Влечение
Рози Томас


Джесс, которой за 40, испытывает страстное влечение к другу своего сына, 21-летнему Робу. Взаимное чувство преображает обоих. Но Джесс приходится столкнуться с враждебным непониманием дочери Бетт, сестры Лиззи, бывшего мужа Йена. Роба обвиняют в более тяжком преступлении, нежели любовь к Джесс, — в гибели ее сына. В преддверии суда их захлестывает бурный поток событий, над которыми они не властны.


Рози Томас

Влечение


Глава 1


Вчерашний день безвозвратно канул, и увидеть его можно лишь сквозь призму последующих событий. И поэтому уход каждого дня, каждой минуты — невосполнимая утрата.

Но Джесс Эрроусмит не думала ни о чем подобном — до поры до времени. Она привыкла целиком отдаваться работе, и в это зимнее утро ее внимание было полностью поглощено комнатными цветами, горшками и компостом. Если она и позволяла мыслям уклоняться от столь важных вещей, то лишь в сторону приятной перспективы выпить чашечку горячего кофе или посидеть десять минут с газетой — скромная награда за хорошо сделанную работу перед тем, как приступить к следующей.

На улице было холодно, но просторная оранжерея радовала теплом. Потолок из матового стекла смягчал мертвящую белизну зимнего неба. Джесс работала, не разгибая спины, в окружении запахов — дорогих ее сердцу, но слишком привычных, чтобы воспринимать их по отдельности: сырого торфа, тщательно промытого гравия, прелых листьев. Мерно капала вода. В следующем ряду, за завесой из ветвей и листьев, трудился другой садовник.

Она взяла поддон с сеянцами и стала бережно очищать от земли один крошечный стебелек с корнями-ниточками. Потом воткнула растеньице в горшочек глубиной в три дюйма и утрамбовала вокруг него компост; прикрепила ярлычок. В конце мая этот новый сорт герани пойдет по одному фунту двадцати пяти пенсам за штуку. Деньги, естественно, достанутся не Джесс: ведь она всего лишь наемный работник. Но об этом она сейчас тоже не думала — только о работе.

Она ловко втыкала в землю сеянец за сеянцем, пока не опустели все поддоны. Тогда она выстроила горшочки с сеянцами в несколько аккуратных рядов, проверила ярлычки и отнесла пустые поддоны в мойку. Там она промыла их в ледяной воде и поставила для просушки.

Наконец-то она смогла выпрямиться и помассировать тыльными сторонами ладоней одеревеневшую спину. Потом вытерла руки о рабочие брюки из грубой материи и, откинув со лба прядь волос, с облегчением вздохнула.

В комнате отдыха никого не было. Джесс оставила сапоги за дверью и вскипятила воду, чтобы приготовить себе растворимый кофе. Согрела о кружку закоченевшие пальцы. Села в кресло с продавленным сиденьем и стала рассеянно листать дамский журнал, оставленный кем-то на соседнем кресле. Статья об уходе за кожей сопровождалась фотографиями ухоженных женских рук с идеально отполированными алыми и лиловыми ногтями. Джесс сравнила их со своими — с потрескавшейся кожей и въевшимся черноземом — и засмеялась.

— Хоть кому-то весело, — послышался рядом чей-то голос.

Вошедшая женщина была старше Джесс — должно быть, перевалило за пятьдесят. Полную фигуру обтягивал комбинезон из синтетики.

Джесс подняла на нее глаза.

— А, Джойс. Ты что-то припозднилась.

Джойс достала из персонального шкафчика чай, сахар и порошковое молоко. И снова заперла шкафчик.

— В цехе все утро творилось что-то несусветное — содом и гоморра. Тони вечно нет на месте, как нужно что-нибудь поднести. Не могу же я сама таскать тяжести: хватает с меня и дома.

Джесс вымыла за собой кофейник и чашку с блюдцем. Оживления как не бывало. Они проработали вместе три года, и Джесс прекрасно знала причину раздражительности подруги.

— Как мама?

— Без перемен. Нет, что я говорю — все хуже и хуже. Каждый день она теряет крохотную частичку себя. Вернее, это я ее теряю: она ведь не понимает, что происходит. Перестала даже есть самостоятельно — приходится давать ей пюре с ложечки.

Джесс сочувственно слушала — чем еще она могла помочь? Никто не в силах снять с Джойс бремя жалости и ответственности за старушку мать. Джесс встала и обвила рукой плечи подруги.

— Пойду работать.

Джойс всхлипнула.

— Ты такая добрая. Правда. Как думаешь — это мне испытание свыше?

Холодный воздух обжег Джесс щеки и пальцы, но она с наслаждением вдохнула его, натягивая пальто. И пошла проверить уже укоренившиеся растения в дальнем конце питомника.

* * *


В Дитчли, родном городе Джесс в дюжине миль от питомника, двое парней подъехали к спортивному залу на окраине. Улица кишела легковушками и грузовиками, в магазинах толпился народ, однако в зале оказалась лишь небольшая горсточка желающих размяться. С уверенным, почти надменным видом парни прошли в раздевалку и облачились в спортивные брюки, майки без рукавов и широкие кожаные ремни тяжелоатлетов. Вернувшись в зал, они подождали, пока из динамиков под потолком не польется новая мелодия, и начали тренировку. По прошествии нескольких минут их тела заблестели от пота. Парни не щадили себя — выкладывались без остатка.

Наконец тот, что постарше, сказал:

— Отлично, Дэн. Теперь попеременно вращательные движения и отжимания.

Младшему, Дэну, исполнилось девятнадцать. Это был красивый смуглый юноша, немного более поджарый и не такой мускулистый, как его товарищ. Он взял из сетки у зеркала пару гантелей и, взвесив их на ладонях, начал совершать спиралеобразные движения то одной, то другой рукой по очереди. На предплечьях явственно обозначились отвердевшие мускулы, на шее проступили жилы. От напряжения его лицо исказила болезненная гримаса — оскал, обнаживший зубы. Товарищ внимательно наблюдал за ним.

— Девять, десять. Давай, Дэнни, давай, малыш. Одиннадцать, двенадцать. Еще тройку — и конец.

Выполнив заданное число упражнений, Дэнни испустил победный клич и бросил гантели на пол.

— Теперь отжимания.

Дэнни знал: друг не даст ему передохнуть между упражнениями, да и самому не хотелось выглядеть слабаком. Он поднял гантель и начал сгибать и разгибать руку в локте, то поднося гантель к плечу, то опуская. Вверх-вниз, вверх-вниз. При этом он считал вслух. Досчитав до пятнадцати, он проделал то же самое другой рукой.

— Готово!

Дэнни положил гантель на место и, отирая потный лоб, рухнул на лавку. Роб выбрал пару гантелей потяжелее и посмотрел на свое отражение в зеркале. У него были длинные, до плеч, курчавые волосы с бронзовым отливом. Стряхнув со лба непокорные завитки, он начал работать с гантелями; на руках взбугрились трицепсы. Однако уже через несколько секунд гантели показались невесомыми.

Дэнни открыто восхищался приятелем. Меняя руки, Роб бросил на товарища взгляд исподлобья и улыбнулся.

— Понял, как это делается?

— Так точно, Арни[1 - Арни — намек на Арнольда Шварценеггера. — Прим. переводчика.]!

Роб дал ему легкого пинка. Дэн фыркнул и ответил тем же. Они немного повозились, не причиняя друг другу настоящего вреда.

— Пошли отжиматься от скамьи, — скомандовал Роб.

Плечом к плечу они направились в дальний конец гимнастического зала, где громоздились сваленные пирамидами штанги. Дэн поводил плечами, стряхивая усталость.

Когда они вышли на улицу, как раз закончился обеденный перерыв, и мимо, спеша занять свои рабочие места, стайками проносились молодые девушки. Стоя со спортивной сумкой через плечо, Дэнни нахально уставился на двух подруг. Одна из девушек улыбнулась.

— Тяпнем по кружке пива? — предложил Роб.

Дэнни кивнул в знак согласия.

Яркий свет из витрины магазина электротоваров придал волосам Роба металлический блеск. Красивое лицо казалось жестким из-за тонкого носа и большого рта с изогнутыми, как у женщины, губами. Широкими плечами под кожаной курткой он проложил путь сквозь толпу покупателей. В одной руке болталась спортивная сумка.

В баре было тепло и накурено; пахло пивом и сигаретами. В глубине зала работал телевизор. В бильярдной через арочный проход был виден мужчина в рабочем комбинезоне. Опираясь на кий, он ждал, пока его противник прицеливался для очередного удара. Роб бросил на борт бильярда монетку и направился к стойке. Взяв по пинте пива, друзья сели за столик и вытянули длинные ноги. После утомительной тренировки было приятно расслабиться.

— Делаешь успехи, — произнес Роб и выпятил нижнюю губу, чтобы сдуть пену. Дэнни насторожился — не насмехается ли он? Но лицо Роба было серьезно.

— Спасибо. Самому приятно.

— Будешь продолжать тренировки?

— Наверное.

Сидя в задымленном баре, весь во власти приятной усталости, Дэн сполна наслаждался жизнью. Вспомнилась девушка возле спортивного зала — какие ножки! — и тотчас забылась. С девушками проблем не было. Общество Роба — совсем другое дело!

Они учились в одной школе, славящейся жесткой дисциплиной. Но из-за разницы в возрасте Роб не обращал на Дэнни внимания. Он вообще держался особняком.

Рослый, наделенный недюжинной физической силой, он, тем не менее, не интересовался футболом или другими командными видами спорта, предметами страстного увлечения Дэнни. Роба Эллиса окружала аура крутизны и холодноватой независимости.

Но однажды, четыре месяца назад, сдав вступительные экзамены и слоняясь по городу (якобы в поисках работы на неполный день), Дэнни увидел Роба в какой-то забегаловке. На полу возле его ног стоял ящик с инструментами; Роб читал книгу в мягкой обложке. Дэнни подсел к нему и, убедившись, что Роб и не думает обращать на него внимание, дерзнул спросить, интересная ли книга. Роб бросил на него мимолетный взгляд и подтолкнул к нему книжку, чтобы Дэнни прочел название. То был роман Дона Делилло. Дэнни даже не слышал о таком писателе.

Завязался разговор. Действительно, вспомнил Роб, в школе был такой — Дэниел Эрроусмит. После этого они разок встретились на теннисном корте, потом посидели в баре и, наконец, подружились. Но, хотя перипетии взрослой жизни практически свели разницу в возрасте на нет, у Дэнни осталось стойкое ощущение неравенства. Он должен сравняться с Робом достижениями! Ноющая боль в плечах и шейных мышцах лишний раз напомнила об этом решении.

Дэн хлебнул пива. Общество Роба доставляло ему огромное удовольствие. День складывался исключительно удачно.

К Робу подошел человек в комбинезоне.

— Твоя очередь.

— Спасибо, дружище.

Роб взвесил в руке кий и натер кончик мелом.

— Есть пара монет — сделать ставку?

Дэнни инстинктивно погладил задний карман джинсов, где лежал бумажник.

— Конечно.

Бар почти опустел, так что других желающих не оказалось. Они заняли свои места за бильярдным столом и попеременно, скрестив на груди руки, наблюдали за игрой друг друга.

Дэнни одержал победу.

— Хочешь три решающих?

Пока Роб думал, он принес еще пару кружек пива.

Из трех партий Дэнни выиграл две. И, не в силах сдержать торжествующей ухмылки, припрятал денежки Роба.

— Похоже, у тебя была солидная практика, — резюмировал тот. — А я-то думал — студенты только и делают, что корпят над конспектами ради стипендии.

— Не все же распивать пиво, да трахаться, да загонять шары в лузы.

— А я думал — все.

Они ступили на зыбкую почву. У Роба не было возможности как следует подготовиться в университет или в политехническую академию, как Дэнни. Он подвизался независимым столяром: если везло, оборудовал кухни, а если нет — встроенные шкафы. Социальное неравенство — дело тонкое: достаточно одной неосторожной искры, чтобы вспыхнула ссора.

— Еще? — предложил Дэнни.

Они уже опрокинули по три кружки. К концу рабочего дня в баре прибавилось посетителей. Они приходили небольшими группами, ставили на пол «дипломаты» и небрежно вешали плащи на спинки стульев.

— Неохота, — расслабленно ответил Роб. — Я бы перекусил.

Снаружи тусклый зеленоватый свет растворился в неоновом разноцветье витрин. Начался дождь; влажно блестел почерневший асфальт, отражая красные огни проносившихся мимо автомобилей. Движение заметно ослабело. Парни замешкались у выхода, поднимая воротники своих курток и моргая, чтобы стряхнуть с ресниц дождевые капли. Магазины почти все закрылись, но на перекрестке работало кафе. Роб ткнул пальцем в ту сторону, и они побежали.

Они заняли столик в нише за деревянным барьером и заказали яичницу с беконом и чипсы. Немного утолив голод, Роб уставил на Дэнни взгляд узких зеленоватых глаз, в которых, даже если для этого не было причин, всегда гнездился вызов.

— Какие у тебя планы на вечер?

Дэн замялся.

— Наверное, поеду домой.

Он все еще жил с матерью: стипендии не хватало, чтобы снять квартиру, даже маленькую.

— Ясно. Мальчик боится, что его поставят в угол?

Они дружно посмеялись. На Дэнни вновь нахлынуло пьянящее чувство полноты жизни. В это время, как по заказу, открылась дверь, и в кафе впорхнула стайка из четырех девушек в подпоясанных плащах, под которыми оказались мини-юбки и пушистые вязаные кофточки. Девушки заняли противоположную нишу и стали весело болтать и хихикать. У одной были длинные стройные ноги в черных колготках и сапожках на высоких каблуках. На длинных темных волосах блестела дождевая влага. Глаза из-под челки смело уставились на Дэнни.

Секунда — и парни втиснулись в противоположную нишу. Одна девушка надулась.

— Прошу прощения, но нам нужно кое-что отпраздновать в интимном кругу.

— Мы ни в коем случае не против интима, да, Дэнни? К вашим услугам.

— Ясное дело, — поддержал товарища Дэн. — Что отмечаете?

Чернявая ответила, по-прежнему не сводя с него глаз:

— У Зои день рождения.

Роб щелкнул пальцами.

— Нет проблем. Мы — крупные специалисты по дням рождения, особенно Зоиным. Официант — цветы, шампанское во льду!

— Ну ты нахал, — проговорила самая невзрачная из девушек. Остальные засмеялись.

— Шампанское — здесь? Скажи лучше — две чашки чаю.

— Мы собираемся на дискотеку, — сказала чернявая, обращаясь к Дэнни. Девушек вечно тянуло к нему словно магнитом. В отличие от Роба, в нем была какая-то уязвимость.

Дэнни глубокомысленно кивнул.

— Как тебя зовут?

— Кэт.

— Это еще что за имя? Что-то кошачье.

— Кэт — для твоего сведения — уменьшительное от Кэтрин.

* * *


Джесс ехала домой из питомника. Каждая деталь пейзажа была до того знакома, что она их уже и не замечала.

Дитчли расположился в самом сердце Англии, и хотя от него было рукой подать до Бирмингема, Шеффилда и Ноттингема, так и остался заштатным провинциальным городком. Здесь Джесс росла, здесь стала свидетельницей того, как новые микрорайоны, торговые центры и парки постепенно съедали пригородную зону. Необозримые поля и луга съежились, их избороздили дороги, так что Джесс стало казаться, будто она живет на треугольном острове. Городишко был так себе, никакой романтики, но в последние годы приобрел налет модерна. Все равно что перезрелая матрона вырядилась в молодежную одежду.

Джесс печально усмехнулась. Вероятно, состарилась она, а не город. «Я только копчу небо. Стоило проторчать всю жизнь на одном месте, чтобы разочароваться в нем — или в самой себе…»

Чтобы уйти от горьких мыслей, она заставила себя думать о Джойс. Та еще раньше уехала домой, чтобы сменить сиделку подле матери. Перед лицом такого горя Джесс стало стыдно за свое нытье. Хватит расстраиваться из-за денег, неуверенности в завтрашнем дне и неотвязного чувства одиночества, которое разрасталось в ней, как опухоль. Нужно внушить себе положительную установку.

Это было ее любимое время суток. При всем своем однообразии знакомый пейзаж действовал успокаивающе. Джесс нравилось то, как дорога ручьем петляла в полях и впадала в транспортную развязку, а потом выныривала, чтобы, совершив несколько оборотов и миновав несколько тихих опрятных улочек, закончиться тупичком, где она жила.

В доме за разросшейся живой изгородью не было света. Джесс вошла, щелкнула выключателем, бросила взгляд на небольшую стопку коричневатых конвертов на тумбочке в прихожей и проследовала на кухню. Машинально смахнула в ладонь крошки со стола и выбросила в раковину. Поставила в холодильник забытую на столе масленку. Открыла морозильную камеру, скользнула взглядом по аккуратно сложенным мясным полуфабрикатам и вновь захлопнула дверцу.

В гостиной было прибрано и тепло: за час до ее возвращения включили центральное отопление. Здесь было много зелени — даже несколько фикусов и карликовых пальм. Джесс обошла их все, проверяя почву в горшках под густыми листьями. Заверещал телефон.

— Это я, дорогуша. Как прошел день?

Лиззи! Джесс улыбнулась и вместе с телефоном удобно устроилась в кресле, поджав под себя ноги.

Лиззи звонила из дома, за двенадцать миль отсюда. Сестры ввели в привычку каждый день разговаривать по телефону, даже когда их жизни шли разными путями. Раньше инициативу проявляла Джесс, опекая сестру, которая вела более экстравагантный образ жизни. Теперь настала очередь Лиззи задавать наводящие вопросы, осторожно прощупывать почву.

С трубкой в руке Лиззи плюхнулась на диван и начала свободной рукой массировать себе шею. Взгляд остановился на разбросанных на ковре игрушках. К кофточке прилип комочек детского питания. Не прекращая разговора, она принялась его отчищать. Лиззи была на четыре года моложе Джесс. Давным-давно, когда она, начинающая актриса, разрывалась между работой официантки и прослушиваниями в театрах, Джесс уже была женой и матерью. Их с Йеном дом стал для Лиззи родным. Сюда она приползала зализывать раны после очередной неудачи в любви или на сцене. А потом роли переменились.

— У меня все нормально, — ответила Джесс. — В это время года находиться в оранжерее — одно удовольствие.

Лиззи нахмурилась.

— В гордом одиночестве, среди горшков и навоза?

— Компоста. И то он применяется на открытых делянках.

— Джесс, тебе пора бросать это дело.

— Оно меня устраивает.

В последнее время Лиззи повела решительную борьбу за «возвращение Джесс к жизни», но в этот вечер она чувствовала себя слишком усталой. Что вы хотите — с годовалым ребенком на руках. Теперь-то он уснул — розовый и душистый после купания. Лиззи захлестнула волна нежности, почти вытеснив тревогу за Джесс.

Они обменялись незначительными новостями. Потом Лиззи услышала звук ключа, поворачиваемого в замочной скважине. В комнату вошел Джеймс. Она послала ему лучезарную улыбку и, в ответ на его вопросительный, взгляд, одними губами изобразила: «Джесс». Муж понимающе кивнул и вышел, чтобы на цыпочках подняться на второй этаж и полюбоваться спящим младенцем.

«Господи, — в который раз подумала Лиззи, — неужели это не сон и мне действительно выпало такое счастье?» Ей исполнилось тридцать девять лет; последние полтора года ознаменовались важными и невероятно радостными событиями: она встретила мужчину своей мечты, вышла за него замуж и подарила жизнь сыну. А незадолго до этого судьба ее сестры тоже сделала крутой поворот, только в противоположную сторону: после двадцати трех лет совместной жизни брачный союз Джесс и Йена распался.

— Я же волнуюсь за тебя, как ты не понимаешь?

— Прекрасно понимаю, Лиз. Ты хочешь, чтобы я кого-нибудь нашла и была счастлива, как ты. Но наши судьбы никогда не совпадали, с чего бы теперь им стать одинаковыми?

— Тебе вредно быть одной.

Одиночество Джесс было единственным облаком на безмятежно голубом небосклоне ее сестры. Рождение сына пробудило в Лиззи материнский инстинкт, часть которого распространилась на Джесс.

— Я не одна. И вполне довольна жизнью.

Лиззи картинным жестом, словно перед кинокамерой, отбросила за спину длинные волосы.

— Дорогуша, нельзя жить только ради сына, это не на пользу вам обоим.

В голосе Джесс прозвучало предостережение:

— Я живу не ради Дэнни или кого бы то ни было. Я целых двадцать три года была только женой и матерью. А теперь хочу быть только сама собой.

— Извини.

Джесс улыбнулась, прижимая к уху телефонную трубку.

— За что? За то, что ты такая, какая есть?

Роли в мгновение ока переменились — теперь уже Джесс покровительствовала сестре.

— Как там Сок? Чем он сейчас занимается?

Сынишка Лиззи, крещенный Томасом Александром, еще во время пребывания в утробе матери получил прозвище Сократ, так что теперь его называли не иначе как Соком.

Лицо Лиззи озарилось улыбкой.

— Дрыхнет. Он сегодня что-то разбушевался — еле уложила.

Сок был всеобщим любимцем. Глядя, как он играет, беря его на руки, вдыхая нежный запах детской шейки, Джесс с щемящим чувством вспоминала своих детей малютками. Не отнимая от уха трубку, она с любовью посмотрела на семейную фотографию в рамке.

— Он научился произносить новые слова, — сообщила Лиззи.

— Какие?

На эту тему, не таящую никаких подвохов, они могли беседовать часами.

— Завтра придется Джеймсу с ним сидеть. Меня приглашают в Лондон — озвучивать ролик с рекламой крема для рук. Буду балдеть от крема — разумеется, бесплатного. Тебе привезти?

— Балдеть? Его что — употребляют внутривенно?

Лиззи захихикала.

— Надеюсь, меня не заставят втиснуть эту фразу в отведенные тридцать секунд. Ну ладно, мне пора.

Появился Джеймс, сменивший деловой костюм на свитер и плисовые брюки. Мимикой спросил, не хочет ли Лиззи выпить. Она просигналила губами: «Да, очень!»

— Желаю удачи. Звони.

— Обязательно. Завтра или послезавтра. Обещай, что будешь хорошо себя вести.

— Просто замечательно!

Не успела Лиззи положить трубку на рычаг, как Джеймс сжал ее в объятиях.

— Наконец-то! Как дела, моя радость?

— Пухну как на дрожжах, и чем дальше, тем больше чувствую себя матроной.

— Ты бесподобна. Во всех отношениях.

— Ох, Джим, как я могла жить без тебя?..

* * *


Джесс не спеша поднялась в ванную и вытащила груду грязного белья. Рассортировала и отнесла охапку на кухню. Загрузила в стиральную машину. Разогрела суп из банки. И пошла смотреть телевизор.

* * *


На дискотеке яблоку негде было упасть. В этот вечер работал популярный диск-жокей; на площадке не столько танцевала, сколько толкалась молодежь. Дэнни танцевал с Кэт. С улыбкой до ушей, он топтался на крохотном пятачке, то приседая, то выпрямляясь, как будто внутри него была пружина. В одной руке он держал за горлышко бутылку, а другой помахивал над головой. Все четыре девушки и Роб с Дэнни изрядно нагрузились. Начатое в кафе празднование Зоиного дня рождения продолжилось в баре, а потом на дискотеке. Для Роба начало дня отодвинулось куда-то очень далеко; музыка грохотала не снаружи, а словно у него в голове. Он зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел перед собой Кэт. Он сразу, еще в кафе, разглядел, какая она хорошенькая. Маленькое треугольное лицо — и впрямь как кошачья мордочка, челка на весь лоб, глаза с поволокой. Танцуя с ней, он убедился, что она тоненькая и хрупкая.

Кэт что-то сказала, но Роб не расслышал.

— Что-что?

Девушка приблизила губы к его уху.

— Ты не видел Рэчел?

Рэчел? Ах да, припомнил Роб, самая неказистая из девушек. Только что была здесь — минуту назад. Или час назад. Он пожал плечами. Кэт отошла. Он присоединился к Дэнни, стоявшему возле стойки. Они выпили еще по кружке пива. На всякий случай Роб обнял друга за плечи, чтобы не упал. Или чтобы не упасть самому.

— Классный вечер, — с ухмылкой произнес Дэн. — Я прямо балдею.

— Слушай. Я провожаю Кэт.

Дэнни расплылся в улыбке до ушей.

— Ах черт, я сам положил на нее глаз.

— Ни фига. Я первый застолбил.

— А кто поведет машину?

— Возьмем такси или еще как-нибудь доберемся.

— Сукин ты сын.

— Как насчет этой… как ее… Зои?

— Нет уж, спасибо.

Вернулась Кэт. Она зачесала волосы назад, и ее лицо выглядело особенно нежным и беззащитным.

— Рэчел в туалете. Ее тошнит.

Дэнни хлебнул еще пива.

— Что будем делать?

— Отвезем ее домой.

— Всем кагалом? Она что, инвалид?

Кэт замялась.

— Ладно, подождите.

Глядя по сторонам, Роб начал различать в толпе знакомые лица. Бармена в пропитавшейся потом майке он нередко встречал в спортзале. Внезапно обстановка показалась ему почти домашней, а неприятности, возникшие у девушек, как будто еще больше сблизили его с Дэнни, породили ощущение сговора.

Парни повернулись спиной к копошащейся толпе. Бармен пустил по прилавку в их сторону две закупоренные бутылки. Дэн чокнулся с Робом, и они принялись пить, сильно запрокинув головы. Стоя плечом к плечу, они почти забыли о Кэт, но она вдруг материализовалась рядом вместе с Зоей.

— Те две ушли.

Дэнни взял Кэт за руку и улыбнулся особенной улыбкой, обнажившей сверкающие снежной белизной зубы.

— Мы доставим вас домой.

Дождь перешел в мелкую противную морось. В фургоне Кэт устроилась впереди, на коленях у Дэнни, однако одно плечо и бедро оказались прижатыми к Робу. Они больше не смеялись и не распевали песни, как когда ехали из бара. Роб, прищурившись, смотрел вперед; «дворники» изобразили на стеклах волшебные арки. Кабина вздрагивала от работы двигателя. Но присутствовали — и это ощущали все четверо — и другие вибрации. Вибрации секса.

* * *


Джесс вымыла кастрюльку, в которой разогревала суп, и поместила тарелку и ложку в соответствующие ячейки посудомоечной машины. Проходя через прихожую, проверила, не заперла ли случайно дверь на цепочку. Немного постояла, унимая безотчетную тревогу. И медленно побрела на второй этаж. В спальне все было так, как перед ее уходом. Она села на край кровати и нагнулась, чтобы расстегнуть туфли.

* * *


Кэт снимала маленькую квартирку в пропахшем плесенью многоквартирном доме близ железной дороги. Стоя на лестничной площадке и дожидаясь, пока она выудит из сумочки ключи, Роб с Дэнни прислушивались к приглушенному грохоту проходящего товарняка. Роб подумал о тяжелых контейнерах с ядерными отходами, которые перевозят откуда-то куда-то в ночи, и поежился.

— У меня маловато выпивки. Кто-то оставил водку — вот и все богатство, — сказала Кэт, доставая из буфета ополовиненную бутылку.

Всем снова стало весело, хотя парни не очень-то вписывались в тесное пространство. Зоя достала карманное зеркальце и растянула губы, чтобы подкраситься. Но помада выскользнула из непослушных рук, оставив яркий след на зубах. Девушка нервно захихикала, а потом икнула.

Кэт раздала всем зеленые бокалы и плеснула в каждый на дюйм водки. Дэнни взял свой бокал и тотчас поставил на стол.

Кэт включила магнитофон; грянула оглушительная музыка. Девушка засмеялась и стала крутить ручки. Но в тот же миг свалилась на кровать рядом с подругой.

Дэнни пробормотал:

— Сейчас кое-что сообразим.

Усевшись за стол, он вытащил из кармана маленький мешочек. И, напевая, принялся скручивать в трубку листок бумаги.

Все четверо устроились на кровати — девушки посередке — и стали передавать друг другу импровизированную сигарету. Кэт вытянула ноги в черных колготках. Дэнни провел ладонью вдоль изгиба ее бедра — сначала легко, потом все настойчивее.

Внезапно он вскочил на ноги. Комната качалась, но ему было все равно. В голове плескалось море разноцветных огней; в мозгу вспыхивали звезды.

Это ощущение своего могущества было невозможно удержать при себе — оно властно рвалось наружу. Губы растянулись в безумной улыбке. Во рту пересохло. Он посмотрел сверху вниз на Кэт и встретил ее удивленный взгляд. Зоя, закрыв глаза, прикорнула на плече у Роба.

Дэнни вытянул руку и с удивлением обнаружил, что держит самокрутку. Он хотел сказать что-то важное, но забыл, что именно. Не беда. Он опустился на колени возле ног Кэт. Девушка подалась к нему и коснулась его губ легким поцелуем, но тотчас предостерегающим жестом отстранила его голову. Дэнни выдохнул:

— Я люблю тебя.

Кэт издала короткий булькающий смешок.

— Это мы уже слышали.

— Нет, правда.

— Конечно, как же иначе?

Он рассердился и, взяв девушку за подбородок, резко повернул к себе лицом.

— Брось, будь паинькой.

— Ты делаешь мне больно.

— Тебе нравится.

— Нет, не нравится. Прекрати.

В ответ он повалил ее на спину и запустил руку под юбку.

— Кончай ломаться, разве мы не за этим приехали? Я же сказал — люблю. Серьезно.

— Я тоже серьезно.

Кэт почувствовала, что задыхается. Изменившаяся интонация ее голоса заставила Зою открыть глаза.

* * *


Роб боялся насилия. Вид и звук насилия повергали его в шок — до судорог по всему телу, до паралича рук и ног. То, как оно вдруг возникало буквально из ничего — из приятного опьянения, как сейчас, — было за пределами его понимания. Ему захотелось съежиться, стать невидимкой, но он принудил себя к действию. Его движения были неуклюжими, но быстрыми и решительными — не зря же он столько тренировал свое тело.

* * *


Ледяной ветер хлестнул Роба по лицу. Он никак не мог вспомнить, где оставил свой фургон. Дэнни навалился грудью на ограду вокруг контейнеров с мусором.

— Ты, чертов пакостник! — крикнул ему Роб. — Шевелись, живо!

Он бросился бежать и вскоре услышал за собой топот ног приятеля. Но ощущение было такое, словно там не только Дэнни: его снова преследовали демоны. Страшный призрак насилия вынырнул из черного омута подсознания и бросился за ним в погоню, стремительно набирая скорость. Роб побежал еще быстрее — нагнув голову и, как маленький, молотя воздух кулаками. Плечи напряглись, как в ожидании удара в спину.

Им повезло — они успели добежать до фургона и плюхнуться на сиденья. Роб включил зажигание и резко, с пронзительным скрипом шин, развернулся. И на полной скорости рванул прочь — подальше от улицы, где жила Кэт. Он прилагал бешеные усилия, чтобы вспомнить, куда нужно ехать. Улицы складывались в затейливые узоры с беспорядочно мелькающими огнями. Дэнни развалился на пассажирском сиденье.

— Где мы находимся, черт? — пробормотал Роб и резко повернулся к товарищу.

Тот захныкал:

— Извини. Сам не знаю, что на меня нашло.

Роб боялся внезапных вспышек насилия в себе и других. Страх был почти осязаемым, имел свой омерзительный запах. Дэнни продолжал скулить:

— Ты ведь за меня заступишься? Мое слово против их. Конечно, если нас схватят.

— Ах ты, сукин… — начал Роб и не закончил фразу. То, что он хотел сказать, относилось не только к Дэнни.

Наконец они достигли кольцевой — Роб узнал дорогу, по которой они ехали после дискотеки. Фургон занесло на повороте; в багажнике предостерегающе звякнули инструменты. Роб резко вывернул руль — машина снова стала послушной. Он взглянул в зеркало заднего обзора и увидел позади синий огонек. Вот оно! Роб выругался. Дэнни изумленно уставился на него и лишь потом оглянулся.

— Ax черт! Давай, Роб, гони!

Роб инстинктивно нажал на педаль. Фургон дернулся и на предельной скорости понесся вперед. В половине первого ночи на дороге почти не было машин. Они мчались, оглушенные ревом мотора; в какой-то миг Робу показалось, что полицейская машина отстала.

— Молодчина! — крикнул Дэнни. — Давай!

Но за спиной раздался пронзительный визг полицейской сирены.

Впереди был мост. Бетонные опоры, облицованные гранитом.

Из темноты вынырнули встречные огни. Мгновение внезапной слепоты. Дорога исчезла, словно провалилась.

Тормоза. Оглушительный скрежет в мозгу. Удар. Оглушительный звон стекла и лязг металла. И вспышка нестерпимой боли.

Роб попробовал пошевелить головой. Он стал понемногу воспринимать окружающее. Холодный воздух. Яркий свет от передних фар его же машины, отраженный от бетона. Он точным, рассчитанным движением повернул голову и увидел пустое пассажирское сиденье и распахнутую дверцу. Неужели Дэнни отстегнул ремень? Или вообще забыл пристегнуться?

Превозмогая боль, Роб отстегнул свой ремень и плечом толкнул дверцу. Вывалился на траву. И увидел, как от остановившейся невдалеке машины к нему бегут люди. Но он все-таки успел вскочить на ноги и обежать фургон сзади: капот разбился всмятку.

Дэнни лежал на боку возле самой бровки. Роб опустился на колени и увидел вытекающие из уха и носа алые ручейки.

— Очнись, старина! Вставай! Хватит валять дурака! Поднимайся, ладно?

Кто-то схватил его за руки и оттащил от Дэнни.

— Это мой друг, с ним все в порядке! — заорал Роб. — Что вы делаете?

Полисмен занял его место подле Дэнни.


Автомобили замедляли ход и уже на черепашьей скорости ползли к тому месту, где фургон врезался в мост и где теперь стояла полицейская машина с включенной вертушкой. На мокром гудроне блестели осколки.

— Вы сами поранились, — послышался чей-то голос. — Не беспокойтесь о товарище.

Роб не видел Дэнни: его загораживал второй полицейский, который, стоя на коленях рядом с ним, разговаривал по рации. Скользнув взглядом по веренице машин, Роб попытался вызвать сквозь пелену шока воспоминание о случившемся. Ничтожно малая доля секунды перевернула всю его жизнь, но он никак не мог вспомнить, что же все-таки произошло. Он словно вглядывался в зеркало с мутным пятном на месте стершейся амальгамы. Все, что было вокруг мутного пятна, виделось вполне отчетливо: полицейский в блестящей каске, комната Кэт, две девушки и зеленый бокал с водкой. Но он никак не мог различить то, что было посередине. Не помнил ни того, как фургон резко вынесло на обочину, ни как жал на тормоза, ни как машина врезалась в мост.

Роб спрятал лицо в ладонях. На лбу кровоточил порез.

Второй полицейский встал, и Роб наконец-то увидел Дэнни: тот, по-прежнему скрючившись, лежал на боку. Как будто спал. Только лицо уродовала черная, вытекавшая из носа дорожка, да еще одна такая же пролегла от уха к челюсти. В груди Роба родился странный звук и воплем вырвался наружу:

— Дэнни! Дэн! Открой глаза! Ну, открой же!

Он попытался подняться. Чья-то рука на плече помешала ему это сделать.

— Ты меня слышишь, Дэн?

— Успокойся, парень. Все в порядке. Сейчас придет «скорая».

Подоспели еще несколько полицейских машин с мигалками. Первая — белый «рейнджровер» — резко остановилась под углом к дороге. Оттуда выпрыгнули двое полицейских. Один принялся регулировать движение, а другой подбежал к Дэнни. И вновь оглушительные сирены и мигающие огни — на этот раз «скорой помощи».

Один полицейский сел перед Робом на корточки — так близко, что Роб различил щетину у него на подбородке.

— Ты ранен?

— Пустяки, — с усилием произнес Роб. К нему постепенно возвращалась чувствительность. Всюду болело, кололо, ныло.

— Ты был за рулем?

— Да, я.

Полицейский офицер достал блокнот.

— Давай, сынок, твои координаты. И твоего приятеля.

За этим последовал странный период невесомости и безвременья, словно все вокруг погрузилось в безвоздушное пространство, исполненное неподвижности, хотя крутились колеса, и мигали огни, и люди суетились, разговаривали по рации. Кто-то склонился над Дэнни, посветил фонариком — открытые глаза ответили зловещим блеском. Роб тщетно шевелил онемевшими губами, пытаясь произнести: «Все будет в порядке, тебя спасут. Все обойдется».

Дэнни вставили в рот какую-то трубку. Его окружили люди, и Роб не мог прорваться сквозь живое кольцо. Даже офицер, задававший ему вопросы, бросил все и наблюдал за работой медиков из «скорой помощи».

Врач сказал:

— Нужна машина с установкой искусственного дыхания.

Вот когда Роба пронзила догадка: Дэнни может умереть.

Но это же ни в какие ворота! Человек только что был жив — пил, курил, наслаждался жизнью, а через каких-то несколько минут лежит без сознания на обочине шоссе. Между жизнью и смертью. Сердце Роба полнилось возмущением. Собрать бы эту догадку в кулак, смять, раздавить — чтоб мокрого места не осталось!

— Ты пил? — спросил полицейский.

Новый удар! Робу с неумолимой ясностью представилось: возможно, это он виноват в том, что случилось с Дэнни. «Неужели это моих рук дело?»— спросил он себя. И ответил: «Да».

— Сколько ты выпил? — не отставал полицейский.

В голове у Роба помутилось; теперь он не помнил и того, что помнил раньше. Мутное пятно расползлось и затмило собой недавнее прошлое. Синие огни двоились и рассыпались на мелкие искры. Роб перестал различать лица и уже не видел состарившихся глаз на молодом лице полицейского.

Он с трудом выдавил ответ:

— Немного. Совсем немного.

Вокруг Дэнни все так же суетились медики. Ему вставили в рот шланг от кислородной подушки.

Подошел полисмен с небольшим черным аппаратом и велел Робу дыхнуть. Он подчинился.

Мимо носились люди, переговаривались через его голову, но он не разбирал слов. Полицейский возобновил расспросы, а тем временем один из медиков осмотрел его голову, повернул в одну, другую сторону, заставил поднять руки и посветил в глаза фонариком.

Роб разлепил непослушные губы.

— Я не знаю его адреса. Он живет с матерью. Я не бывал у них — зачем?.. Уберите это, пожалуйста!..

Из-за проклятого фонарика все увидели, что он плачет. Роб ненавидел проявления слабости, особенно при посторонних. Ненавидел почти так же, как насилие в себе и других. Эти два явления шли в одной связке.

В ночном небе вспыхнули огни — появился вертолет.

Шум пропеллера нарастал и постепенно заглушил все остальные звуки: рев работавших вхолостую двигателей, команды по рации… Роб встал на четвереньки. Ревущая машина пронеслась над самыми их головами, подняв пыль и всколыхнув траву. Сбоку от дороги простиралось поле. Санитары уложили Дэнни на носилки. Из вертолета, пригвоздив их к земле, вырвался луч прожектора. Он словно выискивал его, Роба. Наконец вертолет опустился на землю. Прожектор выключили. Носилки с Дэнни и подключенной к нему аппаратурой исчезли в брюхе железной птицы. Она заревела и, покачиваясь из стороны в сторону, поднялась в воздух. И улетела.

Роба вырвало.

— Пошли, сынок, — обратился к нему санитар. — Через пару минут твой приятель будет в больнице. И тебя отвезут туда же.

Ему помогли дойти до машины «скорой помощи» и усадили на заднее сиденье. Роб понял, что арестован. Дверца захлопнулась, и они помчались в город.

* * *


Будильник. Уже половина шестого.

Джесс вытянула из-под одеяла руку и ощупью поискала кнопку. Но и после того, как она нашла ее и нажала, трезвон не прекратился. Звонили в дверь — в три часа ночи! Она нашарила теплый халат из шотландки, сунула ноги в шлепанцы. Отдернув штору, выглянула на улицу. Возле дома стояла полицейская машина с включенной мигалкой, распространявшей вокруг себя голубое сияние.

Джесс стремглав сбежала по лестнице. Дверь так и осталась не запертой на цепочку, значит, Дэнни не вернулся. Ну, в этом-то как раз не было ничего необычного. Он проводил ночь вне дома. Взрослый парень — как его остановишь? Но полиция… Что могло случиться?

— Миссис Эрроусмит?

— Да.

Женщина-полицейский с круглым лицом была примерно одного возраста с Бетт. Если с Бетт несчастье… Джесс зажала ладонью рот.

— Можно войти? — спросила женщина-полицейский, показывая ей какой-то предмет — наверное, служебное удостоверение.

— Да, конечно. Что случилось?

Взгляды обеих женщин встретились в ярко освещенной прихожей.

— Дэниел Эрроусмит — ваш сын?

Джесс едва не расхохоталась. Только не Дэн! Дэну море по колено. Легкий характер и везение охраняют его от всех невзгод. Зато его старшая сестра Бетт, как магнит, притягивает несчастья.

В голове мелькнуло воспоминание — моментальный снимок. Сморщенное личико Бетт, выступающее из утепленного комбинезончика, и сияющая физиономия ее брата. Им было соответственно три года и шесть месяцев. Йен сфотографировал их новой камерой, которую Джесс подарила ему на день рождения. Если бы Йен был здесь!

— Да. Что с ним?

Какая-нибудь юношеская проделка. Придется придумывать ему оправдания, как она делала, когда он учился в школе.

— Попал в автокатастрофу.

Джесс похолодела.

— Где? Он ранен?

— Да. Мне очень жаль. Это случилось на кольцевой.

— Что он повредил?

— Точно не знаю. Кажется, у него черепно-мозговая травма. Его на вертолете доставили в Центральную мидлендскую больницу. Можем прямо сейчас отвезти вас туда, миссис Эрроусмит. Там вам все расскажут.

Что толку задавать вопросы — даже если от них пухнет голова? Но все будет хорошо. Дэн поправится. Он всегда поправлялся.

— Можете подождать, пока я оденусь?

— Да, конечно.

На середине лестницы Джесс остановилась и, схватившись рукой за перила, обернулась.

— Чей это был автомобиль? У Дэна нет машины.

— Ваш сын был пассажиром. Машину вел другой молодой человек.

— Что за молодой человек?

— Роберт Эллис.

Имя ей ничего не сказало. Может, Дэн и упоминал его — у Джесс не отложилось в памяти.

— Он тоже пострадал?

— Немного.

— Он был пьян?

— Водитель? Да, он выпил.

— Понятно. Благодарю вас.

И она продолжила свой путь вверх по лестнице и дальше, мимо спальни Дэнни с закрытой дверью и его одеждой в шкафу. Во рту пересохло, руки дрожали. Она не сознавала, что натягивает на себя, так ли нужно одеться. На обратном пути заглянула в комнату сына и прихватила чистые джинсы, свитер и белье. Затолкала в хозяйственную сумку. Надо же ему в чем-то вернуться домой.

* * *


— Миссис Эрроусмит? Сюда, пожалуйста.

Джесс последовала за медсестрой по коридору. Из-за яркого света и суетящихся людей ночь была похожа на день.

Наконец сестра открыла последнюю дверь. Джесс хотелось мчаться со всех ног, скорее очутиться рядом с сыном. Но сестра ввела ее в маленький душный кабинет.

— Ему сейчас делают снимок головы. Хотят установить причину высокого внутричерепного давления. Сразу после этого я отведу вас к нему.

Джесс села на пластмассовый стул и стала ждать. Сегодня утром, когда она уезжала на работу, Дэнни еще спал. Нет, это было вчера. А позавчера вечером, когда он приехал домой и постучался к ней в спальню, она читала в постели. Он вел себя как обычно: примостился на краешке кровати и стал рассказывать.

«И почему я не сказала, как он мне дорог. Ничего, скоро скажу».

Вернулась медсестра.

— Идемте.

В помещении было полно народу, врачей и медсестер, и какой-то устрашающей аппаратуры. Дэнни лежал на каталке с закрытыми глазами. Изо рта и от рук отходили какие-то трубки. Джесс бросилась к нему, накрыла его руку своей ладонью. И впилась взглядом в его лицо.

— Это я, Дэн. Я с тобой.

Не было на свете таких слов, которыми она могла бы выразить свои чувства к нему — сложный клубок недомолвок, перекрестье подводных течений. Сейчас все это уместилось в емкую фразу: «Я с тобой». Лучше не скажешь.

Джесс обратилась к тому из врачей, который стоял ближе остальных:

— Ему очень плохо?

— Миссис Эрроусмит, меня зовут доктор Хили. Случилось вот что: когда вашего сына выбросило из автомобиля, он сильно ударился головой. Исследование глазного дна показало возрастающее внутричерепное давление. При просвечивании обнаружилась гематома — большой сгусток крови между оболочкой и мозгом. Она-то и давит на мозг.

У доктора Хили был утомленный вид; одно веко чуть заметно подергивалось. Джесс провела языком по пересохшим губам.

— И что дальше?

— Сейчас мы готовим его к операции. Придется просверлить в черепномозговой коробке отверстия, чтобы путем высасывания удалить скопления крови.

— Это поможет?

— Да — на данном этапе.

— Что это значит? Он выздоровеет?

— Сейчас рано говорить об этом, миссис Эрроусмит. У вашего сына очень серьезная травма головы. Сейчас главное — как можно скорее провести операцию.

Джесс перевела взгляд с врача на Дэнни. И только сейчас осознала: ее золотой мальчик может умереть.

Она вновь повернулась к врачу.

— У него сильный характер.

— Не сомневаюсь.

Когда Дэна собрались увозить, Джесс взмолилась:

— Можно мне… вместе с ним?

— Можете подождать возле операционной.

* * *


В отделении травматологии Робу пришлось ждать врача в одноместной палате. Полицейский офицер воспользовался ожиданием, чтобы продолжить допрос.

— Опишите ваши передвижения за минувший вечер.

Превозмогая усталость, Роб добросовестно все перечислил. В голове билась только одна мысль: что с Дэнни?

Он не отрицал, что был дома у Кэтрин Уотсон (если ее так звали), в том самом многоквартирном доме возле железнодорожного полотна, откуда поступил вызов в полицию.

— Что там произошло?

Роб пожал плечами и заморгал от боли. Однако рассказал обо всем так откровенно, как только мог. Полицейский насупился.

— Версия хозяйки квартиры и ее подруги отличается от вашей.

— Мне наплевать. Я рассказал все как было. Послушайте, он лежит где-то здесь. Какая теперь разница?..

Он требовал новостей о состоянии Дэнни от каждого, кто проходил мимо. Но столкнулся с заговором молчания.

— Врачи делают все, что могут, — сжалилась одна молоденькая медсестра. — Ваш друг в надежных руках.

Следователь был настойчив.

— Поговорим о тебе, Роберт. Ты ведь уже попадал в полицию?

— Подрался три года назад.

— Бытовое хулиганство. Крупный штраф и предупреждение — верно?

— Да. Больше за мной ничего нет.

— До сегодняшнего случая.

Робу зашили рану над глазом и сделали рентген. Сказали, что у него раздроблен локоть и рука должна побыть в гипсе. Не исключалась возможность сотрясения мозга, так что ночь ему придется провести под наблюдением врачей — если не будет слишком буянить и если разрешит полиция.

Пришел врач отделения — взять кровь из вены здоровой руки. Он разлил ее в две пробирки и тщательно запечатал.

— Которую отдать на анализ?

Роб пожал плечами.

— Какая разница?

— Никакой, — сухо ответил врач. — Но вы имеете право выбрать.

Роб указал пальцем на одну из пробирок и левой рукой нацарапал свое имя на бланке. Все это очень мало его интересовало. В дверях стоял полицейский с каской в руках. Робу объяснили, что завтра или через день, смотря когда его выпишут, ему предстоит явиться в участок в сопровождении адвоката.

— Ясно, — ответил он, хотя на самом деле ничего не понял. Сказывались опьянение и шок; он все еще не мог связать причины и следствия и не представлял, как этот случай повлияет на завтрашний день и всю жизнь. Тревога за Дэнни вытеснила все остальные чувства.

После того как на руку наложили гипс, Роба уложили в постель. На других койках храпели двое стариков и один мужчина среднего возраста, худущий как скелет. Этот вцепился скрюченными пальцами в одеяло и рассеянно скользнул по новичку страдальческим взглядом.

Подходящего случая долго ждать не пришлось: не успела единственная на все отделение дежурная медсестра отойти по вызову в другой конец коридора, как он спрыгнул с койки, накинул поверх пижамы халат спящего соседа и отправился на поиски.

Матерчатые шлепанцы заглушали шаги. Согнутая под прямым углом рука в гипсе мешала сохранять равновесие, так что время от времени Роб ударялся плечом о сверкающие белизной стены. Наконец он добрался до тяжелой двойной двери с табличкой: «Операционные». Из-за угла вынырнула сестра с коробкой стерильных бинтов.

— Что вы здесь делаете?

— Ищу Дэниела Эрроусмита.

— Ему делают операцию. Вы родственник?

— Брат. Мы вместе попали в аварию. Мне разрешили прийти.

— Там ваша мать — ждет конца операции. Сейчас я вернусь и провожу вас.

Мать Дэнни. Ну конечно — где же ей еще быть?

— Не беспокойтесь. Объясните, где это, я сам дойду.

Перед дверью комнаты для посетителей Роб остановился и прислонился лбом к стене. В груди бешено колотилось сердце; дыхание было жестким и хриплым.

Бывало, Дэнни упоминал о матери. Нельзя сказать чтобы часто — учитывая то немногое, что ему (и всем остальным) было известно о Робе. Что-нибудь вроде: «Маман — славная старушка. Меня просто обожает. Готова целовать землю у меня под ногами».

Роб понимал: нельзя ворваться в операционную и потребовать, чтобы ему сказали, как чувствует себя Дэнни. И нельзя прятаться от его матери — как бы ни хотелось. Главное — узнать, что с Дэнни, а она, конечно, в курсе.

В голове вихрем пронеслись воспоминания. Он — за рулем. Дэнни орет благим матом. Капли дождя на лобовом стекле. И мутное пятно — провал в памяти.

Свет ламп под потолком начал расплываться, в глазах заплясали радуги. Роб протер глаза тыльной стороной ладони и резко толкнул плечом дверь комнаты для посетителей.

Мать Дэнни понуро сидела в углу. Одна-одинешенька.

Роб отметил мертвенно-бледное лицо. Черные брови. Волосы тоже черные, как у Дэнни. Руки стиснуты на коленях. Она подняла голову на звук открываемой двери и с мольбой посмотрела на вошедшего.

* * *


Перед Джесс стоял молодой человек с измученным, почерневшим от синяков и ссадин лицом и белой нашлепкой под одним глазом. На волосах — запекшаяся кровь. Рука на перевязи — перед грудью, как щит. Она сразу догадалась, кто это.

У него был безумный вид. Словно пророк из Ветхого завета в больничных тапочках и кое-как наброшенном халате явился, чтобы свершить обряд проклятия. Он показался ей выше ростом, шире в плечах и грознее простого смертного. Глаза метали искры. Джесс еще не видела человека, который был так полон жизни. Он воззрился на нее, и Джесс не знала, то ли наброситься на него с кулаками, то ли вскочить и убежать куда глаза глядят.

— Как он там?

С минуту Джесс безмолвно взирала на Роба; потом возмущение, вызванное его вопросом, испарилось. Просто не было сил ни на что, кроме ожидания.

— Его сейчас оперируют. Удаляют гематому, давящую на мозг.

— Он выживет?

— Об этом еще рано говорить.

Роб сел подальше от нее и уставился на секундную стрелку настенных часов, медленно, монотонно совершающую круг за кругом.

Никогда еще Джесс не чувствовала себя такой одинокой. Она думала, что смирилась со своим положением разведенной женщины, но откуда ей было знать, что значит одиночество в таком месте, как это.

Конечно, можно позвонить сестре или дочери, но тогда придется что-то объяснять и даже утешать их — в то время как она сама испытывала острую потребность разделить с кем-нибудь горе и ужас. Так что она продолжала неподвижно сидеть и ждать.

Снова открылась дверь.

— Миссис Эрроусмит, — позвал ее врач.

Джесс встала на дрожащих ногах и едва не споткнулась о дорожную сумку, куда сложила все необходимое для Дэна.

— Как он?

Врач покосился на Роба.

— Это брат Дэниела?

— Это тот самый молодой человек, который вел машину. С чего вы взяли, что брат?

— Я соврал медсестре, — вмешался Роб. — Иначе меня бы не пустили.

Джесс не смотрела на Роба — только ощущала идущие от него волны страха и надежды.

— Мы не могли бы поговорить без посторонних? — обратилась она к врачу.

— Да, конечно.

В комнате медперсонала Джесс мгновенно забыла о существовании Роба и полностью сосредоточилась на словах врача — как будто от этой сосредоточенности зависела жизнь ее сына.

Гематому удалили. Давление на мозг уменьшилось. С этой точки зрения операция прошла успешно. Больной по-прежнему без сознания. Его увезли в отделение интенсивной терапии.

— Когда он… придет в себя?

— Этого мы не знаем. Ближайшие сутки покажут.

— Понятно. Можно мне к нему?

— Сюда, пожалуйста.

Палата интенсивной терапии показалась Джесс очень большой и суматошной. Она была ярко освещена; взад-вперед деловито сновали люди в белых халатах. Здесь стояло несколько кроватей, разделенных рядами полок с аппаратурой и белыми ширмами. На одной лежал Дэниел с забинтованной головой, укрытый до плеч легким одеялом.

Джесс подошла ближе и увидела вставленную в его рот трубку. Другая такая же отходила от ноздрей. Они крепились клейкой лентой, из-за чего лицо Дэна напоминало разрисованное лицо индейца. Из-под одеяла разбегались другие, подсоединенные к приборам трубки и провода. Джесс увидела экран с мигающими красными и синими штрихами. Глаза Дэна были закрыты белыми ватными подушечками. Джесс дотронулась до прядки черных волос, торчавшей между бинтами.

В комнате для посетителей она постоянно ощущала незримое присутствие сына. Но теперь эта громоздкая аппаратура словно воздвигла между ними непроходимую стену. Джесс поискала взглядом крошечную овальную метку у Дэниела на подбородке — след перенесенной в детстве ветряной оспы. Это он, ее мальчик! Он здесь!

Все ее существо затопили любовь и нежность. На глаза набежали слезы. Аппаратура казалась страшной потому, что Джесс ничего в ней не понимала. Она была заботливой матерью, привыкшей вникать во все, что касалось ее детей. Из-за аварии Дэн вновь стал беспомощным ребенком. Джесс склонилась над ним.

— Я здесь, Дэнни. Я люблю тебя.

Она отвернула краешек одеяла и увидела его руку со слегка согнутыми пальцами, как у спящего младенца. От вены в сгибе локтя отходил пластиковый шланг. Джесс испугалась — как бы его не сдвинуть. Однако все-таки не удержалась и дотронулась до пальцев сына. Они оказались теплыми. Она опустилась на стул, который поставили специально для нее.

Она сидела и считала вдохи-выдохи, которые делал за Дэнни аппарат искусственного дыхания. Следила за его сердцебиением по показаниям осциллографа. Подошла медсестра в зеленом халате и синтетическом фартуке.

— Как вы себя чувствуете?

— Прекрасно.

И вопрос, и ответ показались Джесс совершенно нелепыми. Сестра отвернула одеяло. Джесс увидела еще одну трубку, вставленную в открытую рану возле ключицы. На груди Дэнни были прикреплены еще несколько шлангов. Кусочки белого пластыря скрывали мелкие раны. Подошедший хирург слегка ущипнул Дэнни за мочку уха, и Джесс почувствовала, как пальцы сына шевельнулись у нее в руке. Она чуть ли не закричала:

— Смотрите, он чувствует! Он приходит в сознание! Вы для этого его ущипнули?

— Нужно проверить реакции, — тихо ответил врач.

Джесс догадалась: все не так просто. И все же Дэн пошевелил пальцами! Врач снял с его глаз белые подушечки и по очереди посветил в каждый глаз фонариком.

— Зачем вы закрываете ему глаза?

— Чтобы сохранить влагу, — ответил хирург, возвращая нашлепки на место.

Никогда Джесс не чувствовала себя такой беспомощной!

— Ему больно?

— Не думаю.

— Чем я могу ему помочь? Все, что в моих силах…

— Делайте то же, что и до сих пор, — мягко ответил врач и отошел. Сестра стала заносить показания приборов на карточку над кроватью.

Сидя рядом с сыном, держа его за руку, Джесс вспоминала эпизоды его жизни. Перед ее мысленным взором вереницей прошли картины каникул, Рождества и семейных праздников. Ей казалось, будто тепло этих воспоминаний через нее переливается в Дэнни и возвращает ему мир более счастливый, чем тот, который открылся ему взрослому.

«Я с тобой! — неумолчно звучало у нее в голове. — Очнись, Дэнни! Пожалуйста, вернись ко мне!»

Прошла, должно быть, целая вечность, прежде чем Джесс опустила голову на край кровати и смежила веки. Однако забытье длилось каких-нибудь несколько минут. Она вздрогнула, открыла глаза и не сразу поняла, где находится и почему ей так страшно. Дэнни не шелохнулся.

Снова пришел врач. С силой надавил тыльной стороной ладони на грудную клетку Дэнни. В ответ тот вытянул руки и сжал кулаки, словно его потревожили во сне. Джесс просияла.

Дэнни здесь, он не покинул ее, просто уснул. Он реагирует на прикосновения врача.

— Я так рада, что он чувствует! Это хороший признак, ведь правда?

— Да, это положительная реакция на раздражитель. Но сейчас еще рано радоваться.

Как послушная девочка, Джесс не стала давить на врача, добиваясь, чтобы ее утешили. Если она выдержит испытание на стойкость и заслужит всеобщее уважение, это только поможет Дэну.

— Спасибо вам за все, — проговорила она.

* * *


Шесть часов утра.

Скоро проснется Сок — если еще не проснулся. Джесс решила позвонить Лиззи и Бетт. Лучше сделать это сейчас, когда ее согревает лучик надежды.

И еще нужно сообщить бывшему мужу.

* * *


Йен окончательно оставил Джесс два года назад ради молодой женщины, с которой познакомился, работая коммивояжером. Он всегда был удачливым продавцом благодаря оптимизму и исходившему от него чувству надежности, за которыми, однако, скрывалась неуверенность. За время их супружества он много разъезжал, и это несколько затушевало ту горькую истину, что они с Джесс не были счастливы. А потом он встретил девушку из Австралии, которая, путешествуя по Европе, решила частично возместить расходы, работая администратором компании по производству электрических приборов, где работал Йен. Для него это была не первая связь, но на этот раз он влюбился. Йен был заботливым и слишком пристрастным отцом, но Бетт и Дэнни стали взрослыми. Он сообщил Джесс о своем уходе. Она испытала смешанное чувство горечи и облегчения, которое вскоре перешло в безразличие.

Теперь Йен был женат на Мишель; они жили в Сиднее, ее родном городе. Джесс ни разу не была в Австралии, но, набирая номер, явственно представила себе заасфальтированный дворик, окаймленный кустами папоротника и гибискуса и с видом на голубой залив. Ей даже почудилось, будто она слышит звонок в комнате за опущенными жалюзи — чтобы укрыться от палящего солнца.

* * *


Джесс подняла голову. Она вспомнила, что оставила сумку со всем необходимым для Дэнни в комнате для посетителей, у двери в операционную. После пережитого за ночь то, что она притащила джинсы и свитер, показалось злой шуткой. Она также вспомнила, что видела в коридоре телефон-автомат. Оттуда и позвонит.

В комнате для посетителей оказалось полно народу. Впрочем, приглядевшись, Джесс поняла, что это одна большая индийская семья — старики, их дети и внуки. Они заняли почти все пластмассовые стулья и, синхронно вскинув головы, обратили на вошедшую Джесс полные жадной мольбы взгляды — как исстрадавшиеся без полива растения. Роберт сидел на том же стуле в углу, держа сумку Дэна.

Джесс вышла в коридор. Роб пошел за ней.

— Как он там?

Он больше не казался ей великаном. Лицо осунулось, приобрело пепельный оттенок; под глазами обозначились темные круги.

«Так ему и надо, — с горечью подумала Джесс. — Пусть страдает. Почему все несчастья должны были свалиться на Дэнни, а этот детина отделался несколькими ушибами?»

Она поджала губы. Но потом вспомнила, как Дэнни пошевелился в коме. Все будет хорошо. Эта уверенность капля за каплей оживляла пересохшую почву ее души.

Она рассказала Роберту Эллису все, что знала. Он напряженно слушал, не спуская с нее глаз. И наконец произнес:

— Спасибо.

— Идите в свою палату. Ложитесь спать.

— Я поеду домой. Не хочу здесь оставаться.

— Вам повезло, — жестко сказала Джесс.

— Если бы это зависело от меня, я с удовольствием поменялся бы с ним местами. Я еще приду. Если не разрешите взглянуть на него, подожду снаружи.

Джесс передернула плечами. В это страшное время в ее сердце не было места для гнева. После секундного колебания Роб отдал ей сумку. А когда она отвернулась, чтобы уйти, неожиданно схватил ее за руку.

— Дэнни правда пошевелился?

— Да.

Он стоял так близко, что она почувствовала запах пота и пробивающийся сквозь него знакомый запах молодой кожи. К горлу подступил комок. Она отняла руку.

— Да, он пошевелился. Врач сказал, что это реакция на раздражитель, но еще рано делать выводы.

И пошла звонить.


Глава 2


Лиззи и Джеймс сидели, взявшись за руки, на краю своей двуспальной кровати. Новость, которую Джесс только что сообщила им по телефону, повергла их в шок. В спальне с плотно задернутыми шторами, где преобладал мягкий голубой цвет, стало холодно и неуютно.

— Если случится самое страшное, — сказала Лиззи, — не представляю, что будет с Джесс. Дэнни для нее — единственный свет в окошке. Она всегда любила его больше всех на свете — с самого рождения.

— Он выкарабкается.

Джеймс привлек голову жены себе на плечо и погладил. Как бы ему хотелось, чтобы его любовь дала ей силы перенести это тяжелое время! Хотя страх за Дэнни и жалость к Джесс железной рукой сжали ему сердце, но главной его заботой оставалась Лиззи. Вдруг в реанимации ей станет плохо? С каким удовольствием он поехал бы вместо нее, но Джесс вряд ли сочтет это полноценной заменой, нечего и предлагать. А отправиться вдвоем — кто останется с Соком?

Телефонный звонок разбудил малыша. Он заворочался в кроватке и, встав на четвереньки, улыбнулся широкой сияющей улыбкой, открыв для обозрения мелкие, безукоризненно белые зубки. Джеймс отпустил руку Лиззи и взял ребенка на руки. Он так крепко сжал Сока в объятиях, что тот захныкал. Тем временем Лиззи сняла ночную рубашку. Она изрядно растолстела; на животе и бедрах образовались складки. Когда она нагнулась, чтобы надеть нижнее белье, Джеймс напрягся и скрестил ноги, устыдившись несвоевременного желания. Но что правда, то правда — секс был одним из важнейших элементов их счастливого брака. Его до сих пор поражали ненасытность и изобретательность жены.

После того как распался его первый, бездетный брак (ему тогда было сорок), у Джеймса было несколько продолжительных, но не слишком удачных связей. Они иссушили его сердце; он уже думал, что никогда не узнает таких отношений с женщиной, которые будут держаться не на взаимных упреках.

И вдруг, в возрасте пятидесяти одного года, на довольно унылой вечеринке у одного из клиентов познакомился с Лиззи. Джеймс был независимым аудитором. Той же ночью обнаженная Лиззи, лежа с ним рядом в постели, подняла на него сияющие глаза…

Она уже натянула свитер и джинсы. Руками небрежно пригладила волосы. Джеймс предложил:

— Приготовить тебе завтрак?

— Нет, мне пора бежать.

Он не спорил. Держа Сока на руках, проводил ее до входной двери.

— Не знаю, когда вернусь. Господи — крем для рук! Проклятая реклама!

— Не волнуйся, я договорюсь с твоим агентом. Отправляйся в больницу, побудь с Джесс. Как только сможешь, позвони.

— С вами все будет в порядке?

Он понял, почему она спрашивает. Если какая-то доля секунды роковым образом перевернула жизнь Дэнни, сильного и уверенного, какие же опасности могут угрожать их беззащитному крошке?

— Обязательно, — со всей твердостью пообещал Джеймс. — Будем тебя ждать.

Он следил из окна, как она села в свой обшарпанный «гольф» и круто развернулась.

— Поезжай осторожнее, — почти неслышно проговорил Джеймс. Он знал все ее недостатки и все-таки любил. И она знала все его недостатки и любила его.

Это было просто чудо.

* * *


Роб сбежал из больницы. Вернее, просто взял да ушел. Он терпеть не мог «казенные дома» — любые. Со всеми их запахами, звуками и ассоциациями. Его мать умерла, когда ему было десять лет; тогда же исчез отец, и ему пришлось провести немало времени в разных государственных заведениях. Так что он сделал девизом своей взрослой жизни — никогда больше в них не попадать. Но, похоже, над ним снова нависла такая угроза. Он торопливо шагал по мокрым утренним улицам, не обращая внимания на косые взгляды прохожих.

В комнате все было так, как он оставил двадцать четыре часа назад, перед тем как встретиться с Дэнни в гимнастическом зале. В углу — брошенный прямо на пол двойной матрас, на нем — стеганое одеяло и мятое цветастое покрывало из хлопка. Стол и полки собственного производства занимали всю противоположную стену; на полу между импровизированной кроватью и письменным столом валялась одежда, книги в мягкой обложке и кассеты.

Какое-то время Роб смотрел на все это, а потом криво усмехнулся и принялся ногой «наводить порядок». Всего за сутки в его жизни произошли такие страшные события, а все эти вещи остались преспокойно лежать на своих местах.

Он подошел к окну и прижался лицом к грязному стеклу. Вид из окна — кусок сада с вечнозелеными деревьями, с которых капала вода, и несколько домов с тыльной стороны — тоже, словно издеваясь над ним, остался неизменным. Роб зажмурился, а когда открыл глаза, ничего не изменилось. Он доплелся до постели и долго сидел, спрятав лицо в ладонях, словно ожидая новой напасти.

* * *


Джесс сидела в узкой продолговатой комнате для посетителей отделения интенсивной терапии. Здесь стояли в ряд потрепанные кресла с выцветшей обивкой, поднос с чайником и чашками, платный телефон-автомат, а на полке в углу — карликовое каучуковое дерево. Дежурная медсестра показала ей маленькую спальню для родственников и объяснила, что она может позавтракать в буфете. Но Джесс не могла даже думать о сне или еде. Она сидела, уставив незрячие глаза на покоробленные плакаты, висевшие на стене. Над Дэнни проделывали какую-то процедуру, при которой ей запретили присутствовать.

Она услышала в коридоре громкий голос сестры, а через несколько секунд появилась и сама Лиззи. Джесс вскочила на ноги. Не говоря ни слова, женщины сжали Друг друга в объятиях.

Лиззи была в джинсах и свободной куртке. Волосы растрепаны; выразительное, несмотря на отсутствие косметики, лицо актрисы выдавало крайнюю тревогу. Джесс отметила: от Лиззи больше не пахнет табаком. Бросила курить во время беременности. Джесс курила редко, но сейчас ее с одержимостью наркомана потянуло к куреву.

— Какое счастье, что ты приехала!

— Как он? Что с ним делают? Почему нас к нему не пускают?

В этой обстановке голос Лиззи со всем богатством оттенков казался не совсем уместным.

— Сама толком не знаю. Когда закончат, нас позовут. У тебя нет закурить?

— Нет. Хочешь, попробую достать?

Джесс покачала головой.

— Нет. Останься со мной.

Через несколько минут медсестра сказала, что им можно войти в палату. Джесс схватила Лиззи за руку и потащила в отделение.

Подойдя к кровати, на которой лежал Дэнни, Лиззи ахнула и замерла, впившись взглядом в переплетение бинтов и трубок.

— Господи, Джесс! Да на нем живого места нет!

Чтобы успокоить Лиззи и успокоиться самой, Джесс твердо произнесла:

— Нет. Просто у них такие методы. Мы не разбираемся, и поэтому все кажется хуже, чем на самом деле. Я же тебе говорила — он пошевелил пальцами.

Лиззи на цыпочках подошла ближе и накрыла руку Дэнни своей. Он ничего не почувствовал. Женщины сели на стулья. Зайдя с другой стороны кровати, медсестра отстегнула пластиковый мешок с черной от крови мочой и заменила пустым. Она сочувствовала Джесс и Лиззи, но рядом с больным чувствовала свое превосходство. Даже перед его матерью.

* * *


В поезде Бетт чувствовала себя как человек, которому предстоит спуститься в ад. Позади остался Лондон, и Сэм, и рутина обыденного существования вперемежку с периодами пронзительного счастья. Какой кошмар ждет ее в больнице? Сообщив по телефону страшную новость, Джесс предприняла вялую попытку успокоить дочь. Бетт резко оборвала ее: «Сама увижу. Не будем терять времени».

Положив трубку, она тотчас раскаялась. Даже перед лицом трагедии они с матерью продолжали действовать друг другу на нервы. Проглотив подступивший к горлу комок стыда и тревоги, она позвонила в контору и оставила сообщение для начальника. Быстро собралась и поехала на вокзал.

Поезд мчался на север. Сидя в мокром плаще, Бетт съежилась на сиденье и неотрывно смотрела в окно. Думать о Дэнни было страшно, и она переключилась на Сэма. Она вообще постоянно думала о Сэме, но от этого проблема не становилась менее острой.

Сможет ли он оставить жену?

Их связь тянулась чуть больше года. После окончания секретарских курсов Бетт стала подрабатывать секретаршей у Сэма Кларка. Ему исполнилось сорок лет (против ее двадцати двух); он был интересным мужчиной, горожанином до мозга костей, редактором издательства. Не прошло и трех месяцев, как они стали любовниками. Однажды после работы Сэм пригласил ее на вечеринку по случаю выхода новой книги, затем в ресторан, а потом — в отель, потому что Бетт делила небольшую квартирку с подругой по колледжу. На следующий день, сидя напротив него за письменным столом, она с удивлением вспоминала свою податливость. Но Сэм пользовался репутацией человека, который всегда добивается своего, и Бетт безумно льстило, что он хотел ее. Она влюбилась по уши.

Трудности возникли с самого начала. У Сэма была работа, требовавшая постоянного внимания. Почти все остальное время отнимала семья — жена и трое маленьких детей. Бетт приходилось довольствоваться несколькими часами в неделю, которые он мог уделить ей после выполнения прочих обязанностей. Но она чувствовала: эти часы — лучшие в его жизни. О их связи знала (и нисколько не удивлялась) небольшая горсточка коллег, но Бетт решила пожертвовать удовольствием целыми днями находиться рядом с ним ради большей безопасности — и перешла на другую работу.

Блестящая характеристика, полученная от Сэма, обеспечила ей место в отделе охраны авторских прав в конкурирующем издательстве. Работа ее идеально устраивала, и Бетт делала успехи. С помощью Сэма она подыскала отдельную квартирку на северной окраине Лондона. Отношения, от которых поначалу захватывало дух, постепенно вошли в ровную колею.

Конечно, Сэм оставит жену — сомневаться в этом значило сомневаться в самой жизни. Но когда? Как скоро он решится открыть Сэди горькую правду? Бетт извелась в ожидании — до ломоты в костях, до похудения.

Вот наконец и Дитчли. С тех пор, как она приезжала сюда в последний раз, ничего не изменилось. К счастью, у выхода из облицованного черным гранитом подземного перехода ждала вереница такси. По пути в Центральную мидлендскую больницу Бетт молча смотрела в окно, за которым мелькали знакомые улицы, но ничего не видела. Ее страшило предстоящее зрелище истерзанного Дэнни, но она мечтала только об одном: чтобы скорее закончилось это путешествие. Водитель — явно азиат — хотел было завязать разговор, но, увидев на глазах пассажирки слезы, оставил свое намерение.

