Твои нежные руки
Розмари Роджерс








Рано осиротевшая юная американка Амелия Юортленд отправилась в далекую Англию, надеясь найти утешение в доме своей крестной матери. Меньше всего ожидала Амелия обрести на берегах Туманного Альбиона пылкую, обжигающе-страстную любовь.

Блестящий аристократ Холт Брекстон, граф Деверелл, по всеобщему мнению, способен принести Амелии лишь горе и боль. Но он готов поставить на карту собственную жизнь, чтобы подарить возлюбленной счастье…






Розмари Роджерс

Твои нежные руки





Пролог


В большой гостиной царила тишина. Настороженная.

Почти неестественная.

Нетерпение сделало его беспечным: свойство, не присущее его характеру.

Он толкнул дверь и ворвался в комнату, встревоженно оглядываясь.

Женщина, сидевшая на большой подушке перед огнем, охнув, растерянно обернулась и привстала. Пламя камина выхватило из полумрака изящный силуэт, очертило соблазнительные изгибы, просвечивающие сквозь тонкий шелк свободного неглиже. Облако светлых волос пушилось золотистым нимбом, обрамляя красивое лицо и падая на глаза. Она вздрогнула было, но тут же узнала его, и испуганное выражение сменилось радостным. Быстро вскочив, она бросилась к нему с протянутыми руками.

— Дев! Поверить не могу, что ты все же пришел… Я думала, после того, что…

— Неужели воображала, что я могу остаться равнодушным к такому отчаянному призыву? Что случилось, Мария?

Он поймал ее просто потому, что она буквально бросилась ему на шею. Знакомые руки принялись осыпать его знакомыми ласками, гладя лицо, грудь, живот. Но он хладнокровно отстранил ее, прищурился и без всяких видимых эмоций стал разглядывать раскрасневшуюся женщину. Та призывно провела кончиком языка по губам, очевидно, не теряя надежды затащить его в постель.

Прелестна, но лжива и непостоянна. В любую минуту готова предать. Изменница, как все женщины. Он не доверился бы ей ни на минуту. Прекрасная Мария, королева лондонского сезона, светская львица, миниатюрная блондинка с фарфорово-голубыми глазами и изящной фигурой.

Он бесцеремонно стиснул ее пальцы с такой силой, что она охнула и укоризненно взглянула на него.

— Да что с тобой. Дев? Не рад меня видеть?

— Черт возьми, ты писала, что дело срочное и не терпит отлагательства, а сама преспокойно сидишь и лакомишься шоколадом. Я всегда гадал, чем занимаются женщины, когда остаются одни.

Она неуверенно засмеялась, положила ладонь ему на грудь и принялась рассеянно играть с галстуком, сминая безупречные складки, над которыми столько времени трудился его камердинер. Он перехватил ее руку.

— Бойл вряд ли оценит твои усилия по достоинству. У меня нет времени. Объясни, что за неотложные дела?

— Но я понятия не имею, о чем ты. Дев. Роджер уехал, поэтому я поспешила сюда в надежде найти тебя, но твой слуга сказал, что у тебя свидание, поэтому…

— Поэтому ты решила позабавиться и посмотреть, как быстро я отвечу на твой призыв и доберусь сюда?

Он запустил руку в ее волосы, с небрежной жестокостью оттянул ей голову, запрокидывая лицо, пока ее глаза не расширились от страха.

— Больше я не потерплю твоих игр, Мария. Будет лучше, если этот приезд окажется последним.

— Дев… подожди!

Она схватила его за рукав, попыталась снова прижаться, но он поспешно отступил.

— Ты не смеешь бросать меня, как… как… Я этого не допущу!

— Не допустишь? — усмехнулся он. — Весьма любопытно, если учесть, что твой муж вряд ли с этим согласится.

— Роджеру абсолютно все равно, где и с кем его жена, пока я, в свою очередь, закрываю глаза на его милые развлечения. О Господи, ты и не подозреваешь, на что он способен! Дев… ты пошутил? Только не говори, что в самом деле намерен порвать со мной!

Он оторвал от рукава цепкие пальцы, невольно при этом опустив глаза на пышную грудь, волнующуюся под прозрачной тканью пеньюара. Легкая, сводящая с ума тень в ложбинке между пухлыми холмиками, чуть прикрытая легким шелком…

Он поднял голову, перехватил алчный блеск в глазах, совсем как у голодной кошки, и отбросил ее руку.

— Именно это я и хотел сказать. Рано или поздно это случилось бы. Неужели ты не понимаешь, Мария?

— Да, но только когда я этого захочу. Да и ты далеко еще не готов оставить меня, иначе не приехал бы сегодня, не смотрел на меня так, словно хочешь проглотить.

Будь она проклята… опять тянется к нему, жадно ласкает его предательски напряженное тело, массирует тугой ком в бежевых лосинах и никак не уймется…

Он перехватил ее запястье.

— Это ничего не изменит, Мария.

— Тогда подари мне последний вечер, Дев, пожалуйста. Если ты стоишь на своем, побудем вместе хотя бы сегодня.

И прежде чем он успел остановить ее, она потянула за кончик банта под грудью и легким движением плеч сбросила пеньюар. Розовато-белая кожа обнаженного тела отливала в полумраке перламутром. Тугие соски умоляли о прикосновении, а мягкий треугольник внизу живота манил светлыми шелковистыми завитками.

Нерассуждающая похоть захлестнула его, шум крови в ушах заглушил голос осторожности. Он потянулся к ней, впечатав смуглые пальцы в нежную плоть.

Где-то в глубине мозга билась настойчивая мысль, призывающая остановиться, покончить все разом, как и намеревался с самого начала. Но сладострастие уже мутило рассудок. Мария была слишком требовательной, слишком безразличной к доброму имени и репутации мужа. Одно дело — тайная связь, и совсем другое — открытое пренебрежение приличиями. Такое всегда опасно.

— Дев, я заставлю тебя передумать, — прошептала ома, и он предпочел оставить ее в этом заблуждении. Мария со стоном приникла к нему, бормоча что-то бессвязное, пока он терзал ее соски губами и языком. Ловкие пальцы расстегнули панталоны, и первое же уверенное прикосновение к его истомившемуся орудию развеяло остатки сопротивления.

Ненасытная дикая кошка, в которую превратилась она, царапалась, кричала, рыдала от нетерпения, срывая с него сорочку и галстук. Исступленная чувственность, жар истомившихся тел, неутолимая потребность положить конец пульсирующей боли в паху подгоняли его, побуждали поскорее взять, овладеть, сделать своей. Он толкнул ее на подушки, завел ей руки за голову, чтобы уберечь спину от глубоких царапин, и вонзился в податливую плоть резким, беспощадным рывком. Она билась под ним, вскрикивая, тяжело дыша, как и он, стремясь к пику наслаждения. И во всем этом не было ни любви, ни нежности, ни хотя бы симпатии. Ничего, кроме яростного вожделения и жгучей потребности в его утолении.

Где-то в окутывавшем их тумане послышался посторонний звук. Щелчок. Глухой удар. Ошеломленно подняв голову, он как сквозь сон узрел лорда Уикема, небрежно прислонившегося к дверному косяку.

— А, вижу, вы получили мою записку. И как вам прелести моей жены?




Часть первая

ПУТЕШЕСТВИЯ

Лондон. Май 1808 года





Глава 1


Апрельский дождь весело барабанил по крышам; струи воды били из пастей горгулий, стекали в канавы и разливались по и без того уже скользким камням мостовой. Безобидные, мелкие по виду лужицы на деле оказывались глубокими рытвинами, в которых вязли колеса экипажей, окатывая зазевавшихся прохожих мутной водой, запрудившей Керзон-стрит.

Леди Сара Уинфорд не отходила от окна, охваченная томительным ознобом. Бакстер принес новости о возвращении Холта, и теперь она с минуты на минуту ожидала прибытия внука. Естественное нетерпение боролось с возрастающим раздражением, по мере того как шли минуты, и равнодушные часы на каминной полке били раз за разом. Два часа, а его все нет!

Проволочки неизменно злили леди Уинфорд.

Наконец на усыпанной гравием дорожке показался всадник. Несмотря на дождь, он, очевидно, не думал торопиться. Спокойно спешился, бросил поводья груму. Непокрытая голова Холта влажно поблескивала, мокрые волосы прилипли ко лбу.

Леди Уинфорд отпустила складки тяжелой бархатной шторы, повернулась и медленно направилась к креслу у камина. Выложенный мрамором очаг почти ничего не отражал, зато пламя бросало яркие золотисто-алые отблески на медную подставку для дров; веселые зайчики плясали на толстом ковре. Леди Уинфорд грациозно опустилась в кресло и заученным движением расправила муслиновые юбки с узором из веточек, так, что они легли у ног живописной волной.

Годы обошлись с ней милостиво, и портрет в галерее третьего этажа свидетельствовал о былой красоте, следы которой еще проглядывали в гордой осанке, точеных чертах худого лица и плавных движениях.

Она ничем не проявляла снедающей ее жажды поскорее увидеть внука. Разве что постукивание шелковой туфельки по ковру выдавало обуревавшие ее чувства. Холт скоро будет здесь. Он всегда навещал ее по приезде, и леди Уинфорд часто гадала, что им движет: любовь или долг?

Слабая улыбка чуть изогнула ее аристократические губы.

Ах, иногда он так напоминает отца. Роберт передал единственному сыну свой взрывной темперамент, хотя нужно сказать, что Холт в отличие от отца умеет держать себя в руках и не теряет головы. Вспыльчивость, стремление обрушить гнев на голову всякого, кто окажется в опасной близости, постоянные приступы бесплодного гнева стали причиной сначала падения, а потом и ранней смерти Роберта.

Леди Сара вздохнула, но тихий звук затерялся в стуке дождевых капель по подоконнику. Сквозняк, прокравшийся в комнату, выстудил ее ноги. Она подвинулась к огню, любуясь игрой света на серебряной вышивке туфелек. Как пришло в голову вышивальщице изобразить такую дурацкую сцену?! Подумать только: собаки гонят зайца — и все это на женских туфлях! Но удобная обувь в ее годы — едва ли не самое главное!

Прогоревшее полено затрещало, рассыпая сноп искр.

От дерева куда меньше сажи, чем от угля… Возможно, и тепла куда меньше, зато пахнет приятно, навевая давно забытые воспоминания…

В коридоре послышались шаги, и леди Сара поспешно выпрямилась, снова расправила юбки, поспешно схватила книгу с инкрустированного слоновой костью столика и сделала вид, что углубилась в чтение.

Не успели заглохнуть отзвуки легкого стука, как дверь широко распахнулась.

— Твои манеры оставляют желать лучшего, Холт, — безмятежно заметила она, перевернув страницу. — Обычно, перед тем как войти, просят разрешения.

Дверь громко захлопнулась.

— Какие формальности! Неужели вы все-таки скучали по мне, бабушка? — с легкой издевкой осведомился Холт.

Чересчур весело. Нашел повод позабавиться!

Леди Уинфорд поджала губы и уставилась в книгу, не видя текста и напряженно прислушиваясь.

Стук сапог стал удаляться. Брошенный украдкой взгляд прояснил обстановку. Холт просто отошел к сверкающему лаком поставцу из вишневого дерева, открыл хрустальный графин и плеснул в бокал немного бренди.

И только потом повернулся: образец небрежной элегантности, высокий, красивый, темноволосый, в костюме для верховой езды. Ему действительно шли туго обтягивающие лосины и высокие ботфорты. О, как он напоминал ей Роберта, особенно когда смотрел вот так, с полуулыбкой на губах, прикрыв синие глаза длинными ресницами. Высокомерие недаром считалось фамильной чертой, унаследованной от дедов и отцов, но ярче всего проявлялось в Холте, Роберте Холте Брекстоне, девятом графе Деверелле, или, как прозвали его приятели, Девиле[1 - Дьявол (англ.). — Здесь и далее примеч. пер.], хотя, разумеется, никто, кроме Бакстера, не осмелился бы упомянуть столь абсурдную кличку в присутствии леди Уинфорд.

— Какой была война на этот раз? — поинтересовалась она, осознав, что молчание длится неприлично долго, и перевернула еще одну страницу в пику открытому безразличию внука.

—  — Долгой и кровавой. Бесплодной. Опасной. А как вам Сократ?

— Кто? — нахмурилась леди Сара.

— Сократ.

Он с кривой усмешкой показал на томик, который она сжимала в руках.

— Труды Сократа нелегко понять, когда держишь книгу вверх ногами, бабушка. Разве никто не позаботился вам объяснить?

— Прикуси язык, Холт! — беззлобно приказала она.

Книга полетела на столик, а леди Сара, уже не скрываясь, принялась разглядывать Холта.

— Выглядишь так, словно тебя вываляли в грязи.

— На редкость точное описание моего состояния, как физического, так и морального. — Он шутовски отсалютовал ей бокалом и лукаво предположил:

— Подозреваю, что вы сделаете все, чтобы для меня этот день стал светлее.

— Вполне возможно, — чуть раздраженно обронила она: первый признак того, что и ее терпение не безгранично. — Вот-вот должны приехать гости.

— Полагаю, опять твои сельские священники? Боже, спаси нас от благожелательных лицемеров!

— Придержи свой богохульный язык, Холт! Преподобный Смайт оказался довольно приятным человеком.

— Ходячий ужас! Так это он возвращается? — Нет, хотя тебе его наставления не помешали бы.

— Весьма сомнительное заявление. Это он и его крысоподобная женушка виноваты в твоем увлечении реформой[2 - Речь идет о реформе парламента.]. Жизнь казалась куда проще и спокойнее, до того как ты всей душой отдалась правому делу. Теперь же меня на каждом шагу осаждают подозрительные личности и ханжи-викарии.

— Как зло и несправедливо, Холт! Преподобный Смайт придал моей жизни новый смысл. — Леди Сара помедлила, пытаясь отыскать наиболее простое объяснение, но не подобрала нужных слов и осторожно добавила:

— Двадцать лет назад моей лучшей подругой была некая леди Силвередж. Ты, разумеется, не помнишь ее, но…

— Так это она решила немного у нас погостить?

— Нет, Холт, она умерла. Дай мне договорить.

Леди Сара с легким недоумением наблюдала за метаниями внука. Секунды не посидит спокойно — неустанно вышагивает от поставца к окну и обратно, хищной, грациозной походкой вышедшего на охоту льва. Очевидно, ему стоит большого труда держать себя в руках! Но от этого ее решимость только окрепла.

— Дочь леди Силвередж сделала неверный выбор, сбежав с жителем колоний, за что ее, естественно, прокляли и лишили наследства. Я хорошо помню ее: милая молодая дама, хотя немного упряма и чересчур независима. Она отправилась в колонии[3 - Имеется в виду Северная Америка.] со своим женихом, капитаном Кортлендом.

— Как ни занимателен ваш рассказ, бабушка, вынужден признаться, что у меня дела…

— Я пытаюсь объяснить тебе нечто важное, Холт.

Имей хоть немного такта дослушать меня до конца, пусть ты и дал понять, что тебе не интересна моя старческая болтовня.

Холт молча приблизился к бабке. Та подняла глаза, уязвленная его очевидным стремлением противоречить каждому ее слову. И это когда она наконец собралась с мужеством рассказать о своем приглашении. Ах, иногда с ним просто сладу нет! Под неизменной светской учтивостью кроется стальная воля. Прозрачное напоминание о том, что он больше не ребенок, а взрослый мужчина, по праву занимающий место в палате лордов.

Синие глаза взирали на нее с ледяным спокойствием, но уголки жестких губ раздраженно кривились., — Значит, вы пригласили эту влюбленную парочку пожить здесь?

— Ты прямо истекаешь ядом, Холт. Не пойму, в чем причина. Бедная Анна навсегда лишилась родного дома.

Амелия… то есть леди Силвередж была вне себя от горя, но не смогла ничего поделать. Лорд Силвередж так и не изменил своего решения. Нет, я не приглашала капитана Кортленда и его жену.

— Исключительно благоразумное решение. Так кто же все-таки наши гости?

— Их дети. О, не стоит так мрачнеть! Ты почернел как туча! Но пойми, я крестная мать Анны и много лет с ней переписывалась. Чудесная девушка. Как жаль, что своеволие довело ее…

— Но при чем тут ее дети? — со зловещим спокойствием перебил Холт.

Леди Сара только сейчас заметила тонкую красную, похожую на царапину линию, пересекавшую его левую щеку от брови до подбородка. На скуле темнел синяк.

— Твое лицо… что ты наделал, Холт?

Но внук небрежно отмахнулся и пожал плечами:

— Пустяки. Но почему эти самые отпрыски должны жить здесь?

— Анна с мужем мертвы. Не буду описывать подробности трагедии. Мастер Данбар, адвокат из Норфолка, прислал мне письмо от Анны, в котором она просила меня в случае ее смерти позаботиться о детях. Как крестная мать дорогой девочки, я сочла своим долгом исполнить волю усопшей…

— И все из неверно понятого чувства долга? Впрочем, как обычно.

— Холт, пойми, у несчастных малышей никого нет.

Пусть в этом доме снова зазвенят детские голоса. Я уже стосковалась по ним и, прежде чем ты предложишь оставить их в Америке или отдать лорду Силвереджу, скажу заранее, что он умер, а дети остались без гроша. Последнее, правда, не важно: я обещала Анне, что, если что-то случится, я сделаю все, чтобы ее крошки ни в чем не нуждались. И не отступлюсь от своего слова.

Наступила такая тишина, что тиканье часов из золоченой бронзы казалось неестественно громким.

— Уверен, что скоро вы пожалеете о своем милосердии, — предрек наконец Холт. — Я не слишком симпатизирую всем тем священникам и старым девам, коих вы собираете под этой крышей, и не выношу мерзких мопсов, которые вечно хватают меня за ноги, но последняя ошибка будет роковой. Подумайте, прежде чем сделать столь неосторожный шаг.

— Уже подумала. И отдала все распоряжения. Через месяц они будут здесь. Что же касается мопсов… ты вечно их дразнишь. Бедняжки не виноваты.

Холт тяжело вздохнул. Выходки бабушки переполнили чашу его терпения. Но всякие упреки и увещания бесплодны. Она все равно настоит на своем.

— Я предпочел бы терпеть укусы, чем визгливых, надоедливых ребятишек. Как ни отвратительны мопсы, дети еще хуже. Вспомните, сколько всего им потребуется!

— Бакстер заказал все, что им необходимо, а я позабочусь об их образовании. В наши дни без этого не обойтись, если хочешь зарабатывать приличные деньги. Поверенный, например, как Бондюран. Или банкир… да, именно! А девочка… уверена, что она вырастет красавицей. Кровь всегда скажется, знаешь ли, и кроме того, Анна Силвередж была из очень родовитой семьи. В свое время мы без труда найдем ее дочери мужа. Она еще совсем маленькая, то ли семь, то ли восемь лет.

Как это похоже на нее: во всем находить хорошие стороны и вечно подбирать очередное несчастненькое создание!

Леди Уинфорд опустила голову, с преувеличенным вниманием рассматривая носки туфель. Когда-то темные волосы теперь были пронизаны серебром, признаком преклонных лет, хотя Холту всегда казалось, что у нее нет возраста.

— Бабушка, я отдам распоряжение поверенному устроить этих детей. И хотя я склоняюсь перед вашим неизменным милосердием, вряд ли им стоит здесь оставаться.

Леди Сара резко вскинула голову: в обычно добрых глазах сверкали упрямые искры. Очевидно, она не собиралась сдаваться. Распознав все признаки надвигающегося мятежа, Холт без всякого сожаления поспешил их подавить:

— Дальнейший спор бесполезен. У меня много дел, так что я вряд ли вернусь рано. Буду в клубе.

Губы леди Уинфорд сжались в тонкую линию. Коротко кивнув на прощание, она отвернулась.

Холт вышел из гостиной, и Хитон, словно по волшебству, немедленно появился в конце длинного коридора, лощеный и одновременно подобострастный, как подобает эконому графа.

— Изволите приехать к ужину, милорд?

— Нет. Передайте Бойлу, что я уезжаю и он свободен на всю ночь.

Хитон почтительно наклонил голову и двинулся к широкой лестнице, ведущей на второй этаж. Холт на мгновение замер, так и не отняв руки от дверной ручки. Бабка вечно все усложняет своими благородными порывами. Когда-нибудь это плохо кончится, если, разумеется, он своей властью не ограничит ее стремление к щедрым жестам. Как раз в тот момент, когда отношения между Британией и Америкой достаточно напряженны, появление сироток из колоний в доме английского графа может быть неверно истолковано. Что скажут в парламенте?!

Необходимо добавить еще одно распоряжение к уже сделанным до того, как он встретится с лордом Уикемом в парке. Во всем повинна его проклятая глупость. Для разгневанного мужа-рогоносца вполне естественно вызвать на дуэль соперника. Достаточно уже и того, что дуэли перед ужином — весьма дурной тон. Закон косо смотрит на убийство оскорбленного мужа.

Если Холту повезет, Уикем уцелеет, если же нет… все это не страшнее схватки с французами на залитом кровью поле битвы. Наполеон захватил Рим, Мадрид и Барселону и намеревается завоевать весь мир. Британские войска высаживаются в Португалии, политики спорят о ерунде, а тем временем тысячи солдат гибнут в боях. Какая непростительная глупость!

Пока он торчит в Лондоне, его люди готовятся к сражению с Наполеоном. Если бы не идиотские проволочки палаты лордов, Холт был бы с ними, вместо того чтобы сгорать от тоски и нетерпения, пока пересматривают его патент.

Похоже, недаром он подозревает, что за решением военного министерства проверить его деятельность стоит все тот же лорд Уикем, подогреваемый желанием отомстить сопернику за совращение жены, хотя, видит Бог, он всего лишь взял то, что с такой охотой предлагала леди Мария.

Но все постепенно забылось бы, сошло на нет, если бы не идиотский замысел Марии столкнуть их лбами, что и подвигло Уикема на столь же идиотскую дуэль. Невозможно поверить, что, как бы ни велико было искушение, Уикем по доброй воле предпочел отметить за сомнительную честь жены, оказавшейся настолько неосмотрительной, чтобы публично излить гнев на бросившего ее любовника.

Крайне дурной тон, иначе не скажешь.

Он без всякого сожаления и мельком вспомнил Марию. Нужно признать, любовница она ненасытная, в любовных судорогах самозабвенно полосовала его спину острыми ногтями, словно ставила на нем клеймо своего обладания. Он не жалел о постыдном конце сомнительной связи, но брезгливо морщился при мысли о том, что она решила устроить прилюдный спектакль.

Холт спустился на первый этаж, в свой кабинет, комнату, отделанную панелями, в самой глубине дома, его убежище и пристанище в те дни, когда он жил здесь с бабушкой. Никому, даже горничным, не позволялось входить сюда без разрешения. Хитон, доверенный слуга, сам вытирал здесь пыль и убирал.

Никакой позолоты, изящных резных стульчиков. Простая массивная мебель, без всяких украшений и завитушек. Чисто мужская обстановка. Единственной уступкой модному стилю был письменный стол красного дерева с блестящей барочной столешницей. Тяжелые медные ручки с крепкими замками поблескивали на многочисленных ящичках.

Всего несколько минут ушло на то, чтобы написать необходимые письма и инструкции своему поверенному: обычная предосторожность человека, привыкшего не доверять судьбе. Этому по крайней мере научила его война.

Жизнь можно отнять за секунду: сабельный удар, взрыв ядра — и люди, вопя и стеная, уходят в вечность. Нет, не стоит расслабляться.

Выйдя из кабинета, он еще немного задержался, положил запечатанные письма на серебряный поднос, с тем чтобы дворецкий их отправил, и взлетел по ступенькам в свои покои в восточном крыле дома. Не дай Бог снова столкнуться с бабкой: не хватает еще, чтобы она узнала о дуэли и разволновалась. Если все пойдет как обычно, он вернется утром, свежевыбритый и отдохнувший, а главное, живой, пусть и честь, и Уикем несколько пострадают.

Поздние тени протянулись под величественными дубами, поползли по лондонской дороге: мрачные свидетели в неясной мгле. Дождь прекратился, оставив вместо себя туман, липкой сыростью проникавший под одежду, действовавший на нервы.

— Уикем — глупец, — объявил Дэвид Карлтон, виконт Стэнфилл, секундант Холта. — Весь Лондон знает, что вы еще в жизни не промахнулись.

— Наверное, надеялся, что я выберу шпагу, — сухо заметил Холт, чем заслужил нерешительную улыбку виконта.

— Он не так себя повел. Ему следовало бы оскорбить вас так жестоко, чтобы получить вызов на дуэль. Тогда, по кодексу чести, Уикем получил бы право выбора оружия и условий.

— Вряд ли это имеет для него какое-то значение. Лучше дайте-ка мне пистолет. Ваши руки так дрожат, что того и гляди всадите в меня пулю.

Стэнфилл неохотно подчинился и, немного поколебавшись, пробормотал:

— Право, уж и не знаю, что делать: восхищаться вашей беспечностью или проклинать ее? Уикем намерен прикончить вас. И дело вовсе не в оскорбленной чести: половина Лондона переспала с Марией Уикем и беззастенчиво этим хвасталась. — Озабоченно сведя рыжеватые брови, он покачал головой и добавил:

— Нет, вызов был брошен на людях, намеренно громко, слишком демонстративно для простого оскорбления или дела чести.

— И это теперь уже не важно.

Холт спокойно, без малейшего волнения зарядил пистолет и отдал посреднику для осмотра. Тот признал все правила соблюденными, раздал оружие противникам и подошел к Уикему, чтобы дать тому последнюю возможность отказаться от вызова. Уикем бесстрастно взирал в пустоту.

Лицо казалось неестественно бледным под россыпью веснушек, усеявших рыжими пятнами острые скулы и переносицу. Его секунданту, достопочтенному мистеру Далтону, пришлось задать вопрос дважды, прежде чем Уикем обернулся и непонимающе уставился на него глазами, мутными от некой внутренней борьбы.

— Нет.

— А вы, милорд Деверелл? Не угодно ли принести свои извинения или отказаться продолжать дуэль?

Холт, встретившись со взглядом посредника, сухо усмехнулся:

— Я хочу лишь одного: поскорее покончить с этим.

Меня ждут к ужину в клубе.

Секунданты и посредник отошли на край поля, где уже стоял врач. В воздухе разливалась вечерняя свежесть, пряный запах молодой листвы щекотал ноздри. Холт поднял руку так, что дуло пистолета смотрело в небо, и стал ожидать, пока посредник отсчитает условленное расстояние.

Стрелялись с двадцати шагов, так что стрелок с холодной головой и твердой рукой непременно поразит цель.

— Восемнадцать, девятнадцать… — монотонно звучал голос посредника, и прежде чем тот успел назвать последнюю цифру, лорд Уикем молниеносно обернулся в вихре белых кружевных манжет. Холт успел заметить резкое движение и короткую оранжевую вспышку, ощутил сильный удар в левый бок, пославший его на колени. Он выбросил руку, чтобы сохранить равновесие, хотя жгучая боль уже обволакивала его черным облаком. Воздух сильными толчками выходил из легких. Он не помнил, как оказался на ногах, медленно прицелился, несмотря на то что перед глазами все плыло, и сосредоточился на Уикеме, одинокой фигуре в белой сорочке и черных панталонах, тонкой свечке среди моря расплывающейся зелени.

Шум донимал его со всех сторон, пронзительный звон церковных колоколов, чей-то настойчивый властный голос, приказывающий сесть на траву.

— Я хирург, лорд Брекстон. Позвольте осмотреть вашу рану.

— Нет.

Он стряхнул назойливую руку, оттолкнул встревоженного Стэнфилла, игнорируя все протесты.

— Черт возьми. Дев, моя обязанность, как секунданта, не дать тебе драться с раной в боку!

Он на секунду перевел взгляд на Стэнфилла, заметил обеспокоенное лицо последнего и покачал головой — жест, едва не стоивший ему потери сознания.

— Нет. За мной еще выстрел.

Хаос немедленно унялся, сменившись мертвенным спокойствием. Странная пустота разливалась внутри — пустота, вытеснившая связные мысли, кружившая голову. Слова Стэнфилла едва пробивались сквозь быстро сгущавшийся туман. Мольба… просьбы… все это подождет.

На какой-то миг туман рассеялся. Теперь он отчетливо увидел Дэвида, без удивления отметил его вымазанные чем-то красным пальцы и понял, что истекает кровью.

Откуда-то издалека прозвучал его собственный голос, поразительно спокойный и бесстрастный:

— Я еще могу держаться на ногах. Отойдите. Игра пока не кончена.

Дождавшись, пока врач и Дэвид отодвинутся, Холт слегка повернулся, презрев горячую пульсацию в боку, и снова поднял руку. Уикем беспомощно смотрел в лицо смерти. Пистолет не дрогнул в руках раненого. Ни единым движением — ни трепетом ресниц, ни судорогой губ — не выдал Холт боли, уже подступающей к горлу, всепоглощающей, мучительной, как живое существо, ненасытный зверь, терзающий его с неустанной жестокостью.

Молчание становилось удушливым, туман все более вероломным, хитрым, всепроникающим, глушившим каждый звук, и Холт слышал лишь биение своего сердца и прерывистое дыхание. Большой палец медленно отводил курок, и щелчок в наступившей тишине прозвучал грохотом взрыва.

Губы Уикема беззвучно шевелились, глаза наполнялись отчаянием. Сумеречный свет мягко сиял на пистолетном металле: неяркий, но смертельный блеск.

Холт выжидал. Страх становился все более ощутимым; ядовитая змея, высунувшая свою треугольную головку со смертоносным жалом, неторопливо пробуждалась, гипнотизируя жертву, пока Уикема не начало трясти. Бесполезный пистолет выпал из внезапно ослабевших пальцев и с глухим стуком свалился на траву. Только один выстрел.

Таково правило. И Уикем уже им воспользовался.

— Но я еще не… неудачный выбор, милорд Уикем.

До Холта донесся слабый всхлип, и он неожиданно понял, что Уикем все-таки не выдержал. Наконец-то! Он и без того опозорил себя, выпалив до окончания счета, — теперь же до конца дней будет носить клеймо жалкого труса, рыдавшего под дулом пистолета. Куда лучшая участь, чем он заслуживал.

Неутомимые тени подползли ближе, отсекая боковое зрение, прерывая последние связи с окружающим миром.

Сознание постепенно уплывало, и Холт, ведомый безошибочным инстинктом, спустил курок. Отдача пошатнула его.

Даже этого довольно слабого удара оказалось достаточно, чтобы он снова опустился на колени и выронил пистолет.

Вокруг взорвалась какофония звуков, слившихся в неразборчивое жужжание и свистящий гул.

Откуда-то в пылающий мозг проникло смутное сожаление о том, что он не успел попрощаться с бабушкой. Она достойна лучшего обращения со стороны внука.

Теперь тени жадно поглощали его, серое наливалось чернотой, завладевая им, несмотря на ослабевающее сопротивление. Последним, что донеслось до Холта, был голос Стэнфилла, зовущий его по имени, и тут же гигантские океанские волны, с шумом набегавшие на песок, принесли ему желанное забытье.




Глава 2


Прибрежная Виргиния. 1808 год

Резкие, бодрящие ветры дули с Атлантики, принося ароматы соли и свежей воды, скопившейся в устье реки Джеймс; хрупкие пальцы водорослей лежали зеленоватым тонким кружевом на желтом песке и чуть шевелились под вездесущим бризом. Вдоль линии берега шагали сучковатые ладанные сосны, вели хороводы амбровые деревья и шелестели густыми кронами дубы. Топкие болотистые участки по всей дельте реки превращали изрытые неровные берега в цепи небольших прудов, в которых так и кишела водяная живность, а голубоватые пики пондетерии украшали обмелевшие притоки.

Семнадцатилетняя Амелия Кортленд стояла по колено в воде, крепко сжимая сачок на длинной ручке. Бесформенные коричневые юбки подоткнуты за кожаный ремень так высоко, что открывают бедра. Сведя в одну прямую линию густые брови, она уставилась на воду, покрытую зеленой ряской, облепившей босые ноги. Пологие берега заливчика с соленой водой поросли жесткими травами. Тут, на глубине, скрывались синие крабы, и следовало быть начеку, если хочешь выследить добычу.

Легкая рябь определила норку, где скрывалось членистоногое. Девушка, нагнувшись, зачерпнула сачком, послала животное в ловушку с легкостью опытного ловца и, торжествующе улыбаясь, подняла сеть на поверхность. Рассерженные крабы громко скребли длинными клешнями друг о друга.

— Так и знал, что найду тебя здесь, — раздался юношеский басок, и Амелия без всякого удивления подняла глаза на брата. Ветер трепал черные кудри, такие же смоляные, как ее собственные, знакомые черты казались чуть огрубленной копией ее собственных, тех, что она изредка видела в зеркале.

На губах девушки заиграла легкая улыбка.

— Еще немного, — заметила она, с трудом взмахнув тяжелой сетью, — и партия готова на продажу.

Кристиан, не отвечая, ступил в воду, чтобы помочь сунуть сеть, набитую крабами, в плавучий садок, привязанный в тростниках. Закончив работу, он вышел на берег, чтобы заглянуть в корзинку из ивовых прутьев, изумленно вскинул брови и покачал головой. Улыбка вмиг преобразила хмурого мужчину в беззаботного юнца.

— Да у тебя куда больше крабов, чем у мастера Ковинтона с его сотней ловушек.

— Можно подумать, ты не знал, кто из нас настоящий умелец, — отмахнулась девушка, в свою очередь, выбираясь на сушу. Юбки, несмотря на все предосторожности, промокли, и она, высвободив подол, хорошенько отряхнулась, так что во все стороны полетели песок и водоросли.

Влажный коричневый ситец неприятно лип к босым ногам. — Кроме того, мастер Ковинтон предпочитает приятное ничегонеделание упорному труду, особенно когда дело касается его самого.

— Ты весьма строго судишь о бедняге, — фыркнул Кристиан.

— И ничуть не преувеличиваю. А ты, чем болтать, помоги лучше рассортировать крабов. Найдутся несколько и с мягкими панцирями.

Брат и сестра принялись дружно отделять синих крабов, уже начинавших сбрасывать панцирь, от тех, что только готовились это сделать. Аккомпанементом служил приглушенный стук клешней, ударявшихся друг о друга, когда животные пытались удрать.

— Взгляни на них, — засмеялся Кристиан, — тянут своих же собратьев обратно в садок. Едва одному удается выбраться наверх, другие тащат его вниз.

— Совсем как некоторые мои знакомые, — вздохнула Амелия и, встав, вытерла руки о юбки. Снова наступила тишина. Над головами изящными белокрылыми стрелами метались чайки, подхваченные воздушным течением. Резкие гортанные крики разносились далеко вокруг.

Мир и покой снизошли на землю: весьма редкое явление в окрестностях деревушки Ньюпорт-Ньюс. Все здесь было знакомым, вплоть до последней детали унылого пейзажа. Хоть что-то постоянное в ее бурной, запутанной, полной неудач жизни!

— Тебя послали за мной? — бросила она, поворачиваясь.

— Мистрис Ковинтон считает, что юной леди неприлично бродить одной, без сопровождения. Что скажут люди?!

Амелия снова фыркнула и вполголоса выругалась. Совершенно непристойное поведение, наверняка вызвавшее бы заслуженный упрек мистрис Ковинтон.

— Последнее время мне не часто удается бродить одной. Кроме того, люди всегда находят, о чем судачить. Обо мне. О тебе. О маме и папе…

Слова ее словно потонули в неловком молчании: рана была еще слишком свежа, и всякое упоминание о родителях причиняло новую боль. Атмосферу несколько оживило хлопанье крыльев цапли, охотившейся за рыбой в приливном озерце. Громкий всплеск послал по воде крошечные волны, и цапля вынырнула в нескольких ярдах от берега с рыбой, извивавшейся в клюве. Еще мгновение — и птица взмыла в воздух.

Амелия взглянула в глаза брату, увидела в них ту же неизбывную тоску и растянула губы в вымученной улыбке.

— Мистрис Ковинтон вполне может подождать еще немного. Как только увидит крабов, сразу забудет, зачем тебя послала.

Небо затянули облака, спаявшие океан и горизонт в одно целое. Брат и сестра побрели к берегу. Им не было нужды делиться мыслями: они прекрасно понимали друг друга. Амелия уселась на песчаную дюну, поросшую травой, вытянула ноги и стала смотреть вдаль. Пальцы зарылись в песок, нагретый солнцем, и девушка с наслаждением ощутила, как теплеют ступни. Океанский прибой со знакомым грохотом разбивался о песок и прибрежные скалы, оставляя на обратном пути мусор и мелкую рыбешку, обломки просоленного дерева, пустые раковины. Клочки белой пены медленно таяли, когда волны откатывались назад и исчезали в бесконечном круговороте, таинственном, древнем, как само время, и таком же безразличном к людским бедам и нуждам. Равнодушный океан, замкнутый, неизведанный мир, не допускающий в свои секреты посторонних.

«Если бы только и я могла исчезнуть так легко…»

Ветер откинул волосы с ее лба, разметал по плечам длинные спутанные шелковистые пряди. Зеленые глаза чуть сощурились от неожиданно яркого света, отразившегося в воде. Ресницы густыми опахалами легли на щеки, чуть отливавшие золотистым загаром после долгих прогулок по берегу. Щеки, нахлестанные ветром, порозовели, но взгляд по-прежнему оставался грустным.

Одна мысль терзала ее, преследовала все дни и недели, не давала уснуть. Мысль о том, как несправедливо обошлась с ними судьба. Разве она вела бы сейчас столь жалкое существование? Все пропало, непоправимо изменилось в одну секунду, стоило карете опасно накрениться на крутом повороте. «Несчастный случай», — твердили окружающие, но случившееся казалось Амелии чудовищной шуткой рока, оставившей ее и Кристиана сиротами, одинокими в мире, которому они были не нужны. Как долго тянулись эти полгода…

Сплошной кошмар, в который превратилось бытие детей, скорбевших по родителям, еще усугубился изгнанием из родного дома. Брата и сестру отдали в руки черствых представителей власти, объяснив, что отец был слишком беззаботен, не думая о смерти, и не сделал соответствующих распоряжений. Бедняга чересчур любил жизнь и смело смотрел в будущее, не предполагая столь печального конца.

Положение Кристиана было легче: он почти достиг совершеннолетия. А вот беззащитная девушка без денег и покровителей полностью зависела от Ковинтонов, почтенного семейства, в котором и без нее было шестеро детей. Но по крайней мере ей предоставили крышу над головой. Что же касается теплого приема… не слишком ли многого она ожидала?

— Мы с радостью постараемся исправить недостатки их ужасного воспитания и внушить им покорность к Господу нашему и всему, что свято, — любила говаривать мистрис Ковинтон с самодовольно-фарисейской улыбочкой, омерзительно искажающей ее худую физиономию с резкими чертами и острым носом. — Им полезно узнать, как живут порядочные богобоязненные люди.

Порядочные! Словно мама и папа были окаянными грешниками! О, как она тоскует по ним!

Больше никогда не будет веселых семейных пикников, вечных шуток, смеха, бесконечной радости. Все пропало, все исчезло, остались только они двое, безутешные дети, брошенные в городе, населенном сухими, черствыми пуританами, как чумы сторонившимися капитана Кортленда и его надменной жены, вечно задиравшей нос и презиравшей честных горожан.

Надменная?! Мама?! Та женщина, которую знала Амелия, — мягкая, добрая дама с мечтательным взглядом и грустной улыбкой?!

Только после ее гибели девушка нашла в маленькой шкатулке тикового дерева связку писем, написанных много лет назад, когда молодая Анна изливала любовь, жестоко растоптанные надежды и боль сердца в так и не отосланных посланиях. Старательно перевязанные шелковой ленточкой, они много лет пролежали в шкатулке вместе с еще несколькими, полученными от какой-то дамы.

Бедная мама! Любовь к мужу дорого ей обошлась.

Кристиан, немного помедлив, уселся рядом на песке.

Он еще не успел перерасти свою юношескую неуклюжесть, и конечности его по-прежнему казались чрезмерно худыми и голенастыми, хотя рост и разворот плеч давали некоторое представление о том, каким привлекательным мужчиной он когда-нибудь станет. Брови вразлет и такие же, как у сестры, глаза наверняка затронут сердце не одной девушки. Вот только одет он едва ли не хуже Амелии. Сбитые каблуки сапог утонули в песке. От него слабо пахло табаком и спиртным.

— Опять ходил в доки! — спокойно заметила она. В голосе не было ни капли упрека, но брат независимо пожал плечами и, лениво опершись о локти, принялся с насмешливо-одобрительным выражением оглядывать Амелию.

Ветер играл его кудрями, глаза сверкали изумрудами, во взгляде сквозила искренняя привязанность к сестре.

— Ты становишься настоящей мегерой, Ами, — заметил он с чисто мужской заносчивостью.

— Не смей меня так называть! Амелия — вот мое имя!

Амелия. Запомнил?

— Амелия Сара Анна Кортленд — чересчур длинно для крошки ростом не выше комара!

Что же, верно. Худая, нескладная, с тощими руками и ногами… печальная реальность, ничего не поделаешь! Недаром она не любила зеркал! Черные завитки обрамляли лицо с высокими скулами, зелеными, косо посаженными, как у цыганки, огромными очами и пухлогубым, чересчур большим ртом.

— Не грусти, Ами, — пошутил Кристиан, подавшись вперед. — Я позабочусь о тебе, когда, останешься старой девой.

— Интересно, как тебе это удастся, когда о себе и то не способен позаботиться! — взорвалась девушка, взметнувшись с места и принимаясь отряхивать юбки. Кристиан едва успел прикрыться от дождя острых песчинок. — Ты мужчина! Почти. Никто не остановит тебя, если захочешь сбежать! Это я принуждена гнить в забвении у Ковинтонов! Нет, долго мне не вынести!

Веселые искорки во взгляде погасли, и Кристиан слетка прищурился, не в силах определить, что тревожит сестру.

— Что случилось, Ами?

Облака разошлись, и чайка, взмывшая высоко в небо, казалась белым цветком на фоне густой синевы. Тростник с тихим шорохом гнулся под ветром, прижавшим грубую ткань юбки к стройным ногам. Девушка отвернулась и глубоко вздохнула. Коричневый ситец прильнул к упругим грудкам, плоскому животу и бедрам, которые она втайне считала безнадежно угловатыми.

— Ами! — воскликнул Кристиан, вскакивая и кладя руку на ее плечо. От него словно исходили тепло и сила, искреннее сочувствие, стремление утешить. — Поколебавшись, он нерешительно пробормотал:

— Мне тоже не хватает их…

Отчаяние комом застряло в горле. Девушка стряхнула его руку, отступила, скользя на мокром песке, и вздохнула:

— Дело не только в этом… Не пойму, что со мной творится. Последнее время постоянно ощущаю, что вот-вот взорвусь, а отчего — не знаю.

«Не правда — все я знаю. Странные чувства копятся в моей душе, но с кем поговорить? Ах, если бы только мама была здесь! Она видела меня насквозь и нашла бы нужные слова, чтобы объяснить…»

Амелия отпрянула еще на шаг, поймала подол так и не просохшего платья и, приподнявшись на носочках, сделала изящный пируэт, как учила мама. О, как это было давно: уроки бальных танцев в маленькой гостиной, воспоминания о прошлом. С каким неподдельным удовольствием мать передавала дочери опыт своей недолгой юности..

Амелия так и не узнает, какие чувства обуревали ее при этом.

Девушка, закрыв глаза, покачивалась под одной ей слышимую мелодию, когда-то звучавшую на старом клавесине зимними вечерами. В ноздри словно ударил запах воска, которым натирали мебель. Откуда-то донесся смеющийся голос матери, повторявшей, что дочь должна ступать легко, а не топать, как слон.

«Дорогая, ты хочешь, чтобы мужчина влюбился в тебя или упал, споткнувшись о твою выставленную ногу?»

Солнышко пригревало лицо и обнаженные руки, песчинки впивались в босые ноги, отлетая фонтаном при каждом повороте, а она все кружилась, плавно изгибаясь, как тростник под ветром, закинув руки за голову, двигаясь в такт безмолвной музыке, певшей об отчаянной тоске.

Кристиан настороженно наблюдал за сестрой, впервые заметив округлившиеся изгибы ее фигуры. Когда это случилось? Ами всегда оставалась младшей сестрой, милой, доброй, хоть временами и надоедливой, девчонкой. Но женственность?.. От этого ему стало как-то не по себе.

Девушка наконец остановилась, запыхавшаяся, раскрасневшаяся, усыпанные песком юбки открывают ноги до колен. Сейчас, с рассыпавшимися, растрепанными, выбившимися из кос прядями, она больше не походила на ребенка. В раскосых глазах играло такое осознание собственных чар, что Кристиан даже растерялся. Все представления о сестре вмиг растаяли, как морская пена. Он вдруг почувствовав себя малой щепкой, плывущей по волнам без руля и ветрил.

Юноша нерешительно вытянул руку, но, тут же опустив, пробормотал:

— Я помогу тебе нести крабов.

Они спрятали садок в тростнике, подальше от любопытных глаз, и бросили в ведро только крабов, предназначенных для мистрис Ковинтон. К тому времени как они добрались до дома, над деревней сгустились сумерки. В окнах небольшой гостиной, почти всегда пустовавшей, горел свет. У ворот стоял незнакомый экипаж. В полумраке смутно поблескивали черная кожа и ярко-красные колеса.

Амелия встрепенулась, стиснула пальцы брата и выдохнула:

— Кит… это карета мастера Данбара. Того поверенного, что рассказал нам… о папе.

Брат с сестрой переглянулись. Кристиан было обнял сестру за плечи, словно стараясь защитить, но тут же отстранился.

— Люди, подобные мастеру Данбару, редко приносят хорошие новости.

Юноша поставил ведро с крабами, отчаянно скребущими по дереву стенок, и тут же забыл о нем. Передняя дверь распахнулась, и на пороге возник мастер Ковинтон, широкоплечий коротышка с щетиной редеющих волос.

— Вам давно пора бы вернуться, — проворчал он. — Зайдите, пожалуйста, в дом.

Несколько смущенный столь неожиданной вежливостью человека, предпочитавшего резкие приказы обычным просьбам или разговору. Кит поспешно загородил собой сестру, явно опасаясь удара.

— А в чем дело?

— Скоро узнаете. Ну же, шевелитесь! — уже нетерпеливо бросил он, однако в голосе прозвучало нечто вроде уважения: вещь для такого человека абсолютно неслыханная.

Войдя в гостиную, Кит прежде всего украдкой взглянул на мистрис Ковинтон, чинно восседавшую на стуле с высокой спинкой в позе, такой же непреклонной и каменной, как ее неуступчивый характер. Она молча поманила Амелию.

— Подойди ближе, дитя. Взгляни на себя: платье грязное, помятое, так и разит солью и рыбой. А туфли! Представляю, что ты вытворяла все это время.

— Жена!.. — остерег Ковинтон с заискивающей, явно вымученной улыбкой. — Молодые люди, с вами желает поговорить сквайр Данбар.

— Именно, — вмешался тот, поднимаясь. — Надеюсь, нам позволят потолковать с глазу на глаз?

— С глазу на глаз? Разумеется, сквайр, разумеется, — залебезил Ковинтон. Очевидно, такой поворот дела был для него неожиданным. Супружеской чете до смерти хотелось узнать, в чем дело, но Данбар упорно молчал, пока Ковинтоны не убрались из комнаты, а потом плотно прикрыл за ними дверь и, обернувшись, без улыбки уставился на собеседников. Седые клочковатые брови нависали над глубоко посаженными глазами, длинный тонкий нос на конце утолщался и выжидающе подрагивал, совсем как у любопытного лесного зверька. Кит попытался отвести взгляд, но то и дело невольно поглядывал на нос поверенного, гораздо чаще, чем того требовали приличия. Данбар плавно взмахнул на удивление изящной рукой, и Ами послушно уселась, таращась на него круглыми, будто блюдца, глазами. Куда подевалась уверенная в себе молодая женщина? Снова превратилась в несчастную оборванную девчонку-подростка. Плотно сжав дрожащие губы, она молча ждала.

— Что привело вас сюда, мастер Данбар? Прошло уже больше полугода… Надеюсь, дела папы наконец-то улажены? — осведомился Кит.

— Совершенно верно, — отозвался поверенный, улыбаясь глазами. Недовольное выражение лица сменилось снисходительным. — Да и улаживать особенно было нечего, после того как все долги были розданы. Капитан Кортленд был прекрасным человеком, но, к сожалению, не слишком дальновидным финансистом. Но я здесь не поэтому.

Поверенный осекся, откашлялся и двинулся к камину, заставленному дешевыми статуэтками. Два медных подсвечника соседствовали с фарфоровыми собачками, гордостью мистрис Ковинтон, купленными во время последнего визита в Норфолк.

Данбар коснулся пальцем белого с синим песика, вздохнул, повернулся к молодым людям и, заложив руки за спину, принялся покачиваться на каблуках. Тонкий выношенный ковер заглушал звуки. Губы поверенного были растянуты в подобии ухмылки.

— Я получил письмо от вашей крестной. Вас просят приехать к ней, как только все приготовления к отъезду будут закончены.

— Крестная? — недоуменно повторила Ами, бросив взгляд на брата. — Не пойму, о чем вы…

— Разумеется, для вас это должно явиться потрясением.

Не знал, что леди Уинфорд, которую я известил о гибели ваших родителей, упомянута в завещании капитана Кортленда как ваша крестная. Кстати, завещание составлено на редкость плохо, и это лишь доказывает мое мнение, что законники не должны выступать в роли собственных поверенных. Но как бы то ни было, все позади. Да, леди Уинфорд — ваша крестная мать и отдала необходимые распоряжения, касающиеся детей леди Анны. Этим занимались ее лондонские адвокаты. — Помедлив, Данбар оглядел убогую комнату и мягко добавил:

— Думаю, там вы будете куда счастливее, чем здесь.

Брат с сестрой долго молчали. В гостиную доносились приглушенные крики детей, сопровождаемые собачьим лаем. Но в крохотной, душной, дурно обставленной комнате слышалось лишь мерное дыхание.

Амелия боялась шевельнуться. Сейчас она казалась столь же хрупкой, как фарфоровая статуэтка, словно малейшее движение — и она разлетится на множество осколков.

— Думаю, это вполне нам подходит, мастер Данбар.

Вполне, — выговорила она Наконец.




Глава 3


Разбудила ее внезапно наступившая тишина. Назойливый шум резко оборвался. Только поскрипывание веревок нарушало гнетущую атмосферу.

Амелия пошевелилась, еще не проснувшись окончательно, и осторожно повернулась на бок. Койка была узкой, чуть пошире книжной полки, с тощим тюфяком, вделанная в переборку, над которой виднелся иллюминатор. За круглым стеклом, покрытым зеленоватым налетом, плескались бесконечные серые волны. Она держала иллюминатор приоткрытым, пока не пришлось его задраить: постоянная сырость раздражала куда больше, чем отсутствие свежего воздуха.

Придется выйти на палубу поискать Кита. Амелия едва выносила путешествие, но брат в отличие от нее искренне наслаждался каждой минутой. Посудина была просто старым корытом, не то что узкие, изящные клиперы, которыми она так восхищалась, но Акт об эмбарго от 1807 года воспрещал американским кораблям заходить в иностранные порты и предписывал пассажирам плавать на голландских торговых судах. «Саксесс» был действительно построен в Голландии, но капитан был американцем — утонченное пренебрежение английским эмбарго, воспрещавшим торговлю с Британией иди Францией. Кит утверждал, что такие меры вызваны досадной необходимостью, после того — как американский фрегат «Чесапик» подвергся обстрелу британского судна и несколько американских моряков были убиты или насильно завербованы в королевский флот.

— Все это напрямую связано с французами, — пояснял он сестре, — поскольку Наполеон закрыл французские порты для англичан. Теперь британцы требуют, чтобы все суда, идущие в запретные для них порты, сначала заходили в английские гавани и платили пошлину за груз. Возможно, это не так уж и плохо, но британцы начали хватать все суда, которые отказываются подчиниться, а Франция задерживает те, которые выполняют приказ. Америка оказалась между молотом и наковальней.

Поэтому они и сели на борт голландского судна, отправлявшегося из Ньюпорт-Ньюс в Лондон.

После всех месяцев унылого отчаяния им наконец повезло. Мечта стала явью, надежды на будущее расцвели вновь вместе с радостью обретения семьи. То есть почти. В короткой записке леди Уинфорд любезно приглашала к себе детей ее дорогой крестницы Анны.

Амелия пыталась вспомнить, говорила ли когда-нибудь мама о леди Уинфорд. Кажется, да, хотя в то время это вряд ли ее интересовало. Только позже, перечитывая письма, перевязанные шелковой ленточкой, она поняла, как много они значили для Анны Кортленд. Леди Уинфорд обычно упоминала о милых пустяках, вроде бальных платьев, прогулок в Гайд-парке, новом мопсике. Чернила выцвели, бумага потерлась на сгибах, словно письма складывали и разворачивали десятки раз.

Как, наверное, одинока была мама, как мало она ее знала!

У Амелии стиснуло сердце от жалости к матери, которая так мало побыла с ней. Она видела маму только глазами ребенка и не понимала отчаяния женщины, отвергнутой родными. Девушка лежала тихо, наблюдая, как луч света скользит по полу каюты и столб танцующих пылинок отсвечивает золотом. Началась довольно сильная качка. Корабль поднимался на гребне, задерживался на миг, чтобы рухнуть вниз. Вокруг по-прежнему царило странное спокойствие: ни обычного топота ног, ни громких команд, ни хлопанья парусов.

Последние три дня Кит был слишком занят, чтобы уделять ей внимание. Он обожал корабли, хотя отнюдь не был уверен, что хочет в Англию.

— Там мне нечего делать, Ами, — признался он, когда сестра спросила, почему брат никак не восхитился необычайным великодушием леди Уинфорд. — У меня другие планы.

— Но ты ведь поедешь со мной? — дрожащим голосом прошептала Амелия, охваченная паникой при одной мысли о том, что придется одной вынести тяготы пути и жить с чужими людьми. — Я не смогу, если тебя не будет рядом.

Кит немного помолчал, прежде чем обнять ее за плечи и кивнуть:

— Придется.

Чувство вины несколько унялось после заверений, что брат действительно хочет быть с ней. Возможно, он просто желал, чтобы его уговаривали. Совсем как в детстве, когда он предпочитал дуться из-за пустяков, а мать с отцом шутками и смехом заставляли мальчика забыть о мнимых обидах. Все же для Амелии большим облегчением было видеть, как он счастлив в окружении моряков. Он даже выглядел своим среди команды, когда босой, в широких полотняных штанах тянул такелаж под внимательным присмотром капитана и первого помощника. И говорил он теперь на другом, малопонятном языке, то и дело употребляя морские термины: драить палубу, лезть на ванты, тянуть шкотовый угол… поднять паруса…

Амелия только диву давалась, откуда он набрался всего этого. Правда, и капитан Ярборо относился к Киту довольно снисходительно, всячески поощряя его увлечение. И неудивительно: в конце концов, за билеты была заплачена кругленькая сумма. Зато Амелия не раз замечала, как груб и резок капитан с командой. Очевидно, настоящая жизнь простого матроса была далеко не так привлекательна и полна упоительных приключений, как казалось неопытному юноше. Она не раз говорила ему об этом, но Кит попросту отмахивался от сестры. Она никак не могла взять в толк, почему вонь смолы и изматывающий труд завораживают его, но тут уже ничего не поделаешь. Возможно, к тому времени, как они доберутся до Лондона, новизна впечатлений поблекнет и Кит поймет, что карьера моряка — далеко не вечный праздник. Скорее, тоска смертная.

Внезапный рывок судна отбросил девушку к краю койки, и она едва успела схватиться за деревянный поручень, прикрученный к переборке. Едва корабль выровнялся, она спустила ноги на пол и выждала немного, чтобы попасть в такт качке. Амелия уже приучилась улавливать момент, когда корабль поднимает ее в воздух и на миг кажется, что вот-вот взлетишь. Ей ужасно нравилось это ощущение, но было ненавистно резкое падение, грозившее вбить ее в самое днище. Всегда казалось, что она чрезмерно долго находилась наверху и теперь расплата неминуема.

Амелия со вздохом вцепилась в спинку стула, почувствовала, как он ускользает от нее, и тяжело оперлась на край стола, привинченного к полу: единственный неподвижный предмет в ее неустойчивом мире.

По доскам палубы барабанили шаги матросов, где-то заливалась трелями боцманская дудка. Амелия, все еще держась за стол, потянулась к платью, висевшему на вбитом в стену колышке. Каюта была такой крошечной, что она могла, не вставая, дотянуться до любого места.

Становилось все жарче: теплый воздух проникал с верхней палубы, принося с собой пряный запах специй, лежавших в трюмах: корицы, гвоздики, ванили и мускатного ореха. Кроме того, судно везло в лондонские доки кедровую древесину, ковры и другие товары, которые, по словам Кита, принесут неплохую прибыль голландской компании.

Амелия, судорожно извиваясь, умудрилась наконец втиснуться в платье и наспех причесалась: откинула волосы на плечо и заколола шпильками. Небольшой квадратик полированного олова заменял зеркальце: невероятная роскошь в этих суровых условиях, где было лишь самое необходимое. Ночной горшок прятался за небольшой скользящей дверцей в стене. Девушка едва не умерла от стыда, когда, воспользовавшись им впервые, выставила за дверь каюты, как велел капитан. Ужасно неловко — оказаться единственной женщиной на корабле, полном мужчин. Десятки глаз алчно следили за каждым ее движением, стоило Ами показаться на палубе.

Кое-как одевшись, она двумя шагами пересекла каюту и открыла дверь. Узкий трап вел из темного прохода на главную палубу; квадрат неяркого света указывал дорогу наверх из сырой полутьмы. Девушка поднялась по ступенькам и зажмурилась от яркого солнца и высекающего слезы ветра. Вокруг царил настоящий хаос.

— Ами!

Она, так и не открыв глаз, повернулась на звук голоса и, немного освоившись, почти столкнулась с Китом. Тот положил ей руку на плечо и легонько подтолкнул к люку.

— Немедленно вниз!

— Ни за что!

Девушка поспешно освободилась, немного раздраженная его властными манерами. Последнее время он ведет себя как ее опекун!

— Я ничего не ела и устала сидеть в душной каюте.

Кроме того, если ты…

— Ами, — настойчиво прошептал он, сжав ее пальцы, — черт возьми, сейчас не время спорить. Спускайся к себе и запри дверь.

— Запереть…

Амелия осеклась и растерянно огляделась, только сейчас распознав нечто неладное в бурной деятельности команды. К бортам выкатили пушки, закрепили на месте, палубу посыпали песком и по команде капитана ставили паруса. Девушка судорожно вцепилась в поручень трапа.

— Кит, что происходит?

— Капитан пока сам не уверен. Впередсмотрящий заметил корабль, идущий к нам под всеми парусами. Флаг не поднят, так что капитан сомневается…

— Сомневается в чем?

Кит отвел глаза и нахмурился.

— Пираты, — выдавил он. — Мы всего в нескольких днях пути от Ньюпорт-Ньюс, так что вполне возможно, это всего лишь еще одно торговое судно. Но все же капитан Ярборо — человек осторожный.

Матросы в панике метались по палубе, взлетали на мачты, тянули снасти, разворачивали последние паруса, спеша поскорее набрать ветра и уйти от неизвестного судна.

— Ясно, — протянула Амелия и, поколебавшись, положила ладонь брату на руку. Мускулы под пальцами мгновенно напряглись: он явно ждал, что сестра не захочет уйти без него. Но вместо этого она тихо вымолвила:

— Береги себя, Кит. Кроме тебя, у меня никого не осталось.

Кит нежно погладил ее по щеке и, чуть помедлив, улыбнулся:

— Все будет хорошо. Не волнуйся обо мне.

«Боже, — думала Амелия, медленно шагая вниз, — сколько жен, сестер, матерей и возлюбленных слышали эти же слова. Страшно представить!»

Она скорчилась на койке, дрожа от страха, пока «Саксесс» разрезал волны со все возрастающей скоростью. Недаром она выросла в портовом городке и с детства наслушалась страшных историй о пиратах! Некоторые превратились в легенды, вроде повествований о Шарки и Черной Бороде, и при упоминании этих имен девочку охватывал приятный озноб. Но реальность была куда хуже. В рассказах об их опустошительных налетах, приукрашенных лживыми дифирамбами несуществующим героическим деяниям, пираты казались не столько морскими разбойниками, жадными, жестокими грабителями, сколько озорными мальчишками, играющими в опасные игры. Но Амелия умела отличить правду от вымысла, не питала иллюзий относительно благородства корсаров и надеялась, что судно окажется всего лишь встречным бригом или шхуной. После появления закона, запрещавшего работорговлю, невольничьи и пиратские корабли были вытеснены из этих вод правительственными патрульными катерами и плавание в Атлантике стало считаться безопасным. В самом крайнем случае судно может оказаться французским, а французы не склонны щадить капитана, посмевшего нарушить эмбарго, наложенное ими на Англию. Но они все еще находятся в американских водах…

Грохот выстрела разом покончил с надеждами на то, что дело обойдется миром. «Саксесс» вздрогнул, накренился, палубные пушки ответили огнем. Амелия свалилась на пол, кое-как встала на четвереньки, тяжело дыша от страха. Уши разрывал ужасный шум: вопли, мольбы о помощи, стоны, зловещий гром канонады, глухие отдаленные всплески… воплощение всех кошмарных снов. Сказки, которые так забавно рассказывать в зимние вечера у камина, под вой ветра в трубах, вдруг стали явью.

Ужас захлестнул девушку, но не парализовал, а побудил к действию. Все что угодно, только не это бесплодное ожидание в чреве корабля. Не в ее привычках покорно ждать гибели! Если смерть близка, Амелия встретит ее рядом с братом.

Поспешно вскочив, спотыкаясь, хватаясь за что ни попадя, лишь бы не упасть, она пробралась к двери, с трудом отодвинула засов и тут же задохнулась от дыма и серных паров, высекших слезы из глаз. Густой туман проникал в люк и клубился по сырому проходу. Девушка двинулась к трапу, едва передвигая налившиеся свинцом ноги. Сердце колотилось так громко, что заглушало рев пушек.

Она уже схватилась за деревянное кольцо крышки, когда свет, лившийся в щели, неожиданно померк. Девушка инстинктивно прижалась к влажной стене, не зная, что делать, и втянула голову в плечи, когда тяжелая связка лохмотьев влетела в люк и с тошнотворным стуком приземлилась у ее ног. Ей послышался вопль, но ответить она не смогла: горло перехватило. Она не могла двинуться, словно парализованная, и только ворочала глазами. Под ее ошеломленным взглядом тюк внезапно превратился в человеческий силуэт. Голова откинута, рот разинут, взгляд устремлен в никуда, яркая алая полоса прочертила шею и грудь.

Тошнотная желчь обожгла глотку и нос, и Амелия с трудом подавила рвотные спазмы. На глазах выступили слезы. Коленки подгибались, но девушка решительно двинулась к трапу, подгоняемая желанием увериться, что брат не плавает в собственной крови, испуская последний вздох.

Творившееся на палубе не поддавалось описанию. Настоящий ад предстал ее глазам. Пороховой дым стлался густыми слоями, окутывая мертвых и умирающих, яркие оранжево-желтые вспышки, подобные языкам пламени, плясали на морских волнах. Корабль снова вильнул в сторону, как норовистая лошадь, и девушка, схватившись за линь, почувствовала, как он обвис и скользнул на палубу, словно готовая ужалить змея. Канаты такелажа, порванные и обгоревшие, свисали с мачт, стелились по палубе, становясь смертельной паутиной, в которой запутывались люди.

Амелия закашлялась, задохнулась, но заставила себя пробираться по заваленной обломками палубе в отчаянной попытке найти Кита. Ни одно лицо не казалось знакомым: все одинаково потные, вымазанные сажей матросы лихорадочно заряжали пушки, не обращая внимания на пороховые ожоги, красными пятнами усеявшие руки и плечи.

Оскальзываясь на чем-то мокром, происхождение которого не смела установить, Амелия упорно шла вперед, протаптывая дорожку между разбросанных кофель-нагелей, обрывков парусины и неподвижных тел. И все-таки нашла Кита! Он стоял у огромного двадцатичетырехфунтового орудия, мрачный, грязный, беспрекословно выполнявший приказы канонира.

— Кит…

Ей показалось, что он не слышит, потому что вместо слов с пересохшего языка срывалось нечто вроде карканья.

Но брат поднял глаза, увидел ее и немедленно подбежал.

— Что тебе тут надо? Я велел…

— Не хочу умирать одна.

Брат протянул черную руку, привлек Амелию к себе.

Она ощутила дрожь его тела, поняла, что он напуган не меньше, чем она, и сознание того, что и у брата есть слабости, внезапно успокоило девушку.

— По крайней мере мы вместе, — прошептала она и увидела в его глазах отчаяние.

— Да. Послушай, Ами, я хочу, чтобы ты спряталась за этими бочонками. Не выходи, пока я не прикажу, или… в случае крайней необходимости. — Он неуклюже чмокнул ее в щеку и выдавил улыбку. — Может, все и обойдется.

Еще рано сдаваться. Ярборо — старый морской волк, и мы еще держимся на плаву. Мне нужно бежать: старший канонир погиб, и каждая пара рук на вес золота.

Какая это была мука — скрываться за бочонками, привязанными к рубке, и наблюдать, как Кристиан подтаскивает ядра и порох — немного медленнее остальных, но так же старательно.

Промокнув от брызг, захлебываясь дымом, Амелия тряслась от страха, не понимая, на чьей стороне перевес. Сражение продолжалось целую вечность. Дни, часы, годы… прежде чем все закончилось — не воплями торжества, а стонами побежденных. Пиратское судно подошло ближе, в борт «Саксесса» неумолимо впились абордажные крюки.

Сопротивление было коротким и бесплодным. Оцепенев от ужаса и тоски, девушка наблюдала, как уцелевших выстроили на палубе. Все стихло; дым развеялся, оставив едкую пороховую вонь.

Последним подошел Кит, ни разу не взглянув на то место, где таилась сестра. Всей своей фигурой, выражением лица он приказывал, умолял, просил не выскакивать.

Не обращая внимания на многочисленные занозы, Амелия оперлась ладонями о доски палубы и подалась вперед в безуспешных стараниях получше разглядеть, что происходит. Тревога и волнение за брата сжимали сердце стальной хваткой.

Кто-то отдавал неразборчивые команды. Туда, где находилась девушка, доносились лишь отдельные слова. Мышцы затекли, ноги ныли, но она боялась шевельнуться, парализованная уверенностью в том, что рано или поздно все равно придется показаться. Ее так или иначе найдут: на корабле невозможно стать невидимой. И стоит ли трястись как мышь, если Кит…

Она отказывалась думать о неизбежном. О том, что Кита могут… Немыслимо!

