное животное, в безопасной утробе моей машины.

Следующее, что я помню, — я сижу в машине перед светофором, почти у дома.

Неужели я все это только вообразил? Или сотворил нечто… нечто ужасное? Откуда мне знать?

Я боюсь звонить Энтони.

Наручники, которые он дал мне, лежат на своем обычном месте — на углу письменного стола. Они такие гладкие, холодные, цепочка между ними скользкая. В ванной есть место, где я смогу приковать себя так, чтобы не добраться до зеркала, которое скажет, что у меня голубые глаза и другое лицо. Там я буду ждать, пока Господь Бог не решит мою судьбу.


Глава 22


В отличие от Алекс Липаски умел готовить. Она безмятежно сидела у бара с бокалом диетической содовой. Он аккуратными, отточенными движениями резал чеснок. Как какой-нибудь японский повар, подумала Алекс, только не такой дорогой. Стук ножа по доске действовал умиротворяюще. Хотелось закрыть глаза.

Он готовил какое-то итальянское блюдо, кухня была пропитана ароматами горячего соуса для спагетти. Она думала про "Дельвеккьо", про Дэвиса. Потом снова открыла глаза. Липаски нагнулся над столом, пересчитывая дольки чеснока.

— Скажите, пожалуйста, почему любой мужчина западного мира знает всего два рецепта — спагетти и барбекю?

Липаски неопределенно хмыкнул.

— Разве нам не следует ничего предпринять насчет Дэвиса? — без перехода спросила она.

Липаски сбросил резаный чеснок в кастрюльку и помешал. Потом взял ложку, зачерпнул чуть-чуть, попробовал и обернулся к ней:

— Слушайте, я в любой момент могу отвезти вас в мотель номер шесть, это недалеко, только там не кормят ужином. Не надо делать вид, что вы одна беспокоитесь за Дэвиса, ладно? Я звонил, его нет. Звонить больше некому, мои парни-телефонисты появятся только утром. Так что расслабьтесь и сделайте вид, будто вы не репортер, иначе я вас пристрелю.

Алекс улыбнулась, подперев рукой подбородок.

— Обещаю, обещаю, — проворковала она и увидела, как напряглась его спина. Флирт ему был явно не по вкусу, поэтому она решила продолжить. Липаски оказался любопытным экземпляром. Ее любопытство по поводу их интимных отношений с Габриэлем Дэвисом оказалось отчасти гаданием на кофейной гуще, отчасти — потрясающим открытием. Во всяком случае, она зацепила жизненно важный момент. Липаски не гей, это видно невооруженным глазом.

Но факт, что для объяснения своих взаимоотношений с Габриэлем Дэвисом он позволил ей счесть себя голубым, наводил на глубокие размышления.

— Если я не репортер, то это у нас первое свидание? — продолжала она. Липаски снова хмыкнул. Кажется, на этот раз чуть иронично. — Меня еще никогда не кормил ужином полицейский. Нет, как-то раз Марковски сделал мне в микроволновке буритто,[12 - Разновидность тортильи (плоской лепешки), обычно покрытой мясом и сыром и запеченной в духовке (микроволновке).] но это, можно сказать, не считается.

Липаски извлек из буфета две сверкающие светло-голубые тарелки и оценивающе окинул взглядом ряды бокалов. Наконец выбрал два матово-голубых, на высокой ножке, в тон тарелкам. Она заметила, что он отказался от самых простых стаканов и дешевых бокалов, и вопросительно подняла бровь. Далее на свет появилось благородное серебро.

Она встала, чтобы принять у него бокалы и тарелки. Он позволил ей это без комментариев. Она накрыла на стол и принялась изучать бутылку уже откупоренного красного вина. Неплохое вино для обычного холостяцкого ужина. Если только он не собирался принимать гостей или не извлек из своих запасов специально для нее.

Черт возьми, это действительно начинает напоминать первое свидание!

Алекс знала, что пить ей нельзя. Наполнив бокал, она вдохнула густой, богатый букет. По сравнению с этим диет-сода была просто затхлым противным пойлом.

Она отнесла бокал на кухню и предложила его Липаски, который строгал лук. Не говоря ни слова, он слегка пригубил вино.

— Мне нельзя пить вино, — сказала она. Он вопросительно уставился на нее. — Я алкоголик.

— Ох, — нахмурился Липаски. — Прошу прощения. Я забыл.

— Не стоит извиняться, я впервые за пять лет встретила человека, который об этом забыл. Скажите, а как давно вы здесь живете?

— Шестнадцать лет. Мы купили эту квартиру с женой, ее не стало в восемьдесят третьем. — Липаски сосредоточенно проводил очередную пробу. Потом плеснул в кастрюльку немного вина и тут же бросил на нее виноватый взгляд. Алекс пожала плечами. — Слишком велика, мне не нужна такая, но все никак нет времени переехать. Все думаю, что продам и сниму небольшую квартирку, но никак не получается. А вы замужем, Хоббс?

— Нет, — ответила она и вспомнила про Ролли. — Были отношения с одним женатым человеком. Ничего более тесного не возникало.

Липаски, похоже, не был ни шокирован, ни удивлен. Гораздо больше его занимало таинство сотворения соуса для спагетти.

— Он оставил вас? — негромко поинтересовался он через какое-то время. Алекс мигнула и отвернулась. — Вы его выгнали?

— Он умер. — Короткая фраза упала как камень. Липаски быстро взглянул на нее — и взгляд его был совсем другим, не тем, что прежде. Теперь она поняла, почему Габриэль Дэвис звонит ему и так от него зависит. Даже неловко, что она заговорила о Ролли. — Погиб в автомобильной катастрофе несколько дней назад. Не исключено, что убийство.

Липаски не произнес полагающихся слов сочувствия, что показалось странным. Он продолжал помешивать соус и прихлебывать вино.

— На самом деле я не любила его. Честное слово.

Он кивнул.

— Он пользовался мной, понимаете? Даже не собирался говорить жене, даже не делал вид, что готов бросить ее ради меня. Жена наняла сыщика. Тот сделал фотографии. Думаю, через некоторое время копам станет это известно. Как вы думаете, могут они решить, что у меня были достаточные основания для убийства?

Липаски пожал плечами. Он добавил немного базилика и закрыл кастрюльку сияющей медной крышкой. Алекс, наблюдавшей за его действиями, внезапно стало так горько, словно ей только что сообщили о гибели Ролли, словно и не прошло уже несколько дней.

— Нет, — произнес Липаски. — Нет, я так не думаю. Позвоните вашему другу Марковски. Расскажите ему про фотографии. Если бы у них были серьезные основания вас подозревать, вас бы уже вызвали для дачи показаний. Вы думали, это дело рук Габриэля, да?

Она только кивнула. Подступили слезы, пришлось закинуть голову, загнать их обратно, не дать покатиться по щекам. Глупость. Глупость. Очередная глупость.

— Габриэль не любит вас, Алекс. Точно так же, как вы не любили этого вашего женатого мужчину. О ревности не может быть и речи. — Липаски обернулся, прислонясь плечом к шкафу, и посмотрел на нее в упор. Потом, не отводя взгляда, выпил еще глоток вина и спросил: — Вы чувствуете себя виноватой в его гибели?

— Ролли? — Алекс покачала головой. Слезинка тут же сорвалась и покатилась по щеке. Она отерла ее дрожащим пальцем. — Нет. Я этого не делала. Я ничем не могла помочь. Нет, это не моя вина.

— Иногда это не имеет значения, Алекс. Я тоже не посылал свою жену в соседний магазин в десять вечера. Я не ходил туда, не наводил пистолет, не вышибал ей мозги. Иногда это не имеет значения, — мягко повторил он и отставил бокал в сторону. Алекс стояла в оцепенении. Молчание нарастало и становилось тяжелым. Липаски, разряжая ситуацию, обернулся к плите. — Любите хлеб с чесноком?

— Конечно.

Сбоку на серванте она заметила фотографию симпатичной женщины в серебряной рамке. Ничего особенного, даже при хорошем освещении и умелом макияже. Детских фотографий она не обнаружила.

Сколько же ночей он провел, размышляя об этом в одиночестве? Смерть всегда бессмысленна. Конечно, не для таких, как Габриэль Дэвис. Она пыталась представить, как переживал Липаски. Понять, делал ли он это молча, сохранил ли он ее вещи и доставал ли иногда, чтобы прикоснуться к ним, как она вдыхала запах Ролли, оставшийся в наволочке.

На плите булькала и всхлипывала кастрюлька с соусом. Липаски снял ее с огня и переставил на подставку. Загремела другая кастрюля, для спагетти.

Алекс налила себе бокал вина. Осторожно попробовала. Горьковато-сладкий вкус блаженно распространился во рту. Маленький глоток оказался еще лучше. Она подержала напиток в рту, стараясь ощутить весь букет, потом проглотила. По телу разлилось приятное тепло.

— Кажется, вы что-то говорили про алкоголиков?

— Именно так и поступают все алкоголики.

Когда спагетти дошли до нужной кондиции, Алекс была уже готова. Вино ударило в голову быстрее, чем она предполагала. Вялые пальцы уже плохо слушались, когда она собралась в очередной раз наполнить себе бокал.

Липаски перехватил бутылку и отставил ее на край буфета. Она повторила попытку, но он не убрал руку.

— Вы кто мне, мать, что ли? — проговорила Алекс, и фраза показалась ей такой же приятной, как хорошее вино.

Серые глаза вновь стали сонными, отстраненными.

— Ваш надзиратель. Вам хватит.

— Вы явно забыли, как надо ухаживать за дамой, Липаски.

Вместо ответа он поставил перед ней тарелку спагетти — дымящуюся смесь бледной лапши и красного соуса. Пахло восхитительно, но она не могла есть. Тем временем Липаски принес вторую тарелку, а бутылку поставил на свой край стола. Так, чтобы она не дотянулась. Его бокал все еще был наполовину полон.

Он пренебрег обычной застольной беседой и молча принялся за еду. Алекс, сделав над собой усилие, тоже попробовала и не смогла остановиться, пока тарелка не опустела. Она вспомнила, что уже несколько дней почти ничего не ела. Липаски поглядывал на нее с легкой улыбкой.

Ломоть хлеба с чесноком был толстым, хрустящим и чуть горьковатым. Она запила его остатками вина.

Липаски поглощал еду неспешно. Она сидела, положив подбородок на руки, наблюдая за ним и думая о том, что и Габриэль Дэвис когда-то вот так же сидел напротив и смотрел на него. С Липаски Дэвис должен был быть другим. Не таким отчужденным. Наверное, Габриэль так же копировал жесты Липаски, его сонный взгляд…

Как хорошо было бы познакомиться с ним в восемьдесят пятом году, познакомиться по-настоящему, а не накинуться ради одного интервью. Пять лет высосали все тепло и оставили одну оболочку.

— Десерта не будет, — объявил Липаски, допивая вино. Похоже, что ужин в ее присутствии не вызывал у него никакого дискомфорта. Да и с чего бы? Ведь он общался с Габриэлем Дэвисом.

— Ладно, — согласилась Алекс, поймав себя на том, что давно уже смотрит не на него, а на бутылку. — А теперь можно мне еще вина?

— Нет. — Липаски наполнил свой бокал, явно чтобы ее подразнить. В бутылке осталось примерно на один бокал, как раз чтобы ей хватило окончательно.

Он сделал долгий, вкусный глоток.

— Гадина, — пробормотала она и подхватила свою тарелку, оставив бокал на столе. Смывая остатки кроваво-красного соуса, она вдруг заметила у плеча его руку с полным бокалом вина.

Она приняла бокал, удивленно подняв брови. Лицо Липаски не выражало ничего особенного.

— Пособничество и подстрекательство? — щегольнула она юридическим термином, тихонько покачивая бокал. Темно-красная жидкость закружилась кровавым водоворотом.

— Мне жаль, что ваш друг погиб, — проговорил Липаски.

Она целую минуту обдумывала эту фразу, потом поднесла бокал к губам и слизнула каплю, уцепившуюся за ободок, моментально ощутив восхитительный вкус.

— Он не был мне другом, — ответила Алекс, делая большой глоток. Вино обожгло. — Он был бесчувственным эгоистичным подонком, который пользовался мной так же, как пользовался собственной женой. За все время, что я его знала, он не произнес ни единой фразы, доказывающей, что он мне друг. Он никогда не интересовался ни мной, ни моей жизнью. Я знала друзей и получше.

Уже заканчивая последнюю фразу, он вдруг поняла, что сказала. Роб мертв.

Кто остался?

— А если бы он не погиб? Если бы вы вернулись и обнаружили, что он ждет вас под дверью? Вы бы прогнали его?

— Нет, — честно призналась она и увидела, как его губы расплылись в победной улыбке. — Я мазохистка.

Казалось, он смотрит на нее целую вечность. Лицо горело, пальцы начали подрагивать. Холодный, спокойный взгляд серых глаз словно раздевал ее донага, но Алекс заставила себя выдержать. Он все-таки не Дэвис.

Отнюдь.

— Вы не знаете, что такое мазохизм, — наконец сказал Липаски и отодвинул ее в сторону, чтобы помыть свою тарелку.


Алекс почувствовала чье-то присутствие. Кто-то склонился над ней. Она метнулась в сторону, натягивая на себя чужую простыню и покрывало. Тяжелая рука легла на плечо, успокаивая.

— Тихо, — послышался мужской голос. Она наконец продрала глаза ото сна и в призрачном свете уличных фонарей разглядела Липаски. Он казался суровым и утомленным. — Вставайте.

— Зачем? — вяло возразила она, но непроизвольно подчинилась, скинула покрывало и опустила ноги на пол. Майка, которую он предложил ей в качестве ночной рубашки, была достаточно длинной, но недостаточно плотной; сквозь белую ткань откровенно просвечивало тело.

Алекс очень захотелось вновь натянуть на себя простыню, но Липаски уже отошел к окну.

— Который час?

— Три пятнадцать.

— Вы шутите.

— Одевайтесь. Я отвезу вас в отель.

Он стоял к ней спиной, застывший и напряженный.

— Вы говорили с Дэвисом? — спросила Алекс, оглядывая стул в поисках белья. Лифчик. Брюки. Кофта. Трусы, мягко говоря, не первой свежести. Липаски явно не собирался выходить из комнаты, поэтому пришлось встать и быстренько натянуть белье. — Что случилось?

— Ничего. Только быстрее.

Алекс еще колебалась, но он по-прежнему стоял отвернувшись. Тогда она сдернула майку и торопливо надела лифчик. Оказалось, что наизнанку. Пришлось снять и вывернуть, но тут крючки зацепились за кружевную отделку. В темноте было трудно разобраться. Она принялась чертыхаться.

— Вы что, не можете быстрее? — прошипел Липаски.

Алекс дернула крючок, разорвав нейлоновое кружево. Едва она успела застегнуть лифчик, как он отвернулся от окна. Лица его не было видно.

— Там кто-то есть? — шепотом спросила она, натягивая блузку и с отвращением чувствуя запах вчерашней одежды. Сердце отчаянно колотилось. — Господи, она что, уже здесь? Она там, на улице?

Липаски вышел в холл и нетерпеливо принялся мерить его шагами. Алекс натянула брюки, сунула ноги в туфли и постояла немного, надеясь успокоиться и заодно осматривая комнату — не забыла ли что-нибудь.

— Липаски, — позвала она, выглядывая в холл. Он уже стоял у выхода. Обернувшись, он окинул ее быстрым взглядом и отвернулся снова. — Черт побери, что происходит?

Он уже спускался по лестнице. Алекс поспешила за ним, цепляясь потной рукой за перила. Когда она спустилась вниз, он рылся в карманах своей куртки.

Зазвонил телефон. Липаски замер, бросил ключи на столик и снял трубку.

— Липаски, — отрывисто и сердито бросил он. Услышав ответ, закрыл глаза и опустился в кресло. Несмотря на явное облегчение, появившееся на лице, вся его фигура была по-прежнему напряженной. — Господи, где ты был? Нет, не важно, не говори.

Короткая пауза. Липаски потер лицо ладонью и поднял взгляд на подошедшую Алекс.

— Да. Она здесь.

Дэвис? — беззвучно произнесла Алекс. Липаски не ответил. Взгляд его блуждал по противоположной стене.

— Какие шутки, — сухо произнес он. — Нет, с ней все в порядке. Сегодня утром я отправлю ее самолетом домой.

Мы так не договаривались, хотела она возразить, но закрыла рот, вспомнив о его подозрениях насчет прослушивания телефона. Подвинув стул, она села и принялась ждать.

— У меня все нормально. Правда. Оставайся там, где ты есть — нет-нет, не говори ничего! — и перезвони мне в восемь утра. Договорились? Будь осторожен.

Липаски положил трубку и окинул ее непроницаемым взглядом..

— С ним все в порядке? — спросила Алекс. Он кивнул. — Мы не можем предупредить его насчет телефона?

— Нет, пока мои парни не придут сюда в половине восьмого и не проверят линию.

— Вы действительно хотите посадить меня утром на самолет?

Глядя куда-то над ее плечом, он кивнул.

— Даже при том, что меня могут убить?

Липаски опустил голову на сжатые кулаки.

— Вам нельзя оставаться здесь. Нельзя. — Голос звучал глухо, подавленно.

— Почему? — Но она уже догадалась. Она поняла, почему он поднял ее среди ночи с намерением как можно скорее от нее избавиться. — Потому что я доставляю вам неудобства?

Неудобства! Она даже не ожидала от себя такой деликатности.

Липаски расхохотался. Напряженные плечи вздрагивали.

— Нет, вы не доставляете мне никаких неудобств. Вы меня просто с ума сводите.

Понадобилась целая минута, чтобы понять: она была права, но одного взгляда на его лицо оказалось достаточно, теперь она уже ни в чем не сомневалась. Сердце в панике замерло и заколотилось в рваном, тревожном ритме.

Они посмотрели друг на друга. Его губы скривились в улыбке.

— Ну, — выдохнула она.

Он пожал плечами.

— Забудьте об этом, Хоббс. Этому не бывать.

— Почему?

— Потому что я должен думать о нем, а не о вас. — Взгляд серых глаз был спокойным, добрым, искренним. — Я нужен ему гораздо больше, чем вы — мне.

— Ложь, — ответила Алекс. — Скажите, чтобы я ушла.

— Уходите.

Если он и был лжецом, то очень хорошим. Она встала, подошла к телефону и набрала номер справочной службы. Спросила, как вызвать такси.

На шестой цифре его рука мягко накрыла ее пальцы. Рука была теплой, очень теплой. Она разглядывала его лицо, острые скулы, большие глаза и думала о том, что в школе он наверняка выглядел дикарем на фоне ангельских личиков своих одноклассников. Чувственным дикарем.

Чувственности он не утратил до сих пор, просто возраст сгладил острые углы. Она улыбнулась, увидев, как он борется со своей улыбкой.

— Что? — спросил он, заплетая их пальцы. Зрачки расширились. О да! Чувственность.

— Школьные заводилы должны были вас ненавидеть.

— Вы никогда не были школьной заводилой, Хоббс. — Он помолчал. Она кожей чувствовала пульсирующие удары крови в кончиках его пальцев. — Мне нравилось смотреть на вас в майке.

Она не могла встать и подойти к нему. Пульс участился еще сильнее, она смотрела ему в глаза, а его пальцы нежно гладили руку.

— И что дальше? — спросила Алекс.

Липаски наклонился и отодвинул в сторону оказавшийся между ними телефон. Потом взял обеими руками ее ладонь; пальцы медленно начали скользить вверх по руке. Очень легкие, чувственные пальцы. Ей уже с трудом удавалось сохранять самообладание.

— Дальше вы возвращаетесь в постель, — неожиданно низким густым баритоном произнес он.

— Чтобы вы через полчаса снова меня подняли? Нет, спасибо. Я лучше не буду ложиться.

— И будете доставлять мне неудобства?

— О да!

Он изучал ее большими лучащимися глазами, и Алекс вдруг сообразила почему он постоянно прикрывал их. У него был грозный волевой взгляд, излучающий злость. Пальцы уже добрались до локтя, и она вздрогнула.

— Скажите мне, — прошептал он. — Скажите, почему. Может, это из-за смерти Ролли?

Ей пришлось на секунду зажмуриться, чтобы избавиться от его образа и снова направить мысли в нужную сторону.

— Нет. Я думаю, это из-за вас. За один день вы рассказали мне о себе больше, чем кто-либо другой за всю жизнь. — Она запустила руку под манжет его рубашки, подушечками пальцев ощутила тепло и жесткие волосы. Его глаза, казалось, потемнели, но это просто расширились зрачки. — Даже если из-за смерти Ролли, это все равно ничего не меняет. По-моему.

Он покачал головой. Она расстегнула манжет и отправила руку в долгое сладостное путешествие до самого локтя.

— Ну и что дальше?

— Расскажи мне, — опять прошептал он.

У нее кружилась голова от исходящей от него энергии. Пальцы онемели в его руке; она пыталась высвободиться и почувствовала, как они дрожат.

— Расскажи, о чем ты сейчас думаешь, Алекс.

— О том, что мне хочется перелезть через этот дурацкий стол.

— И?

— И расстегнуть тебе рубашку. — Она прикрыла глаза и ощутила жар его тела, словно пальцы уже добрались до цели и занимались своим делом. Его рука на мгновение замерла, затем продолжила медленное вторжение. — И попробовать на вкус твое тело..

— Где? — едва слышно прошептал он.

Она не открывала глаз, но чувствовала как он пожирает ее жадным взглядом.

— Шею. Плечи. Живот.

Ближе, она придвигалась все ближе и уже ощущала тепло, перетекающее через стол, чувствовала нарастающую неуверенность его пальцев, продвигающихся все глубже.

Некоторое время он молчал.

Она открыла глаза.

— Поэтому ты хотел меня выгнать? Потому что думал о том, что я сплю в соседней комнате?

Пальцы остановились.

— Не совсем. Я пытался думать о другом.

Она глубоко вздохнула. В легких стало горячо, словно они заполнились кровью.

— Расскажи мне, — прошептала она.


Глава 23


Сон отступал медленно, как тающий снег, мягко и тихо. Алекс лежала и слышала доносящиеся откуда-то голоса. Было так тепло и уютно и так хорошо, что минуту она даже не могла вспомнить, где она находится и зачем.

Голоса в отдалении, мужские голоса. Слов не разобрать. Она повернула голову.

Липаски уже проснулся и смотрел на нее. Простыня сползла, открывая его могучую гладкую грудь и тело до самых бедер. В комнате царил полумрак, но выражение его лица легко угадывалось.

Он улыбался.

— Мои друзья занимаются внизу телефоном, — пояснил он и наклонился к ней. Их губы соприкоснулись. Смешно, но поцелуй был как первый, словно она никогда еще не чувствовала вкус его губ, прикосновений его языка. Алекс вздрогнула и прижалась к нему под покрывалом. Прикосновение было обжигающим. Она не ошиблась, даже в темноте углядев под покрывалом его возбуждение.

Он прервал поцелуй, издав непонятный судорожный вздох.

— Ты ходил им открывать в таком виде? — спросила она, проводя пальцами по стреловидной линии седоватых волос вдоль живота, направляясь к вожделенной цели. Он положил голову ей на плечо и закрыл глаза. В спутанных светлых волосах местами пробивалась седина, местами — более темные пряди. Он не выглядел усталым, даже после бурной ночи. Скорее он напоминал льва после охоты.

— Конечно, — пробормотал он. — Я не могу с тобой оставаться, Алекс. Они меня ждут.

— Я тоже жду тебя, — прошептала она.

Он улыбнулся, не открывая глаз.

— Я знаю. Полежи. Я скоро вернусь.

Пришлось согласиться. Он встал и потянулся за халатом, переброшенным через спинку кровати. Интересно, догадался ли он убрать из гостиной ее раскиданное белье перед тем, как впустить в дом друзей. Впрочем, он очень осмотрителен. И осторожен.

Как и предполагала, она обнаружила свою одежду аккуратно сложенной на кресле в углу комнаты. Трусики он положил сверху.

— Алекс? — Он остановился в дверях, обернувшись через плечо. Они обменялись долгим взглядом. — Ты не жалеешь?

— Нет, — откликнулась она. — И ты тоже.

Губы расплылись в знакомой сдержанной улыбке. Он вышел и закрыл за собой дверь. Алекс лежала на спине, наслаждаясь теплом и мягким прикосновением простыни.

Ролли, вдруг мелькнуло в голове. Меньше недели назад.

Она ничего не могла поделать с душевной болью; его образ обжигал, вызывал слезы. Но Ролли был одной бесконечной русской рулеткой, и, в конце концов, дело было не только в нем. Ее нагло демонстрировали Сюзен Истфилд, её подставляли ради этих мерзких фотографий, которые вызывали оргазм у них обоих.

Если она о чем и жалела, то только об этом.

Медленно тянулись минуты. Голоса внизу гудели, потом стихли. Хлопнула входная дверь. Липаски не возвращался. Что-то ее начало беспокоить, и она решила встать. Второго халата под рукой не оказалось, поэтому она натянула очередную белую тонкую майку. Дверь открылась беззвучно. Толстый ковер мягко пружинил под босыми ногами. На лестнице было темно, но утреннее солнце било в окна первого этажа, заливая комнату ослепительно розовым светом. Алекс задержалась на верхней ступеньке, огляделась и заметила Липаски, который сидел на столе, прижав к уху телефонную трубку.

— Нет, — гулко прозвучал голос. — Послушай. Они только что были у меня. Они нашли его. Кто-то подсоединился к моей линии. Мы не знаем, как долго это работало, но судя по всему — давно.

Она осторожно спустилась на следующую ступеньку. Он сидел склонив голову и опустив плечи, как под тяжкой ношей.

— Это я виноват, — продолжал он. Голос в трубке жужжал, как муха в паутине. — Черт побери, я знаю, что говорю. Я должен был раньше догадаться. А иначе каким, к черту, образом она могла узнать, где ты есть? Где ты жил?

Долгая пауза. Липаски распрямил плечи.

— Она еще здесь. Я задержал ее.

Алекс ощутила резкий укол в сердце и прижала руку к груди.

— Да, я могу это сделать. Слушай, ты был прав. Это определенно она.

Боль сверлила в груди.

— Да, — кивнул Липаски очень спокойно. Голос зазвучал тише. — Расскажи мне.

Расскажи мне, говорил он, наклоняясь к ней через стол. Расскажи мне. Боль нашла уязвимое место. Ужалила. Алекс опустила веки и перед глазами пошли круги. Нет, не круги. Снег — холодный, мягкий, гибельный.

Липаски больше не произнес ни слова. Можно было подумать, что он умер, если бы не едва заметное дыхание. Больших усилий стоило не желать ему смерти.

Мазохизм требовал выждать. Она так и поступила: уселась на ступеньки, спрятав лицо в ладони, уткнувшись локтями в колени. Слышно было, как Липаски ворочается, меняя положение.

— Будь осторожен, — прошептал он. В голосе звучала неподдельная боль. — Господи, только осторожнее! Я скоро приеду, Габриэль.

Алекс пришлось укусить себя за руку, чтобы не расплакаться. Стук пластика означал, что Липаски положил трубку на аппарат.

И не шевелился. Спустя некоторое время она встала, упираясь рукой в гладкую светло-фисташковую стену, вернулась в спальню и начала одеваться.

Он открыл дверь, когда она застегивала молнию на брюках. На какой-то миг ей показалось, что в глазах у него вспыхнул тревожный огонек. Он по-прежнему был в туго перехваченном поясом халате.

— Собралась куда? — поинтересовался Энтони. В голосе не было ни гнева, ни обвинения. Она нашла туфли и обулась. — Это Марджори Кассетти.

Фраза показалась настолько нелогичной, что она замерла на мгновение. Он подошел чуть ближе, преграждая путь к выходу.

— Не следует, услышав часть разговора, делать скоропалительные выводы, Хоббс. Это непрофессионально. Видишь ли, я сказал Дэвису, что ты до сих пор здесь, что я задержал тебя. Прости, но мне не очень хотелось посвящать его во все подробности. Потом мы говорили про женщину в фургоне. Вот и всё.

Алекс открыла рот, но забыла, о чем хотела спросить. Глаза Липаски больше не сияли и не казались откровенными. Они отражали ее и скрывали его истинные чувства.

— Я не верю тебе.