У дверей отделения интенсивной терапии ее встретила медсестра и отвела в комнату для посетителей. Там уже сидели ее мать и тетка. Джесс словно одеревенела; лицо стало белым, почти прозрачным, если не считать темных кругов под глазами. На Бетт нахлынула жалость не без примеси обиды. «Если бы при смерти оказалась я, а не Дэнни, она тоже горевала бы, но не убивалась бы так».

Не потому ли она и сбежала в Лондон — подальше от горькой правды?

— Мам, что говорят врачи — чем это кончится?

Джесс крепко обняла дочь.

— Еще неизвестно. Они делают все от них зависящее. Мы ждем нейрохирурга — должен подойти после обхода.

— Я приехала так быстро, как только смогла. Поезд тащился как черепаха.

— Ничего. Его состояние не меняется. Я так рада, что ты приехала!.. Ты плакала?

— Пустяки. Я хочу его видеть.

— Нужно подождать нейрохирурга.

— Папа приедет?

Джесс кивнула. Реакция Йена была мгновенной: «Вылетаю ближайшим рейсом». Он любил Дэнни.

— Да, конечно…

Наконец-то Бетт оказалась у постели больного. Аппаратура равнодушно делала свое дело. Девушка наклонилась так, что ее щека почти касалась щеки брата, и прошептала:

— Дэн! Это я, Бетт. Ты меня слышишь?

Но в ответ — только шорох респиратора и вспыхивающие на мониторе яркие точки. Бетт выпрямилась.

Глядя на мать и тетку, она в тысячный раз подумала: как они похожи! Тесная близость словно отгородила их от остальных. В целом мире только Дэнни был для Джесс дороже сестры. А она, Бетт, всю жизнь на третьем месте.

— Можно мне побыть с ним десять минут наедине?

Джесс собиралась возразить, но Лиззи удержала ее, положив ей на руку свою ладонь.

— Пойдем, Джесс. Выпьем кофе или еще чего-нибудь.

После их ухода Бетт села на стул возле кровати и взяла Дэнни за руку. Сначала на ум не пришло в голову ничего более подходящего, чем «Мне очень жаль».

Лишь недавно она перестала смотреть на брата как на соперника. В детстве Дэнни был очень красив, силен и ловок, а она — робка, застенчива, не уверена в себе. Зато Дэнни прямо-таки купался в самоуверенности! Кроме учебы, все давалось ей тяжелее, чем ему. Она лезла из кожи вон, чтобы сравняться с ним в сердце Джесс, но та никогда не относилась к ним одинаково. Правда, она заступалась за Бетт, когда Дэнни ее обижал, готова была защищать ее перед всем миром, но не гордилась ею так, как сыном.

— Мамина дочка, — насмехался Дэнни.

Но все было как раз наоборот. Бетт была ближе к отцу, а Джесс полностью подпала под обаяние сына, из которого ключом била энергия. Он часто попадал в разные переделки, и Джесс все ему прощала.

Но теперь все это не имело никакого значения.

После того как Бетт вылетела из родного гнезда и отправилась в самостоятельный полет, они с Дэнни начали понемногу сближаться. Как будто развод родителей дал им возможность любить друг друга без соперничества. Дэнни нередко навещал ее в лондонской квартире.

— Мы веселились на всю катушку, да, Дэнни? — вслух произнесла Бетт. — И так будет всегда. Я не буду выступать против рока, а ты обещай не нападать на театральную «тягомотину»… Он меня слышит? — вдруг спросила она сестру.

— Мы считаем, что все наши больные слышат.

Бетт устремила взгляд на восковое лицо брата.

— Выздоравливай, Дэн! — попросила Бетт, вложив в эти слова всю силу своего убеждения. — Не оставляй меня одну!

* * *


После осмотра нейрохирург отвел трех женщин в сторону.

— Мне не нравится его реакция на раздражители.

— Почему? — спросила Джесс.

— Она выражена слабее, чем ночью. Хотелось бы сказать вам что-нибудь определенное, но в настоящий момент можно наблюдать и ждать.

Джесс посмотрела ему прямо в глаза.

— Вы делаете все от вас зависящее?

— Абсолютно все.

* * *


Не в силах больше выносить знакомый вид комнаты, Роб отправился бродить под дождем. Из-за усталости и нервного истощения он почти перестал ориентироваться в происходящем. Помнил только, что вчера вечером его арестовали и сегодня он должен явиться в участок вместе с адвокатом. Полицейский сказал, что получить консультацию в государственных органах несложно. Но инстинкт подсказывал: нужно самому подыскать подходящего специалиста.

Дойдя до перекрестка, он остановился, чтобы прикинуть, далеко ли до центра города. Порядочно. В голове постоянно мелькали картины недавнего прошлого: фургон врезается в мост; Дэнни неподвижно лежит на обочине… Ящик со всеми инструментами остался на заднем сиденье. «Где их теперь искать?»— подумал Роб и тотчас устыдился подобных мыслей.

Тело слушалось неважно, но он заставил себя двигаться быстро и равномерно, как часы. И по прошествии часа уже находился в юридической консультации. Девушка в приемной взглянула на него и скрылась в задней комнате.

Вышел мужчина — молодой, в свежей сорочке и при галстуке, с прической под Хью Гранта. Бывший примерный ученик, определил для себя Роб. Юрист протянул руку (Роб неловко пожал ее своей левой) и представился: Майкл Блейк.

— Рассказывайте, — уронил он, вводя Роба в кабинет.

Роб по возможности объективно описал события минувшей ночи. Майкл Блейк слушал не перебивая.

— В общем, я влип, — так Роб закончил свой рассказ. — Что мне светит?

Блейк ненадолго задумался; это расположило Роба в его пользу.

— Это отчасти зависит от того, что будет с вашим другом. И от того, какое обвинение предъявят девушки.

Роб устало кивнул.

— У меня уже был привод в полицию.

— Расскажите подробно.

Дело было на опустевшей парковке три года назад. Он срезал угол, спеша на свидание с девушкой. Ему было девятнадцать — столько же, сколько сейчас Дэнни. В память навсегда врезались очертания предметов в летних сумерках, бензиновые разводы на асфальте, кинотеатр и обтрепавшиеся афиши. На низенькой ограде сидели трое: бритоголовый громила с физиономией как свиное рыло — бывший гроза школы — и двое парней помельче, но тоже зловещего вида.

Свиное Рыло гаркнул:

— Вы только посмотрите, кто идет! Это же Шматок! Привет, Шматти! Что у тебя в ранце — обед?

Его приятели громко заржали. Роб подошел и приблизил свое лицо к противной роже громилы.

— Заткни пасть, харя!

Он уже думал, что школьная кличка канула в Лету и можно перестать стыдиться. Она уходила корнями в те годы, когда он, как челнок, сновал между сиротским приютом и семейными детскими домами. Прозвище пошло от рваных шмоток, в которые он был одет, и объедков, которыми питался. Он завидовал мальчикам, бравшим с собой в школу домашнюю еду, и, бывало, приставал к ним: «Дай шматок!»

К шестнадцати годам Роб прилично вымахал ростом, приобрел независимый вид и закалил характер, так что прежняя кличка больше к нему не липла. И теперь она вдруг свела на нет все его достижения.

— Шматти, ты кому это говоришь заткнуться?

Завязалась драка, в которой он изрядно пострадал. Уползая с парковки, Роб слышал, как его обидчики улюлюкают вслед. Всем его существом овладела слепая, нерассуждающая ярость. На глаза попался кол, всаженный в землю в одном прыжке от дороги. Вооружившись, он сделал большой круг ползком и зашел в тыл к своим обидчикам — те сидели на ограде, потягивая светлое пиво. Тогда он обрушил кол на голову одного из них. Тот повалился и заверещал, как свинья на скотобойне.

Роба судили за хулиганство. Приговор был — штраф и условный срок, во время которого он должен был постоянно находиться под наблюдением.

Майкл Блейк кивнул.

— Понимаю, как на вас подействовала провокация.

Роб не стал рассказывать о страхе перед насилием, который постоянно носил в себе, как пережиток прошлого.

Они вдвоем поехали в участок на машине Майкла.

— Мы уж думали объявлять розыск, сынок, — сказал дежурный.

* * *


Робу задали ряд осторожных вопросов и не стали брать под стражу. В комнате допросов полицейский инспектор записал на магнитофон его рассказ о событиях минувшего дня. Рассказывая, Роб слышал голос Дэнни, его смех — как будто рядом сидел он, а не Майкл Блейк.

Перед тем как он перешел непосредственно к аварии, инспектор перебил его:

— Если хотите, можно сделать перерыв и выпить чашку чаю.

Роб с благодарностью выпил чай. И с опущенной головой возобновил свой рассказ, прилагая усилия, чтобы все вспомнить. Непрозрачное пятно в памяти расползлось и стало еще более мутным. Вот только что он удирает от полиции, а в следующий момент Дэнни лежит на траве и весь мир перевернулся.

— Можете что-нибудь добавить?

Роб покачал головой. Нет, это все.

Инспектор сказал ему и Майклу Блейку, что проведенный на месте аварии тест на алкоголь дал положительный результат. Результаты анализа крови будут получены лишь через несколько недель, а тем временем полиция займется сбором фактов и показаний очевидцев. Все эти материалы, вместе с предварительными выводами и рекомендациями, будут переданы в прокуратуру. А пока Роб может быть свободен.

— Кстати, — добавил инспектор, — предварительное расследование показало, что еще до аварии у вас спустило заднее колесо со стороны водителя.

Роб кивнул, не в состоянии оценить значение этого факта.

— Есть какие-нибудь новости из клиники?

— Без перемен.

Майкл Блейк сказал:

— Мистер Эллис работает независимым столяром, мастером по изготовлению встроенной мебели; его инструменты остались в машине. Когда он сможет их получить?

Инспектор заглянул в свои записи.

— После того, как будет сделано соответствующее заключение. Это займет неделю.

Уже на улице Майкл ободрил Роба:

— Вы получите назад свои инструменты как раз к тому времени, как снимут гипс.

— Хорошо.

— Вас подвезти?

— Нет, спасибо, — откликнулся Роб и побрел куда глаза глядят — лишь бы подальше от участка.

* * *


Ожидание растянулось на весь день и несколько последующих. Палата и тесная комната для посетителей стали для трех женщин такими же родными, как их собственные спальни. Чаще всего они просто сидели на пластмассовых стульях, держась за руки, а если и говорили, то исключительно о прошлом, невольно подправляя воспоминания, так что начинало казаться, будто в прошлом были одни лишь светлые дни. Сейчас они были заняты тем, что наблюдали за стрелками часов, действиями медсестер и мерцающим экраном над кроватью Дэнни. О будущем старались не думать.

Какую-то часть дня Лиззи проводила с Соком. А когда Джесс и ее дочери становилось невмоготу бодрствовать, они по очереди спали в каморке для родственников.

Состояние Дэнни не улучшалось. Он больше не вытягивал рук и не сжимал кулаки, когда сестры дотрагивались до его израненной плоти или нажимали на грудину. Аппаратура исправно делала свое дело, Дэнни же оставался пассивным.

* * *


В середине третьего дня из Сиднея прилетел Йен.

После развода прошло более двух лет и год — с тех пор, как они виделись в последний раз.

В унылой больничной обстановке он даже после долгого перелета выглядел здоровым и свежим; особенно бросался в глаза загар — по контрасту с бледностью на лицах женщин.

Бетт вскочила и с радостным возгласом бросилась к отцу.

— Ну-ну, я здесь, — пробормотал он, целуя ее волосы. — Я приехал.

«Как будто от этого что-то изменится», — с горечью подумала Джесс и тотчас отмахнулась от этой мысли. У нее не было сил ни на что другое, кроме страха за Дэнни и огромного горя, которое разрасталось в груди, угрожая растворить в себе даже страх.

Она неуверенно протянула руку, но Йен отвел ее и заключил Джесс в объятия. Они молча стояли, отдаваясь старому чувству близости. На мгновение Джесс овладело желание зарыться лицом в плечо мужа. Но время слез еще не наступило.

— Как он?

Она мотнула головой, не в силах вымолвить ни слова.

В палате старики индусы со скорбными лицами сидели возле кровати дочери — жертвы инфаркта. Ее муж и дети остались в комнате для посетителей.

Йен направился прямиком к Дэнни.

— Здорово, сынок.

Он наклонился и ласково погладил сына по Щеке. Коснулся торчащих меж бинтами черных волос. Дэнни не шелохнулся.

— Здравствуй, — гораздо тише повторил Йен.

Джесс напряженно прислушивалась к его шепоту. Широко открытые глаза лихорадочно блестели.

* * *


Попозже, когда начало смеркаться, Йен и Джесс вышли прогуляться. В домах на противоположной стороне улицы начал загораться свет, а когда они проходили под уличным фонарем, тот вспыхнул, распространяя вокруг себя оранжевое, с оттенком кроваво-красного, сияние. Они шли молча, сохраняя дистанцию. В последние месяцы их брака, когда Йен начал встречаться с Мишель, они часто ссорились, изливая друг на друга потоки желчи. Но сейчас любые проявления раскаяния или попытки оправдаться были бы неуместны. Перед лицом кошмарного настоящего прошлое потеряло всякое значение.

Джесс глухо произнесла:

— Кажется, они исподволь подготавливают нас к самому худшему.

— Это еще неизвестно. Они сами не знают.

Йен не любил заранее расстраиваться. Временами его оптимизм казался наигранным. Джесс припомнила былые разногласия и то, как их раздражали мелкие недостатки друг друга. Сейчас их общее поражение вызывало только грусть. Это было так давно!.. Джесс остановилась посреди тротуара и резко вскинула голову.

— Господи, что же делать?

Йен обнял ее за плечи. Его знакомое до мельчайших черточек лицо лишний раз напомнило: сейчас они — чужие. Джесс ничего не знала о его новой жизни.

— Только не плакать, — терпеливо ответил Йен. — От нас ничего не зависит. Остается положиться на врачей. И на Дэнни.

Глядя поверх плеча человека, который когда-то был ее мужем, на освещенные окна, за которыми шла кажущаяся теперь такой далекой и неправдоподобной будничная жизнь, Джесс мысленно сказала себе: «Если Дэнни умрет, все будет кончено». И в мыслях совершила скачок к самому началу — его рождению. Нет. Все началось еще до его рождения. В какой-то другой жизни.

* * *


Вечером, после нескольких часов, проведенных с сыном, вернулась Лиззи и заняла свое место у постели больного. Бетт сидела в комнате для посетителей, пила чай из термоса. Когда открылась дверь, она, как и все, подняла голову.

Роб стоял в переброшенной через плечо куртке, скрывавшей руку в гипсе. Правая сторона его лица была сплошь в синяках и ссадинах. Встретившись с ним взглядом, Бетт мгновенно угадала, кто это.

— Вы — его сестра?

— Да.

Бетт училась в школе для девочек, но была почти ровесницей Роба Эллиса. До нее доходили отдаленные слухи о том, что он не такой, как другие. Поговаривали что-то о его прошлом. Когда мама назвала имя сидевшего за рулем, в голове ожили смутные воспоминания.

— Что тебе нужно? Зачем явился?

— Как он там?

— Все еще в коме. Под кислородом. Тебе-то какое дело? Это ведь из-за тебя он здесь.

Роб собрался было уходить, но вдруг резко обернулся, с таким лицом, что Бетт пожалела о своих словах и немного отступила. Но он только уронил:

— Мне есть дело.

Лиззи сидела у постели больного. Только что приходила лаборантка, занесла на карточку результаты анализов. Все по-прежнему было без перемен. Лиззи подняла голову на звук шагов. В ярде от нее, не отрывая глаз от Дэнни, стоял Роб. Потом он подошел ближе и нагнулся. Скрипнула кожаная куртка.

За ним в палату вошла Бетт и знаками дала Лиззи знать: «Это тот самый». Лиззи вскочила на ноги.

— Что тебе нужно?

Роб как будто не слышал. Держась здоровой рукой за край кровати, он безотрывно смотрел на Дэнни. Лиззи подбежала и тряхнула его за плечо. Он медленно обернулся. Навис над ней, как скала.

— Что тебе нужно?

Парень покачал головой. У него были длинные вьющиеся волосы, стянутые сзади резинкой. Он не побрился: щеки неравномерно покрылись рыжеватой щетиной. Губы потрескались; под глазами залегли тени. Свежая перевязка казалась неестественно, пугающе белой.

— Взглянуть на него. А вы что думали?

Он произнес это глухим, осипшим голосом — должно быть, давно не открывал рта. Лиззи храбро оттолкнула его руку.

— Тебе здесь нечего делать!

— Вы не имеете права указывать.

Его отпор удивил Лиззи. В этом парне было какое-то лихорадочное бесстрашие, почти отталкивающая бесшабашность. Что, если Джесс войдет и увидит его здесь? Лиззи толкнула его сильнее.

Роб железными пальцами сжал ей запястье. Она заморгала.

— Он мой друг. Ясно? А вы кто?

— Его тетя.

— Ах вот как…

Бетт бросилась их разнимать. Индусы подняли на них печальные кроткие глаза. Стряхнув с себя обеих женщин, Роб вернулся к Дэнни. Склонился над ним. Беззвучно зашевелил сухими губами. Бетт заколебалась. Однако неумолимая Лиззи уже привела дежурного медбрата-ирландца.

— Боюсь, что вы не имеете права находиться здесь без разрешения родных, — промямлил тот. Роб значительно превышал его ростом. Двое врачей, сидевших за столом в центре просторной палаты, прервали тихий разговор.

Вошли Джесс с Йеном.

Йен сразу понял, кто это. Лиззи и Бетт отгородили его от непрошеного гостя.

— Убирайся! — гневно приказал Йен и замахнулся.

К ним уже спешил заведующий отделением в нейлоновом фартуке, как у всех здесь, кроме Роба.

— Прошу прощения, слишком много посетителей у одного больного. Мешаете другим пациентам. А вы, молодой человек, можете передать инфекцию.

На Джесс никто не смотрел. Но все услышали ее голос:

— Пусть он останется. Всего на несколько минут.

Из шкафа у двери она достала свободный фартук и не глядя отдала Робу. Медбрат помог ему надеть фартук через голову и завязать тесемки.

— Подождем снаружи, — сказала Джесс родным.

Они вышли в комнату ожидания. Джесс отошла к окну и устремила невидящий взгляд в темноту.

— Мам…

Джесс ответила, не оборачиваясь:

— Дэнни хотел бы этого. Все остальное…

* * *


Роб неподвижно застыл у кровати. Медбрат поморщился и отошел. Врачи продолжили разговор, а индусы вернули свое внимание больной дочери. Роб не отрываясь смотрел на Дэнни и не узнавал его. Вставленная в рот трубка была похожа на кость, торчащую из пасти собаки.

— Дэн, — тихо позвал Роб, но его друг не откликнулся, даже не открыл глаз.

Роб почувствовал во всем теле дрожь. Ему потребовалось немалое мужество, чтобы прийти сюда, но сейчас мужество его покинуло.

В его глазах тихое гудение аппарата искусственного дыхания и возникающие на экране ломаные линии не имели никакого отношения к Дэнни. Дэнни здесь нет. Зато вся эта техника, и палата, и персонал, и родственники с глазами как у загнанного зверя — самая что ни на есть реальность. За несколько дней, прошедших после аварии, они стали еще более реальными и зловещими, и Роб ничего не мог с этим поделать. Сколько ни зажмуривайся и ни кусай губы, чтобы сдержать стон, ничего не изменится.

«Очнись! — мысленно молил он товарища. — Хоть на секунду открой глаза и посмотри на меня. Стань самим собой, и пусть будет так, как будто этого не было. Или встань, а я лягу на твое место с этой штукой во рту, и с аппаратом, чтобы за меня дышал. Вставай, Дэнни. Почему ты не встаешь?»

Но все мольбы были тщетными. Никто не властен над прошлым. Горькая правда привела Роба в дикое бешенство. Он произнес с надрывом:

— Дэнни, дружище, ты меня слышишь?

Нет ответа. Роб сделал шаг назад, по-прежнему не сводя глаз с изуродованного лица на подушке.

— Мы еще увидимся. Ясно?

И выбежал из палаты, на бегу сорвав с себя фартук и бросив в корзину для использованного белья. Однако фартук не долетел и несколько секунд птицей парил в воздухе.

Роб понесся по коридору к лифту. Но из образованного шкафами закутка вышел какой-то человек и преградил ему дорогу. Отец Дэнни. Плотный мужчина с волосами песочного цвета и волосками на пальцах рук. Сейчас эти пальцы сжались в кулаки.

— Не смей больше сюда шляться, — приказал Йен Эрроусмит. — Тебе мало наклюкаться и размазать нашего сына по бетонной стене? Нет — нужно еще прийти полюбоваться делом своих рук!

Роба трясло. Он сделал попытку сглотнуть, но во рту пересохло. На искаженном яростью лице Йена плясали красные отсветы.

— Ты подумал, каково его матери и сестре — видеть здесь виновника этой трагедии?

Роб стиснул левую руку в кулак. Но тотчас разжал пальцы и помчался прочь по натертому лаком полу больничного коридора, громко скрипя ботинками.

* * *


Врач позвал Йена и Джесс для разговора.

— Мистер и миссис Эрроусмит. Мы хотим провести кое-какие анализы, которые окончательно покажут, есть ли надежда на частичное выздоровление вашего сына или повреждения мозга имеют необратимый характер.

Джесс опустила взгляд на лежащие на коленях тесно переплетенные между собой пальцы. На какой-то жуткий миг ей показалось, что она не помнит голоса Дэнни, его лица. Но она тут же вспомнила и подняла голову.

— Когда?

— Сегодня вечером. Анализы сделает мистер Баркер, старший лаборант. А я завтра с утра пораньше их повторю. Нельзя делать окончательное заключение без стопроцентной уверенности.

— Понятно, — прошептала Джесс. — Его дела плохи, да?

— Не могу сказать точно. Но это не исключается. Мне очень жаль.

Он был добр и полон сочувствия. Джесс покачала головой. Каковы бы ни были новости, она чувствовала, что исчерпала запас веры и даже ожидания.

Появился лаборант. Кровать Дэнни отгородили ширмой. Джесс попыталась представить, что это за анализы, но тотчас прекратила попытки.

Позднее к ним подошел мистер Баркер. И мрачно покачал головой.

* * *


Прошла — проползла — ночь. Старшим женщинам удалось уговорить Бетт поехать с Лиззи к ней домой: до утра вряд ли что-нибудь случится. Йен и Джесс по очереди несли вахту у постели сына. С лица Йена сошел румянец, оно приобрело землистый оттенок. У Джесс разрывалось сердце при виде его страданий. Уступив свое место медсестре, она пошла вытянуть одеревеневшие ноги на узкой кровати в комнате отдыха.

Как ни долга была ночь, наступило утро. Приехали Лиззи с Бетт. У Бетт побелели губы, а глаза, наоборот, покраснели и опухли. При виде отца она расплакалась. Лиззи привезла Джесс рогалик в льняной салфетке и фляжку вполне приличного кофе. Джесс выпила кофе, а рогалик искрошила в салфетку.

В отделении началась обычная утренняя суета. Появился нейрохирург. И каким же далеким показался им вчерашний вечер, когда он объяснял им положение вещей, а они слушали!

Джесс сидела между сестрой и дочерью. Она нуждалась в них обеих.

Наконец специалист смог уделить им внимание. Джесс поймала себя на попытке представить, как он завтракал сегодня в кругу семьи, с двумя девочками в школьной форме.

— Я лично сделал анализ мозговой жидкости. Мне тяжело говорить вам это, но боюсь, что ваш сын мертв.

— Нет! — выкрикнул Йен. — Он жив, я видел — он двигается!

— Движения, которые вы видели, — всего лишь рефлекторные сокращения мышц. Формально мозг будет оставаться живым, пока мы подпитываем, очищаем и вентилируем его искусственным образом. Но та часть, которая отвечает за мышление, умерла.

— Кто-нибудь выздоравливал с такими симптомами?

Мистер Копторн повернулся к Джесс.

— Никто и никогда.

Бетт взвизгнула точно зверек и уткнулась лицом в плечо отца. По щекам Лиззи текли крупные, похожие на стеклянные бусинки слезы. «Как на сцене», — подумала Джесс и повернулась к мужу. Он был в растерянности. Смерть Дэнни стала их общей бедой, последним проигранным сражением.

Нет больше Дэнни. Сбежал, пока кругом гудели и что-то вычерчивали на своих экранах бесполезные приборы. Джесс показалось, что она давно знала правду, а надежда была всего лишь камуфляжем. Сухими воспаленными глазами она взирала на врача.

Он проговорил, обращаясь к ней:

— То, о чем я хочу вас попросить, может показаться грубым надругательством над вашим горем, почти кощунством. Но, как бы дико и несправедливо это ни прозвучало, смерть вашего сына может спасти других людей. Не могли бы вы найти в себе мужество и разрешить нам взять его здоровые органы для пересадки?

Без запинки, не спрашивая Йена, — потому что теперь Дэнни принадлежал только ей одной, — Джесс ответила:

— Да. Возьмите все, что может помочь выжить другим.

— Благодарю вас.

— Можно нам перед этим взглянуть на него?

— Разумеется.

Йен пошел впереди. Вслед за ним, обнимая друг друга за плечи, три женщины в последний раз переступили порог палаты.

Под конец Джесс дали побыть наедине с сыном. Она молча смотрела на его неподвижное восковое лицо. Мысли тянулись словно резиновые; яркие картины прошлого перемежались обращенными к Дэнни фразами — отнюдь не последними.

Джесс знала: теперь она будет часто беседовать с ним. Как же иначе? Он всегда будет жить в ее сердце — эта мысль мелькнула, как единственный луч в непроглядном мраке.

Она встала и бережно отвернула с его плеч одеяло. Усилием воли заставила себя не замечать бесчисленных трубок и белых нашлепок у него на груди, не слышать гудения аппарата искусственного дыхания и приглушенного шума голосов.

У Дэнни были широкие плечи и черная поросль на груди и на запястьях. Грудь равномерно колыхалась, как во сне. Кожа осталась гладкой; с нее еще не сошел летний загар. Глядя на его хорошо развитые мускулы, Джесс думала: «Как он красив! Уже не мальчик — мужчина». Ей захотелось прижать его к своей груди. Потребность в нем была такой острой, что по телу пробежали электрические искры. Как будто он был ее возлюбленным.

Наклонившись, она прильнула губами к крошечному шраму у него на подбородке. А потом вернула одеяло на место.

И все это время она вела с ним безмолвный разговор, отголосок их прежних разговоров — об учебе, девушках, планах на будущее. Вспоминала его улыбку, движения, которых никогда больше не увидит.

Наконец она выпрямилась и, не прощаясь, сделала шаг назад. Раздвинула ширмы, отгораживающие кровать Дэнни от остальных. Постаралась, чтобы другие не заметили, что она еле волочит ноги. Все лица — заведующего отделением, врачей, персонала — выражали сочувствие. Джесс поблагодарила их улыбкой. Ей помогли пройти через ненавистную комнату для посетителей. И только после того, как она оказалась достаточно далеко, повезли тело в операционную.


Глава 3


Йен был в столовой — накрывал на стол. Белая скатерть оказалась в комоде, на прежнем месте. Жесткие складки свидетельствовали о том, что ее давно не разворачивали. Наверное, Дэнни с Джесс питались на кухне — если вообще ели вместе. С тех пор как они в последний раз все четверо обедали по-семейному, прошло три года. На душе тяжелым камнем лежало страшное «никогда». Йен сглотнул — как будто это могло помочь.

Он снял с запыленной каминной полки и поставил на стол пару резных деревянных канделябров. Казалось важным ознаменовать день похорон Дэнни подобающей церемонией. Йен разложил пять парадных приборов и отступил, чтобы полюбоваться плодами своих трудов.

В столовой почти ничего не изменилось. Однажды они с Джесс потратили неделю его отпуска на то, чтобы совместно оклеить эту комнату. Сейчас эти обои от Лоры Эшли с крохотными коричневыми цветочками обтрепались, а шторы обвисли. Коричневый ковер протерся во многих местах, так же, как и зеленая твидовая обивка на подержанных скандинавских креслах. Джесс совершенно не занималась квартирой, которую они когда-то обставили вместе. «Возможно, — подумал Йен, — ей не хватает не только денег, но и душевной энергии».

Из кухни доносился запах чеснока. Ужин готовил Джеймс, а женщины были наверху. Йен был рад передышке. В последнее время в доме постоянно толклись люди.

Из крематория все приехали сюда, перекусили бутербродами, попрощались за руку с Йеном и Джесс и заверили, что «если что-нибудь понадобится… только скажите»… То был утомительный парад лиц: соседей, которых Йен почти забыл, бывших учителей Дэнни и подруг Джесс, включая женщину с работы, которая привезла из питомника цветущие ветки калины, зимнего жасмина и волчьих ягод. И непривычно серьезные, скованные приятели Дэнни, которых Йен помнил мальчишками. Столько лиц… а Дэнни нет и не будет.

К горлу подступил комок. Йен не знал, как выразить свое горе. Лить слезы — занятие для женщин. Мишель, например, в любую минуту была готова расплакаться — так же, как и рассмеяться.

Недавно он ей звонил.

Телефон усилил ее австралийский выговор. Или Йен снова привык к произношению жителей Мидленда?

— Когда ты вернешься?

— Послезавтра, милая, самолетом компании «Кантас». Ты же знаешь, как я по тебе скучаю.

— Приеду за тобой в аэропорт, — быстро, словно только и ждала этого, сказала Мишель.

— Буду очень рад.

Он действительно скучал. Жизнь с Мишель была простой и удобной. С Джесс так не получалось с самого начала. У него никогда не было ощущения, что она полностью принадлежит ему: всегда существовала некая дистанция. Вначале это интриговало, потом стало вызывать досаду.

Йен щелкнул зажигалкой и зажег свечи. Язычки пламени метнулись туда-сюда и успокоились. С минуту он наблюдал за ними, а потом отправился на кухню.

Джеймс стоял у плиты. Завидев Йена, он помешал в кастрюле деревянной лопаточкой.

— Не обессудь, все делалось тяп-ляп. В чужой квартире не всегда сыщешь все необходимое.

Джеймс обожал готовить и знал в этом толк. Не то что Лиззи, чьим главным кулинарным достижением были сэндвичи. Так что они и в этом дополняли друг друга. Джеймс повязал поверх темного костюма полосатый фартук Джесс.

— Не сомневаюсь, блюдо будет — пальчики оближешь, — машинально возразил Йен.

В эту минуту в Джеймсе было что-то женоподобное; его можно было смело принять за педераста. Но Йен слишком хорошо знал Лиззи, чтобы сделать такую ошибку. Не в пример многим актрисам, Лиззи определенно делала ставку на «настоящих» мужчин. Одно время она часто бывала у них, и Йен чуть сам не увлекся. Слава Богу, это ни во что не вылилось. Глухой номер.

— Выпьешь? — предложил Джеймс, указывая на початую бутылку красного вина.

— Предпочитаю скотч.

Йен достал из буфета бутылку шотландского виски. Налил себе целый бокал. Джеймс открыл банку томатной пасты и вывалил содержимое в кастрюлю. Закончив, он тщательно протер тряпочкой плиту. Надо же!

— Джесс отдыхает?

— Наверное, — ответил Йен. — Она совершенно вымоталась.

После ухода последних участников церемонии Джесс и Бетт удалились каждая в свою спальню. Лиззи искупала Сока и уложила его спать на диване в гостиной. Никто не отваживался заглянуть в комнату Дэнни.

Йен сел за стол и опорожнил свой бокал. Он не знал, о чем еще говорить с Джеймсом.

Они встречались всего несколько раз в конце мучительного периода — перед тем, как Йен уехал с Мишель в Австралию. Естественно, Джеймс был на стороне Джесс: Йен заключил, что Лиззи не утаила от него ни одного из его «преступлений», но счел ниже своего достоинства оправдываться. Кроме того, он всегда чувствовал себя не в своей тарелке с людьми более удачливыми, чем он сам, а Джеймс возглавлял собственную бухгалтерскую фирму. В качестве свадебного подарка Лиззи он купил настоящий викторианский особняк в престижной пригородной зоне с благополучной экологией. Йен не бывал там, но живо представил себе музыкальную комнату с кедровыми панелями, кухню, облицованную изразцами, и ковровое покрытие модных тусклых расцветок. Его собственный дом — теперь дом Джесс — словно укорял его за свое убожество.

Слава Богу, на лестнице послышались шаги Лиззи. Она вышла из ванной и по дороге постучалась в комнату Джесс.

— Сейчас будут здесь, — сказал Йен.

Джеймс кивнул.

— У меня как раз все готово.

* * *


— Наконец-то уснул, — сказала Лиззи, имея в виду Сока. — Я уже не верила, что это когда-нибудь случится.

— Выпей, — предложил Йен, отмеряя ей виски.

— Спасибо.

— Бетт?

— Налей лучше маме.

Джесс послушно взяла бокал и прислонилась к буфету. Лиззи поставила что-то разогреваться, а Бетт убрала в мусорное ведро с педалью картофельные очистки. «Хватаются за любую работу, лишь бы отвлечься», — подумала Джесс, и на глазах выступили слезы. Она закрыла лицо рукой.

К ней тотчас подскочила Лиззи.

— Садись, дорогая. Вот на этот стул.

От нее пахнуло сигаретным дымом. Значит, Лиззи все-таки дрогнула.

Джесс посмотрела на Бетт с помертвевшим, осунувшимся лицом, а затем на Йена. Они тоже любили Дэнни — как же иначе?

— Спасибо, что вы все сегодня здесь.

— Где же нам еще быть? — резонно возразила Лиззи.

На ней был полосатый — алый с черным — жакет, похожий на шезлонг, забытый зимой на палубе. Она была в нем в крематории — в нем да в фетровой шляпе с опущенными полями. Театральщина.

— Не могу носить по нему траур, — словно прочитав мысли сестры, прошептала Лиззи. — Как по старику.

Сама Джесс не думала об одежде до той самой минуты, когда подошли машины. Хотя, будучи замужем за Йеном, не раз фантазировала, будто он умер и оставил ее вдовой. Придумала даже фасон платья…

Неужели это правда, что несчастные в браке женщины влюбляются в сыновей?..

— Садитесь ужинать, — пригласил Джеймс.

Они сели в столовой. Бетт то и дело вскидывала голову, словно к чему-то прислушивалась. Вот-вот с шумом распахнется дверь и покажется Дэнни собственной персоной! На ходу сбрасывая куртку, ворвется в комнату и жадно заглянет в тарелки: что тут вкусненького?

— Помнишь, — обратилась она к матери, — в день его шестнадцатилетия вы с папой ушли, а меня оставили за старшую — присмотреть за Дэнни и его друзьями?

Джесс положила вилку.

— Никогда не забуду. А ты, Йен? Когда мы вернулись, дом лежал в руинах, как после бомбежки.

Йен согласно кивнул.

— Мы возвратились в полдвенадцатого и увидели, как наш сын пукает в телефонную трубку.

— Он пытался вызвать такси, — пояснила Бетт.

Джесс подхватила:

— Мы потом целую неделю убирались. Смотри, Лиззи, не разрешай Соку устраивать в доме шабаш тинэйджеров.

Какое-то время все молчали. Слышно было только, как звякали вилки о дно тарелок. Потом Джесс тихо произнесла:

— Все будет хорошо. С Соком ничего не случится.

Но в душе шевельнулась злость. Почему погиб именно Дэнни, который для нее так много значил, а не сын какой-нибудь другой женщины, даже — нашептывала черная зависть — ее сестры?

Лиззи заплакала. Сначала лицо превратилось в трагическую маску, а уж потом хлынули слезы.

— Боже, как это ужасно. И непоправимо.

Йен с Бетт переглянулись. Однажды, еще в детстве, Бетт спросила: «Почему тетя Лиззи из всего устраивает представление?» Он ответил: «Так уж она устроена», — и Бетт усвоила: ее тетя рождена для игры, игра для нее и есть жизнь. Возможно, неумение отделить одно от другого свидетельствовало о том, что ее карьера не слишком удалась — и жизнь тоже, до встречи с Джеймсом. Бетт обратила пытливый взгляд на мать. Та всегда была скупа на жесты и прямолинейна в речах. Душа нараспашку. Чтобы сыграть такое, нужно быть великой актрисой. Джесс сильная — даже теперь. Бетт вдруг остро ощутила, как ей это нужно. Сердце сдавила железная рука страха. Вдруг с мамой что-нибудь случится — она этого точно не переживет. Бетт едва сдерживалась, чтобы не вскочить из-за стола и не броситься к матери, уткнуться ей лицом в колени.

— Вы его видели? — спросила Лиззи, обращаясь ко всем сразу. — Видели этого проходимца на отпевании?

Джесс перестала есть. Остальные тоже бросили притворяться голодными и переключились на напитки. Лиззи утерла слезы. На щеках остались следы туши. Джеймс любовно стер их.

— Да, я видела, — откликнулась Джесс. — И считаю, что он поступил правильно.

В церкви Роб одиноко сидел в заднем ряду. Джесс механически, как делала все в эти дни, отметила его присутствие.

— Жалко, что я не видел! — побагровев, выпалил Йен; глаза налились кровью. Боль утраты норовила вырваться наружу в виде агрессии. — Иначе вышвырнул бы его вон. Убийца Дэна как ни в чем не бывало присутствует на его отпевании! Почему бы ему снова не нализаться и не угробить кого-нибудь еще?

В полиции Йену и Джесс объяснили, что, как только будут собраны все необходимые доказательства, дело будет передано королевскому прокурору с соответствующими предложениями. Это займет примерно шесть недель.

— А до тех пор он будет разгуливать на свободе? — возмутился Йен.

Ему объяснили: таков порядок.

За поминальным ужином Йен добавил к виски изрядное количество вина, но опьянение не наступило. Он чувствовал себя выбитым из колеи; душа металась, словно зверь в клетке. Бетт не поднимала глаз от скатерти. Джесс перегнулась к нему через стол.

— Не злись. Хотя бы сегодня.

Во время их брака Йен часто выходил из себя. Ему действовали на нервы жена, дети, вся их жизнь в Дитчли. На этот раз он сдержался.

— Его счастье, что хоть сюда не приперся. Не знаю, как бы я налил ему виски.

Джесс попыталась отвлечь его:

— Как по-твоему, все прошло как положено?

Она еще никого не хоронила, если не считать родителей Йена и ее матери, умершей от рака, когда им с Лиззи было по двадцать с небольшим. Обо всем позаботился их отец. Он был все еще жив и находился в доме престарелых в Йорке. Слабость помешала ему приехать на похороны внука.

Служба была очень простой. Проповедь, гимн да два-три приятеля Дэнни выступили с воспоминаниями. Священник, не знавший его лично, говорил правильные, но расплывчатые фразы, чтобы, с одной стороны, утешить родных, а с другой — не прогневить Бога противоречиями и тем самым не осложнить Дэниелу Эрроусмиту загробную жизнь.

А теперь вот они сидят за поминальным столом — надо же как-то убить вечер. А что потом?

Вместо Йена ответил Джеймс:

— Да, все нормально. Ты очень мужественно себя вела, Джесс. И остальные тоже.

Все это время Джеймс ненавязчиво поддерживал их. Взял на себя приготовление пищи, ответы на телефонные звонки и заботу о Соке.

— Этот парень тоже проявил мужество.

Джесс благодарно улыбнулась. Глядя на седеющую шевелюру и простое, невыразительное лицо Джеймса, она завидовала счастью сестры и остро чувствовала свое одиночество. Какое там мужество? Просто она старалась казаться такой, какой ее хотели видеть. Это далеко не одно и то же.

Бетт поежилась: в комнате было прохладно. Она по-прежнему прислушивалась, не хлопнет ли входная дверь.

— Давайте говорить о Дэнни, а не о похоронах. Посмотрим семейные фотографии… Мне приятнее вспоминать, каким он был при жизни.

Лиззи обняла ее.

— Ты права, дорогуша. Давай, Джесс, тащи сюда все, какие есть, снимки. Крестины, детские игры — все.

Джесс охотно вскочила из-за стола. Алкоголь немного смягчил боль утраты. Может, если выпить еще, она совсем пройдет?

— Что ж, пойду за фотографиями.

* * *


Роб нажал на кнопку дверного звонка, а когда никто не ответил, нажал еще и долго не отпускал. В это время за проволочной оградой проходил поезд, и он засмотрелся на мелькающие огни в окнах спальных вагонов. Когда дверь отворилась, он чуть не подпрыгнул от неожиданности. Перед ним стояла темнокожая девушка в сапогах на молнии и мини-юбке.

— Эй! Ты чего трезвонишь?

— Кэт дома? — Фамилию он не помнил.

Девушка безразлично пожала плечами и ушла, оставив дверь открытой. Роб закрыл ее за собой и взбежал по лестнице к квартире Кэт. Постучался.

Сквозь щель он увидел ее голову, обернутую полотенцем.

— Ты?!

Глаза девушки заметались, она была явно готова позвать на помощь.

— Не бойся, я не причиню тебе зла.

— Что тебе нужно? Зачем пришел?

— Поговорить с тобой пять минут. Это срочно.

Девушка задумчиво пожевала губу. Робу было тяжело видеть, что она его боится. Наконец она решилась.

— Ладно, подожди.

И захлопнула дверь, а когда снова открыла, то Роб увидел, что она успела нацепить на себя джинсы и свитер. Дверь осталась запертой на цепочку.

— Ну?

— Слушай, я не могу разговаривать через щель.

— Думаешь, я тебя впущу?

— Ну пожалуйста!

Поколебавшись, она сняла цепочку и позволила ему войти. Оказала доверие.

Он хорошо запомнил комнату. Но сейчас она казалась меньше и обыденнее. На синтетической леске над раковиной сушились трусики и колготки. На столе работал портативный телевизор. Девушка смотрела «Бруксайд».

— Я знаю, чем кончилось. Нам с Зоей сказали в полиции, а потом мы прочли в газете. Кажется, сегодня были похороны?

— Да.

Они не знали, что еще сказать. Кэт выглядела моложе и беспомощнее, чем на дискотеке и потом, у нее дома. Глаза без туши казались бесцветными; на пухлой нижней губе шелушилась кожа. Влажные волосы курчавились на шее.

Нужно было что-то сказать, чтобы нарушить тягостное молчание.

— Ты давно здесь живешь?

Она равнодушно передернула плечами.

— Что, похоже на свалку? Раньше я жила с Другом — специально ради него переехала из Кройдона. Он тут учился в колледже. Устроилась на работу в агентство по торговле недвижимостью. А потом разобралась, какое он ничтожество. Ну и поселилась здесь. Не хочу возвращаться домой. Да здесь не так уж и плохо. Люди добрее, чем в Лондоне. Правда?

Она по-птичьи склонила голову набок, словно оценивая Роба.

— Хочешь кофе?

— Да, спасибо. Странно, что мы раньше не встречались.

— Ты что, всех здесь знаешь?

Она вроде бы поддразнивала его, но он ответил на полном серьезе:

— Вроде бы. Что ты хочешь — всю жизнь торчу в этом городе.

Кэт взяла из раковины две чистые чашки и насыпала в каждую пару ложечек «Нескафе».

— Если не нравится, почему не махнуть в другое место? Какая у тебя профессия?

— Столяр. Мастерю буфеты, целые кухни. В этом деле важен контакт с населением. Трудно начинать с нуля.

Она пригляделась и вдруг, к удивлению Роба, потрогала пустой рукав кожаной куртки.

— Что с рукой? Повредил в той аварии?

— Да. Мне раздробило локоть.

— Ну и зачем же ты пришел?

— Понимаешь, меня обвиняют в том, что я вел машину, будучи под градусом, и это привело к смерти пассажира. Хорошо еще, что я отказался от зелья — тогда бы точно загремел на пять лет.

В ее глазах мелькнуло сочувствие.

— Чего ты от меня хочешь?

— Хотелось бы узнать, что ты сказала в полиции.

Она опустила голову и отвернулась. Роб едва удержался, чтобы не встряхнуть ее за плечи.

— Слушай. Ты знаешь, как было дело. Что ты все-таки сказала? Меня привлекут за попытку изнасилования?

Она избегала смотреть в его сторону.

— Зое все запомнилось по-другому, не так, как тебе.

— Не я же на тебя набросился, — настаивал Роб. При этом он чувствовал себя так, словно предает Дэнни.

— Знаю.

Роб выпил обжигающий кофе. Все-таки он правильно сделал, что пришел. Хоть какой-то человеческий контакт. Все две недели, прошедшие после несчастного случая, жизнь катилась под уклон. Он не мог работать, потому что разобранный фургон все еще находился на экспертизе. Да и покорежен так, что вряд ли подлежит ремонту. Инструменты ему тоже не вернули, хотя, если верить коронеру, их можно затребовать. Опять же — рука. Но главное — он никак не мог заставить себя вернуться к будничной жизни: пригонять детали, возиться со скобами и шлифовать дерево до тех пор, пока оно не станет идеально гладким. Трудно что-то создавать после того, как столько разрушил!

Он позвонил женщине, чья кухня была наполовину сделана, и в резких тонах сообщил, что больше не придет. Естественно, она возмутилась. Он более двух недель ничего не зарабатывал, а накопил, работая независимым столяром, не слишком много.

Он стал избегать людей. В первые дни после аварии встретился с парой приятелей, но, как бы они ни возражали, ему все время казалось, что после смерти Дэнни они ведут себя как-то неестественно. Он пристрастился к долгим пешим прогулкам в поисках баров, где не бывал раньше; слушал бесконечный треп по телевизору. Или шел в гимнастический зал и изнурял себя упражнениями для ног. Он избегал разговоров с другими тяжелоатлетами и старался не смотреться в зеркало. А в последние дни вообще почти не выходил из дома, разве что за продуктами, и ограничивался обменом репликами с продавцами.

И вот — похороны Дэнни. Миссис Эрроусмит мельком взглянула на него и отвернулась.

Выражение лица Кэт изменилось. Робу почудилось, будто она внимательно слушает и понимает его — хотя бы отчасти.

— Досталось тебе! Но ведь это был несчастный случай.

Кому «досталось», так это Дэнни…

Вечно одно и то же. В прошлом у Роба уже была одна смерть, и он знал, как это страшно и бесповоротно. Только что человек радуется жизни — и вдруг нет его. И никогда не будет.

Вот о чем он думал, глядя на мать Дэнни.

— Ты не такой псих, как этот…

— Дэнни. Его звали Дэнни.

— Знаю.

— Тогда так и скажи.

— Дэнни.

Пора уходить, а то он вывернется перед ней наизнанку.

— Ну я пошел.

Уже у двери он услышал:

— Заходи еще. Если захочешь выговориться.

— Может, и зайду.

* * *


Джеймс вышел из гостиной, неся на руках завернутого в одеяло Сока. Джесс поцеловала малыша и с наслаждением вдохнула запах детского тельца. И посторонилась, чтобы дать Джеймсу пройти к машине.

— С тобой все будет в порядке? — в который раз спросила Лиззи.

— Да, конечно.

— Обещаешь?

— He волнуйся. Co мной же Бетт с Йеном.

Сестры поцеловались. Джесс принудила себя улыбнуться.

— Да не волнуйся ты.

Она привыкла сама опекать Лиззи, а не наоборот.

— Как же не волноваться? Ты позвонишь, если что? В любое время дня и ночи — сразу примчусь.

— Знаю. Спасибо.

После ухода Лиззи она медленно поднялась на второй этаж. Бетт уже легла — свернулась калачиком, как когда-то в детстве, положив под щеку ладошку. Джесс села на краешек кровати.

— Просто в голове не укладывается, — прошептала Бетт.

— Понимаю.

— Дэнни и смерть — это что-то несовместимое.

— Да. Он умел радоваться жизни.

Бетт спрятала лицо и вдруг спросила:

— Наверное, ты предпочла бы, чтобы это случилось со мной?

— Как можно так говорить? Нет, конечно. Ты — моя дорогая девочка. Нужно жить дальше. Но как?..

— Прости, — пробормотала Бетт. — Ты всегда любила его больше, чем меня.

— Ну что ты, — солгала Джесс. Бетт была слабее, ранимее. Джесс заботилась о ней, но предметом ее материнской гордости был Дэнни.

— Я люблю тебя, мам. И папу. Жалко, что вы разошлись.

— Понимаю, родная.

— Я хочу сказать, сейчас о тебе было бы кому позаботиться.

— Ты, я, Лиззи — вон нас сколько! Будем по очереди заботиться друг о друге.

Бетт кивнула.

— Теперь сможешь заснуть?

Бетт откинулась на подушку. Джесс укрыла ее поплотнее и убрала волосы со щеки и уха. Поцеловала. Погасила свет.

— Спи спокойно.

В гостиной Йен убирал фотографии в коробки и конверты. Они не привыкли к альбомам.

— Как она, нормально?

— Да, кажется.

В доме воцарилась тишина. Джесс села и откинулась на спинку кресла. Йен сложил веером последние фотографии и вдруг бросил на стол изображением вниз, как игрок в покер, получивший слабую сдачу. То были свадебные фотографии: Джесс в белом платье и широкополой шляпе и Йен в темном приталенном костюме и рубашке с большим воротником.

— Ты во мне здорово разочаровалась?

Джесс мотнула головой. Она понимала: Йен жаждет получить отпущение грехов за то, что оставил ее ради Мишель. Пора наконец признаться: виноват был не Йен и не кто-то другой — только она сама. Она разлюбила мужа еще до рождения Дэнни.

— Мне немного не хватает нашей совместной жизни — некоторых привычных мелочей. Между нами не было страстной любви. Да и многие ли могут этим похвастаться? Мне жаль, что у нас не получилось, но я не осуждаю тебя за то, что ты нашел другую.

Это ли он хотел услышать?

Они поженились рано, совсем еще зелеными. Когда они познакомились, Джесс было девятнадцать, она училась в садоводческом колледже. Йен был двумя годами старше и подвизался продавцом фотокопировальной техники. На протяжении года они были неразлучны; казалось — почему бы не пожениться? У обоих были пожилые родители, подталкивавшие их «узаконить отношения». Джесс устроилась помощником садовника в соседнем поместье. Йен великодушно объявил, что она не обязана работать — только если сама хочет, в противном случае он сумеет о ней позаботиться.

— Помнишь ту пару из Йоркшира?

Они провели медовый месяц на Майорке; в отеле остановилась еще одна пара молодоженов. На второй день у новобрачной случилось расстройство желудка, и она прочно засела в номере, а муж нашел утешение в пиве. Они встречали его в ночных клубах с багровым лицом, он нетвердо держался на ногах и постоянно брюзжал: «Здесь мухи дохнут. Завтра возьму напрокат автомобиль и махну в Мадрид — вот где жизнь!»

Как давно это было! Джесс улыбнулась, благодарная Йену за это путешествие по нейтральной полосе.

— Я тогда была моложе, чем сейчас Бетт.

Бетт родилась через год после свадьбы, а еще через три года — Дэнни.

— Мы были счастливы. Да, были. Помню свое тогдашнее восприятие мира: острые углы, яркие краски, незаходящее солнце.

Джесс не спорила. Ей хотелось просить прощения за то, что случилось потом, но все слова казались обоюдоострыми. Все изменил Дэнни — точнее, перспектива его рождения.

— Хорошо, что нам пришло в голову посмотреть эти фотографии, — сказал Йен.

— Да.

На самом деле эти снимки показались ей не более чем цветными глянцевыми картинками, ни в коем случае не заменяющими Дэнни. Она осталась ни с чем и среди развалин.

Джесс неуверенно протянула руку; Йен взял ее в свои и погладил. На нее нахлынули воспоминания о совместной жизни. Еще недавно она удивлялась: неужели этот человек много лет был ее мужем? А теперь не могла поверить, что он перестал им быть.

Что же дальше? Неужели они вместе, рука об руку, поднимутся на второй этаж по скрипучим ступенькам и все пойдет как раньше, только отягощенное страшной утратой?..

В каком-то смысле Йен был прав: они разочаровали друг друга. Вскоре после Майорки ступили на неверную тропу, сделали несколько шагов в разных направлениях. Джесс стало ясно: если бы они до сих пор не расстались, это нужно было бы сделать сейчас.

Они молча обнялись. Йен коснулся прощальным поцелуем ее волос. Он был уже далеко отсюда.

— Хочешь, разделим фотографии — возьмешь с собой часть в Сидней?

Отношения Йена с Дэнни были далеко не такими безоблачными, как с Бетт. Йен был ответственным, прямолинейным человеком; терпимость к чужим слабостям и развитое воображение не значились среди его достоинств. Дэнни своим легкомыслием, которое в глазах остальных искупалось обаянием, нередко выводил его из себя. Сколько раз Джесс замечала устремленный на Дэнни неодобрительный взгляд мужа! Семья разделилась на два лагеря: в одном — мать и сын, а в другом — отец и дочь. И все же Йен любил Дэнни. Его огромное, невысказанное горе было тому свидетельством.

— Я бы побыл еще немного, если бы знал, что могу помочь.

— Спасибо.

Оба синхронно склонились над фотографиями.

— Может, приедешь погостить к нам в Сидней — в отпуск или на Рождество? Я оплачу самолет.

Джесс была тронута, но ей не хотелось никуда лететь. Для ее горя не было другого места на земле, кроме этого дома.

— Ты уверена, что не хочешь? А если вместе с Бетт?

— Уверена. А вот насчет Бетт — отличная идея! Предложи ей.

Они поделили фотографии поровну. Еще немного посидели в потрепанных креслах по разные стороны камина.

Наконец Джесс встала и легко коснулась его плеча.

— Ложись спать, Йен.

Он провел все эти ночи на диване в гостиной. Наверху было всего три спальни: бывшая супружеская и комнаты детей. Джесс представила себе пустоту и мрак в комнате сына, смутные очертания мебели, вещи, которые замерли на своих местах, пока еще тонкий слой пыли на вещах, до которых он больше никогда не дотронется.

— Спокойной ночи.

Она заглянула в спальню дочери. Та уже уснула. Джесс осторожно склонилась над ней, чтобы почувствовать на своей щеке ее теплое дыхание.

* * *


После того как Йен улетел обратно в Сидней, Джесс отвезла Бетт на вокзал. Сквозь струи дождя они наблюдали за тем, как колышутся на ветру гирлянды разноцветных лампочек в торговом центре. Более сильные порывы заставляли качаться сучья рождественской елки, заранее водруженной близ карусели. Дождь лил не переставая несколько дней подряд. Джесс ехала на небольшой скорости, не отрывая глаз от дороги и тащившегося впереди забрызганного грязью автобуса. Должно быть, Йен уже в Сиднее, в своем бунгало с видом на голубой залив.

Выйдя из машины, женщины были вынуждены сражаться с дорожной сумкой Бетт и ее зонтиком, который так и норовил вывернуться спицами наружу. Наконец они очутились на перроне и стали ждать лондонского поезда.

— Доченька, ты уверена, что уже можешь приступить к работе?

— Не представляю, чем еще заняться. А ты?

— Я тоже.

— На выходные приеду.

— Если только ради меня…

— Мам, я сама хочу.

— Хорошо. Буду очень рада.

Несмотря на все старания, их голоса звучали тускло, невыразительно.

Джесс хотелось кое о чем спросить дочь, и она спросила очень осторожно, потому что та была скрытной во всем, что касалось ее личной жизни.

— В Лондоне есть кто-нибудь… ну… кто бы о тебе позаботился?

— В настоящее время — нет, — твердо ответила Бетт. — А вот и поезд. Держись, мамочка.

А что еще остается?

— Хорошо, родная.

Они обнялись; былая скованность отступила.

— Не сердись на меня, — прошептала Джесс.

— За что?

— За то, что не могу ничего исправить.

— Ты не должна чувствовать себя виноватой: мне от этого только хуже. Ладно, до пятницы.

— Береги себя.

Пустые слова. И пустой дом, куда Джесс предстояло вернуться.

* * *


Сэм Кларк сидел в своем кабинете, развернув вращающееся кресло немного в сторону от стола. На улице стемнело, так что он видел свое отражение в зеркальной поверхности стены и подсознательно любовался своими аккуратно — но не слишком коротко — подстриженными волосами, темно-синей рубашкой и не слишком туго завязанным галстуком от Армани. Он разговаривал по телефону с женой, сидевшей за своим столом в редакции одного из бульварных листков. Они поспорили, кому сидеть с детьми в небольшой промежуток времени перед литературной вечеринкой.

— Я должен задержаться, любовь моя, — мягко втолковывал Сэм. — Завтра с утра пораньше у меня назначена встреча с автором, а я еще не прочел книгу. Если сейчас мне удастся в темпе ее пролистать, не нужно будет делать это потом, и после вечеринки я свожу тебя поужинать. Как тебе такой план?

— У, змий-искуситель! Ты отлыниваешь от своей очереди сидеть с детьми и при этом ухитряешься создать видимость одолжения с твоей стороны.

— Куда бы тебе хотелось пойти? В «Айви»? Или «Каприз»?

Сэди Кларк хмыкнула.

— Ладно, твоя взяла. Я еду домой, но не забывай, пожалуйста: это такие же твои дети, как и мои.

— И я горжусь ими почти так же, как тобой.

— О Господи, — пробормотала Сэди, сдаваясь.

* * *


Очутившись в квартире, Бетт первым делом подобрала перед дверью почту, а затем направилась к телефону. Слушая сигналы, она рассеянно смотрела на свое отражение в зеркале.

— Будьте добры, Сэма Кларка.

— Могу я узнать, кто звонит? — осведомилась секретарша.

Бетт пробормотала пароль:

— Сара Шарп из «Форвард Комьюникейшнс».

Она ждала затаив дыхание. Иногда Сэм, как истинный поборник равноправия, сам брал трубку. Если же отвечала его помощница, — когда-то Бетт сама выступала в этой роли, — было гораздо труднее. Она вдруг отчетливо увидела в зеркале свое белое, напряженное лицо с тревожными глазами.

— Девочка моя!

Благословенные звуки родного голоса! У Бетт отлегло от сердца.

— Когда ты приехала?

— Сегодня. — Она решила не уточнять, что это случилось две минуты назад.

— Ну, как ты? Я ни на минуту не переставал беспокоиться. Страшно представить, через что тебе пришлось пройти!

Ей не хотелось говорить на эту тему по телефону.

— Ты бы не мог приехать?

Во время наступившей паузы она ясно видела перед собой его лицо — как он морщится, прикидывая, смогут ли они урвать часок для любовного свидания.

— Бетт?

— Я слушаю.

— Жди меня около шести. В нашем распоряжении только один час. Сэди договорилась насчет какого-то сборища.

Работая вместе с Сэмом, Бетт пару раз видела Сэди — американку с грубоватыми манерами, в строгих, шитых на заказ костюмах и с ярко-красной помадой. Ее экспансивность и деловитость подавляли настолько, что можно было не чувствовать себя виноватой.

В ожидании Сэма Бетт приняла душ и переоделась. Достала из холодильника бутылку белого «сансера», затопила угольный камин и поставила пластинку. Достала рюмки. Минуты, когда она знала наверняка, что скоро увидит Сэма, были счастливейшими в ее жизни. Само же свидание было омрачено неизбежностью разлуки.

Но сейчас, в предвкушении встречи, ей казалось, что она все сдюжит, все перенесет — даже смерть Дэнни.

Однажды, когда брат был в Лондоне, она вытащила его в театр, прекрасно зная, что там будет Сэм с одним из авторов. В антракте они столкнулись в буфете, и Бетт их познакомила.

— Вроде бы симпатяга, — высказался Дэнни.

— Не «вроде бы», а точно. — Она не стала уточнять, что Сэм Кларк — ее любовник.

Он приехал в десять минут седьмого — вошел с дождя в своем просторном плаще. Взяв ее за руки, повернул лицом к свету.

— Дай-ка я на тебя посмотрю. Бедная моя девочка!

Бетт успокоилась, но ей все же хотелось большего. Чтобы он сжал ее в объятиях и сказал, что никогда не отпустит.

— Ты промок. Дай-ка твой плащ. Вот, выпей вина. Садись рядышком.

Когда он удобно устроился, она забралась к нему на колени и положила голову ему на грудь.

— Как тебе легче — рассказать подробно или не вдаваясь в детали? Не могу поверить, что его больше нет. Он был так чертовски молод и полон огня! Сколько ему было?

Она повторила то, что уже однажды ему говорила:

— Девятнадцать.

— Господи, как это противоестественно!

Нежась в его объятиях, разомлев от вина, Бетт все же поделилась подробностями. Рассказала об отце с матерью и описала похороны. Сэм слушал, прижавшись губами к ее волосам, но она уловила его движение, когда он отвернул манжету и посмотрел на часы. Вечно им приходится считать минуты!

— Который час?

— Шесть тридцать пять. Если бы мне не нужно было никуда идти!

Да. Ему все время нужно куда-то идти. С Сэди, или по делам, или вести куда-нибудь детей — Элис, Джастина и Тамсина.

Бетт повернула голову так, чтобы было удобно на него смотреть. Их губы почти соприкасались. Сэм вздохнул и, расстегнув на ней блузку, залюбовался обнаженной грудью.

— Тебе, наверное, не до этого?

И да и нет. Бетт отчаянно хотелось отвлечься, ни о чем не думать. Ее страшила перспектива остаться одной, а единственное, что могло заставить Сэма задержаться, это секс. Он был так близко: она различала первые серебристые волосы в густой шевелюре.

Случалось, Сэм брал ее на руки и относил в спальню. Но сейчас он раздел ее прямо в кресле, и они соскользнули на ковер.

А потом — обычная спешка. Натянув на себя одежду, Бетт следила за его действиями.

— Я все понимаю, извини, пожалуйста, — бормотал Сэм, целуя ее на прощание. — Скоро все изменится, обещаю. Ты слышишь?

— Да.

— Так не хочется оставлять тебя сегодня! Ты в порядке?

— Да.

— Завтра позвоню. Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю.

После его ухода Бетт постояла у окна, глядя на улицу. Ей казалось, что половина прохожих — ровесники Дэнни и спешат навстречу смерти.


Глава 4


Бешеный ветер рвал в клочья полиэтиленовое покрытие и опрокидывал загородки. Каждое утро, приехав в питомник, Джесс находила разбитые горшки, сломанные ветви и клочья полиэтилена, сорванного с металлического каркаса оранжереи. И сегодняшний день не стал исключением. С опущенной от дождя головой она чуть ли не на четвереньках ползала вдоль рядов, ставя на место уцелевшие горшки и утрамбовывая компост вокруг оголенных корней.

В конце ряда она увидела владельца питомника, Грэхема Эдера, который спешил вернуться в тепло и уют своего кабинета. Однако, завидев Джесс, устремился навстречу.

— Чертов ветер!

Джесс кивнула, не выпуская из рук горшок с экземпляром яблони «балерина».

— Там, в конце галереи, сорвалась пленка. Вы не могли бы посмотреть, когда закончите здесь?

Это была тяжелая физическая работа — пытаться удержать на ураганном ветру тяжелую пленку и, вернув ее на место, закрепить колышками.

— Может, пусть лучше Тони это сделает?

— Он повез саженцы покупателю.

— А Гэри?

— Снова на больничном.

Джесс выругалась про себя. Пока в питомнике есть хоть одна живая душа, сам Грэхем палец о палец не ударит.

— Сделаю, когда освобожусь.

— Спасибо. Пойду писать каталог. Это никогда не кончится.

Джесс проводила взглядом его удаляющуюся фигуру — руки в карманах модного плаща, шляпа низко надвинутая на лоб, прикрывала лысую голову. Она любила работать на свежем воздухе, но сегодня ухватилась бы за возможность сидеть в помещении, набирая на компьютере информацию о растениях.

На возню с взбунтовавшейся пленкой ушло полчаса. Но работа наконец-то была сделана, и Джесс собиралась начать свою обычную работу. Накануне она вывезла из цеха тележку с опытными образцами медвежьей лапы и японского анемона, и они все еще ждали на стеллаже, надежно укрытые от дождя и ветра.

Джесс достала стопку пластиковых лотков и насыпала из опрокидывающегося бункера горку заранее приготовленного компоста. По привычке включила стоящий на полке транзисторный приемник. Помещение заполнили голоса, но она не разбирала слов. Горе возвело вокруг нее непробиваемую стену тишины и одиночества.

Она взяла садовый совок и наполовину наполнила лоток компостом. Бережно вынула из горшочка стебелек акантуса и отряхнула корешки. Затем острым ножом отрезала длинную часть корня и разделила на шесть частей, обнажая под бугорчатой коричневой корой жемчужно-белую середину. Уложила кусочки на земляное ложе и сверху засыпала компостом.

Похоже на похороны… У Джесс не было спасительного ощущения, что все шесть кусочков дадут побеги, хотя ранее проведенные опыты позволяли надеяться. Она утрамбовала землю и оттолкнула лоток, словно он стал ей противен. То же она проделала со следующим лотком и вдруг поймала себя на том, что плачет. Она вытерла щеки и нос тыльной стороной ладони и сильно запачкалась. Пришлось сделать перерыв и поискать носовой платок. По радио закончили передавать постановку, теперь детский хор исполнял рождественский гимн. Рождественская неделя.

Джесс работала до тех пор, пока не заполнила все лотки. И только снабдив каждый белым пластмассовым ярлычком, позволила себе пойти пить кофе в комнате отдыха. Джойс была уже там.

— Привет, цыпочка!

Джесс вымученно улыбнулась и, сев в кресло, свесила руки меж колен. От холода занемели пальцы. Не было сил даже поставить чайник.

Джойс передала ей горячую чашку своего персонального чая.

— Не стоило беспокоиться, Джойс. Я бы сама приготовила — дай только оттаять.

— Никакого беспокойства. Дитя мое, ты хоть чем-нибудь питаешься? Спишь?

— Да, — солгала Джесс.

Хуже всего были тягучие, бесконечные ночные часы. Если ей и удавалось заснуть, то ненадолго, а пробуждаясь, она не могла понять, что за тяжесть давит на сердце. Потом вспоминала — и это были самые черные моменты.

Джойс пожала плечами.

— Что-то непохоже. Если ты будешь казнить себя, это ведь его не вернет, знаешь ли.

За такие слова Джесс окрысилась бы на любого, но Джойс она щадила. Даже делилась с ней переживаниями.

— Да, его уже не вернешь.

Глаза Джесс увлажнились. Только бы не разрыдаться.

— Так-то ты проводишь рождественскую неделю!

В этом году мистер Эдер изменил своим привычкам и разрешил персоналу работать только до обеда: в остальное время пусть бегают по магазинам. Расчет был на то, что тогда они не будут стараться взять больничный.

— Почему бы тебе не купить себе обновку? Что-нибудь шикарное — ну там кофточку или духи, да прихватить коробку шоколадных конфет и пойти слопать их в кино. Я сама так поступаю — в социальные дни.

Речь шла о нескольких дополнительных часах в неделю, на которые местные органы соцобеспечения посылали к Джойс сиделку, чтобы в свой выходной она могла немного отдохнуть.

— Помогает?

Джойс запрокинула голову и заржала.

— От матери, конечно, все равно потом никуда не денешься. Но по крайней мере от меня приятно пахнет, и я сама себя ублажила.

— Может, я тоже попробую. Как она?

— Без перемен.

— Спасибо за чай.

* * *


Закончив с акантусами, Джесс приступила к японским анемонам. И только потом разрешила себе отправиться за покупками. Она проехала двадцать миль до центра города и, выстояв в длинной автомобильной очереди, нашла место под самым потолком многоэтажного гаража. Потом она спускалась в лифте с пятью-шестью другими пассажирами, готовая дать отпор любому, кто посмеет вторгнуться в ее одиночество.

Когда она вышла на улицу, начало смеркаться. Над головой висели гирлянды из белых звездчатых лампочек. Ярко светились витрины. Перед магазином «Маркс и Спенсер» играл оркестр Армии спасения.

Джесс направилась в магазин детских игрушек. Там было многолюдно и душно; глаза разбегались при виде пирамид и горок разноцветных коробок. Она остановилась перед секцией деревянных игрушек и, тщательно проверив, нет ли зазубрин, выбрала товарный состав: паровозик с вагонами, груженными красными и желтыми кирпичиками. Стоя в очереди в кассу, она смотрела в окно на улицу. Мимо рекой текла толпа с сумками и свертками. Откуда-то доносилась музыка — «Добрый король Венцеслав».

Она вышла из магазина, неся игрушечный поезд в бумажном пакете с ручками. В кармане лежал сложенный листок — список игрушек, которые она собиралась, но не нашла в себе сил поискать. Она посмотрела в сторону оркестра. От поверхности инструментов отражались праздничные огни.

И тут она увидела Роберта Эллиса. Он стоял чуть поодаль, так же, как она, вынесенный на тротуар толпой покупателей, и тоже наблюдал за музыкантами, ежась от холода. В руке он держал сумку с покупками.

Джесс зазнобило. Он, как все, покупал рождественские подарки. Как всякий год под Рождество, сверкали огни и звучали гимны. Так было и так будет всегда. Только не для Дэнни.

Роберт Эллис заметил ее и после секундного колебания стал пробираться навстречу, лавируя между прохожими. Джесс хотелось убежать, но ноги не слушались.

В больнице и даже на похоронах она была готова к тому, что может его увидеть. От его присутствия ей было не по себе, но в пределах разумного. Но встретить его на залитой огнями и музыкой праздничной улице было просто ужасно.

Джесс перевела взгляд на его сумку с покупками. На ней было напечатано название местного супермаркета.

— Вы хорошо себя чувствуете? — спросил Роб Эллис.

Джесс в ужасе смотрела на него. Он подошел ближе и неловко взял ее за руку, как бы стремясь успокоить.

— Я могу вам чем-нибудь помочь?

Она моментально отреагировала: оттолкнула его руку. Но он не ослабил хватку, и она пустила в ход другую руку, в которой держала игрушечный поезд. Удар пришелся по его больной руке. Джесс с мстительным удовлетворением подметила на его лице выражение боли. Но уже в следующую секунду потеряла равновесие и рухнула на скользкий тротуар, прямо к его ногам. Пакет с поездом вылетел из рук. Подняв голову, она увидела окружившую ее толпу с Робертом Эллисом в центре.

Послышались гневные голоса:

— Он хотел отнять у вас сумку?

— Вы не ушиблись, милочка?

С помощью множества протянутых рук Джесс с трудом поднялась на ноги. Лицо парня превратилось в белую трагическую маску с умоляющими омутами глаз. Она отвернулась от него и поспешила выбраться из кольца прохожих. Кое-как доплелась до угла и побежала, оставив за спиной потрясенного парня и лежащий на тротуаре пакет с игрушечным поездом.

* * *


Дома было темно и тихо. Убежище.

Она не стала включать свет: двигаясь ощупью, добрела до кухни и села за стол. Глаза постепенно привыкли к темноте; сквозь мутную пелену проступили очертания знакомых предметов. Правда, немытая посуда и остатки еды были не видны, но ее окутал исходивший от них запах.

Двигаться не хотелось. Один раз Джесс протянула руку и обвела пальцем контуры батона на хлебнице; потрогала замасленную тарелку. Сколько раз она ругала Дэнни за то, что он оставлял за собой беспорядок на кухне! А теперь сама сидит и крошит булку.

Зазвонил телефон. Лиззи.

— Ну как ты, дорогуша? Как прошел день?

Джесс с трудом разлепила губы.

— Нормально. После работы ездила в город — купила Соку подарок.

— Правда? — с улыбкой в голосе откликнулась Лиззи.

— Деревянный игрушечный поезд. Но… оставила в магазине. Так глупо!

— Никуда не денется. Хочешь, заеду заберу его?

— Не беспокойся. Я сама.

(Господи, сколько хлопот!)

— Чем ты еще занималась?

— Работала. Ничего особенного. Для питомника это не лучшее время года. Природа замирает…

И уже в следующую секунду спохватилась: как я выразилась — «природа замирает» или «природа умирает»?

— Джесс, ты действительно собираешься провести Рождество с этой, как ее?..

— С Джулией.

Джесс и Джулия вместе учились в садоводческом колледже. Джулия присутствовала при знакомстве Джесс и Йена на дискотеке. И хотя женщины теперь редко виделись, они остались подругами. Джулия работала в тропической оранжерее в Рю-Гарденс и жила на западной окраине Лондона.