Раздался громкий грубый смех, сопровождаемый предсмертным воплем и ужасающим горловым клекотом. Амелия прижала руки к ушам, зажмурилась, но тут же отняла руки, пытаясь расслышать знакомый голос. Капитан Ярборо что-то холодно ответил. Его слова были встречены хохотом. Пираты стали вытаскивать из трюмов груз. Железные полосы, которыми были обиты ящики, противно скрипели по доскам. Борта судов опасно терлись друг о друга с пронзительным, почти человеческим визгом, канаты натягивались и трещали.

У Амелии кружилась голова. Может, они всего-навсего, заберут груз и оставят их в покое? «Господи, прошу тебя, пусть они уплывут поскорее…»

Но надежда быстро умерла, когда пираты рассыпались по всему судну. И разумеется, немедленно обнаружили ценный приз. Кто-то из незваных гостей, весело блестя глазами, выдернул ее из укрытия и потащил на палубу.

Непристойные реплики, жадные взгляды, отрешенное лицо Ярборо, мучительное отчаяние в глазах Кита, побудившее его выступить вперед.

— Не трогай ее!

Требование было встречено издевательскими ухмылками. Кита бесцеремонно толкнули обратно, пригрозив тесаком.

Широкоплечий пират в куртке красного атласа и таких же панталонах, совершенно не сочетавшихся с парой пистолетов, показался Амелии предводителем этой бандитской шайки. Бесстрастно оглядев девушку с головы до ног, он обратился к Киту:

— Это твоя жена?

Кит, поджав губы, качнул головой.

— Сестра, — выдавил он.

— Вот как? Сестра?

Слабая улыбка коснулась уголков губ.

— Приведите ее ко мне, — велел он, сопровождая слова повелительным жестом. — Иди сюда, красавица! Да ты, никак, напугалась? Боишься, что мы тебя обидим?

Пираты охотно откликнулись на шутку вожака. Те, кто не перегружал ящики и бочонки, придвинулись ближе, алчно пожирая глазами девушку. Амелию подтолкнули вперед. Спотыкаясь, она брела к капитану, сопровождаемая хором откровенных предсказаний относительно своей судьбы. Счастье еще, что наивная девочка почти ничего не понимала, хотя, судя по лицу Кита, дела ее были совсем плохи.

Никто не слушал протестов капитана Ярборо, уверявшего, что перед ними благородная леди, не привыкшая к вульгарным речам и подобному обращению.

— Так, значит, ты еще девственница? — тихо поинтересовался капитан, обводя пальцем контуры ее лица.

Амелия затрепетала от омерзения. Ни один мужчина до сих пор не смел говорить с ней в таком тоне. Словно она игрушка, созданная специально для их развлечения!

— Возьмем ее с собой, кэп Джек! — ощерился один из пиратов. — Научим девчонку джиге под одеялом!

— Неплохо бы, — задумчиво протянул капитан Джек, отнимая руку и продолжая изучать пленницу. Амелия не произнесла ни слова, боясь, что расплачется. Рука, сжимавшая ее плечо, казалась слишком жесткой. И бежать некуда, не к кому обратиться, даже если она найдет в себе мужество просить пощады.

Пират, державший ее, переступил с ноги на ногу. Заскорузлая лапища погладила ее шею, легла на грудь. Девушка попыталась вырваться, но не тут-то было. Ноздрей коснулось нечистое дыхание. Капитан хладнокровно наблюдал, как грязные пальцы больно стискивают небольшой холмик, пока девушка не вскрикнула. Кристиан, забыв обо всем, бросился на помощь. Двое пиратов метнулись к нему, на ходу выхватывая кинжалы. На солнце ярко блеснуло острое лезвие, желтоватое сияние словно высветило свирепые физиономии, и Амелия окончательно потеряла голову.

— Кит, не надо! О Господи, нет! Только не троньте его, пожалуйста, не троньте…

К ее облегчению, капитан Джек властно поднял руку, и мужчины покорно отступили, хотя и заставили Кристиана встать на колени и оттянули за волосы его голову, обнажив шею.

— Только дотронься до нее — и я прирежу тебя! — бушевал он в бессильной ярости.

Предводитель бандитов рассмеялся.

— Боюсь, тебе не так-то легко это удастся, юный петушок! Похоже, сейчас наш верх, хотя бы численный, но это уже кое-что! А теперь угомонись и дай нам время подумать.

Даже сквозь дымку ужаса Амелия неожиданно распознала этот тон — тон человека образованного, хотя и привыкшего к беспрекословному подчинению, — и безумная, нерассуждающая надежда вспыхнула в ней. Неужели он когда-то был джентльменом? Может, все-таки поддастся ее уговорам? Тихой мольбе о милосердии?

— Капитан, — начала она, с трудом отведя глаза от Кристиана, — мы с братом сироты, одни в этом мире. Не осуждайте его за желание защитить сестру, ибо он привык оберегать меня.

— Неужели?

Холодный взгляд обратился к людям, выгружающим пряности, скользнул по обломкам и мертвым телам, усеявшим палубу, и вернулся к Амелии.

— Как по-твоему, он готов на любую жертву ради тебя?

Девушка поколебалась. Под маской равнодушия скрывалась некая злобная цель. Нет, никакой он не джентльмен. Пират, морской разбойник, низкий негодяй, вождь людей, привыкших грабить и убивать. Как наивна она была, думая, что сможет торговаться с человеком без чести и совести!

— Да, — бросил Кристиан, прежде чем она успела ответить. — Я сделаю все, чтобы спасти ее от этих свиней!

Капитан Джек, почти не обращая на него внимания, обратился к девушке:

— Сколько тебе лет, дитя?

Она замялась, не зная, что лучше: солгать или сказать правду, но, поняв, что особой разницы все равно не будет, призналась:

— В прошлом сентябре исполнилось семнадцать.

Под его откровенным раздевающим осмотром она поежилась, покраснела и опустила голову.

— Семнадцать. Почти женщина. Многие в твоем возрасте уже замужем и имеют ребенка. А то и двух.

Амелия не ответила. Палуба накренилась; судно поднялось на гребне волны, и пиратский корабль толкнулся в борт со зловещим скрежетом дерева о дерево. Капитан повернулся, сделал знак, и Кита подняли на ноги. Юноша яростно сжимал кулаки, пытался бороться. Но на шею ему накинули веревку, впившуюся в кожу: вполне достаточно, чтобы усмирить любого бунтаря.

На палубе воцарилось внезапное спокойствие. Зловещее выжидательное молчание. Холодный озноб пробежал по спине Амелии, превратив кровь в лед. Она затаила дыхание, когда капитан шагнул к Киту.

— Молодой задира, ты что-то слишком дерзок, — издевательски-тихо начал он. — Посмотрим, соответствует ли твоя отвага остроте языка. Несколько наших были убиты сегодня. Хватит ли у тебя мужества жить на борту корабля, под нашим флагом, или позволишь своей милочке-сестрице заменить тебя? Правда, говорят, что женщины на судне приносят несчастье, что и было сегодня доказано как нельзя лучше. Даже если это всего лишь дурацкий предрассудок, бабы все равно отвлекают мужчин от дела и сеют распри. Я лично в любой момент предпочту сильные руки визгу и истерикам. Ну, что скажешь? Сумеешь доказать, что ты настоящий мужчина, заняв ее место?

Кристиан смело встретил его взгляд, несмотря на то что руки тряслись крупной дрожью.

— Я пойду с тобой, хотя никогда не думал, что свяжусь с грязными пиратами, вместо того чтобы стать настоящим матросом.

Капитан иронически усмехнулся:

— Настоящим матросом? Если имеешь в виду этих жалких олухов, вскоре поймешь, как ошибался. Капитан Ярборо давно известен мне как жестокий, бесчеловечный деспот, готовый скорее засечь человека до смерти, чем вспомнить о милосердии. Но ты еще это усвоишь. Всему научишься. Живее, парни, тащи его на борт вместе с другими холостяками, которым надоело рабство на торговом судне.

Этого не может быть! Просто не может быть!

Амелия ринулась вперед и схватила предводителя пиратов за руку.

— Нет! Не уводите его! Заклинаю…

— Он идет со мной по доброй воле. Ему предоставили выбор, — язвительно прошипел капитан, сверкнув прозрачными осколками глаз. — Если пожелаешь занять его место, моя команда будет в восторге, уверяю тебя, и устроит себе праздник на то короткое время, что тебе осталось прожить.

— Ами!

Едва Кита отпустили, как он бросился к ней, схватил за руку холодными пальцами и прижал к себе.

— Я дам о себе знать, как только смогу, — прошептал он, стискивая ее все крепче. Она услышала беспорядочный стук его сердца. Дрожащая рука неуклюже гладила ее по голове. Несчастный мужественный братик пытается еще и утешить ее! Господи, да он напуган не меньше, чем она…

О, вынести это нет сил!

Прильнув к нему, она пыталась что-то сказать, но душили слезы, а сердце болело, словно пронзенное пиратским кинжалом.

И Кит ушел, перепрыгнув через поручень на палубу пиратского корабля. Абордажные крючья были убраны, и ветер наполнил паруса судна под черным флагом. Скоро на горизонте виднелась лишь маленькая точка, но и она пропала. «Саксесс» медленно поворачивал на прежний курс.

Матросы сновали по палубе, убирая мусор, ставя паруса и заворачивая тела в саваны, чтобы бросить в море.

Ничего не замечая кругом, Амелия не отходила от борта еще несколько часов после того, как пиратский корабль исчез. Наконец капитан Ярборо силой оторвал ее от поручня и, обняв за плечи, проводил в каюту, после чего поднес к губам кружку с бренди и заставил выпить.

— Кристиан молод, — вздохнул он, — и силен. Не его первого силой увели пираты. Если повезет, он сумеет скоро сбежать.

Выпитое на пустой желудок спиртное согрело ее, но голова снова закружилась. Не выпуская оловянной кружки, девушка подняла умоляющие глаза:

— А если нет?

Не получив ответа, она закрыла глаза. Еще минута — и девушка услышала стук закрывшейся двери. Теперь она совсем одна, и ей куда хуже, чем после гибели родителей. Тогда она по крайней мере знала, что они покоятся в мире. Но Боже, что станется с Китом? Это она во всем виновата: заставила брата ехать с ней, а ведь он хотел остаться…

Тоска и скорбь разрывали душу, молчаливые бесполезные слезы ручьями лились по щекам.

Прошло немало времени, прежде чем она наконец заснула и грезила во сне о тех счастливых временах, когда жизнь была добра к ним.




Глава 4


Лондон оказался куда больше, чем представляла Амелия, и гораздо грязнее. В воздухе летали частички сажи из дымоходов, желтый туман висел над городом грозовыми облаками. Моросил мелкий теплый дождик, и, несмотря на то что до вечера было еще далеко, улицы застилал полумрак.

За Амелией прислали карету.

— Я всю неделю дежурю здесь, мисс, — пояснил кучер, добродушный круглолицый коротышка, стоявший на пристани, когда «Саксесс» добрался до порта. — Леди Уинфорд уже начала волноваться.

— Могли бы и еще запоздать: людей не хватает, и паруса клочьями, — объявил капитан Ярборо с самодовольной улыбкой, взбесившей Амелию. Как он мог считать путешествие успешным, когда груз похищен, матросов увели на пиратский корабль, а судно едва держится на плаву?! Еще чудо, что они выжили и не попали в шторм, но все равно она, вероятно, больше не увидит Кристиана, и, хотя никому не было до этого дела, Амелия почему-то чувствовала, что больше в жизни не улыбнется.

И теперь, покачиваясь на роскошных, обтянутых бархатом подушках сверкающей черной кареты, на запятках которой стояли два лакея, она думала о том, как наслаждался бы Кит таким богатством. Знакомая печаль вновь нахлынула на нее, но она гордо выпрямилась, отказываясь вновь и вновь перебирать мрачные мысли. Нет, она не позволит им согнуть себя.

Девушка, чтобы отвлечься, пыталась определить назначение величественных зданий с высокими шпилями и лепными карнизами. Некоторые, по-видимому, церкви, а вот для чего нужны остальные? Кто его знает…

Наконец экипаж остановился на спокойной улочке, застроенной красивыми элегантными домами. Ощущая себя серенькой сельской мышкой, Амелия поспешно отодвинулась вглубь, чтобы кучер не заметил ее носа, прижатого к стеклу. Настоящая деревенская дурочка!

Минуту спустя дверь открылась и лакей спустил складную лесенку. Она осторожно нащупала затекшей ногой ступеньку. Ее до сих пор еще покачивало после бесконечных недель, проведенных в море. Лакей услужливо предложил руку, и Амелия с благодарностью о нее оперлась, радуясь, что саквояж, который она несла, поможет скрыть дрожь пальцев. Она почему-то испугалась предстоящей встречи с этой леди Уинфорд, с подозрительным великодушием предложившей новую жизнь незнакомым людям. Как часто после похищения Кита она размышляла над этим! Может, леди Уинфорд тоже несчастна и одинока, как и она сама, и ни единая душа в мире не позаботится о ней? Как было бы чудесно, если бы они подружились, если Амелия сумеет отплатить за добро и благородство этой женщины!

И все же она была насмерть перепугана, опасаясь, что разочарует добрую даму. А вдруг она не понравится леди Уинфорд или той, как и Ковинтонам, просто нужны бесплатные слуги?! Как это ужасно: зависеть от благородства посторонних людей!

— Мисс, пожалуйте за мной! — предложил переминавшийся с ноги на ногу лакей вежливо, но настороженно, словно не знал, чего от нее ожидать.

Амелия, набравшись мужества, с достоинством наклонила голову, в точности как мать под бесцеремонными взглядами деревенских кумушек, и шагнула на ведущую к крыльцу тропинку. Второй лакей несколько раз стукнул молотком, и дверь немедленно распахнулась, словно их приезда ждали.

На пороге возник седовласый мужчина в черном фраке. Отступив в сторону, он почтительно приветствовал девушку:

— Добро пожаловать, мисс Кортленд. Мы очень рады.

— Спасибо, — нерешительно пробормотала девушка, не зная, как обращаться к нему. Жаль, что она почти позабыла уроки этикета, которые давала мать. Да она и не думала, что когда-нибудь придется применить на деле эти правила, ибо капитан Кортленд был всего лишь офицером американской армии и его с семьей не приглашали в дома, где слуги носили днем вечерние костюмы.

Черно-белые изразцы пола сверкали так, что было больно глазам. Передняя показалась девушке огромной. Широкая лестница на дальнем конце поднималась на второй этаж. Запах воска и лимона витал в воздухе, мебель и начищенные канделябры сверкали как новенькие. Мужчина во фраке деликатно кашлянул, и Амелия покраснела, сообразив, что мешает ему закрыть дверь, застыв словно вкопанная в проходе.

Жар бросился ей в лицо. Девушка сгорала от смущения. Какой же глупой гусыней она, должно быть, ему кажется!

— Не соизволите ли отдать мне свои саквояж и ротонду, мисс Кортленд? — осведомился он, когда девушка вошла.

Какой сочный голос, какая безупречная дикция!

— Нет! — вырвалось у нее, и, чтобы не показаться грубой, поспешно добавила:

— Я… я ужасно замерзла.

— Леди Уинфорд скоро спустится, — так же монотонно сообщил он, — и приказала, чтобы вам принесли подкрепиться в гостиную.

Похоже, он ждал, что она последует за ним, и Амелия покорно послушалась, с каждым шагом чувствуя себя все более приниженной, особенно еще и потому, что их каблуки неприлично громко стучали по изразцам, отдаваясь эхом от стен. Нет, она слишком молода, неопытна. Настоящая простушка! Как, кстати, его зовут? Она успела спросить? Или нет? Как следует обращаться к слугам? А что, если он не слуга, а престарелый дядюшка или друг семьи?..

— Люси позаботится о ваших сундуках, мисс Кортленд, — обронил он, приостанавливаясь и всем своим видом показывая, что она должна войти в комнату первой, — а Дора подаст чай и сандвичи. Вы чего-нибудь желаете?

— Нет, — хрипло прошептала девушка, подавляя нервный смех. Люси попросту не найдет никаких сундуков, поскольку все, чем владеет Амелия, хранится в саквояже, который она так и не выпустила из рук. Но лучше обойтись без пространных объяснений. — Нет, спасибо, — уже тверже повторила она. — Я подожду леди Уинфорд.

Едва заметная улыбка коснулась сухих губ. Старец слегка наклонил голову, явно восхищенный такой выдержкой.

— Прекрасно, мисс. Если вдруг что-то понадобится, позвоните.

Видя, что Амелия непонимающе хмурится, он кивнул на вышитую ленту, висевшую на стене у камина.

— Это сонетка. Дерните — и придет горничная.

Он исчез, оставив ее одну. В большом мраморном камине пылало пламя. Полка была украшена гигантскими позолоченными часами, вокруг которых теснились фарфоровые статуэтки, разительно отличавшиеся от уродливых дешевых собак мистрис Ковинтон. Эти были тонкими, изящными, слишком хрупкими и, казалось, рассыплются от первого же прикосновения, поэтому Амелия предпочла любоваться ими издалека. Ноги утопали в густом толстом ковре со сложным многоцветным узором. Несколько диванов и мягких кресел манили к себе, обещая уют; хрустальные лампы на сверкающих столах лили мягкий свет. Тяжелые шторы, обрамлявшие ряд высоких окон, надежно отгораживали комнату от внешнего мира. Картины в позолоченном багете украшали отделанные панелями стены. Похоже, любимыми сюжетами леди Уинфорд были пасторальные сцены и пухленькие херувимчики.

Расстроенная, скованная, нервная девушка опустила саквояж на пол и пересекла комнату, чтобы полюбоваться портретом женщины с херувимчиком. Она долго не двигалась с места, пораженная мастерством художника, и даже наклонилась поближе, чтобы лучше рассмотреть детали. Потом осторожно коснулась резной рамы.

— Змей в садах Эдема.

Испуганная незнакомым мужским голосом и насмешливым тоном, девушка встрепенулась, повернула голову и увидела чей-то силуэт, казавшийся особенно темным на фоне тусклого серого свечения, проникавшего в окна через плотную ткань. Неясная фигура сделала шаг вперед и приостановилась. Амелия прищурилась, но не сумела разглядеть лицо незнакомца, хотя что-то в походке и манере держаться неприятно, хоть и безосновательно, напомнило о пиратах. Она так растерялась, что не смогла найти нужного ответа, а бой часов окончательно вывел ее из себя.

Девушка остро ощущала пристальный взгляд мужчины, видела раздраженный блеск глаз, да и в очередной нетерпеливой фразе слышалась легкая издевка.

— Картина. Она называется «Змей в садах Эдема», кисть прославленного Джошуа Рейнолдса. Весьма подходящее название для той милой сценки, что я застал. Кстати, вы просто любуетесь ею или замышляете стянуть?

Амелия, от возмущения потерявшая дар речи, тихо ахнула, не зная, как отвечать на столь оскорбительные обвинения. Он подвинулся ближе, так, что теперь одна сторона лица оказалась освещенной. Амелия рассеянно отметила необычайно высокий рост и сардоническую усмешку; куда неприятнее было терпеть его бесцеремонный осмотр и презрительные замечания.

— Поскольку, откровенно говоря, вы не из тех женщин, которые обычно заглядывают сюда на чай, разумнее всего предположить, что передо мной обычная воровка. Но должен предупредить, цыганочка, что ты жесток?, ошиблась, забравшись в этот дом. Правда, забавно будет посмотреть, как ты вытащишь картину из дома. Смею заверить, она довольно тяжелая. Ах нет, — продолжал он, едва Амелия нерешительно дернулась к двери, — не выйдет. Оставайся на месте, пока я не позову слуг, чтобы отвести тебя к судье.

Девушка затравленно озиралась, вне себя от возмущения. Как он мог принять ее за воровку?! Она — воровка? Не будь Амелия так измучена и напугана, возможно, просто рассмеялась бы и объяснила, кто она на самом деле, но невзгоды и горести последних недель окончательно лишили ее способности сопротивляться. Она молча уставилась на обидчика, понимая, что любые слова сейчас бессильны. Он все равно не поверит. Даже когда он направился к ней странной, скованной, как у марионетки, походкой, она не подумала отпрянуть и покорно ждала своей участи.

До тех пор, пока его рука не легла ей на плечо. Совсем легкое, беззлобное прикосновение теплой ладони. Ничуть не грубое. Но живо воскресившее в памяти наглые ласки пирата, а вместе с ними и пережитую панику. Панику и возмущение. Амелия на миг снова очутилась на борту корабля, среди ужаса и хаоса, ощущала мерзкий запах и тяжелые руки, ползущие по шее и груди. Ее опять пытаются запугать и выпачкать в грязи!

Накопившиеся муки пережитого, гнев на несправедливость судьбы вызвали неожиданную реакцию. Амелия молниеносно уперлась ладонями в грудь незнакомца и, не помня себя, оттолкнула так, что тот покачнулся, отлетел в сторону и с воплем боли согнулся вдвое. Задыхавшаяся девушка сама была на грани истерики и поэтому, не обращая внимания на стоны, прошипела сквозь стиснутые зубы:

— Не смейте никогда прикасаться ко мне! Слышите? Я не игрушка и не забава…

— Черт побери… злобная сучонка! — прохрипел он, и незаслуженное оскорбление обдало Амелию холодом, как ведро ледяной воды, выплеснутой в лицо. Она осеклась, нерешительно отступила. Мужчина громко выдохнул, медленно выпрямился, и Амелия уставилась в искаженное яростью лицо. Ее затрясло от страха. Куда бежать? А если позвать на помощь? Услышат ли ее в этом огромном доме?

Амелия стала медленно отступать. Еще три шага — и она прижалась к стене. Слева — холодный мрамор камина, справа — стол. И тут что-то тускло блеснуло. Лента! Вышитая золотом лента сонетки!

Маленькая ручка сомкнулась вокруг кусочка вышивки, резко дернула раз, другой, третий. Но в ответ не раздалось ни звука. В тишине раздался зловещий стук шагов ее преследователя. Амелия снова потянула за ленту.

— Немедленно прекрати, иначе сюда сбежится весь дом с пожарными ведрами! — рявкнул он, потянувшись к ней.

Но Амелия уже ничего не слышала. Рванув ленту в последний раз, она ловко нырнула под его протянутую руку.

Но он оказался проворнее и, поймав девушку, снова притиснул к стене, несмотря на ее отчаянное сопротивление.

Наконец она громко, жалобно вскрикнула, так пронзительно, что сорвала голос, и незнакомец снова выругался. Обезумев от ужаса, она стала отбиваться, несколько раз лягнула его, и он, поймав ее за плечи, бесцеремонно тряхнул, пробормотав при этом:

— Странно, что у такой воровки, как ты, совершенно отсутствует инстинкт самосохранения!

— Я не воровка!

Она высвободила руку и попыталась ударить его по лицу, но он успел увернуться, поймать ее запястья и сжать так безжалостно, что она охнула.

— Уймись! Я ничего тебе не сделаю. Но если станешь вырываться, тебе же будет хуже. Ну вот, а теперь стащим с тебя эту дурацкую шляпку и посмотрим, что под ней…

Неумолимо-ловкие пальцы вмиг справились 6 лентами, завязанными под подбородком, и шляпа небрежно полетела в сторону. Его глаза словно прожигали ее насквозь, но она отказывалась взглянуть на него. Кто знает, что он намерен сделать с ней? И отчего так обжигают несправедливые, пренебрежительные упреки?

— Глупое отродье… кто послал тебя? И что тебе нужно? Господи милостивый, они уже так обнаглели, что заставляют детей делать за них грязную работу!

Он навалился на нее так тяжело, что дышать становилось все труднее. К тому же их лица почти соприкасались.

От него едва заметно пахло табаком: неуловимый запах, так хорошо знакомый уроженке Виргинии. Высший сорт, хорошее качество, чудесный аромат. Суженные черные глаза под густыми ресницами, казалось, могут взглядом разить наповал. Бездонные. Беспощадные.

Она вынудила себя расслабиться и прислонилась затылком к стене. Длинные пряди выбились из аккуратно заплетенной утром и заколотой на макушке косы. Подумать только, что она мечтала произвести достойное впечатление на леди Уинфорд! Теперь же они в беспорядке падают на лоб, плечи — и во всем виноват этот безумец.

Он явно живет здесь, но почему воображает, будто все так и рвутся его обокрасть?

При других обстоятельствах ее, вероятно, заинтересовал бы этот странный человек. Но сейчас она думала лишь о том, как бы поскорее скрыться.

Он продолжал пялиться на нее, и Амелия отметила неестественную бледность лица под густым загаром. Губы обрамляли две глубокие морщины, словно он еще не совсем оправился от тяжкой болезни. Такие же темные, как глаза, брови угрожающе сведены в одну линию.

— Кто послал тебя? — снова бросил он, на этот раз мягче, но не менее решительно сжимая ее подбородок двумя пальцами, чтобы не дать отвернуться. — По виду ты не из тех, кто якшается с этими… Но я уже сделал раз ошибку, недооценив их, и это стоило мне двух верных людей.

Сбитая с толку Амелия машинально облизала языком губы, пытаясь собраться с духом и объяснить, что никто ее не посылал, но он так жестоко сдавил ее подбородок, что челюсть заныла. Он так зол, что готов на все, и хотя раздвигает губы в улыбке, бешенство вот-вот прорвется наружу.

Напряжение свилось в животе тугими кольцами, сердце грохотало так, что он, конечно, все слышит, а самое главное — ужасная слабость медленно накатывает густой волной, заставляя ноги подгибаться, а руки, зажатые железными пальцами, мелко подрагивать.

— Никто не посылал меня, — с трудом выдавила она, наконец, — никто…

— Маленькая лгунья! Хочешь сказать, ты так прямо и вошла в дверь? Спокойно перешагнула порог, и Бакстер не подумал тебя остановить? Да он таких, как ты, близко не подпустит!

Краска стыда бросилась в лицо Амелии. Какой позор!

Она и без того знала, что выглядит уродиной в простом синем платье из легкого ситца, вполне подходящем для корабля, но среди этой роскоши казавшемся особенно дешевым и дурно сшитым. Правда, оно безупречно чистое и аккуратное, а туфли — изящные и довольно дорогие. Вряд ли кто-то, кроме этого сумасброда, способен принять ее за воровку!

Пытаясь взять себя в руки, она глубоко вздохнула.

— Именно так и было. Он впустил меня! Спросите его!

— Неужели? — холодно усмехнулся он. — Пустые отговорки. И не думай, я так и сделаю!

Он немного ослабил хватку, и Амелия, улучив момент, вырвалась и метнулась к двери. Она оказалась приоткрытой, и девушка схватилась за ручку как раз в тот момент, когда по другую сторону послышалось металлическое звяканье и мелькнуло что-то голубое.

Уже бросаясь наутек, она вдруг увидела перепуганное женское лицо, чайник на подносе, но было поздно.

Пролетев по инерции вперед, девушка столкнулась с горничной. Та выронила поднос, и посуда с грохотом полетела на пол. Сверкающий пол усеяли осколки фарфора, сандвичи и обломки пирожных. В этот момент входная дверь распахнулась и в переднюю ввалилась целая толпа что-то орущих мужчин в ливреях и женщин в униформах. Все вопили разом, под аккомпанемент собачьего лая.

Меховые шары катались под ногами, возбужденно завывая. Всю эту какофонию перекрыл раздраженный голос, требовавший немедленно растолковать, какого дьявола тут творится. Град вопросов немного утихомирил суматоху.

— Что происходит? Пожар?

— Кто звонил так, словно…

— Где Бакстер? Вечно приходится его искать!

— Я здесь, миледи, — последовал невозмутимый ответ; хотя, судя по лицу, — тот старик с серебряной гривой, что впустил Амелию в дом, был поражен и возмущен. — Насколько я понял, это звонила мисс Кортленд.

Взоры присутствующих обратились к ней. Девушка словно приросла к мраморному полу, сгорая от смущения и подыскивая нужные слова. Но они не понадобились.

— Вот как, бабушка? Значит, ваша колонистка все-таки прибыла? Поздравляю с такой гостьей, — сардонически хмыкнул незнакомец.

Бабушка?!

Амелия обернулась, в ужасе глядя на человека, стоявшего в дверях гостиной. Судя по насмешливо искривленным губам, он наслаждался ее страхом. Все дружно уставились на него. Шум почти стих, если не считать тявканья десятков маленьких мохнатых собачонок с приплюснутыми мордами. Только леди Уинфорд казалась совершенно невозмутимой в окружении встревоженных слуг и возбужденных мопсов.

— О Господи, ты куда старше, чем я думала! Какая неприятность! Бакстеру придется вернуть всю одежду! Вижу, ты уже познакомилась с моим внуком. И нечего хмуриться, Холт. Я все объясню позднее. Вряд ли ты в таком состоянии был способен выслушать меня! Не вдаваться же мне в подробности!

Амелия нервно ежилась под неотступным взглядом глаз, оказавшихся не черными, как она думала, а темно-синими, но от этого не менее враждебными. Чуть прихрамывая, он шагнул ближе, отвесил бабке издевательский поклон и напоследок пригвоздил Амелию к месту очередным жестким взглядом.

— Мы еще встретимся, мисс Кортленд, — пообещал он, прежде чем исчезнуть в глубине дома.

Леди Уинфорд ободряюще улыбнулась:

— Он далеко не так свиреп, каким кажется. Просто расстроен и не знает, куда себя девать, поскольку долго лежал в постели после случайного ранения. Черт побери, Тоби! А теперь Люси покажет тебе комнату… Немедленно оставь это, Софи! Лучше отправить милых крошек обратно в сад. Боюсь, они немного утомили мисс Кортленд… можно звать тебя Амелией? Знаешь, это имя твоей бабки.

— Нет, — тихо обронила Амелия, — не знаю. Да, конечно, для вас я Амелия, если так угодно миледи.

— Никаких «миледи». Глупости! Можешь обращаться ко мне… бабушка. Вот именно, лучше не придумаешь. Но погоди, разве вас не двое? Где твой брат? Должен был приехать еще и мальчик! Бакстер! Я была уверена, что в письме говорится о двоих…

— Да, миледи, так и было. Но мне сообщили, что на корабле случилась беда. Мисс Кортленд, разумеется, лучше объяснит вам, когда отдохнет.

— Разумеется, — кивнула престарелая дама, с неожиданной проницательностью рассматривая девушку:

— Бедное дитя! Пойдем. Когда устроишься как следует, мы поболтаем по душам. Ты просто копия матери, хотя в последний раз я видела ее много лет назад… Выпей чаю и подкрепись.

Амелия как во сне последовала за леди Уинфорд, пока слуги выгоняли собак и горничная убирала осколки посуды и безнадежно испорченные лакомства. Все, что происходило с ней, было поразительно странным и новым, особенно привычка леди Уинфорд перескакивать в разговоре с предмета на предмет. Но больше всего Амелию тревожила необъяснимая враждебность внука леди Уинфорд.

Однако бабушка прилагала все старания, чтобы загладить грубость внука, и непрерывно трещала, пока они шагали паутиной коридоров.

— А вот и твоя спальня, — объявила она, почти втолкнув девушку в просторное помещение в западном крыле дома.

Судя по куклам и игрушкам, расставленным по ковру, комната предназначалась для совсем маленькой девочки. На стуле висели хорошенькие кружевные платьица, чересчур тесные для Амелии. Она растерянно озиралась, пока леди Уинфорд с добродушной улыбкой не взяла ее за руку.

— Я очень довольна, что ты оказалась совсем взрослой, — заверила она. — Если эта спальня тебе не по душе, мы найдем другую. Но я подумала, что тебе понравится, потому что окна выходят в сад. Мне нравится там гулять…

О, видишь моих чудесных крошек? Вон там, внизу?

Амелия послушно подошла к окну и увидела ряды аккуратно подстриженных кустов, живую изгородь, утопающие в цветах клумбы и целую орду носившихся по дорожкам собак.

— Вижу, — кивнула она. — Это все ваши?, — Разумеется… Ненавижу бессердечных негодяев, готовых выбросить на улицу песика, как только им надоест с ним возиться. Совершенно не считаются с чувствами животных. Я подбираю тех, которые никому не нужны. Сначала думала, что удастся найти им хозяев, но в наши дни это не так легко. Люди слишком равнодушны! Но об этом « позже. Как тебе спальня? Вот и прекрасно. Кровать вполне удобна, по крайней мере мне так сказали. Ложись, и я велю Люси принести чай. Ужин в девять, если сможешь спуститься. Если нет, увидимся утром.

Амелию не покидала уверенность в том, что беспощадный вихрь подхватил ее и перенес в неведомую страну. Она с трудом вымучила улыбку и кивнула, не вполне уверенная, стоит ли благодарить покровительницу за участие и заботу. На пороге вдова остановилась, обернулась и приветливо воскликнула:

— Я в восторге, что ты приехала к нам, дорогая! Временами мне так одиноко!

И прежде чем Амелия сумела придумать подобающий ответ, дверь тихо закрылась. Девушка долго смотрела на нее полными слез глазами. Хорошо, что леди Уинфорд ушла, иначе Амелия вновь опозорилась бы, разрыдавшись самым неподобающим образом.

Она подошла к окну и невидящим взглядом уставилась на прелестный сад.

«Если бы только Кит стоял сейчас рядом… как мы были бы счастливы!»

Но он далеко, и о каком счастье может идти речь, когда брат обречен на страдания и муки!

Прижав лоб к стеклу, девушка на мгновение закрыла глаза и вздрогнула от боли, неизменно терзавшей ее при мысли о Кристиане. Всего лишь за год ее жизнь необратимо разрушена. Неужели всего год назад она считала, что ее милый маленький мирок никогда не изменится?

Да, конечно, она знала, что рано или поздно встретит кого-нибудь, выйдет замуж, родит детей, но при этом считала, что о будущем еще рано думать. Но будущее настигло ее, и впереди ждет лишь череда унылых, однообразных лет.

Амелия открыла глаза и зажмурилась: солнце внезапно вырвалось из-за туч, озарило сад, и какой-то озорной лучик ударил прямо в окно. В дальнем конце сада показался мужчина. Девушка узнала внука леди Уинфорд. Он стоял на маленьком пятачке за живой изгородью, держа в руке что-то сверкающее серебряными сполохами, танцевавшими на стеклах.

Шпага… Холт… как там его… поднял вверх оружие, размахнулся, сделал несколько выпадов, пронзая воздух.

Смертоносное, разящее наповал лезвие мгновенно напомнило девушке о битве на борту «Саксесса».

Ами прижалась к оконной раме, с зачарованным ужасом глядя на мужчину. Неужели ему не холодно? Даже сорочку не надел! На нем были только лосины и сапоги; грудь пересекал широкий бинт. Солнечные зайчики играли на обнаженных, бугрившихся мускулами плечах.

Девушка вспомнила негромкий стон в тот момент, когда она оттолкнула его. Ладони словно ощущали упругость мощных мышц. Может, его ранили в битве? Такого опытного бойца? Вряд ли.

Он с невероятным искусством действовал шпагой, превращая в фарш невидимого врага. Последний, изящный и одновременно гибельный выпад наверняка прикончил бы любого, оказавшегося в двух шагах от Холта.

Девушка поежилась. Будь он на борту судна, никакие пираты не сумели бы увести Кита. Ни один из тех, кого она видела сражающимися, не излучал такую ауру спокойной и непоколебимой уверенности в себе.

Она машинально потерла запястья, на которых остались синяки после поединка с этим человеком. Он так напугал Амелию своими огульными обвинениями и даже не позаботился спросить, как ее зовут! Само предположение о том, что она явилась в дом как воровка, сказало ей куда больше, чем ему хотелось бы. Мужчина, у которого немало тайн… и, судя по его словам, полно врагов, готовых в любую минуту на самые отчаянные шаги.

Как ни странно, больше она его не боялась. Возможно, потому, что он оказался внуком леди Уинфорд. Пусть он груб, невежлив, бесцеремонен, но и она вела бы себя точно так же, посчитав, что в дом вломились грабители.

Ужин, как всегда, подали ровно в девять, но мисс Кортленд не показывалась. Правда, Холт и не ожидал ее появления.

— Она просто деревенщина, бабушка. Нельзя изменить масть лошади!

— Она не лошадь, Холт, а молодая девушка. Кроме того, я не желаю ничего менять. Она прекрасна.

— Да ну?

Иронически подняв бровь, он уставился на бабку через стол, покрытый белой полотняной скатертью, на котором возвышались три серебряных канделябра.

— Если считать прекрасной тощую как палка особу с возмутительным отсутствием манер и умения держаться, в таком случае вы правы и желаю успеха. Она, скорее, похожа на цыганку. И должен добавить, выглядит старше семи-восьми лет.

— Разумеется! Наверное, время пролетело куда быстрее, чем я предполагала. Но какое это имеет значение?

Холт отломил кусочек хлеба и с сожалением покачал головой:

— Интересно было бы узнать, почему вы не сочли нужным известить меня о том, что послали за ними, после того как я отдал другие распоряжения?

— Они показались мне неудовлетворительными. Кроме того, ты был ранен и метался в бреду; Я не желала тебя расстраивать.

— Нет, это все отговорки. Вы предпочли все скрыть и довели дело до того, что я встретил маленькую проныру в своей собственной гостиной и обвинил в воровстве!

Он раздраженно швырнул хлеб на тарелку и откинулся на спинку стула.

— Боже, как подумаю, до чего могло бы дойти! Что, если бы я отдал ее в руки правосудия? Я весь дрожу при мысли о сцене, которую вы вполне способны устроить в суде! Весь Лондон с восторгом узнал бы, что мы даем приют цыганам из колоний! И я вовсе не бредил!

Леди Уинфорд невозмутимо отрезала кусочек мяса и, не отвечая, тщательно прожевала. Холт стиснул зубы.

— Бабушка, если вы настаиваете на том, чтобы она жила здесь, позаботьтесь, чтобы она по крайней мере получила соответствующее образование. При определенном воспитании и хотя бы минимальном знании этикета мы могли бы через полгода найти ей мужа и благополучно сбыть с рук.

Леди Уинфорд не соизволила поднять глаз.

— Следует заметить, что ты вряд ли можешь служить образцом и судьей хороших манер. Позволь напомнить о некоей леди Уикем, приведшей тебя на край пропасти. Только милостью Божьей ты не убил ее мужа и не болтаешься на виселице за убийство.

— Манеры и мораль — две абсолютно разные веши. Я не прикончил Уикема только потому, что посчитал куда более изощренной местью оставить его жить в бесчестье.

И не я принудил его пустить себе пулю в лоб.

Бабушка наконец подняла голову. Во все еще красивых глазах отражались огоньки свечей.

— Тебе грозит опасность, — мягко заметила она, — превратиться в черствого, бесчувственного человека. Жаль.

— Что поделать! К сожалению, добрые сердца чертовски бесполезны на службе его величества, особенно в битвах. Да и в мирной жизни. Кстати, мне казалось, что у дражайшей Анны было два отпрыска от чертова колониста. Где второй?

Леди Уинфорд поджала губы и неохотно кивнула:

— Тут ты прав. Бакстер рассказал мне, что случилось.

Пираты.

— Пираты? А откуда Бакстеру известно о пиратах? — Ему всегда и все известно. Не знаю уж, какими путями он узнает самые мельчайшие подробности! Но так или иначе молодого человека насильно увели на пиратское судно. Некий капитан Джек. Гнусный негодяй! Прошу тебя, выясни, что можно сделать, и верни его! Страшно подумать, что сын дорогой Анны в руках разбойников!

— Судя по его сестрице, разбойники, вероятнее всего, именно в этот момент умоляют о пощаде, — Опять ты споришь, — нахмурилась бабка. — Хоть бы скорее поправился.; Ты становишься совершенно невыносимым.

— И так будет продолжаться, — мрачно предрек он, — пока я не избавлю свой дом от непрошеных гостей.

— Это относится и ко мне?

— Нет, — резко бросил он, — и ты прекрасно это знаешь!

— Так ли это? Теперь это твой дом, ты унаследовал его вместе с титулом, местом в палате лордов и мерзким характером. — Она яростно насадила на вилку очередной кусочек баранины. — Что ж, видно, пришла пора вернуться в свой дом, поскольку ты вряд ли желаешь обременять себя присутствием такой старухи, как я.

Возмущенный таким предположением, Холт резко отодвинул стул и жестом отослал лакея.

— Не смейте так говорить, бабушка! Какая глупость!

Это и ваш дом! Я просто требую немного мира и покоя!

Разве это так уж недостижимо?

Леди Уинфорд невозмутимо отложила вилку с ножом и гордо выпрямилась.

— Вижу, и твои манеры не так хороши, как тебе кажется. Джентльмен не поднимается из-за стола, пока дама не готова встать!

— Кроме того, истинный джентльмен не упрекает свою бабку в глупости, даже если последнее — чистая правда.

Но мы уже знаем, что я не джентльмен. Отошлите девчонку в пансион или в деревню.

— Нет! Считаешь, будто я такая овца, что беспрекословно откажусь от собственных принципов, просто потому, что ты не желаешь обременять себя этим ребенком? Не выйдет!

— Так я и знал, — сухо пробормотал он. — Но тем не менее этому не бывать. Ради Бога, бабушка, я же не предлагаю сунуть ее в мешок и утопить, как ненужного котенка. Вы чувствуете себя обязанной помочь ей, поэтому делайте все, что считаете нужным для ее благоденствия.

Но не вешайте эту особу мне на шею.

Наступило молчание; слышно было лишь потрескивание свечей. Но когда леди Уинфорд снова заговорила, Холт оторопел: никогда он еще не слышал столь неумолимого тона.

— Я не одобряю расправ над котятами, — сухо бросила она, — и не собираюсь подчиняться тебе, Деверелл. Мы с Амелией как можно скорее покинем этот дом. Бакстер, разумеется, поедет с нами. Поскольку мы стали для тебя бременем и причиняем тебе одно беспокойство, постараемся исчезнуть из вида.

Деверелл. Не Холт, даже не Брекстон. Его титул… Хочет подчеркнуть, что отныне между ними нет ничего общего.

Гнев боролся в Холте с изумлением. Неужели она прониклась такой любовью к выскочке из колоний, что готова отречься от своего внука?

Однако он решил молчать. Никуда она не уедет. С места не сдвинется. Уже не раз угрожала, особенно когда он выходил из себя, потому что очередной мопс погрыз его сапоги или ножку стола, но ничего не менялось. Пустые слова. И на этот раз будет то же самое.

Но оказалось, что он ошибся.

Ровно через три дня леди Уинфорд и Амелия выехали из дома на Керзон-стрит в сельское поместье, взяв с собой мопсов, с полдюжины кошек и многострадального Бакстера.

Холт злобно подумал, что они друг друга стоят, махнул на все рукой и пустился в разгул. Скорее он поседеет и сморщится к тридцати годам, как сушеная слива, чем позволит бабке командовать им!

Однако после недели пьянства, распутства и игры в карты ему все осточертело. Он даже стал подумывать о визите в деревню. Следует любым способом убедить бабку в своей правоте.

Но тут британские войска вошли в Португалию. В Испании начались волнения, и Холт вернулся в полк. В доме остался лишь небольшой штат слуг.

И так продолжалось три долгих года.




Часть вторая

ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ

Лондон. Сентябрь 1812 года





Глава 5


Лондон все еще ликовал по поводу июльской победы Веллингтона в сражении при Саламанке. Армию Наполеона выбили из испанского города. Празднества в честь полководца устраивались в Уайтхолл-Чепл, хотя граф Деверелл предпочел бы уклониться от пышной церемонии. Его представления о войнах и людях, стоящих за ними, радикально изменились за последние три года. Теперь он мыслил куда шире и циничнее, искренне считая безнравственной всякую шумиху вокруг кровавых сражений, в которых сотнями гибнут солдаты.

Правда, его суждения отнюдь не разделялись парламентом и обычными людьми, ни разу не стоявшими на горящей палубе фрегата королевского флота его величества в тот момент, когда рушились мачты и очередное пушечное ядро уносило жизни несчастных матросов. Но куда хуже были рукопашные схватки под беспощадным испанским солнцем, бесконечные переходы по горам и пересохшим равнинам, пока джентльмены, с Уайтхолла[4 - Улица в Лондоне, где находились важнейшие министерства.] спорили о каждом пенсе и шиллинге. И его не утешали ни звание героя, но то, что он сумел уцелеть, ни теплый прием столицы.

Поэтому Холт решил посетить клуб, чтобы немного успокоиться и забыться за карточным столом, где играли в вист или фаро. Куда предпочтительнее идиотских речей, призванных подогревать патриотизм и возбуждать благодарность за то, что еще находятся люди, готовые умереть за право Англии карать все, что считалось несправедливостью.

Что ж, он готов согласиться с этим… но не сразу. После невыносимой жары, вони, запаха крови и бесчисленных смертей Холт был не прочь предаться разврату. Немного развлечений не повредит!

Ночные тени окутали узкие улочки и служили прикрытием для тех, кто не хотел быть узнанным при посещении неприметного дома в узком лондонском переулке. На легкий стук в обшарпанную дверь приоткрывался «глазок», и привратник определял, можно ли впустить посетителя. Если удача улыбалась пришедшему, он оказывался в роскошном игорном зале, где мелькали знакомые лица членов высшего общества и иностранных дипломатов. Большинство дам носили модные, украшенные драгоценными камнями маски с вуалями, почти не скрывавшими тонких черт, зато позволявшими вести себя куда свободнее, чем полагается в свете.

Холта встретила сама мадам маркиза, худая, не имеющая возраста женщина с разрисованной физиономией, увешанная драгоценностями.

— Милорд Брекстон, как приятно вновь видеть вас! — хрипловато выговорила она. Свет играл на алмазных заколках в высоком парике: пристрастие, с которым она никак не желала расстаться.

— Я счастлив, мадам Л'Эгль, — пробормотал Холт, склоняясь над ее рукой. Мадам, гортанно засмеявшись, показала на игорные столы.

— Как видите, ваш друг лорд Карлтон все еще здесь.

Вероятно, ожидает вас.

Да уж, Стэнфилл знает его лучше остальных!

Холт с мрачной улыбкой вошел в салон, где густо висел голубой дымок. Пройдя мимо обтянутых зеленым сукном столов, он направился в дальний конец комнаты. Словно почувствовав его присутствие, Дэвид поднял голову:

— Ты опоздал. Я сижу здесь уже несколько часов.

— Я так и заметил, — сухо усмехнулся Холт, кивнув на горку монет и полупустой бокал. На плече Стэнфилла висела почти голая девица. Левая обнаженная грудь чуть касалась его уха. Она улыбнулась вновь прибывшему без малейшего смущения, словно находилась в светской гостиной, и легонько провела ладонью по волосам виконта. В ответ Стэнфилл обвел языком тугой нарумяненный сосок, превратив его в острый камешек, и вновь обратил взор на карты.

Сверху, с закрытой галереи, доносились звуки музыки; вездесущие лакеи молниеносно заменяли бокалы бренди и шампанского по мере их опустошения. «Клуб адского проклятия» вполне заслуживал свое название и оправдывал репутацию гнезда разврата. Ставки были высоки, книга пари — такая же толстая, как в «Уайте», где по самым тривиальным поводам выигрывались и проигрывались целые состояния.

— Хотите поучаствовать? — осведомился один из игроков и встал, предлагая занять свое место. — Я совсем опьянел и не желаю терять последние деньги, тем более что наверху меня ждет лакомый кусочек!

Последнее время Холт не знал, куда себя девать. Снедающее его внутреннее беспокойство и неудовлетворенность побудили принять приглашение. На какое-то время он забыл обо всем, сосредоточившись на игре, и легко выиграл, к великой зависти Стэнфилла, который немедленно покинул стол и увлек гологрудую потаскушку на парчовый диван в укромном алькове. Никто, если не считать случайных взглядов, не обратил на них ни малейшего внимания.

К тому часу, когда Стэнфилл вернулся, кучка монет перед Холтом удвоилась. Недаром тот славился своим хладнокровием и умением запоминать сброшенные карты. Репутация удачливого игрока была по праву им заслужена, — Собираешься быть на празднике, который устраивает леди Уинфорд для мисс Кортленд на будущей неделе? — осведомился Дэвид.

Холт сделал ставку и устремил внимательный взгляд на. банкомета, раздававшего карты.

— Понятия не имел ни о каком празднике, — обронил он. — Но я вот уже больше трех лет как не перемолвился с бабкой ни единым словом.

Признание было встречено недоуменным молчанием.

Только когда Холт закончил партию, Стэнфилл нерешительно заметил:

— Может, все-таки тебе стоит пойти? Черт возьми, Брекстон, совсем ни к чему обдавать меня таким возмущенным взглядом. Просто мороз по коже! Сразу приходит на ум твое прозвище Девил!

— Рекомендую тебе помнить об этом, если поддашься искушению сунуть нос в мои дела, — посоветовал Холт с улыбкой, ничуть не скрывшей холодного блеска глаз и предостерегающего тона.

Стэнфилл прекрасно понял намек и воздержался от дальнейших советов. Они немного поболтали, прежде чем Холт выбрал самую хорошенькую среди жриц любви, которых мадам Л'Эгль нанимала для удовольствия и забав родовитых джентльменов, посещавших клуб. Парочка исчезла в одной из комнат наверху. Шлюха, в восторге оттого, что подцепила такого видного кавалера, весело хихикала, хотя Брекстон отделывался немногословными репликами, выдающими скуку и нетерпение, как ни старалась женщина вовлечь его в беседу.

Лорд Карлтон лениво смотрел им вслед. Холт сильно изменился после возвращения. Появилась в нем какая-то жесткость, которой не было раньше. Правда, он всегда был отчаянно-храбрым, временами безжалостным, когда того требовала необходимость, но после приезда с войны на Пиренейском полуострове что-то выдавало в нем человека, которого опасно задеть или прогневать.

И как три с половиной года назад, он задался вопросом: правда ли, что лорд Деверелл замешан в скандале с неким министром иностранных дел, обвиненным в измене? Доказательства были представлены, и министр без лишнего шума подал в отставку, приехал домой и пустил пулю себе в висок, совсем как лорд Уикем после дуэли, стоившей ему чести и репутации.

Не то чтобы об этом стало известно: дуэли по-прежнему были вне закона, и не один дуэлянт, покончивший с противником, поднялся на эшафот виселицы в Тайберне.

Нет, все держалось в тайне, и сам Брекстон ни словом, ни делом не дал понять, будто знает что-то об Уитуорте и всей постыдной истории. Улики если и существовали, то исчезли вместе с несколькими офицерами британского флота, носившими известные имена. Оставалось неясным, кто именно добыл роковые сведения против министра и многих членов кабинета. Все же странно, что вскоре после выздоровления и вторжения в Португалию Холт получил заветный патент и покинул Англию, даже не попытавшись помириться с бабушкой. Ах, как хотелось Дэвиду присутствовать при встрече Холта с мисс Кортленд! Маленькая колонистка… скажем прямо, расцвела.

Но упоминать об этом неблагоразумно. Значит, он постарается вовремя оказаться в нужном месте, тем более что наверняка получит приглашение на день рождения Амелии Кортленд. Давно и хорошо известно, что леди Уинфорд — дама незлопамятная, любит внука и, разумеется, включит и его в список гостей. Остается только позаботиться, чтобы Холт непременно поехал. Изумительная получится сцена. Вот Дэвид позабавится!

Праздник. Бабушка чересчур великодушна, если идет на такие затраты. Сама Амелия предпочла бы ужин в узком кругу. Двадцать один год — возраст довольно солидный, тем более что она отнюдь не отличается красотой или богатством. И не слишком хочет пить шампанское и танцевать под звездами.

— Да постойте вы смирно хоть минуту, мисс Амелия! — ворчала Люси, в который раз одергивая подол. — Все этот шлейф… никак не желает ложиться складками и при каждом движении…

— Прости, Люси, я больше не шевельнусь, — вздохнула Амелия, критически оглядывая себя в зеркало. Слава Богу, моды сейчас довольно просты и платье из тонкого муслина, вышитое крошечными золотыми звездочками, идеально сидит на ее стройной фигуре. К сожалению, для женщины она чересчур высока, хотя бабушка уверяет, что очень приятно видеть женщину, которая не выглядит так, словно побывала под гладильным прессом.

— Все одинаковы, словно куклы в игрушечной лавке, — повторяла она. — Миниатюрные безмозглые блондинки просто заполонили «Олмэкс»[5 - Нечто вроде клуба дебютанток с весьма строгими правилами. Только девушки и женщины, принятые в «Олмэкс», могли считаться истинными членами светского общества.], но, к сожалению, мужчины предпочитают хорошенькое личико умной головке.

Улыбаясь при воспоминании о негодующей тираде леди Уинфорд, Амелия еще раз присмотрелась к своему отражению. Пусть она не королева бала, но белая ткань красиво оттеняет смугловатую кожу и темные волосы. Золотой кушак, проходивший под грудью, завязывался бантом на спине. К нему полагались туфельки из такого же атласа и ленты, которыми горничная перевила темные вьющиеся пряди, заколотые высоко на голове. Мадам ле Флер потратила немало усилий, чтобы превратить густую гриву в модные локоны и букли, свисающие на уши.

— Совсем как греческая богиня, верно? — засмеялась она, а бабушка пришла в полный восторг.

— Прелестно! Просто дух захватывает, дорогая Ами, — согласилась она с мадам. — Даже не ожидала. Ты просто великолепна!

Разумеется, не было смысла утверждать, что она самая обыкновенная простушка. Бабушка слышала только то, что хотела слышать: одна из ее самых трогательных и невыносимых черт.

— Пойдем, дорогая, пора, — окликнула леди Уинфорд. — Ты должна стоять рядом со мной и принимать гостей. И не смотри на меня с видом мученицы, вот увидишь, все будут осыпать тебя комплиментами и твердить, как ты очаровательна. Ах, это будет самым значительным событием в сезоне! Приглашения были с благодарностью приняты, и я думаю… о, какая была бы удача, пожелай он приехать… хотя он редко посещает подобные собрания. Слишком пресные для него, слишком пресные.

Но я пустила в ход все средства, поэтому кто знает, что он способен выкинуть…

— О ком вы, бабушка? — перебила Амелия, когда они спускались по широкой лестнице в бальную залу. Первый этаж был залит огнями; за окнами то и дело слышался стук колес подъезжавших экипажей. В этот вечер в Бикон-Хаус царила суматоха. Скромный городской дом как по волшебству превратился в сказочный замок.

По какой-то причине девушка необычайно разволновалась и едва услышала ответ леди Уинфорд. Но тут ее внимание приковало знакомое имя.

— Я, разумеется, пригласила Холта, хотя он вряд ли появится Ненавидит подобные вещи еще больше принца-регента… Дорогая, что с тобой? Тебе плохо?

Амелия, съежившись, отпрянула от нее, но тут же взяла себя в руки и даже умудрилась улыбнуться:

— Нет-нет, все в порядке. Просто немного нервничаю…

— Не тревожься, тебя прекрасно примут. Посмотри, кареты выстроились по всей улице. Сама княгиня Ливен гордилась бы таким поклонением!

Княгиня Дарья Ливен, недавно прибывшая в Лондон вместе с мужем, русским послом князем Христофором Андреевичем, считалась признанной красавицей и произвела фурор своим появлением. Амелия знала, что даже сравнение с ней — огромная честь, и нежно сжала руку крестной, несмотря на дурные предчувствия. Не дай Бог, граф Деверелл все же сочтет нужным появиться! Она еще не забыла его непростительной грубости! Но может, за это время он переменился и не станет преследовать ее, тем более что страна встречала его как героя, увенчанного наградами ветерана боев под предводительством сэра Артура… то есть лорда Веллингтона, получившего титул виконта за мужество и стойкость в борьбе с Наполеоном.

Как ни говори, а возвратившийся герой заслужил теплый прием своей семьи, и она готова протянуть Девереллу оливковую ветвь мира, несмотря на его разрыв с бабушкой. Леди Уинфорд жестоко тосковала по внуку, хотя старалась не подавать виду, как расстроена ссорой.

И сейчас наверняка ждет, что он приедет и извинится.

Судя по едва скрываемому волнению, она почти уверена, что Холт явится.

Ну что ему стоит проявить великодушие к пожилой женщине? Правда, они не виделись почти четыре года, но никто в обществе не судачил об этом. И честно говоря, у Деверелла есть причина невзлюбить Амелию, тем более что она стала яблоком раздора между ним и бабкой. Что же, она постарается быть с ним вежливой, если он в самом деле решит посетить бал. Это самое малое, чем она может отблагодарить бабушку.

Они ступили в вестибюль, и все смешалось в вихре нарядов, лиц, голосов. Амелия честно старалась запомнить имена, титулы и подобающие обращения, а также самые необходимые вопросы, которые следовало адресовать каждому гостю, чтобы тот не счел себя обойденным. И все это время приходилось стоять, выпрямившись, высоко держа голову, и следить за дикцией. Страшно вспомнить, сколько часов ушло на то, чтобы затвердить все правила! Но ради того, чтобы порадовать бабушку, она была готова на все. Единственным черным пятном в жизни Амелии с некоторых пор осталось лишь исчезновение брата.

Кристиана так и не нашли. Те, кто вел поиски, с сожалением констатировали, что юноша скорее всего умер или погиб сразу после похищения. Со временем скорбь стала не такой острой, но Амелия не забыла Кита. Каждую ночь перед сном она молилась о том, чтобы смерть его была легкой, и молча благодарила за принесенную жертву. Слабое утешение, но и оно облегчало чувство вины, временами одолевавшее девушку, когда она упрекала себя за страшную участь брата.

— Мисс Кортленд, позвольте представить моего племянника Шарля де Вейна…

Столь бесцеремонно возвращенная к действительности, Амелия улыбнулась и вежливо кивнула высокому тощему молодому человеку с красными пятнами на щеках и нервным тиком. Ко всему прочему, он немного заикался, так что пришлось внимательно прислушиваться, чтобы понять его. В ответ на цветистое приветствие она пожелала ему хорошо провести время.

— Об-б-бязательно, м-мисс Кортленд, об-б-бязательно, — кивнул тот и попросил удостоить его танцем, поскольку он будет рад закружить ее в вальсе, и…

На этом месте заботливый дядюшка тактично вмешался и увел назойливого поклонника.

Вздохнув от облегчения и чувствуя приближение приступа мигрени, Амелия обратилась к следующему гостю и с радостью заметила, что толпа редеет. Скоро она сможет выпить бокал пунша и немного отдохнуть, прежде чем открыть танцы, как велит долг хозяйки.

— Похоже, Стэнфилл был прав, мисс Кортленд, — послышался низкий голос, и Амелия в упор уставилась на человека, державшего ее руку.

Деверелл…

Годы действительно изменили его. Раньше в осанке и взгляде не было такой откровенной настороженности. Он казался еще выше, чем был, более стройным, лицо осунулось, кожа туго обтянула скулы. И без того смуглая кожа была обожжена солнцем почти до черноты, только глаза оставались теми же. Морской синевы. От него так и исходили уверенность, надменность и аура опасности. И если раньше он мог считаться достойным противником, то теперь казался неумолимым врагом.

Холт с мрачным видом рассматривал Амелию. Не дождавшись ответа, он саркастически поднял бровь. Как хорошо она запомнила это язвительное выражение!

— Я думал, ты забыла меня, цыганочка, — усмехнулся он, и Амелия поспешно отдернула руку. Значит, все вернулось на круги своя. Он по-прежнему осыпает ее насмешками!

— Нет, милорд, я все помню, — сухо ответила она. — Леди Уинфорд будет рада вашему появлению.

— А вы, значит, нет? Я верно понял?

— Если хотите узнать, расстроена ли я этим обстоятельством, с моей стороны будет крайне грубо признать, что так оно и есть.

До чего же неприятно: он все еще злится, даже после стольких лет…

Стараясь избежать публичной сцены и не зная, что делать, Амелия поспешно обратилась к следующему гостю.

Неожиданно резкий отпор заслужил лишь тихий смех Деверелла. И вместо того чтобы выяснять отношения, он поздоровался с бабушкой — так беспечно, словно отсутствовал всего несколько недель. Амелия ощутила привычное раздражение. Обменивается с несчастной женщиной любезностями как ни в чем не бывало! Мог бы обронить несколько ласковых слов. За все это время не написал ни слова, если не считать наспех нацарапанных посланий, которые передавал через поверенного! Бедная леди Уинфорд едва не умерла от тоски! Изводила себя упреками за то, что своей вспыльчивостью прогнала внука из страны!

— Он все, что у меня было, пока ты не приехала, Ами, — повторяла она со слезами. — И хотя мы и раньше ссорились, я не ожидала, что на этот раз Холт будет так долго отсутствовать. Следовало бы придержать мой проклятый язык, но он окончательно вывел меня из себя, посчитав, будто имеет право распоряжаться мной и приказывать… совсем как его отец и дед. Поверишь, даже мой второй муж не был столь властным, хотя, думаю, Холт желал мне только добра, верно ведь, Ами? Он ведь вытворял все это лишь для того, чтобы защитить меня?

Девушка неизменно соглашалась с ней, хотя считала, что леди Уинфорд жестоко заблуждается. Но все же не могла ранить чувства бабушки, и без того опечаленной исчезновением внука.

И вот теперь он здесь, впорхнул в Бикон-Хаус, словно после недельной поездки в Брайтон. Высокомерный, спесивый, заносчивый… И сразу дал понять, что считает ее втирушей, наглой приживалкой.

Даже приветствуя виконта Стэнфилла, девушка невольно прислушивалась к разговору Деверелла с бабушкой. Нервы были натянуты как канаты. Она изнемогала от одного сознания того, что теперь будет видеть его часто. Слишком часто.

Лорд Стэнфилл осторожно сжал ее пальцы, чтобы привлечь внимание.

— Примирения всегда приятно наблюдать, не так ли, мисс Кортленд?

— По крайней мере некоторые.

В карих глазах заплясали веселые искорки.

— Ах да, я и забыл, что между вами нечто вроде кровной вражды.

— Не понимаю, что вы имеете в виду, милорд. У меня слишком гибкая память, отвергающая неприятные вещи.

Виконт явно собирался и дальше распространяться на эту тему, но Амелия поспешно осведомилась, намеревается ли он выставлять лошадь на скачках за Брайтонский кубок. Стэнфилл, немедленно позабыв обо всем, стал расписывать чистокровного жеребца, который, вне всякого сомнения, выиграет в этом году кучу денег.

— Великолепный экземпляр и, готов поклясться, отыграет каждый соверен, поставленный на него!

— В таком случае, милорд, мы, вероятно, будем иметь удовольствие видеть его на беговой дорожке, — вежливо откликнулась она и, отняв руку, поздоровалась с очередным гостем.

Наконец долгая церемония завершилась. Обычно Амелия никогда не пила спиртное, потому что оно сразу ударяло в голову, но на этот раз была в таком состоянии, что взяла бокал с шампанским с подноса проходившего лакея.

Прохладное, сладкое, оно приятно щекотало нос и небо бесчисленными пузырьками.

В переполненных людьми комнатах становилось все жарче. К тому же хозяйка велела растопить камины, хотя на улице было довольно тепло. Амелия почувствовала, как лицо становится влажным от пота. Тонкий муслин льнул к телу влажными складками, что было не только неприятно, но и немного неприлично. Пусть таковы последние моды, но она не так смела, как некоторые девицы, специально брызгавшие водой на платья, чтобы липли к коже и обрисовывали фигуру.

Прохлада садов так и манила ее, обещая покой и избавление от назойливой толпы. Стараясь не попадаться на глаза бабушке она пробралась сквозь группы элегантно одетых гостей, смеявшихся и болтавших так громко, что музыки почти не было слышно, и выскользнула на веранду, навстречу свежему ветерку. Ужин должны были сервировать позже, за буфетными столиками, после окончания танцев, и девушка, не желая возвращаться и рисковать встречей с чересчур пылкими поклонниками, проигнорировала тихое урчание в пустом желудке и заглушила его вторым бокалом шампанского. Почему бы нет? В конце концов, сегодня ее день рождения и Амелии следует радоваться, что бабушка дает такой пышный праздник в честь совершенно чужой девушки.

Прислушиваясь к невнятному гулу голосов, Амелия прислонилась к холодным каменным перилам веранды и улыбнулась, когда снизу донесся кокетливый женский визг.

Очевидно, некоторые гости решили воспользоваться уединением и полумраком. Какая соблазнительная мысль!

Девушка подумала о сэре Алексе, высоком красивом блондине, совершенно неотразимом сегодня в синем бархатном фраке и белом шелковом галстуке; на манжетах сорочки пенились кружева, и вместо полагающихся панталон до колен он надел лосины, тесно облегавшие стройные мускулистые ноги.

Она позволила себе немного помечтать о супружеской жизни с сэром Алексом. Он родился младшим сыном барона: благородное, но не слишком высокое происхождение, так что не станет смотреть на нее сверху вниз. Они познакомились два года назад, на первом балу Амелии, куда ее привезла бабушка. Тяжелое испытание, из которого она вышла с честью благодаря сэру Алексу.

Она никогда не забывала доброты этого милого человека и при каждом случае старалась подольше побыть в его обществе. И потом сэр Алекс был настоящим джентльменом, не то что Деверелл! Даже мопсы леди Уинфорд, и то куда лучше воспитаны!

Амелия судорожно сжала изящную ножку бокала, в котором едва слышно шипело шампанское. Ветер приносил аромат осенних цветов, сладкий и немного пряный. Этот вечер будет тянуться бесконечно, особенно из-за графа, преследующего ее, как назойливое привидение. Ах, если бы только сэр Алекс подошел к ней, вместо того чтобы улыбаться с дальнего конца залы, она смогла бы вынести все!

Но сэр Алекс всегда держался с холодноватой учтивостью и занимал ее светской беседой, чем невыносимо терзал девушку, привыкшую грезить о нем целыми днями, хотя во сне, как ни странно, ей являлся темноволосый мужчина, неизменно скрывавшийся в тени, так что она ни разу не сумела рассмотреть ни лица, ни фигуры.

Таинственный незнакомец не хотел быть узнанным.

Лунный свет отражался в шампанском, и Амелия поднесла бокал к губам. Прохладная жидкость легко скользнула по горлу. Сколько же она выпила? Похоже, окончательно голову потеряла! Настоящее сумасбродство!

Не успела она поставить бокал, как в руку ей сунули еще один. Янтарная жидкость переливалась в сиянии фонариков. Растерянная девушка подняла глаза и оцепенела при виде графа.

— Еще шампанского, мисс Кортленд?

Кажется, в его голосе слышен смех? Снова решил поизмываться над беззащитной жертвой?

— Нет, — бесстрастно ответила она. — Я больше не испытываю жажды.

— Как удачно. Зато я хочу пить.

Он прислонился к перилам и принялся рассматривать девушку. Ей стало не по себе под неотступным пристальным взглядом, но она ничем не выдала своего смятения. Он осушил бокал, так и не сводя с нее глаз, и скривил губы в улыбке. Амелия робко моргнула.

— Вы очень изменились, мисс Кортленд, — неожиданно бросил он, лениво растягивая слова. Насмешливость тона граничила с наглостью.

— Должна ли я считать это комплиментом или сожалением, милорд? Простите мою дерзость, но я не привыкла к таким… интимным замечаниям незнакомых мне людей.

— Но мы знаем друг друга уже много лет, не так ли?