Он пожал плечами:

— Можешь верить во что угодно, Хоббс. Мы говорили про письма, которые он получал. Я тоже получил письмо. — Он слегка наклонил голову и приподнял брови. — Ты не единственная, кто думает, что я трахаюсь с Габриэлем.

Он подошел к тумбочке, выдвинул яшик и протянул ей письмо. Она бегло взглянула — дешевая бумага из блокнота. Простые печатные буквы. Болезненно четко.

Детектив Энтони Липаски, прочитала она. Остановись, или умрешь со своим любовником Габриэлем.

Подписи не было. Алекс вернула листок. Он тоже скользнул по нему взглядом — спокойно, без злости и ярости. Посмотрел как на вещественное доказательство, не более.

Боже, как он спокоен.

— Когда оно пришло?

— Вчера. Кстати, незадолго до нашей встречи. У меня было несколько неприятных минут, пока я считал, что это ты его принесла. — Он помолчал, оглядывая ее жадным и странно беззащитным взглядом. — Но потом понял, что это не ты.

— Было бы ханжеством с моей стороны посчитать тебя геем, а потом лечь с тобой в койку.

— Типа того.

— Насколько для тебя это опасно?

— Полагаю, не более, чем для тебя. Одна из причин, по которой я думал, что тебе лучше перебраться в отель. — Наконец он подошел совсем близко и положил руки ей на плечи. — На телефоне обнаружили жучок, Алекс. Я несколько лет рассказывал этой сучке всё, что ей хотелось знать. Все это время я предавал его.

— Не ты, — возразила Алекс, заводя руки ему за спину и опуская голову ему на грудь. — Но теперь всё кончилось. Она быстро догадается, что ее жучок сдох.

— Я заказал нам билеты на самолет. После обеда. На имя Фреда и Фриды Поллард.

Она рассмеялась в полу его халата.

— Фрида?

— Не ворчи. У меня в четвертом классе была учительница по имени Фрида. Она была красавицей. — Во время разговора его руки занимались своим делом. Нащупали пуговицы кофточки, застежку лифчика, молнию на брюках и трусики. Шелковистая ткань легко скользнула по бедрам и очутилась рядом с джинсами на полу.

Узел халата оказался до смешного простым. Единственного движения хватило, чтобы он развязался. Утренние лучи, пробивающиеся сквозь жалюзи, облизывали его тело.

По мере того как ее губы двигались вниз, вкус солнца становился все ощутимее.

Ни разу в жизни никто так не произносил ее имени.


Глава 24

Дэвис


Из дневников Габриэля Дэвиса, обнаруженных в архивах Хейли Лэндрума.

Неопубликовано.


14 сентября 1988


Никуда не деться от этого сна, нет места, где укрыться от крыльев красного ангела и звуков, которые хотелось бы навсегда забыть. Я снова сижу у постели Вивы. Включен телевизор. Меня уговаривают смыть мои грехи кровью агнца. Я думаю, понимает ли Вива что-нибудь в этом, или находит это просто ужасным, как и я.

Так много грехов. Я купил шоколадный батончик, но вкуса не чувствую. Только тающий шоколад испачкал мне пальцы. Медсестра смотрит на меня из дверей и улыбается. Я ей нравлюсь. Она дала мне номер своего телефона, но я где-то потерял его и даже не помню, как ее зовут.

Она угостила меня чашкой кофе из автомата. Я выпил и обжег нёбо.

Разумеется, я помню больше. Я помню мальчика, уставившегося в заляпанное красным окно. Он опускает жалюзи и ложится в постель.

Через несколько секунд его дверь открывается. На пороге стоит отец. За ним — мать, вся в слезах. Она задыхается, ее голоса не узнать. Она что-то держит на руках, какой-то мокрый красный комок тряпок. Глаза мальчика расширяются и застывают от ужаса.

И отец смотрит на мальчика. Многообещающе.

Приезжает полиция, увозит с собой еще теплое тело Вивы. Они задают мальчику вопросы, но он молчит. Они оставляют его. Приходит врач, делает ему укол, и мальчик засыпает.

Утром отец смывает кровь со стен дома, и труп Макси исчезает.

На третью ночь отец приходит к мальчику.

И мальчик, помнящий крылья красного ангела, задыхается от крика и слез.

Память — страшное дело. Телевизор работает по-прежнему, он раздражает меня, раздражает Виву. Ее глаза бегают, старательно избегая экрана. Я выключаю его. В последней вспышке экрана я вижу лицо отца.

Отец ходит за покупками. Он не навещает Виву. Перестал навещать шесть лет назад, когда умерла мать. Он избегает даже упоминаний о ней. На самом деле меня он тоже избегает. Интересно, что он покупает в этих магазинах?

Вива спокойна, всегда спокойна. Я целую ее в изрезанный шрамами лоб и ухожу. Ухожу в мир моих сновидений.

Я принимал душ. Вода холодная, хотя рукоятка повернута на "гор.". Моя кожа сморщилась, сжалась от холода, и я думаю, сколько времени я уже под этими струями.

В ванной стоит туго перевязанный мешок для мусора. Не помню, чтобы я наполнял его. Я поднимаю его, он легкий. Я пытаюсь его открыть, но пальцы дрожат, и я не могу заставить себя это сделать.

Я отнесу мешок в мусорный бак. Он затеряется среди сотен таких же, исчезнет. Я стараюсь не думать, что там, внутри, потому что знаю: я не хочу это знать.

Одежда, в которой я ходил к Виве, исчезла, даже туфли.

Энтони позвонил сообщить, что мой отец умер. Он сказал, что все произошло быстро, и я не стал уточнять.

Я помню звук, с которым легла на место телефонная трубка.

Густой влажный звук.

Такой знакомый.


Глава 25


Кто-то обращался к ней, называя Фридой. Алекс вздрогнула, просыпаясь, и уперлась головой в мягкий подголовник, придуманный специально для этой цели. Солнце нещадно било в глаза.

Воздух в самолете был сухим, с металлическим привкусом. Через подошвы туфель она ощущала тупую вибрацию металла. Звук свистящего воздуха производили либо кондиционеры, либо ее собственное воображение.

Она повернула голову. Энтони Липаски осторожно тряс ее за плечо, называя Фридой. Он не улыбался.

— Фрида, пора обедать.

Она посмотрела чуть дальше и заметила в проходе стюардессу. От раскрасневшегося лица с профессиональной улыбкой, как и от подноса, который она держала, казалось, шел пар. Алекс встряхнула головой, отгоняя муть, и откинула встроенный столик. Как раз вовремя, чтобы на него плюхнулся поднос.

Она хотела заказать водки, чтобы убить противный вкус во рту, но передумала и попросила диетическую коку. Стюардесса со стуком поставила на столик миниатюрную чашку и покатила тележку дальше по проходу. Алекс принялась распаковывать нож и вилку, запечатанные во что-то, напоминающее презерватив.

— Не зови меня Фридой, Фред, — попросила она и зевнула. Липаски поднял брови. — Что это?

— Картон с серыми вялыми овощами и рогалик, достаточно твердый, чтобы проверить его на металлоискателе. Приятного аппетита.

Липаски, как она заметила, от своей порции отказался и положил на раскладной столик портативный компьютер размером с большую тетрадь. Он нажал кнопку, машинка весело загудела. Достав из кармана очки, Липаски водрузил их на нос.

— Если еда тебе не испортила аппетит, у меня найдется кое-что посильнее.

— Например? — Алекс демонстративно отправила в рот большой кусок мяса, по виду действительно смахивающий на картон… Подливка больше всего напоминала кукурузный крахмал.

— Файл Барнса Броварда. С фотографиями. Готова?

— Конечно. — Она проглотила следующий кусок и запила кокой, чтобы перебить вкус. Липаски немного повернул экран, чтобы ей было видно.

— Итак, первая жертва, Кэролайн Питни. Возраст — шесть лет. Это ее школьная фотография. — Он нажал клавишу. — А это после школы.

Мясо, которое она только что проглотила, рванулось наружу. Алекс прокашлялась и уставилась на компьютерную картинку, сожалея, что Липаски прихватил с собой лэптоп с цветным, а не с черно-белым экраном.

— Типичное для Броварда убийство. Все суставы расчленены в местах соединения, простой пластиковый пакет для отходов. Узел, которым он его завязал, не очень затейливый, к сожалению, ничего особенного.

Щелчок клавиши, следующая картинка. Четкая фотография вскрытия, сфокусированная на длинных розовых надрезах в районе утолщения окончания костей.

— Пробные надрезы. Он экспериментировал, искал лучший способ расчленения тел. На последующих жертвах такого уже нет.

— Это та, которую Бровард вытащил наружу, после того как оттяпал ей руку, — пробормотала Алекс. — Помню, еще говорили о следах спермы…

Она инстинктивно понизила голос и даже пригнула голову. Липаски кивнул.

— Мы решили, что он мастурбировал над останками. Подобные следы нашли как минимум на трех жертвах.

Щелчок. Следующая картинка. На этот раз — мальчик. Брайан Дортмунд. Школьная фотография. После школы. Алекс бегло взглянула на Липаски. Черты лица заострились от воспоминаний. Он снова нажал клавишу.

— Боже, это совершенно кошмарное дело, — выдохнул он. — Регина Монтойя. Точнее, то, что от нее осталось.

Прозрачный пластиковый мешок, запотевший изнутри, покрытый плесенью. Мертвенно-бледная детская щека, прижавшаяся к полиэтилену. Мутно-белый глаз.

— О Господи, — выдохнула Алекс.

— Мы потратили много времени, гоняясь за призраками. Был такой Дэвид Питни, в 1983 году его обвиняли в беспечном отношении к детям, он оставил малыша одного на полсуток дома, пока где-то пьянствовал, но он оказался чист, а тем временем у нас появилась четвертая жертва, Пол Паркс. Тут началось нечто странное. Пол Паркс стал первой жертвой, у которого установили следы посмертного сексуального насилия, и самым старшим. Ему было двенадцать. И он был первым, кого нашли в черном пластиковом мешке.

Посмертная фотография оказалась щадяще размытой — просто темный мешок, полускрытый под горой листьев.

— Разрезы ровные, следов спермы в ранах не обнаружено. Он сделал это ему в рот.

— Не показывай фотографию, — слабым голосом попросила Алекс. Липаски пару раз нажал клавишу, изображение мелькнуло лишь на мгновение, но и этого ей показалось больше чем достаточно.

— Хорошо. В этот момент мы были очень и очень далеки от цели. Паркс и Питни были прихожанами одной церкви, поэтому мы проверяли служителей, пастора, других прихожан. Но нарыли лишь двух попрошаек, которые и близко не стояли к тому, что мы искали. Тем временем Габриэль установил связь этих событий с торговым центром.

— С торговым центром? Разве дети пропадали в торговом центре?

— Нет. Но все жили довольно близко от него, легко было допустить, что они ходили туда — погулять, или в кино, или еще зачем. Дэвис выдвинул предположение, что убийца мог следовать за ними от центра до дома, мог идти за ними некоторое время, прежде чем их похитить. Он никогда не расправлялся с ними там, где хватал, и это поначалу сбивало нас с толку.

— Барнс Бровард работал в торговом центре?

— Да. Он заканчивал работу около шести вечера, когда родители разбирают детей по домам, ужинать.

— Дэвис следил за Бровардом. Почему он был уверен, что это тот, кого вы ищете? — спросила Алекс.

Липаски пожал плечами.

— Понятия не имею. Он нам не объяснял. Потом пропали два десятилетних мальчика, Джейсон Гарднер и Чарли Кассетти. Они были друзьями, всюду ходили вместе. Если Броварду приглянулся один, он должен был взять обоих.

Обязательная посмертная фотография. Два черных пластиковых мешка, заполненных смертью.

— Если случай с Парксом был несколько особенным, то этот уже совсем не вписывался в схему. Никаких следов спермы, это во-первых. Очень небрежные разрезы, злые разрезы, не похожие на предыдущие. Им обоим в отличие от других мальчиков он отрезал гениталии. — Липаски занес палец над клавишей, подумал, нажал — раз, еще раз. Алекс была рада, что крупные планы промелькнули так быстро. — Трудно объяснить, но следующие убийства были спокойными, рассчитанными. В отличие от этих двух. Тут его что-то очень разозлило.

— А потом Шаланна Норт, — подсказала Алекс. Липаски вывел на экран школьную фотографию — красивенькая смуглая девочка с большими черными глазами. — Она осталась жива.

— Глубокий шрам на горле, только и всего. И кошмарные воспоминания.

Алекс выпрямилась, не отрывая взгляд от экрана. Какие больше прекрасные глаза! Интересно, они сейчас такие же или тусклые, испуганные до смерти?

— Почему ты решил мне это показать? — спросила она.

Липаски улыбнулся, щелкая клавишами компьютера. Фотографии исчезли.

— Потому что хочу, чтобы ты поняла, как мы пришли к мысли о том, что заблуждались.

Стюардесса забрала поднос, бросила убийственный взгляд на остатки пищи и облагодетельствовала Алекс еще одним стаканчиком диет-колы.

— Вы не заблуждались, — возразила Алекс. — Дэвис обнаружил Шаланну вместе с Барнсом, он был готов ее убить. Как можно сказать, что вы заблуждались?

— Извини, неточно выразился. Безусловно, Барнс был убийцей. Дело в том, что мы не были уверены, что он — единственный убийца. По-моему, кому-то сильно повезло. Кто-то стал ему подражать, расчленять тела и избавляться от них. Начиная с Пола Паркса. Мы допустили, что Барнс Бровард изменил стиль, и прокололись, решив, что этим объясняется то, что сделали с трупами Гарднера и Кассетти, — сказал Липаски и снял очки. — Габриэль тоже прокололся. В это трудно поверить.

— Что-то не улавливаю.

— Хорошо, попробую объяснить. Марджори Кассетти была чиста перед законом, но ее соседке не очень нравилось, как она обращается со своим сыном Чарли. Она была просто одержима ребенком, постоянно его тискала, не отходила ни на шаг. Дайана Гарднер, напротив, считалась хорошей матерью. И Дайана не имела никаких приятельских отношений с Марджори. Более того, она даже запретила своему сыну Джейсону бывать в доме Кассетти.

— Она объяснила почему?

— Нет. — Липаски устало потер глаза. — На самом деле у нее не было никаких оснований, кроме смутного чувства тревоги.

— Появляется Барнс Бровард.

— Якобы. На самом деле появляются Джейсон и Чарли, десятилетние мальчики, играющие в больницу в кустах на задворках дома Чарли. По крайней мере я так это представляю, основываясь на рассказах их одноклассников. Появляется Марджори Кассетти, которая, как нам известно, просто без ума от своего сына. Не знаю, что тут сработало, но могу предположить, что на Марджори нашло затмение, она убила обоих и постаралась это скрыть, имитировав манеру Барнса Броварда. А поскольку к тому времени мы уже страшно устали, просто до чертиков, мы на это купились.

Алекс только открыла и закрыла рот. На долю секунды лицо Липаски исказила гримаса злости. Прекрасные серые глаза потемнели, скрывая тайну.

— Ты правильно решил, — сказала она. — Поэтому она и назвала тебя его любовником в той записке. Она хочет свалить это на гомосексуалистов.

— Потому что ее сын вполне мог оказаться геем. Потому что мы оба ничего ей за это не сделали. Да, именно так я и думал. А теперь я думаю, что Дайана Гарднер погибла, потому что высказала сомнения насчет Марджори. А Гарри Вердан погиб, потому что был гомосексуалистом и другом Габриэля. — Губы Липаски тронула едва заметная усмешка. — Марджори работала в телефонной компании техником-ремонтником. Неудивительно, что она посадила жучка мне на линию.

— Когда ты начал все это складывать воедино?

— Это не я, — ответил Липаски, глядя на компьютер. — Это Габриэль. Он позвонил мне с полгода назад, совершенно неожиданно, и спросил, что я думаю по поводу такой гипотезы.

Алекс несколько минут просидела молча, глядя, как за иллюминатором плывут облака. Самолет накренился вперед, вибрация изменилась. Они шли на посадку.

Ей не давала покоя мысль, связанная с телефоном.

— Поэтому она так долго ждала и не убивала Гарднер. Видимо, недавно он получил от нее какую-то информацию.

— Да. И, раз начав, уже не могла остановиться. Теперь это стало ей интересно. Понравилось. — Липаски посмотрел ей в глаза и устало, печально улыбнулся.

— Ты мне не все рассказал, — заметила Алекс. — Дэвис говорил, что были еще убийства, рядом с ним появлялись другие трупы. Еще до Дайаны Гарднер. Что он имел в виду?

Липаски хотел что-то сказать, но сдержался и сосредоточенно принялся упаковывать компьютер. Она положила ладонь на его руку и почувствовала, как напряглись мышцы под тонкой тканью рубашки.

— Это никак не связано. И отнюдь не рядом с ним, — отводя глаза, наконец проговорил он. — Его отца убила группа хулиганов. Проломили голову свинцовой трубой.

— Насколько близко к нему это произошло? — прошептала она. Он сделал вид, что не слышит. — Энтони! Как близко?!

— Примерно в миле от его квартиры в Чикаго. Отец приехал к нему в гости из-за города, пошел пройтись по магазинам, тут его и прикончили. Вот и все дела.

Алекс вжалась в мягкое, удобное кресло. Недопитая кока подрагивала в стаканчике.

— Не думаю, что это так просто, — пробормотала она и почувствовала напряжение Липаски. Он тоже так не думал.


Глава 26

Дэвис


Из дневников Габриэля Дэвиса, обнаруженных в архивах Хейли Лэндрума.

Неопубликовано.


30 сентября 1988


Куски. Куски его повсюду. На полу. В раковине. В спальне. Я не могу находиться с ними рядом. Рядом — я вижу, как он смотрит на меня, не исчезнувший, нет, развалившийся на тысячи кусков, смотрит и ждет, когда я подойду, чтобы схватить меня. Я везде выключил свет, кроме этой лампы на письменном столе, и стараюсь не смотреть в сторону ванной, в сторону спальни, где разбросаны его куски. Я не могу дышать. Возможно, я умру. На моих руках — порезы, тонкие порезы. Должно быть, я промыл их, потому что они болят, но не кровоточат. Интересно, как это мне удалось.

О нет, разумеется! Это же он! Это он, защищаясь! Каждый из порезов — дополнительное облегчение его болезни. Теперь я — крайний в этом деле.

Кто-то звонит в дверь, обеспокоенный шумом. Надеюсь, они уйдут. Сомневаюсь, что в состоянии сейчас с кем-либо разговаривать. Голос у меня сейчас слишком низкий, слишком похож на Барнса.

Глазам становится легче. Думаю, они опять голубые. Они никогда больше не станут карими. После такого — ни за что. Слишком глубоко проникла инфекция.

Я слышу, как в ванной смеются его куски, мне страшно туда войти. Я только снова буду изрезан и заражусь еще больше.

Теперь я уже нигде не смогу быть свободен. Только здесь, где нет зеркал, которые покажут, насколько я изменился. У меня есть фотографии. Они напоминают мне, как я должен выглядеть.

Сомневаюсь, что сейчас меня кто-нибудь может узнать. Разве что Энтони. Или он узнает во мне Барнса, и ему придется убить меня.

Не исключено, что мне следует его пригласить.

Энтони пришел и был поражен тем, что я сотворил в ванной. Он оставался там больше часа, наводя порядок, собирая куски. Лицо Броварда пряталось от него, но я знал, что оно появится, как только я выгляну. В конце концов он вытащил его из-под кровати.

Энтони начал серьезно сомневаться во мне, я чувствую это по тому, как он стал упираться. Но он все еще слушает меня, и когда я нуждаюсь в нем, он приходит.

Когда его здесь не будет, я останусь один на один с кусками Барнса, забравшегося мне под кожу и ждущего момента, чтобы вырваться наружу. Да поможет мне Бог.


Глава 27


— Фред! Эй, Фред! — Алекс не слишком нежно пихнула Липаски локтем. Его голова мотнулась в сторону и резко выпрямилась. Веки распахнулись, как ставни.

— Приземляемся, — сказала она. Шасси коснулись посадочной полосы, самолет подпрыгнул. — Развлечения кончились.

Липаски, игнорируя законы инерции, дотянулся до Алекс и запечатлел на губах долгий, чувственный поцелуй. Теплая волна прокатилась по всему телу.

— Вот теперь развлечения кончились, — поправил Липаски и щелкнул застежкой ремня — гораздо раньше "полной и окончательной остановки двигателей". Он поднялся, чтобы извлечь из багажного отсека свой чемоданчик. Протесты стюардесс пропали втуне. Алекс ухитрилась выскочить в проход ровно в ту секунду, как самолет замер, и втиснулась в очередь спешащих к выходу людей перед пожилой дамой с тремя большими хозяйственными сумками.

— Фрида! — Алекс оглянулась, увидела, что Липаски застрял сзади. Их разделяли четыре-пять хмурых, усталых пассажиров. Ее несло вперед, как лемминга. Беспомощно помахав рукой, Алекс позволила потоку нести её к выходу.

Обнаружив пространство между креслами, она втиснулась туда, чтобы подождать Липаски. Наконец появился он, взъерошенный и сердитый. Алекс быстро подхватила его под руку.

— Я бы не ушла без тебя, Фред, — улыбнулась она.

Липаски осторожно высвободил руку.

— Развлечения кончились, Хоббс. Остановись.

Более точно поразить цель он не мог бы и теплонаводящейся ракетой. Ее передернуло от боли. И тут же командование перешло ко второму полушарию мозга. Вот видишь? — прозвучало в голове. Достаточно им овладеть тобой, как тут же готовы забыть тебя навсегда. И в кого ты такая дура?

Она почувствовала, как окаменело лицо. Поправив сумку на плече, она, не говоря ни слова, двинулась вперед. Его тяжелые ботинки бухали за спиной, как дурные вести.

Развлечения кончились, мысленно повторила она. Разумеется, когда он решил, что они кончились. Моего мнения тут не спрашивают.

Ролли Истфилд по второму кругу.

Обернувшись, она увидела, что Липаски остановился и изучает взглядом растекающуюся толпу. Казалось, никто не обращал на них внимания, но Липаски держался настороженно.

— Четвертак, — произнесла она. Он молча запустил руку в карман и выдал монетку в четверть доллара. — Тони, все в порядке. Ей неоткуда узнать, что мы уже здесь.

— Я ищу не Кассетти, — приглушенно ответил Липаски. — Я ищу Габриэля.

Она стояла, сжимая в ладони четвертак, и чувствовала, как проваливается сердце.

— Ты звонил ему из чикагского аэропорта, — прошептала она. Он, как водится не ответил, но она и так знала, что права. — Ты предупредил его, что мы прилетим.

— Чем быстрее я с ним встречусь, тем быстрее мы сможем разобраться со всем этим, Алекс. Используй четвертак, потом бери такси и езжай домой. Запри дверь.

Он стал холоден, как чикагская зима, и тверд, как глыба льда. Он не смотрел в ее сторону, но, даже когда их взгляды встречались, она видела глаза полицейского.

— Тебя могут убить, — сказала она. Но он больше не слышал ее, продолжая цепко оглядывать толпу. — Послушай меня, черт побери! Тебя могу убить, и я…

— Что? — наконец отреагировал Липаски. Голос звучал безжалостно равнодушно. — Хоббс, ты меня совсем не знаешь. Позвони друзьям и езжай домой.

Ей хотелось заорать, но это только привлекло бы ненужное внимание окружающих. Алекс собралась с силами и схватила его за плечи, поворачивая к себе. С тем же успехом можно было попытаться развернуть паровоз.

Что-то решив для себя, он все-таки наклонился к ней. Она поцеловала его в губы. Просто так, любопытства ради. Губы оказались не такими ледяными, как выражение лица.

— Будь осторожнее, — прошептала она, повернулась, шагнула к телефону и дрожащими пальцами опустила монетку в щель.

Прижав к уху трубку, в которой раздавались длинные гудки, она оглянулась. Телефон с мелодичным металлическим звуком проглотил монету.

Напротив, через проход, сидел Габриэль Дэвис. Вид его поразил Алекс, как удар током, пронзивший все тело. Выброс адреналина заставил гулко заколотиться сердце. Дэвис не шевельнулся. Он просто сидел, скрестив ноги, и смотрел на нее. Не улыбаясь. Не хмурясь. Никак.

Автоответчика Уитона Синклера оказалось ей слишком. Она повесила трубку.

Боже, он казался мертвым!

— Липаски! — Алекс бросила в его сторону быстрый взгляд. — Тони!

Липаски нежно положил руку ей на плечо. Он не отводил взгляда от Дэвиса, как хищный зверь, завидевший добычу.

— Уезжай домой, Алекс, — прошептал он, почти касаясь губами ее уха. — И береги себя.

Она кивнула, вся дрожа. Липаски направился к Дэвису. Тучная женщина заслонила его. Пришлось выгнуть шею и встать на цыпочки, чтобы поймать выражение лица Дэвиса, отвечающего на рукопожатие Липаски.

Ей никогда в жизни не доводилось видеть такого лица. Видимо, в случае Габриэля Дэвиса так должна выглядеть любовная страсть.


— Эй, леди, мы едем или как? — окликнул ее водитель, симпатичный никарагуанец по имени Эммануэль. Алекс протянула ему скомканную двадцатку. — О-о. Молчу.

Он успокоился и развернул журнал. Алекс напряженно ждала, скорчившись на заднем сиденье. Они отъехали от стоянки и остановились у обочины. Если Липаски с Дэвисом возьмут такси или машину напрокат, они должны здесь проехать. Если нет — что ж, придется расстаться с большими деньгами.

— Слушайте, мы тут шпионим понемногу, да? — снова подал голос Эммануэль. Она смотрела в заднее стекло, но не видела ни одного знакомого лица. — Только ничего опасного, ладно? Я в такие игры не играю.

— Да-да, только помолчите! — рявкнула Алекс. Таксист пожал плечами и углубился в изучение реструктуризации Ай-би-эм. Мимо проплыл лимузин, блестящий, пепельно-серый, с затемненными стеклами. Она вспомнила "ягуар" Гарри Вердана. Тонировка его стекол была более экстравагантной. — Как насчет музыки?

Он послушно щелкнул кнопкой. Динамики выплеснули некую смесь регги, хип-хопа и электронного синтезированного диско, да еще с песней в стиле рэп. Алекс мгновенно пожалела о своей просьбе.

Рядом с такси прошел человек в шляпе. Она крутанулась, изучая его, но мужчина оказался слишком невысок, слишком смугл, слишком накачан. Липаски выследить было бы гораздо легче. Мужчина смешался с толпой.

— Леди? — произнес Эммануэль.

Она зашипела в бессильной злости:

— Что?

— Леди, мы будем стоять тут весь день?

Алекс в ярости зажмурилась, а когда открыла глаза, первым делом увидела Энтони Липаски, вышедшего из здания аэровокзала и садящегося в такси. За ним в салон нырнул Дэвис. Она сползла еще ниже, не отрывая от них взгляда.

— Эй, леди! — У таксиста явно заканчивалось терпение. Она сидела чуть ли не на полу, когда такси прошуршало мимо. Липаски с Дэвисом оживленно обсуждали что-то между собой.

Они даже не взглянули в ее сторону. Алекс выпрямилась и налегла грудью на переднее сиденье. Таксист резко отодвинулся и пробурчал что-то нечленораздельное, но не слишком радостное.

— Не потеряйте вон то такси, — бросила Алекс, указывая вслед проехавшей машине.

Эммануэль с такой силой выжал акселератор, что она буквально завалилась на спинку своего сиденья. Белое такси обогнало фургон и пропало из поля зрения.

Эммануэль хмыкнул, еще прибавил газу, они тоже обошли фургон — как раз вовремя, чтобы увидеть, как белое такси повернуло налево.

— Только не привлекайте внимания, — нервно предупредила Алекс.

Он бросил через плечо сердитый взгляд:

— Вы хотите следить за ними или нет?

— А вы хотите получить деньги или нет?

Эммануэль пожал плечами и слегка отпустил педаль газа. Алекс немного расслабилась, следя за белым такси, которое спокойно катило в общем потоке машин. Эммануэль сделал радио погромче, постукивая пальцами по баранке в такт музыке.

Как только восстановилось дыхание, Алекс сообразила, что фургон, который они обогнали, был белый. Свежеокрашенный. Она обернулась, но в потоке машин фургона уже не было видно — ни белого, ни какого другого.