Джесс заказала номер в доме отдыха; проспект лежал на тумбочке слева от нее. Четыре дня в комфортабельном загородном отеле, в номере с дровяным камином, со вкусом организованными вечерами, спокойной атмосферой и приятной компанией таких же немолодых одиноких людей или семейных пар. Но заказала только для себя, хотя и уверила Лиззи и Джеймса, будто едет вместе с Джулией, иначе пришлось бы встречать Рождество с ними и Соком. Она просто не представляла себе праздника в тесном семейном кругу. Сейчас ей хотелось только одного — остаться наедине со своим горем.

— Ты уверена?

— Да. Это именно то, что мне нужно: смена обстановки, тишина и покой. И потом — это же всего на четыре дня.

— Ты точно приедешь к нам на Новый год?

— Абсолютно точно.

— Чем ты сейчас занимаешься?

— Собираюсь пораньше лечь спать.

— Я тебе завтра позвоню. Спокойной ночи, дорогуша.

Еще одна ночь. И опять на нее обрушатся мощные валы головокружительного горя, необъятного, как Вселенная. А потом — новый мучительный день.

* * *


На следующий вечер, когда Джесс приехала домой с работы, ее навестили два полицейских офицера, в том числе женщина, которая сопровождала ее в клинику в ночь катастрофы. Джесс пригласила их в гостиную, но сначала они заглянули на кухню. Ей не было стыдно, но она была напугана.

— Как вы поживаете, миссис Эрроусмит?

— Спасибо, нормально.

— Миссис Эрроусмит, мы пытаемся восстановить точную картину происшествия: где Дэниел и его друг были и что делали на протяжении нескольких часов перед аварией.

— Понятно.

— Мы установили, что они отвозили домой молодую женщину по имени Кэтрин Уотсон вместе с ее подругой, Зоей Хикс.

— Это похоже на Дэнни.

— Неужели? — резко спросил полицейский.

Джесс удивилась.

— Что вы имеете в виду? Ему было девятнадцать лет, он увлекался девушками и сам пользовался у них успехом.

— Мисс Уотсон заявила, что в тот вечер ваш сын и мистер Эллис пытались ее изнасиловать. Она недвусмысленно дала понять, что не расположена заниматься сексом, но они не хотели ничего слушать. Мисс Хикс подтверждает ее показания. Услышав шум, соседи вызвали полицию, но Дэниел и его товарищ уже скрылись. На кольцевой за ними погналась патрульная машина, так как они превысили скорость.

Джесс поджала губы и покачала головой.

— Здесь какая-то ошибка.

Молодая женщина-полицейский сочувственно посмотрела на нее.

— У Дэнни не было причин совершать насилие. Должно быть, это другой — Роберт Эллис.

Перед ее мысленным взором встало лицо Роба, когда она увидела его возле магазина игрушек. Смущенное и растерянное.

— Дэнни не мог этого сделать.

— Боюсь, миссис Эрроусмит, что это расходится с заявлением обеих девушек. В прошлом у Дэниела случались подобные инциденты?

— Никогда.

— Понятно.

— Это все?

Скорей бы они ушли и унесли с собой свои нелепые обвинения!

— Да, спасибо. Извините, что потревожили, но нам нужно точно знать, что произошло, в связи с возбужденным против мистера Эллиса иском.

Еще немного — и она расплачется. Для Дэнни это уже не имеет значения…

— Я понимаю.

После ухода полицейских она пробралась в спальню Дэнни и вдруг завыла, выкрикивая его имя, но не видя его лица и не слыша его голоса. Сначала у нее отняли Дэнни, а теперь при помощи гнусной лжи пытаются отнять даже память о нем.

— Нет! — бросала Джесс в темноту ночи. — Нет, нет, нет!

Но зерно сомнения было посеяно.

* * *


На выходные — последние перед Рождеством — приехала Бетт. К ее приезду Джесс вымыла посуду и навела порядок на кухне.

В субботу они поехали навестить Лиззи, Джеймса и Сока. Джесс не стала наводить справки в магазине игрушек, а выбрала другой подарок и решительно уклонилась от расспросов Лиззи на этот счет. Она также утаила визит полицейских. Это ошибка. Их обвинения касаются Роберта Эллиса, а не Дэнни.

Вечером они с Бетт вернулись домой, чтобы слоняться по пустым комнатам, проявляя преувеличенную заботу друг о друге. Бетт носила свое горе в себе, и Джесс не знала, как подобрать к ней ключ. Когда Бетт легла спать, Джесс пришла к ней и села на край кровати. Под одеялом дочь показалась ей маленькой и хрупкой.

— Хочешь поговорить?

Бетт покачала головой.

— Слова не помогут. Я ненавижу мир за то, что в нем нет Дэнни. Иногда я забываю, что он погиб, — на какой-нибудь час, а потом воспоминания возвращаются, и я как будто снова его теряю.

— Со мной то же самое. Но в конце концов человек ко всему привыкает.

— Да? Но я не хочу забывать Дэнни.

— Мы и не станем. Попробуем поговорить о чем-нибудь другом. Например, о твоей поездке в Австралию.

Бетт приняла приглашение Йена и Мишель погостить три недели в Сиднее.

— Конечно, я жду этого. Но туда столько добираться! Оставить тебя… и все остальное…

Произнеся эти слова, Бетт вдруг отдала себе отчет в том, что неопределенность отношений с Сэмом ранит ее не менее глубоко и остро, чем смерть брата. Ей вдруг захотелось открыться матери, но она удержалась. Джесс тотчас полезет с советами или — еще хуже — тревогами. Мол, я за тебя переживаю, и как бы ты не стала еще несчастнее, чем сейчас, и ты еще встретишь свободного мужчину, который будет тебя достоин… Не нужно ей всех этих причитаний.

Перед отъездом Сэм позвонил ей и предложил отвезти в аэропорт. И добавил: он не знает, как переживет три недели без нее.

Она любила его так сильно, что боялась не выдержать. Бремя этой любви перевешивало все остальное — даже тоску по Дэнни.

— Понимаю, — задумчиво сказала Джесс. — Во всяком случае, мне так кажется. Но ты правильно решила, Бетт. Лучше уехать, развеяться, чем торчать тут со мной.

При этом она подумала: «Каждая из нас замкнулась со своим горем в своей раковине. Ну почему мы не можем помочь друг другу?»

Бетт промолчала. Предстоящая разлука с Сэмом наполняла ее паническим ужасом.

Джесс подождала немного, а потом погладила дочь по плечу и пошла к себе.

* * *


Пролетели последние дни перед Рождеством. Внешне казалось, что Джесс взяла себя в руки. Она, как всегда, добросовестно занималась растениями и отработала несколько лишних смен, чтобы дать Джойс немного отдохнуть. Но за рабочими часами, когда удавалось немного отвлечься, следовали другие — полные горя и одиночества. Она больше не пыталась заполнить пустоту приемами пищи, сном и домашними обязанностями. Ела что придется, когда больше нельзя было обойтись без еды, иногда даже не садясь, а стоя в углу кухни, незряче глядя перед собой.

Ночи были хуже всего: сон долго не шел, а если ей и удавалось заснуть, воспоминания делали пробуждение ужасным. Поэтому она перестала ложиться в постель и бесцельно слонялась по дому, берясь то за книгу, то за журнал, а прочитав несколько фраз, клала их совсем в другое место. Она начинала клевать носом на диване в гостиной, а после непродолжительной отключки вновь принималась бродить по опостылевшим комнатам.

Уединение и сознательный отказ от нормальной жизни несли с собой некоторое утешение. Она больше не находила в себе ресурсов, чтобы кого-то утешать или о ком-то заботиться — даже о себе.

Звонили друзья. Джесс отвечала, что она в полном порядке, просто нуждается в покое. Даже Лиззи поверила, что она отчасти справилась с горем, выработала по отношению к нему разумное, трезвое отношение.

* * *


Утром в канун Рождества Джесс позвонила дочери — пожелала ей счастливого пути. Бетт ждала Сэма.

Час, в течение которого они будут вместе добираться до аэропорта, должен был дать ей заряд на предстоящие три недели разлуки.

— Я позвоню тебе из Сиднея, — пообещала Бетт, прислушиваясь, не подъехала ли машина.

— Только не забудь, что я буду в отеле вместе с Джулией. Может, лучше я сама позвоню?

— Хорошо, мам. Я тебя люблю.

— Я тебя тоже, — произнесла Джесс. На душе скребли кошки; к ней вернулось ощущение того, что когда-то, давным-давно, она незаметно для других предала своего ребенка.

* * *


Попрощавшись с Бетт, Джесс взяла свой чемодан, проверила все замки на дверях и задвижки на окнах и вышла на улицу. Положила чемодан на заднее сиденье автомобиля и осторожно задним ходом выехала за ворота. Она не оглядывалась на соседние коттеджи: ей не хотелось ни кого-либо видеть, ни быть замеченной ими.

Улица была пустынна. Те, кто собирались встречать праздники вне дома, уже уехали. Джесс, точно робот, автоматически вела машину, повторяя маршрут, которым обычно ездила в питомник. И вдруг заметила, что едет в сторону, противоположную отелю. Однако и не подумала изменить направление.

Недалеко от своего дома Джесс свернула в тихий, безлюдный переулок. Остановила машину, немного не доезжая до своих ворот, и проделала остальной путь пешком, моля Бога, чтобы ее не заметили. Очутившись внутри, она заперла за собой входную дверь на два замка и прислонилась к ней, тяжело дыша, словно только что преодолела беговую дистанцию. Дом встретил ее появившимся в последнее время кисловатым запахом. До сих пор она верила в возможность мирно провести рождественские праздники в загородном отеле, однако теперь разрывалась между стыдом и облегчением — в равных пропорциях.

На кухне она села за стол и замерла, прислушиваясь. Собственно, слушать было нечего — только слабый скрип половиц да шум ветра, трепавшего деревья на улице.

* * *


Роб осторожно просунул руку в рукав кожаной куртки. Гипс недавно сняли, но на локоть еще нельзя было положиться. Ощущение было такое, словно рука может вдруг взять и улететь в неизвестном направлении. Прижимая ее к груди, он стоял у стола в своей комнате и смотрел на сверток в блестящей бумаге и рваный бумажный пакет с ручками. Сверток предназначался для Кэт. Он и сам удивился, что вспомнил о ней, увидев в киоске эту маленькую акварель викторианской эпохи. Ему показалось, что картина будет забавно смотреться среди фотографий и афиш, заполонивших стены ее жилища. Он потратил день на изготовление рамки. Потом Роб взял под мышку рваный пакет.

Ему никак не удавалось изгнать из памяти белое лицо матери Дэнни, избавиться от саднящей боли непонимания. Он чувствовал потребность объяснить Джесс, как все было, и таким образом сбросить с души часть непомерно тяжелого бремени.

Он вышел из своей крохотной квартирки. В доме больше не было ни души: все разъехались. Ему и в голову не пришло, что Джесс Эрроусмит тоже могла уехать. Он почему-то был уверен, что она у себя дома и не откажется его выслушать.

Он мог сесть в автобус, но в последнее время пристрастился ходить пешком. Он шел с опущенной головой, со свертком под мышкой. Под сырым, туманным небом разливался маслянисто-оранжевый свет. Всюду чувствовалось радостное оживление. Только он был исключен из всеобщего ожидания праздника. Большинство прохожих уже успели «принять». Роб шагал с ожесточенной решительностью, понемногу ускоряя шаг, словно желая задохнуться.

В конце улицы, где жила Джесс, стояла высоченная елка, несколько раз обернутая гирляндами разноцветных лампочек. На углу катались на велосипедах несколько мальчишек. Они посмотрели на Роба с тревожным вызовом, но он прошел мимо, не обратив на них внимания. Когда он подошел к дому Дэнни, одиночество сомкнулось вокруг него, как стальная клетка. Ни в одном из выходящих на улицу окон не было света.

* * *


Пронзительная трель звонка. И удары кулаком по двери — дробное стаккато.

Джесс подумала: «Никто не знает, что я дома. Я не включила свет. Кто бы это ни был, он постоит-постоит и уйдет». Но стук возобновился. Точно так же стучались полицейские в роковую ночь. Наконец она не выдержала: подошла к входной двери, отперла и приоткрыла дверь, не снимая цепочки.

Роберт Эллис.

По спине Джесс побежали мурашки. Она догадалась о том, кто пришел, еще до того, как открыла дверь, и сразу узнала его, несмотря на то, что видела всего лишь темный силуэт на фоне вечернего неба.

Он оказался проворным — сразу сунул в щель пальцы. Теперь захлопнуть дверь означало бы раздробить ему суставы.

Он приблизил лицо, и Джесс увидела металлический блеск его потемневших от сырости вьющихся волос. Она отступила, но пальцы по-прежнему не отпускали цепочку.

— Что вам нужно? Зачем вы пришли?

— Я просто подумал…

Приглядевшись к тому, что он держал под мышкой, Джесс поняла, что это — игрушечный поезд, который она купила для Сока.

— Вы не могли бы на минутку меня впустить?

Джесс хотела сказать: «Ты убил моего сына, а теперь явился с визитом?» Но только и смогла, что покачать головой.

— Пожалуйста! — прошептал он. — Это очень важно.

— Уходите! — еле слышно выговорила она и повторила немного громче: — Уходите сейчас же!

— Я хочу поговорить о Дэнни. Я должен рассказать вам обо всем, что случилось. Очень прошу!

Она вспомнила о визите полиции, их ложных обвинениях. Этот парень знает правду. Она заставит его выложить все как на духу!

Мимо по дороге проехал автомобиль. Когда задние огни затерялись в туманном далеке, Джесс одеревеневшими пальцами взялась за цепочку. Роберт Эллис вошел в дом и протянул ей изодранный пакет.

— Я подумал… может, он вам нужен — кому-нибудь подарить…

— Он предназначался для сына моей сестры, кузена Дэнни. Ничего, я уже купила другой подарок.

Тем не менее она взяла пакет и снова заперла дверь. Парень последовал за ней в кухню. Джесс привыкла двигаться в темноте, зато Роберт Эллис моментально споткнулся о ступеньку и чуть не загремел вниз по лестнице. В доме стоял запах нежилого помещения. Кое-как добравшись до кухни, Роб, не задумываясь, нашарил и повернул выключатель. И заморгал от яркого света. Но быстро справился с собой и даже подвинул для Джесс стул. К своему удивлению, она приняла от него эту услугу — села и закрыла рукой глаза.

Всюду виднелись следы ее одиноких трапез; раковина была завалена грязной посудой. Если раньше Джесс скребла кафель и до блеска надраивала кастрюли, то делала это ради Дэнни и Бетт, потому что так поступали все матери. Теперь же это потеряло всякий смысл. Потому что Бетт стала взрослой, переехала в другой город, так что Джесс больше не могла ее контролировать. И потому что Дэнни…

Роб Эллис обошел кухню. Пустил воду. Наполнил чайник и поставил на конфорку. Открыл дверцу буфета и снова закрыл. Джесс ошарашенно вскинула голову.

— Что вы делаете?

— Ставлю чай.

Похоже, он испытывал потребность в какой-нибудь, хотя бы самой незначительной, деятельности.

Оба молчали. Был момент, когда Джесс была готова обрушить на Роберта Эллиса поток гневных обвинений, поддаться панике или удариться в слезы. И вдруг поняла: он чувствует то же, что она.

Она не накричала на него и не расплакалась. Просто кивнула.

— Заварка в буфете, слева от вас.

Он заварил чай и, налив чашку, подвинул к ней. Свою же отставил в сторону и занялся очисткой раковины от использованных пакетиков с чаем, яичной скорлупы и размокших крошек. Все это он выбросил в мусорное ведро. Потом пустил горячую воду и нашел флакон с чистящим средством. Вымыл посуду и составил в сушилку.

Джесс выпила чай. Роб Эллис стоял к ней спиной. Когда он вытягивал руку, кожаная куртка слегка поскрипывала. Ему было тесно в ограниченном пространстве между столом и раковиной. Неуклюжестью движений он напоминал Дэнни. На мгновение Джесс померещилось, будто это Дэнни моет посуду после ужина.

Ее захлестнула волна материнской нежности. И благодарности к этому сильному парню за то, что он пришел и заполнил своим крупным телом зияющую пустоту дома.

— Ваш чай стынет.

— Мне не хочется.

— Давайте кончайте уборку.

Он нехотя повернулся к ней. Джесс указала на стул по другую сторону стола.

Она посмотрела на его руки, тяжелую массу достающих до плеч волос и лиловые круги под глазами. Ничего общего с Дэнни…

Роб с неожиданной горячностью произнес:

— Вы, наверное, думаете — как у меня хватило наглости прийти?

И, не ожидая ответа, продолжил:

— Это не наглость. Просто я не мог не прийти. Меня прямо тянуло сюда. Я много думал о вас с тех пор, как это случилось. И еще больше после того, как мы встретились в городе и вы упали. У вас было такое лицо… Дэнни очень похож на вас. Был. Не тогда, когда лежал в больнице, а прежде. Когда мы с ним дружили.

— Ничего себе дружба!

— Да, дружили. У нас было много общего, мы отлично проводили время. А потом я врезался в мост, а он кончил дни на больничной койке.

Джесс холодно взирала на него, разрываясь между злостью и горем и одновременно поражаясь хрупкости защитной брони — и ее, и Роба. У него дрожали руки, и ей снова пришло в голову, что они чувствуют одно и то же. Встав из-за стола, она подошла к буфету и отмерила обоим виски. Он удивленно воззрился на нее.

— Вы предлагаете мне выпить?!

— А вы думали, я вам предложу яд? Или хлорку?

Улыбка неузнаваемо преобразила лицо Роба. Он взял у нее бокал и выпил.

— Недавно ко мне приезжали из полиции, — сказала Джесс. — Против вас возбуждают уголовное дело.

— Знаю.

Их взгляды встретились. Из прищуренных глаз Роба на нее смотрела боль.

— Что вы с Дэнни делали в тот день?

— Ходили в спортзал. Дэнни увлекался тяжелой атлетикой, так что мы провели тренировку.

Робу было тяжело вспоминать события того дня. Каждый час навечно отпечатался в памяти. Воспоминания кололи изнутри, как занозы. Но он все-таки начал свой рассказ, а мать Дэнни слушала, не спуская с него глаз. Он вспомнил даже бильярд в баре и как Дэнни его обыграл. А потом — кафе, где они познакомились с девушками, и как развивалось это знакомство. Джесс оставалась неподвижной, только изредка подносила к губам бокал с виски.

— Потом мы вчетвером поехали на квартиру к одной из девушек.

— Да, мне сказали. Как ее звали?

— Зовут. Кэт. Дэнни увлекся.

— Он пользовался у девушек большим успехом. А вы?

Роб медленно наклонил голову, не зная, как рассказать о том, что было дальше.

— Да, у меня с этим тоже нормально. Было.

Это «было» открыло Джесс, как, должно быть, изменилась его жизнь после этого случая.

Она немного изменила тон:

— Расскажите, что произошло между вами двоими и той девушкой. Только, пожалуйста, правду — для меня это очень важно.

— Мы просто… Да ничего особенного… Бывает, знаете, ситуация выходит из-под контроля… Некого винить…

— Кого вы выгораживаете — себя или Дэнни?

Роб промямлил:

— Никого…

— Тогда говорите правду.

«Спокойно, — сказал себе Роб. — Может, ей и вправду лучше знать, на что в иные минуты был способен Дэнни? Как это он однажды выразился о матери? «Готова целовать землю у меня под ногами»». И ухмыльнулся. Она не подозревает, что, когда ему что-то приспичивало, ее сын становился совершенно неуправляемым. Но что толку говорить об этом сейчас, когда его нет в живых?

— Продолжайте, — уронила Джесс.

Роб вернулся к своим воспоминаниям. События того вечера были свежи в памяти, нужно только правильно подобрать слова.

— Дэнни поцеловал ее. Так, легкий флирт. Дальше в лес — больше дров. Сказал, что любит.

Джесс сидела как мышка, опустив голову. Эта неподвижность, это бессилие внушили Робу желание открыть ей глаза. Конечно, по возможности скрасив неприглядную истину.

Дэнни опрокинул девушку на кровать. Чем упорнее она сопротивлялась, тем больше он зверел. Ему удалось втиснуть бедра между ее ногами. Она бешено лягалась и крутила головой из стороны в сторону. Придя в чувство, Зоя с открытым ртом резко села на кровати. Кэт продолжала извиваться. Роб вскочил и, схватив Дэнни за плечи, потащил его прочь от девушки. Затрещала материя — Дэнни порвал ей что-то из одежды. Он тяжело пыхтел. Роб заорал: «Слезай, Дэн, так тебя растак! Живо!»

Дэнни был сильный парень, а в эту минуту совершенно потерял человеческий облик. Сдавив Кэт горло, одной рукой он пригвоздил ее к кровати, а другой двинул Роба в челюсть.

— Чего выступаешь? — рявкнул он. — Она моя!

Вконец обессилев под двойной тяжестью, Кэт только и могла, что мотать головой из стороны в сторону; с поцарапанных губ срывались слабые, невнятные звуки. Зоя вскочила на ноги; ее немного пошатывало.

Роб ухватил Дэнни за шею и потащил на себя. Кэт удалось вырваться. Сцепившись, парни покатились по полу, опрокинули стул. Зоя издала отчаянный нечленораздельный звук, от которого пробудился весь дом.

Дэнни поднялся на четвереньки и все норовил сбросить с себя Роба. Кто-то загрохотал кулаком в дверь; Зоя перестала вопить и, поскуливая, побежала открывать.

— Вызовите полицию! — всхлипывая, пробормотала она. Кто-то, грохоча, ринулся вниз по лестнице.

Рывком Роб заставил Дэнни встать. У того было помятое лицо и безумные глаза, но он все еще вертел головой в поисках Кэт. Она снова забралась на кровать и испуганно прижалась к стене. По щекам текли черные от туши слезы.

Роб крикнул:

— Бежим, Дэнни! Нужно делать ноги, пока не приехала полиция!

Парни метнулись к двери. Зоя шарахнулась с дороги. В подъезде они вихрем пронеслись мимо насмерть перепуганной девушки возле телефона.

Роб рассказал все это лаконично и максимально бесстрастно, стараясь изгнать из своего голоса и взгляда ужас перед насилием — ужас, вызванный воспоминанием об отце.

— Все было кончено за каких-то пару минут. Мы успели добежать до фургона, а на кольцевой за нами увязалась полицейская машина.

— И тогда вы потеряли управление и врезались в мост.

— Да.

Джесс встала и, подойдя к буфету, налила себе еще виски. Неужели Дэнни и впрямь пытался в пьяном виде изнасиловать девушку? Всеми силами души она отвергала рассказанную Робом историю, но что-то в его поведении и голосе подсказывало: это правда. Спиной она чувствовала его настороженный взгляд.

Наконец она повернулась к нему лицом.

— Почему ты оказался здесь в канун Рождества? Где твоя семья? Мать?

Роб тяжело уставился на нее. Кажется, сделал все возможное, чтобы не касаться фактов своей биографии. За последние годы он словно заново сотворил себя. Так почему эта женщина так быстро и безошибочно уловила связь между его прошлым и недавними событиями?

— Мать умерла. Отец семь лет назад уехал в Шотландию. Мы потеряли друг друга из виду. Так что я сам по себе.

— Извини, — мягко отозвалась Джесс и не стала дознаваться, от чего умерла его мать и почему уехал отец. Он все равно не скажет. Во всяком случае сейчас.

Роб опорожнил свой бокал и поднялся, едва не опрокинув стул. Шум испугал обоих.

— Ну, я пошел.

— Не спеши, — ответила Джесс. — Можешь остаться и перекусить. — Она вдруг почти весело рассмеялась. — Правда, у меня нет ничего съедобного. Одна выпивка.

— Неподалеку должен быть китайский ресторанчик, где всегда можно взять еду на вынос. Даже в канун Рождества.

И правда, «Золотой дворец» должен работать. Джесс встала.

— Пойду приму горячую ванну. А потом, если хочешь, сходим к китайцам.

Она быстро, чтобы не видеть его смущения, направилась к двери. Робу не хотелось никуда идти. Лучше бы остаться и продолжить разговор.

— Убраться здесь, пока вы будете принимать ванну?

— Как хочешь.

Она была уже на пороге, когда он ее окликнул и указал на транзисторный приемник Дэнни, оставленный на подоконнике.

— Можно послушать?

Перед глазами поплыли картины прошлого.

— Пожалуйста.

* * *


Джесс пустила горячую воду и долго лежала, покрытая пеной. Ванная была как раз над кухней, и до нее доносилась приглушенная музыка. Дэнни всегда врубал на полную мощность. Неужели он и вправду в пьяном виде пытался изнасиловать девушку? Сквозь сомкнутые ресницы Джесс сочились слезы.


Глава 5


На столе с вечера остались пустые тарелочки из фольги. Накануне у обоих разыгрался аппетит, и они съели все без остатка. Джесс взяла одну тарелочку и окунула палец в остывший кисло-сладкий соус. Потом облизнула его и поняла, что опять проголодалась. Она сварила себе кофе и достала коробку с печеньем. Она проспала двенадцать часов подряд!

Казалось, дом еще полон шума, который принес с собой Роб Эллис. В кухне пахло хлоркой и лимонным очистителем, а также едой из китайского ресторанчика. Насытившись, они долго говорили о Дэнни. Джесс вспоминала его детские годы, а Роб слушал со странной, пугающей жадностью. В свою очередь, Роб заставил ее под другим углом взглянуть на Дэнни — как на взрослого парня. Мужчину.

— Он весь лучился — как бы поточнее выразиться? — оптимизмом. Жил вдохновенно, на одном дыхании, и это привлекало к нему других людей. Женщин, других ребят, включая меня. Он был убежден, что все к лучшему, и это почти всегда так и было.

Такие отзывы бальзамом пролились в сердце матери. Они не затрагивали роковую вечеринку и ее последствия.

Джесс была признательна Робу за компанию и за тот образ Дэнни, который он творил для нее из воспоминаний. Ну разве не удивительно, что она запросто сидит за одним столом с Робертом Эллисом, ведь еще недавно она пыталась его ударит? Что это — очередное безумие или, наоборот, отрезвление?

Наевшись, Роб вежливо встал из-за стола. Джесс проводила его до входной двери; они обменялись рукопожатием. Дождь кончился; небо чудесным образом прояснилось и теперь было усыпано звездами. Они синхронно запрокинули головы; к небу поднялись два облачка, два теплых дыхания.

— Спасибо вам, — проговорил Роб.

— Спасибо тебе.

Уже после его ухода Джесс поняла, что у нее осталось много вопросов. Она вернулась в дом, легла в постель и проспала двенадцать часов подряд.

* * *


— Он симпатичный парень, — произнесла она вслух, словно отвечая незримому собеседнику. — Хотя в нем есть что-то странное. Не плохое, нет. Просто… какая-то незавершенность.

Сказала — и сама испугалась, когда эти слова эхом прокатились по комнатам, напомнив о ее одиночестве. Уютный запах свежего кофе выветрился.

Джесс пошла в гостиную и набрала номер Лиззи. Джеймс заботливо спросил, как она себя чувствует, удобно ли в гостинице, не скучает ли она.

— Нам здесь очень нравится, — солгала Джесс. — Это как раз то, что нужно: отдых в полном смысле слова. Можно Лиззи на пару слов?

Она знала: на праздники к ним приехала престарелая и не очень-то легкая в общении мать Джеймса. Видимо, сейчас они садятся за стол или уже ужинают.

Она пожелала Джеймсу счастливого Рождества, а потом повторила Лиззи свой хвалебный отзыв о гостинице.

— Да, да, все прекрасно. У нас уютная комната, и здесь есть с кем поболтать. Сейчас мы с Джулией идем ужинать. Я опять объемся и начну клевать носом в шезлонге. Кажется, так и положено отдыхать? Как там Сок? Ему понравились подарки?

Лиззи была рада ее звонку, но явно спешила.

— Рада за тебя, дорогуша. Кажется, Сок на грани рева. Скучаю по тебе. Обещаешь хорошо себя вести?

— Ну конечно.

— Счастливого Рождества.

Рубикон был перейден. Джесс переступила черту: солгала, чтобы сохранить в мире местечко для себя самой, нарушила законы разумного поведения, которым всегда отличалась. Вернулась к тому дикому, непредсказуемому образу Джесс Эрроусмит, который, казалось, давно и прочно похоронила. Вырвавшись из болота безутешного горя, очертя голову бросилась в омут непостижимой эйфории.

Она позвонила в Сидней. Трубку сняла Мишель. Джесс поздравила ее с Рождеством и спросила, как они провели день.

— Спасибо, — с удивлением в голосе ответила Мишель. — У нас тут жара — тридцать два градуса. Устроили пикник на берегу.

— Замечательно!

— Бетт понравилось. Не кладите трубку, я ее сейчас позову.

Подошла Бетт.

— Мам? Я уж думала, ты не позвонишь. Чем вы там с Джулией занимаетесь? Очень холодно? Или идет снег? Здесь жарища — совсем не похоже на Рождество.

У Бетт был несчастный голос. Джесс поспешила заверить ее, что с ней все в порядке. Стоит нормальный рождественский мороз. Она очень скучает по дочери.

— Мам, тебе не слишком тоскливо?

— Нет, нет.

— Позвать папу?

— Разве что на пару слов.

После короткого обмена поздравлениями у Джесс возникло такое чувство, словно они с Йеном еще больше отдалились друг от друга.

* * *


После ужина мать Джеймса села смотреть по телевизору рождественскую речь королевы. Лиззи унесла наверх измученного Сока и уложила в кроватку прямо в одежде. Он было закапризничал, но веки неудержимо смыкались, и он уснул со слипшимися от слез ресницами. Обернувшись, Лиззи увидела на пороге детской Джеймса; он приложил к губам палец.

Утром у нее даже не было времени застелить кровать. Мятые простыни и наволочки манили к себе. Она откинула со лба волосы, а другой рукой уперлась в пояс кремовой кашемировой кофточки, которую он подарил ей на Рождество.

— Ну вот, — прошептал Джеймс. — Пора и нам баиньки, как по-твоему?

В столовой и кухне высились горы грязной посуды. Супруги окинули их взглядами и, приняв одно и то же решение, заговорщицки улыбнулись друг другу. Джеймс бесшумно задернул шторы и обнял жену.

Их неприбранное гнездышко гостеприимно распахнуло для них объятия. Обвив ногами талию мужа, Лиззи затрепетала от желания и восторга. По телу пробежала сладкая судорога. Через плечо Джеймса она увидела, как Сок заворочался во сне, и немного сбилась с ритма. Джеймс закрыл ей глаза ладонью.

— Пора укладывать его в отдельной комнате. Здесь ты должна принадлежать только мне.

— Согласна.

Они начали двигаться в унисон. Уже на подступах к вершине Лиззи взмолилась:

— Подожди!

— Нет, — отрезал Джеймс. И Лиззи в очередной раз восхитилась способностью мужа проявлять покладистость где угодно, кроме постели.

Потом, когда они лежали в обнимку, Лиззи спросила:

— В разговоре с Джесс тебе ничего не показалось странным?

Джеймс нахмурился.

— Показалось.

— У нее был какой-то напряженный голос.

— Но это так естественно. Не беспокойся за нее.

— Она сама за меня беспокоится.

— В этом больше нет необходимости.

* * *


Джесс отправилась на прогулку. Неожиданно наступившие холода лишили мир красок. Крыши, сучья и стены домов угрюмо чернели на фоне белого неба; между этими двумя цветами кое-где виднелись серые промежутки. Это было переходное время, когда в окнах вспыхивал свет, но шторы еще не задергивали. Джесс невольно видела, что происходило внутри.

Каждый желтый квадратик являл собой живую картину семейного счастья — с мужем, женой, детьми, дедушками, бабушками, двоюродными братьями и сестрами, радостно возбужденной собакой и кошкой, мирно дремлющей на коврике перед камином.

У Джесс появилось такое чувство, словно ее душа покинула тело.

Должно быть, подумалось ей, ее семья за рождественским ужином, среди свечей и мишурного блеска, производила впечатление такой же идеальной. Однако в действительности все было совсем не так. И Рождество никогда не проходило безоблачно. Долгое пребывание в тесном семейном кругу только усиливало неудовлетворенность Джесс своим браком. Кончалось тем, что она торжественно обещала себе: в будущем году все будет по-другому. Естественно, этого не происходило. Ее утешением были дети. Они-то обожали Рождество, с нетерпением его ждали и наслаждались снисходительностью взрослых во время праздника. Так было и в более поздние годы, когда Йен ушел к Мишель.

Еще совсем недавно, в этом году, Дэнни ностальгически вздыхал:

— Здорово было в детстве! Ты превращала Рождество в сказку, настоящее чудо. И папа был дома, и мы чувствовали себя в безопасности.

Йен никогда не позволял себе отлучаться на Рождество по своим коммерческим делам.

— Ты прав, — ответила она. — Мы были счастливы.

Сейчас она радовалась тому, что не дала волю грусти и ответила так, как положено отвечать детям.

Она завернула за угол и пошла вдоль новой вереницы желтых квадратиков, думая о том, что кроется за внешне благополучным фасадом каждой семьи. Эти мысли нагнали на нее тоску, и она обрадовалась, когда в домах начали задергивать шторы. Она ускорила шаг и вскоре вышла на окраину, где было гораздо темнее. Пришлось повернуть обратно.

Однако мысли упорно возвращались к мужьям и женам за теперь уже занавешенными окнами. Счастье — всего лишь бесплатное приложение к браку, а не обязательная основа. Джесс больше не жалела о том, что ее брак распался, только задавалась вопросом: как бы она перенесла потерю сына, если бы могла разделить горе с мужем? Но, положа руку на сердце, разве Дэнни принадлежал им обоим? Нет. Дэнни всегда принадлежал ей одной.

Сделав круг, она вышла на свою улицу с противоположной стороны. Лицо раскраснелось на морозе. Дома она включила повсюду свет и плотно задернула шторы, не желая устраивать вернисаж из собственных живых картин.

* * *


Когда в дверь постучали, ей не нужно было гадать, кто это. Направляясь к двери, она отдала себе отчет в том, что переступает еще через одну черту.

На крыльце стоял Роб с бутылкой вина и коробкой шоколадно-мятных конфет, перевязанной алой ленточкой.

— Если хотите, можете послать меня подальше.

Джесс промолчала. Лицо парня выражало вызов и одновременно беззащитность. Поэтому она пропустила его высказывание мимо ушей.

— Я весь день проторчал в четырех стенах и думал о вас: как вы тут одна. Вот и…

Он запнулся: очевидно, ему было не так-то легко произнести то, что он собирался сказать.

— Я вам вчера не все сказал, что хотел. Понимаете… Не представляю, как это вышло, но… это действительно был несчастный случай. Если бы это зависело от меня, лучше бы я погиб вместо него. Но этого не случилось. Что еще я могу сказать вам? Что?

Он зло рассек воздух кулаком, в котором все еще держал за горлышко бутылку.

— А теперь вот приперся, как на дружеский сабантуйчик. Простите меня, ладно?

Джесс поняла, что Роб либо навеселе, либо «нанюхался», а может быть, и то и другое. Но, к своему удивлению, не почувствовала ни страха, ни злости. Ему было нелегко прийти сюда.

— Ну, я пошел. — И он протянул ей вино и конфеты.

Джесс схватила его за руку и, не обращая внимания на сопротивление, втащила в дом. Заперла дверь. Поставила гостинцы на стол. И обняла Роба, как будто это был Дэнни.

— Все в порядке… Все будет хорошо…

Роб был выше и сильнее ее сына. Джесс почувствовала себя маленькой и совершенно выбитой из колеи. В то же время в ней пробудился материнский инстинкт, пусть даже направленный не на того человека. От Роба шел свежий запах, вернее, смесь нескольких смутно знакомых запахов. Она повернула лицо в сторону.

Роб неловко пошевелился; заскрипела кожаная куртка. Он явно не знал, куда девать руки.

Джесс опустила свои.

— Вы включили свет во всем доме?

— Да. Хорошо, правда?

Он молча последовал за ней в гостиную. Она прихватила вино и конфеты. Рождество все-таки. А они по неисповедимой воле судьбы отрезаны от всех остальных.

— Будем пить вино? — спросила Джесс. — Есть еще виски. Ты не голоден? Боюсь, что сегодня даже «Золотой дворец» не работает.

— Вы поняли, что я сказал? Я не убийца. Я, правда, был под градусом, но не настолько. Да, мы удирали от полиции. Но ведь за рулем мог сидеть Дэнни — я нередко одалживал ему фургон.

Джесс рассеянно открыла морозильник и достала что-то, завернутое в фольгу и покрывшееся кристаллами льда. Лазань — деликатесная лапша от «Маркса и Спенсера», две порции. Куплена еще при Дэнни. Джесс редко покупала там продукты: дорого. И вот — пригодилось на Рождество.

— Но ведь этого не случилось. Ты жив, а мой сын погиб.

Она спохватилась и не дала сорваться с языка тяжелым обвинениям. Положила лазань в микроволновую печь и покрутила ручки.

Роб сжал руками голову.

— Я не нуждаюсь в напоминаниях. Ах, если бы я мог снять с души часть тяжести, излив перед вами душу!

— Если бы да кабы, — с каменным лицом произнесла Джесс.

Она неловко, чувствуя на себе взгляд Роба, двигалась по кухне, доставая ножи и вилки, раскладывая их на столе, машинально расставляя тарелки. Собственные руки казались ей непомерно большими; от того, что она старалась прямо держать голову, заболела шея.

— Мне пришел повторный вызов.

— То есть?

— В полицию. Они там собирают улики и свидетельские показания. Когда соберут, предъявят мне обвинение. Назначат день суда.

— Да, это мне известно.

Он сел и уронил лицо в ладони. Джесс подошла и дотронулась до его плеча. Ее снова пронзило странное ощущение: они чувствуют одно и то же.

Засвистела микроволновая печь.

— Есть хочешь?

Он против воли кивнул. За столом она попросила:

— Расскажи все, что ты помнишь. Об аварии. Ты ведь за этим и пришел?

— Как вас зовут?

— То есть?

— Как мне к вам обращаться — миссис Эрроусмит или как?

— Джесс.

— Ладно. Значит, Джесс.

Он рассказал об их бегстве от дома Кэт. Она все ниже наклоняла голову.

— Мы вскочили в фургон. Гнали как сумасшедшие по закоулкам. Потом выбрались на кольцевую и заметили погоню. Я выжал газ.

— А Дэнни?

— Он все кричал: «Гони, Роб! Гони!» Потом вдруг вспыхнули огни. Меня ослепило.

Роб уронил нож и вилку и горестно мотнул головой.

— Я увидел бетонную стену. Очень близко. Капот — всмятку. Пассажирское место пусто. Дверца распахнута. Дэнни лежит на обочине, как будто спит. Вот и все, что я помню.

— Понимаю.

Он всем корпусом повернулся к ней.

— Да? Вы можете себе представить, что чувствуешь, если по твоей вине погиб человек?

— Я не то имела в виду.

Роб рассек ребром левой руки воздух и хватил по тарелке. Та слетела со стола и разбилась вдребезги. Он вздрогнул и зажал ладонями уши. Джесс отпрянула.

— Не бойтесь. Я не способен причинить кому-то зло. Только самому себе.

«Мальчишка, — подумала Джесс. — Как Дэнни. Зациклен на самом себе». Тем не менее ее тронул его саморазоблачительный пафос.

— Извините — разбил тарелку.

Он собрал осколки и бросил в мусорное ведро.

— Ничего.

Джесс встала. В ее тесной кухне было не так-то просто разойтись. По этой или по какой другой причине, но она вдруг уткнулась лбом в его грубошерстный свитер. Роб положил ей ладонь на затылок и приблизил ее лицо к своему. Оба долго стояли, затаив дыхание, прислушиваясь к самим себе.

— Что же нам делать? — пробормотала Джесс.

— Тянуть лямку. Что еще остается?

Неожиданно это ее успокоило. «Тянуть лямку». Должно быть, перед Робом вопрос так стоял не впервые. А разве не так жила она сама?

Она отстранилась и, поставив перед ним другую тарелку, указала на лазань.

— Приканчивай.

Себе она налила вина.

— У тебя есть адвокат? Что он говорит?

Роб сгорбил плечи.

— Что он может сказать? Пустомеля. К тому же еще не видел дела. Меня будет судить королевский суд. Больше мне ничего не известно.

— Может, мне поговорить с твоим адвокатом?

Роб недоверчиво уставился на нее. А убедившись, что она не насмехается, улыбнулся. До сих пор Джесс не видела, как он улыбается. Она против воли почувствовала восхищение — и не только. И вдруг заметила, что Роб точно так же оценивающе смотрит на нее. Она застыдилась и поднесла ладонь к лицу:

— Не стоит, — тихо ответил Роб. — Но спасибо за предложение.

Они одновременно поднялись, чтобы отнести посуду в мойку. Однако на этот раз двигались крайне осторожно, избегая столкновений.

— Идем в гостиную, — предложила Джесс. Она не затопила камин, и в комнате было холодно, неуютно.

— Можно? — спросил Роб, указывая на камин. Минутой позже в топке весело заплясали желтые огоньки. На них уныло пялился единственным глазом невключенный телевизор.

— Сейчас идет «Рождественская ночь со звездами экрана», — пробормотал Роб.

— Может, лучше просто посидим, потолкуем? — возразила Джесс. Она еще не задернула шторы, и с улицы они должны были смотреться как мать и сын, вместе встречающие Рождество.

Роб как будто прочитал ее мысли — встал и задернул шторы. Джесс неожиданно всхлипнула.

— Господи, почему с нами нет Дэнни?

Роб взял ее за руку.

— Я понимаю, что вы чувствуете. Но его не вернуть.

— Расскажи мне правду.

— Все, что хотите.

— Кто все-таки набросился на девушку — Дэнни или ты?

Роб молчал.

— Дэнни, да? Но зачем?

— Так уж он был устроен: если что-нибудь приспичит, вынь да положь! Любил добиваться своего во что бы то ни стало.

Да. Он привык добиваться своего — будь то ее внимание, или игра в монопольку, или игрушка Бетт…

Она заботилась о Бетт, но была с ней строга. Зато Дэнни получал от нее все, что хотел.

Напрасно она доискивалась правды!

— А что сделал ты?

Роб смущенно пожал плечами.

— Кэт ужасно расстроилась, а ее подруга начала кричать. Я понял: нужно сматывать удочки.

— Почему?

— У меня уже был привод в полицию.

— За что?

Он рассказал ей о Свином Рыле и обидной кличке.

— Понятно, — задумчиво произнесла Джесс. — Хотя и не совсем. Расскажи подробнее — если, конечно, ты не против.

Он был не против.

— Моя мать умерла, а отец сбежал. Когда мне стукнуло тринадцать, меня определили в семейный детский дом к людям по фамилии Пурс[2 - Purse — кошелек (англ.).] — она им здорово подходила. В первый же день, когда я только поступил, мне выдали несколько листочков туалетной бумаги — недельную норму.

— А если бы не хватило?

— Кради у других. Или проявляй изобретательность. Не будем входить в подробности, да?

Джесс кивнула.

У Пурсов он пробыл полгода. В память навсегда врезались вонь и вкус тушеной картошки. Потом его снова перевели в сиротский приют.

— Сколько тебе было, когда ты потерял мать?

— Десять.

И пошло-поехало — сменяющие друг друга приюты и семейные детские дома.

— А почему отец о тебе не позаботился?

— Не смог. Ну ладно, теперь ваша очередь рассказывать.

Джесс прикинула: когда Роб жил у Пурсов, ей было тридцать пять. Дэнни — десять.

По сравнению с тем, что рассказал Роб, ее жизнь протекала вполне благополучно. В то время она устроилась на неполный рабочий день телефонисткой на заводе водопроводного оборудования. Работа была скучная, зато платили больше, чем садоводу. Йен мотался по всему свету. Подрастали Дэнни и Бетт. Она уже не могла толком вспомнить, как себя чувствовала. Наверное, подчиняясь инстинкту самосохранения, сознательно создала серенький вариант своей личности, надежно упрятав от посторонних глаз другую Джесс — бесшабашную и виноватую.

Роб весь обратился в слух.

— Нормальная жизнь, — резюмировал он по окончании ее рассказа.

— Да. Я бы сказала — безопасная. Без приключений.

— Для тех, кто хочет избежать опасности, приключения таят угрозу. Обычный выходной становится событием, особенно если ты под кайфом. Мы с Дэном постоянно меняли бары.

— Ты не чувствовал себя в безопасности?

Он ощетинился.

— Не помню.

«Или не скажу», — отметила она.

Разговор завершился заполночь, точнее в час ночи. Рождество осталось в прошлом.

— Пойду, пожалуй, — нехотя сказал Роб.

Не глядя на него, Джесс предложила:

— Можешь остаться на ночь. В комнате моей дочери. (Только не в спальне Дэнни.)

* * *


Роб лежал на спине на кровати Бетт. В горле пересохло: он слишком много говорил. Уж и не припомнить, когда он столько молол языком. Ему понравилась манера Джесс слушать, не переводя разговор на себя. Она не нуждалась в самоутверждении, как девушки его возраста, — просто была собой. Ее сочувствие было искренним, но сдержанным. Она не играла в «видишь-как-мне-тебя-жалко».

Грязь на кухне действовала ему на нервы, потому что вызывала непрошеные ассоциации. Так что его первым побуждением было убраться. Позднее он понял, что беспорядок вовсе не в духе Джесс и говорит лишь о силе ее страдания, причиной которого послужил он сам. Никакая хлорка не поможет.

У Джесс были красноватые руки с коротко подстриженными ногтями. Волосы того же цвета, что у Дэнни. Выразительные темные брови придавали женщине строгий вид.

В комнате ее дочери были розовато-кремовые занавески. На стене — аккуратно расположенные фотографии в рамках. На этажерке у окна — коллекция фарфоровых зверюшек. На кровати — покрывало в розовую и кремовую полоску.

В этой утонченной обстановке Роб показался себе захватчиком — потным и грубым. Он выругался про себя и, перевернувшись на живот, зарылся лицом в подушку. Сон никак не шел. Дом был полон воспоминаний и чувств. Роб казался себе диким зверем; чувство вины следовало по пятам.

* * *


Он очень осторожно постучался в дверь ее спальни.

— Что тебе нужно?

Джесс была еще в постели. Сквозь задернутые шторы в комнату сочился слабый утренний свет. Она села на кровати и натянула одеяло до подбородка.

— Я подумал, может, вам хочется чаю.

Он поставил чашку на тумбочку и собрался уходить.

— Спасибо. Который час?

Он сказал ей время.

— Мне выметаться?

Он спрашивает только для проформы, догадалась Джесс. Уверен в положительном ответе.

— Можешь остаться, если хочешь.

— Ага. То есть да.

* * *


Попозже, когда немного потеплело, они выехали за город. Оставив машину на обочине, поднялись по покатому склону холма. С голой вершины были хорошо видны поля, переходившие в болото, и нескончаемая вереница невысоких холмов, усыпанных небольшими коттеджами. Джесс шла быстрым размашистым шагом, подставляя лицо ветру. Деревня была слишком далеко, чтобы можно было различать людей. Редкие автомобили на ленточках огороженных дорог казались крохотными движущимися точками. Джесс представила себе, что они с Робом единственные, кто не спит в сонном царстве.

— Я люблю эти места. Часто приезжала сюда с Бетт и Дэнни, когда они были маленькими.

— Им тоже нравилось?

Рослый и длинноногий, Роб зябко ссутулил плечи под короткой кожаной курткой. Этот парень с бледным лицом исконного горожанина неважно вписывался в пейзаж.

Джесс усмехнулась.

— Не очень. Только и делали, что хныкали.

— А ваш муж?

Коротышка с волосами песочного цвета, которого он видел в больничном коридоре…

— Он редко бывал дома. Как все мужчины.

— Вы не очень-то любите мужчин?

— Нет, почему же.

Они прошли молча несколько сотен ярдов. С холма спустилась овечья отара.

— Мой отец был алкоголиком, — сказал Роб.

Из-за сильного порыва ветра Джесс не расслышала.

— Кем-кем?

— Горьким пьяницей.

Роб никогда без особой нужды не возвращался в прошлое. Иногда оно само являлось к нему — звуками, ядовитыми испарениями. Иногда было достаточно слабого запаха в баре, чтобы перед ним вставал отец — верзила с увесистыми кулачищами и пустыми глазами; от него за версту разило виски и пивом. Иногда причиной воспоминания служили звуки — спутники применения грубой силы: например, разбитый стакан или тарелка, как накануне у Джесс. В такие минуты у Роба начинались слуховые галлюцинации: в ушах начинал звучать умоляющий голос матери: «Нет, Томми, пожалуйста, только не сейчас!» За этим следовала звонкая затрещина, еще одна, потом приглушенная ругань, новая мольба и грохот опрокинутой мебели или падения человека.

Роб с головой укрывался одеялом; в нем боролись, раздирая его на части, страх и уверенность в том, что нужно вступиться за мать.

Но отец мог быть совсем другим: неуклюжим великаном, который обожал играть в карты и терпеливо обучал сына премудростям игры в вист и рамми. Они играли втроем, сидя за кухонным столом и не включая телевизора. Но потом наступала ночь, когда Роб просыпался от воплей и звона разбиваемого стекла.

— Твоя мать развелась с ним? — осторожно поинтересовалась Джесс.

— Не совсем. — И тихо добавил: — Я не такой, как он.

— Знаю.

Солнце клонилось на запад. Белое зимнее небо постепенно зеленело; потом на нем появилось слабое подобие румянца. Роб и Джесс спустились с вершины и вошли под сень деревьев. Оказалось, что внизу уже прилично стемнело. На подходе к автомобилю Джесс вспомнила свою вчерашнюю прогулку, когда темнота окраины властно поманила ее к себе — подальше от желтых рождественских окон. Хорошо, что с ней Роб. То, что она узнала о его детских годах, многое прояснило. Им лучше быть вдвоем, чем дать горю по одиночке расправиться с обоими. Она взяла его под руку. Он укоротил шаг, чтобы идти в ногу.

Бар в ближайшей деревне сверкал огнями.

— Как раз открывают, — заметила Джесс. — Можно зайти выпить.

Все лучше, чем возвращаться в пустой дом.

Посетителей почти не было, но ярко пылали дрова в камине. Музыканты еще не начали выдувать из своих труб дьявольскую какофонию звуков. Всюду блестела мишура, а над камином красовался транспарант: «Джек с Эйлин желают своим друзьям счастливого Рождества и процветания в новом году!»

Джесс с Робом взяли полторы пинты пива и устроились в уголке. Простота и безыскусность обстановки напомнили им, что они — не единственные люди на земле. И они стали с особой отчетливостью воспринимать посылаемые друг другу сигналы.

Джесс невидящим взглядом уставилась в огонь. Она сняла вязаные шапочку и шарф и распустила волосы; щеки зарумянились. Роб подумал: «Она похожа не на чью-то мать, а просто на женщину». Он ощутил внутри себя вибрацию и беспокойно заерзал на деревянной скамье. Джесс повернулась к нему; их взгляды встретились.

— Схожу за выпивкой, — пробормотал он. В первый раз платила Джесс.

Когда он встал у стойки, спиной к ней, Джесс почудилось, будто она видит рядом с ним Дэнни. Вот он ущипнул Роба в знак приветствия. Они вместе засмеялись над какой-то шуткой. Чувство утраты заставило ее вздрогнуть. Но к нему примешалось другое. Она с особой остротой почувствовала пропасть между собой и обоими юношами. Овладевшее ею в последнее время чувство молодости и свободы всего лишь иллюзия.

Но стоило Робу вернуться и посмотреть на нее сверху вниз пытливым взглядом — и все круто изменилось.

Джесс видела в нем не друга ее сына, а хорошо знакомого мужчину. Ей уже не вернуть блаженного неведения, как не вернуть безукоризненный образ Дэнни. Они с Робом уже не утешают друг друга, не помогают уйти от жестокой реальности — нет, они перешагнули черту и ступили на новую почву, творя новую реальность.

Они продолжали сидеть в баре, не делая никаких признаний, почти не разговаривая. Добросовестно жевали, хотя ни один по-настоящему не хотел есть. Еда стала средством оттянуть то, что могло последовать.

К ним подошел багроволицый верзила.

— Послушайте, парочка…

Роб и Джесс одновременно повернулись к нему; Джесс почувствовала, как у нее, словно от ожога, разгорелись щеки. Верзила указал на незанятый стул за их столиком.

— Свободно?

— Конечно, дружище, — откликнулся Роб. — Смело можешь садиться.

— Нам пора, — пробормотала Джесс.

Он помог ей выйти из-за стола. Его прикосновения показались ей почти интимными. Давно уже до нее так никто не дотрагивался!

В машине Роб молчал, упорно глядя в окно. «У меня разыгралось воображение, — решила Джесс. — Я гожусь ему в матери». «Парочка»! Обхохочешься! В ее душе чувство облегчения боролось с разочарованием. Она всю дорогу кривила рот и кусала губы.

Возле дома она сказала:

— Я устала, Роб. Пойду лягу.

Он остался стоять в дверях.

— Мне уйти?

— Нет.

Она закрылась в своей спальне, разделась и легла. Снизу до нее долетали слабые звуки шагов Роба и тихое журчание музыки.

* * *


Роб неторопливо поднялся на второй этаж и задержался у ее спальни. Оттуда не доносилось ни звука. Он взялся за дверную ручку. Но тотчас отдернул руку, представив ее негодование. Еще немного постоял и, крадучись, отправился в спальню Бетт.

* * *


Джесс не знала, долго ли она спала. Открыв глаза, она вновь прошла через все стадии отчаяния, вызванные воспоминанием о смерти Дэнни. Но теперь к нему примешалось воспоминание о парне, спящем всего лишь через стенку, в каком-нибудь футе от нее. Она поворочалась, тщетно пытаясь снова забыться сном, но из этого ничего не вышло. Тело горело как в лихорадке.

Джесс рывком откинула одеяло и набросила на плечи старый шерстяной халат. Босиком, чтобы не шуметь, спустилась на кухню. Выпила стакан воды из-под крана. Задумчиво посмотрела на свое отражение в черном прямоугольнике окна. Поморгала от яркого электрического света.

В гостиной она провела пальцем по запыленной поверхности камина. Рождественская ночь… «Дэнни, я хочу, чтобы ты вернулся!..»

«Я тоже. Но его уже не вернуть». Это сказал Роб, и он совершенно прав. Дэнни умер. А они — живы.

— Дэнни, — произнесла она вслух и огляделась, словно в поисках сына. В ответ — тишина. Нет Дэнни. Померк даже его образ в душе.

«Нужно тянуть лямку», — сказал Роб. Каким-то непостижимым образом этот человек стал ей очень дорог, оккупировал ее мысли, разжег огонь, напомнил о том, что она загнала на задворки памяти. Неважно, к добру или к худу. Смешно даже думать, хочет она его или нет, потому что это неизбежно.

Джесс медленно, с остановками на каждой ступеньке, поднялась на второй этаж.

У двери в комнату Бетт она замешкалась, но в конце концов повернула ручку.

— Войдите, — послышался из темноты голос Роба.


Глава 6


Благословенная темнота. Джесс пробиралась ощупью, вытянув перед собой руку. Роб откинул одеяло, чтобы дать ей лечь рядом. Она завозилась с поясом; наконец халат упал на пол. Плечам стало холодно.

Чужие — и все же такие родные объятия!..

— Я сам чуть не вошел в вашу спальню. Но побоялся: вдруг вы рассердитесь?

— Я проснулась. И поняла, что больше не усну.

Он поцеловал ее.

— Можно потрогать вот здесь?

— Да.

— А здесь?

— О да.

От него исходил аромат молодости, чистоты и непосредственности. Хорошо, что темно и он не видит ее морщин и припухлостей. Роб гладил немного рыхлое, но гладкое тело с нежной кожей, на которой, чуть только тронь, выступали синяки. Тонкий и необычайно сложный запах женщины кружил голову, вызывал желание зарыться в нее лицом, искать утешения, как у матери.

— Что тебе нравится?

— О, ничего сверхъестественного.

— Так?

— Да.

Она и сама дотронулась. Он стал жадно целовать ее лицо — от глаз до горла.

— А тебе что нравится? — прошептала она.

— Не убирай руку. Так, еще… Повернись на бок.

Некоторое время они обходились без слов. Запутавшись в одеяле, сбросили его вместе с простыней на пол. Чтобы не мешали.

— У тебя есть… где-нибудь в тумбочке… чем я мог бы воспользоваться?

Джесс засмеялась.

— Нет. В этом нет необходимости.

После развода она пару раз ответила на приглашение поужинать, но дальше легкого флирта дело не шло. Не возникало такого, как сейчас, неудержимого влечения.

— Не бойся, ничего не будет. У меня перевязаны трубы.

После рождения Дэнни она больше не захотела иметь детей. А теперь уже поздно. Да и глупо.

— Я имею в виду — от СПИДа. Как же быть?

— Никак. Продолжай в том же духе.

— Собственно, я знаю, что здоров… Хорошо… Вот так… И так!..

Джесс обвила его ногами. Господи, она уж и забыла, как это бывает! Сколько в этом силы… и нежности. И теперь заново училась любви, как выброшенная на песок амфибия вновь учится плавать, очутившись в родной стихии.

— Джесс! Ох, Джесс! Подожди… Нет… Да! А-ах!..

Она прижала к себе его голову. Волосы лезли в глаза и рот.

— Прости. Эй, ты улыбаешься? Не волнуйся. Минута — и я снова в форме.

— Вот что значит двадцать два года.

— Мне нравится, когда ты смеешься, — сказал Роб. — А теперь я хочу, чтобы тебе было хорошо.

— Мне и так чудесно.

— Нет, это нужно. Как лучше — руками или губами? Или давай вместе. Положи сюда руку. А я — сюда. Хорошо?

— Просто замечательно.

Однажды начав, они не могли остановиться. И так, и этак, то он сверху, то она. Ночь стала вечностью, спрессованной в часы и минуты.

— Еще!

— Как, прямо сейчас?

— Немедленно. Как можно скорее.

— Вот тебе! И вот! Подложи подушку. Что ты чувствуешь?

— Я чувствую себя, — ответила Джесс, — абсолютно голой. Телом и душой.

— Я тоже. А теперь помолчи.

* * *


Кровать оказалась тесной. Они перешли на пол, потом опробовали кресло у окна. Когда забрезжил рассвет, они увидели свое отражение в зеркальной дверце платяного шкафа. Их кожа блестела в полумраке; лица с одинаково распухшими губами и изумленно открытыми глазами стали, как две капли воды, похожими друг на друга.

— Уже день.

— Не хочу, чтобы наступал день. Может, на свету этого не случилось бы.

Он закрыл ей ладонью рот.

— Тс-с-с. Иди в постель.

— На мне живого места не осталось.

— Да уж. Кажется, мы переусердствовали.

— Просто обними меня.

— С удовольствием. Ты очень устала?

— Да. Но все равно я никогда не чувствовала себя такой живой.

— Я тоже. У меня как будто появилось шестое чувство. Нет, еще шесть чувств.

— Мне хочется спать, но я боюсь.

— Не бойся. Закрой глаза.

Она легла на бок, а он уютно пристроился сзади, повторяя изгибы ее спины и колен. Джесс почувствовала, как теплое дыхание Роба у нее на затылке становится все тише, глубже и равномернее. И они оба уснули.

Когда Джесс проснулась, на нее накатила знакомая волна отчаяния. Но ее тотчас смыла другая. Рядом дышало другое человеческое существо. Тоска и одиночество отступили, и она почувствовала себя почти счастливой.

Но это немыслимо! Мгновенное отрезвление заставило Джесс резко сесть на кровати. Как? Быть счастливой в постели с этим мальчиком?!

Роб открыл глаза. Она натянула на себя одеяло.

— Ты от меня прячешься? После всего, что было ночью? Жалеешь, что это произошло? Ведь произошло, правда? Или для тебя это ничего не значит?

— Значит.

Джесс оголила плечи. Приподнявшись на локте, Роб не отрываясь смотрел на нее.

Что-то в их позах, выражении лиц или, может быть, освещении пробудило в ней давнее воспоминание, такое яркое и живое, что на каких-то несколько секунд оно затмило действительность. Она была молода — двадцать с хвостиком; эластичная, как сейчас у Роба, кожа стала шоколадной от загара. Было время после полудня — самое жаркое на Средиземном море; клин из солнечных лучей, пробившись сквозь полуоткрытые жалюзи, делил комнату пополам, как рухнувшая колонна. Человек, лежавший рядом с ней в постели, приподнялся на локте. Его лицо предстало перед ней так ясно, словно они вчера расстались. Она погладила его черные волосы и сказала, что ей пора: ребенок вот-вот проснется.

И точно так же, как сейчас, она разрывалась между чувством вины и ощущением, что поступает правильно.

У Роба были длинные, до плеч, волосы. Джесс подавила в себе желание их погладить.

— Я собираюсь встать.

Она облачилась в халат. Ей хотелось кофе, тишины и времени, чтобы все обдумать.

У двери она обернулась.

— Я ни о чем не жалею.

Тогда, двадцать лет назад, она тоже ни о чем не жалела.

— Просто не знаю, что теперь делать. Я только что потеряла Дэнни и думала: все, что мне остается, это влачить унылое, размеренное существование, в котором не будет места ярким событиям или впечатлениям. Собиралась замкнуться в своей раковине и ждать, пока боль утраты не станет менее острой. Покой — вот все, на что я надеялась. И вдруг, — немного помолчав, продолжила она, — мне открывается правда о том, что тогда случилось. Это в корне изменило мое восприятие Дэнни… и многое другое.

Бетт! Нужно будет поговорить с ней. Но как начать?

— А теперь еще это. Не слишком ли стремительно после столь кратковременного знакомства?

— И ты решила дать задний ход? Неужели было бы легче, если бы ты прошла мимо двери? Или я притворился спящим.

— Не знаю. Нет. Это было бы нечестно. — Она тут же одернула себя: при чем тут честность? — Пойду вниз.

Мысленно она добавила: «И не ходи за мной. Дай прийти в себя».

Роб снова лег, закинув руки за голову. Резко обозначились трицепсы. Кожа на локте правой руки и на предплечье все еще шелушилась после гипса. Джесс отвернулась.

Она не могла отделаться от ощущения, что они уже ступили вдвоем на неведомую территорию. Даже захоти она, поздно отступать. Невозможно забыть то, что знаешь.

В ванной Джесс сняла халат и посмотрелась в зеркало. Она похудела; заметно выпирали ребра. Однако на животе и бедрах нарос лишний жирок. И тем не менее, решила она, зрелище отнюдь не отталкивающее.

У нее блестели глаза; выражение лица смягчилось.

«Эх, старушка!»— упрекнула она себя. Дать вскружить себе голову мальчишке двадцати двух лет, выделывать с ним то, что ты выделывала этой ночью!..

И не какому-нибудь мальчишке, а этому!..

Она прислонилась лбом к зеркалу и включила душ. Дыхание и пар, соединившись, замутили стекло, затуманили ее отражение.

В ней боролись шок, отвращение и необузданная, вызывающая, горьковато-сладкая радость.

Спустившись потом — в джинсах и рубашке — в кухню, она приготовила кофе и убрала тарелки, оставшиеся после вчерашнего ужина. Господи, как давно это было! Воспоминание о том, что произошло потом, вызвало прилив крови к щекам и шее.

Джесс села пить кофе. Она уже вызубрила все, что ему скажет. Они расстанутся, пообещав друг другу больше не видеться.

Сверху не доносилось ни звука. Может, он так же, как Дэнни, умеет засыпать по желанию — где угодно? На кровати Бетт…

Прошло немало времени, прежде чем она услышала шум воды в ванной. «А он не теряется, — подумала Джесс. — Чувствует себя как дома». Поджав губы, она встала из-за стола и принялась за посуду.

Прошло еще немало времени, прежде чем Роб спустился вниз. Джесс нервно стиснула кулаки; ногти больно впились в ладони.

Влажные волосы Роба выглядели темнее обычного. Он гладко зачесал их назад и стянул резинкой, открыв лицо. На выступающих скулах натянулась кожа. Он принужденно улыбнулся.

— Сейчас ты скажешь, чтобы я уходил.

— Да, что-то в этом роде.

Все-таки ледяного высокомерия он не заслужил. Если уж нужно указать ему на дверь, лучше сделать это повежливее.

— Слушай, Роб. Я не могу позволить тебе остаться не из-за Дэнни… Нет, что я говорю… конечно, из-за Дэнни… но еще и потому, что я гораздо старше тебя, и хочу только одного — чтобы меня оставили в покое. Я не могу дать тебе того, что тебе нужно, и…

— Джесс.

Он положил руки ей на плечи и, как бы она ни отворачивалась, заставил взглянуть ему в глаза.

— Не нужно так.

— Нет, я должна…

— Мы поможем друг другу.

Этими словами он застиг ее врасплох. Она перестала отворачиваться и прислушалась к тишине, в которой еще долго звучало эхо этих слов. Понятие взаимопомощи было велико и прекрасно; она укуталась в него, как в кашемировое одеяло. Мальчик прав. Они чувствуют одно и то же и нуждаются друг в друге.

Джесс опустила плечи. С минуту она балансировала на грани между желанием и тоской. И вдруг уткнулась Робу лицом в плечо и заплакала.

— Тогда оставайся.

— У тебя там, наверху, дверь вентиляционного шкафа слишком тяжела для петель, того и гляди сорвется. Хочешь, укреплю?

— Ладно. А я пока приготовлю тебе завтрак.

— Заметано.

Он сам отер слезы на ее щеках.

— Тебе можно дать лет четырнадцать.

— Прибавь тридцать.

Он снова поцеловал ее, и Джесс ощутила сильнейший эротический заряд. Она с трудом заставила себя оторваться от Роба.

— Зачем это, Роб?

— Затем, что я так хочу. Это же очевидно.

Он не отстранился, и она получила возможность рассмотреть контуры его рта с напряженными мышцами и рыжеватую щетину на подбородке. Она почувствовала спазм в горле. «Бесстыдница!»— упрекнула она себя.

— Ты нужна мне, Джесс. Это тебя обижает?

Она поразмыслила. В ней нуждаются и, стало быть, ее хотят.

— Нет. Матери привыкли, что в них нуждаются.

Она осторожно вернула Робу поцелуй. И испытала огромную радость от того, как напряглись обнимающие ее руки.

* * *


В шкафу под лестницей Роб обнаружил оставленный Йеном ящик с инструментами. Он снял дверь вентиляционного шкафа и заменил петли. А чтобы не было скучно, взял транзисторный приемник Дэнни и врубил на полную мощность, так что музыка наполнила собой весь дом.

— Иди посмотри. Готово.

Джесс пришла в восторг от аккуратной работы.

— Здорово! Ого, я уж и забыла, когда эта дверь закрывалась нормально. Да ты мастер своего дела!

Роб стоял, прислонившись к шкафу спиной и засунув руки в карманы потертых джинсов. Он пожал плечами.

— В последнее время я почти ничего не делал. Дерево, скобы, изготовление и подгонка мебели — все идет со скрипом. Какой смысл?

Одна и та же трагическая случайность выбила их из колеи, отравила радость любимых занятий, жестоко нарушила привычный ход вещей. Глядя на Роба, Джесс чувствовала горькую, глубинную связь между ними.

— Мне это знакомо, — пробормотала она.

Но в миг озарения ей открылось и то, что ее жизнь утратила смысл задолго до несчастного случая, более того — она сама, руководствуясь инстинктом самосохранения, намеренно сделала ее такой. Похоже, с Робом дела обстояли так же. Каждый инстинктивно угадал в другом родственную душу. Иначе откуда такая близость? Она устремила на Роба испытующий взгляд, словно ища этому подтверждения. А потом медленно двинулась к нему, переступая через разбросанные на полу ванной стружки. Взяла в ладони его лицо и крепко поцеловала в губы.

Помимо страстного влечения существовало другое, более глубокое чувство. Джесс хотелось, чтобы между ними не было никаких преград. Секс был простейшим способом сокрушить барьеры, но ей хотелось полной близости. Она жаждала этого, как наркоман следующей дозы.

— Идем.

Шторы в спальне были еще задернуты, но Роб заправил кровать, хотя и не слишком аккуратно: кое-где образовались бугры — точь-в-точь как у Дэнни. На его лице отразилась растерянность.

— Ты меня боишься? — выдохнула Джесс.

— Нет, конечно. Просто я не всегда понимаю, чего ты хочешь.

Она расстегнула рубашку и сорвала ее с себя. Сняла джинсы и нижнее белье и встала перед Робом, опустив руки, не стесняясь недостатков своей фигуры. Ее переполняло ощущение свободы; глаза блестели; рот расплылся в улыбке.

Роб отметил складку на животе и обвислые груди с синими жилками, веером расходящимися от сосков. Эти откровенные знаки увядания тронули его больше, чем могла бы тронуть юная, бьющая в глаза красота. И еще. Джесс предлагала себя так просто, без вчерашних колебаний и сложностей, что он не мог не откликнуться.

Одежда ворохом свалилась к его ногам. Прохладная кожа Джесс в момент стала обжигающе горячей. Их захлестнули волны испепеляющей страсти.

* * *


Джесс с трудом разлепила опухшие губы.

— Оставайся на весь день. И на всю ночь.

— Ты действительно этого хочешь?

— А ты, Роб?

Кажется, она впервые выговорила его имя.

— Да, да, конечно. Я сейчас многого не понимаю, но это знаю точно.

Зазвонил телефон. Джесс протянула руку, но потом передумала и предоставила ему надрываться, сколько душе угодно. А когда он умолк, решительно выдернула вилку из розетки.

— Не хочу никого видеть. И слышать.

— А вдруг что-нибудь срочное?

Она сердито шлепнула его по губам.

— Пусть другие сами справляются со своими заботами. Сейчас на свете существуем только мы с тобой. Хорошо? Хотя бы на один-два дня. Послезавтра мне придется ехать на работу. Хотя бы до тех пор…

— Хорошо.

Итак, они установили для себя срок возвращения на землю. И это сделало сказку еще чудеснее.

* * *


Пока Джеймс разворачивал автомобиль, Лиззи вынесла на улицу сладко спящего Сока.

Потом они совместными усилиями открыли дверцу со стороны пассажира, устроили мальчика на сиденье, укрыли одеялом, положили рядом его любимого игрушечного кролика, а потом затолкали в багажник его раскладной стол-стул и сумку с одеждой.

— Ты уверена, что хочешь этого? — спросил Джеймс, устраиваясь за рулем. Наступило последнее утро рождественских праздников.

Лиззи скользнула на переднее сиденье и, пристегнув ремень, строго посмотрела на мужа.

— А что остается? Она не приехала в отель, домашний телефон не отвечает. Я с ума схожу. Вдруг с ней что-нибудь случилось?

— Твоя сестра — взрослая женщина. Может, ей просто захотелось побыть одной?

— Тайно от меня? Нет, это не в духе Джесс. Я уверена: с ней что-то случилось.

— Вспомни: она звонила тебе якобы из отеля.

— Это беспокоит меня еще больше. Вдруг она совершила какую-нибудь глупость?

Джеймс внимательно смотрел на дорогу.

— Не могу себе представить Джесс-самоубийцу. Она — сильная женщина.

Лиззи всхлипнула и поднесла ко рту руку, сжатую в кулак.

— Господи, что же с ней приключилось? Куда она делась?

Джеймс со вздохом положил руку ей на колено.

— Мы все выясним. Только не жди, что она будет нам благодарна. Если ей захотелось отгородиться от всех, она не обрадуется нашему вторжению, пока не будет к этому готова.

— Понимаешь, она всегда была под рукой. Всю жизнь. Мы были неразлучны.

— Знаю.

Лиззи лихорадочно обняла мужа за плечи, так что ему пришлось резко затормозить, чтобы избежать столкновения.

— Она всегда была для меня на первом месте — пока не появились вы с Соком.

— Знаю, — мрачно повторил Джеймс.

* * *


Дом Джесс выглядел как всегда. Неподалеку стоял ее видавший виды «ситроен». Шторы в спальне были задернуты.

Джеймс выключил двигатель. Сок, который благополучно проспал всю дорогу, теперь проснулся и заскулил.

— Тише, котенок. Вот твой кролик. И твой напиток. Хочешь пить?

— Я пошел, — решительно сказал Джеймс. — А ты оставайся с ребенком.