Амелия осторожно поставила бокал, услышала слабый звон хрусталя о камень и расправила платье, стараясь потянуть время. Отчитать его? Он наверняка оскорбится, и, хотя ей все равно, их ссора может вызвать новое охлаждение между ним и бабкой, а этого допустить нельзя.

Наконец она подняла голову и взглянула ему в глаза.

— Мы встречались всего однажды, и то ненадолго, и поэтому вряд ли можем считаться кем-то кроме случайных знакомых, милорд.

— Очень жаль.

— По вашему голосу этого не скажешь. Однако я восхищаюсь вашей способностью скрывать истинные чувства, — выпалила Амелия и тут же осеклась, прикусив язык. Годы, прожитые в обществе леди Уинфорд, научили ее не только правильно произносить слова, пользоваться столовыми приборами, но и высказываться откровенно: качество, вполне допустимое в даме высокого положения, но совершенно неприемлемое для никому не известной девушки.

Деверелл тихо засмеялся. Амелия вздрогнула от внезапного озноба. Легкий ветерок неожиданно принес с собой струйку холода. Звуки популярного вальса сверкающим каскадом рассыпались в воздухе.

Амелия отступила и, решив, что немного вежливости не повредит, пробормотала:

— Я должна вернуться к бабушке. Она уже гадает, куда я пропала, и кроме того, мне нужно начать танцы.

— Совершенно верно, бабушка станет беспокоиться, поэтому я провожу вас…

— Нет!

Куда резче, чем она намеревалась, но отказ ничуть его не взволновал.

— Боюсь, мисс Кортленд, что вам придется начать танцы в паре с внуком леди Уинфорд. Нельзя же пренебрегать правилами этикета, верно?

— Я в жизни не слышала о таких…

— Поверьте, существует бесчисленное множество тонкостей, о которых вам не известно, но сейчас не время их перечислять. О нашем танце уже объявлено Или вы вообразили, что я искал вас по собственной воле? Либо мы идем в залу, либо вы отправляетесь туда одна и во всеуслышание объявляете, что отказываетесь танцевать со мной, — сообщил Холт, с пренебрежительной усмешкой наблюдая за ее реакцией. Опять эти вскинутые брови! Как же он ее бесит! И при этом знает, что она не может отказаться, не вызвав сплетен и пересудов! — Чего вы боитесь? — мягко осведомился он и, не дождавшись ответа, шагнул вперед с поистине кошачьей грацией, живо напомнившей ей хищного зверя. Сильная рука легла ей на плечо, и, вспомнив, как он тогда прижимал ее к стене, Амелия вздрогнула.

— Это всего лишь танец.

Всего лишь танец…

Нет, это куда больше, и она ясно это понимала. Не танец. Вызов.

Первобытный мужчина, заранее уверенный в победе, думает, что она либо сбежит, либо, как последняя дурочка, бросится в его объятия. Что ж, его ждет разочарование.

— Прекрасно, милорд. Если мы вынуждены танцевать друг с другом, я исполню свой долг. Как вы сказали, это всего лишь танец.

Но как она ошибалась! И осознала это в тот момент, когда он увлек ее на середину зала. Вальс! Неожиданное начало… О, конечно, он сам выбрал такой… такой неприличный танец. Бабушка никогда не допустила бы ничего подобного, хотя вальс совсем недавно вошел в моду. Это лишь предлог, чтобы обнимать Амелию за талию, едва ли не прижимать к себе, несмотря на все ее старания незаметно отодвинуться.

Они кружились одни, как велел обычай. Первый танец принадлежал королеве бала, и она ощущала сотни любопытных жадных взглядов. Лицо Амелии пылало, в животе что-то тревожно сжималось. Он прекрасно понимает, что скажут люди! Злые языки беспощадны, и если ему вздумается опозорить ее, уничтожить репутацию, ни один порядочный человек не женится на ней.

Несмотря на возрастающий ужас, Амелия старалась не терять спокойствия и прилагала все усилия, чтобы удерживать его на расстоянии.

И танцевал он хорошо: легко, изящно, словно все эти годы упражнялся в балетном искусстве. Только мышцы слегка подрагивали под ее лежавшей на плече ладонью, выдавая его напряжение.

Она уже ничего не различала вокруг, кроме радужных красок, слившихся в единое целое, и пыталась сосредоточиться на фигурах вальса и игнорировать жар, исходивший от могучего тела. Амелия и раньше танцевала вальс, но не так близко к партнеру и, уж конечно, не с Холтом!

Наконец, когда показалось, что прошли годы и учтивая улыбка примерзла к лицу и, если начнет таять, кожа потрескается, как лед, мелодия смолкла. Они не обменялись ни единым словом в продолжение всего танца. Музыканты заиграли полонез, и на паркете выстроились пары.

Девушка не выразила неудовольствия, когда он проводил ее в другой конец залы, продолжая держать под руку, словно ничего более естественного в мире и быть не могло. Только когда они подошли к занавешенной нише, она подняла глаза и, увидев знакомую издевательскую ухмылку, дала волю гневу.

— Я бы просила разрешения, милорд, поговорить с вами наедине, — сухо бросила девушка.

Холт пожал плечами, молча наклонил голову и, повернув ручку, распахнул дверь в маленькую гостиную.

— Только после вас, мисс Кортленд.

Амелия переступила порог и подождала, пока он закроет дверь и обернется. Ярость туманила ей голову. Она уже открыла было рот, решив высказать все, что думает о его постыдных выходках, но Холт в два прыжка очутился рядом, рывком притянул ее к себе и, сжав ей затылок так, что она не могла пошевелиться, стал жадно целовать, отчего Амелия чуть не задохнулась. Ни малейшей нежности, ни страсти, ни желания — одна животная алчность и палящее пламя, обжигавшее губы. Ошеломленная и шокированная, девушка попыталась оттолкнуть его, но не тут-то было. Разве способны ее тонкие руки сладить с этим гигантом?! Смущение и стыд охватили ее вместе с осознанием собственного бессилия.

Только когда он отпустил ее и отступил так резко, что Амелия пошатнулась, голова перестала кружиться.

Рассудок и дыхание вернулись к ней. Она пронзила его злобным взглядом, возмущенная и расстроенная неприятными воспоминаниями об их первой встрече.

Пощечина застала Холта врасплох. Он даже не успел увернуться. Удар не причинил боли, да этого и не требовалось. Она хотела разгневать его, и это ей удалось. Холт ловко поймал ее руку и стиснул запястье.

— Какого дьявола…

— Именно того! Того самого! Как вы посмели, сэр, позорить меня перед людьми, настолько пренебрегать моей репутацией, чтобы мелочно мстить за то, что случилось между нами почти четыре года назад! Это омерзительно, и я не позволю вам ставить меня в подобное положение!

— Не позволите? Вы?! Вряд ли вы, в своем положении, имеете право что-то запрещать или позволять, мисс Кортленд.

Холодный тон противоречил бешенству, полыхавшему в его глазах, хотя голоса он не повысил.

— Если вам так противны мои поцелуи, не стоило звать меня в укромный уголок.

— Я пригласила вас сюда, чтобы высказать свое мнение, а вовсе не напрашиваться на ласки! Неужели вы так тщеславны, что считаете, будто каждая женщина, которая заговаривает с вами, на самом деле просто заигрывает? Как банально!

Он вдруг выпустил ее руку и хрипло засмеялся.

— Значит, вы не собирались танцевать со мной? Но и я не собирался приглашать вас на вальс!

— Позвольте в этом усомниться! Второго такого самонадеянного человека, как вы, я просто не знаю! Это был ваш замысел с самого начала! Опозорить меня перед людьми! Не хотите же сказать, будто ваша бабушка…

— Иисусе! Бабушка! По ее словам, именно вы потребовали начать танцы вальсом! Мне следовало бы сразу распознать, чьих это рук дело! По какой-то непонятной причине она желает, чтобы мы подружились.

— Боюсь, тут ее ждет разочарование, милорд.

— Похоже, вы правы.

— Завтра весь Лондон будет шептаться о нас. Если вы и не нанесли непоправимого вреда моей репутации, то, уж конечно, дали пищу злословию. Вам следует гордиться собой, милорд, ибо вы, вне всякого сомнения, преуспели в своих намерениях.

Глаза Холта чуть заметно сузились.

— И каковы, по-вашему, мои намерения?

— Отомстить, разумеется, и только потому, что, по-вашему, именно я — причина ссоры между вами и бабушкой. Очевидно, вы так и не простили меня за появление в Англии.

Несколько долгих мгновений он молчал, прежде , чем небрежно пожать плечом и тихо обронить:

— Похоже, вы куда более наивны, чем я предполагал, мисс Кортленд.

— Ну, не настолько я наивна, чтобы не распознать низость, когда сталкиваюсь с таковой.

— Вы это так называете? — фыркнул он. — Похоже, вы путаете месть или низость с куда более примитивными инстинктами, но я ничуть не удивлен.

Девушка неуверенно нахмурилась.

— Не понимаю…

— Разве? А мне кажется, вы не так глупы.

Он протянул руку и бесцеремонно коснулся ее щеки.

— Бедная маленькая колонистка! Позолоченная птичка в клетке, простой воробей, превратившийся, как по волшебству, в яркую колибри… и все же не вылетевшую из клетки.

Правда, чистая правда… О Господи, он каким-то образом понял беспокойные порывы, тревожные желания, которыми она не делилась ни с кем. И все же постоянно ощущала, что оказалась в ловушке. В шелковой паутине роскоши и благодарности. И он это знает.

Судя по тому, как иронически дернулись ее губы, каким пренебрежительным стало выражение глаз, Холт понял, что попал в цель.

Повернувшись, он шагнул к двери и неслышно закрыл ее за собой.

Она вдруг вспомнила сны, преследовавшие ее по ночам все эти годы. Неосуществимые желания, неотвязную боль, так часто будившую ее. Бессвязные грезы волновали Амелию; неразличимый во мраке незнакомец тем не менее обещал несказанные наслаждения, так и не познанные ею, и это с каждым разом все больше тревожило.

Только теперь до нее дошло, что голос из темноты принадлежал Девереллу, как и руки, касавшиеся, но никогда не утолявшие голода, а чувство опасности, неизменно сопровождавшее сны, тоже исходило от него.

Не обращая внимания на тихие звуки музыки, проникавшие сквозь дверь, девушка стояла, словно пригвожденная к месту, прислушиваясь к неслышному грохоту разлетевшихся в прах иллюзий.




Глава 6


По залу порхали мелодии Моцарта, перебиваемые громкими, пронзительными голосами полупьяных гостей. Холт шагнул к высокой стеклянной двери, ведущей на веранду. Погода выдалась необычайно теплой для сентября, и в доме было невыносимо душно и несло смешанными запахами духов и пота.

Бабушки нигде не было видно, что, впрочем, и неудивительно: теперь она всячески будет избегать внука, пока его гнев не сменится легким раздражением. Что же, весьма мудро. Ему, как и каждому человеку, не слишком нравится оставаться в дураках, а такой удар по самолюбию снести нелегко. Подумать только, девица искренне оскорблена его ошибкой. Черт бы ее побрал: взирает на него брезгливо, как на гнусную жабу. Ни одна женщина до нее так к нему не относилась. Он не привык к подобному обращению!

Нет, он не настолько тщеславен, чтобы считать, будто все женщины от него без ума, но и далеко не так наивен, чтобы пренебрегать авансами молодых особ, польщенных вниманием богатого знатного поклонника.

Одно это означало, что сезон для них будет успешным, чтобы не сказать более, и немало заботливых мамаш из кожи вон лезли, чтобы заполучить его для своих дочерей, зачастую не слишком красивых. Одно это убеждало Холта, что его считают завидным женихом, хотя перспектива поймать графа Деверелла в сети брака оставалась крайне сомнительной.

Но эта маленькая выскочка из колоний в ужасе съеживается от его прикосновения и в штыки встречает всякую попытку завести беседу. Можно подумать, она царица бала и признанная красавица! Нищенка, без гроша в кармане, живущая благотворительностью, и к тому же почти старая дева! Двадцать один год — возраст опасный.

Ей давно пора быть замужем, иначе скоро ее начнут лицемерно жалеть, считая лежалым товаром!

Интересно, что за игру она затеяла? Действительно ли терпеть его не может или разыгрывает обычный спектакль кокетки, желающей поймать завидную добычу?

Разве мало он встречал женщин, разыгрывавших безразличие? Не такой уж глупый план. Наживка притворного равнодушия всегда манит неопытных мужчин. Вот именно, неопытных. Не таких, как он, искушенных в хитростях противоположного пола!

Положив сжатый кулак на каменные перила, он молча рассматривал раскинувшийся внизу сад. Бикон-Хаус.

Прихоть бабушки. Такое безрассудство вполне в ее духе!

Слишком велик, слишком стар, чересчур дорого обходится, а по комнатам и коридорам гуляют сквозняки.

Правда, у бабушки есть собственное состояние, и, нужно отдать должное, она не притронулась к деньгам, посылаемым ей раз в месяц через поверенного. Это немало удивляло Холта, ибо леди Уинфорд была настоящей мотовкой и проклятая благотворительность стоила ей куда дороже, чем это чудовищное строение.

— Милорд?

Холт неохотно обернулся и уже хотел было бросить что-то резкое, как узнал рыжеволосого мужчину с военной выправкой.

— Лорд Кокрин! А я думал, что вас перевели на Балтику!

Капитан Томас Кокрин, сын шотландского графа, покачал головой и мрачно улыбнулся:

— В свете моей нынешней непопулярности у парламента сомневаюсь, что в ближайшее время такое случится.

— Позор! — искренне воскликнул Холт. — Лично я считаю, что любой человек, которого Наполеон называл «морским волком», достоин командовать флотом.

Кокрин встревоженно огляделся, словно боясь, что их подслушают, и тихо попросил, выговаривая слова с сильным шотландским акцентом:

— Я видел, как вы танцевали, и решил потолковать с глазу на глаз. Мы можем где-нибудь уединиться?

— Похоже, сегодня ночь разговоров по душам. Да, я знаю такую комнату.

Сейчас им двигало нескрываемое любопытство. Кокрин был известен всем морякам как блестящий тактик и смелый морской офицер, по праву именуемый покровителем морей. И уж конечно, он ни в коем случае не заслуживал такого унижения от господ лордов Адмиралтейства.

Закрыв за собой дверь гостиной, в которой еще недавно беседовал с мисс Кортленд, Холт показал на небольшой столик у стены, заставленный хрустальными графинами с жидкостями, отливавшими топазами и рубинами.

— Бренди или портвейн?

— Спасибо, ничего. Деверелл, я в затруднении, и только вы можете мне помочь.

Со стороны Холта было бы бестактно заявить, что он ненавидит затруднения, особенно чужие, поэтому он молча направился к столу и налил себе бренди. Почувствовав пристальный взгляд Кокрина, он тем не менее не торопясь сделал несколько глотков, прежде чем осведомиться:

— Надеюсь, не случилось ничего серьезного и никакая дама не поклялась вам отомстить?

Не обращая внимания на шутливый тон, Кокрин подступил ближе и взволнованно прошептал:

— Меня хотят убить.

— Насколько я понял, вы не имеете в виду наполеоновские легионы, — заметил Холт, подняв брови, и уже серьезнее добавил:

— Это из-за ваших политических взглядов на реформы? Если так, члены парламента в мое отсутствие окончательно рассвирепели…

— Нет, дело не в этом. Я изобрел новое оружие для борьбы с Наполеоном, — пробормотал Кокрин и, опасливо оглядевшись, выпалил:

— На прошлой неделе в меня стреляли… пуля прошла в волоске от головы. Вчера я едва не погиб под колесами экипажа, запряженного четверкой коней. Кучер и не подумал остановиться. Поверьте, все это не случайно.

— С кем еще вы говорили об этом? И кто послал вас ко мне?

— Не имею права говорить. Поскольку принц и его военные советники не заинтересовались моим изобретением, им, вероятно, все равно, что будет со мной. Правда, они потребовали моего молчания.

Холт задумчиво вертел бокал, любуясь шелковистыми потеками янтарной жидкости по стеклу.

Кокрин рассеянно запустил пальцы в волосы и подступил еще на шаг.

— Три года назад вы были при Экс-Роудс и признали, что идея хороша.

— Ах да. Огненные корабли.

— Ничего подобного. Корабли-снаряды, вернее, корабли-вонючки. Я работал над изобретением… Вы, наверное, знаете, что мой отец — известный химик. Так вот, я до тонкостей разработал все детали. И знаю, как создать судно, нагруженное начиненными серой ядрами.

Стоит взорвать одно, как от детонации начнут разлетаться остальные и с гибельной точностью попадать во вражеские войска. Если все сделать точно, три корабля сумеют поразить шестьюстами снарядами с горящей серой площадь в половину квадратной мили. Этого достаточно, чтобы вывести из строя французские эскадроны.

От едкого запаха они побегут сломя голову. И тогда можно высаживать солдат и занимать освободившиеся территории. Да что там — хоть все побережье!

Холт отставил бокал и, хотя видел преимущества изобретения Кокрина, все же осторожно заметил:

— Припоминаю, как горячо вы…

Кокрин нетерпеливо отмахнулся.

— Все шло прекрасно, пока этот идиот, адмирал Гамбье, не попытался обвинить меня в некомпетентности.

Вы, разумеется, знаете эту историю.

— Да, как и то, что французы установили боновое заграждение, чтобы остановить ваши суда.

— Я усовершенствовал свое изобретение, и на этот раз никакие боны не спасут французов. Только представьте, Деверелл, это необратимо изменит ход войны в нашу пользу и уничтожит наполеоновские войска.

— Почему же принц остался безразличен?

Кокрин, пренебрежительно фыркнув, сверкнул блестящими синими глазами. В этот момент рыжий великан казался куда моложе своих тридцати шести лет.

— Проклятые советники… Вы знакомы с сэром Уильямом Конгривом, его сыном и герцогом Йоркским? Они считаются великими экспертами морского дела… Господи Боже мой, те еще эксперты! Единственными людьми, верно оценившими возможности и перспективы таких судов, были адмиралы лорд Кейт и лорд Эксмут. Они прямо объявили, что мой план имеет немало достоинств, хотя и признали, что такие смертоносные устройства, мягко говоря, не совсем обычны. Подумать только, они волновались о том, что если враг раздобудет документы, то может использовать изобретение против нас. Любому здравомыслящему человеку зарыдать хочется над их ограниченностью! Узколобые, жалкие кретины! Стоит им… — Он осекся, тяжело вздохнул и поморщился. — Но я пришел не за этим. Не волнуйтесь, от меня никто ничего не узнает. Честно говоря, я с ними согласен: опасность измены существует. И Наполеон в отличие от нашего принца сразу распознает все выгоды такого оружия.

— Но если французам ничего не известно, кто пытается расправиться с вами?

Кокрин развел руками. Лоб и раскрасневшиеся щеки блестели от пота, губы нервно дернулись.

— Вот я и прошу помочь мне узнать, кто это. Я почти никому не доверяю. Но вы — дело другое. Мы вместе сражались, были братьями по оружию, и вы вступились за меня, когда Гамбье привлек меня к трибуналу после катастрофы в Экс-Роудс.

— Я всего лишь сказал правду, — возразил Холт.

Мелодия вальса ворвалась в сознание и на секунду отвлекла его от суровой действительности. Неудачи сегодняшнего вечера отошли на второй план. Даже на сердце не так саднило от откровенного презрения мисс Кортленд. Сейчас главное — история с Кокрином. Весьма неприятно, если он окажется прав. Узнай французы о новом методе ведения боя — и мгновенно воспользуются возможностью отомстить англичанам.

— В Англии есть немало людей, которые предпочли бы видеть меня мертвым, чем позволить Бонапарту выведать тайну изобретения, — неожиданно громко высказался Кокрин. Бедняге столько пришлось пережить, что он уже ничему не удивлялся: голос казался совершенно бесстрастным. — Представляю, как обрадовались бы французы.

Холт согласно кивнул.

— Кто еще знает о вашей работе, если не считать принца и его окружения?

— Никто. Я ни с кем не откровенничаю., Что же, яснее и намекнуть невозможно.

— Не представляю, чем я мог бы помочь, но для начала постараюсь провести расследование, — решил наконец Холт.

В глазах Кокрина мелькнуло облегчение, но больше он ничем не выказал своей радости, только вежливо обронил:

— Я ценю вашу помощь, Деверелл.

— Думаю, будет лучше, если нас никто не застанет за разговором. Если выведаю что-нибудь, немедленно сообщу.

Они вышли из комнаты по отдельности. Первым удалился Кокрин. Холт налил еще бренди и уселся в кресло, пытаясь определить, насколько велика грозившая шотландцу опасность. Он знал Кокрина уже лет пятнадцать и сражался вместе с ним при Экс-Роудс, когда ослиное упрямство и тупость адмирала Гамбье привели англичан к полнейшему фиаско. За глупость одного человека Англия расплатилась целым флотом. Какие люди погибли!

Кокрин разделил позор с адмиралом, но в отличие от последнего не вышел сухим из воды. Пережитое унижение подорвало его позиции в парламенте как независимого члена и ярого реформатора, избранного жителями небольшого городка Хонитон. Кроме того, он успел приобрести немало политических недругов, всячески задерживавших его новое назначение. Поэтому можно с уверенностью заключить: кто угодно может покушаться на жизнь Кокрина.

Внимание Холта привлек раздавшийся у двери тихий шорох. Стиснув ножку бокала, он настороженно вскинул голову. На пороге показалась знакомая фигура.

— Вот ты где! Сбежал, как…

Леди Уинфорд бросила на него внимательный взгляд.

— Тебе нехорошо?

— С чего это вдруг такое беспокойство, бабушка?

Леди Уинфорд махнула рукой.

— Сама не знаю. Просто ты внезапно исчез. Растворился в воздухе… Кстати, где Ами?

— Не имею ни малейшего понятия, кто это и где находится…

— Амелия. Мисс Кортленд. Она была с тобой.

— Не стоит смотреть на меня так настороженно. Клянусь, что не прикончил ее.

— Разве ты не с ней был тут?

— Собственно говоря, — начал он, притворяясь, что не понял истинного смысла расспросов, — мы перекинулись несколькими словами, и она ушла.

— Вот как, — обронила бабка. В наступившем молчании шум из-за стены показался еще назойливее. Почтенная леди вздохнула так глубоко, что кружева на лифе затрепетали. — Я ожидала лучшего отношения с твоей стороны, Холт. Ты напугал ее?

— Спешу заверить, — сухо процедил он, — что это она перепугала меня до смерти. Она не из тех, кого легко сломить.

— Тут ты прав, — восторженно засмеялась леди Уинфорд. — Амелию никак не назовешь жеманной, чопорной дурочкой! Я очень ею довольна! Она так старается угодить мне, прекрасно учится, хватает все на лету и к тому же добрая и милая девочка. Истинное утешение! Не могу понять, почему ты так ее невзлюбил!

— Сначала я принял юную леди за воровку, она же ничего не сделала, чтобы разуверить меня в обратном — скорее, подтвердила мои подозрения.

— Понятно.

Глаза пожилой дамы, только сейчас счастливо блестевшие, словно потухли. В эту минуту своей склоненной набок головой и пристальным взглядом она как нельзя более напоминала любопытную птичку.

— И ты до сих пор настроен против нее?

— Я этого не сказал.

— Но подразумеваешь. О, ты иногда так напоминаешь своего отца! Тот иногда предубежденно относился к чудесным людям, и если уж ополчится на кого-то, только трагедия или несчастье были способны изменить его мнение! Но сейчас не время и не место спорить на эту тему. Пойдем в зал. Гости жаждут услышать о твоих подвигах в Саламанке. Правда, что ты захватил важный стратегический пункт?

— Не я один, — пробормотал внук, послушно позволяя вести себя за руку.

Ладошка, сжимавшая его пальцы, вдруг показалась совсем хрупкой и невесомой, а кожа — тонкой и высохшей, как пергамент, сквозь который просвечивали синие вены — свидетельство прожитых лет. Однако нельзя было отрицать, что старушка бодра и кипит энергией, которой Холт прежде не замечал. Она легко разрезала толпу, временами останавливаясь, чтобы представить внука очередному гостю: грациозная, изящная, истинная grande dame, какой ее знали в обществе.

Как она умела меняться: секунду назад легкомысленная вздорная особа, готовая отдать последние деньги на идиотскую благотворительность, мгновенно превращалась в воплощение величественной аристократки. Это раздражало и одновременно умиляло Холта, и он внезапно понял, до какой степени истосковался по бабушке. В конце концов она — единственная его родственница, оставшаяся от всей семьи, упорно стремившейся к саморазрушению и погибели. Фамильная черта, что тут поделать!

Тысячи свечей освещали бальную залу, бросая отблески на золото и серебро, подчеркивая блеск собрания. На дамских нарядах и мужских галстуках переливались драгоценности, а сами женщины в многоцветных платьях напоминали экзотических птиц. Стены были затянуты тканым шелком; развешанные повсюду цветочные гирлянды издавали сладостные ароматы, перебивавшие запахи еды и дорогих духов. Двери и окна были широко распахнуты, но, несмотря на это, в зале стояла ужасная жара.

Умело скрывая нетерпение, Холт обменивался вежливыми словами с приятелями и знакомыми вдовствующей графини. Интересно, куда это пропала мисс Кортленд? Ее нигде не видно. Оригинальная особа! Большинство женщин на ее месте наверняка воспользовались бы возможностью подцепить жениха. Жаль, что он ошибся, предполагая, что именно она просила начать танцы вальсом. Зря поверил намекам бабки. Очевидно, последняя замыслила показать ему мисс Кортленд с самой выгодной стороны, но напрасно она старается. Все бабкины махинации ни к чему не приведут. Мисс Кортленд сделала все, чтобы усугубить и без того невысокое мнение о себе. Если она и намеревалась втереться к нему в доверие, очевидно, выбрала неверный метод: решила показать, что не выносит его.

Ново, пожалуй, оригинально, но не слишком удачно. Пока что она добилась одного: Холт почему-то сознает, что не оправдал ее ожиданий, и от этого мерзко на душе. И хотя он терпеть не мог истерического поклонения героям, людям, которые всего лишь выполняли свой долг, все же не мог отделаться от неприятного ощущения того, что мисс Кортленд видит печальную истину за блестящим фасадом, понимает, какая гнусность — все эти войны. Знает, как он ненавидит кровь, грязь, смерть, бесполезные жертвы, гибель людей под палящим солнцем, когда командирам приходится посылать солдат на смерть под пушечную канонаду и свист пуль…

Но вместо привычного восхищения он встретил прямой оценивающий взгляд зеленых глаз, проникший за воздвигнутые им барьеры и на какой-то короткий тревожащий миг увидевший Холта таким, каким он был на самом деле: беззащитным и уязвимым. Не слишком утешительное чувство.

— Деверелл, ты, разумеется, знаешь лорда Эксмута.

Холт обернулся, уставился в темные холодные глаза человека, о котором только что упоминал Кокрин, и слегка наклонил голову.

— Разумеется.

Эксмут раздвинул губы в улыбке, не затронувшей глаз.

— Огромная удача для Англии, что ее герои все-таки возвращаются домой, милорд Деверелл.

— Разве это такой уж героизм? Выжить, когда так много людей погибло? Скорее уж мне повезло: ядро разорвалось в десяти шагах позади меня. Я совершенно случайно уцелел.

— Похвальная скромность. И все же, говорят, вы яростно сражались в ближнем бою и заслужили похвалу генерала Уэлсли, хотя я не видел вас на церемонии в Уайтхолле.

— К сожалению, у меня были важные дела.

— Важнее, чем похвалы благодарной страны? Восхищаюсь вашей сметливостью, Деверелл. Скажите лучше: вы намерены принять предложенный пост командующего флотом и отправиться на войну с Америкой или останетесь в Лондоне… заниматься другими… делами?

— Пока не знаю, милорд Эксмут. Мой долг перед семьей требует немало времени. Я слишком долго отсутствовал, — сдержанно объяснил Холт, хотя плохо скрытое неодобрение Эксмута обозлило его. — Насколько я понимаю, — добавил он, — в прошлом месяце американский фрегат «Конститьюшн» уничтожил наш «Гайриер». Американские каперы наводнили Атлантику и успели взять в плен десятки британских судов. Адмиралтейство, естественно, должно быть обеспокоено недавними событиями, тем более что Наполеон двинулся на Россию и теперь приходится обороняться только на одном фронте.

Эксмут, недавно назначенный главой комитета, ответственного за отражение американской угрозы, холодно пожав плечами, обратился к леди Уинфорд:

— Рад был повидаться с вами, миледи. Однако должен покинуть вас, поскольку, как любезно напомнил ваш внук, у меня много дел. Увы, танцы и общество прекрасных дам — слишком большая роскошь для меня.

После его ухода леди Уинфорд раздраженно заметила:

— Как хорошо ты научился восстанавливать людей против себя, Холт. Омерзительное свойство!

— Ты так считаешь? А мне оно кажется весьма уместным, — спокойно обронил Холт, чем и заработал укоризненный взгляд бабки.

— Может, ты и прав, — со вздохом признала она. — Он ужасный сухарь… вечно хмурый и чопорный… А, вот и она! Пойдем, тебя ждут куда более приятные обязанности, чем беседы со скучными лордами. Ами, дорогая, куда ты пропала? Я уже начала волноваться. Как это не похоже на тебя: неожиданно исчезать, не сказав никому ни слова! Даже Бакстер не сумел тебя разыскать! Холт, милый, еще один танец — именно то, что нужно. Ты обязан уделять ей внимание! Люди все подмечают, и поскольку принц не приехал… а я так надеялась… представляете, какой бы это был успех… но он ужасно ненадежен в таких вещах, потому что ужасно занят и… куда это ты?

Один взгляд на мятежную физиономию мисс Кортленд мгновенно убедил Холта, что даже у мопсов он найдет куда более теплый прием. Поэтому он лишь на миг остановился, чтобы отвесить бабке поклон.

— Я скоро навещу вас, бабушка. Подобно Эксмуту, я только сейчас обнаружил, что долг куда предпочтительнее сомнительных удовольствий.

Взгляд исподлобья и краска стыда на щеках Амелии Кортленд при столь откровенном оскорблении должны были бы хоть немного удовлетворить его жажду крови. Господи, да кто она такая? Мерзкая втируша, расчетливая шлюшка, пресмыкающаяся перед бабушкой! Использует ее как очередную ступеньку, чтобы проникнуть в высшее общество.

И все же почему его так и тянет к этой наглой особе?! Наверняка не из-за ее красоты: стоит лишь приглядеться повнимательнее — и обнаружишь, что ничего в ней нет особенного. Прическа в греческом стиле, темные локоны, поднятые наверх, в моде нынешним летом.

Такую можно увидеть на каждой второй барышне, так что дело не в ней и не в огромных зеленых глазах, сиявших с бледного лица. Правда, она высокая, гибкая и обладает какой-то особой, легкой грацией, напомнившей ему о танцовщице, в которую он влюбился во время учебы в Итоне. Однако даже не это Холт находил соблазнительным, как, впрочем, и чересчур очевидные попытки бабушки свести их поближе.

Будь он проклят, если знает, в чем дело или почему его так трогает ее нескрываемая неприязнь. Уже одного этого достаточно, чтобы взбесить его, а упрямство бабки окончательно вывело из себя.

— Нет, Деверелл, так не годится. Ты не можешь уйти сейчас! Что подумают люди? И без того здесь слишком много глаз, слишком много ушей, и в моем возрасте скандалы вредны. А теперь делай как ведено и будь добр вспомнить хотя бы начатки хороших манер, которым тебя учили в детстве. И не смей устраивать сцен, когда я изо всех сил стараюсь все уладить!

И хотя она старалась говорить как можно строже, все-таки не была уверена, что он капитулирует. Ах, Холт временами бывает так неумолим! А она вложила столько сил в подготовку праздника, хотя дорогая моя явно была против такой шумихи, но беспрекословно подчинилась.

Милый ребенок, совсем как ее матушка! А теперь Холт все портит своим замкнутым лицом, злыми глазами — и это когда гости таращатся на них и наверняка станут шептаться, что граф публично посмеялся над мисс Кортленд…

— Вы бессовестная интриганка, бабушка, — едва заметно улыбнулся он, и леди Уинфорд сразу стало легче, — и поэтому не заслуживаете уступок с моей стороны. Не может ли мисс Кортленд потанцевать с кем-то другим? Здесь наверняка собралось немало красивых мужчин и завидных женихов, которые с радостью заполнят ее бальную карточку…

— Извините, — перебила Амелия, — но я не желаю, чтобы меня обсуждали, как вазу или лампу. Я все-таки не вещь. Как вам известно, бабушка, моя карточка заполнена и я сейчас должна танцевать котильон с полковником Уитуортом, поэтому не стоит использовать меня для того, чтобы подольше побыть в обществе вашего внука. Если граф так постыдно уклоняется от долга и родственных обязанностей и не питает любви к единственной родственнице, мое вмешательство ничем вам не поможет.

— Нет, нет, ты не так поняла… — начала леди Уинфорт, но, спохватившись, что едва не выпалила правду, с застывшей улыбкой обернулась к Холту.

— Вероятно, бабушка права, милорд Деверелл. Я не должна была задерживать вас, зная о вашей занятости.

Была ли тому причиной ее неожиданная капитуляция или его желание задушить уже поползшие слухи, но Холт протянул руку Ами и лениво — наглым и в то же время вызывающим тоном — объявил:

— Мисс Кортленд, окажите мне честь принять приглашение на следующий танец.

Леди Уинфорд с облегчением и надеждой воззрилась на Ами. Та, поколебавшись, сухо кивнула и вложила в его ладонь свою.

Что же, думала леди Уинфорд с удовлетворенным вздохом, все-таки иногда выгодно быть объектом всеобщего внимания. Ничего не скажешь, успех — оружие обоюдоострое. Пусть Ами не любит Холта, но всякие публичные сцены невозможны, и хотя ей безразлично, что подумают другие, но девушка достаточно умна, чтобы понять: ее благодетельница не вынесет позора. Поэтому она и согласилась, пусть и не поняла, по какой причине Холт так внезапно сдался… Да, было бы неплохо, если бы они сумели подружиться, ну а потом и… потому что знает Холт или нет, хочет того или нет, но Амелия — именно та жена, которая ему подходит.

Ах, какая прекрасная пара: оба высокие, стройные.

Холт — настоящий мужчина, широкоплечий, сильный, оберегающий хрупкую, грациозную партнершу. Он нуждается в ком-то, подобном Амелии: мягкой, сговорчивой и одновременно сильной и уверенной в себе… совсем не похожей на тех ужасных танцовщиц, которых он посещает, или мерзких расчетливых девиц из «Олмэкс». Она уже отчаялась встретить девушку, подобную Амелии, и пребывала в полной уверенности, что Холт женится на совершенно неподходящей особе. Амелия свалилась словно с неба, как дар богов: дочь ее крестницы! А кроме того, капитан Кортленд был внуком английского рыцаря, так что для бедняжки Анны он считался вовсе не такой уж плохой партией. Она так и сказала лорду Силвереджу. Но старый упрямец не желал ничего слушать, и Анна умерла в ужасной варварской стране, где по дорогам бродили дикари и хищные звери. Умерла в разлуке с семьей и всеми, кого знала и любила. Но она позаботится об Амелии, исполнит просьбу Анны, и хотя пока ничем не может помочь сыну крестной… Какая ужасная судьба — попасть в руки пиратов… Нельзя и мечтать о лучшем будущем для девушки, чем замужество с Холтом!

Несмотря на внешнее высокомерие и даже заносчивость, на самом деле Холт был милым, порядочным молодым человеком… ну, не таким уж молодым — все-таки тридцать два года, но все же из него выйдет прекрасный муж. Долг бабушки — женить его, чтобы продолжить род, как и хотел бы дорогой Роберт. Пусть он давно лежит в могиле, но это единственный мужчина, которого она любила. Их сын был жалкой, безвольной марионеткой. Зато Холт весь в деда. Временами он так напоминает ей Роберта, особенно когда холодно цедит слова… О, в нем видна беспощадность и жестокость Девереллов… Она сразу вспоминает своего незабвенного Роберта. Только поистине сильная женщина сможет встать наравне с Холтом. Как она сама когда-то обуздала Роберта.

Леди Уинфорд с улыбкой наблюдала, как внук ведет Амелию в центр зала. Хорошая партия. Можно сказать, идеальная.




Глава 7


Но для Амелии это было последним, завершающим оскорблением, которое окончательно вывело ее из себя.

И все из-за этого дьявола графа! Вполне заслуженное им прозвище.

Если бы не горячая любовь к бабушке, она наверняка отказала бы ему в танце, но при одной мысли о неминуемом скандале и позоре бабушки ей становилось нехорошо. И вот теперь она танцует с Девереллом, она, поклявшаяся не допускать его прикосновений! Счастье еще, что это не вальс и ей больше не придется терпеть его объятия!

Все это ужасно действует на нервы. И в довершение всего оказалось, что именно он являлся ей во сне почти четыре года! Значит, даже ее короткого детского увлечения этим человеком оказалось вполне достаточно, чтобы ее спящий мозг рождал смутные, нелепые образы… Как неприятно обнаружить, что она не имеет власти над своими грезами!

К счастью, они были избавлены от светского обмена учтивостями: кадриль не располагала к беседе. К чрезвычайному раздражению Амелии, вторая дама в их четверке пришла в такой восторг оттого, что одним из партнеров оказался сам граф Деверелл, что принялась беззастенчиво флиртовать с ним, бросая в его сторону кокетливые взгляды и зазывные улыбки, стараясь как бы случайно дотронуться до его руки, и все время заливалась звонким смехом, который Ами находила чрезвычайно вульгарным.

Однако мужчин неизменно привлекали подобные уловки, как мед — мух. Они никогда не замечали, что за смеющимися устами и нежными взглядами кроется стальной капкан. Но бедняжка только зря потратила время, потому что Деверелл вел себя вежливо, но отчужденно, не давая ей ни малейшей надежды. И что тут удивительного: он, должно быть, привык, что женщины бросаются ему на шею!

Их руки на мгновение соединились, но тут же вновь разомкнулись, и девушка, краем глаза взглянув на него, увидела, что он настороженно наблюдает за ней. В его глазах сверкало поистине адское пламя, прожигавшее ее до самых костей. Короткий, напряженный, палящий взгляд, словно удар молнии. Темно-синий блеск кружил голову и лишал разума. Ноги отказывались двигаться. Она споткнулась, пробормотала нечто извиняющееся временному партнеру и мужественно продолжала танцевать под хищным взором Деверелла. Ну что за дурочка!

Она немилосердно ругала себя за глупость и наивность. В конце концов, она сейчас бодрствует и вполне способна владеть собой. Да он и не стоит того, чтобы о нем думать! Годы изменили его, и далеко не к лучшему!

Кумушки все еще судачили о его непристойном романе с женой маркиза… или виконта? Не важно. Муж уже в могиле, убитый, как злословили некоторые, позором, который навлекла на него супруга.

К счастью, музыка смолкла, кадриль закончилась, и Ами, не ожидая, пока Деверелл отведет ее к бабушке, поспешно удалилась. Но он каким-то образом оказался рядом, и она снова ощутила неумолимую хватку его твердых, как железо, пальцев.

— С моей стороны было бы невежливо не пригласить вас еще на один танец, мисс Кортленд. Насколько я помню, вам нравится вальс, — почти весело протянул он.

Еще один вызов. Еще одна брошенная ей перчатка.

Амелия вынудила себя поднять глаза и посмотреть на него со спокойствием, которого не ощущала.

— Вы так великодушны, милорд, но с моей стороны крайне невежливо игнорировать других партнеров. Если будете добры отпустить мою руку…

— Неужели вы не расслышали наставлений моей бабушки? Сегодня я должен уделять внимание только вам — вероятно, для того, чтобы держать на расстоянии злых волков…

Вместо того чтобы незаметно вырваться, Амелия шагнула к нему, перекрыв разделявшее их расстояние одним грациозным движением.

— Милорд граф, — шепнула она так тихо, что слышал лишь он один, — кроме вас, других волков здесь нет. И если не хотите поставить свою бабушку в затруднительное положение, отпустите меня.

Но Холт, не обращая внимания на возмущение девушки, обвил ее талию мускулистой рукой. Другая рука сжала тонкие пальцы, не давая Амелии убежать или хотя бы отстраниться. С ослепительной улыбкой он увлек ее в вихрь вальса.

Опять он придвинулся чересчур близко… ей нечем дышать… почему он так цепко держит ее?

Правда, и танцует он легко для человека такого роста — каждое движение исполнено гибкой силы — и без малейшего напряжения кружит ее по залу. Амелия ощущала тепло его ладони сквозь тонкую ткань платья и от этого нервничала еще больше.

После очередного пируэта Холт нагнул голову и заглянул в ее лицо.

— Должен сказать, мисс Кортленд, вы неплохо устроились. Сумели втереться в милость к бабушке и манипулируете ею, как марионеткой, заставляя исполнять малейшее свое желание. Ну же, не стоит смотреть на меня волком! Какая свирепость! Осторожнее, не то устроенный вами скандальчик опровергнет все ваши притязания на благородство. Подумайте, ведь вы так старались стать своей в свете!

Амелия задохнулась от ярости и, не находя слов, всей своей тяжестью наступила Холту на ногу. Если она и умудрилась причинить ему боль, он не подал виду, только еще сильнее сжал ее талию и снова закружил под летящие звуки музыки.

— Злобная ведьма, — пробормотал он, но в хрипловатом голосе прозвучало нечто, заставившее ее вздрогнуть. — Хорошо, что вы не слишком много весите, иначе наверняка расплющили бы мне пальцы!

— Жаль, что не удалось.

Он так безжалостно стиснул ее, что у Амелии закружилась голова от недостатка воздуха. В ответ у нее хватило ума вспомнить, что ее рука лежит на его плече. Не долго думая она вонзила ногти ему в кожу чуть повыше воротничка. Холт сдавленно застонал. Наконец-то ей удалось привлечь его внимание! Холт ослабил хватку, и Амелия отняла руку. На этот раз в его взгляде мелькнула не только настороженность, но и нечто вроде уважения.

— Вы и в самом деле настоящая бешеная кошка, мисс Кортленд.

— Благодарю, милорд. Кажется, танец кончается. Можете проводить меня к бабушке.

— А если я не соглашусь?

Последние аккорды рассыпались затейливыми глиссандо; все слилось в одно неразличимое пятно сияния и радужных красок. Но эти двое вдруг остались одни среди окружающей толпы. Мир внезапно сузился, в воздухе повисло ощутимое напряжение, словно перед грозой. Еще немного — и между ними проскочит молния и раздастся удар грома.

— Вы мало напоминаете героя, каким желаете казаться. Но вам, должно быть, это известно, — с трудом выговорила она, хотя язык вдруг стал на удивление неповоротливым и отказался повиноваться.

На этот раз он не пытался ее удержать, и девушка гордо отвернулась. Быть покинутой кавалером — серьезное нарушение этикета, которое, несомненно, вызовет немало сплетен, но уж лучше это, чем хотя бы еще секунда в обществе этого человека… О, слава Богу, перед ней откуда-то возник недоуменно улыбающийся сэр Алекс и с ангельским взглядом протянул руку. Как все-таки он красив! А эти серые, прозрачные, будто дождевые капли, глаза… Она протянула ему руку, заметила, как он уставился куда-то мимо нее, и поняла, что Деверелл исчез.

— Сэр Алекс, благородный рыцарь, как обычно, явился спасти даму, — улыбнулась она, и его взор устремился на нее, по-прежнему учтивый и по-прежнему отчужденный. Девушка подавила вздох и с деланной беспечностью объявила:

— Похоже, меня разлучили с партнером, и пришлось потихоньку подвигаться к краю зала…

Не будете так добры проводить меня к бабушке?

— Разумеется, мисс Кортленд.

Он предложил ей руку, довольно равнодушно, но следуя строжайшим правилам этикета. Сэр Алекс всегда вел себя как подобает джентльмену: насколько было известно Амелии, его имени ни разу не коснулась и тень скандала. Вот и теперь он, улыбаясь, подвел девушку к леди Уинфорд. Амелия, заметив, что та слегка нахмурилась, поспешно объяснила, чтобы предупредить неизбежные вопросы, так и вертевшиеся на кончике языка вдовствующей графини.

— Сэр Алекс, не будет ли слишком назойливым с моей стороны попросить принести мне бокал пунша?

Здесь чересчур тепло.

— О, мисс Кортленд, как можете вы и вдруг быть назойливой! Миледи, вы, наверное, тоже хотите пить?

Бабушка, очевидно, тоже мечтавшая о прохладе, изящно обмахнулась кружевным веером. Пудра запеклась от жары и пошла мелкими трещинками вокруг глаз.

— Я с радостью выпила бы чего-нибудь прохладительного, сэр Алекс.

Сэр Алекс, почтительно склонив голову, отошел. Амелия с жадной тоской уставилась в его спину, обтянутую голубым бархатом. Если бы только он вздумал поухаживать за ней…

— Где мой невыносимый внук?

С неохотой оторвавшись от созерцания сэра Алекса, Амелия спокойно ответила:

— Понятия не имею. Он бросил меня посреди зала.

Веер на какое-то неуловимое мгновение замер в воздухе, прежде чем судорожно затрепетать.

— В самом деле? Как это на него похоже!

— Похоже? Лично мне это кажется крайне неприятной чертой. Простите, бабушка, но я думаю, что лучше всего держаться от него подальше. Он ваш внук, и неловко упоминать об этом, но я предпочла бы уезжать из дома на время его визитов.

— Уезжать? — ахнула леди Уинфорд, широко распахнув глаза. — И куда ты отправишься, дитя мое?

— В парк или хотя бы удалюсь в сад, поскольку мы. похоже, не выносим друг друга. Еще раз простите: я знаю, как вы мечтали о том, чтобы мы подружились.

— Верно, дитя мое, — кивнула леди Уинфорд, окинув воспитанницу проницательным взглядом, и слегка улыбнулась. — Но к сожалению, не всегда удается без труда получить от жизни все, что хочешь. А, вот и сэр Алекс с нашим пуншем! Приятный молодой человек, хотя подбородок несколько безвольный, не находишь?

Времени на то, чтобы подыскать ответ, которого, по ее мнению, заслуживала эта несправедливая реплика, не осталось, поскольку сэр Алекс уже протягивал миледи чашу с пуншем. Но Амелия невольно уставилась на подбородок достойного джентльмена и, к своей величайшей досаде, обнаружила, что бабушка в чем-то права. Действительно, немного женственный, слишком округлый подбородок. К ее величайшей досаде, перед глазами всплыло лицо лорда Деверелла, в котором, как ни старайся, не обнаружишь ни малейшей слабости. Если можно так выразиться, человек он несгибаемый, особенно если судить по подбородку!

Амелия тихо поблагодарила сэра Алекса, с улыбкой, в которую, как она надеялась, вложила все свое восхищение и обожание этим безупречным джентльменом.

— Надеюсь, вы хорошо проводите время? — робко осведомилась она.

— Превосходно, — заверил он, вынув из карманчика жилета эмалевую табакерку и ловко поддев крышечку ногтем большого пальца. Острый запах табака был знаком, но этот сорт, очевидно, выращивался не в Виргинии. — Какое блестящее собрание сегодня. Вы нюхаете табак?

Он протянул ей изящную коробочку с золотой каемкой, но девушка покачала головой:

— Это не в моих привычках.

— И не в моих, — весело подхватила бабушка, — хотя странно, что Ами равнодушна к табаку, ведь что ни говори, а она родом из Виргинии, где его выращивают, не так ли, дорогая?

— Верно, хотя в детстве меня такие вещи не слишком интересовали. Вот ловушки на крабов — дело другое.

— Как интригующе, — пробормотал сэр Алекс, лениво приподняв рыжеватую бровь — очевидно, в знак протеста. — Смесь приготовлена по моему собственному рецепту. Из партии последнего привоза. Ни у кого нет такой, и я не выдам состав ни одной живой душе, хотя Принни[6 - Пренебрежительное прозвище принца-регента.] клянется, что обязательно разгадает тайну.

— Имбирь! — воскликнула леди Уинфорд с довольным кивком. — Я различаю аромат имбиря. Что скажете, сэр Алекс?

На какую-то долю мгновения он уставился на нее чуть прищуренными глазами, очевидно, донельзя взбешенный, но тут же, слегка пожав плечами, взял понюшку и захлопнул табакерку.

— Вы так проницательны, миледи! Правда, это всего лишь один из ингредиентов; есть, разумеется, и остальные.

— Я так и знала! Скажите, сэр Алекс, как поживает ваш отец? Я давно его не видела.

— Скорее всего неплохо. Он больше не приезжает в Лондон. Предпочитает сельскую жизнь. После смерти матери обитает в нашем кентском поместье, его любимом.

— Вполне понимаю его чувства. А ваш братец? Здоров?

Поскольку речь шла о незнакомых и неинтересных людях, Амелия позволила себе отвлечься и сделала глоток пунша, не удивившись слегка горьковатому вкусу.

Со времени объявления эмбарго привозимые в Лондон фрукты часто оказывались либо перезревшими, либо зеленоватыми.

— Так, говорите, ваша табачная смесь — из последней партии? — допрашивала леди Уинфорд. — А я думала, на торговлю с Америкой наложен запрет.

— Так оно и есть, но это еще не означает, что табак невозможно достать. Кое-кто тайком провозит тюк-другой, а у меня хорошие связи в порту.

Серые глаза смотрели настороженно, хотя улыбкане сходила с губ.

— Ах, Ами, дорогая, — со смехом заметила бабушка, — надеюсь, ты не так наивна, чтобы считать отречение от слабостей вроде пристрастия к табаку истинным патриотизмом?

— Нет, но и не нахожу, что истинным патриотам отсутствие табака может причинять страдания, — выпалила Амелия, но тут же осеклась, сообразив, что намекнула, будто сэр Алекс не патриот своей родины. Какая бестактность с ее стороны!

— Не хочу показаться жестокосердной и равнодушной, но на вечере у мисс Даттон мы говорили об ужасах войны и вы, сэр Алекс, упомянули, что из-за Наполеона люди зачастую терпят бессмысленные мучения.

— Как точно вы запомнили мою незамысловатую тираду, мисс Кортленд! Польщен, весьма польщен! Еще пунша?

Беседа постепенно иссякала, подходящих тем не находилось, и неудивительно, что сэр Алекс выразил сожаление по поводу того, что принужден так рано покинуть бал.

— Все было замечательно, и я, как всегда, счастлив снова видеть вас, мисс Кортленд.

Ами пробормотала все положенные любезности и, мысленно проклиная свой болтливый язык, долго провожала взглядом удаляющегося джентльмена. Так ей и надо!

— Пойдем, дорогая Ами, — велела бабушка, либо не замечая, либо попросту игнорируя ее смущение. — Я вижу дона Карлоса де ла Рейна. Ты просто обязана с ним познакомиться.

Дон Карлос оказался обаятельным мужчиной, умевшим достойно ухаживать за дамами. Настоящий бальзам для раненой гордости. Уже немолодой, но все еще красивый, статный, с жаркими темными глазами, он осыпал ее комплиментами, выполнял любое желание и, очевидно, был сражен ее красотой.

— Вы прекрасны, сеньорита Кортленд! Я весь вечер восхищался вами.

Польщенная столь неожиданным признанием, девушка опустила глаза, но дон Карлос продолжал обжигать ее страстными взглядами и был так настойчив, что Амелия не знала куда деваться.

— Вы слишком добры, сэр, — прошептала она.

— Вовсе нет. Я никогда не лгу и заверяю, что вы неотразимы.

— Пожалуйста, дон Карлос, вы меня смущаете.

— Неужели вы стыдитесь мужского восхищения? Наверное, потому, что вы, англичане, так сдержанны в выражении своих чувств!

— Вероятно, так и есть.

— Ох уж эти мне англичане: такие вежливые и так боятся признать очевидное.

Он слегка приобнял ее за талию, прежде чем увлечь в круг танцующих. Легкое, нетребовательное прикосновение, не испугавшее девушку.

— Скажите, какой вы находите Англию в сравнении с вашей родиной? — спросила она, чтобы прервать поток цветистых излияний.

— Ах, Испания! — воскликнул он с загоревшимися глазами и принялся пространно описывать красоты своей страны, бесчисленные виллы и виноградники, уничтоженные войной.

После танца он проводил ее на веранду, где было прохладнее, и смущенно засмеялся.

— Я утомляю вас.

— Ничуть, дон Карлос. Я много наслышана об Испании и мечтаю побывать там. Возможно, теперь, когда эта ужасная война закончилась, можно будет поехать.

На смуглом лице блеснула белозубая улыбка.

— Не могу сказать, что проклинаю войну. Не захвати Наполеон Испанию, я бы не встретил вас. Как приятно познакомиться с женщиной, которая терпеливо внимает жалобам человека, терзаемого ностальгией.

«И еще приятнее, — подумала Амелия, — когда с тобой обращаются как с равной и считают умной и сострадательной! Не то что Деверелл или сэр Алекс, который теперь, после неосторожной реплики, станет всячески избегать меня!»

Но несмотря на явное обожание дона Карлоса, Амелии все больше хотелось, чтобы вечер поскорее закончился.

Ей пришлось набраться терпения. Все те же лица, та же музыка, тот же мерзкий пунш…

Было уже поздно, когда она смогла подняться к себе, скинула тесные туфельки и долго стояла у окна, глядя в сад, откуда доносилось приглушенное тявканье. Девушка улыбнулась, услышав воркование бабушки, зовущей мопсов в дом.

Ей несказанно повезло попасть под крылышко этой доброй, любящей женщины с весьма эксцентричными взглядами на жизнь. Но теперь, после возвращения графа, Амелию вновь одолела неуверенность в своем будущем. Он невзлюбил ее, ясно дал понять, что считает авантюристкой, охотницей за деньгами, «цыганской воровкой». А теперь она ухитрилась оттолкнуть сэра Алекса, единственного, если не считать дона Карлоса, с кем можно было поговорить спокойно, без ужимок, принятых в обществе.

Слава Богу, все кончено. Еще один год позади. Пожалуй, стоит подумать о будущем, несмотря на все заверения бабушки, что о ней позаботятся, что никто не выкинет на улицу дочь дражайшей Анны. Но в мире нет ничего постоянного: она слишком хорошо усвоила этот урок. А если дьявол, именуемый графом Девереллом, возьмет верх, стоит чему-нибудь случиться с бабушкой — и она очутится на улице. Страшно и мерзко подумать, что ее жизнь зависит от прихоти этого человека! Ами вдруг поняла рассуждения некоторых дам, вроде Элизабет Фрай, осуждающих ограничения, накладываемые обществом на женщин. Бабушка недавно познакомилась с ней и выяснила, что обе преследуют одни и те же цели, хотя миссис Фрай заботилась не столько о нуждах животных, сколько о социальных реформах. Однако между ними завязались приятельские отношения, вернее сказать, они друг друга понимали.

О, как ненадежна дорога, по которой она идет, и как туманно ее будущее! Временами она даже задавалась вопросом, не лучше ли было погибнуть от рук пиратов. По крайней мере спасла бы брата.

Бедный Кристиан! Он свободен от бремени жизни. Лежит в водяной могиле, на дне океана, а она, жалкая эгоистка, предается отчаянию и ропщет, не опасаясь прогневить Бога.

Нет, она будет держать голову высоко, делать все, чтобы жертва Кита не оказалась напрасной.

Но временами это бывает так трудно…




Глава 8


— А где дорогая Ами? — осведомилась леди Уинфорд, входя в гостиную в расстегнутой развевавшейся парчовой ротонде, с мопсом под мышкой. Не успел Холт поднять глаза, как на парчу полилась тонкая желтая струйка, оставив у ног графини небольшую лужицу.

— Ваш мопс только сейчас обмочился, мадам, — сообщил он, не отвечая на ее вопрос. — Позвать Люси чтобы все убрала?

— Да… о, моя бедняжка… видишь ли, она щенная.

Холт, уже протянувший руку к сонетке, замер и растерянно пробормотал:

— Прошу прощения…

— Щенная… ну, понимаешь, беременна. И не смотри на меня так! Вполне приемлемое выражение, не в обществе, разумеется, но судя по твоему виду, можно подумать, ты никогда не слышал этого слова. Глупо брезгливо поджимать губы и соблюдать идиотские приличия если учесть, чего только не проделывают люди за закрытыми дверями! Большинство моих знакомых — жалкие лицемеры: говорят одно, поступают по-другому и осуждают тех, кто имел несчастье попасться на какой-нибудь гадости, а сами втайне радуются, что удалось ускользнуть. Просто позор! Ты со мной не согласен?

Холт дернул за шнур сонетки, висевший у стены, и вернулся к бабке.

— Насколько я понял, в доме есть беременные особы женского пола: то ли Люси, то ли эта собака.

— Совершенно верно. Я слишком стара для подобных вещей. Кого ты имел в виду… ну, конечно, не Люси.

Бедняжка Софи. Смотри, она то и дело оставляет лужицы, и, очевидно, ей не по себе.

— Мне трудно судить.

— Собаки мало чем отличаются от лошадей, в которых ты так хорошо разбираешься, да и от людей тоже.

Но скажи, как на твой взгляд: ей нехорошо?

Холт неохотно присмотрелся к мопсу. Карие глаза вылезали из орбит, впрочем, как всегда. Но вот нос сухой, да и скалится она неестественно, что придает ее морде странное выражение, если так можно сказать про животное. К тому же она тяжело и неровно дышит, из пасти свисает розовая ленточка языка.

Холт забрал Софи, прижал к себе и пощупал вздутый живот, тугой, с неровными комками, натянувшими кожу.

Мопс жалобно заскулил, и леди Уинфорд сокрушенно воскликнула:

— Да она вот-вот ощенится!

— Вполне возможно. Пошлите на конюшню за Джонни. Он привык к подобным вещам.

— Сегодня он взял выходной, и я послала Трента на рынок к преподобному Бодкину, поскольку ему в такую погоду выходить не стоит. Слишком холодно, даже для ноября! Как тебе известно, он болен.

— Впервые слышу, — отозвался Холт, отдавая бабке Софи и с отвращением разглядывая мокрое пятно на жилете. — Я в жизни не встречал преподобного Бодкина.

— Ты просто забыл… впрочем, не важно. Сейчас главное — спасти Софи. Сделай что-нибудь, Холт!

— Господи, — хмуро буркнул он, — чего же вы от меня ждете?

— Того, что делается в подобных ситуациях. Кому знать, как не тебе? Лошади, охотничьи собаки…

— Может, вы не заметили, что и лошади, и борзые куда больше этих зубастых обрывков меха. И я собирался в оперу — вместе с вами, кстати, — и теперь просто нет времени нянчиться с этим противным созданием.

Но бабка с такой мольбой смотрела на него, что Холт сдался и под тихий плач Софи велел отнести собаку на кухню. Пока он устраивал мопса в корзинке, бабушка порхала рядом, утешая роженицу и всячески путаясь под ногами у внука. По всей видимости, она совершенно растерялась.

— Бабушка, вы только мешаете! Где Люси? А Бакстер?

Леди Уинфорд заломила руки.

— Люси вечно падает в обморок, глупышка этакая! А Бакстер еще хуже ее! О, почему я отпустила Джонни?! А Трент неизвестно когда вернется, и даже кухарка отправилась навестить сестру…

— Бабушка, но ведь у вас не пятеро слуг! Куда, черт побери, подевались остальные?

— Я их уволила, — призналась та, гордо вскинув подбородок. — И нечего на меня так смотреть! Пришлось экономить на всем, пока ты разыгрывал из себя героя в горах Испании!

— Кровь Христова! Если бы вы тратили те деньги, что я посылал через поверенного…

— Нет, я не одалживаюсь у человека, с которым нахожусь в ссоре, даже если это мой собственный внук.

— Вам следовало бы брать пример с мисс Кортленд.

Похоже, она не настолько щепетильна!

— Что ты имеешь в виду, Холт?

— Ничего. По-моему, первый щенок вот-вот появится.

Собака пронзительно взвизгнула, зарычала, и крошечный комочек скользнул на толстое одеяло. Он не шевелился, и леди Уинфорд испуганно вскрикнула. Софи взглянула на неподвижного малыша и с трудом привстала. Пуповина натянулась, и она снова тявкнула.

— Глупое животное… да перекуси ты ее!

Но Софи старалась подползти к хозяйке, и Холту пришлось удержать ее на месте, прежде чем она потащит за собой мертвого щенка. Холт перерезал пуповину кухонным ножом и принялся растирать маленькое создание жестким полотенцем. Бесполезно. Щенок не дышал. Холт удвоил усилия, безмолвно призывая кроху хотя бы тявкнуть. Еще несколько мгновений — и задняя лапка судорожно дернулась.

— Ну вот, глупая скотина, — пробормотал Холт, обращаясь к пыхтевшей суке, — твоя очередь.

— Господи, Холт, по-моему, он мертв!

— Ему нужно знать, что мать рядом, — объяснил он, подталкивая собаку к щенку, но она в ужасе сжалась.

— Говорю же, он мертв! — простонала леди Уинфорд.

— Вижу, бабушка. Положите Софи в корзинку.

Он снова взялся за полотенце, и собака наконец заинтересовалась его действиями: осторожно понюхала, подтолкнула носом головку и принялась облизывать новорожденного. Несколько минут спустя тот задвигался и тявкнул.

— Все в порядке, бабушка. — послышался мягкий женский голос. — Софи знает что делать.

Холт обернулся и увидел Амелию, нежно обнимавшую пожилую леди. Не глядя на него, девушка усадила леди Уинфорд на низкую скамеечку у плиты.

— Не расстраивайтесь, бабушка, все обойдется, и не отвлекайте Софи, ей нужно сосредоточиться.

Она наконец соизволила поднять ясный взор на Холта. Кружевные манжеты закрывали кисти рук, и ей пришлось засучить рукава.

— Сейчас принесу еще одну корзину, и вы застелете ее чем-нибудь мягким для щеночков. Когда родится последний, мы снова подложим их к Софи.

Леди Уинфорд молча кивнула. Когда щенок был вылизан, Амелия осторожно взяла его и поместила в корзинку. Вскоре на свет появился другой, на этот раз вполне здоровый, и Холт едва обтер его, как мать принялась вылизывать новорожденного. Холт резко вскинул голову, и глаза мужчины и женщины встретились. Прошло несколько секунд, прежде чем Амелия отвернулась.

— Сейчас сделаю чай, — резко бросила она. — Третий уже на подходе. Вы пьете чай, милорд?

— Иногда.

— Похоже, сейчас не помешало бы бренди, но придется довольствоваться чаем.

Холт уселся на корточки, украдкой наблюдая за Амелией. Вынув чистые чашки и фарфоровый чайник, она сложила полотенца на маленький поднос деловитыми экономными движениями. Едва на плите вскипел чайник, она всыпала заварку, налила кипяток и немного подождала, прежде чем разлить чай. Взяв чашку, Холт намеренно коснулся ее руки, и девушка испуганно отстранилась. Легкий румянец выступил на ее щеках, и Амелия, поспешно отступив, села рядом с бабушкой.

Теперь оставалось ждать.

Меньше чем за час появилось четыре щенка. Все, лежа на чистом одеяле, дружно виляли короткими хвостиками, к величайшему восторгу леди Уинфорд. Стоявший на коленях Холт вдруг ощутил холод изразцового пола, поднялся и, размяв затекшие мышцы, брезгливо осмотрел свои панталоны в потеках крови и жилет в желтых пятнах.

Амелия, хоть и не уходила из кухни, за все то время обменялась с ним едва ли десятком слов и сосредоточила внимание на бабушке и собаках. Теперь и она встала и с усталым вздохом откинула с глаз мешавшие локоны.

— Оказывается, у вас есть скрытые таланты, милорд, — усмехнулась она.

— Мне не раз об этом говорили.

И снова произошло чудо. Они словно остались одни в кухне, просторном помещении с высокими потолками, где приятно пахло травами и специями, а на крючках были развешаны ярко начищенные медные кастрюли и сковороды, в которых отражались отблески весело пляшущего пламени.

— Ну вот, — тихо прошептала она, беря в руки мокрую тряпку, — сейчас помогу вам отчиститься.

Он позволил ей оттереть пятна на жилете, против воли любуясь хмурым лицом и старательно прикушенной губой. От ее волос исходил легкий чувственный аромат каких-то экзотических духов, зовущий, обещающий…

Неловкие движения ее руки казались соблазнительными, возбуждающими, действенным напоминанием о том, как давно он не был с женщиной.

Словно ощутив, какое направление приняли его мысли, девушка на секунду замерла, но тут же протянула ему тряпку. Вместо этого он сжал ее кулачок. Амелия вздрогнула, однако не отстранилась, и Холт смутно отметил, что бабка исчезла. Они действительно остались наедине, в обществе матери-мопсихи и новорожденных. Стены, казалось, медленно смыкаются вокруг них, но Холт, собравшись с силами, провел тряпкой по жилету, хотя ее пальцы по-прежнему скрывались в мокрых складках. А глаза… глаза проникали в самую суть его сомнений.

— Милорд… — едва слышно вздохнула она. Его взгляд задержался на ее губах, и они сами собой приоткрылись.

Амелия тяжело дышала; грудь вздымалась и опадала с каждым вздохом. Рука все еще подрагивала. И его тело немедленно отозвалось. Панталоны стали тесны: мощный бугор натягивал тонкий атлас.

Она неожиданно положила ладонь ему на грудь и слегка надавила. Он накрыл ее руку своей, ощутил слабый трепет, и почему-то поцелуй показался самой естественной вещью в мире. Амелия, не сопротивляясь, приникла к нему и позволила осыпать поцелуями рот, щеки, бьющуюся на шее жилку. Он уже смелее прижал ее к себе, стал гладить плечи и спину.

Изощренная чувственная пытка — держать ее, ощущать прикосновение грудей, слышать слабые стоны, особенно когда он прикусил мочку ее уха, нежно подул и почувствовал ее дрожь.

В кухне почти стемнело, только угасающий огонь в плите да единственная лампа еще бросали слабые лучи на стены и потолок. В высокие окна лился перламутровый свет: в ноябре дни короткие.

Амелия отстранилась, и Холт не стал ее удерживать.

Подойдя к шкафчику, она вынула маленький графин и с неуверенной улыбкой протянула ему.

— Херес, милорд?

— Сладкий или сухой?

— По-моему, сладкий. Кухарка подливает его в соусы.

— В таком случае спасибо, но я воздержусь.

Сообразив, что так и не избавился от тряпки, Холт бросил ее на стол и увидел, что Амелия наливает херес в небольшую стопку. Он недоуменно вскинул бровь, но девушка, полюбовавшись игрой красной жидкости в толстом стекле, спокойно ответила на невысказанный вопрос:

— Это для бабушки. Она любит выпить глоточек за ужином.

— Но если кухарка ушла, кто подаст ужин?

— Я вполне способна справиться, как всегда, когда кухарка навещает сестру.

— Вижу, что я недостаточно внимания уделял этому хозяйству.

— Совершенно верно, — кивнула девушка и нерешительно, почти застенчиво добавила:

— Но теперь, когда вы вернулись, может, все пойдет по-другому.

— Я бы не стал слишком на это надеяться, — скептически ухмыльнулся Холт. Амелия тем временем ловко нарезала хлеб, холодное мясо и уложила все на поднос.