Дорога оказалась долгой. Она продолжала посматривать назад, впереди пощелкивал таксометр, заглатывая ее деньги, как взбесившийся "гувер".[13 - "Гувер" — пылесос, по названию распространенной американской фирмы "Hoover".] Эммануэль довольно напевал себе под нос, приходя во все более радужное настроение с каждым новым долларом.

Все, что ей оставалось в данный момент, — не обращать внимания на неприятности. Отметив набежавшую сумму, она посмотрела вперед. Белое такси, скрипя покрышками, пересекло три полосы движения и ушло вправо. Эммануэль спокойно катил в дальнем ряду.

— Эй! — воскликнула Алекс, указывая в сторону. Белое такси исчезало вдалеке. — Эй! Они свернули!

— Вижу, — откликнулся шофер и одарил ее лучезарной улыбкой, в которой не хватало одного зуба, после чего продемонстрировал радиопередатчик. — Мы из одной таксомоторной компании. Позвоню и узнаю, куда они направляются.

Алекс разинула рот и молча опустилась на сиденье.


Эммануэль плавно остановился у обочины. Счетчик продолжал тикать.

— Ну что? — поинтересовался он, еще более отвратительно радостный, чем прежде: ничего удивительного, учитывая набежавшую сумму. — Ждем?

Улица была пустынной. Ни такси, ни Дэвиса ни Липаски. И, к счастью, никакого фургона.

Нахмурив брови, Алекс огляделась, ожидая вдохновения. Вдохновение не приходило. Счетчик тикал, как бомба с часовым механизмом. Четверо мужчин стояли на углу, распивая пиво из горла огромной бутыли.

— Вы установили, куда они ехали?

— Да, леди. Вот сюда.

Она оглядела ближайшие здания. Неказистый склад со ржавыми воротами, покосившимися настолько, что в щель можно пронести средних размеров пианино. Винная лавка, удобно расположенная поблизости от той четверки на углу. Склад металлолома, покрытый густым слоем маслянистой грязи.

Телефонная подстанция.

Булочная сомнительного вида, с кривой надписью за стеклом "Закрыто". Лавка ростовщика, выглядевшая как центр процветания и благосостояния в этом захолустье.

Взгляд Алекс остановился на здании телефонной подстанции. Техническое сооружение, не для работы с клиентами. Похоже, тут нет даже входа с улицы, только логотип на стене, по бокам — ворота с электронным управлением.

— Телефонистка, — пробормотала про себя Алекс и вспомнила слишком ярко сияющие от любопытства глаза телефонистки, ее длинные, завязанные в конский хвост волосы.

— Безумный разговор о мужьях и детях.

Телефонисткой, приходившей к ней, была Марджори Кассетти. Она находилась в ее доме, прикасалась к ее вещам" задавала ей вопросы.

Но падать в обморок было некогда. Подавшись вперед, Алекс похлопала по плечу таксиста.

— Если бы вам надо было попасть внутрь, как бы вы это сделали?

Эммануэль окинул здание долгим взглядом.

— А зачем мне туда попадать?

— Ну, скажем, вы кого-то ищете.

Эммануэль снова принялся изучать напоминающее крепость здание, потом недоверчиво посмотрел на Алекс в зеркальце заднего вида. У него расширились глаза.

— Кого вы ищете? — спросил он.

— Двух мужчин из такси, за которым мы ехали, — со вздохом призналась Алекс.

— Тех, что стоят за нами?

Алекс дернулась, опускаясь на пол машины, словно это могло помочь.

Липаски. Дэвис. Стоят и смотрят на нее в окно.

Алекс испытала гамму чувств — от глубокого отвращения до радостного облегчения. Она медленно опустила боковое стекло. Липаски наклонился и просунул голову в салон.

— Хоббс, ты слишком долго играла в герл-скаутов. Вылезай.

Она нерешительно смотрела в его серые глаза, в которых мелькнули искорки понимания.

— С нами тебе безопаснее, — проговорил он негромко.

Алекс прерывисто вздохнула.

— Значит, я беспокоилась напрасно.

— Не напрасно, — пробурчал Дэвис у него из-за плеча.

Алекс нажала ручку и открыла дверцу. Липаски начал усаживаться в машину, она подвинулась. Вслед за Липаски втиснулся Дэвис.

Эммануэль казался встревоженным. Алекс улыбнулась, надеясь его успокоить.

— Вы знаете, где расположен "Элизиум"?

Шофер кивнул, не сводя глаз с Дэвиса.

— Нет, — вмешался Габриэль. — Нас там слишком просто обнаружить. Везите в отель "Континенталь" на Гранд.

На лице Липаски отразилось сомнение, но он не стал спорить.

Алекс на минуту прикрыла глаза, с наслаждением чувствуя под боком надежное тепло Липаски, хотя и понимала, что это ненадолго. Липаски с Дэвисом напоминали волков, вышедших на охоту, а она — она всего лишь лопоухий неуклюжий щенок, которого надо убрать с дороги, чтобы не мешался. Мягко, если получится. Жестко, если нет.

И при этом прищелкивать зубами, пока он не уберется восвояси.


Глава 28


"Континенталь" оказался четырехзвездочным отелем, что до крайности изумило Алекс. Она представляла себе грязный занюханный мотель, где никому не придет в голову просить удостоверение личности. Но осанка Габриэля Дэвиса изменилась, как только они переступили порог и вошли в массивные — из стекла и бронзы — двери. Теперь он двигался более медленно, изящно и прямо на глазах превратился из потерянного человека, каким знала она его, в элегантного и уверенного в себе мужчину. Он широко улыбнулся дежурной с данными фотомодели в темно-синем костюме с серебряной табличкой на груди, сообщающей, что ее владелицу зовут Паула. Та приветливо, как давнему знакомому, улыбнулась в ответ.

— Сообщения для 1017? — В голосе Дэвиса появились новые обертона: скучающий человек, жаждущий развлечений, который не прочь пофлиртовать. Паула сверилась с компьютером и покачала головой. — Ну и чудесно. Я загляну попозже.

— Разумеется, мистер Грант.

В свое время "Элизиум" потряс воображение Алекс, но отель "Континенталь" затмил всё, что ей когда-либо приходилось видеть за пределами нью-йоркской Парк-авеню. Она шла следом за Дэвисом и Липаски, снова чувствуя себя щенком на поводке. Проходящий мимо посыльный окинул ее подозрительным взглядом. Очевидно, здесь даже воры-карманники лучше одеты.

Лифт разговаривал. Он мелодично сообщал номера этажей, рассказывал о ценах в ресторане пентхауса и удобствах, предоставляемых в спортивных залах. Поскольку Алекс с Липаски и Дэвисом находились в обществе еще четырех респектабельно одетых гостей, никто не проронил ни звука. Алекс занималась сравнением стоимости гардероба находящихся в лифте дам со своим собственным. Счет получался такой: у них, по самым скромным подсчетам, выходило тысячи по три долларов. У нее — максимум двадцать четыре.

Вся четверка вышла на девятом этаже. Алекс прислонилась спиной к стенке лифта, надеясь, что Липаски скажет хоть что-нибудь.

— Почему ты уверен, что она не знает это место? — спросил он.

Дэвис слегка обернулся и приподнял брови. Сейчас он выглядел гораздо увереннее в себе, чем когда-либо: его территория, его правила.

Он не ответил. Двери лифта раздвинулись, явив взгляду солидный холл, устланный ковром вишневого цвета. Дэвис вышел первым, направляясь к массивной, отделанной бронзой двери, вынимая на ходу пластиковую карточку-ключ. Он вставил карточку в щель, дверь щелкнула и отворилась.

Комната выглядела исключительно чисто и богато, и по большому количеству личных вещей Алекс сделала вывод, что сняли ее отнюдь не вчера. Мельком кинув взгляд на прейскурант услуг, прикрепленный на обратной стороне двери, Алекс побледнела. Трое суток в этом номере стоили столько же, сколько месяц в "Элизиуме".

— Располагайтесь поудобнее, — пригласил Дэвис.

Подойдя к бару, он налил бокал виски для Липаски, который тот взял без единого звука. Затем налил себе и выжидательно посмотрел на Алекс. На языке вертелись слова "водка" и "бурбон", но она проглотила их и указала на "эвиан". Чистая, прозрачная, абсолютно безвкусная вода.

Она осушила стакан в несколько глотков.

Липаски отошел со своим виски к окну и принялся разглядывать горизонт. Слегка покачивая бокал, он задумчиво прихлебывал напиток маленькими глотками.

— Прошу прощения за изменение планов, — заговорил Дэвис в полной тишине. — Возможно, у вас были дела. Ваши дела.

В голосе не было ничего особенного, но Алекс боялась встретиться с ним взглядом. Липаски продолжал смотреть в окно.

— Не говори глупостей. Каков наш план?

— Помимо того, чтобы ждать, пока она укокошит одного из нас? Алекс считает, что нам надо отдать себя в руки местной полиции, — с пугающей насмешливостью произнес Дэвис.

— Тебе следовало сделать это неделю назад, — проворчал Липаски. Дэвис склонил голову и пожал плечами. Липаски отпил глоток виски. Дэвис — тоже. — Сейчас уже слишком поздно, черт побери. Возможно, они уже сами тебя ищут. И тебя, и Хоббс. Неудачный ход, Алекс, смываться из города после того, как твой приятель отдал Богу душу. Они тебя обязательно возьмут за жабры.

— Лучше они, чем она, — парировала Алекс и сделала большой глоток "эвиана", чтобы избавиться от привкуса желчи во рту. — Телефонистка. Она приходила ко мне домой, когда всё это только начиналось. Я до сегодняшнего дня этого не могла сопоставить.

Липаски мгновенно обернулся в ее сторону. Дэвис — тоже. Она машинально сделала шаг назад и чуть не сбила дорогую антикварную вазу, стоящую на полу в углу комнаты.

— Ты можешь опознать ее? — спросил Липаски.

— Разумеется, — пожала плечами Алекс. Кошмарная мысль, пришедшая ей только что в голову, заставила сжаться все ее существо. — Она… она пришла почти сразу после того, как от меня ушел Ролли Истфилд. Она могла его видеть. Вы считаете, она могла…

Алекс не договорила. Молчание послужило ей ответом. Алекс без сил опустилась в широкое бархатное кресло и прижала холодный стакан с водой ко лбу. Но давление от этого не уменьшилось.

— О Боже…

Тишина в номере была почти осязаемой. Липаски пил виски. Дэвис делал то же самое. Алекс чувствовала себя одинокой и забытой. Дэвис жадно поглощал взглядом Липаски, просто пожирал его, — Алекс отставила стакан и прошла в ванную. В рассеянном свете лицо казалось не таким изможденным. Плеснув на себя холодной воды, она посмотрела в зеркало. Усталые, налитые кровью глаза, глубокие складки у губ, седина в волосах.

— Тупая сука, — пробормотала она. В ванной стоял телефонный аппарат. Алекс присела на унитаз и сняла трубку. Гудок звучал спокойно, по-домашнему. В этом супершикарном борделе он ничем не отличался от аппарата в ее бедной квартирке. Полистав инструкцию, она набрала городской номер.

— "Нэшнл лайт". — От голоса Уитона Синклера ее охватил приступ неудержимой радости. Пусть он ее уже уволил и никогда больше не возьмет обратно. Не важно. Изо всех сил стиснув рукой трубку, она пустила воду, боясь, что ее подслушают.

— Уитон, это Хоббс. У меня большие проблемы, не говори ничего, только слушай. Мне нужен пистолет. Я знаю, у тебя есть в кабинете. Принеси мне его, пожалуйста. Всю жизнь буду тебе признательна, клянусь.

Взрыва, которого она ожидала, не последовало. Наоборот, молчание показалось слишком долгим и подозрительным. Нет, забыть он ее не мог, это исключено.

— Хорошо. Слушаю. Где мы можем с вами встретиться?

Она прожила пару нелегких дней, но мозги еще работали. Голос Синклера звучал совершенно необычно.

— У тебя кто-то есть, — предположила она.

— Угу.

— Полиция?

— Да-да.

— Черт! Они ищут меня в связи со смертью Рэнджела?

— Разумеется. Сколько вы за это хотите?

— Отель "Континенталь". Номер 1017. Только, Уит, Бога ради, отвяжись сначала от копов. Или пошли кого-нибудь вместо себя. Я не могу ничего объяснить, просто поверь мне. Возможно, я тебя озолочу, — добавила Алекс и услышала сухой смешок на другом конце провода.

— Ну что ж, сударыня, звучит заманчиво, но не уверен, что ваш материал годится для "Нэшнл лайт". У нас высококлассное издание. Возможно, вам лучше обратиться в "Уикли уорлд ньюс".

— Черт побери! — в изумлении выдохнула Алекс, положила трубку и закрутила кран. Вода сверкающим водоворотиком уходила в медное сливное отверстие.

Мысль о том, чтобы принять ванну, пришла неожиданно и очень кстати. Алекс заперла дверь и включила горячую воду. Одежда небрежной горкой улеглась на роскошном полу.

— Алекс!

— Не мешай, — откликнулась она.

Дверная ручка задергалась.

— Алекс, нам надо поговорить!

— Почему, когда вам надо поговорить, это всегда срочно?

В дверь что-то царапало.

— Ты лучше полотенцем прикройся, — предупредил Липаски.

Она дотянулась до белого махрового халата на вешалке, предоставленного "Континенталем". И едва успела затянуть пояс, как дверь открылась и на пороге появился Липаски.

— Самое время принимать ванну, — вздернул он бровь.

— Я думала, вам хочется остаться вдвоем, — огрызнулась Алекс. Глаза Липаски коротко блеснули, не сердито, но с удивлением.

— Ревнуешь? — полюбопытствовал он. Алекс молча пронзила его взглядом. — Мы собираемся немного пройтись, посмотреть окрестности. Ты останешься здесь. Закажи себе в номер что захочешь. И не открывай дверь. Никому.

Ага, за исключением Уитона. Она передернула плечами и опустила пальцы в воду, пробуя температуру.

— Послушай меня, — очень спокойно продолжал Липаски. — Тебе не следует возвращаться в свою квартиру. Если Кассетти тебя знает, ей ничего не стоит узнать, где ты живешь. Не подставляйся. Я скоро вернусь и перевезу тебя в более безопасное место.

— Мне нужно попасть домой, — возразила она и тут же подумала, что не знает, где ее дом. Та симпатичная квартирка в "Элизиуме"? Или у Энтони Липаски?

— Скоро, — пообещал он. — Она безумна и не очень умна. Мы найдем ее.

Он вышел и закрыл за собой дверь. Алекс скинула пушистый халат и погрузилась в горячую ванну, решив доставить себе хотя бы минуту блаженства. Интересно, почему это он считает, что Марджори Кассетти не очень умна, если ей удавалось более пяти лет водить за нос и его, и Габриэля Дэвиса.

Незаметно для себя она задремала и очнулась уже в остывшей воде. Кожа — как у вчерашнего утопленника. С трудом выбравшись из ванны, она снова накинула халат, обнявший ее, словно тяжелый бархат. Алекс открыла дверь и выглянула наружу. В комнате было темно. Пахло мужчинами, спиртным, сигаретами.

Приятный запах — иногда. Липаски с Дэвисом исчезли. Она раскинулась на королевских размеров кровати и включила телевизор, укрепленный на консоли. Гиллигэн с профессором до сих пор не решили, как лучше строить лодку, хотя все остальное они уже построили. В мыльных операх сражаются с насекомыми, насилием, убийствами и хождениями на сторону. Бульварные ток-шоу обсуждают серьезные проблемы, например, совращение несовершеннолетних или вопрос социальной значимости татуировок как вида искусства.

Интересно, куда пошли Дэвис с Липаски? Незаметно ее сморил сон.

Взвившись с кровати, она ударилась босыми пятками об пол, еще не понимая, что выдернуло ее из дремы.

Стук. Хорошо хоть в отеле "Континенталь" догадались делать дверные глазки на уровне нормального человеческого роста.

Уитон Синклер. Слава Богу.

— Ал…

Она схватила его за руку и втащила в номер раньше, чем он успел выговорить ее имя. Воззрившись на Алекс, торопливо запирающую дверь, Синклер поправил рукав, после чего не спеша оглядел помещение.

— Милое гнездышко. Бен Хьюджес вернулся к себе?

— Очень смешно. Принес?

— Конечно, принес. Думала, на меня нельзя положиться?

— Копы не следили?

— Нет. Они остались. Знаешь, этот Марковски очень на тебя зол. — Уитон запустил руку в карман и извлек большой, сложенный вчетверо носовой платок. В платке оказался отливающий синей сталью короткоствольный револьвер тридцать восьмого калибра. Она взяла его и взвесила на руке.

— Не знаю, чем-то мне все это напоминает "Касабланку". А побольше у тебя не нашлось? Например, автоматического?

— Автоматика отказывает, Хоббс. А этот гарантирует безопасность. Запросто свалит с ног и еще сверху усядется. — Посмотрев, как она держит оружие, Уитон поинтересовался: — Слушай, а ты умеешь им пользоваться?

— Я его спрячу, — сурово ответила она. — Телефоны к нам никто чинить не приходил?

— Телефоны? — с недоумением переспросил Уитон, потом расплылся в улыбке. — Да! У нас были проблемы с третьей линией, присылали мастера.

— Женщину?

— Да, верно. А что? Я что-то не так сделал?

Она лишь покачала головой и вздохнула. Револьвер в руке теперь казался простой свинцовой болванкой. От былого спокойствия не осталось и следа. Скорее она могла прострелить себе ногу, чем поднять его и прицелиться в кого-либо. Тем не менее…

— Вызови телефонную компанию, пусть проверят на наличие жучков. — Глаза у Уитона стали как блюдца. Он порылся в кармане в поисках ингалятора и пустил себе в рот долгую шипящую струю.

— Жучки? Подслушивающие устройства? Господи, Хоббс, на кого ты работаешь? На цэрэушников? Значит, у меня завелись жучки?

— Закрой рот и делай, что я говорю. И ни в коем случае не допускай, чтобы они прислали блондинку. Потребуй мужчину.

— Это не будет выглядеть дискриминацией по половому признаку? — фыркнул Уитон. — Хорошо, хорошо, все сделаю, но ты мой должник, ясно? Большой должник. Как бы то ни было, я получаю статью. Первым.

— Безусловно. — Алекс прокрутила барабан и проверила патроны. Она понятия не имела, что хотела обнаружить, но во всех детективах поступали именно так. — Тебе лучше уйти отсюда, Уит. Здесь может быть по-настоящему жарко.

Глаза Уитона вспыхнули.

— Обещаешь, что я получу эксклюзив?

— Милый, если выживу, я все опубликую в "Нэшнл лайт", слово скаута! А теперь убирайся и не забудь о телефонной компании!

Уитон бормотал слова благодарности всю дорогу, пока шел к двери. Она слышала его бормотание даже из коридора.

Холодный револьвер по-прежнему оттягивал руку. Алекс сунула его в карман халата, снова забралась на кровать и приготовилась ждать.


Глава 29

Дэвис


Фрагмент из личных дневников Габриэля Дэвиса, найденных в его жилище.

Неопубликовано.


2 августа 1993


Сегодня видел Рашель и Джереми, издалека. Она привела его на озеро, он пускал катер с дистанционным управлением. На нем были синие джинсы и серый свитер. Рашель — в свободной юбке, что не очень разумно при сильном ветре. Мне даже удалось углядеть ее бедро, когда ветер взметнул подол. Она схватила юбку и принялась оглядываться — не видел ли кто-нибудь. Взгляд скользнул по мне без тени узнавания.

Мне не следовало следить за ними. Слишком опасно. Больше я этого делать не буду.

Адрес я держу в памяти, а в бумажнике — фотографию Джереми. Рядом с пустыми пластиковыми страничками он выглядит таким одиноким. Сегодня мне надо было кое-кому дать мой адрес и телефон, а вместо этого я назвал им ее.

Это меня испугало. Это означает, что я до сих пор думаю о них.

Интересно, что она скажет, если я позвоню. Может, скажет, что скучает по мне? Или сразу положит трубку, и я услышу лишь короткие гудки? Может, она заплачет?

Имеет ли это какое-то значение? Они по-прежнему часть меня и останутся такими навсегда. Как я был частью отца, и Вивы, и всего ужаса того дома.

Я не позволю себе причинить зло Джереми. Никогда.

Иногда, когда я представляю, как это может быть с ребенком, я вижу его лицо. От этих мыслей я становлюсь больным и слабым, но по крайней мере это всего лишь мысли, и пока я их контролирую. Никто не страдает.

Я смотрю по телевизору специальный выпуск про Джеффри Дамера и его жертвы. Такое ощущение, что говорят обо мне, а не о каком-то плотоядном чудовище: мне знакомо выражение его глаз, потому что у меня такое же, когда забываюсь и случайно смотрю в зеркало. У Барнса был такой взгляд. У Дамера. И у меня.

Дамер прожил годы после своей первой жертвы, топил себя в алкоголе, фантазиях и под конец в религии. Я пока еще живу и очень устал от борьбы. Смертельно устал.

Может, я напишу ему письмецо. Анонимно.


Глава 30


Алекс проснулась в предрассветных сумерках, все в том же белом махровом халате, карман которого оттягивал револьвер тридцать восьмого калибра.

Липаски с Дэвисом так и не появились. Она шмыгнула в ванную, зажмурилась от яркого света и попыталась предоставленной отелем расческой привести в порядок спутанные волосы. Во рту было мерзко; она буквально чувствовала, как он кишит бактериями. Однако отель "Континенталь" зубную щетку почему-то не предоставил. Пришлось выдавить предоставленную зубную пасту на собственный палец, повозить им по деснам и как следует прополоскать рот. Благо вода предоставлялась в неограниченных количествах.

Кофе. Чашка кофе просто необходима.

Выпрямившись, она почувствовала напряжение. Мышцы натянулись, как резиновая лента. Не больно, но неприятно. В низу живота угнездилась тупая боль, словно от давнего удара.

— Черт, — пробормотала Алекс и распахнула халат. Ярко-красная полоска лениво спускалась по внутренней поверхности бедра. — А то ты не знала?

Все услуги, какие мог, отель предоставил. Женские предметы первой необходимости в комплект не входили. Соорудив прокладку из туалетной бумаги, она сунула ее в трусы. Итак, возникла новая проблема — острая необходимость в нижнем белье.

А также, подумала она, вернувшись в комнату и придирчиво обнюхивая кофточку, в новом комплекте одежды.

Конечно, можно было бы воспользоваться дополнительными услугами и отправить все свое барахло в стирку. Заодно тем же способом разжиться и несколькими тампонами. Но мысль о том, что придется раскрыть свое пребывание в этой роскошной маленькой тюремной камере, показалась ей безумной. Кроме того, ее ждут другие дела.

Алекс вытянула на себя один из ящиков бельевого шкафа. Просто так, для любопытства. Ничего для женщин.

Но в глубине обнаружилась девичья беретка — ярко-розовая с фиолетовыми цветочками. Алекс вытащила ее и принялась вертеть в руках. Видимо, забыли предыдущие постояльцы, объяснила она себе.

Уборщицы должны были ее заметить.

Пластик согревался в руках, приобретая температуру тела.

Ее положил сюда Габриэль. Нашел ли он ее на земле, или она была на голове маленькой девочки?

Руки задрожали, Алекс разжала пальцы и выронила беретку в ящик. Потом начала просматривать следующие, один за другим. Под аккуратно сложенной стопкой нижнего белья Габриэля она нашла очки в роговой оправе. Слишком маленькие для взрослого человека.

Воздух застрял в легких и никак не хотел выходить оттуда. От головокружения она чуть не грохнулась в обморок.

Но взяла себя в руки, сунула очки обратно, задвинула ящик и принялась лихорадочно одеваться. Она так спешила, что путала пуговицы, приходилось их расстегивать и застегивать снова. Потом яростно сунула ноги в теннисные туфли и раздавила набухший на пятке волдырь.

У двери она задержалась, восстанавливая дыхание. Если она отсюда выйдет, пути обратно не будет. Ключ ей не оставили.

Револьвер. Господи! Она метнулась к белой кучке на полу и вытащила из кармана халата оружие. На себе для него нет места; пришлось затолкать его в и без того битком набитую сумку и надеяться, что он не вывалится при первом же расстегивании.

Легкий щелчок замка за спиной принес сладкое ощущение побега. Она заставила себя пройти спокойным шагом через большой, устланный коврами холл к лифтам.

Один зазвенел еще на подходе. Если в нем Липаски с Дэвисом, она снова окажется взаперти.

К счастью, в небольшой нише располагался автомат, продающий мороженое и прохладительные напитки. Алекс прижалась к теплому боку негромко гудящего аппарата с надписью "Пепси" и подождала, пока двери лифта закроются, а шаги в коридоре стихнут. Высунув голову из укрытия, она увидела, как от лифта удаляется пара — высокий мужчина и женщина-блондинка, оба в деловых костюмах, с кейсами в руках. Вздохнула с облегчением и вспомнила, что очень хочется пить. Порылась в сумке, нашла, как ни странно, четыре четвертака и опустила в монетоприемник.

Три первых глотка она даже не почувствовала. Только сладость на губах. Вернулась к лифту, нажала кнопку "вниз" и услышала гудение механизма.

Никаких признаков ни Липаски, ни Дэвиса. Поймав на себе неодобрительные взгляды служащих в нижнем холле отеля, она прошла через тяжелую стеклянную дверь и оказалась на улице. Никто ее не остановил.

На улице было ветрено и пахло дождем.

Денег было достаточно, чтобы воспользоваться услугами такси, ожидающего у подъезда.


Алекс отдавала себе отчет, что "Элизиум" для нее сейчас — самое опасное место, но попасть туда все равно надо. Для этого существовало три веских причины: чистое белье, тампоны и четыре тысячи долларов в пластиковом пакете на дне цветочного горшка. Расплатившись с таксистом перед воротами, она набрала номер на кодовом замке. Ворота открылись, и Алекс быстрым шагом, временами переходя на бег, миновала открытую зону бассейна и влетела по лестнице на свой этаж.

Никаких признаков слежки. Суетясь, она отперла дверь, метнулась внутрь, заперлась и ощутила наконец спокойное блаженство. Одна. Прислонившись головой к холодному металлу двери, она постояла секунду, потом поставила недопитую баночку пепси на тумбочку и двинулась в спальню, на ходу расстегивая кофту.

Как выяснилось, у нее осталось всего два тампона. Чертыхнувшись, она швырнула пустую упаковку через комнату, но в корзинку для мусора не попала. Надо было покупать другие аппликаторы, которые можно бесследно спускать в канализацию. Безусловно, копы рано или поздно появятся здесь и перевернут весь мусор. Впрочем, есть выход. Обернув пластик туалетной бумагой, она скомкала все и запихнула на самое дно корзины, под старые журналы и рекламные листовки. Оставшийся сунула в сумку, рядом с револьвером.

Деньги были на месте. Стряхнув землю с обертки, она извлекла доллары. Вывалила содержимое сумочки на кровать, отложила в сторону оружие и принялась инвентаризировать свое имущество: старый счет за электричество, уже оплаченный; клочки бумаги с номерами телефонов, владельцев которых она не могла вспомнить; пара дискет без надписей; потрепанная книжка в обложке. Книжку она уложила на самое дно, сверху — револьвер, затем — деньги и документы. Больше ничего. Она огляделась, испытывая странное чувство одиночества, но вокруг не было ничего, что надо взять с собой. Фотографии можно оставить. Папки, тетради — тоже.

На одной из дискет должны быть материалы для статьи о Дэвисе. Пришлось взять обе и пристроить их где-то между перетянутыми резинками пачками двадцаток.

Подходя к двери, она услышала стук и замерла. Металлическая дверь едва заметно вздрогнула. Если посмотреть в глазок, они поймут, что она дома. Прижав ухо к металлу, Алекс прислушалась.

Стук повторился, едва не оглушив ее. Алекс чертыхнулась и продолжала ждать.

— Никого, — рыкнул за дверью Марковски. — Давай зови менеджера.