На крыльце стояли две бутылки молока. Сквозь незанавешенные окна первого этажа можно было разглядеть более или менее аккуратно прибранную гостиную и догорающий камин. Джеймс позвонил. Не дождавшись ответа, снова нажал на кнопку звонка и долго не отпускал, в то же время присматриваясь к раме входной двери — легко ли ее высадить?

Лиззи освободила Сока от ремней и с ним на руках подбежала к Джеймсу.

Он позвонил в третий раз. Стоя бок о бок на тесном крыльце, Лиззи и ее муж изо всех сил всматривались в матовое стекло двери: не мелькнет ли тень.

— Где ты, Джесс? — в отчаянии прошептала Лиззи. — Господи, ее нет дома. Или?.. Как же проникнуть внутрь?

Джеймс предостерегающе поднял руку.

— Она дома. Я слышал какой-то звук.

Он поднял бутылки с молоком и прижал локтем. В матовом стекле мелькнула чья-то тень. Тень приблизилась к двери. Протянула руку к цепочке.

Дверь отворилась. На пороге стояла Джесс, одной рукой запахивая халат, а другой поправляя волосы. Она непонимающе уставилась на Лиззи с Джеймсом, бутылки молока и Сока с его кроликом. Лиззи ахнула.

— Джесс, дорогая, где ты была? В гостинице мне сказали, что ты там не появлялась, а телефон не отвечал. Я думала, с тобой что-нибудь случилось.

Нетерпение и тревога на лице Джесс не сразу сменились обычным выражением невозмутимой сдержанности.

— Как видишь, со мной все в порядке. Вот она я.

Они по-прежнему непрошеными гостями топтались на крыльце. Один только Сок не чувствовал всеобщей напряженности и лопотал, переделывая на свой манер имя тетки.

— Может, ты пригласишь нас войти?

— Э… Да, конечно. Входите.

Они протиснулись в тесную прихожую.

Вверху, на лестнице, появился Роб. С того места, откуда они на него смотрели, он казался особенно высоким и широкоплечим — настоящий великан. На нем ничего не было, кроме обернутого вокруг бедер полотенца.

Лиззи всплеснула руками. В наступившей тишине слышался лишь безмятежный лепет Сока.

Джесс только и осталось, что криво улыбаться. Не станешь ведь отрицать очевидное.

— Это мои сестра и зять, — сказала она, обращаясь к Робу. И повернулась к гостям: — Я приготовлю кофе.

Лиззи с открытым ртом смотрела, как Роб удаляется в спальню ее сестры. Сок сделал ручкой «пока».

Хозяйничая в кухне, Джесс старательно избегала встречаться с кем-либо из них взглядом. Казалось, она целиком ушла в свое занятие — приготовление кофе. Джеймс спустил Сока на пол, и тот потопал к ближайшему буфету. Там он распахнул дверцу и начал с победными криками выбрасывать на пол кастрюли. Никто не обращал на него внимания.

Лиззи взяла у Джесс жестянку с кофейными зернами.

— Что здесь делает этот тип? Что вообще происходит?

Джесс на секунду прекратила свое занятие и храбро повернулась к сестре.

— Разве не ясно?

В душе Лиззи боролись радость от того, что с сестрой ничего не случилось, и шок от открытия, к которому она никак не была готова.

— Как ты могла? С ним — после того, что он сделал! В твоем доме! Он тебя вынудил? Отвечай! Угрожал? Ты не могла пойти на это по доброй воле!

— Почему?

Джесс перевела взгляд на Джеймса, чье обычно добродушное лицо словно окаменело. Вздохнув, она отвернулась. Защищать себя и Роба стало жизненно важным делом.

— Почему? — повторила она. — Что, если я сама захотела? Что, если мы оба хотим друг друга — как вы с Джеймсом, как все остальные? Может, заботимся друг о друге, потому что одни в целом свете знаем, что нам нужно? Неужели ты не можешь это представить?

— Не могу. Это противоестественно, аморально. И совсем не похоже на тебя.

— Откуда ты знаешь? — ледяным тоном осведомилась Джесс.

— Лиз, — предостерегающим тоном окликнул жену Джеймс.

Тем временем Сок ухватил две крышки от кастрюль и начал барабанить. Лиззи наклонилась над ним. Момент был решающий. Между сестрами разверзлась пропасть. Каких-нибудь несколько минут и горсточка слов, да еще этот парень разделили их так, как никогда и ничто в жизни.

— А как же Бетт? — уже другим, умоляющим голосом спросила Лиззи.

— Бетт двадцать два года. Взрослая женщина. А Дэнни — пока ты сама не потревожила его память — больше нет на свете. Тебе не нужно было приезжать сюда, Лиззи. Джеймс, ты должен был удержать ее.

В дверях показался Роб — полностью одетый, даже куртка наброшена на плечи.

— Я пошел, — сказал он Джесс.

И, прежде чем она успела возразить, вышел за порог. Хлопнула входная дверь. Шум, источником которого был не он сам, испугал Сока; его мордашка угрожающе скривилась.

— Зачем ты так, Лиз? — с горечью произнесла Джесс. — Я хотела, чтобы он остался.

Лиззи разрывалась между возмущением и ревностью.

— И чтобы мы не приезжали!

Воцарилось молчание. Джесс убрала кофеварку. Она не собиралась никому и ничего доказывать. Все, чего ей хотелось, это быть собой.

* * *


— Привет, — поздоровалась Кэт.

Она все хорошо обдумала, прежде чем наводить справки, где живет Роб. К счастью, он оказался дома.

— Решила, знаешь ли, тебя навестить. Посмотреть, все ли в порядке.

— Конечно в порядке. Почему нет?

Он посторонился, пропуская ее в комнату. Она сбросила свой блестящий плащ и швырнула на кровать. На Кэт была красная мини-юбка из твида и светлая вязаная кофточка, придававшая ей сходство с озорным котенком.

— Как встретил Рождество? — инквизиторским тоном спросила она.

Роб пожал плечами.

— Дома. — И чтобы отвлечь ее: — А ты?

Девушка поморщилась.

— Ездила к предкам в Кройдон. Сестра с обоими братьями тоже явились не запылились, и мамашины предки. Если б не теснота, было бы очень даже ничего.

— Да, конечно. — Он вдруг вспомнил об акварели. — Я приготовил тебе подарок.

Ее треугольное лицо зарделось от изумления. И вообще она была в этот день очень хорошенькой. Кэт постоянно менялась — от встречи к встрече.

— Это еще зачем? Я хотела сказать — почему?

Он отдал ей деревенский зимний пейзаж в рамке собственного изготовления. И вдруг понял, почему ему приглянулась эта картина. Миниатюрностью и свежестью она напоминала саму Кэт. Девушка внимательно рассмотрела картину с обеих сторон.

— Действительно прелесть.

Она была немного сбита с толку. Картина будет не очень-то на месте среди плакатов с модными группами и красочных открыток.

— Раз уж ты пришла, может, сходим куда-нибудь, выпьем?

Она подняла на него глаза с поволокой.

— Да. Это хорошая мысль.

И затолкала картину в пластиковый пакет, который достала из дамской сумочки.

В баре, за выпивкой, Кэт призналась:

— Вообще-то я о тебе много думала. Все праздники. О том, как тебе досталось. И о Дэнни тоже. Грустная история. Мне его даже жалко — несмотря на… ну, ты понимаешь.

Ее синтетический плащ тоже поскрипывал, когда она протягивала руку за своей кружкой светлого пива. Глаза из-под ресниц так и стреляли в сторону Роба.

«Я ей нравлюсь, — подумал Роб. — То ли из жалости, то ли из любопытства, то ли ее привлекает драма, но она явно зациклилась на мне». Однако он не придал этому особого значения.

Все время, с тех пор как он ушел от Джесс, оставив ее на растерзание экспансивной сестре, Роб постоянно ощущал ее присутствие. Она завладела всем его существом. В душе что-то сдвинулось. В ушах звенело; руки беспокойно елозили по залитому пивом столу.

Позади него кто-то пробирался к автомату, торгующему сигаретами. Из динамика прямо им на головы исторгся новый бурный поток музыки. Роб пытался заново приспособиться к знакомой обстановке, но душой был далеко отсюда, в доме Джесс.

Ему хотелось без конца разговаривать с ней. Она немолода — старше его матери, если бы та была жива, но разница в возрасте совершенно не ощущалась. Что бы они ни сказали или сделали, в этом не было ни грана притворства. Их отношения были прямыми и честными, без загадок и недомолвок. Он сам не мог объяснить себе причину ее очарования, понять природу тех волн, что и будоражили, и успокаивали. Словно он заблудился и наконец-то вышел к родному дому.

А как щедра, как удивительна — он не мог подобрать точных слов — она была в постели! Абсолютная честность. Жаркие руки, горячие губы. Никакого сравнения с теми пятью-шестью девушками, которые у него были прежде. При мысли об этом его плоть отвердела.

— Ты в порядке? — заволновалась Кэт.

— Да. Извини.

Их кружки опустели.

— Нужно прихватить домой, — сказала Кэт и стала пробираться к стойке.

На нее оглядывались. Ничего удивительного — есть на что посмотреть. Дэнни всегда безошибочно выбирал самую лучшую девушку из любой компании.

А теперь он мертв. Роба охватил ставший уже привычным ужас.

Джесс сумела его понять. Дело не только в сексе. Она не скрывала и не умаляла боль утраты, но в нем зародилась надежда, что она не считает его виноватым.

Вернулась Кэт с парой бутылок светлого пива. Он проводил ее домой.

— Зайдешь?

Роб покачал головой.

— Не сегодня.

— Может, как-нибудь позвонишь?

Она записала для него телефон.

— Да. Как-нибудь на неделе.

Кэт встала на цыпочки и поцеловала его в щеку.

— Если тебе что-нибудь будет нужно…

Наверное, он мог бы убедить ее забрать из полиции заявление, но все это: и полиция, и выдвинутое против него обвинение — в последнее время отодвинулось на задний план.

— Спасибо.

И он ушел, гадая, ушла ли сладкоголосая сестра Джесс и можно ли ему вернуться.

* * *


Дом снова окутала мгла. Джесс, словно привидение, пробралась в спальню Дэнни. Включила настольную лампу. Круг зеленоватого света выхватил из темноты принадлежавшие ему предметы. Джесс почти не бывала здесь после похорон.

Она села за стол и потрогала стопку кассет, россыпь мелочи, оставленной им на столе. Потом повернулась и посмотрела на идеально заправленную кровать. На полке остались его книги, в шкафу — его одежда. Джесс втянула в себя воздух, пытаясь почувствовать его запах, но почувствовала только запах пыли и ароматических палочек, которые он жег, чтобы скрыть запах марихуаны.

Джесс откинула голову назад и глубоко вздохнула. В этой комнате от Дэнни осталось не больше, чем где-либо еще. Никакими заклинаниями не вернуть ни его самого, ни звука его голоса, но до появления Роба это удавалось. Такая перемена повергла Джесс в панику. Но все равно придется делать уборку, раньше или позже. Зачем ей гробница, в которой от дорогого существа ничего не осталось?

Роб ей поможет. Он знает, что делать со всеми этими вещами.

В первые дни и недели после катастрофы она чувствовала себя словно подвешенной в воздухе в ожидании чего-то такого, чего не могла даже представить. И вот кое-что случилось. Ее заставили взглянуть на Дэнни под другим углом. И в ее жизни появился Роб.

Джесс стиснула кулаки и уронила голову на грудь, вся во власти желания и тоски по Робу.


Глава 7


Лиззи не могла отделаться от чувства неловкости.

— Извини, что снова обратилась к тебе за помощью. Вечно ты меня выручаешь.

Она откинула назад волосы и закатала спустившиеся рукава просторного свитера, чтобы не мешали передавать Джесс сумки и коробки с игрушками.

— Кстати, где он сейчас?

— Ты имеешь в виду Роба?

— Ну конечно.

— Откуда мне знать? Ты же видела, как он ушел.

— Это же было три дня назад! И с тех пор ты его не видела?

— Нет. Я даже не знаю, где он живет.

Мука в голосе Джесс заставила Лиззи устыдиться той радости, которую ей доставил этот ответ. Нужно во что бы то ни стало вернуть непринужденность их отношений! Она обняла сестру.

— Наверное, можно узнать адрес в полиции, — отстранившись, проговорила Джесс. — Но до этого я еще не дошла.

«Но дойду, — добавила она мысленно. — Если в ближайшее время Роб не придет, так и сделаю».

— Джесс, я просто не знаю, что тебе сказать. Брось это. Иначе когда-нибудь ты протрезвеешь, посмотришь по сторонам и с удивлением спросишь себя: как я могла? Он же совсем мальчишка. И потом… ведь это он сидел за рулем. Из-за него…

Голос Лиззи прервался, и она не сразу смогла продолжить.

— Неужели ты хочешь снова его увидеть?

У Джесс побелели губы. Она резко вырвалась из объятий сестры.

— Я знаю, что он сделал. (И о том, что сделал Дэнни, но Лиззи об этом знать необязательно.) И… да, я хочу его видеть!

С каждым словом пропасть между сестрами становилась все шире.

— Почему ты так уверена, что я поступила неправильно? Может, как раз правильно? Не вмешивайся, Лиз. Конечно же, я присмотрю за Соком. Обращайся в любое время.

Джеймс уехал на конференцию, а Лиззи ее агент срочно вызвал в Лондон — пробоваться на роль в новом телевизионном сериале. «Персик, а не роль, — сказала она Джесс. — Очень жизненная. Типичная женщина средних лет, с морщинами и кучей проблем». И Джесс ответила: «Конечно, поезжай. У меня есть пара отгулов».

И вот в прихожей свалено в кучу все необходимое для двухдневного пребывания Сока. Но Лиззи начали одолевать сомнения: может, дом сестры больше не является подходящим местом для ее ребенка?

— Не волнуйся, буду смотреть за ним, как за своим собственным.

Обе вздрогнули, внезапно осознав горькую иронию этих слов.

— Это ужасно, — пробормотала Лиззи. — Не подумай, будто я на что-то намекаю. Просто не хочу, чтобы ты опять страдала.

— Я знаю.

— Мир?

— Конечно. Да мы и не ссорились.

То, что происходило между ними сейчас, было гораздо глубже простой ссоры. Сестры обнялись, стараясь искусственно вызвать ощущение близости, которая раньше не нуждалась в ухищрениях.

— Поезжай и добейся роли, не беспокойся о Соке.

— Хорошо. Не давай слишком много напитка.

— Ты уже говорила.

* * *


После ухода Лиззи Джесс вывезла малыша на прогулку. Тот быстро задремал в прогулочной коляске. Она пошла переулками в сторону моста, придерживая коляску на крутом спуске.

Она не была здесь сто лет, однако пейзаж ни капельки не изменился. Под колесами путались кустики мерзлой травы и коряги. Ей то и дело приходилось огибать на разбитой тропе мутные лужицы. На проволочной изгороди сидели нахохлившиеся скворцы; при ее приближении они шумно вспорхнули и улетели.

Здесь она когда-то гуляла с маленькой Бетт — одна или в компании двух-трех молодых мамаш. Теперь, когда дети выросли, их больше ничто не связывало: ни песочницы, ни родительские собрания в школе. Немного подальше, за излучиной, будет еще один мост, а дальше — водоем, флотилия ждущих ремонта судов с задернутыми занавесками и полузатопленных барж с маслянистой, застоявшейся водой в трюмах. И действительно, обогнув выступ, Джесс увидела все ту же картину. Заметив ее, испуганно шарахнулись две куропатки.

Проснулся Сок и завертел головой, следя за куропатками, за которыми клином последовали птенцы.

— Утя, — радостно выговорил он и помахал ручкой в варежке.

Этот жест напомнил ей Дэнни. Джесс остановилась и понуро ссутулила плечи. Пронзившая все тело боль словно перенесла ее в другое измерение. Круглая головка Сока в шапочке с помпоном, сопротивление коляски, запах воды и бензина так живо напомнили ей те давние прогулки, что Джесс выскользнула из настоящего и стала той молодой женщиной, которой была в те давние времена. Женщиной, которая любит другого мужчину, не своего мужа.

— Утя, — повторил Сок, явно рассчитывая на ответ.

— Правильно. Маленькие черные уточки.

В стороне от тропы полукругом расположились деревянные скамейки, сплошь испещренные надписями: «Зоя и Ник», «Карен — дешевка»… Джесс села и развернула коляску так, чтобы видеть Сока в профиль. Нос, похожий на пуговку, покраснел от мороза, но вообще-то ему было тепло в комбинезончике. Джесс откинулась на спинку скамьи и незряче уставилась в воду канала.

* * *


Встреча с Тонио произошла в Италии.

Летом того года, когда Бетт исполнился год, они отдыхали там всей семьей, жили в уютном маленьком пансионе с видом на площадь. Вокруг были дома с кремовыми стенами и выгоревшими на солнце зеленовато-серыми ставнями. У полной вдовы, хозяйки пансиона, была дочь-подросток, развязная, самоуверенная девица. Мать лелеяла честолюбивые мечты о том, как Виттория выучит английский и станет администратором крупного отеля в Венеции или Риме. Поэтому Тонио Форнази три раза в неделю приезжал заниматься с ней разговорным английским, исправлять грамматические и лексические ошибки. Джесс навсегда врезалась в память их первая встреча. Он стоял в узком фойе пансиона; Виттория кокетливо повисла у него на руке. На нем была полосатая бело-синяя рубашка с дыркой на локте, просторные брюки и желтые сандалеты — как позже выяснилось, его обычный наряд. У него были иссиня-черные волосы; лицо и руки загорели ничуть не меньше, чем у рыбаков, которые каждое утро отплывали от маленькой гавани недалеко от площади.

— Ну вот, Вити, — сказал он, — выучи слова, которые я тебе записал, и повторяй — чем больше, тем лучше. Попробуй попрактиковаться на постояльцах твоей матери.

И он широко улыбнулся Джесс, которая неизвестно почему (наверное, из-за ярко выраженного ирландского акцента) уставилась на него.

— Привет! — И он прошел мимо них к выходу.

На другой день, во время вечерней прогулки, они увидели Тонио в кафе. Перед ним на столике лежала книга. Он вскинул руку в приветствии. Бетт побежала к нему и споткнулась о сумку, которую он поставил на пол возле ног.

— Подсаживайтесь ко мне, — радушно предложил он после того, как девочку подняли и успокоили.

Потом они встречались на пляже и за обедом в маленьком кафе. Тонио рассказал им свою историю. Его мать, ирландка, познакомилась с отцом за несколько лет до войны: тетка взяла ее с собой во Флоренцию полюбоваться картинами и фресками.

— Раз — и готово! Прямо у входа в баптистерий — любовь с первого взгляда!

В 1938 году Бриджид Догерти снова приехала во Флоренцию, чтобы выйти замуж за своего итальянского возлюбленного. Он погиб в 43-м в Тунисе в бою с англичанами. Бриджид с сыном вернулась на родину, в Корк.

— А когда мне исполнилось восемнадцать, я поехал сюда на летний триместр в университете. И с тех пор живу в Италии. Здесь есть что посмотреть, скажу я вам.

Эта романтическая история задела в душе Джесс какую-то струнку, хотя дело было не только в хитросплетениях сюжета или красочных подробностях. Рассказ Тонио открыл перед ней дверцу в какой-то иной мир, которого ей, как выяснилось, остро не хватало. Кроме того, он с интересом слушал ее, когда Йен переставал разглагольствовать о своей работе и честолюбивых планах на будущее, как будто в мире не было ничего более интересного.

На прощание он протянул руку Йену для пожатия и поднес к губам пальцы его жены. Озорная улыбка придала этому жесту оттенок пародии, но между ними пробежала искра. Джесс заглянула в его бархатные, цвета черного кофе глаза и вся напряглась.

— Завтра я целый день занят, — сказал Тонио. — Может быть, встретимся послезавтра, когда я приеду заниматься с Витторией?

По форме это был вопрос, а по интонации — утверждение.

Вышло так, что в назначенный день с Йеном случился солнечный удар, и он слег в постель, чтобы то и дело прикладывать к обожженным местам прохладную простыню. Бетт уснула в своей кроватке.

— Что еще сделать? — суетилась Джесс.

— Оставь меня в покое!

Она надела бледно-зеленое платье и небрежно заколола волосы. В ванной ее так и подмывало посмотреться в зеркало, но она удержалась. Будет такой, какая есть.

Йен лежал на боку, спиной к жене. Она осторожно дотронулась до его плеча, подыскивая в уме слова, которые бы их сблизили. Но он не шелохнулся, и Джесс выскользнула из спальни и спустилась по невысоким каменным ступенькам. Она так и знала, что Тонио будет ждать в холле.

— Бедняга, — весело прокомментировал он состояние Йена. — Ну что, пошли?

Виттория проводила их возмущенным взглядом. А у Джесс было такое чувство, словно у нее широко открылись глаза и уши и развязался язык. Чувства обострились до предела. Она как бы заново увидела залитую солнцем улицу. Каждое окно являло взору живую картину, а каждый пятачок, каждая трещина на тротуаре имели свою историю. Приятно было чувствовать себя частью этого мира — рядом с Тонио!

Он повел ее в маленький ресторанчик и заказал спагетти и темно-бордовое тосканское вино. Джесс набросилась на еду так, словно несколько дней не ела. Он откровенно любовался ее фигурой в бледно-зеленом платье, падающими на шею волосами.

— Ты слишком молода для матери.

— Мне двадцать два года. Не так уж мало.

Он склонил голову набок.

— Счастлива?

— Да, конечно!

— Конечно?

Джесс опустила голову и стала водить рюмку с вином по скатерти. Она сама виновата. Сама вышла за Йена; с тех пор как они обменялись кольцами, он нисколько не изменился. Она жаждала определенности, хотела иметь ребенка, а, получив все это, почувствовала себя в ловушке. Она не то чтобы чувствовала себя несчастной — просто перед ней захлопнулась какая-то дверь, навсегда закрывая от нее горизонты. Надеяться на перемены — все равно что надеяться, что китайский бумажный цветок распустится под водой.

Она сделала свою судьбу своими руками. И поэтому ее девизом стало — терпеть и приспосабливаться.

— У меня прелестная дочурка. Я ее очень люблю.

— Знаю.

Но она не любила мужа. На это ей открыли глаза многие месяцы слишком тесной и все же недостаточной близости. Йен вряд ли догадывался об этом, но все же между ними проходила полоса отчуждения, повергая его в растерянность. А растерянный, он злился.

Теперь, в обществе Тонио, Джесс почувствовала, что у нее уходит почва из-под ног. Она словно стояла на самом краю пропасти и умирала от страха и желания прыгнуть в бездну.

Тонио достал из кармана деньги — несколько мятых банкнот по пятьсот лир. Джесс сразу поняла, что этого либо не хватит, чтобы расплатиться, либо хватит, но он останется ни с чем. Поэтому она в непринужденной манере предложила разделить расходы пополам. Он не спорил, и это открыло ей еще одну истину: Тонио беден, но не придает этому значения.

Поздно вечером они подошли к пансиону. В их окнах не было света.

— Тебе действительно так уж необходимо уезжать в субботу? — спросил Тонио, приблизив к ней лицо.

Джесс лихорадочно соображала. Сейчас середина сентября; курортный сезон почти окончен; пансион пустеет; дома Йена ждет напряженная работа; Бетт обожает играть в песке и греться на солнышке.

Она услышала собственный голос:

— Если удастся поменять билеты, возможно, мы с Бетт на несколько дней задержимся.

— Это было бы чудесно.

Он не дотронулся до нее, только сверкнул зубами в улыбке. И ушел.

«Я сказала «возможно»», — уговаривала себя Джесс. В номере сладко спали Йен и Бетт, причем в тех же позах, в каких она их оставила: широко разметавшись на постели.

* * *


А по прошествии года она толкала по тропе вдоль канала коляску со вторым ребенком, а рядом, держась за мамину юбку, ковыляла Бетт, опасливо поглядывая на мутные воды канала, словно боясь, что вода перехлестнет через край и поглотит ее. Бетт вечно боялась свалиться и ходила по удаленному от воды краю тропы.

Джесс возвращалась с прогулки в дом, который делила с Йеном, накрывала на стол к чаю, купала детей и разговаривала с мужем. И так — день за днем; постепенно она привыкла к такому распорядку и усмирила чувства. Это был ее собственный выбор.

Такая жизнь исключала Тонио. Джесс поступила так, как должна была поступить, хотя при одной мысли о Тонио сердце грозило выпрыгнуть из груди. Чтобы не сорваться, она перенесла нерастраченный жар души на других людей, в первую очередь на сестру Лиззи. Она опекала, поддерживала и — так ей казалось — жила через своих близких.

— Грустная история! — произнесла она вслух. — Я растратила жизнь впустую.

Она поступала так, как считала правильным. И это оказалось ошибкой.

Руководствуясь лучшими намерениями, она потерпела неудачу с детьми. Еще несколько дней назад она стала бы доказывать, что уж Дэнни-то она дала все, что нужно. Но оказалось, дать все — значит дать слишком много.

Возможно, ей до конца дней не постичь до конца глубину своей огромной и, увы, непоправимой ошибки. Перед лицом этой непоправимости все остальные жизненные неудачи — распавшийся брак, отсутствие понимания с Бетт — казались пустяками.

Сок повернул к ней головку, и Джесс вернулась из прошлого в настоящее. Да. Это не Дэнни.

* * *


Сок вытянул ножки и, отчаянно вертя головой, стал вырываться из ремешков. Джесс поняла сигнал и вскочила.

— Ну что, маленький, хочешь домой? Сейчас, сейчас.

По-прежнему толкая перед собой коляску, она зашагала так быстро, что трава со свистом хлестала по ногам. Но к тому времени, как они подошли к дому, Сок успел продрогнуть и побагроветь от плача.

И вдруг она увидела Роба. Он сидел, прислонившись спиной к забору, и от нечего делать ловко швырял камешки в пустую банку из-под пива.

В момент все страхи показались совершенно нелепыми. Чего только она не передумала: что он ушел навсегда, может быть, даже умер. Смерть Дэнни поставила под вопрос надежность земного существования, так что Джесс жила в постоянном страхе потерять всех, кого она любила. При виде Роба по всему телу прошла теплая волна радости, однако не без раздражения. Как он мог заставить ее нервничать? А теперь как ни в чем не бывало смотрит правдивыми глазами! Она остановилась рядом с Робом, так что зареванная мордашка Сока оказалась на одном уровне с его лицом.

— Господи, что за шум? — воскликнул Роб.

— Он хочет есть и пить, — отрезала Джесс. — Ну-ка, помоги.

Она подкатила коляску к крыльцу и нагнулась за ключом. Роб внес коляску в дом. Джесс отнесла ревущего малыша в кухню и попробовала напоить из специальной бутылочки, но Сок решительно оттолкнул ее и набрал в легкие воздуха для очередной рулады.

— Замолчи, ради Бога, — пробормотала Джесс.

Она нашла на самом дне сумки бутылочку и приготовила витаминный напиток. Роб в это время неуклюже качал Сока на руках. Общими усилиями они засунули соску ему в рот, и вой как по команде прекратился. Еще немного, и Сок начал засыпать — прямо с бутылочкой. Передав ребенка Робу, Джесс очистила банан, чтобы, как только Сок утолит жажду, сунуть ему в рот.

Им одновременно пришло в голову, что они ведут себя как члены дружной семьи. Они обменялись понимающими взглядами. Джесс рассмеялась. После секундной заминки Роб последовал ее примеру. Поскольку Сок чудесным образом вернул себе человеческий облик, Джесс поставила его на ножки, и он потопал прочь, глубже запихивая в рот кусочек банана.

Роб взял лицо Джесс в ладони и впился жадным поцелуем в рот, кусая и царапая нежную слизистую оболочку. Джесс прильнула к нему; раздражение прошло, уступив место желанию.

Отстранившись, чтобы лучше видеть его лицо, она прошептала:

— Где ты пропадал?

Тем временем Сок обнаружил шкаф, где хранились кастрюли и сковородки. Он вытащил все, что мог, на пол и, повернув к ним ликующую, перепачканную бананом мордашку, проговорил: «Ай-я-яй!»— после чего вернулся к кастрюлям.

— Я не знал, — ответил Роб, — то ли идти, то ли нет.

— Я беспокоилась… вдруг с тобой что-нибудь случилось?

Он посмотрел ей прямо в глаза.

— Это пройденный этап. Не сразу, но я с этим справился. Решил дожидаться тебя — сколько бы ни пришлось торчать у забора.

— Не уходи больше.

— Я не ухожу.

Он начал целовать все ее лицо. Но тут Сок затянул новую песню.

— Что паршивцу нужно на этот раз? — простонал Роб.

— Он же ребенок. Они все такие.

— А где твоя сестра?

— Ей пришлось отлучиться на пару дней в Лондон. Я взяла отгулы, чтобы присмотреть за ним.

— Гм. Хорошие новости пополам с плохими. Почему она не взяла паршивца с собой?

— Потому что не взяла. И хватит называть его паршивцем.

Они неохотно разомкнули объятия. Роб присел и посмотрел Соку в лицо. Тот на мгновение затих и округлил глаза.

— Так-то лучше, — серьезно констатировал Роб.

— Дядя, — ответил Сок.

— Ясное дело.

— Посмотри за ним, пока я приготовлю чай, ладно? — попросила Джесс, направляясь в кухню.

Освободившись, она нашла Роба полулежащим на диване перед телевизором. Сок сидел на нем верхом. «Между ними больше общего, чем между Робом и мной, — подумала Джесс. — Их можно принять за братьев. Они могли бы быть моими детьми. Вместо Дэнни. Дэнни больше нет».

Роб увидел выражение ее лица и, сунув Сока под мышку, подошел к ней.

— Все в порядке.

— Разве?

— Не совсем. Но так уж сложилось. Главное — мы вместе.

Соблазн был велик. Превозмогая усталость, Джесс пыталась разобраться в собственных чувствах. Роб выключил свет — словно для того, чтобы ее ничто не отвлекало. В этом тоже было утешение. И ведь не станешь отрицать — он действительно погасил в ней тлеющий очаг боли.

— Что теперь с ним делать? — осведомился Роб.

«Ну прямо-таки образцово-показательная семья, — вновь подумала Джесс. — Мама, папа и маленький сынишка». У нее задрожали губы, однако, вместо того чтобы расплакаться, она слабо улыбнулась.

— Накормить, искупать и уложить спать.

— А потом мы сможем сделать то же самое?

— Да.

— Пошли, плакса-клякса.

Джесс молча наблюдала за тем, как он ложечкой запихивал в треугольный рот мальчика морковное пюре.

— Ты любишь детей?

— Не знаю, не сталкивался.

У Роба не было ни братьев, ни сестер. Джесс попыталась представить его ребенком — и не смогла. Казалось, он родился взрослым — замкнутым, осторожным.

Одной рукой Роб обвил ее талию, а другой продолжал кормить Сока. Джесс погладила его по волосам. Какое блаженство!

* * *


Бетт стояла у окна отцовского бунгало на окраине Сиднея и смотрела в сад. Повернувшись налево, можно было увидеть мыс и часть гавани, заросли из густой незнакомой растительности, заборы и черепичные крыши соседних коттеджей. До окрашенной в голубой цвет торцовой стены соседнего дома было не более двух метров; перед ней был низенький палисад. Теснота стала для девушки главной приметой здешних мест. Сельские бунгало в оправе из маленьких садиков на любой вкус тянулись на несколько миль вверх и вниз по окружающим гавань холмам.

Бетт ожидала увидеть больший простор, где можно было бы двигаться и дышать. Ее внимание привлекло блестящее жало ящерицы на бетонном полу внутреннего дворика — так называемого патио. В это время из-за угла дома появилась Мишель.

— Привет, дорогая.

Мишель работала в районной больнице, в отделении травматологии и скорой помощи, и еще не успела снять белый халат. У нее были светлые, песочного цвета волосы, заплетенные в аккуратную косу, и россыпь золотистых веснушек. Она до боли напоминала Бетт отца. Словно приняв решение во второй раз завести семью, Йен ориентировался на отдаленную копию себя, а не бывшей жены. Мишель была полной противоположностью Джесс.

— Привет, — вежливо отозвалась Бетт. — Трудная была смена?

— Не особенно. Но я все равно жутко вымоталась.

Мишель сбросила белые туфли на каучуковой подошве и со вздохом облегчения опустилась на диван с желтой обивкой из твида. Бетт налила ей чашку кофе.

— Ты ангел. Огромное спасибо.

Они старались изо всех сил, но так и не смогли по-настоящему сблизиться. Бетт чувствовала себя непрошеной гостьей в этих квадратных, идеально убранных комнатах, даже в отведенной ей комнате для гостей через коридор от супружеской спальни. Она тосковала по Сэму. Каждый раз, когда звонил телефон, она, вопреки всякой логике, взывала к небесам, чтобы это оказался он. Но звонили почти всегда подруги Мишель — приглашали на партию в теннис или всем семейством на пикник.

Зашуршал гравий — подъехал автофургон Йена. Минутой позже появился он сам, неся газеты и бумажный пакет с продуктами.

— Пап, я бы сама сходила, — запротестовала Бетт.

— Думал, ты еще спишь. Здравствуй, любовь моя. — Он поцеловал Мишель в кончик носа и пощекотал ей щеку ее же косичкой. Бетт тактично отвернулась.

— Ну, и какая же у вас на сегодня культурная программа? — бодрым голосом спросила Мишель, подавляя зевок. Ей нужно было отоспаться перед новой ночной сменой. Бетт понимала: ее возмущение цветущим видом мачехи несправедливо, но не могла ничего с собой поделать. Отец широко улыбнулся.

— Может, прокатимся на северный пляж — раз уж сегодня такой мировой день? Устроим пикник, поплаваем. А, Бетт?

Еще один день на палящем солнце, из-за которого слипаются веки и плавятся мозги? Нет, этого ей не вынести.

— Не знаю, пап. Не считай себя обязанным устраивать для меня экскурсии.

Она не видела, но чувствовала: Йен и Мишель обменялись беспомощными взглядами. Она не слишком благодарная гостья. Невзирая на все старания.

— Ну, раз ты не хочешь… Тогда, может, просто пройдемся, посидим на берегу в баре?

— Это было бы чудесно.

Она явно переборщила по части энтузиазма, зато день спланирован и больше не нужно думать, как его убить. Один день, другой, третий… Бетт стиснула губы, чтобы не застонать. «О, Сэм, ну почему тебя вечно нет рядом, когда ты мне так нужен?»

* * *


Бетт с Йеном шли по узкой полоске галечного пляжа. Позади них из Мэнли вышел паром и устремился по сверкающей водной глади вперед, к мосту.

— Я рад, что ты здесь, со мной, — начал Йен. — Это напоминает мне то время, когда ты была совсем крошкой. Благоразумной маленькой особой. Из тех, что не лезут в воду, не зная броду.

«Иначе говоря, трусихой, — расшифровала Бетт. — Пугалась уже до появления опасности».

Отец всегда выступал в роли ее защитника, принимая ее сторону против не в меру экспансивного Дэнни. Но ей не хватало внимания со стороны Джесс. Мать любила ее вполсердца, как и Сэм. Йен старался компенсировать это своей любовью и раздражался оттого, что Бетт не могла отплатить ему такой же привязанностью.

Бетт взяла отца под руку и сознательно потерлась боком о его ребра. Они постояли немного, наблюдая за яхтами, любителями серфинга и переполненными палубами туристских судов. Вдали виднелись зеленые холмы Дабл-Бей, сплошь утыканные белыми домиками и башнями. «Господи, — подумала Бетт, — что я здесь делаю?»

Вслух она произнесла:

— Я люблю тебя, папа.

— Знаю.

Они вскарабкались на холм и поднялись по бетонным ступенькам к киоскам, торгующим принадлежностями для серфинга.

— Как там мама?

После Рождества мать и дочь два-три раза разговаривали по телефону, и эти разговоры произвели на Бетт странное впечатление. Джесс сыпала вопросами и не слышала ответов, а то вдруг замолкала, словно ее что-то отвлекало.

— Да нет, дорогая, ничего не происходит, — твердила она.

— Страдает, — ответила Бетт отцу. — Для нее страшнее этого ничего не было. Потерять Дэнни.

— Или тебя.

«Нет», — мысленно возразила Бетт. Но оставила свое мнение при себе.

Они подошли к небольшому ресторанчику с выставленными наружу столиками под голубым тентом. Меню обещало лучшую рыбу в Сиднее (как всякое меню). У официанта были длинные черные волосы, стянутые сзади резинкой на манер мышиного хвостика. Он поразительно походил на Дэнни. После смерти брата Бетт подсознательно выискивала в любой толпе похожих на него юношей. У нее пропал аппетит.

— Ты сказал, что я не лезла в воду, не зная броду?

Йен вздрогнул от неожиданности: в голосе дочери появились пронзительные нотки, словно она на грани срыва.

— Мы всегда были разными — Дэнни и я?

— Для меня — да. Ты родилась первой и буквально перевернула мою жизнь. Помнится, я на цыпочках подкрадывался к двери детской — вдруг ты перестала дышать? Маленький ежик. Мама — нет, она никогда не сомневалась, что с тобой все в порядке. А вообще-то я имел в виду, что ты была осторожной. Умной и осмотрительной. У меня часто появлялось ощущение, что ты ко мне присматриваешься — стою ли я твоей любви? Смешно, правда?

— Нисколько.

Так оно и было. Зато Джесс и Дэнни принимали ее любовь как должное.

— С Дэнни не возникало ничего подобного, — повторил Йен ее мысли. — Наверное, Джесс его избаловала. Иногда мне казалось, что она обожает его до неприличия.

И, покраснев, добавил:

— Я не в том смысле. Но все-таки — чересчур.

— Да, ты прав.

Бетт понурилась. Пока отец вспоминал времена ее детства, официант расставил на столе тарелки. Она взяла нож и вилку и стала отделять кусочки рыбы от костей. Джесс отдавала Дэнни ту любовь, которая должна была достаться ей, Бетт. И Йену. Вот почему брак родителей распался.

Наконец тарелки с остатками пищи унесли. Йен откинулся на спинку стула и промычал несколько нот. Это означало, что он хочет коснуться щекотливой темы.

— Ты не очень-то жалуешь Мишель.

— Ну что ты. Она прелесть.

— Я тоже так считаю.

* * *


Вспомнилась их первая встреча. Она сидела за коммутатором в их офисе. Золотистые волосы образовали вокруг ее головы фантастический ореол. У нее были широкие плечи пловчихи и такая широкая улыбка, что казалось — она запросто проглотит и контору, и его в придачу.

— Кто это? — спросил он управляющего.

— Временная телефонистка. Девочка что надо.

Прошла неделя, прежде чем Йен с ней заговорил, и месяц, прежде чем он увидел ее вне офиса. То был прощальный вечер в честь одного из продавцов, уходящего на пенсию. На банкет пригласили нескольких секретарш, в том числе Мишель. Джесс угнетала чересчур раскованная атмосфера таких вечеринок, зато Мишель чувствовала себя как рыба в воде.

На предложение Йена принести ей выпить она ответила:

— Да, пожалуйста, пива. А лучше два, чтобы потом не бегать.

Она рассказала, что работает в Сиднее медсестрой в отделении травматологии. А сейчас у нее отпуск, и она подрабатывает, чтобы окупилось путешествие вокруг Европы.

— Сколько вы еще здесь пробудете? — спросил он со значением.

Мишель усмехнулась и пожала плечами.

— Сколько веревочке ни виться… В общем, уже немного.

Угроза вынудила его быть решительнее.

— Поужинаем вместе перед вашим отъездом?

Она пристально посмотрела на него и кивнула.

— Почему бы и нет? Четверг вас устроит?

Он был очарован ее прямотой. Мишель знала себе цену и правильно судила о людях. Она знала, чего хочет, и не растрачивала себя в погоне за недостижимым. Как она выразилась позднее: «Моя работа не располагает к тому, чтобы морочить себе и другим голову. Завтра может быть поздно».

Он солгал Джесс, что задерживается на работе, и повез Мишель в загородную гостиницу, на роскошный ужин.

За грибным пирогом она сказала:

— Йен, я знаю, что ты женат. Какова моя роль в этом сценарии?

Прежде он не затруднился бы с ответом, хотя так прямо никогда об этом не думал. Каждая связь длилась примерно год. Совместные вечера в отелях. Редкие поездки куда-нибудь вдвоем. Прежде чем связь начинала приедаться или угрожала вырваться за отведенные ей рамки — полное сожалений прощание. Обычно Йен встречался с замужними женщинами, которым было что терять в случае разоблачения. Но он понял: Мишель — совсем другое дело.

— He знаю, — растерянно ответил он. — У меня нет никакого сценария.

— Понятно.

Он заранее заказал номер, но передумал и отвез ее туда, где она нашла временное пристанище. А потом долго представлял себе их вместе на скрипучей кровати под балдахином, на четырех ножках. Или на его письменном столе, заваленном проспектами с такими же отелями по всему Мидленду. Или в мраморно-зеркальной ванной, среди ароматных шампуней и гелей.

Мишель сама ему позвонила.

— Ну так как же? — с дразнящей интонацией спросила она.

— Ну так встретимся сегодня вечером? — ответил он ей в тон.

На этот раз они легли в постель.

Обнаженное тело Мишель поразило его гладкостью и упругостью. Она показала, как нужно связать ей руки и ноги пояском махрового халата и слегка отстегать брючным ремнем. Ее совершенно не волновало, что подумает девушка, с которой она делила квартиру и которая находилась по другую сторону тонкой перегородки.

Оседлав Йена, она стала энергично вращать бедрами, кривя губы в сладострастной улыбке и приговаривая:

— Мы просто наслаждаемся, вот и все. Все так делают — хотя вы, померанцы, притворяетесь, будто это не так.

— Почему ты выбрала меня? — прошептал он потом ей на ухо. — Чем я заслужил?

Мишель на мгновение стала серьезной. Прищурилась и погладила его по голове.

— Ты хороший парень, Йен. Но, кажется, не слишком счастливый.

— Ну что ты…

Но он все-таки расстался с женой. Мишель была именно такой женщиной, о какой он мечтал. Он знал и понимал ее; она ничего не утаивала. В отличие от Джесс, которая всегда была себе на уме. Даже в постели она от него ускользала. Их путь, утыканный взаимными разочарованиями, неизбежно вел к разводу. Мишель задержалась в Дитчли; они поселились вместе. А спустя два года уехали в Сидней. Йен понимал, что причиняет страдания Джесс и детям, но понимал также и то, что не может поступить иначе.

* * *


Бетт смотрела на ослепительно голубую воду, разноцветные лоскутки парусов, шлюпки и доски серферов. Возмущение, копившееся в ней на протяжении всей этой поездки, вдруг выплеснулось наружу. Йен — ее отец. Джесс — ее мать. Они одна семья и должны быть вместе. Мишель — разлучница, наглая хищница; даже ее сходство с Йеном в этот момент показалось Бетт воровством. Эта женщина перечеркнула всю их совместную жизнь и заменила теннисом, пивом и треклятыми пикниками на морском берегу.

— Твое место около мамы, — громко произнесла, почти выкрикнула она. Парочка за соседним столиком оглянулась. — Для меня вы по-прежнему одно целое. Ты говоришь, я перевернула тебе душу, а сам ушел, бросил меня. Скажешь, не так?

Появилось дикое желание хватать все подряд — ножи, вилки, даже хлеб — и бросать в отца, бить, колоть его, криками выплескивая свою боль, оттого что он бросил ее ради Мишель.

Она вдруг опомнилась.

«Я как малое дитя в истерике. Мне скоро двадцать три года. Почему же я так себя веду?»

Йен взял ее за руки.

— Я был женат на Джесс, а не на тебе. Я твой отец. Я хотел изменить первое. Ничто на свете не заставит меня изменить второе.

— Дерьмо собачье! — выкрикнула Бетт.

Похожий на Дэнни официант обернулся. Из-под солнечных очков Бетт катились крупные слезы. Йен обошел столик и встал рядом с ней. Обнял за плечи, погладил по волосам.

— Это горе кричит в тебе. Просто горе. Я тоже мучаюсь, только это проявляется по-другому. Хочется материться и проделывать в людях дырки.

— Тебе?

— Ну конечно. Для меня это тоже страшный удар. Я любил Дэнни не меньше, чем вы с Джесс. Он был моим сыном, моим дорогим мальчиком.

Бетт старалась совладать с собой. Они с Йеном словно стали невидимками: официанты и другие посетители тактично сделали вид, будто ничего не происходит.

— Прости, папа. Я ужасная эгоистка!

Но в голове пойманной птицей бились слова: «Мой сын, мой мальчик, мой…»

Мысли перекинулись в прошлое. В памяти Бетт была одна потаенная ячейка, где хранилось однажды посеянное и до поры до времени законсервированное зерно сомнения. Оно вдруг пустило корни и начало разрастаться.

— Иди на свое место, — попросила она Йена. — Прости за скандал. Ты прав, это не имеет никакого отношения к Мишель.

Йен вздохнул с облегчением. Заказал кофе и две порции бренди, хотя Бетт была не расположена пить. Расслабившись благодаря алкоголю, он жаждал ей хоть чем-то помочь.

— Девочка моя, тебе нужно влюбиться. Мне было бы легче, если бы я знал, что на свете есть какой-нибудь симпатичный молодой человек, который о тебе заботится.

Бетт подняла голову и посмотрела сквозь него.

— Не беспокойся. Мне никто не нужен. Но когда-нибудь он обязательно подвернется. Всегда кто-нибудь подворачивается, не правда ли?

Откуда ему было знать, что оптимизм дочери был замком, построенным на песке? Он с чувством произнес:

— Хочу, чтобы ты была счастлива, Бетт. Если кто и заслуживает счастья, так это ты.

* * *


В коридоре здания суда было нечем дышать из-за большого скопления людей, которые потели и выдыхали сигаретный дым. Кафельный пол был грязен, а все стулья — заняты. Люди переговаривались, консультировались шепотом. Однако все мигом смолкли, когда пристав выкрикнул имена ответчиков, которые должны были предстать перед судом.

Роб сидел и смотрел в пол. Джесс время от времени вставала и выходила на улицу за глотком свежего воздуха, а Роб ни разу не шелохнулся.

У Майкла Блейка в этот день слушалось дело еще одного клиента — об угоне автомобиля, — так что он разрывался между Робом и этим парнем и его родственниками, нечувствительный к шуму и скученности.

— Здесь всегда так? — спросила его Джесс. Она сразу прониклась к адвокату теплым чувством за то, что он постарался не показать свое удивление, когда увидел ее с Робом. Просто пожал руку и ничего не сказал.

— Без вариантов. В конце концов к этому привыкаешь.

Он открыл потрепанный портфель и нахмурился при виде кипы справок. Они сидели втроем на пластмассовых стульях, соединенных в ряд; их соседями были двое подростков и их тучные мамаши. Одна все время орала на степенного, явно нечувствительного к ее крикам адвоката.

Майкл объяснил Робу:

— Все материалы по твоему делу собраны, можно начать готовиться к защите. Как только назначат дату слушания, мы затребуем у обвинения твое дело и изберем линию поведения: будем ли мы придерживаться той линии, что это был несчастный случай, или предпочтем небрежное вождение.

— Это был несчастный случай, — в который раз повторил Роб, не поднимая глаз.

Майкл Блейк не выдержал и бросил взгляд исподтишка на Джесс. Он снял пиджак и повесил на спинку стула; под мышками образовались потные круги. Накануне Джесс постирала и погладила Робу рубашку и настояла на том, чтобы он надел галстук. Он пожал плечами и уступил, но сейчас она поняла свою ошибку. На фоне других, имевших неряшливый вид, Роб производил впечатление человека, который очень хочет понравиться.

Под испытующим взглядом адвоката Джесс почувствовала себя ненормальной. Место убитой горем матери — в рядах обвинения, а не защиты. Но она была полна решимости защитить Роба.

— Это мог быть только несчастный случай, — тихо проговорила Джесс; Майклу пришлось наклониться, чтобы расслышать ее слова, заглушаемые воплями разгневанной матроны.

— Вы поэтому пришли, миссис Эрроусмит? — осведомился юрист.

— Пришла, потому что Роб попросил меня об этом.

— Понимаю.

— Роберт Эллис! — выкрикнул пристав. Потом сверился со списком и повторил имя Роба.

— Идемте, — сказал Майкл.

После долгого ожидания сама судебная процедура оказалась до смешного короткой. Было оглашено обвинение: причинение смерти вследствие небрежного вождения в нетрезвом состоянии. Роб смотрел в пол, а Джесс — ему в затылок. Обвинитель попросил на подготовку шесть недель. Судьи быстро посовещались. После определения даты следующего слушания Роба отпустили при условии, что он будет ночевать только у себя дома.

Судья грозно уставился на Роба, и у Джесс зашевелились волосы на затылке. Она вдруг почувствовала себя львицей, защищающей своего детеныша.

— Если вы нарушите предписание, мистер Эллис, вы понесете наказание вплоть до заключения под стражу. Вам понятно? Мистер Блейк, вы гарантируете выполнение вашим клиентом решения суда? Благодарю вас.

Их отпустили. Джесс последовала за Робом и Майклом в коридор. Толкотня и шум стали еще сильнее, хотя еще недавно казалось — хуже некуда.

Майкл Блейк выглядел удовлетворенным.

— И никаких побочных обвинений.

— Почему? — спросила Джесс.

— Наверное, за недостаточностью улик. Или по причине отзыва заявления.

Значит, девушка Дэнни и ее подруга то ли сами решили, то ли их уговорили не возбуждать дело о покушении на изнасилование.

Роб впервые за весь день вспомнил Кэт. Интересно, повесила ли она на стенку ту акварель. Он живо представил, как она роется в своих шкатулках и ящичках в поисках портновской булавки и как булавка отлетает, когда девушка, склонив голову набок, отходит на шаг назад, чтобы полюбоваться своей работой. Картина падает изображением вниз на кровать. Кэт чертыхается и вновь принимается за поиски — на сей раз подходящего гвоздя. А потом забивает гвоздь туфелькой.

Мать Дэнни тронула его за локоть. Роб дернулся.

— Может, пойдем отсюда?

На улице им пришлось переждать колонну грузовиков, устремившихся к кольцевой. День был ветреный; ветер кружил над головами обрывки газет и раздувшиеся, как воздушные шары, полиэтиленовые пакеты.

— Насчет условий освобождения на поруки, — начала Джесс. Ей пришлось повысить голос, чтобы перекричать шум уличного движения.

— Миссис Эрроусмит, — перебил ее Майкл Блейк, — вы хотите ему помочь?

Джесс снова почувствовала двусмысленность своего положения. Разумеется, адвокат сразу смекнул, что к чему.

— Ну конечно. Нельзя ли сказать в полиции, что Роб живет в моем доме?

Роб стоял между ними; глаза слезились от колючего ветра. Джесс понимала, что это неловко, но ей важно было четко представлять ситуацию.

— Я бы не советовал.

— Почему?

— Ваше заступничество чрезвычайно ценно. Если уж вы, мать Дэнни, заявите в суде, что не хотите, чтобы еще кто-то пострадал из-за того, что, по вашему убеждению, явилось несчастным случаем, это сыграет положительную роль. Но эффект этого поступка будет сведен на нет, если судьи узнают, что вас связывают… э… особые отношения.

— Что мы любовники.

Это сказал Роб. Столь откровенная констатация факта, без тени смущения или расчета, показалась Джесс почти рыцарским поступком. Хотя — тут же подумалось ей — Робу меньше всего подходит определение «рыцарь». Просто он честен и прям; ему чужда расчетливая галантность. Любовь непостижима и многолика. Это и пугало, и успокаивало. Нечего и пытаться понять ее странности. Роб частично заполнил собой пустоту, образовавшуюся в ее сердце после смерти Дэнни. Вот все, что сейчас можно с уверенностью сказать.

То был момент истины, но уже в следующий миг озарение покинуло Джесс. Однако осталось смутное чувство счастья.

— Неважно, — заявил Роб. — Ты можешь пожить у меня.

Он был бледен и неважно выглядел, но в нем чувствовалось такое же, как у Джесс, упорство. Майклу он сказал:

— Это никого не касается. Мы не обязаны давать кому-то отчет, верно?

— Конечно, — уклончиво произнес адвокат. — Просто судья попросил меня обеспечить выполнение вами условий освобождения на поруки.

Он обменялся с ними обоими рукопожатием.

— Буду держать вас в курсе. — И начал пробираться к парковке.

— Надутая свинья, — процедил Роб.

— Это его работа.

— Прогуляемся? Осточертело в помещении.

Они двинулись вдоль по тротуару, параллельно неослабевающему потоку машин, опустив головы от колючего январского ветра. При виде гигантской неоновой рекламы магазина сниженных цен, изображающей рождественского Деда Мороза на санях, запряженных оленями, с мешком, из которого выглядывали электротовары, Джесс потянуло в тепло и уют. Туда, где нет холода и снега с дождем, — под лазурное небо, раскидистые ветви фигового дерева, которые защитили бы ее от палящих солнечных лучей. Мечта была такой несбыточной, что она чуть не покатилась со смеху.

Она украдкой взглянула на Роба и заметила жесткую складку губ и мертвенную бледность лица, поросшего рыжеватой щетиной.

— Ты в порядке?

Он резко мотнул головой.

— Ненавижу все это. Здание суда. Ожидание. Дух казенного дома. Пробуждает воспоминания.

— Какие?

Он не ответил на вопрос.

— Джесс, меня посадят.

— Нет.

— Максимум на пять лет. Знаю — я заслужил. Из-за меня погиб Дэнни. Но я не хочу в тюрьму. О Господи!

Он зажал рот ладонью. В глазах появился безумный блеск; лицо приобрело зеленоватый оттенок, словно его вот-вот стошнит. Джесс вновь испытала потребность защитить. Роб оказался более ранимым, чем она думала. «Зато мы вместе», — мысленно повторила она его недавние слова.

Она взяла его за руку. Рука была ледяной.

— Перестань, я не допущу, чтобы тебя посадили. (Точно так же она уговаривала маленькую Бетт: «Я не дам тебе упасть в воду».) Идем. Ты мне обо всем расскажешь. Какие воспоминания тебя мучают?

— Суд. Мать подала на отца, чтобы его призвали к порядку. Мне было восемь лет. Судья был как две капли воды похож на этого. И запах… Меня держали в задней комнате — угощали печеньем и задавали вопросы. Я и ненавидел его, и в то же время хотел выгородить. Трезвый он был ничего. Только это редко случалось.

Они свернули с главной улицы на улочку с маленькими магазинчиками — большей частью закрытыми.

— И чем кончилось?

Роб резко остановился и посмотрел на нее в упор.

— Что?

Джесс поняла: он целиком ушел в воспоминания. На углу они обнаружили открытое кафе — с фонарями у входа и красными шторами.

— Давай заглянем. Выпьем чего-нибудь горячего. Хватит мерзнуть.

За одним столиком сидела группа маляров в забрызганных побелкой комбинезонах. За другим — две женщины пенсионного возраста. Можно спокойно поговорить. Она провела Роба к свободному столику и заказала кофе, яичницу и тосты.

— Расскажи мне обо всем.

Выражение лица Роба смягчилось. И слова полились неудержимым потоком — он никак не ожидал.

* * *


Роб лежал в постели. В их квартире было две комнаты: зал и спальня. В спальне находилась кровать родителей и его собственная постель — гамак с матрасом, подвешенный между стеной и изножием кровати. Обтрепавшиеся обои казались мальчику картой с воображаемыми материками. Он рассматривал ее при свете, проникавшем в щель между шторами. А когда становилось темно, вызывал карту в уме и дополнял фантазиями.

В зале часто ссорились — в то время, когда, по мнению родителей, Роб уже спал. Он отчетливо слышал каждое слово; его безмолвные ночные путешествия по волшебной стране проходили под аккомпанемент скандалов.

— Папа немного выпил, — позднее объясняла мать. — Это всегда на него так действует.

— Не хочу, чтобы он пил.

— Я тоже, Робби.

Той ночью все было по-другому. Возвращаясь к ней в памяти, — и у Пурсов, и в приюте, и во многих других местах, — Роб считал эту ночь переломной: с нее-то и начались его злоключения. Лежа в постели, он услышал крик, а затем плач матери.

— Не надо, Томми. Пожалуйста! Только не сейчас!

Шум борьбы. Удар. Громкий хлопок, как будто чем-то тяжелым ударили по чему-то мягкому, что погасило звук. Мальчик не сразу сообразил, что это мягкое — его мать. Новый удар. Последовавшая за ним тишина была хуже всяких воплей.

Роб выскочил из гамака. Ему было холодно и страшно. Но он все-таки выбежал из спальни и лишь на мгновение задержался перед дверью гостиной, оттуда доносился плач. Он распахнул дверь. Мама сидела на диване с коричневой кожаной обивкой, прижимая одну руку к лицу, а другой прикрывая грудь.

Над ней возвышался отец. Его массивные руки с огромными кулачищами казались кузнечными молотами. Он медленно обернулся на звук; на сером лице выделялись глаза, налитые кровью.

— Тебе чего надо, мать твою? Кто тебя звал?

— Томми, только не трогай ребенка. Оставь его в покое.

Мать отняла руку от лица, и Роб увидел распухший, кровоточащий рот. Один глаз побагровел и заплыл.

— Не бей мою маму!

Но он все-таки попятился — подальше от отца с его кулачищами, ногами-колоннами и нависшим над полуспущенными брюками пузом. Однако отец припер его к стене. Роб заплакал — в точности как мама.

Отец сильно толкнул его, и он ударился головой о дверной косяк; в ушах зашумело. Он съехал по стене на пол.

— Не суйся, куда не просят! — прорычал отец.

Он развернулся на сто восемьдесят градусов и спьяну чуть не упал, однако тотчас восстановил равновесие и двинулся к жене. Приблизившись, он ткнул в нее мясистым пальцем.

— Вы, двое, плевать я на вас хотел! Ноги моей больше здесь не будет. Даже и не просите. Сука! Вонючая сука! Я делаю все, что хочу. Нечего мне указывать!

Он, выписывая зигзаги, двинулся к двери. Роб съежился и прикрыл голову руками. Отец собрался пнуть его ногой, но промазал. Роб откатился от двери и подполз к матери. Громко захлопнулась дверь.

— Ушел, — прошептала мать. — На время оставил нас в покое.

Роб принес кувшин с горячей водой и, намочив полотенце, стал отирать ее лицо. Они не разговаривали. Мама казалась маленькой и бесформенной, а из-за разбитого лица ее вообще было трудно узнать. В свою очередь она осмотрела его голову на месте удара, заставила его подвигать челюстями и несколько раз поднять и опустить подбородок.

— Кажется, ничего серьезного. Скоро пройдет.

Роб молчал, не решаясь задать один из теснившихся в голове вопросов. Мать все равно не ответит — так уж она устроена. В конце концов она, как всегда, простит отца и попросит сына последовать ее примеру.

Они легли спать. На двери спальни была хлипкая щеколда; при желании отцу ничего не стоило одним ударом ноги выломать дверь.

Он без разрешения залез на родительскую кровать и уютно пристроился рядом с матерью. Их позы вызвали в голове мальчика ассоциацию — большая ложка и маленькая. На матери была сатиновая ночнушка; от нее шел сладковатый запах.

Роб вдруг понял, что мама плачет. Она старалась не проронить ни звука, но он все равно почувствовал и погладил ей бедро, чтобы утешить. Мама лежала рядом — крупная (в эти минуты она показалась ему очень крупной), с мясистыми ягодицами и широченной спиной — и в то же время как бы отсутствовала: ее поглотил сон.

Роб испытал очень странное и сложное чувство. Ему хотелось поцеловать, утешить ее, чтобы она больше не плакала и стала прежней. Но и сам он нуждался в утешительной ласке. Кроме этого, было какое-то смутное, почти греховное волнение, связанное с ее выпуклостями под гладким сатином. Это чувство, которое он не мог определить, почему-то наполнило мальчика стыдом и словно бы изменило: он стал другим и понимал, что больше никогда не вернется к себе прежнему. Сколько бы ни старался.

Прошло немало времени, прежде чем он смог заснуть.

* * *


Официантка принесла яичницу и кофе. Робу не хотелось есть — он умирал от жажды. Он так жадно набросился на кофе, что обжег себе нёбо.

— А дальше? — спросила Джесс, намазывая треугольный тост маслом. Роб снова отметил: она не пыталась утешать его и не переносила то, что он рассказывал, на себя. Просто слушала и ждала продолжения.

— На этот раз мама решила что-нибудь предпринять. Она была очень твердо настроена. Как будто знала, что, если она не сделает этого сегодня, завтра может быть поздно. Утром мы собрали кое-какие вещи и сели в автобус. Мы поселились в многоквартирном доме с садом и видом на игровые площадки. Там было полно курящих женщин и плаксивых ребятишек.

То был женский приют, но мать выдержала только одну неделю. Ее угнетали строгий распорядок и невозможность уединиться.

Дома ждал Томми, трезвый и полный раскаяния. Однако уже через неделю он напился и снова учинил скандал. И опять Роб лежал на своей импровизированной кровати и пытался отвлечься «путешествием» по воображаемой местности.

Ужас перед насилием железной рукой сдавил сердце и легкие — он едва дышал. Он больше не находил в себе мужества вмешаться, так что к отвращению добавился стыд.

И вот однажды отец сломал матери челюсть в трех местах. Потом он, шатаясь, вышел из комнаты и исчез, а Роб рискнул-таки выбраться из спальни. Мать наполовину сползла с кожаного дивана и была почти без сознания. По телефону-автомату (их домашний телефон вышел из строя) он вызвал «скорую».

Пока мать лежала в больнице, Роба временно определили в семейный детский дом. Еще не к Пурсам, но ненамного лучше.

И какое же это было блаженство — снова вернуться к маме, в их двухкомнатную квартиру! Но поскольку на этот раз имело место вмешательство полиции и социальных служб, мать почти убедили, почти заставили подать на отца в суд. Она слабо протестовала: мол, он такой, только когда выпьет…

Сам Роб больше не чувствовал к отцу ничего, кроме отвращения и ужаса перед насилием. Тот же ужас владел матерью, отчего она казалась маленькой и незначительной. С каждым днем она все больше съеживалась и усыхала. Роб был уверен, что больше они не расстанутся.

Потом были хлопоты с судом. Нужно было добиться заключения отца под стражу и одновременно обеспечить собственную безопасность. Найти убежище. Эти слова звучали музыкой, он постоянно повторял их про себя. Но они так и не стали реальностью.

Его несколько раз вызывали. Доброжелательные с виду чиновники заставляли его вновь и вновь рассказывать свою историю и описывать свои чувства. Страх перед отцом и еще больший страх перед неизвестностью, которая ждала в будущем, связывал Робу язык. Он старался как можно больше отрицать, а когда это было невозможно, мямлил и недоговаривал. Вот когда он понял нерешительность матери. Они никогда не были так близки, как когда возвращались домой из суда и замирали в ожидании Томми.

* * *


Роб замолчал. Язык словно прилип к небу. Джесс намазала маслом несколько тостов и на тарелке подвинула к нему.

— Съешь хоть сколько-нибудь.

Он взял один из треугольничков и откусил.

— Этот зал заседаний… Шум, дым, пот, крики… дух казенного дома… Я опять почувствовал себя насмерть перепуганным мальчишкой.

— Вот почему ты был белее смерти.

Он поднял на нее глаза. Она была спокойна — не шокирована, не преисполнена жалости. Какое облегчение — изливать перед ней душу! Но его привлекало и многое другое. Одни из этих качеств, — такие, как прямота и внутренняя сила, — лежали на поверхности. Другие принадлежали к области зыбких ощущений, запахов, прикосновений и ласк. Он положил руку ей на рукав и погладил. На Джесс был бордовый вязаный жакет; от соприкосновения с шершавой поверхностью по его руке побежал электрический ток.

С Джесс происходило то же самое. Глаза расширились; губы приоткрылись. Ужасы прошлого отступили.

Мать Дэнни! Роб одинаково нуждался в утешении и наслаждении. И Джесс тоже. Сидя напротив нее в кафе, он думал о том, что знает ее как самого себя. В эти минуты они составляли единое целое.

— Идем домой, — тихо произнес Роб. — Скорее!

* * *


В доме было прохладно, почти холодно, и чрезвычайно тихо. Джесс заперла дверь на два замка. Всю дорогу они старались не касаться друг друга, но, очутившись внутри, сразу кинулись друг другу в объятия. Оба были распалены и поэтому грубы: не столько гладили, сколько царапали друг друга. Обоим не хватало воздуха.

Роб схватил ее за руку и потащил наверх. Они спотыкались в спешке, ударялись о стены. Спальня имела целомудренный вид; покрывало было гладко расстелено; предвечерний зимний свет окрасил комнату в серые и бежевые тона. Джесс поспешно задернула шторы, чтобы их не увидели с улицы. На миг они замерли, а затем начали торопливо срывать с себя одежду. Так быстрее, чем раздевать друг друга.

Глядя на обнаженного Роба, Джесс вспомнила, как впервые увидела его в клинике, в комнате для посетителей. Крупного, гораздо крупнее обычного земного человека, страшного дикаря — казалось, от него во все стороны летели электрические искры.

Он повалил ее на кровать. Она раскрылась, и он без предварительной игры вошел в нее. Это был самый впечатляющий акт в жизни Джесс. И самый короткий.

Потом Роб не скатился с нее, а остался лежать в тесном кольце ее ног и рук. Она небольно ударила его кулачком по плечу.

— Не понимаю…

На самом деле она все прекрасно понимала. Вспышка страсти явилась своего рода ритуалом — сродни изгнанию дьявола. Они вместе блуждали по темному лабиринту, где были узкие аллеи матерей и сыновей и более широкие и светлые — мужчин и женщин.

Роб молчал.

Она снова шлепнула его кулачком.

— Еще хочу!

Потом, после того как они немного поспали и одновременно проснулись, Джесс высвободилась и пошла в ванную.

Матовое стекло подтвердило: уже стемнело. На беленом подоконнике ванной выстроились в ряд бутылочки и флаконы, в том числе с любимой туалетной водой Роба. Джесс нахмурилась: фи, как прозаично! Выдавила на руку немного крема после бритья и почувствовала знакомый запах Роба. Она вытерла руку и нагнулась, чтобы напиться из-под крана. Не глядя в зеркало, пригладила мокрыми руками волосы. Глубоко вздохнула. И вернулась в спальню, легла рядом с Робом.

— Что случилось с твоей матерью?

— Расскажу, если хочешь.

— Подожди. Дэнни знал?

— Да. Я ему рассказал, потому что это было важно. Мы же были друзьями.

— Выкладывай.

* * *


Это случилось спустя два года после того переломного момента. И началось как обычно.

Роб уже уснул, и вдруг подсознание просигналило: проснись! Он резко сел на своем матрасе и посмотрел на супружескую кровать — мамы не было. Он снова лег. Послышались тяжелые, неверные шаги отца; время от времени он ударялся о стену. Еще раньше до Роба доносилось тихое журчание голосов, но потом что-то щелкнуло: мать выключила телевизор. Он явственно, словно видел воочию, представил, как она неподвижно сидит на кожаном диване, свесив руки между колен и опустив голову. Ждет Томми.

С шумом распахнулась дверь. До ушей Роба долетел первый вопрос на повышенных тонах, а в ответ — примирительный лепет матери.

События разворачивались по знакомому сценарию. Кротость матери привела отца в еще большую ярость. Крики перешли в рев; с грохотом упал стул; сверху застучали соседи. Роб зажал уши ладонями и устремил взгляд на стену. Он уже дал названия всем материкам и океанам.

Но ему все равно было слышно. В тот вечер в голосе отца явственнее, чем когда-либо, слышалась угроза. Робу вспомнилась виденная однажды афиша о бое быков: в холке животного торчало несколько окровавленных дротиков, а перед ним пританцовывал расфуфыренный матадор. Только мама — не матадор. И она не умела — или разучилась? — танцевать. Так что афиша была ни при чем. Почему только она пришла на память?

В голове тяжело отдавались выкрикиваемые слова и удары. Роб стал повторять их про себя, чтобы заглушить новый шум. Даже напевать — или подвывать — какую-то мелодию.

«Не надо, Томми, ради Христа, не надо!»

Кричала мать. Роб понимал, что нужно бежать на помощь, но, парализованный страхом и отвращением, не мог пошевелить хотя бы пальцем.

— Сука проклятая, я все видел, я знаю, где ты шлялась!

— Нет, Томми, Богом клянусь, я не выходила из дому! Спроси у Робби.

Это были ее последние слова. Вскрик, потом долгий высокий визг и шлепающий звук, словно упало что-то мягкое. На Роба навалилась зловещая тишина. Он лежал и ждал новой вспышки грозы, однако в душе понимал: этого не случится. Все, что он слышал, было тяжелое пыхтение отца и то, как он бормотал имя матери:

— Кэтлин, перестань, все прошло, все будет хорошо, слышишь?

Роб медленно встал и на негнущихся, как у старика, ногах, поплелся по покрытому линолеумом полу. Открыл двойную дверь, отделяющую спальню от гостиной. И увидел отца, стоящего на коленях подле чего-то, похожего на тюк. То была мама. Она лежала головой на каминной решетке. Топка была закрыта, мама пользовалась электрокамином, но по привычке содержала угольный в чистоте и порядке. До блеска начищала и медную подставку, и ручку кочерги, и медные украшения на совке и венике.

Он ударил ее тяжелой кочергой.

— Кэтлин!!!

Отец обернулся и посмотрел на Роба так, как никогда не смотрел. Потом грузно поднялся на ноги. Роб занял место возле матери. У нее было белое, как стена, лицо и кровавая пена на губах. Он сразу понял: она мертва.

Босиком и в пижаме, он бросился вниз по лестнице, а затем на улицу — к телефонной будке. А когда говорил в трубку, видел, как из дома вышел отец и зигзагами, время от времени налетая на фонарный столб или забор, заковылял прочь.

* * *


Джесс плакала. Слезы стекали на разметавшиеся по подушке волосы.

— Его, конечно, поймали, — продолжил Роб. — Был суд. После моих показаний дело стало ясным как стеклышко. Приговор был — виновен в убийстве. В конечном итоге он отбарабанил пять лет и теперь живет где-то в Шотландии. В Глазго, наверное.

— Какой ужас, — проговорила Джесс.

«Ну вот, — подумал Роб, — все как всегда — жалость и слезы. Зря рассказывал».

— Теперь я лучше все понимаю.

Он запрокинул голову и уставился в потолок.

— Я сам от него недалеко ушел. На мне — смерть Дэнни.

Горячность ее ответа повергла Роба в изумление.

— Не смей так говорить — никогда! Это был несчастный случай. Все могло быть наоборот — ты сам говорил.

— Жалко, что не так вышло.

— Это ты тоже говорил. Послушай. — Она больно вцепилась ему в предплечье. — Я любила Дэнни больше всех на свете. Он уже не воскреснет. Не станет зрелым мужчиной, не женится, не заведет детей. Никто не заменит его в моем сердце. Да, его смерть — трагедия, но это — трагическая случайность. Я прощаю тебе твою роль в этой катастрофе.

— Из-за того, что я только что рассказал? — чуть ли не с издевкой проговорил он.

— Нет. Из-за всего, что я узнала после его смерти. Потому, что мог Дэнни убить тебя. И потому, что я так хочу.

Роб хриплым голосом спросил:

— Как ты думаешь, склонность к насилию передается по наследству? Неужели она заложена в нас от рождения и только ждет случая вырваться на поверхность, как наследственная болезнь, только гораздо хуже?

— Нет. Я в это не верю.

Роба поразило, с какой легкостью она отмела его страхи. Он выговорил самое страшное, а она как будто и не слышала.

— Вот чего я боюсь, — прошептал он. — У меня такое чувство, словно это уже случилось.

Джесс бережно взяла в руки его голову и побаюкала. Он зажмурился. Этот материнский жест в сочетании с наготой был необычайно эротичен. Роб высвободил голову и стал пристально вглядываться в лицо женщины, а руки поползли вниз по ее плечам — к груди и дальше.

— Не случилось, — выдохнула Джесс. — И никогда не случится. Ты не насильник и не бандит. Ты — ласковый и нежный. Мы помогаем друг другу.

Он ощутил бархатистость ее кожи на внутренней стороне бедер. А раздвинув ей ноги, услышал, как у нее участилось дыхание.