Повседневные мелочи, пустая болтовня — все не важно, все не имеет значения, если не считать того, что его плоть пульсирует, сжигаемая неуместным вожделением.

Но Холт решительно проигнорировал сотрясающие его чувства.

«Будь она проклята!» — без особого запала твердил он про себя. Каким-то образом ухитрилась умерить его подозрения и неприязнь, и теперь он уже ни в чем не уверен. За последние два месяца его решимость избавить бабушку от этой особы значительно поугасла, но не окончательно рассеялась.

Амелия продолжала смотреть на него: губы чуть приоткрыты, широко распахнутые зеленые очи задумчивы.

И неудивительно: должно быть, редкое зрелище он собой представляет в окровавленной вечерней одежде и со сверкающими подавляемым желанием глазами.

И тут она донельзя изумила его внезапным вопросом:

— Интересно, каково это: быть героем?

— Ад кромешный! — вырвалось у него.

Приняв ругательство за ответ, она кивнула:

— Так и думала, что это скорее всего ужасно неловко. Люди ожидают от тебя слишком многого и притом уже составили твердое мнение, каким ты обязан выглядеть в их глазах.

— Тут вы совершенно правы, — сухо кивнул Холт.

— Иногда я чувствую то же самое, — честно призналась Амелия. — Нет, не потому, что я героиня, ни в коем случае, но потому, что люди неверно судят обо мне. И теперь, когда Британия воюет с Америкой, положение еще ухудшилось. Плохо быть тем, кого считают врагом.

— Представляю, — кивнул Холт, продолжая изучать ее раскрасневшееся лицо. Похоже, она не притворяется, но явно намекает на его отношение к ней. Но он не позволит увлечь себя на этот путь и поэтому сдержанно добавил:

— Вряд ли требуется так уж много отваги, чтобы в пылу сражения вдруг осознать, что остался живым лишь благодаря капризу судьбы. И еще потому, что ядро ударило в нескольких ярдах левее от того места, где ты стоишь. Можно считать, так легли карты или выпали кости: одному повезло, другой…

— Да, теперь я многое поняла, — вздохнула девушка, поправляя ломтики сыра на серебряном блюде. Лицо ее оставалось в тени, наглухо скрытое от него шелковистым водопадом волос.

Внезапно устав разыгрывать галантного рыцаря, Холт потянулся к ней, взял за руку и, повернув ладонью вверх, погладил большим пальцем, поднес к губам и осыпал поцелуями от пальцев до запястья. Давно известные приемы обольщения, применяемые в сотнях бальных залов, гостиных и спален. Судя по тому, как дрогнули пальцы, она начинает сдаваться.

Холт поднял глаза и удовлетворенно усмехнулся. Легко… даже слишком легко. Очевидно, Амелия Кортленд близка к полной капитуляции. И уж совсем просто чуть сжать белоснежную колонну ее шеи, медленно притянуть к себе…

Она не протестовала, не сопротивлялась, только тихо охнула, когда он снова завладел ее губами. Но это уже был совсем другой поцелуй: ни капли нежности, ни обещания пылких чувств — грубый, властный, почти жестокий. Холт вложил в него всю неутоленную страсть, без слов давая понять, чего добивается.

Его рука скользнула вниз, исследуя изгиб ее спины. Поцелуй становился все более требовательным, особенно когда он обнаружил, что под домашним платьем у нее не было ничего, кроме тонкого белья. Он еще крепче сжал объятия и припал к Амелии всем телом, тесня ее к столу. Потом навалился на нее, чтобы удержать на месте, и, забрав в горсть тонкий муслин, потянул вниз. Девушка слабо запротестовала, на что он не обратил внимания, зная по опыту, что большинство женщин считают своим долгом сказать «нет», даже когда жаждут отдаться. Он давно уже научился распознавать притворство, и все возражения мисс Кортленд казались по меньшей мере неубедительными.

Поэтому он спустил платье с ее плеч и, накрыв ладонью грудь, стал перекатывать в пальцах твердую горошинку соска.

И немедленно почувствовал, что на этот раз Амелия сопротивляется всерьез, поэтому со смутным сожалением отпустил ее. Она отскочила, глядя на него широко открытыми глазами, в которых бурлил миллион противоречивых эмоций.

Холт подумал, что, продолжай он настаивать, все закончилось бы по-другому. Но сейчас, когда жаркое, неотвязное желание все еще терзало его, а чресла глухо ныли, все-таки пришлось вспомнить о том, что он находится в доме бабушки и, черт побери, не важно, готова мисс Кортленд лечь с ним в постель или нет: плата будет чересчур высока.

А ведь она в самом деле смотрела на него как на героя, хотя он определенно не заслужил этого звания. Во всей этой ситуации есть только одно преимущество: если она даст ему хотя бы малейший шанс, он будет безмерно рад забыть обо всем, кроме настойчивой потребности овладеть ею.

— У меня нет ни времени, ни желания на сентиментальные ухаживания и почтительные поцелуи, мисс Кортленд, так что, если не хотите очутиться подо мной, держитесь как можно дальше, — намеренно злобно заметил он.

Зелень глаз потемнела:

— Пытаетесь запугать меня, милорд? Или попросту намереваетесь доказать, в какое грязное животное способны превратиться?

— Видите ли, мадемуазель, женщины, с которыми я обычно имею дело, не довольствуются поцелуями и не тратят время на игривый флирт. Если у вас хватит ума последовать моему совету, постарайтесь забыть все, что сейчас произошло. Ищите любовника в другом месте, мисс Кортленд. Я никуда не годный поклонник для любопытных девственниц, хотя, если так настаиваете, сделаю все возможное, чтобы вам угодить.

Только предательская краска, расползшаяся по лицу и шее, выдала гнев и смущение девушки. Но не мог же Холт объяснить, что оказал ей величайшее благодеяние! Такие уроки она должна усвоить сама.




Глава 9


Январские ветры выли в серых камнях, вихря снег, ложившийся на голые древесные ветви и промерзших пешеходов. Амелия выпорхнула из кареты леди Уинфорд, нагруженная бесчисленными покупками крестной, и с благодарностью кивнула Бакстеру, поспешившему открыть дверь.

Леди Уинфорд нагнулась, чтобы погладить целую стаю мопсов, ринувшихся с восторженным лаем навстречу хозяйке. Острые коготки звонко стучали по изразцам. Амелия благоразумно отступила в сторону, чтобы не путаться под ногами: жизнерадостные песики не раз сбивали ее на пол, и она давно научилась избегать слишком рьяных приветствий.

Пока она складывала на стол свертки и снимала ротонду, откуда-то появилась Люси и, озабоченно хмуря круглую добродушную физиономию, объявила громче обычного, чтобы перекрыть лай:

— Чай уже подан в гостиной, мисс Кортленд.

— Как, у нас гость?

Поймав многозначительный взгляд горничной, Амелия отдала ротонду и шагнула к открытой двери гостиной. На пороге, как всегда, цинично усмехаясь, стоял Деверелл.

— Очередная поездка по магазинам? — язвительно поинтересовался он. — Как приятно видеть с толком потраченные деньги!

— Для вас это, очевидно, новость. Любите проматывать зря целые состояния? — в свою очередь, отпарировала она и повернулась к леди Уинфорд. — Простите, бабушка, мне что-то нехорошо. Голова разболелась. Пожалуй, поднимусь наверх и отдохну…

— Ну что вы, мисс Кортленд, — вкрадчиво пропел Деверелл и, в мгновение ока очутившись рядом, взял ее за руку. — Без вас нам будет скучно. Я уже начал думать, что вы крайне болезненная особа, поскольку стоит мне навестить бабушку — и у вас немедленно начинается мигрень. Подозреваю, что вы по какой-то причине избегаете меня. Но может, я не прав?

— Понять не могу, откуда вы это взяли, милорд.

— Неужели?

Черные ресницы на миг скрыли нестерпимую синеву глаз, напомнив ей о сцене в бабушкиной кухне. Что же, она сделает все возможное, чтобы сохранить барьер, который постаралась воздвигнуть между ними. Стену недоверия и настороженности. В ту ночь стальной панцирь, которым Холт окружил себя, неожиданно треснул, позволив Амелии увидеть суть этого человека, недоступную окружающим. Поразительное открытие, озарение, давшее возможность понять все тревожные противоречия его характера, замеченные Амелией. Грубость, резкость — всего лишь способы защиты от внешнего мира.

А вот сочувствие, участие, сострадание вполне присущи его натуре.

Но на этот раз именно Деверелл должен перекинуть мост через разделяющую их пропасть. Она не станет больше пытаться. Пусть лелеет свои иллюзии сколько хочет!

Неизвестно когда, неизвестно как, но он придет к ней.

Первым. Она подождет. Пусть это глупость и пустые мечты, но из всех знакомых мужчин только он не выходит из головы. Снится по ночам.

«Только последняя дурочка может воображать, что он будет моим, но разве кто-то может с ним сравниться?..»

Прежде чем она смогла придумать ответ, Холт учтиво обратился к бабке:

— Умоляю, бабушка, отделайтесь хоть на минуту от мерзких тварей! У меня есть интересные новости для вас обеих.

— Новости?

Леди Уинфорд вручила радостно извивающегося мопса невозмутимому Бакстеру и вопросительно изогнула бровь.

— Прелестно! Но почему бы нам не устроиться в гостиной? Ами, дорогая, пойдем скорее. Чай стынет.

Мило улыбаясь, она тем не менее неумолимо подталкивала крестницу к двери, и та со страдальческим вздохом проследовала к камину, где стоял небольшой диванчик. Пламя приветливо потрескивало, ноги утопали в пушистых коврах, медная подставка для дров сверкала, фарфоровые чашки на серебряном подносе словно манили отведать горячего чая.

Граф тоже встал у огня. Сегодня он был одет в костюм для верховой езды. В высокие, начищенные до блеска ботфорты можно было смотреться как в зеркало. Бежевые лосины обтягивали длинные ноги и бедра, не нуждавшиеся в подложках, чтобы казаться мускулистыми.

Бордовый фрак безупречного покроя едва не трещал на саженных плечах. Ничего не скажешь, элегантный стиль джентльмена, отправившегося с утренними визитами.

Как всегда, в присутствии Деверелла ее охватило невыносимое напряжение, словно внутренности свернулись в животе тугими кольцами. Она едва смела пошевелиться и старалась молчать, чтобы не совершить очередной неловкости. И все же с тихим звоном почти уронила чашку на блюдце, но тут же отвела глаза и постаралась игнорировать графа. Ну почему в его присутствии она неизменно чувствует себя неуклюжей, неповоротливой и жеманной? Даже когда он, как сейчас, не обращал на нее внимания, отвечая на вопросы бабки о войне России с Наполеоном — предметы, живо интересовавшие ее в обычных обстоятельствах, — все равно его близость волновала ее, выводила из себя. Амелия облегченно вздохнула, когда граф устроился рядом с бабушкой на изящном стульчике с гнутыми ножками, которые, казалось, вот-вот треснут под его тяжестью.

— Теперь, когда Наполеон отступил от Москвы и русские его преследуют, можно ожидать развертывания военных действий с Америкой. Получать информацию становится все труднее.

Амелия, забыв обо всем, мгновенно вскинула голову, встретилась с пристальным взглядом чуть прищуренных глаз и поспешно поднесла чашку к губам, чтобы скрыть внезапную дрожь рук. Судя по тому, как покривились его губы, он все заметил, и Амелия, отвечая на молчаливый вызов, решительно отставила чашку.

— Насколько я поняла, президента Медисона переизбрали на второй срок?

— Совершенно верно, мисс Кортленд. Боевые ястребы Меднсона не так-то легко сдаются.

— Или не сдаются совсем, милорд Деверелл! — резко бросила Амелия, словно подстрекая его сделать очередной выпад против ее родины. Сражение продолжалось уже довольно много времени, с переменным успехом, и разгоралось каждый раз, когда она сдавалась на уговоры и позволяла себе побыть в его обществе. Граф язвительно обличал Америку — Амелия немедленно бросалась на ее защиту, не позволяя себе ни слова критики в адрес приютившей ее страны.

— Посмотрим, что будет, мой пламенный борец за справедливость, — ехидно заметил Холт. — Теперь, когда парламент объявил о блокаде заливов Чесапик и Делавэр, американским войскам нелегко придется. Да и пиратам тоже. Кстати о новостях: пока по оба побережья Атлантики бушует война, разыскать следы вашего брата, мисс Кортленд, оказалось крайне сложно.

От лица девушки отхлынула кровь, и, несмотря на то что в комнате было тепло, ее зазнобило.

— Я давно это поняла, милорд. Следует ли считать, что вы все-таки получили известия относительно его судьбы?

— Вполне вероятно, — кивнул Холт и, поднявшись, снова подошел к камину. — Видите ли, источники, считающиеся надежными, не всегда таковыми оказываются.

Но бабушка отказывается верить слухам, поэтому с самого возвращения в Лондон я делал все возможное, чтобы разузнать о вашем брате.

Терзаемая дурными предчувствиями, девушка стиснула кулаки так сильно, что костяшки пальцев побелели.

Но голос звучал ровно: годы самоограничения не прошли даром.

— Умоляю, милорд, не держите меня в неведении.

Лучше горькая правда, чем сладкая ложь.

— Мне донесли, что все люди, насильно уведенные с «Саксесса», были осуждены и повешены, как пираты, два года назад, на Ямайке. Достойная сожаления ошибка со стороны властей, но, поскольку почти все захваченные пираты клянутся, что их принудили, судьи предпочитают в таких случаях не церемониться.

Удар оказался сокрушительным, и даже нотки истинного сочувствия в голосе ни в малейшей степени не утешили девушку. Амелия молча уставилась в полыхающий огонь, жалко сгорбившись, изнемогая от невыносимой тоски. Из глаз катились молчаливые слезы. Она наконец не выдержала — она, которая не плакала, даже когда пиратское судно исчезло за горизонтом! Но сейчас лицо было мокрым, крупные капли разбивались о судорожно сжатые кулаки. Уговоры и утешения бабушки не могли проникнуть сквозь туман скорби, окутавший мозг. Ничто вокруг больше не имело значения: она словно завороженная смотрела на огонь, лизавший дрова.

— Горячий посеет[7 - Горячий напиток из молока, сахара и пряностей, створоженный вином.], пожалуй, в ее состоянии лучше всего, — решила наконец леди Уинфорд. — И немедленно в постель. Это шок. Господи, Холт, неужели ты не мог сообщить ей немного тактичнее?!

— Ради Бога, бабушка, вам лучше других известно, что плохие новости есть плохие новости. Какая тут может быть осторожность?

Холт дважды дернул за шнур сонетки, призывая на помощь Люси, и с тревогой посмотрел на девушку.

Сначала он хотел прислать с печальным известием своего поверенного, но отчего-то передумал. Сцена наверняка окажется достаточно неприятной, но по справедливости нужно заметить, что мисс Кортленд достойна того, чтобы услышать правду от него, а не от чужого, равнодушного человека, привыкшего иметь дело с бесчувственными бумагами, а не с человеческими страданиями. Нужно отдать должное, она не впала в истерику, не лишилась чувств в отличие от большинства его знакомых женщин. И как ни странно, ее сдержанная молчаливая скорбь трогала куда больше, чем показные вопли и рыдания.

Странная потребность обнять ее и утешить невыносимо действовала на нервы и донельзя раздражала. Совершенно непонятное, непривычное стремление с его стороны! Нет, пусть уж бабушка, привыкшая хлопотать даже над теми, кто этого не заслуживал, успокаивает ее своими знаменитыми поссетами, в которые льет чудовищное количество бренди, достаточное, чтобы напоить французского матроса. Кроме того, он здесь чужак, мужчина в женском мире мопсов и поссетов.

Опыт подсказывал ему, что в подобные моменты от его вмешательства толку не будет, поэтому Холт незаметно удалился и, прежде чем спуститься с крыльца, несколько секунд помедлил, оглядывая улицу. Внимание его привлекла тень, быстро скользнувшая за угол. За ним следят? Ничего удивительного, если вспомнить о расследовании, за которое он взялся, но все же неприятно, особенно потому, что он почти не продвинулся в своих ж усилиях узнать, кому выгодна смерть Кокрина.

Единственное, в чем он убедился, — покушения действительно были. Последняя попытка подсунуть Кокрину отравленное вино едва не удалась. Очевидно, кто-то хочет завладеть его изобретением и не задумается достичь своей цели любым способом.

— Ваш конь, милорд, — сообщил грум, дрожа на холодном ветру, завывавшем среди пустынных улиц. — Похоже, он сегодня чересчур разыгрался.

— Ты прав, Джонни. Возможно, хорошая пробежка в парке его успокоит.

Гнедой мерин фыркнул, заржал и принялся приплясывать на вымощенной камнем дорожке, громко стуча копытами. Холт легко вскочил в седло и решил, что промять коня не помешает. Кроме того, до встречи со Стэнфиллом еще остается время.

В Гайд-парке почти никого не осталось. Голые ветви деревьев негромко постукивали на ветру. Единственными признаками жизни можно было считать птиц на озере Серпантин и случайных белок, рывшихся в опавших листьях в поисках желудей. В воздухе пахло снегом, а дорожки окаймлялись белыми полосами. Даже Темза почти замерзла, а настоящие морозы были впереди. Холт поехал по главной аллее, обсаженной платанами и постепенно спускавшейся вниз, и пустил коня в карьер.

Под ним словно развернулась туго сжатая пружина, острые ледяные иглы вонзились в лицо. Копыта ударили о каменно-твердую землю, и конь рванулся вперед. Изо рта Холта вырывались облака промерзшего пара.

Быстрая скачка после многих недель ничегонеделания прояснила мозг. Калейдоскоп впечатлений принял форму, и некоторые оказались отчетливее других. О безопасности Кокрина можно пока не волноваться: виконта благополучно устроили в доме на окраине Лондона и дали возможность спокойно работать над своими проектами.

Суть изобретения была известна только ему, что еще увеличивало опасность. Если враги похитят его и вынудят выдать тайну, новое оружие может стать причиной падения Англии.

Принц и его советники совершили огромную ошибку, отказавшись рассмотреть изобретение Кокрина, хотя их колебания вполне понятны. Применение его может таить в себе немало опасностей, а поскольку Наполеону пока не до Англии, может, и нужды в нем не случится.

Теперь, когда корсиканец временно сошел со сцены, остается лишь разделаться с Америкой. Еще одна грандиозная победа вернет Британии былое превосходство на морях и суше.

Холт наконец придержал поводья и под негодующее фырканье мерина похлопал по дымящейся холке затянутой в перчатку рукой. Раздался громкий хлопок, и щеку Холта обожгло.

Конь дернулся в сторону, встал на дыбы, но граф был начеку и успел удержать испуганное животное. Теплая жидкость, словно тающий снег, поползла по подбородку, и Холт, потрогав лицо, удивленно уставился на мокрое пятно на перчатке.

Странно… алое, будто кровь…

Он поднял глаза, но не увидел ничего, кроме беличьего хвоста, поспешно исчезнувшего за острыми иглами куста боярышника.

Для закаленного в боях ветерана не привыкать служить мишенью, но все же тут Гайд-парк, а не вздымающаяся палуба корабля и не поле битвы.

Старые враги? Ничего удивительного! Служба курьера его величества — занятие достаточно неблагодарное, и вполне возможно, тайных доброжелателей у него предостаточно. Вполне возможно, что их неприязнь с годами не ослабела.

Стэнфилл, которого он час спустя увидел в «Уайте», неприкрыто встревожился.

— Черт побери, Дев, а если те люди, что охотились за Кокрином, теперь взялись за тебя? Необходимо как можно скорее обнаружить, кто за этим стоит. Какие-нибудь идеи?

— Миллион, но, к сожалению, никаких доказательств.

Кстати, что ты знаешь о Карлосе де ла Рейне?

— А, тот испанский граф? Почти ничего. Только то, что известно большинству. Изгнанный Наполеоном, он пытался убедить парламент использовать свое влияние, чтобы вернуть ему владения, тем более что узурпатора вытеснили из Саламанки.

— И это отчасти ему удалось, — заметил Холт. — Но все же обстановка в Испании неспокойная. Угроза со стороны французов по-прежнему остается.

Нахмурившись, он снова поднес руку к лицу, ощупывая покрытую засохшей кровью царапину — своевременное напоминание о том, как он был глуп, когда забыл об осторожности. Ошибка, которая могла стоить ему куда больше, чем небольшой шрам.

— Кстати, — добавил Стэнфилл, — я вспомнил, что дон Карлос стал частым гостем в Бикон-Хаус. И каждый раз старается увидеть мисс Кортленд, хотя свои визиты не афиширует.

Деверелл резко вскинул голову, с леденящей ясностью вспомнил таинственную тень за углом дома и стиснул челюсти.

— Вот как? — выдавил он. — Странно, никто об этом при мне не упоминал. Обычно я слышу бесконечные пересуды о мопсах и священниках, но ни слова не было сказано о доне Карлосе. Непонятно, почему бабушка никогда не распространяется о ее поклонниках?

— Видишь ли, говорят, что в прошлом сезоне ее считали признанной красавицей, и обожатели так и роятся вокруг! Некоторое время считалось, что мисс Кортленд примет предложение лорда Танбриджа, буквально потерявшего из-за нее голову. Поговаривали даже о каком-то скандале, но всегда найдутся , люди, готовые очернить чужую репутацию. К счастью, вмешалась наша великодушная леди Сефтон, поручившаяся за нее в «Олмэкс».

— Леди Сефтон славится своим добросердечием.

— Да, но при этом глупой ее не назовешь, — усмехнулся Стэнфилл. — А сейчас мисс Кортленд пользуется огромным успехом. Очевидно, твоя благожелательность имеет куда большие преимущества, чем это позволительно для человека с такой репутацией.

— Вряд ли мое хорошее отношение способно повлиять на мнение леди Сефтон или дона Карлоса.

— Нет. Но многие, вероятно, считают, что твое одобрение дороже любых денег, тем более что твоя бабушка тоже благоволит мисс Кортленд.

Эта мысль не раз приходила в голову и ему. Поэтому Холт встал, резко отодвинув стул. Самое время получить ответы на кое-какие интересные вопросы, а мисс Кортленд давно пора найти себе мужа или нового благодетеля.




Глава 10


Ночные тени таились на лестнице, пятнали коридоры, скользили по углам и стенам, бросаясь врассыпную от слабого огонька свечи, дрожавшей в руках Амелии. Девушка медленно спускалась по ступенькам, осторожно ступая босыми ногами и ежась от холода. Голые ступни заледенели, но она все же пересекла вестибюль и упрямо зашагала к библиотеке.

Комната была не так уж велика, но на полках теснилось множество переплетенных в кожу томов, многие из которых не открывались годами и хранились только потому, что первый муж леди Уинфорд любил читать. Амелия часто задавалась вопросом, так ли уж нравилось лорду Уинфорду, второму супругу бабушки, постоянное напоминание о предшественнике.

Дом окутала ночная тишина — совершенно необычное состояние для столь шумных обитателей. Мопсы, должно быть, мирно почивают в спальне леди Уинфорд, и возможно, даже в ее кровати. Кошки предпочитали корзинки, поставленные в теплой кухне, или уютные стойла в конюшне соперничеству с мопсами за мягкую постель, и Амелия не осуждала их за это.

Несмотря на сильно сдобренный спиртным посеет, она не смогла уснуть. Ничто, даже стоявший в голове туман, не смягчило боли. Хотя она была готова к худшему, известие о гибели Кристиана оказалось убийственным. Измученная, ошеломленная девушка отчаянно пыталась хоть ненадолго отвлечься от назойливых мыслей об ужасной судьбе брата.

Амелия поместила свечу в подсвечники оглядела полки, возвышавшиеся до самого потолка. У противоположной стены, рядом с окнами, затянутыми бархатными гардинами, стояли две стремянки. Несмотря на то что в библиотеку мало кто заходил, порядок здесь сохранялся безупречный. Но она, дрожа от холода, продолжала нерешительно озираться. На каминной полке громко тикали часы, ветер за окнами тоскливо стонал, леденя сердце.

Весь мир, казалось, померк.

Девушка неожиданно для себя упала на колени. Складки белого муслина белым озерцом разметались на ковре с бордово-зеленым узором. Тихо всхлипнув, она закрыла лицо руками, не в силах сдержать приступ отчаяния, захлестывавшего ее мрачными волнами. Черные локоны спускались до талии, выделяясь траурной лентой на тонкой ткани.

Никогда еще она не была так одинока. Со смертью Кита от их семьи осталась лишь она. По крайней мере еще есть кому помнить о них. А она? Кто будет помнить ее? Ни один человек на свете, ибо, следуя естественному ходу жизни, Амелия переживет леди Уинфорд, единственную, кому она небезразлична. Человека, который искренне ее любит.

В тихой полутьме библиотеки девушка с тоской представляла простирающуюся перед ней унылую бесконечность и впервые не увидела света в мрачном тоннеле. Она не помнила, сколько простояла на коленях, глядя в пустоту, не ощущая ничего, кроме всепоглощающей тоски.

— Belle dame, pourquoi Ktes-vous preoccupee?[8 - Прекрасная дама, чем вы так озабочены? (фр.)].

Голос казался необычайно мягким, теплым, интонации — почти интимными. Девушка медленно подняла голову, стараясь разглядеть сквозь туман печали и опьянения, застилавший глаза, высокую фигуру, едва видную в слабом свете.

— Puisque la vie peut Ktre si triste, mon seigneur…[9 - Потому что жизнь иногда бывает так печальна, месье… (фр.)].

И ей вовсе не показалось странным, что он шагнул в дрожащий круг света, словно иначе быть не могло. Ведь он уже приходил сегодня днем, мрачный горевестник, и теперь оказался в библиотеке, темный ангел, призванный утешить ее, назвавший прекрасной дамой и спросивший, почему она так озабочена, хотя уже знал обо всем…

— Вижу, бабушка немало потрудилась над вашим образованием, — пробормотал он, опускаясь рядом с ней.

От него пахло морозом и снегом; крошечные белые звездочки, усеявшие пальто, медленно исчезали в ледяном воздухе. Протянув руку, он коснулся ее щеки.

— Вы не только грустны, но и замерзли. Сейчас затоплю камин.

Девушка ни словом не возразила, как будто Деверелла здесь не было, и он поспешно отодвинулся зажечь бумагу длинной шведской спичкой[10 - Автор допускает анахронизм: спички были изобретены лет на двадцать позднее.]. Из-под его рук рассыпался сноп искр, и по комнате распространился запах серы.

— Полезное изобретение, — бросил Деверелл, положил спички на каминную полку и, скинув пальто, вернулся к Амелии. Он не просил, не требовал, не приказывал, просто взял ее за руку и поднял с пола.

Девушка неохотно поднялась и, с трудом переступая затекшими ногами, позволила ему подвести себя к дивану и укутать колени небольшим пледом. Неожиданно ощутив, как окоченела, она зябко обхватила себя руками, дрожа так сильно, что диванчик затрясся.

— Босиком в январе, — укоризненно покачал головой Деверелл. — Настоящее самоубийство. Нет, не отстраняйтесь. Ступни у вас как ледышки. Будь мы на улице, я посчитал бы, что вы обморозились.

Как ни странно, его ворчливые упреки вернули ее из бездны отчаяния. Амелия по-прежнему молча наблюдала, как он принимается растирать ее ноги, не обращая внимания на тихие стоны: кожу закололо как иглами. В его прикосновениях не было ничего интимного: вероятно, он сделал бы то же для любого, нуждавшегося в помощи.

Наконец он поднял глаза, и, хотя стоял спиной к огню, так что лицо его оставалось в тени, она остро чувствовала его взгляд, как неожиданную ласку, гревшую ее так ощутимо, что лицо мгновенно раскраснелось, сердце бешено колотилось, а грудь отчего-то набухла. Сбитая с толку собственной реакцией и непривычной заботой Холта, она попыталась отодвинуться, и он тихо прошептал в темноту:

— Только не стоит разыгрывать смущение, моя босая цыганочка. Именно цыганкой я посчитал тебя при первой встрече — из-за этого облака черных волос и золотистой кожи, покрытой легким пушком, как у спелого персика.

Сильные пальцы скользнули вверх, растирая подъем ноги, пятку ровными круговыми движениями, неспешными, но невероятно возбуждающими, а она , она не могла найти в себе силы отстраниться, встать, с достоинством удалиться из библиотеки. И вместо этого, словно в полусне, наслаждалась восхитительными ощущениями, загипнотизированная, завороженная хрипловатым голосом графа.

— Боль и скорбь обязательно утихнут со временем, маленькая зеленоглазка. Разве ты этого еще не поняла?

Я считал, что к этому времени ты успела хорошо усвоить уроки судьбы.

Пальцы принялись массировать щиколотку, икру, уверенно захватывая плоть, разминая сведенные мышцы.

Холт поставил ее ступню себе на ногу, на теплую замшу лосин, и она с наслаждением подогнула пальцы. Он добрался до колена, и Амелия затаила дыхание, едва его ладонь легла на бедро. Но он тут же взялся за другую ногу, начиная с пальцев, действуя быстро, почти бесстрастно.

Амелии уже давно не было так хорошо: уверенные, расслабляющие прикосновения и успокаивающее бормотание действовали лучше всякого лекарства, не говоря уже о неожиданном и поразительном сочувствии. Куда девалась застарелая неприязнь! Кроме того, посеет, в котором было больше бренди, чем молока, тоже оказывал усыпляющее действие. И казалось, что на свете нет ничего естественнее его присутствия здесь, в темной комнате, рядом с ней… Она вжала пальцы в его ладонь и тихо вздохнула, ощутив, как он поглаживает щиколотку, поднимается выше, легким соблазняющим скольжением. Девушку так и пронизало жаром, и Холт сумел уловить самое начало пробуждения совсем иных инстинктов.

Что-то изменилось, совсем незаметно, но безразличный массаж неожиданно превратился в страстные ласки.

Он оценивающе взглянул на нее из-под густых ресниц, и глаза слабо блеснули в полумраке. Розовато-золотистые тени запрыгали по ковру и стенам, отражаясь в его черных волосах. Руки Холта замерли на ее коленях и, чуть надавив, метнулись вверх, под подол ее сорочки. Пальцы впились в ее бедра, не грубо, но настойчиво, продолжая гладить подколенные складки круговыми движениями.

Амелии казалось, что в тишине слышен лишь оглушительный стук ее сердца, словно обезумевшего, выбивавшего беспорядочный ритм. Она втянула в себя воздух, подняла руку, чтобы оттолкнуть Холта, и тут же бессильно уронила.

Его же руки неустанно продвигались вверх по трепещущей плоти. Сорочка каким-то образом оказалась задранной до талии, бедра в тусклом свете отливали перламутром, а над ними резким контрастом склонилась темная голова Холта, сопровождавшего поцелуем каждое прикосновение. Амелия, охнув, схватила его за волосы, но губы Холта неумолимо прокладывали огненную дорожку по ее вздрагивающим бедрам. Шерстяной плед сполз на пол, но Холт, не обращая ни на что внимания, продолжал осыпать ее поцелуями. Наконец он прижался губами к ее губам, заглушая сдавленные протесты.

До этого момента опыт ее общения с мужчинами ограничивался легкими, ни к чему не обязывающими поцелуями в укромных уголках. Эти незатейливые ласки не пробуждали ничего, кроме смутного любопытства, и никак не объясняли те бурные порывы, которых она так стыдилась.

Однако теперь все те же неугомонные потребности вновь ожили, вместе со сладостным предвкушением чего-то неизведанного и незнакомыми желаниями, зажегшими пульсирующую боль внизу живота. Истосковавшиеся по воздуху легкие молили о глотке свежего нектара; затуманенный мозг отказывался работать, зато тело внезапно обрело собственную жизнь и волю.

Деверелл дотронулся до ее грудей, еще скрытых муслином, и она с готовностью выгнулась навстречу его руке, требуя большего. Пульсация между ног усилилась, стала еще настойчивее и с каждым поглаживанием все нарастала.

Он что-то произнес, но смысл слов так и не достиг до нее. Потом сорочка куда-то исчезла, плед ровной полосой лег на пол, и она опустилась на него, глядя на Холта снизу вверх. Его жаркий неумолимый язык раз за разом обводил напряженные соски, жесткие губы потягивали, сосали, терзали, пока они не превратились в твердые острые бугорки. Она билась под ним, ощущая, как каждая свирепая ласка обжигает кожу.

И вдруг он отстранился… пропал… теплые губы и руки больше не грели ее, уступив место ужасающему холоду одиночества и трезвости. Она попыталась сесть, но он тут же оказался рядом и волшебство вернулось: едва различимый утешающий шепот, нежные объятия и ловкие пальцы, безошибочно обнаружившие источник томления между ее бедер.

— О нет, — пробормотала она, пытаясь схватить его запястье, — нет…

— Слишком поздно, милая, — выдохнул он, сопровождая слова восхитительными, неустанными ласками, вызывающими сладостный трепет. И оказался прав, потому что головокружительное наслаждение взорвалось в ней снопом белых искр, унося с собой запоздалое сопротивление.

Опустошенная, потрясенная экстазом, лишившим сил и воли, она как сквозь сон видела, что он нагибается над ней, расстегивая рубашку. Значение этого жеста дошло до Амелии, лишь когда Холт встал на колени между ее разведенными бедрами и, запутавшись руками в ее разметавшихся волосах, вновь запечатал уста поцелуем.

Она сама не помнила, в какой момент забыла обо всем и стала отвечать на поцелуи и, подняв руки, просунула их за распахнутые борта рубашки и погладила его грудь. Холт шевельнулся, подвинулся чуть выше, и в развилку ее бедер уперлось что-то твердое и горячее.

Пусть Амелия никогда не была с мужчиной, но все же оказалась не настолько наивна, чтобы не понять, что за этим последует. Но разве это имело какое-то значение? Если это сон, он скоро развеется, а если нет… жизнь так коротка, а она одинока. Так одинока.

И кроме того, нерешительность не в ее характере, да и оттолкнуть его она все равно не успела бы, потому что Холт приподнялся и резкий бросок застал ее врасплох.

Девушка непроизвольно выгнулась, пронзенная неумолимым выпадом, мгновенным и беспощадным. Тело просверлило болью, молниеносно изгнавшей остатки наслаждения, и Амелия уперлась ему в грудь кулачками.

Что случилось? Почему она чувствует себя так, словно ее разорвали надвое?! Что он с ней сделал? И главное — за что?!

— Убирайся! — охнула она, продолжая отталкивать его.

— Боже! — растерянно прохрипел он, продолжая нависать над ней на руках. Она безуспешно пыталась рассмотреть его лицо, а когда увидела выражение глаз, поскорее зажмурилась. Невозможно выдержать этот пристальный, изучающий взгляд!

Стыд и унижение быстро сменили предчувствие чего-то необычного. Суровая реальность вторглась в ее дурацкие грезы. Как всегда.

— Все-таки цыганочка оказалась невинной, — с тихим смехом сожаления заметил он.

— Да, — тупо пролепетала она, неспособная придумать более связный ответ. Да и попытка выговорить что-то требовала чересчур больших усилий: слишком неожиданным оказался переход от ослепительного блаженства к острой боли — правда, медленно утихавшей.

— Повторю опять, цыганочка: поздно. Непоправимое свершилось.

Непоправимое? О да… наверное, он прав… но разве она думала, что будет именно так? Ничего похожего… совсем ничего…

Он уже мягче коснулся ее щеки, очевидным усилием воли стараясь не шевелиться. Боже, как неприятно это ощущение заполненности… он почти непереносимо растягивает ее, так, что вот-вот проткнет насквозь и она истечет кровью…

Но он, нагнув голову, стал осыпать ее лицо легкими поцелуями, повторяя нежные слова, прижимая к неровно бьющемуся сердцу. Постепенно последствия его жестокого проникновения несколько улеглись, теперь между бедрами лишь слабо саднило, и Холт снова начал двигаться, не убыстряя темпа. На этот раз Амелия не испытывала почти ничего, кроме легкого неудобства, и беспрекословно повиновалась, когда он тихо приказал ей обнять его и поднимать бедра в такт его толчкам. Она безвольно слушалась, предоставив ему определять ритм, и неприятные ощущения исчезли. В эту минуту ей казалось, что все это происходит с кем-то другим. Она даже видела себя и графа со стороны: яркий контраст белоснежной и смуглой кожи, пламенный эротический танец без музыки, под чувственную мелодию ласк.

Любовь… должно быть, это любовь… иначе разве целовал бы он ее так нежно, приговаривая что-то?

Движения его все убыстрялись… еще один, последний, беспощадный выпад, громкий стон — и он откатился от нее и, притянув к себе, обнял. Сердце под ее ладонью стучало уже ровнее, тише, спокойнее.

Магическая безмятежность окутала Амелию, блаженное состояние покоя. Буря пронеслась, боль прошла…

Он снова целует ее, едва прикасаясь губами, и говорит, говорит…

И ей снова кажется, что все это лишь во сне, что она проснется и все исчезнет, что грань между явью и грезами почти незаметна, и все это полубред, от которого невозможно очнуться. По его команде она послушно подняла руки, и он натянул на нее сорочку, а потом, подняв с пола, почти вынес из библиотеки, протащил через темный вестибюль вверх по лестнице. Рывком распахнув дверь в спальню, он уложил Амелию в кровать, укрыл и натянул одеяла ей до подбородка. Девушка счастливо вздохнула и осторожно дотронулась до едва поджившего рубца.

— Тебя ранили, — расстроилась она, и он некрепко сжал ее руку.

— Спи, цыганочка. Ты, должно быть, не совсем трезва. Проклятый посеет! Мне следовало бы помнить! — сдавленно засмеялся он, прижавшись губами к ее лбу.

Ответить на это было нечего, и Амелия мгновенно погрузилась в дремоту, хотя позже, проснувшись, поняла, что все случившееся не было сном, особенно если судить по пятнам крови на подоле.

Совсем не сон… Что же скажет граф, когда они снова увидятся?




Часть третья

ОБМАНЫ

Луизиана. Февраль 1812 года





Глава 11


В шестидесяти милях к югу от Нового Орлеана в побережье Луизианы врезалась болотистая впадина, названная бухтой Баратария и отделенная от Мексиканского залива плоскими песчаными островами Гран-Терр и Гран-Иль. Несколько заболоченных рукавов в северном конце бухты вели в бездонные болота, поросшие кипарисами и кишевшие аллигаторами. Горе неопытному, незнакомому с местностью человеку! Попав в этот лабиринт, он рискует навсегда остаться под толстым слоем ила. В этих водах опасно плавать в одиночку: смерть грозит равно от животных и недоброжелателей.

Густая роща на Гран-Терр скрывала бурную, хотя и незаконную, деятельность со стороны залива и пролетающих мимо катеров таможенников. Толстые деревья и узловатые корни возникали из стоячей воды, лениво лижущей край болота. Здесь, на задворках цивилизации, царили дикие нравы и законы хищников, однако совсем неподалеку, на твердой земле, были разбросаны коттеджи, выкрашенные в яркие желтые и оранжевые тона, не ощущалось недостатка в игорных домах, кафе, процветали бордели, а в гигантских складах хранилась награбленная добыча. Повсюду шла бойкая торговля, звенели смех и песни, сопровождаемые негромким звоном переходивших из кармана в карман монет, отдавались приказы переправить товар в Новый Орлеан.

Кит Силвер, как его звали теперь, прислонившись к крепкому стволу кипариса, лениво оглядывался вокруг.

Мужчина, стоявший рядом, с удовлетворением наблюдал, как владельцы известнейших магазинов Нового Орлеана выходили из величественного особняка, возвышавшегося в самом центре колонии. Гости «Лафит траст» служили источником немалых доходов Баратарии.

— Дела идут неплохо, Кит, — заметил Пьер Лафит, щурясь от солнечного света, проникавшего через увешанные испанским мхом ветки деревьев.

— А как насчет распоряжения губернатора Клейборна? — осведомился Кит, изогнув бровь; — Он потребовал от граждан Нового Орлеана не вести никаких дел с обитателями Баратарии.

— Назойливый тип, — прокомментировал Пьер, с типично галльским фатализмом пожимая плечами. — Мы с Жаном сегодня возвращаемся в Новый Орлеан. Тебе тоже следовало бы поехать.

— Благодарю, я уже там бывал. Кроме того, у меня другие дела.

— Ах да, помню, — кивнул Пьер, и Кит подумал, что, несмотря на дорогой костюм, длинные тонкие усики действительно придают ему вид завзятого пирата. — Ты наконец решил поискать родных, не так ли?

— Почти. У меня нет никого, кроме сестры, и, насколько я знаю, она сейчас в Лондоне, но, к сожалению, убеждена в моей смерти.

— Неплохо бы и оставить ее при этом мнении, — рассмеялся Пьер, подмигнув собственной шутке. — Кроме того, рано или поздно ты все равно умрешь в петле. Не слишком приятная кончина — судорожно дергаться и приплясывать на веревке ради развлечения губернатора.

Но смерть в любом виде — печальное событие, верно?

Кит, не ответив, устремил взор на противоположную сторону людной площади, где по вымощенному брусчаткой тротуару шествовал Босс в обществе Джона Р. Граймса, главного прокурора округа Нового Орлеана. Здесь Жан Лафит был в своей стихии, в созданной им империи, подданными которой были речные матросы и всякий пиратский сброд. Влиятельные господа часто посещали Баратарию, привозя с собой жен, которым не терпелось порыться в сказочных сокровищах, собранных обитателями колонии, ибо «импортная контора» братьев Лафит была широко известна в здешних местах.

Жан Лафит, или, как его называли, Босс, имел немало друзей и среди знати. Высокий светлокожий брюнет с чисто выбритым лицом и темными глазами, он производил впечатление истинного джентльмена: настоящий эрудит, полиглот и процветающий бизнесмен, умевший вовремя польстить, уговорить, а если нужно, и запугать.

Кит невольно усмехнулся при воспоминании о листовках, выпущенных пиратским предводителем только на прошлой неделе. В ответ на ультиматум губернатора он пообещал полторы тысячи долларов тому, кто захватит и привезет на Большую Землю злосчастного Клейборна: наглый ответ на предложение последнего выплатить пятьсот долларов награды за доставку Жана Лафита в офис новоорлеанского шерифа.

Патовая ситуация. Пока все оставалось на своих местах.

— Ба! — воскликнул Пьер. — Взгляни-ка на Граймса!

Он обязан защищать нас от людей, подобных Клейборну, и все же мы вынуждены постоянно обороняться. Трудно вести дела, когда приходится тратить время на идиотов-таможенников и освобождение несправедливо захваченных людей.

— В один прекрасный день нас попросту сотрут с лица земли, — предрек Кит.

— Возможно. Но до этого еще далеко, — отмахнулся Пьер.

Кит оттолкнулся от дерева и повернул к тропинке, которая вела к воде. Скоро. Уже скоро. Он готовился к этому дню два года. С того момента, как удалось незаметно покинуть корабль капитана Джека после свирепой битвы с Лафитом, протестовавшим против незаконной охоты на своей территории. Измученный Кит, стоявший едва не по колено в крови, невольно восхитился холодной выдержкой Жана. Тот спокойно, не повышая голоса, требовал, чтобы капитан Джек убрался из его «угодий».

Кит, не задумываясь, перешел на сторону Лафита. И ни разу об этом не пожалел. Решение это, ко всему прочему, оказалось провидческим: вскоре судно капитана Джека было захвачено береговой охраной, а вся команда Довешена.

Теперь у Кита был собственный корабль, купленный на долю добычи, захваченной на испанских судах, имевших неосторожность зайти в воды Мексиканского залива. Под командованием Лафита служила тысяча человек; на пятидесяти судах развевался флаг Картахены, знаменитый стяг каперов. У каждого капитана имелось каперское свидетельство колумбийского правительства. Жизнь была не так уж плоха, но полна опасностей, и такое положение не могло долго продлиться. Губернатор был всего лишь первым звеном в цепи неприятностей, ожидавших Баратарию.

Добравшись до берега, Кит увидел, что прилив уже начался. С окончанием зимы можно отплывать. Его корабль снаряжен, провизия поднята на борт. Все готово для выхода в Атлантический океан. Это будет его первое путешествие в качестве капитана.

«Какафуэго» был всего лишь малым корветом, щетинившимся пушками. Отсюда и его название, в переводе означающее «Плюющийся огнем», хотя команда любовно называла посудину «Плюющийся дерьмом». Прекрасный корабль — и теперь, с гибелью предыдущего владельца, целиком принадлежит Киту. Когда-то он был построен в Испании, но теперь пересекал моря как одно из судов флота «Лафит траст», торговой компании пиратов и каперов.

Иногда Кит вспоминал, каким наивным был в молодости, считая, что жизнь моряка — сплошные романтические приключения. На самом же деле нет ничего ужаснее дней, заполненных непосильным трудом и жестокими боями, под палящим солнцем или проливным дождем. Однако судьба была милостива к нему: он до сих пор жив.

Самыми трудными оказались первые месяцы, едва не приведшие его к гибели. И если бы не своевременное вмешательство Жана Лафита, он, возможно, давно уже нашел бы себе могилу на дне океана.

И вот теперь настало время известить Амелию о том, что у нее по-прежнему есть брат. Беда только, что он не знает, как это сделать без риска быть повешенным. Вряд ли он обрадует ее приглашением на свою казнь.

С тех пор как их разлучили, прошло больше четырех лет. Наконец он близок к осуществлению цели. Он найдет ее и предложит уехать с ним, хотя такое существование не подобает людям вроде Ами. Правда, он всегда сможет устроить ее в Новом Орлеане, взять слово никому не проговориться, что он ее брат, и, возможно, Амелия сумеет найти здесь свое счастье.

Он так часто с тоской думал о сестре! Хорошо ли ей живется? Замужем ли она? Вспоминает ли о брате? Он всего лишь хотел дать ей знать, что не забыл ее и свое обещание вернуться.

— Любовничек, — промурлыкал грудной голос, и Кит, обернувшись, увидел Розу. Широкая улыбка, черные волосы и глаза, роскошное тело и податливая натура, помогавшая коротать длинные зимние ночи, когда по крыше били тяжелые капли дождя и трудно было отличить землю от моря и неба, сливавшихся в сплошной непроглядный туман.

Кит обнял ее, почувствовал, как она прижимается к нему, бесстыдно гладит готовую к любовной схватке мужскую плоть.

— Дерзкая кошечка! — бросил он по-испански, и Роза рассмеялась.

— Но только такой я тебе нравлюсь, — прошептала она, — разве нет?

— Чистая правда, — кивнул он, накрывая ладонью ее пухленькую грудку. Блаженно вздохнув, она потерлась о него всем телом. Мыслями он был уже далеко, обдумывая детали предстоящего путешествия, но все же стал лениво ласкать ее, пока она не принялась извиваться.

Маленькое страстное создание!

Как пройдет его встреча с сестрой? Правда, не исключено, что Ами уже замужем и ужаснется внезапному вторжению брата в ее жизнь. Какой позор: пират в приличной семье! Что, если она попросту не пустит его на порог? Но жизнь иной раз делает совершенно неожиданные повороты, а иногда предлагает единственный шанс на выживание.

Роза сунула пальцы за пояс его панталон, и Кит на мгновение забыл обо всем.

— Распутница! Хочешь, чтобы я взял тебя прямо на пристани, на глазах у всех?

— Если тебе так хочется…

Она поднялась на носочки, легонько укусила его за шею и тут же зализала отпечатки зубов языком.

— Даже не смотришь на Розу, а я все готова отдать для тебя!

— Жадная сучка, — пробормотал он, но отдался ее бурным ласкам, с тихим ругательством запустил руки в ее длинные волосы и оттянул голову, чтобы впиться в губы жадным поцелуем.

Тоску и одиночество можно забыть, пусть и ненадолго, в объятиях женщины. Поэтому он увлек ее под весьма сомнительное прикрытие деревьев, швырнул на землю, краем уха прислушиваясь к стонам и вздохам удовольствия Роза обожала грубые ласки, неизменно возбуждалась, когда с ней обращались как со шлюхой, кем она, в сущности, и была. Кит, всегда готовый услужить даме, задрал многочисленные юбки и взгромоздился на нее. Та, задыхаясь, обвила его ногами и судорожно изогнулась. Высвободив свою вздыбленную плоть, он нетерпеливо ворвался в Розу быстрым резким толчком. Она снова впилась зубами в его шею, но он даже не поморщился от жгучей боли, равнодушный ко всему, кроме исступленного, нарастающего наслаждения, сжимавшего его в раскаленном кулаке.

Позже, когда страсть была утолена, он с грустью подумал, что женщинам слишком легко удается отвлечь его от цели, а это большой недостаток. Но он и без того сильно изменился за последние годы, и к сожалению, не к лучшему.

Что, если Амелия даже не узнает его? Он и сам не узнавал себя. Недаром из зеркала на него смотрел незнакомец…




Глава 12


Деверелл отчего-то был вне себя. Мрачный вид, яростный взгляд. Стэнфилл по долгому опыту общения с другом знал, что в таком состоянии его лучше не задевать. И не лезть с расспросами. Поэтому виконт спокойно выжидал, глядя в пламя камина и попивая превосходный французский коньяк, хранившийся, вне всякого сомнения, в погребах графа добрую сотню лет.

Причина плохого настроения Дева была ему непонятна, но похоже, дело тут в женщине, а точнее, в мисс Кортленд. Недаром он отправился в дом бабки, исполненный решимости выяснить у дам природу их дружбы с доном Карлосом де ла Рейном. Леди Уинфорд следовало быть осторожнее: можно подумать, ей не известно, что испанец — отпетый мошенник, подлец чистой воды, охотник за приданым, единственными козырями которого остаются титул и сомнительно высокое происхождение.

Однако по всему видно, что беседа приняла неожиданный оборот, как часто бывало при общении с леди Уинфорд.

Ну до чего невыносимая женщина! Аристократка, два знатных, влиятельных мужа, и при этом донельзя легкомысленная, вечно возится с ордой мопсов и сельских священников. Он видел и тех и других и до сих пор не был уверен, кто из них хуже. И те и другие донельзя отвратительны. Правда, у псов еще есть кое-какие хорошие качества: по крайней мере их можно сдавать в аренду леди, обожающим красоваться на портретах с собачками в руках.

Но так или иначе это проблема Дева, пусть сам ее и решает. У него своих бед довольно. Отец с матерью требуют, чтобы он женился и завел детей, поскольку старший брат, наследник титула и состояния, питает неподдельное отвращение к женщинам, предпочитая общество смазливых молодых людей. Пожалуй, он подчинится желанию родителей, хотя бы назло брату. Недаром они с детства не выносили друг друга.

— Будь она проклята! — выпалил Дев в тишину.

Виконт обернулся к нему, подняв брови, но не произнес ни слова. Граф мельком глянул на него, поморщился, со стуком отставил бокал.

— Придется утром поговорить с бабушкой.

— Насколько я понял, вечерний допрос прошел неудачно?

К удивлению Стэнфилла, Деверелл хрипло, отрывисто рассмеялся. Хриплые звуки прозвучали неуместно громко в небольшой комнате. Губы графа искривила циничная ухмылка.

— О нет, гораздо лучше, чем имеет право ожидать любой мужчина. В том-то и беда.

Он поднялся, шагнул к камину и, вновь помрачнев, уставился в огонь. Да, очевидно, что-то стряслось.

Часы на камине пробили полночь.

Стэнфилл тоже встал, потянулся и зевнул.

— Думаю, сегодня стоит лечь пораньше. Надеюсь, ты будешь завтра в Портленд-Хаус?

— Обязательно. Если опоздаю, дождись меня. Один из моих людей работает над расследованием важного дела по моему поручению, но не всегда бывает достаточно пунктуальным.

— Вот как? — усмехнулся виконт. — Джемми Тейлор, полагаю?

— Да, плут и мошенник, но может раздобыть почти любую информацию, — немного повеселел Деверелл. — Куда надежнее многих членов парламента.

— Вряд ли это может служить оправданием. Но если кто и способен обнаружить имена людей, которые охотятся за Кокрейном, — так это Джемми.

Жаль, думал Стэнфилл, выходя из графского дома, что у бывшего сыщика с Боу-стрит куда больше порядочности, чем у людей, правящих страной.

Виконт вздрогнул, укутался поплотнее в пальто и поспешно нырнул в тепло двухколесного экипажа. Копыта приглушенно застучали по обледеневшей мостовой. Обочины были завалены снегом, Темза давно замерзла: вполне можно устраивать ежегодную зимнюю ярмарку на льду.

Внезапная мысль осенила виконта: он едва не приказал кучеру повернуть экипаж, но решил, что не стоит.

Завтра еще успеется.

Снег окутал толстым одеялом землю, улицы и крыши домов. Кареты и телеги едва ползли, пешеходы осторожно передвигали ноги.

Холт спешился на конном дворе Бикон-Хаус, дал строгие инструкции относительно ухода за гнедым и направился к дому по узкой тропинке. Из труб к серым облакам поднимались завитки дыма. Гигантские снежинки кружевным занавесом застлали окружающий пейзаж.

Ветки деревьев и кустов уже гнулись под тяжестью крошечных сугробиков.

Бакстер встретил его в дверях, взял пальто и показал на утреннюю гостиную.

— Леди Уинфорд завтракает, милорд.

— А мисс Кортленд?

— Насколько мне известно, молодая дама попросила принести завтрак в спальню.

Тем лучше. Он пока не в настроении видеть ее. Из всех глупостей, совершенных ею в жизни, эта — самая поразительная. Поддаться искушению в доме собственной бабушки! Просто невероятно! Единственным оправданием служит то, что все произошло случайно. Он приехал в Бикон-Хаус с твердым намерением отчитать бабку, позволившую дону Карлосу ухаживать за мисс Кортленд, а заодно и прочесть наставление самой барышне за поощрение подобных знаков внимания. Но не ожидал, что в доме все уже будут спать, кроме девчонки, сидящей на полу, в одной сорочке, с соблазнительно распущенными волосами. Не думал, что желание скрутит его до такой степени, что он потеряет голову, забудет о добрых намерениях… И вот теперь, впервые в жизни, жалел о том, что сотворил.

Бакстер, как всегда непроницаемый и невозмутимый, даже если и знал что-то о событиях вчерашней ночи, все равно не подал вида, заметив только:

— Леди Уинфорд ожидает вас, милорд.

Тубы Холта сжались в тонкую линию. Ничего удивительного: скорее всего девушка прямиком помчалась к своей благодетельнице и во всем призналась. Теперь жди нагоняя: вполне заслуженного, но нежеланного.

Леди Уинфорд подняла ясные, не замутненные печалью глаза на внука.

— А, вот и ты наконец. Садись, садись. Поговорим за едой, — предложила она, показывая на соседний стул.

Как обычно, вокруг стола собралась целая орава собак, нетерпеливо ожидающих лакомых кусочков. Весь этот утренний спектакль сопровождался звонким тявканьем, а иногда и короткими схватками.

Граф с отвращением оглядел свору мопсов.

— Простите, бабушка, но я не ем с собаками.

— Нет? А я слышала иное… правда, если злые языки не лгут, твоя последняя юбка больше походит на кошку.

Трент, уберите собак и попросите кухарку дать им остатки от завтрака.

— Да, миледи, — послушно кивнул лакей, давно смирившийся со своей участью.

Уже через несколько минут комната опустела и Холт устроился рядом с престарелой родственницей.

— Твое лицо… — неодобрительно заметила она. — Очередная дуэль? Твое последнее увлечение тоже замужем? Так и ищешь приключений на свою голову, Холт!

— Нет, ничего подобного, небольшой инцидент в парке, — небрежно пояснил он, разбивая скорлупу яйца, сидевшего в чашечке тончайшего фарфора. — Вы слишком верите слухам, бабушка.

Ее ложечка приостановилась в воздухе.

— Вовсе нет, дорогой мальчик, — улыбнулась леди Уинфорд, покачивая головой, — я для этого слишком занята. Ты, случайно, не помнишь миссис Фрай? Очаровательная женщина. Так и бурлит энергией и свежими идеями. Правда, она больше интересуется реформами в обществе, преобразованием пенитенциарной системы и тому подобным, я же выступаю против жестокого обращения с животными. Но у нас единые цели, и мы прекрасно ладим. Я выполняю столько ее поручений, что мне просто некогда слушать сплетни. Однако злые языки не дремлют и пересуды достигают моих ушей даже против воли. Временами это так утомительно!

— Уверен, что Бакстер, как всегда, осведомлен обо всем, — язвительно бросил внук.

Но бабка как ни в чем не бывало энергично кивнула:

— Он просто чудо, не правда ли? Знает все, что творится в Лондоне. Понятия не имею, как ему это удается.

Однако и Бакстер не всемогущ. Холт, меня беспокоит Амелия.

Граф отпил глоток горячего сладкого шоколада, поднесенного лакеем, и с циничной усмешкой приготовился услышать поток цветистых эвфемизмов, изящных иносказаний, за которыми скрывается неоспоримая правда: он грубо взял невинность мисс Кортленд.

Но вместо этого бабка нахмурилась, взмахнула ложечкой, как кинжалом, и сурово объявила:

— Меня тревожат ухаживания дона Карлоса де ла Рейна.

— Ухаживания? — переспросил Холт и, отставив чашку, откинулся на спинку стула. Серый свет, падавший из высоких окон, почти не освещал лица бабушки. Но насколько он мог увидеть, в глазах ее не было ни осуждения, ни негодования. Только голос был взволнованным.

— Так не годится, — мрачно заявила она. — По-моему, он не тот, каким кажется. Сама не знаю, почему я так посчитала, да и Бакстер слышал всего лишь, что он эмигрант, изгнанный мерзким корсиканцем, рыщущим по всему миру, подобно голодному волку. Но так или иначе я расстроена. Какого ты мнения о доне Карлосе?

По-твоему, он подходящий жених для нашей дорогой Амелии?

— Я не слишком хорошо знаком с ним, бабушка, — осторожно ответил Холт. — Мы виделись всего несколько раз.

— Да, но обычно ты прекрасно разбираешься в людях. У тебя безошибочный нюх на негодяев. Поэтому я умоляю тебя узнать о нем все что можно, потому что, кажется, он вот-вот сделает Амелии предложение.

Вот как?! Неожиданное решение… и одновременно очередная проблема. Нет ничего легче, чем позволить дону Карлосу жениться на ней и взять на себя грехи Холта, соблазнившего новобрачную до свадьбы! Но граф, сам не зная почему, без всяких на то оснований не доверял испанцу.

— Почему вы так считаете? — рассеянно осведомился он, пытаясь выиграть время, прежде чем связать себя обещанием. — Он уже просил ее руки?

— Официально — нет, но, судя по некоторым, весьма красноречивым, признакам, этого недолго ждать.

Влюбленного мужчину видно сразу, хотя, должна сказать, ты до сих пор ухитрялся избегать пылких чувств.

Все же остается надеяться, что в один прекрасный день тебе посчастливится встретить женщину, равную не только происхождением, но и душевными качествами.

— Содрогаюсь при одной этой мысли, бабушка, — сухо ответствовал граф, — поскольку я, как вы обожаете напоминать, человек неуживчивый.

— Верно, но должна же найтись такая женщина, которой удастся преодолеть твои недостатки… если, конечно, у тебя хватит ума узнать ее.

— Насколько я помню, мы говорили о доне Карлосе и мисс Кортленд.

— Ax, каким нудным ты иногда бываешь! Разумеется, речь шла о них, и я хочу, чтобы ты выяснил всю его подноготную. Наша Амелия заслуживает хотя бы немного счастья, а хороший брак для девушки значит многое, поэтому я не выдам ее замуж неизвестно за кого!

Яснее ясного, что дорогая Амелия еще не проговорилась о случившемся в библиотеке. На какой-то момент Холт едва не поддался искушению самому признаться во всем, чтобы немного смягчить эффект будущей исповеди «несчастной жертвы», но мудро промолчал.

Вряд ли стоит гордиться таким поступком. Он и сам не понимал, почему поддался сокрушительному желанию овладеть маленькой колонисткой. Она не первая, кого он видел в тонкой сорочке или без нее, и далеко не самое прекрасное создание на свете. Он вообще не находил ее красивой, с этой ее гривой непокорных волос и громадными глазищами, в которых так и стояло презрение. Обыкновенная цыганочка, глупенькая и наивная, несмотря на острый язычок, имевший свойство больно ранить его и доводить до белого каления за какие-то несколько секунд.

И несмотря на все это, на раздражение, которое она неизменно в нем вызывала, на то, что он считал ее низкой интриганкой, в нем невольно пробудилось сочувствие при виде ее, такой беззащитной и уязвимой на полу библиотеки. Его обычное полупренебрежительное мнение об этой расчетливой особе несколько смягчилось.

Перед ним была женщина, нуждающаяся в утешении.

Участие медленно сменилось вполне объяснимой реакцией на близость женского тела, и пока он согревал ее озябшие ноги, вожделение властно заявило о себе.

Поразительно, как это он настолько забылся, что проигнорировал даже тот неоспоримый факт, что Амелия Кортленд считалась крестницей бабушки и каким-то образом, пусть и не прямо, была под его покровительством и защитой. Пусть он всю свою жизнь беспечно нарушал правила приличия, но подобные вещи непростительны даже для него.

— Итак? — требовательно вопросила бабка, с легким недоумением оглядывая внука. — Что ты думаешь о таком браке?

— По-моему, — с деланным безразличием бросил он, — мисс Кортленд моложе не становится, и ее следует как можно скорее выдать замуж. Не за дона Карлоса, разумеется, а за первого же порядочного человека, которого мы сможем найти.

Леди Уинфорд чуть резче обычного бросила ложечку на блюдце и повернулась к внуку.

— Неужели? С каких это пор, Холт, тебя интересует ее будущее? Я нахожу это весьма обнадеживающим. Означает ли это, что ты думаешь о ком-то другом, кроме себя?

— Как это ни кажется странным — да, — улыбнулся Холт в ответ на изумленный взгляд бабки. — Я думаю о вас, И никогда не делал секрета из того, что не одобряю вашего вечного пристрастия к обиженным и угнетенным, а мисс Кортленд, согласитесь, довольно прилипчивая особа, от которой трудно отвязаться. Давно пора передоверить заботу о ней кому-то более энергичному.

Постарайтесь сбыть ее с рук, и чем раньше, тем лучше.

— Ах, какие напыщенные речи! И это после того, как я глупо понадеялась, что у тебя все-таки есть сердце.

Значит, ошиблась.

— Мисс Кортленд — не прибыль, а сплошные убытки, и неплохо бы вам понять это, бабушка.

— Господи, Холт, а я-то размечталась, что мы наконец поняли друг друга. Ами внесла столько радости в мою жизнь и оставалась рядом все это время: благодеяние, на которое не отважился мой собственный внук. Я всего лишь желаю видеть ее счастливой, это так мало за все, что она сделала для меня. Если отказываешься справиться о доне Карлосе…

— Наоборот, меня весьма занимает прошлое дона Карлоса, но, кроме того, я твердо намерен найти подходящую пару для вашего цыганского найденыша. И не допущу, чтобы она опозорила вас каким-нибудь скандалом.

— В довершение ко всем тем, в которых был замешан ты? О нет, это было бы слишком.

— Но это совсем другое дело. Существует огромная разница между вольным поведением женщины и мужскими шалостями. Роман с замужней женщиной — дело вполне обычное.

— Вот как? Хотелось бы услышать мнение замужней женщины на этот счет. Как себя чувствует опозоренная любовница?

Холт вскочил и рассерженно отбросил стул.

— Вижу, наша беседа не приведет ни к чему, кроме очередного диспута на тему социальных реформ. Лучше закончим ее на более приятной ноте, прежде чем поссоримся.

Тусклый зимний свет слабо играл на жемчужном ожерелье леди Уинфорд, окружал ее поседевшую голову неярким ореолом. Престарелая дама усмехнулась:

— Как скажешь, Холт, как скажешь. Не странно ли, что ты всегда стараешься поскорее завершить беседу, неприятную для тебя? Но не важно. Выполни мое поручение относительно дона Карлоса, хотя не думаю, что Ами примет его предложение. Поступай с доном Карлосом как сочтешь нужным. Если он все же решится, прислать его к тебе?

— Обязательно. Я постараюсь выдать ее за него и благополучно отправить в Испанию не долее чем через месяц.

— Твои оскорбительные выпады по меньшей мере неуместны, Холт.

— Я уже сказал когда-то и сейчас повторю: ни к чему навязывать мне вашу подопечную! Я чертовски устал от дражайшей Амелии и ее проклятых проблем. И не стоит бросать на меня уничтожающие взгляды. Вы знаете мое отношение к ней — вернее, знали с того самого момента, как взяли ее к себе, словно очередного паршивого мопса, весь день пресмыкающегося у вашего подола и лижущего ноги. Ради Бога, бабушка, если вам так понадобилась очередная комнатная собачка, почему бы не подобрать еще одного бродячего песика? Буду искренне рад, если больше в жизни не увижу мисс Амелию Кортленд, и даже если для этого потребуется выдать ее за испанца или за последнего бродягу, клянусь Богом, я так и поступлю! Поверьте, будь у вас столько же здравого смысла, сколько сострадания, насколько лучше бы жилось всем нам!

Он и не предполагал, сколько горечи в нем накопилось, и не намеревался вкладывать в свою тираду столько злости и, только увидев, как побелела бабушка, понял, что снова ранил ее. Дьявол, ну почему ей пришло в голову нянчиться с девчонкой? С тех самых пор между ними постоянные нелады.

— Деверелл, будь добр понизить голос, — спокойно приказала леди Уинфорд. — Как тебе известно, и я не желаю, чтобы подробности нашего разговора распространились по всему Лондону.

Следуя за направлением ее многозначительного взгляда, Холт повернулся, но не увидел ничего, кроме осторожно закрывшейся двери. Взяв себя в руки, он уже более спокойно обратился к леди Уинфорд:

— Бабушка, я пришел сюда с единственным намерением: предупредить вас относительно дона Карлоса. Мне не нужно наводить о нем справки. Если он считает, что Амелия имеет доступ к вашим деньгам, обязательно попросит ее руки.

— В этом случае ты должен открыть ему глаза.

— Вероятно.

Руки Холта судорожно сжали спинку стула.

— А теперь мне нужно идти. Передайте мисс Кортленд заверения в совершеннейшем почтении и напомните, что я собираюсь выдать ее за первого же порядочного жениха.

— О, в этом я с тобой согласна. Однако позволь мне иметь собственное мнение относительно того, кто ей подходит.

— Не сомневаюсь, — обронил Холт и, помедлив, добавил:

— Я готов перевести на ее имя небольшую сумму в качестве приданого, но пусть не надеется на большее.

И, не обращая внимания на удивленное лицо бабки и тихое восклицание, быстро вышел из комнаты и увидел, как за углом быстро исчезает край белого передника горничной. К сожалению, мнение бабушки о порядочности слуг оправдалось с лихвой.

Направляясь в вестибюль и поджидая Бакстера, не слишком торопившегося принести пальто, Холт с горечью думал, что день начался как нельзя хуже. Хорошо, что с неприятной обязанностью покончено. И какое счастье, что ему не пришлось столкнуться лицом к лицу с Амелией Кортленд и не вспоминать лишний раз о том, что Он сотворил. Поскорее выдать ее замуж — самое верное решение как ее проблем, так и его собственных. А кругленькая сумма, выделенная ей в приданое, заставит самого привередливого мужа закрыть глаза на то, что жена не так уж невинна. Уж Холт об этом позаботится. Самое меньшее, что он может сделать для нее, — удачно выдать замуж и дать денег.