Ах ты черт, значит, у него ордер. Алекс, быстро огляделась. Другого выхода нет. Только через балкон, который смотрит на бассейн и, соответственно, на служебный кабинет. Слегка раздвинув вертикальные жалюзи, она выглянула наружу. Доберманиха Марковски прошла вокруг бассейна и скрылась в офисе. Алекс отперла сетчатую дверь и приоткрыла ее. Дверь скрипнула.

Некогда обращать внимания на мелочи. Повесив сумку на шею, она распахнула дверь. Менструальные боли неодобрительно отнеслись к перелезанию через балконную решетку, пальцы не слишком охотно отреагировали на попытку повиснуть на вытянутых руках, чтобы немного сократить расстояние до земли.

Спрыгнула она неловко, приземлившись на четвереньки во внутреннем дворике квартиры, расположенной на первом этаже, зато как раз вовремя, потому что напарница Марковски — как там, Шенберг, что ли? — появилась на пороге офиса в сопровождении Лайзы, у которой был такой вид, словно она страдает расстройством желудка. Лайза несла связку ключей.

Повернувшись к ним спиной, Алекс потихоньку двинулась мимо квадратных кадушек с растениями. Если обитатели квартиры на первом этаже и обратили на нее внимание, им хватило здравого смысла не высовываться и не спрашивать, что она тут делает. Алекс выждала, пока Шенберг с Лайзой прошествуют мимо, перемахнула через перила и промчалась мимо бассейна в спасительный полумрак около прачечной. Отлично.

Если не считать того, что жалюзи на втором этаже, где она их задела, до сих пор колышутся. Прикусив губу, Алекс двинулась к воротам.

Тут возникла новая проблема. Здесь через них не пройти. Устройство реагирует только на вес автомашины.

Придется перелезать. Учитывая, как ноет все внизу живота, не самый лучший вариант. Но тут на улице послышался звук мотора, и створки ворот начали раздвигаться.

Алекс выскочила наружу, не обращая внимания на изумленные взгляды водителя грузовика, въезжающего на территорию. Быстро оглядевшись по сторонам, она обнаружила, что скрыться практически негде. Впрочем, на углу маленький магазинчик. Ах да, через три квартала еще бакалейный магазин.

Ее пугал громкий звук собственных торопливых шагов. Сердце отчаянно колотилось, пришлось чуть-чуть замедлить ход, чтобы восстановить дыхание. Два квартала. Алекс рискнула оглянуться. Ее никто не преследовал — ни человек, ни машина. Она уже была на автостоянке перед магазином.

И начала приходить в себя, только оказавшись в прохладе продовольственного отсека, в окружении помидоров и дынь. Она выбрала себе апельсин, потом перешла в гастрономический отдел и попросила соорудить сандвич. Из холодильной камеры достала холодную банку пепси.

Я оставила пепси на тумбочке! — мелькнула паническая мысль. Холодную баночку с запотевшими боками. Такую улику они не пропустят, даже если жалюзи уже перестанут дрожать.

Сандвич с солониной ей показался амброзией; таял во рту, наполняя организм живительной силой. Она чувствовала себя уже едва ли не в десять раз лучше. Апельсин оказался терпким, сочным, чувственно мягким. Она сидела в небольшом кафе при магазине, ела и наблюдала за улицей и автостоянкой — не появится ли где патрульная полицейская машина.

Покончив с едой, Алекс так и не придумала, что делать дальше. Но по крайней мере у ней теперь были чистое белье и одежда, запасной тампон и четыре тысячи долларов.

Ради этого стоило рисковать.

Необходимо поговорить с Липаски. Наедине, без Дэвиса. Рассказать про беретку и очки. Про свои опасения. Дело не в том, что он мне верит, думала Алекс, задумчиво доедая апельсиновую дольку, сок стекал по пальцам, липкий и теплый, как кровь. Я должна заставить его мне поверить.

Разумеется, она может и ошибаться. Все это запросто может оказаться совершенно безобидными штучками. Может, просто плохое обслуживание (в четырехзвездочном отеле?). Даже если Дэвис просто коллекционирует детские вещи, это еще не значит, что…

Она побоялась додумать до конца. Собрав мусор и остатки еды, она выбросила все в корзинку. Потом снова взвесила на руке сумку. Оружие сводило с ума. Деньги — тоже. Нельзя все носить с собой, если только не поставить себе цель стать жертвой первого же уличного грабителя, более или менее разбирающегося в человеческом поведении.

Друзья. У нее должны быть друзья, нельзя же прожить более тридцати лет и не иметь…

Самое грустное, что у нее действительно нет друзей. Теперь уже — нет. Роб Рэнджел был последним. Она мысленно восстановила его облик, и от этого воспоминания задрожали пальцы. Желудок заворчал, норовя извергнуть из себя пищу. Кажется, в этой лотерее ей суждено проиграть. Остается сестра. Нет, слишком далеко, слишком просто догадаться. Уитону она уже и так обязана сверх меры.

Самое ужасное, что самым близким из тех, что остались, был Габриэль Дэвис!

Магазин был полон покупателей, незнакомых людей, снующих, как растревоженные муравьи. Прижав к себе сумку, Алекс вышла на солнце. Одна. Снова совсем одна.

Перед той пробежкой мимо трех кварталов она не успела размяться. Теперь икры гудели от перенапряжения, спину жгло, сумка висела на плече, словно кирпичами набитая. Она поправила сумку, но ремень попал как раз на лямку лифчика. День становился жарким. Теплый влажный воздух поднимался от асфальта и обдавал лицо. Автобусная остановка, подумала она на ходу. Не так далеко. Каких-то полмили. Люди пробегают это расстояние меньше чем за две минуты.

Да, но сейчас она крепко не в форме. Надо бы купить еще пепси или лучше чего-нибудь покрепче. Из-за спины появился автомобиль и медленно поехал рядом. Алекс нервно окинула его взглядом. Мужчина за рулем кивнул и крикнул:

— Может, подвезти?

Отлично, подумала Алекс. Один потенциальный киллер у меня уже есть, теперь вот еще один выползает из гроба. Она посмотрела на водителя так, что ему ничего не оставалось, как поддать газу и укатить вперед, и невольно усмехнулась, глядя ему вслед. Парень по виду был настоящим панком. Нашла кого бояться, в такой-то ситуации!

Впереди на дорогу вырулила другая машина, покатила вдоль обочины и остановилась, перегораживая ей путь. Алекс не могла разглядеть водителя как следует, но судя по всему, за рулем была женщина.

Алекс понимала, что ведет себя как психопатка, одержимая манией преследования, но тем не менее считала, что в данной ситуации лучше не доверять никому, за исключением детей до двенадцати лет и стариков, прикованных к своим постелям. Лучше всего обойти эту машину как можно дальше. Она сошла с тротуара, перешагнув через полосу битых бутылок и прочего мусора, и двинулась к середине проезжей части. В тот же миг мотор автомобиля взвыл на задней скорости. Ах ты черт, успела подумать Алекс и метнулась вперед, однако автомобиль настиг ее слишком быстро. Когда заднее крыло коснулось ее ноги, она даже не ощутила столкновения, только отлетела в сторону. Еще хорошо, что не под колеса. Приземлившись, она покатилась по асфальту, сметая распростертыми руками бутылочные стекла. Один осколок полоснул по щеке и оставил жгучий алый след.

Чья-то рука ухватила ее за волосы. Алекс приготовилась драться. Стиснув кулаки, она размахнулась левой рукой, в которой зажала ремень сумки, как пращу.

Женщина, которая держала ее, оказалась не блондинкой, а брюнеткой. И совсем не похожей на телефонистку.

Алекс видела ее не в первый раз.

Для покойницы миссис Сюзен Истфилд выглядела очень даже неплохо.


Глава 31


Нога болела, словно облитая кислотой, но перелома не было. На память от хромированного бампера осталась длинная красная полоса, и Алекс справедливо полагала, что ей невероятно повезло.

Пока.

Сюзен Истфилд уверенно вела машину, большую часть внимания уделяя дороге, а остальную — своей пленнице. Алекс не надо было напрягать воображение, чтобы понять, о чем та думает. Все было написано на лице — презрение, злость, ненависть.

Сумка Алекс валялась на полу под ногами. Она потрогала ее здоровой ногой; судя по весу, "тридцать восьмой" был на месте. Да она и не заметила, чтобы Сюзен обыскивала ее.

Салон был завален мусором. На заднем сиденье — рекламные листки, на полу — начинающая плесневеть картонка с остатками еды из "фаст-фуд", вперемешку с бумагами — какие-то изжеванные детские игрушки. Пустая металлическая банка перекатывалась, позвякивая обо что-то стеклянное.

— Я думала, вы погибли, — пробормотала Алекс.

Сюзен полоснула ее резким взглядом черных глаз.

— Нет, милочка. Ролли там был с одной из своих шлюх. Прошу прощения, с другой шлюхой. Меня он никогда не замечал. — Сюзен, к ее удивлению, оказалась англичанкой или по крайней мере обладала изысканным произношением, характерным для англичан, принадлежащих к высшим слоям общества. Улыбка, такая естественная, такая удовлетворенная, была просто пугающей. — Сначала мне показалось, что там были вы. Он же обычно шлялся к вам по средам.

Алекс отвернулась и принялась глядеть в окно. Щека онемела. Она прикоснулась к ней ладонью и увидела кровь. Сюзен порылась в коробке с выгоревшими на солнце бумажными платками и протянула один. Алекс приложила его к щеке и зашипела от боли.

— Давно вы знали? — спросила она.

Сюзен полностью переключилась на дорогу. Вопрос явно был слишком банален, чтобы вызвать ее интерес.

— Про вас? Около двух лет. Про других? Видите ли, они появлялись и исчезали. Понятия не имею, которая из них сгорела вместе с ним. Вы слышали про индийский обычай сати?[14 - Сати (suttee) — индийский обычай самосожжения вдовы вместе с телом мужа.] Жена демонстрирует свою верность, бросаясь в ритуальный костер, на котором сжигают тело ее супруга. Меня это никогда особо не привлекало, милочка, но не сомневаюсь, что та особа была бы не против занять мое место. — В голосе Сюзен отчетливо прозвучала раскаленная добела злость. — Вы все его так любили!

Алекс снова отвернулась к окну и принялась разглядывать мелькающие мимо машины с пассажирами. Так много людей. Какой деловой, деловой мир!

— Он был подлец, — услышала она собственный голос. — А я дура.

— Вы правы, милочка. Вы случайно не ждали, что он бросит меня ради вас? Или секса вам было достаточно, чтобы оставаться его рабыней?

Алекс промолчала. Пощечина Сюзен оказалась совершенно неожиданной. Ладонь угодила как раз по раненой щеке, голова Алекс дернулась и ударилась в боковое стекло.

— Отвечайте, когда я вас спрашиваю. — Алекс снова приложила жесткий пыльный платок к щеке. На ткани появилась новая кровавая полоса.

— Вы жили с этим несколько лет. Зачем теперь понадобилось его убивать? Зачем убивать меня? — Алекс даже удивилась, насколько спокойно она выговорила эту фразу. Господи, какая же глупость — погибнуть из-за Ролли Истфилда! Не от таинственной киллерши, жаждущей пристрелить ее за дружбу с Габриэлем Дэвисом. Не от руки Дэвиса, вцепившегося в глотку, как бешеный пёс. Не под колесами междугородного автобуса, в конце концов.

Ее замутило.

Пальцы Сюзен Истфилд вымазались в крови Алекс. Она нервно оттирала их другим платком, не отрывая взгляд от дороги.

— Скажите мне вот что. С вами он пользовался презервативом?

— Да.

— Всегда?

— Да, — быстро подтвердила Алекс. — Я… я сама требовала. Он не хотел.

— Стало быть, сами покупали?

— Да. — Ох уж эти вечерние походы в магазинчик, покупки в компании мальчишек-тинейджеров, которые бросали на нее косые взгляды и рассматривали руку в поисках обручального кольца. Понимающие взгляды за кассой. — Сама.

— Вам повезло. — Сюзен протянула руку к соседнему сиденью, нащупала пачку сигарет, толкнула в гнездо прикуриватель, нетерпеливо побарабанила пальцами по рулю и наконец закурила. — Некоторые оказались значительно глупее.

Алекс уже догадалась, о чем идет речь. Понимание шло откуда-то изнутри, как горячая волна. Еще один ножевой удар. Рассчитанный, глубокий, смертельный.

— Может, вам лучше провериться, дорогая, — усмехнулась Сюзен. Она выглядела более худой, чем на тех фотографиях, которые кидал ей в лицо Дэвис, более жесткой. Алекс смотрела на тонкие, почти птичьи кости рук, просвечивающие сквозь кожу. Руки женщины лет на двадцать старше, чем Сюзен. — Любезный Ролли не обращал внимания, пока я не заболела. Сначала было похоже на грипп. Но все никак не проходил и не проходил.

Сердце Алекс обливалось кровью. Она не могла выдавить ни слова. О Господи…

— Врачи сказали, что мне осталось максимум год. Не исключено, что в последние месяцы — на аппаратах. Я уже перестала есть, но они, несмотря ни на что, поддерживают мне жизнь. Несмотря на боль. Алекс, вы представляете, что это такое? Это разложение. Ваше тело начинает гнить изнутри. — Улыбка сползла с губ Сюзен. Теперь она пристально смотрела на дорогу, не обращая внимания на ослепительное солнце, бьющее в глаза.

— У вас… у вас положительный тест на ВИЧ? — прошептала Алекс, просто чтобы подтвердить страшную догадку.

Сюзен расхохоталась. Какой-то беззаботно-безумный смех, несмотря на жесткие складки у губ.

— Нет-нет, что вы! У меня положительный тест на СПИД. По полной программе. В самом разгаре. Это у Ролли была всего лишь ВИЧ-инфекция. Вероятно, только носитель. Он даже не чихнул ни разу. — Сюзен глубоко затянулась дымом. — Карен повезло гораздо меньше.

— Карен? — Алекс уже не обращала внимания на свой дрожащий, пропадающий голос. Ей больше ничего не хотелось знать. Она слишком устала.

— Наша дочка. К счастью, ей был всего годик. Она долго не протянула. Слава Богу.

Алекс уставилась на свои мертвенно-бледные пальцы, стискивающие платок. Кровавые следы, казалось, затаили угрозу. Энтони, вдруг ударила в голову паническая мысль. О нет, пожалуйста, только не это!

— Вы стерилизовали его, — проговорила она. Сюзен непонимающе повернула голову. — Огнем.

— Как вы догадались? Я хотела быть уверенной, что он не выживет, не сможет заразить кого-нибудь еще. Я позвонила в больницу и предупредила, чтобы они приняли меры предосторожности. Надеюсь, они прислушались к совету. — Сюзен опять глубоко затянулась, выпустила струю дыма и прищурилась: — Если вы пользовались презервативами, может, все еще обойдется. Тем не менее пройдите тест, дорогая. Это единственный способ убедиться.

На Сюзен напал неудержимый кашель, и она скрючилась за рулем. Алекс взяла ее за плечо, почувствовав острые, тонкие косточки, невероятное напряжение мышц. В легких Сюзен что-то хрипело и булькало. Алекс решила придержать руль, пока не пройдет спазм.

У ближайшего светофора Сюзен свернула направо, на стоянку перед продуктовым магазинчиком, и заглушила мотор.

Вот и всё, подумала Алекс. Господи, какая глупая, нелепая смерть!

Сюзен перегнулась через сиденье и открыла пассажирскую дверцу. В лицо Алекс ударила струя свежего воздуха. Она непонимающе уставилась на вдову Ролли.

— Выходите, — заявила та. Глаза ее были черными и огромными от боли. — Я больше не желаю вас видеть. Никогда.

Алекс выскользнула из машины, прихватив свою тяжелую сумку. Захлопнула дверцу, наклонилась к открытому окну и проговорила, глядя на окаменевший профиль Сюзен Истфилд:

— Простите меня.

Сюзен молча завела мотор, подала машину назад и выехала со стоянки. Чувствуя слабость в ногах, Алекс прислонилась к стене. Щека снова начала кровоточить. Она промокнула ее платком.

На платке, помимо красной полосы, остались влажные пятна.

Безумие всего происходящего накатило новой волной. Пошатываясь, она добрела до ближайшего закоулка и опустилась на колени. Желудочные спазмы слились с рыданиями. Рыдала она не из-за себя, а из-за смертельной, злой тоски в черных глазах Сюзен Истфилд.

Виновата, думала она. Виновата по определению.

Что она сделала с Энтони?


Глава 32

Дэвис


Из личных дневников Габриэля Дэвиса, найденных в его жилище.

Неопубликовано.


13 октября 1993


Дети такие небрежные по отношению к дорогим вещам. Розовая беретка, фиолетовые цветы; я кручу ее в руках, острые пластиковые края режут пальцы. Застрявшая прядка светлых волос. Прекрасные прямые волосы. Она очень любила плавать; маленькое тельце, преодолевающее силы гравитации, она плавала словно летала.

Очки выпали из ее кармана и зарылись в песок. Я нашел их позже. Мать ее была увядшей, измученной, бедно одетой. У нее были равнодушные глаза, даже когда она видела, что я слежу за ней.

Барнс, помоги мне. Прошу, помоги. Я не готов воспринимать это, не готов думать об этом. Ты слишком торопишься. Дай мне передохнуть.

Немного передохнуть.

Я не уверен, что розовая беретка принадлежит той, что в очках, или… о нет, нет, я не буду об этом думать. Не буду. Отстань, Барнс. Я уже разбил все зеркала, и у тебя нет способа прогрызть себе путь в мою голову.

Сегодня утром я звонил Энтони и рассказал, что ходил на детскую площадку. Я не сказал ему про беретку, про очки и про бедно одетую женщину. Это — тайна, которая принадлежит только мне. Только ты знаешь и понимаешь меня.

Журналистка хочет, чтобы я ей доверился. На этот раз я соглашусь. Я стану добровольным помощником в собственном уничтожении. Как Барнс под конец стал добровольной жертвой, а я — его палачом.

Думаю, она не подозревает, что я сам ее выбрал. До самого конца она будет думать, что это ее замысел.

Я люблю ее за ее жадность.


Глава 33


Алекс пила апельсиновый сок в баре отеля и подсчитывала, сколько стрел направлено в ее сторону. Габриэль Дэвис — главная. Таинственная Марджори Кассетти. Сюзен Истфилд. Впрочем, последняя, судя по всему, больше не желает ее смерти. Марковски, разыскивающий ее после гибели Роба Рэнджела и, не исключено, Ролли Истфилда.

Четыре тысячи долларов с мелочью заметно отяжеляли сумку, но это не та сумма, при помощи которой можно сражаться с правосудием.

Конечно, всегда остается возможность залезть на крышу и с воплем "я на вершине мира" открыть беспорядочную стрельбу в полицейских, когда они появятся.

Финал этого сценария предполагает падение изрешеченного пулями тела с двадцатого этажа и потому выглядит не особенно привлекательным.

В универмаге "Гудвилл" она приобрела себе большие солнцезащитные очки, бесформенный плащ. Теперь она сидела в укромном уголке бара, следя за появляющимися в холле людьми. Дэвис пока не появлялся. И что более важно, Энтони — тоже. Она звонила в номер, никто не ответил.

Перед глазами возник образ Сюзен Истфилд — усталые, полные злости глаза, тонкие руки. Алекс вздрогнула и припала к стакану с соком. Кисло-сладкий и слишком густой. Нужен глоток водки.

Завтра она пойдет делать анализы.

Но ведь придется оставлять свой адрес. Хватит ли на это мужества, теперь-то?

А что, если результат окажется положительным? Может, лучше не знать? Энтони…

О Боже.

Она допила сок и отставила стакан в сторону. Официант быстренько подхватил его и замер в ожидании дальнейших распоряжений. Она просмотрела меню. Несмотря на то что ленч остался на тротуаре около магазина, есть не хотелось. Не было аппетита.

— Принесите воды. — Официант ушел, оставив ее в спасительном полумраке.

В этот момент в холл быстрой, энергичной походкой вошел высокий мужчина с развевающейся на ходу длинной, до плеч, седой шевелюрой. Алекс почувствовала, как все внутри сжалось, и даже не заметила вернувшегося официанта со стаканом воды.

Дэвиса в поле зрения не было. Она бросила пятидолларовую бумажку на стол и поспешила за ним. Теннисные туфли издавали неравномерный — раненая нога жутко болела — скрип по мраморному полу. Тем не менее она успела дохромать раньше, чем открылись дверцы лифта, и прикоснулась рукой к его плечу.

— Где тебя черти носили? — рыкнул он, не успев обернуться. При виде ее лица глаза Энтони вспыхнули лишь на долю секунды и снова погасли в полном равнодушии.

— Искала приключений.

— Я же сказал тебе никуда не выходить!

— Да, я знаю. — Она молча смотрела на него. Лифт, мелодично позвякивая, распахнул дверцы. Он скривился.

— Хорошо, только не разводи сантименты, Хоббс. — Они вошли в лифт, дверцы с шипением закрылись. Пол дрогнул.

Они остались одни.

Доли секунды Алекс хватило, чтобы кинуться ему на грудь. И еще одной — чтобы очутиться в его крепких объятиях. От него пахло потом и почти выветрившимся одеколоном. Она жадно впитывала в себя его запахи, счастливая тем, что снова оказалась с ним рядом, хотя бы на время поездки в лифте.

— У тебя все нормально? — прозвучал над ухом его голос. Его губы коснулись ее волос.

— Да. — Не знаю, подумала Алекс, но не могла заставить себя говорить об этом в лифте, с Энтони, в этот момент. — Вот только нога… Ничего серьезного, но перевязка не помешала бы.

— Кулёма. — От этого детского слова защипало в глазах, и она, крепко зажмурившись, чтобы сдержать слезы, лишь еще крепче обняла его.

Лифт неспешно поднимался.

Они молчали, разговаривая крепко сплетенными пальцами. Звякнул звонок, и лифт сказал свое последнее слово.

Они отстранились друг от друга, но не смогли разомкнуть сплетенные пальцы. Липаски прокашлялся и полез в карман за магнитной карточкой. Холл был весь в бархате, мрачен и пуст.

— Тони, я должна сказать тебе…

— Погоди. — Подойдя к номеру, он воткнул в щель карточку. Замок щелкнул.

— Но это важно. Я обнаружила…

И запнулась, увидев, что дверь открывается сама по себе. В проеме появился Габриэль Дэвис; лицо смутно белело в полумраке номера. Его глаза медленно привыкали к свету, как у совы, внезапно оказавшейся на солнце.

В руке он держал детские очки. Поняв, куда смотрит Алекс, он быстро убрал их в карман плаща и сделал шаг в сторону, пропуская их.

Липаски обернулся, но она покачала головой и одними губами произнесла — "потом". Руку ее он выпустил сразу, как увидел Габриэля. Теперь же он вообще отвернулся и направился вслед за Дэвисом в комнату, освещенную единственной настольной лампой. Под лампой лежал портативный компьютер Липаски, подозрительно молчаливый.

Алекс поняла, что Дэвис рассматривал фотографии дела Броварда, а очки держал в руках для забавы. Апельсиновый сок угрожающе забурлил в желудке, и она поспешила присесть на самый дальний край кровати, в то время как Липаски с Дэвисом подошли к столу.

— Ну, что у тебя? — спросил Липаски.

Дэвис взял со стола листок бумаги и произнес вслух:

— Норт Кларенс, 212. Это последний ее адрес, который мне удалось найти, но там ее уже нет. Вероятно, больше информации можно получить в отделе кадров телефонной компании, если она с ними связана. Фургон не был записан на ее имя. На сегодняшний день в розыске числится десяток угнанных фургонов, которые подходят под наше описание.

— Друзья? Какие-нибудь приятели с работы?

— Розариан Чавес, снимает квартиру на Довер, 4219.

— Я это проверю. Алекс! — Голос Липаски вырвал ее из забытья. Все это время она размышляла, стоит ли подходить к ним, или оставаться на месте, или вообще сбежать отсюда, пока не поздно.

— Да?

— Пока ты искала приключения, в свою квартиру заглядывала?

Прокашлявшись, она кивнула. Лицо Липаски окаменело от злости.

— Там были копы, — заговорила Алекс. — Сомневаюсь, что она стала бы крутиться там, пока они обшаривали мою квартиру.

— Ты уверена, что за тобой никто не следил?

— Уверена, — солгала она. Сюзен Истфилд не считается — во всяком случае, в том смысле, который он имел в виду. — Слушайте, мальчики, а вы не слишком преувеличиваете? Хочу сказать, она же все-таки не Терминатор какой-то.

Габриэль Дэвис резко обернулся. Широко распахнутые глаза, улыбка, совершенно неуместная на бледном лице.

— Она посвятила свою жизнь тому, чтобы уничтожить меня. И себя. Да будет вам известно, мисс Хоббс, фанатики очень опасны. Она знает, где я жил. Она знает, где жили вы. Она даже знает, где живет Энтони, потому что смогла сунуть письмо ему под дверь. Она убила по моим подсчетам трех человек, имевших отношение к делу Броварда, ко мне и к вам. Можем ли мы позволить себе роскошь сомневаться?

— Погоди-ка, — наморщил лоб Липаски. — Последние сведения позволили нам связать ее с убийством Гарднер. Гарри Вердан был убит в отместку тебе либо в силу ее личных интересов. Тот репортер…

— Роб, — негромко вставила Алекс.

— Роб был убит, потому что подобрался к ней слишком близко. На самом деле она отнюдь не убивает просто так. Алекс она Ничего не сделала и даже тебе. Пока. А я имею всего лишь грязную писульку.

— Она постарается уничтожить всех нас, — деревянным голосом произнес Дэвис.

Липаски молча воззрился на него и еще больше наморщил лоб.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что я сам бы так поступил.

— Ты просто спятил, Габриэль, — улыбнулся Липаски. Алекс не усмотрела в этом ничего смешного. Дэвис только пожал плечами. — Ну хорошо. Ты считаешь, что она ждет. Чего?

— До сих пор она вела себя совершенно беспечно. Не думаю, что она собиралась убивать Гарднер, просто ситуация сложилась не в ее пользу. А потом она сочла, что это хороший пример. Глупость и беспечность. Ее запросто могли поймать. Затем Гарри Вердан, с которым она расправилась более тонко, но еще более безрассудно. — Дэвис помолчал. — Думаю, она хотела что-то получить от Гарри. Первые пули попали не в голову, они были не смертельны.

— Что она хотела узнать? Где ты находишься?

— Это она знала, — потер лоб Дэвис. — Что мог знать Гарри, чего бы не знала она?

Возникла пауза.

— Ничего, — пожал плечами Липаски, перелистывая блокнот. — Мой телефон она прослушивала, телефон Алекс к тому времени — тоже. Она совершила глупость, убив Рэнджела. Она знала, что ты ее видел.

— Она знала, что ей ничто не угрожает, — горько и натужно усмехнулся Дэвис. — Кому я мог рассказать?

— Мне, — подала голос Алекс. — Ты мог рассказать мне. И рассказал.

Она взяла большую подушку в изголовье кровати и положила себе на колени. Хотелось зарыться в нее, но Алекс понимала, что сейчас гораздо важнее не упустить ни единого слова, ни малейшего выражения лица. Липаски был настроен решительно. Морщины в свете закатного солнца казались еще глубже. Дэвис выглядел совершенно спокойным. В кармане угадывались очертания маленьких очков.

— Ну и что мы будем делать? — тупо спросила она. — Сидеть здесь или все-таки отправимся искать ее?

— Ты будешь сидеть здесь, Хоббс, — ответил Липаски. — А мы отправимся искать ее. Поскольку она тоже нас ищет, это весьма удобно. Это уже не игра в сыщиков, Алекс. Это война без правил. — Он вдруг тяжело опустился в разлапистое кресло. — И мы должны успеть выстрелить первыми.

Алекс вспомнила про револьвер, все еще лежащий в сумке.

— Почему я не могу помочь?

— Потому что не можешь. — Липаски окинул ее усталым взглядом. — Это тебе на взбесившаяся домохозяйка. Эта женщина, возможно, сексуально домогалась собственного сына, а когда поймала его с другим мальчиком, убила обоих и раскромсала на куски, как баранов. После чего успешно подбросила все это нам. Она умна, организованна и, прежде всего, чертовски смела. У тебя нет никаких шансов ни выследить ее, ни тем более захватить, даже если очень повезет.