Тем вечером, памятуя о распоряжении судьи, Джесс на своей машине отвезла Роба домой и осталась вместе с ним. Она прихватила только самое необходимое — ночнушку, рабочую одежду. Рано утром ей нужно быть в питомнике. Грэхем Эдер уже предупредил ее, что необходимость присмотреть за Соком и посещение суда вместе с Робом «съели» все ее отгулы. «Мы тут не на прогулке, знаете ли», — туманно заметил он.

Джесс уже бывала в крохотной квартирке Роба — заскакивала на какой-нибудь час. Она поставила сумку со своими вещами на стул и стала внушать себе, что может чувствовать себя как дома. Нельзя сказать, чтобы в квартире было грязно. Вдоль одной стены шли искусно сделанные полки; еще в первый визит ее восхитили гладкая поверхность и идеально зачищенные стыки. Роб был мастером своего дела!

Но в этой комнате Джесс остро чувствовала свой возраст.

Это был временный приют человека, который еще не оброс пожитками и не был особенно заинтересован в создании уюта. Здесь можно было укрыться от непогоды, согреться и удовлетворить другие простейшие потребности. И забыть, перебравшись на другое место. Привал. Временное пристанище молодого парня. Джесс сравнивала это жилье со своим домом, пропитавшимся духом многих лет жизни, навевающим хорошие и плохие воспоминания. Там все еще обитали тени ее бывшего мужа и маленьких детей — прятались по углам и выпрыгивали из небытия, когда она перебирала фотографии или их личные вещи. Иногда это было мучительно. Джесс позавидовала Робу: он может в любую минуту сорваться с места и устремиться к другим местам, начать новый жизненный этап. А она давным-давно, много лет назад, закрыла перед собой дверь перемен.

Робу передалась ее скованность. Он молча прибирался — засовывал вещи в ящики, собирал с кровати одежду.

— Не хлопочи, — сказала Джесс. — Не стоит ради меня производить революцию.

— Я не произвожу.

«От этого не будет толку, — подумала Джесс. — Нам здесь не жить вместе — даже временно. С чего я вообразила, будто это возможно? Потому что не хотела расставаться?»

Роб поднял с кресла в углу какую-то вещь и стал складывать. Это был свитер из ангорской шерсти, маленький, как на ребенка, серый и пушистый. Похожий на мягкую игрушку.

— Надеюсь, он тебе не велик? — пошутила Джесс.

— Это свитер Кэт, — прорычал Роб. — Она его забыла.

Кэт приходила в гости. Сбросила блестящий синтетический плащ, расшвыряла в разные стороны сумку, шарф и перчатки. Скинула высокие сапожки, а когда в комнате стало тепло, сняла свитер и осталась в майке без рукавов. Села, задрав коленки, и обняла голыми руками ноги в черных колготках.

Роб убрал свитер подальше. Он не говорил ей, что виделся с Кэт.

Джесс считала ее девушкой Дэнни, но, очевидно, ошиблась…

Она посмотрела на жилье Роба под новым углом. Это была комната молодого холостяка; естественно, здесь бывают девушки. Вот почему она чувствовала себя здесь не в своей тарелке.

— Ну и что из этого? — с вызовом спросил Роб.

— Ничего. Разумеется, ничего.

* * *


Перед тем как лечь, Джесс почистила зубы и умыла лицо в холодной ванной, которую Роб делил с еще одним жильцом на той же лестничной площадке. В раковине осталась засохшая пена и волоски после бритья.

Лежа рядом с Джесс в темноте под несвежим одеялом, Роб вдруг спросил:

— Что же нам делать?

— Не знаю, — искренне ответила Джесс. Однако и ей было ясно: пора что-то предпринять.

— Мне нужно устроиться на работу. Денег ни шиша не осталось, а тянуть из тебя — не по мне.

— Ты не тянешь. У тебя только что зажила рука.

Разбитый локоть все еще давал о себе знать. Робу была предписана физиотерапия в клинике, но он сачковал.

Он был признателен Джесс за попытку его успокоить, но от этого его страх не уменьшился. Мысли об аварии, о предстоящем суде и приговоре заставляли его остро ощущать свое бессилие — как в детстве, когда он оставался наедине с «картой». А ведь, повзрослев, он дал себе слово, что никогда больше не попадет в такое положение.

Мысли Джесс текли в другом направлении. Ее уже начал одолевать сон, но и сквозь дрему ей казалось, что Роб жалеет о ее присутствии.

Она сонным голосом произнесла:

— Бетт возвращается в выходные. Нужно будет встретить ее в аэропорту. Она проведет пару суток дома. Я должна побыть с ней, Роб.

— Что за вопрос. Постараюсь не путаться под ногами.

— Я не это имела в виду.

— Я все равно постараюсь.

Джесс положила голову ему на плечо. Он погладил ее волосы и отвернулся. Вспомнил Бетт, какой он увидел ее в больнице и потом на похоронах. Ничего общего с Дэнни. Или с матерью. Аккуратная стрижка. Деловой костюм. Маленькое бледное лицо искажено страданием, но все равно капризное. Ее обнимал за плечи отец.

Нет, Бетт ему не понравилась. Он ревновал.


Глава 8


Бетт продвигалась, толкая перед собой тележку с вещами, к пункту таможенного контроля в аэропорту Хитроу.

Она сразу увидела Сэма, стоявшего отдельно от толпы встречающих и водителей такси, словно выхватила из темноты фонариком. Дело было в субботу, в восемь часов утра. Она ни за что не думала, что он запомнит, каким рейсом она будет лететь обратно. И вот — пожалуйста!

Радость моментально вытеснила усталость после суточного перелета. Ловко лавируя в толпе, Бетт подбежала к Сэму и повисла на нем. Все ее существо заполнила радость: «Наверное, он сказал Сэди!»

Перед ее мысленным взором замелькали картины будущего: как они поселятся вместе, как поженятся после окончания бракоразводного процесса, заведут детей… Бетт лучилась счастьем.

Сэм приподнял ее лицо за подбородок.

— Ну и ну! Богиня Солнца!

— Любимый, как ты здесь оказался?

Он небрежно пожал плечами и улыбнулся до боли знакомой улыбкой, которая словно говорила: не дави на меня, не задавай слишком много вопросов. От дурного предчувствия у Бетт сжалось горло.

— Сэди увезла детей на недельку в Девон. А я — тут как тут! Ты сногсшибательно выглядишь!

Счастья как не бывало. Хотя внешне все осталось по-прежнему. Бетт утешала себя: он все-таки подумал обо мне, это была его первая мысль, когда он проснулся. Это уже кое-что! При этом ему даже в голову не пришло, что ее может встречать кто-то еще.

Мать, например. Радость от неожиданного появления Сэма заставила Бетт забыть, что мама собиралась приехать за ней в аэропорт. Но в конце концов она вспомнила и огляделась. И действительно увидела Джесс примерно в пятнадцати ярдах от себя.

— А вон моя мама.

Она высвободилась из объятий Сэма и быстро прокрутила в памяти последние несколько секунд. Что мама видела? И что они теперь будут делать? Позавтракают вместе и полюбуются сделанными ею фотографиями — видами гавани и моста в Сиднее?

— Твоя мать? — ошеломленно и почти сердито переспросил Сэм. Можно подумать, у нее не должно быть никого, кроме него.

— Привет, мам. Как ты тут? Спасибо, что приехала.

Мгновенно оправившись от замешательства, Джесс заключила ее в объятия. Бетт почувствовала: мама искренне рада ее возвращению. И она горячо обняла мать, гадая в то же время, как бы примирить непримиримое.

— Это мой друг, Сэм Кларк. Сэм, это моя мама.

Они обменялись рукопожатием. Джесс очень изменилась. Дело было не в сиюминутной радости от встречи с дочерью и не в растерянности от того, что она только что видела, — нет, ее лицо светилось, и вся она была словно нараспашку, как никогда прежде.

Сэм пустил в ход все свое обаяние.

— Это я виноват. Просто я слишком рано проснулся и вдруг вспомнил: да ведь сегодня Бетт приезжает! Свожу-ка я ее позавтракать. Меня лично после долгого перелета не слишком тянет на боковую. А вас?

— Никогда не совершала долгих перелетов, — сухо ответила Джесс.

Наступила неловкая пауза. Бетт лихорадочно соображала: «Не могу же проститься с ним и уехать с мамой. А втроем нам делать нечего». В этом уравнении была только одна переменная величина — Джесс.

— Мам, ты, наверное, встала до рассвета — ехать в такую даль?

— Нет, дочка, я переночевала у Джулии. Слушай. Раз уж Сэм здесь, почему бы вам не пойти позавтракать? А я вчера очень поздно — на ночь глядя — приехала к Джулии…

«Почему? — подумала Бетт. — Что ее задержало дома?»

— …так что буду только рада вернуться и часок поболтать. Потом похожу по магазинам и к вечеру заеду за тобой. Как тебе такой план?

— С удовольствием беру ее до тех пор под свою опеку, — с улыбкой произнес Сэм. — Конечно, если она не возражает.

* * *


Сэм повез ее домой. Бетт изо всех сил вглядывалась в колонны машин — не мелькнет ли старенький «ситроен» матери. Или сама Джесс, размашистым шагом идущая к нему. Но она не увидела ни того, ни другого. Сейчас, когда было уже поздно, она жалела, что предпочла Сэма, и сердилась на него, поэтому демонстративно смотрела в окно, на массивные фасады зданий по Юстон-роуд. Голые сучья в Риджент-парке казались черными царапинами на сером зимнем небе. Но даже сердясь, Бетт не могла не поддаться радостному чувству близости Сэма.

— Прости, — сказал он, дотрагиваясь до ее руки. И она сразу оттаяла, как он и ожидал.

«Я слишком облегчаю ему жизнь, — мелькнула неуютная мысль. — И все только потому, что боюсь его потерять».

— Пустяки, — солгала она. — Просто до сих пор она ничего не знала, а теперь придется объяснять.

— Мне хотелось скорее увидеть тебя, — признался Сэм. В такие минуты он был похож на провинившегося мальчугана и нарочно утрировал сходство.

— Я тоже.

— Ты очень похожа на мать. Даже если бы я не знал, все равно обратил бы на нее внимание.

— Дэнни походил на нее еще больше.

— Согласен.

Бетт вздрогнула. Она забыла, что познакомила их в театре. И эта забывчивость усилила в ней чувство стыда.

* * *


— Рада, что снова дома? — спросил Сэм, когда они очутились в ее меблирашке на первом этаже.

Бетт огляделась. Квартира показалась ей пыльной и захламленной. Взять бы все эти фотографии и коллажи из засушенных цветов, засунуть в бумажный мешок и выбросить. А потом распахнуть настежь окна — впустить побольше свежего воздуха!

— Да, потому что ты со мной. Иначе эта квартира показалась бы мне помойкой.

— Избаловали тебя антиподы, — пошутил Сэм.

Он прихватил с собой завтрак — рогалики, апельсиновый сок и шампанское (время от времени они устраивали друг для друга такие маленькие праздники любви). Бетт зажгла газ; они забрались с ногами на диван, и она начала рассказывать об Австралии. Сэм снял с нее туфли и растер холодные ступни, а потом она позволила ему себя накормить. В конце концов шампанское подействовало. Она склонила голову Сэму на плечо и глубоко вздохнула от радости и благодарности судьбе за то, что возлюбленный снова рядом. Каждая ее косточка изнывала от тоски по нему.

— Ну что, тебе лучше?

— Гораздо.

Они продолжали притворяться, будто он о ней заботится и будто ей это очень нужно. Сэм придвинулся ближе, так что стали видны крохотные смешливые морщинки у глаз; она вдохнула его особый запах и поверила, что он действительно скучал по ней. Почему бы и не скучать, если она только и делает, что облегчает ему жизнь?

Она растаяла в объятиях Сэма и разрешила делать с собой все, что он пожелает. В эти минуты ей больше ничего не было нужно. Позднее, когда Сэм уйдет, нахлынут сожаления.

— Идем в постель, — скомандовал Сэм.

Он начал раздевать ее. Расцеловал загорелые плечи.

— Как поживает Сэди? — спросила она из вредности. Но Сэма было трудно сбить с толку.

— Как всегда. Дай-ка я на тебя посмотрю. Боже, какая ты красавица! Особенно вот здесь… и здесь…

И опять Сэм заставил ее поверить, что она — красавица и ее место — в его объятиях. В постели он делал что хотел, почти без вариантов, но она полностью подчинялась его воле, и ей нравилось то же самое.

— У меня сроду не было такого потрясающего секса, — сказал он однажды, и она поверила. У Сэма был гораздо более богатый опыт, чем у нее. Даже в самые оптимистичные моменты Бетт не верила, что сможет когда-нибудь найти другого такого любовника, как Сэм.

— Я люблю тебя, — беспомощно выдохнула она.

Вместо ответа он уткнулся лицом ей под мышку, потом между ног.

Насладившись каждой клеточкой своего существа, она уснула в его объятиях. А проснувшись, увидела Сэма сидящим на краю кровати, уже в рубашке и брюках, надевающим туфли.

— Ты уходишь?

— Милая, мне очень жаль, но я должен ехать домой — кое-что сделать. Не хотел тебя будить. В понедельник позвоню тебе на работу.

Он нагнулся, чтобы поцеловать ее в макушку. И оставил ее одну.

* * *


Джесс вела машину по шоссе на север. Рядом сидела Бетт.

— Устала?

До сих пор они мало разговаривали. Сегодняшняя неловкая ситуация в аэропорту напомнила все прежние неловкости. Начал накрапывать дождь. За городской чертой пейзаж был серым и довольно унылым.

— Я поспала немного, когда Сэм ушел.

Джесс смотрела прямо перед собой на дорогу, не зная, какие вопросы можно задавать, а какие нельзя.

— Я не ожидала, что он явится в аэропорт, — объяснила Бетт.

— Я увидела вас задолго до того, как вы меня заметили.

Таким образом Джесс дала понять: она видела их страстное объятие, так что не стоит выдавать Сэма просто за друга.

— Я тебе не рассказывала…

— Да уж.

— …главным образом потому, что он женат.

Джесс вздохнула, нисколько не удивившись.

— Ах, Бетт. Такие мужчины всегда женаты.

Она не собиралась лезть с оценками или советами, пока Бетт сама не попросит.

— Что ты имеешь в виду?

— Я хочу сказать, что у благополучных, ухоженных мужчин его возраста всегда есть жены, но им хочется иметь кого-то на стороне. Кого-то, кто не причиняет особых неудобств…

«И не угрожает семейному благополучию», — добавила она про себя. Ей было обидно за дочь, но гораздо сильнее было другое чувство — глубокой нежности и досады, что Бетт не доверилась ей. «Я была плохой матерью, — сказала она себе. — Я и сейчас — плохая мать».

— Так я и знала, что ты это скажешь. Пожалуйста, не будем больше об этом.

Вполне в духе Бетт. Чуть что — уходит в себя. А вот Дэнни начал бы бурно оправдываться, с жаром защищать себя и свою любовь. Джесс стиснула пальцы, державшие руль. Хватит сравнивать. Иначе она потеряет и Бетт.

— Я не хотела отзываться о нем пренебрежительно. Тебе с ним хорошо?

— Иногда.

За этим словом крылась такая бездна неуверенности и тоски, что Джесс заморгала, чтобы не заплакать от жалости к Бетт. Но что она может изменить? А теперь ее собственная тайна станет еще одним барьером, отделяющим ее от дочери.

Она постаралась как можно более нейтральным тоном сказать:

— Что ж, я рада. Если тебя это устраивает…

Чтобы заполнить последовавшее за этим молчание, Бетт включила кассетник. Из щелки виднелся кусочек ленты; она искусно заправила его ногтем. Какое-то время она рассеянно слушала музыку. И вдруг встрепенулась.

— Что это? С каких пор ты слушаешь «Портишед»?

Кассета принадлежала Робу. Джесс старательно уничтожила все следы его пребывания в доме, но не подумала о машине.

— Я как-то подвезла одного человека — это он забыл.

Что все-таки сказать Бетт? Сейчас, когда она чуть не попалась, первым побуждением Джесс было все отрицать. Бетт с любопытством посмотрела на мать. Одной рукой Джесс не глядя взяла кассету и опустила в карман на дверце. Наугад вставила другую кассету. Полилась безобидная лирическая мелодия.

* * *


— Нет, ты только посмотри на них, — сказала Джесс дочери.

Они стояли рядом в нише гостиной и смотрели в окно. Лиззи с Джеймсом вели Сока от машины к калитке. Он поднял ручонки; родители послушно взяли их в свои и синхронно подняли Сока в воздух, как на качелях. Его мордочка засветилась от восторга.

Женщины улыбнулись — каждая про себя.

Бетт избегала любых тем, которые так или иначе могли вывести на разговор о Сэме, а Джесс усиленно старалась подавлять в себе даже мысли о Робе, чтобы не выдать себя хотя бы намеком.

— Случилось что-нибудь в мое отсутствие? — полюбопытствовала Бетт.

— Нет, ничего.

Все выходные они обращались друг с другом очень внимательно. И вот наступил воскресный вечер — время семейных посиделок. Они зажарили седло барашка с чесноком и накрыли праздничный стол.

Сестры почти не виделись с тех пор, как Лиззи увидела в доме Роба. Джесс устроила так, что, когда Лиззи приехала за Соком, его не было.

Джесс гостеприимно распахнула дверь. И, чтобы избежать неловкости, схватила на руки Сока и так крепко прижала к себе, что его улыбка перешла в гримасу, возвещающую о начале рева.

— Тихо, тихо, — забормотала Джесс. — Ох уж эта тетя Джесс, такая неловкая!

Все последовали за ней в кухню. Лиззи бурно восторгалась загаром племянницы.

— Да, Бетт, поездка пошла тебе на пользу. Правда, Джесс? Полжизни за такой загар! Давай, дорогуша, выкладывай — во всех подробностях!

— Мама говорит, ты получила роль. Поздравляю! Это просто здорово.

Лиззи состроила гримасу. Она действительно волновалась и сознательно утрировала проявления своих эмоций, чтобы взять их под контроль. С тех пор как Соку исполнилось полгода, она начала беспокоиться о возобновлении своей актерской карьеры. Ей не хотелось бросать мужа и ребенка ради рекламных роликов (одного такого опыта оказалось достаточно), но ее мучил страх, что, перестав играть, она перестанет быть личностью. Вот ведь и Джесс…

Нельзя сказать, чтобы с ней случилось именно это, но Лиззи инстинктивно угадывала, что сестра подавила свои мечты и желания ради мужа и детей и стала бледной тенью себя самой.

«И что мы имеем в итоге? Вулкан взорвался, тщательно подавляемые чувства нашли выход в безумной страсти к этому ужасному субъекту!»

Благодаря контрасту неодобрение и беспокойство за Джесс обострили ее собственную проблему. Джеймс влюбился в актрису — женщину со своими интересами, своей отдельной жизнью. Лишившись ореола творческой индивидуальности, не утратит ли она любовь и восхищение мужа? Сколько бы Джеймс ни утверждал обратное, Лиззи казалось, что она различает оттенок неискренности.

Она так сильно дорожила Джеймсом и Соком, что просто обязана была вернуться в большой мир и доказать, что она их достойна.

Лиззи нервничала — поэтому много ела и, соответственно, набирала вес. А чтобы заглушить аппетит, много курила.

Она сказала коричневой от загара и тоненькой, как тростинка, Бетт:

— У меня сердце в пятках. После такого перерыва! Джаспер — это режиссер — видел меня в постановке по Диккенсу и решил, что я могла бы подойти. Так что я поехала на прослушивание.

Прослушивание было такой знакомой и в то же время, после долгого простоя, такой страшной процедурой, что страх почти парализовал гортань. В результате слова роли в ее исполнении приобрели как бы скрытый смысл.

— И вот, меньше всего этого ожидая, я получила роль. И Боже мой, через десять дней начинаются репетиции, а потом съемки.

Это был полицейский сериал из шести частей. Главную роль исполнял молодой актер, но и персонаж Лиззи нес солидную смысловую нагрузку. Ей предстояло сыграть женщину-патологоанатома, внешне грубоватую, но с добрым сердцем. Неплохая роль для почти сорокалетней актрисы, которая два года вообще не играла.

«У тебя получится, — ободрил Джеймс. — Сама знаешь, все будет прекрасно».

— Но как быть с Соком? Представляешь, Бетт, репетиции будут проходить в Лондоне, а натурные съемки — в Уэльсе и Пайнвуде.

И Джеймс в очередной раз повторил слова, уже ставшие заклинанием:

— Я прекрасно справлюсь с Соком. Возьмем надежную временную няню, чтобы присмотрела за ним, пока я на работе.

— И потом, ты же знаешь, Лиз, что всегда можешь на меня рассчитывать.

Это сказала Джесс. И по тому, как Лиззи не ответила и отвела глаза, Бетт поняла: между сестрами пробежала какая-то кошка. За всю жизнь она ни разу не видела, чтобы они ссорились. Лиззи тотчас затараторила, скрывая неловкость. Джеймс смутился, а Джесс с преувеличенным рвением захлопотала на кухне. Она вообще проявляла чрезмерную деловитость с тех самых пор, как заехала за Бетт на ее лондонскую квартиру. Это наводило на размышления.

— Кто-нибудь хочет выпить? — предложила Джесс, чтобы нарушить затянувшееся молчание.

Все засуетились, откупоривая бутылки и доставая бокалы. Лиззи задала племяннице несколько вопросов об Австралии. Наконец все сели за стол. Пока Джесс накладывала овощи, Джеймс разрезал барашка. Что касается Сока, то он весь сиял на своем троне — специальном столе-стульчике.

В окно столовой светило белое зимнее солнце, рисуя на скатерти бледную решетку, тускло отражаясь от парадного сервиза, который Бетт выставила в честь Лиззи и Джеймса. Джесс прикинула — долго ли до весны? Питомник встречал ее мерзлой землей; корни и стебли почернели и остановились в развитии. Грэхем Эдер постоянно был не в духе и брюзжал по любому поводу. В пятницу, во время перерыва на обед, Джойс высказала предположение, что у него неприятности с банком. «Дело пахнет керосином», — чуть ли не одними губами произнесла она. Но зачем думать об этом сейчас? Джесс загнала тревожные мысли на задворки сознания и сосредоточилась на праздничном столе.

«Воскресный обед, — с легкой усмешкой подумала Джесс. — Моя семья — моя крепость». Члены ее семьи собрались, чтобы поддержать друг друга при помощи жареного мяса и овощей, но результат получился прямо противоположный. Между тремя женщинами образовалась брешь, которую прежде заполняли нуждавшиеся в их заботах мужчины — Йен и Дэнни. Без мужского цементирующего начала их связь стала слабой и ненадежной.

Вечер пятницы, когда Джесс в последний раз видела Роба, отодвинулся далеко в прошлое. Что-то Роб сейчас делает? Сидит ли в своей комнатушке, которая уже стала ей родной, или развлекается в компании незнакомых ей людей — своих сверстников?

Она поймала на себе острый взгляд Бетт.

— Мам, ты что-то притихла.

Бетт злится из-за Сэма и поэтому не оставит ее в покое! Как это несправедливо!

— Разве? Я задумалась о работе. Джойс говорит, у Грэхема Эдера проблемы с финансами.

Однако Бетт продолжала буравить ее взглядом, стараясь разглядеть за уклончивостью матери истинную причину ее отрешенности.

— Бетт, ты была в Ботаническом саду в Сиднее? — спросил Джеймс. Он, как прирожденный дипломат, лез из кожи вон, чтобы разрядить атмосферу.

* * *


После обеда Лиззи и Бетт занялись мытьем посуды. Джесс смотрела в окно на соседние дома. Тюлевые занавески укрывали их обитателей от посторонних глаз. Кое-кого из соседей она знала, но незнакомых было больше. Десять лет назад они с Йеном дружили с несколькими супружескими парами. Одна из этих пар распалась, две другие переехали. Четвертая осталась на прежнем месте, но дети выросли и покинули родное гнездо, а родители редко показывались на улице. В последний раз Джесс видела их на похоронах Дэнни.

Вид безлюдной воскресной улицы вызвал в ней странное беспокойство — вплоть до тупой боли между лопатками и покалывания в ступнях, из-за чего пальцы ног скрючились.

— Идемте погуляем, — громко предложила она.

— Нет, мама, спасибо.

— Мне тоже не хочется, — подхватила Лиззи. — Адская холодина.

— Могу составить тебе компанию, — откликнулся Джеймс, — если только ты не возражаешь против Сока. На свежем воздухе он скорее заснет.

После обычного ритуала облачения Сока в утепленный комбинезон, шапочку с помпоном и варежки они выкатили коляску на улицу. Джеймс ускорил шаг, стараясь идти в ногу с Джесс. Коляска подпрыгивала на выбоинах.

Лиззи устроилась на диване с воскресными газетами. На ней были замшевые сапожки и черные вельветовые брюки. Вязаный жакет из верблюжьей шерсти обтягивал ее раздавшиеся телеса. Клиновидный вырез спереди открывал ложбинку между высоко поднятыми бюстгальтером грудями.

«Что случилось с нашей семьей, — подумала Бетт. — Почему прежде неразлучных сестер разносит в разные стороны?»

Она собралась с духом и выпалила:

— Что происходит?

Оторвавшись от колонки новостей культуры, Лиззи захлопала накрашенными ресницами.

— О чем ты?

— Сама знаешь. Не прикидывайся, будто язык отнялся.

Виноватый взгляд Лиззи метнулся в сторону. «Актриса! — желчно подумала Бетт. — Ты и играть-то толком не умеешь!» Вслух она терпеливо произнесла:

— У вас с мамой какие-то нелады. Сроду не видела, чтобы вы так себя вели. Что тут произошло в мое отсутствие?

— Ничего особенного.

— Неправда. Лиззи, я хочу знать. Это из-за Дэнни?

— Да, — поспешно ответила тетка.

Бетт сорвалась на крик:

— Черта с два я тебе поверю! Я помню, в каком состоянии она была перед моим отъездом. Тогда это было горе. Сейчас — ничего подобного. Больше похоже на вызов. И еще — она витает в облаках и не слышит, когда к ней обращаются. А если слышит, изображает повышенное внимание. Если бы я ее не знала, решила бы, что она влюбилась.

— Если бы только это!

Бетт подскочила к тетке и вцепилась ей в запястье. Звякнули браслеты.

— Выкладывай! И немедленно!

* * *


Джеймс со свояченицей прошли несколько кварталов по направлению к огороженной игровой площадке. За площадкой виднелся клин открытого пространства, а дальше — дуга бетонного шоссе. Еще какой-нибудь час — и только огни проезжающих автомобилей будут пронзать темноту ночи. Джесс постояла у ограды, стиснув кулаками вертикальные колья, следя глазами за дорогой. По этому шоссе она каждый день ездила на работу, но сейчас воображение увело ее дальше питомника — на север, через весь Мидленд, Манчестер и Карлайл, к шотландской границе. Интересно — чтобы попасть в Шотландию, нужно пересекать Пеннины? Собственное невежество обеспокоило Джесс. «Какая же я темная! Где я была, что сделала за всю свою жизнь?» Она отвернулась от дороги — извилистой нити с бисеринками проносящихся машин.

Сок еще не спал. Джеймс вынул его из коляски и посадил на качели. Когда он начал раскачивать, цепи тихонько заскрипели. Сок испуганно откинулся назад, задрав ножки в теплой обуви. Однако, сообразив, в чем дело, издал восторженный вопль. Пухлыми ручками в варежках он вцепился в край оранжевой пластиковой люльки. Казалось, весь окружающий мир завибрировал, чтобы затем превратиться в головокружительный водоворот с Соком в центре — так ошеломляюще велика была его радость от только что сделанного открытия.

— Здорово, да? — спросил Джеймс. — Это в первый раз.

— Представляешь, сколько еще у него впереди открытий? И у тебя.

— Извини. Я ляпнул что-нибудь не то?

— Нет, что ты.

Джеймс продолжал раскачивать Сока, а Джесс смотрела по сторонам. Так же, как и на берегу канала, все в парке было до боли знакомо, хотя она не была здесь много лет. Вон там, между горкой и качелями, Дэнни и Бетт играли в догонялки; даже сейчас их крики (они, как всегда, не соглашались друг с другом) звучали у нее в голове.

— Джеймс, мои отношения с Робом кажутся тебе такими же чудовищными, как Лиззи?

— Это не мое дело.

Джесс поняла: зять не увиливает от ответа, он имел в виду именно то, что сказал. Ей вдруг стало очень важно знать его мнение.

— Ты был шокирован? Не ожидал от меня?

Поразмыслив, Джеймс осторожно произнес:

— Нет, не шокирован. Да, это показалось мне странным, но, поразмыслив, кажется, я могу себе представить, каким образом столь сильная любовь к сыну, как твоя к Дэнни, могла перейти на другого юношу. Возможно, это способ вынести невыносимое. Очевидно, ты переживаешь самый горький момент своей жизни. Кто я такой или кто такая Лиззи, чтобы тебя судить?

Эти слова заставили Джесс заново ощутить необратимость утраты. Временами сознание отказывалось воспринять ее чудовищную огромность, но потом горе вновь представало перед ней во всей полноте. Ее мальчика больше нет, он существует только в воспоминаниях. Его уход — свершившийся факт, и с этим ничего не поделаешь.

Но перед ее глазами возник Роб, и, вместо того чтобы нырнуть в черный омут страданий, Джесс позволила себе подумать о нем — это успокаивало. Они с Робом помогают друг другу выжить.

Она сказала Джеймсу:

— Наверное, отчасти так и есть.

Он предоставил качелям совершать колебания по своей собственной сужающейся амплитуде и внимательно посмотрел на Джесс.

— Будь, пожалуйста, осторожна.

— Хорошо.

Она не была уверена, что сдержит обещание, но ее тронуло суровое сочувствие Джеймса.

Он вынул Сока из люльки. Тот не замедлил огласить окрестности возмущенными воплями.

* * *


— Я сказала: мне нужно знать!

— В таком случае спроси Джесс.

— Ты отлично знаешь — она мне не скажет.

— Вовсе не обязательно.

Лиззи встала, но Бетт преградила ей путь из комнаты — буквально приперла к стене. Лиззи попыталась свести все в шутку:

— Это что же такое? Суд инквизиции?

Лицо Бетт нисколько не смягчилось. Неумолимый свет воображения метался, как круг от прожектора на темной сцене — сначала невпопад, не захватывая чью-то темную фигуру. Бетт ощупью искала правду, которая все время приближалась, но все еще ускользала от ее сознания. Заглянув в лицо Лиззи, она увидела за фальшивой улыбкой отблеск ужаса и по странной ассоциации вспомнила больницу. Джесс в больнице. Что она сама сказала Лиззи о матери?

«Если бы я ее не знала, решила бы, что она влюбилась».

Раньше, когда Бетт была моложе и мучилась ревностью, ей иногда представлялось, будто мама влюблена в Дэнни. От одной только мысли об этом ей становилось нестерпимо стыдно.

У мамы есть любовник! Это ясно.

— Кто он? Скажи мне его имя!

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

Но по лицу Лиззи было видно: она все прекрасно понимает.

Светлый круг от прожектора резко метнулся в сторону и выхватил из темноты скрывающуюся там фигуру. Бетт чуть не стало дурно. Вынырнув из мрака, фигура уже не могла снова кануть в неизвестность, хотя, опознав ее, Бетт страстно пожелала, чтобы она исчезла.

Хуже этого ничего не могло быть, но Бетт уверилась: так оно и есть. Только это могло объяснить странное поведение Джесс и брезгливый страх Лиззи.

Она вспомнила, как открылась дверь комнаты для посетителей и он возник на пороге в кожаной куртке. Правая сторона лица почернела от синяков и струпьев.

— Роберт Эллис, — прошептала Бетт.

Но уже в следующее мгновение швырнула это имя тетке в лицо, страстно желая опровержения:

— Это Роберт Эллис?

Лиззи молчала, и молчание было красноречивее слов. Бетт отступила, ошеломленно шепча:

— Моя мама?..

Лиззи машинально пошарила на каминной полке в поисках сигарет. Бетт повернулась и бросилась вверх по лестнице, не вполне отдавая себе отчет в том, что делает. Возле спальни Джесс она на мгновение замерла, но тотчас резко толкнула дверь.

Белое покрывало на кровати было аккуратно натянуто на холмик подушки. На трюмо — духи, тюбик с кремом для рук и резная шкатулка — рождественский подарок Бетт; Джесс держала в ней свои скудные драгоценности. На спинке стула аккуратно висел жакет; на тумбочке — книга в мягкой обложке.

Бетт открыла шкаф. Одежда матери висела аккуратно, в ряд; на полке внизу так же ровно выстроились коробки с обувью. Бетт рванула один ящик и увидела нижнее белье: светлое в одной стопке, темное — в другой. Мать была аккуратисткой, не то что тетка.

Бетт виновато задвинула ящик и без сил опустилась на край кровати. Она искала каких-нибудь следов пребывания в спальне матери Роба Эллиса — и ничего не нашла. Во всяком случае, на первый взгляд ничего не было видно.

Бетт, пошатываясь, пробралась в свою комнату. Бунгало в Сиднее было наполнено любовным шепотом отца и Мишель; обычно Бетт не составляло труда догадаться о том, что происходит. Но там все было естественно и ни капельки не шокировало. Здесь же — совсем другое дело. Конечно, если это правда. Господи, как омерзительно!

Прошло много времени, прежде чем она услышала, как вернулись Джесс и Джеймс с Соком. Снизу послышался горячий, но приглушенный разговор — она не могла разобрать слов.

Наконец Лиззи и ее муж направились к машине, сгибаясь под верблюжьей ношей «самого необходимого» для ребенка. Бетт не шелохнулась до тех пор, пока в дверь не постучались.

— Да?

Джесс принесла ей чай на круглом подносе.

— Спасибо.

Однако Бетт не протянула руку, чтобы взять чашку. Подождав немного, Джесс поставила поднос на тумбочку. Слабо звякнула ложечка о блюдце. Хотя Бетт уже много лет пила чай без сахара.

— Можно присесть? — спросила Джесс. Под ее тяжестью скрипнуло плетеное кресло.

Бетт устремила на мать горящий гневом взгляд.

— Это правда?

— Смотря что ты имеешь в виду.

— Я не могу произнести это слово — боюсь, что вырвет. У тебя связь с этим… Робертом Эллисом?

— Тебе Лиззи сказала? Я не стану сердиться — просто мне нужно знать.

— Нет. Лиззи не произнесла ни слова. Я подумала: что может быть страшнее всего? — и вот, пожалуйста. Я догадалась, ясно? По тому, как ты говорила по телефону. Как вела себя в аэропорту. Кассета в машине. И ни единого слова! Думала, тебе удастся скрыть свой секрет? Я права?

(«Скажи, что это не так! Пожалуйста, мамочка!»)

— Да, ты права — что касается голых фактов.

— Ты… была с ним здесь, в нашем доме? Жила с ним? Готовила ему еду?

Джесс сидела с опущенной головой, но при этих словах гневно взглянула на Бетт.

— Нужно было морить его голодом? Его отпустили на поруки при условии, что он будет ночевать дома.

— Как ты могла?

— Как? Он пришел однажды вечером. В канун Рождества. Для него было важно убедить меня, что Дэнни погиб в результате несчастного случая. Я и сама знала, но Роб заставил меня выслушать — вместо того, чтобы дать мне предаваться моему горю, рассказал о своем. Я поняла: он чувствует то же, что и я. Мне стало легче.

— Тебе стало легче — и ты легла с ним в постель. Так, что ли? С убийцей Дэнни! Моим ровесником!

— Что тебя больше шокирует?

— Что сказал бы Дэнни?!

Джесс опечалилась.

— Неужели ты думаешь, что я не задавала себе этот вопрос? Честно говоря, я не знаю. Я теперь ни в чем не уверена. Может, ему было бы так же противно, как тебе. А может быть, и нет. Роб был его другом.

Бетт медленно покачала головой.

— Ты произносишь его имя на особый манер. У меня не укладывается в голове. Это отвратительно.

— А если мне дороги наши отношения? Если я твоя мать, значит, не имею права на собственные чувства?

Бетт стиснула кулаки. И вдруг разразилась гневной обвинительной речью, в которой вылились боль утраты и вся многолетняя горечь.

— А как же я? У меня умер брат — и твой сын. Ты всегда любила его больше. Но сейчас ты нужна мне. Очень. Я не хочу делить тебя с убийцей Дэнни. Ты должна наконец-то принадлежать мне одной. Неужели я не заслужила?

Она не говорила, а кричала на мать. Но закончив, расплакалась. Джесс взяла ее за руку.

— Я знаю, Бетт. Я с тобой.

Бетт вырвала руку.

— Оставь меня в покое!

Она схватила с кресла брезентовую сумку и вывалила в ее черную пасть содержимое ящика комода. Сверху побросала кое-какие мелкие вещи.

— Куда ты?

— В Лондон. А ты что думала?

— Останься, пожалуйста. Хотя бы до завтра. Как мы планировали. Прошу тебя, Бетт. Мне нужно с тобой поговорить. Не уходи так.

Бетт с каменным лицом ответила:

— Ты меня не остановишь.

— Знаю. Но, может быть, я смогу тебя убедить?

Она попыталась схватить дочь за руку. Та вырвала руку. Они зацепили поднос. Горячий чай пролился на пол. Бетт не обратила на это внимания. Спустилась в гостиную и вызвала по телефону такси.

Джесс принесла из ванной тряпку и таз с водой и стала вытирать пролитый чай.

Спустя каких-то несколько секунд послышался гудок. Бетт, не задерживаясь, вышла к такси. Джесс последовала за ней, с тряпкой в руках.

— Подожди, Бетт. Не уезжай.

— А как же я? — повторила Бетт, и это были ее последние слова. Водитель поместил ее сумку в багажник. Она забралась на заднее сиденье и захлопнула дверцу. Джесс изо всех сил всматривалась в матовое стекло, отделившее ее от дочери.

— Подожди!

Бетт непреклонно смотрела прямо перед собой. Если она и слышала мольбу, то не подала виду. Водитель пожал плечами, и машина сорвалась с места.

* * *


Припарковав свой «ситроен» и оставив фары включенными, Джесс взбежала по лестнице дома, где жил Роб. Нажала пальцем на кнопку звонка и не убирала до тех пор, пока не открылась дверь.

— Поехали со мной!

— Куда?

На Робе были спортивные брюки и серая майка с дыркой на одном плече, сквозь которую проглядывала гладкая кожа.

— Едем, и все.

Он молча последовал за ней.

Езда успокоила Джесс. В этот воскресный вечер на дороге, ведущей из города, она почувствовала себя бусинкой в ожерелье из машин. Роб включил радио и стал искать подходящую музыку. Джесс ответила увеличением скорости. Они шарахались из переулка в переулок, следуя за выбранным им ритмом. Джесс сомкнула руки на руле и напряженно вглядывалась в огни встречных машин.

— Помедленнее, — попросил Роб. Она несильно нажала левой ногой на педаль.

— Тогда поймай что-нибудь поспокойнее.

Он перебрал кассеты и, вытащив одну, уставился на нее.

— Вот, значит, куда она задевалась.

И опустил «Портишед» в щель кассетника.

— Эта лучше?

— Вроде бы.

Она проехала поворот к питомнику.

— Куда мы все-таки едем?

— Не знаю. Мне просто понадобилось сбежать из дома, и вместе с тобой.

Вспыхнул указатель дорог: Стаффорд, Манчестер, Северный Уэльс — и снова тьма. Джесс почти физически ощутила, как натянулись нити, связывающие ее с домом, и вдруг оборвались. Свобода, как вино, ударила в голову.

Теперь одна ее рука покоилась на руле, а другой она поискала руку Роба. Они сплели пальцы. Роб мечтательно откинул голову на подголовник сиденья.

После того как они прослушали обе стороны кассеты и проехали пятьдесят миль сквозь окутанный тьмой и мерцающий оранжевыми огнями центр Англии, Роб мягко спросил:

— Ты расскажешь мне, что случилось? Или мы будем ехать до Гретна-Грин[3 - Гретна-Грин — название деревушки в Шотландии, где можно было убежавшим любовникам без выполнения формальностей оформить брак. — Прим. перевод.]?

— Ах вот чего ты боишься!

Он запрокинул голову и издал что-то среднее между смешком и вздохом.

— Да нет.

— Бетт знает. Она очень остро отреагировала.

Он внимательно выслушал ее рассказ.

— Не знаю, что и сказать.

«Еще бы, — подумала Джесс. — Откуда ему знать сложности отношений родителей с детьми?» Он еще не пускался в заманчивое путешествие с указателями в виде сверкающих надежд, которые рано или поздно тускнеют и оборачиваются недоразумениями и компромиссами. Интересно, добралась ли уже Бетт до Лондона? Может, звонит Сэму, ищет утешения, хотя, скорее всего, Сэм проводит время в кругу семьи. Бедняжка Бетт. Она так одинока!

— Так это побег? — уточнил Роб.

Джесс взялась обеими руками за руль.

— Мне стало легче. Дома было такое ощущение, словно меня сжигают заживо.

Еще один светящийся указатель. Впереди — станция техобслуживания.

— Остановись здесь, — предложил Роб.

Джесс послушалась и подрулила на стоянку под деревьями. Их окружали семьи, высыпавшие из автомобилей и тяжело — от избытка багажа — топавшие в кафе самообслуживания, где их ждали чайники и тарелки с едой. Роб и Джесс молча сели за столик.

— Нужно ехать обратно, да? — спросила Джесс и, когда Роб не ответил, ответила сама: — Твое освобождение на поруки. Моя работа. Завтра я должна ехать в питомник, и послезавтра, и послепослезавтра. Нужно зарабатывать деньги.

Роб наклонился так, чтобы быть к ней ближе. В полумраке она различала силуэт его головы на фоне фар другого автомобиля. Он поцеловал ее; она закрыла глаза. Нащупала прореху у него на плече и погладила теплую кожу.

— У меня с собой пара соверенов, — сказал Роб. — Могу купить тебе кофе. Чтобы не уснула за рулем.

— Хорошо. Выпьем кофе и поедем домой.

К нему домой — туда, где мастерски сработанные деревянные полки, и двойной матрас под сатиновым покрывалом, и слабый запах ароматических палочек, напоминавший о Дэнни.


Глава 9


Роб встал и сообщил свои имя, фамилию и адрес. Потом он, все так же стоя, выслушал, как секретарь суда огласил выдвинутое против него обвинение. Наблюдая за ним со зрительской галерки сквозь плексигласовую перегородку, Джесс заметила, что он все время смотрел прямо перед собой и не дрогнул при словах «Причинение смерти вследствие неосторожного вождения в состоянии алкогольного опьянения».

Мировой судья был мужчиной сурового вида, с черными усами и очками в тяжелой оправе. Он оторвался от кипы бумаг и бесстрастно посмотрел перед собой. Дело Роба было пятым за сегодняшнее утро. Служащие суда, адвокаты и охранники шаркали и вполголоса переговаривались, залитые искусственным дневным светом с потолка. Пахло лаком для натирки полов и мебели.

— Мистер Эллис, вы признаете себя виновным?

— Нет, сэр.

Судья перевел взгляд на его адвоката.

— Мистер Блейк?

— Сегодня, ваша честь, у меня нет вопросов к свидетелям обвинения.

Секретарь суда начал оглашать список.

— Полицейский констебль Фаррелл.

— Огласите весь список.

— Энтони Саммер.

— Прошу огласить весь список.

— Майкл Фрост.

— Весь список.

Свидетелями выступали полицейские, прибывшие на место аварии, автомобилист, случайно явившийся ее очевидцем, медэксперт, полицейский технический эксперт, патологоанатомы. Согласно перечню, все они будут вызваны в суд. После оглашения всего списка судья обратился к Робу:

— Вам надлежит предстать перед судом ее величества в день, о котором вам сообщат дополнительно. В случае неявки вы будете взяты под стражу. Вам все ясно?

— Да, — тихо ответил Роб.

— Условия освобождения на поруки остаются прежними.

Процедура предъявления обвинения была закончена. Она заняла семь минут. Роб покинул скамью подсудимых в сопровождении охранника. Тот открыл боковую дверь и махнул ему — иди, мол.

* * *


— Не хочу садиться в тюрьму!

— Тебя не посадят.

— Дерьмо собачье!

В отчаянии Роб покрутил головой и прижался лбом к автомобильному стеклу. На редкость щедрое мартовское солнце зажгло искры в его глазах; от крыш машин, ждавших у светофора, поднимался пар.

Джесс везла его из суда в новый микрорайон на южной окраине города. Он подрядился сделать полки в недостроенном доме. Джесс лихорадочно прикидывала, сколько времени уйдет на то, чтобы высадить Роба с инструментами и самой успеть в питомник.

— Все будет хорошо, — пообещала она.

— Ты думаешь?

— Да. Как-нибудь обойдется.

Роб запрокинул голову и резко схватил ее за руку — она чуть не выпустила руль.

— Я у тебя уже в печенках, да?

— Нет, Роб.

Она не кривила душой, просто чувствовала себя щепкой в водовороте событий, связанных с Робом, Лиззи и Бетт, и временами мечтала вырваться на свободу. «Свобода! Хочу я ее или смертельно боюсь?»

Вот и новый микрорайон. Джесс показала левый поворот и выехала из ряда. Благополучно миновала кольцевую развязку и вырулила на подъездную дорогу, совсем недавно обсаженную молодыми деревцами. Рыжевато-коричневые кирпичные дома теснились среди изрытой земли. Джесс в который раз подумала: хорошо бы заняться своим делом — разбивать сады в новостройках. Ничего сложного — нужно только правильно выбрать растения и расположить их таким образом, чтобы придать каждому дому индивидуальный вид. Но мечты оставались мечтами; она уже убедилась, что им никогда не сбыться.

Дом, где должен был работать Роб, ничем не отличался от остальных. Роб вылез из «ситроена» и забрал из багажника инструменты. Все движения его угловатой фигуры говорили — нет, кричали — об обиде и возмущении. Сходство с Дэнни было таким разительным, что Джесс чуть не ахнула и поспешила закрыть рот ладонью.

Он встревожился.

— С тобой все в порядке?

Она кивнула, не в силах говорить. Роб поставил на землю сумку и опустился перед ней на колени; их глаза оказались вровень.

— Ожидание — вот что тяжелее всего. Понимаешь? Когда не знаешь, на каком ты свете, и бессилен что-либо предпринять.

— Понимаю.

— Ты всегда все понимаешь.

Они поцеловались. Их могли видеть из окон домов, но Роб никогда не беспокоился о таких вещах. Ни разу даже намеком не дал понять, что считает их связь противоестественной, что они не подходят друг другу.

— Вечером увидимся?

Джесс покачала головой.

— Я поздно освобожусь — нужно отработать за утро. Давай завтра вечером.

Роб встал.

— Джесс, ты чертовски хороший человек. Я тебя не стою.

— Как измерить, кто чего стоит? — пробормотала Джесс, отъезжая.

* * *


Питомник вновь открылся для покупателей. Джесс увидела на стоянке три автомобиля, а возле березовых посадок — пару седовласых джентльменов. Она надеялась проскользнуть незамеченной в теплицу и взяться за работу, но не успела пройти до середины гравийной дорожки, как из конторы выскочил Грэхем Эдер.

— Еще один прогул!

— Мне нужно было в суд. Я предупредила.

— У нас было очень много работы. Мне пришлось самому помогать в цехе.

Джесс оглянулась в поисках орд покупателей.

— Здесь всего три машины.

Он уставил на нее отечные глаза.

— Я сказал — было. Утром.

— Ну ладно. Так я пошла работать?

— В одной теплице ждут покупатели.

Джесс вздохнула.

— Сейчас я ими займусь.

Возле стеллажей копалась супружеская пара в зеленых куртках с капюшонами. Муж держал три горшочка с ее любимым плющом. Листья с темно-красным оттенком кудрявились по краям, как кружевная отделка бального платья.

— Нам бы хотелось взять вот эти.

— Боюсь, что они не продаются. Их только что пересадили.

У жены вытянулось лицо.

— Ах, какая досада. Они такие красивые! Эти края ну прямо оборочки!

Джесс моментально смягчилась. Если не считать самих растений, то только садоводы-любители, энтузиасты с блокнотами и каталогами помогали ей мириться с неотапливаемой подсобкой и долгими студеными зимами.

— Тогда идемте со мной. Может быть, мне удастся отыскать более зрелые образцы.

Она вывела супругов из теплицы. Снаружи, окаймляя дорожку, цвели кусты чемерицы с белыми и темно-лиловыми цветами. Дальше, среди деревьев, расположилась делянка белых и сиреневых крокусов. Деревья стояли голые, но с набухшими почками.

Джесс запрокинула голову — подставила лицо солнышку. Еще немного — и зиме конец. Конечно, еще будут похолодания, даже заморозки, но они бессильны что-либо изменить. В воздухе пахло весной. Ее слабый, но резкий аромат заполнил ноздри и проник дальше, в мозг. Супружеская чета наступала ей на пятки — им не терпелось заполучить оригинальный плющ.

— Сюда, пожалуйста.

* * *


Роб опустился на колени и откинулся на пятки, чтобы полюбоваться своей работой. Хозяйка хотела, чтобы он сделал полки над встроенным камином; он заранее заказал, а магазин доставил подходящую древесину. До несчастного случая (Робу начало казаться, что огромный кусок его жизни теперь заключен в скобки под названием «до несчастного случая») он сам привез бы исходный материал, убедился бы в отсутствии сучков и в том, что доски требуемой длины. Трудно без фургона. Джесс при малейшей возможности одалживала ему свой «ситроен», но ей самой нужно было добираться до питомника. И потом, он больше не чувствовал себя в своей тарелке за рулем. Ему казалось, будто рядом, на пассажирском сиденье, сидит Дэнни. Временами Роб так явственно ощущал его присутствие, что поворачивал голову и натыкался взглядом на пустое место.

После суда его наверняка дисквалифицируют — запретят водить машину. В общем-то ему все равно, но интересно — на сколько лет? Самое меньшее на два года — это минимальный срок. Плюс наказание, которое определят по приговору.

Он провел ладонью по ломкой, покоробленной доске. Нет больше хорошего качества.

— Как дела? — полюбопытствовала хозяйка. — Хотите еще чаю?

Женщине было лет тридцать пять. Она явно кокетничала и слишком часто без нужды заглядывала в комнату.

— Нет, спасибо. Вообще-то мне нужно уйти. Завтра загляну с утра пораньше.

— Но…

— Ничего, если я оставлю инструменты? В сумке, конечно. Чего зря таскать туда-сюда?

Хозяйка осталась недовольна. Роб вышел из дома и чуть ли не бегом рванул к автобусной остановке. Ждать пришлось долго.

Он вышел из автобуса в центре города, напротив магазина игрушек, где перед Рождеством увидел Джесс. Если бы он мог поехать к ней домой! Было еще светло, все магазины работали. Всюду сновали покупатели, в основном молодые женщины.

У Роба было три варианта на выбор. Пойти домой, или в спортзал, или в ближайшую пивную.

Бар в торговом центре был отделан в стиле «вестерн». Роб сел на табурет, обитый искусственной шкурой буйвола, и заказал кружку пива у барменши в шляпе с полями и штанах из оленьей кожи.

— Привет, это ты? Я хочу сказать — как ты?

Он не сразу узнал подошедшую девушку.

— Я — Рэчел. Помнишь — в тот самый вечер…

Теперь он вспомнил. Самая невзрачная из четверки. Которой стало плохо и ее увезли домой.

— Да, конечно.

В ее взгляде смешались любопытство, понимание и сочувствие. «На черта мне это нужно», — подумал Роб.

— Можно? — Рэчел указала на соседний табурет. Бармен поставил перед ней кружку пива. — Только я жду Зою и Кэт. С минуты на минуту явятся.

Роб уже собирался встать и отойти в самый дальний угол, но перспектива встречи с Кэт удержала его на месте. С тех пор как она нагрянула к нему и оставила пушистый свитер, он ее ни разу не видел, и она тоже не искала встреч, хотя предлог был — тот же свитер.

— Ну так как? — игриво спросила Рэчел. — Чем ты занимаешься?

— Жду суда.

— Господи. Ну конечно.

Она все еще искала безопасную тему для разговора, когда появились ее подруги. Веселые, нагруженные блестящими пластиковыми пакетами.

— Рэч! — воскликнула Зоя. — Кэт растранжирила деньги на месяц вперед!

В это мгновение она заметила Роба.

— Ты? Что ты здесь делаешь?

Кэт промолчала, только опустила руки, и пакеты посыпались на пол. Роб встал с табурета и поднял самый тяжелый — светло-голубой с красными сердечками и надписью большими буквами: «Детка». Великоват для нее. Роб отдал пакет девушке.

— Спасибо, — поблагодарила она и со смехом добавила: — Точно! Растранжирила деньги, которых еще не получила. Как же теперь быть?

Роб пожал плечами, но ему тоже стало смешно. Надо же!

— У меня завалялся твой свитер. Он тебе не нужен?

— Ого! — воскликнула Рэчел.

— Заткнись, Рэч, — осадила подругу Зоя. — Давай сюда пиво.

Кэт заставила Роба подвинуться. Ее щеки пылали после многочисленных примерочных; мокрая челка налипла на лоб.

— Я его нарочно оставила. Дай, думаю, посмотрю, захочешь ли ты со мной увидеться. Видно, не захотел.

— Я хотел. Только…

Она вздернула брови, так что они коснулись челки.

— Что «только»?

— Если ты собираешься выдвинуть обвинение… Мне показалось, что это неудобно.

Вмешалась Зоя:

— Да Кэт давно передумала — на другой день. Но машина закрутилась. Как ее остановить? И потом — он ведь действительно пытался это сделать, скажешь нет? Псих ненормальный — вот он кто.

— Дэнни, — машинально поправил Роб.

— А потом он разбился. В полиции сказали…

— Что это уже неважно, — закончил за нее Роб.

— Ну да. Но он точно хотел это сделать. И сделал бы, если б смог.

«Так уж он был устроен, — сказал Роб матери Дэнни. — Любой ценой добивался своего». Ему хотелось сказать что-нибудь в защиту друга, но его удержали каменные лица девушек.

— Ты тут ни при чем, — сказала Зоя.

— Да. По крайней мере, в этом я не виноват.

Кэт собрала свои пакеты. Два она протянула Робу, и он их взял.

— Мы же не собираемся здесь задерживаться? — спросила она.

— Нет, если ты не хочешь.

Девушки незаметно подали друг другу сигнал. Зоя и Рэчел облокотились о прилавок и стали с преувеличенным вниманием рассматривать полки…

— До завтра, — уронила Кэт и вместе с Робом вышла на вечернюю улицу. — Ну? Что будем делать?

— Я имею право на собственное мнение?

Она улыбнулась.

— Да, если оно совпадает с моим.

— Может, заскочим ко мне, забросим покупки и махнем куда-нибудь выпить?

Девушка расплылась в улыбке.

— Как раз это я и хотела предложить.

В автобусе, с трудом втиснувшись рядом с Кэт на сиденье, Роб вспомнил, как ее бедро точно так же прижималось к нему в фургоне, когда они ехали из клуба к ней домой. Ветер, дождь, дворники и неслышный, но властный голос секса. Все естественно. Неестественное началось потом и отрезало его от всей прошлой жизни. Однако сейчас теплое тело Кэт, мягкость волос тоже были естественны и приятны. Он чувствовал себя почти счастливым.

— Ну так как же? — спросила Кэт.

— О чем ты?

Она повторила какое-то предложение насчет того, чтобы он разрешил ей купить на ужин пиццу.

— Да-да. Конечно.

Оказавшись у него дома, Кэт с облегчением бросила свои пакеты и стала кружить по комнате с таким видом, словно что-то ищет.

— Держи.

Роб открыл ящик комода и протянул ей свитер. И вдруг пожалел, что ни разу не приложил к лицу — почувствовать ее запах.

— Спасибо.

Девушка подошла к окну и встала, сместив центр тяжести на одно бедро. При этом край ее коротенькой юбки с одной стороны задрался. В Робе шевельнулось желание.

— Я видела тебя с матерью, — не оборачиваясь, произнесла Кэт.

— Что?

— В супермаркете. Вы вместе делали покупки. Ты толкал тележку, а она положила туда консервы, стиральный порошок и туалетную бумагу. У кассы ты переложил все это в сумки, а она подписала чек.

— Это была мать Дэнни, — поправил Роб. — Джесс.

Он вспомнил тот день. Они поехали в супермаркет сети «Теско». Ему было здорово не по себе из-за того, что он не мог сам оплатить покупки. После этого он и заставил себя искать работу. Первыми подвернулись полки.

Кэт отошла от окна и приблизилась к нему. Задумчиво потеребила борт его кожаной куртки. И наконец подняла на него глаза.

— А ты где была? Пряталась за банками с фасолью?

— Я не пряталась. Просто ты меня не заметил.

— Не может быть.

— Роб, тебе не кажется, что это несколько… странно? Ты — с его матерью?

Глядя в большие, широко посаженные глаза девушки, Роб догадался, что наивность ее вопроса была нарочитой и что, возможно, при всей своей сексуальности, Кэт умнее и решительнее, чем он думал. Он даже немного испугался.

— Нет. Ну, разве что чуть-чуть. Джесс — очень хорошая. Так уж вышло, Кэт. Я ни о чем не жалею.

— Вы друг о друге заботитесь?

— Да.

Она кивнула, словно показывая, что переварила. А потом обняла его за шею и привлекла к себе, чтобы крепко-крепко поцеловать в губы. Он попробовал отстраниться, но руки сами скользнули вдоль ее узенького торса и остановились на талии. Кэт запрокинула голову.

— Ну что, идем за пиццей?

— Если это именно то, чего ты хочешь.

— Это то, что, я считаю, нужно сделать.

— Тогда пошли, — ответил Роб, и его кротость была под стать ее наивности.

* * *


В субботу Бетт проснулась рано. Она твердо решила поспать подольше — по возможности сократить этот ужасный день. Но часы показывали всего лишь половину восьмого. Она повернулась на другой бок, но уже знала, что больше не заснет. Ее вытянутая рука покоилась на пустой половине кровати. Вечером здесь был Сэм, но ушел около полуночи.

Бетт сидела и колючими глазами смотрела, как он одевался. Сколько раз она давала себе слово, что не станет унижаться, но все-таки задала сакраментальный вопрос:

— Когда ты расскажешь о нас Сэди? Когда?

Вздохнув, он потрепал ее по щеке.

— Не знаю, милая. Пока еще не время. Мне тоже нелегко.

«Гораздо легче, чем мне», — подумала Бетт. Но не произнесла вслух. И теперь, утром, ее захлестнули волны одиночества. Обычно ей удавалось убедить себя, что встречи с Сэмом с лихвой компенсируют ее страдания во время разлуки. Если же это не удавалось, дни были исполнены тоски и безнадежности.

Она встала. Вспомнила Джесс и пожалела, что не может с ней поделиться. С тех пор как она узнала о Робе Эллисе, они пару раз разговаривали по телефону; инициатива исходила от Джесс. Они уверяли друг друга, что все прекрасно, и обменивались мелкими новостями, соблюдая осторожную вежливость, не позволявшую им упомянуть о Робе или Сэме. Домой Бетт больше не ездила. Повинуясь импульсу, она сняла трубку. Джесс — ранняя пташка, она должна была уже встать, пусть даже и не нужно ехать на работу.

Телефон молчал. Бетт вновь и вновь набирала номер, но без толку. Она сразу приняла решение. На выходные она поедет домой. Если успеть на первый поезд и взять на вокзале такси, она еще до полудня будет дома.

* * *


Джесс привезла Роба к себе домой. В то время, когда Бетт пыталась дозвониться, она еще спала в его комнате, уютно устроившись у него на плече.

— Ты действительно хочешь, чтобы я при этом присутствовал? — спросил Роб, когда они вернулись домой.

— Да. Одна я не выдержу.

Они поднялись на второй этаж и задержались возле комнаты Дэнни. Наконец Джесс решилась и повернула ручку.

Шторы были наполовину задернуты, и в комнате царил мягкий полумрак. На стенах висели фотографии поп-звезд и футбольные афиши; на письменном столе и на полках разбросаны разные мелкие вещи. На всем лежал толстый слой пыли, словно в момент его смерти комната погрузилась в сон.

— Не хочу, чтобы она стала гробницей. Многие матери оставляют все, как было при жизни сына. Но я не хочу. Сохраню кое-какие вещи, а комнату приведу в порядок. Это не будет изменой его памяти.

Она отдернула шторы; пыль стала еще заметнее.

— Здесь так запущено, что можно подумать, будто мне нет до него дела.

Роб вытер губы тыльной стороной ладони.

— С чего начнем?

Джесс открыла шкаф и сняла с вешалок кое-какую одежду, сохранившую запах Дэнни.

— Хочешь взять что-нибудь себе?

Роб покачал головой.

— Не думаю, что мне это подойдет.

Вдвоем они приступили к работе. Такое облегчение — переключиться на практические дела! Они методично опорожнили ящики; Джесс разложила вещи Дэнни аккуратными кучками: что оставить, что отдать, продать, выбросить или предложить Бетт.

Она долго откладывала эту работу, но теперь была рада, что начала ее. В вещах Дэнни не оказалось ничего страшного или безобразного. Беря их в руки, разворачивая и складывая, Джесс почувствовала себя ближе к сыну. В то же время эти житейские пустячки как бы затушевали огромность трагедии.

Роб вытирал от пыли книги — их было не слишком много — и складывал в коробку. Разъединил стереомагнитофон и усилители и аккуратно свернул провода. Он работал ловко, не задавая вопросов. Его присутствие успокаивало. Они с головой ушли в работу. Сняли со стен фотографии и афиши, обнажая прямоугольники обоев. Опорожнили ящики. И время от времени тихо переговаривались.

На шкафу оказалась кипа фотографий. Их обнаружил Роб, но заколебался — снимать ли. Вдруг там порнуха?

— Что это? — заинтересовалась Джесс. — Давай посмотрим.

Роб положил стопку на кровать и облегченно вздохнул: это оказались школьные снимки. Сотни мальчишеских физиономий над белыми рубашками и полосатыми галстуками.

— Смотри, — сказала Джесс, показывая пальцем.

Дэнни стоял в первом ряду — опрятный мальчик с растрепанными черными кудряшками — и без выражения смотрел в объектив.

— Маленький паршивец, — улыбнулся Роб.

— Я помню этот день. Утром я заставила его снять рубашку, чтобы снова погладить. А где здесь ты?

— Дай сообразить. Где-нибудь здесь. Это Бретт и, как его, Гибсон. Aгa, вот.

У него была ужасная стрижка. Цвет волос и настороженное выражение лица выделяли его из остальных.

— Дэнни было одиннадцать, значит, тебе четырнадцать. Где ты тогда жил?

— У Пурсов.

Джесс обвела пальцами два мальчишеских лица, как будто могла воскресить одного и уменьшить боль другого.

На других фотографиях был класс Дэнни или его команда. Он всегда располагался в центре, кривя губы или щуря глаза, уверенный в своей неотразимости.

— Кенни Далглиш из пятого класса, — пошутил Роб.

Джесс захихикала как девчонка. Роб тоже засмеялся — от любви к Дэнни и потому, что ему было приятно слышать, как смеется Джесс. И еще от радости, что он больше не беспомощный мальчишка.

— Зачем он спрятал эти снимки? — подивилась Джесс.

— Ностальгия. Или стыд за свое невинное прошлое.

Остальные фотографии тоже вызвали у них смех. И они не услышали, как перед домом остановилось такси, а затем Бетт повернула ключ в замке. Уже на лестнице до нее донеслись их приглушенные голоса и смех. Стараясь ступать как можно тише, она осилила оставшиеся ступеньки.

На полу громоздились вещи Дэнни. Мать с Робом стояли на коленях, почти касаясь головами. У Бетт возникло острое ощущение, что дом, как матрешка, полон тайн — одна тайна в другой. Если бы докопаться до истины, возможно, они с Джесс могли бы понять друг друга.

Джесс подняла голову и увидела дочь. И откинулась на пятки с фотографией в руке. К лицу прилила кровь.

— Я и не слышала, как ты приехала.

— Ты была слишком занята. Кстати, я звонила.

— Меня не было дома. Я заночевала у Роба.

Джесс не хотелось ни лгать, ни притворяться. Она была даже рада, что Бетт нагрянула неожиданно, не дав им возможности спрятаться. Пусть лучше увидит собственными глазами, чем воображает невесть что, торча в Лондоне.

Роб отошел от Джесс. Сел на край кровати, свесив руки между коленями. Бетт обратила внимание, что у него хватило совести смутиться.

— Над чем вы смеялись?

Джесс обвела рукой пожитки сына.

— Тут старые фотографии. Мы… Я решила — пора разобрать вещи.

Бетт уставилась на вещи своего брата — плакаты, кассеты и сложенную одежду. И вдруг сникла. Из-под толстого слоя обиды, ревности и непристойной игры воображения (Джесс с Робом в постели) забил источник другого, чистого чувства. Ей стало стыдно. Это она должна была помочь матери разобрать вещи. Предложи она свою помощь, вместо того чтобы бесцельно слоняться по своей комнате, изнывая от тоски по Сэму, Джесс не пришлось бы обращаться к Робу Эллису.

У нее уже вертелся на языке ехидный вопрос: «Пришло время забыть его, да?»— но при виде школьных фотографий Дэнни злость испарилась.

Она опустилась на колени рядом с Джесс и взяла контейнер для кассет с двумя дорожками — одна ячейка была пуста. Надпись под ячейкой гласила: лучшие хиты «Роллинг стоунз». Сама кассета осталась у нее: Дэнни дал послушать незадолго до своей нелепой гибели. Бетт вспомнила, как он стоял, прислонившись к дверному косяку, и заморгала, чтобы удержать слезы.

— Я могу чем-нибудь помочь?

— Я тут отложила кое-что для тебя, — деловито ответила Джесс. — Вот посмотри.

Бетт поняла: относясь к этому как к обычной домашней работе, Джесс удавалось держаться. Но перед ее приходом у матери было другое настроение. Они с Робом смеялись!

Поверх прочей одежды Дэнни лежала синяя бейсбольная куртка с кожаными рукавами. Раз-другой он давал сестре ее поносить. Бетт отложила куртку в сторону. Внимательный взгляд Роба Эллиса помешал ей потереться о куртку щекой.

— Пойду, пожалуй, — сказал он.

Джесс поймала его за рукав.

— Нет, останься. Доделаем все вместе.

Бетт закусила губу. Похоже, к Робу перешли права, дававшие ему преимущество перед ней.

Много ли ему известно?

Ощущение тайны усилилось. Захваченная этими мыслями, Бетт поймала себя на том, что пристально смотрит на Роба. И вдруг, несмотря на свою враждебность, увидела в его глазах внутреннюю борьбу. Он остался ради Джесс, по ее просьбе, потому что она в нем нуждалась. Ему было бы гораздо проще уйти.

Стараясь, чтобы в ее голосе не проскользнула обида, Бетт спросила Роба:

— А ты? Хочешь что-нибудь взять себе?

Роб замялся.

— Ну разве что фотографию.

Да. Не общешкольную, а фотографию футбольной команды. Сам он ни разу не участвовал ни в какой команде, хотя был неплохим игроком. Все силы уходили на то, чтобы выжить.

Бетт поймала на себе вопросительный взгляд матери и пожала плечами.

— Бери все, что хочешь.

Водя взглядом по голым стенам и полкам, а затем по кучкам на полу, Бетт думала: «Как мало у Дэнни было вещей! Немного же он нажил за всю жизнь! Даже такую короткую…»

— Отнесу это все в машину, — сказала Джесс. — И прямо сейчас отвезу в Оксфэм. И кончено.

— Давай я отнесу, — предложил Роб.

— Спасибо. Только до машины.

Какое-то время Роб и Бетт следили за отъезжающим «ситроеном». Их руки и лица покрылись пылью. Вернувшись в дом в отсутствие Джесс, которой удавалось поддерживать разговор и искусно разводить враждующие стороны, оба пришли в состояние боевой готовности.

Но вместо того, чтобы обрушиться на Роба, Бетт сурово произнесла:

— Спасибо, что ты ее поддерживаешь.

— Скорее она поддерживает меня.

Бетт вспыхнула.

— А ты этого стоишь?

— Нет.

Это признание мигом остудило ее пыл.

Что она знала о Робе? Девчонки в школе сплетничали о нем, а мальчишки грязно ухмылялись.

Неожиданно она выпалила:

— Мама тебе призналась?

— Не понимаю. В чем она должна была признаться?

У Роба были зеленые непроницаемые глаза. Стоя близко от него, Бетт не могла не признать, что он привлекателен. Это заставило ее поежиться и отступить назад.

— В чем-нибудь таком, что скрыла от меня, — промямлила она и убежала в свою комнату.

Вскоре вернулась Джесс; снизу донеслось невнятное бормотание. Прошло еще немного времени, и Джесс постучалась в дверь.

— Бетт, я хочу отвезти Роба домой. Через час вернусь. Хорошо?

Загудел двигатель «ситроена». И смолк в отдалении.

Бетт отложила книгу, старательно отметив страницу, хотя не поняла ни слова из прочитанного. Пересекла лестничную площадку и остановилась перед спальней Джесс. Подкралась к окну и немного отдернула штору. «Ситроена» нигде не было видно.

Бетт оглядела комнату. В последний раз она пробиралась сюда, чтобы найти следы пребывания Роба. Однако теперь ее интересовало другое, гораздо более важное, хотя она не представляла, что именно.

Она действовала быстро и четко, прислушиваясь, не загудит ли возвращающийся автомобиль. Ящики комода были сама невинность, как и ящики тумбочки, и книжные полки, хотя она перетряхнула несколько фолиантов — не спрятано ли чего-нибудь между страницами.

Остался платяной шкаф. Бетт снова окинула взглядом одежду на вешалках и коробки с обувью на нижней полке. Потом опустилась на колени и вытащила коробки. В четырех верхних хранились босоножки Джесс и ее собственные нарядные туфли с ремешками. Пятая оказалась тяжелее. Бетт взвесила ее на руках и сняла крышку.

Ее взору предстали пачки писем, аккуратно стянутые резинками. Бетт хмуро оглядела их. Ощущение, будто она на грани открытия, ее покинуло. Большинство писем были от Йена, его почерк невозможно было спутать с любым другим. Все они относились к далекому прошлому.

Другая увесистая пачка содержала весточки от Лиззи. У той был крупный почерк, и текст на открытке зачастую состоял из одного предложения: «Какого дьявола я сказала «да» проклятому Малаге с распроклятым Ричардом?» И дальше — в таком же духе.

Две пачки потоньше состояли из писем и открыток от нее самой и Дэнни. Похоже, мама хранила всю свою корреспонденцию. Последней оказалась самодельная открытка по случаю Дня матери с нарисованным пастелью желто-лиловым цветком и поздравлением от руки: «Мамочка, я тебя люблю. Детт». В детстве она вечно путала «Б» и «Д».

У Бетт дрожали руки. Она чувствовала себя воровкой. Снова связав свои письма резинкой, она уже собиралась побросать все обратно, как вдруг заметила кое-что еще. На самом дне коробки лежал, почти полностью слившись с ним, сложенный листок бумаги. Бетт взяла его неожиданно твердой рукой и развернула. Внутри оказалась фотография.

Краски потускнели, но фотография по-прежнему передавала ослепительную щедрость средиземного солнца. На фоне синего моря стоял молодой загорелый мужчина в полосатой майке и широких брюках. Ветер трепал длинные черные кудри. Он смотрел в объектив и широко улыбался. Он был совершенно как живой, Бетт почти слышала его беспечный смех. Она понятия не имела, кто это. Никогда не видела ни самого мужчины или парня, ни его фотографии.

Но он показался ей знакомым. Это встревожило и заворожило Бетт; она преисполнилась решимости выяснить, кто он такой и почему Джесс прятала его фото.

Она сунула фотографию в карман жакета, словно нарочно сделанный по ее размеру. Сложила пыльный листок бумаги и положила обратно на дно коробки. Завалила пачками писем. Убрала все коробки в шкаф в прежнем порядке. Окинула взглядом комнату: все ли на месте? На цыпочках вернулась к себе. И вплоть до возвращения матери вглядывалась в лицо таинственного незнакомца.