Амелия, дрожавшая от холода в укромном уголке коридора, прижалась к стене, не в силах двинуться. Сердце судорожно сжималось, а в желудке словно угнездился тяжелый ледяной камень. Единственное, на что она была еще способна, — кое-как сдерживать тошноту, комом стоявшую в глотке. В ушах звенели жестокие слова Холта:

«Я чертовски устал от дражайшей Амелии и ее проклятых проблем…»

Жестоко. Жестоко и бесчеловечно. И в довершение всего уничтожающая реплика: «Вы знаете мое отношение к ней — вернее, знали с того самого момента, как взяли ее к себе, словно очередного паршивого мопса, весь день пресмыкающегося у вашего подола и лижущего ноги».

Как стыдно… Но почему она хоть на мгновение могла подумать, что он заботится о ее чувствах? Наивное заблуждение! Его сочувствие было всего лишь прелюдией к тому, что он намеревался сделать с самого начала.

Опозорить ее перед бабушкой. Господи, что теперь она подумает о своей крестнице? Что увидит Амелия в ее глазах? Осуждение? Разочарование?

За всю жизнь ее еще никогда так не унижали! Девил как это прозвище идет ему! Он настоящий дьявол, и она позволила одурачить себя, поверив, что такой человек способен измениться, воспылать к ней если не любовью, то симпатией… И хуже всего, она даже не попыталась его остановить, воспротивиться… а вместо этого позволила делать с собой все что угодно… И не стоит винить посеет. Будь она хоть немного умнее, наверняка нашла бы в себе решимость противостоять ему, пусть даже он и населяет с давних пор ее сны… еще одна глупость!

Призрачный Деверелл казался куда более человечным, чем реальный.

Что же, теперь ей придется пожинать плоды своих действий… вернее, бездействия.

Собравшись с духом, она ступила из тени в слабый свет бра, висевшего на стене коридора, и направилась в утреннюю столовую. Если ее изгонят из дома… что ж, чем раньше, тем лучше.




Глава 13


Леди Уинфорд непонимающе нахмурилась. Что это там лепечет дорогая Ами? Видно, слишком расстроилась.

До такой степени потерять самообладание: как непохоже на милую девочку! Судя по виду, готова разразиться слезами и, заикаясь, бормочет несвязные фразы. Наверное, известие о том, что брата повесили как подлого пирата, оказалось слишком тяжелым ударом.

— Может, попросить Люси приготовить еще поссета, дорогая?

Амелия почти рухнула на стул.

— Нет, бабушка, именно посеет… нет, вряд ли он мне понадобится.

Леди Уинфорд поднялась, положила руку на плечо девушки и мягко улыбнулась:

— Все будет хорошо, дитя мое. А теперь пойдем… или хочешь съесть что-нибудь? Нет? Прекрасно, тогда проводи меня в гостиную. Ты неважно выглядишь сегодня: наверное, плохо спала после визита Деверелла. Ах уж эти мужчины! Никакого сострадания, хотя он наверняка не хотел ничего дурного. Трент, ты приглядишь за моими бесценными крошками, хорошо? Не знаю, почему Холт их терпеть не может? Такие преданные создания!

— Бабушка… — умоляюще пробормотала Ами, и та резко обернулась, пораженная непривычным тоном.

— Что, дорогая? В чем дело? Ты нездорова? О Господи, тебе нехорошо от поссета?

Что-то среднее между смехом и всхлипыванием сорвалось с губ Амелии, и девушка поспешно зажала рот ладонью. Искренне встревоженная бабушка бросилась к ней, отвела в гостиную и усадила на мягкий диванчик.

— Дорогая моя, что случилось? Ты меня пугаешь! Видеть тебя в таком состоянии… Скажи, что стряслось?

— Бабушка, я пыталась сказать вам, но… о, не знаю, как… Я думала, что он во всем признается… Мне следовало отказать… но я не…

Рука леди Уинфорд, гладившей волосы Амелии, на мгновение замерла. Ужасное подозрение закралось в душу. Она всмотрелась в бледное личико воспитанницы.

Трагический взгляд широко раскрытых зеленых глаз, темные тени под ними, которые ей приходилось и раньше видеть у девушек, совершивших роковую ошибку. Жаль, что такое встречается слишком часто.

Но чтобы Амелия так просчиталась? Поразительно!

Она вообще не интересовалась мужчинами, если не считать сэра Алекса, хотя всему свету было известно, что тот предпочитает видеть в постели безбородых юнцов…

Неужели она сделала глупость, связавшись с ним?.. Нет, невозможно! Она не слепа и наверняка знает правду о привычках сэра Алекса. Кроме нежных чувств к смазливым молокососам, сэр Алекс славится пристрастием к игре и в жизни не обратит внимания на бесприданницу, не имеющую ни единого пенни в кармане. Нет, даже если бы Ами сама бросилась ему на шею, он не пошел бы на опасную и бессмысленную связь.

Ужасная мысль поразила ее. Неужели Амелия поддалась на уговоры дона Карлоса? О, тогда всему конец, ибо ей только что удалось обратить внимание Холта на тот факт, что испанец ухаживает за Амелией: хитрый план, чтобы заставить внука заметить наконец, что Ами превратилась в неотразимо обольстительную молодую женщину. О, как ужасно, если…

— Дорогая, — тактично заметила пожилая дама, — ты знаешь, что со мной можно говорить о чем угодно. Я преданна тем, кого люблю.

— Конечно, знаю, — пролепетала девушка, улыбаясь дрожащими губами. — Но дело в том, что… сама не понимаю, как это случилось. Все это время я видела сны… ужасно глупые, конечно, но из-за них я все время думала о нем, и когда он пришел сюда… то есть… показался мне таким отчужденным… и я поняла, что все мои грезы — только пустые иллюзии… В семнадцать лет я считала дуэль из-за женщины романтичным поступком… мне не следовало смотреть на жизнь сквозь розовые очки, но это представлялось таким безвредным увлечением… кто знал, чем все кончится?!

Леди Уинфорд с ужасом сообразила, что речь идет о Холте. Значит, этим объяснялись его настороженный вид и гневные тирады. Она уже тогда заподозрила неладное, но решила не допытываться, предпочитая, чтобы внук все рассказал подобрей воле. Но позволить Ами исповедаться сейчас означает конец всему. Чересчур рано…

— Дорогая, мне понятно, как сильно ты расстроилась из-за брата. И уверена, ты никогда не сделаешь ничего такого, чтобы причинить вред мне или себе.

И хотя леди Уинфорд немного совестилась, все же, преисполненная решимости не дать своим планам рухнуть, с деланной улыбкой погладила воспитанницу по щеке.

— Мне страшно подумать, что ты — и вдруг сделаешь что-то постыдное. Для этого ты слишком благородна! Кроме того, тебе известно, что я расценила бы это как предательство. Нет, я полностью тебе доверяю. Ты никогда не огорчишь меня.

Как трудно говорить все это, когда в глазах Ами такая бездна отчаяния! Еще немного, он…

Но тут девушка опустила голову и, кивнув, еле слышно прошептала:

— Конечно, бабушка, вы правы…

Леди Уинфорд постаралась заглушить угрызения совести, уверяя себя, что все к лучшему и главное, чтобы Ами и Холт поскорее поженились. Остальное не важно.

Снег все падал и падал; крошечные льдинки монотонно звенели, ударяясь о подоконник. Амелия бесцельно смотрела в окно, уверенная, что тоска, завладевшая душой, куда холоднее сугробов, почти заваливших дом.

Она не может, просто не может сказать бабушке правду! Пусть признается он! В конце концов, в отличие от нее граф знал, что делал! О, какая она трусиха, бессильное, слабое, ничтожное создание! Ах, если бы только забыть все, сказанное графом… но язвительные слова терзали ее, преследовали, не давали покоя.

«Буду искренне рад, если больше в жизни не увижу мисс Кортленд, и даже если для этого придется выдать ее замуж за испанца или за последнего бродягу, клянусь Богом, я это сделаю…»

Девушка, сама того не замечая, сжала кулаки. Руки постепенно заледенели от кистей до самых плеч. Но безнадежность не улеглась, захлестывая ее высокой штормовой волной, постепенно превращаясь в безысходность.

Безысходность? Так ли это? Неужели у нее действительно нет выбора? Кажется, она поспешила: все проблемы решит брак.

Даже сейчас она думала не об испанце, а о сэре Алексе. Пусть она случайно обидела его, он все же иногда навещал Бикон-Хаус и подолгу находился в ее обществе.

У них много общих интересов, сэр Алекс часто расспрашивал ее об Америке и детских годах.

Он красив, добр, воспитан и ни разу ее не оскорбил.

Как всякий младший сын, он нуждается в деньгах, и поскольку Деверелл намеревается дать ей приданое — еще одно унижение! — она, не будь глупа, возьмет деньги и выйдет за сэра Алекса. Но как ей первой заговорить об этом? Сделать предложение мужчине? Какой позор! Он всегда так холоден, равнодушен… однако вряд ли воспротивится женитьбе на ней! В конце концов, браки по расчету совершаются каждый день по причинам куда более незначительным, чем отсутствие денег, а кроме того, они с сэром Алексом хорошие друзья.

Да, именно так она и поступит. Как ни противно ей в чем-то зависеть от графа, ничего не поделаешь. Она позволит положить на свое имя солидную сумму. Деверелл просто обязан сделать это! Если отныне ей придется расхлебывать последствия своих поступков, он по меньшей мере может откупиться.

Крохотный огонек надежды вновь разгорелся в душе, и Амелия постаралась отбросить отчаяние, угрожавшее уничтожить ее. Сдаваться нельзя. Невозможно. Как только позволит погода, она наберется храбрости и посетит сэра Алекса. Хотя общество с неодобрением смотрело на подобные выходки, но для женщины, которой грозит позор, такие сплетни — все равно что блошиный укус.

Она не помнила, сколько просидела у окна, наблюдая за снежными вихрями, носившимися по лондонским улицам. Мороз и метель созвучны ее настроению, ледяной пустоте, сковавшей сердце, замерзшей пустыне разрушенных грез, исчезнувших миражей…

Она думала и о брате, с грустью и сожалением, и молилась о том, чтобы Кит простил ее перед смертью.

Если бы только она могла простить себя!

Буран, бушевавший за стенами Бикон-Хаус, улегся к следующему вечеру. Снег громоздился едва не до крыши, и Темза покрылась толстым слоем льда от Лондонского моста до моста Блэкфрайарз. Несмотря на погоду, горожане высыпали на реку, где царило веселье и устраивались импровизированные праздники и ярмарки, так что у Амелии появилась превосходная возможность выбраться из дома.

— Люси проводит меня, — спокойно объявила она в ответ на протесты бабушки. — Уверена, что там будут все наши знакомые.

— И не только, дорогая Ами». Ты забываешь о головорезах и грабителях.

— Но я почти не беру с собой денег, дорогая бабушка, так что не стоит волноваться. Я устала сидеть в четырех стенах, как птичка…

Она осеклась, вспомнив издевательские реплики Деверелла относительно ее положения в Бикон-Хаус.

— О, вы, нынешние молодые люди, куда храбрее нас, — вздохнула леди Уинфорд, протягивая ноги к огню. При этом она случайно задела мопса, и тот сонно тявкнул.

Она поспешно погладила оскорбленную собачку. — Такие сугробы… но представляешь, Бакстер говорил, что предприимчивые люди успели установить на реке палатки с кегельбанами и даже кукольными представлениями!

— Да, совсем как в прошлом году. Но я пробуду там недолго. Посмотрю, что делается. Меня всегда забавляли подобные зрелища.

— Ну да, как любого трубочиста и прачку! О, дорогая, я становлюсь совершенно невыносимой, правда?

Миссис Фрай была бы разочарована подобными речами, но в наши дни следует быть крайне осторожной, гуляя по лондонским улицам. Разве можно быть уверенной, что первый же прохожий не собьет тебя с ног и не оставит в снегу из-за пары колечек или ридикюля? Береги себя, дорогая Ами, умоляю. И возьми Трента! Он настоящий крепыш и к тому же обожает Люси. Оба будут счастливы провести вместе время.

— Вы добрая душа, бабушка.

— Вовсе нет, просто практична. И если воззвать к твоему нежному сердцу, ты скорее согласишься. Одевайся теплее, если все же настаиваешь на столь опасном приключении. Ах, не обращай внимания на Софи: она ревнует, стоит кому-то подойти ко мне слишком близко.

Амелия обогнула залившуюся негодующим лаем собаку, нежно поцеловала вдовствующую графиню и в который раз устыдилась своего обмана. Ее так и подмывало объяснить истинную причину поездки, но девушка боялась расстроить крестную.

И все же, выйдя из экипажа у крыльца дома сэра Алекса, она едва не повернула обратно. Дурное предчувствие никогда еще не было столь сильным, и поэтому, поднимаясь по обледеневшим ступенькам, она спотыкалась на каждом шагу и долго медлила, прежде чем постучать. Наконец ей показалось, что она обрела некое подобие спокойствия.

Люси, несколько удивленная целью путешествия, тем не менее охотно согласилась посидеть в карете вместе с Трентом.

— Я только оставлю карточку, — объяснила она горничной с уверенностью, которой не ощущала, и Люси беспрекословно согласилась с таким решением.

Престарелый дворецкий впустил ее в дом, не выказав особого изумления визитом одинокой дамы, и проводил Амелию в маленькую гостиную.

— Извольте подождать, пока я взгляну, дома ли сэр Алекс, — с поклоном попросил он и вышел, унося ее визитную карточку.

Комната показалась ей неуютной. Свет почти не проникал сквозь плотные гардины. В камине не было огня, и казалось, по углам висит паутина. Да и вряд ли что-то могло оживить жалкую обстановку. Сырость проникала даже сквозь ярко-красную шерстяную ротонду, и девушка, дрожа, засунула руки поглубже в меховую муфту. Она не откинула капюшона, предпочитая тепло соблюдению правил приличия. Кроме того, красный цвет шел брюнеткам, а шелковая розовая подкладка прекрасно оттеняла румянец.

Амелия усмехнулась, с сожалением обнаружив, что, оказывается, так же тщеславна, как многие ее знакомые..

В такой момент — и заботиться о внешности?! Пускать в ход любые средства, лишь бы увлечь сэра Алекса?!

«О Боже, что я делаю?!»

Нервно кусая губы, девушка пыталась сообразить, с чего начать свою речь, что сказать ему, если он, разумеется, согласится выйти к ней. Но как можно сделать предложение мужчине, ни разу не поцеловавшему ей руку?

О, это безумие… Не следовало приходить, не стоило терять голову настолько, чтобы отважиться на столь безрассудный замысел. Глупее ничего нельзя было придумать! А если он согласится, как можно прожить остаток дней, сознавая, что продалась кому-то?!

Нет, даже чтобы уберечь бабушку от позора, она не сможет так унизиться…

Она поспешно пересекла комнату и уже протянула руку, как дверь распахнулась. На пороге стоял сэр Алекс.

Рыжеватые волосы, тщательно уложенные в прическу а-ля Брут, падали локонами на лоб, заспанные серые глаза вопросительно взирали на гостью.

— Как, мисс Кортленд, вы уже уходите?

— Нет… то есть да. Подумала, что зря потревожила вас, и не стоит…

Она смущенно осеклась, не зная, что сказать, и из последних сил пытаясь взять себя в руки. Несмотря на холод, щеки ее пылали. Она судорожно сжимала муфту, боясь, что он увидит, как трясутся ее руки, и с трудом раздвинула губы в фальшивой улыбке.

Уголки губ сэра Алекса чуть приподнялись в таком же подобии усмешки.

— Поверьте, мне всегда приятно видеть вас. Какое тут может быть беспокойство? Хотите горячего шоколада? Я немедленно велю…

— Нет, сэр Алекс, с моей стороны было непростительной вольностью явиться сюда, и вы, разумеется, посчитали мой визит по меньшей мере странным, но я… я хотела спросить, сохранили вы книгу Марии Эджуорт о жизни лондонского общества? Помните, мы с вами ее обсуждали?

— Разумеется, мисс Кортленд. Остроумное сочинение.

Он неспешно потянулся к руке Амелии и объяснил:

— Книга у меня в библиотеке. Там куда теплее. Зря Мертон проводил вас сюда… Да вы дрожите, мисс Кортленд! Немедленно уйдем отсюда. Я настаиваю.

Трусиха! Позволила увести себя в библиотеку! Но он почтительно поддерживал ее под руку, и она снова отметила разницу между сэром Алексом и Девереллом. Оба из хороших семей, но сравнение явно не в пользу графа.

Может, она все-таки осмелится сделать то, за чем пришла, и заключить с ним сделку, от которой оба выиграют?

В библиотеке, отделанной темными панелями и обставленной удобными диванами и креслами, горел огонь.

По стенам от пола до потолка возвышались книжные полки. Несколько ламп бросали уютные отсветы на столы, хотя ковры были порядком выношены.

— Встаньте поближе к камину, мисс Кортленд, согрейтесь.

Похоже, ее трясет не столько от холода, сколько от напряжения!

Но Амелия послушно шагнула к камину, ощущая на себе пристальный любопытствующий взгляд Алекса.

— Сэр Алекс, — начала она, оборачиваясь, — не будет преувеличением сказать, что мы с вами прекрасно ладили во все время нашего знакомства.

— Совершенно верно, мисс Кортленд. Мало того, я считаю вас родственной душой. Так вас интересует последняя книга Марии Эджуорт? «Вдали отечества», так, кажется, она называется?

— Именно, сэр Алекс. Но я хотела поговорить с вами не только о книге.

Амелия набрала в грудь побольше воздуха и судорожно вцепилась в муфту.

— Неужели? Должен признаться, я заинтригован, мисс Кортленд. Но вы, кажется, нервничаете?

Он сочувственно нахмурился, подошел ближе и, схватив Амелию за плечи, заглянул в глаза. В голосе неожиданно прорезались мягкие интимные интонации, и надежда вспыхнула с новой силой. Сэр Алекс осторожно дотронулся до ее щеки.

— Вы не в своей тарелке, с тех пор как граф вернулся из Испании. Блестящая победа, хотя я понимаю, почему Деверелл предпочитает не распространяться о битве при Саламанке.

— Я не настолько близка графу, чтобы тот исповедовался мне в своих переживаниях, сэр Алекс.

— Вот как? Однако он частый гость в Бикон-Хаус.

Неужели никогда не говорит о своих военных приключениях? Или о планах?

Девушка замялась, расстроенная направлением, которое приняла их беседа, и не зная, как вернуть ее на прежние рельсы, не показавшись грубой. Хватит и того, что она уже оскорбила его своей неловкостью на именинном балу; второго раза он ей не простит.

— Я что-то слышала, разумеется, но мельком. А что касается его планов… граф — человек скрытный.

— Не находите ли вы несколько странным тот факт, что Деверелл не отправился в Португалию вместе с войсками? Всякий мог бы посчитать, что после столь выдающихся успехов он захочет продолжить карьеру под началом лорда Веллингтона.

— Сэр Алекс, поверьте, мне совершенно безразлично все, что делает граф! — резко бросила Амелия, чем ухитрилась немного отрезвить увлекшегося джентльмена. — Я приехала по другой причине.

— Ах да, книга! Позвольте…

— Нет, не только книга. Сэр Алекс, я могу показаться чересчур легкомысленной, безрассудной, и разумеется, вы ничем не дали повода считать, будто поощряете подобные чувства, но все же убеждена, что мы настоящие друзья.

Сэр Алекс снова свел брови: красивое лицо вмиг застыло, превратившись в настороженную маску.

— И тут вы правы, мисс Кортленд. Продолжайте, прошу вас.

Он снял руки с ее плеч, отступил и вновь принял обычный неприступный вид, совсем как тогда, на балу.

Амелия нерешительно прикусила губу, поеживаясь от его ледяного взгляда. Сейчас она как никогда ясно сознавала всю дерзость своего замысла, но отступать было поздно.

— Сэр Алекс, волей обстоятельств я поставлена в затруднительное положение и хотела просить вас…

Легкий шорох привлек внимание девушки. Поспешно прикусив язык, она вскинула голову как раз вовремя, чтобы заметить незнакомого джентльмена, маячившего в открытых дверях библиотеки. Судя по выражению изумленного лица, он не ожидал увидеть такую сцену и уже готов был повернуть обратно.

— О, прошу прощения. Понятия не имел, что у вас гости, Мейтленд. Пожалуй, вернусь попозже, если не возражаете.

— Останьтесь, вы ничуть не помешали. Мисс Кортленд, вы, разумеется, знакомы с лордом Карлтоном.

— Немного, — пробормотала девушка, не зная, радоваться или огорчаться. Досада и облегчение боролись в ней, но, похоже, облегчение побеждало. Пожалуй, хорошо, что она не успела выложить всего до появления неожиданного визитера, но тем не менее она приветствовала вновь прибывшего ледяной улыбкой.

Ошибкой было явиться сюда, а второй приезд обернется настоящим несчастьем.

Наступила неловкая тишина: все трое растерянно переглядывались. Сочтя, что молчание чересчур затянулось, сэр Алекс вежливо напомнил:

— Мисс Кортленд, если не ошибаюсь, вы хотели о чем-то меня попросить.

— Верно, но все это сущие глупости. Я передумала, сэр Алекс, и простите за то, что зря отняла у вас время.

— Время, проведенное в обществе прекрасной дамы, не может считаться потраченным зря, мисс Кортленд.

Галантная фраза, изысканная и достаточно банальная, из тех, что мужчины испокон века твердят наивным девушкам. Так почему же Амелия, вместо того чтобы чувствовать себя польщенной, раздраженно поморщилась?

— Вы, как всегда, правы, сэр Алекс. А теперь, если можно, найдите мне книгу, пожалуйста. Горничная уже заждалась в карете.

Она, очевидно, совсем потеряла голову, потому что догадалась взглянуть на обложку книги, только когда очутилась в карете и раскрасневшаяся взволнованная Люси подложила ей под ноги обернутый в шерстяную ткань кирпич. Какая жалость! Это вовсе не тот роман! «Чувство и чувствительность», написанный анонимным автором[11 - Джейн Остен.]. Очевидно, сэр Алекс, застигнутый врасплох, перепутал томики.

Может, даже к лучшему, что лорд Карлтон явился так своевременно. А ей следовало бы осторожнее подготовить сэра Алекса к своему несколько необычному предложению. Прежде всего следует тщательно все обдумать.

Отрадно уже и то, что он оказал ей достаточно приветливый прием. Остается найти способ немного растопить его обычную сдержанность.




Глава 14


Дорога к Лондонскому мосту была запружена телегами и экипажами. Несмотря на мороз и ледяные натеки, весь Лондон, похоже, устремился на Зимнюю ярмарку, бурлившую на намертво застывшей реке. Амелия, все еще не успокоившаяся, хотела было повернуть назад, но побоялась, что Люси заподозрит неладное: в конце концов именно под предлогом посещения ярмарки им и удалось улизнуть из дома в такой холод.

По всей Темзе были рассыпаны палатки, лотки, расхаживали разносчики, торговцы пирожками, устрицами, фруктами, разгуливали праздные зеваки, шныряли карманники и подозрительные личности. Повсюду царила праздничная атмосфера, хотя приходилось ступать медленно и осмотрительно: лед был скользким, как стекло, а берега — довольно обрывистыми. Люси смеялась каждому слову лакея, а Трент честно старался уделять равное внимание барышне и розовощекой горничной.

Соблазнительные ароматы горячего хлеба разносились вокруг; гуляющие, особенно мужчины, уже успели согреться бренди, джином, пивом и другими горячительными напитками. По обеим сторонам возвышались игорные палатки, наспех натянутые на деревянные колья, напоминавшие расшатанные зубы.

Троица медленно пробиралась сквозь толпу. Трент купил всем по мясному пирогу, оказавшемуся жирным, но удивительно вкусным, с начинкой из говядины и лука, залитых густой подливой с пряностями. Смеясь над собственной неспособностью уберечь перчатки от пятен, Амелия с жадностью набросилась на лакомство, особенно после того как сообразила, что не ела вот уже два дня.

С ее стороны, возможно, не так уж глупо решиться на прогулку, хотя ничего еще не решено и груз бед и неприятностей давит на плечи. Но здесь, среди беспечных гуляк, старавшихся хоть на минуту забыть тяготы жизни, можно стать одной из них и наслаждаться простыми удовольствиями.

— Смотрите, мисс Кортленд! — воскликнула Люси, задыхавшаяся после спуска по крутому обрыву. — Куклы! Панч и Джуди! Давайте посмотрим!

Наверху ширм, увенчанных красным занавесом, кривлялись марионетки, обмениваясь сальными шуточками.

Невидимые руки управляли «супружеской четой» с гротескно-уродливыми лицами; невидимые голоса с грубоватым остроумием обсуждали последние городские события, высмеивали аристократов, упражнялись в язвительных перепалках. Амелия громко смеялась вместе с соседями, забавляясь быстрым обменом ехидными репликами, задевавшими всех и вся: от политиков до королевской семьи.

— Приобрели вкус к вульгарным развлечениям, мисс Кортленд?

Она мгновенно поняла, кому принадлежит знакомый низкий голос: для этого даже оборачиваться не потребовалось. Поняла — и оцепенела. Только этого не хватало!

Откуда он взялся?! Но ответить все же придется.

— Видите ли, — сухо процедила она, — последнее время мне так часто приходится бывать в обществе людей низких, чтобы не сказать подлых, что это всего лишь невинные забавы по сравнению с теми, которые приходилось наблюдать.

— Вы так считаете? — Уголок рта дернулся в подобии улыбки, не затронувшей, однако, глаз. — Для многих, смею сказать, они не так уж невинны.

— Подобные высказывания меня давно уж не удивляют. Вы всегда предпочитаете думать о людях худшее.

— И почти всегда оказываюсь прав.

Он буквально сверлил Амелию взглядом, словно точно знал, куда и зачем она сегодня ездила. Ну почему он уставился на нее как на преступницу? И без того она лишилась самообладания при одном виде этого человека.

— Простите, милорд, мы как раз уходим, — обронила она.

— Как удачно, и я тоже! Провожу вас домой. У Меня дело к бабушке.

— Вряд ли стоит беспокоиться, милорд. Наша карета неподалеку.

— Превосходно! — обрадовался Холт. — Мои спутники жестоко покинули меня, а я терпеть не могу наемные экипажи.

Что ей оставалось делать? Нельзя же грубить графу при слугах!

Пришлось сдаться и взять его под руку, хотя она так и сжалась от прикосновения к его рукаву.

Но мучения ее на этом не кончились. Деверелл сел рядом на бархатное сиденье, близко, чересчур близко, заполнив, казалось, все свободное пространство своим разгоряченным телом. На противоположном сиденье устроилась Люси, как нельзя больше походившая на маленькую яркую птичку, с лицом, раскрасневшимся от холода и шуточек красивого лакея.

Перестук колес на разбитом льду, брызги растаявшего снега, летевшие во все стороны, тряска, толчки… но Амелия ничего не замечала, мечтая лишь скорее оказаться дома. Тогда она сумеет ускользнуть от нежелательного присутствия Деверелла. И без того тяжелые воспоминания одолевали ее. Она не могла забыть о той ночи в библиотеке. Подробности смешались в одурманенном бренди мозгу, но реальность оказалась слишком жестокой. И его неотступный взгляд… весело-издевательский, под стать лениво-равнодушной позе.

Она рассеянно отметила появление нового шрама на лице. Красный, еще не до конца заживший, он придавал его физиономии еще более злобное, чем обычно, выражение.

Решив, что с нее довольно, девушка отвернулась к окну, рассматривая опустевшие улицы и заваленные снегом крыши домов. Белоснежный пух, сверкающий сотнями алмазов, скрывал грязь и уродство, придавая Лондону незаслуженную, почти неземную чистоту. Как фальшива бывает внешность!

— Вам, похоже, нравится играть с опасностью, мисс Кортленд.

Девушка неохотно отвела взгляд от окна.

— Почему вы так считаете, милорд?

— Посещать подобные места без надлежащего сопровождения не только глупо, но и опасно.

— Вряд ли что-то может случиться средь бела дня…

— Очевидно, вы забыли убийства на Ратклиффской дороге.

Амелия даже задохнулась от возмущения.

— Не забыла, но все это произошло больше года назад, причем в Ист-Энде.

— Не слишком далеко отсюда. Мы почти рядом с новыми лондонскими доками, не говоря уже об Уаппинге и Бермондси, буквально кишащих пьяными матросами с судов и лихтеров, возчиками, портовыми грузчиками и проститутками, любой из которых будет счастлив избавить вас от сумочки, а если нальется спиртным по самое горло — то и от жизни.

— Какая горячая обвинительная речь, милорд! Какая пространная тирада! Но, насколько припоминаю, убийства на Ратклиффской дороге совершались другом одной из несчастных семей.

— Да, и он кончил свой путь на виселице, но кое-кто утверждает, что у него были соучастники.

Люси сдавленно застонала, побледнев как полотно.

— Не стоит ли нам сменить тему беседы, милорд? — раздраженно бросила Амелия. — Я нахожу все это довольно утомительным.

Деверелл послушно замолчал. За окном сменялись пейзажи, но девушка безучастно отмечала лишь самые известные места, мимо которых они проезжали. Собор Святого Павла, перекресток Фаррингдона и Блэкфрайарз-роуд… А вот и Бикон-Хаус!

Трент поспешно открыл дверцу кареты, и Амелия, опершись на его руку и игнорируя помощь графа, спустилась по ступенькам и направилась к крыльцу.

Бакстер с непроницаемым лицом приветствовал молодых людей, взял у Амелии ротонду и, пробормотав, что леди Уинфорд отдыхает в нижней гостиной, обратился к Девереллу:

— Милорд, графиня будет рада видеть вас.

— Не сомневаюсь. Ах нет, мисс Кортленд, не стоит убегать так быстро. — Он поймал ее пальцы, сжал, не давая вырваться, растягивая губы в деланно-учтивой улыбке, за которой пряталась мрачная решимость. — Надеюсь, вы осчастливите нас своим обществом?

— Я должна отказаться, милорд, — пробормотала девушка, смело встретив его вызывающий взгляд. «Подбивает устроить сцену в присутствии Бакстера?» — События этого дня сильно меня утомили.

— И все же я настаиваю.

Отлично сознавая, что дворецкий навострил уши, Амелия постаралась воздержаться от дальнейших споров.

Деверелл способен на все. На любую пакость. Страшно подумать, что он сотворит, если она по-прежнему будет отказываться.

— Хорошо, милорд, поскольку, очевидно, у вас какие-то важные новости.

Она изнемогала от напряжения. Жар его ладони нестерпимо жег кожу… неприятное воспоминание о ночи в библиотеке, о его ужасных словах на следующий день.

Даже находиться рядом с ним — и то невыносимо тяжело: слишком свежи сердечные раны.

Деверелл распахнул дверь. Расстроенная девушка не заметила, куда идет, и спохватилась, лишь оказавшись в библиотеке, а вовсе не в гостиной, где ждала бабушка.

Но граф бесцеремонно подтолкнул ее вперед. Амелия чуть не упала и, едва дверь за ними закрылась, яростно набросилась на Деверелла:

— В чем дело, милорд?! Очевидно, вы хотите что-то сказать мне с глазу на глаз, поэтому поторопитесь. Я не желаю находиться с вами наедине.

Граф, скрестив руки на груди, прислонился к стене, обдавая ее синим льдом бесстрастного взгляда.

— Не слишком ли запоздалая предосторожность?

— Тут вы правы, — резко бросила она, — но никогда не поздно предотвратить очередное… происшествие.

— Считаете, что мне захочется повторить? — вкрадчиво рассмеялся он.

— Мне и думать об этом противно!

О Господи, что она ему сделала? Почему он так злобно преследует ее, искажает смысл любого слова… Хоть бы оставил в покое, она и так старается как можно реже попадаться ему на глаза…

Но Деверелл, похоже, вовсе не собирался оставлять ее в покое. Следил за ней, как кот за порхающей в саду птичкой, с ленивой уверенностью в том, что способен в любую минуту положить конец игре.

— Жаль.

Он словно раздевал ее бесстыдным взором, проникавшим, казалось, сквозь одежду.

— Мы оба сделали ошибку, мисс Кортленд, у которой могут быть последствия. Я готов принять на себя ответственность за них.

— Да неужели?

Амелия вопросительно склонила голову набок. Но он не отвернулся, не попытался извиниться, объяснить, посочувствовать. Но чего и ожидать от дьявола? Не тот он человек, чтобы честно признать свою вину или оправдываться.

— Разумеется.

Оттолкнувшись от двери, он нетерпеливо запустил пальцы в волосы. Амелия совершенно не к месту заметила, что они чересчур отросли и длинные пряди почти закрывают лоб, а сзади доходят едва не до воротничка, черными штрихами выделяясь на белоснежной ткани галстука, завязанного простым, но элегантным узлом.

— Если вы забеременеете, нужно сделать соответствующие распоряжения.

Забыв о галстуке, она снова воззрилась в беспощадное лицо собеседника. Почему ей самой это не пришло в голову? Он прав, все возможно.

— И какие же именно распоряжения вы имеете в виду, милорд Деверелл? — хладнокровно осведомилась она, хотя внутри бушевало раскаленное добела пламя ярости.

— В таких случаях наилучший выход — замужество, — сухо сообщил он, пожимая плечами, чем еще больше взбесил Амелию. — Уверен, что мы сможем найти вам подходящего супруга, из тех, кто не будет слишком сокрушаться по поводу вашей… неосторожности.

— Или того, что я преподнесу ему незаконного ребенка, не так ли?

Губы графа рассерженно сжались.

— Да, и если это окажется правдой, нужно признаться жениху заранее.

— Вижу, вы все предусмотрели.

— Не все. Зато составил список возможных кандидатов, хотя не исключаю, что вы предпочтете выбрать сами.

Чувствуя, что вот-вот взорвется, если заговорит громко или сделает резкое движение, Амелия медленно повернулась и направилась к камину. Вот здесь, на этом месте перед узким диванчиком, она лежала в его объятиях, потерявшая стыд, податливая, жаждущая его ласк. Это она помнила, помнила тепло его тела, жар огня и тревожный стук его сердца у ее обнаженной груди.

Когда это было? Два дня назад? Три? Целую вечность?

Всего несколько минут — и жизнь непоправимо испорчена…

Амелия вскинула голову. Как настороженно он глядит, словно боится, что она на него набросится. Но разве она может представлять серьезную угрозу ему, такому сильному, высокому, ловкому, закаленному в боях? Нет, чисто физическая сила зачастую бесполезна там, где имеется лучшее оружие женщины. Ее язык.

— Вам не кажется, милорд, что человек, не способный решать за себя, вряд ли имеет право определять судьбу других? Я не настолько глупа, чтобы считать, будто вы, имея крайне сомнительную репутацию, смеете судить меня! Если я не ошибаюсь, несколько лет назад весь Лондон кипел слухами о чужой жене, дуэли и последующем самоубийстве мужа-рогоносца! Так почему же я должна доверять вам свою жизнь, если вы так бездарно испортили свою собственную?

На несколько мгновений граф, казалось, потерял дар «речи. В ушах девушки шумела кровь, часы на каминной полке оглушительно тикали, древесная смола, попадая на огонь, злобно шипела.

— Спрячь когти, тигренок, — вымолвил он наконец, но, судя по окаменевшему лицу и выдвинутой вперед челюсти, уколы попали в цель. — Мы говорим не обо мне. О вас.

— Нет, о том, как бы вам поскорее отделаться от своей доли ответственности.

— Черт побери, я здесь для того, чтобы взвалить на себя позор за случившееся. Стараюсь все уладить как полагается.

— Как, милорд Деверелл, неужели это предложение руки и сердца? Польщена, но, увы, принуждена отказаться. Не имею ни малейшего желания жить с бессовестным, беспринципным человеком.

Граф ринулся к ней, едва не вывернул руку и злобно прошипел:

— Если вы именно такого мнения о моем характере, нужно быть последней идиоткой, чтобы намеренно бесить меня. Я честно намеревался предложить вам достаточную сумму в качестве компенсации за потерю невинности, что позволило бы найти супруга, обладающего всеми мыслимыми добродетелями, удовлетворяющими даже наш ханжеский парламент. Поэтому предлагаю вам придержать язык, прежде чем, к своему прискорбию, вы обнаружите, что зашли слишком далеко.

— Далеко? С человеком, подобным вам, милорд?!

Она не дрогнула, даже когда его пальцы впились в ее запястье, едва не ломая кости.

— Будет ли чересчур большим преувеличением сказать, что вы самый аморальный, самый растленный негодяй из всех, кого я знаю? Если добавить, что вы воспользовались моим состоянием — состоянием женщины, потерявшей брата и к тому же не совсем сознававшей, что делает? О да, признаю, я не сопротивлялась и поэтому должна одна расплачиваться за все, что произошло. Вы же как ни в чем не бывало пойдете своим путем, без всякого сожаления, не страдая из-за последствий, впрочем, как и в том случае, когда лорд Уикем застрелился в библиотеке.

Ярость застлала синеву глаз черной пеленой. По обе стороны рта проступили глубокие белые канавки. В эту минуту он казался смертельно опасным зверем, и девушка впервые ощутила что-то похожее на страх.

Однако графу удалось овладеть собой. Отпустив ее, он презрительно усмехнулся:

— Тот, кто уверен, что женщины — слабый пол, никогда не сталкивался с вами, мисс Кортленд. У вас не язык, а змеиное жало, и, источай оно яд, я бы уже лежал мертвым на полу. И хотя вы весьма подробно перечислили мои недостатки, все же ваших проблем это не решает. Вы погублены. Будь во мне чуть больше жестокости, я позаботился бы о том, чтобы вы провели остаток жизни в монастыре. К несчастью для вас, свет относится к моему поведению немного иначе, чем к вашему.

А вот это чистая правда. Его посчитают ловким соблазнителем, ее — потаскухой, распутницей, от которой шарахаются порядочные люди Падшей женщиной Как часто репутация девушки была непоправимо очернена, если кто-то становился свидетелем случайного поцелуя или прогулки в обществе мужчины без компаньонки или горничной. А она сотворила немыслимое.

Амелия чуть вздернула подбородок, мысленно проклиная графа и чертовы правила приличия.

— Как бы то ни было, я не допущу, чтобы меня продали, как лошадь на аукционе «Таттерсолз», тому, кто даст больше. Я сама определю свою судьбу!

— Неужели? — цинично ухмыльнулся граф, очевидно, успев обрести обычную самоуверенность. — И кто же этот счастливчик? Не стоит разыгрывать скромницу, мисс Кортленд. Что ни говори, а приданое я плачу из собственного кармана! — Не дождавшись ответа, он торжествующе кивнул:

— Так я и думал. Нет у вас выбора.

— Ошибаетесь.

— В таком случае поведайте мне имя своего нареченного, мисс Кортленд, или он собирается посетить меня в самом ближайшем будущем?

Амелия гневно сжала кулаки, но голоса не повысила:

— Я предпочла бы, чтобы он сам приехал к вам.

— Вне всякого сомнения. Что означает мою правоту.

Вы просто боитесь признать очевидное.

— Вовсе нет… но моя дружба с сэром Алексом вас не касается.

— Сэр Алекс… Мейтленд?! — неверяще повторил граф, вскинув брови. — Тот самый Мейтленд? Черт возьми, даже вы не можете быть столь безмозглой!

— Сэр Алекс совсем не то, что вы, — отрезала уязвленная девушка — Он добр, благороден и великодушен.

Образованный человек и предпочитает возвышенные разговоры недостойным связям с замужними дамами!

Он продолжал ошеломленно таращиться на Амелию, пока та не исчерпала все аргументы. О, ей не стоило упоминать о сэре Алексе, но он, конечно, оправдает ее ожидания, если не из дружбы, то за деньги, предложенные Девереллом. Судя по бедной обстановке и убогим комнатам, он совсем не богат и к тому же заверил, что предпочитает ее общество любому другому, так почему бы ему не согласиться?

— Ну да, — протянул Деверелл, — истинное совершенство. И уж конечно, никаких недостойных связей с особами противоположного пола.

— Это всем известно, милорд, — бросила Амелия, стараясь выразить голосом то безмерное презрение, которое испытывала к нему, и одновременно сохранить достоинство, сильно пострадавшее в свете печальных обстоятельств.

— Бедная наивная мисс Кортленд… Неужели вы единственная в Лондоне ничего не знаете о Мейтленде? Разумеется, это не может повлиять на ваши планы, но мне отчего-то кажется, что вы понятия не имеете об истинных склонностях Мейтленда.

Только тут Амелия заподозрила неладное, но поскорее отвернулась и села на краешек дивана.

— Не мелите чушь! Я прекрасно изучила все пристрастия сэра Алекса.

— Вряд ли, мисс Кортленд, — саркастически усмехнулся граф. — Видите ли, Мейтленд обожает находиться в компании красивых молодых людей и не слишком любит женщин, но если вы по-прежнему считаете, будто он женится на вас, готов дать свое благословение.

Несмотря на недоверие к графу, Амелия отчего-то сразу поняла, что он не лжет. Это многое объясняет.

Теперь у нее не осталось надежды. Как унизительно, что именно Деверелл открыл ей глаза и теперь цинично наблюдает ее мучения!




Глава 15


Какая же она безнадежная обманщица!

Холт почти с симпатией разглядывал опечаленную девушку. Самая невозможная, раздражающая, интригующая особа из всех, кого он знал! И несмотря на внешнее спокойствие, вот-вот разрыдается. Неужели действительно воображала, будто Мейтленд на ней женится? Абсурд!

Даже сейчас, перед лицом истины, она все еще цеплялась за сплетенную паутину обмана.

— Похоже, сэр Алекс чем-то заслужил вашу немилость, милорд.

— Нет. Мне он совершенно безразличен. Не то что вам.

Оторвавшись от каминной полки, граф шагнул к дивану, где сидела она, трепеща, как испуганная голубка, и, положив ей руку на плечо, остановил, уже готовую сорваться с места. Амелия съежилась от его прикосновения, но Холт намеренно-равнодушно приподнял ее подбородок, заставив взглянуть на него. И прочел в широко раскрытых глазах настороженность.

— Не глупите, мисс Кортленд. Жизнь жестоко обходится с дураками. Постарайтесь внять голосу разума и моим советам.

Не услышав ни слова в ответ, он отпустил ее подбородок и заметил слабые красные следы пальцев на безупречной коже. Словно маленькие синяки.

Оба долго молчали. Он вдруг вспомнил, как впервые увидел Амелию, неловкую, неуклюжую провинциальную девчонку в потрепанном платье. С годами внешность и магеры улучшились, чего не скажешь о темпераменте. Как он мог считать ее дурнушкой?! Не разглядеть неброское изящество тонких черт лица, косо посаженных зеленых глаз, темной роскоши густых волос, уложенных затейливым узлом на затылке! Грациозная, красноречивая даже в безмолвии, совсем не та деревенская простушка, какой была когда-то. Легко понять, отчего он потерял голову, забыл об осторожности, и даже теперь воспоминание о ее стройном стане, нежных грудях и стройных бедрах туманило мозг, заставляло кровь вскипать в жилах.

Странно, он не позволял себе ни малейших сомнений в том, какой должна быть ее последующая судьба, но теперь вдруг на секунду усомнился, не будет ли более верным иное решение. Она выглядит такой жалкой, несчастной и гордой в своем одиночестве. Господи, каким же негодяем она должна считать его — хотя бы потому, что в ту ночь он без зазрения совести воспользовался ее слабостью! Вряд ли можно гордиться подобными подвигами, и он до сих пор не нашел ответа, что толкнуло его соблазнить девушку. Похоть легко утолить с на все готовыми шлюхами, как в борделях, так и в бальных залах. Он усвоил эту простую истину с юности, когда сопровождал своего кузена Адриана в монастырь, где аббатиса держала целую конюшню молодых здоровых кобылок, готовых приобщить молокососа к радостям плоти. Весьма памятные впечатления, особенно когда довелось наблюдать постельные игры кузена с тремя голенькими прелестницами: путаница рук, ног, тел, одновременно поражавшая и отвращавшая впечатлительного мальчика.

Но все это было давным-давно, и к этому времени ему следовало бы научиться держать в узде низменные инстинкты. Крайне неприятно сознавать, что не всегда способен держать под контролем собственное тело. Совсем как сейчас, когда он умирает от желания поцеловать Амелию, почувствовать ее губы своими, ощутить их мягкость и сладость…

Он резко отвернулся, подошел к камину снова, с безразличным видом стал рассматривать девушку.

— Думаю, больше всего вам подойдет мастер Корделл, мисс Кортленд. Молод, хорош собой и делает блестящую карьеру. Служит у моего поверенного, и есть все основания думать, что скоро получит повышение. Советую вам обратить на него внимание.

— Вы более чем добры, милорд.

— Вот как?

В полутьме ее глаза казались изумрудами, розовые отблески падали на лицо и тело. Как она билась под ним, пока он проникал в ее раскаленные влажные недра, какая бархатистая у нее кожа, как идеально ложатся в руку маленькие упругие грудки!

— Если женитьба — не ваш удел, — к собственному удивлению выпалил он, — может, вас удовлетворит дом в деревне? Но разумеется, в этом случае я ожидаю некоторых привилегий для себя.

Амелия наконец поднялась. Холодная, отрешенная, словно окаменевшая. Внезапный переход от неистового гнева к полному равнодушию смутил Холта. Он стоял неподвижно, каждую минуту ожидая худшего, глядя, как плавно и бесшумно она ступает по ковру. И только когда она оказалась совсем близко, он разгадал ее намерения и успел перехватить руку до того, как она успела подняться.

— Попробуйте только еще раз ударить меня, — процедил он, — и увидите, что последствия будут самыми неприятными.

— Не более неприятными, чем ваши оскорбительные предложения, — усмехнулась девушка. — Но вы ошибаетесь: я не собиралась драться, хотя вы заслуживаете больше, чем пощечины. Я всего лишь хотела очутиться рядом, чтобы вы смогли расслышать каждое слово. Ну так вот: я сама решу все свои проблемы, и ваша помощь мне ни к чему.

— В таком случае постарайтесь сделать это поскорее.

Он неохотно отпустил ее, по-видимому, все еще не веря, что она не набросится на него. Но Амелия только презрительно усмехнулась, и Холт нахмурился. Противно, когда кто-то читает твои мысли. Знает тебя настолько, чтобы предсказать реакцию.

— Готовьтесь опустошить кошелек, милорд, — мягко велела она, — ибо вы не меньше меня боитесь, что истина выплывет наружу.

Он не собирался признавать правоту ее слов и поэтому ничем не дал понять, что согласен.

— Не забывайте, что ваша бабушка — одновременно и моя крестная. Вряд ли она обрадуется тому, что вы совратили ее воспитанницу под крышей ее же собственного дома… Кстати, как по-вашему, это считается кровосмешением в глазах закона? Но не важно: судя по вашей запятнанной репутации, никто в этом не усомнится. Я слышала, что людей выгоняли из армии его величества за проступки куда меньшие, чем столь богопротивное деяние. Правда, я не искушена в законах, но в Англии немало судей, поверенных и адвокатов. — Она направилась к двери, бросив на ходу:

— Бедная бабушка, каково будет ей узнать, что ее геройский внук — на самом деле негодяй, человек без чести и совести.

— Поосторожнее, мисс Кортленд, — предупредил он, — иначе можете разделить участь других потаскух, мнивших себя святее самого папы.

— Не воображайте, что я покорно положу голову на плаху! Мой позор станет и вашим!

И с этим прощальным выстрелом она наконец удалилась, высоко подняв голову и расправив плечи. Холт не попытался ее остановить. Будь она проклята за то, что оказалась куда умнее, чем он предполагал!

Она с кем-то заговорила в вестибюле. Холт узнал голос бабки и не удивился, когда дверь библиотеки широко распахнулась.

— А, Холт, это ты! Бакстер сообщил о твоем приезде, и я бог знает сколько ждала, пока ты изволишь появиться. Что ты тут наговорил дорогой Ами?

— А что я должен был наговорить?

— Не знаю, только она отчего-то не в себе — похоже, расстроена, и хотя словом не обмолвилась о вашей беседе, все же ты уверен, что, по обыкновению, не наговорил ей чего-то ужасного?

— Совершенно, — заверил граф, облокотившись на каминную полку и сбив при этом одну из бесчисленных фарфоровых фигурок. Брезгливо оглядев ни в чем не повинную игрушечную собачку, он поморщился и покосился на бабушку.

Леди Уинфорд стояла в квадрате света, падавшего из окна, и что-то в ее удивленном взгляде заставило его признаться:

— Должно быть, обсуждение предстоящего замужества плохо на нее подействовало.

— Замужество? Нашей Ами?

— Вашей Ами, если быть точным. Да, я упомянул о предстоящих торжествах. Неплохо, если бы и вы потолковали с ней.

— О да… э-э-э… разумеется, разумеется…

Она немного помедлила и с легкой таинственной усмешкой поинтересовалась:

— Ты не хочешь сообщить мне ничего важного, Холт?

— Не имею ни малейшего желания, — покачал головой Холт и, подойдя к бабушке, расцеловал в увядшие щеки. — Я ухожу. Доброй ночи.

Пока Бакстер посылал Трента за наемным экипажем, Холт подошел к двери. По изразцам вестибюля застучали каблучки графини.

— Но, Холт, погоди! — повелительно воскликнула она. — Все это очень странно! Разве ты не ко мне приезжал?

— Нет, — ответил он, надевая с помощью Бакстера теплый каррик[12 - Длинный плащ с несколькими пелеринами.]. — Я хотел видеть мисс Кортленд.

— Вот как! — воскликнула графиня с ангельской улыбкой, осветившей ее лицо. — Превосходно.

Холт хмуро уставился на дворецкого:

— Интересно, Бакстер, как это вам всегда удается уловить тот момент, когда я собираюсь распрощаться?

Бакстер спокойно встретил его недовольный взгляд.

— Мне известно все, происходящее в этом доме, милорд.

— Неужели?

Граф поправил каррик, сунул пальцы в перчатки и усмехнулся:

— Значит, наверняка знаешь даже такое, что не считаешь нужным кому-то донести.

— Вероятно, милорд. Вполне возможно.

— Я всегда это подозревал. До свидания.

— Доброй вам ночи, милорд.

Что же, этого следовало ожидать. Бабушка куда проницательнее, чем старается показать, а Бакстер всегда славился наблюдательностью. Подробности ночи, проведенной с мисс Кортленд, очевидно, было решено держать в секрете. Бакстер ни за что не нанес бы своей хозяйке такого удара. Однако Холт начал подозревать, что бабушка вовсе не так удручена тем; казалось бы, ужасным фактом, что ее дорогая Ами завела с ним роман.

Значит, будет пытаться свести их — хотя бы потому, что после их брака Ами по-прежнему останется рядом. И это не так уж не правдоподобно: он сам видел, в какую зависимость от маленькой колонистки успела попасть бабка.

Господи, ну почему он позволил инстинктам взять над собой верх? Вот и не нажил ничего, кроме бед. Чертовски неприятно!

Ничего, злорадно думал он, милая мисс Кортленд целиком заслуживает того мужа, которого выберет.

Амелия, все еще дрожа от гнева и досады, металась по спальне, словно пойманный и запертый в клетке зверь.

Нет, скорее птичка. Так он сказал, и именно так она чувствует себя.

Да как он смеет вершить ее будущее, равнодушно и жестоко, будто она — одна из его лошадей или собак, которую ему взбрело в голову отдать или продать новому хозяину?! Она ошиблась в нем, непоправимо ошиблась, считая, что в нем есть порядочность и сострадание. Ни того ни другого. Он не делал секрета из того, что считает ее помехой, очередной проблемой, которую следует решить как можно скорее…

Господи, как она надеялась, что, возможно, сэр Алекс сумеет подать ей руку помощи, но и тут ничего не вышло. Какой идиоткой, должно быть, посчитал ее Деверелл! Хоть в одном ей повезло: неожиданное прибытие гостя помешало ей выложить сэру Алексу свой дурацкий план. Можно представить, каким бы посмешищем она себя выставила!

Теперь выхода не осталось. Яснее ясного, что ей придется решать свою судьбу, а не медлить в напрасной надежде на то, что какое-то чудо спасет ее от последствий непоправимого поступка.

Из мрачных размышлений девушку вывел легкий стук в дверь. Остановившись у камина, она попросила стучавшего войти, и в дверях появилась Люси.

— Мисс, принести вам ужин сюда? — с любопытством протараторила она. — Леди Уинфорд тревожится, что вы заболели, мисс Кортленд, и спрашивает, не спуститесь ли вниз, если головная боль прошла?

— Мне все еще нездоровится, Люси. Передай ее светлости, что я предпочитаю поужинать у себя в комнате, но обязательно навещу ее завтра утром.

До утра нужно обязательно придумать, что сказать бабушке… Нет, не стоит лукавить, она уже знает, что скажет. Что обязана сказать. Да разве у нее есть выбор?

Все отнято графом.

Конечно, куда легче жить как ни в чем не бывало, забыть ночь в библиотеке, притвориться, будто ничего не случилось. Но он не позволит ей и этого. Твердо вознамерился убрать ее из дома бабушки, навязать ненавистный брак, а если выжидать слишком долго, она окажется в ловушке. Нет, лучше самой сделать первый шаг. Да и как она может оставаться здесь после всего, что было? Граф, похоже, не вернется на службу, хотя побежденная армия Наполеона вернулась во Францию из Москвы, изрядно потрепанная, потеряв свыше пятисот тысяч солдат. Планам корсиканца нанесен сокрушительный удар, враги его торжествуют. Но даже при том, что война Британии и Америки в самом разгаре, граф остается в Лондоне. И подумать, что она когда-то считала его героем и спрашивала, как на него действует всеобщее восхищение!

Да, пора принимать решение. Больше ничего не остается, кроме как во всем признаться бабушке, а этого она не в силах сделать. Она опозорила себя, причем по собственной слабости, и не стоит ранить бабушку еще сильнее.

Господи, как она устала!

Девушка шагнула к окну и посмотрела на ночной сад.

Тонкий лунный луч пролег по дорожке, сверкал на кристалликах снега, таких чистых, белых, холодных… Амелия протянула руку, коснулась ледяного стекла, провела пальцем по раме. И вспомнила свой первый день в Лондоне. Она точно так же стояла у окна и смотрела на графа, пронзавшего смертоносной шпагой невидимого противника. Уже тогда Амелия подумала, что он беспощаден. Теперь же знала наверняка.

И даже не могла ненавидеть его за это.

Зажмурившись от боли, она принялась сочинять письмо дону Карлосу.

Дон Карлос де ла Рейн оглядывал погруженную в полумрак комнату, где на окнах висели тяжелые бархатные занавеси, а углы и обстановку скрывали темные тени.

Мадам Л'Эгль, как всегда осмотрительная и тактичная, провела его в это помещение на втором этаже «Клуба адского проклятия» и удалилась, оставив дожидаться английского связного. Тут было так тихо, что его дыхание звучало неестественно громко.

В комнату скользнула еще одна тень, в длинном плаще с капюшоном. Прозвучало негромкое приветствие.

Карлос напряг глаза, пытаясь разобрать черты лица неизвестного.

— Снимите чертов капюшон. Что-то уж больно мягок ваш голос, — потребовал он на плохом английском и немного растерялся, когда ему ответили на беглом испанском:

— Нет. Секретность — лучшая защита для нас обоих.

Вы получили информацию, которую от вас требовали?

— Да, но ничего особенно важного.

— Тем не менее давайте все, что принесли.

Дон Карлос полез в карман, извлек толстый пакет и протянул неизвестному. Из складок плаща протянулась рука и схватила пакет.

— Превосходно. Вы более ловки, чем мне казалось.

А насчет того, другого? Дело продвигается?

Дон Карлос пожал плечами, но, вспомнив, что в темноте вряд ли виден красноречивый жест, со вздохом пояснил:

— Трудно сказать. Она сдержанна, как все англичане.

— Она американка. И я не согласен с вашим мнением.

— Очевидно, вы не пытались завести с ней более теплые отношения, — отпарировал дон Карлос. — Эти девственницы так и шарахаются от малейшего знака мужского внимания. Но я часто ее навещаю, осыпаю комплиментами, всячески выражаю свое обожание. Все это не составляет никакого труда, тем более что против всех моих ожиданий она умна и любезна.

— А вот это совсем неплохо. Было бы еще лучше, если бы ее любезность не имела пределов.

— Я бы тоже не возражал, — признался испанец, вновь пожимая плечами.

— Еще бы! Мисс Кортленд не только прелестна, но и очаровательна. Только помните: следует как бы ненароком заинтересовать графа. Отвлечь его просто необходимо. Его вмешательство может все испортить.

— Не пойму, каким образом…

— И не нужно. Это вас не касается. Ваше дело — выполнять приказы.

Ах, не того он ожидал, соглашаясь на роль, которую играл сейчас. Но все не так плохо, поскольку Амелия на редкость красива, а он не из тех людей, которые отказываются от представившейся возможности. Да и неплохо насолить Девереллу: уж очень он высокомерен и не скрывает презрения к какому-то испанцу. Взирает на дона Карлоса, как на грязь под ногами! Возмутительно! Да не будь испанского восстания, побудившего Наполеона разделить свои силы и броситься на защиту завоеванных территорий, вся Британия, возможно, уже была бы под властью Франции! Нет, Девереллу следует быть более благодарным и вернуться в армию, вместо того чтобы совать нос куда не следует и расстраивать хрупкое равновесие сил. Если французы возьмут Англию, вся Европа будет стерта с лица земли, а он не имел ни малейшего желания жить под властью корсиканца!

— Граф слишком близко подобрался к истине, — пробормотал посланец. — Если его немедленно не выманить из Англии и не положить конец расследованию, придется применить более радикальный метод, а это пока нежелательно.

— Не столько граф, сколько его наемник, этот проныра кокни. Он становится опасным.

— Я лично управился с Джемми Тейлором. Больше он ни слова не проронит — ни Девереллу, ни кому-либо еще.

Дон Карлос тихо рассмеялся:

— И после этого испанцев считают безжалостным народом! Но по-моему, страшнее англичан никого не найдешь. В вас нет ни страсти, ни пыла. Одна одержимость.

— Ваше мнение меня не интересует. Делайте все, что от вас требуют, и получите достойное вознаграждение.

— Верните мне титул и владения. Меньшего я не приму. Почему это Веллингтон настаивает на том, чтобы держать своих солдат постоем в моем поместье?! Невыносимо!

— А по-моему, куда хуже — отдать его Наполеону.

Не находите? — сухо осведомился собеседник. — Не забывайте об этом. Если мы потерпим крах, французы еще могут победить.

— Не понимаю, каким образом это возможно, и почему графа во что бы то ни стало следует устранить.

— Еще раз повторяю: не лезьте не в свои дела и продолжайте в том же духе. Используйте мисс Кортленд как угодно, лишь бы граф не докопался до правды. Он вернулся в Англию в самое неподходящее время, и если есть иной способ заставить его покинуть страну до… не важно. Это вас не касается. Если понадобится, женитесь на ней, лишь бы убралась из Англии вместе с вами, а граф наверняка помчится следом.

И тут дон Карлос неожиданно распознал знакомые нотки в бесплотном голосе, но незнакомец уже исчез.

Дверь чуть приоткрылась, так что свет из коридора упал на высокую, закутанную в плащ фигуру, и тут же все исчезло. Испанец тяжело опустился в кресло, гадая, уж не ввязался ли в чересчур опасную игру. Но что оставалось делать? Эти англичане умеют плести интриги не хуже испанцев, но по какой-то причине опасаются прикончить Деверелла, что, по его мнению, было бы самым верным методом устранить угрозу.

Но ничего не поделаешь, он удвоит усилия, чтобы завоевать прелестную мисс Амелию, еще одно ценное приобретение в добавление к возвращенным богатствам и титулу, которых Веллингтон угрожал лишить его своим присутствием. Теперь, пожалуй, стоит обдумать, как лучше покорить ее сердце.




Глава 16


Столицу окутал нестерпимый холод, и Деверелл, нетерпеливо поеживаясь и переминаясь с ноги на ногу, ожидал появления Джемми Тейлора. Кокни опаздывал куда больше обычного. Правда, он никогда не появлялся в назначенное время, но был готов на все ради нескольких монет. Теперь же прошло уже больше часа, если судить по звону колоколов церкви Боу, и становилось очевидным, что он не придет. Девереллу пришлось удалиться.

К тому времени, как карета остановилась у Бикон-Хаус, он окоченел настолько, что был готов отдать все за глоток бренди и зажженный камин. Пока Бакстер принимал каррик и шляпу, граф осведомился, где сейчас бабушка.

— Уехала с миссис Фрай, милорд.

— Господи, в такую погоду?

— Именно, милорд. Похоже, речь шла об ужасающих условиях в одной из тюрем.

— Кошмар, — пробормотал граф. — Они ее в гроб сведут, если я не положу конец этой бессмыслице. Подожду леди Уинфорд в библиотеке. Там горит огонь?

— Нет, милорд. Сегодня суббота.

— Суббота… А, да, у слуг выходной. Держи она штат побольше, было бы кому растопить камин!

— Ее светлость считает, что в хозяйстве необходима экономия и следует разводить огонь только там, где это необходимо. Но я растоплю для вас камин, милорд.

— Не стоит, Бакстер. Я вполне способен сам это сделать. Позвоню вам, если понадобитесь.

Он направился в библиотеку, все еще размышляя о таинственном исчезновении Джемми Тейлора. Сам Холт сегодня навестил Кокрина и уехал донельзя раздраженный упорным отказом шотландца вернуться на родину, где он был бы в безопасности. И не зря на обратном пути его поджидала засада: за Кокрином по-прежнему следили, и, по мнению Холта, вовсе не французы.

Неприятные подозрения усиливались с каждым часом, хотя граф считал их слишком невероятными, чтобы принять во внимание. Но почему прилагаются столь настойчивые усилия, чтобы вернуть его в армию? Вчерашнее нападение только подтвердило его предположения, и граф цинично подумал, что для британского правительства куда более затруднительно позволить Кокрину проповедовать свои идеи, чем держать его в укрытии весь остаток жизни.

Изощреннейшее унижение, превосходный метод обезоружить Кокрина, запугать и заставить молчать. В таком состоянии он вряд ли выдаст секрет нового оружия.

А это означает, что вмешательство Холта крайне несвоевременно, и парламент предпочитает спрятать Кокрина в каком-нибудь темном, Богом забытом уголке.

Но что произойдет, если преследователям станет ясно, что их планы провалились? Неужели правительство опустится до убийства одного из своих собратьев, чтобы не дать потенциально опасной тайне попасть в чужие руки?

Граф встал на колени у остывшего камина, поднес спичку к бумажным полоскам и, подождав, пока они загорятся, передвинул к щепкам. Наконец в камине занялся крошечный огонек, и он уже хотел встать, когда послышался стук двери. Обернувшись, он увидел мисс Кортленд, поспешно шагнувшую к письменному столу. Открыв ящик, она вынула бумагу и письменные принадлежности.

Холт молча наблюдал, гадая, когда она заметит его.

Правда, с его наблюдательного пункта зрелище представлялось крайне соблазнительным. На ней был домашний халатик из тонкого муслина, с воланами у горла и на манжетах, слишком легкий для такой погоды. Темно-розовый цвет изумительно оттенял темные волосы, небрежно зачесанные назад и падавшие на плечи. Тусклый свет, проникавший в окно, обрисовывал точеные формы. Подвинув стул, Амелия уселась и разложила бумагу с пером. Дом, временно лишенный жизнерадостного шума и голосов слуг, был погружен в тишину.

Чувствуя, как постепенно согревается, Холт с сухой усмешкой не сводил с нее глаз. Подумать только, она так поглощена своим занятием, что даже не заметила его!

Выбрав перо поострее, девушка открыла чернильницу и принялась писать, останавливаясь лишь затем, чтобы вновь окунуть перо в чернила. Граф, наконец, поднялся и осторожно шагнул к столу. Ноги утопали в толстом ковре, и шагов не было слышно. От Амелии исходил слабый нежный аромат неизвестных духов, и Холт постоял немного, странно тронутый ее беззащитно-тонкой шеей, с которой соскользнули густые блестящие пряди волос. Перо с лихорадочной быстротой бегало по бумаге. Граф вовсе не намеревался подсматривать, но, случайно взглянув на стол, заметил имя дона Карлоса и пришел в бешенство. Амелия только успела увидеть, как чья-то рука выхватила бумагу из-под ее носа, и растерянно обернулась. Перо покатилось по столешнице.

— Да как вы смеете! Немедленно отдайте мое письмо!

Несмотря на взъерошенный вид и полупрозрачный туалет, скорее обнажавший, чем скрывавший тело, ее окружала атмосфера гордого достоинства — обстоятельство, несколько смутившее графа. Темные локоны легли на грудь, пробуждая нежеланные воспоминания.

— Это письмо совершенно лишнее, — заметил он, спокойно встречая рассерженное сияние зеленых глаз.

— Не вам диктовать мне, что делать, милорд!

— Неужели?

Он окинул ее знакомым, неспешно оценивающим взглядом, совсем как в тот вечер, когда она предстала перед ним в ночной сорочке. Должно быть, Амелии стало не по себе, потому что она поежилась и, скрестив руки на груди, презрительно вздернула подбородок. Граф рассмеялся и, подойдя к камину, швырнул в огонь скомканное письмо.

— Вы что же, милорд, воображаете, что я разучусь писать? Здесь достаточно бумаги и чернил, чтобы сочинить еще сотню посланий, — горько усмехнулась она.

— Вот тут вы ошибаетесь, мисс Кортленд. Писать дону Карлосу вы не будете. Боже, неужели вы так отчаялись выйти замуж, что выбрали такого, как он?! Обедневшего дворянина с крайне сомнительными причинами пребывания в Англии? Он вряд ли подходит молодой женщине, твердо решившей подняться выше своего нынешнего положения.

— Судя по вашим словам, я предполагаю, что статус вашей любовницы в заброшенном сельском коттедже более соответствует моему, как вы выразились, нынешнему положению?

— Это, несомненно, было бы шагом наверх по социальной лестнице! Или вы забыли о своем низком происхождении? О том, как вы прибыли сюда без пенни в кармане, только что из колоний, и имея родителей, уже отвергнутых обществом? — бросил граф, сознавая, как жестоки его слова. И с чем-то вроде раскаяния увидел, как краска медленно покидает ее лицо, а глаза раскрываются все шире. Очевидно, удар попал в цель. Но, побуждаемый гневом и желанием привести Амелию в чувство и урезонить, граф в три шага оказался рядом и схватил ее за плечи, едва удерживаясь от того, чтобы не тряхнуть ее хорошенько. — Послушай меня, безмозглая гусыня!

Дон Карлос не тот, кто тебе нужен! Как, впрочем, и Мейтленд — но ты уже, должно быть, это поняла. Почему, черт возьми, ты никак не придешь в себя? Ума не приложу, как я мог поддаться мгновенному капризу! Что мне это дало, кроме неприятностей? А ты к тому же не желаешь принять моей помощи!