— Ты меня просто не знаешь! — взвилась Алекс. Забытая подушка свалилась на пол. — Себя ты почему считаешь таким храбрым? Потому что у тебя жетон на груди? Я уже ввязалась в это дело по самые уши, и мы прекрасно знаем, что она не пощадит меня потому только, что я женщина. Здесь мы равны, нравится вам это или нет! И я не собираюсь оставаться одна и сидеть как гейша!

Дэвис поджал губы и отвернулся к окну. Солнце уже скрылось за крыши небоскребов, заливая небо оранжевым светом.

— У нас не будет возможности следить за вами, мисс Хоббс. Оставайтесь здесь, либо я вызову полицию, и вас арестуют.

Коротко и ясно. Алекс в ошеломлении воззрилась в его спину. Липаски, похоже, тоже был удивлен.

— А вы не хотите показать копам очки, которые у вас в кармане? — вкрадчиво поинтересовалась она.

Дэвис, не мигая, смотрел на закат. Потом обвел взглядом ковер, подушку, кровать и наконец остановился на ее лице. Глаза дьявола, подумала Алекс. Дьявольские, пустые, не выражающие ничего глаза. Она опять испугалась.

— Осторожнее, — произнес он. Этого хватило, чтобы задрожали коленки. Она опустилась на кровать. Дэвис обернулся к Липаски: — Тебе решать. Что мы будем с ней делать?

Липаски откинулся на спинку кресла. Такой же непроницаемый, как Дэвис.

Да, придется ему решать, подумала Алекс, чувствуя, что ее присутствие вызывает между ними всенарастающее напряжение. И чем дольше — тем больше.

— Я разберусь с ней, Габриэль. Можешь найти нам еще один номер?

Первое, хотя и вынужденное, признание существующих отношений. Алекс следила за лицом Дэвиса, за тем, как смысл фразы постепенно доходил до него. Сначала это проявилось в глазах, потом — палице. Едва заметно, но отчетливо.

— Ты будешь нужен мне здесь, — глухо сказал Дэвис.

Липаски выдержал взгляд без видимого усилия.

— Нет.

— Ты должен.

Липаски слегка покачал головой, но глаза оставались застывшими. Она чувствовала напряжение, помнила, какое давление испытывала, когда Дэвис обращался с ней подобным образом. Эти глаза, пронзающие насквозь, как электродрель, вынуждающие сдаться.

Липаски не мигнул.

— Габриэль, я твой друг. Но не более того. — Он почти прошептал это.

Закат заливал лицо Дэвиса золотисто-оранжевым светом, глаза светились, как у кошки. Он был словно при смерти.

— Из-за нее?

— Нет. Из-за себя. — Липаски отвел глаза и встретился взглядом с Алекс. — Я не могу остаться здесь.

На долю секунды лицо Дэвиса словно подернулось пеплом и обрело какое-то демоническое выражение. Алекс похолодела. Он выглядел так, когда… когда…

И все исчезло. Он снова замкнулся. Успокоился.

— Очень хорошо, — равнодушно произнес Дэвис, метнув взгляд на Алекс. Под внешним блеском скрывалась холодная ярость. — Вы оба остаетесь здесь. Никаких других номеров. Мисс Хоббс, вы можете отдать распоряжения прислуге по поводу ужина.

— Черт побери, а чем мы за всё это будем расплачиваться? — искренне удивилась Алекс. Дэвис повернулся к ней спиной. Липаски вскинул брови и пожал плечами. — Отлично. Значит, заказываем.

Дэвис мерил шагами комнату. Он двигался как кошка — плавными, скользящими шагами, время от времени замирая, словно раздумывая, настала пора броситься в атаку или еще нет. Наконец он ушел в ванную и запер за собой дверь. Послышался шум воды.

— Я правильно поняла? — спросила она Липаски.

Теперь он сидел рядом с ней на кровати и изучал меню.

— Что?

— Сам знаешь. Он хотел, чтобы ты спал с ним?

— Нет, не совсем… Алекс…

— Лучше бы я услышала "да", черт побери! — Она вся дрожала. Липаски отложил меню и взглянул ей прямо в глаза.

— Мы никогда не занимались любовью, Алекс. Просто иногда ему нужно, чтобы кто-нибудь был рядом. Обнимал его. Живое тело.

— Живое мужское тело.

— Это никак не связано с сексом! — Липаски взмахнул рукой, словно умоляя ее согласиться.

— Для него — да. И сейчас связано. — Она закусила губу. Дэвис, наверное, принимал душ, застыв под струями воды в привычном состоянии транса. Она была права насчет этих очков. Ярость, вспыхнувшая в его глазах, могла испепелить. — Черт побери, ты его просто не понимаешь, Тони! Даже после всего этого. Ведь он любит тебя, Тони! Настолько, насколько способен любить кого-то. Или что-то. Теперь он считает меня соперницей.

— Разумеется, нет.

Она хотела спросить "ты уверен?", но прикусила язык, решив, что не стоит лишний раз мутить воду. Он протянул ей руку. Приятное тепло разлилось по заледеневшей ладони. Потом приобнял ее за плечи. Точно так же он успокаивал Дэвиса.

Она пыталась отвлечься от сравнений.

Он бережно уложил ее на кровать и продолжал поглаживать, пока мышцы полностью не расслабились и по жилам не разлилось приятное тепло. Запинаясь, она рассказала ему про Сюзен Истфилд. И про Ролли. И о страхе в своем сердце, страхе, который оставила вместо пули Сюзен Истфилд.

Он слушал молча, не отводя глаз от ее лица. Больших серых глаз. Прекрасных, чувственных глаз, постаревших от боли.

— Значит, ты испугалась. — Алекс нервно кивнула. — Не волнуйся, мы справимся.

— Конечно, — прошептала она, судорожно заглатывая слезы, которые уже закипали в горле и готовы были хлынуть ручьем. — Только если Марджори Кассетти нас достанет, боюсь, это не будет иметь никакого значения.

— Всё имеет значение. Особенно ты.

Шум воды в ванной прекратился. Они обменялись понимающими взглядами, Липаски встал, перешел на другую кровать и улегся, закинув руки за голову. Едва согретая им, Алекс почувствовала, что начинает замерзать снова.

Дэвис еще долго пробыл в ванной. Даже не взглянув на кровати, он уселся в кресло у письменного стола. Буйные краски заката уступили место густой сумеречной лазури. Над горизонтом всходила луна, ее неровно обрезанный край высовывался из-за крыши небоскреба.

Алекс подумала, что их ждет очень длинная ночь.


Глава 34


Компромисс между Липаски и Дэвисом был достигнут без участия Алекс. Ей досталась одна кровать, Дэвису — вторая. Липаски заявил, что у него бессонница, и устроился в кресле у окна с видом на луну. Почти всю ночь она пролежала, глядя на него, мечтая о том, чтобы он подошел и прилег рядом, но понимала, что это невозможно. Уже под утро она все-таки провалилась во мрак и проснулась от того, что кто-то прикоснулся к ее щеке.

Было темно, хотя часы показывали шесть тридцать утра. Алекс открыла глаза, ожидая увидеть Липаски. Но увидела над собой, в считанных дюймах, призрачно-бледное лицо Габриэля Дэвиса с глазами как черные дыры. Она набрала воздуху, чтобы заорать, но тяжелая ладонь закрыла ей рот. Алекс метнула взгляд в сторону кресла. Липаски не было.

— Я не позволю вам уничтожить его, — произнес Дэвис. Она дернулась, пытаясь высвободиться, но он больно прищемил ей нос. Вопль, родившийся в горле, там и умер, придушенный. — Вы должны уйти, мисс Хоббс. Можете уничтожить меня, если хотите. Напечатайте вашу несчастную статейку. Сделайте из меня монстра, кого угодно. Поимейте свои пятнадцать минут славы за мой счет. Но Энтони Липаски вам с собой забрать не удастся.

Алекс отчаянно извивалась под одеялом, пытаясь высвободиться; голова гудела от ярости и недостатка кислорода. Изловчившись, она полоснула его по руке ногтями и почувствовала, что разодрала кожу.

Он отпустил ее. Алекс откатилась в сторону и свалилась с кровати. Скорчившись на полу, она восстанавливала дыхание. Дэвис сидел и ждал.

— Психопат чертов! — наконец воскликнула Алекс.

О его улыбке в темноте можно было только догадываться.

— Похоже, вы удивлены, мисс Хоббс. Неужели раньше не знали?

— Я расскажу ему! — чуть не взвизгнула Алекс. — Расскажу, что ты пытался убить меня!

— Он прекрасно знает, что, если бы я пытался убить вас, я бы преуспел в этом. А мы с вами просто общались, только и всего. Поэтому незачем беспокоить Энтони по таким пустякам. Надеюсь, мы понимаем друг друга?

Габриэль слегка склонил голову на плечо. Она чувствовала себя диким зверьком, загнанным в угол, скорчившимся в три погибели, лохматым, испуганным. Он, напротив, был спокоен и сосредоточен.

— Я тебя понимаю, — ответила Алекс, ощущая боль в груди. Нет, стара она для таких штучек. — Я понимаю, что ты настолько одинок, что не в состоянии вынести утраты этой малой любви, единственной, которая у тебя есть. Даже если это и ненастоящая любовь. О Господи, Габриэль. Неужели он — всё, что у тебя есть?

Дэвис молчал. Она больше не чувствовала опасности. Он не хотел причинить ей зла. Просто смотрел на нее и думал.

— У вас тоже, кроме него, ничего нет.

Алекс открыла рот. Закрыла. Прошла вечность, прежде чем он встал с ее кровати, лег к себе, накрылся покрывалом и отвернулся. Она продолжала сидеть на полу, вся дрожа.

Наконец осторожно встала и прошла в ванную. Оглядела себя при мягком рассеянном свете и не обнаружила никаких синяков, которые можно было бы предъявить в качестве доказательства.

Видимо, он долго тренировался, чтобы не оставлять синяков. Алекс выдвинула ящик рядом с раковиной и заглянула внутрь.

Розовая беретка пропала. Исчезла, словно приснилась. Интересно, может, он ее теперь держит при себе, ближе к телу?

Она сменила тампон, поплескала в лицо холодной водой, поправила одежду и вышла. Дэвис лежал неподвижной темной грудой, словно никогда и не вставал.

Липаски Алекс нашла внизу, в кафетерии, за чашкой крепкого черного кофе, с газетой в руках. Она села напротив. Увидев выражение ее лица, он вопросительно поднял брови.

— Почему ты меня не разбудил?

Липаски сложил газету и отложил в сторону.

— В этом городе газеты — просто дерьмо. Сплошные розовые слюни; все неприятности уходят под ковер. Не удивляюсь, почему ты не работаешь на это барахло.

— Черт побери, не смей меня больше оставлять! — бросила Алекс и принялась тереть глаза, чтобы остановить накатившие слезы. Его кресло скрипнуло. Она почувствовала на щеке теплую ладонь.

— Извини. Я думал, тебе надо отдохнуть.

Попытавшись рассмеяться, она издала несколько отрывистых звуков, больше похожих на лай.

— Да, конечно. Только в следующий раз не надо быть таким обходительным.

Он ничего не сказал, только подозрительно оглядел ее профессиональным взглядом полицейского. Алекс подозвала официанта и заказала кофе со сливками. Дежа-вю, подумала она, когда они с Липаски одновременно поднесли чашки к губам. Но он хотя бы не копировал ее, добавляя в кофе сливки и сахар.

— Ты говорил, что он звонил тебе каждое утро. Рассказывал, чем занимался, — заговорила Алекс. Липаски кивнул. — А он никогда не упоминал про… коллекционирование детских вещей?

— Например?

— Например, очков, которые были у него в руках. Например, розовой беретки, которую я нашла вчера в номере.

Липаски молча разглядывал свое отражение в черной жидкости.

— Ты видел его реакцию, когда я сказала про очки.

— Видел, — сухо и невыразительно подтвердил Энтони.

Алекс подалась вперед и взяла его за руку. Пальцы его были теплыми, но безжизненными. Рука человека, скончавшегося пару минут назад.

— Он говорил тебе об этом? — повторила Алекс.

Он поднял голову. Серые глаза были абсолютно непроницаемы.

— Нет.

— О чем еще он тебе не говорил?

Он высвободил руку, чтобы взять чашку. Прикусив губу, она следила за ним в надежде увидеть хотя бы тень собственных страхов, собственной злости. Ничего.

— В данный момент, Алекс, я прежде всего хочу спасти ему жизнь. Может, он нашел эти очки. А беретку купил.

— На беретке я нашла светлый волос.

Липаски упрямо покачал головой.

— Что, если…

— Даже не произноси этого. Молчи. Я разберусь позже, обещаю. Но сейчас я не могу идти в двух противоположных направлениях сразу. Он в беде. Я хочу помочь ему. И видит Бог, если после этого мне придется поместить его в психушку, я это сделаю. И ты тоже. Договорились?

— Договорились.

Он протянул руку и погладил ее пальцы. Она пристально рассматривала его, восхищаясь всеми черточками, всеми морщинками, лучистыми глазами, даже выражением постоянной жесткости.

— А как мы?

— Мы? — переспросил Липаски. Сердце ухнуло, хотя ничего иного она и не ожидала. Это всё временно, нашептывал внутренний голос. Как Ролли Истфилд. Как вся твоя дерьмовая жизнь.

Она высвободила руку и взяла меню. Дрожь в пальцах выдавала ее, и Алекс изо всех стиснула пластик, пытаясь среди вычурных французских названий выловить нечто похожее на обычную яичницу с беконом. Широкая, с крепкими пальцами ладонь легла на меню, она подняла голову и встретилась с его улыбкой.

— Мы, — заговорил Липаски своим восхитительным приглушенным голосом, — должны быть вместе. Несмотря ни на что. А ты как думаешь?

Она только разинула рот, не в состоянии издать ни звука.

Его губы скривились в легкой усмешке.

— Прости, что не сказал тебе раньше. Я люблю тебя, Алекс.

— Ты… что?

— Я тебя люблю. — Отпустив меню, он откинулся на спинку стула и взял кофе. — Попробуй яйца по-бенедиктински. Это неплохо.

Она хотела попросить его повторить еще раз, но передумала. Просто сидела и смотрела на него, а его глаза жадно впитывали в себя ее лицо. Это было страшно. Страшно, как Габриэль Дэвис, нависший над нею во мраке, как тот микроскопический клубочек вируса, который бродит в крови Сюзен Истфилд и, не исключено, в ее собственной. Этот краткий тихий момент истины…

Она слишком долго была одна.

— Хорошо. — Единственное слово, которое она смогла выдавить.

Он понимающе кивнул, и она почувствовала, как губы невольно расплываются в улыбке. Это тоже было незнакомо и пугающе, но рискнуть стоило.

Подошел официант. Она заказала яйца по-бенедиктински.

В холле внезапно возникла суета. Появились служащие отеля с бледными лицами, какой-то мужчина в длинном плаще, по виду либо управляющий, либо местный охранник. Алекс отклонилась в сторону, чтобы лучше видеть. Беготня, беспокойство. Какой-то мужчина испуганно звонил по телефону.

— Что-то случилось, — сказала Алекс.

Липаски обернулся и моментально оценил ситуацию.

— Подожди.

Он выскользнул из кресла и ухватил проходившую мимо сотрудницу отеля, сунув ей под нос жетон чикагской полиции. На ее лице мелькнуло непонятное облегчение. Судя по всему, Липаски хватило одной фразы, чтобы понять, что произошло, потому что он отпустил женщину и вернулся за столик. Лицо его не изменилось, но Алекс почувствовала, что он весь напрягся.

— В чем дело?

— Выстрелы. Черт побери, на десятом этаже! Нет, ты сиди здесь и никуда не ходи. Я поднимусь и посмотрю, что там. Гляди по сторонам и не выпускай из виду официанта. Если кто-нибудь попытается тебя утащить, ори как резаная и вались на пол. Она не сможет тебя протащить волоком по всему холлу.

— Она сможет пустить мне пулю в лоб, — заметила Алекс.

— Нет, пока я рядом.

Но в следующий момент его уже не было. Он бежал к лифтам, на удивление энергично для своей комплекции. Алекс и не подозревала, что у него под пиджаком оружие, но сейчас он уже держал в руке внушительных размеров пистолет. Она положила сумку на колени и нащупала револьвер.

Энтони исчез в лифте. Подошел официант, спросил, не желает ли она еще кофе.

— Нет, — сказала Алекс и схватила его за руку. Похоже, он был несколько шокирован такой вольностью. — Послушайте, постойте со мной, ладно? Возникли проблемы, и если кто-то захочет на меня напасть, мне будет нужна помощь.

— Но, мисс… — Алекс мысленно договорила за него окончание фразы: "Мне за это не платят". Запустив руку в сумку, она вынула пять сотенных купюр и не слишком благоразумно выложила их на столик.

У парня расширились глаза.

— Хорошо. Я передумал.

Вокруг Алекс ничего не происходило. Официант маячил рядом. Служащие за стойкой регистрации возбужденно переговаривались. Охранник больше не появлялся.

Липаски исчез. Алекс нервно постукивала ногтем по серебряной вилке, слишком возбужденная, чтобы пить кофе. Официант бросал нервные взгляды на каждого, кто появлялся у входа в кафетерий. Интересно, что он сможет сделать за пятьсот долларов? Даже если начнет беспомощно орать, и то лучше, чем ничего. Отвлечение внимания.

Завтрак совсем остыл. Незаметно появилась полиция. Двое в форме направились к лифту, еще двое — к лестнице. Алекс сидела, положив на стол сжатые в кулаки руки. Официант осторожно отошел на пару шагов в сторону, очевидно, проверить, заметит она или нет.

Через пару секунд после того, как полицейские поехали наверх, звонок известил о прибытии другого лифта. Из него вышла спокойная, уверенная в себе женщина. Она больше не была похожа на телефонистку; на ней были хорошего покроя синий жакет и джинсы. Благодаря хорошему макияжу она выглядела значительно моложе. Волосы слишком интенсивного медного цвета — но в этом мире косметических операций и искусственных превращений кто обращает внимание на крашеные волосы? Алекс следила за ней с изумлением. У нее в сумочке должен лежать пистолет, из которого она только что стреляла. Неужели она убила Дэвиса?

Боже, а вдруг она убила Тони?

От этой мысли Алекс невольно вскочила на ноги. Женщина, внимательно изучавшая обстановку в многолюдном холле, моментально зафиксировала ее взглядом.

Марджори Кассетти улыбнулась. Было что-то нехорошее в ее улыбке.

Алекс, застыв, смотрела, как та пересекает холл и выходит через массивные стеклянные двери.

— Леди! — встревоженно взял её за плечо официант.

— Все в порядке, — откликнулась Алекс и глубоко вздохнула. — Деньги ваши.

Решив, что этой суммы ему вполне достаточно, Алекс метнулась к высокому окну и выглянула наружу. Кассетти нигде не было видно. И тут мимо пронеслась высокая фигура с седой гривой волос. Алекс ринулась к двери, промахнулась мимо массивной медной ручки и врезалась лбом в стекло. Удар был сильным, дверь распахнулась, и она вылетела на улицу. Тяжелая сумка колотила по боку, больная нога почти не слушалась, но она, безнадежно отставая, бежала вслед за Липаски. Он свернул за угол. Судорожно глотая воздух, она прибавила скорости.

Внезапно мощный толчок в спину сбил ее с ног. Она полетела лицом вперед и больно ударилась о кирпичную стену. В глазах поплыли оранжевые круги. Едва вскинув голову, она увидела мелькнувшее мимо ожесточенное лицо Дэвиса. Интересно, он таким образом пытался спасти мне жизнь, подумала Алекс, или убить меня?

Скорее — последнее. Она села, постанывая, и ощупала голову. Шишка здоровая, но крови нет. Впрочем, синяков и ссадин достаточно, чтобы сойти за далматинку. Выровняв дыхание, она привела себя в вертикальное положение. Сделала шаг.

Ноги едва держали. Кое-как проковыляв за угол, она увидела спину Дэвиса, который сворачивал за следующий дом, устремляясь в южном направлении.

Полиция должна нагрянуть в ближайшие секунды. Алекс размышляла, что лучше — имитировать пьяную в подворотне или продолжать свое хромоногое преследование.

Уличный шум прорезали три характерных коротких хлопка. Алекс замерла. Стрельба.

Превозмогая боль, она заставила себя побежать.

Полиция до сих пор не появилась. Такое ощущение, что никто вообще не обратил внимания. Добежав до угла, она свернула и без сил прислонилась к стене. О Боже, мелькнула мысль, только не это…

Неподалеку уже собиралась толпа. Забыв про ногу, она рванулась вперед, подбежала и принялась расталкивать локтями любопытных.

Габриэль Дэвис стоял на коленях спиной к ней. Она увидела седую прядь волос.

Последний шаг оказался самым трудным, но она его сделала. Липаски был бледен, глаза крепко зажмурены. На рубашке расплывалось кровавое пятно.

Она села рядом и заглянула в глаза Дэвису. В них больше не было злости. Только слезы, дрожащие на ресницах. Слезы неимоверной боли. Дрожащими, испачканными в крови пальцами он поправил прядь волос. Пистолет Липаски валялся рядом.

Алекс была слишком ошарашена, чтобы плакать. Она вглядывалась в лицо Энтони. Вдруг ресницы его дрогнули. Он открыл глаза. Они стали светло-серыми, почти как лицо. Алекс прикоснулась пальцами к его щеке, и он увидел ее. Губы слегка раздвинулись в улыбке.

— Ранен, — хрипло выдохнул он. Она приложила ухо к груди. Ничего не булькало. Безусловно, хороший признак. — Чертова… сука. Я ее даже… не заметил.

— Не волнуйся. Кто-нибудь уже вызвал "скорую", — проговорила Алекс и оглядела окружающих, ища подтверждения своим словам. Один мужчина, похожий на страхового агента, утвердительно кивнул. — Тони…

Глаза его снова поплыли, хотя грудь вздымалась равномерно. Когда она взяла его за руку, он сжал ее пальцы. Пальцы были холодными, но это естественно — от шока.

— Габриэль, — произнес Липаски. У Дэвиса было совершенно искаженное лицо. — Моя ошибка. Не надо было… так близко…

— Спокойно.

— Нет. Убирайся отсюда, пока они на взяли тебя за задницу. И забери с собой Алекс. Уходите отсюда. Прошу.

— Нет. — Глухой голос Дэвиса не оставлял места для компромисса. — Нет.

Липаски, выдохшийся, опять замолчал. Уже слышалось приближение завывающих сирен. Алекс подняла голову в надежде увидеть каких-нибудь знакомых полицейских.

И увидела стоящую позади Марджори Кассетти. Она заглядывала через голову невысокого подростка-школьника. Руки она держала опущенными. Алекс показалось, что блеснуло что-то черное, металлическое.

Кассетти улыбалась. В глазах ее стояли слезы — слезы триумфа, слезы ярости.

Если начать стрелять, то в такой толпе можно запросто уложить человек пять-шесть. Алекс даже не посмела вскрикнуть. Она лишь посмотрела ей в глаза и едва заметно покачала головой. Улыбка на лице Кассетти пропала. Она беззвучно, одними губами, произнесла одно слово:

"Потом".

И исчезла. Алекс глубоко, судорожно вздохнула и посмотрела на Габриэля Дэвиса.

Тот ничего не заметил. Он по-прежнему смотрел в бледное как полотно лицо Липаски, целиком поглощенный своим отчаянием.

Алекс решила, что это к лучшему.


Глава 35

Дэвис


Из личных дневников Габриэля Дэвиса, найденных в его жилище.

Неопубликовано.


17 октября 1993


На похороны Вивы никто не пришел. Я по-прежнему сижу в костюме, при галстуке, в плаще. Хорошо, что сегодня дождь.

Не знаю, кого я ждал. Кто помнил о ней эти тридцать лет? Кому до нее было дело, кроме меня? Медсестры от нее явно устали. Врачи давно уже относились к ней как к растению и источнику гонораров.

Отец любил ее… по-своему.

До того, как ее убил.

Я тоже любил отца, разве нет? До конца.

Мне сказали, что все прошло тихо. Она подхватила воспаление легких и ушла очень быстро. Интересно, делали они что-нибудь, чтобы ее спасти, или просто сидели на своих постах и слушали, как она задыхается и умирает.

Я однажды уже слышал, как она умирала.

Я слышал, как сам умирал, и не раз. Звук точно такой же.

Вива, я виноват перед тобой. Прости меня.

Ты больше не будешь разговаривать со мной.

Пора идти. Скоро прилетает самолет Липаски, я должен его встретить.

Эта журналистка с ним. Я хочу…

Я не знаю, чего я хочу.


Глава 36


Новая комната для допросов. Даже забавно, насколько все они похожи полным отсутствием дизайна. Отличие — в оттенках линолеума и отсутствии протечек на потолке.

А так — Алекс чувствовала себя полностью, как в той комнате полицейского участка в Чикаго, где ждала Липаски. При мысли о Липаски она тяжко вздохнула и уронила голову на скрещенные на столе руки. В школе — время дневного сна. Время полдника наступит позже.

Никто не собирался ей сообщать ни о самочувствии Липаски, ни о местонахождении Дэвиса. С тем же успехом она могла быть в Чикаго.

Она попросила встречи с Марковски, но ей грубо ответили, что в данный момент он недоступен. Она коротала полдня в камере, пахнущей антисептиком, в обществе трех проституток; одна была настолько пьяна, что наблевала прямо на пол, не дожидаясь ленча. Алекс неподвижно лежала на верхней койке, чувствуя, как ее жизнь истекает кровью на тротуаре за несколько миль отсюда.

Почему они не могут сказать хотя бы, как он себя чувствует? Неужели это так трудно?

Часы в камере показывали два сорок пять, когда ее вызвали и привели сюда, в комнату для допросов. Она сидела здесь в одиночестве уже около получаса.

Возникла потребность в новом тампоне. Она полагала, что охрана способна выполнить такого рода просьбы, но, как оказалось, ошиблась. Может, стоит позвонить…

Кому?

Они сказали, что ей разрешен один телефонный звонок. Она ответила, что подумает.

Наконец дверь со скрипом отворилась. Алекс выпрямилась, и все синяки и ссадины сразу напомнили о себе.

Это был не Марковски, а его напарница — как ее там? — ах да, Шенберг. Она удобно устроилась в кресле напротив и закурила сигарету. Потом толкнула пачку к Алекс, но та отрицательно покачала головой.

— Как вы себя чувствуете? — спросила Шенберг, вежливо выпуская струйку дыма вверх, в потолок. Ее ярко-золотистые волосы были завязаны в конский хвост. Лицо было сплошь в веснушках, и выглядела она лет на семнадцать, если бы не взгляд полицейского — холодный, цепкий. — На условия не жалуетесь?

— Как себя чувствует Энтони Липаски?

Шенберг вместо ответа выпустила очередную струю дыма.

— Черт побери, да скажите хотя бы, он жив?

— Может, вы лучше расскажете мне, что произошло, чтобы мы могли разобраться как следует? Сделайте это ради меня. Просто расскажите, что произошло с тех пор, как мы с вами виделись в последний раз.

Ролли Истфилд, погибший вместе со своей "девицей по средам". Сюзен Истфилд, курящая безвкусные сигареты и смотрящая в будущее пустыми газами.

— Я влюбилась, — пробормотала Алекс.

Шенберг заморгала от дыма, попавшего в глаз.

— В Энтони Липаски? Как вам удалось втянуть чикагского копа в это дело, Алекс?

— Сейчас это не важно. Всё не важно. — Алекс чувствовала себя ужасно грязной и безумно усталой. Подперев рукой подбородок, она уставилась в пространство. Одностороннее зеркало. Вполне вероятно, Марковски сейчас наблюдает за ней и чертыхается. — Вы задержали второго парня, насколько я понимаю?

— Мистера Никто? Да. Не хотите сказать, как его зовут?

Хочет ли она? Алекс внимательно посмотрела в непроницаемые зеленые глаза молодой женщины.

— Мисс Шенберг.

— Мишель.

— Ударьте меня, Мишель.

Шенберг не отреагировала. Она уютно откинулась в кресле и принялась разглядывать потолок, пуская дым колечками.

— У меня весь день впереди, Алекс. И у вас тоже.

— Можете взять выходной. Вам мне сказать нечего. Я хочу говорить с Марковски.