Глава 10


Бетт не стала расспрашивать Джесс. Ведь не скажешь: «Я тут рылась в твоих вещах и вот что нашла. Кто это?»

Желание поговорить с матерью, которое и погнало ее из Лондона, пропало. Бетт была молчалива и себе на уме.

— Хорошо, что ты приехала на выходные, — сказала Джесс.

Они сидели в пыльной гостиной, имевшей такой вид, словно ею давно не пользовались. Высохшие нарциссы, стоявшие в глиняной вазочке на каминной полке, казались бумажными. Бетт устремила на них глаза и уклонилась от ответа. Джесс предприняла новую попытку:

— Мне бы хотелось жить общей с тобой жизнью. Мы так редко видимся.

Ни звука в ответ.

— Слушай, Бетт, я понимаю, что тебе трудно смириться с мыслью о нас с Робом. Я и сама-то не совсем понимаю, как это вышло.

У матери дрожал голос. Бетт напустила на себя суровость.

— Ты проводишь с ним много времени?

— Порядочно.

Ей хотелось добавить, что она восхищается Робом, что он играет большую роль в ее жизни, но это значило бы подливать масло в огонь. Бетт не это хочет услышать.

— Без него мне было бы очень одиноко.

— Значит, ты считаешь, что я должна здесь чаще бывать?

— Бетт, ты ничего не должна. Я хочу, чтобы ты была счастлива.

Вместо того чтобы сблизить мать и дочь, горе развело их в разные стороны.

— Утром, когда я приехала, ты веселилась. С ним. В комнате Дэнни.

— Я уже объясняла. Роб сказал, будто Дэнни упрятал фотографии подальше, потому что стыдился своего невинного прошлого. Я так боялась прикасаться к его вещам! Думала, не вынесу одного их вида. Но эта уборка принесла не новую боль, а облегчение. Вспомнилась масса милых пустячков, о которых я бы и не подумала…

— А я свалилась словно снег на голову. Испортила тебе настроение.

Джесс прилагала бешеные усилия, чтобы как можно точнее передать свои чувства.

— Со мной был Роб. Я предпочла бы избавить тебя от этой встречи. Но дело не только в этом. Просто я вдруг с особой силой поняла, как сильно люблю тебя и Дэнни.

В глубине души Бетт понимала, что это правда. Но добрые чувства были погребены под толстым слоем ревности и обиды.

Не дождавшись ответа, Джесс спросила:

— Как твой друг Сэм?

— По-старому, — отрубила Бетт.

* * *


Попозже она попросила у матери разрешения воспользоваться «ситроеном».

— Конечно, бери.

— Хочу навестить Лиззи.

— Очень удачная мысль.

* * *


Лиззи упорно набирала вес. Лицо заметно округлилось; появился второй подбородок.

— Другие женщины от переживаний худеют, а я… Видишь, как разнесло? Живот и бока растут как на дрожжах.

Они сидели за кухонным столом соснового дерева и пили травяной чай.

— Пью всякую гадость — настой ромашки с мятой. Чего мне действительно хочется, так это тройного шотландского виски с шоколадом «Черная магия».

— Так в чем же дело?

— Нельзя. Костюмеры и так ворчат, что мне приходится через день распускать пояс.

Большая роль женщины-патологоанатома, которой Лиззи так упорно добивалась, не принесла ей удовлетворения. Все оказалось труднее, чем на первый взгляд. Лиззи хотела сыграть достойную жалости женщину средних лет, с нелегкой профессией и запутанной личной жизнью. А режиссер требовал, чтобы ее героиня и вызывала восхищение, и отталкивала.

— Ему нужна железная леди, — со вздохом объяснила Лиззи. — В сценарии нет ничего подобного, приходится брать с потолка. Прошла огонь, воду и медные трубы — закалилась, но сохранила доброе сердце. У меня ни черта не получается.

— Ни за что не поверю.

— Спасибо, дорогуша, но это так. Они без конца переписывают мои эпизоды. Вряд ли меня еще пригласят сниматься. Но оно, наверное, и к лучшему.

За годы простоя Лиззи выбилась из рабочего ритма. И потом, она недооценила трудностей разлуки с Соком. Натурные съемки на границе с Уэльсом не позволяли ей в будни наведываться домой, а когда они переходили в павильон, все равно было слишком далеко, чтобы ездить с ночевкой. Лиззи не питала доверия к временной няньке, даже несмотря на терпеливые заверения Джеймса, что она расторопна и надежна. В минуты, когда от Лиззи требовалась особая концентрация внимания, она беспокоилась о своей кровинке.

— Где ты витаешь, Элизабет? — со вздохом спрашивал режиссер. — Похоже, очень далеко отсюда.

В прежние времена Лиззи обратилась бы за моральной поддержкой и практической помощью к Джесс. Они обсудили бы все нюансы режиссерских требований и сообща продумали правильную линию поведения. Джесс помогала бы присматривать за Соком, понимая, что жизнь Лиззи не состоит из изолированных ячеек: тревога в одной области сейчас же распространялась на другие.

Джеймс делал все что мог, потому что был добр и любил жену. Но его ставило в тупик постоянное нервное напряжение, в котором находилась Лиззи. Джеймс предпочел бы, чтобы Лиззи всецело посвятила себя ему и ребенку, но ему хотелось поддержать ее в работе. Ведь когда он женился на ней, Лиззи была самостоятельной личностью, и они были уже не в том возрасте, чтобы меняться, даже чтобы угодить друг другу.

Он спрашивал:

— Тебе важен успех в этой роли?

— Да. О да.

— Тогда валяй выкладывайся. Сама знаешь, у тебя получится.

Беда в том, что она вовсе не была в этом уверена. Материнство отрезало ее от всего, что прежде составляло ее жизнь, лишило уверенности во всем, что касалось работы. Двойное бремя ответственности оказалось неподъемным. Я не могу целиком отдаться роли, думала Лиззи. Что тогда будет с Соком?

В минуты паники, в какой-нибудь душной гостинице с тонкими стенами на границе с Уэльсом ее пронзала страшная мысль: «Вдруг из-за того, что я далеко, с Соком что-нибудь случится? Вдруг он умрет?»

От ужаса у нее пересыхало горло, а сердце начинало учащенно биться. Тогда она поднималась и глушила одну за другой миниатюрные бутылочки с бренди, а утром на нее накатывало чувство безысходности.

Она много думала о Джесс и Дэнни. Только сейчас, после первой крупной ссоры, она осознала степень своей зависимости от сестры и привязанности к ней.

Лиззи закурила и стала машинально катать по столу пачку сигарет.

— Как там Джесс?

Бетт скривила рот, но постаралась произнести без всякого выражения:

— Ты ее давно не видела?

Лиззи покачала головой.

— С тех пор, как начала работать над этой чертовой ролью. Порядочно. Никак не меньше месяца. Пару раз трепались по телефону. Она все время с этим гадким мальчишкой.

— Он не гадкий, — резко возразила Бетт.

Она убедилась в этом, наблюдая за ним в комнате Дэнни, но сейчас ей самой стало странно, что она за него заступается. Лиззи подняла брови; рука с сигаретой замерла на полпути к губам.

— Просто они с мамой не подходят друг другу, вот и все.

— Понятно…

Лиззи налила племяннице еще чаю. Всем своим видом она говорила: убей меня Бог, если я что-нибудь понимаю.

Бетт достала фотографию.

— Ты знаешь, кто это?

Лиззи прищурилась и поднесла снимок к свету.

— Нет, а что?

— Я… нашла ее дома. Это мамина. Мне показалось, что она почему-то дорожит этой фотографией. Вот я и решила тебя спросить. Думала, может, ты знаешь.

— Гм… Наверное, какой-нибудь поклонник юных лет. Она встречалась с одним-двумя до твоего отца.

— Если это не снято на прошлой неделе и он не поклонник ретро.

— По-твоему, у твоей матери целая юниорская команда?

Попытка юмора оказалась не слишком удачной, и они обрадовались, когда вошли Джеймс с Соком. Лиззи взяла малыша на руки, но он брыкался и махал руками до тех пор, пока она не опустила его на пол. Он тут же пошел дергать ручки буфета.

— Совсем меня не слушается, — вздохнула Лиззи.

— Тебе кажется, — возразил Джеймс, целуя Бетт в знак приветствия.

Он подсел к ним за стол и налил себе чаю. Машинально взял лежащую на столе фотографию. Присмотрелся.

— Это что, поп-звезда?

Бетт протянула руку за фотографией.

— Я наткнулась на нее дома, когда делала уборку. Думала, Лиззи знает, кто это.

— В первый раз вижу.

Джеймс покривился, пробуя чай.

— Фу!.. Давно это снято? Но знаете, что самое смешное, — на первый взгляд я чуть было не решил, что это Дэнни.

* * *


У себя в спальне Джесс выложила на тумбочку листок линованной бумаги, найденный в кармане мужской куртки и явно вырванный из записной книжки, со сделанными почерком Дэнни каракулями. Там было имя девушки — Пола, телефонный номер и надпись «Копа-клуб». И приписка печатными буквами: «Высший класс!» «Интересно, звонил ли он Поле?»— подумала Джесс. Кроме этого обрывка, она нашла не очень-то прилежно выполненные конспекты лекций и маленькую черную книжечку записи деловых встреч за прошлый год. Имена и адреса.

Джесс сама не знала, почему не выбросила эти обрывки. Может, потому, что они относились к взрослой жизни Дэнни — тому времени, когда образ ее золотого мальчика начал тускнеть.

Она сложила листки в записную книжку и достала из платяного шкафа самую дальнюю коробку из-под обуви. Добавила новые находки к стянутой резинкой пачке писем и открыток от Дэнни. Сверху лежала первая открытка ко дню рождения, которую Дэнни для нее разрисовал. Но вообще-то она не испытывала желания перебирать эти реликвии. Недавняя разборка его вещей забрала все ее силы.

Джесс вернула резинку на место. И уже собиралась закрыть коробку крышкой, но что-то толкнуло ее вынуть все и достать со дна потрепанный листок бумаги.

Фотография Тонио исчезла. Джесс примерно год не брала ее в руки, но была абсолютно уверена, что положила ее на место.

На всякий случай она перебрала все письма и открытки. Перерыла содержимое других коробок. Поискала на полу платяного шкафа и в карманах своей одежды на вешалках. Сняла с книжной полки старый путеводитель по Италии. Красочная открытка, которую легко было принять за закладку, оказалась на месте. Джесс не стала перечитывать текст, она помнила его наизусть, так же, как и адрес отправителя. Просто ей хотелось убедиться, что открытка никуда не делась. С минуту Джесс хмуро стояла, держа ее в руке. Потом положила открытку обратно и поставила путеводитель на полку. Убрала в шкаф коробки. Закрыла дверцу.

* * *


— Как там Лиззи?

— Нормально. Немного нервничает из-за роли. Не все клеится.

Джесс подождала, но, казалось, Бетт была не расположена вдаваться в подробности.

— Он здесь?

— Нет, если ты имеешь в виду Роба. Его отпустили на поруки с условием, что он будет ночевать дома.

Их взгляды скрестились. Бетт первая отвела свой.

* * *


По воскресеньям весной в питомнике всегда было много народу. Джесс приехала задолго до полудня, когда ворота открывались для посетителей. Обошла делянки, проверила растения, выстроенные в ряд для продажи. Сделала себе зарубку на памяти переставить особо эффектные «бергены» в первый ряд: у них как раз начиналась пора цветения. В теплицах большой запас, нужно будет принести еще. В цехе она увидела Джойс в нейлоновом рабочем халате — та сажала какие-то незнакомые сеянцы в неглазированные горшочки.

— Как дела, цыпочка?

— Нормально, — искренне ответила Джесс. Наступило потепление, и в воздухе был разлит нежный весенний аромат. В груди шевельнулась надежда — почти неощутимая, но реальная, как плод в матке. Внутренний голос говорил: все образуется. Не сейчас — со временем.

Она улыбнулась.

— А у тебя? Как мама?

— Хвастаться нечем. Все время плачет. Представляешь? Не узнает меня, не понимает, что с ней происходит. Сидит себе в кресле с мокрым лицом, и я не знаю, как ее утешить.

— Мне очень жаль.

Джойс неуклюже обогнула прилавок и села на табурет возле кучи глины. Что тут скажешь?

— Кстати, ты его видела? Недавно он заходил, искал тебя.

«Он» — это, конечно, Грэхем Эдер. Джесс вздохнула.

— Ему не к чему придраться. Я не обязана являться на работу до двенадцати. Узнаю, что ему нужно.

Она вышла на солнышко и пересекла двор. Мистер Эдер стоял у себя в кабинете и смотрел в окно. Джесс сразу поняла, что ее ждет.

— Закройте, пожалуйста, дверь.

Когда она закрыла, он произнес тоном, не предвещающим ничего хорошего:

— Мне очень жаль. Я старался смотреть со всех углов зрения. Поверьте, даже не спал по ночам. Но другого выхода нет. При нынешнем падении спроса… росте накладных расходов, конкуренции со стороны садоводческих центров…

Рассеянно глядя на солнечные квадраты на пыльном линолеуме, Джесс слушала его объяснения. Он уже давно предпринял бы сокращение штатов, если бы не ее трагические обстоятельства. Наверное, ждет благодарности за то, что не выставил ее раньше.

Это был тяжелый удар. Ей была нужна эта работа.

— Разумеется, вы можете еще месяц проработать, — сказал мистер Эдер, складывая руки в знак благополучного окончания своей речи.

Почему она до сих пор не высказала ему, как ей противны его усики — точь-в-точь зубная щетка! И этот вощеный пиджак, и чопорная речь банковского управляющего.

— Понимаю, — проговорила Джесс, гадая, что мешает ей сейчас бросить ему все это в лицо. — Ну что ж. Пойду готовиться к открытию. У вас все?

— Да.

Он отвесил ей церемонный поклон. Она вышла на улицу, прошла вдоль теплиц. На полиэтиленовой пленке блестели капельки охлажденного пара. На автостоянке ждало несколько машин; их пассажиры — семейные пары — запаслись воскресными газетами и термосами с кофе.

Джойс была еще в цехе.

— Сокращение штатов, — коротко доложила Джесс. — С предупреждением за месяц.

На грубоватом, как колода, лице Джойс круглые дырочки глаз стали еще круглее.

— Вот сволочь. Чертов слизняк.

— Точно.

— Я… ну… просто не знаю, что сказать. Так и подмывает тоже подать заявление.

Работа была нужна Джойс даже больше, чем подруге. Джесс вымученно улыбнулась и коснулась ее руки.

— Спасибо, Джойс. Но не делай этого. Я что-нибудь найду, не волнуйся.

Она пошла в цех за партией сеянцев. Заполнила тележку «бергенами» с блестящими мясистыми листьями и отвезла к витрине у входа в питомник. Расставила поэффектнее. И до обеда успела продать дюжину экземпляров.

* * *


Вечером она приехала домой, охваченная тревожными размышлениями. Бетт смотрела телевизор в гостиной. И как только Джесс вошла в комнату, щелкнула выключателем дистанционного управления.

— Как прошел день?

— Плохо. Меня увольняют.

Глаза Бетт округлились. Она встала с дивана, где сидела уютно поджав ноги, и несмело подошла к матери.

— Найдешь что-нибудь получше.

— Ты думаешь? Да, конечно.

— Мне очень жаль.

— Не волнуйся. Может быть, оно и к лучшему.

— Я могу чем-нибудь помочь?

«Да, — мысленно ответила Джесс. — Не злись. Не осуждай меня за, увы, бесспорные ошибки. Не лги мне».

— Нет, спасибо. Все будет хорошо. А ты чем занималась?

Бетт отвела взгляд; в глазах мелькнули подозрительные огоньки. Ей было явно не по себе.

— Так, ничем особенным. Сама видишь.

— Что ж, сегодня все-таки воскресенье. Пойду переоденусь.

Джесс вошла в спальню. Снизу доносились приглушенные голоса — Бетт снова включила телевизор. Должно быть, забралась с ногами на диван и свернулась клубком. Джесс открыла платяной шкаф и вытащила нижнюю коробку. Фотография Тонио была на месте. Ее подозрения подтвердились: фотографию брала Бетт, а потом вернула на место.

Джесс села на кровать и стала ее рассматривать.

Ноль эмоций. Ни вдохновения, ни подсказки, как ей быть дальше. У нее было такое ощущение, словно оборвались прочнейшие узы, благодаря которым ей удавалось много лет подряд тащиться по однажды проложенной колее.

Тщательно оберегаемая тайна грозила вот-вот вырваться на поверхность. Стремление сбросить с души камень наконец-то перевесило боязнь.

«Если спросит, — решила Джесс, — я скажу ей правду. Только если спросит».

Она убрала фотографию обратно в коробку. И ее тотчас захлестнул поток мыслей — не о Бетт, не о Тонио, не о потерянной работе, а о Робе.

Она прилегла на кровать. Лежа с открытыми глазами, представила себе тепло его гладкой кожи, голубовато-белую впадинку на поясе и приятный запах. Ею овладело непреодолимое желание раствориться в сложном, переворачивающем душу и несущем забвение акте обладания. Смех, да и только. Быть в ее возрасте такой чувствительной! Интимные отношения с Робом принесли гораздо больше радости, чем она ожидала, и, постоянно совершенствуясь, стали постоянной потребностью.

Она разрешила себе еще немного понежиться в волнах воспоминаний. Потом перекатилась на другую сторону кровати и, дотянувшись до телефонного аппарата, набрала номер Роба. И держала трубку достаточно долго, чтобы он снял ее. Если бы захотел.

* * *


Роб и Кэт купили огромный пакет чипсов на полдороге между баром, где они провели вечер, и домом Кэт. Они шли медленно, по очереди неся сумку. А когда свернули на ее улочку, по недальним железнодорожным путям прогромыхал поезд — вереница огней.

Роб взял у девушки ключ и сам отпер дверь.

— Входи, — пригласила Кэт.

Он снова вспомнил тот вечер: как она поставила пластинку, как суетилась возле шкафчика над раковиной — что бы выпить? Ему стало холодно. Оглянувшись, Кэт увидела его сгорбленную фигуру и бледное лицо над кожаной курткой.

— Все будет хорошо, — произнесла Кэт, дотрагиваясь до его щеки.

— Меня мучают кошмары.

Он не признавался Джесс, но сейчас, наедине с Кэт, выплеснул наружу свой нескончаемый ужас перед сокрушенным металлом, кровью и оглушительным рокотом вертолета.

— Меня это не удивляет, — успокоила его Кэт.

— Дэнни мне не снится. Только кровь и шум. Я стараюсь проснуться, чтобы убежать от всего этого, но открываю глаза — и понимаю, что это было наяву. Кошмар продолжается.

Обычно в такие минуты он поворачивался к Джесс. Она шевелилась во сне, обдавая его слабым материнским запахом.

— Это пройдет, — заверила Кэт. — Просто нужно время.

Она помассировала ему виски.

— Лучше? Я так избавляю маму от мигрени.

Роб почувствовал, как понемногу расслабляются шейные мышцы. Кэт нагнулась и поцеловала его в макушку. Расстегнула на нем рубашку. Маленькие руки скользнули ему на грудь.

— Забудь хоть на время, — прошептала она, щекоча теплыми губами его ухо. — Нельзя все время казнить себя.

— He могу. Даже эта комната напоминает мне о том, что я сделал.

— А связь с его матерью?

— Тоже, — пробормотал Роб.

Но с Джесс он чувствовал себя защищенным. Ему было не в чем больше признаваться ей; между ними уже не могло случиться ничего хуже и страшнее, чем то, что уже случилось. Несмотря ни на что, она его не отвергла. Это придало их отношениям фантастическую легкость. Более того, Джесс удовлетворила одну его давнюю и жгучую потребность — он уж и не надеялся.

Неудивительно, что их отношения достигли такой силы. И сейчас, думая о Джесс, Роб начал возбуждаться.

Кэт была слишком умна, чтобы давить на него — продолжать расспросы о Джесс. Благодаря поразительному чутью, помогавшему ей всегда добиваться своего, она зашла вперед и села Робу на колени. На губах мелькнула улыбка: она почувствовала его эрекцию.

Они поцеловались.

— Не думай все время об аварии, — прошептала Кэт. — Тебе предстоит суд, правда? Полиция, судья и все остальные решат как положено, и тебе придется это принять. Возможно, тебя действительно посадят. Но зачем удваивать тяжесть наказания, казня самого себя?

Роб не разделял ее мнение, но спорить не хотелось.

— Слушай, — еще тише произнесла Кэт. — Мы здесь вдвоем, только ты и я. Ну что я могу сказать? Давай ляжем в постель.

«Как обыденно, — подумал Роб, — и как естественно это прозвучало». Это жизнь. Вернее, то, какой она была до заключения в скобки.

По сравнению с расплывшейся фигурой Джесс тело Кэт показалось ему миниатюрным, почти детским. У нее была гладкая, упругая кожа. Целуя ее, Роб ощущал, как в ней бродит, пузырится радость — точно шампанское.

Она взяла его за руку и повела к кровати. Кошачьи глаза под челкой превратились в узенькие щелки. Она разделась. Он последовал ее примеру. Одежда ворохом свалилась к ногам.

— Так-то лучше, — промурлыкала Кэт. — Теперь ты понимаешь, что к чему.

Ее постельное белье пахло не прачечной и утюгом, как у Джесс, а прилавком парфюмерного отдела у «Дэбенхема». Девушка легла на спину и протянула к нему руки. Голову она откинула назад, так что стала видна нежная ямочка у горла. Роб потрогал ее языком.

— А-ах! — выдохнула она.

— Кэт?

— Я за нее.

Чуть позже он спросил:

— У тебя там безопасно? Я ничего не взял.

Она взяла его лицо в ладони и одновременно раздвинула и приподняла бедра.

— He беспокойся, ситуация под контролем. Все будет хорошо, обещаю.

— Ты не должна мне ничего обещать.

— Я сама хочу.

Она направляла его, шепча что-то невнятное. Он чувствовал, что она улыбается. И наконец разобрал слова:

— Так, так. Хорошо. Да! О Роб!


Глава 11


Бетт много раз представляла себе, как она это сделает, но сейчас, когда действительно здесь оказалась, чувствовала себя здорово не в своей тарелке. Самообладание ее полностью покинуло, и она сама не представляла, что еще выкинет.

Она сидела в кафе на углу улицы, на которой жил Сэм, — его дом был через дорогу, по диагонали. Белый, оштукатуренный, как и другие дома в этом квартале, с крыльцом из трех ступенек, ведущих к парадной двери, и ажурной металлической решеткой на балконе. Парадная дверь была выкрашена в ярко-красный цвет, как большинство деловых костюмов Сэди.

— Привет. Что желаете?

Около ее столика у окна появился официант в длинном белом фартуке, обернутом вокруг талии, и черной тенниске с названием бара во всю грудь. Это был мускулистый австралиец, блондин, типичный любитель серфинга, чей потрясающий загар понемногу сходил на нет под неприветливым небом Англии.

— Э… рюмочку белого вина.

Она, не вникая, слушала, как он перечисляет марки вин, и заказала то, которое он назвал последним. Потом он суетился с пепельницами и рюмками, и ей приходилось постоянно менять угол зрения, чтобы не выпускать из виду нужный дом.

— Вы кого-нибудь ждете?

— Что? Нет, я одна.

— Понятно. Раньше вы здесь не бывали. Вы местная?

Бар был наполовину пуст, и парню явно хотелось пообщаться, может быть, даже пофлиртовать. Бетт недовольно поджала губы.

— Нет, я не местная.

В это время подъехал «сааб» Сэма. За рулем сидела Сэди; Бетт различала блеск ее черных волос.

— Ну что ж. Надеюсь, вино вам понравится.

Обиженный официант наконец оставил ее в покое.

Был вечер среды. После уик-энда с Джесс Бетт звонила Сэму в понедельник, а потом во вторник. В конце концов она испугалась, как бы секретарша чего-нибудь не заподозрила. Сэм не ответил на оставленные ею сообщения. Нынче утром секретарша сказала, что мистер Кларк работает дома. Все время после обеда Бетт пребывала в состоянии неуверенности, но в шесть часов, выйдя из офиса, не колеблясь села в автобус до Кенсингтона. Она не бывала у Сэма дома, но его адрес давно и прочно запечатлелся в мозгу. Совершая поездки туда-сюда по городу, она машинально отмечала: это рядом с Сэмом, или далеко от Сэма, или на противоположном конце города.

Сэм сидел на пассажирском сиденье. Выйдя из машины, он что-то сказал жене. Оба были в прекрасном настроении. Чтобы случайно не разлить вино, Бетт поставила рюмку и закрыла нижнюю часть лица руками.

Сзади сидели дети. Сэм открыл дверцу, и они высыпали на тротуар: Элис в красном байковом пальто и Джастин в теплой курточке с капюшоном тотчас устремились вверх по ступенькам крыльца, а за ними карабкался крошка Тэмсин.

На Сэди были узкие лосины и свободная кофта из шотландки. Она показалась Бетт моложе и не такой строгой, как в их редкие встречи в прошлом. Она поднялась на крыльцо и достала ключи. Дети копошились у ее ног, толкаясь, словно баржи на причале.

Сэм достал из багажника хозяйственные сумки. Они куда-то ездили всей семьей и теперь спешили домой — поужинать, принять ванну и почитать. Дружное семейство!

«А ведь они и впрямь счастливы», — с горечью сказала себе Бетт, наблюдая за тем, как они исчезают за дверью. Она подождала минут пять и подошла к телефону в глубине бара.

Трубку сняла Сэди.

— Простите, могу я поговорить с Сэмом Кларком?

— Конечно. Кто его спрашивает?

Она назвала первую попавшуюся фамилию и добавила: это с работы.

— Алло? — послышался в трубке растерянный голос Сэма.

— Это я. — После мучительной паузы Бетт добавила: — Я в кафе напротив твоего дома. Можешь выскочить?

— Не вешайте трубку.

Она услышала легкий стук — Сэм положил трубку на стол — и голоса в отдалении. У нее засосало под ложечкой. Вернувшись, Сэм заговорил так тихо, что ей пришлось изо всех сил напрягать слух.

— Выйди на улицу и заверни за угол. В конце улицы увидишь сквер.

Он отключился раньше, чем она успела ответить. Бетт расплатилась и стала надевать пальто. Официант поспешил на помощь.

Сэм догнал ее на машине у входа в сквер. Он перегнулся и открыл дверцу; она забралась внутрь. И сразу заметила: он сердится и в то же время испуган.

Автомобиль резко сорвался с места — от греха подальше. Бетт откинулась на спинку сиденья и стала рассматривать мелькающие за окном особняки. Сэм жил в фешенебельном районе.

— Как здесь красиво.

— Бетт, ради Бога, что ты делаешь? Как, по-твоему, я должен был оправдываться перед Сэди?

— Но ведь ты здесь, разве не так? Вряд ли это было так уж трудно.

— Ты что, не понимаешь?..

Он подождал ответа, а не дождавшись, накрыл ее руку своей ладонью.

— Ну давай — что стряслось?

Она уже жалела о своем поступке. Ей удалось навязать Сэму свое общество, но как добиться настоящей близости? Доверия. Чтобы он не боялся какой-нибудь несусветной выходки с ее стороны.

— Ты не позвонил, — сказала она тоскливо. — Мне нужно было с тобой увидеться.

— Господи, Бетт, у меня были очень напряженные дни. Заболел Джастин, гувернантка тоже. Пришлось помочь Сэди отвезти его в клинику. Мы только что оттуда.

Он сидел такой взъерошенный; в нем появилось что-то мальчишеское. Господи, как же она его любит! Бетт с трудом заставила себя смотреть на дорогу.

— Сэм, что же дальше?

— Сделаем круг. Мне нельзя отсутствовать более часа.

— Я имела в виду будущее — не эту минуту.

— Понимаю.

Он не предложил решения проблемы, а она не стала на него давить. Они зашли в тупик.

Бетт все же поделилась с ним последними новостями. Рассказала о Робе и Джесс и о фотографии, которую она нашла в платяном шкафу матери.

— Ты рылась в ее вещах?

— Да. Это преступление?

— Не знаю. Должно быть, тебе приспичило. Что ты надеешься раскопать?

— Правду. Которая ускользала от меня всю жизнь.

— Спроси у матери.

— Думаешь, она признается?

— Не имею понятия. Но лучше действовать в открытую. А не выслеживать да вынюхивать.

— Вот, значит, в чем ты меня обвиняешь!

Сэм ответил ей взглядом, полным обаяния.

— Должно быть, это назрело. Ты больше не можешь терзаться смутными подозрениями. Считаешь, что твоя мать что-то скрывает. Так почему не задать ей прямой вопрос?

— Может, я так и поступлю.

Сэм свернул в один переулок, потом в другой и остановил машину возле заброшенного фабричного здания. Подвинулся к Бетт. Рука скользнула по ее ноге от колена до теплого местечка между бедрами. Бетт замерла. Она хотела его каждой клеточкой своего тела, но решила не уступать. Каждый раз одно и то же. Однако сегодняшний вечер внес в знакомую схему кое-какие изменения.

Она отвела руку Сэма и отметила его удивление. А заглянув ему в глаза, увидела там недовольство и досаду. И, может быть, проблеск уважения. Ей даже показалось, что он ее побаивается.

Она мягко произнесла:

— Тебе пора домой, и мне тоже. Высади меня возле станций метро.

— Хорошо. Я завтра позвоню. С утра пораньше.

Возле станции метро Хаммерсмит Бетт вышла из машины и не оглядываясь пошла прочь, чтобы влиться в поток людей, текущий под землю.

* * *


В последующие дни Джесс исправно ездила в питомник, выполняла свои обязанности и возвращалась домой с предчувствием перемен, связанных не только с увольнением.

Каждый вечер она заезжала к Робу. Его потребность в ней приняла новый характер. Он часто опускался перед ней на колени и, взяв в ладони ее лицо, пристально всматривался в него при свете настольной лампы. Потом раздевался и, прежде чем отложить, аккуратно складывал каждый предмет одежды. Гладил Джесс, словно пытаясь навсегда запомнить мягкие очертания ее тела. Они ложились. Он крепко прижимал ее к себе, уткнувшись носом ей в шею. Она ощущала его влажное взволнованное дыхание.

В этот день Роб встречался со своим адвокатом и пал духом.

— Я же действительно виноват. Я был за рулем. В нетрезвом состоянии. Почему я должен изворачиваться и утверждать противоположное?

Джесс терпеливо внушала:

— У тебя лопнула покрышка. Это был несчастный случай.

— Что сделал бы Дэнни на моем месте?

— То же самое. Защищался бы.

— Как мне его не хватает!

— Да, милый. Мне тоже.

— Боже мой, Джесс! Разве это справедливо, что какая-то одна минута может перечеркнуть всю жизнь?

Они лихорадочно обнялись. Губы потрескались от поцелуев.

Потом они лежали без сил, не в состоянии говорить, ловя в глазах друг друга свое отражение. Джесс показалось, что Роб растерян. В ней зародилась новая мечта о свободе — вместе с Робом.

— Давай убежим, — выдохнула она. — Бросим все и дадим деру.

На мгновение в его глазах вспыхнуло безрассудство, но тотчас погасло.

— Ага. На острова Карибского моря.

— Я серьезно. Послушай. Поедем куда-нибудь, где тепло и всегда светит солнце.

Она мечтала об Италии.

— Что, в самом деле?

— В самом-самом. Я продам дом, так что у нас будут деньги.

— Не надо. Это был дом Дэнни.

Джесс смутилась.

— Что-нибудь придумаем.

* * *


В начале апреля Лиззи отмечала свое сорокалетие. Накануне она постоянно твердила, что не хочет никаких торжеств.

— Сделаю вид, что этого не случилось. Однако Джеймс решил устроить ей сюрприз.

Они явно нуждались в празднике, и он, недавно перешагнувший полувековой рубеж, не мог взять в толк, почему Лиззи должна переживать из-за какого-то сорокалетия. По телефону он изложил свой план Джесс.

— Сделай мне одолжение. Увези ее куда-нибудь на весь день, чтобы я все подготовил.

Джесс замялась; он поспешно добавил:

— Разумеется, я оплачу расходы.

— Не в том дело, — запротестовала Джесс, хотя с тех пор, как получила уведомление об увольнении из питомника, жила в постоянной тревоге. — Ты уверен, что Лиззи это нужно?

— Она обожает тусовки, — заявил он твердо. — Теперь, когда она закончила съемки, ей полагается отдохнуть.

Так что Джесс повезла именинницу в ближайший оздоровительный центр. Лиззи с удовольствием приняла приглашение. Они обе заслужили небольшое развлечение. Все их разногласия отступили на второй план.

* * *


— Я вернусь поздно, — предупредила Джесс Роба. Этот день, день рождения ее сестры, они проведут врозь.

— Я тебя дождусь.

— Не стоит. Если перепью, то я, скорее всего, останусь у Лиззи или переночую еще где-нибудь. Почему бы тебе не провести вечер с друзьями?

С каждым днем разница интересов становилась все ощутимее. Отказ Роба от общества сверстников беспокоил Джесс, но стоило ей предложить, а ему согласиться провести время в молодежной компании, как она ощущала болезненный укол ревности. Ей никогда не стать моложе; разрыв между ними не сократится.

Джесс знала, что в его жизни есть другая женщина. Иногда ей попадались на глаза улики: бумажная салфетка со следами губной помады или пятнышко туши на зеркале над умывальником. Иногда это были следы уборки, иногда — незнакомые, нежные запахи. Джесс отмахивалась от этих немых свидетельств. Но подсознательно не могла не думать о сопернице — девушке моложе Роба, обладающей всем тем, чего она, Джесс, не могла ему дать.

Роб тоже понимал, что ему не занять почетного места в жизни Джесс. Неизбежность разлуки заставляла еще больше дорожить часами, проведенными с ней наедине, как будто они отмерены и лимит вот-вот будет исчерпан. А в другом измерении его жизни, за скобками, в которые гибель Дэнни заключила первую половину его жизни, он видел Кэт.

С самого начала инициатива была на ее стороне. Она была хитрая и цепкая, когда хотела получить что-нибудь. В тот вечер, когда они стали близки, Роб был уверен, что никогда больше ее не увидит. Он абстрактно жалел об этом, но у него хватало забот и помимо отношений с Кэт.

— Увидимся, — пообещала она, и он без особой веры кивнул, открывая дверь. Но Кэт не шутила. Она проявила завидное умение появляться у него дома именно тогда, когда Роб был один и во власти страха перед будущим.

Кэт не предъявляла никаких требований. Они вместе ходили в бар или в кино. Однажды отправились в клуб — не такой, как тот, в котором он был с Дэнни. Превозмогая внутреннее сопротивление, он позволял девушке затащить себя в круговорот прежней жизни. Он даже обнаружил в этой жизни незамечаемые прежде радости. Кэт не спрашивала, что он делает в ее отсутствие, и никогда больше не заводила разговора о Джесс.

* * *


Роб наблюдал за тем, как Джесс собирается на день рождения. Она повертела головой, продевая в уши крохотные жемчужные сережки. Ее лицо в ярких лучах весеннего солнца безжалостно выдавало возраст: резче обозначились припухлости и морщины. Это вызвало в нем прилив невыразимой нежности и желание остановить время, чтобы Джесс подольше оставалась рядом, прежде чем исчезнет или решит его оставить.

Он с таким чувством произнес ее имя, что она удивленно повернула голову.

— Джесс, ты красавица!

Выражение ее лица смягчилось. Она привлекла Роба к себе и сжала в объятиях. В эту минуту Роб значил для нее больше, чем кто бы то ни было — даже Дэнни.

Роб отстранился первым, нежно потрепав ее по щеке.

— Желаю тебе веселой вечеринки. Я же заскочу на час-другой в бар. До завтра.

Вопреки своему желанию, вопреки всему, Роб точно знал, где будет вечером в пятницу Кэт. И то, что она его не пропустит.

* * *


— Просто не верится, — вздохнула Лиззи, прислоняясь головой к мокрой стене парилки. — Сорок. Сорок!..

— Постарайся думать об этом как о ценном приобретении, — пробормотала Джесс, не открывая глаз. Они только что наплавались в бассейне и пожарились в солярии. Теперь, закутавшись в махровые тоги, они лениво плыли сквозь пар, клубившийся между белыми пластиковыми шезлонгами.

— Ты бы хотела, если бы представилась возможность, вернуться к себе двадцатидвухлетней?

— Да, — сразу ответила Лиззи. — Запросто. А ты разве нет?

Джесс потрясла головой.

— Почему?

— Пережить все сначала? Нет уж, спасибо.

Лиззи внимательно посмотрела на Джесс. Горячность, с которой она это произнесла, свидетельствовала о некоем горьком опыте, который она не захотела разделить с сестрой. Что заставило Джесс замкнуться в себе и самоустраниться от жизни? Возможно, если б это знать, связь с юнцом не показалась бы столь не вяжущейся с ее характером?

В памяти мелькнула найденная Бетт фотография.

Джесс продолжала разглагольствовать. Вокруг поднимались испарения с эвкалиптовым запахом.

— И все-таки это приобретение. У тебя есть Джеймс и Сок, и карьера, ты многого добилась…

— Проклятые полицейские сериалы. Я чувствовала себя омерзительной букашкой. В сорок лет нужно трезво смотреть на жизнь и свои способности, не правда ли? Знаешь, я приняла решение.

— Какое?

— Пора закругляться. Стать хорошей матерью. А если Джеймсу станет неинтересно… что ж, тогда я хотя бы пойму, за что он в меня втрескался.

Джесс улыбнулась.

— Насчет Джеймса можешь быть абсолютно спокойна: он тебя обожает. Это не имеет ни малейшего отношения к твоим выкрутасам по телеку. Он ценит в тебе тебя саму и мать Сока.

У Лиззи защипало в горле. Неужели так просто?..

А что осталось у Джесс? На Лиззи накатило раскаяние.

— Наверное, ты считаешь меня бестактной, самодовольной сукой?

— Ну что ты. Просто мы очень разные.

— Фамильное несходство.

Из вентиляционного отверстия вырвалась очередная порция пара. Лиззи наклонилась вперед и погладила руку сестры.

— Ты молодец, что вытащила меня сюда. Лучший подарок — мы снова заодно. Мне стыдно, что я так обошлась с тобой и этим парнем.

— Робом.

— С тобой и Робом. Я не понимала. Я и сейчас не понимаю, если хочешь правду. Но раз тебе это нужно — какое мое собачье дело? Прости меня.

— Ты прекрасно знаешь, что об этом не нужно просить. Ты нужна мне ничуть не меньше, чем я тебе.

Открылась дверь, и кто-то позвал:

— Миссис Эрроусмит?

Пришла массажистка Джесс в розовом халате и с пластмассовым значком, на котором было написано ее имя. Вставая, Джесс радостно улыбнулась.

— С днем рождения.

День завершился массажем лица и макияжем. После того как на ее лицо наложили несколько слоев косметики, у Джесс возникло ощущение, будто она обречена весь вечер носить резиновую маску. Зато Лиззи была в восторге.

— Оно того стоило. Я снова чувствую себя на три десятка. А ты просто неотразима.

— Как клоунесса.

— Вот уж нет. Ты сногсшибательна. Из нас двоих именно ты — красавица.

Джесс повезла Лиззи домой. Они с Джеймсом сочинили легенду об ужине втроем в каком-нибудь кафе, Лиззи заранее радовалась.

— Что может быть лучше — отметить день рождения с самыми родными и близкими людьми!

Джесс натянуто улыбнулась, представив развитую Джеймсом лихорадочную деятельность и заговорщицки хихикающих гостей, которые в эту самую минуту съезжаются на торжество. Не хотела бы она оказаться на месте сестры.

Никакое скопление машин возле дома не выдало тайну: Джеймс предусмотрительно попросил гостей парковаться поодаль. Все было тихо. Джесс привезла Лиззи как раз в условленный срок.

Лиззи покопалась в сумочке, нашла ключи и отперла входную дверь. В прихожей было темно и безлюдно. Громко выкрикнув имя мужа, Лиззи распахнула дверь гостиной. Внезапная вспышка света — и они увидели ряды ликующих лиц. Хор из сорока человек грянул: «С днем рождения!»

Джесс опасливо покосилась на сестру. После секундного замешательства та растянула рот в блаженной улыбке.

Джеймс оказался прав — Джесс напрасно тревожилась. «Он знает ее лучше, чем я. Так и должно быть».

На Лиззи обрушилась лавина поцелуев, объятий, подарков. «Глазам своим не верю!»— то и дело восклицала она. Джеймс постарался на славу. Здесь собрались актеры, соседи, друзья семьи и агент Лиззи. А в углу Джесс увидела Бетт.

— Спасибо, Джесс, — прошептал ей на ухо Джеймс. — Ты великолепно справилась.

— Мне нужно срочно опрокинуть рюмочку.

— И ты ее получишь.

— Шампанское! — возвестила Лиззи, держа по бутылке в каждой руке. — Идите сюда, все! Уж если мне суждено стать сорокалетней, по крайней мере, сделаем это со вкусом!

Джесс залпом опорожнила фужер. Она была знакома с доброй половиной гостей, и ей потребовался еще один бокал шампанского, чтобы отважиться подойти к Бетт.

— Не ожидала тебя увидеть.

— Вечер сюрпризов.

— Ты давно приехала?

— Нет, сегодня вечером. Утром уезжаю. Тебя не узнать.

Джесс спохватилась и потрогала лицо — все ли в порядке?

— Мы с Лиззи решили навести марафет. Ужас, да? Мне все кажется — штукатурка вот-вот даст трещины.

— Нет, хорошо. Просто о тебе никак не скажешь, что ты мать взрослых детей.

— Может, это не так уж и плохо, — задумчиво произнесла Джесс.

Рядом остановились двое. Женщина по имени Эви училась вместе с Лиззи в школе драматического искусства, а второго, мужчину в пиджаке цвета морской волны и с прической «мышиный хвост», Джесс никогда раньше не встречала. Эви представила его как астролога Лиззи. Он долгим взглядом посмотрел Джесс в глаза и склонился над ее ладонью для поцелуя.

— Вам говорили, что у вас мощная аура?

Она охотно ухватилась за эту безопасную тему.

Буфетчики накрыли столы для закуски на просторной кухне. Вечер был теплый, и двери на веранду были открыты, чтобы гости могли выходить в сад. Джесс заметила смеющуюся Бетт в обществе молодого актера, игравшего новобранца-цээрушника в полицейском сериале, в котором снималась Лиззи.

Кружки беседующих образовывались и распадались; вместо них тотчас возникали новые. Голоса и смех становились все оживленнее. Вечеринка удалась. Лиззи перепархивала от одной группы к другой, купаясь в волнах шампанского и всеобщего внимания.

Блуждая взглядом по комнате, Джесс машинально прикидывала сложившиеся между этими людьми тесные связи; все они были звеньями одной цепи.

Муж Эви одно время преподавал в драматической школе. Это он представил Лиззи ее агенту, а тот женился третьим браком на деловой женщине, через которую Лиззи познакомилась с Джеймсом. Эти связи, размышляла Джесс, подогретая шампанским, — фрагменты жизни, скрепленные семейными и дружескими узами. И только у нее из жизни выпало несколько звеньев. Она была замкнутой, тогда как Лиззи — душа нараспашку. Смерть Дэнни и увлечение Робом усугубили изоляцию.

Джесс выпила еще шампанского и пустила взгляд по диагонали, в сторону Бетт. В гостиной свернули ковры — начинались танцы. Джеймс за руку вывел Бетт в образовавшийся круг, и они задвигались в танце, подсмеиваясь над своей неуклюжестью.

«Как здесь славно», — подумала Джесс. Она вдруг почувствовала себя своей в этой компании. Все течет, все меняется. Раньше она в это не верила, а теперь поняла, что тоска не обязательно будет длиться вечно.

— А вот и моя прекрасная мечтательница, — пробормотал кто-то на ухо. Астролог. Джесс было так хорошо и так весело, что она готова была стерпеть даже его.

* * *


— Господи, сколько ж я вылакала шампанского?

Лиззи сидела на кухне, свернувшись клубком в кресле. Счастливые слезы смыли с ее лица косметику; вокруг глаз образовались черные круги.

— Да уж, достаточно, — ответил Джеймс, выдаивая последние капли из бутылки в ближайший бокал. Приподнявшись, Лиззи обвила руками его шею и притянула к себе, чтобы смачно поцеловать в губы.

— Лучшая в моей жизни тусовка. А ты — лучший муж, о каком может мечтать сорокалетняя женщина. Так что сейчас я прикончу этот фужер, любовь моя, а потом потащу тебя наверх. Годится?

— Вполне.

Она подмигнула Джесс и Бетт, сидевшим напротив за столом. Те с удовольствием приняли участие в этом постскриптуме к званому ужину, а теперь их ждали две одинаковые кровати в комнате для гостей.

— Когда рядом Джеймс, а Сок ночует в каком-то другом месте, было бы непростительно упустить такую возможность. Никакого тебе хныканья ни свет ни заря.

— Между прочим, дорогая, уже скоро рассветет.

— Господи, чего же мы ждем?

Лиззи встала на неверных ногах; Джеймс поспешил поддержать ее.

— Спокойной ночи вам обеим. Спасибо, что приехали. Вообще за все. Я вас люблю.

Лиззи послала сестре и племяннице воздушный поцелуй и уже почти дошла до двери, как вдруг обернулась и склонила набок озабоченное лицо.

— Кстати, Бетт, ты выяснила, кто тот парень?

— Какой парень?

— Ну, тот красавчик на фотографии.

Бетт начала медленно, мучительно краснеть. Джесс не отрывала взгляда от стола, где высились горы грязной посуды.

— Нет, не выяснила. А, не стоит внимания.

— Ясно — тайна, покрытая мраком. Вполне в духе Джесс. Спокойной ночи.

* * *


Джесс неподвижно сидела на одной из двух кроватей-близнецов. Она чувствовала прилив крови к ушам; ей казалось, будто ее голова и руки существуют отдельно от тела. На кроватях были бледно-голубые покрывала в цветочек и такие же наволочки. На тумбочке между кроватями стояли графин и два стакана. Джеймс ничего не упустил.

Щелкнула задвижка — из ванной вышла Бетт. Джесс не подняла головы, но по звуку определила, что Бетт сняла покрывало и легла.

— Ты действительно хочешь спать? — спросила Джесс. — Выключить свет?

— Если тебе не нужно.

Джесс повернула выключатель, и они погрузились в темноту и тишь. И вдруг Джесс выпалила:

— Зачем ты украла фотографию?

— Это не кража. Я вернула ее на место.

— Но зачем?

— Хотела кое-что выяснить. Я чувствовала: в нашем доме живет какая-то тайна. Думала, это ваша общая тайна — твоя и Дэна, а со мной не поделились, и меня замучила ревность. Вы всегда были заодно — ты и Дэнни. Теперь — ты и Роб. Если бы еще ты и папа…

— Понятно.

— Ничего тебе не понятно. Жалко, что я надралась, не могу точно выражать свои мысли. Мне нужно было знать, в чем дело. Думала, Лиззи объяснит, но она тоже оказалась не в курсе. Так что я прямо спрашиваю у тебя.

Как и советовал Сэм… Бетт вдруг отдала себе отчет в том, что весь вечер не думала о Сэме.

— Кто тот парень на фотографии, которую ты прячешь на дне обувной коробки?

— Его зовут Тонио. Я любила его двадцать лет назад, в Италии.

Долгая-долгая пауза.

— Ну так как же, — вновь заговорила Бетт, — ты расскажешь мне, в чем дело? В чем разница между мной и Дэнни?

Джесс вспомнила данное себе обещание: если Бетт задаст прямой вопрос, то она ответит.

Она медленно и четко выговорила:

— Тонио — отец Дэнни.

Бетт вздохнула — вроде бы даже с облегчением, почти торжеством. Подозрение давно пустило в ней корни. Возможно, подсознательно она всегда знала правду.

— Так я и думала. Дэнни знал?

— Нет.

— А папа?

— Нет.

— Кто же?

— Никто.

— А Роб Эллис? Ему ты сказала? Вы над этим смеялись, когда перебирали вещи Дэнни?

— Нет. Роб не знает. Он много рассказывал о себе, но не требовал взамен, чтобы я раскрывала ему мои секреты.

Бетт заворочалась; Джесс поняла, что дочь повернулась к ней спиной. Она представила себе линию спины, выступающие лопатки, обтянутые белой кожей с крошечными, до боли знакомыми родинками. Обнять бы ее как тогда, когда она была крошкой!

— Бетт, я не знаю, что еще сказать. Мне очень жаль.

— По крайней мере, теперь я в курсе.

— Рассказать, как это произошло?

Раненое самолюбие заставило Бетт произнести с хорошо рассчитанной жестокостью:

— Пожалуй, для этого слишком поздно. Хочу наконец поспать.

— Хорошо, дочка. Спокойной ночи.

Джесс долго лежала на спине, уставив взгляд в темноту. Через проход от нее Бетт дышала все медленнее, все ровнее и наконец уснула.

* * *


— В чем дело? — изумленно спросила Лиззи. Даже сквозь туман похмелья она заметила: что-то неладно. И дело явно нешуточное. Бетт мотнула головой и допила свой кофе. От завтрака она отказалась, сказав, что ей нужно успеть на полуденный поезд.

Джесс встала рано, подмела полы и с угрюмой сосредоточенностью вымыла посуду и пепельницы. Теперь она сидела на другом конце стола, глядя в окно, за которым на дереве суетились дрозды. Самец и самка по очереди сторожили гнездо и улетали на промысел.

— Давай, Бетт, подброшу тебя на вокзал, — предложил Джеймс. — На обратном пути заеду за Соком.

Малыш провел ночь у няни, которая ухаживала за ним, когда Лиззи снималась в полицейском сериале.

Бетт устало согласилась. Сходила наверх и вернулась уже в пальто. Джесс и Лиззи проводили ее и Джеймса до машины.

— Может, все-таки останешься? — взмолилась Джесс. — Хотя бы до вечера.

И вдруг резко повернулась к Лиззи и ее мужу.

— Вы не могли бы оставить нас одних? Всего на минуту?

Они поспешно ретировались — должно быть, решили, что она спятила. Но ей более чем когда-либо хотелось доказать дочери свою любовь. Не может быть, чтобы она не откликнулась.

Бетт холодно взглянула на мать глазами Йена. Сухими и жесткими. Ее непреклонность помешала Джесс броситься к ней с объятиями.

— Мне нужно подумать. Просто побыть одной и подумать. У меня такое ощущение, словно я во второй раз потеряла Дэнни.

Джесс отступила. Ей пришло в голову: она всю жизнь чувствовала себя виноватой, а по-настоящему раскаиваться пришлось только сейчас. От вчерашнего оптимизма не осталось и следа.

— Ну ладно, — сказала она сквозь слезы. — Ладно. Только помни…

Хотелось сказать что-нибудь ободряющее, но нужные слова никак не шли на язык. Она помахала Джеймсу: все, мол, разговор окончен. Глаза застилали слезы.

В опустевшей кухне (куда только делись вчерашние ароматы, теперь здесь пахло хлоркой) Джесс трясущимися руками налила себе кофе. Лиззи взгромоздилась на край стола и жадно затянулась первой в этот день сигаретой.

— Выкладывай.

— Ну что ж. Ты хорошо сидишь?

— Не груби, тебе не идет.

Джесс отошла к окну и повернулась к ней спиной. Теперь в гнезде суетились оба дрозда — самец и самка.

За все время рассказа Лиззи ни разу не перебила. А когда Джесс отважилась обернуться, она увидела, что Лиззи сидит с широко открытым ртом, а глаза только чудом не вылезли из орбит.

— Я тебя не понимаю.

— Почему? Неужели так трудно представить себя на моем месте? Я страстно влюбилась в Тонио. У меня было такое чувство, словно я впервые дышу полной грудью. Впервые вижу невероятно голубое небо. Банально, не правда ли? Об этом поется в пошлых шлягерах и снимаются фильмы для воскресных показов. Но со мной это случилось. Я почувствовала себя живой, а до этого была чем-то вроде робота. Мне очень хотелось остаться с ним. Но он не попросил меня об этом. И потом, я была замужем, у меня была Бетт.

Лиззи наконец-то собралась с мыслями. На ее лице было написано сочувствие.

— Ошибаешься, я знаю, что такое страсть.

— Конечно, знаешь. И со мной это случилось. Я вернулась к Йену беременной. У меня была маленькая задержка, всего несколько дней, но я знала, что это ребенок Тонио. Я хотела этого ребенка больше всего на свете — и он родился. Он был мой. Мое оправдание, моя память.

— Вы переписывались?

Джесс немного замялась.

— Нет.

— Почему ты не поделилась со мной?

— Хотела, чтобы об этом никто не знал… пока Дэнни жив.

— И Йен тоже?

— Да.

— Я всегда считала, что он плохо с тобой обращается. Вечно где-то мотался, а когда возвращался домой, бывал не в духе. Я догадывалась, что у него и до Мишель были связи с женщинами.

— Не в том дело. Мы оба вступали в брак с лучшими намерениями: искренне обещали друг другу верность, и ответственность, и заботу. И мы старались все эти годы. Но у нас не получилось. Все с самого начала пошло не так. Нам вообще не следовало жениться. Правда, тогда не появилась бы Бетт…

— Это я виновата, — сокрушалась Лиззи. — Ляпнула насчет фотографии. Я думала, это какой-нибудь твой ухажер еще до замужества, и собиралась подразнить тебя — нечего разводить секреты. Если бы не я, правда не выплыла бы наружу.

Джесс окинула задумчивым взглядом кухонный шкаф с рядами чашек, кувшинов и бело-голубых тарелок, с цветными фотографиями Сока за стеклом — свидетельство счастливой семейной жизни. И произнесла медленно, словно для того, чтобы самой понять:

— Для Бетт так даже лучше. Нет больше источника беспричинной обиды.

— А как же Йен?

— Теперь, когда вы с Бетт знаете, придется открыть ему глаза. Не знаю, в какой форме. Но это мой долг, правда?

Лиззи покинула свой шесток и, подойдя к окну, обняла сестру. На Джесс пахнуло знакомым запахом духов и сигаретного дыма.


Глава 12


Джесс мучилась над письмом к Йену. Она начинала добрый десяток раз, но вновь и вновь рвала или комкала бумагу.

«Помнишь ли ты Тонио Форнази?

Скорее всего нет. С какой стати? Он был всего лишь полуирландцем-полуитальянцем, с которым мы давным-давно, в молодости, познакомились на отдыхе. Потом ты вернулся в Англию, тебя ждала работа, а мы с Бетт остались на море еще на три недели, до конца курортного сезона.

А по прошествии этих трех недель чуть не случилось так, что я не вернулась домой. Этого ты не можешь помнить, потому что даже не подозревал о том, что произошло. Я влюбилась в Тонио. Он словно протянул руку и сорвал меня, как налившийся плод. Очевидно, я созрела.

Поначалу, в свободное от уроков английского время, Тонио присоединялся к нам на пляже. Бетт играла в песке; он помогал ей строить волшебные замки и рассказывал увлекательные истории об их обитателях. У него была гладкая бронзовая кожа; кристаллы морской соли липли к темной поросли у него на ногах и руках, выстреливая в меня крошечными радугами.

Сначала я просто считала его красивым мужчиной, любуясь со стороны как не принадлежащим мне произведением искусства. Мне нравилось его общество: он старался развлечь меня и внимательно слушал все, что я говорила. Он был нежен и вполне доволен своей судьбой, хотя был гол как сокол.

Впервые мы с ним провели вечер наедине, когда ты обгорел и не смог пойти с нами, помнишь? Но стоило нам переступить порог пансиона, как я почувствовала, что на весь этот вечер принадлежу Тонио. Не в смысле обладания, а в смысле заботы. Он вел себя так, словно я его сокровище, главный человек в мире. Представляешь? И поэтому я перестала любоваться со стороны и начала воспринимать его всеми чувствами.

Потом, когда я задержалась в Италии после твоего отъезда, я была уверена, что нас ждет невинный флирт, прелюдия к курортному роману, средиземноморский эпизод. Ну, может быть, пара поцелуев под звездным небом или прогулка вдоль берега моря, посеребренного луной.

Но все оказалось гораздо серьезнее, потому что Тонио меня полюбил. Полюбил Джесс Эрроусмит, рациональную и уравновешенную, рано ставшую женой и матерью. Это меня потрясло. Я никогда не думала, что могу заинтересовать такого мужчину.

Нельзя сказать, что я этого не хотела. Я грезила об этом. Это произошло много лет назад, но я до сих пор помню, что тогда чувствовала. Однажды море было спокойным, и вдали виднелась кривая линия горизонта. Но вдруг откуда ни возьмись вздыбился вал и окатил меня с головой. Было одно короткое мгновение, когда я могла повернуться и убежать, но я этого не сделала. Просто открыла глаза и подставила лицо и все свое существо грозной вспененной волне. И она вышвырнула меня на берег.

Хозяйка нашей маленькой гостиницы очень привязалась к Бетт и была рада присматривать за ней по вечерам, хотя ее дочь, вечно надутая Виттория, которой Тонио давал уроки английского, втайне ревновала. Обычно Тонио заходил за мной после того, как Бетт засыпала, и мы выходили под бархатную сень теплой южной ночи.

У Тонио была каморка недалеко от порта. Однажды он привел меня туда. Нам пришлось сидеть на железной кровати, потому что в комнате был всего один стул. Он угостил меня бутербродами с ветчиной, маслинами и мелким, с толстой кожурой, но необычайно сладким виноградом. По моим губам и подбородку побежал сок, Тонио вытер его пальцем. И поцеловал меня.

Тот вечер запомнился мне на всю жизнь.

Шум порта, мужские голоса, скрип уключин и глухое ворчание моторов, когда их заводили, чтобы отправиться на ночную ловлю рыбы; открытое окно, доносившиеся с улицы запахи кухни и дизельного топлива.

В тот вечер мы с Тонио стали близки.

Матрас был тонкий и жесткий, простыни — протершиеся, с искусно заштопанными дырами. Зато они были чистые и источали аромат лаванды. Тонио на миг оставил меня, чтобы пойти закрыть ставни. Его обнаженное тело было шоколадным и гладким, как ириска.

Наверное, для женщины моего возраста и той эпохи у меня был средний сексуальный опыт, но он не понадобился. Ему были присущи нежность и сдержанность, из-за чего его ласки носили чуть ли не характер почтительности. Но потом, когда он преодолел свою скованность, его темперамент проявился во всей силе и щедрости. Когда ничто не мешало, он умел самозабвенно наслаждаться сексом. В лирические моменты я гадала: может быть, двойственность его натуры обязана своим происхождением разным генам? Итальянский пыл и ирландская меланхолия.

Он целовал косточки у меня на ногах и светлые полоски на моем теле от бикини. Ему были дороги все мои складочки, все углубления, все места скопления нервных окончаний. И я отвечала ему тем же. В тот вечер — и во все последующие вечера — Тонио заставил меня почувствовать себя прекрасной, вручил мне великий дар раскованности. И я узнала, что значит до конца быть самой собой. С тобой у нас не было ничего подобного за все годы брака.

Ты, конечно, решишь, что все дело в сексе. И да и нет. Секс играл важную роль, но он был всего лишь ключом от двери, а близость, которую мы обрели за дверью, похожа на то, что происходит у меня сейчас с Робом Эллисом.

Да, Роб напоминает мне о Тонио. Он так же раним и — обратная сторона медали — так же самоуверен, что ощущается еще острее, потому что он этого не осознает. Та же честность, прямота и страсть. Как видишь, все это имеет отношение к сексу, но не только.

Ну вот. Это все, что было у нас с Тонио, — двадцать лет назад. Неполные три недели — девятнадцать дней и ночей. А когда срок нашего пребывания в Италии истек, он не попросил меня остаться, и я сказала себе: даже если бы он попросил, я бы отказалась. У Тонио не было ни денег, ни корней, и он не придавал этому значения. В то время у меня были ты, Бетт и наша совместная жизнь в Англии. От бледной, флегматичной Джесс с высоко развитым чувством ответственности меньше всего можно было ожидать бегства с черноволосым бродягой, не так ли?

Неизбежность разлуки не сделала ее легче. Но сомнения оставались до последнего момента.

В наш прощальный вечер Тонио пытался-таки о чем-то меня попросить. Он взял меня за руку; в черных глазах светилась грусть. Я помешала ему говорить. Не могла допустить, чтобы одно слово или намек поколебали мою решимость. Так что я не дала ему открыть рот, но с тех пор беспрестанно гадала: что он хотел сказать? Обратиться ко мне с мольбой, на которую я не имела права откликнуться? Или дать слово, которое он не сумел бы сдержать? Даже если бы я осталась (а это чуть не случилось) и мы обменялись обетами, ни один из нас не смог бы их исполнить. Тогда я была так же уверена в этом, как сейчас.

В тот вечер мы простились навек. В небе плавали серебряные облака; толпа на тротуаре постепенно редела. Я ушла и ни разу не оглянулась. Не из малодушия, а из страха. Моя большая любовь. И моя врожденная трусость.

Я вернулась домой, уже зная о своей беременности. Если я психовала, страдая от внутренней борьбы, ты, наверное, относил это на счет моей досады оттого, что каникулы подошли к концу. Оказалось нетрудно скрыть последствия. Небольшая подтасовка дат — и мой Дэнни официально стал также и твоим Дэнни.

Я поступила непорядочно. Но не прошу тебя о прощении, потому что я его не стою.

Предупреждаю твой вопрос, виделась ли я с Тонио когда-нибудь еще. Нет. Однажды он прислал мне на старый адрес открытку из деревеньки на западе Ирландии. Новые жильцы любезно переслали ее сюда.

Обратного адреса не было — только название деревни, а текст содержал лишь нейтральные упоминания о погоде и живописных окрестностях. Последняя фраза была такая: «Вот где нужно жить!» Он подписался полным именем — Тонио Форнази. Как будто я могла забыть, кто это.

Я часто фантазировала, что он женился на толстушке Виттории и они произвели на свет целый выводок пухлых маленьких итальянцев.

Вот и все, Йен. Как говорится, от и до».

* * *


Разумеется, Джесс не отправила это письмо, так же как и другие, полные самобичевания. Кончилось тем, что она ограничилась коротенькой констатацией факта. Ее терзали стыд и чувство вины.

Двадцать лет она хранила тайну, и вот теперь, после гибели Дэнни, тайное стало явным. Ее секрет перестал быть секретом для Бетт и Лиззи; было бы несправедливо оставить Йена в неведении.

* * *


Среди счетов и приглашений оказалось письмо из Англии. Мишель оставила для Йена почту на кухонном столе — посмотрит, когда придет с работы. Он нахмурился и первым делом вскрыл белый конверт.

И потом долго читал и перечитывал.

— Это ты, зайчик? — крикнула из ванной Мишель. Минутой позже она показалась в кухне, с одним махровым полотенцем, закрученным тюрбаном на голове, а другим — обернутым вокруг туловища. Поправив выбившуюся прядь волос, она обняла мужа за талию. Пальцы начали проворно расстегивать на нем рубашку. Йен отстранился. Мишель удивленно посмотрела на него.

— В чем дело?

— Который час в Англии?

— Понятия не имею. Это ты у нас англичанин. Должно быть, раннее утро.

— Мне нужно срочно поговорить с дочерью.

В гостиной он задержался у окна, глядя сквозь щели в жалюзи на их маленький сад. Потом подошел к телефону и стал накручивать номер.

Мишель последовала за ним.

— Что все-таки случилось?

В трубке послышались длинные гудки.

— Не знаю. Но я дознаюсь.

* * *


— Папа, если ты из-за меня, незачем было приезжать.

— Я сам захотел. Трудно разобраться во всем с другого конца земли.

Они сидели рядом перед газовым камином в квартире Бетт. Снаружи сочился тусклый весенний свет.

Весна в этом году была ненастной, с частым дождем и ветром; Йен, двадцать четыре часа назад вылетевший из Сиднея, страдал от холода. Бетт усадила его в самый удобный уголок дивана, который обычно занимал Сэм. Она позволила отцу обнять ее за плечи и по привычке пожалела, что рядом сидит не Сэм. И тотчас отогнала эту мысль, отметив: с каждым разом это становится легче. Или все дело в самовнушении?

— Ничего себе новость, а? — с горечью выговорил Йен. — Твоя жена всю жизнь сохла по другому. Твой сын — не твой сын, причем это выясняется после его смерти. Я как будто потерял Дэнни во второй раз.

Бетт упорно смотрела в огонь.

— У меня было то же чувство, когда я узнала. Но от этого Дэнни не стал другим, ведь правда? Все равно что мама — уже не твоя жена, но осталась тем же человеком. Ты предпочел бы не знать?

— Я бы не возражал, если бы мне оставили мои воспоминания. А что теперь?

Он все больше расходился. Бетт знала: любые неприятности в первую очередь вызывали у отца злость. Он привез свою злость с другого конца земли, и она требовала выхода.

— Не нужно, папа, — прошептала Бетт. В ней шевельнулось недоброе предчувствие. — Не сердись на маму. Просто я сунула нос не в свое дело. Вот и нашла, что искала.

— Искала? Почему?

— Я всегда чувствовала разницу между мной и Дэнни.

Она чуть не сказала: «Как будто он — золото, а я — так себе железяка», но вовремя спохватилась.

— Никакой дерьмовой разницы, — возмутился Йен. — Вы оба были нашими детьми. Все остальное — бред собачий, что бы твоя мать ни плела.

— Пап…

Бетт положила ему на красноватую руку с отчетливыми синими жилками свою ладошку. Отец казался намного старше Джесс. Между ними не было ничего общего. Чужие, совсем чужие…

— Не суди маму слишком строго.

Его лицо сморщилось от боли и отвращения.

— Вечно ты ее защищаешь. Даже не рассказала мне о том, что разнюхала.

— Я считала себя не вправе раскрывать мамин секрет. Не хочу становиться на чью-то сторону.

При этом она думала: «Да, защищаю! Хотя в этом и нет никакой логики, ведь в лицо я все время говорю ей гадости».

Ради Бетт Йен прилагал бешеные усилия, чтобы сохранить объективность.

— Да, конечно. Имеешь право. Просто мы с Джесс… думаешь, я не переживаю из-за того, что у нас так вышло? Ради Бога, мы столько лет прожили вместе!..

— Она знает о твоем приезде? Или ты хочешь застичь ее врасплох?

— Я ей позвоню. Пусть готовится к встрече.

В нем снова начал закипать гнев.

— Будь осторожен, папочка! — взмолилась Бетт. — Очень тебя прошу!

* * *


День выдался на редкость напряженный для будней. Машины ползли сплошным потоком, плюс три кортежа.

Джесс последней покидала питомник — в семь часов, спустя час после закрытия. За день запасы сеянцев существенно сократились, а отдельные виды были полностью раскуплены. Придется возить пополнение — тележку за тележкой. Обычно Джесс делала это сразу же, но на этот раз решила оставить на утро. Шла ее последняя рабочая неделя. Чувство ответственности постепенно сходило на нет.

Джойс целый день трудилась в цехе. Когда Джесс заглянула туда, она предложила:

— Хочешь, задержусь на часок, помогу? Раз уж твой бывший свалился как снег на голову.

Йен позвонил ей рано утром. После первого возгласа удивления они ограничились чисто формальными репликами. Джесс сказала подруге, что Йен неожиданно решил ее навестить. И только.

— Спасибо, Джойс, но не нужно. Лети домой.

Сиделка матери Джойс не любила, когда ее задерживали.

Джойс сменила рабочий халат на пальто и передала Джесс ключи от сейфа, как всегда не забыв сообщить комбинацию цифр. Джесс убрала дневную выручку. Сумма была гораздо больше обычной.

Она заметила, что в сейфе хранится вся выручка с начала недели. Грэхем Эдер еще не подбивал кассу. Джесс покачала головой и заперла сейф. Она спешила: Йен собирался приехать в полвосьмого.

Был еще один повод для беспокойства. Она несколько раз пыталась разыскать Роба на его последней работе, предупредить, что они не смогут вечером встретиться.

Но он как в воду канул. Все эти заботы сверлили Джесс голову, когда она привычным маршрутом ехала домой.

* * *


Роб ждал Джесс у нее дома. У него теперь были свои ключи. Здесь, в простой обыденной обстановке, он чувствовал себя в безопасности.

Утром он отправился на работу, но за ночь дерево рассохлось, и грубый каркас кухни изменил свои размеры. Руки не слушались. Он весь взмок, пока шлифовал одну доску. Роб включил радио и заставил себя слушать передачу, но во время небольшой заминки (он споткнулся, когда пошел достать клин) по внезапно наступившей тишине понял, что дискуссия давно окончилась и он не имеет понятия, о чем там шла речь.

Осторожно, стараясь сохранить координацию движений, он измерил и вырезал кусок фанеры для основания. Но, когда стал прилаживать его на место, он оказался коротковат. Сердце Роба сжалось от страха.

Он не справляется с работой — просто забыл, как это делается. Квартира, сверкающие лезвия и удобные ручки инструментов, смолистый запах свежей древесины и едкий запах клея — все вдруг стало чужим и угрожающим. Роб, задыхаясь, прислонился к стене и стоял так, пока дыхание не пришло в норму. Тогда он собрал инструменты и поехал к Джесс.

Там он, закрывшись, провел остаток дня. Протер кафельную облицовку стен на кухне, загрузил в стиральную машину постельное белье. Хлопоты по наведению порядка, чистота и равномерное гудение машины его немного успокоили. Ближе к вечеру он разморозил пару цыплят и приготовил по рецепту Джесс. У них уже вошло в привычку ужинать у нее дома, а на ночь ехать к нему.

В семь часов в дверь позвонили. Рановато для Джесс, даже если она забыла ключи.

Роб воззрился на матовое стекло входной двери. Он увидел силуэт плотно сбитого мужчины; тот уперся одной поднятой рукой в притолоку, а другой жал на кнопку. Роб не сдвинулся с места. Наверное, это полиция или другие представители власти.

Мужчина, кем бы он ни был, продолжал трезвонить. Роб стоял, оценивая его невысокую, но, видимо, сильную фигуру с могучими плечами. Убедившись, что в доме никого нет, незнакомец с явной неохотой отступил. Тень становилась все меньше и наконец совсем исчезла. Щелкнула закрываемая калитка.

* * *


Йен побрел по знакомой улице. Все здесь осталось по-прежнему, вплоть до торчащих из щелей между каменной оградой и тротуаром листьев одуванчиков. Трудно поверить, что он здесь больше не живет. Смерть Дэнни показалась предрассветным сном; вот-вот он проснется, и на него знакомой беспричинной тоской навалится утро.

Они с Джесс сами во всем разберутся. Без Мишель. Он попытался вызвать ее, как вызывают духов из эротических глубин сна, но перед глазами простиралась только прокаленная солнцем пустыня — Сидней.

Улица жила своей жизнью. На некоторых дверях заменили ручки. Появились новые обитатели; машины, штукатурка и способ разбивки садов были ему незнакомы. Зато ближайший бар, приблизительно в пятиста ярдах от дома Джесс, остался прежним, вот только Йен не узнавал ни официантов, ни ранних посетителей. Он заказал двойной скотч и, устроившись с напитком на липкой скамье возле окна, стал дожидаться Джесс.

* * *


Джесс опрометью влетела в дом. Роб вышел навстречу. Они жадно схватились за руки; губы слились в страстном поцелуе. Джесс заметила, что Роб часто дышит, как после пробежки. На мгновение она крепко прижалась к нему и закрыла глаза.

— Я тебя весь день искала.

— Я был здесь.

— Об этом я не подумала. В чем дело? Ладно, сейчас не до этого. Слушай, Роб, скоро придет Йен, ты должен исчезнуть.

— Почему? — машинально осведомился Роб и в ту же секунду понял, кто недавно звонил.

Джесс отвела взгляд.

— Нам нужно кое-что обсудить. Он зол на меня, специально приехал из самого Сиднея.

— Что именно обсудить?

— Это касается Дэнни.

— Тогда почему он злится на тебя?

Роб расправил плечи и сжал кулаки. Джесс испугалась. И как можно спокойнее ответила:

— Я должна была тебе кое в чем признаться еще тогда, когда ты рассказал мне о твоих родителях. Не знаю, почему я этого не сделала. Отчасти из уважения к памяти Дэнни, но больше от стыда. Но теперь я это сделаю, только не сию минуту, у нас нет времени. Иди, милый, дай мне поговорить с Йеном.