— Помощи?

Голос девушки оборвался на высокой дрожащей ноте, опасно граничившей с истерикой, и Холт насторожился.

— Так вы пытаетесь помочь мне?! Должно быть, вы в самом деле считаете меня полной идиоткой, милорд Деверелл, если хоть на мгновение вообразили, что я поверю в то, что вам интересен хоть один человек в мире, кроме вас самих! Вы любите одного себя, заботитесь только о своих эгоистических потребностях; ни я, ни даже ваша бабушка вам совершенно не нужны… О, не стоит пронзать меня столь негодующим взглядом! Вам не хуже меня известно, что это правда! Господи, должно быть, я в самом деле так глупа, как думаете вы, потому что когда-то считала вас героем, благородным рыцарем, которого держат вдали от Лондона и любящей старухи долг и борьба за независимость родины. И вправду безнадежная дурочка, ведь за четыре года вы ни разу не подумали о ней, отделываясь короткими сухими записками, да и те по большей части передавал ваш поверенный. О нет, мой благородный лорд Деверелл, вы совсем не герой!

— И никогда не претендовал на это звание. Никакого геройства нет в том, чтобы стоять среди мертвых и умирающих, обезумев от страха и ужаса происходящего… Это настоящий ад, мисс Кортленд! Только эта преисподняя — дело рук человеческих, затеянная тиранами и оплачиваемая политиками. А в это время несчастные, истинно благородные болваны погибают десятками при каждом пушечном выстреле! Нет, я не герой и никогда им не притворялся. Но вы! Разыгрываете благородную леди только для того, чтобы поймать богатого мужа, который устроит вам сказочную жизнь. Вы мошенница, девчонка из колоний с цыганскими глазами и такой же душой.

Она размахнулась было, но он поймал ее руку, не обращая внимания на искаженное болью лицо.

— Но я сразу распознал вас, увидел то, чего не могут скрыть модные туалеты и светские манеры. От меня не спрячешься, потому что я понял вашу истинную сущность.

Амелия, задыхаясь, стала вырываться, и халат приоткрылся, обнажая гладкие холмики грудей. Почувствовав под ладонью шелковистую кожу, Холт провел большим пальцем по соску и едва не согнулся под бурей нахлынувшего желания, копившегося все то время, что он провел с ней.

— Будь ты проклята, зеленоглазая ведьма, за то, что заставляешь постоянно хотеть тебя! — простонал он. — Будь проклята!

Он сам не помнил, как рывком привлек ее к себе и заглушил губами тихие протесты. Пальцы его утонули в ее волосах, и он зажал их в кулаке, чтобы удержать Амелию на месте. И продолжал наслаждаться вкусом ее рта с жадностью, которую так долго сдерживал. Она вдруг перестала сопротивляться и покорно принимала свирепые выпады его языка. Господи, откуда такая неутолимая потребность, властное вожделение, безумная похоть, которую он испытывал к ней при каждой встрече? И воспоминания о той ночи, той единственной ночи, только подливали масла в огонь.

Черт возьми, ну почему он не может выбросить ее из головы, как всех других женщин, которых было немало?

Но ни одна не смотрела на него, как она, с вызывающим презрением, подначивая его уговаривать, умолять, вызвать и в ней такое же сладострастие.

Он с силой прижал ее к себе, ощутил, как она дрожит в своем смехотворно тонком платье, и стал намеренно неспешно гладить ее трепещущее тело, игнорируя все попытки уклониться от его прикосновений. Пальцы ласкали чувствительные женские местечки, заглушая сопротивление. Мягкая, как атлас, кожа, теплая и нежная, напряженные мышцы, восхитительная тяжесть груди, плоский живот, покрытый темными завитками маленький холмик…

Халат окончательно распахнулся, выдавая все ее тайны, и Холт, подхватив Амелию, отнес на широкий диван у камина.

Любой крик непременно насторожил бы Бакстера, но девушка молчала, когда он придавил ее к сиденью всей тяжестью и захватил зубами мочку уха.

— Господи, Ами, — пробормотал он, сгорая от мучительной потребности, и принялся осыпать ее поцелуями, равнодушный ко всему, кроме исступленного голода к этой женщине.

В камине взорвалось полено, рассыпалось сотнями искр, и Холт, немного опомнившись, отстранился, сел, поджав ноги, и долго рассматривал изящную фигурку в волнах розового муслина. Как она хороша! Лицо раскраснелось, глаза переливаются изумрудным пламенем. Она явно растерялась, не зная, что предпринять, особенно когда он накрыл ладонями ее груди, стал терзать тугие соски. Распутница… цыганка… неотразимая и опасная… утонченная, но со страстной душой пробуждающейся женщины.

Его рука поползла ниже, к ее животу. Амелия тихо ахнула, когда его пальцы утонули в густой поросли завитков, черным кружевом оттенявших белую кожу.

— Откройся для меня, Ами, — тихо попросил он, и когда она не послушалась, осторожно развел ее ноги, скользнул пальцами по внутренней стороне бедер и коснулся влажной расщелины. И прежде чем она успела запротестовать, снова прижался ко рту, заглушая гневные речи. Пальцы гладили бархатистые складки, сначала медленно, нежно, потом быстрее, более грубо, пока она не расставила ноги еще шире и не издала сдавленный стон. — Ты сводишь меня с ума… я ни о чем больше не в силах думать… только держать тебя в объятиях… касаться тут… и тут… Ты околдовала меня, зеленоглазая цыганская ведьма…

Жар ее недр… восхитительный вкус…

Он нетерпеливо дергал за пуговицы, стараясь выпустить на волю взбунтовавшуюся плоть. Палящая жажда томила его. Оседлав ее, он провел своим истомившимся жезлом по сомкнутым створкам, раз, другой, третий… одновременно стискивая груди, лаская соски, пока она не начала биться под ним. Тихие крики наслаждения звучали в его ушах победной музыкой. Она непроизвольно поднимала бедра, пытаясь вобрать его в себя. Но он не дал ей, снова впившись в губы поцелуем, сминая, давя, причиняя боль. Язык скользнул в теплый грот рта, посылая крохотные молнии с каждым чувственным поглаживанием. Сопротивление растаяло под его упорной атакой, незаметно растворяясь с каждым словом его вымученного признания: он хотел ее, думал о ней. Против воли и желания. Какое ошеломляющее открытие!

И когда он с трудом проник в тесные ножны, она покорно обняла его за шею, отдаваясь в это мгновение сердцем и душой, беззаветно, безоглядно. Целиком.

Застонав, она прижалась к нему еще теснее, втягивая в себя все более властно, нуждаясь в подтверждении, что она для него не просто послушное тело. Деверелл молча смотрел на нее, яростно, алчно сверкая глазами. И вонзился так глубоко, что она забыла обо всем, окончательно потеряла голову и ответно выгнулась струной в слепящем экстазе. Мучительно-сладостные ощущения сжигали ее, лишая воли и выдержки. Холт раз за разом бросался в разверстое, кипящее любовной лавой лоно, и Амелия выдохнула его имя, встречая каждый выпад лихорадочными движениями бедер, воспламенявшими ответный пыл. Раскаленный поток наслаждения пронзил ее, вселенная раскрутилась, убыстряя бег, покосилась на своей оси и взорвалась миллионами сверкающих осколков. Она как сквозь сон услышала его хриплое бормотание и ощутила последний, сокрушительный толчок, прежде чем он замер, содрогаясь внутри ее.

Несколько долгих неловких минут он держал ее, вжавшись в изгиб между шеей и плечом, продолжая издавать тихие стоны, обдавая теплым дыханием ее кожу. И когда мир медленно встал на место, Амелия вдруг поняла, что ноги и руки дрожат до сих пор.

Холт медленно приподнялся на локте, как-то странно глядя на нее, и провел пальцем невидимую дорожку от лба до подбородка.

— Страстная маленькая цыганочка… такого я не ожидал.

Он на удивление нежно припал к ее губам и неожиданно объявил:

— Знаешь, теперь, после всего, я тебя не отпущу.

Амелия улыбнулась. Робкая радость расправляла крылья; немного застенчивая, но все увереннее разгоравшаяся в сердце.

— Да, — тихо согласилась она. — Теперь все изменилось.

Они снова стихли, но молчание больше не казалось неловким. Скорее, дружеским. Он шутливо дернул ее за локон, обернул вокруг пальца и слегка нахмурился. Шрам на челюсти придавал ему зловещий вид пирата или разбойника с большой дороги. Но он всегда напоминал ей об опасных сторонах жизни.

Холт наконец сел, продолжая наблюдать за Амелией из-под полуприкрытых век, и заботливо помог ей продеть руки в рукава халата. И даже связал волосы лентой, не забывая при этом целовать ее в шею.

— Завтра, — резко бросил он, — я пришлю за тобой.

Не бери с собой ничего. Я все куплю, когда мы доберемся до места.

Амелия подняла на него удивленные глаза.

— Завтра?! Но… но куда мы едем?

— Вряд ли при создавшемся положении мы сможем остаться в Лондоне и во всеуслышание объявить, что отныне ты моя любовница. Достаточно и того, что я не представляю, как объясняться с бабушкой.

Амелия оцепенела. Кровь словно перестала течь по жилам, превращая тело в окаменевшую статую с неким подобием застывшей на губах улыбки, теперь казавшейся уродливой пародией на робкую радость. Уловив произошедшую в ней перемену, Холт чуть прищурился и приподнял ее подбородок, чтобы лучше видеть лицо.

— Чего же ты ожидала, цыганочка? — мягко осведомился он. — Я хочу видеть тебя рядом. В своей постели.

И ты это знаешь.

Девушка, словно со стороны, услышала свой голос.

Удивительно спокойный. Отрешенный. Словно чужой.

— Теперь я понимаю. Вы предлагаете мне свою постель. Но не сердце. Я не ошибаюсь, милорд?

— Милорд? Не слишком ли официально, по-твоему… да, думаю, не ошибаешься. Я не могу дать тебе то, чего у меня нет. И не стоит надеяться. Я предлагаю тебе положение содержанки, но не свое имя.

— Ясно.

И в самом деле, куда яснее? Он прав, а она имела глупость вообразить, будто ей предложат куда больше.

Опять ребяческие мечты!

Амелия кивнула и отвернулась к камину, ощущая его пристальный недоуменный взгляд, задыхаясь в тяжелой, многозначительной, неприятной тишине. Граф ждал, хотя она была уверена, что любой ее ответ, как ни унизительно это признать, будет воспринят с одинаковым безразличием.

Она снова повернулась, хладнокровно встретила его изучающий взгляд.

— Мне этого недостаточно, милорд. Я хочу уважать себя и пользоваться уважением окружающих. В свете того, что случилось только сейчас, вы можете находить это забавным, но жизнь на задворках порядочного общества мне омерзительна.

— Вижу, бабушка успела вдолбить в вас самые архаичные моральные устои, — сухо заметил он.

— Нет, милорд, такое не усваивается от посторонних людей. Это в натуре человеческой. Но откуда знать об этом вам, озабоченному лишь собственными потребностями и желаниями? Так что я без всякого сожаления уведомляю вас, что отказываюсь от вашего лестного предложения. каким бы привлекательным ни находили его многие женщины.

В лице его ничего не дрогнуло. Все те же знакомые бесстрастные черты. Граф-дьявол, опасная комбинация утонченности и безжалостного равнодушия… И она оказалась достаточно наивной, чтобы забыть это.

Он без споров и уговоров позволил ей покинуть библиотеку, пробормотав только, что ее принципы тут по меньшей мере неуместны. Слабое утешение!

— Дон Карлос не тот человек, за которого вы его принимаете, — добавил он, — и еще раз советую прислушаться к моим словам.

Дверь закрылась с тихим стуком, возвестившим, словно звон погребального колокола, конец ее грезам.




Глава 17


Желто-оранжевые языки пламени жадно лизали поленья в камине, наполняя гостиную леди Уинфорд теплом и запахом горящего дуба. Мерное тиканье часов, отсчитывавших неумолимые минуты, служило неутешительным аккомпанементом к мыслям графини, ожидавшей реакции Холта. И она не замедлила воспоследовать.

— Черт бы ее побрал! Она рехнулась! Неужели все это всерьез?

Леди Уинфорд собрала всю свою выдержку, чтобы не расплакаться, не раскричаться и не впасть в истерику.

— Насколько я поняла, вполне. Всю последнюю неделю я была в отчаянии, не зная, что делать, поскольку ты отказался отвечать на мои настойчивые призывы. И что намереваешься предпринять?

Холт с проклятием ударил о резное дерево каминной полки так, что небольшая статуэтка веджвудского фарфора упала в камин и разлетелась на мелкие осколки. Голова несчастной пастушки упала у ног графини, глядя в пространство невидящими глазами. Весьма символично!

— Холт, ты немедленно должен остановить это, пока еще не поздно, — холодно велела леди Уинфорд.

— И что вы предлагаете, бабушка? Дуэль на пистолетах? Стреляться с двадцати шагов? А если дон Карлос стреляет лучше меня?

— Твои сегодняшние шутки не смешны.

— Нет, — согласился он. — Но вы благословили этот союз и, насколько мне помнится, сами расписывали, как довольны, что дон Карлос ухаживает за вашей драгоценной Ами и что она могла сделать куда более скромную партию! Как же, такой очаровательный джентльмен!

— Возможно, я ошибалась в своих суждениях. Неужели тебе обязательно вспоминать всякие неприятные вещи, вместо того чтобы действовать? Как ты меня иногда раздражаешь!

Он специально уходит от сути разговора! Ей назло!

Не может же она признаться, что хотела всего лишь заставить его ревновать, показать, что немало мужчин находят Амелию привлекательной и желанной. Кроме того, ему давно пора жениться и произвести наследников! Как жаль, что Шарлотта Мэндвилл умерла совсем юной, а у Роберта не хватило предусмотрительности обручить Холта с девицей, подходящей сыну по рождению и воспитанию, прежде чем тот достаточно подрос, чтобы воспротивиться родительской воле. Жаль, что нынешние молодые люди поднимают такой шум, если пытаешься устроить брак по расчету. Любовь, любовь — вот все, о чем они способны думать. Да, она видела мужа до свадьбы всего дважды, и он совсем ей не понравился. Но с годами все изменилось. Она до сих пор тоскует по нему, особенно в такие дни, когда прямо на глазах назревает очередная трагедия.

— Холт, но ведь в твоей власти запретить это брак.

— Хотя бы раз в жизни мы сошлись во мнениях, пусть и по разным причинам.

Он рассеянно потер ладонью щеку, и почтенная леди с некоторым страхом заметила, что его глаза превратились в узкие ледяные щелки, излучавшие злобу и холод.

— Я положу конец этому фарсу, — выдавил он.

Ни с чем не сравнимое облегчение нахлынуло на пожилую даму. В таких делах он куда умнее и сообразительнее, чем она!

— Прекрасно! — кивнула леди Уинфорд. — Пойми, я хочу видеть ее счастливой, и, несмотря на то что по-прежнему считаю дона Карлоса милым и обаятельным человеком, Амелии вряд ли понравится жизнь в Испании.

— Временами, бабушка, — заметил Холт все тем же сухим тоном, вечно выводившим ее из себя, — вы противоречите себе. Если уж вы не можете не плести интриги, твердо стойте на раз высказанной лжи, иначе вас без труда поймают на противоречиях.

Бабка ответила негодующим взглядом, но не стала отрицать. Похоже, он видит ее насквозь. Как это мерзко с его стороны.

Он отвесил ей короткий иронический поклон и направился к выходу, предварительно о чем-то поговорив с Бакстером в вестибюле. Но леди Уинфорд не пыталась подслушивать. Позже преданный слуга обо всем ей расскажет. Дворецкий был и остается на стороне хозяйки и никогда не изменит. Из всех людей он один пользовался ее полным доверием. Даже Деверелл такого не заслужил, хотя никогда не обидит и не ранит ее. Просто у него своя жизнь, таинственная, странная, куда ей нет доступа. Он даже не поделился с бабкой, почему так внезапно ушел из армии. Но что тут такого? Мужчины, даже если они и герои, рано или поздно устают от войн. Кроме того, она рада, что он намерен жить в Англии. Остается лишь устроить его брак с Амелией. Теперь она еще яснее видит, что они могут быть счастливы вместе, хотя бы потому, что уже решились на невозможное. Правда, леди Уинфорд делала все, чтобы они как можно больше времени проводили вместе, но это… такого она не ожидала, хотя ничего особенно ужасного не произошло. Несколько перепутан порядок действий, только и всего. Можно сказать, поставили телегу впереди лошади… Не первый брак при подобных обстоятельствах. Но все обойдется!

Если, разумеется, Амелии не удастся осуществить свой глупый и опасный план. Дон Карлос! Да это катастрофа!

О, ну почему Холт не видит, что девочка идет на это замужество от безысходности и одиночества?

Престарелая дама вздохнула. Может, зря она притворяется, будто ничего не знает? Нельзя толкать Амелию на вынужденное замужество. Стоит проявить немного терпения, и все уладится. Ситуация слишком деликатна, и единственный ложный шаг может привести к несчастью.

И тут до нее, хоть и поздно, дошло, что Холт может решиться на непоправимое, если дон Карлос поведет себя оскорбительно, в надежде заполучить Амелию…

Деверелл встретился со Стэнфиллом в «Уайте», где тот с плохо скрытым нетерпением поджидал его за столиком у высокого арочного окна. Сегодня здесь собрались все привычные посетители: «Красавчик» Браммел, лорды Олвенли, Майлдмей и Пьерпонт, все элегантно разодетые по последнему слову моды и расположившиеся так, чтобы быть замеченными каждым, кто входит в комнату. Завидев Холта, лорд Олвенли сделал знак глазами: ненавязчивое приглашение присоединиться к их обществу.

— Великолепная Четверка во всем своем блеске, — заметил Стэнфилл, едва Деверелл, вежливо кивнув, выдвинул соседний стул. — Любой лондонский денди, щеголь и фат отдал бы половину своего состояния, чтобы принадлежать к этой компании, а вы отделываетесь небрежным кивком! Признаюсь, что позеленел от зависти при виде такого везения.

Деверелл, усмехнувшись, покачал головой:

— Сейчас у меня нет времени для пустой болтовни и бессмысленного пьянства. Лучше скажите, что вы узнали о Джемми?

— Похоже, вы были правы. Дона Карлоса видели вместе с Мейтлендом и даже моим братом, хотя в толк не возьму, как он решился на такую беспечность! В его положении! Так вот… — Он наклонился ближе и тихо пояснил:

— Как вы и подозревали, дон Карлос — шпион, иначе не метался бы постоянно между Испанией, Францией и даже Англией. Не пойму, почему его до сих пор не остановили. Возможно, считают, что так легче держать его под присмотром.

— Беллингем[13 - В те годы исполнял должность директора разведывательной службы.] по-своему прав, — согласился Холт, нисколько не сомневаясь, что от шефа разведки Вряд ли укроется что-то важное. Он достаточно умен, чтобы держать рыбку на крючке.

— Весьма грустное положение вещей, — мрачно проворчал Стэнфилл, — когда в столице действуют вражеские агенты, способные в любую минуту пристрелить премьер-министра прямо в вестибюле палаты общин!

Интересно, что тогда предпримут власти? Мне кажется, что они предпочитают бездействовать.

— И ты совершенно прав. Я уже не говорю о восстаниях луддитов[14 - Участники стихийных выступлений против применения станков в Англии в XIX в.] в Ноттингеме! Экспорт снизился на тридцать процентов, расходы на исполнение законов о бедных возросли до шести миллионов, а цены — на девяносто процентов выше, чем до войны. Именно закон в совете[15 - Закон или указ, принятый после совещания с кабинетом министров.], предписывающий останавливать и обыскивать американские корабли, спровоцировал проклятую войну с Соединенными Штатами, и мы обременены не только безумным королем, но и мотом регентом, так что тут не до какого-то очередного шпиона, преследующего никому не понятные цели.

— Похоже, у тебя появилась еще одна причина для столь пылких тирад? Что так разгневало тебя сегодня? — осведомился приятель, иронически вскинув брови.

— Как ты догадался?!

— Приказать Джорджу приготовить подобающий случаю костюм? Для дуэли? Для похорон? Или я поторопился?

Деверелл раздраженно передернул плечами.

— Полагаю, у тебя появились необходимые доказательства незаконной деятельности дона Карлоса?

Стэнфилл неуловимым движением выложил на стол белый полотняный квадратик. Холт потянулся к платку и нащупал бумажный пакет.

— Жаль, что иногда курьеру так и не удается передать послание по адресу, — пояснил Стэнфилл с лукавой улыбкой на открытом мальчишеском лице.

«Именно поэтому он так хорош в своем деле, — думал Деверелл, рассматривая молодого виконта. — Ни малейших угрызений совести, никаких колебаний, если речь идет об устранении неугодного человека. Все будет сделано в самый короткий срок и без следов».

— Вы будете сегодня у Эми Уилсон? — спросил виконт, щелчком сбивая воображаемую пылинку с рукава. — Она настойчиво расспрашивала о вас вчера вечером и очень расстроилась, когда вы не показались.

— Предоставляю Олвенли и Браммелу развлекать прелестную Эми и ее сестриц, — буркнул граф. — Сотня гиней за несколько часов флирта — чересчур высокая цена. В Лондоне немало потаскушек, столь же хорошеньких и без таких запросов.

— А, я и забыл. Ваша певичка, — понимающе усмехнулся Стэнфилл. — Или неотразимая мисс Кортленд? Вы проводите в Бикон-Хаус куда больше времени, чем пристало самому внимательному внуку.

— А вы проявляете не слишком похвальную тенденцию совать нос в мои дела, что, как уже знаете, для иного было бы чревато многими неприятностями.

Судя по широченной улыбке, невразумительная угроза не произвела на Стэнфилла особого впечатления, и Деверелл поспешил подняться.

— Кстати, сегодня я впервые за всю неделю побывал в Бикон-Хаус. А певичка была два месяца назад.

— Неужели? — лениво бросил виконт. — А я уже начал было думать, что вы воспылали страстью к мисс Кортленд.

— Ничего подобного. Больше всего на свете мне хотелось бы отделаться от нее, выдав замуж, хотя бы и за дона Карлоса.

— Какой удар! — вздохнул Стэнфилл. — А я уже надеялся на очередную дуэль.

— Боюсь, вас ждет разочарование, если только дон Карлос не бросит вызов мисс Кортленд, что вполне возможно, — объявил Холт и направился к выходу, сопровождаемый негромким смехом Стэнфилла. Выйдя на холод, он поежился и остановил наемный экипаж. Слава Богу, хоть какой-то результат достигнут! Ему удалось захватить подозрительного типа, отиравшегося у дома, где скрывался сэр Томас Кокрин. Правда, допрос пока не дал результатов, но Холт отправил сэра Томаса в другое, более надежное, убежище. Странно и непонятно, что, куда бы он ни спрятал Кокрина, враги последнего всегда знают, где его искать. Вот еще одно задание для Джемми Тейлора, когда тот отыщется. Не в привычках бывшего сыщика с Боу-стрит пропадать надолго, когда он работает над очередным расследованием, и Холт прежде всего постарается разузнать, куда он подевался. Как только потолкует с доном Карлосом по душам.

Дом, который снимал испанец, находился на узкой улочке, неподалеку от Странда, в самом центре Лондона. Когда-то роскошное здание теперь потеряло былое величие и казалось заброшенным и неухоженным. На повелительный стук сначала никто не ответил, и дверь приоткрылась, только когда он пустил в ход кулаки. В щели показался чей-то глаз.

— Что надо?

Судя по женскому голосу, вряд ли это дворецкий.

Вероятнее всего — кухарка.

Холт нажал сильнее, и женщина, испуганно завизжав, отлетела в глубь вестибюля и со страхом уставилась на незваного гостя. Неряшливо одетая, толстая, пряди седых волос выбиваются из-под чепца. Странные слуги у испанца.

— Сейчас кликну стражу, клянусь, заору во все горло! Проваливай отсюда, пока… — завопила она, но Холт оборвал ее небрежным взмахом руки.

— Немедленно позовите хозяина. Я пришел поговорить с доном Карлосом.

— Говорю же, убирайся — или стража тебя живо сцапает…

— Мадам, я не вор и не разбойник, что способен заметить самый безмозглый трубочист. Дон Карлос дома?

— Вы о чертовом испашке? Нет его и не будет!

Только сейчас Холт догадался оглядеть вестибюль, и, заметив ускользнувшие от его внимания детали, плотно сжал губы. У дома явно нежилой вид, и вся мебель затянута чехлами.

— Здесь только я, убираю по малости. Нужно же как-то жить. Шесть шиллингов, целых шесть звонких монет платит мне тот приличный джентльмен, не то что проклятый испанский пес… Эй, куда?!

Холт протиснулся мимо, быстро переходя из комнаты в комнату, не слушая ворчания разъяренной старухи.

— Когда он уехал?

— Посудина отплыла с утренним приливом. «Скрутини», кажется. Так он вроде говорил. И женушку с собой прихватил, только откуда… Спасибо, ваша милость, низко кланяюсь.

Гнев кухарки словно по волшебству улегся, стоило Холту бросить ей монету.

— Кто бы что ни спрашивал, вы понятия не имеете о том, куда, когда и с кем отправился дон Карлос. Понятно, мадам?

— Как изволите, ваша милость, как изволите, — бормотала старуха, прикусив монету одним из трех оставшихся зубов и широко улыбаясь. — Мое дело сторона, но могу точно сказать, что поганец тот испанский был настоящим скрягой.

Набит деньгами, а мне хоть бы пенни… зато новобрачная у него — как цветик ясный. Чересчур хороша для таких, как он!

— Высокая черноволосая леди с зелеными глазами?

— Точнехонько, ваша милость! Значит, вы ее видывали, — удовлетворенно кивнула старая ведьма. — Все кручинилась отчего-то. Только это дело не мое. Так что роток на замок — и молчок!

Такого он не ожидал! — Глаза застлало бешеной яростью. Сомнительно, чтобы они успели отплыть. До полной воды еще несколько часов. Достаточно времени, чтобы найти судно и за волосы вытащить оттуда мисс Кортленд, прежде чем она совершит самый непоправимый шаг в своей жизни.

Иисусе, если она так помешана на замужестве, он сам женится на проклятой цыганке. И бабка будет счастлива, и он сам разом покончит с идиотским фарсом. Уж лучше Это, чем смотреть в глаза бабке, когда та узнает, что ее дорогая Ами сбежала с доном Карлосом! Ничего, когда он доберется до этой негодницы, пусть молится, чтобы у него хватило выдержки не стиснуть эту белую шейку со всех сил. Не дай Бог, он на несколько минут забудется! До сих пор ему в голову не приходило ударить женщину, зато теперь он готов на все, и от этого становится не по себе.

Он вышел на крыльцо и остановился, натягивая перчатки.

— Милорд Деверелл?

Холт удивленно поднял глаза на возникшего откуда-то незнакомца и, инстинктивно почуяв опасность, метнулся в сторону, с трудом увернувшись от яркой вспышки. И едва успел мощным ударом отклонить лезвие ножа. Его кулак с размаха врезался в чью-то челюсть. Нападавший со стоном растянулся на ступеньках. Из серого тумана выделились несколько теней, мгновенно окруживших Холта.

Бойцовский инстинкт побуждал его драться, хотя силы были неравны. Чьи-то руки хватались за него, пытаясь удержать.

Холт щедро раздавал тычки налево и направо; в морозном воздухе звенели проклятия.

— Дьявол, да вяжите же его, вам говорят!

Деверелл разбил кому-то лицо, услышал жалкий вой и едва не сумел освободиться. Но тут в глазах вспыхнули огненные искры и мир погрузился во тьму.

Он приходил в себя медленно, мучительно медленно. Голова раскалывалась, в ушах звенело. Кругом царил непроглядный мрак. Вот только запах знакомый… разве забудешь его, если месяц прослужил на корабле? И шум он уже слышал… это волны бьют о борта, и пахнет трюмной сыростью. А звон цепей звучит приглушенным аккомпанементом и смутным предостережением.

— Господи, — пробормотал он непослушным, распухшим языком, — где это я?

— На борту чертова корабля, — донесся до него усталый хриплый голос. — «Форчун», вот как он зовется, приятель.

Холт, поморщившись, осторожно дотронулся до огромной пульсирующей шишки на затылке. Ладонь повлажнела от крови. Холт пошевелился, ощутил тяжесть кандалов на запястьях и щиколотках и едва не потерял сознание от боли.

Постепенно другие звуки проникли в его больное сознание. Прислушавшись, Холт уловил скрип якорных цепей в клюзах. Похоже, якорь поднимают, и вскоре он снова очутится в море.

— Мне нужно убираться отсюда, — пробормотал он, едва не вскрикнув.

Его собеседник — едва видимый силуэт в слабом свете, струившемся сквозь крышку люка, — горько рассмеялся:

— Как и всем нам, приятель. Но не спеши так, живым тебя отсюда не выпустят.

Не обращая на него внимания, Холт громко позвал на помощь, хотя пересохшее горло едва не трескалось от жажды. Но добился лишь того, что из глубины трюма ему устало велели заткнуться.

— Достаточно и того, что нас силой увели на грязный голландский фрегат! Не хватало, чтобы какой-то глупый молокосос мешал спать! — проворчал незнакомец.

Только тогда на Деверелла снизошло озарение. Ужасное озарение. Он захвачен шайкой вербовщиков. И выбор не случайно пал именно на него. Даже такое отребье не шляется в богатых кварталах, не нападает на знатных людей. И уж конечно, не окликает их по имени. Нет, должно быть, он перешел дорогу опасному врагу, если тот решился на такое!

Или это проделки испанца, боявшегося, что Холт нарушит его планы и помешает побегу. Каким же идиотом надо быть, чтобы попасться на столь нехитрую уловку!

Зная, что представляет собой этот негодяй, позволил гневу затмить здравый смысл! А заодно не разгадал истинную природу Ами. Вполне вероятно, она пыталась поймать его в ловушку, а поняв, что просчиталась, решила отплатить. За бездонными зелеными глазами и редкой красотой скрывалась обыкновенная расчетливая сучонка! О, как ему хотелось поскорее освободиться и обличить ее перед бабушкой, прежде чем посадить на судно, переправлявшее каторжников в Австралию! Сладчайшая месть!

Как только корабль отчалит, первый помощник спустится в трюм, чтобы освободить насильно захваченных людей, и Холт объяснит, что произошло. Вряд ли они станут держать английского пэра на борту голландского торгового судна.

Но ему пришлось признать, что замысел дона Карлоса удался. Боцман оказался англичанином, но едва Холт успел открыть рот, как мужлан вытянул его свайкой и раскроил скулу. Холт, обливаясь кровью, рухнул на палубу.

Старый морской волк не поленился встать на колени, окинуть пленника скучающим взглядом и посоветовать:

— Слушай, парень, мне плевать на то, кто ты есть.

Делай как ведено и держи язык за зубами, если не хочешь отведать «кошки»[16 - Плеть-девятихвостка со множеством мелких узелков.].

Наглядный урок был понят.

Однако в душе родилась страстная жажда мести, жаркое пламя, питаемое сознанием того, что дорогая Ами одурачила его. Но решимость выжить и сделать все, чтобы она всю оставшуюся жизнь пожинала плоды своего предательства, давала силы вытерпеть все.

Он найдет ее, и когда это случится, она горько пожалеет, что когда-то встала на его пути.




Глава 18


Hoc корабля с шипением разрезал серо-зеленую воду, паруса, наполненные ветром, несли «Скрутини» к берегам Испании. Дон Карлос, стоя у борта, не сводил глаз с прелестной юной невесты. За те четыре дня, что они провели в море, кожа Амелии приобрела золотистый оттенок, делавший ее похожей на женщин Сан-Себастьяна.

— Ты полюбишь мою страну, — прошептал он, когда она наконец обернулась к нему. — Она прекрасна, хотя лорд Веллингтон разграбил Сан-Себастьян. Но город еще расцветет и станет прежним. На холме, неподалеку от гавани, красуется дворец Мирамар, где королевское семейство проводит летние месяцы.

Амелия вежливо улыбнулась, хотя взгляд по-прежнему оставался грустным — с той самой минуты, как она приняла его предложение руки и сердца. Дон Карлос, готовый спорить и всячески убеждать Амелию, был потрясен ее поспешным согласием. Однако уговорить ее подождать со свадьбой, пока они не доберутся до Испании, оказалось нелегко.

— Видишь ли, дорогая, я католик, и брак не будет считаться истинным, пока церемонию не совершит католический пастор. По английским же законам нас должен венчать священник англиканской церкви. Но мы раздобудем специальное разрешение и, как только окажемся в Испании, поженимся в обеих церквах, чтобы удовлетворить власти наших стран…

Аргумент оказался решающим, и Амелия наконец согласилась. Еще один сюрприз. Дону Карлосу показалось, что ей не терпится уехать из Англии.

Теперь, получив все необходимые документы, надежно спрятанные в маленькой шкатулке, дон Карлос сможет вернуть титулы и земли. С каким торжеством он вручит наглому Веллингтону послание от премьер-министра с приказом вернуть все, отобранное у него! Наконец-то он возьмет верх! И скоро начнет восстанавливать свое имение. Столько предстоит сделать!

Взгляд Карлоса переместился с печального лица невесты чуть ниже. На Амелии была толстая ротонда, запахнутая до самого ворота. Но он знал, какие прелести скрывает плотное сукно. Успел увидеть в первую ночь на борту корабля, когда принес в ее каюту бокал хереса от морской болезни. И с тех пор не способен был думать ни о чем, кроме соблазнительных изгибов, видневшихся под тонкой сорочкой, темно-розовых сосков, натянувших ткань, очертаний нежных бедер и ягодиц. Пожалуй, он еще сумеет насладиться радостями брака, хотя не думал жениться после смерти первой супруги Марии, да упокоит Господь ее добрую душу.

— Пойдем, голубка моя, — пропел он, — я отведу тебя в каюту, там гораздо теплее. Видишь, солнце скрылось за тучами и скоро пойдет снег.

— Хорошо, — неохотно вымолвила она, глядя мимо него, на бесконечные волны, плескавшиеся до самого горизонта, где они сливались со стальными облаками.

— Повезло, что до сих пор погода была неплохой, но сейчас, кажется, надвигается шторм. Мы недалеко от Бискайского залива, а здесь всегда море бурное. Идем же, голубка, я принесу тебе грог, чтобы согреть кровь.

Крик, донесшийся сверху, привлек его внимание. Дон Карлос, закинув голову, отыскал глазами впередсмотрящего, неустанно бдевшего в своем одиноком гнезде на клотике.

— Вижу парус! — прогремел тот.

Дон Карлос обернулся к капитану, стоявшему на мостике с окованной медью подзорной трубой у глаз. До сих пор они встречали совсем мало судов, поскольку британские и французские военные корабли бороздили воды Португалии и Средиземное море: новая игра в кошки-мышки, с того времени как Веллингтон захватил Саламанку и разорил Сан-Себастьян, находившийся в непосредственной близости от французской границы.

Амелия передернула плечами, закуталась в ротонду и вздрогнула.

— Нет, — прошептала она, и Карлос, удивленно воззрившийся на нее, увидел смертельную бледность. — Только не это. Во второй раз я такого не перенесу…

— О чем ты, голубка? Подумаешь, всего-навсего какой-то корабль. Ты уже видишь флаг?

Он вгляделся вдаль и тихо ахнул. Не голландец… не португалец… низкая осадка и треугольный парус. Арабский дау!

Белый дымный цветок, расцветший у борта «Скрутини», и отдаленный гром положили конец всяким сомнениям. Корабль рыскнул в сторону; струи воды залили палубу и всех, кто стоял у поручня. Амелия ахнула, смахнула с глаз соленые капли и стиснула руку дона Карлоса, не обращая внимания на уговоры спуститься вниз. Глаза ее странно блеснули.

— Совсем как в тот раз, — пробормотала она. — Этому суждено было случиться опять. Такова моя судьба, и от нее не убежишь. Не стоило и пытаться.

— Идем же, — настаивал он, очевидно, приняв ее откровения за истерику, — пусть капитан сначала узнает, что им нужно.

— Я знаю, что они хотят, — выдохнула девушка, но послушно последовала за ним в полутемный проход, ведущий к каюте. После очередного выстрела до них донеслись крики раненых.

— Если нас возьмут в плен, ты моя жена, ясно? — мрачно бросил дон Карлос. — Если поклянешься, что ты к тому же внучка графини, за тебя запросят выкуп.

Амелия молча смотрела на него сверкающими, как драгоценные камни, глазами. Карлос открыл дверь и втолкнул ее в каюту.

— Оставайся здесь и не выходи, пока все не уляжется.

С этими словами он исчез. Отправился на палубу?

Амелия не знала. Окончательно обезумев, она тупо смотрела в пространство. Нет смысла прятаться. Ее все равно найдут.

Поэтому она вернулась в душный полумрак прохода, куда почти не достигал свет. Корабль сбавил скорость: очевидно, капитан велел спустить паруса. Послышались знакомый отвратительный скрип борта о борт, приглушенный рев голосов, и все судно содрогнулось от громового топота ног. Давний кошмар снова ожил, воспоминания былого вернулись с болезненной ясностью, только на этот раз рядом не было Кита, чтобы помочь и закрыть собой.

Зажмурившись от ужаса, девушка прижалась к переборке в ожидании неизбежного. Все уже было раньше: вопли, крики умирающих, лязг стали и, наконец, мертвенная тишина. Словно тяжелый саван окутал «Скрутини», только поскрипывали канаты и стонало мокрое дерево. Внизу было душно, сыро, и Амелия дрожала в ознобе. Пронзительный визг разорвал молчание, но тут же оборвался, и Амелия открыла глаза. Шли минуты, но ничего не менялось, лишь множество ног шаркали о доски палубы. Девушка подняла голову, заметила что-то яркое, мелькнувшее в щели люка.

Кто-то засмеялся, раздался глухой удар… На верхней ступеньке трапа показались босые ступни. Полы красочного одеяния развевались вокруг смуглых ног. Незнакомец спустился ниже и стал всматриваться в темноту. Белые зубы сверкнули на лице, обожженном солнцем дочерна.

Амелия поняла, что это конец. Пираты, и даже не англичане, американцы или, на худой конец, французы.

Арабские корсары, чума и проклятие морей.

Сердце трепыхалось в груди пойманной птицей, ладони взмокли от пота, зато во рту пересохло так, что было больно глотать. Она не издала ни звука, когда он спрыгнул вниз и потянулся к ней. Шершавая рука погладила ее щеку. Араб улыбнулся и произнес что-то на незнакомом, певучем, чем-то напоминавшем музыкальные фразы языке. И когда потянул ее за собой, Амелия и не подумала сопротивляться, словно ее телом завладел кто-то другой, покорный и смиренный.

На палубе, словно яркие стрекозы, сновали арабы: поднимались на ванты, ныряли в трюмы. Команду согнали к грот-мачте. Среди матросов жался перепуганный дон Карлос. Кругом валялись трупы. Не успела Амелия опомниться, как тела собрали и покидали за борт, равнодушно, будто узлы с лохмотьями.

Араб подтащил ее к борту, подхватил за талию и ловко перебросил на соседнее судно, небольшое и тоже ярко раскрашенное. За ней последовали другие пленники, все женщины, с которыми она успела познакомиться за несколько дней путешествия. Большинство не могли слова вымолвить от испуга, но две бедняжки кричали и плакали, пока корсар не увел их. Больше Амелия их не видела, даже после того, как абордажные крюки были сняты и пиратский корабль отвалил. Она боялась даже думать о том, что случилось с ними.

Вокруг то и дело звучали команды и резкие приказы, которых она не понимала, зато жесты оказались достаточно красноречивы, и она в тупом молчании повиновалась. Вместо того чтобы, подобно «Скрутини», лениво переваливаться по волнам, этот корабль разрезал воду, как рыба, грациозный и быстроходный.

Она, словно во сне, сознавала, что ей протягивают мелкую миску, из которой пришлось есть руками какое то странное блюдо, а потом запивать все это жидкой сладкой водичкой, похожей на разбавленное молоко. Женщины почти не переговаривались, боязливо ловя каждое движение похитителей.

В эту ночь шел дождь. Крупные капли барабанили по доскам, раскачивая корабль. Пираты рассыпались по мачтам, подоткнув предварительно длинные одеяния.

Амелия не спала: забравшись под сверток парусины, она наблюдала, как по доскам змеятся прозрачные ручейки, а молнии раскалывают темное небо.

Однако к утру шторм улегся, и Амелию ослепило неестественно яркое солнце. К ней робко приблизилась Сара Перселл, с которой она частенько болтала на борту «Скрутини».

— Знаете, они нас продадут, — опасливо озираясь, выпалила она. Амелия уставилась на Сару, гадая: неужели и она сама выглядит такой же встрепанной и измученной? Наверняка!

Она ничего не ответила, даже когда остальные тихо заплакали. Скорее всего так и будет. Удивительно, что они до сих пор не погибли. Честно говоря, она не ожидала прожить так долго.

— И что будет, если нас продадут? — нерешительно поинтересовалась женщина постарше.

— Не знаю. Я слышала, как муж однажды рассказывал, что делают с женщинами, попавшими в лапы арабов… Несчастные становятся рабынями…

Сара помедлила, прежде чем добавить:

— Или хуже…

Значит, вот что ее ждет… ничем не лучше смерти…

Амелия отвернулась, стараясь не думать о том, что случится, когда корабль пристанет к берегу. Никто из пиратов не дотронулся до них, не изнасиловал и, казалось, не замечал их присутствия, хотя пленницам исправно приносили еду, воду и ведра для отправления естественных потребностей. Их назначение было объяснено все теми же жестами, из которых женщины поняли, что сами обязаны опорожнять ведра по мере их наполнения.

На третий день вдали показалась суша. Огромные прибрежные скалы торчали из воды, подобно небрежно воткнутым в песок наконечникам копий. Сара сказала, что они вошли в Средиземное море и что она уже бывала в этих местах с мужем.

— Не так давно, — пояснила она, — когда его послали в Грецию. Какое чудесное было время!

Сказано это было таким тоскливо-мечтательным тоном, что Амелия поежилась.

Здешний климат был куда теплее. Солнце нещадно жгло кожу. Платье Амелии порвалось, запачкалось и совсем не годилось в жаркую погоду. Им ни разу не дали воды для умывания, и голова нестерпимо чесалась. К тому же девушку непрестанно терзали угрызения совести за бегство с доном Карлосом. Она даже не попрощалась с бабушкой! Какой же нужно быть дурой, чтобы не попросить совета у леди Уинфорд! Старушка все поняла бы. А вместо этого Амелия позволила гневу и унижению взять над собой верх и сотворила еще одну ошибку, хуже первой. А может, просто струсила? Поняла, что не сможет вынести осуждение и разочарование в глазах бабушки?

Куда легче было бы винить в своих бедах Деверелла, но и на это у нее не было прав. Да, он воспользовался ее слабостью, но лишь потому, что она разрешила ему все… все на свете. И теперь обязана нести свой груз вины. Неизменно честная с собой, Амелия признала, что втайне надеялась привлечь внимание Холта, когда тот в первый раз вернулся в Лондон. Прошли годы, но он неизменно присутствовал в ее снах, а когда возвратился героем, она окончательно погрузилась в сладостные грезы. И за это была достойно наказана. Герой! Скорее палач!

Но тут ее отвлекла неожиданная суматоха, и девушка недоуменно осмотрелась. Пираты принялись поспешно очищать палубу. Парус! Еще один парус по правому борту! И не приближается, а летит по воде!

Сердце девушки так и подскочило в надежде, что это окажутся англичане или даже американцы. Но, разглядев флаг, она сжалась от страшного предчувствия.

— Картахена, — глухо заметила Сара. — Колумбийский корабль. Картахена восстала против Испании и учредила свой флаг. Колумбия дает каперские свидетельства капитанам, которых обязывают нападать только на испанские корабли. Но каперы ничем не отличаются от пиратов, так что нас ждет очередная битва.

Амелия едва сдержала неуместный смех. Должно быть, у нее начинается истерика, но она отчего-то находила забавным то обстоятельство, что вот-вот перейдет в руки других разбойников. И сейчас вспомнила, как когда-то в Виргинии поймала на удочку рыбку, но, пока вытаскивала, обнаружила, что рыба успела проглотить другую, чуть поменьше, а та, в свою очередь сцапала совсем крошечного малька. Совсем как в жизни: люди едят, чтобы быть съеденными…

В точности как сейчас…

На борту арабского дау разразился форменный хаос, едва второе судно дало предупредительный выстрел. Матросы поскорее развернули паруса в надежде уйти от преследователя. Женщины, скорчившись под парусиновым навесом, ожидали, чем все кончится, хотя исход вряд ли мог повлиять на их судьбу.

Как ни старались арабы, их суденышко взяли на абордаж, и Амелия в который раз услышала скрип железных крюков, впившихся в дерево. На борту дау разыгралось настоящее сражение, длившееся, правда, недолго. Амелия со все возрастающей тревогой заметила, что победители выглядят настоящим отребьем.

Ее предчувствия оказались верны, когда один из пиратов, заглянув под навес, разразился восторженным воплем и схватил ближайшую пленницу, до которой смог дотянуться. Ею оказалась Сара. Несчастная истерически завопила, когда он вытащил ее на палубу за волосы. Амелия успела разобрать, что пират говорит на французском.

Вернее, хвастается, что нашел настоящее сокровище и собирается взять всех баб как свою долю добычи. Сара сопротивлялась из последних сил, когда тот начал грубо ее ласкать, но негодяй только смеялся еще громче. Швырнув женщину на палубу, он бесцеремонно задрал ей юбки со вполне очевидными намерениями. Такого Амелия стерпеть не смогла и, не успев сообразить, что делает, вылетела наружу и вцепилась в шею матроса. Долго копившийся ужас и ярость вылились во взрыв нерассуждающего бешенства, и она сама уже не помнила, что именно вопила на его родном языке. Кажется, называла сукиным сыном и свиньей, колотила кулаками по спине и голове.

Тот взвыл от боли и, выпрямившись, отбросил ее с такой силой, что девушка с грохотом приземлилась па палубу. Немного опомнившись, она вскочила, подобрала кофель-нагель, валявшийся у бухты каната, и, когда пират бросился на нее, огрела его по голове. Пират рухнул, как мешок с мукой, растянувшись у ног Сары. Амелия, пыхтя от злости, шагнула к нему и снова подняла свое оружие. Но кто-то стиснул ее запястье, выворачивая руку так, что ей пришлось уронить кофель-нагель Девушка, не растерявшись, лягнула противника в коленку. Тот, охнув от боли, ухитрился тем не менее поставить ей подножку и, не успела Амелия покатиться по доскам, проворно ее оседлал. Амелия, позабыв о страхе, вызывающе уставилась на него. И отчего-то не смогла вздохнуть полной грудью. В ушах громко зазвенело. Над ней склонилось лицо, которое она тысячу раз видела во сне, осунувшееся, загоревшее, но по-прежнему родное и любимое. Говорить она не могла. Только смотреть.

Куда подевался тощий, неуклюжий, нескладный подросток? Его место занял высокий статный великан с широкими плечами. Не глядя на нее, он отдавал приказы пиратам, сгрудившимся вокруг.

— Скрутите его и бросьте в трюм. И если кому-то еще взбредет в голову позабавиться с женщинами, он может обсудить эту идею со мной и тремя футами стали в руках.

С этими словами Кит чуть пристальнее глянул на пленницу, рывком поднял на ноги и неожиданно замер, глядя в такие же изумрудные, как у него самого, глаза.

— Мой Бог… Ами?

Впервые в жизни Амелия лишилась чувств.




Часть четвертая

СТОЛКНОВЕНИЕ

Новый Орлеан. 1814 год





Глава 19


Августовское солнце простирало жаркие лучи над людными улицами и тесно стоявшими рядами зданий старого города. Тяжелые сладкие ароматы испанского жасмина и розмарина доносились даже до балкона дома на углу Тулузской улицы и рю Шартр. Амелия, перегнувшись через железные перила, лениво взмахивала кружевным веером в поисках прохлады.

С того места, где она стояла, виднелся соборный шпиль, возвышавшийся над дворцом кабильдо и крышами города. Под стенами собора раскинулся бойкий рынок, где продавали апельсины, бананы, имбирный лимонад, охлажденный в больших бочках со льдом, и пирожные с имбирем. Соблазнительные запахи жженого сахара и орехов, из которых готовили пралине, наполняли воздух. По другую сторону Плас д'Армс, у самой пристани притулились маленькие лачуги, где продавали устриц в закрытых или раскрытых раковинах. Запасы ежедневно пополнялись рыболовными судами, привязанными тут же к шестам.

Сегодня Амелия умирала от скуки и жалела о своем отказе прокатиться вдоль берега с красавцем креолом Филиппом Дюверне. Правда, сегодня обещал заехать Кит, поэтому она и осталась дома. Но утро прошло, а от брата ни слуху ни духу. С земли уже поднимались жаркое марево и неприятный запах гниющих досок, устилавших тротуары. Куда прохладнее мчаться в открытом каррикле[17 - Парный двухколесный экипаж.] рядом с Филиппом. Посетить «Кафе дель Агила» на улице Сент-Энн или купить мороженое у грека-разносчика около Плас д'Армс. Филипп так хорошо умеет развлечь ее, вовремя польстить, умаслить подарками, от которых она неизменно отказывается. Зато с удовольствием слушает его остроумные побасенки.

Кит считает, что она превратилась в ужасную кокетку, и хотя, делая сестре выговор, неизменно улыбается, Амелия втайне считает, что он, возможно, прав. Куда легче флиртовать, чем принимать всерьез мужское внимание. Этот урок ей следовало бы усвоить давным-давно.

Зато теперь она слушает комплименты, вежливо кивает и пропускает их мимо ушей. Этот прелестный двухэтажный дом из красного кирпича, выстроенный после пожара 1788 года, часто посещают мужчины. Сначала Ами всего дичилась и месяцами не выходила на улицу, боясь каждой тени. Наконец кошмары оставили ее, и она осознала, что, как сестра зажиточного удачливого морского капитана, пользуется определенным признанием в обществе. Какой жалкий спектакль!

Но Кит настаивал, чтобы она достойно играла роль, и Амелия согласилась. Пусть влиятельные жители Нового Орлеана не стыдятся приобретать товары у каперов, доставлявших изысканные ткани, мебель, картины и предметы искусства, но знаться с пиратами и их родственниками считают ниже своего достоинства. Так что теперь она превратилась в Амелию Камбр — спасибо бабушке за уроки французского! По крайней мере можно спокойно хранить секреты брата. Это оказалось не так трудно, словно, сменив имя, она сама стала новым человеком, забывшим о невзгодах прошлой жизни. Здешние правила морали и этикета оказались не столь строгими, как в Лондоне, хотя и тут приходилось повсюду брать с собой горничную для сопровождения и соблюдать все приличия, подобающие молодой даме из хорошей семьи. За последние полтора года произошло столько всего, что Амелии иногда казалось, будто она больше не знает себя.

Зато Новый Орлеан оказался таким волнующим, порочным и одновременно благочестивым местечком! его] только что присоединили к Соединенным Штатам, но, несмотря на нашествие американцев, в городе было полно французов, испанцев и креолов.

И пиратов тоже, вздохнула Амелия, завидев Кита, завернувшего за угол рю Шартр. В то время как Жан Лафит своей модной одеждой и неотразимым обаянием мог сойти за джентльмена, Кит выглядит настоящим корсаром. Трудно отождествить прежнего мальчишку с этим замкнутым, суровым мужчиной, так небрежно рассуждавшим о захвате судов и схватках с таможенными катерами.

Его жесткое лицо, властный голос временами напоминали ей о Деверелле.

Деверелл… незажившая рана, бесчеловечно растоптанные надежды… В первые месяцы жизни здесь Амелия часто размышляла о чувствах, побудивших ее принять предложение дона Карлоса и бежать из Лондона, не сказав бабушке ни слова на прощание. И пришла к неутешительному выводу, что попросту не смогла находиться вблизи Деверелла. Тот непременно продолжал бы являться в Бикон-Хаус. Амелии пришлось бы видеться с ним и ежечасно сознавать, что он считает ее всего лишь случайным увлечением, одной из многих потаскушек, согревавших его постель. Всему виной та ночь, когда щенилась Софи. Именно тогда, на свою беду, несмотря на его намеренную грубость, она разглядела под маской высокомерия и безразличия человека, который так часто присутствовал в ее снах. Иллюзия на несколько мгновений слилась с давнишней мечтой о герое… Непростительный промах!

Догадывается ли Кит, что произошло с сестрой? Он ни словом не намекнул, не расспрашивал, но временами она ловила его оценивающий, задумчивый мрачный взгляд, словно брат видел, каких усилий ей стоит притворяться. И все же Амелия не могла заставить себя исповедаться ему, рассказать, что наделала, и назвать имя Деверелла.

Он, разумеется, знал о бабушке. Амелия не уставала часами петь дифирамбы этой доброй, благородной, великодушной женщине, которая, разумеется, будет потрясена предполагаемой гибелью любимой крестницы.

Девушка собиралась немедленно сообщить, что она жива.

Но брат был непоколебим.

— Нет; — резко сказал он с холодной решимостью в голосе, снова напомнившей Деверелла. — Посылать письма — только причинять ей лишние мучения. Так рана скорее заживет. Увидишь, она скоро забудет о тебе.

— Но, Кит, она уже немолода и искренне меня любит. Разве не бесчеловечно держать ее в неведении? В конце концов ей не обязательно знать, где я сейчас.

— Но это может плохо кончиться, — твердил Кит, и Амелии пришлось отступить. Однако, втайне убежденная, что никому не причинит вреда, если не откроет своего местопребывания, все же начертала короткое послание, уверив бабушку, что жива и ни в чем не нуждается и, хотя, учитывая обстоятельства своего побега, не может вернуться, всегда будет думать о ней с любовью и восхищением.

Оставалось надеяться, что письмо дошло до адресата. Правда, все могло случиться: война между Британией и Америкой разгорелась с новой силой после отречения Наполеона в марте. Блокаду американских портов становилось все труднее прорвать; единственным средством сообщения стали каперские корабли, и «Лафит траст» богател с каждым днем. Но и опасность возрастала.

Поспешно покинув балкон, Амелия спустилась вниз, чтобы встретить Кита. Он, как всегда, был одет в сорочку с широкими рукавами, тесные лосины и сапоги до колен. Не слишком удобный костюм при такой жаре, но что поделаешь!

Широкими шагами он пересек выложенный изразцами двор и схватил сестру в объятия, совсем как в детстве.

— Я уже начала волноваться, — пожурила она, немного отстранившись, чтобы получше рассмотреть брата. — Говорят, британские корабли уже в Мексиканском заливе, а Клейборн твердо намерен очистить Луизиану от пиратов.

— Неожиданное дельце подвернулось, — улыбнулся он и сразу стал выглядеть моложе своих лет. — К Лафиту прибыл новый покупатель, так что пришлось переправить его в Баратарию на шлюпке.

— Какой-нибудь лысый толстый старикашка важнее для тебя, чем родная сестра, только потому, что богат? — поддразнила Амелия, взяв его под руку.

— Богат? Возможно, но не толстый и не старый. Правда, у Босса нюх на людей, но, думаю, на этот раз его ждет разочарование.

— О, Кит, будь осторожнее! Ненавижу, когда ты средь бела дня появляешься в Новом Орлеане! А вдруг тебя арестуют? Сам знаешь, все может случиться. Возьми хоть Пьера!

— Я не такая известная личность, как Пьер, — сухо обронил он. — Для Клейборна я всего лишь один из сотен безымянных моряков, имеющих дело с Жаном Лафитом.

Пьер же — владелец лавки, которого легко найти.

— И все же я тревожусь, — пробормотала девушка, вздохнув, когда брат поспешно сменил тему. Как бы она ни старалась, он все равно поступит по-своему, совсем как тогда, в Виргинии. Сколько раз он сбегал на пристань, несмотря на требования родителей, а потом и Ковинтонов оставаться дома.

Амелия послала свою горничную Соланж за охлажденным фруктовым соком, свежими пирожными и крепким ликером, любимым напитком Кита.

— Кстати, — оживился брат, — тебе будет приятно услышать, что дом почти закончен!

Он так гордился своим достижением, что Амелия, решив сделать ему приятное, радостно заулыбалась, хотя не слишком рвалась покинуть Новый Орлеан.

— Разумеется, я довольна. Но и здесь неплохо жилось. Я полюбила этот очаровательный город.

— Вот увидишь, жизнь на острове тебе куда больше понравится. Не хочу, чтобы ты проводила здесь летние месяцы, когда повсюду свирепствует желтая лихорадка.

В Бель-Терр куда безопаснее.

Амелия послушно кивнула, вспомнив прошлогоднюю эпидемию, когда Новый Орлеан покинули все кто мог, сбежав на соседние плантации. Дома были заперты, ставни задвинуты, а смрад переполненных сточных канав сделался невыносимым. Рабы мерли как мухи, заражаясь друг от друга и ядовитых болотных испарений, поднимавшихся из топей, которые окружали город, и висевших над рекой.

— Кроме того, — добавил Кит, — на Бель-Терр я могу приезжать в любое время незамеченным, не возбуждая подозрений и не рискуя навлечь на себя гнев Клейборна.

— Кит! — выдохнула девушка, положив руку ему на плечо. — Ты не считаешь, что нам пора покинуть эти места? Если хочешь, мы вернемся в Виргинию…

— Прошу тебя, Ами, не начинай снова! — нетерпеливо бросил Кит, отстраняясь от нее, чтобы устроиться на стуле под тенью пальмовых листьев. — Пока у меня нет иного выбора. Как только капитан Джек захватил меня, я стал считаться таким же пиратом, как все остальные. По чистой случайности я избежал виселицы. Поймали бы меня вместе с командой Джека, повесили бы в Порт-Ройале. Бедняга Климент… он расплатился за меня, поплясал джигу на конце веревке за все преступления, что его вынудили совершить Мне чертовски повезло уйти с Лафитом.

— Так повезло, что каждый раз, когда приезжаешь в Новый Орлеан, я боюсь твоего ареста! — бросила она куда язвительнее, чем намеревалась. — О, Кит, просто я так волнуюсь за тебя и о том, что когда-нибудь неминуемо случится. Сам понимаешь, все это не может продолжаться вечно.

— Конечно, знаю, — отмахнулся Кит, сдвинув брови. — Я в отличие от моих товарищей не трачу все, что попадает в руки, до последнего цента. Вот уже давно я коплю деньги и сумел выстроить себе дом на собственном клочке земли, хотя это не совсем то, чего я хотел. Когда-нибудь я смогу навсегда уехать и начать новую жизнь. Если не пожелаешь остаться со мной, я отошлю тебя, куда скажешь…

— Нет, я никогда тебя не покину, — поклялась пристыженная сестра, встав на колени рядом с Китом. Он нежно погладил ее по волосам и улыбнулся, когда она призналась:

— Просто страшусь снова тебя потерять.

— И я тоже, — кивнул Кит.

Во дворике было тихо, уличный шум почти не проникал за запертые ворота; здесь, в привычном уюте, все казалось надежным и безопасным.

Кит с сожалением покосился на сестру Она права, но он никогда не откроет ей этого Кольцо сужается, особенно с тех пор, как губернатор удвоил усилия по избавлению Баратарии от пиратов и Жана Лафита, публично объявив о своих намерениях.

Лафит, с типичной для предводителя пиратов бесшабашностью, вернулся в город и окунулся в вихрь развлечений. Его обеды посещали самые известные жители города, включая богатейших торговцев, сам он имел дерзость показываться в кафе — правда, в компании влиятельных друзей. Более того, Лафит нагло объявлял даты аукционов по продаже рабов и товаров, похищенных с захваченных судов.

Едва Клейборн назначил расследование, большое жюри предъявило обвинение в пиратстве Жану Лафиту и другим обитателям Баратарии. Пьера осудили как «соучастника и пособника» и бросили в кутузку без права внесения залога. Жан, разумеется, немедленно заручился услугами известнейших адвокатов, Джона Граймса и Эдварда Ливингстона, которые принимали присягу самого Джорджа Вашингтона при вступлении последнего в должность. Но алчность — весьма соблазнительная приманка, и Граймс отказался от должности окружного прокурора, чтобы принять дело, а вместе с ним и жирный кусочек в виде двадцати тысяч долларов за защиту Пьера Лафита.

Но даже если Пьера и оправдают, конец близок. Нет, Кит правильно поступил, выстроив дом на песчаном островке в Мексиканском заливе. Там Ами будет в безопасности, пока не настанет время потихоньку улизнуть и заняться бизнесом где-нибудь подальше отсюда. Кит подумал о Виргинии, о пещерах и крошечных озерцах, которые так любил в детстве, зеленых полях и невысоких холмах, где можно нажить состояние, выращивая табак и хлопок. Какая жизнь ждет его!..

И Ами.

Она стала совсем другой. Постоянная печаль, таящаяся в глазах, особенно когда она думает, что он ничего не замечает. Что же произошло на самом деле? Какие события заставили ее бежать в Испанию вместе с обедневшим аристократом? Не влюбилась же она в него, ясно как день! Амелия никогда не выражала особенных чувств к своему нареченному, если не считать довольно поверхностного сочувствия к его судьбе.

Но и Кит уже успел узнать женщин, многого навидался за последние годы и понимал, что, несмотря на то что Ами довольно удачно разыгрывает безразличие, все же глубоко страдает. Кит готов поклясться, что сердце ее разбито. Дважды ему удалось застать ее врасплох и на глазах сестры блестели слезы, а лицо, искаженное мучительной гримасой, лучше всяких слов говорило о неподдельном отчаянии. Она тоскует по мужчине, в этом нет сомнения. Значит, его долг — найти того, кто причинил ей столько боли.

Кит поднялся, увлекая за собой Ами, и крепко обнял ее тонкую талию. Она сильно похудела, весит не больше ребенка, личико осунулось, и глаза кажутся просто огромными.

— Тереза станет кормить тебя гамбо[18 - Суп из стручков бамии.], чтобы ты набрала жирка на костях. Дом не очень велик, но уютен.

Пусть жизнь не кипит ключом, как в Новом Орлеане, можешь вернуться сюда, когда захочешь. Но ты полюбишь Бель-Терр.

— Разумеется, Кит, — грустно улыбнулась Ами. Брат молча прижал ее к себе, проклиная негодяя, сотворившего это с ней. Если он когда-нибудь встретится с подлецом, тому не жить. Кит зарубит его тесаком, как цыпленка.

Впервые увидев Бель-Терр, Амелия заверила Кита, что только о таком доме и мечтала. Выстроенное из кипарисового дерева, обшитое гонтом, с высокими окнами от пола до потолка, открытое соленому ветерку из залива и солнечному свету, здание действительно показалось девушке обителью покоя. Сам остров был безымянным, хотя Лафит называл его Кампичи. Необитаемая полоска песка длиной в тридцать миль, в стороне от побережья Новой Испании.

Здесь, вдали от города и Баратарии, не появлялись катера таможенников, зато при желании можно было вернуться морем в Новый Орлеан всего задень. «Какафуэго» оказался довольно быстроходным шлюпом, хотя щетинился пушками так, что Амелия в тревоге кинулась к брату.

— Я не забыл уроков, полученных на «Саксессе» и корабле капитана Джека, — сухо возразил Кит. — Больше меня не возьмут в плен.

Они прожили в Бель-Терр почти месяц, прежде чем Кит объявил, что должен уехать.

— Нужно возвращаться, — невразумительно пояснил он и по затуманившимся глазам сестры понял, что она знает, куда и зачем отправляется брат. Разлука была неизбежной, но Кит отказывался извиняться и молить о прощении. Такова его дорога, и Киту придется идти по ней, пока он не накопит достаточно денег, чтобы уехать из Луизианы вместе с сестрой и навсегда забыть о мрачном прошлом.

— Когда ты отплываешь? — тихо спросила она, и Кит постарался не обратить внимания на легкую дрожь в голосе.

— Утром. Но сегодня на берегу устроят праздник.

Кое-кто из мужчин и их женщины весь день готовили.

Будут жареная свинина и вареные крабы. Ты ведь любишь крабов? Помнишь, как ловила их в Виргинии?

— Да, и как одни крабы тянули вниз других, старавшихся улизнуть. То же самое произойдет, когда попытаешься покинуть Баратарию.

Кит не ответил, хотя был согласен с сестрой. Но пока ничего нельзя поделать.

На изогнутом серпом берегу протянулась цепочка костров. Высокий тростник раскачивался над песчаными дюнами, у подножия которых пучками росли ярко-синие полевые цветы. Закатное солнце окрасило воды залива в оранжево-желтые тона. Пылающий багровый шар медленно опускался в огромную разинутую хищную пасть.

Странный завораживающий ритм перекрывал непрестанный шум прибоя. Барабаны выбивали странную, примитивную, волнующую мелодию, давно знакомую Киту, но новую для Ами, не отходившей от брата.

Она восторженно смотрела на темнокожие фигурки, танцующие вокруг огня. В зеленых глазах плясали крошечные языки пламени. Кит познакомил Ами с новыми членами своей команды. В его хриплом голосе звучало предостережение тем, кто осмелится вольничать с сестрой.

Но все были вежливы — на свой лад, конечно. Никому не хотелось навлечь на себя гнев капитана. Он правил железной рукой и не имел ни малейших намерений уступить другому капитанский мостик. Слишком много он потрудился, чтобы занять свое нынешнее положение.

Вскоре Ами совсем освоилась и, улыбаясь, притопывала ногой в такт музыке. От вкусного запаха текли слюнки: на вертелах жарились поросята, и жир с шипением стекал в пламя. Вино, купленное у французского торговца, лилось рекой. Когда стемнело, повсюду зажглись факелы, отбрасывавшие на песок островки неверного света. Женщины танцевали у костров под барабаны и гитары: длинные волосы развевались по ветру, широкие юбки вились у стройных ног. Движения были грациозными, как у профессиональных танцовщиц.

Кит поймал взгляд капризно надувшейся Розы и не удивился, когда та смело подступила к Ами.

— Ты спляшешь с нами?

— О нет, не стоит, — отказалась Амелия, нерешительно посмотрев на брата, но когда тот пожал плечами, неожиданно улыбнулась. — Я бы потанцевала, да не умею.

Ты меня научишь?

Восхищенная согласием леди, которую считала раньше серенькой мышкой, пока Кит не рассказал, как Ами едва не убила насильника на борту арабского дау. Роза торжествующе ухмыльнулась и, взяв Ами за руку, повела в круг танцующих.

Кит со снисходительным видом наблюдал за первыми скованными движениями Ами. Из-под туфель девушки, пытавшейся подражать чувственной грации Розы, летели фонтаны песка. Перед глазами Кита вновь возникла сестра, какой он видел ее на палубе: величественная, грозная в своей неудержимой ярости. Тогда он поразился тому, что женщина может быть способна на такое, и был потрясен, узнав в незнакомке сестру.