— Он не хочет с вами разговаривать. Сказать по секрету, Алекс, вы его несколько разочаровали. Он ведь доверял вам. А вы его так подвели. — Шенберг улыбнулась, как четырнадцатилетняя школьница. — Журналисты! Никогда не знаешь, чего от них ждать.

Алекс молча смотрела в стол.

— Ну ладно, Алекс, хватит упрямиться. Кто этот парень?

— Как себя чувствует Липаски?

Тишина. Шенберг загасила сигарету в серой пластмассовой пепельнице.

Алекс закинула голову и принялась разглядывать потолок и плавающие под ним полосы дыма. Шенберг ждала, не проявляй признаков беспокойства. Похоже, эту гору не свернуть, подумала Алекс. Внезапно навалилась страшная усталость.

— Его зовут Габриэль Дэвис. Я ввязалась в это дело ради статьи, — начала она и тут же мысленно представила, как завертелись где-то катушки невидимого магнитофона.

Шенберг сочла весь ее рассказ неправдоподобным, по крайней мере так сказала. Алекс пришлось попросить перерыв на туалет. Кроме того, она попросила Шенберг, которая, хоть и в полицейской форме, но все-таки женщина, купить ей тампон. Шенберг без слов исполнила просьбу и осталась ждать рядом с кабинкой, пока Алекс занималась своими делами.

Я прямо как человек-змея, подумала Алекс. Затеряна в джунглях.

Можно было позвонить Уитону, но она передумала. Он и так уже сделал максимум того, на что она могла рассчитывать. А когда дело касается денег — он известный скряга. Он и так уже, наверное, посчитал те три сотни, которые выдал авансом за стриптизную статью, в качестве залога.

Она замерла, застегивая джинсы, и улыбнулась.

Выйдя из кабинки, Алекс спросила у Шенберг, можно ли сделать междугородный звонок. Шенберг предостерегающе подняла указательный палец и провела ее в квадратную комнату к столу, заваленному бумагами и папками. На столе в рамочке стояла фотография улыбающейся маленькой девочки, блондинки, как сама Шенберг.

— Ваша дочка? — спросила Алекс, набирая номер. Шенберг вроде как кивнула. — Очень миленькая.

Шенберг до сих пор не сказала, удалось им задержать Марджори Кассетти или нет. Алекс предполагала, что скорее нет.

Пошли гудки, потом кто-то снял трубку.

— Бена Хьюджеса, пожалуйста, — сказала Алекс. Прошло некоторое время, потом послышался его голос. — Бен, привет, это Алекс Хоббс. Да-да, я знаю. Слушай, помнишь, я говорила тебе о статье? Так вот, сейчас уже всё сложилось. Убойный материал. Только у меня возникла небольшая проблема. Ты не мог бы выдать мне некоторую сумму в качестве залога, если потребуется? — Бен Хьюджес произнес нечто непечатное. Алекс вскинула брови. — Бен, милый, ты же меня знаешь. Я не такой человек. Ты же сам понимаешь, это потрясающая статья. Никто больше об этом не напишет, я влезла по самые уши. Всё законно. Ты же знаешь, я тебя не обижу.

Не исключено, что он толком не понял, о чем речь, но тем не менее проворчал, что вышлет деньги телеграфом, если потребуется. С чувством глубокого удовлетворения она положила трубку. Шенберг ждала, сигарета дымилась между пальцев.

— Идем? — спросила Алекс.

Комната для допросов не изменилась, зато принесли кофе. Кофе оказался традиционно плохим, но Алекс все равно выпила. В камере ей давали сандвич с сыром, но она не могла откусить ни кусочка, и одна из проституток с удовольствием избавила ее от хлопот. Кофе поможет продержаться немного дольше.

Джинсы уже стали подозрительно свободны.

Алекс сидела, откинувшись в кресле, пила кофе и рассказывала все, что было. Про Габриэля Дэвиса, про Марджори Кассетти, про Энтони Липаски. Потом пришлось повторять, отвечая на вопросы Шенберг и делая паузы, пока та что-то записывала.

На круг всё заняло около трех часов. Шенберг заказала обед, они вместе поели.

— Всё? — спросила Алекс, глядя, как Шенберг собирает посуду и приборы после еды. Шенберг кивнула. — Так вы намерены меня держать и дальше?

— Если хотите, подождите здесь, я узнаю.

Алекс схватила Шенберг за руку. Та напряглась, зеленые глаза жестко уставились прямо ей в глаза.

— Он будет жить? — снова повторила свой вопрос Алекс, уже мягче.

Ледяной взгляд Шенберг чуть-чуть оттаял.

— Да, — ответила она, высвобождая руку. — Да, с ним всё в порядке. Ранение в грудь не очень приятное, но операция прошла успешно, и врачи сказали, что он быстро поправится.

Алекс опустилась в кресло и снова уронила голову на руки. На этот раз дело было не в усталости. Дело было в слезах.

Вместо Шенберг вернулся Марковски. Он выглядел не менее усталым, чем сама Алекс. Глаза у него были красными. Вряд ли от слез, подумала Алекс. Скорее от того, что провел двое суток без сна.

Алекс встала, здороваясь с ним. Знак уважения, который он оценил коротким кивком. Некоторое время они постояли, разглядывая друг друга, потом Марковски покачал головой.

— Шенберг сказала, что вы хромаете, у вас что-то с ногой. Я хочу отправить вас по "скорой помощи". Серьезная проблема?

— У меня сейчас нет никаких проблем. Липаски поправится, вы слышали? — с улыбкой проговорила Алекс.

Марковски на улыбку не ответил.

— Он — идиот несчастный. И вы — тоже. Неужели вы не знати, что это за парень, Хоббс? Неужели не знали, чего от него ждать? Какого черта вы не обратились ко мне до того, как стали погибать люди?

Она не могла сказать "из-за денег", поэтому промолчала. Он вздохнул с отвращением и распахнул дверь.

— Идите с Шенберг. Она отвезет вас к врачу. После этого — свободны.

Шенберг состроила гримасу, но ничего не сказала. Взяв Алекс за руку, она провела ее мимо рабочего стола Марковски, мимо стола с фотографией маленькой девочки и вывела в коридор.

— Вы предъявили обвинение Дэвису? — Шенберг пожала плечами. — Ну хватит, Мишель! Скажите мне что-нибудь! Хотя бы капельку!

— Я не могу сказать вам то, чего не знаю. Марковски задержал его, а не я. — Шенберг придержала Алекс у выхода, заполнила какие-то формы и отдала Алекс ее сумку. Сумка стала намного легче. Деньги остались нетронутыми, но револьвера на дне не оказалось. Алекс прикусила язык и ничего не сказала. Шенберг повела ее дальше, на улицу, под слепящее солнце.

— Болит? — равнодушно поинтересовалась она, глядя на прихрамывающую Алекс. Алекс хмыкнула. — Есть куда ехать?

На это ответа не было. Домой — небезопасно. Можно узнать, куда положили Липаски, там и будет ее очередной дом.

— Просто подумала, если вам дать костыли, так вы меня ими же и изобьете. Сюда, — показала Шенберг на старенькую серую "тойоту", отперла дверцу и помогла сесть. В машине было жарко и приятно пахло парфюмерией. Видимо, Шенберг приводит себя в порядок по дороге на работу, красится у светофоров, пудрится в дорожных пробках. Тепло приятно согревало больные кости. Алекс прикрыла глаза, пока Шенберг заводила мотор.

Она даже не предполагала, что может заснуть, но, когда открыла глаза, обнаружила, что мотор не работает, а машина стоит на стоянке перед клиникой. Шенберг хмуро улыбнулась и протянула руку, чтобы открыть пассажирскую дверцу.

— Не беспокойтесь, мы им позвонили заранее. Они вас ждут, — услышала Алекс, выбираясь из машины. — Эй, Хоббс! — Алекс нехотя обернулась. Шенберг уже нацепила солнцезащитные очки и профессионально улыбнулась. — Вы что-то уронили.

Алекс опустила глаза. На полу машины лежал ее револьвер.

— Спасибо, — сухо сказала она, убирая оружие в сумку. Шенберг уже отвернулась. Алекс хлопнула дверцей и посмотрела вслед отъезжающей машине.

До двери, казалось, идти несколько миль. Кое-как она дохромала туда, молодой парень латиноамериканской внешности с перебинтованной рукой придержал ей дверь. Она выдавила некоторое подобие gracias[15 - Спасибо (исп.).] и направилась к столу регистрации.

Тридцать пять минут в смотровом кабинете. Две минуты на промывание и перевязку. Врач был явно озадачен характером ссадин, но она не стала утруждать себя пояснениями. Пока он бинтовал ей лодыжку, она собиралась с духом и наконец выпалила фразу, которая мучила ее весь день:

— Вы делаете тесты на ВИЧ-инфекцию?

Врач ответил не сразу.

— Можем.

— Сделайте мне. Так сказать, заодно.

Сорок восемь часов, и она всё узнает.

Облегчив сумку на сто двадцать шесть долларов, она вышла на улицу, заметила на противоположной стороне автобусную остановку и похромала туда.

Впереди у тротуара стоял фургон. Грязно-серого цвета. Немного подумав, Алекс решила обогнуть его. Когда она прошла уже почти полпути, дверца фургона скользнула в сторону.

Голубые глаза Марджори Кассетти казались белыми под ярким солнцем. Пистолет, который она держала в руке, был направлен прямо в голову Алекс.

— Садись, — приказала Марджори. — Или я оставлю тебя жариться на асфальте.

Ни в сторону, ни назад, в клинику, убежать не было ни малейшей возможности. Машины Шенберг давно след простыл. Даже Габриэля Дэвиса, от которого, конечно, мало проку, тоже не было.

Одна. Совсем одна.

Она забралась в фургон.


Глава 37


Алекс лежала на спине, чувствуя, как похрустывает под ней пластиковая подстилка. Пластиковый мешок. Как тот, из которого выбросили Гарднер.

Руки были связаны за спиной. Лодыжки — тоже. Странно, но ей было даже удобно, как при упражнении на растягивание. Она лежала по возможности ровно, хотя фургон трясло и раскачивало, и гадала, куда ее везут. О том, что будет, когда они приедут, она предпочитала не думать. Эту часть она вполне могла себе представить, и думать об этом было, как ни крути, бесполезно.

В фургоне пахло застарелой кровью. А может, ей просто казалось. Интересно, Дайане Гарднер тоже чудилась застарелая кровь?

— Удобно? — бросила через плечо Марджори Кассетти. Алекс не была настроена жаловаться.. — Прошу прощения за меры предосторожности. Но вы бы ведь оказали сопротивление. Я могла покончить с вами там, на улице, но потом подумала, что вам нужно дать время. Вот я и дала вам время.

Может, Шенберг не бросила ее просто так? Может, заметила фургон, сделала выводы и следит за ним? Может, может, может…

— Однако ваше время вышло, Алекс. И вы сами знаете почему, верно? Теперь вы нужны мне.

Липаски. Она не может умереть, не повидав его, не сказав…

— Вы нужны мне в качестве посыльной. Гарри Вердан отказался и был убит. Надеюсь, вы не откажетесь.

Левый поворот. Алекс чуть соскользнула с пластика, стараясь не думать о засохшей крови и мозгах, на которые могла скатиться.

Кассетти молчала. Фургон остановился. Мотор еще немного поработал на холостом ходу, затем Кассетти выключила его. Остывая, он тихонько пощелкивал.

Кассетти встала. Заскрипели рессоры. Загородив спиной свет, она развернулась к Алекс.

Алекс закрыла глаза. Интересно, другие тоже закрывали глаза? Роб — нет. Он встретил смерть с открытыми глазами. С широко открытыми, блестящими глазами…

Ледяные пальцы Кассетти прикоснулись к ее лицу. Сорвали липкую ленту, использованную в качестве кляпа. Алекс судорожно вздохнула, возвращаясь к жизни, и открыла глаза. Женщина наклонилась над ней.

Без оружия. Пока. Просто с улыбкой.

— Вы будете моей посыльной. Вы должны будете передать Габриэлю Дэвису, что я не забыла, что он сделал и что он делает.

— Что он вам сделал? — Репортер — всегда репортер. Алекс сразу захотела забрать свои слова обратно, но было уже поздно. И потом — ей действительно хотелось узнать.

— Он отпустил меня, после того как понял. Он понял, что я сделала, он со своим любовником-извращенцем, и они отпустили меня, чтобы я сотворила это опять, чтобы они смогли поймать меня и стать героями. Я намерена наказать его за то, что он пытался меня подставить. — Она как-то странно раскачивалась в ритм словам и все больше приближалась к Алекс. — Я не хотела так поступать с Чарли. Этого бы никогда не произошло, если бы не те извращенцы, которым он пытался подражать.

Гомосексуалисты. Боже, выходит, Липаски был прав.

— С одним я разобралась. Вы поможете мне разобраться с другим, — закончила женщина. Волосы свисали ей на лицо, она бессознательно откинула их в сторону и наклонилась еще ближе. — Вас это устраивает?

— Они не отпускали вас, — выдохнула Алекс. Марджори присела на корточки и стала рыться в драной пластиковой сумке. — До последнего времени они не знали, что это вы. Ради Бога, не надо…

— Не надо что? — Марджори наконец вытащила из сумки фотографию своего сына. — Вот. Правда, симпатичный?

Алекс поспешно кивнула.

— Мне всегда хотелось дочку, — сообщила Марджори, склонив голову набок и критически рассматривая фотографию. — Но сыновья — тоже неплохо. Он был хорошим сыном.

Хороший сын, делавший все, что хотела мамочка, потом шепотом пересказывавший это своему другу и порой обнимающий его по-дружески. Хороший сын, хороший друг — кровавые куски плоти, засунутые в пластиковые мешки для мусора и выброшенные на помойку на съедение псам. Запах крови ударил в лицо. Желудок свело спазмом. Алекс испуганно начала глотать слюну, тяжело дыша ртом.

Марджори Кассетти тем временем достала другую фотографию и показала ее Алекс.

— Вот что происходит с детьми, которые плохо себя ведут, — сказала она. Снимок был некачественный: слишком сильная вспышка выбелила лица, широко распахнутые глаза с испугом смотрят в камеру.

Просто два мальчика. Очень испуганные. Обнявшие друг друга.

Другая фотография, исполненная в претенциозной манере.

— Видите?

Перепроявлена. Слишком много красного. Слишком много белого. Слишком много крови. Кровь везде, словно пролили дёсятигаллонную бутыль из лавки мясника… Что это, рука на полу или… о нет…

Алекс повернулась на бок и прижалась щекой к холодному пластику, но удержать тошноту все равно не удалось. Она слышала свои истерические рыдания — и не могла остановиться. Она не воспринимает слезы, подумала Алекс. Ни одна мать, способная на такое, не может воспринимать слезы.

— Это, — произнесла Марджори, — не моя вина.

Было непонятно, что она имела в виду — фотографию или реакцию Алекс. А может, то и другое.

— Что вы хотите? — выдавила Алекс. От мерзкого кислого вкуса во рту опять свело желудок, но она сдержалась, проглотила подступавшую блевотину и прикусила язык, пытаясь справиться с собой. — Я не смогу вам помочь, если вы убьете меня.

— Другие помогали. Понимаете, он ударился в панику. Я это видела по его глазам. — Марджори махнула рукой, как бы говоря, что всё это уже не имеет никакого значения, и убрала фотографию в сумку. — Вам придется захватить с собой небольшое послание. Думаю, он сумеет в нем разобраться.

Лужа блевотины уже пропитала волосы Алекс и подтекала к лицу. Она чувствовала, что вот-вот вновь сорвется в истерику. Нет. Роб не плакал. И не выворачивал наизнанку нутро.

Она должна выжить. Ради Тони.

Марджори снова порылась в сумке и вытащила еще одну фотокарточку. Перевернув ее, она фломастером начертила на оборотной стороне несколько слов. Потом извлекла из кармана большую английскую булавку и приколола фотографию изображением вниз к пропотевшей кофточке Алекс.

— Что это?

— Вам лучше не знать, — улыбнулась Марджори.

И опять полезла в сумку.

Алекс, как при моментальной фотосъемке, фиксировала большой полосатый бумажник, потом спусковой крючок, потом — длинный, блестящий ствол… Она вспомнила про свою сумку, лежащую на расстоянии вытянутой руки… на другой стороне земного шара.

Я не хочу…

…вынутый наполовину, нацеленный на нее…

Я не хочу подыхать так…

Улыбка Марджори — хищная, довольная…

Да пошла она!

С силой, о которой она даже не подозревала, Алекс выбросила вперед ноги, целясь в голову Марджори, и, к собственному удивлению, попала. Пистолет отлетел куда-то в угол, Марджори Кассетти упала. Алекс уже была на коленях. Поскальзываясь на пластике и едва не потеряв равновесие, она со всего размаху грохнулась на нее сверху и услышала, как что-то хрустнуло. Головой, как молотом, она колотила по лицу Марджори — раз, другой, третий. Все лицо уже было в густой, теплой, липкой крови.

Но тут мощный удар в грудь отбросил ее на середину фургона. Она упала на связанные руки и заскользила по чему-то мокрому и липкому — блевотине, крови…

Марджори лихорадочно ощупывала все вокруг в поисках оружия. Алекс попятилась и уперлась спиной в металлическую дверцу.

Господи, Господи, Господи…

Марджори нашла пистолет.

Онемевшие пальцы Алекс нащупали ручку. Она рванула ее так, что сломала ногти. Если дверца заперта — у нее никаких шансов.

Дверь, черт бы ее побрал, была заперта. Ручка даже не шелохнулась.

Марджори подняла пистолет.

Алекс с воплем ударила в дверь спиной.

Нет, не заперта. Просто застряла.

Это она поняла, уже вылетая спиной из фургона и инстинктивно переворачиваясь в полете набок. Но сгруппироваться не успела и очень больно ударилась — потом покатилась, покатилась, покатилась что было сил вперед, не думая, что там — тротуар или проезжая часть, по которой несутся машины.

И попала в какой-то сумрак. Прямо над головой нависало промасленное грязное днище автомобиля. Достаточно низко, чтобы разбить нос. Перекатившись еще раз, она постаралась угнездиться максимально близко к центру.

Из задней дверцы фургона показались ноги Марджори, обутые в белые матерчатые туфли, заляпанные чем-то желтовато-розовым — наверное, блевотиной.

Ну что ж, она сделала всё, что могла. Больше сражаться нечем. Алекс с грустной усмешкой вспомнила утешительный приз в играх на выживание.

Проигравшему достаются роскошные похороны.

Белые туфли вдруг остановились и двинулись назад. Визг покрышек. Вой сирены. Белые туфли бегут к фургону, исчезают. Рев мотора, визг покрышек, фургон врезался в автомобиль, под которым лежала Алекс.

Машина вздрогнула, покачнулась, но устояла, Фургон Марджори Кассетти, набирая скорость, помчался прочь, задняя дверца хлопала на ходу. Пластиковое покрытие вылетело и плавно опустилось на асфальт.

Другая машина, взвизгнув тормозами, остановилась. Из нее показались женские туфли — темные, почти без каблуков. Они перемещались по площадке. Алекс, извиваясь, как червяк, начала выбираться наружу, на солнечный свет.

Шенберг в изумлении уставилась на нее. Алекс даже смогла улыбнуться.

— В-вы не могли бы отвезти меня обратно в клинику? — проговорила она и разрыдалась.


Глава 38


Когда смыли кровь, оказалось, что все не так уж плохо.

Доктор хмыкнул и потянул её за нос. Алекс взвыла от боли, и он усмехнулся. Садист, подумала Алекс.

— В следующий раз будьте повнимательней, иначе станете похожи на чемпиона по боксу.

— Сломан? — прохрипела Алекс.

Мужчина жизнерадостно кивнул и поставил нос на место.

— Всё остальное, впрочем, не так страшно. Пара зубов; синяки, ссадины. После драк на школьном дворе бывает еще не то.

— Значит, все в порядке? — переспросила Шенберг, недоверчиво оглядывая доктора с ног до головы. — Вы уверены?

— Ну, разумеется, она получила несколько ранений, но если вы спрашиваете, будет ли она жить, то да, безусловно. — Он закончил обрабатывать Алекс нос и подарил ей великолепную белозубую улыбку. — Постарайтесь сегодня больше ни во что не ввязываться.

Алекс хмыкнула и соскользнула со смотрового стола. Врач нацарапал пару рецептов и вручил ей со словами, что их надо передать медсестре. Потом отправился за другим пациентом. Шенберг окинула его недобрым взглядом.

— Значит, вы заметили фургон и решили последить за мной? — переспросила Алекс, — во второй раз за этот день расплачиваясь в кассе. Среди предметов, оставшихся на асфальте после Отъезда фургона, остались заблеванная пластиковая пленка и сумка, на дне которой по-прежнему покоился револьвер.

— Даже не знаю почему, — хмуро призналась Шенберг. — Мы все полагали, если она и намерена убить кого — если она вообще существует, — так это Липаски. Вам не повезло.

— Вполне повезло, — возразила Алекс, перекидывая сумку через плечо. — Куда теперь?

— Полагаю, в участок. Подождите, я позвоню.

Переговоры Шенберг с Марковски получились односторонними. Она успевала только вставить нечто типа "но я…" или "да, но…". Когда Шенберг наконец удалось произнести полновесную фразу, Алекс поняла, что разговор подошел к концу.

— Нет, сэр, я была недостаточно близко… да, я полагаю… она не говорит… хорошо. Хорошо, мы будем ждать здесь. Да, полагаю, идти она сможет.

— Только попробуй меня остановить, — буркнула Алекс и добавила громче: — Что известно про детектива Липаски?

Шенберг передала вопрос, помолчала, прикрыла микрофон рукой и сообщила:

— Из операционной его уже перевели. Врач сказал, что завтра ему разрешат принимать посетителей.

— Проверьте, чтобы все они были брюнетками.

Шенберг слегка улыбнулась, продолжая слушать Марковски, потом коротко попрощалась, положила трубку и на некоторое время застыла.

— Ну? — напомнила о себе Алекс.

— Ждем группу поддержки, — пожала плечами Шенберг. — Марковски не хочет рисковать, подставляя вас еще раз. Или меня, что одно и то же. Думаю, это недолго.

Они остались в приемном покое. Алекс села в неудобное кресло. Напротив парень с застывшим лицом баюкал грубо забинтованную руку, женщина о чем-то разговаривала с двумя кашляющими и чихающими детьми. Никто не обращал на нее внимания. Алекс взяла со столика "Пипл" трехмесячной давности, полистала, кинула обратно. Шенберг продолжала стоять в углу у телефона. Нервничает, подумала Алекс. Очевидно, пытается представить, каково это — знать, что у тебя на хвосте висит киллер.

Впрочем, угол, который занимала Шенберг, обеспечивал в случае надобности хорошую позицию для ведения огня. Алекс прикрыла воспаленные глаза и постаралась не думать о той радужной боевой раскраске, которая сегодня ей заменяет косметику. Ногу она почти не чувствовала. Кисти рук — тоже. Впрочем, она уже недалеко была от того, чтобы вообще перестать себя чувствовать.

— Эй, — окликнула Шенберг. Алекс открыла глаза. Шенберг стояла все в том же углу и внимательно рассматривала через стекло автостоянку. Так же как и остальные посетители, она предпочитала не смотреть прямо на Алекс. — Вы здорово выбрались из этой передряги, Хоббс. Я восхищаюсь.

— Оно того стоило, — вздохнула Алекс и снова закрыла глаза.

— А откуда у вас эта булавка на кофточке? — продолжала Шенберг. Алекс вздрогнула и оглядела себя. Одна английская булавка, блестящая при ярком освещении помещения.

Без фотографии.

— Она прикалывала что-то мне на кофточку. Надо это найти. — Алекс встала и охнула, наступив на больную ногу. Шенберг быстро окинула взглядом площадку и поспешила помочь ей. — Видимо, выпало из фургона вместе с пластиком. Это, кажется, фотография. На обратной стороне она еще написала несколько слов.

Шенберг немного подумала и упрямо покачала головой.

— Но послушайте! Это очень важно! Мне кажется, она… она… — Алекс, не в силах сформулировать мысль, замолчала. Оттолкнув. Шенберг, она решительно направилась к выходу, припадая на больную ногу.

— Эй, вы куда?

— Надо попытаться! — бросила Алекс. В лицо ударил теплый ветер с запахом выхлопных газов. — Куда вы дели ту пленку?

— В багажник. Послушайте, Алекс, это небезопасно! Вернитесь! Мы разберемся со всем в участке.

— Нет! — оборвала Алекс. Бедная Шенберг. Пленница ей даже договорить не дает. — Некогда! Там было что-то важное, она должна думать, что вы уже это увидели. Надо найти как можно быстрее, иначе будет слишком поздно!

— Слишком поздно для чего? — пробормотала Шенберг, поспешно открывая багажник.

Запах зеленой плесени от рвотных масс резко ударил в ноздри. Лицо Шенберг приобрело тоскливо-каменное выражение, очевидно, выработанное специально для таких ситуаций.

Пластиковая пленка представляла собой жуткую кашу из рвоты и крови. Алекс осторожно взялась за краешек и заглянула внутрь. Никаких фотографий. Стараясь дышать ртом, она решительно потянула на себя край и посмотрела на Шенберг.

— Берите второй!

— Нет, Хоббс, это вещественное доказательство!

— Заткнитесь и берите за край. И вообще это моя блевотина и моя кровь, ничего страшного, берите и тяните на себя.

Шенберг, увидев, как ветер уже норовит подхватить вытянутую Алекс пленку, подчинилась и взялась за другой край.

Вытягивая ее на себя, Алекс углядела прилипший прямоугольник, заляпанный брызгами, и с победным кличем выхватила его, бросив ненужную пленку. Шенберг, сердито ворча, стала заталкивать ее обратно в багажник.

Вытерев фотографию о собственную кофту, Алекс наконец смогла разглядеть ее.

Ничего особенного. Какой-то дом. Деревянный дом среднего класса, перед входом — несколько симпатичных дубков. Из-за изгороди выглядывают старые ржавые качели.

— Ну? — сказала Шенберг, победив пластик и захлопнув крышку багажника.

Алекс перевернула фотографию обратной стороной.

— "Я знаю этот дом", — прочитала она вслух.

— Что еще?

— Ничего. Всё, — вздохнула Алекс. — Черт, я думала, она написала что-нибудь важное. Послание или еще что.

— Это и есть послание, — заметила Шенберг, беря у нее из рук фотографию. — Только оно не нам адресовано. Ну всё. Вы свою фотографию нашли. Пойдемте обратно.

Алекс задумчиво оглядывала улицу. Никаких фургонов в поле зрения. Может ли она находиться сейчас где-то поблизости, следить за ними?

О да, конечно. Где-то.


Наконец появился Марковски. На сей раз он более серьезно отнесся к случившемуся. Пока он входил в приемный покой, Алекс успела разглядеть, что на крыльце остались двое широкоплечих полицейских в форме. Марковски окинул ее быстрым спокойным взглядом и направился к Шенберг, которая снова заняла свой пост у окна.

Они о чем-то тихо и напряженно говорили. Шенберг показала фотографию, уже уложенную в конверт как очередное вещественное доказательство.

После этого Марковски подошел к Алекс и сел в соседнее кресло. Судя по его хриплому, со свистом, дыханию, за последние дни он выкурил слишком много сигар.

— Вам известен этот дом? — резко спросил он. Алекс ответила равнодушным взглядом. — Ну перестаньте, Хоббс, сами знаете, у нас нет времени. Вы знаете, что это за дом?

— Никогда в жизни не видела, — искренне призналась Алекс. Он постучал пальцем по изображению, словно хотел выстучать что-то, застрявшее в ее памяти. — Честное слово. Не представляю, зачем она нацепила ее на меня. Может, это сообщение для Дэвиса?

— Я чертовски устал от всех этих "может". Ну ладно, хорошо, мы отвезем, вас обратно в полицейский участок и оставим там, пока не организуем вам надежную охрану. Есть какие-нибудь пожелания?

— Могу я позвонить своему редактору?

Он одарил ее плотоядной усмешкой и отрицательно покачал головой.

— Могу я навестить Липаски в больнице?

— Позже. Сейчас у нас другие заботы.