— Да, конечно.

Он ссутулился и отвернулся. Ей сразу же захотелось его удержать.

— Роб!

— Пустяки. С тобой ничего не случится?

— Нет, Роб. Пока мы вместе.

— Тогда зачем ты меня отсылаешь?

— Это совсем ненадолго, Роб. У нас еще будет время — много времени.

Но что-то подсказывало ей: времени нет.

И действительно, было уже поздно. Щелкнула задвижка на калитке; заскрипели ржавые петли. Взвизгнул дверной звонок. Джесс поспешила открыть.

Йен взглянул на них и сразу все понял.

— Добрый день. — Его голос не предвещал ничего хорошего.

— Здравствуй, Йен. Роб уже уходит.

Роб посторонился, давая бывшему мужу Джесс пройти. И тотчас уловил сильный запах виски. От него также не укрылось, как робко, пристыженно вела себя Джесс. В воздухе запахло насилием.

— Роб, — более твердым голосом напомнила она.

— Я попозже позвоню. В десять, идет?

— Убирайся, сопляк, если не хочешь неприятностей! — рявкнул Йен.

Роб начал было надвигаться на него, но между ними встала Джесс.

— Иди, Роб. Все будет хорошо.

Очутившись за дверью, он еще долго стоял, прислушиваясь. Потом медленно побрел к калитке.

Йен вытер рот тыльной стороной ладони.

— Что здесь делает этот маленький гаденыш?

— Он на шесть дюймов выше тебя.

— Я спрашиваю: что он здесь делает? Боже правый, он не?.. — Йен вытаращил глаза. — Неужели… Не может быть! Ты — и этот проклятый убийца, эта сволочь, из-за которой погиб Дэнни! Какой позор! Джесс, как ты могла так опуститься?

От удивления он почти забыл о злости. Джесс стало его жалко.

— Не знаю, как я могла. Это случилось — вот и все.

— Бетт знает?

— Да.

— Ничего себе! А мне — ни полсловечка!

— Наверное, она считает, что это не ее дело. Ты примчался в такую даль, чтобы обсудить мою личную жизнь или из-за Дэнни?

— Понятия не имею, Джесс! Я был твоим мужем более двадцати лет, а знаю тебя не лучше какой-нибудь соседки. Что, по-твоему, я должен чувствовать?

— Не знаю, но, кажется, догадываюсь. Идем на кухню, дам тебе выпить. Или поесть, если хочешь.

Оторопь Йена прошла. Доставая бокалы и разламывая лед, Джесс затылком почувствовала свирепый огонь его гнева.

— Прости меня…

Йен залпом выпил виски и налил еще.

— Ты еще просишь прощения? Он был моим сыном. Моим сыном!..

Он приставил холодный бокал ко лбу. Звякнул лед. Йен моргнул и зажмурился, но злые слезы все-таки пролились из-под ресниц. Йен стряхнул их, вертя головой, как собака от боли. Джесс начала прикидывать, сколько у него было времени для выпивки. Несколько часов в поезде. Час-другой он ждал ее в баре. Йен никогда не отличался сдержанностью и не привык подавлять эмоции. Ледяная рука страха схватила, сдавила ей горло.

Он открыл налившиеся кровью глаза; зрачки сузились до крохотных пятнышек, почти точек.

— Ну так. Это правда или одна из твоих фантазий?

— Одна из моих?..

— Ты слышала. И все прекрасно поняла. Я хочу знать правду. Голые факты.

— Я тебе обо всем написала.

— Скажи это вслух. Глядя мне в глаза.

Он схватил ее за руку и начал выкручивать.

— Чей Дэнни сын? Мой? Или гомика-итальяшки?

— Он не был гомиком. Чего ты боишься, если ругаешь его последними словами?

— Чей?

— Его. Тонио. Я родила Дэнни от Тонио. Пусти! Мне больно.

— Дэнни был мой сын! Слышишь? — орал Йен, обдавая ее перегаром.

Джесс грустно покачала головой.

— Лживая сука!

— Нет. Зачем бы я стала лгать?

— Ты и так уже изолгалась. Всю жизнь только и делала. Всякий раз, когда я…

Он поперхнулся воздухом. То был критический момент, после которого Йен мог поддаться либо слезам, либо неудержимой ярости. В поле его зрения попала тень, шевельнувшаяся за дверью, ведущей на веранду. Роб пригнулся, но было уже поздно.

— Какого дьявола он шпионит?!

Это стало последней каплей. Одной рукой Йен грубо привлек к себе Джесс, а другой, сжатой в кулак, замахнулся, чтобы ее ударить.

Роб ринулся прямо на застекленную дверь и, разбив стекло плечом под кожаной курткой, вломился в гостиную, чтобы коршуном налететь на Йена.

Джесс успела уклониться от удара. Зажав рот ладонью, она без сил прислонилась к стене. Все происходило словно в кино при замедленной съемке. Роб тоже озверел. Джесс похолодела: что будет?

Обнажив в злобном оскале зубы, Йен набросился на Роба, чтобы нанести ему мощный удар правой рукой; левой он прикрывал челюсть.

Роб был моложе, к тому же трезв как стеклышко и поэтому лучше держался на ногах. Он увернулся, и задуманный Йеном удар по голове не состоялся. Роб схватил Йена за горло и, приподняв над полом, яростно потряс. Йен лягнул его в пах. Охнув, Роб сбил его с ног и всей своей тяжестью навалился сверху. Они стали кататься по полу, прямо по осколкам, яростно лягая друг друга и молотя кулаками. Опрокинули стул. Перед глазами потрясенной Джесс оказывалось то одно, то другое обезумевшее от ненависти лицо.

Прошло несколько секунд, а ей показалось — вечность.

Роб был силен, ловок и одержим желанием не допустить расправы над Джесс. В отличие от него, Йеном двигала одна только ненависть, но этого было достаточно, чтобы он дрался как лев. Он разбил о челюсть Роба костяшки пальцев, но и у противника изо рта хлынула кровь. Роб сплюнул и нанес ответный удар.

На мгновение все вдруг замерло, как в стоп-кадре.

Но уже в следующую секунду Роб перегруппировался и нанес Йену сокрушительный удар в висок. Йен обмяк, как проколотый воздушный шар, и шлепнулся на пол. Падая, он ударился лбом об угол кухонного стола.

Роб замер над ним, дрожа и безвольно свесив руки. По подбородку стекали струйки крови.

Джесс со стоном бросилась по стеклу к Йену. Опустилась перед ним на колени. Он лежал с закрытыми глазами; из груди с шумом вырывалось хриплое дыхание. Когда Джесс до него дотронулась, он не прореагировал, а когда она попыталась его поднять, голова Йена, как у тряпичной куклы, мотнулась из стороны в сторону. На лбу образовалась голубовато-белая ямка; висок побагровел, а затем начал синеть.

— Что ты наделал! — взвизгнула Джесс.

Роб забормотал:

— Он был пьян, надрался вдрызг, чуть не убил тебя, я все видел. Как отец тогда… Я должен был его остановить. Я не мог допустить…

Он медленно приходил в себя. Глядя вниз, на бесчувственное тело у его ног, он осознал: случилось то, чего он боялся больше всего на свете. Он снова потерял над собой власть.

— Очнись, Йен! — молила Джесс. — Пожалуйста, открой глаза!

Она метнулась к раковине, намочила в холодной воде полотенце и положила ему на лоб.

— Что мне делать? — прошептал Роб. Джесс выстрелила в него отчаянным взглядом.

— Тебе лучше уйти Роб. Я сама все сделаю. Уходи, иначе тебя ждут крупные неприятности.

Он понял: спорить бесполезно — и вымелся из дома. Канул во тьму.

Йен наконец-то пошевелился. Джесс осторожно вытащила из раны на его лбу осколки, хотя при этом поцарапала себе запястье. Йен открыл мутные глаза.

— Все в порядке, — забормотала Джесс. — Все будет хорошо.

Она стала вытирать ему лоб смоченным в холодной воде полотенцем и вдруг услышала какой-то резкий звук. Она не сразу поняла, что это телефон. Чтобы заставить его замолчать, она сорвала трубку и отшвырнула прочь. Из повисшей на шнуре трубки донесся приглушенный голос Лиззи:

— Дорогая, это ты? Джесс! Ты слушаешь?

Джесс с облегчением схватила трубку.

— Ах, Лиззи!

— Слава Богу, ты дома. Как дела? Слушай, я в городе. Только что сделала потрясающий массаж лица и решила нагрянуть к тебе — хлопнуть по рюмашке…

— О, пожалуйста, Лиззи, приезжай. Скорее! Мне нужна твоя помощь.

Вдвоем женщины перенесли Йена на диван в гостиной. Он был в сознании, но не понимал, что происходит, и без конца твердил:

— Полиция… Сейчас же сообщу в полицию…

— Подожди пять минут, — мрачно возразила Лиззи. — Сначала приди в себя. Оставь полицию нам.

Джесс лихорадочно прикидывала возможные последствия.

Роб уже привлекался за хулиганство. Его отпустили на поруки, и теперь, если в полиции узнают, его точно арестуют.

«Не хочу садиться в тюрьму!..»

Что они здесь делают? Какой смысл оставаться там, где все и каждый — против них?

Лиззи взяла ее под руку и, подталкивая, вывела в кухню, чтобы Йен не слышал.

— Что у вас стряслось? Как вышло, что они оказались вместе?

— Случайно. Йен явился на взводе. Таким я его никогда не видела. Я заставила Роба уйти, но он пробрался в сад и следил за нами сквозь дверь на веранду — боялся, как бы Йен со мной чего-нибудь не сделал. Йен набросился на меня с кулаками, и Роб вломился в дом через стекло.

— И чуть не убил Йена. Где этот парень, там тысяча и одно несчастье. Что, если Йен захочет мстить?

— Он умирает?

Лиззи поняла глубину ее страха. Должно быть, в памяти Джесс ожили картины недавнего прошлого: отделение интенсивной терапии и комната для посетителей. Лиззи поспешила ее успокоить:

— Ну что ты! Не волнуйся. Может, он и схлопотал небольшое сотрясение мозга — немного поболит голова. И все.

Из соседней комнаты позвал Йен:

— Ну где вы там? Полиция уже выехала?

Джесс замерла на пороге. Йен пытался встать, по-прежнему прижимая ко лбу завернутый в полотенце кусок льда. Изо рта вылетали ругательства.

И как будто внутри нее рухнули все преграды, возведенные смирением и здравым смыслом. Она словно с цепи сорвалась. Все страхи и желания собрались в одну точку, один яркий и прямой луч решимости.

— Лиззи, ты позаботишься о Йене? Он вне опасности. Мне нужно кое-куда сгонять.

Она взбежала по лестнице и вытащила из ящика письменного стола свой паспорт. Снова спустилась в прихожую, схватила пальто и шляпу. Лиззи и Йен ошарашенно следили за ее действиями.

Она выбежала из дома, забралась в машину. И гнала на полной скорости всю дорогу до питомника. Ворота были на запоре, но у нее были ключи и от ворот, и от конторы.

Сейф гостеприимно распахнул перед ней дверцу и выставил на обозрение все свои сокровища. Она высыпала деньги в хозяйственную сумку Джойс из «болоньи». Поморщилась от тяжести. Там было никак не меньше трех тысяч фунтов. Не сказать — состояние, но достаточно, чтобы им с Робом спастись бегством. Джесс села за письменный стол Грэхема Эдера и нацарапала записку:

«Я решила позаимствовать недельную выручку. Полагаю, вы мне задолжали, хотя и не такую огромную сумму. Верну с процентами после продажи дома. Ваша Джесс Эрроусмит».

Она тщательно заперла за собой сейф и входную дверь и вернулась в автомобиль. Бросила сумку на переднее пассажирское сиденье и отмахала пять миль до дома Джойс, чтобы бросить ключи в ящик для почты. А потом, дрожа от стыда и гордости одновременно, отчетливо сознавая, что сожгла еще не все мосты, но страстно желая отрезать все пути к отступлению, поехала к Робу.

Ей пришлось несколько минут звонить и стучать в дверь. Она не допускала и мысли, что его нет дома. Где еще он может быть? И она не ошиблась. Дверь наконец-то приоткрылась, и она увидела сквозь узкую щель его мертвенно-бледное лицо и распухшую губу.

— Я думал, это полиция.

Ему было трудно говорить.

— Быстро собери кое-какую одежду и паспорт. Скорее!

Он без единого вопроса подчинился. Не прошло и пяти минут, как они сидели в машине. Роб, не заглядывая внутрь, бросил болоньевую сумку на заднее сиденье. И, в изнеможении прислонившись лбом к стеклу, позволил Джесс везти его куда вздумается.

Он не поднимал головы до самой кольцевой. А заглянув Джесс в лицо, чрезвычайно удивился: она улыбалась.

— Что тебя так рассмешило?

Ну разве это не скверный анекдот, что она, на пару с любовником, удирает от мужа и полиции, прихватив с собой недельную выручку от продажи гераней с лобелиями и коробку песочного печенья?

— Джесс, меня точно посадят. Мне нисколько не смешно. Я конченый человек. Куда мы едем?

— В аэропорт.

— Зачем?

— Чтобы сесть на самолет. Поэтому я и попросила тебя взять паспорт.

До Роба только сейчас дошло, что она не шутит.

— Господи, Джесс, у меня нет ни шиша. И у тебя тоже.

— Сейчас ты поймешь, почему я смеялась. Посмотри в сумке на заднем сиденье.

Он посмотрел. И, когда они проезжали первый указатель к аэропорту, спросил:

— Что ты натворила?

— Взяла в долг. Из питомника.

Она посвятила его в свой план. Он не верил своим ушам.

— Погоди. Ты сделала это ради меня? Ты была готова украсть, бросить все, что тебе дорого, ради меня?!

— И ради себя самой. Так как же, Роб, ты со мной?

Он потянулся к ней. Распухшие губы прикоснулись к ее горлу; ладонь легла на бедро. Он хриплым голосом ответил:

— Я с тобой.


Глава 13


Сидячие места из ближайших рейсов оказались только в самолете до Франкфурта. Из аэропорта во Франкфурте, пока Роб сидел и ждал, крепко прижимая к себе хозяйственную сумку Джойс, Джесс позвонила домой.

— Тыгде? — задребезжал в трубке голос Лиззи, быстро перешедшей от радости к возмущению.

— Неважно, где я. Йен в порядке?

Из будки ей был виден Роб. Несмотря на то, что во время полета она прикладывала к его губам кубики льда в носовом платке, они были сплошь изранены и распухли. Ей вспомнилось признание Роба: «Я боюсь насилия, потому что во мне оно тоже есть, так же, как в отце».

«Я в это не верю», — ответила она. Но в этот вечер и сама увидела взбесившегося дьявола. Хорошо это или плохо, но ее первым побуждением было защитить Роба от всего мира и от себя самого. Побег, о котором они иногда абстрактно мечтали, обернулся самой что ни на есть реальностью. Ей представилась возможность, и Джесс ее не упустила.

— Йен в порядке, — кисло ответила Лиззи. — Был врач. До утра он должен соблюдать постельный режим и находиться под наблюдением. Йен сказал, что и так бы никуда не ушел. Он взбешен. Твоему парню лучше не попадаться ему на глаза.

— Об этом я позабочусь.

— Но где же ты? Почему так плохо слышно?

— Чем Йен сейчас занимается?

— Он в спальне — спит, наверное. Каждые два часа кто-нибудь должен проверять его состояние.

— Лиззи, я хочу попросить тебя об одном одолжении.

— Ну конечно. Когда ты вернешься?

Джесс медленно, отчетливо произнесла:

— Я не вернусь. Я далеко, вместе с Робом. Побудь, пожалуйста, с Йеном, пока вы не убедитесь, что все обошлось. А потом дай объявление о продаже дома. Срочно. Мне позарез нужны деньги.

Лиззи прилагала бешеные усилия, чтобы проникнуть в смысл этих слов. В голосе Джесс звучали нотки, которые она не слышала уже много лет.

— Что ты еще натворила?

— Мы на пути в Италию. Я взяла деньги из сейфа в питомнике. Верну, как только продам дом. Вероятно, к тебе явятся из полиции, будут задавать вопросы. Можешь сказать им правду. Мне наплевать на Грэхема Эдера.

«Спятила, — подумала Лиззи. — Не выдержала горя. Это — запоздалая реакция». Но она тут же поправила себя. Нет. Это мне хочется так думать. Джесс говорила вполне разумно, даже весело. Как будто она наконец-то взяла судьбу в собственные руки, чтобы начать жить, а не существовать. Лиззи почувствовала укол зависти.

— Ну так как же, ты сделаешь это для меня?

Голос Джесс слышался на фоне гула аэропорта, только Лиззи не могла разобрать, какого именно.

— Сделаю, если тебе это действительно нужно. Еще не поздно дать задний ход. Йен протрезвеет и успокоится, особенно когда пройдет голова. Он не станет убивать твоего друга. Ты еще успеешь вернуть деньги в сейф. Ради всего святого, Джесс, почему ты не попросила у нас с Джеймсом?

— Просто не подумала. Не было времени на раздумья — пришла пора действовать. Так лучше, Лиззи. Мне нужно уехать. Спасибо за все. Буду тебе звонить.

— А как же Бетт?

— Я с ней поговорю. Спокойной ночи. Не волнуйся.

Лиззи медленно опустила трубку на рычаг. Она ожидала, что придет в ярость, но не почувствовала ничего, кроме твердой и непостижимой уверенности, что Джесс счастлива. Нет. Это не совсем счастье, потому что тесно переплелось с горем. Но на какой-то короткий миг ей почти физически обжег пальцы огонь, на котором горела Джесс, совершая прыжок в неведомое.

Бетт оказалась дома. Она сразу же, после первого сигнала, схватила трубку. Сначала непривычная молодая интонация, с которой говорила Джесс, ее испугала. Сердце сбилось с ритма: «Мамочка, только бы с тобой ничего не случилось!»

— Я в полном порядке, — заверила Джесс. — Просто я малость набедокурила и хочу, чтоб ты знала. Постарайся не слишком гневаться.

— Что такое? Что там за шум?

— Я в аэропорту Франкфурта. С Робом.

— Как? Почему?

— Вот послушай. — И Джесс пересказала дочери события последних суток. Она утверждала, что с Йеном ничего страшного, а вот Робу грозит серьезная опасность. Если бы он остался в Англии, его бы точно бросили за решетку. — Пойми, Бетт, я не собиралась этого делать, но так уж вышло. Я сделала первое, что пришло в голову. Вырвалась на свободу. В Англии я вечно чувствовала бы себя виноватой.

— Понятно, — холодно проговорила Бетт.

Теперь, когда тревога улеглась, она могла позволить себе желчь. Бетт постаралась убедить ее в том, что расстояние ничего не значит. Две любви, две верности рвали ее на части.

Она униженно произнесла:

— Не думай, будто я тебя бросаю. Этого никогда не случится.

— Какая разница, что я думаю?

«Она все-таки предала меня, бросила окончательно. Сожгла мосты и сбежала с Робом Эллисом».

— Бетт, ты для меня важнее всех на свете.

— В самом деле? Ты избрала не лучший способ доказательства.

— Прости. Но сейчас я не могу повернуть обратно. Как только мы где-нибудь осядем, я сообщу, как со мной связаться. Я тебе напишу. Буду звонить каждый день, если хочешь. Я очень люблю тебя, Бетт.

— У тебя все?

Бетт страстно желала, чтобы это было не все, но гордость не позволяла ей в этом признаться.

— Что значит «все»?

— Ну ладно. Позвоню папе — как он там?

«Она не хочет больше со мной разговаривать», — подумала Джесс и незряче уставилась на выбитые на аппарате инструкции по-немецки.

— Да, да, конечно. Я только хотела поставить тебя в известность. Я еще позвоню. Люблю тебя. Береги себя и… Ладно. До свидания.

— Мамочка!

Слишком поздно. В трубке раздался щелчок разъединяемой линии.

* * *


Джесс дала себе успокоиться и только после этого подошла к Робу. Возле него устроилась группа небогатых на вид путешественников, приготовившихся к долгому ожиданию. Он показался Джесс более растерянным и неприкаянным, чем они. На мгновение перед глазами мелькнуло видение Дэнни — молодого, уверенного в себе, и она чуть не споткнулась. Что только она делает? Куда тащит их обоих?

— Все в порядке, — сказала она Робу. — Йен спит. Полиция за нами еще не гонится. Завтра в полвосьмого утра есть места в самолете до Флоренции, я взяла билеты. А пока — неподалеку есть недорогая гостиница, чтобы переночевать.

— Почему именно Италия?

Джесс замялась.

— Потому что мне нравится эта страна. Потому что знакомство с ней обогащает. Но, если хочешь, можем поехать в какое-нибудь другое место.

— Нет, Италия меня устраивает. У нас с итальянцами есть соглашение о выдаче преступников? Так, кажется, это называется?

— Не думаю, что до этого дойдет. Может, ты хочешь вернуться? Еще не поздно.

Роб взглянул на нее, и в его взгляде она прочла, что ему передалась ее уверенность. «Мы не мать с сыном», — напомнила она себе.

— А как же твоя дочь?

— Ей я тоже позвонила.

Роб почувствовал: этой темы лучше не касаться.

— Что я оставил дома?

— Тогда пойдем искать гостиницу.

Это оказался перевалочный пункт для транзитных пассажиров — чисто функциональное заведение. Спать не хотелось, и они посидели на пластиковых стульях в кафе. Роб выбрал пиво, а Джесс рассеянно размазывала ложечкой кофейные лужицы на блюдце. Характер их отношений вновь неуловимо изменился. Оба чувствовали огромную потребность в стабильности.

— Ты хотела мне что-то рассказать.

— Да.

— Я готов слушать.

— Да, — повторила она и наконец-то решилась: — Тебе не помешает знать. Это именно то, из-за чего Йен вышел из себя.

От нее не ускользнуло, как Роб вздрогнул и его лицо приняло жесткое выражение. «Это все дьявол, — решила Джесс. — Я не могу его изгнать, но хотя бы вижу».

Она рассказала ему о Тонио, и о своих итальянских каникулах, и как появился Дэнни. А потом — про фотографию и Бетт, и про слепую ярость Йена, чье мужское самолюбие было жестоко задето. «Ну вот, — сказала она себе, заканчивая рассказ. — Теперь всем все известно. Нет больше тайн. И Дэнни тоже — если не считать потаенных уголков памяти, где он пребудет навеки».

Роб протянул руки над столиком и взял ее за плечи.

— Я так и знал, что у тебя к нему особое отношение. Он был для тебя больше чем сыном.

Вспомнились циничные слова Дэнни: «Готова целовать землю у меня под ногами». И еще: «Я могу обернуть мать вокруг пальца». Он ревновал Джесс к Дэнни — ведь тот обладал тем, чего он был лишен.

— Да, — мрачно подтвердила Джесс. — Это ему сильно повредило. И Бетт.

— Не знаю, хорошо это или плохо. Он знал, как сильно ты его любишь. Мне очень жаль, что я явился виновником его смерти.

Джесс никак не ожидала, что расплачется. Она уронила ложечку и опустила голову, чтобы спрятать лицо. Роб встал и, обойдя столик, встал у нее за спиной, прижал к себе. Скосив глаза, Джесс сквозь слезы заметила разбитые костяшки его пальцев.

Роб прошептал:

— Теперь понятно, почему мы едем в Италию. Все равно что на поиски Дэнни, да?

Джесс с удивлением осознала, что не думала об этом. Ей просто хотелось в Италию вместе с Робом — вырваться из тисков привычного существования. Она вытерла кулачками глаза. На них оглядывались. Они с Робом были не единственными, кому предстояло провести ночь в чистилище.

— Нет. Скорее это поиски себя.

Он рывком поднял ее со стула.

— Идем наверх. Быстро!

* * *


Йен проснулся и тотчас зажмурился от боли; перед глазами плыл кровавый туман. Наступило утро; сквозь зазор между двумя шторами пробивался дневной свет. Ему было хорошо в своей постели, но стоило вспомнить события минувшего вечера, как приятное чувство испарилось. Это уже не его постель, а Джесс. Он сел, прикрывая глаза рукой. Больнее не стало. Кажется, парень не причинил ему большого вреда.

Парень. Джесс связалась с мальчишкой. А теперь заявляет, будто Дэнни не его сын. Он вновь повалился на подушки и вдруг услышал звонок в дверь. Кто-то быстро открыл. Послышались шаги на лестнице. Короткий стук в дверь спальни. Лиззи. Непричесанная и хмурая.

Йен промямлил:

— Ты что здесь делаешь?

— Я? Ты что, не помнишь — врач велел проверять тебя каждые два часа: убедиться, что это не кома. Похоже, ты очухался, так что давай вставай. Там приехали из полиции насчет ограбления сейфа.

Йен моргнул и осторожно потрогал голову там, где сфокусировалась боль.

— Что ты сказала?

— Джесс сбежала с Робом Эллисом в Италию. Вчера она поехала прямиком отсюда в питомник и выгребла из сейфа недельную выручку. Попросила меня продать дом, чтобы вернуть деньги. Она расценивает свой поступок не как кражу со взломом, а как несанкционированный заем. К сожалению, ее босс и полиция другого мнения.

Йену показалось, будто Лиззи доставляет удовольствие сообщать ему обо всех этих неприятностях. Он пережил мгновенную смену нескольких настроений. Первой явилась ярость, но быстро прошла. Он не позволит Лиззи скалиться над их выходками — его и Джесс.

— Она что, рехнулась?

— Откровенно говоря, я так не думаю.

— Сам разберусь.

Йен свесил с кровати голые ноги. Вроде бы вечером он возражал против того, чтобы его раздели…

— Пойду скажу им, что ты сейчас спустишься.

Лиззи тактично удалилась. Накануне он бушевал и требовал полицию; ей с трудом удалось уговорить его подождать до утра. Однако теперь, когда полицейские были в доме, он взглянул на происшедшее с другой точки зрения. Своим безрассудным поступком Джесс вывела его реакцию за рамки элементарной обиды и возмущения. Естественно, он будет ее защищать: отнесет ее поведение на счет пережитого потрясения и постарается все выяснить, вместо того чтобы преследовать парня. Он помотал головой, пока застегивал брюки. Джесс либо умнее, чем он думал, либо махнула на все рукой. Скоро он узнает, какая из версий правильная.

* * *


Позднее в тот же день поезд мчал Роба с Джесс из Флоренции к морю. Непривычно яркое солнце обжигало даже сквозь запыленные окна вагона.

Маленький приморский городок разросся, прибавились безобразные блочные кварталы и новые дороги, но центр почти не изменился. На тихой площади, которую она хорошо запомнила, Джесс сразу увидела пансион, в котором останавливалась с Йеном и Бетт и где Тонио давал дочери хозяйки уроки английского. Ей показалось — из дверей вот-вот выйдет ее молодой двойник, толкающий прогулочную коляску с Бетт, а следом — молодой двойник Тонио, и они пойдут втроем на пляж. Она встряхнула головой и поторопила Роба на поиски более дешевой гостиницы, дальше от порта.

Узкие улочки заполнили вечерние покупатели; на перекрестках встречались оживленные стайки девушек и группы парней. Каменные стены хранили солнечное тепло. Небо за кронами платанов окрасилось в темно-синий цвет. Джесс шла, держа Роба за руку, и старалась понять его реакцию на город и его жителей. Она была счастлива.

* * *


У себя на кухне Бетт накрыла стол на двоих. Положила голубые полотняные салфетки. Сдвинула в центр стеклянную вазу с лилово-красными и голубыми анемонами. Из ванной доносилось посвистывание — там брился Сэм. Сэди с детьми уехали, и он провел здесь две ночи.

Наконец он вышел из ванной в накрахмаленной сорочке, которую она для него погладила, и аккуратно завязанном галстуке. Бетт почувствовала себя счастливой. Он здесь, потому что здесь его место. Иначе и быть не могло. Бетт вся светилась уверенностью в себе как женщине и как личности. Под взглядом Сэма она расправила плечи. Густые волосы приятно оттягивали голову. Ее улыбка, вся ее фигура дышали довольством.

— Кофе? — спросила она беспечно, описывая рукой дугу в воздухе в поисках кофейника. Сэм приблизился, запустил руки под ее свободно болтающийся халат. Пальцы коснулись грудей. Бетт удовлетворенно, по-кошачьи потянулась. Впервые в жизни она сознавала силу своей красоты. Стройную фигуру обтягивала идеально гладкая кожа. От Сэма шел запах зубной пасты. Но, пока его руки ласкали и дразнили ее, она уловила у него на лице почти незаметную тень и выскользнула из его объятий. Ничто не омрачит ее радость!

«Странно, — думала Бетт, разливая кофе, — как я изменилась после маминого отъезда». Как будто оборвалась пуповина зависимости. Теперь ей придется самой устраивать свою жизнь. Бетт впервые почувствовала, что они с Сэмом равны.

— Иди завтракать, — с улыбкой позвала она и, туже запахнув халат, затянула поясок.

— Когда состоится семейный съезд? — поинтересовался Сэм, садясь за стол. Он знал печальную историю.

— Сегодня вечером. Я заночую у тети. Повидаюсь с отцом перед его отъездом в Австралию. Они собираются поговорить о мамином поступке, хотя я не представляю, какая от этого может быть польза.

Бетт больше не злилась: вместо гнева наступило удивление. То, что в знакомой до боли оболочке обнаружилась совсем другая, бесшабашная Джесс, открывало новые перспективы и для нее самой. Что, если жизнь не обязательно сложится по знакомому образцу?

— Когда я вернусь, — проговорила она, — можно поговорить с Сэди. Если хочешь, сделаем это вместе.

На лицо Сэма вновь набежала тень. Она ждала знакомых отговорок: «Сейчас не самое подходящее время; может, осенью» — и уже приготовилась дать отпор. Но он сказал совсем о другом, совершенно неожиданном:

— Бетт, ночью мне кое-что почудилось. И вот только что я убедился…

Отодвинув недопитую чашку и вазу с цветами, он перегнулся через стол и, расстегнув на ней халат, осторожно отогнул край. Пощупал грудь и дал ей пощупать в том месте, где он обнаружил маленькое, величиной с горошину, уплотнение.

— Ты знала?

— Нет.

Бетт решила, что все равно не позволит убить свою радость. Особенно сейчас, когда она только-только почувствовала себя легкой и счастливой.

— Наверняка какой-нибудь пустяк. Уплотнения появляются и исчезают, знаешь ли. Но я проверюсь после проводов папы. Обещаю.

Сэм нежно поцеловал ее, довольный, что можно снять с себя ответственность.

— Смотри же, не забудь показаться врачу.

* * *


Лиззи выдохнула кольцо сигаретного дыма.

— О Господи! Должен же быть какой-нибудь выход! Нужно действовать!

— Мы и так действуем, — мягко возразил Джеймс. — Я битый час общался с мистером Эдером. Это ли не подвиг?

— Очень смешно!

— Но согласись, дорогая, в этой истории действительно есть смешные стороны.

Напротив них за кухонным столом сидели Йен с дочерью. Стоял теплый вечер начала мая, и деревья за распахнутой дверью стояли в манящей зеленой дымке. Бетт залюбовалась тюльпанами, пламенеющими на клумбе в маленьком дворике — такими яркими, что отблески алого огня заплясали у нее в уголках глаз. Она успокаивающим жестом положила ладонь на руку отца. Йен словно постарел за эти дни; отчетливее выступили жилы на могучей шее.

— Я ее не понимаю, — повторил он чуть ли не в десятый раз. — Мне уже начало казаться, что я никогда ее не знал толком. Конечно, она пережила смерть Дэнни, но ведь и мы тоже. Однако мы не стали взламывать сейфы и давать деру. Джесс забыла об ответственности. И в довершение всего связалась с этим мальчишкой!

Наступила недолгая пауза. Лиззи вспомнила укол зависти, на мгновение пробивший броню ее семейного счастья.

— Кажется, я представляю себе ее состояние. Мы в шоке, потому что привыкли видеть Джесс образцом для подражания. Столпом нерушимым. Нашей опорой. Но вот основание колонны дало трещину. Почему Джесс должна всю жизнь следовать проторенной колеей? Разве так поступала я сама? А ты, Йен?

Бетт подняла голову и встретилась взглядом с теткой. У обеих потеплело на душе: они почувствовали себя соучастницами.

— Я, кажется, тоже понимаю маму.

Некоторые черты и поступки матери, которые прежде ставили ее в тупик, получили объяснение.

Джесс казалась на редкость уравновешенной, но всю жизнь жила на грани. Бетт в полной мере поняла, чего ей это стоило, и оценила ее усилия. Ее побег подарил Бетт неоценимое сокровище — веру в свои силы. Но она не могла прямо выразить Джесс свои чувства.

Йен раздраженно стряхнул ее ладонь. И забарабанил по столу кулаками.

— Боже правый, да что ж это такое? Вы что, скопом втюрились в этого мальчишку? Что вас так привлекает — длинные патлы? накачанные мускулы? мат на каждом шагу? Да?

Джеймс сконфузился и отошел к окну. Огненные тюльпаны постепенно темнели, сливались с сумерками.

— Нет, Йен, — мягко ответила Лиззи. — Не в этом дело. При чем тут его внешность?

Йен выпучил глаза.

— Тогда что же?

Для женщин здесь не было никакой загадки. Случилась трагедия, но Джесс удалось собрать кое-какие обломки и сложить из них себя новую. Не им судить, к добру это или к худу. Возможно, им тоже предстоит подвергнуть себя ревизии.

Все долго молчали. Наконец Йен что-то буркнул и опрокинул в рот виски.

— Ладно. Поговорим о практической стороне, то есть о деньгах.

— Я сказал Грэхему Эдеру, что готов выплатить весь долг, — сообщил Джеймс. — Он обещал подумать и дать знать полиции. Наверняка он склонится к тому варианту, который сулит меньшие хлопоты. Он произвел на меня впечатление отъявленного лодыря. Но даже в этом случае полиция может отказаться прекратить уголовное преследование, особенно имея в виду связь Джесс с Робом, нарушившим условия поручительства. Тут уж мы ничего не сможем поделать.

— Я внесу половину суммы, — сказал Йен. — Больше не могу.

— Отлично. А что делать с домом?

Все посмотрели на Бетт.

— Продать, — без колебаний заявила она. — У меня есть своя квартира.

И потом, в скором времени они с Сэмом купят свой дом. Зачем ей что-то еще?

— Значит, решено, — со вздохом подытожила Лиззи.

Однако для Йена совещание еще не закончилось.

— Вы верите этой чепухе насчет Дэнни? Что он не мой сын?

Лиззи ответила как можно мягче:

— Какая теперь разница?

— Для меня есть разница. Думаете, это правда?

— Джесс говорит, что правда, значит, так и есть. Кому, как не ей, знать?

В саду совсем стемнело; комнату наполнила вечерняя прохлада.

— Не верю ни единому слову, — заявил Йен.

И он не собирался даром терять времени. В тот же день он наведался в офис Майкла Блейка. Перед ним за письменным столом сидел молодой человек, не намного старше Дэнни. Лиззи весьма неохотно сообщила Йену имя адвоката.

— Чем могу быть полезен, мистер Эрроусмит?

«Интересно, — подумал Йен, — если бы Дэнни остался в живых, стал бы он таким, как этот молодой юрист?» А ведь, пожалуй, он не знает ответа. Это прибавило ему горя.

— Мой сын… — начал он и смолк.

Майкл Блейк терпеливо ждал. Он был смущен и полон сочувствия. И у Йена развязался язык.

— Меня еще не познакомили с материалами, собранными обвинением, — ответил Майкл. — Но в любом случае я не поделился бы с вами. Иначе я обманул бы доверие клиента. Суд должен был начаться примерно через месяц. Но поскольку мистер Эллис нарушил условия поручительства и уехал за границу, мне трудно предсказать последствия.

— Отправился в Италию с матерью Дэнни. Моей бывшей женой.

— Знаю, — ответил Майкл Блейк.

— Ну и что дальше? Его будут искать?

— Вне всяких сомнений. На это потребуется время, может быть, несколько месяцев. Естественно, в полиции и суде знают о том, что произошло. Если Роб Эллис вернется домой, его несомненно арестуют.

— Ясно.

Йен почему-то не чувствовал ожидаемого злорадства.

— Что касается вашей просьбы, то мне нечем вам помочь. Но есть и другие направления поиска. Вы обращались в больницу?

— Нет еще. И потом, у меня в Сиднее жена и работа. Я не могу вечно здесь торчать. Но я узнаю правду о моем сыне, даже если это станет последним, что я сделаю в жизни.

Он взял свое пальто и зонтик, который пришлось купить. По оконному стеклу в кабинете Майкла Блейка текли дождевые струйки.

Майкл протянул руку; Йен ее небрежно пожал.

— Желаю удачи.

* * *


Бетт ждала своей очереди в крохотном боксе перед кабинетом врача. Пять минут назад заглянула сестра и сказала, что мистер Фарадей вот-вот придет. Хорошо бы! Она и так потратила уйму рабочего времени.

Не успел он войти, как она поняла: приговор не в ее пользу. Вспомнилась комната для посетителей в больнице, где лежал Дэнни. Ей чуть не стало дурно. Но она заставила себя растянуть рот в улыбке.

В ее груди завелось уплотнение величиной с горошину. Бетт пришла в поликлинику на маммографию, а ее отправили на биопсию. Результаты анализов были получены с пугающей быстротой.

У врача было доброе утомленное лицо. Такое же, как у тех, что лечили Дэнни.

— Боюсь, что у меня не самые лучшие новости. Опухоль злокачественная — странно в вашем возрасте. Но маленькая. Я уверен, что мы сможем удалить все полностью.

Он описал предстоящую процедуру. Скорее всего удалять грудь не придется.

— Спасибо, — некстати поблагодарила Бетт (можно подумать, что он дарит ей ее собственное тело). И стала прикидывать в уме, когда и откуда позвонить Сэму. В этот критический момент он первым пришел на ум. Врач продолжал объяснять, но стал как-то странно поглядывать на нее, наверное, она вела себя не совсем так, как он ожидал.

* * *


Джесс распахнула железные ставни и, облокотившись на подоконник, выглянула на улицу. Сверху ей была видна елочка железнодорожного полотна, а над ним — провода, поблескивавшие на фоне небесной лазури. Было раннее утро; но в воздухе уже чувствовалось обещание зноя.

Она посмотрела вниз. Улица была пустынна, только мусороуборочная машина медленно ползла вдоль тротуара; за ней шел рабочий в синем комбинезоне и подгребал остатки мусора. На бетонной стене напротив, между гаражом и маленьким универмагом, висели устаревшие афиши. Типичный вид маленького провинциального городка, мало чем отличающегося от того, который она только что оставила, но у Джесс было такое чувство, словно она очутилась в параллельном мире, где не действует земная сила тяжести.

С тех пор как они ступили на итальянскую землю, она ощущала необыкновенную легкость во всем теле, которую поначалу отождествляла со счастьем, но потом решила, что этого не может быть (ведь счастье идет рука об руку с чувством вины) и, скорее всего, это род эйфории. В их положении радость граничила с извращением, но что поделаешь. Она даже перестала страдать от разлуки с дочерью и думала о Бетт без угрызений совести, как было все эти годы. Ей хотелось сберечь в памяти все подробности своего путешествия, и она писала дочери длинные письма, перемежая восторги коротенькими описаниями приморского городка и его жителей, а также зарисовками растений и зданий. Письма к Бетт стали одним из главных удовольствий. Она даже получила пару ответных писем, сдержанных по тону и поверхностных по содержанию, но все-таки это были письма.

Джесс подперла подбородок кулаками и продолжала разглядывать скромную улочку. Она заучила ее наизусть, со всем неизменным распорядком. Память запечатлела железный стол у двери универмага и рядом — окрашенный в синий цвет стул. После открытия, когда улицу заливали солнечные лучи, приходил какой-то старик и часами просиживал на этом стуле. А в каких-нибудь нескольких сотнях метров, скрытое от ее глаз железной дорогой и бесформенными блочными домами, простиралось море. Она явственно ощущала дуновение соленого средиземноморского бриза с примесью запаха хвои. В этот час море сверкает неисчислимыми радугами. Позже оно потемнеет и станет ослепительно-синим, как на открытках, а ближе к вечеру его цвет сгустится до темно-бирюзового.

Улыбаясь, Джесс отвернулась от окна. Она немножко дрожала — босым ногам было холодно на голом полу. Роб еще спал — на боку, повернувшись лицом к тому месту, где недавно лежала она сама. Джесс почувствовала, как все ее существо затопила нежность.

Все течет, все меняется, как бы ей ни хотелось остановить это мгновение или любое другое из прошедших недель. Ей не удержать Роба, их отношениям не суждено длиться вечно. Он так молод и полон жизни.

Роб открыл глаза и, выпростав из-под одеяла руку, притянул Джесс к себе.

— Ты замерзла.

Он заключил ее в кольцо своих рук и ног и согрел поцелуями. Джесс выгнула спину. У них был уже немалый опыт, они хорошо приспособились друг к другу.

Потом они долго лежали, не размыкая объятий. Сквозь завесу волос Роба Джесс был виден яркий квадрат окна. Она стала мысленно считать, сколько дней прошло с тех пор, как они уехали из Англии. Уже больше трех недель.

— Поедем сегодня в Лукку?

Они давно собирались.

Роб работал грузчиком в крупном отеле, и сегодня у него был первый выходной. Джесс еще не нашла работу, хотя чего только не пробовала. Деньги Грэхема Эдера катастрофически таяли.

Она резко оборвала свои мысли и приблизила губы к губам Роба.

— Можно поехать на автобусе. Погуляем по крепостной стене и полюбуемся соборами. Они изумительны.

— Да, поедем в Лукку. Как примерная чета туристов.

День был теплый, но широкая прогулочная тропа на верху крепостной стены была закрыта от солнца густыми кронами платанов. Они купили проспект и не спеша, рука об руку, двинулись по тропе, любуясь рыжевато-красными крышами тесно посаженных домов. Время от времени Джесс читала вслух выдержки из проспекта. Ее радость от знакомства со сложной и драматической историей города усилилась благодаря энтузиазму Роба.

— Да что ты? — то и дело вставлял он. — Неужели так давно? Его построили древние римляне?!

Они остановились в нише, чтобы хорошенько рассмотреть старинную башню с крохотными арочными окошками. Башня была увенчана громадным деревом, дерзко распростершим свою сень над парапетом. Роб обнял Джесс за талию. Сквозь тонкую ситцевую юбку она чувствовала тепло его бедра. Внизу, прямо под ними, сушилось белье на веревках; крохотные детские платьица флагами реяли в густом воздухе. Роб переменил положение и прильнул поцелуем к затылку Джесс. Они были совсем одни, несмотря на колонны туристов из Скандинавии и носящихся по стене велосипедистов.

«Вот оно, — подумала Джесс, — мгновение, которое я хотела бы остановить, если бы это было возможно».

— Ты права, — воскликнул Роб. — Это прекрасно! Раньше я не видел ничего подобного, но, может быть, просто не присматривался. Нигде особенно не бывал, да и не хотел — то ли энергии не хватало, то ли желания. Мое любопытство спало, задавленное борьбой за выживание. — И добавил после короткой паузы: — Я больше не чувствую себя конченым. Благодаря тебе.

— Мне приятно это слышать, — ответила Джесс, не отводя глаз от джунглей из куполов и крыш. В полдень на одной башне ударил колокол; за ним другой, третий. А когда наступила торжественная тишина, Джесс решила: вот он, главный момент. Их любовь — колокольный звон: он утихнет, и даже эхо замрет, но в воздухе еще долго будут ощущаться волшебные вибрации.

«В каком-то смысле мы получили благословение, — подумала Джесс. — Все течет, все меняется. Уход каждой минуты — невосполнимая утрата. Но и маленький шаг вперед».

— Пойдем дальше? — тихо предложила она.

Описав круг, они нашли маленький ресторанчик — несколько столиков под широким брезентовым тентом. Живя в Италии, они старались не есть вне дома — экономили как могли, чтобы денег из питомника хватило подольше. Обычно Джесс варила макароны на двухконфорочной плите в их маленькой квартирке. Однако в этот день они почувствовали: им есть что праздновать. Они жадно пробежались глазами по строчкам меню и заказали местное блюдо из кролика. Роб перекинулся парой слов с официантом. Джесс в который раз поразилась, как быстро он схватывает итальянские слова.

Поглощенные друг другом, они не заметили, как на них подозрительно или завистливо поглядывали другие посетители. Подошла уличная кошка и потерлась о голень Роба, мурлыча от удовольствия. Роб скормил ей несколько кусочков крольчатины. Кошка долго работала розовым треугольным язычком, пока не слизала последнюю каплю жира. «Нужно будет нарисовать ее в следующем письме к Бетт», — решила Джесс.

Потом они заказали крепкий растворимый кофе. Город погрузился в послеобеденную дрему.

— Расскажи мне о Дэнни, — попросила Джесс. Со временем она все острее нуждалась в настоящем Дэнни, а не своем идеализированном образе сына. — Каким он был на самом деле, мой мальчик?

Роб закрыл глаза рукой — задумался.

— Ты же все знаешь.

— Нет. Расскажи мне о твоем Дэнни.

Он наконец-то понял. И заново начал рассказ о том последнем дне, начиная с утра, когда они отправились в спортзал, а после обеда играли в бильярд. Джесс уже слышала все эти подробности, но теперь, когда Робу не нужно было ничего сглаживать, они казались особенно живыми. У Дэнни были свои темные стороны. Он привык побеждать любой ценой. Вечер с Кэт и Зоей — наглядное подтверждение.

Рассказывая Джесс о Дэнни, Роб поймал себя на том, что в его голову потихоньку закрадываются мысли о Кэт. В последнее время это случалось нередко, особенно по вечерам, когда молодежь высыпала на улицы и площади города. Что-то она сейчас делает? Он понял, что соскучился. И еще — где-то впереди его ждет другая жизнь. Сейчас он находится в подвешенном состоянии, но будущее рано или поздно наступит.

Джесс отставила чашку. На ее лице было выражение грусти и собранности. Роб нашел, что она прекрасна.

— Пройдемся немного?

Рука в руке, они побрели вдоль старинных особняков с массивными крышами, по улице Филлунго с фонарями на перекрестках. Сделали крюк, чтобы заглянуть в прохладный полумрак собора, и наконец вышли к римскому амфитеатру. Высокие, расположенные правильным овалом строения еще хранили дневное тепло. Рынок под открытым небом разворачивал вечернюю торговлю. Они прошлись по рядам стеклянной посуды, овощей и дешевой обуви. Джесс нашла соломенную шляпу с широкими полями и раскошелилась на несколько тысяч лир. Роб сам надел шляпу ей на голову и залюбовался тем, как смягчилось ее лицо в тени с золотистыми дырочками.

Они купили мороженое и сели на скамью, спиной к стене, чтобы полакомиться.

— Я была здесь с Тонио.

— В такой же день?

— В каком-то смысле. Но сегодняшний гораздо лучше.

Он взял ее руку и поцеловал влажную подушечку большого пальца.

— Спасибо тебе.

Какое-то время они сидели молча, наблюдая за рыночной суетой.

— Куда теперь? — спросил Роб.

— Домой.

То, что дом — это маленькая квартирка с окнами на железнодорожное полотно, не требовало уточнений.

Они подождали автобуса на пыльной, прокаленной солнцем площади за городской стеной. На небольшой площади перед кафе носилась на велосипедах группа мальчишек. Они гонялись друг за другом, сталкивались и подшучивали друг над другом. Особенно доставалось толстяку в мешковатых спортивных штанах и оранжевой майке.

Неожиданно двое мальчишек с разных сторон на большой скорости устремились в центр площади. Остальные бросились врассыпную. Толстый мальчик резко вывернул руль, но не рассчитал и оказался как раз у них на пути. Один из велосипедистов вильнул и избежал столкновения, зато другой врезался прямо в него. Мальчик с размаху грохнулся на бордюр. Банка с шипучим напитком, которую он держал в руке, полетела в канаву, но успела облить его.

Велосипедист восстановил равновесие и бросил на него быстрый взгляд — велик ли ущерб. Развернулся и скрылся за автобусной станцией. Его товарищ последовал за ним. Жертва осталась мешком лежать на асфальте. Остальные сгрудились поодаль.

Роб встал и приблизился к мальчугану. Джесс не слышала его слов, но мальчик поднял голову; у него был затравленный вид. Оценив габариты Роба, остальные отошли на безопасное расстояние.

Мальчик пожал плечами. Роб помог ему встать. На ноге ниже колена осталась багровая отметина. Он стряхнул с одежды брызги. Роб подошел к киоску и купил ему такую же банку. Мальчик залпом осушил ее. Потом они, как старые друзья, дошли до городских ворот. Там Роб остановился и смотрел вслед, пока толстяк не исчез из виду.

Когда он вернулся к Джесс, как раз подошел автобус.

— Это наш? — спросил Роб.

Его взгляд предостерегал: никаких комментариев! Но Джесс поняла важность для него этого эпизода.

— Прощай, Шматок, — тихо произнесла она.

Роб сделал вид, что не слышал. Они вошли в автобус и даже нашли два свободных места. Джесс склонила голову ему на плечо. И они поехали к морю.


Глава 14


День был отмечен какой-то нереальностью, из-за чего Бетт смотрела на знакомые улицы так, словно видела их впервые. Красные автобусы запрудили перекресток. Среди простаивающих автомобилей заметался тощий человек со скребком и раствором для чистки стекол. В глазах рябило от афиш, оповещающих о предстоящем концерте в Уэмбли.

«У меня рак, — повторяла про себя Бетт, вновь и вновь взвешивая в сознании тяжесть этой новости. — Не исключено, что я умру».

Возможность того, что вместо многих десятилетий ей отпущено несколько месяцев, в лучшем случае лет, словно приблизила ее к Дэнни — он как будто шел рядом. Их разделяла совсем не такая толстая стена, как она думала. Шагая по нереальной улице, Бетт поймала себя на том, что мысленно беседует с Дэнни.

«У тебя не было времени об этом подумать, не правда ли? Или, неподвижно лежа на больничной койке, привязанный шлангами к разной аппаратуре, ты знал, что тебя ожидает? Тебе было страшно?»

Она словно наяву услышала его голос — насмешливый, как всегда, когда он снисходил до разговоров с ней о музыке, сексе или других вещах, в которых начал разбираться гораздо раньше нее: «Подумаешь, большое дело! Со всеми случается».

«Только ты угодил туда раньше, — подумала Бетт. — Я старше, но ты оказался шустрее».

Он ехидно осклабился.

«Завидуешь, да? Ты всегда мне завидовала и никогда не перестанешь».

Бетт так резко остановилась, что какой-то пешеход сзади налетел на нее и едва не упал. Но восстановил равновесие и потопал дальше.

«Нет, Дэн, я больше не завидую. Ты не знал? Признаюсь — во мне все так же поднимаются обида и ревность, даже если речь идет о смерти, но я научилась давать им отпор. Жалко, что ты так рано умер. Я всю жизнь мечтала стать с тобой на равных. И вот это время наступило».

Бетт с изумлением поймала себя на том, что улыбается. Пробка на улице каким-то чудом рассосалась. Бетт собиралась продолжить путь и вдруг заметила, что налетевший на нее мужчина торчит в паре ярдов от нее.

— Привет, — поздоровался он.

— Простите?

— Тебя зовут Бетт, не так ли?

Ему было под тридцать — похож на художника или хиппи. Теперь, когда она присмотрелась, его черты показались ей смутно знакомыми. Но откуда?

— Мы познакомились на дне рождения у Лиззи. Даже поболтали.

Он сокрушенно покачал головой, показывая, как это странно и обидно, что она его не узнала.

Теперь она вспомнила. Ну конечно же, он актер. Снимался в том же сериале, что и Лиззи. Новобранец из ЦРУ.

Из подсознания выскочило его имя:

— Ник?

Он удовлетворенно ухмыльнулся.

— Ну наконец-то. Надо же — как я на тебя налетел!

— Я тут неподалеку работаю.

— Да ну? Слушай, когда у тебя выходной? Может, заскочим выпить или еще куда-нибудь?

Бетт должна была встретиться с Сэмом в баре, куда они нередко заходили, когда не было времени ехать к ней домой. Она не видела его пять дней, начиная с того самого дня, когда сдавала анализы: он уехал на совещание по торговле. Она никому не сказала о своей болезни — даже родным. Родным — в последнюю очередь. Сначала ей нужно увидеться с Сэмом, заглянуть ему в глаза, попросить разделить с ней это испытание.

— Не могу, Ник. У меня как раз сейчас встреча, и я уже опаздываю.

Она машинально взглянула на часы, но время прошло мимо ее сознания.

— Очень жаль. Может, как-нибудь в другой раз? Я вот думаю — позвоню-ка я Лиззи, узнаю твой телефон.

— Ладно, встретимся. Как-нибудь в другой раз.

Ник достал из бумажника визитку.

— Вот. Звони.

Она спрятала плотный квадратик в карман. Слава Богу, одной проблемой меньше. Не нужно будет терпеть его звонки.

— Обязательно. До свидания.

— Дай слово, что позвонишь! — крикнул он вслед. — Иначе потом пожалеешь.

Она резко повернулась на каблуках и парировала:

— Не будь таким самоуверенным.

В следующую секунду она о нем начисто забыла. Сэм ждал ее за их обычным столиком в углу. Он встал навстречу, коснулся ее щеки нежным поцелуем и отодвинул для нее стул. Принес напиток. И только после этого задал вопрос. У него было ласковое, немного озабоченное выражение лица, словно он готов к худшему, но надеется на лучшее.

— Рак груди, — выпалила Бетт.

И благодаря вновь обретенной зоркости поняла: не на такой ответ он рассчитывал. Думал, она скажет: «Не волнуйся, ничего серьезного». На его лице застыло недовольство, чуть ли не брезгливость. Он замешкался с ответом, и ей показалось, что она слышит его слова: «Ну и слава Богу. Этого не должно было случиться, но, милая, это такое облегчение. Поцелуй меня скорей. Идем в какое-нибудь замечательное место, отпразднуем».

Она отчетливо представляла себе ход его мыслей. Он, должно быть, прикидывает: «Что это означает? Что я должен сделать для нее, пообещать, достать? Мои ресурсы и так невелики: ведь приходится делить их между ней, Сэди, работой и детьми».

— Боже правый! — пробормотал Сэм.

Бетт отхлебнула вина. Оно придало ей бодрости.

— И что же дальше, Бетт?

Она вкратце обрисовала, что ее ждет. Операция. Чем скорее, тем лучше. В следующий вторник. А потом, в зависимости от того, что все-таки они там обнаружат, облучение или химиотерапия, возможно, и то и другое.

— Бедняжка!

Он уже овладел собой. Вспомнил про осторожность. Бетт пристально изучала его лицо. Правильное, почти красивое, оно на глазах меняло выражение — становилось жестче. Впервые за все время Бетт допустила, что может разлюбить Сэма. Он сжал в своих ладонях ее холодные ладошки.

— Что нужно делать?

Нет, разлюбить она, конечно, не сможет. Как же быть?

На мгновение ее решимость была поколеблена, но она быстро собралась с духом. Пора проявить твердость.

— Уйди от Сэди. Я не хочу больше ждать. Сегодня же поставь ее в известность. Мы должны пережить это вместе. Иначе я не выдержу.

Он перестал гладить ее руки.

— Бетт, девочка моя, это похоже на шантаж. Это вышло помимо твоей воли, не правда ли?

С ее глаз словно спала розовая пелена — она увидела Сэма таким, каким он был в действительности: побитым щенком.

— Никакой не шантаж. Просто я не могу иначе.

Он вздохнул.

— Сейчас не самое подходящее время.

— Почему? У Элис экзамены в балетной школе? Сэди устает на работе? Нянька попросила расчет?

Ее едкий сарказм ошеломил обоих. Какое-то время они настороженно разглядывали друг Друга.

— Ты не в себе, — сказал наконец Сэм.

— Совершенно верно.

— Я хочу сказать, что в таком состоянии едва ли следует принимать жизненно важные решения. Вот после операции, когда тебе станет лучше…

— Нет.

— Бетт, ты должна меня выслушать.

Его бегающие глаза остановились на циферблате стенных часов. Сэму предстоял деловой ужин, и теперь он прикидывал, сколько у него времени на то, чтобы вразумить Бетт.

Она знала, о чем он думает: ведь так было всегда. Но теперь ей надоело делать скидки на его многочисленные обязанности. Надоело вязнуть в болоте этой любви.

— Не хочу ничего слушать. Ты обещал, когда наступит подходящее время, оставить жену. Если забыл, позволь напомнить: ты уверял, будто любишь, будто я тебя поддерживаю. Я тебе верила. А сейчас наступил момент, когда МНЕ нужна твоя поддержка.

— Но я же с тобой.

Она покачала головой.

— Нет. Ты приходишь, когда тебе удобно, и снова уходишь. Я всего лишь один из пунктов повестки дня: «Ой, уже полседьмого — пора трахнуть Бетт и бежать ужинать с Сэди. Бетт поймет. Бетт будет мне благодарна».

В ее груди поселился крохотный сгусток гнева. Твердый. И слава Богу.

— Все не так, — запротестовал Сэм.

Бетт знала: именно так. Но на мгновение дрогнула и усомнилась. Что она будет делать без его любви? Сорвавшуюся с якоря страсти — куда ее отнесет течением? Без котурнов большой любви она станет маленькой дурочкой. «Но ведь иллюзией оказалась не моя любовь, — возразила она себе, — а лишь вера в то, что Сэм ее достоин».

— Так ты уйдешь от Сэди?

Его лицо расплылось, разбухло, словно из внутренних капилляров на поверхность хлынула водянистая жидкость эгоизма и заполнила собой поры. «Если кольнуть больнее, — подумала Бетт, — он того и гляди расплачется».

— Не могу, дорогая. Только не сейчас. Дети… это ведь и их жизнь… я никак…

— В таком случае вместо того, чтобы прыгать в мою постель, ты должен был думать о Тэмсине, Джастине и Элис.

— Да, — с готовностью согласился он, срываясь с крючка. — Я должен был думать о них.

Бетт встала и, заметив, что на них оглядываются, громко произнесла:

— Ты ничтожество, Сэм Кларк. Трус, лгун и гнусная крыса. Отныне я не приму тебя, даже если твой микроскопический отросток останется единственным в мире.

Сэм всегда был чувствителен насчет размеров своего пениса.

Она повернулась к нему спиной и гордо продефилировала на выход. А очутившись на тротуаре, неожиданно расхохоталась. Здорово! Ради такой концовки поистине стоило терпеть эту тягомотину!

Она заторопилась прочь: нужно было уйти подальше, пока не наступила реакция. Нарочно проделала большой путь с гордо поднятой головой и размахивая руками. Без десяти девять она завернула за угол и вышла на улицу, где жили Сэм и Сэди. «Сааба» не было видно. Сэм должен был ужинать с модным писателем, вернее писательницей, ее агентом и представителями торговли. И уж конечно, стычка с любовницей не показалась Сэму уважительной причиной, чтобы отменить встречу.

Она деловым шагом подошла к крыльцу. В лоджиях за ажурными металлическими решетками виднелись белые цветы. Бетт нажала на кнопку. По всему дому разошелся звон.

Дверь открыла Сэди. Она успела сменить красный деловой костюм на джинсы и свободную рубашку. Даже не накрасила губы.

— Я — Бетт Эрроусмит. Мы когда-то встречались, но вы наверняка меня не помните. Я работала у Сэма.

* * *


Сэди налила в две рюмки новозеландского белого вина и подтолкнула одну через стол к Бетт. Кухня размещалась в цоколе. Она оказалась в точности такой, какой Бетт ее себе представляла. Облупившаяся краска на дверцах буфета. Детские рисунки на стенах. Голубовато-желтые французские занавески.

Сэди закурила.

— Неужели вы думаете, вы — первая?

— Нет. Я думала, я — последняя.

Сэди добродушно рассмеялась.

— О Господи. Я имела в виду работу… Разве вы не знали, какая у Сэма репутация?

— Я верила, что со мной по-другому. Он сам это говорил. Можно вас кое о чем спросить?

— Валяйте.

— Вы знали о нас с Сэмом?

— Не о вас конкретно. Но, увидев вас на крыльце, я сразу смекнула, что к чему. Сколько вам лет? Двадцать три?

— Да.

— Ага. Слушайте, Бетт, скажу вам правду — он ведь не скажет. Сэм никогда не бросит меня ради вас. Он всегда стремился иметь и то и другое. Меня, дом, детей — и хорошенькую, робеющую перед ним и поэтому покладистую девушку на стороне.

— Мама говорила то же самое — слово в слово.

— Естественно. Это одна из причин, почему он бегает за молоденькими. С ними риск меньше, чем с женщинами моего возраста. Хотя, должна сказать, с вами он просчитался, не правда ли? Требуется немалое мужество, чтобы явиться сюда и сказать, что у вас связь с моим мужем.

— Я не хотела, чтобы это сошло ему с рук, — пробормотала Бетт, изо всех сил стараясь не расплакаться. Ей было здорово не по себе. Цинизм и хладнокровие Сэди выбили ее из колеи. «Я готовилась услышать один ответ, а услышала совсем другой. Села в лужу, как Сэм недавно».

— И не сойдет, будьте покойны, — заверила Сэди, наливая им обеим еще вина и предлагая Бетт сигарету. — А кстати, почему вы пришли именно сегодня?

Бетт почувствовала, что ее, как Сэма, захлестывает жалость к себе.

— Потому что у меня обнаружили рак груди. Во вторник будут удалять опухоль.

— О Господи. Где?

— У меня в груди.

— В какой больнице, дурочка?

— А… «Сент-Мэри».

— Ясно. Где живет ваша мать? Где-нибудь поблизости? Она сможет за вами ухаживать?

— Моя мать месяц назад ограбила сейф и сбежала в Италию с любовником моего возраста.

Сэди не сразу поняла, что Бетт и не думает шутить. Какое-то время женщины колебались между антипатией и невольным восхищением. И вдруг Сэди расхохоталась. У нее был приятный смех — глубокий и манящий.

— Ваша мать — потрясающая женщина.

— О да!

Сэди настояла на том, чтобы Бетт рассказала ей эту историю. К тому времени, когда девушка закончила свой рассказ, бутылка была пуста, а у Бетт возникло ощущение, словно она обрела нового друга. В голове не укладывается. Она сидит с женой Сэма в его кухне, навеселе и в отличном расположении духа. Она отставила рюмку.

— Ну, мне пора.

— Спасибо, что пришли. Ну-ну, не делайте такое лицо. И не расстраивайтесь. Вам повезло, что вы от него избавились. Уж поверьте.

За легким тоном Сэди Бетт уловила грусть. Она кивнула и шмыгнула носом, стараясь не заплакать.

— Надеюсь, операция пройдет удачно. Вам, конечно, много раз это говорили, но при маленьком сроке болезни шансы на выздоровление от рака груди довольно велики, и они постоянно увеличиваются. Примерно месяц назад мы давали в газете серию очерков на эту тему, так что я познакомилась со статистикой. Хотите, пришлю? Вы еще очень молоды. Вы выкарабкаетесь.

— Да, конечно, — прошептала Бетт.

Уже спустившись с крыльца, она услышала за спиной:

— Держите меня в курсе!

* * *


Бетт ни за что не рассчитывала на такую душевную теплоту и поддержку со стороны друзей и сослуживцев. Подруга по секретарским курсам сама отвезла ее в больницу и одолжила красивый махровый халат. Еще две подруги и женщина из конторы навестили ее в первый же вечер после операции. На ее тумбочке стало тесно от цветов. Оказалось, что она вовсе не одинока, просто одержимость Сэмом мешала ей это понять.

— Мой палатный врач говорит, что ничего не осталось, — уверяла она посетителей. — Но они хотят провести курс облучения, чтобы перестраховаться.

Но на следующий день проснулась в слезах — реакция на наркоз — и полная скверных предчувствий. Откуда они знают, что ни один чертов метастаз не заблудился в ее тканях? И где Сэм?

Она лежала на боку, спиной к двери, барахтаясь в волнах отчаяния. По коридору, а затем и по палате дробно застучали высокие каблуки — какое ей дело? Однако каблуки остановились возле ее кровати.

— Вы спите?

В полотняном костюме, с букетом белых лилий в одной руке и красочными журналами в другой рядом стояла Сэди.

— Сестра говорит, с вами никаких проблем, — весело объявила она, убедившись, что Бетт не спит. — Я потребовала подробнейший отчет. Через пару дней вас выпишут, чтобы вы никогда больше не оскверняли это место своим присутствием.

Бетт попыталась сесть. Но доброта Сэди так на нее подействовала, что она снова повалилась на подушку; из глаз хлынули соленые потоки.

Сэди далеко не сразу удалось разобрать, что между рыданиями и икотой пытается сказать Бетт. Но наконец она поняла:

— Я хочу к маме. Пусть мама приедет!

— У вас нет ее телефонного номера?

Бетт взяла с собой в больницу небольшую пачку писем. На первой странице первого письма значился номер.

— Это на экстренный случай.

— Так позвоните. Неужели вы думаете, что она не захочет быть с вами в такой момент?

* * *


— Telefono! — крикнула снизу квартирная хозяйка.

Джесс вышла на лестницу и перегнулась через перила. Дверь в квартиру хозяйки была открыта. Сама синьора, тучная, с могучими плечами, обтянутыми черной материей, задрав голову, смотрела на нее.

— Si, signora. Telefono.

— Vengo, grazie[4 - Да, синьора. Вас к телефону.Иду, спасибо (итал.).].

Джесс сбежала на первый этаж. Недавно ей удалось устроиться садовником на богатой вилле за городом на неполный рабочий день. Возможно, это они звонят. Только бы не сказали, что отказываются от ее услуг!

Задыхаясь, она втиснулась в каморку хозяйки.

— Мамочка, это ты?

Этих слов и голоса было достаточно, чтобы у Джесс защипало в горле.

— Бетт, что случилось? Говори сейчас же!

Пока Бетт рассказывала, Джесс словно воочию видела перед собой молодого полицейского, пришедшего к ней ночью со страшной вестью, сестер и врачей из палаты, где лежал Дэнни. Их лица навсегда запечатлелись у нее в памяти и вот теперь ожили, как свидетели новой катастрофы.

— Почему же ты раньше не сказала? Бетт, почему?

Все ее существо трепетало и вибрировало от решимости сражаться и спасти свое дитя, потому что Бетт — это все, что у нее осталось.

Девушку душили слезы.

— Я на тебя сердилась. Но я прошу тебя приехать. Пожалуйста, мамочка, возвращайся домой!

— Как только смогу. Даже скорее.

— Ты приедешь?

— Вопрос не в том, приеду ли я, а в том, как быстро. Пусть попробуют меня остановить.

— Я буду ждать тебя дома. Ты мне так нужна!

* * *


Вечером Джесс с Робом в сгущающихся сумерках медленно прошлись к порту. Был июнь, они пробыли в Италии два месяца. Под деревьями на площади, где владельцы кафе для туристов выставили на улицу складные столы и стулья, носились стрижи, поражая взор крутыми виражами. Еще немного — и в барах и пиццериях будет яблоку негде упасть от отдыхающих.

— Тебе нужно ехать, — сказал Роб, хотя чувствовал прямо противоположное. Перспектива ее отъезда вернула его в детство, к обшарпанным стенам, где клочки обоев складывались в загадочные острова, и к атмосфере страха. Содеянное встало перед ним во весь рост и затмило свет. Вернуться в Англию означало немедленно подвергнуться аресту. Остаться здесь означало одиночество.

— Прости, — произнесла Джесс в отчаянии. — Я не должна была тащить тебя сюда.

Однако сомнений не было. Ее главной заботой стала Бетт; ей приходилось даже скрывать свое нетерпение попасть домой, приласкать дочь. И это полнейшее отсутствие внутренней борьбы удручало Джесс еще больше.

— Ну что ты. Ты столько для меня сделала!

Роб не кривил душой. Как бы он справился в одиночку? Джесс подарила ему свою любовь, и только теперь Роб убедился: ее любовь имеет границы. Может, это было материнское чувство плюс соблазн послать к черту условности?

— Я поехал по доброй воле, тебе не пришлось меня тащить.

— Что будешь делать?

Роб притворился, будто уже все обдумал.

— Наверное, останусь здесь. У меня есть работа, а что будет, если я вернусь домой? Меня тотчас посадят за решетку. По крайней мере, здесь у меня есть время на размышления и крыша над головой. А если за мной придут… если меня выдадут… тогда и подумаю.

— Может, я еще вернусь, если с Бетт все будет в порядке.

— Может, вернешься.

Они дошли до гавани, до маленького бара для рыбаков. Заказали два пива и сели за столик под открытым небом, чтобы машинально следить за стрижами, которые прошивали небо невидимыми строчками. Перед ними лежало открытое море, и они понимали: время и разлука превратят его в пустыню.

Утром Джесс нужно будет успеть на первый автобус до аэропорта. Покончив с пивом, они рука об руку, словно не желая признавать разверзшуюся между ними пропасть, пошли обратно. Но в своей маленькой квартирке с видом на железную дорогу почувствовали: в их отношениях что-то сдвинулось. Роб закрыл железные ставни, и комната превратилась в святилище. До них долетали голоса: хозяйка на полную мощность врубила телевизор. Они понимающе улыбнулись. Ее глухота была им на руку.

Джесс замешкалась в узком пространстве между столом и кроватью. Она сняла туфли; холодный кафельный пол вызвал в памяти утро перед поездкой в Лукку и необычайную легкость во всем теле, которую она определила как эйфорию. «Это было, — подумала Джесс. — Этого у нас никто не отнимет». Она подошла тогда к кровати и залюбовалась спящим Робом. Он открыл глаза и привлек ее к себе. И сейчас это воспоминание вызвало у нее почти болезненное сокращение мышц. Губы приоткрылись; нижняя влажно заблестела в свете подвешенной к потолку лампочки. Роб стоял приблизительно в ярде от нее. Воздух между ними сгустился и вдруг барабанным боем застучал в ушах. С минуту они стояли не двигаясь. На Джесс были линялые голубые джинсы, которые она отыскала в магазине бывшей в употреблении одежды. Они приехали в чем были и купили совсем немного одежды, предпочитая без конца стирать свое нехитрое барахлишко. Роб медленно расстегнул верхнюю пуговицу на ее голубой рубашке.

От работы в саду спереди у Джесс образовался темный клин загара. Когда Роб расстегнул последнюю пуговицу и снял с нее рубашку, обнажились коричневые руки, резко контрастирующие с молочно-белыми предплечьями. Роб не раз видел эту ее новую пятнистую кожу, но сегодня Джесс инстинктивно попыталась прикрыться. Это нежелание, чтобы он видел свидетельства тяжелой физической работы, безмерно тронуло Роба и зажгло в нем огонь желания.

Как ни хотелось ему единым движением сорвать с нее оставшуюся одежду, он делал это очень, очень медленно. Расстегнул джинсы и позволил им упасть на пол. Джесс аккуратно переступила через них, но у нее участилось дыхание, а глаза подернулись дымкой.

Когда она осталась нагишом, он провел руками по ее плечам, бокам и бедрам. Заставил сесть на краешек кровати. Она послушно села, примяв покрывало, которое утром тщательно расправила. Роб отошел к двери и, сняв с крючка ее соломенную шляпу, водрузил ей на голову. И ее лицо под широкими полями стало отрешенным и загадочным, как у незнакомки на картине.

Он опустился перед ней на колени и, приподняв одну ее ногу, прильнул губами к голубым жилочкам на подъеме. Он продолжал целовать ее щиколотки, а рука тем временем поползла выше, настойчиво раздвинула колени. Откинувшись на пятки, он впился взглядом в ее глаза. Она снова стала Джесс, а не матерью или незнакомкой. Джесс маняще улыбнулась и откинулась назад. Шляпа слетела в сторону. Роб уткнулся лицом в развилку меж ее бедрами.

Внизу грохотал благословенный телевизор.