Что могло так разительно изменить былую жизнерадостную, милую девочку? Дело не только в пиратах, каким бы ужасом ни стало для нее пережитое. Нет, тут нечто другое. За безмятежным видом кроется постоянная тревога, а может, и безбрежная тоска. Как отрадно видеть, что Амелия хоть ненадолго отвлеклась и искренне веселится.

Смеющаяся Амелия, задыхаясь, приостановилась, чтобы снять туфли, и бросила на брата игривый взгляд.

Стянув заодно и чулки, она оставила их вместе с туфлями возле горничной и вернулась к костру. Кит ответил широкой улыбкой, прислонился к стволу толстого дерева и принялся с удовольствием наблюдать, как сестра на глазах превращается в того озорного чертенка, которого он знал много лет назад. Но постепенно его улыбка померкла.

Едва ее ноги обрели наконец нужный ритм, Амелия подняла руку, вынула из волос затейливые испанские гребни, и черная шелковистая масса водопадом обрушилась на плечи и спину. Сегодня она надела крестьянскую блузку с низким круглым вырезом, как у Розы, белую, с красной вышивкой. В таком наряде куда удобнее и прохладнее, чем в модных туалетах, которые, согласно этикету, принято носить в обществе Нового Орлеана. Юбка тоже была простой, широкой, собранной на длинный шнурок и падающей мягкими складками до самых щиколоток. При малейшем движении тонкий ситец зазывно колыхался.

Теперь она без труда следовала буйному, первобытному бою барабанов и эротической пульсации гитар. Кто-то протянул ей кружку с вином, и Амелия, осушив ее в два глотка, засмеялась и отдала обратно.

Темп все нарастал, музыка становилась все громче, смешиваясь с восторженными криками и хлопками в ладоши. Все новые женщины присоединялись к танцующим. Но глаза мужчин были прикованы к Амелии. В подражание Розе, она кокетливо приподняла юбки, обнажая ноги, искушая зрителей кокетливыми взорами и улыбками, приближаясь и ускользая.

Господи, думал Кит, не зная, смеяться или злиться, сейчас она в точности как одна из них, цыганка, вроде Розы…

Полные губки сложены как для поцелуя, глаза полуприкрыты, на лбу поблескивает пот… В эту минуту не было здесь мужчины, который не хотел бы ее! Пусть танец не представлял собой ничего сложного, но в каждом движении пылала такая страсть, что пираты следили за ней с неподдельным обожанием и нескрываемой похотью. Открытые плечи белели в темноте, выражение лица менялось от мечтательного к дразнящему. Она словно излучала сладострастие, но, несмотря на манящий вид, каждый понимал, что будет непременно отвергнут. Только женщина, опытная, знойная, знающая мужчин и все способы поймать их в сети, может так танцевать.

Киту только сейчас пришло в голову, что ее тоска гораздо глубже, чем он предполагал. И что сестра горюет по навеки утраченному любовнику куда сильнее, чем по Англии. Кто же этот человек и почему покинул ее?

В эту минуту он был готов собственными руками прикончить неизвестного. Как он посмел осквернить и бросить его сестру?!

— Любимый, — прошептала Роза, пытаясь его отвлечь. — Твоя сестра не такая уж леди, какой ты ее считал, верно? Танцует, как цыганка. Как одна из нас.

— Моя сестра всегда была энергичной девушкой, — резко бросил Кит.

— Энергичной? Ах, ты это так называешь? Какая ошибка! Взгляни на нее получше: видишь, она танцует с Мигелем. Нет, она не застенчивая крошка, как я предполагала. Посмотри, что она творит!

Кит в бешенстве сжал кулаки, боясь сорваться. Амелия с ума сошла!

Пока мужчины свистели и топали ногами в знак одобрения, Амелия приняла от кого-то еще одну кружку с вином и, запрокинув голову, допила до дна, прежде чем со смехом швырнуть кружку обратно. Тонкая ткань промокла от пота и липла к телу, ноги на фоне яркого пламени казались еще более стройными. Она казалась пылкой, исступленной жрицей неведомой богини, источавшей безошибочный призыв. Не хватало еще, чтобы она выставлялась таким образом перед членами его команды! Словно одна из этих доступных, на все готовых женщин, без разбора отдающихся каждому, кто протянет руку!

Кит поспешно оттолкнулся от дерева и направился к Амелии, но Роза успела схватить его за руку.

— Ах нет, любовничек, оставь ее в покое. Она взрослая женщина и не нуждается в опеке. Пусть развлекается, а мы пока ускользнем и побудем немного вместе, хорошо?

— Нет! Черт побери. Роза, оставь меня в покое!

Роза со злобным шипением отпустила его и разразилась гневной тирадой на испанском. Кит, не задумываясь, ответил ей в том же тоне и на том же языке, слишком занятый, чтобы заметить, как к костру подбегают двое часовых, из тех, кого он поставил охранять берег.

Только рассерженно отбросив Розу, он увидел их и остановился, узнав в человеке, которого привели часовые, последнего клиента Жана Лафита. Дьявол, этому-то что здесь понадобилось?! По уговору он должен сейчас находиться на Большой Земле.

Сцепив зубы, Кит выступил вперед, чтобы приветствовать джентльмена, но заметил, как Амелия споткнулась, замерла и перестала улыбаться. Раскрасневшаяся, .растрепанная, она молча уставилась на запоздавшего гостя, На лице был написан такой ужас, что Кит растерялся. В наступившей тишине прозвучал ее тихий стон:

— Вы?!




Глава 20


— Вот мы и встретились, моя зеленоглазая цыганочка, — обронил Деверелл. — Я тоже рад тебя видеть.

Румянец стремительно исчезал с ее щек. Кажется, она не знает, что сказать? Что за противоречивый характер у этой кошечки! Только сейчас самозабвенно отдавалась танцу, а убогие тряпки липли к ней, словно вторая кожа, так, что розовые соски бугрились сквозь ткань, а юбка подхватывала стройные бедра.

Он вспомнил о другой ночи и другом пламени, о голых бедрах и нежных грудках, оставивших сладостный вкус на его губах. Очевидно, с тех пор ее опыт значительно расширился: ни одна женщина не сможет так танцевать, не познав во всех тонкостях искусства обольщения! Но стоит ли удивляться? Он всегда знал, что тот налет пристойности, который она так гордо демонстрировала обществу, слишком тонок, чтобы оказаться подлинным, несмотря на все ее претензии на респектабельность. Только такая доверчивая женщина, как бабушка, способна поддаться на столь жалкие уловки. Но если быть честным, она едва не одурачила и его! Подумать только, что он даже подумывал жениться на ней, лишь бы уберечь от дона Карлоса! Вот уж, должно быть, она потешалась бы!

Но Господь справедлив. Они все-таки встретились, после того как ему удалось сбежать с адского судна! Целых полгода он потратил на то, чтобы найти ее, обшарив всю Испанию и Индийский океан в поисках захвативших ее пиратов. Но кошке всегда удается приземлиться на четыре лапы. Подлой кошке…

— Брекстон, — холодно обратился к нему Кит Силвер, — насколько я понял, вы знакомы с моей сестрой.

Все еще не сводя с нее глаз, Холт учтиво кивнул:

— Мы встречались раньше. Много лет назад.

— Вас послал Лафит? — резко, с нескрываемой неприязнью спросил Силвер. — Мы должны были встретиться на Гран-Терр.

Похоже, он явно подозревал странного клиента, и Холт поспешно обратился к молодому человеку, враждебно сверкавшему глазами.

— Планы несколько изменились, но мы обсудим это позже, когда прочтете письмо от Лафита.

Немного помявшись, Силвер сухо кивнул:

— Пойдем в дом. Там и поговорим.

Деверелл вопросительно взглянул на Амелию, но та уже успела оправиться от потрясения и, покосившись на него, поспешно отвернулась.

— Надеюсь, вы тоже к нам присоединитесь? — осведомился он, поймав ее руку и прижимая ладонь к губам галантным жестом, значение которого она прекрасно поняла.

Холт незаметно подмигнул ей и предостерегающе сжал пальцы, предупреждая о необходимости подчиниться.

— Я никогда не вмешиваюсь в дела брата, — сдержанно заметила девушка. Сейчас ее глаза, суженные и настороженные, в самом деле походили на кошачьи.

— Мы могли бы поговорить… о прежних временах.

— Не всякие прежние времена приятно вспомнить, сэр.

Холт волей-неволей был принужден отпустить девушку. Зато теперь он точно знал, что она словом о нем не обмолвилась брату. И не хочет, чтобы он что-то знал.

Пожалуй, этим можно воспользоваться в своих целях.

Но оружие может оказаться обоюдоострым, если она все же признается Силверу в их коротком романе, а это крайне нежелательно, тем более что Силвер явно любит сестру и готов на все, чтобы ее защитить. Да и любой человек, пять лет занимавшийся пиратским ремеслом, не задумается отплатить за нанесенное оскорбление. Но помимо всего прочего, какой бы соблазнительной ни казалась мысль о мести, Холт явился сюда не только из-за этого.

Имелись и другие причины, и человек, известный под именем Кит Силвер, был одной из них.

— Нам будет не хватать вашего присутствия, — пробормотал он с подобающим сожалением, но по плотно стиснутым губам Амелии понял, что ту ни на миг не обманула его притворная галантность.

Дом, стоявший на возвышении у бухточки, небольшой природной впадины, окаймленной густыми деревьями, почти сливался с окружающим пейзажем. Если бы не свет в окнах, здание было бы невозможно разглядеть во мраке ночи и трудно различить даже днем.

Деверелл последовал за Китом по узкой тропинке в чащу, куда почти не проникали отблески факелов и прибрежных костров. Тонкий полумесяц почти не отбрасывал лучей.

Внутри дом оказался на удивление просторным. Гостиная занимала почти весь первый этаж. По всему фасаду шла широкая веранда.

Высокие стеклянные двери открывались наружу и сейчас были распахнуты, впуская прохладный ветерок, колыхавший прозрачные занавески и наполнявший дом солоноватым запахом моря. Обстановка была элегантной, в хорошем вкусе, очевидно, захваченной на торговых судах. Похоже, этот пират берет только самое лучшее.

— Откуда вы знаете мою сестру? — почти набросился на него Силвер, после того как налил бренди в два хрустальных кубка. — И что у вас за отношения?

— Мы встретились в Лондоне сразу после ее приезда.

Честно говоря, я давно ее не видел.

Силвер испытующе воззрился на него зелеными глазами Амелии, только в отличие от сестры взгляд его разил, словно острый меч. Зато выражение лиц было сходным: та же прирожденная надменность, унаследованная, вне всякого сомнения, от благородных предков, передавших потомкам спесь и высокомерие, но очень мало сверх того. Силвер еще молод, но в жестком лице не осталось ничего юношеского. Силвер… сокращение от Силвередж, имени его деда, барона, богатого аристократа. Внук же скатился до разбоя и пиратства. Странная судьба.

— Дайте мне письмо Лафита, — сухо велел Силвер.

Деверелл невозмутимо вручил ему письмо и пригубил бренди, пока пират отошел к лампе, чтобы разобрать текст. Он обратил внимание, что под ногами лежит дорогой ковер, а на стене висит картина голландского художника. Занятие пиратством, очевидно, дело доходное.

— Кто уполномочил вас сделать предложение? — осведомился наконец Силвер, подняв глаза от письма.

— Британское правительство.

— Значит, я был прав, когда убеждал Босса, что вы вовсе не богатый торговец, каким хотите казаться.

Деверелл философски пожал плечами:

— Небольшой обман еще никому не повредил. Кроме того, нужно было, как говорится, прощупать почву.

Так вы подумаете над нашим предложением?

— Да, как и Лафит, вероятно. Похоже, вы, британцы уже делите шкуру неубитого медведя, — холодно отозвался Кит. — Победа пока что не за вами. Не находите, что несколько преждевременно раздавать по тридцать тысяч долларов, не говоря уже о земельных угодьях?!

— Предпочитаю считать это дальновидностью.

Чертов Николе! Говорил же Холт, что это не сработает!

Новый Орлеан был жизненно необходим для торжества британской армии. Загородить устье Миссисипи означало перекрыть американцам выход к морю. От этого зависело многое. Военный министр неверно оценил настроения жителей Луизианы, предположив, что они хотят получить независимость или вновь вернуться под эгиду Испании.

Полковник Николе, только недавно отобравший у испанцев Флориду, приказал своим офицерам отправиться в Баратарию и предложить Лафиту землю, покровительство, чин капитана британского флота и деньги, если тот перейдет на их сторону. Деверелл долго спорил, убеждая высших чиновников, что затея бесплодна, но его не захотели слушать. Теперь же его правота стала очевидной: не только Силвер, но и Лафит медлил с решением. Пока Пьер Лафит находится в новоорлеанской тюрьме, его брат не посмеет выступить против американских властей.

— У вас есть где переночевать, мистер Брекстон? Или следует величать вас по званию?

— Мое судно бросило якорь в гавани. И никаких званий.

Нет смысла упоминать о титуле и чине, особенно здесь и сейчас. До своего появления здесь Холт больше всего на свете хотел поскорее покончить с заданием и вернуться в Новый Орлеан, где по крайней мере имеется некоторое подобие цивилизации для человека, говорящего по-французски и не желающего слишком громко заявлять о своей национальности.

Но это было до того, как он увидел Амелию Кортленд и получил доказательства того, что Кит Силвер на самом деле ее брат, Кристиан Кортленд. Он и раньше подозревал что-то в этом роде, хотя не делился своими соображениями с Николсом. Просто никак не ожидал найти ее здесь, танцующей, подобно Саломее перед Иродом. Но Холт давно усвоил, что жизнь полна сюрпризов, причем чаще всего несвоевременных и не слишком приятных.

После отречения Наполеона все силы были брошены на войну с Соединенными Штатами. Секретное оружие Кокрина утеряло прежнее значение. Жаль, что правительство отказалось пустить его в дело: тирана можно было бы укротить значительно раньше. И этим спасти немало жизней. Но парламент всегда отличался невероятной трусостью.

Семь месяцев, проведенных на борту «Форчун», навеки останутся в памяти Холта, до дна испившего горькую чашу страданий. Но к счастью, ему удалось найти спасение на английском фрегате. После возвращения на родину британское адмиралтейство повысило его в чине, наградило медалью и назначило командиром корабля.

Стоило ли удивляться, что сразу же после изгнания Наполеона в ссылку у правительства возникла нужда в опытных моряках, способных вести войну на море?

Вместе с Николсом он сражался с испанцами у побережья Флориды — задача не из легких. Но именно она помогла приблизиться к цели.

Читая прибывшее из Америки письмо, бабушка рыдала от счастья. Еще бы! Ее дорогой Амелии все-таки удалось вывернуться!

Она не преминула поделиться радостной вестью с внуком, а последнему не составило труда сплести обрывки информации в единую последовательность событий. Он почти ожидал найти Амелию в Новом Орлеане, но, как оказалось, там никто не слышал о Кортлендах.

Зато он увидел ее здесь, веселой и беззаботной. И по всей видимости, совершенно равнодушной к тому хаосу, в который она превратила его жизнь. Он словно побывал в аду, где каждый день приносил все новые унижения и трудности. Впервые в жизни он понял, какова истинная участь простого матроса. Такой урок он никогда не забудет.

Кит Силвер по-прежнему держался настороженно, но все же законы гостеприимства соблюдались и здесь.

— Уже поздно, и в доме куда уютнее, чем на корабле.

Проведете ночь в спальне для гостей, а утром уедем вместе, — задумчиво постукивая уголком письма по столешнице, пробормотал он, и хотя просьба скорее походила на приказ, все же идеально совпадала с намерениями Холта.

— Вы так великодушны! — воскликнул он. — Да и я предпочитаю твердую землю ненадежной палубе.

— Если хотите, можно сегодня поразвлечься. Мы устроили праздник, с музыкой и танцами. Захватили французское судно с грузом превосходного вина. Впрочем, не помню, может, это был английский корабль, неуклюжая посудина, бултыхавшаяся в море, как корова на льду.

Он явно издевался над Холтом, подстрекая к ссоре, но тот, пропустив грубую шутку мимо ушей, спокойно объявил:

— Сейчас пошлю записку первому помощнику, предупрежу, что останусь на берегу.

— Рене возьмет шлюпку и отвезет ее на фрегат. Пойдемте со мной. Он тоже на берегу.

Пират явно осторожничает. Что же, весьма необходимое качество, если хочешь выжить. К тому же не секрет, что Клейборн поклялся очистить штат от морских разбойников. В этом Холт был целиком согласен с губернатором.

Вздрагивая на ночном ветру, отчего-то ставшем чересчур холодным и леденившем ее до мозга костей, Амелия то и дело оглядывалась на ярко освещенные окна дома.

Деверелл! Здесь! Кошмар начался сначала!

Как он нашел ее? Или это каприз судьбы, приведший его на остров, который до последнего времени считался необитаемым? Наверняка его появление связано с Жаном Лафитом. Но отчего она не может отделаться от уверенности, что он искал именно ее?

Деверелл сильно изменился. Выглядит еще более… жестоким… неумолимым… хотя она не думала, что такое возможно. Похудел. К многочисленным шрамам прибавился еще один, на левой щеке. Походит на пирата, сподвижника Жана Лафита, грозы морей. Несмотря на вежливые слова и учтивое обращение, в глубине глаз мелькнула злоба, от которой Амелии стало не по себе.

О Господи, а вот и он! Шагает рядом с Китом по песку. Каждое движение исполнено обычной ленивой грации хищника! Амелия растерянно озиралась, готовая каждую минуту броситься в чащу. Ну зачем, зачем она так много пила сегодня! Вечно она оказывается под хмельком в самые неподходящие моменты, хотя в повседневной жизни редко притрагивается к спиртному.

— Значит, мы снова встретились, — беспечно бросил Деверелл, подойдя к ней, хотя глаза зловеще сверкнули.

Амелия, собрав последние силы, выпрямилась, расправила плечи и умудрилась сухо процедить:

— Как видите, сэр.

— Брекстон упомянул, что вы виделись много лет назад, Ами, — заметил Кит, не спуская с нее глаз. — В Лондоне?

— Да… именно. Можно сказать, он знакомый леди У и н форд.

— Давний и хороший, — вставил Деверелл. — Но я уже не помню, когда в последний раз был в Англии.

— Завидую вам. Как бы я хотела путешествовать по всему свету!

— Правда? — осведомился он с видимым дружелюбием, хотя от его голоса Амелии стало не по себе. — Увы, вряд ли стоит рекомендовать подобный способ путешествия. Настоящая энциклопедия выживания.

— Видно, мы учились в одной школе, — усмехнулся Кит. — Рабство на пиратском судне — весьма впечатляющая наука, хотя зачастую и фатальная.

Амелия молча таращилась на Деверелла. В тревожном свете факелов он как никогда напоминал повелителя тьмы: черные сдвинутые брови, так хорошо знакомая ей циничная гримаса, сардонически искривленные губы…

О каком выживании он толкует? Впрочем, что ей за дело? Он ясно дал понять, что она интересует его только как недолгая любовница, что ей место — в его постели.

Никак не в сердце. Глупо пугаться его сейчас, во владениях брата!

И когда подошедший Мигель вновь пригласил Амелию на танец, та с деланным смехом согласилась:

— С удовольствием! Я еще не устала и, кроме того, так давно не танцевала с красивыми мужчинами!

Притворяясь, что не видит, как нахмурился Кит, она позволила Мигелю увлечь ее к костру, хотя всей кожей ощущала жаркий, пристальный взгляд Деверелла. Как жаль, что его появление пробудило к жизни все то, что она так старалась забыть: долгие месяцы тоски и страданий, ночные кошмары, населенные не только пиратами, но и мучительными воспоминаниями.

И хотя Амелия танцевала с той же легкостью, былое веселье улетучилось. Скорей бы кончилась музыка! Тогда она под любым предлогом скроется в тишину и уединение своей комнаты. Впервые с тех пор, как Кит нашел ее, она чувствовала приближение опасности.

— Ay, Dios mio![19 - Ах, Боже мой! (исп.)] — воскликнул Мигель, обдавая ее пламенем черных глаз. — Вы танцуете как ангел, сеньорита Камбр, и так же прекрасны…

— Ну что вы, Мигель! Куда мне до Розы и остальных!

— Не правда! Вы словно рождены для пляски, как любая цыганка, возьмите хоть ту же Розу… Не будь ваш брат столь свиреп, непременно научил бы вас харабе — танцу для настоящих женщин, вроде вас;

Девушка улыбнулась медленной, чувственной улыбкой, скорее напоказ, чем ради Мигеля, осмелившегося подойти к ней неприлично близко, куда более близко, чем требовали па танца, так что его вышитая сорочка терлась о ее груди. А музыка взмывала к самому небу, заунывная, жалобная и одновременно страстная, и Амелия заставила себя игнорировать Деверелла и сосредоточиться на берущих за сердце звуках. Куда подевались осмотрительность и осторожность? Ноги сами собой отбивали зажигательный ритм коридо, пока Амелия купалась в нескрываемом восхищении Мигеля и при каждом повороте видела грозное лицо брата. А синие глаза вонзались в нее острыми кинжалами. Как это все знакомо… осунувшееся загоревшее лицо из ее снов… Он не двигался с места, выделяясь среди присутствующих высоким ростом и необычайно широкими плечами. Такому любые пираты нипочем!

И вдруг ее осенило. Да он злится, сам не понимая причины, но она-то знает, что сумела наконец отомстить, выставляя напоказ свое тело, молчаливое напоминание о том, что он потерял! Теперь она чувствовала себя могущественной, сильной. Неукротимой! Исполнилась ее давняя мечта: взять верх над Девереллом! О да, Амелия узнает эту недовольную гримасу, плотно стиснутые зубы, совсем как в тот момент, когда Холт пришел к ней и не мог насытиться, и она инстинктом женщины почуяла, как сильно он ее желает.

Она намеренно флиртовала с Мигелем, откидывая назад черную гриву, как это делала Роза, чтобы локоны густой вуалью обрамляли лицо, взмахом головы посылая их к груди Мигеля. Не выдержав пытки, тот схватил Амелию за руки и прижался к ней всем телом, давая ощутить всю силу своего желания.

Манящая улыбка чуть изогнула ее губы, обещая куда больше, чем собиралась дать Амелия. Край выреза кокетливо сполз по плечу, поднятые юбки обнажали ноги едва не до колен. Но когда он снова попытался привлечь ее к себе, она ускользнула, изображая древний, как мир, ритуал соития. Каждым па этого страстного танца она гордо провозглашала свою независимость и одновременно доступность.

Сейчас они плясали спина к спине, и она остро чувствовала исходивший от него жар, игру мышц на плечах и лопатках, тем более что ростом он был ненамного выше Амелии.

Но когда чуть запыхавшаяся девушка вновь повернулась лицом к партнеру, оказалось, что место Мигеля занял Холт и смотрит на нее с нескрываемым вызовом.

Оправившись от минутной растерянности, она ответила на его издевательскую усмешку презрительной улыбкой. Вовремя увернулась от объятий, подняла руки и медленно, подражая Розе, завлекающей Кита, подняла с шеи тяжелую массу вьющихся прядей и резко бросила вниз. Холт заморгал, словно ослепленный, и не сразу опомнился.

— Ведьма, — прошипел он, — ты, видно, многому научилась с нашей последней встречи.

— Да, и в том числе избегать мужчин определенного сорта, мистер Брекстон, — или предпочитаете услышать от меня свое другое имя?!

— Как хочешь, мне все равно.

— Приятно слышать…

Она позволила ему приблизиться, но тут же отступила, извиваясь легким огоньком на ветру, вздрагивая под яростным взглядом. Она не смогла отстраниться от протянутой руки. Он крепко обнял ее за талию, притянул к себе и, продолжая удерживать, сделал первый шаг с таким природным изяществом, словно всю свою жизнь танцевал коридо. Вот только против всяких правил прижимал ее к своему телу так, что бронзовая пряжка ремня впивалась в нежную кожу пониже грудей. Ладонь, лежавшая на спине, обжигала, и Амелия впервые споткнулась, задыхаясь от нараставшего гнева и возбуждения.

Последние аккорды гитары — и музыка стихла. В наступившей тишине взорвалось прогоревшее полено, посылая в воздух фонтаны искр. Деверелл отступил, поклонился с обычной учтивостью, будто находился в бальной зале Бикон-Хаус, и отошел. Девушка стояла, пытаясь прийти в себя и выдержать мрачный взгляд брата.

Остальные с любопытством пялились на нее, очевидно, поняв, что происходит неладное. Немного опомнившись, Амелия с благодарностью взяла у Мигеля кружку с вином.

Остаток вечера она успешно избегала Деверелла, или Брекстона, как называл его Кит, решив при первой возможности рассказать брату правду — разумеется, не всю. Не стоит упоминать об их несчастной связи.

Граф… теперь он куда больше похож на пирата, в такой же, как и у них, распахнутой на груди белой сорочке, облегающих лосинах, высоких сапогах и с острой абордажной саблей у пояса. Вероятно, он сошел на берег с парой пистолетов, заткнутых за кушак, но где-то их оставил.

Словно поняв, что она намеренно убегает от него, Деверелл стал ухаживать за Соланж. Еще одно оскорбление. Еще одна причина игнорировать его. Соланж беззастенчиво флиртовала с ним, буквально излучая откровенный призыв, потираясь о него всем телом, а граф, в свою очередь, явно наслаждался такими знаками внимания. Еще бы! Разве ему нужно от женщины что-то другое?! Постельные игры — и никаких обязательств! Амелия еще не забыла, как он пытался сделать ее своей содержанкой!

По мере того как пустели бочонки с вином, веселье становилось все более буйным. Ночь выдалась душной, одежда липла к телу, и Амелия мечтала о прохладной ванне и бокале фруктового сока. Она поискала Кита, но не нашла, а вместо этого встретила Розу.

— Роза, передай моему брату, что я иду спать. Уже поздно, и я буквально изнемогаю от усталости. Жара невыносимая!

— Разве это жара? — засмеялась Роза. — Просто тепло. Но я танцевала куда меньше тебя, не бередила кровь в мужчинах! Кого ты выбрала в любовники на нынешний вечер?

— Никого.

— Видишь, как жадно смотрит на тебя Мигель? Он умеет ласкать женщину! Я точно это знаю, потому что когда-то мы были любовниками.

Не желая и дальше продолжать беседу в подобном духе, Амелия наспех распрощалась и ушла с берега. Она не потрудилась позвать Соланж, уже успевшую исчезнуть вместе с Девереллом. Вне всякого сомнения, парочка отыскала укромный уголок.

На холме было немного прохладнее, ветер свободно гулял по просторным комнатам, белые занавески развевались, подобно крыльям чаек. Девушка с сожалением прикрыла двери и окна, предпочитая тишину приглушенным звукам продолжавшейся пирушки. Но музыка проникала даже сюда, пробуждая в ней тоску по навсегда ушедшему.

Амелия скучала по Новому Орлеану. Жаль, что она не осталась в городе, несмотря на все заверения Кита, что здесь они будут счастливы. Эти места чересчур далеки от цивилизации, слишком изолированны, и ей недостает того общества, к которому она привыкла. Но как она могла признаться ему в этом, когда он построил этот дом исключительно для нее, чтобы они могли быть вместе, и избегать рискованных встреч в городе, где его в любую минуту могли арестовать!

Но Амелия любила шум и суету, театры и концерты, балы и приемы, и поскольку считалась дамой благородного рождения и сестрой капитана, никто ни разу не усомнился в ее происхождении и положении. Тут ее ждало одиночество и тревоги каждый раз, когда Кит отправляется в очередной набег. А если он не вернется? Что будет тогда?

На этот раз она настоит, чтобы он увез ее в Новый Орлеан, тем более что сейчас осень и эпидемия желтой лихорадки должна утихнуть. Скоро вновь откроются театры, богатые обитатели города вновь вернутся в свои дома, и начнется нескончаемая череда увеселений. Даже слухи о приближении британского флота не смогут омрачить общего праздничного настроя. Правда, в «Нью-Орлеанз пикиюн» печатались статьи о войне, но из них следовало, что основной конфликт разгорается у восточного побережья, ближе к Канаде и Нью-Йорку.

Но за месяц может произойти многое, а Кит сказал, что британский флот угрожает Флориде и Мобил-Бей.

Может, именно поэтому и появился Деверелл?

Амелия не находила себе места, мысленно призывая Кита поскорее прийти. Нужно рассказать о Деверелле, узнать, что ему нужно в Бель-Терр.

Она твердо знает, что граф ни за что не проплыл бы столько миль лишь для того, чтобы отыскать ее. Он не нуждался в ней ни тогда, ни тем более теперь.

Забыв об усталости, Амелия металась по комнате и перебирала в памяти каждое слово, сказанное Девереллом. И не могла отделаться от тяжелого чувства обреченности. Она ощущает всеми фибрами души, что его приезд грозит бедой.

Уже далеко за полночь, а Кита все нет! Ничего, она поговорит с ним утром, перед отплытием.

Амелия отнесла в спальню лампу, поставила на стол, подальше от кровати, чтобы не занялись занавеси полога, свисающего с потолка до самого пола. И только потом разделась и немного постояла, прислушиваясь к неутомимой музыке и шуму никогда не умолкающего прибоя, прежде чем вымыться душистым мылом, которое привез Кит. Она еще не хотела брать, пока он не заверил, что мыло честно приобретено в лавке, а не добыто сталью. Но Амелии по-прежнему было неприятно: каждая монета в кармане брата получена не праведным путем. На каждой кровь его жертв.

Господи, если бы Кит только послушал ее и увез отсюда! Они отправились бы в Виргинию, а может, и в Каролину — куда угодно, где Кита не знают. И вели бы спокойную, мирную жизнь, без постоянного дамоклова меча над головой. Нет, она не питает неприязни к Жану Лафиту, красивому, галантному кавалеру, очаровательному плуту, целовавшему руки Амелии и провозгласившему ее первой красавицей новоорлеанской территории.

Но эта самая территория теперь стала частью Соединенных Штатов, а времена изменились. Как и люди. И Амелия искренне надеялась, что Кит покончит с прошлым.

Немного обсохнув на ветру, Амелия выжала губку и положила около тазика. Завтра она еще успеет опорожнить его, а сейчас просто на ногах не держится. Она накинула легкую муслиновую сорочку, доходившую до щиколоток, привернула лампу и подошла к кровати.

Матрас слегка прогнулся под ее тяжестью, за пологом было душно, хотя в открытые окна проникал ветерок, принося знакомый щебет ночных птиц и назойливые песни цикад. Амелия металась, переворачивалась с боку на бок, не в силах заснуть и опасаясь, что каким-то образом подхватила лихорадку. Может, у нее жар и следует закрыть окна? Но здесь так жарко даже в сентябре, и ради прохлады можно стерпеть непрерывный шум. Кроме того, тут куда прохладнее, чем в Новом Орлеане, где летом невозможно выйти на улицу. Только в конце осени дожди изгоняют жару и начисто моют тротуары и мостовые. Это ее любимое время года, когда вода уносит содержимое сточных канав, а доски, выстилающие пешеходные дорожки, не позволяют накапливаться грязи, так что ноги остаются сравнительно сухими. Может, стоит уговорить Кита взять ее с собой? Одиночество ей нестерпимо, а здесь даже не с кем словом перемолвиться.

И воспоминания снова примутся одолевать ее…

Она еще долго лежала, глядя в потолок, пока опьянение и усталость не взяли верх. Амелия погрузилась в тяжелый сон.




Глава 21


Странные грезы преследовали ее, калейдоскоп смутных образов кружился в мозгу, сопровождаемый предчувствием надвигающейся беды. И Деверелл… повсюду Деверелл… он никак не хотел ее покинуть. Пронзительные синие глаза преследовали Амелию, а каждое прикосновение было легким, словно дуновение ветра. Она же не могла поднять рук, словно огромная толща воды давила на них, а ноги запутались в предательских водорослях, и Амелия, как ни старалась, не могла увернуться от его ласк. Ничего не помогало, и она тихо заплакала.

В сознание проник тихий звук, теплое дыхание овеяло щеку, кто-то приказывал ей не шуметь…

Она с трудом подняла налитые свинцом веки: в глаза словно песок насыпали, в голове все мутилось, и когда сознание немного прояснилось, она увидела рядом Деверелла. И уже открыла было рот, чтобы закричать, но Холт молниеносно запечатал его ладонью.

— Не кричи, если не хочешь, чтобы пролилась кровь.

Сегодня я не в настроении миндальничать. Понятно?

Амелия, немного поразмыслив, кивнула, осознав, что все происходит на самом деле: его рука безжалостно расплющила ее губы.

— Обещаешь не поднимать тревогу, если я отниму руку? Предупреждаю, что сразу, перережу тебе глотку.

Уверенная, что он не шутит, Амелия сжалась. Он исполнит свою угрозу, точно исполнит! Такой, как он, на все способен!

— Превосходно, — бросил он, заметив ее кивок, — наконец-то я добился повиновения. Какой сюрприз — видеть тебя здесь! Никто в Новом Орлеане не знает ни тебя, ни твоего братца. Правда, я и понятия не имел, что ты теперь мадемуазель Камбр. Соланж была так добра, что обо всем мне сообщила. Милая девушка, твоя горничная, такая услужливая и хорошенькая. Я почти уже решил было ею заняться, но сейчас у меня дела поважнее.

Он выпрямился, и она совсем было решилась позвать на помощь, но поняла, что ничем хорошим это не кончится. Слишком шумно на берегу, слишком громко играет музыка. Никто ее не услышит, если только не подойдет к самому дому. Поэтому она молча лежала, скованная и испуганная, настороженно наблюдая, как он подходит к столу и включает лампу. Теплое свечение разлилось по комнате. Тени испуганно скрылись, и Амелия, оправившись от испуга, покосилась на дверь. Слишком далеко… и кроме того, спрыгнув с кровати, она обязательно запутается в пологе. Невозможно.

Не успела она оглянуться, как Холт бесшумно, угрожающе подступил к ней, растягивая губы в зловещей улыбке.

— Я думал о тебе больше года, — мягко начал он, садясь на край кровати — и ты, разумеется, знаешь почему.

— Нет, — выдавила она. — С чего бы вдруг вам думать обо мне? В Англии вам не было до меня дела.

— Видишь ли, мне больше нечем было заняться все то время, пока я скреб доски под палящим солнцем, щипал паклю или смолил киль… Мои знания значительно расширились со времени нашей последней встречи.

Но ты и это знаешь.

— Откуда? — удивилась девушка, облизнув пересохшие губы. Грозно сверкнув глазами, он стиснул ее запястье и медленно провел пальцем по ладони, до самых подушечек пальцев.

— Ни волдырей, ни мозолей! Попади ты на британское военное судно, все было бы по-другому. Там лодырей быстро приводят в чувство!

— О чем вы…

— Нет, — перебил он, приложив палец к ее губам, ничего не говори. Я мечтал об этом многие месяцы, особенно по ночам, когда можно было улечься в подвесной койке или на палубе и немного отдохнуть. О, как я наслаждался предвкушением этого момента! У тебя испуганный вид, любовь моя… ты боишься?

Но ответ ему не требовался: палец снова лег на губы, подбородок, скользнул по щеке. Он коснулся ее уха, дернул за влажный локон, зарылся руками в массу волос, потянул так, что откинулась голова. Он играет с ней, как огромный кот с беспомощной мышкой… Нет, не кот — пантера, черная, неумолимая, с мстительно сверкающими глазами, словно прожигавшими в ней дыры. Амелия прерывисто вздохнула, осознав, что он в самом деле способен с ней расправиться: вон как напряжены мышцы его огромного тела, как тревожно он озирается, словно готов в любой момент сорваться с места.

Где же Кит? И что Деверелл намерен с ней сделать?

Очевидно, он пришел не просто так: его гнев имеет под собой какие-то основания, но какие? Только безумец может винить ее за годы, проведенные на морской службе.

Ведь он сам решил покинуть Лондон, задолго до того, как узнал о ее существовании. И вообще все это так неприятно… Хоть бы он поскорее убрался и оставил ее в покое!

Но вскоре стало ясно, что ее желанию не суждено сбыться. Холт грубо сорвал тонкую простыню и пригвоздил Амелию к мягкому матрасу, надавив рукой на грудь, когда девушка попыталась сесть.

— Ах нет, кошечка, я решил принять твое приглашение.

— Но я не приглашала вас в гости и не потерплю подобного обращения! — возмутилась Амелия и принялась вырываться. Но разве можно сдвинуть с места скалу?! С какой унизительной легкостью он укротил ее и, просунув пальцы в вырез рубашки, располосовал до самого подола. Противный звук рвущейся ткани прозвучал громовым раскатом.

— Ошибаешься, милая, — издевательски прошептал он, — и не только меня, но и всех мужчин на этом чертовом берегу. Нужно быть невеждой и грубияном, чтобы игнорировать столь откровенный призыв!

— Не правда… вы не так поняли…

— Вряд ли. Даже твой брат сообразил, в чем дело, хотя не слишком доволен таким поведением. Какая мягкая у тебя кожа…

Коричневая от загара рука поползла по животу.

— Интересно, сколько их было после меня?

— Немедленно проваливайте!

Но он лишь язвительно усмехнулся, продолжая терзать ее ласками. Амелия попыталась увернуться, но он крепко держал ее, лениво исследуя ее обнаженное беззащитное тело: мял груди, вытягивал соски… знакомые эротические пытки, которых она жадно ждала когда-то…

Почему он это делает? Не любя, даже не желая… Но разве он когда-нибудь давал понять, что любит? Месть… им движет чувство мести, желание унизить ее за то, что посмела встать между ним и бабушкой.

— Уходи, немедленно убирайся, и я обещаю ничего не говорить брату.

Холт презрительно скривил губы.

— Бедная девочка! Так боишься, что тебя разоблачат? Я думал о тебе каждый день, каждый час своего рабства на этом адском судне, куда меня упекла ты со своим любовником. Вот тогда я и поклялся, что вы за это заплатите полной мерой.

Амелия изумленно уставилась на него. Только сейчас во мраке забрезжил свет. Так вот что привело его сюда! Но выслушает ли он ее? Поверит ли?

Но тут он обрушился на нее, и Амелия съежилась под градом уничтожающих слов.

— Какая же ты подлая, расчетливая дрянь! Даже не спросила о судьбе жениха. Или все-таки успела с ним обвенчаться? Но это не важно… он издох, проклиная тебя.

— Дон Карлос мертв? — выдавила она, окаменев от ужаса. — Но как? Это…

— Хочешь узнать, я ли его убил? О да, цыганская потаскушка, это я послал его в преисподнюю, и если справедливость существует, ему придется так же худо, как мне на борту «Форчун». Но не тревожься. Тебе дуэль не грозит. Есть другие способы отмщения, которые я нахожу более… приятными.

Потрясенная до глубины души известием о гибели дона Карлоса, она не двинулась, пока он срывал с нее лохмотья сорочки, и отрешенно наблюдала, как он расстегивает лосины. Странное ощущение неизбежного сковало ее. Она больше не противилась его прикосновениям.

Просто кошмары ожили, опасность и зло подступили совсем близко, в облике беспощадного зверя, который вот-вот разорвет ее… если она, конечно, позволит.

Что он говорил насчет справедливости и дуэли? Ах да, расплата…

Деверелл провел по ее округлым грудям, расплющил соски и, нагнув голову, втянул в рот сначала один, потом другой и принялся сосать, так сильно, что в животе зажглось пламя, мгновенно распространившееся вниз, сосредоточившееся в самой сердцевине ее женственности, где все горело и пульсировало. Она ожидала грубости, даже жестокости, но его месть оказалась куда утонченнее: он заставлял ее отвечать ему, участвовать в этой пародии на слияние любящих сердец.

Господи, как хорошо он знал, где дотронуться, в каком месте нажать, словно проник в ее сны, те, что заставляли ее метаться, оставляли неудовлетворенной, разгоряченной, с тупой ноющей болью там, внутри, где так давно не было мужчины…

Ошеломленная этой мыслью, Амелия начала вырываться, но он оседлал ее и сжал коленями, продолжая ласкать, силой вырывая глухие стоны наслаждения. А потом… потом легко развел ее бедра, коснулся тугой горошинки… пальцы скользили по влажным завиткам с небрежной чувственностью, заставившей ее судорожно выгнуться. На мгновение она снова очутилась в библиотеке, где он тоже обнимал ее, только куда нежнее, и шептал что-то бессвязное. Но тогда она еще надеялась на его любовь.

Однако эта иллюзия быстро рассеялась, разлетелась в осколки, когда он взял ее, грубо, как портовую шлюху, вонзился одним безжалостным выпадом, так глубоко, что она вскрикнула от боли и, беспомощно взмахнув руками, уперлась ему в грудь. Но Холт снова поймал ее запястья, поднял руки над головой и втиснул Амелию в пышные белые подушки.

— Чего ты ожидала, цыганочка? — прошептал он, нагнувшись над ней. — Радостного воссоединения? Мной движут только гнев и жажда мести — чувства, с которыми и ты, вне всякого сомнения, хорошо знакома.

Она снова попыталась завопить от ярости, горя и тоски, но он проворно заткнул ей рот. Все плохо… ужасно плохо… она просила, протестовала, но он оставался глух к ее мольбам и отнял руку только для того, чтобы впиться в ее губы, хищно, с дикарским бешенством.

Ах, отбиваться бесполезно… Разум призывал ее поберечь силы, но и сдаться она не могла. Не в ее натуре безвольно сносить надругательства и насилия! Но исход борьбы был неизбежным, хотя бы потому, что ей с ним не сладить, и бесплодная борьба только истощала ее энергию.

— Какое предсказуемое создание, — пробормотал он, на удивление нежно лаская ее груди. Утонченная эротическая пытка, экстатическое мучение, на которое он обрек ее неизвестно за что.

Ами громко всхлипнула, когда он проник еще глубже: невыносимое, нежеланное вторжение, головокружительное обольщение. И она покорно подняла бедра, встречая его толчки, вздрагивая от каждого рывка, посылавшего озноб по спине. Он вонзался в нее бесконечно, неустанно, требовательно, пока перед глазами не растаяло все, кроме потребности достичь ускользающего берега, маячившего, казалось, совсем рядом, только руку протянуть. Того острого, слепящего экстаза, который он уже дарил ей однажды. В ушах ее все нарастал шум, как вкрадчивый шорох прибоя о берег, набирающего силу и разбивающегося на мелкие брызги.

И когда она, вздрагивая, обмякла, он услышал тихую жалобу-рыдание. Только ее, ничего больше.

— Будь ты проклят…

— Не стоило дразнить меня, — смеясь, прошептал он, — если не хотела показать, чего я лишился, кошечка моя. Неужели ты считала, будто я настолько невежлив, что откажусь посетить тебя?

Господи, какой стыд! И ведь он прав, во всем прав.

Она именно этого и добивалась. Добилась!

Не думая о последствиях своего поступка, она вцепилась в его рубашку, оттолкнула и, когда он не пошевелился, с размаху провела ногтями по его плечу, оставляя кровавые борозды. Холт выругался и вывернул ей руку.

— Черт возьми, неужели тебе всего мало? Достаточно и того, что устроила мое похищение, едва не свела бабушку в могилу! Она была уверена в моей смерти, подлая ты дрянь!

— Да пойми же, — рассердилась Амелия, — я тут ни при чем! И ведать не ведала ни о каком похищении! Кстати, ты не только жив, но и прекрасно выглядишь. Видно, все не так уж плохо!

— Да ну? Потрогай мою спину — и сразу поймешь, что мне пришлось вынести, хотя, должно быть, тебе этого недостаточно.

Он потянул ее дрожащую руку к своей спине, и она провела кончиками пальцев по жестким буграм и рубцам, длинным шрамам, рассекавшим кожу. Провела — и в ужасе отстранилась.

— Это отметины «кошки», и если человеку повезет, он может выжить и вынести наказание. Правда, многие умирают, но какое тебе до этого дело?

Потребовалось сверхчеловеческое усилие, чтобы не отвернуться от этих полыхающих глаз. Но она не доставит ему такого удовольствия. Не станет пресмыкаться перед ним!

— Я не имею никакого отношения к твоей вынужденной службе на корабле и не могу отвечать за все деяния дона Карлоса, — с удивительным даже для себя хладнокровием объявила Амелия — Веришь или нет, но до твоего появления здесь я была уверена, что ты по-прежнему в Лондоне.

Он стиснул ее плечи, не заботясь о том, что причиняет боль.

— Ты законченная актриса, любовь моя. Если когда-нибудь вздумаешь вернуться в Англию, произведешь фурор на сцене! — резко бросил он, но впервые за все это время в голосе проскользнули нотки нерешительности, побудившие ее снова заговорить:

— Я сказала чистую правду, но, к сожалению, ничем не могу доказать свою невиновность.

— Господи! Нужно быть последним идиотом, чтобы слушать тебя!

— А кто ты, по-твоему? — усмехнулась девушка.

Он ничего не ответил и, отодвинувшись, накинул на нее край простыни и натянул лосины. Сотрясаясь от внезапно пронзившего ее холода, Амелия сгребла простыню и прижала к груди. В неярком свете лицо Холта казалось замкнутым, бесстрастным, и, повинуясь внезапному импульсу, она коснулась его руки. Холт брезгливо отстранился.

— Мне твое сочувствие ни к чему! Не находишь, что оно немного запоздало? Черт возьми, очевидно, в твоих глазах я не только глупец, но и жалкое ничтожество! Что заставляет меня верить тебе? Даже зная, кем ты стала, я все равно не в силах…

— Кем же я, по-твоему, стала? — оборвала его Амелия, вставая на колени и придерживая простыню. — Потаскухой? Ты ведь это хотел сказать? Но ведь ты и раньше так думал, еще в Лондоне. Я читала это в твоих глазах, в каждом слове, даже прикосновении. Поэтому ты и поразился так, когда я оказалась невинной. Ожидал, что я похожа на других твоих девок, готовых на все и не слишком разборчивых! Каким ударом, должно быть, стало для тебя это открытие!

Уголок его рта покривился в циничной ухмылке.

— Вот тут ты права! Полная противоположность той, какой я хотел тебя видеть!

— Хотел?

— Вот именно, хотел! Черт побери, а ты что, воображала, будто цель моей жизни — насиловать несчастных девственниц? Несмотря на твое невысокое мнение обо мне, я не такой уж подлец.

Амелия молча покачала головой, не зная, что ответить. Разве и она не хотела его? Он оставался в ее грезах так долго, даже когда она считала, что ненавидит его. Но не может ли быть так, что он питает к ней чувства, куда более глубокие, чем сознает сам?

— Ты прав, — нерешительно пробормотала она, — я отдалась тебе по доброй воле, ожидая получить кое-что взамен.

— Плату за услуги, как водится у цыган? — поддел он, и Амелия вскинула голову.

— Речь идет не о деньгах. О том, чего у тебя нет. Ты не зря сказал мне, что не можешь дать того, чего не имеешь, и предложил мне место в своей постели. Но не имя.

И не положение. Я не забыла твоих слов.

— Вижу.

Они снова замолчали. Холт отчего-то показался ей измученным: резкие морщины по обе стороны рта, шрам на щеке — последствия его каторги? — как белый серп на темной коже. Он пристально посмотрел на нее и опустил ресницы.

— Ты не сказала брату, кто я?

— Нет, но обязательно скажу. И если обладаешь хоть каким-то чувством самосохранения, уберешься, прежде чем он вспомнит о тебе.

Он с улыбкой погладил ее по щеке.

— Значит, у кошки есть когти? Выдашь меня?

— Будь уверен, я сделаю все на свете, чтобы защитить Кита! — воскликнула девушка и, немного помявшись, пообещала:

— Если уйдешь сейчас, я подожду до утра. К тому времени он тебя не настигнет. Если же останешься, Кит тебя убьет.

Холт одним гибким движением вскочил с кровати.

— Не считаешь ли ты, что это довольно трудно сделать?

— Ничего, Кит справится. Хочешь проверить?

— Я никогда не бежал от дуэли раньше и сейчас не собираюсь.

Он нагнулся, схватил ее за плечи и поднял, не обращая внимания на то, что простыня свалилась, оставив Амелию обнаженной.

— Иисусе, мне бы стоило взять тебя с собой! Ты представляешь не только проблему, но и угрозу, и если я оставлю тебя здесь…

Холт осекся, но тут же невесело рассмеялся.

— Но я этого не сделаю. Пусть о тебе позаботится это адское отродье, твой братец.

Он медленно провел рукой по ее телу, впиваясь пальцами в кожу, сжимая ягодицы и притягивая к слишком очевидному доказательству своего желания.

Да, он снова хочет ее и возьмет, и никто на свете его не остановит!

Задыхающаяся, перепуганная, возбужденная и смущенная, Амелия ощущала тревожный стук сердца. Ее груди терлись о мягкое полотно его сорочки, пуговицы болезненно вдавливались в мягкие холмики.

И тут она услышала звук: сокрушенный, покорный стон… полностью сломленного, сдавшегося человека. Зарывшись лицом в ее шею, он неразборчиво бормотал, и Амелии едва удалось разобрать несколько фраз:

— Господи, я, должно быть, безумен, но не хочу оставлять тебя здесь. Ты моя беда и несчастье, понимаешь? Будь у меня хоть немного здравого смысла, я вернулся бы на судно и навеки забыл о твоем существовании…

Но, говоря это, он одновременно толкнул ее на постель, подмял под себя и стал осыпать поцелуями щеки, лоб, виски… Дрожащими руками он сбросил с себя одежду и снова скользнул в Амелию, доводя ее до экстаза. На этот раз она с радостью открылась ему и, обняв, прижала к себе в порыве новой надежды, спалившей все, кроме исступленного желания познать его еще раз. Только теперь она была уверена, что он ее любит.

И когда страсть наконец угасла, а масло в лампе выгорело до конца, погрузив комнату во мрак, Амелия сонно подумала, что пересекла полмира лишь для того, чтобы добиться его любви. И тут сон завладел ею, глубокий и спокойный.




Глава 22


Беспощадные утренние лучи тянули по полу длинные пальцы, били прямо в глаза. Амелия нехотя приподнялась, выбросила вбок руку, но нащупала лишь простыню и, проснувшись, поспешно села. Измятое его ласками тело было в крошечных синяках и следах поцелуев, но Холт исчез. Ни записки, ни слова прощания, ничего, кроме молчаливой пустоты. Когда она оделась и спустилась на берег, как ни искала, не смогла увидеть его корабля. Он отплыл с утренним приливом, оставив ей воспоминания о еще одной ночи, проведенной с ним. Третьей.

Кит с подозрением оглядел ее, но ничего не сказал, когда сестра уныло пробормотала, что слишком много выпила накануне.

— Меня не будет всего несколько дней, — сообщил он, обнимая Амелию. — Патурзо и Мигель приглядят за тобой.

— Ты будешь осторожен?

Кит засмеялся, заправил локон ей за ухо и погладил по щеке.

— Я всегда осторожен.

Но этого недостаточно, если губернатор Луизианы предпримет решительные действия. Они столько раз говорили об этом, что не было смысла снова заводить спор.

Поэтому девушка с деланной улыбкой обняла брата, а потом долго стояла на песке, провожая взглядом «Какафуэго», летящую под белыми парусами, наполненными ветром.

Дни тянулись медленно, и прошла почти неделя, прежде чем Кит вернулся. Команда на радостях устроила пир с танцами. Кругом царили смех и веселье. Кит рассказал, что у побережья Кубы они захватили испанский галеон, груженный серебром с мексиканских рудников.

— Здесь хватит, чтобы купить плантацию, — гордо объявил он. — Можем отправляться в Виргинию или куда захочешь, хоть на Каролинские острова. Я выстрою дом куда больший, чем этот, и ты будешь жить в довольстве и покое, как подобает настоящей леди…

В сумерках она спустилась вместе с братом на берег, где снова горели костры и команда уже перепилась, опустошив бесчисленное множество бочонков с ромом и краденым вином.

— Испанское вино, — сообщил Кит, — и испанское серебро!

Он обнял сестру за талию и увлек в круг смеющихся танцоров, где ее схватила за руку Роза. И когда Амелия ускользнула от них, ни Кит, ни цыганочка даже не заметили этого.

Несмотря на обещание новой жизни и конец ее постоянных тревог за брата, на сердце было тяжело. И тоска не имела ничего общего с пиратами или испанской добычей.

В который раз ее доверие обмануто! Деверелл не вернулся за ней. Не прислал письма. А она? Следовало бы с первой минуты обличить его, сказав Киту, что он вовсе не богатый торговец! Но теперь это уже не имеет значения. Он исчез, да и она скоро уедет отсюда. Опять она как последняя идиотка вбила себе в голову, что небезразлична ему. А он всего-навсего хотел заткнуть ей рот!

Что же, это ему удалось: брат так ничего и не узнал.

Она поздно легла спать: мешали не только крики и шум, не давало покоя душевное смятение. Отчего-то стало жаль бросать новый дом, до сих пор пахнувший краской и свежим деревом. Но возможно, он не останется пустым надолго: по другую сторону бухты, на побережье Новой Испании, раскинулся процветающий порт. Остров раньше был населен, если судить по старым испанским пуговицам, попадавшимся в песке, и несомненно, сюда скоро опять придут люди.

Середина сентября по-прежнему была жаркой, и Амелия оставила ставни открытыми. Легкий ветерок омывал ее тело, и чтобы не страдать от духоты, она не надела ночную сорочку и долго лежала под пологом, любуясь игрой лунного света. Завтра она попросит Кита взять ее в Новый Орлеан. Она не вынесет здесь ни дня без того, чтобы не вспомнить, какую глупость сотворила. А Кит пока сделает все необходимые распоряжения для отъезда.

Должно быть, она все-таки задремала. Разбудила ее неестественная тишина, тяжелым покрывалом окутавшая остров. Как только ее глаза немного привыкли к темноте, Амелия попыталась уловить шум праздника, но услышала только привычный шелест волн по песку, кваканье лягушек и пение москитов.

И тут ее внимание привлек посторонний звук, что-то вроде легкого скрежета. Но не успела Амелия встрепенуться, как ей зажали рот.

— Не кричи, — предупредил хриплый мужской голос — голос, хорошо ей знакомый.

Амелия кивнула. Деверелл тут же отнял руку.

— Вставай, Ами. Нужно немедленно уходить отсюда.

— Уходить? — гневно взорвалась девушка. — Не дождешься! Только потому, что тебе взбрело…

Холт откинул простыню, увидел, что Амелия совсем нагая, и, рассмеявшись, поднял ее с постели.

— Не слишком обычный ночной наряд, мадам, но мне нравится.

Не дав ей времени одеться, он схватил ее за руку и подтолкнул к окну.

— Что ты…

— Вот, возьми одежду, можешь одеться позже.

Амелия отбивалась, протестовала, возражала, но он едва не вышвырнул ее из окна на веранду и почти волоком потащил по грязи к берегу. Мелкие камешки кололи босые ступни. Амелия скоро ушибла ногу о какую-то доску, и Холт, злобно выругавшись, подхватил ее на руки. Гнев Амелии сменился страхом, когда, случайно взглянув через его плечо, она увидела кошмарную сцену, словно одно из видений ада.

Из моря на Бель-Терр надвигался горящий корабль, конвоируемый по бокам двумя другими, казавшимися еще более зловещими на фоне оранжевых костров. Три корабля: жертва и два неумолимых стервятника. В воздухе неожиданно расцвела белая пушистая дымная хризантема, плюнувшая пламенем в сторону берега. Молчание разрезал пронзительный свист, и ночь взорвалась оглушительным шумом и огненными шарами, а новый дом разлетелся обломками досок и осколками черепицы.

Взрывная волна опрокинула Холта и Амелию. Комки грязи сыпались дождем, мелкие камешки жалили кожу.

Деверелл успел прикрыть ее своим телом, но рукам и ногам, оставшимся незащищенными, сильно досталось. Оглушенная Амелия смутно осознала, как он поднимается. В воздухе стояла густая вонь серы, в трех шагах ничего не было видно. Холт сунул ей в руки охапку одежды.

— Поскорее, Ами, если не хочешь продемонстрировать всей команде свои пышные прелести.

Девушка неуклюже натянула тонкую сорочку, накинула блузку. Руки тряслись так, что она никак не могла затянуть пояс, и Холт, нетерпеливо оттолкнув ее руки, сам затянул шнур. Амелия перевела ошеломленный взгляд на дьявольскую мешанину из огня и теней.

— Но кто стреляет?.. Это британские корабли?

— Нет, сокровище мое, американские. Похоже, губернатор Клейборн решил выполнить свое обещание очистить Луизиану от пиратов.

Ужасное подозрение охватило ее. Значит, это…

— Ты привел сюда катера таможенников!

— Я тут ни при чем. Они нашли дорогу и без моей помощи. Пойдем, у нас нет времени стоять здесь и вести светскую беседу. Да шевелись же, черт возьми!

Но Амелия вырвалась, развернулась и помчалась вниз по склону.

— Нужно найти Кита…

Тяжелая рука опустилась на плечо, и, несмотря на бешеное сопротивление, Холту удалось взвалить ее себе на спину. Амелия едва успела заметить, как катера снова начали обстрел. Беспомощно всхлипывая, она прислушивалась к реву корабельной артиллерии, планомерно предававшей остров огненной смерти.

О Господи, Кит!

Кит лежал в гамаке, подвешенном между деревьями.

Рядом нежилась Роза. Когда прозвучал первый взрыв, он уже почти засыпал после бурной любви с ненасытной цыганочкой. Но еще до того, как упало ядро, Кит настороженно приподнял голову, стараясь понять источник странного алого свечения. Корабль горит… неужели «Какафуэго»?! Но тут же раздалось знакомое уханье тридцатифунтовой пушки, ведущей огонь с моря.

Мигом выскочив из гамака, Кит схватил саблю и пистолеты. Роза трогательным голым комочком вывалилась на песок и встала на четвереньки.

— Любимый…

— Бежим! Скорее!

Он поднял ее, нагнул голову, когда очередное ядро пролетело едва ли не в ярде от них, и, схватив Розу за руку, подтолкнул к роще.

— Беги! — приказал он, не оглядываясь, и, не обращая внимания на мечущихся в панике пиратов, помчался к холму в тщетной попытке добраться до дома и спасти сестру. Но, влетев на песчаную дюну, увидел огромные облака дыма и разгоравшийся пожар. Оранжевые лепестки огня бросали красно-золотистые тени на песок и деревья, отражались в водах бухты. Темное небо было расцвечено сполохами, и только черное кружево кипарисов за домом оставалось нетронутым. На его глазах провалилась крыша, подняв вверх столбы блестящих искр. Перед глазами Кита догорали стены.

С тоскливым воем он бросился вперед, но, тут же отпрянув от нестерпимого жара, упал на колени и распростерся в грязи, не в силах двинуться. Никто не смог бы выжить в пылающем аду.

Ами…

Крещендо выстрелов прозвучало совсем близко, сотрясая землю, и Кит, придя наконец в чувство, кое-как поднялся. Если она спала, когда это началось, значит, всему конец. Если же нет, он найдет сестру в лесу, где сейчас наверняка прячутся все уцелевшие обитатели!

— Капитан! — прокричал запыхавшийся, перемазанный сажей, бледный от страха Мигель. — Они высаживаются на берег…

Кит повернул голову, увидел силуэты двух военных кораблей и горящие мачты «Какафуэго». К полоске песка приближалась тень шлюпки.

— Чьи корабли? — глухо выдавил он.

— Соединенных Штатов: Паттерсон и Росс.

Дьявол, он же предупреждал Лафита! Теперь Клейборн послал полковника Росса и коммодора Паттерсона разгромить пиратов. Он готов поставить испанский дублон, что следующая на очереди — Баратария.

Ами, дрожа от страха, скорчилась у самого болота.

Что предпримет Деверелл? Он пугал ее своим мрачным лицом, неумолимым видом и грубым обращением. Тащил ее за собой, не обращая внимания на жалобы, пока она чуть не упала от усталости. Здесь, на другом конце острова, было полно соленых заливчиков и крошечных озер, вода которых была непригодна для питья. Однако Деверелл отыскал пресный источник, вернее — ключ, сочившийся прозрачными каплями из скалы, за рощицей сучковатых деревьев. Наступил день, и солнце принялось за свою разрушительную работу.

— Куда ты меня ведешь? — осмелилась спросить она, и Холт нетерпеливо бросил:

— На этом клочке земли спрятаться негде. Но моя лодка пришвартована на другом берегу, если ее, конечно, еще не угнали. А если кто-то уже нашел ее, остается надеяться, что первыми на нас наткнутся люди Силвера.

Видишь ли, если тебя застанут в обществе английского шпиона, сомневаюсь, что коммодор Паттерсон проявит снисходительность к даме. Но я могу и ошибаться.

— Почему? — тупо пробормотала она, когда он, встав на колени, положил ее голову себе на плечо. — Почему вы напали на нас?

— Это Клейборн послал Паттерсона. Я не имею к атаке никакого отношения. И неужели ты воображаешь, будто он послушал бы меня, даже предложи я ему возглавить экспедицию? Посуди сама, любимая, ведь я по другую сторону баррикад! — с насмешливым пренебрежением объяснил Холт, и, поняв, что он опять подсмеивается над ней, девушка вспыхнула:

— Но ты же знал обо всем! Почему не предупредил?!

— А зачем это мне? — холодно процедил Холт. — Очевидно, что ни Лафит, ни твой брат не собирались принять мое предложение, так что проще устранить их чужими руками. Не тратя пороха и снарядов!

В его речах была некая непонятная ей логика, и Амелия, рассеянно подобрав под себя голые ноги, попыталась понять, что все-таки ему нужно.

— Почему же ты здесь? — спросила она. — Если тебе была выгодна наша гибель, что привело тебя сюда?

— Будь я проклят, если знаю, — вздохнул он, яростно тыча палкой в грязь. — Очередная глупость с моей стороны. Но если хочешь знать правду, мне сказали, что одна Баратария подвергнется обстрелу. Только вчера мне донесли, что они собираются уничтожить и Бель-Терр.

Паттерсон обогнал меня, и времени хватило лишь на то, чтобы вывести тебя из дома.

— Но ты мог бы сказать Киту…

— Когда он уже подозревает меня в обмане? Кончилось бы тем, что я вместе с ним стал бы мишенью для пушек, — грубо бросил он, и Амелия невольно съежилась при мысли о возможной судьбе брата. Холт схватил ее за руку и вынудил взглянуть ему в глаза.

— Пойми же: если меня поймают свои, непременно обвинят в измене. И весьма сомнительно, что Паттерсон проявит безоглядное великодушие и поверит, если я попробую убедить его, будто не принадлежу к разбойничьей шайке.

Амелия нахмурилась, пытаясь осознать истинный смысл его рассерженной речи, но Холт неожиданно мягко пояснил:

— Достаточно и того, что у меня были причины появиться здесь, не имеющие ничего общего ни с пиратами, ни даже с тобой.

Амелия отвела взгляд. Над островом по-прежнему стояли черные тучи дыма. Жив ли еще ее брат? Слезы обожгли веки, горький комок стоял в горле. Ей хотелось закричать, ринуться на берег, поискать Кита среди мертвецов и руин дома, но она не трогалась с места, зная, что все усилия бесполезны. Кроме того, если он жив, то рассердится на сестру за неуместный риск, если же… Нет, она не станет думать о таком!

Зря, все зря…

— Мы собирались скоро уехать отсюда! — воскликнула она. — Ты знал это? Он намеревался оставить все и вернуться со мной в Виргинию…

Кажется, она сейчас расплачется.

Амелия поспешно отвернулась. Что толку распинаться перед ним? Он наверняка ответит какой-нибудь банальностью, вроде той, что человек, живущий шпагой, от шпаги и погибнет. Неопровержимая правда, но вряд ли уместная сейчас.

Однако Деверелл промолчал. Просто взял ее за руку и обнял, когда она припала к нему, спрятав лицо на его груди и промочив рубашку горючими слезами. И таким естественным казалось стоять с ним под жарким солнцем, вдыхая едкие пары серы и горящего дерева. Под ее щекой мерно билось его сердце, а объятия казались удивительно бережными. Объятия и поцелуи… нежное прикосновение губ, снимавших соленые капли. Амелия все теснее льнула к нему и не сопротивлялась, когда он уложил ее на перину из песка и травы. Затуманенными глазами она смотрела на яркую синеву небесного шатра, ее тело подхватило экстатический ритм слияния, бедра двигались в такт его толчкам, и боль постепенно уходила, оставляя только неясный след. На смену приходило ощущение чего-то вроде счастья.

Пронзительные крики морских птиц звучали торжественной музыкой, белые силуэты разрезали небеса, и Амелия закрыла глаза, отдавшись восхитительным ощущением.

Но все кончилось скоро. Слишком скоро. Холт поднял ее, вытряхнул песок из волос, помог расправить одежду и почти грубо провел мозолистым пальцем по губам.

— Ты ведь понимаешь, что мне нужно вернуться к своим, Ами. Это не то, чего мне хотелось бы, но иначе нельзя… и ты меня возненавидишь за это.

— Вовсе нет… — пробормотала сбитая с толку девушка.

— Обязательно возненавидишь. Помоги нам Господь, будешь ненавидеть меня так же сильно, как я — себя.

Амелия невольно вздрогнула, но не стала расспрашивать и добиваться объяснений. И, уже сидя в шлюпке, по-прежнему ломала голову, не в силах разгадать смысл его слов.

Но только когда они добрались до Нового Орлеана, кое-что прояснилось.




Глава 23


Баратария была стерта с лица земли. Прекрасный кирпичный дом Жана Лафита представлял собой дымящиеся руины. Забитые товаром склады были опустошены и сожжены дотла, таверны и здания разрушены. По приказу Лафита пираты, не оказывая сопротивления, ретировались в болота. Кит нашел их огромный лагерь, окутанный мрачной тишиной, промокший от только что прошедшего ливня. Лафит встретил его приветливой улыбкой, странно противоречащей нынешним обстоятельствам.

— А, вот и ты! Вижу, сумел вырваться из лап Паттерсона!

— Едва-едва. Никак не смог предупредить тебя о налете на Баратарию. Мое судно сожгли, и до вчерашнего дня мы не могли оттуда выбраться.

— Значит, Рене повезло. Ведь это он тебя вытащил, верно? Воn[20 - Хорошо (фр.).]. Как видишь, нас тоже застали врасплох. — Он привычно пожал плечами и, разведя руками, добавил:

— Паттерсон, как верный пес Клейборна, ничего не упустил. Но у меня есть некий план, тем более что британцы вовремя отвлекли губернатора.

— Но моя сестра в руках врага! — резко бросил Кит.

Лафит высоко поднял брови:

— Как это? Разве она не с тобой?!

— Была. Первым же выстрелом был уничтожен наш дом. Кто-то из команды видел, как ее увел в лес тот британский офицер, которого ты послал ко мне с письмом, предлагавшим покровительство за нашу помощь.

— Я? Нет, друг мой, я не посылал никакого письма, но англичане побывали и здесь, с теми же целями. Я сказал им, что должен все обдумать, а сам написал губернатору Нового Орлеана, предлагая помощь в обмен на помилование. — И, обведя рукой лагерь, недоуменно добавил:

— Не понимаю его ответа.

— Значит, Брекстон солгал мне.