И он был прав. Алекс встала и поняла, что нога совсем отказывается слушаться и вот-вот подломится…

Она была потрясена, когда Марковски вдруг крепко взял ее под руку. Повернув голову, она увидела, что он улыбается.

— Большей дуры мне в жизни видеть не приходилось, — сообщил Марковски.

Шенберг поспешила открыть перед ними дверь. Алекс улыбнулась разбитыми губами:

— Да. Я догадываюсь.

И так, улыбаясь друг другу, они, ковыляя, вывалились на улицу, где у тротуара стоял неприметный автомобиль.


Глава 39

Дэвис


Из дневников Габриэля Дэвиса, найденных в его жилище.

Неопубликовано.


22 апреля 1993


Сегодня со мной разговорил Барнс. Я не видел его некоторое время, потому что снял в квартире все зеркала и сложил их в шкафу. Казалось, он надежно упрятан в темницу.

Он сказал, что я виноват в том, что происходит. Это наказание мне за то, что я взвалил всю вину на него. Я должен понять, сказал он, что в жизни не все бывает гладко.

Пришлось сказать, что все беспорядки — прежде всего по его вине.

Я понял, где крылась главная инфекция. Теперь можно без опаски смотреть в зеркало, потому что он выбрался из моей головы и теперь находится в моих руках. Если присмотреться как следует, я могу разглядеть под кожей голубые глаза. Порой я испытываю сильное желание отрубить их, но знаю, что так поступить было бы ошибкой.

Не знаю, не помню, почему я так уверен, что это было бы ошибкой. Потому что я могу потерять его? И у меня больше не будет шанса его изгнать?

Как я хочу покоя. Неужели это так много?

Он говорит, что обрел покой.

Что покой — в смерти. Даже если это смерть других.


Глава 40


— За все время не произнес ни слова, — проворчал Марковски над головой Алекс. Она сидела в кресле перед односторонним зеркалом и смотрела в комнату для допросов. Габриэль Дэвис сидел прямо, абсолютно спокойный, положив руки перед собой. Глаза его были закрыты.

Казалось, он чувствует себя совершенно комфортно.

— И не скажет, — уверенно заявила Алекс. — Ваши вопросы его не интересуют. А обо мне он спрашивал?

— Нет.

— А о Липаски?

— Нет. — Марковски явно нашел вопрос неприятным.

Алекс уселась поудобнее. Как бы ей хотелось сейчас заглянуть в глаза Дэвису, понять, о чем он думает.

— Он считает, что ему конец, — негромко заговорила она. — Похоже, ему уже ни о чем не хочется говорить, да и ни с кем. — Она почувствовала, что Марковски внимательно на нее смотрит. Интересно, может, она ему тоже неприятна? — Он вам не доверяет. Он не доверяет никому, кроме Липаски.

— И вас.

— Нет, мне он не верит. Это исключено.

Похоже, Марковски в этом сомневался. Обхватив себя за плечи, Алекс размышляла, как хорошо было бы сейчас улететь на Бермуды. Никакого Габриэля Дэвиса. Никакой Марджори Кассетти.

— Думаете, он захочет разговаривать с вами?

— Здесь — нет. Он же не дурак, он понимает, что вы следите за ним и все записываете. Скажите, а какие у вас основания его задерживать? Подозреваете его в чем или как? — Алекс постаралась забыть про очки и беретку.

Марковски, прислонившись к стене, смотрел сквозь стекло. Интересно, что он видит, разглядывая Дэвиса. Я вижу человека, разваливающегося на куски. Липаски видит друга, гибнущего от нанесенных себе ран. Дэвис видит чудовище.

Марковски, завершила она мысленный экскурс, видит проблему.

— Он реальный свидетель, — проворчал Марковски.

— Марковски, я уже всё вам рассказала, честное слово. Он больше ничего не знает. Можете поговорить с Липаски, он подтвердит. Вам не нужен Дэвис.

— Вы как-то слишком озабочены его свободой. Вы в него сильно вложились, Хоббс:?

Она открыла рот, собираясь солгать, но поняла, что не способна на это. Впервые за столь длительное время — не смогла.

— Да, — ответила она, глядя Марковски прямо в глаза. — Он в жуткой ситуации. Ему нужна помощь, а не насилие. Он не поможет вам, потому что не может помочь, потому что не доверяет вам. Сейчас он в таком состоянии, что никому не доверится. Если вы будете держать его здесь, мучить его, он развалится на куски у вас на глазах, как тряпичная кукла, у которой разрезали швы. Дайте ему шанс, Марковски. Прошу вас. После всего, что он сделал, неужели он не заслужил такой малости?

Марковски уставился на нее красными, с желтизной от постоянного курения, плохого питания и хронического недосыпа глазами. Лицо его опухло и пошло пятнами, как у запойного алкоголика.

— Нет, — бросил он и вышел из комнаты. Алекс смотрела, как он пробирается между столами, направляясь в коридор. Плечи его были устало опущены.

— Несчастный ублюдок, — прошептала Алекс. И снова повернулась к окну-зеркалу.

Габриэля Дэвиса нигде не было видно — ни за столом, ни в комнате.

Его просто не стало. Алекс потерла опухшие веки и быстро взглянула на Шенберг, которая возилась у кофеварки. Шенберг встала и подошла, помешивая ложкой в чашке с надписью "Желаем удачи!". Черная жидкость была маслянисто-грязного цвета.

— Что-нибудь случилось? — спросила Шенберг.

Алекс молча кивнула в сторону окна.

Шенберг замерла, забыв про кофе. Моргнула. Вгляделась и заморгала снова. Лицо под веснушками побледнело.

— Этого не может быть. Он только что был здесь. Минуты не прошло!

Шенберг сунула чашку в руки Алекс и метнулась из помещения, как бэтмен в юбке. Алекс видела, как она влетела в комнату для допросов и принялась лихорадочно озираться по сторонам, словно пленник мог сидеть где-нибудь в углу, как мышь. Ах, простите, такая большая комната, я вас не сразу заметила… Алекс пригубила кофе и сразу пожалела об этом. Преступление себя не оправдало.

Чья-то рука осторожно легла ей на плечо.

В стекле перед собой она увидела его отражение. На нем была бейсбольная кепка и плотная на вид кожаная куртка — вещи, которые он снял с какого-нибудь другого задержанного или нашел еще где. Если не буду оборачиваться, сказала себе Алекс, он не исчезнет. Иначе опять растает как призрак.

— Липаски жив, — произнесла она, глядя на отражение в стекле, и увидела, как он прикрыл глаза, потом открыл снова. — С ним всё в порядке.

— А вы?. — спросил Дэвис.

Она наконец обернулась, чтобы увидеть его в реальности. Лицо было абсолютно непроницаемым.

— Со мной тоже. Ей не удалось убить меня.

Эти подонки действительно ничего ему не сказали, поняла она, глядя, как он пытается соединить услышанное с ее заляпанной рвотой кофточкой, синяками и разбитым носом.

— Прошу прощения, — вдруг сказал он. — Я не имел права вас во все это вмешивать.

— Здесь не самое лучше место для дискуссий, — заметила Алекс и бросила беглый взгляд в окно. Шенберг уже исчезла из комнаты допросов, очевидно, побежала за помощью. — Надо отсюда выбраться.

— Вы должны остаться.

— Должна, как же! Вперед! Я за вами!

Подъем оказался болезненным, как она и предполагала. Она преодолела боль, охнув и крепко стиснув зубы. Ковыляя мимо стола Шенберг, она поставила кофе и прихватила с собой конверт, в котором лежала та фотография. Шенберг уже надписала его аккуратным бисерным, почерком, поставила точную дату и обстоятельства обнаружения.

Сунув конверт за пазуху, Алекс двинулась дальше. Дэвис уже скрылся за углом — обыкновенный парень, у которого вышло время дежурства. Или только заступает. Она прошла мимо знакомого полисмена, тот бросил на нее беглый взгляд, увидел табличку посетителя и пропустил.

Успеть бы выйти на улицу, пока не вернулась Шенберг!

— Хоббс!

О Господи, совершенно некогда думать! Придется решать. Можно обернуться, улыбнуться, вернуться за стол — и оставить Дэвиса одного, под прицелом, как раненого зверя, у которого не осталось ни одного надежного убежища.

Он должен увидеть эту фотографию. Должен.

Дэвис неторопливо смешался с толпой закончивших дежурство и выходящих из здания полисменов.

Шенберг громко окликнула ее еще раз, но Алекс упрямо шла вперед, проталкиваясь сквозь толпу к выходу и ожидая услышать топот ног за спиной, громкую команду "Стой!".

Она на мгновение обернулась.

Шенберг стояла к ней спиной и кричала в пустую комнату. В сторону двери никто не смотрел.

Алекс не поняла, радоваться этому или пугаться. Впрочем, это не помешало ей вывалиться на крыльцо, проковылять мимо очередного полицейского, который кивнул ей, мимо припаркованных машин и выйти на улицу.

Габриэль Дэвис спокойно сидел на автобусной остановке, дожидаясь ее. Она плюхнулась рядом, шипя от боли, и вытянула ногу перед собой.

— Какие будут предложения? — поинтересовался Дэвис.

Алекс молча извлекла из-за пазухи фотографию.

Он взглянул, на лице ничего не отразилось, но Алекс уже научилась понимать его чувства по малейшим движениям. Она определила отчаяние. И боль.

Он взял фотографию в руки, перевернул. Прочитал текст.

И молча вернул обратно.

— Думаю, вам лучше вернуться, — сказал Дэвис. Механический голос был неимоверно далек от того, что он мог чувствовать на самом деле. Алекс убрала снимок в конверт, конверт — в сумку, под револьвер, который Шенберг так удачно "забыла" конфисковать.

Автобусная остановка казалась слишком открытой. Алекс бросала нервные взгляды по сторонам, ожидая подъезжающего автобуса, фургона, бегущих полицейских. Пока — никого.

— Что? — спросила она.

— Это дом Рашели. Моей бывшей жены.

Дом моего сына, хотел сказать он, но побоялся. Дом Джереми.

Ржавые качели за домом. Марджори Кассетти, с улыбкой цепляющая булавкой фотографию к кофточке.

— Давно? — произнес Дэвис. Это уже напоминало разговор.

— Она дала мне ее часа два назад.

— Слишком поздно. — Взгляд его сделался страшно тяжелым, ей даже стало трудно дышать. Тщательно и ровно выговаривая каждое слово, он продолжил: — Для опытного человека расчленить ребенка — дело пяти минут. А может, и меньше.

Ты говоришь про своего сына, хотела сказать Алекс, но не смогла. Про своего собственного сына.

Он всё прекрасно понял. Она могла судить об этом по его дрогнувшим пальцам, по напряжению плеч. Очевидно, он уже неоднократно мысленно рисовал себе эту картину.

Он действительно всерьез испугался. И от этого сделался беззащитным.

Она — единственное, что у него осталось.

— Надо ехать, — негромко сказала Алекс. Дэвис молча кивнул. — А если она ждет тебя там?

— Я перережу ей глотку.

Автобус не годился. Слишком медленно. Алекс кивнула на телефонную будку в конце квартала, предлагая вызвать такси. Дэвис заметил, что его бумажник остался в полицейском участке.

Алекс, нагруженная деньгами и оружием, только пожала плечами.

Они ждали такси, стоя под деревом, как парочка, собравшаяся в парк на пикник. Как две жертвы, подвергшиеся хулиганскому нападению.

В кондиционированном салоне такси она вздохнула с облегчением, избавившись от уличной жары и посторонних взглядов. Проезжая мимо полицейского участка, она заметила Мишель Шенберг, которая стояла у своей машины и глядела куда-то вдаль.

Извини, пробормотала Алекс, обращаясь к ней., и откинулась на прохладное кожаное сиденье.

Поездка заняла тридцать шесть минут. Открыв глаза, Алекс увидела, что они едут по тихой аллее, по обе стороны которой виднеются дешевые ветхие дома. Водитель остановил машину у тротуара. Впереди, на холме, стоял дом, изображенный на фотографии.

Дэвис уже выскочил из машины. Алекс протянула водителю шестьдесят долларов. Ждать он отказался. Пришлось выбираться. Оставшись на обочине, она посмотрела, как машина исчезла за ближайшим поворотом.

— Можете остаться здесь, — ровным голосом предложил Дэвис.

Она перебралась на тротуар и посмотрела в сторону дома. Подъем показался вполне умеренным.

— Нет, не могу. — Ей пришло в голову, что утверждение в равной степени относится и к его предложению, и к перспективе забираться в гору. Если последнее — она нытик. Этого допустить нельзя.

Передернув плечами, она поковыляла вперед. Дэвис быстро обогнал ее. Издалека она видела, как он оказался у двери, рванул на себя. В мгновение ока исчез в доме, не позаботившись прикрыть дверь.

"Подожди!" — хотела крикнуть она, если бы хватило дыхания. Нет, ждать нельзя. Кое-как одолев четыре ступеньки покосившегося крыльца, Алекс осторожно просунула голову внутрь.

Темная неприбранная комната. В углу — гора бумажного мусора как минимум недельной давности. На всех горизонтальных поверхностях мебели — разбросанные журналы; между ними, на оставшемся пространстве, — светлые пятна пыли. Ничего особенного. Обычный дом, занятая мать, обитатели любят читать.

На полу лежала раскрытая книга. Листы тихонько шуршали от ветра, врывающегося в открытую дверь. Подойдя ближе, она поняла, что это какой-то роман.

В другой комнате скрипнул пол. Алекс задохнулась от неожиданности и схватилась за сумку, дрожащей рукой вытаскивая револьвер. Навести на цель и спустить курок, напомнила она себе. Но только не на Рашель или Джереми Дэвиса.

И не на Габриэля, разумеется.

Если только…

Алекс боялась двигаться дальше, боялась покинуть уже ставшую знакомой комнату, где телевизор пялился на нее большим черным глазом, где ничто не выглядело странным или угрожающим. Где-то здесь должно быть послание от Марджори Кассетти.

— Алекс! — От того, как прозвучал его голос, она вздрогнула. Габриэль показался из двери кухни. На бесстрастном лице глубокими черными ямами выделялись большие глаза. — Проверьте наверху.

Она хотела сказать, что не может, но ноги уже сами понесли ее к лестнице. Лестница была застелена старым вытертым голубым ковром, потрепанным по краям — видимо, грызла собака. В разных местах виднелись пятна — следы пролитого кофе или еще каких-то напитков. Ногу жгло дико.

Вся дрожа, она задержалась на лестничном пролете и осторожно заглянула за угол. Ничего. Никто не бросился на нее ни из дверного проема, ни сверху. Внизу слышались шаги — Дэвис нетерпеливо переминался с ноги на ногу, глядя на нее от двери кухни.

Он слегка кивнул ей, как бы говоря — продолжай. Нервно сглотнув слюну, она чуть не поперхнулась и еще крепче стиснула рукоятку револьвера. Только не на курок! — прикрикнула она себе, чуть не опоздав.

Четыре ступеньки. Три. Одна.

Холодный ветер в лицо, словно где-то включили кондиционер. Над плечом она увидела выключатель и зажгла свет. Коридор. Он уходит налево, видимо, там две спальни. Небольшая ванная комната — прямо. Сначала она решила заглянуть сюда.

Выключатель оказался под рукой. Старая, пожелтевшая от времени кафельная плитка на стенах. Ярко-зеленая, веселая занавеска над ванной. Пока ничего подозрительного, ничего страшного. С колотящимся сердцем она отдернула занавеску.

Ничего особенного, кроме крупного сливного отверстия в ванне.

Она попятилась, вернулась в коридор и повернула налево. Коридор показался неестественно длинным. Спальня. Приоткрыв дверь, она заглянула туда. Через окно в крыше проникал дневной свет. Неприбранная постель, стопка белья. Выключатель здесь был справа. В ярком свете ей сначала показалось, что на кровати лежит тело. Но нет, всего лишь одеяла и простыни, сбитые в кучу. Алекс осторожно огляделась и опять не нашла ничего подозрительного. Белье на полу было чистым. В основном — простыни и полотенца. Судя по желтевшим складкам, лежит здесь давно.

По стенам развешены фотографии. Джереми в годовалом возрасте. Джереми — крепыш лет пяти-шести. Джереми на коленях у матери.

На одной фотографии Джереми был изображен со своей темноволосой матерью и улыбающимся мужчиной, в котором сознание отказывалось признать того, с остановившимся взглядом, Габриэля Дэвиса, который сейчас стоял внизу. Мужчина выглядел спокойным, довольным, гордым. И глаза, и губы лучились улыбкой.

То же лицо, подумала Алекс. Но другой человек.

— Алекс! — подал голос Дэвис, и она опять вздрогнула от неожиданности.

— Пока ничего! — откликнулась Алекс. — Ищу. — Перешагнув горку белья, она открыла платяной шкаф. Ничего, кроме нескольких пар обуви — женские туфли с металлическими набойками на каблуках, кроссовки со следами засохшей грязи. Гардероб женщины, которая редко занимается покупками и иногда не очень удачно.

В углу — несколько коробок. На боку одной надпись "Гэйб".

Одежда, подумала Алекс. Воспоминания. Рашель Дэвис не смогла от них избавиться.

Закрыв шкаф, Алекс направилась к маленькой ванной комнате. На полочках — дешевая косметика, расчески, щипцы для завивки, коробка бигуди… некоторые пылились в другом углу, забытые.

Занавеска в крупных веселых цветах оказалась плотно задернута. Поборов готовое разыграться воображение, Алекс дернула в сторону. Пластиковые кольца плавно проехали по алюминиевой трубке.

Ванна была…

Алекс открыла рот. Но не смогла ни крикнуть, ни вздохнуть.

Ванна была полна…

Где-то на задворках сознания мелькнула мысль, что ее сейчас вырвет. Однако ничего не произошло.

Ванна была полна кровью и кусками тела Рашели Дэвис. Отчлененная голова с разинутым ртом плавала отдельно.

Нет, подумала Алекс. Нет, это мне только кажется.

Но она знала, что это не так.

И никакие вымыслы ее не спасут. Она попятилась, ткнулась спиной в дверной косяк. Обернулась.

Габриэль Дэвис стоял за спиной. Алекс инстинктивно рванулась к нему, пытаясь остановить его, не дать пройти внутрь. Он отстранил ее, как ребенка, и шагнул вперед, широко раскрытыми глазами глядя на этот ужас. Глядя в глаза смерти.

— Проверьте остальные комнаты, — проговорил он. Она не шелохнулась. Он медленно обернулся, и, к собственному потрясению, Алекс увидела, что он улыбается. В горящих глазах, на искривленных губах застыло безумие. Бессознательно она подняла револьвер. Он не моргнул глазом. — Ищите Джереми.

Хотелось сказать "я больше не могу", но она знала, что сможет. Увиденное словно прибавило сил.

Алекс вернулась в спальню, перешагнула горку белья, которое никто никогда больше не разберет и не уложит на место. В коридор, мимо лестницы, которая вела вниз, прочь от этого ужаса, на ясный солнечный день.

Она пошла в другую спальню.

Многие, подумала Алекс, богохульствуют для храбрости.

В спальне ничего не было. Ни спрятавшегося мальчика, ни тела. Она присела на край узкой кровати и огляделась. Джереми увлекался спортом. На подоконнике остались лежать подписанные бейсбольные мячи в пластиковых упаковках, на стене — вымпелы любимых команд.

Рядом с кроватью — фотоальбом. Фотографии Джереми с отцом и матерью. Странно, но на последних фотографиях изображения Габриэля как-то размылись, словно его постепенно вычеркивали из жизни.

Рашель Дэвис была улыбчивой и симпатичной. Алекс прикрыла пальцем ее улыбку и вспомнила тот разинутый рот в кровавой ванне. В душе что-то зашевелилось. Не ужас, нет. Ярость — да. Это точнее.

Она услышала шаги, но не обернулась.

— Его здесь нет, — произнесла она. — Вы знали, что он хранит ваши фотографии?

Когда она наконец обернулась, Габриэля уже не было. Отложив альбом, она вышла в коридор и спустилась вниз по лестнице. Он опять стоял у двери в кухню.

Заглянув через плечо, она увидела, что в кухне все залито кровью. На столе аккуратно были выложены окровавленные ножи, словно какие-то хирургические инструменты.

— Ты знал об этом, когда посылал меня наверх, — глухо произнесла Алекс.

Дэвис не ответил. Развернувшись, он вышел на крыльцо.

— Я это знал раньше, чем мы приехали, — бесцветным голосом ответил он, стоя спиной к ней.

Алекс отыскала телефон и набрала 911. Усталый голос оператора неотложной помощи принял её сообщение и пообещал передать детективам Марковски и Шенберг. Шаги Дэвиса прозвучали на крыльце и стихли. Легче было думать, что он плачет, но она была уверена, что он просто ждет, смотрит, прислушивается к голосу Барнса Броварда, звучащему внутри.

— Габриэль! — окликнула Алекс. Он обернулся, и она обнаружила, что ошибалась. В его глазах стояли слезы.

— Мы не можем дожидаться полиции, — заговорил он. Алекс тоже вышла из дома и встала с ним рядом. Он был гораздо выше нее, но в этот краткий миг он показался ей таким маленьким, таким одиноким. — Алекс, скажите, это я сделал? Там, внутри?

От потрясения она в очередной раз утратила дар речи. Как он мог подумать…

А как иначе? Реальность и вымысел для него — одно и то же.

— Нет, — уверенно заявила она. — Это сделала Марджори Кассетти. Она хочет, чтобы все подумали на тебя, но мы знаем, что это не ты. Я же была с тобой, Габриэль. Ты ничего не делал. У тебя железное алиби.

Никакой видимой реакции на ее слова, никакого видимого облегчения.

— В этот раз, — пробормотал он.

— Ты сказал, что нельзя дожидаться полиции. Что мы еще можем сделать? На сей раз она не оставила никакого послания, — заговорила Алекс, отбрасывая в сторону мысль о том, что очередное послание может появиться в виде мешка, для мусора. — Полиция сейчас сможет тебе помочь. Они будут знать, что ты не виноват.

Он с сомнением посмотрел на нее, но тем не менее кивнул. Потом обратил внимание, что она до сих пор держит в руке револьвер.

— Лучше бы вам убрать его, пока детектив Шенберг не собралась пристрелить вас, — заметил Дэвис, возвращаясь к своей прежней уверенности. Алекс послушно сунула оружие в сумку. — Нам пора. Пошли.

Он уже сделал четыре шага по тропинке, она — один и только потом сообразила, что не спросила, куда именно они направляются.

— Домой, — обернувшись, сообщил Дэвис.


Глава 41


На бензоколонке через три улицы от дома они нашли телефон-автомат, и Алекс вызвала такси. Дэвис нервно мерил шагами тротуар, она устало сидела на обочине и смотрела.

Где-то взвыли, приближаясь, сирены. Она подумала о Марковски и Шенберг и пожалела, что не сказала диспетчеру, где находится тело. Довольно жестоко для них будет наткнуться на него неожиданно.

Дэвис шагал всё быстрее. Прикрыв глаза от низкого солнца, она посмотрела на него. Похоже, он забыл о ее существовании — просто быстро ходил, уставившись в пространство, и бормотал что-то про себя. В иной ситуации, подумала Алекс, я бы уже испугалась. Сейчас — нет.

Она уловила несколько слов. Оказывается, он разговаривал с Энтони Липаски. Да, Липаски как-то сказал — для Дэвиса не имеет значения, как с ним общаться — лично или через автоответчик. Или, как оказалось, просто говорить вслух. Дэвису нужно победить своих демонов; вполне вероятно, именно сейчас он одержим ими, разрываемый между явью и кошмарами.

Очень жаль, что нет рядом надежной крепкой руки Липаски, его несокрушимого спокойствия. Она сомневалась, что в состоянии преодолеть новое расстояние.

Многие богохульствуют для храбрости. Другие богохульствуют просто так.

Всё к черту. Она подобрала с земли гальку и принялась крутить камешки на ладони. Тень Габриэля все исступленнее металась по тротуару, становилась все длиннее. Липаски бы знал, что делать, куда ехать, кому звонить. Она же могла только молча наблюдать, как распадается Габриэль у нее на глазах — мысль за мыслью.

Подъехало такси. Водитель окинул их взглядом, надавил на газ и умчался.

Алекс вскочила, сделала несколько неуклюжих шагов, потом размахнулась и швырнула горсть камней, зажатых в ладони. С тем же успехом можно было просто плюнуть ему вслед. Машина с визгом покрышек исчезла за ближайшим поворотом.

Дэвис ни на секунду не прервал свое бормотание, свое хождение, только чуть замедлил шаги и посмотрел на нее.

Холодные волчьи глаза.

— Я позвоню еще, — сказала Алекс и порылась в сумке в поисках очередного четвертака. Потом дошла до телефона и снова позвонила в такси.

Теперь Дэвис остановился. Он стоял словно статуя, опустив руки и не мигая глядя на закат. Алекс назвала диспетчеру адрес и поглядела на Дэвиса. Будь она на месте таксиста, она бы тоже ни за что не решилась посадить в машину ни его, ни ее.

Мимо пронеслась машина. Серая "тойота". Алекс проследила за ней взглядом и попросила диспетчера повторить. Да, будут ждать. Десять минут.

Серая машина свернула за угол. Исчезла. Алекс вздохнула с облегчением и повесила трубку. После чего снова села на край тротуара.

Дэвис по-прежнему стоял неподвижно.

Из-за угла показалась женская фигура. Руки в карманах куртки, волосы завязаны в хвост, благоразумная юбка уступила место голубым джинсам. Кроссовки. Женщина остановилась, не доходя нескольких футов.

— Вы не поехали в дом, — констатировала Алекс и устало пригласила Шенберг садиться рядом. На всякий случаи она краем глаза следила за Дэвисом.

— Марковски поехал. С командой психиатров. Мое дежурство закончилось, когда поступил ваш звонок. И он сказал, чтобы я отправлялась домой.

— Вы живете поблизости? — удивилась Алекс. Шенберг пожала плечами. — Вы хотите нас задержать?

Шенберг ничего не ответила, только пристально смотрела на Дэвиса, который все так же неотрывно смотрел на закат. Потом прищурилась, словно от боли.

— Чей это дом?

— Его бывшей жены. Рашели. Она… она наверху, в ванной. — Алекс подобрала новую горсть камней и принялась подбрасывать их на ладони. Они были холодными и сухими, как кость. — Ребенок пропал.

Шенберг опять помолчала, переваривая информацию. Потом кивнула.

— Вы по-прежнему думаете, что Кассетти…

— На той фотографии был этот дом, Мишель. Кассетти была здесь. Она увезла с собой ребенка.

— Мы надеемся, — вдруг подал голос Дэвис. Алекс чуть не подпрыгнула, увидев реакцию Шенберг Дэвис по-прежнему смотрел в пространство, но уже не в таком состоянии транса, как раньше. — Мы надеемся, что она с ним еще не покончила.

"Покончила с ним". Шенберг обменялась быстрым красноречивым взглядом с Алекс.

— Мы разослали описание и ее, и машины. Но пока никаких результатов. Я проверила телефонную станцию. Сказали, что она уволилась четыре дня назад. Адрес, который она дала им, оказался вымышленным. Бензозаправка. Да, а вот это вам должно понравиться. Я попросила прислать мне по факсу ее заявление от приеме на работу. В разделе "хобби" она написала — "учить детей".

Дэвис сделал несколько шагов, остановился, обернулся. Теперь он уже не выглядел таким безумным. Он снова был сосредоточен, целеустремлен.

— Она любит детей, — произнес он, подойдя и присаживаясь на тротуар рядом с Алекс. Существование Шенберг он предпочитал не замечать. — Она всегда об этом твердила. Поэтому есть шанс… — Он замолчал, потирая ладони, словно перемешивая факты. — Поэтому есть шанс, что она украла Джереми, чтобы он заменил ей сына. Ее Чарли.

— Это хорошо, — оживилась Шенберг. — Это действительно дает нам шанс найти ее и вернуть ребенка.

Дэвис продолжал потирать ладони, будто тщательно отмывал их водой. Он казался гораздо более спокойным.

— Она будет держать его ровно столько, насколько ей хватит фантазии. Если он разочарует ее — как разочаровал Чарли с Джейсоном Гарднером, — она убьет его. Так же, как убила Рашель.

Шенберг искоса окинула его долгим взглядом. Примеряет на него белый халат, подумала Алекс.