С кровати они перешли на стул, а затем на пол. Кафель приятно холодил кожу. Слившись воедино, они молча покатились по полу, словно стремились обратно, к самому началу, к их первой ночи, когда язык секса стал единственно возможным выражением горя и вины. И сегодня, как тогда, они нашли в физическом акте разрешение нравственных страданий.

Потом они лежали на скомканной постели. Было уже очень поздно. В наступившей тишине отчетливо слышалось их бурное дыхание и чмокающие звуки, когда они касались друг друга потной кожей.

— Оставлю тебе деньги, — прошептала Джесс. Они экономили, и поэтому кое-что еще осталось. Робу хватит.

— Не нужно.

— Я все же оставлю. Не хочу везти их обратно.

— Ладно, — смирился он.

Джесс тайно усмехнулась в темноте. Роб сможет путешествовать, если захочет. Возможно, он уедет далеко, туда, где он будет в безопасности. Например, в Южную Америку. Обоснуется в Бразилии. Она попыталась представить, как его изменит новая жизнь. Ему легко даются языки. Он очень красив, она даже не знала, насколько, пока не заметила, что на пляже на него заглядываются итальянские девушки. Влюбится в стройную смугляночку и будет счастлив, оставив далеко позади безрадостное прошлое и эту серую смирительную рубашку — Англию. Ей вдруг стало ужасно жаль расставаться с ним, и она, уже на грани сна, обняла его крепко, со щемящей грустью.

* * *


Когда Джесс вернулась из Италии, Бетт уже выписали, и она была дома. Открыв дверь своей квартиры и увидев мать, она не смогла сдержать изумления. Джесс похудела и стала бронзовой от загара. Глаза казались больше, чем обычно. Она изменилась до неузнаваемости. На ней была странная бесформенная одежда. Из вещей — всего один небольшой саквояж. Ни дать ни взять беглянка, хотя деньги Грэхему Эдеру возместили и он нехотя согласился не подавать на нее в суд.

Джесс поставила саквояж на пол и, не говоря ни слова, взяла дочь за руку. Обратная дорога показалась ей бесконечной, а расставание с Робом — мучительным. Бетт была бледнее обычного, но в общем выглядела неплохо. В поезде и автобусе от аэропорта голова у Джесс пухла от жутких образов Дэнни на смертном ложе. Его черты неуловимо менялись, и вот уже вместо его лица перед ее мысленным взором возникла восковая маска — Бетт.

Наконец мать и дочь закрыли дверь и крепко обнялись. И словно впервые заметили, что они одного роста. Их лица казались отражением друг друга. Губы делали одинаковые судорожные усилия улыбнуться. Броня непонимания и недоверия, которой они отгородились друг от друга, не исчезла совсем, но чрезвычайно истончилась — казалось, им не составит труда сломать ее.

— Я выздоровлю, — пообещала Бетт. — Особенно теперь, когда ты здесь.

— Конечно, выздоровеешь. Дай-ка тебя получше рассмотреть.

Она потащила дочь в кухню, где было светлее, и заставила встать к окну. Под глазами Бетт залегли темные круги, но морщин не было. Она еще так молода! Джесс снова обняла дочь; они соприкоснулись лбами. Как в тот далекий день, когда ей положили на руки сверток — ее новорожденную дочь, — она вновь испытала приятное чувство удивления, что это нежное существо живет своей отдельной жизнью. Бетт всегда существовала отдельно; связь с Дэнни была теснее из-за его происхождения. Вот что грустно. Джесс почувствовала, что ее переполняет любовь к дочери, на какое-то время, возможно на один только краткий миг, вытеснив тоску по Дэнни.

— А где Роб? — чуточку более сурово спросила Бетт.

— Остался в Италии.

— Правда? Тебе было тяжело с ним расставаться?

— Да, — ответила Джесс, не желая лгать.

— Спасибо, что примчалась.

— Расскажи мне все-все про больницу. И про то, что будет дальше.

— Мне предстоит курс облучения. Придется каждый день туда ходить. Это довольно утомительно.

— Я поживу здесь и поухаживаю за тобой, — пообещала она и тотчас спохватилась. Квартира Бетт такая маленькая, всего одна спальня… — Нужно будет раздобыть раскладушку.

Лиззи выполнила ее просьбу — дала объявление о продаже дома. Один человек заинтересовался. Так что скоро у Джесс не будет своего дома. Ее это нисколько не огорчало, наоборот, приятно кружило голову, как не слишком крепкий напиток. Если Бетт выкарабкается, а у Роба, Лиззи, Сока и Джеймса все будет в порядке, то больше ей ничего не нужно.

— У меня есть армейская походная кровать — кусок брезента на деревянных козлах. Страшно неудобная штука.

— Неважно. Я могу спать где угодно.

(К ней вернулась прежняя способность находить утешение во сне.)

Бетт недоверчиво покачала головой и рассмеялась.

— Я так рада, что ты приехала! Не уезжай больше так далеко!

— Ни в коем случае.

* * *


— Судебное заседание, — сказал в телефонном разговоре Майкл Блейк, — ориентировочно намечено на начало июля. Не могли бы вы написать или сказать Робу по телефону, что, если он явится добровольно и до начала судебного процесса, это будет принято во внимание? Его все равно найдут.

— Хорошо, — ответила она таким тоном, словно давала понять, что не берет на себя никаких обязательств. Она не имеет права влиять на решение Роба. Но вечером, когда он должен был вернуться с работы, позвонила в Италию. После долгого ожидания ответила хозяйка. Сражаясь со своим скудным запасом итальянских слов и глухотой хозяйки, Джесс объяснила, что ей нужен Роб.

— Ah, si. Ma il signor e partito.

— Partito? Quando?

— Questo mattino, signora. Di buon'ora[5 - — Ах да! Но синьор уехал.— Уехал? Когда?— Сегодня утром. На рассвете.].

— Понятно. Спасибо. Grazie.

Уехал. С утра пораньше. Джесс представила себе, как он отбывает в неведомую даль — подальше от судов и полиции, от Майкла Блейка и от нее. От всего несчастливого прошлого. В новое место. Грусть разлуки уравновесилась радостью от того, что Роб в безопасности.

* * *


Толпа пассажиров, только что сошедших с борта воздушного лайнера, несла Роба узкими и запутанными коридорами аэропорта. Подобно Джесс, он нес всего один небольшой чемодан. Ноги путались в густом ворсе ковровой дорожки; на одежде накапливалось и пощипывало статическое электричество, но он упрямо шел вперед.

Наконец они достигли иммиграционного зала, и пассажиры выстроились в несколько очередей к разным окошкам. Роб встал в хвост ближайшей очереди. Он старался ни о чем не думать, но мысли встречными валами захлестывали мозг; под кожей бурлил адреналин. Он говорил себе, что не собирается оказывать сопротивление или спасаться бегством — пусть будет что будет.

Подошла его очередь.

Он протянул свой паспорт и подождал, пока офицер иммиграционной службы проверял его имя и сличал его с фотографией. Роб коротко постригся, и теперь у него был жесткий рыжеватый ежик. Но и без бронзовых кудрей его лицо было невозможно не узнать. Офицер захлопнул паспорт и прикрыл ладонью.

— Отойдите, пожалуйста, в сторону.

Он сказал несколько слов в телефонную трубку. Тут же из-за зеркального экрана появились двое в форме и, метнувшись к Робу, взяли его под руки. Он послушно позволил себя увести под любопытными взглядами пассажиров в аэропорту Хитроу.

* * *


В камере предварительного заключения было четыре полки — две нижних и две верхних. Нижняя полка с левой стороны была свободна; на верхней лежал какой-то субъект, с головой укрывшийся одеялом. На нижней полке справа сидели два азиата; оба были небриты; лица при неоновых лампах дневного света казались почерневшими от усталости. Офицер снял с Роба наручники и кивком указал на свободные нары. Роб послушно сел, потирая запястья. В камере пахло потом, черствым хлебом и экскрементами. Поглазев на него, азиаты возобновили свой разговор.

Было десять часов вечера. Роб лег на спину и повернулся лицом к стене. Она была выкрашена в зеленый цвет и кое-где отсырела. Ни тебе островов, ни континентов. Роб закрыл глаза. Как ни странно, страха не было. Его поместили в камеру предварительного заключения неподалеку от Хитроу. Майкл Блейк объяснил по телефону, что будет повторно просить, чтобы Роба отпустили на поруки, но ему наверняка откажут.

Мужчина на верхней полке захрапел — сначала тихо, потом все громче. Тюрьма оказалась в точности такой, какой Роб ее представлял, ничуть не хуже. Хотя, возможно, худшее — впереди. Но пока что все было вполне терпимо. После отъезда Джесс он прожил в Италии неделю, но с самого начала понял, что без нее это не имеет смысла. У него также не было желания мотаться по свету вдали от родных мест — то есть изведать еще большее одиночество.

Прошедшие месяцы научили его избегать одиночества. Он вернулся в Англию, потому что, каков бы ни был судебный приговор, это лучше, чем самому обречь себя на изоляцию.

Роб думал о Джесс, о Бетт с Дэнни, о Зое и Кэт. И наконец уснул.


Глава 15


В преддверии суда к Робу стали допускать посетителей. Джесс пришла при первой возможности. Они сидели друг напротив друга за деревянным столом, взявшись за руки.

— Зачем ты вернулся? Я думала, ты уедешь куда-нибудь подальше, чтобы начать новую жизнь.

К ее удивлению, Роб рассмеялся. Похоже, все его страхи улетучились.

— Я думал об этом. Подсчитал деньги и начал прикидывать, куда бы податься, но у меня было такое ощущение, словно речь идет о ком-то другом. Как в кино. В конце концов я понял: человеку не дано начать с чистого листа. Можно лишь продолжать вести ту жизнь, которая сложилась — так или иначе. Стартовать оттуда, где стоишь. В общем, я сам захотел вернуться.

Джесс понимала: его привела сюда не любовь к ней. В их отношениях произошла перемена — еще до ее отъезда из Италии. Все течет, все меняется. Могли ли они предположить, что Джесс придется выбирать между ним и Бетт? Но она сделала единственно возможный для себя выбор, и их связь приняла другой характер. Она словно держала в своих ладонях руки Дэнни — не больше, но и не меньше.

— Ты правильно поступил. Прости, что уговорила тебя нарушить условия поручительства и это привело тебя сюда.

Он опять засмеялся.

— Ты меня не уговаривала. Я сам драпанул вместе с тобой — бежал задрав хвост. Кто, как не я, врезал твоему бывшему мужу? И, знаешь, я был счастлив с тобой в Италии. Ничего подобного у меня еще не было. Эти воспоминания остались со мной, в моей памяти, их никто не отнимет. Я бы не отказался пережить все это сначала, даже зная, что окажусь здесь.

С минуту Джесс не могла говорить из-за душившего ее волнения. Эйфория — так она определила это для себя. Необычайная легкость во всем теле — оказывается, с Робом было то же самое. Да, мысленно повторила она, это было, и этого никто не отнимет. Мы помогли друг другу не только выжить.

В комнате свиданий не было окон; пахло сигаретами и потом. В этой угнетающей обстановке Джесс оставалось только признать, что, как бы им ни было хорошо вместе, их по-прежнему разделяют более чем два десятка лет, и ответственность перед другими людьми, и огромная, укоренившаяся в душе Джесс любовь к ее детям.

Их руки нехотя разомкнулись.

— Может, тебе еще что-нибудь нужно? — спросила Джесс. Она принесла с собой еду, книги и кассетник с его любимыми пленками.

Роб покачал головой.

— Ничего. Ровным счетом ничего.

* * *


Джесс была не единственной его посетительницей. В конце второй недели Робу сказали, что его хочет видеть кое-кто еще. Он подождал в комнате свиданий, уверенный в том, что это Майкл Блейк. Однако дверь отворилась, и вошла Кэт. Быстро обежав взглядом комнату, она остановила его на Робе. Стараясь скрыть за бравадой свое смущение, плюхнулась на стул и скрестила ноги. Это был один из тех дней, когда она казалась почти дурнушкой. Сальные волосы обвисли, лицо приобрело сходство с бледной луной.

— Не ожидал?

— Я очень рад, — мягко ответил Роб, и это было правдой. Охранник пожал плечами и удалился, закрыв за собой дверь, но оставив открытым маленькое окошко.

— Ты, значит, вернулся.

Он кивнул.

— А она?

— Если ты имеешь в виду Джесс, она приехала еще раньше — ухаживать за дочерью, у которой рак.

Кэт отвела глаза в сторону.

— Ты приехал, чтобы быть с ней? Я хочу сказать, когда выйдешь отсюда? Она тебя ждет?

— Нет, — лаконично ответил Роб. Сварливые нотки в голосе Кэт явно скрывали что-то другое — какое-то желание или страх, которые он не мог определить. — А вообще это тебя не касается.

Кэт откинулась на спинку стула и еще агрессивнее скрестила ноги. Синтетическая мини-юбка поползла выше; Роб невольно наклонился набок, чтобы крышка стола не закрывала вид.

— Так ты хочешь знать, почему я решила навестить тебя в тюрьме? Учти — я не принесла напильник в пироге.

Она еще раз обвела взглядом комнату. Роб припомнил вечера и ночи, проведенные ими вместе перед его бегством в Италию. Их встречи стали мостиком между ним и прошлой жизнью.

— Так почему же?

— Я беременна, — деловито сообщила Кэт. — От тебя.

Роб облизнул губы и подался вперед.

— Ты уверена?

— Что залетела или что от тебя?

— И то и другое.

В его душе поднялась буря самых разных чувств. Ребенок! Своя ноша. Человеческое существо. Новая жизнь.

— Уверена. Уже почти три месяца.

— Что ты решила?

Кэт сердито шмыгнула носом; уголки губ опустились.

— Если ты хочешь предложить мне избавиться от ребенка, так я против. Я этого не признаю. Это мой ребенок. Я прекрасно о нем позабочусь.

— Ты только что сказала, что он и мой тоже.

Их взгляды скрестились. Роб догадался, что она ведет себя вызывающе, чтобы скрыть свою уязвимость. Ему захотелось обнять ее. Он вспомнил плаксу-кляксу — племянника Джесс, и в его душе шевельнулся какой-то нерв, некая ниточка. Теперь она завязалась узелком. Ему стало трудно дышать. Малыш назвал его дядей. Комочек из соплей и пи-пи…

Кэт ждала его реакции.

— Я же сказала — твой. В этом смысле.

— Могу я… ты не против, чтобы я тебе помогал? Ты за этим пришла? — И, не дождавшись ответа, добавил: — Мне бы этого очень хотелось.

Она снова шмыгнула носом.

— Говорят, тебе светит пять лет.

— Может быть, и гораздо меньше. Это лишь предположение. Подумай о моих словах.

Кэт утвердительно наклонила голову и, встав, перебросила через плечо бесформенную сумку.

— Ладно. Еще увидимся.

И, ни разу не обернувшись, вышла из комнаты. Роба отвели в камеру.

* * *


— Мистер Эллис, вы признаете себя виновным?

— Нет.

Со скамьи подсудимых ему была видна Джесс в первом ряду галерки. Она сидела одна, со спокойным лицом, глядя прямо на него. А через пару рядов позади нее сидела Кэт, также без подруг. Робу хотелось сделать ободряющий жест, но он позволил себе только улыбку.

Шаркая, появились судьи и заняли свои места. С утра в зале заседаний было прохладно, но потом становилось душно.

Роб посмотрел на присяжных. Люди как люди — в очках и мешковатых костюмах. На некоторых лицах явственно читалось облегчение: процесс обещал быть коротким. Не то что разгребать нагромождения лжи в деле о мошенничестве.

Вызвали первого свидетеля — одного из полицейских, преследовавших фургон Роба на кольцевой. После того как сержант принес присягу, начался перекрестный допрос.

Роб слушал, но только вполслуха. Перед ним проплывали картины другого, давнего суда над его отцом. Его собственное пребывание в тюрьме не сделало отца ближе. Фатальное сходство, перед которым он всю сознательную жизнь испытывал панический страх, не материализовалось. Очутившись в сходной ситуации, Роб чувствовал себя дальше от отца, чем когда-либо в прошлом. Поэтому тюрьма и суд оказались гораздо менее тяжким испытанием, чем он ожидал. Хуже уже не будет.

Опять же, некоторые стороны тюремного существования — невозможность уединиться, отсутствие элементарных удобств — напомнили ему о жизни в детском доме и в семье Пурсов, где он достаточно закалился. Ему предстояло о многом подумать — времени для этого будет более чем достаточно.

Он с благодарностью подумал о Джесс, а потом о посещениях Кэт. Она навестила его еще три-четыре раза. Каждый раз они сидели по разные стороны стола, но сильно подавшись вперед, так что соприкасались лбами. Первоначальная решимость Кэт одной заботиться о ребенке сменилась согласием делать это вместе — конечно, когда Роб окажется на свободе. Впрочем, она ничего не гарантирует. Роб принял ее условия.

Наконец-то он стал собой. Он позволил себе воспоминания, которые гнал от себя всю жизнь, и испытал только абстрактную жалость, а не стыд и отвращение к себе. Дух насилия испарился. Он почувствовал, что близок к прощению. Возможно, отец не был извергом от природы, а становился таким во хмелю или в припадке безысходности.

* * *


Стоя на свидетельском месте, сержант подробно расписывал дорожное происшествие.

— Машина, которой правил обвиняемый, приближалась к мосту Понд-Роуд. Навстречу шла другая машина.

Перед мысленным взором Роба замелькали кадры фильма ужасов, однако в середине пленки не хватало центральных кадров. Он помнил, как фургон затрясло, когда он выжал газ; вспомнил синий огонек в зеркале заднего обзора, истерику Дэнни, без конца вопившего: «Гони!», и слепящие встречные огни. А потом — смятый капот, и Дэнни лежит на обочине и как будто спит…

— Что произошло, когда машина обвиняемого подъехала к мосту?

Полицейский ответил:

— Он резко вильнул налево и включил тормозные огни. Потом я услышал скрежет тормозов перед тем, как автомобиль врезался в левую опорную сваю моста.

* * *


Джесс нервно сплела пальцы лежавших на коленях рук. Она знала: им предстоит услышать куда более неприятные показания, и приготовилась к ним. Для нее не было вопроса, идти ли на суд. Она перевела взгляд со свидетеля на Роба. Он был бледен, похудел; короткая стрижка делала его еще более трогательным, но он полностью владел собой.

* * *


После обеда показания давал второй полицейский, затем технический эксперт. Тот скрупулезно обрисовал техническое состояние фургона, привел расчеты тормозного пути, фотографии отпечатков шин и данные о скорости. Машина двигалась со скоростью пятьдесят пять миль в час и вдруг резко уклонилась от прямого пути и налетела на опору моста. Судя по отпечаткам шин, задняя покрышка лопнула еще до начала торможения.

Прокурор осведомился, не лопнула ли покрышка в результате торможения.

— Последовательность этих двух явлений неоспорима, как отпечатки пальцев, — был ответ. Однако полицейский признал, что трезвый водитель сохранил бы контроль над неисправным автомобилем и благополучно остановил его.

Джесс бесстрастно внимала свидетельским показаниям, глядя прямо перед собой.

Скорость в момент столкновения была около сорока миль в час. Робу сказочно повезло — он отделался пустяковыми повреждениями. Дэнни же счастье изменило. Его никто и ничто не вернет. Ни океаны слез. Ни тяжесть возмездия.

Она заморгала, чтобы удержать слезы.

Защитник представил своего свидетеля — дорожного инженера. Тот констатировал, что, принимая во внимание характер столкновения, скорость, а также погодные и дорожные условия, даже абсолютно трезвый водитель-виртуоз вряд ли сумел бы избежать аварии.

Последним из полицейских давал показания инспектор, отвечавший за ход следствия. В зале стало очень душно; от спертого воздуха можно было упасть в обморок.

«Прощай, Шматок», — сказала Джесс, когда они ехали из Лукки. И действительно, воспоминания детства и обидная кличка перестали тревожить Роба. Он посмотрел на галерку, где сидела Кэт. Ему страстно захотелось быть с ней.

Теперь инспектор рассказывал, как они провели тот день, последний день в жизни Дэнни. Спортзал, пивная, ресторан, клуб. В половине второго ночи поступила жалоба — звонила молодая женщина, живущая рядом. В квартире Кэт Уотсон драка. Когда прибыла полиция, обвиняемый и Дэниел Эрроусмит уже скрылись.

Судья снял очки и помассировал переносицу. И объявил, что заседание продолжится завтра, в десять часов утра. Все почтительно встали.

Роба увели. Джесс начала пробираться к проходу. У нее затекли ноги и чуточку задергался глаз. Она вышла на солнечный свет и замешкалась на тротуаре, не зная, куда идти. Неподалеку застыла Кэт. Их взгляды встретились; Кэт решительно шагнула навстречу.

— Я — Кэт Уотсон. Мы незнакомы, да и с чего бы нам быть знакомыми, правда? Не знаю, зачем я все это говорю. Мне очень жаль — я имею в виду Дэнни и все такое прочее.

— Спасибо, — просто ответила Джесс.

— Вы сидели такая печальная…

Джесс не задумывалась, как она выглядит.

— Что на самом деле случилось в тот вечер? — неожиданно для самой себя выпалила она.

— Разве Роб вам не рассказывал?

— Что-то рассказывал.

— Вы что, сомневаетесь, верить ему или нет? Хорошо, я скажу, если хотите. Вы уверены, что вам это нужно?

— Да.

— Дэнни на меня набросился. Я стала его отталкивать, это ему не понравилось. Он сделал мне больно, и я очень испугалась. Он точно собирался меня изнасиловать. Роб оттащил его от меня, и они вместе убежали. Извините.

Они знали разные ипостаси Дэнни — темную и светлую. Истина лежала где-то посередке. Сама не зная почему, Джесс подняла голову и сказала:

— Все будет в порядке.

— Роб точно будет в порядке, — парировала Кэт, как будто Джесс бросила ей вызов. — Я нисколько не сомневаюсь.

Старшая из женщин огорченно кивнула.

— Да, конечно.

Отдельные детали в ее сознании вдруг встали на свои места, и она поняла: Кэт — та самая девушка, которая оставляла в комнате Роба испачканные губной помадой бумажные салфетки и следы туши. Джесс улыбнулась.

Кэт перебросила сумку через плечо.

— Ну ладно. Это мой автобус. Полагаю, завтра увидимся.

Перебежав через дорогу, она показалась Джесс очень маленькой и хрупкой. На остановке ее ждала другая девушка; у них завязался серьезный разговор. Сначала Джесс отметила только, как они похожи в одинаковых мини-юбках, из-за которых ноги казались длиннее и стройнее.

Кэт перенесла центр тяжести с одной ноги на другую и машинально положила руку на живот. Джесс увидела: он чуточку округлился. И уже в следующую секунду поняла: это ребенок Роба.

Стоя на противоположной стороне улицы, Кэт поймала на себе взгляд Джесс, и в ее глазах снова мелькнул вызов. С примесью торжества.

«Не бойся, — хотелось сказать Джесс, — я не стану мешать вам с Робом. Все течет, все меняется».

В это время мимо проехал грузовик с высоким верхом и загородил девушек. А потом они сели в автобус и уехали.

* * *


Дом уже сейчас имел заброшенный вид. Сделка состоялась, и теперь Джесс начала разгребать завалы нажитого за многие годы имущества. На обоях отчетливо выделялись невыгоревшие квадраты — там, где прежде висели картины. И эти квадраты с зелеными цветочками казались нестерпимо кричащими на общем выцветшем фоне. Неужели она сама когда-то выбрала этот рисунок?

Послышался голос Бетт:

— Мам, я здесь!

Она сидела на диване в гостиной.

— Ну как? Что там было? Жалко, что ты не разрешила мне пойти.

Бетт закончила курс облучения и жила теперь вместе с Джесс, приходя в норму перед возвращением на работу. Она была слаба и беспокойна, но прогноз был хороший. Лечащий врач утверждал, что лечение было начато своевременно и дало превосходный результат. Джесс то и дело с благодарным чувством повторяла про себя эти слова. Она взяла лицо дочери в ладони и нежно поцеловала в лоб. Ничто больше не мешало им выражать друг другу взаимную любовь.

— Все не так уж страшно. Я хотела сначала сама посмотреть. Небольшая комната. Люди зевают, вздыхают, чешутся. И интересно, и скучно в одно и то же время.

— А как Роб?

Джесс представила Кэт.

— С ним все будет в порядке.

Бетт сказала решительно:

— Завтра поеду с тобой.

Джесс ничего не имела против, но предупредила:

— Кажется, завтра будут вызывать медиков.

— Я же присутствовала, когда он умирал. Меня не испугают медицинские подробности. Лиззи тоже хочет пойти. Ты ей позвонишь?

— Мне хочется подышать свежим воздухом, — сказала Джесс. — Пойдем посидим в саду.

Они захватили с собой бутылку вина и пару рюмок и сели на старую деревянную скамейку. Воздух был словно напоен медом. Над кустами парила паутина; в центре застыли, отдыхая, жирные пауки с черепашьими панцирями. Джесс обернулась на дом. Бетт отрешенно мурлыкала какую-то песенку, машинально обрывая давно увядшие розы. Джесс увидела облупившуюся краску на прокаленных солнцем оконных рамах; над окном ванной покривилась, точно пьяная, водосточная труба. Покупатель придирчиво все это отметил и потребовал скидку. Джесс с радостью согласилась.

Она зажмурилась, чувствуя на веках ласковое солнечное тепло.

Когда она снова посмотрела на дом, ей бросились в глаза три еле заметные вертикальные черты на двери сарая. Их когда-то провел Дэнни, обозначая воротца для игры в крикет. Он живо вспомнился ей стоящим перед дверью, старательно замахиваясь битой. Грусть накрыла ее темным крылом, и Джесс отнеслась к этому спокойно, со смирением, как научилась в последнее время. Она снова перевела взгляд на дом, и на душе полегчало. Дом стал обузой, она была рада от него избавиться. Стать бы свободной, как в Италии!

* * *


На следующий день Джесс сидела на галерке между Лиззи и Бетт.

Был зачитан отчет полицейского врача. Уровень алкоголя в крови Роберта Эллиса был весьма значительным. Оставался вопрос: сумел бы он справиться с машиной, когда лопнула покрышка, если бы был трезв?

После полицейского врача настала очередь патологоанатома.

Он дотошно перечислил и классифицировал множественные черепномозговые травмы, полученные Дэнни, когда его выбросило из машины и он ударился головой о бордюр. Он ехал, не пристегнув ремень безопасности.

Все это Джесс уже знала. Но в сухом, бесстрастном отчете патологоанатома (из-за этой бесстрастности он производил еще более жуткое впечатление) промелькнула одна деталь, которая привлекла ее внимание. Деталь эта, так неожиданно выскочившая, закрепилась в сознании, пустила корни и начала разрастаться; слова барабанным боем зазвучала в ушах. Она заерзала на сиденье. Лиззи метнула на сестру зоркий взгляд, а затем успокаивающим жестом взяла ее за руку.

— Мам, ты в порядке? — прошептала Бетт.

Джесс с трудом кивнула; в горле пересохло. Ошибки быть не могло: патологоанатом излагал строгие медицинские факты. Бригада «скорой помощи» сделала все необходимые анализы сразу после доставки Дэнни в больницу.

Защита ринулась в бой. Если бы Дэнни пристегнул ремень, его бы не выбросило из машины.

Во время всего перекрестного допроса Джесс сидела тихо, хотя в ней бушевала буря и тошнота волнами подступала к горлу. Пейзаж ее души стремительно менялся.

«О Господи! Почему я раньше этого не знала? Почему ни разу не поинтересовалась?»

Объявили перерыв на обед.

Джесс, пошатываясь, пробралась к выходу. Лиззи и Бетт ни на шаг не отставали. Как только они вышли на улицу, Лиззи пошарила в сумочке в поисках сигарет и со вздохом облегчения закурила.

— Дай мне тоже, — попросила Джесс.

— В чем дело? Это на тебя так подействовало?

— Мам, ты белая, как простыня. Идем сядем.

Они нашли скамейку. Джесс закурила и закашлялась; глаза начали слезиться.

— Джесс! — строго произнесла Лиззи.

Джесс наконец-то удалось произнести то, что ее мучило.

— Группа крови.

— О чем ты говоришь?

— Этот человек сказал, что сразу же по прибытии в больницу Дэнни сделали все необходимые анализы.

— А как же иначе? Так всегда поступают в случае внутреннего кровоизлияния.

— Не в том дело. Я никогда не интересовалась, какая у Дэнни группа крови. Он никогда не болел, ни разу не лежал в больнице, до тех пор как… Он сказал — группа «В», резус положительный, да?

(Глупый вопрос: эти слова и так грохотали у нее в мозгу.)

— Ну и что?

— У меня нулевая.

— И у меня, — вступила в разговор Бетт. В последнее время ей пришлось вытерпеть уйму анализов.

— У Йена «В».

Наступила короткая пауза. Бетт вздернула подбородок.

— Помнишь, он был донором? Носил в бумажнике свидетельство. Ему даже вручили эмалированный значок с позолотой — два сердечка…

У Джесс дрогнул голос. Язык заплетался. Она заговорила медленнее:

— Он объяснял, что «В» — самая редкая группа. Встречается только у четырех процентов населения. Йен этим гордился. Глупо, да? Иногда его просили сдать кровь по какому-нибудь особому случаю…

Лиззи загасила окурок.

— К чему ты клонишь?

За мать ответила Бетт.

— Как же ты не понимаешь? Мама хочет сказать — Дэнни был папиным сыном. Правда?

— Я лишь говорю, что это не исключено. Не знаю. Я всю жизнь была уверена, что это не так.

Снова воцарилось молчание. Все три женщины думали о коробке из-под обуви в шкафу Джесс и спрятанной на ее дне фотографии симпатичного парня, похожего на Дэнни.

В голове у Джесс вихрем проносились мысли: «Неужели я подгоняла моего мальчика под кого-то другого, потому что это было нужно мне самой?»

И вдруг ее взгляд упал на сияющее лицо Бетт. Надежда, словно лампочка, зажгла его изнутри. И Джесс поняла, как важно — хотя бы ради дочери — докопаться до истины.

— Я постараюсь выяснить наверняка, — пообещала она, борясь с малодушным нежеланием лишаться привычного нравственного убежища. — Наверное, я должна это сделать ради всеобщего спокойствия.

Лиззи сердито фыркнула. И вдруг налетела на Джесс и заключила ее в объятия.

— Господи, Джесс! Что ты еще выкинешь? Давай узнавай наверняка. Хватит с нас призраков.

* * *


Дома она посмотрела в справочнике номер консультанта Дэнни. Секретарша мистера Копторна сказала, что он поехал к больному, но, если она оставит номер, доктор перезвонит ей, когда вернется.

Часом позже, когда сестры снова сидели в саду, раздался звонок.

— Миссис Эрроусмит? Чем могу быть полезен?

При звуках забытого голоса в памяти Джесс ожили часы ожидания и убывающих надежд.

— Хочу задать вам один вопрос. Не из легких.

Он терпеливо подождал, пока она подбирала слова.

— Я хочу знать наверняка, был ли Дэнни… сыном моего мужа. У меня были причины считать, что нет. Но сейчас я не уверена.

Перед глазами встало гневное лицо Йена в их последнюю встречу. Хорошо, что при этом не присутствовала их дочь.

— Не знаю, могу ли я рассчитывать на поддержку моего бывшего мужа.

— Миссис Эрроусмит, вам станет легче, если я скажу, что ваш бывший муж обращался ко мне несколько недель назад?

— Я об этом не знала.

— Я не мог взять на анализ ДНК. Но тип тканей и результаты анализов крови дали мне право с полной уверенностью подтвердить его отцовство.

Джесс перевела дух.

— Ясно. Большое спасибо.

Бетт все еще сидела на скамейке в саду. Джесс не понадобилось ничего объяснять: увидев выражение ее лица, Бетт страшно обрадовалась.

— Значит, это правда? Папа будет счастлив!

Джесс была тронута. Угрызения совести не сошли на нет, но стали менее болезненными.

— Папа уже в курсе. Несколько недель назад он сам наведался к доктору и попросил результаты анализов. Он тебе рассказывал?

Бетт растерянно покачала головой.

— Нет. Я понятия не имела. Мы говорили только обо мне и об опухоли.

— Который час в Сиднее?

— Очень раннее утро.

Когда она звонила Йену, чтобы сообщить о несчастном случае с Дэнни, тоже было раннее утро. При звуках голоса Йена Джесс охватила радость.

— Я тебя разбудила?

Он испугался.

— Что-нибудь с Бетт?

— Нет-нет, ничего подобного. Йен…

— Знаю, что ты хочешь сказать. Он мой сын (Йен не сказал — «Он был моим сыном»). Я всегда это знал, но рад, что и ты убедилась.

При всем волнении, Джесс поймала себя на том, что беззвучно посмеивается над надменным удовлетворением Йена оттого, что он оказался прав. «Все меняется, — подумалось ей, — и в то же время все остается прежним».

— Почему ты мне не сказал? Или Бетт?

— Рассуди сама. Человек слышит только то, что хочет услышать. Бог знает почему, ты сотворила собственную реальность и цеплялась за нее. Ничего больше не хотела знать. А теперь, как я понимаю, ты захотела знать правду или не смогла больше закрывать на нее глаза. Я прав?

— В какой-то мере.

— Вот я и решил, что в свое время ты сама скажешь Бетт. Не хотел, чтобы она разрывалась между двумя версиями — чему верить?

В эту секунду Джесс поняла, что недооценивала Йена.

— Понимаю, — мягко произнесла она.

— Ну и как ты? Вернулась домой насовсем?

— Не знаю, Йен. Продажа дома идет полным ходом. Скоро смогу вернуть тебе деньги.

— Это не горит. Бетт с тобой?

— Да. Скоро передам ей трубку. Можно задать тебе еще один вопрос?

— Конечно.

— Ты счастлив… с Мишель?

Она спросила не потому, что надеялась на отрицательный ответ. Просто ей было нужно знать.

— Да, — искренне ответил Йен. — Береги мою Бетт, ладно?

— Обязательно.

* * *


Перед судом прошла вереница гражданских свидетелей, в первую очередь автомобилистов, очевидцев катастрофы. Потом настала очередь Зои. Она чуть ли не шепотом пробормотала слова присяги.

— Мисс Хикс, расскажите, пожалуйста, суду, что случилось в тот вечер.

«Вот оно», — подумала Джесс. Лицо ее сына, каким она не хотела его видеть. Горечь оттого, что она не все знала о сыне, стала еще одним болезненным элементом в мозаике ее страданий.

Дэнни. Ее золотой мальчик. Алчный эгоист, привыкший получать все, чего пожелает, потому что она ему ни в чем не отказывала.

Со своего места, через зал судебных заседаний, на нее смотрел Роб. «Какая ирония судьбы, — подумала Джесс, — что он завидовал другу!»

Кэт не стали вызывать в качестве свидетельницы, как догадалась Джесс, из-за беременности. Не было ее и на галерке, среди зрителей.

В конце дня, прежде чем встать и удалиться, судья объявил, что завтра утром рассчитывает подвести итоги. Это будет четвертое и, вероятно, последнее заседание.

* * *


Когда присяжные вернулись с совещания, утро плавно переходило в день. Джесс пыталась прочесть решение по лицу консультанта Роба, когда он судачил с другими юристами в коридоре, но не прочла ничего, кроме профессионального оптимизма. Лиззи и Бетт уговаривали ее пойти перекусить, но атмосфера ожидания цепко удерживала ее в здании суда. Каждый раз, когда открывалась дверь и звучал чей-нибудь голос, Джесс вскидывала голову. Сжав в руке пластмассовую чашку с кофе из автомата, она заверила родных, что ей больше ничего не нужно.

— Это никогда не кончится, — проворчала Лиззи.

— Да. Но я все равно подожду.

Они ушли, пообещав принести ей сэндвич. Джесс села на скамейку и стала следить за стрелками стенных часов. Желудок свело от напряжения. Чтобы отвлечься, она стала наблюдать за пробегавшими мимо людьми, пытаясь определить их профессии. Вошли Кэт с Зоей. Утром на галерке их не было. Они ненадолго замешкались в дверях; потом Кэт подошла что-то спросить у вахтера. Вернувшись к Зое, она заметила Джесс. Девушки начали шептаться.

«Должно быть, Кэт еще труднее переносить ожидание», — подумала Джесс. Ей захотелось подойти и поговорить с девушкой. Но в это время подошли Лиззи и Бетт.

— Ну, что тут? — требовательно спросила Лиззи.

— Ничего. Сижу и смотрю, что делается в мире.

Лиззи обвела критическим оком толпу юристов и подследственных по гражданским делам.

— Тоже мне мир!

* * *


Жюри пришло к соглашению. Присяжные вернулись в зал заседаний и заняли свои места.

Наступила пауза, во время которой Джесс чувствовала, как у нее на затылке шевелятся волосы. Роб ждал решения своей участи на скамье подсудимых, безвольно свесив руки.

Председатель жюри присяжных встал. В ответ на первое обвинение он ответил:

— Не виновен. (Не виновен в умышленном причинении смерти вследствие неосторожного вождения.)

Кэт подалась вперед, зажав рукой рот.

— А каков ваш ответ на второе обвинение — причинение смерти вследствие неосторожного вождения в состоянии алкогольного опьянения?

— Виновен.

Первой, на кого взглянул Роб, была Кэт. Он сделал непроизвольный жест любви и утешения не менее красноречивый, чем поцелуй. Джесс почувствовала восхищение и гордость за него.

Судья прокашлялся и сообщил Робу, что через четыре недели суд определит наказание. За это время будут изучены материалы офицера, курировавшего его во время испытательного срока.

А пока что Роб останется под стражей.


Глава 16


В прихожей громоздились последние коробки и ящики с вещами. И только пятна на полу и стенах напоминали о картинах и мебели.

Джесс указала на один ящик.

— Бетт, ты уверена, что тебе там ничего не нужно?

Девушка усмехнулась. Ее лицо округлилось, стало гораздо менее напряженным.

— Я не знаю, куда девать и то, что ты мне уже всучила. Зачем мне чайный сервиз из тонкостенного фарфора, пусть даже тебе его подарила тетя Мей на свадьбу?

— Тогда отвезем его Джойс.

Они отнесли коробку в «ситроен». На калитке красовалась повешенная агентом по недвижимости табличка «Продано». Сад приобрел неухоженный вид. Джесс отметила про себя: надо бы подстричь газон, и только потом вспомнила, что это уже не ее забота. Через три дня въедут новые жильцы. Устраиваясь за рулем, она удовлетворенно улыбалась.

— Мам, у тебя счастливый вид. Я уж и не надеялась увидеть тебя такой.

Машина покатила по знакомым до мельчайших подробностей улицам. Джесс попыталась и не смогла посмотреть на них свежими глазами новых обитателей. Ей больше незачем приезжать сюда. Дорога и деревья останутся прежними. Это всего лишь местность, даже не особенно живописная. Жизненное пространство, а не сама жизнь.

— Тебе не страшно — продать дом, отдать на сторону уйму вещей, не иметь своего угла?

У Джесс остались деньги — не Бог весть какая сумма. И впервые за всю ее сознательную жизнь ни забот, ни обязанностей. Она намеревалась купить фургон и отправиться путешествовать.

— В твоем возрасте, — ответила она дочери, — мне было бы страшно. А сейчас — это всего лишь приключение. Прорыв в какую-то другую жизнь. В моей жизни было не так уж много приключений. Ты обо мне беспокоишься?

Бетт задумалась, а потом покачала головой.

— Нет. Ты достаточно взрослая, чтобы самой о себе позаботиться.

Обе прыснули, понимая, что от перемены ролей связь между ними не только не ослабла, но даже стала крепче.

Джойс обрадовалась их приезду. Входная дверь ее квартиры в построенном в шестидесятые годы муниципальном блочном доме вела прямо в гостиную. Просачиваясь сквозь тюлевые занавески, зыбкий солнечный свет придавал комнате сходство с подводным царством. В одном углу, под настенными часами в виде фарфоровой тарелки, работал внушительный телевизор.

— Ты потрясающе выглядишь, — сказала Джойс. — И Бетт тоже. Вас можно принять за сестер.

— Оставь свою лесть, — шутливо приказала Джесс.

— Мама! Посмотри, кто приехал.

Старая женщина сидела в кресле перед телевизором. Подлокотники, сиденье и коврик под ногами были обтянуты полиэтиленом; от подбородка до колен тянулся пластиковый фартук. Из-под него торчали голые костлявые ноги. Водянистые глаза тупо уставились на гостей.

— Никак не дает надеть чулки, — пожаловалась Джойс. — Но вообще у нее сегодня хороший день. Вы как раз к чаю. Мама, будешь пить чай? Ведь ты для этого надела нагрудничек?

Ответа не было — только бессмысленный взгляд водянистых глаз.

— Джойс, мы не хотим тебе мешать. Сейчас поставим вещи и уедем.

— Еще чего. Сколько месяцев мы не виделись? Мама может подождать. Для нее время ничего не значит. Пойду поставлю чайник и поищу чашки.

Джесс указала на одну из коробок с гнездами для завернутых в газету яйцеобразных предметов.

— Сначала взгляни на это. Это тот самый фарфор, что я тебе обещала.

Джойс опустилась на колени и развернула первое «яйцо». Показалась чашка с тонкими, почти прозрачными, бледно-голубыми стенками и золотым ободком. Джойс зарделась от удовольствия.

— Нет, вы когда-нибудь видели такую прелесть? Детка, я не приму. Это должно принадлежать Бетт.

— Мне некуда ставить, — поспешно возразила та. — И вообще, я люблю пить чай из кружки.

Джесс настаивала:

— Я дарю его тебе, Джойс. На память о наших совместных завтраках в питомнике.

Джойс подняла одну чашку, чтобы показать матери.

— Смотри, мам. Нам теперь впору пригласить к чаю саму королеву.

— А викарий придет? — неожиданно громко и отчетливо спросила больная.

Джойс покачала головой.

— Как-нибудь в другой раз. Сегодня у нас и так много гостей.

Она наполнила водой пузатый чайник и поставила на поднос три фарфоровые чашки с блюдцами и одну пластмассовую. И все это время не переставала болтать с Джесс о питомнике.

— Сроду так не смеялась, как тогда, когда узнала, что ты обчистила сейф. Это было что-то!

— Я больше не буду.

Джойс бросила на нее проницательный взгляд.

— Горбатого могила исправит.

Джойс вложила матери в руку пластмассовую чашку с чаем. Но старуха неожиданно осмысленным взглядом уставилась на фарфоровые.

— Хочу такую.

— Пей, мама, из своей. Зачем нам лишние неприятности?

В порыве ярости ее мать отшвырнула свою кружку с носиком. На ковер и на стену полетели брызги чая с молоком. Джойс устало потопала за тряпкой. По возвращении Джесс, не слушая возражений, отняла у нее тряпку и сама навела порядок. Бетт взяла одну фарфоровую чашку и передала больной. Та с преувеличенной осторожностью взяла ее и лучезарно улыбнулась девушке, как бы говоря: бывают же хорошие дочери!

После сводки новостей диктор начал читать прогноз погоды. Прервав беседу с Джесс, Джойс пулей вылетела из своего кресла, но было уже поздно. Забыв о ценном фарфоре, старуха яростно замахала руками. Чашка разбилась об угол камина.

— Джойс! — вопила несчастная. — Он опять на меня уставился! Говорю тебе!

Джойс резко выдернула шнур из розетки. Экран погас.

— У нее пунктик насчет некоторых дикторов.

Старуха вновь откинулась на спинку кресла. Теперь, когда опасность миновала, она сконфузилась. Покатившиеся из глаз слезы застряли в бороздках морщин. Джойс вытерла их платком.

— Ну не плачь, будь хорошей девочкой. Не стоит волноваться из-за пустяков. Сейчас принесу твой ужин. Не переживай из-за чашки, Бетт. Вряд ли у меня когда-нибудь соберется шесть особо важных персон вместе.

Она принесла миску с картофельным пюре и кусок хлеба. И пока ее мать крошила хлеб на пластиковый передник, кормила ее с ложечки, ловко подхватывая выпавшие изо рта кусочки пищи и возвращая обратно. Потом она сводила старуху в ванную и снова усадила в кресло. Включила телевизор.

К тому времени, когда Джесс и Бетт собрались уходить, мать Джойс уже уснула. Ненадолго оставив ее без присмотра, Джойс вышла проводить их на улицу, где царила прохлада. Из открытого окна блочного дома доносился грохот: там на полную мощность врубили рок. Джесс и Бетт попытались было выразить Джойс сочувствие, но она махнула рукой.

— Ничего не поделаешь. Нельзя, конечно, желать ей смерти, но иногда я не выдерживаю. Ну и хватит об этом. Куда все-таки ты намерена податься?

— В Шотландию. А может быть, и в Ирландию. Никогда там не была.

— И как скоро?

— Через несколько дней. Меня вызывают в суд как косвенного свидетеля — охарактеризовать личность Роба Эллиса.

Джойс испытующе посмотрела на подругу, но сказала лишь:

— Что ж, это правильно. Он будет рад. Так смотри же не забудь прислать мне открытки с видами. И вообще не пропадай.

— Конечно, Джойс.

— Спасибо за сервиз.

— Желаю тебе… ну, ты сама знаешь.

Какое-то время Джойс стояла в дверях подъезда — темная фигура в квадрате желтого света. Потом дверь захлопнулась, и свет погас.

Сидя в машине, Джесс и Бетт молча переваривали увиденное. Наконец Бетт вздохнула.

— Она все равно что Сок.

— Если не считать того, что Сок с каждым днем чему-нибудь учится, одерживает одну маленькую победу за другой, набирается опыта. А она, наоборот, забывает и теряет последние остатки человеческого достоинства. Ты бы заботилась обо мне, как Джойс о своей матери?

Бетт надула щеки.

— Кормить тебя с ложечки? Менять штанишки? Даже не мечтай. Ты — мама. Это ты должна обо мне заботиться.

— Я все это уже делала.

— А я буду делать для твоих внуков.

Ничего себе! Джесс представила детские ручонки, обвившиеся вокруг шеи, и у нее защипало в глазах.

— Договорились.

«А я-то собиралась стать свободной, парить, как птица!» Эта мысль сделала предстоящий антракт дороже и желаннее.

* * *


— Вы согласны дать в суде характеристику Робу? — спросил адвокат. И когда она кивнула, предостерег: — Миссис Эрроусмит, если вы дадите понять, что вас связывает нечто большее, чем дружба, это вряд ли пойдет Робу на пользу.

— Понимаю.

* * *


Тот же зал судебных заседаний, только на этот раз скамейки были пусты. Джесс взошла на свидетельское место.

— Миссис Эрроусмит, как давно вы знакомы с Робертом Эллисом?

Вопрос задал защитник Роба, но смотрела она на судью: на серебристые локоны его парика и на то, как стекла его очков отражают свет. Она ответила:

— С той ночи, когда погиб мой сын. Я увидела его в больнице, в комнате для посетителей при отделении интенсивной терапии.

— Что он там делал?

— Пришел навестить Дэнни. Они были близкими друзьями. Мой сын… восхищался Робертом.

— Вы считаете это доверие заслуженным?

— Да.

— Как мистер Эллис реагировал на смерть друга?

— Он был в шоке. Очень горевал и был полон раскаяния.

— И в результате вы с мистером Эллисом стали друзьями?

Лицо Джесс осталось совершенно бесстрастным, только руки слегка дрожали, но она опустила их и спрятала в складках юбки.

Перед ее мысленным взором прошли картины их с Робом встреч. Жгучая, рожденная отчаянием страсть первой ночи. И грустная нежность последней ночи в Италии. Ей вдруг стало жалко терять его. Но она произнесла недрогнувшим голосом:

— Да, мы стали друзьями. Нас объединила беда.

Со зрительской галерки на нее смотрели Лиззи и Бетт. Джесс почти физически ощущала их поддержку. Кэт не было видно.

— Мы с Робертом поддержали друг друга в трудную минуту.

— И поэтому вы простили ему гибель вашего сына?

Джесс вскинула голову и в упор посмотрела на судью. Но увидела только очки — две бесстрастные вспышки отраженного света.

— Нечего было прощать. Мой сын погиб в результате несчастного случая.

— Благодарю вас, миссис Эрроусмит. Это все.

Наступил момент оглашения приговора. Роб стоял, сцепив руки перед собой.

— Мистер Эллис, жюри признало вас виновным в причинении смерти через неосторожное вождение в состоянии алкогольного опьянения. У меня нет сомнений, что главной причиной несчастного случая явилась ваша неспособность, под влиянием алкоголя, справиться с управлением. Вместе с тем я учитываю тот факт, что первичной причиной аварии послужила лопнувшая покрышка на заднем колесе вашей машины.

Я также беру в расчет ваш возраст, то, что раньше вы не привлекались к суду по делам, связанным с дорожными происшествиями, и что у вас отличные характеристики с места работы. Я также принимаю во внимание ваше неблагополучное детство, и на меня произвело сильное впечатление выступление миссис Эрроусмит, столь убедительно говорившей о ваших положительных качествах. Похоже на то, что вашу совесть все оставшиеся годы будет отягощать воспоминание о гибели друга.

Роб встретился взглядом с Джесс.

— Таким образом, с учетом того, что вы уже провели под стражей семь недель, я определяю вам наказание в виде ста восьмидесяти часов общественных работ.

«Спасибо тебе, Господи! — мелькнуло в голове у Джесс. — И вам, судья. Огромное спасибо!»

Судья дал краткое представление об общественных работах и обратился к Робу:

— Вы согласны с приговором, мистер Эллис?

Роб облизнул губы.

— Да, сэр.

— Вы на три года лишаетесь права на вождение автотранспорта. А также будете обязаны возместить часть судебных издержек в размере ста фунтов в течение шести месяцев.

Роб снова посмотрел на Джесс. На его губах забрезжила усталая, благодарная улыбка взрослого мужчины. Таким она его не видела.

Судья отложил свои бумаги. Пришло время утреннего заседания по следующему делу. Это было закрыто.

* * *


Роб вышел на улицу, на яркий солнечный свет. Обменялся рукопожатием с защитником и Майклом Блейком. Так странно было очутиться за пределами здания суда, знать, что ты можешь сесть на автобус и укатить куда заблагорассудится. Немного поодаль его ждала Джесс. Ее сестра и дочь где-то поблизости, он видел их в суде, просто тактично решили отойти в сторонку. Роб неожиданно растерялся. Но Джесс крепко обняла его, и он понял, что она очень рада.

— Спасибо, что дала мне положительную характеристику.

— Жалко, что я не смогла сделать для тебя больше.

— Ты сделала.

На какое-то мгновение для них перестали существовать шум уличного движения, ледяные укусы предзимнего ветра и взметнувшийся сор на тротуаре. Наконец Роб опомнился и отпустил ее.

— Что теперь?

Их размышления о будущем никогда не шли дальше этого момента — освобождения Роба.

Предстоящее одиночество ссутулило Джесс плечи. Она утратила нечто важное — цель в жизни. Но быстро овладела собой.

— Я решила взять небольшой тайм-аут. Пуститься в путешествие. А ты?

Роб смотрел куда-то мимо нее. Руки невольно совершали в воздухе привычные движения.

— Буду делать кухни и мебель на продажу. Хочу, чтобы из моей жизни вышло что-нибудь путное.

— У тебя получится, — произнесла она и обернулась, чтобы посмотреть, кого он там увидел. Впрочем, об этом было нетрудно догадаться.

На Кэт были черные обтягивающие брюки и широченная клетчатая рубашка. Ее беременность уже бросалась в глаза. Она и плакала, и смеялась одновременно.

— Я не могла заставить себя пойти туда, — всхлипывая, призналась она.

— Все в порядке, — успокоил ее Роб. — Я свободен. Тебе больше нечего бояться.

Он обнял девушку за плечи и приблизил лицо к ее зареванной мордашке. У Джесс возникло ощущение, словно она подглядывает.

— Мне пора, сестра заждалась.

Кэт обвила рукой талию Роба. Казалось, его прикосновение вернуло ей силы. Она потерлась щекой о рукав его рубашки и, выпрямившись, перевела взгляд с Джесс на Роба. И шмыгнула носом.

— Кто сказал, что я боялась?

Роб рассмеялся, и Джесс на мгновение увидела его таким, каким он, видимо, был до гибели Дэнни. Или каким был бы, если бы вырос в нормальной семье.

«Из него выйдет хороший отец», — решила Джесс. Ребенок поможет ему обрести корни и более надежный стимул для выживания. Вряд ли его семейная жизнь с Кэт будет безоблачной, но ей все равно стало завидно.

— Желаю удачи, — сухо произнесла она.

Кэт усмехнулась.

— Да уж, удача нам не помешает.

Не успела Джесс отойти на несколько ярдов, как Роб догнал ее и взял за руку.

— Подожди, Джесс. Хочу тебе кое-что сказать. Я думаю о нем — и очень часто. В памяти всплывают разные места и эпизоды; я слышу его голос. Я его никогда не забуду.

— Я рада, Роб. Никто из нас его не забудет.

После короткой паузы она спросила:

— Ты собираешься заботиться о ребенке?

— Попробую, если она разрешит. Это вышло случайно, никто из нас на это не рассчитывал. Но, может быть, оно и к лучшему. Я не позволю, чтобы ему довелось испытать то же, что мне.

— Я в этом не сомневаюсь.

И все. Джесс медленно побрела к автостоянке, где ее ждали Лиззи и Бетт.

* * *


Джеймс откинул крышку капота и заглянул в дебри железок и проводов. Потом, оставив крышку открытой, обошел весь фургон, проверяя состояние шин и нет ли ржавчины. Джесс стояла во весь рост внутри своего нового домика на колесах — высоты вполне хватало. Откидные сиденья, шкафчики из огнеупорной пластмассы и крохотная плита напоминали кукольный домик. Эта теснота была именно тем, что нужно.

Сбоку стояли пожилые супруги — владельцы машины.

— Она подарила нам много радости и никаких хлопот, — объяснил муж. — Мы назвали ее «Полли» — по номеру: «Пли».

Жена укоризненно покачала головой.

— Зачем им эти подробности, Тед?

— Она очень красивая, — сказала Джесс.

Джеймс закончил осмотр; она отвела его в сторонку.

— Ну, что ты думаешь?

— Я не специалист. С виду все нормально. Почему ты не обратилась в Автомобильную ассоциацию?

— Боялась упустить свой шанс. Сделка очень выгодная, и вообще у меня хорошее предчувствие. Тот, кто называет свой фургон «Полли», не может быть жуликом. Я покупаю «Полли». И мы устремляемся навстречу закату.

Сделка состоялась. Джесс пожала руки владельцам и пообещала завтра же заплатить наличными. Джеймс отвез ее к себе домой, где она сейчас жила.

— У меня такое чувство, словно я получила прекраснейший подарок, — сияя, сказала Джесс. — Дом на колесах и полная свобода.

Всегда осторожный водитель, Джеймс внимательно следил за дорогой: был как раз час пик. Он сознательно уклонился с кольцевой, чтобы не ехать мимо моста.

— Джесс, ты больше не улетишь?

Она задумалась.

— Разве что отращу крылья. Да и то недалеко.

Она и не собиралась взмывать в поднебесье — просто испытать свое новое оперение, устремившись в неведомый край, который она пока еще не могла рассмотреть из-за бьющего в глаза и ослепляющего света.

Джеймс оторвал одну руку от руля и жестом доброго дядюшки похлопал ее по колену.

— Не опали крылышки.

— Не бойся. Вряд ли недавний пешеход, как я, рискует долететь до солнца.

* * *


Сока облачили в пижаму; после купания ко лбу прилипли мокрые кудряшки. Он тотчас бросился к своей книжной полке и вскоре положил Джесс на колени сборник детских стишков. От него веяло особым ароматом детской кожицы.

— Про Джека, — скомандовал он.

Джесс послушно полистала книжку и, найдя его любимую картинку, продекламировала:

— «Джек-ловкач пустился вскачь…»

— «Хоп! Хоп! Хоп!»— радостно завопил Сок, не в силах дождаться рефрена.

— Совершенно верно. Видишь, как он прыгает?

Когда с Джеком было покончено, Сок, засунув в рот большой палец, послушал еще несколько стишков. Джесс погладила его по головке медленно, в такт его успокаивающемуся дыханию. К концу книжки он почти уснул.

— Хочешь, чтобы Бетт пришла поцеловать тебя на ночь? — прошептала Джесс, относя его в кроватку. Он с ангельским видом кивнул.

— И мамочка.

Лиззи была в гостиной. Забравшись с ногами на диван, попивала джин и просматривала журнал. Бетт смотрела телевизор.

— Вас призывают пред светлые очи на предмет поцелуя.

— Джесс, ты ангел! Ты не представляешь, какое блаженство, когда кто-то другой укладывает Сока спать. Хотя бы изредка.

Она неохотно отодвинула недопитый бокал и тяжело поднялась с дивана.

— Почему нам позарез нужно то, что недоступно? — смеясь, проговорила Джесс. — Он сегодня такой милашка — так бы и проглотила!

Лиззи притворно ужаснулась.

— Ты что — снова почувствовала себя наседкой?

— Не волнуйся. Теперь если я и обзаведусь птенцами, так внуками.

— Подозреваю, ждать придется недолго. — Лиззи многозначительно кивнула в сторону Бетт. — Ник сегодня опять звонил.

— Не собираюсь рожать от него детей! — рявкнула Бетт. — Просто он помог мне выбрать квартиру, а теперь помогает с переездом, вот и все.

Однако ее лицо, по-прежнему повернутое к экрану, стало пунцовым.

Она таки позвонила актеру. Конечно, он не заменит Сэма — и не нужно. Нечего, как сказала бы Сэди, менять шило на мыло.

* * *


Вернувшись с работы, Джеймс откупорил бутылку хорошего вина, и они сели ужинать. Никто прямо не говорил об этом, но у всех было такое чувство, словно это их последняя встреча перед неопределенно долгой разлукой.

Скоро Джесс тронется в путь. Бетт утром уезжает в Лондон, чтобы послезавтра приступить к работе. Оставшиеся от продажи дома деньги Джесс отдала дочери для первого взноса за квартиру. Квартира была больше прежней, хватит места для двоих.

— Может, я даже пущу квартирантов, чтобы скорее выкупить закладную, — произнесла Бетт.

И Джесс так же небрежно ответила:

— Удачная мысль.

Молодые актеры склонны к банкротству и перемене мест. Возможно, Ник оценит постоянный кров.

Джеймс поднял свою рюмку.

— За нас. И за путешествие Джесс.

— За Дэнни.

Ничто не заполнит зияющую пустоту, образовавшуюся после его смерти. Как никогда окончательно не уйдет боль утраты, да Джесс уже и не хотела этого. Возможно, это — признак выздоровления.

— За Дэнни, — эхом откликнулись остальные.

Если Джесс и опасалась, что ее золотому мальчику угрожает забвение, их нежность убедила ее: этого не случится.

После ужина они, по предложению Бетт, достали коробку с семейными фотографиями.

Сняв крышку, Бетт увидела среди прочих старую фотографию Тонио. Она оставила ее в коробке и взяла в руки несколько других. Точно так же, как в день похорон Дэнни, перебирая эти снимки, они вспоминали летний отдых в Корнуолле, дни рождения и рождественские сборища, пикники, спортивные состязания и прочие семейные события, в которых не было ничего героического. Как всегда на семейных снимках, небесная лазурь, морской простор и улыбки скрыли от постороннего взгляда подлинные разногласия и разочарования. «Но что плохого, — подумала Джесс, — в том, чтобы хранить в памяти радости, а не невзгоды?»

Самые поздние снимки были сделаны в день рождения Сока — ему стукнуло два года. Видеть их среди других и понимать, что жизнь продолжается, было утешением. Джесс подняла голову и встретилась взглядом с сестрой. Та шмыгала носом и в то же время улыбалась, не успевая стирать с щек пятнышки расплывшейся туши. Рядом с ней, опустившись на колени, Бетт раскладывала в хронологическом порядке снимки, где были изображены она и Дэнни. Джесс подивилась тому, как правда об отцовстве Йена сокрушила ее железную уверенность, будто он был только ее ребенком. Дэнни вернулся в лоно семьи, он принадлежал им всем.

— Не знаю, как бы я перенесла все это без вас, — сказала Джесс и, несмотря на все усилия, скривила рот. — Мне трудно об этом говорить — боюсь разреветься. Скажу лишь, что я вас всех очень люблю.

— Мы — семья, — сказал, как отрезал, Джеймс, сводя в этом слове кредит счастья с дебетом тайн и разногласий.

Бетт закончила выкладывать фотографии. На ковре засверкали всеми цветами радуги солнечные прямоугольники.

— Знаете что? Я думаю, это и есть — фамильное серебро!

Джесс погладила ее по плечу. К ней вернулся дар речи.

— А я думаю, что где-то еще завалялась пара чайных ложечек и солонка.

— И значит, мы безмерно богаты, — заключила Бетт.

* * *


Джесс ехала на северо-запад в автофургоне, который когда-то называли «Полли». Северный Уэльс встретил ее холмами и черными, отполированными дождем скалами. Была середина октября; в это время по утрам и вечерам было уже холодно; стекла запотевали, и по ним ручейками стекала влага.

Джесс открыла в себе талант, о котором раньше не подозревала, а именно — плохо рассчитывать время. Уж конечно, можно было выбрать для путешествия более подходящий сезон. Скоро будет слишком холодно для того, чтобы ночевать в фургоне. В голову полезли мысли о краях с более ласковым климатом. Даже добравшись до Холихеда и начав спуск по наклонному дощатому настилу на дублинский паром, она мечтала о юге Испании и воображала дюны и оазисы северной Африки. Пока паром пересекал неспокойное Ирландское море, Джесс сидела в баре и прислушивалась к тому, как местные жители-ирландцы перебрасывались безобидными шуточками.

В Дублине она припарковала фургон и остановилась на ночь в небольшой гостинице, где подавали завтрак. В одиночном номере с кроватью, застланной зеленым сатиновым покрывалом, и деревянным распятием на стене она достала единственную присланную Тонио открытку. Эту приморскую деревню и скупую подпись она знала наизусть, как свои пять пальцев. И теперь развернула карту, чтобы определить маршрут. Из Дублина путь лежал через Порт-Лише, Лимерик и Трали к маленькому населенному пункту на берегу Атлантического океана.

Джесс сложила карту, встала и устремила взгляд в заляпанное зеркало трельяжа, установленного на темной полированной тумбочке. Оттуда на нее смотрела бледная женщина с тревожными, широко открытыми глазами.

— Если кто-то и искал ветра в поле, так это я, — произнесла она вслух.

Однако это не изменило ее намерений. Смерть Дэнни развязала узел, который, как она думала, был завязан раз и навсегда. В последующие за катастрофой месяцы концы все более расходились, а после известия, что отцом Дэнни был все-таки Йен, от узла вообще ничего не осталось. Ей больше не нужно было носить в себе тайну об их с Тонио общем ребенке. Ее больше не мучило чувство ответственности и вины. Тонио уже не мог упрекнуть ее в том, что она украла у него сына или что не сберегла ребенка, которого он никогда не видел. Ничто больше не мешало ей его разыскивать.

«Вот где нужно жить» — написал он. И подписался полным именем: «Тонио Форнази» — как будто она могла перепутать его с дюжиной других Тонио. Все, что оставалось, это сделать открытку отправной точкой запоздалого поиска.

* * *


К утру дождь прекратился. По голубому небу неслись белые клочья облаков. Джесс ехала медленно, жадно впитывая взглядом каждый изгиб дороги, каждый участок плодородной почвы. Ночь она провела в Лимерике, в баре с комнатами на втором этаже. Выпила пинту «гиннеса» и немного поболтала с веселым строителем. Очутившись у себя в номере, она легла в прохладную постель и долго прислушивалась к доносившимся снизу голосам и музыке. А потом сладко уснула.

* * *


Следующий день оказался пасмурным, со шквалистым ветром, бросавшим в лицо мириады брызг, так что Джесс опрометью метнулась к своему фургону. Тело уже начало привыкать к новым контурам кабины, хотя педали еще оказывали ногам небольшое сопротивление.

Ближе к вечеру она достигла побережья. Море было свинцового цвета, с серебристыми барашками там, где оно набегало на скалы. С вершины пологого холма ей открылась деревня, где когда-то жил Тонио.

Деревенька насчитывала не более дюжины белых одноэтажных домиков. На единственной улице расположился маленький универсам с пыльными полками и пустым баром. Джесс постояла у прилавка, рассматривая выстроившиеся на голубой клеенке пачки печенья и пакеты с крупами. Из подсобки вышел хозяин, на ходу вытирая рот.

Джесс стало неловко. Она попросила пакет кукурузных хлопьев и полфунта масла местного производства. Продавец молча отрезал брусок и бросил на весы поверх толстого куска оберточной бумаги. Она расплатилась и сосчитала сдачу, в то же время пытаясь угадать, как давно Тонио в последний раз покупал здесь продукты или сидел на дубовой скамье бара за пинтой темного пива.

Образ Тонио, долгие годы служивший маяком, как-то вдруг, без предупреждения, потускнел, начал стираться в памяти. Сердцу стало неуютно в груди.

— Путешествуете? — без особого интереса спросил хозяин. В его глазах Джесс была всего лишь запоздалой туристкой, летом их здесь легионы.

— Да.

С покупками в руках она двинулась к двери. Хозяин магазина уже собрался было вернуться в подсобку, допить свой чай, но она вдруг решилась.

— Вы случайно не знаете Тонио Форнази? Он все еще живет здесь?

Некоторое время хозяин молча разглядывал ее.

— Он ирландец, — добавила Джесс, как будто иностранное имя требовало уточнения.

Мужчина приподнял одну бровь.

— Вот как — ирландец? Тогда он должен здорово отличаться от других.

Джесс помимо воли рассмеялась. Нет, какая же она идиотка! Явилась в самую западную точку страны (дальше на запад уже Америка) в ответ на открытку, присланную пятнадцать лет назад.

Поколебавшись, хозяин магазина тоже засмеялся.

— Вам нужен Тони. Последний дом вдоль по улице, с левой стороны. С окнами на море.

Джесс резко прекратила смеяться. У нее перехватило дыхание.

— Последний дом налево… С окнами на море… Большое спасибо!

И выбежала на улицу. До конца улицы было не более пятидесяти ярдов. А там действительно стоял дом с белеными стенами.

Небольшой садик отделял его от стихийно возникшей дороги, идущей вдоль берега. Тропа, ведущая через сад к дому, была окаймлена мелкими валунами и галькой и обсажена невысоким кустарником. В японском стиле, определила Джесс, и так же дышит покоем. Она открыла калитку и вошла в сад. Подошла к зеленой двери. Постучала. Не дождавшись ответа, снова постучала. Дома никого не было.

Она закрыла за собой калитку. Пересекла дорогу. Села на жесткую траву и стала смотреть на море. Неподалеку в море выдавалась белесая скала, которую облепили чайки. Казалось, все притихло в ожидании условленного сигнала.

Джесс услышала шорох гравия под колесами и обернулась. К ней шел, толкая велосипед, какой-то мужчина. Плотного сложения, с морщинистым лицом и тронутыми сединой волосами. Тонио. Джесс встала. В голове с молниеносной быстротой промелькнули картины прошлого, которые она тотчас начала подсознательно приспосабливать к этому новому образу. Наверное, он тоже нашел ее сильно изменившейся. А глаза у Тонио остались прежними — немыслимо голубыми.

— Майкл из магазина сказал, что меня спрашивали… Джесс?

Голос тоже остался прежним.

— Да, это я.

Он прислонил велосипед к каменной ограде сада и, взяв ее руки в свои, покачал головой и все с той же неотразимой улыбкой произнес.

— Сколько лет, сколько зим. Надо же — Джесс! Идем внутрь.

Переступив через порог, Джесс поймала себя на мысли о том, что в воображении ни разу не позволила себе зайти так далеко. Странно, но факт.

Никогда, даже в самых смелых мечтах, она не представляла себе, чтобы Тонио ввел ее в свой дом и показал ей свое жилище со всеми красноречивыми — красноречивее любых слов — подробностями.

Низкий потолок с темными балками. Каменная печь с открытой топкой, а рядом — наколотые дрова в корзине.

В нишах на полках — книги в мягкой обложке. На оштукатуренных стенах — картины, главным образом морские пейзажи. Дубовый полированный комод, уставленный фотографиями в рамках.

На ближайшей фотографии была снята девочка лет одиннадцати, с длинными распущенными волосами, в белой школьной блузке с галстуком. Джесс увидела комнатные цветы — королевские бегонии — и ухоженный, на совесть политый фикус. Телевизор. И покрытые пылью старинные часы. Это была семейная комната, или зал. Должно быть, вон за тем столом едят и делают уроки.

— Чем ты сейчас занимаешься? — спросила Джесс и еще раз огляделась. Обстановка начала казаться поразительно знакомой, как будто и не могла быть другой. В поле ее зрения попала рабочая шкатулка для вязания, а затем — кошка со злыми глазками: видимо, ее разбудили.

Тонио остался стоять у печки. Джесс догадалась: он не знает, как себя вести.

— Вот, стал художником-самоучкой. Это все мои. Летом удается порядочно продать. Мегэн, моя жена, преподает химию в школе. Она уроженка Уэльса. Из Суонси.

На комоде стояла свадебная фотография. Белоснежная вуаль. Цветы в бутоньерке.

— Из Суонси? — машинально повторила Джесс. — Ах, из Суонси.

— Бриджид — это наша дочь — учится в той же школе. Она у нас единственная. Ей тринадцать лет. А у тебя?..

— Бетт. Ты помнишь, наверное.

— Да, помню.

— У меня еще был сын. Дэнни. Он погиб в автокатастрофе одиннадцать месяцев назад.

— Боже милосердный, какое горе! Прими мои соболезнования.

Наконец-то перед ней стоял прежний, порывистый Тонио, а не коренастый мужчина, занявший его место.

Джесс неуклюже плюхнулась на диван. Тонио сел рядом и погладил ее руки, словно затем, чтобы вернуть им приток крови.

Джесс посмотрела в окно, выходящее на море. По стеклу текли дождевые капли. На нее вдруг снизошел глубокий покой, словно сердце забилось в такт старинным часам. Она правильно сделала, что приехала. Скоро время пойдет в нормальном, некогда утраченном ритме.

— Ты, должно быть, гадаешь, зачем я приехала.

— Да. Хотя я рад тебя видеть.

— Я продала свой дом и купила домик на колесах. Мы с Йеном разошлись. Бетт уже взрослая. Дэнни погиб. Так что я путешествую, Тонио. Еду куда глаза глядят. По-твоему, я сошла с ума?

Он покачал головой. Теперь, когда его лицо было близко, оно показалось ей почти не изменившимся.

— Нет, по-моему, это замечательно. Конечно, если человек находит то, что ищет.

Порыв ветра с шумом бросил в оконное стекло дождевую струю.

— Я непременно найду, — ответила Джесс с уверенностью, которой еще минуту назад не было и в помине.

Тонио сел прямее.

— Я за тобой совсем не ухаживаю. Я сейчас заварю чай. Или ты предпочитаешь что-нибудь покрепче?

— Нет, мне ничего не хочется. Давай просто посидим.

— Хорошо. Мегэн с Бидди вот-вот вернутся. Они будут рады с тобой познакомиться.

— Я тоже.

Тонио представит ее как старую знакомую — сколько мы не виделись?..

— Давно ты женат?

— Четырнадцать лет.

Открытка пришла раньше. И приглашение, и предупреждение. И постскриптум. Джесс опустила голову.

— Ты так и не приехала, — хриплым голосом произнес Тонио.

— Это было бы неправильно, — просто ответила она.

Так оно и было — во всяком случае тогда. А сейчас ее ждет дорога. Ничего. Эта комната с видом на море по контрасту с самим морем показалась ей особенно тесной.

И зачем, в самом-то деле, растить крылья, если не летать?


notes


1


Арни — намек на Арнольда Шварценеггера. — Прим. переводчика.


2


Purse — кошелек (англ.).


3


Гретна-Грин — название деревушки в Шотландии, где можно было убежавшим любовникам без выполнения формальностей оформить брак. — Прим. перевод.


4


Да, синьора. Вас к телефону.

Иду, спасибо (итал.).


5


— Ах да! Но синьор уехал.

— Уехал? Когда?

— Сегодня утром. На рассвете.