— Очевидно, — кивнул Лафит, оглядывая остатки своего воинства. Белый туман крался по кочкам, усеявшим поросшее кипарисами болото: тонкие пряди, словно дым, обвивали древесные стволы и перепутавшиеся кусты.

— Если Брекстон действительно похитил твою сестру, мы найдем его. Но сейчас нужно торопиться в Новый Орлеан, ибо, мне кажется, Клейборн будет более чем рад выслушать меня. Он даже освободил Пьера из тюрьмы, хотя не признается, предпочитая называть это побегом. Но все же… думаю, мы еще можем прийти к соглашению.

— Почему ты считаешь, что теперь он смягчится?

— Потому что, мой юный друг, англичане сожгли Вашингтон и отобрали Пенсаколу у испанцев, а сейчас угрожают Мобил-Бей. Мало того, их полковник Николе призвал всех тех, кто недоволен американским правлением, таких, как креолы и кентуккийцы, поддерживать Британию. Генерал Джэксон обратился к президенту Монро, прося подкреплений и боеприпасов, но с того момента, как сгорел Вашингтон, это стало невозможным.

Он удовлетворенно погладил подбородок. На губах мелькнула лукавая улыбка.

— В ответ Джэксон потребовал от всех жителей Луизианы бороться с британскими интервентами. Кто же мы, как не жители Луизианы, закаленные в боях и привыкшие обращаться с оружием? Ты присоединишься к нам?

— Да, — немного подумав, кивнул Кит, — но у меня есть собственные соображения относительно службы родной стране. Теперь, когда все, что у меня было, пошло прахом, мне нечего терять. Скажи, Дэниел Кларк по-прежнему держит компанию по перевозке грузов на пересечении Эспланады и Байю-роуд?

— Кларк… Кажется, да, друг мой. У нас с ним весьма выгодное соглашение. Куда легче сплавлять товары по Байю-Соваж, особенно когда катера таможенников наступают на пятки. Что же ты собираешься делать?

— Стать богатым торговцем из Виргинии, — пояснил Кит. — Никто в городе меня не узнает, и я постараюсь быть поосторожнее, хотя бы ради Ами.

Лафит громогласно расхохотался, чем и привлек внимание Доминика Ю, немедленно прибежавшего, чтобы узнать, в чем дело. Лафит с широкой улыбкой хлопнул Кита по плечу.

— Доминик, старина, теперь у нас будет свой шпион в окружении Клейборна, так что мы в два счета научимся держать нос по ветру. На такое мы не надеялись!

Кит горько усмехнулся. Сейчас ему нужен не Клейборн, а Холт Брекстон, так нагло похитивший Ами у него из-под носа. Он видел сестру в объятиях Брекстона, на песке, под солнцем, где каждый прохожий мог на них наткнуться. С того момента ярость и ревность пожирали его.

Он найдет Ами, вернет, а потом… потом разделается с Брекстоном.




Глава 24


Днем «Масперос» был всего лишь кофейней, но по ночам превращался в кабачок и любимое место тех, кто проводил время за игорными столами. Главный вход двухэтажного деревянного здания был с рю Шартр. На крыльце Деверелла приветствовал чернокожий слуга.

— Добрый вечер, месье. Вы пришли играть?

Обмен заранее условленными фразами…

Холт сунул в ладонь швейцара золотую монету.

— Только если ставки высоки.

— Вы найдете партнера в дальнем углу, месье.

Гам и хохот ударили по ушам, но Холт настойчиво пробирался в укромное местечко, где в густой тени не было видно лиц. Табачный дым, лежащий синими слоями, разъедал глаза, но присутствующие не выпускали изо ртов сигар и трубок.

Знакомый голос на минуту перекрыл громкую музыку и оживленные разговоры.

— Вижу, вы не слишком торопились.

Со скрежетом отодвинув стул, Холт уселся поудобнее и вытянул ноги.

— К сожалению, меня задержали.

— Очередная женщина, полагаю. Вы не слишком изменились с нашей последней встречи.

— Как, впрочем, и вы, — спокойно ответил Холт, встретив ленивый взгляд зеленовато-карих глаз. Стэнфилл, как всегда, ответил циничной усмешкой:

— Должен взять обратно последнее замечание. Теперь вы ничем не напоминаете англичанина. Любой креол примет вас за своего.

— Да, я, как оказалось, прекрасно здесь обжился, — кивнул Холт, терпеливо выжидая, пока Стэнфилл соизволит перейти к делу. Раньше он давно бы теребил приятеля, но за последние годы приучился ценить не только терпение, но и каждую минуту свободы. И, как ни странно, чувствовал нечто вроде симпатии к этим грубым американцам, так упрямо цеплявшимся за свою независимость. Готовы умереть за право самим издавать законы, выбирать своих вождей.

А что на родине? Регент, избалованный, испорченный, своевольный младенец, капризный ценитель красоты. Он разоряет Англию вместе со своим братцем-мотом, герцогом Йоркским, чья военная карьера служила предметом насмешек во всем мире. Из шести братьев регента только двое не опустошали государственную казну. Интересно, что сделали бы американцы, узнай, как их президент запускает лапу в золотой фонд страны!

— Ну как? Добились успеха? — осведомился Стэнфилл, многозначительно подмигнув.

— Орел взлетел.

Именно этой информации дожидался полковник Николе. Холт сообщал, что генерал Эндрю Джэксон перешел в наступление и двинул армию на Новый Орлеан, чтобы защитить город от постоянной угрозы нашествия англичан. Он уже сумел выбить врага с Пенсаколы. И укрепил гарнизон форта Бауэр на входе в Мобил-Бей.

— А местные проводники?

Еще один вроде бы невинный вопрос. Холт пожал плечами:

— Пока не ясно. Сегодня они встречаются с генералом Хамбертом.

Стэнфилл едва заметно поморщился. Хамберт был яростным врагом англичан и, по слухам, дружил с Лафитом.

— Значит, Клейборн дрогнул?

— Думаю, услуги пиратов будут выгодны губернатору, когда настанет время.

Это было чистой правдой: хотя Лафит и его люди все еще не были официально объявлены защитниками Нового Орлеана, Клейборн явно смирился с их присутствием в городе. Значит, боялся, что британцы возьмут столицу штата, и нуждался в союзниках. Именно по требованию губернатора Джэксон отправил войска в Новый Орлеан.

— Хотите коньяка? — предложил довольный сведениями Стэнфилл, протягивая небольшой стаканчик. — Прекрасный напиток. Назван в честь Наполеона. Французский, только из Парижа.

В толстом стекле плескалась янтарная жидкость. Холт медленно пригубил коньяк, не сводя глаз с виконта. Как ни странно, но теперь отношения между ними стали натянутыми. Некая напряженность… настороженность… сухость, которые Холт никак не мог преодолеть. Ничто не изменилось. И никто — кроме него.

— Кстати, — неожиданно вспомнил Стэнфилл, — насколько мне известно, в Новый Орлеан прибыл ваш старый знакомый. Алекс Мейтленд. Знаете такого?

— Мейтленд?! Господи, что он тут делает?! Не такой он человек, чтобы соваться в самое пекло!

— Я тоже так думал, — с деланным равнодушием бросил Стэнфилл, хотя глаза жестко блеснули. — Может, решил возобновить дружбу с вашей протеже?

— Протеже? — усмехнулся Деверелл. — Интересное определение, хотя не слишком точное.

— Но она находится под вашим покровительством.

Ценная фигура в шахматной партии. Привозите ее с собой сегодня вечером.

— Если ее и понадобится использовать, то лишь по моему усмотрению, — подчеркнул Деверелл.

Стэнфилл, задумчиво вертя в руках стаканчик, поднял голову.

— Не следует забывать, — выговорил он наконец, — что вы все еще офицер на службе его величества.

— Только когда его величеству выгодно признавать этот факт, — сухо процедил Деверелл и, улыбнувшись изумленному взгляду виконта, добавил:

— Она на моем попечении, моя протеже, как вы изволили заметить, и я не намереваюсь ничего менять.

Когда Холт вышел из «Масперос», шел дождь. Улицы превратятся в грязные лужи к тому времени, как он доберется до маленького домика на Рампарт-стрит, где поселил Ами как свою amour или fillе de joie[21 - Любовница, содержанка (фр.).].

Местоположение домика достаточно красноречиво говорило за себя: именно на этой улочке креольские джентльмены снимали жилье для своих любовниц-квартеронок.

Чистые беленькие коттеджи можно было посещать, не опасаясь быть замеченными.

— Ты еще не одета, любовь моя? — удивился он. — Но через час мы должны быть на прощальном банкете в честь шевалье!

— Не имею ни малейшего намерения появляться на людях вместе с тобой в качестве твоей содержанки!

— Но от тебя ничего не зависит! Ты едешь со мной!

Или забыла о моей дружбе с Клейборном? Он считает меня графом д'Авриль и высоко ценит мои советы и присутствие на его сборищах в узком кругу.

— Забавно будет услышать, что он скажет, если я открою твое истинное имя! — фыркнула она, яростно сверкнув глазами. — И как воспримет новость о том, что человек, которого он приглашает в свой дом, — на самом деле британский шпион.

— Возможно, сдержаннее, чем известие о том, что человек, которого он собирается арестовать за пиратство, — твой брат, пресловутый капитан Кит Силвер, а вовсе не Кристиан Кортленд, приезжий торговец из Виргинии. Но пока ты соглашаешься на все мои условия, не стоит разрушать иллюзии Клейборна.

— Ты действительно самый омерзительный тип, какого я имела несчастье встречать! — презрительно бросила Амелия.

Холт не стал спорить.

Прощальный вечер в честь шевалье, возвращавшегося в свою любимую Францию, после того как Наполеона наконец сослали, послужил хорошим предлогом завязать приятельские отношения с креолами, которые еще могли склониться на сторону британцев, если американцы дрогнут перед лицом врага. Недаром Стэнфилл упрямо твердил, что креолы, в жилах которых течет французская и испанская кровь, не питают особой любви к новому правительству. Но Холт видел за внешним равнодушием свирепую преданность своей молодой, поднимающейся. из руин войны стране и в отличие от виконта не питал столь твердой уверенности в успехе. Возможно, потому, что был близко знаком с американцами, в особенности с одной. Амелия злобно смотрела на него. Помнит ли она предупреждение о том, что скоро возненавидит его?

— Оденешься сама или мне стать на сегодня твоей горничной?

Он в три шага пересек комнату, заметил, как она насторожилась и плотно сжала губы.

— Черт возьми, Ами, не подбивай меня на ненужную жестокость! Ты не хуже меня знаешь, что должна ехать на банкет.

— Я наизусть выучила все твои аргументы! Боишься, что я сбегу из твоего нежного капкана? Тревожишься, что я могу открыть рот?!

Откинув голову, она вызывающе уставилась на него, словно подстрекая возразить. Но можно ли отрицать очевидное?!

Взбешенный ее сопротивлением и сознанием того, что оказался в той же ловушке, Холт схватил Амелию за плечи и легонько встряхнул.

— Мне тоже неприятны все эти уловки, но идет война. Как человек, преданный своей стране, я должен исполнить свой долг. Если ты ничем не обязана Англии, что вполне понятно, то подумай хотя бы о том, сколько жизней с обеих сторон ты сможешь спасти. Неужели не хотела бы предотвратить сражение? Еще не поздно.

— Тебе вовсе не это нужно! Я насквозь тебя вижу! Не о том, чтобы избежать битвы, ты заботишься! Стремишься передать Новый Орлеан в руки англичан, любыми способами нанести поражение американцам! Я родилась в этой стране и хотя признаю, что благодаря бабушке горячо полюбила и Англию, не стану смотреть, как ты замышляешь погубить все, что мне дорого!

— Не погубить. Захватить. Господи, ну почему я должен оправдываться! Я не обязан ничего тебе объяснять!

Одевайся, или я могу подумать, что ты просто кокетничаешь и хочешь заманить меня в постель.

Амелия рассерженно бросилась в спальню, но Холт невольно задался вопросом, действительно ли этот поединок им выигран. Будь проклят Николе и его помешательство на пользе шпионажа! Куда легче и быстрее сосредоточить всю энергию на завоевании Нового Орлеана, чем разыгрывать из себя креола и вынюхивать планы американцев! Это полковник придумал использовать Ами, и, честно говоря, сначала Холт сопротивлялся изо всех сил. Но подумав о том, что может случиться с Ами, если позволить ей вернуться к брату, согласился. И без того она едва избежала гибели на Бель-Терр из-за связей Силвера с Лафитом. Он просто не может ее отпустить!

Пусть Лафита и обитателей Баратарии пока терпят в Новом Орлеане, но придет день, когда преследования начнутся с новой силой, а оставить ее в опасности для него немыслимо.

Но почему? Что ему за дело до нее? Ему следовало бы радоваться возможности избавиться от такой обузы, от ее осуждающих взглядов, постоянного сопротивления, даже в кровати, где он больше не мог скрывать свою мучительную потребность владеть ею день и ночь. Он брал ее жестоко, страстно, исступленно и нежно, но в конце она всегда отдавалась ему с тихим вздохом и самозабвенно, что возбуждало его еще больше.

Пропади она пропадом! Холт не мог совладать с собой и подозревал, что это истинная причина его нежелания расстаться с Ами. Если война закончится завтра и Америка капитулирует, Ами все равно останется его пленницей.

Когда они вошли в театр «Сен-Филипп», оказалось, что Бернар де Мариньи, в доме которого несколько лет назад гостил сам герцог Орлеанский во время своего визита в Америку, уже прибыл вместе со своими братьями.

Статный красавец с огромными черными глазами и орлиным носом, Мариньи сразу приметил молодую даму рядом с Холтом, и, хотя ничем не выразил своего недоумения по поводу отсутствия компаньонки, в глазах светилось любопытство.

— Счастлив знакомством с вами, мадам, — заметил Мариньи, поднося к губам ее пальчики. — Нечасто в нашем обществе появляются такие красавицы.

Амелия, в прозрачном платье с завышенной талией, все еще модном у женщин того времени, учтиво улыбнулась одними губами.

— Вы мне льстите, месье.

— Надеюсь, месье д'Авриль не станет возражать, если вы почтите меня танцем?

Деверелл дал ожидаемое позволение, иронически поклонившись, чем заслужил уничтожающий взглядами. Но чего она хотела? Кроме того, девушка действительно блистала сегодня. Поистине неотразима. Розовый шелк только подчеркивает ее прелесть и не скрывает изящной фигуры.

Низкий лиф отделан лентой, невольно привлекавшей внимание к ее упругим высоким грудям и соблазнительной ложбинке между ними, а когда Ами танцевала, легкие юбки переливчатым вихрем развевались вокруг стройных ног.

Темные пряди, перевитые розами, были высоко заколоты на макушке, мелкие локончики свисали на виски и лоб.

Она буквально излучала ауру респектабельности, пусть и несколько подпорченной. И выделялась даже среди прелестных креолок, одетых по последнему крику моды: яркие шелка, тонкая тафта и затейливо вышитый бархат. По стенам шли два яруса лож, а поверх паркета настлали доски для танцев. Декоративные растения вились у входа, обрамляя стрельчатую арку.

В дверях показался Стэнфилл в обществе сэра Алекса. Последний был облачен в элегантный костюм, светлые волосы сверкали в сиянии свечей золотистым нимбом. Холт недовольно поморщился. Похоже, Стэнфилл опять что-то замышляет.

Но прежде чем он успел приблизиться к ним, вернулись Амелия с Мариньи, спросившим, нравится ли ему бал.

— Там, где вы, всегда царит приятная, дружелюбная атмосфера, месье де Мариньи. Думаю, сегодня мы сыграем в кости!

— А, вы уже знаете о моей страсти, — улыбнулся Мариньи. — Поверьте, одним броском костей выигрывались целые состояния.

— И проигрывались тоже.

— Тут вы правы. Но думаю, некоторых людей такие мелочи беспокоить не должны, тем более что на кону стоят вещи куда более ценные, чем деньги.

— Склоняюсь перед вашим знанием жизни, месье. К сожалению, последнее время фортуна не столь добра ко мне.

— Печально. Возможно, вы не ту игру ведете.

— Вполне вероятно, — вкрадчиво улыбнулся Холт.

Но если Мариньи и намекал на что-то, все же не потрудился ничего объяснить и ограничился радостным восклицанием:

— А, вот наконец и шевалье! Нужно непременно познакомить вас!

— Мы встретились, когда я только прибыл в Новый Орлеан. Он был так добр, что взял меня под свое крыло и объяснил разницу между французами и креолами. Оказывается, она достаточно велика, хотя чужаки об этом вряд ли подозревают!

— Верно, — рассмеялся Мариньи. — Но пойдем поздороваемся со старым бретером.

Пожилой джентльмен, известный как шевалье, не придерживался нынешних мод и облачился в пудреный парик с косичкой, панталоны до колен, шелковые чулки, гофрированные манжеты, кружевную манишку и серебряные пряжки на туфлях. Он с безукоризненной вежливостью приветствовал Ами и поднял вопросительный взгляд на Деверелла.

— Пришли проводить меня? Наконец-то настал миг моего триумфа, ослепительного счастья, как, впрочем, и для Мариньи, любезно согласившегося посетить мой праздник. Как хорошо быть среди своих, без этих грубиянов американцев!

Хорошо известный своей ненавистью к американцам, престарелый аристократ не стеснялся открыто выказывать свое отвращение к радикальным идеям равенства, проникшим даже в креольскую среду со времен Террора.

Вот и теперь разразился возмущенной тирадой едва ли не на четверть часа и мог бы говорить еще бог знает сколько, если бы не появление ставших на время неразлучными Стэнфилла и Мейтленда.

Подозрительность во взгляде шевалье мигом растаяла, едва виконта представили как британского торговца, но особой приветливости старик тоже не проявил.

Что за странная война, позволяющая врагам встречаться на празднествах, балах и вечерах! Улыбки, приветствия, учтивые беседы… и завтрашние кровавые сражения по разные стороны баррикад, думал Деверелл, с циничным любопытством разглядывая сэра Алекса. Все-таки что привело его на другой конец света, в Новый Орлеан?

Мейтленд низко склонился над рукой Ами, прикоснулся губами к пальцам и выпрямился. Серые глаза так беззастенчиво рассматривали ее, что девушка вспыхнула, — Вот мы и встретились снова, мадам Камбр, — тихо выговорил он, и Деверелл скорее ощутил, чем увидел, как она вздрогнула. Черт возьми, неужели она до сих пор неравнодушна к этому фатоватому щеголю?

Он спокойно положил ладонь на ее руку, словно утверждая свое право на девушку, и встретил взгляд Мейтленда жесткой улыбкой. Молчаливое предостережение было невозможно игнорировать. Мейтленд, пожав плечами, отступил и обратился к шевалье, хотя последующие его слова были явно предназначены для Деверелла.

— Моя мать, — сказал он на прекрасном французском, — родилась здесь, и ее родственники все еще владеют землями вдоль Ривер-роуд, за Сент-Джон-Байю.

Мой долг, как младшего сына в семействе, время от времени навещать их.

Это сообщение вызвало новый поток оживленных замечаний со стороны шевалье, любившего порассуждать о Франции, Луизиане и Наполеоне. Амелия не проронила ни слова. Только плотно сжатые губы выдавали ее состояние. Деверелл не переставал гадать, насколько близка она была с Мейтлендом. Неужели тот явился сюда из-за нее? Слишком странное совпадение, а если вспомнить все вопросы, на которые он не получил тогда ответа…

Он пытался защитить Кокрина, за ним следили и в конце концов похитили и бросили на борт голландского судна. Почему? Кому он так помешал? Еще одно совпадение?

Виги и тори вечно на ножах, и их схватки в парламенте временами причиняют Англии куда больше вреда, чем Бонапарт. Может, именно тогда они чего-то не поделили? Но на время войны все свары затихли, и кто знает, вдруг ему удастся разгадать эту загадку?

Деверелл незаметно сделал знак Стэнфиллу, и оба отошли к небольшой нише между двумя гигантскими пальмами в горшках, оставив Амелию с Мейтлендом и шевалье.

— Так ты потребовал ее присутствия из-за Мейтленда? Интересно, какая часть из всего, что он наплел, — правда? — пробормотал Деверелл.

Виконт беспечно пожал плечами:

— Нас интересуют только его связи и вытекающая из них польза. Мейтленд тоже может пригодиться.

— Как все мы.

Стэнфилл слегка наклонил голову, но тут же отвел глаза, притворившись, будто наблюдает за танцующими.

— Орел, о котором уже шла речь, летает куда быстрее, чем это представлялось возможным, — прошептал Стэнфилл, едва шевеля губами, и, наклонившись якобы для того, чтобы поближе рассмотреть кружевной побег пальмы, добавил:

— Он уже здесь. Тебя вызывают на корабль.

Значит, все интриги ни к чему не привели. Как только армия Джэксона войдет в Новый Орлеан, битва неизбежна.

Деверелл отыскал глазами Ами. Та по-прежнему стояла на месте с приклеенной к губам улыбкой. Прекрасная статуя в летящих шелках… Вот она обрадуется, когда узнает, что он бежит из Нового Орлеана! Но он не собирается оставлять ее в лапах таких подлецов, как Алекс Мейтленд!

Беседа, и без того тянувшаяся довольно вяло, угасла почти сразу же после ухода шевалье. Алекс подступил ближе, и Амелия невольно поежилась, ожидая потока обличений.

— Давайте покончим с любезностями и перейдем к делу, — пробормотал сэр Алекс и, несмотря на легкое сопротивление, увлек Амелию в центр зала. — Вы здесь с Девереллом, под чужим именем, в то время как весь Лондон считает вас женой дона Карлоса. Умоляю, просветите меня, какие события привели вас из Испании в Новый Орлеан. Я сгораю от любопытства.

— Не сомневаюсь, — улыбнулась Амелия, позволяя ему закружить ее в вальсе. У нее начиналась мигрень, и единственным желанием было очутиться в маленьком домике, где она по крайней мере могла скрыться от назойливых глаз и нескромных расспросов. Как посмел Холт притащить ее сюда, выставить напоказ, дать всем понять, что теперь она его любовница! Но почему, почему она не может ненавидеть его? Если быть до конца честной, приходится признать, что он служит своей стране. Жестокий рок сделал их врагами.

Вальс сменился контрдансом, но Мейтленд не отпустил ее. Почему она воображала когда-то, что влюблена в него? Он кажется таким ничтожным по сравнению с Девереллом! Бледное подобие мужчины, терзавшего ее безнадежными мечтами о жизни, которой никогда не будет, о счастье, которое ей не суждено. Даже когда танец закончился и Мейтленд, усадив ее в укромном уголке, принес бокал пунша и улыбнулся той самой улыбкой, которая неизменно согревала ее, она ни на минуту не подумала, будто между ними еще что-то возможно.

С той самой ночи, когда был уничтожен Бель-Терр, она твердо знала, что влюблена в Холта Брекстона, человека, царившего в ее снах с той самой поры, когда Амелии было семнадцать лет. Хоть бы Кит когда-нибудь простил ее за это, ибо сейчас он наверняка винит Деверелла за налет на остров.

Отчужденность между ней и братом… что может быть страшнее? Деверелл сообщил ей, что Кит сейчас в Новом Орлеане и выдает себя за богатого виргинского торговца.

— Но почему? — недоуменно спросила она. Ответом послужил злобный смех.

— Потому что, сокровище мое, — бросил он, сверкая глазами и бесстыдно разглядывая ее грудь, — это позволяет ему вращаться в тех же кругах, что и я, а следовательно, таким образом легче меня убить.

— Убить?

— Да, но не стоит волноваться из-за подобных пустяков. Я не намереваюсь сразу сдаваться.

— А тебе не приходило в голову, — язвительно заметила она, — что я беспокоюсь за него?!

Последнее время ее гнев лишь забавлял его, и это, вероятно, было к лучшему, поскольку теперь он постоянно выводил ее из себя. Необходимость скрываться и вести уединенную жизнь в доме на Рампарт-стрит, а также его теперешняя манера держать ее на почтительном расстоянии бесили девушку. Почему он не хочет снова обнять ее, как на Бель-Терр, — с нежностью и состраданием, так похожими на любовь? Он словно боится подпустить ее чересчур близко. А вдруг она заглянет за крепостную стену, которую он так успешно возводил вокруг себя все эти годы, и узнает, что небезразлична ему?

Господи, как было бы чудесно разрушить все преграды и разделить с ним все радости и невзгоды!

— Мадам Камбр, — учтиво пропел сэр Алекс, — вы не подарите мне еще один танец?

— К сожалению, сэр Алекс, я очень устала.

Но его улыбка не дрогнула.

— Последний, мадам Камбр. Самый последний.

Вспомните, ведь когда-то вы так симпатизировали мне, что даже в гости заглянули.

— Ах да, одолжить книгу.

— И только за этим? — загадочно обронил Мейтленд. — Мне всегда казалось, что настоящая причина была иной.

Амелия небрежно пожала плечами и протянула ему руку.

— Не понимаю, с чего вы это взяли, сэр Алекс.

— Неужели? — усмехнулся он, подавшись вперед, и Амелии почему-то стало неприятно. Чего он добивается? — Думаю, вам просто не хочется признать правду.

Но вас можно понять. Это все проделки Девила. Подходящее для него прозвище, не так ли? Зато он, похоже, пользуется неотразимым воздействием на прекрасный пол, что иногда крайне раздражает… мужчин.

Впервые за все время их знакомства этот обычно сдержанный, вежливый человек невольно выдал, какая злоба им владеет, и Амелия смутилась еще больше.

— Сэр Алекс, — упрекнула она, отнимая руку, — сегодня ваши манеры оставляют желать лучшего, и…

— Манеры? Бросьте, мадам, вы уже не наивная лондонская мисс и не можете не понимать, что вас вряд ли считают невинной жертвой! Всему городу известно, кто и где вас содержит! И не стоит так яростно сверкать глазами. Мне совершенно безразличны ваши эмоции, а кроме того, у меня несколько другие пристрастия.

Амелия вспомнила, что рассказывал о нем Деверелл, и, в свою очередь, холодно отпарировала:

— В таком случае не воображайте, будто мне интересны ваши пристрастия, сэр Алекс. Здесь не время и не место для подобных разговоров, и, признаюсь, я больше не желаю слышать ничего подобного.

— Вот как? А если я скажу, что ваш любовник — жестокий убийца и вам следует знать, на что он способен? — выпалил сэр Алекс с такой ненавистью, что у девушки мороз прошел по коже.

— Повторяю: я не хочу ничего слышать…

— Естественно. Чего еще и ожидать. Но все это правда. Расспросите как-нибудь о Роджере Уикеме, — прошипел Мейтленд, ласково касаясь ее щеки. «Уж лучше бы ударил!» — Он не сможет отрицать, что убил его, так же наверняка, как если бы сам спустил курок. Напрасно загубленная жизнь человека, обещавшего так много… Но вы побледнели, мадам. Неужели он посмеет причинить зло и вам?

В этот момент Амелия увидела, как Деверелл выходит из зала вместе с виконтом. Негодяй! Бросил ее на растерзание Мейтленду! Похоже, он уже забыл, с кем приехал сюда, а ведь как настаивал… О, она сейчас взорвется! А сэр Алекс, похоже, поставил своей целью запугать ее, несет какой-то вздор! Она сама слышала, что сэр Уикем застрелился в библиотеке после ужасного скандала, разразившегося еще до ее приезда в Лондон!

— Прошу извинить, сэр Алекс, — сухо перебила она и, делая вид, что не обращает внимания на его протянутую руку, проплыла мимо. Становилось поздно, и головная боль усилилась, а Деверелла нигде не было видно.

Он пропал вместе с лордом Стэнфиллом, и Амелия неожиданно решила уехать одна. Пожаловавшись Мариньи на мигрень, она попросила нанять ей экипаж.

— Видите ли, я не хочу беспокоить месье д'Авриля, это всего лишь легкое недомогание…

Расстроенный Мариньи настоял на том, чтобы отвезти ее домой в своем экипаже, и, лично усадив Амелию, приказал подложить ей под ноги нагретые кирпичи.

— Надеюсь, вы быстро поправитесь, мадам, — улыбнулся он на прощание.

Амелия грустно вздохнула. Разве можно выздороветь, если болезнь неизлечима?

Сидя в карете, уносившей ее по улицам города, она тихо плакала о том, что судьба то и дело наносит ей удар за ударом.

Тилли помогла ей раздеться, что-то жизнерадостно щебеча. Постоянная болтовня хоть и раздражала, но помогала отвлечься, а кроме того, горничная принесла ей горячего шоколада и уложила в постель.

— Не годится ездить одной по ночам, мадам, — пожурила хорошенькая мулатка. — Месье Мариньи был так добр, что помог вам, верно?

— Разумеется. Можешь идти, Тилли. Я хочу спать.

В последний раз оглядев комнату и пожалев, что в постели нет грелки, Тилли все же нашла время приложить к ее ступням нагретый кирпич, завернутый во фланель, и потушила лампу. Теперь на пол падал единственный луч от свечи в коридоре.

« Далеко за полночь Амелия услышала шаги Деверелла и стук входной двери. Он остановился в дверном проеме, и Амелия затаила дыхание, притворяясь спящей.

Неужели сэр Алекс прав и он действительно убийца? Она хорошо знает, на что способен Деверелл. Но убийство?

Нет, конечно, нет. Все могут подтвердить, что лорд Уикем покончил с собой, а бабушка с негодованием опровергала иные версии. Но все же временами Амелия гадала, так ли все было на самом деле.

— Как ты себя чувствуешь, любимая? Голова прошла? — медовым голосом осведомился он, и Амелия поняла, что ей наконец-то удалось рассердить его.

— Нет, мне хуже, — с горечью сообщила она. — Пожалуйста… к утру, может быть, станет легче.

— Не сомневаюсь!

Он шагнул к кровати и навис над Амелией.

— Черт побери, почему ты не сочла нужным сказать, что уезжаешь?

— Ты был занят, — пробормотала она, стараясь не смотреть на него, не поддаться чарам его близости А вдруг он выплеснет свой гнев на нее? — Месье Мариньи был так любезен, что предоставил мне свою карету.

— Это я успел узнать, после того как битый час разыскивал тебя! Мне уже мнилось, что тебя похитили!

Амелия перевернулась на спину, пытаясь разглядеть его в полумраке.

— Похитили? Но кому я нужна? Кто пойдет на такое и почему?

— Кто? Любой мужчина, у которого в жилах течет горячая кровь, любовь моя, — коротко усмехнулся он. — Или в самом деле понятия не имеешь, как выглядела сегодня? Будь ты проклята! Думаешь, я не видел тебя с Мейтлендом? И не помню, как ты рвалась за него замуж?

Амелия лишилась дара речи. Впервые за яростными несправедливыми обличениями, за хриплыми проклятиями она увидела куда больше, чем хотел признать Холт.

И протянула руку, робко, нерешительно, боясь, что он не допустит ее прикосновения или сделает вид, что ничего не замечает. Мышцы под ее пальцами казались туго скрученными узлами, и она вновь подивилась заключенной в них мощи, способной на жестокость и нежность, ласки и наказание. Этот человек может одним ударом убить врага и потратить часы на то, чтобы терпеливо приводить в этот мир одного цинка за другим. Она мигом забыла о своем гневе, желании уколоть и вместо этого тихо спросила:

— Ты тревожился за меня?

— Если тебе нравится слышать это, да, тревожился, черт побери! Именно этого ты добивалась?

— Да, но только если это правда.

Последовало долгое молчание. До нее донеслись легкий запах коньяка и негромкий смешок.

— Правда, цыганочка. Чистая правда.

На этот раз, когда он обнял ее, Амелия не сопротивлялась и припала к нему с готовностью, удивившей обоих.

Желание вспыхнуло в нем с такой силой, что Холтдаже не потрудился сбросить одежду и только позднее, когда они, измученные, тяжело дыша, оторвались друг от друга, разделся, лег рядом и прижал ее к себе. И не выпустил, даже когда заснул. Амелия долго не шевелилась. Дождется ли она когда-нибудь слов любви от Холта? Ах, она уже отчаялась их услышать! Но может, он молчит, потому что она никак не осмелится признаться?

Она повернулась лицом к нему, коснулась губами губ и прошептала:

— Я люблю тебя…

Но единственным ответом был мерный звук его дыхания.




Глава 25


Жан Робер Мари Юмбер, уроженец Франции и ветеран войн во Франции и Ирландии, поднялся при Наполеоне из самых низов до генеральского чина. К сожалению, именно император я вился причиной падения Юмбера, еще до того как сам плохо кончил, но ничто не могло сломить духа французского простолюдина. Бывший генерал едва избежал ареста. Местом его ссылки стал Новый Орлеан, незадолго до того, как вошел в состав Соединенных Штатов.

Высокий, представительный мужчина, он вызывал невольное уважение у окружающих, почти не появлялся в обществе и предпочитал кафе и кабаре, где и свел знакомство с обитателями Баратарии.

Кит Силвер сидел в уголке кабаре «Терпинс», обычном месте встреч с Лафитом и его людьми. Он уже успел представиться владельцу, месье Терпину, американским торговцем, обсудил за партией в пикет угрозу британского вторжения, а тем временем люди, с которыми он сражался бок о бок почти четыре года, тактично игнорировали его, делая вид, что не знакомы. Однако все ждали прибытия Юмбера.

За соседними столиками разместились Жан и Пьер Лафиты, вместе с Белюшем, Домиником Ю, своим банкиром Жаном Батистом Совинье и Винсентом Гамби по прозвищу Рваный Нос: бедняга лишился самого кончика в одном из сражений. Атмосфера царила напряженная: кто-то приветствовал, кто-то отвергал слухи о приближении Джэксона. Наконец пришел Юмбер, на голову возвышавшийся над субтильными креолами. Оглядевшись, он подсел к братьям Лафит. Перед ним немедленно возник стаканчик с огненным зельем. Пригубив немного, генерал снова обвел взглядом зал.

— Мы здесь все патриоты, я полагаю, — начал он, — и должны выказать наше почтение генералу Джэксону.

Он увидит, что мы вполне способны оборонять город, ибо каждый человек рвется стать защитником Нового Орлеана. Пока силы неравны: врагов слишком много… — И, помедлив, торжествующе добавил:

— Зато мы превосходим британцев верностью и храбростью!

Послышались оглушительные аплодисменты, приветственные крики, и Кит улыбнулся. У Юмбера поистине дар вести за собой людей. Вполне можно понять, как человек столь скромного происхождения дослужился до высокого чина.

А познакомившись с генералом Джэксоном, осознал, почему этот человек заслужил восхищение таких закаленных воинов, как Юмбер и Сен-Жеме, ветеранов бесчисленных кампаний. Прибыв в Новый Орлеан больным, еще не оправившимся от последствий лихорадки, Джэксон диктовал план сражения, лежа на диване в гостиничном номере на Ройал-стрит.

Британцы выиграли бой при Лейк-Борн и теперь захватили озера и водные пути к Новому Орлеану. Согласно закону о воинской повинности, Джэксон призвал под свои знамена каждого, способного держать оружие, если не считать британских подданных.

В третий и последний раз Жан Лафит и его сподвижники вызвались стать добровольцами. Джэксон принял их предложения и отдал командование артиллерией в руки Доминика Ю и Ренато Белюша, людей, которых еще недавно называл мерзкими разбойниками.

Юмбер был пожалован чином бригадного генерала.

Назначение отнюдь не было синекурой, созданной в угоду былому храбрецу. Юмбер стал главой отряда конных разведчиков — специального корпуса, предназначенного для ежедневных объездов окрестностей и схваток с вражескими пикетами. Для Юмбера, ненавидевшего англичан, новая служба стала великолепной возможностью свести старые счеты. Для Кристиана же Кортленда, пылавшего злобой и обидой только на одного британца, война была единственным способом отомстить.

Несмотря на принятые американцами предосторожности, британским разведчикам удалось разыскать неохраняемое судоходное русло и проскользнуть под покровом темноты в мутный рукав реки. В ночь на двадцать второе декабря, после долгих трудов, они захватили небольшой отряд противника в устье реки Бьенвеню.

Оттуда они долго путаными протоками добирались до суши и наконец причалили во владениях плантации Вильере. Здесь они застали врасплох и взяли в плен подразделение милиции, и до Нового Орлеана дошли вести о появлении вражеского авангарда всего в девяти милях от города.

По случайности Кит беседовал с Джэксоном как раз в тот момент, когда в дом ворвались чумазые и запыхавшиеся Огюстен Руссо и Филипп Вильер, сообщившие генералу о вторжении британцев.

Джэксон мигом взметнулся с дивана и стукнул кулаком по столу.

— Клянусь небесами, они не будут ночевать на нашей земле!

Потом, немного успокоившись, призвал адъютантов и объявил:

— Джентльмены, британцы уже здесь! Сегодня вечером мы с ними сразимся.

Для Кита, посланного с депешами, не было новости приятнее. Холодный дождь исхлестал дороги, колеса фургонов и копыта коней вязли в непролазной грязи. Кит поскакал вдоль берега, объезжая озерца и заболоченные места, и наконец добрался до места назначения, промерзший и забрызганный с головы до ног.

— Майор Планше, — воскликнул он, протягивая пакет, — вы должны как можно скорее вернуться в Новый Орлеан! Британцы высадились!

Растерявшийся Планше показал гонцу на камин и, наскоро пробежав глазами приказ, велел адъютанту выстроить солдат и идти маршем на Новый Орлеан.

— Если понадобится, мы всю дорогу будем бежать, — резко добавил он.

К полудню батальон Планше, действительно пробежав всю дорогу, вошел в город. К нему присоединились другие подразделения, выстроившиеся на Плас д'Армс.

Под покровом темноты и желая застать врага врасплох, небольшая армия разделилась на отряды и при свете луны пошла в бой. Знаком к началу сражения послужил выстрел с американской шхуны «Каролина», вставшей на якорь напротив британского лагеря. Англичане бросились врассыпную, но быстро опомнились, и атака американцев была встречена мушкетным огнем. Пули свистели мимо головы Кита, кто-то рядом с ним вскрикнул. Знакомая сцена… правда, не на палубе корабля, а на суше, но от этого не менее опасная.

То там, то здесь вспыхивали рукопашные поединки, и не успели американцы оттеснить оккупантов, как прибыли британские подкрепления и битва разгорелась с новой силой. Темноту то и дело разрывали вспышки огня, почти мгновенно исчезавшие.

Несмотря на жуткий холод, пронизывающий почти до костей, Кит упрямо рвался вперед, сквозь ледяную грязь, плескавшуюся за сапоги. Один раз он поскользнулся, инстинктивно поднял шпагу, чтобы отразить удар штыка, и увидел при очередном разрыве снаряда, что вокруг, насколько хватало глаз, люди сражаются не на жизнь, а на смерть. Отчаянная, свирепая драка то затихала, то вновь разгоралась бесконечными волнами. Кит сам не заметил, как очутился на краю поля, покрытого смятыми, растоптанными стеблями сахарного тростника. Тяжело дыша, не соображая, что теперь делать, он огляделся и понял, что бой откатился дальше. Но тут откуда-то слева донеслись безошибочные звуки драки.

Изо рта Кристиана вырывались белые клубы, хотя по лицу катился пот. Он провел ладонью по глазам, чтобы прояснить зрение, и тихо рассмеялся, узнав одного из людей, катавшихся по замерзшей земле. Наконец-то!

Он разжал руки, выпустив бесполезный мушкет, и схватился за окровавленную саблю. Лучшей возможности ему не представится!

Кит рванулся вперед, подождал, пока противники разойдутся, и крикнул в ночь:

— Сэр, вы мой пленник! Бросьте шпагу!

Очередной пушечный взрыв на мгновение осветил поле и лицо человека, смотревшего на Кита с мрачной издевкой.

— Если вам так понадобилась моя шпага, Кортленд, сначала придется ее отобрать у меня.

— Ничего не желал сильнее, — хмуро усмехнулся Кит.

Противник Брекстона, до этого стоявший молча, громко рассмеялся. В его руке блестело оружие, грудь тяжело вздымалась, но, очевидно, перепалка доставила ему огромное удовольствие.

— Вижу, что я не самый опасный ваш враг, милорд Деверелл, — выговорил он с британским акцентом, — но все еще может измениться.

И прежде чем Кит успел опомниться, незнакомец исчез в черных тенях, протянувшихся по полю. Что же, пусть идет. Зато Кит остался наедине с Брекстоном… лордом Девереллом… и держал его на острие своей сабли.

— Похоже, — протянул он, — вы, британцы, даже между собой не способны жить мирно! И еще называете нас склочниками!

— Прекрасное определение, особенно если учесть, что ваша сабля нацелена мне прямо в грудь, — хладнокровно заметил Холт. — Но если собираетесь пустить ее в ход, придется поторопиться, ибо у меня немало других дел…

Кит отступил, поднял саблю и заметил, что Брекстон последовал его примеру. Сталь ударила о сталь, высекая искры, но звон тут же затерялся в грохоте выстрелов.

Земля дрогнула, но ни один из сражающихся этого не заметил.




Глава 26


Ами разбудили громовые раскаты. Она открыла глаза и недовольно нахмурилась. Опять дождь. Как всегда в декабре. И сыро. Влага проникает во все поры, напоминая ей об Англии.

Амелия снова подумала о бабушке. Здорова ли она?

Знает ли, что Деверелл в Новом Орлеане? Вернее, был, потому что он исчез и вот уже больше двух недель не возвращается в дом на Рампарт-стрит, Даже не потрудился ничего объяснить. Просто пробормотал, что у него дела, и если ей что-то понадобится, пусть обратится к камердинеру Джорджу. В конце концов, для этого он и нанят.

— Но я уверен, что с тобой ничего не случится, любовь моя, — полупрезрительно бросил Холт на прощание, — ибо ты, как всегда, приземлишься на четыре лапы.

Каким горьким разочарованием стало для нее утро, когда он снова вел себя отчужденно, словно они едва знакомы…

Ведь она так надеялась… думала, что он смягчится. И вот теперь она осталась с двумя слугами, составившими ей компанию, а ведь от одного вида Джорджа ее в дрожь кидало!

Нет, она не могла сказать о нем ничего плохого, но уж очень он был… внимательным. Чрезмерно внимательным и постоянно следил за ней. Даже спал в гостиной, «на всякий случай», как спокойно объявил Амелии, когда она попыталась сказать, что нет никакой нужды в такой бдительности. Но убеждения не действовали: лакей строго выполнял приказы.

Похоже, Деверелл совсем ей не доверяет. Или боится, что она покинет город? Но куда ей деваться? Даже в Англию вернуться невозможно: что она скажет людям, считающим ее женой дона Карлоса, живущей в Испании?

Завтра сочельник, домашний праздник, а она так одинока, и даже Кит не пришел ее утешить.

Где-то вдали прогремел еще один громовой раскат, отчего-то показавшийся ей зловещим. Ами, внезапно встревожившись, села. И тут в комнату с визгом ворвалась взъерошенная Тилли:

— Это пушки, мадам!

— Пушки?

— Да, да, пушки, вниз по реке, около Чалметт и плантации Маккарти, где я родилась… О, мадам, скорее одевайтесь, я слышала, что британцы скоро вступят в город…

— Прекрати! — резко велела Ами, спуская ноги с кровати и потянувшись к пеньюару. — Иначе всполошишь весь город. Где Джордж?

— Не знаю… о, мадам, не знаю… — всхлипнула Тилли, ломая руки и жалостно кривя губы.

Звуки канонады становились все назойливее. Пытаясь чем-то занять горничную, отвлечь от грустных мыслей, Ами послала ее зажечь лампу и найти Джорджа.

— Он, должно быть, вышел в туалет или бродит поблизости. Делай как приказано, и побыстрее. Может, нам придется бежать, и понадобится его помощь.

Пока Тилли искала лакея, Ами натянула первое попавшееся платье, не позаботившись застегнуть его как следует и совершенно забыв о белье. Хорошо еще, что рядом валялись шерстяные чулки!

Она уже надела туфли, когда вернулась мулатка. В теплых глазах чайного цвета плескался ужас.

— Джорджа нигде нет!

— Безмозглый болван! Вечно вертится под ногами, а когда действительно понадобился… Не важно! Бери свой плащ. Нужно быть готовыми ко всему. И не пялься на меня, как будто настал конец света! Заверяю, что ничего страшного не происходит. Я и не такое видела.

И верно, она ухитрялась выжить в гораздо худших обстоятельствах! Три нападения пиратов, бомбардировка острова… всего этого хватило бы на десяток женщин!

Поспешив в гостиную, казавшуюся странно пустой без Джорджа, целыми днями сидевшего на своем обычном месте у камина, Ами принялась раздувать уголья.

Тилли тем временем сбегала за плащами и горячим шоколадом. Едва разгорелось пламя, изгоняя сырость из комнаты, как в дверь постучали.

— Это, должно быть, Джордж. Скорее, Тилли, открой, пока он окончательно не замерз!

Вихрь холодного воздуха ворвался в гостиную, едва Тилли поспешила исполнить приказание. Но вошедший мужчина ничем не напоминал Джорджа. Ами, подняв глаза, застыла от изумления и крепче сжала кочергу.

— Сэр Алекс! Что привело вас сюда?

Грязь облепила высокие сапоги гостя, а на щеке чернело пятно, подозрительно напоминавшее пороховую гарь.

— Деверелл послал меня за вами! — резко бросил он.

— Деверелл? — удивилась девушка. — Где он?

— Не слишком далеко. Он ранен и зовет вас. Поторопитесь. Неизвестно, сколько он еще протянет.

Ами вмиг ослабела, словно кровь по каплям вытекала из тела. Как она ни старалась, ноги отказывались повиноваться. Откуда-то донесся жалобный крик Тилли, но девушка почти ничего не сознавала. Сэр Алекс грубо выругался, и Ами недоуменно мигнула.

— Черт побери, я же сказал, нужно спешить!

Непонятно что, инстинкт или подсознательная уверенность в том, что из всех, кого знал Деверелл, Ментленд был наименее достоин его доверия, заставили Ами отпрянуть.

— Скажите, где он. Я попрошу Джорджа отвезти меня.

Сэр Алекс с глухим рычанием дернул ее за руку.

— Боюсь, Джордж не в том состоянии, чтобы везти вас куда бы то ни было! Возьмите плащ — или я вытащу вас отсюда в чем стоите!

Амелия, действуя словно во сне, размахнулась и огрела его кочергой. К несчастью, он успел повернуться и удар пришелся по плечу. Мейтленд ответил оглушительной пощечиной, свалившей ее на пол. В голове что-то взорвалось, и мир покачнулся.

— Глупая сучонка… отдай мне это, — прошипел он, вырывая кочергу из ее пальцев. — А ты, дрянь, заткнись и прекрати чертов вой!

Плач Тилли резко оборвался. Ами, все еще оглушенная, смутно осознала, что он вновь подходит к ней. Безжалостно рванув за волосы так, что на глазах выступили слезы, он поднял девушку, подхватил на руки и унес. От холода перехватило горло, и звуки хриплого дыхания сэра Алекса мешались с ее сдавленными рыданиями. Темнота поглотила их, погрузив в непролазную грязь и болотный смрад. Маре-стрит считалась границей города и проходила между твердой сушей и топями, где могли существовать только беглецы от закона или опытные охотники за человеческим отребьем. В самых непроходимых зарослях и по илистым берегам речных протоков таились наспех сколоченные лачуги, хотя чаше всего материалом для постройки служили ивовые прутья, крытые пальмовыми листьями. Болота давали убежище всякого рода разбойникам, ворам, а иногда и беглым рабам. В одной из таких хижин оказалась сейчас Амелия. Вонь была невыносимой, странные звуки нагоняли тоску. Ами вспомнила бесчисленные рассказы об аллигаторах, населявших болота, опасных рептилиях с огромной пастью и зубами, способными перекусить самое толстое бревно.

Амелия сжалась в клубочек и боязливо покосилась на сэра Алекса, скорчившегося у самой двери, невзирая на холод и сырость.

— Зачем я вам понадобилась? Что вы со мной сделаете? — решилась она спросить.

Мейтленд поднялся, подошел ближе и встал перед ней на колени, не обращая внимания на грязь.

— Использую в своих целях, — цинично пояснил он. — Разумеется, не привычным для вас образом. Деверелл непременно явится за вами, если выживет, конечно. А он выживет: ведь сатана бессмертен. Он знает, где искать вас. А найдет меня.

— Но зачем вам все это?

— Зачем? — Он почти нежно провел рукой по ее щеке, и Ами поморщилась. — Все это не имеет никакого отношения к вам. Вы тут невинная жертва, можно сказать.

Провидению было угодно привести вас в Англию и дать мне достойное орудие в борьбе с ним. У него больше жизней, чем у всякого нормального смертного, иначе он давно уже лежал бы в могиле. А подлец ухитрялся выпутываться из любой передряги. Мне сказочно повезло иметь здесь родню. Поэтому я и смог последовать за ним, не возбуждая подозрений. Вернее, слишком сильных подозрений. Ах, если бы не проклятый виконт! Еще одна помеха на моем пути. Сколько раз он умудрялся расстроить мои планы!

Он стал бормотать что-то бессвязное, слова слетали с губ вместе с клочьями пены, и Амелию трясло то ли от холода, то ли от страха. Похоже, сэр Алекс просто тронулся умом и теперь куда опаснее любого болотного хищника! Светлые волосы прилипли ко лбу, и Амелия только сейчас разглядела, что щека была измазана не гарью, а кровью От лба до самого подбородка тянулся длинный порез, портя ангельское совершенство черт, маскировавшее адскую сущность. Темный ангел…

Алекс улыбнулся, обнажая белые острые зубы.

— Если он не сдох, в чем я сильно сомневаюсь, значит, скоро будет здесь, и мы должны быть готовы к его появлению. Видите ли, я жажду его уничтожить. И хотя получил несправедливое преимущество, все же успел узнать, что в борьбе с Девереллом любые средства хороши.

И прежде чем она успела разгадать его намерения, схватился за вырез платья и рванул вниз. Ами, охнув, попыталась вырваться, но он прижал ее к полу и стиснул коленями, без труда уклоняясь от неуклюжих взмахов ее рук. — Резвая кобылка, — пробормотал он, стиснув ее запястья, — неудивительно, что граф заинтригован. Правда, он человек пресыщенный и быстро устает от любовниц, но тебе удалось подогревать его интерес куда дольше, чем остальным. О нет, сука, не выйдет!

Жесткие пальцы впились в нее, оставляя синяки, но Ами сумела вырвать руку и расцарапать и без того подпорченную физиономию. Он ударил ее кулаком по голове такой злобой, что она на несколько мгновений лишилась чувств. Придя в себя, Амелия осознала, что он успел не только привязать ее ноги и руки к вбитым в землю колышкам, но и сорвал с нее одежду. Холод сковал ее члены подобрался к самому сердцу, горький всхлип застрял в горле Сэр Алекс, так и не поднявшийся с колен, провел рукой по ее торсу. Легкое прикосновение, но от этого еще более пугающее.

— Никогда не понимал привлекательности женских форм, — пробормотал он, — если не считать безупречной красоты статуй. Греки создали немало шедевров, и кроме того, я питаю пристрастие к некоторым греческим обычаям.

Пренебрежительно рассмеявшись, он погладил ее груди Ладонь скользнула ниже, к животу. Ами снова подумала, что в мрачном взгляде серых глаз таятся демоны безумия.

— Видишь ли, он отнял у меня самое дорогое, и я отплачу тем же. Жаль, что приходится втягивать в это тебя, ведь я не питаю к тебе зла. Просто хочу, чтобы лорд Деверелл страдал так же, как страдаю я.

Его рука показалась ей теплой и неприятно мягкой.

Зубы Амелии стучали от холода и страха, но во взгляде похитителя не было ни жалости, ни доброты. Только легкое любопытство.

Неожиданно повернувшись, он уставился в темноту и вскочил.

— А, вот и ангел мщения! Добро пожаловать! Сейчас явится и потребует возмездия.

В руке его появился пистолет.

— Прошу простить, но я настаиваю на твоем молчании. Малейший шорох — и мне придется убить его, не насладившись спектаклем.

Он двумя прыжками пересек хижину и поставил мерцавшую свечу на трехногий табурет так резко, что она угрожающе покачнулась на неровной поверхности, каждую секунду готовая упасть. Свет падал на обнаженное тело, сиял на белой коже бедер, живота и грудей. Амелия снова задрожала, сотрясаясь, как в судорогах. Каждый вздох был пыткой, каждый звук — ударом в сердце.

В проеме возник Деверелл. Глаза, налитые кровью, уперлись в Мейтленда.

— Вечеринка, на которую меня забыли пригласить? — осведомился он.

— Наоборот, Деверелл, наоборот, — тихо рассмеялся Алекс. — Все это устроено ради вас.

— Да ну? Как удачно, что я нашел место.

— Я не давал себе труда скрываться.

— Нет, — согласился Холт, осторожно ступив в хижину и едва не задев головой потолок, — ты оставил достаточно ясный след.

Он скользнул взглядом по обнаженной дрожащей женщине и стиснул челюсти, но не произнес ни слова.

Только прислонился к ненадежной стене и вопросительно уставился на Алекса. Тот ткнул в сторону Ами пистолетом:

— Она уже начала терять терпение. Похоже, в отличие от меня не верила в ваше появление.

— Вполне вероятно, — усмехнулся Холт, не подходя, однако, ближе. На этом расстоянии Мейтленд не сможет промахнуться.

Черт бы побрал спятившего ублюдка…

— Отпусти ее, Мейтленд. Она тут ни при чем. Ведь тебе нужен я!

— Вовсе нет. Я хочу не просто прикончить вас, сэр.

Вы еще помучаетесь!

— Вот и мучай меня, а не ее.

— Отчего же?

Сэр Алекс осторожно двинулся к Амелии, и Деверелл стиснул кулаки, едва он встал на колени перед девушкой и погладил ее трепещущее тело.

— Видите, как она сжимается, стоит мне коснуться ее? Что, по-вашему, с ней станет, если я отважусь не только на это?

Ледяная ярость охватила Холта, но он не шевельнулся, даже когда рука Мейтленда накрыла ее грудь. Едва слышное рыдание вырвалось из горла Ами, но она не посмела вскрикнуть.

— Посмей причинить ей боль — и ты умрешь, — спокойно объявил Деверелл.

— Вы не в том положении, чтобы бросаться угрозами. — Светлые глаза чуть сузились, но ни рука, лежавшая на груди Ами, ни пистолет не дрогнули. — Здесь распоряжаюсь я. Времени не так уж много, поэтому придется делать все быстро и не стесняться в средствах.

Почувствуйте то, что испытал я, когда умер Роджер.

— Роджер покончил с собой.

— Нет!

Пальцы вонзились в мягкий холмик, и Ами застонала. Пистолет поднялся: черная дырочка смотрела прямо в лоб Холту.

— Он никогда не сделал бы этого, если бы вы не растоптали его честь и репутацию. Его жизнь закончилась, когда вы опозорили его перед всеми. Несчастный не смог вынести публичного унижения. Боже, как я ненавидел вас тогда и хотел убить… вас, погубившего мою единственную любовь.

— Он сам себя погубил, Мейтленд, — убеждал Холт и, не спуская глаз с пистолета, переместил равновесие на другую ногу. Остается выждать подходящий момент… — Уикем выстрелил до сигнала.

— Вы должны были сдохнуть, черт возьми! Боже праведный, у вас больше жизней, чем у кошки, если вынесли все, даже «Форчун»!

Холт насторожился. Значит, Амелия говорила правду!

— Так это ты подстроил?!

— Да, только вы и тут вывернулись! Проклятый виконт! После стольких предосторожностей все-таки нашел вас! А я-то воображал, что если он хочет убрать вас с дороги из-за покушений на Кокрина, значит, обрадуется, что вы исчезли, и забудет о вашем существовании, тем более что Кокрин носа не посмеет высунуть из своего убежища! Но вам непременно нужно было вмешаться! Ах, если бы у вас хватило порядочности умереть, как и предполагалось, каким уроком это послужило бы Кокрину! Сразу сообразил бы, что так будет с каждым, кто имеет отношение к его хваленому оружию!

— Оружию, которым так и не воспользовались. Много шума из ничего. Должно быть, это чрезвычайно вас нервировало, — отозвался Холт и, не спуская взгляда с лица противника, чуть подвинулся. Однако дуло пистолета немедленно дернулось в его сторону. Достаточно красноречивое предупреждение.

— Советую вам умерить свою резвость, милорд. Дырки от пуль долго заживают… если заживают вообще. — Идеально очерченные губы изогнулись в невеселой улыбке. — А теперь настало время вам понять, что это такое — терзаться болью любимого человека…

Секунды, казалось, растянулись в часы, едва сэр Алекс снова скользнул пальцами по телу Ами.

А где-то далеко канонада становилась все более хаотичной. Сражение явно теряло накал, но никто не обратит внимания еще на один выстрел.

И тут Холт увидел в руке Мейтленда нож. Острое как бритва лезвие уперлось в грудь Ами, и Холт понял, что больше медлить нельзя. Позабыв обо всем, он ринулся на врага. Пистолет выплюнул пулю, поразившую цель, но Холт продолжал рваться вперед. Вопли Ами слились с проклятиями Мейтленда.

В хижине было слишком тесно, чтобы не наступить на распростертую женщину, и Холт, сбив Алекса с ног, стал выворачивать ему руку, пока запястье не хрустнуло и нож не выпал на землю.

Мейтленд оказался куда сильнее, чем на первый взгляд. Несмотря на худобу, на руках и плечах играли мускулы, а хватка была железной. Он ударил Холта, и оба, рыча, покатились по грязи в последней, смертельной схватке. Наконец Холт оттолкнул его, почувствовав, как под кулаком хрустнули кости носа Мейтленда. Фонтаном брызнула кровь, послышался сдавленный крик, но он все бил и бил, пока противник не перестал сопротивляться.

Пронзительный вопль разрезал кровавый туман, окутавший Холта. Смахнув с лица кровь и пот, он увидел, как крохотные всполохи огня бегут по стенам и крыше.

Во время борьбы свеча все-таки перевернулась, и сейчас пламя яростно лизало добычу. Отлетавшие искры дождем сыпались на Ами, бессильно мотавшую головой, и Холт бросился к ней, стеная от боли. Он тут же понял, что левая рука почти не действует, но все же отыскал на полу нож Мейтленда и перерезал путы Ами. И как раз вовремя. Пальмовые листья занялись со зловещим шипением, и один из столбов, поддерживавших крышу, начал со скрипом заваливаться.

С трудом таща за собой Ами, Холт выскочил наружу, где от холода сводило ноги, и согнулся от приступа кашля. Ами припала к нему, тоже сотрясаемая спазмами. Из глаз ее потоком хлынули слезы, но она нашла в себе силы встать и поднять его на ноги.

— Бежим! Я слышу стук копыт… О Господи, вставай же! Если тебя поймают, повесят как шпиона!

Холт в полубреду, спотыкаясь, последовал за ней в ночь, в лабиринт болот и топей.




Глава 27


Битва закончилась ко всеобщему ликованию. Новоорлеанцы прогнали захватчиков со своей земли, и британский флот с позором ретировался. Генерала Джэксона провозгласили спасителем отечества, а людей, сражавшихся с ним, чествовали как героев.

Амелия стояла у окна маленького домика на Рампарт-стрит, глядя на серое январское небо. В городе все еще не утихли празднества, но самой ей было не до веселья.

Он опять исчез, отплыл на своем корабле вместе с лордом Стэнфиллом. Посчитал, что оставаться в городе ему все еще чересчур опасно, и Амелия, разумеется, поняла его доводы. Но втайне думала, что он мог бы предложить ей уехать с ним или по крайней мере распорядиться, чтобы она отправилась следом на первом попавшемся судне, идущем в Англию. Но Холт ничего не сказал, даже когда рана уже зажила и он вновь обрел силы.

— Это даже к лучшему, — рассеянно бросил он, — ибо, если мы с твоим братом снова встретимся, исход может быть иным.

И против этого ничего не возразишь. Кит ненавидит Деверелла и убил бы, если бы не оглушивший его осколок снаряда.

— Американский снаряд, — сухо добавил он, — так что Брекстону повезло. Когда я очнулся, он исчез. К счастью для тебя, он знал, куда идти.

Последнее время Амелия не переставала думать о странной цепи событий, послужившей ее спасению. Сэр Алекс наверняка прикончил бы ее, если бы не Холт! И несмотря ни на что, ей жаль его. Какая страшная смерть: сгореть в пылающем аду! Хорошо еще, что Джордж вовремя объяснил Холту, где ее искать! Правда, Мейтленд успел оглушить лакея и привязать к столбу в туалете, куда Тилли не догадалась заглянуть. Страшно подумать, что случилось бы, не найди Холт Джорджа.

По-видимому, Джордж с самого начала знал, что ей грозит, поскольку оказался шпионом Стэнфилла, приставленным следить за ней и Мейтлендом. Джордж тоже убрался вместе со своими хозяевами. Зато Кит все еще был в городе, по-прежнему обозленный, отказывающийся понять сестру.

Вот и сейчас он вошел в гостиную, и девушка поспешно обернулась, наткнувшись на его раздраженный, угрюмый взгляд. Оба молчали. Говорить было не о чем.

Все и без того ясно. Они стали почти врагами.

Кит уселся у огня и коротко сообщил:

— Я вступил в армию Джэксона. Он простил всех пиратов, и когда Новый Орлеан будет в безопасности, я уйду с войсками.

Девушка, смахнув слезы, кивнула. Он имеет право сердиться на нее, и тут ничего не поделаешь.

— Я рада, что тебя помиловали. Это шанс начать новую жизнь, Кит. Для нас обоих.

Кит порывисто вскочил, приглаживая растрепавшиеся кудри.

— Но я не знаю, что делать с тобой! Тебе нельзя здесь оставаться, Ами. Особенно после…

Он смущенно осекся, и сестра с улыбкой согласилась:

— После того, как меня окончательно скомпрометировали. Весь город только об этом и судачит. Я в любой момент могу пойти к кому-то на содержание: в предложениях нет недостатка. Странно, что люди, взиравшие на меня когда-то с почтением, обращаются теперь, как с любой уличной девицей.

— Для тебя это вряд ли стало потрясением, — безжалостно заметил Кит, — если учесть, как ты позволяла Брекстону выставлять себя напоказ, словно его личную собственность. Господи, Ами, как ты могла?

— Вряд ли у меня был выбор после Бель-Терр, — отпарировала она, уязвленная его презрением. — И чем это отличается от участи сестры пирата? Разумеется, есть некоторая разница в том, что об этом никто не знает.

Поэтому можно пылать тут праведным гневом.

Кит вскинулся было, но тут же тяжело вздохнул:

— Мне нечего возразить. Прости меня, Ами. Господи, как подумаю, что вы с ним… а ведь ты и словом не обмолвилась… ни о том, что он сделал, ни о том, кем был!

— Так и знала, что ты не поймешь.

— И то верно. Не понимаю. Пытался, но не могу выбросить из головы эту картину… ты в его объятиях…

Он поспешно отвел глаза, и Амелия, подойдя к брату, нежно положила руку ему на плечо.

— Мне очень жаль, Кит. Мне действительно не следовало скрытничать, но похоже, я так и не нашла подходящего времени.

Кит, с чем-то вроде судорожного всхлипа, повернулся и обнял сестру, некрепко, легко, совсем не так, как восторженно обнимал только что.

— Я отложил кое-какие деньги. Оставляю их тебе. Хватит, чтобы продержаться до моего возвращения. Мы уедем в Виргинию, и я устроюсь на торговое судно. Сначала придется подтянуть пояса, но когда-нибудь я заработаю столько, чтобы хватило на безбедную жизнь. И может быть, когда-нибудь ты в самом деле станешь сестрой морского капитана, — с легкой улыбкой добавил он.

После его ухода Тилли загасила огонь в каминах, и Амелия вошла в спальню, которую делила с Девереллом.

Все как прежде: широкая кровать, где они лежали вместе, пушистое одеяло, простая мебель… Но почему же тут царят холод и пустота?

Совсем как у нее в душе. И ничто, ничто не в силах согреть ее, ничто не может заполнить. Интересно, что лучше: никогда не испытать любви к нему или сознавать, что он никогда ее не любил? С чем легче справиться: с чувством или его отсутствием?

Дождь неустанно барабанил по окнам, впереди была еще одна бессонная ночь, но Ами все же разделась и легла, слушая легкий звон капель. Промозгло и сыро.

Когда же придет весна? А пока на улице завывает ветер да голые ветви трутся о стекло…

Едва слышный шум проник в ее сознание. Девушка повернулась, вглядываясь в густые тени. При виде силуэта, обрисовавшегося на фоне смутно освещенного коридора, сердце ушло в пятки.

— Тилли, это ты?

— Нет, — тихо отозвался знакомый голос, и она, ахнув, села и протянула руки навстречу тому, кого знала и ждала.

— Деверелл…

— Знаешь, — заметил он так небрежно, словно отсутствовал всего несколько часов, — к чему такие формальности? Можно подумать, мы едва знакомы. Меня зовут Холт. Как по-твоему, сможешь осилить столь сложное имя?

Ами, смеясь, обняла его, приникла к мокрому плащу, поежилась от холода и то ли вздохнула, то ли всхлипнула:

— Думаю, что смогу, Холт. А как бы ты хотел называть меня?

Холт завладел ее губами. Жаркий, ненасытный поцелуй отнял у нее разум, закружил голову, и когда Холт наконец оторвался от нее, Ами увидела, как блеснули его глаза.

— Моя любовь, мое сердце, моя жена… выбирай сама, но учти, что это — навсегда.

Едва смея надеяться, она недоверчиво уставилась на него.

— Ты вправду…

— Едем со мной, Ами, любимая. Я подал в отставку и возвращаюсь домой. Хочу, чтобы ты была рядом. Как по-твоему, сумеешь снова вынести жизнь в Англии?

— Да! О Господи, да, лишь бы быть там, где ты!

Он медленно опустил ее на матрас, не выпуская из объятий, теплых, нежных, надежных, и Ами поняла, что больше никогда не будет одинока…


notes



Примечания





1


Дьявол (англ.). — Здесь и далее примеч. пер.




2


Речь идет о реформе парламента.




3


Имеется в виду Северная Америка.




4


Улица в Лондоне, где находились важнейшие министерства.




5


Нечто вроде клуба дебютанток с весьма строгими правилами. Только девушки и женщины, принятые в «Олмэкс», могли считаться истинными членами светского общества.




6


Пренебрежительное прозвище принца-регента.




7


Горячий напиток из молока, сахара и пряностей, створоженный вином.




8


Прекрасная дама, чем вы так озабочены? (фр.)




9


Потому что жизнь иногда бывает так печальна, месье… (фр.)




10


Автор допускает анахронизм: спички были изобретены лет на двадцать позднее.




11


Джейн Остен.




12


Длинный плащ с несколькими пелеринами.




13


В те годы исполнял должность директора разведывательной службы.




14


Участники стихийных выступлений против применения станков в Англии в XIX в.




15


Закон или указ, принятый после совещания с кабинетом министров.




16


Плеть-девятихвостка со множеством мелких узелков.




17


Парный двухколесный экипаж.




18


Суп из стручков бамии.




19


Ах, Боже мой! (исп.)




20


Хорошо (фр.).




21


Любовница, содержанка (фр.).