— Что вы собираетесь делать? — спросила Шенберг. Вопрос не был адресован непосредственно Дэвису, поэтому он предпочел промолчать. Алекс прокашлялась и нагнулась за очередной порцией гальки.

— Поедем домой, — сказала она и сама удивилась собственной фразе. — Будем ждать звонка Кассетти.

— Думаете, она позвонит?

— Думаю, она не удержится от желания помучить его, — кивнула Алекс в сторону Дэвиса. Шенберг кивнула. — Слушайте, я понимаю, вы не на службе и все такое, но такси, похоже, не собирается нас подвозить — в такое время да еще в таком виде. Вы не могли бы…

— Отвезти вас домой? Конечно, почему нет? — Шенберг, снова полная энергии, вскочила на ноги и нетерпеливо стала ждать, пока они встанут. Дэвис поднялся четко, как автомат. Алекс пришлось помогать себе руками.

— Машина тут, за углом, — сообщила Шенберг и поспешила вперед. Алекс, чертыхаясь сквозь зубы, старалась не отставать.

Рука, взявшая под локоть, удивила ее. Она повернула голову. Дэвис смотрел в другую сторону. Он явно стеснялся собственной учтивости. Впрочем, ее это тоже смутило. Сквозь тонкую ткань кофточки чувствовался жар его тела. Она была рада, когда они наконец добрались до машины Шенберг и он отпустил ее.

Шенберг вела машину как настоящий полицейский — беспечно, но очень грамотно. Она часто смотрела в зеркало заднего вида и совершала не обязательные, с точки зрения Алекс, маневры, в основном, видимо, чтобы сбить с любого преследователя. Жить становилось чуть легче. Красный закат густел, зажигались уличные фонари, рядом и навстречу неслись потоки машин… Кажется, у меня получится сногсшибательная статья, думала Алекс. Возможно, что на следующей неделе.

Жизнь должна вернуться в нормальное русло. Она будет думать о том, что купить в продуктовом магазине, что приготовить на ужин, о том, хватит ли дезодоранта до следующей недели. Будет смотреть телевизионные программы и переживать из-за того, что там показывают.

Закрыв глаза, она позволила себе — всего на миг — представить Тони, лежащего рядом с ней в ее новой кровати, в тепле и безопасности. Не так уж и невероятно. Надо только продержаться.

Некоторые люди богохульствуют просто так, опять подумала она и ощутила холодок.

Шенберг, как оказалось, прекрасно знала, где расположен "Элизиум". Алекс, похоже, задремала и поняла это, лишь когда Шенберг свернула и начала тормозить. Открыв глаза, она увидела знакомую усеянную острыми пиками ограду.

Шенберг высунула руку из машины и стала нажимать кнопки кодового замка. Ворота медленно раздвинулись.

— Как вам это удалось? — удивилась Алекс.

Шенберг усмехнулась.

— Большинство подобных заведений имеют специальный код для пожарных, полиции, ремонтных служб.

— Какой?

— Этого я не могу вам сказать, — очень довольным тоном сообщила Шенберг, больше напомнившая школьницу-подростка, чем когда-либо. Объехав вокруг здания, она зарулила на стоянку и заглушила мотор.

— Спасибо, — сказала Алекс и открыла дверцу машины.

Шенберг положила руку ей на плечо, удерживая на месте.

— Ни в коем случае, Хоббс. Никуда не пойдете, пока я сама не проверю.

— Вы не на службе, — напомнила Алекс и повела плечом, высвобождаясь.

Дэвис уже выбрался из машины и двинулся к зданию.

— Эй! — крикнула Шенберг. — Стойте!

Это уже был голос не подростка, а полицейского. Дэвис даже не обернулся. Шенберг сунула руку под куртку и выхватила пистолет.

— И что вы собираетесь делать? — устало поинтересовалась Алекс. — Пристрелить его? Спасибо, что подвезли, Мишель. Теперь езжайте домой, хорошо?

Шенберг раздумывала.

Внезапно в машине заработала рация. Шенберг переключилась, но продолжала бросать в сторону Алекс свирепые взгляды. Алекс решила подождать.

После первых же фраз женщина, похоже, забыла о ее существовании. Потом вздохнула, захлопнула дверцу и высунула голову в окно.

— Планы изменились. Обнаружили фургон. Я еду.

— Я с вами! — воскликнула Алекс, пытаясь снова устроиться на переднём сиденье. Но Шенберг перекрыла рукой доступ в кабину. Лицо ее было уже совсем не таким юным и далеко не наивным.

— Черта с два. Идите к себе и запритесь на все замки. Как только узнаю, как идут дела, я вам позвоню.

Алекс упорно, как клещ, цеплялась за ручку дверцы. Глаза Шенберг полыхнули недобрым огнем.

— Вы тратите мое время.

— Скажите, где Липаски, — потребовала Алекс.

— У сестер милосердия. Закройте дверь, или я сшибу вас.

Алекс грохнула дверцей. Шенберг пулей вылетела со стоянки, успев левой рукой забросить на крышу синий фонарь-мигалку.

— Осторожнее, — вздохнула Алекс и отвернулась. О Боже, опять ступеньки. Я этого не переживу.

Целых четырнадцать. На площадке она остановилась. На дне сумки, под револьвером, под смятыми купюрами, звякнули ключи. Она отперла дверь и вошла внутрь.

Габриэль Дэвис, которого она сразу не приметила в затененной нише, встал за спиной. Бросив сумку на кресло у входа, она щелкнула выключателем.

— У вас разве нет своей квартиры? — устало спросила Алекс.

В комнате было очень душно. И внешне ничто не изменилось. Даже недопитая банка пепси стояла на том же месте. Алекс включила кондиционер, потом пошла вылить в раковину пепси. Коричневая жидкость с журчанием утекла в трубу, оставив после себя бурую пену. За спиной скрипнули пружины дивана.

— Мне нужно воспользоваться вашим телефоном, — пояснил Дэвис.

Вздохнув, она нашла тряпку, намочила её в горячей воде и принялась стирать засохшие следы пепси.

— Пожалуйста.

Пока он набирал номер, она заглянула в холодильник. Ничего, кроме двух холодных баночек коки, сцепленных одним пластиковым ошейником. Она вынула коку, а пластиковую упаковку оставила на полке в холодильнике. Потом проверила морозилку. Льда нет. Налив два высоких стакана, она прошла с ними в гостиную. Один стакан поставила перед Дэвисом. Коротко взглянув в ее сторону, он взял коку и стал ждать ее.

Она отпила из своего. Он — из своего.

Все возвращалось в привычное русло.

— Я бы хотел поговорить с одним из ваших пациентов, — произнес Дэвис в трубку. — Его зовут Энтони Липаски.

Алекс дернулась и пролила несколько капель. Дэвис продолжал внимательно смотреть на нее.

Повисла долгая пауза. Дэвис закрыл глаза.

— Энтони? — вдруг произнес он слабым голосом. Голосом ребенка, заблудившегося, потерявшегося неизвестно где. — Как ты?

Алекс слушала неразборчивое урчание в трубке. Руки Дэвиса дрожали. В стакане волны ходили ходуном.

— Я? Я в порядке. Алекс здесь. Она… у нее несколько ссадин и царапин, ничего серьезного.

Откуда ты знаешь, хмуро проворчала про себя Алекс. По сравнению с Рашелью Дэвис она, можно сказать, просто в отличной форме.

Дэвис еще шире раскрыл глаза. Зажмурился. Мигнул.

— Энтони, она забрала моего сына. Я не знаю, что делать. Мне уже все равно.

Он опять замолчал.

— Рашель мертва. Я не смог этому помешать. Боюсь, что мне не удастся спасти Джереми, но даже если и спасу — ради чего? Я не могу быть отцом ему. Нет, Энтони, не могу. Ты же знаешь, почему я оставил их.

— Значит, ты готов допустить, чтобы он погиб? — не выдержала Алекс. Дэвис метнул в ее сторону яростный взгляд. — Самовлюбленный осел! Боишься быть ему отцом, и поэтому пусть он лучше умрет? Что у тебя с головой?!

Дэвис молча предал ей трубку. Алекс жадно прижала ее к уху.

— Тони!

Пока она не услышала его мягкий, глубокий голос, Алекс даже не представляла, насколько по нему соскучилась. Голос резонировал где-то в глубине души, как будто она проглотила камертон, настроенный на его волну.

— Алекс, ты в порядке?

— Да, — произнесла она, чувствуя, что говорит неуверенно. — Да, всё замечательно. Была парочка неприятных моментов с мисс Марджори, но всё кончилось. И ни одного пулевого ранения, как тебе?

— Очень хорошо, — вздохнул Энтони. Голос его был подозрительно слабым. — Ты нужна Габриэлю. Не бросай его. И не суди слишком строго.

Липаски, вечный защитник. Алекс крепче прижала трубку, словно пытаясь притянуть его к себе.

— Что тебе сказали врачи?

— Жить буду. Выпустят недели через две, а может, и раньше. Эй, Хоббс!

— Что?

— Я люблю тебя.

Она замерла, слушая высокое металлическое пение проводов где-то на линии. Это поют ангелы, подумала Алекс.

— Ты ненормальный, — ответила она. Фраза прозвучала как-то жалко.

— Знаю. Передай трубку Габриэлю.

Выполнив просьбу, она почувствовала себя ужасно одинокой, более уязвимой даже по сравнению с тем моментом, когда Марджори Кассетти держала направленный в лоб пистолет.

Дэвис переставил стакан с кокой на поднос, оказавшийся на кофейном столике. Свободной рукой он обхватил себя поперек живота, словно страдая от неимоверной боли. Она вспомнила веселого, улыбающегося мужчину на фотографии в семейном альбоме Джереми и пожалела его, почти как покойника.

— Помоги мне, — умолял он в трубку человека, прикованного к больничной койке. — Пожалуйста, помоги.

Алекс удалилась в ванную. Лицо — как у человека, вынутого из петли. Вокруг глаз синевато-черные круги. На лбу широкая ссадина. Нос переливается всеми оттенками красного, черного и синего; такая же палитра украшает щеки.

Пожалуй, румянами можно не пользоваться.

Помимо всего прочего, она чувствовала себя грязной, потной и вымотанной до предела. Когда Дэвис договорит по телефону, она выставит его, залезет в горячую ванну и проваляется в ней целый час. А потом завалится спать.

Просто божественная мечта.

Она осторожно отдернула занавеску. В ванной — ничего, даже следов мыльной пены. Заперев дверь, она пристроилась на унитазе.

Надо сходить за тампонами.

Утром, упрямо возразила она себе.

Нужна еда.

Утром.

Завтра, пиццу. Заказать по телефону.

Застегивая джинсы, она услышала, как Дэвис сказал "до свидания" и положил трубку. Значит, закончил разговор. Это хорошо. Скоро можно принять ванну.

Хлопнула входная дверь. Непонятно — открылась или закрылась. Она замерла. Ванная комната — худшее место, где тебя могу застукать. Спрятаться негде. Никакого оружия. Схватив баллон с лаком для волос, она рывком распахнула дверь, готовая к бою.

Никого.

Дэвис ушел. Проковыляв в гостиную, она нашла недопитый, точнее, почти нетронутый стакан коки. Телефонная трубка лежала на аппарате.

Алекс нашла свой стакан и осушила его одним махом, представляя, что это ром.

Зазвонил телефон. Она быстро сняла трубку.

— Алло?

— Хоббс? Это Шенберг. — Алекс едва различала голос за завыванием сирен и шумом уличного движения. — Слушайте, я здесь, у фургона. Тот самый, все верно. Его бросили. Судебные его сейчас обследуют.

— Кассетти не нашли?

— Нет, но ребенок явно был здесь. Обнаружили бейсбольную кепку. Маленькую. Есть какие-нибудь идеи?

Алекс тяжело опустилась на диван. Темная квартирка, казалось, заполнилась тайнами. Чудовищами.

Она закрыла глаза. Дэвис, воспользовавшийся ее телефоном вместо своего.

Попрощаться с единственным человеком, которого любил.

Алекс резко выпрямилась, чувствуя, как колотится сердце.

— Алекс! — пищал в трубке голос Шенберг.

С трудом набрав в легкие воздуху, она произнесла:

— Мишель. Мишель, она здесь. Здесь, в "Элизиуме".

— Что?

— Не в моей квартире. В его. Он об этом знает. Поэтому он зашел ко мне и звонил отсюда. Он ушел наверх…

Умирать, подумала Алекс. Умирать вместе с сыном.

— Алекс, оставайтесь на месте. Заприте дверь и ждите нас. Выезжаем. — Шенберг бросила трубку, слишком торопясь, чтобы слушать подтверждение.

Алекс положила трубку и откинулась на спинку дивана.

Полиция уже едет. Этого достаточно.

Он остался один. Совсем один.

И Джереми. Джереми, хранивший фотографии отца, который покинул его.

Алекс подтянула к себе сумку. Деньги. Куча денег. Она вывалила все на диван. Последним выпал револьвер — холодный, блестящий. Смертельный.

Подхватив его, она сунула в карман ключи. Знак надежды. Она надеялась сюда вернуться.

Открыла дверь, выглянула в коридор. Никого. Лестница, площадка следующего этажа. Пусто.

На этот раз подниматься было почти не больно. Точнее, было так страшно, что она забыла о боли. Добравшись до двери, она взялась за ручку. Ручка показалась ледяной. Дверь в преисподнюю.

Эксклюзив, напомнила она себе. Деньги. Положение. Власть.

Все это уже не имело особого значения. Теперь, когда Липаски сказал, что любит ее. Вот ради этого стоило выжить.

Но она не сможет нормально жить, если хотя бы не попытается спасти того, кого он тоже любит.

Она тихо нажала на ручку. Дверь поддалась. Она надавила плечом. Дверь открылась.

В поле зрения — никого. Скользнув внутрь, она прикрыла за собой дверь, озираясь в поисках укрытия. У Дэвиса были кресло, диван, стол. Прыгнув вперед, она скорчилась под столом, откуда было хорошо видно любого, кто мог показаться из-за угла.

Где-то заплакал ребенок. Алекс зажмурилась и почувствовала, что обливается потом. Защипало свежие ссадины. Она никогда не чувствовала в себе особой тяги к материнству, но от голоса ребенка, которому больно, все внутри сжалось в комок. Если плачет, значит, жив, успокоила она себя. Не помогло.

Она высунула голову из-под стола. В глаза бросилась фотография в рамочке. Мельком скользнув по ней, Алекс вдруг всмотрелась повнимательней. Шаланна Норт с застенчивой улыбкой. На другом краю стола — желтоватый листок бумаги. Тоже в рамочке. Слишком далеко, чтобы разглядеть.

А в самом торце, под нависающей книжной полкой, — маленькие очки в роговой оправе, розовая беретка и маленькая девичья беленькая сумочка. Алекс с замиранием сердца разглядывала всё это. Ребенок продолжал плакать.

Вокруг ничего подозрительного. Глубоко вздохнув, она все-таки решилась выбраться из-под стола, найдя себе новое укрытие под барной стойкой на кухне.

Здесь было темнее.

— Мы одинаковые, ты же знаешь, — услышала она голос Габриэля Дэвиса. Он говорил совершенно спокойно, сосредоточенно, уверенно. — Мы оба инфицированы Барнсом Бровардом. Ты хочешь убить меня, потому что надеешься, что это тебя остановит. Именно поэтому я убил Барнса. Но этого не остановить. Этого. Не остановить. Никогда.

— Ты должен оставить меня в покое, — заговорила женщина. — Я сделала с Чарли то, что должна была сделать, чтобы остановить его. Такие, как ты, отняли у меня моего сына и научили его всяким мерзостям. А теперь, после всего этого, ты угрожаешь мне. Ты заставляешь меня снова о нем думать. Это нечестно. Ты использовал свой шанс. Ты должен меня оставить.

Алекс не могла заставить себя сделать ни шагу. Ее трясло.

— Моей задачей было остановить Барнса Броварда. Я о тебе даже понятия не имел, Марджори. — Голос Дэвиса был жутко, самоубийственно-спокоен. — Но сейчас я могу тебе помочь. Я могу помочь тебе получить помощь.

Марджори Кассетти рассмеялась. В голосе звучали страх и паника. Алекс приняла вертикальное положение и вышла из-за угла. В конце холла она увидела закрытую дверь. Видимо, спальня. Голоса доносились оттуда. В щель на полу пробивался электрический свет. Сделав три шага, она вновь застыла. Просто толкни ручку, Хоббс, приказала она себе. Пальцы дрожали и не слушались.

Грохнул выстрел. Алекс, застигнутая врасплох, упала ничком. Однако в двери не оказалось пулевого отверстия, а ухмыляющаяся Марджори Кассетти не появилась на пороге.

Выстрел был в комнате. Едва прошел звон в ушах, Алекс услышала стон Дэвиса.

Ребенок продолжал заливаться слезами.

— Бери, — произнесла женщина за дверью.

Алекс, прижавшись щекой к ковру, увидела белые теннисные туфли. В нескольких футах от нее на полу лежал Габриэль Дэвис, широко раскрытые глаза смотрели в сторону туфель. На боку расплывалось красное пятно.

Между ними на ковре лежало что-то деревянное, нет, нечто с деревянной ручкой. Нож. Белая туфля поднялась и пнула нож Дэвису. Его пальцы дрожали, но он не сделал движения, чтобы взять его.

— Бери, — повторила женщина. — Это твой единственный шанс. Или тебе не хочется занести руку с ножом над твоим замечательным мальчиком? Это тебя пугает? Может, ты думаешь, что это нехорошо? Не поэтому ли ты оставил его в первый раз?

Дэвис тяжело дышал. Глаза превратились в сплошные черные дыры. Деревянная ручка лежала рядом с его пальцами. Но он не брал ее. Да и глупо было бы брать, подумала Алекс. Он все равно на это не способен.

— Если возьмешь, я отпущу тебя и выпущу его из ванной. Я отпущу вас обоих. — Алекс не видела ее лица, но по голосу могла догадаться, что Марджори улыбается — своей безумной, жестокой улыбкой. — Тебе надо всего лишь сделать ему немного больно, и я вас отпущу.

Дэвис закрыл глаза.

— Или будешь валяться здесь и ждать, пока его убью я? Ну, что выбираешь?

Он не шевельнулся. Алекс встала на колени, потом поднялась во весь рост, чувствуя, как дрожат ноги от напряжения. И снова протянула руку к двери.

— Неужели тебе не хочется убить его? Правда? А мне очень, ужасно хотелось убить Чарли. А ты ничем не лучше меня, — прошипела Марджори Кассетти.

Алекс нервно подумала, что сейчас Дэвис наконец возьмется за нож.

Пальцы Алекс легли на ручку двери.

Заперто.

О Боже, взмолилась она, но переживать было уже некогда. Надо действовать, иначе будет плохо. Потверже оперевшись на одну ногу, она со всего маху врезала другой в дверь.

Дверь распахнулась словно по волшебству. Дэвис, лежа на полу, сжимал в руке нож. В черных глазах горела ненависть. Марджори Кассетти уже обернулась, поднимая пистолет. Но Алекс опередила ее.

— Брось оружие! — заорала она. Неимоверная глупость, надо было стрелять сразу, мелькнула мысль. Марджори Кассетти не из тех, кто сдается на милость победителя.

Но та, растерявшись, начала медленно опускать пистолет. Ствол уже был направлен на Алекс. Это движение тоже на мгновение сбило ее с толку. Собирается она бросать оружие или нет? Да или нет?

И тут Габриэль Дэвис одним движением взметнулся с пола. Стоя во весь рост, он был намного выше Кассетти, и та непроизвольно повернула голову в его сторону. Дэвис улыбался.

— Нет! — заорала Алекс.

Он поднял нож. Глаза его стали черными, бездонными, это были глаза человека, переживающего оргазм.

Алекс спустила курок. Револьвер дернулся, и голова Марджори Кассетти превратилась в красное месиво.

Женщины не стреляют в голову, вспомнилась безумная фраза. Ее когда-то сказал Дэвис.

Алекс в оцепенении подошла к лежащему телу и выстрелила еще раз. В упор.

Улыбка исчезла. Слава Богу.

Пистолет выпал из разжавшихся пальцев Кассетти. Алекс издала какой-то непонятный, писклявый звук, до смешного незначительный по сравнению с тем, что она только что сделала.

Дэвис, мертвенно-бледный, опустился на колени и, склонив голову, смотрел на нож, который ходил ходуном в его трясущейся руке. Крови на лезвии не было. Чистый.

Потом взглянул на Алекс, которая прислонилась к дверному косяку. Она, чувствуя, как свело пересохшее горло, прошептала:

— Габриэль, пожалуйста, положи его. Прошу тебя.

Он не положил, а выронил нож на пол. Тем не менее Алекс отшвырнула нож подальше, подходя к Кассетти, чтобы проверить пульс. Онемевшие скрюченные пальцы ничего не почувствовали. Вдалеке слышалось ангельское пение сирен.

Габриэль Дэвис, тяжело дыша, медленно завалился на здоровый бок. Она присела к нему и положила на лоб ладонь. Его колотило, а лоб был горячим, как в лихорадке.

— Алекс, — потрясающе спокойным тоном вдруг произнес он.

— Да?

— Спасибо.

Она посидела некоторое время, не убирая руку с его лба. Было странное ощущение, что она прикасается к дикому животному, волшебному, непредсказуемому.

— Возьмите Джереми.

Алекс кивнула и встала. Сделав несколько шагов, она открыла незапертую дверь ванной и нашла Джереми, дрожащего в углу. Слезы уже высохли. Мальчик посмотрел на нее огромными золотисто-карими глазами и крепко обнял за шею, когда она наклонилась, чтобы поднять его.

Алекс села на пол, не выпуская ребенка из рук, и стала ждать прибытия Шенберг.

Какой покой. Наконец-то они все обрели покой.


Эпилог


Алекс сдула прядь, упавшую на лицо, и пожалела, что купила мало сыра. В следующий раз. И сама себе усмехнулась: обязательно забудет. Лучше попросить Тони.

— Эй! — крикнула она. — Ужин готов!

Из гостиной послышался рык Липаски. Затем появился он сам, держа под мышкой Джереми, как мешок с картошкой. Мальчик забрался на стул и первым делом потянулся к стакану с молоком.

— Тебе не хватит ли молока? — улыбнулась Алекс, глядя, как он одним махом осушил стакан и подставил для следующей порции. Джереми помотал головой и просиял молочно-усатой улыбкой. — Ну хорошо, только один, не больше.

Она подала стакан молока с изяществом официантки первоклассного ресторана. Мальчик хихикнул. Липаски, подперев подбородок ладонью, наблюдал за ними со смущенной улыбкой.

— А ты что, не собираешься ужинать? — обратилась она к нему.

— А как же, cherie! — откликнулся Липаски, убирая локоть с тарелки. — С удовольствием.

— Вот и молчи. — Она положила ему бефстроганов. — Ты получил письмо?

— Да. — Липаски подозрительно рассматривал блюдо, потом осторожно потрогал вилкой. — Эй, юноша, слетай-ка наверх, принеси конверт, он лежит у меня на кровати.

Джереми был уже на середине лестницы. Алекс, положив и себе немного, присела к столу.

— Это письмо от Габриэля.

— Я догадалась. Как он?

— Они отпускают его. Он прошел все тесты.

Алекс разинула рот от изумления. Липаски, напротив, плотно поджал губы и замолчал.

— Разве они не знают… — начала Алекс, но оборвала себя, услышав топот — по лестнице бежал Джереми с конвертом в руке. Липаски взял письмо, поцеловал Джереми в щеку, и мальчик взгромоздился обратно на свой стул.

Алекс вынула из конверта листок и принялась читать.

Энтони, начиналось письмо. Никогда "Энтони и Алекс". О Джереми он вообще не упоминал.


Энтони. Доктор Зильберштейн попросил написать тебе, что меня скоро выпишут. Психологи сходятся во мнении, что больше они ничего не могут для меня сделать, а места в палате, как ты знаешь, пользуются большим спросом.

Думаю, что вернусь в Чикаго, если ты не возражаешь. У меня еще остались деньги от продажи отцовской недвижимости. Наверное, я потрачу их на покупку дома, где-нибудь в глуши, подальше от людей. *

Я продолжаю бороться, Энтони. Я буду бороться до самой смерти.

Передай Джереми, что я о нем думаю. Можешь сказать, что я люблю его, если сочтешь нужным. Передай Александре, что я до сих пор считаю, что она должна была сделать еще один выстрел.

Со мной всё в порядке. Пока. Скоро напишу.

Габриэль Дэвис.


Алекс посмотрела в теплые серые глаза Липаски и вернула письмо. В конверте было еще что-то. Липаски достал плотный кусочек картона и передал ей.

Это была фотография Габриэля Дэвиса. Он стоял на фоне серого здания лечебницы, как всегда, безукоризненно одетый, с тенью улыбки на губах. Но и при этом выглядел каким-то увядшим.

Улыбка напугала ее. Она вернула фотографию.

Джереми отвлекся от тарелки.

— Можно я возьму фотографию в свой альбом?

Липаски поколебался, но отдал фотографию мальчику. Джереми провел по ней пальцем. На лице ничего не отразилось.

— Он какой-то грустный.

— Он просит передать, что думает о тебе. И что тебя любит. — Липаски снова посмотрел на Алекс. Она нашла под столом его руку и крепко сжата. То ли в знак поддержки, то ли — предостережения.

Габриэль Дэвис оформил все полагающиеся бумаги, поручая опекунство над своим сыном Энтони Липаски и Александре Хоббс-Липаски.

Алекс задумалась, как бы она поступила, если бы он вдруг появился в дверях и заявил, что изменил свое решение.

— Доедай, — приказала она Джереми.

Тот состроил рожицу и принялся изображать самолет зажатой в руке вилкой. Чудесный ребенок. Гиперактивный. Иногда мрачный, но это неудивительно с учетом того, что ему пришлось пережить.

Но не такой, как его отец. Она молилась, чтобы он не стал таким, как отец.

Джереми поднял на нее золотисто-карие пустые глаза.

Она отвернулась.


Из дневников Габриэля Дэвиса.

Неопубликовано.


26 мая 1994


Я уже некоторое время нахожусь в Чикаго. Похоже, Алекс чувствует, что я здесь. Иногда я вижу, как она смотрит в окно, ищет меня. Не находит, естественно.

Она смотрит на улицу, в переулок. Но не на дом, стоящий напротив.

Моя аренда заканчивается в этом месяце. Я еще не решил — уезжать или остаться. Я живу словно в преддверии ада.

Всё время чего-то жду.

Сейчас я смотрю в окно и вижу, как Алекс вышла проводить Джереми в школу. Она ходит с ним всюду. Охраняет его от призраков Барнса Броварда и Марджори Кассетти. И от меня. У меня не хватило духу позвонить Энтони.

Думаю, лучше мне этого не делать.

Пожалуй, я пойду погулять. В четырех кварталах отсюда есть детская площадка. Тенистая, уединенная.

Пожалуй, пойду посижу там. Посмотрю.


notes


Примечания


1


Разновидность итальянских макаронных изделий; длинные широкие полоски. — Здесь и далее примеч. пер.


2


Разновидность итальянских макаронных изделий: длинные прямые трубочки большего диаметра, чем обычные макароны.


3


Коронер — следователь, производящий дознание в случаях насильственной или скоропостижной смерти.


4


Борзая (порода собак).


5


"Боковушка" (sidebar) — дополнительная газетная статья, раскрывающая некоторые аспекты главной статьи, публикуемой в том же номере.


6


ИРА (IRA) — ирландская освободительная армия; ультратеррористическая организация.


7


Гринпис (Greenpeace) — движение защитников окружающей среды.


8


Терраса у лесного моста (англ.).


9


Райский.


10


Яппи (Yuppi) — состоятельные молодые люди, работающие по профессии и ведущие светский образ жизни.


11


Таблоид (tabloid) — малоформатная газета со сжатым текстом, большим количеством иллюстраций и броскими заголовками; бульварная, сенсационная газетка.


12


Разновидность тортильи (плоской лепешки), обычно покрытой мясом и сыром и запеченной в духовке (микроволновке).


13


"Гувер" — пылесос, по названию распространенной американской фирмы "Hoover".


14


Сати (suttee) — индийский обычай самосожжения вдовы вместе с телом мужа.


15


Спасибо (исп.).